Зубачева Татьяна Николаевна : другие произведения.

Сон 6-2

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
Оценка: 8.40*7  Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Вычитано.


СОН ШЕСТОЙ

продолжение

...полгода спустя, всё там же...

  
   И снова дорога. Ровное гудение отрегулированного мотора, гудение бетона под колёсами, в открытое боковое стекло тёплый ветер, стремительно убегающие назад не просто знакомые, а привычные пейзажи. Жизнь прекрасна. Ну, почти прекрасна. Если забыть об ошейнике, о том, что в любой день на тебя обрушатся торги... Да нет, прав всё-таки Бурнаш. Жизнь тошна, а милее смерти.
   Гаор вёл фургон со спокойной уверенностью. На этом маршруте для него ничего нового и неожиданного не было и даже не ожидалось. Ну, выскочит из придорожных кустов заяц, ну, появится после недавнего дождя ещё одна промоина, ну, придётся на тесном мосту разъезжаться со встречным грузовиком... Так это всё пустяки. И маршрутный лист у него нормальный: дата выезда, перечень заездов и контрольный срок возвращения. И не надо выгадывать дольки и мгновения, чтобы выйти размяться или просто постоять на траве, дыша жаркими по-летнему и горьковатыми по-осеннему запахами. Сам рассчитывай: где заночевать, где и чем перекусить. Хорошо. Плешак говорил, что устаканивается. А ведь точно, устаканилась жизнь. Всякое, конечно, бывает, но по сравнению с тем, что могло быть...
   Впереди показалась серая коробка блокпоста. Гаор, проверяя себя, посмотрел на лежащую на колене карту и, удерживая руль одной рукой, достал из сумки и проверил накладные. Да, всё правильно, ящик безалкогольного пива, пакеты сушёной рыбы и солёные галеты. "А то им скучно, понимашь", - мысленно усмехнулся он. Что у хозяина связи в дорожной полиции, он понял ещё, когда его только везли сюда из Аргата, ну, а его дело рабское: привёз, сдал груз по накладной, получил роспись в бланке и уехал. А как старший блокпоста за это угощение с хозяином расплачивается: деньгами из рук в руки, деньгами через банк или ещё чем, - это его волосатой задницы не касается. Ему денег ни разу не давали, и такого поручения: принять деньги за груз - тоже.
   Плавно сбросив скорость, Гаор притёр фургончик к обочине. Почти сразу к нему вышел старший на этом посту сержант и двое аттестованных рядовых.
   - Ага, наконец-то, - приветствовал его сержант. - Всё привёз?
   - Согласно списку, господин сержант, - ответил Гаор, открывая заднюю дверцу фургона.
   Он отстегнул крепёжные ремни и вытащил наружу ящик и два мешка. Ни разу, ни на одном блокпосту принимавшие груз не пытались сами залезть к нему в фургон, но и ни разу от него не потребовали занести груз в помещение. Видимо, такова была договорённость, а инициативы он, разумеется, не проявлял. Хотя как устроена система слежения за дорогой из абсолютно глухой при взгляде снаружи коробки, его очень интересовало.
   Рядовые, весело обсуждая предстоящий праздник, поволокли ящик и мешки внутрь, а сержант расписался в подставленной им книжке бланков на сданный груз.
   - Хозяину скажешь, теперь к Новому году только. Понял, образина?
   - Да, господин сержант. Теперь только к Новому году.
   - Всё, вали, волосатик.
   - Да, господин сержант.
   Гаор закрыл фургон и побежал в кабину. Отъезжая он видел в зеркальце заднего обзора, как сержант не спеша, уверенный, что его долю без него не съедят и не выпьют, скрылся в коробке блокпоста.
   Нет, к дорожной полиции у него претензий нет. Останавливали его редко, обыскивали без побоев. Но и он не нарывался. Хотя в его выездной карточке и отмечено хозяином, что может иметь при себе сигареты и столовый прибор, сигареты, зажигалку и складной нож он держал в бардачке. Сигареты могут отобрать при обыске, а за нож и накостылять. На хрена ему это? В посёлке дело другое. Там его не обыскивают. Там он - Гаор усмехнулся - желанный гость, почти что кормилец. Как же, и продукты, и одежда, и обувь, и всякая мелочовка, и на склады выдачи, и лично господам управляющим и их семьям, - всё у него в фургоне.
   Так, куда сейчас? Правильно, вон тот съезд, а там через лес, картофельное поле, ягодный перелесок и выгон в посёлок. В прошлый раз он попросил мужиков загатить промоину в лесу, а то зарядят дожди, завязнешь по уши, без трактора не вылезешь. Интересно, сделали? Обещать-то обещали, и управляющий там не самая большая сволочь, мог и отпустить на внеурочное по собственной надобности, работы-то десятку мужиков на полдня.
   Эта работа - возить грузы по посёлкам - устраивала его по многим причинам. И если бы он мог выбирать, то, пожалуй, выбрал бы именно это. С ума сойти, сколько он за эти полгода узнал, мотаясь по дамхарским дорогам. Незаметно для себя освоил оба суржика: городской и поселковый. Ну, положим, городской говор, где ихних слов больше, чем нашенских, он и раньше, ещё у Сторрама, сделал своим, а здесь заговорил по-поселковому, где дуггурских слов раз-два и обчёлся. А сказок наслушался, ночуя в поселковых избах... А про сказки ему ещё Плешак говорил, что они врут-врут, да правду и соврут. И навидался всякого. О чём записывал уже на других листах. И как "серый коршун" увозит, и как привозит, и как бегут за увозящей детей машиной матери, выкрикивая их имена. Чтобы помнили. Кто они, чьи дети, откуда родом. И как привозят. Как раз весной, в одну из его первых поездок, он ещё с хозяином ездил...
   ...Это был его второй большой рейс. На центральные склады, где забрали заказанные грузы, набив фургон под завязку, а оттуда по посёлкам. Накладные все у него.
   - Держи, - распорядился хозяин, когда они отъехали от станции и он по приказу хозяина остановил фургон у обочины. - Бери карту и разметь маршрут.
   - Да, хозяин, - пробормотал он, выслушав вводную.
   Ещё в первой поездке он понял, что маршрут описывает большой неправильный круг, начинаясь и заканчиваясь в доме и не проходя дважды по одному и тому же месту. Сверив накладные с картой, он перечислил хозяину получившиеся пункты заезда.
   - Дурак, - с удовольствием сказал хозяин, - за что я только такие деньжищи за тебя отвалил? Неправильно.
   "Что неправильно?" - мысленно спросил он, угрюмо ожидая наказания за непонятную и потому особо обидную ошибку.
   - Дурак, - ещё раз повторил хозяин. - Какого хрена ты отсюда в пятый посёлок попрёшься? Там сколько выгрузим? А оттуда по лесу ехать, там только-только стаяло, завязнем, сам на себе будешь вытаскивать. А между одиннадцатым и двадцатым по свету не уложимся. Хочешь в поле ночевать? Делай заново.
   И, несмотря на тесноту в кабине, очень ловко влепил ему оплеуху, пояснив.
   - Чтоб в голове просветлело, а не поможет, прямо на дороге выпорю.
   Что такие обещания выполняются неукоснительно, он уже знал, и потому взялся за работу заново. Второй вариант хозяина устроил.
   - Сойдёт. Валяй, чтоб до темноты в первые три успеть.
   И вот подъезжая ко второму поселку, он с холма увидел, что по другой дороге в прижавшийся к реке посёлок въезжает серая с зелёной полосой по борту машина.
   - Вот чёрт, - пробормотал хозяин, - а ведь застрянем.
   Когда они въехали в посёлок, "серый коршун" стоял у дома управляющего и из него выгружали пятерых парней и мужчин, снимали с них наручники и пинками выстраивали перед крыльцом, на котором управляющий принимал у сержанта с зелёными петлицами список и карты на привезённых. Хозяин велел ему остановиться в трёх шагах от "коршуна" и вышел, бросив через плечо.
   - Сиди и не высовывайся.
   Он послушно остался в кабине, наблюдая за происходящим, ещё не зная, но смутно догадываясь о сути происходящего. Хозяин подошёл к управляющему, и тот, явно обрадовавшись, быстренько распрощался с сержантом. "Серый коршун" укатил, и тогда из-за заборов и деревьев показались поселковые, в основном женщины и детвора.
   - Староста! - гаркнул управляющий.
   Из толпы вышел высокий мужчина, одетый чуть чище и лучше других.
   - Да, господин управляющий, - поклонился он возвышавшемуся над ним управляющему, коснувшись вытянутой рукой земли.
   - Давай разводи новокупок.
   Староста поклонился ещё раз и повернулся к пятерым.
   - Как прозываешься? - ткнул он в грудь стоявшего в центре и выделявшегося ростом светловолосого мужчину с неровно обкромсанными волосами и бородой.
   - Беляк я, - ответил тот, глядя не на старосту, а на управляющего.
   - Ну, так к Чернаве его, - хохотнул управляющий.
   - Чернава, - не повышая голоса позвал староста.
   Из толпы вышла молодая женщина с тёмно-русыми волосами, заплетенными в косу, уложенную узлом на затылке.
   - К тебе, - староста за плечо выдернул Беляка из строя и подтолкнул к Чернаве. - Благодари.
   - Спасибо, господин управляющий, - поклонилась Чернава.
   - Ступайте, плодитесь, - махнул им рукой управляющий.
   Поклонился и Беляк, они ушли, и наступила очередь следующего. Хозяин, стоя на крыльце рядом с управляющим, курил, разглядывая происходящее с равнодушным интересом, а он как оцепенел, видя оживший рассказ Турмана, как того мальцом ещё, только-только по-взрослому ошейник заклепали, привезли в чужо село и поселили как мужа с женой вместе с молодой, всего-то на год старше него женщиной в опустевшей избе, посадили на тягло. О дальнейшем: как они жили, что с ней стало, и как оказался на торгах, - Турман говорить не стал, заплакал. А теперь он сам видит...
   ...Гаор с удовлетворением отметил, что не только промоину загатили, но и всю дорогу подновили, и прибавил скорость, выезжая из пёстрого по-осеннему леса на картофельное поле. На поле копали картошку. Управляющего он не увидел и погудел.
   - Рыжий! - ответил ему многоголосый крик, - Рыжий приехал!
   Работу, понятное дело, никто бросить не посмел, но работавшие выпрямлялись, махали ему руками, несколько мальчишек-подростков наперегонки побежали к его машине, и он чуть притормозил, дав им вскочить на подножки и так проехаться вдоль поля. У перелеска они соскочили и побежали обратно с криком.
   - Спасибо, дяинька.
   Дядя, дяденька, дяинька... - так его часто называли в посёлках, и он уже знал, что как ему любая женщина - мать, или сестра, или девка, если молодая, а ему охота покрутить с ней, а мужчина - брат, так и детворе он дядя. Что он родня им всем, не по крови или утробе - у обращённого такой родни в посёлке нет, а по судьбе, что не слабее, а где и посильнее кровного родства.
   Ягоды уже сошли, и перелесок был пуст. А по выгону ещё бродило поселковое стадо, и пастух, звонко щёлкая кнутом, согнал коров с дороги, освободив ему проезд.
   У первых же домов его встретила толпа ребятишек, и он сбросил скорость до минимума.
   - Рыжий, Рыжий приехал!
   Под их восторженный крик и визг Гаор медленно подъехал к дому управляющего, заглушил мотор и вышел из машины, потянулся, расправляя мышцы.
   - Ага, приехал, - вышел на крыльцо управляющий.
   Мгновенно замолчавшие дети воробьями брызнули во все стороны и исчезли. Умению поселковой малышни исчезать мог позавидовать любой фронтовой разведчик. Гаор усмехнулся этой мысли, склоняя перед управляющим голову с той же бездумностью, с какой когда-то козырял офицерам.
   Управляющий сошёл с крыльца и, достав ключи, открыл двери сарая для выдач.
   - Выгружай.
   - Да, господин, - ответил Гаор, отдавая нужную накладную.
   Выгружал он всегда сам. Не потому что не доверял поселковым, а потому что у него всё лежало в определённом, понятном только ему и приспособленном под маршрут порядке. Трое парней под присмотром старосты - все как из-под земли появились - принимали ящики и мешки и заносили их в сарай, размещая там уже в своём порядке. Здешним сараем ведал староста, и потому Гаор называл ему содержимое каждой единицы груза, а уж что куда, тот сам парням укажет. Управляющий стоял рядом, не вмешиваясь и отмечая наличие заказанного в накладной.
   Выгрузив всё положенное по одной накладной, Гаор достал и подал управляющему другую накладную, заметно короче, на личный заказ управляющего.
   - Ага, давай, парень, - оживился управляющий, а из дома, тоже будто стояли там наготове, вышли жена управляющего и две сенные девки, как называли в посёлках рабынь, прислуживавших управляющему. Сенная, рожай не рожай - всё девка. Гаор выгрузил большую коробку с конфетами, пакеты с хорошим бельём и тёмный пластиковый пакет-футляр с платьем на вешалке. Жена управляющего ахнула.
   - Оно?! Спасибо, милый, - быстро поцеловала управляющего в щёку и скрылась в доме вслед за сенными девками, быстро подхватившими привезённое.
   Управляющий самодовольно усмехнулся и протянул Гаору обе накладные.
   - Держи, парень, через месяц заедешь за заказом.
   - Да, господин.
   - А сейчас на кухню ступай. Эй, там, - крикнул он в пространство, - накормите его.
   - Сделаем, хозяин, - откликнулся из-за дома звучный голос Горны.
   Гаор убрал накладные в сумку, закрыл дверцы фургона и пошёл вокруг дома на заднюю половину.
   Горна - Гаор так до сих пор и не понял, это искажённое дуггурское имя или всё-таки нашенское - была не господской, как все в посёлке, а хозяйской, то есть принадлежала лично управляющему и вела его хозяйство. В один из прошлых приездов Гаор назвал ее матерью и тут же схлопотал подзатыльник.
   - Ишь, сынок нашёлся! Я тебе что, поселковая?
   Ну, не хочет, как хочет. Ему это без разницы. Главное, что кормила его Горна всегда обильно и вкусно, разрешала покурить на кухне и побалагурить с сенными девками, забегавшими поболтать с заезжим гостем.
   На кухне Гаор сразу подошёл к рукомойнику, но в отличие от его прошлых приездов, полотенце ему держала маленькая, лет шести девочка, черноволосая и черноглазая, но с голубым клеймом-кружком на лбу и в детском ошейнике, свободно лежавшем вокруг нежной шейки в вырезе полотняной рубашки. Клеймо поставили недавно: кожа на лбу ещё была воспалённой.
   - Моя это, - гордо сказала Горна, увидев, как он, вытирая руки, рассматривает девочку, - родная моя. Вот, не отдал хозяин в "галчата", мне оставил. Обещал не продавать, пока в сок не войдёт.
   Девочка очень походила на управляющего, и Гаор молча кивнул, воздержавшись от любых высказываний.
   На столе его уже ждала глубокая тарелка горячего "господского" супа, а на отдельной тарелке несколько ломтиков селёдки. "Эх, к этой бы селёдке да водки", - мысленно вздохнул Гаор, накладывая селёдку на ломоть чёрного хлеба. Но водки нет, не будет, и быть не может. Так что о ней ни говорить, ни думать не стоит. После супа он получил тоже глубокую тарелку мясного. Жаркое с картошкой. И напоследок большой стакан яблочного компота. Кормила Горна его "по-господски", хозяйской едой и на хорошей посуде. Чем вызвано такое благоволение, Гаор не знал, но не спрашивал. После еды он достал сигареты и закурил. Девочка всё время, пока он ел, молча следила за ним круглыми и блестящими, и впрямь как у галчонка, глазами. Но если она родная Горне, почему ж он её раньше не видел. И Гаор рискнул сказать это вслух.
   - Чего ж я её раньше не видел?
   - А мала была, - охотно ответила Горна. - Вот хозяин, чтоб она мне работать не мешала, и велел её в посёлке у матки держать. Так-то я к ней каждый день ходила, отпускал хозяин, а теперь со мной будет. Велено к домашнему хозяйству приучать.
   Гаор кивнул. Он уже знал, что родная мать - это мамка, а приёмная, кому отдали, привезя из отстойника, отобрав у родной, - матка. Объяснила ему это Красава в первую же неделю его жизни, рассказав, как привёз хозяин семилетнего Лутошку и отдал ей, чтоб не так по своему родному убивалась, того-то как увезли клеймить, так и не вернули, и кто теперь знает, где кровиночка её, а хозяин по доброте своей и привёз Лутошку. Потому она матка Лутошке, а мамку свою Лутошка тож не увидит теперь, хозяин-то обещал не продавать Лутошку, понятливым паренёк оказался.
   - Не заночуешь седни? - спросила его прибежавшая на кухню, будто по делу, сенная Летовка.
   - Соскучилась? - усмехнулся Гаор и серьёзно ответил, - сегодня никак. Докурю и поеду.
   - А хоть и соскучилась, - Летовка крутанулась рядом с ним, задев раздувшейся юбкой. - Когда опять-то будешь?
   - Через месяц заеду заказ получить.
   - Ты под вечер-то хоть приезжай, тады и заночуешь.
   Гаор кивнул и честно ответил.
   - Как получится.
   Он с сожалением оглядел оставшийся окурок, растёр его в поставленном перед ним Горной глиняном черепке и встал.
   - Спасибо за хлеб-соль да за ласку, - поклонился он Горне.
   Горна и Летовка ответили на его благодарность так же традиционным поклоном, и Гаор пошёл к машине.
   Управляющего не было, и машину окружало плотное кольцо ребятишек.
   - Меня, меня, - наперебой закричали они, увидев Гаора, - Дяденька, меня прокати, её в тот раз катал, мой черёд!
   Гаор рассмеялся и открыл дверцу. Запихав на переднее сиденье пятерых подвернувшихся под руку, он сел за руль и медленно стронул машину. Медленно, что позволяло остальным бежать ну почти вровень, он провёз малышей по главной и единственной улице посёлка и высадил у выгона. Выкрикивая на бегу благодарность, они побежали обратно, а он проехал через выгон под внимательными взглядами коров - особенно вдумчиво смотрел на него бык - и прибавил скорость.
   "Вот чертова скотина", - подумал он о коровах, выруливая на шоссе. С коровами у него отношения не сложились. Ещё в первую неделю жизни у нового хозяина, где-то на третий или четвёртый день его послали доить коров. Какая-то там нестыковка вышла, ну и... Он уже знал, что здесь все работают всё, а что приказы надо выполнять и через "не могу", и через "не умею", он ещё в училище усвоил. И потому пошёл в коровник, правда, честно предупредив Старшую Мать, что в жизни этим не занимался.
   - Иди, иди, - напутствовала она его, - чтоб мужик да за титьки держаться не умел. Нечего придуриваться.
   О результатах он вспоминать не любил, хотя обошлось без порки, и смеху было много, сам потом смеялся, но уж больно в неприглядном свете он показался тогда.
   - Двенадцать тыщ отдали! - кричала Старшая Мать, - а он корову подоить не могёт!
   Вокруг хохотали сбежавшиеся на крик мужики, а он пытался оправдаться, что за титьки-то он держался, конечно, и не раз, так баб же он не доил. Тут начались такие комментарии, что он и сам захохотал. На шум пришёл хозяин, тоже посмеялся и, к его удивлению, заступился за него.
   - Не шуми, Нянька. Он для другого куплен.
   Как говорили матери у Сторрама: обошлось и ладноть, но к коровам неприязнь у него осталась. У них к нему тоже. Потом ему объяснили, что коровы не любят запахов бензина и машинного масла, а он ими пропах, как скажи, в них купается, вот коровы и бесятся, как зачуют его. Ну, он и подходить к ним не будет. А заодно и узнал, за сколько его у Сторрама откупили. Что ж, двенадцать тысяч - это сумма, за такие деньги хозяин тебя поберегёт. Если тому, конечно, какая вожжа под хвост не попадёт. Как в тот раз...
   ...С Джаддом они то и дело сцеплялись. Любимые слова аггра "Ты воевать, ты победить, ты раб" доводили его до бешенства. А Джадд не упускал случая высказаться. Он старался сдерживаться, тем более что сталкивались они лицом к лицу только за столом. А так, он в гараже, Джадд в своем сарайчике, где шил и чинил всему дому обувь, ремни и вообще всякую кожаную мелочовку. Но когда возникали какие-то общие работы по саду или огороду, то на работу выходили все, и тут хочешь не хочешь, а окажешься или рядом, или лицом к лицу. Дважды их растаскивали остальные мужчины, не допуская до серьёзной драки. А тут... он шёл через двор в гараж, Джадд нёс на кухню зашитые ботинки Лутошки. Кто что сказал первым, он сам теперь не мог вспомнить, но слово за слово, и Джадд запустил в него ботинками. Он увернулся и выкрикнул одно из немногих известных ему аггрских ругательств. Смысла его он не понимал - вообще его познания в аггрском ограничивались разговорником для первичного допроса пленных, а ругательства он узнал в окопах на Малом Поле, где нейтральная полоса сужалась и солдаты обеих армий развлекались, переругиваясь на своих языках - но запомнившееся ругательство было очень крепким. На Малом Поле после него начиналась стрельба, а здесь аггр кинулся на него, и они сцепились уже всерьёз, покатившись по земле в смертной схватке, где уже нужно не победить, а убить, и не противника, а врага.
   Потом ему рассказывали, как они катались по земле, пытаясь задушить друг друга, хрипя и рыча по-звериному, и никто даже подступиться не решался, и кабы хозяин не прибежал, то они бы точно поубивали друг друга. А хозяин даже не водой их стал разливать, а схватил огнетушитель, грохнул его об землю и пеной им в морды залепил.
   Это он помнил хорошо. Ударившую ему в лицо твердую и нестерпимо противную струю, которая оторвала его от аггра и отбросила к стене. Он сразу свернулся клубком, подтянув ноги к подбородку и закрыв руками голову. Бросив опустевший огнетушитель, хозяин заорал на них.
   - Вста-ать! Смирно!
   К его удивлению, аггр выполнил эти приказы с той же, что и он, скоростью и таким же старанием. "Ну да, - тут же сообразил он, - пленный, значит, служил".
   Тяжело дыша, хозяин оглядел их бешеными глазами, выругался крепким фронтовым загибом и тут же, опять к его удивлению, по-аггрски. Вокруг, но на почтительном удалении, столпились остальные.
   - Так, - наконец перевёл хозяин дыхание. - В поруб, оба!
   Что это такое, он не знал, хотя слово звучало вполне по-нашенски. Кто-то из женщин охнул, и он понял, что наказание серьёзно.
   - Вперё-ёд! - заорал хозяин, - бего-ом... марш!
   В указанном направлении был огород и стоящий на отшибе маленький сарай, который он первоначально принял за запасное отхожее место, и уже решил, что их заставят чистить выгребную яму, что неприятно, даже позорно, но не смертельно. Но сарай оказался порубом или подземной тюрьмой. Вернее, глубокой, в два человеческих роста ямой, выложенной изнутри бревенчатым срубом, с земляным полом, ещё одной ямкой в углу вместо параши и решетчатой крышкой. Размер ямы позволял лечь по диагонали. Хозяин откинул крышку, велел им раздеться, потом разрешил одеться, оставив каждому только рубашку и штаны. Ну, на аггре больше ничего и не было, это он был в белье и сапогах, так что их, как он мрачно подумал, уравняли.
   - Разглядел? - спросил хозяин, дав ему постоять на краю ямы. - Пошёл вниз.
   Он замешкался и тут же получил сильный удар в спину, от которого не так спрыгнул, как упал вниз. Мгновением позже на него упал Джадд, хозяин захлопнул крышку и лязгнул ключом в замке.
   - Сколько сидеть, хозяин? - успел он крикнуть.
   И услышал.
   - Пока не выпущу.
   Стоя на дне ямы, они услышали, как хозяин вышел и запер снаружи дверь сарая. Какое-то время они стояли молча, словно не могли осознать до конца случившееся. Полной темноты не было: сарай достаточно щелястый, и когда глаза привыкли к сумраку, он смог оглядеться. Училищный карцер был, пожалуй, попросторнее, не говоря об одиночке для первичной обработки. Агрр стоял, прижавшись к бревенчатой стене, и так же зорко наблюдал за ним. Продолжать драку почему-то не хотелось. К тому же он успел оценить силу и вёрткость противника, а в тесном пространстве поруба наиболее вероятным исходом была смерть обоих.
   - Ну, - нарушил он молчание первым. - Ты воевать, - передразнил он аггра, - ты раб. Теперь что скажешь?
   Аггр осторожно пожал плечами, сплюнул кровь из разбитых губ и ответил.
   - Ты раб. Я раб. Что ещё?
   - Раб, - повторил он, - я раб.
   До него будто только сейчас, через два с лишним года, после двух торгов и сортировок, после всех бесконечных порок и избиений дошло наконец, кто он. И повернувшись к аггру спиной, он, бешено хрипя эти слова, бил кулаками по скользким брёвнам, пока не опустился на землю в изнеможении, понимая, что никто никак и ничего изменить уже не может. Кажется, он даже заплакал. Аггр всё это время молчал, сидя на корточках у другой стены. Его смуглое лицо почти сливалось с темнотой, и только по блеску глаз можно было его определить...
   ...Гаор невольно улыбнулся воспоминанию. Говорят, совместная драка делает друзьями, сидение в порубе тоже...
   ... Они долго сидели молча, каждый в своем углу. К ночи, о которой они узнали по сгустившейся темноте, им принесли поесть. На верёвке через решётку кто-то - им снизу было не разобрать лица - спустил корзинку с двумя горбушками хлеба и маленькой корчажкой воды. Они взяли хлеб, передавая друг другу корчажку, напились, опустевшую корчажку поставили в корзинку, и её сразу вытянули наверх.
   - Пошёл, - сказал наверху хозяйский голос, - живей, а то третьим окажешься.
   И хлопнула наружная дверь.
   - Это нет смерть, - тихо сказал аггр.
   - Да, - согласился он, - не смертельно. Ты... был уже здесь?
   - Здесь нет, - ответил аггр, - лагерь да. Там бетон. Вода нет. Хлеб нет. Там смерть.
   Он кивнул. Про лагеря для военнопленных ходили кое-какие довольно мрачные слухи, но он им не то, что не верил, а повторял расхожее: "А с нашими они что творят? Огонь справедлив", - и тут же забывал об услышанном. А о том, что творили аггры с попавшими в плен, он знал, как все, и даже больше. И не понаслышке или из полковых газет, им он уже тогда не верил, а видел, сам, своими глазами: публичные казни пленных были любимым развлечением аггров ещё в Вергере. Когда для устрашения осаждённых демонстрировали им, что с ними будет. С тех пор он и боялся плена больше всего. Интересно, а где Джадд попал в плен?
   - Джадд, - позвал он, впервые назвав аггра по имени.
   - Да, - помедлив, отозвался аггр.
   - Ты где попал в плен?
   Джадд произнёс странное гортанное с придыханием слово, которое он не то что понять, даже повторить не мог.
   - Где это?
   Джадд не ответил. И после долгого молчания спросил сам.
   - Ты воевать где?
   Он перечислил.
   - Вергер, Алзон, Валса, Малое Поле, Чёрное Ущелье.
   Джадд не понял его. Вернее, как он довольно быстро сообразил, аггр эти места называл по-своему. Но как? Может, они и в самом деле воевали в одних местах, но понять это невозможно, названия не совпадали, не были даже похожими.
   - Ты пехота? - спросил Джадд.
   - Да. А ты?
   Джадд ответил опять непонятным словом, а потом очень похоже изобразил звук летящего снаряда.
   - Артиллерия? - догадался он.
   - Да, - сказал Джадд.
   Он кивнул. Они не видели уже друг друга в сгустившейся темноте и говорили, обращаясь в темноту, как сами с собой...
   ...Гаор посмотрел на карту, проверяя себя. Нет, всё правильно. Теперь ему в тридцать первый посёлок. И там он заночует. Дезертиров больше нет, во всяком случае, он о них не слышал.
   ...А с Джаддом их тогда продержали в порубе трое суток. Для тепла они спали, прижимаясь друг к другу спинами, говорили мало, больше молчали, но если говорили, то правду, не увиливая. Чего им, двум сержантам - он помнил названия аггрских чинов, и им удалось выяснить звания друг друга - ставшим рабами, скрывать друг от друга? Он не выдержал, спросил Джадда о его семье. Джадд долго молчал, а потом заговорил теми же короткими рублеными фразами, делая большие паузы, будто давая ему время понять или подбирая слова. Так он узнал, что Джадд - не настоящее имя аггра, а прозвище. Что своё имя он, попав в плен, скрыл, притворившись потерявшим память при контузии. За что отсидел двое суток в бетонной яме, и не умер, потому что кто-то донёс, что он был сапожником, и его выпустили чинить охране обувь. И он очень надеется, что его имени так и не узнали и не сообщили на ту сторону. Потому что у аггров пленный - это предатель, и если он просто пропал, то семья осталась без пенсии и прочего, а если в плену, то семья за него ответит.
   - Джадд, война кончилась.
   - Закон нет конец.
   С этим Гаор согласился. И спросил про остальных пленных. Ведь он даже не слышал, чтобы пленных делали рабами, будь Джадд не один такой, в камерах отстойника об этом бы знали. А там даже слова такого - аггры - не слышали.
   - Шахты, - ответил Джадд.
   Так же просто и прямо он ответил на вопросы Джадда, о том как сам стал рабом. Что понял из его рассказа Джадд, осталось ему неизвестным: никаких эмоций по поводу того, что родной отец продал сына в рабство, аггр не выразил. То ли не понял, то ли не удивился.
   На третий, по его подсчётам, день в яму скинули лопаты, и хозяин велел им засыпать свою парашу и вырыть новую у другой стены. А когда они выполнили приказ, им спустили лестницу и велели вылезать. И они невольно на секунду замялись, уступая друг другу.
   Наверху хозяин оглядел их, жмурящихся от яркого бьющего в раскрытые настежь двери сарая солнечного света, и удовлетворённо хмыкнул.
   - Ну, поумнели, или добавить?
   Они промолчали, но хозяин счёл их молчание ответом и погнал в баню, пригрозив напоследок, что ещё одна драка, и оба пойдут на шахты. А что у хозяина слово с делом не расходится, он уже знал. Баня оказалась натопленной, как раз мылись мужчины, и когда они ввалились туда, их встретили... ну не как победителей, но очень сердечно, отогрели, пропарили, чтоб кровяница после поруба не прицепилась. Тогда-то он и понял окончательно, что же это за наслаждение такое - банька, и почему так тоскуют о ней в душевых.
   - Вот дурни, - ворчала Большуха, отпаивая их после бани своими травами на кухне, - молитесь, чтоб этим обошлось.
   - Кому молиться-то? - созорничал он, придя после бани в расслабленное полупьяное состояние.
   - А кому хотите, - серьёзно ответила Большуха. - У кажного там свои заступники.
   Они переглянулись с Джаддом и одновременно кивнули...
   ...Нет, Гаор был теперь вполне доволен своей жизнью. Настолько, насколько вообще может быть доволен раб. О его рабстве ему напоминали часто, но... он то ли привык, то ли тогда в порубе перешёл, переступил через какую-то черту в себе. Да, ошейник давно неощутим, а про клеймо можно было бы вообще забыть, но он не забывает, но... но и не психует из-за этого, спокойно встречая насмешливые, вызывающие или провокационно равнодушные взгляды свободных. Джадд прав: они воевали, один проиграл, другой победил, и где они оба? Вот именно! А с хозяином повезло: не самая большая сволочь. И надзирателей не держит, и даёт дышать, и... даже в какой-то мере считается с ними, не лезет в те мелочи, без которых жизнь становится совсем невыносимой. Он по посёлкам ездит всего ничего, а нагляделся уж, да ещё раньше наслушался. Нет, всё хорошо, и даже его летняя авантюра, кажется, сошла ему с рук. Если бы что, его бы уже взяли. Значит, и там обошлось. О последствиях он тогда не думал, а так, принял кое-какие меры предосторожности, жить-то всё-таки охота, но если бы стали копать всерьёз... сколько времени-то прошло? Почти два месяца или даже чуть больше, а такие дела быстро раскручиваются. Значит, парень уцелел. Ну и... удачи ему. Что мог, он сделал, а дальше пусть уж Огонь делает.
  
