Церковь стоит на высоком берегу не самой большой, и не самой маленькой нашей реки, неторопливо несущей свои темные воды от одного населенного пункта до другого. Глинистый берег усыпан небольшими рощицами, испещрен оврагами; дорогами, порою спускающимися к самой воде. Церковь - заброшенное после грозы 1917 года строение 18-го века, кирпичное, темное, посеревшее от времени и сырого климата. На полусгнившей, местами обвалившейся крыше процветает мох, прочая растительность, кое-где видны уже отдельные небольшие деревца. На куполе погнутый крест, словно насмешка над религией. Давно выломанная дверь никогда не восстанавливалась, так что вход в церковь свободный. В прежние времена возвышалась она над окрестными деревушками как большая белая чайка, как голубь, стремящийся ввысь, готовый в любую минуту вспорхнуть и взлететь в небо к своему святому семейству. Весело гуляли солнечные лучи по золотому куполу, размеренно звучал колокольный звон, торжественно и печально раздавался голос священника. Сейчас она больше похожа на серую, общипанную ворону, с переломанным крылом, побитую и изможденную, грустно взирающую вдаль, на противоположный берег реки, сознающую, что никогда уже ей не подняться в небо, не перемахнуть через реку и не распространять среди людей благую весть.
Что-то таинственное, недоброе, тревожное ощущается теперь во всем облике здания. Черное колдовство источают сейчас его каменные складки. Непередаваемо сладкое ожидание гоголевской развязки чувствуется во всей окружающей обстановке. Кажется именно в такой церкви читал свои псалмы философ Хома и вот-вот в окне покажется летающий гроб с ведьмой.
Внутри церкви мерзость и запустение. Грязь, окурки, разбитые бутылки, кучи земли, похабные надписи на стенах. Вверху возле купола, впрочем, сохранились в довольно неплохом виде старинные фрески на библейские сюжеты. Герой нашего повествования в детстве особенно часто, бегая по окрестностям, любил заходить в заброшенный храм и подолгу рассматривать облупившиеся картинки. Библейской истории он почти не знал, но невинное сердце его замирало от необъяснимого чувства красоты, сказочности, возвышенности музыки, запечатленной в красках.
Нашего героя зовут...Впрочем, это совсем не важно. Он обычный среднестатистический человек. Так мы и будем называть его в дальнейшем. Ему 27 лет, он холост, живет с родителями, юрист по образованию, работает юрисконсультом в небольшой организации. В заброшенную церковь теперь он заходит во время прогулок по окрестностям, когда приезжает к своим родителям на дачу, расположенную неподалеку.
Вот и в этот раз, в холодный июньский вечер, после нескончаемых дачных дел, наконец вырвавшись на волю, среднестатистический человек, опьяненный возможностью свободно побродить и поразмыслить в одиночестве, предварив посещение церкви небольшой прогулкой по прилегающему к ней лугу, осторожно и внимательно озираясь, вступил в ее чертоги. Будучи очень осторожен и мнителен по природе, он всегда внимательно осматривался перед тем, как зайти в церковь, прислушивался к звукам, доносящимся из нее. Он не хотел, чтобы его кто-нибудь видел, ибо вид одинокого, взрослого человека, пробирающегося в брошенное святилище, поневоле возбуждает у местного населения подозрение в отправлении нездоровых культов. К тому же он боялся наткнуться на пьяную компанию, которые редко, но все же иногда обосновываются в данном месте. В этот раз все было благополучно. Ни в церкви, ни рядом с ней никого не было и наш обычный человек, никем не замеченный, ловко прошмыгнул внутрь и вновь принялся рассматривать внутреннее убранство и фрески, собственно, зачем он сюда и стремился.
