|
Саше три года.
У него своя комната, а в комнате - угол. Если вжаться в него спиной, справа окажется окно, а слева - деревянный стеллаж с мешками разноцветных кубиков, треугольников, ромбов, прямоугольников и трапеций.
Саша складывает из них узоры.
Его жизнь внешне очень проста: Саша спит, ест, смотрит в окно, иногда выходит на улицу. И выкладывает узоры.
Короткие. Длинные. Простые. Сложные. Монохромные. Разноцветные.
Мама, которая проводит дни в одном доме с Сашей, знает, что эти узоры никогда не повторяются.
Но никто не знает, что они значат.
В мире Саши нет слов.
* * *
Саша родился на два месяца раньше срока - крошечный, беспомощный паучок.
Но оказался бойцом.
Не просто выжил, но и от более благополучных сверстников вскоре почти перестал отличаться.
Почти.
Саша терпеть не мог, когда мама и папа ссорились. Как он это определял осталось неизвестным, но если родители начинали предъявлять друг другу какие угодно претензии - даже шёпотом на кухне - Саша принимался нестерпимо орать. И замолкал, только когда внимание обоих взрослых оказывалось безраздельно занято им. Не ссорящиеся родители могли заниматься где угодно чем угодно, вместе или поодиночке.
Саша очень рано стал отличать родных от чужих. В своей комнате он чужих не выносил принципиально и начинал кричать, стоило гостям переступить порог. В остальных комнатах они могли находиться вполне свободно. Если тихо - громкого шума в доме Саша тоже не терпел.
Когда прогулки перестали быть временем сна, оказалось, что Саша не любит и гулять.
Вернее, он очень не любил гулять по людным местам - от детских площадок до магазинов: съёживался, взгляд становился напряжённым, побелевшие пальцы вцеплялись в края коляски. Так он быстро уставал и начинал тихо непрестанно плакать.
Мама забеспокоилась, но тут выяснилось, что есть по меньшей мере одно место, прогулки в котором Сашу вполне устраивают - большой парк недалеко от дома.
Там Саша никого не пугался и живо интересовался всем вокруг.
Маме почему-то запомнилось, как однажды он потянулся к большому кусту у края дорожки и долго, медленно, странно для малыша осторожно перебирал его - листики, ветки. Словно искал что-то. Так утомился, что уснул.
Саша не пытался рисовать, но охотно играл со всевозможными пирамидками, кубиками, матрёшками - составлял, складывал, вкладывал.
Очевидно понимал обращённую к нему речь, выполнял, что просили, но отвечать не спешил. Внимательно смотрел на губы говорившего, беззвучно шевелил своими, лёжа в кроватке мог долго шептать что-то себе. Родители не помнили, чтобы он лепетал вслух, и заговорил Саша сразу словами - даже не выговаривая совершенно всех букв.
"Тол", "тул", - "с" не давался долго.
"Аба-а", - собак Саша полюбил с первого взгляда, каждую рассматривал, едва не вываливаясь из коляски, и пытался догонять, едва научившись ходить.
Поэтому родители резонно посчитали, что ему будет интересно, и однажды почти двухлетнего Сашу привезли к большущей площадке, оборудованной для тренировок и выгула собак.
День был выходной, всевозможных собак было множество, все они двигались - общались, бегали, играли, занимались с хозяевами и пребывали в прекрасном настроении.
Саша подошёл как можно ближе к ограждению - и остолбенел.
Мама ждала, но ничего не менялось, и она решила разрядить обстановку:
- Видишь, собачки.
Саша моргнул, поднял голову и, страшно серьёзно, в непонятном напряжении, уточнил:
- Абака?
Мама показала на площадку:
- Ну да, собаки. Много разных собак.
Саша повернул голову к площадке и снова застыл.
Папе это совсем не понравилось, он попытался усадить Сашу в прогулочную коляску - тот не сопротивлялся. Сидел и, не обращая ни на что внимания, молча смотрел куда-то вдаль.
