Максим Петрович Иванько проснулся как никогда рано. Он всегда любил поспать, а просыпаясь, ещё долго нежиться в постели с закрытыми глазами перекатываясь с боку на бок, словно колобок в умелых руках хлебопёка. Его супруга, ныне уже покойная Мария Сергеевна, зная эту привычку мужа, и искоса поглядывая на то, как он делает в постели всевозможные "сальто" и "кульбиты", каждый раз раздражённо ворчала, пытаясь хоть как-то вразумить лежебоку. Но слыша её недовольное брюзжание, Максим Петрович ещё крепче закрывал глаза и ещё чаще крутился - вертелся на кровати. Когда же, наконец, терпение Марии Сергеевны подходило к концу, она громко восклицала своим звонким, зычным голосом:
" Ишь ты как завертелся бездельник, прямо как ротор в статоре! А ну - ка девки стаскивайте с кровати своего папашу!" И красавицы дочки, а у Максима Петровича их было две, с весёлым, звонким смехом набрасывались на разленившегося отца и принимались щекотать его своими маленькими детскими ручонками. В ответ, Максим Петрович извиваясь как змея и уворачиваясь от ребятишек, отчаянно сопротивлялся, издавая какие - то невообразимые, отрывистые звуки, напоминающие то ли хрюканье поросёнка, то ли ржание молодой кобылы, доставляя этим неописуемую радость своей детворе. Малышня - же - погодки Саша и Даша, озорные хохотушки похожие на отца как две капли воды, "не зная пощады" не давали покоя взбудораженному отцу. Когда же Максим Петрович, наконец, охая и ахая, сдавался, и слезал с кровати, в семье Иванько наступали мир и тишина. Все дружно садились за стол, где за скудной трапезой в увлекательной неторопливой беседе проходил их завтрак.
Всё это было в прошлом, в какой - то другой давно забытой Максимом Петровичем жизни, от которой остались одни лишь осколки воспоминаний. И грустные, и смешные они были частью его самого. Он любил эти яркие моменты своей биографии почему-то не стертые из памяти временем и частенько сидя у окна предавался путешествиям в своё незабываемое прошлое.
Женился он поздно. Исколесив в юности вдоль и поперёк всю матушку - Россию в долгих многочисленных командировках и устав от постоянных разъездов Максим Петрович, наконец, вернулся в своё родовое гнездо, построенное ещё его дедом. Хотя дом был и не большой, но довольно крепкий, и новоиспечённый хозяин рассчитывал пожить в нём ещё какое-то время. На дворе шёл безумный 1997 год. Тот хаос, что царил в стране, ещё не сильно коснулся их затерянной в глухих Брянских лесах небольшой деревеньки Сосновки и Максим Петрович рассчитывал, значительно расширив своё "имение" наконец - то жениться. Деньги у него были. Не зря же он, окончив с красным дипломом в Москве геологоразведочный институт, всю свою юность, провёл в многочисленных геологических экспедициях.
Что же касается невесты, то тут вопрос был давно решён. Ещё со школьной скамьи Машенька Петрова хотя и была его на два года моложе, но твёрдо и бесповоротно завоевала сердце молодого геолога. Никто не догадывался об его тайных чувствах к дочери местного тракториста. Сам же Максим Петрович ни с кем не делился своими переживаниями, справедливо полагая, что чем меньше знаешь - тем крепче спишь. Увидев её однажды, в деревенском клубе на дискотеке, он полюбил её той самой светлой, чистой, искренней, юношеской любовью о которой слагают свои стихи лучшие мировые поэты и пишут свои замечательные романы великие писатели. Его чувства, ещё не испорченные жизненным опытом, словно прекрасный сказочный цветок расцветали при каждой их мимолётной встрече. Сердце молодого человека решительно вырывалось из груди и он, смущаясь и боясь выдать свои эмоции, прятался в шумной толпе одноклассников. Но дама его сердца была ещё слишком юна, чтоб обращать внимание на прекрасных принцев, и её интересовали не столько мужественные рыцари, сколько красивые, нарядные куклы. Разница в возрасте, впрочем, не такая уж и большая, не смутила юного Ромео. Он влюбился решительно, всем сердцем навсегда и бесповоротно. Никому не известно, сколько бессонных ночей провёл влюблённый Орфей возле дома своей прекрасной Эвридики. Лишь старый верный пёс Дружок всегда готовый идти с хозяином и в огонь, и в воду был частым свидетелем ночных прогулок пылкого молодого человека к дому его пассии. Там юноша вместе, со своим четвероногим другом, спрятавшись в кустах орешника, часами наблюдал за тем, как сквозь не плотно задёрнутые шторы просачивался тусклый свет, в надежде на то, что по милости небес совсем ещё юная Джульетта неожиданно промелькнёт в окошке своим прекрасным, тёмным силуэтом.
2.
Шло время, Машенька Петрова подросла и превратилась в прекрасную, миловидную девушку о свидании с которой мечтали все мальчишки не только Сосновки, но и близ лежащих деревень. Однако она, не обращая никакого внимания на обжигающие взгляды своих многочисленных поклонников, частенько приходила в небольшую деревенскую библиотеку. Там в читальном зале за чтением художественной литературы, она проводила всё своё свободное время, жадно впитывая накопившуюся веками мудрость, и постепенно взрослела не только душевно, но и духовно.
Познакомились они случайно зимним, морозным днём, на импровизированном, стихийном катке расчищенным на скорую руку соседскими ребятишками. Протекающая рядом с деревней небольшая, безымянная речушка, каждый год становилась ареной "жарких", хоккейных баталий юных деревенских жителей. Со всей округи, пройдя порой несколько километров, сюда стекались любители этой великолепной игры, в надежде на то, что сегодня они вновь, вдоволь насладится прекрасными моментами и ярким зрелищем хоккейного матча. Разбившись на команды, частенько на старых, оставшихся от старшего брата коньках, без защитной амуниции, со сделанными из коряг клюшками, гоняя по неровному льду старую потрёпанную шайбу, будущие Макаровы и Каменские целыми днями выясняли, кто будет в этом году чемпионом Сосновки. С разбитыми носами, с содранными в кровь коленками, уставшие, но счастливые, отчаянные смельчаки с громкими криками носились по льду, пугая слетевшихся посмотреть на матч ворон. Под немногочисленные одобрительные возгласы самых верных своих болельщиков и болельщиц юные хоккеисты показывали настоящие чудеса ловкости и отваги. Когда же хоккейные страсти утихали и каток пустовал, тогда не только дети, но и некоторые взрослые жители деревни, словно вспоминая свою давно ушедшую юность, с удовольствием проводили на нём всё своё свободное время.
В тот день подруга уговорила Машу пойти на очередной хоккейный матч, а после вдоволь накататься на новых, только недавно купленных коньках. Придя со школы, едва успев переодеться и кое-как пообедать Маша, захватив коньки отправилась на прогулку. Подруги встретились возле клуба и, не раздумывая отправились к речке. Дорога, по которой они шли, была удобной, но делала огромный крюк, замысловато петляя среди почти заросших, многочисленных оврагов и карьеров, оставшихся от былых времён. Поэтому, вся детвора чтоб значительно сократить путь предпочитала свернуть на узкую проложенную многочисленными детскими ногами тропинку, коряво ведущую через лес к реке. Правда приходилось спускаться с крутого обрыва, но давно привыкшая к такому препятствию детвора с громким, радостным криком, лихо скатывалась вниз, порой оставляя в еле заметных, засыпанных снегом корягах сломанные каблуки и куски подошв. И хотя дома их ждал очередной серьёзный разговор, а некоторых, самых упрямых, и основательная взбучка, остановить отчаянных сорвиголов было практически невозможно.
