Зубачева Татьяна Николаевна : другие произведения.

Тетрадь 110

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:


Оценка: 8.79*19  Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Не вычитано.


ТЕТРАДЬ СТО ДЕСЯТАЯ

* * *

  
   Как решили, так и сделали. Поляроидные фотографии нестойкие, два-три года - и тускнеют, а им они и потом понадобятся, и Джонатан переснял их в хорошей студии. Так что теперь действительно всё по правилам: в бумажнике, на столе в офисе и в альбоме. Куда дел свои фотографии Фредди, Джонатан не спрашивал. Придумано было классно и выполнено неплохо. Даже не ждал такого от ковбоя.
   Но долго размышлять об этом было некогда. Водоворот дел по точкам, имению и играм всё сильнее затягивал и закручивал их.
   Из Колумбии поехали в имение, но не прямо, а кружным путём, навещая нужные точки и прокручивая неизбежно накапливающуюся мелочёвку, среди которой попадались и весьма перспективные дела. В Атланте был прежний бардак, но их это не касалось. Свои границы они блюли, а расширять территорию имеет смысл, когда выгода больше расходов. С Атлантой всё наоборот. Пока. Когда изменится... Тогда и будем думать.
   А сейчас они встретились на подъезде к Краунвиллю. Войдя в купе первого класса, где Джонатан в приятном одиночестве наслаждался чтением газеты, Фредди бросил свой кейс в сетку и сел в кресло напротив. Джонатан опустил газету.
   - Чистая мистика.
   - И не говори, - хмыкнул Фредди. - Порядок?
   - А ты как думал. У тебя?
   - Так же.
   Джонатан удовлетворённо кивнул.
   - Полежим с месяц.
   - Весь ноябрь? - удивился Фредди. - Хотя... можно. Тогда недели две в декабре, Рождество дома и на святки в Колумбию.
   Джонатан счастливо улыбнулся: имение стало домом и для Фредди.
   - Вполне резонно. Да, письмо отдал?
   - А как же.
   - Ну?!
   Фредди мечтательно улыбнулся воспоминанию.
   - Малость прибалдел, - ответил он по-ковбойски.
   - Представляю. Напишет?
   - Его дело.
   Джонатан кивнул.
   Мерное покачивание вагона, осенний пейзаж за окном. И странно уже вспоминать, как они ездили в третьем классе или ещё хуже...
   Фредди посмотрел на благодушно обозревающего окрестности за окном Джонатана. Чем бы сбить с него спесь? Или пусть расслабляется?
   - Расслабься, ковбой.
   - За стадом младшие приглядят, - согласился Фредди.
   И Джонатан невольно рассмеялся.
  
   А в имении... въехали-то они на такси, городскими щёголями, и сразу как завертелось всё...
   Переодевшись, Фредди прошёлся по конюшне, оглядел лошадей, обсудил с Роландом накопившиеся за его отсутствие проблемы и пошёл к Стефу. Возле котельной крутился младший сынишка Эйба. Увидев Фредди, он нырнул в кусты.
   Фредди усмехнулся и толкнул дверь. Стеф оглянулся на стук двери.
   - А! Привет.
   - Привет, - кивнул Фредди, усаживаясь за столик в углу и быстро оглядывая котельную. - Как дела?
   - Как и положено, - хмыкнул, щёлкая регуляторами, Стеф. - Трубы воют, проводка искрит, масло льётся. Чего ещё?
   - И этого хватит, - рассмеялся Фредди. - Тебе привет.
   - От Ларри?
   - Ну да.
   - Как он там?
   - Нормально. Пишет он тебе?
   - А как же, - улыбнулся Стеф. - Не заносится, что городской теперь. Больше-то ему писать некому. Да и мне тоже. А письмо написать да получить... человеку это нужно.
   Фредди задумчиво кивнул. Что жена Стефа умерла, пока он в тюрьме сидел, Стеф упоминал и иначе, как покойницей, её не называл. А о детях молчал вмёртвую. Не обмолвился ни разу. Как и об остальной родне. Ну, у каждого своё, конечно. Статья-то у Стефа была страшная, и, чтоб за пособничество и попустительство не притянули, отречёшься и забудешь. Сейчас-то дело другое, но видно так по живому пришлось, что не срастается. Сам он о родне не тосковал - одинокий волк добычливее, и делиться не надо, и под пулю никого не подведёшь, а Стефа, видно, всё-таки царапает. Тяжело одному. Хотя и жена у него теперь, и дети растут, и дом почти что свой, и в посёлке ему почёт и уважение, а всё-таки...
   Они ещё поговорили о топливе и маслах, хватит ли напора, чтоб на скотной воду не в вёдрах таскать, а кран поставить.
   - Лить без счёта будут, - с сомнением покачал головой Стеф. - Колодца может и не хватить. Вот если артезианскую поставить и ветряк...
   - Видел такое, - кивнул Фредди.
   В Аризоне на этом все водопои держатся, но здесь... Странно, но в Алабаме он почти не видел их. Ветряки иногда попадались, но с артезианской... Почему? Надо прокачать.
   - Хорошая идея, Стеф. Но, надо думать.
   - Не подумавши, не делай, - улыбнулся Стеф. - А то переделывать придётся.
   Рассмеялся и Фредди.
   - Делать дорого, а переделывать дороже. Это Эйба младший тут крутится?
   - Толковый пацанёнок, - кивнул Стеф. - Но... там видно будет.
   - Посмотрим, - согласился Фредди и встал.
   Здесь всё в порядке, но он и не думал, что у Стефа могут быть какие-то проколы или огрехи. Что на него можно положиться, они с Джонни сразу ещё тогда увидели...
   ...Провести электричество, наладить душевую и всё остальное, это тебе не приблудную тёлку проклеймить, за час не управишься. Но и мыться по очереди в лохани, которая на всё про всё, тоже надоело. Хозяйство разрастается, народу много стало, и вообще...
   - Жить надо по-человечески.
   - Согласен. Но ты представляешь, какая это махина.
   Джонни хмуро кивает, разглядывая блестящий от свежей краски, но явно потрёпанный мотор.
   - Хорошо, хоть строить не надо. Коробки целы.
   Да, и душевая, и котельная целы, вернее, есть целые пустые коробки под них, но всё равно работы там непочатый край.
   - Джонни, из дерьма делать, так дерьмо и получится. Смотри, его ж только покрасили сверху.
   - А этот?
   - Слабачок. Всё наше хозяйство он не потянет.
   - А для этого станина нужна!
   - Станина не проблема, - прозвучало сзади.
   Они дёрнулись, оборачиваясь и хватаясь за кольты. Но немолодой мужчина в рабской куртке поверх тюремного комбинезона не испугался и не отступил.
   - И что? - спросил Джонатан.
   - Работу ищу, - ответил мужчина.
   - Какую?
   - Механик, электрик, машинист.
   - Какая статья? - спросил он.
   Мужчина усмехнулся.
   - Политический. Сто семнадцатая без примечаний.
   Вот почему рабская куртка! Потерял расу, но, похоже, о потере особо не тоскует. Что ж...
   - До лагеря не дошёл, - мужчина бесстрашно улыбался. - Срок не досидел.
   - Родные есть?
   - С такой статьёй родных не бывает.
   - Месяц испытательного срока, и, если подойдём друг другу, контракт до Рождества. Жильё в бывшем бараке, стол общий.
   - Идёт, - кивнул мужчина и протянул Джонатану руку. - Стефен Уордсворт, Стеф.
   - Джонатан Бредли.
   - Фредди.
   - Ну, - сразу приступил к делу Джонатан. - Какой брать?
   - Здесь никакой. Лучше поискать армейский, - Стеф усмехнулся. - Пока русские всё не забрали. Если пошарить в бункере, можно английский найти.
   - Дело, - сразу согласился Джонатан. - Бункер далеко?
   - Если зайти с тыла, то не очень.
   - Пошли...
   ...Интересно, а почему Стеф выбрал их? Ведь наверняка тоже искал и приглядывался. А получилось удачно. И для Стефа, и для них. А то, как Стеф уцелел при ликвидации тюрем, покрыто мраком неизвестности, ну, так этого им и тогда узнавать не хотелось, а сейчас и вовсе не нужно.
   Ночной холод подсушил землю, но лужи не замёрзли. Хотя только ноябрь в начале, до зимы ещё месяца полтора, не меньше. И чего парни так на север забились? Хотя, это их проблема. Может, и резонно. Устроились хорошо, значит, резонно. А их проблема вон бегает, хвосты торчком, уши вразлёт.
   Когда они с Джонни вернулись в имение, их ждало письмо от мисс Элизабет Кармайкл, владелицы питомника "Королевский Рыцарь" с напоминанием о выставке и обещанием приехать, привезти документы и "привести собак в порядок". И приехать она должна сегодня - Фредди посмотрел на часы: интересно, насколько опоздает - в полдень.
   Она приехала в пять минут первого. Забрызганный грязью до крыши, маленький автофургончик, фыркая, треща и стреляя мотором, вполз на середину двора и остановился в двух футах от самой большой лужи, словно испугался завязнуть. Атаковавшие с отчаянным лаем его колёса, Вьюн и Лохматка выжидающе остановились. Из кабины фургона вылезла женщина неопределённого возраста в застиранных до белизны джинсах от Страуса и ковбойке с закатанными рукавами. Вьюн и Лохматка неуверенно завиляли хвостами, а стоявший в дверях конюшни Роланд расплылся в улыбке.
   - Мистер Бредли? - безошибочно обратилась она к подошедшему Джонатану. - Я Бетси Кармайкл. Ну, как тут мои? Справляются? - поглядела на подошедшего следом Фредди и кивнула ему. - Кто активнее? Кобель? - увидела Роланда. - Ага, ты здесь, хорошо. Когда купал? - оглядела двор. - Помещение есть? Если нет, придётся в фургоне, - каким-то образом Вьюн оказался у неё на руках. - Ну-ка, зубы, мальчик, покажи зубы...
   Распоряжение, приказы и вопросы сыпались градом, но под эту трескотню открылась задняя дверь фургончика, где уже были приготовлены столик для стрижки, лампа и всё остальное. Даже длиннющий провод-переноска, чтобы подключиться к движку, если он есть.
   - А если бы его не было? - ухитрился вставить слово Фредди
   - У меня аккумуляторы, - мимоходом бросила Бетси, поворачивая уже пристёгнутого Вьюна. - Хвост, детка, где у терьера хвост? Разумеется, Джонатан, - в её руках затрещала машинка и защёлкали ножницы, - в открытом классе победит Корноух, там крови Принца-Альберта и Дьявола-из-Лоха, кровь хорошая, кто спорит, уши легковаты, но лучшего кобеля сейчас просто нет. Я рассчитывала на помёт Третьей-Ведьмы, но растеряла их. С этой чёртовой заварухой пропала уйма поголовья. Лапу, мальчик, хорошие мышцы, сразу чувствуется вольный выгул, профессионального хендлера сейчас не найдёшь, кто будет водить, Рол?
   - Как скажете, мисси, - улыбнулся Роланд.
   - И к своре приучи. Джонатан, выставите их на парный ринг. Рол, где в течку отдерживал?
   - В конюшне загородку сделал, мисси, и на верёвке, ну, водилку сделал и по загону обоих.
   Она пренебрежительно фыркнула.
   - Ни ошейников, ни поводков? Я так и думала, что забудешь. Я привезла ринговки. Две недели осталось. Успеешь высворить?
   - Придётся успеть, - спокойно сказал Фредди, с интересом наблюдая, как из мохнатого кома, в который превратился расчёсанный Вьюн, вылупляется изящная, похожая на статуэтку собака.
   - Сделаем, мисси, - сразу сказал Роланд, разворачивая Вьюна мордой к Бетси.
   - Хорошие шансы у Малютки-Дейзи, вашим она приходится двоюродной тёткой, это перспективная линия. Возможно, Айртон привезёт её помёт, посмотрите.
   - Айртон занимается и собаками? - удивился Джонатан.
   - По-дилетантски, - отрезала Бетси. - Много любви, заботы и мало знаний. Но он хотя бы не портит материал и слушается советов. И наверняка будет травля. Маулдер выставит своих Дикаря и Вампира. В прошлый раз взял приличный куш и хочет повторить.
   - И большие шансы? - безразлично вежливым тоном спросил Джонатан.
   Фредди на секунду сжал губы, скрывая улыбку.
   - Это если Стервы не будет, мисси, - вдруг вмешался Роланд.
   - Выжила?! - обрадовалась Бетси. - У кого она теперь?
   - Так... у одного в тамошнем посёлке, мисси, он её, значитца, себе взял, она-то не кровяная собака, дельная.
   - Деньги у него на дорогу есть? - деловито сказала Бетси. - За участие я заплачу. И сам её подправь, я уже не успеваю.
   - Сделаю, мисси. Так-то она подтянулась.
   - Он её вязал? С кем?
   - У массы Шуллера кобель.
   - А! Помню. Костяк там хороший, с окрасом могут быть проблемы. Шуллер знает?
   Роланд замялся, и Бетси понимающе кивнула.
   - Он всегда был психом. Сам не женится, и кобелю жизни не даёт. Помёт не потеряли? Пусть тоже привезёт, я посмотрю. Ну вот, мальчик, теперь то, что надо. На юниорах будет удачно смотреться.
   Джонатан и Фредди оглядели словно сошедшего с картинки в каталоге - узнав о выставке, Джонатан купил пару старых каталогов, и они их полистали, чтобы не оказаться совсем уж лохами - и казавшегося незнакомым Вьюна.
   - Класс! - вполне искренне сказал Джонатан.
   Бетси улыбнулась.
   - Кровь, конечно, важна, но выращен он, признаю, образцово. Давайте девку.
   Роб, стоявший всё время у двери в фургончик, обхватил Лохматку поперёк живота - до этого он подкармливал её обрывками лепёшки, чтоб потом не гоняться - и влез в фургончик. Роланд отстегнул удерживавшие Вьюна ремни, тот мгновенно сам спрыгнул со стола и вылетел наружу. Роланд взял у сына Лохматку и поставил её на стол.
   - Ага! Чуть длинновата, но для суки даже полезно. Пристёгивай. Зубы, детка. Отлично. Прикус, комплект, хоть одну крысу взяла?
   - Да, мисси. Двух я сам видел, а так-то они вдвоём, мисси.
   - Джонатан, на травлю их пока не выставляйте. Молоды. И время просрочат, и всякие осложнения могут быть. Ещё одну течку пропустите, и я ей подберу подходящего. Кобеля тоже через год проверим. А потом можем и в паре их посмотреть.
   "Ого! - мысленно восхитился Фредди, - Тоже не на ход, а на игру вперёд смотрит. Вот это бабец! Ещё б ей кольт, и Энди Лайтнин (lightning - молния) отдыхает". И тут же, перехватив улыбчивый взгляд Джонатана, понял, что тот тоже вспомнил легендарную знаменитость Аризоны, женщину-ковбоя, что ни шерифу, ни чёрту спуску не давала.
   Джонатан продолжал расспрашивать и слушать, а Фредди незаметно ушёл предупредить Мамми, что гостью будут угощать, от кофе со сливками и свежими лепёшками она точно не откажется, и подготовить всё в их домике для беседы уже за столом.
   Сделав Лохматку и убрав в фургончике - всю состриженную шерсть Роб заботливо собрал и куда-то унёс, - Бетси согласилась выпить кофе. А то ей ещё ехать и ехать. Ещё трёх собак надо сегодня сделать. Но сначала документы.
   - Щенячки у вас?
   Все документы, включая родословную Монти, а, значит, и карточки Вьюна и Лохматки со сложными заумными именами хранились у Джонатана в сейфе. Заранее их достать они как-то не сообразили, и Фредди занимал Бется их каталогами, пока Джонатан доставал документы. Бланки родословных были у неё с собой, и всё оформили быстро и чётко.
   - Держите. Всё в порядке.
   - Благодарю. Кофе?
   Она улыбнулась.
   - Да, две чашечки, и я поеду.
   За столом продолжился тот же разговор. К удивлению Фредди, Бетси разбиралась и в лошадях. Не так уж чтобы и очень, не и не по-женски, а всерьёз.
   - Держу для тренинга, - объяснила Бетси. - У меня ещё фоксхаунды, четыре своры, спроса на них сейчас нет, но я не теряю надежды. Тем более, говорят, что видели оленей. Не у вас, севернее.
   Джонатан и Фредди невольно переглянулись, и Фредди кивнул. Конечно, надо ставить соляную подкормку и, пожалуй, пару брикетов сена. И прикупить северный клин, пока это федеральные земли.
   Выпив ровно две чашки и похвалив сливки, Бетси Кармайкл попрощалась и уехала. Вьюн и Лохматка с лаем проводили её до поворота.
  

