Федоровский Игорь Сергеевич : другие произведения.

08_Охота на ос

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:


 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Роман разлом, попытка взгляда через поколение и промахи и ошибки нас и наших детей

  Игорь Федоровский
  ОХОТА НА ОС
  Роман-миниатюра в 3D формате
  Утро прорвалось сквозь теплую темноту холодное больное, какое-то случайное, будто бы его и не должно было быть тут. Что-то бледное прорывалось сквозь черноту и всё это так похоже было на наряд ос, что дальше лежать без сна стало противно. Вотобьёнок открыл глаза, угадав в последнем мгновении тишины звук будильника, и выдохнул из своих лёгких спёртый воздух снов.
  Утро сбежало из комнаты, испугавшись звона будильника, но оставило дозорного тусклым жёлтым глазом подсматривать в окно.
  Воробьёнок встрепенулся, отбросил одеяло, но тепла неоткуда было взять, и он сжался в комочек, прижав колени к телу и обхватив их руками. Так он лежал долго.
  Потом поднялся: спрыгнул на голый пол, стал приседать и махать руками, прогоняя прочь своих невидимых птиц сна. Они укрылись в углах, запутавшись в паутине. А воробьёнок помчался умываться.
  По-настоящему его звали Ильёй, может быть, даже фамилия когда-то у него была Воробьёв. Но он вымарал её чернилами, когда получил паспорт, и вписал новую революционную - "Калильный". Из-за такого священнодейства в паспорте навсегда осталось большое фиолетовое пятно, но воробьёнок не расстраивался. Милиции, которая могла прикопаться к этому пятну, он не боялся. К Илье и так придирались часто, он руководил отделением юков в городе. Просто в последнее время Калильный перестал обращать на милиционеров внимание. Пусть катятся куда подальше.
  Наскоро поклевав разваренную кашу и глотнув холодного чая прямо из чайника, воробьёнок поспешил одеваться. Дорога предстояла длинная - через весь город - а автобусы ходили редко.
  "Слишком долго сегодня я грелся", - ругал себя Калильный, не попадая в рукав кофты. Скорее, скорее!
  Вниз с пятого этажа за несколько мгновений, потом через терёшкинский двор, норовя грохнуться на обледенелом асфальте и повернув направо, уже видеть дорогу, гулкую, чёрную, живую, тянущуюся в город. "Опять на Крокусе встанем, - подумал Илья, считая, что сегодня снова попадёт в пробку возле метромоста и опоздает. Его дорога была попросту клубком ниток, который пересекался с другими клубками из Поповки, из Комбината, из Иммельмана, из Орловки... Отовсюду в город в это утреннее время спешили машины, и Воробьёнок не понимал, куда они деваются потом, ведь город не резиновый и всех проглотить никак не сможет. "Вот он и устраивает пробки, чтобы впустить в себя лишь избранных, - поразмыслив, пришёл Илья к такому выводу и улыбнулся. Ему нравилось думать, - будем опять целый час двигаться как черепахи и - ни к чёрту".
  Но сегодня на удивление обошлось. В районный комитет партии он явился к десяти, как и было нужно.
  Серая трёхэтажная каменная громадина будто бы навалилась на переулок Правды и поглотила его. Здесь не было больше домов, лишь нелепо торчал, пытаясь оградить весь мир, забор авиамоторного завода, где теперь новый его владелец бизнесмен Юсупов собирает стиральные машины.
  Воробьёнок хотел знать всё, что происходит в его городе. Не умея летать, он всё же двигался очень быстро: то ли бежал, то ли прыгал, то ли то, и другое вместе. В райком он всегда спешил, потому что там друзья. Его "юкушата", все члены партии, с которыми всегда интересно поговорить и самый главный, самый опытный из них Коротов. С ними точно не пропадёшь.
  В особенности Илья хотел быть похожим на Павла Прядина. Молодой, энергичный, весёлый, этот член партии никогда не проходил мимо Калильного не поздоровавшись, даже если очень спешил. Он один знал по имени каждого "юкушонка". Да и в думе Прядин боролся с осами изо всех сил. Жаль только, что их, этих гадов, много...
  -Погоди, - окликнул Илью вахтёр, когда тот, задумавшись, пробегал мимо, - вот у меня тут сидит какой-то... Пришёл, спрашивает, как мол записаться в юки. Объясни ему, это же твоё ведомство.
  На диванчике у входа действительно сидел какой-то пацан. Невзрачный серый он, казалось бы, сливался с потрёпанным диваном, и Калильный, пробегая мимо, даже его не заметил.
  -Пойдём, - кивнул головой Илья, указывая на свою каморку в углу, - там поговорим.
  Было заперто. Никого из его "юкушат" ещё не было. А скоро они набегут, "оккупируют" старый компьютер в углу и станут играть в стрелялки, писать буржуям письма с угрожающим содержанием, короче заниматься чёрт знает чем. Илья не запрещал этих детских забав, но сам никогда в них не участвовал. В своих мыслях он казался себе куда старше своих пятнадцати лет, хотя незнакомые люди не дали бы ему и тринадцати. Илья думал в свободное время, что можно сделать хорошего для народа, равнодушно оглядывая орущую возле компьютера "малышню". Среди неё, правда, встречались парни постарше Калильного, но его это как-то не занимало.
  -Подожди, - сказал Илья новенькому и стал рыться в карманах в поисках ключа. Вообще-то все ключи было принято держать на вахте, но Калильному удалось с помощью Муфты сделать себе второй такой же. Теперь он не боялся, что кто-нибудь из "юкушат" ненароком потеряет ключ, задержавшись в каморке.
  Новенький пока не сказал ни слова. Он лишь кивал и глядел по сторонам, будто бы пытался глазами впитать в себя бедную обстановку райкома. "Уж не шпик ли он какой? - невольно подумалось Калильному, - Муха говорил, что у них в Январском райкоме завёлся такой. Всю информацию осам передавал"...
  -Ничего, возьмём власть, будут у нас и дворцы, - сказал Илья незнакомому парню, чтобы тот не понял, что его подозревают. Новенький ничего не ответил, лишь снова кивнул и посмотрел на Калильного как-то уже свободнее, смелее. Глаза у него были хорошие тёплые коричневые, он будто бы пытался скрасить собой всё убожество райкома и не мог.
  Дверь, наконец, открылась. Калильный по привычке нащупал кнопку выключателя и разогнал темноту, поселившуюся здесь вчерашним вечером. "Рейдерский захват", - подумал Илья и улыбнулся. Окошко здесь было маленьким и света почти не давало, потому как упиралось в глухую стену соседнего здания.
  -Здесь и в самые солнечные дни темно как в погребе, - объяснил Илья, словно в первый раз оглядев свой рабочую комнату. Потом нырнул в своё любимое сломанное кресло, стараясь не потеряться в его взрослой солидности.
  -Жаль, солнечных зайчиков не попускаешь, - выдавил из себя новенький. Под ярким светом он будто бы распрямился, стряхнул с себя своё вечное скукоженное состояние. Даже волосы его посветлели.
  -Как тебя зовут? - спросил Илья, заметив, что парень всё ещё робеет.
  -Аркадий, - ответил тот осторожно-осторожно, чтобы свет разом не дрогнул от его голоса и не погас.
   -А чего имя какое-то, - Илья поморщился, - буржуйское что ли... Ну ладно! Если захочешь, придумаешь себе здесь новое имя. Можешь даже его в паспорт вписать, я это устрою.
   Аркадий не обиделся. Он и потом редко обижался на людей, которых успевал полюбить. Илья понравился ему. Понравились его корявость и угловатость, именно те качества, которые сам Калильный пытался скрыть.
   -Не надо ничего придумывать, - робко улыбнулся Аркадий, - я сын профессора Северцева. О котором недавно все газеты писали.
   Илья редко когда читал газеты, некоторые из членов партии даже считали, что он неграмотен. Но Калильный просто не любил газет. В них говорилось в основном о делах прошедших, а он любил сам эти дела творить. Потому о профессоре Северцеве Илья не слышал.
   -И что он сделал, твой папаша? Опять какую-нибудь муру накатал на сто листов и ждёт, когда ему орден дадут? Так у нас и среди буржуев находятся такие, которые под интиллигентов косят.
   -Он с осами отказался сотрудничать, объяснил Аркадий и заметил, что Калильного передёрнуло от этих слов, - те хотели, чтоб он в их партийном списке вторым шёл. Профессора Северцева ведь многие учёные уважают, вот осы и ухватились за его известность. А папа этому осиному представителю сказал, что в их игры не будет играть, что они ломают, не научившись даже строить.
   -Это он верно сказал, - теперь в глазах Калильного играла ярость, злые огоньки готовы были пулями вылететь из глаз, - осы - это такие твари, что лучше и не лезть - потом весь изжаленный ходить будешь. Но пока у них власть, нам надо с ними бороться, а на мелкие их укусы плевать.
   -Вот я и пришёл сюда, - упрямо продолжил Аркадий, - я хочу с вами бороться против них.
   -А почему не пошёл к осам? - бросил Калильный, - Они любят всяких там профессорских сынков, головы им дурят. А у нас люди простые, тебе среди них неуютно будет.
   Илья говорил как взрослый солидно с лёгкой иронией. Казалось, он украл этот голос и попросту присвоил его себе, так не вязался он с коротенькой мальчишечьей фигурой в кресле.
   -Вот и хорошо, - опять не обиделся Аркадий, - я как раз люблю, когда простые, мне баронов не нужно.
   Вдруг лёгким холодком повеяло от двери, видно она приоткрылась. Илью опять передёрнуло, но на этот раз он сдержал себя. Вошёл Малилин - сын одного из депутатов. Аккуратный, всегда при галстуке, в новёхоньком костюмчике он казался совершенно лишним в этом пыльном растрёпанном рае юков. Малилин редко заходил сюда. Он числился помощником своего отца и имел собственный кабинет на втором этаже. Там тоже был компьютер, поновее, чем в этой каморке, но никто из "юкушат" никогда не просился за него. Знали отлично - не пустит. Несмотря на то, что у Малилина был компьютер дома в собственной комнате на Арцаловке. Район был не чета Комбинату, а уж тем более Орловке - селились там богачи. Малилины жили в Шестиконюшенном - переулке, где квартиры стоили бешеных денег.
   Малилин не состоял в юках, хотя делил вместе с ними их славу. Когда юки вышли на первый пикет в Голубинове и стояли дружной стеной на тридцатиградусном морозе, Малилин тоже был там, но сидел в отцовской машине и ничего не кричал, лишь однажды попросил водителя увеличить подогрев.
   Илье не нравился Малилин, несмотря на то, что он был сыном одного из партийных лидеров. Не нравилось его высокомерие, тот никогда не здоровался с "юкушатами", словно бы их и не было вообще в природе. Наверное, была б его воля, он не общался бы и с Ильёй. И вот сейчас Калильный словно бы в первый раз с лёгкой неприязнью оглядывал высокую фигуру в длиннополом пиджаке. А Малилин смотрел со своей шестиконюшенной высоты на каморку Ильи, заваленную бумагами, книгами и ещё чёрт знает чем, и ему невольно хотелось отряхнуть длинные полы своего пиджака. Кто знает, какую заразу можно здесь подцепить?
   -В шесть пикет, - безразличным тоном произнёс он, - опять же в Голубинове. Понял? Сообщи своим... чтоб были там без опозданий, а то сейчас я никого что-то не вижу.
   Аркадия Малилин словно и не замечал. Поручение отца было выполнено, но хотелось ещё поиздеваться над Калильным. Малилин напоследок процедил с ехидной усмешкой.
   -Папа велел передать, что тот, кто не придёт, будет исключён из юков. Уж больно вас много жирует на партийных харчах, а толку мало.
   -Придут все, - сказал Илья, но Малилин уже ушёл. Так же незаметно, как и появился. Калильный встрепенулся, хотел подняться наверх, узнать подробности проведения пикета, но тут дружной оравой в каморку влетели его "юкушата". Муха оказался ловчее других и первым занял место за компьютером, но Верзила Лом принялся его спихивать. "Лом кого хочешь спихнёт", - невольно улыбнулся Илья. Но сегодня он не дал никому вольной жизни. Произнёс "Внимание", а это был тайный сигнал, каждый "юкушонок" понимал, что должно произойти что-то важное. Все замерли, и лишь Аркадий зашевелился и кашлянул на стуле в углу.
   -Сегодня в Голубинове опять будем протестовать, - сообщил Калильный. - Надо отстоять площадь, где были расстреляны наши деды и рощу. Вот с нами пойдёт Аркадий, он сегодня вступил в юки.
   -А он не засланный казачок? - с недоверием произнёс Муха, тонкий живой с большими чёрными глазами на почти плоском лице. Он несколько раз бросил взгляд на съёжившегося на стуле Аркадия и прибавил, - Уж больно рожа подозрительная. Родительский сынок, факт.
   Аркадий напрягся. Нет, его не примут и прогонят отсюда. Говорил же тот длиннополый, что юков и так слишком много. Лучше уйти сразу.
   -Я за него ручаюсь, - вдруг сказал Илья и посмотрел на Аркадия, который прочитал в его взгляде одно: "Не бойся, не съедим".
   "А я и не боюсь", - ответил Аркадий, и в его коричневых глазах промелькнул огонёк радости.
   Это были первые слова, которые они сказали друг другу без слов.
  