   Июль был жарким и грозовым. Шёл второй месяц самостоятельных поездок Гаора по посёлкам. Рейс, три-четыре дня отдыха, вернее, регулировки машины и каких-то дворовых работ и новый рейс. В любую работу главное втянуться. И опять, как когда-то у Сторрама, у него возникало чувство дома. Конечно, летом любой кустик переночевать пустит, случалось ему ночевать в посёлках, в избе, куда определял его на ночлег староста, или в рабской казарме в заведении под вывеской "Заезжай - не пожалеешь", и плохо ему нигде не было. Но въезжая в знакомый проулок, давая гудок перед знакомыми воротами, он почему-то испытывал... Да, пожалуй, радость, зная, что когда бы ни приехал, его встретят как своего, обрадуются ему искренне и горячо. А потом он войдёт в крохотную даже не комнату, а как здесь говорят, повалушу, где вделанные в стену узкие, на одного, нары, маленькое окошко, а под ним стол-тумбочка, и напротив нар в стену вбиты гвозди, а под нарами стоит сбитый из досок сундучок. И это его комната. На нарах соломенный тюфяк и такая же подушка, армейское жёсткое одеяло, но бельё чистое и целое, на гвоздях висят его куртка и каскетка, в сундучке две смены белья, сменная рубашка, две пары портянок, а в тумбочке хранятся мыло и мочалка. Больше у него ничего нет, но у других не намного больше. Он разденется, бросит на тумбочку сигареты и зажигалку, спрячет внутрь нож - что бы ни было, но оружие он на виду не держит. Из-за стены ему крикнут, чтоб грязное сразу в ящик кидал, он достанет чистое бельё, сменную рубашку и пойдёт в душ или, если подгадается, то в баню. В Орртене было, пожалуй, просторнее, и душ был отдельный, но там его терпели, а здесь...
   Гаор думал об этом, гоня фургон по жаркому пыльному просёлку. Дом - это не стены, а живущие в нём. Смешно, но живя в Орртене, он прислугу и охрану так по именам и не знал, отдельные прозвища, а чаще по месту службы: ночная смена третий пост, вторая смена ворот, повариха для слуг, шофёр "коробочки"... как надзирателей у Сторрама. Так кем же он был в Орртене? Вон, к хозяину приехал на лето его старший сын, бастард, но сын, а он... зачем его забрали у матери?
   Но об этом думать было слишком тяжело, и, тряхнув головой, Гаор взялся за карту. Если прибавить и спрямить, то он заночует в посёлке, а если... если здесь свернуть, то вот так он проедет к роднику и переночует в лесу. И встретит рассвет не в душной пропахшей человеческим потом и куриным помётом избе, а у родника. К тому же в посёлок ему ехать мимо блокпоста, а полиция словно взбесилась: на каждом блокпосту обыск, требуют открыть фургон и заглядывают в кузов, залезают в кабину. Дураку понятно: кого-то ищут. Ему это по хрену, но чем меньше имеешь дело с полицией, тем лучше.
   Под эти мысли Гаор съехал с шоссе на просёлок, а оттуда свернул на опушку, раздвигая фургоном кусты, повилял между стволами и выбрался на неотмеченную на карте прогалину, которую обнаружил в одной из своих прошлых поездок, отыскивая подъезд к роднику. По прогалине он въехал в лес, уже густой и сейчас даже мрачный от быстро сгущавшейся внизу темноты, хотя вершины ещё светились золотисто-красным цветом заката.
   Остановив фургон, Гаор выключил мотор и стал устраиваться на ночлег. Для этого у него было всё, от спального мешка до котелка. Большая часть снаряжения уже лежала в койке-рундуке между кабиной и кузовом, видимо, хозяину тоже частенько приходилось ночевать в лесу, и Гаор добавил кое-что по мелочи. Главное в таких ночёвках - это еда, но сегодня он заезжал в заведение и набрал себе в ларьке, как будто предчувствовал. Да нет, ни хрена он не предчувствовал, просто старый завет разведки: уходишь на сутки - готовься на неделю.
   Пока он собирал сушняк и разводил огонь, стало совсем темно, и журчание родника казалось особенно громким. Гаор напился холодной чистой воды, привычно пробормотав заклинание и благодарность Мать-Воде, набрал воды в котелок и пошёл к костру. Фургон вздыхал остывающим мотором, словно рядом дышало большое усталое, но доброе животное. "Слон, к примеру", - мысленно усмехнулся Гаор, разрывая пакет с маленькой буханкой хлеба. Супа он решил не варить, хотя взял в ларьке и бульонных кубиков и пакетик суповой смеси. Но если сейчас делать суп, то за водой для чая придётся опять к роднику, а главное, отмывать котелок. Так что обойдётся бутербродами, а в котелке заварит чай. Что тоже совсем неплохо. Он разрезал буханку на ломти и вскрыл банку с паштетом. Из чего делают паштет, которым торгуют в рабских ларьках, лучше не думать. Да хоть из крысятины, в окопах и не такое приходилось лопать, и ничего, жив остался.
   Он намазал хлеб тёмно-серой одновременно вязкой и крупитчатой массой, поднёс ко рту и замер.
   За его спиной щёлкнул передергиваемый затвор автомата.
   - Ни с места! Стреляю! - крикнул срывающийся мальчишеский голос.
   Потом Гаор думал, что будь на месте пацана настоящий фронтовой дезертир, то лежать ему в лесу с простреленной головой, а так... пацан отчаянно трусил, потому он и справился с ним элементарно.
   Но тогда он, не раздумывая, рванулся вбок, уходя от выстрела, вернее, его тело сработало быстрее головы, совершив мгновенный боковой переворот через голову, вскочив на ноги и оказавшись вплотную к нападающему. Тот явно растерялся, и Гаор вырвал у него автомат, ударив под дых и сразу же в голову.
   Схватив автомат, Гаор привычно приготовился к стрельбе и только тогда посмотрел на противника. Перед ним лежал и смотрел на него с ужасом типичный новобранец в свежеобтрёпанной форме. Выбритая голова с еле пробивающимся чёрным "ёжиком", измазанное грязью, перекошенное от страха лицо без клейма, тонкая шея торчит из слишком просторного ворота гимнастёрки... свободный. На него напал свободный, а он ударил его и отобрал оружие. За это... А ни хрена, кругом лес, и иди дознайся, что и как было - успокоил он сам себя.
   - Остальные где? - спросил Гаор.
   Ему не ответили, но не пытаясь скрыть правду, а потеряв голос от страха и неожиданности, как сразу понял Гаор. И... и вот кого, значит, искали на дорогах. Дезертир. Войны нет, так от чего сбежал?
   - Что, старослужащие затрахали? - насмешливо спросил Гаор.
   И по мгновенно задрожавшему от беззвучного плача мальчишескому лицу понял, что угадал. И что теперь ему делать с этим пацаном? Отобрать оружие и дать пинка под зад, чтоб катился куда подальше? Почему-то этот вариант ему не очень понравился. Нет, на фронте он бы знал, что делать, там смыться из-под пуль, подставив остальных - это подлость, а за подлость... что положено, то и положено, а здесь...
   - Принесло тебя на мою голову, - вполне искренно вздохнул он, опуская ствол книзу.
   Пацан по-прежнему лежал неподвижно и тихо, почти беззвучно плакал, ожидая то ли выстрела, то ли ещё чего.
   - Тебе чего, жратва понадобилась? - уже мягче спросил Гаор.
   Пацан, всхлипнув, кивнул и прошептал срывающимся от слёз голосом.
   - Я третий день... не ел.
   - Тьфу, - даже сплюнул Гаор.
   Это в летнем-то лесу, когда уже ягоды есть, и с оружием, когда здесь и птицы, и звери непуганые.
   - Ты что, курс на выживание не проходил?
   - Нет, - парень снова всхлипнул и посмотрел на него с робкой надеждой. - Дай хлеба, и я уйду.
   - Бери, - Гаор показал автоматом на свой выпавший при броске бутерброд, и когда парень не вставая дотянулся до него и жадно начал есть, поинтересовался. - И куда пойдёшь? Дорогу к патрулю показать?
   Пацан поперхнулся и закашлялся.
   Гаор удовлетворённо усмехнулся. Ему было всё понятно и ясно, кроме одного: что делать со свалившимся на его голову пацаном. Выдать патрулям... до такой подлянки он не докатился и не докатится, даже на фронте этим брезговал, предпочитая расправляться сам. Бросить в лесу... да это ж то же самое, через два, много три дня пацана выловят, если тот сам с голодухи не побежит сдаваться. А там трибунал со всеми вытекающими. Спасать... как? И какое ему дело? Самое простое - это пришибить пацана и тело оттащить к муравейнику, видел он его, когда ходил к роднику, муравьи и остальная лесная живность живо всё объест, а там... не его дело, когда кости найдут и что думать будут. Но этот вариант тоже почему-то его не устраивал.
   Съев, вернее, заглотав бутерброд, пацан жадно смотрел на остальное, но взять не решался. Досадуя на себя, Гаор подошёл к костру. Придерживая автомат так, чтобы его дуло смотрело на пацана, сел и сказал:
   - Садись и лопай. Только не спеши, после голодухи нельзя.
   - Ага, - кивнул пацан, осторожно присаживаясь к костру по другую сторону.
   Действуя одной рукой, чтобы не выпускать автомат, Гаор заварил чаю и отлил горячей горькой - он всегда заваривал крепко - почти чёрной жидкости в кружку.
   - Пей. Всухомятку кишки заворачиваются.
   - Спасибо, - шёпотом сказал пацан.
   Он глотнул чаю, обжёгся, по-детски подул, глотнул ещё раз и вдруг заговорил, хотя Гаор ни о чём его не спрашивал.
   Плача то ли от ожога, то ли от заново переживаемого ужаса, пацан рассказывал молча слушающему его странному рабу о том, что творили с ним в казарме и от чего он бежал, куда глаза глядят.
   Гаор слушал спокойно. Ничего нового для него в этом рассказе не было. И особо ужасного тоже. Он и не с таким сталкивался.
   - Бывает и хуже, - сказал он, когда пацан замолчал.
   - Что?! - вскинулся пацан, обиженный его спокойствием. - Что может быть хуже?!
   Гаор насмешливо посмотрел на него и жестом, каким обычно обозначают выпивку, щёлкнул себя по шее, но не сбоку, а спереди, точно по заклёпке, отозвавшейся на щелчок звоном.
   - Это, пацан, это хуже.
   И тот поперхнулся своим возмущением.
   - А ведь за дезертирство... - задумчиво сказал Гаор, - вполне можешь получить. Сейчас не война, тогда на фронт в штрафняк или расстрел перед строем. А теперь...
   - Нет, - с ужасом прошептал парень, - нет, я... я не могу, лучше смерть, жить рабом... нет, не смогу.
   - Я же живу, - спокойно возразил Гаор. - А смерти хочешь... - и насмешливо предложил, - могу устроить. Прямо здесь и сейчас, - и похлопал по лежавшему на коленях автомату.
   Пацан с ужасом посмотрел на него. Он уже ничего не понимал. Его накормили, а теперь хотят убить. Страшные рассказы о безжалостных коварных дикарях оживали на глазах. Но... но этот раб не совсем дикарь, раз знает автомат и вообще...
   - Ты... давно...?
   Пацан не закончил вопроса, но Гаор его понял и ответил.
   - Три года. Ладно. Ты сам откуда? Из Аргата?
   - Нет, - пацан назвал маленький городок в дневном переходе на север от Аргата.
   - Кто у тебя там?
   - Отец, сёстры, - пацан всхлипнул, - мама.
   - Если ты единственный сын, то чего тебя призвали?
   - Нет, я младший. Старшие... на фронте погибли, а на меня, - он судорожно перевёл дыхание, - на меня денег не хватило. Ну, чтоб откупить.
   - Там тебя уже ждут, - Гаор кивнул, - дураку ясно.
   - Кто? - изумлённо посмотрел на него пацан, - родные? Ждут, конечно.
   - Дурак, - вздохнул Гаор, - комендатура там тебя ждет. Куда тебе ещё бежать? Либо здесь на дороге перехватят, либо дома встретят.
   - И тогда...
   - Тогда если не убьют при задержании за попытку сопротивления, то трибунал. А там, - Гаор хмыкнул, - к чему присудят, не знаю. Денег на адвоката нет, конечно?
   - Нет, - кивнул пацан.
   Он успокоился, вернее, впал в состояние мрачной отрешённости, когда уже всё равно. Гаор это состояние знал и по собственному опыту, и наглядевшись на таких пацанов на фронте. Заговорив об адвокате, он уже принял решение, и теперь надо было только придумать, как его осуществить. Жук никогда такими делами не занимался, но он сможет связать пацана с конфликтной комиссией в союзе ветеранов и с ещё одной организацией, которая тогда только-только создавалась и в существовании которой сейчас он был не уверен. Но это был всё-таки шанс. Подставкой пацан быть не мог. В рассказанном им были детали, исключающие вранье, да и кто и зачем будет устраивать для раба такой шикарный спектакль? Ладно, или орден, или пуля, а другого не дано. А по дороге он парня и проверит. И если что... пришибёт поганца на месте, ему уже терять нечего.
   Гаор выплеснул в кружку пацану ещё чаю, выпил и сам прямо из котелка через край.
   - Допивай и поедем.
   - Куда? - вздрогнул тот.
   - Если получится, то окажешься дома. А если нет... - Гаор улыбнулся злым оскалом, - к Огню вместе подойдём.
   Сопротивляться пацан не мог, да особо и не хотел. Выхода-то не было. В лесу, уже понятно, ему всё равно не выжить. А что в случае отказа этот странный лохматый раб, управляющийся с оружием с ухватками бывалого солдата, и впрямь может его прямо здесь и сейчас убить, парень не сомневался ни мгновения. Значит, надо подчиняться, как он подчинялся всю жизнь старшим и более сильным. Этот, по крайней мере, его ещё не бил. И дал поесть.
   Свернуть бивуак - дело нескольких долей. Уничтожив все следы их пребывания, Гаор уложил пацана на койку между занавесками - прятать его в рундук он не стал: ещё задохнётся с непривычки - а автомат засунул под сиденье так, чтобы легко достать. Патронов там ещё на полрожка, и ошеломить дорожный патруль, чтобы уйти в отрыв, ему хватит. Теперь вырваться за границы оцепления. Пацан говорил про три дня, значит, кольцо поиска... десять меток, ну двенадцать с перестраховкой. Гарнизон стоит... Гаор достал карту. Хотя в гарнизон он ничего не возил - у армии своё снабжение - но на хорошей карте всё отмечено. Определившись по карте, Гаор выехал на шоссе и прибавил скорость. До рассвета он должен успеть.
   Пацан лежал тихо и даже вроде дышать перестал.
   - Расслабься, - бросил через плечо Гаор, - замрёшь, когда скажу.
   - Ага, - шёпотом ответил парень. - А... а сейчас... что?
   - То же самое, - усмехнулся Гаор, но счёл нужным пояснить, - надо из оцепления выехать, там будет легче. Но не проще.
   - Ага, а... а потом?
   - А потом был суп с дерьмом, - ответил Гаор, выворачивая на боковую старую бетонку. - Ну, пацан, молись, чтоб пронесло, - и совсем тихо. - Мать-Вода, пронеси меня. Дай до матери пацана довезти. Он последний у неё.
   Он гнал фургон по ночной дороге в открытую, с обычной для себя скоростью, с включёнными на дальний свет фарами. Что врать патрульным, он не думал: пока из оцепления не выехали, за него будет автомат говорить, а там... там посмотрим. Ну, блокпост по параллельной дороге. Полицейским оттуда его видно, но фургон должен был примелькаться за это время, да и раньше, надо думать, хозяин по этим дорогам намотался. Авось посчитают, что раб ночью не поедет так уверенно, примут издали за хозяина, а того ни разу на его памяти в Дамхаре не тормознули.
   - Замер, - негромко бросил он через плечо, проносясь мимо чёрной коробки блокпоста по параллельной, отделённой неглубоким оврагом дороге.
   Здесь дороги как течения в Валсе: чуть свернул и ты уже совсем в другой сектор выезжаешь. Ну... ну... ну... Бетонка круто вильнула за поросшую деревьями узкую гряду, и Гаор перевёл дыхание. Всё: этот рубеж они проскочили.
   - Расслабься.
   За спиной вздохнули, как всхлипнули. А вот теперь многое, если не всё, зависит от пацана.
   - Слушай меня внимательно. И запоминай.
   - Ага.
   - До Аргата добирайся сам. Как - твоё дело, я за тебя думать не буду. В Аргате... - ну, была не была, - угол Пятьдесят Второй и Семнадцатой улиц, зелёная дверь, третий этаж, комната номер триста восемьдесят девять. Повтори.
   - Аргат, угол Пятьдесят Второй и Семнадцатой улиц, зелёная дверь, третий этаж, комната номер триста восемьдесят девять, - послушно отбарабанил пацан.
   - Правильно. Стиг Файрон, адвокат.
   - Стиг Файрон, адвокат...
   - Он тебя свяжет с кем надо, - Гаор усмехнулся, - Жук поможет и денег не возьмёт.
   - Свяжет? - удивился пацан. - С кем?
   За спиной Гаора зашуршала ткань, и Гаор понял, что пацан пытается выбраться.
   - Лежи пока, скажу, когда вылезать. С кем свяжет? С союзом ветеранов. Там есть конфликтная комиссия, парни там настоящие, во всяком случае, три года назад были такими. Не думаю, что испортились. И ещё есть одна организация, про неё не знаю, но если раскрутились, как тогда думали, то помогут. Как называются теперь, не знаю. Это матери погибших на войне солдат.
   - Да, но...
   - Заглохни и слушай. Из части ты сбежал. Когда, как и почему, говоришь правду, врать им не вздумай. А теперь запомни. Шёл лесами, никого не видел, еду... ну, сам придумай. Но меня не было, понял?
   - Да, - твёрдо ответил пацан.
   - А теперь выбирайся на сиденье.
   Пацану удалось это достаточно легко.
   - Достань автомат снизу. Положи к себе на колени, стволом к окну, дурак, дёрнешь ненароком, я тебя пришибить всё равно успею.
   - Нет, я... зачем это?
   - Сейчас поедем быстро, с поворотами. Увидят за стеклом военного, значит, армия по своим делам гонит. Может, и пронесёт. Фуражку поправь, вот так. Ну, пацан, теперь лишь бы до рассвета успеть, держись, всерьёз поедем.
   Гаор резко прибавил скорость, и фургон словно прыгнул вперёд. Ни говорить, ни даже думать он сейчас уже не мог, дорога отнимала все силы и внимание. Перепрыгивая по целине с дороги на дорогу, он уходил в совсем другой сектор Дамхара, куда патрулям в голову не придёт сунуться, потому что ни одному дезертиру не придёт в голову прорываться в Аргат через опасную близость Дамхарских плотин, где, как и положено на стратегическом объекте, армейская охрана. Но потому редкие здесь полицейские патрули, увидев силуэты в армейской фуражке и каскетке за лобовым стеклом - а что каскетка без кокарды, разглядеть не успеют - связываться не будут. Да, ошейник убрать. Удерживая руль одной рукой, Гаор поднял воротник рубашки, заслонив углами заклёпку. Ненадёжно, конечно, но авось пронесёт.
   - А если остановят? - спросил вдруг пацан.
   - Соврать не сумеешь? - ответил вопросом Гаор. - Тогда стреляй, и пойдём на прорыв.
   - Да, я понял. Я... меня зовут...
   - Стоп, - остановил его Гаор, - не знаю и знать не хочу.
   - Почему? - удивился пацан.
   - Чтоб на допросе не проболтаться, - ответил Гаор. - А теперь заткнись и не мешай.
   Пацан замолчал, но его лицо заметно отвердело и стало жёстким.
   "Дошло, наконец", - усмехнулся Гаор, выжимая из машины всё возможное.
   Воздух наполнен грозным гулом рвущихся из-за плотин потоков и грохотом металлических мостов под колёсами. Слева вздымаются закрывающие небо плотины, справа совсем рядом бешеные, закрученные в жгуты вырвавшиеся из затворов струи, и внизу узкие на одну колею стальные балочные мосты, другие здесь в паводок, когда сбрасывают лишнюю воду, не выдержат, любую сплошную преграду снесут, как щепочки, и облако водяных брызг плотнее любого тумана, так что едешь на ощупь. Ну, пронеси Мать-Вода, тут ты хозяйка.
   Что их увидят сверху, Гаор не опасался: наступал уже предрассветный час самого сладкого сна, когда самые рьяные часовые клюют носом или спят с открытыми глазами. А впереди уже бетон шоссе за кустами, и для скорости напролом, а если он поцарапает фургон, то придётся заехать на покраску, и тогда за перерасход по карточке, ну, не поруб, но Джаддова "кобыла" обеспечена. Ещё два поворота, перескочим на ответвление, с фасада подъезжать не стоит, скорость сбросим, чтоб рёвом мотора на форсаже не привлечь чересчур любопытного, и... да, вот здесь...
   Гаор мягко притёр фургон к обочине. Небо заметно поголубело, густой туман клубясь заполнял низину, отделявшую заброшенную бетонку от смутно просматривающихся коробок складов и пакгаузов.
   - Смотри, пацан.
   Парнишка посмотрел на него с восхищённым ужасом и послушно уставился в указанном направлении.
   - Это Дамхар товарный. Военных здесь навалом. Постарайся затеряться и найти попутку.
   - Да, я понял.
   - Под вагон не цепляйся, свалишься. Лезь на крышу, бомбёжек сейчас нет, может, и пронесёт. Под семафорами ложись и пластайся, а там... Огонь тебе в удачу.
   - Да я понял, спасибо. А если меня... обнаружат?
   Гаор усмехнулся.
   - Если такие, - он отогнул воротник и легонько щёлкнул себя по ошейнику, - скажешь, что тебя угнали из дома, ты сбежал и идёшь домой к матери.
   - И...
   - Думаю, помогут. А если патрули... - и жёстко повторил. - Меня не было, и ничего я тебе не говорил.
   - Да, - твёрдо кивнул парень и выжидающе поглядел на Гаора.
   - Выживи, пацан. Кто выжил, тот и победил, - тихо сказал Гаор, глядя не на него, а перед собой.
   - Да, я всё сделаю, - парень поправил фуражку и вылез из кабины.
   Гаор мягко сдал фургон назад для разворота, уже не глядя на исчезающую в тумане фигурку. Ему предстоял теперь обратный путь в свой сектор, и его надо было проделать, по возможности не пересекаясь с патрулями, чтоб не объяснять, за каким хреном его сюда занесло...
  
