Андрей вздрогнул и очнулся. Судя по часам, вырубился он минут на семь, не больше, но и этого ему вполне хватило. Так, теперь что? Моряка, понятно, что и след простыл, ну да, вещей у того, тоже понятно, что не было, а вот его... всё на месте. Андрей достал сумку и стал собираться. Побриться он уже не успеет, да вроде и незачем, не так уж быстро он обрастает, это у Фредди щёки к вечеру синели, а наутро уже щетина сильно заметна. Так что, укладываем всё. Деньги? Ага, от газеты листок оторвём и свёртком на дно, между вещей, чтоб в любой давке не прощупали. Ну вот, остальное - казённое, вот пусть и лежит, как лежало.
В коридоре уже знакомо зашелестели колёсики. Андрей выглянул из купе и купил бутылку минералки, пару бутербродов и пакет орешков, чтобы забить выпитое, всё же он напоследок стакан водки без закуси шарахнул. Взять его не взяло, но забить надо, ему в Царьграде голова чистая нужна. И чтоб запаха не было. Не к Барину же ему идти, а ресторан наверняка уже сворачивается.
Он курил, пил приятно горчившую воду, бросал в рот орешки, бездумно глядя в окно на своё отражение. Проплывали россыпи огней городов, какие-то непонятные чёрные громады... Ну, что ж, сделано - так сделано, никогда не жалей о сделанном. Что эта... мелкота сявочная, его где подсечёт, можно не бояться. Из поезда они свалили, он в окно всю тройку на перроне видел, если только в последний вагон не вскочили, но... вряд ли, побоятся они, эта шваль только со слабым храбра. А в Царьграде они его не найдут. Не успеют. Завтра в шесть вечера он уедет. Домой. Надо будет выкроить время, купить домой всем гостинца столичного, деньги шальные, их потратить надо. Но нож, конечно, лучше под рукой держать.
Заглянул проводник, предложив чаю. Андрей кивнул, соглашаясь. Интересно, что ему та троица напела, ишь как лебезит, не сравнить со вчерашним. Ну да чёрт с ним.
Когда проводник принёс чай, Андрей твёрдо посмотрел ему в глаза и понял: не трепыхнётся, будет молчать, чтоб за гнилую наводку не получить. А за окном всё больше огней, высокие дома, освещённые улицы. Подъезжаем? Похоже, да. Он залпом допил чай, бросил в рот два последних орешка. Снова зашёл проводник: нужен ли билет?
- Да.
Андрей взял свой билет и, пряча его в кошелёк, достал десятку, протянул проводнику.
- За чай и постель. Достаточно?
- Спасибо вам, - проводник даже что-то вроде полупоклона изобразил. - Такси вызвать прикажете?
- Спасибо за заботу, любезный, - усмехнулся Андрей и по вдруг метнувшимся глазам проводника понял, что угадал кликуху. - Меня встречают.
- Как скажете.
Проводник забрал стакан и ушёл. Андрей ещё раз огляделся, проверяя, не забыл ли чего, и снял с вешалки свою куртку.
Поезд замедлял ход, ощутимее стали толчки и слышнее лязганье на стрелках, в коридоре голоса, шум выносимых вещей. Андрей повесил сумку на плечо и откатил дверь. Где проводник? Ага, помогает какой-то фифе в шубе с её чемоданом, проход к ближнему тамбуру свободен.
Ловко лавируя между выходящими из купе и стоящими в коридоре людьми и чемоданами, Андрей, не привлекая ничьего внимания, прошёл к тамбуру, мимоходом заглянув в купе проводника и туалет. Там было пусто. В тамбуре... пусто. Дверь на себя, захлопнуть, под ногами лязгнуло железо сцепки, дверь от себя, захлопнуть. А здесь уже толпились люди с чемоданами и рюкзаками: следующий вагон был общей плацкартой, публика заметно попроще, и Андрей прошёл сквозь вагон, ничем и никак не выделяясь. А в этом тамбуре народу ещё больше, со всех сторон сдавило, и дальше продираться - это наоборот - привлечь внимание, и потому Андрей остался стоять. Наконец поезд остановился, пожилой проводник открыл дверь, и Андрея в общей толпе вынесло на ярко освещённый перрон.
Суета встреч, объятий, носильщики со своими тележками... Андрей шёл со всеми, не обгоняя и не сторонясь идущих рядом, стараясь не глазеть по сторонам: лохов всюду вылавливают.
