Фантастика должна быть реалистичной! А вот и фиг вам! Что вижу - о том и пишу.
136 год
Россия
Царьград
Обычная квартира немолодой бездетной обеспеченной супружеской пары: супружеская спальня, совмещённая с гардеробной и будуаром, гостиная-столовая и кабинет. Ну, и положенные кухня, прихожая и прочие санузлы и кладовки. И два телефона. Вернее, два номера и три аппарата. На обычный общегородской номер один аппарат в будуаре, спаренный с ним в кабинете на столе, и рядом с ним на совсем другой, известный весьма ограниченному кругу и соединяемый через служебный коммутатор, короткий номе.
Время не позднее, день полувыходной и звонок по городскому номеру.
Михаил Аркадьевич снял трубку.
- Алло.
- Добрый вечер, - пророкотал в трубке молодой весёлый голос. - А Дядю Мишу можно?
- Сашка? - весело удивился Михаил Аркадьевич. - Ты где?
- А у подъезда. Из автомата звоню. И между прочим, с корзиной.
- Ну так поднимайся. Вместе с корзиной.
Михаил Аркадьевич положил трубку и окликнул жену.
- Аня...
- Я слышала, - откликнулась она уже из кухни. - Ставлю чайник.
- Ставь сразу два, - рассмеялся Михаил Аркадьевич. - Помору один чайник на пять минут, а тут, я думаю, разговор будет подольше.
Анна Сергеевна с улыбкой кивнула
- Я помню. Длительность беседы измеряется самоварами, а самовар на три ведра.
Она ещё не закончила фразу, когда в дверь позвонили. Михаил Аркадьевич мимоходом коснулся губами щеки жены и пошёл открывать.
Корзин оказалось две. И ещё большой, плотно набитый рюкзак. Туески, свёртки, мешки и мешочки, коробочки и коробки выгружались с пояснениями и комментариями что и как хранить и употреблять. Анна Сергеевна ахала, удивлялась и восторгалась.
Пока разбирали "дары Поморья", тонко засвистели наперебой оба чайника, и началось знаменитое на всю Россию и воспетое в былинах и анекдотах поморское чаёвничанье. Первый чайник прикончили под весёлые рассказы Александра Кирилловича Гольцева, он же Сашка-Бешеный, он же... нет, здесь и сейчас только Саша - про небывало классный отпуск в родной деревне.
На продолжение беседы мужчины удалились в кабинет.
Михаил Аркадьевич с явно привычной сноровкой накрыл на столике у дивана чай с коньяком, подождал, пока Гольце устроится в кресле и сел сам, не то, чтобы рядом, но и не напротив.
- А теперь, - мягко попросил Михаил Аркадьевич, - подробнее, со всеми нюансами, обоснованиями и прочим.
- Дядя Миша, - Гольцев продолжал в прежнем по-родственному доверительном ключе. - Так ты всё знаешь.
- Многое, - кивнул Михаил Аркадьевич, - но далеко не всё. Так какую компанию ты собрал? Полный состав.
Гольцев кивнул. Тон его стал серьёзным, но ещё не служебным.
- Ну, два тандема. Джонатан Бредли и Фредерик Трейси. Оба Мороза: Эркин и Андрей. Юрий Аристов и профессор Бурлаков.
- Хорошая компания, - согласился Михаил Аркадьевич. - Как ты это сделал, да ещё и деда уговорил поучаствовать, это отдельная история, и её обсудим потом, а сейчас начнём, - он не только улыбнулся, но даже подмигнул, - с целеполагания. Зачем? Что хотел получить. И что получил.
Гольцев на мгновение стал по-настоящему серьёзным.
- Что хотел получить? Информацию. Помните дело Ротбуса? - Михаил Аркадьевич кивнул, а Гольцев несколько смущённо улыбнулся. - Ну, забрало меня за живое. И ещё... я той нашей команде обещал, что размотаю. На бутылку коньяка поспорили. Мне с каждого или я каждому.
- Солидно, - согласился Михаил Аркадьевич.
- Ну и ещё по мелочам набралось, тоже... солидно.
- И каков результат? Получил, что хотел?
- И ещё сверху. Помните, Никлас, ну, Северин говорил, что беседой получишь больше, чем официальным допросом.
- Помню, конечно, - улыбнулся Михаил Аркадьевич. Ты и раньше этим пользовался.
- Ну да. А у костра, да под уху и самогоночку... Ох, сколько мне всего Морозы рассказали. И Фредди добавил.
- Очень интересно, - восхитился Михаил Аркадьевич.
Гольцев ухмыльнулся. Он с детства помнил, что если Дядя Миша сказал: "Мне интересно", - то не просто выслушает, но и выспросив всё и даже, сверх того.
Рассказ - не отчёт и тем более - не донесение. Тут можно и в лицах, и с эмоциями, и с отклонениями...
