Нет, здорово, что они не стали завязываться с пахотой, это ж какую ещё головную боль на себя бы повесили. И так... как попадаешь в имение, так и не присядешь, столько хлопот и забот. Джонни за неделю чернеет и худеет.
- Как это раньше лендлорды такими беленькими да рассыпчатыми были, а?
- Это было раньше, Фредди.
Они сидят у камина, наслаждаясь не так теплом огня, как тишиной и спокойствием. Джонатан благодушно вздыхает, расслабленно оседая в кресле.
- Бегали надзиратели, работали рабы, а теперь...
- Теперь мы крутимся, - кивает Фредди. - И бегаем, и работаем. Слушай, зачем нам посёлок?
- Мне бидонвилль на моей земле не нужен, - твёрдо отвечает Джонатан.
Бидонвилль - сляпанные из чего попало лачуги - сооружали себе бывшие рабы по всем имениям, где сгорели или разрушились бараки.
- Допустим, - Фредди задумчиво отпивает. - Ну, а барак куда? Снесём? Он же ещё крепкий, раз. И наши из него не особо рвутся, это два. И что это даст нам, три. Достаточно?
- Вполне. Отвечаю не по порядку, а по существу. С полного обеспечения они перейдут на зарплату.
- Это выгоднее?
- Безусловно, - и по-прежнему разнеженно: - Вычеты эффективнее с зарплатой. Барак малость подремонтируем, и это жильё для временных работников и гостей. И когда они в бараке - они вместе, а в посёлке каждый сам за себя. И ещё аренда за дом и прочее будет капать.
- Без выкупа? - поинтересовался Фредди.
Джонатан хмыкнул.
- Резонно. Нужен стимул. Двадцать лет увеличенной аренды, и дом твой. Но без земли.
- Резонно, - очень похоже хмыкнул Фредди. - Но учти, с понедельной оплатой будем привязаны хуже прошлого выпаса.
Джонатан хмуро кивнул.
- Верно. Надо продумать.
- Вот и займись, - Фредди допил свой стакан и встал, - а то в мелочевке вязнешь. Я на боковую.
- А думать не собираешься? - съязвил Джонатан.
- Я - ковбой на контракте, - Фредди поставил свой стакан в бар и потянулся, упираясь кулаками в поясницу. - Ковбою думать вредно: скорость на стрельбе теряется. А на контракте и незачем. На то лендлорд есть. Какой никакой, а пусть своим делом занимается.
- Ла-адно тебе, - Джонатан тоже допил свой коктейль и встал. - Иди, ковбой, я уберу.
- Хоть такая от тебя польза.
Оставив последнее слово за собой, Фредди вышел.
Джонатан негромко рассмеялся ему след.
Но, в принципе, Фредди прав. В Колумбии у них на зарплате двое основных и временные почасовики, зарплатой ведает Грымза, и у неё - мисс Джулии Робертс - комар носа не подточит. Раз в месяц проверяешь счета и выписываешь новый, а дальше она сама. С Грымзой им повезло. А здесь... задействовать можно только Стефа. Так... оставить ему наличку в конвертах, а к Рождеству всё равно конечный перерасчёт. Нет, не получится. Вешать на Стефа вычеты за обеспечение и штрафы нельзя. Это надо самому. Ладно, всё равно в этом году будет прежняя система. Для посёлка пока только место подбирается, чтобы всех устраивало и хозяйству не мешало. Тут не до переезда, до стройки ещё далеко. Ладно, это в полном смысле слова не горит. А вот скотную подремонтировать к зиме надо, особенно стойло для Монти. Уже вполне приличным быком смотрится и вообще... на перспективу.
С мыслями о Монти Джонатан и заснул.
* * *
И двух дней не прошло - снова праздник. Иван Купала. Грех не отпраздновать.
- Конечно, Андрюша, - согласилась Женя. - Но на всю ночь...
И Эркин сразу замотал головой.
- Нет, Андрей, мы-то отоспимся с утра, А Жене в первую. И вообще... нам баба Фима рассказывала, интересно, конечно, но... - он замялся.
- Холостяцкий праздник, понял, - кивнул Андрей. - Как раз для меня, - и с увлечением продолжил: - Сразу после смены и пойду, как раз успею.
Женя рассмеялась.
- Ох, Андрюша...
- Ага, - согласился он, вставая. - Я такой. И ох, и ах, и ой-ё-ёй!