* * *

  
   Дожди всё чаще перемежались мокрым снегом, было холодно и ветрено. Парни запасались тёплой одеждой, с невольной тревогой ожидая приближения русской зимы, о которой столько слышали и читали. Пока было терпимо и похоже на привычную зиму в Алабаме, но ведь только октябрь заканчивается, а самые морозы ещё впереди. Работа, школа, всякие бытовые мелочи, устоявшаяся или, как говорит Пафнутьич, а за ним повторяют Джо с Джимом, устаканившаяся жизнь. И беды, и горести теперь у каждого свои, и радости тоже. Нет, общая, одна на всех радость, что выжили и уехали, это - да. Но это уже было, а надо дальше жить.
  
   Школа оказалась сложной, но Андрей боялся хедшего. Пока он не только справлялся, но даже время на Райтера оставалось. У Колюни погемногу восстанавливались функции, он уже сам пересаживался из кровати в кресло и обратно и даже грозился обогнать Серёгу из третьей палаты. Андрей подозревал, что о тайных гонках в креслах по ночным коридорам, которые устраивали те, кто покрепче из спинальников, врачи знают, Иван-то Дормидонтович точно, но помалкивал, помогая Колюне освоить маршрут, чтоб тот мог ездить сам, не налетая на стены. Маманя Колюни ахала, что он поубивается и покалечится, но не мешала и тоже никому не говорила.
  
   Майкл и Мария решили пожениться. А что, с лета он к ней ходит, часто остаётся на ночь, всё у них хорошо. Отчего ж и нет. И Егоровна успокоится, а то всё переживает, что упустит Мария своё счастье. Не девчонка до войны, чтоб ждать да перебирать. Это тогда парней да мужиков в избытке было, а сейчас-то, после такой войны... И Михаил чем плох? При деле, заработки неплохие, не пьёт, не гуляет. Да и под масть они друг другу. Об этом тоже хочешь, не хочешь, а думать надо.
   - Ну, как ты? - Мария потёрлась подбородком о плечо Майкла.
   Они лежали рядом, отдыхая и слушая шум ветра за коном.
   - Хорошо, - вздохнул Майкл, потягиваясь так, чтобы проехаться боком по груди и животу Марии. - Или ты о чём? О свадьбе?
   Мария тихонько засмеялась.
   - И об этом тоже.
   - Давай, - легко согласился Майкл. - А чего ж нет?
   - А жить мы где будем?
   - А что, - удивился Майкл, - здесь нельзя? Ну, так снимем. Вон как Крис, тьфу, Кир с Люсей.
   - Почему нельзя, - Мария говорила шёпотом, касаясь губами уха Майкла. - Егоровна не сгонит. Не тесно нам будет?
   - Кровать поменяем, конечно, - сразу решил Майкл. - Да в чём проблема? В свадьбе? Так Крис когда женился, всем госпиталем гуляли. А здесь-то... трактир снимем. Или в Царьград поедем, в ресторан какой получше. Денег хватит.
   - Прожрать да пропить любые деньги можно, - возразила Мария. - А потом как жить? И венчаться будем?
   - А как хочешь, - у Майкла всё получалось легко и просто. - Госпитальный поп и обвенчает. Он и крестил нас всех.
   - А я некрещёная, - вздохнула Мария.
   - А мы об этом и говорить никому не будем. Отец Александр не придирчивый.
   - Всё-то у тебя легко, - засмеялась Мария.
   - А чего ж нет? - Майкл повернулся набок лицом к ней, чуть звякнув пружинами. - Ты-то как? Хочешь за меня?
   - Хочу, - выдохнула Мария.
   - И я хочу. Уживёмся.
   - Уживёмся, - согласилась Мария, целуя его в угол рта и возле уха, губами ущипнула за мочку.
   Майкл тихо, не разжимая губ, рассмеялся и мягким нажимом сдвинул её под себя.
   - Так уживёмся? - повторил он с весёлой угрозой.
   - А чего ж нет, - с той же интонацией ответила Мария, впуская его.
  
   Эд застал у своей вдовушки её прежнего хахаля, набил обеим морды, аккуратно, конечно, чтобы ни синяков, ни прочих доказательств, забрал свои вещи и переселился к парням в трактирные номера. Вдовушка потом то у госпитальных ворот, то у школы его ловила, поговорить хотела, но Эд держал характер и пальцем её не тронул, но говорить наотрез отказался.
  
   Крис закончил все работы в саду и теперь в любую минуту, свободную от школьных заданий и работы по дому, изучал анатомический атлас. Аристов давно ещё как-то сказал, что без латыни медика нет, и он теперь старательно зубрил латинские названия костей, мышц и органов. Люся даже ходила к Жарикову узнать, не надорвётся ли Кирочка от такой гонки. В школе два языка да другие предметы, а тут ещё и латынь. Иван Дормидонтович успокоил её, что всё будет в порядке, и научил, как помогать. Теперь по вечерам Люся проверяла Криса, как он выучил. За ошибки и удачи расплачивались, целуя друг друга. Иногда к ним "на огонёк" заходил кто-то из парней, но это учёбе не мешало. И всему остальному тоже.
  
   Поездки в Царьград отнимали время, но приносили успокоение, и Ден не жалел ни времени, ни денег. Кружение по улицам, разглядывание витрин и прохожих... пока поиски оставались безуспешными, но... но находит только тот, кто ищет. Главное - не отступать. И не терять надежду. Ему удалось выжить там, где выжить нельзя, он не помнит, попытки вспомнить вызывают боль и обморок, он и не пытается, незачем, главное он знает. Да, до всего, раньше, даже мальцом не был, ещё раньше, да, была другая жизнь, да, его предал, продал, самый близкий человек, женщина... а конкретно... нет, не надо, а то опять боли до обморока. Но он выжил, победил тогда, победит и сейчас. Ему нечего ни стыдиться, ни скрывать. А вот это уже брехня - остановил он сам себя. Себе-то не ври. Есть, есть ещё что-то, он не знает, нет, опять брехня, знает, но боится вспомнить. Это одно. То, что надо скрывать. А второе - то, чего надо стыдиться. Это он знает и помнит. Но избавиться не может. Пока он себя держит, но на сколько его хватит? И что тогда? Хорошо элам, им всегда хорошо, они... норма. И джи, которые сделаны, как Майкл. Джи как джи, а встретил Марию и не хуже любого эла оказался. И Джо с Джимом вовсю крутят с местными девчонками, ходят на танцы. А он... а ему видеть эти бабские рожи противно. Мужики, правда, не лучше. Ни одного симпатичного. Смотреть можно, даже разговаривать, но, чтобы сердце захватило... такого ни одного не встретил. И чего Андрей к доктору Ване, Ивану Дормидонтовичу, липнет? Неужели не видит, что ни хрена не отломится, что доктор - не гей, не би и даже не интересуется. Безответная любовь, х-ха! Не можешь добиться, так отвали и не засти. А этот придурок втюрился по уши. Нет, не любви не надо, так, симпатию, чтоб противно не было.
  

