Федоровский Игорь Сергеевич : другие произведения.

10_Факши и шкаф

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:


 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Повесть - перевёртыш. Первое, на мой взгляд, произведение в 3D формате. А ведь оно могло не выйти таким, какое есть. Дело в том, что вирус в своё время удалил законченный вариант из моего компьютера. И только благодаря распечатке, сохранившейся у одного хорошего человека, я смог восстановить текст


   ФАКШИ И ШКАФ
   -Думаешь, легко?
   -Да, легко. Воздушным шарикам с гелием в душонке.
   -Думаешь, забыл?
   -Да, забыл. Многое. Но не тебя.
   -Думаешь, конец?
   -Да, конец. Плавно переходящий в начало.
  
   Серафиме Орловой и детским игрушкам, по счастливой случайности не оказавшимся на свалке.
   Автор.
  
   -Кому это принадлежало?
   -Тому, кто ушёл.
   -Кому это будет принадлежать?
   -Тому, кто придёт...
   Артур Конан Дойл.
   Кто-то верит, что после смерти попадёт в ад, кто-то в рай, а кто-то просто любит рожки с яблочным повидлом. Я отношусь к третьим. И не потому, что не хочу в рай. Просто думаю, там некому выпекать рожки.
   Потолок. Белый, белый, кажется только что побелённый. Но я знаю, это не так, меня хитрому потолку не провести. Вон там возле шкафа поселилась паутина - сколько я с ней мучился, становясь на некоторое время лучшим другом веника (или наоборот?), а пауку-трудяге видно всё нипочём, ткёт и ткёт свою, казалось бы, вечную нить, но я знаю, что всему в этом мире приходит конец. Вчера в нашем подъезде бегала крыса, пугая начитавшуюся Стивена Кинга малышню, а сегодня, спускаясь выбросить мусор, я заметил дохлую мохнатость на последней ступеньке лестницы, и удивился даже, подумав, неужели всё? Специально подошёл ближе, думая, что может быть, это какая-нибудь другая крыса, заплутавшая в наш подъезд, но потом убедился, что крыса та самая, просто ей не повезло малость. Но зато может, ей теперь не холодно. А я застываю под белоснежным потолком с паутиной в углу.
   Осторожно, лишь кончиками пальцев прикасаюсь к батарее и тут же отдёргиваю их. Отопления нет. Трубы похожи на ледяные сосульки, словно вчерашней ночью прокрался сюда злой дедушка Мороз и заколдовал их. А обогреватель далеко, на верхней полке шкафа, строить пирамиду из стульев, чтобы добраться туда, мне не хочется, и я влез в просторный свитер отца, натянул шерстяные носки, чтобы прогнать поселившийся в комнате холод. На улице может, можно было согреться, пробежав кросс до остановки, но в старой куртке было холодно, а новая пряталась где-то рядом с обогревателем на пугающей меня верхотуре шкафа.
   А ещё в шкафу жил слонёнок Факши. Мягкая плюшевая игрушка моего ушедшего навсегда детства. Один глаз у слонёнка был беспросветно зашит чёрными нитками, а второй видно и вовсе отсутствовал: вероятно, когда-то отцу на фабрике просто продали бракованное изделие за полцены. Мне же тогда не было важно, какой там у слонёнка глаз: я всей душой привязался к нему, кормил манной кашей на завтрак, удивляясь, почему же слонёнок так плохо ест, ходил с ним гулять во двор, повязывая на шею слонёнку бабушкин шерстяной платок, чтобы моему Факши не было холодно промозглыми зимними вечерами.
   И ровно в десять мы с ним вместе ложились спать. Иногда, когда у меня вдруг начинала болеть голова - раньше, но чаще всего - в десять. Факши засыпал сразу же, а я - как придётся: иногда после какого-нибудь жуткого фильма я вообще не мог уснуть и, боясь неизбежных кошмаров, просто смотрел на потонувший во мраке кареглазой ночи потолок. Только не заснуть! Но, в конце концов, сон всё-таки одолевал меня, и мохнатые четырёхголовые чудища начинали появляться неизвестно откуда, будто кто-то приглашал их в гости, и кружили жуткий хоровод вокруг моей постели.
   А что снилось Факши, я не знал. Я и сейчас не знаю, снится ли ему что-нибудь. Может, это перестало меня интересовать, не стану же я сейчас спрашивать у папы, могут ли видеть сны слонята, да ещё и с зашитыми глазами? Но иногда, случайно натыкаясь на Факши, я говорил ему шёпотом: "Привет. Ну, как дела?" Говорил, чтоб не забыть. О мягкой плюшевой игрушке моего ушедшего в никуда детства.
   И о ней.
  
   Полка первая. Перекрёстки дождей.
   Все мы состоим из молекул, молекулы из атомов, а атомы,... атомы состоят из нас.
   Факши.
   Шесть пятьдесят три.
   Будильнику неохота так рано вставать, он долго потягивается на холодном полу моей спальни, ругает про себя мои занятия в первую смену, меня самого и, наконец, хрипло и недовольно звенит, желая всей душой, чтоб его поскорей выключили и оставили в покое. Я несмело вырываюсь из объятий липкой черноты, прогоняю подальше навязчивый сон и, дотянувшись до будильника, унимаю его недовольный хрип. Спокойного утра тебе, будильник!
   Но так вот сразу я встать не могу, мне нужно ещё немного полежать в постели и подумать о чём-нибудь приятном. Ох, что бы такое вспомнить? И как на грех ничего хорошего на ум не идёт!
   Шесть пятьдесят шесть.
   Будильник косится на меня, недовольно сопя: "Ну, брат, я разбудил тебя, как ты и хотел. Поднимайся, что, выходит, я зря звенел, надрывался? Пора, брат!"
   Но в комнате гуляет сквозняк, и расставаться со своей постелью не хочется. Всё-таки, какое хорошее у меня ватное одеяло, мягкое и тёплое!
   Ровно семь. Будильник повалился на бок и заснул, не желая больше обо мне думать. Верно, решил, что меня и из пушки не разбудить. Решительно откидываю одеяло прочь и чувствую Холод. Почуяв, что я безоружен, он нападает отовсюду: из незаделанных щелей в окнах, с балкона, дверца которого никогда плотно не закрывалась, с коридора, встречающего меня липкой тишиной. Семь ноль одна, но лежать мне больше не хочется, и я вскакиваю, понимая, что ещё несколько минут в тёплой постельке - и в университет я точно попаду лишь ко второй паре, если не позже. Нашариваю на ощупь тапочки, не нахожу их, как то с удивлением вспоминая, что они порвались три дня назад и бегу в кухню, привычно обжигаясь о холод линолеума. Отопление обещали дать только послезавтра, а значит, ещё два дня босыми ногами - по ледяному и неизбежному. Привычно нашарил в темноте кнопку выключателя и зажёг свет, надеясь, что станет хотя бы немного теплей.
   Надеясь.
   Тусклая лампочка на кухне прогнала мрак, но не победила его окончательно, затаился хитрец в тёмный уголок, чтобы снова выпорхнуть, когда кончится свет. Часы, дремлющие на холодильнике, показывали половину девятого, но я не верил им - в таком холоде поневоле убежишь вперёд, чтобы согреться. Пряник, обещающий абрикосовую начинку внутри, одиноко лежал на столе, ожидая своей участи, я разломал бедолагу, никаких следов абрикосового повидла не обнаружил, и почему-то мне в первый раз за всё не слишком уж весёлое утро стало скучно. Захотелось выпить кипятку, но чайник замёрз на газовой плите, а разогревать его времени уже не остаётся, и я небрежно наливаю в стакан этот вчерашний кипяток, оставляя пролитые кляксы холодной воды на выцветшей клеёнке, обклеенной липкой коричневой лентой. Маленькие моря на абсолютно плоской земле...
   Семь ноль семь. В сторону недопитый холод в стакане и фальшивый пряник. Времени нет. В восемь начинаются занятия, а до универа ещё ехать и ехать. И хорошо ещё, если на дороге не будет пробок.
   Немного подумав, я открыл холодильник, по привычке немного удивившись тому, что лампочка внутри не горит. Потом удивился, потому что забыл, зачем я полез в этот холод, когда и без того тепла нет, для чего-то вспомнил анекдот про то, что чукчи в холодильниках греются, потом понял, что я не чукча, наконец, нашарил на нижней полке одиноко жмущийся к стенке апельсин, подумал, что на коротком перерыве его можно будет смело сжевать, и весело вытащил маленькое солнце на холодную свободу моей квартиры.
   Быть может, станет хотя бы немножко теплей.
  
   Без молекулы семь. С потолка подземного перехода капает холодная, пахнущая гниющими листьями влага. Возможно, это нахлынувший на Город дождь, впрочем, я не уверен. Можно высунуть нос из распахнутой пасти подземного, но там наверху не осталось тепла, и ледяной ветер угрюмо разносит по Городу остатки осени. Люди устало скатываются в невыспавшийся переход, словно лишние горошины в неприкрытость тарелки. Человек, с добрым утром, с добрым утром, Люди! Нет, не кидайте мне монетки, я не нищий! Я просто здесь спасался от ветра. Вот пройдёт несколько молекул, и я буду петь - вот тогда и кидайте мне копейки или рубли, если не жалко. А если жалко, я спою и за так, потому что просто люблю петь. Только... почему так холодно? Скорей бы уж пролетали молекулы...
  
   Капризный замок входной двери не хотел подаваться, прокручивался, да и вдобавок ключ отдавать не хотел. Будто бы понимал, что времени у меня совсем нет, и смеялся, выплёвывая, наконец, ключ в мою дрожащую ладонь. Лишь только с раза пятого (шестого? седьмого?) замок понял вдруг, что досадил мне как следует, и позволил себя закрыть, безразлично отрыгнув ключ. Верно тоже, озорник, захотел спать.
   Разделавшись с собственной дверью, облегчённо вздыхаю, нажимаю кнопку лифта, прислушиваюсь. Так и есть, - опять не работает. А вчера вроде бы шумел, со скрипом, но дышал, не думая сегодня остановиться, угаснуть, умереть... За первым - пятый, потом - снова первый... Скучная жизнь у лифта! Жди вот теперь, когда проспится вечно пьяный дядя Витя, выползет из пропахшей куревом лифтёрной и починит тебя, бедолагу. Чтобы снова - вверх - вниз, девятый - первый... Встреча - разлука, радость - печаль... и... - шаркающие шаги дяди Вити по лестничным ступеням.
   Потеряв надежду спуститься на лифте, спешу пешком, подавляя остатки снов... Шестой этаж... Открытая створка окна под потолком. Бродяга ветер гостит в подъезде, то и дело норовя заползти под мою лёгкую куртку. Холодно, впрочем, а где тепло? Разве что в аду, но туда мне ещё рановато. Чёрт, противный ветер! И ни у кого из жильцов не поднимутся руки, чтобы закрыть распахнутое окно, хотя сами по тысяче раз за день ругают назойливый ветер.
   Пятый этаж... Чёрт, сколько пустых бутылок забыто на площадке! И ладно, если б они были стеклянные, - я бы обнаружил в своей сумке внушительных размеров чёрный пакет и снёс остатки чьего-то веселья за угол в уже открытую пасть потрёпанного временем светло-серого киоска, на котором вчерашними буквами было написано: "Приём стеклотары". Сегодня буквы выцвели, почти совсем исчезли, но знающие люди до сих пор тащили сюда бутылки, банки из-под кока колы, а иные и просто кухонную посуду в надежде получить деньги на очередные пол-литра водки. Но обычно тарелки и кружки у помятых небритых мужичков не брали, и они, вздыхая, отправлялись прочь в надежде опохмелиться где-нибудь в другом месте.
   Бутылки смотрели на меня недружелюбно пластмассово, не желая отражать даже тусклое покрытое пылью подъездное солнце. Здесь, на пятом, ещё дышала, теплилась лампочка, ожидая последнего выдоха, мальчишечьего камня или прохвоста-жильца, который без зазрения совести выкрутит её, чтобы обрадовать собственный только вчера перегоревший коридор.
   Четвёртый этаж... Лампочки нет и перила сломаны. Здесь, в кромешной неизбежности живут наркоманы, потому шприцы иногда разбросаны прямо по площадке и хрустят под ногами, словно осколки чьих-то разбившихся душ. Сегодня, на моё счастье, на полу ничего не валялось, и я с облегчением прошёл опасную зону, ускорив шаг, чтобы попытаться догнать своё далеко убежавшее вперёд время.
   Третий! Дыра в мусоропроводе, и несёт картофельными очистками и ещё невесть чем.
   Второй! Чёрт, стоп машина! Редакционный фотоаппарат дома на тумбочке отдыхает! А если я его не принесу сегодня, Стендаль мне просто-напросто голову открутит. Придётся - наверх, уже не спеша, понимая, что придётся опоздать.
  
   Я люблю запах утра, особенно когда поднимаюсь на свет после холодной ночи в подземном на мокрых коробках. Перекрёсток встретил меня спешащими в рассвет автомобилями, маршрутками и переполненными автобусами, которые больше никого не хотели принимать. Никого, никого, но в них почему-то всё лезли и лезли робкие и забитые люди, желая умчаться куда подальше от суетной бесполезной жизни. Прекрасно зная, что, в конце концов, автобус всё равно выплюнет их, может, на конечной остановке, может, раньше и поедет себе потихоньку обратно, нисколько не жалея о том, что дорога к счастью потеряна. Уже не жалея.
   Первая самая смелая капля заблудилась в моих волосах, я понял, что сейчас на город обрушится дождь. Можно было снова скрыться в переходе, но мне, почему-то, хотелось промокнуть, а не думать о том, что в мокрой одежде петь неудобно. Человеку видно не очень-то хотелось принимать холодный душ с неба, и он, было, направился к переходу, но понял, что я никуда не собираюсь, и вернулся ко мне, виновато помахивая хвостом.
   А вот перекрёстку деваться от дождя было некуда. Пешеходы спрятались под зонты, водители включили дворники на машинах, озорные капли, соревнуясь в скорости, порой сталкивались друг с другом - не зевай, постовой, авария на перекрёстке Дождей! Немного неба - на автобусы и автомобили, немного счастья робким и забитым, не попавшим в автобус. Мы поднялись на свет, Человек! После холодной ночи на мокрых коробках!
   Я люблю запах утра, особенно когда чувствую, что ещё жив.
  