Именно такая коряга и стала той самой судьбоносной искрой для Максима Петровича и Марии Сергеевны. Зацепившись за торчащий из земли корень сосны, кубарем скатившись с десятиметровой высоты, и чудом оставшись в живых, Машенька Петрова выкатилась прямо на каток к ногам Максима Иванько. Это была судьба!
И юный Максим воспользовался ей сполна. Молодой человек, пыхтя и кряхтя целый километр, нёс на руках потерявшую сознание девушку. Не кому, не отдавая свою драгоценную ношу он лишь изредка посматривал на её бледное лицо и роскошные, каштановые волосы, торчащие из - под шапки. Даже когда прибыла помощь, и отец Машеньки попытался взять на руки дочь, у него это не сразу получилось. Замершие, окоченелые пальцы юноши не слушались его, а ватные ноги подкашивались при малейшем прикосновении.
Потом была районная больница, где Маша лежала с сотрясением мозга и куда Максим Петрович раз, в неделю по пятницам тайно приезжал, сбегая с последнего урока. Спрятавшись за угол соседнего дома, он подолгу стоял и пристально смотрел на одинаковые, занавешенные окна стационара, не зная в какой палате, лежит его любимая девушка.
Когда же через два месяца Машу выписали, она сама пришла к ним домой. Краснея и сильно стесняясь, она, пробормотав " большое спасибо" быстро шмыгнула за дверь, оставив ошарашенного, раскрасневшегося Максима выслушивать нотации матери:
- Эх, ты, жених! Беги, догони девчушку! Да на чай пригласи! Не видишь, что ли стеснительная она!
И Максим, что-то проворчав ей в ответ, смущенный побежал догонять свою пассию. Потом они пили чай с земляничным вареньем, иногда, украдкой посматривая друг на друга, и смотрели старые, потрёпанные фотографии из семейного альбома. В завершении всего, замечательная коллекция марок и значков, старательно собранная Максимом Петровичем в течении нескольких лет, дополнила их первый романтический вечер. Уже когда стемнело, счастливый "Ромео" проводил свою прекрасную "Джульетту" домой, и потом ещё долго - долго, лёжа на кровати не мог уснуть от огромного счастья, неожиданно свалившегося на его ещё хрупкие, юношеские плечи.
3.
Время пролетело быстро. Они так и не успели сказать друг другу те самые важные, судьбоносные слова, которые навсегда скрепляют родственные души. Хотя с той поры друзья и проводили вместе много времени, но решиться на что - то большее чем нежный взгляд у Максима Петровича не хватало духу, а Мария Сергеевна, начитавшись исторических романов, справедливо полагала, что первым проявить свои чувства должен был мужчина.
Вскоре, сразу после окончания школы, Максима Петровича призвали в армию. Те редкие письма, что "долетали" до дальневосточного таёжного гарнизона, где служил старший сержант Иванько, были полны теплых, нежных слов поддержки и заботы. Любопытную Машу Петрову интересовало практически всё: как служит, с кем дружит Максим Петрович. Условия его сурового армейского быта и отдыха, его успехи и неудачи, его планы на будущее и всякие другие мелочи не лёгкой армейской жизни. В конце же каждого письма стояла приписка: "Жду! Маша!"
Но увидится им, пришлось не скоро. Сначала Максим Петрович, даже не заглянув в родную деревню, уехал поступать в институт, а затем и Мария Сергеевна, оставив на пороге рыдающую мать, умчалась в Брянск в поисках лучшей женской доли.
И хотя порой их разделяло несколько тысяч километров, их невидимая душевная связь не прерывалась ни на секунду. Многочисленные письма полные тёплых, нежных слов, несомненно, были гарантом их крепкой, верной дружбы. Любили ли он друг друга?! Наверно, да! И пускай их чувства были отнюдь не безумными, а страсти далеко не шекспировскими, зато постоянными, без бурных эмоциональных всплесков и тягостных депрессий. И приписка в каждом письме: "Жду! Маша!" для Максима Петровича была намного ценней многочисленных пустых слов и нелепых, лживых обещаний.
Встречались ли они? Да, иногда встречались! Их короткие, мимолётные свидания были совсем немногословны, и даже немного чопорны, но от этого они не становились каким - то скучным событием в их жизни. Им и без лишних слов было хорошо вместе. Максим и Маша, взявшись за руки, бродили по родной, почти опустевшей деревеньке, порой вспоминая своё счастливое, беззаботное детство, своих разлетевшихся кто куда друзей и одноклассников, делились о своих планах на будущее или просто нежно обнявшись подолгу сидели на берегу безымянной речки, недалеко от того самого обрыва. И молча смотрели на огромную, жёлтую луну, с интересом наблюдавшую за ними с высоты. Потом они снова разъезжались, разлетались, словно птицы из родного гнезда и только письма, письма полные тёплых, нежных слов снова и снова спешили на встречу друг другу.
Так прошло несколько лет. За это время Мария Сергеевна успела окончить педагогический техникум и теперь работала учителем начальных классов в небольшом провинциальном городке - Злынке. А Максим Петрович "наевшись досыта" вольной, полной увлекательных приключений жизни, решил, наконец - то остепениться, осесть на земле, завести хозяйство и обязательно жениться.
Мария Сергеевна, разумеется, не сопротивлялась. Свадьбу сыграли в августе. Через год родилась старшая дочка Саша, а потом и младшая - Дашенька. Все немногочисленные соседи белой завистью завидовали дружной семье Иванько. Трудолюбивый, доброжелательный Максим Петрович считался в Сосновке эталоном настоящего мужчины. Прекрасный семьянин, заботливый муж и отец, он всегда старался создать все условия для счастливой семейной жизни. Да и Мария Сергеевна по всей округе слыла человеком весёлым добродушным и гостеприимным.
А как она пела! Самозабвенно, вдохновенно, красиво. Её звучное, мелодичное сопрано, словно звонкий ручеёк частенько разливалось над округой. Ни одно событие, происходящее в деревне; будь то поминки или рождение ребёнка не обходилось без её проникновенного голоса.
- Спой что-нибудь Сергеевна - просили бабы, быстро собрав на стол нехитрую деревенскую снедь. Мария Сергеевна, выпив рюмку водки и не спеша, закусив, удобно усаживалась на лавке, и вскоре очередная жалостливая песня "разливалась" по всей округе, раздирая надвое сентиментальные женские сердца.
Но всё это, осталось там, в каком - то далёком, светлом прошлом. В какой - то другой, давно забытой Максимом Петровичем жизни. Иногда ему казалось, что это был всего лишь волшебный сон, что всё это произошло не с ним. И где - то там, в таинственной и неизвестной ему сказочной стране грёз, какой - то другой Максим Петрович Иванько часам бродил под окнами своей любимой девушки в надежде растопить лёд её холодного, ещё неприступного сердца. А потом, стиснув зубы, из последних сил, не веря своему счастью, нёс её на руках по не ровной петляющей среди многочисленных засыпанных снегом оврагов, дороге. А потом....