"Здесь практически ничего не изменилось со времени моего детства. Может быть, стало чуть грязнее, но фрески все те же. Вот Спаситель идет по воде...Вот воскрешение Лазаря...А это Николай-чудотворец. Удивительно, что после стольких лет разрушения красота все еще не покинула этого места. Осталась поруганная, оплеванная, загаженная, но все же красота. Удивительно, как люди любят ниспровергать своих кумиров. Вначале изрубили деревянного Перуна, затем взрывали православные храмы, сейчас сносят памятники советским идолам. Чем все это закончится? Человек перестанет нуждаться в Боге, только если достигнет бессмертия. Если нет бессмертной души, то все бессмысленно", - размышления захлестнули нашего героя.
"Однако находим же мы какой-то смысл в этой конечной жизни, даже в самом малом ее мгновении. Да и что мы будем делать в вечности? Наверно тоже самое, что и в теперешней жизни. Ведь другого опыта проживания у нас нет. Сложно представить себе существование без тела, без органов чувств. Содержание существования это стремление получить удовольствие и стремление избежать страдания. Неужели оно такое же и в вечности? Неужели все мои обиды, разочарования, угрызения совести будут вечно преследовать меня. Можно ли заполнить вечность каким-либо содержанием, взятым из нашего мира? Не знаю. Наверно, нет. В любом случае, в вечности мы должны быть совсем другими существами.
Если Бога нет, то все позволено - говорит Достоевский. Но так ли это? В теоретическом смысле, наверно, да. Но, в практическом неужели мало примеров, когда искренние атеисты из любви к людям, к будущим поколениям живут благородно и добродетельно, не ожидая наказания или награды в вечности? Да и разве наказание, пусть даже вечное, может устрашить грешника воздержаться от греха? К тому же всегда существует надежда, что рано или поздно Бог простит грех, какой бы тяжелый он не был. А раз так, значит все позволено, даже если Бог есть".
Взгляд его остановился на облике Спасителя, а мысли начали беспорядочно мелькать одна за одной, заглушая и перебивая друг друга: "Логика допускает несколько вариантов решения основного вопроса. Первый: Бог есть и наша вечная жизнь есть. Второй: Бога нет и вечной жизни нет. Третий: Бог есть, но вечной жизни нет. Четвертый: Бога нет, но вечная жизнь есть. Как не крути, а вопрос о нашем посмертном существовании для нас более важен и первичен, нежели вопрос о существовании Бога. Исходя из решения этого вопроса, чаще всего строится человеческая жизнь. Хотя рассматривать его в отрыве от существования Бога нельзя. Ведь если Бог есть, он может, как даровать нам вечную жизнь, так и отнять ее. Если Бог есть, человек - раб, с вечным подозрением, что его могут снова ввергнуть в небытие, если Бог вдруг его разлюбит. Если Бога нет, человек - ничто, но с надеждой, что когда-нибудь сам станет Богом.
Решение вопроса о бессмертии души и нашем посмертном существовании приводит нас к мысли о том, что либо все потеряно уже при рождении, либо ничего не потеряно даже со смертью.
Совершенно не понимаю главную заповедь: возлюби Бога. Любить можно то, что знаешь. А как любить Бога, который нам совершенно не открыт и не может быть нами познан? Христа, конечно, любить можно. Но это все же земной образ, богочеловек. Для того, наверно, Бог и вочеловечился, чтобы мы могли его полюбить, ибо по-другому не можем. Сложно представить, как можно любить некую абстракцию, Абсолют, мировой принцип, Бог-святой Дух из Троицы.
Все-таки как антропоморфны и антропоцентричны все авраамические религии. Все только для человека и везде разговор только о человеке. Христос приходил на землю и страдал тоже только для человека. Зачем тогда Богу было создавать огромное количество живых существ помимо человека? Количество и разнообразие их намного превосходит род гомо сапиенс. Это и клещи, и вирусы, и блохи, и бактерии, и динозавры, и жучки, и паучки разнообразные. Тысячи если не миллионы видов. И все это для того, чтобы поставить человека царем над ними. Принять надо во внимание, что многие тысячи лет человек и не догадывался о многих живых существах, проживающих рядом с ним. Сомнительно все это конечно. Прекрасно предание о Христе, но здравый смысл заставляет задуматься.