  С каждым рассветом боль отступала. Каким-то особым чувством он угадывал, когда придёт первый луч солнца и выдернет его из бездны сна. Там было прошлое. Оно надвигалось своей неумолимой очевидностью, и он заново переживал все кошмары своей жизни. Однажды он увидел во сне Тамару, но это было уже давно. В последнее время его манили за собой сумрачные коридоры прошлого и проводили давно забытыми дорогами, встречая с давно забытыми людьми.
  Он давно уже отправил Тамару ночевать в большую комнату, не хотел пугать её своими ночными криками. Иногда его во сне били мильтоны, иногда доставали осы чёрными ботинками, выглядывающими из-под жёлтых брюк. Сны не стирались из памяти на следующее утро, они лишь неохотно прятались от солнца и копили силы для следующей ночи.
  Он проснулся. Жёлтое солнце слепило, пробившись сквозь чёрные шторы, и он подумал, что их надо сменить. Жаль, конечно, что он не может изменить цвет солнца, но уж шторы он всегда сможет найти новые. Например, пойдёт после завтрака в "Планету" и выберет.
  -Дорогой, - позвала его из большой комнаты жена, - ты проснулся?
  "Дорогой, - усмехнулся он, попытался приподняться на локтях, но передумал и снова рухнул в подушку, - почти без зубов, с мокрой лысиной и двумя предынфарктными состояниями за последний год. Уж скорее дешёвый - это мне больше подходит".
  Он всё же медленно поднялся, сосчитав сколько раз хрустнули кости. Вышло десять или около того. "Ну, терпимо", - подумал он и выдавил на своём лице что-то похожее на улыбку.
  -Дорогой! - снова позвала жена, теперь её голос был куда решительнее, видно слышала, как он хрустел. - Давай, умывайся и будем кушать!
  Когда-то ему не нравилось, что она обращается с ним как с ребёнком, а потом он привык. Их дети уехали в Москву, Павлик живёт даже возле станции метро. Может, всё бы было хорошо, если б не просьбы прислать денег: "Ещё пару тысяч, чтобы продержаться, а потом мы вернём, всё вернём. Всего лишь пару-тройку тысяч, только на время". На его электронную почту Павлик и Ромка отправляли удивительно похожие письма, может, даже и сдували их друг у друга, как бывало в школе. Отличались лишь номера электронных кошельков. Он не сердился и деньги переводил. Кто знает, может, в Москве не снятся кошмары.
  А Тамара, как и прежде, не может без детей. Вот он и стал её ребёнком. Всё равно кем быть.
  Он надел "приличную" домашнюю футболку и мятые спортивные штаны, но которые жена давно косилась, но ему всегда удавалось их уберечь. "Да никто сейчас не ходит в таком даже дома!" - возмущалась Тамара. Он соглашался, кивал, но отказаться не мог. Видно всё-таки остались у него любимые вещи.
  Он умылся, прополоскал рот и сел за стол. Никакого завтрака ещё не было: его жена не ожидала, что он так быстро соберётся.
  -А побриться? - на всякий случай напомнила она.
  -Не отросла ещё, - потрогал он колючий подбородок. Почему-то в юности ему наоборот нравилось бриться, хотя многие из его окружения ходили с заросшими подбородками, а то и вовсе с бородами. А сейчас вот лень.
  Воспоминание о юности больно отозвалось в сердце, словно дал о себе знать особо бойкий сон. "Нет, не помнить. Когда не помнишь, тогда хорошо. Тогда вполне пристойная жизнь как у всех".
  -Что ты там шепчешь? - удивилась Тамара, не желая готовить завтрак, - Вообще, тебе надо показаться врачу с твоими кошмарами и головными болями. Меня Клавка напугала, что это может быть опухоль.
  "Да, это опухоль, - грустно улыбнулся он, - громадная опухоль прошлого". Но как объяснить это жене он не знал, просто поддакнул ей, согласился показаться врачу и пошёл на кухню. Нужно было готовить себе и Тамаре завтрак.
  
