Царьград встретил его весьма противным дождём, таким холодным, что грозил превратиться в ледяную крупу. Похоже, зима всё-таки добралась до столицы. Бурлаков с наслаждением вдохнул запахи бензина, мокрого асфальта, мокрой шерсти от пальто и шинелей клубящейся вокруг толпы. Хорошо, отличная погода! Как там у него с деньгами? На такси хватит. Закончим праздник, как и положено, с шиком и блеском.
Всё ему нравилось, всё было отлично: и дорога до Ижорска, и хоть убей не помнит, о чём говорил с шофёром, но отличный мужик, и попутчики до Царьграда тоже не остались в памяти, но люди великолепные.
И в квартиру свою он вошёл в том же блаженно восторженном состоянии. В университет завтра, в комитет... тоже, так что весь день в его полном распоряжении. Жалко, Маша будет только в пятницу, но ничего, радостью поделиться никогда не поздно. Это горем делишься и его убывает, а радость только прибавляется.
Бурлаков разделся, повесив пальто и шляпу, и уже спокойно стал распаковывать вещи. Свёртки с загорышами и пирожками на кухню, да, Женечка говорила, что загорыши можно прямо в фольге в духовке разогреть, и пирожки тоже, так и сделаем, ну, вот так, а фотографии в кабинет на письменный стол, остальное... костюм в спальню, в шкаф, рубашки и бельё в грязное, да, и чайник сразу же на огонь, и устроим себе продолжение...
Дверной звонок остановил его на полпути к кухне. Бурлаков застыл, недоумевающе глядя на дверь. Он никого не ждал, некому заявляться вот так без приглашения и предупреждения. Ворохнулась былая готовность, но он заставил себя выждать несколько секунд: может ошиблись? Но звонок не просто повторился, а проиграл памятную с далёкого, чуть ли не дошкольного детства мелодию сбора. И, ещё не зная, кого именно из знающих этот сигнал - их осталось-то только пятеро - он увидит, Бурлаков без тени колебания распахнул дверь.
- Ты?!
- А кто ж ещё! - Михаил Аркадьевич шагнул вперёд, заставив Бурлакова отступить. - Ну, здорово, Гошка.
- Здорово, Мишка.
Они обнялись, и Бурлаков, счастливо улыбаясь, сказал:
- Давай, раздевайся. Сейчас будем чай пить, - и уточнил: - Со всякими вкусностями.
- Ух ты! - удивился Михаил Аркадьевич, вешая шинель и привычным движением оправляя китель. - Не иначе, как медведь сдох. У тебя ж без Маши хоть шаром покати.
- Будешь язвить, ни хрена не получишь.
- Аргумент серьёзный, - кивнул Михаил Аркадьевич и, уже шагнув было к кухне, вдруг резко развернулся к Бурлакову. - А ну, раскалывайся!
- Что?! - изумился Бурлаков. - Мишка...
- А то самое. Посвежел, поздоровел, угощаешь. А ну, признавайся, старый козёл, в каком огороде молодильную капусту щипал?
- А пошёл ты... Вместе со своей капустой! - Бурлаков хлопком по плечу развернул друга к кухне. - Айда лопать.
- Грубиян, - вздохнул Михаил Аркадьевич.
В кухне Бурлаков поставил на огонь чайник и стал накрывать на стол. Михаил Аркадьевич расстегнул китель и развалился в вальяжной позе трактирного завсегдатая.
- А, кроме чая, что-нибудь будет? - поинтересовался он.
- Когда заработаешь.
- И что мне для этого сделать?
- Для начала заткнуться.
- Понял, - кивнул Михаил Аркадьевич, но выполнять явно не собирался. - Так куда ты ездил?
- На кудыкину гору, - весело ответил Бурлаков.
- Тогда зачем такая секретность? - пожал плечами Михаил Аркадьевич. - Адрес известный, место многолюдное.
- Ну, так кудыкина гора место известное, да не простое, сам знаешь - хохотнул Бурлаков. - Идёшь за одним, а получаешь... совсем другое.
- Бывает, - согласился Михаил Аркадьевич и демонстративно принюхался. - Вроде, горит у тебя.