   Наверное, потому, что я заранее решил для себя, что всё кончено и никакие высшие силы мне не помогут вовремя добраться до универа, я совсем не опоздал и даже прибежал на пару за пять минут до звонка.
   В аудитории, не успел я сумку положить на свободное место, как ко мне подошла Женя Борисенко, наша староста. Попытался сделать вид, что не заметил её, как обычно и спасался, но на этот раз номер не прошёл.
   -По всему универу объявлены спортивные соревнования. Знаешь, подтягивание, пресс, прочая ерунда, - Жене, конечно, были по фиг все эти соревнования и всё к ним относящееся, ей важно было донести до меня информацию, - и вот, Дима, от нашего филфака нужен человек.
   -И что? - безразличным тоном процедил я, не имея ни желания, ни времени защищать честь родного факультета, - мало на филфаке парней? Пошли кого-нибудь другого.
   -Участвуют только второкурсники, - пояснила Женя, - кого я ещё пошлю? Расчешиську? Не смеши. А у тебя есть все шансы победить, честно. Ты же в качалку ходишь, тренируешься, правда?
   Мне ничего не оставалось, кроме как промолчать. То, что я каждый четверг носил газеты из типографии, конечно, было не тренировкой, а чёрт знает чем. На тренажёрный зал у меня просто не хватало времени, и когда вся наша группа ходила на занятия в спортивный комплекс "Строитель", я обдуманно прогуливал их. Но освобождённая от физкультуры Женя об этом пока не знала.
   -Вот и поучаствуешь, - обрадовалась девушка, будто бы я на что-то согласился, - кстати, читала твою последнюю статью в "Ступоре", супер!
   -Правда? - не поверил я, попытался вспомнить, о чём она была, эта статья, и не смог с ходу, рассеянно глядя на Женю, - Только,... почему последнюю? Я пока ещё не собираюсь отбрасывать копыта.
   -Ну, это я так, к слову, - не смутилась девушка, - а вот мне интересно, как тебе удалось всё так подробно изложить?
   С моих губ едва не сорвался вопрос "что?", но на моё счастье вошёл преподаватель, началась лекция, и я успокоился, прекрасно зная, что к короткому перерыву Женя забудет о нашем разговоре.
   Поставив свою корявую роспись в лист присутствия, я ушёл со второй половины лекции и легко вбежал на третий этаж. У меня давно был дубликат ключа от редакции, потому мне не нужно было каждый раз тащиться за ним на вахту.
   Но никакого ключа не понадобилось, - Вечер был уже на месте. Комп спокойно гудел, из колонок хрипловато доносилась тишина, радуясь, что Стендаля ещё нет в редакции.
   -Привет! - отсалютовал я, - что так рано? Захотелось испытать, как нам, студентам, нелегко живётся?
   Тимофей Вечер не ответил. Он вообще редко отвечал, когда ему не хотелось, и все в редакции к этому привыкли. Даже Стендаль, который никогда не кричал на Тимофея, боясь, что тот уйдёт из "Ступора", а найти на его место нового верстальщика, которым можно помыкать, будет ой как нелегко! Да и дело своё Вечер знал. Ровно в полдень в среду будущая газета уже была в типографии, с нетерпением ожидая своего завтрашнего рождения.
   Никто, даже Стендаль, не знал в точности, сколько Тимофею лет. Ему можно было дать с похожим успехом и двадцать четыре, и тридцать шесть, не боясь ошибиться. Спутанные чёрные волосы смело падали на плечи Вечера, правильной формы лицо, лишённое растительности, морщинок и родимых пятен не было похоже на маску, скорее придавало Вечеру сходство с каким-нибудь ещё не придуманным анимешным героем. А в почти чёрных глазах его навсегда осталась какая-то боль, словно когда-то в жизни Тимофея произошла трагедия, о которой сейчас он не хотел вспоминать.
   -Завтра они опять введут войска в Ирак, - не оборачиваясь, вдруг произнёс Вечер, для чего-то несколько раз нажав клавишу пробела, - она мне написала по электронке... А я ничем не могу ей помочь...
   -Кто это она? - поинтересовался я, отыскав на столе газету. Так и есть, эта статья была о посвящении студентов в XL-е, как я мог забыть?
   -Я не знаю её имени, - вздохнул Вечер, продолжая барабанить по клавише пробела, но она говорит, что завтра они уничтожат Ирак. А потом и весь мир.
   -Что за бред, - наверное, от постоянной спешки горло у меня пересохло, но в графине на тумбочке воды не было. Я с укором взглянул на Тимофея, словно тот, погружённый в свои виртуальные миры, мог заметить что-нибудь кроме затягивающего в свои сети экрана монитора да уставшей прогибаться под указательным пальцем Вечера клавиши пробела. - Ты бы хоть воды что ли принёс. А то отопление включили - жарко, как в пустыне Сахаре.
   Тимофей ничего не ответил, но и за водой не пошёл. Я вздохнул, постучал пальцем по пустому графину, словно от этого по волшебству в нём появилась бы вода. Но я был не волшебником и даже не учился быть им, потому просто взял графин и отправился на четвёртый этаж. Там, в мужском туалете, краны ещё работали, ещё дышали вентили, не сорванные чьей-то бойкой рукой, и я пока мог надеяться, что смерть от жажды мне не грозит.
  
   Дождь быстро кончился, не успев даже начаться как следует. Проснувшееся, было, солнце видно ещё захотело вздремнуть, и бездушный туман наполз на Город и накрыл его сплошным нисколько не греющим серым одеялом. Но люди кутались в липкие клочья тумана, прибавляли шаг, опаздывали. Наверное, людям было холодно, наверное... Вот пробежал мальчик с булкой хлеба под мышкой, и я очень обрадовался, я так давно не видел булку хлеба целиком, обычно мне доставались лишь сухие корки позавчерашней свежести да и те в последнее время продавцы стали отдавать с неохотой. Говорят, администрация греет за то, что нищие на рынке околачиваются. Но я не нищий, я просто хочу есть. С голодухи и поётся неважно, и вообще настроение нулевое. Хоть с моста в Иртыш кидайся или кошельки у зазевавшихся прохожих таскать начинай. Но вода сейчас холодная, брр! а на такое подлое дело, как воровство он никогда не пойдёт. Ни-ко-гда, слышали?
   Понимая, что пришло время чего-нибудь перехватить, достаю из кармана своей потрёпанной курточки припрятанную с вечера корочку хлеба и вдыхаю её кисло-ржаной запах. И ни бензин, ядовито растёкшийся по асфальту, ни дорожная пыль - ничто не может победить этот запах еды, жизни, надежды. Даже туман, накрывший город нисколько не греющим одеялом. Интересно есть или нет душа у тумана? Может ли он понять, что всё равно придёт настоящий рассвет? Просыпайся, Солнце! Хорошо бы тебя, лежебоку, растолкать, да только у меня голова всегда болела от высоты.
  
   Возвращаясь на третий с полным графином воды, я совершенно неожиданно наткнулся на Симу Огонькову, светленькую девчонку из своей группы, и едва не расплескал воду в графине. Видеть Симу мне сейчас совсем не хотелось, но не пройдёшь же мимо, словно добрый и хороший незнакомый! Сказал короткое "привет", нелепо кивнул головой и хотел, было уже дёрнуть дверь горячо любимой редакции, в которой я был бы в безопасности, как мышь в своей норе.
   -Подожди, - остановил меня холодновато-спокойный голос девушки, - нужно поговорить.
   Свободная рука моя, описав в воздухе круг, не нашла двери и нехотя вернулась на своё место.
   -Что, пару прогуливаешь? - усмехнулся я, словно сам благоразумно присутствовал на лекции и только с разрешения преподавателя выскочил за дверь, - извини, но я занят, как ты знаешь, работаю здесь. В другой раз и... не сегодня.
   -Это не займёт много времени, - сказала Сима уже мягче, - я и с пары-то ушла, чтобы с тобой пообщаться. Потом ведь тебя не поймаешь...
   Из-за меня уходят с пары? Уже интересно.
   -Я по поводу статьи о студенческой вечеринке в прошлые выходные, - сказала девушка, когда мы уютно устроились на подоконнике, выбрав местечко, где народу не было, - я с тобой во многом там не согласна.
   -И что же не так? - зевнул я, показывая, что разговор мне нисколько не интересен.
   -Ты написал, что каждый желающий мог попасть в XL, а это ложь, - выпалила Сима, глядя мне в глаза, и мне стало вдруг не по себе от этих двух светлых огоньков, - проходили лишь те, кому выдали пригласительные. Остальных ребят охрана попросту отправляла домой.
   -И что? - усмехнулся я, в душе похвалив себя за то, что в редакции просмотрел газету, - Впусти всех, клуб просто-напросто бы треснул, как переспевший арбуз. Но не пойму, к чему этот разговор? Тебе же выдали пригласительный, насколько я помню. А ещё Луговой, Безугловой, Борисенко... Тебе всех перечислять?...
   -Не нужно, - покачала головой Сима, - я хочу лишь понять, почему ты соврал? Чтобы студенты читали "Ступор" и думали, что всё хорошо? Ведь о пошлых шутках, третьесортной концертной программе и оболванивании молодёжи ты не пишешь. Ну, хотя бы слово, хотя бы намёк!...
   -А это пусть молодёжь сама решает, оболванивают её или нет, - отмахнулся я, - моё дело освещать событие, а не собственную точку зрения высказывать. Если я буду ещё и за всех думать, то скоро окажусь в психушке.
   -Вам с твоим Стендалем там и место, - вскочила Сима, - напиши, что туалеты в корпусе не работают, освети событие! Сам же вон за водой на четвёртый бегал!
   -Не работают? - удивился я, словно услышал об этом сегодня впервые, - Так их скоро починят.
   -Починят? Жди! - рассмеялась девушка, - а я побегу на пару, хочется что-нибудь умное послушать. Пока!
   И оглядев меня на прощанье своими светло голубыми глазами, и видно поняв, что я безнадёжен, Сима поспешила на пару. Мне же торопиться было некуда, и я лениво поднялся с подоконника, подхватив графин с водой. Уходить не хотелось: подоконник внушал интерес, по надписям на нём можно было изучать историю универа. Вон кто-то большими чёрными буквами накалякал: "Здесь был Хрюша". Да уж понятно: только такие вот хрюши подоконник и пачкают... А вот робкими маленькими буквами: "Вася любит Женю". Как бы целую историю любви не прочитать на, в общем-то, небольшом подоконнике!... А здесь... Надо же - стихи! Правда, корявые какие-то и рифма никуда не годится: "Тот последний будет гад, кто болеет за ЦСКА". Чушь какая-то! А рядом - словно в пику предыдущей надписи: "Тот последний есть дурак, кто болеет за Спартак!" Сразу видно - фанаты схлестнулись... А вот голая женщина нарисована в непотребной позе. Так себе, скажем, женщина. Умей я рисовать, глядишь намалевал бы лучше... Какой-то умник пририсовал красавице ослиные уши и крокодилий хвост, а внизу подписал: "Хочешь неземных ощущений? Обращайся в ближайший зверинец"... Нет уж, неизвестный друг, извини. Куда уж до неземных, когда и земными-то сыт по горло.
   Прижал графин к груди, чтобы не расплескать драгоценную влагу и неторопливо зашагал к редакции.
  
   Вы когда-нибудь играли в оловянных солдатиков? Хотя бы раз в своей беспризорной жизни? Впрочем, что это со мной? Не все же такие, как я, не всем дано петь, чтобы заработать на корку хлеба. Конечно, вы играли в оловянных солдатиков, только может, забыли, а может, и не помнили. А я вот смотрю на вас, люди, и понимаю: вы тоже солдатики. Устраиваете войны, взрываете города и миры и даже порой побеждаете, сами того не желая. Вами руководят оловянные полковники, которые знают лишь два слова: "ура" и "вперёд". А где-то в укромном месте за семью морями сидят оловянные правители, которые и вовсе слов не знают, а лишь подписывают чёткие и неумолимые приказы. Напасть! Убить! Разорить! В бой идут новые и новые солдатики, а запасы олова постепенно иссякают, сгорая в огне необъяснимой войны, замерзая в холодном безразличии взглядов. И через двадцать, а то и десять лет кто будет взрывать города и миры и одерживать победы над собой?
   Впрочем, что это я? Лучше я спою, а вы подайте на краюшку хлеба! И ответьте, вы когда-нибудь играли в оловянных солдатиков? Хотя бы для того, чтобы понять, что кончилось детство.
  
   В редакции на своём привычном месте у окна восседал Стендаль, чего я совершенно не ожидал. Обычно шеф появлялся часам к одиннадцати, досмотрев последний сон и дотащившись из призрачно далёкого от меня Амурского. Сегодня, видно, бессонница замучила.
   -Поздравляю, твоя статья пользуется большим спросом у студентов, - улыбнулся Стендаль, пригладив свои светлые волосы. - Парни на крыльце только о ней и толкуют, словно больше не о чем. Бойко, говорят, написано.
   -Неправду и нужно писать бойко, чтобы проглатывали и не поперхнулись, ответил я, - вот тут у меня мысль возникла. Написать, что туалеты в корпусе не работают, и приходится тащиться за семь вёрст, чтобы... ну, вы понимаете. На сегодняшний день это самая актуальная тема.
   -Правда? - Стендаль готов был просверлить меня своими серыми глазами насквозь, чтобы понять, что же я ещё задумал, - И кому, ты думаешь, это интересно?
   -Студентам, - уверенно проговорил я, не боясь взглянуть в глаза Стендалю, - преподавателям. И вообще всем, для кого наш корпус не просто пятиэтажная развалюха, не ремонтировавшаяся добрых пятнадцать лет.
   -Она говорит, что придумала страну поцелуев, - вмешался в разговор Вечер, - там легко, весело, там никогда не стреляют из автоматов. Там люди счастливы и любят друг друга. А завтра... они уничтожат Ирак. А потом и всю вселенную.
   -Мы должны писать об университете только хорошее, - не обращая никакого внимания на Тимофея, сказал Стендаль, - недостатки для того и нужны, чтобы учиться умело их скрывать.
   -От того, что вы будете скрывать недостатки, их не станет меньше, - ответил я, - они будут расти, как грибы после дождя.
   -У неё есть маленький племянник, - отозвался Вечер, - он говорит, что будет мочить американцев, когда подрастёт.
   -Да пойми, кому нужны эти твои туалеты! - воскликнул шеф, перебирая бумаги на своём столе. - Да люди морщиться будут, читая твою статью. Она, это я и сейчас чувствую, будет плохо пахнуть.
   -Я уже сказал, кому нужно, и повторять не собираюсь, - отрезал я и даже немного испугался за свои слова. Шеф может вспылить и выставить меня за дверь.
   Но у Стендаля видно в это утро было хорошее настроение. Он хмыкнул, потом о чём-то вспомнил и удовлетворённо улыбнулся.
   -Вот что я думаю, - проговорил Стендаль, обращаясь ко мне, - нужно написать большую и серьёзную статью. Про то, что в нашем университете самые лучшие в Сибири студенты. Готовые всегда прийти на помощь друг другу и всё такое прочее. Что условия для учёбы здесь лучше некуда, другие вузы и в подмётки нам не годятся! Уяснил? Студенты должны читать твою статью и понимать, что всё хорошо.
   -Не поймут, - покачал головой я, - а со статьёй - зря это. Писать я её не буду. Мне и так говорят, что я ложь в своих репортажах размешиваю, а после этой статьи вообще съедят.
   -Настоящий журналист должен быть несъедобным, - зевнул Стендаль, - переживёшь как-нибудь. В следующий номер эта статья должна пойти, всё ясно?
   -Ясно, - ответил я, - но статьи не будет.
  
   И - всё! Что-то взорвалось в этот момент в редакции "Студенческой правды", когда Дима Долгов произнёс эти слова. Словно в самолётах кончилось горючее, и никто не полетел бомбить Ирак. Стендаль, не ожидая такого ответа, просто взбесился, а мне сейчас на всё было наплевать, потому что она прислала свою фотографию. Чёрно-белую, как мы и договаривались. Ещё вчера, когда Ираку ничего не угрожало, она спросила меня о том, какую лучше прислать фотографию. Я ответил, что не нужно цветных и ярких, я всегда любил засвеченные негативы, потому что мне нравилось угадывать, что там могло быть. Земля, опалённая войной или зеленеющая трава, молодые рощи? Убитый человек со странной улыбкой на устах или дети, которым весело, потому что сегодня нет уроков и можно поиграть в войну, нисколько не боясь родительского гнева? Мне нравились негативы и она мне нравилась. А миру осталось жить двадцать три часа с копейками.
  