... Потом, какой - то злой колдун, видно позавидовав его счастью, с помощью своей чёрной магии разрушил его жизнь, разделив её на до и после. Сначала Саша, едва успев, окончить школу, уехала поступать в политехнический институт. И никуда - нибудь, а в Москву. А вскоре, вслед за ней, через год, отправилась покорять столицу, и сестра.
4.
Иванько остались вдвоём. Тоскливо потянулись однообразные, рутинные будни. Привыкшие к детскому шуму супруги всё чаще и чаще посматривали в окошко в надежде увидеть во дворе родные силуэты. Но дети, всё реже и реже, обжившись в Москве, приезжали домой.
Лишь сотовый телефон, специально купленный в районном универмаге, временами сообщал им своим механическим голосом:
- Мамуля, привет! У нас всё хорошо! Извини, но мы, наверное, не приедем на каникулы, не обижайтесь только, ладно! Папулю поцелуй! Не скучайте, там без нас, крепко обнимаем! Ну пока!
- Эх, неслухи, - вздыхая, говорила Мария Сергеевна, - и чего они там, в этой своей Москве забыли! Деревня большая, да и только!
- Да ты в этой деревне заблудишься в два счёта!- посмеивался глядя на супругу Максим Петрович,- разрослась столица - то, похорошела, наверное!
- Да ладно, похорошела,-махала рукой Мария Сергеевна,- одни машины кругом, да эти, как их - небоскрёбы!
-А ещё много возможностей,-возражал ей супруг, чего они тут в нашей Сосновке увидят, даже коров и тех уже не осталось, а там и театры, и музеи и большая перспектива! Пусть учатся, может быть, хоть в люди выбьются!
- Да что я, против учёбы, что - ли? Пусть учатся! Лишь бы только на пользу, было! - вздыхая, отвечала супруга.
И они, нежно обнявшись, вновь принимались за повседневные хлопоты, продолжая терпеливо ждать своих "улетевших из гнезда птенцов".
Вскоре Мария Сергеевна умерла. Умерла неожиданно, успев лишь ойкнуть, и схватившись рукой за сердце, сказать мужу: "Что-то не хорошо мне, Максимушка!". Рухнув как подкошенная прямо посередине избы, она так и осталась лежать с открытыми глазами, смотря своим потухшим взором в украшенный лепниной потолок.
Что было после, Максим Петрович помнил смутно. Он непростительно долго, несколько раз путая кнопки, набирал номер "скорой помощи", пытаясь вызвать "неотложку", а потом отчаянно, до хрипоты кричал в трубку телефонного аппарата стараясь растормошить безразличных к чужому горю врачей:
- Быстрей, ну пожалуйста, прошу вас, быстрей, у меня жена умирает!
- Ты, что, дедуля, с ума сошёл! - услышав название деревни, раздражённо заявил кто - то на другом конце провода,- мы в Сосновку не поедем! У нас пять машин на весь район! Да и пока мы по вашим колдобинам до вас доберёмся, у нас колёса отвалятся!
- Да чёрт с ними, с колёсами вашими! Человек умирает!
- Ни чем, дедуля, не можем помочь! Везите сами!
- Да ты не сомневайся, милый человек, я заплачу! - не сдавался Максим Петрович,- сколько скажешь столько и дам! Только приезжай!
- Нет у нас лишней машины, нету! Сами везите, своим ходом! Вы меня слышите, везите сами!
Он ещё несколько минут, рыдая и проклиная весь белый свет, рвал на себе волосы, и пытался привести жену в чувства. Совершенно не понимая, что издевается над уже почти мертвым телом, ничего не соображающий Максим Петрович, делал ей то искусственное дыхание, то непрямой массаж сердца, то просто бил по щекам в надежде на то, что она вот - вот придёт в себя. А потом, видя, что ничего не получается, взвалив её бездыханную на плечи, ещё около полукилометра, шатаясь нёс в направлении Павловки, пока не упал, потеряв сознание от бессилия в придорожную канаву. Там их и нашли спустя несколько часов случайные прохожие.
- Cardiorrhexis! Кардиорексис, - разрыв сердца! - уже потом вынес свой вердикт патологоанатом, - но спасти вашу супругу, скорее всего, было возможно, вот если бы вы жили где-нибудь поближе, например, в Петровке? А ещё лучше в Злынке, то тогда своевременная помощь и хороший уход могли бы продлить ей жизнь! Хотя сердце у неё было больное! Очень больное! Переживала она сильно за что - то! Сильно переживала!
После смерти жены Максим Петрович совсем замкнулся в себе, стал угрюмым, мрачным, и нелюдимым. Теперь только дети стали отрадой всей его жизни. Вспоминая их, он засыпал, а просыпаясь первым делом, не торопясь шёл на кухню, брал в руки телефон, и с чувством, наполненным глубокой эйфорией звонил дочкам, чтобы пожелать им доброго утра и узнать, как у них дела. Не обращая никакого внимание на их ворчливое и сонное бормотание: "Ну, чего, пап? Да всё хорошо у нас!" Максим Петрович крепко прислонив телефон к уху, наслаждался далёкими, родными голосами впитывая их с жадностью, словно сухая губка. И его израненной душе становилось немного легче и теплее.
5.
Максим Петрович, тяжело кряхтя и чертыхаясь, повернулся на бок, и, упёршись рукой в кровать сел. Годы брали своё. С каждым днём подниматься ему становилось всё труднее и труднее. От того бравого, лёгкого на подъём Максима Иванько не осталось и следа. Он уже не хотел, да и не мог бороться со старостью и лишь покорно ждал часа, назначенного ему Создателем. О том, что будет потом, он не думал. Там ждала его Машенька, его любимая, единственная, Машенька, о встрече с которой он давно мечтал, посматривая на висевший, на стене портрет. Она всегда была с ним: и в горе, и в маленькой, старческой радости. Просыпаясь, он разговаривал с ней, а засыпая, желал ей крепких, внеземных снов. Глубоко тоскуя и подсознательно чувствуя за собой какую - то непростительную вину, Максим Петрович, желал скорее отправиться к своей любимой жене. Смерть не страшила его. Он давно смерился с ней. И если бы не дети, он принял бы её с радостью, искренно улыбаясь, как старого друга. Но он был нужен детям, и это давало силы жить дальше.
Максим Петрович посмотрел на часы:
- Половина восьмого! - вслух сказал он сам себе, - ну что ж, пора вставать!
Осторожно наклонившись, и немного пошарив под кроватью рукой, он вытащил оттуда старую, поношенную клюку. С трудом встав на ноги и чуть - чуть отдышавшись, Максим Петрович опираясь на свою верную" помощницу", сделал свой первый, самый трудный шаг. Потом второй. Затем третий. Дальше было легче. И Максим Петрович осторожно, не торопясь заковылял на кухню.
Старенький сотовый телефон лежал как обычно на холодильнике. Максим Петрович, не спеша, набрал до боли знакомый номер, и, прислонив ухо к трубке, затаил дыхание. Резкий, противный гудок неожиданно ударил ему в голову. Барабанные перепонки жалобно завибрировали, готовые в любую секунду лопнуть и Иванько выругавшись, быстро уменьшил звук. "Опять забыл убавить громкость",- подумал Максим Петрович.
Пронзительные гудки плавно, ровными интервалами уходили куда - то в неизвестность. Прошла минута, затем другая, и наконец, механический голос чётким, безразличным тоном произнёс
- Аппарат абонента выключен или находится вне зоны действия сети!
