Аннотация: Вшивая, вшивая лахудра, не гидра, позабыв,где пудра, меня не спрашивала, мудро, где я так долго вышивал!
ДЕТИЩЕ РЕВОЛЮЦИИ, ПРЕЗРЕВШЕЕ ПОЛЛЮЦИИ
Вшива'я, вши'вая лахудра,
Не гидра, позабыв, где пудра,
Меня не спрашивала мудро,
Где я так долго вышивал...
(... Из непризнанного)
После детского сада до самого института я ходил в школу.
Высокий каменный забор отделял от мира целый квартал. Внутри все было аккуратно, начисто расчерчено и отбордюрено асфальтовыми дорогами. Большой фруктовый сад, газоны, хоздвор, место для сбора металлолома. С юго-запада - спортивные площадки, настоящее футбольное поле. Только без травы и трибун.
В центра квартала - огромное трехэтажное здание. Оно ежегодно сжималось, к десятому классу сократившись до натуральных размеров.
Школа, в Ленинском, рабочем районе города, ничем не выделялась. А директора, между прочим, отметили высшей наградой - орденом Ленина. Не верите? Но это так просто!
Тогда было модно закреплять шефство за фабриками и заводами. Нам достался крупнейший металлургический завод. Директор школы, Николай Степанович Постил, без согласования в верхах, потихоньку выцыганил у шефов средства и стройматериалы. По ходу дела он умудрился незаметно пристроить к зданию школы два зала - актовый и спортивный. Светлые, просторные. Диковинка эпохи "хрущевок".
За своеволие директора хотели выгнать из партии и снять с работы. В последний момент руководство одумалось. Воздать "по заслугам" - расписаться в неведении, что творится под собственным носом. Социализм - это планирование. Начальство, проморгав, сделало вид, что новостройка была плановой и задумывалась впередсмотрящими, как символ прогресса в школьном образовании. Директор школы получил орден. Раствор не месил, кирпичи не подносил, а вот гляди-ка!
Невысокого роста, коренастый Николай Степанович, насупив брови и заложив руки за спину, частенько слонялся по коридорам. Бушующее море школьных перемен при его приближении замирало. Один вид директора отбивал всякую охоту проказничать. О том, что этот человек умеет улыбаться, я узнал только в старших классах.
На первом же уроке я занял первую парту. С правой стороны, ближе не к окнам, а к выходу. На всякий случай. Место правофлангового мне отвели по праву - в классе я был почти самым маленьким.
Первый урок в школе, по традиции - Ленинский, превратился в мой урок зависти.
Родители снарядили меня на славу: ранец, а не задрипанный портфель, дневник, разлинованные тетрадочки. А еще пенал, карандаши, синяя перьевая ручка. Простенькая - деревянная, крашеная - других тогда не было. Авторучки разрешались только старшеклассникам, умудренным, якобы уже выработавшим свой почерк.
И вот вдруг, едва мы расселись, я обнаружил, что у мальчика за второй партой перьевая ручка, ценою в те же две копейки, - красная. Выдурить ее так и не удалось - мне показалось, что мой желтый ранец стоит большего.
Первая учительница. Александра Ивановна. Как и мама с папой, она звала меня по имени - Ясик. Долго-долго потом всех окружающих я делил на тех, кто знал, как меня зовут и тех, кто называл меня Яшей, а то и вовсе по фамилии.
Первая учительница. Первая любовь.
Потом пошло-поехало. Вторая. Третья. Четвертая.
Вскоре учителя подобрались по всем предметам. По разным предметам - разные. Веселые, грустные, добрые, худые. Собиравшиеся рожать, отрожавшие. Учителя достойные этого звания.
Рискну выделить одного. Блестящего.
В середине второй четверти, - мы тогда учились уже в девятом классе, - забурлило:
- Ты уже видел Марата!
- Еще нет! Кто это?
- Чудо в перьях!
- Индеец, что ли?
- Сам ты индеец! Марат - якобинец! Абориген!
- Как его фамилия?
- Шляк!
- Шляк - пошляк!
- Сам ты пошляк, а он - историк! Дает всем прикурить!
- Жаль, что я не курю! У нас сегодня история - последний урок!
По звонку в класс вошел новенький, так сказать, “учитель”.
Круглолицый, чернявенький, нос нормальный.
Установилась тишина.
Вьющиеся волосы, глаза бусинки.
Новичок представился.
Упитанный, холеный мальчишка. Мальчик-мажор.
Марат - всегда Марат. И на Сене, и на Днепре.