  Прядин увидел на своём рабочем столе два конверта с уже хорошо знакомыми ему печатями и штемпелями.
  -Очередная тысяча предложений переметнуться, - рассмеялся он, - как ты их ещё не научилась распознавать - уму непостижимо. Всё прочь.
  Жена недовольно глядела на него. Крашеная блондинка с пухлым ещё не потерявшим своей красоты лицом и печальными зелёными глазами, которые когда-то его и покорили.
  -Они в прошлый раз обещали сто тысяч за то, что ты снимешь свою кандидатуру, - негромко проговорила она, - сейчас наверняка предлагают больше.
  Прядин расхохотался.
  -Да уж действительно сто тысяч - бешеные деньги! Да их какой-нибудь Ройзман может швырнуть водиле за то, что вёз не укачивая. И ты думаешь, что счастье народа стоит этих денег?
  -Не знаю я ничего о народе, Паша, - попыталась возразить ему жена, прекрасно зная, что у неё это не получится. - Я знаю лишь, что Малилин и Пересветов такие же депутаты как ты, однако имеют загородные виллы и автомобили.
  -Вот бы тебя на митинг! - улыбнулся Прядин, прогоняя неожиданно пришедшие к нему грустные мысли, - Всех бы разнесла, никто бы не устоял! Сколько раз говорил тебе, выступи!
  Жена ничего не сказала, просто повернулась и вышла из рабочей комнаты Прядина. Тот сделал вид, что даже не заметил её уход, быстро смял конверты с предложениями переметнуться и отправил их в мусорное ведро. Там же место всем осам! Он будет баллотироваться в думу в этом году, чего бы они ещё не придумали. Потому что за эти четыре года он сделал ничтожно мало. Его смелые почти революционные идеи осы проваливали, так как их было в думе большинство. Удалось отстоять Чуковку - детский кинотеатр, в котором Ройзман и его осиная компания уже планировали сделать ночной клуб. Была отремонтирована дорога в Озерки, а то в непогоду туда было просто не проехать. И ещё он всегда выступал против строительства торгово-развлекательного центра в Голубинове на месте расстрела борцов за Советскую власть. Но это был не его избирательный округ, и в думе Павлу пытались всё время это сказать. Но он всегда уворачивался от холодных реплик ос, тут же парировал их, говорил, что герои всегда герои, независимо от того, прошло их время или нет, и совершенно неважно чей это округ его или ос полосатых. Ему отключали микрофон и давали слово Малилину, которого когда-то избрали жители Голубинова. Но тот говорил невнятно и неубедительно. В итоге проект о застройке Голубиной рощи отправляли на доработку, но Прядин понимал, что бесконечно это продолжаться не может, что осы всё равно рано или поздно добьются своего.
  Он начал действовать. Провёл с помощью Ильи и юков опрос общественного мнения, начал собирать документы о том, что земля является исторической собственностью, но осы пронюхали, чего он хочет, и стали пакостить. Теперь Прядину не выдавали ни одной справки, отговариваясь, что это, мол, не его район. Ходил с Калилиным - всё равно отказали. А между тем "какой-то хулиган" уже срубил восемь деревьев в роще. Всё списали на пьяных, но Павел знал, что это не так. Юки, невзирая на мороз, устраивали пикеты, часто к ним присоединялся и Прядин. Вот и сегодня, узнав про пикет, он решил пойти. Наплевать, что можно попасть в "дружеские" лапы ментов. Однажды "совершенно случайно" его задержали на одном из пикетов и не хотели отпускать. Пришлось звонить руководителю партии Коротову, тот приехал вместе с юристом, злой, негодующий. Они вытащили Павла, оба жали ему руку, говорили ободряющие слова, но вид у них при этом был такой, словно они хотели ему сказать: "Нет уж братец, своё говно смывай сам. Сегодня, так уж и быть, мы тебе помогли, но в следующий раз не зови никого, не пачкай славное имя партии, выпутывайся сам". И Прядин действительно больше никого на помощь не звал. На провокации не обращал внимания, в потасовки не вступал, но всё равно на всех митингах был не со своими товарищами по партии, а в толпе народа.
  Жена что-то ворчала у плиты, но Прядин знал, что она любит его. И перед пикетом обязательно выгладит ему рубашку, чтобы он не ходил в чём попало.
  
  -Пойду на рынок, - сообщил он жене за завтраком, - Бороку сегодня я не нужен, он вчера сказал.
  -Потерпи немножко, скоро пойдёшь на пенсию, - улыбнулась Тамара, и он вспомнил, что она говорила так и три, и пять лет назад. - И тогда покажешь всем, и этому противному Бороку, и остальным!
  Да, он покажет. Скрюченные артритом пальцы и беззубый рот. В поликлинике все обрадуются, когда его проводят на пенсию. Сейчас в почёте врачи, умеющие поставить диагноз по фотографии пациента "В контакте" и излечивающие депрессию по скайпу, а никак не он.
  -Ах, чуть не забыла, - проворковала жена, как только он поднялся из-за стола. Вчера нам звонил какой-то пьяный. Просил тебе передать, что умер Алексей Мухин. Конечно, ошибся, спьяну так легко перепутать номер. Ты ведь никакого Алексея Мухина не знаешь?
  -Нет, конечно, - напряг память он, вспоминая забытых родичей. - Может, он так глупо пошутил по пьяни.
  -Нет, ты посмотри, - возмутилась Тамара, - так глупо шутить над приличными людьми.
  Но он её уже не слушал. Люди умирали каждый день, и он ничего не мог с этим поделать. Лучше поскорее забыть и идти на рынок. А то кошмары снова начнут мучить, а проснуться будет уже нельзя.
  Он медленно оделся, пытаясь не пробудить боль в теле. Не обращая внимания на бормотание жены, он взял старую хозяйственную сумку, с которой, наверное, ходила за покупками его мать, и вышел.
  Они жили на пятом, и он постоянно спускался по лестнице пешком. Сегодня постоял на площадке, решил, что не может, и уверенно нажал кнопку лифта. Так надёжнее.
  Дом был внеплановым, потому и неуклюже топорщился на перекрёстке, напоминал дудку, вонзающуюся в небо и готовую застонать. Здесь сходились Весёлая и Светлая улицы, когда-то они назывались по-другому, но как он не помнил. Двора и детской площадки у дома не было. Мало того, выходя оттуда, нужно было оглядеться по сторонам, так как дверь подъезда выводила прямо на дорогу, и тебя мог по неосторожности сбить какой-нибудь пьяный посетитель "Стриптиз-центра". Это уродливое, неправильной формы здание прочно встало здесь давным-давно, но места на него оказалось чересчур много, вот власти и "заботясь о нуждах населения" поспешили возвести рядом шестнадцатиэтажку. Никто в последнюю минуту не подумал о том, что места может не хватить.
  А его не хватало. Дети играли прямо у входа в "Стриптиз-центр", им принадлежали все дорогие машины у входа. Устраивался автомобильный рынок: чумазые нищие ребятишки пытались сбыть машины подороже и обмишурить друг друга. Когда он проходил мимо, ребята поздоровались с ним. Он вздрогнул, потом опомнился, погрозил им пальцем. "Шли бы вы в какой-нибудь двор играть, а то сейчас выйдет из клуба охранник и вас прогонит".
  Когда до остановки осталось всего ничего, что-то вдруг остановило его, ударило в голову, будто бы вбило в асфальтную землю. "Здесь, - невольно подумал он, - я стоял здесь".
  Он хотел двинуться дальше, но не мог, отчётливо увидев вдруг кровавое уходящее солнце, хотя день только-только назревал. Холодный ветер играл солнцем как мячом, лишая его лучи тепла, веселился, по-детски хохоча, гулял по его непокрытой голове, пытаясь её сорвать с плеч. Нельзя было шевельнуться - подумают, что он хочет сбежать. Он отчётливо видел берёзку вдали и кочковатое поле, твёрдое, как камень. Казалось, в него не вобьёшь ни одну сваю.
  Но потом его толкнули, и он чуть не упал. Какие-то парни спешили на остановку. Он понял, что мешает всем двигаться своими растянувшимися воспоминаниями и тоже медленно поспешил туда, почти не отрывая ног от земли.
  
  Последним из Илюшкиных "юкушат" появился Муфта, растрёпанный, чёрный, казалось, он не умывался лет сто.
  -Глядите! - озорно прокричал он, - что у меня есть!
  Аркадий посмотрел и увидел колбасу, самую обыкновенную, может, даже и "краковскую". За три часа в каморке "юкушат" он проголодался, но в весёлый ворох ребят не думал прыгать, осторожничал. Кто знает, вдруг с ним не захотят делиться, ведь это их колбаса.
   Юки хором стали освобождать верстак в углу. Всё они делали вместе. Вместе хотели играть в компьютер, вместе радовались, вместе грустили, вместе готовились к чему-то серьёзному. Аркадий и сам не помнил, как он вмешался в их весёлую компанию. Просто ему хотелось быть вместе с ними.
   Не обрадовался колбасе только один человек в каморке - Илья. Он хмурился, пытался вытащить из толпы Муфту, но того уже затолкали. Каждому хотелось получить лишний кусок.
   -Эй, Муфта! - наконец не выдержал Калильный, - подойди сюда!
   -Сейчас! - радостный Муфта вынырнул из толпы, - Сейчас Лом всё организует, и будем жрать. Жизнь говно, но колбаса хорошая.
  Он уже жевал чего-то, видно успел под шумок лишний кусок себе оттяпать.
  -Откуда это? - жёстко проговорил Илья, хотя ему было понятно, откуда, - Опять на "Хитром" свистнул?
  -А что лучше голодным сидеть? - не смутился Муфта, а только пригладил свои вихры, чтоб они не торчали как у дикобраза. - Я ведь на всех наших пацанов принёс. Вот возьми.
  Он протянул кусок колбасы Илье.
  -Зря это, - недовольно пробормотал Калильный, - мы же не преступники, мы светлое дело делаем. А ладно, чёрт с тобой! Вкусно ведь!
  И все согласились что вкусно. Правда Муха пытался под общий рёв схватить и схавать третий кусок, но этот манёвр пресекли. Лом легонько отпихнул хитреца от верстака и заслонил своей медвежьей фигурой оставшиеся куски.
  -Нужен коммунизм, тогда всё будет бесплатно, - нахмурился Муха и отошёл в сторону, поняв, что колбасы ему больше не видать. - А то до чего дошли - рыночная экономика! Так она выгодна только буржуям, которые денег нахапали и могут свободно по рынкам шататься.
  Аркадий уже успел познакомиться с Мухой. Тот перестал считать его "засланным казачком" и сказал, что обязательно примет его в свою компанию. Муха, как и Калильный, немного кумекал в политике и спешил делиться со всеми своими новыми политическими озарениями.
  В каморку заходили и взрослые партийцы, но редко. Показался руководитель партии Коротов - Аркадий видел его лицо на оппозиционных листовках - и ещё раз предупредил о пикете. Раза два заходил вахтёр, рассказывал анекдоты. А перед самым пикетом заглянул незнакомый молодой парень, светлый с добрыми голубыми глазами, и сказал, что организовал грузовик для всех "юкушат".
  -А то Голубиново далеко, а вы, наверное, ещё не обедали, - он улыбнулся и подмигнул Аркадию, - по себе знаю, трудно протестовать усталым и голодным. Весь запал пропадает.
  -Спасибо, Прядин, - отозвался Илья, как показалось Аркадию несколько грубовато, - но мы люди привычные.
  
