-- Екатерина Алексеевна. Ведь вы же немка, человек европейской культуры. Вы с Вольтером переписываетесь! Ведь восемнадцатый век на дворе, эпоха просвещения. Разве мыслимо решать вопросы грубой военной силой? И потом, зачем вам этот Крым? Что, мало земли в России? Разве простой крестьянин что-нибудь выиграет от присоединения этих земель? У вас в стране, между прочим, крепостное право до сих не отменено, люди стонут и восстания поднимают, вспомните Пугачёва. Может, сначала у себя надо порядок навести?
Императрица слушала молча и никак не реагировала. Затем взяла в руки перо и, не обращая внимания на гостя, стала что-то писать. Гость откашлялся и хотел было продолжить, но всё вокруг стало вдруг мутнеть и искажаться. 'Аккумулятор сел', - догадался он. И действительно, через миг он оказался в лаборатории.
- Фуф...
- Ну что? Что там? Опять ничего? - взволнованные соратники окружили путешественника во времени.
- Опять ничего. - Подтвердил тот. Стало тихо.
Профессор Карпенпрудт в растерянности трогал тумблеры, явно без особой нужды. Тем более, принципа работы собственного устройства он совершенно не понимал. Соратники понуро сидели в креслах. Вениамин Гадзилло, подуставший от путешествия во времени, снимал с себя амуницию и растирал лоб. Ашкенадзе курил сигарету за сигаретой.
- Это что же получается? Сталин нас в упор не увидел и западную Украину присоединил. Николай войска с Кавказа не вывел, потому что тоже нас не увидел и не услышал. Теперь Екатерина... Как быть-то? Может, аппарат неисправен?
- Да как же он неисправен? Ты же сам с Герценом разговаривал. А Мандельштам - тот вообще бумажку со стихотворением взял. Да ещё спасибо сказал. Без вас, говорит, мне такие гениальные строки и в голову бы не пришли. 'Кто свистит, кто мяучит, кто хнычет, Он один лишь бабачит и тычет'...
- А Пушкин? А Ломоносов? В упор не заметили.
- Что же это такое! - истерически взвизгнула Нехотелла Докучава. - Мы так и обречены жить в азиатчине и совке?! Неужели же невозможно ничего изменить! Что за проклятая страна.
- Земля здесь проклята, - подтвердил Ашкенадзе, - как в том анекдоте, помните?
- Стоп-стоп! - Карпенпрудт резко прервал щёлканье тумблерами и вскочил. - Я понял! На чём мой аппарат основан? В чём принцип работы?
- Ну это... Время относительно, а вы абсолютное время нашли. Которое параллельно движется и с относительным не соприкасается. Вот мы по нему и путешествуем.
- Да! - Карпенпрудт потёр руки. - Именно так. По крайней мере, другого объяснения мы не придумали. Вы, правда, на профанном языке формулируете, ну да ничего. Для научпопа сойдёт потом. Когда договор подпишем и будем зарабатывать на лекциях... Да, о чём это я... Так вот. Кто может выйти из относительного времени в абсолютное? Получается, что не каждый!
- А кто может?
Карпенпрудт забегал вокруг аппарата.
- Только человек, мыслящий не относительными категориями, а абсолютными. Способный понять эти вечные абсолютные ценности. Общечеловеческие.
- Либерализм! - выдохнула Нехотелла Докучава.
- Свобода слова! - подтвердил Ашкенадзе.
- Права человека! - добавил Вениамин Гадзилло.
Некоторое время учёные из Росзания молчали, потрясённые всей глубиной своего открытия.
- Я всегда чувствовала, что мы избранные! Что мы - высшая форма жизни. А они все, - Нехотелла Докучава сделала широкий жест рукой, будто бы предлагая обозреть с высоты раскинувшуюся за пределами лаборатории варварскую отсталую страну, - а они все... Низшие люди.
- Да, именно так! - весомо сказал Ашкенадзе, - больно это сознавать, но это, увы, именно так. Против науки не попрёшь.
Он закурил, и учёные принялись молча переглядываться, переваривая своё великое открытие.
