День близился к исходу и солнце, уже завершая свой путь, как бы нехотя зависло над дальним леском, прекратив изнурять все живое иступленным июльским зноем. По дороге вьющейся среди желтеющей пшеницы лениво двигался легкий, с некоторой претензией на изящество тарантас. Тянули его две гнедые лошадки, норовившие то и дело перейти с легкой рыси на шаг, и, несомненно, выполнившие бы, в конце концов, свое намерение, если бы не настойчивые периодические понукания возницы, ничем не приметного мужика, лет сорока - сорока пяти, коего и здесь и далее с Вашего позволения я буду именовать Авдеем. В тарантасе, откинувшись на высокую спинку, сидел главный герой нашего повествования некто Дмитрий Сергеевич Березин, коего я, с немалым для себя удовольствием и поспешу представить.
Дмитрий Сергеевич, человек образованный, поскольку таковым, безусловно, можно признать каждого, окончившего исторический факультет Казанского университета, несмотря на все присущие ему достоинства на момент нашего знакомства с ним не имел своею деятельностью какого либо определенного занятия. Ибо, выражаясь языком возвышенным, не снискал ещё той благодатной нивы, на возделывание которой, готов был привнести все свои силы и таланты. Это, однако, отнюдь не означает, что он не пытался найти точку приложения своим возможностям, ото всей души стремясь послужить на благо отчизне. Однако, как-то не получилось. Одно время, преподавал он историю в гимназии, но видя ежедневно нелюбовь своих питомцев к познанию прошлого, как впрочем, и к познанию всего остального, оставил сие поприще. Пробовал заняться и наукою, но сочтя, это занятие, чересчур для себя утомительным, оставил и его.
Можно было бы упомянуть и о его занятиях изящной словесностью, но полноте, кто из нас не тратил лучшего времени своей молодости, на бесцельное бумагомарание. К чести Дмитрия Сергеевича, надо заметить, что он довольно скоро остыл к этому пустому времяпровождению, После чего увлекся было политикой, но будучи человеком добрым по натуре, не смог окончательно принять разрушительные идеи нигилизма, совершенно не свойственные его характеру. Тогда, влекомый скорее модой, чем истинным желанием он отправился путешествовать в Европу. При этом, не будучи ни в малейшей степени обремененным недостатком денег, он предполагал уделить этому занятию достаточно долгое время, однако, как это часто бывает, судьба помешала ему воплотить эти планы в жизнь.
Отдыхая в Ницце, Дмитрий Сергеевич получил письмо, в котором в крайне скорбной форме сообщалось о безвременной кончине, батюшки его, помещика Казанской губернии, Березина Сергея Дмитриевича, владельца четырех деревенек, общей численностью более трехсот душ. Именно намерение наследования имения и всего к нему прилагаемого, и послужило причиной возвращения молодого человека в родные пенаты. Сейчас, плавно покачиваясь в умело подрессоренном тарантасе на бесконечных выбоинах дороги, Дмитрий Сергеевич, слегка загрустил. Чему впрочем, не в малой мере поспособствовали и нахлынувшие воспоминания, и утомление от долгого пути и солнечного зноя. Да, наверное, по-другому и быть не могло. Как всякая чувствительная натура, склонная к сентиментальности наш герой просто не мог не ощутить этих легких уколов грусти, возвращаясь на родину после длительной разлуки. Особенно видя пред собой картины, напоминающие и беззаботное детство, и пылкую юность.
А вот кажется тот знаменитый спуск, запомнившийся с детства тем, что его так побаивались все возницы из-за его крутизны и длительности. Разом вспомнились давние многочисленные рассказы о том, что у того-то, или того-то лошади не смогли сдержать напора повозки, будь то возок или крестьянская телега, и устремлялись вразнос вниз, не в силах уже остановиться, и ладно еще, если дело обходилось без людских жертв.
На сей раз спуск был преодолен вполне благополучно. Лошади были крепкие, особенно коренник, да и пристяжная тоже выглядела весьма недурно. Поэтому они без особых усилий сдержали, легкий тарантас, и лишь в конце спуска, когда Авдей ослабил вожжи, пустились вскачь, оставляя за собой изрядное облако пыли. Впрочем, продолжалось эта скачка недолго, и вскоре, описываемый нами, экипаж непринужденно покатился дальше, увлекаемый, вновь перешедшими на неспешную рысь, лошадками.
Здесь уж Дмитрий Сергеевич, сморенный усталостью, задремал окончательно. А, когда колеса тарантаса, заканчивающего свое путешествие, застучали по каменному настилу двора усадьбы, он был настолько глубоко погружен в объятия Морфея, что лишь сквозь сон воспринимал, все происходящее далее.
- Умаялся то, как, сокол наш - словно откуда-то издалека донесся до него, давно не слышимый голос няни, Аграфены Михайловны, весьма дородной женщины, в возрасте уже изрядном. - Ванька и Тишка, чего встали как остолопы, несите же скорее барина в спальню, да уложите в постель. И сапоги снять не забудьте, одно мученье мне с вами охламонами, прости Господи.
- Няня. - блаженная улыбка расползлась по лицу нашего героя. Да так и застыла, поскольку крепкий сон окончательно сковал его в своих объятиях.
А теперь, покуда, героя нашего вполне допустимо оставить на попечение приятных и счастливых снов, охвативших его, позвольте мне сказать несколько слов и об Аграфене Михайловне, дабы прояснить причины, определившие ее не совсем обычное положение в усадьбе.
Тридцать два года назад, до описываемых событий, в середине октября, по старому стилю, как раз накануне дня поминовения святого Дмитрия Солунского Мироточца, хозяйка усадьбы Березино, Наталья Евгеньевна произвела на свет отчаянно кричавшего младенца мужеского пола. Призванный, на сороковой день после рождения местный священник, даже не прикасаясь к святцам, нарек сего крикливого отпрыска семейства Березиных, Дмитрием.
То ли, по странному стечению обстоятельств, то ли, по воле Божией, в этот же день в усадьбе случилось еще одно событие, впрочем, не столь значительное. Дворовая девка Грунька, которую в силу не слишком приятной внешности, и изрядного уже возраста, никак не удавалось выдать замуж, тоже сподобилась родить младенца и тоже мальчика, который так же был наречен Дмитрием.
Наталья Евгеньевна не только не отличалась отменным здоровьем, но и наоборот, часто и подолгу хворала, поэтому, вскормить новорожденного не смогла. И, таким образом девка Грунька, стала кормилицей сразу двух малышей, с чем и успешно справилась, благодаря своей крепкой крестьянской натуре. Поэтому, ничего удивительного в том, что герой нашего повествования привязался к няне своей, гораздо сильнее, чем ко всегда холодной и строгой матери, ничего удивительного не было.
Хозяин усадьбы, Сергей Дмитриевич являл собой мечтательного и изнеженного сибарита, имеющего склонность пустить слезу над томиком стихов Тютчева или Плещеева, но отнюдь не являющегося образцом в ведении дел в поместье. Он, упрямо предпочитал исполнению своих основных обязанностей чтение книг и исполнение задумчивых мелодий на пианино, многие из которых были его собственного сочинения. Это обстоятельство, возможно, может вызвать у некоторых читателей вопрос, как же при таком благодушном, чтобы не сказать прямо, ленивом отношении к своим обязанностям, Сергей Дмитриевич не привел поместье в состояние совершенного упадка. Дабы предупредить этот вопрос, возьму на себя смелость познакомить Вас с еще одним персонажем этого повествования.
Когда Дмитрию Сергеевичу исполнилось пять лет, ему был нанят учитель, остзейский немец, имя которого сразу же переиначили на русский манер, называя его Вольфом Ивановичем. С вашего позволения, так же будем называть его и мы.
