Чернин Михаил Матвеевич : другие произведения.

Метаморфозы и другие... часть 3 Будущие метаморфозы

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:


 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Отредактированная часть

  
  
  
   МЕТАМОРФОЗЫ И ДРУГИЕ...
  
   КОНЦЕРТ ДЛЯ СУПРУГОВ, ЛЮБОВНИКОВ, ИХ ДЕТЕЙ, КОТА И АВТОРА
  
   С ОРКЕСТРОМ СЛОВ
  
  
  
  
  
   Ч А С Т Ь Т Р Е Т Ь Я
  
  
   БУДУЩИЕ МЕТАМОРФОЗЫ
  
  
   17. Концерт Љ 1 для Марины с оркестром слов
  
  
  2О17 год. Сотая годовщина Октябрьского переворота, по мнению большинства, включая всех трех моих родителей. Или Великого Октября, по страстному убеждению меньшинства - доживающих свой век коммунистов и примкнувших к ним, как обиженных властью имущих, так и собственным умом.
  Я оканчиваю престижный лицей, в котором догрызаю не без усилий гранит наук. Владею английским не хуже моего второго отца, которого, чтобы никого не обидеть, зову по имени - Геннадием, как, впрочем, и мать - Машей. В глубоком детстве я пыталась выяснить, кто в действительности мой отец - Толя или Геннадий, но ничего не добилась. Маша невнятно ответила, что у жен бывают два мужа, а у детей - два папы. Первый нас оставил, когда мне было два года, и улетел в жаркие страны. Оказалось - в Израиль. Улетел туда один, но вскоре к нему присоединилась его будущая жена, с которой он раньше работал в институте благородных людей, которым платили, как в институте благородных девиц, где после переворота и поныне трудятся власть имущие за несколько другие деньги. Но мой отец улетел от нас не из-за мизерной зарплаты и не по идейным или религиозным соображениям. Причину изложу позже.
  Итак, у меня два папы. Мама одна, само собой, хотя при другом раскладе могло оказаться две, но тогда, скорее всего, при одном отце. Кроме того, есть целых три брата - все они сводные и моложе меня на три года. Один брат живет с моим первым папой, и родила ему его новая жена в Израиле, а другие - близняшки - родом из России, от моей мамы и второго папы. Я ни капельки не похожа на своих пап, хоть убей! Вся в бабушку по отцу, вылитая еврейка. Но это обстоятельство меня не смущает...
  Когда мне исполнилось шестнадцать лет, я пожелала жить одна - в бывшей трехкомнатной квартире матери. Так мне удобнее. При всей своей любви к близнецам я испытывала приятные воспоминания по первым двум годам жизни без них. А если серьезно, то мне просто захотелось вкусить самостоятельную жизнь, хотя особой опекой никто меня не обременял. Мать отказывалась меня понять, Геннадий и понял, и поддержал: так живет Европа и Америка. Я его не подвела. Через несколько месяцев нежданно-негаданно завела друга, который периодически навещал меня, оставался допоздна, а затем и вовсе перебрался ко мне, не знаю как надолго. Зовут его Володей. Он на четыре года старше меня, учится в Академии Художеств - так красиво много лет назад назывался его институт. Зачем его переименовали - даже Богу неведомо. Такая была тогда мода - институты переименовывать в академии. Не иначе как для того, чтобы постепенно, шаг за шагом, целиком сделать бесплатное высшее образование платным. Чтобы к нему не примазывались те, кому отроду написано работать у станка или подметать улицы. Белые воротнички у нас в избытке, и от них толку для страны никакого. Такая у нас страна!..
  Володя появился у меня случайно. Он, можно сказать, мой спаситель и спасатель в одном лице. Мужественно прыгнул с мостика в реку, посередине которой я тонула, когда судорогой свело мышцы. Никого рядом не оказалось, только он один - весьма кстати любовался пейзажем, перенося его на мольберт. Так, как не видел его никто другой. И вдруг заметил посторонний предмет, тонущую девицу, при этом никого не зовущую на помощь. Погибать - так погибать без музыки. Спасибо ему, еще минута, одним утопленником в мире стало бы больше. Мой студент не только спас мне жизнь, но и доставил домой, взяв попутную машину. Денег у меня не взял, сколько я ни пыталась их ему всучить. В благодарность за его труды и любезность дала ему номер своего телефона и встретилась с ним снова. Он, как большинство нынешних молодых людей, влюбился в меня с первого взгляда. Видимо, еще до того, как вытащил "утопленницу" на берег. Наверное, произвела неизгладимое впечатление своим страшным видом.
   Я принадлежала к немногим среди своих сверстниц девственницам, чем ничуть не тяготилась. Все же хотелось отдаться человеку, которого запомню надолго. Мне повезло. Володя предоставил мне тот самый шанс, которым и самому было грех не воспользоваться. Кроме того немалого достоинства, которое студент проявил при спасении моей драгоценной жизни, он оказался привлекателен внешне, отлично сложен и умен, что большая редкость. Чаще всего мужчина страшен, как черт, или глуп, как пробка. Мой парень оказался приятным исключением.
  После нескольких свиданий я решила, моя жизнь стоит того, что он хотел получить, ограничиваясь безвинными поцелуями, объятьями и тратой денег, которых у него, как впоследствии выяснилось, впритык. В своем лице он удачно объединил все достоинства моих отцов, если верить матери: щедрость при скромном достатке Толи и внешность Геннадия. Последний даже сейчас жених хоть куда, чего не скажешь о первом. Не завидую я Маше, хотя она неплохо сохранилась для своих лет. Геннадий изменяет жене, о чем я узнала относительно недавно.
  Когда я почувствовала, что мой студент совсем изнемогает от желания, которое и для меня стало приобретать вполне обозримые черты, я без всяких ненужных в таких случаях слов дала ему понять: теперь уже пора. Для последнего девственника России, как он окрестил самого себя после достижения нашей обоюдной цели, Володя продемонстрировал неплохой класс, учитывая мои почерпнутые от подруг, опередивших меня в своем развитии, куцые познания в этом вопросе.
   Став моим любовником, Володя счел полезным предоставить о себе некоторую информацию. Он уже не мог, как раньше, в прежнем количестве дарить разные подарки и цветы, а его родители не только не обеспечивали его материальное процветание, но и обыкновенное благополучие, поскольку не принадлежали к сливкам нашего общества. Они являлись однопроцентным молоком, если сравнивать их "жирность" с молочной продукцией. Однако мой любовник - парень не промах, сам оплачивал учебу в институте. Взнос за первый семестр заработал, рисуя портреты обывателей, - притом ничуть не хуже, чем прочие художники, имеющие образование и опыт. А дальше, уже учась на первом курсе, обнаружил золотую жилу. Нашел ее с помощью одной дамы, работающей уборщицей в ночном женском клубе, в котором из-за внезапной и продолжительной болезни основного стриптизера Виктора появилась срочная вакансия. Эта дама - приятельница матери Володи - знала о стезе натурщика, избранной Володей еще в те времена, когда он учился в школе. Именно тогда он загорелся идеей стать художником, принес свои лучшие рисунки профессионалу, у которого работал моделью, тот их одобрил и, не сходя в гроб, благословил, посоветовав поступить в институт живописи и пр. Когда Володя пришел в клуб, его всерьез не приняли и посоветовали зайти как-нибудь в другой раз, когда на его губах хотя бы немного подсохнет молоко. Он не подходил им по возрасту - слишком молод, и не имел никакого опыта работы. Другой бы на его месте ретировался, а он предложил проверить себя в деле без всякой оплаты. Паренек владельцу клуба, в общем-то, понравился, и после нескольких часов репетиций с ним и двумя постоянными участниками мужского стриптиза решил рискнуть, устроить его презентацию - представить дамам самого разного возраста и вкуса. Выйдя на ярко освещенную сцену, Володя почувствовал себя не слишком уютно и, хотя публика уже была оповещена о прискорбной замене, объяснил милым женщинам, что, к великому сожалению, горячо любимыми ими заболевшего Виктора заменит он, стажер.
  - Постараюсь не разочаровать вас, хотя, конечно, о сколько-нибудь равноценной замене, сами понимаете, говорить не приходится, поскольку я не волшебник, только ученик.
  Женщинам, не привыкшим к каким-нибудь вербальным представлениям со стороны Виктора и других участников стриптиза, пришлось по вкусу элегантное заявление молодого артиста, который к тому же был хорош собой и подкупал своей скромностью. Они зааплодировали, желая подбодрить стажера. Кто-то из зала крикнул, чтобы мальчик не тушевался, его данным многие ветераны могут только позавидовать, и вообще у них вот-вот наступит вечер, намекая на возраст Виктора. Потупившись взором и глядя себе под ноги, Володя добавил несколько слов, вызвавших доброжелательный хохот в зале.
   - Поймите меня правильно. При всем желании я не могу ничему научить профессионалов. Ведь яйца курицу не учат.
   Публика, настроенная благостно, оценила юмор новичка, хотя самое выступление Володи выглядело менее убедительно. Ему не хватало легкости и развязности. Но дамы заранее пришли в восторг от своей доброты и участия к судьбе малыша, у которого, как они благосклонно сочли, не за горами великое будущее. Так некоторые любители вокала спешат распознать юного музыкального гения, чтобы в случае его успеха сказать всем, что именно они открыли новый талант. Несколько наиболее темпераментных женщин среднего возраста, имеющих слабость к молодым мужчинам и достаточный капитал, чтобы не скрывать ни то, ни другое, оценили достоинства стажера, неспешно вложив в его плавки зеленые купюры, оказавшиеся самыми, что ни на есть, подлинными. А одна дама даже оставила свой домашний телефон на предмет более близкого знакомства, шепнув на ушко, какие еще большие блага ожидают малыша в случае проявления им должного взаимопонимания. После такого успеха Володя закрепился в составе мужской сборной команды клуба, а когда Виктор - ее признанный лидер - выздоровел и вышел на "ринг", он предложил молодому коллеге подменять его один день в неделю. Так Володя стал посредником, как назвали его фанатки за то, что он выступал по средам. Поэтому кое-какие деньжата у моего любовника все же водились, но их с трудом хватало на оплату учебы и собственное содержание. В мои планы никак не входило, чтобы он тратился на меня. А он был очень щедр и старался держать высокую планку, зная о том, с кем свела его судьба.
  Я не верила Володиным словам относительно отсутствия у него до встречи со мной всякого любовного опыта. Но это не слишком занимало мой ум и сердце, коль скоро мне было с ним хорошо. К тому же мои предки относились к нему более чем миролюбиво. С первого знакомства Геннадий принял Володю исключительно радушно, что, хотя и не явилось полной неожиданностью, все же несколько удивило меня. Когда родители звали меня к себе, отец неизменно приглашал и моего любовника. Маша предпочитала видеть дочь без сопровождающего лица лишь по единственной причине - ей хотелось поболтать со мной без свидетелей. Выход нашли легко: женщины уединялись для разговора в отдельной комнате, а мужчины - в отцовском кабинете. Геннадий - надо отдать ему должное, - интересуясь планами Володи на будущее, не спрашивал ни о его пролетарском происхождении, ни о средствах существования и оплаты учебы. Мой парень настолько пришелся Геннадию по нраву, что он предложил Володе после окончания учебы работу в принадлежащем ему на паях издательстве, если парень проявит себя в первом деле, которое ему доверят. И доверил. Для пробы поручил ему создать рекламный плакат для использования в избирательной кампании. Мы не посвящали предков в источник материального благосостояния Володи. Конечно, я понимала, когда-нибудь Геннадий проявит интерес к этому источнику и может тем или иным способом повлиять на наши со студентом отношения, внеся в них раскол. Мой второй отец решил заняться политикой, собирался выставить себя кандидатом в Думу и нуждался в максимально чистом реноме. Газетчики из желтой прессы, единственно свободной среди своих собратьев, могли пронюхать, с кем спит дочь кандидата. Стриптизер - не самая лучшая профессия для жениха дочери будущего думца. А по мне, любая честная работа, если она разрешена законом, достойна и не должна порицаться. Я видела, каким измотанным возвращался мой студент из ночного клуба, принося свои деньги. Мои попытки прийти взглянуть на него он решительно пресекал. Но ничего грязного в своей работе не видел, так как никогда, по его словам, не опускался ниже допустимых пределов, другими словами, не раздевался догола и не встречался с посетительницами. А то, что ему приходилось терпеть от них, когда они приближались к нему, так это входило в правила "игры" и приносило свои плоды в виде щедрого вознаграждения. Можно себе представить, что вытворяли эти сучки с моим парнем, когда лезли со своими противными купюрами в его плавки! Впрочем, Володя избегал говорить со мной на эту тему, отшучиваясь, такая, мол, у меня работа...
  Пора, видимо, сказать несколько слов о моем настоящем отце. Я помню его по двум первым годам жизни, хотя особым вниманием он меня не баловал. Почему родители развелись? Его величество случай сделал фактическим банкротом Машино агентство недвижимости. Им с маленьким ребенком на руках пришлось довольно туго. Толина работа едва-едва позволяла сводить концы с концами. Деньги, вырученные от продажи однокомнатной квартиры, расположенной в центре Питера, быстро растаяли. Часть из них ушла на обстановку новой, трехкомнатной квартиры. Мать не научилась экономить, умела только тратить...
  С Машей и Геннадием в прошлом учился некто Жора, уехавший еще в советские времена в Израиль, где работал на фирме, выпускающей автоматику для военных и гражданских самолетов. Там он стал одним их главных акционеров компании. Когда рухнул великий и могучий, он, зная положение дел в нашей авиационной промышленности, по поручению совета директоров своей компании, стал налаживать связи с нашими авиаторами. Приехав в новую Россию, он встретился с Геннадием, быстро смекнувшим, что может извлечь из старого знакомства. И капитал приумножить, и завладеть Машиным сердцем, пристроив ее незадачливого муженька. Толя, по словам, услышанным мной от него в стране обетованной, понятия не имел об участии Геннадия в таких делах. Маша, зная крутой нрав мужа, свела Толю и Жору напрямую, минуя Геннадия. Толя, не имея никаких радужных перспектив на сколько-нибудь значимое увеличение денежного довольствия в своем институте, ушел из него и перешел в организованное Жорой и Геннадием совместное предприятие, не зная о том, кто его владелец. В счет уставного капитала Геннадий, в частности, предоставил производственные площади и стал основным учредителем нового предприятия, о чем Толя узнал лишь тогда, когда начал на нем работать. Поскольку между моими отцами много раньше пробежал большой черный кот ( не Микс), Толя не простил матери обмана, как она ни клялась в том, что сама ни ухом, ни рылом... У Толи имелись все основания не верить матери. Даже я помню, Геннадий появлялся в нашем доме довольно часто. Смутно вспоминаю его еще в младенчестве. Видимо, мать влюбилась в красавца Геннадия, по всем статьям превосходившего отца и сумевшего втереться в ее доверие настолько, что, в конце концов, добился своего. Толя, в свою очередь, не остался обделенным вниманием женщин. Во всяком случае, одна из них, бывшая молоденькая сотрудница, еще в институте положила на него свой черный глаз и использовала свой шанс, чтобы подтолкнуть Толю к разводу с матерью. Маша утверждала, Толя никогда бы не уехал из России, если б не его рыжая пассия. Думаю, отец не без ее помощи решил расстаться со своим прошлым, сжечь, как говорится, все мосты. Сохранив российское гражданство, разведясь с Машей, давшей согласие на его выезд без каких-либо материальных претензий, в том числе алиментов в мою пользу, он быстро оформил все нужные документы и без всяких проблем улетел в Израиль, где в Хайфе его ждала работа в компании, одним из владельцев которой являлся Жора. Принципиальности отца хватило ровно наполовину. На Жору она не распространилась.
  Вскоре к отцу прибыла его будущая жена, та самая рыжая с черными глазами, которая по - быстрому выскочила за него замуж и сварганила себе мальчика, похожего на Толю. Он от него души не чает до сих пор. Но и мне от отца перепало. Он вызвал и принял меня у себя - и не одну, с Володей. Две недели возил нас на своем семейном автомобиле по всей стране и не давал нам тратить денег. Рыжая - отдам ей должное - не путалась у нас под ногами, и в то же время кормила на убой разной вкуснятиной. Умная тетка - ничего не скажешь! Володе мой отец понравился настолько, что уже на третий день студент проболтался ему, каким трудом зарабатывает себе на пропитание и учебу. Толя не осудил его способ добывать себе на хлеб насущный, похвалил за то, что не гнушается тяжелой работы ради достижения высокой цели, поставленной перед собой. И в ответ на Володину откровенность показал нам то, чем занимался много лет. Времени на чтение всего многостраничного Толиного романа мы не нашли, но некоторые его страницы пробежали глазами - они повергли нас в шок. По Толиному виду я бы никогда не сказала, что он - сексуальный маньяк. Даже видавшего немало Володю отцовское писание смутило. Герои романа просто свихнулись на сексе, вся их жизнь состоит в том, чтобы почти все страдания и удовольствия испытывать только на одной его почве...
  После развода с Толей мать вышла замуж за Геннадия, который с целью закрепления своего семейного положения - третьего по счету - при полном одобрении и соучастии матери стал отцом двойняшек - моих сводных братьев. Мне грех жаловаться на Геннадия. По отношению ко мне он ведет себя как родной отец. Ни мать, ни Геннадий никогда не говорили со мной на эту щекотливую тему, я ее не поднимала. Не хотела и не хочу бередить старые раны - что их, что свои. В конце концов, у всех у нас собственная жизнь.
  Толя показал, на что он способен. Фирма только выиграла, приобретя такого отличного специалиста. Несколько раз он приезжал в Россию - по делам и самостоятельно. Его мать осталась жить в Питере, ехать с ним или к нему не желает из-за меня. Говорит, не хочу разорваться пополам. Мне это льстит, хотя я навещаю ее редко, чаще звоню. Но она не обижается - любит. С тех пор, как мы переехали в дом Геннадия, бабушка к нам не приходит. Моего второго отца она на дух не переносит, считает, он поломал жизнь ее сына. Из-за него он уехал из страны. А невестка ни при чем? Странные люди - эти взрослые... Бабушка недовольна тем, что я слишком быстро, как она говорит, пристрастилась к взрослой жизни. И хотя Володя произвел на нее хорошее впечатление, ей, видимо, трудно представить свою маленькую внучку в объятьях мужчины. Другая бабушка вообще не понимает, до чего мы все докатились, в ее годы...
  Я плохо представляю себе, до чего докатятся мои отношения с Володей. Стараюсь об этом не думать. Люблю ли я его? Любит ли он меня? И как долго будет продолжаться эта наша то ли любовь, то ли увлечение, никто из нас не знает. В последнее время у меня возникло много вопросов ко всем сразу - к Володе, к Геннадию, к Маше и, конечно, к себе. Дело в том, что я уже давно, чуть ли не сразу после появления моего студента в родительском доме, только диву давалась, отчего Геннадий проявляет к нему такой живой интерес. Как-то он дошел в своем прекраснодушном отношении к нему так далеко, что предложил беспроцентную ссуду с погашением частями после завершения учебы. Володя поблагодарил и отказался, сказал, не привык занимать в долг, у него есть возможность самому расплачиваться за учебу. Геннадий поинтересовался, откуда у бедного студента деньги. На это получил маловразумительный ответ. Володя боялся потерять меня. Поэтому не стал говорить Геннадию, где он работает.
   Мысль о том, что Геннадий ценит достоинства моего любовника и видит в его лице своего будущего зятя, на ум не приходила. Выходить замуж я собираюсь никак не раньше, чем окончу Университет, учебу в котором мои родители обещали оплатить, если я сдам вступительные экзамены без троек. Как я уже говорила, в своей и Володиной любви я сомневалась. С чего он советовал мне продолжить учебу не в России, а в Англии, благо судьба подарила мне такого богатого и щедрого папашу? Так, видать, я нужна своему студенту, если он готов жить от меня вдали. К тому же вдруг студент стал скрытничать. Если раньше рассказывал мне о себе почти все, то позднее начал что-то темнить. С месяц назад я стала невольным свидетелем крайне странного поведения Геннадия и Володи. Нас пригласили на званый обед к родителям. Володя сидел рядом с Геннадием. Я уронила носовой платок и нагнулась, чтобы поднять его. И что увидела?! Руку отчима на колене моего студента. Я сделала вид, будто ничего не заметила. Но когда мы ушли, спросила Володю, не ошиблась ли случаем. Он смутился.
  -Я сам удивлен, с чего это вдруг твой отец положил руку на мое колено, когда уронил на него салфетку. Думаю, случайно...
  Через пару дней Геннадий предложил Володе познакомиться с одним человеком, пожелавшим заинтересовать его высокооплачиваемой работой как художника. Володя дал согласие. Когда в положенное время он пришел к Геннадию, тот был один. Сказал, нужный человек вот-вот придет, звонил, извинялся, что опоздает на десять минут. Геннадий спросил у Володи, как идет учеба, не испытывает ли он затруднений, включая денежные. И вновь предложил ссуду. Володя поблагодарил и ответил, примет ее, как только она понадобится. Отчим спросил, насколько серьезно складываются отношения между нами, не надоели ли мы друг другу - дело молодое. Мужчины после этого обменялись несколькими общими замечаниями, не затрагивающими наших с Володей отношений. Вошел импозантный молодой человек, лет на десять старше Володи. Геннадий представил его как редактора журнала для геев и высказал предположение, что журналу не повредит сотрудничество с таким видным молодым человеком. Если они сговорятся друг с другом. Редактор заинтересованно посмотрел на студента, высказал сожаление, что буквально несколько часов тому назад вакансию художника отдали родственнику главного акционера. Однако отчаиваться не следует, через год место для Володи освободится, а пока, временно, он может поработать моделью для съемок в этом же журнале. При этом предложил без всяких проволочек заключить долгосрочный договор, назвал сумму контракта, поразившую моего любовника своей величиной. Володя сказал, что прежде должен хорошо подумать. Редактор понимающе похлопал парня по плечу и попросил, если это его не затруднит, снять с себя одежду, чтобы, со своей стороны, окончательно разрешить возможные сомнения. Геннадий поднялся со своего кресла, заявив, что оставляет договаривающиеся стороны наедине. И вышел в соседнюю комнату. Володя разделся до трусов. Редактор одобрительно отозвался об его теле и попросил снять плавки. Чтобы и остальное, как он сказал, не вызывало никаких вопросов у подписчиков и покупателей журнала. Володя прекрасно понимал, ему придется сниматься в любом виде. Это само по себе моего любовника не так уж смущало, коль скоро ему хорошо заплатят, но он задумался о том, что его появление в обнаженном виде на потребу людей определенной сексуальной ориентации может скверно повлиять на наши с ним отношения. Поэтому не спешил раздеться донага. Редактор понял это по-своему и сказал Володе, что он не принадлежит к тем, для кого работает, просто такой бизнес приносит неплохую прибыль.
  - Число молодых людей, пресытившихся гетеросексуальными связями, постоянно растет и пополняет ряды гомосексуалистов. Увы, для них немалое значение имеют не только торс, грудь, плечи, ноги, руки мужчин, но и их гениталии.
  Студент после этой тирады снял с себя плавки и застыл в позе античной статуи. Редактор выразил восторг, он не только не разочарован, но и восхищен замечательными физическими данными Володи. Мой студент спросил, нельзя ли ему за меньшую плату сниматься в более пристойном виде, чтобы не вызвать недоумения в Академии и у знакомых. Редактор с сожалением констатировал, его подписчики, скорее всего, просто не поймут подобных оснований. Стоит им увидеть фотографии Володи в плавках, как сочтут себя обделенными и пожелают в следующем номере увидеть его полностью обнаженного. Единственно, может обещать студенту, хотя это грозит ему определенными издержками, не фотографировать его в боевой позиции. Володя пообещал дать ответ через два дня. Когда редактор ушел, студент задержался у Геннадия и прямо спросил, не опасается ли тот, что подведет его как отца девушки, с которой близко знаком. Геннадий не стал скрывать, что знает о его работе в ночном клубе. Знают и папарацци, где зарабатывает на жизнь бедный студент.
  - Стриптиз - уже не самая лучшая рекомендация. Но сейчас не те времена, когда честный труд, каким бы он ни был, вызывает отторжение у здравомыслящих людей, на чью поддержку я рассчитываю на выборах. Так что мой возможный электорат не только не уменьшится, но и возрастет за счет любителей прекрасного... мужского тела, коим природа наградила тебя, мой мальчик. А если ты по каким-то своим соображениям не желаешь сотрудничать с журналом, есть и другие возможности заработать не меньше - даже больше. При этом отпадет необходимость всякой публичности. Твои услуги приобретут эксклюзивный, хотя несколько более интимный характер, о чем ты, возможно, уже догадался...
  Мой парень, не моргнув глазом, сказал, что его уже связывают интимные узы с Мариной, и в других нужды не испытывает. Геннадий покровительственно похлопал его по плечу, попросил извинить его за такую примитивную и грубую проверку, даже не проверку, а шутку. Он не сомневался в исключительной порядочности Володи, и будет огорчен, если Марина узнает о подобном промахе отца. Володя обещал Геннадию никому не говорить о последнем их разговоре.
  Я категорически возражала против того, чтобы мой студент демонстрировал всему свету свои гениталии. Помимо чисто моральных соображений я опасалась того, что Володю втянут в куда более опасные отношения с людьми, работающими в журнале, его подписчиками и читателями. Володя согласился с моими доводами и отказался от новой работы.
  Однако, судя по всему, не без усилий Геннадия вскоре вышел желтый журнал с провокационной заметкой о нравах, царящих в клубе, где трудился Володя. В нем на разворот была помещена фотография, на которой какая-то безобразная тетка одну свою лапу запустила в плавки парня, а другую - с зеленой купюрой - держала перед его носом. Она застала Володю врасплох, это отразилось на его физиономии, выражавшей недоумение и гнев. Журнал написал о том, что стриптизеры, особенно Володя, не гнушаются ничем. Они не только позволяют любительницам острых ощущений распускать руки, но и поддерживают с ними непозволительные отношения, обходящиеся клиенткам в хорошую копеечку. Журнал положили в мой почтовый ящик, а также подбросили в лицей, где я училась. Володю видели вместе со мной и узнали на фотографии. Дело дошло до того, что директриса вызвала меня на беседу и попросила замять возможный скандал, дабы не бросать зловещую тень на ее элитарное заведение. Она, видите ли, не осуждает молодежь, ищущую свое законное место под солнцем, но мы должны помнить не только о себе. Живи сам, но давай жить другим. Я ей ничего не обещала, сказала только, что не испытываю восторга от пачкотни, публикуемой рыцарями пера. Сам Володя на мою просьбу подыскать себе другую работу ответил, что не поддастся на провокации тех, кто толкает его на нищету и разрыв со мной. Я вынуждена была согласиться с ним.
  Матери рассказала, какой у нее муж. Она не взяла его под защиту, но вместе с тем высказала сомнения в целесообразности продолжения моих близких отношений с Володей, которые могут завести нас слишком далеко. По ее мнению, он не может стать мне опорой в будущем, так как свободный художник - это не тот человек, с кем следует связывать свою жизнь. И она не убеждена в том, что образ жизни Володи безупречен. Я могла возненавидеть свою мать за такое лицемерие. Но больше всего меня возмутило то, как она спокойно восприняла "заигрывание" своего муженька с моим студентом. По ее мнению, Геннадий проверял Володю, якобы он предупреждал ее заранее о своем желании выяснить истинные намерения моего любовника. Если б не моя зависимость от предков, я забыла бы об их существовании. А так приходится мириться с ними - в прямом и переносном смысле.
  Две недели тому назад руководство ночного клуба отказалось от услуг Володи под предлогом ухудшения конъюнктуры, связанной с появлением новых, более успешных конкурентов, переманивших к себе часть постоянных посетительниц клуба. Володя посчитал это увольнение происками Геннадия, которому не составляло большого труда войти в сговор с владельцами клуба. Оставшись без работы, Володя без согласования со мной позвонил ему и согласился за весьма приличные деньги встретиться с ним в квартире приятеля, чтобы заняться с ним оральным сексом. Единственное условие, поставленное студентом, состояло в том, чтобы их связь не отразилась на наших отношениях.
  Геннадий пришел на квартиру один, без телохранителей, как они оговорили. Он и сам хотел, чтобы ни единая душа не догадалась о том, что он проводит время с мальчиками. Паблисити ему ни к чему. Отец щедро заплатил Володе за сущие пустяки, как посчитал Володя. Он позволил отцу заняться с ним оральным сексом. Володя не разочаровал бизнесмена. Геннадий не пожелал останавливаться на достигнутом и угрожал Володе, что, если он не пойдет ему навстречу, потеряет меня. Володе ничего не оставалось, как прийти ко мне с повинной. Деньги, данные ему Геннадием, мой любовник с поникшей головой и потухшим взором отдал мне, рассказав все, как оно было. И заявил, теперь нет ему прощения, он оставляет меня, так как недостоин моей любви. А что я? Простила, так как любила и люблю своего мальчишку до сих пор. Конечно, стараюсь не думать о том, как он докатился до такой глупости. Когда я спросила его, что он испытал в тот вечер, Володя ответил, особенного отвращения не испытал. (Видимо, я должна учесть некоторые свои недоработки...) Такой у меня честный любовник. Так что деньги, которые дал ему мой отец, заработаны, по-своему, честно. Я заставила Володю забрать деньги назад. Захочет швырнуть их в лицо Геннадия, ничего против этого не имею. Но не сейчас. Пусть сначала подыщет себе работу, чтобы сводить концы с концами и платить за учебу. Долго убеждать не пришлось. Такова жизнь!
  
  
  
  
   18. Концерт Љ 8 для Марии с оркестром слов
  
  Жизнь складывается таким образом, что мое намерение расстаться с вами, дамы, не сбылось. Я обязана рассказать вам о дальнейших событиях в моей и дочери жизни.
  Когда Марина рассказала мне о шашнях моего мужа с ее любовником, я, зная о сексуальных пристрастиях Геннадия и охлаждении ко мне, ставшем, несмотря на все наши старания, взаимным, не слишком удивилась им, хотя и огорчилась. Напрасно я позволила в свое время дочери вводить в наш дом интересного молодого человека, он вызвал нездоровый интерес у Геннадия. Но что случилось, то случилось. Володя не младенец, если б хотел сказать "нет", то сказал бы. А коль пошел у мужа на поводу, значит, он недостоин Марины. И она поняла это, хотя мои слова не сразу дошли до нее.
  С самого начала хочу предупредить, я лишь частично верю словам мужа, почти дословно ссылаясь на них ниже
   Володя - такой славный на вид мальчик, скромный, приятный во всех отношениях, умел себя вести, глядел на вас открытым, честным взглядом. Он не раз говорил не только Марине, но и мне о своей любви к моей дочери и своих планах в будущем жениться на ней. Но этот юноша не погнушался извлечь из нетрадиционной ориентации Геннадия свой интерес. Очевидно, он посчитал, от него не убудет, если уступит домогательствам мужа.
  Когда Марина разоблачила Геннадия, и молодые люди прервали с ним всякие отношения, мне ничего не оставалось, как вызвать мужа на откровенность. Я сказала ему, меня мало волнуют твои увлечения, если они не грозят распадом нашей семье. И без комментариев выложила ему все, что поведала мне Марина.
  Геннадий оправдывался тем, что совершил единственный грех, если этим словом можно назвать случайное касание колена (хорошо, пусть не совсем случайное!) Володи, рядом с которым сидел за столом. Но он не успел вернуть свою руку назад, т.к. Володя задержал ее у себя. Более того, своим поведением не вызвал никаких недоуменных вопросов. Конечно, Геннадий удивился, но пришел к выводу, к которому желал прийти. Суть его свелась к меркантильности молодого человека, готового совместить любовницу и любовника или заменить отцом дочь, за душой (в банке) которой ничего нет. Геннадий пришел к убеждению, такой молодой человек не пара нашей дочери, но вполне устроит его, если они найдут между собой общий язык. Мой муж считал, он не так стар и плох, чтобы не вызвать у Володи ответное чувство, если к нему прибавить нечто материальное. Ведь он сам когда-то влюбился в бизнесмена, старше его. Я не забыла. И узнав, в каком месте трудился Маринин любовник, предположила, Геннадий вполне мог заинтересовать любовника Марины, если вспомнить обо всех достоинствах мужа - и внешних, в том числе: с годами он несколько поблек, но все еще не утратил былой красоты и стати, следил за собой, соблюдал диету. Чтобы сохранить хорошую фигуру, занимался по утрам гимнастикой, при малейшей возможности ходил на лыжах, плавал и играл в теннис. Одним словом, при своей самонадеянности он вполне мог рассчитывать на взаимность Володи, подкрепленную чем-то еще. Это позволяло парню оставить неприятную и тяжелую работу и целиком посвятить себя учебе, а при желании и благоприятной конъюнктуре - и бизнесу. И когда Володя (они вышли из-за стола перекурить, хотя мой муж не курит) спросил Геннадия прямо в лоб, нравится ли он ему, то получил положительный ответ. Володя сказал, что в принципе они могут договориться. Геннадий, по его словам, не возражал против сближения с ним при условии, что тот немедленно бросит его дочь. Володя дал согласие, но выдвинул требование, в соответствии с которым муж берет будущего любовника либо в совладельцы своего крупнейшего предприятия, либо отдает ему двадцать процентов его акций. Геннадий решил, Володя шутит, и рассмеялся. Но Володя заверил его, ему не до шуток, когда речь идет о близких отношениях с мужчиной, которые, мягко говоря, кажутся ему пока не столько предосудительными, сколько сомнительными. С определенной точки зрения я, можно сказать, мальчик, сказал он, это следует ценить. Геннадий, не колеблясь, предложил Володе забыть об их разговоре. Но тот не унялся, видимо, понял, чем может ему отозваться создавшаяся ситуация. Если раньше Геннадий благоволил к нему как к жениху дочери, то теперь мог отлучить его от нее. Своему поведению муж нашел веское оправдание: такой жених нам не нужен (забавно звучит, не правда ли?)
  А дальше события, по словам Геннадия, разворачивались так: он должен был либо пойти навстречу этому редкому прохиндею, либо дать ему решительный отпор, о чем честно предупредил. Попросил забыть обо всем, пошутили, и довольно. С учетом совершенной им, Геннадием, ошибки за столом, спровоцированной Володей, он предложил ему без всяких условий тысячу американских долларов, тем более что еще раньше хотел оказать ему свою помощь. Володя сказал, что с благодарностью возьмет деньги, но непременно вернет их. И на том они расстались, казалось, к взаимному удовлетворению. Но через месяц, при новой у нас встрече, Володя спросил у мужа, не изменил ли он свою позицию. Геннадий подтвердил ее, заверив при этом, что не станет чинить никаких препятствий отношениям Володи с дочерью, в чем он мог убедиться за прошедшее время, если молодой человек забудет об их разговоре. Володя снизил ставку до десяти процентов акций за свою любовь, но Геннадий торговаться не желал, тем более что не привык путать свою частную жизнь с бизнесом. Тогда Володя пожелал (кредиторы держат на прицеле) вступить с мужем в близкие отношения за деньги. Он назначил мужу встречу в доме своего приятеля. Но Геннадий отказался, не захотел в сложившихся обстоятельствах рисковать. После чего молодой человек попросил помочь ему с новым трудоустройством.
  - Я слышал о вашей связи с издательством журнала для геев. Могу позировать для него, разумеется, за хорошие деньги.
  Геннадий устроил встречу Володи с редактором журнала. Тот нашел его подходящей натурой для съемок и предложил подписать контракт на сумму, которая, однако, не устроила зарвавшегося парня. Хотя, по мнению мужа, она выглядела весьма приличной. Редактор удваивал сумму, если Володя согласится сниматься полностью обнаженным, учитывая специфику журнала, но Володя счел это неприемлемым. Они расстались на том, что Володя может вернуться к разговору на условиях редактора. Геннадий, по его словам, при этой беседе, исходя из этических соображений, не присутствовал, находился в соседнем помещении. Однако Володя попенял мужу за то, что тот, якобы, подглядывал за ним, когда снял с себя всю одежду. Геннадий заявил в ответ, он не имеет обыкновения подглядывать и подслушивать, и ничем больше помочь ему не может. Вот разве что деньги. И сделал соответствующий жест, опустив руку во внутренний карман пиджака. Но Володя от денег отказался, предложив встретиться с ним наедине без всяких условий и при полной конспирации. А затем, если верить мужу, он посетил одну квартиру, где Володя позволил ему заняться с ним оральным сексом. Геннадий не устоял, и после завершения предложенного ему действа выложил достаточно большую сумму денег для погашения Володиного долга. Володя без всяких церемоний взял их и предложил Геннадию встретиться снова через неделю там же, чтобы заняться настоящим сексом.
  Но при очередном свидании - в самом его начале - Геннадий нарвался на требование Володи переоформить на него те самые акции, если не желает неприятностей. С целью замять дело, Геннадий дал Володе деньги, позволяющие тому жить безбедно довольно долгое время (я поняла, Геннадий ушел, не солоно хлебавши). Но позднее Володя снова начал шантажировать мужа, опасаясь того, что тот поссорит с ним Марину. Такое впечатление возникло у него из-за мелких столкновений между любовниками, ошибочно расцененных Володей как вмешательство Геннадия в их отношения, благо для этого имелись серьезные основания. Кроме того, по мнению мужа, Володя мог предположить, что его загоняют в угол. Так или иначе, но муж остался непреклонен - на шантаж не поддался. Тогда Володя, желая опередить Геннадия, рассказал Марине свою версию взаимоотношений с Геннадием. А та, в свою очередь, накинулась на меня, словно я виновата в том, что у меня такой муж. Все же я попробовала приструнить Геннадия. У нас состоялся нелегкий разговор, следствием чего, возможно, явилось увольнение Володи из его клуба. Геннадий, правда, это отрицал. Оставшись без работы, Володя, потерял главный источник своего существования, понял, против лома нет приема, и выразил готовность вступить в любовную связь с Геннадием, если тот будет платить за нее и устроит на хорошо оплачиваемую работу. Геннадий от услуг Володи решительно отказался. Но обещал не настраивать дочь против любовника, тем более что незавидное положение Володи и без того могло привести к их разрыву. Уверенный во всех своих неудачах Володя еще больше настроил Марину против отца, она отказалась разговаривать с ним, встречалась со мной только в его отсутствие. А это уже составляло угрозу всей нашей семье. С огромным трудом я убедила дочь, с каким скверным человеком она связалась, как гадко он повел себя с ней, даже если Геннадий еще хуже него. В конце концов, Марина рассталась с любовником. И вскоре у нее появился другой парень, но с ним она к нам не приходит, чему я только рада. От греха подальше...
  