Наш Марат для начала тоже совершил революцию, - направо и налево субъективно-“объективно” оценивая знания. “Два” - так “два”. “Три” - так “три”. Для отличника, кстати, тройка гораздо хуже двойки. Одно дело совсем не учил, болел, например, другое - не доучил, не смог выучить. Позор!
Через месяц от всех зазнаек остались только пух и перья. Для перьевых ручек! Выше троек оценок не было. Мне однажды удалось прыгнуть на четверку - Марат добавил балл за оригинальность выступления.
Была школа, как школа, а стала притоном, сборищем троечников. Но ведь у многих на носу вступительные!
Галопируя, в школу табуном ломанулись родители.
Вы сомневаетесь в моей компетентности или объективности? - наивно спрашивал у них Марат. - Приходите, посидите на уроке, послушаете, сколь красноречиво Ваше дарование!
Какой дурак учит в школе обществоведение?
Итоговые отметки по географии, биологии, не говоря уже о физкультуре, - нечто среднее между оценками по физике и математике. Изредка учитывалась химия или русский язык.
Однако сила силу ломит. Зачем осложнять жизнь по глупости, из-за чьей-то прихоти или по пустякам? Стали готовиться к урокам обществоведения! Вы можете в это поверить? Согласен! Верится с трудом!
К моменту нашего знакомства биография Марата Львовича была краткой. Шестнадцатилетний пацан, прихватив золотую медаль, смылся с берегов Днепра и затесался, чтоб уж точно никто не нашел, на исторический факультет Московского государственного университета.
Прикиньте на досуге, сколько было в Советском Союзе берегов у рек, сколько золотых медалистов, сколько из них решились поступать в МГУ. После этого неполноценные выкладки за ненадобностью можете перечеркнуть или просто выбросить. Рассчеты бессмысленны, потому что вы, наверняка, не учли того, что Марат имел непроходимую фамилию Шляк.
Не верите, что в те времена при поступлении в институт национальным меньшинствам отдавали предпочтение, предпочитая некоторые национальные меньшинства видеть подальше от своих стен?
Напрасно вы мне не верите!
С красным дипломом МГУ Марат поперся в аспирантуру. Совсем оборзел! Салага! Тут уж ему твердо, по всей строгости закона, объяснили, что в этот раз номер (номер графы в паспорте) не пройдет - своих "шляков" по горло. Нашему еще могло бы найтись местечко в аспирантуре захудалого московского ВУЗа. Но в МГУ?
МГУ захудалым не был. Никогда! Ни для кого! Даже для Марата!
Прервав сдачу экзаменов на историческом факультете, Марат вернулся на историческую родину, в свой родной город. Потому и пришел к нам в школу в середине четверти, с большим опозданием.
Больше Марат Львович не опаздывал. На работу ходить - это вам не в булочную. При социализме - все по труду. Это уже потом, в следующей формации, все по потребностям. Когда потребностей практически нет...
Каким бы революционером ни прикидывался, на работу опаздывать нельзя. Он и не опаздывал - добирался на такси. Если в те времена человек ездил на такси в булочную, это выглядело вызывающе. Наши люди так не поступали. Но ведь школа - это не булочная! Ближайшая булочная находилась на соседней улице, называвшейся по имени совсем другого, не нашего, а испанского революционера - Хулиана Гримау.
Девчонки так и не смогли пересчитать, сколько у Марата костюмов - он менял их, как перчатки. Нет, не девчонок. О них ничего сказать не могу - тогда это нас мало волновало.
Перчаток - на каждую руку по одной - у меня было всегда не более двух. Я их терял беспрерывно. По одной. Одну за другой. Однако он менял костюмы, в тысячу раз чаще, чем я терял перчатки.
Короче говоря, вырядившись в новый костюм, каждый день учитель истории приезжал в школу на такси. Да, я еще забыл сказать, что в Москве он как-то раз подсуетился - вступил в партию. Не верите? Так это вы еще не знаете, какие у “коммуниста” были костюмы! От любого из них можно было сдохнуть. Сразу. На месте. Мальчишки корчились от зависти. Хорошо еще я получил прививку от этой напасти еще на своем первом, на Ленинском уроке.
Денди лондонский... Лондонский, а не Московский и тем более не Днепропетровский!
Слово “фарцовка” мы слышали. Школа у нас была не самая бедная. Имелись даже фирменные джинсы. Одни на всю школу, но настоящие! “WRANGLER”! Индиго! С медными заклепками, на молнии. Это вам не синюшные штаны на пуговицах. К тому же, десяток футболок с латинскими буквами, почти столько же полиэтиленовых пакетов, аналогичного достоинства. Пожалуй, все. Не густо, но тем не менее. А тут?!
Господи, где же он берет деньги? Кто его родители?
Туман рассеялся быстро.