  Почему-то он пропустил автобус до рынка. На остановке было шумно - опять агитировали голосовать за какого-то подонка. Надоели, прекратите шуметь. И тогда он в день выборов пойдёт и проголосует за того, кого нужно. Имя за два месяца агитации ещё успеете вдолбить.
  Вырвалось из памяти "Орловка, улица Красных орлят четырнадцать". Возможно там. Он отмахивался от этой мысли, понимал, что Кочкарёв звонил спьяну, и что могло пройти уже много времени. Но всё же дождался автобуса в Орловку, кое-как вскарабкался в него и занял там скромный уголок у окна. Он ехал туда, где не был лет сто. Орловка - это жуткая окраина, где и раньше было опасно появляться вечерами. Вот и сейчас он слышал, кого-то убили в этом районе. Частные дома там были слеплены из чего попало, потому продавались задёшево. Когда-то Ройзман купил там целый квартал домов почти даром, а потом стал сдавать комнаты всем подряд. Район, который планировали создать к очередному юбилею революции всё-таки вышел и на карте города отмечался большим бурым пятном с едва заметными прожилками дорог. Лишь номера домов там не были указаны и то потому, что любой брошенный дом жильцы смело могли в любой момент растащить на дрова. Район стал хорошим убежищем для мигрантов, нищих и преступников. Там и жил давно забытый Лёшка Мухин. Кажется, у него на доме был почти стёршийся номер.
  Он не хотел ничего вспоминать - эти обрывки мыслей ворвались случайным сквозняком в его опечатанную голову. Он старался не задремать, чтоб не вернулись его кошмары и чтоб кто-нибудь не утянул у него кошелёк.
  
   Илья расставил свою гвардию по всему полю, выделил каждому участок, словно хотел защитить рощу вдали заслоном из людей. Глаза у него горели.
   -Начинается новая охота на ос! - кричал он, подобрав где-то половинку кирпича. - Мы им зададим сегодня жару!
   Он успевал подбодрить всех "юкушат" и ещё сбегал к Прядину на другой конец рощи. Там люди только подтягивались. "Эх, был бы Ванька здесь, сразу всех бы по цепочке собрал", - невольно подумал Илья, и сердце его куда-то упало. Переполнилось внезапной болью и скакнуло вниз. Будто бы под ним оказалась глубокая яма метров на сто. Но рядом стояли Прядин, Коротов, другие члены партии. Калильный не хотел в их глазах выглядеть растерявшимся пацаном, который поддался случайной слабости. Потому он обругал себя последними словами и поспешил к "юкушатам". Пока через рощу бежал - прошло.
   Его юки тоже вооружились кто камнями, кто палками. Один Аркадий не покинул того места, где ему велел стоять Илья, потому Калильный подошёл к нему и предупредил, что возможно будет стычка с осами.
   -Возьми палку или ещё что-нибудь. Это такие ублюдки, которые не смотрят кто перед ними, какая-нибудь бродяжка или профессорский сынок. Так тебя разукрасят, что сам себя в зеркале бояться будешь.
   Аркадий ничего не ответил. Он думал о чём-то своём. Из-под колёс автомобилей, с озера - отовсюду вырывался сухой колючий ветер.
   -А вот интересно, - наконец заговорил Аркадий, - те красноармейцы, которых здесь расстреляли... о чём они думали перед смертью, кого вспоминали, что напоследок шептали друг другу... Быть может, и среди них был такой же как ты, который всех поддерживал, никому не давал упасть духом...
   -Какое тебе до них дело? - Илья понял, что не надо далеко уходить от новичка, а то он и драться, наверное, не умеет. Лопочет непонятное что-то. Придёт пора биться, а он так и будет стоять, рот разинув, и думать невесть о чём. Осы таких не жалеют.
   -Я ведь стою здесь, а значит, есть дело, - сказал Аркадий, выбираясь из своего транса, - это осам и всей власти нашей наплевать на них.
   -Да это всё зажравшиеся морды, - сверкнул глазами Калильный, и Аркадий понял, как тот ненавидит ос. - Они ведь молодёжь за деньги нанимают, чтоб те в осиный цвет красились и против нас шли.
   Показались грузовики. Они двигались осторожно и неуверенно, будто под ними было болото. Видно водители были предупреждены о возможном пикете.
   -Столбы и доски для заборов, - пробурчал кто-то позади Ильи, - Мы это уже проходили.
   -Крепче цепь! - скомандовал Калильный.
   Они взялись за руки и стали наступать. Первый из грузовиков остановился, и шофёр велел всем убираться.
   -А то вас в колонию за произвол, - он спрыгнул на землю, рыжий оскалившийся какой-то хищный. - Я законы знаю. Где организатор этого посмешища?
   Однако водитель не смеялся, а злился. И когда Калильный подошёл к нему, грязно выругался, словно вокруг и не было детей.
   -Я здесь главный, - сообщил Илья, словно защищая всех собой. В глазах его плясали злые чёртики, - а то, что вам нужно, я знаю и без объяснений. Можете силы зря не тратить и уезжать.
   Юки были готовы к тому, что водитель может просто отшвырнуть Илью в сторону. Аркадий заметил, что Муха, не расставаясь с обломком трубы, что-то прошептал Муфте и Лому. Даже небо раскалилось до кроваво-синего, и в раннем зимнем закате билось как в паутине солнце. Аркадий думал, что водитель не наступает, потому что ждёт появления ос. По телу пробежала противная дрожь. Дрался Аркадий редко. Отец не одобрял дворовых мальчишеских сражений, считая, что дело всегда можно решить словами.
   "Вот и попробуй сейчас что-нибудь сказать, - подумал с горечью Северцев. - Ещё подумают, что ты здесь главный и ещё сильней накостыляют".
   Всё кончилось быстро. Солнце почерневшей монетой кануло за горизонт, вырвавшись из паутины. Водитель снова выругался и поспешил в кабину. Но Илья оставался на своём месте до тех пор, пока грузовики не уехали. Он видел тупую бессильную злобу на лице водителя, слышал, что он продолжает материться в кабине. "До чего они довели его, - с горечью подумал Калильный, - ведь был наверняка хороший работяга".
   "Юкушата" встретили Илью как героя, радовались и кричали ура. Один Аркадий глядел понуро, видно стыдно ему было за недавнюю трусость. Потому Илья сперва подошёл к нему и объяснил, что ос сегодня уже не стоит бояться.
   -Они как обычно поступают, - сообщил он, заметив во взгляде Северцева сомнение, - либо своих парней с резиновыми дубинками на нас пускают, либо вот этих водил на грузовиках. На что-то большее у них просто ума не хватает.
   -Значит, мы отстояли лес? - с нескрываемой радостью в голосе произнёс Аркадий, - не дали этим водилам сгрузить доски!
   -Если бы всё было так просто, - почесал свой затылок Калильный, - видишь ли, однажды они уже привезли сюда доски, но мы их сожгли. Вон Лом бензин у отца надыбал. Но осы хитрющие, гады! Просто так не берутся. Держу пари, этот сегодняшний автопробег - просто показуха. У того водилы, с которым я препирался, в кузове были лишь одни гнилые брёвна. Осы теперь уже знают, что и нас так просто не взять, что мы не жалим, а жжёмся.
  
  От дороги до его дома было двести двадцать четыре шага. Они проверили это как-то вместе, когда разрабатывали "План отступления". И ещё в автобусе он решил проверить, насколько стал короче его шаг. Он не был в этом районе лет сто, потому что здесь не работали дешёвые рынки и не текли молочные реки. Ехать сюда было незачем. Немногие сохранившиеся знакомые, разумеется, жили в других более благополучных частях города и об Орловке слышали только из телевизора.
  Он шагал по распадающейся на части дороге в Орловку, куда в непогоду было просто не проехать, и считал шаги. Сейчас будет здание интерната. Помнится, Лёшка часто шутил, что сбежал оттуда...
  Но все шутки кончились. Надо успеть на похороны. Наверняка Лёшка лежит сейчас в своей неприбранной конуре какой-то до неприличия чистый, одеревеневший, совершенно равнодушный к шумихе, происходящей вокруг его персоны.
  Дорогу так никто и не асфальтировал с тех пор. Она рвалась у него из-под ног, тяжёлая, избитая временем. На обочинах бесполезно лежали мешки с мусором, у некоторых сквозь разорванные бока бесстыдно глядели разноцветные внутренности. Дом-интернат, встретившийся ему по дороге, ещё больше развалился: страшной серой громадой он вытеснял из мира детство. За серой загородкой не слышно было детского шума, окна на первом этаже оказались заколочеными. Даже воздух здесь был застаревшим и пыльным, тяжёлый на подъём, он не давался ветрам и бурям только путался под ногами.
  "Вот и я стал таким", - подумал он, продолжая шептать себе под нос числа. Он был уверен, что ещё не сбился. Сейчас старый корпус интерната нехотя отодвинется, а за ним покажутся дома. Сначала они будут выглядывать осторожно испуганно, боясь, чтобы их не придавила ненароком разрушающаяся громадина, но потом посмотрят на мир нахально с вызовом, с лёгкой ленцой разворошив небо дымом от печных труб.
  Но он не увидел никаких домишек. Сразу же за интернатом начался новый квартал пятиэтажек. Они скрывали всю свою непотребную красоту за старой шкурой каменного корпуса интерната. И когда двести двадцать четыре шага кончились, он запнулся о неприметный выступ песочницы и едва не расшибся. Потом присел на него, огляделся. Да, здесь было Лёшкино крыльцо. Они ещё, бывало, спорили, кто быстрей до него добежит от остановки. А теперь Алексея нет и нет мира, в котором он жил. Чужие дети играют здесь, и эта песочница - их космический корабль или средневековая крепость. Да только вряд ли они часто приходят сюда. Теперь все сидят в интернете и возводят не песочные замки, а финансовые пирамиды.
  