- Кстати, эта теория объясняет, почему мой водитель, на котором я первоначально проводил эксперимент, так никуда и не переместился, - сказал Карпенпрудт. - Низшая форма. И, видимо, это генетическое, не даром брат у него добровольцем на войну пошёл.
- Но что же делать? - спросил Гадзилло. - Мы-то в чём виноваты? Мы-то за какие грехи обязаны жить в этом... в этом дерьме?
- Неужели же невозможно ничего изменить! - вновь взвизгнула, впав в истероидное состояние, Нехотелла. - Боже! Ладно, мы здесь, в нашем времени, не можем ничего исправить и смотрим, как фашистский режим проглатывает Украину. Но неужели и в прошлом у нас нет единомышленников? Как славно было бы исправить всю мерзкую историю этой страны ещё в зародыше!
- Гм... Может, Пётр Первый?
- Крепостник и тиран. И вообще, "большевик на троне", - Гадзилло стукнул кулаком по столу.
- С другой стороны, окно в Европу... Варварские обычаи стал упразднять, к цивилизации тянуться... Попробуем?
Аргументы о том, что нападать на маленькую Швецию бесчестно, что она более развитая и прогрессивная держава, и о том, что народ от этого ничего не выиграет, не произвели на Петра Алексеевича ни малейшего впечатления. Он сидел, попивал пиво из глиняной кружки, что-то писал и в упор не видел впавшую в ажитацию Нехотеллу. Которую специально отправили, зная любовь монарха к прекрасному полу. А после предложения "начать с себя и в своей стране порядок навести, а не к соседям лезть", царь-плотник зевнул и улёгся спать.
Нехотелла вернулась ни с чем.
Не пожелал решить дело миром и выплатить дань орде Иван III. Скрупулёзный экономический анализ структуры дани объективно показывал, что она - сущие мелочи по сравнению с людскими потерями, неизбежными при крупной военной кампании. Но Иван пропустил анализ мимо ушей.
Ошибочно вывел войска на Куликово поле Дмитрий Донской. Жить в мире, стабильности и по чётким понятным правилам, устоявшимся веками, тупоумный Великий Князь не возжелал.
Безжалостно сокрушил половцев Владимир Мономах. Чёткое юридическое обоснование нелегитимности своих действий он, к сожалению, не расслышал.
Святослав Игоревич не проникся бесспорным историческим фактом, что хазары (вопреки имперцу Пушкину) будут поразумнее славян. И пошёл в самоубийственный поход на более культурную и развитую державу, которая уже даже успела перейти к монотеизму.
Что уж говорить про Ивана Грозного. К которому тоже (для очистки совести и не питая ни малейшей надежды на успех) был отправлен посол. Конечно же, свобода и независимость Астрахани и Казани, а равно экономическая убыточность Сибири его не взволновали.
Это был провал.
Профессор достал из холодильника санкционный хамон, привезённый из нормальной страны. В свободные (икеевские) рюмки разлили бехеровку, производитель которой недавно объявил об уходе из России. Нехотелле налили дефицитной настоящей (а не местного пойла) колы. Потому что от алкоголя она пьянела тяжело и моментально. Скорбно закусили.
- Умеют же! Вкуснятина!..
- Не то, что здесь!
- Стоп! А если в нормальные страны...
- Что?
- Ну, в нормальные страны. К нормальным лидерам нормальных свободных стран послать гонцов? Пусть извне остановят варварскую агрессию!
Четыре дня учёные из Росзнания насиловали прибор Карпенпрудта. Ни Атилла, ни Юлий Цезарь, ни Александр Македонский не осознали необходимости во что бы то ни стало уничтожить в зародыше находящийся на севере Мордор, пока там ещё не завершился славянский этногенез. Чингисхан и Батый не вняли слёзным просьбам зачистить Русь полностью и окончательно. Железный хромец так и не пошёл дальше южных границ Рязанской области.
Карл Великий закончил свой дранг нах остен в землях бодричей и лютичей. Вильгельм-завоеватель не поплыл в сторону Балтики. Жанна Д'арк не повела пламенных французов на далёкий восток, зачем-то вступив вместо этого в бой с цивилизованными англичанами. Наполеон затеял континентальную блокаду, вместо того, чтобы ударить по России немедленно, не дав русским паузу.