* * *

  
   Письмо Бурлакова было вполне обычным "семейным" письмом. Даже Андрей, внимательно выслушавший чтение Жени, а потом сам дважды перечитавший его, не нашёл, к чему придраться. Письмо было обращено ко всем сразу, и ответ писали тоже совместно. И подписались все. И всё хорошо. А Эркин почему-то третий день ходит какой-то... слишком сосредоточенный.
   - Эркин, - Женя пододвинула к нему вазочку с конфетами. - Что-то случилось?
   Он угрюмо молчал, глядя в чашку.
   - Ну же, ёжик, убери колючки.
   Она протянула руку и погладила его по плечу. Он, как всегда, перехватил её руку, поцеловал в ладонь, но лицо его оставалось хмурым.
   - Я... я сам ещё не понимаю, Женя. Но... но что-то здесь не так.
   - Где? На работе?
   - Да нет, Женя, - он даже досадливо мотнул головой. - Там всё нормально.
   - А в школе?
   Он невольно улыбнулся.
   - Там всё хорошо. Нет, Женя.
   - Тогда что? - и догадалась. - Это ты из-за письма? А что такого, Эркин? Нормальное письмо.
   Эркин тоскливо вздохнул в ответ и уткнулся в чашку с чаем. Женя с улыбкой ещё раз погладила его по плечу и встала, собирая посуду. Эркин залпом допил свой чай, отдал чашку Жене и ушёл в ванную.
   И уже когда они лежали в постели и Женя, как всегда, обнимала его, она шепнула:
   - Всё будет хорошо.
   - Да, - вздохнул он, прижимая к себе её ладонь. - Прости, Женя.
   - За что, ёжик мой? - она поцеловала его возле уха. - Спи, милый.
   Он послушно расслабил мышцы. Но засыпая, он уже знал, что придётся ехать в Царьград к Бурлакову. И откладывать нельзя. А это отпрашиваться надо. Неловко, конечно, только из отпуска и отгул. А если не отпустит старшой, тогда что? Ох, тогда совсем плохо.
   Но его отпустили. Выслушав его просьбу и не слишком внятные объяснения, Медведев внимательно оглядел его и вдруг спросил?
   - А в Царьграде куда?
   - В Комитет, - нехотя ответил Эркин, не желая до последнего называть Бурлакова.
   - Правильно, - кивнул слушавший их разговор Саныч. - Это ты верно придумал. Бумаги все только захвати. А копии и там сделать сможешь.
   Эркин недоумевающе посмотрел на него и кивнул. Сейчас он ни с кем и ни о чём не спорил, лишь бы отпустили. А что слово Саныча имеет вес, он давно заметил.
   Но... обошлось. И дальше Эркин действовал уже уверенно.
   Вечером, как всегда перед школой, пришёл Андрей, на этой неделе их смены совпадали. Он тоже заметил, что с Эркином что-то не то, но ни о чём не спрашивал. Сидели, учили на завтра уроки, ужинали, снова учили. Всё, как всегда. И только когда они втроём - Алиса уже спала - сели за вечерний чай, Эркин счёл момент подходящим.
   - Женя, Андрей, - прервал он начавшийся было о каких-то хозяйственных пустяках разговор, - я еду в Царьград.
   Женя удивлённо ойкнула, а Андрей очень спокойно и деловито спросил:
   - И когда?
   - В пятницу. С понедельника я отпросился, а во вторник во вторую, как раз успею.
   Андрей кивнул.
   - Две школы пропустишь?
   - Зачем, только субботу, - Эркин твёрдо смотрел ему в глаза. - Ты же успел.
   - Логично, - согласился Андрей и закончил по-английски: - И даже резонно.
   Женя улыбнулась, но глаза её оставались серьёзными и даже встревоженными.
   - Прямо с работы поедешь?
   - "Кукушка" в пять, - ответил Эркин. - Я даже Алису из школы заберу.
   - Нет, - сразу решила Женя. - Не надо. Придёшь, спокойно поешь и поедешь.
   - Я тебе адреса напишу, - по-прежнему спокойно сказал Андрей. - И как проехать, чтоб не плутать лишнего.
   - Спасибо, - Эркин допил чай и встал. - Я пойду, Женя, на вторник всё сделаю. Ты не жди меня, ложись, - и вышел, мимоходом хлопнув Андрея по плечу.
   Когда вдалеке хлопнула дверь маленькой комнаты, Андрей вопросительно посмотрел на Женю.
   - С чего это ему понадобилось?
   - Ты в Царьград ездил, - неожиданно для самой себя сердито спросила женя, - у кого-нибудь спрашивался?! Ну, а он что? Не свободный, что ли?
   - Опять резонно, - пробормотал по-английски Андрей и встал. - Ладно. Спокойной ночи, Женя.
   - Спокойной ночи, Андрюша, - ответила Женя, уже жалея о своей вспышке.
   Конечно, Андрей переживает за Эркина, но... но если Эркин что решил, то его уже не своротить. И не скажет ничего, пока сам не решит сказать. Она вздохнула и взялась за посуду.
   Когда Андрей вошёл в комнату, Эркин сидел за столом, сосредоточенно разбираясь в упражнения по русскому.
   - Не мешаю тебе? -спросил он, не оборачиваясь.
   - Учи, я читать буду, - ответил Андрей и подошёл к книжному шкафу.
   Пополняется потихоньку - отметил он с удовлетворением - уже и выбор есть. И на той квартире собирается. Что ж, возьмём библиотечную. "Отверженные". Он её уже дважды прослушал. По-английски от Старика и от Вальки-Валета по-русски. Неплохие "романы тискали" в бараках, хотя и дряни, понятно, что, как и везде, хватало. А теперь и почитаем. И посмотри кто, чего и как переврал при пересказе.
   Андрей включил торшер и лёг на диван, раскрыл толстую умеренно затрёпанную и оттого пухлую книгу на заложенном месте. Но, читая, думал о своём. Упрям братик, ведь в самом деле поедет. Нет, запрещать - и в голове такого нет, но зачем? Что к профессору, это понятно, но какие-такие дела у Эркина с профессором? И ведь не скажет. И впрямую не спросишь. Сам тогда сказал; "Не спрашивай", - и Эркин не спрашивает, ни о чём. Значит, и ему надо молчать.
   Эркин чувствовал напряжённое молчание Андрея, понимал его обиду, ему-то Бурлаков родной, но так же уверенно знал, что ничего ни говорить, ни объяснять он не должен. И не может. Вот вернётся, тогда и поговорим. Но это, как у него разговор с Бурлаковым пойдёт. Вот чёрт, сам толком не знает, чего ему добиваться. Обижать Бурлакова не хочется, тот же не виноват, что так сложилось. Но и ему халявного отцовства через силу и презрение не надо. А чего надо? Чтоб Андрей в Загорье остался. Во! Пообещает Бурлаков не забирать Андрея, и всё, и больше ему ничего от профессора и не надо. Это он Бурлакову и объяснит. А вот что ему Бурлаков ответит... это уже совсем другое дело. Но это не ему решать, а, значит, и думать об этом нечего. Эркин перечитал упражнение, закрыл тетрадь и обернулся.
   Андрей опустил книгу на грудь, улыбнулся.
   - Написать адреса?
   - Да, давай сейчас, а то потом недосуг будет.
   Андрей легко встал и подошёл к столу. В принципе, адреса и Комитета, и домашний Бурлакова Эркин знал, но он молча смотрел, как Андрей пишет и даже схему рисует.
   - А от Комитета к нему домой пешком шли, - Андре смущённо взъерошил себе волосы на затылке. - Дворами, да ещё темно было, не запомнил. Ничего?
   - Ничего, - кивнул Эркин. - До Комитета доберусь, а там уже неважно.
   - Домой он тебя сам отведёт, - уверенно заявил Андрей.
   Эркин в этом был далеко не уверен, но промолчал. Исписанный андреем лист он бережно убрал и снова сел за уроки. Андрей посмотрел на его склонённую над книжкой голову и вернулся к дивану.
   Так, в сосредоточенном молчании они досидели до полуночи.
   Когда Эркин вошёл в спальню, Женя, лёжа в кровати, листала журнал мод. Эркин привычно сбросил халат на пуф и лёг. Женя отложила журнал и повернулась к нему.
   - Устал, милый? Спим?
   - Д-да, - как-то неуверенно ответил он.
   Женя обняла его.
   - Всё будет хорошо, Эркин. Ну, что с тобой? Ты замечательно придумал. Конечно, поезжай. Увидишь Царьград... и вообще.
   - Мг-м, - согласился Эркин, успокоенный не столько её словами, как тоном, и... раз Женя сказала, что всё правильно, значит, так оно и есть.
   Он вздохнул, засыпая и уже во сне мягко прижимаясь к Жене. Тут так тепло, мягко, безопасно, ну, чего его несёт, как говорят, искать приключений на свою задницу. Но ведь надо, надо, надо...
   И весь четверг в нём жило то же "надо". Может, поэтому и работа, и школа шли как-то мимо него, хотя он всё видел, слышал и понимал, и ошибок не делал. И даже заметил, что Манефа то и дело поглядывает на Андрея и даже почти улыбается.
   И невольно улыбнулся сам. Ловок Андрей, по-мастерски уже работает: вроде ничего такого, а девка оттаивает, глядишь, и в самом деле всё у него получится. Если б только это не на спор было, а всерьёз... Но Андрей взрослый, пусть сам думает.
   После школы Андрей пошёл к себе, Тим был в другой смене, и Эркин шёл домой один. Под бурками скрипел снег, мелкие редкие снежинки кружились в воздухе, и слегка пощипывало холодом щёки. Но Эркин то ли уже привык, то ли помнил, каково бывает в настоящие холода, и ему даже нравилось. А самое хорошее - это то, что Хэллоуин прошёл, никто и не заметил. Сам сообразил, только увидев на календаре дату: первое ноября. Сообразил и промолчал. Раз Женя забыла, то не ему напоминать. И если бы не Бурлаков, всё было бы хорошо и даже отлично. Но ничего. Съездит, уладит... чем бы не кончилось, всё лучше этой неопределённости. Ну, какой он Бурлакову сын? Грузчик, индеец, раб, да ещё и спальник. Только позорит. Так что, всё он решил правильно и теперь только надо сделать как решено.
   А в пятницу снегопад усилился, рабочий двор не успевали чистить, контейнеры застревали в быстро растущих сугробах, а эти чёртовы дурынды опять не тряхни, не толкни и под снегом не держи. К обеду все вымотались, охрипли от ругани и на обед шли злые как никогда. И когда Ряха чего-то там вякнул, его заткнули с небывалой яростью. Так что Эркин про себя порадовался, что успел договориться с бригадиром раньше, сегодня могли бы и не отпустить.
   После обеда продолжалась та же "непруха", но Эркин то ли привык, то ли думал уже о другом и уже ни на что не обращал внимания. Да и... хуже приходилось, чего уж там.
   Когда затрещал звонок, Медведев устало кивнул: "Шабашим, мужики". Эркин всё-таки докатил и впихнул в вагон свой контейнер, где его взялась крепить уже другая бригада, и пошёл в бытовку.
   Он решил не обтираться: лучше дома вымоется в душе, и, быстро переодевшись, ушёл. Остальные ещё, уже вяло без прежнего запала переругиваясь, собирали вещи, А Эркин уже попрощался и дверь за собой закрыл. Его проводили шутками и подначками насчёт цареградской гульбы со столичными "щучками".
   Снега уже не было, но небо затягивали низкие тёмно-серые тучи, и Эркин, проверяя себя, посмотрел на часы. Нет, всё правильно, он успевает, просто темнеет теперь рано, зима уже.
   Дома он быстро вымылся и переоделся. Андрей ему столько раз рассказывал о своей поездке, что Эркин хорошо, как ему казалось, представлял, что понадобится в поезде и в Царьграде. Женя выложила всё необходимое на кровать, и Эркин уложил в портфель спортивный костюм, три смены трусов, пакетик с мылом и полотенцем. Женя, оказывается, мыльницу ему купила, специальную дорожную, коробочкой. Ещё носки. Стирать негде и некогда будет, так что тоже три пары. Всё, пожалуй.
   Закрыв портфель, он вынес его в прихожую и поставил у вешалки. Теперь пообедать.
   Ел он быстро и сосредоточенно, особенно не вдаваясь во вкус. Не до того. Поев, вымыл и убрал посуду, взял и заложил в портфель приготовленный Женей свёрток с едой в дорогу, оделся и, уже стоя в дверях, огляделся, будто прощаясь. Глупости, конечно, он вернётся, и всё пойдёт по-прежнему... нет, не всё. Но он должен это сделать. Значит, сделает.
  