Вокзал большой, многозальный, с подземными переходами и балконами, но указатели чёткие, и Андрей всё нашёл, никого и ни о чём не спрашивая. В туалете ещё раз привёл себя в порядок, умывшись и прополоскав рот, в справочной ему объяснили, что до Боброва переулка две остановки на третьем автобусе и пешком немного. Справка обошлась в гривенник.
Выйдя уже на площадь, Андрей огляделся в поисках нужной остановки. Увидел садившегося в такси Степана Медардовича, ещё раз огляделся. Нет, тех рож не видно. А автобусы вроде вон там. Ему нужен третий маршрут.
Толпа на остановке клубилась солидная, но и маршрутов много. Автобусы подходили один за другим, втягивали в себя людей, чемоданы, ящики, корзины и отъезжали, а на остановку уже набегала новая толпа.
Третий номер подошёл не сразу, и народу набралось много. Андрея опять сдавило, приподняло и внесло внутрь.
- Следующая остановка маршала... - конец фразы исчез в скрипе и писках. - ... не забывайте оплатить проезд, - объявил водитель.
Просто удивительно, как ухитрялась в этой толпе маленькая толстая кондукторша протискиваться из одного конца автобуса в другой, собирая деньги и выдавая билеты и сдачу. Билет стоил пятачок.
- А Бобров переулок? - спросил Андрей, отдавая деньги.
- Через одну, держи, - последовал быстрый ответ. - А ну кто ещё без билета?
Несколько раз автобус останавливался, но двери не открывались. Светофоры - догадался Андрей. Повернули, ещё раз. Ну и перегоны здесь, если это, как ему сказали, рядышком, то сколько ж до дальнего конца было бы? В рот лезли длинные волоски пуха от чьей-то вязаной шапочки, сбоку натужно сопели и дышали перегаром, спрессовали как... в карцере, и всем ничего, будто так и положено. Ну, ладно, перетерпим, бывало и похуже.
- Маршала Бондаренко, следующая Бобров, - объявил водитель, открывая двери.
Вывалилась треть автобуса, но и влезло не меньше, а то и больше.
- На Боброва сходите? - пискнуло сзади и внизу.
- Да, - ответил, не оборачиваясь, Андрей и полез к ближней двери.
Эх, Эркина бы сюда, умеет братик, а ему напролом приходится, ох, тётя, с гиппопотамом, что ли соревнуется, в три обхвата, и у самой двери, а не выходит, ну, не обогнуть и не отодвинуть.
Но тут объявили:
- Бобров, следующая Переменная...
Сзади нажали, и Андрей оказался на тротуаре, сам не понимая, как это у него получилось. Несколько ошарашенно огляделся.
Прямо перед ним сверкающая витрина, уставленная искрящимися хрустальными вазами, чашами и рюмками, вокруг снующие, торопящиеся, толкающие друг друга люди. "И куда это х всех несёт? - беззлобно усмехнулся Андрей, поправляя на плече ремень сумки, - ну, я-то по делу, а они чего?"
Первая же остановленная им девушка, сказала, что Бобров переулок - это недалеко, в арку и второй поворот налево. Показала рукой направление поисков арки и убежала, будто её ветром унесло от Андрея.
Длинный дом тянулся рядом витрин и призывно хлопающих дверей. В жизни он такого многолюдья не видел. Всем до себя и никому до него. Даже в Колумбии такого не было, хотя... кто знает, каково здесь в дождливую полночь.
Широкая, чуть закруглённая в верхних углах арка в два этажа казалась чёрной распахнутой пастью. Андрей поглубже засунул руки в карманы куртки и шагнул в темноту. Но та оказалась вполне прилично освещённым то ли двором, то ли проходом между домами. Витрин здесь не было, зато светились окна жёлтыми, оранжевыми и красными уютными огнями. У одного из подъездов стояли и разговаривали две женщины с сумками. На Андрея они посмотрели, но разговора не прервали.
Проход плавно перешёл в улицу жилых домов и маленьких, похожих на загорские магазинов. Хлеб, табачная лавка, трактир, продуктовый, ещё булочная... Народу поменьше, но тоже все бегут, толкаясь и извиняясь на бегу. Деревья вдоль тротуара в решетчатых кольцах. Длинный дощатый забор с узким наружным навесом. Стройка, что ли? Ещё дома... Ему второй поворот налево, а это первый. Подбельская улица. Названия улиц и номера домов с подсветкой, толково сделано. Ну, вот и Бобров. Смотри, как толково дорогу объяснила, а ведь девчонка. Ему нужен дом семнадцать. А это... девятый, следующий... ну, до чего ж девятка длинная... чёрт, седьмой.
