Истерзанный лекарствами желудок Анны Арнольдовны перестал принимать шоколад, и этот, казалось бы, незначительный сбой в работе системы пищеварения наполнял её душу ужасом и предчувствием скорой, неминуемой смерти. Густая масса любимого лакомства сидела тянущим, жгучим комком где-то в верхней части желудка, не хотела рассасываться, впитываться в кровь, отдавала назад мучительной, горько-приторной тошнотой. "Вот, Аннушка, - думала Анна Арнольдовна, - наказывает тебя Бог за твоё чревоугодие и сластолюбие!" Золотистая обёртка злосчастной плитки лежала перед ней на журнальном столике, одним своим видом умножая тошноту, - хотелось убрать ненавистную бумажку подальше, спрятать, но руки Анны Арнольдовны тряслись и плохо подчинялись своей немощной хозяйке.
С детства шоколад был пределом мечтаний маленькой Ани. Квадратные, размером чуть больше круглого печенья, с белой лошадкой на обёртке, прыгающей через обруч, плитки шоколадок "Цирк" за два "старых", дореформенных рубля снились ей почти каждую ночь. На прилавке магазина рядом с "Цирком" лежали и другие шоколадки: "Айболит" за 3 рубля 50 копеек, "Басни И.А. Крылова" за 2 рубля 80 копеек. А чуть поодаль возвышались горки и пирамиды, сложенные из больших и разноцветных, недоступных, как горные вершины, плиток: шоколада "Гвардейский" с золотой звездой на красной "рубашке" за 4 рубля 40 копеек, роскошного "Золотого ярлыка" за немыслимые 5 рублей 50 копеек, ленинградского шоколада "Линкор" с кораблём-красавцем на обёртке за 4 рубля 50 копеек... И вот во всём этом блестящем ряду сорокаграммовая плитка "Цирка" оставалась единственной, на которую реально могла рассчитывать Аня, если мама была при деньгах и в хорошем расположении духа...
Аня могла на пальцах одной руки пересчитать, сколько раз в детстве ей доводилось пробовать большие, стограммовые плитки шоколада "для взрослых". Шоколад этот, если и доставался им с сестрой Кирой, то только в качестве подарка от редких гостей, приезжавших издалека, из больших и богатых городов: Киева, Ленинграда, Таганрога... Да-да: Таганрога, - этого в общем-то небольшого города, где жила старинная мамина подруга, который представлялся девочкам самым огромным. Прочитайте-ка не спеша это слово и вдумайтесь: Та-а-га-ан-ро-о-о-г!
Гости, как правило, приезжали поздно вечером или даже ночью, но сёстры в нужную минуту всегда просыпались. Высунув носы из-под одеяла, они тянули шеи к спинке кровати, за которой стоял стол: там уже лежала, поблескивая в темноте серебристым торцом, тяжелая шоколадная плитка, предназначенная им... Нет, они не тащили сразу же шоколадку в постель: они были воспитанными девочками и знали, что даже даренную плитку им дозволено будет съесть только утром, после завтрака. И этот счастливый миг - миг дележа вожделенной плитки - на всю жизнь врезался в память. Ломать на части большую шоколадку было легко: глубокие бороздки делили её на равные рифленые квадраты. Два квадратика они оставляли маме, а себе забирали по пять.
Аня подолгу любовалась своим шоколадным сокровищем, поедала глянцевые тёмно-коричневые брусочки не торопясь, смаковала каждый кусочек, медленно растапливала во рту, прижимая языком к нёбу. Но даже пяти брусочков дорогого шоколада Ане всегда было мало! Аня мечтала о цельном шоколадном кубике размером с большое яблоко, - она могла бы съесть такой кубик целиком, не делясь ни с кем! Вот тогда она была бы, наверно, счастлива!