Когда я слушаю атеистов, мне хочется страстно защищать Бога, оправдать и доказать его необходимость. Когда я слушаю наших священников, мне хочется страстно убеждать их в противоречиях в Святом писании, хочется высказать им сомнения в существовании христианского Бога. В чем тут дело? Наверно в том, что доводы и аргументы обеих сторон имеют значительные бреши и самым разумным и честным будет воздержание от суждения или утверждение Бога, не известного ни одной религии. Бога, про которого ничего не известно, кроме интуитивного допущения его существования.
Может ли являться доказательством существования Бога наличие зла? Если предположить, что жизнь случайно зародилась на Земле в первичном бульоне, то можно ли объяснить случайностью, что первые живые клетки избрали стратегию уничтожения себе подобных для продления собственной жизни? Неужели таков естественный отбор, что, конечно, странно: почему вдруг живая материя решила пожирать саму себя? Хотя если появились автотрофы, почему бы не появиться и гетеротрофам? Ведь это уже отдельные организмы и для своего существования они могут начать поглощать не только энергию солнца, неорганики, но и себе подобных. Наверно, теория естественного отбора все это объясняет. А может быть зло специально создано Богом для целей, ведомых только ему. Для испытания человека, например, или его развития".
Прилежное взирание на картины евангельских чудес, творимых Иисусом, натолкнуло обычного человека на новые мысли: "Если мы признаем Христа за Бога, то мы должны безоговорочно признать возможность вселения бесов в человека и возможность их изгнания и даже помещения в свиней. Бесов, именно как особых сущностей, которые могут поселяться, получается, где-то в человеке: в мозгу или в душе. Не знаю, можно ли поселиться в душе, как в идеальной субстанции, единой и неделимой. Если допустить возможность поселения беса в мозгу, значит это некий материальный субъект, паразит, наподобие ленточного червя. Может быть, под бесами следует понимать все же нематериальные сущности, которые могут нашептывать человеку свои мысли, принимаемые им за свои. Это значит, что у них есть доступ в наше сознание, минуя наши органы чувств, что ли? И как же тогда отличать свои греховные мысли от нашептываний беса? И за что наказание строже: за грех по своей инициативе или по наущению беса? А если бесы нематериальные сущности, почему они ограничены именно размерами тела? Ведь сказано в Евангелии, что изгоняют их именно из тела конкретного человека. А у свиней вообще души нет, однако бесы в их теле тоже могут находиться. И термины то все время употребляются: вселение, изгнание. Значит человек для них это место постоянного жительства. И вселяются они, выходит, против воли человека. Точно, какие-то, духовные паразиты. И, судя по интенсивности их изгнания из людей Христом две тысячи лет назад, они должны довольно часто встречаться в нашем обществе. Хотя, может быть, времена изменились, и у них сейчас другая тактика. Все-таки, довольно темное это явление - вселение бесов в человека. Что вселяется понятно. Непонятно куда, каким образом и как в дальнейшем с человеком сосуществует...
Однако в церкви, даже заброшенной, всегда яснее и отчетливее чувствуешь неумолимость судьбы и близость смерти. Интересно, что бы я стал делать, если бы до смерти мне оставалось пять минут? Ведь если представить: вот она неминуемая казнь, плаха, палач, топор. Люди в большинстве своем проходят мимо, бегут по своим делам. Некоторые останавливаются, в замешательстве, с любопытством смотрят, потом, опомнившись или разочаровавшись, уходят. Чтобы я чувствовал тогда? Невероятно сложно это представить. Возможно, впал бы в ступор, не веря в реальность происходящего, ничего не понимая. Руки бы у меня тряслись, это точно. Если уж помилование невозможно, скорее всего, попросил бы ручку и бумагу, написать последнюю записку своим родным. Не знаю, чтобы я написал. Наверно, очень кратко: про свою любовь к ним, про то, как надо жить, попросил бы за все прощения. Все-таки как страшно и горько умирать. Как сложно умереть достойно.
