Зоц Валерий Артурович : другие произведения.

Белый Лотос Часть 2

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:


 Ваша оценка:

  Валерий ЗОЦ
  
  
  
   БЕЛЫЙ ЛОТОС
  
  
  
  
  
  
  
   2 ЧАСТЬ
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   Первые путешествия
   1
   ***
   Наступил период путешествий для Елены Петровны Блаватской. Тот самый период, информация о котором достаточно затуманена и неясна, так как сама Елена Петровна не вела дневника о своём вояже. Единственным информационным источником могут послужить рассказ самой героини своим друзьям и родственникам, которые, в свою очередь наблюдали, следя за рассказом, хронологическое несоответствие в период путешествий. В любом случае, если пренебречь в повествовании занудной датировкой тех или иных событий, связанной с нашей героиней, то в целом, прорезается ясная картина её путей, которые были, по началу, неисповедимы.
   Новость о побеге супруги Блаватского шокировали всю родню Елены. Многие терялись в догадках, где она могла быть сейчас. Понурившие голову сопровождающие, пытались объяснить Фадееву, как их одурачила внучка в Таганроге.
   - О чём вы говорите? Какой Таганрог, если вы должны были посадить её в порту Поти! - с гневом, сорвавши голос, практически рычал Андрей Михайлович.
   Тут же слуги ему доказывали, что опоздали в сроки отбытия парохода и Елена Петровна решила направиться в Таганрог, что бы отплыть о туда к Гану. Так было быстрее по времени. Но Фадеев прекрасно осознавал, что Елена заведомо затягивала время, планируя свой побег. Вот только как можно было в письме к Петру Гану объяснить, что отправляя внучку в Петербург к отцу, та решилась на безумие. У Елены Павловны пало подозрение на князя Голицина, который весь год жил в Тифлисе и мог тайно встречаться с внучкой. Его отъезд перед замужеством Лели был странным. Возможно, его влияние сказалось на дальнейшем поведении Елены Петровны.
   Но есть ещё одна версия этих событий, которые свидетельствуют, что Пётр Ган прекрасно знал, в какое место направляется Блаватская и, с каждым её переездом из одного места в другое, пересылал ей кое-какие деньги, которыми она могла воспользоваться при необходимости.
   На пароходе, который бороздил просторы средиземного моря и направлялся на юг в сторону Египта, Блаватская направлялась в Каир, сама не зная, что её там ожидает. Было такое чувство, будто её желание было не её желанием, а манипуляцией со стороны другим, неизвестным человеком, который, словно марионетку дёргал Елену своими нитями, связанными с её сознанием.
   Сойдя с трапа, она направилась к ближайшей гостинице, где могла принять ванну и отдохнуть от тяжёлого и изнурительного пути. Зайдя в холл, Блаватскую окликнул чей-то голос. Повернув свой взгляд в сторону оклика, она заметила женщину средних лет. Это была её давняя знакомая, графиня Киселёва.
   После развода со своим супругом, графиня уехала за границу во Францию, где обосновалась в Париже, а после колебалась перед выбором других мест: Ниццей и Монте-Карло, где она с удовольствием проводила вечера за игровыми столами в казино. Развод со своим супругом, генерал-майором Киселёвым, начальником штаба 2-ой армии, уроженки Потоцкой Софье Станиславовны, был формальным и выгодным. Киселёв ни в чём не отказывал своей бывшей супруге, наделив её хорошим состоянием. Сама графиня была светской дамой в Петербурге и её красота пленила многих кавалеров столицы. Её красотой был сражён и князь Вяземский. Пётр Андреевич писал после знакомства с ней такие слова: "В ней все нездешнее, кроме взгляда, в котором горит искра земных желаний. Счастлив тот, кто эту искру раздует, в ней тлеет пожар поэзии". Но сердце Софьи Станиславовны было верно Киселёву, как уже было написано ранее, брак был неудачным. И ещё единственный сын от этой связи скончался в младенчестве. Сам Киселёв, когда пребывал в Париже, опасался встречи с княгиней.
   - Елена Петровна, добрый день. Какими судьбами вы здесь? - нежным голосом, спросила графиня, подходя к Елене Петровне.
   - Добрый день, Софья Станиславовна. Решила податься в путешествие и начало положила с Каира, - уклончиво ответила Блаватская.
   - Вы нашли хорошее место для начала путешествий. Правда, Каир своими узкими улочками не сильно впечатляет пытливый глаз, разве что своими мечетями, мавзолеями и арабскими кофейнями. Но для новичков это прекрасное место.
   - Приятно услышать мнение опытного путешественника.
   Подойдя к вместительном диванам гостиницы, дамы присели и продолжили свою беседу.
   - Я хотела бы здесь снять номер на несколько дней, - продолжила разговор Елена.
   - А где ваш супруг Никифор Васильевич? Я слышала, что вы сыграли свадьбу в этом году, - пытаясь выяснить причину отсутствия Блаватского, начала выуживать неприятный для Елены Петровны ход разговора.
   - Он остался в Эреване. Точнее, я сбежала от него. Не вижу смысла жить с этим стариком, - без тени смущения дала ответ Елена.
   - Стоит признать, ваш ответ - это смелый поступок, - с улыбкой и гордостью в глазах возгордилась своей собеседницей Киселёва. - Я прекрасно вас понимаю, моя дорогая Елена. Вы одна из тех, которая не возжелала быть игрушкой для старых детей.
   - Да. Это уж точно.
   Елена рассказала про то, как она сбежала из дома Блаватского, каким образом она избежала гневных глаз отца и ловко одурачила своих слуг по дороге в Поти и в Таганроге. Так же Елена Петровна рассказала о цели своего визита в Каир. Естественно, княгине Киселёвой были известны увлечения своей собеседницы странными вещами.
   - Я приехала в Каир, сама того не осознавая, - говорила Блаватская. - Единственное, что мне приходиться предположить, это то, что здесь я должна встретиться с кем-то, кто поможет мне найти себя.
   - Мне кажется, я смогу тебе помочь, - ответила Софья Станиславовна. - Я здесь уже неделю и осматриваю местные культурные и экзотические места и краем уха слышала от одних местных арабов, что не далеко от Каира живёт старый копт, влияние и богатство которого достигнуто его магическими способностями. Я не знаю его имени и где его дом, но могу познакомить тебя с одним коптом, который знает его лично, потому что был его учеником.
   Эти слова вернули Елену Петровну в реальность. Ей очень хотелось свидеться с этим коптом и отправиться в путь. Они с графиней условились о месте встречи, который запланировали на следующий день после полудня в одном из местных Каирских кофеен. Теперь мадам Блаватской нужно заказать на ночь номер в этой гостинце и как следует отдохнуть от тяжёлого и насыщенного поездкой дня.
   2
   ***
   Великолепная ночь Каира привораживала своей прелестью. Если Гиза, расположенная на другом, правом, берегу Нила - славилась красотою пирамид, которые во мраке ночи подпирали звёздный небосвод своими вершинами, а задумчивое лицо Сфинкса становилось мрачным от симметрично наброшенных теней, в Каире было всё проще, но не менее великолепно. Красоту ночного неба Каира украшали своим силуэтом, в отличие от вершин пирамид - мечети Аль-Азхар, Амра и многие другие мусульманские храмы.
   Глядя на эту прелесть из своего окна, старый копт вернулся в свою комнату, вдыхая с наслаждением аромат свежего вечернего воздуха. Он был доволен тем, жил далеко от города, но не упускал его из виду. Его лицо, украшенной седой бородой, которая, словно маска, скрывала высушенные реки морщин, и острыми глазами, выражало мудрость, знание и благородство, подчёркнутое благосостоянием.
   - Абдул, - ровным голосом позвал он своего слугу, который, пользуясь своей молодостью и ловкостью, мгновенно появился перед ликом своего господина.
   - Да, господин.
   - Затуши свечи в комнате. Я собираюсь прочитать молитвы и лечь спать.
   - Слушаюсь, мой господин, - проявил свою покорность Абдул и принялся выполнять приказ своего хозяина.
   Подождав, пока слуга закончит свои дела, копт вошёл в одну из комнат его помещения, где он всегда проводил свои молитвы, отдавая почтение и благодарность тем, благодаря которым его жизнь устраивала его полностью. Приготовившись к молитвам, он занял соответствующую позу на полу, застеленном ковром. Перед его ликом у стены стояли кадила с ароматными маслами, которые своим благовонием могли свести с ума простого обывателя. Раскрыв большую книгу с молитвами, написанную на языке, которым владели только адепты, он принялся читать молитвы глухим тихим голосом.
   С каждым тактом, которым он прочитывал строки молитв, его сознание покидало его. Было ощущение, что оно освободилось от физического тела, а собственный голос был всё более не разборчив даже самому копту. Чем дольше его сознание находилось не в теле, голос становился всё тише и тише. Его глаза уже закрылись, а бледное лицо уставилось в стену, лишь только движение губ подавали признаки жизни, читая молитву, в то время, как сознание полностью не ощущала шума его голосовых связок, а чувствовало молитвы копта.
   Теперь и дом не стал физической преградой для его сознания. Оно высвободилось наружу от оков высоких стен и толстых потолков, направляясь ввысь звёздного неба, наслаждаясь красотой и прелестью свободы, которой даже могли позавидовать сами птицы. Он наблюдал тихую гладь Нила, которая отражала в себе звёздное небо, мягкость, тепло и, в то же время, суровость писков пустыни, которые схоронили под своим покровом бесконечное множество тайн и загубили столько же человеческих жизней, блуждающих в их жарком океане в поисках оазиса. Его сознание направилось в сторону холма, на котором он видел странный, но знакомый силуэт.
   - Подлетай ближе, Метамон, - ласковым голосом подзывал его стоящий на холме.
   Этот голос был тихим, нежным и приятным, но, в тот же момент, копту было странно, что он его слышит сейчас. Обычно, он сам подлетал к людям, но они не могли ощутить даже его присутствия. А здесь он ясно слышал своё имя.
   - Неужели ты не узнал меня, Метамон? - продолжал силуэт разговаривать с коптом, поворачивая свой лик в сторону опустившегося перед собой силуэта.
   - Как давно мы не виделись с тобой, Мориа? - заметил Метамон, глядя в ясное лицо того, кто разговаривал с ним. Лицо Мориа излучало мягкий свет, который не был преградой для обозрения.
   - Наверное, целый век прошёл.
   - Зачем я тебе нужен, Мориа? - спросил того Метамон.
   - Как часто к тебе ходят умеющие, но не ведающие люди, Метамон?
   - Ко мне ходят многие люди, - быстро ответил старый копт.
   - Часто ли к тебе попадают обделённые судьбой несчастные, которые ведают, но не умеют и нуждаются в учителе, а учитель брезгует их положением и не оказывает им должного?
   - Я не вымогаю дани. Я не махатма, как ты, но отдаю должное тем полученным знанием от наших учителей, которые были бескорыстными и учили нас благодетели, Мориа. Всё моё состояние - это благодарность от господ, которым я оказывал помощь, - оправдывался копт, чувствуя свою низость перед тем, кто по знанием был равен, но по чистоте духа, на много превосходил его. - Среди моих слуг есть способные ученики, которые получают от меня знания бескорыстно.
   - Я не пытаюсь тебя чем-то оскорбить, Метамон. Я хочу тебе кое-кого показать.
   Сказав это, они мгновенно перенеслись в центр Каира, на много дальше от дома копта, туда - в самый центр бурлящей ночной жизни города, в одно из открытых окон. Проскользнув в него, перед их зрением беспробудным сном лежала молодая дама. Её милое лицо было обрамлено густыми каштановыми волосами, а еле слышное дыхание, двигалось в такт движению грудной клетки, которое еле-еле было заметно.
   - Зачем ты привёл меня сюда, Мориа? - не понимая, спросил копт.
   - Завтра вечером, ты примешь её у себя, - повиливающим тоном сказал махатма.
   - Неужели ты взялся за её опеку? Так зачем тебе я?
   - Я не один буду её учителем. Мне поможет Кут-Хути. Ты же научишь её основным вещам.
   - Я никогда не занимался с учениками из северных земель, потому что считаю их не способными.
   - Она совсем другая. Она воспитывалась в правильном духе и интересы её параллельны нашим.
   - На её лице я читаю непокорство, упрямство и дурной нрав.
   - Этого всего в достатке в твоей натуре, Метамон. Я знаю, что она многому научиться и будет стоять в наших рядах, с нашей же помощью. Я верю в твои силы, учитель.
   После этого копт мгновенно открыл глаза и обнаружил перед собой раскрытую книгу с молитвами, а стены собственного дома окружали его. Пошевелив своими конечностями и ощутив тяжесть, Метамон понял, что его ночные путешествия были окончены. Теперь нужно поспать - эта молитва была утомительна. Но - нет. Ещё осталось одно дело, которое стоит поручить своему слуге.
   - Абдул! - резким голосом позвал он своего слугу, который в замешательстве ворвался в комнату копта.
   - Да, хозяин! - испугано спросил тот, думая, что с Метамоном случилось что-то дурное.
   - Завтра, рано утром, отправляйся в Каир, - не поворачивая лица к Абдулу, давал распоряжение маг, стоя на коленях перед книгой. - Ты встретишься с одной женщиной, которая будет искать встречи со мной.
   - Как мне её узнать?
   - Ты почувствуешь это - я помогу. Ступай, - получив распоряжение, Абдула вышел из комнаты. Редко ему доводилось выполнять столь туманные задания, но они ему, на удивление, удавались.
   Резкий сквозняк, ворвавшийся в открытое окно комнаты, где спала Елена Петровна, подул ей в лицо и разбудил от сладкого сна. Она сквозь сон ощущала чьё-то присутствие перед своей постелью и резко поднялась и глянула по сторонам, но ничего подозрительного ей не показалось. К тому же, она привыкла к подобным ощущениям.
   3
   ***
   Проснувшись от шума за окном, Елена Петровна направилась в ванную комнату. Этот день был для неё многим знаменательный - и она знала это. Графиня Киселёва должна была сегодня встретиться с нею и указать на человека, который смог бы свести с этим магом. Интересно, чему он может научить её? Верно ли решение, спонтанно идти на поводу на первый попавшийся слух? Может быть, это одно из заданий учителя?
   Странные мысли не давали Блаватской покоя. Неужели он сама взялась за собственную судьбу, и как самостоятельный человек, принимает такие решения без помощи учителя. Сев напротив зеркала, она смотрела на своё отражение. После, заметив открытое окно, она вспомнила прошедшую ночь. Елена знала, что учитель был в этой комнате. Его присутствие нельзя было доказать прямыми доводами и объяснить словами - это можно было только почувствовать. Несмотря на то, что её сон был крепок и те прелестные, сказочные пейзажи, которые переставлялись ей, не были помехой её ощущениям. В тот миг она знала, что он стоит рядом, возле постели, охраняя её сон от непрошенных гостей и других, более, а может быть - менее, способных сил, которые желали завладеть её разумом. Пускай эти силы преследуют ту же цель, что и учитель, но она больше доверяла ему.
   Эти мысли сводили к нулю все сомнения. Они были скошены под корень, словно надоедливый сорняк, проросший на ухоженной грядке садовника. Если учитель не покинул её сейчас, значит предстоящая встреча с магом - его желание.
   Закончив свой туалет, Елена Петровна вышла из номера и решила сходить позавтракать в кофейной гостиницы. У неё не было сейчас аппетита, потому что когда ожидаешь какое-то событие, от переполнения эмоций совсем забываешь о, подобного рода, нюансах, как ребёнок, проснувшийся утром, в день своего рождения и с нетерпением ожидая подарка, игнорируя всех, вся и всё. Блаватская вышла из того возраста, когда собственные эмоции выходят за рамки контроля из-за каких либо ситуаций. Она знала, что позавтракать ей необходимо, так как день обещается быть довольно изнурительным.
   Утром Каир был шумен, как в любое время суток - кроме ночи. Присев возле окна кофейни, Елена наблюдала за жизнью города, ожидая заказа. Постоянно снующие люди проходили мимо неё, не обращая внимания на наблюдающих за ними. Кто направлялся в сторону рынка, кто уже возвращался к себе домой, радуясь покупки. Стоящие купцы, тем временем, ожидали своих слуг, которые проходили возле того же самого окна с грузом, которым был запряжен сгорбившийся ишак. Громкие голоса торговца с покупателем, в пылу торга, казалось, можно было услышать с любой точки Каира. А великолепные запахи экзотических трав, с лёгкостью маневрируя через узкие улочки рынка и теснившихся людей, не теряя своего насыщенного аромата, словно цунами, вероломно внедрялись в окружающее пространство, сводя с ума приезжего. И крики пробегающей детворы, которая, то клянчила мелочь у прохожих, рассчитывая на их состоятельность и благородство, то обворовывали какого не будь денежного скупердяя.
   Наблюдение прервал официант, принёсший ароматный час и блюдце с пирожными - это был весь завтрак Елены Петровны. Официант ловко налил чай в фарфоровую кружку без ручек, которая своим видом напоминала бутон тюльпана. Местная культура чаепития разница с английской. Подобная посуда давала возможность не только наслаждаться ароматным напитком, но греть свои руки теплом чая, что давало возможность почувствовать уют и заботу.
   - Прошу прощения. Я вам не помешаю? - звонкий голос мужчины на английском языке ворвался в спокойствие мадам Блаватской, что она не очень любила. Подняв свой взор, перед ней стоял мужчина лет тридцати: высокий, стройный, с каштановыми волосами и тонкими усиками, которые подчёркивали его улыбку.
   - Это зависит от ваших намерений, - заметила Елена.
   - К сожалению, здесь нет свободных столиков, что бы выпить кофе...
   - Присаживайтесь, не будете же вы пить кофе стоя! - повелительно проговорила Блаватская, указывая на свободный стул.
   - Благодарю вас. Я думаю, стоит представиться. Я - Альберт Росон, - назвав себя, он опустил голову в поклоне и присел за стол.
   - Я Елена Блаватская, - сухо сказала та.
   - У вас не европейская фамилия. Вы из России?
   - Да. Приехала из Тифлиса.
   - Я приехал сюда из Америки. Учусь в Оксфорде. Будущий специалист по праву.
   - Какими судьбами вас занесло на другой материк? - с любопытством спросила Блаватская, в то время, как Альберту принесли кофе.
   - Меня интересует культура мусульманского мира. Особенно религия. Богословие - одно из моих увлечений. Я надеюсь посвятить этому некоторые свои труды.
   - Я вам скажу, вы нашли верное место для своих начинаний, - похвалила его мадам.
   - С чем вы посетили эти места, если не секрет, мадам?
   - Будет смешно сказано, но с тем же, с чем и вы, - засмеялась Елена Петровна.
   Сама того не ожидая, они разговорились. Трудно было подумать, что с Росоном Блаватская найдёт общие темы для разговора. Елена Петровна рассказала ему о цел своего приезда в Каир, о ожидании своей встречи с графиней Киселёвой и её помощи, которая она обещала оказать в достижении нужных целей.
   - Какую цель вы преследуете? - в конце разговора спросил её Альберт.
   - Я не преследую ни каких целей. Я всего лишь выполняю поручения меня посылающего. Учитель хочет, что бы через мои труды, которые в будущем будут написаны и опубликованы, человеческие мысли раскрепостились. Что бы они могли воспринимать мир не через призму сложившихся стереотипов, которые угнетают всю сущность человеческой природы.
   После этих слов и допитых кофе и чая, они вышли из кофейной. Поблагодарив друг друга за беседу, которая разбавила одинокий завтрак, каждый из них пошёл своей дорогой. Не только дорогой улиц Каира, но и жизненной. В отличие от своей собеседницы, Альберт Росон станет доктором права и богословия. У Елены Петровны было абсолютно другое предназначение.
   4
   ***
   Одно дело - это услышать, как где-то на улице разговаривают о каком-то чуде и рассказчик, в удивлении манипулирует своей гримасой, пытается донести до слушателей все нюансы поразительного события в исполнении одного чудотворца. Другое дело - знать наверняка, что этот человек принимал непосредственное отношение к чуду, но сам ни кому не рассказывал ни слова. Практически ни кому. И очень приятно, когда эта "практически ни кому" какой либо авторитетный господин Каира. В свою очередь этот господин на светской встрече проговорился про все эти странные события.
   Утренней задачей графини Киселёвой было - во что бы то ни стало, разыскать ту самую персону. А, впрочем, зачем она ему нужна? Когда они смотрели в окно, наслаждаясь прелестями Каира, господин узнал на прохожего копта, который был занят своими делами и проговорился о его связях с одним местным магом, чудеса которого необъяснимы. Ещё тогда Софья Станиславовна запомнила то напряженное выражение лица того копта, проходящего по узким улочкам города. На какое-то мгновение он тогда повернулся на сверлящий его спину взгляд, и ничего не ответив, без толики возмущения, отправился своей дорогой. Тот человек своим взглядом навеял графине приятные мысли: молодой, стройной фигуры копт, лет тридцати, с красивым лицом, на котором была редкая борода, а глаза одним взором внушали окружающим спокойствие и умиротворение.
   Хоть бы не забыть эти глаза, хоть бы их снова встретить где ни будь в Каире сегодня, что бы помочь своей соотечественницы в её стремлении. Эти мысли всё утро не покидали голову Киселёвой. Для начала поисков, она выпила кофе и не мешкая вышла на улицу утреннего города. Обычно, так рано она не подымалась с постели, ночная жизнь заставляла жертвовать этим временем суток ради сна. Может быть, её активности что-то придавало силы - трудно ответь.
   Выйдя на улицу, Софья Станиславовна не спеша проходила улицу за улицей, поворот за поворотом. За то недолгое время, что она провела в Каире, город стал ей практически родным. Она могла пройти каждую улочку с уверенностью, что сможет вернуться назад без чьей либо помощи. Главное, не обращать на себя внимание. Накинутый на голову хиджаб не привлечёт внимание мусульман, а минуя более опасные места Каира, Киселёва аккуратно избегала различные неприятности, которые могли с ней приключиться совсем не к стати.
   Спустя двух часов поиска и наступлением жары, прогулки улицами становились затруднительными. Софья Станиславовна мысленно пожалела о своей благодетели, оказанной Елене Петровне. Ей хотелось нормально позавтракать и приняться за свои бессмысленные дела, как она всё это время делала в этом месте. Разуметься, мысль о том, что её ждёт в обед, в кофейной гостиницы мадам Блаватская, которая с надеждой взглядом снуёт из переулка в переулок, чтобы увидеть графиню с тем человеком, который сможет ей помочь в дальнейшей деятельности. Эти мысли подвигали Киселёву на продолжение поисков.
   Так случилось, сама графиня не понимала каким образом, но поиски её завели в то самое место, глее она услышала про историю знатного копта, владеющего чудесными способностями. Софья Станиславовна прошла то место, где она стояла с достопочтенным господином, который и указал на копта, связанного с магом. Она направилась в тот самый переулок, куда молодой копт спешил в тот вечер. Пройдя через ряды завалившихся сломанных ящиков, которые купцы выкинули за ненадобностью, она почувствовала чьё-то присутствие.
   - Вы, наверное, заблудились, мадам? - повернув голову, она увидела того, кого пыталась разыскать. Он стоял в тени и его было трудно рассмотреть, но эти глаза было ни возможно не узнать.
   - Я искала вас, - робким голосом сказала графиня.
   - Мне известно это. Мой господин велел мне вчера встретиться с вами. Вы от него чего-то хотели?
   - Вовсе не я. Это желание моей знакомой, - не зная, как объяснить ему всю суть сложившейся ситуации Софья Станиславовна.
   - Вы хотите оказать помощь своей родственнице? - спокойно спросил тот.
   - Нет. Это моя соотечественница.
   - Я уже понял это. Ведите меня к ней, - сказал копт и отправился с графиней к гостинице в кофейную, где их ожидала Блаватская.
   Глаза Елены Петровны не знали, в какую сторону смотреть и от куда ожидать визита Киселёвой. На стене в холе гостиницы висели часы, которые показывали, что наступило обеденное время. Но, мадам Блаватская не собиралась думать плохое о Софье Станиславовны, подобные поиски за один срок не справляются. Стоит дать время, может быть - несколько дней. Единственное, на что Елена Петровна надеялась, это, хотя бы, просто визит графини, которая рассказала бы, на какой стадии развития протекают её поиски.
   Сделав глоток слегка остывшего кофе, Елена Петровна заметила в дали знакомую фигуру. Это шла графиня Киселёва с каким-то коптом. Неужели это и есть тот самый состоятельный маг, владеющий особой силой? Они подошли к столу.
   - Добрый день, Елена Петровна. Я выполнила вашу просьбу, - с чувством выполненного долга дала отчёт Киселёва.
   - Мне очень приятно, графиня. Я в восторге! - ответила ей Блаватская.
   - Этот человек, - показывая на копта, который пришёл с ней, графиня продолжила, - прислуживает тому самому магу, с которым ты хочешь встретиться.
   - Добрый день, мадам. Называйте меня Абдулом. Мой господин велел мне встретиться с вами, что бы я помог провести вас к его обители. Но путь будет долгим, и если мы в скорости не отправимся, то прибудем поздно вечером.
   - Тогда не будем терять времени.
   Абдул провёл Елену Петровну туда, где покоились верблюды и ещё несколько слуг, которые были готовы к отправке во дворец копта. Графиня Киселёва попрощалась со своей новой подругой и пылала надеждой вновь с ней встретиться. Елена Петровна ответила взаимностью.
   Спустя несколько часов, ближе к вечеру, караван прибыл во дворец старого мага. Блаватская познакомилась с ним, узнала, что его имя Паоло Метамон. С тех пор он занялся её учением. Разумеется, не одни из заданий он не смел давать без совета того, кто направил Блаватскую к нему. Махатма Мориа наблюдал за обучением своей ученицы. Мимо его взора не ускользнуло и желание Метамона полностью отдаваться всему процессу, пытаясь как много больше научить Елену Петровну. Но Мориа заведомо пресекал эти потуги, давая понять копту, что на данном этапе её обучения, это будет лишним.
   Мадам Блаватская не долго провела времени у Метамона. Через три месяца Мориа заставил Метамона завершить учёбу. Елена Петровна отправилась в Каир, дабы вернуться в Европу - таково желание её учителя. Она возвращалась в город в сопровождении Абдула, который должен был, по приказу Метамона, доставить Елену Петровну в то место, где три месяца назад её забрал с собой.
   - Абдул, ты действительно был учеником Метамона? - спросила его в пути Блаватская от скуки.
   - Да, - сухо ответил тот.
   - Почему же ты сейчас его слуга?
   - Потому что я считаю, что должен отплатить своему учителю за то, что тот учил меня не смотря на мою бедность. Это малая плата, которой я могу с ним расплатиться.
   - И ты владеешь знаниями, которыми владеет он?
   - Не всеми, - с улыбкой сказал Абдул, поглаживая шею верблюда.
   - Можешь что не будь мне показать? - не могла успокоиться Елена Петровна.
   - Разумеется. Тем более, что уже темнеет и нам следует устроить привал до утра. Не понимаю, зачем было отправляться так поздно.
   Закончив подготавливать место для ночлега, Абдул почувствовал на себя взгляд Блаватской.
   - Покажи мне чудо, Абдул.
   - Чего вы сейчас больше всего хотите? - спросил он, не глядя на мадам.
   - Очень хочется выпить чашечку кофе по-французски с молоком, - с улыбкой пожелала Елена Петровна.
   - Ну конечно, если вы этого хотите, - после он подошёл верблюду, набрал в чашку воду, что была в их же поклаже и подошёл к Елене Петровне.
   - Ваше кофе, мадам.
   - Огромное спасибо, мой друг, - сделав один глоток, она пришла в изумление. - Признаюсь честно, даже во Франции так прекрасно не варят кофе. Это наслаждение. Подобного я не пробовала ни разу.
   Абдул с улыбкой поклонился мадам и сел напротив. После нескольких минут беседы, Блаватская глянула на кружку и была удивлена, там была простая вода, и ничего кроме воды там е могло быть. Абдул объяснил ей, что это один из фокусов, которым он был научен у белого мага Метамона.
   По прибытию в Каир, Блаватская хотела ещё раз вернуться к этому копту для продолжения дальнейших учений, но это будет не скоро.
   5
   ***
   В этой части хотелось бы подвести итог или провести черту тем событиям, которые были связаны с побегом Елены Петровны из Кавказа, отдавая себя полностью нужным ей путешествиям с целью учёбы в своей дальнейшей деятельности. Неважно, с чем это было связано: то ли, действительно, с желанием и наставлением махатмы Мориа, или как Блаватская его называла - учителем; или же стоит сослаться на элементарное совпадение на её личном жизненном пути, который, словно нить Ариадны вела её более уверенно. Так же можно предположить и со стороны материальной, грубой и скептической точки зрения, мол - сама выбирала места путешествий, особ для общения и тому подобные вещи. Эти путешествия для неё были элементарным убийством той скуки, которую она накопила при скоротечной жизни с Никифором Блаватским - своего рода компенсацией. Тем более, выше указывалось, что Пётр Ган решал задачи по финансовой обеспечённости Елены Петровны, если брать во внимание некоторые биографические источники, которые используются в этой работе.
   Берясь за описание этих событий, больше всего хотелось опустить скепсис биографических источников, которые могли очернить такую грандиозную историческую фигуру, было бы ханжеским поступком. Но если пропустить их или сделать так, что сам автор не заметил эти кусочки чёрных пятин - то сложится впечатление о том, что эта работа, своего рода подхалимство и лицемерие к самой Блаватской. Поэтому, ниже будут приведены другие формы развития путешествий и ситуаций, связанных с вояжем и, непосредственно, с Еленой Петровной, тогда дух письма этой работы сохранит нейтралитет и скроет свои чувства к разным сторонам, имеющие противоположные мнения к Блаватской.
   Для начала стоит заметить, что биография Блаватской была писана многими людьми: Мэри Нэф, Синнет, граф Витте, Вера Желиховская, Писарева и многих других иностранных и отечественных биографов. Самое большое количество скепсиса лилось из биографии авторства Витте. Сергей Юльевич Витте - двоюродный брат Елены Петровны. Его мать - Екатерина Витте, уроженка Фадеевых была родной тёткой Блаватской. Витте больше отличился в истории своей политической деятельностью в истории Российской империи. Стоит заметить, что политиком он был талантливым - с субъективной точки зрения.
   По версии Витте - Блаватская из Таганрога на английском пароходе отправилась в Константинополь, где поступила в цирк наездницей. На этом история не заканчивается. Наблюдая за выступлениями одного фокусника, она обучается его ремеслу, которое, в дальнейшем, станет её хлебом. В том же цирке в Елену Петровну влюбляется бас Митрович. Тут же Сергей Юльевич, как и многие другие авторы, упрекает Блаватскую в её феминизме, точнее отсутствии оного, так как решили, что она ответила взаимностью этому певцу, который был старше её на тридцать лет. После Блаватская сбегает из цирка. Оказывается, это её любимое занятие по жизни - хобби. После отправляется в Европу, где встречается с отцом и продолжает с ним дальнейшее путешествие.
   В свою очередь, Митрович посылал письма Андрею Михайловичу Фадееву, в которых рассказывал о том, что является супругом Елены Петровны и смело может называться внуком. Это приводило в бешенство Фадеева, потому что, по закону, его внучка ещё не была в разводе с Никифором Блаватским, а то, о чём оповещал его Миттрович - было неприемлемой вещью в светских кругах. Андрей Михайлович принял всё на веру, так как знал, что от Елены Петровны можно было ожидать подобного.
   Далее на этом следует остановиться и приводить другие примеры. А к версии Витте мы будем возвращаться и далее, в других описаниях этого повествования. Равно как ещё упомянем Митровича.
   Так же версии тех событий интерпретировались следующим образом. По версии Писаревой, Блаватская, всё-таки, поехала после побега в Египет и заранее спланировав встречу с графиней Киселёвой. Далее шёл сценарий знакомства с коптом, который был её учителем короткий срок. Этой версии можно поверить - она более реалистична, как мне кажется.
   Так же есть версия, которая объединяет версии Витте и Нэф. Она заключает в себе поездку Елены Петровны в Египет, где она поступает наездницей в цирк, и там же всплывает персонаж Митровича, как любовника.
   Более всего меня, скорее рассмешила - а не возмутила, версия биографии нынешних авторов. Особенно, один документальный фильм, который я не помню, как называется, и не хочу даже тратить время на поиски этой информации. Современные телевизионщики, нашего с вами времени, очевидно, обнаружили новые источники информации, доселе никому не известные. Этот фильм я посмотрел в 2009 году и был несказанно рад, что он длился сорок семь минут, а не полтора часа.
   Просматривая различны версии биографии, на глаза попадались не только романы с Митровичем, но и встречалось имя Михаила Бетанели, которому тоже сватали роль супруга. Он был лицом княжеского происхождения и младше мадам Блаватской на семь лет, но долго не задержался возле Елены Петровны. Кстати, тоже версия наших с вами современников. Но версия документального телефильма, про который вы уже знаете, открывает нам то, что у мадам Блаватской был возлюбленный ещё в юношестве. Это тот самый махатма Мориа. По их версии, каждая встреча Елены Петровны с учителем заканчивалась поцелуями и называла она его не учителем, а хранитель. Этой версией встречи с махатмой я пренебрёг в первом части, когда мадам Блаватская впервые с ним встретилась. Но в этой части, когда я хотел описать их версию побега, было бы глупо не открыть всю версию событий, по мнению авторов документального фильма. Самое интересное, что все версии биографов Блаватской, которые были перечислены и, к моему сожалению и плохой памяти, остались обделёнными, не могли и подумать об этом. Ни где не указывается подобная первая встреча с Мориа, даже у самых закоренелых скептиков, как Витте. Авторы этого фильма пошли в противоположном направление всем подряд - интересная позиция и лично для меня - забавная.
   Побег, по сценарию фильма, проходит следующим образом: Елена Петровна, всё-таки попадает в Одессу. Но не для того, что бы пересесть на пароход и поплыть в Петербург к отцу. Оказывается, отец её уже ждёт в Одессе, хотя в этот момент он находиться на службе в столице, если рассматривать все биографические версии. Но мадам Блаватская избегает встречи с Петром Ганом а встречает египтянина, который похож на махатму Мориа и живёт у него несколько дней, изучая египетские тайны магии и переводя книгу мёртвых, тоже египетскую.
   Далее у меня нет терпения описывать очередные шаги Елены Петровны Блаватской, исходя из сценария документального фильма. В дальнейшем, очень хотелось не прибегать к этому источнику информации, который без улыбки на лице трудно даже вспоминать. Возможно, это последнее упоминание неудачного фильма.
   6
   ***
   Первый восточный вояж Елены Петровны закончился и стоит сказать, что именно в этом месте для неё был первый серьезный опыт обучения. Её переполняли положительные эмоции от проведенного времени с Паоло Метамоном. Она была счастлива, что он не побрезговал учить белую женщину с севера, что было для него нонсенсом. Для того, что бы закрепить свои начальные азы знаний, мадам Блаватская направилась в Париж. То самое место, где хватаются за любые непонятные вещи, заранее зная, что это станет модой. А мода - это оружие, которым навязывают собственные интересы остальным, подрывая все стереотипы человеческой нравственности и различных условий, которые являются неотъемлемой частью культуры жизни.
   Может быть, Елена Петровна ехала туда, что бы помочь всем смотреть на мир немного иначе - как это делала она, и если успех будет на её стороне, то именно столица Франции будет катализатором её движения. Разумеется, это выглядит наивно, но её юное упорство подталкивало на радикальные действия, ни важно, что у неё практически не осталось сбережений для того, что бы просуществовать в столице моды и двух дней. Стремление - вот что ею сейчас двигало, и Елена Петровна не могла оказать сопротивление этому чувству.
   В этот период времени в Париже стало вводиться в моду своего рода ноу-хау - спиритизм. Спиритические сеансы - это одна из форм общения с душами умерших. Общение с ними производил специально подготовленный человек - медиум, который являлся посредником между потусторонним миром и реальным. У медиума было много способов, которые позволяли вести общение: доводить себя до состояния транса, как это делают шаманы многих племён (достаточно эффективный способ, который притягивает внимание впечатлительных особ, падких на подобного рода трюки, ловя их за нити наивности) и при помощи нового изобретения - доска виджа. В этом приборе не было ничего сложного: деревянная доска с латинским алфавитом и круглое увеличительное стекло. Этот прибор ставился в центр круглого стола, вокруг которого садился медиум с "обычными" людьми, которые помогали ему связаться с потусторонним миром, повторяя в унисон его заклинания. После медиум брался за увеличительное стекло и проводил его по буквам, от одной к другой, которое в процессе записи другого человека, либо ассистента медиума, выявляли различные слова.
   Эти слова называли письмами с того света. Любая вдова хотела пообщаться с покойным супругом, равно как и другие, отягощённые подобным горем в своей семье, хотели узнать о судьбе несчастных. Безусловно, они стремились воспользоваться услугами спиритов в то время. Стоит заметить, что практически все они являлись шарлатанами. Эти сеансы можно было проводить в любом доме, но медиум выбирал отдельно обитель, которую подготавливал для своего обряда, добавляя такие эффекты как: скрип мебели, движение стола, душераздирающий вой и эффект загробного толи дыма, толи пара. Более квалифицированные спириты выезжали в дома к знатным особам, демонстрируя своё умение.
   Одним из подобных спиритов был американец Юм. Его первый опыт спиритизма был осуществлён на родине, каким способом он достиг популярности за океаном и что подтолкнуло его к этой деятельности - неизвестно. Можно просматривать много фактов, в том числе и явный - это желание денег и жажда славы, возможно. Он показывал своё умение в странах западной Европы и несколько раз заезжал в Петербург. Юм был тем самым объектом для мадам Блаватской, который был необходим для её практических учений. Возможно, так хотел учитель.
   Париж открылся для Елены Петровны прекрасным городом. Она была здесь ранеё ещё с отцом, поэтому она знала город. Спирита Юма она нашла быстро - по всем афишам на улицах города, в том числе и Елисейских Полях. Блаватская последовала за указанным адресом и пришла к трёхэтажному дому на улице Риволе. Такое расположение было естественным, так как это облегчало временные затраты знатным персонам города, которые проживали в этой части города, для визита к спириту.
   Войдя в парадную, она поднялась на второй этаж. Перед её глазами была красивая деревянная дверь, украшенная резными узорами. Ошибиться было невозможно, потому что висела вывеска, которая информировала посетителя о жителе за этой дверью. Постучавшись в неё и минуту подождав, Елена Петровна услыхала, как защёлка дверного замка зазвенела, и дверь с тихим скрипом приоткрылась.
   - Добрый день. Я к господину Юму, - робко проговорила Блаватская.
   - День добрый. Проходите, пожалуйста, - с приятной артистичной улыбкой сказала женщина, приоткрыв дверь шире, что бы посетитель смог войти. Женщине было на вид лед пятьдесят, но, несмотря на возраст, она следила за собой. Красивое платье, которое скрывало её недостатки, подчёркивало её лучшие стороны - всё как полагается, если пользоваться французскими одеждами. Её милое лицо было бледным от большого количества пудры, а слегка седые волосы были аккуратно уложены.
   Проведя Елену Петровну в гостиную, она предложила гостье присесть на диван, сама же разместилась на кресле за столом напротив.
   - Я - мадам Жюве, - представилась женщина, глядя на Блаватскую и открывая какой-то журнал.
   - Я мадам Блаватская... - не успев закончить, её перебила мадам Жюве.
   - Мистер Юм сегодня принять вас не сможет. Я запишу вас на завтра - в полдень. Вас устроит?
   - На самом деле, мне не нужны его услуги. Я хотела бы устроиться к нему на работу.
   - В самом деле? Удивительно? - изменив своё выражение лица, перекосив слегка рот в недоумении, мадам Жюве встала изо стола и направилась в соседнюю комнату. Войдя туда без стука и некоторое время там пробыв, она вышла к Елене Петровне:
   - Пройдите в кабинет к мистеру, он вас выслушает, - холодно сказала его секретарша, подходя к своему столу.
   Блаватская вошла в кабинет к Юму, закрыв за собой дверь. Перед ней стоял взрослый человек. Елена Петровна про себя заметил его возраст, несоразмерный его занятию. Она ожидала увидеть какого ни будь старика, который своим взглядом пронзал насквозь всё, даже человеческое сознание. Но это был мужчина сорока лет, который больше походил на актёра из местного водевиля. Его комическая улыбка немного сняло её напряжение.
   - Добрый день, мадам Блаватская, если я не ошибаюсь? - бархатным голосом промолвил спирит.
   - Да.
   - И как я понял, вы хотите устроиться на работу ко мне? - переспросил он, садясь в кресло напротив журнального столика, на котором стояла ваза с розой. Знаком он пригласил даму присесть на кресло рядом.
   - Всё верно.
   - Что вы умеете делать? - не стал затягивать с этим вопросам Юм, сразу переходя к делу, в надежде побыстрее избавиться от странной посетительницы.
   - Я умею делать странные вещи, - не долго думая, Блаватская прикоснулась к бутону красной розы и лепестки сразу завяли. Через некоторое время она собралась, зажав пустой осыпавшийся отросток в ладонях. Отпустив ладони, на отростке появились новые лепестки, но уже белого цвета. Елена Петровна аккуратно положила розу обратно в вазу, наблюдая за ошарашенным Юмом.
   После паузы она, более смелым голосом, спросила спирита:
   - Так, какую вы мне доверите работу?
   - Мадам Жюве! - прокричал он. Через мгновение дверь открылась, и секретарша предстала перед их глазами.
   - Я вас слушаю, мистер Юм.
   - Принесите две чашки чаю и не беспокойте нас, - мадам Жюви ни разу не видела Юма в подобном состоянии и быстро отправилась выполнять поручение.
   - Давайте обсудим условие вашей работы и род деятельности, - незамедлительно он обратился к Елене Петровне, ещё не отойдя от увиденного чуда.
   7
   ***
   В то время, когда умирали Эдгар По, Фредерик Шопен, Иоганн Штраус, на их смену приходили не мене великие люди - такие, как лауреат Нобелевской премии в области медицины, создатель условных и безусловных рефлексов - Иван Петрович Павлов и Сергей Юльевич Вите - политический деятель Российской империи и двоюродный брат Блаватской. Венгрия огласила о своей независимости, а англичане аннексировали Пенджаб, а парижан занимала совсем другая стихия. Все события, которые происходили в бурлящей жизни Европы, лишь косвенно интересовали парижан. Для них это, своего рода статистика. Для них сейчас важно другое - связь с потусторонним миром. Они хотели казаться загадочными, делать вид, что владеют чем-то - то ли знаниями, то ли информацией "от туда", которую нельзя оглашать первому встречному, иначе про это сегодня узнает весь Париж, а завтра - мир и загадочность особы быстро снизиться до минимума. Да же то, что уже несколько месяцев, как Франция выпустила первую почтовую марку, не удивило самих французов.
   Елена Петровна чувствовала себя не очень комфортно в этом городе. Слишком утомительна была для неё бушующая цивилизация. Когда парижане хвастались своими культурным достоинством, все свои жизненные нормы навязывая другим странам, им не хватало в жизнедеятельности тишины и спокойствия, которые преобладали в странах ближнего и дальнего востока, которые сами французы называли землями дикарей.
   Блаватская старалась выучить французский язык, который давался ей нелегко. Ей повезло, что Юм родом из Америки и общается на английском, несмотря на то, что её английский тоже не идеальный. Елена Петровна не забудет своего провала во владении английским в первом путешествии в молодости с отцом, когда они поехали в Бат. В её памяти до сих пор прорезается смех английских лордов, слышащих с её уст английскую речь с йоркширским наречием, которым она владела, учась у гувернантки своего деда. Но эти знания сейчас Елене Петровне были, как ни как, к стати. Мадам Жюве, стоит заметить - коренная парижанка, сама владела английским не лучше новой коллеги. Её удивляло, что Юм, после часа беседы с русской, принял её к себе. У Юма не было никаких секретов перед своей секретаршей, и он знал о том, что она прекрасно понимает, чем он на самом деле зарабатывает на жизнь. Это всего лишь его работа, и она является её частью, своего рода спектаклем, а она, можжет быть - актёром? Хотя вряд ли - скорее всего - образ костюмера.
   Господин Юм выделил комнату для Блаватской в квартире, где был и его офис, и место работы, и место отдыха. Комната была не сказать что просторной, но для Елены Петровны была в самый раз, ведь она приехала сюда не для собственного комфортного расположения, а для накапливания практических знаний. Перед её глазами предстала достаточно простая, но и не лишённая удобства комната. Всё что нужно для элементарной жизни: просторная кровать, письменный стол, шкаф, два стула, диван. Вся мебель была компактно расставлена и освещалась в дневное время лучами солнца через большое окно, которое выходила на само сердце Парижа - улицу Риволе. Небольшое количество светильников говорило о том, что и ночь для Елены Петровны будет не слишком тёмной, если она сама этого захочет, разумеется.
   Мадам Жюве сопровождала Елену Петровну к этой комнате, весело рассказывая о удачном выборе Блаватской, что она приехала именно в Париж.
   - Вы приняли правильное решение, приехав сюда, - сказала секретарша Юма, открывая тем временем шкаф, что бы Блаватская смогла там разместить свои вещи.
   - Если честно, я планирую, в дальнейшем, отправится на восток, - сказала Елена, глядя из окна на Париж.
   - Зачем? Что вы там забыли?
   - Я там хочу найти для себя знания. Мои способности слишком скучны. К стати говоря, я уже была замужем. И супруг мой состоятельный человек. Но радости от этого я не испытываю, - Как бы про себя проговорила Блаватская последние слова.
   - Здес для вас может быть успешная партия. Вы понимаете, о чём я? Успешно выйти замуж за состоятельного парижанина, либо иностранца с хорошей репутацией и жить в своё удовольствие, - мадам Жюве говорила не подымая взгляд на Елену Петровну, ладонью вытирая пыль с письменного стола. Блаватская поняла, что этой мечтой сама секретарша и живёт, но это не приносит Жюве счастья. Глядя на то, как парижанка поникла от своих же слов, Елена Петровна не стала ничего говорить.
   - Я пошла. Вы тут располагайтесь, отдохните. Обед будет через полтора часа. Если забудете - я напомню, - сказав это, мадам Жюве вышла из комнаты, закрыв за собою дверь.
   Через несколько минут, после ухода из комнаты Блаватской, парижанка беседовала с господином Юмом, невзначай затронув тему новой напарницы спирита.
   - Чем же она вас удивила, господин Юм?
   - Вы ревнуете, мадам Жюве? - с улыбкой на лице ответил вопросом на вопрос спирит.
   - Что вы? Мне просто интересно, - немного засмущавшись, сказала Жюве. Её лицо слегка покраснело - это было заметно даже через плотный слой пудры на её лице.
   - Она удивительный человек. Вы знаете, что я не совсем спирит, я - гипнотизёр. Гипноз - это наука, но она сейчас расценивается как нечто особенное. Мне было бы приятно, если бы в будущем, гипноз действительно помогал людям.
   Мадам Жюве внимательно смотрела на Юма, тот продолжал:
   - Я делаю те вещи, которые нравятся людям. Мне приходиться заставлять их верить в увиденное услышанное, чувствовать то, что я хочу, что бы они чувствовали. Мне тяжело прибегать к подобным фокусам одному.
   - И чем же русская может вам помочь?
   - Вот она может быть моим эффектом при работе. На моих глазах она своей энергией распустила бутон красной розы, после из того же стебля за секунды вырастила новый бутон, но уже белого.
   - Неужели? Это действительно впечатлило вас?
   - Ещё бы. Меня обмануть очень трудно. Я понял, что она владеет каким-то способом иллюзии. Это как раз то, что мне надо. Это большая находка, мадам Жюве, вы понимаете меня? Это тот самый случай, когда не Мохаммед идёт к горе, а гора - к Мохаммеду! - его глаза коварно блестели от того везения, что Блаватская пришла именно к нему. Садясь в кресло, в его голове уже вертелись тысячи способов, как более специфически устраивать каждые сеансы с клиентами, насколько поднять цену за сеанс, как лучше обустроить рабочий кабинет. Коварство переполняло натуру господина Юма.
   8
   ***
   День за днём, месяц за месяцем Елена Петровна Блаватская работала под руководством господина Юма. Уже через определённый момент времени она стала понимать, что служит этому популярному спириту лишь только тем, что зарабатывает ему хороший гонорар за выступление. Именно выступлением ей казалось всё происходящее в квартире дома на улице Риволе. И если для мадам Жюве это представление казалось театральным, то для Елены Петровны - цирковым.
   Перед её глазами проходили множества знатных персон города. Разумеется, большинство из них были представители высоких титулов и даже находящихся при определённых чинах у руля Франции. Были и иностранцы, которые, тем не менее, ни чем не отличались от самих французов по уровню своей наивности и глупости. Лишь не многие приходили и наблюдали за всеми пасами Юма с ухмылкой на лице, догадываясь о проделках приезжего спирита, пользуясь, как эгидой, скепсисом, либо уровнем собственных спиритических знаний, которые иногда были на много лучше фокусов Юма. Из-за тактичности они не слишком стремились разоблачать каждые движения спирита, заведомо зная, что этим ничего не добьются, кроме недовольства посетителей, злить которых не было смысла, потому что они же могли быть их собственными посетителями в будущем.
   - Мадам Блаватская, задёрните шторы, будьте любезны, - монотонный голос Юма отдавал распоряжения своей ассистентки, после того, как проверил список посетителей сеанса, которые сидели в комнате в ожидании невиданного.
   - Мадам Блаватская, зажгите вон тот светильник, будьте любезны, - приговаривал он, наблюдая, как сидевшие посетители во круг стола, словно школьники смотрели на всезнающего учителя, который отдавал следующие необходимые требования.
   - Мадам Блаватская, помогите нашим посетителям собрать все металлические предметы, которые сейчас с ними - они помешают душам умерших общаться с нами, - Елена Петровна послушно выполняла эти действия, уже начиная корить себя в мыслях за эту глупую идею обучения здесь.
   - А теперь возьмитесь все за руки, - командовал господин Юм. - Все сидящие рядом друг с другом, возьмитесь же за руки, ну же! Мы должны создать энергетическое поле, которое поможет нам при общении с умершим.
   Всё это послушное стадо выполняло любое требование спирита, в то время, как мадам Блаватская, стоя в углу и будучи не замеченной, должна была вызвать движение стола, его лёгкую левитацию и постукивание об пол. Это вызывало страх у присутствующих.
   - Не паникуйте. Не бойтесь. Своими эмоциями вы спугнёте душу умершего, который собирается вступить с нами в контакт, - тихо, практически шёпотом пробурчал Юм, бормоча под нос непонятные слова, служащие для других заклинанием.
   - Я чувствую, как он входит в меня, - говорил Юм, это было знаком мадам Блаватской, которая знала, что в этот момент нужно привести в действие увеличительное стекло, которое будет указывать на буквы, из которых сложатся слова в строгой последовательности - что представляло собой информацию с того света. Разумеется, текст этого письма был заранее согласован между Юмом и Еленой Петровной.
   Ошарашенные глаза посетителей удивлённо читали полученные слова, которые говорили о том, как хорошо быть по ту сторону, как покойные любили своих жён, мужей, детей и всех родственников. Рассказывали про положение и иерархию рая и ада. В общем, всё то, что интересовало человека тогда и не перестаёт волновать поныне. Возможно, эти интересы будут вечны и однообразны.
   Каждые эти сеансы становились Блаватской на столько противны, что она уже импровизировала без ведома самого спирита, подымая стулья с посетителями, у которых от подобного ужаса сердце уходило в пятки. Эта их реакция забавляла Елену Петровну, но после Юм высказывал ей своё недовольство за подобные выходки. Блаватская и здесь не падала духом и оправдывалась тем, что в удивлении разводила руками, пытаясь сделать вид, что это не её проделки, а самого Юма, либо действительно души умершего.
   Желание хоть как-то разнообразить свою жизнь на этой работе, Елена Петровна лично беседовала со спиритом с различными идеями:
   - Господин Юм, со мной у вас есть реальная возможность вызывать настоящих духов. Я могу это делать.
   На что тот отвечал:
   - Зачем, мадам Блаватская, вы и так не плохо справляетесь в нашей совместной работе. К нам ходят посетители раз за разом больше, мы сыты, одеты, обеспечены уютным жильём - этим нужно пользоваться. Если мы действительно этим будем заниматься, то сеансы могу выйти из-под нашего контроля, а это может отпугнуть клиентов. Понимаешь, о чём я?
   Но эти слова были лишь предлогом, истинным мотивом был страх, что Елена Петровна затмит своим умением спирита Юма, тем самым отправив его на парижские задворки показывать фокусы малообеспеченным парижанам за еду.
   Прелестные улицы Парижа были волшебной красоты, на них Елена Петровна любила прохаживать и размышлять о своём будущем. Осень полностью ступила во двор столицы Франции: падающие золотисто-красные листья деревьев устилали аллеи вдоль оживлённых проезжих дорог. Прохожим было приятно ступать на них. Было ощущение, что осень устилает ковёр на дорогах, что бы все прохожие могли насладиться частицей тепла и юта, перед очередной холодной зимой. Но что такое французская зима, по сравнению с зимами русских земель, мадам Блаватская знала не понаслышке, и ей было прекрасно известно - единственной неприятностью зим Парижа есть сырость, которая настолько мерзкая, что многие предпочитают ей суровые зимы.
   Елена Петровна не хотела, что бы с этим городом у неё были плохие ассоциации из-за того, что здесь у неё не сложился практический опыт в своих начинаниях. Она давно таила в себе желание улететь из этого места куда ни будь подальше от сюда, что бы на время изменить обстановку в своей жизни. Осталось только единственное - дождаться выдачи зарплаты за вечерний сеанс и бежать от сюда, как когда-то она бежала от Никифора Блаватского.
   Последний сеанс закончился в том же русле, как и все остальные. Мадам Жюве, на правах правой руки Юма по части различных документаций, выдала Блаватской определённую сумму денег. Елене Петровне стоило признать, что за всё время здесь её ни разу не одурачили в оплате, за это стоило отдать должное Юму и Жюве.
   После короткого ужина, господин Юм отправился в свою комнату. Блаватская в тайне собрала свои вещи, достала из тайника кое какие сбережения, накопленные за время работы здесь, и собралась отправиться в путь, как только её прервал стук в дверь. Это была мадам Жюви:
   - Добрый вечер, мадам Блаватская, - приветливым тоном сказала она. - Я хотела вас предупредить, что сейчас я ухожу в театр и буду поздно. Не хочу, что бы вы волновались за меня.
   - Спасибо, что сообщили. Счастливого отдыха, мадам Жюве.
   - Вам тоже, - проговорив скороговоркой, Жюве выскочила из комнаты. Было слышно, что у парадной её ожидал экипаж, который сопроводил бы её до театра.
   Тем лучше. Никто не заметит ухода ассистентки спирита. Её главной задачей сейчас было - добраться до марселя, а там - на пароход и - Константинополь.
   9
   ***
   Константинополь - город, который считался одним из самых богатых городов. Это город - который соединял в себе культуры востока и запада в одно целое. Из этого места, которое славяне называли Царьград, на Русь пришло православие и на века сплелось своими корнями в почву повседневной жизни славян, в будущем ставшей неотъемлемой частью культурного развития и фольклора. Это город - столица христианской империи: Третий Рим, Византий, Каменный город. Сам Константинополь является престолом Константинопольского патриархата, что для всех православных церквей она важна на столько, на сколько Ватикан важен для церквей католических.
   Великолепная архитектура Константинополя, тоже являлась продуктом синтеза двух культур. В городе легко усваивались храмы и соборы европейской культуры, рядом с которым мирно соседствовали классические восточные базары, сравнимые с персицкими и египетскими. Так же отводилось место для развлечений: театры, цирковые представления, различные развлечения, которые занимали своим экзотическим происхождением прохожих. Если для приезжего это место казалось оживлённым муравейником, то для аборигенов - жизненной нормой их существования.
   Географически, этот город был портовым звеном между купцами востока и запада. Один из проливов Босфор - Золотой Рог, омывали берега Константинополя, где упирался в канал, проплывая по которому купцы попадали в мраморное море. А уже от туда - прямой путь в Чёрное море и торговля на рынках Одессы, Крыма и других городов-портов, а от них, словно по цепной реакции, товар распространялся по землям восточной Европы. Удачное место - Константинополь.
   Елене Петровне попасть в этот город не составило огромного труда. Шум улиц ей не был противен. Наоборот, он ей напоминал несколько месяцев проживания в Каире. Это был восточный ритмичный уклад жизни. В таком темпе здесь вряд ли станет нудно от навязываемых стереотипов столиц западной Европы.
   Не долго думая, мадам Блаватская решила разместиться в гостинице Миссира. Проживание в этой гостинице Елене Петровне было по карману. После отъезда из Парижа, а точнее, после побега от спирита Юма, у неё остались кое какие финансовые сбережения, на которые Елена Петровна могла располагать несколько недель. Разумеется, она не питала иллюзий и надежды на то, что этих денег ей будет достаточно. Ещё по дороге в гостиницу, мадам Блаватская решила найти для себя место работы, и у неё уже были соображения на этот счёт.
   Войдя в холл гостиницы, к не подошёл молодой человек и с широкой улыбкой приветствовал её:
   - Добрый день, мадам! Добро пожаловать в наш замечательный город, и милости просим в наш уютный Миссир, - он чуть не вызвал смех у Елены Петровны, она ели сдерживалась, боясь вызвать признак неуважения к молодому человеку, старавшемуся приманить нового клиента.
   - Добрый день. Мне рекомендовали вашу гостиницу с лучшей стороны, - с улыбкой сказала мадам Блаватская, рассматривая внутренний интерьер и должна была признать, что здесь не было шика, но уют и благотворная атмосфера притягивали посетителей.
   - Тогда не стоит терять времени, - сказал тот и, выхватив из её рук багаж, повёл её к столу, за котором стоял более внушающего вида господин.
   - Я привёл посетителя. Мадам желает разместиться здесь, - с той же самой улыбкой отчитался перед господином молодой человек.
   - Очень хорошо, - не глядя на него, сказал тот и обратился к Елене Петровне, - Добро пожаловать в наш Миссир. Зовите меня Фатихом, того паренька, что вас привёл сюда - Эмрэ.
   - Очень приятно, я мадам Блаватская, хотела бы снять для себя комнату на неделю. Возможно, я задержусь ещё дольше.
   - Большая честь для нас, мадам Блаватская. Эмрэ отнесёт ваш багаж в ваш номер. Если вам что не будь понадобиться, то обращайтесь ко мне либо к тому же Эмрэ. Я так полагаю, вы впервые в Константинополе?
   - Да, это так, - убедительно ответила Елена Петровна. Безусловно, помощь в ориентации по городу ей будет необходима.
   Эмрэ взял багаж Блаватской и отправился по лестнице на второй этаж - Елена Петровна последовала за ним. Он привёл её к комнате, которая так же была не плохо обставлена мебелью, по сравнению с бывшим французским пристанищем. Предоставленные удобства были приняты мадам Блаватской. После ухода Эмрэ, она разместила свои вещи и отправилась на поиски работы.
   Ещё когда Блаватская добиралась до гостиницы, то замечала объявления на афишах, которые приманивали прохожих своей красочной росписью. Это были афиши местного цирка. Если Елене Петровне в Париже не удалось найти духовного роста через практику, то хотела свои способности проявить не для наживы шарлатанов, а для всеобщего развлечения.
   Следуя по указанному адресу, она оказалась возле загороженной территории, внутри которой находились телеги и повозки. За их скоплением виднелся купол того самого цирка. Пройдя через открытые ворота, Елена Петровна рассматривала различных людей, которые бегали в разные стороны по различным делам. У некоторых были комичные весёлые разрисованные лица, у других они были разрисованы в грустных тонах с отчётливыми капельками на щеках, что символизировали слёзы. Гимнасты и силачи, каскадёры и дрессировщики репетировали свои номера перед выступлениями, которые должны были быть через несколько дней.
   - Мадам, вы кого-то ищите или вы заблудились? - прервал её женский голос на английском языке.
   - Я ищу здесь главного, - неловко ответила Елена Петровна.
   - Пройдите вон в тот вагончик, - указала пальцем, в рядом стоящий, вагонщик женщина, которая была одета в костюм дрессировщика. - Там сидит месье Тулан - он у нас главный.
   - Большое спасибо, - поблагодарив её, Блаватская направилась к входу к Тулану.
   Пару раз стукнув в дверь, она услышала звонкий голос:
   - Войдите.
   Зайдя вовнутрь, перед её глазами предстал маленький лысоватый человек преклонного возраста. Но по его внешности можно было решить, что в своё время он работал в цирке комиком или клоуном.
   - Добрый день, месье Тулан, я пришла к вам, что бы поговорить о работе.
   - Ни чем не могу вам помочь, к сожалению, вакансия уборщицы за зверьми у нас заполнена с прошлого месяца.
  - Сухо, но с выражением сожаления проговорил он.
   - Я не собиралась работать уборщицей, я хотела бы принимать участие в цирковом представлении.
   - А что вы умете делать? - Этот вопрос поразил её, словно разряд молнии в грозу. Точно так же ей пришлось стоять в кабинете Юма и отвечать на аналогичные вопросы. В этот раз Елена Петровна решила сберечь свой талант и выставить напоказ свои другие способности.
   - Я умею показывать трюки при верховой езде, - твёрдо ответила та.
   - Это уже любопытно, - С усмешкой сказал Тулан, и продолжил, - Знаете что, прейдите завтра в полдень. Я с коллегами уделю вам время на арене. Сейчас уже время ужина, да и вы одеты неподобающе наезднице.
   - Весьма вам благодарна, месье. Завтра в полдень я буду здесь.
   - Тогда до завтра, мадам, - не поинтересовавшись даже имени посетительницы, он, вместе с ней, вышел из вагончика, запирая дверь на ключ.
   Елена Петровна вышла из-за территории цирка с радостью того, что завтра она точно будет работать здесь. Ей есть, чем удивить этого старикашку. А сейчас нужно прейти в гостиницу и спросить Эмрэ, где можно поужинать.
   10
   ***
   Ещё не успел рассвет своим заревом окрасить небосвод Константинополя, мадам Блаватская уже ожидала того часа, когда сможет блеснуть своими умениями перед Туланом. Верховая езда, как было замечено ранее, был одним из козырей Елены Петровны. Она вспоминала свои шалости в Бате, когда путешествовала с отцом по Европе, как он высказывал юной Леле своё недовольство, когда та по-казацки укрощала лошадь в присутствии знатных особ не только Англии. Если бы Пётр Ган мог предположить, что его дочь через несколько часов будет пытаться устроиться на работу в цирке, где её ремеслом может стать верховая езда, он бы запретил Елене не то что бы прогулки с лошадьми, а запрета находиться возле конюшни на расстоянии пушечного выстрела.
   Встав из-за маленького столика, Елена Петровна подошла к шкафу, медленно открывая дверцу, боясь создать звук от скрипучих шарниров. Не смотря на то, что она в номере была одна, Блаватская опасалась, что этот скрип может помешать сну соседей за стенами. Нет ничего приятнее, чем крепкий сон под утро - этот сон самый сладкий, нарушив его, можно обеспечить себе плохое настроение на целый день.
   Её руки достали костюм наездницы. Последний раз она его одевала два года назад, когда путешествовала по Каиру, набираясь опыта от знаний от Паоло Метамона. Прислонив костюм к себе, она почувствовала завораживающий запах, но это не был запах Каирских песков, а запах свободы, который она ощущала и вдыхала полной грудью, убегая от мнимого настоящего, связанного с Никифором Блаватским и его "темницей" в Эреване. И даже многократная стирка этого костюма не скрыла того аромата, который был, скорее всего, врезан в память Елены Петровны, чем оставшийся в порах ткани.
   В Париже ей не доводилось использовать эту одежду. Мадам Блаватская даже ненароком решила, что именно этого ей в столице Франции не хватало? Может быть, если бы у неё была возможность отвлечься верховой ездой, ей бы не так надоедали пассы руками спирита Юма, которые, словно мельницы, вращались перед глазами посетителей? Но эти мысли Елена Петровна быстро выкинула из головы, прекрасно понимая их глупость и неактуальность сейчас.
   В открытое окно проникали первые звуки просыпающегося города, а значит, время подбодрить себя кофеем и отправиться в цирк.
   Спустившись в холл, её встретила широкая улыбка Эмрэ, который находился возле лестницы, складывая чей-то багаж:
   - Доброе утро, мадам! Вы прекрасно выглядите!
   - С добрым утром, Эмрэ. Спасибо за комплимент, - отблагодарив его, она направилась в кафе на против, где можно было подкрепить себя бодрящим горячим напитком.
   Усевшись за столиком, мадам Блаватской поднесли кофе. Она была удивлена тем, что на неё никто не обратил внимание, потому что наряд, который она одела, не подобало для посещения подобных заведений в Европе. Одежда для верховой езды на женщине ни кого не возмущал. "Было бы любопытно узнать, что произошло бы, если я вот так вошла бы в чайхану напротив?". Ненароком подумала она и сама себе улыбнулась. Мало того, что посещение чайханы женщиной не приветствовалось в восточных странах, так ещё и так наряженной.
   Глянув на карманные часы, стрелки которых давали понять, что скоро полдень, Елена Петровна вышла из кафе и направилась во двор цирка, который находился в нескольких минутах ходьбы от Миссира. Войдя во двор, она направилась к вагончику месье Тулана. Не дойдя до условленного места, она задержалась возле большого корыта с водой, у которого стоял большой слон и хоботом набирал воду, затем подымая его вверх, полевал себя, словно стоя под душем.
   Животное заметило, что на него обращает внимание женщина и взглянул на неё, согнув левую ногу в суставе, покачал головой, таким образом, приветствовав мадам Блаватскую. Это её развеселило, а глядя в большие глаза слона, Елена Петровна почувствовала какое-то приятное ощущение. Это был общение, но не вербальное, как у людей, а нечто совсем иное. Слон подошёл ближе к ней и хоботом пощупал лоб Блаватской, это её больше рассмешило.
   - Возьмите яблоко и угостите Синбада, он любит эти фрукты, - сказал голос из-за спины Елены Петровны. Она оглянулась и заметила, находящегося сзади месье Тулана с яблоком в руках.
   Она взяла фрукт и потянула слону, тот аккуратно взял его хоботом и отправил в рот, словно человек вишенку. Закончив трапезу, Синбад загудел и отпарился к своей дрессировщице.
   - Этот слон любит, что бы на него смотрели, - с улыбкой заметил Тулан.
   - Милое животное.
   - Было заметно, что вы подружились, - засмеялся француз и продолжил, - Доброе утро, мадам. Вы готовы?
   - Да, - уверенно сказала Елена Петровна.
   - Наверное, стоит представиться. Вчера я был не столько голоден, что забыл про это, - по дороге к арене объяснился Тулан. - Вы уже знаете, что меня зовут месье Тулан?
   - Да. Я Елена. Для простоты общения можно - Хелен.
   - У вас русское имя.
   - Да, я родом из тех мест. Несколько месяцев прожила в Париже и заметила, что обращаться ко мне по имени "Хелен" остальным легче.
   - Это верно, - сказал француз и подошёл к стойлу с лошадьми.
   Взяв за узды одного из скакунов, он предоставил его Елена Павловне:
   - Это Махмуд. Он не слишком привередлив к новым наездникам и достаточно натренирован, что бы не сделать серьёзных ошибок. Прошу - покажите своё мастерство на арене.
   Мадам Блаватская провела лошадь на открытое пространство под куполом и, не ставя ногу в стремена, с прыжка оседлала скакуна и дала галоп по кругу арены. Сделав несколько витков, Елена Петровна показала несколько трюков, которыми была обучена одним солдатом, бывших в подчинении отца - Смирнягой. Она ловко перекидывала ноги из стороны в сторону, становясь ровно во весь рост на седло скачущего коня, после, менее эффектно усаживалась на место и, держась за узды одной рукой, перегибаясь, касалась кончиками пальцев другой руки земли. Удивлённому взору месье Тулана были представлены ещё несколько трюков, после которых он сам давал понять Блаватской, что а могла заканчивать.
   - Вы меня приятно удивили, Хелен.
   - Я польщена, месье Тулан, - не скрывая радости, сказала Елена Петровна.
   - В нашем номере с верховой ездой вам найдётся место. Сейчас я познакомлю вас с вашими новыми коллегами и сегодня же будете преступать к работе.
   - Рада это слышать, месье Тулан.
   - Но на арену вы выйдите через неделю, пока не сработаетесь.
   Мадам Блаватская была счастлива в этот момент. Подобные эмоции она давно не испытывала. Через несколько дней она уже сработалась с труппой наездников и выступала на арене перед зрителями, срывая овации восторженной публики. Каждый раз, когда зрители приходили насладиться цирковым представлением, то с интересом ожидали не только силачей и акробатов, а наездницу Хелен. Многие от восхищения называли её - амазонкой.
   11
   ***
   Один из концертных залов Константинополя был переполнен знатными персонами. Для них весь вечер пели певцы и разыгрывали миниатюры актёры разных театров из разных стран. Среди всех любителей искусства можно было встретить знатных офицеров, членов государственной канцелярии, представителей различных церковных конфессий, которые стояли в холле отдельными группками, беседуя, споря, обсуждая и шутя друг с другом.
   Замечательный, тёплый тихий вечер был настолько приятным, что все посетители и после концерта не спешили расходиться. Компанию всех присутствующих разбавили сами актёры. Несколько минут общения с ними дали понять, что сами артисты приятны в общении и хорошо подстраиваются под различные темы беседы, не теряя смысловой нити.
   К одной из группе посетителей подошёл певец в возрасте. Как только он появился перед их глазами, то посетители сразу вспомнили его и оценили его вокальные способности, считая их великолепными. В этой группе беседующих были: два турецких солдата с дамами, один итальянский политик, другой - священник, прибывший из Ватикана по своим духовным делам. Оба солдата стояли, словно вытянутые в струну. Их осанка и поведение как с окружающими, так и с дамами говорило о хорошем воспитании и благородстве. Итальянский политик вёл себя не менее благородно, но его внешний вид был немного не опрятным, лицо имело болезненно бледный вид - что могло быть причиной психического состояния, которое подорвано из-за конфликтов, происходящих на территории Италии. А лучший вид был у священника: ухоженная, гладко выбритая, кожа лица, чистая сутана, которая как не старалась, не скрывала большой живот, который казался больше, так как ростом отче не удался.
   - Я польщён. Благодарю вас, - благодарил певец за похвалу. - Меня зовут господин Митрович.
   Присутствующие тоже представились Митровичу. Им было интересно узнать мнение пивца по поводу конфликта в Италии.
   - Народ Италии постепенно освобождается от тисков Австрии и Папского престола, - без тени смущения дал свою оценку певец.
   - Чем же вас так Папа расстроил? - ехидно спросил священник, который незамедлительно приступил к защите святого престола.
   -Тем, что изначально - это лживый человек, как и все до него. Заставляя подчиняться законам святого писания, они сами жили на широкую ногу, делая из храмов публичные дома, а под сутаной пряча истинное своё лицо, словно волк в овечьей шкуре. Если провести сравнение с австрийцами: то пускай лучше итальянские земли останутся им.
   - А чем Австрийцы лучше Ватикана? - спросил один турецкий офицер.
   - Тем, что они не скрывают истинность своих намерений, - сказав это, на лице Митровича не дёрнул ни один мускул.
   - Вы еретик, господин Митрович! - звучало это как вердикт из уст священника.
   - Как раз это то самое слово, которым вы и вам подобные прикрывались, что бы не продемонстрировать свою гнилую натуру. Сколько человек ваши сподвижники спалили на кострах инквизиции, которые не скрывали правды. Единственного, кого мне жалко, так это Иссуса Христа. Мне кажется, вы не достойны того, что бы пользоваться его именем во время своих бесед.
   Эти слова Митровича словно ножом, полосонули по достоинству и самолюбию святого отца. Окружающие заметили, что лицо впало в краску не из-за стыда, а из-за задетого самолюбия и импульсивного потока гнева, который пробудился где-то в области живота и распространялся по всем участкам тела, заставляя пульсировать каждую клетку. Гнев превращался в ярость. Лоб священника покрыла испарина.
   - Очень жаль, что мы с вами не встретились несколько сотен лет назад, я бы первый подпалил костёр, на котором бы вы поджарились, - единственное, что мог выдавить из себя священник, стараясь сдерживать себя в руках. Его маленькие ладони на опущенных руках, настолько были стиснуты в кулак, что побелели от передавленных кровеносных сосудов, которые перестали подавать кровь пальцам.
   - К счастью, нынешние времена немного связали вам руки, - с улыбкой заметил Митрович.
   От этой перепалки у окружающих не было подходящих слов, что бы вклиниться в эту дискуссию или как-то изменить русло общения, начав обсуждать другую тему.
   - Извините, господа, но я вас покину, - после лёгкого столбняка, вновь послышался голос священника. - Я устал и отправлюсь к своим покоям. Приятно было провести с вами вечер.
   - Спокойной ночи, отче, - все, практических хором пожелали священнику, в том числе и Митрович.
   - Храни вас господь, - сазал отче и отправился к выходу.
   - Вы его здорово раздраконили, господин Митрович, - с улыбкой заметил один солдат, тот, который меньше всего был сговорчив.
   - Было за что, - защитил певца итальянский политик. - Что церковь, что Австрия - один чёрт. Они оба неплохо пососали кровь моей стране и уже, как два грифа, дерутся за бездыханный труп.
   - Мне кажется, что со временем Италии удастся отбиться от обоих врагов, - заметил Митрович. - Только для этого нужен человек, который стал бы героем и повёл свой народ. Прошу меня простить, господин, но этот герой не должен быть политиком. Военное ремесло - вот, что должно быть его призванием.
   - Я не смею на вас обижаться, господин Митрович. То положение, которое сейчас в Италии, может спасти только оружие.
   Так и не продолжив дальнейшую беседу, Митрович заметил, что время уже позднее и все, не спеша, расходились в свои обители.
   - Уже все присутствующие покидают холл. Вынужден с вами проститься. Большое спасибо, что разрешили присутствовать в вашей компании и огромная благодарность за посещение нашего концерта. На следующей неделе мы вновь будем выступать. Мне было бы приятно, если бы вы вновь обрадовали меня своим присутствием, - раскланялся Митрович и отправился к своим коллегам, стоявшим возле входа в какую-то комнату.
   Холл через несколько минут был пуст. На улице наблюдалось лёгкое движение зрителей, которые наслаждались чудесным вечером. Ни кто не хотел покидать милые улицы Константинополя. Эти улицы питали какое-то умиротворение, которое заставляло прохожих неспешным лёгким шагом проходить по длинным аллеям на пару с любимыми людьми.
   В глубинках парка, а точнее в тёмной её части был какой-то шорох и шёпот.
   - Вы нас не обманываете, милый человек? - слышался неприятный голос.
   - Вы что, это не в моих интересах. Это чистый рубин, за него вам дадут приличные деньги, которые вы ни где не заработаете.
   - Откуда вам известно, уважаемый, сколько мы зарабатываем? - спросил второй неприятный голос.
   - Давайте не будем играть в "вопрос-ответ". Вы берётесь за дело или нет? - суетливым и мерзким голосом прошептал голос, дающий драгоценный камень за работу. - Или мне искать других, более надёжных?
   - Стоп-стоп. Не горячитесь так. Давайте ваш камешек. Мы запомнили образ негодяя. Всё будет, как надо, можете не волноваться.
   Сказав это, первый неприятный голос забрал камень и, в месте со вторым, ловко исчезли. Оставшийся, немного постояв, в суматохе повернулся на зад и, стараясь быть незамеченным, пошёл вдоль стены какого-то дома, отбрасывая свою тень на каменную кладку.
   Последние из концертного зала вышли Митрович со своей напарницей.
  