  Прядин видел, что грузовики, недовольно фырча, проезжают мимо. Малилин стоял рядом, жирный, лоснящийся. Он уже праздновал новую победу, ожидал, что Коротов его похвалит, улыбался.
  "Больно много ты сделал для своего округа", - подумал Павел. Красные флаги в сгущающейся темноте совсем почернели.
  -Можно сворачиваться, - махнул рукой Малилин, - а то в прошлый раз затянули, и милиция к нам прицепилась.
  А Прядин почему-то вспомнил, что говорил Малилин перед прошлыми выборами.
  Он обещал, что отменит квартирную плату, демонстративно рвал какие-то бумажки, квиточки и чеки. Говорил, что нужно немного времени, и все заживут по-новому. Но прошло четыре года, а ничего не изменилось, лишь квартирная плата выросла, а квитанций стало ещё больше.
   Перед пикетом к Павлу подошёл Коротов и сообщил, что Михеев отказался участвовать в выборах. Сослался на трагедию в семье.
   -Седьмой округ, там все коптилки осы хотят прибрать к рукам, - проговорил Прядин после долгого молчания. - Их человек в думе поможет им всё распродать, и лишний повод для риска не нужен.
   -Вы полагаете, Михеева подкупили? - дыхнул прямо в лицо Павлу Коротов. Произнёс он это так тихо, что сам Прядин его едва расслышал. Но ничего не ответил. Коротов прекрасно знает, что подкупили, что случай это не первый, и скрывать это от остальных не стоит. Все и так знают, и даже пытаются угадать, за сколько Михеев продался, сколько потеряли осы и сколько они предложат в следующий раз кому-то. Никто не думает о главном, о том, что Комбинат теперь пойдёт с молотка.
   А года четыре назад появился на Комбинате Ванька Домрачев, и ему бы нужно было идти в думу по седьмому округу. Люди там знали его, некоторые до сих пор верили, что он придёт к ним в гости. Ванька был только помощником депутата, но работал куда больше Михеева. Не было ни одной убогой лачуги на Комбинате, где бы он не побывал. Именно Ванька придумал цепочку, по которой можно было быстро собрать всех членов партии в одном месте. У юков, кажется, она до сих пор действует. Павел вздохнул и отвернулся от Коротова, который ещё что-то старался сообщить ему "по секрету". Ваньки больше не будет. Бедняки Комбината не услышат его рокочущий бас в своих развалюхах, но будут беречь для него банку варенья где-нибудь в чуланчике. Ванька, Ванька... А без него наша цепочка рассыпалась на множество крохотных звеньев, некоторые из которых уже потерялись в этой жизни, не найдя опоры. Вот и Михеев один из них. Прядин пытался представить, что толкнуло Стаса на такой поступок. Вроде бы неплохой человек, добрый грузный, весёлый. Бывало, поднимет пару "юкушат" и тащит их на своих плечах на третий этаж и обратно. Наверное, физкультминутка у него такая в режиме дня стояла. Не будет ли он теперь о ней скучать? Павел искал причины этого необъяснимого предательства и тогда, когда проезжали мимо грузовики и Малилин начал дёргать его за рукав.
  -Вы остаётесь? - продолжал бубнить он, - смотрите, будут неприятности...
  -Пойдёмте, - сказал Павел и стал сворачивать флаги.
  
  Иванов жил в панельной многоэтажке, и хоть сам Фомка говорил, что это самая старая девятиэтажка в городе, казалось невероятным, что её можно снести. Он приехал в Иммельман, когда солнце готово было уже скатиться с неба, норовя упасть в трубу одного из заводов, чтобы оттуда, хотя бы на несколько часов повалил дым.
  Дом казался горбушкой хлеба, чёрная разбухшая, она уродливо сохла среди новёхоньких пятиэтажек, ярких, чистеньких, похожих на только что выпеченные булочки. Он ничего не ел с самого утра, потому и в голову ему лезло что-то несуразное. Он помнил, что на месте новостроек раньше томились частные домишки, но ни одного припомнить не мог. Все эти бесцветные развалившиеся инвалиды потеряли лица давным-давно, как и серые молчаливые жители Иммельмана, послушно отдающие на всех выборах свои голоса осам.
  Рядом был аэропорт, когда-то они с Фомкой любили глядеть с балкона в бинокль на лётное поле. Самолёты нехотя отрывались от земли, лениво перебирали лапами-колёсами в воздухе, мельчали, тщетно пытаясь обогнать время. "Сейчас, наверное, всё заросло там", - подумал он, вспомнив, что аэропорт перенесли за город. А осы никак не могут поделить эту землю вот и торчит она тут бесхозная с провалившейся оградой ждёт своего осиного хозяина.
  Мысль об осах не вызвала в его душе прежний протест, он просто отмахнулся от неё, как от надоедливого насекомого и подошёл к дому. Двор был загорожен, но он дождался какого-то жильца и вошёл вместе с ним.
  За загородкой было спокойнее. Детская площадка оказалась целой, новёхонькие стены игрушечного дома ещё не посетила тонкая паутинка времени. Крыша играла всеми цветами радуги, а крохотный петушок на трубе будто бы чуял пробуждение солнца и уже думал заголосить.
  В доме никто не жил. Не было видно хозяев-детей, зовущих друг друга в гости, лишь какая-то бездомная собака облюбовала себе уголок и справляла там свои дела. "Собакам закон не писан, - подумал он, улыбнувшись, - им всё равно есть частная собственность или нет. Двор огорожен, так они обязательно найдут какую-нибудь щелочку и проползут".
  Где-то во дворе пряталась видеокамера. Он учуял её, когда стукнул три раза в бывшее Фомкино окно. Ну, Иванов, выходи! Показался тяжёлый охранник с мутным безразличным взглядом и попросил его убраться. Но он не уходил ведь сейчас откроется окно, оттуда вывалится лохматый Фомка и скажет, чтоб не мешали дрыхнуть. Придётся пообещать засунуть ему удочку в одно место.
  Его ещё раз попросили уйти, уже настойчивее. Глаза охранника были пусты, в них не было злости. Казалось, губы повторяют одну и ту же фразу просто потому, что сказать больше нечего. Нажми кукле на живот, она скажет "мама". И так всё "мама" и "мама", пока пузо не лопнет.
  А хочется "я тебя люблю".
  Он не мог понять, почему оказался чужим. Вроде заходят во двор и идут к подъездам такие же люди не дельцы, не буржуи какие-нибудь. Вот показалась мадам с девчушкой. Ничего особенного, никакого западного лоска. Но девчушка смотрела на него как на доисторического мамонта. Потом что-то зашептала на ухо мамушке и та тоже посмотрела на него с пренебрежением. Видно все те, кто не слушается охранника чужие, а к чужим и отношение соответствующее. А ведь он, по выражению Тамары, "прилично одет": старое пальто ещё не тронула моль, и вообще это не какое-нибудь тряпьё, в каком ходят бездомные. Ну и что - не побрился сегодня? Зато его глаза что-то выражают, он ещё не стал покорным лупоглазиком, покорно внимающим каждому слову ос как большинство. И тут он вспомнил, что люди сейчас не любят смотреть в глаза. Может, боятся увидеть в них то, чего уже не углядеть в своих?
  Внезапно ему захотелось упереться. Не слушать никого, остаться здесь, назло всем. Разве сорок лет назад он бы смирился просто так? Да из него тройка милиционеров в отделении даже фамилию не могла выжать, что уж говорить об остальном? И будто бы из прошлого на него обрушился удар дубинки, и от боли небритое лицо его вытянулось, а рот сжался в какую-то пещерную складку. "Дубинки у них стали тяжелей" - подумал он, посмотрел ещё раз на девочку и побрёл к выходу. "Взгляд... Совсем не как у Олечки Чадовой".
  Охранник так ничего и не понял. Ему показалось, что старика хватил сердечный приступ. Сначала он хотел ему помочь, нерешительно дёрнулся с места, но заметив, что тот вроде очухался, махнул рукой и отправился в свой закуток.
  Он уже и не помнил, как выглядят резиновые дубинки.
  