Рассмеялся и Эркин, невольно любуясь братом. Хорошо как всё у него получается. И с девчонками уладилось. Письмо от них пришло, что всё хорошо, рады за Андрея, что тот выжил, вернулся на Родину и родню нашёл, и что, как будете в наших краях, то заезжайте. Хорошо им Андрей написал. И не поссорился, и сказал, что к ним не вернётся. И те всё правильно поняли.
- Ну, кто куда, а я на боковую, - закончил Андрей своим обычным присловьем. - Эркин, ты в душ?
- Иди, - улыбнулся Эркин. - Я потом.
- Понял. Женя, спокойной ночи.
- Спокойной ночи, Андрюша, - улыбнулась Женя и, когда Андрей вышел, протянула руку и погладила Эркина по плечу. - Ты хотел пойти на праздник?
Эркин перехватил её руку и поцеловал.
- Нет, Женя, ты же не можешь пойти, а без тебя и мне там делать нечего., - Женя молча смотрела на него, и он продолжил: - Я на выпускном об одном жалел. Что тебя нет. Правда, Женя.
- Но... но, Эркин, у тебя же должна быть своя жизнь, ты же не можешь...
- Жизнь без тебя мне не нужна, - твёрдо ответил Эркин, перебив Женю.
Прислушался и встал.
- Андрей закончил, я пойду.
И вышел.
Так твёрдо, даже жёстко Эркин говорил очень редко. Она по пальцам одной руки могла бы пересчитать, когда он перебивал её, или о чём-то просил, или не соглашался с ней. Но Женя так же твёрдо знала, что, он, решив что-то, уже от своего решения не отступает. Ох, ёжик, ёжик... Она убрала со стола, приготовила всё на завтра, чтобы с утра спросонья не суетиться лишнего.
В ванной, как всегда после Эркина, чистота и порядок. Только халатов нет, его и Андрея. А на полочке в душе приготовлены её мочалка и мыло. Это, конечно, Эркин позаботился. Сейчас она быстренько обмоется и ляжет. Жаль, конечно, что на праздник они не пойдут. Как им рассказывали, это должно быть очень интересно - она даже хихикнула, вспоминая кое-что из рассказов, - но... но на работу же надо с утра. Нет, конечно, работа важнее. Она же не договорилась заранее об отгуле. Когда Андрей приехал, ей без звука дали, но это же были действительно "особые обстоятельства", а не гулянка как сейчас...
Женя вздохнула, повесила полотенце на место и оглядела себя в большом высоком зеркале. А она очень даже ничего-о-о. Не хуже других была бы. Но нет, правильно решила. И не в работе дело, а в Эркине. Он ревнивый, а там купания эти и прочее, кто-нибудь посмотрит не так, а он ведь горячий, не дай бог... тогда он же чуть не убил Рассела.
Когда она вошла в спальню, Эркин уже спал. Женя сбросила халат на пуф, достала из-под своей подушки и надела ночную рубашку, быстро расчесала волосы и заплела косу, выключила лампу и нырнула под одеяло.
Эркин сонно, не открывая глаз, вздохнул и потянулся. Женя осторожно, чтобы не разбудить, погладила его по груди.
- Спим, милый.
И тут же заснула сама.
Ночь на Ивана Купала. Да, он читал и слышал, но вот участвовать... это же совсем другое дело.
- Пойдёмте за цветком папоротника?
Лёгкая насмешка в голосе Аристарха Владимировича не обидела Громового Камня.
- Да, я никогда не видел, как цветёт папоротник. На Равнине он размножается спорами.
Мирон Трофимович с удовольствием рассмеялся.
- В одиночку его не найдёшь, - улыбнулась Агнесса Семёновна.
- Мы с Джинни пойдём, - он подмигнул ей. - Вы согласны?
Джинни покраснела и кивнула.
- Ну, тогда всё в порядке, - рассмеялась Полина Степановна. - Чтоб Джинни, да не нашла!
- Да уж, - Галина Сергеевна оторвалась от своих бумаг. - В нашем лесу медвежью берлогу найти...
- Да ещё с персональной ванной! - фыркнула Калерия Васильевна.
Теперь смеялись все.
Учителя собирались в отпуск, разбирая скопившиеся бумаги, ученические работы, методички... это с ума сойти, сколько хлама, и откуда он только берётся?
- Коллеги, не забудьте про отчёты.
- Я тебе, Мироша, первой сдала, и где он?
- Поля, первой ты мне сдавала отчёт на педпрактике.
- Дцать лет тому назад, - кивнул Аристарх Владимирович, роясь в листах гербария. - Был такой случай в твоей жизни, но он остался единственным. Агнесса, клевер у тебя?
- Да, держите.