   - Спокойной ночи, господин Митрович, - сказала она.
   - Спокойной ночи. Тебя провести.
   - Нет. Не беспокойтесь. На перекрёстке меня встретит мой супруг.
   - Тогда до завтра, - сказав, певец повернул в другую сторону и отправился к себе домой.
   Его путь пролегал через пустынные, тёмные улицы, которые выводили на прекрасный пруд, вдоль которого была просторная аллея. Закурив последнюю сигарету, он вошёл в тёмные улицы и остановился, что бы зажечь спичку и подкурить.
   - А ещё сигаретки не найдется? - услышал он голос позади себя.
   - К сожалению нет. Это... - не договорив до конца, Митрович почувствовал резкую боль ниже спины.
   Он, словно подкошенный упал на землю, чувствуя, как по его спине потекло что-то тёплое, попытался перевернуться на другой бок, что бы рукой нащупать больное место.
   - Это что ты там вохтаешься? - сказал другой голос и нагой ударил Миторвича по челюсти.
   Певец, словно лёгкое чучело, отлетело на небольшое расстояние. Он почувствовал, что потерял один зуб, сплёвывая кровавый поток, наполнивший рот.
   - Ты ему так зубы все выбьешь?
   - Он всё равно щас кони отбросит, и я ему в этом помогу.
   - Давай не будем ему портить лицо. Артист в гробу должен выглядеть красивым.
   Пока они посмеивались над Митровичем, тот отползал в сторону пруда.
   - Сейчас я завершу его мучения, перерезав глотку, - сказал один из нападающих, держа в руках нож и подходя к певцу сзади.
   Вдруг его напарник ухватил за рукав и оттянул его:
   - Тихо! - прошептав на ухо, указывая пальцем в сторону, где шла группа людей по направлению к ним.
   - Пошли от сюда, пока нас не засекли, он всё равно истекает кровью.
   Шаги нападающих ускорились, и они скрылись под покровом тёмных улиц.
   Митрович стал вновь отползать к аллее, но силы покинули его. Он потерял сознание.
   12
   ***
   Блестящий вечер в цирке подошёл к концу. Елена Петровна чувствовал себя прекрасно в этой атмосфере. Отдаваться полностью своей работе во время представления, чувствовать удивлённые вздохи зрителей, которые после каждого сложного трюка одаряли наездницу Хелен овациями, то от страха затаивали дыхание и руками закрывали глаза своим детям, сидящим с открытыми ртами и в восхищении. Её трюки, с одной стороны, ни чем не отличались от других наездников, с которыми она выходила на арену. Единственным нюансом было то, что она - женщина. От женщин меньше всего стоит ожидать такого рода смелости, ловкости и собственной уверенности. Блаватская всеми своими фибрами ощущала эмоции зрителей и каждого пришедшего в частности. Ещё больше она чувствовала свою лошадь, которая, за несколько месяцев ни разу не давала повода усомниться в собственной надёжности, а может быть сама давала отчёт тому, насколько уверенна в своих силах сама наездница.
   Зрители расходились, словно муравьи, по улицам Константинополя, а вся цирковая труппа приводила себя в порядок после изнурительного рабочего дня. Некоторые из них ухаживали за своими животными, которые были коллегами на арене. У многих циркачей за животными следили мальчишки, которые кормили, убирали в клетках и чистили питомцев. За хищными зверьми ухаживали сами дрессировщики. Блаватская за своим конём ухаживала сама.
   - Хочешь, Хасан помоет твоего Махмута? - подошёл к Хелен её напарник, предлагая услугу своего уборщика.
   - Зачем. Мальчишка и так устал - это его третья лошадь за сегодня. Тем более, я уже закончила. Вот только наберу воды Махмуту и загоню в стойло, после приведу себя в порядок и отправлюсь в гостиницу отсыпаться. Сегодня я сильно устала, - и это действительно было так. Елена Петровна чувствовала приятную усталость и её настроение это не скрывало.
   - У меня кое какие дела с Туланом. Нужно сейчас их обсудить. Это замёт немного времени. Если хочешь, я смогу тебя провести немного. Но не до самого Миссира, - с улыбкой заметил напарник.
   - Я не против, Робен. Если я освобожусь раньше, то подожду на выходе.
   - Хорошо.
   Хелен нагнулась за пустым ведром и взгляд Робена привлекла внимание висящая вещица на стене за Блаватской.
   - И как давно у тебя револьвер?
   - Это мне одолжил Тулан на всякий случай. Как бы там не было, а живу я в Турции - здесь всё может произойти, - ответила Хелен, наполнив при этом полное ведро воды и таща его в сторону корыта в стойле, что находилось рядом.
   Ничего не сказав, Робен ушёл по своим делам. Не прошло и часа, как он уже стоял на входе и заметил движущуюся в его направлении фигуру Блаватской.
   - Можно идти, - сказала она и они отправились, попрощавшись со сторожем, закрывающим за ними дверь.
   - Ты так и не рассказала, где научилась так ловко справляться на лошадях? - спросил Робен, тем самым прервав затянувшуюся паузу, которая становилось с каждым мгновением в неловкое молчание.
   - Мой отец был военным, и в его подчинении было много солдат. У них я училась верховой езде. Ещё я у них научилась выкуривать сигарету с крепким табаком, - это рассмешило Робена.
   - Было бы интересно ... - вдруг, резкий крик Блаватской не дал закончить мысль напарника.
   Он увидел, как Елена Петровна спотыкнулась об руку человека, который лежал в луже крови.
   - Боже мой, Робен! - в испуге вскрикнула она.
   Он подошёл к телу и, осмотрев его, сказал:
   - Он ещё жив. Нужна помощь!
   - Где же полицейские, - говорила про себя Хелен, пытаясь хоть чем-то помочь раненному.
   - Нельзя терять не минуты. Будь с ним, а я сейчас приведу кого-то на помощь, - сказав это, Робен убежал в сторону домов.
   Елена Петровна чувствовала прерывистое дыхание раненного. Обнаружив несколько ран на его спине, она достала свой платок и приложила его к поражённому участку тела, что бы попытаться остановить кровотечение. Но это было бесполезно - слишком глубоки были раны.
   - На помощь! - в отчаянии крикнула она. Эти возгласы она не переставала выкрикивать в надежде, что всё-таки ей удастся привлечь внимание представителей охранного порядка, патрулировавшие ночные улицы Константинополя.
   Вдруг она заметила движение в её сторону. Подойдя ближе, Блаватская смогла различить одежду патрульного.
   - Что случилось? - по-турецки спросил он.
   - Вы говорите по-английски? Мне нужна помощь! - в отчаянии крикнула Елена Петровна.
   - Англичанка, - с коверканным английским произношением убедительно заметил патрульный, который был стар на вид, но может быть, густая борода и неопрятная внешность придавали ему большой возраст. - Я помогу тебе, оттянуть твоего муженька, но только за бакшиш.
   - Ему нужно к врачу! Помоги мне! - крикнула Хелен.
   - Нечего иностранцам бродить здесь. Иначе можно лишится жизни. Тут темно, никто не увидит преступления, - его глаза блеснули при этой мысли вслух. Хелен заметила, что он во все глаза смотрит на её украшение и может завершить работу тех преступников.
   - Так, хранитель закона, пошёл вон, если тебе жизнь дорога.
   После этих слов Блаватская вытянула из-за пазухи спрятанный револьвер, и нацелила его на турка. Его глаза превратились в два блюдца от испуга.
   - Мадам. Я просто пошутил. Это шутка, понимаешь? - залепетал патрульный и шаг за шагом стал отступать от Елены Петровны, а точнее - от дула револьвера.
   Через мгновение он зашёл за маленький забор и рванул что есть сил. Ему, наверное, ни разу не попадались дамы с оружием, умеющими в нужный момент использовать его возможности. Даже если он заряжен, испытывать судьбу турок не решился. Лучше избежать неудач.
   Когда он скрылся, Блаватская услышала странные хрипы, которые издавал раненый. Она села на землю и приподняла его, что бы ему было легче дышать. Все её руки и одежда была выпачкана в кровь и не одного прохожего в округе.
   Елена Петровна таким образом просидела долгое время, пока не заметила бегущего Робена с какими-то людьми.
   - Это парни из греческой гостиницы, - впопыхах скороговоркой проговорил тот.
   Четверо мужчин подошли к раненному и в изумлении проговорили:
   - Боже мой. Это же господин Митрович. Мы были сегодня на концерте, где он выступал.
   После этих слов они подняли пивца и понесли в греческую гостиницу в сопровождении Блаватской и Робена.
   13
   ***
   Митровичу несказанно повезло оказаться под опекой Елены Петровны. Под её присмотром в греческой гостинице врач спасал жизнь певца. Врач был греком и, не смотря на свой скверный характер и позднее время, он согласился оказать помощь раненному. Заходя в комнату Митровича и про себя ругаясь, он со всей деликатностью и профессионализмом работал над ранами пострадавшего. Закончив и выйдя из комнаты уже под утро, он сказал Робену следующее:
   - Он потерял много крови. Ему нужен покой и сон, который ускорит лечение. Раны слишком глубоки. Советую утром обратиться в больницу, - после этих слов он пошёл к себе домой, принимая благодарность от присутствующих.
   Блаватской дали новую одежду и, не смотря на усталость, он согласилась подежурить возле кровати Митровича. Уснуть она не смогла - стоны певца не давали ей покоя. Его окровавленная одежда лежала в углу и напоминало о страшном происшествии, которое не как нельзя стереть из памяти.
   Уже под утро глаза Елены Петровны сомкнулись и она смогла вздремнуть пару часов. Её разбудил стук в дверь - это был один из тех, кто прибежал на помощь вместе с Робином.
   - Вам, наверное, лучше отправиться к себе. У вас сильно уставший вид.
   - Благодарю за беспокойство. Я подожду, пока Митрович прейдёт в чувство. Ему, может быть нужно чем ни будь помочь.
   - Мы связались с его коллегами, они скоро прейдут к нему.
   - Где Я? - прорезался голос раненного, который прищуриваясь от солнечного просвета в окне, удивлённо осматривал присутствующих.
   - Вы в греческой гостинице. На вас сегодня ночью напали разбойники и ранили. Если бы не мадам Блаватская, вы бы уже наслаждались обществом Всевышнего.
   Митрович попытался приподняться, но резкая боль в спине, словно ещё один удар ножом, заставило его не предпринимать резких движений. Его стоны были противны самому себе. Впервые в жизни он был в таком положении.
   - Я вам весьма благодарен, мадам. Вы мужественная женщина, - не открывая глаз, поблагодарил он Хелен. - Я перед вами в долгу.
   - Не стоит благодарностей. Если бы не ваша выносливость, вас бы не стало ещё ночью.
   - Будьте любезны, сделайте одолжение - напишите моей супруге о случившимся. Пускай она приедет и заберёт меня от сюда, - осмотрев себя и заметив, что на нём нет верхней одежды, он продолжил, - В кармане моей рубашки её адрес, если вы не выкинули одежду.
   Елена Петровна достала конверт, на котором было два адреса: на имя Терезии Митрович и Софье Крувелли.
   - Здесь два адреса, господин Митрович.
   - Напишите на два адреса.
   - Я сейчас же это сделаю, - сказав, мадам Блаватсая собралась идти в ближайшее отделение почты.
   - И ещё. Если вас не затруднит, подайте стакан воды.
   Елена Петровна, набрав полный стакан воды из графина, стоящего на столике рядом с кроватью Митровича и преподнесла его раненному певцу.
   - Благодарю вас. Я не знаю, как я могу вам отплатить за вашу помощь? - отпив несколько глотков, сказал он.
   - Скоростью вашего лечения, господин Митрович, - после этих слов она пошла на почту, выполняя поручение раненного.
   На почте Константинополя с самого утра кипела жизнь. Рабочие бегали из помещения в помещение, перенося целые мешки с письмами, которые попадали сюда, переплывая морские преграды с разных сторон света. Толпы посетителей стояли в очередях: кто для того, что бы получить письмо, кто, наоборот - отправить. А благодаря изобретению Павла Шиллинга, можно было отправить письмо по телеграфу, что было для многих удобно, так как информация доходила до адресата гораздо быстрее.
   Елена Петровна решила воспользоваться телеграфом. Разуметься, она написала письмо в Ниццу, где проживала Терезия Митрович. Софье Крувелли в Париж мадам Блаватская отправлять письмо не решилась. По её мнению, знать о таком происшествии посторонней даме не следовало. Тем более, что об этом подумает мадам Митрович. Хелен не знала, в каком отношении эти дамы друг с другом и знакомы ли они вообще. И даже доводы того, что госпожа Крувелли была Митровичу сердечной подругой, не убедили Елену Петровну.
   Ближе к обеду, мадам Блаватская справилась с заданием и заскочив к себе в Мессир, быстро приведя себя в порядок, направилась в греческую гостиницу поведать о состоянии здоровья раненного певца.
   Зайдя а холл гостиницы, её заметил один из участников прошлой ночи:
   - Добрый день, мадам.
   - Добрый день. Я к господину Митровичу, осведомиться о его самочувствии.
   - Несколько часов назад его забрали друзья и повели в местную больницу. Может быть, вам дать адрес? - это было как раз к стати для Блаватской.
   - Если вас не затруднит.
   Он на маленьком листке бумаги написал название улицы и номер дома. После того, как передал кусочек бумаги Елене Петровне, уведомил её, что, в случае вызванных затруднений, вызванных поиском больницы, она может прибегнуть т подсказкам прохожих, которые наверняка укажут на нужный дом.
   Поблагодарив его, Блаватская отправилась по указанному адресу. Но заметив, что её желудок уже пуст пол дня, решила, для начала, забежать в кафе и отобедать перед встречей, пополнив свои силы.
   14
   ***
   Лежа в больнице, Митрович разведал у своих коллег, кто такая - мадам Блаватская, или как Робен её называет - Хелен. Ему стало известно, что она работает наездницей в цирке и её номера проходят успешно. Персона Елены Петровны вызвала большой интерес у певца. Ему было приятно знать, что она, со временем, найдёт его в этой больнице и у них будет больше времени для беседы, ведь это единственный досуг для больного, который лежал и слушал стоны и кашли остальных больных. Друзья по сцене не могли предоставить своё общество ему, так как были заняты работами в концертном зале.
   Лёгкие шаги по больничным коридорам, еле слышно издавали звуки ходьбы. Сквозь приоткрытую дверь палаты Митрович заметил движение тени, которая медленно подбиралась, как будто пыталась не вызвать лишнего шума и потревожить покой пациентов, не смотря на полдень. Более чёткие очертания тени остановились перед открытой дверью, это привело в напряжение певца. Дверь с лёгким скрипом приоткрылась, и Митрович увидел хозяина тени - мадам Блаватская.
   - Я не потревожила вас, господин Митрович? - спросила она, подходя к его койке.
   - Нет, что вы?
   - Прейдя в греческую гостиницу, я вас там не обнаружила. Мне сказали, что вас отправили сюда, - она села на табурет, стоящий с боку койки Митровича.
   - Мои друзья решили, что медицинское вмешательство не помешает ускорению моего лечения, - улыбаясь, сказал он и резко скривил лицо в гримасе боли, которая была вызвана раной, напоминающей о своём присутствии.
   - Я подумала, может быть лучше пойти в полицию и заявить о случившемся? Вы запомнили лица нападающих?
   - Это бесполезно. Мы на востоке, здесь не сильно жалуют пришельцев. Тем более, тех которые отбирают хлеб своим занятием у обывателей. И для этого нужны деньги и какие-то приметы преступников. Я лишь помню, что у одного был корсиканский акцент.
   - Пожалуй, вы правы, - сказала Блаватская, решив, что доводы Митровича в полне разумны. Тем более, она вспомнила, как в тот вечер имела честь наблюдать за действием дежурного полицейского, которого, кроме как вымогателем, не назовёшь. И, что бы прервать паузу, она сказала, - Я, сегодня утром отправила телеграмму по указанным адресам. Может быть, мадам Митрович уже получила оповещение и уже отправилась в путь на Константинополь.
   - Приятно слышать, мадам.
   Они пробыли в палате больше часа, беседуя друг с другом на разные темы. Митровичу было приятно находиться в обществе Елены Петровны и знал, что эти чувства взаимны. Можно сказать, что где-то в глубине своей натуры, он пожалел, что попросил её написать письмо своей супруге и Софье Крувелли, потому что симпатия к Хелен была достаточно сильной и казалось, их общение могло перерасти в нечто большее, чем просто дружба, вызванная случайностью. Может быть, подобное влечение испытывала сама Блаватская, но - то ли из-за скромности, то ли из-за приличия и уважения к его супруги, Хелен не давала повода Митровичу знать наверняка. Мысли о том, что она испытывала к нему, ровным счётом - ничего, он отбрасывал.
   Их беседу прервал врач, который вошёл в палату:
   - Добрый день, - сказал он, подходя к койке Митровича. Следом за ним зашла молодая медсестра, которой, на первый взгляд, не исполнилось и двадцати лет. Она была, судя по внешности, турчанкой, равно, как и сам доктор, который был грузного телосложения, и лёгкой сединой, которая слегка показывалась на его чёрных, коротких волосах. Доктор был ровесником пациента. - Вынужден попросить покинуть помещение посетителя.
   Сухо сказал он.
   - Мне уже пора идти. В цирке сейчас репетиция, - сказала мадам Блаватская.
   - Всего доброго. Вы ещё навестите меня?
   - В своё свободное время, я, обязательно, буду навещать вас. До свидания.
   - До свидания, мадам, - сказал Митрович, смотря в след уходящей Хелен. После обзор перегородили медсестра, разлаживая инструменты на столе для каких-то процедур, связанных с его ранами.
   Через несколько недель Митрович чувствовал себя намного лучше. А уже через пару дней его навестила Терезия Митрович, которая не успела обосноваться в гостинице, а примчалась в больницу, оставив свои вещи у одного из коллег певца.
   - Дорогой, как ты себя чувствуешь? - сказала она, ворвавшись в палату.
   - Очень хорошо, Терезия. Может быть, завтра или послезавтра я уже буду дома и займусь концертной программой. В общем, начнётся полноценная жизнь, - с радостью объяснялся супруге Митрович.
   - Я узнала о происшествии из Смирны. В Париже меня не было. Телеграмму переслали в Смирны и я сразу же выехала в Константинополь, - не зная, с чего начать разговор с супругом, говорила Терезия, потупив взор в больничный пол.
   Вдруг в дверь вошла мадам Блаватская, которая поняла, что за дама общается с Митровичем.
   - Добрый день.
   - Добрый день, мадам, - с улыбкой поприветствовал вошедшую певец.
   - День добрый, - немного растеряно сказала Терезия, с непонимающим взглядом глядя на Елену Петровну.
   Заметив тот взгляд своей супруги, Митрович поспешил объяснить ей визит Блаватской.
   - Терезия, это мадам Блаватская. В Константинополе она больше известна, как - наездница Хелен, потому что работает в цирке и прекрасно управляется в верховой езде. Именно она спасла мне жизнь в тот злосчастный вечер и оказала помощь. И она написала тебе письмо, прочитав которое, ты сейчас находишься здесь.
   - Я, всего лишь делала то, что было необходимо для спасения человека, - сказала Елена Петровна, подходя к супругам.
   - Мадам Блаватская. Очень рада знакомству, - сказала Хелен, слегка наклонив голову перед супругой Митровича.
   - Мадам Митрович. Мне тоже очень приятно иметь честь быть знакомой с вами. Я не знаю, чем могу отблагодарить вам, за вашу доброту, оказанную моему супругу и нашей семье в целом.
   - Не стоит, мадам, - в смущении сказала Елена Петровна.
   Вскоре Митрович уже был дома, и был полностью под опекой своей супруги. Терезия была в хороших отношениях с Блаватской. Они ходили на концерты Митровича, восхищаясь его талантом. Супруги же, в свою очередь, посещали представление Хелен, восхищаясь её мастерством.
   Елена Петровна стала замечать, что Терезия Митрович, последнее время, относиться с ревностью к их общению с певцом. Блаватской сильно не хотелось вмешиваться в их жизнь и, как только попадался любой незначительный повод избежать их общества, незамедлительно не упускала возможности его применить. Мало того, нехорошие слухи, касаемые отношения Елены Петровны и Митровича, расходились и среди коллег певца.
   15
   ***
   Идя мимо циркачей, которые собирали свои вещи и снаряжались в путь, Елена Петровна направлялась в сторону, где стоял Тулан, о чём-то беседуя с Робеном. Судя по жестикуляции француза, его что-то не устраивало. Подойдя ближе, Хелен поняла причину нервозности Тулана и всю суету в цирке.
   - Чёртов приказ. Тут хотят построить рынок, а наш цирк просят перевести в другое место.
   - Куда мы будем переезжать? - спросил Робен.
   - Скорее всего, мы вообще уедем из Константинополя, - с грустью в голосе сказал француз.
   - Вы же говорили, что здесь мы пробудем ещё после нового года, - вклинилась в разговор Блаватская, стоящая сзади. Двое мужчин не ожидали его и в удивлении повернулись к её особе.
   - Мне очень жаль, Хелен. Но мы переезжаем. Скорее всего - в Испанию.
   - Там мы вряд ли добьёмся успеха, нас скорее закидают яйцами. Испанскую публику не легко удивить, - сказал Робен, отправляясь к своей лошади, стоящей привязанной возле маленького забора.
   Когда Хелен осталась наедине с Туланом, то решилась на откровенность:
   - Месье Тулан, я хотела бы отправится на праздники домой. Я давно не была у родных. Они уже не надеются меня увидеть в живых. После я приеду в Испанию к вам.
   - Это твоё право, Хелен, - после, немного подумав, он сказал, - Пойдём ко мне. Мне стоит рассчитаться с тобой за последние выступления.
   Они направились в вагончик, где француз первый раз принимал Блаватскую, как неуверенную в своих силах женщину, которая, в последствии, умело доказала своё истинное мастерство. После этой просьбы Хелен, Тулану стало ещё тяжелее. Сильно много потерь за один день посыпались на его голову. Он прекрасно понимал, что поиски нового места работы цирка займёт несколько месяцев, а за это время нужно было содержать всех работников, а главное - соблюдать надлежащий уход за животными.
   Сев на своё место, он достал какие-то бумаги. Скорее всего, это была его бухгалтерия. Подсчитав какие-то цифры, он направился к шкафу ха своей спиной и достал деньги.
   - Вот - это твои заработанные деньги. Я ещё добавил немного из-за благодарности.
   - Спасибо, месье Тулан.
   - Счастливого пути, Хелен. Для вас всегда наша дверь открыта, - сказав эти слова, глаза француза заметно увлажнились.
   - Благодарю, месье Тулан. До скорой встречи, - попрощавшись, Елена Петровна вышла из вагончика, направляясь в сторону Миссира.
   После её ухода француз не сводил взгляда с только что закрытой двери. Он чувствовал где-то в глубине своего подсознания, что сейчас видел её в последний раз. Она больше не вернётся.
   Прейдя в Мессир, Елена Петровна подошла к Эмре, который стоял с той же самой улыбкой, как первый раз.
   - Добрый день, мадам. Чем могу быть полезен?
   - Передай господину Фатиху, что я выезжаю.
   - Как вам будет угодно, мадам, - он направился к хозяину Мессира. Блаватская же, в свою очередь, пошла наверх к себе, что бы укладывать вещи и отправиться в путь.
   Собрав свои вещи и сев на диван, она не могла представить, куда ей держать путь. Домой она не хотела, слишком мало прошло времени, что бы соскучиться за родными местами. Может быть, вновь ехать в Египет. Всего лишь подойдя к уходу парохода. Несколько недель и - Каир. Её размышления прервал стук в дверь. Это был Эмре.
   - Мадам, вам помочь забрать вещи?
   - Да, будь любезен.
   - Куда вы собираетесь держать путь, мадам?
   - Во Францию, - удивилась сама своему ответу мадам Блаватская.
   - Тогда вас стоит сопроводить на вокзал. Там в это время сильно людно. Ваши вещи могут быть утеряны, - весело и забавно сказал Эмре. - Это все ваши вещи?
   - Да.
   Не промолвив ни слова, он взял несколько чемоданов и спустился в низ. Елена Петровна последовала за ним. У входа в Миссир она заметила знакомую фигуру. Это был Робен.
   - Я сам помогу мадам, - сказал он, выхватывая багаж из рук Эмре.
   - Пускай берёт, Эмре. Большое тебе спасибо за любезность, - прервала она возмущение турка от наглости Робена. Эмре отдал багаж наезднику и стал у двери. - Передай наилучшие пожелания господину Фатиху и мое почтение. К сожалению, я не успела с ним попрощаться.
   - Как вам будет угодно, мадам, - заметив, что его просто просят покинуть их, Эмре направился в холл гостиницы.
   - И куда ты уезжаешь? - после паузы спросил Робен, поднимая, понёс багаж к коляске извозчика. Ему всё рассказал Тулан. Блаватская это поняла.
   - Во Францию.
   - Тебя там кто-то ждёт?
   - Не знаю.
   Извозчик привёз их на вокзал. Где Робен оказал любезность приобрести билет до Парижа для Елены Петровны. Это был вечерний рейс. Так что несколько часов было для Робена, что бы насладиться присутствием своей, уже бывшей, напарницы.
   - Ты сообщила Митровичу о своём отъезде?
   - Нет. Не хочу его тревожить.
   - Мне больше кажется, ты уезжаешь из-за него. Это так?
   - Мне не нравиться, как он на меня смотрит. Его взгляд вызывает ревность у Терезии. Последнее время она не может этого скрывать. Я её понимаю. Не хочу лишний раз тревожить её своим присутствием.
   - Если хочешь, я сам ему сегодня сообщу?
   -Будет мило с твоей стороны.
   Дождавшись прибытия поезда, мадам Блаватская села в один из вагонов, номер которого был указан на билете. В окне стоял Робен, который, когда вагоны тронулись по рельсам, лишь помахал рукой и улыбнулся. Точнее, скорчил гримасу. Но глаза были переполнены грусти. Елене Петровне было очень легко в Константинополе. Где то в глубине своей натуры, она сожалела об отъезде, но что-то говорило Хелен, что время менять свою жизнь. А сейчас, в след заходящему солнцу, она двигалась навстречу своему будущему.
   - Вы знаете, мне тоже жаль покидать этот город. Он настолько прекрасен и романтичен, - услышала голос дамы, сидящей напротив, которая обратилась к ней.
   Елена Петроавна лишь удивлённо глянула на неё.
   - Я мадам Богратион. Приятно познакомиться, - Сказала женщина в возрасте, легко улыбаясь Елене Петровне.
   - Я - мадам Блаватская. Очень рада знакомству, - решила она представиться назойливой собеседнице. Тем боле, выбора в общении у неё не было, а путь предстоял достаточно длинным.
   - Вы знаете, здесь я так влюбилась, эти прекрасные восточные ночи... - мадам Богратион ещё не смогла оправиться от впечатлений, полученных в Константинополе. - А для чего вы едите в Париж?
   - Сама даже не знаю.
   - Я вижу, у вас что-то случилось не так, и вы хотите развеяться на новый год, не так ли?
   - Может быть, - не уверенно ответила Елена Петровна, поразившись тем, что, на первый взгляд, ветреность мадам Багратион резко сменилась прозорливостью и тонким умениям подробно изучать натуры людей. Что для женщины - очень важно.
   - Что я вам хочу сказать! Ваш выбор не зря выпал именно на столицу Франции.
   - Это почему же? - удивилась Блаватская.
   - Потому что в новый год - это самое прекрасное место во всей Европе. Вы были когда ни будь в Париже?
   - Я там жила несколько месяцев.
   - Вы жили у любимого человека? - продолжала гнуть свою романтическую дугу в общении мадам Богратион, очевидно думая, что это единственный повод путешествий одиноких людей.
   - Нет. Я работала на господина Юма. Я думаю, вы слышали про него?
   - Вы знаете, это имя мне не о чём не говорит, - ответ Богратион удивил Блаватскую. А с другой стороны, это естественно: не каждому же увлекаться глупыми спиритическими сеансами под руководством шарлатанов. После этого, Елене Петровне казалось, что эта дама действительно живёт, давая пример остальным. За чем стремиться поговорить с умершими и думать о загробном, если, со временем, ты сможешь лично беседовать с ними поле смерти целую вечность. Мадам Богратион как раз ищет общения с живыми людьми и этим подымала свою репутацию перед глазами Елены Петровны. У мадам Баватской уже появлялся интерес в общении с ней.
   - Как вы ничего не знаете про магистра Юма? - с наигранным удивлением начала она. - Тогда я вам всё сейчас всё расскажу.
   Женские разговоры начались за несколько километров от Константинополя. Ритмичный перестук колёс по рельсам задавал такт общению, весело покачивая вагон, словно колыбель младенца. Женские разговоры продолжались до Парижа, но даже столица Франции и, по совместительству - родоначальница моды, не остановила это общение, которое с вербального, плавно переходило в нечто другое, необозримое и необъяснимое.
  