   Андрею хотелось проводить Эркина, но - как назло - под самый конец смены подвалила работа, и, если сегодня не сделать, то придётся выходить в субботу. Ну и... всё ясно-понятно, и не трепыхнёшься. Чертыхнувшись, Андрей побежал в инструменталку.
   - В темпе давай, - крикнул ему в спину Василий.
   А уж если Василий подгонять стал, значит, дело серьёзней некуда. Так что проводы накрылись медным тазом. И за Алиской он, похоже, тоже не успеет. Вот непруха-невезуха! Но о чём же Эркин собрался с профессором разговаривать? Какие-такие дела у них? Брат у него с характером, пока сам не скажет, ни хрена ты из него не вытащишь. Пробовали, знаем. Так ведь и отец... тоже помним. Вот кремень с кремнем и столкнутся, ох, и полетят искры во все стороны. Ругать-то им, вроде, не из-за чего, он тогда отцу всё объяснил, должен был понять, профессор всё-таки. И на свадьбе всё прошло лучше и не надо. Чтобы Эркин решил чего-то попросить... так это и в письме можно, или до Святок подождать, нет ничего срочного.
   Все эти мысли и рассуждения не мешали ему работать, внимательно наблюдая за Василием и другими мастерами. Учёба вприглядку - тоже учёба.
   Закончили поздно. Чуть ли не двойную смену отпахали.
   - Старшой, сверхурочные будут?
   - Будут, когда сделаем.
   - Так сделали же уже.
   - Дурак, пока наряд не закрыли, не считается.
   - А ч-чёрт! Андрюха, держи.
   - Митроха, мать твою, не мельтеши!
   Усталость уже ощутимо давала себя знать, но Андрей пока держался. Даже побалагурил в бытовке, пока переодевались. А на улице понял, что до дома он ещё добредёт, а на разговор сил не хватит. А завтра школа, хорошо, что уроки сделаны, или нет? Чёрт, ах в голове всё путается.
   Он ещё думал, а ноги, как сами по себе, несли его по нужному маршруту. Перед школой он ночует у Эркина. И никак иначе.
   - Здравствуй, - сказал ему кто-то.
   - Здравствуй, - машинально ответил он, бездумно разминувшись с чёрной словно бесплотной фигурой.
   И только через несколько шагов сообразил, что поздоровалась с ним... Манефа?! Андрей даже встал и оглянулся. Но в снегопаде уже ничего не разобрать. Но и не почудилось же ему.
   Дальше Андрей шёл уже бодрее и улыбаясь. Надо же, поздоровалась. А чего её сюда занесло? Она же в Старом городе квартирует. Совсем интересно.
   И до "Беженского корабля" как дошёл, даже и не заметил.
   Как всегда, на площадке между первым и вторым этажами толпились курильщики, обсуждая новости, дела и не стоит ли хоть лавки сбить и поставить, ага, и бочку с водой, нет, с песком, как... Андрей постоял со всеми, потрепался, стряхнул с шапки остатки растаявшего снега и пошёл домой.
   Всё равно дом Эркина - его дом. Что бы там у Эркина с профессором не вышло, Эркин - его брат, он от брата не откажется. И Эркин от него тоже.
   На стук двери выбежала в прихожую Алиса и вышла из ванной, вытирая руки, Женя.
   - Андрюша, как хорошо! Сейчас покормлю тебя.
   - От такого никогда не отказываюсь, - почти без усилия улыбнулся Андрей.
   - Андрюха, а ты с работы?
   - А откуда ж ещё!
   Андрей дёрнул Алису за косичку и пошёл в ванную. Умылся холодной водой, прогоняя усталость и ненужные сейчас мысли.
   На кухне его ждал накрытый стол. Андрей сел на своё место, огляделся и с искренним удивлением сказал:
   - Женя, ну, как ты угадываешь, ну, всё моё самое любимое!
   Женя засмеялась.
   - А это просто, Андрюша. У тебя же всё любимое.
   Андрей демонстративно задумался, углублённо поедая котлеты, и, наконец, кивнул.
   - А ведь верно, Женя. Так оно и есть.
   - А я конфеты люблю, - задумчиво сказала Алиса. - И остальное тоже.
   - Правильно, племяшка, - кивнул Андрей. - Еду любить надо. Без неё не проживёшь. Спасибо, Женя, я за уроки.
   - Конечно, на здоровье, Андрюша. Алиса, не вози по тарелке. А что ты так поздно?
   - Сверхурочно работали, - Андрей встал из-за стола, собрал и сложил в мойку свои тарелки и чашку. - Женя, ты ложись, я себе, если что, сам возьму.
   - Хорошо, - не стала спорить Женя, но тут же предложила: - Давай я тебе кофе сварю.
   - О! Это дело! Спасибо, Женя, - восхитился Андрей и тут же перешёл на английский. - Оно самое и есть с устатку.
   - Ой, - удивилась Алиса. - Андрюха, это как?
   - А вот так! - Андрей подмигнул им обеим сразу и вышел.
   У себя в комнате Андрей с силой растёр лицо ладонями и сел за стол. Не шевелится только мёртвый, а он живой, и школу ему никто не отменял, и дураком себя на уроках показать нельзя. А Эркин вернётся. Никуда он от Жени и Алисы не денется. Так что, не психуйте, Андрей Фёдорович, а делом займитесь.
  
   Дойти до вокзала, взять билет до Ижорска, сесть в вагон. Нигде ему ничего не угрожало и не могло угрожать, и потому Эркин был спокоен, уверенный, что ничего не случится, а если даже и что-то пойдёт не так, то сумеет и отбиться, и выкрутиться. И по рассказам Андрея так выходило.
   Вагон битком, но ему удалось сесть в углу, где и не душно, и ветер от окна в другую сторону. Портфель он поставил под лавку и прижал его ногами. А то про поездных шустряков он в бытовке наслушался. А так, если и задремлет, то, чтобы у него вытащить чего-то, трогать придётся, и проснуться он успеет. О давнем - ещё в алабамскую заваруху - случае, когда у него спящего портянки прямо с ног смотали, Эркин вспоминать не любил и потому честно не помнил.
   Ругань, детский плач, чей-то гогот, заунывные распевы проходящих через вагон нищих, неумолчные разговоры, сизый дым под потолком, стук колёс под полом, дребезжание плохо закреплённой оконной рамы, и стремительно темнеющая синева за окном. Эркин спокойно сидел в своём углу, равнодушно слушая, не слыша. Знакомых не видно, курить неохота, а взять с собой книгу или хотя бы газету ему и в голову не пришло. Бездумное оцепенение привычно овладело им. Да и не он один такой, что едут сами по себе, занятые своими мыслями, а до остальных им и дела нет. Ну, и остальным до них. Каждый сам за себя, не нами придумано, не нам и ломать.
   К Ижорску подъехали уже в полной темноте. Эркин дождался, пока встанут соседи, вытащил из-под лавки портфель и в общей толпе пошёл к выходу.
   Перрон был покрыт белым, похоже, только что выпавшим снегом, и Эркин, с хрустом впечатывая подошвы бурок, пошёл к кассе. Андрей говорил, что в плацкартный не было билетов, пришлось ехать в мягком, самом дорогом. Да и публика там, надо полагать, не простая, Андрей чего-то не договаривает, темнит. Ну, будем надеяться, что повезёт.
   Ему повезло. Билеты в плацкартный были. Расплатившись, Эркин посмотрел на стенные часы, сверил со своими. Теперь надо как-то провести время. В ресторан? Но есть не хочется, а просто сидеть и тратить деньги - совсем глупо. Гулять тоже не пойдёшь: ни погода, ни время для прогулок неподходящие. Эркин оглядел полупустой зал с дремлющими и спящими в ожидании своего поезда людьми, без особого труда нашёл свободную скамейку, устроился так, чтобы ни портфель, ни шапку у него незаметно не выдернули, и погрузился в оцепенение спокойного ожидания.
   Время от времени под потолком щёлкало, и гнусавый, как-то по-особенному противный голос что-то объявлял. Но Эркин знал, что его эти объявления не касаются, и даже не вслушивался. Заходили в зал разносчики, предлагавшие сигареты, пиво, сбитень и какую-то снедь, проходили, стуча костылями, и проползали на громыхающих низких тележках нищие, пару раз прошёлся, зорко оглядывая сидящих и лежащих на скамейках, милиционер. Эркин всё видел, слышал, но всё это оставалось в стороне, помимо него. Он не думал ни о чём, не вспоминал, просто сидел и ждал. И время шло неудержимо и неощутимо.
   Эркин вздрогнул и посмотрел на часы. Да, чутьё спальника, не обмануло - пора. На какой путь? Он встал и подошёл к расписанию. Да, первый путь, первая платформа. Интересно, а почему, то платформа, то перрон? У кого бы спросить?
   Перрон был пуст и опять засыпан снегом, хотя его явно только что почистили. Похоже, надолго зарядило. Медленно подошёл большой, так не похожий на "зяблика" или "кукушку" длинный поезд. Увидев номер головного вагона, Эркин быстро пош1л, а затем побежал вдоль поезда к своему двенадцатому. Всего три минуты стоянка, и ждать нерасторопного никто не будет.
   Он успел и не ошибся в подсчёте. Поезд и он остановились одновременно, и прямо перед Эркином оказалась дверь двенадцатого вагона. Видимо, проводник заметил его из тамбура, потому что дверь как сама собой сразу отворилась. Эркин протянул билет.
   - Заходи, - сказал проводник. - Там разберёмся.
   Они ещё стояли в тамбуре, когда поезд тронулся.
   Посмотрев билет Эркина, проводник кивнул.
   - Здесь это. Пошли.
   Время позднее, и шум в вагоне был приглушенным, напомнив Эркину ночной барак Центральном лагере.
   Место Эркина оказалось занято. Кто-то спал, закрывшись с головой и отвернувшись к стене. Спали на соседних полках.
   - Женщина в возрасте, - несколько смущённо сказал проводник. - Ну и... А её верхнее, вот как раз. Может... поменяешься?
   - Ладно, - не стал спорить Эркин.
   - Чайку на ночь, - обрадованно предложил проводник.
   - Нет, спасибо, - отказался Эркин.
   Проводник забрал его билет и ушёл, а Эркин стал устраиваться. Снег с шапки и бурок он отряхнул ещё в тамбуре и теперь раздевался, не боясь потревожить спящих соседей. Удачно, что плацкарта: расположение крючков, полочек и прочих приспособлений он помнил ещё по той прошлогодней поездке, и потому действовал спокойно и уверенно. Повесил полушубок и шапку, закинул в верхнюю сетку портфель, развернул уже лежавшую на полке постель. Ишь ты, и простыни, и полотенце, и даже подушка в наволочке. Отлично, и стоит переодеться. Подтянувшись, он сел на полку и достал из портфеля спортивный костюм и мыльницу. А шлёпанцы, пожалуй, не стоит: пол и холодный, и грязный. Он не так спрыгнул, как соскользнул вниз и пошёл в уборную.
   Вагон засыпал. Немногие, ещё сидевшие за столиками пассажиры провожали его равнодушно любопытными взглядами или даже голов не поворачивали, занятые своим. Ничего похожего на тот, пьяно-весёлый вагон. Но Эркин уже понимал, что там возвращались домой выжившие, а здесь едут по делам и веселиться особо не с чего.
   В уборной он переоделся, заодно обтёршись до пояса холодной водой, и натянул на горящую от воды и жёсткого полотенца кожу шерстяную рубашку. Нет, всё будет хорошо, ну, нормально. Эркин ещё раз оглядел себя в зеркале и пошёл спать.
   Вернувшись, он легко забрался на свою полку, оставив бурки внизу, но так, чтоб не утянули из прохода, всё-таки мало ли кто ночью по вагону шляется. Сложив джинсы и рубашку в сетку и переставив портфель ещё выше, на третью полку, он наконец вытянулся под одеялом. Закинул было руки за голову, но стало неудобно: ноги вылезли в проход. И Эркин повернулся набок, чуть поёрзал, закутываясь, и закрыл глаза. Ничего, всё будет в порядке. Знакомое подрагивание полки, смутное ощущение движения, но нет дыхания Жени и Алисы, к которым он тогда прислушивался. Они остались дома, в безопасности. И там Андрей, если что - поможет, прикроет. Так что можно не беспокоиться. Мысли путались и уплывали. Угрозы или опасности не чувствовалось, и Эркин наконец заснул.
  