   ...Гаор сам потом удивлялся, каким чудом его пронесло. Да, за чудовищный перерасход бензина он получил от хозяина по морде и приказ на двадцать пять "горячих", которые Джадд ему и ввалил под страшный свист плети, неожиданно мягко ложившейся на спину, обжигавшей, но несравнимо с тем, первым, разом. Правда, чтобы не подставить Джадда, он начал стонать где-то на пятнадцатом ударе. Поверил хозяин его стонам или нет, но этим обошлось. А на вопрос хозяина, какого хрена он ночевал в лесу - глазастый чёрт углядел обрывки листьев, застрявшие в стыках кузова - он нехотя буркнул.
   - Рассвет у родника встречал, хозяин.
   - Да что вы все на родниках повихнутые?! - вкатил ему хозяин ещё одну крепкую оплеуху и успокоился.
   И вот уже два месяца прошло, и ничего. Значит, пронесло. Либо пацан благополучно добрался до Аргата и там всё хорошо, либо погиб, отстреливаясь от патрулей, либо выдержал все допросы, ничего о нём не сказав. Последнее, конечно, маловероятно, но иного не дано. Одно из трёх. Так что живи, Рыжий, и радуйся жизни, другой у тебя не будет. Никому две жизни не даны. Ладно, пацан, у Огня свидимся, и там ты мне расскажешь, как оно у тебя прошло. А до этого я о тебе ничего не узнаю. Негде, не у кого и незачем.
   Гаор поглядел на карту, на вделанные в приборную панель часы и удовлетворённо кивнул. Расчёт оказался точен. Как раз ему до посёлка, скинуть остатки груза, там заночевать и с утра на склады за новой загрузкой, а там он обедать заедет в центральное заведение, а уже оттуда домой, скидывая по дороге заказы. Ночует опять в посёлке и домой приедет к обеду. А там и до праздника недалеко, будем провожать Золотого Князя на отдых. Вряд ли его под праздник отправят в рейс. Хозяин любит, чтоб на праздники все дома были.
   Летний солнцеворот - Торжество Небесного Огня по-дуггурски и заклинание Мать-Земли по-склавински здесь праздновали чуть по-другому, чем в Аргате. Ну, до господского праздника Гаору дела не было, хотя, как все, он всю предпраздничную неделю убирал, чистил и мыл дом и оба двора: передний и задний. Мороки было много, к тому же выяснилось, что ни Белёна, ни Милуша не умеют как следует гладить форменные брюки, рубашку и китель, и его дёрнули со двора в хозяйскую гардеробную. Мысленно выругавшись и объяснив, что на денщика его не учили, Гаор взялся за работу. К тому же хозяин привёл за шиворот своего сына-бастарда и потребовал.
   - И этого научи. Двенадцать лет оболтусу, брюки погладить не умеет. Понял, Рыжий? Ему не гладь, пусть учится.
   Тут он не выдержал.
   - Одной рукой в ладоши не хлопают, хозяин.
   Хозяин расхохотался, легонько смазал ему по физиономии за дерзость, велел сыну учиться вприглядку и ушёл, приказав на прощание, чтоб через полпериода всё готово было, а то... Ну, Милуша с Белёной, спихнув на него хозяйские шмотки, занялись хозяйкиными, да ещё Куконя принесла платьица девочек, ей-то самой некогда, надо за ними смотреть. Шум, беготня, да ещё этот над душой торчит, так что даже выругаться нельзя. Но... обошлось и ладноть. К вечеру подготовка была закончена, и их отпустили в баню и вообще.
   - Рыжий, - окликнул его хозяин, когда Большуха уже звала их на ужин.
   - Да, хозяин, - подбежал он на зов.
   - Легковая готова?
   - Да, хозяин, - недоумённо ответил он.
   Неужто куда-то ехать на ночь глядя собрался? Вот непруха: сейчас его везти - это заклинание пропустить, Мать-Землю обидеть. Но дело было в другом.
   - Так, Рыжий, что вы затеваете, я знаю, чёрт с вами, я в это не мешался и не мешаюсь, но если Гарда сманишь, запорю насмерть.
   - Я сманю Гарда?! - искренне изумился Гаор настолько, что не прибавил положенного обращения.
   - С ним я отдельно поговорю, но если он за вами увяжется... гони в шею, я разрешаю, понял?
   - Понял он, понял, - подошла к ним Нянька, - Лутошка с девчонками тож остаётся, ступай, не мешайся тут.
   - Нянька...!
   - Я сколь лет уже Нянька? А то не знаю, кому чего можно. Да и Джадд на дворе будет. Ступай.
   Так властно при нём с хозяином ещё не говорили. Но то, что хозяин подчинился, Гаора не удивило. Матери умеют так говорить.
   Ужинали пшёнкой и пили травяной отвар. О том, что у Сторрама он ходил на заклинание со всеми и как оно там было, Нянька и Большуха выспросили у него ещё раньше, и Гаор был уверен, что будет участвовать наравне с остальными мужчинами. И что Лутошку с девчонками не берут, тоже понятно: малы. Он ещё раньше по всяким обмолвкам понял, что заклинание для взрослых. У Сторрама ходили все, но там детей не было, а девчонки и пацаны считались взрослыми, А что Джадд не идёт... неужели его считают чужим? Ворона, дуггура, тогда позвали, а Джадда нет. Потому что он аггр? По Джадду никак нельзя было сказать, что он обижен этим, но по его неподвижному смуглому лицу никогда ничего не угадаешь.
   За всеми этими мыслями Гаор поел со всеми без разговоров и смеха, сохраняя торжественное молчание. Из-за стола вставали, не благодаря матерей как обычно, а молча кланяясь друг другу.
   - Рубаху и порты оставь, - шепнул ему Сизарь, - остальное сыми.
   Порты - это штаны, что ли? Спрашивать он не стал, а подобно другим забежал в свою повалушу, быстро всё с себя снял, разулся, оставил бельё на постели, натянул на голое тело штаны и рубашку и вернулся на кухню.
   Женщины были без юбок, в одних рубашках до колен, с распущенными по плечам и спинам волосами, мужчины в штанах и расстёгнутых рубашках навыпуск. Лутошки, девчонок и Джадда не было. Старшая Мать - Нянькой её уже и про себя не назовёшь -держала в руках плоский глиняный, судя по цвету, черепок со слабо рдеющим угольком. Свет в кухне выключен, и в тёмно-голубом сумраке люди казались призрачными. Гаор молча встал рядом с Тумаком. Старшая Мать оглядела всех сейчас казавшимися очень тёмными глазами, кивнула и пошла выходу. Молча, сначала женщины, за ними мужчины друг за другом двинулись следом.
   Молча гуськом прошли через двор, огород и выгон, спустились к ручейку. Было очень тихо. Густо синее небо, большая круглая пронзительно белая луна, и журчание ручейка как тихий человеческий голос. Вместе со всеми мужчинами, но не подражая им, а будто он и сам знал, что и как делать, Гаор разделся, отбросив штаны и рубашку куда-то за спину. Разделись и женщины, кроме Старшей Матери. Шесть мужчин и девять женщин сели на землю, в росистую траву. Старшая Мать стояла перед ними, держа обеими руками черепок с угольком и что-то шепча. Вдруг уголёк вспыхнул ярким пламенем, осветив Старшую Мать красным неровным светом, и Гаор с изумлением увидел на Старшей Матери грибатку. Откуда?! В кухне её не было... Но Старшая Мать запела, и он уже ни о чём не думал, и даже не слушал, а всем телом впитывал распевные непонятные, но свои слова, которые не понимаешь, а чувствуешь. Когда запели остальные, он не заметил, потому что пел со всеми.
   Старшая Мать наклонилась, опуская огонек в воду. Журчание прервалось, будто ручеёк вскрикнул. Облачко белого пара окутало Старшую Мать. И... какая-то сила подняла Гаора со всеми на ноги и повела одним общим хороводом вокруг Старшей Матери, окутанной серебристым лунным светом, сквозь который были уже различимы только блеск и цветные искры грибатки. Последним краешком сознания, уплывая, растворяясь в лунном водяном травяном облаке, Гаор заметил, что грибатка Старшей Матери меньше той, что он тогда делал и видел, на три силы. Но додумать он не успел...
   ...Мать-Земля, Мать-Вода, Мать-Луна... Матери набольшие, спасите нас, помогите нам... Мать-Земля, всего сущего Мать, ты живое родишь, ты мёртвое принимаешь... ты камнем тверда, ты пылью легка.. Жизнь и Смерть подвластны тебе... Мать-Вода, ты льдом тверда, ты паром легка... ты прошлое уносишь, будущее приносишь... пронеси мимо бед... не дай Злому Землю обжечь...
   ...Злой это кто? Огонь?! Так о чём он молится?! Но ужас от совершаемого им только шевельнулся и исчез, не остановив его...
   ...Мать-Луна, ты зачатий хозяйка... не дашь зачать, и родить нечего, не дай нежити власти на Земле... Мать-Земля, Мать-Вода, Мать-Луна... Мать-Земля всему живому Мать, мы дети твои, Мать-Луна, дай силу нам, дай живое зачать... Мать-Земля, Мать-Вода, Мать-Луна...
   ...Гаор очнулся, лёжа на траве в голубом предутреннем сумраке. Уже знакомое чувство отрешённого спокойствия, сознания своей правоты и исполненного долга. Рядом с ним также в полу-истоме полусне лежала женщина. Не глядя на неё - он почему-то знал, что так надо - Гаор встал и склонился над ручьём, умылся холодной игриво щекочущей и покалывающей водой и, не глядя на шевелящихся, вздыхающих, встающих на ноги людей, пошёл за своей одеждой.
   Он нашёл свои штаны и рубашку, нагнулся за ними, когда что-то заставило его обернуться. За его спиной, на той стороне, над смутно просвечивающими сквозь туман то ли кустами, то ли далёкими деревьями светил красный приятно греющий, а не обжигающий огненный диск солнца. Оцепенев и забыв обо всём, Гаор стоял, опустив руки и неотрывно глядя на Солнце, подставив себя его свету. И так же внезапно очнулся. Нашёл взглядом луну, большую и белую, опускающуюся к горизонту с другой стороны. Солнце и Луна смотрели друг на друга, и он стоял между ними. Невольным движением Гаор раскинул руки в стороны, словно хотел собой соединить их.
   Сколько это длилось, он не знал, но когда он опустил руки и, наконец, поднял штаны и рубашку, оделся, завязав полы рубашки узлом на животе, и пошёл обратно к дому, остальные были рядом, и ни тогда, ни потом никто ни слова ему не сказал.
   Придя в свою повалушу, Гаор содрал и бросил в угол мокрые штаны и рубашку, подумал, что надо бы их хоть на гвозди повесить и просушить, сгрёб к стене лежавшее на койке бельё, рухнул, как был, нагишом поверх одеяла и заснул. Последней мыслью было: "А кто ж хозяев на моление в храм повезёт?"
   Разбудила его Нянька, растолкав самым бесцеремонным образом.
   - Вот работничек, - ворчала она, - только бы дрыхнуть ему! Иди давай, принимай машину. Да оденься сначала, шавуй мамкин, куда нагишом прёшься!
   Принимать машину? Значит что, это хозяева уже из храма вернулись? Так что, полдень уже?! По обжёгшему при этой мысли чувству голода он понял, что времени и впрямь много прошло. Гаор торопливо, как по тревоге, оделся и, застёгивая на бегу рубашку, рванул во двор.
   Легковушка стояла у распахнутых дверей гаража, и хозяин в парадной форме со всеми орденами - боевыми, как отметил, подбегая, Гаор - стоял рядом и курил, оглядывая двор, на котором кипела обычная дневная жизнь. Гуляли куры, спал врастяжку у конуры Полкан и сновали по своим делам люди.
   - Крепкий сон - признак чистой совести, - встретил Гаора хозяин. - Здоров ты спать.
   Гаор молча встал перед ним, верный усвоенному ещё в училище правилу: ничего не объясняй, ни в чём не оправдывайся. Но хозяину ни его объяснения, ни оправдания были и не нужны.
   - Всех баб за ночь перетрахал? - с добродушной язвительностью осведомился Ридург. - Да не пялься ты на меня ради Огня, а то я ваших игрищ не знаю, как вы в полнолуние шалеете, нагишом бегаете и по земле общей свалкой валяетесь. И Нянька туда же. Ладно, делом займись, а то я и по-другому взбодрю. Понял?
   - Да, хозяин, - гаркнул в ответ Гаор.
   И хозяин ушёл, оставив его наедине с машиной. Гаор сел за руль и завёл легковушку в гараж. Так, проверка, регулировка, вымыть, заправить... всё не проблема.
   С Джаддом - не обидно ли тому, что его не берут на общие моления - он так и не поговорил. Хотя... а о чем тут говорить? Наверняка у Джадда своя вера, и менять её аггру не с чего. И вообще в отличие от Сторрамовских казарм, где о ночном потом и говорили, и шутили, не впрямую, правда, а намёками, здесь все молчали вмёртвую. Как скажи, ничего и не было. Только Гард, придя в гараж на очередное занятие - по хозяйскому приказу Гаор учил мальчишку водить машину - попытался выспросить, что это такое было под праздник, вроде как он пение слышал. Гаор притворился непонимающим, о чём идёт речь, и намекнул, что, если Гард ему по мотору всё ответит, то и за руль уже сесть можно будет. И мальчишка сразу про всё забыл.
   В целом, Гаору Гард нравился. Нормальный мальчишка, без закидонов и выкрутасов. Если бы... если бы этот мальчишка не был бастардом его хозяина. Всякий раз, когда Гаор невольно, иногда против собственного желания начинал сравнивать своё детство и жизнь Гарда... становилось обидно до злобы на этого ни в чём не виноватого перед ним мальчишку. А Гард, не замечая ничего, болтал обо всём, охотно рассказывая ему, хотя он ни о чём его не спрашивал, о матери. Как он на каникулах сначала заезжает к матери на неделю, а уже потом едет к отцу. Как сначала мать жила с ним здесь и только потом, когда отец женился, переехала, отец ей домик помог в рассрочку купить. А он остался с отцом, но мать часто приезжала. А когда должен был родиться Гриданг, мать почти полгода жила здесь, чтобы помочь и вообще... Ведь первый сын - это особенное. Гарда не забирали у матери, он всегда жил здесь, в этом доме, и искренне называл маленького Гриданга Корранта братиком, охотно играл и возился с ним. И гордо рассказывал мрачно молчащему Гаору, какой у него умненький не по годам и, спасибо Огню, здоровый братик.
   Потому Гаор и вздохнул с облегчением, когда в середине августа хозяин увёз Гарда в его политехническое училище. До начала занятий оставалось ещё две недели, но Гарду надо побыть с матерью. Ну и... Гаор как раз накануне уехал в очередной рейс и постарался выбросить Гарда и все связанные с ним мысли из головы.
   За всеми этими мыслями и воспоминаниями Гаор благополучно добрался до последнего сегодня посёлка. Въехал как раз после вернувшегося с пастбища стада, сдал по накладным заказы, и управляющий, приятно взволнованный предстоящей распаковкой ящика с позвякивающими бутылками, махнул старосте.
   - Определи его, сам знаешь куда.
   - Да, господин управляющий, - поклонился староста, посмотрел на Гаора и хмыкнул, - айда, Рыжий, седни фартит тебе.
   Ночь в отведённой ему старостой избе прошла спокойно и даже приятно. Изба была чистой, ужин сытным, постель мягкой, а хозяйка горячей. Мужа этой женщины управляющий как раз позавчера с десятком других мужиков отправил на неделю отбывать дорожную повинность, так что никому и никак Гаор не мешал. Трое её детишек: двое старших, уже с клеймами и ошейничками, спали на печке, а меньшая в люльке, и тем более помешать не могли. На рассвете, подоив и выгнав корову, она напоила Гаора парным молоком, он поклонился ей и ушёл к машине, даже не спросив её имени. Она сама назваться не захотела, а правило, что решает женщина, Гаор уже усвоил твёрдо.
   Получив от управляющего заполненный бланк личного заказа и ещё записку в конверте для хозяина, Гаор сразу рванул на станцию к центральным складам. Пока всё шло, как он рассчитывал. Всё-таки не первый уже раз.
   Бетон под колёсами, разноцветные от красных клёнов и золотых берёз, яркие даже в пасмурный день перелески и рощи, жёлтые, а где и буреющие поля, нежно зеленеющие озими, добирающие последнюю траву на лугах поселковые стада... Нет, Гаору всё это нравилось, всё по душе. И сознание, что ещё день, и он дома. Да, похоже, как раз вернётся под праздник, и отдых не меньше недели. А там опять в рейсы. Интересно, а как здесь зимой? Если сильные снегопады, то шины надо менять, а вот-вот зарядят дожди, значит, дома первым делом проверить кузов, чтоб в щели не заливало и не мочило заказы. Что продукты, что одежда подмочки не любят.
  
   Стиг Файрон был занят самым непритязательным и даже никчёмным делом: сидел и смотрел в окно. Дождя нет, но серые тучи затянули небо и от вчерашней голубизны и следа не осталось. Не самое интеллектуальное занятие: сидеть в шофёрской гостинице и глядеть в окно. Но больше ему нечем заняться. Разве что сидеть в ресторане. А оттуда двора не видно. Так что... на столе безалкогольное пиво - другого в заведении для шофёров и не подают, что вполне оправданно - сушёная рыба местного производства и фирменные солёные пирожки. Но пиво и закуска не тронуты. Не хочется. Слишком много сил ушло на то, чтобы добраться сюда именно в этот день и занять именно эту комнату, из окна которой лучше всего просматриваются въезд и стоянка. Если бы он хорошо разбирался в машинах, зрелище, возможно, его бы развлекло, но для него все грузовики на одно лицо, так что... Рядом на подоконнике лежала раскрытая книга, но в данный момент она выполняла те же функции, что и пиво с закуской на столе - создавала иллюзию для возможных свидетелей.
   Два года, девять месяцев и... и сколько-то периодов с долями и мгновениями. И несчётно усилий, многоходовых хитроумных комбинаций и стечения обстоятельств. Да, закон обратной силы не имеет, и вернуть свободу обращённому в рабство невозможно, но дать ему знать, что он не забыт, что его помнят, что за него борются, хотя это безнадёжно... пока безнадёжно. Нет, надежды не иллюзорны. И друг - Стиг по укоренившейся уже привычке избегать имён и названий - даже мысленно иначе не называл его. Даже его училищным прозвищем: Отчаюга. Да, для него он был всегда только другом. Даже с большой буквы - Друг. И известие, что Друг не сломался, остался собой, принесённое нежданным гонцом, не сознающим до конца смысла происходящего...
   ...Он пришёл в свою контору как всегда без пяти девять. Конечно, контора - это громко сказано, но всё, что положено адвокатской конторе, на месте. Его стол, шкаф для книг и маленький несгораемый шкаф, изображающий сейф для очень важных бумаг, стулья у стола и вдоль стен для посетителей и клиентов и даже стол для секретаря. Мебель размещена достаточно хитроумно, чтобы создать хотя бы иллюзию приёмной и его кабинета. Секретаря не было, вернее, секретарши - очкастой девчонки с юридического факультета. Женщинам всё-таки разрешили получать юридическое образование, удалось пробить, и он как один из авторов и толкачей этой идеи сразу взял новоиспечённую студентку - будущего юриста - на работу. Платить много он не мог, его самого адвокатская практика кормила не очень: слишком много несостоятельных клиентов, которым некому помочь, кроме него. Но и Арринга работала не за деньги, а для практического опыта. Оказалась она добросовестной, максимально исполнительной, старательно зубрила своды законов, дополнений, толкований и комментариев, но как раз вчера, краснея и заикаясь, попросила отгул по личным надобностям. Потому он так и удивился, когда, войдя в коридор, увидел у своей двери нечто тёмное, отдалённо напоминающее человеческую фигуру. Клиент? Но все адвокатские конторы открываются в девять, приходить раньше не имеет смысла, если только клиент не местный, а прямо с поезда или если ему негде ночевать. Когда он подошёл к своей двери и достал ключи, клиент вскочил на ноги и оказался совсем молоденьким фактически мальчишкой, бедно одетым и с большой плотно набитой и явно тяжелой дорожной сумкой.
   - Вы... вы Стиг Файрон? Адвокат? - спросил парнишка звенящим от сдерживаемого напряжения голосом.
   Точно, клиент, и судя по многим признакам, малоимущий.
   - Да, это я, - он открыл дверь и посторонился, пропуская парнишку вперёд. - Проходите.
   Парнишка вошёл, огляделся с затравленным выражением, подошёл к его столу, грохнул свою сумку и дёрнул молнию. В сумке лежала военная форма, а сверху гордо красовался автомат.
   - Вот, - сказал парнишка, - я дезертир.
   Он ошеломлённо молчал, но следующая фраза повергла в состояние, близкое к шоку.
   - Он сказал, чтобы я шёл не домой, там комендатура, а к вам. Он сказал: Жук поможет и денег не возьмёт.
   Жуком его называл только один человек в этом мире...
   ...Стиг лениво подтянул к себе пачку сигарет и закурил, равнодушно глядя на въезжающую на стоянку серебристо-серую легковую машину. Не та и потому неинтересна...
   ...После третьего повтора рассказ парнишки стал более-менее последовательным и понятным. Он связался с конфликтной комиссией в Союзе ветеранов - Друг и здесь был верен себе, не просто свалив на него это дело, а сразу подсказав наиболее приемлемое направление действий. И оттуда сравнительно быстро приехали три ветерана. Парни, как и говорил Друг, надёжные и знающие, как решать такие проблемы. Парнишка явно струсил, когда в кабинет ввалилась эта троица, но покорно, со спокойствием отчаяния повторил свой рассказ.
   - Не врёт, - констатировал старший в троице сержант с распаханной осколочным шрамом щекой. - Мы про тот гарнизон уже не в первый раз слышим. Только одно, пацан, неясно. Не мог ты от гарнизона до Дамхара товарного в одиночку добраться. Так что не ври, в лесу ты бы не выжил, а в посёлках тебя бы кормить не стали.
   - Волосатики формы не любят, - кивнул второй, - пакостят, как могут. Раскалывайся, пацан.
   Парнишка шумным вздохом перевел дыхание, затравленно оглядел нависающих над ним ветеранов, его, сидящего на краю стола, и... и понял, что надо отвечать, и отвечать правду.
   - Меня... меня вывезли, в фургоне. Через оцепление, а потом мимо плотин.
   - Врёшь, плотины по первой категории охраняются.
   - Мы понизу проехали, над самой водой.
   Молчавший до этого третий ветеран присвистнул.
   - Однако, отчаюга шофер, я тамошние мосты знаю - гиблое дело. Кто он, пацан?
   - Он... - парнишка снова вздохнул, - он раб, в ошейнике.
   Ветераны переглянулись.
   - Он... его не было, - парнишка был близок к истерике, - и ничего он мне не говорил, и... и я...
   - Стоп, - вмешался он. - Сейчас ты нам всё расскажешь о нём, и мы решим, что было и чего не было.
   Ветераны заинтересованно кивнули...
   ...Разумеется, сопротивляться парнишка не смог и рассказал всё, как было. Рассказ был фантастичен, неправдоподобен до безобразия. Для любого, кто не знал... его Друга. Да, он его узнал сразу, даже в этом описании. Вопросительно глядящим на него ветеранам он кивнул и сказал.
   - Не врёт. Но...
   - Ясно, - перебил его старший. - Так, пацан. Сейчас пойдёшь с нами, мы тебя пристроим. Не трусь, от расстрела тебя отмажем.
   - Не война, - хмыкнул второй.
   - А теперь так, пацан. От гарнизона до Дамхара ты дошёл лесами. Маршрут мы тебе проработаем, что жрал по дороге, научим. А про того парня...
   - Забудь, - вмешался он. - И вы забудьте.
   - Не дурнее тебя, адвокат, - ответил старший. - Но если что... дай сигнал. Парень наших кровей, поможем.
   Он кивнул. И они ушли, уводя парнишку. А он, оставшись один, сел за стол, записал полученные сведения, наметил план действий, перечитал, укладывая в памяти, и сжёг плотно исписанный листок...
   ...Дальше... дальше были короткие разговоры. Через дорожную полицию узнал имя и род занятий владельца фургона номер такой-то, через Торговую Палату уточнил специфику и регион деятельности вышеупомянутого... Объяснение расспросов одно: "У моего клиента определённый интерес в отношении..." Коллегия адвокатов - спасибо Огню, уму и предприимчивости предшественников - настолько давно выбила и отстояла право адвокатской тайны, что оно никем не оспаривается. А потом... удалось выяснить, через какой склад Ридург Коррант получает свои заказы, что заказ поступил и его должны забрать на этой неделе и что возвращающемуся со складов не миновать именно этого заведения, и удалось связаться... Стоп, об этом ничего. Мысли не подслушаешь, но и про себя не надо. И во всём его плане только один уязвимый пункт. Если Ридург Коррант не пошлёт своего раба за заказом, а поедет сам. Тогда всё насмарку. Тогда идти на непосредственный контакт, завязывать дружбу и напрашиваться гостем или попутчиком, чёрт, сколько лишних ходов, а каждый ход - это возрастающая угроза провала всей цепочки и даже сектора.
   Серебристый лимузин уехал, и почти сразу на его место встал фургон с номером... тем самым. В кабине... Стиг напрягся, поправляя очки и проклиная наследственно слабое и подсевшее от чтения зрение. Один человек. Вот открылась дверца...
   На серый бетон спрыгнул высокий... раб. В распахнутый ворот виден ошейник, каштановые с рыжеватым отливом полукольца волос падают до бровей, более тёмные и мелкие завитки окружают губы и обрамляют лицо по подбородку и нижней челюсти, знакомо блестят весело настороженные карие глаза. Он! Друг! И один. Ну, пора. Стиг нашёл взглядом смотрителя, понял, что тот его видит, кивнул ему и торопливо вышел из комнаты.
  