...Белые ночи в Поморье тихи и светлы, огонь костра не слепит, а радует, облако дыма стоит в безветрии над головами сидящих вокруг костра, защищая от комаров и прочей летучей мелочи. И душевный, то весёлый, то серьёзный разговор, смесь баек, воспоминаний, рассуждений, анекдотов...
- Ну, обычный трёп, Дядя Миша. Я и повёл, "Мышеловку" вспомнили и Ротбуса. Парни захмыкали, дескать, да мы не помним, да что там такое было, но меня Фредди поддержал. Что ему самому интересно. А его слово для Морозов и сейчас значит очень много. Их и понесло. В лицах, с деталями и даже пантомимой.
- А ну-ка, дословно, - с улыбкой, но серьёзно скомандовал Михаил Аркадьевич.
Гольцев кивнул. - Значит, так...
...Рассказывал Андрей. Эркин, в основном, кивал, поддакивал и вставлял свои замечания, притормаживая Андрея, когда тот полностью переходил лагерную терминологию, опасаясь, что остальные настолько и такой английский не знают.
Слушают все молча и очень внимательно. Андрей вначале попытался ёрничать, но его шуток не поддержали, и он заговорил серьёзно.
Объяснив незнающим, что такое "Мышеловка", перешли к конкретике, к подслушанному за стенкой разговору Фредди с...
- Крысой, - Фредди невольно передёрнул плечами.
- Он же Ангел Смерти, - кивнул Гольцев, - он же Ротбус, комендант Уорринга.
- Слышал о нём, - кивнул и Андрей. - но ты, Фредди ни кликухи, ни звания не назвал, а физию мне не описывали.
- Кому надо, те и так знали, - усмехнулся Джонатан, - а кому не надо...
Зная о редкостной памяти Эркина и его привычке передавать слышанное дословно, Фредди с обречённостью ждал, что сейчас прозвучит его подлинное имя, но... Эркин его не назвал. Андрей быстро искоса глянул на него и мгновенно перехватил, повёл рассказ о подготовке. Что, как, зачем и почему они сделали. Понимающие одобрительные кивки слушателей.
- Толково... толково, - кивал Александр Кириллович Гольцев Старший - дед Сашки-Бешеного.
И Андрей не смог удержаться от самодовольной ухмылки: его действия одобрялись настоящим специалистом...
...Гольцев уважительно покрутил головой.
- Ведь как продумано, Дядь Миша. Тут заранее готовишься и чего-нибудь, да упустишь. А тут... Ведь, по большому счёту, экспромт, а как сделано.
Михаил Аркадьевич кивнул.
- Да, согласен. И чувствуется серьёзная школа, и своя голова работает. Очень интересно.
- Вот потому мы карту Фредерика Трейси и не нашли. - Гольцев ухмыльнулся. -Не там искали. И настоящее имя Фредди Ковбоя знают теперь только двое. Он сам и Бредли.
- Четверо, -- поправил его Михаил Аркадьевич. - Эркин и Андрей. Они её видели.
- Эркин неграмотным тогда был, - возразил Гольцев.
- А Андрей? Не мог он в неё нос не засунуть и - Михаил Аркадьевич подмигнул Гольцеву, - вслух не прочитать. К тому же по некоторым данным у Эркина феноменальная память, в том числе и зрительная. И если он карту видел, держал в руках, то, я уверен, вполне может её воспроизвести, дословно, со всеми значками и пометками.
Гольцев кивнул.
- Так-то оно так, Дядя Миша, но я попробовал намекнуть, так невинные морды и в один голос: "А мы её не рассматривали", а младший Мороз с ухмылочкой: "Нам лишнего не надо, своего хватает".
- Что да, то да, - согласился Михаил Аркадьевич. - Сделано, конечно, я согласен, остроумно, все детали, какие могли понять, учтены. Можно даже слегка подкорректировать, убрав лишнее, и использовать как учебную модель.
Гольцев изобразил смущение.
- Уже. Я тут накропал немного. Ну...
Михаил Аркадьевич кивнул.
- Оставь на столе. Посмотрю. На следующий чайник ещё что-то есть?
- И не на один, - рассмеялся Гольцев. - И тоже интересно.
Остывший и опустевший чайник унесли на кухню, наполнили и поставили на огонь, а горячий принесли в кабинет для продолжения разговора.
- Вот, Дядя Миша, вроде бы я их всех худо-бедно, но знаю, а оказалось... Ну, все себя показали по-новому. И это они на отдыхе, в полном, как говорится, расслабоне. Я бы, конечно, на Джонни, ну, Бредли, в деле бы посмотрел, как он заказы принимает и для Фредди расклад и подготовку делает. Ведь за столько лет после Уорринга ни одного прокола. А спроси его впрямую, так один ответ: "Удача". И дед о нём так сказал: "Удачлив".
Гольцев шумно вздохнул.
- Не завидуй, а учись, - наставительным тоном сказал Михаил Аркадьевич.
Гольцев охотно рассмеялся. Присловье это он слышал с детства, в их деревне это всей ребятне, а случалось, и взрослым говорили, прекращая жалобы на чужие удачи.