  "А теперь, - шепнул Муха Аркадию, - будет неофициальная часть".
  Они шагали из Голубинова в центр. Никто не расходился, все стали собраннее и злее. Их объединяла ненависть к сытым. Они почти все выросли в рабочих районах. Сейчас, когда они идут в дорогие светлые кварталы, автобусы развозят их родителей в разруху и темноту. Да и хорошо если развозят. Сегодня рабочие авиационного завода в Иммельмане снова объявили голодовку, так как обещанных денег так и не получили. Илья шёл вместе со всеми, но видел эти худые измученные фигуры ракетостроителей, тех, на кого он всегда равнялся. Бледные лица их, казалось бы, выглядывали из редких фонарей, а в шуме проезжающих машин он слышал их голодный шёпот.
  А ещё он успевал думать о Баранке, о том, что предать легко, если нет в голове чёткой идеи, если сам не знаешь, куда идти. Казалось, что в голове Калильного умещался весь мир, он то съёживался там в какую-нибудь горошину, то ширился, места ему не хватало и тогда голове было больно. Баранка оказался единственным "юкушонком", кто не пошёл вместе с остальными на пикет. Когда они все дружной толпой вышли из райкома, Баранка отстал от остальных и осторожно, чтоб никто не углядел, стал забирать в сторону.
  -Куда ты? - окликнул его Калильный, от которого ничего не ускользало. Баранка был незаметным тихим с испуганными серыми глазами и хохолком на макушке, который упорно торчал, сколько бы Баранка его не приглаживал и не причёсывал. Илья вспомнил, что в последнее время Баранка стал увиливать от протестных акций в Голубинове, говорил что-то непонятное и исчезал. Юки не обращали не него внимания, кажется, никто с ним не дружил. Появлялся он в комнатушке реже остальных, но уж когда приходил, его нельзя было отправить домой, сидел до полночи, а пару раз даже ночевал в каморке, свернувшись в крохотный клубочек.
  И вот Баранка уходит.
  -Мне на Чуковку сегодня надо, - едва слышно ответил он, почти совсем утонувший в своём длинном пальтишке, - я не смогу с вами...
  И этот жалобный взгляд, похожий на фонарь, что вот-вот погаснет. Илья не сказал Баранке, что велено быть всем без исключения и что за сегодняшнюю неявку могут исключить из юков. Конечно, и Коротову он не сказал, что в его гвардии кого-то нет. Вряд ли в партии кто-то ещё кроме Прядина знал всех "юкушат" в лицо.
  Внезапно он решился, сказал Аркадию, что догонит всех, и что возникли срочные дела. Просто надо сбегать в одно место, пока ребята ещё не в центре.
  -А мне с тобой можно? - спросил Аркадий, не понимая, что могло заставить Илью покинуть юков в такой важный момент.
  -Нет, я быстро, - бросил Илья в толпу, - не расходитесь, ждите меня у Крокуса. Если менты полезут, сильно не рыпайтесь, ещё рано. Аркадий будь главным, пока меня нет!
  -Но как же..., - растерялся Северцев, хотел отказаться, но Ильи уже не было. Он лишь успел пробуравить взглядом мир Аркадия, и Северцев смог прочитать в его взгляде одно: "Не будь говном. Ты здесь не в осином притоне, чтоб тобой помыкали. Привыкай командовать".
  Илья бежал так быстро, что шофёры удивлялись, провожая взглядом эту маленькую молнию. Дальше все улицы были как одна. Остановился он только возле Чуковки и то чтобы перевести дух. Времени размазывать сопли по лицу нет, надо искать Баранку.
  Детский кинотеатр уже давно перестал называться детским, и по вечерам здесь крутили эротические фильмы и ужастики. "Иначе, - объяснил Прядин, - Чуковку не спасти. Слишком много лап тянется сюда. Все они хотят сжать киношку и раздавить. Но пока мы оставили всех с носом! Пусть уж вечером здесь крутят всякую дрянь. Зато утром и днём остались детские сеансы".
  "Тебе сохранят жизнь и свободу, но ты лишишься одной руки, - вспомнил Илья строки одной из сказок. - Да, всё верно. Это сейчас происходит со всеми. Идём на уступки".
  Он сразу увидел Баранку, хотя вокруг него были люди. Тот раздавал всем погудовские листовки, даже не раздавал, а просто нерешительно протягивал, чтоб взяли из жалости к нему. Баранка будто бы ожидал того, что его в любой момент могут ударить по рукам и в своём огромном пальто казался робким нерешительным взрослым, на пару часов обратившимся ребёнком. Он даже лепетал что-то умное, когда его о чём-то спрашивали, но выходило это смешно и нелепо.
  Баранка сразу заметил Калильного и задрожал. Сначала он хотел укрыть листовки в своём пальто, потом понял, что это бесполезно, что Илья всё знает.
  -Баранка! - подозвал его Калильный. Ветер казался горьким, касался губ Ильи, пытался оторвать его от земли, - Почему ты не с нами сегодня, а тут околачиваешься?
  Ему всё было уже ясно, но он сказал это лишь для того, чтобы сдержать грубые слова, готовые уже сорваться с языка. Баранка медленно подошёл к Илье, путаясь в длинных полах пальто. В последний момент он упал, и листовки разлетелись по площади. Ветер обрадовался, закружил их по городу,
  прикасался шершавым своим языком к горькой правде...
  не злись, успокойся, всё равно ничего уже не изменить...
  листовки желтели как листья на холодном асфальте.
  Илья наступил на одну ногой.
  -Желтопогонники, - выдохнул он, пытаясь прогнать из себя безумную злобу, - перекрасившиеся в жёлтый цвет погудовские ублюдки. И что же тебя связывает с этим дерьмом?
  Баранка всхлипнул. В глазах Ильи он не видел ничего, кроме злого ядовитого презрения.
  -Они хорошие деньги обещают за один день агитации, - сыпал слова вместе со слезами предатель, - а у меня матка болеет, лекарств дома нет никаких. Илюша, они же не совсем враги? У них в политике много общего с нами есть.
  Илья понял, что Баранка сейчас может закрыть свою душу и навсегда уйти. И уйдёт, потому что мать для него дороже юков, дороже идеи коммунизма. Потому тщательно подбирая слова, он ответил:
  -Нет понятия совсем или не совсем. Если не с нами и если выставляют своих кандидатов по тем же избирательным участкам, что и мы, значит, враги. Иначе просто не может быть. Почему ты не попросил денег у Коротова? Нет, надо к желтопогонникам в карман залезть!
  Он просил, также вот плакал как сейчас, а ему говорили, что лишних денег нет, что всё сейчас брошено на избирательную компанию. Обещали что-то, но через месяца два, видно устали от его слёз...
  -Ты сходи ещё к осам, они тебя с распростёртыми объятиями примут. Они любят перебежчиков, до выборов целуют и милуют их, а потом за ненадобностью выкидывают на свалку.
  Илья потом и не вспомнил всего того, что он тогда сказал Баранке. Не мог - больно было. Перед его глазами стоял одиннадцатилетний пацан во взрослом пальто, чужой для этого мира, потому и отстранившийся ото всех. Помнил Калильный лишь то, что после всей этой лавины слов Баранка дрогнул, будто бы получил пулю в спину, а по щекам его всё катились слёзы. Потом он только и делал, что ныл, даже когда Калильного уже не было. А Илья проговорил ещё несколько пустых слов, потом понял, что всё зря, и побежал догонять остальных. Завтра он, может быть, сможет помочь Баранке, пусть тот хотя бы раз улыбнётся в своей жизни.
  
  А вот Ванькин дом совсем не изменился. Старая "хрущёвка" конечно не ремонтировалась после убийства. Он помнил её такой всегда, будто и не было этого страшного времени, разделяющего Домрачева и его. Остался лишь кособокий дом, где на левой стороне насторожённо глядели на мир окна подвального этажа. Правая сторона будто бы ухнула вниз, потерявшись в пыльной траве. Здесь не появилось даже домофонов, что уж говорить об огороженном дворе и охраннике. Да и нечего тут было огораживать, разве тополя, которые здесь никто не уродовал каждую весну и потому выжили они, поднялись выше дома, выпрямились в мире согнутых деревьев и людей. И теперь молчаливые и величественные смотрят они на его корявую фигурку, как на пень, обросший грибами.
  Чем больше квартир в доме, тем меньше считаешь этот дом своим. Так думал Ванька, любивший бывать в домах-развалюшках Орловки и в частном секторе Комбината. Он брал огромную серую сумку, набивал её газетами и ходил по бедным районам. Наверняка эта сумка, никому не нужная теперь пылится в райкоме Комбината, может, в ней ещё остались Ванькины газеты.
  Он был согласен с Домрачевым. Шестнадцатиэтажку, в которой жили они с Тамарой, он своим домом не считал. Просто приходил туда обитать. Больше некуда было.
  Тополя уходили в темноту. Отсюда солнце уже ушло и лишь ржавые пятна, выплеснувшиеся из-за соседнего дома, напоминали о закате. Фонарей здесь не было видно, лишь восклицательные знаки столбов бессмысленно таращили в пустоту угасшие точки-глаза. Он вдруг испугался наступающей темноты как маленький мальчик и решил ехать домой. Всё равно уже никому он помочь не может. Надо было отправляться на рынок, а не впадать в чёртовую меланхолию. Вот и сумку где-то потерял, наверное, в Орловке выронил. О том, что его ждёт неприятный разговор с Тамарой, он пока не думал. Потом, потом... дайте добраться до остановки и удержать своей слабой неподъёмной рукой маршрутку.
  Ему встретилась группа школьников, проходящих через двор. Одни были чёрные, другие белые третьи какие-то средние. Вот средних как раз было больше всех. Они шли просто так без учителя, шли, чтобы прийти, хотя на самом деле идти было некуда. Один держал грязную бутыль они, наверное, и шли в Ванькин дом, чтоб их не прогнал охранник. На улице такую большую компанию с выпивкой скоро бы заметили, да и холодно уже было. Скоро, говорят, пойдёт снег, как-то непривычно глядеть на бесснежную зиму.
  Он и не помнит таких вот долгих голых холодов на своём веку.
  Его заметили, и стали над ним ржать. Те самые средние. Может, они были уже под мухой, а может, вид у него действительно был дурацкий, кто знает? Старичок, потерявший свой мир - такого видали? Сколько сейчас времени? Ещё вчера он сам бы побоялся выйти на улицу так поздно.
  Они ржали не со зла, просто хотели разнообразить чем-то свою безрадостную жизнь. В их смехе не было веселья, он вырывался из глоток похожий на предсмертный хрип диких зверей, зовущих на помощь. Он хотел сказать, что тоже был молодым, но вовремя спохватился: ему не поверят. Даже сам он верил в это с трудом, а каждое воспоминание вызывало боль.
  Они не убили его. Они были слишком слабы. В их хрипе слышалась безнадёжность. В их глазах ничего не светилось. Они ушли и он ушёл.
  Сегодня ночью ему предстояла расплата за то, что он вспомнил так много.
  