   Получив заказ, Гаор, разумеется, поехал обедать в заведение. Вообще, с толком поставлено: кто на склады, кто со складов, кто даже мимо, но никто не минует. А он там и поест, и потреплется, и новости последние узнает. А может, и подзаработать удастся. Как недели три назад...
   ...Только отдал Матери свою карточку и сел за стол, как явился смотритель.
   - Эй, волосатики, - зычно позвал тот от калитки, - кто-нибудь в радио петрит? У одного чмыря приёмник сдох. Обещал заплатить.
   - Я разбираюсь, - встал он, привлечённый не так обещанием платы, как возможностью покопаться в приёмнике.
   Смотритель отвёл его в одну из мастерских, где на верстаке стоял маленький новомодный приёмничек.
   - Давай, парень, посмотри что и как. Только если напортачишь... - смотритель многозначительно махнул рукой, изображая удар дубинкой.
   - Да, господин смотритель, - ответил он, садясь за верстак и сразу включая на прогрев паяльник.
   Видимо, его уверенные действия успокоили смотрителя, и тот ушёл, оставив его одного. Поломка оказалась пустяковой: отошёл один из контактов. К возвращению смотрителя приёмник не только был исправлен, но и он успел прослушать последние новости из Аргата: нужно же проверить, как настройка работает. Ему смотритель дал пачку сигарет, а сколько сам получил с владельца приёмничка... ну, не его это дело...
   ...Пройдя въездной обыск, Гаор поставил фургон на стоянку, выпрыгнул из кабины и огляделся. Кто из смотрителей сегодня? Вроде, не самая сволочь.
   - А, Рыжий.
   - Да, господин смотритель.
   - Ты, мне говорили, в радио разбираешься.
   - Да, господин смотритель.
   - Тогда в мастерскую валяй. Машину Тягун заправит и помоет.
   Тягун уже стоял наготове за спиной смотрителя. Гаор кивнул так, чтобы смотритель принял за поклон, а Тягун за приветствие, и, бодро гаркнув положенное согласие, потрусил "хитрым мерином" в мастерскую. Лучше бы, конечно, дали сначала пожрать, а то если он застрянет с ремонтом, то потом график придётся навёрстывать. Но если сегодня расплачиваться будет не смотритель, а владелец, то может отломиться кое-что и получше пачки сигарет. Не справиться с ремонтом Гаор не боялся: по его опыту у Сторрама большая часть поломок, как правило, пустяковая. Сами детали хороши, а в сборке часто портачат или халтурят. Так что...
   Гаор вошёл в ремонтный отсек, прошёл по коридору мимо закрытых, полуоткрытых и распахнутых дверей различных мастерских: здесь и стирали, и гладили, и штопали, и чинили всё, что только могло понадобиться клиентам. Часть мастеров свободные, а кое-где посверкивали ошейники, и там, проходя мимо, он здоровался молчаливым кивком. Вот и дверь радиомастерской. Прикрыта на щель, приглашающе показывая, что не заперта.
   Гаор уверенно, но не сильно толкнул её и вошёл без стука. На верстаке свёрток, меньше всего похожий на радио и вообще какой-то прибор, у окна спиной к двери стоит... заказчик? Хорошо, конечно, но с чем работать-то? Гаор осторожно кашлянул, привлекая внимание. Человек у окна нестерпимо знакомым движением повернулся на звук, и... пол вдруг вздыбился, уходя из-под ног, и Гаор невольно шагнул вперёд, чтобы не упасть. И оказался в объятиях Стига, даже не осознав до конца происходящее.
   - Живой! Живой, Отчаюга! - обжигал ему ухо шёпот Жука. - Чёрт, чертяка рыжая, Отчаюга.
   Глотая неудержимо подкатывающее к горлу рыдание, Гаор молча прижимал к себе так и оставшееся угловатым, хрупким на ощупь тело друга. Так они не обнимались, даже когда он вернулся с фронта. И вдруг его обожгла мысль: дверь! Он оставил открытой дверь, их увидят! Оторвав, почти оттолкнув от себя Стига, Гаор рывком обернулся. Дверь была плотно закрыта. Когда он успел? Нет, это неважно, перед ним Жук! Живой, здоровый, протирающий запотевшие очки.
   - Жук, ты с ума сошёл! - наконец выдохнул он. - Зачем?
   - Что зачем? - к Стигу почти вернулось его всегдашнее насмешливое спокойствие. - Зачем я тебя искал? Ну, во-первых, отчитаться.
   - Отчитаться? - тупо переспросил Гаор. - В чём? За что? Жук, кто из нас сумасшедший? Ничего не понимаю.
   - Сядь, - Стиг обхватил его и как больного усадил на табурет. - Успокойся, покури.
   - Курить в мастерской запрещено, - машинально ответил Гаор, - выпорют.
   - Что? - изумился Стиг.
   - Меня за курение в неразрешенном месте выпорют... - ответил Гаор и с ужасом ощутил, что только что чуть не назвал Жука господином.
   Он закрыл лицо руками и беззвучно заплакал. Он плакал, вздрагивая, сотрясаясь всем телом, а Стиг стоял рядом и молча смотрел на него, на своего бесстрашного отчаянного друга, не отступавшего ни перед чем и ни перед кем. Сволочи, что они с ним сделали?
   - Гаор, - наконец тихо позвал он, - успокойся, Гаор.
   Гаор вздрогнул от его слов, как от удара, с силой вытер лицо и уронил руки себе на колени, с усилием поднял на Стига глаза и попробовал улыбнуться.
   - Спасибо, Жук, но Гаора нет, и отчаюги училищного, и старшего сержанта, и... их никого нет, понимаешь?
   - А кто ты?
   - Я? Я раб, Жук, прозываюсь Рыжим, номер тебе назвать?
   - Я помню, - серьёзно ответил Стиг. - Успокоился?
   Ему приходилось уже видеть самые различные... истерики, и он знал, что большей частью сильные люди справляются сами. А его Друг сильный, всегда был сильным.
   - Да, - Гаор сглотнул стоящий в горле комок. - Как тебе это удалось, Жук?
   - Неважно. Мой отчёт ты готов выслушать?
   - Ничего не понимаю, но готов.
   - Пацан добрался благополучно, у него всё в порядке, служит сейчас в другой части, парни из конфликтной комиссии её курируют, так что проблем у пацана не будет, местный гарнизон взяли на заметку и будут шерстить по своим каналам.
   - Какой ещё пацан? - удивился Гаор, но тут же сообразил, - этот...
   - А ты думаешь, откуда я узнал, где тебя искать? Ты молодец, здорово придумал, как дать знать о себе.
   Гаор усмехнулся уже совсем свободно, по-прежнему.
   - Вот уж о чём я не думал. Просто стало жалко пацана. Рад за него. А...
   - А во-вторых, тебе привет. Держи.
   Стиг взял со стола свёрток и протянул ему. Гаор недоумевающе взял его, развернул. Пачки сигарет, печенье, а это...
   - А это что?
   - Мамины коржики. Помнишь, они тебе всегда нравились. Чем больше лежат, тем вкуснее.
   - Ты... ты сказал ей?
   - Ровно столько, сколько для неё не опасно. Остальное из, - Стиг подмигнул ему, - из "жёлтого дома".
   "Жёлтым домом" по аналогии со знаменитой психиатрической клиникой они называли свою редакцию. Гаор кивнул, собираясь объяснить Жуку, что ничего этого ему с собой унести нельзя: найдут при обыске, обвинят в воровстве, потому что такие сигареты и столичное печенье в рабских ларьках не продаются. И тут он с обжигающей ясностью понял, какой он безнадёжный непроходимый дурак, распускает сопли и слёзы, когда не доли, а мгновения на счету.
   Гаор на мгновение зажмурился, окончательно пересиливая слёзы, тряхнул головой, и Стиг увидел его прежним, собранным, готовым отразить любое нападение и тут же ринуться в бой самому.
   - Сколько у нас времени, Жук?
   - Сколько нужно, - ответил Стиг.
   - Тогда дай мне лист бумаги и ручку. Есть при себе?
   - Конечно, чтоб у адвоката не было...
   Гаор, не дослушав, почти вырвал у него блокнот и ручку.
   - Сейчас, я быстро. Ты покури пока, тебе можно, - бормотал он, пересаживаясь к верстаку.
   В первый момент Стига даже обидело явное пренебрежение к собранным гостинцам. Как они обсуждали каждую пачку, вспоминали его любимые марки и сорта, предвкушали, как обрадуется Гаор подарку, а он... что он делает? Стоя рядом - второго табурета в мастерской не было - Стиг изумлённо следил, как уверенно, без помарок и раздумий ложатся мелкие чёткие строчки. Прищурившись, он прочитал наугад несколько фраз и тихонько присвистнул. Это же...
   - Точно, Жук, - понял его Гаор, - это ты сообразил правильно. Я сейчас...
   - Не торопись, всё успеешь, - спокойно ответил Стиг.
   Неужели он видит импровизацию? Но тогда... он многое знал о Друге, был уверен, что знает всё, ну, почти всё, но такого... Да, ему говорили, что Гаор способный журналист, что у него, возможно, большое будущее, но... второй лист без остановок и помарок...
   Дописав до конца, Гаор перевёл дыхание и, не перечитывая, протянул блокнот Стигу.
   - Читай, Жук, я пока поем, пообедать-то всё равно уже не успею.
   Стиг читал, а он хрустел коржиками и печеньем, молотя всё подряд, не разбирая вкуса от охватившего его такого же, что и перед атакой, волнения. Тогда, чтобы не сорваться раньше времени, они тоже молотили и энзе, и доппайки. Да и... что нельзя унести, съедай на месте. Старая заповедь.
   Стиг дочитал, опустил блокнот и потрясённо уставился на него.
   - Ты... ты понимаешь, что это?
   - А что? - лукаво подмигнул ему Гаор. - Хороша мина?
   - Не то слово. Да если этому дать ход, от Крайнтира Таррогайна даже мокрого места не останется. Но, Гаор, это же ещё надо...
   - Знаю, Жук, это слова, а надо доказать. Номера дел и точные даты должны быть в архиве юстиции. Сделай это, Жук, ты сможешь.
   - Пересмотр дела? Найти повод для кассации...
   Гаор помотал головой.
   - Судебное решение обратной силы не имеет, ошейник не снимается, Жук, я даже не знаю, жив ли сейчас Яунтер Крайгон, номера его рабского я не знаю, так что... но чтоб эта сволочь на его крови не жировала.
   - Сделаю, - серьёзно кивнул Стиг и заново, уже по-деловому, просмотрел текст. - Ладно, ещё одно. Твоя подпись.
   - Зачем?
   - Анонимы не публикуются, - насмешливо блеснул очками Стиг.
   - Я теперь никто, Жук, - Гаор с сожалением оглядел опустевшие пачки и пакет из-под коржиков. - Пусть в "жёлтом доме" сами решат, кто закончит, под его именем и публикуют. Мне уже...
   - Ты не имеешь права так думать о них, - вспылил Стиг, - чтобы кто-то там присвоил твою работу...
   - Мг, скажи ещё, что там не голозадые, чтоб свово обижать.
   - Что?
   - Так, присловье рабское.
   - Подпиши, - протянул ему блокнот Стиг, - не хочешь именем, возьми псевдоним.
   - Ладно, уговорил.
   Гаор взял блокнот и ручку и твёрдо поставил подпись: "Никто".
   - Держи, доволен? Так и не иначе. А в остальном пусть там сами решают. Ты только осторожнее, Жук, не лезь на рожон, не рискуй зря.
   - Не учи.
   Гаор ещё раз оглядел обёртки от печенья и коржиков и встал.
   - Спасибо, Жук, всем спасибо, коржики совсем потрясные, а сигареты я не возьму, найдут на обыске, посчитают за вора - мало не покажется. Не может быть таких сигарет у раба. Да, чего я чинил тебе? Меня же за этим сюда отправили.
   - Ничего, - развёл руками Стиг, - это был только предлог.
   - Тьфу! - даже сплюнул от досады Гаор, - чего мне смотрителю врать, если спросит?
   - Он не спросит, - небрежно ответил Стиг, убирая блокнот.
   - Что? - оторопел Гаор, - так он...? Он, ну, я знал, что не самая сволочь, но чтоб...
   - Ты заткнёшься? - перебил его Стиг. - Тебя это не касается. И вообще, меньше знаешь... - он сделал выразительную паузу.
   - Дольше живёшь, - закончил за него Гаор. - Всё, понял. Жук, ты не слишком рискнул? Ну, когда сюда...
   - Кто не рискует, того Огонь не любит, - блеснул в ответ очками Стиг. - Маме я твой отзыв о коржиках передам. Бумаги... сделаю.
   - Всем привет, - Гаор ухмыльнулся совсем по-тогдашнему, - и пожелание ко мне не попадать. Хреново здесь.
   - Тебе... очень плохо? - неуверенно спросил Стиг.
   - По-всякому, - пожал плечами Гаор, - ладно, Жук, давай прощаться, а то слишком долго мы тут вдвоём, подозрения начнутся.
   - Да, - Стиг посмотрел на свои часы и кивнул, - да, ты прав. Да, что я могу сейчас для тебя сделать? Денег дать?
   - Чаевые за несделанный ремонт? - весело хмыкнул Гаор. - Давай, на фишки поменяю, сигарет куплю и пожрать в дорогу. Мне сейчас гнать, чтоб в график войти, из графика выбьюсь - выпорют. Не вздрагивай, Жук, здесь это обычное дело.
   Стиг достал бумажник.
   - Держи.
   - Ошалел?! - изумился Гаор. - Ты чего мне сотенную суешь, чаевых больше пяти гемов не бывает.
   - Но что можно купить на эти деньги?
   - В рабском ларьке? Всё, что нужно. Во, мелочь давай, как раз. Всё, Жук, а то меня сейчас опять развезёт.
   Гаор крепко обнял Стига, легонько встряхнул и, оттолкнув от себя, выскочил в коридор.
   Оставшись один, Стиг рванулся к окну, совсем забыв, что оно выходит в узкий проход между корпусами и что именно поэтому было выбрано как место встречи, чтоб никто даже случайно не подсмотрел. Стиг торопливо сгрёб обёртки, рассовал по карманам нетронутые пачки сигарет и выбежал из мастерской, захлопнув за собой дверь. По коридору к внутренней лестнице в гостиницу, на второй этаж, снова коридор, чёрт, он же уходя запер номер, а теперь ключ не лезет в скважину, чёрт.... Он вбежал в свой номер, бросился к окну и увидел...
   У ворот стоял фургон, и рядом, положив на капот руки и расставив ноги, в характерной для обыска позе водитель. Ветер треплет рыжеватые волосы. Вот охранник охлопал его по карманам и пнул прикладом автомата. Водитель выпрямился, повернулся к охраннику, взял что-то и залез в кабину. Фургон резко рванул вперёд.
   - Прощай, Друг, - беззвучно шевельнул губами Стиг.
   Как фургон миновал ворота и куда свернул, он не видел. Потому что плакал, уткнувшись лбом в подоконник и по-детски всхлипывая.
  
   Выскочив из мастерской, Гаор бегом бросился в кассу поменять монеты на фишки.
   - Чего так долго? Сложный ремонт, что ли?
   - Да, господин смотритель.
   Спасибо Огню, отвязался, не стал дальше выспрашивать. Эх, Жук, зря ты на их честность рассчитываешь. Что смотрители, что надзиратели - сволочи из сволочей, им только дай зацепку.
   Получив две синие фишки, опять бегом в рабскую зону, в ларёк.
   - Есть не будешь? - окликнула его Мать.
   - Некогда, Мать, из графика вышел, - крикнул он на бегу.
   Дело было не в графике. Ему просто надо сейчас немедленно умотаться отсюда, далеко, как можно дальше, чтобы... чёрт, опять обыск. Теперь к фургону. Как здесь? Спасибо Тягуну - машина помыта, заправлена, вода, масло... в порядке... А чёрт, снова обыск. Ну, вот и прощальный пинок прикладом.
   - Вали, волосатик.
   "Пошёл ты", - мысленно отругнулся Гаор, бросаясь к рулю. И с места почти на форсаж. Ну, вперёд.
   Каким чудом он ни во что не врезался и не попался в этой сумасшедшей гонке дорожной полиции... Обошлось и ладноть. Окончательно он пришёл в себя уже в лесу на полпути в первый по маршруту посёлок.
   Гаор помотал головой, словно просыпаясь, остановил фургон и вышел. Сыпал мелкий почти неощутимый дождь, вернее, в воздухе стояла мелкая водяная пыль, будто... будто Мать-Вода его по лицу погладила. И под этой почти невесомой водяной тяжестью медленно осыпалась листва. Раздвигая кусты своим телом, осыпаемый каплями и листьями, Гаор вошёл в перелесок.
   Он брёл без тропы, наугад, гладил мокрые стволы, пригибал и отпускал ветви, ерошил ногами палую листву. И говорил. Не слыша и не очень даже понимая своих слов. Он благодарил набольших матерей и просил их помочь, прикрыть его друга на пути в Аргат, дать тому довезти бумаги, обещал любую жертву за Жука, вы, Матери, вы всё видите, если что, то пусть меня, а не его... А потом, уже придя в себя и вернувшись к машине, сидел на подножке фургона и курил, разглядывая серую дорогу, пёстрый лес вокруг и серое небо над головой.
   Великий Огонь, как же Жук это проделал? Ведь что мог ему рассказать тот пацан? Крохи. Меньше крох. Рыжий, обращённый, водит фургон, ну, ещё номер, если разглядел и запомнил. По этим нескольким словам Жук его нашёл, вычислил, где и когда их пути можно пересечь так, чтобы поговорить... Сколько же это стоило? Одному смотрителю пришлось отвалить... нет, он даже не представляет сколько. А таких денег у Жука никогда не было и быть не может. Одет Жук хорошо, конечно, но если вспомнить, как одевались Сторрам и Гархем... Нет. Но если это не деньги, то... то неужели то...? Гратис... Тогда Седой ему запретил даже упоминать о ней. Но если не она, то кто же? Некому больше. И незачем. А зачем он Гратис? Что он может сделать, чем помочь? Но... но если сделали один раз... нет, второго раза не будет, он не дурак и понимает, что такие чудеса дважды не совершаются. Недаром Жук ни словом не обмолвился, что они ещё раз увидятся. Ладно, чудо было. Спасибо и тебе, пацан. Спасибо, что выжил и добрался до Жука. Удачи тебе, Огонь тебя храни, пацан, матерей к тебе, дуггуру, я звать не могу. Хотя... Мать-Земля - всему сущему мать, все мы её дети.
   А теперь... и Гаор мысленно развязал тесёмки у папки - во второй раз днём - и достал лист со статьей о Седом. Аккуратно надписал в левом верхнем углу: "Передано для публикации". Не так перечитал, как просмотрел заново, будто ещё мог что-то изменить или поправить. И положил под другие, ждущие своего часа листы. Да, он всё понимает, чудо неповторимо, но надо подумать, просмотреть записи и решить, что будет темой следующей статьи. И начать её писать. Чтобы второе чудо - он невольно усмехнулся - не застало его врасплох. А то... а если б не было у него готовой статьи, тогда что? Получилось бы, что такое было проделано за-ради коржиков? А жаль, что от волнения и голода смолотил всё без разбора, даже вкуса не прочувствовал. Он эти коржики ещё по летним лагерям помнит. Жук брал с собой большой пакет и хвастал, что через месяц они будут ещё вкуснее. Ну конечно, месяц они не ждали, съедали почти сразу. Ну, всё. Пора. А то и впрямь... опять на "кобыле" кататься придётся. Джадду его бить тоже не в особое удовольствие.
   Гаор растёр в пыль докуренный до губ окурок и встал. Пора, сумерки уже, в посёлок он вообще по темноте доберётся. Пора.
   Он в последний раз, словно прощаясь, огляделся и полез в кабину. Мягко стронул машину и поехал, плавно набирая скорость. Как же ему повезло, что ни одного патруля не было, пока он в себя приходил. "Слабаком ты стал - упрекнул он себя - сопливишься легко, голову теряешь. А слабым тебе быть нельзя".
   Быстро темнело, и Гаор включил фары. Да, всё вышло удачно, а теперь забудь, как забыл о пацане, чтоб даже случайно не проболтаться, ни в трёпе, ни на допросе. Ты - никто, и не было ничего. А что, почти в рифму получилось. Жрать хочется. Чего он там в ларьке впопыхах набрал? Иди уж дотерпит до посёлка? Дотерпит. Лучше покурить. Заодно, чтоб в мозгах просветлело. А ларьковую, "городскую" еду он на постое и выложит. Побалует поселковых и за ночлег и постой расплатится. С едой в посёлках напряг. Накормить тебя всегда накормят, так ведь от себя оторвут, на тебя паёк не предусмотрен.
   Говорят, для журналиста главное - это знать, как отзовётся его статья. А он даже напечатанной её не увидит. Сюда "Эхо" даже случайно не доберётся. Он же помнит: тираж крохотный, весь по Аргату расходился. Когда его впервые напечатали, он пришёл к Центру Занятости - одному из немногих мест в Аргате, где на стендах висели практически все аргатские газеты, кроме совсем уж откровенной порнухи - сел на скамейку у стенда с "Эхом" и курил, будто другого места найти не мог, а сам следил: читают ли. И жадно слушал разговоры. А теперь и этого не будет. Ну, так и не думай об этом.
   Чтобы отогнать неудержимо накатывающий сон, он запел. Приём, известный ему ещё даже не с фронта, а с училища, всегда безотказно действующий. Не мешает следить за дорогой, позволяет ещё о чем-нибудь думать и отгоняет сон. Пользовался он им и сейчас, конечно, когда в машине один, без хозяина. Пел и старые, армейские и фронтовые песни, кое-какие из них были абсолютно непечатные, и услышанные в рабских камерах и посёлках. Протяжные, совсем не похожие на дуггурские, они тоже помогали коротать время в дороге, хотя бы тем, что где треть, где половина, а где почти все слова были непонятны, и, выпевая их, он ещё и думал: что бы это значило, что безусловно помогало разогнать сон. И были ещё песни, услышанные им на дембеле. Как-то Кервин затащил его в странную компанию. Странную тем, что там почти не говорили, а только пели, подыгрывая себе на гитарах. Услышанное там не походило ни на что, за некоторые из песен можно было вполне угодить в кое-какое ведомство, не будь оно к ночи помянуто. Что-то ему понравилось, что-то нет, а кое-что намертво отложилось в памяти, став почему-то именно сейчас понятным и близким.
   Ну, сколько осталось? Прибавим, совсем ночью приезжать тоже нехорошо: либо придётся будить управляющего, что опасно для здоровья, и старосту, что невежливо по отношению к умотавшемуся за день человеку, либо оставить разгрузку на утро, что задержит выезд, чего тоже не хочется. Фары на дальний свет и скорость повыше. Прикрой тылы, следи за флангами и вперёд, Отчаюга. Надо же, Жук до сих пор помнит, как его в училище звали. А строчки те, тоже из того же старого затрёпанного сборника, что он на дембеле отыскал на книжном развале, он всё-таки вспомнил! Как там? Нам не дано... да, нам не дано предугадать, как слово наше отзовётся... а дальше? Вроде так: и нам забвение даётся, как нам даётся благодать. Вроде так. Тогда он не понял: при чём тут забвение. А теперь понимает? Ладно. Вон они, как в песне про коня: дальних деревень огоньки. Окна светятся, значит, не все спят.
   Залились визгливым лаем разбуженные неурочным шумом мотора поселковые собаки. Захлопали, раскрываясь, двери. Гаор сбросил скорость и медленно подъехал к дому управляющего, где у сарая для выдач метался на длинной цепи крупный хрипящий от злобы пес.
   - Что тут ещё? - начальственно рыкнул вышедший на крыльцо управляющий.
   - Добрый вечер, господин управляющий, - весело ответил Гаор, вылезая из кабины.
   - Рыжий, что ли? Ты б ещё ночью прискакал. Всё привёз?
   - Согласно заказу, господин управляющий.
   Жизнь плотно вошла в привычную колею, позволив отодвинуть вглубь памяти, почти забыть случившееся сегодня, чтоб не думать, не рвать себе сердце.
   Выгрузить, получить отмеченную накладную, убрать её в сумку, выслушать приказ заехать за новым заказом через месяц. А много у него набирается таких заказов. Придётся отдельный рейс делать.
   - Всё. Староста, определи его там.
   - Да, господин управляющий. Айда, паря, тебе как, только спать, али ещё чего охота?
   - Пожрать тоже стоило бы, - рассмеялся Гаор, - а если ещё чего дадут, то отказываться не буду.
   - Тады айда.
   С хохотом, шутками и подначками всей толпой они пошли по поселковой улице. Наступало краткое, но самое сладкое время вечернего отдыха.