Маленькая Аня выросла, но шоколадного кубика ей так и не удалось отведать. Зато теперь она не отказывала себе в других шоколадных подарках - на её столе всегда стояла ваза с шоколадными конфетами, в настенном шкафчике в серебряной фольге лежала заветная плитка "Золотого ярлыка", её любимым домашним занятием было чаепитие с конфетами и шоколадом. Муж Анны, Владимир Иванович, работал спасателем на шахте и сладких увлечений жены не разделял. Он любил смотреть по телевизору футбол и курил на балконе папиросы "Беломорканал". Владимир Иванович хотел, чтобы Анна родила ему ребёнка, но она при каждом разговоре на эту тему обиженно хмурилась, надувала губки и открывала свой шкафчик с "Золотым ярлыком" - подсластить горькую пилюлю, вернуть себе хорошее настроение. Нет, Анна не была детоненавистницей, она бы, может, и не прочь была завести хорошенькую девочку с белокурыми кудряшками, но для этого ей надо было ходить к врачу и исправлять маленькое недоразумение в её организме, допущенное природой.
Она кушала длинными вечерами конфеты "Белочка" и мечтала о том, как было бы хорошо, если б "маленькое недоразумение" растаяло, рассосалось само собой, без хождений по врачам, без неприятных и болезненных процедур. Пока она так мечтала, ей стукнуло уже тридцать восемь - возраст для деторождения не самый удобный и даже небезопасный... И в один из вечеров - к чаю у Анны тогда были конфеты "Мишка косолапый" - на кухню пришёл Владимир Иванович и заявил, что уходит от неё. Навсегда...
Пережить Анне это несчастье помогли её шоколадные друзья: в продаже появился настоящий швейцарский шоколад, и она одной из первых в городе испробовала его, пусть и пришлось выложить за плитку чуть ли не недельную зарплату. Вот только звали все Анну к этому счастливому времени уже Анной Арнольдовной...
Как подкралась к ней безжалостная болезнь, она даже не заметила. Сначала ей просто казалось, что у неё чаще стали неметь ноги во время долгих вечерних посиделок. "Опять ногу отсидела!" - со смешком говорила Анна сама себе и ждала, когда кровь поступит в застывшую мышцу. Но однажды она не смогла встать ни через пять, ни через десять минут, ни через час: нога не слушалась её, несмотря на энергичные поглаживания, постукивания и даже пощипывания. Кое-как доковыляла она до дивана на одной ноге и заснула тревожным, неспокойным сном. В ту ночь Анне Арнольдовне не снился любимый шоколад, а приснился почему-то плачущий грудной младенец, которого она никак не могла успокоить: она уговаривала его шёпотом, укачивала, целовала мокрые щёчки... Слёзы ребёнка были солёными и горькими, казалось, что широко раскрывая в плаче рот, он хочет что-то попросить, но не может...
Утром Анна встала с трудом и сразу же пошла, припадая на больную ногу, в поликлинику. Она просидела три часа в очереди к невропатологу, врач выписала ей рецепт. Нужные лекарства оказались на удивление дорогими, и Анна Арнольдовна стала подсчитывать, сможет ли она теперь, как и прежде, покупать себе шоколад "Бабаевский" и конфеты "Кара-Кум" для вечерних чаепитий. Выходило, что ради шоколада ей придётся пожертвовать куриными косточками для бульона и творожными сырками. Вздохнув, Анна Арнольдовна мысленно вычеркивала эти продукты из своего рациона. "Ничего, проживу и без них, - думала она, - овсяная каша - тоже калорийный и полезный продукт!"
Она аккуратно принимала дорогие лекарства и с нетерпением ждала выздоровления: должна ведь её болезнь когда-нибудь пройти, как проходят другие заболевания! Но, увы, улучшение не наступало. Она жаловалась врачу, что лечение не даёт эффекта, жаловалась главному врачу поликлиники на своего врача, жаловалась на главного врача поликлиники соседкам по дому, но ей становилось только хуже и хуже. Ноги отказывались гнуться, волочились при ходьбе, вдобавок ко всему стали трястись руки... Анна Арнольдовна перестала пользоваться фарфоровой посудой, потому что чашки и тарелки валились из рук и бились о металлическую раковину. Она обедала теперь из пластиковых походных мисок, оставшихся от Владимира Ивановича.