Эта безучастность продлилась до самого ужина. Сашу позвали кушать, и он как очнулся. Вбежал на кухню и схватился за стол:
- Стол?
- Стол, - согласилась удивлённо обрадованная до тех пор непослушному звуку мама.
Что было дальше, родители не поняли, но Саша обежал всю квартиру и, касаясь, поназывал "столом" все, какие смог найти: обеденный, разделочный, старый письменный, журнальный, папин компьютерный, мамин туалетный и разложенную гладильную доску.
В конце он снова влетел на кухню, огляделся, плюхнулся на пол перед табуреткой, со всей силы треснул по ней схваченной по дороге ложкой и почти криком заявил:
- Стол!
Следивший за демонстрацией папа ошарашенно уточнил:
- Стол. Там, здесь. И что?
Саша перевёл на него глаза, всмотрелся с уже знакомым напряжением - и вдруг потух. Как лампочку выключили.
Это оказалось началом конца.
Саша перестал говорить.
Его показали специалистам, но обследование ничего не дало: органических поражений у Саши не обнаружили, а определить уровень психического развития оказалось невозможно - с чужими теперешний Саша был абсолютно не контактен.
Единственной пользой стало то, что врачи несколько успокоили родителей: собственно столы, как и собаки, были здесь ни при чём, спусковым крючком могло послужить что угодно, назвать причину наука оказалась бессильна.
А в общем, посещение докторов всё только ухудшило.
И до того не слишком ласковый, теперь Саша позволял к себе прикасаться, только если нуждался в помощи. Зато очень быстро научился самостоятельно полностью переодеваться.
И до того не особенно эмоциональный, Саша стал почти совершенно бесстрастным - неподвижное лицо, отрешённый взгляд. Он не радовался новизне игрушек; да и вообще чем-нибудь, кроме привычных логических тренажёров и кубичной мозаики, играть перестал; не огорчался неудачам и падениям и конструктивно реагировал только на то, что сам соглашался видеть и слышать.
Гнев остался единственным (но сильным) чувством, которое Саша очевидно испытывал. Принуждение или попытка завладеть его вниманием вызывали у него немедленный и громкий протест. Так же, как выражение любых сколько-нибудь сильных эмоций - в доме нельзя было раздражаться, смеяться, плакать. Однажды мама сильно порезалась, и Саша прибежал на кухню со страшным скандалом. Поскольку успокаивать Сашу было бессмысленно, мама всё же бросилась к бинтам, а когда порез перестал её беспокоить, оказалось, что и Саша вернулся к своему привычному состоянию.
Большую часть дня он складывал мозаики - в комнате с обязательно закрытой дверью. Вначале мама пыталась отрывать Сашу от этого занятия, чтобы хотя бы покормить, но тогда Саша начинал биться в истерике. Следом истерика начиналась у мамы (и продолжалась у Саши), а какое то время спустя Саша приходил на кухню сам. И прошло немало дней, прежде чем стало понятно: у Саши есть своё представление о том, каким должен быть очередной узор, и творческий процесс нельзя прерывать произвольно.
* * *
Сашина жизнь внешне очень проста: он спит, ест и выкладывает неповторяющиеся узоры из разноцветных кубиков, треугольников, ромбов, прямоугольников и трапеций.
Гуляет Саша, когда ему этого хочется: приносит маме, где бы та ни находилась, её уличную обувь.
Мама одевается, находит Саше подходящую по погоде одежду, ждёт, пока оденется он, и они идут гулять.
В первый раз, после общения с врачами долго отказывавшийся выходить из дома, Саша, вдобавок к туфлям, принёс маме найденный когда-то в парке большой сухой лист клёна. Мама поняла, и гулять они ходят исключительно в парк. И только когда этого хочет Саша.
В парке он может следить за воронами, стайками мелких птиц, игрой белок, трогать кусты и деревья или рассматривать небо, лёжа на траве.