К этому времени, девка Грунька, совершенно удивительным способом превратилась в Аграфену Михайловну, властную и скорую на расправу особу, которую дворня побаивалась даже более. чем свою чопорную и капризную хозяйку. Вольф Иванович, за годы, ранее проведенные им в России, прежде всего, перенял русскую нашу смекалку, и потому очень быстро смекнул, что прежде всего надо снискать расположение этой суровой, некрасивой женщины, а там уж и своих хозяев. Впрочем, и сам он был личностью незаурядной. Кроме родного немецкого языка, Вольф Иванович абсолютно свободно владел французским и английским, а также в совершенстве знал латынь.
Поэтому, никто и не удивился, когда Дмитрий Сергеевич с отличием поступил в Казанскую гимназию. Но, вот над самим Вольфом Ивановичем нависла суровая пора расставания с поместьем, поскольку других детей у Березиных не было. Я, совершенно не осведомлен о деталях последующих событий, то ли, предыдущий управляющий поместьем проворовался, то ли, была другая какая причина, но с ним очень спешно расстались, а на его место поставили Вольфа Ивановича.
Против всякого ожидания, уже за первый год, его управления доходы поместья выросли более, чем вдвое, что и позволило новоиспеченному управляющему обрести убежище на долгие годы жизни. Покойный Сергей Дмитриевич, найдя в своем новом управляющем, полное избавление от насущных забот, и целиком погрузился в чтение поэзии и музицирование под настроение.
Таким образом он даже не слишком огорчился. когда вдруг стал вдовцом. Этому способствовало в большой степени и то, Наталья Евгеньевна в последние свои годы становилась все более желчной и раздражительной, ничем не напоминая, ту милую и возвышенную Натали, которую Сергей Дмитриевич так и хранил в своем сердце до самого последнего дня.
Однако, в день успения своей супруги, овдовевший хозяин усадьбы вел себя совершенно по христиански, выражал умеренную скорбь, должное время просидел у гроба своей супруги, помянул ее вместе со всеми. И лишь потом, когда две старушки всю ночь, сменяя друг друга, читали псалтырь, за стеной соседней комнаты время от времени раздавались грустные звуки фортепьяно. Старушки осуждающе переглядывались, но продолжали чтение.
Вот так, вот воспользовавшись сном нашего героя, мне удалось ознакомить Вас и с основными обитателями усадьбы и с некоторыми событиями происшедшими в ней, что, несомненно, поможет Вам правильнее оценить последующие события. А теперь, давайте заглянем ненадолго в спальню нового хозяина усадьбы, дабы не возникло у кого-нибудь предположений, что мы с недостаточно должным вниманием относимся к его особе.
Покончив со всеми хозяйственными делами, Аграфена Михайловна, взяв подсвечник с тремя зажженными свечами, потихоньку, чтобы не скрипнуть, ненароком, открыла дверь в спальню, где в блаженных снах пребывал наш герой. Молча и долго вглядывалась она в лицо спящего, попеременно отыскивая в его лице забытые давно черты. То видела она его совсем младенцем, с требовательным криком, добирающимся до ее груди, то трехлетним малышом, требующим достать вон-то яблоко, которое красное и высоко. То видела его, впервые одевшего гимназическую форму, потом студенческую. И вечно уезжающего, с каждым разом все более надолго, а приезжающего все реже.
Свой, родной сын Митька уже почти с трехлетнего возраста был совершенно заброшен, и самостоятельно, путем проб и ошибок постигал премудрости жизни. Дворня объясняла это ненавистью Аграфены к отцу ребенка. О том же, кто это мог быть строились лишь разнообразные предположения, Сама она молчала. И ранее, упрямо сжав губы, когда у нее об этом допытывались. И уж тем более теперь, когда мало кто решился бы задать ей этот вопрос.
А, Аграфена Михайловна, все смотрела и смотрела в лицо спящего, и странное дело, чем больше она смотрела, тем красивее становилось ее лицо. Наверное, не может быть некрасивым лицо, на котором отражается любовь. Впрочем, может быть я и ошибаюсь, и в самом деле, нельзя же из одного лишь случая делать такие заключения. Наконец, Аграфена Михайловна перекрестила своего спящего воспитанника, сказала тихо - Спаси и сохрани Господи раба твоего Дмитрия.
Затем вышла, так же аккуратно, чтобы не скрипнуть, закрыв за собой дверь.
Приятная, легкая лень не позволяла встать. Хотелось, бесконечно долго, нежится в этих мягких перинах, но чувствовалось, что за дверью давно уже ждут, когда он проснется. О чем свидетельствовали постоянные приоткрывания двери. Да и солнце, висящее над окном, напоминало, что утро сейчас, отнюдь не раннее. Снова приоткрылась дверь, Но пока Дмитрий Сергеевич, повернул голову, чтобы посмотреть, кто это там, такой любопытный, дверь успела закрыться. Ну, погоди же, подумал Дмитрий Сергеевич, которого уже вовсю захватывал азарт, сейчас мы тебя изловим. Он повернулся лицом к двери и закрыл глаза с таки расчетом, чтобы можно было видеть через ресницы.
Вот, дверь еле слышно скрипнула и слегка приоткрылась. В образовавшейся щели появилось любопытное детское личико. Дмитрий Сергеевич испустил легкий храп, который должен был убедить заглядывающего, в том, что хозяин этого похрапывания пребывает в крепком и глубоком сне. Уловка удалась, потому, что дверь приоткрылась еще и вся голова любопытствующего оказалась в спальне. Это была девчушка лет десяти, одетая в пестрое ситцевое платье. Дмитрий Сергеевич резко открыл глаза, и взгляды их встретились.
- Ой. - Ойкнула девчушка. Она резко захлопнула дверь, оставляя в память о себе постепенно затихающее шлепанье по полу босых ног. Но, зато буквально, через несколько секунд дверь открылась снова, на этот раз на всю свою ширину, и дороднейшая фигура Аграфены Михайловны вплыла в комнату.
- Ну и здоров же ты спать, Дмитрюшка. - раскатисто пробасила она. - Оно понятно, с дороги, но, однако же, и вставать пора. Вот и Вольф Иванович давно уже тебя дожидаются. Так, что ты батюшка, вставай уж, яви милость, а я покуда пойду, распоряжусь, чтобы завтрак начали подавать.
- Няня. - Вместо ответа Дмитрий Сергеевич сел на кровати, опустив ноги на пол. - Если бы ты знала, как я по тебе соскучился.
- Ну, вот еще. - Голос Аграфены Михайловны заметно дрогнул - Нашел по кому скучать, по старухе то. Ты уж Дмитрюшка, вставай, будь добр. Ждем мы тебя.
Стол был наrрыт непривычно обильно, а завтракали всего лишь втроем, няня, Вольф Иванович, ну и само собой герой наш, возвратившийся в родные пенаты. И, хотя отсутствием аппетита никто из них не страдал, более того в качестве аперитива была предложена удивительнейшая вишневая наливка, все закончилось тем, что Аграфена Михайловна сокрушенно всплеснула руками.
- Ну, вот. Посидели, поглядели. И для кого же тогда, скажите, все это готовилось.
- Ну, что ты няня, да со всем этим, - Дмитрий Сергеевич обвел рукой накрытый стол, - и рота гренадеров не управится.
- Рота, гренадеров. Скажешь тоже. - Няня смущенно улыбнулась. И повернувшись к присутствующей здесь веснушчатой коренастой девке, махнула рукой. - Ладно, Лушка. Давай, убирай со стола.
- Я бы хотел, Дмитрий Сергеевич, прежде всего, переговорить с вами о состоянии дел в поместье. - Вольф Иванович вытер вспотевший лоб большим клетчатым носовым платком. - И получить дальнейшие распоряжения, так сказать.
- Помилуйте, дорогой мой Вольф Иванович. - Совершенно искренне изумился Дмитрий Сергеевич. - Право, помилуйте. Ну, какие дела? А уж тем более распоряжения. Нет, уж любезнейший Вольф Иванович, увольте. Батюшка мой, вечная ему память, совершенно Вам доверился. И теперь, все мы видим, насколько, мудрым было его решение.