Уже две недели Максим Петрович слышал одно, и тоже. Уже две недели дочки не отвечали на звонки. Уже две недели его сердце разрывалось от нехороших предчувствий. И всё это время, расстроенный отец то и дело повторял попытку за попыткой в надежде услышать вновь до боли знакомый голос. Всё было напрасно.
Подождав немного, Иванько повторил попытку. Так на всякий случай. А вдруг! Авось! Но беспощадный "человек невидимка" на другом конце провода был, не умалим:
- Аппарат абонента выключен или находится вне зоны действия сети!
Эти слова в очередной раз со страшной силой, больно ударили ему в грудь. Сердце Иванько защемило от какого-то дурного предчувствия. "Где - то там, далеко в Москве, что - то случилось", - подумал он - "Не могли же, просто не имели права его девочки так жестоко поступить с ним, не отвечая на его звонки. Нет, однозначно с ними что - то случилось!"
- Надо ехать! - решительно сказал он сам себе вслух, - однозначно надо ехать! Иначе они там без меня пропадут!
И кряхтя, и что-то раздражённо бубня себе под нос, Максим Петрович Иванько начал по - тихоньку собираться в далёкий путь. Не спеша одевшись, накинув на плечи новую, подаренную дочками на день рождение ветровку, кое - как натянув старые поношенные, ботинки, он взял из серванта всю свою скудную пенсию и положил её в карман. Затем Максим Петрович ещё раз внимательно осмотрел всё своё скромное жилище. "Да, - грустно подумал он, - если бы не кризис у нас бы с Машенькой были настоящие хоромы, а так конура собачья! Жалко - то как! Да теперь уже и не к чему мне!"
С этими мыслями он засунул руку в карман. Вновь достав деньги, и ещё раз пересчитав их, Максим Петрович тяжело вздохнул:
"Мало! Не хватит этого!" - подумал он, - вдруг в Москве что - то понадобится! Вдруг что - то пойдёт не так? Надо взять ещё, так на всякий случай!"
Он, не спеша, ковыляя, подошёл к шифоньеру и открыл дверцу. Немного порывшись внутри, Максим Петрович достал оттуда небольшой, плотно закрученный полиэтиленовый пакет. Э то были деньги. Его похоронные деньги! Всё что он, отказывая себе во многом, сумел накопить за долгие годы. Пересчитав купюры несколько раз, он, немного подумав, засунул весь пакет в карман куртки.
- Закапают уж как - нибудь, не бросят же на улице, если что! - буркнул Иванько в слух.
Он уже хотел закрыть шифоньер, как его осенила очередная мысль: "Паспорт же забыл, теперь ведь по паспорту все ездят. Вот времена наступили, какие страшные! Тёмные! Человек человеку - волк! Раньше сел в поезд и кати себе, хоть в Минск, хоть в сам Хабаровск, лишь бы билет был, а теперь паспорт им подавай!". Иванько тяжело вздохнул.
Достав документ и убедившись, что больше ничего не забыл, Максим Петрович надев на голову кепку, вышел во двор. Иванько никогда не запирали свой дом на замок. У них в деревне это было не принято.
- Зачем? - отвечала на любопытные вопросы редких гостей Мария Сергеевна,- кому надо и так залезут, и с замком залезут, да и чего у нас воровать - то?! Бедным родился - нищим помрёшь!
Вот и сейчас, Максим Петрович просто прислонил палку к двери. Никого нет дома, значит! И осторожно спустившись с крыльца, не торопясь пошёл на дорогу. Пройдя несколько метров, он ещё раз обернулся и посмотрел на свой дом. Дом смотрел на него своими прямоугольными, стеклянными глазами - окнами, обрамлёнными жёлтыми, выцветшими от солнца резными наличниками, и казалось, улыбался в ответ. А две липы, посаженные супругами Иванько ещё в год свадьбы, приветливо махали ему своими роскошными, зелёными ветвями, словно провожали его и желали ему счастливого пути. "Ну, значит, всё будет хорошо!" - почему - то подумалось Иванько.
И Максим Петрович, хоть и не был никогда мнительным и суеверным, на этот раз, сняв свою кепку, низко поклонился дому. И липы в ответ слегка поклонились ему. Птичий хор тут же запел свою очередную, торжественную серенаду. Лёгкий ветерок нежно потрепал его седые, взъерошенные волосы. А тёплое, летнее солнышко приветливо коснулось старческой, покрытой глубокими морщинами щеки. На душе Максима Петровича сразу стало теплее, тяжёлый груз расставания свалился с плеч, и он счастливый и умиротворённый зашагал к калитке.
6.
Максим Петрович вышел на главную дорогу. Кое - где на земле, ещё были видны куски старого разрушенного временем асфальта, напоминавшие о былом благополучии Сосновки. Вдали виднелись обгоревшие развалины некогда великолепного, деревенского клуба, построенного ещё в девятнадцатом веке каким - то местным купцом. Иванько посмотрев по сторонам, повернул в направлении поросших крапивой руин. Местами сквозь почерневшие, покрытые гнилью брёвна, были видны побеги молодого ивняка, отчаянно тянувшегося к солнцу. Калитка, когда - то бывшая частью забора, болтаясь на одной ржавой петле, раскачивалась и противно скрипела при каждом дуновении ветра.
" В этом клубе я когда - то в первый раз увидел мою Машеньку" - подумал Иванько, - совсем ещё юная девочка была, в платьице голубом с косичками длинными. Всё у стены стояла, танцевать стеснялась. Эх, время, время повернуть бы тебя вспять!"
Он ещё постоял немного, поддавшись набежавшим воспоминаниям. Эмоции захлестнули его и увлекли в незабываемое прошлое. Но как он не старался выбросить эту боль из головы, у него ничего не получалось. Здесь всё: каждый камень, каждый куст напоминал ему о давно ушедшей юности. О годах полных честолюбивых мечтаний, романтических стремлений и радужных иллюзий.
Ему надо было идти. И он, понуро опустив голову, то и дело, останавливаясь, и оглядываясь назад, заковылял дальше. Пройдя покосившееся здание библиотеки, с крепко заколоченными крест - накрест окнами, Иванько снова повернул на право. Поросшая бурьяном тропинка вела его к бывшему сельсовету. Здесь много лет назад кипела, бурлила разнообразная жизнь. Когда - то давно, именно тут, они с супругой расписались, а потом вопреки всякому здравому смыслу всю ночь прогуляли в лесу. Теперь здание сельсовета было наглухо заколочено, и висевший на двери амбарный замок весь покрылся толстым слоем ржавчины и пыли. Словно говоря: "Ваше время кануло в лету, теперь я тут главный!"
Повернув за угол здания, Максим Петрович оказался на большой поляне. Запах скошенной травы, блеяние коз и истошное кукареканье старого петуха, говорили о присутствии здесь человека. И действительно небольшой, голубой домик, заботливо укрытый от посторонних глаз большим разнообразием раскидистых ветвей, едва виднелся в глубине леса. К нему вела утопающая в высокой траве, еле заметная тропинка. В центре всего этого великолепия невысокий, плотный мужичок, в новой, видно недавно купленной на базаре будёновке и старой, многое повидавшей на своём веку тельняшке, размахивая косой, отчаянно пытался косить траву. "Кто же так косит"- подумал Иванько, - "сразу видно, что за всю свою жизнь косу в руки не брал". Но вслух подойдя поближе, лишь вежливо поздоровался:
- Здравствуй, Пётр Петрович! Бог в помощь!