После прогулок Саша складывает особенно большие и сложные мозаики.
Он всегда молчит.
Совершенно не терпит в доме чужих, и гостей здесь больше не бывает.
Кроме того, что ходит с мамой гулять, порой подолгу стоит на балконе или смотрит в окно.
Иногда сидит, вжавшись в свой угол, и рассматривает какую-то одному ему известную бесконечность. Тогда вечером, когда Саша уснёт, мама тихо плачет, и папа не знает, как её утешать.
Потому что прогнозы врачей неутешительны: перед медиками Саша в очередной раз предстаёт безмолвной в одну точку глядящей статуей, а его узоров ни один из них никогда не видел.
А мама - не робот, и у неё уже нет никаких сил.
И как-то утром, когда Саша сидит у себя и отрешённо созерцает нечто за стеной, мама решает, что, в конце концов, у неё тоже есть желания. И ей очень нужно отдохнуть.
Мама включает стереосистему. Садится на диван. Закрывает глаза.
Комнату наполняет Моцарт.
От музыки маму отвлекает шорох - в дверях стоит Саша.
Его взгляд сосредоточен - он вслушивается.
Наконец, заходит в комнату и решительно залазит на диван.
Симфония завершается в покое тихого дома.
Саша какое-то время ещё сидит, раздумывая, потом слазит с дивана и уходит к себе.
Обедает поздно и очень торопливо, что вообще-то нынешнему Саше не свойственно.
Когда вечером возвращается папа, Саша спит, а пол в коридоре, Сашиной и большой комнатах устлан кубиками.
Масштабность и исполнение папу поражают:
- Что это?
- Моцарт. Сороковая симфония. Я включила, а он пришёл ко мне слушать.
- И они ещё что-то об умственной отсталости говорят. И что - сам пришёл, слушал и не возражал?
- Пришёл. Внимательный такой. Молча слушал. А потом целый день работал. Я процесс в первый раз увидела, он же не разрешает смотреть. По мешкам рылся, цвета подбирал. Но, по-моему, не закончил - я пришла, а он спит посреди комнаты заплаканный. И не слышал, как я его перенесла и раздела.
- Когда это он в последний раз плакал?
- В том-то и дело. Может, от усталости, но по-моему, ему кубиков не хватило. Не закончил.
Папа вздыхает:
- Понял. Пошёл за материалом.
Ночью, уже в постели, папа удивляется:
- Слушай, выходит, это он так разговаривает?
- Ну, наверное. Только кто же его поймёт.
- Но почему - так?.. Чем его слова не устраивают?!
Вопрос повисает в тишине.
Утром проснувшийся Саша долго о чём-то думает, лёжа в кровати.
Потом всё-таки вылезает и идёт в другую комнату. Возле неоконченной мозаики стоят три огромных, почти в Сашин рост, мешка с кубиками.
Саша нарушает порядок - после завтрака не уходит из кухни, а становится рядом с мамой и молча задирает голову.
- Ты что-то хочешь?
Саша молчит и смотрит куда-то мимо мамы.
- Ну покажи, я же мысли читать не умею.
Саша идёт в большую комнату и залазит на диван.
Пришедшая следом мама кивает, и комнату снова наполняет Моцарт.
Но Саша не остаётся слушать. Он возвращается к началу мозаики, идёт вдоль неё, что-то изменяет, дополняет.
Концерт повторяется ещё дважды - Саше не удаётся запомнить всю симфонию сразу, а музыкальные темы он переводит в узоры дольше, чем те звучат.
К концу дня маму привлекает необычный шум - Саша старательно, хотя и безрезультатно, пытается открыть окно, соединяющее балкон с его комнатой. При этом из шкафов оказывается вытянуто всё, что можно использовать для связывания.
Мама очень удивляется, но открывает окно и вручает Саше моток бельевой верёвки.