- Видя Вашу безупречную службу, - Дмитрий Сергеевич сжал руками плечи своего управляющего. - я покорнейше намерен просить Вас, оставить все как есть. Более того, прошу Вас, как и прежде считать себя моим учителем, ибо я надеюсь, что Вы, со временем, обучите меня премудростям ведения сельского хозяйствования, так же, как некогда обучали математике и словесности.
Смущенный от похвалы, Вольф Иванович, откашлялся в кулак, и как это принято выражаться на театральных подмостках, отступил на задний план.
А теперь бы, надо и народу показаться. Ждут они во дворе слышишь как гомонят - Тяжеловесно вступила в разговор Аграфена Михайловна, и не говоря более ни слова, словно ребенка, взяв Дмитрия Сергеевича, за руку, вывела его на крыльцо.
Действительно, во дворе ждала изрядная толпа. Повара, конюхи, псари, все пестро одетые, должно быть принарядившиеся по такому случаю. Были и два крестьянина из деревни со своими телегами. Все с любопытством взирали на крыльцо, и дружно склонились в поклоне, когда новый барин, руку которого, так и не выпустила, Аграфена Михайловна, появился на крыльце.
Дмитрий Сергеевич внимательно оглядел стоящих перед ним людей. Молодые и пожилые. Мужчины и женщины, много детей разного пола и возраста. Всех их волновало одно и то же. И причина этого волнения была совершенно понятна. Новый барин. Каков он будет? Не самодур ли? По виду, вроде бы не злой. А так, кто его знает.
- Друзья мои. - Начал Дмитрий Сергеевич, и сам поморщился от излишней пафосности своего обращения. - Мне понятны ваши волнения, поэтому сразу же постараюсь вас успокоить. Как, все было прежде при почтенном родителе моем, Сергее Дмитриевиче, так оно впредь и останется. И никаких притеснений от меня ждать не надо.
Толпа, возбужденно загомонила, пришла в движение, многие кланялись, и все одновременно, делились друг с другом своими впечатлениями. Тут, взгляд Дмитрия Сергеевича встретился с несколько нагловатым, уверенным взглядом, обладатель коего снисходительно посматривал на царящую вокруг, суматоху. Это был крепкий, атлетически сложенный мужчина лет тридцати. Одет он был почти вызывающе, в малиновую шелковую рубаху навыпуск, затянутую узким ремешком. Темно синие плисовые штаны, были заправлены в хромовые сапоги, начищенные до блеска. Лихо заломленный картуз, с лакированным козырьком, венчал его одеяние.
Но отнюдь не яркий вид мужчины, привлек к себе внимание Дмитрия Сергеевича. Знакомые с детства черты лица, пусть и изрядно измененные временем, вот что поманило к себе. Митька, постоянный товарищ детских игр и проказ. Несомненно, это был он.
- Митька, ты? - воскликнул Дмитрий Сергеевич, проходя через расступающуюся толпу.
- Узнали, стало быть, барин, благодарствуем. - Нагловатая улыбка еще раз промелькнула на холеном Митькином лице. - С возвращеньицем, значит Вас.
Первоначальным намерением Дмитрия Сергеевича было, как следует сжать друга своего детства в объятьях, невзирая на некоторую неуместность и несвоевременность этого поступка. Но нагловатая Митькина улыбка значительно охладила восторженность его чувств и намерений. Вместо этого Дмитрий Сергеевич лишь хлопнул его по плечу. - Ишь ты, какой стал. Молодец. Сразу-то тебя и не узнать.
Митька молча, кивком головы, поблагодарил за комплимент.
В этот момент из-за спины Дмитрия Сергеевича буквально выплыла во всем своем величии Аграфена Михайловна. Улыбка, мгновенно сползла с Митькиного лица, и сам он весь поник, посерел, как-то.
-Ты, Митька вот что, все равно, смотрю, без дела маешься, лясы тут точишь. Запряги-ка нам каурую. На могилку к барину надобно съездить. - Голосом, поразившим Дмитрия Сергеевича своей жесткостью, приказала она.
- Мне, что ль. За кучера то? - Нехотя осведомился Митька.
- Нет надобности. - Жестко отрезала Аграфена Михайловна. Каурая, кобылка спокойная, и ехать недалеко, сами доедем. Ну и чего ждешь? Запрягай, иди.
- Совсем от рук отбился. - Словно самой себе, хмуро сказала она, когда Митька ушел. - В солдаты надо было его отдать.
До кладбища было около версты. Правила лошадью, сама Аграфена Михайловна, расположившись, однако на заднем сиденье, рядом со своим воспитанником. У ворот кладбища, она привязала вожжи к воротам, привычными движениями отпустила уздечку и ослабила подпругу, чтобы лошадь могла пощипать травы. Затем открыла маленькую калитку. - Ну, пошли, Дмитрюшка. Не забыл еще, где могилки то?
Забыть их было право, достаточно мудрено, и вовсе не потому, что, Дмитрий Сергеевич, в силу своей особенной набожности, либо других каких-либо свойств, заслуживающих подражания, был частым посетителем могил своих родителей. Просто непосредственно, рядом с могилами возвышалась небольшая часовенка. Деревянный крест над ней, насколько только помнил себя, герой нашего повествования, был вечно перекошен, Его поправляли, но спустя некоторое время, он упрямо занимал свое неустойчивое положение.
На сей раз, крест, сияя свежевыструганной древесиной, стоял на удивление ровно, да и крыша часовенки, часто протекающая, прежде, в период дождей, была перекрыта свежим тесом. Перекрестившись, вслед за Аграфеной Михайловной, на крест часовенки, Дмитрий Сергеевич обратился к могилам своих родителей.
Два, аккуратно убранных могильных холмика, увенчанных могучими дубовыми крестами, являли собой олицетворение памяти четы Березиных.
- "Помяни, Господи души усопших рабов твоих, Сергия и Натальи". - Скороговоркой пробормотала Аграфена Михайловна и отвесила низкий поклон могилам, коснувшись рукой земли. Вслед за няней и герой наш сделал не менее обстоятельный поклон. Он сел на врытую в землю скамеечку, глядя на холмики могил, и легкая грусть потихонечку заполняла его душу.
Вот и кресты, думал Дмитрий Сергеевич, сделанные одинаково, но какие разные. Крест батюшки, новенький, светлый, такой, словно ангельски беззлобная душа под ним покоится. А рядом, вот матушкин. Мрачный, потемневший от времени, угрюмый. Да и воспоминания нахлынувшие, какие они разные.
Вот увидел он себя, входящего в отцовскую спальню. Отец, одетый в стеганый шлафрок, медленно отрывает взгляд от томика стихов, лежащего на коленях. В глазах его слезы.
- А, Митя. Заходи сынок. Ты только послушай, какие чудесные стихи я тебе прочитаю. - Он закрывает глаза и декламирует. А по щекам текут слезы.
"Усыпительно безмолвны,
Так блестят в тиши ночной.
Золотистые их волны,
Убеленные луной."
- Божественно, просто божественно. - Продолжает он. - Ты, только, представь, Митя, какой безграничной доброты был человек, сумевший написать такие строки.
Затем воспоминание, сменяется другим. Это уже матушка.
Вот он стоит перед ней, низко опустив, голову, а сверху как крупные градины, падают на него матушкины слова. - Вы хоть отдаете себе отчет сударь, что поведение Ваше становится попросту недопустимым, что Вы просто вынуждаете меня. применить к Вам самые строгие меры. И еще, и еще, и еще.
- Ой. батюшка, да я смотрю, ты совсем сомлел. - Голос няни вернул Дмитрия Сергеевича к действительности. - Поехали, мой друг домой. Еще раз, перекрестившись на родительские могилы, потом на часовенку они покинули кладбищенскую ограду.
У ворот, няня уверенным движением подтянула подпругу, протянула в згу уздечку, закрепив конец ее на правой оглобле.