Мужичок слегка вздрогнул, оглянулся, и пристально посмотрел на нежданного гостя:
- Да и тебе не хворать, Максим Петрович, ты так, поболтать, или по делу?
Мужичок достал из кармана носовой платок, размашисто вытер пот с лица, достал пачку сигарет и закурил:
- Угостил бы да знаю - не куришь! Ну чего у тебя там, рассказывай?
- Мне в Вышков надо, срочно! Не отвезёшь? - немного замявшись, пробормотал Максим Петрович.
- В Вышков? Куда это ты собрался на старости лет? Уж, не в Брянск ли?
- Не в Брянск! В Москву! К дочкам хочу съездить, повидаться надо! Ну, так как, отвезёшь?- спросил ещё раз Иванько.
- В Москву?!К дочкам значит собрался? А чего ж не отвести, отвезу! Вот только руки помою, да оденусь подобающе, район всё - таки. Да ты не стой истуканом, в дом пройди, подожди немного!
- Не взыщи я здесь, на солнышке постою, косточки прогрею!
- Ну, ну погрей!
И мужичок, снимая на ходу тельняшку, поспешил в дом.
- Чтобы мы без тебя делали, дорогой ты наш человек! - тихо прошептал ему в след Максим Петрович.
И действительно Пётр Петрович Глыба - старший прапорщик запаса, кавалер трёх боевых орденов и участник двух чеченских войн свалился на головы жителей Сосновки неожиданно, ни весть, откуда, как гром среди ясного неба. В первый же день, лихой вояка, обошёл, все дома и познакомился с каждым жителем лично. И хотя всех жителей Сосновки осталось не более десяти человек, и все они были разбросаны по разным уголкам деревни, это не нисколько не смутило бравого солдата. Быстро сообразив, что он является самым молодым жителем Сосновки, он без лишних слов взвалил на свои плечи обязанности почтальона, курьера, таксиста и помощника по хозяйству. Мастер на все руки, бывший десантник быстро пришёлся ко двору всем жителям деревни. Уже на третий день по Сосновке, громко сигналя, проехала купленная им старая видавшая виды "нива" и с этого времени продовольственная блокада Сосновки была снята навсегда. Просыпаясь с первыми лучами солнца, он успевал не только съездить в Злынку за продуктами, но и отремонтировать старый телевизор или починить кому - нибудь в доме сгоревшую розетку. К тому же он, как бывший военный, был неплохим фельдшером. Качества характера, выработанные им с годами, а особенно терпение и выдержка пригодились ему теперь во врачебной практике. Только он, со свойственным ему человеколюбием, мог бесконечно долго сидеть у своего очередного пациента, выслушивая его жалобы и стенания. И только он был способен по первому зову, бросив все свои дела, отправиться туда, где больше всего нужна его была помощь.
Именно поэтому Максим Петрович идя к старшему прапорщику Глыбе, ни капельки не сомневался в том, что здесь он всегда найдёт помощь и поддержку.
7.
Уже через полчаса старенькая, выцветшая " нива" ловко петляя среди заросших бурьяном оврагов, увозила Максима Петровича Иванько в дальний путь. Прыгая по ухабам, жалобно скрипя рессорами и сердито рыча, незаменимая сельская труженица с трудом пробиралась по размытой дождями и разбитой лесовозами и тракторами колее. Словно корабль в бушующем, бурлящем океане она, то резко ныряла в низ, утопая по самое днище в грязной жиже, то стремительно взмывала вверх, будто пыталась глотнуть глоток свежего воздуха. Путь её был совсем не лёгкий: сначала километров восемь по "убитой", просёлочной дороге до Злынки, затем ещё километров семь по многократно залатанной трассе до посёлка Вышков. Именно там находилась железнодорожная станция почему - то названная Злынка, и именно на этой Богом забытой, затерянной в дремучих Брянских лесах, станции Иванько рассчитывал взять билет на проходящий поезд до Брянска, а если повезёт, и будут места, то и до самой Москвы.
На очередном повороте Максим Петрович не выдержал и оглянулся. Сосновка уже почти скрылась из виду. Лишь кое - где ещё виднелись маленькие еле заметные крыши домов.
Сердце Иванько ностальгически защемило и, он тяжело вздохнул.
- Чего вздыхаешь, Максим Петрович? - спросил его Глыба, - не навсегда же уезжаешь, вернёшься ведь!
- Как же тут не вздыхать, Пётр Петрович, здесь я родился, здесь я пригодился, тут мне, видно, и умирать придётся!
- Ну, так сразу и умирать! Не торопись! Поживи, Максим Петрович, молодой ещё!
- Я бы с радостью, да сердечко побаливает!
- Ну, так ты к врачам обратись, к эскулапам там всяким! Сейчас говорят медицина чудеса вытворяет, сейчас медицина ого - го, на высоте!
- Да ты не понял меня, Пётр Петрович, не в сердце дело! У меня душа болит, за Сосновку нашу болит! Раньше не болела, а теперь болит! По ночам! Выйду затемно на крылечко, сяду на лавочку - тихо вокруг! Как в гробу! Тихо! А раньше?! И не заснёшь: то молодёжь песни поёт, то старики им подпевают! Шум, гам, ор до утра! А сейчас?! Умерла Сосновка - то! Умерла матушка! Сгинула кормилица наша!
Максим Петрович замолчал, перевёл дух, и вновь собравшись с новыми силами продолжил:
- А какие здесь леса стояли! Ты ведь их не застал! Сосновые! Дремучие! Величественные леса! Непроходимые! Незнающий человек, если заблудится, то недели две блуждать будет, пока до людей доберётся! Всё вырубили! Всё! Нет теперь ни деревьев, ни леса, ни Сосновки!
- Да полно тебе, Максим Петрович, мало ли по всей матушки-России таких, Богом забытых Сосновок, обо всех не наплачешься!
- А мне обо всех и не надо, там пусть другие плачут, я о своей Сосновке думаю, я за неё душой переживаю! Я помру, старики наши помрут, чья землица - то будет, кому достанется? - разозлился Иванько.
- Да ты не переживай хозяева быстро найдутся! - съехидничал Глыба.
- Хозяева?! Какие они хозяева? Дельцы! Скупят землю, деньги вложат и забудут! А на земле жить надо, любить её! Трудится на ней! И днём, и ночью "пахать"!
- Сейчас другие времена, Максим Петрович!
- Вот и я говорю, другие! Проще из Китая привести картошку, из Турции помидоры, а из Израиля редис, чем вспахать свою землю, посеять и собрать урожай! - проворчал Максим Петрович.
- Ну, так в чём же дело? Так ты сам и возьми: вспаши, посей да урожай собери!- возмутился Глыба.
- Стар я, да и мыслимое ли это дело, одному всё поле перепахать?! Околеешь!- ответил, вздыхая Иванько.
- Ну, так найми батраков! Они тебе, почти за даром, и землю вспашут, и урожай соберут!
- Нет, нельзя так!
- Как, так?
- Да так! Нельзя эксплуатировать человека человеком, свинство это! Как ты не поймёшь, - разозлился Иванько,- отношения хозяин - слуга, или хозяин - работник это огромный шаг назад, который мы к сожалению в очередной раз сделали! Мы все люди, пускай все разные, но люди! Человек должен работать на своё государство, на родину значит, а не обогащать отдельных её граждан, я так думаю! И земля, и недра её должны быть государственные, а не как у нас - частные! Неправильно всё это!