  
   19. Концерт Љ 8 для Анатолия с оркестром слов
  
  Здесь, далеко от России, в Хайфе, нашлись люди, поющие Осанну Великому Октябрю, сотую годовщину которого они отмечают как праздник. И зачем только в свое время уехали из страны, которой давно нет, и из стран, которые возникли, словно по мановению волшебной палочки, на ее развалинах? Этим людям, значительной их части, не так уж плохо живется в Израиле, но они, видимо, исходят из принципа: хорошо там, где нас нет.
   А я сам? У меня не осталось никаких теплых воспоминаний о той системе, в которой прошла моя молодость. Но чем больше я живу на свете, тем чаще задумываюсь над одной метаморфозой. Почему многие, живущие когда-то в тоталитарном государстве, проклиная его и покинув, проживая ныне в сравнительно демократической стране, вспоминают о нем, как о рае? Или дело в том, что нашей доморощенной демократии предшествовали тысячелетия рабства и холуйства, а после старой диктатуры прошло не так много времени?
  Пару лет тому назад я вновь, уже в третий раз, побывал в России, чтобы повидать свой город, мать и Марину. Маша встретила меня, как и в последний раз, холодно, мы с ней не связали и пары слов. Наша переписка после той бурной нашей встречи, когда я приехал в Питер впервые, носит формальный характер. Мы лишь поздравляем друг друга с праздниками. Видимо, Маша пожалела о том, что поддалась эмоциональному порыву. Или боится подвергать малейшему риску свою семейную жизнь. Я не осуждаю ее. Она всегда была реалисткой. Уж, коль скоро вышла замуж не по любви, если можно верить в те слова, которые она сгоряча, в нашей любовной лихорадке, сказала мне тогда, если родила детей от Геннадия и находится в достаточно солидном возрасте, чтобы круто менять свою жизнь, то незачем морочить себе и другим голову. А я? Каким был, таким и остался. ("Каким ты был, таким ты и остался" пела Ладынина в "Кубанских казаках", сталинском, насквозь фальшивом фильме, навевающем вместе с тем ностальгические воспоминания о прежней молодой жизни у наших ветеранов, живущих и в России, и в Израиле; да что там говорить, даже у меня, родившегося в брежневские застойные годы, этот фильм чуть ли ни вышибает слезу, - может быть, все дело в музыке? Прошло столько лет, фильм в порядке ретроспективного показа демонстрировали по российскому телевидению, которое мы смотрим здесь, и он все еще, несмотря на понимание всего того, что в нем изображено, оказывает, пусть частично, то воздействие, на которое рассчитывали его создатели. Яркий пример того, как самые простые пропагандистские приемы влияют, если не на умы, то на чувства. Особенно чувства тех, кто покинул свою страну.
  Коренного превращения в других, несоветских, людей с нами, приехавшими сюда, не произошло, и произойти не могло. Конечно, наша жизнь существенно изменилась, большинство, включая меня, сумели найти себя тут, некоторые вышли в начальники (шучу), но так и остались чужими среди своих. На что уж повезло мне, а все равно чувствую отношение местных аборигенов к себе как к русскому. В России мы были людьми второго сорта - евреями, о нас "слагали" анекдоты, а здесь, в Израиле, мы - русские (хуже нас разве что эфиопы и румыны). Хлеб эмиграции, как бы сладко ты ни жил в ней, отдает привкусом горечи. И все же я не жалею о том, что уехал. Потери огромны. Но и приобретения велики. Все же никто здесь не отважится назвать меня жидом, даже если бы я был чистокровным евреем. (Вторая моя кровь - русская - помех не создает, хотя восторга не вызывает.) У меня новая работа, приносящая удовлетворение в полном смысле этого слова. Я рад, моим трудом создается оружие, помогающее всем нам выстоять в противостоянии с палестинскими террористами, которое, кажется, вечно. Оно худший аналог противостояния России с народами Кавказа, не желающими быть в ней "лицами кавказской национальности" и стремящимися обрести независимость. Как и простые палестинцы, они не понимают, вожди манипулируют их сознанием, используют в качестве пушечного мяса... Везде одно и то же. Только здесь говорят о мире вместо территории, а там о мире на территории...
   Я до сих пор удивляюсь, как меня выпустили из России. Все же не следует забывать, перед подачей документов на выезд в Израиль я состоял начальником отдела института, занимающегося оборонными разработками. Видимо, мне просто повезло тогда: попал в тот промежуток времени, когда Россия находилась в эйфории от перемен, никому ни до кого не было дела, шел передел собственности. Очевидно, России на веку написано находиться во мгле. Она и сегодня все еще пребывает в ней...
  Моя жизнь складывается неплохо. У меня любимые и любящие меня жена и сын, отличная работа. Мы далеко не нищие, хотя и небогаты. У нас хорошая квартира, две машины. Мы почти каждый год проводим отпуск в Европе, объездили ее вдоль и поперек, заранее бронируя места в гостиницах и беря машины напрокат. Разве я мог мечтать об этом в России? Самое лучшее, на что я мог там рассчитывать, это на групповые туристические поездки, которые терпеть не могу, но и на них нам бы пришлось долго копить деньги. И то если б я нашел высокооплачиваемую работу, но никак не у Геннадия.
  Как-то к нам приезжала Маша со своим приятелем. Он произвел на меня настолько хорошее впечатление, что я и дочери, и ему позволил познакомиться со своими "Диалогами". Конечно, прочесть их они не смогли, лишь полистали. Обошлось без комментариев. Кажется, даже их шокировали некоторые сцены, попавшиеся им на глаза, хотя в своей собственной жизни, судя по рассказам Маши, молодые люди мало отличаются от моих героев. Видимо, я так и не понял, между литературой и обыденной жизнью достаточно большая дистанция. Во всяком случае, нельзя выносить из своей избы тот сор, который вынес я, даже не скрываясь под чужим именем. И хотя у моего главного героя совсем другая жизнь, нетрудно понять, он - это я в других обстоятельствах. Кажется, Мариша по-своему любит меня. Такого, какой я ... в ее представлении. Что собственно она знает обо мне?
  А Володя мог бы стать в будущем ее мужем, если б они недавно не расстались после того, как выяснились некоторые детали его странного поведения с Геннадием . Геннадий (надо ж такому случиться, я и не предполагал тогда, что желтая газетка права, он интересуется не только женщинами) проявил склонность к Володе и попытался завязать с ним роман. Вот уж поистине сюжет для моих "Диалогов". Вместо того, чтобы заявить отцу своей девушки, что он не разделяет склонности Геннадия, Володя согласился пойти с ним на связь.. И запросил за свою любовь слишком много, причем в грубой форме, чем вызвал гнев Геннадия, не только отвергшего все его притязания, но и отомстившего ему. Володю вежливо попросили уйти из клуба, в котором он зарабатывал себе на жизнь. Мало того, Марина поссорилась с Володей. Володя пытался шантажировать Геннадия. Тех денег, что он получил от Геннадия и не вернул, должно было хватить для того, чтобы замять возможные недоразумения между ними. Но он продолжал шантажировать бизнесмена и требовал новых денег. Всю эту историю я узнал из письма Маши, с самого начала не благоволившей любовнику нашей дочери. Марина, которая так же написала мне о своем разрыве с Володей, хотя поверила в его вину меньше, чем в вину Геннадия. Я не стал ее разубеждать, как-никак она зависит от него целиком и полностью. Уж если Маша может жить с таким типом ( думаю, она не поверила мужу), то Марине просто необходимо, живя отдельно от них, считаться с реальностью. Так или иначе, Володя не заслуживает ее любви - как соучастник... Жаль дочь, она оказалась жертвой их обоих. Володя далеко не ребенок, хлебнул от жизни вполне достаточно, чтобы разобраться в том, в чем принял самое непосредственное участие, а попытка шантажа попахивает нечисто, гнильцой. Впрочем, чего можно ожидать от человека, чья профессия сама говорит за себя. Я не ханжа, понимаю, он хотел прокормиться, оплачивать учебу, жить безбедно, не завися от Марины, но не смог вылезти выйти из дерьма, не перепачкавшись. И когда в свое время я поддержал его (он спросил, как я отношусь к его работе), я руководствовался только одним - нежеланием обидеть. Он показался мне открытым и честным парнем, к тому же влюбленным в мою дочь, по отношению к которой я чувствовал свою вину, так как оставил ее в младенчестве. Они сидели передо мной, взявшись за руки, как голубки, (как будто голубки берутся за руки) и глядели друг на друга такими глазами, что я посчитал кощунством оскорбить, попрать хоть одним словцом их любовь. Все мои принципы полетели в тартарары. Мало ли что я считал в свое время. Оно далеко позади...
  В свои молодые годы я мало чем напоминал того, кем стал через много лет, у меня прошли страсти, проявлявшиеся самым нелепым образом. И одна из них - пожалуй, самая главная - моя литература. Я отдавался ей сильнее и полнее, чем женщинам и работе.. И даже любовь Маше уступала страсти к " Диалогам". Никто - ни Маша, ни Марина, ни моя жена и сын - никогда не смогут их понять. Неважно почему. Скорее всего, они несовершенны, и в них действительно больше бреда, чем здравого смысла. Каждый из нас живет в собственном мире, и даже желание одного из нас впустить в свой мир другого неизбежно сталкивается с глухотой этого другого, как бы близок он нам ни был. Мы можем сколько угодно думать и говорить о любви и понимании, но, сталкиваясь с глухотой самых близких людей, обязаны считаться с реальной жизнью, в которой нет места взаимопониманию. Самое большее, на что мы можем рассчитывать, это на сочувствие. На счастье, я оказался востребован здесь, в Израиле, у меня мало времени на самоанализ и продолжение поиска себя в литературе, которая когда-то являлась для меня смыслом моей жизни. То, что я не ушел только в нее, как многие, с кем свела меня судьба в молодости, я обязан своему характеру, страху остаться непонятым, невостребованным, а, главное, без куска хлеба...
   Мне бы пожалеть Машу за то, что ее нынешний муж оказался недостоин ее, а я, жалкий человечишка, где-то в недрах души, хотя не радуюсь ее горю, но и не особенно сильно сочувствую ей. Я не сумел забыть ее предательства, как бы ни считала она его заботой обо мне и нашей тогдашней семье. Быть может, я так и не сумел избавиться от комплекса собственной неполноценности, так глубоко застрявшей во мне, что я до сих пор и до конца жизни не смогу ее преодолеть. Наверное, дело не в Маше, а во мне. И я не вправе судить ее за то, что мы оказались далеко друг от друга. И за то, что лишь один раз попытались сблизиться после развода, а затем она опомнилась и взяла себя в руки. Она никогда не оставит Геннадия, лучше меня понимающего их общие интересы при всей чудовищности своего поведения. Впрочем, это мои фантазии. Одно ясно, мы с ней стали совсем чужими людьми, даже если наша любовь не умерла. Даже если мы, по существу, на всю жизнь обречены на одиночество. Дети ничем нам не помогут.
  Главный герой "Диалогов" тоже не в силах преодолеть свое одиночество, остается один, хотя его готова принять любая из трех бывших жен. Разумеется, мне жаль моего труда, который не прочтут и выкинут на помойку. Увы, рукописи горят - так или иначе сгорают в небытии, как и их хозяева, хотя в иных строчках заключено куда больше жизни, пусть совершенно бредовой, чем в их сочинителях. Об их авторах могут вспомнить хотя бы близкие. Но только не об их творениях. Какими бы они ни были...
  И все же жить хорошо. Даже если жизнь не совсем удалась. Даже если она не удалась. Так как, зная о собственной тленности, мы способны жить прошлым, настоящим и даже тем будущим, которое, как шагреневая кожа, с каждой минутой нашего бытия становится все меньше и меньше...
  
  
  
   20. Концерт Љ 1 для Володи с оркестром слов
  
  
  Какой же я все-таки кретин?! Был совсем недавно несколько лучшего о себе мнения. Но пришлось его изменить. И все потому, что ввязался в игру, затеянную со мной Геннадием. На мою беду, он влюбился в меня. Без взаимности. Я - стопроцентный натурал. В принципе ничего предосудительного в однополой любви не вижу. Но для меня она неприемлема.
  Чуть ли не с самого начала вхождения в дом Геннадия, я обратил внимание, он неровно дышит, когда смотрит в мою сторону. Однако не придал этому значения. Как-то не приходила мысль о том, что он влюбится в меня, да еще с первого взгляда. Отец трех детей, двое из которых - его по крови. Отец, хотя и неродной, моей девушки.
  Когда Марина впервые привела меня к своим родителям, во время обеда меня посадили за стол рядом между Мариной и Геннадием. Я уже не помню, по чьей инициативе. С тех самых пор все садились на одни и те же места, согласно принятому этикету. На первый взгляд, в таком "раскладе" нет ничего зазорного. С первого знакомства я стал своим в доме родителей Марины, принятый ими исключительно радушно. В шутку назывался женихом и даже зятем. Геннадий предлагал ссудить меня деньгами для оплаты учебы с возвратом долга без процентов через несколько лет. Давал дружеские советы, обещал помощь в организации моей выставки. Увы, слишком долго радоваться мне не пришлось.
   Все объяснилось, когда за одним из званых обедов он уронил салфетку и нагнулся за ней. Я опередил Геннадия, поднял и, не глядя, положил ему на колени. Но промахнулся. Моя рука с салфеткой оказалась между раздвинутых ног Геннадия. Он тут же сомкнул колени и, схватив мою руку, зажал ее. Я слегка оторопел и попытался высвободиться, но из этого ничего не вышло, т.к. я не желал обращать на нас внимание жены Геннадия и его детей. Позднее он истолковал весь этот эпизод, как мое заигрывание с ним, иначе б он никогда не зашел, по его словам, так далеко. В конце концов, я освободил свою руку, но Геннадий уже вошел в раж - расстегнул молнию на моих джинсах. И проник дальше - в трусы. Я боялся скандала. И тихо сказал ему, чтобы он прекратил свои неуместные шутки. Никакого эффекта. Геннадий орудовал в моих трусах, как у себя дома. Чтобы хоть как-то успокоить соседа, я вполоборота повернулся к нему и произнес так, чтобы никто не слышал, что выясним наши отношения позже. Пытаясь вызвать у меня эрекцию, хотя и безуспешно, Геннадий одобрительно шепнул, что я его не разочаровал. Я процедил, хватит, это уже слишком! Геннадий перенес свою руку на мое колено и сжал его. В это самое время Марина "уронила" носовой платок, чтобы выяснить, что происходит под столом между мужчинами.
   К сожалению, этим инцидент не исчерпался. Когда я вышел покурить в соседнюю комнату, где это издавна мне разрешили, Геннадий увязался за мной. Сказал, составит мне компанию, хотя сам не курил. Плоско шутил, курить - здоровью вредить. Оказавшись со мной наедине, он протянул мне дорогую пачку сигарет и дружески обнял меня за плечи, извинившись за свое поведение за столом.
  - Не смог удержаться от соблазна.
  - Такими вещами не шутят.
   - А кто сказал, что я шучу.
   Геннадий, делая затяжку, поперхнулся от дыма. Я только и нашелся, что постучать по его спине. Погасил сигарету и попытался выйти в гостиную. Геннадий остановил меня.
  -Ты сам, мой мальчик, поощрил меня на сближение между нами.
   Я выразил недоумение пожатием плеч и только развел руками.
  - Разве кто-то другой положил свою руку мне между ног?
   - Я просто поднял уроненную вами салфетку и хотел вернуть ее на место.
   - Просто промахнулся?! Что ж тогда не поспешил забрать свою руку?
  - Вы зажали ее между своих ног. Я не хотел заострять внимание вашей жены и дочери на том, что им, возможно, неизвестно. Простите, я это не люблю.
   - Конечно, на своей работе ты к подобным вещам не привык!
   - Что вы хотите этим сказать?
   - Только то, что сказал. Я слышал, некоторым позволено не такое. Они щупают тебя не так и на виду у всех, и ничего, ты не возражаешь.
   - Вы не правы. Я никому не позволяю зарываться.
   - Извини, Володя, я не хотел тебя обидеть. Если я неправильно истолковал твое поведение, прости меня. Ты мне нравишься. Мне показалось, что и ты желаешь того же, что я ...
  - Вы ошиблись. Я интересуюсь только женщинами, вернее, одной женщиной - вашей дочерью, Мариной.
   - Мы с женой рады тому, что вы вместе.
  - Если это так, то должны понять, никакие интимные отношения с другими людьми мне не нужны.
  - Вот мы все и выяснили. Пусть это останется между нами?
   - Разумеется. Трепать языком - не в моих интересах. По-моему, нам пора, нас ждут за столом.
   -Подожди немного. Пригласят, когда надо... Марина проговорилась матери, у тебя возникли некоторые денежные затруднения.. Это так?
   - Небольшие. Были. Почти позади.
   - Сколько тебе не хватает?
   - Немного.
  - Ты же знаешь, я могу одолжить столько, сколько требуется. И не раз уже предлагал свою помощь, ты - не чужой нам человек.
   - Я помню, благодарю.
   -Почему же отказываешься?
   - Привык справляться со своими проблемами сам.
  - Похвально. Но зачем же создавать трудности, если их можно легко преодолеть. То есть, ты понимаешь...
   - Да. Но я их почти преодолел, не беспокойтесь.
   - Ты не желаешь связывать себя? Особенно теперь, после того, как узнал о том, что я влюблен в тебя?
   - Так уж влюблены?
  - Я просто с ума схожу от тебя. Неужели сам не видишь?
   - Вы разыгрываете меня. Может быть, просто хотите развлечься...
   - Развлечься у меня и без тебя есть с кем. Надеюсь, в это несложно поверить?
  - Легко.
   - Потому что я при деньгах?
   - Не только, вы и без того видный мужчина.
   - Спасибо... К сожалению, я несколько староват для тебя
  . - Не в том дело, я ведь все уже объяснил.
   - Но в знак моей любви прими, пожалуйста, проклятые деньги, в которых ты нуждаешься. У меня их слишком много, а у тебя совсем нет.
   - Слишком много не бывает. Бывает только мало. Извините, я не могу взять у вас деньги.
   - А что можешь? Что-нибудь в моих силах для тебя сделать?
   - Право, не знаю.
   - Может, подыскать другую работу, если труд стриптизера не очень устраивает тебя?
   - Совсем не устраивает.
   - Ты же художник. Что если порекомендовать тебя на работу в какой-нибудь журнал? Чтобы заработок в нем был никак не меньше, чем в твоем клубе. Как тебе такое предложение?
   - Меня бы оно устроило. Но в каком журнале я могу заработать столько?
   - Есть один. Только боюсь, тебя не устроит его профиль. Он - для гомосексуалистов. Не смущает?
  - И там, где я сейчас работаю, тоже своя специфика
  . - Мне нравится твой деловой подход. Выясню все возможности, и сразу же свяжусь с тобой, идет? По-моему, им нужен художник. Надеюсь, ты подойдешь.
   - Не уверен. Я ведь только учусь.
   - Мы все учились, и до сих пор учимся понемногу... Я видел твои рисунки, подбери несколько штук для редактора. У тебя нет фривольных рисунков, они бы лучше подошли? Нет? Можно и другие.
  - Спасибо.
  - Рано еще говорить спасибо. А до того, как устроишься в журнал, в порядке аванса все-таки возьми у меня в долг небольшую сумму.
  - Я подумаю, хорошо?
   - Так бы и расцеловал тебя, но нельзя, да?
   - Лучше пожмем друг другу руки.
  - А обнять-то тебя можно?
  - Кажется, ответ уже несколько запоздал. Нас зовут к столу...
   Через несколько дней Геннадий пригласил меня в свой офис. Туда же пришел редактор того самого журнала. Он посмотрел мои рисунки.
   - Они вполне профессиональны. Вы справитесь с работой. Но, к большому сожалению, вакансию художника в последний момент пришлось отдать другому лицу. Однако не позже, чем через полгода, она освободится. (Я понял, меня просто водят за нос, мысленно обозвал себя дураком.)
   - На нет и суда нет.
   - Это место без вариантов будет ваше. Геннадий тому порука, а он, извините, не кто-нибудь, а один из учредителей журнала (тот кивнул).
   - Хорошо, если не возражаете, вернемся к разговору тогда, когда он обретет более зримые черты. А пока, позвольте мне отчалить.
   Однако редактор, оценивая с ног до головы мою фигуру, остановил меня.
  - Задержитесь, пожалуйста, на минутку. Есть другое предложение. За те же, даже большую сумму - до освобождения места художника - не желаете поработать в журнале моделью?
  Я расхохотался, слишком нехитрую ловушку заготовил Геннадий. Он растерялся, во всяком случае, на его лице отразилась несвойственная ему беспомощность. Стал извиняться за такой прокол. Назвал предложение редактора не слишком уместным. Настала очередь редактора приносить извинения.
  - Я лишь хотел, как лучше.
   Я разозлился, мне тут морочат голову. Недооценивают мои умственные способности, чтобы не сказать сильнее.
   - В каком виде за огромные деньги вы предлагаете мне красоваться на страницах журнала?
  - Вы - не ребенок, сами понимаете, одним симпатичным лицом не обойтись. --У меня достаточно извилин, чтобы догадаться самому..
  - Значит, по рукам?
  - Что я должен делать?
   - Для начала хотелось бы удостовериться, кого мы берем на работу. И соответственно определить вашу зарплату. Если не затруднит, разденьтесь, пожалуйста.
  Я взглянул на Геннадия. Тот кивнул. Я остался в одних трусах. Несколько раз обернулся вокруг своей оси. Редактор улыбнулся.
  - У вас первоклассная фигура. Наши читатели будут в восторге.
  И назвал цену, она оказалась очень высокой.
  -Не снимите с себя трусы?
  -А разве я должен сниматься голяком? (Я прикинулся последним идиотом.) А за меньшие деньги позировать в полуобнаженном виде нельзя?
   Редактор закатил глаза.
  - И рад бы в рай, да грехи не пускают. Увы, читатели и подписчики нас не поймут, если такого роскошного парня увидят с фиговым листочком в виде плавок. Это скверно скажется на репутации журнала. Вы же понимаете, у нас специфическая публика. - Придется сниматься с голым задом? (Я постарался выглядеть обескураженным.)
   - Извините, юноша, придется позировать не только со спины. Если вас это не слишком смущает.
   - Не слишком, но это (последнее слово акцентировал) я предпочел бы рисовать. Но всему свое время, не так ли?
   Геннадий заинтересованно посмотрел на меня, какой финт я сейчас выкину. Он явно ждал от меня какой-нибудь каверзы. Поэтому я решил обезоружить визави согласием, но поднял вдвое ставку за свои труды. Не сомневался, их отвергнут, на том спектакль закончится. Редактор взглянул на Геннадия, тот одобрительно кивнул.
  - Что ж, вам трудно отказать в умении делать свой бизнес. Но сами понимаете, деньги слишком большие, я не могу рисковать. Покажите товар лицом.
   - За такие деньги, можно.
   (Я уставился на Геннадия.) Тот смутился, оставил нас одних. Вышел в соседнюю комнату, неплотно прикрыв за собой дверь. Мой внешний вид устроил редактора. Он подтвердил сумму контракта, названную мной. Через два дня мне надлежало явиться в помещение редакции для его подписания. Мы пожали друг другу руки, и он ушел. Геннадий поздравил меня с удачей.
  - Кажется, я вас не разочаровал?
  - Я готов заплатить столько же за одну встречу с тобой, мой мальчик. При этом мы оба избежим публичности, которая нам ни к чему.
   - Не понял, при чем тут вы?
  - Ты, кажется, забыл, кем мне приходится твоя девушка. Фотографии в журнале отразятся не только на ваших взаимоотношениях и твоей учебе. Но и на моей репутации - желтая пресса не пройдет мимо, в ней уже появлялись сообщения о том, где трудится любовник моей дочери.
  - Кажется, я вас компрометирую, мой благодетель? Однако вы с необыкновенной легкостью, одним кивком головы, позволили своему работнику удвоить мой заработок. Или не устояли против желания увидеть мой голый зад?
   - Я вышел из комнаты перед тем, как ты разделся.
  - И с интересом наблюдали за мной. Не отпирайтесь, я все видел. Каким вы меня нашли?
  - Честное слово, я не подсматривал.
   -Небольшой грех по сравнению с тем, когда вы залезли мне в трусы.
   - Я уже приносил свои извинения. И предлагал компенсацию в тысячу американских долларов. Но ты не взял.
  - Конечно, я заработаю в вашем журнале значительно больше. Спасибо, вы согласились с моим требованием двойного оклада.
  - Я не сомневался, у тебя хватит здравого ума, чтобы отказаться от такой работы. Но чтобы ты ни в чем не мог упрекнуть меня, я согласился на твое требование. Что б ты сказал мне потом, если бы я возразил?
   - Ничего! Вы назначили мне встречу со своим человеком, желая выставить меня полным кретином? Или думаете, я поверил сказке о вакансии художника?
  - Меня самого шокировала эта новость. Редактор заверял меня, что вакансия свободна. Но сегодня утром позвонил и извинился, главный акционер (у меня лишь 2О % акций журнала) попросил назначить художником своего родственника. Все, о чем удалось договориться, так это об ограничении срока его работы - на полгода, тем более что через это время родственник уезжает в Штаты то ли навсегда, то ли временно. Я пытался разыскать тебя, чтобы предупредить, но не сумел найти. Мне сказали, ты недавно ушел из клуба, а куда, они не знали. Если не веришь, спроси своего менеджера Татьяну Константиновну, я говорил с ней утром.
  - Тогда почему не предупредили меня тогда, когда я пришел к вам?
   - Было уже поздно. Какая разница, кто скажет тебе это? И потом лучше, чтобы тебя информировал твой наниматель. В конце концов, можно подождать полгода. А последнее предложение о временной работе моделью он со мной не согласовывал, клянусь. Видимо, стоило ему увидеть тебя, как у него поехала крыша. Ты же, вместо того, чтобы решительно отказаться, совершенно неожиданно согласился. Надеялся, твои условия отвергнут? А мой кивок головой - пустая формальность, не я решаю такие дела, как двойное увеличение окладов.
  - Вы просто подыграли своему парню. Хотели увидеть, как я выйду из положения
  . - Ты мог заявить, что пошутил, и не станешь красоваться на страницах журнала нагишом. Вместо этого, демонстрировал редактору все свои прелести.
   - Вы сами хотели увидеть меня голым, признайтесь.
   - Я люблю тебя, так что в таком желании нет ничего странного.
   - Оставьте. Вы - самый обыкновенный педераст. И незачем морочить мне голову. Вот что я вам скажу, Геннадий, после всей нашей пустой болтовни. Мне, действительно, очень нужны деньги. Если на днях я не отдам очередной взнос, меня отчислят из института. Человек, обещавший одолжить мне пятьсот баксов, неожиданно отказал в них. - Я же предлагал деньги. Не хочешь взять их даром, бери в долг - отдашь, когда сможешь. Что за дела?!
  - Когда шел к вам в расчете на работу, хотел попросить пять сотен в долг, но теперь, после всего того, что тут произошло, передумал.
  - Взрослый парень, не ребенок, что ты артачишься, не пойму. Тебе нужны деньги, так возьми, когда их дают. Почему я должен сто раз повторять одно и то же? Все, что здесь произошло, случилось не по чьей-то вине или злой воле. Никто тебя не надул, мы не хотели обманывать тебя. Ты мне не веришь?
   - Верю или не верю, не имеет никакого значения. Но вы правы, я должен отбросить всякие церемонии, и взять у вас эти гребаные деньги. Однако я должен их отработать.
   - То есть, ты все-таки решил заключить контракт, несмотря на все его издержки?
   - Нет, я пойду другим путем, как Ленин, если вы не передумали.
  - Что ты имеешь в виду?
   - Если я не ошибся, могу заработать те же деньги благодаря одной встрече с вами. Вы не передумали?
   - Я бы не хотел, чтобы это стало твоим спонтанным решением. Мне не нужна любая близость с тобой, так как я люблю тебя. Я меньше всего хочу развлечений..
  . - Чего же вы хотите от меня? Любви?
   - Я понимаю твою иронию. И все же не желаю пользоваться твоими нынешними материальными затруднениями. И потому в последний раз предлагаю взять деньги без всяких условий. Это просто смешно. Может быть, я должен встать перед тобой на колени? - Боже упаси! Я как-нибудь выпутаюсь из создавшегося положения, еще раз попрошу в институте отсрочку, может быть, мне ее предоставят. Скоро я получу нужную сумму.
  - Ты хотя бы понимаешь, что предлагаешь себя как проститутку?
  - Да, я иду на панель, но выбираю того партнера, какого хочу, не абы какого. И еще. Тот секс, который я могу предложить вам, меньше обяжет меня, чем любой другой.
   - О каком сексе ты говоришь?
  - Об оральном. При этом я хотел бы выступить в роли Клинтона, а не Левински, если вы помните скандальную историю в США в прошлом веке. Такие роли и секс не слишком унизят ваше человеческое достоинство?
   - Я согласен..
  . - Когда изволите? Может быть, прямо здесь, и сейчас?
   - Ты издеваешься? Уж если навязываешь мне свои условия, то найдем другое место и время.
   - Хорошо, я знаю одно местечко. У меня есть приятель, можно встретиться у него. - Лучше, если придешь ко мне, я дам адрес. Нас там никто не побеспокоит.
   - Только не у вас.
   - Пусть будет по-твоему. Надеюсь, наша встреча станет носить строго конфиденциальный характер? Ведь мы оба заинтересованы в том, чтобы никто не знал о ней.
  -Разумеется. Я дорожу своей репутацией. Не меньше вас. Все будет шито-крыто, обещаю.
  - Хорошо, Володя. Если иначе нельзя, я выручу тебя так, как ты предлагаешь.
   - Вы делаете мне великое одолжение? А сами чего желаете?
   - Я желал бы большего. Не в сексе дело. Но раз ты не можешь разделить мои чувства, спасибо и за то, что дашь.
   - Пятьсот долларов - это не слишком дорого? ...
  - Я не покупаю тебя, чудак, как ты до сих пор не понял?
   - Вы меня не покупаете, но я продаюсь. И хватит об этом...
  Через два дня мы встретились в квартире моего приятеля. Сначала я хотел выполнить свою миссию как можно быстрее. Но Геннадий желал провести наш вечер на высшем уровне, он хотел испытать удовольствие от нашей встречи в возможно более полном объеме. Я, в свою очередь, чувствовал себя, мягко выражаясь, не в своей тарелке. И решил подвести себя к той развязке, за которую Геннадий выложил конверт с деньгами. Поэтому после короткой беседы за столом, заполненным Геннадием всякой вкуснятиной и французским коньяком, я (уже немного навеселе) я разделся и остался в одних плавках, включил магнитофон и пустился в пляс. Геннадий наблюдал, с трудом сдерживаясь, чтобы не пойти вслед за мной. И сам разделся - до трусов. Меня это только позабавило. Подтанцовывая, я приблизился к "любовнику". Он тут же обнял меня, прижавшись своим возбужденным телом, и снял с себя трусы. Я решил, что и сам должен раздеться донага. Его не устраивало то, что я не возбужден всем антуражем нашей встречи. Поэтому долго не отлипал, обследуя руками и языком почти все мои эрогенные зоны. И, в конце концов, добился того, чего хотел, выказав полный восторг. Я легонько отстранился от него, велел последовать моему примеру, раскачивая бедрами и тазом в такт музыке. Он подчинился, неплохо проявив себя в танце. Глядя на него, я решил, что уже достаточно подготовил его к тому, ради чего мы встретились. Через несколько минут мы приступили к последнему акту нашей пьесы. Геннадий после не слишком долгой - я постарался об этом - процедуры остался доволен мной и рассыпался в благодарности. После его ухода Я посмотрел, какая сумма оставлена мне в конверте. Оказалась - тысяча баксов.
   Когда мы встретились снова на очередном семейном ужине, я попытался вернуть ему половину. Но он не взял ее.
  - Я ничуть не переплатил, уже давно не испытывал такого удовольствия. Несмотря на то, что секс, предложенный тобой, всего лишь малая часть полноценного секса. Я хотел бы продолжения, но понимаю, ты и так уже сделал все, и едва ли снова захочешь иметь со мной дело.
  Я не стал переубеждать его. Мне было не до того, так как в последние дни находился в мерзком настроении.
   Мой приятель - большой шутник. Когда я попросил ключ от его квартиры, он решил позабавиться. Выяснить, с кем еще, кроме дочки буржуя, я путаюсь. Поэтому заранее настроил аппаратуру. Снял все то, чем мы занимались. Показал мне. Поразился моей практичностью.
  -. Я бы на твоем месте подался в жиголо. Особенно, если будешь спать с мужиками, - они больше заплатят...(Он острил, а я находился в шоке. Мне совсем не хотелось, чтобы кто-то другой видел и знал, на что я пошел. До того времени у моего приятеля складывалось совсем иное представление о моей персоне. Он находил меня однолюбом, когда я отказывался от его кампаний. В них, как он говорил, жизнь бьет ключом, и не только по голове. Поэтому, когда я отказался комментировать причину своей встречи на его квартире, его снедало любопытство. Он предположил, я завязал какую-то интрижку на стороне, не желая разрывать складывающийся с Мариной мезальянс. В нем лицом низшего социального положения являлся я. И уже только потому мог искать удовольствия на стороне, изображая большую любовь к дочке буржуя.
   Он клялся и божился, вся эта съемка - только шутка, она не причинит мне вреда, останется между нами.
  - Если б не твой прежний аскетизм в любовных делах и не скрытность (в тихом омуте черти водятся), мне бы никогда не пришла в голову мысль снимать тебя. Конечно, я мог утаить от тебя съемку и ликвидировать запись. Но, зная о твоем положении, подумал: из нее можно извлечь немалую выгоду, прижав богача к стенке и выжав из него куда больше денег, чем ты получил. Хотя за такую легкую и не столь уж противную, как видно по выражению твоего лица работу, ты заработал больше, чем в клубе за целый месяц.
  Сначала я думал, приятель иронизирует, а то и просто насмехается надо мной, отвечая той же монетой за прежние мои приколы над ним (он - большой любитель рассказывать о своих любовных приключениях, вдаваясь в такие детали, что даже я иногда краснел). Поэтому хотя и злился (больше на себя, чем на него), старался с улыбкой внимать его дешевому трепу. Но когда я понял, что в данной шутке есть большая доля правды, то встревожился. Вдруг приятель займется шантажом, раз от него отказываюсь я. (Нельзя полностью исключить наличие у него дубликата записи. Мы не друзья и не святые, чтобы давать друг другу прочные гарантии.)
  Неприятности имеют обыкновение приходить вместе, одна за другой, а то и одновременно. За две недели после нашей встречи с Геннадием я не обменялся с ним ни одним добрым словом. Он звонил, говорил нежные слова, на которые я реагировал, мало сказать, непочтительно. Только твердил, что непременно верну ему половину полученных от него денег. И тут в одном из желтых журнальчиков, освещающих "светскую" жизнь Питера, появилась грязная статья о клубе, где я работал. Более того, в ней поместили отвратительный снимок. На нем запечатлели меня с какой-то безобразной бабой, вцепившейся рукой в мои плавки. У зрителя могло создаться впечатление, что через миг я останусь без них. Другой рукой, она держала перед моим лицом пачку зеленых купюр. Это - явная провокация, задуманная теми, кто хотел скомпрометировать мой клуб и меня, хотя я работал там лишь дважды в неделю..
  Как я счел, бабу наняли либо наши конкуренты, расплодившиеся в последний год, либо... Геннадий, пожелавший довести начатое им со мной дело до победного конца, - сделать меня своим любовником. Казалось, он не заинтересован в скандале, затрагивающем его имя, так как из-за меня могла лечь недобрая тень на него - отца моей девушки. Но нужно знать Геннадия. Он просчитал, как я полагал, многоходовую комбинацию, прежде чем решился на провокацию. Статья подрывала репутацию клуба и мою собственную, хотя, на первый взгляд, в нашем бизнесе, чем она хуже, тем лучше продажа. Но при желании сильных мира сего нетрудно направить "общественность" туда, куда надо. Так, номер журнала с этой статьей подбросили не только в клуб, но и в квартиры Геннадия и Марины, а также в лицей, где училась Марина. Ей пришлось выслушать гневный, пафосный монолог директрисы, радевшей о чести своего заведения (хотя в статье не было ни строчки о Геннадии, Марине и моей с ней связи, впрочем, уже давно ни для кого не составлявшей особого секрета).
  . Конечно, Марина не пришла в восторг от речи директрисы и лицейской молвы - шушуканья девиц и парней с их грязными намеками. Это отразилось на наших с ней отношениях. Она совсем недавно уговаривала меня сменить место работы, выкинуть на помойку дурацкие принципы и принять помощь Геннадия. Мы крупно поссорились, хотя потом помирились. Геннадию на руку - и эта ссора, и положение клуба, переживавшего не лучшие времена в своей недолгой истории. Наш менеджер вдруг стала говорить о необходимости коренных преобразований в клубе (так словно речь шла о стране), одним из которых должно стать сокращение штатов. Думаю, Геннадий употребил все свое влияние, когда инспирировал и осуществил появление мерзкой публикации. В обмен на прекращение давления на клуб он добился моего увольнения. Я вспомнил, что как-то он уже предупреждал меня о слухах, будто мой клуб вот-вот разорится, но я не поверил ему. Однако я узнал их "источника, пользующегося доверием" о ом, что Геннадий приложил к моему увольнению руку.. По его сведениям, он еще раньше пытался убедить учредителей клуба расстаться со мной. Своей работой в их заведении я создавал проблемы для репутации его семьи. Материальные вопросы и мое трудоустройство он обещал устроить, но мои хозяева уперлись. Заявили, инициатива ухода из клуба должна исходить только от меня, со мной и следует договариваться. Геннадий отомстил всем, кто шел ему наперекор. В конце концов, мои хозяева сдались, Геннадий пообещал им помощь, даже прикупил для себя часть их акций. Такие ходили у нас слухи после того, как я оказался вызван на начальственный ковер, где узнал "об огромном сожалении руководства клуба, вынужденного уволить меня в связи с огромными трудностями". Меня обещали принять назад, как только положение дел изменится в лучшую сторону.
   Я ни в чем уверен, так как все мои источники информации - сродни сарафанному радио. В нас всегда рады принять участие те, кто любят ругать свое начальство, если по определению должны его не любить или хотя бы оставаться к нему равнодушными. Но мое собственное чутье или болезненное самолюбие нашептывали мне куда больше, чем внешние источники. Я не сомневался в том, кто стоит за всеми моими неприятностями. Совершив первое свое падение, когда пошел на сговор с Геннадием, жаждавшим сделать меня своим любовником, я создал прецедент. Я обязан был, пока не стал его рабом, предпринять неординарные действия, чтобы это предотвратить. Видимо, - в чем я меньше всего хотел признаться самому себе, - я совершил и другую ошибку. Ту страсть, которую Геннадий вложил в наш секс, я принял без отвращения, играючи, в порядке признательности за то, что Геннадий выручил меня своими деньгами. Он пришел к выводу, что может развить свой успех. Учитывая высокое самомнение, он уже рассчитывал склонить меня к еще большей близости с ним, так как самый трудный - первый - шаг уже сделал. А чтобы ускорить весь этот процесс и не довольствоваться одними надеждами на сколько-нибудь скорое осуществление своих планов, Геннадий - по логике вещей - мог создать необходимые для того предпосылки. Примерно так я расценивал собственную ситуацию. Мне не пришлось долго искать виновника всех своих нынешних и надвигающихся бед. Слишком плохи мои дела. Все вокруг словно ополчились против меня, включая собственный тыл, который считал самым надежным, - Марину. Даже в постели от нее повеяло холодом, что я посчитал едва ли не самым серьезным для себя сигналом бедствия. Без Марины мне совсем худо...
  Из-за статьи я стал предметом насмешек самого разного рода - как совершенно беззлобных, так и язвительных. И от тех, и от других я оказался незащищен, хотя, казалось, хорошо подготовлен всем ходом своей жизни к любым неприятностям. Увольнение из клуба лишало меня средств существования и возможности продолжить учебу. Передо мной маячил не призрак самого худшего, на мой прежний взгляд, "коммунизма" - его возврата, а самый что ни на есть реальный, зримый оскал российского капитализма, который вот-вот растопчет меня - букашку. Я должен был откинуть прочь все свои сомнения относительно вины Геннадия и принять самые экстренные меры к самозащите. Нечего рассуждать, кто прав, кто виноват, и что делать - вечные российские вопросы нужно отставить. Разберусь позже. Сначала должно ввязаться в бой, сыграть на опережение - до того, как враг нанесет мне последний удар в солнечное сплетение, в самый поддых.
  Находясь в тяжелых раздумьях о собственной судьбе, я меньше всего желал видеть Геннадия, пригласившего нас с Мариной в гости. Видимо, он пришел к выводу, теперь можно брать меня тепленьким. Но мой отказ от приема мог быть расценен Мариной, как демонстрация намерений свести к нулю наши с ней отношения. Ее холодность и неважное настроение, в котором я находился в те дни, не лучшим образом отразились на моей пылкости При всех своих неприятностях я понимал, в моих бедах меньше всех виновата Марина, от которой я их скрывал, не желая подставляться сам и подставлять ее. Кроме того, я испытывал элементарный стыд за то, что позволил ее отцу, опошлив нашу с ней любовь.
   Невзирая на полное нежелание идти к Геннадию и выслушивать его любовные признания - уже не по телефону, а лицом к лицу, - я, нехотя, поплелся вслед за Мариной к ее родителям. Геннадий, едва увидел меня на пороге своего огромного и комфортабельного жилища (контраст моему состоянию), не пожелал или не смог сдержать свое удовлетворение от нашей встречи. Чуть ли не силой он вытащил меня из-за стола в "курительную комнату". Там начал выражать соболезнования по случаю появления гнусной статьи и расспрашивать, как ее восприняли на моей работе. (На редкость "тактичный" шаг любящего человека, что не только не расстроило, но даже порадовало меня. Ожидал от него словесного поноса в виде признаний в любви и благодарности за оказанную ему честь, когда я с отвращением вспоминал то, что мы делали.) Я терпеливо воспринимал (чему дивился) то, как он пытался вселить в меня уверенность в выправлении ситуации в клубе именно благодаря статье. Эти недоумки, как он заявил, не понимают, своей пачкотней привлекут в клуб еще больше клиенток и повысят их интерес к твоей особе. Тут плотоядная улыбка исчезла с его лица, он испугался. Поняв прокол, он вплотную, нос к носу, подошел ко мне, с трудом сдерживая желание дать волю рукам, тянущимся обнять и прижать меня к себе. Он не мог или не хотел скрывать свою похоть, но сдерживал ее, ожидая от меня некоего сигнала из боязни все испортить. В этот момент я почувствовал отвращение не столько к нему, сколько к самому себе. Мысленно обозвал себя ничтожеством, кретином, идиотом за то, что задолго до нашей встречи в доме приятеля отказался взять у него баксы в долг, как он предлагал. Видимо, он знал, я так туп и самолюбив, что не возьму их, чтобы не подпадать в зависимость от него, и потому попаду в нее еще сильнее и омерзительней. Меня сверлила неотвязная мысль, теперь, после нашего первого контакта, я вселил в него не надежду - веру: он сломит мое сопротивление. Меня чуть не стошнило, когда его близкое присутствие трансформировалось в представление: увидел нас обоих в соитии. Видимо, Геннадий заметил гримасу брезгливости на моем лице и сделал шаг назад, что-то тихо сказал в свое оправдание, но я не расслышал. И тут я вспомнил предложение приятеля использовать его запись в качестве средства шантажа, отвергнутое как неуместный, совершенно неприемлемый и отвратительный поступок. Не столь важно, в конце концов, стоит Геннадий за грязной статьей и моим увольнением или это плод моего воображения и подсказок со стороны разного рода благо и не благожелателей. Главное, любым путем - и чем это не способ? - отбить у этого похотливого самца всякую охоту прикончить меня. Нужно раз и навсегда остановить его грязные намерения. Я никогда не считал себя слабовольным человеком, но от Геннадия исходило нечто такое, что превращало меня в барана. Не зря это чудовище встало в один ряд с себе подобными и приватизировало нас всех, превратило в быдло, в подстилку для своих низменных нужд. (Ранее я не замечал в себе ничего, напоминающего дешевый пафос болтунов от политики.) Да, только грубый шантаж поставит преграду всем домогательствам этого типа. Иначе я паду окончательно и уже не поднимусь.
   Приняв решение, я вернулся из мира "грез" в реальность. Передо мной стоял Геннадий. Заглядывая мне в глаза, стараясь прочесть в них то, что они скрывали, он предался воспоминаниям о первой нашей встрече. (Словно мы уже договорились о следующей.) Я не дал ему договорить, прервал его тираду, и предложил новое свидание в той же квартире. Как только, так сразу. Геннадий обомлел и онемел от счастья. Он надеялся, но не так скоро. И полез лобызаться, пустив в ход свои загребущие руки. Но я осторожно, чтобы не спугнуть, оттолкнул его от себя.
  - Не сейчас и не здесь, Геннадий.
   - Да, ты прав, любимый. Не здесь и не сейчас. Как жаль, что не сейчас. Но чем я обязан такому счастью?
   - Всем! Статьей, ссорой с Мариной, увольнением с работы.
  Геннадий изумленно поднял брови (какой артист!).
  - Бедный мальчик! Они с ума сошли, уволив такого плейбоя, на что же ты будешь жить...
   - Как-нибудь проживу, не сдохну.
   - Бедный мой самый любимый не волнуйся не переживай я не оставлю тебя в беде как же ты в таком положении хотел вернуть проклятые деньги они нужны тебе как никогда я дам их столько сколько надо чтобы твоя жизнь продолжалась и даже была еще лучше...
   В этом потоке слов, без знаков препинания было столько сострадания, сочувствия, желания помочь, разделить мои тревоги, что я на мгновение ощутил себя негодяем, переложившим собственную вину на человека, единственный недостаток которого заключался в его нетрадиционной любви, в том, что я оказался на его пути. Разве моя любовь к его дочери существенно отличается от любви бизнесмена ко мне? И то, и другое - своего рода мезальянс. Кого нынче удивишь любовью между молодым нищим и старым богачом? Разве союз между молодыми нищим и дочерью богача вызывает меньше вопросов? В первом случае эта связь даже естественнее, в ней одно компенсируется другим: молодость - богатством. А то, что оба одного пола, так уже и браки между однополыми за рубежом не редкость, и часто счастливее разнополых. Все это молнией пронеслось в моем мозгу. Именно эта фраза как заключительный аккорд высветила все мое несовершенство (мягко говоря), я пришел в себя и бесстрастным голосом предложил Геннадию повторную встречу в доме приятеля. Как только получу ключ от квартиры. Если, конечно, бизнесмен сумеет освободить вечер. Геннадий от вожделения проглотил слюну.
  - Хоть завтра, дорогой.
   Если бы только Геннадий мог предположить, что ждет его вместо любовных объятий?! Войдя в квартиру и снимая с себя на ходу пальто, шарф, кепи, пиджак, он сразу же приблизился ко мне на опасное расстояние. Я сказал, куда спешить, еще не вечер. Тогда, словно опомнившись, он полез в карман пиджака, как бы невзначай отвернулся, извлек из него конверт, который небрежно, но уже так, чтобы я видел это телодвижение, положил его на журнальный столик. И только потом, не дав мне опомниться, заключил меня в свои объятия, расстегивая ремень на моих брюках и жадно ощупывая мой зад. (У меня возникла смешная мысль. Согласно статистике, подавляющее большинство женщин ставят мужской зад на первое место среди всех других мужских достоинств. А само достоинство находится в конце списка. Однако моя практика последнему обстоятельству противоречила. Уж не фальсифицировали ли эти данные те, кто подводил итоги статистики и не мог похвастаться своими достижениями в данной "сфере".) Эта мысль не помешала мне остановить притязания Геннадия - как можно быстрее приступить к делу. Смешинка попала в рот, когда я представил себя в предназначенной, мне, судя по всему, пассивной роли. Хотя первый визит "любовника" давал повод усомниться в том, какую роль желает играть Геннадий. И оттого мне стало еще смешнее. Скорее всего, мне просто стало совсем уж не по себе...
  - Делаю что-то не так? Чему ты смеешься? (Я развел руками.)
  - Прежде посмотрим одну пикантную вещицу, ненадолго, не переживай.
  - Чтобы больше возбудиться?! Некоторые любят погорячее. А мне, Володенька, уже и так жарко, хоть скидывай с себя все до последней нитки. Не возражаешь?
  - Как хочешь.
   - Ладно, потом. Взглянем сначала, что ты припас. Последний раз - это было давно - меня потчевал порно совсем юный мальчик, но он уже достиг совершеннолетия, и по закону имел право заниматься любовью с тем, с кем считал.... Что это?! Никак это мы с тобой?! Ну, ты даешь! Вот уж чего не ожидал, так не ожидал! Настоящий сюрприз! Картинка, что надо! Очень интересно посмотреть на себя со стороны. И на тебя - на тебя еще больше. Я ведь был занят делом, и не видел твоего лица. А теперь, не сомневаюсь, и ты не остался без сладкого. Рад, очень рад. Что же ты раньше темнил, может, набивал себе цену? Если б твое лицо выражало другие чувства, а не явное наслаждение, я мог бы подумать о тебе нехорошо.
   - Ты так и не понял цель этой записи?
  - Неужели для ...шантажа. Поэтому и пригласил в этот дом. Не нужно шутить с дядей. Я настроен на серьезное дело.
  - И я то же, дядя. Вот что я тебе, дядя, скажу. Эта запись - плод усилий моего приятеля...
  - Вот оно что! Как это я сразу не понял?! Или все пришло тебе на ум позже? Ты намерен шантажировать меня? Сукин сын, ловко ты все это придумал. Заманил меня сюда... Одного никак не возьму в толк, чего ж ты сам млел и пыхтел от удовольствия? Или то удовольствие другого рода - что разденешь меня как предпринимателя?
  - Все по порядку, Геннадий. Я понятия не имел о том, что приятель, смеха и любопытства ради, настроил свою систему и заснял нас. Я слыл у него анахоретом и удивил его, когда попросил ключ от квартиры, где деньги не лежат.
   - Остряк - самоучка - плагиатор. Очень интересно гуторишь, продолжай.
  - Вот он и решил посмотреть, какая красотка превратит монаха в Дон Жуана, а когда узрел ее, то еще больше диву дивился.
   - И посмеявшись вместе, надумали меня выпотрошить. Верно?
  - Нет. Я возмутился тем, как это он посмел без моего согласия снять меня...
   - Да, вид, у тебя тот еще, твоя конфетка, что надо... И кому ты намерен показаться ради наживы? Или привык ко всяким безобразиям в своей конторе, откуда тебя поперли за дело...
  - Фу, Геннадий, что у вас за манеры?!
  - Щенок, ты еще пожалеешь о том, что связался со мной.
   - Простите, сэр, это не я, а вы щупали меня под столом и чуть не оторвали мне яйца.
  - Жаль, что не оторвал.... Тогда объясни, отчего ты согласился позировать геям без штанов - не для того ли, чтобы они позавидовали твоему пенису? Почему вместо такой постоянной работы предпочел одноразовую - со мной? Ради быстрых денег?
  - Вспомните лучше свои слова о публичности, о репутации. Вот я и позаботился о ней, не захотел подмачивать ваше добрейшее имя...
   - Сукин сын! Ты и Маринке морочишь голову ради моих денег?
   - То-то я все время брал их у вас.
   - Брал у дочери, какая разница?!
  - Сами знаете, никогда не брал.
   - Не брал, паршивец! Гордыня мешала взять. Предпочел заработать своим членом. - Не на того напали, когда "задарма" заманивали меня своими паршивыми деньгами.
   - Что же ты тогда взял их?
   - Не взял, а заработал. Кажется, заказчик остался доволен, если ему верить. Он неоднократно выказывал мне свою признательность и благодарность. И то, что явился сюда с новым конвертом, подтверждает его готовность сделать новый заказ и дождаться выполнения на месте.
   - Ну, ты и подлец! И за кого себя выдавал, какую маску надевал на себя столько времени, пока якшался с моей дочерью... Короче, парень, что ты от меня хочешь? Сколько?
  - Что сколько?
  - Не строй из себя идиота. Какие деньги решил выпотрошить из меня для того, чтобы молчал и оставил всех нас в покое?
   - Включая Марину?
   - Да, мой дорогой... Я не желаю, чтобы ее парнем был такой мерзкий пройдоха, как ты.
  - Интересно, какое мнение составится у Марины об отце, когда она узнает некоторые подробности.
   - А еще интереснее, когда увидит любовника, занимающегося минетом за деньги... - Это ее отец им занимается, если я не путаю.
   - Я-то как-нибудь выйду из положения, а вот ты точно останешься с носом - гарантирую. Итак, сколько?
   - Хотя бы половину ваших акций того самого журнала, в котором я должен был сниматься. Или выметайтесь отсюда к чертовой матери. Я ничего не обещаю. Заберите свой паршивый конверт с деньгами. Мне они не нужны.
   - Хватило тысячи? Надолго ли? Мне жаль тебя, парень. Ты никогда больше не переступишь порог моего дома, независимо от того, какой ход дашь записи нас. Пораскинь мозгами, в твоих ли интересах показывать ее другим. Если уже не сговорился с дружком...
   - Не сговорился. Эта запись - моя. Посторонние ее не увидят.
   - Как я должен это понимать?
   - Ваши мальчишки, например.
   - Ты способен показать запись моей жене и дочери?
   - Видно будет, я еще не решил.
   - Но какой смысл было вытаскивать меня сюда, объясни.
   - Никакого. Можете идти. И заберите деньги...
   - Жаль, что все так у нас получилось. Надеюсь на твое благоразумие, а если ты его лишен, то на чувство к Марине...
  Я поступил в высшей степени неразумно. Когда вечером того же дня встретился с Мариной, рассказал ей про нашу первую встречу. О второй не заикался. (Пусть сама решает нашу судьбу.) Вначале она набросилась на меня с кулаками, прогнала и заявила, чтобы я впредь не появлялся у нее дома, но через два дня простила и почти встала на мою сторону. Сказала, поставит в курс дела мать, но наши с ней отношения не пострадают...
  Мы провели одну из самых горячих наших ночей. Утром не вспоминали о том, что могло стать и, в конечном счете, стало главным поводом для нашего разрыва. Она встретилась с матерью. Я не знаю, какой между ними состоялся разговор. Но не прошло и месяца, мы расстались. Виной тому один я. И почему мысль о том, под какой удар я ставлю наши отношения, не заставила меня во время остановиться?!
  