   -Я тебя просто-напросто уволю, - быстро нашёл выход Стендаль. Ты думаешь, я не смогу? Ещё как смогу, в этом ты совсем скоро сможешь убедиться. Да и нужны тебе деньги? Подумаешь, мороженку теперь купить не сможешь и девочек в кино не поведёшь! Не умрёшь же от этого! Зато будешь считать, что никого не обманул лишний раз, верно?
   Я промолчал. Стендаль ударил по больному, возможно и не подозревая этого. Я вспомнил отца, который появлялся дома раз в полгода, а деньги присылал, когда вздумается, вспомнил дни, когда мне приходилось выживать на хлебе и воде, пока я не устроился корреспондентом в "Ступор", где был хоть какой-то собственный заработок. Что будет, если я потеряю работу? Конечно, отец со дня на день должен прислать деньги, но... Глупый мальчик Дима Долгов разучился верить в сказки.
   А что, написать ему статью эту, что ли? Стендаль ведь не успокоится, уволив меня. Если уж какая-то мысль закралась в его редакторскую голову, это неизлечимо. Попросит кого-нибудь другого или напишет сам, рукавов рубашки не закатывая. Ему ведь это раз плюнуть. А я опять буду учиться выживать в замерзающей комнате.
   -Хорошо, - подчёркнуто вежливо ответил я, - значит, к понедельнику статья должна уже быть готова?
   -Ты правильно понял, - Стендаль не скрывал своей радости победителя, - а теперь бери коробку и беги за оставшимися газетами.
   -Какими оставшимися? Я же вчера все приволок, - сказал я, пожимая плечами.
   -Все да не все, - ответил Стендаль, - эти ублюдки из типографии вчера напечатали только часть тиража. Наверняка водку там целый день жрали!
   Я ничего не ответил Стендалю, молча взял коробку и вышел. Спорить с ним сейчас было бесполезно, да и нервы у меня были ни к чёрту, хоть и железные, да ржавчина постоянно сыплется, хоть из себя выходи! Тимофея же сейчас лучше было не тревожить: ещё конец света наступит, если я трону за плечо Вечер и пожелаю ему доброго дня.
   Ровно двадцать три часа.
  
   А я всё пел. Я не помню, когда и начал свою первую песню, я не знаю, сколько прошло, минут двадцать или тридцать, я не считаю, сколько денег уже в моей шапчонке и есть ли там вообще что-то, я ПРОСТО ПОЮ. Человек притулился рядом, я знаю, он защитит, если кто-то попытается меня обидеть. Прохожие останавливались, некоторые для того, чтобы покачать головой и пойти дальше, некоторые - чтобы просто посмеяться. Но кто-то слушал с живым неподдельным интересом, зная это, я старался петь ещё лучше. Мокрые ступеньки перехода ждали, когда же по ним пробежит счастье, но оно почему-то задерживалось. Я не помню, сколько я пел, минут двадцать-тридцать, а может, целую жизнь. Человек, пристроившись рядом, охранял меня от неизбежности: как-никак я был всего лишь девчонкой.
  
   Двадцать два пятьдесят девять.
  
   Мелкий противный дождь встретил меня на улице, хотя я совсем его не ждал. Коробка быстро намокла и я, обречённо вздыхая, подумал, что донести газеты сухими сегодня мне вряд ли удастся.
   Ускорив темп, я направился по будущему асфальту. Ещё месяц насад весь университет шумел о том, что к третьему корпусу наконец-то сделают удобный во все времена года спуск. На разбитое Ничего, которое и асфальтом-то нельзя было назвать, навезли и уложили гравий, а немного погодя - песок. На этом дело и кончилось, несколько дней спустя наступила осень, обрушив на город первые холодные ливни. Песок превратился в грязь благородного происхождения, а гравий остался гравием, погрустневшим, погрязневшим и потерявшим надежду на асфальтное будущее. Я печально взглянул на свои до блеска начищенные вчера ботинки, подумал, что на дорожке ещё не так грязно, и стал осторожно спускаться. Рядом шумела большая дорога, по которой весело вниз и истерично вверх мчались машины, пытаясь чего-то добиться, прожив очередной день, обязательно обогнать какой-нибудь столетний "запорожец" и к вечеру забыться в гараже, холодной железной коробке без окон и неба. А так порой хочется поглядеть на звёзды!
   А мне не хотелось. Да и не было на небе звёзд, затянуто оно было слепой серью, и не было конца этому плотному серому одеялу, даже замёрзшее солнце, устав светить холодным светом ушло, не обещая, вернётся ли ещё когда-нибудь.
   Я верил, что вернётся. Пройдя будущую дорожку, я, срезая угол, прошёл через футбольную площадку. Ещё вчера здесь пинали мяч мускулистые старшекурсники с разных факультетов, сегодня на поле было уже грязно, да и все игроки сейчас сидели на лекциях и делали отчаянные попытки доказать преподавателям, что в их студенческих головах помимо футбола есть ещё много чего интересного.
   А в моей голове сейчас жила одна неуёмная мысль: Поскорей бы разделаться, наконец, с надоевшими газетами! Всё-таки это ужасно, когда неожиданно, как снег на голову, сваливается какая-то работа. Сидел бы сейчас на паре и с Леной Луговой переписывался, не боясь, что Угрюмцева заметит.
   А ещё плохо было то, что вниз в типографию я всегда шёл налегке с пустой коробкой, а возвращался обратно нагруженный как верблюд в караване. Что сказать, удобнее некуда. Но, стараясь быть оптимистом, я всегда убеждал себя, что типография вообще могла быть дальше на несколько вёрст, и тогда мне бы пришлось совсем несладко, как отставшему от каравана верблюду. Но, успокаиваясь, я снова начинал быть пессимистом, а дождик капал и капал, не задумываясь: "Зачем?"
   Укрывшись, наконец, от дождя в корпусе, я облегчённо вздохнул. Доставать студенческий мне было лень, и я улыбнулся охраннику как старому приятелю, с которым ещё вчера распивал самогон на той же футбольной площадке, и попытался незаметно проскочить мимо. Но номер не прошёл, коробка выдавала меня с головой, и пришлось лезть в карман за студенческим. Получив разрешение пройти, я быстро миновал вахту и завернул в коридор. Тусклые лампы здесь горели через одну, а единственное окно было беспросветно забито фанерой. По привычке я нашёл выключатель, посмотрел, как весело зажглись остальные лампы, прогоняя прочь клочья залетевшего с улицы мрака, улыбнулся неизвестно кому и спустился в цокольный этаж.
   Здесь было ещё неприветливей. И свет трусливо сочился неизвестно откуда: лампочки попрятались по углам, и каждая испуганно изучала меня близоруким глазом. А иные безжизненно глядели из тёмных углов, и тут я не мог найти выключатель, чтоб их воскресить. Смирившись с полумраком, я нашёл знакомую до боли дверь типографии и распахнул её.
   Чтоб в мои глаза ударило слепое солнце, с трудом пробившееся сквозь серое одеяло неба и заглянувшее на несколько мгновений в подвальные окна.
   -Здравствуйте, - сказал я как можно вежливее, - я пришёл за остатками "Студенческой правды". Можно забирать?
  
   У каждого человека свой дождь. В душе, в мыслях, а кому-то хватает и того, который порой целыми днями стучит в окна, приглашая на прогулку. Но люди не хотят общаться с дождём, отменяют намеченные на выходные шашлыки за Городом и, добравшись до дома, сушат зонты у холодных батарей. Вы не понимаете, люди! Дождь одинок, вот и хочет поговорить с вами. Правда, на своём языке, вашего он так и не может выучить. Я иногда слушаю и понимаю, а иногда дождь понимает меня, и мы ждём новой встречи и нового общения, чтобы, наконец, понять друг друга одновременно. Человек не очень-то любит дождь, я знаю, ему лучше сидеть в переходе и нос оттуда не высовывать, но какая собака может бросить своего хозяина! И мы мокнем, глядя на шумный перекрёсток, в эти минуты превратившийся в перекрёсток Дождя. И мы мокнем,
   А люди раскрыли зонты и не боятся дождя, укрывшись под разноцветными крышами. Нам не страшен серый дождь... А впрочем, зачем его бояться? Ведь у каждого человека он свой... А может быть, каждый просто считает один на всех дождь своим?...
  
   Когда я подходил к крыльцу родного корпуса, меня догнала Настя Безуглова. Недавно покрашенные в рыжий цвет волосы очень шли к её зеленоватым глазам, в которых каждый мог без труда обнаружить хитринку. Я удивился, потому что считал, что Настя давным-давно на паре.
   -Привет, - проговорил я, поняв, что наконец-то стою на настоящем асфальте, и с завистью поглядев на красный зонт девушки. Коробка была нетяжёлой, и опоздавшие родиться вчера газеты с нетерпением ждали встречи со своими подругами. - Я и не думал, что Угрюмцеву все прогуливают коллективно.
   Настя рассмеялась.
   -И вовсе не коллективно. Просто у меня уважительная причина, я спала.
   Я поставил коробку на первую ступеньку корпуса и тоже от души расхохотался.
   -Очень уважительная причина, понимаю. Может, зонтиком поделишься? А то мои бедные газеты совсем промокнут.
   Настя небрежно скользнула взглядом по коробке и махнула рукой.
   -Они всё равно мокрые, их уже не спасти. Как там поживает ваш Стендаль?
   Такого поворота разговора я не ожидал. С чего бы это Настю заинтересовал шеф? Он ей не брат, не сват - никто.
   -Как? Не кашляет пока, - пожал плечами я, - а ты что, с ним знакома? Я думал раньше, что ты и в глаза-то его не видела.
   -Как же не видела? - немного обиженно посмотрела на меня Настя, - Он такой... молодой... Сколько ему? Двадцать четыре? Или ты не в курсе?
   -Ему тридцать шесть, - недовольно пробормотал я, начиная понимать, куда Настя клонит, - что, собираешься вскружить ему голову? Поверь, ты не в его вкусе.
   -О чём ты? - попыталась притвориться дурочкой Безуглова, думая, что меня так уж просто провести, - Я просто спросила, потому что интересуюсь, кто вообще в универе работает. А что, вдруг захочу заметку в газету написать?
   Я только лишь усмехнулся. Если бы Настя сама написала хоть пять мало-мальски связанных предложений, пусть даже с десятью ошибками в каждом слове, как обычно, глядишь, тут же случился бы конец света. Однако Безуглова шутить не собиралась, она уничтожающим взглядом посмотрела на меня, поднявшись для солидности по ступенькам. Мало радости стоять под неумолкающим дождём, пусть даже ты под зонтиком. Мне же радости досталось ещё меньше, и я, по привычке легко подхватив коробку (когда там мало газет, одно удовольствие её тащить), тоже поспешил наверх. Здесь было относительно сухо: под козырьком, и чуть поодаль у самой двери курили, переговаривались, гоготали. Российская футбольная команда накануне опять проиграла, так что гоготать было над кем.
   -Ты сейчас на пару? - спросил я у Насти, - Всё равно ведь звонок скоро.
   -Я, в отличие от некоторых, аккуратно хожу на лекции, - проговорила Настя, делая акцент на "аккуратно", - главное Угрюмцевой на глаза показаться, она и не заметит, что меня полторы пары не было.
   -Ну, ну, - усомнился я в Настиных словах, - у нас в двести пятнадцатой сегодня, в двести двадцатой ремонт. Не заблудись. А на Кирсанова я приду, а то придётся потом писать реферат за сегодняшний прогул.
   -Не напоминай мне о рефератах! - умоляюще проговорила Настя. Кирсанова прогуливала она частенько, а делать рефераты ей было просто лень, - Я побежала, некогда мне с тобой!
   Выслушав деловой тон девушки и проводив её взглядом, я поднял с печальных ступенек универа промокшие до пробелов газеты, улыбнулся, дабы немного прогнать мокрую уличную серь и уверенно поднялся по ступенькам.
  
   Подорожник появился как обычно внезапно, будто бы вышел из-под промокшего асфальта. Дождь уже давно не делал мальчугана чище, его вряд ли спасла бы и хорошая ванна, которую всё равно было негде взять, и Подорожник гордился своим чумазым лицом, как Божьим даром и нисколько не смущался, когда прохожие морщили носы и ускоряли шаг, проходя мимо маленького бродяжки.
   -Привет, Факши! - обрадовался мальчик, увидев меня, - Почему ты здесь одна мокнешь? Пойдём вниз!
   -Смотрю, как рождается новый мир, Подорожник! - радостно ответила я, пытаясь перекричать гул машин.
   Мальчуган для верности огляделся по сторонам, но ничего нового не увидел, разве что в урнах прибавилось мусора, да киоск с мороженым был закрыт, видно продавец убежал домой, испугавшись осадков. Дождь слабел, оставаясь робкими тёплыми каплями в холодных лужах. Земля начала остывать, но мне думать об этом не хотелось: как-никак летом мороз не выгонит из любимого перехода.
   Подорожник же сегодня, похоже, вообще не думал о плохом.
   -Я вспомнил! - сообщил он мне радостную новость, - Проснулся вдруг и вспомнил, что мне сегодня девять лет исполнилось. А это значит, у меня день рождения, Факши! Готовь мои подарки!
   -Но что же я тебе подарю, Подорожник? - смутилась я, - Я же не знала, что у тебя сегодня такое событие...
   -Обещай мне одну вещь, - бойко произнёс мальчуган, будто уже знал, что бы я могла ему подарить.
   -И какую же? - удивилась я.
   -Ответить "да" на один вопрос, - Подорожник вдруг смутился и покраснел, словно перегрелся на солнце, которое так и не проснулось сегодня.
   -И какой же? - мне уже и самой стало интересно, о чём это Подорожник может меня спросить, - Говори смелее.
   -Ты выйдешь за меня замуж, когда я вырасту?
   -Что? - не поняла я, ещё надеясь, что Подорожник хотел спросить что-то другое, но почему-то сбился, - Ты именно это хотел спросить?
   -Да, - потупясь, проговорил мальчуган, - только не начинай мне твердить, что я маленький. Мне уже девять, а скоро я ещё подрасту, ты веришь?
   -Конечно, верю, - успокоила его я, - но зачем же замуж? Мы вроде бы и так с тобой прекрасно ладим друг с другом.
   -А я тебе буду самые лучшие картофельные очистки находить! - обрадованно прокричал Подорожник, пытаясь уговорить меня, - Ты же знаешь, что я умею.
   -Мне скоро семнадцать, Подорожник, - безнадёжно сказала я. Безнадёжно для Подорожника. Честно говоря, я не знала точную дату своего рождения, но в том, что мне будет семнадцать, была уверена.
   -Ну и что? - не желал сдаваться мальчуган, - Ну и что?...
  
   -Ничего особенного, - ответил я на немой вопрос Стендаля, - редакция цела, не сгорела, не обвалилась, не взорвалась. Всё в порядке.
   Кроме того, что мир скоро сдохнет.
   -Ты уже подумал, о чём будешь писать? - безразличным тоном проговорил шеф. В понедельник статья должна лежать на моём столе.
   И погрузился в свои бумаги, показывая всем своим видом, что больше со мной дел иметь не желает. Я подхватил свою сумку, кивнул Вечеру и поспешил на пару.
   Нужно было опередить запаздывающий звонок.
  