У Громового Камня тоже была своя полка в одном из шкафов, правда, почти пустая. Вернее, совсем пустая. Но он положил туда аккуратно переписанные конспекты проведённых уроков и бесед, несколько рисунков "на индейские темы", сделанных в младшей группе, три листка итоговой работы у взрослых... Ничего, это только начало. А пойдёт он опять в племенном. Форма неуместна, брюки и рубашку жалко: костры, поиски кладов и прочее... веселье, а ничего другого у него просто нет. Отпускные дадут в пятницу. Немного, но ему должно хватить до сентября, до полной нагрузки в школе и часов в Культурном Центре. Интересно, сможет ли он выкроить на костюм? Не на "тройку", конечно, но хотя бы брюки и пиджак, и ещё две рубашки, и галстук... К сентябрю надо собрать. На чём он сможет сэкономить? Да, отчёт сдать. Хиленький отчёт, конечно, но у него и часов было... кот больше наплачет.
- Мирон Трофимович, вот отчёт.
- Спасибо, Гриша.
- Встречаемся в четверг?
- Да, в десять.
- Я зайду за вами?
- Да, спасибо. В семь?
- Да. Пока дойдём, будем вовремя.
Расходились весело, будто отпуск уже начался. А разве нет? Осталось-то... в четверг итоговый педсовет, в пятницу зарплата, и до двадцать пятого августа...
Громовой Камень шёл уверенно, но медленно и покинул Культурный Центр последним. Пологое широкое крыльцо уже опустело. Как и площадь. Ну, что ж, до семи он успеет сходить в школу, вернуться домой и переодеться... По времени - да, лишь бы нога не подвела. Ему ещё всю ночь ходить. Или в школу в четверг, после педсовета? Но он уже спустился по ступеням, пересёк площадь и пошёл по в нужном направлении. Теперь второй переулок налево.
У школьной калитки Громовой Камень остановился, оглядывая просторный из-за пустоты двор. Здесь будут сад, цветник, огородик, а там спортплощадка, а вон там - площадка для игр. Ну и что, что пусто, школа только начинается. Проект он видел, с директором говорил, двадцатого августа он придёт сюда, в свой класс, и уже не почасовиком, а учителем. Он пересёк двор, снова поднялся по ступеням, нет, вполне терпимая крутизна, толкнул дверь.
Гулкий, пустой и светлый вестибюль, пустые и очень тихие раздевалки с рядами шкафчиков, пустые доски объявлений и расписания. О! Нет, два аккуратных листка. Он остановился и внимательно изучил незамысловатые тексты. Запись в школу в канцелярии, с десяти до семи, а в субботу с десяти до трёх. Родительские собрания по классам двадцать седьмого августа в шесть вечера. Всё правильно, всё как надо.
На стук его палки и шагов из канцелярии выглянула русоволосая маленькая женщина в очках. Громовой Камень уже знал её - Анна Алексеевна, секретарь - и весело поздоровался.
Он вошёл в канцелярию, и анна Алексеевна сняла с доски и протянула ему ключ с деревянной биркой.
- Мебель ещё не привезли.
- Я знаю.
Она понимающе и немного грустно улыбнулась.
- Просто подышать?
Громовой Камень молча кивнул.
Да, он знает, что такое пустая школа. Тогда, в Эртиле, в школе шёл ремонт, а они помогали, их - старшеклассников - попросили остаться на каникулы помочь, и он не поехал в стойбище, тогда и научился малярничать, класть штукатурку и ещё многому другому, а когда ремонт закончился и все ушли, он так же бродил по пустой школе и воображал. Он уже знал, что пойдёт в педагогический класс. И готовился. И были ещё школы. В обломках мебели и осколках стёкол, и трупах. И те школы были не пустыми, а мёртвыми.
Громовой Камень открыл дверь и вошёл в класс, очень пустой и очень светлый. И даже доска уже висит. Он встал спиной к ней и оглядел открывшееся перед ним, одидающее его слова пространство. Ну вот, это его школа, его класс. Мебель завезут, цветы на окнах... плакаты, таблицы... Да, за этим надо будет съездить в Ижорск, в методкабинет при департаменте. Лишь бы в Царьград в представительство не пришлось мотаться. Такую поездку он не потянет. Нет, школа пустая, а не мёртвая, он чуствует это...
...Разговор у костра, мужской разговор, разговор равных.
- Я буду учителем.
Отец откашливается и кивает.
- Ты сможешь, я знаю.
Он ждал возражений, что мужчина - воин или охотник, а учитель - это так, для слабых... и вдруг отец согласен. Почему? Отец замечает его удивление и улыбается.