К счастью, Анна Арнольдовна не была совсем уж одинока: в одном городе с ней жил племянник Алёша, сын покойной старшей сестры Киры. Признаться, Анна Арнольдовна не жаловала родственника с тех самых пор, как ещё ребёнком, будучи в гостях, он умудрился в один присест ополовинить вазу её шоколадных конфет, пока сёстры обсуждали свои женские дела в соседней комнате. Но теперь-то она сама нуждалась в нём, и о старых грешках племянника надо было позабыть. Анна Арнольдовна даже не помнила, как племянник выглядит, поэтому, когда Алёша прибыл к тётке по звонку, она несколько раз подозрительно переспросила его: действительно ли он тот, за кого себя выдаёт?
У Алёши была семья: жена и двое детей, поэтому тётку он мог навещать лишь по выходным дням. На первых порах его помощь ограничивалась доставкой продуктов из магазина. Он видел, что маленькая квартирка Анны Арнольдовны сильно запущена и не убирается, но просить свою жену о помощи не решался: она и так была загружена сверх всякой меры. Хорошо хоть, Анна Арнольдовна не любила и не держала домашних животных, поэтому в квартире не было неприятного запаха кошачьего туалета. Главной напастью здесь была обыкновенная пыль, откуда она бралась - непонятно, ведь Анна Арнольдовна почти никогда не открывала форточек. Особенно много пыли собиралось на абажурах ламп: казалось, что их накрыли серыми пуховыми платками.
Анна Арнольдовна тяжело переживала свою немощь. Больше всего её расстраивало, что любимые шоколадные лакомства отныне для неё будет покупать кто-то другой. Ведь никто так не разбирается в шоколаде, как она! Даже продавцы кондитерских отделов - она прекрасно знала об этом - ни черта не смыслят в этом деле! Они продают шоколад, который держали в холодильнике, а такой продукт просто непригоден к употреблению: он покрывается белым налётом, становится твёрдым, крошится и теряет свой вкус! Ну и конечно, ни в коем случае нельзя покупать дешёвый импортный шоколад: им можно элементарно отравиться, подхватить какую-нибудь кишечную палочку!
Именно поэтому перво-наперво она нацарапала дрожащей рукой на старом тетрадном листке "инструкцию" для племянника, где было подробно изложено, какой шоколад покупать и где, как его выбирать. Но Алёша, как и ожидала Анна Арнольдовна, плохо справлялся с её заданиями: ему было лень - полагала она - пройти лишние двести метров до специализированного кондитерского магазина, где всегда продавали свежайший "Бабаевский" и конфеты "Алёнка". Каждый раз, когда он возвращался с покупками, Анна Арнольдовна надевала очки и прямо в прихожей разглядывала под электрической лампочкой дату изготовления шоколада на обёртке.
- Где ты покупаешь такой несвежий? - неизменно следовал её вопрос. - Наверно, он уже и цвет потерял... - недовольно ворчала она, разворачивая шуршащую фольгу. - Ну да, так я и знала!
Она с укором глядела на племянника поверх очков, но Алексею надоело оправдываться перед тёткой, поэтому он перестал реагировать на её претензии, которые казались ему вздорными: молча отдавал сдачу и уходил, не обращая внимания на несущиеся вслед причитания и взывания к его совести...
Чёрные дни для Алексея настали, когда ноги Анны Арнольдовны отказали окончательно, и она больше не могла самостоятельно добираться до туалета. Надо было искать сиделку, но проблема заключалась не в этом, а в том, что сиделке следовало платить, и платить немало. Алексей долго обсуждал с женой, как им поступить. Понятно, что тёткина квартира после всех мытарств достанется им и наверняка окупит их расходы, но... когда это случится? Пришлось Алексею искать подработку, чтобы обеспечить тёте сносный уход, а им самим - приличные дивиденды в будущем.