Первым делом Дмитрий Сергеевич, решил уделить самое пристальное внимание отцовской библиотеке, в которой преобладающее преимущество имели произведения поэтические и сентиментальные. Однако же отыскал он и несколько книг, представляющих для себя интерес. Прежде всего, это была книга господина Аксакова, именуемая записками оружейного охотника, а так же книга господина Сабанеева, об охотничьих собаках. Впрочем, интерес ко второй книге, был исключительно познавательный, поскольку ранее особой привязанностей к этим древнейшим друзьям человека Дмитрий Сергеевич не испытывал.
От книг охотничьей темы, перешел к отцовскому арсеналу. Который, впрочем, назвать так, можно было лишь с изрядной натяжкою. Две тульские двустволки и один великолепный немецкий бюксфлинт, так именовалась горизонтальная двустволка, один из стволов которой был нарезным. Дмитрий Сергеевич с видимым удовольствием подержал ружья в руках, полюбовался их отделкой, обратил внимание и на два полных патронташа, висевших тут же.
- Да, ты никак, друг мой, на охоту собрался. - Неожиданно раздался за его спиной голос Аграфены Михайловны. - А и то, дело то неплохое. Батюшка то твой этим редко баловался. Все больше с книжкой у окна просиживал, а ты поезжай, пожалуй.
- Да, нет, няня. - Дмитрий Сергеевич улыбнулся. - Смотрю вот просто. Хорошее оружие у батюшки, прямо само в руки просится.
Эх, милый. - Аграфена Михайловна улыбнулась. - Ты вот у соседа нашего, Петра Мироныча Азарова, ружья то посмотри. Мало того, что всю дворню свою ими вооружить может, так ведь и дорогие уж очень, из-за границы все выписывает, чаю, чуть не разорился бы вконец, на ружьях то своих.
В это время во дворе послышался шум. Няня подошла к окну, отодвинула штору. - Ну, вот, легок на помине. Только ведь что, о нем поговорили, и на тебе, собственной персоной. Ну, иди, батюшка, встречай гостя.
Петр Миронович Азаров, столь неожиданно включившийся в наше повествование, был человек неординарный, примечательный более всего своею дородностью. Проговаривали, что весу в нем никак не менее восьми пудов, а то и более. Вечно непоседливый, шумный и неловкий, он напоминал собой медведя, за что и получил с чьего-то точного замечание свое прозвище, медведь в сюртуке. Дмитрию Сергеевичу он запомнился более по детским и отроческим воспоминаниям, реже по воспоминаниям юности. Потом, образ как-то подзабылся, и даже стерся из памяти. Но, сейчас, стоявший в гостиной огромнейший человек с развевающимися, чуть поседевшими волосами и пышными бакенбардами, всем видом своим явственно говорил, что был он никем иным, как, словно выплывшим из детства медведем в сюртуке.
- Дмитрий Сергеевич, свет Вы наш. - Мощнейший бас Петра Мироновича потряс гостиную - Вот радость то. Только, прослышал про возвращение Ваше, как тут же и поспешил с визитом. Да, дайте же, я обниму Вас, наконец, от радости меня переполняющей, а так же по поручению супруги моей достойнейшей Азалии Ивановны. При этом, Азаров распростер свои устрашающие объятия. Однако Дмитрий Сергеевич, невзирая на всю совокупность причин, побуждающих Петра Мироновича заключить его в свои объятья, благоразумно избежал оных.
- Не изволите ли, Петр Миронович пройти в кабинет? - подчеркнуто вежливо осведомился он.
- Нет, нет друг мой. - Не выказывая никакой обиды по поводу несостоявшихся объятий, Азаров решительно отверг предложение. - Недосуг. Мне еще поля объезжать надо, а я и так подзадержался.
- От рюмочки однако, не откажусь, - добавил он заметив Прошку, подошедшего с миниатюрным подносом, украшенным одиночной рюмкой. - Поскольку продукцию уважаемой Аграфены Михайловны ценю и глубоко уважаю. И, хотя рюмка а огромной руке Петра Мироновича казалась чем-то, сродни наперстку, к ней было проявлено подчеркнутое уважение. После того, как Петр Миронович, попросту вылил ее себе в рот, он как-то загадочно закатил глаза, помахал отрицательно пальце, отказываясь от закуски, предложенной Прошкой, вздрогнул могучими плечами и, наконец, произнес. - Хороша, чудо, как хороша.
Ну, а теперь же, уважаемый Дмитрий Сергеевич, - Азаров изобразил сосредоточенное выражение лица - дабы за сим приятным времяпровождением не забыть, исполнить поручение, данное мне моей дражайшей супругой, Азалией Ивановной, перейду так сказать к официальной части своего визита. А, попросту говоря, позвольте пригласить Вас в воскресенье на небольшое семейное торжество, по поводу дня ангела нашей старшей дочери. Сразу же спешу уведомить Вас, дорогой Вы мой Дмитрий Сергеевич, что отказ Ваш ни под каким видом мною быть принят, не может. Поскольку прекраснейшая супруга моя, самым строжайшим образом, наказала мне не являться домой, пред светлые очи ее, не заручившись прежде согласием Вашим.
Сергей Дмитриевич улыбнулся столь витиеватому приглашению.
- Ну, что вы, Петр Миронович. - в тон гостю ответил он - Не, только опасаясь огорчить уважаемую Азалию Ивановну, но и не желая препятствовать Вашему счастливому возвращению в дом свой, а так же, дабы не подвергать угрозе Ваши счастливые семейные отношения, от всей души благодарю Вас за приглашение и обязуюсь быть непременно.
Петр Миронович улыбнулся обрадовано. Хотел что-то добавить к своей замысловатой речи, потом выразил было намерение заключить Дмитрия Сергеевича в свои медвежьи объятия, однако, передумав не выполнил ни того, ни другого. Закончилось же все тем, что, распрощавшись и многократно раскланявшись, он сел в свою двуколку и достаточно резво укатил, переполошив кур и гусей гулявших во дворе.
- Любезнейший человек, Петр Миронович, не правда ли, няня? - заключил Дмитрий Сергеевич, глядя вслед удаляющейся двуколке.
- Будешь тут любезным, коли у тебя две дочери на выданье - явно не разделяя его восторженности, сухо ответила Аграфена Михайловна.
- Впрочем, - она как-то особенно посмотрела на своего воспитанника, да и ты друг мой пожалуй, в женихах то засиделся. А, Азаровы, семейство справное, да и не беднее нас будут.
- Да ты, никак, няня уже и женить меня собралась. - Улыбнулся Дмитрий Сергеевич - А, я и невест то еще в глаза не видел.
- В воскресенье увидишь. - парировала Аграфена Михайловна - А девки видные. Младшая то, правда, больно уж хохотушка. Да и рановато ей еще в невестах ходить. Зато, старшая, Мария Петровна, эта уж точно из самых первых невест. А, я, скажу тебе, всех здешних невест наперечет знаю.
- Дайте-ка, я на вас посмотрю, Дмитрий Сергеевич, ведь я признаться Вас и не знаю совсем. - Такими словами встретила гостя Азалия Ивановна прямо на крыльце своей усадьбы.
Давайте же воспользуемся же этим, несомненно, удобным поводом, для знакомства с хозяйкой имения. Азалия Ивановна, невысокая, едва только начинающая располагать к полноте, миловидная женщина, среди соседей слыла необычайно отзывчивой и добросердечной. Мнение это было весьма устойчивым, что и неудивительно, поскольку Азалия Ивановна в действительности таковой и являлась..
Кроме того, она считалась едва ли не лучшей хозяйкой в уезде. Очень любила своего мужа, равно как и обеих дочерей, воспитанию которых уделяла самое повышенное внимание и непосредственное свое участие. Допускаю, что этот поверхностный словесный портрет госпожи Азаровой может и не удовлетворить внимательного читателя. Тем не менее, рассчитываю на некоторую снисходительность с его стороны, а также, а так же надеюсь, что в дальнейшем повествовании, он сумеет разглядеть более подробно как душевные, так и интеллектуальные свойства, присущие этой безо всякого сомнения, достойной женщины.
