Этот настоящий деревенский детектив мне рассказала когда-то моя бабушка - первая советская сельская учительница тогда ещё Оренбургского уезда. На её долю в те годы выпало столько испытаний, что их хватило бы не на одну жизнь. В году примерно 1925-м в их начальной школе, в маленьком пристрое, пару дней квартировал молодой красный комиссар. Юные учительницы перешёптывались, заглядываясь на чёрную шевелюру красавца, в которой белела широкая проседь. И комиссар, заметив любопытные взгляды, вечером поведал им несколько своих историй, от которых у девушек захватывало дух.
"Красные" въехали в село уже поздним вечером. Ещё к полудню прискакали от них гонцы, и велели старосте распорядиться о размещении на постой отряда, а командира и комиссара поселить отдельно. Староста, проводивший из села пару недель назад "белых", привычно вздохнул и отправился к дому местного священника.
-Прими у себя комиссара, ради Христа, - просил он отца Михаила. - Знаю, что грех это, но куда деваться. У меня командир заночует, а ты уж не откажи.
- На всё воля Божья, - перекрестился батюшка. - Приводи. Только покойник же у меня в эту ночь, ты знаешь.
Этот древний христианский обычай в селе хранили свято. После того, как "красные" разрушили местный храм, новопреставленный проводил ночь перед погребением в доме настоятеля, где теперь и молились все прихожане.
-Чего ему, нехристю-то, - прошептал староста. - Ему ли покойников бояться.
К вечеру жители, в ожидании непрошеных гостей, благоразумно попрятались по избам, приникнув к окнам. Конский топот заклубил дорожную пыль уже в сумерках. Красноармейцы спешивались, и с хохотом и шутками направлялись устраиваться на ночлег под навес к старому амбару.
Дверь в дом священника распахнулась без стука. Отец Михаил продолжал вечернюю молитву перед иконой, не обернувшись к гостю.
- Да будет воля Твоя, яко на небе так и на земле...
Тяжёлыми шагами вошедший направился прямо к священнику, остановившись за его спиной.
- Будет молиться уже, - зло сказал комиссар и с размаху опустился на скамью у стола.
Отец Михаил, опустив голову, перекрестился и вновь загудел негромким голосом:
- И остави нам долги наши, яко же и мы оставляем должником нашим...
Гость вскочил, одним движением выхватил шашку из ножен и резко опустил её между священником и иконой.
- Подымайся!
- Во веки веков. Аминь,- окончил отец Михаил, и, спокойно отодвинув от себя рукой шашку, тяжело поднялся с колен.
Несколько мгновений они глядели друг другу в глаза - буйство и одержимость против бесстрашия и смирения. Комиссар первым отвёл взгляд, вложил шашку в ножны и снова сел.
- Ладно, не до тебя, давай спать.
- Ложись там, у печи, сын мой, - указал батюшка.
Комиссар осмотрелся и обомлел. Под иконами стоял закрытый гроб - обычная деревянная, не оббитая тканью, домовина.
- Чего это? - не сводя глаз с гроба, спросил он.
- Чего-чего, покойник, ясное дело,- ответил отец Михаил. - Вчера раб Божий преставился. Положено в храме, но ваши его сожгли - нет больше храма. Так что заночует, а назавтра и схороним.
Комиссар нарочито смело подошел к покойному и постучал по крышке. Отец Михаил опустил глаза:
- В Бога, я полагаю, ты совсем не веруешь?
- Не верую, не верую, гражданин, - подмигнул представитель новой власти. - И в бессмертие души тоже. Мировая революция не сегодня - завтра грянет, а вы, тёмные вы люди, всё предрассудками своими поповскими норовите народ обманывать. Устал я.
В избе на ночь осталась гореть негасимая лампадка и свеча рядом с покойным. Отец Михаил почти шёпотом совершил над усопшим ещё одну молитву и направился спать в крохотную спальню. Молодой комиссар уже начал забываться тяжёлым сном, но в комнате послышался неясный шум. Красноармеец привычным движением успел нащупать под подушкой наган, как вдруг крышка гроба начала подниматься. В душе у комиссара стало холодно, словно в груди застыла револьверная сталь. Тёмный силуэт, тем временем, начал выбираться из гроба. Оглядевшись, покойник прямиком направился к кровати комиссара. От ужаса тот не мог произнести ни звука, ни пошевелить рукой, сжимавшей револьвер. Чёрный человек, наклонившись над спящим, резко обхватил его шею руками и начал сжимать смертельные объятия.
- Господи, спаси, - вдруг неожиданно подумал про себя комиссар, и зачем-то мысленно осенил себя крестом.
В то же мгновение дикий животный страх отпустил его, а рука, словно сама по себе, выхватила из-под подушки наган. Глухой выстрел в упор отбросил чёрного человека. Он попятился и рухнул на пол. Комиссар вскочил и направил оружие перед собой. Перед ним в одном исподнем стоял священник со свечой в одной руке, и крестом в другой. У окна вдруг выросла ещё одна тень. Человек снаружи вглядывался сквозь стекло, пытаясь разобрать, что происходит внутри.
- Яшка, рома! - послышалась невнятная цыганская речь, и в руке незнакомца сверкнул нож.
Комиссар, не раздумывая, поднял наган и выстрелил в окно, не целясь.
Спустя полчаса в доме отца Михаила было полно народу. Убитого выволокли во двор. Им оказался залётный цыган из кочевавшего неподалёку табора. Второй, истекая кровью, сумел доползти до околицы, где его и нашли утром бездыханным. Разбойники, решив ограбить священника, каким-то чудесным образом сумели подменить покойника, перед тем, как того занесли к отцу Михаилу.
На следующий вечер гость вернулся домой в аккурат посреди вечерней молитвы. Не сказав на этот раз ни слова, комиссар присел к столу, и, казалось, слушал до конца негромкую речь священника. Они отошли ко сну, так и не обмолвившись ни словом
А наутро, когда отряд снимался с постоя, у ворот батюшки вновь появился комиссар. Отец Михаил вышел на порог дома, ожидая своей участи.
- Ты, это, зла на меня не держи, святой отец, - снова отводя глаза в сторону, негромко сказал комиссар. - Время сейчас такое, пойми. Старое рушится, новое приходит. А Бог? - замолчал он, подбирая нужное слово, - а кто ж его знает...
- Ну и слава Богу, храни тебя..., - поднял было руку для крестного знамения священник.
- А вот это не надо, слышь! - Красный комиссар вскочил в седло и, стегнув коня, помчался прочь по пыльной дороге.
Отец Михаил ещё стоял с поднятой рукой, вглядываясь вслед всаднику.
- Не ведают, что творят, - вздохнул он, и, повернувшись в противоположную всаднику сторону, перекрестил светлую и чистую даль, над которой занималось новое солнце.