- Ну что правильно, а что неправильно не нам решать! - пытаясь закончить этот неприятный разговор, подвёл итог Глыба.
Но Максим Петрович явно не спешил идти на мировую.
- Вот тут ты правильно заметил, Пётр Петрович, не нам решать!
- Так может тебе в думу выдвинуться? Депутатом станешь! Уважаемым человеком! Законы нужные примешь! - съехидничал снова Глыба.
- Да на кой чёрт она мне сдалась, твоя дума?! Что я там делать буду?! Много ты видел там рабочих да колхозников?! Артисты, спортсмены, да торгаши всякие! Там все места уже лет на сто вперёд распроданы! И от отцов своих они детям достанутся!
Из - за поворота показались развалины деревеньки. Пустые глазницы окон безразлично смотрели на проезжавший мимо автомобиль. Кое - где ещё виднелись останки печных труб, да полуразрушенные срубы домов. На земле валялись снесённые ветром куски шифера. Почти сгнивший, старый выцветший палисадник, словно стойкий оловянный солдатик, из последних сил держался, чтобы не упасть. И только многочисленные стаи ворон радостно приветствовали посетителей, в надежде на то, что сегодня им перепадёт что - нибудь вкусненькое.
- Павловка! - объявил Глыба.
Услышав это, Иванько повернул голову и пристально посмотрел в окно:
- Я сюда за мёдом бегал, мальчишкой ещё! Пасечник здесь жил! Дядя Гриша его звали! Мёд у него во всей округе самый вкусный был! Бывало, прибежишь, к нему, а денег нет: или проешь с голоду, или потеряешь где рубль, стоишь, плачешь, мамка ведь выпорет, а он тебе мёду наливает по самую крышку и говорит: "Ничего, малец, вырастишь - отдашь!" И обязательно добавит: "С первой пенсии!"
- Добрый видно был человек, этот твой дядя Гриша - вздохнул Глыба.
- Добрый! - согласился Максим Петрович, - очень добрый! Многие пользовались им, возьмут, наберут мёда в долг, а потом.... знать ничего не знаем, какой мёд? Не брали ничего! Он никогда долги назад не требовал! Улыбался только! Его многие дурачком считали! Как сейчас принято говорить - лузером! А когда он умер, пришли мужики в дом, чтоб вещи для покойника взять, шифоньер открыли, а там гимнастёрка висит, а на ней три ордена "Славы", два ордена "Красной Звезды" и четыре медали "За отвагу!".
- Вот тебе и дядя Гриша! - удивился Глыба.
Всю оставшуюся дорогу до Злынки они ехали молча. Максим Петрович посматривая в окно, думал о сложностях предстоящей поездки, и немножко переживал о том, где и как он будет, блуждая по Москве, искать это общежитие политехнического института. Предвкушая радостную встречу, которая его ожидала, он мысленно представлял, как крепко - накрепко обнимет своих "родных кровинушек" и будет, наслаждаясь, до рассвета слушать их радостное, многоголосое "щебетание". "Какое счастье, - думал Иванько, - что у меня родились дочки. Девочки всегда добрее и нежнее. Надеюсь, что когда настанет время они и я окончательно состарюсь, они не бросят меня на старости лет одного, и хоть стакан воды, но подадут! А мне большего и не надо!"
Думая обо всём этом, Максим Петрович вдруг вспомнил одну историю, произошедшую с ним несколько лет назад. Будучи в Злынке по личным делам, он проходил по улице Карла Маркса. Как вдруг, неожиданно где - то в стороне раздался слабый голос:
- Помогите!
Он остановился и прислушался. "Показалось, что ли?" - подумал тогда Иванько.
- Помогите! - вновь умоляюще прошептал чей - то тихий голос.
Максим Петрович тогда посмотрел по сторонам, поднял голову вверх - никого!
- Эй, кто зовёт?! - нерешительно спросил он.
- Мы! - в соседнем окне промелькнула какая - то тень.
Максим Петрович подошёл по - ближе и увидел стоящего у полуоткрытого окна какого - то старика. Он был настолько слаб, что еле держался на ногах. Его трясло и бросало в разные стороны. Казалось, любое, даже самое небольшое дуновение ветра повалит его на пол.
- Что случилось? - спросил он.
- Помогите! Мы не помним, когда последний раз ели! Мы с женой оба инвалиды и не можем сходить за продуктами!
- У вас есть кто - нибудь, кто Вам может помочь: дети, внуки, друзья?! Может позвонить кому - то?
- Всё будет напрасно! К нам уже приходили из органов социальной опеки... постояли, посмотрели, поговорили.... и ушли! Нас все бросили! Кому нужны парализованные старики!
- Я сейчас принесу Вам хлеба и схожу в администрацию, к Вам обязательно придут ещё раз! Есть же, в конце концов, в городе порядочные социальные работники! - решительно заявил тогда Иванько.
Социальный работник - толстая, грудастая дама, бальзаковского возраста, в круглых, словно вернувшихся из моды тридцатых годов прошлого века очках, отставив в сторону чашку с кофе и равнодушно взглянув на него раздраженно заявила:
- Да, мы с комиссией были по этому адресу! Ну, и что?! Там старики живут, такие не сговорчивые, капризные! То им это не то, то им это не так! От социального работника они отказались! Сейчас внучка оформляет документы! Отправим их в дом престарелых! А куда же их ещё, позвольте вас спросить?!
- Ну, раз есть внучка, есть, кому присмотреть, тогда я пойду! Извините, если, что не так! - Максим Петрович виновато попятился к выходу.
- Не волнуйтесь, присмотрим! - недовольно фыркнула дама.
Уже выходя в коридор, Иванько слышал, как она с досадой проворчала ему в след:
- Совсем обнаглели эти доброжелатели, суются, куда их не просят, и только работать мешают.
Он тогда подумал было вернуться, и что - нибудь сказать этой особе неприличное и колкое, но передумал, хотя потом частенько жалел об этом.
- А вот и Злынка?! - неожиданно нарушил тишину Глыба.
Максим Петрович осмотрелся. По обоям сторонам дороги замелькали маленькие деревянные, одноэтажные домики, обильно украшенные великолепной, утончённой, ажурной резьбой, придававшей каждому дому свой неповторимый, причудливый колорит. Казалось, что резьба была везде: на наличниках окон, на чердаках, на фризах и подзорах домов, на причелинах изб и даже на входных воротах. Словно когда - то великие умельцы прошлых лет соревновались между собой в изумительном изобразительном искусстве, пытаясь превзойти, друг друга, в своём мастерстве.
Основанная в восемнадцатом веке беглыми староверами, Злынка была самым маленьким городом Брянской области. Раскинувшись на берегу небольшой речушки с одноимённым названием - Злынка, этот городок был типичным малым городком необъятной страны. Пять десятков улиц с деревянными, одноэтажными домиками, несколько особняков девятнадцатого века, обильно украшенных ажурной резьбой и вновь открывшийся храмовый комплекс церквей девятнадцатого века, вот, пожалуй, и все основные достопримечательности этого поселения.
8.
Немного покружив по улицам города, старенькая "нива", быстро проскочив мимо городского парка культуры и отдыха, выехала на шоссе. Объезжая ямы, и слегка подпрыгивая на наляпанных кое - как заплатках, она понеслась в старинный посёлок Вышков. Семь километров до города "пролетели" не заметно. Единственное, что мешало путешественникам любоваться окружающими красотами - это тополиный пух. Горы этого огнеопасного переносчика аллергенов, витали в воздухе, залетая в полуоткрытое боковое окно, и будто специально залезали то в нос, то в рот, то за пазуху. " Грязный снег!"- подумал, посмотрев на скопившийся, на капоте машины пух Максим Петрович, и чуть заметно улыбнулся.