- Не выдумывай, - Бурлаков открыл духовку. - Нечему тут гореть. Но достать можно.
Он выложил на стол два блестящих свёртка и выключил духовку. Взялся за фольгу, обжёгся и, выругавшись, стал через полотенце разворачивать загнутые углы, стараясь не разорвать ставшую от нагрева хрупкой обёртку. Михаил Аркадьевич с интересом, но не вмешиваясь, наблюдал за его трудами и, когда из образовавшихся отверстий вырвались струйки ароматного пара, восхищённо крякнул:
- Однако!
- То-то! - ответил Бурлаков с такой гордостью, будто он сам лично приготовил все эти аппетитные пухлые поджаристые шары и пирожки. - Не хватай, сейчас переложу. Это загорыши, они с грибами. А пирожки сладкие. С изюмом и орехами.
- Загорыши? - удивился Михаил Аркадьевич.
- Да, местная экзотика.
- Говоришь, они с грибами, и под чай?!
- Чёрт с тобой, - Бурлаков достал из холодильника бутылку водки, а из посудного шкафчика две стопки. - Разливай.
- Угу. И за что пьём?
- За чудо! - убеждённо ответил Бурлаков.
- Согласен, - кивнул Михаил Аркадьевич.
Казалось, его ничто не интересует, кроме водки и закуски, а вопросы он задаёт просто так, чтоб застолье всё-таки получалось, а не пьянка. Всё эти игры были давно знакомы Бурлакову, но он слишком счастлив, чтобы сопротивляться, да и... зачем? Но подразнить Мишку можно и нужно.
Откусив ползагорыша, Михаил Аркадьевич изобразил удивление, а, прожевав, восторг.
- Однако мастерица твоя козочка.
- Спасибо, но по правде, загорыши профессионал делал. Есть там такая местная знаменитость, стряпуха Панфиловна.
- Понятно, - кивнул Михаил Аркадьевич. - А пирожки?
- Пирожки Женечка пекла. Они к чаю.
- Попробуем, попробуем.
Михаил Аркадьевич потянулся к лежавшим на развёрнутой фольге пирожкам и вдруг будто только что заметил.
- А это чьё копытце отпечаталось?
- Где?! - искренне удивился Бурлаков.
- А вот, - Михаил Аркадьевич указал на плоский пирожок с разорванным боком и проломленной верхней корочкой. Вмятинки чётко обрисовывали маленькую ладошку с растопыренными пальчиками.
- Это? - Бурлаков взял пирожок, повертел, разглядывая. И захохотал: -Ай да девчонка! Всё-таки успела, залезла!
Михаил Аркадьевич кивнул. Итак, она - Женя, у неё девочка, живёт где-то... на севере, Гошка уезжал как раз с Северного вокзала, но это не Поморье, и не Печера. Поморскую экзотику он знает, там традиционная кухня совсем другая, а в Печере не пекут пирожков с изюмом и орехами, это юг, значит... репатрианты, в Печеру репатрианты не едут, их северная граница - Ижорский пояс, тогда...загорыши... а "телегу" на Золотарёва Гошка с Асей сочинял, а Ася... да, сейчас она как раз в Ижорском поясе, точнее... точнее... Загорье! Загорье - загорыши. Всё сходится.
- О чём задумался, Мишка?
- Едой наслаждаюсь. Так, как там в Загорье? Уже зима?
Бурлаков улыбнулся.
- Молодец, соображаешь. А зима? Как положено, с Покрова.
- Понятно. И чего тебя туда понесло?
Бурлаков сделал таинственное лицо и с наслаждением откусил от загорыша. Михаил Аркадьевич кивнул, принимая игру. А почему бы и нет? Судя по счастливой физиономии Гошки, поездка пошла ему на пользу, и, если эта Женя, кем она Гошке ни приходилась, вернёт его к жизни... то ветер им в паруса, Синичку, конечно, жаль, но Гошка - вояка опытный, ему не впервой на два и более фронтов, справится. Девочка... вряд ли Гошкино произведение, но... проверим.
- В школу-то копытце уже ходит?
- А как же, в первый класс! - гордо ответил Бурлаков. - Одни пятёрки.
