Аннотация: Глава первая - в которой мы знакомимся с поручиком Чебурковым и посетившей его совой.
Фирма Jurt & Juliss
Глава первая 'Черный бульдог'.
Что может быть прекраснее весны? Не спеши, читатель, отвечать на этот мой вопрос, вопрос чисто риторический: Сейчас говорить буду либо я, либо ты. И если ты, о любезный моему сердцу читатель, собираешься таким вот манером перебивать меня во все время повествованья, так лучше просто закрой книгу и отложи ее в сторону.
Итак, наступала весна:
Поручик Чебурков, заложив альманах 'Северная пчела' пожелтелым конвертом, погрузился в ленивые раздумья. К примеру, размышлял он, почему альманах назван так странно? Ему тут же представилась озябшая пчела, первый раз по весне медленно выползающая из улья, раз-другой нерешительно пошевеливающая крыльями, как бы размышляя, - а надо ли вообще затевать все эти хлопоты с медом, или и в нем нет смысла, как и во всем прочем в этих северных, негостеприимных краях. Подумает, подумает пчела, да и заберется обратно в улей: Поручик Чебурков аккуратно выбил трубку, так, что меж двух горшков с геранью образовался маленький пепельный Везувий. Из-за кружевных занавесей показалась сонная муха, важно ступающая по стеклу. Что там пресловутая пчела! Северная муха - вот образчик истинной неторопливости, неспешности и полного безразличия к мирской суете. Поручик ухватил ее двумя пальцами за крыло и утопил в чашке со сладким чаем. Так на собственном горьком опыте поняла в тот день муха, сколь правдивы рассказы о вреде сладкого, когда оно чрезмерно:
Поручик вздохнул еще раз (до того он вздыхал где-то между заглавием нашего повествованья и началом главы, так что вам остается только поверить мне на слово - вздыхает сегодня поручик, несмотря на весенние настроения, не единожды) и вновь извлек на свет божий пожелтелый конверт.
'Ивану Денисовичу Чебуркову, собственный дом к-хи Н.Н., улица Старой Голубятни, г. Клинъ'.
В конверте лежала открытка с изображением пухлощекого купидона, на обороте которой можно было прочесть следующее:
'Содержат смысл сии слова -
В ближайший вторник, ровно в два,
В твое окно влетит сова.
Отринь же страх и удивленье
И это изучи явленье'.
Тайное общество 'Черный бульдог'.
Поручик забарабанил пальцами по подоконнику подобие бравурного марша. 'Пожалуй, уж пять минут третьего, - подумал он раздраженно, - право, что за ребячество', рассеянно отхлебнул остывшего чаю и снял с языка усопшую муху.
'Однако, почему именно сова? Почему не, допустим, веселая вдова? Или - ежели настроиться на серьезный лад - градской глава. : А нет ли здесь анаграммки?'. Чебурков еще раз внимательно просмотрел текст письма. Анаграммка, если и была, то какая-то странная. Словно неведомый поэт страдал заиканием столь сильным, что оно распространялось не только на речь его, но и на письмо. Смысл анаграммы был темен.
Поручик извлек из жилетного кармана часы и убедился, что сова запаздывает уже более чем на полчаса, что непростительно даже для юной прелестницы, не говоря уж о никому не нужной птице.
В этот момент на лестнице послышался дробный топоток, и в дверь просунулась голова слуги. Голова была смазана салом столь обильно, что отражала серенький свет дня. И даже, кажется, проползло по белесому пробору его кудрявое облачко, и утянулось куда-то за горизонт.
Слуга почтительно осклабился и сказал голосом флейты:
- Ваше благородие, к вам-с.
Из-за спины слуги, как раз оттуда, где скрылось блудное облачко, выступил человечек. Человечек был скорее низенький, чем высокий, и скорее полный, чем худощавый. В центре головы его виднелась аккуратная плешь. Не было в человечке суетного желание нравиться прекрасному полу, ибо, в отличие от многих провинциальных щеголей, он не зачесывал на плешь редкую прядку волос.
Одет человечек был в видавший виды, однако приличный сюртук, и по лицу его блуждала улыбка - тоже весьма приличная и шедшая к его мягким чертам.
Человечек сладко взглянул на поручика и пропел:
- Достопочтеннейший Иван Денисович?
Поручик, ожидавший прилета совы, кивнул с некоторым замешательством. Гость же его мелким скоком промчался от двери, ухватил мощную длань поручика в свои мягкие лапки и прижал к сердцу - или, вернее, к той области сюртука, которая скрывала этот орган.
- Имеете, имеете, все- то вы имеете, - радостно ответствовал незнакомец, руки при этом не выпуская. - Да вон же у вас и письмецо.
Поручик наконец выдернул руку из цепких пальцев своего гостя и уставился на письмо. Гость между тем улыбнулся с какой-то уж вовсе неземной сладостью и отвесил препочтительнейший поклон.
- Разрешите представиться - Савва Тимофеевич Амбарный, ученый секретарь общества 'Черный бульдог'.
Чебурков моргнул, и встретился взглядом со слугой, который так и не покинул своего поста у дверей. Глаза слуги горели неистовым любопытством. Поручик поспешно замахал рукой, и слуга прыснул вон.
Когда Чебурков обернулся к своему гостю, обнаружилось, что прыткий Савва Тимофеевич уже успел завладеть письмом. Он пробежал бойкими глазами своими по строчкам, и улыбка его еще расширилась (хоть и казалось, что к тому нет никакой возможности).