   Полка вторая. Когда кончился дождь,
   наступила тишина. Цвета старых обоев с незабудками по краям. Тишина длиной в сорок секунд. Сорок секунд до звонка, обжигающе громкого, всегда дающего надежду. Долгий - означает, что кончилась пара, короткий, что лишь половинка.
   Когда кончился дождь, я полез в сумку за ручкой, чтобы написать её имя на подоконнике, пока никто не видит. Но никакой ручки я не нашёл, а лишь понял, что мне придётся снова тащиться в редакцию. Всё-таки память не губка: что-то впитала, а что-то и утекло.
   Редакционный фотоаппарат, который наделал мне утром проблем, по-прежнему лежал в моей сумке.
  
   Полка третья. Девушка, которую я люблю.
   На сей раз меня вообще никто не заметил в редакции, словно я был не я, а лишь лёгкий ветерок, на который можно и не обращать внимания. Стендаля не было, наверное, отправился в столовую, а Вечер по-прежнему находился в Ираке, надеясь спасти неизвестную девушку, которая так боится американцев. Поняв, что делать мне в редакции нечего, я положил фотоаппарат на стол и молча вышел. Не нужно шуметь,
   завтра они снова введут войска в Ирак. Я не могу избавиться от этой мысли, она слилась со мной, и стала частью меня. Я боюсь взрывов, но я должен её спасти, пусть даже ценой собственной жизни. Пусть меня расстреляют холодным октябрьским утром, впрочем, в Ираке наверняка будет теплее, чем здесь. Да, мой друг, тебя расстреляют...
   и тебе воздастся за это.
   В коридоре я наткнулся на Расчешиську. Это было чудо номер один нашей группы. Казалось, он никогда не брал в руки расчёску, а если и брал так только затем, чтобы чесать ею под мышками. Длинные светло-русые волосы Расчешиськи не знали никакого порядка, словно вздорные сорняки на опытном огороде. Парень стоял у стены и упорно ковырял её пальцами, словно хотел дыру в безвоздушное пространство провертеть.
   -Привет, - кивнул я ему, - Лена Луговая пришла в универ?
   -Да, брат, - отозвался Расчешиська, - вот только ты ушёл, и она пришла.
   -Правда? - разозлился я, как будто Расчешиська был тут в чём-то виноват, - Какая жалость! Но почему ты так быстро её заметил? Смотри, парень, это моя девушка, я за неё и в стену вогнать могу.
   -И не жалко? - продолжая колупать стену, проговорил Расчешиська.
   -Жалко? - расхохотался я, - Кого? Тебя? Не смеши.
   -Стену, - ответил Расчешиська, продолжая заниматься своим делом. Завтра они снова введут войска в Ирак, а мы так и будем заниматься своими делами, будто это нас не касается.
   -А зачем ты казённые стены портишь? - не отставал я, - Смотри, а то здание рухнет, и все мы сдохнем, понятно тебе?
   -Не все, я сейчас ухожу, - как-то, между прочим, бросил парень, - Кирсанов надоел до чёртиков. Сдохнут только те, кто останется в универе.
   Тут меня мороз пробрал по коже. В прошлую сессию Расчешиська также ни с того ни с сего подошёл ко мне и сказал, что латинский язык мне ни за какие коврижки не сдать. Я, конечно, посмеялся над парнем и послал его куда подальше, но это не помогло, и латынь я сдал только с третьего раза, когда дверь универа готова была уже громко захлопнуться за моей спиной.
   А ещё Расчешиська угадывал наши оценки на экзаменах, словно это кайф ему доставляло. В группе нашим девочкам это не очень-то нравилось, потому Расчешиську и не любили. Сам себе парень почему-то больше тройки никогда не мог угадать и учился еле-еле, может быть просто потому, что конспектов ему никто списывать не давал, а делать их самому было просто лень, стену-то колупать куда проще!
   Не желая больше тратить время на пустую болтовню, я бодрым шагом направился в аудиторию. Расчешиська не соврал: Лена была там. Болтала с Авдеевой и Огоньковой о сегодняшней проверочной работе у Кирсанова, про которую я со своими газетами и пустыми разговорами совсем забыл.
   -Привет, Лена, - улыбнулся я, оглядев чьи-то вещи на парте девушки - кто с тобой сидит?
   -Петренко, - ответила Лена, - она к проверочной не готова, вот и хочет, чтобы я ей подсказывала.
   -Перебьётся, - поморщившись, ответил я, отбросив сумку Лизы на заднюю парту, - дома надо готовиться, а не на подсказках подружек выезжать. Я - к тебе.
   -Боюсь, что Лиза не будет в восторге, - улыбнулась Лена. Похоже, ей понравился мой отчаянный поступок, а мне только это и было нужно.
   -Лен, я тебя сегодня провожу домой, сказал я, выдирая из Лизиной тетради двойной лист, - Представляешь, сегодня никакой работы нет!
   О злосчастной статье про счастливые дни студентов я предпочёл не говорить: до понедельника времени ещё вагон.
   -Ты зачем чужую тетрадку портишь? - вздохнула Лена, укоризненно глядя на меня, - Мог бы попросить, у меня всегда запасная чистая с собой.
   -Да ну, Лизка даже не заметит, - махнул рукой я, - нашла о чём вздыхать! Ты лучше подумай, куда мы пойдём после пары. Погода, смотри, превосходная!
   Словно подтверждая мои слова, на сером капризном небе появилось робкое ослепшее солнце. Его невидящие лучи лениво скользнули по университетским окнам. Кончившийся две жизни назад дождь больше не напоминал о себе, а промокшего асфальта в окно видно не было.
   -Правда? - равнодушный взгляд на улицу за запылённость оконных стёкол. Солнце, убеждённое в том, что в этом мире оно никому не нужно, поспешно скрылось за темноокими тучами, чтобы без проблем укатить на запад. Небо потемнело и задумалось. Дождь мог пройти, прошелестеть, пролететь, но это, по сути, всё было одно. А мне никакой дождь сейчас, конечно, нужен не был.
   -Правда, - поспешил заверить я Лену, - просто сейчас день ото дня темнеет раньше, вот потому и небо серое. Пара закончится, так совсем посветлеет, я обещаю!
   В моих словах сейчас напрочь отсутствовала логика, но мне на это было наплевать. Только что-то говорить, не останавливаясь, не умолкая. Иначе - проиграю. Как можно было заставить небо посветлеть, я не знал. Просто мне очень хотелось пойти с Леной по засыпанному осенними мгновениями Городу.
   -Дима... - попыталась, было, что-то сказать Лена, но я воодушевлённый предстоящей прогулкой, продолжил.
   -Хочешь, мы пойдём в наш парк культуры? Ты всегда мечтала побывать в парке, а отправиться туда вдвоём, я думаю, ещё более чудесно!
   -Дима... - тут Лене не дал говорить звонок на пару. Длинный безжалостный. Девочки с неохотой отправились на свои места: проверочная работа никого не веселила. Лизка, заметив, что её сместили, хотела, было, устроить скандал да поняла, что сейчас вся группа всё равно занята подготовкой и успокоилась, тоже уткнувшись в свою тетрадь.
   -Да? - рассеянно проговорил я, пытаясь между тем найти ещё тысячу и одну причину пойти сегодня в парк, - У тебя, Лен, случайно ручки запасной не будет?
   Девушка молча открыла сумку, нашарила там запасную ручку и протянула её мне.
   -Спасибо.
   -Дима, мы сегодня не пойдём с тобой в парк... - будто бы в чём-то оправдываясь, проговорила Лена, - и вообще... никуда. За мной сегодня заедет Вадим. Он обещал.
   Лучше бы чемпион мира по боксу в тяжёлом весе меня под дых двинул. Так плохо мне не было никогда. Я хватал жадно распахнутым ртом безвоздушное пространство аудитории, а сердце моё словно упало в желудок, меня затошнило, и мой рот наполнился противной густой слюной, которую пришлось обречённо проглотить, пачкать пол при людях не хотелось.
   -Что с тобой, Дима? - испугалась Лена, заметив, что в аудиторию вошёл преподаватель. Может, сказать Кирсанову?
   -А это поможет? - упавшим голосом произнёс я, глядя на Лену, - Совсем забыл, у тебя есть запасной карандаш? А то на моём листке поля не расчерчены: Кирсанов будет сердиться.
  
   -Какая хорошая собака! - женщина лет пятидесяти долго стояла в переходе и слушала моё пение, словно вся быстрая жизнь Города подчинялась ей, - И не скажешь, что дворняжка. Как её зовут?
   -Это мальчик, - нисколько не смутилась я, - и вообще дворняжки частенько умнее породистых собак бывают. Потому что жизнь их многому учит.
   -Извините, - растерялась женщина, не зная, куда деваться от стыда, - я не знала.
   -Его зовут Человек, - ответила я, - всё в порядке, он не обиделся. Не обиделся ведь, Человек?
   Пёс дружелюбно помахал хвостом. Женщина успокоилась и лишь улыбнулась виновато. Потом оглядела мою старую, потерявшую цвет курточку, мне уже коротковатую. - Ты когда... со скольки лет стоишь здесь?
   Я немного подумала, даже попробовала посчитать по пальцам и не смогла ответить. Сколько я себя помнила, переход был моим родным домом, конечно, до наступления первых холодов. Тогда я уходила на теплотрассу или искала брошенный дачный домик, на моё счастье таковых сейчас стало много. Переживая очередную зиму, я снова возвращалась в свой любимый переход. Сначала менты гнали меня, грозились арестовать и даже отправить в тюрьму, но я знала, что предъявить мне они всё равно ничего не могут, и скоро перестала бояться их, как маленькие дети, подрастая, перестают бояться грозы или пьяницы-отца, поздно возвращающегося домой.
   Но мой дом был здесь, в уставшем от жизни подземном переходе, в котором день ото дня становилось всё холоднее.
   -А они... говорят, что у нас детям живётся как в раю, - вздохнула женщина, сунула мне в ладошку десятку и побрела прочь, пытаясь наверстать упущенное время.
   Я представляла себе, кто такие "они". Это те, кто придумывает законы. Я не имела понятия, как можно вообще их придумать, но меня постоянно мучил вопрос о том, почему они не придумают закон против бедности. Ведь это не выход выдумать его только для себя!
   Но у каждого мира свои короли. Я приготовилась, было, начать новую песню, как вдруг похолодела и попыталась раствориться в сумерках перехода. Со своими дружками по подземному уверенной походкой хозяина шагал Иерихон, зная, что пришло его время. Потому что
   Наверху
   Солнце катилось на запад,
  
   редакция быстро тонула в осенних сумерках. Сгинул в небытие, выполнив на сегодня все свои дела Вечер, экран монитора погас, как в небе под утро гаснут звёзды, надеясь вернуться вечером, когда придёт очередное сумеречное счастье. Стендаль не спешил зажигать свет, он, удобно устроившись в кресле, думал о статье, которая в понедельник удобно устроится на столе, улыбаясь только что напечатанными буквами. Потом посмотрел на часы, убедился, что стрелки можно рассмотреть с большим трудом и понял,
   что в редакции делать больше нечего. Даст ли мне ещё отсрочку этот мир или ничего уже не успеть? Завтра они уничтожат Ирак...
   Они не придумают законов против самих себя, а уж до других им совсем нет никакого дела,...
   ...если нет никакого дела, пора домой, и Стендаль нащупал в шкафу единственную уцелевшую куртку, по привычке бегло оглядев себя в зеркале. Мало что в темноте он увидел, но видно, тем, что не укрылось от его внимательного редакторского глаза, Стендаль остался доволен. Осталось лишь улыбнуться самому себе в зеркало, закрыть поплотнее дверцу шкафа и поспешить домой.
   Но тут в дверь постучали. Сначала Стендаль подумал, что ослышался, зная, что в такое время редакция нужна лишь уборщицам, а они обычно входят без стука.
   -Войдите, - сказал Стендаль и на всякий случай включил свет.
   Настя Безуглова смело распахнула дверь и остановилась на пороге, словно вся её храбрость в один момент куда-то улетела.
   -Добрый вечер, - поздоровалась девушка, - извините, что так поздно. - У меня есть весьма интересные материалы в газету, и я подумала, что вам будет интересно ознакомиться с ними.
   -Очень интересно, - сказал Стендаль и зевнул, - только, вот незадача, редакция закрыта. Приходите завтра.
   -Как же закрыта, когда вы тут? - улыбнулась Настя, - И неужели вам, как редактору неинтересен материал?
   -Я уже ухожу, не видишь? - отрезал Стендаль, - И вообще, воспитанные девушки не так навязчивы.
   -Значит, я не совсем воспитанная в вашем понимании, - пожала плечами Настя, - и вообще, возьму и не приду завтра. Будто у меня есть время по редакциям бегать!
   -Ну, хорошо, - пожал плечами Стендаль, - показывай, что у тебя там.
   -А вас в детстве не учили, что пожимать плечами неприлично? - продолжала наступление Настя, - В субботу проходил конкурс на звание "Мисс филфак", и я заняла там второе место!
   -А почему не первое? - усмехнулся Стендаль, невольно оглядев девушку. Ничего особенного, сиди он в жюри, никакого второго места она бы не получила. Фигура - не очень, а волосы выкрасить в рыжий цвет любая дурочка сможет.
   -Потому что членам жюри по бутылке не поставила, - словно из пушки выпалила девушка, - а так я была лучшая, я не вру!
   -Все женщины созданы, чтобы врать, - улыбнулся Стендаль, - так ты говоришь, судейство было нечестным?
   -Конечно, разве ещё непонятно? - уставилась на Стендаля Настя, - Злобин и его дружки организаторы всё подстроили! Чтобы их Кривошапкова с четвёртого курса стала победительницей. А вы на неё бы без косметики посмотрели!
   -Что я идиот? - отмахнулся Стендаль. В последнее время Злобин стал что-то уж очень много думать о себе. Всего лишь зачуханный преподаватель филфака, а мнит себя чуть ли не богом. Надо его прижать. Девчонка появилась как раз кстати. Если у неё на самом деле есть материал, то в следующий номер его обязательно надо вогнать. Следом за статьёй Долгова на третью страницу...
   -Так вам интересно или нет? - донёсся до Стендаля, словно откуда-то издалека, голос девушки, - А то я пойду, посмотрите, на улице уже темнеет.
   Такая девушка и боится темноты? С трудом верится.
   -Хорошо, показывай свои шедевры, - равнодушно бросил Стендаль, всем своим видом показывая, что ему всё равно. Пусть не думает, что на крыльях своих принесла сенсацию, а то ещё нос задерёт выше Эйфелевой башни.
   -Возьмите, - Настя протянула Стендалю два листа бумаги, на которых была напечатана статья, - здесь всё, что вас интересует.
   -Правда? - пробормотал шеф, быстро сложил статью вчетверо и засунул в боковой карманчик своего портфеля, - Дома почитаю. Всё у тебя?
   Тут Настя смутилась и ничего не ответила, пытаясь найти мало-мальский повод для того, чтобы остаться. На её счастье в редакцию заглянула уборщица.
   -Вчера опять свет был оставлен включённым, - была недовольна она, - этот ваш Тимофей в который уже раз свет не гасит. Скажите ему, что ли! Вас-то он, наверное, послушает.
   Но если не будет светить огонёк, заблудившиеся пастухи не найдут дороги в свою деревню, и не узнают о рождении нового Спасителя...
   ...или инопланетяне пролетят мимо Земли, и всё потому, что свет не будет гореть, - махнул рукой Стендаль, - нет уж, и не просите. Если Вечер что-нибудь и слышит, то это голоса, которые живут в его башке, как в большом общежитии... Пойдём отсюда!
   -Последние слова были обращены к Насте, но она не сразу поняла, что шеф зовёт её с собой вместе. Но потом до неё дошло, и робко улыбнувшись не то уборщице, не то Стендалю, девушка поспешила прочь из редакции. Пусть уборщица делает своё дело одна.
   Стендаль, нутром чувствующий очередную сенсацию, заторопился следом.
  