Если попытаться в красках вообразить себя через сотню лет: сгнившего, смрадного, безобразного, обглоданного - становится жутко. Если попытаться окинуть мысленным взором ту вечность небытия, в которой скоро окажешься, или ту вечность бытия, которая останется после твоей смерти, и к которой не прикоснешься - становится действительно жутко. Как страшно сравнить две наши крайности: мгновенность жизни и вечность смерти. Эти два страшных слова: мгновенность и вечность. И кажется, что тебя никто не понимает. И кажется, что все сошли с ума. И кажется, что все слепы и глухи. О чем говорят люди, что их занимает: распродажи в магазинах, премьеры в кинотеатрах, поступление новой коллекции рубашек. И это все перед лицом вечного небытия. Неужели не понимают они, что могут умереть в любой момент? Неужели не видят себя без глаз, языка и мяса в могиле? Неужели не сознают вечности? Кто из нас сумасшедший: я, или они, или все?...
Вчера я стал невольным свидетелем одного пренеприятного происшествия. Мы перевозили мебель на мою старую квартиру, откуда позаимствовали ее ненадолго для одного мероприятия. И вот возвращали обратно. Я стоял у открытой двери подъезда. Вдруг шустрая, любопытная, черно-белая кошечка прошмыгнула между моих ног в подъезд. По ее ухоженному виду я решил, что она местная, проживает в нашем подъезде, я и раньше встречал ее во дворе. Недолго думая, она полезла под закрытый на замок электрический щит высокого напряжения, находящийся при входе в подъезд, сбоку. Там есть небольшая щель внизу. Я и не подумал, что может произойти что-то ужасное. Решил, что она всегда так поступает, и там у нее облюбованное место. Однако через мгновение раздался душераздирающий крик ее и рычание. Даже тогда я еще не сообразил, что ее ударило током. Я подумал, что внутри щита находится другое животное и они подрались из-за места. Крик продолжался недолго: несколько секунд. Затем все стихло. Только когда по подъезду стал распространяться тошнотворный, специфический запах паленой шерсти и запеченного мяса - я догадался в чем дело. Внутри щита что-то потрескивало. Я стоял ошеломленный. До сих пор укоряю себя за то, что не прогнал ее и позволил войти в подъезд и залезть в этот злополучный щит. Несчастное животное! Ей, наверно, было очень больно...
С нами всегда рядом находится смерть. Кошка бежала по своим делам, планировала свой ужин наверно. И вот внезапно ее уже нет, и никаких планов нет. Меня поразила совершенная внезапность смерти, ее неожиданность и мучительность. Я подумал, что теперь, пожалуй, тот, кто еще пять минут назад ласкал кошечку, гладил, целовал в пушистую мордочку (ее хозяин), с отвращением отвернется от ее обгорелого, дымящегося трупа, и ни за что не возьмет его в руки. Вот как все относительно и переменчиво в нашем мире. Сегодня тебя любят, тобой любуются, тебя балуют, а завтра от тебя отворачиваются, зажимают нос, не выносят твоего вида, и поскорее закапывают в землю.
Как, должно быть, жесток наш Бог. Если уж он придумал смерть, то, хотя бы, сделал ее безболезненной. Я еще могу допустить, что страдания нужны людям, коль уж Он готовит нас для чего-то высшего. Но зачем заставлять страдать безвинных животных? Или их Он тоже готовит на повышение?".