- Ты прямо с отцовской гордостью говоришь, - рискнул сделать следующий шаг Михаил Аркадьевич.
- Дедовской, - поправил его бурлаков. - А в остальном всё правильно.
- Ты дед?! -искренне удивился Михаил Аркадьевич. - Откуда?! Девочки... - и осёкся.
- Да, Миша, - кивнул Бурлаков, - ни Анечки, ни Милочки нет, - быстрым движением он выплеснул себе в рот остаток водки из стопки и явно заставил себя улыбнуться, вернуться к самому себе прежнему. - И всё-таки я - дед, Мишка. И внучка у меня чудесная.
- Рад за тебя.
- Только рад, а не счастлив?! Свинья ты, Мишка, после этого.
- А со свиньёй только свинья и дружит, - облегчённо огрызнулся Михаил Аркадьевич.
- Я козёл, -строго поправил его Бурлаков. - Самому себе противоречишь.
- Люблю поспорить с умным человеком, - улыбнулся Михаил Аркадьевич.
- Плюрализм в одной голове - уже шизофрения. Учти. А внучку я тебе, так и быть, покажу, - и легко встал из-за стола. - Сейчас принесу.
- Всё подряд тащи, - крикнул ему вслед Михаил Аркадьевич.
В кабинете Бурлаков взял со стола, не разворачивая, газетный свёрток с фотографиями и вернулся на кухню.
- Сейчас найду, покажу тебе.
- Я сам, - забрал у него свёрток Михаил Аркадьевич.
Он быстро ловко развернул газету и удовлетворённо кивнул, увидев заголовок. "Загорская искра". Значит, точно, Загорье. Так... поляроид? И откуда у Гошки такая роскошь? Но это потом, а пока... народу-то, народу... но... но... но этих двух он знает. Они-то как сюда затесались?
- И в честь чего такой сбор? - небрежно спросил Михаил Аркадьевич, раскладывая фотографии сложным и малопонятным со стороны пасьянсом.
Интересно: когда Мишка сообразит и разложит всё по полочкам. Реакция у друга всегда была отменной.
- Вот это она и есть? - Михаил Аркадьевич показал ему карточку.
- Да, - кивнул Бурлаков. - Алечка.
- Ага. А полностью? Александра? Алла?
- Алиса.
- Редкое имя, - кивнул Михаил Аркадьевич, помещая фотографию в пасьянс. - А это... Женя?
- Угадал, - согласился Бурлаков.
- А это? Молодожёны, надо понимать?
- Они самые.
- Угу. Ясненько. Красивый парень.
- Не спорю, - улыбнулся Бурлаков.
- Ещё бы ты спорил с очевидным. Так... и вот так... и что же у нас получается?
- Ну-ну.
- Интересно получается, - Михаил Аркадьевич оглядел разложенные на столе фотографии, собрал не вошедшие в расклад карточки и отложил их в сторону. - С этими потом. А здесь... Мне непонятны два пункта. Объяснишь?
- Отчего и нет, - улыбнулся, пожимая плечами, Бурлаков.
- Начнём с расклада. Это молодожёны, это их дочка.
- Соображаешь, - одобрительно кивнул Бурлаков.
-А это, - Михаил Аркадьевич указал на фотографию Джонатана с Алисой, - это подлинный отец.
- Допустимо.
- Не допустимо, а очевидно. Разуй глаза, историк. - Это, - указующий перст Михаила Аркадьевича переместился на фотографию Фредди, - его, скажем так, компаньон. Оба личности примечательные и широко известные в узких криминальных кругах.
- Возможно, - не высказал особого удовлетворения Бурлаков.
- Информация точная, не сомневайся. Здесь всё ясно. Как ты сюда затесался, тоже.
- И как? - с интересом спросил Бурлаков.
- Ну, молодожёны - явные репатрианты, а тебя пригласили как председателя. Для официального прикрытия.
- Мимо.
- Не мимо, а точно. Вляпался, так не чирикай.
Вопреки ожиданиям Михаила Аркадьевича Бурлаков не взорвался, а продолжал благодушествовать, к тому же вполне искренне. Михаил Аркадьевич снова внимательно оглядел получившийся расклад, отыскивая промашку. Нет, всё сходится, и благодушие Гошкино... ладно, посмотрим ещё раз.