   Война
   1
   ***
   Ясные солнечные дни вместе с летним зноем августа томил всех жителей Оранжа, которые чувствовали себя - словно в духовке. Погода в Нью-Джерси, как это было всегда, испытывала жителей на прочность и выносливость их здоровье, на равнее с местностью, густота лесов которого приносила много сюрпризов. Зачастую, эти сюрпризы не всегда были приятными.
   В воскресное утро, когда ещё ощущалась прохлада, исходящая со стороны леса, жители Оранжа вышли из своих домов, что бы послушать проповедь пастора местной церкви. Каждый пытался выйти со своей семьёй чуть раньше назначенного времени, что бы занять боле лучшие места, с которых можно было наблюдать самого пастора и наслаждаться его голосом в близости.
   Стил Олкотт со своей супругой Мэри то же были не исключением и воскресенье собирались провести, как подобает истинным верующим.
   - Мэри, нам нужно поторопиться, иначе можем вообще не успеть на проповедь. Это может оскорбить отца Гариссона, - поторапливал свою супругу Стил.
   - Сейчас. Подожди минутку, - сказала супруга изнутри дома.
   Не смотря на то, что проповедь должна была начаться в девять утра, Стил проснулся намного раньше. Нужно было перед уходом подоить коров, которые, после проведенной ночи в коровнике, казались ещё более ленивы, чем обычно. Разумеется, самому столько коров подоить было тяжело, и в этом ему помогала Мэри. После Стил накормил их скошенной травой, заготовленной ещё с вечера и времени уже ни на что не оставалось, как собираться на проповедь.
   - Всё. Я уже готова! - сказала Мэри и закрывая за собою дверь, щёлкнув засовом, весело скомандовала, - Пошли!
   Если можно было наблюдать всё это шествие с возвышенности, то можно было включить воображение и представить, что словно в небольшой муравейник со всех сторон направлялись муравьи, которые отличались друг от друга, всего лишь, цветом одежды и лёгким шумом. Весёлые разговоры и смех сопровождались всем этим потоком и, естественно, приветствием друг друга с пожеланием доброго утра.
   - Стил, Мэри - с добрым утром! - весело выкрикнул кто-то из толпы Олкоттам.
   - А. Доброе утро Фред! Доброе утро - Хьюстон! - узнав, наконец Стил, что с ними приветствуются семья Кёрши.
   - С добрым утром и прекрасным днём! - весело проговорила Хьюстон.
   - День действительно чудесный, - с улыбкой на лице заметила Мэри.
   - Сегодня прекрасная погода. Очень жаль, что не получилось сегодня выпустить своих коров на пастбище, - немного расстроившись, сказал Стил.
   -Та брось ты. В такие дни как раз хочется позабыть о всех заботах и немного отдохнуть. Какое счастье, что по воскресеньям мы ходим в церковь! - с улыбкой проговорил Фред, всей грудью вдыхая свежий утренний воздух, глядя на окружающих его прохожих.
   - Если честно, то я слушаю воскресные проповеди только ради Мэри. Скука, с которой их проводит отец Гариссон, меня утомляет. Я просто засыпаю на стуле, - с улыбкой проговорил Стил.
   - Тогда откровенность на откровенность, - похлопывая по плечу Стила проговорил Фред. - Я доволен этими проповедями, потому что они занимают половину моего рабочего дня, после чего за работу браться не хочется. А я ещё помню, как в прошлом году ты ещё пустил такого храпа, что напугал всех животных в округе. Мне показалось, что фундамент церкви вот-вот треснет пополам.
   Они весело засмеялись и этим вызвали на себя взгляды посторонних, смотревших на них с непониманием. Очевидно, их слуху дошла беседа двух друзей.
   - Как мне кажется, Стил, тебе можно на время позабыть о работе. Твоя ферма расцветает как никогда замечательно. Можно даже подумать, что ты в сделке с диаволом, - после короткой паузы, Фред весело прошептал ему на ухо, с притворной загадочностью, - Диаволом из Джерси.
   После они вновь посмеялись над юмором Фреда, который был, в чём-то детский. Стилу нравилось общество этого человека. Возможно, он своим задором подбадривал Олкотта и был его полной противоположностью. Как известно, именно абсолютная противоположность характеров притягивается друг к другу, что можно было эту мысль брать за правило отношений. Можно даже прейти к мнению, что общество коров, с которыми проводил большую часть своего времени, не были той самой весёлой компанией для Стила. Регулярные прогулки до луга тоже оставляют привкус надоедания и привычки.
   - Я слыхала, что Генри уехал в Нью-Йорк, - робко спросила Хьюстон, идя в месте с Мэри, стараясь не отставать от своих супругов.
   - Да. Он пошёл в колледж, - с грустью в глазах сказала Олкотт.
   - Я догадывалась, что у него будет светлое будущее, - пытаясь утешить свою подругу Хьюстон.
   - У него пока нет будущего. Сейчас он только взялся за его строительство.
   - Он талантливый мальчик.
   - Но я за ним скучаю, - сказала Мэри, украдкой вытирая влажные от слёз глаза. - Прошло совсем не много, как он уехал в город, а я уже места себе не нахожу. Смотрю днём в окно, в сторону фермы Смита. Всё кажется, что он сидит там под тем деревом со своими друзьями.
   - Не стоит себя так изнурять этим, Мэри, - пыталась как-то утешить свою подругу Хьюстон. - Генри же не на войну поехал.
   - Бог с тобой, Хьюстон! - глядя на свою подругу, сказала Мэри.
   - Генри умный мальчик. Я больше, чем уверенна, в Нью-Йорке он быстро обустроиться. Зная его сноровку, я тебе точно говорю, найти новых хороших друзей ему не составит труда и через несколько дней - ну пусть через неделю, он обустроиться там и будет чувствовать себя, как в Оранже.
   - Ты так думаешь? - наивно спросила Мэри.
   - Я даже знаю, что так произойдёт, - с уверенностью сказала Хьюстон, обнимая свою подругу.
   Ненароком, Стил окрикнул их:
   - Дамы, мы опаздываем уже, а вы тут стоите, не наговоритесь ни как. Давайте ещё здесь пикник устроим, - после этих слов, которые вызвали смех у Фреда, дамы подошли к своим мужьям, взяли их под руки и направились к церкви, которая была в нескольких шагах от них.
   Проповедь длилась около двух часов и была скучной - как обычно это бывает, когда её читает отец Гариссон. И, как это стало уже доброй традицией для Олкотта, он неплохо вздремнул под монотонный голос пастора. Но Стил уже мог контролировать свой организм и ошибки прошлого года повторять не стал - храп так и остался не услышанным, а ликвидированным в зачатке.
   2
   ***
   Генри Олкотт решил начать учёбу в колледже Нью-Йорка, который был отличным подготовительным плацдармом для поступления в Колумбийский университет. Любовь к природе, которая была привита с детства, оставила отпечаток на дальнейшем выборе своей профессии - Генри хотел, что бы его будущее было связано с сельским хозяйством и ботаникой. Может быть, это был единственный выбор юноши, так как в своём родном городе эта профессия была преобладающей. Как правило, каждый второй житель имел непосредственное отношение к животноводству либо выращиванию сельскохозяйственных культур, занимаясь параллельно этим флорой разнообразного и чарующего Оранжа.
   Трудно было ужиться в Нью-Йорке. Можно себе даже представить положение, в которое попал Генри: большой индустриальный город, который своими масштабами затмевал маленький Оранж, не давая ни каких шансов. Огромное количество людей немного сбивали с толку Олкотта и он казался рассеянным от этого. Постоянный шум и суета, городская грязь - что в первую очередь бросилось во внимание провинциала. Заблудиться здесь, как ему казалось, было намного легче, чем в родных лесах.
   Порт, мимо которого проходил Генри, удивлял своей громадностью. Так много кораблей он не видел в своей жизни ни разу. Они что-то привозили, грузчики выгружали из глубоких трюмов какие-то тяжёлые короба, после что-то вновь относили в трюмы этих же самых кораблей и те, в свою очередь, уходили по водной глади на восток. Самое удивительное во всём этом увиденном, была скорость, с которой это всё происходило. Казалось, что время в момент разгрузки ускорял свой ход, идя навстречу суетившимся рабочим.
   Многоэтажные здания и каркасы будущих зданий завораживали своей грандиозностью. Поневоле Генри задумывался о собственном присутствии здесь. Ему казалось, что сам он попал в далёкое будущее из глубокого прошлого и понять всего того, что ему представилось здесь, было затруднительно. А затруднительным была: манера общения, правила поведения, нормы жизненных устройств - всё это было совсем другим, не таким как в Оранже. Если дружба и взаимная поддержка - отличительная черта своего маленького городка, то Нью-Йорк был полной противоположностью провинциальных стереотипов. Может быть, эта была единственная, а точнее, одной из причин неприязни здесь.
   И действительно, приведённый выше недостаток оставлял на всех жителях Нью-Йорка свой отпечаток эгоизма, настойчивости, упорства и чёрствости - что являлось венцом отношений, перерастающих в лицемерие и равнодушие к остальным - отпугивало приезжих. Стоит лишь констатировать, что привилегией подобных городов было условие выживания человека. Если он подходил под перечень подобных эпитетов, то значит - милости просим. Если в природе есть естественный отбор видов животных, лучше всего приспособленных к месту обитания, то здесь вовсю царствовал не естественный отбор.
   Идя по широким улицам города, Генри засмотрелся на фасады домов и сильно отвлёкся этим.
   - Эй, куда прёшь! - выкрикнул один прохожий, идя на встречу Олкотту и чуть не столкнулся с ним.
   - Прошу прощенья.
   -Надо быть расторопнее. Деревенщина! - выкрикнул тот, не поворачивая головы.
   С самого первого дня Генри столкнулся с суровой действительностью цивилизованной жизни. К счастью, вера в себя и собственные силы помогли юноше не потеряться здесь, лишь только на первое время сказался недостаток концентрации и отсутствия опыта подобной жизни. Родители с надеждой на лучшее будущее отправляли сына в Нью-Йорк, а не для того, что бы он загубил себя здесь. Зная упорство своего ребёнка и трудолюбие, они полностью рассчитывали на принятые его решения.
   Как раз единственное, что привлекало Генри здесь, это строительство большого парка в центре города. Олкотту было приятно, что индустриальный город Нью-Йорк, а именно его жители, ещё питают чувства к природе и помнят о том, что без её части жизнь будет блеклой и однообразной. Идею строительства парка была журналиста - Уильяма Браянта. На строительство его подтолкнуло большой прирост населения в городе. Чем больше людей, тем больше шума - этот изъян ни как не способствовал нормальной жизни в Нью-Йорке. Что бы уединится от остальных и избавиться от городской суеты, многие уходили на кладбища - потому что это было единственным тихим местом.
   Вдохновением и желанием строительства парка в Нью-Йорке послужили, скорее всего, поездки Браянта по городам Англии. Великолепный парк в Ливерпуле - Биркенхед-парк и Лондонский Гайд-парк стали эталоном городских парков для журналиста, на основании которых эти города подчёркивали свою элегантность и утончённую красоту, свойственную английскому шарму. Не равнее Английским городам выступал и Париж, со своим Булонским лесом.
   Рассмотрев предложение Уильяма Браянта, правительство штата Нью-Йорк выделило 700 акров земли и 5 миллионов долларов на строительство городского парка. Строительство парка протянулось от 59-ой, до 106-ой улицы города. В 1857 году правительством была назначена Комиссия по строительству центрального парка. Эта комиссия устроила что-то на подобии конкурса на лучший дизайн ландшафта. Этот конкурс выиграл английский архитектор - Калверт Вокс и писатель Фредерик Олмстед. По мнению строителей, их план был более оптимальным, и подходящим под местность Нью-Йорка. После Олмстед сказал следующее: "Этот парк, есть большой значимостью как первый настоящий парк созданный в этом столетии - демократическое строительство величайшей важности".
   Так как почва в Центральном парке была не подходящей для растительности, власти решили завозить её из соседнего Нью-Джерси. От туда было вывезено 14000 кубических метров чернозёма. Подобное подтолкнуло Генри Олкотта на переезд в Нью-Йорк и учёбу на ботаника в местном колледже - может быть, он мот бы чем-то помочь ботаникам будущего парка.
   Как и предполагали родители, Олкотт неплохо учился в колледже. Его успехам могли позавидовать его сокурсники, удивляясь способностью своего коллеги. После того, как обучение в колледже закончилось с положительным результатом, Генри поступил в один из самых престижных учебных заведений Нью-Йорка - Колумбийский университет.
   Не нарушая собственных традиций к тяге познания, оттачиванию мастерства своего будущего ремесла и накопления опыта на некоторых занятиях, Олкотт решил в серьёз заняться сельским хозяйством. Как это не странно будет звучать, но Генри сделал абсолютно правильное решение в выборе своей дальнейшей деятельности. Уже в двадцать три года он становиться знаменитым молодым специалистом в сельскохозяйственной отросли, благодаря качественно проведённой работы по научному ведению сельского хозяйства в Ньюарке.
   После этого Олкотт не стал останавливаться на достигнутом результате и стал заниматься развитием сельскохозяйственных школ в Нью-Йорке, которых очень не хватало этому городу. Одной из лучших школ была в Вестчестере. После Нью-Йорка, подобные школы стали появляться и в других штатах.
   Подобное развитие научной деятельности Генри Олкотта не прошло мимо глаз учёных кругов. После того, как в сельскохозяйственных школах появились учебники "Китайский и африканский сахарный тростник" под авторством Олкота, ему стали предлагать более двадцати пяти должностей в правительственных ботанических миссиях в северной и южной Африке; ему предлагали место директора Сельскохозяйственного Бюро в Вашингтоне и управление большими капиталами, но все эти предложения он отверг. Не зная почему, но он не видел своей перспективы в этих предложениях.
   Заметив развитие Генри Олкотта - как учёного, ему пошли предложения из Греции. Греческое правительство предложило ему кафедру Сельского хозяйства в университете Афин, но и эти предложения были не интересны. Генри ставил перед собой абсолютно иные задачи - это развитие сельского хозяйства родной местности, используя селекцию культур различных стран и континентов.
   3
   ***
   Началом своей деятельности для Генри Олкотта была работа в Нью-Йоркской газете Трибьюн - которая основывалась на сельскохозяйственной тематике. Работа журналистом заставляла его разъезжать по городам штата, находить интересные материалы по заданной тематике редакции и опубликовывать их в срок. Статьи Олкотта пользовались большой популярностью в глазах читателя, что вызывало поднятие авторитета журналиста, тем более Генри был не простым журналистом, а специалистом высшей категории. В своих статьях он приводил примеры выращивания культур отдельных городов, различные способы обработки полей и сбора урожая. Так же Генри не пренебрегал своими домыслами относительно какой либо темы, выходящей под его публикацией, анализом увиденного и внедрением собственных корректив по данной теме.
   После каждого выпуска очередного номера Трибьют, Генри сидел в редакции и просматривал темы будущих статей, которые должны были быть написанными им.
   - Доброе утро, Генри, - тихий голос вывил из раздумий Олкотта.
   - Доброе, Чарли, - негромко сказал Генри, глядя на стоящую перед своим столом фигуру молодого человека. Это был его напарник по газете, который занимался тематикой селекции культур. Своим видом он был многим схож с теми овощами, про которые создавал свои статьи: худое, длинное тело, напоминающее вопросительный знак, бледное лицо и сгорбленный нос, на котором восседало маленькое пенсне. С этим пенсне он словно хищник, сверкал своими стёклами.
   - Твоя статья про чечевицу оказалась довольно неплохой, - заметил Чарли, усаживаясь за свой рабочий стол возле окна.
   - Ты так решил, потому что я описал новый вид селекции? - с улыбкой сказал Генри.
   - Я бы эту тему развил бы ещё больше, - ответил Чарли, так же не скрывая улыбки со своего лица.
   - Так в чём же дело, мой друг. Давай вперёд, опустив своё забрало! - махая свёрнутым листом бумаги, словно мечом, пропел Олкотт.
   Это ещё больше рассмешило Чарли, и он чуть не свалился со стула от смеха. После своего ребячества, Генри подошёл к окну и спросил:
   - Ты когда не будь был в Нью-Рошеле?
   - Да. Там занимаются селекцией овощей и достаточно не плохо. Я писал про это в прошлом году, кажется, - не поднимая глаз на, Олкотта отрапортовал Чарли, и после спросил, - Чем тебя заинтересовало это городишко?
   - Да так. У меня по плану выезд туда по поводу злаков. Наверное, завтра нужно будет туда отправиться.
   - Смотри же - будь осторожен! - с серьезным видом сказал Чарли.
   - Как тебя понимать? - не понял его Генри.
   - Там очень опасно находиться.
   - Там не любят журналистов? - попытался угадать Генри.
   - Нет. Прошлый раз, когда туда ездил мой знакомый, что бы написать статью о фруктовых деревьях, по-моему - яблонях, его супруга дала ему хорошенькую взбучку, узнав, что её супруг попал под влияние чар местных дам. Но так, как ты человек холостой, тебе нечего опасаться.
   - От мерзавец! - сказал Генри на раздражённый смех Чарли, кидая в него свежим номером Трибьона.
   - Может быть, там тебе местные красотки смогут угодить. Между прочим, ты единственный, кто остаётся холостяком в нашей редакции. Видите ли, ему не по нраву Нью-Йоркские красотки.
   - Негодяй. Я тебе припомню это, - сказал Олкотт с улыбкой и собираясь уходить.
   - Куда это ты собрался? - с безразличием в голосе спросил Чарли.
   - Собираться в Нью-Рошель. Из плана статей, я возьмусь за эту.
   Именно поездка в Нью-Рошель стала значимой в жизни Олкота. После посещения местных полей, он возвращался в Нью-Йорк и встретил милую даму, которая несла молоко в дом. Это была его будущая супруга Мэри Эппли Морган. Она была дочерью ректора церковно-приходской школы Троицы. С первого взгляда Генри не мог устоять от её красоты. В его голове прокручивались разные способы знакомства с ней, но помощником в этом послужила его собственная нерасторопность, присущая ему как вторая натура. Идя за ней следом, он столкнулся с одним из прохожих, который спешил куда-то, создавшийся шум привлёк внимание Мэри.
   Больше года Мэри Морган была объектом внимания Генри и, в итоге, это увенчалось свадьбой.
   Теперь Стил и Мэри Олкотт были счастливы за своего сына, который смог крепко стать на ноги в эти не лёгкие времена и в таком трудном городе, как Нью-Йорк. выжить здесь - равносильно совершению подвига.
   - Как там дела у Генри в городе? - спрашивали Стила на ферме.
   - Мой малыш уже стал полноценным мужчиной! - с гордостью отвечал Олкотт-старший. - Он уже женился!
   - Да неужели? Я тебя поздравляю, старина! - выражал радость один из фермеров.
   - Мой парень весь в меня. Нашёл себе жену, в точности как я, - гордо говорил Стил.
   - Это как? - вопрошали остальные.
   - А вот так. Мою невестку тоже зовут Мэри, как и мою жену, - все хором засмеялись.
   В свою очередь, Мэри Олкотт готовилась стать бабушкой. То что её сын уже женатый человек, немного сбило с толку, как-то ей было не по себе. Но это мимолётное состояние быстро растворилось в её сознании. Впереди стоило ожидать внуков, как подобает в порядочной семье. Нужно запостись овечьей шерстью, что бы свить внукам тёплые носочки и свитерки. Не дай бог им застудить своё тельце в зимний холод.
   Прошли те времена, когда Генри летел на работу, словно это занятие было всей его жизнью. С женитьбой и семейными делами ему стало хватать меньше времени в редакции, и он управлялся. Ещё немного суеты и беспокойств несли посещения врачей, что было немаловажным. Мэри была на первых месяцах беременности и боялась за собственное здоровье и за здоровье малыша.
   Прейдя в редакцию, Генри заметил грустное лицо Чарли.
   - Ничего не говори. Да я немного опоздал, - сказал Генри, усаживаясь на своё рабочее место.
   - Дело не в тебе, Генри, - грустно сказал журналист.
   -А в чём?
   - В нашей стране, - сказав это, Чарли кинул на стол Олкотту газету с развёрнутой страницей, на которой была какая-то статья. Одев пенсне, Генри принялся за чтение.
   "Победа партии Авраама Линкольна заставила рабовладельческие штаты прийти к сецессии - это катализатор не минуемой гражданской войны!"
   4
   ***
   Эту главу мне бы хотелось насытить историческими фактами, которые описывают полную картину положения земель Северной Америки данного периода. Стоит заметить, что далее будет приведено исключительно голый материал без намёков на оправдания одной стороны и обвинения противоположной. Это делается для того, что бы читатель полностью окунулся во все события, не пропуская ни единого нюанса, имевшего отношение к конфронтации внутренних отношений будущей матери демократии всего мира.
   В первой половине XIX века в США сложились две системы - рабство на юге страны и капитализм на севере. Это были две абсолютно разные социально-экономические системы, сосуществовавшие в одном государстве. Ситуация усугублялась тем, что, несмотря на стабильный прирост населения и рост экономического развития, США являлись федеративной страной. Каждый штат жил своей политической и экономической жизнью, интеграционные процессы протекали медленно. Поэтому Юг, где было распространено рабство и аграрная система хозяйствования, и промышленный Север выделились в два отдельных экономических района.
   На Север США стремились предприниматели и основная масса эмигрантов. В этом регионе сосредотачивались предприятия машиностроения, металлообработки, лёгкой промышленности. Здесь основной рабочей силой были многочисленные эмигранты из других стран, которые работали на фабриках, заводах и других предприятиях. Рабочих рук на Севере было достаточно, демографическая ситуация здесь была стабильной и уровень жизни достаточным. Совершенно противоположная ситуация сложилась на Юге. США в ходе Американо-мексиканской войны получили огромные территории на юге, где было большое количество свободных земель. На этих землях обосновались плантаторы, получившие огромные земельные наделы. Именно поэтому в отличие от Севера Юг стал аграрным регионом. Однако на Юге была одна большая проблема: не хватало рабочих рук. В своём большинстве эмигранты ехали на Север, поэтому из Африки, начиная ещё с XVII века, завозились рабы-негры. К началу сецессии 1/4 часть белого населения Юга являлась рабовладельцами.
   Несмотря на все различия между регионами, на Юге проводились те же общественные изменения, что и на Севере. На Севере проводилась гибкая налоговая политика, деньги из бюджетов штатов выделялись на благотворительность, правительство в определённой мере старалось улучшить условия проживания чёрного населения. Однако на консервативном и замкнутом Юге не проводились меры по эмансипации женщин и уравнению негров в правах с белыми. Большую роль в мировоззрении южан сыграла так называемая "верхушка" - зажиточные рабовладельцы, имевшие в частной собственности крупные земельные наделы. Эта "верхушка" играла определённую роль в политике южных штатов, так как была заинтересована в сохранении своего господствующего положения.
   Юг являлся аграрным "придатком" США, здесь выращивались такие культуры, как табак, сахарный тростник, хлопок и рис. Север нуждался в сырье с Юга, особенно в хлопке, а Юг - в машинах Севера. Поэтому долгое время два разных экономических региона сосуществовали в одной стране. Однако постепенно между ними нарастали противоречия. Среди наиболее острых конфликтных вопросов можно выделить следующие. Во-первых, это налог на ввозимые товары (Север стремился сделать их как можно выше, чтобы защитить свою промышленность, Юг хотел торговать со всем миром свободно). Во-вторых, это проблемы вокруг рабства (считать ли беглых рабов свободными в свободных штатах, наказывать ли предоставляющих им убежище, могут ли южные штаты запрещать на своей территории свободных чернокожих). В-третьих, ситуация не была статичной: США захватывали новые территории, и возникали споры относительно конституции каждого из будущих штатов, в первую очередь - будет ли новый штат свободным или рабовладельческим. Приход к власти Линкольна, объявившего, что все новые штаты будут свободными, означал для южных штатов перспективу остаться в меньшинстве и в будущем проигрывать в Конгрессе по всем конфликтным вопросам Северу.
   Политические и общественные организации, противостоявшие рабовладению, образовали в 1854 году Республиканскую партию. Победа на президентских выборах 1860 года кандидата этой партии Авраама Линкольна стала для рабовладельцев сигналом опасности и привела к сецессии, выходу из состава Союза. 20 декабря 1860 года пример подала Южная Каролина, за которой последовали: Миссисипи, Флорида, Алабама, Джорджиа, Луизиана.
   Юридическим оправданием подобных действий стало отсутствие в Конституции США прямого запрета на выход отдельных штатов из США (хотя разрешение на это также отсутствовало). Эти 6 штатов в феврале 1861 года образовали новое государство - Конфедерацию Штатов Америки. 1 марта о независимости объявил Техас, который уже на следующий день присоединился к Конфедерации, а в апреле-мае его примеру последовали: Виргиния, Арканзас, Теннеси, Северная Каролина.
   Эти 11 штатов приняли конституцию и избрали своим президентом бывшего сенатора от Миссисипи Джефферсона Дэвиса, который вместе с другими руководителями страны заявил, что на их территории рабство будет существовать "вечно". Столицей Конфедерации стал алабамский город Монтгомери, а после присоединения Виргинии - Ричмонд. Эти штаты занимали 40 % всей территории США с населением 9,1 миллионов человек, в том числе свыше 3,6 миллионов афроамериканцев. 7 октября в состав Конфедерации вошла Индейская территория, население которой не было лояльно ни к Конфедерации (большинство индейцев было изгнано с территорий, на месте которых образовались рабовладельческие штаты), ни к правительству США, фактически санкционировавшему депортацию индейцев из Джорджии и других южных штатов. Однако индейцы не пожелали отказываться от рабовладельчества и вошли в состав Конфедерации. Сенат КША формировался двумя представителями от каждого штата, а также одним представителем от каждой индейской республики (всего в составе Индейской территории было 5 республик по числу индейских племен: чероки - больше всего рабов, - чокто, крик, чикасо и семинол). Индейские представители в Сенате не имели права голоса.
   В составе Союза осталось 23 штата, включая рабовладельческие Делавэр, Кентукки, Миссури и Мэриленд, которые не без борьбы предпочли сохранить лояльность федеральному Союзу. Жители ряда западных округов Виргинии отказались подчиниться решению о выходе из Союза, образовали собственные органы власти и в июне 1863 года были приняты в состав США в качестве нового штата. Население Союза превышало 22 миллиона человек, на его территории располагалась практически вся промышленность страны, 70 % железных дорог, 81 % банковских депозитов.
   Становиться понятно без каких либо объяснений, что назревал территориальный раскол государства, целостность которого следовало сохранять любой ценой. Как и любые другие войны, которые довелось увидеть истории и некоторые из них сохранить на запыленных полках своей памяти, преследуются страшным желанием к свободе и любви к жизни. Для некоторых даже любви к смерти в не зависимости от форм её проявления. Что бы там ни было, а эта гражданская война полностью подтверждает афоризм Сухорукого: война, отбирая жизнь, делает жертв навсегда мирными. Со времён конфликта Севера и Юга, больше масштабных внутренних боевых действий на территории Соединенных Штатов не наблюдалось, что давало пример для подражания странам старого света, которые в тот момент не собирались даже задумываться о демократическом государственном укладе, по крайней мере - руководящая элита. А попытка к подобию гражданской войны за океаном сурово косилась под корень правящей властью.
   Во время Американской гражданской войны было место и помощи со стороны Европы. Джефферсону Девису и его конфедерации с азартом помогали Франция и Британия. Это было понятно, так как этим странам, а больше всего Британии, не хотелось терять свои колонии за океаном и погасить весь бунт входило в её интересы, причём условие завершения должна была диктовать конфедерация. Аврааму Линкольну же на помощь приходила Российская империя. Скорее всего, Россия спекулировала своей рабовладельческой реформой, дающей права крепостным крестьянам, проведённой годом ранее Гражданской войны в Америке. Своей помощи Линкольну, как обычно, Россия шла в противоход принципов Европейских держав, как бы подразнивая их самолюбие своим поступком.
   Появление осенью 1863 года российских эскадр в Сан-Франциско и Нью-Йорке с инструкциями на случай войны с Англией стало примером дипломатического использования морской силы. Благодаря появлению на Тихом океане эскадры контр-адмирала Попова Англия отказалась от своего намерения вмешиваться в войну на стороне Конфедерации и тем самым позволила Северу продолжать блокаду портов Юга (к концу войны Юг в итоге столкнулся с катастрофической нехваткой амуниции). В ответ на это северные штаты поддержали Россию в польском вопросе. Как видим, Россия так же была одарена взаимностью штатского руководства.
   5
   ***
   Ближайшие события, которые происходили в штатах, сильно будоражило всех жителей Америки. Это не могло скрыться с глаз жителей Нью-Йорка. Почтовые отделения не успевали обрабатывать письма, которые огромными потоками шли из пригородов с предупреждениями для своих близких быть осторожными. Олкотт был сильно встревожен всей обстановкой. В редакции Трибьюн только и делали, что перетирали всю вновь поступившую информацию из других городов и моментом пускали свежие полосы новостей в тираж. Словно мир сошёл на нет - настала такая ситуация, что про сельское хозяйство писать было бессмысленно. Все газеты, которые не имели отношения к политическим и военным делам, поневоле стали обозревателями.
   Как бы Генри не пытался просунуть редактору какой либо материал по сельскохозяйственной тематике, тот отлаживал её в сторону до лучших времён. Молодому специалисту казалось, что это конец его карьеры. Ни что так не ломает жизненные приоритеты будущего, как война, участником которой ты становишься поневоле.
   - Как ты думаешь, что нас может ожидать в дальнейшем? - смотря на свежие страницы газеты, спрашивал Чарли.
   - Я не знаю, - сухо ответил Олкотт. - С одной стороны, меня радует то, что люди решили бороться за свою свободу, оказывая сопротивление тирании, но это всё несёт следом кровь.
   - Без этого война не война, - заметил Чарли. - Единственное что я знаю - мне больше нечего делать в редакции. Возможно, отправлюсь в другой город, по дальше это всего этого.
   - Ты думаешь, это правильный выбор?
   - Я не знаю.
   Глядя в окно, Чарли наблюдал толпы людей, которые бежали по улицам с чемоданами, пытаясь скрыться побегом от надвигающегося несчастья. На всех стенах были развешаны призывы о вступлении в армию, кучки желающих подержать оружие в руках сами напрашиваются в её ряды - ещё большая толпа пытаются этого миновать. Для некоторых, сейчас стать солдатом, возможность создать своё будущее, разуметься, при условии победы. Для других - один из средств стать калекой, либо вообще лишиться жизни, осиротив своих детей и подовая лишних поводов для слёз супруги.
   - Знаешь, Чарли, когда я читаю всё это, - говоря, Генри взял в руки свёртки газет и швырнул на стол, - то перед моими глазами стоят мои родители, которые живут в Оранже и занимаются сельским хозяйством. Мой отец свободно пасёт своих коров на полях и, как послушный и честный человек получает свою прибыль абсолютно заслужено. Всё могло сложиться и иначе, если бы он выбрал не Нью-Джерси, а какой ни будь другой городишко, который, не приведи боже, мог находиться в одном из штатов конфедерации. Он бы работал на выродков вроде Дэвиса и был рабом, горбатясь с утра до вечера.
   - К чему ты это говоришь? - спросил Чарли, переведя взгляд от панорамы с окна на Олкотта.
   - Скорее всего, я переведусь в солдаты.
   - Ты с ума сошёл, что про это скажет Мэри?
   - Я ещё не решил, как ей всё преподнесу, но это решение принято.
   - Кем?
   - Мною, - уверенно сказал Генри, садясь на стул перед своим рабочим столом.
   - Ты совершишь безумие.
   - Я считаю это своим долгом. Эта война отбирает мою профессию, как и твою, почему я не могу её вернуть подобным путём?
   - Ты хоть раз держал оружие в руках? - с издёвкой спросил Чарли, снимая пенсне и нервно потирая их.
   - Ты считаешь мой поступок глупым, тогда позволь спросить - куда ты убежишь? Вся страна готовит оружие, единственный способ, это плыть за океан в Европу, при условии, что союзники конфедерации не перекрыли все подходы к материку, в надежде поживиться, как стервятники, нашим горем? - игнорируя вопрос коллеги, продолжал Генри.
   Эти слова Генри заставили задуматься своего коллегу. Олкотт встал и поправив пиджак, направился к выходу, оставив в размышлении Чарли одного. Выйдя на улицу, Генри направился к своему дому, стараясь протиснуться в свободную ячейку в потоке людей, бешено спешивших куда-то, как будто спешка ускорит их спасение.
   Генри знал, что в редакции есть место, глее можно записаться в солдаты и попасть на войну. Он понимал, что его поступок никто не посчитает разумным, но другого выхода он не находил. В его голове прокручивались мысли, которые находили ответы на его поступки. Как он мог не защищать действующую власть, если она предоставила ему возможность заниматься своим делом, не боясь за свою безопасность и за то, что ему не за что будет прожить день. Добавкой этому был и упомянутый довод в споре с Чарли. Всё это ещё больше внушало уверенность в правильном выборе. По крайней мере, как бы ни сложилось всё в дальнейшем, Олкотт уже не сожалел о своём выборе.
   Зайдя домой, он увидел следующую картину: его супруга Мэри собирала чемоданы и готовилась к какой-то поездке.
   - Ты сегодня рано, - заметила она.
   - Не было работы в редакции, - быстро сказал Генри и продолжил, - Я не знаю как это понимать? Что это за чемоданы?
   Мэри ничего не ответила, только лишь протянула конверт с письмом, на котором было написано, что оно пришло из Оранжа. Ничего не говоря, Генри вскрыл его и начал читать:
   "Дорогие Генри и Мэри, нам известно, что сейчас твориться повсюду. Нам страшно даже представить, сколько горя принесёт вся эта война. Большинство мужчин нашего городка рьяно собираются вступить в бой, защищая идею Линкольна. Но, к великому счастью и милости господа, эта беда проходит стороной Оранж. Мы пишем это письмо, что бы предоставить вам убежище у нас. Нам очень больно знать, что вы находитесь практически в самом сердце конфликта, что ещё больше волнует наши сердца.
   Дорогая Мэри, подобное письмо мы отправили и в Нью-Рошель твоим родителям, я думаю, они с удовольствием примут наше предложение и мы все с радостью поделим наш кров в эти тяжёлые времена.
   Мы, как и жители Оранжа, всем сердцем надеемся, что наши леса, могучие Киттатинни и милосердие нашего господа бога уберегут нас от ненастья. С любовь, семья Олкотт".
   Генри было приятно, что его родители делают милосердный поступок, проявляя этим свою сознательность и поддержку. Но это не шло ни в какие его планы. Но, именно это письмо сможет уберечь его любящую супругу. Он раздумывал над тем, что бы отправить её в Оранж.
   - Твои родители сделали нам предложение побыть у них, пока всё это не утихнет, - с радостью сказала Мэри.
   - Я это уже прочитал.
   - Тебя это не радует? - удивлённо спросила она.
   - Наоборот, я как раз собирался отправить тебя к ним.
   - Подожди, ты не хочешь уезжать?
   - Я остаюсь здесь.
   - Это безумие.
   - У меня здесь есть дела, я нужен в городе, как только ты отправишься в путь - разуметься, я тебя провожу и после вступлю в ряды армии.
   - Ты хочешь меня сделать вдовой? - навзрыд сказала Мэри.
   - Мне не дадут оружия. Я буду заниматься организационными делами, - Генри понимал, что говорит чушь, но это единственный способ утешить супругу.
   - Это твоё решение? - робко спросила она.
   - Да, - уверенно сказал Олкотт. - Я не могу уйти, поджав хвост. Это единственный способ защитить мою семью, любимую жену, свою работу. Я больше чем уверен, этот беспредел скоро закончиться.
   - Ты так думаешь?
   - Да, - утвердительно ответил Генри, прижав Мэри к себе. Он чувствовал, как по её щекам стекали слёзы. Собственной ладонью Генри пытался вытереть их, но они всё продолжали литься из очаровательных, нежных глаз любящей супруги, не желавшей расставания.
   6
   ***
   Прощание с супругой было недолгим. Время не оставляло ничего иного, как побыстрее завершить всю церемонию прощания семейной пары. Перед отъездом, Мэри пообещала обязательно написать письмо в Нью-Йорк по прибытии в Нью-Джерси. Сам же Олкотт, отправив супруг в Оранж, отправился в сторону редакции, где работал, что бы записаться в ряды армии федерации.
   Олкотт помнил, что в редакции нужно было лишь оформить пару бумаг и он - солдат. Зайдя вовнутрь здания своей работы, он не мог отойти от расставания с любимой. Злые мысли посещали его голову. Если он и правда попадёт на войну, то может и не вернуться обратно: не увидеть взгляд любящих глаз, не слышать шуршание бумаг и суету редакции, не побывать на ферме своего отца и наслаждаться красотой лесов Нью-Джерси. Всё это словно удар молнии ослабело его, заставив пустить слёзы. Теперь он понял, каково оно - идти на смерть с толикой надежды на спасение и с огромным запасом веры. Не важно, в чём заключалась вера - в жизнь, в бога, в собственные силы или случай. Но зато была единственная цель у всех - одержать победу и быть героем. Подобные мысли давали определённый стимул.
   Его размышления прервал голос Чарли, который нервно трепал его за рукав пиджака и что-то говорил, не скрывая своего волнения:
   - Генри. Генри! - не унимался он. - Случилось огромное горе.
   - Что такое? - опомнившись, спросил Олкотт.
   - Началась война,- с ужасом в голосе прошептал тот.
   - Это должно было случиться со дня на день.
   - Дело не в том. Федерации не хватает солдат. Редактор только что огласил, что наша редакция примет участие в сражениях, расформируют по городам и штатам, дадут в руки оружие и пошлют на смерть! - довольно красочно от страха описал всю картину Чарли. Ему даже удалось на несколько секунд навеять страх на Генри.
   Тот взял своего, только что ставшего на половину сумасшедшим от всех баталий, коллегу и отправился в свой рабочий кабинет. Закрыв за собой дверь, он усадил Чарли на стул и дал ему стакан воды:
   - На, выпей и успокойся, - заботливо сказал Олкотт.
   - Какое, к чёрту, спокойствие, Генри. Нас всех хотят убить.
   - Прям таки всех?
   - Редактор сказал, что будут отправлены неженатые, либо семейные, но не имеющие детей. Слишком молодые и старые останутся здесь, что бы следить за всеми событиями, разворачивающимися на полях сражений, - бешенными глазами Чарли глянул на Генри и продолжил - я не хочу умирать. Кто-то делит власть, а я должен за это гибнуть? Нет. Не дождётесь.
   - Не горячись ты так. У нас нет выбора. Я обещаю - что бы не случилось, ты всегда сможешь на меня положиться. Я буду рядом и не дам тебя в обиду.
   Сказав это, Чарли прижался к Генри и заплакал. Эту трогательную картину прервал стук в дверь и вход человека в военной форме.
   - Генри Олкотт и Чарли Мур? - командным голосом спросил вошедший. Его возраст был на первый взгляд не больше сорока лет. Его волос слегка прикоснулась седина, а чёрные усы, переходящие в бакенбарды были аккуратно подстрижены. Это говорило об опрятности солдата.
   - Да. Это мы, сэр. Чем можем быть вам полезными? - спросил с вежливостью Олкотт.
   - Вы нам нужны надолго, господа. Последуйте за мной.
   - Как это понимать? - продолжал вопрошать Генри, понимая, что от них хотят.
   - Сейчас вы всё узнаете, сэр. Прошу вас, не задерживайте отправление.
   Генри и Чарли вышли из кабинета. Пройдя за солдатом, они обернулись и взглянули на своё бывшее место работы. Наверное, каждый из них сейчас подумал, что смотрит на эти двери их умственной мастерской в последний раз.
   Выйдя на улицу, их ожидал целый обоз людей, работающих в редакции, которых должны были отправить на войну. Тёплый апрельский дождь начал лить с ещё большей интенсивностью, увеличивая грязь на дорогах, которую растаптывали своими копытами лошади, тащащие телеги с людьми и вещами. Своими ногами лошадям помогали растаптывать грязь и люди, которым не хватило места в телегах. Пройдя несколько кварталов в сторону порта, Генри увидел оторванный лист календаря, на котором была дата - навсегда вошедшая в историю, как Соединённых штатов Америки, так и всего мира - 12 апреля 1861 года. В этот день начались боевые действия за форт Самтэр, в бухте Чарльстон. Южные штаты первыми начали войну.
   Всех людей, которые мог только увидеть Генри, сажали в пароходы, которые целыми караванами уплывали на юг. Сомнений не было, их всех засылают в самое пекло сражений.
   - Да они с ума сошли! - выкрикнул Чарли, заметив направление пароходов.
   - Иди тихо, - сказал ему Генри, подталкивая в спину на трапе.
   - Я не хочу туда, - попятился Чарли.
   - Если мы не пойдём туда, нас могут прикончить здесь.
   - Какая разница, как погибать.
   После этих слов, Чарли резко развернулся и ринулся на пролом в сторону пирса, пробиваясь сквозь идущую толпу, оказывающую сопротивление его движению.
   - Чарли, вернись назад! Не дури! - кричал ему в след Олкотт, но это было бесполезно. Он не мог сразу понять, сто произошло с его коллегой. Казалось, что Мур лишился рассудка и, полностью оставив здравый ум в редакции, стал неадекватным и напуганным, словно ребёнок.
   Его коллега, словно одержимый, кинулся на людей. Заметив, что его путь вот-вот преградят военные, он спрыгнул с пирса прямо в воду.
   - Спасите его! Он не умет плавать! - кричал Генри, пытаясь протиснуться сквозь толпу и помочь своему другу, - Человек за бортом! - во всё горло он закричал. Олкотту казалось, что никто не пытается оказать помощь Чарли, молча и хладнокровно наблюдая за всем.
   Беспомощное тело боролось за жизнь в воде, судорожно стуча руками по борту корабля, но его гладь была скользкой и не давала ни каких надежд на спасение. Желающие оказать помощь утопающему, ринулись в прохладную воду, но доплыв до Чарли - опоздали. Единственное, что они сделали, это вытащили бездыханное тело на сушу. Всё это происходило на глазах Генри, который беспомощно смотрел на смерть своего коллеги. Уже когда он забрался на борт парохода, то не сводил взгляд с трупа Чарли до того момента, когда не поплыли на юг и когда порт Нью-Йорка скрылся в тумане.
   7
   ***
   Несколько дней пути от Нью-Йорка до Нью-Джерси сильно утомили Мэри Олкотт. Но это было всего лишь одна из части пути. Целью было - добраться до Оранжа. Ещё больше предавало волнение мысли о Генри, судьба которого ей была неизвестна с момента расставания. Разуметься, благородный жест свекрови нельзя не оценить по достоинству, но если бы Генри был сейчас рядом, ей было намного легче. Тревога не покидало её сердце.
   После того, как она распрощалась с Генри, экипаж отвёз её на пароход, который должен был отвозить пассажиров в Нью-Джерси. Изначально билетов у Мэри было два, и они предназначались для неё и супруга, упорство которого убедило её ехать одной. Когда она занимала своё место в одной из кают, стало известно, что в бухте Чарльстон произошли первые стычки воинствующих сторон, что привело к военным действиям. В этот момент её сердце сжалось от тоски по Генри, который неминуемо мог попасть в большую неприятность, рискуя собственной жизнью.
   Приплыв в порт Нью-Джерси, Мэри направилась в ближайший почтовый отдел, что бы отослать письмо Олкотту, в надежде поддержать связь, разорванную расстоянием. Зайдя в почтовое отделение, перед глазами Мэри была следующая картина: переполненное помещение людей, которые своим криком и шумом пытались что-то доказать человеку в форме или почтальону.
   - Передайте вашему командиру, что если я отправлюсь на войну, то моих сына и дочурку он будет сам кормить и воспитывать! - разъярённо кричал один из толпы.
   - Это какая-то ошибка! - не унимался другой, - я должен ехать в Нью-Йорк, что бы передать материалы, необходимые для изучения, а вы меня в солдаты приписали. Я ни разу не держал оружия в руках.
   - Да неужели? - начал перечить ему человек в военной форме. - Не видел не одного человека, который родился и живёт в Нью-Джерси и ни разу не держал охотничьего ружья в руках.
   - Я стрелял в зверей, что бы пропитаться! - оправдывался возмущённый.
   - Теперь будешь стрелять в солдата конфедерации, что бы выжить! - проорал во всё горло военный, держа за шкирку несчастного.
   Мэри с трудом протиснулась к почтовому окошку, что бы передать письмо почтальону для отправки. Во всей этой суете толпа позабыла о правилах приличия, которые стоило соблюдать при виде женщины, поэтому Мэри приходилось не только протискиваться сквозь возмущенную толпу плотно стоящих мужчин, но и выслушивать их ругань в адрес человека в военной форме.
   Наконец, попав к окошку, Мэри просунула туда письмо.
   - Вам нужно его отправить в Нью-Йорк? - робко спросил юноша из открытого окошка.
   - Да. Как скоро оно доберётся? - спросила Мэри.
   - Отправка будет сегодня к полудню. Но всё зависит от людей, стоящих сзади вас, которые не хотят идти на войну и защищать свою свободу, - сказал молодой человек, кивая в сторону толпы, стоящей за дамой.
   - Человек не виноват, что надеется на спасение, оставшись здесь, - пыталась укорить молодого человека в его тоне, адресованном в сторону толпы.
   - Моего отца вчера забрали и отправили на войну. Вроде бы на Миссисипи - там расположена одна из частей конфедерации. Я пытался изо всех сил отправиться с отцом, но меня оставили здесь, - сказал молодой человек, оформляя письмо. После кивнул в сторону солдата и сказал, - Вон тот мерзавец назвал меня щенком и вышвырнул с корабля. Пытаясь пробиться официально, как это делают многие настоящие мужчины этого города - записываясь - меня не стали даже расспрашивать, лишь сказали, что неподходящий возраст. А я, между прочем, белку могу пристрелить в глаз с большого расстояния.
   Заканчивая оформление письма, юноша взглянул на Мэри и сказал.
   - Судя по вашему письму, ваш супруг решился на смелый поступок. Я уважаю людей, которые принимают такие решения. Глядя на эту толпу трусов, мне становиться стыдно, что большая часть из них мои бывшие соседи и учителя. Я больше всего желаю, что бы их послали в самое пекло сражения - как моего отца, что бы они почувствовали запах пороха и крови досыта. Я верю в справедливость, мадам, и больше чем уверен, если ваш супруг осознанно сделал такой шаг, то он пройдёт свой путь до конца и вернётся к вам обратно - это будет большое вознаграждение, лучше любой медали.
   Эти слова взбодрили Мэри. Она не могла подобрать слов в ответ и просто улыбнулась смелому юноше.
   - Спасибо за поддержку. Ты смелый человек, - с улыбкой сказала мадам Олкотт, собираясь уходить.
   - Мадам! - в след крикнул он в окошко своего места, - Ни сегодня так завтра я всё равно попаду на пароход и отправлюсь воевать, вот увидите. Даю слово.
   Эти слова дерзкого юноши захлебнулись в шуме кричащей толпы. Мэри вышла из почтового отделения порта и отправилась к экипажу, который уже ждал её для поездки в Оранж. Садясь вовнутрь, она думала о том, как долго письмо будет в пути и прочитает ли его Генри? Она могла пересказать содержимое письма слово в слово. В этом письме Мэри хотела выразить свою любовь к Генри и поддержку, которая ему была необходима в этот час.
   "Милый Генри, я выполнила твоё поручение и отсылаю это письмо из Нью-Джерси. Если ты его читаешь, наверное, я уже в Оранже и с нашими родителями ожидаем твоего прибытия как можно скорее. Мне очень одиноко без тебя и жду не дождусь хотя бы строчки, написанной твоею рукой. Не искушай судьбу, ставя на кон собственную жизнь. Мы верим в твои силы и полагаемся на господа нашего, который защитит тебя в тяжёлый час. С любовью, Мэри Олкотт".
   После долгих часов езды, Мэри всё же добралась до Оранжа - города, в котором она ни разу не была. Теперь она могла понять любовь Генри к родному городку. Он действительно был прекрасен. Подъезжая к дому Олкотов, её встречали Стил и Мэри. Когда жена их сына вышла им на встречу, то в её глазах, и на глазах матери Генри полились слёзы. Женщины крепко обнялись и плакали. Лишь только Стил обняв двух женщин попытался утешить их страдания в эту минуту.
   - Ну чего вы, в самом деле. Давайте, идите в дом. Я занесу вещи.
   Зайдя в дом, гостья спросила:
   - Где мои отец и мать?
   На это мать Генри ничего не сказала, а подала Мэри письмо из Нью-Рошеля. Мэри сразу узнала почерк отца. Развернув письмо, она прочла его:
   "Милые и дорогие родственники. Храни господь вас, наших детей, их дом и ваш дом. Ваше предложение погостить у вас в Оранже весьма приятно для нас с супругой. Генри много раз рассказывал нам о красотах его родного города. Придёт время, и мы неминуемо увидим его, если будет на то воля господа. К сожалению, в этот трудный час, жителям Нью-Рошеля нужна помощь господа как никогда. И кто, как не я должен напоминать им о всевышнем, призывая к покорности, вере и долгим молитвам, которые очистят наши души и помогут придать силы в вере тем, кто защищает нас на полях сражения. Не сочтите за оскорбление наш отказ, мы бы с удовольствием вас навестили, но есть дела, которые нас не отпускают из родного города. Большая просьба Стилу и Мэри, берегите мою дочь. Её безопасность придаст уверенности нам и силы в нашем деле. Уповайте на господа нашего и после всех тягот мы окажемся вознаграждены его милостью".
   8
   ***
   Генри сидел на палубе и наблюдал, как их судно рассекает водную гладь Атлантического океана вдоль побережья воюющей страны. Мысли о смерти Чарли не давали ему покоя - теперь было уже всё равно, куда его закинет судьба. Было такое ощущение, будто их плавающее средство было схожим с лодкой Харона, которая плыла по реке Стикс, отправляя обречённых в царство мёртвых. А пассажиры этой лодки, словно бездушные аморфные тела, медленно перемещались от борта к борту, слегка пошатываясь от лёгкой качки.
   Это представление немного развеяло затуманенный рассудок Генри. Пришло время взять себя в руки и, оценив ситуацию, приходить к каким либо действиям. Заметив солдата, Олкотт направился в его сторону, что бы, в конце концов, узнать, куда направляется судно.
   - Ты, наверное, хочешь тоже спрыгнуть за борт? - грубо спросил Генри пожилой солдат.
   - Я хотел просто спросить...
   - Там сильно глубоко и в этой ситуации мы не будем спасать тебя или кого-либо другого. Если тебе интересно это знать, - не выслушав вопроса, проговорил тот, забивая в курительную трубку табак и подкуривая её.
   - Я не собираюсь покончить жизнь самоубийством - она мне дорога.
   - В любом случае, ты можешь её лишится, - сказал солдат и проговорил, - зови меня Робертом.
   - Очень приятно - Генри, - представился Олкотт, пожимая грубую крепкую руку солдату.
   - Твой друг совершил большую ошибку, так запаниковав и не разобравшись в ситуации, - сказал Роберт, выпуская едкий табачный дым изо рта и носа.
   - Он боялся погибнуть, - пытался заступиться за Чарли Генри.
   - И поэтому ускорил свою гибель? - с ухмылкой проговорил солдат.- Сынок, нет глупее и губительнее, как чувство трусости и паники. Какая ему разница, где умирать - как трус в порту или как солдат на поле боя? Пускай я умру на поле боя от того, что подавился коркой хлеба. По крайней мере, все будут знать, что Роберт погиб на войне.
   Эти слова были грубоваты, но рассмешили Генри. Роберт продолжил:
   - Если бы твой друг знал, куда мы плывём, то наверняка был бы рад, что родился на свет.
   - В смысле? - не понял его Генри.
   - Какой тут смысл? Мы направляемся в Северную Каролину, то место, которое чёрт знает чем занимается.
   Эта новость сильно обрадовала Генри, потому что он знал, что именно это место имело возможность воевать как за север, так и за юг из-за своего разнообразия. В 1860 году Северная Каролина была рабовладельческим штатом с населением немного меньше 1 миллиона человек. Приблизительно одна треть населения были рабами. Было также приблизительно 30 000 свободных чернокожих, проживающих в штате. Будучи несколько разделенной во мнении о том, кого поддерживать, Север или Юг в Гражданской войне, Северная Каролина была последним штатом, который вышел из Союза в 1861 года.
   - И что мы там будем делать? - удивлённо спросил Генри.
   - Рыбачить, Генри, - с улыбкой сказал Роберт.