- Кутойс выше охотника, и, глядя уже не на него, а в костёр, продолжает: - Охотник делает то, что делали до него. Гитчи Маниту создал зверей, птиц и охотников, рыбу и рыболовов, и они не меняются от века и не изменятся во веки веков. А Кутойс делал всегда новое, небывшее до него, брал рождённое людьми и делал человеком.
Он готов слушать дальше, кто такой Кутойс и почему его именем теперь называют учителей, но отец снова заходится в кашле...
...О Кутойсе отец рассказал ему уже в другой раз. И когда к ним в школу приехал знаменитый этнограф (имя потом вставлю, там будут ещё завязки, надо продумать) и попросил записать известные им сказки, легенды, просто рассказы о старине, он написал про Кутойса.
Громовой Камень подошёл к окну. Здесь будет сад. А пока... две берёзки, клён и старая липа. Строители постарались сохранить деревьев сколько можно. А с другой стороны уцелели кусты шиповника и барбариса, и даже ограду сделали в плавным изгибом, чтобы не потревожить ещё не слишком старый, но развесистый дуб. Уже что-то, уже покажет ученикам вживую, а не на листах гербария. Да, гербарий нужен, обязательно, и с надписями на трёх, нет, четырёх языках. Латынь, русский, шауни и английский. Как было в эртильской школе. Ну и кое-что он сам нарисует, склеит, это он умеет. А теперь надо идти, а то точно не успеет.
Громовой Камень ещё раз оглядел класс и вышел. Запер за собой дверь, прошёл по коридору к лестнице и спустился вниз. Он бы поговорил ещё с Анной Алексеевной о наборе, но та была занята разговором с женщиной, пришедшей записывать своего "неслуха" в пятый класс, и Громовой Камень отдал ключ, попрощался и ушёл.
Теперь домой. Пообедать, отдохнуть немного, переодеться и в "Беженский Корабль" за Джинни, а уже оттуда... сразу к озеру.
Джинни перебирала свои кофточки, не зная, на что решиться. И хочется выглядеть получше, и жалко самую нарядную, ведь лес, костры, поиски папоротника...
- Мама, наверное, лучше вот эту?
Норма улыбнулась.
- Ты собираешься, как на бал.
- А чем это не бал? - весело удивилась Джинни.
Она стояла перед зеркалом в трусиках и лифчике, прикладывая к себе белую в голубую полоску футболку.
- Как, мама? И к джинсам, и к глазам, правда?
- Правда, - согласилась Норма. - И очень похоже на тельняшку.
- Ну и что, мама? Это модно.
Сочтя этот аргумент решающим, Джинни бросила футболку на кровать рядом с джинсами и стала запихивать не прошедшее отбора обратно в шкаф. Норма улыбнулась.
- Бал в джинсах... Оригинально.
- Ну, мама, ты же знаешь, это в лесу, у озера, будем прыгать через костёр, искать папоротник...
- И медведей, - продолжила за неё Норма.
Джинни скорчила обиженную гримаску, но рассмеялась.
- Ну, мама... - и, посмотрев на часы, ойкнула: - Ой, уже без пяти, он сейчас придёт.
Она засуетилась, одновременно одеваясь, причёсываясь и собирая расзбросанные по кровати и стульям вещи. И тут зазвенел дверной звонок.
- иди, встречай, - улыбнулась норма. - Я сама уберу.
Джинни метнулась в прихожую, распахнула дверь.
- Здравствуйте, - улыбнулся ей Громовой Камень. - Вы готовы?
- Да, - она отступила, приглашая его войти. - Здравствуйте, заходите, выпьете чаю?
Громовой Камень переступил порог, улыбнулся вышедшей в прихожую Норме.
- Добрый вечер, - и уже Джинни: - Спасибо, но чая не надо.
- Добрый вечер, - улыбнулась и Норма. - Может, всё-таки...
- Нет, мама, - Джинни торопливо натягивала кроссовки. - Мы пойдём. Не беспокойся.
- Ну, ты же не одна, - улыбнулась Норма. - Мне не о чем беспокоиться.
Она сама не ожидала, что сможет так сказать по-русски.
- Спасибо за доверие, - очень серьёзно сказал Громовой Камень. - Всё будет хорошо.
- Всё, - взмахом головы Джинни высвободила из-под воротника курточки волосы. - Я готова. Мама, мы пошли.