- Ясно... ясненько... - приговаривал он, рассматривая и перемещая фотографии.
- Всё-то тебе ясно, - наконец не выдержал Бурлаков.
- Не всё. Первое. Почему ты дед? Не знал, что Джонатан Бредли, знаменитый шулер, твой сын, - Михаил Аркадьевич позволил себе максимум сарказма.
- Другого варианта ты не рассматриваешь? - с не меньшим сарказмом ответил вопросом Бурлаков.
- Ты отец Жени?1 - удивился Михаил Аркадьевич. - Что, старые грехи? Подожди, сколько ей лет? Ты тогда...
- Не трудись. Женечка мне сноха.
- Что?!
- То, что слышишь, - откровенно наслаждался Бурлаков.
- Этот... индеец - твой сын? Гошка, не ври! Почему?
- Потому, что они - братья, - Бурлаков протянул руку и положил перед Михаилом Аркадьевичем снимок, где они втроём. - Понял? Они братья, а мне - сыновья.
- Значит, так?
- Именно так!
Михаил Аркадьевич взял фото8рафию, на которой стоят в ряд красивый индеец, Бурлаков и высокий белокурый парень, всмотрелся. Все трое нарядные улыбаются... индеец чуть смущённо, парень вызывающе, а Гошка... Гошка просто счастлив.
- Вот он, - Михаил Аркадьевич указал на парня. - Это вторая неясность. Он откуда здесь взялся? Кто он, Гошка?
- Мой сын, - твёрдо ответил бурлаков.
Михаил Аркадьевич даже вздрогнул и потрясённо уставился на него. Бурлаков молча ждал, пока старый друг переварит услышанное.
- Ты... - наконец выдохнул Михаил Аркадьевич. - Ты это серьёзно?
- Вполне, - кивнул Бурлаков.
Михаил Аркадьевич озадаченно выругался. Бурлаков расхохотался и встал поставить чайник - за разговором выпили весь и не заметили. А пока он возился с плитой и чайником, Михаил Аркадьевич быстро соображал.
...Два тандема... квадрат... аристократ и белая рвань, спальник и лагерник... в Хэллоуин лагерника убили... квадрат разрушен.... Гошка в январе ездил в Загорье, вернулся как не своё... парень приблатнённый, нет, блатарёныш... Бредли орудует с камнями и антиквариатом... музейные ценности... в бывшей Империи ещё много плавает... Гошка им для консультации... что у него в лагере погиб сын, знают? Вполне вероятно. Так значит... да, нашли молодого блатаря из угнанных и подсунули, восстановив тандем. Индеец на это пошёл. Зачем? Попробовал бы не согласиться, жить-то хочется. Это элементарно. А Гошка... поверил и принял. Как память о Серёже. И теперь эти двое будут его использовать. Ах, чёрт, до чего же хитры, на сколько ходов вперёд просчитывают.
- Сейчас закипит, - вернулся к столу Бурлаков. - Так, два загорыша я уберу, пирожки... тоже по два. Думаю, до пятницы они в холодильнике долежат.
Михаил Аркадьевич задумчиво кивал, разглядывая фотографии.
- Ну, и до чего додумался? - сел на своё место Бурлаков.
- До многого. Этот парень... Как его зовут? - и удовлетворённо кивнул, увидев смущение, даже растерянность Бурлакова. - Ладно, отложим пока. А какой у парня тюремный стаж ты знаешь?
- Восемь лет, - ответил уже справившийся с собой Бурлаков. - И не тюремный, а лагерный. Ты спросил об имени. Он называет себя Андреем.
- Андрей? Да, точно. У Бредли и Трейси были два пастуха. Индеец и белый. Спальник и лагерник. Так?
Бурлаков кивнул, с искренним интересом наблюдая за другом.
- Лагерника убили в Хэллоуин, а спальник эмигрировал. Душераздирающую историю о сожжении заживо мы получили по нескольким независимым каналам. Так? Так, Гошка, ты сам его тогда разыскивал и сам же мне рассказывал.
- Я помню.