- Ох уж этот Леонард Давинчьевич! - гость покачал головой с легкой укоризной, - Все бы ему стишки плести да людей смущать. Нет чтобы составить повестку по-простому, чтобы всякий понял - надо ему загадками глаголить. Нелепейший, в сущности, человек, давно бы его на пенсию пора отправить -так нет же, рука не подымается. Все-таки почетный член:
Из всей речи преприятнейшего Саввы Тимофеевича Чебурков уловил лишь слово 'повестка', и в душе его засвербило. Слово это слишком хорошо было знакомо нашему герою, ибо жизнь он вел, в сущности, беспутную. Прокутив отцовское наследство еще в первые свои месяцы службы в гвардии, поручик усердно взялся за карточную игру - и достиг в деле сем таких высот, что вскоре был переведен в захолустный Клин за поведение, несовместное с офицерской честью. Да и в Клину поручик не успокоился. Вот и сейчас ждал он то ли приглашения к начальству по делу некоего купца Красельникова, то ли вызова на дуэль от штабс-капитана Куничкина, за нанесение последнему оскорбления в публичном месте.
Одна надежда грела поручикову широкую, продуваемую ветрами невзгод и людского непонимания грудь. В Москве у поручика была тетка. Тетка эта, по слухам, была сказочно богата и сказочно же скупа. Уже шесть лет Чебурков слал тетке ко дню ангела открытки с пухлыми херувимами, и чувствительными виршами на обороте. Вирши поручик сочинял сам. В результате сих поэтических опытов Чебурков надеялся прибрать к рукам солидную часть тетушкиного наследства. Но тетушка отличалась завидным здоровьем, и к исходу шестого года надежды поручика поистрепались и утончились, как сукно на его парадных брюках. Да, сукно. Прости, любезный читатель, за столь нескромные подробности, но я вынужден также добавить, что других брюк у поручика не имелось - и если бы не расположение к-хи Н.Н., неравнодушной к пышным поручиковым усам, ходить бы ему с дырой на заду.
Но мы отвлеклись.
К этому моменту нашего повествования поручик уже успел справиться с первым замешательством, и знаменитые усы его, столь любимые к-хой, гневно затрепетали.
- Па-азвольте, милостивый государь, - пробасил поручик, воздвигаясь над Саввой Тимофеевичем во весь свой немалый рост и выдирая из рук таинственного визитера письмо. - Что это еще за шуточки? Это, знаете ли:
Но что именно должен знать прелюбезнейший Савва Тимофеевич, так и осталось тайной. При первых же раскатах поручикова голоса гость его как-то сжался, засеменил мелко и замахал руками, как баба, что гоняет полотенцем назойливую муху.
- Ах-ах-ах, - зачастил гость, хватая вновь многострадальную ладонь поручика и с неожиданной в столь некрупном господине силой таща его к креслам. - Ну вот, ну вот, говорил же я - этот Леонард Давинчьевич только и может людей тревожить. А вы не волнуйтесь, не волнуйтесь, драгоценнейший Иван Денисович. Вот, не угодно ли чайку?
Он ловко подхватил с подоконника чашку чая и поднес к поручиковым усам. Поручик был столь удивлен напористостью гостя, что безропотно проглотил чай, вместе с утопшей в нем мухой. Дабы окончить рассказ о печальной мушиной судьбе, скажу лишь, что в следующей жизни претерпевшее от людской подлости насекомое родилось брахманом.
Между тем беспокойный гость сам уселся в кресло напротив Чебуркова, и тут же и изъяснил цель своего визита.
Оказывается, тетушка поручика, столь нежно любимая им и столь бережно хранившая на высохшей груди все открытки с купидонами, приказала вчерась долго жить. Племяннице своей, двоюродной сестре поручика, Лизе, завещала она дом, младшему брату поручика, гвардии сержанту, сундуки с выцветшими екатеринками и новенькими николаевскими рублями. А поручику Чебуркову коварная старуха не завещала ничего, кроме лотерейного билета. Лотерейный билет давал право на участие в розыгрыше Главного Приза в клубе тайного общества 'Черный бульдог'. Розыгрыш этот должен был состояться в следущий понедельник. О чем, по замыслу, и должно было известить поручика странное письмецо. Савва Тимофеевич тут же и вручил Чебуркову упомянутый лотерейный билет и приглашение на розыгрыш, в аккуратно запечатанном конверте, сильно пахнущем ландышами.
На расспросы поручика о сущности тайного общества и природе главного приза ученый секретарь отвечал уклончиво, посмеивался мелко и, подмигивая с неприятной фамильярностью, сказал только : 'Приходите, не прогадаете. Это, батенька, тот шанс, что выпадает в целой жизни раз, да и то не всем. Нет, не всем-с!'.
На сем странный визитер поспешил откланяться, и, бормоча, пятясь, улыбаясь с приятностью, исчез за дверью. Опять дробным топотком простучали ступеньки, и скрылся Савва Тимофеевич, исчез, будто и не было его - прихватив, однако ж, с собой письмецо с совой и заикающейся анаграммкой. Поручик же Чебурков остался сидеть в креслах, тупо глядя на пахнущий уже почему-то кислой капустой конверт и размышляя о тетушкиной подлости.