* * *

  
   Свою редакцию они прозвали "жёлтым домом" не случайно. Конечно, любая редакция - психушка, хотя бы потому, что нормальным журналистом может быть только законченный псих, но если газета хочет быть независимой, то степень психованности возрастает в геометрической прогрессии.
   - А гонорары уменьшаются в той же прогрессии.
   - А они бывают? Я лично уже забыл, как он выглядит.
   - Кервин, новый штраф.
   - Где? Нет, этот мы уже оплатили.
   - Так какого хрена он валяется на столе, а не подколот?
   Обычная редакционная суета, как каждый день, но... но пора бы посланцу и вернуться. Обещал прийти сразу, как приедет, сроки, разумеется, не оговаривали: ведь никто не мог предсказать, насколько затянутся поиски, удастся ли организовать встречу... Конечно, адвокат молодец, но...
   Занятый множеством мыслей и дел, Кервин как-то даже не сразу заметил, когда в редакционную суету, сутолоку и гомон вошёл молодой мужчина в больших очках с адвокатским портфелем, и обнаружил его уже усаживающимся на стул для посетителей перед своим столом. Вернее, Моорна, скандалившая по поводу урезания площади театрального обзора, сердито обернулась на пришельца и замерла, полуоткрыв рот и замолчав на полуслове.
   - Ну...?! - выдохнул Кервин.
   - Совершенно верно, - склонил голову Стиг Файрон, - разумеется, я согласен с вашими аргументами и могу присовокупить к ним...
   - Ради Огня, - простонала Моорна, - он жив?
   - Да им стенку прошибить можно, - весело ответил ей Стиг. - Тебе отдельная благодарность, твоё печенье особо понравилось.
   В образованный шкафами закуток, изображавший кабинет главного редактора, вошел Арпан. А за ним втиснулся и Туал. Стало не повернуться и не продохнуть.
   - А в лавке кто остался? - процитировал старинный анекдот Стиг.
   - Все остальные, - ответил Туал. - Как съездил?
   - Весьма плодотворно. Всем привет и пожелание туда не попадать, - очки Стига насмешливо блестели, он явно наслаждался. - Просил предупредить, что тамошний климат вреден для здоровья, особенно кожных покровов спины и некоторых других, безусловно, важных частей тела. Моорна, не красней, я выразился достаточно ясно, но абсолютно прилично, каждый понял в меру своей испорченности, о каких именно частях я упомянул.
   - Стиг, ты можешь говорить нормально? - прервал его речь Кервин.
   Стиг стал серьёзным.
   - Теперь могу. Но мне на это понадобилось время.
   - Когда ты приехал?
   - Неделю назад.
   - Скотина! - негромко взревел Арпан. - Как мы договаривались? Забыл?!
   - Ни в коем случае, забывчивый адвокат непрофессионален и некомпетентен. Но наш общий друг кое-что поручил мне, и я первым делом занялся именно его поручением.
   - Что?
   - Поручение?!
   - Поручение клиента - дело жизни и долг чести для адвоката. Проделав определенную подготовительную работу, я смог приступить к его выполнению.
   Стиг Файрон открыл свой портфель, выудил из кучи бумаг белый конверт, в которых обычно приходят в редакцию рукописи, но без адреса и не заклеенный, и протянул его Кервину.
   - Вы ведь главный редактор, не так ли?
   Кервин ошалело кивнул.
   - Значит, это вам.
   Кервин открыл конверт. Там лежали два густо исписанных с обеих сторон больших блокнотных листа. С первого взгляда он узнал мелкий, необыкновенно чёткий почерк Гаора. Письмо?! И только где-то на третьем абзаце он понял, что читает не письмо, а вполне законченную статью.
   Как-то незаметно Арпан и Туал подошли и встали с обеих сторон Кервина, читая вместе с ним. Правда, Туалу для этого пришлось присесть почти на корточки, и Кервин, не отрываясь от чтения, подвинулся, давая ему место рядом с собой.
   Прочитав первый лист с обеих сторон, Кервин передал его Моорне.
   Стиг молча сидел и ждал. Сейчас они прочитают, будет первый взрыв эмоций, перечитают и тогда начнётся уже серьёзный разговор. Ему самому понадобилось три прочтения. Этим профессионалам хватит двух. Если они профессионалы.
   Дочитав и передав Моорне второй лист, Кервин посмотрел на Стига.
   - Там есть пробелы...
   - Совершенно верно. Мой... клиент, поручил мне проверить в архиве Ведомства Юстиции некоторые номера, даты и уточнить детали, поскольку не хочет подводить редакцию уважаемой им газеты под статью о диффамации, на обыденном языке клевете.
   - И...?
   - И первичная проверка подтвердила действительность изложенных в тексте фактов.
   Стиг достал из своего портфеля второй конверт и протянул его Кервину.
   - Здесь необходимые выписки.
   - Спасибо.
   Кервин мгновенно понял и принял игру, и теперь они говорили так, что если кто-то непосвященный и пытался их подслушать, то ничего, компрометирующего редакцию и Стига, сказано не будет.
   - Разумеется, мы используем материал, предоставленный нам вашим клиентом. Но несколько вопросов.
   - Разумеется.
   - Вопрос авторства?
   - Текст был написан при мне, сразу набело, вы видите его таким, каким его получил я. Тайна имени клиента охраняется законом и Кодексом Лиги Юристов и Коллегии Адвокатов.
   - Как и тайна псевдонимов, - подхватил Кервин, - Кодексом Союза Журналистов.
   Арпан, Туал и Моорна одновременно кивнули.
   - Мой клиент предоставляет редакции право на внесение любых необходимых изменений, - Стиг вздохнул и продолжил тоном несогласного, но вынужденного подчиняться человека, - включая и изменение авторства.
   - Ну, это лишнее, - спокойно сказал Кервин, - разумеется, лёгкая правка необходима.
   Моорна негодующе дёрнула плечом, но Кервин остановил её строгим взглядом, взял второй лист и аккуратно зачеркнул в подписи "и", поставив сверху "е".
   - Моорна, у тебя самый хороший почерк, возьми статью и дополнения, перепиши, заполни пробелы, и оба экземпляра ко мне, - Кервин говорил спокойно и деловито, будто ничего особенного, необычного не происходит, - сделай это сейчас, пожалуйста.
   Помедлив мгновение, Моорна кивнула, взяла оба конверта, бумаги и вышла.
   - Сразу в печать? - удивлённо спросил Стиг.
   - Текст стоит того, - ответил вместо Кервина Арпан.
   - Безукоризненно, - согласился Туал. - Черновики не забыли уничтожить?
   - Черновика не было, - усмехнулся Стиг, - я же сказал. Этот текст был написан прямо при мне, в моём блокноте.
   - Невероятно.
   - Но действительно.
   - Держать такой текст в голове... - Арпан даже вздохнул.
   - Но это единственное место, которое нельзя обыскать, - усмехнулся Туал.
   - Да, - кивнул Стиг, - но его можно прострелить.
   - Он представляет, какая это бомба?
   - Мой клиент, - Стиг усмехнулся, - достаточно образован и интеллигентен для такого понимания. Да и его жизненный опыт кое-чего стоит.
   - Да, - Туал снял и протёр очки, - его опыту не позавидуешь. Но где там он смог добыть такой материал? Не представляю.
   - Вы о моем клиенте или о нашем друге? - спросил Стиг.
   Туал, Арпан и Кервин одновременно вскинули перед ним кулаки с оттопыренным большим пальцем в знак восхищения. Стиг изобразил поклон самодовольного артиста.
   - Так как там наш друг? - спросил после недолгого молчания Арпан.
   Стиг уже открыл рот, но Туал остановил его.
   - Подождём Моорну.
   - Шум будет большой, - сказал Кервин.
   - Разумеется, - кивнул Стиг.
   - Фитиль пушечного калибра, - ухмыльнулся Арпан.
   - Фитиль? - изобразил непонимание Стиг.
   Ему в три голоса стали объяснять, что называется в журналистской среде "фитилём" и каковы легенды о происхождении этого термина. Стиг слушал, проявляя самый живой интерес и задавая подходящие вопросы, когда разговор грозил затухнуть. И время пройдёт незаметнее, и ему, в самом деле, интересно. Раз он начинает заниматься проблемами этой среды, то знание профессионального жаргона, безусловно, необходимо.
   Когда Моорна принесла готовый текст, мужчины с жаром обсуждали проблемы, уже весьма далекие от источника беседы.
   Кервин взял переписанный Моорной текст, быстро просмотрел его и удивлённо вскинул брови, увидев подпись: Моорна скопировала получившийся вариант. "Никто", превращённое в "Некто".
   - А что? - сразу сказал Туал. - Оригинально.
   - Да, - согласился Арпан, - имеет смысл так и оставить.
   - Хорошо, - Кервин надписал "в номер" и вышел.
   Они слышали, как он разговаривал, обсуждая, что и куда сдвинуть, а что убрать и перенести в более поздние номера.
   - Пойдёт в завтрашнем номере, - весело сказал он остальным, вернувшись в закуток, - сейчас уберём только и свалим. Тут рядом есть уютное местечко. Посидим, отпразднуем фитиль, а заодно ты нам и расскажешь.
   Выписки Стига он вложил обратно в конверт, надписал его: "К статье о краже в Храме (науки)" и вложил в одну из своих громоздившихся на столе папок.
   - Не потеряется? - усомнился Арпан.
   - Никогда. Думаю, через два-три дня нам это понадобится. Стиг...
   - Юридическая поддержка обеспечена, - кивнул Стиг.
   - Отлично.
   Кервин полез в нижний ящик своего стола, долго там копался, приговаривая, что она же должна быть тут, потом вспомнил, что засунул её в другое место, и начал рыться в шкафу. И, наконец, извлёк металлическую чашу на трёх ножках для ритуальных возжиганий, обязательную, как портрет Главы, принадлежность любой организации.
   - Кервин... - изумилась Моорна.
   - Правильно, - сразу понял Туал, - воздадим Огню Справедливому и избавимся от улики.
   Кервин установил чашу у себя на столе, скомкал и положил в неё исписанные характерным мелким чётким почерком, как никто не умел в редакции, большие листы, явно вырванные из адвокатского блокнота, потому что на них красовались гриф Лиги Адвокатов и личная надпечатка адвоката Стига Файрона, и поджёг их. Четверо мужчин и женщина встали, образовав тесный круг, и молча глядели на пламя, в котором обугливалась и превращалась в хрупкие чёрные комья статья их коллеги и друга, Гаора Юрда, а ныне раба номер триста двадцать один дробь ноль ноль семнадцать шестьдесят три, выбравшего своим псевдонимом страшное определение: "Никто".
   Когда листы догорели, Кервин тщательно размял их в мельчайшую пыль и вышел вытряхнуть пепел и промыть чашу.
   - Как он там? - спросила Моорна Стига.
   - Кервин подал хорошую мысль, - улыбнулся Стиг, - посидим и поговорим спокойно.
   - Да, - сказал, вернувшись, Кервин. - Стиг, у нас есть полпериода.
   - Ну, за это время можно столько успеть! - рассмеялся Туал.
   - Сколько бы ни было, всё наше, - весело ответил Арпан.
   Стиг посмотрел на часы и кивнул.
   - Полпериода приемлемо, и мне надо будет бежать.
   - Нам тоже, - в тон ему ответил Кервин.
   - Больше полупериода на личную жизнь редактор не даёт, - пожаловалась почти всерьёз Моорна.
   - Что является безусловным нарушением трудового законодательства, если в вашем контракте не оговорены именно такие условия, - ответил ей Стиг.
   - Хорошая идея, - сразу подхватил Кервин, - надо будет пересмотреть контракты с этой точки зрения.
   - И оговорить в нём обязательность гонорара, - горячо согласился Арпан.
   - Аванс ты получил, - возразил Кервин.
   - Позавчера. А вчера уплатил за квартиру.
   - И тебе хватило?! - бурно изумилась Моорна. - Завидую!
   Под этот разговор они прошли сквозь редакцию и спустились в подвал. В доме тесно набились редакции и всевозможные мелкие конторы, и потому подвал был странной смесью складов и забегаловок, где с одинаковым успехом можно было перекусить, поиграть в домино, кости, карты и бильярд, напиться, подраться и уладить ещё массу самых разнообразных дел. В том числе и посидеть тесной дружеской компанией, в которую никто и не попробует втереться без приглашения. Главное - не ошибиться с местом.
   Все отлично понимали, что никаких подробностей поисков и организации встречи в рассказе Стига не будет, но это их особо и не интересовало. Главное - добыть информацию, а как? Это уже твоё дело, твоей изворотливости, сообразительности и прочего.
   - Как он?
   - Держится. Выглядит здоровым. Работает шофёром, - Стиг усмехнулся, - пропах бензином, оброс. Помните, каким он был тогда? А теперь борода, усы. Волосы до бровей, так что клейма не видно. Одет... по погоде. И практически неотличим от остальных... таких же.
   - С его хозяином ты не общался?
   - Зачем?
   - Ну, попросить как-то изменить условия, скажем, в питании, - предложил Арпан.
   - Он не выглядит голодающим. От сигарет он отказался, сказал, что рабу такие дорогие не положены и у него могут быть неприятности, если найдут при обыске.
   - Его обыскивают? - ужаснулась Моорна. - Он в тюрьме?!
   - Нет, - Стиг поправил очки, - это не тюрьма, но обыски и телесные наказания, как я понял из его слов, жизненная норма. Я попытался дать ему денег. Он взял немного мелочи, сказал, что купит себе в рабском ларьке еды и сигарет. Дело в том, что наша беседа заменила ему обед.
   - А печенье?
   Стиг не очень весело улыбнулся.
   - Съел, пока мы беседовали. По той же причине: не положено, найдут при обыске - выпорют. Там, скажем так, своеобразная интерпретация правовых аксиом. Например, всё неположенное считается, как я понял, украденным независимо от источника приобретения.
   Моорна молча покачала головой, в глазах у неё стояли слезы.
   - Как он выдерживает это? - пожал плечами Арпан. - При его гордости, стремлении к независимости...
   Стиг кивнул.
   - Держится он великолепно.
   Об истерике Гаора Стиг решил не говорить. Они помнят Гаора сильным. Пусть он останется таким и в его рассказе. И раз в поистине нечеловеческих условиях Друг сохранил разум, способность писать... Для этого нужны силы. Не мгновенное усилие, не вдохновенный порыв, а ежедневно, в каждый период, долю, мгновение... Ведь это - он не зря читал и перечитывал аккуратный, без единой помарки текст - это не могло быть импровизацией, это выверенная, многократно обдуманная, доведённая до совершенства работа. Нет, он голову даёт на отсечение, что Гаор писал эту статью давно, переписывал, переделывал столько раз, что запомнил наизусть. А черновики... видимо, уничтожал каждый предыдущий вариант, не мог же он её целиком вот так держать в голове. Нет, это работа не дня и даже не месяца. Понятно, что нервы стали ни к чёрту.
   Кервин внимательно посмотрел на него.
   - Что мы можем сейчас для него сделать, Стиг?
   - Не дать пропасть впустую его труду, - ответил за Стига Туал. - Чтобы камень упал в воду, а не в болото. Чтобы пошли круги.
   - Согласен, - кивнул Кервин. - Но это не камень, а бомба.
   - Значит, надо использовать её взрыв с максимальной эффективностью, - сказал Стиг. - Закон не имеет обратной силы, судебные приговоры и решения юстиции не отменяются, значит, надо добиться новых законов, прекращающих действие судебных решений.
   - Огонь нам в помощь, - усмехнулся Арпан.
   - Огонь справедлив, - очень серьёзно сказал Туал, убеждённый атеист, зачастую шокирующий своим свободомыслием даже самых отъявленных радикалов.
   Они подняли над столом стаканы, знаменуя принятое решение и конец передышки. У каждого было впереди ещё очень много дел и проблем.

* * *

  
   Поздняя осень в Дамхаре - не самое лучшее время года. Затяжные дожди, ночные холода и заморозки, после которых дорога в ледяной корке, а для зимних шипованных шин ещё рано. Как-то очень тихо прошли проводы Небесного Огня на зимний покой. Ну, свозил он хозяев в храм на богослужение, вечером долго мылись и парились в баньке, на рабской кухне ужинали опять пшёнкой, а потом долго пели протяжные негромкие песни, в которых он не понимал практически ни слова, и потому вёл мелодию голосом, без слов. Правда, к его удивлению, Джадд после ужина не ушёл сразу, как обычно, к себе в сарай, а остался за общим столом. И даже подпевал. Тоже без слов. Звать никого из родичей он не собирался. Одного раза ему хватило. Если только мать... но как ее позовёшь? Она наверняка в Ирий-саду, а туда ни живым ходу нет, ни оттуда мёртвым. Ладно. Пусть там ей будет хорошо.
   Гаор сидел на ступеньках крыльца рабской кухни и курил, разглядывая серебристо-серый от лунного света двор. Последнее время он часто так делал: когда все уже легли, выходил на крыльцо и курил в одиночку. Сигарет у него теперь было много: в рейсах брал по хозяйской карточке. С умом, конечно, не наглея, но чтоб на две-три штуки в день хватало. Обычно к нему почти сразу подходил Полкан и с шумным вздохом укладывался у его ног, часто придавливая ему носки сапог своей неожиданно тяжелой головой. Гаор уже давно не опасался его. Вообще всё стало так спокойно и просто...
   Стукнула дверь сарайчика Джадда, и оттуда вышла Цветна. "Надо же?" - со спокойным равнодушием удивился Гаор. Здесь, как и у Сторрама, постоянных пар не было. Во всяком случае, держались все на людях, никак не выделяя кого-то из остальных. Только Лутошка считался сыном Красавы и звал её маткой, а Малуша дочкой Большухи. А так... к нему самому сколько раз приходили то Жданка, то Балуша, то Басёна, а Куконя уже с лета ночует с Тумаком, то она у него, то он у неё. А Джадд что, не человек, что ли? Вышел и Джадд, и стоя в дверях своего сарайчика, молча смотрел, как Цветна идёт через двор, поднимается на крыльцо - Гаор слегка подвинулся, давая ей пройти - и скрывается в дверях рабской кухни, откуда можно было пройти в коридор с повалушами, где по-одному и по-двое спали рабы и рабыни. Лучше, чем в посёлке, где все в одной избе навалом. Если большая семья, то и на полатях, и на лавках, и на лежанке, ночью если выйти приспичит, то как ни шагни, кого-нибудь да заденешь.
   Джадд закурил, с тем же спокойствием оглядывая небо и двор. Иногда их взгляды встречались, и тогда оба, не отдавая себе в этом отчёта, почти одинаково усмехались.
   Гаор подумал, что на фронте именно такие спокойные лунные ночи были самыми опасными. Ночная бомбёжка - то ещё удовольствие! А при луне даже осветительных ракет или бомб не нужно: и так всё как на ладони, оружие блестит, резкие тени разрушают любую маскировку. Похоже, об этом же подумал и Джадд, потому что, когда их взгляды в очередной раз встретились, Джадд показал ему на небо, точными скупыми движениями изобразил самолёт и летящую бомбу и сделал резкий отрицательный жест. Гаор с улыбкой кивнул. Они одновременно докурили и ушли каждый к себе.
   Гаор осторожно, стараясь ни на что не налететь, прошёл в свою повалушу, разделся и лёг. Натянул одеяло. Занавески на окно он не делал, и лунный квадрат чётко лежал на полу. Мысленно открыл заветную папку и нашёл лист с незаконченной статьёй под условным пока названием "Серый коршун". А то ведь и в самом деле, видеть эти машины все видели, и не раз, но если "чёрный ворон" или "воронок" всем известен и даже в песнях воспет, то про эту и не знает никто, кого там везут, куда и зачем. И что такое, когда "серый коршун" въезжает в посёлок. Ведь для экономии бензина раз кого-то привезли, то кого-то и увезут. Очень редко когда только привозят. И прячься, не прячься - найдут, подведут, взрослому заломят руки за спину и наденут наручники, ребёнка просто ударят, а бить "зелёные петлицы" умеют, сам видел, и запихнут в машину и всё. Только и отвоют вечером. Старика смертной, а молодого угонной... Переводы песен давались ему туго. Писал-то он на дуггурском, а песни эти знал уже на склавинском. Без них статья здорово проигрывала, значит, надо не записать дуггурскими буквами склавинские слова, тут он уже приспособился, а именно перевести, чтобы и смысл был, и чтоб не набором слов, а именно песней. И здесь, как в той статье, о Седом, пробела не оставишь, чтоб кто-то другой его заполнил. Тут его никто заменить не сможет. И даже помочь. Значит, надо.
   Почувствовав, что слова начинают путаться, и боясь потерять записанное, Гаор заложил лист в папку и завязал тесёмки. Всё, на сегодня хватит, пора и, в самом деле, спать.
   Впереди декабрь, езда по зимним дорогам, предновогодний завоз и на склады выдачи, и управляющим, и на блокпосты. Через два дня ему в очередной рейс. На склады, оттуда по посёлкам и блокпостам и домой. Ничего сверхособенного. Разве только если в заведении... стоп! - сердито оборвал он сам себя. Один раз Жук рискнул. Ну, так будь благодарен и этому и не загадывай. Загад не бывает богат. И вообще, спи, встают-то здесь куда как раньше, чем у Сторрама и в армии.
   Он заставлял себя, запрещал самому себе думать об уехавшей с Жуком статье. Ну, довёз её Жук, ну, принёс в "жёлтый дом", а там... Забраковали, не захотели связываться с родовитой сволочью, Жук не нашёл в архиве подтверждения, скажем, дело засекречено, раз касалось оружия, а тогда печатать точно нельзя: за клевету газету и закрыть могут, а у этой сволочи связи в Тихой Конторе, и тогда печатать его писанину - это против Конторы идти... Или просто не понравилось, как написано! Или посчитали мелким, незначащим, да... да мало ли что? Ведь всё может случиться, он-то теперь знает, что невозможного, невероятного нет.
   Гаор резко повернулся набок, лицом к стене, натянул одеяло на голову. Хотя в повалуше и не холодно, не особо холодно, но он всегда любил заворачиваться с головой, ещё в училище, да нет, ещё до того, в Орртене. Чтоб хоть так остаться одному.
   И всё же... как там, в Аргате? А то отправил статью... как гранату в болото запустил. Видал он в Алзоне. Чавкнет, проглотит, даже кругов нет, и жди, пока там на глубине рванёт. А бывало, что и взрыва не слышно, так, колыхнется чуть и всё, и никаких следов, будто и не было. Алзонские болота так не то что гранаты, мины и бомбы глотали, и ни хрена. Надо бы с Большухой поговорить, попросить чуньки для дома, а то опять ноги мёрзнуть стали, все, входя, разуваются, не будет же он один в сапогах. И гребешок ему нужен, маленький, для бороды и усов. Смотри-ка, всё щетина да щетина на лице топорщилась, а тут под праздник его опять дёрнули в гардеробную хозяйскую форму гладить, и он себя в зеркале увидел. Даже не узнал сначала. Стоял дурак дураком и за лицо себя щупал. Ведь точно и получилось, как тогда Бурнаш ему говорил. "Молодой, ещё обрастешь". И оброс. И борода, и усы. Был бы один, разделся бы и тело осмотрел, но не при Белёне же с Милушей, да и хозяйка зайти может, не говоря уж про хозяина. Так только, когда лёг спать, потихоньку, стыдясь самого себя, ощупался. Похоже, и там... не волоски, и не пушок, а завитками. Ну и... а что, чем плохо? Не мешает же. Ну, там он, конечно, расчёсывать не собирается, а усы и бороду стоит. Здесь у всех мужиков по два гребня. Побольше - головной, и маленький частый для бороды и усов. Делает их Тумак, много не возьмёт, сигарет с десяток, не больше.
   Он старался думать об этих пустяках: гребешке, чуньках, запасной паре белья, что стоит с собой в рейсы брать, а то, скажем, в посёлке в баньке попариться и чистое надеть - куда как хорошо. Инструментальный пояс-патронташ надорвался, надо его Джадду дать, тому это не в труд, два шва прихватить. Ему здесь жить, о здешнем и думать, а как там в Аргате... До Солнца высоко, до Аргата далёко... Нет, хватит об этом, пошли круги, не пошли... загад не бывает богат... не гневи Судьбу...
  