   - В каком смысле?
   - Какой ты не понятливый человек. Не смотря на то, что большее количество жителей являются нашими союзниками, они будут оказывать нам помощь в сопротивлении конфедерации. Мы же, в свою очередь будем оказывать помощь, находясь на местах, где реки. Наши самые лучшие генералы, которых только мог поставить Линкольн - Грант, Томас, Шерман и Шеридан. Для этих парней не составит труда задавить конфедерацию в этом районе. Мы же будим что-то вроде резервной команды, на случай каких либо передряг или стычек, нацеленных на тылы нашей армии. Мы будем сидеть и перехватывать корабли с провиантом, предназначенные для южан. В редких случаях, судна с армейской поддержкой противникам.
   - Откуда вы знаете об этом? - с удивлением спросил Генри, удивляясь знанием Роберта.
   - Я был в штабе, где распределяли будущих солдат. Было договорено, что люди, которые впервые держат оружия в руках или по каким либо причинам не привыкли к подобному роду занятиям, отправятся в Северную Каролину.
   Нужно добавить следующее. То место, точнее - одно из мест, куда направлялся Генри Олкотт, в учебниках истории называется - Западный театр военных действий Гражданской войны в США. Федерация положила большие надежды по захвату этих территорий, и, стоит признаться, это был удачным выбором. Особенно был успешно выбран вид стратеги.
   Не зря западный театр военных действий многие считают важнейшим в Гражданской войне. Конфедерация, имея ограниченные людские ресурсы, была вынуждена защищать большие территории. Целью ударов Федеральных армий были основные пути снабжения и крупные реки, ведущие прямо в земледельческий центр Конфедерации. Контроль над Миссисипи являлся одним из основных принципов стратегического плана Федерации.
   Посмотрев даль, Роберт негромко сказал:
   - Вот и они - берега Северной Каролины.
   Генри глянул вдаль, туда, куда направил свой взор солдат и заметил красивые очертания берега, которые своей красотой удивляли и поражали каждого. Ненароком Олкотт подумал про себя и решил - как только закончиться война, он непременно появиться здесь ещё, что бы осмотреть и после описать всю растительную культуру Северной Каролины.
   9
   ***
   Прошло уже несколько месяцев с тех самых пор, когда Генри отправился защищать свободу штатов от Конфедерации. Родные из Оранжа не могли себе представить, куда попал Олкотт и как ему сейчас приходится. То, что он находился в Северной Каролине было им неизвестно, поэтому самые худшие подозрения о судьбе Генри ненароком всплывали в потаённых местах сознания, но разум старался избегать подобные домыслы.
   К счастью, супруге Олкотта - Мэри, было немного легче переносить разлуку с супругом, благодаря опеки родителей Генри, которые своей заботой отвлекали её особу от разлуки. А, может быть, мысль о том, что Мери и Стил Олькотт одинаково волновались о судьбе своего сына, придавали Морган больше надежды и веры в спасение супруга, и веры в собственную силу терпеть - что так необходимо сейчас. По крайней мере, отвлекаясь тем, что помогая по хозяйству мадам Олькотт, Мэри была в хорошем настроении. В то время, как Стил каждый вечер приходил со своей фермы и рассказывал о последних новостях с линии фронта, которые он узнавал от остальных.
   - Добрый день Мзри. От куда ты идёшь? - спросил Стил, встретив супругу своего сына.
   - Я была у мистера Смита. Мадам Олкотт опросила меня сходить за курицей, - мило улыбнулась Морган, показывая двух общипанных куриц, завёрнутых в какой-то свёрток.
   - Я думал, ты решила принести мне табакерку, которая осталась дома, - с улыбкой предположил Олкотт. После развернулся и вместе с Мэри отправились в дом.
   - Не слыхали ли вы что-то нового? - спросила Морган, прерывая короткое молчание.
   - Сегодня забрали нескольких ребят из города. Бедные парни. Видела бы ты их лица? - с грустью вспоминал Стил это события, уставившись перед собой.
   - А на почту не ходили узнавать за письма? - спросила Мэри, которая именно интересовал этот вопрос, хотя первый, по её интерпретации означал то же самое, но избежав на некоторое время ответа, Стил специально не дал другой ответ.
   - Письма вашим родителям в Ля-Рошель отправились в путь сегодня утром, а по поводу письма Генри, там есть маленькие затруднения.
   - Какие?
   - Дело в том, что Генри отправился не из Нью-Джерси, а из Нью-Йорка. Что бы знать точно, куда его отправили, нужно переслать письмо в Нью-Йорк. Но и это не даёт полной гарантии, так как из Нью-Джерси не всегда известно, куда попадают наши ребята после.
   Эта информация не сильно обрадовала Мэри. Ей казалось, что весь мир сговорился разлучить её с Генри. Подходя к дому, Стил попытался немного Подбодрить Мэри:
   - Не волнуйся. Генри справиться с этой неприятностью и мы найдём его. Я отослал письмо в Нью-Йорк - это лучше, чем сидеть сложа руки и ничего не делать, - с улыбкой проговорил тот, юркнув в дом.
   Мэри вошла следом и направилась к кухне, где мадам Олкотт что-то готовила на плите.
   - О, Мэри - ты как раз вовремя. Мне нужна твоя помощь, - с улыбкой заметила суетливая хозяйка. - А что, Стил дома? - вновь подняв голову и глядя на Мэри, услышав шаги по дому.
   - Да. Мистер Олкотт забыл свой табак.
   - Последнее время он становиться рассеянным. Может быть, это старческие симптомы, - с улыбкой проговорила мадам Олкотт, передовая корзинку с луком Мэри. - Почисть пару луковиц, пожалуйста.
   - Вот ты где! - дамы услышали радостный возглас Стила, который нашёл свою табакерку и моментом вышмыгнул из дома и отправился по своим делам.
   Неподалёку от дома Олкоттов, возле небольшой кузнецы, где работали старые мастера ковки Оранжа, под деревом сидел молодой мужчина, всем своим видом демонстрируя свою неопрятность и наплевательское отношение ко всему. Его русые волосы были растрёпаны, чёлка слегка прикрывала верхушки хитрых голубых глаз, а недельная редкая щетина на лице в лучах редко пробивающихся через толщу листвы дерева солнца, словно ореолом окружало его лицо.
   Он глаза не сводил с молодой дамы, которая проходила мимо него и направлялась в сторону дома Олкоттов. Она его сильно заинтересовала и своим присутствием сильно привлекала его внимание. Ему больше всего хотелось узнать, кем она приходиться Стилу Олкотту, который только что с ней мило беседовал. Суть их разговора, разумеется, он не услышал из-за интенсивного удара молота об наковальню.
   - Эй, Филипп, это ты от меня прячешься? - окликнул его парень со звездочкой на груди.
   - О, ну как тебе, нравиться замещать собственного отца, Эрик? - с ухмылкой спросил его, Филипп, подымаясь на ноги, придерживаясь руками об ствол дерева.
   - Прекрати. Я пришёл тебя предупредить, что за тот случай, который ты учинил у Смита на ферме, тебя собираются отправить на войну, так что лучше бы тебе не подавливать задницей траву под деревом, а помогать старикам в кузне. Может быть, трудом ты сумеешь исправить свою вину? - грубо проучил его помощник шерифа Оранжа.
   - Есть, сэр, - с улыбкой и раздраженной наигранностью проговорил тот. - После того, как ты получил звезду, стал сам на себя не похожим. Раньше, Эрик, ты таким не был.
   - Раньше я не мог предполагать, что ты такое нечтожество, если бы в тот вечер первым на ферму прибежал я, а не отец, я бы тебя пристрелил не задумываясь, - ответил на упрёк Филиппа Эрик и отправился в один из домов.
   Филипп сделал вид, что идёт в кузню, замедляясь с каждым шагом. Кузнецы прекрасно понимали, что с этого лоботряса ничего не выйдет.
   Эрик и Филипп - те самых два участника, которые принимали участие в походе с Генри Олкоттом в детстве. Их судьба сложилась по разному, но имела общие аспекты, которые в корне изменили отношения друг к другу. Стил Олкотт многого не писал Генри в Нью-Йорк о том, как поживали его старые друзья. Все содержания писем обходились лишь малой информацией о их делах.
   Эрик пошёл по стопам своего отца - шерифа Джека Хариса, стал помощником шерифа. Это ни как не сказалось на Эрике, несмотря на такое высокое положение как для него. Этим Эрик не зазнался и остался таким же, как и прежде. Филипп же полностью изменился. Его отец ещё больше стал прилаживаться к бутылке и полностью забыл об воспитании своего сына, обучению какому либо делу. Единственное, что умел Боб - это стрелять из винтовки. Но охотничье мастерство к Филиппу не перешло, хотя с оружием он мог обращаться.
   В таком маленьком городишке, как Оранж, очень быстро распространяются слухи, тем более, если они плохие. Точно так же слух разошёлся о поступке, который чуть не совершил Филипп. В позднее время одного из дней, Филипп пытался изнасиловать одну из местных девушек у Смита на ферме. Единственной помехой задуманного было то, что Смит рано вернулся домой из гостей своего старого приятеля и услыхал шум в своих владениях. Недолго думая он побежал к шерифу и через пять минут они были свидетелями чуть не состоявшегося преступления. Несчастная девушка была практически без сознания, а Филипп пытался справиться с её платьем, которое запуталось и не подпускало его к невинности жертвы.
   Шериф Харис пожалел Филиппа, который умолял не наказывать его, потому что виной всему вино, одурманившее голову парня. Разумеется, эти отговорки не устраивали родителей девушки. Их прощением могло лишь послужить ближайшее дерево, на котором можно было заплести удавку для шеи Филиппа. Джек Харис не дал совершить самосуд над насильником, а дать ему второй шанс, но пообещал родителям девушки, что отправит его на войну.
   Подойдя к кузне, Филипп свернул за угол и направился в сторону дома Олкоттов. Подойдя незаметно к окну, он услыхал разговор двух дам на кухне. Через некоторое время он шёл по улице с улыбкой и приговаривал про себя, стараясь не показываться прохожим:
   - Значит, тебя зовут - Мэри!
   10
   ***
   Судно, на котором находился Генри Олкотт, подплывало к берегам Северной Каролины и направлялось в сторону залива Альбемарл - где в воды Атлантического океана впадала река Роанок. Эта река, словно кровеносная система Северной Каролины, проходила вглубь штата на 725 километров. Задачей командующих судном, проплыть по этой реке и контролировать границу штата Виргинии - точнее, направляющиеся туда судна. Река Ранок пересекала два штата - Северную Каролину и Виргинию. На территории Северной Каролины боевых действий, как таковых не было. Основная сила была в Виргинии.
   - Как далеко мы заберёмся? - спросил Генри у Роберта, который только что проснулся. Ему и так было неважно. Лесной климат был не для старого организма.
   - Скорее всего, мы задержимся в нескольких милях от границы с Виргинией. Наш отряд слушается приказов самого Шермана. Его установка достаточна понятна - ждать и перехватывать все судна и плавающие средства в Виргинию.
   - Жаль, что мы не поплывём дальше. Эта река истоками исходит от Голубых гор системы Аппалачи - там великолепный вид, - Задумчиво произнёс Генри, наслаждаясь красотой и величием леса.
   Глядя на всё это, ему представился в памяти свой родной Оранж. Леса в Нью-Джерси были схожими с лесами Северной Каролиной. Генри упал в ностальгию по своей родной земле. Он сразу вспомнил за свою супругу Мэри, которая наверняка находиться с его родителями в Оранже. Словно метеором промелькнула мысль, что он до сих пор не написал ни одного письма своей любимой. Наверняка, она это делала не раз, но, к сожалению, в том месте, где Олкотт сейчас находился, не было почтового отделения. От этих мыслей грусть и тревога тяжёлыми тугими обручами сковывали его сердце.
   - О чём задумался? - заметив изменившееся настроение молодого солдата, Роберт попытался подбодрить его. - Не хочешь табачку?
   Это развеселило Генри.
   - Со мной всё в порядке, - поняв причину весёлого поведения старого солдата, улыбнулся Олкотт. - Вы же знаете, что я не курю.
   - Зато очень заметно грустишь.
   На это Генри ничего не ответил, просто посмотрел на улыбающегося Роберта и, поневоле, заметил одну деталь - этот старый солдат напоминал ему его отца Стила. Такие же движения, манера общения. Тоже баловство с табачком. Единственная лишь разница - Стил Олкотт был успешным фермером, а Роберт старым солдатом, награды и звания перед которым пролетали, словно щепки с-под удара топора об твёрдый сук дерева. Единственное Генри знал наверняка, что с этим человеком ему будет спокойнее вступать в бой и его опыт ведения войны и собственного поведения в сражениях принесут много пользы.
   - Уважаемые бойцы! - резкий, неприятный голос прервал размышление Генри и досуг всех солдат. - Через несколько минут мы произведём дислокацию на побережье реки Роанок. После высадки солдат, нужно возвести лагерь в лесу таким образом, что бы быть ближе к реке. Наш военный совет командиров уже распределил себе людей и места лагерей вдоль побережья реки. О списках командиров и прикреплённых к ним солдат будет объявлено дополнительно. Оружие будет выдаваться строго по приказу.
   - Кто это? - спросил Генри.
   - Командир Хорп, - сухо сказал Роберт.
   Спустя несколько часов после оглашения Хорпом плана действий, было распределение солдат. Стечением обстоятельств так сложилось, что Генри и Роберт оказались в отряде под командованием Хорпа. Этот факт обрадовал Олкотта. Теперь он точно уверен, что будет находиться в безопасности.
   После того, как стало известно место дислокации. Проплывая по Роаноку, судно подплывал к одному берегу, высаживая отряд с командиром, после подплывало к другому берегу с такою же целью. Всего отрядов было семь. Всё это действие происходило ночью, что бы не быть замеченными. Разбивать лагерь была команда ранним утром. Как раз перед этим было роздано оружие солдатам.
   - Ты хоть умеешь держать это в руках, сынок? - с издёвкой спросил военный Генри, когда раздавал винтовки солдатам.
   - Я один из лучших стрелков Оранжа, - Заметил Олкотт.
   - Нам как раз нужны такие, - прервал разногласия командир Хорп, подгоняя наглого солдата быстрее выдавать оружие. - Шевелись быстрее, скоро рассвет, а оружие ещё не у каждого в руках.
   С рассветом началась разведка местности и сооружение укрытия, которое, в своём роде и играло роль лагеря. Засада чистейшей воды. Вот только от кого засада, так и не понятно.
   - Не могу понять, для чего всё это? - возмущался Генри, прохаживаясь по лесу в поисках сухих веток для растопки костра к вечеру.
   - Для того, что бы предотвратить попытку помощи нашему противнику.
   - Северная Каролина кишит рабами.
   - Тут запутанная история, Генри, - попытался объяснить всю ситуацию Роберт. - Дело в том, что в начале военный действий, Линкольн призвал губернатора Северной Каролины Эллиса предоставить 75000 тысяч людей для погашения восстания. Сам же Эллис отказал в услуге президенту, тем самым поставив под сомнение свои политические интересы.
   - То есть, Эллис стал оказывать помощь Конфедерации?
   - Как раз наоборот. Губернатор занял нейтралитет. Во время войны это настораживает обе конфликтующие стороны и каждая из сторон пытается переманить нейтральную сторону на свою собственную, при этом, не стесняясь многообразием средств.
   - Большинство штатов за федерацию. Я думаю, что есть смысл оказания помощи Линкольну, тем более речь идёт об отмене рабства.
   - В том то и дело, что этого не очень хочет сам Эллис, потому что у него самого в подчинении большое количество негров на полях. Ему как раз выгодно перейти на сторону конфедерации.
   - Таким образом, - присев на сломанный стол дерева, Генри впал в размышления, - Эллис выжидает развязки всего конфликта, что бы, впоследствии примкнуть к стороне-победительнице, так?
   - В некоторой степени так, - присев рядом с собеседником, заранее скинув на землю целую ношу сухих веток, Роберт раскуривал папиросу. - А наша задача здесь, вести контроль со стороны федерации за Северной Каролиной и за действиями Эллиса. Вдруг он, не приняв решения, в тайне будет оказывать помощь южанам, отсылая им по Роаноку продовольствие, оружие и солдат в Виргинию. Только он их пустит, а мы их хлоп.
   Хлопнув ладошкой об ладошку, Роберт дыхнул тёмными клубами дыма крепкого табака, вызвав кашель Олкотта, проговорил:
   - И мокрого места не останется.
   11
   ***
   Прошло больше чем пол года с того момента, когда Генри Олкотт в последний раз смотрел в глаза своей супруге Мэри. Этот момент надолго остался в её памяти. Каждую ночь, с момента отъезда из Нью-Йорка, она представляла себе этот момент расставания. Больше всего её тревожили мысли о том, что может быть, то самое мгновение разлуки было единственным свиданием с Генри, которого она потеряла навсегда. Ведь не может быть, что бы за шесть с половиной месяцев он не пытался написать ни одного письма. Неутешительные мысли посещали её голову и, словно незваные гости, томили хозяйку своим присутствием.
   В сочельник Мэри больше всего ожидала вестей, надеясь на то, что господь смилуется над её страданиями и, в знак её веры, пришлёт какую либо весточку от супруга или информацию о нём. С большим сожалением она смотрела в окно, где мелкими точками пролетали редкие снежинки, которые, практически не успевая касаться земли, таяли на твёрдом дорожном грунте, а редкая поросль низкой травы сохраняла их, скапливая отдельными кучками на зяблых лепестках. Такой же снежок порошил и на её сердце, замораживая последние надежды на спасение Генри.
   Как тяжело каждый день ходить и думать, жив ли супруг или его простреленное тело лежит на поле боя и жене самой уже давно пора надеть траур. Ещё этот Филипп докучает своим присутствием, назойливо ввязываясь в разговор со своей глупой улыбкой.
   - Мадам Олкотт, а Филипп был лучшим другом Генри? - спросила Мэри у свекрови. Дамы убирали посуду после праздничного рождественского ужина.
   - Я бы не сказала, что они были лучшими друзьями. Разумеется, в детстве у них были общие интересы, тем более они ходили в одну школу, - ответила невестке Мэри и после спросила, - А почему тебя это интересует?
   - Ничего особенного, просто он часто подходит ко мне и начинает беседу, вот и всё.
   Мэри очень насторожило то, что сказала ей невестка. Ей меньше всего хотелось, чтобы Мэри вела общение с этим человеком. С кем угодно - только не с Филиппом. Но только как могло так случиться, что Мэри не знала о гнилой натуре, так называемого, друга Генри? И меньше всего хотелось мадам Олкотт рассказать тот случай, который дал Филиппу соответствующую репутацию ещё до приезда невестки из Нью-Йорка. На сердце Мэри и так лежит камень от разлуки с Генри, ещё и этот мерзавец суёт свой нос, куда не следует.
   - Моя дорогая! - прервала недолгое молчание мадам Олкотт, боясь, что Мэри заметит волнение. - Можешь идти к себе, я здесь сама управлюсь.
   - Да что вы, мне совсем не трудно вам помогать, - с улыбкой сказала Мэри, хотя на самом деле, поздний час и усталость действительно клонили ко сну.
   - Ну что же ты? Я же вижу, что ты уже засыпаешь на ходу. Иди отдохни - эти праздники тебя сильно утомили.
   - Вы очень любезны, - сквозь зевоту проговорила Мэри. - Спокойной ночи, мадам Олкотт.
   - И тебе сладких снов, голубушка.
   После того, как Мэри отправилась к себе в комнату, мадам Олкотт быстро закончила свою возню на кухне и пошла в спальню, где готовился ко сну Стил.
   - Ты уже управилась? - спросил он, глядя на жену.
   - Да. Мэри мне помогла на кухне, поэтому я так быстро.
   Приготовив себя ко сну и потушив свечи, мадам Олкотт прилегла возле супруга.
   - Стил. У меня к тебе разговор, - через некоторое время она заговорила.
   - Я уже засыпаю.
   - Сейчас я скажу такое, что ты не уснёшь до самого утра, - эти слова насторожили Стила.
   - О чём ты?
   - Филипп практически каждый день общается с Мэри, когда она уходит по делам из дома.
   - Чёрт побери, действительно отбило сон! - чуть ли не прокричал Стил.
   - Тише. Не разбуди её шумом, - предупредила мадам Олкотт и убедившись, что шум супруга не спугнул сон невестки, продолжила, - Завтра же иди до Джека или Эрика - не важно, и предупреди их о том, что этот тип что-то замышляет против нашей семьи. Я чувствую это.
   - Если он Мэри что либо сделает - я ему шею скручу! - с гневом прошипел Стил.
   - Я думаю, этого не понадобиться.
   Нелёгкая ночь выдалась для Олкоттов в этот раз. Стил действительно не сомкнул глаз до самого утра, в ожидании того момента, когда он навестит кого не будь из Харисов. И, наконец, это утро настало, и не отлаживая это дело в долгий ящик, Олкотт направился к дому шерифов. Постучав в дверь, Стил стал ждать, пока ему откроют. Дверь открыл Эрик.
   - Доброе утро, мистер Олкотт. С Рождеством вас! - радостным голосом проговорил Харис младший.
   - Доброе утро и с Рождеством тебя тоже. Извини, что потревожил так рано.
   - Ничего страшного, мы с отцом уже больше часа как не спим, - с улыбкой заметил Эрик и пригласил Стила в дом. - Проходите.
   Олкотт зашёл вовнутрь и заметил, как из комнаты, вышел Джек.
   - Доброе, Стил. Какими судьбами тебя к нам занесло? - с улыбкой сказал шериф.
   - Джек, у меня к тебе просьба, - с волнением начал говорить Олкот.
   - Какая?
   - Упрячь этого Филиппа подальше от этого города, - Стил не мог связать слова в целое предложение, на столько он не мог совладать с собою от переизбытка негативных эмоций.
   - Что ещё натворил этот ублюдок? - вмешался в разговор Эрик, услышав имя Филиппа.
   - Пока ничего. Но он почти каждый день о чём-то говорит с моей невесткой. Это мне не нравиться. Я не хочу, что бы он сломал нашей семье жизнь, - сказал Стил, присаживаясь на стул в прохожей. - Вы знаете, у нас и так не лёгкое время, от Генри нет ни весточки. А Филипп ещё, как уж, рядышком увиливает. Как бы мне в порыве не наделать глупостей, понимаешь, Джек?
   - Я тебя прекрасно понимаю, Филипп. Даже если ты что-то сделаешь с этим недоноском, то я не буду винить тебя, - с пониманием проговорил Джек.
   - Лучше ему не давать для этого повод, а он намеренно лезет на неприятности, - заметил Стил, глядя на Эрика и Джека.
   - Мистер Олкотт, я, конечно с ним поговорю и сделаю предупреждение. Вас же хочу заверить, что к концу января я отправлю его куда не будь, где погорячее, например - в Виргинию. А пока будем всё контролировать и не упускать его из виду.
   - Я надеюсь, что с Божьей помощью, вы упрячете его из Оранжа и, желательно, из Нью-Джерси тоже.
   Покинув обитель шерифов, Олкотт отправился к себе домой, но ожидания целого месяца его не слишком радовали.
   12
   ***
   Достаточно прохладно в лесах Северной Каролины зимой. Генри Олкотт привык к лесной местности - это привито ему ещё с детства, но климат местных лесов отличался большей влажностью. Начался 1862 год, а базирование солдат вдоль устья Роанок становилось уже бесперспективным. По всему отряду солдат ходили рокоты недовольств, мотивированных элементарным бездельем, в то время, когда в других штатах шли настоящие бои.
   Робкий огонёк костра пробивался языками пламени по поверхности затухшего полена. В то время, когда Роберт спал крепким сном, Генри пытался сделать пламя сильнее, но подброшенные ветки были сырыми и неохотно воспламенялись. Внимание Олкотта отвлёк тихий шум ходьбы, который доносился вдоль реки. Это разбудило Роберта.
   - Приготовь оружие! - приказал старый солдат Генри практически шёпотом.
   Генри взял ружьё и, заняв позицию возле сломанного дерева, которое представляло из себя укрытие, начал целится в ту сторону, от которой доносились звуки шагов. Они становились всё ближе и ближе. Вдруг появился и источник этого звука. Сквозь туман прорвалась высокая грузная фигура одного из солдат.
   - Прекратить прицел! - скомандовал тот.
   Генри опустил оружие. Какое-то облегчение прошло волной по его телу. Столько времени пребывания здесь в ожидании опасности, казалось бы, закалили его дух, но этот случай немного пощекотал нервы.
   - Что там стряслось, Луи? - Спросил Роберт солдата, который, как оказалось, был помощником командира Хорпа.
   - Командир дал команду быть на чеку и следить за Роаноком. Вроде бы есть сведения, что южанам может быть предоставлена помощь со стороны Северной Каролины.
   - Интересные новости, - заметил Роберт.
   - Остальных подробностей я не знаю. Командир Хорп в дальнейшем сам всё расскажет, если найдёт нужным, - оглядевшись по сторонам, Луи спросил, - Где остальные бойцы?
   - Они занимают свои места в укрытиях, - ответил Генри.
   - Оповестите их, пускай займут места по позициям. Война потихоньку ступает по нашей земле, - с грустью проговорил солдат и, не попрощавшись, отправился дальше к следующему отряду.
   С помощью специальных опознавательных знаков, Генри и Роберт дали понять остальным, что время занимать позиции. Солдаты приготовили свои оружия и заняли свои места. На их вопросы Роберт отвечал всё, как сказал Луи. Это немного беспокоило солдат, так как они не знали с какой стороны ждать неприятностей. Робертом было приказано загасить все костры, что бы лишний раз привлекать на себя внимание.
   Через несколько часов солдаты уже знали причину этого беспокойства. Губернатор Эллис сломился под давлением южан и переправляет на помощь конфедерации 125000 солдат. Эти действия подтолкнули чероков, которые бежали из депортации в горы, что бы оказать сопротивление конфедерации, но, к сожалению, их численность была не великой - две тысячи человек.
   - Всё-таки Эллис выбрал сторону Джефферсона, - проговорил тихо Генри, всматриваясь вдаль реки.
   - Скорее всего, верхушка юга предложила более выгодное предложение, - заметил Роберт.
   - Или у него не было другого выбора, - из соседнего укрытия проговорил другой солдат, лица которого трудно было разглядеть в сумерках. - Мне кажется, что эти действия Эллиса не по его воле. Слишком отчаянный шаг. Вы слыхали, какое количество людей было отослано?
   - 125 тысяч, - сказал Роберт.
   - Это очень много. Не один штат юга не выделял такого количества для войны, - резюмировал Генри. - Я только не могу себе представить, как мы справимся с такой массой?
   - Никак, - сказал неизвестный солдат. - Столько людей не проплывут через одну реку. Точнее проплывут, но их быстро могут заметить, например - мы. Они же не знают нашей численности здесь. Может быть - нас больше.
   - И что дальше? - спросил Роберт.
   - А то, что их цель - попасть в эпицентр боевых действий незамеченными, либо с малыми потерями. Таким образом, они используют всю сеть речных каналов северной Каролины. А это значит, в наши руки должна попасть маленькая часть подкрепления конфедерации.
   - Есть смысл в твоих словах, - оценил острый ум собеседника и брата по оружию Роберт. - Как ты думаешь, когда именно они могут проплыть по Роаноку.
   - Я думаю, день-два и они не заставят нас долго ждать. Командир Хорп тоже, наверное, это понимает. Информация была известна сегодня утром, а солдат северной Каролины отправили вчера вечером. Одним словом, нам осталось ждать недолго.
   - Вы не знаете, как они вооружены? - спросил Генри.
   - Молодой человек, вы мне задали такой вопрос, как будто я губернатор Эллис, - немного посмеявшись над вопросом Олкотта, солдат предположил следующее, - Скорее всего, у них будут винтовки и ножи - как и у нас. Может быть, какие не будь пушки. Но одно я знаю точно, когда мы с ними встретимся, тут будет жарко.
   Эти слова запугали Генри. Он испытал точно такое же ощущение страха, как и утром, когда слышал шаги приближающегося Луи. Сейчас ему действительно стало понятно, что ожидание битвы сто раз страшнее самой битвы.
   13
   ***
   Одиночество - одно из самых страшных чувств. Мэри Олкотт боялась этого чувства. Для того что бы его избежать, на помощь должна прийти компенсация в виде другого человека, который, в свою очередь, был бы подходящим собеседником и, может быть, тонким психологом. Этому человеку, как правило, нужно довериться и рассказывать практически всё, как это было раньше, в момент общения с Генри. Сам же собеседник должен был всё выслушивать, понимающе кивать головой и давать верные, искренние советы. Так же он должен сам быть откровенен и рассказывать разные истории из своей жизни, либо случай, который приключился с абсолютно посторонним, неизвестным лицом. А если этот собеседник ещё и друг детства супруга - это вообще прекрасно. Можно было узнать Генри со стороны и боле глубже: его увлечения, стереотипы, эмоции. Супружеская жизнь даёт возможность этого познания, но не настолько глубоко, как хотелось бы.
   Филипп как раз подходил под все эти описания. Естественно, он хорошо знал Генри и знал, что тот не сильно и изменился за всё время. У Мёрфи был двойной стимул для того, что бы войти в доверие Мэри. Желания человека всегда странны, а желания психопата ужасны.
   Лучи солнца своим теплом прогревали мёрзлую землю Оранжа. Было заметно, что день начал не спеша расширяться по времени, пускай всего лишь на несколько минут. Но каждым днём он становился длине, а этот рост - верный путь к весне.
   В этот день Филипп обещал сюрприз для Мэри. Может быть, он подарит ей какую либо вещь, которая могла быть связана с Генри, или отвести в место их постоянных, детских игр. Это место можно себе представить по разному и Мэри даже не пыталась себе даже вообразить. Ей просто хотелось увидеть или побывать там, где часто бывал её упруг, почувствовать ту атмосферу, которую чувствовал он, может быть, там задержалась его частичка. Сама Мэри понимала, что это выглядит глупо, но для неё это было необходимостью. Странным было то, что сама она не подозревала о том, кто такой Филипп на самом деле. Тот случай, который с ним приключился, был известен только узкому кругу жителей городка, но большинство догадывалось о его гнилой сущности.
   После сытного обеда в воскресенье, когда закончилась проповедь в церкви, Стил Олкотт со своей супругой были не дома. Они отправились на почту, в надежде на то, что будет какая-то информация, связанная с Генри. Сама Мэри вышла из дому и отправилась на встречу с Филиппом. Её одиночество было не долгим, и сам Мёрфи не заставил себя долго ждать.
   - С добрым утром, - сказал он, догоняя даму.
   - С добрым утром. Хотя уже перевалило за полдень, - с улыбкой заметила Мэри.
   - Сегодня прекрасный день, - глядя на солнце, сказал Филипп и продолжил, - Самое подходящее время для прогулки.
   - Да. Почему тебя не было сегодня на проповеди?
   - Я был занят делами, - попытался оправдаться он.
   - Какие могут быть дела в воскресенье? Между прочем, я здесь уже довольно долгое время, и ни разу не видела тебя в церкви, - упрекнула его Олкотт.
   - Если честно, я не любитель посещать подобные места, - усмехаясь, ответил Филипп. - Кстати, я обещал тебе сегодня один сюрприз, помнишь?
   - Да, конечно! - радостно воскликнула Мэри. Ей было неловко самой заговорить об этом, так как считала это примером дурного тона и невоспитанности. - И что же это за сюрприз?
   - Помнишь, я рассказывал, как мы с Генри и ребятами пошли в лес и заблудились?
   - Да.
   - Я покажу то место, где мы планировали наш поход.
   - Очень интересно.
   - Тогда поёдём быстрее, - схватив Мэри за руку, Филипп быстро повёл её к тому дереву, что возле конюшни Смита.
   На почте Оранжа было людно, был список для жителей города, которые должны были идти на войну, защищая идеи федерации и свои собственные. Стил так и не смог получить ничего от своего сына и даже не было информации про то, где он сейчас. Но в списке мобилизованных он заметил Филиппа Мёрфи. Взяв жену под руку, он подвёл её к списку.
   - Посмотри. Сегодня его последний день в Оранже.
   - Нужно срочно предупредить Харисов, что бы они захватили Филиппа, - предложила супруга. - Иначе он может где не будь скрыться и наделать ещё больше неприятностей.
   - Да. Пока он ничего не знает.
   Мэри Олкотт направилась домой, Стил пошёл на поиски шерифа. Эти поиски были не долгими - Эрик Харис был как раз на почте и беседовал о чём-то с солдатами, прибывшими из Нью-Йорка и организовавшими сборы людей.
   - Эрик, можно тебя на минутку? - попросил его Стил.
   - Да, мистер Олкотт.
   - Джек, в списках есть Филипп... - не успев договорить, его перебил Харис.
   - Я сейчас договариваюсь с солдатами и они пойдут со мной к Мёрфи и приведут его сюда. Я объяснил им всю ситуацию, они готовы пойти на встречу.
   - Я очень тебе благодарен, Эрик.
   - Не за что. Сейчас играет роль безопасность жителей нашего города. Не о чём не волнуйтесь, а спокойно идите домой. Мы справимся.
   После этих слов Харис вернулся к солдатам и, после, отправился с ними к дому Мёрфи.
   Стил со спокойным сердцем отправился домой. Подходя к своей обители, ему на встречу выбежала супруга с озабоченным выражением лица.
   - Мэри нет дома! - её лицо выражало страх.
   - Чёрт возьми, немедленно побежали к дому Филиппа, тута направился Эрик с солдатами.
   Он быстрым шагом, практически бегом, подходили к дому, но увидели, как у входа стоят солдаты, а Эрик выходит изнутри с огорчённым видом. Олкотты подбежали к ним.
   - Мэри нет дома. Мы опасаемся, что она сейчас с Филиппом, - высказал свои опасения Стил.
   - Филиппа здесь нет. Мой отец начал разыскивать его. Если он с Мэри, это очень плохо, - несмотря на прохладную погоду, на лбу Эрика появились испарины.
   - Что же делать? - в отчаянии спросила мадам Олкотт.
   - Я, кажется, могу предположить, где они могут быть, - не много подумав, сказал шериф. - Быстро за мной.
   Все моментом направились в сторону конюшни Смита. Это единственное место, которое пришло в голову Эрику. Там не получилось первое преступление у Филиппа. Может быть, он хочет следующее увенчать успехом.
   Филипп провёл Мэри мимо того самого дерева возле фермы Смита. Его целью было провести её в саму конюшню.
   - Это разве не то самое место, где вы собирались? - спросила его Мэри.
   - Да это оно. Но наш план строился в конюшне. Там особое место, - этого было достаточно, что бы убедить её пройти туда.
   Большая деревянная дверь с противным скрипом слегка приоткрылась, и они зашли вовнутрь. Филипп провёл Мэри через стойло лошадей, в сторону стога сена.
   - Когда-то, здесь мы сидели и обсуждали план нашего общего приключения, - с улыбкой сказал Мёрфи. - Присаживайся в этом месте. Здесь любил сидеть Генри.
   Филипп указал ей на маленький стог, который, разумеется, не был тем самым любимым местом Генри. В то время вообще этого стога не было и на его месте не было ничего, кроме огромного корыта. Да и не любил эту конюшню сам Олкотт, потому что считал, что зловоние здесь мешало размышлениям.
   - Неужели это то самое сено? - с улыбкой заметила Мэри.
   - Конечно нет, - засмеялся Филипп. - Здесь старик Смит собирает свой покос всё время.
   Эрик начал рассказывать ей о всех нюансах общения Генри с ребятами, показывая разные места в конюшне. Сам, в это время, раздумывал о том, как же достигнуть желаемой цели. Помня, что прошлый раз здесь ему пришлось потерпеть неудачу из-за крика самой жертвы, то он решил избежать этого. Зайдя за спину Мэри, он нашёл небольшую доску, но габариты которой позволяли оглушить жертву.
   - А вот в том окне наверху, видишь?... - пытался отвлечь он Мэри и уже начинал замахиваться доской.
   - Филипп! Не глупи, - резкий голос прервал его.
   Мэри в ужасе повернула голову назад, и рефлекторно упал на пол, боясь получить удар в затылок. Удар Филиппа оказался мимо цели - доска рассекла пространство воздуха и упала под стену конюшни. Волнующие руки Мёрфи не смогли удержать её.
   - Схватите его, ребята! - скомандовал Эрик. Это его голос встревожил Мэри и заставил её оглянуться назад и, впоследствии, спасти свою жизнь.
   Солдаты взяли под руки Филиппа и повели его прочь с конюшни. Олкотты подбежали к Мэри, на глазах которой были слёзы.
   - Я не думала, что он с этой целью привёл меня сюда, - проговорила она, сквозь всхлипы рыдания.
   - Всё позади. Всё позади, родная, - обнимала свою невестку мадам Олкотт.
   Стил же с трудом держал себя в руках.
   - Мистер Олкотт! -окликнул его Эрик. - Теперь всё позади. Филипп в надёжных руках и ему не избежать наказания, неважно где - в тюрьме или на войне. Он сам выбрал своё будущее.
   - Спасибо, Эрик. Если бы не твоя догадка, нам бы не миновать горя, - промолвил Стил.
   - Это единственное место. Которое пришло мне в голову.
   Филиппа отправили в Нью-Йорк для того, что бы распределить по месту боевых действий. К сожалению, военное положение мешало ему получить справедливое наказание в тюрьме. Федерации нужны были солдаты в не зависимости от степени морального разложения. Его распределили в один из полков в Виргинии, где в первом же бою получил осколочное ранение в живот. Его мучения продолжались несколько дней. Санитарам не удалось спасти его поганую жизнь. Так закончилась жизнь Филиппа Мёрфи. Может быть, это было более справедливый итог его жизни.
   Семья Олкоттов решила не разглашать случившееся. Держа это в секрете, можно было избежать лишних слухов и ненужных воспоминаний. Сама Мэри считала это жизненным уроком ей самой, после которого она стала более внимательной и осторожной в жизни. Единственное, что ей было обидно, это спекуляция Филиппа горем женщины, муж которой сейчас на войне долгое время и неизвестно его положение.
   14
   ***
   Западный театр военных действий на побережье реки Роанок в этот вечер приехал из других штатов со своим кровавым представлением. Это был дебютный номер для Северной Каролины. Актёрская труппа готовилась к долгожданной стычке на сцене, тихой и холодной реки. Они устраивались в засадах деревьев и других предметов, которые могли помочь своими габаритами для укрытия - это всё было вместо декораций, в ожидании кровавого акта пьесы. Актёры сцены без грима и макияжа были наготове начать свой дебют: их лица заранее были разукрашены тушью страха и пудрой ярости, вперемешку с лесной грязью и запахом дыма от костра. Ни кто из них не знал, какая роль им будет отведена постановщиком - главная или второстепенная - лишь бы не эпизодическая.
   Генри был сильно напуган. Его руки нервно сжимали винтовку, а глаза, привыкнув к темноте, всматривались вдаль речной долины в ожидании опасности. Разумеется, были и другие варианты путей надвигающейся опасности, к примеру - через лес, но ставка была сделана на Роанок. Генри Олкотт, в своём родном Оранже несколько раз ходил на охоту и в лесах своей родины в тот момент тоже испытывал страх, он был несравним со страхом нынешним. Парой казалось, что он сам являлся дичью, которой хочет поживится ловкий охотник.
   Глянув в сторону, где находился Роберт, Генри немного утихомирил свой страх. Его успокаивало то, что рядом с ним находится надёжный человек, который знает своё дело лучше его.
   - Чего волнуешься, Генри? - шёпотом спросил Роберт, при этом, не сводя взгляда с Роанока, который вдалеке игриво поблескивал отражениями звёзд и месяца.
   - Я боюсь.
   - Откровенный ответ, - с улыбкой тихо прошипел солдат. - Я это заметил. Твой стук сердца слышен сильнее течения реки.
   - Я ничего не могу поделать.
   - На. Выпей, - с другого боку Генри протянула чья-то рука полупустую флягу и полупьяным голосом добавил, - Эта штука срубит твой страх под корень.
   - Спасибо. Я не хочу получить пулю в лоб от своей же пьяной глупости после нескольких глотков.
   - Как хочешь, - буркнул тот и оттянул флягу к себе. Рука с ёмкостью исчезла в мглу его укрытия, было лишь слышно, как солдат сделал несколько глотков и резкий запах спиртного плавно влился в атмосферу напряжённости, таящейся в укрытии.
   - Какое сумасшедшее место, - сказал про себя Олкотт. - Здесь можно лишиться рассудка быстрее, чем смерть успеет до тебя добраться. Неизвестно - каков удел лучше...
   - Не хватало, что бы ты перед самым ответственным моментом повторил судьбу своего дружка при отплытии из Нью-Йорка, помнишь? - с толикой гнева в голосе прохрипел на Генри Роберт. Казалось, что этим он выражает свою брезгливость, связанную с одним лишь присутствием Олкотта. - Помнишь, как он просил о помощи, когда болтыхался в воде? А последний его взгляд перед тем, как лечь на дно - ты помнишь?
   В памяти Генри всплыл этот момент. Он прокручивал каждый миг, каждый момент, который, словно выгравирован резцом, отчётливо вырисовывался на твёрдом камне подсознания и этот камень не собирался расставаться с этим рисунком. Как будто невидимая для других галерея предстала перед глазами Олкотта взгляд Чарли. Этот взгляд выражал безнадёжность, беспомощность, мольбу о спасении и мольбу о прощении. Это были виноватые глаза. Вряд ли они извинялись перед Генри за что-то, скорее всего, они просили прощения у самой жизни за то, что так беспечно распорядился ею даром сам Чарли.
   - Прекрати. Не нужно тревожить старые воспоминания.
   - Да ты сам, поневоле, их затронул. У тебя такие же глаза, как и у твоего дружка перед смертью. Ты сейчас сам ступаешь в могилу, - взяв Генри за ворот рубашки подтянув его к себе, Роберт нервно сказал ему в ухо так, что самому Олкотту казалось, будто эти слова дошли до самого корня его мозга. - Очнись, посмотри вокруг. Ты сейчас стоишь на поле боя в ожидании врага и, будь добр, не смей унижаться перед глазами противника. Иначе он почувствует слабость и уже будет победителем. Твоё состояние может повлиять на других. В общем так - или ты берёшь себя в руки, или я тебя прикончу прямо здесь и ...
   Роберт не успел договорить, как услышал суету в соседнем укрытии.
   - Внимание! Вижу врага! - прокричал один солдат. В темноте было не видно кто, возможно - Луи.
   В сторону Виргинии плыло несколько лодок с солдатами, которые направлялись оказывать помощь конфедерации. Примерное количество вражеских солдат, на первый взгляд было 200-250 человек. Но это больше, чем солдат, поджидающих их в укрытии. Единственное, на что надеялись северяне - это на неожиданность.
   - Открыть огонь на поражение! - вдруг из неоткуда послышался приказ командира Хорпа.
   Началось то, чего боялся Генри, и возможно, многие остальные. Громкий залп винтовок разбудил спящий лес и осветил место боя своими вспышками. Генри немного замешкался, но через пару секунд пришёл в себя и сделал выстрел в сторону одной из лодок. К сожалению, он не видел сколько этих лодок было и была ли поражена цель. Солдат Роберт вышел из укрытия и чётко командовал порядком стрельбы. Три лодки пристали к берегу и солдаты из них выходили на берег, что бы не быть полностью пораженными от выстрелов невидимого врага. Они падали в смертной агонии прямо в мутные воды Роанока, разукрашивая её своей багровой кровью. Но и южане тоже пришли в себя и начали отвечать своими выстрелами. Но они не видели цели, поэтому стреляли наугад, иногда пользуясь огненными вспышками возле деревьев, исходящих от выстрелов из засады. Выстрелы солдат Северной Каролины тоже начали поражать цели.
   Всё это событие вышибло здравый рассудок из головы Олкотта. Он перестал мыслить, а как животное, начал пользоваться инстинктами и реагировать на выпад соперника собственными выстрелами. Его глаза были как две большие пуговицы, уставившиеся вдаль, где располагался соперник. Он видел, как атакуемый ими противник начинает наступление в сторону их укрытия. Генри выстрелил в толпу, упал под деревом, перезарядил винтовку, встал на колено из-за укрытия и сделал очередной выстрел, побежал к другому укрытию, лёг под ним на спину, вновь перезарядил ружьё, перевернулся на живот и сделал ещё один выстрел. Он не знал, были ли его выстрелы смертельными, он всего лишь из всего шума и хаоса различал короткий крик после каждого своего выстрела.
   Генри пробирался из укрытия в укрытие, что бы зайти в тыл врага, но это было тяжело. Перед его глазами легло два его боевых соратника. Двое были ранены в голову и грудь, а один задыхался от ранения в горло. Вдруг враги оказались возле их укрытия. Как им удалось так быстро попасть сюда? Не унимался в догадках Олкотт. Где помощь? Ведь они сюда приплыли тоже большим количеством!
   Крики, стоны, взрывы. Кто-то из северян подорвал одну из лодок южан. Это немного отвлекло врагов. Генри успел спрятаться в укрытие и заметил, как Роберт с остальными солдатами зашли в тыл врага из глубины леса. Очевидно, когда Генри в начале боя двигался вдоль реки, приближаясь к южанам, то потерял ориентир местности. Ему казалось, что он находиться поблизости от своего укрытия. В это время Роберт организовал атаку в обход через лес на врага и это, очевидно должно увенчаться успехом. Другими словами, Роберт сделал петлю на несколько десятков метров вглубь леса, делая вид, что отступает. После обогнув малый участок зарослей, вышел с другой стороны к Роанок и собирался нанести удар.
   Выстрелы в тыл врага обратил их внимание в сторону Роберта и других солдат. Тем временем Генри сделал подобный манёвр и приблизился к Роберту, отстреливаясь.
   - Ты удивил меня, - с улыбкой заметил старый солдат.
   Генри ничего не сказал в ответ. Тут он почувствовал на своём лице брызги со стороны. На Олкотта упало что-то тяжёлое и свалило его с ног. Когда Генри перекатил с себя груз, то увидел, что это был Роберт с отверстием чуть ниже лба. Было впечатление, что нос у солдата вообще отсутствовал, а его безжизненные глаза уставились в ночное небо, ища там успокоения. Это сильно тронуло Генри и по его глазам потекли слёзы, подымаясь с земли, он перезарядил винтовку и прицелился в сторону южан, но выстрелить не успел. Почувствовав в правом нижнем боку сильный удар, который сбил его с ног, он замер. Странная боль, словно пламя костра или приложенное раскалённое железо быстро прошло по всему телу. Единственная мысль пролетела метеоритом в сознании Генри: "Конец".
   Пьеса окончена. Аплодисменты. Занавес.
   15
   ***
   На следующее утро, после откровенно жёсткого сражения на Роаноке лёгкий туман своим полупрозрачным телом укутывал всю округу. Может быть, сам туман был бы чуть слабее, но витавший в воздухе дым пороха подпитывал это прекрасное явление природы. Но, несмотря на утреннюю красоту и прелесть рассвета на побережье реки, всё равно было прохладно и сыро.
   Командир Хорп, раненный в руку, прохаживался по полю сражения, рассматривая трупы в надежде, что кто-то ещё смог уцелеть. Слева и справа от него бродили другие солдаты, которые тоже были заняты подобным делом.
   Через несколько часов солнце поднялось над рекой и своими лучами пронизывали пространство леса, лишь упираясь об мощные стволы старых деревьев. Эти лучи пронизывали и туман, который, словно призрак, с каждой секундой растворялся, вплоть до полного своего исчезновения. Можно выразиться, что дух войны на время покинул это место. Командир Хорп прищуривался от яркости небесного светила, которое своим сиянием ослепляло его. Он прикрывал усталые глаза ладонью, пошатываясь, командир передвигался от одного места к другому, глядя на ужасные последствия битвы. Пытаясь обойти лежачее бревно, Хорп переступил через него и, поставив ногу, не заметил маленького сучка, через который он перецепился и с шумом рухнул оземь. Почувствовав боль от удара, он попытался привстать и вновь приступить к поискам.
   - Командир, вы в порядке? - послышался голос другого солдата вдалеке.
   - Да. Всё нормально! - уже стоя на ногах махал рукой Хорп и продолжал искать раненных, сканируя своим взглядом тела, лежащие в округе.
   - Есть ещё один выживший! - шумный крик одного из солдат обратил внимание командира. Он, прихрамывая и держась за больную руку, быстро явился к ним.
   - Парень ранен в правую сторону живота, но пуля прошла на вылет. Кажется, печень не задета. Парню повезло, - выслушав диагноз солдата, Хорп всматривался в грязное от пороха, крови и лесной пыли лицо парня, которое не мог припомнить.
   Раненый постепенно приходил в себя.
   - Солдат. Как самочувствие? - спросил его командир.
   - Болит в боку, сэр, - вялым голосом ответил тот.
   - Как тебя зовут.
   - Генри Олкотт, - с волнением проговорил солдат. Вначале он был напуган. Ему казалось, что попал в руки врагам, но память быстро возвращалась к нему и он с радостью узнал командира Хорпа.
   - Собрать всех раненных на палубе нашего корабля, - скомандовал Хорп. - Через несколько часов отправьте их в лазарет ближайшего нашего штаба. Я дам карту их расположений. После вернётесь к нам с подмогой.
   - Сэр, мы победили? - спросил Генри, когда его улаживали на носилки.
   - К сожалению, пару лодок прошли нашу засаду, но большую половину мы не пропустили, - этот ответ немного расстроил Олкотта, но он был рад тому, что выжил в такой мясорубке.
   В завершении этой главы стоит обратиться к историческим сноскам, которые были связаны с боевыми действиями 1862-го года.
   В этом году наибольшего успеха северяне добились на западном театре военных действий. В феврале-апреле армия генерала Гранта, захватив ряд фортов, вытеснила южан из Кентукки, а после тяжело доставшейся победы при Шайло очистила от них Теннесси. К лету был освобожден штат Миссури, и войска Гранта вошли в северные районы Миссисипи и Алабамы.
   12 апреля 1862 года вошло в историю войны благодаря знаменитому эпизоду с угоном группой добровольцев-северян локомотива "Генерал", известному как Великая паровозная гонка.
   Большое значение имел захват 25 апреля 1862 года (в ходе совместной десантной операции частей генерала Батлера и кораблей капитана Фаррагута) Нового Орлеана, важного торгового и стратегического центра. На востоке Макклеллан, прозванный Линкольном "медлителем", был смещён с поста главнокомандующего и во главе одной из армий послан в наступление на Ричмонд. Началась так называемая "Кампания на полуострове". Макдауэлл рассчитывал использовать численное превосходство и тяжёлую артиллерию, чтобы выиграть войну за одну кампанию, не нанося ущерба мирным жителям и не доводя дело до освобождения негров.
   В то время, как Макдауэлл планировал наступать на Ричмонд с востока, другие части армии Союза должны были двигаться на Ричмонд с севера. Этих частей было около 60 тысяч, однако, генерал Джексон с отрядом в 17 тысяч человек сумел задержать их в Кампании в Долине, разбить в нескольких сражениях и не допустить к Ричмонду.
   Тем временем, в начале апреля, более 100 тысяч солдат федеральной армии высадились на виргинском побережье, но вместо фронтального удара Макклеллан предпочёл постепенное продвижение с тем, чтобы ударить по флангам и тылу врага. Южане медленно отступали, Ричмонд готовился к эвакуации. В сражении в семи соснах был ранен генерал Джонстон и командование принял Роберт Ли.
   Также эта битва ознаменовалась первым в истории военных конфликтов опытом применения пулемётов. Тогда, в силу несовершенства конструкции, они не смогли как-то существенно повлиять на ход сражения. Но в армии как северян, так и южан стали появляться пулемёты разных конструкторов. Конечно, они не были привычными нам, моделями с автоматической системой перезаряжания и относительной компактностью. Ранние пулемёты по габаритам и характеристикам приближались скорее к митральезе и пулемёту Гатлинга.
   Генералу Ли удалось остановить армию северян в череде столкновений Семидневной битвы, а затем полностью вытеснить её с полуострова.
   Макклеллан был смещён, на его место назначили генерала Поупа. Однако, новый командующий был разбит во втором сражении при Бул-Ране (29-30 августа). Ли вступил в Мэриленд, намереваясь в ходе мэрилендской кампании перерезать коммуникации федеральной армии и изолировать Вашингтон. 15 сентября войска южан под командой Джексона заняли Харперс-Ферри, захватив его 11-тысячный гарнизон и значительные запасы снаряжения. 17 сентября у Шарпсберга 40-тысячная армия Ли была атакована 70-тысячной армией Макклеллана. В ходе этого "самого кровавого дня" войны (известного как Сражение при Энтитеме) обе стороны потеряли 4808 человек убитыми, 18 578 человек было ранено. Сражение закончилось вничью, но Ли предпочёл отступить. Нерешительность Макклеллана, отказавшегося от преследования противника, спасла южан от поражения. Макклеллан был смещён, его место занял Эмброуз Бернсайд.
   1862 год отмечен и первым в истории боем броненосных кораблей, произошедшим 9 марта у берегов Виргинии.
   Конец года сложился для северян неудачно. Бернсайд начал новое наступление на Ричмонд, но был остановлен армией генерала Ли в сражении при Фредериксберге 13 декабря. Превосходящие силы федеральной армии были наголову разбиты, потеряв убитыми и ранеными в два раза больше противника. Бернсайд провёл ещё один неудачный манёвр, известный как "Грязевой марш", после чего был отстранён от командования.
   30 декабря 1862 года Линкольн подписал "Прокламацию об освобождении" рабов с 1 января следующего года. Свободными объявлялись рабы во враждебных Союзу штатах. Путь рабству на "свободные земли" Запада ещё раньше закрыл принятый в мае 1862 года гомстед-акт, предоставлявший каждой американской семье возможность получить земельный надел в 160 акров (64 гектара).
  