Андрей чертыхнулся и повернул обратно. Как бы ему не опоздать к концу приёма. А то ещё получится, что впустую съездил, не будет же он профессора искать и домой к тому переться. Много чести. Да и нарываться неохота. Одно дело - дома, там от души шугануть можно, а в Комитете... какой он ни есть профессор, а там он председатель и должен себя в рамочках держать.
Неожиданно из ряда домов на тротуар выдвинулась каменная ограда, увенчанная фигурной решёткой. За оградой высилась тёмная громада церкви. Номера на ограде не было, но на следующем доме... ага, пятнадцатый. Вот и отлично, всего ничего осталось.
Комитет размещался в трёхэтажном богато украшенном лепниной доме. Глухая дверь, рядом аккуратно-строгая табличка. "Общество бывших узников и жертв Империи".
Андрей перевёл дыхание и толкнул дверь.
Возвращение домой, как бы ни был привычен и определён ритуал, всегда неожиданность и радость. А сегодня... сегодня всё по-другому. Да, он, как обычно, дал проводнику сотенную, чтобы с рестораном уже сам рассчитался, и тот, рассыпавшись в благодарностях, подхватил и донёс до перрона его чемодан. А там уже наготове знакомый носильщик.
- На такси прикажете? - и, не дожидаясь ответа. - Сюда пожалуйте.
Ещё в вагоне и на перроне Степан Медардович оглядывался в поисках удивительного попутчика, но того нигде видно не было. Похоже, разминулись в вокзальной толчее. Жаль, весьма интересный молодой человек. Хотя, возможно, это и к лучшему. На такси, тоже как всегда, очередь, но ждать пришлось недолго, машины подкатывали одна за другой. Рубль носильщику - сколько мест, столько и рублей, этой таксе уже лет сто, если не больше, в войну, правда, по-другому было, ну, так на то и война. И просто удивительно, как стремительно восстановилась довоенная жизнь.
- Дом князей Краснохолмских, пожалуйста.
- "Муравейник":
- Нет, улыбнулся Степан Медардович. - На Старом проспекте.
- А, "Однозубый", - кивнул шофёр. - Знаю, - и рванул с места на открывшийся створ выезда.
Улыбнулся и Степан Медардович, но улыбка была невесёлой. В наблюдательности царьградским таксистам не откажешь, и как ни обидно это звучит, но так и есть. Всё правое крыло с башней было разрушено, разбито в щебень ещё в первые бомбёжки, и пропорции оказались непоправимо нарушены. И до сих пор неясно, что делать с руинами. Обидно. В революцию дом уцелел, хотя и обгорел, а сейчас... Однозубый. Ох, прилепится это прозвище к Краснохолмским не на одно поколение.
Ехали быстро, умело объезжая забитые машинами перекрёстки по боковым, пусть узким, но уже по-ночному пустынным улицам. Мелькнула искусно подсвеченная Крепость на холме, грохотнул под колёсами старинным настилом Старый мост через Светлую, убежала вбок Большая набережная - неизобретательны были предки в названиях, но им тогда было не до топонимических изысков, - и вот он, Старый проспект во всю свою выверенную когда-то царским циркулем ширь. Царский указ, и прятавшиеся в садах дворцы сразу оказались на фасадной линии. Краснохолмским тогда повезло: их земля располагалась длинным узким перпендикуляром и пострадала меньше, что и позволило без особых потерь и усилий перестроить дворец и перепланировать сад за домом. С тех пор... и до этой войны.
- Нет, к подъезду пожалуйста.
- Как скажете, - шофёр притёр машину к бордюру точно напротив двери.
Степан Медардович, бросив короткий взгляд на счётчик, достал пятёрку.
- Благодарю.
Шофёр сделал движение за сдачей, но Степан Медардович отмахнулся необидным жестом. Когда у Краснохолмских нет денег на чаевые, они едут на автобусе или идут пешком. Но не скопидомничают.
Шофёр вышел следом за ним и достал из багажника его чемодан.
- Куда прикажете?
- Вот сюда пожалуйста. Ещё раз благодарю, - и отпускающий шофёра жест.
Шофёр поставил чемодан у двери, сел в машину и уехал. Степан Медардович полез в карман за ключами, но дверь сама распахнулась перед ним.