- Ты чего улыбаешься, Максим Петрович?
- Да вот на пух посмотрел, и вспомнил историю одну.
Иванько ещё раз загадочно улыбнулся и продолжил:
- Давно это было, лет шестнадцать назад,... да как раз шестнадцать лет зимой и было! Я тогда в Злынке работал в компании одной. Так вот, пригласили нас как - то под Новый Год на корпоративную вечеринку! Дело для меня новое было! Интересное! Не каждый раз вместе с начальством за одним столом посидишь. Ну и начал я собираться, костюм парадный приготовил, ботинки до блеска начистил, галстук накрахмалил. А супруга моя - покойница Мария Сергеевна, заартачилась, ну просто сил нет: "Не пойду, никуда" и всё тут! Ну, я посидел, немного подумал, да и решил: "Схожу - ка я одним глазком посмотрю на всё это мероприятие, да домой бегом!". А чтобы, супруга моя меня с миром отпустила, я ей шубу новую справил, заячью!
- Откупился, то есть! - улыбнулся Глыба.
- Откупился, не откупился, в семье ведь как? В семье ведь договариваться надо уметь!
- Ну, значит, ты договорился! - не сдержавшись, снова хихикнул Глыба.
- Значит, договорился! - рассердился Иванько!
- Да ладно тебе! Дальше - то, что было? - фыркнул Глыба.
- Ну, так вот! - не обращая никакого внимания на насмешки соседа, продолжил Иванько,- ушёл я на эти посиделки, а жена с детьми осталась. Ну, сколько я там был? Часа три, наверное, может три с половиной! Захожу домой, раздеваюсь в прихожей, и слышу как Саша - старшая моя дочка, кричит мне из их комнаты:
- Папочка, привет! А у нас тут снежок!
- Привет, зайка моя,- отвечаю я ей,- какой такой снежок?!
С этими словами, прохожу, я значит, в детскую комнату. И вижу такую картину: Сашенька - ей тогда года четыре было, стоит наверху двух ярусной кровати. В руках у неё пух от подушки. Она, видя меня и широко улыбаясь снова повторяет:
- Папочка, а у меня снежок!
И подбрасывает этот пух вверх. Внизу сидит двухлетняя Даша, вся как домовёнок в пуху. Комната вся белая - паласа не видно. Рядом валяются четыре пуховые подушки, вернее всё, что от них осталось. У меня шок! Я не знаю, что делать, с чего начинать! А дочки хохочут, весело им! И этот пух разбрасывают!
- Вот это снежок! - рассмеялся Глыба,- а супруга - то где была?
- К соседке пошла, шубу показывать! Детей спать уложила и пошла.
- Вот им досталось! - Глыба аж передёрнулся.
- Не им, а нам! Мы с Марией Сергеевной, дочек никогда не наказывали, ругать - ругали, в угол ставили, гулять не пускали, а бить - никогда! А пух тот ,пропади он пропадом, мы потом всей семьёй неделю из всех щелей выметали!
- Да детки наши - цветы! - улыбнулся Глыба.
- Да уж! - поддакнул Иванько и добавил, но и без них как - то не так! Смысла в жизни нет! - подвёл итог Максим Петрович.
- А вот и Вышков! - громко объявил старший прапорщик, - У тебя, когда поезд - то?
- Не знаю, я! Да доеду уж как - нибудь! Да ты не переживай, Пётр Петрович, теперь уже доеду!
Посёлок городского типа Вышков был небольшой, да и мало чем примечательный. Хотя его жители, разумеется, с этим не согласятся. Расположенный на реке Ипуть, он знал и лучшие времена. Когда - то здесь, среди великолепных сосновых лесов, текла бурная жизнь. Санаторий, и дом отдыха "Злынка" были любимыми местами отдыха не только местных жителей, но и гостей из Москвы, Брянска, Гомеля и других областей. Спичечная фабрика обеспечивала жителей посёлка рабочими местами. А широко развитая инфраструктура позволяла безбедно наслаждаться жизнью. Теперь ничего этого не было, и все выживали как могли!
Путешественники быстро добрались до железнодорожного вокзала. Уже прощаясь, Иванько сердечно поблагодарил своего товарища, и крепко пожав ему руку сказал:
- Хороший ты человек, Пётр Петрович, добрый! Одно, но, косить не умеешь! Ну, ничего, вот, я Бог даст, приеду, и покажу тебе, как сейчас принято говорить, мастер - класс!
И Максим Петрович, слегка поклонившись, заковылял на вокзал.
9.
Не молодая, до неприличия расфуфыренная кассирша, исподлобья взглянув на Максима Петровича, решительным тоном заявила:
- Билетов до Москвы нет!
- Как нет? Голубушка, да Вы посмотрите, повнимательнее! Уж очень мне надо! - взмолился Максим Петрович.
- Всем куда - то надо, папаша! Нету билетов, нету! До конца недели мест нет! - разозлилась дама.
- Так, что же мне обратно в Сосновку возвращаться?! - опечалившись, спросил Иванько.
- Ну не знаю, хотите, возвращайтесь, мне - то что! - безразличным тоном ответила кассирша.
- Так может до Брянска есть?
- До Брянска?
Кассирша, долго и пристально смотрела в монитор, при этом раздраженно щелкая по клавиатуре компьютера.
- Так, папаша, есть одно место до Брянска! Правда, плацкарт, и возле туалета, брать будете?
- Буду, конечно, буду! - обрадовался Иванько, - тут до Брянска - то три часа езды! Можно и возле туалета посидеть!
- Это не скорый поезд, а пассажирский! Он до Брянска долго "ползти" будет, на каждой станции - остановка ! - сменив гнев на милость объяснила расфуфыренная дама
- Ничего, доеду уж как - нибудь!. - бодро ответил Иванько,- мне главное в поезд сесть.
Получив билет, он поблагодарил кассиршу, и уселся на скамейке, посматривая в окно, и ожидая поезда.
Страсть к путешествиям у Максима Петровича впиталась ещё с молоком матери. Своё первое серьёзное приключение он пережил, будучи ещё совсем мальчишкой. Решив на летних каникулах погостить у бабушки в деревне, в Белгородской области, десятилетний Максимка, так увлёкся этой идеей, что днями и ночами только и делал что, скулил и ныл, выпрашивая разрешение у родителей. Наконец, его мать - Маргарита Максимовна, не выдержав бесконечных слёз и постоянного нытья, юного зануды, сдалась на милость победителя, и начала упаковывать чемоданы, попутно соображая, где найти время, чтобы отвезти сына к бабушке. Всё решил, как обычно, случай. Сосед по дому собрался в гости к родственникам в Старый Оскол и согласился за определённую плату доставить Максимку прямо к порогу бабушкиного дома. Уже через два дня юный путешественник трясся в скором поезде, с любопытством поглядывая в окно. Однако на первой же станции, сосед, выйдя попить пива, случайно отстал от поезда, и весь оставшийся путь до Старого Оскола Максим Иванько проделал в гордом одиночестве. Нет, конечно, нашлись добрые люди, которые успокоили и поддержали мальчика. И даже какой - то солдат, возвращавшийся домой со срочной службы, отстегнув от своего кителя значок, подарил его храброму юноше в знак поддержки. Сам же факт такого необычного путешествия вызвал у Максимки бурю положительных эмоций и массу необыкновенных впечатлений. Он совершенно не испугался. Дух больших приключений так заботливо окутал его своей таинственностью и непредсказуемостью, что уже через три года, юноша проделал этот путь самостоятельно.
