Против женщин он ничего не имел; сами по себе они очень славные, и смотреть на них приятно...
Время-не-ждёт
У тёртых дверей под вывеской 'Жандармское отдѣленiе полицейскаго асѣссорства #6. Входъ' толпился в ожидании великан в рыжих баках, кителе со всею амуницией и служебною запиской: жандармскому вахмистру Ахинееву Н-го числа поступить в распоряжение асессорского советника Припрукстена. Ожидать в такое-то время и проч.. Сам Вениамин Карлович Припрукстен ехал туда в коляске и, как и пристало гению сыска, соображал.
Из уездного отделения Канцелярии Государственной Благопристойности поступил сигнал о странном. Вообще, сигналы оттуда поступали уже некоторое время. Всё больше о том, что кой-какие государственные мужи уездного масштаба начали получать таинственные послания, суть коих мужи уразуметь не могли, а общее выражалось в паре слов вроде 'стыдитесь, берегитесь' и подписи - ЖАБА. Это Припрукстена не заинтересовало, - мало ли какие там в уезде шутники. Не заинтересовали и доклады о том, что в местный летний девичий пансион 'Визитам ни днём, ни ночью останову нет. Ездиют и ездиют, а по наблюденьям, одни только дамы'. Ну и что с того? - мамаши чад навещают, скучают, волнуются. Только зачем же ночами?... Ну, это ладно. А вот теперь депеша горячо сообщала об угрозе госблагопристойности - уезд кишмя кишел... ведьмами!
Ведьмы в наш-то век, думал асессорский советник, что за чушь. Приехать, распечь, погреметь, а то выволочь особо шутливых в столичные казематы - знай впредь! 'Садитесь, вахмистр, - скомандовал Припрукстен из коляски. - Ваша задача - силовое сопровождение.' Об 'эффекте' он умолчал. Тащить для представительности в такую даль целый взвод не хотелось, а этот медведь... этот в смысле эффекта стоит взвода.
Выехали из города; к полудню съехали с сизого от жары тракта на полутракт. Тут у них захромала пристяжная, покосилась ось и заскрипело колесо. Возница повернул на хутор. Там им перегородила дорогу процессия, где шумно и суетливо смешались в кучу гружённые скарбом телеги, люди и скоты.
- Вахмистр, подите выясните, в чём дело, - попросил Припрукстен.
- А вот, - разузнав, указал тот (посреди толкотни в коляске молча восседала крестьянка с узелком на коленях, по виду из зажиточных) - у ей третьего дня муж утоп.
Он взмахнул рукой, с силой захлопнул дверцу и, сложив на груди руки, погрузился в гуманитаристичную мрачность.
В уездное отделение госблагопристойности они прибыли под вечер. Только усталость не дала асессорскому советнику начать разнос с порога, он выслушал доклад. Да-да, какая-то жаба грозит непонятно кому непонятно чем; да, столичные дамы повадились ночами. И что? Но ведьмы!.. Ах, совокупность фактов? Ах, и факт совокупности тоже?! Что? Перехвачен курьерский фургон, груз для пансиона? И что там? Изволим, изволим взглянуть.
Два ящика дамского исподнего белья. Большей частью простого, сатинового. Есть и тонкое: кружевные панталончики и, как там это у них называется - всякие томные штуки с завязочками и рюшечками. (Ахинеев покраснел, а Припрукстен хмыкнул.) Далее плетёные корзины с баночками белил и пудры.
- Это, по-вашему, указующая на ведовство совокупность фактов?! - начал было злиться Припрукстен. - Что вы мне голову моро...
Тут шеф уездного ГБ откинул кошму, и асессорский советник с жандармом ахнули в один голос. Перед ними значительной грудой лежали связки (!) мётел. Аккуратных, новых, с изящными тонкими отполированными черенками. Ахинеев снял фуражку и перекрестился, а асессорский советник вдруг посерьёзнел и враз потемневшим лицом проговорил:
- А-ну, курьера сюда.
Но допрос ничего не дал. Ибо 'моё дело чево: взять и отвезть; а как оно мене досюдова впервой, то спросил господина урядника, как, значитца, проехать до усадьбы с девицами. Но чтобы какие в уму насчёт девиц пакости, это ни-ни! - мне чево: отвезть токмо. А он задержал и запер.'