- Этому не выучишься, - немного демонстративно вздохнул Гольцев. - Это от природы. Гуляли, конечно, напропалую и по всем направлениям. Если по-ковбойски, - он перешёл на английский, - то аж небо горело.
- И профессор? - не скрыл удивления Михаил Аркадьевич.
- Его дело мущинское, - ответил расхожим присловьем Гольцев. - Но это ладно-понятно. И что Эркин от своей Жени в загул пошёл, тоже ладно. Кстати, самой большой проблемой в подготовке было, это уговорить Эркина поехать отдохнуть от жены. Связка там такая... Ну, младший Мороз, тот котяра в Загорье и окрестностях известный. А вот кто удивил меня, так Фредди. Нет, вроде бы как все, не посрамил честь ковбойскую. А вот что бабушки наши все поголовно аж влюбились в него... это да. И бабаня моя - первая.
- Сашка! - искренно возмутился Михаил Аркадьевич. - Ну ты ври да не завирайся! Про родную бабушку и такое!
Гольцев вздохнул уже непритворно.
- Так, Дядя Миша, ну, как ещё это понимать. Первый кусок - Феденьке, мягкая подушка - Феденьке, разносол - Феденьке. Утром сидим в горнице, ну, пироги-скороспелки, каша да чай с молоком, а Фредди в соседней, один за столом, стол со скатёркой, на коленях рукотёрник вышитый, и его потчуют, да с приговорами. А рядом с двух сторон Морозы, переводчики-синхронисты. Один с английского на русский, второй с русского на английский. И бабаня потчует. "Кушай, Феденька, кушай, голубчик, всю-то ты ноченьку трудился, глазонек своих ясных не сомкнул". Эркин переводит, Фредди кивает, мы за стенкой, дверь-то открыта, всё слышно, начинаем угорать. Тут младший Мороз вступает. "А с чего ты, Баба Даша, взяла, что он трудился. Он может, всю ночь бревно-бревном лежал и спал без просыпа". Эркин переводит. А бабаня на Андрюху: "Да мне ль не знать, у Любки-Оторвы кровать со звоном, на всю деревню с её отруба слышно!". Эркин переводит и дальше по-английски. "Говорил я тебе, Фредди, ещё тогда. Смотри, куда ложишься. Бьёшь ты сильно, но одинаково". Андрюха на русский переводит. Мы в полном... Джонни уже на пол сползает от смеха. А бабаня на Эркина полотенцем замахивается. "А ты, охальник, всяким глупостям Феденьку не учи. Не слушай его, Феденька, всё у тебя хорошо, все довольны". Фредди, вот выдержка у мужика, не поперхнётся, только стряпню нахваливает.
- Сашка, хватит, - простонал сквозь смех Михаил Аркадьевич. - И почему ты в актёры не пошёл? Талант у тебя тут явный.
- Да мне актёрства, Дядя Миша, и без цирка с кино хватает, - Гольцев ухмыльнулся. - Зрителей, да, немного, но зато понимающие. И, Дядь Миша, я хоть когда невпопад сыграл?
- Бывало, - улыбнулся Михаил Аркадьевич. - Напомнить конкретику? Но, надо признать, исправлять, вернее, использовать косяк и прокол на пользу дела умел.
- Стараюсь, - хмыкнул Гольцев. -И, Дядь Миш, остальные наши бабушки тоже... Фредди ведь с каждой чаю попил, пирогами и прочим полакомился. И он по-русски... ну, кое-как и кое о чём, и бабушки по-английски... меньше, чем ничего, а друг друга поняли. Ведь до обидного. Вот, Баба Луша, помните её?
- Жива? - радостно удивился Михаил Аркадьевич.
- Ещё как, выходит, правда, редко и недалеко, но внучатыми снохами командует... аж за околицей слышно.
- Сильна Лукерья Антиповна, - кивнул с улыбкой Михаил Аркадьевич. - Неужто и она... не устояла?
- Ну, Дядя Миша. Вот, сами посудите. Утро ещё в самом начале, коров только доить начали, куры ещё спят, иду я... - Гольцев немного нарочито замялся, - Ну, неважно, домой иду. И тут Баба Луша, идёт-плывёт, горшочек в руках, в одеялко завёрнутый. А запах от него... Я чуть слюной не захлебнулся. Грибы душоные.
- Помню-помню, - искренне вздохнул Михаил Аркадьевич. - Она и тогда на них мастерица была.
- Ну вот, я и попросил, что дескать, хоть понюхать дай. Так меня по всем кочкам-буеракам понесли, что убери лапы, охальник, у своей... хм, ну, Баба Луша умеет, проси, а это Феденьке, а то Дашка никогда не умела и по гроб жизни не научится, не дано ей, а Феденьке... Ну, Дядя Миша, вам смешно, а мне ж обидно, такое про бабушку слушать.
Михаил Аркадьевич вытер выступившие от смеха слёзы.
- Значит, Фредди стал Феденькой. Интересно.
Гольцев кивнул.