  
   Война продолжается
   1
   ***
   Опустимся по хронологии чуть ниже, что бы продолжить и, в конце концов, закончить то, что не закончено в начале 1851 года, а именно - путешествие Елены Петровны Блаватской с мадам Багратион. В сопровождении этой дамы, знакомство с которой была чистой случайностью, Елена Петровна проездила практически всю Европу, встретила новый год в Париже, в общем - наслаждалась приятным светским общением. Этот промежуток времени разбавил бурную жизнь путешественницы Блаватской, придав насыщенности впечатлениям. Перед её вниманием проплыло одно из событий, свидетелями которого были её близкие, и которое имело прямое отношение к героине - это второй брак Петра Гана. Но даже если эта информация была известна вовремя, то несколько не побеспокоило Елену Петровну - её уже ни чем не удивишь.
   Завершение Европейского путешествия настало в Англии, где Блаватская уже была однажды со своим отцом, о чём не упустила возможности рассказать своей попутчице - мадам Багратион. Её развеселил тот казус с произношением больше, чем верховая езда, которая опозорила Петра Гана в глазах знатных персон.
   Приехав в Лондон, на первое время дамы поселились в меблированных комнатах на улице Сесилия. После дамы перекочевали в гостиницу Майверта. Ни кто в гостинице не знал о том, кто был в месте с Багратион - это была воля самой Блаватской. Возможно, желание отделиться от всего и всех сейчас больше двигало ею. Она старалась избегать шумной компании своей попутчицы, ища укрытие в прелестном Гайд-Парке, который своей растительностью чем-то напоминал сады родного Тифлиса. Мадам Багратион прекрасно понимала состояние Елены Петровны. Общество дамы бальзаковского возраста, зачастую, становятся надоедливыми для людей помоложе. С одной стороны - им интересно слушать устные мемуары, черпая информацию с древа познания, с другой стороны - плодом этим сильно не насытишься из-за приторного аромата плода. Этот плод лучше всего вкушать по чуть-чуть, и через более длинные сроки. Мадам Багратион пришла к выводу, что это последнее путешествие, в котором Елена Петровна сопровождает её.
   Прогулки по парку в одиночестве давали возможность Блаватской размышлять над своим будущим, анализируя прошедшее время в не дома. Её мысли прервал странный акцент одного человека, который находился в маленькой группе людей в странной одежде. Из любопытства, Елена Петровна свернула на тропинку, которая вела к источнику этого звонкого голоса, поддерживаемого лёгким хохотом и смехом других членов группы. Когда это общество людей, а точнее их спины, предстали перед её взору из-за ряда просторных деревьев, то Блаватская смогла их идентифицировать по одежде и цвету кожи, как группу индусов, которые тоже наслаждались красотами Гайд-Парка.
   Больше всего её интересовала другая фигура из этой группы, которая казалась ей знакомой. Несколько минут Блаватская следовала за этой группой, соблюдая определённую дистанцию и прокручивая в своём воспоминании хотя бы образ, схожий с этой фигурой. И впервые память подвела Елену Петровну. Ненароком она подумала, что это следствие общения с людьми, на много старше её. Но эти мысли были отброшены, как рудимент.
   Следующее действие группы практически шокировало Блаватскую. Они разворачиваются и идут по аллее в её сторону и она узнала эту фигуру, это был - Учитель. Елена Петровна стояла, словно сражённая молнией, которая парализовало тело на некоторое время. Группа индусов прошла мимо неё, а учитель всё это время не сводил с Блаватской свой взор, давая понять движением головы, что бы она оставалась на своём месте.
   Они прошли мимо. После короткой паузы Елена Петровна отправилась в гостиницу. На следующий день после обеда, оставив мадам Багратион наедине со своими старыми подругами, вновь пошла в Гайд-Парк, в надежде снова встретиться с учителем, пребывание которого в Лондоне было немного удивительным. Пройдя то самое место, где она встретилась с группой вчера, но там, по аллее проходила молодая пара. Подумав о глупости своих поисков, мадам Блаватская решила присесть на скамье в одной из беседок.
   Больше часа Елена Петровна провела в беседке и уже собиралась вновь отправляться в гостиницу Маветра, повторив сценарий вчерашнего дня, как вдруг к ней подошёл мужчина и на ломаном английском обратился к ней:
   - У вас свободно?
   - Да. Присаживайтесь, - её взгляд поднялся на лицо этого человека и она узнала в нём учителя. Восторг, который испытала в этот миг мадам Блаватская, был незабываемым. Она впервые, если не считать вчерашнего дня, видела своего Учителя не в видениях, а наяву. - Это вы! Я так мечтала встретиться вот так. Вчера...
   - Ты сильно волнуешься. Это не стоит того, - сказал учитель, присаживаясь рядом.
   - Вы приехали за мной? - робко спросила она.
   - Ты всегда со мной, - с улыбкой сказал он. Недолго глядя на Елену Петровну, он продолжил, - я приехал в Лондон с индийскими принцами для выполнения одного очень важного задания и хотел тебя встретить. Поэтому ты меня вчера увидела здесь.
   - Я вам понадобилась для чего-то серьёзного или вновь для очередной практики? - спросила она, побоявшись дерзости своего вопроса. Но по выражению лица Учителя, тон, с которым она его спросила, его не затронул.
   - Нам необходимо твоё сотрудничество в одном начинании, - немного откашлявшись, он продолжил, - Ты знаешь, что такое - теософия?
   - Нет, - честно ответила мадам Блаватская.
   - Теософия - это Божественное знание или наука. Божественная мудрость, мудрость богов. Но это не тот бог или боги в том смысле, какой ему предают сейчас. Этому термину много лет, гораздо больше, чем мы можем представить. Мы хотим, что бы ты была основательницей этой науки.
   - Эта мудрость относиться к какой ни будь религии?
   - Об этом ты узнаешь со временем. Для этого тебе нужно ехать за океан, а после в Тибет.
   После этих слов Учитель поднялся и исчез из поля зрения Елены Петровны. Она решил ехать, а точнее отправиться в путешествие через Атлантический океан.
   Немного любопытных фактов по воду этой встречи. В биографии Блаватской, написанной Мэри Неф указано, что в Лондон Елена Петровна приехала в сопровождении своего отца. После встречи с Учителем и нескольких дней серьёзных размышлений, она поделилась с Ганом своими впечатлениями и посоветовавшись с ним, решилась на предложение индуса. Но, если ссылаться на личные мемуары Елены Петровны, то там она утверждает, что в Лондоне она была, всего лишь, при сопровождении мадам Багратион, а случай в Гайд-Парке схож с описанным выше сюжетом. Где соль правды, решать читателю, моя задача - это предоставление определённого количества информации, которая не теряет своего смысла, попадая на эти страницы из первоисточника.
   Следующий момент произойдёт в 1885 году, когда мадам Блаватская вместе с графиней Вахтмайстер была в Вюрцбурге. Тётя Елены Петровны, Фадеева, прислала ей ящик со всяким хламом. Графиней Вахтмайстер вскрыла посылку и, вынимая вещи одну за другой, передавала их Блаватской, которая вдруг сказала:
   - Смотрите, что я здесь написала, - и протянула альбом графине, где под каким-то рисунком было написано: " Незабываемая ночь! Значительная ночь, когда месяц зашёл в Рамсгите, 12 августа мой день рождения - мне исполнилось тогда 20 лет. Я встретила М., Учителя из моих снов".
   На вопрос графини, почему она написала Рамсгит вместо Лондона, Елена Петровна ответила, что она это сделала умышлено, из предосторожности, чтобы какой-нибудь случайный читатель этой записи не узнал, где она встретила своего Учителя, но что её первая беседа с ним действительно произошла в Лондоне.
   Да, это действительно произошло в день её рождения.
   2
   ***
   Мадам Багратион понятия не имела, куда собирает свои вещи Елена Петровна, ведь срок их пребывания в Лондоне ещё не истёк и далее они планировали посетить многие места туманного Альбиона.
   - Прошу меня простить, мадам, но я встретила учителя, который мне дал понять, что мои дела ждут меня, - спокойно отвечала на непонимание Блаватская.
   - Я думала, что вы шутили, рассказывая о своих спиритических штуках? Ах, простите меня, я не смею вас задерживать, - мадам Багратион слишком привыкла к своей попутчице и стала ей практически матерью. Этот материнский инстинкт не позволял ей отпускать Блаватскую в дорогу, тем более, что эта дорога вела через Атлантический океан в Канаду. Но здравый смысл заставлял смериться с желанием девушки.
   В один из дней Елена Петровна направилась в один из портов, где ожидал её пароход до Северной Америки. Попрощавшись с Багратион, Блаватская открыла для себя новую географию путешествий, которая приведёт в новый для нашей героини континент, который ещё более полон загадок и тайн, вперемешку с руинами и архитектурой древней цивилизации, которая процветала там много веков назад.
   Находясь в Канаде, Блаватская не долго задержалась там, отправившись на юг, а точнее в сторону южной Америки, останавливаясь в США и Мексике. Безусловно, эти остановки шли на пользу Елене Петровне, так как она в своих записях оставила много информации, и не забывала намекнуть о своём общении с краснокожими стран северной Америки.
   Синнет так рассказывал об ее путешествии по Америке: "В Канаду ее привлек большой интерес к жизни краснокожих индейцев и восхищение ими. В Квебеке она встретилась с некоторыми индейцами и была рада, что смогла познакомиться с этими детьми природы и их женами " "скво". С некоторыми из них она завела продолжительную беседу о тайных методах лечения, известных индейцам. Однако, когда появились индианки и с их появлением исчезли некоторые из ее вещей и среди них пара очень удобных сапог, которых нельзя было купить в Квебеке, тогда ее увлечение ослабело: индейцы настоящего времени уничтожили то представление о них, которое жило в ее воображении. Она отказалась от дальнейшего посещения индейских вигвамов и составила новую программу путешествия.
  