- До свидания, - попрощался Громовой Камень. Когда за ними закрылась дверь, Норма вздохнула. Конечно, она бы желала Джинни другого поклонника, но... Да, он - индеец, воевал, и, возможно, именно он убил Майкла, да, это вполне возможно, но... Но он образован, вполне окультурен и... надёжен. Да, вот подходящее слово. И самое главное - он нравится Джинни. Разумеется, муж Джен красив, и, пожалуй, самый красивый мужчина если не в городе, то в их доме, но чужой муж и грузчик на заводе, только-только научившийся читать и писать, а Громовой Камень холост и дипломированный учитель, так что... Нет, если благодаря ему Джинни оставит свою влюблённость в мужа Джен, это уже будет очень хорошо и даже полезно.
О том, что именно будет происходить этой ночью у озера, Норма старалась не думать. В конце концов, она же сама сказала Джинни, что они должны теперь жить по местным обычаям. И Джинни не одна, а не мальчишка с ней, а взрослый мужчина, учитель... Норма снова вздохнула.
Как всегда, во вторую смену Эркин шёл домой с Миняем, разговаривая на всякие хозяйственные темы. Лето - варенья, соленья всякие, надо успеть побольше заготовить, пока всё дёшево.
- Твоя-то как, варит?
- Да, - улыбнулся Эркин. - Клубничного уже три банки. И малины.
- Ну, вся малина ещё впереди, - Миняй хмыкнул. - А зимой малина - первое дело.
Эркин кивнул.
- А у тебя на лоджии как? Растёт?
- Н-ну! - самодовольно ухмыльнулся Миняй. - Скоро урожай будет. Хоть горсточка, да своя. А ты? Посадил чего?
- Цветы в ящиках, знаешь, навесные такие.
- Где брал? У Филиппыча?
- Зачем? С Андреем сами сделали. А землю и рассаду во "Флоре".
- Дорого там.
- Зато без обмана, - возразил Эркин. - Слышал же, как нагрели одного.
- А то нет. На то и рынок, чтоб ушами не хлопал, - кивнул миняй. - И всё цветами засадил?
- Комнатную цветами, а на кухонной травы всякие, Ну, там укроп, петрушка...
- И хорошо растёт?
- Знаешь, - Эркин смущённо улыбнулся, - я с этими экзаменами так замотался, что и не смотрел.
- Ну, это понятно, - согласился Миняй. - Навесные - это, конечно, здоровско. По всей длине сделал?
- Ну да.
Они уже подходили к дому. Эркин нашёл взглядом свои окна. Светилось кухонное, значит, Женя ждёт. Он попрощался с Миняем и вошёл в свой подъезд, поднялся по лестнице. Дом спит. Как всегда, в это время. Жене завтра рано вставать, а она его ждёт, не ложится. Он совсем про всё забыл, как в тумане жил, только про учёбу и помнил, а остальное... Ведь делал эти ящики, покупал рассаду и семена, сажал, и всё будто мимо него прошло. Он открыл свою дверь и вошёл.
Всюду темно, только в кухне свет. Эркин повернул защёлку верхнего замка и, не зажигая света, стал раздеваться.
- Эркин, ты? - позвала его из кухни Женя.
- Да, Женя, готовно откликнулся Эркин. - Я сейчас, только руки вымою.
В ванной светло, нарядно, приятно пахнет любимым мылом Жени. Эркин вымыл руки, ополоснул лицо, разгоняя сонливую усталость.
На столе оладьи, сметана, чай, конфеты в вазочке. Эркин с ел к столу и улыбнулся Жене.
- Женя, я...
- Поешь сначала, - улыбнулась Женя. - Ведь всё хорошо, так?
- Так, - кивнул он. - Всё хорошо. Но... я, - он ел и говорил сразу, - я как будто спал, а сейчас просыпаюсь. Женя, всё хорошо, но я... я обидел тебя, да?
- Ты что? - удивилась Женя. - Ничем ты меня не обидел. И не спал ты, ну, ты же всё делал, и работал, и по дому, и с Алиской возился, и с Андреем вы сколько сделали. Что ты выдумываешь, Эркин?
Эркин неопределённо повёл плечом. Он не знал, как объяснить Жене, что иногда на него... находит. И ведь в самом деле всё хорошо. Даже с Джинни, с мисс Дженифер Джонс всё обошлось. И, вспомнив об этом, он улыбнулся.
- Да, Женя, всё хорошо. Даже... - он вдруг запнулся, сообразив, что тогда не рассказал Жене всего.
Она, улыбаясь, ждала, и Эркин, густо покраснев, опустил голову, сглотнул ставший вдруг безвкусным кусок оладьи.
- Женя, я... я не сказал тебе тогда... всего не сказал. Ну... ну, с Джинни...