- Да, думаю, Морозы потому и Фёдоровичи. Впрямую я, правда, не спрашивал. Не рискнул. Встретились-то они ещё там, как раз или в саму заваруху, или сразу после неё. И на нашу регистрацию с репатриацией пришли уже с полными именами.
Михаил Аркадьевич помедлил, явно желая о чём-то спросить, и Гольцев, догадываясь, пришёл на помощь.
- Профессор, если и догадался, то промолчал. Выдержка у него тоже... соответствующая. А почему Морозы они, так Эркин рассказал. Его крайнее рабское прозвище Угрюмый, по-английски Morose, а на нашей регистрации ему и записали не по смыслу, а по звучанию.
- И неплохо получилось, - улыбнулся Михаил Аркадьевич.
- Даже по-индейски по смыслу подходит, - засмеялся Гольцев. - У него дата рождения по документам первого января.
Михаил Аркадьевич пощупал и слегка приподнял чайник проверив, насколько тот остыл и опустел.
- Давайте, я - вскочил на ноги Гольцев. - Заодно разомнусь.
Михаил Аркадьевич с улыбкой кивнул, а, когда Гольцев вышел, встал и подошёл к письменному столу. Быстрыми уверенными штрихами нарисовал на лежавшем наготове листке крыло с лапками и растопыренными ушами.
Гольцев принёс сменный чайник и приготовил продолжение беседы. Не всё рассказано, есть у него ещё... интересное и важное.
- Ну, думаю, гости не только гуляли, - улыбнулся Михаил Аркадьевич.
- Это да, - охотно поддержал тему Гольцев. - Каждый в своём деле себя показал. Юрка-Мясник в медпункте нашем всех, кто пришёл, посмотрел и проконсультировал. Профессор по школе и библиотеке прошёлся и целую лекцию забабахал. Ну, Джонни нашим молочным хозяйством заинтересовался, провёл, как пишут в газетах, ряд взаимовыгодных бесед и консультаций. Отзывы о нём... крепкий хозяин, свою выгоду блюдёт, и без заскоков, знает, где отступить выгоднее наскока.
- Серьёзная оценка, - согласился Михаил Аркадьевич. - А молодые?
- Ну, Морозы в основном по металлу. Машины, ну и... Эркин теперь не грузчик и не скотник, а техник с законченным и очень серьёзным образованием. Хорошо себя показали. Особенно младший с нашим кузнецом скорешился.
- Кузьмой? Он по-прежнему ножевик? - заинтересовался Михаил Аркадьевич.
- Ну да. Самсоныч всё сокрушается, что мечи не нужны, а топоры только рабочие, так хоть на ножах душу отведёт, - смеялся Гольцев. - Вот с Андрюхой вдвоём и душеньки отводили.
Михаил Аркадьевич с улыбкой уточнил:
- Эркин хороший механик?
- Крепкий, - сразу ответил Гольцев. - И заметно, что знает и умеет больше, чем говорит. Показывает себя только по делу. Не любит чужих понтов и сам не понтуется. И младшего придерживает. Но если за что берётся... - Гольцев даже головой покрутил. - Ну, нет слов, Дядя Миша.
- Это у тебя-то нет? - очень удивился Михаил Аркадьевич. - Так что Эркин учудил, что даже тебя проняло, а? Танцем дождь вызывал или прекращал?
- Это как раз нет, - стал серьёзным Гольцев. - Сам себя называет "асфальтовым", знаете этот термин. Язык с нуля уже в школе учил, а обычаи и прочее... Опять же знает, но не показывает. Если считает это ненужным. В данный момент в данной ситуации. Но вот захотел, и такое деду устроил... Стыдно рассказывать.
- Вперёд марш! - коротко скомандовал Михаил Аркадьевич.
Гольцев обречённо вздохнул и подчинился.
- Ну, с чего и как началось, я не знаю. Что дед, что бабаня молчат, а Эркин... молчит он... как индеец. Не врёт, не отпирается, молчит и всё. И хоть деревянным ножом его режь. Младший Мороз только ухмыляется, от Фредди одна фраза была, что Эркин всегда в полную силу работает, Джонни покивал, а Юрка-Мясник с дедом пошушукался тет-а-тет и заявил, что это врачебная тайна и разглашению среди непрофессионалов не подлежит.
Гольцев с искренней обидой вздохнул.
- Ну, Дядь Миша, все всё либо знают, либо догадываются, а мне...
- Рассказывай, что сам видел, - распорядился Михаил Аркадьевич. - По порядку и подробно.
- Ну...
Гольцев шумно вздохнул, сосредоточенно наполнил свою чашку и выпил, отдуваясь. Михаил Аркадьевич терпеливо ждал.
- Ну, - повторил Гольцев. - Если по порядку и что сам видел, то так. Вдруг дед нас всех отправил в город развлекаться и вообще, но чтоб до утра не возвращались. Мы все удивились, конечно, но с дедом спорить... сами знаете.
- Знаю, - кивнул с улыбкой Михаил Аркадьевич.