   Она направилась в Новый Орлеан, где ее больше всего интересовали "вуду" " секта, состоявшая из негров и метисов с южноамериканскими индейцами, которая отдавалась изучению магии и совершала такие магические действия, что никто из обученных учеников оккультизма не стал бы иметь с ними дело. Но Елена Петровна Блаватская, которая тогда еще не умела различать разные направления в магии, интересовали и эти люди.
  
   Знакомство с членами этой секты могло привести ее к страшным осложнениям. И, вдруг, та удивительная защита, которая проявлялась в ее детские годы, и сейчас еще более отчетливо проявила себя. Тот Дух, которого она встретила теперь уже как живого человека и узнала по своим видениям, пришел ей на помощь. В одном ее видении Он показал ей те ужасы, которые грозили ей от этих "вуду". Не задерживаясь, она отправилась дальше.
  
   Она посетила Техас, затем Мексику, где встретилась с разными народами и отдельными людьми, как цивилизованными, так и дикими, и успела познакомиться с большей частью этой небезопасной страны. Ее
  хранило ее собственное бесстрашие, абсолютное неподчинение различным магнетическим влияниям и, главное, появление время от времени людей, которые заботились о ее благополучии. Надо отметить, что путешествовала она в мужской одежде".
   Мексика и Перу оставили, безусловно, большее впечатление. Но Блаватская находила сходство в некоторых аспектах, которые не прошли мимо её глаз. Анализируя те места, в которых её доводилось побывать, она писала следующее: "Многочисленные пещеры и руины, обнаруживаемые в обеих Америках, а также на Вест-индских островах, - все они связаны с затонувшей Атлантидой. В то время, как иерофанты с Нового Света во времена Атлантиды были связаны с Новым светом наземными путями, маги несуществующей теперь страны имели целую сеть подземных коридоров, расходящихся по всем направлениям".
   Стоит заметить, что со времён юности, Елену Петровну привлекали катакомбы, о чём было написано в первой части. В катакомбах Астрахани Блаватская впервые беседовала со своим учителем. Она продолжала с ним общаться и во время своих путешествий. Об этом свидетельствовал её спутник - известный итальянец. Блаватская, скорее всего, не хотела, что бы его имя стало известно и пойдём на поводу её желанию, оставив этого известного итальянца неизвестным.
   Этот известный итальянец поведал историю Елене Петровне, о сокровищах Перу. Он узнал от одного священника, который узнал от перуанского индейца, бывшего у священника в исповедальне. Стоит добавить к известному итальянцу ещё одно - это его умение владеть гипнозом. В одном из источников биографии Блаватской указано, что именно этим способом известный итальянец выудил эту историю из священника.
   " История эта рассказывает о знаменитых сокровищах, принадлежавших последним инкам. Перуанец утверждал, что после убийства последнего из вождей инков, совершённого Писарро, история эта была известна всем индейцам, но её скрывали от метисов, которым нельзя было её доверить.
   Вождь инков попал в плен к Писарро и за его освобождение жена его предложила выкуп - целую комнату, наполненную золотом. "От пола к потолку на высоту, до которой мог коснуться победитель". Она выполнила это обещание, но Писарро нарушил слово, как это было обычным у испанцев. Придя в восхищение от этого богатства, Писарро сказал, что он не освободит пленника и убьёт его, если королева не откроет того места, откуда это золото было взято. Он слышал, что инки имеют где-то неисчерпаемые золотые прииски. Несчастная королева попросила об отсрочке и пошла за советом к оракулу. Во время священного обряда первосвященник показал ей в магическом "чёрном зеркале", что муж её неизбежно будет убит, покажет ли она место пребывания сокровищ страны или не покажет. Тогда королева отдала приказ заделать вход - это было отверстие, пробитое в скальной стене узкого ущелья. Под руководством священника и магов ущелье потом было заполнено доверху огромными блоками скал и поверхность была заделана так, что не осталось следов этой работы. Короля убили испанцы, а несчастная королева покончила с собой. Место, где находятся сокровища, осталось известно лишь немногим верным перуанцам".
   Стоит заметить, что многие правители тех земель, после этой истории пытались отыскать эти сокровища, но их усилия не увенчались успехом. Может быть - это просто красивая история и на самом деле не каким богатством племена инков не владели? На этот вопрос нет ответа, равно как нет твёрдых убеждений предполагать обратное. Лишь покрывало истории, своей временной толщей скрывает правильные ответы.
   Каким-то непонятным образом Блаватская с известным итальянцем владели картой, которая могла привести к сокровищам. Точнее, это была не карта, а план туннеля, который находился в горной цепи Анд на границе Перу и Боливии. Этот участок горной цепи был расположен на трёх горных вершинах, которые образовывали треугольник. В одной из этих вершин и находился тот самый туннель, который вёл к богатству.
   К сожалению, а может быть к счастью - неизвестно, Блаватской не удалось воспользоваться этим планом. Мотивом послужили причины, которые она поведала в своих мемуарах: " Мы имели в своём распоряжении точный план туннеля, внутренних гробниц и дверей, данный нам старым перуанцем (интересно, он отдал его по собственной воле или не обошлось без вмешательства известного итальянца и его умения владеть гипнозом?). Для того чтобы воспользоваться этим секретом, нам потребовалось бы участие перуанского и Боливийского правительств. Не говоря уже о физических препятствиях, один человек или небольшая группа не могли бы провести подобную разведку без столкновения с целой армией контрабандистов и разбойников, наводнивших побережье и которыми являлось всё его наследие. Простая задача очищения воздуха в туннелях, которые никто не посещал в течении многих веков, оказалась бы очень серьёзной. Но там лежат сокровища, и они будут там находиться до тех пор, пока последние признаки испанского владычества не исчезнут по всей северной и Южной Америке".
   Как бы там не было, но эти поездки оказались для Елены Петровны насыщенными и необходимыми в своих дальнейших задачах. Для исторической хронологии стоит заметить, что в период её путешествия, она получила наследство от своей крёстной матери в размере 85 тысяч рублей. В течении двух лет пребывания в двух Америках, она их растратила сама не помня - на что именно. Единственную покупку, которая она вспомнила, это - приобретение участка земли где-то в Америке.
   Закончив своё путешествие по странам Южной Америки, Блватская решила отправиться на северную границу Индии через Тихий океан, что бы встретиться со своими учителями.
   3
   ***
   Следующий период в биографии Блаватской, начиная с 1852 и до 1857 прошёл в странствиях по Индии. Нет смысла описывать этот период, потому что поневоле не получиться избежать дословной переписи писем самой Елены Петровны и её же статьи, которые публиковались под псевдонимом - Рада Бай. Большую же часть информации о путешествии с учителями по Индии подробно изложены самим автором в своём труде "Из пещер и дебрей Индостана". В этой работе Блаватской были затронуты некоторые нюансы путешествий, прекрасно и доступно выражены описания природы, вместе с растительностью и животными, которые ещё ни разу не попадались в поле зрения натуралистам и учёным. Безусловно, Елена Петровна не могла обойти стороной и мистические аспекты путешествий, в которые можно включить: архитектуру древних храмов, ритуалов и обрядов колдунов и колдуний, магов, факиров, действия которых и непосредственный эффект испытала на себе сама Блаватская. Затронуты в этой книге знакомства с разными людьми, если это коренные жители определённого региона, то Елена Петровна была свидетелем обрядов, которые проводились в касте этого человека.
   Несомненно, главной целью посещения Индии был - Тибет, дорога, которая была не для каждого человека. Не смотря на физическую подготовку путешественника, которая должна была быть надлежащим из-за сложности пути, этого было недостаточно, что бы оказаться в этом таинственном городе. Выражаясь современным языком, этот город был закрытым. Если постороннему удавалось попасть в это место и об этом узнавали стражи города, то этого эмигранта ожидало серьёзное наказание, вплоть до лишения жизни.
   Блаватская пыталась попасть первый раз в Тибет через Непал, но её попытки вероломно пресёк британский резидент, который раскрыл замысел мадам. После этого случая, Елена Петровна отправилась в Сингапур. Далее, год путешествовав по Америке (Нью-Йорк, Чикаго, Сан-Франциско), переплыв Тихий океан и через Японию вновь решилась осилить дорогу на Тибет. В Монголии она встретилась с татарским шаманом, который должен был быть её проводником, но её же учитель предостерёг Блаватскую от этой попытке добраться до желанной цели, дав указание покинуть Индию из-за предстоящих неприятностей. Что это были за неприятности, в источниках, описывающих жизнь Блаватской - остались в тени. Но просмотрев историческую литературу, стоило прейти к выводу, что это было - Восстание сипаев, которое началось именно в 1857 году, когда Блаватская покинула Индию и отправилась в Европу. Это восстание длилось два года. Это был мятеж индийских солдат против жестокой колонизаторской политики англичан в 1857-1859 годах. Восстание началось на севере от Бенгалии до Пенджаба и в центральной Индии. Основная инициатива была предпринята со стороны армии и незадолго до этого отстранённых от власти махарадж, но в некоторых областях его поддержали крестьяне, и оно превратилось в общее восстание. Дели был захвачен повстанцами, однако позже был окружён и взят англичанами. Восстание положило конец власти Британской Ост-Индской компании и привело к её замене прямым правлением английской короны. Из этого следует понимать, что пульс "цивилизованного" британского общества не мог далеко отпускать свои земли на востоке, пытаясь удержать власть в своих руках даже ценой человеческой крови. Нельзя допустить, чтобы английский чай сменил своё название на - индийский.
   Начались первые казусы, которые грязью стали поливать персону Блаватской. Это случилось в период приезда до своего деда Фадеева в Тифлис. Елена Петровна приехала из Москвы после трёхнедельного путешествия экипажем. Явившись возле того самого дома, из которого столькими годами ранее совершила побег.
   - Царица небесная! Леля вернулась! - услышала Блаватская чей-то голос, сильно ей знакомый. Это была её сестра Вера, которая гуляла возле дома с каким-то ребёнком.
   - Привет, Вера, - единственное, что могла сказать Леля, попав в объятья своей сестры.
   - Как ты изменилась, сестрёнка. Столько времени прошло. Боже мой... - не могла подобрать слов Вера Яхонтова. Шесть лет назад она была замужем. Но её супруг скончался и это послужило поводом перебраться в отчий дом.
   - Что это за кавалер рядом стоит? - спросила Леля, глядя на мальчика.
   - Это наш двоюродный брат Серёжа. Сын нашей тёти Екатерины. Она вышла замуж за Юлия Витте и этот маленький человечек - плод их любви, - сказав это, Вера нежно потрепала волосы на голове Серёжи. Это был тот самый маленький граф Сергей Юльевич Витте - выдающийся государственный деятель, будущий министр финансов России и председатель Совета министров Российской империи. Как бы в будущем Николай II не обвинял графа в двуличности, его политическая деятельность действовала на благо России. Стоит вспомнить мир с Японией, который был подписан в Портсмуте и автоматически прекращал военные набеги на беззащитные земли дальнего востока Российской империи. Отдав, при этом, в жертву Курильские острова и половину Сахалина - он сохранил в равновесии мирное положение, которое было необходимо империи, ведь смуты внутри государства не давали возможности заниматься внешними политическими делами. А денежная реформа, позволила укрепить экономику государства вплоть до 1914-го года.
   - Я тоже не сама приехала навестить вас, - после этих слов, Елена Петровна поманила кого-то из экипажа и от туда показалось бледное лицо мальчика, лет шести. Он улыбнулся мадам Блаватской и направился в сторону стоящих дам.
   - Кто он, Леля? - спросила Вера, в мыслях которой могли быть представления о том, кем он есть на самом деле и что о нём подумают в обществе.
   - Это Юра. Я его опекун, - невозмутимо ответила Елена Петровна, положив руку на плечё мальчика, вид которого был болезненным и напоминал ребёнка, которого только что воскресили мёртвых. Не вооруженным глазом можно было заметить горбатость мальчика. Вера решила про себя, что этот порок мог быть только не желанностью Юры.
   - Поёдём в дом, - после паузы, сказала Вера. - Дедушка будет рад тебя видеть. За багаж не беспокойся. Слуги отнесут её в твою комнату.
   - Спасибо, Вера. Я так скучала за тобой. Тебе меня не хватало.
   - Расскажешь мне, как ты провела все эти года и где? Договорились? - с улыбкой спросила сестра, открывая дверь в дом, куда уже прошмыгнул Серёжа, пытаясь первым добраться до комнаты Андрея Михайловича и порадовав его визитом дамы, которую впервые видит. Он очень много о ней напишет в дальнейшем. Верна ли будет его версия жизни мадам Блаватской? Судить читателям.
   - Безусловно, я всё тебе расскажу. Как раньше, - с улыбкой ответила на поставленный вопрос Леля, переступая порог дома.
   - Между прочим, я до сих пор никому не разрешаю вселяться в твою комнату, она тебя ждёт со дня твоего отъезда.
   Блаватская ничего не сказала, просто обняла свою сестру с большой любовью, как она это делала ранее. Атмосфера в доме была такой же, как раньше, только она была разбавлена ещё больше детским смехом и радостью. Елена Петровна так же ощутила, что и отношение к её персоне в глазах родственников, так же ни на пеню не было изменено. Ещё и Юра. Мальчик ни в чём не виноват, но его появление здесь стоит объяснить Фадееву. Это будет очень трудно.
   4
   ***
   Андрей Михайлович был сражён на повал. Это невиданная наглость, являться в отчий дом, после двенадцати лет странствий, бросив супруга и семью и предстать на всеобщее обозрение всего Тифлиса с каким-то ребёнком, присутствие которого по неволе заставляло задуматься о блуде внучке.
   - Тебе не стыдно демонстрировать свои пороки на показ этим мальчишкой? - в гневе выкинул Фадеев. Елена Павловна, сидя в кресле, не могла проронить и слова, на сколько её шокировало не само поведение Лели, сколько этот мальчик Юра. Остальные члены семьи стояли с боку и не могли перечить укорам хозяина дома. Это было куда более интересное представление, чем виртуозно обуздать лошадь в цирке. Что там говорить, семейная ссора больше всего обращает на себя внимание посторонних и вызывает бурный интерес и никаким, самым изощрённым фокусом, не отвлечь наблюдающих.
   - Я же тебе говорила, этого ребёнка я взяла под своё опекунство, - со слезами на глазах выкрикивала Блаватская, пытаясь держать себя в руках. В это время Юра находился на верху, где его развлекали маленькие члены семьи дома Фадеевых.
   - Никифор решил, что ты попала в плен к преступникам, когда отчаялся уже тебя отыскать. Благо, Пётр Алексеевич рассказал о твоей переписке с ним, и нам всем стало чуть легче. Ты понимаешь, как он измотал себя. В его возрасте, каждая минута волнения отбирает жизнь.
   - Когда женишься на девушке, которая младше в два раза, стоит знать, что это большой риск.
   - Как ты смеешь дерзко со мной разговаривать. Теперь, с этим Юрой, Никифор волей неволей, но подаст на развод. Какой позор! - опустив взгляд на свой рабочий стол, Фадеев утвердительно произнёс следующее, - Сейчас ты идёшь в комнату и только попробуй, хотя бы попытайся совершить дерзкий побег, который становиться смешным раз за разом. А я напишу письмо двум знакомым врачам и дай боже, что бы они согласились проверить наличие родства тебя и Юры завтра днём.
   Этот могильный голос больше всего сразил родственников, которые понимали, что если подтвердиться, что мальчик есть сын Елены, то не как не избежать позора на всё их родство. А, если это узнает Пётр Ган, то тот, из-за своей военной импульсивности, пустит себе пулю в висок.
   Все, как мыши, разбежались по своим норам, боясь показать своего вида на глаза Андрея Михайловича, который был в таком гневе, которое его самого удивляло, не только всю его семью. Фадеев составил письмо в местную больницу, но ему отказали в осмотре, ссылаясь на отсутствие квалифицированного специалиста, и намекнули на то, что из соображений конфиденциальности, желательно произвести обследование в другом городе, а именно - в Пскове, где работали профессора акушерства Боткин и Пирогов. Андрей Михайлович решил выезжать следующим утром незамедлительно.
   В комнату к Елене Петровне постучали:
   - Леля, открой это я.
   - Заходи, Вера, - сестра зашла в комнату, закрыв за собой дверь, села на кровать, и смотрела на Елену Петровну, которая наблюдала за сном Юры.
   - Расскажи мне всю правду, не скрывай ничего, - попросила её Вера.
   - Я не собираюсь ничего скрывать. Ребёнок не мой. Я не могу прилюдно рассказать кто его родители.
   - Но мне ты можешь?
   - Тебе я расскажу всё, что приключилось с этим малышом, - подойдя к своей систре, Блаватская села напротив неё на кровать и принялась за рассказ.
   - Когда я была в Англии, то гостила в доме барона Мейендорфа. Там я долго не задержалась, потому, что поселилась в гостиницу и жила там анонимно с мадам Багратион. Про эту даму я тебе после расскажу, - взглянув на Веру, Елена продолжила, - Когда я жила в доме барона, то была в хороших отношениях с одной гувернанткой - милой женщиной.
   - Ты всегда шла против стереотипов жизни господ. Заводя знакомства с прислугами, тебя не сильно упрекали за это в Англии?
   - Вовсе, нет. Они не догадывались о моих связях, - улыбнувшись, Блаватская продолжила, - Один раз, ко мне в отель пришла эта женщина со слезами на глазах. Впустив её в свою комнату и попытавшись её успокоить, я решила узнать причину того состояния, в котором она находилась. Гувернантка рассказала мне, что была в связи с Мейендорфом и понесла от него. Подобные вещи долго скрыть невозможно и она решилась сознаться барону.
   - И что он сделал? - не могла дождаться кульминации, спрашивала Вера, в волнении покусывая губы и перебирая своими пальцами складки на простыни кровати.
   - Этот мерзавец приказал ей избавиться от ребёнка, или вышвырнуть её вон. А если гувернантка предала бы огласке этот случай, то он незамедлительно принял бы крайние меры по ликвидации своей подчинённой. Я не знала, как мне поступить и чем оказать помощь этой несчастной женщине, горе которой, на какое-то мгновение я разделила и переживала, словно это случилось со мной.
   - Какие были твои действия, Леля?
   - Я дала ей понять, что избавиться от ребёнка, это значит пойти на убийство и ломать свою жизнь морально до самой смерти. Если под аффектом эту самую смерть она не вызовет банальным суицидом, - глянув на птиц за окном, которые своим пением слегка отвлекли рассказчицу, та завершила свой рассказ следующим, - Я посоветовала ей родить ребёнка в срок и после отдать его мне, на временное опекунство. Что бы не вызывать подозрений, я приехала сюда, но не ожидала, что меня так примут дома. Вера - за период моего путешествия, я ни разу не была в связях с мужчиной и не позволю меня позорить.
   - Лена, я слыхала, что завтра ты с отцом едешь в Псков к врачам, потому что здесь отказались обследовать подобный случай.
   - Я не боюсь этих обследований. Я знаю, что они ничего не обнаружат и признают мою правоту, - это было на столько самоуверенно, что внушило доверие Веры к своей сестре.
   - Я верю тебе, Леля. Я знаю, ты ни разу мне не лгала.
   Следующий день предал ещё больше неожиданностей в жизни Елены Петровны. Она со своим дедом отправилась в Тифлис, где должны были в одной из местных больниц взять приготовленное направление в Псков. Когда Фадеев вышел из больницы с соответствующим документом и подходил к экипажу, возле которого, раскуривая сигарету в длинном мундштуке, стояла мадам Блаватская, к ней подошёл Митрович.
   Стоит немного внести ясность в дальнейшее. В одном из источников, на который я ссылаюсь, эта встреча имело место быть, но в версии графа Витте, при встрече Елены Петровны и Митровича был скандал. Для остроты сюжета, можно пойти не далеко на поводу Сергея Юльевича и попытаться описать возможную причину подобного рода общения и выяснения отношений.
   - Наконец я вас нашёл, дорогая Елена Петровна! В Константинополе вы имели честь совершить неподобающий поступок, уехав без моего ведома.
   - С какой это стати я обязана была вас вводить в известность о своём поступке?
   - Объяснитесь, будьте любезны? - вмешался в разговор Андрей Михайлович.
   - Я испытываю чувства к этой даме и хочу объясниться. Какое вам дело до нас?
   - Самое прямое - она моя внучка. А вы, как я смею заметить, тот самый, кто является отцом её ребёнка? - этот поворот мадам Блаватская могла представить лишь в самом ужасном кошмаре. Откуда он только мог взяться, этот певец.
   - Какого ребёнка? Хелен, объяснитесь. Я приехал сюда со своей супругой, в памяти держа наш с вами разговор, в котором вы говорили, что ваши родственники в Тифлисе, в надежде на встречу и получаю подобного рода отпор?
   - Если бы вы знали, как вы не к стати, мистер Митрович? - единственное, что смогла сказать Елена Петровна.
   - Я надеюсь, вы задержитесь в Тифлисе ещё на неделю? - спросил Митровича Фадеев.
   - Естественно, - утвердительно ответил тот.
   - В таком случае, не смейте нас задерживать. У нас важные дела. Через неделю я хочу видеть вас в моём доме. Я надеюсь, вам достаточно будет дано времени, что бы узнать мой адрес, - после этих слов, Андрей Михайлович взял под локоть Елену Петровну и направился в экипаж, который не замедлил тронуться в путь.
   Сидя на своих местах, Фадеев шепнул Блаватской следующее:
   - Мне всё больше кажется, что все эти года ты блудила и бесновалась до такой степени, что твои ухажёры имеют наглость являться здесь. Если мои домыслы подтвердятся в Пскове, я собственноручно повешу тебя в нашем саду.
   Елене было обидно слышать подобные слова, которые обливали её грязью с ног до головы. По её щекам, маленьким ручейком полились слёзы.
   Через несколько дней они прибыли в Псков, где, в одной из больниц, встретились с профессорами Боткиным и Пироговым. Для начала, они принялись обследовать мадам Блаватскую, заведя её в отдельный кабинет. На этом всё обследование и дальнейшее выяснение правдивости Елены Петровны были закончены. Врачи были в кабинете с ней десять минут, и этого было вполне достаточно для вынесения вердикта:
   - Господин Фадеев, - сказал профессор Пирогов, выйдя из кабинета. Дальнейшие обследования бессмысленны. У вашей внучки не было связей с мужчинами, от сюда следует, что обследования ребёнка о наличии родства смею признать бессмысленными.
   На этот ответ Фадеев не знал, как реагировать. С одной стороны это было хорошей новостью, с другой, он хотел знать, более утвердительный довод. Андрей Михайлович настоял на том, что бы её проверили другие врачи, но их ответ был абсолютно идентичен с мнением профессоров.
   На этом основании мадам Блаватская решила отправиться в Таврию с ребёнком, для того что бы переварить тот злосчастный инцидент. В период путешествия по Кавказу, ею был куплен дом в Озооргетти, но там она провела не долгое время и, заболев, переехала в Тифлис к родным, которые приняли её уже подобающим образом. Но и там она пробыла не долго. В след за собственным выздоровлением, тяжело заболел Юра и она выехала с ним в Италию, где в Болонии были более квалифицированные врачи, но и они не смогли помочь ребёнку.
   По пути в Россию Юра скончался от неизвестной болезни. Его похоронили в маленьком городке, которое находилось на юге России. Источники утаивают это место. Туда же выехал и Митрович, который сдружился с семьёй Фадеевых и по первой их просьбе, направился к мадам Блаватской. Для того, что бы не вызвать дополнительных подозрений, Митрович похоронил Юру под своим именем. На удивление Елены он сказал:
   - Мне безразлично, что подумают остальные.
   После этого, мадам Блаватская написала письмо в Англию матери Юры, в котором принесла извинение за случившееся. Мне кажется, эта смерть в чём-то развязало руки совести этой гувернантки.
   Стоит ещё заметить, что в период между покупкой дома в Озооргетти и смертью Юры, Елена Петровна успела побывать пару лет в Тибете со своим учителем, но этот факт я решил опустить.
   5
   ***
   В месте с Митровичем, Елена Петровна решается отправиться в Италию, которая была напрочь пронизана войной за независимость под руководством Гарибальди. Но на подъезде к Итальянским границам, певец покинул её, отправившись в Австрию. Стоит заметить, что жил Митрович в месте со своей супругой Терезией во Флоренции и был революционером до мозга костей, причём не скрывал своей позиции в присутствии общественности, за что и был ранен в Константинополе.
   В 1867 году, дата, которым повествуется эта часть, Австрийцы собирались заключить союз Венгрией. В итоге, образовалось новое государство на карте Европы - Австро-Венгрия. Так как Митрович по национальности был венгр, и его взгляды были противны позиции Венгрии и папства, то не мог допустить этого союза и отправился в страну Австрийской империи со своими соратниками, организовав малое войско. Либерализм и радикальность поступков руководил Блаватской больше, чем здравый смысл - она пошла в ряды гарибальдийцев, что бы помочь им в борьбе за освобождение своих земель и свободы от врагов Италии, которые, словно тиски, своим давлением разрушали целостность государства. Стоит кратко представить всю историческую картину, которая писалась в те сложные для Европы годы.
   Первая половина 19 века в Италии получила название Рисорджименто - пробуждения национального самосознания. Итальянцы почувствовали себя способными не только добиться освобождения от австрийского владычества, но и достичь национального единства. Реставрация 1815 была для итальянцев особенно тягостной, потому что Австрия, папство и правители итальянских государств согласованно подавляли любые проявления свободомыслия, связанные с Французской революцией и Наполеоновской империей. Не было сделано никаких уступок имущим классам, рассчитывавшим получить политическое представительство в какой-либо форме. В то же время церковь осуществляла всеобъемлющий контроль над культурой и искусством. В ответ на подобную цензуру литература и поэзия нередко становились важными средствами популяризации оппозиционных мнений. Роман Алессандро Мандзони "Обрученные", в котором описывалось господство испанцев в Милане в 17 веке, воспринимался читателями как призыв к сплочению итальянского народа и к освобождению Италии. Книга Мандзони сыграла большую роль в совершенствовании литературного итальянского языка. Идеи национально-освободительного движения проявились и в эмигрантской поэзии (например, в творчестве Уго Фосколо и Джакомо Леопарди) и в новых формах журналистской деятельности во Флоренции и в Милане в 1840-х годах. Музыка, в частности опера, внесла огромный вклад в развитие итальянской национальной культуры и искусства. Неудивительно, что сочинения Джоаккино Россини, Гаэтано Доницетти, Винченцо Беллини и Джузеппе Верди получили восторженное признание во всем мире.
   Национальная подоплека движения за независимость Италии нередко преувеличивается. Политическое напряжение в итальянских государствах возникло прежде всего из-за отказа итальянских правителей разделять власть с имущими классами, главным образом крупными землевладельцами. Среди них были люди с большой тягой к созданию тайных обществ, из которых наиболее известны карбонарии. Первоначально карбонарии появились в наполеоновской Франции как подпольное движение, которое было перенесено в южную Италию французскими офицерами, оппозиционно настроенными к автократии Наполеона. Возникший в результате Реставрации авторитаризм оказался в центре внимания политических диссидентов. Во время революционных выступлений в Неаполе в 1820 и Пьемонте в 1821 были выдвинуты требования установления конституционного правления. В обоих случаях Австрия прибегала к наведению порядка силовыми методами, и это ясно показало, что преобразования станут возможными только после устранения австрийского контроля. Наглядным примером стало подавление австрийскими войсками восстания в Папской области.
   Джузеппе Мадзини первый установил ясную связь между политической реформой и независимостью. Мадзини доказывал необходимость разработки четкого плана национального объединения и независимости, и с этой целью в 1833 он основал движение, известное под названием "Молодая Италия". Мадзини пытался организовать революции в Италии с территорий Швейцарии, Франции и Англии, где жил в изгнании после участия в неудавшемся заговоре в Пьемонте. Однако поддерживать контакты с Италией было крайне трудно, и он смог вернуться на родину лишь после революции 1848, да и то на короткое время.
   Даже итальянские консерваторы 1840-х годов поняли необходимость перемен в целях укрепления существовавших итальянских государств. В книге, опубликованной в Брюсселе в 1843, пьемонтский священник Винченцо Джоберти доказывал необходимость создания независимой федерации итальянских правителей под руководством папы. Год спустя другой пьемонтский писатель, Чезаре Бальбо, рекомендовал организовать свободную конфедерацию итальянских государств во главе с королем Пьемонта. Предложение Джоберти привлекло широкое внимание, когда в 1846 был избран новый папа Пий IX. Вначале казалось, что он, в отличие от своих предшественников, симпатизирует реформам и прогрессу.
   Революция, охватившая большую часть Европы в 1848, в Италии началась с мятежа в Палермо. Неаполитанское правительство почти сразу пошло на уступки, приняв ограниченную конституцию в надежде предотвратить дальнейшие беспорядки. Другие итальянские правители, включая папу, последовали его примеру. Тем временем революционеры свергли монархов в Париже и Вене, и Меттерних был вынужден покинуть австрийскую столицу. В Милане усилившееся напряжение перешло в бурное восстание, австрийская артиллерия обстреляла рабочий квартал города. В ответ на кровавую бойню народ взялся за оружие и изгнал австрийцев из города. В области Венето австрийцы предприняли шаги к отступлению. В самой Венеции было провозглашено республиканское правление во главе с Даниеле Манином.
   В связи с изгнанием австрийских войск и настоятельными требованиями политических реформ в Италии король Сардинии Карл Альберт принял на себя инициативу, объявил войну Австрии и вступил в Ломбардию во главе националистически настроенной армии. Это вызвало серьезные подозрения среди многих ломбардцев, которые не поверили объяснениям Карла Альберта и обратились к папе Пию IX с призывом осудить войну. Когда армия сардинцев была наголову разбита австрийцами в сражении у Кустоццы в июле 1848, политическая ситуация еще более обострилась. В Неаполе король Фердинанд вновь упрочил свое положение и стал готовиться к подавлению революции в провинциях и Сицилии. Во Флоренции, Риме и Венеции усиливались требования более радикальных перемен. Кульминацией стало провозглашение республики в Риме в феврале 1849, после убийства главы конституционного правительства и бегства папы Пия IX. Однако Римская республика просуществовала недолго. Весной австрийские войска под командованием фельдмаршала Йозефа Радецкого вновь прибегли к силе. В последней попытке добиться поддержки Пьемонтской монархии со стороны националистических сил Карл Альберт вновь вступил в войну и вновь потерпел поражение в битве при Новаре 23 марта 1849. Австрийцы вынудили его отречься от престола в пользу своего сына Виктора Эммануила II.
   В середине 1849 Австрия восстановила контроль над итальянскими государствами, а их правители вернули свои троны. Только в Пьемонте продолжало существовать конституционное правительство. Это королевство превратилось в убежище для политических эмигрантов со всей Италии. В следующем десятилетии главной фигурой в политической жизни Пьемонта стал граф Камилло Бенсо Кавур, выходец из малоизвестной аристократической семьи, разбогатевшей в наполеоновскую эпоху. Он был убежден, что на определенном этапе быстрого экономического развития, чтобы сохранить существующие политические и социальные структуры, необходимо проведение умеренных реформ. Кавур вошел в состав парламента Пьемонта в 1848, а в 1852 стал премьер-министром и министром иностранных дел. Его отношения с королем Виктором Эммануилом II всегда были напряженными, и все же он начал процесс модернизации Пьемонтского государства и провел законы, поощрявшие торговлю, что стимулировало экономический подъем и развитие инфраструктуры. При этом он весьма успешно привлекал иностранные капиталовложения.
   Вопреки растущей оппозиции со стороны консервативных сил Кавур стал проявлять большой интерес к национальному вопросу. В 1855 Пьемонт стал союзником Франции и Великобритании в Крымской войне, в которой Австрия сохраняла нейтралитет. В 1858 Кавур провел секретные переговоры с французским королем Наполеоном III. В результате было заключено Пломбьерское соглашение, по которому Франция согласилась оказать помощь в войне против Австрии, а в 1859 Кавур спровоцировал Австрию на объявление войны. После сражений у Сольферино и Мадженты Наполеон III и Виктор Эммануил II заключили перемирие с Австрией, не поставив об этом в известность Кавура.
   По условиям Виллафранкского перемирия 1859, к Пьемонту отошла Ломбардия, однако Венеция оставалась под властью Австрии, а правители Тосканы, Модены и Пармы были восстановлены в своих правах. Кавур, теперь уже лишенный власти, полагал, что заключенное соглашение лишает защиты вновь созданное государство в случае контрнаступления Австрии и вызовет недовольство националистов, особенно после того, как в результате их демонстраций во время войны великий герцог Тосканский был вынужден бежать в Вену. Националисты мобилизовали свои силы в Пьемонте под руководством Мадзини. Опасаясь радикалов, Кавур инсценировал фиктивные "революционные выступления" групп умеренных политиков и с этой целью создал Итальянскую национальную ассоциацию. Именно она помогла Сардинскому королевству после проведения плебисцита присоединить герцогства Тоскану, Парму и Модену и северные части Папской области.
   Нет никаких свидетельств, доказывающих, что Кавур намеревался расширить границы Итальянского государства, однако события приняли неожиданный оборот. По условиям Пломбьерского соглашения, Пьемонт передал Франции Савойю и Ниццу. Националисты сочли себя оскорбленными, и в мае 1860 Мадзини и Джузеппе Гарибальди отплыли из Куарто (близ Генуи) на двух старых пароходах с двумя тысячами добровольцев на борту, чтобы присоединиться к революции, начавшейся в Палермо (Сицилия). Вопреки ожиданиям, экспедиция Гарибальди привела к падению режима Бурбонов не только в Сицилии, но и в Неаполе. Гарибальди намеревался продолжить свой поход и дойти до Рима, но это могло развязать войну с Францией, бывшей с 1849 гарантом неприкосновенности папства. Не желая такого развития событий, под предлогом защиты папы Кавур послал армию в Папскую область, чтобы остановить продвижение армии Гарибальди. Оказавшись перед реальной угрозой гражданской войны, Гарибальди в октябре 1860 в Теано согласился передать командование Виктору Эммануилу II.
   Впрочем, нельзя было считать, что заложена основа государства, пока Венеция оставалась под австрийским господством, а Папа продолжал править в Риме. 17 марта 1861 Виктор Эммануил II был официально провозглашен королем Италии, а Пьемонтская конституция 1848 была распространена на территорию всей страны. Вскоре после этого в возрасте 50 лет внезапно умер Кавур, оставив своим преемникам нелегкую проблему создания единой нации из контингентов населения, которые веками были разобщены и имели существенно различные культурные традиции, а также экономические и социальные особенности. Члены четырех свергнутых династий (прежние правители Неаполя, Тосканы, Модены и Пармы) питали лютую ненависть к новому государству, так же, как и папство, которое открыто выступило против создания нового итальянского государства. На юге страны в 1861 возникли серьезные беспорядки, зачинщиками которых стали бывшие солдаты Бурбонов при поддержке находившихся в Риме эмигрантов-легитимистов. Официальные власти охарактеризовали эти беспорядки как акты бандитизма и направили против бунтовщиков войска для восстановления порядка. На фоне растущей напряженности правительство нового государства попыталось реорганизовать центральное и местное управление и изыскать возможности компенсировать тяжелые потери, понесенные во время войн за независимость.
   Провал вооруженного выступления Гарибальди привел к падению правительства Раттацци. Новый премьер-министр Марко Мингетти пригласил французского императора встретиться для всестороннего обсуждения вопроса о статусе Рима. Переговоры завершились в 1864 подписанием соглашения, известного под названием "Сентябрьская конвенция". В соответствии с ним, итальянское правительство приняло на себя заботу о защите папы от внешних и внутренних посягательств, особенно от угроз, исходящих от Партии действия. Правительство Франции обязывалось вывести войска из Рима. Итальянское правительство согласилось также в течение шести месяцев перевести столицу из Турина в другой город, расположенный ближе к центру страны. Это должно было продемонстрировать отказ от попыток сделать Рим столицей Италии. Заключенная конвенция была секретной, однако, когда стало известно о намерении правительства перенести столицу, в Турине началось восстание. Жестокое подавление бунта привело к падению правительства Мингетти. Тем не менее при правлении ставшего премьер-министром генерала Альфонсо Ла Марморы конвенция была ратифицирована, и через год столицей Италии стала Флоренция.
   Со времени окончания войны 1859 итальянцы твердо знали, что австрийцев можно вытеснить из Венеции, только начав новую войну. Поскольку Италия была еще слишком слабой, чтобы самой вести войну, она была вынуждена искать союзников. Франция не желала снова воевать с Австрией. Однако Пруссия при премьер-министре Отто фон Бисмарке стремилась к политическому объединению Германии даже ценой войны с Австрией. В апреле 1866 Ла Мармора направил в Берлин генерала Джузеппе Говоне для заключения тайного договора о союзе. 16 июня Пруссия объявила войну Австрии, а 20 июня ее примеру последовала и Италия.
   24 июня в сражении у Кустоццы итальянцы потерпели тяжелое поражение. Причиной были бездарное военное командование, а также зависть и соперничество среди руководителей итальянской армии. Между тем Пруссия 3 июля 1866 одержала победу над австрийцами в сражении при Кёниггретце. В то же время итальянский флот 20 июля 1866 потерпел позорное поражение в сражении у острова Лисса в Адриатическом море. В результате 22 июля Пруссия, без согласования с Италией, заключила перемирие с Австрией, согласно которому последняя должна была уступить Италии (через посредничество Наполеона III) всю Венецию вплоть до реки Изонцо, включая и стратегически важный город Верону. Несмотря на моральное унижение итальянского народа (ведь войну выиграли немцы, а не итальянцы), 3 октября в Вене между Италией и Австрией был заключен мир. 19 октября Наполеон передал Венецию итальянским представителям. Во время плебисцита, проведенного 21-22 октября, народ Венеции активно высказался в пользу присоединения к Италии.
   6
   ***
   Когда Елена Петровна обосновалась во Флоренции, её основной задачей было - соединиться с войсками Гарибальди. Этот мужественный борец за свободу своих земель пробыл на острове Капрера и не мог смотреть на то, что великий Рим не является частью освобождённой Италии. Своим маршем, город за городом, Джузеппе всё больше склонял сторонников на свою сторону из народных масс, простых жителей и крестьян. Те же, в свою очередь верили ему слепо, так как помнили его достижения, его смелую борьбу против австрийцев.
   Под влияние Гарибальди попали: Феррара и Болонья. Настала очередь и Флоренции. На пьяцца Синьори собралась толпа зевак и борцов за своё будущее, коренных итальянцев и приезжих, для которых, со временем, этот город стал родным. Эта просторная площадь, похожая на букву "L" вмещала в себя и тех сторонников Гарибальди, которые не стали ожидать его приезда в их места, они собирались вершить революцию здесь и сейчас, чувствуя мужество и уверенность Джузеппе. Этой массе людей были нипочём войска Австрийцев или солдаты Папы. То, как они жили, заставляло их забыть собственный страх и собственноручно привести свои земли к желанному порядку. Блаватская чувствовала то напряжение в толпе, которое подливало масло в огонь любому конфликту.
   Было очевидно, что реакцией этой компании станет бесповоротное наступление на Рим, то чего хотел сам Гарибальди. Соответственно массе, было и оружие, предназначение которых лишь с натяжкой можно было назвать боевыми. Большая часть этого арсенала составляли орудия земледельцев, кузнецов и, в нередких случаях, поваров. Разумеется, было место и настоящему оружию - как холодному, так и огнестрельному.
   - Он подъезжает! Он подъезжает на своём коне в сопровождении толпе людей, наших единомышленников! - послышался звонкий крик одного флорентинца, который кричал с верхушки одной из домов, примкнутых к пьяцца Синьрори.
   - Он словно наш спаситель Христос, направляется сюда, что бы благословить наши поступки и избавить от прежних страданий! - выкрикивала одна женщина, стоя за спиной Елены Петровны.
   - Вот он! Вот он! - рокот толпы пронёсся волной из одного края площади к другой, расступаясь перед поступью лошади, которую держал за уздцы Джузеппе Гарибальди. За ним шло целое войско солдат, которые тоже, несколькими днями ранее, стояли на площадях других городов и так же ожидали его приезда, что бы, как во Флоренции, примкнуть к его рядам.
   Он направил свою лошадь в сторону статуи "Давида" - работы Микеланджело, и повернулся к толпе. Его мужественное небритое лицо, тронутое старостью и загорелое от дыма пороха, смотрело в толпу, которая, словно по волшебству затихло, что бы услышать его. Практически минуту подлилась эта тишина. Казалось, что Джузеппе не осматривал, а оценивал будущих солдат, как это делает опытный полководец, набирая для себя опытных и умелых бойцов. Но разве этими эпитетами можно назвать простого крестьянина, который, кроме того, как заработать жалкие гроши и прокормить свою семью, ни чего не может. Даже речи не может идти о военных навыках, техники и стратегии. Голая импровизация - как на сцене.
   - Жители Флоренции! - обратился он к толпе, в тишине которой, если постараться, можно было услышать дыхание каждого. - Я знаю, для чего вы все сегодня собрались! В этот день, вы хотите, как никогда, мира и свободы итальянским землям! Вы хотите быть свободными от папской власти!
   - Да! - заревела толпа, подбадривая этим речь оратора.
   - Жители Флоренции! Пришло время менять нашу жизнь на лучшее. И сегодня, как и все ближайшие дни, будут вершиться перемены, и эти переменны, несомненно, приведут нас всех к желаемому. Для того, что бы освободить нашу жизнь, нам следует освободить Рим. Потому что наши тяготы зависят от Рима. Равно как когда-то, нам было тяжело с австрийцами. В чём-то, борьба с Австрией была легче, потому что мы воевали против врагов. Сегодня же, мы воюем против предателей. Если быть точным, то это один предатель, который своими кознями окружил себя обманутыми людьми, и они будут защищать его до последнего выстрела из своих орудий, до последней сломанной сабли. Наше войско не остановиться перед сопротивлением - война с Австрией это доказала. В нашем начинании у нас есть союзники, и этих союзников я вижу перед собой. Каждый из вас готов на то, что бы отдать свою жизнь ради освобождения.
   - Да! Мы готовы идти за тобой, Джузеппе! - кричала толпа.
   - Я знаю, как вам будет тяжело, но всё же, прошу вашей помощи. Пока Австрия собирается присоединить себе Венгрию, что быть ещё более могущественной, у нас есть время избавиться от одного врага, который живёт рядом с нами - в Риме. Я уверен, большинство римлян готовы оказать нам помощь в этом освобождении. Вы готовы идти в месте со мной?
   - Да, Джузеппе! Мы готовы умереть ради дальнейшего блага, - фанатично кричала толпа, которая подбодрилась резкими речами Гарибальди. Она была готова на всё, что угодно.
   - Так пойдём те со мной и освободим Италию от скверны, истоки которой начинаются в Риме.
   Толпа в один голос загудела и крики каждого сливались в один общий голос Флоренции, который можно было услышать, наверное, даже в том самом Риме. Мужчины и женщины продвигались к армии Джузеппе с примитивным оружием, что бы было видно воочию, что они добровольно примкнули к его рядам.
   - Клянёмся всевышним, вы смелые люди и ступаете по тропе праведности, - кричали примкнувшим солдаты Гарибальди, делившиеся запасами своего оружия с теми флорентинцами, которые были ни с чем. Получив какое-то оружие, они заведомо чувствовали веру в свой успех, и некоторые из них были настолько фанатичны, что верили в своё бессмертие и неуязвимость. Трудно себе представить, что Гарибальди мог своей речью приманить простых людей.
   Мадам Блаватская подошла и тоже примкнула к этим солдатам. Ей дали саблю. На большее, увы, она не могла рассчитывать, потому что арсенал гарибальдийцев был не более насыщен, чем вся толпа на пьяцца Синьори. Ей не было отказано, не смотря на то, что она женщина. Очень много жительниц Флоренции уже были в строю. Разумеется, большая часть флорентинцев осталась, так как старики из-за своей ветхости, а дети - через своё бессилие, ничем не могли помочь в момент битвы. Разумеется, не было места и больным людям из-за естественных соображений.
   - Это мужественный поступок. Клянусь, что он не пройдёт даром ни для Италии, ни для Флоренции и уж точно - для самого Рима! - подбодрил флорентинцев Гарибальди. - Это очередной крестовый поход, который необходим нам, как все реликвии и святыни. Ведь для меня самым драгоценным является каждый из вас. Вы все - моё богатство!
   На следующее утро, Джузеппе Гарибальди с пополнением воск, отправился в сторону Рима, в надежде, что те города, которые попутно они посетят, окажут им содействие в освобождении Рима. Для мадам Блаватской это будет первый опыт участия в военном конфликте, которой оставит свою строчку, а может быть и большой абзац в её биографии.
   7
   ***
   Целью Мировича и его сподвижников - Грац. Город, в которой кипела основная политическая интрига, потому что это было сердце Австрийской империи, у руля которого стоял Франц-Иосиф I. Небольшая группа людей, а именно - шестеро человек, в маленьком фургоне пересекали границу Австрии и увиливали от постов солдат, которые назойливо всматривались в их сторону. Фургончик, запряжённая двумя тощими лошадьми, медленно и нервно поскрипывала несмазанными колёсами - подобная картина была не слишком впечатляющей, и не сильно настораживало внимание солдат. Под видом крестьян, таким образом, они проезжали верста за верстой.
   Управлял лошадьми сам Митрович. Обернувшись и взглянув в глубину фургона, перед его глазами была вполне миролюбивая обстановка, которая, даже самому осторожному австрийцу покажется абсолютно безопасной - трое спали на смятой куче сена, двое беседовали, а один потупил свой взгляд в сторону уходящей дороги. Митрович смотрел ему прямо в спину.
   - Ты смотришь мне в спину, как будто я австрийский солдат, - сказал тот спокойно, поворачивая голову.
   - Я, всего лишь осмотрел обстановку в нутрии, - попытался оправдаться певец.
   - Лучше тебе следить за дорогой и выискивать действительно потенциальную опасность и думать, как её избежать.
   - О чём ты думаешь, Филиппе? - спросил его Митрович. Филиппе, в свою очередь, медленно поднялся и, переступая через ноги соратников, присел возле певца.
   - Как ты думаешь, Агарди, какие мысли могут тревожить меня? - и, не дав Митровичу ответить на вопрос, продолжил, - Мой брат сейчас, возможно, вместе с Гарибальди подходит к Риму. Все мои мысли вместе с ним.
   - Вы с братом вместе делаете общее дело. Если бы Джузеппе Гарибальди первый раз освободил Рим от папства, то сейчас, я уверен, его взгляд был бы нацелен на Австрию.
   - Не думаю, что бы Джузеппе захотелось быть завоевателем. По крайней мере, в одной родной Италии ещё не всё в порядке, что бы можно было отвлечься на границы других держав.
   - В чём-то Филиппе прав, - раздался голос из фургончика. Это произнёс спящий венгр.
   - С добрым утром, Золдан.
   - Я не спал, Фелиппе, но всё равно спасибо. Агарди, через сколько мы будем в Граце?
   - Дня два, не меньше, - сухо ответил Митрович.
   - И какое наше алиби?
   - В смысле? - спросил Золдан.
   - Мы пройдём ворота Граца, а стража нас спросит, зачем мы здесь?
   Немного подумав, Митрович ответил следующее:
   - Мы скажем, что едим из Венгрии, например - из Будапешта. Цель нашего визита: приобрести для одного из вельможи несколько бочок местного пива. Грац славен своими пивоварнями.
   - Ловко придумано, - весело ответил Филиппе. - А когда взглянут под сено, то у них волосы станут дыбом.
   - Минимум, виселица, - послышался вердикт ещё одного персонажа.
   - Не беспокойся, Пал. Они не станут осматривать группу крестьян из Венгрии, потому что, мы для них - союзники, - с улыбкой, убедительно ответил Агарди.
   После нескольких минут тишины, когда Золдан и Пат что-то рассказывали друг другу, а другие венгры: Чаба, Бела и Антал, внимательно слушали их беседу, Митрович спокойно сидел в месте с Филиппе и наблюдал за прекрасным пейзажем, который простирался вокруг. Леса чередовались с просторными лугами и полями, на которых работали крестьяне. Маленькие деревушки показывались вдалеке одна заодно. Но, что бы не привлекать лишнего внимания, они проезжали дальше, ведь в это осеннее время им нужно был быстрее оказаться в Граце.
   - Твоя супруга, она до сих пор во Флоренции? - спросил Филиппе, что бы хоть как-то занять свой досуг себя в этом скучном пути.
   - Нет. Она осталась в Тифлисе. Мы там снимаем дом. Во время этой смуты, в Италии оставаться опасно.
   - Так ты продал свой дом?
   - Ещё нет. Там сейчас проживает мой друг, который спас меня в Александрии. Я там повздорил с одним римским священником и тот нанял убийц. И она спасла меня.
   - Так этот друг - женщина? - с улыбкой спросил Филиппе.
   - Да.
   - Она собственноручно отбила эту шайку?
   - Их было двое, а Хелен своим присутствием спугнула их.
   - Эта та самая Хелен, которую ты пытался найти в Тифлисе, так?
   - Именно. Она с России, - сказал сухо Митрович, вспоминая, что его визитом с супругой на Кавказ был скован целью вновь повстречать Елену Петровну.
   - Ей повезёт. Она увидит вживую Гарибальди, - с улыбкой сказал Филиппе.
   - Это уж точно. Кстати, а твоя жена не переехала из Флоренции, ты собирался отправиться на Сицилию.
   - Я тебе не говорил, что она мертва? - с разочарованием проговорил итальянец. Митрович пожалел, что задал этот вопрос.
   - Прости. Я не хотел...
   - Она попала под пулю австрийского солдата, когда пыталась оказать помощь моему брату. Ему прострелили ногу, - по щеке Филиппе потекла слеза, но его лицо было невозмутимым. - Поэтому я сейчас с тобой. Я хочу отомстить за Сабрину.
   Митрович ничего не сказал, лишь только взглянул на несчастного итальянца, который, не смотря на свой средний возраст, повидал многие тяготы и испытал горя больше, чем следовало. Жизнь заставляло Филиппе делать подобные шаги. Так и жили люди в тот период времени: кто пытался смериться со всем, а кто высказывал свой протест в открытую и с дерзостью пытался достать своего обидчика, словно разъярённый охотник, псина которого была разорвана хищной дичью.
   Через два дня их фургон подобрался к воротам Граца. Мощные створки которого были видны задолго до въезда в него. Этим диверсантам повезло, потому что в день приезда в городе была грандиозная ярмарка, на которую сходились все кому ни лень, особенно нищие, потому что сейчас была возможность собрать милостыню больше, чем прежде. Это не могло ни порадовать Митровича. Первая часть миссии была выполнена.
   8
   ***
   Войско Гарибальди подходило к Риму, а точнее, к его предместью - Ментана. Численность войск Джузеппе начисляло 7 тысяч солдат, которые готовы были идти на всё, что бы дать свободу людям этого города. Елена Петровна несколько месяцев провела в стане этого ополчения и каждый день ожидала тот момент, когда столкновения с папскими войсками нельзя будет избежать.
   Лазутчики гарибальдийцев отправились в саму Ментану, что бы убедить местное население оказать содействие освободителям. Но, как оказалось, их попытки не увенчались успехом.
   - Одни не хотели нас слушать, другие же пытались сдать нас на суд властям. Нам удалось выбраться от туда целыми, - рассказывал один из тех, кто пытался самостоятельно вразумить жителей.
   - Целыми, говоришь? - вопросил Гарибальди, внимательно слушая солдата. - А как же Франческо, которому чуть не раскололи голову камнем?
   - Он пострадал больше всех. Франческо пытался уговорить людей, которые были в трактире, от вина они потеряли контроль над здравым рассудком и решили учинить самосуд, защищая, прежде всего, Папу, - пытался оправдать действия жителей Ментаны лазутчик, но, было видно по выражению лица их предводителя, тот был не слишком доволен всем происшедшем.
   - Пьяные лишь в открытую демонстрируют то, что трезвый пытается скрыть. Им не избежать наказания. Иди, отдохни, я буду принимать решение, - после этих сухих слов Гарибальди, лазутчик покинул его стан, который находился в конюшне одной деревушки. Он понимал, что боевого вмешательства не избежать.
   Мало того, сам Гарибальди понимал, что семь тысяч для начала военной компании - это капля в море, в сравнении с вооружёнными папскими солдатами, которые, как бы там ни было, знают толк в боях. Глянув в маленькое оконце, он увидел не борцов за освобождение Италии, а просто крестьян, которые хотели простой тихой жизни. Вряд ли кто-то из них пытался в своих домыслах взять в руки оружие и пытаться всё изменить так, как ему казалось правильным. Джузеппе понимал, что все они здесь из-за его харизмы революционера. Некоторые из них, возможно, молятся на его образ, как святыню, которая принесёт спасение.
   Несколько лет назад, совсем не давно, эта святыня освободила некоторые земли севера Италии от австрийских солдат и наглости австрийского императора. Сей час же, этот страйк на Рим - второе пришествие. Нужно было освободить Италию полностью. Ведь поражение Австрии, всего лишь давала возможность папству засматриваться на новые территории.
   Может быть, он одержит победу с этими людьми, с их верой, которая может сотворить чудеса в эти трудные дни. Тогда, этот его поступок точно обожествит его. Все церкви в округе будут делать фрески и витражи с его изображением, делая его образ - ликом святым.
   Но если всё сложиться иначе? То, что будет тогда?
   Возможно, эти мысли в тот вечер грызли изнутри сознание Джузеппе Гарибальди, пытаясь задеть тонкие нити его разума, которые, почувствовав раздражение, дали сигнал его эго принять действительно правильное решение, избежав кровопролития. С высоты, которая измеряется временем, легко просматривать поступки таких людей, потому что современные нормы существования человека редко приходят к подобному. Но на тот период, это была единственной возможностью предать силы не только тем самым семи тысячам, а и стать образцом для подражания остальным. От сюда следует, что Гарибальди не мог поступить иначе.
   Мадам Блаватская сидела возле маленького костра, пытаясь согреться в этот прохладный, сырой вечер. Днём закончился маленький дождик, и влажная почва не была комфортной для посиделок. Елена Петровна давно не испытывала подобного, если это подобное у неё когда-то было. Возможно, путешествие по Тибету и южной Америки могли похвастать таким уютом.
   Рассматривая оружие в руках, она не знала, предстоит им воспользоваться или нет. Ей какой-то человек что-то сказал, но она плохо понимала итальянский и не ответила ему. Он молча подсел рядом, и на ломаном английском спросил:
   - Вы умеете обращаться с этим? - указывая пальцем на саблю.
   - Я видела, как им владеют воины, - после этих слов итальянец заулыбался.
   - Если мы будем воевать, то это не поможет. Ну, в редких случаях, - протянув руку к своим свёрткам, он там достал какой-то предмет и протянул его ей. На его старческом улыбающемся лице читалась тревога. - Вот, держи. А вот и запас. Тебе его хвати на первое столкновение, после искать будешь сама, - он протянул ей карабин и маленькую сумочку с патронами.
   - Большое спасибо, синьор, - поблагодарила его Елена Петровна.
   - Если для вас это всё окажется удачным, - итальянцу было трудно сформулировать свою мысль на ломаном английском, - вспомните синьора Дели Гарди.
   После этих слов он направился со своими вещами к группе людей, которые сидели под каким-то бараком, беседуя о чём-то. Мадам Блаватскую удивил этот эпизод.
   Поздно вечером, Джузеппе Гарибальди собрал в конюшне своих советников для того, что бы обсудить сложившуюся ситуацию. Пользуясь информацией об обстановке в Ментане, он решил действовать незамедлительно. Тем более, многие в лагере уже стали сомневаться в том, что их предводитель решиться вступать в Рим.
   - Синьоры! - начал он, - Я думаю, вам уже известно о том, как настроены жители Ментаны к нашему визиту и нашему настрою.
   -Да, Джузеппе. Так же хочу заметить, - говорил один военный, видом своим внушая уважение к собственной персоне. Признаться, он этого заслуживал, - что помощь твоего союзника Мадзини была слабой здесь. Не смотря на обновление состава парламента, здесь - в папских земля, всё произошло без изменений.
   - То есть, ты хочешь сказать, что наши потуги могут оказаться бесполезными? - этот вопрос слегка удивил советников, так как до этой минуты, Гарибальди ни разу не давал повода усомниться в своей уверенности собственных действий. Как минимум, придерживал эти домыслы при себе.
   - Я хочу сказать, что помощи нам можно не ожидать, а переходить в наступление завтра утром. Джузеппе, в Риме ожидают наших действий после подкрепления, следовательно, помощи в виде дополнительного войска они тоже не просят у своих союзников. Эти дни - наш единственный шанс! - уверенно проговорил этот военный. Его лицо было красным от волнения, это было заметно даже за густой чёрной бородой.
   - Значит, ты считаешь, что нам стоит действовать незамедлительно? - спросил его Джузеппе.
   - Так точно, синьор.
   - Кто согласен с этим мнением нашего члена совета? - спросил Гарибальди, суровым взглядом осматривая каждого присутствующего. Он сейчас на них полагался во всём.
   - Мы считаем, что чем раньше примемся за освобождение Рима, тем меньше дадим времени Папе на принятие решения против нас, - проговорили члены совета.
   - Я принял решение, синьоры. Следующим утром мы направим своё войско на Ментану. И кара снизойдет на них! - после этих слов, все члены совета разошлись, лишь тот самый, красноречивый военный, мнение которого было мнением всех, подошёл к Джузеппе:
   - Синьор Гарибальди, мне приятно, что вы решились на этот шаг. Ваше красноречие в Женеве было вдохновением для меня и дыханием свободы для каждого итальянца.
   - Это желания Италии, я лишь узда, которой водит народ.
   Через полчаса весь лагерь уже знал, что следующим утром они приступят к освобождению Рима.
   9
   ***
   Шестеро крестьян блуждали по улицам Граца в поисках постоялого двора, где можно было задержаться на несколько дней и спокойно, относительно, обсудить свои дела, которые необходимо было здесь совершить. В эти дни в постоялые дворы не так-то просто было попасть, так как во время ярмарки все приюты для пришедших в Граце были переполнены больше обычного. Тот самый случай, когда в одной комнате постоялого двора, могли спокойно жить несколько человек. Но, как правило, подобная картина встречалась редко, потому что элементарная осторожность заставляла избежать возможно сложившиеся обстоятельства и попытаться поискать боле выгодное место, которое немного подвысит шанс не быть ограбленным или убитым.
   - Агарди, - обратился к Митровичу итальянец, - я, всё же вернусь к нашему фургону и постерегу его, пока он на виду. Когда вы найдёте место, то кто ни будь прейдёт за мной. Хорошо?
   - Это правильная мысль, Филиппе, - сказал Агарди, отпустив итальянца к фургону. Тем более, венграм было бы легче найти пристанище, чем итальянцам по известным причинам.
   Один двор за другим отказывали в приюте группе венгров. Так же, плата за проведённую ночь в постоялом дворе была больше, но не намного - в один два форинта.
   -Стоит направиться в более безлюдное место, куда не слишком пытаются поселиться.
   - Мы как раз ищем подобное, - ответил Митрович Золдану.
   - Возможно, там будет дешевле комната, - сказал Пал.
   - Мне кажется, самые дешёвые - в свинарнике, - со смехом похвалился остроумием Чаба.
   Около получаса они блуждали по улицам Граца и, наконец, нашли ту улицу, которая была, скорее пристанищем воров и нищих. Это то, что надо. Подумал Митрович. Грязные переполненные канавы грязи и гнили, испаряли зловоние, которое портило запах этих улиц. Тесные улочки напоминали трущобы, в котором живут все отбросы Граца и казалось, что чуть только первые сумерки своим покрывалом начнут скрывать всё здесь, стараясь прогнать солнечные лучи, так сразу, где-то из глубин этих грязных, общипанных стен, начнёт выползать зло и царствовать повсеместно.
   Некоторые люди, вид которых скорее отталкивал, словно они прокажённые, проходили мимо венгров, с любопытством и опасением оглядываясь на них. Антал сплюнул слюну, казавшуюся с привкусом горечи, в канаву, нервно вытирая губы рукавом свое одежды. Его смутила вся эта картина.
   - Это действительно, безлюдное место. Привкус гнили попадает в рот через крепко сжатые губы, - высказал своё недовольство венгр.
   - На нас смотрят так, будто мы прокажённые, - заметил Бела, оглядываясь по сторонам.
   - Лишь только от детей можно увидеть приветствие в их ухмылках, - продолжил Золдан.
   - Если, только, это действительно - радостные улыбки, - подытожил Агарди.
   Они попытались узнать у кого не будь, где можно остаться на ночлег, но на их обращения старались ответить оскорбительно или просто просили монетку на лечение маленькой дочери, но вид просящего говорил о том, что о покупке лекарства не может быть и речи.
   Когда казалось, что их попытки были тщетны, в одном из дверей появился седовласый старик. Его гладко выбритое белое лицо было приветливым, но маленькие, прищуренные глазки выдавали его натуру. С этим человеком нужно было быть осторожнее.
   - Уважаемые, что привело вас в это место? - голос его был, словно из бочки, а точнее - из большого живота.
   - Мы ищем пристанища на пару дней, - начал Митрович. - Мы прибыли из Венгрии по поручению одного вельможи за пивом.
   - О, за австрийским пивом приезжают многие, - заметил старик. - Вы можете побыть у меня. Я уже вселил нескольких людей и у меня осталась одна просторная комната. Венгры - наши братья, у нас общий правитель.
   - Тогда мы с удовольствием поселимся у вас, - сказал Митрович. - Только с нами ещё один человек, он остался в городе следить за фургончиком.
   - Вы можете пригнать фургон сюда, я найду ему пристанище. Да, меня зовут Ганц, - после этого он вошёл вовнутрь дома. Венгры последовали за ним, кроме Чабы, который отправился за Филиппе. - Сейчас, во время этой ярмарки, в центре Граца трудно найти себе пристанище. Всё переполнено и приезжим нет выбора, кроме как направляться в сторону подобных улиц, на более захудалые постоялые дворы. Вот ваша комната. К сожалению, двум придется спать на полу, а троим на сене в углу стены.
   Сказал Ганц, показывая просторную комнату гостям.
   - Если вам что ни будь понадобиться, то я буду во внутреннем дворе или в свинарнике, - сказав это, австриец закрыл за собой дверь.
   После прихода Чабы и Филиппе, вся группа легко поужинала. Немного отдохнув, они принялись обсуждать свой план:
   - В этом месте даже самая обычная еда становиться противной, - сказал Джузеппе, делая глоток воды из старого кувшина.
   - Слушайте меня, - начал Митрович. - Наше задание здесь очень туманное, но выполнимое. Послезавтра, когда будет последний день ярмарки, Франц-Иосиф будет выступать перед народом. Это будет на центральной площади.
   - Негодяй будет хвастаться, что загрёб под себя Венгрию, - решил Золдан.
   - Это тоже возможно, - сказал Агарди и продолжил, - Я собираюсь организовать покушение на него. Этот негодяй должен почувствовать добротную картечь в своей груди. Если вы будете внимательны на площади и обеспечите мне безопасность действий, то всё произойдёт, как надо. Хочу вас заранее предупредить, это опасное дело, но больше всего, пострадать могу я. Но так может произойти, что вы тоже окажетесь в опасности. Если кто-то захочет отказаться - я его винить не буду.
   - Мы не имеем право идти на попятную, - сказал Антал.
   - Тогда, давайте обсудим все наши движения, - они стали искать более оптимальные варианты нападения, стараясь не сильно не шуметь, ведь, если их услышат, то это станет опасностью для всех.