  Сохранный дом, где раньше была тюрьма, светился, хотя в окнах не было заметно жизни. Крокус просто полыхал, оттуда порой вываливались чёрные танцоры, которым сегодняшняя вечеринка пришлась не по душе. Да и день завтра был будний, мало кто мог позволить себе пляску до утра.
  Аркадию показалось, что Илья вернулся понурым и злым. Он хотел спросить, куда бегал Калильный, но тот махнул рукой, призывая шевелиться, и сам первым бросился в блестящую пустоту центра.
  Остальные поспешили за ним, все они замёрзли под стекленеющим от мороза небом. Центр вспыхнул тысячами холодных огней внезапно, словно юки выбежали из тёмной комнаты в светлую. Скверов в центре совсем не осталось, земля здесь стоила бешеных денег и за каждую пядь шла борьба, как в думе, так и среди крупных бизнесменов. Даже рядом с драматическим театром Ройзман открывал летний пивной бар, перегораживая пешеходную дорожку к остановке.
  Илья остановился возле одного из ресторанов. Долго стоял и глядел в огромные окна, не видя никого внутри. Ему было страшно представить, что там может рядом с одним из сытых буржуев сидеть и его мать, улыбаться этому ублюдку и бегать через каждые пять минут в уборную, чтобы привести себя в порядок. Калильный чувствовал, что раскисает, что может сейчас и нюни пустить, слышал, что юки за его спиной удивлённо перешёптываются. Обругал себя скотиной, услышал, что хлопнула дверь в ресторан и обернулся. Он знал, что все ждут только лишь его сигнала. Вышел сытый буржуй, похожий на барона Апельсина из сказки. Казалось удивительным, что его живот на тележке не везёт слуга.
  -У-у сытый! - начал Илья, оглушительно засвистев.
  -У-у! - кричали и улюлюкали ребятишки, пытаясь переорать и пересвистеть друг друга.
  Сытый, ничего не замечая и ни на кого не обращая внимания, спускался по лестнице. Его лицо ничего не выражало, словно он надел маску. Перед тем, как сесть в автомобиль, он с презрением оглядел всю нищенскую братию и пробормотал что-то грязное. Илья угадал эти слова по движению губ, нагнулся, чтобы поднять камень и швырнуть в машину, но не нашёл ничего подходящего. Мостовая здесь тоже светилась под его ногами. "Наверное, чтоб пьяный буржуй не убился", - подумал Калильный. Злость его утихла. Рука, не бросившая камень, всё ещё искала что-то на мостовой и не находила. Ему было обидно, что сытые внутри могут на него глазеть, а он никого из них не видит. Кто придумал такие стёкла? Автомобиль с сытым уехал. Илья заметил, что Аркадий стоит рядом и держит неизвестно где подобранный камень.
  -Жалко бить, - вздохнул Аркадий, глядя на освещённые окна ресторана.
  -Ты что, - разозлился на него Илья, - нюни распустил? Там же буржуи сидят и жрут. Их жалеть? Бросай и бежим.
  -А всё-таки можно было бы потом сделать столовую, где всех голодных бы бесплатно кормили, - мечтательно произнёс Аркадий, - им бы приятно было в красоте посидеть.
  Но тут Муха швырнул камень в окно, а за ним Муфта и кто-то ещё, Илья не заметил. Стекло разлетелось, и сразу же заныла милицейская сирена где-то рядом. Сытые повалили из ресторана, толкаясь в дверях, мешая охранникам пуститься в погоню. А юки, утихнув, бежали, не останавливаясь, до самой Балетной. Там уже не стояло памятника Ленину, потому площадь недавно переименовали.
  
  Он добрался до остановки, почти сразу же подошёл автобус. Хорошо, а то маршрутку ему было уже не поймать. Руки больно было даже чувствовать. Казалось, в этот вечер он только и занимался тем, что швырял во всех камни.
  Он ни о чём не думал, он был пустой. Автобус ехал быстро, и кондуктор, крашеная блондинка лет сорока, что-то подозрительно часто ему улыбалась.
  
