- Шалая!
    Я открываю глаза. Свет бьет по ним, бьет больно, зло, остро, но я рада ему. Свет, этот идущий неизвестно откуда свет говорит мне, что я жива. Пусть ненадолго, пусть для того, чтобы получить желанный кусочек жизни мне снова придется работать. Я согласна.
    Никто не знает, сколько я спала. Мой сон - раздумья Создающей. Мой сон не имеет ни для кого никакого значения. Даже для меня. Потому что в нем ничего нет. Даже времени.
    Потягиваюсь, чувствуя, как осыпается к ногам скорлупа, как оживает тело. Две руки, две ноги, туловище, голова... Ясно. В этот раз Создающая будет лепить мир для тех, кого назовет людьми, эльфами или кем-то еще. Откуда я знаю? Глупый вопрос. Они-будущие - это я-настоящая. Я и тот, чье имя Создающая произнесла одновременно с моим.
    Спускаюсь с постамента и медленно иду по дорожке между двумя ровными рядами спящих демиургов. Статуи. Мертвые статуи, которым почти невозможно причинить вред. Скорлупа их, как и моя, - ярко-желтый свет. Да, не смейтесь. Тверже него ничего нету. Ни в одном из миров. Мне ли не знать...
    Которым по счету будет этот, еще не рожденный, но уже почти существующий мир? Я давно уже перестала запоминать. Создающая знает, но спрашивать у нее бесполезно. Сейчас, пока весь мир существует только внутри нее, она не ответит, а потом, когда я вернуть, сонная и обессилевшая, она уже будет думать о следующем нашем ребенке. И опять промолчит.
    Зов Создающей заставляет идти все быстрее и быстрее. Мне кажется: не увижу ее сейчас - умру. Хотя это и невозможно. Демиурги бессмертны, как бессмертна и сила Создающих.
    Наконец, бесконечная аллея кончается. Моя хозяйка стоит в центре большой арены, очерченной странными буквами, однажды и навсегда замершими на этом горячем песке. А вместе с Создающей я вижу его. Мы шагнем на арену одновременно, одновременно дойдем до хозяйки. Так было всегда. Так всегда будет. Мое отражение, мой друг, мой враг. Единственное существо во всем Хаосе, который меня понимает. Я называю его братом иногда. Срывающимся шепотом вплавляю это слово ему в ухо. Тогда он дергается и смешно пытается вырваться. Потому что он не может забыть, что нельзя любить сестру.
    Я вру, конечно. Никакие мы не родственники. Игрушки, созданные Хаосом для своих детей. Но мне так нравится чувствовать, как он пытается перебороть самого себя, остановиться, оторваться от меня... Я не злая. Я Шалая.
    А он - Гордей. У него нежная кожа и мягкие волосы. И он старается не смотреть мне в глаза. Зато я отыгрываюсь по полной: разглядываю его самым бесстыжим из возможных взглядов. Можно подумать, что я чего-то в нем еще не видела... Глупости какие.
    Мы одновременно становимся с разных сторон от Создающей. Та кладет одну ладонь мне на лоб, а вторую - на лоб Гордею. Передает нам половинки выношенного ею ребенка.
    Меня оглушают потоки, линии, нити. Этот мир еще не родился, но у него уже есть прошлое. Он уже помнит, как был... И я помню вместе с ним.
    - Ты все поняла, Шалая? - голос Создающей тих. Она устала.
    Я улыбаюсь, понимая, что одновременно с этим вопросом она задала и другой: "Ты все понял, Гордей?" И он улыбнулся тоже.
    Создающая делает шаг назад, дарит нам по последнему строгому взгляду и уходит за пределы круга. Теперь ей нечего здесь делать, она может только смотреть, как рождается новый мир.