  
  
  
  
  
   21. Концерт Љ 2 для Геннадия с оркестром слов
  
  Я никогда - ни в детстве, ни в юности, ни в отрочестве, ни в своей взрослой жизни - не страдал комплексом собственной неполноценности. Природа и родители предоставили в мое распоряжение все необходимое для того, чтобы избежать любой рефлексии. В таких случаях, как правило, и обстоятельства складываются самым лучшим образом. Но, к сожалению, в некотором роде они дали течь в моей личной жизни. Видимо, успехи в бизнесе, а в молодости - и у женщин вскружили мне голову.
   Но не в моих привычках жалеть о чем-либо. Я любил, был любим, у меня двое парней, которые до сей поры не дают повода жаловаться на то, что они есть. Да, наша с Машей жизнь не сложилась. Думаю, она не способна к любви. Ей всего мало. Она ни в чем не желает уступать. Всегда хотела подчинить себе всех. Но не на того нарвалась. Если брать верх над Толей ей время от времени удавалось (что, в конечном счете, позволило мне одержать победу в нашем с ним поединке, победу, как выяснилось впоследствии, достаточно сомнительную), то со мной такой фокус не прошел. Если дети иногда уступают ей по мелочам, то я всегда давал и даю отпор. Я - мужчина. Должен быть настоящим, а не номинальным главой семьи. И не в моем характере подчиняться...
  Скоротечный роман с Толей, когда он приезжал в Петербург, еще больше настроил ее против меня. Мы уже давно живем рядом, словно разведенные супруги. Нас связывают только парни. Что до Марины, то она невзлюбила меня, чуть ли не с самого раннего детства, хотя я делал все возможное и невозможное, чтобы относиться к ней, как к родной дочери. Даже Маша никогда не корила меня за неравное отношение к детям. Чего греха таить, конечно, мальчишки - моя кровь и плоть, будущие наследники моего дела - мне ближе, но в своих отношениях с детьми я никогда не предпочитал сыновей Марине. Но после встречи с Толей она все больше и больше стала отдаляться от меня. И как только захотела жить отдельно от нас, я поддержал ее, вопреки Машиному сопротивлению. Маше пришлось подчиниться, что не прибавило ей любви ко мне. У нее сложилось мнение, что тем самым я выдал себя, как ни старался столько лет показывать любовь к дочери. Никому я ничего не показывал. Я ее действительно любил и баловал, а ребят держал в "черном теле", стараясь воспитать в них мужчин. Но они никогда не жаловались на свою жизнь...
   Окончательный разлад с Мариной случился у нас из-за Володи, любовника дочери, появившегося в нашем доме именно в тот момент, когда мои отношения с Машей зашли в тупик. Положение не выправилось после моей попытки оставить в прошлом все наши обиды. В словах, наговоренных на диктофоне, я был с женой максимально искренен, что далось мне нелегко. Правда, в некоторых мелочах я отступил от полной правды. Так первое мое "падение" с приятелем на самом деле произошло несколько иначе. Именно я соблазнил его, если так можно выразиться. Он оказался слишком нерешителен и интеллигентен, чтобы навязать мне свою любовь. Другое дело, он ее не слишком скрывал, бросая в мою сторону такие взгляды, к которым я привык только со стороны женщин. Он краснел и отводил глаза, словно невинная дева, особенно тогда, когда мы мылись под душем после игры. И потому, когда мы были с ним в соседних душевых кабинках (вовсе не в одной), и - главное - одни, так как остальные покинули душевое помещение, я зашел к нему "в гости", и, не особенно церемонясь, вызвал в его теле и душе те перемены, которых мы оба желали... После этого я приехал к нему домой, и мы предались такой любви, едва вошли в квартиру, словно занимались ею с малых лет. Он клялся и божился, что у меня первый. Я не клялся и не божился, но до него и я никогда не имел интимных дел с мужчинами. Мой первый любовник - уже не юноша, а молодой мужчина с узкой талией, округлым задом, девичьим личиком, которое не портили усики. Типичный гуманитарий, он, отлично зная поэзию, музыку и живопись, делился со мной своими познаниями. Ни одна из моих многочисленных женщин не была столь хороша собой, умна и содержательна, ни одна до такой степени не старалась сдерживать свои чувства по отношению ко мне.
   В числе моих приятелей и приятельниц нашлось немало геев и лесбиянок, не скрывавших своей сексуальной ориентации. Более того, они предлагали и мне испытать "неслыханное блаженство" от новой любви, но я, не испытывая большого интереса к ней, отшучивался, что еще не созрел. Кто знает, что бы стало со мной, не встреть я своего дружка, поначалу увлекшего меня своим умом и глубиной, несвойственными моему кругу. Нас свела общая подруга, желающая с его помощью удержать меня как любовника. (Женщины часто теряют голову, когда всеми правдами и неправдами хотят сохранить своих мужчин. И тогда они привлекают в помощь друзей.) Мы с приятелем расстались после бурного скандала, который он, как ревнивая баба, закатил мне только потому, что одновременно с ним у меня случился роман с одной девицей, оставшейся у меня на ночь. Я позвонил приятелю, что приеду к нему только на следующий день. Он стал выпытывать у меня причину и вынудил меня сказать, что я не один, с женщиной. Он счел это изменой нашей с ним любви и дружбе. Желая избавиться от затягивающего меня пристрастия спать с мужчинами, я воспользовался случаем и прекратил встречи с приятелем, хотя на следующий день он уже согласился на все, лишь бы я остался у него. Однако я проявил выдержку, чтобы снова не броситься в его объятия.
  Я не признался б жене в бисексуальности, если бы не прочел об ее Тане. Впрочем, их отношения и раньше не являлись полным секретом для меня. Не встретив Машиной любви в студенческие годы, я вынюхал, где и с кем она живет (как-то трудно поверить в то, что подружки, предаваясь любовным утехам, сохранили девственность, сплошная чушь). И потому мое самолюбие не уязвило ее нежелание сблизиться со мной. Тем более что мои страстные поцелуи находили у Маши отклик. Именно я пробудил у нее интерес к мужчинам, которым много позже воспользовался Толя. ( Когда Маша с Таней уже расстались). Я в те времена ничего о ней не знал, был женат, как полагал, небезуспешно.
  Конечно, я слегка приврал Маше относительно предложения своей американки заключить брачный контракт, по которому ее миллионы делились между нами поровну. Она всего лишь шутила, проверяя меня, но не так уж я прост, чтобы этому поверить (моя жена вовсе не дура, хотя и хохотушка). Что, правда, я не хотел оставаться в Штатах, тем более на правах мужа богатой жены. Заниматься бизнесом в Америке мне не с руки. Любой капитал, который я мог там заработать своим трудом, не шел ни в какое сравнение с капиталом жены. Наша страсть не могла продолжаться вечно, я чувствовал спад ее активности, мы уже ссорились по пустякам. Мэри в любой день могла выкинуть меня из своей жизни, что доказала чуть ли не на другой день. Едва мы расстались, в нашем гнезде поселился янки, по всем статьям ни в чем не уступавший мне, а по богатству во много раз превосходивший меня. За него она через несколько месяцев вышла замуж, и живет в браке с ним до сих пор, пусть без особой любви, если верить ее письмам и звонкам. Как-то она прилетела в Петербург, мы встретились и вспомнили прежнюю "любовь" (с Машей мы уже ссорились по пустякам).
  Что касается моего второго любовника - бизнесмена, влюбившегося в меня при первой же нашей встрече в клубе, то он в четкой деловой манере предложил заняться со мной любовью (так он попытался скрыть свою любовь). Он не скрывал свою сексуальную ориентацию, о ней знали даже в его семье. Так что никакой романтики в наших отношениях, по крайней мере, с моей стороны, не было. Он давал мне сто очков вперед по многим вопросам, особенно в части ведения дел, в которых я, только-только окончивший институт, слыл дилетантом. Мне льстило новое знакомство, я не стал ломаться и принял предложение, сделанное им в ресторане, куда он меня пригласил. К тому времени я уже устал от женщин, требовавших много времени, денег и сил. Я нуждался в приобретении опыта, знаний и связей в то время, когда ни дня терять было нельзя: разворачивалась новая жизнь, даже мой отец ринулся в нее, покинув теплое место в Минлегпроме. Он почуял опасность потери всего того, что давала ему старая эпоха, рушившаяся на глазах. Перефразируя строки незабвенного поэта, нашего всего, мой папа самых умных правил, когда страна занемогла, свой замначпупса пост оставил и лучше выдумать не мог. Он в подробностях делился со мной тем, как все это происходило, когда еще до приватизации умные и дошлые партийцы и комсомольцы из властных эшелонов всех уровней, снизу доверху, почти задарма брали все, что могли. Мой отец и сам не пальцем деланый. Он стал фактическим владельцем довольно крупного текстильного предприятия, оказавшегося на грани краха, умудрился - благодаря своим связям - за счет государства получить новое оборудование из Германии на двадцать пять миллионов марок. Оно позволило ему без всяких затрат со своей стороны создать конкурентоспособную фабрику и выйти с ее продукцией на западный рынок, чему способствовала наша дешевая рабочая сила. Его рабочие молились на хозяина, так как регулярно получали зарплату тогда, когда другие ждали ее месяцами. А когда пришла пора отцовскому АОЗТ приватизироваться, половина акций досталась директорскому корпусу, другую часть вскоре скупил по дешевке отец (рабочим казалось, что они не прогадали, и продали их отцу). Позднее из этого директорского корпуса фактически остался один отец. Легкая промышленность оказалась в загоне, во времена дефолта и вовсе села на мель. Отцу уже принадлежал контрольный пакет акций, он мог делать все, что хотел... И передал предприятие под мое управление. Вот тут-то и пригодились мне те связи, которые я приобрел в последние советские годочки (во многом благодаря своему знатному любовнику). Он по достоинству оценил мое к нему отношение. И когда уехал в Штаты, передал в мое распоряжение часть акций своего банка, полным владельцем которого я стал через несколько лет. Говорить Маше о том, как я стал банкиром, не стал. Она могла все неправильно понять...
   Марина имела все основания обидеться на меня из-за моего страстного увлечения ее любовником. Только не надо думать, что Володя сторонился моих ухаживаний .. Да, он отказывался от моих денег. Но как? Это надо было видеть. Всем своим видом показывал, он стоит много дороже того, что я могу ему предложить. Он любил Марину, но едва ли их связь стала б столь прочной, будь у нее бедные родители. Мальчик далеко не так прост, каким хотел выглядеть. Он не глуп, сразу нашел нужный подход ко мне. И когда женщины уединялись, ничуть не робел, садился рядом со мной и разговаривал на самые разные темы. Разве что не касался своих интимных отношений с Мариной и работы стриптизером, которую молодые люди не афишировали. Я, разумеется, знал о том, где он трудится, не осуждал, но все же меня немного коробило то, что моя дочь связалась с ним, каким бы привлекательным и чистосердечным он ни казался. Но, с другой стороны, меня манило и влекло к нему. У мальчика немалый опыт, чтобы почувствовать мое желание встретить у него, если не любовь, так понимание. Да, я много старше его, но все еще вполне привлекателен внешне, а, главное, мог представить для него интерес, аналогичный тому, что в свое время свел меня с моим вторым любовником. Я не считал, что наврежу дочери, так как не видел у любовников будущего, что бы они ни говорили о своей женитьбе. За чей счет они собирались жить? Такой вопрос себе не задавали. Мальчик прекрасно понимал, его женитьба в ближайшие годы невозможна. А если и есть на нее шанс, то лишь через мой труп или через его со мной любовь. Вообще смешно, о какой женитьбе могла идти речь между этими детьми? Так я думал тогда...
  Я не ханжа, но меня не могла не насторожить (приятно) склонность Володи обсуждать со мной, отцом его девушки, разные эпизоды и моменты, касающиеся интимной стороны жизни между людьми, в том числе и - одного пола. Он нисколько не смущался при этом, честно глядя мне в глаза, словно выпытывал, какого я мнения о такой любви. Сам свое мнение не выказывал. Но когда я прямо и откровенно отвечал, что каждый живет так, как хочет, главное, чтобы люди считались не только со своими пристрастиями, но и партнеров, он либо поддакивал, либо пускался в пространные разговоры, приводя примеры из частной жизни своих знакомых. Любил рассказывать анекдоты. Я встречал их поощрительным смехом. Одним словом, мы вели мужские беседы, и переход от них к практическому делу казался мне вполне уместным. Не зря он сам, по собственной инициативе, в первый визит в наш дом сел за обеденный стол рядом со мной, что впоследствии стало традицией. Володя всячески показывал мне, что испытывает интерес к моей особе и считает меня, несмотря на разницу в наших годах, интересным и близким для себя человеком. Как-то даже пошутил, вы - свой парень - в доску.
  Если б я сомневался в том, что он может в будущем составить счастье для Марины, я бы не стал рисковать отношениями с дочерью, какую бы страсть к нему ни испытывал. Но, видя Володю насквозь, решил попытать счастья с ним. В конце концов, тем самым я сразу убивал двух зайцев. Оказывал Марине добрую услугу, показывая истинное лицо ее парня. И приобретал красивого, молодого, неглупого любовника, который мне все больше и больше нравился, так что вскоре я просто влюбился в него и постоянно думал о нем, что даже стало мешать моему делу. Я чувствовал, если удастся добиться его расположения, мои дела никак не проиграют от близости с ним, только выиграют.
   Очевидно, он понял меня, иначе не рискнул бы предпринять демарш за обедом, когда я "случайно" уронил салфетку. Не успел нагнуться и поднять ее, как он не только услужливо сделал это за меня, но и положил салфетку мне на колени, задержав на них свою руку, после чего я инстинктивно зажал ее между своих ног. . Поскольку Володя не стал вырываться, я подумал, что он не прочь завести со мною роман и сделал рискованный шаг, чтобы выяснить свои возможности, - произвел своего рода рекогносцировку "местности" - того, что у него в штанах. Я не шокировал парня, не вызвал у него гнев или оторопь, словно он был готов ко всему, хотя и предложил мне остановиться, чтобы наше, прямо скажем, нестандартное поведение, осталось незамеченным Машей и Мариной . Я и сам понял, мы уже достаточно подготовлены к дальнейшему развитию событий в нужном направлении. Он моложе, и не обязан испытывать ко мне страсть. Больше того, меня не оскорбила его меркантильность, если именно таковая явилась главным мотивом нежелания послать меня куда подальше. Главное, чтобы эта игра не стала опасной. Но какой интерес мальчику рисковать нашими отношениями, а, главное, связью с Мариной, которой он явно дорожит? А девчонка - та в него влюблена и ни от кого не скрывала своего чувства. Данное обстоятельство нельзя не принимать во внимание, думал я, и потому, прежде хотел выяснить его намерения. Если они направлены на улучшение материального положения (о страсти ко мне можно лишь мечтать), с сохранением отношений с Мариной, это еще полбеды для нее. Нужно только сохранить в тайне близкие отношения между нами. А если парнишка готов порвать с ней, что ж, так тому и быть: насильно мила не будешь. В любом случае не я разрушал отношения между ними. Поэтому считал себя вправе предложить Володе самые близкие отношения с учетом его интересов, если они достаточно умеренны.
   Когда первая часть обеда закончилась и Володя - с разрешения Маши - вышел покурить в соседнюю комнату, названную нами "курительной", я направился за ним, хотя сам давно бросил курить. Я предложил Володе оценить качество подаренных мне очень дорогих и редких сигарет, он поблагодарил, дал мне прикурить от своей зажигалки, похвалил их, отметив, что никогда прежде не видел этой марки. Видимо, от волнения, я, едва закурил, задохнулся от дыма и закашлял. Володя, как мне показалось, довольно фамильярно и слишком сильно, не спрашивая на то моего согласия, стал стучать по моей спине. И так близко приблизился ко мне, что я, откашлявшись, не захотел отказать себе в удовольствии обнять его. Он, хотя и не сразу, высвободился из моих объятий, - осторожно, чтобы меня не обидеть. Я, не мешкая, спросил, что он думает по поводу возможности большего, чем прежде, сближения между нами, поскольку он с самого начала нашего знакомства произвел на меня самое приятное впечатление. Мило улыбаясь, он спросил, что конкретно я имею в виду, и получил ясный и недвусмысленный ответ. Парень выразил некоторое недоумение, сказал, такое предложение застало его врасплох, хотя для него уже давно не секрет, он может нравиться не одним только женщинам. Но он любит и любим Мариной, и не может рисковать их отношениями, тем более что до сих пор не замечал за собой особой склонности к близости с мужчинами, как бы замечательны они ни были. И сделал шутливый реверанс в мою сторону. Мне не очень понравилась вся эта игра, но я понимал, ее правила в данном случае устанавливается не мной. Последние иллюзии на счет его другого, кроме меркантильного, интереса к моей личности, у меня разом пропали. Однако я не подал вида, что расстроен этим обстоятельством. Перевел разговор в несколько иную плоскость, спросив у него, как он справляется с денежными затруднениями, о которых слышал от Марины. При этом я извинился за нее и за свое вмешательство в его дела, понимая, как он щепетилен в таких вопросах. На эту мою тираду Володя ответил не сразу.
  - Привык самостоятельно справляться со своими проблемами, не пользуясь возможностями, связанными с личными отношениями.
  И все же я предложил ему взять у меня, если не безвозмездно, то хотя бы в долг, на любое время необходимую ему сумму. Он вежливо отклонил мое предложение и, погасив недокуренную сигарету, направился в гостиную.
  - Извините, нас зовут.
   Никто нас не звал, что я и отметил, повернув его к себе. Наши глаза встретились, он на миг задержался в моих робких объятьях и спросил, что еще я имею ему сказать. Мне показалось, в его голосе прозвучали наглые нотки. Я спросил, как следует отнестись к эпизоду под столом, когда он не отверг мои домогательства. Володя прищурился и усмехнулся.
  - Я не мог отказать себе в удовольствии убедиться в своих ранних наблюдениях, хотя рисковал - такой я рисковый человек.
   И тут же дружески обнял меня, заверяя в своей привязанности к нашей семье и в том, что не хотел никого обидеть.
  - Но, если это произошло, прошу прощения. Видите ли, я еще с детства имею некоторые хулиганские наклонности. Но в данном случае просто не хотел лишать вас вполне невинного удовольствия, если вы испытали его, когда не побоялись так далеко пойти. Приятно, что такой человек, как вы, можете питать слабость ко мне, самому обыкновенному и рядовому парню, все достоинства которого заключаются во внешности и молодости. . Если я чем-то обидел вас, еще раз прошу прощения.
  При этом в его глазах сквозило такое лукавство, что я непроизвольно для себя поддался его обаянию и сказал, что ничего не имею против подобной дерзости и готов ради нее на многое, особенно, если эта дерзость будет иметь более серьезное продолжение.
  - Нет, вы же знаете, что я люблю вашу дочь..
   Володя заверил меня в том, что весь этот разговор и то, что имело место между нами за обедом, в любом случае останется нашей тайной. С этим мы направились в гостиную.
  Наш разговор продолжился после обеда, когда женщины ушли на кухню мыть посуду, а мы вновь направились в "курительную". Я без всяких обиняков спросил у Володи, чем еще, кроме денег, коль скоро он так решительно не желает брать их у меня, могу стать ему полезен. Без всяких обязательств с его стороны. И тогда он сказал, что желает сменить свою трудную работу на иную, соответствующую его запросам и способностям, напрямую связанным с будущей специальностью.
  - Если вы, действительно, как утверждали раньше, признаете у меня определенные способности и можете повлиять на мою судьбу не по окончании учебы, как обещали раньше, а сейчас, то я многим буду вам обязан. И готов взять под будущий заработок для погашения долга и удовлетворения самых насущных потребностей, можно без черной и красной икры (улыбка во весь рот), пять сотен баксов.
   Сумма для меня смешная, я мог рискнуть ею - даже в том случае, если парень надует меня, как ребенка. Я подумал (для вида).
  - Есть одно место художника в журнале... для геев, я владею в нем небольшим пакетом акций. Если только такая работа не смущает тебя.
  - Ничуть. Хотя бы потому, что нынешняя моя работенка ничем не лучше. А если - под наше с вами будущее - передадите мне этот пакетик или его часть, я буду счастлив.
  Последние слова сказал шутливым тоном. Я ответил ему в тон.
  - За акции отдаться немало - даже тебе.
  - Тогда забудем о нашем разговоре.
  - Так ты не шутил?!
  - Какие могут быть шутки? В бизнесе, насколько мне известно, шутки не приняты. Парень нагло усмехался мне в глаза. Я понял, он не шутит, и разозлился.
  - В таком случае, молодой человек, забудем обо всем.
   - И о месте художника?
  - Об акциях, пока только об них.
   - Дружба - дружбой, а денежки врозь?
   - Их надобно, юноша, прежде заслужить. И не с помощью кавалерийского наскока. - Согласен, Геннадий (он впервые назвал меня только по имени), вы правы, слишком многого я сразу захотел, поделом мне, сосунку.
   И я услышал в его покорном тоне столько печали, что пожалел парня и приблизился к нему. Он по-дружески обнял меня и попросил простить его. Я прижал Володю к себе, похлопал по плечу и обещал сделать все возможное, чтобы он занял место художника в журнале, лишь бы оно было еще свободно.
  - Буду премного вам обязан...
  В этот же вечер я связался с редактором и пригласил его и Володю в свой офис. Володя отобрал лучшие свои рисунки для предъявления их редактору. Однако за три часа до встречи обстоятельства переменились, главный акционер журнала навязал редактору на вакансию художника свою креатуру, какого-то родственника, приглашенного через пол- года, чуть ли не в "Плейбой". И если верить редактору, а у меня не было никаких оснований ему не верить, то все свои возможности отстоять это место для Володи он предпринял, но потерпел фиаско (между мной и этим акционером имелись к тому же некоторые распри, что не способствовало успеху нашего с Володей дела). Однако редактору удалось оговорить - через полгода в любом случае Володя займет место художника, если достоин его с точки зрения редакции. Я попытался разыскать Володю и сообщить ему о перемене обстоятельств, но мне это не удалось. Его не оказалось на месте, о чем мне сообщила менеджер клуба. Что ж, решил я про себя, в любом случае парнишке не вредно познакомиться с редактором и узнать, годен он или не годен к новой службе, - если и не сейчас, то через полгода. Я не сомневался в том, что он подойдет, а его денежные проблемы решу сам, независимо от того, как сложатся дальше наши отношения. (А они могут в данной ситуации принять не самый худший оборот, так как молодой человек нуждается в деньгах и попадет в еще большую зависимость от меня, что в моих интересах. Никто никого насиловать не собирается, вольному воля, в очередной раз предложу деньги - его дело брать их, или снова ответить отказом.)
  Володя появился в моем офисе раньше редактора, но я не стал предупреждать об изменении ситуации. В конце концов, пусть работодатель лично скажет ему о ней. Они пожали друг другу руки, познакомились. Володя развернул свои рисунки, встретил их одобрение и самодовольно улыбнулся. Со стороны все выглядело забавным и страшноватым для меня, я не хотел терять расположение парня, а оно находилось под вопросом. Я заранее договорился с редактором, чтобы он как можно деликатнее рассказал Володе о "новости дня", объяснил ее и дал гарантию, что через полгода Володя получит место художника. Редактор выполнил свою миссию, можно сказать, с блеском, но лицо парня переменилось, он переводил свои наполненные гневом глаза то на меня, то на редактора, явно обвиняя нас в сговоре. Все мои ссылки на то, что я никоим образом не мог повлиять на ход дела, пытался его разыскать, не помогли. Нам с трудом удалось удержать парня от того, чтобы он не захлопнул за собой дверь офиса. Когда он направился к двери, я вскочил со своего места, догнал и положил руку на его плечо. Он зашипел, но остановился и пронзил меня таким взглядом, что я опустил глаза.
  - Я не виноват, малыш, поверь мне, все устроится, обещаю, не уходи.
   И, видимо, столько было смирения и мольбы в моих словах, что он погасил свой гнев, только нецензурно выругался в полголоса и сел на прежнее место, готовый к новому для себя разговору. Редактор - старая - молодая лиса - почувствовал, Володя может сменить гнев на милость. И предложил ему, пока место художника временно займет чужой человек, другую работу в журнале. Даже за большие деньги. Парень, не спрашивая, сам догадался, какое место светит ему в журнале.
  - Да, да, моделью, - подтвердил редактор.
  Володя, немного подумав, согласился, но выставил условие.
  - Готов сниматься в плавках. Пусть за половину предложенной суммы заработка.
   Редактор с сожалением констатировал, что потеряет подписчиков, если такой атлет и красавец станет скрывать от них самое главное свое сокровище. Володя отчаянно взглянул мне в глаза, (я понял, ему позарез нужны деньги, чуть ли не сегодня). Я сказал, такие дела сразу не решаются, ему следует подумать и только потом соглашаться или нет. Володя схватился за протянутую соломинку и в знак согласия кивнул головой. Редактор отметил разумность такого подхода и протянул парню руку, тот вяло пожал ее. Затем редактор попросил Володю, если это его не затруднит, раздеться. Володя не смутился, довольно грубо отрезал, я уже сегодня могу подписать контракт, если мой член устроит вас, но за двойную сумму гонорара и за аванс. Редактор расхохотался и ответил, такое условие ставит его в тупик, посмотрел на меня, я кивнул - редактор понял, я готов платить разницу, и дал согласие. Володя явно рассчитывал - ему откажут, и растерянно уставился на меня. Я, не дожидаясь того, когда он скинет с себя одежду и, не желая вмешиваться в дальнейшие переговоры, вышел в соседнюю комнату. Грешен, дверь закрыл неплотно. Проницательный парень позднее бросил мне упрек, что я подглядывал за тем, как он красовался перед редактором во всей своей красе. В результате Володя согласился через два дня прийти в редакцию и за удвоенный заработок подписать контракт.
  Редактор выразил полное восхищение Володей и вызвал меня "из заточения", заявив о потрясающем приобретении (так, словно речь шла о жеребце), пожал нам руки и ушел. Володя остался в кресле и без всякого почтения посмотрел мне в глаза. Я выдержал его взгляд.
  -Ты интересуешься моим мнением по всему этому вопросу?
   - Почему бы и нет, коль скоро удвоение гонорара пойдет за ваш счет.
   - Твое появление в обнаженном виде, да еще в подобном журнале отразится на всех нас, так как, несмотря на сегодняшний либерализм суждений обо все на свете, мы можем стать предметом насмешек. За себя я не очень-то беспокоюсь, обо мне уже столько ходит сплетен, что не успеваю отплевываться. Но Марина - еще школьница, подружки станут над ней издеваться, а мальчишки - приставать с грязными намеками. Ведь желтая пресса не преминет сообщить, кто кем кому приходится.
  - Вполне резонно. Но что же мне делать? Если на днях не отдам очередной взнос за учебу, меня просто отчислят. Перед тем, как прийти сюда, я попросил у одного человека, обещавшего мне эти гребаные деньги. В последний момент он отказался дать их в долг под сумасшедшие проценты - и у него, видите ли, переменились обстоятельства.
  Володя обречено развел руками, на него стало жалко смотреть. Я проникся к нему еще большей любовью. Незащищенного я его любил так, как никого прежде - ни женщин, ни мужчин. И стал умолять его взять эти жалкие деньги.
  - Почему ты готов брать их черт знает у кого, только не у меня? Неужели моя любовь к тебе - такое непреодолимое препятствие? Я готов отказаться от всех своих желаний и притязаний, только возьми паршивые деньги и не плюй на свое самолюбие и гордость, идя сниматься для такого журнала.
  - Что так отзываетесь о нем, разве не вы один из его владельцев?
  - Это всего-навсего бизнес, мой дорогой мальчик. Только бизнес! Сейчас выпишу тебе чек на пятьсот долларов, только посмей его не взять! Никаких обязательств. Не желаешь брать безвозмездно, вернешь, когда сможешь.
   - Нет, Геннадий. У меня хорошая память. Деньги надобно заслужить. И без кавалерийского наскока, и без жалобной мольбы о помощи.
  - Ты просто дурень. Речь шла об акциях, не путай понятий. Ты либо шутил тогда, либо от злости на меня сказал глупость...
   - Я возьму у вас деньги. При одном условии.
   -Сейчас скажешь очередную глупость. Подумай, прежде чем говорить...
   - На тот секс, на который вы рассчитываете, я не готов. Но могу предложить оральный. Себя - вам. Если устраивает, то хоть сейчас. Здесь есть душ, чтобы я мог подмыться?
   - Володя, не надо меня унижать. Я понимаю твои чувства, но пощади и мои.
  - Так вы категорически не согласны? Тогда я пошел.
   Он резко встал и направился к двери.
  - Подожди, дурачок. Я согласен. Только не здесь. Мы можем встретиться на моей квартире - есть такая для интимных встреч. Видишь, у меня нет от тебя секретов.
   - Хорошо, не сейчас и не здесь, мы оба не в настроении. Все же люди - не животные, хотя и животные... Но наше свидание произойдет в квартире моего приятеля. Он дал мне ключ от нее... На всякий случай. Видите, и у меня от вас нет секретов. Не думайте, я еще никогда не пользовался этим ключом.
  - Я ничего не думаю. Но почему не у меня?
  - Мне это трудно объяснить. Какая вам собственно разница? Никто не узнает о нашей встрече.
   - Хорошо, я согласен, Володя На все....
   - Вы говорите так, словно я веду вас на убой, а не на ... наш первый любовный уикэнд.
   Я посмотрел ему в глаза, не увидел в них никакого света надежды для меня, но и - издевки или насмешки. И протянул конверт с деньгами.
  - Нет, нет, деньги потом, при встрече. И стулья, и деньги - вечером.
   Горькая усмешка исказила его лицо. Я уже думал не столько о блаженстве, ожидающем меня, сколько об удачном выходе из тупика, в который мы загнали друг друга...
  На следующий день я пришел по указанному им адресу с бутылкой французского коньяка и холодными закусками самого высшего качества. Володя встретил меня в халате - только что из-под душа, еще разгоряченный, с мокрыми волосами - и поцеловал меня в щечку, словно ребенка. Я прижался к нему, не сумев совладать с острым желанием, он улыбнулся.
  - Подожди, все еще впереди. К жене не очень спешишь? Тогда можно не торопиться. Поспешишь - людей насмешишь. У нас есть время до полуночи...
   (Три часа! Я испытал радость и подумал, кто знает, вдруг мне удастся покорить его, используя весь свой любовный опыт. До сих пор никто на меня не жаловался - ни женщины, ни мужчины.) Володя тем временем снял с меня верхнюю одежду. Я остался в рубашке и брюках. Когда он "разоблачал" меня, полы его халата на миг распахнулись. Я заметил, что он в плавках, плотно обтягивающих его чресла. Видимо, в тех самых, что выступал в стриптизе. Он посадил меня за стол, на котором в гордом одиночестве красовалась бутылка водки и два фужера. Не без удовольствия наблюдал за расставляемыми мной яствами. Когда все оказалось на столе, он подошел ко мне и поцеловал в губы - всего лишь на короткий миг, а я уже растаял и прижался к нему всем своим телом.
  - Подожди. Ты умеешь ждать, правда?
  - Умею. Но я сгораю от любви к тебе.
   Он, смеясь, запустил свою руку под ослабленный ремень моих брюк, пробежался ею по животу и ниже, удовлетворенно хмыкнул.
  - Ты настоящий гигант секса, Геннадий..
  - Зато ты ненастоящий, - отшутился я, ощупывая его спокойную плоть, никак не реагировавшую на мое прикосновение.
   Володя позволил мне некоторую вольность, но как только его пенис чуть затвердел, отстранился от меня, словно поддразнивая меня, он - стойкий солдатик, не в пример мне. Немудрено, не он любил меня, я - его. Мы сели за стол и занялись питием и едой, неся полную чушь на самые разные темы. Так, словно пришли сюда лишь затем, чтобы есть, пить и болтать о самых разных пустяках, не имеющих никакого отношения к предмету нашей встречи. Когда бутылка коньяка была опорожнена, и в его честь Володя произнес множество похвальных слов, мы перешли к кофе и сигаретам. Я подсел к нему поближе, положил руку на его плавки. Он, искоса, с хитрецой наблюдал за собой и за мной - всем сразу. Его плоть все еще не желала меня, моих прикосновений. Я не считал нужным переусердствовать в своем желании.
  - Пожалуй, я сниму халат, если не возражаешь. Жарковато.
  - И то, что под ним, если это возможно.
   - Не все сразу. А тебе самому комфортно в своем облачении?
  - Не слишком...
  - Не стесняйся. Здесь все свои...
  Я разделся до трусов.
  - И это все?
   - Как ты, так и я...
  - Мы с тобой не в равных положениях. Тебе, в отличие от меня, не в новинку видеть, в чем мать меня родила. Кто наблюдал за мной в офисе, когда я вертел задом перед твоим редактором?
  - Я не наблюдал.
   - Не отпирайся, я все видел. И как тебе показался? Говори!
  - Ты, мой мальчик, настоящее чудо, от головы до пяток. И это еще мало сказано. Я завидую от всей души Марине, отхватившей такого парня. За что ей такое?!
  Володя рассмеялся, включил диск с музыкой и стал танцевать под нее, раскачивая бедрами. Каждый мускул его тела точно откликался на такт музыкальной пьесы, ранее не слышанной мной, не слишком попсовой. Я стоял, как вкопанный, и смотрел на Володю, становящегося все более раскованным. Он старался произвести на меня самое лучшее впечатление. Он скинул с себя плавки..Нагота этого парня выглядела так естественно, что я в какой-то степени отключился от всяких эротических мыслей, и сам захотел принять участие в этом танце. Но стеснялся своей наготы - мое тело, несмотря на все мои старания, все же дряхлое по сравнению с его телом. Он словно прочел мои мысли и велел мне подключиться к танцу. Подтанцовывая, приблизился ко мне, помогая снять с меня трусы. Я стал подражать его движениям. Мой вид не вызвал у Володи насмешки, напротив, он похвалил меня за то, что я в своем возрасте сумел так хорошо сохраниться и мало чем уступал ему, молодому, а кое в чем даже превзошел его. И схватил мой вздыбившийся вверх пенис. От этого внезапного, довольно сильного прикосновения я задрожал и прижался к Володе, ухватив руками его великолепные, упругие ягодицы. Он не возражал.. Прижавшиеся друг к другу, мы медленно, раскачиваясь, танцевали под музыку, сменяющуюся одна за другой. То ли музыка и танцы, то ли мои жалкие потуги раскалить его, но все вместе с выпитым коньяком подействовало на парня. Когда мы отлипли друг от друга, я восхитился его обликом. Он не остался у меня в долгу.
   - Что ж, мы оба недурно смотримся. По-моему, ты вполне созрел для приглашения к другому танцу?
   - Кажется, не только я один?
   - Тогда приступим к главному действу, ради чего мы сюда пришли.
   Он поставил новый диск, сел в кресло, широко расставив ноги. Я примостился возле него на коленях. Он опустил мою голову...
  Мне неоднократно приходилось заниматься оральным сексом. В молодости я бывал в позиции Володи, и это радовало моих партнеров. Но когда стал постарше, довольствовался и пассивной позицией, так что и в ней преуспел. Я ничуть не жалел о том, что нахожусь внизу, наблюдая за тем, как мой любимый испытывает никак не меньшее сладострастие, чем я. Он корчился от сладостной муки, доставляемой мной. На его месте меня бы так долго не хватило.. Мне стоило немалого труда держаться, чтобы не опередить его. Я взорвался вслед за ним, в полном изнеможении раскинувшись на полу. Мы наблюдали за конвульсиями друг друга совсем без сил. Он раньше пришел в себя - все же моложе. Мы вместе проковыляли в ванную комнату, пустили теплую воду, и, не дожидаясь того, когда ванна наполнится, бухнулись в нее... Он позволил мне мыть его, как ребенка. Я испытывал редкое наслаждение от всего того, что у нас происходило. И , подумал, что должен был принести еще больше денег. Он вполне заслужил их. Все же хорошо, что я удвоил сумму. Любопытно, как он воспримет это, когда вскроет конверт? Мои мысли Володя прервал недовольным ворчанием, смысл которого сводился к тому, что я думаю теперь о чем угодно, только не о нем. Я тут же почувствовал желание и сказал, что только об одном и мечтаю... Он игриво схватил мой пенис, который тут же напрягся. Я взвыл от восторга и стал заверять Володю, что мое главное правило в любви - доставлять наслаждение партнеру.