Так, примем смерть лагерника за истину. Тогда это, - Михаил Аркадьевич постучал пальцем по фотографии Андрея, - это подстава. Отыскали подходящего по возрасту и внешним данным, поднатаскали и подсунули. А ты купился, как...
- Как последний лох, - закончил за него фразу Бурлаков. - Это ты ещё не всё знаешь, Мишка.
- Расскажи, буду знать.
- В январе, - со вкусом начал Бурлаков, я съездил в Загорье, поговорил с Эркином и выяснил, что его названый брат, лагерник Андрей... Ничего не путаю?
Михаил Аркадьевич напряжённо кивнул, Бурлаков выдержал интригующую паузу и закончил:
- Это мой Серёжа.
К его удивлению, Михаил Аркадьевич не выдал никакой реакции, только кивнул, принимая к сведению. Бурлаков почувствовал себя задетым.
- Не интересуешься, как?
- Расскажи, - очень спокойно ответил Михаил Аркадьевич.
- Я взял фотографии, все, что получил из архива, ну, ещё набрал, кое-что из сданного на хранение перед эвакуацией уцелело, и попросил Эркина отобрать те, что походи. На его брата. Смотрели Эркин, Женечка, даже Алечка. И отобрали. Мои студенческие, деда, Риммину последнюю, Володьку...
- Кого? - сразу остановил перечисление Михаил Аркадьевич.
- Володьку. Младший брат Риммы. Задира, весёлый нахал. Римма считала его талантливым. Только, - бурлаков невесело усмехнулся, - выяснит, в чём именно его талант, никто не успел. Погиб. Ушёл добровольцем сразу после выпускного и в первом же бою. Как раз похоронку на него получили перед самым отъездом.
- Эти фотографии у тебя?
- Конечно, - Бурлаков легко встал. - Сейчас принесу. Чайник выключи.
Михаил Аркадьевич встал, выключил огонь под чайником, заглянул в заварочный. Ещё на пару чашек хватит, а там заварим свежего... Жаль... самая прочная иллюзия, которую придумываешь сам. Гошка не просто принял чужое враньё и поверил в него, а, похоже, сам его и создал. С того мозгового штурма, Сашка рассказывал, когда предположили, что второй пастух - русский лагерник, Гошка сразу вцепился в гипотезу и решил для себя и окончательно, что это его Серёжа, и дальше уже не думал, а искал подтверждения. Жаль. Жаль Гошку, и, если бы не Бредли с Трейси можно было бы оставить ему эту иллюзию, но... но слишком высоки ставки, чтоб отдать игру шулеру. Игра-то далеко не кончена, новый кон уже вовсю пошёл, да игроки, некоторые, сменились, а Гошка и его комитет ещё нужны, и долго будут нужны.
Вошёл Бурлаков и положил на стол несколько фотографий. - Заварил?
- Там ещё на две чашки, - ответил Михаил Аркадьевич, садясь на своё место. - Ну, давай, я посмотрю.
- Смотри-смотри.
Бурлаков налил себе и Михаилу Аркадьевичу чаю, сел за стол и молча, изредка прихлёбывая обжигающе горячий несладкий чай, смотрел, как в многоцветный яркий пасьянс вкладываются старые, когда-то чёрно-белые, а теперь пожелтевшие и потускневшие фотографии.
- Действительно, - наконец вынужденно признался Михаил Аркадьевич. - Можно увидеть. И что дальше?
- Дальше? Дальше я жил. Весной, когда ездил по нашим лагерям, завернул в Джексонвилль, нашёл церковь для цветных, постоял у могилы. Всё чин чинарём. Могильная плита, знаешь, как там ставят в изголовье, надпись. Эндрю Белёсый, двадцать один год. Ну, вернулся, - об инциденте в лагере Атланты он вспоминать не любил и потому умолчал. - Получил письмо от Женечки, что она ходила к какой-то знаменитой гадалке, и та сказала, что Андрей, для них-то он Андрей, так вот, что Андрей жив и придёт с весенней травой.