- А Эркин добавил. Что, дескать, отъедете на полчаса пешего хода и ждёте меня. Ну, мы снарядились на городской разгул, загрузились, отъехали, ждём, обсуждаем, где и как гулять будем. Тут видим, Эркин не идёт, а бредёт и шатает его... как после хорошего ведра без закуси. Андрюха выскочил, подхватил как раненого, затащил в машину. Эркин прохрипел: "Я сплю" и отрубился. Так мы его спящим до города и довезли. Ну в городе погуляли, поели-попили, - Гольцев немного наигранно вздохнул, - Вы ж нашу ночную гульбу знаете.
Михаил Аркадьевич кивнул и уточнил:
- По маленькой гульнули?
- По средней, - ухмыльнулся Гольцев. - По оценке Фредди, - он перешёл на английский с характерным для Аризоны акцентом: - Не замёрзли, но небо не горело.
- У Фредди акцент сохранился? - удивился Михаил Аркадьевич.
- Только когда ему нужно. Кстати, Бредли тоже по-ковбойски умеет. И тоже только по делу.
- Но мы отвлеклись. Дальше что было?
- Дальше? - Гольцев вздохнул уже непритворно. - Дальше мы приехали домой, рассвет ещё утром не стал, но близко. Заходим в дом. На столе картошка в мундире холодная, молоко свеженадоенное и хлеб вчерашний. Не водилось такого за бабаней никогда, чтоб с утра ни хлеба, ни калитников горячих. Ну мы за стол сели, куда деваться. И тут бабаня выходит. Дядь Миша, клянусь, впервые такое. Простоволосая, косы расплетены, в одной рубахе-безрукавке до колен, а на плечах платок праздничный. Посмотрела на нас, правый угол платка на левое плечо закинула, сказала: "Лопайте". И ушла. Джонни с Фредди переглянулись, на Эркина посмотрели, хмыкнули и за картошку взялись, Юрка покивал молча, профессор сделал морду кирпичом и со всем вниманием картошку себе чистит, Андрюха ухмыльнулся, рот открыл и поперхнулся, похоже его под столом пнули, чтобы молчал, Эркин жуёт и вроде как ещё спит. Ну, а я, подхватился и к деду в верхнюю горницу. А там... Кровать застелена и дед прямо на покрывале, вышитом, что только по праздникам выкладывалось, в праздничной рубахе, ноги под меховушкой и... Дядь Миша, ну, я обалдел, курит!
- Да... - у Михаила Аркадьевича вырвалось замысловатое ругательство.
- Во-во, -кивнул Гольцев. - Я говорю: "Дед, ты чего?". А он мне спокойненько так: "Пошёл вон, внучек, пока я вожжи не взял". Я стою, глазами хлопаю. Мне ж такого уже, ну, со школы уж точно, не говорили. И тут бабаня входит. Косы заплела, но без платка, в одной рубахе, а она вышитая, чуть ли не свадебная, и поднос несёт, ендова с чашей. И не простой, а которая на пирах паре подаётся, - Михаил Аркадьевич кивнул, показывая, что знает и помнит. -Ну, думаю, ща она деду за курение, да что поверх покрывала лёг, а она... "Испей, Сашенька." И на меня опять же. "Пошёл вон. Чего у взрослых трёшься!" Я стою, рот раскрыл, а даже писка не получается. А дед... "Спасибо, Дашенька, посиди рядом, милая." Тут они оба на меня так глянули... Дядь Миша, меня как ветром вынесло и вниз бросило.
- А что внизу? - с живым интересом спросил Михаил Аркадьевич.
- Внизу жрут холодную картошку и на меня смотрят, - Гольцев вздохнул. - Кто с ехидцей, а кто со злорадством.
- И никто ни о чём не спросил? - удивился Михаил Аркадьевич.
-Меня нет, - качнул головой Гольцев. - Юрка-Мясник только обмолвился, что дескать попозже зайдёт к деду. Возраст, дескать, всё-таки. И у Эркина уточнил: "Все ваши так умеют?".
- И что тот?
- Скромно так, - Гольцев ухмыльнулся. - Что по-разному, но принцип один. А сам он не самым большим мастером и тогда был, и что голова забывает, то руки помнят.
Михаил Аркадьевич задумчиво и, явно думая о чём-то своём, кивнул.
- Да, когда руки с головой в разных режимах работают...
- Бывает, - пожал плечами Гольцев.
- Да, - тряхнул головой Михаил Аркадьевич. - И что, очередь к Эркину стояла?
- Да ни-ни-ни, - усмехнулся Гольцев. - Что и кому дед с бабаней сказали... ну, в этом никто и никогда не признается. Дело-то... семейное. У нас в такие дела, пока сам не скажет, никто не полезет. А то схлопотать можно... очень серьёзно. Вплоть до...
Михаил Аркадьевич кивнул, подтверждая, что знает продолжение, и после недолгого молчания ограничился своим коронным:
- Интересно.