- Я помню, - кивнула Женя. - Ты говорил, она была в том имении, где ты... жил.
- Да, - и как всегда, говоря о прошлом, он перешёл на английский. - И вот, понимаешь, в день, ну, когда нам Свободу объявили, хозяева сбежали, а она... то ли забыли её, то ли бросили, но она прибежала на скотную и за брикеты, ну, сена, спряталась. А я пришёл и услышал, что бык беспокоится. Бык злой был, кидался на всех.
Он рассказывал спокойно и обстоятельно. Женя слушала его, поставив локти на стол и подперев подбородок кулачками.
- Я уже вытащил её и вдруг подумал, что хозяйку спасаю, - Эркин смущённо улыбнулся. - Даже испугался. Ну, и стал ощупывать. А она отбивается, я сжал её, придавил. А как я узнаю? Ни по одежде, ни по чему ещё, я ж хозяйку не знал, видел только издали, да и то, по разам пересчитать можно. А в скотной темно. И тут вспомнил, что хозяйка серьги носила. Пощупал, а пальцы загрубели, не чувствуют ничего. И я, - он улыбнулся, - языком попробовал, ну, мочки ушей.
К его удивлению, Женя рассмеялась, и он тоже весело закончил:
- Понял, что не хозяйка, и ушёл. А она уже сама слезла с брикетов и ушла из имения. Ну вот, а тут я её встретил. И, - он перешёл на русский, - на уроке, когда она по-учительски заговорила, узнал. И испугался. Ну, что она меня тоже узнала.
- Эркин! - у Жени распахнулись глаза. - И чего ты испугался? Ты же её спас!
- Ну, Женя! - удивился её удивлению Эркин. - Это же... это как насилие.
- Что-что?! Эркин, да ты что, это же какой дурой надо быть, чтобы на тебя и такое подумать!
- Она подумала, - вздохнул Эркин. - Но... на выпускном, ну, когда она в яму провалилась, я её вытаскивал, - Женя кивнула. Она эту историю уже слышала, даже дважды. Сначала от Андрея, а потом от Нормы. - Ну, и она вспомнила, узнала меня. И потом мы поговорили, я... я объяснил ей. Как смог. Кажется, она поняла. Я... я ек хотел её насиловать, у меня и в мыслях такого не было. Понимаешь?
- Конечно, Эркин. Ну, всё же уладилось?
- Д-да, - и более уверено: - Кажется, да.
- Ну и хорошо.
Эркин понимал, вернее, чувствовал, что Женя не поняла его, не совсем поняла, но не знал, как объяснить. И потом... если он начнёт настаивать, подробно рассказывать, говорить о насилии - это напомнит Жене о том, джексонвилльском. Нет, не надо. Женя забыла и пусть не вспоминает. Он облизал ложку и отодвинул тарелку.
- Уф, спасибо, Женя, как вкусно всё.
- На здоровье, улыбнулась Женя. - Ещё чаю?
Эркин кивнул. И когда Женя налила ему вторую "разговорную" чашку, улыбнулся.
- Женя, я нижний замок не закрыл, вдруг Андрей придёт.
- Ну, конечно, - кивнула Женя и улыбнулась. - Хотя, я думаю, он раньше утра не уйдёт оттуда.
Эркин рассмеялся.
- А как же! У нас из бригады тоже пошли. Петря с Серёней и Колька, они - холостяки все, так что... да, Женя, мы с Андреем, может, в субботу или в воскресенье к Кольке пойдём, крольчатник делать. Ничего?
- Конечно, идите, - горячо согласилась Женя. - Посмотрим, может, и мы с Алиской придём. Эсфирь, ну, мама Фира звала варенье варить.
- Вот здорово! - обрадовался Эркин. - Значит, мы все вместе, да?
- Ну да, - Женя потрепала его по голове и встала, собирая посуду. - Иди, ложись, Эркин, уже поздно.
- Да, - он ловко перехватил её руку, поцеловал и тоже встал. - Да, Женя, - и вышел.
Убирая и готовя всё на завтра, Женя прислушивалась. Но озеро слишком далеко и с другой стороны, так что песен не слышно. Жаль. А может, и к лучшему. Нужно будет выбрать день и сходить на озеро. Позагорать, выкупаться, вода уже должна была прогреться. В это воскресенье вряд ли, а если в субботу? Наверное, так. А то вдруг дожди зарядят. Тогда надо зайти купить купальник Алиске, а Эркину и Андрею плавки и... и себе она посмотрит. А то её старый, ещё с колледжа, и немодный, и сидит уже наверняка не по-прежнему.