- Ну, наконец-то! Здравствуй.
- Лизанька?! - радостно удивился он, входя в дом. - Здравствуй, свет мой, ты уже сквозь стены видишь?
-Нет, - засмеялась она, обнимая и целуя его. - Просто знание расписания и расчёт, а как услышала, что ты ключами звенишь...
- Ну и слух у вас, княгинюшка, - смеялся Степан Медардович, целуя её в щёку, в руки и опять в щёки. - Такси я отпустил, всё в порядке.
- Рада слышать, а то я трёшку наготове держу.
- Можете убрать свою трёшку. Я сегодня, - Степан Медардович подмигнул, - в выигрыше.
- Выигрыш на копейку, а радости на сотню. Раздевайся, я отпустила Мефодия, у него что-то дома, ужин на столе.
- Лишь бы не наоборот, Лизанька, но выигрыш посерьёзнее копейки. И я сейчас лучше ванну приму, отдохну, а там и поужинаем. И позвони Ярославу.
За всем этим он разделся, повесив пальто и шляпу в старинный из тёмного дуба шкаф, переобулся и с удовольствием оглядел освещённую только угловым торшером у лестницы прихожую. Шкафы в тон стенным панелям, дубовая лавка-диван с выдвижными ящиками для обуви вдоль стены, закрытая дверь в нижнюю парадную анфиладу, неизносимый дубовый паркет и пухлые коврики у двери и вдоль галошницы.
- Конечно, Стёпа, отдохни. Что-то случилось?
- Только приятное. Очень интересное маленькое приключение, Лизанька, но хочу поделиться с Ярославом. Как вы тут?
- О, у нас всё в порядке.
И, как в подтверждение её слов, наверху хлопнула дверь, по лестнице двумя клубками белой шерсти с лаем скатились два шпица, по древней традиции именовавшиеся Кадошкой и Фиделькой, завизжал детский голос:
- Дедушка приехал!
И сбежал вниз в расстёгнутом по-домашнему кителе Захар.
- С приездом, отец.
Степан Медардович обнял сына.
- Ну, как ты?
- Всё в порядке. Приняли к исполнению, с понедельника приступаем к реализации.
- Отлично.
Захар подхватил чемодан, и они, все вместе в сопровождении прыгающих и лающих шпицев поднялись по лестнице. Идущий последним, Захар мимоходом выключил торшер.
В верхнем коридоре Степана Медардовича обступили и дети, и взрослые.
- Да приласкай ты их, папа, иначе они не замолчат, - предложила, улыбаясь, жена Захара.
- Это ты о ком, Зоренька? - рассмеялся Степан Медардович, обнимая сыновей, целуя внуков и невесток и гладя шпицев.
Вообще-то жену Захара звали Анной, но, учитывая, что Анн у Краснохолмских много во всех поколениях и ветвях, её - среди своих - называли по мужу Зорей или Зоренькой, и ей, румяной и всегда ласково весёлой, это имя подходило, по общему убеждению, лучше крестильного.
Захар отнёс чемодан в родительскую спальню, переглянулся с женой и матерью и скомандовал "по-ефрейторски":
Румяный, очень похожий на мать, пятилетний Степан вздохнул.
- Дедушка, ты мне завтра всё расскажешь?
- А как же, - Степан Медардович потрепал его кудрявые, как у Захара в детстве, волосы. - И на карте всё отметим.
Степан вёл летопись путешествий деда.
- Ну, княжичи, княжны, - Степан Медардович ещё раз поцеловал внуков, - всем спокойной ночи. Завтра я в полном вашем распоряжении.
Зоренька и Лариса - жена младшего сына, Романа - увели детей, Захар и Роман сказали, что подождут ужина в библиотеке, и наконец Степан Медардович остался вдвоём с женой.
- Лизанька, давай сначала дело.
- Хорошо, - согласилась она, внимательно глядя на него. - Что случилось, Стёпа?
- Ничего сверхъестественного, я выиграл там, где не играл. Держи, Лизанька, - он достал из бумажника пачку купюр. - Здесь двести пятьдесят, вторая половина.
- Хорошо, - Елизавета Гермогеновна взяла у него деньги. - Но может, оставишь себе, на игру? И ты сказал, что не играл, тебе было плохо?
- Нет, Лизанька. Я играл, в поезде, как всегда, и проиграл, как всегда. Но проигрыш мне вернули. И дали ещё, - он достал уже прямо из кармана вторую пачку, заметно толще первой. - Лизанька, мне сказали, что это компенсация за моральный ущерб. Возьми, пожалуйста, а всё остальное потом.