Человек встряхнул головой и в лихорадочном возбуждении зашагал по периметру церкви. Ему вдруг страшно захотелось подумать о чем-нибудь более радостном: "Однако, как интересно устроен мир. Я существую в формате пространства-времени. Когда же я умру и перестану осознавать это самое пространство-время, то, что их осознавало, то есть мое тело, мой мозг - останутся существовать и изменяться в этом же пространстве-времени. То, из чего состоит мой мозг, миллиарды лет назад было газопылевым межгалактическим облаком и в него же обратится миллиарды лет спустя. Так может все-таки не все в мире материально? И во мне есть нечто идеальное. И именно оно осознает всю остальную Вселенную...Однако, что за философия! И кто философствует? Провинциальный юрист... Меня, впрочем, часто мучают мысли о неверно выбранном жизненном пути, о неудавшемся предназначении моем. Вот если бы я поступил после школы на философский факультет знаменитого университета, сейчас был бы профессором кафедры, знаменитым и талантливым философом. В нынешнем же моем существовании я занимаю чужое место, выполняю несвойственную мне функцию, столько драгоценного времени потрачено зря...Однако создается ли философия на университетских кафедрах? Не выродилась ли она там в замкнутую кучку академиков, профессионалов, спекулирующих на истории философии, пишущих не для людей, а для самих себя? Может ли вообще существовать философ-профессионал? Философия скорее рождается на полях сражений, на кладбищах, в больницах, в моргах, в ночлежных домах, а не в уютных кабинетах ученых. Философия - это ответ человека на зло. Лекарство от страха перед жизнью и смертью. В тепличных условиях рождается мертвая философия, оторванная от жизни и от людей. Может ли такой человек показать дорогу к мудрости?...Однако, что же это я опять? Тоже мне нашелся философ без огурцов... Как же я горячо мечтаю о большой славе. Вот оно тщеславие. Если бы мне предложили на выбор: создать гениальный роман, но опубликовать его под чужим именем, так что никто и никогда не узнает моего настоящего авторства либо написать бездарное, посредственное произведение, но такое, что нравится людям и получить широкую известность и популярность уже при жизни - мне кажется, я бы не колеблясь, выбрал второе".
Взгляд обычного человека наткнулся на нецензурную надпись, жирно написанную углем на стене. Чувство отвращения, брезгливости, презрения к происходящему охватило все его существо: "Что за люди? Что за жизнь? Гадить в храме! Да и не суть, что в храме, а вообще гадить! Как все гнусно, пошло и бессмысленно. Для чего жить? Для чего терпеть все эти муки и сомнения? Помню когда-то давно в детстве в какой-то газете я прочитал заметку про подростка, совершившего самоубийство из любопытства. По-крайней мере так следовало из его предсмертной записки. Ему не терпелось узнать истину: остаемся ли мы существовать после смерти или исчезаем навсегда. В этой жизни ни смысла, ни интереса он не видел, потому и решился на такой отчаянный шаг. Тогда много лет назад эта история произвела на меня удручающее впечатление. Мне было ужасно жаль этого несчастного заблудшего и его родителей. Однако сейчас я все чаще думаю, что мальчишка-то был прав. Разве справедливо ждать, когда тебе на голову свалится кирпич, ты погибнешь в автокатастрофе или умрешь от рака? Мало ли способов придумала судьба для недобровольного выдергивания нас из жизни. Опасаться всю жизнь, когда не знаешь ни времени, ни места. Жить под дамокловым мечом, осознавая собственную беспомощность. Не лучше ли все сделать самому, избрать свой час и способ. Если нет жизни за гробом, не все ли равно, сколько прожил человек: один день или тысячу лет? Вечность все уравняет. Считается, что самоубийство грех. Это верно, если рассматривать жизнь, как задание. Но если рассматривать ее, как божественный дар, разве не в моей власти от нее полностью отказаться? Подарки никому не навязывают. А если жизнь - задание, то я ведь с ним не соглашался и никакой присяги не принимал. Да и что меня здесь удерживает? Жизнь это только страдание. Все остальное иллюзия. Все остальное может быть оспорено, во всем можно сомневаться, только страдание налично. Только от страдания нельзя отмахнуться, нельзя усомниться в его реальности, особенно если тебя прижгут каленым железом. Так может быть разом оборвать все страдания, всю неопределенность и встретить вечность, к которой так стремишься. Если за гробом нет жизни, то я ничем не рискую, ибо я ничто, я - бессмыслица. Если даже я попаду в ад, то это все равно лучше, чем мое существование здесь, потому что, во-первых, я достигну определенной вечности, во-вторых, у меня будет надежда на то, что когда-нибудь я попаду в рай, ибо я не верю в вечные мучения, в-третьих, может быть в аду не так и плохо, во всяком случае, общество там интересное.