Новая смена чайника и целых две чашки в молчании. Оба отдыхали после рассказанного и услышанного, делая свои выводы.
Наконец Михаил Аркадьевич "вынырнул" из раздумий и улыбнулся.
- Да, кое-что, кое-как, кое-где и кое-когда.
Гольцев охотно рассмеялся старинному присловью.
- И что интересного ещё услышал?
- Ну-у, - протянул, обдумывая ответ, Гольцев. - Конечно, там по мелочам и обмолвкам много, конечно, насыпалось. Не новое, а уточнения и дополнения.
- Суммируй, систематизируй и зафиксируй, - кивнул Михаил Аркадьевич. - Я посмотрю.
- Сделаю, - кивнул Гольцев. - А вот было раз... я пожалел, что Жарикова не позвал. Как раз по его части.
- Ивана Дормидонтовича? - удивился Михаил Аркадьевич. - Он-то тебе зачем?
- Мне нет, а вот ему бы послушать тот разговор было бы интересно. И, я думаю, полезно.
- Вот даже как? - не так удивился, как задумался Михаил Аркадьевич. - Ну, давай. Раз шагнул, так иди.
- Иду, - кивнул Гольцев и, отхлебнув чая, приготовился к рассказу...
... Очередная не первая и не последняя беседа у ночного костра. С чего начались воспоминания о детстве, о самом памятном, что повлияло на всё дальнейшее... да неважно. По кругу.
Фредди оглядел обглоданный хребет вяленой рыбки и сбросил его в костёр.
- Ну да, помню. Отца в очередной раз рассчитали, на новое место не устроился, так мы прямо на земле, вповалку рядком, попона вниз, попона наверх. И мать у костерка, воду в котелке кипятит. Я глаз из-под попоны высунул и смотрю: чего она засыпать будет. Если зерно, то жди пока разварится, а если хлеба, вроде как раз было в узелке, то болтушка быстро выйдет, а тут надо успеть. И тут отец идёт, пьяный, шатается, но идёт, не падает. Ну, думаю, щас мать его отпаивать горячим будет, нам только ложку да котелок облизать достанется. А он у костра плюхнулся и ругается. А мать ему, что приходили леди... патронессы. Что дескать, можно средних в приют отдать, старшие уже работать могут, младших прокормить легче. Так, думаю, я как раз посередине, а про приют разное болтают. Но если не понравится, сбегу запросто. Тут отец разорался и по дамам, и по... вплоть до Бога. Плюхнулся, чуть не прямо в костёр, орёт, за кольт хватается, что, дескать, он лучше прям сейчас сам весь приплод перестреляет, а пальцы пьяные, никак не ухватят.
Фредди усмехнулся и даже головой покрутил.
- Вот тогда я и понял, какая у выпивки мера. Пей, пока кольт ухватить можешь, а больше ни-ни, голым окажешься.
Все согласились дружными улыбчивыми кивками.
Аристов перекинул из руки в руку горячую картошку, усмехнулся.
- Да, и вот так потом всю жизнь за тобой тянется. Вот был у меня случай.
- И кого ты разрезал и выпотрошил? - поинтересовался Андрей, подмигивая всем сразу.
- Медведя, - ответил Аристов.
И уточнил:
- Плюшевого.
Все дружно грохнули хохотом.
- Ну, для пятилетки, - рассмеялся и Аристов, - самое оно. Ну, взял я оперированного медведя за заднюю лапу и к отцу в кабинет пошёл. Медведя, а он почти с меня ростом, за собой волочу. Дверь открыл, а смотрю себе под ноги и с порога заявляю. Что я брюшную полость вскрыл, всё удалил, а шовного-то у меня нет, не могу закончить. И тут как грянул хохот. Поднимаю голову, а у отца вся его кафедра сидит. Так, не поверите, меня до сих пор шовным материалом дразнят. Причём все. И кто знает, откуда пошло, и кто совсем не в курсах. Да чего там меня, Кирилла, на первом же практикуме, от только скальпель взял, так сразу. Кто учил? Аристов? А шовного не дал? Всё себе как всегда захапал?
- Кирилл это... - уточнил, не договаривая, Эркин.
-- Да, - кивнул Аристов. - Из парней. Хорошо идёт, уже ординатуру заканчивает. Перспективный.
Отсмеялись, покрутили головами, и вступил Бурлаков.
- Да, пять-шесть лет - это очень серьёзный возраст. Многое определяется. И слово взрослого в нужный момент значит очень много. Вот помню... - и интригующая пауза.
Все дружно изобразили, впрочем, вполне искренне нетерпеливое внимание.
- Не помню, с чего началось, что именно мне в кабинетной библиотеке понадобилось, но полез я туда за книгой. Выждал, пока в кабинете никого не будет, чтобы не мешали, и полез по полкам.
- Как обезьяна? - не удержался Андрей.