Конечно, большевизм - худшее из зол, и это знает каждый культурный человек. Но ни Рузвельт, ни Черчилль почему-то не прониклись соответствующей аргументацией. Правда, охотно согласился помочь Гитлер, но он свой план Барбаросса утвердил ещё до знакомства с Ашкенадзе. И менять его не стал, заподозрив к тому же в своём госте большевистского агента.
Всё было напрасно.
- Прибор перегрелся, - сказал Карпенпрудт. - Давайте продолжим завтра.
Путешественники во времени разъехались по домам на служебных машинах. Настроение их было печальным. Цвет новой российской науки - сводная группа историков, экономистов, биологов и физиков, сложившаяся вокруг открытия Карпенпрудта, - терпел поражение.
Всю ночь профессор ковырялся во внутренностях своего аппарата, пытаясь хоть в чём-нибудь разобраться.
- Как же ты работаешь? - спрашивал он с тоской. Аппарат был собран наугад из купленных на Тайване дорогих деталей, назначения которых профессор совершенно не понимал. Собственно, это и был метод работы всех без исключения сотрудников Росзнания - изображать видимость и писать отчёты. А потому случайное открытие профессора повергло коллег в шок.
"Неужели придётся его обычным учёным показать? - думал Карпенпрудт. И тут же гнал от себя эту мысль. - Только не это!".
Биолог Докучава работала над отчётом о ковиде. Из отчёта следовало, что смертоносность вируса непрерывно повышается, и у него всё время появляются новые побочки. Заикание, аппендицит, плоскостопие, внематочная беременность, скарлатина и отупение. А потому прививаться следует всем.
Экономист Ашкенадзе научно обосновывал, что война с Украиной неизбежно приведёт российскую экономику к полному краху в течение ближайших трёх дней.
Историк Вениамин Годзилло готовился к завтрашнему эфиру на радио, посвящённому Иуде Искариоту. Который был, конечно же, куда гуманнее и прогрессивнее маргинала из Назарета...
На третьи сутки учёные съехались на новый мозговой штурм. Стало понятно: всё человечество в его нынешнем виде пошло неверным путём развития. Проблему необходимо было искоренять в зародыше.
- Начать придётся с самого начала, - сказал Годзилло, - Брэдбери читали? "Эффект бабочки"...
- С динозавров начать?
- Пока с приматов. А понадобится - и до динозавров доберёмся. Я думаю, наши предки должны услышать наши аргументы. Не могли же они быть из этих... из низших. Должно же дойти до них, что брать в руки палку - это кратчайший путь к эскалации насилия.
Однако приматы не слушали. Они в положенное время взяли в руки палки, и к ужасу просвещённой научной общественности тут же начали ими лупить друг друга по головам. Кроме того, спустились на чужую, принадлежащую другим животным землю, вместо того, чтобы навести порядок у себя на дереве, а чуть позже - так и вовсе развели огонь. Благодаря чему обрекли своих более тупоумных собратьев на отставание в развитии и вымирание. Предки совершенно не прониклись идеями равенства и толерантности, что чуть не вызвало у Карпенпрудта сердечный приступ.
Прибор шипел и гудел, он явно перегревался. Но какое это имело значение перед либеральными ценностями! Сотрудники Росзнания продолжали трудиться на благо человечества, непрерывно ныряя во всё более далёкое прошлое.
- У тебя, сука, пол генома состоит из фрагментов вирусов и ещё чёрт знает какого мусора. - Яростно шипел на хлопающую глазами рыбу Годзилло. - В ДНК у себя сначала порядок наведи, а потом на сушу выползай!
Рыба молча паслась на мелководье. И видного отечественного организатора науки, зачинателя исторического научпопа, автора и ведущего многих телевизионных исторических проектов, директора Института прикладного анализа проблем российской истории, члена-корреспондента Вениамина Марковича Годзилло - самым возмутительным образом не замечала.
- Клетка! Ну послушай меня, клеточка! - скулила уставшая Нехотелла. - Ну что тебе даст многоклеточность? Только свободу потеряешь, попадёшь в зависимость от других. И сама не сможешь ничего решать... Никакого индивидуализма, все под одну гребёнку... А ещё в такой структуре большая часть клеток лишается способности к размножению. А кто будет решать, кому размножаться, а кому нет? Что за тоталитаризм?