   Работы было много, но Громовой Камень не только не тяготился, а даже упивался ею. Ведь это то, о чём он мечтал, за чем он бежал с Равнины, да нет, не бежал, а шёл, как охотник за добычей. Открытые внимательные глаза, склонённые над тетрадями головы, старательный хор голосов, повторяющих за ним слова древних сказаний и названия предметов. И, может, именно поэтому заметно меньше болит нога, нет головокружений, даже рубцы не ноют. И никаких проблем. Ни с жильём, ни с одеждой, ни с... Джинни.
   Нельзя сказать, чтобы он уж так много думал о Джинни или мучился сомнениями. Как раз сомнений у него и не было. Джинни его устраивает во всём. Он её... судя по её поведению, тоже. Но... но вот как им сказать об этом друг другу? И остальным? Бродить вечерами вокруг её дома, наигрывая традиционный мотив на свирели из птичьих костей, он не станет. Никто этого не поймёт. Ни она, ни её мать, ни соседи. Устроить, как делают сиу, скачки с погоней... коня у него нет, ездит ли Джинни верхом, он не знает, и опять же - не поймут. Согласия на похищение Джинни не давала, но он, правда, и не спрашивал. А если бы согласилась... Громовой Камень представил, как он ночью прокрадывается в дом Джинни, заворачивает её в одеяло и уносит, взвалив на плело... нет, не получится, нога не выдержит. Ну, тогда тащит за волосы. Она плачет, а её мать - больше родни у Джинни нет - с криком и проклятиями преследует их. Всё как положено. Русские любят говорить: "Не нами заведено, не нам и ломать". Так что традиции он не ломает. И это все поймут. И соседи тоже. И вызовут милицию. И те тоже всё поймут. Интересно, какой срок и по какой статье он получит? И потом... Джинни никак не показала ему, что согласна на... гм, переход от маленьких развлечений к постоянным отношениям. Да, они целовались и всё было как опять же положено, но для бледнолицых это не доказательство, вернее, недостаточное доказательство.
   Все эти размышления никак не мешали ему работать, проверять тетради, болтать в учительской и за общим столом в пансионе. И, кстати, вот ещё, как говорят местные, заковыка. Своего дома у него нет. Даже если Джинни согласится на семью, куда он её приведёт? Придётся уйти из пансиона и снимать квартиру, уже семейное жильё. Потому что мужчина, переселяющийся к жене, с самого начала ставит себя в подчинённое положение. А "семейка" к5уда дороже пансиона для одиночки. А он отправил пятьдесят рублей в племя. Как раз: мука, сахар, чай, табак, патроны, новые капканы, одеяла... Пятьдесят рублей - большие деньги, мужчины соберутся у вождя и решат, на что потратить. Решать будут долго, спорить, передавая по кругу трубки и чашки с крепким до черноты чаем. Жалко, что он не услышит рассуждений на тему, как и где хромой может столько добыть, но... но представить приятно.
   Как всегда, вечер пятницы посвящался бане. Конечно, в пансионе есть душ и даже о ванне можно договориться, но баня, вернее, парилка - это не так мытьё, как5 времяпровождением, как пивная или трактир. В субботу баня только с утра, в воскресенье закрыта, значит - вечер пятницы.
   Бань в Загорье было две. Одна в Старом городе, но маленькая, старая и тесная, а другая в Новом, уже по-городскому, с буфетом, душевым залом и семейными номерами. Сманил Громового Камня в баню ещё летом один из соседей по пансиону. Сосед этот быстро нашёл себе женщину и съехал, а Громовой Камень приохотился и даже пристрастился, так что теперь каждую пятницу он с работы ш1л домой, обедал, немного отдыхал и отправлялся в баню. Его уже знали старик, продававший веники у входа, и банщик. И компания уже подобралась подходящая: любители хорошего пара и разговоров. По-разному, кто больше, кто меньше, но все воевали и сейчас налаживали свою жизнь тоже по-разному. И ему с ними легко и просто. Понятны шутки и намёки, общие воспоминания и сходные планы на будущее. И хотя после бани он не всегда успевал к ужину, самовар с плюшками или с иным шедевром Ефимовны его ждал. Чай после бани - святое дело.
   И сегодня всё было, как обычно. Парная, разговоры, неспешный отдых с пивом и воблой и снова в парилку. После третьего захода Громовой Камень стал прощаться. У них завтра выходной, а у него работа.
   На улице ясно и морозно. Снегопад кончился, и в разрывы между неотличимыми от чёрного неба тучами проблескивают звёзды. Громовой Камень шёл, с удовольствием дыша холодным, но ещё приятным, не режущим горло воздухом, и слушал скрип снега под ногами. Недаром пар считают лекарством от всех болезней, и устраивали парильные шатры и шалаши задолго до знакомства с русскими и их баней. Нога совсем не болит, а голова с лета не беспокоит. Нет, всё хорошо, а будет... ещё лучше. А следующую полусотню он пошлёт в племя весной. Весна - трудное время, самое голодное.
  
   Утро было обычным субботним утром, было бы если бы... Никто не говорил об Эркине, но что его нет, что неизвестно ни что там, ни как там...
   Андрей вёл Алису за руку. Впереди маячила спина Тима, а Катя и Дим, видимо, как всегда ушли вперёд. Андрей чуть замедлил шаг: говорить с Тимом ему сейчас совсем не хотелось. Алиса удивлённо посмотрела на него, дёрнула руку. Андрей чуть крепче сжал её ладошку, но тут же отпустил.
   - Беги. Ладно уж.
   Алиса ещё раз посмотрела на него и пошла рядом. Так молча они дошли до Культурного Центра.
   В вестибюле обычные толкотня и шум. Андрей помог Алисе привести себя в порядок, сдал на вешалку её шубку и свои куртку с ушанкой и пошёл в класс.
   Обычно Манефа приходила входила в класс перед самым звонком, но сегодня последним оказался Андрей.
   - Привет, - поздоровался он, входя.
   Ему ответили дружелюбной разноголосицей и удивлёнными взглядами, потому что за ним никто не вошёл.
   - Андрюха, а брат где? - не выдержал кто-то.
   - А я что, сторож ему? - огрызнулся Андрей.
   Маленькая сухая и неожиданно жёсткая ладонь хлёстко ударила его по лицу. Андрей отшатнулся, перехватил занесённую для второй пощёчины руку.
   - Ты чего?! Сдурела?!
   - Ты... ты... не смей, слышишь, не смей! - кричала, захлёбываясь словами, Манефа.
   Повскакали с мест остальные, оказавшийся ближе всех Трофимов попытался перехватить руки Манефы сзади, зазвучала удивлённая и раздражённая ругань на двух языках.
   - Что здесь происходит?
   Все замерли, замолчав на полуслове. В дверях стояла Леонида Георгиевна.
   - Андрей! Что это такое?!
   Воспользовавшись паузой, Андрей сгрёб Манефу и встал.
   - Извините, мы сейчас.
   И вышел из класса, волоча её за собой, вернее, вынес мимо ошеломлённой Леониды Георгиевны, плотно закрыв за собой дверь.
   В коридоре было пусто и тихо: значит, звонок уже был и начались уроки.
   Поставив Манефу перед собой и плотно держа её за руки повыше локтей, Андрей сильно, но не зло встряхнул её и повторил:
   - Сдурела?
   Она молча смотрела на него светлыми стеклянно-блестящими от слёз глазами.
   - Ты чего? - повторил Андрей уже мягче.
   - Не смей, - тихо сказала Манефа. - Не смей так говорить про себя.
   - А что я такого сказал? - удивился Андрей.
   - Ты не Каин. Это Бог Каина спросил: "Где брат твой?", - а Каин ответил: "Я не сторож брату своему". А это он Авеля убил, брата своего, а ты не Каин, нельзя так говорить, не смей...
   - Каин, Авель, ты чего несёшь? Кто такие?
   Она уже стояла спокойно, и Андрей не держал её, а только как бы придерживал.
   - Ты? - изумилась Манефа. - Ты не знаешь?! Это... это же Библия, святая книга!
   - Фью-ю! - присвистнул Андрей. - Ну, ты даешь!
   - Ты не читал?!
   - Библию? - уточнил Андрей и разжал пальцы. - Нет, конечно, не читал.
   - Как не читал?! Ты же грамотный!
   - Ну, и что? - Андрей улыбнулся. - И без неё книг полно.
   - Ты... ты что? Она же святая!
   Андрея так и подмывало высказаться насчёт святости этой... книги, которую он действительно не читал, но прослушал ещё в барачных пересказах - были среди сидельцев и такие знатоки - и проповедях джексонвилльского священника для цветных, но воздержался: одну оплеуху он уже из-зав Библии получил, с него хватит.
   - Ладно, - буркнул он. - Пошли на урок.
   Манефа вздохнула, словно просыпаясь, и опустила голову.
   - Да, - почти беззвучно шевельнула она губами. - Пошли.
   Андрей пригладил волосы и осторожно приоткрыл дверь. Все в классе сразу повернулись к нему.
   - Леонида Георгиевна, - Андрей улыбнулся с максимальным обаянием, - можно?
   Леонида Георгиевна кивнула, скрывая улыбку.
   - Можно.
   Андрей вошёл и сел на своё место. За ним чёрной безмолвной тенью проскользнула Манефа.
   Андрей спиной, затылком чувствовал общий невысказанный вопрос: "Ты её тиснул или трахнул?", - но игнорируя его, демонстративно раскрыл тетрадь и стал списывать с доски формулы. А вообще-то эту чёртову Библию надо будет почитать. Слышать, конечно, слышал и многое, и разное, но надо и самому, а то вот такое случится, а он дурак дураком и отбрехаться не может. На Манефу он не смотрел и даже, вроде, не думал о ней, но... а вот на ощупь она, оказывается, ничего, не такая уж... бестелесная. А ... да нет, может, оно и к лучшему, что так получается.
   На перемене все, как обычно, вышли покурить, а Манефа - тоже как обычно - осталась сидеть в классе.
   - Ну?! - сразу приступили к Андрею. - Выкладывай!
   - А чего? - притворился непонимающим Андрей. - Чего такого? - и серьёзно: - Не было ничего.
   - А по морде она чего тебе съездила?
   - Дура потому что.
   Андрей использовал общепринятую характеристику и объяснение всех женских чудачеств и, когда все согласно закивали, уточнил:
   - Библии начиталась.
   - А-а, - протянул круглолицый, веснушчатый круглый год Андреев. - Тогда да.
   - Я тоже слышал, - кивнул Иванов. - Кто Библию прочитал, то всё, улетела крыша.
   - И я слышал, - согласился Аржанов.
   - Помню, - Павлов перешёл на английский, - у хозяев, я-то мальцом домашним был, всякого навидался, так, говорю, у них Библия эта в каждой комнате лежала, но читать её никто не читал.
   - Не дураки же они.
   - Ну да, сволочи, они умные.
   - Понятное дело.
   - А эта, значит, начиталась.
   - Бабы и так дуры, а уж коли Библию прочитала...
   - То всё, кранты.
   - Ладно, Андрюха. Как мужики, простим ему спор, а? Чего ему с психой пары зазря разводить?
   К искреннему огорчению Андрея, прозвенел звонок, и вопрос о пари остался нерешённым.
   Уроки шли один за другим. Больше Манефа с ним не заговаривала, и всё было, как обычно. И про Эркина не спрашивали, тоже как-то забылось.
   После уроков Андрей побежал в вестибюль, где быстро одел Алису и выставил её играть на улице с обещанием:
   - Вываляешься, я тебя веником почищу.
   Алиса подозрительно посмотрела на него, но высказаться не успела: Андрей уже убежал наверх.
   К его облегчению, на шауни его никто ни о чём не спросил.
  