Бурлаков ждал смеха или подходящей реплики: Мишка всегда относился к гаданиям, приметам и гадалкам крайне скептически и не упускал случая поиздеваться над чужим легковерием. Но сейчас он только молча серьёзно кивнул, и Бурлаков продолжил:
- Ну, я ответил что-то вежливое и уехал на всё лето в поле. Ну, у тебя там были свои планы и соображения, а мне... Вспомнить молодость и забыть обо всём остальном. Вернулся к первому сентября и стал разбирать почту. Маша мне всё на стол складывала. Смотрю, читаю, между прочим нашёл Сашкино письмо, и смотрю: Загорье, почерк Женечки. Его ни с чьим не спутаешь. Читаю и глазам не верю. Андрюша вернулся, живой, здоровый, был только ранен, словом... Я сорвался и туда. Как доехал, не помню.
- А как встретили? - разжал губы Михаил Аркадьевич.
- Умеешь ты, Мишка, по самому больному вдарить, - кивнул Бурлаков. - Я-то его узнал, не сразу, но узнал. А он... он не захотел. И не узнавать, а признавать. Понимаешь, он...
- Стоп! - жёстко перебил его Михаил Аркадьевич. - Гошка, ты когда Серёжку в последний раз видел? Ему сколько было? Восемь?
- Восьмой, - кивнул Игорь Александрович. - Я понимаю, о чём ты. Да, был мальчик, стал мужчина. Но, это он, Миша. Подставки, да-да, знаю я тебя, ты раз решил, то тебя не своротить, опыт - великая вещь, только когда опыт становится стереотипом, он мешать начинает. Нет там подставки. Он знает то, что мог знать только Серёжа. Он... он чашку с чаем по-бурлаковски держит. Ну, а тогда... Я проглотил, утёрся и уехал.
- Не спеши. Хорошо, ты его узнал. Допустим. А он?
- Я же сказал. Узнал, но не признал. Мишка, - тон Игоря Александровича стал жалобным. - Ну, не могу я об этом. Как вспомню, так сердце заходится.
- Хорошо. Тогда о другом. Все знали, что он погиб. Кто пустил дезу?
- Это не деза, Мишка. Я уже думал. Как в любой резне, кто-то что-то увидел, обознался, ну, и пошло... Эркину Алечка рассказала, что видела... Ну, сам подумай, пять лет девочке, и тут гонятся, бьют, сжигают заживо... конечно, ребёнок в шоке. Ну, и решили, что это она об... Андрее рассказывает, тем более, что того нигде нет, а трупы, обугленные, есть. А его только ранило, кто-то, он и сейчас не хочет их называть, подобрал раненого и спрятал. Понимаешь расклад?
Михаил Аркадьевич кивнул.
- Примем как версию. Дальше. Вернулся ты в Царьград...
- Да, и решил жить дальше. Никому ничего я не говорил.
- И Маше?
- Она только про январь и Джексонвилль знает.
- Теперь-то расскажешь, надеюсь?
- А как же! Радостью не делиться - грех великий. Ну, месяц прошёл, и, - голос Бурлакова стал торжественным. - И Серёжа приехал. Сам. Представляешь, веду приём, зову следующего, и входит... Серёжа!
- Так уголовник, что твою Церберуню до истерики довёл...
- Всё-то та, мишка, знаешь. Особенно, что тебя никак не касае6тся. Да, он, - Бурлаков одновременно и вздохнул, и улыбнулся. - Ну, сам подумай, Миша. Восемь лет лагеря, а до этого спецприют, тюрьма...
- Да, - кивнул Михаил Аркадьевич. - При такой биографии поведение соответствующее. Ну и...
- Ну, вот. И Серёжа пригласил меня на годовщину свадьбы Эркина. Ну... ну, вот и всё, Миша.
- Вот и всё, - повторил Михаил Аркадьевич. - Но это... Это же чудо, Гошка.
- А я о чём говорю!
Михаил Аркадьевич встал и прошёлся по кухне, успокаиваюсь движением. Невероятно, невозможно, но... но существует. Как говорят в поморье: "Кажин знат, что всяко быват". А в Луизиане: "И не такое бывает". Бывает. Бать может вообще всё, что угодно. А то, что они сами, их пятёрка, выжила, тоже невероятно. Но всё же такая концентрация чудес на отдельном человеке... хотя... если, к примеру, взять Никласа... и... ещё... да, бывает и не такое. Но... но есть ещё один аспект. И, похоже, о нём Гошка пока не думает.