При упоминании тоталитаризма клетка - словно назло! - нагло поделилась. Оставшись совершенно глухой к голосу прогресса.
- Не захватывай митохондрию! - хрипел из последних сил Ашкенадзе, - Ведь это другой организм. Другой, понимаешь, гадина?! Как же можно заставлять его работать на себя! Он может развиться в самостоятельную прекрасную бактерию! Что ты делаешь! Прекрати! Стой! Отпусти немедленно...
Игнорирование оппонента. Известный сталинский принцип, - в бессильной тоске прокомментировал поведение клетки Ашкенадзе, очутившись в лаборатории и закурив.
В этот момент прибор заискрил, зашипел и перестал красиво мигать тайваньскими диодами. Профессор раскрыл нараспашку нутро своего детища. Какой-то бракованный модуль не выдержал нагрузки, загорелся, и огонь принялся плавить дорогие микросхемы одну за другой.
За полчаса, которые понадобились учёным для понимания принципа работы огнетушителя, прибор сгорел дотла. Оставив только металлический корпус, изготовленный в Костроме. Этот корпус, кстати, и позволил указать прибор в отчёте в качестве отечественной разработки и получить тем самым вычет по программе импортозамещения.
Карпенпрудт без сил плюхнулся в кресло. Это был конец. Теперь ему нечем отчитываться перед начальством. Грант пробежит мимо, а с ним и ипотека в Майями. И по сравнению с этой катастрофой меркла даже неудача по изменению хода мировой истории. Более того, вставал вопрос о расходовании средств. А это по нынешним суровым временам могло обернуться и следственными действиями.
Два дня профессор был ни жив, ни мёртв. Два дня Ашкенадзе и Годзилло отпаивали его санкционными ликёрами, и два дня Карпенпрудт просыпался по ночам в холодном поту.
А на третий день профессора вернула к жизни радостная весть. Рыжий свалил из страны!
Да. Одиозный глава Росзнания убежал из страны с деньгами. Вернее, был выпущен по каким-то внутренним договорённостям, иначе, конечно же, уйти (да ещё с деньгами) ему не удалось бы. А раз был выпущен, то взятки гладки. Официально объявленное бегство с деньгами давало возможность списать расходы и убытки.
А ещё через три дня вся команда из упраздняемого Росзнания перешла на работу в Скольково - другую технологическую площадку. Которую сотрудники именовали меж собой не иначе как "о-го-го, скольково!".
Так закончилась (толком и не начавшись) история гениального открытия профессора Карпенпрудта. Но какое значение судьбы человечества имели по сравнению с бунгало в Майями? Конечно же, никакого.
Читатель спросит, почему же всё произошло именно так? Почему исторические деятели за редким исключением не слышали и не замечали спасительных для мировой истории советов, а те, кто слышал, оказывались бессильны?
Не являясь физиком уровня профессора Карпенпрудта, автор, тем не менее, возьмёт на себя смелость ответить на этот вопрос. Профанным, конечно же, языком.
Профессор, высасывая из пальца объяснение работы прибора, неожиданно оказался прав. Время бывает разное. Но не абсолютное и относительное, а просто разное. И люди из одного временного потока, оказавшись меньшинством в другом временном потоке, действительно могут выйти за его рамки и перемещаться в нём. Оставаясь при этом в своём потоке, подобно улитке в раковине.
Возможность такая появилась в результате столкновения двух параллельных миров, но описание причин и хода этого процесса уводит нас в такие дебри физики, которыми автор не владеет.
Увы, команда Росзнания - вовсе не "высшие", как они о себе думали. Они просто пришельцы из другого мира. Мира, где насилием ничего не добиться, а в войнах не бывает победителей. Где все разные, но при этом равные. Где у людей не бывает ни национальности, ни религии, ни вероисповедания, ни даже половой ориентации. Где ссать можно прямо на улице, как в Дели, но при этом вокруг чисто, как в Берлине. Где зарплаты, как в Лондоне, а цены как в Пномпене. Где труд шахтёра ничем не отличается от труда блоггера.
И где розовые пони катают по горам свистящих раков.