Она не растерянно, а как-то задумчиво кивнула и взяла деньги.
- Раздевайся, я сейчас сделаю ванну.
Она положила обе пачки на комод и пошла в ванную, а Степан Медардович стал раздеваться с блаженным чувством исполненного долга. Родовая страсть князей Краснохолмских к игре - по одной из семейных легенд царский венец в чёт-нечет проиграли - вынудила их выработать жёсткие правила. Деньгами распоряжались женщины. Они - жёны, матери, тётки, бабушки, старшие сёстры, а, случалось, и дочери - вели хозяйство и решали, сколько выделить своему князю или княжичу на игру. Превысить женский кредит было безусловно бесчестным. Сами княгини и княжны тоже играли, но только в семейном кругу, чтобы деньги не уходили из семьи. Пожалуй, именно это и сочетание открытости семьи, а Краснохолмские не чуждались никакой честной работы и роднились по сердцу, а не знатности, с семейной поддержкой во всём, - всё это и позволило семье выжить, пережить и царские опалы, и революционный террор, и даже сохранить многое из родового, накопленного за восемьсот с лишним лет существования рода, могучей разветвлённой семьи.
Дежурная в застеклённой будочке у входа пускать его не хотела.
- Время приёма заканчивается, придёте на следующей неделе.
Андрей ещё вполне миролюбиво облокотился об узкий прилавок у её окошка.
- Мне сегодня нужно. Дело у меня... неотложное.
- Нет, - она сердито шлёпнула ладонью по разграфлённой тетради.
Андрей зло сощурил глаза.
- Тётя, давай по-доброму. Я и по-другому могу.
- Я... я милицию вызову.
- Зря грозишь, тётя, я нервный. Пока они приедут, я много чего успею сделать, - и он издевательски подмигнул.
- Ты что несёшь, я в матери тебе гожусь!
- Вот своих щенков, сука, сучья твоя порода, и воспитывай.
Она застыла, и Андрей, чувствуя, что всё сейчас сорвётся, сам протянул руку в окошко и взял у неё со стола белый квадратик пропуска.
- Спасибо, тётя, живи и не кашляй.
Она не шевелилась, будто после его фразы о щенках ничего уже не видела и не слышала.
Дежуривший у входа на лестницу седой мужчина неопределённого возраста, удачно не слышал их разговора: говорили они тихо, а вестибюль большой - и спокойно принял у Андрея пропуск.
- К Бурлакову? Это на втором этаже, двадцать седьмой кабинет.
- Спасибо, - улыбнулся Андрей, быстро взбегая по лестнице.
Теперь надо успеть добраться до Бурлакова прежде, чем эта... забазарит и шухер поднимет. Но в то же время он чувствовал, что нет, не забазарит, слишком сильным был его удар. Что-то там у неё было с детьми или из-за детей, нет, будет молчать.
Длинный коридор, закрытые двери, с номерами, но без табличек, повороты, а вот и двадцать седьмой. Напротив двери пять стульев и сидят трое.
- К председателю кто последний? - спросил Андрей.
- Я с краю, - нехотя ответил мужчина в новом, но мятом, будто он в нём спал, костюме.
- Ну, так я за тобой, - сказал Андрей, усаживаясь рядом.
Сидевшие с другого краю мужчина и женщина, похоже, вместе, так что не трое, а двое перед ним. Ну, что ж, может, он и успеет. Или... ладно, не будем загадывать.
Из кабинета вышел молодой, не больше шестнадцати парнишка и стал изучать какой-то листок.
- Следующий, пожалуйста, - сказали из-за двери.
Как и предполагал Андрей, сидевшие слева зашли парой. Парнишка бережно спрятал листок во внутренний карман и ушёл. Андрей расстегнул куртку, пристроил на соседний стул сумку и приготовился ждать. Заняться абсолютно нечем, только потолок разглядывать, но и не хотелось чем-то заниматься. Даже думать. Не о чём ему сейчас думать.
Время текло неощутимо и неотвратимо. Вышла пара и вошёл Мятый. Андрей не шевельнулся. По коридору прошла, внимательно поглядев на него, женщина в тёмно-сером платье. Он не обратил на неё внимания. В коридоре, да и во всём здании тихо. Будто он остался один, будто все ушли, а его заперли.