Да и выбор будущей профессии для Максима Петровича был не спонтанным решением. Ещё, будучи ребёнком, он частенько притаскивал домой всякие красивые, блестящие камушки к большому неудовольствию своих родителей, которые без сожаления выкидывали каждый год очередную "бесценную" коллекцию сына. Что, впрочем, совсем не охлаждала пыл юного коллекционера. И уже на следующий день, Максим Иванько притаскивал домой свой очередной " эксклюзивный" экспонат.
Даже когда через много лет Максим Петрович остепенился и осел дома, жажда новых приключений не исчезла в нём, не умерла, как у многих его товарищей по прошлой работе. Хотя бы раз в год он отправлялся всей семьёй в какое - нибудь интересное, увлекательное путешествие. Их туристические маршруты не всегда были продолжительными, но всегда разнообразными, и всегда запоминающимися. Где только они не были. Исходив вдоль и поперёк всю Брянскую область, они без тени сомнения и капли стеснения вторглись в граничащие с их областью районы. Совместные походы, безусловно, сплачивали их, маленькую, но дружную ячейку общества. И вся округа по - доброму завидовала их крепкой, сплочённой семье.
"Эх, если бы не старость, если бы не мои больные ноги, - размышлял тем временем пожилой геолог, - как было бы здорово, словно в старые, добрые времена, вновь побродить по улицам Москвы, походить по музеям и выставкам столицы, посетить какой - нибудь ресторан и от души встретив рассвет, искупаться в Москве - реке. Я уверен, что столица изменилась до неузнаваемости. И было бы крайне интересно побывать в новых московских микрорайонах. Да видно не судьба!"
Не заметно для себя Максим Петрович задремал. Ему снились высокие, неприступные горы, покрытые многовековыми снегами, яркое солнце, слепящее глаза, и безоблачное, голубое небо, казавшееся бескрайним.... И он, - огромная, белая птица, парящая над бесконечными, остроконечными вершинами скал и внимательно всматривающаяся в пролетающую под ногами бездну. Вдруг, он что - то заметив, словно молния с протяжным, раздирающим душу, криком, резко пикирует вниз. Ветер свистит в его ушах, и земля с огромной скоростью стремительно приближается к нему. У самой поверхности он замечает двух маленьких птенцов, к которым, подкрадывается какая - то мрачная, зловещая тень. Не раздумывая, он бросается на помощь. Схватив своими острыми когтями нечто ужасное и зловонное, он пытается оттащить его от птенцов, и только тогда понимает, что у этого НЕЧТО нет тела. Его когти, изо всех сил царапают голые скалы, и пытаются схватить пустоту. От неожиданности он замирает. И тут страшный, демонический хохот раздаётся за его спиной, и леденящий душу голос, от которого кровь стынет в жилах, мерзким тоном произносит:
- Отпусти их, они мои!
Тогда, широко раскинув крылья, птица - Иванько, отчаянно крича и словно прося кого - то о помощи, закрывает собой птенцов и крепко прижимает их к себе.
- Отдай мне их, это моё! - снова раздаётся зловещий голос.
- Не отдам!- вдруг кричит человеческим голосом птица - Иванько.
- Глупец! Тебе не справиться со мной! Они мои! И я всё равно заберу их!
- Зачем они тебе? Они ещё дети! Лучше возьми меня! - предлагает тогда птица - Иванько.
- Тебя?! - изумляется тень и задумывается, - а почему бы и нет, око за око, зуб за зуб, жизнь за жизнь! Душу за душу! Что ж, хорошо! Ты сам так решил! Но ведь птенцов двое? А ты один! Тебе придётся выбрать кого - нибудь одного!
- Я не могу! - в ужасе кричит птица - Иванько, - они оба дороги мне!
- Придётся! - неумолимо продолжает диалог тень.
- Послушай! А если так: две их маленькие души за одну мою, большую?! Это хорошая сделка! Поверь мне! - неожиданно даже для самого себя предлагает тут птица - Иванько.
- А ты хитрец! - произносит через какое - то время мрачный, зловещий голос.
- Ну, хорошо, будь по - твоему! Хоть я обычно и не торгуюсь, но против такой любви.....хорошо будь по - твоему!
Тут сильная, резкая боль неожиданно пронзает его сердце. Максим Петрович неистово закричал... ...И, вдруг, он услышал откуда - то сбоку:
- Эй, дедуля, чего кричишь, приснилось, что ли чего? Просыпайся, давай, а то на поезд опоздаешь!
Иванько открыл глаза. Перед ним стояла встревоженная кассирша и тормошила его за плечо.
- Просыпайся, папаша, просыпайся! Ваш поезд через десять минут!
Максим Петрович достал из кармана платок и протёр мокрые от слёз и пота глаза.
- Скорее, папаша, скорее!- не унималась дама, - опоздаете ведь!
Видя, что Максим Петрович ещё никак не может прийти в себя, она со всей силы схватила его за руку, и, не дав опомниться, потащила к выходу.
И он услышал, как она, еле шевеля губами, сквозь зубы прошептала:
- Ещё не хватало, что б ты у меня ещё здесь "дуба дал!"
10.
Как Иванько попал в поезд, он помнил плохо. Какой - то молодой парень буквально затолкнул его в вагон, и крикнув на прощание: "Удачи, отец!" исчез в небытие. Иванько лишь в знак благодарности кивнул головой и что - то буркнул в ответ. Приснившийся страшный сон не давал Максиму Петровичу покоя. Он то и дело напрягал мозги, пытаясь вспомнить и восстановить в своей памяти уже перемешавшиеся картинки этого страшного небесного кино. Стараясь собрать воедино все рассыпавшиеся в голове пазлы, он стремился всеми силами сосредоточиться, чтобы воссоздать всю целостность случившегося и ответить на один единственный вопрос, который мучил его последние несколько минут: "Что это было?!". Он так и остался стоять в тамбуре, пытаясь прийти в себя. И только властный голос проводницы немного привёл его в чувства:
- Проходите в вагон! Нечего тут стоять!
Иванько подёргал ручку двери. Она не поддалась. Тогда он дёрнул ещё сильнее, дверь осталась на месте.
- Не открывается,- посмотрев на проводницу, сказал Максим Петрович.
- Не открывается! - съехидничала худая как спица, длинноносая и косоглазая дама, - силы нет, что ли? Так нечего ездить! Дома сидите!
С этими словами проводница проворно подскочила к проёму, при этом слегка оттолкнув старика, и резко нажав на ручку, сильно толкнула дверь вперёд. Дверь, заскрипев, открылась.
- Прошу, Вас сударь! - слегка поклонившись и показывая рукой в глубину вагона, ехидно пригласила она.
- Благодарю, Вас! - ответил ей Иванько, и не обращая никакого внимание на её ерничество поплёлся в конец вагона. Духота и потный смрад ударили в ему нос.
- Ну, уж извините, кондиционеров у нас нет!- заметив, как поморщился Иванько, крикнула ему в след проводница, - до Брянска не далеко, потерпите!