  - И мое!
   Володя до боли сжал мой пенис, я ответил тем же самым.
  - Мне больно, ты с ума сошел! Это ж тебе не ...
   Он не мог найти нужного слова и злился. Я растерялся, не зная, как вести себя дальше, но он уже пришел в себя и извинился за несдержанность. Мы молча вышли из ванны и стали вытираться каждый своим полотенцем. Он надел халат на голое тело и выбежал за моей одеждой. Принес ее, усмехаясь, смотрел, как я одеваюсь. Все мое хорошее настроение тут же пропало, а за ним - и желание. Я понял, на этом наш праздник на сегодня закончился, хотя у нас оставалось много времени - достаточно для новой любви.
  - Я ведь тебе ничего больше не обещал, не взыщи. Ты выпотрошил меня без остатка. Я ни на что больше не гожусь.
  Он словно оправдывался передо мной, и я был ему за это благодарен. Я должен понимать, кто кого любит, кто кого терпит. Наверное, я выглядел поверженным. Он пожалел меня.
  - Я просто устал, не каждый день приходилось заниматься любовью с лицом моего пола. Но я не разочарован, ты доставил мне наслаждение. И, кажется, я не против большего сближения между нами - настоящего секса, хотя плохо представляю себе, что из этого выйдет. Но попытка не пытка...
  И назначил встречу на следующей неделе. Мы расстались раньше времени. Я уходил от него в печали и надежде...
  На следующий день он позвонил мне в офис, поскольку я принес ему вдвое больше денег, чем требуется, он занесет избыток, иначе потратит его в одно мгновение. Я ответил, что буду только рад, если он доставит себе такое удовольствие.
  - Но тогда я не смогу вернуть тебе долг.
  - И не надо.
   - За все удовольствия следует платить?
  - Я не плачу, делюсь тем, что у меня есть.
   - В награду за полученное удовольствие?
  - Мне больше не приходить, так и скажи.
   - Приходи. Просто я не привык к тому, чтобы мне платили за любовь. -Дурачок. Я хочу доставить тебе радость, позволь себе то, что дают деньги.
   - Не вполне понимаю тебя, Геннадий. Если ты каждый раз, встречаясь со мной, станешь платить мне за нашу любовь...
   - Я рад, если твои слова не оговорка...
   -Ты меня не понял, извини. Еще рано говорить о любви к тебе. Понимаешь?
  - Да.
  - Просто не надо подменять чувства деньгами. Как я могу полюбить тебя за них? -Ты говоришь не о том...
  - Ладно, это не телефонный разговор. Поговорим, когда придешь, может быть, найдем общий язык... Не только в постели...
   Не только, подумал я про себя. Если это не очередная оговорка или шутка в его стиле, я могу быть доволен...
  Когда при новой встрече я положил в прихожей новый конверт с деньгами, Володя выразил крайнее недовольство - он следил за мной.
  - Забери его, немедленно забери, если не хочешь, чтобы я вышвырнул тебя вон. Мне не нужны твои подачки. Если ты такой добренький и действительно влюблен в меня, не плати мне, как проститутке, а сделай для меня что-нибудь другое - не унижающее мое достоинство.
  - Тогда скажи сам, что я могу сделать.
  - Это для тебя не секрет. Переоформи на меня свои акции - того журнала, где ты обещал мне работу художника. Или жила слаба?
  Я растерялся и промямлил в ответ нечто невразумительное.
  - Вижу, тебе не по душе мое предложение, я пошутил. Глупо пошутил. В который уже раз. Глупая шутка, повторенная несколько раз, гадкая шутка. Извини меня.
  Он обнял меня, полы его халата распахнулись, под ним ничего не было, я растаял... Володя помог мне раздеться, и провел в комнату. Стол был уставлен множеством бутылок со спиртным и разной едой.
  - Ты еще кого-то ждешь?
  - Марину. Займемся любовью втроем. Ты будешь иметь меня - не пропадать же такому замечательному орудию труда, как у тебя, если только оно не заржавело. А я, в свою очередь, по старой доброй привычке, займусь твоей дочкой. Она же поступит с нами обоими так, как придет ей на ум.
   - Ты, кажется, совсем не в своем уме, малыш, наглости тебе не занимать. Пожалуй, я пойду, пока мы не поссорились.
  - И пошутить уже нельзя. Что-то сегодня я не в ударе, сильно волнуюсь в ожидании того, что и как у нас с тобой будет.
   Словно в подтверждение своих слов, он подошел ко мне ближе и скинул с себя халат - к своей радости, я увидел, он возбужден.
  - Никто сюда не придет, не боись. Могу же и я принять любимого гостя... за его деньги. А то, что ты принес, забери назад, тут нам всего хватит - и до, и после.
   От Володи пахло спиртным, это не привело меня в восторг. Володя почувствовал, он перебрал не только алкоголя и попытался выправить положение, извинился за свое несносное поведение и поцеловал меня в губы. Это и его обнаженное тело дало мне луч надежды: мои дела не столь уж плохи. К тому же он начал раздевать меня (я слабо сопротивлялся, скорее для вида), мое состояние ему понравилось.
   - Геннадий, не знаю, как ты к этому отнесешься. Тут произошел некоторый казус... Хозяин этой квартиры, насмешник, снял нас в прошлый раз (оказывается, у него установлена аппаратура, на которую он снимает и записывает всех гостей, берущих у него ключ от квартиры; таким образом, как он считает, доставляет всем редкое удовольствие взглянуть на себя со стороны).
   Я решил, что это очередная пьяная шутка моего друга. А если нет?
  -. Не волнуйся, запись у меня, он отдал ее и заверил, что копии не делал.. Поначалу, как и ты, я решил, что тебя хотят шантажировать. Но приятель поклялся, что затеял все это с единственной целью - и я ему поверил, он- добрый малый, но большой шутник. Он просто хотел увидеть, какую гостью я приведу сюда, и что за верность храню своей девушке, о которой столько наслышан от меня (на приглашения гульнуть в его кампаниях я всегда отвечал отказом, ссылаясь на свою любовь к Марине.) Пришлось мне дать ему некоторые разъяснения по поводу наших с тобой отношений, он заверил меня, будет нем, как рыба, хотя вначале советовал выпотрошить золотую курицу.
   - Понятно, Володя. Я зря поверил тебе, что слова об акциях - шутка или идут от твоего недовольства мной, якобы, покупающим любовь за деньги. Можешь верить, можешь не верить, но я, действительно, люблю тебя и хотел доказать это сегодня, для того и пришел. Меньше всего, чтобы заниматься сексом. (Тут я понял, что перегнул палку.) Сексом само собой, но не им, в первую очередь.
   - Во - вторую? А я, глупый, приготовился именно к сексу. Столько лет живу на свете, ни один мужчина не имел меня, ни одного мужчину не имел я. И вот представился редкий случай в моей жизни! В прошлый раз тебе удалось изменить мое отношение к тебе и к любви с мужчинами, ты, видимо, несмотря на свой возраст, превосходный любовник. Смотришь, и меня пристрастишь к однополой любви.
   - За акции?
  -Дались они тебе, все время талдычишь о них.
  - Не я начал этот разговор.
   - Верно, не ты. Но сколько можно! А, с другой стороны, раз ты поднял эту щекотливую тему, почему бы о них не поговорить?
   - В таком непрезентабельном виде? Может быть, оденемся?
   -Я могу говорить на любые темы и с кем угодно без смокинга. Но если у тебя есть в нем нужда (а вовсе не в другом - оно и заметно), могу принести тебе одежду.
   Он вопросительно уставился на меня.
   - Коль скоро ты остаешься в костюме Адама, то и я могу позволить себе такую роскошь.
   - Молодчина! Представь на минуту нас двоих за деловой беседой: ты застегнут на все пуговицы, а я весь нараспашку. Явная несправедливость, неравные условия. Если мы будем говорить на серьезные темы голыми и, глядя друг другу не только в лицо, добьемся большей искренности в наших отношениях - как сегодня, так и в будущем. Что-то я не на шутку разболтался. Если не забыл, говорили об акциях. Они, отнюдь, не лишние, если мы и впредь намерены радовать друг друга. Я шутил и не шутил. В каждой шутке есть доля правды.
   - Когда передать тебе акции? Когда стулья и когда акции?
   - Успокойся, сначала стулья. Если обнаружишь в них, и не в одном, бриллианты, только тогда, по своему усмотрению, по любви, и, если хочешь, в порядке вознаграждения, можешь поделиться со мной своими акциями.
   - А если стулья пусты? Что тогда?
   - Тогда разойдемся, как в море корабли. У меня есть большой стимул не разочаровывать тебя, если твои слова о любви - не пустой звук.
   - Странный ты парень, Володя. Денег не берешь, только акции.
   - Бизнес есть бизнес. Я же говорил, в подачках не нуждаюсь, даже если это сотни и тысячи баксов. Я нуждаюсь в большем, чем деньги. В доверии, в любви.
   - А что собираешься делать с записью?
  - Сохраним ее, не для потомства - для себя, для обоих, пока кто-нибудь из нас не пожелает ее уничтожить. Мне она доставила удовольствие. Никто из нас не играл - мы понятия не имели о том, что наши действия фиксируются и записываются . И хотя я высказал приятелю много нелицеприятных слов по этому поводу, в конечном счете, остался доволен. Я - не эксгибиционист, но, честное слово, понравился себе, когда просматривал запись. Никак не меньше понравился мне и ты. Одни наши танцы чего стоят! Ты блестяще подтанцовывал, а затем танцевал! Ничем не хуже меня. Мы оба хорошо смотримся во всех элементах. А то, как ты мастерски делал минет, как заставил меня от простого исполнения своего желания испытать удовольствие, - просто незабываемо! Эта запись позволила мне увидеть нас как бы со стороны. Занимаясь сексом, мы не могли наблюдать ни друг за другом, ни за собой. А запись позволяет это... Жаль от нее избавляться. Но если настаиваешь, что ж - это твое право, - мы предадим ее уничтожению, сотрем позже.
  - Когда именно?
  - После того, как, наконец, займемся любовью и поймем, следует ли нам вообще ее стирать.
   - Хорошо, Володя, этот вопрос мы уладим, не будем спорить. Главное, чтобы нас не шантажировали - ни меня, ни тебя. Чтобы кто-то не использовал запись в своих корыстных целях, сам знаешь каких.
   - Я не маленький, понимаю. . Я ни меньше тебя заинтересован в том, чтобы никто не увидел ее.
   - Пока мы вместе, пусть будет так, как ты хочешь.
   - Уничтожим ее перед тем, как разбежимся. А пока пусть она время от времени напоминает каждому начало истории нашей любви. Не смотри на меня с недоверием, я не оговорился.
   - Все бы хорошо, но мне трудно избавиться от ощущения, возникшего при одном упоминании акций.
  - Геннадий, я не понимаю тебя. Ты раньше не производил ощущения скупердяя, постоянно пытался всучить мне деньги. И оставил в конверте вдвое больше, чем я просил. Сейчас принес новый конверт, хотя я не заикался о деньгах.
   - Тогда к чему весь этот разговор об акциях?
  - Чтобы ты в принципе знал, чего я стою. Рынок, Геннадий! Такова моя рыночная цена. Товар - деньги - товар. По Марксу, хотя он давно не в моде.
   - Мне не нравится подобный подход к нашим отношениям.
  - Чистая любовь, Геннадий, бывает только в романах.
   - А как же твои отношения с Мариной?
  - Вспомнил о дочери. Она - исключение, брат мой, ее я люблю. А тебя пока еще не настолько, чтобы отказаться от акций. Я тоже хочу получить свое место под солнцем. Пусть и на меня упадут лучи, падающие на вас. Видишь, я абсолютно честен с тобой, не пудрю мозги. Любовь вовсе не исключает получения от нее не только одних плотских удовольствий, хотя ты доказал, какой дока по этой части. И если я доставил тебе не меньшее удовольствие, почему так коробят мои слова об акциях? Лучшее доказательство твоей любви ко мне - дать мне хотя бы их часть.
  - Ты слишком цинично воспринимаешь наши отношения.
   - До последнего времени я был однолюбом. Твое вторжение в мою жизнь вызвало во мне изменения. Я не могу так сразу измениться. Что поделать, если Марина не выходит у меня из головы. Я изменил любимой девушке с ее отцом. Разве это не из ряда выходящий факт?! Акции хоть как-то могут перевести мой случай в разряд естественных ситуаций. Что ни говори, мы с самого начала наших отношений вступили в товарно-денежные отношения. Ты торопил события, пользовался моим весьма трудным материальным положением, чтобы склонить меня к любви с собой. Теперь, когда ты добился первого успеха и находишься на пороге второго, так сказать в апофеозе, держишься за акции жалкого порнографического журнальчика, обладая куда более богатым и чистым портфелем акций других предприятий. Меня просто шокирует твоя жадность. Чего тебе стоит пойти со мной на компромисс, подтвердить свою любовь ко мне чем-то более весомым, чем простые деньги, даже если они составляют значительные суммы. Или ты хочешь все время держать меня на поводке? Тебе не приходит в голову, что твои долларовые инъекции унизительны! Что они не вяжутся с любовью. На ум приходит нечто другое, Геннадий. Это похоть, а не любовь...
  . - По-твоему, передача тебе части моих акций меняют существо дела? Они еще большее свидетельство товарно-денежных, а не любовных отношений между нами. Если я приношу тебе деньги, то лишь потому, что желаю поддержать тебя,. Хочу дать тебе возможность вздохнуть свободно и не думать только об одном, как расплатиться с долгами, заплатить за учебу, купить себе необходимое... Я меньше всего хотел оскорбить тебя этими деньгами. Предложение их много раньше, чем завязались наши близкие отношения, лишь подтверждает мою правоту. Что делать, если ты, гордец, не желал брать у меня деньги просто по дружбе, когда я... полюбил и хотел выручить тебя? Но ты плевать хотел на мою любовь. Я уже думал, у меня нет никаких шансов. И с обречением согласился прийти в квартиру твоего приятеля, уже ни на что хорошее для себя не рассчитывая. Думал, ты наспех выполнишь то, о чем мы договорились, отработаешь пятьсот долларов, и на этом все между нами кончится. Я пришел тогда только потому, что не видел другого выхода выручить тебя. Ты отказывался брать у меня деньги даже тогда, когда еще относился ко мне с почтением. Первый вечер, проведенный с тобой, стал для меня огромным сюрпризом. Мне показалось, между нами возникло взаимопонимание. У меня даже забрезжила мысль, ты можешь полюбить меня. Ну если не полюбить, то не испытывать ко мне неприязнь, принять мою любовь. Пусть не из чистого альтруизма... Я надеялся, со временем мне удастся доказать свою искренность, что я испытываю к тебе вовсе не похоть, как ты утверждаешь... То, как ты вел себя в тот вечер, вышел из скованного состояния, позволил не столько мне, сколько себе выйти за рамки тех самых отношений: товар - деньги - товар, дало мне надежду - мы станем близкими людьми, не просто любовниками, а друзьями. Когда ты начал танцевать, я увидел совершенно другого человека. Ты весь преобразился. Я никогда б не посмел пойти вслед за тобой, т.к. казался себе смешным рядом с тобой, молодым, мускулистым атетом, если б не перемена во всем твоем облике, состоянии, настроении. Любые твои шутки надо мной я воспринимал без обиды, т.к. чувствовал в них расположенность и доброту. И я, как ты, никогда не был эксгибиционистом, хотя не испытывал стыда за свое тело и даже гордился им - оно не подводило меня и доставляло физическое наслаждение в то время, когда главные свои силы направлял на бизнес, который, поверь, невероятно тяжелый, - я неоднократно находился на грани разорения... Наша встреча не просто позволила мне расслабиться, она доставила мне редкое наслаждение от всего сразу, включая ощущение себя молодым - тем, кем я был в твои годы. Я забыл о том, что мое тело уже далеко от прежних кондиций. Этим я целиком обязан тебе... И вот наша вторая встреча. Что с тобой произошло? Ты еще никогда не был столь циничен. Может быть, все дело именно в том, что нас записали и ты увидел меня со стороны? Со всеми моими внешними недостатками. И хотя говоришь мне комплименты, сам думаешь иначе. Или увидел себя таким, что испытал стыд ? Вспомнил об акциях. Хочешь освободиться от моей зависимости, продать акции, получить за них деньги и уже никогда впредь не иметь со мной дела? Если это так, скажи, сколько ты хочешь получить за них? И делу конец. Считай, я подарил акции, а затем выкупил назад. Ты не сумеешь распорядиться ими так, как я. Для меня важно остаться в этом бизнесе, т.к. он только набирает обороты и обещает в будущем большую прибыль, чем сегодня. Сейчас ты не выручишь много денег, сейчас на рынке ценных бумаг эти акции стоят мало. Так что давай, Володя, поступим по-деловому и разойдемся. Запись, разумеется, ликвидируем. По - рукам? Сколько ты хочешь за акции?
   - Нисколько, Геннадий. Нисколько. Мне нужны сами акции. Может быть, я и продам их по нужде. Захочу, продам тебе. У каждого из нас есть своя слабина. Вот ты, например, оказался слабоват на передок. Уж слишком большую власть имеет твой член над тобой. Хотя, наверное, когда-то он оказал тебе немалые услуги в бизнесе. Почему бы и мне не пойти по стопам старшего товарища? Я - твой ученик. Бог велит делиться, мой дорогой друг.
  - Ты шантажируешь?
  - Нет. Всего лишь, занимаясь с тобой любовью, желаю совместить приятное с полезным. А ты по непонятным причинам возражаешь. Разочаровываешь меня.
   - По-моему, сынок, мы еще не сели за стол, а ты уже был пьян. Поговорим в другой раз.
  -Если я и выпил чуток для храбрости, это еще ничего не значит. Я трезв, как стеклышко, папаша. Давай лучше займемся любовью. Не бойся, никто нас не пишет. Аппаратура отключена, я своевременно позаботился, можешь убедиться... Посмотри, я без всяких усилий с твоей стороны, даже, несмотря на сопротивление, готов к любви. Не отказывай и ты себе в удовольствии...
   Он прижался ко мне своими ягодицами...
  Я проклинал себя за то, что не контролирую свое состояние: все мои слова повисали в воздухе. Володя ликовал.
  - Твой член говорит лучше, чем язык. Забудь об акциях, я шутил. Они нужны мне, как пятое колесо в телеге. Что я с ними буду делать? Ты прав - выручу совсем немного денег. Займемся любовью задарма. Любить - так любить.
  И он занял нужную позицию. Я оттолкнул его, так как почувствовал, еще миг, и подпаду под его власть. Наша первая встреча положила этому начало, запись его власть надо мной закрепляла. Мое поведение обескуражило Володю.
  - Может быть, тебя больше устраивает другая позиция? Так бы и сказал.
   И он уперся своим пенисом в мои ягодицы.
  - Смелее, Геннадий. У меня, как видишь, все в порядке. Я в твоем распоряжении.
   - В другой раз, дружок. Сегодня я не в настроении заниматься любовью.
  - Ты, может, и не в настроении, а твой приятель по-прежнему (он взял его в руки) думает иначе.
   - Вот что, Володя, когда протрезвеешь, мы внесем ясность в наши отношения, лучше поймем друг друга. А пока нам лучше расстаться...
  Я пошел в ванную, где нашел свою одежду, и оделся. Володя вмиг оценил ситуацию, уразумел, что переигрывает и, в свою очередь, облачился в халат.
  - У тебя отсутствует чувство юмора, Геннадий. Элементарное чувство юмора. Тебя снедает страх. Целых два страха. Первый - из-за записи. Второй - из-за потери акций. И что бы я ни сказал по части неуместности твоих страхов, ты все равно мне не поверишь. Ум бизнесмена оказался глупее того, что у него между ног. Твоему члену все нипочем, он не знает никаких сомнений, во всем доверяет мне.
   - Отдай запись и поклянись в том, что нет копии.
  - У меня нет, клянусь своей жизнью, родителями, Мариной.
   - Но есть у того, кто снял нас?!
   - Уверен, что нет, обычно он не врет. Но я не могу поклясться на все сто процентов. Чужая душа - потемки, а иногда потемкинская деревня.
  - Хорошо, отдай мне эту кассету.
   - Тогда мы займемся любовью?
  - Непременно, но не сегодня.
  - Когда займемся, тогда и поговорим о записи.
   - Ты в очередной раз играешь со мной, как кошка с мышью. Разве это не так? -Играю. Так веселее. Но это не значит, что я против того, чтобы мы занялись тем, ради чего встретились.
   - К сожалению, Володя, я вынужден покинуть тебя - с записью или без нее. Хочу по-дружески предупредить тебя, за любую попытку шантажа никому мало не покажется, я сотру в порошок любого, кто пойдет против меня. Если хотите бороться со мной, то честно.
   - Идти на вы? Ступай, дядя, домой. Но учти, если мое предложение не встретит у тебя понимания, по крайней мере, один человек о твоих домогательствах узнает - твоя дочь. Я расскажу ей о твоей игре со мной, о том, как ты совращал меня. А для вящего доказательства покажу ей запись.
  - Идиот, лучшего способа потерять Марину не придумать. И не ее одну.
   - Это уже интересно. А что еще мне грозит?
  - Я знаю о трудностях, переживаемых вашим клубом. И твои дела в нем не столь хороши, как прежде. Ты - один из кандидатов на увольнение. Я оставляю деньги, в любом случае их хватит надолго, если будешь вести себя разумно. Когда они кончатся, я дам еще, но не зарывайся и не транжирь понапрасну - у меня их достаточно, но не столько, чтобы пускать на ветер. Здесь тысяча долларов (я показал рукой в сторону конверта с деньгами).
   - Хочешь купить меня задарма? Не выйдет!
   - Подумай, как следует. Иначе вылетишь из института, с работы, потеряешь всех и все. Поведешь себя умно, вернемся в наших отношениях к тем дням, когда мы были друзьями. Никакого секса между нами больше быть не может! Я жалею о том, что связался с тобой на этой почве...
  С этими словами я покинул Володю, удивленного моим уходом и решительным видом, с которым оставил его. Я надеялся на благоразумие и порядочность несостоявшегося любовника. Никакого интереса для Володи компрометировать меня в глазах "мировой общественности", тем более в лице моей падчерицы - дочери я не видел. Как мне казалось, за закрытой дверью квартиры приятеля Володи я сохранил достаточно большую щелку для дальнейших с ним отношений. Что касается пресловутых акций журнала, на которые претендовал мой юный друг, в принципе я мог отдать их ему еще раньше - вполне созрел для этого, хотя поначалу возмутился его наглыми притязаниями. Я намеревался предложить ему часть своих акций в том случае, если наша вторая встреча не разочарует меня и пройдет не хуже первой. Но вызывающее поведение Володи, к тому же нетрезвого, заставило меня отвергнуть не только требование парня, но и его самого. При всей своей любви к нему я обязан сохранить лицо - хотя бы во имя наших будущих отношений. Я продолжал в них верить потому, что верил в себя. Мне раньше приходилось обламывать куда более норовистых молодых людей. Правда, к ним я испытывал только страсть - не больше того. Здесь более сложный случай. Я не мог поступать опрометчиво и позволить будущему любовнику вить из меня веревки. Мне мало импонировало поведение Володи, который, пользуясь моей страстью к нему, вел себя слишком агрессивно и перешел допустимые пределы в отстаивании своих интересов. Но я учитывал его молодость, темперамент и постоянные денежные проблемы. И само собой - его связь с Мариной. Он привык сорить деньгами. Марина, в свою очередь, видимо, привыкла к тому, что любовник постоянно балует ее разными подарками и цветами в любое время года. Не желал остановиться, наблюдая за тем, как она радуется его щедрости. Все это я учел, когда перед нашей второй встречей пришел к решению передать парню часть акций. Конечно, в такой акции, как передача ему акций (тавтология?!), не исключался риск потерять его. Но я полагал, что, напротив, тем самым еще больше свяжу парня и "отвяжу" от Марины...
  Отказавшись от любви с Володей в тот вечер, я принял во внимание еще одно обстоятельство. Он вполне мог испытывать мой характер, чтобы в самый нужный момент лишний раз посмеяться надо мной. Так я воспринял все его поведение в тот злосчастный вечер. А когда поостыл, пришел к заключению, все еще утрясется межу нами. И злился на себя больше, чем на него. Я продолжал любить Володю, любил еще больше, чем раньше. Большую часть вины за все я возложил на хозяина квартиры, подстроившего нам ловушку и предложившего шантажировать меня с помощью записи. Возможный скандал мог отбросить меня далеко назад, я не мог не учитывать это. Вместе с тем моя любовь к Володе и его ответная на нее реакция в первый наш вечер позволяли надеяться, он не предаст меня. Я и так, и этак рассматривал возможные мотивы его дальнейшего поведения и не находил логики в использовании им кассеты против моих интересов. Не настолько ж мой мальчик импульсивен и глуп, чтобы навредить себе из пустой мести. Ни с какой стороны он не должен показываться Марине в столь неприглядном свете. Он никогда не давал ей повода сомневаться в своей любви к ней, не допускал поступков, ставящих под сомнение ее любовь к нему. Выбросить Володю из головы мне не удавалось. Всю ночь после того, как я вернулся домой, только о нем и думал. Разговор об акциях оправдывал гордыней и желанием предотвратить падение (так в его глазах могла выглядеть связь с мужчиной, к тому же отцом его девушки). С отчаяния, загнанный в угол долгом, он пошел на малоопасный для себя, как тогда могло ему казаться, оральный секс со мной. Но я, видимо, сумел убедить его, моя любовь к нему зиждется не на одном только сексе. И в день нашего первого свидания мне удалось доставить ему удовольствие, испытать которое от мужчины и тем более от меня он никак не рассчитывал.
  Что касается Володиного приятеля, я надеялся предложить ему достаточную сумму денег, чтобы он оставил нас в покое, - в том случае, если он начнет шантажировать меня. Впрочем, не было оснований не верить Володе, когда он говорил о честности и лояльности к нему приятеля. Все же я опасался развития событий по нежелательному для себя сценарию. Что если из желания досадить мне, Володя совершит необдуманный поступок во вред нам обоим: покается в своем грехе Марине? Пожелает очиститься таким образом. Его совесть войдет в противоречие со всем тем, что натворил, и он подвергнет риску отношения с Мариной. Тогда, думал я, мне следует немедленно вмешаться. Но сколько я ни ломал голову, как это сделать, ничего путного придумать не мог. Остановился на том, что встречусь с Володей и попытаюсь еще раз поговорить с ним в спокойной обстановке. Как гласит пословица, утро вечера мудренее.
   Но моим добрым намерениям не суждено было сбыться. Обстоятельства сложились самым худшим образом, я не успел увидеться или хотя бы поговорить по телефону с Володей, что не виноват в тех роковых для него событиях, которые одно за другим последовали буквально в тот же месяц. Конкуренты Володиного клуба, пользуясь ослаблением позиций последнего, использовали автора самых скандальных публикаций. Он опубликовал в одном из порнографических журналов статью, не оставившую камня на камне от противника. Была использована клевета и подтасовка фактов, лишь изредка приводились подлинные эпизоды из практики стриптизеров клуба. Главное место статья уделила Володе, которого выставили в весьма неприглядном свете и виде. Особенно мерзким выглядело фото. Подкупленная бабенка весьма омерзительной внешности одной рукой держала перед носом Володи доллары, а другую - запустила в его плавки. Парень явно не ожидал такой наглости, и потому его лицо выражало крайнюю растерянность, истолкованную автором статьи за игру. Журналист постарался во всю, чтобы выдать желаемое за действительность. Он утверждал, данный снимок лишь один из примеров того, что делается в клубе - гнезде порока и разврата, в котором как хозяева, так и его "труженики" вступают за деньги в половые отношения с несчастными женщинами.
  Я не напрасно предупреждал Володю, что его положение в клубе висит на волоске. Менеджеры еще раньше решили сократить штат работников, перестроить работу клуба таким образом, чтобы предотвратить надвигающееся банкротство. Публикация желтой газеты предрешила участь Володи. Вступиться за него некому. Сам он посчитал, будто публикацию инспирировал и оплатил я. Парнишка решил, что с помощью статьи я хотел привязать его к себе: лишившись работы, он не сможет располагать собой по своему усмотрению и попадет в полную финансовую зависимость от меня. Одним словом, у парня от всех неприятностей поехала крыша, ему понадобился козел отпущения, и эту роль его больное воображение мгновенно отвело мне. Мои предостережения сыграли со мной дьявольскую шутку.
  Дальше - больше. Статью подбросили в лицей Марины и к нам домой. Марина подверглась остракизму директрисы, издевательским репликам учеников. Она, со своей стороны, обрушила свой гнев на любовника. И тогда его прорвало. Он признался в своих "преступлениях". Разумеется, по его версии, я сделал все, чтобы соблазнить его, пользуясь его трудностями. Но признал и свою вину. Сначала Марина наорала на него, выставила из квартиры, но на следующий день разыскала в институте, и они помирились. Конечно, решила она, Володя пал жертвой моих гнусных инсинуаций. Он переиначил эпизод, имевший место за столом. По его словам, я залез к нему в штаны, а он всего лишь опасался скандала и потому не сообщил Марине о моем недостойном поведении. К тому же, на мою беду, она уронила платок и увидела мою руку на его брюках. Версия Володи нашла самое убедительное подтверждение в ее глазах. Я выглядел в глазах дочери настоящим чудовищем, ввергнувшим бедного мальчика в пучину страданий. Я пытался развратить его - то, что не удавалось никому и никогда не удастся. И хорошо, что ему отказали в месте, уж лучше жить впроголодь, чем работать в таком клубе. Там голодные, неудовлетворенные бабы под сорок - пятьдесят лет готовы растерзать каждого мужика, и все им сходит с рук, так как у них есть деньги, а у ребят - нет; чтобы прокормить себя и выучиться, они вынуждены полуголыми гарцевать перед ними, позволять им не только пожирать себя глазами, но и запускать грязные лапы в их плавки. Но хуже всех я, так как пустился на неслыханную подлость только из-за того, что Володя - глупый мальчишка - назначил мне не только первое, что само по себе огромная глупость, но и второе свидание, которое могло кончиться для него настоящим изнасилованием. Не посоветовался с любимой, решил отомстить отцу - педерасту за совершенный им акт предательства по отношению к ней, дочери. Мне не было прощения. Марина попыталась поссорить меня с матерью, но та отнеслась ко всему достаточно холодно, так как уже давно не испытывала ко мне никаких чувств. Маша знала о моей бисексуальности. А то, что я "сориентировался" на любовника ее дочери, показало лишь неплохой вкус мужа. Сама она, не имея достаточного влияния на дочь, чтобы предотвратить или прекратить ее связь с человеком, работающим стриптизером и одним этим компрометирующим семью, не принимала отношения любовников всерьез. Она рассчитывала, время расставит каждого из них по своим местам. По принципу: Богу - богово, а кесарю - кесарево. (Бог - конечно же, дочь)
  Поскольку Марина втянула мать в мои грязные похождения, которые не были для нее в новинку, Маша прокатилась на мой счет и дала соответствующую оценку двум кобелям - старому и молодому, которые не сошлись в стоимости сексуальных услуг, оказываемых друг другу. И это все, что имела мне сказать с презрением жена. Рвать со мной из-за подобного пустяка не пожелала, сколько Марина на том ни настаивала. Матери, в конечном счете, удалось убедить дочь, развод создаст для всех них больше проблем, нежели совместная жизнь в разных спальнях. Об этом Марина знала много раньше сама и от братьев, которые, впрочем, не выражали особого удивления по данному поводу, считая смешными сексуальные отношения между такими стариками, как их родители: ведь они перешагнули пятидесятилетний рубеж и, по их мнению, в них давно не нуждались. Мальчишки оставались девственниками и по ночам пачкали простыни...
  Володя, потеряв работу, не пожелал выслушать меня, когда я попытался объяснить ему, что во всей этой истории моей вины нет. Я сочувствовал его положению, хотел ему помочь. Володя не только отказался от протянутой руки помощи, но и нагрубил мне.
   - Я ничего не добился. Даже не смог распалить тебя, чтобы голым выставить на лестницу (я вовсе не собирался ложиться с тобой ни сверху, ни снизу, просто играл в кошки - мышки, но, к сожалению, будучи неопытным юнцом, переиграл). Но, потеряв работу, я ни о чем не жалею, так как уже давно хотел покончить с этим мерзким миром. А что касается денег, то найду способ их заработать.
   - Какой?
  - Не тебе, такой сволочи, знать это.
  Наш разговор только подлил масла в огонь его злости и обиды на меня. К тому же он впал в депрессию, так как долго не находил работы с нужным заработком, и сидел без нее, тратя мои "грязные" деньги, не отказывая себе тратить их напропалую. Они, видите ли, жгли ему руки (хорошенькое оправдание, когда Марина призывала любовника тратить их с умом). Бездельничая, он запил и охладел к Марине, которая отнеслась к нему с пониманием и не слишком обижалась, когда он выполнял свой мужской долг без прежнего рвения, а то и вовсе от него уклонялся.
  Как-то Марина совершенно случайно обнаружила злосчастную запись, сделанную приятелем Володи. То, что она увидела, повергло ее в шок. Володе мало не показалось, она с ним рассталась. Правда, опять не навсегда. Запись она спрятала, Володя боялся о ней говорить. И даже тогда, когда они помирились, он о ней не вспоминал. Однажды мать и дочь говорили обо мне. Маша пыталась меня защитить от нападок Марины, которая не нашла ничего лучшего, как рассказать, а в следующий свой визит в родительский дом, показать матери запись. Хотя бы постыдилась. Видимо, живая картинка должна была, по ее мнению, лучше выявить мое истинное лицо. И если не поссорить нас, родителей, окончательно, то по меньшей мере доказать матери, насколько отвратителен ее муж, с которым она вынуждена ради детей поддерживать сносные отношения. Но от братьев Марина кассету скрыла (вовсе не из этических соображений). Марина призналась любовнику, что показала нас матери во всей красе. Это вызвало у Володи недоумение и плохо скрытое разочарование Мариной. Он считал, вполне достаточно одного рассказа Марины о сексуальных домогательствах Геннадия к жениху их дочери. Володя меньше всего хотел выставлять себя напоказ - да еще перед матерью Марины, которая и без того пыталась нас поссорить...
   Запись бумерангом вызвала у Марины отвращение не только к отцу, но и к любовнику, испытывающему от его развратных действий не столько ненависть к совратителю, сколько наслаждение. Знакомя мать с записью, Марина искала у нее поддержки. Та рада была ее оказать, переживая за дочь и испытывая в одно и то же время не самые нежные чувства ко мне и к Володе. Сама она лишена плотских радостей после того, как изменила мне со своим первым мужем и зачем-то призналась в этом. А то, что Толя ограничился впоследствии одними письмами - притом редкими и совершенно бесчувственными, видимо, убедило Машу - она потерпела полную неудачу в любви. Мне ли не знать, каким пламенем пылала она много раньше, когда стала моей любовницей, а затем и женой. К сожалению, так продолжалось всего лишь несколько лет. В эти годы я оставался верен ей, и никакие мысли о другой женщине или мужчине мне на ум не приходили. Что-то случилось с ней позже, а может быть с нами обоими. Скорее всего, Маша ошиблась, отдав предпочтенье мне - она продолжала любить Толю, судьба которого сложилась более удачно. (Впрочем, что я знаю о нем и его жизни?)
   Получив подтверждение Маши в том, что любовник оказался не меньшим прохвостом, чем отец, Марина не стала долго церемониться со своим некогда милым. Она без особого сожаления рассталась с ним, скоро нашла ему замену, но этот эрзац мы никогда не увидели - новый любовник не удостоился чести войти в наш дом, который сама она посещала лишь тогда, когда я находился в банке....
  