Вышел Мятый, злой, что-то бурчащий себе под нос, оставив дверь открытой, и ушёл по коридору. Андрей оттолкнулся от стула и встал, в один шаг пересёк коридор и вошёл в кабинет.
Яркий плоский плафон на потолке, напротив двери два уже тёмных окна, между ними за письменным столом человек. Седой, в тёмном костюме, с галстуком, что-то быстро раздражённо пишет. Андрей прикрыл дверь и встал, прислонясь к косяку. Ну, профессор-председатель, и когда ты соизволишь меня заметить?
Бурлаков поставил точку и перечитал написанное. Резковато, пожалуй, но так и надо. А то ишь, повадились. Врут, не краснея. Ни во что он свою ссуду не вкладывал, вернее, в кабак вложил, пропил по сути дела, а теперь... "Вспомоществование" ему. Обойдётся. Да, при переезде и устройстве на месте всем поровну, по ртам и головам, беспроцентно и безвозвратно, а дальше извольте своим умом жить, по уму и жизнь будет. Всё ещё сердито он отложил проект решения в папку на печать и поднял голову. Ещё один? Бесконечный приём сегодня.
Высокий белокурый парень в расстёгнутой ярко-зелёной куртке небрежно привалился плечом к дверному косяку, насмешливо сверху вниз рассматривая его. Но... но ведь это... чёрт, только позавчера он получил письмо от Жени. "Андрюша успокоился, повеселел, и теперь я начну ему капать на мозги..." И уже... уже приехал?!
- Привет, - с блатной хрипотцой сказал парень. - Наше вам с кисточкой.
- Здравствуй, - онемевшими губами сказал Бурлаков. - Проходи, садись.
Досадуя на себя. На внезапно севший голос, на холодно-казённую вежливость Бурлакова, Андрей подошёл и сел на один из стульев, стоявших боком перед столом, закинул ногу за ногу, небрежно опустив сумку на пол.
- Ну как: - Андрей старался говорить спокойно, но получалось придушенно-неуверенно. - Поговорим?
- Весь к твоим услугам, - попытался пошутить Бурлаков.
Как ответить на эту насмешку Андрей не смог сразу сообразить и растерялся. И от растерянности сказал совсем не то, что готовил, а уж совсем несообразное, но вот вдруг само выскочило:
- А бабочка где?
- Что? - изумился Бурлаков. - Какая бабочка? Ты о чём?
- Здесь, - Андрей похлопал себя по горлу под воротником. - Красным на сгибах отливала.
- Серёжа, ты помнишь?! - вырвалось у Бурлакова. - Я же её только на учёный совет, на торжества...
- Я Андрей, - тихо и как-то угрюмо поправил его Андрей. - Андрей Фёдорович Мороз.
Разговор не получался, надо прощаться и уходить. Он подтянул к себе сумку, готовясь встать, но медлил.
И тут без стука открылась дверь и в кабинет вошла та самая женщина в тёмно-сером платье.
- Приём закончен, - жёстко сказала она, глядя в упор на Андрея. - Оставьте заявление, мы его рассмотрим и сообщим вам о решении.
Андрей улыбнулся, оскалив зубы, и встал. Женщина стояла, засунув руки в накладные карманы на юбке, и там явно обрисовывались под тканью пистолеты. Стрелять сквозь ткань будет - ежу понятно.
- Извиняйте за беспокойство, значитца...
- Стой! - приказал ему Бурлаков. - Валерия Леонтьевна, уходите.
- Что? - теперь она смотрела на Бурлакова. - Игорь Александрович...
- Зекс! - резко как выстрел бросил ей Бурлаков.
Она тут же повернулась и вышла, а Андрей изумлённо уставился на него.
- Ты... ты это откуда знаешь? Ты ж срока не мотал.
- Я ещё много чего знаю, - отмахнулся Бурлаков, вставая. - Здесь поговорить не дадут, пошли.
Андрей молча кивнул, глядя, как Бурлаков быстро кидает в свой портфель какие-то бумаги со стола, достаёт из шкафа и надевает пальто и шляпу.
- Пошли, - повторил Бурлаков, оглядывая опустевший стол и явно проверяя, не забыл ли чего.
Молча они вышли в коридор, Бурлаков запер дверь и спрятал ключи в карман, молча прошли по коридору и спустились в вестибюль. Там уже были выключены верхние плафоны, и светилась только стеклянная будочка у входа. В ней сидели обе - дежурная и в тёмно-сером. Дежурная плакала, и Валерия Леонтьевна успокаивала её. Бурлаков быстро прошёл мимо них, ограничившись молчаливым кивком. И так же молча, напряжённо улыбаясь, проследовал вплотную за ним Андрей.