Верёвка, как выясняется, нужна, чтобы соединить удравшую на балкон голову композиции с оставшимся в Сашиной комнате хвостом.
Это - последний штрих; Саша отправляется кушать и после - снова засыпает.
- Ты понимаешь, - удивляется вечером мама, - значит, он понял эту целостность; ему важно было показать, что части связаны.
Всю первую половину следующего дня Саша ходит вдоль мозаики. Не просит включить музыку, но мама уверена, что он её слышит.
Наслушавшись, ближе к вечеру Саша разбирает свою симфонию.
И мама в очередной раз удивляется: в том, как он хранит свои изобразительные средства, есть логика - Саша не сгребает всё в кучу, а разносит кубики по мешкам, явно руководствуясь какими-то критериями, очевидными для него, но неявными наблюдателю.
На следующий день Саша идёт гулять.
И через следующий - тоже.
И вообще целую неделю каждый день.
Мама с папой не понимают, как связаны парк и Моцарт, но Саша хорошо ест, крепко спит и совершенно ничем не возмущается. Можно сказать, все довольны.
Докупленные кубики приходятся очень кстати - Сашины мозаики становятся частично объёмными.
И после перерыва мама решается продолжить эксперимент.
На восьмую симфонию Саша тратит даже больше времени, чем на сороковую - мозаика складывается, изменяется, дополняется.
И после завершения Саша снова много гуляет.
Но когда он опять приходит на кухню и задирает голову - как птенец, только что клюв закрыт - мама задумывается.
Впрочем, решение находится быстро: она снимает с полки ноты, открывает пианино, берёт несколько первых аккордов "Восьмой" и спрашивает:
- Это?
Саша не слышит. Он осторожно касается белой клавиши. Нажимает - звука нет.
- Нужно короче. И резче.
Мама показывает движение, и пианино отвечает высоким светлым звуком.
Саша повторяет. В ответе струн слышится удар молоточка, но волшебство извлечения звука теперь подвластно и Саше.
Почти весь день он проводит за инструментом; перебирает клавиши - одной рукой, другой, двумя сразу. Вслушивается в звуки и сочетания. Уходит к себе думать.
Вечером мама ставит на пианино другие ноты, и комната превращается в "Пещеру горного короля". И пусть исполнение далеко не концертное, Саша слышит и видит, как под мамиными руками фортепиано создаёт образ.
- А давай ещё раз, - просит сидящий рядом папа.
Пещера появляется опять, и теперь папа негромко напевает мелодию, сопровождая инструмент.
Когда она заканчивается, Саша нетерпеливо машет ручкой: "Ещё".
Родители переглядываются - концерт возобновляется снова и снова, пока Саша сам не пытается спеть.
Тогда мама останавливается, и, вместе с Сашей, они напевают первые такты пьесы.
В распорядке Сашиного дня появляются музыкальные занятия - так он захотел. Мама играет совсем простые детские пьески, а Саша напевает мелодии - сначала с аккомпанементом, потом и без. У Саши хороший слух.
Когда эти занятия становятся для Саши привычными, мама хитрит и однажды поёт, аккомпанируя себе, шуточную народную песню.
Саша слушает, но молчит.
Дальше они занимаются, как обычно, но песни со словами мама неизменно поёт каждый день.
А однажды вечером, уложив Сашу в постель, пытается спеть колыбельную.
Саша ожесточённо мотает головой и бьет рукой по одеялу: "Нет".
Мама ждёт, пока он совсем успокоится, и тихо, осторожно спрашивает:
- Почему?
Эффект неожиданный: Саша буквально взвивается с кровати, мчится в другую комнату, хватает с полки большой альбом-каталог собачьих пород и шмякает его перед папой:
- Собака!
- Да, собаки, - соглашается изумлённый папа.
Саша снова трясёт головой, открывает альбом и быстро листает страницы, тыкая пальцем в изображения:
- Собака, собака, собака.
Захлопывает альбом и разводит руками:
- Много!