Недавно я был на похоронах одного знаменитого в нашем городе юриста. За несколько дней до этого я видел его на улице живого и здорового. Я тогда еще подумал: вот счастливый человек, живет в свое удовольствие, не ограничен в деньгах и на службу ходить не приходится (он уже находился на пенсии). Теперь я видел его, лежащего в богатом гробу, жалкого и беспомощного, выставленного, как мебель, на всеобщее обозрение. Но даже не это шокировало меня больше всего. Меня поразило то, что он густо загримирован. Вот как наше общество боится смерти и ненавидит ее! Смерть поставлена у нас вне закона. Всякое упоминание о ее реальности запрещено. Она допускается только, как нечто далекое, постановочное, киношное. Настоящие трупы демонстрировать не рекомендуется.
После похорон, вечером я вернулся домой и подумал: "Сегодня я, как всегда, буду ложиться спать в теплую, мягкую постель, а наш знаменитый юрист впервые за время своего существование будет лежать в холодной, мокрой земле, где очень темно и тесно. Как должно быть там ему одиноко". Теперь я думаю, что одинокими необходимо признать скорее нас, живущих. Ведь количество умерших во все века несоизмеримо больше людей, живущих в отдельно взятый промежуток времени. Откуда мы знаем, что существует только одна реальность: реальность живых людей? Быть может, существует бесконечное число других реальностей, недоступных нашему пониманию и восприятию при жизни.
Кириллов у Достоевского совершил самоубийство для того, чтобы самому стать Богом. Я бы совершил самоубийство для того, чтобы поскорее встретиться с Богом, или узнать, наконец, истину о его существовании... Но все это только мысли... Паскаль писал: человек сотворен для того, чтобы думать. Это его главное достоинство.и дело всей жизни. Но разве мысль не должна в конечном итоге выразиться в действии? Человек сотворен для того, чтобы творить самому. Творить достойное, приличное ему. Иначе кто оценит прекрасные думы, если они не выражены в творении, в действии? Бог сотворил мою жизнь. Я должен сотворить свою смерть. Сотворить из уважения к Богу. Из стремления познать его. Из презрения к людям и данному мне телу.