   В стене их комнаты, которая закрывала другую, незаселённую, была проделана маленькая щелочка, в которой, словно маятник часов, влево вправо бегали прищуренные, любопытные глазки и поблёскивали, как будто эти глаза принадлежали голодному коту, глядящие на, не в чём не подозревающую мышь. Но он не станет нападать сейчас, он подождёт, когда эта мышь, а точнее - мыши, будут съедены его хитростью за завтраком следующего утра.
   10
   ***
   За несколько дней до штурма Ментаны, над Римом падали капли холодного осеннего дождя, который, в сопровождении порывистого ветра пронизал насквозь любого прохожего, заставляя его зябнуть и всё больше сжиматься, что бы не выпускать тепло своего тела наружу. Жители этого города предпочитали оставаться в своей обители, потому что противная погода и опасная обстановка на улицах заставляла задуматься о собственной безопасности. Солдаты папы были, практически, на каждом повороте в полном вооружении. Это была естественная реакция на то, что войска Гарибальди уже находились вблизи от Рима.
   В это время, под куполом собора святого Петра было спокойно и тихо. Священники и монахи, кардиналы и викарии занимались своими обыденными делами - читая молитвы, хвалили господа, писали трактаты и слушались распоряжений Папы. Сам же Папа в этот момент находился в Квиринальском дворце, который был его опочивальней.
   Пий IX, словно метеор, направлялся в свой кабинет, который был его рабочим местом. Его правление престолом совпало с самыми сложными временами как самого престола, так и всей Италии. В место того, что бы заниматься богословскими делами, он был вынужден, как заправский политик, решать проблемы значительно весомые и сложные, пытаясь проявить тактичность и твёрдость своих решений. Лучше бы он занимался делами церкви, вот только груз ответственности не на кого переложить.
   Быстрый шаг тучного Пия IX заставлял приводить в волнение каждого встретившегося ему. После посещения Священной Коллегии Кардиналов, он чувствовал какое-то неприятное ощущение. Его гладко выбритое лицо выказывало волнение, а не смотря на не жаркую погоду, испарины на лбу, давали понять, что настало время, которое способно подорвать его авторитет в лице церкви.
   Перед тем, как войти в кабинет, к нему подошёл один человек, это был префект дворца:
   - Ваше Святейшество, к нам прибыл посол Наполеона III, который принёс вам важную весть.
   - Попросите его посетить меня.
   Префект дворца сию же минуту отправился предупреждать француза о том, что Пий IX готов его принять. Этим послом был военный мужчина, статной фигуры. Даже если бы он был в обычной одежде, то по осанке можно было определить его деятельность. Его целью визита к Папе было предложение Наполеона III. Этот офицер заранее знал, что нужно говорить этому человеку. Тем более, от такого предложения глупо отказываться в его ситуации.
   - Ваше Святейшество, - начал офицер, войдя в кабинет понтифика, перед его ниц становясь на колено и опустив голову в знак покорности.
   - Встаньте и представьтесь, - еле слышно проговорил Пий IX, усаживаясь в кресло за свой рабочий стол, на котором лежала кипа чистых бумаг и чернильница с пером. Справа от его руки лежало старое Евангелие, по затёртым страницам которого можно было прейти к выводу, что понтифик часто её пролистывал.
   - Шевалье де Бежан, к вашим услугам, - звонко представился француз.
   - С чем пожаловали в мою обитель, шевалье? Мой префект заявил, что у вас есть ко мне какое-то сообщение от Бонапарте.
   - Он хочет предоставить свою помощь, - несколько уклончиво ответил шевалье. Подобному ответу Пий был не слишком рад, но на его лице читалась абсолютная невозмутимость.
   - В этот час, когда ситуация на всех наших землях катастрофична для престола, любая помощь может быть пригожа.
   - От этой помощи нельзя отказываться, потому что она - как манна небесная для Рима.
   - Неужели? - с улыбкой спросил понтифик.
   - Наполеону известно, что бунтовщик Гарибальди сейчас на подходе в Рим. Так же, моему королю известно, что целью Джузеппе - папский престол и ваша жизнь. Он хочет свергнуть святой престол и убрать власть церкви. Вы же понимаете, что этого нельзя допустить. Европа потеряет веру с гибелью папства и Франция не хочет этого.
   - Продолжайте.
   - Бонапарте предлагает воспользоваться нашим гарнизоном в Риме, который сможет оказать надёжный и должный отпор бунтовщикам.
   - Почему же он, Наполеон, сам не отдаст приказ для защиты Рима? - В удивлении спросил Пий, рассматривая свою печать на золотом перстне.
   - Бонапарте хочет, что бы вы сами вершили закон в собственных владениях, а жители Рима чувствовали силу не Французской, а священной стороны, - после паузы, шевалье продолжил, - У меня есть приказ Наполеона III, который даёт разрешение французскому войску принять оборону Рима. Последнее слово за Вашим Святейшеством.
   Может быть, этой помощи понтифик не ожидал, но, бесспорно, нуждался. Буквально недавно он считал, что римские солдаты сами могут дать отпор бунтовщикам Гарибальди. Но, поразмыслив, взвесив все нюансы, в которых учитывались неопытность солдат бунтовщика и его же умение командовать любыми во время боя, заставляли призадуматься. Тем более, сам Гарибальди командовал таким же войском против австрийцев. От сюда следовало, что определённый процент успеха в штурме Рима Джузеппе мог бы иметь.
   Понтифик, немного поворочался в кресле и дал ответ:
   - Шевалье де Бежан, я благодарен за поддержку римского престола и не могу отказать в протянутой руке, которую Бонапарте нам подаёт в знак помощи и уважения, - привстав, Пий продолжил, - Я, от лица всего Священного Престола, разрешаю исполнять приказ Наполеона III на территории Рима.
   - Да, Ваше Преосвященство.
   - Вы можете идти, шевалье, - после того, как понтифик отпустил офицера, француз незамедлительно вышел из кабинета и направился к выходу. Его обязанность, предупредить гарнизон о приказе их правительства. Он знал, что свою работу сейчас выполнил превосходно.
   - Вы сделали правильный выбор, Ваше Сиятельство, - закрывая за собой дверь и входя в кабинет к Пию, сказал префект.
   - У меня нет выбора, - грустно ответил понтифик, глядя в окно на хмурое небо. - Напишите письмо в Париж Бонапарте. Я хочу поблагодарить его за оказанную помощь.
   - Как вам будет угодно, Ваше Сиятельство, - сказав это, префект присел на стул возле стола с чернильницей и принялся выполнять распоряжение Папы.
   - К стати, К вам ещё одно письмо, - неловко сказал префект.
   - От кого? - удивился Пий.
   - Его принёс граф Густаво Понца ди Сан-Морино. Пришёл по поручению Виктора Эммануила. Ему велено передать его лично вам.
   - Какая наглость, они уже по Риму свободно ходят! - в бешенстве закричал Пий. - Введите этого негодяя!
   После этого приказа, вошёл граф. Он был стар и утончённость его натуры была заметна. Густаво Понца грациозно отпустил поклон Его Сиятельству, передавая конверт с письмом.
   "Ваше сиятельство, король Италии - Виктор Эммануил II, просит вас ослабить сопротивление и разрешить беспрепятственное проникновение войск Гарибальди по Риму, так как вы должны видеть, что это послужит кровопролитию жителей этого города. Так же, если вы окажете нашему войску содействие, мы, в свою очередь, окажем вам безопасность".
   - Граф Густаво Понца де Сан-Марино, - спокойно обратился Пий, что бы в дальнейшем дать ответ на письмо, - Я не пророк, и не сын пророка, однако утверждаю, что вы никогда не войдёте в Рим!
   11
   ***
   Словно будильник, петух прокукарекал ранним утром, оповещая округу о том, что первые лучи солнца начали своё шествие по тесным улочкам Граца, томно пробуждая ото сна часовню, освобождая её крышу от мрачной пелены ночи. Послышались шорохи в коридоре. Тонкие двери были не достаточно плотными, чтобы хранить комнату от надоедливого шума в ранний час, который вмешивался в сновидение, меняя его сюжет своим раздражением. Хозяин постояло двора - Ганц, шёл в свинарник, что бы накормить проснувшихся свиней и, прихватив с собой нескольких кур, приготовить завтрак. Как было условлено с посетителями этого места, завтрак оплачивался отдельно, поэтому австриец старался угодить своим клиентам.
   - Подымайтесь, господа. Настало долгожданное утро, - скомандовал Митрович, подымаясь с постели.
   Окинув взглядом комнату, он заметил, что венгры и итальянец уже не спали, а просто лежали с открытыми глазами, дожидаясь подъёма.
   - С добрым утром, Агарди, - сказал Филиппе и все остальные. Митрович ответил на их приветствие.
   - У этого старика Ганца по всему дому раздаются сумасшедшие запахи, - заметил Золдан, - Было бы неплохо начать этот день с питательного бульона с австрийской курицы.
   - Я был бы не прочь подкрепиться перед выходом в Грац, - сказал Филиппе, посматривая на Митровича, как будто ожидая его одобрения.
   - Что скажешь, Агарди? - осмелился спросить Чаба.
   - День у нас будет трудный, - начал певец. - По этому, лёгкий питательный завтрак нам не помешает, даже, наоборот - придаст силы.
   После того, как Митрович закончил свою речь, в их комнату постучали. Антал, находившийся ближе всех от двери, пошёл её открывать и услышал голос Ганца.
   - Уважаемые посетители, через несколько минут завтрак будет подан. Поторопитесь, - Антал открыл дверь, и австриец продолжил, - С добрым утром. Не забудьте за завтрак. Для вас, господа, он бесплатен. Венгры - наши братья.
   Хитро усмехнувшись им Ганц и пошёл предупреждать о завтраке других посетителей. Антал закрыл дверь и с улыбкой пошёл к своим вещам, лежащим на полу.
   - Вот чудак, - сказал он.
   - Не нравиться мне этот Ганс, - сказал Бела, приводя свою обувь в порядок. - Когда он на нас смотрит, складывается впечатление, что он пытается забраться в каждый участок твоего сознания. И у него это выходит, а когда узнаёт все твои мысли, то хитро усмехается.
   - Не обращай внимание. Эти австрийцы - странные люди, - с ухмылкой сказал Филиппе, выходя из комнаты.
   Завтрак действительно был аппетитным на первый взгляд. В столовой доносились запахи разогретых несвежих булочек, свежий куриный бульон, куриное мясо, приправленное специями и какой-то соус, находящийся в соуснице. Посредине, в глубокой тарелке лежали ломти недавно спёкшегося хлеба. Жители постоялого двора с удовольствием принялись за трапезу, хваля Ганса за его кулинарные возможности. Венгры сидели за столом и, завтракая, расхваливали прелесть всего приготовленного на венгерском языке. Филиппе же, что бы не привлекать внимание остальных, старался ничего не говорить, что бы и посетители, и сам Ганц не заподозрили его итальянский акцент.
   - Вы замечательный повар, господин Ганц, - поблагодарил австрийца Митрович, когда все уже заканчивали трапезу.
   - Вы уже отправляетесь на ярмарку? - спросил австриец, в тот момент, когда посторонние уже разошлись по своим делам, кроме тех, кто сопровождал Агарди.
   - Да, мы собираемся сегодня вечером отправиться домой. Только найдём хорошую пивоварню.
   - Можете мне оказать одну услугу? - попросил Ганц и Митрович понял, что не смеет отказать ему из-за соображений гостеприимства австрийца - этот аспект, сейчас играл важную роль. С какой бы целью Агарди не был бы здесь, но тактичность - это его второе существо.
   Остальных же эта просьба немного удивила.
   - Чем могу вам служить? - спросил певец.
   - Я вам посоветую одного немца, который прекрасно варит пиво, вы же - наполните мою пустую бочку. Я сейчас вам дам несколько золотых, а после выкачу бочонок к вашему фургону, хорошо?
   Они согласились и, получив мешочек с деньгами, стали ожидать Ганца.
   Вдруг, когда австриец вышел, послышался какой-то странный шум на улице. Не успел Чаба выглянуть и узнать - в чём дело, как резко выбитая дверь ударила его по голове и венгр потерял сознание. В коридор вбежало целое войско австрийских солдат, которые направились к стоящим. Агарди понял, что они в ловушке.
   - Сейчас же на верх! - прокричал Филиппе, пытаясь убежать через окно или чердак. Все последовали за ним, оставив лежать в беспамятстве Чабу.
   Только итальянец поднялся, как выстрел картечи ранил его в бедро и он рухнул на деревянный пол.
   - Если вам жизнь дорога, немедленно остановитесь, иначе следующий выстрел прикончит и его и вас! - резким голосом скомандовал один из австрийцев. Это подействовало на беглецов и они остановились. Солдаты поднялись к венграм и, взяв их под руки, стали выводить на улицу, которая уже была переполнена любопытными и зеваками.
   Спускаясь, Митрович заметил, что Чаба мёртв. Когда он падал от удара, то затылком зацепился об стол. Возле его головы была лужа крови. На глазах Агарди были слёзы при виде этой картины. Он понял, что Ганц подслушивал их разговор и в тот же вечер выдал их тому, кому следует и заранее устроил засаду. Ему было жаль его друзей, которые пошли за ним следом, слепо веря в его успех.
   - Теперь я больше убеждён, что нет ни одного честного австрийца, - сказал Агарди, когда заметил в толпе самого Ганца.
   - Я действовал в интересах моего правителя. За этот поступок он меня, наверняка, наградит. А вас всех будет ожидать виселица, - с улыбкой заткнул рот венгру австриец. Митрович понимал, что, возможно, этот подлец прав.
   Их повели в одну из тюрем, что бы после произвести допрос. Но каждый из группы Митровича прекрасно знал, что их судьба предрешена и смертельного исхода не избежать, неважно - признают их вину или нет. Единственное, что оставалось узнать - это будет пуля или виселица.
   12
   ***
   В лагере гарибальдийцев начался переполох - это разбудило мадам Блаватскую, которая в это раннее утро слегка вздремнула. Слышался какой-то громкий голос, который тревожил покой каждого. Поднявшись на ноги и, нечаянно, вымазав подол своей одежды в пепел потухшего костра, Елена Петровна стала искать способ выяснить, чем была вызвана эта тревога.
   Подойдя к одним людям, которых она видела ещё во Флоренции, но не знала их имён, она спросила:
   - Что случилось, синьоры?
   - Гарибальди отдал приказ наступать на Ментану, - сказал один из них.
   Догадавшись, что в ближайшие часы начнется настоящее пекло, Блаватская быстро взяла винтовку синьора Дели Гарди, проверила наличие заряда в нём и, взяв с собой сумку с боезапасами, она стала подходить к толпе, которая собралась возле штаба. Всех солдат удивил её вид: строгая чёрная одежда, которая слегка обтягивала её стан, за спиной висела винтовка дулом вниз, а в пояс аккуратно вставленная блестящая сабля, которая реагировала отражением на каждый световой раздражитель. Очевидно, этот костюм на ней был тем самым, в который она одевалась, когда удивляла публику в Константинополе. У некоторых итальянцев этот образ был сопоставим с великой француженкой - Жанной Д"Арк.
   - Синьоры, которые готовые пожертвовать своей жизнью! - обратился к толпе Джузеппе Гарибальди. - Настал тот миг, когда мы собственноручно должны вершить правосудие. Настал тот час, когда папская власть должна почувствовать свободу и могущество итальянского народа. Настало время перемен, синьоры. Я счастлив, что эту перемену мы с вами начинаем сейчас! Нет. Мы её не начинаем, а продолжаем, потому что начало было положено в битве с Австрией!
   Толпа завопила, чувствуя тот заряд, которым наделял их Джузеппе. Его слова пьянили их и под эту мель попадали: крестьяне, священники, свободомыслящие, философы, в конце концов даже те, кто не имел отношение к Италии вовсе, такие, как - Блаватская. Складывалось впечатление, что его речи могли склонить даже Господа Бога, настолько они были уверенными.
   - Сейчас мы начнём освобождение территорий нашей Италии, - продолжал оратор, - Наша цель - дать свободу Риму. Пий уже наверняка чувствует, что сейчас его власть доживает свои последние часы. Он знает, что Ментана сейчас освободится от его власти навсегда. Так давайте же, оголим свои сабли и стилеты, зарядим винтовки и ружья - начнём то, зачем мы сюда все собрались. С нами Господь, синьоры!
   После этих слов, Гарибальди запрыгнул на свою лошадь и направился в сторону Ментаны, которая была в нескольких минутах ходьбы от их лагеря. Вся толпа ринулась за ним, в надежде на светлое будущее. Джузеппе предполагал, что если атака будет ранней, то можно застать врасплох войско папы, которое находилось на своём посту, ожидая их нападения.
   Ворвавшись в город, гарибальдийцы были удивлены, когда заметили, что их начали атаковать французские солдаты. Сам же Гарибальди не ожидал, что Пий именно так приготовился к его встрече. Опытное французское войско, разбавленное солдатами Папы, принялись сжимать повстанцев в кольцо, не давая возможности на обратное отступление.
   Елена Петровна пробравшись через окно какого-то здания и, наблюдая за этой резнёй, старалась сама попасть в тыл соперника. Выглянув в очередное разбитое окно, ей в глаза дунул ветер, который заставил прослезиться из-за дыма пороха. Упав на пол, она пыталась прогнать этот дым, открывая и закрывая глаза, когда слёзы пытались промыть их.
   Страшный крик раздавался на улице. Началась кровавая резня. Те гарибальдийцы, у которых закончились припасы на ружья и винтовки, стали драться вручную, вступая в контактный бой. При этом, их оружием были: ножи, кинжалы, сабли, топоры, ловкость и мужество. Но и этого было не достаточно для многих.
   Поднявшись с пола, Елена Петровна видела, как холодное лезвие стилетов протыкали тела гарибальдийцев, выпуская их внутренности на дорогу этой проклятой улицы, которая и так была омыта кровью. Повстанцы, как и некоторые солдаты, лежали под стенами: кто истошно стоная, держась за раны и борясь за жизнь, которая с каждой секундой покидала их, кто уже давно лежал бездыханным, попавшим под самый первый огонь.
   Блаватская выскочила из окна и, прицелившись, стала стрелять по солдатам. Один из французов заметил её и начал обстрел окна. Елена Петровна поняла, что если она не подстрелит его, то он, без сомнения, не упустит свой шанс. Француз заметил, что её оппонент перезаряжает оружие и решил проникнуть в тот же самый дом, но только через выбитую дверь. Когда Блаватская перезарядила винтовку, то почувствовала чьё-то присутствие. Она повернула голову и увидала этого солдата, который стоял в двери.
   - Demande pardon, madame, - Проговорил француз и выстрелил. Елена Петровна почувствовала боль в правой ноге, чуть ниже колена.
   - Damnation! - выругался солдат, перезарядив своё ружьё. Блаватская, не став долго ждать, навела на него винтовку и, лёжа на полу, выстрелила. Пуля попала прямо в грудь этого француза. Он рухнул на землю. Елена Петровна поняла, что убила его.
   Взглянув на ногу, с которой струйкой сочилась кровь, она нашла какую-то материю и перетянула рану. Резкая боль слегка помутнил её рассудок, но звуки продолжающего боя привёл её в чувство. Выбравшись на улицу, она принялась выстреливать весь свой запас, стараясь попасть во врага. Она прицелилась и выстрелила в стоящего француза, который пытался прикладом мушкета добить одного раненого. Пуля попала ему в руку, но сама Елена упала от отдачи, так как раненая нога была опорной и не смогла вынести этой нагрузки.
   - Стрелять в спину не хорошо, синьора, - сказал ей какой-то итальянец. Она подняла голову и заметила, как папский солдат, оголив стилет, направляется к ней.
   Он взмахнул своим оружием и плоской стороной стал наносить удары, опуская стилет на лежачую Блаватскую. Она же стала защищаться левой рукой и почувствовала ужасную, нестерпимую боль. От этой боли она закричала, чувствуя, как что-то внутри этой руки несколько раз хрустнуло. Не надеясь на спасение, она закрыла глаза. После какого-то выстрела, звук которого оглушил её, рядом упало тело.
   Открыв свои глаза, она хотела понять, в чём дело, но увидела перед собой того же самого итальянца, который мгновением ранее посягнул на её жизнь. Он лежал рядом с ней, его мутные, от пелены смерти, глаза, смотрели на неё, а во лбу было небольшое отверстие. Блаватская поняла, что этого негодяя пристрелил кто-то из гарибальдийцев.
   В который раз, попытавшись подняться, Елена Петровна хотела взять винтовку, ну отказалась от этой идеи. Левая рука практически не функционировала, точнее Блаватская не могла ею шевелить, но сильная томная боль была не выносимой. Присев возле стены, она вырвала от болевого шока. Елене Петровне стало легче. Упёршись спиной об стену, она пересилив себя, стала на ноги и, правой рукой достав саблю, решила идти в рукопашную.
   Это был последний её поступок в этот день. Направившись на солдата, который резал гарибальдийцев один за одним, она опустила на его спину саблю. Оружие своим лезвием распороло область возле шеи, разрубив ключицу как щепку. Нечеловеческий рёв солдата был ужасен. Он упал на колени, а Елена Петровна пыталась вытащить своё орудие у него из тела, но сил было мало.
   - Connasse! - выкрикнул раненый.
   Отвлечённая извлечением сабли, Блаватская почувствовала после выстрела резкий толчок. Упав на землю, она поняла, что стреляли в неё. Трудно было поднять голову и осмотреть себя, сильная боль в ключице была не выносимой, будто кто-то опустил туда раскалённоё железо. Избавляясь от нечёткости, Елена Петровна увидала, как подползающий француз, с её саблей в ключице, достал маленький нож и из последних сил воткнул ей в грудь:
   - Decede, saligaud, - еле бормоча, проговорил француз и скончался рядом. Но Блаватская не слыхала его последних слов. Её сознание покрыла пелена.
   13
   ***
   Чувство абсолютного спокойствия окружали её естество. Она не знала, где находиться, но знала, что в этом месте ей хорошо. Всё как в тумане, как в нежном и сладком сне. Здесь невозможно почувствовать боли, разочарования. Здесь очень трудно вспомнить, каким путём ты явился в это место, чем занимался и как тебя на самом деле звали. Это пространство вокруг неё было насыщенно и в то же время пусто. И как трудно вспомнить, каким путём удалось прейти сюда, как открылась дверь в это место, что привело её сюда, есть ли здесь ещё кто ни будь? Впрочем, здесь никто больше не нужен. Это то самое место, которое само заменяет остальных, нежно принимая в свои объятия посетителя.
   Мягкие шаги, были настолько бесчувственны, что, казалось, ты не идёшь, а стоишь на месте, только пространство перемещается вокруг. Она сама не пыталась делать этих усилий, достаточно было захотеть и словно в маленькой лодочке, перемещаешься, куда хочешь. Это перемещение было настолько невозмутимо для неё, что она почувствовала себя в колыбели, которую раскачивала невидимая рука, утешая лежачего младенца, боясь сделать резкого движения, от которого резкий плач ребёнка спугнёт всё то умиротворение, которое было здесь в избытке.
   - Ты ещё не сделала своих дел, - послышался звонкий голос. Она повернулась на него и увидела своего учителя, который стоял в такой же самой беседке, когда она его встретила в Лондоне, но этот момент не мог всплыть в её памяти. Она знала, что это было на что-то похоже, но на что?
   - Я не понимаю, что происходит, - сказала она и сразу почувствовала резкую боль, которая сдавила ей грудь. Какое-то мгновение, и она лежит на кровати, судя по интерьеру комнаты - в больнице или госпитале.
   - Пресвятая Дева, вы очнулись! - в восторге сказала девушка в белом халате, обрабатывая раны пациенту.
   - Где я?
   - Вы во Флоренции, если более точно - в госпитале, - сказала с улыбкой медсестра. - Вы помните ваше имя?
   - Да, я мадам Блаватская, - с хрипом сказала больная.
   - Вас принесли из Ментаны, как труп, но на свете есть чудеса. Мы не думали, что вам удастся выкарабкаться, - сказала девушка, заканчивая перевязывать обработанную рану и после вышла из палаты.
   Елена Петровна обнаружила на своей левой руке гипс. От удара стилетом у неё был двойной перелом. Её нага была тоже забинтована, как и вся грудь. Блаватская поняла, что в скорости пойдёт на поправку.
   Ей стало известно, что в Ментане гарибальдийцы получили отпор, и вся эта компания провалилась. Неподготовленное войско Джузеппе, а точнее существенная её часть, бежала после первых натисков войска Папы. Самому Гарибальди тоже не оставалось другого выбора. Может быть, мадам Блаватскую терзали сомнения о правильности своего решения участвовать в этой компании с оружием в руках, пытаясь защитить, свободу итальянцев? Вряд ли. Такая характеристика её психологии была бы оскорбительна.
   Все эти мысли вновь погрузились в её сознание и она уснула. Во сне она оказалась в том самом месте, где много лет назад, в Астрахани, была увлечена теми прекрасными катакомбами, которые закрывали её от глаза посторонних, где она впервые стала общаться со своим учителем. В этой дремоте, она чувствовала тот же запах сырости и чувство прохлады от сырых стен. Проходя всё глубже и глубже, в нарастающую темноту, она увидела туман, как первый раз. Из него показалась фигура учителя.
   - Тебе нужно отправиться, после выздоровление вновь в Тибет, но для начала, стоит выполнить одно задание. Ты узнаешь - какое, - сказал учитель, пристально глядя на свою ученицу.
   - Мне опять придется воевать?
   - Да. За справедливость.
   После этого она проснулась. После нескольких дней восстановления, она уже могла двигаться. Это радовало врачей, потому что с такими ранами человек обычно долго восстанавливается. Общаясь с пациентами, она узнала, что где-то в Восточной Европе было совершено убийство Михаила Обреновича - сербского князя. Также было совершено преступление и с его семьёй: тёти и дочери в их собственном саду под Белградом днём. Что-то Елене Петровне подсказывало, что это, то самое дело, о котором говорил ей учитель. Она отправилась туда.
   Далее подробно повествовать эту историю не имеет смысла, потому что она прекрасно описана самой мадам Блаватской в первом томе "Письма Учителей Мудрости", где этот случай повествуется под названием - "Одухотворённая книга". Цикл "Писем" Елена Петровна писала вместе с одним адептом, которого звали Илларион Смердис. Что бы не расстраивать читателя, коротко будут приведена эта история.
   По дороге в Белград, Елена Петровна встретила месмеризатора из Франции - Дюпотэ, который поэтому же вопросу направлялся в то же самое место. Оказавшись на месте преступления, Дюпотэ со своей спутницей принялись расследовать это дело. Француз решил оказать влияние на одну девушку, которая работала в доме Обреновичей. Её звали Фросей, а называли её - спящей девочкой, потому что могла заснуть в любых условиях и, проснувшись, подробно могла рассказать о своих снах. Фрося была подкидышем одной цыганки к дому госпожи П. В момент преступления ей было четырнадцать лет. Под воздействием гипноза Дюпотэ, девочка призналась, что преступление было её рук дело. Если это можно было назвать признанием: под влиянием Дюпотэ в комнате, где проводился этот сеанс была показана вся сцена этого события, как госпожа П сама передавала Фросе стилет и заставляла ей отомстить Обреновичу.
   После этого Елена Петровна отправилась в Тибет. Но в некоторых мемуарах она описывает ещё несколько подобных преступлений, которые были развязаны подобным образом. Всё это описано в вышеприведенном источнике.
   Что касается исторических точностей, то мадам Блаватская не слишком рассказывала о своей действительной причине итальянских событий - "Что я делала там, об этом всю правду знают лишь Гарибальди (сыновья) и ещё Синнетт и некоторые мои родные, но сестра не знает". Случай своего "боевого крещения" в Ментане с участием нашей героине не описывается, а в нашем повествовании, для полноты сюжета пришлось опустить её знакомство с детьми Джузеппе. Последнее, что стоит сказать по битве в Ментане, это отзыв самой Блаватской, которым она откликнулась на одну статью - "Воинственные женщины" где Елена Петровна была представлена начальником штаба гарибальдийцев:
   " Каждое слово в этой статье - ложь. Никогда я не состояла в штабе Гарибальди. С друзьями поехала в Ментану, чтобы помочь бороться против папистов, но сама оказалась раненной. Никого это не касается, и меньше всего - репортёра".
   Что же касается другого персонажа, который описывался в этой части - Агарди Митровича, то его цель поездки в Австрию не известна. Весь его план покушения было фантазией. Но то, что он был приговорён к виселице - историческая правда. Сама Блаватская вкратце и вскользь описала этот момент, признавшись, что в его спасении от этого приговора, каким-то образом спасла старая знакомая - княгиня Киселёва. Все нюансы этого спасения и мотивы, которыми оперировала графиня для желанной цели, остались неизвестными. Было известно, что из-за того, что Митрович яро поддерживал Мадзини - который всячески помогал Гарибальди. Это пристрастие певца оскорбляло Пия и после этого инцидента Агарди со своей супругой обосновались в Тифлисе. Именно Митрович, один из первых пытался сообщить Елену Петровну, что в конце 1867 года она потеряла своего деда - Андрея Михайловича Фадеева.
   Долгий путь к Теософскому Обществу. Тяжёлые испытания славы.
   1
   ***
   1873 год. Елена Петровна Блаватская заканчивала своё путешествие по Индии и переезжает во Францию, что бы направиться в Нью-Йорк, как ей приказывал учитель. В течении интервала, начинавшееся после фиаско в Ментане, произошли некоторые события, более-менее затронувшие её личность. В семьдесят первом году ушёл из жизни Агарди Митрович, который стал после спасения в Австрии связующим звеном между Еленой Петровной и её семьёй в Тифлисе. Митрович ушёл из жизни вдовцом. Его супруга покинула его двумя годами ране. По поручению мадам Фадеевой - бабушки Блаватской, он пытался разыскать свою спасительницу, что бы справиться о жизни Хелен и передать ей о переживаниях родственницы. В свою очередь, Фадеева получила письмо-уведомление от учителя Елены Петровны, в котором излагалось о хорошем самочувствие внучки и просьбой - не беспокоится понапрасну.
   В семьдесят первом Елена Петровна чудом уцелела, когда была свидетельницей взрыва корабля "Евмония" в Константинополе, пассажиром которого сама являлась. Этот взрыв забрал жизни, практически, всего экипажа - лишь единицам удалось спастись.
   Сейчас же, после того, как с Паоло Метамоном было организовано "Спиритуалистическое общество", она направлялась в Америку, для того, что бы выйти на новый уровень своего творчества. Целью Елены Петровны было отправиться из Парижа в Гавр, что бы там в порту пересесть на пароход, который плыл через атлантический океан. В эти мартовские дни путешествие по западной Европе вызывали одно удовольствие. Особенно, если это - Франция. Местная чарующая природная прелесть могла заставить полюбить эту жизнь любого несчастного, опьянённого красотой, которая действовала на людей, а точнее - влияла, словно эликсир счастья.
   Последнее время, из-за скудного личного бюджета, мадам Блаватская была не слишком расточительной. Добравшись до Гавра, в её кошельке было, всего лишь несколько монет и один блеет первого класса на пароход. Сама не зная, как ей будет с таким финансовым запасом в Штатах. Но уверенность в том, что учитель не будет желать ей плохого, и даже, если она там будет нищенствовать, то это - его требование, которое имеет свою цель.
   Пароходная пристань, на которую она вышла, держа в руках скудный багаж, Елена Петровна направилась к трапу, что бы побыстрее оказаться в каюте и уединится от всей этой суеты и шума. В этот день, возможно, как и всегда, здесь было большое количество людей, которые стояли в очередях, ожидая, когда назойливый билетёр рассмотрит эти билеты и пропустит пассажира на палубу. Тех, кто дольше стояли в очереди, стали раздражительными из-за этой долгой процедуры, ещё весеннее солнышко подогревало их пыл своим теплом.
   Мадам Блаватская стала у края очереди, медленно проходя в след за медленным ритмом толпы. Прикрывшись платком, что бы хоть как-то спастись от резвых солнечных лучей, она заметила, как на перроне стояла молодая женщина, всё лицо которой было в слезах. Её обнимали двое детей: мальчик и девочка, которым было лет по шесть-семь. Они утишали даму, стараясь вытереть её слёзы с лица. Очевидно, у неё стряслось какое-то несчастье, что повлекло за собой подобное состояние. Не выдержав этого зрелища, Елена Петровна подошла к даме и заговорила с ней на французском, разумеется, с сильным акцентом:
   - У вас что-то случилось, мадам?
   - Эти билеты, они .... не настоящие..... - в огорчении пыталась сказать женщина, но сквозь рыдание её трудно было объяснить своё положение.
   - Объясните толком. Перестаньте плакать - это не поможет, - пыталась привести её в чувство Елена Петровна.
   - Мой муж прислал мне денег на билеты в Нью-Йорк, - начала она, приходя в чувство. - Я на них купила себе и детям билеты на этот пароход. Но билеты оказались поддельными и контролёр нас не пустил. Что нам делать? Мы остались в чужом городе без денег.
   Оценив всю ситуацию, мадам Блаватская ответила следующее:
   - Я постараюсь оказать вам помощь, у меня появилась идея.
   Взяв женщину за руки, Елена Петровна вновь встала в очередь. Дождавшись, когда контролёр обратился к ним, сказала:
   - Месье. У этой женщины оказались поддельные билеты. Денег у неё не хватает на новые...
   - И чем я могу ей помочь, мадам? - сухо спросил старик.
   - Обменяйте мой билет первого класса, на три билета третьего, а на оставшиеся у нас деньги мы купим четвёртый.
   - Не впадайте в крайность, мадам. Займите своё место, и не занимайтесь благотворительностью, - вспылил контролёр, который годился Блаватской в отцы.
   - Сеньор, вы меня не правильно поняли, - не унималась Елена Петровна. - Если мы с вами не решим сейчас этот вопрос, то будет большой скандал. Пароход отходит через несколько минут. Вы нас не пропускаете под моим условием, я буду стаять здесь, не пропуская толпу.
   - Вы сума сошли, мадам? - не как от злости, как от удивления констатировал контролёр. - Чёрт с вами, проходите и постойте здесь. Я закончу контроль и обменяю ваш проклятый билет.
   После этого они ступили на палубу, отойдя в сторону, ожидая этого ворчливого француза.
   - Я вам признательна, мадам. Не знаю, как ваше имя? - спросила дама.
   - Мадам Блаватская, - сухо ответила их спасительница.
   - Я вам благодарна. Не знаю чем смогу отплатить вам на ваше добро?
   - Не стоит. Если бы у меня были деньги, я бы вам купила билеты, минимум второго класса. А так нам всем выпала возможность помучаться в обществе переселенцев под чистым небом весь путь. Будем наслаждаться ночным небом Атлантики, - с улыбкой сказала Блаватская.
   Прибыв в Америку, Елене Петровне нужно было занять себя чем-то, что бы заработать немного денег. Потративши последние деньги в Гавре, ей ничего не оставалось делать, как вышивать галстуки и делать искусственные цветы. Эти поделки особенно ценились покупателями. Но этого заработка было недостаточно, что бы содержать себя. Их с трудом хватало на оплату жилья.
   Но, всё-таки, мадам Блаватская дождалась того мига, когда стала независимой в финансовом плане, женщиной. Правда, цена этой независимости была очень высокой. В этот же год скончался её отец - Пётр Алексеевич Ган. Через телеграмму от своей сестры Элизы, Елена Петровна получила это извещение. Не смотря на то, что с отцом они практически не виделись, эта новость расстроила её.
   На полученные деньги, которые являлись её наследством после смерти отца, Елена Петровна купила ферму на Лонг-Айленде, в надежде получить от неё какую-то прибыль. В скором будущем мадам Блаватская пожалеет об этой покупке.
   2
   ***
   Шумы улиц Нью-Йорка, как это было и ранее, не прекращались. Динамика движения активной жизни человека набирала свой ход, ускоряя темп. Ещё несколько лет назад, до Гражданской войны, приехавшие сюда с надеждой люди, собирались быть строителями нового прекрасного города. Это строительство, как оказалось, становилось вечным. Каждый раз нужны были новые жилые дома, а следовательно - новые улицы, больницы, школы, пожарные и полицейские участки. С каждым днём усиливалось это давление, которое, в свою очередь, редко когда полностью уничтожало ньюйоркца, даже наоборот, заставляла его ещё более быть пластичным, чтобы научиться жить здесь.
   Вся эта суматоха происходила на глазах зрелого мужчины, который направлялся в сторону офиса редакции "New York Sun". Густая пышная борода, которая еле прикрывала подбородок и элегантное пенсне, придавали ему вид невозмутимости ко всему окружающему. Легко манипулируя тростью, которая прикасаясь к тротуару, издавала звонкий звук под стук лакированных туфель, при мелком шаге, с неприметной хромотой. По его фигуре можно было определить, что в молодости это был стройны подвижный юноша. Со временем же его тело становилось тяжелее, что можно было заметить невооружённым взглядом.
   Войдя в здание редакции, он, сняв свою шляпу, отпустил поклон в знак вежливости двум дамам, стоящим возле входа и отправился на третий этаж, где он работал над своими статьями.
   - Доброе утро, мистер Олкотт! - он же отвечал поклоном, всё глубже проникая в комнату, где кипела журналистская жизнь.
   Ещё несколько шагов и он направился в другую комнату, которая была перегорожена рамкой из полупрозрачного стекла, за которой работали несколько журналистов. Там же и находилось его рабочее место.
   - С добрым утром, Генри, - поздоровалась с ним не молодая женщина, сидя за столом, ведя какие-то записи на бумагах.
   - С добрым утром, Анна. Денёк сегодня действительно чудесный, - сняв с себя пиджак, Генри аккуратно повесил его на вешалку вместе со шляпой. Тонкую трость поставил в специальное ведёрко, стоящее возле его рабочего стола. - Я смотрю, Майкл снова опаздывает?
   - Нет, - уткнувшись в какой-то лист бумаги, ответила Анна, - У него в Манхеттене какая-то встреча или интервью.
   - Я, кажется, догадываюсь, смысл этого интервью.
   - Что ты имеешь в виду? - спросила напарница, подняв на его взгляд.
   - Очевидно, по поводу строительства этих небоскрёбов, - усевшись, предположил Олкотт. Открыв шуфляду стола, он достал какую-то папку с бумагами и, открыв её, принялся рассматривать исписанные листы.
   - Не когда не думали мы, что в скорости Нью-Йорк так расстроится. Ещё пару десятков лет и крыши, верхние этажи домов будет не видно в облаках.
   - Тогда человек наверняка будет чувствовать себя Богом, а это первый шаг к сумасшествию.
   - Твоя критика, как всегда, изобилует суровым сарказмом, - с улыбкой заметила Анна, вновь приступая к печати своего материала. - Мне кажется, это отпечаток твоих боевых похождений. Общение с вояками убило в тебе интеллигента, который рад жизни в прогрессе. Я смею предположить, с высоты своего возраста, что в старости, мистер Олкотт, вы станните невозмутимым ворчуном и занудой.
   - Мадам Баллард, ваше общение со мной приведёт к непроизвольным ошибкам в тексте вашей же статьи. Извольте относиться серьёзно к той работе, которую вы делаете и не заставляйте нашего редактора указывать вам ваши ошибки - это сложит дурную репутацию нашему бюро, - с улыбкой выговорил Генри.
   - Вот видишь, Генри, ты потихоньку становишься занудой.
   - Как же не стать занудой, когда я занимаюсь делом, которое перестаёт мне быть интересным, - снимая пенсне, серьёзно сказал Олкотт.
   - О чём ты?
   - После войны всё стало не так. Мне кажется, что человек стал более алчен. Сбылась моя мечта, закончилось строительство парка, но мне кажется, что вся эта растительность обречена на гибель. Вряд ли Таммани-холл будет выделять бюджет на содержание такого масштабного детища, занимающее почти половину Нью-Йорка.
   - Не для этого же они пытались рассадить этот прекрасный парк, Генри? Я думаю, ты не веришь в наше правительство, - пыталась успокоить его Анна.
   - Как можно верить в Таммани-холл, когда с их подачи было закрыто то, что приносило людям удобство - единственный вагон, управляющийся вентилятором и перевозившим до двадцати двух пассажиров на триста фунтов в Бродвее. Всё из-за того, что долги руководства не позволяют оплачивать подобную роскошь, а мне кажется, что это роскошь для людей, которые экономили своё время для перемещения. Само это руководство пользуется личным транспортом и им наплевать на всё.
   - В чём-то ты прав. И что же ты предполагаешь делать?
   - Лучше я буду писать про спиритов каких не будь.
   - Опять ты за своё?
   - Что в этом плохого? - возмутился Олкотт. - Ты не знаешь, что я пережил после ранения и что я видел, будучи без сознания, лежа в Северной Каролине, а после - в лазарете. Анна, я верю в загробную жизнь и мне кажется, что современное общество игнорирует подобные вещи, загородившись бетонными стенами. Они отказываются от другой жизни, которая их ожидает после смерти, потому что там не нужно не их денег, ни драгоценностей, ни шикарных домов. Там другая оценка. Это их пугает.
   Анне Баллард было нечего ответить, потому что она была верующим человеком и прекрасно понимала, что Олкотт был прав в своих суждениях, только он их не скрывал, в отличии от неё. В слух такие вещи мог говорить только тот человек, который устал от этой жизни.
   - По этому, Анна, моя супруга не хочет переезжать сюда и я её понимаю. Она до сих пор живёт с моими родителями в Оранже, наслаждаясь местной природой и общением с простыми людьми. И, мне кажется, такая жизнь намного ближе к духовному. Я занимаюсь нелюбимым делом. Теперь я работаю и в адвокатской конторе, разгребая дела муниципалитета, которыми запудрена моя голова, - немного остыв, Генри сказал, - Вряд ли эту речь можно опубликовать!
   И они одновременно засмеялись.
   - К стати, над чем ты работаешь? - спросил Олкотт, вытирая испарины на лбу платком.
   - Редактор дал задание, что бы я написала какую не будь статью на русскую тематику. Честно говоря, голова ходит кругом. Нет того источника, от которого можно было оттолкнуться. Кстати, у тебя нет знакомых с России?
   - Я не знаком ни с одним из подобных, - с сожалением ответил Генри. - Но, как только я найду кого ни будь, обязательно тебе сообщу.
   - Была бы признательна. Ты куда-то собрался? - спросила она, заметив, как Олкотт одевал свой пиджак.
   - Хочу спуститься в низ к киоску, взять свежие выпуски газет, - после этих слов он вышел из кабинета и отправился к лестничной площадке.
   Олкотта побудило совсем другое, при выходе из редакции. Когда он изливал свои мысли Анне, то подумал, что уже больше года не обращает внимание на сверхъестественные явления, спиритуалистические движения и тому подобные вещи. Подойдя к киоску с прессой, который стоял на углу редакции, он взял свежий выпуск журнала "Banner of Light" и стал пролистывать его, в поисках чего-либо интересного.
   На одной из страниц его заинтересовала статья, в которой описывались странные явления на ферме в районе Читтендена, в штате Вермонт. Бегло пробежав глазами статью, в его мысли появилась идея.
   3
   ***
   Генри Олкотт направился в Читтенден на несколько дней. Журналист познакомился с Эдди, хозяином фермы и пробыл у него, записывая фантастические видения, которые захватывали дух своими образами. Вокруг фермера витали странные, безликие образы, словно тени. Они, то находились за спиной Эдди, то распространялись по всей комнате, сливаясь в какой-то, единый вихрь неопознанного, тайного и пугающего.
   Генри, после увиденного, выехал в Нью-Йорк, представив редактору материал, в котором были описаны все те вещи, которые довилось увидеть журналисту на ферме. Стоит понять, что редактор "New York Sun" не слишком приветствовал подобную тематику, но, доверяя авторитету Олкотта, решился опубликовать её. На эту публикацию откликнулся редактор другой газеты - "New York Daily Graphic", который попросил Генри сделать более обширную статью, взяв себе в напарники художника, который бы зарисовывал увиденный феномен. Разумеется, Олкотт был доволен тем, что его статья привлекла такое внимание. Без тени смущения, он стал свидетелем того, что описанное в журнале "Banner of Light" оказалось правдивой историей.
   На этот раз, в Вермонт Генри направился на более долгий срок. Ему казалось, что и этого времени мало, что бы описать всё происходящее у Эдди.
   Прибыв на ферму, Олкотт и его напарник, художник - Капес, попали к обеду. Их удивило то, что кроме них, здесь присутствовали ещё несколько человек.
   - Вы как раз к обеду, господа, - любезно обратился Эдди, закрывая дверь своего дома за гостями из Нью-Йорка. - Но стоит немного подождать. Мы ожидаем визита двух дам, без которых не следует ни чего начинать.
   Только хозяин фермы закончил свои слова, как в дверь постучали. Эдди открыл её и впустил двух дам. Одна из них была молодая женщина, судя по акценту - француженка, другая же вызывала у Олкотта больший интерес. Первое, что бросилось в глаза журналиста, это ярко-красная гарибальдийская рубаха, которая выглядела контрастно по сравнению с окружающим её тусклым фоном. Её волосы были пышные, светлые, шелковистые, вьющееся, едва доходили до плеч и напоминали тонкое руно. Её лицо было, скорее калмыцкого типа, выражающее силу, образованность и выразительность. Эта особа выделялась в сравнении всех присутствующих, даже на фоне окружающего интерьера.
   - О! Посмотрите на этот экземпляр!... - еле слышно шепнул Олкотт, обращаясь к Капесу. Тон в его голосе можно было определить, как саркастический. Он понимал, что ферма Эдди служит, так же и магнитом различного рода медиумов и они у него, иногда, вызывали противоречивые чувства.
   - Теперь все в сборе. Стоит вам представить только что пришедших дам, - заметил Эдди. - Это - миссис Магнон, - указывая на молодую француженку, представил хозяин. - А это - мадам Блаватская.
   По фамилии Олкотт пришёл к выводу, что та самая особа, которая заинтересовала его своим видом, является русской. Он, вместе с Капесом, представились пришедшим дамам и после, уселись за стол, к которому подавали обед.
   По окончании трапезы, Елена Петровна вышла на крыльцо со своей спутницей и уселась на маленьком табурете, скручивая себе сигарету. Олкотт, подстрекаемый собственным любопытством, решил завести с этой дамой знакомство, которое могло оказаться полезным в дальнейшем.
   - Позвольте мне, мадам, - сказал Генри, протягивая зажженную спичку к самодельной сигарете. Елена Петровна сделала несколько затяжек и клубы дыма окутали их. Не гася пламя спички, Олкотт подкурил свою сигарету.
   - Благодарю, сэр, - в знак благодарности сказала Блаватская.
   - Почту за честь, мадам, - вежливо откликнулся Генри, стараясь завести разговор дальше, - Очевидно, вы одна из присутствующих медиумов?
   - Кто вам это сказал?- спросила мадам, поблескивая своими глазами сквозь дым сигареты.
   - Здесь часто собираются люди, имеющее отношение к спиритуализму, так называемые - медиумы.
   - Я не медиум и не верю во всю эту чушь, - как отрубила, ответила мадам.
   - Прошу прощенье, а какая ваша цель прихода сюда?
   - Как и ваша - наблюдать за медиумическими феноменами, - глядя на удивлённый взгляд журналиста, Блаватская попыталась объяснить свою позицию. - Я убеждена в том, что всё здесь происходящее - медиумические феномены, которые ни какого отношения не имеют к способности Эдди. Я была свидетельницей многих подобных случаев и все они доказывали беспомощность спиритов и медиумов, которые не контролируют процесс.
   После этих слов они вошли в дом, что бы начать сеанс. За период тех двух недель, что они пробыли на ферме, было больше сотни видений, из которых сама Блаватская признала семь и общалась с ними. Первым духом был грузинский юноша, который был одет в свою национальную одежду. Блаватская спросила его о чём-то на грузинском и тот дал ей ответ.
   - Мадам Блаватская, попросите его сыграть лезгинку, - шёпотом спросил Олкотт, который не мог оторвать своего взгляда от призрака, только лишь подталкивая в бок Капеса, который успевал зарисовывать увиденное. В свою очередь, мальчик играл на гитаре. Среди тех узнаваемых образов Еленой Петровной, был и её дядя. Он был одет в чёрный сюртук, а на шее висела красная лента с двумя чёрными полосками, на которой висел орден Святой Анны.
   - Вы мой отец? - спросила Блаватская, обращаясь к духу. В свою очередь дух отрицательно покачал головой.
   - Нет. Я твой дядя, - был таков ответ. Всех присутствующих это удивило, потому что они впервые видели признаки контакта, увенчанные речью.
   По окончании сеансов, которые проходили, без малого, две недели, мадам Блаватская решила покинуть это место.
   - Вы собираетесь уже отправляться так рано? - спросил её Олкотт.
   - Мне тут нечего делать, - грубо сказала Елена Петровна, направляясь к экипажу в сопровождении миссис Магнон.
   - Вы чем-то расстроены?
   - Да. Увиденным, - она остановилась. - Было страшно наблюдать этот процесс. Фермер Эдди действовал бессознательно, стараясь оперировать астральными телами. Это часто приводило к головокружению. Если бы вы видели то, что видела я? Все спиритуалисты здесь были в восторге от того, как вокруг медиума появлялись эти материализованные тени. Я с трудом держала этих отвратительных существ подальше от себя. Они набрасывали на себя образы, которые мы хотели. И какое счастье, что вы находились рядом и были в безопасности. Если бы вы только знали, что невидимый астральный мир - это то место, где эти тени задерживаются после смерти, незнающему нельзя открывать туда дорогу, такому - как Эдди. Иногда я видела, как такие фантомы оставляли астральное тело медиума и кидались на кого-нибудь из присутствующих, обнимали его и затем медленно исчезали в его живом теле, как бы всасываясь в его поры.
   - Вы говорите ужасные вещи, - единственное, что мог сказать Генри.
   - Я вам советую немедленно покинуть это место.
   После этих пожеланий, мадам Блаватская отправилась в Нью-Йорк. За ней, через несколько часов последовал и Олкотт со своим ассистентом, который удачно иллюстрировал всё увиденное. Перед отъездом, Елена Петровна оставила журналисту адрес, по которому он мог её найти.
   - Удивительная женщина, эта мадам Блаватская, - говорил в дороге Генри.
   - Мне кажется, она произвела на вас какое-то впечатление, - заметил художник.
   - Естественно, Капес! - с улыбкой сказал журналист. Глядя на бумажку с адресом Блаватской, он решил оказать услугу своей напарнице - Анне Баллард. Писать о России нужно со слов русского человека. Но он и сам не упустит случая воспользоваться Еленой Петровной для работы над собственными статьями.
   4
   ***
   В руках генри Олкотта был такой адрес: Медисон Стрит 222. Но, для того, что бы продолжить повествование их совместной работы - Блаватской и Олкотта, необходимо выразить здесь, в каких условия проживала героиня и каким образом ей удалось поселится по этому адресу. Разумеется, подобные изложение должны были быть описаны в самом начале приезда Елены Петровны в Нью-Йорк, но мне показалось, что будет более актуально представить ту атмосферу быта именно сейчас.
   В 1873 году в Нью-Йорке действовали ужасные правила, которые касались женщин. В тот период порядочным женщинам со скудным финансовым положением найти жилище было очень трудно. Хорошие отели не вселяли одиноких дам, так как это считалось подозрительным и администрация любого подобного заведения боялась терять репутацию, потому что не хотели делить свой действующий статус со статусом домов терпимости. Женщины ещё не получили свободы действий, но уже немногие из них начинали борьбу за свои права.
   От сюда следует, что все нормально оплачиваемые работы были не доступны женщинам. Женской работой можно было считать: работа телеграфисткой, швеёй, продавщица в магазине (различной мелочью), в лучшем случае - учителями. Стоит понимать, что эти профессии были низкооплачиваемыми, плюс к этому нужна была большая сноровка, что бы работодатель оказал честь женщине, разрешая работать.
   Как было написано ранее, Блаватская приехала в Нью-Йорк без гроша и её единственной возможностью было отправиться в русское посольство, где Елена Петровна собиралась через запрос попросить у своего отца некоторую сумму. Перевод должен был произойти в течении нескольких дней и Блаватская решила взять денег в долг у самого консула, с условием немедленного расчёта, как только прейдёт перечисление из России. Консул отказал её в этой услуге.
   Ей не куда было направиться. Но мадам Блаватская нашла выход из этого неудобного положения. Многие источники утаивают то, каким образом она нашла себе жильё. Возможно, была оказана помощь от учителя, возможно - чья-то своевременная подсказка, но на Медисон Стрит Елена Петровна пришла сама.
   В то время, несколько женщин-активисток организовали жилищный кооператив, снимая многоквартирный дом по известному адресу, предоставляя жильё всем приезжим одиноким женщинам. Сам же Медисон Стрит находился в одном из бедных районов Нью-Йорка, но жители этой улицы были горды своим местожительством. На этой улице было несколько таких двухэтажных домов, по фасаду которого можно было определить, что это одни из первых построек этого города. Но хозяева держали свои апартаменты в ухоженном состоянии, следя за фасадом домов, заборов и самой улицы, которая была тесно усажена деревьями.
   В одном из этих домов и благоустроилась мадам Блаватская. Атмосфера, царившая в кооперативе была приятной и женщины чувствовали себя одной большой семьей. Елена Петровна поселилась на втором этаже, в маленькой комнатушке. На первом же этаже была комната, которую никто не заселял. Её содержали для хранения почты и для собрания членов кооператива. В этой комнате мадам Блаватская проводила большую часть своего времени, общаясь с остальными жильцами. По словам современницы, жившей там по соседству с Еленой Петровной - Элизабет Холт, мадам Блаватская была, словно магнит, притягивая к себе слушателей. У неё на шее висел кисет для табака, которым она постоянно пользовалась, наполняя комнату клубами дыма крепкого табака.
   Елена Петровна рассказывала на собраниях про свои путешествия, увлечения, про сложность жизни в разных странах. Показывала свои способности игры на пианино. Умело забавляла своих соседей и более интересными штучками:
   - Хелен, ты же была в Индии и изучила местную культуру, - спрашивала одна. - Ты стала верить в реинкарнацию?
   - Да, - убедительно и невозмутимо отвечала она. - Но я не слишком хорошо знаю индийские священные писания, но то поправимо со временем.
   - А кем ты была в прошлой жизни? - не унималась вопрошающая.
   - Это не важно.
   - А кем была я? Ты можешь сказать? - порывшись у себя в кармане фартука, назойливая соседка достала колоду карт и протянула её Блаватской, - Это поможет?
   - Не надо мне карт и руки свои не подставляйте. Я не занимаюсь фокусами. А в прошлой жизни ты была мужчиной, воином одного племени. В позапрошлой - наложницей в одной восточной стране. Дале - ничего интересного.
   - А кем была я? - вопрошала другая.
   - Ты была монахиней и видела Жану Д"Арк. Это единственное интересное. А ты, - скала Елена Петровна, обратившись к Элизабет, опережая её аналогичный вопрос, - У тебя интересные переобращения. Прошлый раз - мужчина, плывший с Колумбом к Америке, позапрошлый раз - крестоносец, после - дельфийская предсказательница и ещё - служанка одной египетской царицы.
   Это приводило в восторг всех присутствующих. Они с восхищением смотрели на Блаватскую и в голове не укладывалось, как Елена Петровна спокойно могла это всё рассказывать, когда многие медиумы и знахари потом изливаются, что бы добиться подобной информации. На это мадам Блаватская говорила просто - шарлатанам нужен эффект для того, что бы приманить клиента, а сама она никаких трудностей не испытывает. Нужно только лишь желание, захотела - и информация сама предстаёт перед её глазами.
   В это время в кооператив зашла немолодая женщина:
   - Здравствуйте. Прошу прощение. Я журналист "New York Sun" Анна Баллард и пишу статью о России. Мне известно, что здесь проживает мадам Блаватская. Меня сюда направил Генри Олкотт, он сказал, что мадам Блаватская знает его.
   - Да. Я знаю этого господина. Что вы хотели услышать и чем я могу помочь вашей статье? - спросила Елена Петровна, закуривая очередную самодельную сигарету.
   - Расскажите мне о себе.
   Мадам Блаватская предложила Анне присесть напротив на свободный стул. Её не смущало то, что все присутствующие будут слушать её беседу с журналистом - Елене Петровне нечего было скрывать.
   - Итак, - начала мадам Блаватская, - Я была в Тибете!...
   5
   ***
   После этого интервью, популярность мадам Блаватской росла всё больше в Нью-Йорке. Эта популярность росла параллельно с количеством тех, кто питал откровенную неприязнь к этой женщине. Елена Петровна рассказывала про свою жизнь и про Россию Анне Баллард с нотками юмора, которые сама журналистка не утаила от редактора. После, Хелен печатала свои статьи, пользуясь помощью Генри Олкотта. Это был одним из доходов Блаватской. Она вела переписку с Генри под псевдонимом Джек, тот, в свою очередь публиковал их в газетах под псевдонимом Джек Блаватский.
   Олкотт получал множество писем с различными просьбами и поддержкой. Так же эти письма имели и оскорбительный характер. Окликаясь на них, Генри, равно как сама Блаватская, находили единомышленников, которые, в скором будущем окажут помощь. Это были люди, которые занимали себя в разных сферах: редакторы, юристы, врачи, военные и многие другие, кто чувствовал в этих статьях нечто необычное и чарующее своими выводами и идеями. Эти люди помогали находить связи с другими медиумами и спиритами, которые желали продемонстрировать свои способности перед Блаватской. Можно лишь перечислить отдельные персоналии, которые принимали активное участие в развитии дальнейшей деятельности будущего общества: доктор Панкреаст, Джон Фелт, Джон Сторет Кобб, Гери Ньютон, Чарльз Соттерен, генерал Липпит, Вильям Джадж и многие другие. А также грузин Бетанелли, о котором пойдёт отдельная тема. Одним из активистов был Джерри Браун, издатель журнала "Spiritual Scientist", который с радостью выпускал статьи Олкотта и Блаватской, всякими способами стараясь быть им полезным.
   В месте с этой группой Олкотт с мадам Блаватской посещали дома различных медиумов и каждый раз они разоблачали их в мошенничестве, незамедлительно твердя об этом в свежих колонках различных издательств, вызывая, тем самым, бурю негатива в свою сторону. Во всей этой интенсивной деятельности, Елена Петровна чувствовала огромную усталость, которая пошатывала её здоровье. Единственным лекарством, который поддерживал её дух и стремление, были письма учителей, которые подтверждали правильность её пути и просьбой, заняться духовным воспитанием самого Генри Олкотта, потому что они - учителя, возлагают на него большие надежды. Спустя короткий промежуток времени, сам Генри, в награду за свою хватку в учёбе, сам мог вести переписку с учителями, которые давали ему советы в его же развитии.
   - Где же он взялся, этот кавказец Бетанелли? - с горечью вопрошала себя мадам Блаватская, когда поняла, что совершила большую ошибку, впустив его в своё общество.
   Этот назойливый молодой человек искал уединения с дамой, старше его на несколько десятков лет, что бы признаться в любви. Настойчивый, горячий кавказский пыл заставил его идти на откровенно безрассудные и бестактные шаги, которые, в конце концов, увенчались успехом. Воспользовавшись тем, что Елена Петровна оказалась одна, он решил действовать незамедлительно:
   - Елена Петровна! Выслушайте меня, - стоя на коленях, молил он. - Я не могу жить без вашего присутствия ни секунды. Если вы не решитесь выйти за меня замуж, я наложу на себя руки.
   - Вы сошли сума, молодой человек! Вы говорите глупости! - в гневе отвечала Блаватская, пытаясь уйти в другую сторону, но это было трудно, Бетанелли не давал шанса на отступ.
   - Я сегодня же покончу с собой!...
   - Чёрт с вами, делайте, что хотите.
   После этих слов родилась одна из первых причин, которая начала поносить популярную Блаватскую. Мне затруднительно расписывать случай венчания. Невозможно понять, каким образом этот ритуал состоялся, потому что Елена Петровна была официальной женой Никифора Блаватского и никакого документального подтверждения о разводе не могло быть и речи. Многие источники уклончиво отвечают на это событие. Сам Олкотт был шокирован этим известием, прекрасно понимая, что этот наглый кавказец не ровня Блаватской. Из источников следует следующее: Бетанелли сам подстроил это и, непонятным образом, добился законности брака, (я больше склонен к этой версии, потому что в тот период в Нью-Йорке и других городах, было достаточно много людей, разоблачённых самой Блаватской и жаждущих поквитаться за оскорбление. Сам Бетанелли не имел стабильного материального дохода, и, возможно, воспользовался помощью мстительных спонсоров), Елена Петровна пожалела кавказца и решилась на этот шаг, под предлогом хранения её действующей фамилии, целомудрия и полной бескорыстности от брака со стороны супруга. И ещё одна версия - это брак по просьбе самих учителей. В подтверждение этому Олкотт получал письмо от одного из них - Сераписа, который утверждал, что этот брак способствовал делу Учителей в Америке. При отсутствии своих средств и поверив на слово заверениям молодого Бетанелли, что он всего себя отдаст работе на спиритуалистическом поприще, Елена Петровна Блаватская принесла себя в жертву Делу. Лично мне не понятна эта точка зрения.
   Как показало время, Бетанелли не принёс абсолютно никакой пользы спиритуалистическому поприщу. Всю эту пользу старался принести Олкотт, который организовал "Клуб Чудес". Смысл этого клуба было изучение феноменов, которые были связаны с медиумическими способностями. Приходившие в этот клуб люди старались удивить своими возможностями. Параллельно созданию этого Клуба, Генри выпускает свою книгу, которая пользуется большим успехом - "Люди с того света". Большая часть гонорара уходила на создание "Клуба Чудес".
   Руку помощи в рекламе этого клуба протянул Браун, написав в "Spiritual Scientist":
   "Клуб Чудес, организованный полковником Олкоттом, развивается удовлетворительно. Ежедневно поступают заявления от желающих к нему присоединится, но приняты были лишь немногие, так как желательно, чтобы члены Клуба имели определённый вес, научные и другие достижения, которые будут гарантией надёжности исследований и вытекающих из них выводов. Для работы нами был приглашён на некоторое время и за определённую плату один медиум из Нью-Йорка".
   Груз ответственности этого дела свисал над персоной Блаватской. Непомерная моральная тяжесть причинила её физический вред. Из-за невнимательности, она чуть не сломала ногу, но повредила её очень сильно. В своей комнате, каким-то образом, на неё упала кровать. Нога стала распухать и опухоль затрудняло движение. Когда начался паралич левой ноги, она допустила к себе для осмотра доктора Панкреаста, выводы которого были не утешительными:
   - Мадам, вам нужна срочная ампутация иначе последствия будут летальными. Здесь я вижу обширную гангрену.
   - Ни в коем случае. Я не допущу, что бы моя нога раньше меня попала в иной мир.
   Этим отказом мадам Блаватская усугубила своё здоровье, многие дни лежа в своей постели.
   - Уйдите все из этого места, - с горечью говорила присутствующим. - Я не хочу, что бы меня все видели такой.
   - Вы все слышали, что она сказала! Покиньте это место, - пытался выпроводить присутствующих Бетанелли.
   - Вас это тоже касается, - сказала ему Елена Петровна. - Пускай здесь останется только доктор Панкреаст и миссис Мичерен.
   Подобное действие задело самолюбие Бетанелли, который в гневе отправился подальше от этого дома, в надежде расквитаться с Блаватской, за её нерассудительную выходку. Единственной связью с больной был доктор, который вёл переписку с Олкоттом и остальными. Он же, Панкреаст, известил Елену Петровну о письме, прибывшем из суда, в котором было требование явиться в соответствующе учреждение, по поводу решения вопроса о ферме в Лонг-Айленде. Эта ферма не давала прибыли и Блаватская влезла в долги. Подачи иска следовало ожидать. Эта новость ещё более усугубило здоровье Елены Петровны.
   6
   ***
   Несколько дней Панкреаст со своей ассистенткой был свидетелем чудовищных перемен, которые происходили со здоровьем мадам Блаватской. В течении этого времени он фиксировал её физическую смерть три раза. Это удивляло его ещё больше, а именно - как Елена Петровна борется за жизнь. Доктору казалось, что ещё пару подобных выходок и он сам в скорости распрощается с жизнью от увиденного, потому что научного ответа он не мог найти. О своих наблюдениях он делился с Генри Олкоттом, который в ответных письмах старался поддерживать Панкреаста, как мог.
   Ещё через пару дней, мадам Блаватская обратилась к доктору:
   - Сэр, я иду на поправку. Можете сообщать коллегам о том, что они могут возобновлять визиты, - эти слова были приняты как должное и вскорости явились, в месте с Олкоттом, остальные сподвижники их начинания. Лишь Бетанелли, демонстративно показывая своё униженное достоинство, отказался от приезда. Мало того, он подал на развод, мотивируя это тем, что мадам Блаватская выставила его из их дома - на Ирвинг Плейс, и заставила его не появляться в этих местах.
   Осмотрев больную ещё раз, Панкреаст был вынужден признать, что признаки болезни, а точнее - её присутствие, были очевидны, но регресса не обнаружено. Следовательно, пришлось прейти к мнению, что болезнь остановилась, но полностью покинуть тело Блаватской не собиралось. Через несколько недель она уже выехала в Бостон, где её уже ожидал Генри Олкотт.