   Сквозь сон Эркин почувствовал приближение утра. Вагон ещё спал, но чьи-то шаги и редкие негромкие разговоры были уже не сонными. Эркин осторожно потянулся и открыл глаза. Памятный ещё с того поезда белый от снега за окном свет. И всё жен... всё же лучше встать.
   Эркин взглядом нашёл свои бурки. Всё в порядке. На соседних полках ещё спали, и он мягко не спрыгнул, а соскользнул вниз. Обувшись, он взял мыльницу и полотенце предусмотрительно оставленные им так, чтобы легко достать, не залезая обратно на полку, и вышел из отсека никого не разбудив.
   Поезд плавно замедлял ход, останавливаясь. Эркин как раз был в тамбуре и прочёл название на краснокирпичном здании: "Демировск". Рядом с окном в рамочке расписание маршрута, и, проверяя себя, Эркин посмотрел на часы. Точно: семь ноль три. Стоянка две минуты. Ещё по той поездке он помнил, что на остановках туалет не работает, и теперь спокойно смотрел в окно, хотя смотреть особо не на что.
   - Дай пройти, - его легонько толкнули в плечо.
   Эркин подвинулся ближе к окну, рассеянно проводив взглядом щуплого вертлявого парня в кожаной куртке. Его вихлястость заставила Эркина нахмуриться: шпаны он никогда не любил, но парень вышел из вагона, и Эркин мгновенно забыл о нём. Поезд тронулся, и Эркин вошёл в уборную. А когда, приведя себя в порядок, умывшись и обтёршись до пояса, вышел, в тамбуре уже образовалась очередь из женщины с мальчиком на руках и пожилого мужчины. А по дороге к своему отсеку он разминулся с девушкой, бережно несущей кружку с горячим чаем. Чай - это хорошо, но если в его отсеке ещё спят, то пить придётся стоя или сидя на своей полке. Тоже не слишком удобно.
   Он вошёл в свой отсек, закинул мыльницу в сетку и потянулся повесить полотенце.
   - Уже Демировск?
   Эркин посмотрел на голос. Женщина, немолодая, спутанные полуседые волосы падают на лицо и из-под них блестят тёмные глаза.
   - Только что проехали, - ответил Эркин.
   - Да, - вздохнула она. - Пора. Я заняла ваше место? Извините.
   - Ничего, - улыбнулся Эркин. - Пожалуйста.
   Она повозилась под одеялом, откинула его и встала, одетая в такой же, как у него, спортивный костюм. Эркин отступил на шаг, чтобы не мешать ей. Она очень быстро и ловко скатала свою постель в рулон и заткнула его в угол, взяла из сетки полотенце и мыльницу.
   Эркин посторонился, пропуская её, и стал убирать свою полку. Спать он уже точно не будет, а просто полежать и так можно. Достал кружку и приготовленный Женей свёрток. Оставив его на углу столика, где громоздились явные остатки вчерашнего пиршества, он с кружкой пошёл за чаем.
   В отличие от того зимнего поезда, у проводника был не только чай, но и маленькие пакетики с сахаром и печеньем. Но Эркин знало, что сахару, и сладкого Женя ему положила, так что от пакетиков он отказался.
   - Ну, как знаешь, - сказал проводник. - И, если спать не будешь, постель принеси. Тюфяк с подушкой оставь, а бельё и одеяло сюда.
   - Ладно, - кивнул Эркин, поудобнее перехватывая горячую кружку.
   В вагоне становилось всё оживлённее, и, пожалуй, если бы не его ловкость, он бы по дороге и расплескал, и обжёгся. Но всё обошлось благополучно.
   Женщины ещё не было. Эркин поставил кружку и развернул свёрток. Достал сахар, сэндвич - они так и решили, что в дороге сэндвичи удобнее бутербродов и пирожки, а ты смотри-ка, в фольге и впрямь ещё тёплые. Женя говорила: круглые с мясом, а длинные с изюмом. Вот по одному возьмём и приступим.
   Зашевелился, закряхтел кто-то на верхней полке. Как скажи, еду учуял - усмехнулся Эркин. Садиться он медлил, ожидая возвращения попутчицы, и решил пока собрать постель. Ну, раз просили, то почему бы и нет. Одеяло, простыни, гаволочка с подушки... и полотенце? А как же... ладно, своё достанет. Приготовив стопку белья, он закатал подушку в тюфяк и уложил его в изголовье полки.
   Вернулась женщина, и Эркин посторонился, пропуская её.
   - Спасибо, я помешала вам? Да вы садитесь, ешьте, я за чаем пойду, - говорила она, быстро расправляя на вешалке полотенце и пряча мыльницу в сетку.
   - Мам, мне с сахаром, - вдруг раздался бас из-под одеяла на нижней полке.
   Эркин даже вздрогнул от неожиданности, а женщина спокойно ответила:
   - Я знаю, - достала три кружки из-за свёртков и банок и ушла.
   Так они все вместе, что ли? Ну, не его это дело. Эркин сел и принялся за еду, вежливо глядя в окно, пока на полках сопели, кряхтели и ворочались. За окном снежная равнина и лес, какие-то маленькие городки... Наконец тот же бас сказал:
   - Ну, с добрым утром.
   И Эркин посмотрел на попутчиков. Оба молодые, вряд ли старше него, светловолосые, светлоглазые, с пухлыми какими-то детскими губами, в военной форме без погон и петлиц, но с нашивками. О смысле нашивок Эркин догадался, вспомнив гимнастёрку кутойса, да и у Кольки такие же, да, ему сам Колька как-то и объяснял, что жёлтые за лёгкие ранения, а красные за тяжёлые.
   - И вам доброго утра, - сдержанно улыбнулся Эркин.
   У спавшего на нижней полке не было левой ноги, а у того, что на верхней всё, вроде, на месте, но нашивок много и через всю голову между короткими волосами извивается длинный красный шрам. Смотрели оба на Эркина почему-то не слишком дружелюбно, и он невольно насторожился.
   - И откуда ты взялся? - спросил "верхний".
   - Сел в Ижорске, - очень спокойно ответил Эркин.
   - А по-русски хорошо знаешь? - поинтересовался "нижний".
   Эркин посчитал вопрос глупым: они, что, не слышат? И потому ответил чуть резче.
   - Мне хватает.
   Вошла женщина с дымящимися кружками, поставила их на стол и скомандовала:
   - Раз проснулись, вставайте и умывайтесь, - и Эркину: - Да вы к окну подвиньтесь, и вам, и мне удобнее будет.
   - Во, маманя у нас, - хохотнул "верхний", беря полотенце. - Она и с тараканом на вы. Айда, Мишаня.
   - Иначе мы не могём, - согласился "нижний", пристёгивая протез и вытаскивая из-под стола палку. - Антиллехенция, понимашь.
   - Марш! - коротко приказала женщина.
   И, когда оба парня ушли, улыбнулась Эркину.
   - Не обращайте внимания. Молодые ещё.
   Помедлив, Эркин кивнул. В самом деле, впрямую ему ничего не сказали, завестись, конечно, можно, но вот нужно ли? Нужен ему скандал? Нет. Ну, так и промолчим, не в первый раз ему, и не такое глотал и утирался.
   Женщина насыпала в одну кружку сахару из двух пакетиков, размешала и стала делать бутерброды.
   Эркин снова отвернулся к окну, чтобы она не подумала, будто он на угощение напрашивается. Ел он своё, ел спокойно, не спеша, но вкуса прежнего уже не было. Конечно, разговоры про тараканов, что поползли на Россию, он слышал, но почему-то не ждал, что вот так столкнётся с этим в лобовую. Да ещё от фронтовика.
   - А вот бутерброды, булочки, молоко, кефир, - нараспев приговаривала полная женщина в белой куртке, пробираясь по проходу со столиком на колёсах.
   Эркин искоса посмотрел на неё и снова уставился в окно. Еды у него достаточно, прикупать незачем.
   Вернулись оба фронтовика. Умытые и даже побритые.
   - Мам, готово? - спросил "нижний", усаживаясь к окну точно напротив Эркина. - А чай остыл.
   - Долго умывались, - спокойно ответила женщина, пододвигая к ним кружки и наделяя бутербродами.
   - Так там очередь, - сказал "верхний". - И зря ты, Мишка, не так уж остыл, пить можно.
   - Я горячий люблю, - возразил "нижний".
   - Кипятком нутро только сожжёшь.
   - Ешьте, - сказала женщина. - Потом доспорите.
   Эркин чувствовал, что они оба рассматривают его, явно решая, что им делать дальше, но упорно смотрел в окно, не желая заводиться ни на скандал, ни на знакомство.
   - Ладно тебе, - вдруг сказал "верхний" и протянул над столом руку к Эркину. - Герман.
   Проигнорировать прямое обращение трудно, да и незачем, и Эркин ответил на рукопожатие, назвав себя привычным:
   - Эркин Мороз.
   И услышал тоже уже привычное:
   - Мороз пойдёт.
   - Ага, - кивнул "нижний". - А я Михаил.
   Эркин и с ним обменялся рукопожатием.
   - Из Ижорска ты, значит? - продолжил разговор Герман.
   Эркин ещё сдержанно, но улыбнулся.
   - Из Загорья. Город такой за Ижорском.
   - Далеко тебя занесло, - качнул головой Михаил.
   Эркин кивнул, соглашаясь с очевидным. Хоть от одной границы, хоть от другой - далеко.
   - Чего так? - спросил Герман.
   В их интересе не чувствовалось подвоха, и Эркин ответил серьёзно.
   - Искал место поспокойнее.
   За разговором их мать совершенно естественным движением пододвинула ближе к Эркину бутерброды, а он столь же естественно выдвинул на середину столика свой свёрток с сэндвичами и пирожками.
   - А что, на Равнине неспокойно разве? - удивился Герман.
   - Я не с Равнины, - невольно помрачнел Эркин. - С той стороны.
   Герман и Михаил переглянулись.
   - Вон оно что, -хмыкнул Герман.
   А Михаил спросил:
   - А туда как попал?
   Эркин невесело усмехнулся.
   - Родился там. В Алабаме.
   Они снова переглянулись, явно решая, какой вопрос задать. Но спросила их мать.
   - Не страшно было на чужбину ехать?
   Эркин покачал головой.
   - Там так было... я уже ничего не боялся. И... и жена у меня русская.
   - Там поженились? - живо спросила женщина.
   Эркин кивнул.
   - Да, - и, решив всё поставить на место, добавил: - Потому и уехали.
   - А...? Ну да, - кивнул Михаил.
   А Герман спросил:
   - А чего так? Уже ж война кончилась, мы ж ту сволочь так придавили, чтоб этого не было.
   - А недобитки остались, - жёстко ответил Эркин. - Ну, и стали в обратную крутить втихаря. А на Хэллоуин и прорвало их, такое началось... - он перевёл дыхание и уже внешне спокойно, даже с улыбкой закончил: - Сам не знаю, как живыми выскочили.
   - Слышали об этом, - кивнул Герман.
   - И в газетах писали, - поддержал брата Михаил и улыбнулся. - Так что, знаешь, как возле уха свистит?
   Эркин, глядя ему в глаза, кивнул.
   - Слышная пуля уже не твоя, - сказал он по-английски слышанное ещё от Фредди, когда тот готовил их к перегону, и хотел перевести, но его остановил Герман.