Остальные посмотрели на него не так с осуждением, как с укором: дескать, не мешай. Бурлаков только хмыкнул, немного нарочито показывая, что воздержался от более резкого ответа, и продолжил:
- То ли я не за ту книгу взялся, то ли полки на меня были не рассчитаны, но полетел я вниз, а все книги на меня посыпались. Шум получился знатный. Сразу сбежались взрослые, завал разобрали, меня вытащили, ощупали, убедились, что ничего не сломано и не вывихнуто, а дед Егор... - Бурлаков невольно по-детски поёжился, - ну, сразу к делу. Что мне там понадобилось? Я и ответил фразой, которую часто слышал, в ходу она в доме была. Что это я свою концепцию искал.
Все дружно рассмеялись.
- Во-во, - кивнул Бурлаков, - все также заржали. А дед... отсмеялся и серьёзно так мне сказал. "Запомни. Свою концепцию в чужих головах не ищут".
- Головах? - удивлённо переспросил Андрей.
- Ну да, - сразу опередил Бурлакова старший Гольцев. - Что в голове, то и на бумаге, - и грозно посмотрел на внука.
- Это так, - кивнул Джонатан. - Нужное слово в нужный момент значит много. Вот у меня тоже было. Мне тогда лет пять, ну, с половинкой, не больше. И вот, принесли мне ланч. А там каша банановая, я её терпеть не мог. Пришла бабка.
- Бабушка? - уточнил Андрей.
Джонатан усмехнулся.
- Нет, жена деда. Мой отец, - новая усмешка, - незаконнорожденный усыновлённый. А о той... бабушке никто никогда ни словом. Ну, это неважно. Ну так эта... пришла и решила взяться за моё воспитание.
Джонатан весьма ловко изобразил жеманный и претендующий на "королевский английский" говор.
- Джонатан, если вы будете хорошим мальчиком, то я вам покажу кое-что очень интересное.
Все рассмеялись.
- Во-во, кивнул, смеясь, Джонатан. - На сладости там или игрушку меня было не купить, а на "кое-что интересное" я покупался однозначно. Ну, она ушла, няньки поставили мне рядом с тарелкой двух солдатиков и машинку. Я, так и быть, доел эту гадость, заодно солдатиков накормил и машинку нагрузил.
- Кашей? - искренне удивился Фредди.
- Ну да, чтобы самому поменьше досталось.
Андрей хохотнул, а Фредди осуждающе молча покрутил головой: от еды отказываться, это ж... глупость, если не хуже.
- Ну вот, - продолжил Джонатан. - Меня умыли, переодели и спать уложили. Я честно глаза сразу закрыл. Может, и заснул, не помню. Но проснулся сам. И сразу вспомнил об обещании бабки, не стал звать нянек, вылез из кроватки и как был, в пижаме и босиком, пошёл к ней.
- И не остановили? - удивился Андрей.
- Пытались, - хмыкнул Джонатан. - Так и засуетились, так и забегали вокруг. "Масса Джонатан, вы куда?" "Масса Джонатан, туда нельзя." "Масса Джонатан, вернитесь к себе." Ну я одно в ответ: "Мне надо". И иду. Дошёл до её половины, вхожу. И через будуар прямиком в её спальню. Вхожу. И вижу. Она на ковре. Голая. И два её спальника. Голые. Оба в ней. Я и говорю. Вежливо, как учили. "Мэм, это то интересное, что вы обещали показать?"
Все дружно заржали.
- И что она? - еле выговорил сквозь смех Андрей.
- Она? - переспросил Джонатан. - Ну, выдержка у неё была... семейная. Урождённая Говард...
- Чего-чего! - в один голос изумились слушатели.
- А того, - хмыкнул Джонатан. - Старых, по-настоящему старых семей не так уж много. Связи переплетались, обрывались, восстанавливались, вражда с дружбой то переменно, то одновременно... Но тут чем дальше, тем меньше документов. Говорят, Америка вообще началась с двух пиратских кораблей, мужского и женского. Переженились, породнились, и... - Джонатан открыто подмигнул Бурлакову, - тогдашние договоры и соглашения не записывалось в силу неграмотности большинства участников.
Бурлаков задумчиво кивнул.
- Ну вот, - продолжил Джонатан. - Она одного выплёвывает, второго на себя кладёт, прикрылась, так сказать, и мне. "Джонатан, я занята. Придёте позже". Я ей спокойно. "Я подожду". - Все снова рассмеялись. - Ну, сажусь на ближайший пуф и смотрю. Сзади какой-то шум, я не оборачиваюсь, чтобы ничего не пропустить, интересно же. И тут меня сзади хватают за бока и поднимают на воздух. Я было дёрнулся, но... это дед! А его я... ну, не то, чтобы боялся, но уважал. Я и повис тряпочкой. Он меня вынес в будуар, дверь в спальню ногой захлопнул, и отдал нянькам. Всё молча. И те... молчком меня быстро унесли, умыли, переодели и к деду в кабинет отвели. А там... Как всегда, но и по-новому. Камин, дед и отец в креслах перед ним. И третье кресло стоит. Пустое. Отец поставил свой стакан на подлокотник, встал, подошёл ко мне, за руку подвёл к третьему креслу, усадил в него. Плотно, на всё сиденье. Потом сходил к бару и принёс мне стакан. Такой же, как у себя и деда, но с апельсиновым соком.