  
  
   22 .Концерт Љ3 для Геннадия с оркестром слов
  
  
  
   Наши случайные встречи с Мариной дома проходили без столкновений - она просто не замечала меня. Так продолжалось примерно год. Отношения между нами несколько потеплели, когда Марина затосковала по прежней любви, пребывавшей все это время, как выяснилось, всего лишь в латентном периоде. Новый любовник продержался в этой роли недолго, она изгнала его из своего рая еще до того, как не без моей помощи (впрочем, я ее не афишировал) обнаружился старый (Володя).
  Мне напомнил о нем редактор журнала для геев. В его журнале наконец, хотя и с запозданием, освободилась та самая вакансия художника, что обещалась Володе, и редактор спросил меня, куда подевался мой протеже, оставивший у него после презентации неизгладимое впечатление. Мои люди информировали меня, Володя значится вторым номером среди мужчин по вызову в одной из многочисленных фирм, оказывающих сексуальные услуги на дому. Мне пришла дикая, на первый взгляд, мысль, встретиться с ним на своей нелегальной квартире. Просто для разговора, благо есть повод, но, прежде всего, я жаждал реабилитации в его глазах. Назвал фамилию Володи: им, якобы, заинтересовалась моя жена, и стал дожидаться своего любимца, авось не поколотит за ложный вызов. В конце концов, я заплачу столько, сколько нужно. Он ничего не потеряет, не надо трудиться, хотя едва ли наше свидание обрадует парня. Я волновался так, словно впервые встречался с любовником.
   Увидев меня, Володя ничем не выдал своего удивления, лишь приподнял брови. Сказал, он может находиться в моем распоряжении столько времени, сколько я пожелаю. Я прямо спросил, оказывает ли он сексуальные услуги мужчинам, и после его секундного раздумья получил утвердительный ответ. Странно, подумал я, в информации фирмы Володи об этом ничего сказано, хотя ряд других фирм специализировался именно на обслуживании гомосексуалистов. Он просветил меня на этот счет.
  - Некоторые мужья за отдельную плату выражали желание присутствовать при моем коитусе с их женами, после чего платили еще больше, много больше, если я занимался любовью также и с ними (жены не возражали). Сначала, столкнувшись с такими извращенцами, я им в этом отказывал. Но однажды, когда муж или любовник одной дамы бальзаковского возраста оказался молод, красив и горяч, а дама заявила, что выложит мне огромную сумму, если в ее присутствии позволю ему близость со мной, я согласился и не пожалел об этом. Я понял, почему ты так рьяно добивался меня. Эти оргии мы повторяли и втроем, и вдвоем. Дама при деньгах, и все мы встречались в свободное от моей работы время (зачем делиться с фирмой, если можно выступать без отчислений в ее пользу?). Так я поступал и тогда, когда со мной договаривались о встречах (на бис) другие мои клиентки, балдевшие от одного моего присутствия. А как ты находишь меня - не хуже, чем раньше?
   - Еще мужественнее после того, как общаешься не только с женщинами, но и с мужчинами.
  - Ты не очень сильно зол на меня за мои проделки? Я имел возможность убедиться, в моем увольнении и в появлении мерзкой статьи ты не виноват... Но у меня не хватило пороха прийти к тебе на покаяние (он картинно склонил голову передо мной). Еще больше я сожалею о том, что лишился Марины. Она по-прежнему ненавидит меня?
  - Кажется, она все еще любит тебя, дурака.
  - У нее никого нет?
  - Был, да прогнала.
   - И она, знает, в каком месте я протираю штаны, вернее будет сказать, тружусь без них?
   - Понятия не имею. Она со мной не разговаривает после того, как узнала о наших с тобой отношениях.
   - В таком случае с чего взял, что она по-прежнему любит меня?
  - От жены, иногда мы разговариваем, хотя наши отношения с тех самых пор ничуть не улучшились.
  - И все из-за меня?
  - Положим, и я тут замешан. Так что можешь не посыпать свою голову пеплом
  . - Ты меня прощаешь?
  - Давно простил.
  - И за то, что я требовал от тебя акции?
   - Бог велит делиться?
   - Я очень разозлился на тебя тогда. С одной стороны, боялся потерять Марину, с другой, - меня тянуло к тебе. И что я в тебе нашел? Неужели одни деньги?
  - Надеюсь, не обошлось без моего внутреннего обаяния.
   - Ты и внешне все еще привлекателен.
   - Благодарю.
  - Я не преувеличиваю... во всяком случае, одну деталь, до сих пор нахожусь под впечатлением, моя аналогичная штуковина уступает твоей.
   - Рад, что оставил по себе добрую память хотя бы ею.
   - Да, но я так и не узнал, как она ведет себя в деле. Ты пригласил меня, надеюсь, не только для беседы?
  - У меня есть что сказать, потому и пригласил.
   - У тебя лишние деньги, и ты не знаешь, куда их деть? Мог встретиться со мной, минуя фирму. В следующий раз обойдемся без нее, если не возражаешь.
   -Не возражаю.
  - Тем более что я и так перед тобой в огромном долгу. Не знаю, как расплачусь.
   - Ты мне ничего не должен, Володя.
   - Положим. Без твоих денег я бы подох с голода. Помнится, я не только не ответил на твою любовь, но вдобавок создал тебе определенные проблемы. Еще раз приношу свои извинения. Я не сомневался, что всеми своими неприятностями обязан твоим козням.
   - Ты просто не умел логически мыслить. Какой смысл мне гадить тебе после нашей первой встречи и накануне второй...
   - Куда более многообещающей?
  - Вот именно.
  - У меня сложилось впечатление, что ты решил поставить меня в полную материальную от себя зависимость. Я и раньше-то отказывался от твоих денег лишь по единственной причине - не хотел попадать под твой каблук.
   - Я ведь любил тебя, дурачок. О какой зависимости могла идти речь, когда я трясся от страха, думая о том, что ты уничтожишь меня одним своим взглядом или словом.
   - Ты больше не любишь меня?
  - Мне удалось избавиться от наваждения этой любви. Разум восторжествовал, куда мне было деваться?
   - Я изменился к худшему, уже не волную твою кровь, ты предпочитаешь мне другого малыша? Влюблен в другого парня или, на худой конец, в другую? . А если серьезно, то никак не могу врубиться, зачем ты меня к себе пригласил?
  - Я же сказал, у меня есть, что тебе сказать.
   - Так говори, черт побери. Не тяни резину. Сколько можно испытывать мое терпение!
  - У тебя хорошая память?
  - Не жалуюсь, а что?
   - Ты помнишь о вакансии художника?
   - Помню. Но разве это место предлагалось всерьез, разве вы не морочили мне голову и не позвали лишь для того, чтобы я позировал голым для порножурнала? Разве не вы заставили меня крутить перед вами голым задом и трясти яйцами, желая убедиться в том, что я гожусь для ваших геев? Или вся идея еще проще - склонить меня к сожительству с тобой? Тебе не кажется, ты повел себя тогда, мягко говоря, непорядочно? - Ты до сих пор не веришь в то, что все дело с вакансией художника обстояло так, как тебе сказали?
  - Если и так, именно ты извлек из создавшейся ситуации максимальную для себя пользу.
  - Тебя развратила прежняя твоя работа. Я напомню лишь один эпизод - за столом. Признайся, тебе не составляло огромного труда забрать свою руку, когда она оказалась у меня между ног? И еще раньше, кто тебе мешал передать мне салфетку в руки, а не класть ее под столом на мои колени?
  - Я не думал, что ты так далеко зайдешь. И ничего бы этого не произошло, не бросай ты в мою сторону обольщающих взглядов. Удивительно, как это твои близкие не замечали их?!
   - Моя жена уже давно ничего не замечает. А Марина была влюблена, ей в голову не приходило обращать внимание на мои взгляды - любые. Мальчишки смотрели на тебя с обожанием, как на старшего и любимого их сестрой.
  - Все объяснил. Но ведь именно ты спровоцировал меня на мое дальнейшее поведение.
   - А кто в самом начале, когда мы еще совсем не знали друг друга, занял место рядом со мной за столом?
   - Ты был самым интересным человеком. И принял меня, мальчишку, на равных, ничуть не гоношился своим воспитанием, образованием и богатством. Говорил со мной обо всем на свете. На доступном мне языке. И не боялся того, что я могу кому-нибудь разболтать некоторые вещи, которые могли тебе навредить. Я ценил все это, Геннадий. И если решился потакать тебе почти во всем, то лишь потому, что находился в тот день не в самом лучшем расположении духа: меня преследовали сплошные неудачи, безденежье, так еще к тому же одна баба хотела со мной переспать за хорошие деньги, а я дал ей от ворот поворот. Что мне стоило тогда решить все свои проблемы за одну ночь? И тут под мою горячую руку подвернулся ты со своей любовью, которую, мало сказать, не скрывал от меня.
   - Говори после этого, кто кого развращал.
  - То же верно. Сам виноват. Но, в конце концов, несмотря на все неприятности, я все же решил свои денежные проблемы. И ни в чем не нуждаюсь.
  . - А как складывается твоя личная жизнь?
   - Никак. Я любил и люблю только Марину. А до нее мне, как до Луны. Луна все же далече будет.
   - Твоя новая работа не влияет на чувства?
  - Работа - есть работа, не больше того. Думаешь, не все еще для меня потеряно? - -Сам выясни, есть ли у вас шанс.
  - Если скажу ей, чем занимаюсь, ближе, чем на пушечный выстрел, она меня к себе не пустит.
   - Пожалуй. Загляни в редакцию журнала, разнюхай хорошенько, чем там для тебя пахнет, какова зарплата, и если все устроит, перейди туда.
  - Работа художника, конечно, мне больше по душе, хотя я хотел бы покончить с тем, что так или иначе напоминает мне о моем нынешнем роде деятельности. Но работа в этом журнале всяко лучше, чем обслуживать разных баб.. Редактор хватится за голову, когда я предложу ему свои рисунки - с натуры. Была у меня одна молодая клиентка, скорее, позировала мне, чем занималась любовью. Только требовала, чтобы, рисуя ее без одежды, сам раздевался до нитки и, стоя перед зеркалом, писал не только ее, но и себя...
   - Могу себе представить вас обоих.
   - Особенно, если учесть, что время от времени она мешала и лезла меня облизывать. Но рисунки классные. Я показывал их своим ребятам, разбирающимся в графике, они дали им высокую оценку.
   - Не потому ли, что сюжеты на грани и ниже?
   - Это само собой. Но судили другое - мастерство. Меньше всего его персонажей.
   - В ком не будет у тебя недостатка, так это в них.
   - Как смотришь на то, чтобы стать моим натурщиком? Хочу написать тебя маслом.
   - И принести мой портрет редактору. Очень смешно.
  - Он не подозревает о твоих наклонностях?
   - Моя личная жизнь никого не касается.
   - А если я нарисую тебя для нас - в любом виде, в каком хочешь? Повесим портрет здесь. Не думаю, что тут бывают люди твоего круга. Или среди них есть голубые? - Будешь много знать, быстро состаришься, приятель.
  - Большой секрет? Ладно, оставь его при себе. Ну, как тебе моя идея?
   - У нас мало времени заниматься такими пустяками
  . - Ты не пустяк... Лишь бы у тебя самого нашлось для меня время.
  - И сколько будешь платить мне как натурщику?
  - В деньгах не нуждаешься, вот в чем незадача. Могу платить своей натурой, если не утратил к ней интерес. Или совсем потерял его?
  - К сожалению, нет.
   - Тогда, может быть, займемся любовью. Иначе, зачем вызвал меня сюда?
   - А как же Марина?
  - Вот кто тебя смущает! Мы не станем докладывать ей, клянусь! Тем более, пока я свободный художник.
  - И как долго мы будем вместе?
   - Так долго, как захотим.
  - Ты на самом деле хочешь меня?
  - Не разыгрывай меня.
   - Трудно поверить?.
   - Я до сих пор нахожусь под впечатлением от нашей второй встречи в доме твоего приятеля .и того, что последовало дальше. .
   - Тогда я был пьян. Боролся с собой, не хотел попадать в твои сети. Тебе удалось в первую нашу встречу такое, что я попал под твое обаяние. До тебя никто не занимался со мной таким сексом, такой вот я был еще неиспорченный мальчик. Так что именно тебе, дорогой, я обязан своими новыми пристрастиями.
   - Ты шутишь! Я нисколько не нравлюсь тебе. Есть молодые, красивые, стройные. - Любовь зла, полюбишь и козла.
  - Даже такого старого?
   - Не напрашивайся на комплименты, ты сосем не старый и вполне в теле, способном устроить любого парня. И вот еще что. Когда-то ты предлагал мне стать твоим любовником за деньги...
  - Я этого никогда не говорил.
   -Верно, но держал в наших умах. Не отпирайся.
   - Я хотел тебе помочь.
   - Пусть так.
  - Так вот теперь ни о каких деньгах и подарках не может быть речи. Мы будем любить друг друга просто так. Идет?
  - Хорошо. Но ты уйдешь со своей работы, перейдешь в журнал.
   - Видно будет... Ты ни с кем не хочешь меня делить?
   - Не в том дело.
  - А как же Марина, если я вновь сойдусь с ней?
   - Ты ставишь меня в тупик, Володя.
  - Не лицемерь. Скажи, можешь ли принять для себя мою двойную жизнь или не в состоянии?
   - А ты сам можешь ее вести?
  - Могу, иначе б не предлагал тебе себя сейчас.
   - Я не верю в то, что ты на это способен.
  - А что собственно изменилось с тех пор? Всего лишь стал старше на год. И приобрел кое-какие навыки в новой для себя любви. Последнее обстоятельство пойдет нам только на пользу.
  - Тебе, но не мне.
  - Так ты ревнуешь меня к другим мужикам?
  - Ты оскорбляешь мои чувства. Жаль, что не понимаешь этого.
  - Оставь! Думаешь, я не знаю, в каком месте размещаются твои чувства?
   - Вот тебе деньги за работу. Считай, выполнил ее. Ты свободен. Не забудь, долго редактор ждать тебя не станет
  . - С тобой и пошутить нельзя.
  - Дурацкие шутки, сам бы мог это понять.
   - Кажется, я слишком далеко в них зашел. Видишь ли, Геннадий, я наврал, рассказывая о своих геройских подвигах с мужчинами. Ничего такого не было. То есть, подобные предложения мне иногда поступали, но я не желал изменять своей природе ради одних денег, даже больших. Мне вполне хватало тех, что я зарабатывал, оказывая разного рода услуги женщинам. Некоторые из них платили неплохо, сверх норматива.
  - Я и не сомневался в том, что ты врешь. На твоей морде все написано.
   - Что же тогда ты так серьезно выслушивал меня?
   - Хотел знать, как далеко зайдешь в своем вранье.
   - Признайся, ты поверил мне. В то, что я спал с мужчинами.
   - Я поверил в одно, ты хочешь спать с Мариной.
   - Это, Геннадий, запрещенный удар - ниже пояса.
   - Что дозволено Юпитеру, не дозволено быку?
   - Такому быку, как ты, можно позволить больше, чем Юпитеру... Ты действительно все еще любишь меня?
   - Любил. Теперь - нет!
   - Не верю.
   - Мне уже не важно, что ты думаешь по этому поводу.
   - Чем же ты руководствовался, приглашая меня, якобы, для своей жены?
  - Хотелось взглянуть, что из тебя вышло.
   - Как я дошел до жизни такой?
  - И нашелся отличный повод - сообщить об открывшейся для тебя вакансии художника.
  - Трогательная забота о человеке, наплевавшем в твою душу!
   - Мне не безразлична судьба господина Плевако.
   - Но не сам Плевако?
   - Тебя беспокоят мои чувства?
   - Только память о любви ко мне побудила тебя сделать мне такой подарок?
   - Я - лишь передаточное звено. Новая работа лучше той, что есть у тебя сейчас
  . - Одна работа другой не помеха.
  - Если только ты не намерен мириться с Мариной.
  - Мы с ней не ссорились. Разбежались по известной тебе причине.
  - Я не желаю вмешиваться в ваши отношения.
   - Однако когда-то вмешался.
   - И жалею о том.
  - Извини, я волнуюсь и не сдержан на язык.
   - Ничего. Я привык.
  - Чего бы ты хотел от меня? Скажи честно.
   - От тебя - ничего.
   - Я чувствую себя не в своей тарелке, не имея возможности отплатить тебе той же монетой...
   - Уже отплатил.
   - Чего это ты так ржешь, сивый мерин.
  - Я - не сивый.
  - Серьезно, что я могу для тебя сделать?
  - Мы ничего не должны друг другу...
  - Можно, я напишу твой портрет и подарю его тебе.
   - Если такая затея греет твою душу, я готов позировать по вечерам, когда освобожусь от дел.
  - Номер телефона твоего офиса не изменился?
   -Тот же. Возьми визитку, на ней все мои телефоны, в том числе - мобильника. - -Да. Я непременно позвоню... после разговора с редактором.
  - Идет. Лучше будет, если ты первым сообщишь мне о вашей договоренности или отсутствии таковой.
   - Прости меня за то, что я не могу достойно ответить на твои чувства. Я бы хотел, но не могу.
  - Понимаю. Прошу об одном - не потешаться над ними.
  - Я не знаю, как вести себя с тобой, робею в твоем присутствии.
   - Что-то новенькое в наших отношениях.
  - Есть нечто притягивающее в твоей персоне.
   - Что-то отталкивающее.
  - Все так не просто сложилось между нами... Потому и возникла у меня потребность написать тебя маслом.
  - Смотри, не перемасли...
   - Я не уверен, что сумею передать на холсте тот образ, который желаю отразить... - Я принес тебе столько зла - никогда не искуплю вину перед тобой.
   - Большой вопрос, кто кому из нас больше причинил зла. Я добровольно пошел на связь с тобой и придал ее ненужной огласке. Обстоятельства оказались сильнее меня. Стоит мне преодолеть одно препятствие, как тут же встречаю новое. Кажется, твое доверие я частично восстановил. А Марина меня не простит.
  - Если любит, простит.
   - Судишь по себе... Извини, опять сказал глупость. Такой я кретин. Мало того, что рассказал о нашей встрече Марине, так еще, как следует, не спрятал запись.. Представляешь, что они о нас подумали?!
  - Ничего хорошего.
   - Лучше бы им не знать все это. И тем более не видеть!
  - Надеюсь, ты уничтожил запись? Или при расставании Марина тебе ее не отдала? - Швырнула в лицо.... Не знаю почему, но оставил . Не стал уничтожить...
   - Это уже из области маразма - рановато для тебя.
   - Однажды я снова смотрел ее. Не мог оторваться, до чего ж ты был хорош?! Не поверишь, просмотр вывел меня из депрессии, в которой я тогда находился. Что ни говори, никакой грязи в наших отношениях нет. Поначалу я был настроен очень агрессивно, считал тебя дьяволом - искусителем, а себя - невольной жертвой. Я сам не лучшего мнения о себе.
  - Не самого лучшего?
  - Все же мне удалось тогда справиться со своими нервами.. Со временем я убедился в подлинности твоего чувства. До сих пор уверен, наш с тобой грех не так уж велик.
  - Если б на него не накладывались ваши отношения с Мариной, я бы вообще считал, что мы не совершили ничего страшного.
  - Знаешь, и я не вижу преступления в том, что произошло между нами. Я не изменял Марине. Однако она увидела предательство не столько в моем поведении, сколько в той страсти, которой я был обязан тебе. Я так и вижу нас с тобой глазами наших женщин. Жуть берет при одном воспоминании. Было им что посмотреть. Когда еще представится такая редчайшая возможность.
  - Дурень, что вызывает у тебя такой смех?! Опозорил меня и себя и радуешься.
   - Смех сквозь слезы. Как мне теперь подступиться к Марине? И даже если она найдет в себе силы простить меня, дорога в твой дом мне заказана.
   - Вполне допускаю, но причиной тому будет все же не то, что моя жена увидела у тебя без помощи увеличительного стекла.
   - Благо подобное, даже больше того, ей приходилось видеть у мужа. Ничем я ее не удивил.
  - Кому больше всего не пристало видеть в таком виде и за таким занятием отца, так это дочери.
  - А, по-моему, кроме гордости за папу, ничего испытать не могла.
   - Паразит!
   - Если Марина простит меня, твоя жена допустит близкие отношения между нами только через собственный труп.
  - Она слишком жизнелюбива, чтобы пойти на такой смелый поступок.
   - А наш брак вызовет у нее столбняк или паралич.
   - Не надо, Володя, доводить ее до такого состояния, а то самому придется возиться с будущей тещей. Будь осторожнее на поворотах, сынок.
   - Не хочу вмешиваться в твою жизнь... Но как тебе удалось замять скандал в своем доме?
   - Очень просто. Скандала не случилось. Ребята - не в курсе. Им никто ничего не рассказал, хватило ума. Марина испытывала ко мне такое презрение, что посчитала выше своего достоинства говорить со мной. А Маша уже давно махнула на меня рукой.
  - Она знает о твоих увлечениях на стороне, в том числе с мужчинами?! И не требует развода только из-за детей?
  - А я знаю?
   - Мой приятель с квартирой - тот самый - еврей, так он эту же фразу произносит очень похоже
  . - Везет мне на евреев, вечно влипаю из-за них в историю.
   - Чем еще они не угодили тебе?
  - Первым мужем моей жены был еврей. Он неожиданно сдал мне свою жену.
   - На тебе, боже, что нам негоже?
  - Он долго боролся со мной перед этим, именно потому я и сражался с ним. Не привык проигрывать.
  - Женился без всякой любви?
   - В том-то и дело, что по любви.
   - Тогда при чем тут твой еврей? В цирке лопнули канаты, в том евреи виноваты. Так было раньше, при коммунистах. А после падения старого режима им не так уж плохо живется у нас. Все, кто не устроились здесь, уехали.
   - Положим, кое-кто остался. Впрочем, они разделили общую участь тех, кто не вписался в новую жизнь, так как лишен либо мозгов, либо рук, либо инициативы.
   - А чего лишен я?
  - Мозгов, иначе бы сам догадался, чего тебе не хватало. Давно бы взял у меня деньги, которые я тебе предлагал, и не торговал, походя, в ущерб собственным интересам, своим телом.
  - Торговал им в угоду интересам одного дяди.
   - Ты, мой мальчик, снова о том же, как вшивый о бане. Я предлагал тебе помощь совершенно бескорыстно.
  - Платонически.
  - Ты так ничего и не понял. Жаль
  . - Все я понял, но не мог разделить твои чувства, ведь я другому отдана и буду век ему верна.
  - Трепло!
  - Завтра вечером ты занят?
   - А что?
  - Хочу приступить к написанию твоего портрета как можно скорее. Рука чешется.
   - Изобразишь меня этаким монстром.
   - Обыкновенным человеком, вне твоего бизнеса, в котором ты, как мне говорили, не последняя из акул.
   - Верно, мне в моем деле лучше палец в рот не класть, откушу.
  - Я это хорошо почувствовал, когда в шутку завел разговор об акциях. Тебе тогда явно изменило чувство юмора.
  - Знаешь, что у пьяного на языке?
   - Я не так уж пьян был в тот вечер, больше прикидывался им. Выпил для смелости.
  - Зачем?
  - Затем, чтобы круто изменить свою жизнь, но ты так ничего и не понял, дурачок.
   - Хочешь сказать, мог пойти на то, чтобы стать моим?
  - Ты моим или я твоим, что-то в этом роде.
   - Ради чего?
  - Любишь ты, Гена, всюду ставить точки. Может быть, в бизнесе есть такая в том необходимость, но не в любви, если этим словом назовем то, ради чего ты пришел тогда ко мне. Я не хотел заниматься с тобой любовью. Хотел, чтобы мы любили друг друга. Это оказалось невозможным.
  - И ты понял это очень поздно?
  -В последний момент ты взял себя в руки. И в этом я оказал тебе неоценимую помощь.
  - В некотором роде.
  - Я не очень хорошо помню тот вечер. Приставал к тебе, кажется, нахально приставал.
   - Вот именно. Всем своим видом показывал, что продаешься, не испытывая ко мне никаких чувств.
   - Как бы ты поступил, если б я не завел свой дурацкий разговор об акциях?
  - Не в первый раз, учти.
   - Тем более.
   -Я не знаю, Володя.
   - Я не думал, что ты жадина.
  - Так ничего и не понял.
  - Заставляя тебя отдать акции, я оскорблял твои чувства?.
   - Теплее.
  - Ты б сам мог отдать их мне, поделиться частью, если бы я не вел себя так настырно.
  - Еще теплее.
   - Несмотря на то, что любил Марину - не тебя?
   -Достаточно того, что позволял мне любить себя.
   - И Марина не помеха для твоей любви?
   - Соперница, да.
  - Не более того?
   - Я не хочу вдаваться в другие детали.
  - До сих пор трудно понять, как это ты мог предложить мне свою любовь, зная о моих отношениях со своей дочерью, пусть неродной. Так велика была страсть? Тогда почему она сдохла в самый ответственный момент?
   - У меня складывается впечатление, будто ты сожалеешь о том, что победил мой рассудок?
  - Сожалею? Ты еще больше унизил меня своим пренебрежением. Даже твой член изменил мне в последний момент. Вот, уж чего я никак не ждал, - ты меня не хотел, настолько презирал!
   - Напротив, тогда я, как никогда, любил тебя, но почувствовал сплошную ненависть к себе и расценил твою готовность уступить себя за акции или без оных, как жест отчаяния. Или еще хуже, как грязную игру. Ведь я знал, что твои дела в клубе плохи, что с Мариной вы ссоритесь..
  . - Подожди, откуда тебе это стало известно? От нее?
   - От жены, с которой Марина делилась.
  - Я ж считал, что ты добился моего увольнения из клуба. Я виноват. И в неоплатном долгу перед тобой. Только не думай, будто я хочу написать твой портрет, чтобы искупить свою вину. Пусть с опозданием я оценил твои чувства, и желаю оставить по себе добрую память, не знаю, правда, что выйдет из моей затеи.
  - Прохвостом не изобразишь?
   - Обещаю.... Когда приступим? Что, если завтра вечером?
  - Послезавтра, если тебя устроит. Завтра не могу.
   - Идет. Каким ты хочешь видеть себя на портрете?
   - Кем угодно, только не тем, что видели Маша и Марина на той проклятой записи..
  - Да, уж... Я могу нарисовать тебя в любом виде, в каком пожелаешь. В парадном костюме, в домашней одежде, полуодетым или обнаженным. В любом случае постараюсь избежать всякой пошлости.
   - Пожалуйста, ее не надо.
  - Писать тебя в полный рост или до пояса?
  - До пояса..
  - Что так?
  - Мы уже имели возможность видеть себя и друг друга ниже пояса, ничего хорошего из этого не вышло.
   - В данном случае тебе опасаться нечего. Портрет - твоя собственность, если не пожелаешь, никто его, кроме тебя, не увидит.
   - И мне незачем смотреть на себя. Вот если бы на тебя, тогда другое дело.
   - Хочешь, чтобы я написал себя?
   - Да, оставь мне на память свой автопортрет.
  - В каком виде?
   - В любом.
   - А лучше всего?
   - Не вгоняй меня в краску.
   - Я подумаю. Надеюсь, ты не станешь показывать меня всем, кому не лень?
   - Обещаю, ни одна душа не увидит.
   -Хорошо, но сначала я напишу тебя... Или, если хочешь, нас вдвоем.
   - Последний вариант устраивает меня больше всего. Но как ты будешь писать нас обоих?
   - У тебя есть большое зеркало?
   - Да, в спальне.
  - Там хватит места для нас двоих, меня с мольбертом и тебя, чтобы мы в полный рост увидели себя в зеркале?
  - Более чем.
   - В таком случае я выполню наш двойной портрет в интерьере твоей спальни. Сможешь выстоять несколько часов?
  - Будет нелегко, но что не сделаешь ради искусства?
   - Издеваешься?
  - Чуть-чуть.
  - Тогда послезавтра приступим...
  Наш портрет Володя написал в течение месяца в несколько сеансов. Я стою на нем во весь рост напротив зеркала, в котором отражается стоящий за мольбертом и пишущий картину Володя.. Главное место на картине занимаю я, стоящий лицом к художнику. Картина в картине. Мы решили набросить на свои чресла нечто вроде набедренных повязок. Не потому, что нас охватило чувство стыда или страх быть увиденными посторонними лицами, а из-за нелюбви к натурализму. (Володя писал в современной манере, хотя - достаточно реалистической.) Этот месяц стал лишним испытанием для меня. Мне показалось, Володя данным сюжетом, довольно банальным, хотел убедиться сам и убедить меня в том, что я не устою против соблазна и попытаюсь в той или иной степени вновь навязать ему себя. Но я устоял. Сам он выглядел сосредоточенным на кисти, красках, мольберте и никак не выдавал своего состояния. Отдыхая, мы набрасывали на себя одежду и вели светские беседы на разные темы. На мой взгляд, Володя идеализировал меня, придав моим глазам большую выразительность и убрав седину, а также складки с живота. Его лицо в зеркале несколько размыто, но прекрасно. О теле и говорить нечего. Лучшего подарка, чем этот двойной портрет, он мне сделать не мог. Написан он, как сказал о нем один из моих близких друзей, которому я осмелился показать портрет, с большой любовью ко мне. Знал бы он о наших отношениях?!
  Володя, единственный человек, которого я, как выяснилось, по-настоящему любил и не смог разлюбить, с большим успехом работает в журнале для геев. Уйдя из фирмы, оказывающей сексуальные услуги, он несколько потерял в заработке, но подрабатывает - и неплохо, - снимаясь для своего же журнала обнаженным, оставаясь при этом неузнаваемым, так как искусство монтажа позволяет придать его прекрасному телу другую голову. Голову других мужчин и зверей. Это всех устраивает, включая Марину. Молодые люди не стали портить себе жизнь долгим примирением и длительным выяснением отношений. Если они когда-нибудь поженятся, я сделаю им скромный подарок в виде тех самых акций журнала, где трудится Володя. Марина учится в Университете за смешную для меня сумму. Ее будущий муж не теряет свободное от работы время, пишет для себя и для тех, кто способен оценить его дарование по достоинству. Не без моей помощи он продал за хорошие деньги одну из своих работ американскому промышленнику - коллекционеру русской живописи. Мои мальчишки растут, мужают и все прекрасно понимают, включая разногласия в моем доме. Мы с Машей сходимся (редкий случай, когда у нас нет расхождений) на том, что во всех отношениях наши дети должны стать никак не хуже других, даже лучше, много лучше. Я уже сейчас не сомневаюсь в том, кто из моих дряхлеющих рук (в будущем, далеком, надеюсь) примет мое дело - им станет Юрка, так как его брат Димка совсем не подходит для этого. Вести бизнес в нашей стране очень тяжело, учитывая конкуренцию и коррупцию, которой нет конца. Чиновники всех уровней тоже хотят хорошо жить. Их зарплата мизерна, на нее могут прожить лишь те, у кого нет амбиций и запросов.
   Мы с Машей стараемся не слишком сильно огорчать друг друга. У каждого из нас своя жизнь. Чтоб радовать жену своей личной жизнью, я сделал так, что с ней познакомился один молодой человек, небогатый, но хорош собой и не глуп. Ему без особого труда удалось заинтересовать Машу, они встречаются днем, когда дети в школе. С тех пор моя жена перестала хмуриться, повеселела, похорошела даже. Иногда я ревную ее к молодому повесе, словно не я свел его с нею.. Самому смешно.
   Моя личная жизнь складывается вполне сносно. У меня есть молодая, красивая, длинноногая (ноги растут от ушей) девчонка, немногим старше Марины. Время от времени мою квартирку посещает также один паренек, очень женственный, но, к сожалению, избалованный вниманием моих соперников, молодых, хотя и не столь обеспеченных, как я. Парнишка любит деньги, я их ему даю. Не слишком много. Лишь бы приходил ко мне тогда, когда я хочу его. Никаких иллюзий на счет парня я не питаю. На любовь кого-либо вообще давно не рассчитываю.
  Так все мы живем. Вместе с нашей страной, которая медленно, но верно, черепашьим шагом ползет вперед, к вершинам капитализма. Не надо ее торопить. Поспешишь, кое-кого из людей насмешишь...
  
  
  
  
   23. Концерт Љ 1 для Юрия с оркестром слов
  
  
  Есть слова паразиты. Есть паразиты - выражения. У каждого из нас они свои. У меня такое: "Просто не знаю, с чего начать". Маша (я с детства зову родителей по имени) имеет дурную привычку. Отучать детей от дурных привычек. Тем самым, прививая им их. Так вот она в таких случаях говорит мне, чтобы я начал с начала. Она у нас в семье - настоящий кладезь народных мудростей. Черпает их с самого дна и щедро одаривает ими близких и дальних. Последую ее совету. Впрочем, начала я не помню. Хотя на память не жалуюсь. Просто (опять это словечко) не припомню свой первый грех первородства. Может быть, я действительно был вторым, а не первым. Младшеньким, а не старшеньким. Хотя Маша рожала нас с братцем в самой первоклассной клинике города на Неве, все же это Россия. Не Германия, куда хотел всех нас троих спровадить Геннадий. От греха подальше. Там бы нас точно не перепутали. Первым из Машиного лона извлекли бы меня, а не братца - рохлю, Дмитрия Дурного. Так я называю его. А он меня - Юрием Голопопым. Уровень культуры не позволяет ему назвать меня точнее, как он сам утверждает. Называет он меня так за то, что я сплю голым ( считаю это гигиеничным и полезным). Мы находимся с ним в одной комнате, хотя наши условия позволяют изолировать каждого члена семьи. Маша, сколько я помню, спит в своей комнате. И как только угораздило отца навестить мать в одну прекрасную ночь? После нее и родилась наша двойня. Затем Геннадий излечился от дурной привычки встречаться с Машей так близко.
  Кроме меня с братцем, Маша еще раньше родила дочь. Нарекли ее Мариной. Маша, Марина ... Лучшего имени ее отец - первый Машин муж - не нашел. Видать, с извилинами у него туго. Я его никогда не видел. И век бы мне его не видать. На кой он мне сдался, Маринин папаша. Пусть она одна от него млеет. Мы, братья, против сестры ничего не имеем. А она - против нас. Так мы и живем - в любви и согласии. Никогда не дрались. Делить нам нечего. Наследство? Когда еще оно будет? Раньше рак на горе свистнет. Я не сомневаюсь, отцовское дело станет моим. А чьим же еще? Марина - женщина. Откуда у меня такая уверенность, что я - младшенький стану старшеньким? Все очень просто. Дмитрий Дурной ни на что претендовать не может. А главное - не будет. У него совсем другие интересы. Отцовский бизнес находится вне сферы его интересов. Он витает в облаках музыки и поэзии. Мы с ним похожи, как две капли воды (еще одно выражение - паразит). Но, к счастью, только внешне. Так он сам считает. Я вполне разделяю его мнение на этот счет. Мы друг другу братья, не враги. Как-то в шутку я сказал Диме, что мы с ним близнецы из разных отцовских яиц. Шутка солдатская и плоская. Братец не оценил мой юмор. По нему, мы - разнояйцовые близнецы. С участием в нас отцовских яиц он, морщась, со мной согласился...
  Однажды (все происходит однажды) нам с Димой исполнилось ровно пятнадцать лет. И надо такому случиться, ночью мы оба увидели разные сны. Каждый в соответствии со складом своего характера. Он - жуткий. Я - сладкий. В самый ответственно - приятный момент своего сновидения я проснулся от крика и плача брата. Подбежал к нему и стал трясти. А когда с трудом разбудил, он - весь в слезах - обнял меня.
  - Наша мама умерла.
   Потом перевернулся на другой бок и снова заснул беспокойным сном, бормоча что-то бессвязное. А потом опять горько заплакал. Пришлось мне снова будить брата. Первым делом я сказал ему, что наша мать жива - здорова.
  -Лучше послушай мой сон. Он куда более приятный. Я был в нем наедине с Катей, и если б не ты со своим криком и плачем, то все бы у нас с ней случилось в самом лучшем виде.
  - Как ты можешь? Посмотри на себя! Оденься!
   Я в спешке забыл, что раздет. Натянул на себя трусы. Не хотел смущать покой брата. Раз он такой эстет... Дима обиделся, хотя я выбирал выражения и не оскорблял его слух словами, более точно отражающими картину моего сновидения. Я знал, он сохнет по Кате. Я же просто видел приятные сны, в которых занимался с нею любовью...
  Катя - наша домработница. Она приехала в град Питер то ли с Дальнего Востока, то ли с Крайнего Севера, чтобы поступить в вуз. Но провалилась. А сыр почти во рту держала... Так это о чем я? С треском провалила вступительные экзамены, но домой не вернулась. Не желала сгорать от стыда перед домочадцами и соседями - всем дальним - крайним селом. И наш уездный город - все же не ее село - заманил и притянул к себе шестнадцатилетнюю девушку, впервые увидевшую большой город. Стала искать более или менее приличную работу с общежитием. Нашла по объявлению работу на отцовской фабрике. Взяли ее красильщицей. Работа грязная, тяжелая, но с приличным заработком. Сняла вместе с другой такой же красильщицей комнатенку, где можно жить. Работала, по словам отца, справно, вышла в передовики. Геннадий, словно президент России, придумал для лучших работников своей фабрики именную стипендию - для тех, кто хочет учиться и работать. Таких стипендий - пять в год. Наша Катя как передовик выдержала конкурс и была осчастливлена Геннадием. Она понравилась отцу, и вскоре он предложил ей перейти к нему домой. Вести хозяйство, убирать, стирать, помогать матери с детьми. Нам с Дурным было тогда по десять лет. Маше она пришлась по душе, вся наша семья не могла нарадоваться. Только Марина не хотела взять в толк, зачем это нужно матери. Она имела в виду возможность более тесных контактов отца с домработницей. Мать резонно сочла, пусть лучше муж будет на виду и не ходит налево.
  Катя - не только мила, но и работяща. Ей предоставили комнату внизу, на первом этаже нашего дома. Она получала от отца зарплату, превышающую ту, что имела на фабрике. Кроме того, питалась за наш счет. Ела почти то же, что все мы. И училась на заочном отделении в вузе. Как она туда поступила, история умалчивает. Одной отцовской стипендией и заработком тут явно не обошлось. Марина считала, отец спит с Катей и платит ей за это. Дима на такие слова сестры выходил из себя и называл ее глупой. Назвать сестру дурой культура не позволяла.
  У Кати завелся парень. Они встречались по выходным, иногда вечерами, когда мать отпускала ее на волю. К нам домой он не приходил. Да и охранники бы его не пустили. Мало ли кто напросится в женихи нашей домработнице? От греха подальше. Еще бомбу подложит куда-нибудь, хотя бы в унитаз.
   С нами, братьями, Катя - сама душечка. Меня в шутку называла, не иначе, как барином. Диму - уважительно, по имени, но Дмитрием. Он не сводил с нее глаз и постоянно краснел, когда она к нему за чем-нибудь обращалась. А я исподтишка время от времени пытался коснуться края Катиной одежды, а когда удавалось - рук и даже тела. Она - сама непосредственность, и никогда не журила меня за некоторые вольности, которые я себе с ней (так я думал тогда) позволял. Геннадий на все это смотрел снисходительно. Однажды я услышал разговор матери с отцом.
  - Не удивлюсь, если Юрка когда-нибудь спутается с Катей. Она слишком много ему позволяет.
   Любимчик Дима, не сомневалась она, себе такого не позволит.
  И вот нам пятнадцать, Кате - соответственно двадцать один. Она расцвела, еще больше похорошела, хочет выйти замуж за своего Николая. Но жить им негде. Он проживает в общежитии. Геннадий великодушно обещает молодым, что купит им однокомнатную квартиру, когда мы, братья, окончим школу и поступим в вуз. Тогда надобность в Кате не то чтобы отпадет, но не станет такой необходимой. И она пожнет плоды своего добросовестного труда и поведения. Катя вела себя с отцом, как подобает добропорядочной невесте своего будущего мужа Николая, и на шутливые заигрывания Геннадия отвечала одной улыбкой.
  Теперь самая пора вернуться к ночи снов и сновидений. Дима далеко не в восторге от моего рассказа. Он никак не гармонировал с его отношением к Кате.
  - Ты, сам того не желая, выставляешь себя в моих и собственных глазах полным пошляком. Можно еще кое-как понять самую возможность подобного сновидения, в конце концов, сны неподвластны людям. Но ты мог скрыть его, не радоваться ему и тем более не огорчаться по поводу того, что из-за меня не закончил в своем сне, как пошло выразился, славное дело с Катей. Сам должен понимать, чем бы оно закончилось - ничем хорошим для твоей постели. Тем более что спишь нагишом.
   Большего оскорбления он мне нанести не мог. А безобидный тон его нравоучения выглядел почти презрением. Он такой духовный, мечтает о высокой любви, скрывает ее от всех, а я открыто говорю о своем вожделении. И к кому?! К Кате - этой чистой, непорочной девушке, вынужденно жить у нас, чтобы зарабатывать на жизнь и учебу. Он встретил ее как-то с Николаем, женихом. Они шли рядом, держась за руки, даже не в обнимку, без бутылок с пивом. Чистый бред! Причем тут пиво? Брат, не желая того, еще больше унизил меня.
  - После твоего сна можно как-то понять тебя. Но сейчас пора тебе уняться, лучше бы подумал о нашей матери.
  Я не сразу понял, что он имеет в виду. А потом вспомнил причину его рева. Мать наша жива, нет причин волноваться за ее здоровье.
  - Понимаю волнение по поводу твоего сна, но теперь и тебе пора уняться, прийти в себя и успокоиться. А если не можешь, чего проще, оторви свой зад от кровати и проверь, в каком состоянии Маша. И не удивляйся тому, что дверь ее комнаты может быть закрыта. Обычно она спит так, что ее бомбежкой не разбудишь...
   Почему-то бомбежка вызвала его гнев. Он разозлился и посоветовал мне, в свою очередь, проверить дверь Кати.
  - И не слишком удивляйся, если она спит и не ждет тебя с твоими объятиями. А если дверь ее комнаты почему-то открыта, можешь удостовериться в этом окончательно. Но советую прикрыть свой зад, все же на первое свидание следует приходить в штанах.
   И такая насмешка в его глазах, что я взорвался и заявил, что последую его совету. И облачился в пижаму. Он рассмеялся. Хотя я называл его Дмитрием Дурным, он далеко н дурак, чтобы понять, куда я могу направиться.. Тем удивительнее для него оказалось мое исчезновение на целых два часа...
  В пошел в ближайший туалет. Он находился рядом с комнатой Геннадия. Стоило мне выйти из нашей с братом комнаты, как я увидел тень, проскользнувшую в дверь отцовской спальни. Я не настолько недогадлив, чтобы не проверить свою догадку. Спустился вниз, комната Кати приоткрыта. В ней никого. Я тут же юркнул в ее постель, скинув пижамные штаны и бросив их под кровать...
  Я уже засыпал и видел продолжение того же сновидения, прерванного Димой, когда проснулся от скрипа двери. Хотел спрятаться под одеяло, укрывшись им с головой, но оно во сне разметалось, а зрелище, открывшееся моим глазам, окончательно вырвало меня из пут Морфея. Я жадно смотрел на Катю, снявшую с себя ночную рубашку и изучавшую себя в зеркале трюмо. Затем она погасила свет над трюмо и направилась к кровати. Меня она не заметила. И тут я жутко испугался. Вытянулся во весь рост на самом краю постели, покрылся холодным потом и мечтал лишь об одном, чтобы Катя не наткнулась на меня и быстро заснула. А я мог бы сбежать без позора, прихватив свои портки. Но случилось обратное. Катя своим жарким телом налетела именно на меня, ледяного, и в страшном испуге закричала так, что я чуть не свалился с кровати. Затем она пришла в себя и схватила меня за волосы. Я лежал не жив, не мертв, скукожившись, не испытывая никаких других желаний, кроме одного - любой ценой избежать позора. Катя зажгла свет над кроватью, откинула одеяло, я лишь успел перевернуться на живот. Она приняла меня за Митю. В этом оказалось мое спасение. Она стала уговаривать его уйти, не подвергать ее унижению. Обещала никому не говорить о том, что он оказался здесь.
  - И когда только успел сюда проскользнуть. Пока я ходила в туалет?
   Я молчал, набравши в рот воды, не чувствуя своего тела. А душа, если она была во мне, стала подавать сигналы нового смятения. Мало того, что я опозорен, так теперь позорил своего невинного брата. Даже если он заслуживал наказания, то не такого. Я лежал под одеялом, которое вновь натянул на себя, и держал его мертвой хваткой. Так, словно Катя только о том и мечтала, чтобы сорвать его с моего брата. Я обязан был положить конец такому унижению. И ничего лучшего в своем отчаянии не придумал, как прижаться к Кате и обнять ее. Она почти не сопротивлялась, поняв, что не подвергнется никакому насилию с моей - Диминой стороны. Этому двойственному положению нужно было, немедля, положить конец. Я признался, кто я.
  - Так это ты, барин! Как же ты посмел сюда прийти! Вон, жалкий мальчишка!. Совсем обнаглел
  При этом в гневе вырвала из моих рук одеяло и с презрением глядела на меня. Я готов был провалиться в бездну. И в этой ситуации, совершенно безысходной, я совершенно неожиданно для себя почувствовал острое желание, которое не захотел скрывать ни от нее, ни от себя. И потянулся всем своим телом к ней, шепча о любви, приведшей меня сюда, и о страхе быть неправильно понятым. Откуда-то взялись нужные слова. Вместе с жаром тела - жаркие слова любви. Я сам верил в эту любовь. Даже Катя уже сомневалась в том, что я не лгу ей. Но она отказывала мне в себе, отпихивалась от меня. Она уже поняла, что теперь мы слишком далеко зашли. Так мне тогда казалось, хотя ничего у нас не было. Даже поцелуев. Но я считал, поскольку мы видели друг друга без одежды, более того, она убедилась в подлинности моего чувства, как же теперь все это так остановить? И потому окрыленный уверенностью в том, что у нас просто нет иного выхода, как отдаться друг другу, впился в ее грудь так, что она застонала от боли. Но это ровным счетом ничего не значило. Она отбивалась от меня всеми силами, на которые способна. Уже поняла, никакими уговорами меня не остановить. И поменяла тактику. Попросила на миг остановиться. Я внял ее просьбе. И тогда Катя стала угрожать мне, что будет кричать, все сбегутся сюда. Да, ей придется оставить наш дом, но и мне мало не покажется. Ее лицо было таким злым, что я с трудом сдержался, чтобы не сказать ей, откуда она пришла только что. И все же нашелся, что ответить ей в тон. Всем нам мало не покажется, всем. Она все поняла и смякла. Такая она мне нужна меньше всего. Теперь уже она лежала в постели бездыханная. Я мог делать с ней все, что хотел. И не хотел. Мы лежали рядом - оба без желаний, без сил. Не таким мне виделось все это... Я почувствовал, что плачу. С трудом сдерживал слезы. А Катя, так она рыдала впрямую.
  - Ах, барин, разве ж так можно? Что вы наделали?
   Она впервые говорила со мной так, на вы, и не шутя. И снова пробудила во мне желание. Я уже верил - буду обладать ею. Пусть неумело. Пусть потерплю полную неудачу. Но это не тот позор, которого я опасался несколько минут назад. Я стал целовать ее мокрые глаза, плакал сам, не стесняясь. Она гладила мои волосы, поцеловала в лоб. А когда я впился в ее рот, она не оттолкнула меня. И тогда я стал лизать ее тело, спускаясь, все ниже и ниже. Катя издавала какие-то нечленораздельные звуки. И тогда, боясь за себя, что все кончится у нас именно так, как предсказывал Митя, попытался проникнуть в нее. Но ошибся. Она назвала меня дурачком, которого нужно наставить на истинный путь. И наставила. И это не было никаким богохульством. Это было прекрасно! ...
  Я не хотел уходить от нее. Мое тело желало ее снова. Но она уже устала. Я вспомнил, до меня у нее был Геннадий. И я позволил себя уговорить, что должен уйти, что это не последняя наша встреча. И пошутила, трепля мои волосы, она могла вполне забеременеть от меня. Мне даже в голову не пришло, что это шутка. И до меня у нее совсем недавно был мой отец и тогда... Напротив, я не только не испугался, но даже обрадовался, и сказал ей, тогда мы уже точно поженимся, ей некуда будет от меня деться. Это так насмешило ее, что она стала целовать и ласкать меня. И позволила мне снова обладать собой.. Я верил в то, что могу стать ей мужем, забыл о своем возрасте, о родителях, об учебе, обо всем на свете. Я верил только в любовь... В любовь, которой у нас не было. Ни у меня к ней, ни у нее ко мне. Осознание сего прискорбного факта пришло ко мне, когда я вернулся к себе. Дима не спал. Он ждал меня. Я еще никогда не видел своего брата таким растерянным, таким несчастным. Я попрал его первую любовь. Напрасно уверял брата в том, что я сам влюблен в Катю, - и давно, готов даже жениться на ней. И услышал его саркастический смех. Он впервые ругнулся матом. Потом стал извиняться передо мной.
  - Что ж, так бывает. Неужели мы, братья, станем врагами из-за женщины? Этому не бывать. Я уступаю ее тебе, раз она позволила..., раз она тебя любит. Все равно у меня нет никаких шансов...
   Мы оба плакали от счастья, от собственного благородства. Я уже сомневался в том, что люблю Катю и женюсь на ней. Вспомнил о Геннадии, с которым она переспала до меня. Я уже не сомневался в том, что до нас с отцом у нее был Николай. А до него, может быть, еще другие мужчины. Я хотел тут же рассказать брату обо всем, чтобы он не слишком расстраивался за себя. И вообще, если Катя такая блядь, почему бы ни уступить ее братцу на ночь - другую. А потом я устыдился себя, какая же я, однако, сволочь. Как я смею судить, если сам залез в ее постель, почти силой заставил уступить мне. И разве было мне плохо с ней? И разве кто другой час назад хотел жениться на ней? Какие же мы, мужчины - гады, если позволяем так судить женщин? Затем я вспомнил о своем возрасте и рассмеялся. Дима спросил, чему я смеюсь...
  - Брат, я смеюсь тому, что таким дураком уродился на свет. И если хочешь знать, я совсем недавно думал всерьез о том, что люблю Катю. И это, несмотря на то, что передо мной она приходила к отцу. ( Сам того, не желая, я проговорился.)
   Дима возмутился.
  - Ты клевещешь на папу, на Катю, а сам, похотливый самец, только об одном и думаешь.
   Пришлось мне, в конце концов, рассказать Диме все, как оно произошло. Я даже предложил брату занять мое место, но он отказался.
  - И вовсе не из моральных соображений, и даже не потому, что сам иногда хочу того же, что ты, еще как хочу, просто не могу, зная все это, таким путем становиться мужчиной. Уж лучше подождать. А тебе советую не изменять собственной природе. Если хочешь, можешь дальше заниматься любовью с Катей, ежели и она того же желает, почему бы и нет. Не судите, да не судимы будете. И я не осуждаю отца, хотя он-то, скорее всего, воспользовался своим положением и принудил Катю спать с ним. Он старый, если его не устраивает жена, может подыскать себе кого-нибудь, кто ближе его годам. Нечего зариться на молодых. А Катю можно только пожалеть. Вспомни Катюшу Маслову Толстого. Какая участь ожидает нашу домработницу, если она пойдет по тому же пути? Ты меня, брат, прости, но все же не стоило тебе к ней идти. Да я и сам виноват, подначил тебя. Не думал, что мы на такую подлость способны. Мы оба. Как же это все ужасно!
   - Что все? - спросил я, засыпая.
  - Насколько же мы, люди, отвратительны. И я больше всех!..
  А Катя, между тем, оказалась лучше нас. Она не стала каяться в своих грехах. Просто подала в отставку с поста нашей домработницы. Ничего, никому не объясняя. Геннадий так ничего и не понял. Но, будучи добряком по натуре, отпустил ее с богом после того, как она нашла себе другую работу и другое жилье. О своей квартире она может забыть. Недавно я встретил Катю на улице.
  - Барин, ты простил меня за ту ночь?
   - Если что было у нас не так, виноват один я....Ведь все-таки из-за меня ты потеряла хорошее место.
   - Успокойся, барин, не из-за тебя.
  - Ты, прости меня, - я всего лишь сын своего отца...
   После Кати у меня никого нет. Хотя многие девчонки вешаются мне на шею. И не только потому, что у нас такие предки. Меня ни к кому не тянет. Во всяком случае, пока. О Дмитрии Дурном и говорить нечего. Он - ангел...
  