- И всё-таки я прав.
- Интересно, в чём? - ехидно осведомился бурлаков.
- Что ты вляпался и сам этого не понимаешь.
- Ага. Это ты про Джонатана и Фредди?
- Да нет, здесь даже, если посоображать, можно и на пользу повернуть.
- С богатом не судись, а с сильным не дерись, - хмыкнул Бурлаков.
- А с шулером не играй, - не менее ехидно закончил Михаил Аркадьевич. - Но... - и сам себя остановил. - Стоп. Гошка, уже?
- А ты думал! - Бурлаков достал из нагрудного кармана визитку Джонатана и протянул её Михаилу Аркадьевичу. - Читай.
- Та-ак, - протянул Михаил Аркадьевич, не читая, а фотографируя взглядом внешне незамысловатый текст. - Интересно. И зачем?
- А затем! Ты знаешь, что такое автоответчик?
- Ну, знаю, конечно.
- А почему их у нас нет, тоже знаешь?
- Так...
- Вот именно! А некий Джонатан Бредли имеет это устройство в своей конторе, и, судя по открытости пользования, вполне законно. И согласен поставить энное количество вышеозначенных аппаратов Цареградскому Университету. Об условиях будет созваниваться ректорат. Завхоз у нас - тётка ушлая, справится. Мишка, не лезь, у меня есть кому отследить каналы, а твои помешают.
- Так ты свою сетку...
- Своих не сдаём, понял? А с результатами ознакомим.
- Так эта "Октава"...
- Как заявляет сам Бредли и даже на визитке зафиксировал: не торговец, а посредник. А производителя ты знаешь, и почему его продукции у нас нет, тоже.
Михаил Аркадьевич перечитал визитку, задумчиво повертел её в пальцах и повторил:
- Не торговец, а посредник. Не слишком грамотно, но... удобно.
- То-то и оно.
Михаил Аркадьевич со вздохом вернул визитку.
- Жук ты, Гошка. Даже жучара.
- Я, позволю себе напомнить тебе твои же слова, старый козёл. А ты весьма не молодой не будем уточнять кто. Сам подберёшь себе определение. Но вернёмся немного назад и уточним. Так во что я, по твоим словам, вляпался? Об чём спич?
- О ком, - поправил его Михаил Аркадьевич и передвинул фотографии. - Вот о нём. Ты знаешь, что он - спальник?
- Ну и что?
- Какие у него отношения с Серёжкой?
- Братские! Мишка, за такие намёки морду бьют.
- Ну да. И даже, да ну? И его приёмная дочка тебе внучка?
- Да!
- И жена его тебе сноха?
- Да!!
- А он тебе?
- Да пошёл ты...! - не сдержался Бурлаков. - Я ж тебе, дураку золотопогонному, лампаснику, сразу сказал. Они с Серёжей записались братьями. Так что Эркин мне сын! Понял, наконец?
- Тебе он сын. А ты ему? Молчи, Гошка, я на спальников в госпитале нагляделся. И до этого брал информацию Мой тебе совет: забирай оттуда Сергея.
Бурлаков грустно кивнул.
- Я уже думал об этом, Миша. К сожалению, это невозможно. Серёжа не хочет. Считает, что там ему хорошо.
- И насколько он понимает, от чего отказывается? Что там у него?
- Школа, работа, друзья, родные, - в голосе Бурлакова прорвалась горечь, - люди, новая своя собственная квартира. А здесь... здесь только я. И воспоминания, которых у него нет. Я ж его совсем маленького в Пограничье увёз. Дёрнуло меня, дурака! Поверил в умные расклады и рассуждения.
- Да, - кивнул Михаил Аркадьевич. - С Пограничьем нас переиграли тогда вчистую. Генерал Петерс оказался умнее всего нашего Генштаба.
- И ихнего тоже.
- Да, потому и удалось его убрать через тамошних конкурентов. Но ты и сам в этом поучаствовал консультантом, так что не отвлекайся.
Бурлаков кивнул.