С родителями все было в порядке, хотя, конечно, не совсем, - порода есть порода.
Дело состояло в другом.
Марат зарабатывал сам! Вкалывая по вечерам, порой до утра. Вкалывая, играя, - “лабая”. Играя на клавишных в одном из самых престижных ресторанов милионного города - “кузницы кадров”. Марат был “лабух”. Но, какой! В долю за красивые глаза не берут! В кабак Марата взяли без “блата”!
Откуда я знаю, как играл? В ресторанах не бывал, домой не зазывал. С творчеством познакомился на уроках “обществоведения”, изредка проводившихся в классе пения.
Обществоведение - наука о революциях! На урок я шел предвкушая, содрогаясь, замирая. Как парашютист к самолету.
Марат был настолько блистательным, что затмевал даже меня. С этим я почти смирился. Щенок, время от времени, проверяя, на сколько вырос, вроде играя, пробует куснуть вожака. Так и я. Пытаясь постоять, если не за школу и не за класс, то хотя бы за себя, время от времени тягался с Маратом, получая в ответ не злые, но весьма болезненные укусы, щелчки по самолюбию. Девчонки мне сочувствовали, ребята не знали, чью сторону принять.
Знакомству с Ремарком, “походам” на Гилельса - был такой выдающийся пианист, - я обязан Марату.
Папа однажды побывал на родительском школьном собрании. Его приговор был неоднозначным. На выскочку не похож, Маркса, и Ленина цитирует - не дай, Бог, каждому! Эрудиция колоссальная. Кличка - “марксист”.
На новогодний вечер “марксист” притащил в школу свой ансамбль. В полном составе, с инструментами!
Апогей! Апогей революции! Директор Николай Степанович пустился в пляс!
Может быть, актовый зал для того и строился, чтобы дети рабочих не “акты” совершали, а смогли услышать музыку!?
По весне, неизвестно за какие заслуги, видимо, просто ради хохмы, Марата избрали секретарем школьной парторганизации. За несколько месяцев до того, как я перестал верить девичьим слезам.
Дело было так.
Матерые комсомольцы, десятиклассники, члены Комитета комсомола школы принимали в ряды себе подобных подобных себе. Марат - старший товарищ по партии - главарь-соучастником.
В кабинет робко вошла Людочка. Жуткая, непроходимая белокурая троечница с пухлыми ярко-красными губками и километровыми ресницами.
Все замерли. Как это у Ломоносова? - Если у кого-то что-то отнимется, значит, у кого-то что-то поднимется.
Людочка не была круглой дурой, она была красавицей, обделив красотой с десяток круглых отличниц. И чем только, в свою очередь, обделили Людочку эти заразы?!
Девочка слабо разбиралась в руководящих принципах организационного строения. Немного оживилась, когда опытные друзья-товарищи, сострадая, продемонстрировали, любуясь собой, примеры выборности органов снизу доверху.
На кой ляд нашей Людке сдался комсомол? А тоже ради хохмы - лишний повод потащиться с друзьями за счет родителей.
С самого начала всем было предельно ясно - с завтрашнего утра в комсомоле ей делать больше нечего. План по приему - дело “архиважное”, но нам же потом отвечать за “аморалку”.
Понимая, что дело дрянь и ей придется отложить праздник вступления в новую жизнь до лучших времен, Людочка расплакалась. Так жалобно и горько, что мы единогласно проголосовали “за”!
Этот “лабух-марксист”, прервав заседание, выгнал из кабинета всех посторонних и уничижительно, так как он умел, выпорол, отхлестал нас словами, напоследок еще и презрительно обозвав оппортунистами. Вы не представляете, что такое “оппортунизм”? Не знаете четкой формулировки?! Марата на Вас не было!
Оппортунизм - забвение великих, коренных интересов, ради сиюминутных выгод дня. Нам популярно объяснили: девицам заплакать, - что молодцам два пальца, так сказать... Эмоции хороши при оценке артистичности. Принципы в слезах не топят!
На нашем выпускном Марат не играл - не такой уж и радостный праздник. А в миноре на чужом горе он не зарабатывал: на похоронах от души не поиграешь. Из школы, не хлопая дверью, учитель, по-английски, ушел вслед за нами.
Мир взрослых часто подбрасывал головоломки. Одно время все как ненормальные стали собирать кубик “Рубика”. Даже те, кто не отличал призму от пирамиды! А что было делать? Делать было нечего, ни с утра, ни вечером. До перестройки было далеко. А социализм - это вам не капитализм.
И вдруг прошелестел слушок - Марат уехал из города. Надолго. Якобы организовал производство модных кубиков и сволочи-второгодники, троешники-рецидивисты собрали их неправильно, вопреки законам: граней оказалось намного больше, чем требовалось.