  
   24. Концерт Љ 1 для Дмитрия с оркестром слов
  
  
   Мне целых пятнадцать лет. Мало это или много? Я уже осознаю себя как личность. Мама смеется, когда слышит такие слова от меня. Она все еще считает меня своим малышом. А Марина - та вовсе ни в грош нас, братьев, не ставит. Брат отвечает ей той же презренной монетой. А я так не могу. Она - моя старшая сестра. Я все равно ее люблю. Когда-нибудь она поймет, кем я прихожусь ей, какие чувства к ней испытываю, и тогда изменит к нам свое отношение. Юра в таких случаях говорит, когда рак на горе свистнет. Может быть, он и прав, голопопый. Он, в отличие от меня, мыслит реалистически. Все в нашей семье - люди практические. Один я - дурной, как назвал меня брат. Даже Марина себе на уме, хотя ее отец, по словам мамы, был человеком слабохарактерным, с ветром в голове. Уж, не потому ли он ее бросил? Правда, она утверждает, будто сама оставила его, так как влюбилась в папу. Все может быть. Хотя по нынешним их отношениям это не слишком заметно. Скорее - наоборот. И дело тут не в том, что они спят врозь, как заявляет Юра. Это еще ни о чем не говорит. Родители могут встречаться ночью. Никто не проверял. А если даже им это не нужно, ничего особенного в таком поведении родителей нет. И не только потому, сколько им лет, и они не нуждаются в сексе (отец, впрочем, нуждается, раз изменяет матери, но она к этому относится спокойно, как не мне одному кажется). Я вообще считаю, люди помешались с ума из-за секса. Он не так уж нужен им, но они берут друг с друга, как попки, пример, и если кто-то из них остается один, то сильно переживает из-за этого, считает себя неполноценным человеком и стыдится своего одиночества. Видимо, такова человеческая природа. Когда у людей чего-нибудь из того, что есть у большинства, нет, они начинают думать об этом и страдать. Даже я, должен признаться, узнав от брата, как он проник в комнату Кати и обладал ею, почувствовал себя неважно. Я ничуть не завидовал брату, мне не так уж нужно то, что не дает покоя ему. (Он, по моему мнению, начитался и насмотрелся всякого, считает себя взрослым, и настроился на такие отношения с женщинами, о которых нам еще, по меньшей мере, рано думать.) Но меня не оставило равнодушным его сообщение о потере им невинности. Раз это так ему нужно, почему бы и нет. И все же таким образом он снова вышел вперед меня, оставил позади, хотя я ему не соперник, как он сам справедливо считает.
  Все бы не было так обидно, если б такое случилось у него с другой женщиной, не с Катей. Голопопым я назвал его отнюдь не случайно, брат кстати и некстати, никого не стесняясь, иногда расхаживает по квартире в неопрятном виде, а при мне - даже голым. Как он считает, когда я делаю ему замечание, человеку нечего стыдиться своего естества. Это справедливо, но зачем выставлять себя напоказ? Я этого понять не могу. Ведь не приходит же ему в голову оставлять открытой дверь туалета, когда он писает? Может быть, таким своим поведением он, сам того не понимая, пытается задеть меня за живое? Как-то ночью, когда я спал, проснулся оттого, что он проверял меня. Я растерялся, и со сна не сразу догадался прогнать его прочь. Он удостоверился в том, что и мне ничто человеческое не чуждо, скорее, животное. Вроде бы он не дурак, а повел себя глупо. Чего собственно добивался? Неужели хотел убедиться в моей неполноценности? А если бы я сумел устоять и не выдал себя, что мне, к сожалению, не удалось, разве это дало б ему повод для ощущения своего превосходства? На мой взгляд, это такая ерунда, стоит у нас или не стоит. Лучше б не стоял, не отвлекалось бы внимание от более интересных мыслей и дел.
  Между прочим, Юра и сам, видимо, понял, что зашел слишком далеко. Утром спросил меня, почувствовал ли я какие-нибудь неудобства ночью (с его стороны такие слова выглядели необычно, он все всегда говорит прямо, в лоб, не брезгуя порой нецензурными выражениями). Так как в ту ночь я не посчитал нужным "проснуться", ответил, ничего такого не припомню. А сны забываю еще до того, как просыпаюсь. Брат явно чувствовал себя неловко. А мне не хотелось ставить его в глупое положение, хотя стоило бы дать ему понять, что можно и что нельзя себе позволять. Я ему не игрушка и не подопытный кролик. Жаль, в своем эксперименте он все же кое-чего добился: узнал, и я имею слабость, хотя скрываю от него. Я нисколько не стыжусь того, что не отличаюсь в этом отношении от других людей, но гордиться тут нечем, это точно. И тем более испытывать чувство превосходства оттого, что в пятнадцать лет стал мужчиной. Неужели так можно стать мужчиной? Смешно! Но меня задел сам факт его успеха, к тому же с Катей, в которую я влюблен столько лет. Целых два года. И она наверняка догадывалась об этом, так как я не мог скрыть свою влюбленность, стоило мне встретиться с нею глазами. Юра раньше постоянно подшучивал надо мной по этому поводу, а я еще больше смущался и глупо отнекивался, словно совершил преступление. Никакие грязные мысли мне на ум никогда не приходили. Но брату это трудно понять. На его взгляд, любовь без секса - это не любовь, полная нелепость. Мне жаль его. Он не захотел и не сумел подняться над животным, что есть в большинстве людей. И даже мой отец, всегда служивший мне образцом делового человека, в этом отношении оказался самым заурядным типом, принудившим Катю лечь в его постель. Не так уж важно, было это один раз или много...
   Я не мог заснуть, не понимая, куда тогда исчез брат. Неужели он разыгрывает меня, не желая проигрыша в нашем споре? Я уже винил себя - поддался его обычной уловке. Мне не следовало говорить ему о непристойности разгуливать передо мной обнаженным. Юра сослался на свой сон, будто я своим криком помешал ему в нем овладеть Катей, которая уже не сопротивлялась ему.
  -Дурак, я просто еще не успел прийти в себя после такого потрясающего сна. Испугался за тебя, мало ли что могло с тобой во сне случиться. И с Машей - вдруг она на самом деле умерла?!
  Мне стало стыдно за себя. В конце концов, нравится ему ходить и спать без трусов, какое мне до этого дело? Я же не девчонка... Когда каждому из нас приснился свой сон, он, как мне показалось, специально не скрывал от меня свое состояние, словно хотел что-то доказать мне и даже унизить, рассказав о сне, в котором фигурировала Катя. Я не уверен в том, что он видел подобный сон, а если он и был, что в нем присутствовала именно Катя, а если даже она и приснилась ему, то позволила такое. Я сам еще не отошел от своего сна, в котором видел маму, умирающую и ждущую помощи. Никого другого дома не оказалось, а я, словно столб, стоял рядом с ней и ревел от страха и жалости к себе - сейчас она покинет нас, и я останусь один, без матери, которую так люблю, что не в состоянии сдвинуться с места, хотя бы позвонить в скорую или неотложную помощь... А когда брат разбудил меня, то я, находясь еще в полусне, злился на себя, на свое бездействие, нерасторопность - мог позволить маме умереть. И тут увидел Юру. Выясняется, он дома. И как же он, уверенный в себе, зная, что надо делать в самых сложных ситуациях (поделом считал себя достойным приемником отца по бизнесу), вместо того, чтобы прийти на помощь матери, стоит передо мной в неподобающем виде и рассказывает о своем идиотском сне, в котором он, видите ли, по моей вине не успел трахнуть (его слова) Катю. И даже тогда, когда я полностью пришел в себя и понял - все это наши сны, продолжал злиться на брата - и на его вид, и на его сон, в котором он позволил себе оскорбить мою любовь, Катю. Вдвойне неприятно, я опять выглядел перед Юрой этаким хлюпиком - во сне и наяву. Потому на его выпад, можешь сам убедиться, твой сон - только сон, Маша жива и здорова, она всего лишь спит, и меньше всего видит себя в гробу, я ответил в его же духе. Посоветовал ему, в свою очередь, удостовериться в том, что Катя спит, и видит рядом с собой кого угодно, только не его.
  - Даже во сне ей не приснится такой тип, как ты, к тому же еще мальчишка, ребенок, у которого по любому поводу и без всякого повода из-за распущенности, детского любопытства и нездорового интереса к сексу все время стоит...
   Я уже понял, напрасно ни за что, ни про что обидел брата, но не извинился, в моей душе все еще тлела обида на Юру, посмевшего видеть такой сон с Катей и насмехавшегося надо мной и над моим сном. Считал - по существу - себя правым. Если даже обидел Юру, то по делу. Обычно люди ошибаются сначала, а чуть позже приходят в себя и раскаиваются в своих словах, исправляют ошибку (если на то хватает у них совести и сил). А я очень часто поступаю противоположным образом. Первая моя реакция после нанесенной другому человеку обиды бывает верной, но затем, видимо, я хочу оправдаться перед самим собой, и нахожу справедливыми свои слова или поступки. Так - и в этом случае. Конечно, я не прав. Мне не следовало поддаваться эмоциям. В конце концов, мой брат не виноват в своем сне, он имеет право видеть любые сны, не обязан отчитываться передо мной только потому, что нарушил мой покой, рассказав о нем. Ведь я вызвал у него куда более неприятные чувства, когда с ходу сказал, наша мать умерла. Ведь если б он заявил мне такое, я бы выдал ему по первое число. Подобное представить трудно: своим криком и плачем он будит меня и заявляет, мама умерла, а это оказывается всего лишь идиотский сон, кошмар. Он не захотел признаться, наверняка сам - пусть на короткий миг - испугался смерти мамы, Но не признался в том даже себе - так жестко воспитывает себя, в полном соответствии с папиным учением.
  Конечно, Юра, вернувшись от Кати, поверг меня в шок. На меня обрушился мир жестокости и насилия. Моя любимая Катя! Я молился на нее последние два года. И вот - она не прогнала брата, позволила ему надругаться над собой. Как еще назвать то, что он позволил себе, пользуясь своим положением, ведь она не любила его, да и за что его любить такого? Из страха или полного безразличия она не вышвырнула развратного мальчишку, воспользовавшегося подвернувшимся случаем. Зная о моем чувстве к Кате, Юра дал волю распущенности и превратил свой сон в действительность. Отец, как выяснилось, изменяет матери. И с кем? С домработницей, которую сам же нанял для этого, прежде всего для этого. А заодно и для уборки дома. И как он мог подшучивать над моей любовью к ней, когда однажды заметил, что я всего лишь покраснел. Я сделал ему замечание, оставшись с ним наедине, за рассказанный не очень приличный анекдот в присутствии Кати. Анекдот кстати, к случаю, вполне приемлемый для нас, ребят, воспитываемых отцом не кисейными барышнями, но никак не для женщин, даже не для Марины, острой на язык, и тем более не для Кати, которая смутилась и отвернулась, словно ничего не слышала. А отец расхохотался и, не стесняясь, позволил себе пошутить, уж, не влюблен ли я в нашу домработницу, раз так покраснел. И, несмотря на то, что он извинился перед нами, когда я с ненавистью посмотрел на него, я все же посчитал нужным вернуться к этому эпизоду и выговорил отцу, а он не любил, когда кто-нибудь делал ему замечания, тем более дети. Но, надо отдать ему должное, он признал свою вину и обещал впредь никогда больше не выставлять меня на посмешище, как я обрисовал ту ситуацию. И вот я узнаю, он спит с Катей! Я был зол на всех - на брата, Катю и отца, чуть не разревелся при Юре. Но сумел взять себя в руки и, лицемеря, сказал ему, ни на кого не в обиде, напротив, он раскрыл мне глаза на Катю, и мы, братья, не станем ссориться из-за женщин, тем более позволять это самим женщинам. Катя не стала для нас яблоком раздора, тем более она уже на другой день сообщила родителям - по независящим от нее причинам, в которые не может вдаваться, уходит от нас и просит отпустить ее сразу. Мать хотела задержать ее, но отец был непреклонен, не хочет или не может, это ее дело, силой мы никого держать не будем. И как только катя подыскала себе жилье, сразу же ушла от нас. А со мной она старалась не пересекаться, явно стыдилась меня, зная о моих чувствах к ней.
  Моя влюбленность в Катю не случайна. Она - первая молодая и красивая женщина в нашем доме. До нее прислуживали пожилые женщины. По-настоящему запомнил одну из них лишь потому, что увидел ее как-то горько плачущей (мне было тогда лет семь), и я заплакал сам от жалости к ней. Она тут же перестала рыдать, стала извиняться передо мной. Из-за этого я пустился в еще больший плач, не понимая извинений, когда ей так плохо. Прижался к ней, стал уговаривать взять у меня все деньги, лежащие в моей копилке. Мне показалось, все дело в деньгах. Она поцеловала меня, поблагодарила и, все еще плача, стала вытирать слезы. Когда в нашем доме появилась Катя, это было словно солнце, заглянувшее к нам и оставшееся надолго. Мне нравилось в ней больше всего чувство собственного достоинства, позволявшее ей быть со всеми нами на равных. И хотя она называла брата барином (все мы привыкли к этому, а ему даже нравилось, когда она обращается к нему так и только так), ни у кого не возникала мысль, будто она ниже, хуже, недостойнее нас. Меня она отличала от других, явно покровительствовала, давая самые вкусные куски, улыбаясь, словно я ее братик. К тому же она любила музыку, часто просила меня что-нибудь сыграть ей на фортепиано, и мне нравилось играть при ней, для нее. Мы оба любили романтиков. Она не раз просила сыграть экспромты Шуберта, которые я разучил тогда, и мог играть их хоть утром, хоть днем, хоть ночью.
  Своим музыкальным развитием я целиком обязан маме, рано заметившей мой интерес к музыке. Она наняла педагога, оставшегося без работы (до этого преподававшего в Консерватории). Юра так же обучался у нее, но не проявлял большого интереса, и мама оставила его в покое. А я чуть не забросил учебу из-за музыки. Но отец, время от времени, проверяющий наши с братом знания лицейских предметов, быстро засек это.
  - Если твои музыкальные занятия плохо отразятся на учебе в лицее, где только и смогут сделать тебя настоящим человеком, я положу конец твоему увлечению. Великим пианистом или композитором ты все равно не станешь, так как их единицы, а у остальных мало шансов в этой жизни.
   Мама придерживалась тех же взглядов, хотя не разделяла их целиком, она сама любила музыку, и с малых лет водила меня на концерты в Филармонию. Катя несколько раз, когда ей позволялось, ходила с нами. Но это случалось редко, так как дома оставались Марина и Юра, предпочитавшие классической музыке попсу...
  Как-то мама простудилась и не смогла пойти со мной на концерт. Играл Кисин, редко приезжавший в Питер из-за своего зарубежья. Он играл Шопена, одного из самых любимых моих композиторов. Я уговорил маму, она позволила мне пойти с Катей. Мы, тринадцатилетний юноша и девятнадцатилетняя девушка, еще никогда не чувствовали себя настолько близкими людьми. Она была мне и родной сестрой, и самой любимой. Мы слушали баллады и прелюдии Шопена, боясь пошелохнуться. У меня есть дурная привычка. Испытывая восторг от музыки, от самой игры, я теряю дыхание и часто сглатываю слюну, что никак не вяжется с моим переживанием. Мне кажется, весь зал слышит, как я сглатываю эту проклятую слюну и, чем больше думаю о ней, тем чаще сглатываю. Это мешает мне самому слушать музыку, а тут я сижу рядом с Катей, у меня к ней уже давно зародилось чувство, которое я боюсь выдать. Она ничего не замечала, но я мучительно переживал свою несдержанность, и постоянно думал - она слышит звуки в моей гортани. Катя же не обращала на меня никакого внимания, поглощенная музыкой, благодарная ей и заодно мне, жалкому мальчишке, взявшему ее на концерт (кто кого взял, еще вопрос). Сама того, не замечая, она взяла мою руку, и так держала ее некоторое время, казавшееся мне мигом блаженства. Что может быть выше, чем слушать любимую музыку в блестящем исполнении с девушкой, разделяющей твои переживания? На ее глазах слезы (я их заметил, когда искоса взглянул на Катю, будучи не способен слушать одну только музыку; все это наполнило меня необыкновенной радостью, и я боялся пошевельнуться, чтобы не выдать своей любви к жизни, музыке, Кате, чувствующей то же, что я). Наверное, именно тогда, возможно, я ощутил по-настоящему первую любовь к женщине. Любовь, лишенную всякой телесности. Я читал прежде, нечто подобное бывает у мужчины и женщины тогда, когда они сливаются друг с другом не только душой, но и телом. Быть может, я слишком мал был тогда, да и теперь еще не совсем дорос до физической любви, но мне до сих пор трудно понять, как можно путать небесное с земным. И даже тогда, когда я долго всматривался в земную и небесную женщин Тициана, которых видел на выставке в Эрмитаже, не мог понять, что же земное в земной женщине. Земное вовсе не видится мне только телесным и бездушным. Думаю, я способен к страсти, но она не выражается в одном слиянии тел. Я не так уж разделяю восторг Юры, пережитый им с Катей в постели. Он утверждал, что ничего подобного никогда не испытывал и едва ли испытает с другой женщиной, потому до сих пор верен своей любви, любви именно к этой женщине, и не желает иной, хотя его тело постоянно подает сигналы к тому, чтобы трахнуть кого-нибудь еще (так "мило" он шутит). Он заводит со мной эти разговорчики специально, чтобы подразнить меня? Или же ни с кем другим не может говорить на такую щекотливую тему? Или после своей близости с Катей он влюбился в нее, и только скрывает это от меня, даже от себя. Ведь и ему мало льстит - он добился своего от Кати после того, как застиг ее на "месте преступления"...
  Обоих потряс Катин уход из нашего дома. На прощание она поцеловала каждого из нас. Я радовался и горевал оттого, что не увижу ее больше. Она осталась во мне и как радость, и как боль. Я все еще любил ее. Но к прежней любви стала примешиваться та любовь, которую я пока отвергаю. Мне претит самая мысль обладания любимой девушкой, осквернившей свое чувство. Мысль, рано или поздно я все же не избегу соблазна и пересплю с кем-то, наполняет меня печалью. Я уже сейчас расстаюсь со своей мечтой о чистой, непорочной любви. Если я не полюблю ту, что ляжет со мной в одну постель, оскверню и себя. Предам Катю, свое чувство к ней. С ужасом и завистью думаю, как я, оказавшись на месте брата, поведу себя точно так же. Я бы тогда меньше сомневался и мучился из-за своей любви. Что же это выходит? Та, кого я люблю до сих пор, если только вдуматься, шлюха. У нее одновременно три любовника - Николай, мой отец и брат. Как же можно испытывать к ней небесную любовь? Оказывается, можно. Я способен забыть обо всем, лишь бы снова увидеть ее, снова пережить то же чувство совместного переживания музыкой, обрушившейся на нас обоих тогда, в тот давний вечер. Мы не произнесли ни слова о своем впечатлении от концерта (ненавижу, когда мама спрашивает мое мнение об исполнителе или исполнении, едва отзвучала великая музыка; да, если я остался равнодушен или мало задет самой музыкой, концертом, то готов сказать пару слов о них, но лучше не трогать меня тогда, когда я все еще не в состоянии перейти из того мира в этот, когда я всеми силами своей души желаю продлить время пребывания в мире грез).
   Мы с Катей молча сидели на своих местах в антракте. Правда, я предложил ей пойти в буфет, и съесть там какие-нибудь вкусные бутерброды, но сам того не хотел. И к моему счастью, Катя отказалась. Она все еще находилась в том же состоянии слияния с Шопеном, из которого я вышел из пошлого желания показаться ей джентльменом. Я разозлился на себя. Желая извиниться, коснулся ее руки в знак вины перед ней и музыкой... Во втором отделении концерта попытался снова уйти в стихию Шопена, но уже не мог, переполненный не столько музыкой, сколько любовью к Кате, что Шопен лишь дополнял. Она словно поняла мое смятение, снова взяла мою руку, и так держала ее до самого конца концерта. Я испытывал такую огромную любовь к этой замечательной девушке за понимание, что лишился дара речи, как ни пытался выразить хотя бы одним или несколькими словами свою благодарность. Приходившие мне на ум слова казались бездарными, лишенными души. Я боялся высказать их, так как не желал выйти из царства своей любви и, смешно сказать, ее любви ко мне, как мне того страстно хотелось. Я понимал, она в полтора раза старше меня, принадлежала к другому классу, нас разделяла целая пропасть. Но от этого я еще больше любил ее. И мне безумно хотелось, чтобы и она разделяла это же чувство ко мне. Ведь, если я способен, несмотря на все преграды, любить ее, разве невозможна ее любовь ко мне? Ведь я не мечтаю о своей близости с нею в постели, хотя, чего уж там говорить, я был бы не прочь лежать рядом с ней (и тогда, и сейчас, уже повзрослевший и испытавший горечь своей любви к ней), лежать рядом, чуть касаясь ее тела, сдерживая желание. А теперь, после всего того, что я узнал о ней, о ее неразборчивости в телесной любви, я и вовсе не желал стать просто очередным любовником, факиром на час. Я всячески старался забыть ее, но у меня ничего из этого не выходило. Больше того, я преодолел отвращение к физической любви и даже согласился испытать ее с одной девицей из нашего класса, пригласившей меня к себе. Мы были одни, даже выпили вина, танцевали, она прижалась ко мне, я почувствовал желание, но ей вздумалось поторопить меня, она как будто случайно, невзначай, коснулась низа моих брюк, тут же, дурочка, извинилась, чем усугубил неловкость возникшей ситуации. У меня разом отпало всякое желание видеть ее. Я ушел, сославшись на какую-то ерунду, о которой "вспомнил" именно в это время. Она выглядела растерянной, я почувствовал себя последней скотиной, но было уже поздно что-либо исправлять. И не только потому, что я хотел уйти. Я думал по этому поводу и пришел к выводу, моя любовь к Кате, несмотря на все ее поведение, ничего во мне не изменила. Я всегда находил ей оправдание. Хотя бы такое: она - взрослая женщина, вполне земная, способная любить и музыку, и разных мужчин. И к тому же она живет в реальном мире, и вынуждена считаться с ним. Иначе она никогда б не легла с моим старым отцом. Любви к нему с ее стороны я не допускал. Этого не могло быть, потому что не могло быть никогда. Я слишком сильно любил отца, чтобы возненавидеть его за связь с Катей. Я ругал себя за одну только мысль, что сам бы на его месте не устоял против нее. И говорил себе, я ничуть не лучше отца, если допускаю подобное. Выходит, все мои мысли и слова о душе - пустой звук. Я разрывался от мыслей о том, что грешно мешать все в одном котле, и постоянно мешал, узнав от брата о близости Кати с отцом, независимо от причины, толкнувшей их друг к другу. Но повторяю, я не слишком сильно винил отца, так как сам уже представлял себя на его месте. Мать во внимание не принимал, так как знал, родители не любят друг друга. А спят они вместе или не спят, не имело для меня никакого значения. Единственно, противно в отце - он наверняка принудил Катю спать с ним, воспользовался своим положением. Но, как это ни странно, я не слишком сильно осуждал его, сама Катя должна была воспротивиться отцовскому желанию. Хотя бы потому, что у нее был Николай. Выходит, она нисколько не любила человека, за которого собиралась выйти замуж. Просто хотела замуж. И я снова прокручивал в своих мыслях, как недостойна любви - кого бы то ни было - эта женщина, и проклинал себя - я никак не могу выкинуть ее из своего сердца, из своей души. Казалось, я еще сильнее любил ее - такую грешную, беззащитную, слабую. Я казался себе старше, ближе к ней по возрасту, раз мог любить ее, несмотря ни на что. Благодаря своей грешности, она стала не дальше, а ближе мне, доступней ( как все относительно - близкое и далекое, в том числе), я получил моральное право не только думать о Кате и желать ее, но даже при случае испытать счастья с ней, но совсем иначе, чем Юра. Он представлялся мне насильником, воспользовавшимся моментом. Он поймал ее в свои силки - я должен возненавидеть брата. Но почему-то я любил и его. Ведь он вернулся от Кати таким счастливым и в то же время несчастным, осознавшим свою низость, позор. Я и лицемерил, и не лицемерил одновременно, когда сказал брату, мы не должны ссориться из-за женщины. Неужели из-за такой только женщины?! А если бы Катя была с братом в другой ситуации, что тогда? Я не знал ответа на этот вопрос, настолько не вязалась в моих мыслях та Катя, которую я любил, и та, что оказалась в реальности. Со всеми своими недостатками и изъянами. Я все равно ее любил. Я все равно ее люблю. И чем дальше она от нас, тем сильнее моя любовь к ней. И никакое понимание пропасти, разделяющей нас, мне не помогает. Ее недоступность мне, мальчишке, представляется таковой только в мозгу. А он бессилен повлиять на мое чувство, на мои чувства вообще. Такой, видать, я слабак. Ничего путного из меня никогда не выйдет. Не зря отец махнул на меня рукой, позволил заниматься музыкой. Он знает, пройдет время, я пойму, музыка - мираж, я стану тем, кем он меня видит, - у брата на побегушках. Юра сильнее, деловитее, практичнее, организованней, без вывихов, больше склонен к анализу всего того, что требуется в бизнесе. А я витаю в облаках своей музыки и придуманной любви к девушке, которая плевала и плюет на меня с высокого потолка...
  
  
   25. Концерт Љ 2 для Юрия с оркестром слов
  
  
  Отец, очевидно, не терпит того, чтобы его бросали. А Катя позволила себе такую роскошь. Я понятия не имел о связи отца с Катей после того, как она ушла от нас. Прошло около года, когда она созвонилась со мной, что явилось для меня полной неожиданностью. Я не сомневался в том, что она никогда не пожелает иметь со мной дело. Но охота пуще неволи. Охота вырваться из неволи. Как выяснилось, Геннадий не оставил ее в покое. Спустя многие месяцы он разыскал Катю и пригласил в гости на свою конспиративную квартиру. Она вежливо отказалась. Это ему не понравилось. Тогда у Кати начались неприятности на новой работе, которую он в свое время сам же ей подыскал. Ей ничего не оставалось, как согласиться на встречу с ним. Одним свиданием он не удовлетворился, потребовал регулярных встреч. Обещал дать деньги на покупку квартиры, если она подчинится ему. Она клюнула на его удочку, тем более что ее уволили с работы, и она осталась без средств существования. На работу Катю позднее по просьбе отца восстановили. Николай узнал об их связи и оставил Катю. Так она лишилась любимого человека. Геннадию только того и надо было. Но когда она встретила другого мужчину, и у них завязался роман, она решила выйти из подчинения отца. Не знаю, что на нее нашло, если она решилась искать защиты у меня, мальчишки. Я чувствовал свою вину и обещал помочь. Но как? Посоветовался с Дмитрием. Он не успел забыть нежные чувства, питаемые к Кате. Сообща мы наметили план совместных действий. Узнав от Кати адрес любовного гнездышка отца, мы как-то ненароком посетили его. Охранники нас к нему не пускали, несмотря на все наши заверения, что мы безотлагательно должны сообщить отцу важную конфиденциальную информацию. Охранники знали свое дело, позвонили отцу, чтобы узнать, как им себя вести. Он, нехотя, разрешил пустить нас в дом. Катю он спрятал в другой комнате. Геннадий был раздосадован одним тем, что мы узнали о существовании квартиры, раскрыли явку. Но даже не пытался узнать, каким образом мы разнюхали о ней. Наша сенсационная новость, как и ожидалось, его не заинтересовала. Мы сообщили ему, у матери есть любовник, с которым она сидит сейчас в кафе. Если они еще не ушли, пока мы добирались досюда. Между тем, мы понятия не имели о том, что молодой мужчина, сидевший с матерью в кафе, притом в дневное время и в центре города, на виду у всех, приходится любовником нашей старушке. Более того, по нашим представлениям, даже мужчина после тридцати - сорока лет не может заниматься любовью в полную силу, а, следовательно, никакого интереса к женщине преклонных лет проявлять не станет. Если только за деньги... (Любовная связь Геннадия с Катей, навязанная им ей, не противоречила нашему убеждению, напротив, его подтверждала.) Что же касается любви между молодым мужчиной и старой женщиной, то она казалась нам еще большей дикостью. Хотя бы по той простой причине, что в таком случае мужчина должен обладать особым талантом, чтобы у него возникло желание и способность его осуществить. Наша матушка внешне вполне себе ничего, однако, лишь в пределах своего возраста. Но у нее, как и у папаши, есть одно преимущество - деньги. А они могут делать чудеса. Без них нашему Геннадию до Кати так же далеко, как до Марса. Матери до молодого любовника - еще дальше. Конечно, наша фантазия относительно любовной интрижки между молодым парнем и престарелой матушкой нуждалась в проверке. И мы бы никогда не стали рассказывать о ней Геннадию (какое нам с Димкой до этого дело, разберутся без сопливых), если б не желание помочь Кате высвободиться из неволи. Он обещал дать ей деньги на покупку квартиры еще тогда, когда взял ее к нам в дом, правда, при условии, что она прослужит у нас до окончания нами лицея. Теперь же он связывал свою помощь с Катиным поведением - не желал расставаться с ней. Так я понял Катю с ее довольно сбивчивых слов, а вдаваться в подробности счел неудобным. Я обещал Кате сделать все, чтобы отец отцепился от нее и одновременно сдержал свое обещание. Но сколько мы с Димой ни ломали голову, как его реализовать (умное словечко, подсказанное братцем), ничего придумать не смогли. Поэтому свидание матери с парнем, которых засекли вместе, использовали как повод для того, чтобы прийти к отцу. То, что родители, судя по всему, не спят друг с другом, и то, что отец трахается с другими бабами, ничего не меняло. По нашим убеждениям, фактор ревности со стороны Геннадия мог дать результат. А если их обоих, наших стариков, вполне устраивает такая совместная жизнь, что, кажется, и есть на самом деле, то нам не мешает в этом убедиться. И вовсе не потому, что нас распирает любопытство, а лишь по причине оказания помощи Кате. Не услуга за прежнюю услугу (в моей памяти Катя осталась единственной и неповторимой женщиной; девчонки, хотевшие со мной перепихнуться, ей в подметки не годились, как правило, я уклонялся от встреч с ними, не желая терять на них время). Меня задело Катино замечание при нашей встрече, что у нас с Димой ничего не выйдет, я желал оставить у нее по себе хорошую память. Я почти не сомневался в том, что доставил Кате некоторое удовольствие в тот незабываемый вечер. Ее уход от нас этому не противоречил. Конечно, я мало верил в возможность повторения с Катей того, что у нас было. Иначе она б не покинула наш дом так внезапно. Катя не пожелала иметь двух любовников одновременно, даже троих, с учетом Николая, будущего мужа, так и несостоявшегося. Но в моих мечтах и повторяющихся снах Катя присутствовала очень часто, я так и не смог ее забыть. Глупо утверждать, будто я любил ее, но, как глубокомысленно полагал Дмитрий, безусловно, все свидетельствовало о моей влюбленности, коль скоро никакой другой особе противоположного пола до сих пор так и не удалось ее перешибить. Никакого противоречия с указанной "доктриной " невозможности любви между молодым мужчиной и старой женщиной мы не видели, так как не считали себя и Катю таковыми. Себя - слишком молодыми. Катю - слишком старой. Разница в шесть лет не представлялась нам настолько грандиозной, чтобы видеть в ней причину невозможности между нами любовных отношений. И это обстоятельство также очень сильно влияло на наше желание заставить отца отказаться от нее. Я все время говорю не только о себе, но и о Мите. Все очень просто. Катя для нас обоих стала своего рода идеей фикс. А главное, мою влюбленность в Катю в еще большей мере разделял брат, влюбленный в нее еще тогда, когда я просто мечтал оказаться в ее постели. Или в своей. Но без свидетелей в лице брата или кого-нибудь другого...
   Когда мы уже отчаялись придумать что-нибудь дельное для того, чтобы отлучить Геннадия от Кати, я сказал Мите о готовности капитулировать и признаться Кате в собственном бессилии ей помочь.
  - Что ж. В таком случае я беру всю ответственность на себя. Но тебя прошу впредь не беспокоиться.
   Я не обиделся на него. Но вечером того же дня, когда не мог заснуть, понял, Митя даже рад тому, что я линяю и отказываюсь от Кати, таким образом он получает моральное право на привязанность Кати, даже если верит в нее еще меньше меня. Впрочем, он ничем не запятнал себя перед ней, по - настоящему влюблен, не шантажировал ее. Кроме того, мы с братом с каждым днем взрослели все больше, а Катя оставалась той же молодой. И у Дмитрия становились выше шансы заслужить ее любовь, чем у меня. И все равно я хотел, быть может, даже еще больше, сделать все возможное и невозможное, чтобы защитить ее от отца. Наша любовь к Геннадию не исчезла, но претерпела определенные изменения. Впервые мы так серьезно поставили под вопрос порядочность человека, которого считали образцом честности. Человека, с которого до недавних пор брали пример. И хотя Дима в меньшей степени разделял интересы отца и не видел себя в бизнесе, отцовские достоинства были для него ничуть не меньшими, чем для меня. Нас уже давно не смущали отношения между родителями, мы просто привыкли к ним, тем более что при нас они никогда не выясняли отношений (что выяснять, когда их нет?) друг с другом. Они любили нас, отец - даже больше, чем мать, у которой на первом месте была Марина. Нежелание Геннадия баловать мальчиков, наполняло нас, его ребят, особой гордостью, избранностью, что ли. Тем более что он сам нередко забывал свои слова и делал многое, о чем мы его просили: покупал и играл с нами в разные игры, ходил с нами на выставки, в театры, на каток, вывозил в пригороды. Да, это бывало реже, чем того хотелось, но мы понимали страшную занятость отца. Когда Геннадию удавалось вырвать свободное время, он сам становился ребенком, играя в футбол, катаясь на санках, строя замки из песка или снега. И потом льстила большая привязанность отца к нам, ребятам, чем к Марине, дочери, как он ни старался это скрыть от всех. Меня, конечно, не оставила равнодушным связь отца с Катей. Я не воспринимал его как конкурента, но еще больше стал считать Катю недосягаемой для себя. Слишком велика моя вина перед ней, да и сам я - в силу своего малолетнего возраста - ей в женихи не годился. В то же самое время я плохо понимал ее, так как никогда не сталкивался с нищетой, невозможностью иметь самое необходимое. Моя влюбленность в Катю входила в противоречие с Катиной практичностью, хотя я считал себя человеком рассудительным, чему нас учил отец. Мне в большей мере, чем Мите, удавалось избегать ненужных эмоций. Любовные страсти, считал я, могли быть исключением, если они не мешали делу, в случае со мной - учебе, спортивным занятиям. Правда, мой опыт в любви до недавнего времени ограничивался единственным случаем. Но и он дал мне немало. А то, что я не желал повторять его с другими, считал, скорее, плюсом, чем минусом. Как сказал мне мудрый Дмитрий Дурной, это говорило о моей разборчивости в любви. Сам он оставался девственником. Если и страдал от этого, то молча. Был скрытен. Одна смазливая девчонка из нашего класса влюбилась в него, они даже встречались, но он избегал оставаться с ней наедине. Все же она затащила Диму к себе, но попытка соблазнить брата закончилась провалом. Он ушел, как только она полезла к нему с поцелуями. Так он ответил на мой вопрос, чем закончилась их свидание...
  Когда отец услышал нашу "сенсационную" новость о возможной измене матери с молодым и красивым парнем, он от души расхохотался и сказал, что мы еще малые дети, чему он только рад.
  - Во-первых, отношения между взрослыми не так просты, как кажется даже многим, имеющим за плечами большой жизненный опыт. В той его части, что касается мужской и женской добродетели, в плане так называемых супружеских измен. Конечно, вы можете не знать некоторые вещи. Но, коль скоро речь зашла о них, и вас так взволновала самая возможность измены мамы мне, хочу рассеять ваши подозрения. Встреча в кафе с молодым парнем не дает оснований сомневаться в верности мамы нам, она абсолютно ни о чем не говорит. Это, скорее всего, не любовное свидание, а деловая встреча. Мама занимается общественной деятельностью. Может быть, молодой человек - сын какой-нибудь ее школьной или институтской подруги. Она пригласила его в кафе для беседы. Да и вообще мало ли что может быть между людьми, не следует во всем видеть что-то необыкновенное. Вы, дети, должны больше доверять людям, но проверять (улыбка до ушей).
  Тут в разговор вмешался братец, путаясь в словах, что выдавало его волнение, (отец мог подумать, волнение за него).
  - Папа, конечно, прав. Мы и сами сомневаемся в том, о чем поставили его в известность, но наша любовь к родителям столь велика, что мы считаем своим долгом, может быть, мы не правы, делать все, чтобы интересы семьи не пострадали.
   Дима явно лицемерил, таким я видел его впервые, да и отцу неведом такой сын, потому он и поверил в его искренность. Но не я, так как находился с братом в сговоре. Разумеется, мы не спрашивали, насколько эта квартира конспиративна, да и отец не столь глуп, чтобы узнавать, как это удалось нам ее рассекретить. Другое дело, он мог задать такой вопрос и задал, говоря о сложности супружеской жизни. Нам пришлось соврать, что мы однажды случайно видели, как он подъехал к этому дому.
   Случайность, учил он нас в детстве, частенько имеет место в жизни, ей не стоит особенно удивляться даже тогда, когда она ломает человеческие судьбы. Иногда Геннадий вдавался в длинные нравоучительные разговоры, желая наставить своих деток на извилистый, как говорил Дима, путь истины. Мы усвоили урок, преподнесенный отцом. Но не во всякую случайность можно поверить...
  Геннадий явно желал оправдать свои отношения с матерью, хотя говорил о них иносказательно, как позднее отметил мой братец. Отец напомнил нам свой старый разговор с нами о сложности и запутанности человеческих взаимоотношений, особенно между самыми близкими людьми, живущими друг с другом бок о бок и постоянно вынужденными совать свои носы туда, куда не всегда их следует совать (такой юмор).
  - Более того, может быть, еще несколько рановато говорить вам, детям, о сексе между родителями (вообще о нем я уже достаточно много вас информировал, вы уже с пеленок знаете, откуда растут ноги у любви, шутка), но, с другой стороны, не вредно вам, уже достаточно повзрослевшим людям, знать, измена - измене рознь. Загадочно? Не слишком. Одно дело, когда мужчина и женщина так сильно любят, что не могут прожить один без другого ни дня, им хорошо вместе и днем, и ночью. Тогда любой из них то, что в быту называют изменой, вправе, и то с большой натяжкой, считать настоящей изменой, предательством. Но когда оба супруга в определенной мере по самым разным причинам и поводам немного пресытились друг другом, но их связывают вместе общие интересы, дети, положение в обществе, тогда они иначе смотрят на отношения между собой... Скажу прямо, ваш юношеский максимализм я бы назвал детским инфантилизмом. Я хочу воспитать вас реалистически мыслящими людьми, прагматиками. Вы уже сейчас должны знать, любовь - не вздохи на скамейке, как в доисторические времена написал один советский поэт, а всего лишь один, но далеко не самый важный элемент современной жизни. Главное - дело, труд. Они определяют все, ради чего следует выкладываться полностью. Но, к сожалению, человек - не компьютер, людям нужен отдых, разрядка. И если человек находит их в сексе, ничего плохого в этом нет. Теряя одни силы, он восстанавливает другие - те, что так необходимы для успешного претворения дела. Вырастете, поймете, насколько я прав.
  Мы с Митей почувствовали себя скверно, поняли, начали проигрывать еще до начала сражения. Переубедить отца в правильности его идей и поступков мы не могли. Он допускал измену матери уже потому, как сам пользовался ею. И тогда я нанес запрещенный удар. Я сказал, что догадываюсь о причине ухода Кати из нашего дома. Геннадий отреагировал на эту эскападу спокойно - никак. Митя меня поддержал.
  - Катя стала у нас почти членом семьи, близким человеком. И если она ушла, на то были серьезные причины.
  Отец и тут промолчал. Я спросил, знает ли он, как сложилась судьба Кати дальше. Геннадий на вопрос ответил вопросом.
  - Чем вызван такой допрос, не тем ли, что вам известно больше, чем мне? И вообще не понимаю, какое отношение имеет бывшая прислуга к теме нашего разговора.
   Митя сказал, что мы бы хотели разговор из абстрактной плоскости перевести в конкретную.
  Геннадий слегка обалдел не столько от такой заумной фразы сына, сколько от жестко, ребром, поставленного перед ним вопроса, от которого трудно отвертеться. Одно дело, точить лясы на тему свободной любви между абстрактными супругами, другое - ответить, не ушла ли Катя от нас из-за него. Тут уже о свободной любви говорить не приходилось. Геннадий тяжело вздохнул и поразил нас неожиданным открытием.
  - Катя в меня влюблена, и, действительно, один раз между нами был роман, после чего она ушла без всякого объяснения причин. Я до сих пор не знаю, что собственно произошло, во всяком случае, я ее ничем не обидел. Сам хотел бы знать, какая муха ее тогда укусила, но точно не я. Мне, впрочем, не совсем понятна ваша заинтересованность такой деликатной проблемой. Я бы не хотел, чтобы вы позволяли эксплуатировать любовь к вам таким грубейшим вмешательством в мою личную жизнь. Любой другой отец не позволил б вам подвергать себя столь унизительному допросу, а указал бы на дверь... - На какую дверь, - не дал закончить фразу Митя, - дверь дома для свиданий.
   Это - не вопрос, а констатация факта, как иногда повторяла любимое выражение своего родного отца Марина. Геннадий оторопел от такой Митиной наглости и в гневе занес над его физиономией руку, но тут же с комментарием опустил ее.
  - Я еще никогда не ударил женщину или ребенка, сын!
  А Митя уже вошел в раж.
  - Ударить, отец, можно по-разному, необязательно рукой!
   Геннадий впервые видел перед собой разъяренного сына, пошедшего не в его породу по части бизнеса, но бывшего его кровей. Он уже понял, мы знаем о его нынешней связи с Катей, не только осуждаем, но и требуем немедленно прекратить ее. Он не понимал только одного, чем обусловлен наш вызов, ставящий под вопрос так хорошо складывающиеся до сих пор отношения между ним и сыновьями.
  - Не следует из-за такого пустяка, тем более сфантазированного, вбивать клин между нами. Никаких отношений с Катей после того злополучного дня, накануне ее внезапного ухода от нас, у меня не было и тем более не будет. Я это обещаю вам, мальчики.
   Митя подошел к отцу и подал руку для пожатия в знак примирения. Отец выглядел обескураженным, он ничего не понимал. Знал бы только он, что за всем этим стояло. А я, наблюдая за Митей, думал, мой бедный брат до сих пор любит Катю, и ради нее готов растерзать кого угодно. Мне стало чуточку досадно, он, а не я познал настоящую любовь, хотя и не добился того, что я. Мое воображение поставило его рядом с Катей в ту ночь. И я впервые пожалел, я - не он...
  Отец сдержал слово. Он прекратил все отношения с Катей. Она сообщила мне об этом по телефону. Но никакой радости в ее голосе я не почувствовал. За что мы с Митей боролись, на то и напоролись. Вдруг она уже жалеет о потере такого богатого любовника, как Геннадий? Может быть, мой отец не блефовал тогда, когда утверждал, будто Катя сама полюбила и напросилась в его постель, и роман с ней столь же скоротечен, как мой. И Катя ушла от нас от страха потерять отца из-за меня. Или - быть изгнанной матерью с позором за развращение малолетки...
   Митя, мой ошалевший на миг братец, после победы выглядел понурым и измотанным. Я спросил, чем собственно он недоволен. Митя хмуро взглянул на меня, и ничего не ответил. Я почувствовал себя полным кретином: теперь он мог сколько угодно вздыхать на скамейке, как тот самый поэт. Кстати, всезнающий брат, когда я спросил, какого поэта цитировал Геннадий, назвал никому неизвестного Щипачева. Более того, процитировал продолжение стиха, явно противоречащее смыслу наставлений Геннадия...
  