На улице, вдохнув холодный, пахнущий палой листвой воздух, Бурлаков почувствовал, как разжимается сдавившее грудь кольцо. Рядом шагал его сын...
Андрей перевёл дыхание. Что ж, первую схватку он не выиграл, но и не проиграл. Ладно, пойдём на второй заход. Ходить не с чего, ходи с бубей. Бубей нет, ходи пешком.
- Куда идём?
- А куда ты хочешь? - ответил вопросом, не в силах придумать сейчас что-то получше, Бурлаков.
Андрей миролюбиво пожал плечами.
- Посидеть надо, разговор есть, - Бурлаков молчал, и поневоле пришлось продолжать. - Ну, в ресторане каком, или трактир если хороший. Ну, в пивной.
- нет, - наконец справился с собой и с голосом Бурлаков. - Никаких пивных и трактиров, не выдумывай. Идём домой.
- К тебе?
- Домой, - повторил Бурлаков.
У Андрея завертелось на языке, не боится ли профессор шпану уголовную в дом пускать, но ограничился кратким:
-Тебе виднее.
Обычно Бурлаков ездил домой на автобусе, но сейчас ему это и в голову не пришло. Он идёт по родному городу, и рядом с ним идёт его сын. И разрушить это блаженство ожиданием на остановке, толкотнёй в автобусе? Да ни за что!
Шли быстро и молча. Улицы, переулки, проходные дворы... Андрей изредка косился на Бурлакова. Силён, однако, профессор, темп задал... ну, меня ты не умотаешь, не прошлая зима, если я тогда голышом по снегу не задохал, то сейчас-то... И куда же это так спешим? А дорогу запомним. На всякий случай. Они, случаи, ой какие разные бывают.
Дошли до обидного быстро. Бурлаков открыл дверь квартиры и только тут впрямую посмотрел на Андрея.
- Заходи.
Войдя, включил свет, поставил у вешалки портфель и стал раздеваться. Андрей захлопнул входную дверь и, подумав, повернул задвижку замка. Огляделся.
Прихожая как прихожая, может, чуть больше, чем у него, но как у Эркина. Паркет, вешалка, зеркало... двери... - всё, как обычно, ничего особенного и ничего из того... памятного.
Пронзительно зазвенел в кабинете телефон. Бурлаков чертыхнулся и пошёл в кабинет, бросив на ходу:
- Раздевайся, я сейчас.
Расстёгивая и снимая куртку, Андрей внимательно слушал: дверь в комнату с телефоном осталась открытой, и напрягаться не надо.
- Да... да, я... нет, всё в порядке... нет, я занят... позвоню, когда смогу... нет, я сам позвоню... и тебе... и тебя... всё... всё, я занят.
И щелчок положенной на рычаг трубки. Андрей усмехнулся: надо же, умеет профессор.
Бурлаков положил трубку и немного постоял, привыкая к мысли, что он не один, что Серёжа здесь, рядом. Да, мальчик с дороги, надо его накормить, всё остальное потом.
Он быстро вышел в прихожую и улыбнулся настороженно озирающемуся Андрею.
- Идём на кухню. Поужинаем и чаю выпьем.
Кухня напомнила Андрею его собственную и Эркина, только здесь, кроме всего прочего, стоял ещё белый закрытый шкафчик непривычного вида.
- Я сейчас.
Бурлаков поставил на огонь чайник и достал из холодильника отбивные. Как же здорово, что он купил сразу шесть штук. Да, масло ещё.
Белый странный шкаф оказался тем самым холодильником, о котором Андрей столько думал, но это всё побоку, надо решать то, ради чего он и затеял эту поездку, и решать сейчас.
Андрей откашлялся, прочищая горло.
- Постой, подожди хлопотать.
Бурлаков обернулся к нему от плиты.
- А в чём дело?
- Подожди, - Андрей заставил себя улыбнуться. - Поговорить надо. Пока не пожрали вместе.
Помедлив, Бурлаков кивнул. Выключил огонь под сковородкой, уменьшил под чайником и кивком показал на стол.
- Садись. Поговорим.
Андрей, как и в комитете, оттолкнулся от дверного косяка и подошёл к столу.
Они сели друг напротив друга, одновременно достали сигареты и закурили.
- Ну, я слушаю.