   - Это мы понимаем.
   И, встав, вытянул из-под своей подушки армейскую флягу. Женщина укоризненно покачала головой, но промолчала. Михаил, а за ним и Эркин допили свой чай и подставили кружки. Наливал Герман понемногу, явно сдерживая себя.
   - Мать, будешь? - обратился он к женщине, налив Эркину, себе и брату.
   Она молча отказалась коротким отталкивающим жестом.
   - Ладно тебе, мам, - улыбнулся Михаил. - Ну, глотнём по маленькой, ну...
   - Ладно, - оборвал его Герман и потянулся к Эркину. - Давай.
   Давай, - согласился Эркин, чокаясь с братьями.
   Он уже знал, что пить можно под любое слово. Налито немного, на один хороший глоток, заесть его легко, а от второго он откажется.
   Выпили дружно одним глотком и также дружно заели. К облегчению Эркина, Герман сразу убрал флягу под свою подушку. Женщина стала собирать кружки, и легко встал.
   - Давайте, схожу.
   - Я с тобой, - встал и Герман.
   Вагон уже давно проснулся, по всем отсекам и на боковых полках завтракали, чаёвничали, вели нескончаемые дорожные разговоры. У купе проводника толкались жаждущие. Немного: человек пять, не больше.
   - И кто с краю? - весело спросил Герман.
   - Ты и будешь, - ответила, не оборачиваясь, девушка в лыжных брюках и мужской рубашке навыпуск.
   Герман обескураженно посмотрел на Эркина, и тот, невольно улыбнувшись, успокаивающе подмигнул. Помедлив секунду, Герман кивнул: дескать, дура, сама своё счастье упустила.
   - Мальчики, - промурлыкал за ними женский голос. - Вы за чаем? Так я за вами.
   Эркин по-питомничьи покосился назад. Ну и страшна! А намазана-тог с утра... и туда же... Герман тоже полуобернулся на секунду и, что-то невнятно буркнув, отвернулся.
   Двигалась очередь быстро, и вскоре проводник налил им чаю, приговаривая:
   - Вот чаехлёбы собрались. Как скажи, все поморские.
   - Не, - ответил Герман, забирая кружки. - Мы печерские.
   - Поспорили хрен с редькой, кто слаще, - беззлобно хмыкнул проводник.
   Обратная дорога прошла вполне благополучно.
   - А вот и чай! - весело провозгласил Герман, бережно ставя на стол кружки. - Мишка, весь сахар слопал?
   - Ты ж голый всегда пьёшь! - возмутился Михаил.
   - А это по настроению, - огрызнулся Герман. - Ишь, малолетка, шнурок...
   - А ты лоб дубовый, - сразу ответил Михаил.
   Эркин не выдержал и негромко рассмеялся. Михаил и Герман, занятые перепалкой, не обратили на него внимания, а их мать кивнула с такой понимающей улыбкой, что Эркин сказал:
   - У меня дочка и брат мой так же... цапаются.
   - Большая дочка? - заинтересовалась женщина.
   - В первый класс ходит, - гордо ответил Эркин.
   - как так? - удивился Михаил, оторвавшись от спора с братом, в котором явно проигрывал. - Когда ж ты женился? Война ж ещё была.
   - С ребёнком, что ли, взял? - сразу догадался Герман. - Так это ты...
   У Эркина заметно потемнело и отяжелело лицо, сжались кулаки, но ни сказать, ни шевельнуться он не успел. Его опередила женщина.
   - А ну, оба заткнулись, раз мозгов нет.
   Братья быстро переглянулись и кивнули. Эркин заставил себя разжать кулаки и взять свою кружку.
   - Попробуйте пирожки, - обратился он к женщине. - Домашние.
   - Ваша жена пекла? - женщина взяла продолговатый, с изюмом, и откусила. - Очень вкусно.
   И Эркин не смог не улыбнуться.
   Его улыбка сняла возникшее напряжение. Герман и Михаил тоже взяли по пирожку и похвалили. Их похвалы прозвучали достаточно искренно, и Эркин совсем успокоился.
   Завтрак грозил плавно перейти в обед, но женщина решительно завернула остатки бутербродов.
   - Хватит с вас. На потом оставьте.
   Эркин хотел сказать, что скоро... да, Лугино, десять минут стоянка, наверняка можно будет прикупить, но тут же сообразил, что с деньгами у попутчиков может, как у Кольки, впритык, и не ему в это лезть.
   - Ладно, - кивнул Герман. - Потерпим до потом.
   А Михаил спросил:
   - Ну, а курить можно?
   - В тамбур идите, - ответила женщина.
   - Пошли? - предложил Герман Эркину.
   Эркин кивнул и достал из кармана полушубка сигареты.
   Многие курили прямо в вагоне, но если просят выйти, то отчего же и нет. Тогда, прошлой зимой он тоже ходил курить в тамбур вместе с Владимиром, интересно, как у него там наладилось? Должно быть всё хорошо и как положено. Как увели тогда с двух сторон под руки, так, надо думать, и оженили сразу. Ну, и удачи ему.
   В тамбуре было прохладно, и после вагонной духоты даже приятно. Дружно закурили.
   - А работаешь где? - спросил, словно продолжая разговор, Герман.
   - На заводе грузчиком, - спокойно ответил Эркин и столь же естественно спросил: - А вы?
   - Перебиваемся, - вздохнул Михаил.
   - Чего умеем, того не нужно, - хмуро улыбнулся Герман. - А чего нужно, так не умеем. Я-то прямо со школы, добровольцем. И он следом. Вот и остались при пиковом интересе.
   Эркин понимающе кивнул. Подобных разговоров он слышал много. И Колька так же объяснял, чего он в грузчики пошёл. Но у Кольки руки-ноги на месте, а у ни х...
   - А там ты кем был? - спросил Михаил.
   - На мужской подёнке крутился, дрова там попилить-поколоть, забор поставить, - братья кивнули. - А летом бычков пасти и гонять нанимался.
   - А до...
   - До Свободы? - уточнил по-английски Эркин. - Рабом был, - и смущённо улыбнулся. - Я не знаю, как это по-русски называется.
   Вообще-то о рабстве им рассказывала на уроках Всеобщей истории Калерия Витальевна, и в учебнике читал, и в Энциклопедии, так что само слово он знал. Но то Древние Греция и Рим, так, когда это было. Да, ещё холопы и смерды, тоже на истории, но уже России, и крепостные, но ведь совсем другое, даже по названиям.
   Герман и Михаил на его слова переглянулись, и Герман кивнул.
   - Слышали мы об этом. Было, значит, за что счёты сводить?
   - Было, - твёрдо, - ответил Эркин.
   - И свёл? - спросил Михаил.
   Он улыбался, и Эркин улыбнулся в ответ, но ответил серьёзно.
   - До кого смог дотянуться, все мои.
   - А до кого не успел? - не отставал Михаил.
   Эркин пожал плечами.
   - Жизнь велика, может, и встречу. А там видно будет.
   - Верно, - кивнул Герман. - Главное, что выжили.
   - Значит, и проживём, - закончил за него Эркин.
   Они дружно загасили и выкинули в щель под дверью окурки и вернулись в вагон.
   Пока они ходили курить, женщина - своего имени она так и не сказала, и Эркин про себя стал её называть, как и Герман с Михаилом, матерью - навела порядок в их отсеке.
   - Проводник за бельём заходил, я и ваше сдала, - встретила она Эркина.
   - Спасибо, - поблагодарил он, усаживаясь на своё место к окну.
   Уже не утро, а день, но серые низкие тучи затянули небо, и то ли туман, то ли изморось, сквозь которую смутно мелькают силуэты деревьев и редких домов, и снег какой-то серый, возле колеи просвечивают лужи.
   - А у нас зима уже, - вздохнул гурман.
   - У нас тоже, - кивнул Эркин. - Мы... на юг едем, так?
   - Точно, - кивнул Михаил. - К теплу, да в сырость. Веришь, я там - он кивком показал куда-то в сторону, - на войне, а о зиме тосковал.
   - Верю, - кивнул Эркин. - В Алабаме нет зимы, - и уточнил: - Настоящей.
   - Одна гниль, - согласился Герман. - А как тебе наша? Не мёрзнешь?
   - Нет, - улыбнулся Эркин. - Мне нравится. И, когда сыт и одежда хорошая, то и мороз в радость.
   - Это ты точно сказал, - оживился Михаил. - А если ещё и тяпнуть...
   Мать посмотрела на него, и он, густо покраснев, буркнул:
   - Да ладно, мам, я ж к слову только.
   - Нельзя нам почасту тяпать, - вздохнул Герман. - Контузии, понимашь. А ты как? - он щёлкнул себя по горлу.
   Эркин понял и мягко улыбнулся.
   - А я не люблю.
   - Это ты зря, - возразил Герман. - В хорошей компании да под нужную закусь...
   - Не заводись, - строго сказала Мать.
   - Так точно! Есть отставить! - негромко гаркнул Герман и улыбнулся. - Ладно, мать, не будем. Только про баб при тебе нельзя, а больше в дороге и говорить не про что.
   - Такие вы тёмные да неграмотные, - насмешливо улыбнулась Мать.
   - А ты? - Михаил тоже насмешливо посмотрел на Эркина. - Ну, на заводе работаешь, а ещё?
   Эркин твёрдо выдержал его взгляд.
   - А ещё я учусь.
   - В школе?
   - Да. Там, - мотнув головой, он, как до этого Михаил, кивком показал куда-то за окно, не сомневаясь в понимании собеседников, - мне нельзя было, теперь навёрстываю.
   - И за какой класс? - продолжал насмешничать Михаил. - За первый? Или второй начал?
   - Мишка, не заводись, - остановил его Герман.
   Но Эркин чувствовал себя уверенно и ответил с плохо скрытой гордостью.
   - Ну, за начальную я ещё весной сдал. Сейчас в средней.
   - А потом? - спросила мать.
   - Не знаю, - пожал он плечами. - Ещё не думал.
   - И зачем тебе эта морока? - спросил Михаил. - Надеешься, зарплату прибавят?
   Эркин рассмеялся.
   - Ну, этого нет. А зачем? Тебе учиться запрещали? - и, не дожидаясь ответа, уверенный в нём, продолжил, всё чаще пересыпая речь английскими словами: - А за то, что на книгу посмотрел, не били? А за песню не пороли? Ну так...
   -За какую песню? - глухо спросил Герман.
   - А за любую, - отмахнулся Эркин. - Если без хозяйского приказа...- и замолчал, оборвав себя.
   - А по приказу песня не та, - кивнул, соглашаясь, Герман. - Только песня-то чем мешала?
   Эркин пожал плечами, заставляя себя успокоиться. Он сам не ждал, что это, потаённое, так вырвется наружу.
   - Ну... ну, так мы и воевали за это, - как-то неуверенно, словно спрашивая, сказал Михаил.
   Эркин удивлённо посмотрел на него и переспросил:
   - За что за это?
   - Ну, чтоб всего такого не было.
   - А, - Эркин на мгновение сдвинул брови, соображая. - Чтоб не было, значит... значит, против, так?
   - Угу, - кивнул Герман. - За, чтоб было, а против, чтоб не было. Ты, Мишка, в словах не путайся, по черепушке мне заехало, так мне и можно, а тебе ни фига. Понял?
   Он говорил шутливо, явно сбивая назревавший накал.