   День шел за днём. Рейсы, отдых, всякие мелкие радости и неприятности. Гаор заставил себя не думать о статье и Аргате, и это почти получилось. Тем более что в один из дней хозяин, придя, по своему обыкновению, рано утром в рабскую кухню, среди прочих распоряжений выдал совершенно неожиданное.
   - Рыжий!
   - Да, хозяин, - привычно вскочил Гаор.
   - Лутошка теперь с тобой будет. Хватит ему где попало болтаться. Пусть к делу приучается.
   Гаор даже растерялся и не успел уточнить: ему учить Лутошку только автоделу или ещё чему, как хозяин уже ушёл. Так-то Лутошка к нему в гараж иногда заглядывал, но особого интереса не проявлял. Не сравнить с Гардом, хозяйским бастардом, у того аж уши от восторга дрожали, что дали с машиной повозиться. Даже Трёпка заскакивала в гараж чаще Лутошки и глазела, полуоткрыв рот и вылупив глаза. Но велено Лутошку учить, значит, будем из Лутошки делать автомеханика и шофёра, а заодно, - быстро соображал Гаор, доедая кашу, - и грамотного. И где же ему бумагу взять? Ручка у него теперь есть: он же все бумаги сам в рейсах заполняет и оформляет, держит её в бардачке, а учиться Лутошка будет в гараже, так что ручка без проблем, а бумага... ладно, придумает.
   Из кухни они вышли вместе.
   - Давай, сынок, - напутствовала Лутошку Красава, - учись как следовает. А то мастер серчать будет.
   - Джадда не позовёт, - хохотнул Сивко, - сам ввалит.
   - Ввалю, - согласился Гаор.
   Лутошка шмыгнул носом и промолчал. Что мастер всегда с-под-руки учит - так не нами заведено, не нам и менять. А рука у Рыжего тяжёлая. Как-то летом хозяина не было, мужики вышли на зады и постыкались немного, а потом и сам на сам бились. Так Рыжий всем навтыкал, и видно было, что не в полную силу бьётся, удерживает кулак. И приёмы всякие хитрые знает и хоть в схватке, хоть на кулаках, хоть... вовсе непонятно как. Но по нему никто и не попал даже, а от него всем досталось, и сам на сам, и против двоих и троих... "Лушче бы этому выучиться", - вздохнул Лутошка. И тут же подумал, что раз он теперь в учениках у Рыжего, то ежели попросить хорошенько...
   В гараже Гаор начал с того, что заставил Лутошку заучивать названия всяких инструментов, награждая за каждую ошибку подзатыльником или отшвыривая неправильно поданную железяку в дальний тёмный угол и тем заставляя её разыскивать. Лутошка сопел, пыхтел и очень старался.
   К обеду он перестал путать, подавал требуемое быстро и правильно, и Гаор кивнул.
   - Пойдёт.
   - Рыжий, - сразу осмелел и заговорил о заветном Лутошка, - а ты меня драться научишь?
   - А тебе зачем? - весело хмыкнул в ответ Гаор.
   - А чтоб как ты. Как дал кому, так тот сразу брык и кранты. Ну, как ты летось.
   - Когда? - не сразу понял Гаор, а вспомнив, засмеялся. - Ну, это ещё не кранты, так, размялся малость.
   - А я тоже так хочу.
   - А это мало ли кто чего хочет, - мрачно огрызнулся Гаор, вспомнив, как его предостерегали у Сторрама от таких уроков.
   Здесь он даже гимнастикой не занимался. Только в рейсах выкраивал время, загонял фургон в лес к какой-нибудь подходящей полянке или прогалине подальше от чужих глаз и в своё удовольствие разминался и тянулся по полной программе. Благо - земля под ногами, не бетон, можно и броски, и перевороты отработать. Конечно, обзавестись спарринг-партнёром было бы совсем не плохо, но вот как на такие уроки хозяин посмотрит? Тут тебе и "кобыла", и поруб, и все прочие удовольствия будут...
   Лутошка понял, что время выбрал для просьбы неподходящее, и благоразумно заткнулся. Тем более что от непривычных запахов бензина и масла у него разболелась голова. Гаор поглядел на его побледневшее и сразу осунувшееся лицо и погнал узнать об обеде и попросить у Большухи каких-нибудь тряпок на обтирку. Лутошка с радостью кинулся выполнять приказ.
   К радостному изумлению Гаора, Лутошка принёс не что-нибудь, а... газету! Гаор даже остолбенел. А Лутошка, явно не понимая, в чём дело, неуверенно сказал.
   - Во, Рыжий, Мать сказала, что тряпок бросовых нет, велела в ларе взять, грит, хозяин их на обтирку пользовал. Пойдёт?
   Гаор перевёл дыхание и кивнул.
   - Пойдёт, вон, положи пока.
   - Ага. И на обед сказали идти уже.
   Больше всего Гаору хотелось отправить Лутошку на обед или ещё куда далеко и надолго, а самому закрыться в гараже и читать. Пожелтевшую старую газету. Но... он заставил себя вспомнить, что есть-то хочется. И вообще... не теряй головы, сержант, прикрой тылы и следи за флангами.
   За обедом Красава сразу спросила его, как Лутошка-то?
   - Нормально, обвыкнет, - ответил Гаор и усмехнулся, поглядев на всё ещё бледного Лутошку. - Ничего, пацан, это у тебя от запахов, привыкнешь, всё нормально будет.
   - Дух в гараже тяжёлый, это верно, - кивнул Сизарь, - как ты, Рыжий, выдерживаешь?
   - Привык, - пожал плечами Гаор и добавил, - бывает и хуже.
   - Быват, - согласились с ним.
   А Тумак подвел итог.
   - Кажин знат, что всяко быват.
   Курить на дворе было уже холодно, и Большуха их из кухни гнать не стала. Лутошке курить не дозволялось, но он как подручный у Рыжего остался сидеть с мужиками и слушать их разговоры.
   - А заодно и к дыму приучится, - хохотнул Лузга.
   Гаор бы лучше время послеобеденного отдыха провёл в гараже, читая газету, но вот так нарушить заведённое он не мог: жить по Уставу его слишком рано и хорошо приучили. Как всеми заведено, так и действуй. Ну, ничего, главное - газета уже в гараже, и есть ларь, где лежат старые газеты, и их можно брать на всякие хозяйственные нужды. А вот чистую бумагу для письма... а чёрт, ну и дурак же он! Гаор раздавил крошечный окурок в черепке, который специально для этого ставили мужикам на стол, и встал.
   - Мать, а обёрточная бумага где?
   - А пошто тебе? - спросила мывшая посуду Жданка.
   А Большуха ответила.
   - А там же. Всю бумагу, какая не нужна, туда складываем.
   - Ага, - кивнул Гаор, проигнорировав вопрос Жданки. - Лутошка, айда. Где ларь-то?
   Ларь для газет и ненужной бумаги стоял в коридоре, отделявшем рабскую половину от хозяйской. Длинный, с простой не запирающейся крышкой, что очень понравилось Гаору, внутри он был разгорожен на несколько отделений, по сортам. Гаор с вожделением посмотрел на связки старых газет и журналов и достал большой, сложенный в восемь раз лист почти белой бумаги из-под какой-то давнишней покупки. Хорошо, что Старшая Мать запаслива. Так, и вот этой серой и мятой возьмём. И хватит пока.
   Лутошка ничего не понимал, но вопросов не задавал. И только в гараже открыл рот.
   - Рыжий, а пошто ты...?
   - Обтирать этой будешь, - Гаор дал ему обрывок серой бумаги, - она мягче.
   - А...
   - Увидишь, - пообещал Гаор. - Всё в дело пойдёт.
   Обычно дверь гаража он закрывал, не любит он с неприкрытой спиной работать, но из-за Лутошки - с непривычки пацан и в обморок грохнуться может - оставил её открытой. И теперь, чтоб сделать задуманное, приходилось действовать с оглядкой. А чёрт, опять же сам дурак, обысков-то тут нет, чего он приносит из повалуши в гараж или из гаража вынесет, никто не следит. Так что...
   Так и вышло. Закончили работу они обычной уборкой. Заодно Лутошка учился мыть пол из шланга.
   - Рыжий, - попробовал, правда, Лутошка высказаться, - это ж бабская работа.
   - Что?! - изумился Гаор и влепил Лутошке такую оплеуху, что тот отлетел в угол гаража и, больно шлёпнувшись спиной о стену, сполз на пол и остался так сидеть, глядя на Гаора не так даже с ужасом, как с изумлением.
   Гаор подошёл и встал над ним.
   - Ты мужик или кто? - угрожающе тихо спросил Гаор.
   Лутошка ошалело смотрел на него.
   - Запомни, - продолжил Гаор, - есть одна бабская работа, что мужику не под силу. Рожать мы не можем. А остальное всё можем. Понял?
   Лутошка молча кивнул.
   - Тогда вставай и делай, что сказано. Вставай, я тебе не в полную силу вдарил.
   Лутошка послушно встал на ноги.
   Убрав в гараже и подготовив всё на завтра, чтоб если что, обе машины хоть сейчас на выезд, а если нет, то тоже есть чем заняться, Гаор взял газету и белую бумагу, выключил свет, и они пошли через двор к рабской кухне. Лутошка, шмыгая носом, плёлся за Гаором, не смея ни жаловаться, ни, тем более, протестовать.
   Как все, разувшись у входа, Гаор прошёл в свою повалушу, положил газету и бумагу на тумбочку и вернулся на кухню, где Лутошка отмывался у рукомойника. Видно, он уже пожаловался Красаве, потому что та встретила Гаора сердито поджатыми губами. Он улыбнулся ей, уже зная, что и как скажет, если зайдёт речь о том, что он избил Лутошку, хотя и не считал свою оплеуху чрезмерным наказанием.
   Мылся он, как всегда, долго и тщательно, отмывая въевшиеся в ладони масло и смазку. И как всегда Большуха его не торопила.
   - Чо, Лутошка, - начал, к его удивлению, Сивко, - схлопотал?
   - Это за что ты его так, Рыжий? - спросил Тумак.
   "Ну, как всегда, - усмехнулся про себя Гаор, - все уже всё знают".
   - За дело, - спокойно ответил он. - Чтоб на всю оставшуюся жизнь запомнил.
   - Дитё он, - не выдержала Красава, - тебя-то небось...
   - Меня не так ещё били, - перебил он её. - Нет, Мать, кто знает, что и как там будет, всё надо уметь.
   - Так, - вдруг сказал Джадд. - Много знать - долго жить.
   - Точно, - обрадовался поддержке Гаор.
   - Да не об том речь, - возразила Красава. - Учиться надоть, а бить-то так зачем?
   - Мастер завсегда с-под-руки учит, - заступился за Гаора и Тумак.
   - Не нами заведено, - кивнула Нянька, - не нам и менять.
   И Красава замолчала, ограничившись тем, что всё мясо из своей миски выбрала и Лутошке переложила.
   После ужина Гаор сходил в повалушу за белой бумагой, ножом и мешочком, в котором по-солдатски держал нитки и иголку, и сел к общему столу мастерить тетрадь и прописи. Мужики, оставшиеся за столом покурить и потрепаться, переглянулись. Удивились и пристраивавшиеся тут же с разным хозяйственным рукоделием женщины.
   - Ух, ты, - высказался за всех Тумак. - Это чего ж такое?
   - Тетрадь будет, - весело ответил Гаор. - Буду Лутошку грамоте учить.
   Его заявление вызвало недоумённую и даже чуть испуганную тишину.
   - Это как? - наконец выговорил Сизарь.
   - А просто, - ответил Гаор.
   Он говорил, не поднимая головы, сшивая нарезанные листы в тетрадь, будто это так, пустяк, лёгкий трёп.
   - Раз его мне подручным дали, так чего ж нет?
   - Ну, машина ладноть, - с сомнением сказала Балуша, - а энто-то зачем?
   Гаор поднял голову и улыбнулся.
   - А чтоб если до торгов дойдёт, чтоб у Лутошки первая категория была.
   И снова тишина. Гаор вернулся к работе и стал сшивать вторую тетрадь.
   - У тебя-то... какая? - спросил Тумак.
   - Полная первая, - ответил Гаор, - а у тебя?
   Тумак кивнул.
   - Один один три. Меня, я помню, по ней продавали. И чо, любого выучить можешь?
   - Грамоте? - уточнил Гаор. И пожал плечами. - Не знаю. Пока у Сторрама был, троих, да, троих точно, обучил. Но там без этого работать тяжело. Нужно на контейнерах надписи читать, индексы разбирать...
   - Ну, Лутошка, - пыхнул дымом Чубарь, - свезло тебе. Будешь с первой категорией, тебя хозяин поберегёт, она дорогая.
   - Ну, разве так, - вздохнула Красава, зашивавшая рубашку Сизаря. - Ты только не бей уж его так. Памороки отобьёшь, куды он тогда...
   Этого слова Гаор не знал, но об общем смысле догадался и весело ответил.
   - Дурить не будет, так не за что станет.
   Лутошка вздохнул так горестно, что остальные рассмеялись. А Нянька как припечатала.
   - Раз на пользу, так и давай.
   Сшив тетради, Гаор вспомнил, что не захватил ручку из гаража, и досадливо ругнувшись, встал из-за стола.
   - Ты это куды на ночь глядя намылился? - сразу спросила Нянька.
   - За ручкой в гараж схожу, Старшая Мать, - ответил Гаор, натягивая на босу ногу сапоги.
   Ночные хождения по двору не запрещались, но не одобрялись, как уже давно заметил Гаор. На ночь их, как в казарме, не запирали, ну так и наглеть нечего.
   - По-быстрому давай, - нехотя разрешила Нянька.
   Вместе с Гаором вышел и Джадд, который спал не со всеми, а в своём сарайчике, где у него стояла маленькая печка.
   - Не мерзнёшь там? - спросил у него как-то Гаор.
   Джадд мотнул в ответ головой и после паузы ответил.
   - Своё нет холодно. Своё хорошо.
   Гаор тогда понимающе кивнул. Отдельное жилье, своё и только своё - это, конечно, хорошо, но в гараж переселяться - это тоже дураком надо быть.
   На дворе сыпал мелкий снег, и Гаор, вышедший без куртки, в одной рубашке, бросился к гаражу бегом, как по тревоге. Обрадованный неожиданным развлечением запрыгал вокруг него Полкан, едва не сбивая с ног.
   - А чтоб тебя, псятина! - весело отпихнул его Гаор, вытаскивая щеколду.
   Взяв из сумки, в которой он в рейсах держал накладные и бланки заказов, ручку, Гаор побежал обратно. Опять в сопровождении Полкана.
   - Снег пошёл, - объявил он, ввалившись в восхитительно тёплую кухню.
   - Ну и ладноть, - сказала Большуха, - завтра тёплого тебе достану.
   - Поздно зима нонеча, - пыхнул дымом Тумак.
   - А не скажи, - заспорил сразу Чубарь, - помнишь, хозяин тады раненый приезжал, тады аж за новогодье предзимье затянулось.
   Под разговор, какие когда были зимы, Гаор сделал первую страницу прописей, но поглядел на клюющего носом Лутошку и махнул рукой.
   - Ладно, грамотой завтра займёмся.
   - И то, - сразу согласилась Красава, - время-то позднее, спать пора.
   Нянька кивнула, и все дружно стали вставать и собираться на ночь. Заснувшую в углу в обнимку с кошкой Малушу Большуха даже будить не стала, так и унесла на руках.
   У себя в повалуше Гаор спрятал обе тетради, нож и мешочек в тумбочку, не спеша разделся до белья, лёг и взял газету. Наступило его долгожданное, вымоленное время. Хорошо, свет электрический и лампочка удачно под потолком - можно читать лёжа. Газета была старая, вернее, часть газеты, чуть ли ещё не военной поры, но он читал её с наслаждением, упиваясь не смыслом прочитанного, а самим процессом чтения. И тем, что может читать спокойно, никого и ничего не боясь. Не было такого, чтоб хозяин ночью на рабскую половину заявился и по повалушам пошёл, и свет он сам выключит. И... и наглеть тоже нечего. Гаор со вздохом сложил дважды прочитанный лист, положил его на тумбочку и встал выключить свет.
   И уже лёжа в темноте, тихо засмеялся. Газеты на обтирку, а он сначала прочитает, а потом уже по назначению. Ну, житуха теперь будет... и помирать не надо! И сам себя одернул, засыпая: не радуйся - сглазишь!
  
   Если бы не рейсы... Конечно, Лутошка старался, но три дня занятий, а потом Гаор в рейсе, и практически, начинай сначала. Конечно, он оставлял Лутошке задания. Написать сколько-то там строчек букв, но кто ж проверять будет? К его удивлению, все до одного рабы были неграмотны. У Сторрама худо-бедно, но буквы и цифры все различали, а здесь... только разве что устным счётом почти все владели. Но учить-то Лутошку хозяин ему приказал, а перекладывать свою работу на кого другого Гаор с детства не привык и всегда считал зазорным.
   Зато в одном из рейсов ему опять-таки здорово повезло. Он завернул пообедать и заправить машину в одно из разбросанных по Дамхару заведений "Заезжай - не пожалеешь" и, загоняя фургон на заправку, увидел на скамейке забытую кем-то газету. Как бы невзначай, он поднял её и сунул в фургон на сиденье. Окрика не последовало. Отогнав фургон на стоянку, он пошёл обедать, а вернувшись в машину, так же небрежно, особо не прячась, сложил газету и сунул в бардачок, рассчитывая, что на выезде обыскивают его, а не машину.
   Так и вышло. Его, как всегда, обыскали, небрежно охлопав по карманам, а в машину даже не заглянули. И отъехав подальше, он остановил фургон на обочине, достал газету и углубился в чтение. Газета оказалась местной, и прочитал он её действительно с интересом. Большинство упоминаемых имён ни о чём ему не говорило: управляющих посёлками он знал в лицо и по номерам посёлков, сержантов на блокпостах тоже, но названия были ему знакомы. Читая, он не забывал время от времени оглядываться и прислушиваться, чтобы при звуке приближающейся машины успеть убрать газету и притвориться, что у него... ну, мало ли что может быть в дороге. И в "вестях из столицы" - пёстрой смеси сплетен и пересказа правительственных распоряжений - прочитал, что скандал в "научных кругах" продолжается и даже обостряется. Неведомый ему местный журналист язвительно комментировал разгоревшуюся склоку о "кражах в храме науки"... Даже формулировка его?! Гаор перевёл дыхание и перечитал абзац, чувствуя, как к щекам приливает кровь, а губы сами по себе раздвигаются в глупой счастливой улыбке. Да, ошибки нет, круги пошли!!! Вот даже эта сволочь, Таррогайн, упомянут, и что, дескать, по справедливости мины-тарровки должны носить совсем другое имя, что... что Таррогайн лишён патента на мины?! Вот это здорово!
   Гаор несколькими частыми вздохами выровнял дыхание, огляделся ещё раз и выпрыгнул из машины. И... была не была! - прошёлся по дороге гимнастическим колесом, выплёскивая движением переполнявшую его радость. Седому он вряд ли поможет, но эта сволочь своё получит! Как и было задумано! Молодец Жук, обещал - сделал! А теперь... а теперь подумай, как избавиться от газеты. А... а ни хрена! Довезёт в бардачке до дома, а там на обтирку и в печь. Блокпостов у него по маршруту здесь нет. Летом бы просто заночевал в лесу и сжёг бы её в костре - пожертвовал Огню - усмехнулся Гаор, усаживаясь в кабину и пряча газету в бардачок, а зимой... никто не поверит, что он в здравом уме ночует под ёлкой у костра, когда аж два посёлка по маршруту. И давай в темпе, сержант, журналюга чёртов, выбьешься из графика - у хозяина гонорар не заржавеет.
   Сверяясь с картой и прикидывая, где, на каком перегоне он компенсирует задержку, Гаор постарался выкинуть из головы всё, связанное со статьёй. Дело сделано, и хватит об этом. Спасибо матерям набольшим, Судьбе-Сестре, Жуку и всем из "жёлтого дома" и... и жаль, Седой никогда не узнает, что это было сделано. Но... будь доволен, что и это удалось и ты жив. Мог и спечься.
   Но всю дорогу до посёлка он ехал, улыбаясь, насвистывая и напевая самые озорные и "солёные" песни из своего армейского репертуара. И даже смерзающаяся на дороге ледяная корка не испортила ему настроение.
   Поганое время - зима, хоть на фронте, хоть на дороге. Но когда ты сыт, в ватной "теляге" - стёганой армейской куртке, кирзовых крепких сапогах с байковыми портянками, то и пешком не замерзнёшь, а уж в тёплой кабине... и вообще, чему ты радуешься? А вот этому! Тёплой одежде, сытному обеду и предстоящей ночёвке в посёлке, где тебя и за стол посадят, и на постельку уложат, и ночью замёрзнуть не дадут! Какие ещё могут быть радости у раба-водилы? Вот именно! А ничего другого нет, и быть не может.
   К въезду в посёлок он почти привёл себя - и голову, и морду - в порядок. И работа есть работа. Заказ большой, по двум накладным, и обе длиннющие, и надо не перепутать, всё выгрузить, проследить, чтобы управляющий с пьяными - до праздника ещё две недели, а чмырь уже хорош, и явно не первый день - покрасневшими глазами ничего не перепутал, и принять бланк заказа, здесь, хорошо, жена управляющего вмешалась.
   - Да, госпожа. Всё будет сделано, госпожа.
   И даже чаевые обломились. Совсем здорово.
   А пока дошёл до отведённой ему старостой под ночлег избы, последние мысли о газете надёжно выветрились.

* * *

  
   Круги по воде. Они расходились медленно, но не угасая, а набирая силу и порождая новые.
   Мало ли сенсаций печатают газеты?! Многие живут столько же, сколько сам газетный лист. День, ну, неделю от силы, а потом забываются, перекрываются новыми, не менее сенсационными статьями. И эта бы статья преспокойно канула бы в болото забвения, если бы... если бы внимания на неё не обратили те, кому она оказалась на руку для решения каких-то своих проблем.
  
   - Вы читали?
   - Признаться, нет, а что?
   - Интересный казус для цивилиста.
   - Вот как?
   - И в чём тут проблема?
   - Если открытие совершает раб, то кому принадлежит авторство?
   - Простите, коллега, что вмешиваюсь, но раб-изобретатель? Вы не путаете?
   Поблёскивая очками, Стиг Файрон с явной почтительностью и тщательно скрытой иронией слушает, как его старшие опытные коллеги начинают обсуждать действительно интересную проблему.
  
   - Кервин, классный фитиль!
   - Где ты его откопал?
   Кервин подмигивает собеседникам и отвечает стандартным названием газетной рубрики.
   - В редакцию пришло письмо.
   - Не боишься Торрагайна?
   - Смотри, если он потребует опровержения и компенсации...
   - Ты прогоришь.
   - Ну, пусть он сначала докажет клевету, а потом обсудим компенсацию.
   - Кервин, на два слова.
   Редактор крупного еженедельника отводит его в угол холла Клуба Журналистов.
   - Ты не против, если мои парни попробуют покопаться в прошлом?
   - Чьём?
   - Таррогайна, разумеется.
   Кервин искренне улыбается.
   - Конечно, нет.
   Конечно, он не против: здесь куда большие возможности. И чем больше грязи и подлости в прошлом Крайнтира Таррогайна откопают и опубликуют, тем легче будет Стигу. И им всем в борьбе за Гаора. Освободить одного раба невозможно. Ни один закон не предусматривает такой возможности. Значит, надо отменить рабство. Полностью. Дать свободу всем, а значит, и Гаору. Нельзя воскресить убитого, значит, надо покарать убийцу.
  
   - Читали?
   - Да. Чудовищно!
   - Да, коллеги, я никогда не считал Таррогайна... серьёзным учёным, но что он настолько непорядочен...
   - Надо поставить вопрос его членства в Академии.
   - Да, разумеется.
   - И в Союзе Изобретателей.
   - Уже.
   - Да, и обязательно послать ему уведомление, что его посещения нашего Клуба нежелательны.
   - Во избежание эксцессов.
   - Да, молодёжь возмущена.
  
   - Значит, решено. Как он появится, свистим.
   - А потом?
   - Смотрим по обстановке.
   - Вам лишь бы поскандалить.
   - Так, теперь у нас не повод, а причина.
   - Ну да, если воры читают лекции, то...
   - То деканат к чёрту!
   - Но начнём с него. А деканат потом.
   - Не учи!
  
   Солидный заставленный книжными шкафами кабинет. В углу кульман со шторкой, прикрывающей незаконченный чертёж от чужих глаз. И солидная неторопливая беседа двух специалистов. Крупного теоретика и крупного журналиста, специализирующегося на проблемах науки.
   - Разумеется, я помню Яунтера Крайгона. Мы вместе начинали, ещё в Политехнической Академии. Он и тогда выделялся. Многие считали его по-настоящему талантливым.
   Хозяин кабинета говорит не спеша, обдумывая каждую фразу, не из страха, а из стремления к предельной точности.
   - Вы сразу поверили, что Таррогайн мог...
   - Да! - на мгновение выдержка изменяет хозяину кабинета. - Он бездарен и честолюбив. Это соединение неизбежно порождает подлость! Совершённое им... хуже, чем просто плагиат.
   - Обокрасть беззащитного?
   - Нет, это ещё хуже.
  
   - Привет.
   - Привет. Чего тебя не видно?
   - Да, шум поднялся.
   - Да? - удивился Венн Арм. - С чего вдруг? У тебя ж тихие клиенты.
   - А сейчас, - собеседник и сослуживец Венна хохочет, - им как скипидаром задницы намазали. Такая каша заварилась. Представляешь, есть такой Таррогайн, обычное завистливое дерьмо, но с претензиями, и его поймали на присвоении чужого открытия. А клиентура у меня психованная, им на ордена и прочие блага плевать, было бы чем писать и на чём писать. А из отличий их одно волнует: вписать своё имя на скрижали истории! А тут... словом, долго рассказывать, но интересно стало. А заварила всю кашу одна газетёнка. Если ты сейчас не занят, дам подборку.
   - Давай, у меня окно сейчас.
   - Почитай, обхохочешься!
   У себя в кабинете Венн открыл папку и быстро пролистал аккуратно подобранные вырезки. Прочитал. Удивлённо присвистнул и стал читать заново, хотя смысл уяснил сразу.
   Однако... прямо как по заказу. Рабство как преступное разбазаривание ресурсов. Прежде всего, человеческих. Разумеется, этих слов нет, но если не дать угаснуть, то неизбежен именно этот вывод. Таррогайн... семья старая, родовитая, но на грани вырождения. Кичится своей честностью. А тут глава рода пойман на таком, мягко говоря, неприглядном деянии. Нет, прикрывать этого дурака никто не будет. Так что пусть учёный мир его спокойно кушает. А второго... Крайгона... если он жив, его надо использовать. А так-то этот материал должен заинтересовать...
   Венн набрал номер внутренней связи.
   - Привет, Пузанчик, как твои дела с Оазисом? Зайди, у меня кое-что для тебя есть. Сочтёмся.
   Положив трубку, Венн снова просмотрел папку. Скопировать? Да нет, всё-таки это не его сектор, разве только... исходную статью. Что-то у него мелькнуло, когда он её читал. Даже лучше не копировать статью, а выписать выходные данные и заняться этим отдельно. А шумиха пусть себе продолжается. Никто не знает будущего, что где и как отзовётся, какие ещё камушки в мозаику лягут.
  