Вскоре гружённый пудрой и мётлами фургон тащился средь полей. На козлах сидели одетые в ямщицкие кунтуши и накладные бороды Ахинеев и Припрукстен. Ахинеев погонял. Его наскоро найденную и тут же разошедшуюся по швам одежду прикрывал плащ пожарной команды. Ну чучело, подумал асессорский советник.
Неожиданно накатила страшная усталость. Он уснул. Ему виделись полёты на метле, сцены ворожбы с участием напудренных жаб и сцены ведьминского обольщения с участием кружевных панталончиков. В довершение всего его окружили те предметы женского гардероба, названия которым он не знал: трепеща рюшами, они словно щупальца тянули к нему свои завязки и шипели: 'стыдись, берегись!'
Припрукстен вскочил и рефлекторно нащупал револьвер за подпоясывающим широченные мужицкие штаны вервием. Неловко, неудобно, да-с, но - конспирация!
Во двор пансиона въехали в сумерках. Навстречу во главе свиты барышень вышла, судя по всему, сама мадам.
- Madame! - поприветствовал её Припрукстен.
- Mademoiselle! - гордо вскинулась мадам.
Припрукстен учтиво склонил голову, на лоб ему съехала валяная ямщицкая шапка, он опомнился и вошёл в образ:
- Вот, стало быть, тово. Досюдова впервой - и заплутали. А нам чево: нам отвезть токмо. Разгружай, - добавил он в сторону Ахинеева.
- Сидеть! - рявкнула мадам так, что Припрукстен вздрогнул и почувствовал, как револьвер за вервием провалился куда не нужно и ткнулся дулом туда, куда и вовсе не следует.
Мадам сделала знак рукой, и барышни засуетились за разгрузкой. Ловко они, с удивлением подумал Припрукстен. Э-ге, а у той синяк! И у той. Она, верно, их бьёт! - заключил он, поглядев на лицо мадам. Такое 'железное' лицо он видел на выставке чеканщиков, где он видел... железное лицо.
В несколько минут дело было кончено. Одна из девиц (В потёмках Припрукстену показалось, что её кожа странно отсвечивает. Пудра! - догадался он. - Синяки замазала.) взялась за недоуздок и, сделав прощальный круг по двору, вывела лошадь вместе с повозкой и незадачливыми конспираторами за ограду.
Стемнело. Припрукстен почесал бороду.
- Ишь, стерьвь! - погрозил он кулаком, привстал, чтобы поправить револьвер, и вышел из образа:
- Вахмистр, отведите подводу и ждите.
Он слез с козел и покрался вдоль ограды. Ограда - тьфу, перелезть раз плюнуть; только вот, зацепившись, он разодрал штанину.
Перед ним ярко горели окна центрального корпуса, оттуда неслись резкие ухающие звуки. Primär salon, догадался Припрукстен, что это там происходит? слёт, шабаш?.. Неуловимой кошачьей тенью (насколько позволяла ветхозаветная одёжка и грубые сапоги) он пробрался туда и заглянул внутрь. Он ожидал увидеть всё что угодно, но только не это.
На гимнастических матах яростно боролись девицы неглиже. Другие, тоже в одном исподнем, - сказать фехтовали было бы натяжкой - самозабвенно лупцевали друг друга палками (опытный сыщик сразу узнал метельные черенки). Согласно нормам приличия, он быстро отвёл глаза. Но долг службы возопил, и Припрукстен припал к окну снова, - исключительно чтобы удостовериться в увиденном.
- К-картина... - прошептал он и, едва не поймав на себе чей-то взляд, пригнулся и порысил вдоль стены. Окно в конце здания было открыто, он осторожно заглянул. Рабочий кабинет. Никого. На столе горящий канделябр и бумаги. Бумаги!
- Цивилькураж... - проговорил Припрукстен, соображая. Он качнул головой и продолжил.
'Противъ гендѣрного неравѣнства и мужского шовинiзма', - прочёл в итоге он.