   Плитка шоколада. Безжалостно твёрдая, мне казалось, ей спокойно можно было забивать гвозди. Наверняка в нашем университетском буфете она несколько месяцев пылилась в холодильнике, прежде чем оказаться в кармане моей куртки. Осторожно отломил одну дольку и положил её в рот. Вкусно. Хотелось остановить время, чтобы продлить удовольствие до бесконечности, но любая шоколадная плитка в конечном итоге превращается лишь в сладкую слюну, оставляя после себя серебристую упаковку, из которой я в детстве любил делать оловянных солдатиков. Время не останавливалось, оно скатывалось в темноту осени, не задерживаясь в обломках отчаявшегося света.
   Навзничь опрокинутое время.
   А поставить его снова на ноги мне было не под силу. С Вадимом я столкнулся в дверях универа, и мы, как и прежде, сделали вид, что друг друга не знаем. Но сегодня все козыри были на руках у Вадима, ему было куда проще делать вид. Лена уезжала с ним, а мне оставалось тащиться домой одному, заплетаясь в путающемся под ногами времени. Махнул девушке рукой на прощанье и побрёл прочь, неважно куда, лишь бы идти, лишь бы не падать в затягивающий водоворот времени.
   -У них с Вадимом всё схвачено, - осторожно проговорила догнавшая меня Женя, хотя Лена сейчас вряд ли могла её услышать, - мы на переменках секретничаем, и знаешь...
   -Да, - устало проговорил я, - знаю. А теперь, пожалуйста, оставь меня одного. Мне нужно о многом подумать.
   На самом деле мне и думать не хотелось. Да и не о чем было. Сухо шуршали под ногами листья, а мне казалось, то бегут минуты, обгоняя друг друга, спасаясь от холодного ветра.
   Дождь совсем не намочил листья. Дождь совсем не намочил листья. Дождь...
   А был ли он, вообще? Мне сейчас казалось, что был, но давно и понарошку. На детской площадке ребята играли в войну.
   Завтра они уничтожат...
   -Мы победили, ура! - радовался кто-то, стянув с себя куртку и размахивая ей, как флагом.
   Но кто-то проигрывает...
   -Простынешь, пацан, горло будет болеть, - неизвестно почему выкрикнул я. Женя исчезла куда-то, я уже забыл, что сам попросил её оставить меня в покое...
   А была ли она вообще? Возможно, только мне это не было важно. Не знаю, почему я вспомнил сейчас
   ...о плитке шоколада, безжалостно твёрдой, мне показалось, что ей спокойно можно забивать гвозди. Наверняка в буфете она несколько месяцев провалялась в холодильнике, прежде чем оказаться в кармане моей куртки. Осторожно...
  
   Лена открыла коробочку, прекрасно зная, что там. Да, о таком она мечтала всю жизнь. Золото? Да золото. И драгоценные камни, которые наверняка сами по себе стоят целое состояние. Вот, значит, как это называется "обручены". Почему-то в этот момент девушке закралась в голову мысль о Диме, но третий здесь явно был лишним, и Лена поспешила отбросить эту мысль куда подальше.
   -Ты знаешь, Вадик, - прошептала девушка, - оно такое красивое...
   ...Мы говорим избитыми фразами. Каждый день, каждый избитый день мы произносим их тысячи, утопая в них к вечеру. Мир доживал последние дни, и скоро уже будет неважно, кто какие слова говорил и о чём думал, когда свет уходил на запад, не зная, вернётся ли с завтрашним ветром.
   Она не отвечала. Возможно, помогала родителям прятать вещи в подвал, впрочем, я не был в этом уверен, но понимал, что её время мчится теперь со скоростью света.
   И мне за ним никогда не угнаться.
  
   -Часть выручки наша, - процедил сквозь зубы высоченный парень, угрожающе надвигаясь на девочку, которая, похоже, пением в подземном переходе зарабатывала себе на жизнь, - гони бабло, Факши!
   -Точно! - поддержал его второй, маленький и щуплый, - Пора раскошелиться, Факши!
   -Что, опять на пиво не хватает? - улыбнулась та, которую называли Факши, - Вот тебе совет, Иерихон, пей воду из колонки. Бесплатно и надёжно. Человек, успокойся. Они просто маленькие глупые мальчики, что с них взять?
   -Ну, ты, не умничай, - ответил Иерихон, - а то надолго заткнёшься, и не то, что петь, вякать не сможешь.
   Пёс, которого девочка назвала Человеком, зарычал. Я напрягся, в любой момент готовый вступиться за девчонку со странным именем Факши. Я забыл, куда иду и вообще, как оказался в этом подземном переходе,
   Забыл... А помнил ли?
   ...помнил, что нужно её спасти, но...
   ...они не придумают законов против самих себя...
   ...и завтра уничтожат Ирак. А потом и весь мир.
   -Я вас не боюсь, - смело и весело заявила Факши, - неужели вы думаете, что все в этом мире будут вам подчиняться? Никаких денег вы не получите.
   -Она издевается над нами! - рявкнул Иерихон и оттолкнул Факши в сторону. Девочка не удержалась на ногах и упала на грязный оплёванный пол перехода. Человек, позабыв все запреты хозяйки, кинулся на Иерихона
   В один миг я оказался рядом. И, похоже, только я. Остальным прохожим не было никакого дела до девочки, они проходили мимо, ненароком бросая равнодушные взгляды на Иерихона и его дружков. Сколько их, этих дружков, я не знал, но понимал одно: хулиганы не должны причинить Факши боль.
   -Разве тебя не учили, - лениво пробасил я, обращаясь к Иерихону, - что девочек обижать нехорошо? Или тебе напомнить, чтобы убрался отсюда поскорее?
   -Иерихон смерил меня оценивающим взглядом, посмотрел на своих дружков, которые, как по команде, отступили назад, не мешая своему боссу самому выяснять отношения с неожиданным защитником. Время, в который уже раз остановилось, думая, стоит ли двигаться дальше, не находя приюта, потом перевело дух и ...
   -Пошли, ребята, - наконец, приказал Иерихон своим дружкам, - потом мы с ним разберёмся. Сегодня у меня куртка новая, пачкаться неохота.
   -Только попробуй приблизиться к Факши! - предупредил я, - Тебя же не спрашивают, откуда ты берёшь деньги! И не требуют с тебя честно заработанных!
   Сказав это, я усмехнулся. Навряд ли Иерихон умел добывать деньги честным путём, да так ли мне это было важно сейчас?
   -Мы с тобой ещё свидимся, - предупредил меня любитель чистых курток и сплюнул сквозь зубы. - Лучше впредь тебе в этом переходе не появляться. Целее будешь.
   И кивнув ребятам, зашагал в сторону торгового центра. Кто-то из компании последовал за ним, кто-то двинул в сторону Драматического, теряясь в бессветье раздумавших гореть лампочек. Я помог девочке подняться, последил, чтобы никто из прохожих "случайно" не подобрал оставшиеся без присмотра деньги.
   -Теперь будь осторожен, - предупредила меня Факши, - Иерихон свои слова на ветер не бросает. В нашем районе он вроде короля, что ли. И если с тобой что-нибудь случится, я буду думать, что из-за меня.
   -Всё будет отлично, - криво улыбнулся я, - знаем мы таких королей. Придёт время, и...
   ...рухнут стены Иерихона и погибнут все его жители, но ты спустишь красную верёвку из окна и спасёшься. Ты связала эту верёвку из своей неприлично яркой одежды или из отцовского красного флага, которым он размахивал в далёком прошлом.
   "Я хочу спать, - написал ей я, заворожённый безразличием монитора, - мир обречён, а я хочу спать, хочу спать, хочу спать"...
   Сколько там осталось мгновений до конца? Я сбился со счёта, надвигающийся однофамилец за окном накинул на Город ослепительно тёмное покрывало, от солнца осталась заплатка чего-то красного на чернеющей безысходности неба.
   Красный закат... Не к добру. Я никогда не верил в приметы, но сейчас, похоже, приметы поверили в меня.
   Надеясь...
   Всё исчезнет, если ты перестанешь верить в это всё...
   Мы исчезнем, если перестанут верить в нас...
   И голос, будто из преисподней.
   -Газета должна быть готова во вторник, Вечер. Пусть рушатся дома, взрываются планеты, по десять раз на дню происходит конец света, но газета должна быть готова во вторник.
   Боже, как хочется спать. Может, за пять минут до начала войны. Газета будет готова, Стендаль. Вопрос только в том, будет ли она к тому времени кому-нибудь нужна.
   На седьмой день обойти город семь раз и протяжно затрубить в трубы. Но ты спустишь красную верёвку из окна...
   И газета будет готова во вторник. Потом Дима Долгов отнесёт её в типографию. Там почему-то всегда пахнет опилками, прокисшим обедом, табаком - всем, чем угодно, но только не печатной продукцией.
   Я хочу спать...
   Но она прислала ответ. Распахнув закрывшиеся уже глаза, я прочёл, притягивающую меня фразу:
   "А я хочу проснуться"....
  
   -Неужели ты спишь на этих коробках? - поморщился я, - Здесь же наверняка крысиное царство.
   -Ну и что, крысы? - пожала плечами Факши, - Они тёплые. Да и холодно сейчас здесь крысам-то. Около мусоропроводов, на складах, в подвалах - вот где их рай. Можешь проверить, если тебе интересно.
   -Может, хочешь апельсин? - быстро переключился на другую тему я. Разговаривать о крысах мне совсем не хотелось.
   -Только если пополам, - хитро посмотрела на меня Факши, - а ещё у тебя шоколадка есть. Угадала?
   -Да, - удивлённо посмотрел на девчонку я, - только, как ты узнала?
   -У тебя на губах - остатки сладки, - рассмеялась Факши, - между прочим, как тебя зовут? А то ты моё имя знаешь...
   -А это у меня на лице не написано? - в свою очередь рассмеялся я, - Называй меня Димой. А если не нравится имя, придумай другое.
   -Почему же? Очень хорошее имя, - сказала Факши, - хочешь, пройдёмся? А то надоедает всё время в переходе стоять.
   -Пойдём, - охотно согласился я, и мы направились в сторону остановки. Человек вильнул хвостом, словно принимая меня в свою компанию, и потрусил за нами, успевая проверять урны - вдруг там окажутся колбасные очистки?
   -Странно, мне кажется, что мы знакомы вечность, - сказала Факши, когда мы выбрались из холодного переходного полумрака в вечерние объятия Города. Фонарей, разрывающих мрак, здесь было много, но они не грели, а лишь привлекали к себе внимание. "Сотовые телефоны", "Салон обуви", "Кафетерий" - кричащие вывески, вежливым безразличием приветствовавшие нас.
   -У меня в детстве была игрушка, которую звали Факши, - улыбнулся я, - слонёнок с зашитым глазом. Так вот, мы были неразлучны. Дня друг без друга прожить не могли. Да что дня! Секунды!
   -Молекулы, - подсказала девочка, - я люблю измерять время в молекулах... Не знаю почему. Может, отказываясь от секунд, я побеждаю дни?
   -Их не победить, - понимающе махнул рукой я, - даже не пытайся. Кажется, ещё вчера играл со слонёнком...
   -И в оловянных солдатиков тоже? - спросила Факши, - Как здорово, что ты ещё помнишь!
   -Он теперь живёт в шкафу, - ничего не замечая вокруг, продолжал я, - и ему всё равно, что происходит в мире.
   -Не всё равно, - уверенно произнесла Факши, - у каждого из нас - свой мир. А мир... он похож на шкаф и я порой задыхаюсь в нём. Надеюсь, твоей игрушке легче.
   -Выходит, у каждого из нас свой шкаф? - рассмеялся я, - У меня есть знакомый, Вечер, так он говорит, что скоро случится конец света.
   -Всё равно что-то будет потом, - немного подумав, сказала Факши, - невозможно, чтобы ничего не было. Даже если мы говорим, что есть ничего, нам приходится признавать, что оно есть.
   -Так ты что, ему веришь? - удивился я, - У него же с головой не всё в порядке!
   -Пока мы верим, мы существуем, - уверенно заявила Факши, - а с головой не в порядке у нас всех, если приглядеться как следует.
   Я попытался что-то возразить и не смог. Вышел повод для тишины, и мы молча шагали по тротуару, думая о чём-то своём. Город грустил, замерзая в негреющем свете витрин, а люди спешили куда-то, не замечая никого вокруг: не хотели замёрзнуть в городской печали. Скорее! Скорее! Куда? Отопление в домах ещё не дали, потому там было не согреться, и я знал это. Идти с кем-то по дрожащей от холода улице было теплее.
   -Знаешь, какая у меня мечта? - почти прошептала Факши, чтобы не испугать поселившихся в переулках моего сознания тишину и спокойствие. - Я сейчас только ей и живу.
   -И что за мечта? - в тон ей произнёс я, а по дорогам, наверное, в лучшее будущее спешили троллейбусы. Один за одним - Городу не хватало транспорта и люди, столпившиеся на остановке, пытались хоть куда-то залезть, чтобы поскорей уехать домой...
   Кто знает, может, в тепло,...
   ...но, похоже, троллейбусы ехали в депо и никого с собой не брали.
   -Знаешь, где находится Евпатория? - спросила меня Факши, печально провожая взглядом уставшие троллейбусы.
   Я вспомнил вчерашнюю программу новостей, в которой рассказывалось про то, как парочка крымских татар близ Евпатории избила украинца, и утвердительно кивнул.
   -Я хочу туда, - проговорила девочка, - у меня там тётка живёт... вроде бы. Там тепло, таких суровых зим, как здесь, не бывает. Там море, Дима!
   -Море - это что-то, - согласился я, - всю жизнь вот собираю открытки, и почему-то больше всех меня привлекают морские пейзажи.
   -Подаришь одну? - посмотрела мне в глаза Факши, - У меня просто нет, а хочется... хотя бы какую-то память о тебе.
   -Конечно, - согласился я, - ты не исчезнешь... до завтра?
   -Куда я денусь? - покачала головой девочка, - На кого я Человека оставлю? Его в поезде не провезёшь... да и не поедет он. Привык к своему городу и к своему миру.
   -Гав, - тут же откликнулась дворняжка, словно соглашаясь с хозяйкой. Отсюда никуда.
   Но и Человеку придётся уйти, когда погибнет мир, обрушившись в огненную бездну взорвавшейся Вселенной.
   -Мне пора, - подходя к остановке, сказал я, - должен написать какую-то ужасную статью, что нам всем хорошо живётся.
   -Мы так и не съели апельсин, - вздохнула Факши, - и шоколадку тоже. Живётся действительно плохо.
   -Возьми, - сунул в ладонь девочки я жёлтое солнце, - тебе оно нужнее там, в переходе.
   -Да я не о том, - глядя мне в глаза, произнесла девочка, и я вдруг понял, что действительно не о том. И вспомнил Лену Луговую, девушку, без которой я не мог дышать. Дома она сейчас или всё ещё с этим Вадимом? При мысли о последнем у меня руки непроизвольно сжимались в кулаки.
   -Мне действительно пора, - вздохнул я, - вон идёт автобус. Пока. Завтра я тебя обязательно найду.
   Я улыбнулся девочке и готовый уже влезть в уютный салон, расстегнул куртку, чтобы сразу показать кондуктору проездной.
   -Не поворачивайся к автобусу спиной, он исчезнет, - сказала Факши, - смотри в глаза тем, кто спешит к тебе навстречу.
   -Что за чушь, - махнул рукой я, уверенный в том, что автобус сейчас подойдёт. Мне казалось, что я успел разглядеть даже его номер. Но что-то уж долго ничего не было, и люди на остановке даже и не думали шевелиться. Ничего не понимая, повернулся к Факши: автобуса не было. Ни возле Торгового, ни дальше. Лишь в сторону Драмтеатра недовольно пыхтя, тащилась перегруженная маршрутка, уставшая за день, да вечные странники звёзды показались на небосклоне.
   Мне же сейчас было не до звёзд.
   -Я же видел его! - почти выкрикнул я, - Он просто не мог исчезнуть!
   -Мы замечаем многое, чего на самом деле нет, - сказала девочка, - и пытаемся раздуть из этого невесть что. Автобуса не было, Дима, поверь. Тебе просто очень хотелось, чтобы он был.
   -Это как? - не понял я, - Объясни.
   -Ты любишь её? - неожиданно спросила у меня Факши.
  