После моего самоубийства, наверно, скажут, что я был слабый, неуверенный в себе человек. Не смог вынести своих сомнений. Черт возьми, разве человек думающий может быть в себе уверен? Смотря современное телевидение, читая современные журналы, разговаривая с людьми, создается ощущение, что быть уверенным в себе человеком - это какое-то несомненное благо, какая-то высшая добродетель, к которой все стремятся, пытаются обрести, тщательно воспитывают в себе и ужасно боятся потерять. Целая индустрия психологов работает над этим вопросом: сколько книг и журнальных статей написано! Вместо других человеческих качеств на первый план выдвинулось такое, что и по-настоящему положительным то считать нельзя. Наше общество нацелено на успех и только на успех. Надо быть молодым, красивым, здоровым, образованным, богатым, уверенным в себе. Если по остальным пунктам не получается, то хотя бы уверенным в себе. Все твердят как священную мантру: главное уверенность в себе. Если человек в себе не уверен, он становится изгоем. Нам насаждается культ гламура, вечного праздника, вечных улыбок, стремления к максимальной самореализации на общественном поприще. Вы лучше всех, у вас все прекрасно, вы все можете, у вас все получается, вы рождены для счастья, не задумывайтесь о своей слабости, не теряйте уверенности в себе, иначе проживете жизнь напрасно - вот, что нам внушается день и ночь. Хотя такая ли уж нравственная чистота эта пресловутая уверенность в себе? Уверенность, которую нам преподносят, как образец человеческой добродетели - это инстинкт животного во время охоты или брачного периода. Все прекрасные по своей глубине и честности порывы человеческой души по осознанию своей слабости, хрупкости, греховности, смертности, все терзания и сомнения по поиску смысла собственного существования, своих возможностей - беспощадно изгоняются, как мешающие человеку быть успешным в жизни, быть лидером, быть самцом. Для того чтобы быть уверенным в чем-то, надо это что-то знать. Если я не знаю себя, кто я, откуда и зачем пришел; если я не знаю мира, что это и для чего - как я могу быть уверенным в себе человеком? Все величие человек как раз и заключается в том, что сознавая собственную слабость и порочность, терзаясь от сомнений и тяжелых раздумий, он, тем не менее, совершает поступки героические. Уверенность в себе преподносится как панацея тогда, когда нас убеждают, что дороже нашего комфортного существования в этом мире ничего нет. Уверенность нам нужна для конкуренции, для наслаждений, для освобождения от сомнений и поиска истины. Но неужели же нет ничего на свете важнее нашего тщеславия, неужели же так безудержно должны мы гоняться за этим призрачным чувством довольства собственной личностью и ее возможностями? Откуда это тупое, звериное преклонение перед собственным Я?...
Короче. Решение принято. И чем раньше, тем лучше. Я исключил мир из своей жизни, значит, я должен исключить себя из числа присутствующих в нем. Смердяков повесился перед иконой. Я пойду дальше его: я буду висеть прямо в церкви".
Он обнаружил небольшой крюк, торчащий из стены, рядом с ним, на уровне его роста, снял с себя ремень, сделал небольшую петлю, затянул на своей шее и закрепил свободный конец ремня на крюке.
"Если завести руки за спину, поджать под себя ноги и так повиснуть, то путем медленного удушения я достигну поставленной цели. Какая нелепая поза будет у меня, когда меня обнаружат. Так даже лучше. Чем гаже, тем лучше. Пусть видят, какое все же противное и безобразное существо - человек. До какой низости он может дойти...Да и хорошо, что смерть будет приходить медленно, так я может быть лучше схвачу момент открытия потусторонней реальности, если она существует", - человек резко поджал под себя ноги и прижавшись одним плечом к стене, смешно заболтался в петле, судорожно пытаясь глотнуть воздух. Его лицо мгновенно налилось кровью, руки инстинктивно попытались освободить шею от ремня, но усилием воли он их остановил и завел за спину. Так провисел он некоторое время, испытывая невыразимое чувство ужаса и протеста против происходящего. Природа взяла свое: в его глазах уже темнело и он захрипел, когда ноги, против его воли, опустились на землю и поддержали висящее тело. Он жадно, с надрывом вздохнул.
Обычный человек вдруг ясно представил себе, как полицейские и медики, впоследствии, будут сухо и цинично описывать его труп: местоположение, поза, моча, вытекшая в момент смерти: "Для них, наверно, это будет повседневное дело, рутина... Если посмотреть с определенной точки зрения, все в жизни рутина. Рождение, обстоятельства жизни, смерть одного человека - это величайшее чудо, радость, страдание, горе, загадка. Рождение, смерть миллионов - повседневность, статистика, рутина. Зачем Господь сотворил миллиарды людей? Неужели это миллиарды Вселенных, так немного отличающихся друг от друга? Разве в этом случае количество переходит в качество? Зачем Ему так много детей? Неужели не хватало Адама и Евы?".