Припрукстен облегченно выдохнул. А что, подумал он, ничего, прогрессивно. И без крамолы. По крайней мере, угроз госблагопристойности - нет. Хотя, конечно, драться палками, пожалуй, чересчур... но это уж как им угодно.
- Что-о такое?!! - прогремело ледяное контральто. Из дверного проёма выступило железное лицо мадам.
Припрукстен вздрогнул. Револьвер провалился, скользнул вниз и высунулся из разодранной штанины. Лезть за ним рукою через пояс при даме было бы верхом неприличия, поэтому Припрукстен нагнулся и вытащил револьвер прямо через дыру.
- Асессорский советник Припрукстен, КГБ, - отрекомендовался он, стараясь придать голосу строгую важность, чтобы хоть как-то скомпенсировать свой затрапезный вид и своё некамильфо. Револьвер он держал в руке.
- Вы ничего не докажете! - холодно объявила мадам после паузы и покосилась на бумаги.
Вениамин Карлович хотел было объясниться, но тут произошло неожиданное. Мадам подошла вплотную и задрала подол, оголив ногу до самых кружевных панталончиков. Не дав опомниться, она со всей силы пнула своего визави в пах, отчего асессорский советник согнулся пополам.
Она с проворством рыси схватила Проспектъ и ринулась вон, но замерла в дверях: из темноты проёма на неё выплыло чудовище. Огромное, с шерстяной мордой, закутанное в могильный хитон. Оно обхватило мадам лапищами и внесло в комнату. 'Ах-хинеев, душенька! - простонал асессорский советник. - О-ох...'
- Мадам, - начал он, отдышавшись. - Ведь у нас нет к вам претензий. Я бы объяснил. Зачем бежать? Да ещё эдак...
Он непроизвольно поморщился и оттянул то место, где сходятся штанины, - попросту говоря (а штаны были именно такого рода), мотню. Лицо мадам вдруг перестало быть железным; она выпучила глаза, открыла рот, собираясь яро и с достоинством ответить и... разрыдалась. Она ревела полной грудью: так, как это могут делать дети, театральные актёры и сумасшедшие.
- Усадите её, вахмистр, - смутился Припрукстен. - И принесите воды. И снимите вашу хламиду. И бороду - к чёрту!
Следующим днём коляска бодро тащилась на Сен-Петервилль. В коляске сидели облаченный в свои модные обтягивающие панталоны Вениамин Карлович Припрукстен и жандармский вахмистр Ахинеев, в баках, кителе и со всею амуницией. Асессорский советник объяснял:
- ... ажитация, азарт поединка. Мол, выучишься держать удар - молодец, настоящий член нового общества. Полный цивилькураж. Цивилькураж, понимаете, вахмистр?
- Так точно, ваше высокородие!
Припрукстен видел, что совершенно не точно, и, скорее, совсем даже не - но продолжал:
- Ну и пробуждают мужество. Не прививают, а именно что пробуждают исконное.
- Какое же в бабе мужество, ваше высокородие? - удивлялся жандарм. - Она ну чего - и реветь.
- Мужества в ней полно, только оно глубоко. А ревёт от коллизии: надо действовать, а всё дерзновение под спудом. А вынь его, пробуди - ого-го! Видели, скажем, как мать бросается в горящую избу спасать ребёнка?
- И то! - с жаром подхватил жандарм. - Только пробуди! Раз ночью брали на околотке одного субчика: зарестовали, везём. А городовой возьми да засвисти, - так егойная, субчикова, баба выскочила в чём была, остановила коня, а урядника сволокла и зубами на ём аксельбант перегрызла.
Припрукстен, припомнив кое-что из давешнего, кивнул, поморщился и, непроизвольно оттянув мотню, сказал:
- А жёны сосланных октябристов - помните?
- Все попёрлися за ими в Симбирск, - отрапортовал Ахинеев.
- От столичной-то жизни! От карет, балов и тёплых ванн - в тайгу. Цивилькураж!
Назавтра на утреннем разводе жандармский вахмистр Ахинеев доводил до молодых: "Бабу не вовремя разбудить - лихо! Тут тебе и дерзновения, и цельный купаж. Потому: ну её к лешему; спит - пущай спит, - оно и на участке спокойней будет."