- Слушай, - кивнул Андрей. - Так ты говоришь, что я тебе сын, так?
Бурлаков кивнул.
- Но...
- Не спеши. Как там на самом деле, не об этом речь. Я тебя сейчас спрошу. Кое о чём. Так ты отвечать не спеши, подумай сперва. Обратного хода не будет.
- Давай, - усмехнулся Бурлаков.
- Слушай, - Андрей пыхнул дымом. - Я Андрей Фёдорович Мороз. И им останусь. Согласен?
- Да, - сразу ответил Бурлаков.
- Быстро отвечаешь, - покачал головой Андрей. - Ну, тебе решать. Теперь. Живу в Загорье и никуда оттуда не уеду.
- Раз тебе там хорошо, - пожал плечами Бурлаков, - пожалуйста.
- Так. Ладно. Теперь дальше. Ты профессор, доктор наук и так далее. А я - работяга в цеху, и выше шофёра мне не прыгнуть. Ничего это тебе?
- Ничего.
- Запомни. Сам сказал, я тебя за язык не дёргал. Дальше. Ты - председатель, весь на виду и вообще. А я - блатарь. Битый, ломаный. Не пахан, - Андрей усмехнулся, - но авторитет свой я всегда подтвердить смогу и своё уважение буду иметь. Это тебе как?
Глаза Бурлакова насмешливо блеснули.
- А никак. Это твоё прошлое. А что в будущем... поживём - увидим.
Андрей испытующе смотрел на него.
- Ну, смотри. Теперь ещё. У меня есть брат. Это как?
- Так же. Я же сразу сказал. Твой брат - мне сын. Что тут непонятного?
- А что он индеец? Тоже тебе ништяк? А если подначивать будут, ну, дескать, когда это в резервации побывать-потрахаться успел, да как оно там было? - насмешливо кривил губы Андрей.
- Хотел бы я посмотреть, кто рискнёт меня об этом спросить, - в тон ответил Бурлаков.
- А что грузчик он?
- Ты же рабочий. Ну и что?
- А что рабом был? Номер на руке носит?
- Был, - подчеркнул голосом Бурлаков.
Он уже не соглашался, а спорил, и с каждым опровержением очередного довода Андрея чувствовал себя всё увереннее.
- А что спальник он? Тоже тебе по хрену?
- Ты ж сам сказал, что Эркин грузчиком работает, - насмешливо удивился Бурлаков.
И Андрей досадливо согласился.
- Подловил. Но ведь тебе этим тоже глаза колоть станут.
- Пусть попробуют. Ваше прошлое - оно прошлое, я уже говорил. Что у каждого за спиной висит...
- А у тебя что есть? - перебил его Андрей.
- Любопытной Варваре что с носом сделали? - тут же отпарировал Бурлаков и сам ответил: - То-то.
- Меньше знаешь, дольше живёшь, - кивнул Андрей и по-английски: - Резонно, - и опять по-русски: - Своё при себе и держи, это ты правильно. Но вот у Эркина семья. Жена, дочь.
- Женя мне невестка, Алиса - внучка, - уже совсем спокойно ответил Бурлаков и улыбнулся. - Кто ж от такого добра отказывается.
- Слушай, - ухмыльнулся Андрей. - А чего это ты со всем согласен? Так мы тебе уж и нужны?
- Нужны, - стал серьёзным Бурлаков.
- Зачем?
- Детей не зачем-то рожают, а просто, чтобы были. И дружат не зачем-то, а просто дружат. И любят так же.
Андрей задумчиво кивнул, но упрямо продолжил:
- Это ж тебе обуза лишняя.
- Любовь обузой не бывает.
- А ты что, уже полюбил меня?
- Не уже, я всегда тебя любил.
Бурлаков встал и повернулся к плите. Снова зажёг огонь под сковородкой, положил масло. Андрей, выложив на стол сжатые кулаки, молча следил за ним.
- Эркина, - он прокашлялся, - его ты тоже... любишь? А его когда успел?
- Когда узнал, что он твой брат, - ответил, не оборачиваясь, бурлаков.
Андрей улыбнулся.
- Здоровско отбиваешься.
Бурлаков пожал плечами.
- Это правда. Гарнира у меня нет, вернее, его долго делать. Хотя, постой...
- Я сижу, - придурочно поправил его Андрей.
Бурлаков усмехнулся и достал из холодильника кастрюльку.
- Когда поджарятся, разогрею кашу. Будешь с кашей?