Человек почувствовал себя глупым и жалким. Чувство отчаяния охватило его: осознание того, что со смертью ничего не изменится, смерть не принесет облегчения. Из одного уже упрямства он решил закончить начатое дело, изо всех сил налег на петлю и вновь подтянул ноги. Он долго боролся с петлей, со своими ногами и руками, со все затмевающей жаждой воздуха и, когда уже забился в агонии, не выдержал и снова поставил ноги на землю. Он сильно устал и дрожал всем телом. Освободившись от петли, он сел на землю и заплакал. Потом глухо, сквозь слезы засмеялся.
Мысли, вырванные из жестоких объятий ремня, бешено закружились в его сознании: "Вот ничтожество! Не смог сделать такую малость! Надо было броситься с колокольни вниз или вскрыть себе вены. Как теперь жить на свете после всего этого? Самое удивительное, что сейчас мне хочется жить. Видно таким хлюпикам, как я, просто необходимо время от времени поболтаться на виселице, чтобы понять всю прелесть собственного существования. Подумать только, как быстро я решил распрощаться с моей жизнью. Это было какое-то умопомрачение, временное помешательство, дурость и блажь, выбитые из головы суровым, кожаным ремнем. Из-за чего я решил погаснуть? Из-за стремления к истине? Но разве в этом истина? Даже Христос не ответил на вопрос о том, что такое истина. Так неужели необходимо мне принимать такие радикальные меры для того, чтобы удовлетворить свою жажду познания? Я хотел избавиться от страданий и показать свое презрение к миру. Но разве жизнь складывается из одних только страданий? Разве не нахожу я в жизни утешения, когда искренне хочу его получить? Разве не встречаю я каждый день людей, гораздо более обделенных, чем я, и, тем не менее, радующихся жизни и любящих жизнь? Разве мир, который меня произвел и предоставил мне возможность думать и размышлять о вечности и смысле жизни, достоин презрения? Станет ли мир лучше, если я досрочно из него уйду? Когда я лез в петлю, жалел ли я своих бедных родителей? Думал ли я о том, что с ними будет после моей смерти? Разве мои родители, да и я сам не достойны сочувствия и жалости, не достойны любви? Разве плохо быть обычным человеком: не гением и не пророком, встречать рассветы, провожать закаты, ощущать дуновение ветра и брызги воды на своем лице, неустанно искать истину, но искать ее созидая, а не разрушая? Разве мало, не обладая полнотой истины и счастья, все же иметь надежду их обрести? Боже мой! Ты мудр и велик. Я преклоняюсь перед твоим могуществом. Спасибо тебе, хотя бы за то, что я могу чувствовать и думать! Что я могу спорить и не соглашаться с Тобой! С какой осознанностью я пойду сейчас домой к моим родителям. Буду ужинать и разговаривать с ними. Я знаю, что я не одинок в своих мыслях и поисках. Я знаю, что меня любят и люблю сам. Это самое главное, что у меня есть. Даже если вся наша Вселенная завтра в одночасье безвозвратно исчезнет, она уже существовала не бессмысленно, ибо в ней были поиски смысла".
Стряхивая с себя пыль и грязь, словно свои прежние грехи, все еще немного подрагивая и смахивая невольные слезы, торопливо озираясь кругом, обычный человек выбрался из заброшенной церкви и быстро зашагал по дороге к дому, навстречу новым сомнениям, мукам и радостям, новым взлетам и падениям. Смеркается. Холодный июньский вечер и не думает заканчиваться. Церковь, одинокая и задумчивая, стоит на берегу реки. Вечерняя усталость погрузила ее белые своды в дремоту и сладкий, таинственный сон. Снится ли ей Бог или человек, думающий о Боге? Кто знает? Умиротворение и покой опустились на землю, принося всему живому краткую отсрочку от утомительного бега в стремительном колесе мироздания.