Сиделок, между тем, пришлось менять каждый месяц. Все они брались за дело, уверенно засучив рукава, - многоопытные, готовые ко всему, видавшие виды молодки и крепкие пенсионерки. Но спустя две или три недели одни находили благовидный предлог, чтобы уйти, другие, не удержавшись, прозрачно намекали, что "тётенька ваша - большая оригиналка"... Последняя из них, немолодая Варвара Степановна, прямо сказала Алексею, что Анна Арнольдовна - "очень тяжёлый человек" и с головой у неё "не всё в порядке": она слёзно просила сиделку "пожарить ей шоколадную котлетку". Варвара Степановна поведала также, что не может с этих пор больше смотреть на шоколад, настолько он ей опротивел!
Когда Анна Арнольдовна стала совсем плоха, Алексей досрочно, ранней весной, взял очередной отпуск и сам заступил на дежурство у тёткиной постели. В квартире к этому времени воцарился тяжёлый, невыветриваемый дух, старые деревянные полы покрылись каким-то сальным налётом, обои потемнели и лоснились. В первый же день Алексей помыл полы и собрал целое мусорное ведро одних только конфетных фантиков, - они были понатыканы повсюду: в оконных щелях, за отклеившимися обоями, между секциями радиаторов, между подушкой и подлокотниками кресла...
Шоколад, к счастью для Алексея, тётка больше не просила, - могла принимать только жидкое. Он варил ей бульоны, заваривал слабенький чай, давал фруктовый сок. Анна Арнольдовна не узнавала его и называла то "Фенечкой", то "Варварой", - этих сиделок она запомнила лучше всего. Большую часть дня тётка спала, затянутая в памперс, и Алексей мог отлучаться по делам своей семьи часа на два, на три.
Отпуск Алексея стремительно убывал, и он ломал голову над вопросом: кто следующий будет присматривать за умирающей? Анна Арнольдовна больше не могла самостоятельно поворачиваться в постели, и от сиделки теперь требовалась ещё недюжинная физическая сила: больная хоть и исхудала за последние месяцы, но будучи женщиной крупной и ширококостной, оставалась достаточно тяжёлой.
И вот за три дня до окончания отпуска, когда Алексей уже начал обзванивать ищущих работу сиделок, Анна Арнольдовна перестала принимать пищу и даже воду глотала с большим трудом. Она не открывала глаза и тяжело, прерывисто, дышала. Алексей вызвал врача, но та сказала, что помочь ничем не может: больная угасает и жить ей осталось не более двух дней...
Алексей больше не отлучался от неё, рассудив, что рядом с умирающим человеком кто-то обязательно должен находиться. Ночью он включил настольную лампу и расположился в кресле у изголовья Анна Арнольдовны. Около трёх часов пополуночи тётка вдруг как будто начала оживать и даже приоткрыла один глаз. Она беззвучно открывала пересохший рот, силясь произнести какое-то слово, впервые за последние дни на лице появилось подобие улыбки. Алексей дал ей попить, проглотить воду она не смогла, но зато из увлажнённого горла между хрипами и сипами выпорхнул слабый, булькающий звук. Алексей прислушался: ему показалось, что тётка пытается сложить слово "Алёнка". "Ну вот, и тут - на смертном одре - про шоколад!" - с грустью подумал он и даже хотел поискать: не завалялась ли где конфета "Алёнка" или хотя бы фантик от неё? - Утешить умирающую...
Он не догадывался, что Анне Арнольдовне приснился последний в жизни сон, и снилась ей дочка с золотыми кудряшками по имени Алёнка, которую она так и не родила. Алёнка бежала впереди неё, стуча детскими ботинками по тротуарной плитке, смеясь и озорно оглядываясь на мать, Анна хлопала в ладоши и звала её: "Алёнка! Алёнка-а-а!" Она видела сон, но понимала, что это - лишь сон, поэтому подумала: "Надо не откладывая идти к гинекологу, ведь завтра может быть поздно..."