   - Ещё кофе?
   - Давай. Я ведь помню их, обоих. И Яунтера, и эту сволочь. А ты?
   - Я тогда "зеленью" ещё был, только-только начинал. Нет, Таррогайна я, конечно, встречал и даже общался. Надутая самодовольная скотина.
   - И бездарная!
   - Да, за два перехода и видно, и понятно. Пока молчит, ещё сойдет за умного, а откроет рот... Я никогда не мог понять, как такая скотина могла совершить такие открытия.
   - Теперь понял?
   - Ещё бы. Знаешь, когда я прочёл эту статью, то пошёл в нашу библиотеку и проверил.
   - Библиографию?
   - Ну конечно. И точно. Полное совпадение с датами в статье. Ни до, ни после ни одной самостоятельной работы, только соавторство. А последние лет уже шесть и соавторства нет, живёт старыми заслугами.
   - А заслуга в том, что совершил убийство.
   - Ну, ты уж слишком.
   - А разве нет? Рабство - та же смерть. Не представляю Яунтера рабом.
   - А Таррогайна?
   - Что?
   - А то самое! Я сейчас подумал. Ты прав. Это было убийство! Сознательное, как говорят юристы, умышленное, с корыстной целью, а за такое... да самому Таррогайну положено наказание.
   - Рабство по приговору?
   - Да, за убийство... у меня есть брат-бастард, он юрист, попробую связаться с ним.
   - Точно, проконсультируйся. А то мои студенты собираются коллективно бить морду этой сволочи, а если можно по закону отправить его туда же, куда он Яунтера загнал...
   - То мордобой и не понадобится. Идея!
  
   Круги по воде...