- А у них что? - с интересом спросил Андрей. - Коньяк?
- Бренди или виски, - ответил за Джонатана старший Гольцев.
Бурлаков кивнул, а Эркин пояснил:
- Ну да, коньяк же в рюмках.
- Бывает и в жестяной кружке, - ухмыльнулся Андрей.
Фредди кивнул, и Джонатан продолжил:
- Ну, все сделали по глотку. И отец сказал: "Запомни, Джонни. К леди входят, только постучавшись и получив разрешение". Сделали по второму глотку и уже дед. "Прежде, чем войти, подумай, как будешь выходить. После увиденного". Вот так.
Рассказ произвёл впечатление. У Андрея явно вертелось на языке множество вопросов, но он промолчал. И после недолгой паузы, заполненной выпивкой и закуской, тряхнул головой и начал:
- Ну, мне много чего говорили, а вот самое первое... - Андрей одновременно и улыбнулся, и нахмурился. - Помню... Ёлка, игрушки, и я под ёлкой сижу. Ногами грузовик с кубиками держу, во рту яблоко, не откусить, а выплюнуть жалко, в одной руке кукла, в другой книжка. Книжку Анька отнимает, что тебе незачем, ты ещё читать не умеешь. Куклу Милочка тянет ревёт, что куклы для девочек. А мне ни отбиться, ни отругаться. Ну и, - Андрей покосился на сидевшего с опущенной головой Бурлакова, и явно сказал что-то не то, придуманное непосредственно здесь и сейчас. - Ну, меня и вразумили, что чужого не хапай, без своего останешься.
- Тоже по делу, - кивнул старший Гольцев.
Эркин слушал, кивал, улыбался вместе со всеми, но молча и явно думая о своём. Но проигнорировать общее ожидание он не смог и, тряхнув головой, принял решение.
- Значит, самое первое и самое важное, что потом выжить помогло?
Что-то в его голосе заставило остальных насторожиться.
Как всегда, Эркин, говоря о прошлом, перешёл на английский
- У кого что, а я в пять, нет, всё-таки уже в шесть в первый раз человека убил. Своего. Такого же, как я. Спальника. Только года, я теперь думаю, на три-четыре постарше.
И притворяясь, а, может, и в самом деле, не замечая сгустившейся тишины и напряжения слушателей, продолжил, глядя не на людей, а в костёр.
- Ночь или день не важно. Велено спать, ну и сплю. Лежу как положено. И тут услышал. Шаги. Кто-то мимо моей койки прошёл. Не надзиратель. Ну, не в ботинках, босиком. Значит, свой. Мне интересно стало. Малец совсем был, глупый ещё. Вот и открыл глаза. Ну и... Большой, ну, сейчас думаю, ему лет десять было, не больше, трёхкровка, а тогда... Заметил и ко мне. Прошипел: "Не спишь? Видишь? Так делай." Сдёрнул меня с койки, подвёл к дальней, а там... Трое лежащего за ноги и руки держат, а четвёртый ему лицо подушкой накрыл, а прижать не может. Дёргается тот, вот-вот выкрутится. Тот, что меня привёл, взял меня за руки, положил их на полушку и моими руками её прижал. Тот ещё разок чуть дёрнулся, и всё, - Эркин снова усмехнулся. - Дальше подушку тому под голову подсунули, по своим койкам разошлись и заснули. - новая усмешка. - Все спали, ничего не видели, ничего не слышали.
- И за что? - после недолгого общего молчания спросил Андрей.
Эркин пожал плечами.
- Мне не сказали, а я не спрашивал. Но тоже... на всю жизнь урок. И как делать, и как молчать, - небольшая пауза, скользнувшая по губам улыбка. - Потом под моей подушкой никто не трепыхнулся. А уж кто сам просил... в побеге помочь - святое дело. Даже важнее, чем стукача или другую сволочь придавить.
- Это да, - согласился Андрей. - Помощь... она разная бывает.
Задумчивый кивок старшего Гольцева...
...Михаил Аркадьевич покачал головой.
- Ну да, - согласился Гольцев. - На языке, конечно, вертелось и сколько таких у него было, и у всех ли так, но... никто и ни о чём и слова не сказал. Даже Андрей. Помолчали, выпили по стакаше, не чокаясь, и уже простой трёп пошёл.
Очередной остывший и опустевший чайник отправился на кухню, а уже закипевший вернулся на стол. И снова две чашки в молчании. Михаил Аркадьевич, обдумывая что-то своё, а Гольцев просто и безмятежно наслаждаясь.
И хотя оба понимали, что есть ещё не рассказанное и не услышанное, но чувствовали, что надо сделать паузу. Не на "чайник" и даже не на одну ночь, а побольше. И продолжить разговор как недавно стало принято называть "в другом формате".