   - Отстань, - отгрызнулся Михаил. - За что, из-за чего... Словоблудие одно. Вот за что? За что я без ноги, а ты с мозгами набекрень остался? Что ты с войны этой грёбаной, ладно, мать, её и не так обозвать надо, что мы с неё получили? Ордена с медалями? Пенсию грошовую и за пивом, если с орденами придёшь, без очереди...
   Он говорил тихо, но с нарастающей яростью, и Мать уже подалась вперёд, чтобы остановить его, но её опередил Эркин.
   - Стоп! - тоже тихо, но внушительно сказал он. - За что ты воевал, я не знаю, а вот против чего, я тебе сейчас объясню. А то я год скоро здесь и понял. Ни хрена вы про рабство не знаете. Хоть и воевали... ладно. Вот раб... откуда рабы берутся, знаешь?
   - А как все, - попытался пошутить Герман. - Или их по-другому рожают?
   - Рожают, рабыни, может, и обычно, а зачинают, - он быстро покосился на застывшее лицо Матери и сказал иначе, чем рвалось наружу. - Зачинают по приказу. По хозяйскому приказу. От кого он прикажет. И до года младенец при ней, пока грудью кормит. А потом ребёнка отбирают, клеймят, - он сдвинул рукав рубашки, показывая номер, - и продают.
   - Почему?
   - А затем. Чтоб ни матери... никого у раба чтоб не было, только хозяин и слово его.
   - И... и ты...?- невнятно спросил Михаил.
   Но Эркин понял и зло, оскалом, усмехнулся.
   - Номер видишь? Так я питомничный, - он давно уже говорил по-английски, не заботясь о том, насколько его понимают, но видимо понимали, потому что слушали, уже не перебивая и не переспрашивая.
   - А в питомнике сразу отбирают. Я мать свою не видел, ни разу, понятно? Может, она ещё рожала, до меня, после меня, так я этого не знаю, и узнать мне об этом негде и не у кого. Пожгли питомники перед самой капитуляцией, вместе со всеми, кто там был, и с документами. Нет ничего, будто и не было. А об отце и речи нет. Ни один раб отца своего в жизни не видел. И вся жизнь по хозяйскому слову. Делай что велено, ешь что кинули, носи что бросили. Ни жены, ни детей, ни друзей, ничего тебе не положено. И благодари за всё, руки и сапоги хозяйские целуй, на коленях ползай. А состаришься или заболеешь, так на пустырь отвезут. Место такое. За забором. Бросят там голого, ни воды, ни еды, и лежи, смерти жди. Хорошо, если зимой, замёрзнешь быстро, такая смерть тихая, говорят. А летом долго умирали. А помрёшь, в Овраг свалят и извёсткой присыплют. Видел Овраги?
   - Я видел, - сказал по-русски Герман. - Мишаню раньше ранило. А меня уже в самом конце зацепило. Страшные вещи рассказываешь.
   - Это ещё не весь страх, - ответил тоже уже по-русски Эркин. - Так, краешек самый. Так если бы... если бы вы Империю к ногтю не взяли, мне бы ещё той зимой - и снова по-английски, потому что сказать это по-русски он не мог: - либо на Пустырь, либо прямо в Овраг, - и, успокаиваясь, закончил по-русски: - Вот против чего ты воевал. И что этого нет больше и не будет, вот это вы сделали, - он тряхнул головой, отбрасывая упавшую на лоб прядь, откинулся назад, так как до этого сидел, подавшись вперёд и навалившись грудью на стол, посмотрел в окно и спросил по-русски: - Подъезжаем?
   - Да, - тоже посмотрел в окно Михаил. - Лугино. Десять минут стоим.
   - Одевайся, Мишаня, - встал Герман. - Пройдёмся, - и посмотрел на Эркина. - Ты как?
   - Пройдусь, - кивнул Эркин.
   Переодеваться он не стал, надев полушубок прямо поверх спортивного костюма. Герман и Михаил надели шинели. Мать выходить отказалась, и они пошли втроём.
   Сыпал мелкий снег, но сразу таял, и перрон был усеян мелкими обширными лужами. Желающих прогуляться в такую погоду нашлось немного, даже разносчики прятались под вокзальным навесом. Но Эркин с наслаждением вдохнул холодный, ещё не режущий горло воздух и улыбнулся. Герман посмотрел на него хмыкнул:
   - Хорошо?
   - Хорошо! - искренне ответил Эркин.
   Он не жалел о вспышке. Да и... надоели ему эти разговоры, что, дескать, воевали ни за что. Что свободу ему и остальным выжившим дали - спасибо, конечно, но он и своего вот так нахлебался, а рабу выжить, да ещё не сподличать, это, как он понимал, не легче, а то и потруднее было. У него своя война шла.
   Пройдясь вдоль поезда, они вернулись к себе. Вагон показался даже жарким и душным.
   - Ну, как там? - встретила их Мать.
   - Сыплет и тает, - ответил Герман, снимая шинель. - Молодец, что не пошла.
   - А это чего? - спросил Михаил, заметив на столе свёрток в промасленной бумаге.
   - В обед увидишь, - строго ответила Мать.
   Михаил так обиженно надул губы, пролезая к окну, что Эркин, сразу вспомнив Андрея, улыбнулся. Рассмеялся и Герман.
   Пока усаживались, поезд тронулся. Замелькали дома, голые деревья, бурые, чуть присыпанные снегом поля, редкий, просвечивающий лес.
   - У нас, в Печере, леса-а, - вздохнул Герман, - не сравнить. Это ж разве лес, - продолжил он, заметив заинтересованный взгляд Эркина. - Щётка зубная старая.
   - А в Алабаме тогда что? - спросил Эркин, уже догадываясь об ответе, но чтобы поддержать разговор.
   - Прутики натыканы, - охотно ответил Герман. - Промеж стволов на грузовике проехать можно.
   Михаил рассмеялся.
   - Да ну тебя, Герка, повихнутый ты на лесе.
   Улыбнулся и Эркин, вспомнив виденное на выпасе и перегоне. Да, в Загорье лес куда гуще. Интересно, а почему так? Ведь в Алабаме теплее, там всё лучше расти должно. Надо будет, когда вернётся, у Агнессы Семёновны или Аристарха Владимировича спросить.
   Ровный перестук колёс под полом, ровный шум разговоров, ощущение спокойствия и безопасности. Герман рассказывал о печерских лесах с таким вкусом, что Эркин не смог удержаться на простом поддакивании.
   - Так ведь можно этим, как его, да, лесником работать.
   - Можно, - вздохнул Герман. - Я бы с радостью, да видишь, как меня осколком приласкало. То всё хорошо, то в словах путаюсь, то голова закружится и вырубаюсь. В городе ничего, ну, за пьяного посчитают, это ладно, а в лесу если... - покосился на мать и замолчал.
   - Вот, - кивнул Михаил, - и едем в Царьград, в Центральный госпиталь. А ты? По делу или столицу посмотреть?
   - По делу, -кивнул Эркин. - В Комитет.
   - Что за комитет?
   Эркин свёл брови, вспоминая полное официальное название.
   - Комитет защиты бывших узников и жертв Империи.
   - А! - кивнул Герман. - Бурлаковский. Слышали. Говорят, они ссуды дают.
   - Офигенные, - вмешался Михаил. - За год не пропьёшь.
   Эркин усмехнулся.
   - Пропить да проесть любую ссуду можно.
   - Это уж точно, - вздохнула Мать.
   - За ней и едешь?
   - Нет, - мотнул головой Эркин. - Мне... с одним человеком поговорить надо, а он там.
   - В Комитете?
   Ну да. А ссуда... её сразу дают, ну, как на место приедешь, осядешь, с работой и жильём определишься.
   - Ага.
   - Понятно.
   Михаил и Герман одновременно кивнули.
   - А едешь, куда хочешь? - спросил Герман.
   - Нет, - улыбнулся Эркин. - Месяц визу ждёшь, и тебя проверяют, ну, нет ли чего за тобой такого-всякого, - снова понимающие кивки. - Потом проходишь врачей, психологов, и уже когда они разрешат, то в отдел занятости, ну, говоришь, чего бы хотел, а они смотрят, есть ли на такое заявки. Вот по заявке и едешь. Если сошлось всё, то тогда уже оформляешься. И едешь не сам по себе, а по маршрутке, ну, в лагере же тебе всё распишут, как ехать, где пайки получать, где пересадки какие.
   - Ты смотри, - удивился Михаил. - Как в армии.
   -А такие, что сами по себе поехали, есть? - спросил Герман.
   - Есть, - кивнул Эркин. - Бывают, но редко. Таким ссуды не дают и места не готовят.
   - Месяц проверяют, - задумчиво повторил Герман. - А что, бывает, что заворачивают?
   - Бывают, - Эркин сразу и нахмурился, и улыбнулся воспоминаниям. - Ну, за драку, выпивку или на руку нечист, за это сразу визу отбирали и из лагеря выгоняли, а с проверками... Одного, я помню, у меня на глазах комендант с особистом, ну, это...
   - Особый отдел, - кивнул Михаил. - Это мы знаем. Ну...
   - Ну, пришли за ним в барак, велели вещи взять и всё. Увели и больше и не слышали о нём и не видели. И ещё слышал. И о таких, и, если полиция местная запросила.
   - Выдавали ей?
   - Без звука.
   - И правильно, - сказала Мать, внимательно слушавшая его рассказ. - Шпаны и совей хватает.
   За разговором время шло незаметно, но неумолимо. По вагону снова забегали со стаканами и кружками, зашуршали обёртками, со скрежетом и звяканьем вскрывались консервные банки... Время-то обеденное уже. Мать стала накрывать. Эркин встал, достал из портфеля и выложил на стол остаток пирожков и сэндвичей, сгрёб кружки.
   - Пойду, чаю принесу.
   - Дело, - согласился Герман и тоже встал. - Я с тобой. Мать, сахар брать?
   - Два возьми, - озабоченно ответила она, разворачивая свёрток с большой копчёной курицей. - Миша, нож дай.
   - Давай, мам, я сам разделаю, - отобрал у неё курицу Михаил.
   - Ровнее дели, - бросил через плечо, выходя из отсека, Герман.
   - Не учи, - огрызнулся им вслед Михаил.
   На этот раз Эркин взял сахару и печенья: пирожков-то всего ничего осталось. Герман взял только сахар.
   Когда они вернулись, стол уже был накрыт и если не ломился от еды, то выглядел весьма обильно.
   - Во! - восхитился Герман. - Ну, мать, молодец. Мишка, много сожрал, пока делил?
   - Вот и лопай что осталось, - ответил Михаил, отбирая у Германа свою кружку и сахар.
   Эркин улыбнулся, усаживаясь на своё место к окну. Он сразу заметил, что его сэндвичи и пирожки аккуратно и очень ловко разрезали на четыре части каждый и включили в общий стол.
   За окном сыпал снег вперемежку с дождём, по стеклу текли струйки, а в вагоне тепло, светло, и еды много, и чай горячий, и разговор уже совсем свойский и приятный, так что... жизнь прекрасна! И даже о том, зачем он едет в Царьград и какой непростой разговор ему предстоит, Эркин и думать забыл.
  
  
  
  

2001; 7.06.2015


Оценка: 8.79*19  Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
Э.Бланк "Пленница чужого мира" О.Копылова "Невеста звездного принца" А.Позин "Меч Тамерлана.Крестьянский сын,дворянская дочь"

Как попасть в этoт список
Сайт - "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"