- Да. А теперь... Там ему лучше. После всего и цареградская суета... знаешь, мы в воскресенье, ну, когда он приезжал, утром пошли прогуляться. По цареградским меркам, сонное царство, пустыня египетская, а Серёжа удивляется, ему многолюдно, шумно. Знаешь, у меня с Фредди интересный разговор был. Как раз об этом. Он ведь психолог, и неплохой, хотя явно этому не учился. Помнишь, я тебе рассказывал, как он об Эркине отозвался. Ну, что парень гордый и денег не возьмёт, - Михаил Аркадьевич кивнул. -И точно попал, в яблочко. Недаром, - Бурлаков подмигнул, - знаменитый стрелок.
- Киллер, - "академическим" тоном поправил его Михаил Аркадьевич. - Но умён, отрицать нельзя. Так что он сказал?
- Понимаешь, был антракт, Серёжа пошёл в свою комнату отдохнуть, Женечка тоже прилегла, Эркин на кухне возился, а мы в гостиной сидели. Джонатан тоже куда-то вышел...
...Светлые до прозрачности глаза Фредди смотрят внимательно, и даже... то ли сочувственно, то ли настороженно.
- Ничего, профессор, отлежится, - внезапно говорит Фредди без всякой связи с предыдущей темой.
И он, сразу поняв, что Фредди говорит о Серёже, кивает.
- Главное, в тишине отлежаться, - продолжает Фредди. - Я после, ну, не как у него, но тоже хлебанул выше маковки, месяца два лежал. В полной отключке. Надо бы больше, но не получилось. И потом, - Фредди усмехается, - вроде отпуска себе устраивал, ковбоем при стаде. Ему сейчас надо как следует на дне полежать...
...Бурлаков отхлебнул остывающего чаю.
- Вот так, Миша.
- Это он про Уорринг вспомнил?
- Может быть, - равнодушно пожал плечами Бурлаков. - Он ведь ещё сказал...
...И снова пристальный немигающий взгляд.
- Когда такое за спиной... В Мышеловку тогда собак привезли, чтоб мины искали. Так он их увидел и... я думал, всё, кранты, не вернём крышу. Эркин его вытащил. Оттуда. Он туда ушёл, понимаете?
Он кивает и осторожно спрашивает:
- А почему собаки?
И простой, страшный в своей простоте ответ Фредди.
- Травили его ими, - и убеждённо: - Нельзя его дёргать сейчас. Пусть, как хочет, живёт. А Эркин приглядит, чтоб не сорвался по дурости...
...Бурлаков перевёл дыхание.
- Вот такой разговор, Миша...
- Да-а, ты смотри, и психоаналитик, и психотерапевт сразу. И ты ему веришь?
- В этом? Полностью! - Бурлаков заставил себя усмехнуться. - Личный опыт - великая штука.
Михаил Аркадьевич кивнул.
- Что ж, может, на полгода, а то и год, думаю...
- На сколько он сам решит! - перебил его Бурлаков. - Сам! Силой тут ничего не добьёшься. Ты деда Егора вспомни. Много на него давить удавалось? Убедить, так ещё туда-сюда. Выпросить? Ну, так под какую руку попадёшь. А приказать... То-то! А Серёжа в него пошёл.
- Ладно, - тряхнул головой Михаил Аркадьевич. - Будем считать, что убедил. Давай, Гошка, обмоем твоё... приобретение.
- Тебе лишь бы надрызгаться, - встал Бурлаков. - Сейчас коньяк принесу.
- У тебя что, водки больше нет?
- А я откуда знал, что ты припрёшься, - весело огрызнулся Бурлаков, выходя из кухни.
Михаил Аркадьевич встал и прошёлся по кухне. Остановился у стола и с высоты роста ещё раз оглядел разложенные на столе фотографии и стал их собирать. Вошёл Бурлаков и поставил на освободившееся место початую бутылку коньяка и две рюмки.
- А "поляроид" чей? - спросил Михаил Аркадьевич.
- Фредди. Такой, понимаешь ли, простенький в использовании, прямо-таки походный аппарат. Слышал о нём, но сам увидел впервые. И снимал, в основном, он, ну а потом все попробовали.