   Полка четвёртая. Горизонтам - гореть!
   Tout est pour le mieux dans meilleur des mondes possibles.(фр., всё к лучшему в этом лучшем из миров.)
   Вольтер.
   Да, я любил её. На горизонте появилась робкая красная полоска, готовая разразиться очередным днём, обещающим письменный зачёт по английскому на третьей паре. В комнате хозяйничал вчерашний холод, перегоревшая лампочка на кухне виновато глядела на меня потухшим глазом, часы на холодильнике по-прежнему показывали половину девятого, секундная стрелка билась на месте, дёргалась, пытаясь пойти, как песенка, адресованная другу. Но силы были уже не те: песенка сильно отдавала попсой и дальше коридора соседей ковылять не хотела. "Надо будет поменять батарейку", - подумал я, прекрасно зная, что это не спасёт, и я опять опоздаю, даже явившись в универ раньше на пятнадцать минут.
   Так оно и случилось. Я совсем не учил английский: прочитал вчера для приличия несколько страниц и только. Надеясь на случай, милость преподавателя, Лену и всех святых, я порой даже удивлялся, как это меня ещё не отчислили и не забыли о моём существовании, оставив за бортом уплывающего всё дальше и дальше универа.
   "Тогда Расчешиську будут точно на руках носить", - улыбнулся я, прогоняя прочь не слишком-то приятные мысли об отчислении. Возле клумб бабушка выгуливала собаку, одетую в полосатый костюмчик, и я сразу вспомнил Человека, верного друга Факши, подумал, что надо будет навестить их после занятий, а потом...
   ...Расчешиська (лёгок на помине!) догнал меня на переходе и как дурак стал кричать моё имя, словно парня обещали расстрелять, если я не откликнусь. Поняв, что зовут именно меня, я обернулся, чтобы помахать одногруппнику, и чуть было не попал под машину. "Газелька" истерично взвизгнула, будто её собирались резать, а водитель высунулся из окна, покрывая меня матом. Отборным - в столько этажей в мире пока не строят. Краем глаза я заметил, что милиционер, находящийся неподалёку, направляется в мою сторону, и ускорил шаг, не желая сегодня уже с утра ввязаться в историю. Потерявшись в серых пятиэтажках, я успокоился. Вряд ли милиционер будет меня преследовать - невелика птица, много не сдерёшь.
   -Что ты пошёл какой-то окольной дорогой? - вдруг спросил меня неизвестно откуда взявшийся Расчешиська, - Решил местность проверить?
   -Вроде того, - отозвался я и огляделся по сторонам. Странно, всегда думал, что знаю Нефтяники как свои пять пальцев, а тут какие-то незнакомые дворы, сроду таких рядом с университетом не видел.
   А может быть, просто не замечал, обижая бесконечностью собственного безразличия? Так постоянно не замечают меня, особенно по утрам, когда все куда-то спешат, постоянно опаздывая. Но Дима не прошёл мимо, а значит, не опоздал. Я хочу его увидеть сегодня... я не знаю, что вообще со мной происходит, как это понятно описать. Да, мне скоро семнадцать, но я никогда раньше не чувствовала такого... Когда было семь, мне нравился мороженщик, продавец зимы, торговавший пломбирами и эскимо на перекрёстке, я думала, что будет очень здорово, если он на мне женится, в детстве я очень любила мороженое. Потом моя первая любовь куда-то исчезла, и я поняла, что пришла зима, и торговать на улице стало холодно. Но летом он снова появился, чтобы исчезнуть в августе уже навсегда. Следующего лета я ждала с нетерпением, но никто не пришёл в этот год торговать мороженым. Ни в этот, ни в следующий... а потом я потеряла счёт времени, и продавец зимы канул в марианские глубины моего мозга, иногда всплывая на поверхность, когда очень уж хотелось мороженого... ...
   ...или осознания того, что ты в этом мире кому-то нужен. Когда просыпаешься ранним утром от предчувствия света.
   -А так хотелось проспать сегодняшний день! - вздохнул Расчешиська, - Подумаешь, зачёт! Спал бы себе да спал...
   ...но когда я проснулся, меня удивило, что мир ещё стоит на месте. Горизонт разгорался наступившим утром, компьютер глядел на меня потухшим экраном, и я удивился, потому что не помнил, когда вчера оторвался от этого экрана и лёг спать, надеясь проснуться от взрывов. Но за окном лишь вызывающе сигналила машина, пытаясь дождаться кого-то из просыпающегося дома. Вышел на балкон, оглядел новёхонькие девятиэтажки, школу, в которую ещё спешила детвора, старенький магазинчик, где можно было купить болванку рубля на полтора дешевле, чем в центре. Утихомирившаяся машина была забрызгана грязью, верно хозяину просто было лень её помыть. А дальше, за огородами, начиналась Страна. Я был уверен, что именно за огородами и нигде больше. Дорога жила бесконечностью автомобилей, спешащих на запад, запад кончался Америкой, американцы наверняка уже ввели войска в Ирак. Но думать об этом сейчас не хотелось. Пусть будет всё прекрасно в нашем самом лучшем из миров, жаль только, что красота не вечна и миры лопаются, как воздушные шарики...
   -Тебе-то ничего, - махнул рукой я, всё ещё не понимая, где мы находимся. - Ты наверняка уже знаешь, кто сдаст зачёт, а кто нет.
   -Допустим, - согласился Расчешиська, - только сейчас это уже неважно. Всё равно всё кончится огнём. И только двое... только двое сумеют спастись.
   -И одним из той счастливой парочки будешь, конечно, ты, - съязвил я, понимая теперь, что ни черта не знаю собственный город, - угадал?
   Расчешиська лишь покачал головой.
   -Кто-то любит стронций, а кто-то железо, - проговорил неожиданно он, - считая себя бесполезными, мы всё же остаёмся, но кто-то на трон сел, а кто-то не успел...
   -Ты что, совсем спятил? - уставился я на парня, - Смотри, а то так и в психушку загреметь недолго!
   -Огонькова, "Пройденный свет", - улыбнувшись, ответил мой спутник, - читал журнал "Акварель"? Суперская повесть!
   -Она же ни о чём, - успокоился я, - читал, читал весь вчерашний вечер да так и не врубился. Что же здесь суперского?
   -Самое сложное - писать книги ни о чём, - ответил Расчешиська, - потому что порой не знаешь, о чём там писать. И мысли есть, да русло пересохло. Кстати, ты не знаешь, где мы находимся?
   И успею ли я... до первых холодов... спасти её... поняв, что люблю?...
   Потом мне долго будет сниться кошмар: я бегу по незнакомому району, зная, что в двух шагах находится универ, но в универ так и не попадаю. Однообразие домов давит своей серостью, наваливается тяжёлое мрачное небо, полное листопада, и под моими ногами листья, сухие, мёртвые, облетевшие. В каждом дворе дворники жгут листья, и печальное пламя словно бежит за мной, постоянно повторяя: "Никуда ты не убежишь! И не пытайся!" Да, я слышу этот шёпот листьев и с ним вперемешку голос бабушки, зовущей домой собаку в полосатом костюмчике. Мне некуда деваться: один двор сменяется другим, другой - третьим...
   Всё равно всё решится огнём...
   Не желая сгорать, я просыпаюсь, осознавая, что нахожусь в кровати, и никаких незнакомых дворов нет и в помине.
   Но они были. Огромная собака, на все сто процентов бродячая, неожиданно появилась впереди, возникнув неизвестно откуда, словно забыв, что сейчас утро и пора бы на боковую.
   -Не двигайся, - прошептал Расчешиська, хватая меня за руку, - она не тронет, если мы не будем двигаться.
   -Может, нам ещё притвориться мёртвыми? - снова съязвил я, хотя у самого поджилки тряслись, - Мы так в универ опоздаем, если будем обращать внимание на подобные мелочи.
   Вот отхватит тебе такая мелочь ногу по колено, сразу по-другому запоёшь.
  
   -Мы все когда-нибудь что-то теряем, - пожал плечами Стендаль, - ты написал статью?
   -Сегодня же не понедельник, - откликнулся Вечер, и я удивился, потому что тот редко вступал в разговоры, выбираясь из своего виртуального мира. Сегодня, видно, решил сделать вылазку.
   -Не понедельник? Прискорбно, - улыбнулся Стендаль, - Расскажи, что там случилось с твоей девчонкой? Слухи по всему универу гуляют...
   -Не называйте её девчонкой, - проговорил сквозь зубы я, - или убью вас.
  
   Этой собаке точно полосатый костюмчик не подошёл бы. Правда, никаких враждебных намерений она проявлять не собиралась, лишь загородила дорожку и уставилась на нас своими коричневыми иллюминаторами.
   -Бобби! Бобби! - раздался вдруг голос у нас за спиной. Мы обернулись: мужчина в сером плаще приблизился к нам.
   -Не бойтесь его, - на сто процентов бродячая подбежала к хозяину, норовя положить передние лапы к нему на плечи, - Бобби - смирный пёс. Его все хором с бродячими путают и стараются держаться подальше, а так он смирнее смирного. И хочет подружиться с людьми, а они его боятся...
   -Неудивительно, - отозвался я, поняв, что бояться нечего, - что, Расчешиська, небось, в штаны наложил от страха?
   -Ничуть, - улыбнулся парень, - подумаешь, какая-то собака... Вон, между прочим, и универ, а ты уже караул вздумал кричать, не правда ли?
   Я хотел напомнить Расчешиське, кто именно первым сказал, что не знает этих мест, но сдержался. Не хотелось сегодня спорить, по идее мне нужен был отдых, а не пресловутый письменный зачёт по английскому. Хорошо хоть Лена есть, можно у неё скатать работу.
   -Вряд ли сегодня это получится, - сказал Расчешиська, и я удивился, потому что был уверен, что не произносил свои мысли вслух, - Лену, брат, тебе сегодня лучше не трогать.
   -Почему? - ещё больше удивился я, - Сам, что ли, захотел к ней подсесть? Ну, знаешь...
  
   Повернулся и вышел из редакции, чуть дверью Настю Безуглову не сбив. В другое время я наверно удивился бы тому, что Насте могло понадобиться в "Ступоре" в этой жизни, но сейчас мне было не до неё. Она мне не скажет, где живёт Вадим, хотя прекрасно знает об этом.
   Женю я отыскал в столовой. Вооружившись пластмассовой вилкой, девушка уплетала что-то непонятное, похожее на макароны с сыром, только ещё политое сверху кетчупом. Наверное, вкусно, но мне сейчас было не до еды.
   -Мне нужен адрес Вадима, - без предисловий начал я, - очень нужно с ним поговорить. Как мужчине с мужчиной.
   -Но... Дима, я не знаю его адрес, - испуганно посмотрела на меня Женя. Наверное, по моему внешнему виду можно было определить, что сейчас я способен убить кого угодно. Поняв это, я попытался успокоиться и осторожно сел на краешек стула, ожидая подвоха сейчас даже от него.
   -Вы же с Леной лучшие подруги, - не поверил я. Стул подо мной заскрипел, но выдержал, - и ты хочешь сказать, что вы с друзьями-подружками никогда не собирались у него?
   -Никогда, - покачала головой девушка, - да если честно, он не очень-то и приглашал. Ему Лена нужна, а мы-то зачем?
   -Чтобы мне потом адрес сообщить, - ответил я, поморщившись, - не знаешь, может кто из девчонок знает?
   Женя задумалась. Стул успокоился, не желая больше скрипеть и возмущаться. Студенты, выждав многоклеточную очередь, получали свои долгожданные макароны. За окном хозяйничала необузданная мгновечность, радуясь, может быть, последнему тёплому деньку уходящей осени.
   -Сима должна знать, - наконец, отозвалась девушка, - она как-то вместе с Леной заезжала к нему. Диск что ли нужно было ей забрать, а может...
   -Спасибо, - поднялся со своего места я. Стул на прощание пару раз скрипнул и затих, наслаждаясь свободой. Мне же теперь некогда было прощаться.
  
   -Жалко её, - проговорил Расчешиська, поднимаясь на крыльцо универа, - кто знал, что Вадим окажется такой сволочью?
   Всем им нужно только это. Однажды Иерихон сказал, что я могу зарабатывать куда больше, чем сейчас. Он будто бы знает человека, который интересуется молоденькими девушками. И если я захочу, он, Иерихон, замолвит за меня словечко. Меня просто передёрнуло от такого предложения, а парень расхохотался и заявил, что рано или поздно это всё равно произойдёт, так что не следует откладывать удовольствие на потом, лучше воспользоваться моментом, пока есть возможность. На это я заявила, что Иерихон, если ему так нравится эта работа, может сам обратиться к своему мужичку. Парень ничего не ответил на это, но с того дня мы стали врагами, постоянно сталкивающимися в тесноте перехода. Молекулы молекулами, но мир состоит из людей. И кому-то нужно только это. А я виновата, если мне нравится петь?...
   -И никто не виноват, - сплюнул я, никого не замечая вокруг, - так всегда бывает. Этот ублюдок... у него деньги, откупится. А мне никто даже не позвонил, будто я ей никто. Даже тебе сообщили. А я могу и подождать, может, конец света случайно наступит, и вообще не придётся ничего рассказывать?
   -Тебе не сообщили, потому что боялись, что ты можешь натворить дел, - предположил Расчешиська, направляясь в цокольный, где у нас располагалась раздевалка. Я же махнул рукой и поднялся в редакцию. Они называют это "натворить дел", они надеются на конец света... Ерунда! Всё равно им меня не остановить.
  
   Сима была в библиотеке. Строчила конспект то ли по русскому, то ли по грамматике, впрочем, было всё равно.
   -Нужно поговорить, - сказал я, подсаживаясь рядом, - отложи в сторону конспект, пожалуйста.
   Иначе мне придётся просто отнять его у тебя. Отшвырнуть в сторону, как это порой бывает просто!
   -Разве у нас остались темы для разговоров? - посмотрела на меня Сима, оторвавшись от конспекта, - Можешь идти и написать в "Ступоре" о счастливой студенческой жизни. Глядишь, народным героем скоро станешь.
   -Где Лена? - напустился я на девушку, пытаясь забыть на время о злополучной статье, - Вы что, оставили её одну?
   На нас стали коситься и попросили разговаривать потише. Я только сейчас понял, где нахожусь, и затих, ожидая ответа.
   -Не одну, - зашептала Сима, пряча недописанный конспект в сумку, - с ней Лиза и Наташа. Они её обещали домой проводить... Слушай, пойдём в коридор, а то людям здесь работать надо...
   В коридоре было прохладно и темно. Единственное окошко, выходящее на запад, наполовину оклеено чёрным. Слышно, как в корпусе кто-то стучит молотком, наверняка ремонтируют аудиторию. А может, это просто бьётся моё остывшее сердце, пытаясь согреться?
   Жаль, что тёплый день только один.
  