Когда она пришла в спальню, Эркин уже спал, и Женя решила, что расскажет ему о своей идее потом. Это же не срочно. Она сбросила халат, надела ночную рубашку и легла. И Эркин сразу, не просыпаясь, подвинулся к ней. Женя тихо засмеялась, обнимая его. Они так и заснули, в обнимку.
* * *
Школа была в Алабино, и в дни занятий Андрей возвращался домой последним автобусом, а то и вообще ехал на попутке до поворота, а дальше шёл пешком. Напрямик, через луга и рощу, по узкой тропинке, так что брюки до колен намокали от росы. Пахло травой и отдыхающей от дневной жары землёй, в роще свистели и щёлкали птицы. Он уже знал, что это соловьи. Колюня ему много птиц показал.
Андрей улыбнулся, покрутил головой. Надо же, как он психанул тогда. А зря. Никуда Колюню не увезли, и маманя... как она целовала его, благодарила, крестила и плакала. Будто он иеё... и ей не чужой. Снимает теперь комнату в Алабино и работает санитаркой в госпитале. Чтоб к Колюне поближе, ну, и зарплата всё ж-таки. А он сам как и раньше ходит к Колюне. Поболтать. И вообще...
Из-за заборов его облаивали собаки, но без особой злобы, так... для порядка. Но ивинские собаки не злые, а которые злые, так те на цепях и заботы там другие.
А вон и его проулок. И дом. Окна тёмные, все спят. Поздно же. Но калитка не заперта, как и входная дверь. Его ждут. Входя, он аккуратно запирал за собой двери. В тёмной прихожей, не зажигая света, разулся и босиком, неся ботинки в руках, поднялся к себе. И только, закрыв за собой дверь, включил свет. На столе стакан молока и тарелка с нежно-золотистым коржиком. Его ждали.
Андрей положил у двери сумку с книгами, быстро разделся, убрал свои вещи в шкаф и в одних трусах сел к столу. Что его кто-то увидит с улицы, он не боялся, хотя и не задёрнул занавески. Поздно уже, да и если увидят - не страшно. Вон у Серебрянки на пляже загорают каждый день. А в воскресенье там и шагу ступить негде. И все почти что нагишом, и никого это не волнует. А стакан надо отмыть, нехорошо, если присохнет.
Он взял посуду и по-прежнему в трусах пошёл вниз. Опять же не зажигая света, скользя, а не шлёпая босыми ступнями по полу, прошёл на кухню. Воду открыл еле-еле, чтоб не журчала. Вымыв стакан и тарелку - хотя чего там мыть: ни соуса, ни жира, он поставил их на сушку и пошёл к себе. В душ он сходил после смены, так что сейчас вполне обойдётся. Теперь книги.
Андрей выложил на этажерку учебники и тетради, завёл будильник, быстро разобрал постель, скинул прямо на пол трусы и нырнул под одеяло. Всё, день закончен.
Он вытянулся на спине, привычно закинув руки за голову. Всё хорошо, всё спокойно, всё безопасно. В открытое окно тянет ночными запахами листвы и травы, где-то лениво взлаивают собаки, птицы уже умолкли. Завтра у него вторая смена, он с утра всё успеет. Школа послезавтра, он в первую, так что завтра надо всё к школе сделать. Что там у него? Русский, как всегда, историю он прочитал уже, математика. Ну, это всё легко. Ладно, можно спать. В воскресенье ... в Царьград... нет, он уже два воскресенья пропустил, не ходил в церковь, надо будет сходить, а то переживают за него. Ладно, ему нетрудно, а им приятно. Они-то всё для него делают. Они... любят его. Теперь-то он это понимает. И жизнь у него теперь, как у всех. И семья... почти, как у всех. Ну, всё. Подвёл итог, убедился, что всё хорошо, теперь можно и спать.
Он потянулся, поёрзав спиной и ягодицами по простыне, сдвинул одеяло к груди, чтоб не давило. Если вот так, под такие мысли засыпать, то и сниться ничего не будет. И хотя ему ни Паласы, ни хозяева уже давно не снились, он старался засыпать так, как его учил Иван Дормидонтович, доктор Ваня. По правилам.
Внизу, в гостиной, отбили полночь часы. Обычно он у себя их не слышал, но сейчас так тихо... Да, а помолиться на ночь он опять забыл. Ладно, с утра двойную прочитает. Бог простит. Андрей улыбнулся, не открывая глаз. А может, он и в самом деле уже спал.