- Когда мы с Петром Мироновичем поженились, Вы Дмитрий Сергеевич, только что, изволили поступить в гимназию, и дома бывали редко, потом университет, а потом и совсем пропали. Так, что будем считать, что именно сегодня наше знакомство и свершилось.
Азалия Ивановна, продолжая ворковать своим приятным грудным голосом, взяла гостя под руку, препровождая его в гостиную,
Если, дочери хотя бы наполовину похожи на свою мать, подумал полностью очарованный хозяйкой усадьбы Дмитрий Сергеевич, то право же, я, пожалуй, уже готов, тотчас же в них влюбиться. Потом улыбнулся своим мыслям, на душе стало тепло и уютно.
Гостей в гостиной было немного. Три или четыре, супружеские пары, два господина средних лет, и дама лет двадцати пяти в черном платье, с укороченной вуалью. Азалия Ивановна попеременно подводила к ним своего нового соседа, кратко знакомила. Все присутствующие были ближайшими соседями Азаровых, включая и даму в черном. Самого Петра Мироновича, равно как и дочерей его в гостиной не было. Осведомиться о причинах их отсутствия, Дмитрий Сергеевич не счел для себя удобным, позволяя себе лишь короткие осторожные взгляды. Взгляды эти к слову были ловко перехвачены Азалией Ивановной, вследствие чего, на лице ее промелькнула едва заметная, понимающая улыбка.
Вскоре, однако, сделав какое-то распоряжение слугам, разносившим подносы с напитками, она исчезла, предоставив гостям возможность либо слегка поскучать, либо самостоятельно отыскать для себя подходящее развлечение. Дмитрий Сергеевич, предпочетший бы, вне всякого сомнения, несколько минут уединения, был достаточно непринужденно вовлечен в беседу с одним из гостей, представленным Азалией Ивановной, как "милейший Антон Тихонович". Буквально за несколько минут, он успел сообщить о каждом из присутствующих такое количество сведений, что Дмитрий Сергеевич, ровным счетом ничего не запомнил.
- А, что Вы можете сказать, о той даме в черном? - исключительно с целью продолжить разговор спросил он.
Энтузиазм Антона Тихоновича заметно поуменьшился.
- Евгения? - как-то неохотно ответил он. - да, траур у нее.
- А что, прошу прощения, случилось?
- Случилось? Ну да собственно, конечно случилось. Но, только, изволите ли видеть, произошло это почитай два года назад. Муж у нее погиб на охоте. Притом, заметьте, утонул. На Черном озере. До сих пор непонятно, и чего его в воду потянуло. Ладно, хоть всплыл, потом. Посему похоронить, удалось по христиански. А, Евгения, вот видите, так с тех пор траур и не снимает. И, скажу я Вам, помешалась она, в смысле, умом тронулась. Так, вроде бы и незаметно, но не в себе она. Можете мне поверить. Опять же молчит все время, слова из нее не вытянешь. Нет, определенно, помешалась.
Дмитрий Сергеевич с любопытством взглянул на Евгению. Вопреки уверениям Антона Тихоновича, она производила вполне нормальное впечатление. Никаких признаков даже самого легкого помешательства. Красивые черты лица, строгий, грустный взгляд. Пожалуй, заметна некоторая отрешенность, в глубине глаз, да вот, двухлетний траур, не слишком ли долгий. Но, этого ни обсуждать, ни тем более осуждать не хотелось.
Размышления Дмитрия Сергеевича были неожиданно прерваны внезапно раздавшимся шумом, и целая стайка девиц совершенно разного возраста, одетых, все, как одна в пышные белые платья, с кисейными крылышками за спиной. буквально впорхнула в гостиную, откуда-то сверху. За ними с царственным выражением лица и царственной же походкой спустился и Петр Миронович, облаченный в некоторое костюмированное одеяние, тоже белоснежное.
Это они ангелочков изображают, догадался Дмитрий Сергеевич, и при том, ведь, необычайно удачно. Юные, красивые лица, озаренные радостными улыбками, в своих белоснежных одеяниях, в своей чистой доброй радости, они действительно напоминали целый сонм ангелов, спустившихся на землю, разве, что немного более шумных.
Но, это, было еще не все. Внезапно щум смолк. Наверху лестницы показалась виновница всего этого торжества. В роскошном, голубом платье, наверняка, обошедшемся Петру Мироновичу в кругленькую сумму, стояла Мария Петровна, во всем великолепии своих восемнадцати лет.
В гостиной раздались аплодисменты, ангелочки разразились удвоенным шумом, и лишь Дмитрий Сергеевич стоял молча и неподвижно. Весь мир исчез. Он видел лишь ее, существо неземного очарования, медленно спускавшееся с заоблачных высей на нашу грешную землю.
Вокруг происходило какое-то театральное действо, но смысл его, равно как и сам сюжет были совершенно не воспринимаемы Дмитрием Сергеевичем. Ангелочки, то кружились в хороводе вокруг своей предводительницы, то пели довольно милыми голосами. Зрители время от времени разражались аплодисментами, порой достаточно бурными. Иногда раздавались одобрительные выкрики, иногда дружный смех, вызванный шутками ангелочков. Но все это для нашего героя проходило, как бы отдаленно, вне его восприятия. И взгляд, и все внимание Дмитрия Сергеевича совершенно против его воли были прикованы к светилу сегодняшнего вечера, к ее движениям, улыбкам, ко всему, что от нее исходило. Несколько раз даже взгляды их встретились, но ничего приятного для себя Дмитрий Сергеевич извлечь из них, не смог. Более того, во взгляде Марии Петровны были отчетливо заметны оттенки неудовольствия, вызванные столь пристальным вниманием. Дмитрий Сергеевич понимал это, но сил для того, чтобы что-то изменить, просто не было.
- А, теперь, господа, если позволите, апогей нашего вечера, - Могучий бас Петра Мироновича потряс воздух в гостиной настолько, что даже огоньки свеч заметались в неподдельном испуге. Пришел в себя и Дмитрий Сергеевич, наконец-то нашедший в себе силы оторвать свой взгляд от обаятельного образа именинницы.
Сейчас, тот из присутствующих, на кого падет жребий, вынужден будет выполнить некоторый каприз нашей виновницы сегодняшнего торжества - продолжал Пети Миронович. При этом он подал знак и два самых маленьких ангелочка, тотчас встали по обе стороны его, держа в руках привернутые цилинлры.
- В левом цилиндре, - Петр Миронович коснулся цилиндра левой рукой - находятся жребии всех нас, за исключением конечно Марии Петровны. Ну, Машенька, давай, определи счастливца.
Мария Петровна с любопытствующей улыбкой, сунула руку в цилиндр, поворошила там немножко, извлекла из него свернутую в трубочку бумажку и отдала ее ангелочку, держащему цилиндр. Ангелочек, которого представляла премиленькая девчушка лет семи, развернула трубочку и звонким детским голосом провозгласила. - Дмитрий Сергеевич. Сообщение было встречено аплодисментами, которые вполне можно было характеризовать и как бурные.
- В правом цилиндре, - Петр Миронович повернулся в противоположную сторону - находятся возможные капризы нашей именинницы. Давай Машенька определи свой каприз.
Мария Петровна извлекла бумажку и из второго цилиндра, так же передав ее ангелочку. И вторая девчушка, не менее прелестная. чем первая, так же звонко объявила. - Спеть романс.
- Объявите, пожалуйста, Дмитрий Сергеевич, чем Вы нас порадуете. - Вновь вступил в свою роль распорядителя Петр Миронович.
- Даже не знаю право, растерянно развел руками Дмитрий Сергеевич, несколько оторопевший от крутизны и неожиданности поворота, сегодняшнего вечера.
- Признаюсь, никогда не пел романсов, - продолжал он - да толком и не знаю ни одного. Хотя, нет, позвольте, вот вспомнил сейчас один - Дмитрий Сергеевич задумался , видимо припоминая что-то.