Папа тоже заводится, переворачивает альбом в начало и открывает сам:
- Собака колли, собака сенбернар, собака овчарка немецкая, собака овчарка кавказская, собака доберман, собака шнауцер, собака терьер - все собаки. Разные собаки! У каждой своё название, но все - собаки. Потому что собака - это название класса, а не штуки!!!
Саша смотрит на папу дикими глазами и хватается за стол:
- Стол.
Папа, уже понявший, в чём загвоздка, методично ходит с Сашей по дому и перечисляет виды столов.
Спать все ложатся к полуночи - когда Саша засыпает над альбомом пород, названия которых старательно пытается повторять за папой.
- Нет, - возмущается засыпающий папа. - Ты понимаешь, он нам два года нервы мотает, потому что у него в голове что-то вовремя не щёлкнуло, а? Его одно слово на всех собак не устраивает! Так он вообще говорить не будет, засранец.
* * *
Саша учится в музыкальной школе, бегло читает, умеет писать и пользоваться музыкальным центром.
Читать Сашу мама учила традиционным способом - и не преуспела: правило превращения двух отдельных слогов в одно целое слово в Сашину голову не укладывалось. Мама сердилась, Саша злился, в конце концов обучение решили отложить.
За следующие четыре месяца Саша выбросил из головы все слоги, а пришёл к логичному вводу, что слова состоят из букв, но каждая буква в слове сама по себе никакого смысла не имеет, а имеют только все вместе. Поэтому их так и нужно читать.
Когда Саша стал смотреть на слово и видеть его целиком, он выполнил норматив на скорость чтения для второго класса средней школы и стал читать всё, до чего смог дотянуться.
Сочинения для маленьких проглотились очень быстро, а в книгах Жюля Верна и Марка Твена было ну очень много неизвестных слов, поэтому Саша стал читать ещё и словари с энциклопедиями. А словарь иностранных слов вообще стал любимой книжкой - обычно он стаскивал его на пол, ложился на живот, открывал на любой странице и читал. Маме объяснил, что так - интересно.
Когда папа спросил, почему Саша предпочитает рыскать по словарям, а не спрашивать, Саша вдруг густо покраснел, покрылся бисеринками пота и почти неслышно прошептал:
- А если вы не знаете...
- Ну не знаем, так тоже посмотрим, что за беда. Нельзя же всё на свете сразу знать. Не знаем - узнаем. В чём проблема?
Проблема оказалась в Сашином твёрдом убеждении, что не знать чего бы то ни было - стыдно.
Папа снова хватался за голову и объяснял, что стыдно - не знать и не учиться, или не знать, но делать вид, что знаешь. А не знать, понимать, что не знаешь и узнавать - это нормальное состояние человека.
И откуда Саша такую глупость взял?
(Саша этого не помнил, но автор, на правах всеведущего, может пояснить - маленький Саша случайно присутствовал при весьма экспрессивной беседе чужой мамы с её малолетним отпрыском, в которой прозвучала фраза: "Ты такой большой мальчик, а этого не знаешь. Стыдно!" Из которой Саша и сделал далеко идущие выводы.
Собственно, подросший Саша понял, что всё знать невозможно, и решил, что стыдно именно когда другие узнают, что ты - не знаешь. Поэтому спрашивать у родителей нельзя - вдруг они чего-то не знают, им придётся в этом признаваться, и им будет стыдно. А это был кошмар, допустить которого Саша никак не мог. )
Правда, отмена кошмара ничего не изменила - привычка.
Когда подошло время очередного переосвидетельствования, мама предупредила Сашу, что придётся ходить в садик. Саша поинтересовался, что это такое, постоял у сетки игровой площадки и констатировал:
- Я туда не пойду. Я там не смогу.
Саша даже в общественном транспорте ездил с трудом - среди большого количества людей он моментально уставал, сникал и окукливался, теряя всякую способность к любым контактам.
Мама пришла в ужас:
|