    Я поворачиваюсь к Гордею. Он прячет глаза. Какого цвета они у него на этот раз? Зеленые, серые, карие? Или, может быть, синие? Улыбаюсь. Грустная это улыбка.
    Пальцами по плечу, сильно, так, чтобы Гордей почувствовал. Он весь сжимается, пытается отступить. Не получится, милый. Я знаю, ты знаешь, Создающая знает.
    Распускаю волосы, отшвыриваю сдерживающую их заколку далеко в сторону. Черный каскад разбегается в стороны, нежно ложится на плечи. Раньше Гордей не мог на них насмотреться, а теперь все так же упорно не поднимает голову.
    Вздыхаю. Наигранно-огорченно. Этот мой спектакль - только для него. Создающей нет дела до мелких развлечений ее игрушек, а миру наши игры не повредят, но и не пойдут на пользу.
    - Посмотри мне в глаза, Гордей, - даже не приказываю. Повелеваю. Он не слушается.
    Цепляю его пальцами за подбородок, заставляю смотреть. Синие глаза. Темно синие. В них трепещет маленький огонек, отголосок детства. Он Гордей. Я Шалая. Он - белое. Я - черное. Он - мужчина. Я - женщина. Мы отражаем друг друга, мы дополняем друг друга, мы... Вру. Нет нас. есть я, есть он. Когда это началось? Когда мы разделились, по-настоящему разделились, я имею в виду. Когда я перестала засыпать, глотая слезы, потому что не увижу его. Когда я перестала просыпаться, радуясь, что снова его увижу?
    Какая разница.
    Я заставляю его смотреть в мои глаза, заставляю себя смотреть в его. Я Шалая, я сильнее. Он имеет право на боль, а я - нет. Я не могу позволить себе испортить творение Создающей только потому, что мне не хочется заставлять Гордея...
    Я не имею права.
    Что ж, значит, работаем.
    Я поцеловала его нежно, в щеку. Почувствовала, как он вздрогнул. И улыбнулась.
    Мне нравится называть его братом.
    Мне нравится говорить ему, что это работа.
    Мне нравится видеть, как ему больно.
    Это месть.
    За то, что он имеет право эту боль испытывать, а я нет.

    Гордей стирает улыбку поцелуем. Жадным и настойчивым. Он уже превратился из Гордея в нечто среднее между мною и самим собой. А я стараюсь до последнего оттянуть этот миг, чтобы до конца прочувствовать ни с чем не сравнимую сладость превращения.
    Послушно прогибаю спину, позволяя Гордею обнять меня за талию. Его пальцы скользят по плечу, гладят ключицу и спускаются к груди. Я наконец-то закрываю глаза и сама развязываю узел, сдерживающий легкую ткань.
    У Создающих разные вкусы.
    И демиурги тоже разные.
    Кто-то, творя мир, играет.
    Кто-то спит, видя один на двоих сон.
    Кто-то танцует.
    Кто-то поет.
    Кто-то рисует.
    Кто-то сражается.
    А кто-то любит.
    Как мы.

    Когда-то я любила Гордея. Прощала ему и слабость, и скромность, и робость. Мне безумно нравился Гордей, который растворялся во мне, становясь уверенным, веселым и бесстыжим. Мне нравилось все то, что он творил, чтобы доставить мне удовольствие.
    А сейчас это просто работа.
    Нет, Гордей остался тем же.
    И его ласка так же желанна.
    Но теперь я больше не задерживаю голову на его плече, когда мир уже создан, а у нас остается время на жизнь.
    Теперь мне дороже свобода.

    - Постой, - Гордей удержал меня за запястье. Он улыбается, чуть прикрыв глаза от света. Почему Хаос не создал его таким изначально, неужели ему был нужнее застенчивый мальчишка, стесняющийся получать удовольствие от работы?
    Какая разница?
    - Зачем? - я вырываю руку, привычно заматываюсь в ткань, подбираю с песка заколку, отряхиваю ее и собираю волосы в хвост.
    - Я люблю тебя, - он говорит просто. Ставит меня перед фактом - и все.
    - Это всего лишь работа, Гордей. Теперь это просто работа.
    Уходя, я не оглядываюсь ни на него, ни на Создающую. Я ухожу, потому что времени осталось немного. Рожденный мир пока слишком юн, он отдает энергии больше, чем требует, но совсем скоро это прекратится. И я снова усну.
    За спиной слышится едва уловимый шорох - это Создающая призвала к себе мудрых, которые уйдут в новорожденный мир, чтобы научить тех, кто его населяет. А моя часть работы закончена.

    Когда силы подходят к концу, я возвращаюсь в храм Хаоса, к арене. Создающая уже ушла в свою обитель, обдумывать картину следующего творения, мудрые еще не вернулись, Гордея тоже нигде не видно. Я подхожу к начертанному на песке кругу, не имея права переступить через него, останавливаюсь... Там, внутри арены, еще видны следы, оставленные нашими телами. Скоро сюда придет другой Создающий - и отпечатки исчезнут, затертые новым чудом, новым рождением. Они ни для кого не имеют значения. Даже для нас.

    ...Засыпая, я думаю о том, какого цвета будут глаза Гордея, когда Создающая в следующий раз позовет:
    - Шалая.

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"