Работа, школа, да ещё хозяйство... Никогда ещё Крис так не уставал. Но усталость была приятной. И Люся на его отлучки совсем не обижается. Или просто не показывает своей обиды?
- Люся...
Они уже лежали в постели, и голова Люси на его плече.
- Да, Кирочка, - тихо откликнулась она.
- Люся, - повторил он и запнулся, подбирая слова. - Ты... тебе хороо? Со мной.
- Ага, - счастливо вздохнула Люся.
И Крис решил больше не спрашивать. Если сильно приставать, то услышишь правду. А может, и впрямь... так положено. Чтоб жена мужа дома ждала, а не наоборот. И не то, чтобы он, как говорится, гулял на сторону. Всё ж по делу. И работа, и учёба... Повернув голову, он коснулся губами лба Люси.
- Спи, Люся. Ты устала, спи, отдыхай.
- И совсем я не устала, - ответила, не открывая глаз, Люся и хихикнула. - Что ты, Кирочка, от этого не устают.
- Хочешь ещё? - обрадовался крис.
И, не дожидаясь её ответа, мягко повернулся к ней, дотронулся до груди. Но тело Люси уже засыпало, и он погладил её, успокаивая, усыпляя поглаживанием. Люся сонно вздохнула, обнимая его.
- Как хорошо, Кирочка. Как же мне хорошо, когда ты со мной. Я самая счастливая, Кирочка.
- И мне, - ответно выдохнул он, хотя она ни о чём его не спрашивала, наверное потому, что уже спала, и Крис, засыпая, всё-таки договорил: - И мне хорошо. Я тоже счастлив, Люся.
Сонная тёплая тишина, дыхание Люси, её тело рядом, кожа к коже. На мгновение ему стало тяжело дышать, и Крис несколько раз широко открытым ртом схватил воздух, но позы не изменил, не потревожил Люсю. Он никак не мог до конца поверить, что Люся... что он и Люся вместе. Люся с ним, и он защитит её от всего. Здесь всё хорошо, к ним хорошо относятся. Он так боялся, что над ними будут... смеяться, вышучивать Люсину беду, но всё обошлось. В глаза никто ничего, а если что за спиной, то они же этого не слышат, а, значит, этого и нет. И на работе всё хорошо. Хоть у него и краткосрочные курсы, но Юрий Анатольевич согласился, чтобы он работал в хирургии. Ничего, за начальную школу он сдаст, с сентября пойдёт на трёхлетний курс за среднюю школу. А потом в институт. В Военно-медицинскую Академию, ВМА, там учился Юрий Анатольевич. И другие врачи. Через од он получит гражданство, и в Академию - она же военная, студенты под присягой - его примут. Всё будет хорошо...
...Он сидит напротив Юрия Анатольевича, стараясь не отводить глаз и в нарушение всех вбитых ещё в питомнике правил смотреть прямо в глаза, но его смелости хватает ненадолго, и он снова рассматривает разделяющий их стол.
- И что дальше?
Он молчит, но доктор Юра смотрит на него так, будто слышит его вопрос, и он нехотя спрашивает вслух.
- Что дальше, сэр?
Ответ неожиданный, так что он, забывшись, вскидывает глаза и смотрит открыто.
- Решай сам.
- Что, сэр? - потрясённо переспрашивает он. - Что вы сказали, сэр?
За такое доктор Юра должен его ударить, а не улыбаться. Он быстро опускает глаза, следя из-под ресниц за руками доктора. А доктор Юра говорит:
- Как тебе дальше жить, ты должен решить сам.
Он из последних сил сдерживается, чтобы не закричать:
- Я раб, мне нельзя решать!
Но он уже знает, что говорить этого не стоит. Всё равно ответ будет один:
- Рабство отменили, ты свободен.
Он уже слышал это, и не раз, но не верил. И сейчас не верит. Рождённый рабыней рождён рабом и всегда раб. Номер на руке, и ты - раб, навечно и до смерти. Рождён рабом, живёшь рабом и умрёшь рабом. Но этому, сидящему напротив, человеку он дал клятву, сам, никто не заставлял. Он должен верить каждому слову, даже непроизнесённому.
- Чего ты хочешь?
- Остаться здесь, - сразу отвечает он.
И облегчённо переводит дыхание. Потому что доктор кивает.
- Хорошо. Оставайся. Будешь работать.
- Да, - сразу соглашается он. - Да, сэр.
Да, конечно, он будет работать, делать всё, что ему скажут, и тогда его не выгонят, оставят. Он уже понимает, что его клятву не приняли, он только ещё не понял, почему, но это неважно. Он остаётся здесь, с доктором Юрой. И с ней...