- Автор романса, к сожалению не известен. Я слышал, только, что его написал какой-то гвардейский поручик, который в скором времени покончил с собой, якобы из-за несчастной любви -закончил он представление романса.
- Ну, Дмитрий Сергеевич, Вы нас совершенно заинтриговали. - Мария Петровна подошла к роялю - Если, только, Вы, конечно, не будете против, я даже с удовольствием попытаюсь Вам аккомпанировать. Насколько я полагаю, экспромтом, поэтому наиграйте мне несколько аккордов.
Дмитрий Сергеевич склонившись над клавиатурой. и как мог, наиграл мелодию.
- Достаточно. - Прервала его Мария Петровна - Дайте-ка я попробую.
И удивительное дело. Та же самая мелодия, которую только что наигрывал Дмитрий Сергеевич, вдруг словно ожила, наполнилась восхитительными сочными звуками.
- Восхитительно. - Только и смог произнести Дмитрий Сергеевич.
- Тогда начнем. Дайте мне знак, когда будете готовы. - Мария Петровна поудобнее устроилась на своем вращающемся стульчике, потрогала ногой педаль.
Дмитрий Сергеевич откашлялся в кулак, набрался духу, как говорят в таких случаях и кивнул головой. Раздались первые звуки фортепьяно, а вслед за ними чуть хрипловатый голос, представляющий собой нечто среднее между тенором и баритоном.
Я Вас люблю, моя жестокая.
Всю боль, в душе своей тая.
Дмитрий Сергеевич даже вытер носовым платком, неожиданно вспотевший лоб, но видя благожелательное внимание присутствующих, почувствовал себя гораздо свободнее.
Вы моя радость томноокая.
И вместе с тем печаль моя.
Мария Петровна выполнила изящный проигрыш, после которого, последовал второй куплет.
Моей любовью Вы играете.
То, увлекая, то гоня.
Я Вас люблю, вы это знаете,
А, Вы не любите меня.
В гостиной воцарилась полная тишина, даже самые младшие ангелочки перестали шуметь. А романс, продолжался.
Хочу любить глаза прекрасные,.
Хочу ловить, Ваш каждый взгляд..
Увы, мечты мои напрасные,
Которым я и сам не рад.
Моей души, огонь пылающий
Мне мысли жжет и сушит кровь
Но, что для Вас, поэт страдающий,
И что для вас, его любовь.
Кто-то из дам всхлипнул. Некоторые приложили к глазам свои кружевные платочки. И Дмитрий Сергеевич, почувствовавший небывалый подъем, закончил романс, всей душой обращаясь к аккомпанирующей Марии Петровне.
Я Вас люблю, моя жестокая.
Вас от любви своей храня.
Мое отчаянье глубокое
В себе таит душа моя.
Смолкли слова романса, смолкли звуки заключительного аккорда, и в гостиной воцарилась полная тишина, которая спустя мгновение, буквально взорвалась. Взрослые аплодировали не жалея ладоней, ангелочки старались перекричать друг друга. Азалия Ивановна прижалась лицом к могучей груди своего мужа. Плечи ее вздрагивали.
Потом последовали поздравления. Мария Петровна буквально тонула в толпе поздравляющей ее, безуспешно пытаясь из нее вырваться. Дмитрия Сергеевича поздравляли гораздо сдержаннее. Зато удивила Евгения. Подойдя почти вплотную, она пристально всмотрелась в его глаза, словно пытаясь высмотреть там что-то.
- Говорите, не пели ранее романсов. - Евгения улыбнулась с едва заметной иронией. - Ну что ж, тогда с дебютом.
Потом, взглянув в сторону Марии Петровны, добавила. - И, явно с успешным. После чего она непринужденно удалилась, оставив нашего героя в некоторой растерянности. Пребывал, он в этом состоянии, однако не долго, выведенный из него милейшим Антоном Тихоновичем.
- Поздравляю Вас, дражайший Дмитрий Сергеевич, - ласково почти пропел он.
- Если Вы имеете в виду тот успех, который пришелся на долю романса, то уверяю Вас, я далеко не главный виновник этого. - Отозвался Дмитрий Сергеевич. - Гораздо более меня похвалы заслуживают, во-первых, Мария Петровна, а во-вторых, тот несчастный поручик, его сочинивший.
- Да нет, я не про романс. Бог с ним с романсом этим. Спели и ладно. Я про Евгению Вам говорю. - Антон Тихонович с плавно текущей речи сбился почти на скороговорку.- Я Вам так скажу, я от нее за последний год ни одного слова не услышал, а тут смотрю перед Вами, она целой тирадой разразилась.
- Что же тут такого? - Пожал плечами Дмитрий Сергеевич. - Просто так, поздравила из вежливости.
- Из вежливости? - Антон Тихонович, казалось, был возмущен до глубины души подобным предположением.
- Да, вежливости в Евгении, если хотите знать, отродясь не водилось. И в девицах я ее еще помню, ух, змея была. А уж как вдовой стала... - Антон Тихонович отрешенно махнул рукой.
- Да и не делает она ничего просто так. - добавил он после недолгого раздумья. - Вы бы ее все-таки опасались, Дмитрий Сергеевич. - неожиданно заключил он.
От беспокойного собеседника нашего героя избавила Азалия Ивановна.
- Вы так прекрасно пели. Что я даже от слез не смогла удержаться. - своим мягким милым голосом проворковала она, взяв гостя под руку и уводя в сторону.
- Я, смотрю, милейший наш Антон, вконец Вас затерроризировал своими разговорами. - Сменила тон Азалия Ивановна, удалившись от милейшего Антона на некоторое расстояние.
- Человек, он и в самом деле милейший, душа у него совершенно беззлобная. Но, вот видите, как и всякий человек не без недостатков. Разговорчив до надоедливости. - продолжала Азалия Ивановна. - к тому же, он между нами говоря, тайный вздыхатель Евгении. А та, дразнит его специально, не знаю уж, зачем ей это надобно. Просто человек она такой, ну да бог ей судья.
- Я вижу, Азалия Ивановна, мнение о ней у Вас не слишком лестное.
- Да, вы правы, Дмитрий Сергеевич. - Азалия Ивановна вздохнула. - У всех о ней мнение не лестное. Не любят ее, почему-то. Постоянно слухи разные распускают. Уж и не пойму почему. Красивая, молодая женщина, очень неглупая, Далеко не бедная, опять же свободная. Я имею в виду, не век же ей вдовствовать. Так, нет же, всех женихов, а их не мало, надо сказать, поначалу образовалось, всех пораспугала. Теперь, к ней и подступиться боятся. Особенно, после того, как слухи пошли, что она ведьма, и мужа своего сама извела.
- Неужели и этому верят? - удивился Дмитрий Сергеевич.
- Не знаю, верят ли, нет ли, но только разговоры такие не насторожить не могут. Впрочем, не забивайте Вы себе этим голову, тем более, к столу сейчас будут приглашать, так, что я Вас покидаю, дела, сами понимаете. - Азалия Ивановна с этими словами растворилась в толпе гостей.
Действительно, Петр Миронович, как всегда , громогласно огласил приглашение к столу. Сразу же повсюду засновали, ангелочки из тех, что постарше, рассаживая гостей. Дмитрий Сергеевич оказался по левую руку от Марии Петровны, ошуюю, как выражались наши далекие предки. Этому факту герой наш обрадовался, даже не помышляя скрывать свою радость.
Поначалу, утомившиеся было гости, не преминули воздать должное установленным яствам, однако, утолив первый голод, и в значительной мере, подняв себе настроение многочисленными и разнообразными горячительными напитками, зашумели, загомонили, создавая неповторимую атмосферу русского застолья.