  
  
  
  
  
  
   26. Концерт Љ 2 для Дмитрия с оркестром слов
  
  
  
  Мне уже шестнадцать с гаком лет. Я не сильно возмужал, но все же достаточно повзрослел для того, чтобы принимать себя почти взрослым. Я не намерен отказываться от своих идей, мыслей и чувств. Я все еще люблю Катю, и обрадовался ее звонку - первому с того времени, как она ушла из нашего дома. Она просила меня никому не говорить о нашей встрече. Мы встретились в комнате, которую она снимала с подругой.
  - Спасибо, Дима, что откликнулся на мою просьбу и пришел.
  - Я рад вас увидеть.
   -Раньше мы были с тобой на "ты". Но если хочешь....
  - Вовсе нет.
   - Ты так вырос, совсем уже юноша..
  .- А вы, простите, прости, ты, ничуть не изменилась, все та же молодая и красивая. - Дима, ты мне льстишь. Не припомню, чтобы раньше говорил мне комплименты. Теперь стал старше, уже не можешь без них обойтись? Прости меня, я очень волнуюсь. Ты так изменился, я как-то не ожидала увидеть перед собой молодого человека. И невольно робею...
   - Тогда можешь представить себе, как чувствую себя я, когда вышел из цыплячьего возраста и уже не могу скрыть то, что, возможно, ты заметила значительно раньше.
  . - Однако по-прежнему краснеешь. Можно подумать, ты совсем из другой семьи. Это, наверное, из-за твоего увлечения и занятия музыкой. Надеюсь, не оставил ее, достиг еще больших успехов. Помнишь то время, когда я просила тебя сыграть Шуберта? -Как же такое забыть? Это была своего рода прелюдия...
   - Экспромты, если не ошибаюсь... Прости, я понимаю, что ты хочешь сказать... Потому и решила обратиться к тебе. Ты лучше брата поймешь и сможешь, если захочешь, помочь мне.
   - Буду рад, если это в моих силах...
   - Но сначала ответь мне откровенно на один вопрос. Ты хотя бы догадываешься о причине моего ухода от вас.
   - Очень смутно, чтобы говорить об этом.
  - Хорошо, Дима. А что могло побудить меня позвать тебя?
   - Прости, Катя, я не привык отгадывать головоломки. Видимо, у тебя нашлись веские причины уйти из нашего дома и пригласить меня сюда.
  - Ты явно скрываешь то, что тебе известно. Так?
  - Катя, при всем своем уважении и ... я не могу строить догадки в таком деликатном деле. Твой уход явился для меня больше, чем неожиданностью. Я до сих пор сожалею о том, что мы лишились твоего общества.
  - Боже, как же ты вырос?! Еще больше, чем я думала. Это прекрасно. Если только не очерствел душой. Не очерствел?
   - Люди меняются с годами, Катя. И душой, и телом, и умом.
   - Удивляешь меня. Можно представить, каким стал твой брат, если так сильно за какой-то год с небольшим изменился ты... К сожалению, извини, не в лучшую сторону.
   - Ты права. Я уже не тот юнец, которому легко вешать любую лапшу на уши... -Прости, Дима, но я никогда не была в числе таких людей.
  - Я не тебя имел в виду. Других.
  -Я очень сильно обидела тебя, дружок? Ты сердишься на меня, и прав. Я виновата перед тобой. Только перед одним тобой. Ни перед кем другим. И прошу простить меня за все... Ну вот, я сама растрогалась до слез. И у тебя, кажется, глаза не на сухом месте. Я очень этому рада. Такая дура!
   - Не говорите о себе так, не смейте! Вы не стоите мизинца тех, кто вас обидел. И я не смог вас защитить. Не знал, что вы в опасности. А если б и знал, мог бы только навредить...
   - Так ты все знаешь?!
   - Я ничего не знаю, Катя, ничего.
   - Даже фактов?
   - Факты - ничто, если люди не знают причин, вызвавших их. Я не знаю многих из этих причин. И не догадываюсь, чем вызваны те, которые знаю.
   - Конечно, Юра не скрыл от тебя.... Я не сомневалась. Мне очень жаль.
   - Во многом виноват я сам...
  - Любопытство погубило не одну только кошку?
   - Только не любопытство. Мне приснился плохой сон, мой крик разбудил брата, он привел меня в чувство, но я, еще не вполне оправившись от тревоги, сказал ему одну гадость, что дало ему повод выйти в коридор. Правда, по его словам, он всего лишь направлялся в туалет...
  - И встретил меня. К сожалению. По-твоему, я поступила очень дурно?
   - Бог вам судья, Катя. Во всяком случае, мне вы ничем не обязаны, чтобы оправдываться передо мной.
  - Я и не оправдываюсь. Но я все равно виновата перед тобой, если только ты, действительно, пусть по-детски испытывал ко мне привязанность.
   - Я был влюблен в тебя. Я и сейчас тебя люблю...
   - Ну что ты, миленький, что ты... Ты не должен целовать мне руки! Я тебя предала, предала твое первое чувство. Ведь я догадывалась о нем...
   - Ты вправе распоряжаться собой по своему усмотрению, невзирая ни на что и ни на кого.
   - Видишь ли, мой мальчик, ты не поверишь мне, я любила твоего отца...
   - Но это невозможно. Это еще больше невозможно, чем твоя любовь ко мне. Это просто абсурд какой-то!
  - До того у меня с твоим отцом никакого романа не было. В ту ночь я впервые пришла к нему.
  - Долго же он тебя очаровывал!
  - Я сама влюбилась в него почти сразу, едва пришла в ваш дом.
   - А как же Николай?
  - Ты еще совсем деточка, хотя бреешь усы.
  - Я прошу!
  - Прости. Я не хотела тебя обидеть... Николай?! Я знакома с ним с тех пор, как мы оба провалили вступительные экзамены в институт. Он - мой первый мужчина, любил меня зверски, даже запил от любви ко мне. Но я стала его женщиной, скорее, с горя. Была в вашем городе одна - одинешенька, никого - ни родных, ни знакомых, деньги быстро кончились. Мы с ним встречались, на первых порах он приютил меня у своих знакомых. Я жила у них бесплатно, пока не нашла себе работу на фабрике твоего отца. На моей работе никто долго не держался. Мне же некуда было деваться. И зарплата, и общежитие, и желание попасть через год в институт. Я сумела войти в число призеров - победителей конкурса стипендиатов, придуманного твоим отцом. А потом, при вручении премии и конверта с кругленькой суммой денег, он увидел меня, и через несколько дней вызвал к себе, предложив перевестись к вам. Уж, не знаю почему, я подошла ему как прислуга. Мне хорошо платили, у меня своя комната, со мной хорошо обращались, никогда не обижали. Вы, все трое детей, мне понравились, я сама уже мечтала о собственных детях. Никогда раньше не думала, что богатые - такие простые и не злые люди. И я не слепая - увидела, какими глазами смотришь на меня ты, играешь для меня, даже влюблен... Меня мало кто любил даже в детстве. Я росла без отца, почти в нищете. Нас у матери было четверо, я - старшая, мне приходилось много работать по дому, недоедать, недосыпать. Тебе это трудно понять, прости... И вот я попадаю к вам. Образцовая, обеспеченная семья. Все воспитаны, ухожены. Глава дома ни одного плохого слова мне не сказал. Даже тогда, когда я делала что-то не во время и не так, как нужно. А ведь твой отец - мужчина серьезный, с характером. Все ходили по его струнке. Даже барчук...
  - Ты Юру называла барином.
  - Не барчуком же его называть! ... И твоя мать - непросто ей живется с мужем - всегда такая спокойная, выдержанная... Знаешь, что она однажды сказала мне? Никогда не догадаешься. Она предупредила меня, ее муж, как все мужики, охоч до баб, поэтому я должна быть готова ко всему, она понимает, он, скорее всего, не в моем вкусе, если я вообще любительница мужчин, но у нее не будет ко мне никаких претензий... Я удивилась тогда, а потом поняла. Ей легче переносить его измену со мной, чем с другими, хотя на это можно посмотреть иначе... Только твоя мать ошиблась, он даже не смотрел в мою сторону. Меня даже расстроило, неужели же я такая неказистая, что не удостоилась внимания мужчины, который, как бы хорош он ни был, больше чем вдвое старше меня. Я успокоила себя - примелькалась в вашем доме, и кто-кто, а он может выбирать - и не из таких деревенских девок, как я. И чем меньше внимания он обращал на меня, тем больше я думала о нем. Но, разумеется, не подавала вида и не строила в отношении его никаких дерзких планов. Девушкой на ночь я быть ни у кого не хотела, а о серьезных отношениях с такими людьми, как твой отец, не смела мечтать. Ты, наверное, знаешь, он обещал дать мне по окончании шестилетней службы у вас деньги на покупку квартиры. Меня более чем устраивала такая милость, но Николай постоянно торопил меня с браком, он хотел иметь от меня детей. Я поняла, лучшего парня мне не найти, была готова выйти за него замуж. Слюбится, стерпится, говорят. Но нам негде жить. Николай предложил поговорить с хозяином, как он называл твоего отца, чтобы дал половину денег сейчас, через четыре года работы у вас, а потом уже ничего, мы сами заработаем на погашение ипотечной ссуды (так, кажется, это называется). У Николая на работе несколько человек с помощью родителей заплатили половину нужной суммы, и через несколько месяцев въехали в готовый дом. Я попросила у твоего отца аудиенции, но он был все время занят, поздно приходил домой. В тот вечер я встретилась с ним, подавая ему ужин, осмелела, напомнила о том, что вынуждена побеспокоить его разговором. Неожиданно он согласился выслушать меня у себя в кабинете в полночь, так как ему надо еще в этот день закончить свои дела. Я пришла в назначенное время, он извинился, сказал, что работает, не завершил какие-то расчеты. И если у меня к нему серьезный и безотлагательный разговор, то он может принять меня, но только совсем поздно, в часа два ночи. Что мне оставалось? Я согласилась...
   - И как начался ваш серьезный разговор, если это не секрет?
   - Объяснением несколько другого рода. Он спросил меня, действительно ли нравится мне так, как ему представляется. Я сказала, он - очень интересный человек. А как мужчина, спросил он. И как мужчина, ответила я в полуобморочном состоянии. Я уже пришла к нему в состоянии нервного срыва, боясь отказа. После моего ответа он, не раздумывая, потянул меня к себе. Меня не хватило ему отказать. Откровенно говоря - я доверяю тебе, - сама того хотела... Это ничего, что я все это рассказываю?
   - Ничего.
   - Я очень сильно расстроила тебя, извини...
   - Это так неожиданно... Твоя любовь к нему... И чем я могу тебе помочь?
  - Я вынуждена была уйти от вас, чем быстрее, тем лучше. Причина тебе известна
  . - Понятия не имею.
   - Юра ничего тебе не рассказал?
   - Его, как и меня, твой уход удивил.
   - Странно... Ты не умеешь лгать, Дима. Тебя выдают глаза. Ты до сих пор не разучился краснеть, когда говоришь неправду. Хорошо, я сама скажу... Твой брат, твой брат... Я не могу, прости...
  - Я знаю...
   - Ни минуты не сомневалась. Потому и ушла от вас.
   - Из-за него?
  - Из-за тебя. Не могла жить у вас, встречаясь с тобой.
   - А если бы Юра скрыл от меня правду? Что б тогда изменилось?
  - Очень много. Я ведь не приняла всерьез твоего брата. Я всего-навсего уступила глупому мальчишке, из боязни скандала... И он сам понял, что совершил глупость.
   - И только?!
   - Тебе это пока еще трудно понять. А мне нелегко объяснить. Именно тебе, ведь ты для меня тот молодой человек, о котором я могла только мечтать, будь ты постарше и из другой семьи. Но ты слишком молод и из другого класса людей.
   -И только поэтому не могла ответить мне тем же?
   - Тем же я тебе и отвечала. Ведь мы оба ни раза не объяснялись в своих чувствах. Так понимали всю их нелепость. Всю невозможность.
   - Но почему? Ведь я не желал, не просил от тебя ничего иного, как видеться иногда, изредка разговаривать с тобой. Ты помнишь, как я просил тебя перед твоим уходом?
   - Все так. И не так...
  - Я не понимаю.
   - Может быть, я любила тебя...
   - Чудеса, да и только. Какая же ты, однако, любвеобильная! Прости меня, это все моя ревность..
  . - Можешь не извиняться. Николая, ты уже знаешь, я не любила. Хотела выйти за него замуж, но это совсем другое дело. Влюбилась в твоего отца, но он был для меня невозможен. И потому, что женат, многодетен. И не моего клана - это главное. И не влюблен в меня А то, что позволил себе расслабиться со мной после тяжелой работы, это не в счет. Он уже догадывался, я неравнодушна к нему. Видимо, не сумела это скрыть от него. И воспользовался случаем, едва он ему представился...
  - Он гнусно поступил с тобой. Воспользовался твоей зависимостью от него, влюбленностью в него. Больше того, так и не дал деньги, которые обязан был дать, независимо оттого, что у вас произошло, и независимо от твоего увольнения по собственному желанию.
   - У богатых свои причуды. У бедных - свои. И первые совсем не обязаны выполнять причуды вторых.
  - Ты и сейчас любишь его?
   - Нет. Он был моим идеалом. Но идол оказался вовсе не тем, кем казался.
   - Король гол. В прямом и переносном смысле.
   - Если мы так пошло шутим, в буквальном смысле голым я его тогда не видела.
  . - То есть вы и сейчас - любовники? Но при чем тут я?
  - Я напрасно позвала тебя. Будем считать, наша встреча не состоялась. Можешь уйти, если хочешь.
  - Он чем-то связал тебя?
   - Своим обещанием, тем самым.
  - Что даст деньги, эти распроклятые деньги?
   - Да. Но мне надоело все это. Я хочу покончить с ним.
   - И что тебе мешает?
  - Я унижена. Он использовал меня. И хочет пользоваться мной дальше, до окончания шестилетнего срока, когда я должна была служить у вас. И тогда обещает дать деньги в полном объеме. Готов даже написать расписку... Кроме того, не станет чинить препятствий на моей работе, с которой меня уволили и приняли снова.
   - Да, он настоящий подлец! И как долго продолжается его измывательство над тобой?
   - Мы начали встречаться три месяца назад. Раз в неделю...
  - Как же ты могла?
  - Могла. Мне нужны деньги. Меня полюбил один человек, мы должны пожениться, но нам негде жить. Я думала, мне удастся уговорить твоего отца помочь мне сейчас, но он уперся.
  - Еще один мужчина, ты неподражаема!
   - Теперь перестанешь относиться ко мне по-прежнему. Не будешь видеть во мне ту, что вообразил.
   - Возможно...
   - Вот и все, Дима. Ты свободен. Я уже не хочу просить у тебя помощи. И чем, собственно, ты можешь мне помочь?
   - Извини, у меня сорвалось... Не знаю, что могу для тебя сделать.. Может быть, привлечь Юру? Он хитрее и умнее меня в таких делах, пользуется у отца большим влиянием.
   - Я бы не хотела связываться с ним после всего... Понимаешь?
   - И все же нам будет труднее обойтись без него в этом деле.
   - Возможно, ты прав.
  - Позвони ему, назначь встречу и обсуди свой вопрос. Я к тебе не приходил. Он сам привлечет меня, если пожелает. Он должен играть первую скрипку. Иначе мы проиграем.
   - Раз ты так считаешь, я позвоню ему... Ты не желаешь дальнейших моих объяснений, или и без них понял, кто я есть на самом деле?
   - Я никуда не спешу. Меня никто не ждет.
   - У тебя есть девушка?
  - Нет.
  . - Ты не должен оставаться один. Или не нуждаешься в обществе других людей?
   - Мне неплохо и одному.
  - Я не должна задавать такие вопросы?
   - Отчего же? Ты вправе знать обо мне не меньше, чем я о тебе.
   - Последний вопрос. Ты еще...
   - Да, я девственник, что меня нисколько не смущает и не мучает.
   - Я совсем о другом хотела спросить... Ты уже не любишь меня? После всего, что узнал обо мне?
   - Любишь, не любишь... Как у тебя все просто...
   - Напротив... Я не закончила объяснения по поводу своей любвеобильности. Остановилась на том, кто может стать моим мужем. Мы одного клана, у нас общие интересы.
  - Я рад за вас.
   - А ты останешься для меня тем дальним светилом, до которого я никогда не смогу дотянуться. Моим самым любимым... человечком. Хочешь - верь, хочешь - не верь...
   - Я очень хочу тебе верить... Однако в это невозможно поверить, немыслимо такое счастье...
   - Ты совсем недурно целуешься, видимо, кто-то хорошо научил тебя этому.
  - Ты, моя любовь к тебе. Я столько раз уже целовал тебя в своих мечтах...
   - Подожди, не будем спешить. Я прошу...
   - Не понимаю. Почему ты сдерживаешь меня, если любишь?
  - Прежде я должна очиститься от всей грязи, что прилипла ко мне. Уйти от твоего отца - пусть путем отказа от его паршивых денег.
  - От себя не уйдешь. От своего будущего мужа. Я вообще плохо понимаю, как можно одновременно любить, по меньшей мере, двоих?
   - Нет у меня никого, я придумала его, своего мужа. Муж объелся груш.
   - Я ничего не понимаю, круглый болван.
   - Просто я хотела встретиться с тобой. Просьба о помощи - всего лишь предлог. Смешно, ни ты, ни твой брат не можете сделать того, что не удается мне самой. Твой отец прав, я не выполнила взятых на себя обязательств по отношению к вашей семье, ушла раньше срока. Он ничего мне не должен. И потом, даже получив половину суммы, я всего лишь оплачу первый взнос. Я зарабатываю мало, чтобы ежемесячно платить дальше. И никто при моей зарплате не даст мне кредит. И еще, чтобы окончательно порвать со всей своей ложью, должна объяснить, почему согласилась стать любовницей твоего отца. Я никогда не любила его. Но, влюбившись в его малолетнего сына, позволила ему то, что не могла позволить тебе. Вернее сказать, позволила себе его, а не тебя, тем более что догадывалась о твоей любви ко мне. Конечно, так случилось не без его воли...
   - Прости, но у меня башка ходит кругом, я уже совсем ничего не понимаю.
   - Я полюбила тебя. А ты очень похож на отца. Пусть только внешне. В его лице я стала твоей любовницей. Вздор? Полное сумасшествие? Согласна.
   - Ты просто ненормальная, если в очередной раз не лжешь.
   - Это правда. Он не был мне противен, твой отец...
  - Еще бы, ведь он был мной!
  - Я понимаю твою иронию. На твоем месте вела бы себя еще круче. Плюнула бы тебе в лицо.
  - Что же мешает тебе теперь, когда здесь я, а не мой заместитель по той самой части, отдаться и мне...
  - Ты вправе оскорблять меня сколько угодно. Но я не могу делать с тобой то же, что с твоим отцом...
   - И братом! Он похож на меня еще больше, чем отец. Просто копия я. Представляю, как ты прекрасно чувствовала себя с ним. Он нашел тебя потрясающей. В том смысле, что и ты нашла его не хуже. Ничуть не хотела избавиться от него как можно скорее. Он отсутствовал почти два часа. Пришелся тебе по душе.
  - Я уже говорила, он для меня - никто. Я не прогнала его по единственной причине. Он застал меня врасплох.
   - Еще бы! Не успела остыть после объятий отца, как попала в жаркие объятия сына. Наверняка решила, это мои руки, мои поцелуй, мой, мои...
   - Ты прав. Но Юра сказал, что это он. Я не посмела сопротивляться, зная его нрав. И потом побоялась, он разболтает... Кроме того, он оказался настоящим ребенком, неожиданно получившим игрушку.
  - Другими словами, ты пожалела и его, и себя. Попробовала после отца крошку - сынишку. Неожиданно он оказался еще лучше папы, т.к. первой свежести... Кто для кого игрушка, большой вопрос.
  - Тебе не идет цинизм. Но я понимаю твои чувства. Теперь ты ненавидишь меня. И поделом. Я заслуживаю того, чтобы ты пинал меня ногами. Хотя никак не ожидала от тебя жестокости. Теперь я вижу, все вы одной породы. Папины гены дают себя знать. Ты так же похотлив, как твой отец. Мог простить мне всех - отца, брата, Николая, моего выдуманного будущего мужа, лишь бы лечь со мной. И верно, лучше потерять девственность со мной, чем с другой шлюхой. Все же я не хуже многих из них. Но лучше стань мужчиной с девушкой своих лет, недостатка в них нет. Ты умен, красив, хорош собой. Многие из них позволят тебе все, что пожелаешь.
  - Никто, кроме тебя, мне не нужен... Пожалуйста, прости меня. Я был груб. У меня сдали нервы, я - псих. Слишком сильно люблю тебя...
  - Псих, что влюбился в меня. А я - по-твоему, кто? Мы оба должны взять себя в руки, не питать друг к другу ни любви, ни ненависти. Ты еще так юн, вся твоя жизнь впереди. Встретишь чистую, ничем не запятнавшую себя девушку своего возраста и круга, полюбишь ее и забудешь ту блажь, которую вообразил, вбил в свою голову, будучи совсем еще ребенком.
   - Хорошо. Не будем ходить по одному и тому же кругу. Дай мне слово, что не откажешься от нашего плана. Завтра же встретишься с братом. Он, уверен, встанет на твою сторону.. А потом подключит меня, мы что-нибудь придумаем. Отец обязан восстановить справедливость, предоставить тебе свободу и выдать хотя бы половину денег. Найдешь им применение.
  - На следующей неделе, в среду, я приду к нему в последний раз и объяснюсь. Разрыв с ним осложняет боязнь, как бы он не повлиял на моего работодателя, к которому в свое время пристроил...
  - Подожди, не спеши. Будь осторожна..
  . - И это говоришь мне ты? Неужели тебя устраивает моя дальнейшая связь с твоим отцом? Теперь, когда с таким трудом, пусть теоретически, я поверила в любовь.
   - Я сам не знаю, что говорю. Но постарайся хотя бы держать себя в руках, когда объявишь о своем решении. Он не любит, когда идут против его воли.
   - Мне известно это не хуже тебя. Я скажу ему, что выхожу замуж, и не могу вести двойную игру. Все же он человек...
   - Хорошо. А мы с братом за оставшееся время что-нибудь придумаем. Дай мне адрес отцовской квартиры, там будет проще говорить с ним, убедить оставить тебя в покое и дать деньги.
   Наш план, как это ни странно, удался. Буквально за два дня до встречи отца с Катей мы с Юрой увидели мать с каким-то молодым человеком. Они сидели в кафе и оживленно беседовали. Мы решили схватиться за соломинку, коль скоро ничего умнее придумать не смогли. И нагрянули к отцу, под глупым предлогом решили вызвать его ревность, зная, как это смешно. Завели разговор о Кате, вынудили его дать нужные нам обещания, которые он, загнанный нами в угол, любя нас, выполнил почти сразу. Отец, надо отдать ему должное, человек дела, когда он проигрывает, то не медлит. Теряя одно, приобретает другое. Ведь он не любил Катю. Тогда как нас любил, не стал подвергать испытаниям отношения с детьми...
   У меня хватило ума и выдержки понять, ни о какой близости между мной и Катей речь идти не могла. Я боялся, все испорчу. У меня нет никакого опыта в любви. И разговор между нами не позволял ни мне, ни Кате пойти дальше поцелуев... Почти невинных.
  
  
  
   27. Концерт Љ 3 для Юрия с оркестром слов
  
  
   Так уж случилось, Катя глубоко запала в меня. Я так и не смог ее забыть. В ту ночь я испытал страх, вдруг у меня вообще ничего не получится или опозорюсь перед ней. Она еще не успела остыть от отца, как угодила в объятья его сына. Но, в конечном счете, я не разочаровал ее, она могла надолго запомнить мой любовный лепет и то, как я облизывал ее с ног до головы. Как таял от удовольствия и с огромным трудом сдерживался, чтобы сразу, не медля ни минуты, приступить к самому главному действию, чего хотел больше всего на свете и не меньше боялся. Я не винил себя в ее уходе от нас, т. к. не видел своей вины перед ней. В конце концов, кого ей, собственно, было бояться после того, как она переспала с отцом? Быть может, матери? Но родители (я сам слышал) предпочитали позволить своим сыновьям прислугу, нежели неизвестно кого, если что-либо подобное произойдет с нами. Скорее всего, Катя ушла от нас из-за стыда, как она будет после всего происшедшего в ту ночь смотреть в наши глаза. И, кроме того, ей стало бы труднее уклониться от связи с нами, отцом и мной...
   После Кати у меня долго никого не было, хотя имел возможность трахаться с девчонками своего и даже старшего возраста. Но мне, самому малолетке, они казались детьми, и потому не вызывали никакого интереса. После того случая, когда доказал себе, что я не какой-нибудь мальчик - с - пальчик, а парень - что надо, во всех отношениях остался доволен собой. Испытал наслаждение с красивой девушкой, не упустил случая осуществить дерзкий поступок, оказался на уровне отца, даже выше, утер нос Мите, который и в самых смелых своих мечтах и снах не видел себя на моем месте. И когда после любви с Катей вернулся в нашу с братом комнату, то парил в облаках от счастья и надежды на повторение испытанного мной блаженства. Я ощущал себя взрослым, сумевшим добиться всего, чего захотел.
   И только позже, после Катиного побега из нашего дома, почувствовал себя не в своей тарелке. Я пересмотрел свой "подвиг". Катя могла возненавидеть меня. Хотя бы за то, что с такой легкостью уступила мальчишке, к тому же сыну хозяина, похоть которого удовлетворила из боязни потерять место. Не следует забывать так же о том, что, нашим с Геннадием грязным действиям противостояла чистая, непорочная, девственная любовь Мити. Поэтому я не предпринимал никаких усилий по розыску Кати. Более того, как-то встретив ее на улице, даже не подошел к ней... Навязывать Кате свою любовь, объясняться с ней, почему я оказался в ее постели, я не захотел. И не мог найти нужные слова, в которые она могла бы поверить. И был горд, самолюбив. Раз она не оставила мне никакого знака, значит, так тому и быть. Я должен выкинуть ее из головы и из всех других частей своего тела.
  Но сколько ни убеждал себя - я ей не пара, слишком сильно обидел ее, чтобы рассчитывать на благосклонность, все равно думал о ней, вспоминал самые яркие минуты нашей (своей) любви. Так что выкорчевать с корнем память о той ночи я не мог. С братом мы на эту тему не говорили. После того, как я, ошеломленный своим успехом, рассказал ему обо всем, что у меня произошло с Катей, и он, оскорбленный в своих чувствах, почти поддержал меня, хвастунишку, мы оба решили не становиться врагами из-за женщины. Конечно, мы с Митей были на ту минуту в разных положениях. Я не только занимался любовью с Митиной женщиной - мечтой, но почти не сомневался, это лишь начало. И Митя не мог не думать о том же, он был подавлен и с трудом скрывал это от меня. Так что нечего удивляться: своим молчанием на столь болезненную для нас тему мы, даже не подозревая о том, заложили первую мину под наши братские отношения. До той поры у каждого из нас были свои роли, мы их держались, вроде бы как приняли для себя, но инцидент с Катей нарушил то равновесие, в котором находились. Я хорошо понимал, любой разговор о Кате, предпринятый с моей стороны, будет болезненно воспринят братом. Он чувствовал, не все так просто обстоит в испытанной мной страсти, обычно я позволял себе насмешничать над ним, трепаться на тему любви - в том - свойственной детям - понимании. Но теперь, когда случайно возникал разговор о любви, я старался соблюдать осторожность. И лишь однажды не смог удержаться от язвительного замечания в адрес Мити, когда его несостоявшаяся подружка со смехом рассказала мне, как брат, держась за свои штаны, бежал с поля предложенной ему любви. Митя так посмотрел на меня, что я заткнулся. И правильно сделал. Я сам, не оберегая свою утраченную девственность, вел себя с девчонками почти так же. Во всяком случае, никто не мог упрекнуть меня в том, что я покусился на чью-либо честь, если таковая все еще была у них в наличии. Притом, что мое тело нуждалось в любви. Особенно теперь, после Кати. Но странное дело, это тело вспомнило о душе. Нет, все не так. Оно стало слишком взыскательным. Если не Катя, то пусть другая, но не хуже ее. Слишком высокую планку взяло мое детское тело, чтобы, повзрослев, согласиться на меньшую высоту. А телу поддакивало то, что называют душой, если она существует вообще, во всяком случае, у меня.
   О Митином теле я мог только догадываться. То, что оно отвергло тело той взбалмошной девчонки, говорило и об его избирательности. Но я подозревал, в братце бушуют никак не меньшие страсти, чем у меня, учитывая его увлечение не спортом, а музыкой, возбуждающей чувства и чувственность, которые Митя скрывает от всех, включая меня. Если раньше Митя почти не нуждался в сексе, то позднее, возможно, потребность в нем у брата возникла. Я сочувствовал братишке, но молчал, чтобы не задевать слабые струны его души, присутствие которой пусть не налицо, но, несомненно, обнаруживалось косвенным путем. Должно быть, Митя считал, я предал его тогда. Но разве не сам он спровоцировал меня на тот предпринятый мной шаг? И вообще, с чего это мне уступать брату то, что идет в руки? Уступи я ему один раз - да еще в таком деле, - он станет считать себя сильнее меня. Впрочем, все это досужие разговорчики, которые мы не вели и не ведем друг с другом. А то, что говоришь себе, не в счет. Каждый из нас, братьев, взрослеет не по дням, а по часам (таковы время, папины и мамины гены). В сущности, в наших отношениях уже давно наметилась трещина, слепо ее не замечать. Желая стать таким же бизнесменом, как Геннадий, я обязан видеть все, что мешает или способствует пониманию реальной жизни...
   Если гора не идет к Магомету, то Магомет идет к горе. Так и Катя, когда у нее возникла надобность в моей помощи, обратилась именно ко мне. Она могла позвонить и Мите. Он, разумеется, тут же горячо б откликнулся, но вынужден был бы, по меньшей мере, сообщить мне о таком трудном деле, решить которое он сам не в силах. Катя поступила мудро. Мы встретились. А потом я счел небесполезным подключить Митю, так как в нужное время его горячность могла оказаться полезной. Мы сообща разработали план действий, хотя так и не нашли подходящего момента для выступления. Но время нас торопило, и мы решились атаковать отца под глупейшим предлогом возможной измены ему матери. Конечно, все это было шито крупными белыми нитками. Но иногда, чем хуже, тем лучше. Геннадий, в конце концов, сдался под нашим напором. Катя получила и свободу, и отступные. Сыты все - и волк, и овца, и адвокаты овцы. Геннадий сохранил лицо и половину причитающейся Кате суммы денег. Катя избавилась от волчьих приставаний и получила в порядке возмещения за понесенный ею моральный и физический ущерб, можно сказать, и износ, вполне приличную сумму. Не остались в стороне и мы, братья, выступившие на стороне бедной овечки, которая в порядке благодарности чувствовала себя обязанной поделиться с нами своей шерстью (деньги нам не нужны). Конечно, если спросить Митю о том, как он оценивает положение вещей, то братец станет нести ахинею о чувстве справедливости и прочую чушь. И едва ли посмел бы посягнуть даже на клок прекрасной овцы, в которую он, барашек, влюблен по самые уши, и потому мог вполне довольствовался одним ее благодарственным блеянием. Мы всласть наслушались его при встрече в ресторане, куда Катя за свой счет (гуляй, не хочу!) пригласила нас.
   Совершив великий подвиг по спасению нашей бывшей прислуги, отцовской и моей любовницы в одном лице, мы с Митей еще больше развязали языки, освободившиеся от замков еще раньше, когда мы взялись за общее правое дело. Сейчас станет понятно, чем вызван мой сарказм. Говоря о своей влюбленности в Катю и верности ее телу (отнюдь, не идеалам), я рассчитывал на взаимность. Что ни говори, я был ее любовником. Да, всего лишь однажды, без приглашения. Но нам все же удалось тогда найти общий язык. Я ее не насиловал - она, как я мог только догадываться, вполне симметрично отвечала на мои ласки и движения. Мы расстались мирно, я рассчитывал на продолжение ...
   Поэтому Катина реакция на мое дальнейшее поведение мало вязалась с прежним, даже безотносительно моей адвокатской помощи ей. Сложись наш с Геннадием разговор иначе, я мог бы понести большие потери в части доверия и любви отца, наших с ним расчетов о совместном бизнесе, а впоследствии и передаче им мне своих полномочий. Но это так, к слову. Я не попрекнул Катю за ее нежелание иметь со мной любовные отношения. Она еще раньше проговорилась, сейчас у нее никого нет (уж лучше бы молчала, не провоцировала меня на откровенное признание). Но по порядку.
   Итак, получив деньги, свободу, Катя вполне уместно решила отметить все это с нами и позвала в ресторан. Вина и закуски были замечательными, учитывались вкусы всех троих сообщников. Во время угощения я купил у подошедшей к нашему столику цветочницы букет роз и преподнес его Кате. Митя в это время слегка оторопело смотрел на всю эту процедуру. Я его опередил, не стал дожидаться того, когда он вытащит свой кошелек. Катя осталась довольна и даже поцеловала меня в знак благодарности. Хотя это и невесть что, все же чуть-чуть приподняло мои шансы на скорую встречу с нею наедине... Дима усвоил урок. Еще до того, как пришла пора рассчитываться, Катя протянула мне деньги, но я широким жестом отвел их, сказал, заплачу сам. Но братец был начеку, он уже заплатил за все, не стоит беспокоиться. Катя слегка обомлела. Я, конечно, понимал, никаких расчетов Митя не делал, поэтому, извинившись перед Катей за минутное отсутствие, встал и направился заплатить по счету. Брат выбежал вдогонку за мной. Два глупых петушка оспаривали друг у друга пальму первенства, кто заплатит первым. У нас хватило ума понять, в какое дурацкое положение мы ставим друг друга, скинулись поровну, заплатили и вернулись к нашему столику. Катя попыталась отдать нам деньги, но Дима предложил достойный выход из положения. Сказал, мы уже давно соскучились по ее пирогам (она на самом деле их пекла хорошо, так что мать позволяла ей потчевать ими нас от случая к случаю). Мой подросший с известного времени братец не ел щи лаптями, мне следовало с этим считаться. Он мог испортить мне всю обедню. Как собака на сене, - ни себе, ни людям. Неужели самому не ясно, ему от Кати ничего не отколется, разве что дружба. Да и сам он - размазня, в своей доморощенной любви не посмеет приблизиться к ней ни на шаг. Или я ошибаюсь? В тихом омуте черти водятся. Что, если мой братишка за прошедший год продвинулся несколько дальше в своем недозрелом чувстве, его джинсы лопаются по швам, когда он видит Катю, а она сама после всего того, что видела в своей жизни от нашего брата, мужика, захочет чего-нибудь чистенького и опрятного, не замутненного похотью? Я должен учитывать все про и контра, в любом деле нельзя не принимать во внимание все обстоятельства. Я выразил полное согласие по поводу Митиного предложения. Оно более чем устраивало меня... в том случае, если мне удастся прийти к Кате одному. Мало ли по какой причине. Митя именно в этот вечер будет занят своей музыкой, не сможет пропустить концерт, принесет Кате только свои извинения и ... цветы. Я попросил Катю связаться со мной, как только она пожелает встретиться с нами в домашней обстановке. Можно и со мной, только и сказал братец...
   Катя позвонила мне. Именно на это я и рассчитывал. Если она знает о Митиной любви (а он ее и не скрывает, достаточно видеть его глаза), то позвонит мне, со мной ее связывает прошлое, пусть и не такое завидное (это самое худшее, что может быть). Так или иначе, Катя позвонила на мой мобильник. Мы оговорили возможные даты. Я заранее узнал, когда у Мити концерт (он выступал вместе с такими же музыкантами, как он), после чего позвонил Кате, и договорился с ней на один из таких вечеров. Ему о нем сообщил накануне концерта. Он захотел позвонить Кате, чтобы попросить ее перенести время встречи, но я обещал ему сделать это за него, он как раз торопился на репетицию.
   Увы, моим расчетам не суждено было сбыться: мое свидание с Катей оказалось провальным. Я потерпел полное поражение в надежде взять крепость, однажды так легко сдавшуюся мне без боя. Тогда я был ребенком, она уступила. И не хотела скандала. А теперь увидела перед собой молодого мужчину, желавшего сделать ее своей любовницей. Как хрен редьки не слаще, так и сын не слаще отца, если этот сын - я. Как же раньше не смог это понять? Не всегда, тараня, следует брать такие города и веси, как Катино тело. Похоже, и у нее есть душа, бдительно следящая за происками не столько своего тела, сколько чужого.
  Мне только одно и остается, как считать главной причиной ее неуступчивости мой обман. Им я лишь унавозил почву для брата, дал ему фору для успешного дебюта с Катей. Грех будет, если он им не воспользуется. Но, зная Митю, могу почти с полной уверенностью сказать, он ограничится - и это в лучшем случае - одной пустой любовной болтовней. Катя, мой дружок, женщина, ей мало красивых слов. А на серьезные дела ты пока еще не способен. Кишка тонка!
  Неприятно описывать свою неудачу, но я должен это сделать хотя бы ради того, чтобы впредь не попадать в такое же положение. На Кате свет клином не сошелся. Таких Кать будет у меня миллион. И все же она преподала мне нужный урок. Я обязан извлечь из него для себя пользу. И еще. Я не жалею о том, что вызволил Катю из отцовских когтей. Она заслужила того, чтобы я о ней позаботился. В конце концов, она - моя первая женщина. Далеко не самая худшая из тех, кто у меня еще будет. И она правильно поступила, когда дала мне от ворот поворот. Она хотела забыть о своем прошлом, а я, как слон в посудной лавке, напомнил ей о нем, когда чуть ли не силой пытался завести ее. Естественно, она не поверила мне, что я никого не обманывал, но на словах выразила сожаление по поводу отсутствия брата по уважительной причине. Сказала она это с горькой усмешкой, мне стало немного неуютно. И тогда я, злясь на себя, признал свою вину - пошел на обман, так как хотел оказаться с ней наедине. Катя пожала плечами и повела меня к столу. Мы больше молчали, чем говорили. Мои попытки напомнить о своей благодарности ей за тот самый счастливый вечер в моей жизни, заверения, как это ни глупо звучит, но я хранил ей верность, т.к. люблю ее, она отвечала односложно. Да, она понимает, что меня привело к ней, она ни о чем не жалеет, но не желает возвращаться к тому же самому, так как любит не меня, а совсем другого. Она просит меня правильно понять ее. Я красив, умен, пришел ей на помощь, рискуя хорошими отношениями с отцом, без меня она никогда бы не получила деньги, ушла бы от отца, но потеряла работу. Поэтому никогда не забудет того, что я сделал ради нее. Но я должен понять, она будет верна тому человеку, которого любит. И теперь уже никогда не допустит прежних ошибок. Надеется, избежит их. Я, терпя полный провал, завелся, причем совершенно непроизвольно. Я вдруг почувствовал, оказывается, у меня тоже есть душа, она лишь дремала. Эта душа готова рыдать и плакать, что никак не вязалось со всем моим обликом. Я произносил в своей страсти бессвязные слова о том, что чуть ли не предал из-за своей любви к ней родного брата, за что мне мало гореть на адском костре. Что я сам не представлял, как сильно полюбил ее тогда и как мучительно больно переживал ее уход, связывая его с собой. Как не могу простить себе вторжение в ее комнату, неумение справиться со своим желанием видеть ее, целовать, ласкать. Как не сумею пережить тот позор, с которым могу столкнуться сейчас, если Катя не поймет мотивы моего поведения. Я просто не мог прийти с кем-то еще, так мечтал все это время о встрече с ней наедине. Она должна войти в мое положение и не отвергать страстную к ней любовь. При этом я обнял и стал целовать Катю, пытаясь снять с нее платье. Катя оттолкнула меня, откуда только взялись в ее хрупком теле силы?!
   - Я однажды вошла в твое положение. Если стану входить в положение всех, кто желает со мной переспать, то мне прямая дорога на панель. Я очень благодарна тебе за помощь, без нее твой отец до сих пор держал бы меня за горло. Пойми, женщина устроена несколько иначе, чем мужчина. Она нуждается в любви. Одной страсти ей мало. Ты и сам это поймешь, когда полюбишь. Любовь - это такое чувство, когда два человека будут друг с другом до самой смерти. У нас с тобой мало общего, разные интересы, мысли, переживания, мечты, возраст, социальное положение...
   Одним словом, я понял, мои шансы почти равны нулю. Однако я все еще надеялся сломать лед, сменив тактику напора на разговорный жанр. Мы стали обсуждать вещи, далекие от любви. Мне даже показалось, Катя не могла поступить иначе, ее сопротивление - одна видимость. Доказательство тому налицо. Она не отодвинулась от меня, когда я сел к ней плотнее, почти нос к носу. Но совершенно неожиданно появился Митя, сбежавший со своего концерта. Как знал, что я постараюсь снова опередить его. Опередить - опередил, но ничего не добился. Он не ожидал застать меня, сам пожелал оказаться с Катей один, так что мы оба выглядели в ее глазах теми еще придурками. Но у него было преимущество передо мной, так как он явился к ней с другими, надо полагать, намерениями. Вот будет смех, подумал я, если ему тихой сапой удастся то, что оказалось не по силам мне. Чтобы поднять его пыл, шепнул ему, я потерпел неудачу. Все же он мой родной брат, мне не стоило из-за пустяков враждовать с ним. К тому же мое признание едва ли поможет ему, если он предпримет решительные действия, отдав предпочтенье им вместо любовных признаний, на которые куда больше горазд. Но вдруг именно слова проймут Катю, она даст понять, что готова отдаться ему, так как верит в его пылкую и страстную любовь? По контрасту с моим прямолинейным и грубым напором Митя может добиться большего успеха своим красноречием. Впрочем, Катя едва ли станет связываться с таким ребенком, как мой брат. Разве что пожалеет его и в благодарность за так долго скрываемую им его любовь и за оказанную помощь в получении баксов даст ему то, о чем он не смеет мечтать. Из чистого любопытства пожелает сравнить всех мужчин нашей семьи. Это только Митя видит в Кате ангела в юбке. На мой взгляд, она самая обыкновенная женщина, ничего против наслаждения жизнью не имеет. Не так часто ей перепадает такая возможность. Хотя связь с Митей может иметь для нее не слишком приятные последствия. Брат со своей дурацкой любовью может сильно привязаться к ней, это не понравится Геннадию, который рано или поздно узнает об их отношениях. Каково ему будет узнать - его малолетний сын оказался более удачлив, чем он сам?! И в своем гневном осуждении отца за связь с Катей покажет ему, какие мотивы преследовал. И есть риск, любовники в далекой перспективе пожелают стать мужем и женой. Чего только ни бывает в жизни?!
  