   Весь тот период, в течении которого происходила борьба Елены Петровны с болезнью, дела пошли на спад. Это касалось "Клуба Чудес", который стал убыточным, так как многим одарённым особа должна была предоставляться материальная награда, потому что большинство одаренных людей их способности были их же хлебом. "Люди с того света" - работа Олкотта, перестала давать соответствующую прибыль, по этому от многих идей соратникам Блаватской пришлось отказаться и клуб пришлось закрыть.
   Единственное, что оставалось делать, это начинать заново пробивать новые тропы. Все члены бывшего "Клуба Чудес" стали организовывать лекции, в которых рассматривались проблемы, связанные религией различных культур и их влиянии. В скромной квартире Елены Петровны собралось семнадцать человек: несколько редакторов и писателей, учёный еврейский раввин, президент Нью-Йоркского Общества для расследования спиритизма, два врача и ещё несколько лиц. В один из осенних дней, а именно - седьмого сентября 1875 года, Фелт читал лекции о "Забытом Каноне Пропорций египтян".
   - Большая вам благодарность, мистер Фелт. Ваша лекция была превосходной, - похвалил его Олкотт.
   И сразу же все присутствующие принялись обсуждать тематику услышанного материала. Горячая дискуссия выдавала множество идей, которые позволили бы прейти к общему компромиссу. Эта обстановка дала почву для размышлений самому Олкотту, который пришёл к выводу, что для решения этой проблемы нужны оккультные исследования, организацию которых могли заново возобновить их совместный труд. Не долго думая, Генри написал записку Елене Петровне и передал её мадам через сидящего между ними Джаджы.
   В записке было написано следующее: "Неплохо было бы организовать Общество, изучающее подобные вопросы?". На что мадам Блаватская одобрительно кивнула. Тут же, не теряя времени Олкотт поднялся:
   - Господа. Лекция мистера Фельта вдохновила нас на подобный живой темп обсуждения. Но меня она натолкнула на одну мысль. Всё, что мы сейчас обсуждали: все вопросы, нюансы и прочее, можно решить одним - созданием общества, которое занималась бы изучением подобных тематик.
   - Отличная идея, мистер Олкотт! - поддержал его Панкреаст, выкрикивая с дальнего угла комнаты.
   - Что же, раз все согласны, - глядя на довольные лица, начала мадам Блаватская, - значит, можно подготавливать организационную часть.
   - Предлагаю остановиться на том,- начал Джаджа, - что бы назначить председателем организационной части Генри Олкотта и приступить к составлению формального акта, который бы распределил обязанности. А на этом попрошу закончить сегодняшнее собрание, так как час уже поздний.
   В результате предложения полковника Генри Олкотта об организации Общества для изучения Оккультизма, Каббалы и так далее, присутствующие дамы и господа, в количестве семнадцати человек, решили провести заседание на следующий день и была принята резолюция о том, что мистер Олкотт займёт председательское место, Джаджа станет секретарём. По предложению Герберта Моначези было решено, что комитет из трёх человек, назначенных Председателем, разработает основной закон и соответствующее постановление и доложит об этом на следующем заседании.
   Это ни могло не радовать Олкота и мадам Блаватскую, потому что это было второе дыхание их деятельности. Его подкрепляло и одобрительное письмо, полученное от учителей.
   - Мадам, прочтите, - словно малое дитя, взволнованное от подаренной долгожданной игрушки, Генри подал письмо Елене Петровне.
   - Это свидетельство того, что мы на верном пути, - прочитав наставления учителей, с улыбкой сказала Блаватская. Она понимала, что с этого момента начинается серьёзная работа.
   На следующем заседании обсуждалось название того общества, которое уже было в зачатке. Членами его было предоставлены различные вариации, которые могли бы охарактеризовать само общество. Предлагалось назваться Египтологическим обществом, Герметическим, Розенкрейцерским и многими другими.
   - Господа, - взяла слово мадам Блаватская, вспоминая свою первую физическую встречу с учителем в Лондоне. - Давайте будем оригинальными и назовёмся "Теософским Обществом".
   Название это было новым для присутствующих.
   - Что оно значит, мадам? - спросил Ньютон.
   - Теософия - это Божественное знание или наука. Божественная мудрость, мудрость богов. Но это не тот бог или боги в том смысле, какой ему предают сейчас. Этому термину много лет, гораздо больше, чем мы можем представить.
   Слово в слово повторила Елена Петровна слова своего учителя. И эти слова были решающими. Через несколько дней была найдено помещение, которое должно было быть для заседаний членов Теософского общества и это здание было - Мот Мемориал Хол, расположенное на Мэдисон Авеню. В нём же было одобрены и оглашены официальные лица общества:
   Президент: Генри Олкотт.
   Вице-президент: доктор Панкреаст и мистер Фелт.
   Секретарь-корреспондент: мадам Блаватская.
   Казначей: Генри Ньютон.
   Библиотекарь: Чарльз Сотеран.
   Члены Совета: Преподобный Виджин, Преподобный Вестбрук, Эмма Хардинг Бриттен, Симонс, Герберд Моначези.
   Адвокат общества: Вильям Джадж.
   В постановлении выделялись три пункта: название общества, сбор и распространение знаний о законах, управляющих Вселенной и наличие в обществе активных членов, почётных членов и членов-корреспондентов.
   Также Блаватская получила указания от своего Учителя, который требовал сформировать ядро действующего общества, чьи задачи были определены следующим образом:
  1) Всеобщее братство.
  2) Между членами не должно делаться никакого различия в зависимости от расы, веры и социального положения, но каждый член должен оцениваться исключительно по его личным заслугам.
  3) Изучать философию Востока, в основном Индии, и постепенно представлять их публике в различных работах, интерпретирующих экзотерические религии в свете эзотерических учений.
  4) Противодействовать материализму и богословскому догматизму всеми возможными способами, демонстрируя существование в природе оккультных сил, неизвестных науке, а также присутствие психических и духовных сил в человеке; в то же время стараться расширять взгляды спиритов, показывая им, что кроме духов умерших есть многие иные посредники, участвующие в создании феноменов. Суеверия нужно разоблачать и избегать их, а оккультные силы, благотворные и вредоносные, - всегда окружающие нас и проявляющие разными путями в своём присутствие, - демонстрировать так, как только позволяют нам наши способности.
   Пошла полноценная работа Теософского общества. В момент создания Теософского Общества, над городами западной Европы, с неба сыпались письма, в которых свидетельствовалось о создании этого общества. В этот же период, Елена Петровна начинает работу над своей работой, первым томом "Разоблачённой Изиды". В коррекции текста ей приходил на помощь Генри Олкотт, который с удовольствием предоставлял свои услуги.
   Хвалясь своим достижением в письмах к Вере Желинховской - своей сестры, мадам Блаватская высылала ей различного рода наброски о жизни в Америке, которые любимая сестра опубликовывала в Одесской газете "Правда". Она красочно описывает убийства и грабежи, эпидемии и курьезы. Можно себе позволить привести несколько примеров подобных статей:
   "Если кто желает познакомиться с социальной жизнью Америки наглядно, тот пусть представит ее себе в виде длиннейшей лестницы. И затем поставит на ней гуськом трех граждан. Љ 1, стоя на верхней перекладине, с умилением взирает ввысь на собственные миллионы. Гражданин Љ 2 лижет подошвы сапог Љ 1 и вместе с тем делает тычки собственной обувью Љ 3, ползущему за ним. Картина вернейшая".
   "Я лично знакома с одной весьма уважаемой дамою "приятною во всех отношениях", которая была замужем и разведена пять раз, а на прошлой неделе вышла замуж за шестого счастливца". Но главная прелесть курьеза состоит в том, что каждый из этих пяти живых покойников обязан по закону выплачивать ей (алименты). Развод она получала за "оскорбление чувств"... Таким образом, моя знакомая ежемесячно ездит собирать доход с мужей, как другие собирают его с домов. Эта дама - одна из главнейших дам-патронесс "Общества Красного Полумесяца и Креста".
   Одна из самых интересных статей, присланная в одесскую "Правду" Блаватской, - об изобретателе фонографа Томасе Эдисоне (статья записана с его слов). Он только что вступил в Теософское общество Елены Петровны. Ему 31 год. В двадцать лет он уже усовершенствовал телефон и телеграф. В 30 изобрел фонограф, инструмент, способный собирать и задерживать любые звуки, воспроизводить их и дублировать.
   "Применив фонограф к практическому воспитанию детей, мы в нем найдем верного и послушного репетитора учителей иностранных языков с правильным акцентом".
   "Фонографическая библиотека. Книги и брошюры в 40000 слов, умещающиеся на едином методическом листе в 10 квадратных вершков, становятся уже более, нежели вероятными".
   "Мы обещаем, - говорит Эдисон, - детям игрушки, подобные которым не виделись с сотворения мира. Куклы будут разговаривать".
   "Часы будут объявлять о времени дня".
   "Он теперь работает над усовершенствованием следующего: заставляет телеграф записывать автоматически каждое передаваемое им слово и затем повторять депешу голосом посылающего".
   Стоит заметить, что вырученные деньги за эти статьи, и, забегая вперёд, гонора "Разоблачённой Изиды", Елена Петровна отсылала на помощь российским солдатам, которые начинали войну против Турции. Этим жестом она подчёркивала свой патриотизм, который никогда не скрывала.
   7
   ***
   Три года прошло со дня создания "Теософского Общества". Мадам Блаватская закончила работу над своим творением - "Разоблачённая Изида", которая стала одним из доходов самого общества, и Елены Петровны в целом. Благодаря надёжным связям, мадам Блаватская выиграла судебное дело связанное с фермой на Лонг-Айленде, получив компенсацию в пять тысяч долларов. Эти деньги помогли ей закончить бракоразводный процесс с Бетанелли. Она получила развод, а сам кавказец навсегда выпадает из поля нашего зрения.
   "Теософское Общество" стало заниматься изучением и трактовкой некоторых отрывков религиозных текстов, стараясь придерживаться непредвзято к этой работе - как и положено профессионалам. Генри Олкотт проверял наличие ошибок в тексте Изиды, зная, что мадам Блаватская ещё не совсем свободно владеет английским. Удовлетворившись проверенным, "Разоблачённая Изида" вышла в печать. Но она до сих пор отсылала свои сбережения, которые были перечислены на нужды русских солдат в борьбе с турками. Её мотивы были больше подкреплены этими поступками, когда стало известно, что в числе солдат, находились её дядя - Ростислав Андреевич Фадеев, кузен, сын Веры Жилинховской - Александр Юльевич Витте и Ростислав Николаевич Яхонтов. Её возмущало мнение Пия IX на причины этой войны. Слова понтифика приведены дословно: "Рука Божья может руководить и мечом баши-бузука. Я даю своё благословение мухаммеданскому оружию, используемому против языческой ортодоксальной Греческой Церкви". Эти слова Пия больно ударили по естеству Елены Петровны, она не могла понять - как такие слова можно говорить, находясь при таком сане. Как вся католическая Европа не ответила ему на это. Мадам Блаватская горько сожалела, что тогда - в Ментане, ей не довелось добраться до этого понтифика, а войска Гарибальди одержали поражение.
   - Полковник, - говорила она Олкотту, - Я, как все женщины нашей державы, одела траур по этим событиям, которые уносят в своё логово тысячи душ наших солдат.
   Генри нечего было ответить на это, он лишь был свидетелем того, как мадам Блаватская ходила поникшей и вскорости вновь заболела - её организм не смог преодолеть эту скорбь. Она рассказывала о своих видениях, которые описывали события битв на Кавказе. К счастью, она быстро стала на ноги и принялась осуждать речь папы в каждой американской газете. Вся пресса Нового света стала свидетельницей, как русская становиться на защиту своих земель, дерзко оскорбляя Пия. На подобные выходки ответил папский нунций в Нью-Йорке - шотландский кардинал Мак-Клоски. Сама же Елена Петровна отказалась от личной встречи, требуя вести с ним переписку, которая публиковалась бы в одной из газет, что бы не скрывать от общественности ни единой капли своей правоты и гнили католической церкви. Безусловно, афишировать дискуссию Мак-Клоски не слишком хотелось, поэтому он отказался от этой затеи. Эпатаж мадам Блаватской рос с каждым днём.
   - Мне уже надоело здесь. Нужно перебираться в Индию, - говорила она.
   - Зачем? Тут у нас большая почва для работы и скудные финансы, которых не хватит создать центр "Теософского Общества" в Индии, - заметил Генри, но после добавил, - Но Учителя согласны с этим решением.
   - Финансы могут быть сию же минуту. И я решаюсь на этот поступок.
   - О чём Вы, мадам? - удивился Олкотт, поправляя пенсне на своём носу.
   - Я могу стать наследницей одного имения. Один из поклонников нашей работы, которого я помню по "Клубу Чудес" перед смертью записал на меня своё имение. Разумеется, он скончался и за отсутствием наследников, имение автоматически переходит мне.
   - Так это же прекрасно! - восхитился полковник.
   - Не совсем, мой друг. Что бы стать полноправной хозяйкой, мне необходимо принять американское гражданство.
   - И что вы решили?
   - На этой неделе мне предстоит поход в здание суда, где поставят перед фактом, либо принять присягу на верность этой стране, либо потерять имение, - отвернувшись от своего собеседника, она договорила, - Мне кажется, для продолжения нашей работы в Индии, глупо отказываться от такого подарка.
   Через несколько дней Елена Петровна приняла Американское гражданство, тем самым, став хозяйкой имением умершего. Эта процедура оставила горький осадок, пускай своё состояние опишет сама мадам Блаватская:
   "Сейчас вернулась из Верховного Суда", где принимала присягу в верности Американской Республике. "Теперь я равноправная с самим президентом Соединенных Штатов гражданка... Это все прекрасно; такова моя оригинальная судьба. Но до чего же противно было повторять за судьей тираду, которой я никак не ожидала, - что-де, я, отрекаясь от подданства и повиновения Императору Всероссийскому, принимаю обязательство любить, защищать и почитать единую конституцию Соединенных Штатов Америки. Ужасно мне жутко было произносить это подлейшее отречение!.. Теперь я, пожалуй, политическая и государственная изменница?.. Приятно! Только как же это я перестану любить Россию и уважать Государя?.. Легче языком сболтнуть, чем на деле исполнить".
   Все Американские газеты затрубили об этой выходке, пытаясь обозвать её изменницей, русской шпионкой, внедрённой в сферу американского общества и тому подобные статьи. Её раньше терзали подобными упрёками, считая её официально агентом тайной полиции, её связывали тогда с фальсификацией "Протоколов сионских мудрецов". Тогда в 1872 году она передала письмо Александру II, через фрейлину жены государя. Стоит привести это письмо в оригинале:
   "Ваше превосходительство!
   Я жена действительного статского советника Блаватского, вышла замуж 16 лет и по обоюдному соглашению через несколько недель после свадьбы разошлась с ним. С тех пор постоянно почти живу за границей. В эти 20 лет я хорошо ознакомилась со всей Западной Европой, ревностно следила за текущей политикой не из какой-либо цели, а по врожденной страсти, я имела всегда привычку, чтобы лучше следить за событиями и предугадывать их, входить в малейшие подробности дела, для чего старалась знакомиться со всеми выдающимися личностями политиков разных держав, как правительственной, так и левой крайней стороны. На моих глазах происходил целый ряд событий, интриг, переворотов... Много раз я имела случай быть полезной сведениями своими России, но в былое время по глупости молодости своей молчала из боязни. Позже семейные несчастья отвлекли меня немного от этой задачи. Я - родная племянница генерала Фадеева, известного Вашему превосходительству военного писателя. Занимаясь спиритизмом, прослыла во многих местах сильным медиумом. Сотни людей, безусловно, верили и будут верить в духов. Но я, пишущая это письмо с целью предложить Вашему превосходительству и родине моей свои услуги, обязана высказать Вам без утайки всю правду. И потому каюсь в том, что три четверти времени духи говорили и отвечали моими собственными - для успеха планов моих - словами и соображениями. Редко, очень редко не удавалось мне посредством этой ловушки узнавать от людей самых скрытных и серьезных их надежды, планы и тайны. Завлекаясь мало-помалу, они доходили до того, что, думая узнать от духов будущее и тайны других, выдавали мне свои собственные. Но я действовала осторожно и редко пользовалась для собственных выгод знанием своим. Всю прошлую зиму я провела в Египте, в Каире, и знала все происходящее у хедива, его планы, ход интриг и т. д. через нашего вице-консула Лавизона покойного. Этот последний так увлекся духами, что, несмотря на всю хитрость свою, постоянно проговаривался. Так я узнала о тайном приобретении громадного числа оружия, которое, однако ж, было оставлено турецким правительством; узнала о всех интригах Нубар-паши и его переговорах с германским генеральным консулом. Узнала все нити эксплуатации нашими агентами и консулами миллионного наследства Рафаэля Абета и много чего другого. Я открыла Спиритское общество, вся страна пришла в волнение. По 400, 500 человек в день, все общество, паши и прочие бросались ко мне. У меня постоянно бывал Лавизон, присылал за мной ежедневно, тайно, у него я видела хедива, который воображал, что я не узнаю его под другим нарядом, осведомляясь о тайных замыслах России. Никаких замыслов он не узнал, а дал узнать мне многое. Я несколько раз желала войти в сношение с г. де Лексом, нашим генеральным консулом, хотела предложить ему план, по которому многое и многое было бы дано знать в Петербурге. Все консулы бывали у меня, но потому ли, что я была дружна с г. Пашковским и женой его, а т-те де Леке, была во вражде с ними, по чему ли другому, но все мои попытки остались напрасными. Леке запретил всему консульству принадлежать Спиритскому обществу и даже настаивал в том, что это вздор и шарлатанство, что было неполитично с его стороны. Одним словом, Общество, лишенное правительственной поддержки, рушилось через три месяца. Тогда отец Грегуар, папский миссионер в Каире, навещавший меня каждый день, стал настаивать, чтобы я вошла в сношения с правительством папским. От имени кардинала Барнабо он предложил мне получать от 20 до 30 тысяч франков ежегодно и действовать через духов и собственными соображениями в видах католической пропаганды ит. д. Отец Грегуар принес мне письмо от кардинала, в котором тот, снова предлагая мне в будущем все блага, говорит: "II est temps que l'ange des tene-bres devienne l'ange de la lumiere" (Время ангелу тьмы становиться ангелом света) и обещает мне бесподобное место в католическом Риме, уговаривает повернуться спиной к еретической России. Результат был тот, что я, взяв от папского миссионера 5 тысяч франков за потерянное с ним время, обещала многое в будущем, повернулась спиной не к еретической России, а к ним и уехала. Я тогда же дала об этом знать в консульство, но надо мной только смеялись и говорили, что глупо я делаю, что не соглашаюсь принять такие выгодные предложения, что патриотизм и религия есть дело вкуса - глупость и т. д. Теперь я решилась обратиться к Вашему превосходительству в полной уверенности, что я могу быть более чем полезна для родины моей, которую люблю больше всего в мире, для государя нашего, которого мы все боготворим в семействе. Я говорю по-французски, по-английски, по-итальянски, как по-русски, понимаю свободно немецкий и венгерский язык, немного турецкий. Я принадлежу по рождению своему, если не по положению, к лучшим дворянским фамилиям России и могу вращаться поэтому как в самом высшем кругу, так и в нижних слоях общества. Вся жизнь моя прошла в этих скачках сверху вниз. Я играла все роли, способна представлять из себя какую угодно личность; портрет не лестный, но я обязана Вашему превосходительству показать всю правду и выставить себя такою, какою сделали меня люди, обстоятельства и вечная борьба всей жизни моей, которая изощрила хитрость во мне, как у краснокожего индейца. Редко не доводила я до желаемого результата, какой бы то ни было предвзятой цели. Я перешла все искусы, играла, повторяю, роли во всех слоях общества. Посредством духов и других средств я могу узнать, что угодно, выведать от самого скрытного человека истину. До сей поры все это пропадало даром, и огромнейшие в правительственном и политическом отношении результаты, которые, примененные к практической выгоде державы, приносили бы немалую выгоду, - ограничивались микроскопической пользой одной мне. Цель моя - не корысть, но скорее протекция и помощь более нравственная, чем материальная. Хотя я имею мало средств к жизни и живу переводами и коммерческой корреспонденцией, но до сей поры отвергала постоянно все предложения, которые могли бы поставить меня хоть косвенно против интересов России. В 1867 г. агент Бейста предлагал мне разные блага за то, что я русская и племянница ненавистного им генерала Фадеева. Это было в Песте, я отвергла и подверглась сильнейшим неприятностям. В тот же год в Бухаресте генерал Тюр, на службе Италии, но венгерец, тоже уговаривал меня, перед самым примирением Австрии с Венгрией, служить им. Я отказалась. В прошлом году в Константинополе Мустафа-паша, брат хедива египетского, предлагал мне большую сумму денег через секретаря своего Вилькинсона, и даже один раз сам, познакомившись со мной через гувернантку свою француженку, - чтобы я только вернулась в Египет и доставляла бы ему все сведения о проделках и замыслах брата его, вице-короля. Не зная хорошо, как смотрит на это дело Россия, боясь идти заявить об этом генералу Игнатьеву, я отклонила от себя это поручение, хотя могла превосходно выполнить его. В 1853 г., в Баден-Бадене, проигравшись в рулетку, я согласилась на просьбу одного неизвестного мне господина, русского, который следил за мной. Он мне предложил 2 тысячи франков, если я каким-нибудь средством успею добыть два немецких письма (содержание коих осталось мне неизвестным), спрятанных очень хитро поляком графом Квилегрсим, находящимся на службе прусского короля. Он был военным. Я была без денег, всякий русский имел симпатию мою, я не могла в то время вернуться в Россию и огорчалась этим ужасно. Я согласилась и через три дня с величайшими затруднениями и опасностью добыла эти письма. Тогда этот господин сказал мне, что лучше бы мне вернуться в Россию и что у меня довольно таланту, чтобы быть полезной родине. И что если когда-нибудь я решусь переменить образ жизни и заняться серьезно делом, то мне стоит только обратиться в III отделение и оставить там свой адрес и имя. К сожалению, я тогда не воспользовалась этим предложением.
   Все это вместе дает мне право думать, что я способна принести пользу России. Я одна на свете, хотя имею много родственников. Никто не знает, что я пишу это письмо.
   Я совершенно независима и чувствую, что это - не простое хвастовство или иллюзия, если скажу, что не боюсь самых трудных и опасных поручений. Жизнь не представляет мне ничего радостного, ни хорошего. В моем характере любовь к борьбе, к интригам, быть может. Я упряма и пойду в огонь и воду для достижения цели. Себе самой я мало принесла пользы, пусть же принесу пользу хоть правительству родины моей. Я - женщина без предрассудков и если вижу пользу какого-нибудь дела, то смотрю только на светлую его сторону. Может быть, узнав об этом письме, родные в слепой гордости прокляли бы меня. Но они не узнают, да мне и все равно. Никогда ничего не делали они для меня. Я должна служить им медиумом домашним так же, как их обществу. Простите меня, Ваше превосходительство, если к деловому письму приплела ненужные домашние дрязги. Но это письмо - исповедь моя. Я не боюсь тайного исследования жизни моей. Что я ни делала дурного, в каких обстоятельствах жизни ни находилась, я всегда была верна России, верна интересам ее. 16 лет я сделала один поступок против закона. Я уехала без пашпорта за границу из Поти в мужском платье. Но я бежала от старого ненавистного мужа, навязанного мне княгиней Воронцовой, а не от России. Но в 1860 г. меня простили, и барон Бруно, лондонский посланник, дал мне пашпорт. Я имела много историй за границей за честь родины, во время Крымской войны я неоднократно имела ссоры, не знаю, как не убили меня, как не посадили в тюрьму. Повторяю, я люблю Россию и готова посвятить ее интересам всю оставшуюся жизнь. Открыв всю истину Вашему превосходительству, покорнейше прошу принять все это к сведению и если понадобится, то испытать меня. Я живу пока в Одессе, у тетки моей, генеральши Витте, на Полицейской улице, дом Гааза, Љ 36. Имя мое Елена Петровна Блаватская. Если в продолжение месяца я не получу никаких сведений, то уеду во Францию, так как ищу себе место корреспондентки в какой-нибудь торговой конторе. Примите уверения, Ваше превосходительство, в безграничном уважении и полной преданности всегда готовой к услугам Вашим Елены Блаватской".
   Трудно прокомментировать это письмо. Согласился ли Государь на то, что бы привлечь к сотрудничеству автора этого письма, но мотивы Елены Петровны понятны. Даже сейчас, когда она уезжала из Америки, что бы продолжать свою работу со своими сподвижниками в Индии и смерти Александра II, неизвестно, была у неё тайная связь с представителями тайной полиции. Единственное, что стоит оценить, это - дух патриотизма, который побуждал её к таким действиям. Я не вижу причин для осуждения этой персоны, которая старалась быть полезной для своей страны.
   - Куда теперь, мадам? - спрашивал Олкотт, глядя на Блаватскую.
   - Строго на восток, мой друг!
   8
   ***
   Путешествие по Индии было коротким, но приносил свои плоды. Мадам Блаватская была восхищена работой своего коллеги - полковника Олкотта. Генри принимал активное участие в развитии "Теософского Общества" в Индии. Благодаря его настойчивости первая штаб-квартира теософов была основана в Бомбее. За свои первые начинания, Олкотт получил благодарность от президента США за вклад в развитие международных отношений. Стоит сказать, что это не первый случай, когда правительство Штатов прилюдно высказывало своё удовлетворение от работы Генри, также был добрый жест с их стороны, когда Олкотт организовал первую публичную кремацию в стране. После поездки и недолгой останови в Бомбее, основатели "Теософского Общества" направились в Адьяр, где, посетив дом Хаддлстоун Гарденз, который и стал ещё одной восточной штаб-квартирой общества. Этот приезд сильно взволновал миссионера Паттерсона, который был противником подобных обществ.
   - Что они тут делают, понятия не имею? - возмущался он. - Пока святая церковь пытается привить дикарям слово Господне, они вновь возбуждают в них языческие верования.
   Эти упрёки священника не слишком волновали теософов - им доводилось выслушивать и более суровые высказывания в свой адрес. Несколько лет теософы путешествовали по Индии и хотели надолго основаться в Адьяре, но этот миссионер сыграет свою роль, что бы, пользуясь помощью остальных, продолжать обливать грязью "Теософское Общество" вообще и мадам Блаватскую в частности, которая уже была не той ловкой Хелен.
   Действия Блаватской и других членов общества бодрили письма из Аллахабада, которые они получи от мистера Синнета, влюблённого в работу теософов. Несколько раз Елена Петровна с Олкоттом гостили в доме у этого человека, чувствуя его истинность и поддержку.
   - Чем будем заниматься здесь, полковник? - спрашивала Елена Петровна Генри.
   - Моя задача - возобновить знание санскрита у здешних людей. По возможности объединить больше здешних каст в "Теософское Общество", - с восхищением рассказывал Олкотт, на бороде которого время стало расписываться сединами.
   - Мне кажется, здесь нужен небольшой ремонт. Когда мы сюда приезжали, то к нам хотела примкнуть одна пара, по-моему - Куломбы. Они хотели работать у нас в Хаддлстоун Гарденз. Мистер Куломб рекомендовал себя как хороший плотника, а его супруга - неплохим поваром и уборщицей.
   - Это хорошая мысль, мадам, - поддержал её полковник.
   - И ещё, сегодня к нам приедет один молодой человек, его зовут Субба Роу. Мы с ним переписываемся уже несколько лет.
   - Чем он нам поможет?
   - Он первый стал вести переписку и признался, что мой Учитель является и его Учителем тоже. Читая его письма я поняла, что он будет отличным советником, когда я буду здесь писать свою очередную работу - "Тайная Доктрина".
   - Ты разговаривала на эту тему с Учителем? - спросил Олкотт, прохаживаясь по комнате Блаватской.
   - Разумеется. Я ни шагу не могу ступить без его мнения. Мы не знаем большего авторитета в Индии в области эзотерической стороны философии адвайты, чем Субба Роу.
   Вечером в Адьяр прибыл тот самый Субба Роу. Это был молодой мужчина с красивыми чертами лица и стройной фигурой. Он не замедлил явиться в Хаддлстоун Гарден и познакомился с членами "Теософского Общества". После не скольких часов общения с теософами, Блаватская воочию убедилась, что он сможет восстановить прежние знания санскритской литературы и о любом стихе из Бхагавадгиты, Брахмасутр или Упанишад сразу же мог сказать, откуда он и в связи с чем написан. Такой человек, как Субба Роу, стал неотъемлемой частью этого общества, знанием которого восхищались все теософы.
   В 1884 году началась работа над "Тайной Доктриной". В обстановке бурных споров и убеждений происходила работа Елены Петровны и Субба Роу. В этот момент полковник Олкотт занимался своими делами, которыми он восхищался перед мадам Блаватской и которые проходили с завидным успехом.
   Споры с Роу доводили Блаватскую до истерики. Можно было подумать, что в одной комнате находились кошка с собакой. Но, когда общество теософов собиралось вместе для обсуждения каких-либо вещей или наблюдения различных видений, Елена Петровна и Субба вели себя достаточно спокойно, не показывая вида, что несколькими часами ранее они беседовали друг с другом на повышенных тонах.
   Необходимо указать и на другое отличие Суббы Роу от ученицы того же учителя - Блаватской. Это его глубокая убеждённость в том, что оккультные знания не следует выдавать европейцам. Блаватская писала о нём: "Такие бескомпромиссные посвященные брахманы, как Субба Роу, никогда ничего не обнародуют - даже если им разрешат. Они слишком ненавидят европейцев." Это вообще была одна из значительных линий размежевания между индийскими и европейскими членами теософического общества. Субба Роу очень переживал из-за вульгарной профанации имен учителей, происходившей среди англичан, живших в Индии. Доходило до того, что именами учителей называли котов! Трудно было ему, как брахману, примириться и с мыслью, что тайны, многие века хранившиеся в святилищах храмов, были раскрыты женщиной европейского происхождения. Он говорил Блаватской: "Вы повинны в самых ужасных преступлениях. Вы выдали самые священные и сокровенные оккультные тайны. Лучше принести в жертву вас, чем вещи, никогда не предназначавшиеся для европейских умов. Люди слишком в вас верили. Пора зародить у них сомнение. Иначе они вытянут из вас всё, что вы знаете". Как представитель Шрингери-матхама в Мадрасе, Субба Роу пользовался у ортодоксальных индусов большим авторитетом, и потому его выпады оказали на многих из них существенное влияние. Тем не менее, сам он никогда не ставил под сомнение знания и способности Блаватской.
   Эта, практически воинственная, творческая обстановка, вновь затронула здоровье Елены Петровны, которая не могла восстановить силы. Осмотрев её, доктор Панкреаст порекомендовал ей отъехать в Европу, где бы она могла спокойно отдохнуть. А здесь, в умственной рабочей атмосфере теософов и шумной работы Куломбов, которые занимались ремонтом штаб-квартиры, трудно было восстановить силы. Как раз Елене Петровне предлагала семья Синнетов погостить в Лондоне и этим стоило воспользоваться.
   9
   ***
   Добравшись до Ниццы, Елена Петровна решила несколько дней побывать в Париже. С этим городом у неё много связано воспоминаний. Проходя по Риволе, на мадам Блаватскую волной накатывалась ностальгия. Несколько десятков лет назад она здесь проходила в надежде продемонстрировать всему миру, чем она владеет. Вот это та самая парадная, войдя в которую, машинально подымаешься в сторону квартиры Юма. А вот то самое окно, сквозь которое из своей комнаты Елена Петровна смотрела на Париж. Она не могла себе представить, насколько жёстко её швыряла жизнь, пропуская через мельницу всю жизнь мадам Блаватской. Сейчас она стоит на этой улице, а перед ней проезжая дорога, перейдя которую, попадёшь в ту парадную того самого дома и ничего не изменилось вокруг, только сама она уже не Хелен, а мадам. Её внешность стала другой: грузное тело дамы уже перешло рубеж бальзаковского возраста, как стало модно говорить благодаря Бальзаку и его роману. В своём отражении в витринах, проходя дальше по аллее, мадам Блаватская видела седовласую старуху, которая потратила всю жизнь для достижения одной цели, успех которой многих не радовал. Вот она, изменённая внешне, на фоне вечно молодого Парижа, который остался таким же.
   Елене Петровне не нравились эти ощущения и она направилась в квартиру, которую сняла на несколько дней. Дом, где были её апартаменты, находился у Люксембургского сада на улице Нотр Дам де Шам. В этой квартире она вселилась не одна, а в сопровождении индуса Бабуле.
   Проснувшись на следующее утро и выпив чашку кофе, мадам Блаватская закурила сигарету и принялась рассматривать бумаги, на которых она писала заготовки для "Тайной Доктрины". Её покой потревожил дверной звонок, который своим противным звуком врезалось в напряжённое раздумье Елены Петровны.
   - Почему сейчас такие вещи не решаются простым стуком? - в возмущении проговорила она, наблюдая, как Бабуле направился к двери, что бы впустить гостя.
   - Принимает ли мадам Блаватская? - послышался голос за дверью.
   - Входите, синьор, - на ломаном французском ответил индус, можно было предположить, что это одни из немногочисленных фраз, которые он знал на этом языке.
   Мадам Блаватская вышла к посетителю, тот оглядев её с ног до головы, представился:
   - Всеволод Соловьёв.
   - Можете говорить по-русски. Я поняла, что мы с вами соотечественники, - с улыбкой сказала Елена Петровна и жестом пригласила его в комнату. Они прошли туда и присели за маленький стол напротив друг друга. Мадам Блаватская отдала распоряжение Бабуле, что бы он приготовил кофе. - Что бы вас ни привело ко мне, я ужасно рада познакомиться с вами - ведь я русская - а если вы пришли за серьезным делом, то будьте уверены, что я вся к вашим услугам. Чем могу, пособлю с превеликим моим удовольствием!
   - Вам придется, Елена Петровна, начинать со мною с азов - я знаю о вас, о ваших трудах и о вашем "обществе" только то, о чем вы сами печатали в "Русском Вестнике".
   - Ну, батюшка вы мой, - перебила она, - с той поры много воды утекло. Общество-то наше тогда только еще вылуплялось из яичка, а теперь...
   И она горячо стала рассказывать об успехах теософского движения в Америке и в Индии, а в самое последнее время и в Европе.
   Этот диалог передан самим Соловьёвым, который решил разоблачить мадам Блаватскую и привлечь её к шантажу. Разумеется, он не давал ей понять о своих намерениях, но, как бы там не было, он один из тех, кто оформил одну из самых популярных работ, где пытался привести доводы о разоблачении соотечественницы. Как мне кажется, этот русский философ свою популярность поддержал своим трудом "Современная жрица Изиды", в котором приводил свои доводы, которые теряли смысловую нить и было затруднительно точно узнать, где же проявлялось это самое шарлатанство. Можно сказать, он пытался использовать против неё её же оружие.
   В свою же очередь, Елена Петровна пыталась удивить его своим умением, дословно рассказывая о содержимом полученного письма из запечатанного конверта или создавая музыку в комнате простым взмахом руки. В тот момент Всеволод был удивлён, но суровый скепсис обуздал его эмоции, холод которых привёл его к его уже известному труду, посвящённому мадам Блаватской.
   После Парижа, Елена Петровна направилась в Лондон к Синнетам, не подозревая, что в данный час происходило в Адьяре. Вечернее время в Индии совсем другое, как в Европе. Слышалось дыхание Индийского океана, которое придавало приятную, свежую атмосферу. Куломб занимался мебелью, когда заметил, как к нему подошла его жена:
   - Дорогой, с нами хочет поговорить преподобный Паттерсон, - сказала супруга Куломб.
   Сам же Куломб вышел к миссионеру узнать, о чём же хочет побеседовать представитель церкви.
   - Добрый день, отче.
   - Я надеюсь, он будет добрым, - ответил Паттерсон. - Я хотел у вас спросить, не хотите ли вы послужить на благо Святой Церкви?
   - Мы с супругой католики и рады были оказать свою услугу.
   - Мне очень приятно слышать это, но больно смотреть, как вы работаете в этом доме ереси.
   - Ничего не могу поделать, это наш единственный заработок, - ответил Куломб.
   - Я могу, от лица Церкви, предоставить вам больший доход, но взамен на информацию.
   - Какого рода, отче?
   - Предоставить доказательство, которое будет свидетельствовать о том, что это общество, есть общество шарлатанов. Я вам хорошо заплачу.
   - Это трудно сделать, потому что я не смог обнаружить каких либо способов, которыми могли бы пользоваться теософы.
   - Я уже беседовал с вашей супругой и она согласна на то, чтобы помочь церкви любым способом избавиться от тех, кто чтит языческие книги.
   Куломб понял, о чём идёт речь. Его супруга поддалась доводам Паттерсона и сам плотник прекрасно догадывался, что ему устоять будет очень трудно. Мало того, он знал, чем его супруга сможет помочь - у неё очень похожий почерк с мадам Блаватской.
   - Что от меня потребуется? - резво спроси Куломб.
   - Мне ваша супруг сказала, что у вас есть ключи от всех комнат, потому что вы занимаетесь ремонтом. Вы же плотник, сделайте какие ни будь хитрости, которые будут свидетельствовать о жульничестве этих язычников. А дальше я сделаю всё сам. Завтра же я выдам аванс вашей супруге, она же подготовит письма, тематику которых я ей уже предоставил.
   После этого Паттерсон исчез в сумерках Адьярских зарослей. Куломб соблазнился его обещаниям. Началась плестись интрига.
   10
   ***
   Работа в штаб-квартире "Теософского Общества" проходила в мощном темпе. Не смотря на то, что мадам Блаватская из-за болезни была в Европе и у супругов Синнетов восстанавливала силы, проводились успешно сеансы и обсуждения различных тем на собраниях теософов в Адьяре. Генри Олкотт с радостью наблюдал за развитием Общества и вспоминал своё прошлое в Нью-Йорке, к которому он никогда не вернётся. Не смотря на то, что в Оранже осталась его супруга с сыновьями, он догадывался, что они никогда его не будут винить за недостаток внимания. Возможно, это были, всего лишь его домыслы.
   Зайдя в свой кабинет, он встретил Субба Роу, который заканчивал свою статью, переводя какие-то тексты на санскрит. Индус подошёл к полковнику, протягивая ему письмо:
   - Мистер Олкотт. Вот, сегодня было получено письмо, адресованное нашему обществу, в котором указывается, что к нам едет следователь Ходжсон из общества психических исследований.
   - По какой причине, там не указано? - спросил Генри, ближе подсовывая пенсне к глазам на переносице, беря в руку лист бумаги.
   - Абсолютно ничего. Это мне не нравиться, - возмущённо сознался Субба Роу.
   Его возмущению было место. Через несколько дней в "Теософское Общество" явился следователь Ходжсон со свитой, которая была комиссией того самого - общества психических исследований. Это был мужчина сорокалетнего возраста с завышенной самооценкой, выставляя собственную персону в самых лучших красках. Его вольное поведение в Хаддлстоун Гарденз вызывало возмущение теософов, но сам следователь не обращал на них внимания, словно хозяин, командуя их апартаментами.
   От невиданной наглости, Олкотт слишком резко преградил Ходжсону дорогу, пытаясь, таким образом, немного охладить порыв следователя. Тот же, в свою очередь, ответил на выпад полковника лишь тем, что попытался отодвинуть его с дороги. Сами же члены комиссии, без помех прошли в коридорах здания, достав записные книжки и какие-то инструменты.
   - Вы забываетесь, уважаемый! - первым сказал Генри. - На каком основании вы вламываетесь в нашу штаб-квартиру не представившись и не подав соответствующих документов! Я не потерплю такого произвола!
   - Вы получили письмо из Лондона, сэр, и наверняка, знаете - кто мы, - стараясь сдерживать спокойный тон, ответил полковнику следователь.
   - Нет уж! Соблюдайте свои нормы!
   - Я следователь Ходжсон из общества психических исследований. Это члены комиссии, которые явились сюда, для проверки легитимности ваших дел.
   - Мы здесь основали "Теософское Общество" на законных правах.
   - Я в этом не сомневаюсь, - с ухмылкой сказал Ходжсон и продолжил, - Но к нам поступило письмо, в котором указывалось, что вы занимаетесь шарлатанством, используя стены этого здания.
   После этих слов, следователь обошёл Олкотта и стал выкрикивать:
   - Приведите Куломбов - они прямые свидетели.
   После этого Генри понял, что эта чета подставила их общество, подделав различные хитрости, что бы уничтожить теософов здесь. Он давно хотел вышвырнуть их вон и даже предупреждал Елену Петровну, когда заметил подвох с их стороны и попытку проникнуть в документы "Теософского общества". Тогда мадам Блаватская стала на их защиту, сама этим подставив свою персону под удар. Сейчас же Олкотта словно молнией ударило, потому что он вспомнил, что у Куломбов все связки ключей от комнат, в том числе и комнаты самой Елены Петровны. Разумеется, сами они не додумались до такой хитрости, возможно, их действие координировали в не общества. На следующий день Генри поймёт, что координатором был миссионер Паттерсон, который неплохо платил за малейшую кляксу, которая смогла бы очернить теософов.
   - Вот, мистер Ходжсон, - послышался голос Куломба, который показывал следователю комнату мадам Блаватской, и шкаф, в котором была искусственно сделана потайная дверь. - Таких мест в доме много. С их помощью мадам Блаватская и все члены "Теософского Общества" вводили в заблуждение своими фокусами массы людей, присутствующих на их собраниях и сеансах. Смею заметить, что мы с супругой были сообщниками поневоле, так как это наш единственный заработок.
   От подобных слов у Олкотта пропал дар речи. Подобной наглости ему, похоже, не приходилось видеть за свою жизнь. Он лишь наблюдал, как члены комиссии заполняли какие-то листы бумаги, внимательно слушая рассказы псевдо свидетелей - супругов Куломбов. Здание было арестовано на несколько дней для провидения дальнейших анализов.
   На следующий день взялся за своё оружие и миссионер Паттерсон. В своей газете "Christian College Magazine", он опубликовал письма, которые писала сама Елена Петровна Блаватская. Прочитав их, можно было узнать и, как следствие, обвинить саму мадам и всё "Теософское Общество" в мошенничестве, так как в этих письмах Блаватская откровенно про это рассказывает на французском языке. А вторым мотивом для обвинения стало то, что были опубликованы и те письма, которые писались на русском языке Еленой Петровной, и Паттерсон настойчиво утверждал в своём издании, что это письмо российской тайной полиции и что даже в Индии, под прикрытием Общества, она занимается шпионажем, как и ранее в других странах.
   - Как это понимать, мистер Олкотт, - спрашивал полковника Вильям Джадж, пролистывая страницы этой газеты миссионера.
   - Понимайте, как хотите, сэр, - в отчаянии ответил Генри.
   - У меня нет слов, что бы это описать.
   - У меня одно - фиаско! - уныло дал ответ полковник Олкотт.
   - Стоит уведомить об этой неприятности мадам Блаватскую.
   - Панкреаст уже связался с ней телеграфом, но настойчиво рекомендовал ей оставаться у Синнета, потому что здоровье мадам здесь полностью будет потеряно. Он убедил её в том, что мы справимся без неё.
   - Тогда остаётся надеяться на справедливость. На вселенскую справедливость! - после этих слов, Джадж направился в свой номер гостиницы, который снял, равно как и все теософы, из-за ареста Хаддлстоун Гарденз. Он скомкал выпуск номера "Christian College Magazine" и выбросил в урну.
   11
   ***
   В Лондоне Елене Петровна получила оповещение от "Теософского Общества", в котором рассказывалось о тех неурядицах, которые преследовали теософы. Мадам Блаватская глянула на Синнета:
   - Вот, какова карма Теософского общества! - сказала она, - Она обрушивается на меня, и я - козёл отпущения! Я должна нести на себе грехи Общества, и теперь, когда меня заклеймили величайшей обманщицей, да ещё русской шпионкой вдобавок, кто будет слушать меня, кто будет читать "Тайную Доктрину"? Как буду я продолжать дело Учителя? О, проклятые феномены, которые я делала, чтобы удовлетворить друзей и поучать окружающих! Как я вынесу такую страшную карму? Как переживу всё это? Если я умру, пострадает дело Учителя и Общество погибнет.
   - Что вы намереваетесь делать, мадам? - спросил Синнент, наблюдая отчаяние Елены Петровны, которая свернула полученное письмо в своём кулаке.
   - Я собираюсь сегодня же выезжать в Адьяр! - решительно ответила мадам Блаватская.
   - Полковник Олкотт категорически запрещает вам выезд, тем более, что в ответном ему письме я вынужден был его оповестить об ухудшении вашего здоровья, - пытался успокоить её пыл Синнет, знаком показав своей супруге, что бы она принесла Елене Петровне успокаивающего чаю.
   - Сер Синнет, вы же прекрасно знаете, если я не явлюсь в штаб-квартиру сейчас, то все поймут, что все козни Куломбов и Паттерсона - чистая правда, - закрыв свои уставшие глаза ладонью, ответила она. Её седые волосы, как заснеженные вершины Тибета, говорили о сильной усталости и испытаний, которые могут сгубить её. Она стала стареть с каждым днём, складывалось впечатление, что мадам Блаватская самостоятельно накручивает стрелки часов своей жизни вперёд.
   - Вы прекрасно понимаете, что не выдержите поездки, - начал уговаривать её Синннт, в то время, как её супруга принесла кружку ароматного чаю.
   - Благодарю, - не поднимая взгляда, сказала Елена Петровна, сам хозяин дома продолжал преподносить доводы, которые должны были убедить мадам.
   - Вам стоит понять, что ваша смерть принесёт лишь удовлетворение вашим недругам. От этой новости, они сотрут в порошок "Теософское Общество" и у него не будет шанса на возрождение. Вы же сами про это говорили, когда комментировали письмо? - Синнет почувствовал, что его слова пробили стену упорства Елены Петровны, которая своим взглядом дала понять, что соглашается с собеседником.
   - Это моя вина. Это я поставила под удар все дела, - вслух корила себя мадам Блаватская, уставившись своим ясным взором в пустоту. - Если бы я выслушала претензии полковника Олкотта и не оказала милосердие Куломбам, всё могло быть иначе. Возможно, я стала терять способность узнавать людей. Работа над своими книгами закрыла мне глаза и я перестала видеть опасность.
   - Не стоит корить себя. Возможно - это испытание Учителя.
   - Но оно мне дорого обходится.
   В Лондоне Елена Петровна вновь тяжело заболевает и полностью прикована к постели. Об этом в Адьяр не замедлил сообщить полковнику Олкотту и всем теософам. Сами же теософы были, всего лишь были свидетелями того, как члены комиссии Общества психических исследований завершали свою работу. Сами же члены "Теософского Общества" ожидали для себя фатальной участи.
   После проведения расследования комиссии, следователь был вынужден признать, что супруги Куломбы были сами шарлатанами, пытаясь подставить "Теософское Общество" и честь самой мадам Блаватской. Расследование Ходжсона было неприятно ему самому. Задачей следователя было подтвердить разоблачение Общества, но у него получилось всё с точностью до наоборот. Все отверстия и ходы в стенах, шкафах и прочее механизмы - не могли свидетельствовать о частом их использовании, потому что ими, как подтвердила комиссия, ни разу не пользовались, так как они были сделаны относительно недавно. Эта информация ещё больше раздосадовала миссионера Паттерсона, который стал обвинять комиссию в некомпетентности, предоставляя за доказательства, опубликованные письма самой мадам Блаватской, которая сознавалась в своём мошенничестве. Проанализировав эти письма, та же самая комиссия вынесла решающий вердикт, в котором говорилось, что эти письма: в одном случае грубейшая подделка - потому что Елена Петровна не могла допускать ошибок на французском языке и в фамилиях, это обстоятельство обвиняло саму Куломб, подчерк которой был не совсем похож с подчерком мадам Блаватской; в оригинальных письмах, написанных рукой Елены Петровны были, всего лишь неудачные отрывки из "Тайной Доктрины"; в последнем случае - в письме, написанной на русском языке, комиссия обнаружила статью о путешествии в центральную Азию полковника Гродекова.
   Подобный отчёт был выслан в Лондон Обществу психических исследований и снял все обвинения, пятнающие "Теософское Общество" и саму мадам Блаватскую. Чета Куломбов, созналась в том, что с целью личной выгоды, помогали миссионеру Паттерсону в гибели Общества. Безусловно, их выгнали из Хаддлстоун Гарденз, с которого было снят арест. Полковник Олкотт отослал письмо в Лондон, рассказав об итогах этой интриги.
   В начале 1885 года, оправившись от болезни, Елена Петровна выехала из Лондона в Адьяр. По приезде куда, не ожидала от местных такой встречи. Индусы встретили её со всеми признаками глубокого уважения и в обращённых к ней приветственных речах определяли её деятельность совершенно иначе, чем лондонские учёные, жалевшие о неудаче расследования. Индусы благодарили её за возрождение санскритской литературы, за старания примирить религию с наукой, за пролитие света на потустороннюю судьбу человека, за соединение различных индусских каст в одно братское чувство взаимной симпатии, за верную передачу арийской Мудрости, которая подвергалась таким искажениям со стороны европейцев. Это благородное отношение индусов принесло некоторое утешение Елене Петровне, но нравственное потрясение было настолько сильно, что она вновь тяжело заболела.
   К ней в комнату зашёл полковник Олкотт, которому было тяжело смотреть на мучение своего близкого друга, начального учителя и начинателя теософии.
   - Как ваше самочувствие, мадам? - тихо, практически шёпотом спросил он.
   - С каждым часом всё хуже, полковник, - ответила она и продолжила, - Панкреаст настаивает на том, что бы я уехала в Европу и больше не появлялась в Индии, иначе я лишусь жизни.
   - Что вы намерены предпринять?
   - Я на этой неделе уезжаю и больше никогда здесь не появлюсь. С сегодняшнего дня, я снимаю с себя полномочия секретаря-корреспондента.
   Эти слова сильно ударили по амбициям не только Генри, но и всего "Теософского Общества", каждого его члена. Не смотря на это, мадам Блаватская продолжала:
   - Вы прекрасно справились с это проблемой, которая недавно стряслась в Обществе. Самое главное, что вы справились с нею без моей помощи. Это значит, что я вам больше не понадоблюсь.
   Олкотт не мог перечить Елене Петровне. Он знал, что её слова оспорить - титанический труд. Через несколько дней, её на носилках доставили к пароходу, который отвёз её на Запад. Мадам Блаватская поселилась в Вюрцбурге, где закончила работу над "Тайной Доктриной".
   12
   ***
   После окончания работы над "Тайной Доктриной", мадам Блаватская переезжает в Лондон, где является основателем "Ложи Блаватской". Параллельно с этим, Елена Петровна основывает журнал "Lucifer". Судьбу этого журнала стоит отложить и осветить чуть позже, сейчас стоит заметить, что критик-атеист Анна Бензант заинтересовалась завершённой работой Блаватской и хотел встретиться с теософом, что бы задать несколько вопросов. Сама Анна была католичкой, но, будучи супругой пастора и присутствуя на его проповедях, замечала нюансы, вопросы на которых не было ответа. Из-за частых противоречий, её супруг выгнал её на улицу, таким образом, признав лживость религии, целью дальнейшей жизни Бензант были - сухие атеистические статьи и книги. Самой популярной книгой под её авторством на тот момент была - "Why I Do Not Believe in God", в переводе названия я не вижу смысла. Любой школьник, со скудной базой знаний английского языка, сможет его перевести.
   Её встреча с Еленой Петровной в корне изменило её же жизнь. Сама Анна не подозревала, что столько лет утверждать весь мир, и себя в том числе, об отсутствии потусторонних сил, как мадам Блаватская за несколько часов общения доказала ей обратное. В свои 42 года она вновь испытала то чувство, которое не испытывала большую половину своей жизни - чувство присутствия веры, которая в корни изменило её в дальнейшем. Для того, что бы Анна почувствовала саму суть, которой пропиталась мадам Блаватская, она была отправлена в Адьяр с сопроводительным письмом до полковника Олкотта.
   - Мадам, этот господин окажет мне помощь? - спрашивала Бензант.
   - Нет. Он просто научит в месте со всеми теософами. Если ты этого захочешь! В Адьяре много способов показать человеку совсем другой мир, такой, как вижу его я, - передавая письмо Анне, говорила мадам Блаватская.
   - Я слыхала, на вас обвалилась злостная критика?
   - Когда она на меня не сыпалась, - с улыбкой ответила Елена Петровна. - Редакторов не устраивает название моего журнала: "Lucifer".
   - И мне кажется, с точки зрения христианства, на это название у них есть повод смотреть с опаской?
   - Если бы они знали, что именно означает это слово? Если бы эти слепцы внимательно просматривали свои священные книги, то поняли бы, что это слово никакое отношение к дьяволу не имеет.
   - Объясните мне? - сев рядом на диване, внимательно стала слушать Бензант.
   - Так знай, моя дорогая - Григорий Великий первый применил эту фразу из Исайи к Сатане, с тех пор, эта метафора пророка, относящаяся к ассирийскому царю, враждебному к евреям, ассоциируется с дьяволом: "Как упал ты с неба, Люцифер, сын зари". Само это слово в переводе означает - несущий свет. То есть, просвещающий, истинный, - глянув на Бензант своими глазами, Елена Петровна с улыбкой добавила, - Люцифер - проливает свет на скрытое во мраке, как было заключено в первом послании Коринфянам. Следовательно, смысл этого имени - показать истинные свойства и подлинные первоначальные значения вещей и имён, людей и их поступков и обычаев. Я ещё молчу в одном убеждении, которое убьёт моё издание в зачатке. Люцифер - это истина, а с чем связана истина, точнее, что есть истина в библии?
   - Иисус? - робко спросила Анна.
   - Ты уже добилась многих успехов за короткое время общении со мной, - с улыбкой заметила Елена Петровна. - За это суждение, несколько сотен лет назад, я бы сгорела на костре инквизиции. По этому, буду действовать, как мой друг - Субба Роу, с которым ты познакомишься в Адьяре. Он вообще сторонник того, что бы не придавать огласке шокирующую информацию, которую удалось найти теософам.
   После этой лекции, Анна Бензант направилась в Индию. Стоит привести несколько диалогов знатных литературных персон Англии, которые мадам Блаватской доводилось выслушивать. И читатель поймёт, как было воспринято название "Lucifer":
   - Расскажите мне о вашем журнале. К какому классу, как вы предполагаете, он обращён? - начал опрос один романист, популярный в Англии.
   - Ни к какому конкретному классу: мы намерены обращаться к публике.
   - Меня это очень радует. Ибо я отношусь к публике, поскольку я совершенно не понимаю вашей темы, и хотел бы понять её. Но вы должны помнить, что если ваша публика должна понимать вас, то это неизбежно будет довольно небольшой круг людей. Люди повседневно говорят об оккультизме так же, как они говорят о многих других вещах, без малейшего понимания того, что они означают. Мы слишком невежественны, и слишком полны предрассудков.
   - Именно. Это именно то, что и вызвало появление нового журнала. Мы предполагаем научить вас, и сорвать маску с любого предрассудка.
   - Это поистине хорошая новость для меня, ибо я хочу быть культурным. Как называется ваш журнал?
   - "Люцифер".
   - Что?! Разве вы собираетесь учить нас греху? Мы достаточно знаем об этом. Падших ангелов несметное число. Вы можете приобрести популярность, ибо запачканные голубки сегодня в моде, в то время как белоснежные ангелы считаются скучными, потому что они не столь забавны. Но я сомневаюсь, что вы способны научить нас многому.
   Второй, умудрённый опытом человек, в дискуссии принимал участие таим образом:
   - Я слышал, что вы собираетесь начать издание журнала обо всём, что касается оккультизма. Знайте, что я очень рад. Я, как правило, ничего не говорю о таких материях, но в моей жизни случались некоторые странные вещи, которые нельзя объяснить каким-либо обычным способом. Я надеюсь, вы сможете их объяснить.
   - Конечно, мы попытаемся. Моё убеждение состоит в том, что когда оккультизм поймут в той или иной степени, его законы будут приняты каждым человеком, как единственное подлинное объяснение жизни.
   - Совершенно верно, я хочу узнать всё об этом, ибо честное слово, жизнь - это тайна. Существует множество других людей, столь же любознательных, как и я. Этот век страдает от болезни янки, "желающих знать". Я приведу вам массу подписчиков. Как называется ваш журнал?
   - "Люцифер", - и не поймите неправильно это название. Оно символизирует божественный дух, принёсший себя в жертву ради человечества, - это Мильтон сделал так, что его стали связывать с дьяволом. Мы являемся заклятыми врагами общепринятых предрассудков, и совершенно очевидно, что мы должны бороться против такого предрассудка, как этот: Люцифер, как вам известно, это Утренняя Звезда - Светоносец.
   - Ох, я то знаю, по крайней мере, я допускаю, что у вас была достаточно веская причина для выбора этого названия. Но ваша первая цель - это заполучить читателей; я полагаю, вы хотите, чтобы публика покупала ваш журнал. Разве не таковы ваши планы?
   - Несомненно.
   - Хорошо, послушайте совет человека, который знает, что такое жизнь. Не окрашивайте ваш журнал с самого начала в ошибочный цвет. Совершенно очевидно, если на мгновение остановиться и подумать о его происхождении и значении, Люцифер - это превосходное слово. Но публика не останавливается, чтобы подумать о происхождениях и значениях, и первое впечатление является самым важным. Никто не будет покупать журнал, если вы назовёте его "Люцифер".
   Мнение светской дамы:
   - Я хотела бы услышать немного больше о новом журнале, потому что я заинтересовала им очень многих людей, даже тем немногим, что вы сообщили мне. Но я затрудняюсь выразить его действительную цель. Какова она?
   - Попытаться дать немного света тем, кто пожелает его.
   - Хорошо, это очень простой способ выразить её, и очень пригодиться мне. Как следует назвать ваш журнал?
   - "Люцифер".
   - Вы не можете говорить это всерьёз.
   - Почему?
   - Но ассоциации слишком ужасны! Чем можно оправдать такое название? Это звучит как некая неудачная шутка, высказанная противного его врагами.
   - О, но Люцифер, как вам известно, значит Светоносец; это символ Божественного Духа...
   - Но всё это не важно - я хочу оказать услугу вашему журналу и принести ему известность, и вы не можете рассчитывать на то, что я буду вдаваться в подобные объяснения всякий раз, когда мне придётся упоминать это название! Это невозможно! Жизнь слишком коротка и слишком занята. Кроме того, это вызовет такой плохой эффект; люди сочтут меня резонёрствующей, и тогда я вообще не смогу говорить, потому что я не смогу убедить их. Пожалуйста, не называйте его Люцифер. Никто не знает о том, что символизирует это слово; оно означает дьявола, ни больше и ни меньше.
   - Но это совершенно ошибочно, и это один из первых предрассудков, против которых мы собираемся бороться. Люцифер - это светлый, чистый вестник зари...
   - Я думала, что вы собираетесь делать нечто более интересное и более важное, чем обелять мифологических персонажей. Нам всем продеться ходить снова в школу или читать Классический словарь Смита. И какова же будет польза от всего этого, когда это будет сделано? Я думала, что вы собирались рассказать нам кое-что о ваших собственных жизнях и о том, сделать их лучше. Кажется, о Люцифере писал Милтон, не так ли? - но сегодня никто не читает Мильтона. Дайте нам современное название с каким-нибудь человеческим смыслом, содержащимся в нём.
   Журналист же был краток и лаконичен:
   Да, это хорошая идея, этот ваш журнал. Естественно, мы все посмеёмся над ним: и мы раскритикуем его в газетах. Но мы все будем читать его, потому что втайне от других каждый из нас жаждет таинств. Как вы собираетесь назвать его?
   - "Люцифер"
   - А почему не "Фузия"? Прекрасное название, и не столь претенциозное.
   Мадам Блаватской уже не хватало сил на бесполезную дискуссию и борьбу с критикой. Последнее, чем она могла отличиться, это школой Эзотерической теософии, за которую получила награду от Субба Роу и публикации книги "Ключ к Теософии". Так же получала благодарственные письма от Олкотта за то, что прислала прекрасную ученицу. Генри имел ввиду - Анну Бензант.
   В конце 1889 года Генри Олкотт приехал в Европу. В конце 1890 года несколько недель погостил у Елены Петровны. Ему было не впервой наблюдать её уставшее тело, погружённое в кресло, и выражение лица, которое, словно восковое, могло отчуждёно направить свой взор на одну точку и смотреть часами, без всякого движения и признаков жизни. Не только он - окружение мадам Блаватской тоже были привычны к этому.
   8 мая 1891 года, возле комнаты Елены Петровны на кресле уснул Генри Олкотт. Полковник Генри, участник боёв за независимость Штатов. Его густая, седая борода, которая прикрывала весь его бюст, поднималась и опускалась в такт его дыханию и движению грудной клетки. Он почувствовал, как мимо него прошла тень. Открыв глаза, Олкотт увидел Учителя Мориа, который выходил из комнаты. За его спиной стаяла мадам Блаватская, взгляд которой был необычно весел и ласков. Словно какой-то толчок и полковник освободился от покрывала дремоты, быстро поднявшись и направившись в комнату до Елены Петровны. Зайдя в комнату, он увидел, как она сидела в кресле за рабочим столом. Возможно, снова задумалась над чем-то.
   Подойдя ближе, Генри взволновал восковый цвет лица и отсутствие дыхания. Он спустился в низ, чтобы позвать на помощь. Пришедший доктор, осмотрев тело, зафиксировал смерть мадам Блаватской. Её жизненная одиссея подошла к концу.
   Заключение.
   ***
   Все теософы оказали почтение персоны Елены Петровны. Её тело предали кремации, а прах разделили на три части. Одна часть осталась в Лондоне, другая храниться в Адьяре в штаб-квартире "Теософского Общества" Хаддлстоун Гарденз, третья же была в Нью-Йорке. После её смерти, раз в год - 8 мая, в трёх частях света празднуется день "Белого Лотоса", символа мудрости и знаний, характеризующий сущность Елены Петровны Блаватской, её поступки и дела. Теософы всего мира стараются ознаменовать этот день добрыми делами. В Бомбее, Адьяре и Калькутте в этот день дают обеды тысячам бедняков и раздают им Бхагаватгиту; в Нью-Йорке, Филадельфии и ещё в нескольких городах Соединённых Штатов происходит то же самое, но особенно горячо чествуют её память на Цейлоне, где всё население чтит её имя. В городе раннего детства - Екатеринославе, современном Днепропетровске, сейчас находиться музей, который расположенный на улице Петербургской, в доме, где жили Фадеевы. "Теософское Общество" до сих пор продолжает свою работу, но, она уже не пользуется популярностью, как это было в начале его основания. Со временем, у человечества появились несколько иные интересы и спорные тематики. Но многие учёные и литераторы чтили персону Блаватской, как той, кто вдохновляла их и подталкивала на грандиозные поступки. Одним из них был - Альберт Эйнштейн, персона которого не требует дополнительных рассказов. Его настольной книгой была - "Тайная Доктрина".
   Полковник Генри Олкотт продолжал начатое дело Елены Петровны. После её смерти, он отличился тем, что на Шри Ланке открыл за счёт "Теософского Общества" школы для детей буддистов, субсидировал и издавал для индийских детей журнал Arya Bala Bodhini. Добился для буддистов Шри Ланки свободы от религиозных преследований и установил Весак в качестве официального праздника. Спонсировал неформальную конференцию по возможности создания женского национального общества в Индии. Его смерть пришлась на февраль 1907 года. Его похороны сопровождались не менее пышными, как самой мадам Блаватской. Жители Шри-Ланки оказали большие почести полковнику, и в его честь назвали одну из улиц.
   Анна Бензант сыграла также важную роль в движении "Теософского Общества". После смерти Блоаватской, лагерь Общества разбился на две части: одной управлял Олкотт, другой - Бензант. После смерти Олкотта, две части "Теософского Общества" вновь воссоединились и признали Анну Бензант единым президентом, которая руководила теософами до 1933 года, в год своей смерти. Также, Анна Бензант закончила работу Елены Петровны Блаватской над "Тайной Доктриной", выпустив в печать третий том этой рукописи.
   23 января 2008 - 6 мая 2011 г.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список
Сайт - "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"