Дмитрию Сергеевичу и Марии Петровне общий шум за столом, отнюдь не был помехой, Непроизвольно и свободно завязавшийся между ними разговор, так же непринужденно и продолжал протекать. Ему абсолютно не мешали ни многочисленные тосты и здравицы, ни общий гул. Они то горячо обсуждали что-то, тут же забывая тему разговора, то начинали размышлять о вещах возвышенных, впрочем, и их не слишком долго удерживая в памяти. Им, как это бывает только с влюбленными, доставляло удовольствие слышать и слушать друг друга, и одного этого было вполне достаточно, для того, чтобы, наполнялись восторгом их сердца. Вскоре, однако, возникшая идиллия была нарушена самым бесцеремонным образом.
Петр Миронович поднялся со своего стула, постучал вилкой о бокал, привлекая к себе внимание, и когда все немножко успокоились, извлек из себя для всеобщего удовольствия один из образцов своего совершеннейшего баса.
- Елизарий Евстафиевич, друг ты мой любезный, изобрази, пожалуйста, потешь публику. Ну, давай Елизарушка. будь добр, яви нам действо.- добавил он мягко.
При этих словах все присутствующие повернулись к маленькому, тщедушному человечку, сидящему в дальнем конце стола. А Мария Петровна, просто покраснела от возмущения.
- Папенька, ну зачем? Ведь Вы же обещали. - сердитым шепотом обратилась она к Петру Мироновичу.
- Мария, не перечь отцу. - так же вполголоса ответил тот. - Видишь, люди ждут.
Похоже, что люди действительно ждали, потому что всеобщее внимание было сосредоточено на Елизарии Евстафиевиче. Тот же между тем, не спеша отложил недоеденную курицу, вытер губы салфеткой, потом встал, скорчил физиономию более смешную, чем страшную и воздел вверх обе руки. Все замерли.
- Умри неверная крови жажду. - Возопил он хрипловатым тенорком. Все, так и грохнули дружным смехом.
Ситуация была настолько комичной, что и Дмитрий Сергеевич не смог удержаться от улыбки. Герой же текущего момента, как говорят иногда в подобных случаях, спокойно сел, и не обращая никакого внимание на все творящееся вокруг, принялся доедать свою курицу.
- Дмитрий Сергеевич, как Вам не совестно, ведь Вы тоже смеялись. Я же видела. - Возмущению Марии Петровны, казалось, не было предела.
Поэтому ближайшие полчаса ушли на то. чтобы путем множества объяснений и обещаний, заслужить наконец полное прощение. Следующие полчаса ушли на реабилитацию Петра Мироновича, "действовавшего исключительно под давлением обстоятельств". Потом...уж и не упомнить всего, что было потом. Время шло, гости начали потихоньку разъезжаться, дом Азаровых постепенно пустел.
Дмитрия Сергеевича вышли провожать всем семейством.
- Ты, вот что, - басил Петр Миронович - ты уж, пожалуйста, это, безо всяких там церемоний, Приезжай, когда вздумается.
- Действительно, мы всегда, в любое время, будем Вам рады. - поддержала Азалия Ивановна своего супруга. Младшая Оленька слегка хохотнула при этом, прячась за спину своей старшей сестры.
А, Мария Петровна стояла и смотрела молча, и в глубине глаз ее Дмитрий Сергеевич видел нечто, что вполне уверенно представлял себе, как надежду на свое будущее счастье.
- Ночь, то какая темная - взволнованно посмотрела Азалия Ивановна, на безлунное, усеянное звездами небо. - Может быть, Вас кучер отвезет. А, то и оставайтесь, места в доме предостаточно.
- Ну что Вы - как-то весело отказался Дмитрий Сергеевич. - Что, я, не российский помещик, что ли. - И тарантас, постучав колесами по мостовой двора, вскоре скрылся во тьме. Впрочем, в кучере, потребности и в самом деле не было. Лошадь хорошо знала дорогу и в самом скором времени, фактически сама вручила себя, встречающему их конюху.
Дома, к удивлению своему, Дмитрий Сергеевич застал в гостиной бодрствующую Аграфену Михайловну. Она сидела в кресле у большого подсвечника в три свечи и что-то вязала.
- Няня, поздно ведь, почему не спишь? - не стал он скрывать своего удивления, поцеловав Аграфену Михайловну в щеку.
- Да, тебя, мой соколик, дожидаюсь. - Няня отложила вязание. думаешь душа не болит?
- Да что ты, нянюшка, что со мной сделается то. Я ж, как никак на своей земле..
- Вот и дай бог, что с тобой ничего плохого не приключилось. - Аграфена Михайловна встала, подняла повыше подсвечник. - дай-ка разгляжу тебя, о то темно очень.
Она долго и внимательно всматривалась в лицо Дмитрия Сергеевича, беззвучно шевелила губами.
- Ну что няня. Что ты там такое разглядела? - не выдержал тот, наконец.
- Да, то, милый мой разглядела, о чем давненько уж мечтаю. Вижу, попал наш голубочек в силки, да крепенько попал. Теперь уж мне старой и надеяться можно. что скоро детишек твоих нянчить буду. - Аграфена Михайловна улыбнулась.- Ну вот, теперь и немного поспать можно, хотя, что там до утра осталось пара часов, не больше.
Глава 5 Приживалец
- Сейчас, доложу барышням. - Горничная сделала низкий реверанс и бегом умчалась наверх. В гостиной было пусто. Оно и понятно. Петр Миронович, наверняка, укатил в поля на своей двуколке, а Азалия Ивановна, судя по всему, занята многочисленными домашними делами.
Скучал, однако, Дмитрий Сергеевич недолго. Горничная вернулась так же стремительно, как и убежала.
- Барышни просили Вас подождать, - слегка запыхавшись, оттараторила она. - И, если Вы не возражаете, то лучше в беседке в саду. Хотите, я Вас провожу?
- Нет, спасибо. - отказался Дмитрий Сергеевич - Сам найду.
Собственно, найти беседку в саду Азаровых, большого труда не составляло. Хотя, она и находилась, почти в самом конце сада, но настолько возвышалась над всей растительностью, что, видна была из любой его точки. Да и сам сад, более напоминал собой европейские парки, чем традиционные помещичьи сады средней полосы России. Широкая аллея воль сада с многочисленными боковыми ответвлениями, и повсюду скамеечки, гипсовые купидоны и нимфы. Дмитрий Сергеевич шел не спеша, рассматривая сад.
- Прогуляться изволите, Дмитрий Сергеевич - голос раздался откуда-то сбоку.
Дмитрий Сергеевич завертел головой, пытаясь увидеть того, кто заговорил с ним столь неожиданно. Увидел не сразу, только после того, как мужчина в возрасте уже преклонном, поднялся со скамейки, почти полностью увитой плюющем и хмелем.
- Не узнаете? - мужчина понимающе улыбнулся. - Да, я собственно уже привык к тому, что образ имею, неприметный, а потому и плохо узнаваемый.
В голосе говорившего слегка улавливались желчные, саркастические нотки.
- Да, нет, почему же. - Дмитрий Сергеевич, узнал в собеседнике вчерашнего гостя, произнесшего свою кровожадную тираду. - Елизарий Евстафиевич, если не ошибаюсь?
- Узнали-таки. - В голосе Елизария Евстафиевича почувствовалось нескрываемое удивление. - А ведь меня с первого то раза мало кто узнает, да еще и по имени отчеству. В лучшем случае спросят, а не Вы ли это батенька, намедни Отеллу изволили изображать.
- Да, я и не обижаюсь, кто я такой вообще, чтобы обижаться. Невелика птица. Приживалец я тут. - Теперь в голосе его превалировала горечь.
- Простите, не понял. Это как? - заинтересовался Дмитрий Сергеевич.
- Да, вот так, жить то мне более негде, а Петр Миронович, благодетель мой, меня и приютил.
- Так, это Вы, можно сказать, по принуждению актерствовали - Дмитрий Сергеевич нахмурился.
- Нет, нет. - Елизарий Евстафиевич даже руками замахал. - Что Вы, какое принуждение. Петр Миронович, добрейшей души человек. Но, театрал заядлый. Он, ведь почитай, почти наизусть и Короля Лира и Гамлета и Отелло этого цитировать может. Вот, вчера сами изволили видеть, какое представление развернули по случаю именин Марьи Петровны. Свойственность его такая. Чего уж там. Ну и как его не ублажить. К тому же и нравится это многим. Вот и Вы ведь вчера улыбаться изволили, я видел.