   Лена пришла на зачёт, и я в который раз убедился, какой это сильный человек. Ей можно было пропустить, сегодня можно, но она пришла. И сдала зачёт первой, уверенно ответив на дополнительные вопросы. Правда, списать сегодня мне было не у кого, от Лены я старался держаться подальше, думая, что ей сейчас и видеть-то мужчин противно. Не найдя ничего умнее, чем сесть вместе с Расчешиськой, я понаписал всякой ерунды в лист ответа и ушёл раньше остальных, заявив преподавателю, что приду попозже, когда выветрившийся из моей головы английский вновь вернётся домой.
   Понимая, что нужно действовать, я поднялся в редакцию, надеясь хотя бы на молекулу одиночества в мире, сегодня, похоже, потерявшем надежду на спасение. Стендаль и Вечер были уже в редакции, не то что молекула, а последний атом одиночества был расщеплён.
   -Не разнеси здесь всё, - Стендаль сразу заметил, что со мной что-то не так, - с девчонкой поссорился? Да с кем не бывает в ваши годы!
   -Вы ничего не знаете, - проговорил я и отвернулся. Почему твои американцы, Вечер, не уничтожили мир вчера? Было бы проще.
   -Мы все когда-нибудь что-то теряем, - пожал плечами Стендаль...
   Я не мог промолчать, потому что парню действительно было плохо. Конечно, он любит её, и больше никаких объяснений не нужно. Да я и не пытался их искать, вглядываясь в бесконечность горизонта. Но показалось солнце, и я не мог уже с такой уверенностью смотреть на обманчивое единство земли и неба, зная, что скоро ничего не будет...
   Даже если мы говорим, что есть ничего, всё равно приходится признавать, что оно есть...
   -Он убьёт тебя, - сказала Сима, выслушав мою канитель про вадиковский адрес, - я не скажу, где он живёт, потому что не желаю тебе зла.
   -Да как ты можешь! - вспыхнул я, не на шутку разозлившись, - Если не скажешь мне его адрес, я, я...
   -А что, что ты сделаешь? - спросила меня девушка, - Ты не супермен, Дима, не нужно на себя взваливать роль, которую не сыграешь.
   -Мне нужно знать, где его дом, - упёрся я, уставясь в почерневшее окно, - вы... даже Расчешиське сообщили. А меня будто и нет на свете.
   -Расчешиське никто не говорил, - удивилась Сима, - с чего вдруг? Он узнал о случившемся в одно время с тобой.
   "Очень уж в одно время, - подумал я, и тут меня как будто током ударило. Ну конечно, он знал! Всё время знал!"
   -Лучше скажи, где живёт Вадим, - на всякий случай проговорил я, не надеясь на успех, - а то всё равно ведь я это выясню. Не сегодня, так завтра.
   -Оставь эту идею, - попыталась отговорить меня девушка, наверняка понимая, что это бесполезно. - Не думай только о себе, иначе пропадёшь!
   -Ты что, мне предлагаешь ещё и интересы Вадима учитывать? - рассмеялся я, - Тогда среди зимы зяблики расцветут!
   -Не Вадима, - ответила Сима, - Лены. Ты же любишь её, правда?
  
   Правда колется, а мою душу никто не снабдил при рождении бронежилетом. Слушать Симу больше не было времени, я кивнул ей, пожелав хороших конспектов, и побежал искать Расчешиську, надеясь, что тому ещё не надоело учиться.
   Возвращаясь из библиотеки, я встретил Лену. Удивился, так как был полностью уверен в том, что Луговая уже с подружками дома. А тут тебе ни подружек, ни дома, и вести-то себя как - не знаешь. Попытался пройти мимо, никого вокруг не замечая, но Лена остановила меня.
   -Дима! - удивилась она, - Что это с тобой? Ты не хочешь меня видеть?
   -Нет, что ты! - попытался улыбнуться я, но не вышло, - Я... просто...
   -Не надо, Дима, - уверенно проговорила Лена, - никогда не ищи лёгких путей. Не знаешь, Сима в библиотеке?
   -Да, - утвердительно кивнул головой, - только... я думал, ты уже дома.
   -Я скоро уйду, - как-то странно проговорила Луговая, - недолго осталось.
   Только потом, когда ничего уже нельзя было поправить, я понял, что именно она хотела сказать.
   -Всё будет хорошо, Лена, - всё же улыбнулся я и отправился на поиски Расчешиськи. И вовсе не за тем, чтобы спросить, как он сдал зачёт.
   Мне повезло: парень ещё не ушёл. Взобравшись на подоконник в конце коридора, Расчешиська терпеливо ждал следующей пары.
   -Говори адрес, подонок, - без предисловий напустился я на парня, - или я тебя в подоконник вколочу.
   -Ты о чём? - непонимающими глазами уставился на меня Расчешиська, - Я тут думал, понимаешь ли, о высоком, а ты...
   -Он тебе звонил, да? - я едва сдерживался, чтобы не надавать Расчешиське по первое число, - Звонил и хвастался?
   -Он собирается на ней жениться, - пришёл в себя парень, - я знаю Вадима, если он что-то говорит, то это серьёзно.
   -И... ты думаешь, что сейчас это возможно? - рассмеялся я, - Говори адрес, и я покажу этому..., что тоже никогда не бросаюсь словами.
  
   -Подождите, я сейчас, - крикнула Лена оставшимся у раздевалки Лизе и Наташе. Похоже, они ничего не заподозрили, иначе отправились бы вместе с ней в уборную. Из сумочки Лена достала припасённое ещё утром бритвенное лезвие. Мелькнула мысль: "Стоит ли?" но Луговая быстро прогнала эту мысль куда подальше.
   Отступать было некуда.
   Всё будет хорошо, Лена.
   -Да, Дима, ты прав, - печально улыбнулась Луговая, - всё действительно будет хорошо.
   Вытащила вчерашний подарок Вадима, кольцо из золота с драгоценными камнями, посмотрела ещё раз на нетускнеющую красоту, вздохнула и, не жалея, отправила кольцо в унитаз.
   -Вот и всё, - обречённый взгляд в потолок, а так хочется - выше! Но окно в уборной слепо глядело безнадёжной чернотой, и не было неба в самом лучшем из миров.
   Зажмурив глаза, девушка полоснула себе лезвием по венам.
  
   Спровадив Вечер в столовую, Стендаль улыбнулся Насте как старой знакомой.
   -Ну, как? - вопросительно посмотрел он на Безуглову, - Статья готова?
   -Правда там могут быть ошибки, - предупредила девушка, вытаскивая из пакета статью, но я думаю, что...
   -Не будем об ошибках, - махнул рукой Стендаль, - и разве тебе не говорили родители, что носить платья с такими декольте неприлично? Особенно в общественных местах.
   -Не станешь же ты читать мне нотации? - рассмеялась Настя, - Хватит с меня и родительских упрёков.
   -Нет, не стану, ответил Стендаль, - да и зачем? Твоя статья у меня, больше ты мне не нужна. Газету можешь купить в четверг внизу.
   -Может, хватит уже говорить о газете? - Настя подвинулась ещё на мгновение ближе к Стендалю, но и этого было достаточно.
   -Пошла вон, - по-прежнему улыбаясь, проговорил Стендаль, - это, чтоб ты не говорила, что я неточно выражаюсь.
   -Но как же...
   -Пошла вон!
   Стендалю видно надоело улыбаться, он подошёл к входной двери и распахнул её.
   -Не нужно заставлять меня злиться. И не попадайся мне больше на глаза, ладно?
   Настя зашмыгала носом, словно маленькая девчонка, которую лишили мороженого. Но дети вырастают, а мороженое редко кто ест холодной осенью.
  
   Я добрался до дома Вадика в три часа дня и осмотрелся. Действительно, поглядеть было на что. Район элитных домов, каждый коттедж - маленький замок с башенками и чем-то отдалённо напоминающим крепостные стены. "Ну, вот мы и вернулись в Средневековье", - подумал я, выбрал удобное место для наблюдения за домом моего злейшего врага и стал ждать.
   К четырём последние молекулы тепла растворились в воздухе, и я почувствовал, что замерзаю. Пожалел, что утром не нацепил ещё один свитер, тогда бы, наверное, можно было спастись от пронизывающего ветра, который появлялся неизвестно откуда, заставляя покориться, отступить, оставив Вадика в покое. Но я был упрям до чёртиков и замерзал, не желая сдаваться. Я был уверен, что дождусь его.
   Горизонтам гореть и сгорать, чернея с приходом вечера и рассыпаясь на звёзды. Горизонты не понимают, что умирать - это серьёзно, а жить серьёзней вдесятеро.
   И что кто-то может ненароком обжечься об остывший край горизонта.
  
   Полка пятая. Выше воздуха.
   Есть что-то выше, глубже, дальше,
   Есть что-то безнадёжней, больше...
   Порой с большим довеском фальши,
   Чтоб нам потом сгореть от боли.
   Дмитрий Долгов.
   -А что это у тебя? - девочка заметила царапины на моей руке, - Тебе было больно, да?
   -Нет, - улыбнулся я, - просто в нашем подъезде живёт кошка, царапучая, ужас! Никому не даёт пройти спокойно. А я вот куриную косточку хотел ей дать и получил.
   -Правда? - не поверила Факши, - Это точно не из-за меня?
   -Что ты! - рассмеялся я, - Всё в порядке. Держи обещанную открытку. "Девятый вал" Айвазовского. Репродукция. Думаю, тебе понравится.
   -Как красиво! - обрадовалась Факши, - Я тебе тоже подарю открытку... когда смогу. А там есть что-нибудь на обороте?
   -Проверь, - смущённо улыбнулся я, потому что никогда прежде не писал стихов.
   -Как тебе удалось... так красиво? - удивилась девочка, в третий раз прочитав моё четверостишие, - Есть что-то выше... глубже... дальше...
   -Не знаю, - честно ответил я, глядя на радостную Факши, - как-то само вышло.
   -Пойдём гулять! - потянула меня девочка за рукав, - Мы с Человеком очень по тебе скучали. Обещал вчера прийти и не пришёл.
   -Я не мог вчера, - Мне не хотелось вспоминать тот день, но он давил на меня сумраком неизбежности, ослеплял потухшим солнцем, - она перерезала себе вены, ну, ты знаешь, о ком я. Слава Богу, лезвие было тупым, и девочки вовремя подоспели, а то бы и я не смог жить... без неё. Ты же знаешь...
   -Да, - сказала Факши, ободряюще улыбнувшись мне, - знаю.
   -А ещё я пытался поговорить с тем типом, который посмел к ней прикоснуться, - продолжал я, - прождал его несколько миллиардов молекул, и всё впустую. Он так и не пришёл, а я, наверное, теперь никогда не смогу согреться.
   -Сможешь, - уверенно проговорила девочка, - пойдём скорее! Сейчас дорога перекрыта, потому и появились недокрёстки. Теперь можно свободно гулять там, где раньше ходили машины.
   Мы с девочкой и Человеком направились по уснувшей на время дороге. Днём здесь вовсю кипели ремонтные работы, хозяйничали самосвалы с песком. Я вспоминаю детство, когда с увлечением строил дома из песка. У меня хорошо выходило, на следующий день я обнаруживал в песочнице немного осыпавшийся, но целый дом.
   Но что ни говори, он был всего лишь из песка, смешанного с тишиной.
   -Мне нужно написать статью, - сказал я, когда мы дошли до Пушкинской библиотеки, - а я не хочу больше врать. И жить иллюзиями не хочу. Да, Стендаль говорит, что уволит меня, да, мне нужны деньги, но не полученные путём обмана.
   -Дома на песке долго не простоят, печально улыбнулась Факши, указывая на недавно привезённую кучу песка. В ней веселились ребята, что-то сооружая, отдалённо смахивающее на дом Вадика. - Ты всегда должен быть честен. И с собой, и со всеми. И с друзьями, и с врагами, и с богатыми, и с нищими, и с дворцами, и с трущобами.
   -Решено, - стиснул зубы я, - скажу Стендалю, что статьи не будет, и пусть он делает со мной, что хочет.
  
   В понедельник новая, только что отпечатанная статья лежала перед Стендалем. Он смотрел на меня и улыбался. Никогда я не видел его таким счастливым.
   -Знаешь, - проговорил он, даже я поверил в это. А что уж говорить о тупых студентах! Проглотят и не подавятся!
   -Да, - сказал я, уставившись в пугающую раскалённым безразличием стену, - так оно и будет.
   Будет ли? Бункер, в котором она укрылась, скоро занесёт обломками неба, и она не успеет выбраться, если я опоздаю.
   С монитора на меня глядела будущая газета, которая скоро уже никому не будет нужна. В Ираке начались взрывы, но я верю, что в бункере можно спастись, больше мне не во что верить. Понимая, что нужно спешить, я исправил ошибки в последней статье и сказал Стендалю, что газета готова. Больше меня ничего не удерживало здесь, и я поднялся с места и сказал, что ухожу. Никто меня не остановил, лишь Дима, оторвавшись на мгновение от своей статьи, пожелал мне счастливого пути и чистого неба над головой.
   Ты был отличным парнем, Долгов. Я всегда тебя буду помнить...
   ...Но если небо - это иллюзия, то иллюзия и Земля?
   А кто тогда мы? Она наверняка знает ответ, но в Ираке начались взрывы, а я ещё был далеко.
   -Ты что, хотел его убить? - рассмеялась Лена. Всё, как всегда: мы идём домой вместе. Сквозь нечернозёмные тучи всё же проклюнулось солнце, и я порой поглядывал на него, надеясь, что оно принесёт надежду.
   -Почему хотел? - не понял я, - и сейчас хочу. Только он дома не появляется, видно Расчешиська мне неправильный адрес дал. Или что-то напутал, скорее всего.
   -Никто ничего не напутал, - сказала девушка, - просто у Вадика теперь собственная квартира. В Прибрежном.
   -Ты мне не скажешь адрес? - с надеждой посмотрел я девушке в глаза.
   -Дима, не нужно, - сказала Лена, серьёзно глядя на меня. Мне так хотелось сейчас её поцеловать, но я понимал, что это невозможно и лишь вздыхал иногда, словно у меня отобрали конфетку, не обещая вернуть назад.
   -Я должна тебе сказать, - продолжала Луговая, бросив взгляд на безрадостное небо, а может и выше, но потом поняла, что это не так уж интересно, и снова посмотрела на меня, - мы с Вадимом скоро поженимся.
   Ещё вчера это меня удивило бы. Сегодня мне было уже всё равно.
   -Запрети мне помнить, - сказал я, потеряв робкий росточек солнца на небе, - тогда может я смогу начать жизнь сначала, а так... спасибо за то, что согласилась со мной прогуляться и за честность - спасибо.
   -Что ты, Дима! - никак не ожидала такой реакции Лена, - Не нужно.
   Но я уже знал, что мне делать.
   -Будь счастлива, Лена, - только и произнёс я, потеряв остальные слова по дороге к остановке, - больше мне от тебя ничего не нужно.
  