  
  
  
  
  
  
   28. Концерт Љ 3 для Дмитрия с оркестром слов
  
  
  
   Я играл в первом отделении концерта и освободился сравнительно рано. Это был конкурс молодых исполнителей - любителей, своего рода отборочный для будущего поступления в Консерваторию. Я позвонил Кате. Если не слишком поздно, и она ничем особенным не занята, мы можем встретиться в любом месте. По ее растерянному голосу я понял, мой звонок явился для нее полной неожиданностью, но после некоторой паузы она назначила свидание в своем доме. Я решил, ее квартирантка ушла и достаточно надолго (она, по словам Кати, была хорошенькая, от одиночества не страдала, на недостаток кавалеров не жаловалась). Взяв попутную тачку, я довольно быстро добрался до Кати. Не было еще и десяти вечера. По мобильному телефону позвонил матери, приду поздно, а то и вовсе переночую у приятеля - "болельщика", слушавшего мое исполнение. (Она очень хотела пойти на концерт, но я воспротивился этому, так как и без того волновался, как он для меня пройдет.) Мама слегка удивилась, но не возражала, попросила только еще раз позвонить, если останусь у приятеля.
   Каково же было мое удивление, когда я, едва вошел в Катину комнату, встретился в ней с ... Юрой. Он улыбнулся во весь рот.
   - Старик, понимаешь, уж, коль скоро я пришел сюда без тебя, не уходить же мне только потому, что ты застал меня здесь. Ведь и ты не удосужился предупредить меня о том, что нагрянешь к Кате после своего концерта. И как ты сыграл?
   При этом брат заговорщицки подмигнул мне. Со своими цветами, купленными наспех, я выглядел смешным. Его букет роз был лучше моего. Но не это расстроило меня. И даже не то, что я не оказался с Катей наедине. Она обязана была предупредить меня о том, что не одна, более того, с моим братом. Стала понятна пауза в нашем телефонном разговоре. Она советовалась с ним, как поступить. Видимо, мой не столько прямодушный, сколько прямой брат дал добро на мой визит. Чем он руководствовался при этом, трудно понять. Я бы на его месте предпочел уйти либо остаться с Катей наедине. Мы оба выглядели друг перед другом и перед Катей не лучшим образом. Должны прийти вместе, явились врозь - в расчете оказаться с Катей без свидетелей. Разница несущественна: Юра явился первым, не соблаговолив предупредить меня, что придет к Кате в день моего выступления, которое он проигнорировал, хотя его-то я не просил об этом. . Очевидно, я не сумел скрыть от брата свое отношение ко всему этому делу. Моя физиономия выдала меня с головой. Я был и смущен, и разочарован, и зол, и смешон. Брат, глядя мне в глаза, нервно расхохотался. Катя, улыбаясь, позвала меня к столу, за который они снова сели: по всему видно, их трапеза то ли подходила к концу, то ли закончилась, может быть, достаточно давно... Я мельком оглядел комнату, никакого беспорядка не заметил. Впрочем, они могли привести и себя, и комнату в прежнее состояние. Настроение мое окончательно упало. Был готов провалиться сквозь землю. Юра с хитрецой наблюдал за мной и, когда Катя вышла на кухню, почти издевательски отпустил скабрезную шутку.
   - Не робей, братишка. Между нами ничего такого не было, но она созрела - я ее хорошо разогрел. Это еще больше разозлило и расстроило меня. Меньше всего я хотел входить с ним в заговор. И верить ему у меня не было причин. Какого дьявола он притащился сюда один? Не исключено, они оба решили встретиться наедине, без меня, зная, где я. Но почему тогда Катя не возразила против моего визита? Уж, не хотела ли она столкнуть нас, молокососов, лбами? Чтобы ни на что не надеялись. Я и ревновал, и невероятно злился на всех, больше всего, на себя. В очередной раз я оказался круглым дуралеем. Чего уж там, дураком! Все слова, сказанные Катей о ее любви ко мне, сплошная ложь. Она не любила ни меня, ни его. Но, в порядке благодарности и по старой памяти, видимо, решила повторить с Юрой то, что у них было год назад. Он-то не растерялся, не упустил момент... Эти мысли не давали мне покоя. Я чувствовал себя униженным. А брат лицедействовал, насмехался надо мной. Неужели из-за женщины мы станем врагами? Чем старше, тем сильнее мы расходимся, тем меньше между нами общего, словно мы не братья, чужие... Катя явно чувствовала себя не в своей тарелке. Независимо оттого, было у них или не было. Она поняла, наконец, сморозила глупость, пойдя на поводу у Юры. Сообразила, в какое идиотское положение поставила меня, человека, которому совсем недавно признавалась в любви. Ведь никто не тянул ее за язык! Для меня самого явилось тогдашнее - словно сто лет тому назад - признание полной неожиданностью. И вот, пожалуйста, все становится на свои места. Но почему, зачем она так себя повела? Я не заслуживал такого оскорбления. Я был вне себя от отчаяния и хотел немедленно и навсегда покинуть этот дом, выкинуть эту женщину из своей головы... И не мог. Неужели все дело было в бунте моего тела?! Раньше моя душа, растворяющаяся в музыке, не позволяла мне доходить до такой низости, как удовлетворение сексуального желания с кем попало. А с Катей - я и мечтать, не смел. Она была моей богиней... И вот эта богиня оказалась дешевой шлюхой! Мои мысли путались. Я вспомнил о недавнем разговоре с братом.
   - Никакой любви нет. Своими руками можно достичь не меньшего удовлетворения. Ты как? Или обходишься одной музыкой, не испытывая никакой другой потребности?
   Он расценил нашу глупую перепалку в ресторане, как детское состязание, кто первым покажет себя мужчиной перед нашей общей знакомой, старой знакомой - и по возрасту, и по знакомству с нею. В моем лице - неожиданно для себя - Юра встретил конкурента. А он, как и отец, не потерпит поражения, не уступит в борьбе, если даже игра не стоит свеч. Но, судя по всему, ему действительно ничего не откололось. Катя не отказала ему во встрече, помня о том, что он для нее недавно сделал. Тут я вспомнил слова брата, сказанные им, когда Катя вышла на кухню, и поверил в их достоверность. Голопопый обычно не допускал до себя непристойностей, когда его нервы в порядке. Чуть позже сам понял, подобное шутовство ему не пристало. И уже не насмехался надо мной, поутих. В любом случае мне нужно было взять себя в руки, не распускаться, не выдавать своего горького разочарования обманом, от кого бы он ни исходил. Но я не умел притворяться. И когда Катя подошла ко мне близко, чтобы налить чай, я не промолчал...
   - Жаль.
   - Чего жаль? Чего, родной?
   И было в ее голосе столько нежности и любви, что я, чуть было, не пустил слезу, а Юра на миг оцепенел, но быстро пришел в себя. Он мог истолковать Катины слова иначе, чем я, чем мне хотелось, чем так, как я их услышал. Он хотел услышать и услышал эти слова как сказанные по-дружески, даже по-родственному. И вдруг, очевидно, засомневался.
   - Чего, мой родной? Не о чем тебе, миленок, жалеть. Я же тебе сказал! Не веришь, откровенно и прямо спроси у нее, она тебе так же прямо и откровенно ответит, у нее нет причин тебя обманывать.
   И по его злому голосу я и впрямь понял, на этот раз ему ничего не откололось, зря пришел, зря обманывал меня. Я не мог и не хотел скрыть свою радость...
  -На нет и суда нет..
   Ничего глупее я не придумал для ответа. В этот момент мне было наплевать на все. Но чужое присутствие не позволило мне, как того безумно захотелось, обнять и расцеловать Катю, пасть перед ней на колени и просить прощения за грязные мысли, которые я допустил в отношении ее. Я робко взглянул на нее. Она, молча, с неприязнью смотрела на двух братьев, не поделивших ее между собой, двух тварей, пришедших к ней после того, как помогли выпотрошить своего отца, убедить его, чтобы отдал ей паршивые деньги, которые обещал, хотя бы ту их часть, которую она отработала - и в нашем доме, и в качестве его любовницы. Эта мысль молнией пронеслась в моем мозгу. Я вышел из-за стола и, желая как-то оправдаться перед Катей, подошел к ней и поцеловал ее руку. В ответ, прощая, она поцеловала меня в лоб. Это был вполне дружеский, совершенно бесстрастный поцелуй. Но Катино лицо озарила прежняя улыбка, сопровождавшая ее признание мне в любви совсем недавно и тысячу лет тому назад.
   - Не буду вам мешать. Я специально дождался тебя, чтобы положить конец всему этому обману, теперь ухожу...
   Он встал и подошел ко мне. Катя взглянула на меня. Я протянул брату руку для пожатия. Кому, как не мне, было знать, чего это ему стоило! Мы снова становились, пусть ненадолго, теми братьями, что были в далеком детстве. Он будто прочел мои мысли, пожимая мою руку.
   - Надеюсь, тебе повезет больше. Не держи на меня зла. Ведь и я, по-своему, ее любил. А, может быть, мы братья по несчастью?
   - О чем вы, негодники, шепчетесь? Настоящие мужчины так не ведут себя в присутствии женщины.
   Юра отшутился.
   - Какие же мы мужчины, Катя? Мы еще малые дети.
   Катя не задержалась с ответом.
   - Не знаю, что и сказать вам, детям - не детям. Но только напрасно вы так спешите расстаться с детством и юностью. Я их не знала...
   Юра уже оделся.
   - Ты остаешься, или уходим вместе к маме с папой?
  - Остаюсь. Ведь я только-только пришел.
  - Не оправдывайся, родной, не оправдывайся.
   Юра оделся и полез целоваться, Катя не отстранилась. Брат еще раз поцеловал ее в щечку и ушел.
  - Митя, я не знала о том, что наша встреча перенесена. Твой брат сообщил мне об этом лишь тогда, когда явился сюда... Я на тебя не в обиде, но ты мог позвать меня на концерт.
   - Я и без того слишком сильно волновался. И матери запретил приходить на концерт... А то, что Юра не предупредил тебя о переносе нашей общей встречи, пошло мне только на пользу. Иначе б я мог не застать тебя дома. Я очень хотел тебя видеть. Именно сегодня, сейчас...
   - Нам нельзя встречаться, милый. Мне нельзя тебя любить. Ты и сам знаешь, наша любовь к добру не приведет.
  - Наверное, я жуткий эгоист. Не хочу думать ни о чем. Я так тебя люблю, так страшно люблю, что не способен ни о ком и ни о чем постороннем, кроме своей любви к тебе, думать. Безобразно играл сегодня Шумана. Я так сильно переполнен своей любовью к тебе, что никакого дела до его любви к Кларе Вик мне не было, она не помогала мне - лишь мешала.
  - Странно. Мне всегда казалось, музыка не может мешать любви.
  - Но если ты и так через край переполнен своей любовью, чужая любовь уже ни к чему. И воспроизвести ее очень трудно.
  - Ты неважно играл?
  - Слишком энергично. Так романтиков не играют. Я отступил от авторского замысла. Наверняка провалился.
  - Тебя плохо приняли?
  - Что публика? Она всегда хорошо настроена к выступающим. А когда их жалеют, аплодируют особенно сильно.
  -Ты так раним, мой мальчик. В наш век нужно стараться быть выше ...
  - Выше чего? Любви, справедливости, порядочности?
  - Я этого не говорила, милый.
  - Прости меня. Я сам не знаю, что говорю. У меня все валится из рук. Игра, любовь...
  - Ты не мог плохо играть, я уверена.
  - Это все такая ерунда по сравнению с нашими отношениями.
  - Это твоя жизнь. А отношения - их будет еще столько, что скоро забудешь о наших с тобой.
  - Ты уже забыла!
  - Просто я реалистка. Жизнь кое-чему научила меня. Я не могу тебя любить, не могу. А ты не должен... И перестань меня целовать, иначе я зареву, как белуга.
  -Что ж, будем реветь вместе. Две белуги - в два белужьих ручья. Не нужно так грустно относиться к жизни, любовь моя. Да, я знаю, что недостоин тебя. И дело тут вовсе не в моем возрасте. И не в моем социальном положении. Сам по себе я ничего не стою. Но если только есть любовь, то нельзя стоять на ее пути...
  - Я не хочу ломать твою жизнь.
  -Ты сломаешь ее, если перестанешь меня любить. Меня, ребенка, дорвавшегося до ма... поцелуев... Чему ты смеешься?
  - Тому, что ты, чуть было, не сказал.
  -До чего я не дорвался, да?
  - Я бы так хотела быть твоей мамой...
  - Согласен. Тогда позволь мне стать твоим грудным ребенком...
  - Сумасшедший! Ты порвешь платье.
  - Вот так! Так лучше всего. Как же ты прекрасна!
  - Мне стыдно. Погаси свет.
  - Еще чего?! ... У тебя восхитительная грудь. Ты даже не представляешь, до какой степени красива.
  - Просто ты не видел других женщин. Или я ошибаюсь? Я далеко не эталон женской красоты.
   - Ошибаешься. В том, что не эталон. Только в этом.
  - Глупенький, неужели ты думаешь, мне важно, был или не был у тебя кто-то до меня?
  - Поцелуй меня. Крепче, еще крепче... Я очень сильно хочу тебя. Можно?
  - Дурачок, кто же так спрашивает... Спрашивает вообще...
  - Я знаю, что этого не просят...
  - Знаешь, и потому решил действовать?
  - Кажется, это тебе не нужно. Кто я такой, чтобы заходить столь далеко?
  - Тебе трудно понять, что я сейчас думаю о себе. И не только сейчас. Все время думаю, с тех самых пор, как полюбила тебя, совсем еще ребенка... Это мне очень мешает, милый. Прошу, не надо спешить... Видимо, я не такая бесстыжая, если смею останавливать тебя.
  - Но почему? Если мы действительно любим друг друга...
  - Именно потому...
  - У меня совсем иное представление на сей счет.
  - И я раньше, до тебя, так считала...
  - По-твоему, у нас не может быть будущего?
  - Само собой разумеется. Но и наше настоящее под большим вопросом.
  - Из-за того, что мне меньше лет, чем тебе?
  - Ты не по годам взрослый. Но беззащитен.
   - Так защити меня своей любовью, не мешай нашей любви, моей любви...
   -Тебе это трудно понять, мой мальчик. Я не могу оступиться...
   -Возможно, это брат. То, что было у вас раньше? Или вы... опять?
  - Как ты можешь так скверно обо мне думать? Да, он хотел сегодня того же. Я не позволила. И тогда я была против, не хотела, но уступила скверному мальчишке, заставшему меня врасплох. Он просто воспользовался ситуацией. Тебе же не нужно знать подробности, почему я уступила ему?
  - Не нужно! Что сделал он такого, что связывает его со мной и мешает нам быть вместе?
  - Вы похожи. Пусть только внешне. Ведь он фактически взял меня силой, изнасиловал. Я даже не сопротивлялась, так испугалась за свое место, за все сразу.
  - Что значит за все? Только не за меня. Иначе бы прогнала брата.
  - Я не сразу поняла, что это он.
  - И так сильно хотела меня, что отдалась ему? Какой вздор!
  - Я не ожидала того, что ты можешь так обезуметь.
  - Но ведь он не стал прикрываться моим именем. Или это не так?
  - Да. Не стал.
   - Что не помешало тебе стать его женщиной.
  - Пожалуйста, не смеши меня. Он и был, и остался для меня никем. Понимаешь, никем. Наверное, я порочна, если позволила ребенку такое, но после твоего отца мне уже все было нипочем. Я думала лишь об одном. Как можно скорее покончить с тем позором, в который позволила втянуть себя. Избежать скандала, удержаться на своем месте...
  - И потому на следующий день заявила матери, что уходишь от нас. Не иначе, как не знала, куда деваться от стыда.
  - Перед одним человеком. Перед тобой. Ты так этого и не понял. Жаль!
  - Я понял. Как и другое. Ты не хочешь меня. И мне ничуть не легче оттого, что, возможно, ты не желаешь идти со мной до конца, так как я напоминаю Юру, с которым тебе было хорошо. А я разочарую тебя. Именно этого ты боишься...
  - Что за чушь ты несешь?! Меньше всего я думаю о том, что ты окажешься хуже или лучше брата, который для меня ничто. Мне было с ним никак, чтобы сравнивать вас обоих. И даже, если б у нас с тобой ничего не получилось, ты все равно останешься для меня моим единственным мужчиной...
  - Настолько все это не имеет для тебя значения?! Но не для меня! И не для Юры. Кстати, он говорил мне иначе о тебе.
  - Мог говорить все что угодно.
  - Но тебе не было с ним противно.
  - Я уже сто раз говорила, что никак.
  - Просто растерялась.
  - Почему, собственно, я должна оправдываться перед тобой?
  - В конце концов, мне нет никакого дела до брата. Знаешь, что он сказал, когда уходил от тебя сегодня? Что мы с ним братья по несчастью. По несчастью, братья. К несчастью, братья, понимаешь?
  - Если этим он сообщал тебе, сегодня я не уступила ему только из-за тебя, то он слишком высокого о себе мнения. Не будь тебя, моей любви к тебе, я все равно ничего ему не позволила бы.
  - Как не будь его, не позволяешь мне?
  - Нет. Но не будь тогда у меня с ним...
  - Кажется, ты говорила, тебе с ним было никак!
  - Хорошо, Митя. Я боюсь, и у нас может быть так же. Правда, по другой причине, куда более существенной.
  - Никак? Только не у меня. И у него, кстати...
  - А я? До меня тебе дела нет?
  - Извини, но я столь неопытен в таких делах, никогда отдельно не воспринимал любовь и секс. Возможно, потому, что не знал секса. Более того, напоследок признаюсь, любя тебя еще раньше, считал зазорным думать о сексе. Особенно с тобой. Не хотел осквернять свое чувство.
  - Но вырос и решил, пора... Ты уже одеваешься?
  - Я, кажется, не раздевался.
  - Действительно, это я сняла с тебя пиджак и рубашку.
  - Да? Я так был занят тобой, что не заметил.
  - Как не заметил и того, что я была готова ко всему.
  - Виноват. Все эти разговоры излишни. У меня нет никакого опыта, прости.
  - Не только у тебя, милый. С такими молодыми людьми, как ты, я еще никогда не была столь близка.
  - А как же брат?
  - Как бы ни были вы похожи друг на друга внешне, он - прямая тебе противоположность. Я ни при каких обстоятельствах, будь он даже старше, никогда б не влюбилась в такого парня.
  - Мне остаться?
  - Как хочешь. Я тебя не гоню.
  - Я понял. Мы никогда не будем ближе, чем есть. Но я так не могу. Буду постоянно натыкаться на твое противодействие. У меня нет никакой гордости. Я тебя люблю - мне не до гордости. И не могу обойтись без полной близости, так нетерпимо люблю. Но полный и законченный профан в любви. Таких мужчин, как я, женщины не любят. Для них мы можем быть только друзьями. Но мне этого мало. Во всем виноват один я. Виноват тем, что не напомнил тебе брата, который был младше, но не разглагольствовал, действовал, хотя ты ничего не снимала с него. Он сам снял с себя все, и тем самым уже сделал первый шаг к вашему сближению. Не в моих интересах это говорить, но я все же скажу. По-моему, мой братец то же любит тебя. С тех самых пор. Во всяком случае, никто, кроме тебя, ему не нужен. Знай это на всякий пожарный случай.
  - Ты совсем еще дурачок, Митя. Но именно такого дурачка я и люблю...
  - Благодарю.
  - За что?
  - За одно то, что не гонишь меня. Я ведь хотел остаться у тебя настолько долго, насколько можно.
  - И насколько, по-твоему, было бы можно?
  - Я не такой идиот, чтобы не понять, какой смысл ты вкладываешь в эти слова. Но не скрою, я надеялся на вдруг, на если. Что вдруг твоя жиличка останется у кого-то, а я, в свою очередь, проведу эту ночь у тебя?
  - Она скоро вернется.
  - Вот видишь, я снова оказался пустым мечтателем. Так мне и надо. Видимо, нам не суждено быть вместе. Во всяком случае, сегодня.
  - Она придет через час, не раньше. Не торопись уходить.
  - Нет, уходя, уходи. Прости меня за все. И за то, что я не умею так, как мой брат...
  Катя молча наблюдала за тем, как я одевался. Выглядела разочарованной. А я - полным истуканом. Что-то во мне сгорело. Я оделся, поцеловал руку полуобнаженной женщины. Женщины, которую совсем недавно безумно любил, так нелепо и глупо добивался. Женщины, которой был недостоин. При всей неуверенности в себе, такого конца своей любви я не ожидал. Сколько еще потерей ждет меня впереди...
  
  
   29. Концерт для автора с оркестром слов
  
  
   Согласно доброй традиции, последнее слово предоставляется подсудимому. Не буду и я отступать от нее. Прежде всего, хочу решительно заявить, что никакой ответственности за недостойное поведение своих так называемых персонажей я не несу. Если хотите знать, они мне, как тот самый гусь, который свинье не товарищ. У меня с ними нет ничего общего. Хотя, нехотя, должен признаться, каждый из них это я. Как та самая мадам у Флобера: она это он. Такова диалектика, никуда от нее нам не деться. И все же я и мои герои - совсем разные люди, я не изменял своей жене, как Толя, не спал с мужчинами, как Геннадий, у меня нет детей, как у них всех. Такие дети, как Марина, мне не нужны. И такой зять, как Володя. И моя жена - полная противоположность Маше, пусть не совсем полная, но - в главном - совсем другая женщина. Моя жена никогда не читала моих писаний, тем более не пыталась всучить их в какую-нибудь редакцию, не уходила от меня к матери - ни к той, ни к другой, соответственно не возвращалась от них ко мне. И до меня у нее никого не было - ни мужчин, ни женщин. Ни до меня, ни при мне. И сам я был и оставался верным ей до самого гроба как единственной женщине, которую любил, чего бы это мне ни стоило. Уж такой я человек.
  Я спрашиваю себя, какого дьявола меня угораздило на стольких страницах писать о людях, чуждых мне во всем. Самый правильный из них - Толя - стал настолько неприятен, что я забросил его куда подальше, не в глушь, в Саратов, а в Израиль, хотя по определению не могу быть антисемитом. Он оказался там лишь по одной единственной причине - я хотел любым способом избавиться от него. Уж, на что противен Геннадий - полный мой антипод, но даже он оказался более интересен мне. Хотя я никоим образом не разделяю ни его страстей, ни стремления к наживе, пусть даже сравнительно честной и тем более гнусного поведения со своей домработницей..
  Женщины - Маша и Марина далеки от меня хотя бы потому, что они не мужчины. Я ничуть не страдаю мужским шовинизмом, но такие женщины не в моем вкусе. Я и к собственной жене имел всего лишь одну претензию. Она, как Маша, всю нашу совместную жизнь навязывала мне свой образ жизни, подавляла меня своей неуемной энергией созидания. А я со школьной скамьи симпатизировал Обломову и не переваривал Штольца. И хорошо сохранился по сию пору.. А вообще-то я ни какой-нибудь вам Анатолий, Мария, Геннадий, Марина, Володя и даже не кот Микс, с каждым из которых знаком не понаслышке и даже - о ужас ! - сроднился так, словно сам один из них - и это - несмотря на свое неприятие их (впрочем, к коту это не относится), чтобы раскрывать свою душу (или нутро) перед самим собой на бумаге (на мониторе компьютера)...
   "Метаморфозы и другие..." есть не что иное, как в чистом виде шарлатанство (как и то, что написал о своей жене, с которой знаком чуть больше, чем с Марией и другими, включая мужчин и своего кота Микса.
   Я принадлежу к многочисленному племени графоманов, не имеющих настоящего мужского дела, или оставшихся без него по воле случая. Вот и я, оказавшись в свое время от полного безделья перед компьютером, решил освоить печатание на нем, втянулся в него, начал писать, не в состоянии остановиться, чтобы оглянуться, какой бред пишу. Тогда-то я понял, что есть компьютерная зависимость. Приняв первую дозу этого сильного наркотика, колешься им дальше.
   Есть повести печальнее на свете, чем повесть о Ромео и Джульетте. К ним относятся физиологические повести, одна из которых родилась на старом компьютере.
   Рыбу чистят с хвоста, театр начинается с вешалки. Принимая во внимание театральные подмостки, которые все же ближе к моему писанию, чем рыба, я начал с названия. Будучи страстным любителем классической музыки, я вспомнил о концертах. Поскольку о фортепианных, скрипичных и прочих концертах речь идти не могла, я назвал свои опусы концертами с оркестром слов. Мне стоило немалого труда на этом остановиться, когда вспомнил Иоганна Себастьяна Баха, его ХТК - хорошо темперированные клавиры, и подумал о том, что мог бы в равной мере назвать свои главы ХТС - хорошо темперированными словами. Но моя природная скромность не позволила мне зайти так далеко, а от названия ПТС - плохо темперированных слов я отказался уже совсем по иной причине (не трудно догадаться какой). А вообще перспектива назвать главы ХТС-1, ХТС-2 , ХТС- 3 и т. д. долго преследовала меня и не давала покоя, но я сумел подавить собственное тщеславие, чем горжусь никак не меньше, чем всем остальным. Хотя, надо признаться, гордиться нечем, т. к. слова, которые легли в основу моих концертов, не то слово, не те слова. Но другие, более достойные, мне в голову так и не пришли.
   Теперь по существу моего произведения, если этим словом можно назвать то, что я произвел на свет. К сожалению, не могу сказать, будто гора произвела мышь. Впрочем, сами мыши никакого отторжения у меня не вызывают. В детстве, помнится, я напугал свою мать, притащив ей одну из этих особей за хвост.
   Этот авторский концерт положит конец моей так называемой концертной деятельности и оградит возможного читателя от дальнейшего нагромождения слов, в том числе обозначающих некоторые не слишком презентабельные части тела, без которых, увы, остановилась бы всякая жизнь на Земле. Что, к счастью или несчастью, вне зависимости от угла и точки зрения наблюдателя и аналитика, напрямую связано с греховным сладострастием, и только потому оно стало причиной вытеснения его из вербальной речи, во всяком случае, фигурой умолчания. Все же я напрасно пренебрег всякими условностями и заходил туда, куда не принято забегать приличным людям. И хотя несколькими строками ранее я не признал собственной вины в злодеяниях Анатолия и иже с ними, сейчас ее признаю. Я виноват по всем статьям. Графомании, использования (в самом начале творения - не мира, к счастью) компьютера, пустой, хуже того, вредоносной траты времени, чрезмерного зазнайства и тщеславия в период писания данного, с позволения сказать, сочинения на весьма вольную тему. В нем нет и толика правды (не правды Толика - Анатолия, прошу не путать), ради которой некоторые люди шли на костры инквизиции, в тюрьмы и психушки. Но надеюсь, есть в нем некая фабула, затягивающая читателя в омут порока, в который я никогда с головой не погружался или, если угодно, погружался только одной головой. Есть в моем творении и другое достоинство. Оно является, в некотором роде, лекарством для невротиков. Если б нашлись среди них такие, кто удосужились прочесть это чтиво, то они могли бы прийти к утешительному для себя выводу, что являются далеко не единственными на белом свете психами. Нет ничего приятнее сознания того, что ты не одинок в этом мире.
   Каждый человек, заглянув в дно своего колодца, даже если и найдет в "Метаморфозах..." частицу самого себя, поймет, в своем падении он отстоит далеко от моих героев. А если учесть тот факт, что я, автор, по-своему, все же люблю персонажей, не разделяя их страстей и воззрений, то и читатель, заметив мое к ним отношение, может позволить себе такую же роскошь, памятуя о себе, любимом.
   Чтобы понять, чем вызвана, в некотором роде, моя привязанность ко всем героям, следует сказать о том, как развивались "Метаморфозы и другие..." Первый концерт Анатолия вполне мог стать единственным, так как я написал его, шутя, экспериментируя - осваивая компьютер. Раньше я уже писал от руки или на пишущей машинке, но то было сто лет назад. За давностью лет, этот грех можно мне простить, и ни к какой ответственности не привлекать. Когда первый концерт был написан, написан легко и быстро, в одно мгновение, я подумал - его можно развить. Я захотел объяснить самому себе все чудеса, происшедшие в жизни моего героя, чудеса, в которые я не верил. И тогда пошло - поехало. Я написал второй концерт для Анатолия, в котором дал себе труд объясниться с собой. Тогда я испытывал достаточно большой интерес к своему герою и находил его вполне приличным человеком для того, чтобы он оставался им до самого конца моего писания. Но позже, когда я втянул в действие Машу, она показалась мне более привлекательной, и я стал утрачивать интерес к Анатолию. В конце концов, я разочаровался в нем, утратил к нему интерес и отправил в Израиль. Все у него прекрасно, я рад за него . Появился Геннадий - полная ему противоположность. Геннадий со своей достаточно странной и неправдоподобной любовью к жениху дочери вышел на первый план. Я просто обязан был хотя бы частично найти оправдание его поступкам. Он заинтриговал меня одним тем, каким образом я сумею разрешить возникшую между ним и его ближними проблему. В результате я написал второй концерт для него, в котором до нитки раздел, чтобы затем надеть человеческое платье. Прямо скажем, аналогичная попытка, предпринятая мной раньше, в первом и последующих концертах для Марии, далась мне много легче. Но и поступки Маши куда более предсказуемы и ординарны. Что ни говори, Геннадий менее зауряден. Что из всего написанного получилось, судить трудно. Не исключено, я созрею для того, чтобы признать их полным бредом. Единственное, о чем, скорее всего, не пожалею, это о том, что мои герои живут согласно своей природе, какой бы хорошей или плохой она ни была. Сам я склонен считать их людьми своего века, не более того. (В частности, их сексуальная ориентация - всего лишь одна из примет нынешнего времени, когда бисексуальность стала, чуть ли не последней модой. А мода, в свою очередь, раскрывает те уголки подсознания, которые раньше находились в таком уединении, что до самой смерти никто раскопать их не мог, разве только психоаналитику это по силам. Впрочем, психоанализ выходит из моды - подавляющее большинство не нуждается ныне в анализе своих мыслей и действий.)
   И еще. Должен признаться в том, что испытываю глубочайшее чувство вины, стыда и раскаяния перед виртуальными и не виртуальными издателями, читателями и особенно перед собственными персонажами за свои невозможные (в смысле - нестерпимые) ошибки в тексте "Метеморфоз..."
  Как пример, насколько я неграмотен хотя бы в деталях. Кашкин вправе остаться недовольным мною за одно то, что с моей легкой руки Маша назвала его, чуть ли не сталинистом. Уж лучше б она сказала - почти сталинистом. А так, если я, как обычно, вместо частицы "ни" поставил частицу "не", то исказил сущность Кашкина. Могло получиться, будто он, чуть ли не или ни?... почти демократ. Возможный читатель вслед за Кашкиным вправе сколько угодно негодовать, постоянно сталкиваясь с подобными и не подобными - бесподобными по неграмотности - авторскими ошибками. Я еще больше негодую, чем они, так как, в отличие от читателей, неисправим.
   Если б я поместил эти покаянные слова в начале своего повествования (назвать его ни произведением, ни "произведением", тем более не произведением ничто во мне не поднимается), то формально мог бы посоветовать читателю не браться за чтение "Метаморфоз..." Однако не смог преодолеть противоречие между принципом реальности и удовольствия, последнее из которых испытал уже только потому, что несколько человек через какую - то неделю пусть случайно, по недоразумению посетили первый сайт, в котором я их опубликовал раньше других своих вещей.
   Нисколько не ерничая, совершенно серьезно я выражаю огромную признательность господину М.М. за одно то что он предоставляет место неизвестным авторам. Нынешняя молодежь - те, кто достиг сознательного возраста, - с трудом поймет, что такое писать " в стол", без всякой возможности быть прочитанным другими людьми. И то, какие чувства испытал я, увидев первую часть "Метаморфоз..."
   Ничуть не рисуясь, я писал их меньше всего для других. Так поступают настоящие графоманы, для которых достаточно иметь собственное мнение о своем творении. Самооценка, как правило, выше всякой критики, которая не столько потому оценивает нас низко, что только о том и думает, как бы унизить, сколько в своем анализе исходит из собственных представлений, что такое хорошо и что такое плохо. Достаточно вспомнить известное выражение о немцах и русских, чтобы понять, как все мы далеки друг от друга...
   Вслед за Остапом Бендером хочется воскликнуть: "Лед тронулся, господа присяжные заседатели". То есть жизнь продолжается. Для каждого из нас наше творение - единственное и неповторимое, даже если за ним следуют другие. Да, оно не приносит никакого дохода, отнимает массу времени (особенно правка текста), но какое это блаженство - писать! Даже если получается полная абракадабра. Но ты узнаешь об этом последним, если вообще узнаешь... от других, чьего внимания домогаешься. Так что отсутствие читателя, в известной степени, величайшее благо. Здесь я целиком и полностью солидарен с Анатолием...
   До нас, при нас и после нас написано, пишется, еще напишут столько всего, что мы, как песчинка, затеряемся в песках этой огромной пустыни слов - и тех, и не тех. Но это ваше творение. Не последнее ваше творение, надеюсь. Как и это мое...
   И самое последнее признание... Не стану скрывать, далеко не сразу я понял, что создал ироническое произведение. Что же тогда требовать от возможного читателя? Но пусть он поверит мне на слово, как верит нашим властям, когда голосует за них, наступая на одно и то же самое, знаете что, от одних выборов до других. А если, паче чаяния, некто лишен определенного чувства и принял всерьез данное чтиво, не стану корить его. Все издержки принимаю на собственный счет. Ведь даже замысел чаще всего отличается от его изложения. А у меня и мысли не было, что в итоге получится ироническое чтиво. Оно и не получилось.
   Увы, мне!
  
  
  
  
  
  
 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"