* * *

  
   Как Гаор и предполагал, предпраздничная неделя была хлопотной, суетливой и суматошной. Но, в основном, хлопоты оказались приятными. Во всяком случае, на "кобыле" ездить не пришлось, а пара оплеух не в счёт.
   Едва он вернулся из очередного рейса, как сразу началась предпраздничная суета. То вези хозяйку за покупками, то езжай за ёлкой в специальный питомник, то срочно чини купленный по каталогу холодильник, а у того вилка к штепселю не подходит, и энергоёмкость такая, что вся проводка полететь может. К удивлению Гаора, Джадд разбирался не только в обуви, но и в электричестве. Хотя... артиллерист... вполне возможно. И вдвоём они фактически заново сделали всю проводку. Лутошка был на подхвате. Конечно, мальчишка, чуть ли не впервые попав в господские комнаты, сразу отвалил челюсть от изумления, глазел по сторонам и ни хрена не слышал. Да так, что Гаору пришлось почти каждое распоряжение предварять подзатыльником: громко ругаться было нельзя. Милуша успела ему шепнуть, что хозяйка сильно сердится, когда ругань слышит. Только сделали это, только он заметил, в какую кладовку остатки провода сложили и что там явно от телефонного провода обрезок найдётся, и стал прикидывать, как ему подкатиться к Няньке и выпросить его себе на поделки, да в фургоне оплётку на руль сделать, чтоб руки не скользили, как опять...
   - Рыжий!
   - Да, хозяин!
   - Готовь легковушку, через период выезжаем.
   - Да, хозяин!
   - И чтоб в приличном виде был!
   Гаор изумлённо уставился на хозяина и тут же получил лёгкую оплеуху.
   - Форма одежды парадная! Понял?
   - Да, хозяин, - гаркнул Гаор, совершенно не представляя, как выглядит парадная форма в рабском варианте.
   - Пшёл! - отпустил его хозяин.
   Период на всё про всё. Ну, легковушка у него и так в порядке. А вот себя привести в парадно-приличный вид - это как? Чёрт, хуже нет, когда Устава не знаешь. И он бросился к Няньке.
   - Старшая Мать, хозяин велел по-парадному. Это как?
   - Рубашку смени, лохмы расчеши, - Нянька строго оглядела его. - На чём едете?
   - На легковушке.
   Нянька кивнула.
   - Вот он, значит, куда собрался. Ну, в удачу ему. Идём, куртку тебе другую дам.
   Нянька привела его в коридор, где стоял ларь с газетами, и из одного из шкафов достала старую, умеренно потёртую, но вполне крепкую кожаную куртку.
   - Ну-ка прикинь.
   Куртка оказалась впору, и Нянька удовлетворённо кивнула.
   - Сапоги бы ещё сменить, да нету кожаных на тебя. Ну, так ботинки начисти как следовает. В кирзачах не садись. Гуталин у Джадда возьми, у него есть.
   - Понял, Старшая Мать, - весело ответил Гаор, очень довольный тем, что всё так легко и просто уладилось.
   И через период он въехал на "чистый" двор, остановил машину у крыльца, вышел и встал рядом. Машина сверкает, на нём начищенные до блеска ботинки, чистая рубашка и кожаная куртка, заодно Большуха ему и новые штаны дала, не "порты", а брюки, и он даже их на стрелку отгладил. Кудри, борода и усы расчёсаны. Полный парад, генеральский смотр!
   Хозяин удовлетворённо кивнул, оглядев его и машину.
   - Сейчас к Байгуру, - распорядился хозяин, усаживаясь на заднее сиденье.
   - Да, хозяин, к Байгуру, - бодро гаркнул Гаор, выводя машину на улицу.
   Он уже знал, что Байгур - это местный Сторрам. Магазин совсем не дешёвый и знаменитый на весь Дамхар. Значит, надо понимать, за подарками. А оттуда куда? Хозяин тоже при параде, но в штатском. А когда он его возил на встречу с однополчанами - было дело летом - то хозяин был при армейском параде, в капитанской форме со всеми орденами и с общевойсковыми петлицами, но без указания рода войск. Интересно, конечно: ордена боевые, а род не указан. Таких подразделений в армии немного. Прокуратура, интендантство, трофейщики... остальные свой род обязательно выставляют, знаки различия могут снять, даже награды, но пушечку, танк, или ещё что оставят, он своих пехотных тоже не стыдился. Что еще? ГРУ? Разведка-контрразведка? Но... не его это дело. Надрызгался тогда хозяин классически, в лучших армейских традициях. А сейчас что будет?
   За этими размышлениями Гаор доехал до магазина и поставил машину на стоянку.
   - Жди здесь, - бросил ему хозяин, выбираясь из машины.
   - Да, хозяин, - привычно бездумно ответил в хозяйскую спину Гаор, откидываясь на спинку сиденья.
   Будто он где-то в другом месте может ждать, а не в машине? Соседние машины пусты или со свободными шофёрами, так что ни поболтать, ни перемигнуться не с кем. Но ждать пришлось недолго. Вскоре хозяин появился, а за ним две девчонки-рабыни в оранжевых комбинезонах везли нагруженную нарядными коробками и пакетами тележку. Однако... Гаор вышел помочь уложить покупки в багажник и в толкотне успел по-быстрому лапнуться с ними. Хозяин дал девчонкам чаевых, кивком усадил его за руль и, когда они отъехали, хмыкнул.
   - Умеешь ты, котяра, по-быстрому.
   Гаор позволил себе ухмыльнуться в ответ. Котярой хозяин его назвал в одном из первых, ещё совместных рейсов. Когда из-за чего-то он заночевал в фургоне. Ночью к нему поскреблись, и он впустил эту шалую бабёнку. Что фургон отлично просматривается из окна гостевой спальни, он не подумал, и хозяин увидел, как он на рассвете выпускал ночную гостью. Тогда обошлось лёгкой оплеухой за помятые мешки с мукой.
   - В Клумбочку, - распорядился хозяин.
   На карте этого названия не было, и Гаор изумлённо обернулся к хозяину. Рассмеявшись его удивлению, хозяин назвал официальную версию. Гаор кивнул и достал карту.
   - Гони.
   - Да, хозяин, - ответил Гаор, выруливая на шоссе.
   Название, а не номер, но на карте отмечен посёлком, а не городом. Значит, посёлок, но свободных, посёлок полукровок. Ему уже случалось проезжать через такие. И после двух раз он предпочитал дать крюк, получить "горячих" за перерасход бензина, но не видеть обшарпанных домов, спящих под покосившимися заборами пьяных, стаек ребятни, забрасывавшей его камнями с радостными криками: "Дикарь! Волосатик!" - и с ещё неумелой по-детски руганью, стоявших вдоль дороги девчонок в линялых подчёркнуто обтягивающих с разрезами и вырезами платьишках, презрительно воротивших нос от машины с рабом за рулём. Видел он такие посёлки и раньше, и на летних учениях, и в прифронтовой полосе, и целыми, и сожжёнными то ли аггрскими бомбёжками, то ли зачистками, хрен там разберёшь, кто кого и за что. И знал, что и сам до пяти лет жил в таком. Во всяком случае, то немногое, что он помнил о своей жизни до Орртена, было таким же. И чего там хозяину понадобилось? Да ещё с покупками от Байгура. И при полном параде зачем?! Но его дело рабское. Делай, что велено, и не вякай.
   Доехали быстро. Но Клумбочка если и была посёлком полукровок, то весьма... респектабельным, вспомнил Гаор нужное слово. Дома с палисадничками за аккуратными заборами, дорога и съезды к домам разметены, в окнах домов нарядные ёлки...
   - Сюда.
   - Да, хозяин.
   Гаор послушно остановил машину у одного из домиков, ничем не выделявшегося из остальных.
   Хозяин велел ему достать из багажника часть пакетов и коробок и нести за ним. Гаор, уже догадываясь, кому предназначены коробка с игрушечной железной дорогой, большой плюшевый тигр и пёстрый мяч, а кому пакеты с чем-то мягким, похоже, одеждой, и нарядный футляр маникюрного набора, угрюмо шёл следом.
   Догадался он правильно. В нарядно убранном холле с елкой и гирляндами хозяин расцеловался с молодой женщиной, поднял на руки, подбросил и поймал четырёхлетнего мальчишку. Ахи, охи, восторги по поводу подарков... Гаор молча подавал требуемое, снимая обёртки и вынимая из пакетов.
   Больше всего он хотел, чтобы его отпустили в машину. Вообще, на хрена он нужен в такой поездке? Навестил бы хозяин своего бастарда и без него.
   - Ступай в машину и жди там, - словно догадался о его переживаниях хозяин.
   - Да, хозяин, - выдохнул Гаор, спеша убраться из этой... идиллии.
   На улице было тихо и спокойно, как всегда в снегопад. И ни одного прохожего. Все по домам, готовятся к празднику. А детей нет... ну да, время обеденное. В багажнике ещё пакеты и коробки. "Видно, сейчас к другому бастарду поедем", - мрачно подумал Гаор. Садиться в машину он не стал: раз предстоит и дальше ехать, лучше постоять, чтоб хоть немного размять мышцы. Ну и для чего он чистился, расчёсывался? "А на что ты рассчитывал?" - тут же спросил он сам себя. Вола зачем на свадьбу зовут? То-то.
   Хозяин вернулся довольный, раскрасневшийся и с лёгким, но вполне ощутимым запахом спиртного.
   - Поехали.
   - Да, хозяин, - занял Гаор своё место за рулем.
   К его удивлению, хозяин положил на заднее сиденье какой-то сверток, а сам сел рядом с ним.
   - Держи, чтоб не оголодал.
   Гаор взял ещё тёплый мягкий пирожок.
   - Спасибо, хозяин.
   Пирожок был тёплый, с мясом, сочный... Не обед, конечно, но и на том спасибо.
   - А теперь в Светлый Ключ.
   - Да, хозяин, Светлый Ключ.
   Светлый Ключ значился на карте также посёлком. "Интересно, у хозяина только в Дамхаре бастарды или придётся в Аргат ехать?" - мысленно пошутил Гаор, стараясь этим себя успокоить. Конечно, ни Ридург Коррант, ни эта женщина, ни тем более радостно визжащий при виде подарков мальчишка никак не виноваты в произошедшем тогда в том оставшемся для него безымянном посёлке. Но... но обидно. Что именно ему в отцы досталась эта холодная сволочь, змеюка, гад ползучий. Да, никак отомстить он не может сейчас и не сможет никогда, и утешаться можно только одним: у Огня встретимся. Так никто не знает, что там и как там, у Огня будет, и на чьей стороне окажется Огонь, гад-то чистокровный дуггур, а он - полукровка. Да, матери набольшие за него, а там... нет, чёрт, куда-то не туда мысли едут.
   Гаор недовольно тряхнул головой, отгоняя ненужные мысли, покосился на хозяина. Сыт, вполпьяна, доволен собой и жизнью, ну и... ну и хрен с ним!
   Светлый Ключ оказался маленьким городком или большим посёлком. К нужному дому подъехали уже в сумерках. И снова Гаор забрал из багажника указанные пакеты и коробки и вслед за хозяином поднялся на крыльцо.
   Детей здесь не было, а хозяина встретила в гостиной женщина, очень похожая на Гарда. Объятия, поцелуи, вручение подарков. "Надо же, - удивился Гаор, подавая хозяину пакет с платьем, - бастарду сколько лет, а он все ещё его матери подарки привозит". Неужели любит? Или ещё одного бастарда решил с ней заделать?
   - Спасибо, милый, ты как всегда неподражаем, - женщина поцеловала довольно улыбающегося Ридурга. - От ужина ты не откажешься.
   - И тоже как всегда, - рассмеялся Ридург.
   - Тогда я распоряжусь. Пушинка, - позвала она, не повышая голоса, но уже совершенно другим, властным, "хозяйским" тоном.
   - Да, хозяйка, - откликнулся молодой женский голос.
   Гаор невольно насторожился: похоже, и ему сейчас отломится.
   В гостиную вошла молодая миловидная черноглазая женщина в "господском" платье. Светлые волосы подобраны и уложены красивым пучком, открывая лоб с синим кружком клейма, глубокий вырез нарядного платья не скрывает ошейника.
   - Пушинка, стол готов?
   - Да, хозяйка.
   - Хорошо. Тогда возьми его, - госпожа небрежным, но не обидным кивком показала на Гаора, - накорми там, ну и... - она улыбнулась.
   - Сделаю, хозяйка, - Пушинка ласково посмотрела на Гаора.
   - Ну, здесь он не растеряется, - хмыкнул Ридург. - Ступай, Рыжий. Машину только закрой от греха. Я позову.
   - Да, хозяин, - с искренней радостью от предвкушения обеда и небольшого отдыха гаркнул Гаор.
   - Пошли, - поманила его за собой Пушинка.
   И Гаор не удержался от маленького невинного озорства: щелкнув каблуками, чётко развернулся по-строевому и вышел почти церемониальным шагом.
   В прихожей Пушинка сразу обняла его. Гаор благодарно прижал её к себе, но тут же отпустил со словами.
   - Я машину только закрою.
   - Я подожду, - кивнула Пушинка.
   Гаор пулей вылетел за дверь, скатился с крыльца и подбежал к машине. Окна, багажник, двери, ключи с собой. И бегом обратно. И сколько б ни было - это его.
   Пушинка, как и обещала, ждала его в прихожей, расправляя на вешалке хозяйкину шубу.
   Из-за закрытой двери смутно доносилась музыка. Радио или проигрыватель - понял Гаор, обнимая Пушинку. Она тихо засмеялась, прижимаясь к нему высокой упругой грудью.
   - А есть не хочешь? - тихо спросила она.
   - А я всего хочу, - ответно также тихо засмеялся Гаор.
   - Ну, так всё тебе и будет, пошли.
   Она привела его на кухню, где у большой плиты хозяйничала немолодая рабыня в скрывавшем волосы белом платке, тёмном платье и глухом белом фартуке.
   - Ай да молодец, - встретила она Гаора, - ты откуда ж такой рыжий будешь?
   - Я и есть Рыжий, - засмеялся Гаор, - мир дому и всем в доме, Мать.
   - И тебе мир. Ну, раз ты такой уважительный, то и накормим тебя со всем уважением. Милка, подай полотенце чистое, чего зеваешь. А куртку, молодец, ты сними, тепло у нас.
   Семилетняя Милка, черноглазая и черноволосая, неуловимо схожая с Пушинкой и одетая по-нарядному, но в фартуке, подала ему белоснежное полотенце и забрала его куртку.
   Так вкусно и обильно его ещё нигде не кормили. Да на фарфоровой "господской" посуде. А Мать, Милка и Пушинка втроём ухаживали за ним, как за дорогим и долгожданным гостем. И как заведено, как в сказках сказывают, приступили с расспросами, поставив перед ним тяжёлую стеклянную пепельницу, только когда он поел и закурил. Его хозяина они называли попросту капитаном, а по нескольким обмолвкам Гаор понял, что Мать жила вместе с хозяйкой в капитанском доме, когда ждали рождения сына-наследника. Узнав, что Гаор обращённый, сначала даже не поверили.
   - Это ж как так? Ты же совсем нашенский.
   Гаор приподнял волосы надо лбом, показав в доказательство своих слов клеймо.
   - И за что ж тебе такое? - ужаснулась Мать.
   Гаор невольно помрачнел.
   - Я бастард. Меня отец продал, - с привычной угрюмостью ответил он. - Наследник в карты проигрался, вот меня и... - он оборвал фразу.
   - Матери-владычицы, - Пушинка смотрела на него с ужасом и жалостью. - Как же так?
   - Это чтоб отец за-ради денег и кровь свою не пожалел, - покачала головой Мать. - Да разве ж бывает такое?
   - Значит, бывает, - заставил себя усмехнуться Гаор.
   - А мать-то твоя, она-то что...
   - Меня как в пять лет забрали у неё, так я её больше и не видел, - Гаор раздавил в пепельнице окурок. - И помнить запретили. Я даже имени её не знаю.
   Вроде он к таким разговорам уже должен был привыкнуть, а всё равно каждый раз как заново его прямо по сердцу било. И почувствовав это, Мать и Пушинка повели разговор уже о другом. В каких посёлках он бывал, да кого видел, может, о знакомых или родичах узнать придётся. Гаор успокоился, даже забалагурил. Пушинка и Мать охотно смеялись его шуткам. А потом Пушинка посмотрела на слушавшую его, раскрыв рот, Милку.
   - Ну-ка, слетай, посмотри, как там.
   - Ага, - выметнулась из кухни Милка.
   Вернулась она почти сразу и от двери кивнула Пушинке, подмигивая сразу обеими глазами. Пушинка рассмеялась и встала.
   - Пошли, Рыжий. Хоть миг, да наш. Так, Мать?
   - А чего ж нет, - ответила Мать, убирая посуду со стола, - пока кровь молодая, пусть себе играет. По доброму-то согласию да в общее удовольствие куда как хорошо.
   - Спасибо, Мать, - встал и Гаор.
   Из кухни по маленькому коридорчику Пушинка провела его в комнату с тремя кроватями.
   - Так вы втроём тут? - удивился Гаор.
   - Ничо, - засмеялась Пушинка, - задёрнемся, раз ты стеснительный.
   Только тут он увидел, что угловая кровать отделяется от комнаты цветастой занавеской.
   - Задёрни, - кивнул он.
   Она пожала плечами, но задернула занавеску. И тогда он обнял её и стал целовать в лицо, в грудь в вырезе платья. Она тихо рассмеялась, обнимая его за голову и прижимая его лицо к груди.
   Они раздевали друг друга, смеясь и целуясь, так спокойно, будто у них впереди и впрямь... времени не считано. А когда и как она сняла с кровати пёстрое, сшитое из разноцветных лоскутков покрывало и откинула толстое стеганое одеяло, он даже как-то не заметил.
   Занавеска не доходила до потолка, и света хватало. А он... он за эти годы так толком ни разу и не видел тех женщин, с которыми был близок. В вещевой у Сторрама, в фургоне, в ночной избе, в своей повалуше... всегда ночью или в темноте. А здесь... Гаор даже на мгновение отстранился от Пушинки, разглядывая её так, будто в жизни голой женщины не видел. Она рассмеялась.
   - Ну, давай и я на тебя погляжу. Ишь ты, ладный какой. И чего стеснялся?
   Гаор невольно покраснел, и Пушинка, всё ещё смеясь, порывисто притянула его к себе. Здесь было так тесно, что или падай на пол, или на кровать. Пружины весело звякнули под двойной тяжестью. На мгновение он испугался, но Пушинка опять засмеялась, колыхаясь под ним грудью и животом, и ему стало уже совсем ни до чего...
   Потом они лежали, отдыхая, и Пушинка гладила его по волосам, перебирая кудри.
   - Жаркий ты, горячий.
   - А ты сладкая, - повернул он к ней голову так, чтобы её ладонь скользнула по его лицу.
   - Понравилось никак? - засмеялась Пушинка.
   - Ага, - искренне согласился он.
   Стукнула, открываясь дверь, тяжелые шаги, и негромкий голос Матери.
   - Спите себе, тама до утра теперь.
   Гаор негромко рассмеялся.
   - Спасибо, Мать, - ответила Пушинка и, откинув одеяло, села. - Давай, сложу твоё, чтоб не помялось зря.
   - Мг, - согласился Гаор.
   Сквозь неудержимо накатывающую дремоту он слышал, как Пушинка собирала и куда-то относила его вещи и своё платье, как о чём-то говорила с Милкой и Матерью, но слова доходили смутно, оставаясь непонятными. Вот, вроде по шумам судя, легли и Мать с Милкой. Что, так поздно уже? А как бы ни было. От подушки тонко, еле ощутимо пахнет травами, будто набита ими, запах горьковатый и приятный, вот щёлкнул выключатель, и веками он ощутил темноту, чуть слышно звякнули кольца занавески.
   - А то душно будет, - тихо сказал совсем рядом голос Пушинки.
   Не раскрывая глаз, он протянул навстречу её голосу руки.
   - Иди сюда.
   - А куда же я денусь, - ответила она очень серьёзно.
   От мягких тонких волос Пушинки так же пахло травами, летом, и он зарывался в её волосы лицом и ладонями. И было так странно, приятно странно ощущать её руки в своих волосах, на своём лице и теле. Ну да, щетины-то теперь у него нет, не колется нигде. И почему-то он совсем не беспокоился, что скрип и звяканье пружин побеспокоят Мать и Милку, что кто-то из них увидит его, занавеска-то отдёрнута, а ему... когда не насильно, не обманом и не за деньги - пришла вдруг необычно чёткая законченная фраза - греха нет и стыда нет...
   Посреди ночи Гаор проснулся, оттого что вдруг пересохло в горле, и стал осторожно выпутываться из одеяла.
   - Ты чего? - сонно спросила Пушинка.
   - Пить хочу.
   - Лежи, я принесу. А то ещё налетишь на что, перебудишь всех.
   Замечание было резонным, и он остался лежать. Пушинка, еле слышно шлёпая босыми ногами - видно, за лёгкий шаг и прозвали так, подумал Гаор, а так-то она увесистая, есть за что подержаться - принесла ему в толстой фаянсовой кружке холодного щиплющего язык кваса. Квас - питьё летнее, это он уже знал хорошо. Зимой-то откуда?
   - Откуда такой? - спросил Гаор, переводя дыхание между глотками.
   - Мать варит, - ответила Пушинка. - У нас не переводится. Твой тоже его любит. Как приедет, так мы на ночь им в спальню целый кувшин ставим, а к утру пустой. Ещё?
   - Нет, спасибо, - вернул ей Гаор кружку. - Давай, ложись.
   - Экий ты скорый, - засмеялась Пушинка, - подождёшь, пока кружку отнесу.
   Забрала кружку и ушла. Гаор ждал её, приподнявшись на локте и вглядываясь в тёплую спокойную темноту.
   Пушинки не было долго. Или ему только так показалось? Но когда он внезапно ощутил её рядом с собой, у него вырвалось.
   - Я уж заждался тебя.
   Она засмеялась, погладила его по голове и легонько толкнула в плечо.
   - Подвинься.
   - А зачем? - Гаор ловко перехватил её и уложил на себя. - А если так?
   - А хоть и этак, - рассмеялась она, - экий ты выдумщик.
   - А я ещё и по другому-всякому могу.
   - И за одну-то ночку всё перепробовать думашь? - смеялась Пушинка, выгибаясь под его ударами.
   - А что, - вдруг вырвалось у него, - у нас ещё ночь будет?
   Он тут же пожалел о сказанном, но Пушинка ответила просто и рассудительно.
   - Ну так, твой-то ещё не раз приедет. А ему, чтоб выпить спокойно, ты за рулём нужен.
   И Гаор вынужденно кивнул. Да, только на это у него теперь надежда. Чтоб хозяин ездил к своей... матери своего бастарда и брал его водилой. А по-другому не видать ему больше Пушинки. Так сколько отпущено ему, столько и его...
   ...Утром, когда Пушинка, осторожно разомкнув кольцо его рук, вылезла из-под одеяла, Гаор не проснулся. Только вздохнул и перекатился на спину. Пушинка укрыла его, проведя руками по его сильному, распластанному на постели телу, задёрнула занавеску, чтоб свет не побеспокоил его раньше времени, и вышла.
   Просыпался Гаор против обыкновения медленно, словно всплывал со дна тёплого прогретого солнцем озера. Нашёл он как-то летом в лесу такое озерцо и долго купался, плавал, нырял, обсыхал на солнце и снова плавал. А потом гнал фургон, спрямляя по бездорожью, чтобы войти в график. Хорошо было!
   Гаор открыл глаза и стал вспоминать. Чья это постель и как он в ней оказался. Ночью было не просто хорошо, а прямо-таки здорово, а... а времени-то сколько? Ему же ещё машину прогревать. За ночь выстыло всё.
   - Рыжий, вставай, - позвал из-за занавески тоненький голосок.
   "Милка, - вспомнил Гаор, - девонка-малявка, даже до малолетки не доросла, как он при ней голышом-то..."
   - А одежда моя где? - ответил он вопросом, садясь в кровати.
   - Держи, - вошла за занавеску Пушинка, - давай одевайся, умывайся, завтрак на столе уже. Твой вот-вот встанет.
   Она бросила на постель его вещи и выскочила за занавеску, не дав себя обнять и бросив через плечо.
   - Ботинки под кроватью.
   - Так точно! - тихонько гаркнул ей в спину Гаор и рассмеялся.
   Он потянулся, сцепив руки на затылке, и стал одеваться. Хорошо бы, конечно, в душ, но на нет и суда нет.
   На кухне он умылся - Милка опять держала ему полотенце - и сел за стол.
   - Ну, - Мать с ласковой усмешкой смотрела, как он ест, - как выспался?
   - Отлично, Мать, - Гаор подмигнул ей, - тишина, покой...
   - Как же тишина! - фыркнула Милка, - во всю ночь кровать звенела!
   Гаор на мгновение замер с открытым ртом, но тут Мать и Пушинка засмеялись, и он засмеялся вместе с ними.
   Завтрак оказался не хуже вчерашнего обеда.
   - Ох, - выдохнул Гаор, с сожалением оглядывая свою опустевшую тарелку, - век бы так жил.
   - Ел да спал, да? - спросила Милка.
   - Точно, - рассмеялся Гаор и встал. - Спасибо за хлеб-соль да за ласку.
   - Спасибо и тебе на добром слове, - поклонились ему Мать и Пушинка.
   Милка подала ему его куртку, Гаор ещё раз поклонился им и пошёл к машине.
   Уже рассвело, и в просвете между домами Гаор видел разливающееся красное зарево. Ночью шёл снег, Гаор достал из багажника щётку и стал обметать машину.
   Когда открылась парадная дверь и Ридург вышел на крыльцо, машина была готова и Гаор сидел за рулём. Ридург легко сбежал по ступеням, подошёл к машине и сел на переднее сиденье рядом с Гаором.
   - Готов? Поехали.
   Гаор плавно стронул машину, ожидая распоряжений о дальнейшем маршруте: в багажнике ещё навалом коробок и пакетов.
   - Домой, - наконец догадался о причинах его медлительности Ридург.
   - Да, хозяин, домой.
   Гаор прибавил скорость и пошёл на разворот. Карту он доставать не стал, хорошо представляя, где он и куда надо ехать. Ридург покосился на его сосредоточенно удовлетворённое лицо и усмехнулся.
   - Что, котяра, ублажился?
   Гаор неопределённо хмыкнул в ответ. Но следующий вопрос, вернее, высказывание хозяина заставило его окаменеть, и только вбитая ещё в училище выдержка подчинения и умения пропускать любые начальственные оскорбления мимо ушей удержала его от мгновенного ответного удара.
   - Всех оприходовал? Никого не пропустил?
   Сцепив до боли в скулах зубы, Гаор даже головы не повернул в сторону хозяина, продолжая вести машину по заснеженному скользкому шоссе. "Сволочь, гадина, - мысленно кричал он, - да пошёл ты... всех по себе меряешь?" И если бы хозяин сейчас ему хоть что ещё подобное сказал... он бы уж точно пошёл вразнос. Но... но на его счастье, ни его молчания, ни отвердевшего лица попросту не заметили.
   Ридург благодушно рассматривал проносящиеся за окном заснеженные деревья и белые ровные поля. Он был доволен поездкой, а остальное его сейчас абсолютно не волновало.
   Не сразу, но,успокоившись,Гаор понял это. Что ни оскорбить его, ни как-то задеть хозяин действительно и в мыслях не держал, а может, даже и не знает, кто там был на рабской половине, кроме Пушинки. Обычное балагурство. Да и... "не люди мы для них", - обжигающе точно подумал Гаор по-склавински. Да, он себя ещё у Сторрама как-то поймал на том, что и думать стал нашенскими словами. У хозяев, господ, голозадых, дуггуров - свой мир, а у нас - свой. А ведь... ведь это как название, заголовок. Иной, нет, другой мир. Мир этот и мир тот. По ту сторону, за чертой... Нет, это надо спокойно обдумать. Но суть в этом. Два мира. И Ворон говорил: "мы разные". На этом и строить статью, нет, это будет целый цикл, в одну статью не уложить, будет скороговорка, невнятица, а цикл... Вести из другого мира. И "Серый коршун" как введение в цикл. Въезд в другой мир. "Стоп, - остановил он сам себя, - не время. Не ровён миг - проговоришься. Это всё на ночь, а сейчас за дорогой следи, и - он усмехнулся - помни, в каком мире живёшь".
   Уже на подъезде к дому хозяин распорядился.
   - К парадному.
   - Да, хозяин, - автоматически откликнулся Гаор, проезжая мимо проулка, по которому возвращался из рейсов, к парадному въезду на "чистый" двор.
   Ну, сегодня тридцать первое, а Новый год - семейный праздник, так что будем надеяться, что сегодня уже никуда его не дёрнут.
   Хозяин взял с заднего сиденья свёрток, велел ему забрать все коробки и пакеты из багажника и пошёл в дом. Самому Гаору столько бы за раз и не донести, но из дома выбежали ему на помощь Белёна и Милуша.
   В гостиной часть коробок и пакетов уложили под ёлку, часть стали тут же раскрывать, ахать и визжать от восторга. Стоя у порога, поскольку не получил ни приказа, ни разрешения уйти, Гаор молча, прикусив изнутри губу, смотрел на это веселье, в котором даже Милуша с Белёной и Куконя участвовали.
   - А это, - Ридург раскрыл свёрток, - вам от братика вашего.
   Гаор увидел пирожки и понял. Та женщина из Клумбочки, мать маленького бастарда, напекла и... да, да к чёрту, хоть "кобыла", хоть поруб... Резко повернувшись, он вышел из гостиной.
   Но обошлось и на этот раз. Его не окликнули, и потом ничего не было. Он загнал машину в гараж и пошёл переодеваться: не будет же он в гараже в чистой рубашке и нарядных брюках возиться. Парад закончен, началась обычная жизнь.
   - С возвращением тебя, - встретила его на кухне Большуха.
   - Спасибо, Мать, - улыбнулся ей Гаор.
   Нет, не хочет он сейчас ни думать, ни вспоминать. Тот мир, мир Орртена в прошлом, прошлого нет и больше не будет. А в этом мире, он вернулся домой, и сегодня праздник, и завтра... а жить надо сейчас. Здесь и сейчас.
   У себя в повалуше, Гаор снял и повесил кожаную куртку, снял и убрал в сундучок новые брюки. Ботинки под вешалку, рядом с резиновыми сапогами, порты, кирзачи, рубашку... тоже сменим, наденем старую, теляга, каскетка. Вот теперь ты, шоферюга, водила одет, как положено. Форма одежды... обычная. И марш в гараж, твоей работы за тебя, лохмач, никто не сделает.
   - Лутошка где? - спросил Гаор, выходя на кухню.
   - Я сбегаю, - сразу подскочила к нему Малуша. - Рыжий, а ты куды хозяина возил?
   - Куды велено, туды и возил, - ответила за него Большуха, - вызвалась бечь, так беги. Давай, Рыжий, чтоб до обеда управился по своим делам.
   - Понял, Мать, - улыбнулся Гаор, - а там банька и гулям?
   - Всё б тебе гулять! - вошла в кухню Нянька, - как есть котяра!
   Под её воркотню Гаор надел телягу в рукава и, на ходу надевая каскетку и привычно проверяя ребром ладони середину козырька, вышел во двор.
   - С приездом! - окликнул его чистивший двор Лузга.
   - Спасибо, - ответил Гаор, широко шагая к гаражу.
   - Как дорога-то?
   - Скатертью!
   Он дома, в своём мире, и пошли они все... Он сам точно не мог сказать, кого он так далеко посылает, но, как часто бывало и раньше, ругань, даже мысленная, успокоила его. А тут ещё Лутошка подбежал, всем видом изображая полную готовность к работе. Нет, живём и будем жить! Сколько отпущено Огнём, столько и проживём!
   Фургон сделан и стоит наготове, значит, только легковушку. Послерейсовый и предрейсовый осмотр, регулировка, мойка, заправка и так далее. Но при помощнике, который уже не толчётся бестолково, а понимает, что и где нужно, и даже сам кое-что может... живём!
   К обеду они всё сделали и даже успели убрать и вымыть гараж.
   - Рыжий, а завтрева? - рискнул спросить Лутошка.
   Гаор улыбнулся, но ответил серьёзно.
   - Если хозяин в поездку не дёрнет, то в гараже работы не будет.
   Лутошка расплылся в блаженной улыбке. Гаор рассмеялся его радости, но невольно вспомнил Махотку. Тот бы сразу завёл речь о поездке, а этому... ладно, механиком он Лутошку худо-бедно, но сделает, водить тоже научит, а что душа у Лутошки не шофёрская, ну, так тут он ничего не поделает.
   - Рыжий, - замирающим голосом вдруг спросил Лутошка, - а за руль ты меня хоть когда посадишь?
   Гаор удивлённо посмотрел на него.
   - А хочется?
   Лутошка кивнул.
   - Ладно, - повеселел Гаор, - посмотрим по обстоятельствам.
   Последнего слова Лутошка явно не понял, но уточнять не стал, столь же явно боясь неловким вопросом рассердить Рыжего.
   В кухне уже пахнет горячими щами, у рукомойника толкотня. Гаор, как все, скинул кирзачи у входа, смотал и сунул в голенища портянки - в обед, когда разуваешься ненадолго, он чуньки не надевал - запихнул в общую кучу телягу и каскетку, отмыл руки и сел к столу. Большуха грохнула на стол чугун со щами и стала разливать по мискам.
   - О, с мясом седни! - обрадовался Тумак.
   - Ну, так праздник же, - ответила Красава, оглядывая стол: у всех ли всё есть.
   От горячих щей по телу разливалось блаженное сытое тепло. Как всегда, первые ложки в сосредоточенном молчании, все разговоры за второй миской будут.
   - Девки, а ёлка-то где? - спросил вдруг Сивко, - не дал хозяин?
   - Дал, - ответила Милуша, - с обеда и наладим.
   Гаор чуть не поперхнулся от неожиданности. Ёлка? Здесь даже ёлка будет?! Ну, дела-а!
   - Мужики, баню-то исделали?
   - А то! Хозяин париться не пойдет ноне?
   - Нет, - рассмеялась Белёна, - его как Рыжий повозил, так ему теперь одна жена нужна.
   - Ну, и в удачу им, - кивнула Нянька.
   Гаор проглотил застрявшую в горле кашу и не выдержал, спросил.
   - Так что, и хозяева в баню ходят?
   - Ну, ты чо, Рыжий, - удивилась его вопросу Милуша, - совсем тёмный? У них ванна своя с душем. А в баню хозяин побаловаться ходит.
   - Понятно, - кивнул Гаор.
   Значит, баня и празднуем. Хорошо. У Сторрама праздник был не запирающимися на ночь спальнями и нерабочим днём со свободным выходом назавтра, а здесь? Ну, поживём, увидим.
   После обеда без обычного курева и трёпа разошлись по повалушам за чистым бельём и уже в сумерках - темнеет рано, Солнце отдыхает - потянулись в баню.
   Натопили её как следует, от души, так что Гаор остался на первой самой нижней полке с Джаддом, а остальные, гогоча и перекликаясь, полезли наверх. Мылись, парились, хлеща друг друга вениками, выскакивали наружу и с гоготом валялись в свежевыпавшем снегу. Последнее из банного арсенала Гаор попробовал впервые и даже не смог сразу определить: понравилось ему это или нет. Командовал в бане Тумак. Он и парился на самом верху, нахлёстывая себя даже не до красного, а малинового цвета, и все уже без сил выползали в предбанник отлежаться в прохладе, а он оставался с неизменным:
   - Чегой-то пар слабоват нонеча, никак не согреюсь.
   Как-то Гаор спросил Лузгу.
   - Чего так?
   - А он не местный, - объяснил Лузга, - он криушанин, с севера, а по вотчиму из дреговичей, те так и криушан перепарят.
   И Гаор понимающе кивнул.
   - Ты-то сам из каких? - простодушно спросил Лузга.
   - Братан мой наречённый из криушан, - ответил Гаор, - ну и я, значит.
   - Тады привыкнешь, - кивнул Лузга. - Кривины дети, они настырные. А по матери?
   - Я не помню её, - хмуро ответил Гаор, решив, на всякий случай, промолчать про курешан.
   - Ничо, - утешающе сказал Лузга, - ты по посёлкам ездишь, вот и приглядывайся, может, и припомнишь что, найдёшь родню тогда.
   Хотя Гаор считал это абсолютно безнадёжным занятием, но спорить с Лузгой не стал. И усиленно приучался к бане, чтоб не позорить свой род. Хоть он и принятой, а всё равно, и уже на второй полке свободно парился, но сегодня что-то чересчур.
   А в предбаннике их ждал жбан с квасом.
   - Расщедрилась Старшая Мать, - покачал головой Чубарь.
   - Ну, так праздник седни, - ответил между глотками Сивко.
   Отдохнув и растёршись, надели чистое бельё, оделись и под тёмным звёздным небом не спеша пошли в дом.
   - Щас отдохнём, пока бабы попарятся, - рассказывал по дороге Гаору Лузга, - а там во всем нарядном и за стол сядем. Грят, как Новый год встретишь, таким весь год и будет.
   - Слышал я про это, - кивнул Гаор и с интересом спросил. - Думаешь, сбудется?
   - Сбудется, не сбудется, а соблюсти надоть.
   - Судьбу сердить не след, - кивнул Тумак. - Не любит она, кто обычай не блюдёт.
   У Гаора завертелось на языке рассказать, как он под ёлку ходил загадывать и на год его загада хватило, и что на другой год не пошёл, не стал рисковать, и как раз под весеннее солнцестояние его и продали, но спросил, пользуясь моментом, о другом.
   - А завтра?
   - Завтра скотину уберём, ну, ещё чего по хозяйству отложить нельзя, хозяева в храм поедут, а мы... - ему многозначительно подмигнули.
   - Сам увидишь.
   - А пока молчок.
   - Понял, - кивнул Гаор.
   Он решил, что предстоит какое-то моление, вроде летнего заклинания, и рассудил, что лучше пока не расспрашивать.
   Джадд, кивнув всем, ушёл в свой сарайчик, а они шумной толпой ввалились в дом.
   - Ну, наконец-то, - встретила их Большуха, - мы уж побоялись, что угорели тамота.
   - Ладно, тебе, Мать.
   - Давайте, бабы, бегите, пока пар держится.
   - Балуша, спинку потереть-то давай помогу.
   - А ну, прими лапы, чо ты на людях прям.
   На подгибающихся от блаженной усталости ногах Гаор добрался до своей повалуши, уже с закрытыми глазами содрал с себя как попало одежду и рухнул на постель.
   - Чего ж ты прям так лёг, - сказал над ним женский голос, - давай укрою тебя, а то простынешь.
   Из-под него вытащили одеяло и накрыли, подоткнув с боков и под ноги. Но кто это был, Гаор не понял, потому что уже спал.
   Разбудили его весёлый шум голосов и хлопанье дверей.
   - Рыжий, вставай, а то весь год дрыхнуть будешь, - всунулась в дверь повалуши голова Трёпки и тут же исчезла.
   - Рыжий, по-нарядному давай, - крикнула из-за стены Басёна.
   - Понял, - откликнулся Гаор и потянулся, расправляя приятно загудевшие мышцы.
   По-нарядному, значит. Ладно. Праздник так праздник. Достанем брюки, стрелки не помялись совсем, чистую рубашку, и... пожалуй, ботинки понаряднее чунек будут. Волосы, усы и бороду расчешем. Вот так. Эх, зеркала нет, ну да ладно. Что мог, он сделал, а чего не мог, того и не мог.
   В чистой отмытой кухне на столе расставлены миски с всякими соленьями, закутанные в холстины пироги, ещё что-то... Гаор даже разглядеть не успел, потому что увидел маленькую ёлку, вернее, пучок еловых веток. Ну да, он же сам, когда привёз ёлку из питомника, помогал Тумаку её устанавливать, и они срезали нижние лишние ветви. А там убежал в гараж, так вот они куда пошли! Вот здорово! И даже игрушки висят, и гирлянда маленькая...
   - Ну, все, что ли ча?! Тады пошли! - властно скомандовала Нянька.
   - Куда? - шёпотом спросил Гаор оказавшуюся рядом Цветну.
   - Хозяев проздравлять, - удивлённо ответила она. - Не знашь, что ли ча?
   Гаор промолчал. У Сторрама такого не было.
   По внутреннему коридору они всей толпой прошли за Нянькой на "хозяйскую" половину и вошли в гостиную. Там у большой, под потолок, нарядной ёлки стоял заваленный пакетами и коробками стол, рядом хозяин в кителе со всеми орденами, сидит хозяйка в нарядном платье, стоят обе девочки, тоже в нарядных платьицах и несмотря на позднее время на коленях у хозяйки маленький наследник в нарядном костюмчике. "Однако..." - смятённо подумал Гаор, совершенно не представляя, что и как нужно делать. Но остальные явно всё знали, и ему ничего не оставалось, как стараться не выделяться и всё делать, как все, что, в принципе, он умел.
   Сначала спели новогоднее поздравление. Эту песню Гаор ещё в первом классе училища разучил, с неё и училищная ёлка начиналась, и потому пел спокойно, стараясь, впрочем, удерживать голос и не выделяться. Звучала-то она не шибко стройно, многие привирали мелодию и путали слова. Хозяин... поблагодарил их, пожелал им весёлого Нового Года, а затем... затем они все по одному, начиная с Няньки, подходили, говорили поздравление и пожелания, кланялись, касаясь правой рукой пола у хозяйских сапог, а хозяин вручал... подарки. Няньку он даже в щёку поцеловал, мужчин хлопал по плечу, Малушу ущипнул за щёчку, Лутошку потрепал по голове... Мужчины получали пачку сигарет и кулёк с новогодним подарочным набором, а женщины такой же кулёк и цветную ленту для волос.
   Такого в жизни Гаора ещё не было. В училище такие же кульки вручались на праздничном построении, а больше ему нигде ничего не дарили. Но... в каком полку служишь, по тому Уставу и живёшь. И когда дошла его очередь, он проделал все положенные процедуры не хуже остальных. Отбарабанил обязательное, поклонился, получил хлопок по плечу, пачку хороших сигарет и кулёк с подарком и отошёл, уступив место Лутошке, которому вместо сигарет дали ещё пакетик с конфетами.
   Хозяйку и детей поздравляли отдельным и не таким низким поклоном. Те так же благодарили и давали от себя: хозяйка маленькую пачку печенья, а девочки по конфетке. Малыш, сидя на коленях у матери, таращил глаза и чего-то лепетал.
   О подобном Гаор читал в исторических романах, как вассалы поздравляли своих сюзеренов, бароны - королей, но это ж было так давно, и вот... сейчас, наяву, вот чёрт, никогда не думал, что такое возможно. И что же получается, китель, ордена, наряды... для них? Зачем это хозяину? Сторрам такого не устраивал. Зачем? Ведь не просто так... Но поздравления и раздача подарков закончены, ещё один общий поклон, и они толпой вслед за Нянькой вываливаются из гостиной.
   В кухне Гаор перевёл дыхание. Теперь-то уж... Да, вот теперь и пошло веселье.
   Печенье и конфеты свалили в общую кучу, а кульки сложили под ёлкой.
   - С чаем и откроешь, - объяснили Гаору.
   И все вместе сели за стол. Конечно, Гаор знал, что огород и сад неспроста. Сам работал там летом, и копал, и рыхлил, и собирал, и пропалывал, и помогал налаживать большой железный бак, чтоб за раз десяток банок кипятить. Но думал, что это всё на хозяйский стол пойдёт, а им... ну капусту квасили, чтоб зимой было из чего щи варить. Но что и остального он попробует... в голове даже не держал. Такого он в жизни не ел. Ни в училище, ни, тем более, на фронте ни солений, ни мочений не было. А на дембеле... видел он такие банки, но они были ему не по деньгам. Так что, огород с садом... на себя тоже выходит? А и молоко он пьёт, и яйца... сколько раз ему яичницу делали, когда он из рейса приезжал, чтобы перекусил по-скорому, когда до обеда далеко ещё. А боровков откармливали летом, сам же он сколько раз свиной хлев чистил, забивали их, правда, и разделывали, когда он в рейсе был, но вот оно, сало, колбаса жареная... Думать мешала непривычно обильная и вкусная еда, весёлый шум за столом, шутки, хохот. А тут ещё Нянька торжественно поставила на стол большую бутыль с тёмно-красной густой жидкостью.
   - Никак вишнёвка?!
   - Ну, Старшая Мать, уважила! - зашумели мужчины.
   - За-ради праздника можно, - важно кивнула Нянька.
   - Старшая Мать, - Тумак тряхнул расчёсанными тёмно-русыми почти чёрными кудрями. - Так вишнёвка сладка больно, горькой бы нам, а?
   Мужчины выжидающе притихли.
   - А, прах вас возьми! - махнула рукой Нянька. - Большуха, достань там у меня, пущай уж.
   Большуха выбежала из кухни и тут же вернулась с большой на полторы мерки бутылкой водки. Восторженный вопль был тут же пресечён.
   - А ну цыц! Хотите, чтоб на той половине услыхали?!
   На столе как из воздуха возникли стаканы, и Нянька кивнула Тумаку.
   - Разливай. Лутошке вишнёвки стопарик налей.
   - А как же, Старшая Мать, - ответил Тумак, бережно берясь за бутылку. - А нам-то по стакаше. Рыжему вон это вообще как слону дробина.
   - А ты откуль знашь, какой из него питух? - подозрительно спросила Нянька.
   - Я фронтовик, Старшая Мать, - улыбнулся Гаор, - мне и бутылка не доза.
   - Чо?! - изумился Лузга, - цельну бутыль могёшь?
   - Не одним глотком, но могу, - ответил Гаор, принимая от Тумака свой стакан.
   С ума сойти, это когда ж он в последний раз водку пил? Да... да, как раз накануне того утра в редакции, встретил парней из седьмого полка и надрызгался с ними, и с того утра... как бы, и в самом деле, не осрамиться.
   Мужчинам налили по неполному стакану водки, женщинам и Лутошке по половинке вишнёвки, Малуше ничего.
   - Отпить дам, - сказала ей Большуха. - Для цельной мала еще.
   - Ну, - Тумак оглядел сидящих за столом и встал. - Давайте разом, чтоб тот год не хуже этого был.
   Все дружно встали и сдвинули над столом стаканы, стукнув ими друг о друга. Для Гаора это тоже было новостью. Обычно просто поднимали стаканы или во что там налито, приветствуя собутыльника или присоединяясь к тосту, но это... это же здорово!
   По старой привычке Гаор выпил свой стакан по-армейски, залпом, и в первый момент даже не ощутил вкуса, только будто холодом обожгло рот и горло. Но в следующее мгновение горячая волна словно ударила его изнутри, разливаясь по телу, он ощутил, как загорелось лицо, и набросился на еду, зная, что если сразу заесть жирным и острым, то ещё пять долей жара, и он будет в порядке.
   - А в сам-деле ничо, - сказал ему сидящий напротив Сизарь, - могёшь.
   - Джадд, вон тоже залпом пьет, - кивнула Балуша.
   - Это чо, на фронте так учат? - спросил Чубарь.
   - Точно, - улыбнулся Гаор, - пить надо быстро, пока не отобрали или не убили. Знаешь, как обидно, когда налил, а выпить не успел.
   Джадд кивнул.
   - Да, это так.
   От выпитого и съеденного все раскраснелись, хотелось движения, действий. И песня возникла естественно, сама по себе. Пели уже знакомым Гаору сложным многоголосием, совсем не похожим на новогоднее поздравление. "Потому что там чужое, - с обжигающей ясностью понял Гаор, - а здесь своё". Но ему и те фронтовые, армейские, компанейские - свои, и эти. Как же ему? А просто. Сейчас со всеми, а в рейсе...
   - Рыжий, а ты каки ещё песни знашь? - спросили его после третьей общей песни.
   - Знаю, - уверенно ответил он.
   - Ну, так спой.
   "Вечерний звон"? А хотя бы. У Сторрама она понравилась всем, он даже дрался из-за неё, так ему не верили что она не нашенская. Грустна только, не под праздник.
   - Ну, чо ж ты, Рыжий?
   - Грустные не хочется, а весёлые больно солёные, - честно ответил он.
   - Давай солёную, - засмеялись мужчины.
   - А ну, не дурите, - сразу вмешалась Нянька, - эк вас со стакаши развезло сразу.
   - Это меня развезло?! - возмутился Гаор, - да я по черте зажмуркой пройду.
   - Это как?!
   - А просто!
   Гаор вылез из-за стола.
   - А вот, половицы две, черта между ними, всем видно?
   - Ну-у!? - полезли из-за стола остальные.
   Гаор встал по стойке смирно, закинул руки за голову, сцепив пальцы на затылке, и закрыл глаза. Здесь главное, сразу носок точно на черту поставить, а потом идти, плотно приставляя каблук к носку, тогда не собьёшься. Дойдя до стены, Гаор развернулся на каблуках и пошёл обратно. Судя по восторженно-удивлённому рёву, он не сбился.
   - Ну? - остановился он и открыл глаза. - Сбился? Шатнуло меня? То-то!
   Его обнимали и целовали, хлопали по спине и плечам. Лузга, а за ним Лутошка попробовали так же пройтись, но Лузгу сразу зашатало, и он сошёл с черты, а Лутошка так и вовсе сел на пол под общий смех.
   А потом началась такая весёлая круговерть, что Гаор потом даже толком не мог вспомнить, что за чем было. Но пели уже весёлые, быстрые плясовые песни и танцевали под них невиданные им танцы, и он учился, на ходу перенимая коленца и выходки. И пили чай с вареньем, подаренными конфетами и печеньем. И Малуша ластилась к нему, выпрашивая блестящие обёртки от конфет. И он, разойдясь по-настоящему, бил чечётку под собственное пение, подхваченное остальными. И играли в новые, ещё неизвестные ему игры, и мужчины боролись на руках: кто чей кулак на какой счёт к столу прижмёт. И такого Нового Года у него ещё не было!

* * *

16.06. - 4.07.2002; 18.09.2010

  

Оценка: 8.40*7  Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"