   Они появились внезапно на этот раз их было десять человек, верно боялись, что Дима может оказаться рядом. Подорожник, который пришёл меня навестить, первым увидел их и смело заслонил меня, зная, что они опасны.
   -Не трогай её! - крикнул Подорожник Иерихону, но тут же был сбит мощным ударом кулака. Человек, не думая о себе, со страшным рёвом кинулся на врагов.
   -Человек! - закричала я, поняв, что им никого не жалко, - Не трогайте его!
   -Ножом псину! - взвыл Иерихон, наверняка ему досталось от клыков Человека больше остальных.
   Кто-то из банды вытащил нож, девочка кинулась на помощь к своему другу, но не успела.
   Падая с небес, ударяется оземь навзничь опрокинутое время, и ты понимаешь вдруг, что бессилен помочь ему подняться.
   Рычание Человека перешло на визг, а потом... девочка не поверила своим ушам, она услышала плач. Будто маленький ребёнок потерял родителей в большом и холодном подземном переходе.
   -Человек! - закричала Факши и кинулась на Иерихона. Теперь ей было всё равно, что будет дальше, - Вы убили его, гады! А что, что он вам сделал?
   -Она сошла с ума! - в ужасе отступил парень с ножом, - А у меня сестрёнка младшая, как хотите. Я пас.
   -Пойдёмте отсюда! - завыл Иерихон, совсем не желая заболеть бешенством в расцвете лет, - У кого здесь хата поблизости? Эта тварь меня покусала!
   Они ушли, и начался дождь. А Факши плакала, вспоминая...
   ...Первая самая смелая капля заблудилась в моих волосах, я понял, что сейчас на город обрушится дождь. Можно было снова скрыться в переходе, но мне почему то хотелось промокнуть, а не думать о том, что в мокрой одежде петь неудобно. Человеку видно не очень-то хотелось принимать холодный душ с неба, и он, было, направился к переходу, но понял, что я никуда не собираюсь, и вернулся ко мне, виновато помахивая хвостом.
   А вот перекрёстку деваться от дождя было некуда. Пешеходы спрятались под зонты, водители включили дворники на машинах, озорные капли, соревнуясь в скорости, порой сталкивались друг с другом - не зевай, постовой, авария на перекрёстке Дождей! Немного неба - на автобусы и автомобили, немного счастья робким и забитым, не попавшим в автобус. Мы поднялись на свет, Человек! После холодной ночи на мокрых коробках!
   -Мы поднялись, - прошептала девочка, - пожалуйста, не гасите! Не гасите солнце сегодня, дайте мне поверить, что оно есть!
   -Что случилось? - Сегодня нам поставили дополнительно практику по русскому, и поэтому я опоздал, чтобы спасти этот мир. Тут же мне всё стало ясно, не нужно было ничего говорить. Я обнял девочку, и мы стояли под дождём, понимая, что сейчас нужны друг другу, как никогда. Человек уже не скулил, и я понимал, что ничего уже не изменить.
   Но Факши этого не понимала. Или не хотела примириться с мыслями о конце, похожими на сыплющую с неба безнадёжность...
   ...всё равно что-то будет потом... Дождь становится лужами, лужи - дождём. Кто-то уходит, оставляя следы на потрескавшемся асфальте, а кто-то прокладывает новые дороги, чтобы когда-нибудь вернуться...
   ...тающим светом в непроглядных сумерках... воспоминанием о лете в предчувствии снега... Он превратится в лужи весной, но свет растаял, и мы не увидим, как лужи снова станут дождём...
   -Есть же специальные врачи! - не хотела сдаваться Факши, словно пытаясь догнать ускользающий свет, - Он ещё жив, Дима, он не может умереть!
   Я попытался что-то сказать в ответ и не смог, потерявшись в бесконечности дождя. Успев лишь открыть рот, я ловил безвкусные капли чего-то уже не нужного небу и молчал, словно попугай, которого научили молчать.
   -Как я теперь без него? - плакала Факши, провожая глазами людей, словно они могли сейчас заменить Человека. Но на ступени перехода безвольно ложился дождь, так и не выучивший азбуку Морзе в свободные часы.
   Девочка плакала,...
   ...но у кого-то не было даже лишней молекулы, и прохожие, не замечая ничьих слёз, всё спешили, пытаясь обогнать время, терялись в тёмных подъездах, прятали глаза от наступившей войны где-то за горизонтом.
   -Скажи, Дима, где он сейчас? - посмотрела на небо Факши, - Ты думаешь... там ему хорошо?
   Я посмотрел на небо, а вокруг шумели машины и пахло бензином и краской - видно у кого-то хватило ума привести в порядок остановочный павильон.
   Небо - это всего лишь иллюзия...
   -Он сейчас наверняка там только выше... Выше воздуха, - произнёс я, - не знаю, как там, но думаю куда лучше, чем здесь.
   -Я теперь совсем одна, - проговорила Факши, но перестала плакать и с какой-то слабой надеждой посмотрела на меня. Скоро наступит зима...
   -Ты не один, если у тебя над головой звёзды, - сказал Дима и вдруг как-то по особенному на меня посмотрел. А ещё у тебя есть я. Разве не так?
   Мы, в который уже раз посмотрели друг на друга, и он робко коснулся своими губами моих губ. Я не знаю, как это вышло, я никогда не целовалась прежде и, наверное, у меня плохо получалось. С неба сыпал дождь, где-то рвались снаряды, но сейчас я не думала ни о чём. Пусть случится конец света, лишь бы это никогда не кончалось!
   -А когда я умру, я буду видеть тебя? - открыл глаза Подорожник и увидел нас. Ему, наверное, действительно захотелось умереть, но он ничего не сказал, а лишь поднялся, вытер рукавом кровь с разбитого лица и побрёл прочь, не останавливаясь и не глядя на нас.
   Ребята учатся быть взрослыми. Ценой испытаний, лишений и потерь. Я никогда не хотела причинить мальчугану боль. Но была уверена, что всё пройдёт.
   Потом я узнал, что Подорожник дважды пытался покончить с собой, и оба раза его спасали, стаскивая с перил Ленинградского моста. Думаю, это была любовь на всю жизнь. Лена, моя вечная любовь, вышла замуж, она меня даже пригласила на свадьбу, вряд ли желая чем-то обидеть. Как-никак я оставался её другом, мы часто перезваниваемся и теперь, когда университет давным-давно остался позади, как побитая временем станция не знающего обратного пути поезда дальнего следования. Вытряхнувшись где-то на полустанке, мы попытались не потеряться в большой жизни, которая может напасть неожиданно, когда не ждёшь никакого удара. Впрочем, Лене вообще было сложно потеряться. Они вместе с Вадимом уехали в Москву, вероятно, тот, даже тысячу раз победив, по-прежнему считает меня соперником. А я его никем не считаю. Может быть, потому, что в сердце моём кроме Лены живёт ещё девочка с именем моего слонёнка...
   ...Я не знаю, что было со мной потом. Наверняка что-то было, коричнево-серое с фиолетовыми прожилками. Я ушёл навсегда, оставив в тёмном переходе несколько мокрых коробок да старое одеяло, о которое спешащие на свидание парни любили вытирать ноги.
   -Ты почистил ботинки, Лёша? Какая ты прелесть!
   ...Я уходила из этого мира, не надеясь, что мир когда-нибудь вспомнит меня.
   Я никогда её не забуду... Беззвучная, безголосая серость календаря в декабре покрывается снегом, чтобы потом всё начать сначала... Факши, где ты?... Коробка была уже наполнена газетами по самое "не могу", я старался не глядеть на них, потому что обещал ей, что статьи не будет, и не сдержал слова. Кто я после этого теперь? Думая об этом постоянно, я накануне забежал к Расчешиське, зная, что он меня выручит.
   -Мне нужен бензин, - заявил я, проходя на кухню, - у твоего брата есть гараж, не так ли?
   Расчешиська положил две ложки кофе в стакан с газированной водой, потом понял, что ничего толкового не получилось, и уставился на меня, будто я был в чём-то виноват.
   -Я же говорил, что всё кончится огнём, - укоризненно произнёс парень, обвиняя меня в том, что я ему не поверил, - и не вздумай сейчас со мной спорить!
   Ни с кем спорить я не собирался. По крайней мере сейчас. Мне нужен был бензин и поскорее.
   -Я бы мог сам купить, - объяснил я, не желая лишних вопросов в свою сторону. - Просто дома нет ни канистры, ни чего другого подходящего. Да и я сейчас просто-напросто на мели.
   -Ты уверен в том, что собираешься сделать, брат? - после некоторых раздумий сказал Расчешиська, - Ты хорошо подумал?
   -Да, - твёрдо проговорил я, отвечая на эти и другие вопросы, которые парень так и не успел задать.
   И - голос, будто бы сквозь пелену тумана.
   -...немного позднее, правда, но сломалась машина, можете так Стендалю и сказать.
   "Вряд ли он с этим смирится", - улыбнулся я, но вслух ничего не сказал. Нужно было спешить.
   -Тираж больше чем обычно, - предупредили меня в типографии напоследок, - придётся ещё раз возвращаться.
   -Ничего, я донесу, отмахнулся я, взял коробку и ни с кем не прощаясь, вышел. Вы не виноваты, друзья, что напечатали сегодня ложь на страницах газеты и даже Стендаль не при чём. Спрос только с меня, и я отвечу за то, что сделал. На улице сегодня было холодно, но на моё счастье дождь остался в далёком Вчера, и опавшие листья были почти что сухими.
   ...бесцветными, как календарь к декабрю...
   ...лишёнными даже возможности опустошения...
   Я не стал подниматься в свой корпус, дотащил газеты до футбольного поля, остановился и огляделся по сторонам. Никого не было вокруг: игроки зевали на лекциях, а кто не зевал, тот просто-напросто спал, прикорнув на задней парте.
   Как-никак вчера были матчи Лиги Чемпионов... Впрочем, я сейчас не думал о них. Поставив коробку на землю, я засыпал её сухими листьями, щедро полил получившуюся кучу бензином (спасибо Расчешиське) и чиркнул зажигалкой.
   Мне холодно, а отопления в нашем доме так и не дали. Я так хочу согреться, но тёплая куртка по-прежнему лежит на верхней полке шкафа и ждёт первого снега. Обогреватель ждёт горячих батарей, он не хочет, чтобы о нём вспоминали. Каждый день, просыпаясь рано утром, я вспоминаю, что тапочки порвались несколько дней назад, а значит, ещё вечность - по ледяному и неизбежному. Но линолеум устал греться от моих холодных ног, а больше в мою квартиру никто не заходил, целый день стояла она пустой и холодной, глядя своими потускневшими оконцами-глазами на редко появляющееся солнце.
   Холодно, ветру постоянно со мной не по пути, мне всё время приходится идти ему навстречу, сжимая кулаки, чтобы пальцы не мёрзли, ускоряясь, чтобы согреться, задыхаясь... от воздуха.
   Сердце... тук, тук...
   Всё равно всё кончится огнём...
   Весело взметнулось пламя, превращая в пепел листы и листья. Тираж больше чем обычно - значит, на несколько молекул дольше будет гореть костёр. Я не думал о том, что со мной сделает Стендаль, ни о том, что скажут ребята, узнав о моём поступке, ни даже о том, как я буду жить, если отец в ближайшие дни не пришлёт деньги. Мне просто за последние несколько недель в первый раз стало по-настоящему тепло. Случайные прохожие останавливались, глядели на костёр, и, кто знает? может, и в их душах оттаивала и просыпалась надежда?
   По дороге, как и вчера, неслись машины, как-то нехотя направился в мою сторону милиционер. А я стоял, держал в руках канистру с бензином, глядел на догорающий костёр и улыбался. Слово, данное девочке, было сдержано.
  
   На полу - вчерашние газеты, соседям холодно пить пиво на голом цементном полу. На стенах написаны неприличные слова, наверное, потому и ни одна лампочка не горит в подъезде, чтобы не замечать. Кто-то после смерти попадёт в ад, кто-то в рай, а я хочу, чтобы здесь однажды родился свет. На всех этажах и в каждой душе, как мечтала Факши. Тем же вечером после костра я отправился в переход, но девочки не было там. Не было её ни завтра, ни послезавтра - никогда.
   Факши, где ты? Я буду долго ещё ходить каждый вечер в переход, надеясь встретиться с тобой. У моего слонёнка один глаз зашит вдребезги, а второго и вовсе нет. Но когда я открываю шкаф и со смущённой улыбкой смотрю на моего друга детства, я вспоминаю о тебе, весёлой девчонке из подземного перехода, научившей меня жить. Однажды на моё имя пришло письмо. На нём не было обратного адреса. Дрожащими руками вскрыл конверт, в мою ладонь упала открытка с видами Евпатории. Я знал, что ты сдержишь своё обещание.
  
   Мне удалось добраться до бункера, когда мои остановившиеся часы показывали половину девятого. Где-то вдали, за расколотым горизонтом, ещё гремели снаряды, но я знал, что это очередная иллюзия, что уже не может быть ничего. Девушка с обожжённым лицом ждала меня, я знал, что она не уйдёт.
   -Извини, что опоздал, - улыбнулся я. С потолка бункера капала вода, отсчитывая мгновения, которые осталось просуществовать этому миру, - На дорогах пробки.
   Кап... кап... кап... Она не ответила. Она вообще редко отвечала, когда ей не хотелось, и вся семья к этому привыкла. Теперь не было никого, кроме меня, её и воды пытающейся как можно быстрее сорваться с потолка бункера.
   Кап... кап... кап... Через десятки тысяч лет мог бы наступить всемирный потоп, но за это время люди разучились бы не только строить ковчеги, но и застёгивать себе штаны.
   Кап... кап...
   -Как тебя зовут? - спросил я, понимая, что это глупо.
   -Нашим детям важно знать имя отца, - глухим голосом проговорила девушка. - Имя матери не имеет значения.
   Кап... Кончилось... Как страна поцелуев на изломе детства. Последняя капля, с трудом расставшись с потолком, запуталась в моих волосах. Время остановилось.
   -Пойдём, - сказал Вечер, и они выбрались из бункера. Дворняжка, неизвестно откуда взявшаяся здесь, обнюхивала по очереди то девушку, то Вечер и, наверное, радовалась, что ещё кому-то нужна.
   -Кто это? - удивлённо спросила девушка с обожжённым лицом, - Разве в этом мире может быть кто-то кроме нас?
   -Наверное, - ответил Вечер, - его должны звать Человек.
   -Видишь вон тот свет впереди? - вдруг воскликнула девушка, и Вечер увидел робкие, беззащитные лучики где-то на северо-западе, - Это рождается наша планета.
   ...Они шли по тихой уставшей от войны пустыне: девушка с обожжённым лицом и Вечер. Человек всё время убегал вперёд, веря, что впереди будет много колбасных шкурок и ещё чего получше. Было тепло: земля ещё не успела остыть. Но северный ветер, неизвестно как пробравшийся сюда, пытался запорошить песком глаза, бил в лицо, злился, понимая, что эти упрямцы ни за что не повернут назад, потому что впереди их ждёт сотканный свет пока безымянной планеты, с нетерпением ожидающей своих героев.
   ...А на востоке падая в разверзнутую бездну вселенной, в последний раз заходило Солнце. Впереди рождался новый мир.
   2006 - 27 февраля 2008
   Омск
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   1
  
  
  
  
  
  

 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"