За неучтенную продукцию наказывали строго. Социализм - это учет и контроль.
Незадолго перед этим я ехал трамвайчиком. Уже изредка мог позволить себе шикануть на такси, однако в тот день торопиться было абсолютно некуда.
В полупустом вагоне я с комфортом расположился у окна: с правой стороны, чтобы лучше видеть, что кругом творится; подальше от дверей, дабы не пришлось никому уступать свое место.
Возмужавшего учителя истории в знакомом костюме я заметил на трамвайной остановке. Пока случайные попутчики выходили и заходили, я отчитался за истекший период, а он лишь пожелал мне удачи. Как у него дела, чем он живет? - поинтересоваться не успел, - мой дурацкий трамвай покатил дальше, он остался в ожидании другого номера...
Где Марат теперь? - не знаю. Уверен только: мы еще потягаемся, посмотрим, кто более блестящий! Время революций для людей, а не для “верхов” и “низов”, еще впереди!
* * *
История, как известно, повторяется. В виде фарса или трагедии - для зрителей не важно. Да и кто рассудит, где заканчивается первое и начинается второе?
Окончив химико-технологический институт, я через год (вдруг забудут или не заметят) подал заявление в аспирантуру. Может быть и есть институт более провинциальный и не престижный, чем мой родной ДХТИ, но ведь не всем везет, даже не всем дуракам. А от судьбы не уйдешь - я ведь не виноват, что родился в городе на Днепре.
Первый экзамен - по химии. Какие могли быть проблемы? Никаких! Второй - история партии. Я опасался третьего - английского.
Историю сдавать я не пошел.
Не посмел?
Побоялся?
Ошибаетесь!
И ссылка на фамилию в этом случае совершенно не уместна - подходящая фамилия для классиков, особенно для классиков марксизма-ленинизма.
Так при чем здесь я и моя аспирантура?
На кафедре органической химии пропадало плановое место. Заведующий кафедрой, не раздумывая, предложил его мне, не предупредив проректора.
Заслуженный человек, фронтовик, много лет на руководящей работе, а оплошал - забыл на секундочку, что наше главное завоевание - не выборность, а отчетность, согласованные планы. Своеволие прощалось только тогда, когда отступать было некуда. Проректор справедливо посчитал, что это не тот случай. Москвы за мной не было. Меня пригласили в очень просторный кабинет и ласково, по-отечески все объяснили.
Принципы - штука серьезная, а я уже однажды, еще в школе, решил не осложнять жизнь по глупости, из-за чьей-то прихоти или по пустякам! Да пропади она пропадом, эта аспирантура! Историю знаю и так, постарался в свое время. Английский же можно выучить и сдать позднее, экстерном. Хотя бы в виде кандидатского минимума.
Я остался соискателем, младшим научным сотрудником. Но за проявленную лояльность, поощряя, мне доверили проводить занятия по химии. Со студентами и студентками. По совместительству.
Моложе многих “учеников”, худой, насмешливый. Не плешивый, но смешливый. Добирая солидности, всех, даже студенток, величал по имени отчеству.
Какие у меня учились сказочные девочки! Своими знаниями они Людке в подметки не годились, химия им была нужна еще меньше, чем той комсомол!
Мой предмет далеко не всем по плечу, красавицы просто буйствовали. Выдерживать их осаду было нелегко. Зимой еще, куда ни шло, но ближе к лету, когда нас не сдерживали одежды...
Фу!
Уединившись с юным педагогом, сладкоголосые красавицы рассказывали сказочки. Шехерезада могла отдыхать. Только истории были все какие-то грустные. Расчувствовавшись, сказочницы не выдерживали - солнечные слезинки-виноградинки начинали катиться по щечкам-персикам.
Я утешал девушек, как умел. Угощал ягодками-конфетками, находил ласковые слова. Носового платочка под рукой не оказалось ни разу. Ни чистого, ни грязного. Куда они всю жизнь деваются? Кусочками фильтровальной бумаги я вытирал растекавшуюся с ресниц тушь, промакивал слезинки.
Милые-милые девочки, они ничего не подозревали и не могли представить, что своими двойками обязаны не мне. Сказки им надо было рассказывать Марату. Во времена великой французской буржуазной революции.
На чем может сойтись клином белый свет никому, к счастью, не известно. История идет своим чередом. А к чему был эпиграф, - спросите Вы, - какая-то гидра? Закономерный вопрос. Здесь вы правы. Эпиграф тут, действительно, абсолютно не при чем!
...Фрагмент книги "Блестящий ученик".
Буду признателен за отзыв