- А, как же Вы в приживальцы то попали? - пытаясь скрыть смущение, спросил Дмитрий Сергеевич.
Елизарий Евстафиевич грустно посмотрел на него и замолчал, надолго задумавшись. Дмитрий Сергеевич, уже и пожалел о своем не вполне деликатном вопросе, когда Елизарий Евстафиевич вдруг рассмеялся, беспечно махнув рукой.
- Знать планида моя такая - с неподдельной веселостью пояснил он. - А от судьбы, батенька Вы мой, не убежишь. Это всем ведомо. Впрочем, если соблаговолите историю мою узнать, то что ж, я готов поведать. Вы, ведь, как я понимаю, барышень наших собираетесь поджидать, так я Вам по мере сил, время то и скоротаю.
На некоторое время воцарилось молчание. Нет, не неловкое, обычное молчание, каковое бывает, когда человек с мыслями собирается, обдумывает.
- Я ведь, Дмитрий Сергеевич, раньше тоже в помещиках состоял - Начал Елизарий Евстафиевич задумчиво. Имение мое бывшее менее чем в сорока верстах отсюда. Вроде бы и недалеко, да вот, представьте, с тех пор, как в последний раз на него взглянул. Так с тех пор и не навестил ни разу. А и то, зачем душу зря бередить. Хотя признаюсь, иногда хочется, да что там хочется, прямо таки тянет с силой неимоверной, поехать, хоть издалека посмотреть. Странное, знаете ли, чувство. Вот он родительский дом, где и первый крик свой издал, и все детство свое босыми ногами избегал. Ан нет. Теперь чужой он. Поместье то, к слову сказать, невелико. Да разве в этом дело. И, главное, винить то в беде моей некого. Сам кругом виноват. Ладно, еще, бог детей не дал, да и супруга моя до этого скорбного дня не дожила.
Снова установилось молчание, впрочем, ненадолго.
- А, ведь со смерти любушки моей все и пошло - продолжил Елизарий Евстафиевич, вытерев слезу. - Запил я поначалу, сильно запил. Но и то бы не столь велика беда. Кабы, эта проклятая страсть во мне не пробудилась. Карты эти. Я теперь, не знаю, поверите ли, но, и притронутся даже, к ним не могу. Буквально руки жгут. А еще более того, душу. Бывает, по вечерам Петр Миронович позовет, давай, мол Елизар, составь кампанию в Дурачка. Так все отшучиваюсь. Зачем, мол, мне в Дурака играть, когда и так известно, что я и есть дурак первостепенный.
Чувствовалось, как тяжело дается Елизарию Евстафиевичу этот рассказ. Однако же и видно было, что выговориться ему теперь просто необходимо. И Дмитрий Сергеевич во время пауз этих непроизвольных понимающе молчал.
- Стал я, значит в карты играть. Проигрывал постоянно, но это меня лишь больше раззадоривало. Все казалось, вот-вот отыграюсь, и не только отыграюсь, но еще и куш приличный урву. Вот так вот и докатился. В долг мне давать перестали, а для игры деньги нужны, наличные. У них, ведь игроков этих несчастных, кодекс свой нерушимый. И долг картежный для них самый, что не наесть священный. Хоть застрелись, но долг отдай. Иначе позор хуже смерти.
Елизарий Евстафиевич грустно вздохнул, помолчал. Покачал головой, словно в очередной раз себя пожурил, да и продолжил. - Даже сам я не заметил, как все это в итоге оказалось. Поместье полностью заложено, время пришло по векселям платить, а денег, сами понимаете, ни гроша. Было у меня тогда намерение, пулю себе в голову мою дурную пустить, да уберег Господь от греха. А, тут и Петр Миронович, благодетель мой. Вы, Дмитрий Сергеевич, не поверите, а дал он мне деньги, полную сумму. А деньги были, скажу я Вам ох, какие немалые. А он, ведь и расписки никакой даже с меня не взял. Говорит, ты, мол, Елизар, долг уплати, а мне отдашь после, как сможешь, да только, чтобы карт этих больше, чтобы ни-ни. Никогда, чтоб значит их более в руки не брать. Я и сам это понимал. И всеми клятвами его заверил, что к гнусности к этой и близко не подойду. Такие клятвы давал, какие нарушить и помыслить даже невозможно.
Елизарий Евстафиевич в очередной раз грустно улыбнулся - Поехал я утром в уезд по векселям расплачиваться. Да только от судьбы уйти не удалось.
- Неужто деньги потеряли - изумился Дмитрий Сергеевич.
Елизарий Евстафиевич в ответ даже головой покрутил, удивляясь такой наивности.
- Вот думаю, дай-ка в последний раз карты в руки возьму, чтобы их проклятых никогда больше не видеть. Один лишь расклад, и все, а потом значит, чтоб в жизни ни разу - теперь он улыбнулся уже видимо своей былой наивности. - Выиграл я на том раскладе, сто рублей выиграл. Но не ушел, как тут уйдешь, когда такая масть пошла. Потом еще выиграл, и еще. Вот бы мне дураку и уйти. Да нет, куда там. А тут еще на раскладе мне четыре дамы пришли. Я даже взмок весь. Чтобы не спугнуть, начал добавлять по маленькой. Игра смотрю, завязывается. Я уже и руки про себя потирать начал. Уже и представляю себе, как Петру Мироновичу деньги его возвращаю и показываю векселя оплаченные.
- Ну а дальше то что? - Дмитрий Сергеевич не скрывал своего любопытства.
- Что дальше? - Елизарий Евстафиевич засмеялся. Громко и горько. А дальше, накрылись мои дамы четырьмя королями. Я и не понял поначалу, что произошло, а когда сообразил, наконец, то так и грохнулся на пол, сознание потерял. И потом многое очень смутно помню. В усадьбе у меня судейские снуют туда-сюда, Что-то записывают , переписывают. Мне подписать дают. Я и подписываю, не вникая, не смотря даже. Потом и Петр Миронович объявился, навел там кое-какой порядок. И меня к себе увез. Силом увез. Я сопротивлялся как мог, да только, куда мне против него, вон богатырь какой.
- А, что больше всего интересно - Елизарий Евстафиевич заметно оживился. - Так ведь ни тогда, ни потом, ни слова какого, ни взгляда укоризненного. Как будто и не было ничего этого. Но мне-то все равно худо было, очень худо. Я ведь почитай, целый год молчал. И не так, как Евгения теперь молчит, а совсем ни одного слова не произносил. Сам думал, уж не онемел ли. Так, Петр Миронович, чтобы меня из этого состояния вывести, начал к театру меня приобщать. Откроет так вот пьесу какую и говорит, я, мол, вот здесь прочитаю, а ты уж, друг мой Елизар, в ответ мне вот тут прочитаешь. Так вот я и начал говорить. А Петр Миронович все не отступается. Нет, брат ты мой Елизар, ты не так просто эти слова говори. Ведь ты кто теперь? Теперь ты и не Елизар вовсе, а Отелло, богатырь африканский. Кровь в тебе горячая, что твой кипяток. А при этом еще и жену свою в измене подозреваешь. Нет уж брат, ты ее хорошенько спроси, молилась ли она на ночь. С чувством спроси, чтобы и острастка в голосе была, и однако же непременно, чтобы и любовь чувствовалась.
- Вот так, вот и возвращал меня к жизни благодетель мой - закончил Елизарий Евстафиевич после некоторой паузы. - Так неужто уж мне после всего этого трудно полицедействовать немного, народ повеселить. Иногда признаюсь и самому интересно, Вот, представлю себя в образе ином, да с чувством так, произнесу тираду. Народ то это сразу как-то чувствует. Так, поверите ли, но иногда самыми настоящими аплодисментами награждают.