  На Балетной они устроили бунт. Кричали невесть что, размахивали руками, были готовы встретиться не то что с полицейскими, с самим чёртом волосатым.
  Но никого почему-то не было, наверное, все менты двинулись от ресторана на Крокус, полагая, что юки отправились в Орловку. Но Илья это предвидел и сейчас радовался своей проницательности.
  -Завтра пойдём бродячих собак пугать! - кричал он, воодушевлённый новым успехом, - На Выдькино поле, только туда рано нужно. Мне Коротов сказал, что завтра туда осиная банда отправится их убивать! А мы придём, собаки разбегутся, и шиш они кого поймают!
  Аркадий чувствовал, как в нём назревает злоба. Он даже сжал кулаки, чтобы она не выплеснулась из него вместе с криком. Орать невесть что Аркадий не мог. Но думать о том, что кто-то может убить собак, пусть даже бродячих, было тоже паршиво. Хотелось сделать что-то большое, назло осам и их прихлебателям.
  Решившись, он подошёл к Илье.
  -Пойдём окна бить в буржуйских домах!
  -Окна бить? Там сейчас ворота, - задумался на мгновение Илья, но тут же воскликнул, - а пойдём! Меня там каждая собака знает. Только ребят мы отпустим, а то они завтра обязательно проспят.
  Балетная ещё немного пошумела, а потом все стали расходиться. Ребята устали. Они верили, что сделали за сегодняшний вечер много полезного: помогли старшим товарищам бороться с осами, осмеяли буржуев возле ресторана, помитинговали здесь, на Балетной возле драматического театра. Сейчас "юкушата" не были похожи на грозную армию они говорили о хоккее, спорили, сколько шайб завтра забьёт Бакунин, обсуждали знакомых девчонок. Лом, у которого был роман с дочкой поварихи из Озерков, во всех красках описывал свою первую ночь. Его слушали заинтересованно, уже не ржали как прежде, да только Лом уже сам забыл, как всё было, и шмыгал носом, не зная, чего бы ещё присочинить. Только Калильный и Аркадий откололись от компании и пошли по набережной прямиком на Ленинградский мост. Через Крокус было бы дальше, да и менты могли их там караулить.
   -Сейчас они поговорят немного и разойдутся, - сказал Илья, заметив, что Аркадий беспокойно смотрит вслед "юкушатам". - Что поделать, любят они потрепаться. Ты за них не бойся.
  Аркадию стало стыдно. Он вовсе не за юков боялся, а за себя, думал, не приближается ли к ним отряд ментов. Но Илья видно и это понял, потому что прибавил, улыбнувшись:
  -А кто докажет, что мы били окна в центре? Мы всегда были тут. Вообще-то вечерние прогулки полезны для здоровья, пока их никто не запрещал. И мы никуда не бежим, просто нам здесь хорошо.
  Они и правда не бежали, но шли очень быстро. Справа серел пляж. Сейчас песок был пустым. Только несколько пивных бутылок, да и те возле самой дороги. Можно было идти по пляжу как по асфальту, но, наверное, там было скользко, потому Илья и шёл по дороге. Река Аркадию было не видна, но он чуял там, дальше песка, её ледяное спокойствие. Казалось, там под панцирем спряталось чудовище, похожее на змею, но с тысячей рук и ног. Хотелось пробежаться по льду, показать свою смелость, но очень уж темно было там, где дремала река, даже казалось, что там вообще ничего нет, и земля кончается. Падать непонятно куда Аркадий не хотел, потому старался не потерять из виду Калильного.
  -Как тебе наша компания? - проговорил тот, когда они уже по обледеневшей лестнице поднимались на мост. Аркадий не ожидал вопроса, он весь был в своих мечтах, потому вздрогнул, поскользнулся и едва не свалился в бездну, о которой только что думал. Хорошо, что Илья поднимался следом и поддержал его.
  -Ты молодец! - поблагодарил товарища Аркадий, поняв, что надо кончать свои пустые фантазии, - кажется, без тебя всё развалилось бы.
  -Что всё? - не понял Илья.
  -Ну что? Организация юков, например. Я вот с ними один день побыл и всё понял. Они же настоящие уголовники и только ты помогаешь им стать людьми, находишь в каждом что-то человеческое.
  Эта похвальба польстила Калильному, но обида за своих "юкушат" пересилила.
  -Они дети рабочих, - сухо ответил он, - и не они виноваты в том, что шляются по улицам. Им просто некуда деться. В хоккейный клуб их не примут, там деньги нужны. Президентская секция бокса? Не смеши. А к осам они не побегут, понимают, чем там всё пахнет. Это ты дурачок ещё, не понимаешь.
  -Да я и не думал про ос! - испугался Аркадий, но Калильный его уже не слушал. Всё равно все слова пусты. Илья остановился на середине моста. Это было ещё тогда, не потом. Только тогда ещё ничего не было видно, лишь шептала что-то внизу ледяная пустыня, да перебивал все её слова автомобильный шум, и ничего нельзя было разобрать. Свет фонарей не достигал дна, он пропадал где-то возле самой реки, попадая в холодные объятия ветра и теряясь в них. Илья пытался разглядеть невидимую пустыню, чтоб потом рассказать о ней Аркадию, да только мало что видел, больше ощущал. А Северцев ничего не понимал, он хотел быстрее идти, чтоб начать уже что-то делать, приносить пользу, чтоб Илья перестал обращаться с ним как с чужаком.
  Потому тогда Аркадий ничего не понял. Он вроде и стоял рядом и смотрел туда же, но видел лишь себя, бросающего камень, да разбитые окна в буржуйских домах. Сквозь осколки проступала чёрная вода, краснела, достигнув света, и увидев, Илья закричал. Крик его был невелик, но он становился больше и больше, разворачиваясь в воздухе, и долго ещё звенел после того как разбился, тупо ударившись об лёд.
  Потом Калильный повернулся к ничего не понимающему Аркадию и ободряюще улыбнулся.
  -Пропадёшь ты, злобы в тебе нет. Ты держись пока за меня что ли. А то оторвёшься, подхватит тебя ветер и будешь вечно летать, кружиться, ни к одному берегу пристать не сможешь.
  Аркадий хотел возразить, но не нашёл слов. Всё пропало с этим последним криком, снова были потом машины, а одна потом задела Северцева уже возле дома, и он чуть не упал.
  Они добрели до парка и пошли по знакомой Калильному тропке напрямик. Совсем стало темно и тихо, будто бы мир вдруг потух, и Аркадий не понимал, каково Калильному в этой темноте. Наверное, страшно, но он не подаёт вида, бодрится, пытается найти дорогу. Сам Аркадий, наверное, давно повернул бы назад, но Илья обозвал бы его трусом, а это было хуже всего.
  -Неужели ты не боишься идти тут один? - на всякий случай спросил Северцев, а Калильному показалось, что это бормочут что-то во сне берёзы. "Я же не один", - ответил Илья неважно кому и понял вдруг, что он действительно не боится. Сюда ещё не долетели осы, да и замёрзнут сейчас они здесь, даже до Арцаловки не дойдут, заплутавшись. А все деревья спят, и лишь немногие из них говорят во сне.
  Это я умею видеть в темноте, значит, тогда тоже что-то увижу.
  Будто бы ниоткуда поднялся забор, навалился кирпичной горой и остался, оберегая Арцаловку от неведомых чужаков.
  -Там небо своё надувное, - улыбнулся Калильный, и Аркадий увидел, как заблестели его глаза. - Когда дождь, они его надувают, чтоб не промокнуть. А ещё в пруду золотые рыбки, жирные как свиньи. Даже плавать им лень, только и ждут, чтоб на них смотрели. А буржуи там тоже на рыб похожи, у каждого по брюху, а то и по два, и на каждом брюхе золота два пуда висит и серебра столько же. Спроси у Малилина, он тут обитает.
  Илья ещё много чего рассказывал про арцаловских буржуев, и Аркадий не мог понять, о чём он серьёзно говорит, а о чём шутит. Они продолжали идти, но уже вдоль забора, и Аркадий понимал, что придётся через него перелазить. А как перелезешь, если кажется, что конца ему нет, и что небо на нём стоит, оттого и не падает.
  Но Илья продолжал шутить, видно путь в Арцаловку был ему хорошо знаком.
  -Раньше туда можно было и по дороге пройти, - объяснил он, - а теперь там ворота и охранник в будочке. До чего дошли горожан от самих себя охранять! Да и глупо это. Ведь буржуя чаще всего убивает не человек с улицы, а тот же буржуй, который по соседству живёт и от зависти всех, кто богаче его, пристукнуть хочет.
  Внезапно Илья остановился и в недоумении, вернулся назад, огляделся. Здесь не было так темно, как раньше, видно фонарям в Арцаловке никакая стена не мешала ярко светить. И что-то действительно пробивалось сквозь стену, холодное, чужое, даже деревья при таком свете казались серебряными. Аркадий понял, что Илья ищет место, где стена хоть на чуточку ниже, чтоб было удобнее перелезать, но Калильный уже ничего не искал, а злился. Так и есть, дерева, с верхней ветки которого он обычно перебирался в Арцаловку, не было. Его спилили. Вероятно, кто-то обнаружил эту лазейку. Может даже Малилин постарался и наябедничал отцу: Шестиконюшенный переулок был в двух шагах от перелаза.
  -Становись на плечи и цепляйся за верх, - зло проговорил Илья, бросая взгляд на высоченный забор. - Не получится с первого раза - упадёшь. Это нормально. Будет больно сначала, но затем пройдёт. Когда я в первый раз туда забирался, то тоже грохнулся, сперва казалось, всё внутри себе отбил. Прошло потом.
  -Ты меня не удержишь, - попытался протестовать Аркадий, но затем подумал, всё зря. Здесь, в этом серебряном междумирье, едва различимый Илья казался великаном, добрым, спокойным, который сметёт в прах любую попытку к сопротивлению.
  -Ты не бойся. Я рядом, - сказал Илья, и Аркадий увидел его ободряющую улыбку. - А собаки здесь не водятся, они сейчас у ворот дрыхнут, подачки ждут.
  Он забрался на его каменные от времени плечи, примерился, чтобы не попасть впросак и прыгнул.
  
  Если и называл Прядин заводы коптилками, то по старой привычке. Сейчас из пяти заводов на Комбинате дышал только один, и то, как выражался Муха, через дырочку в боку. Павел приехал сюда на рассвете, потерявшись в многоточиях домов. Будто бы в один момент его фигуру поглотил город. Как и Ваньку когда-то. Думать о Домрачеве было тяжело, но ничего другого в голову сейчас не лезло. Вон в той хрущёвке с жилым полуподвалом он и обитал. Прядин не раз был в его комнатушке, слишком тесной даже для одного высоченного Ваньки. Кто там живёт теперь, Прядин не знал. Кажется, приехали какие-то родичи из деревни.
  Павел думал о Ваньке ещё и потому, что его собственная судьба казалась похожей на домрачевскую как две капли воды. Вчера вечером уже после пикета Прядину позвонил какой-то Пальман из осиного лагеря и предложил встретиться.
  -В ваших же интересах, - небрежно проговорил голос в трубке, - да, я знаю, что всегда заняты, но можно назначить встречу на утро.
  Прядин не хотел идти, но всё же пошёл. Может, ему хотелось заткнуть за пояс этого Пальмана, показать, что всё их осиное жужжание можно легко заглушить уверенной речью, а в крайнем случае и тряпкой.
  Пальмана не было. Конечно, он не привык подниматься так рано. Все эти буржуи дрыхнут чуть ли не до обеда. Прядин прохаживался по бульвару возле кафе "Рассвет", пинал ногами пивные банки. Он почти не спал эту ночь и боялся, что осиный прихвостень обратит внимание на его сонный вид. Потому и пытался взбодриться, выбравшись в холодное пустое утро с впадиной солнца вдалеке. Вместо солнца торчало какое-то странное красное чудовище, разорвавшее горизонт, опутавшее одной красной лапой край неба, а другой - край земли. Прядин редко глядел на рассветы. Обычно он в это время ещё работал или только-только засыпал, случайно прибившись к своему дому во втором часу ночи. Работы было невпроворот. И сейчас надо бы идти в райком, а не ждать непонятно чего. Но Павел всё стоял, глядя на взорвавшуюся высь, и не мог отвести глаз от страшного чудовища, которое росло и крепло в сером небе. "Наверное, Илья разбил его камнем", - подумал Прядин, но не улыбнулся. Может, берёг силы - в нём их оставалось уже мало, может, просто не нашёл в этом ничего смешного. Потом спустился в кафе, и Пальман был уже там. Пил кофе и ждал. Прядин тоже заказал себе кофе и представился, не протянув руки. Теперь он понял, кто такой Пальман.
  -Да, совершенно верно, я иду депутатом по Вашему округу, - мягко напомнил о себе Пальман, хотя Павел его об этом не просил.
  Как приходит рассвет? Маленькой красной точкой на горизонте или сразу большим алым пятном, похожим на красный флаг? Почему на солнце, такое светлое и тёплое потом, поначалу бывает страшно смотреть?
  -Расскажите, что Вы планируете сделать в своём округе, - продолжил Пальман и достал блокнот и дорогую ручку, наверное, рублей на пятьсот.
  Я совсем не спал эту ночь, потому у меня в голове какая-то ерунда. К чёрту рассвет, к чёрту всё. Тут серьёзное дело, а ты расклеился так, что на тебя и глядеть без жалости нельзя. Если уж решился прийти сюда, так сделай всё до конца и не бойся!
  -Виадук на первой поперечной это неосуществимая мечта, - Пальман выдохнул дым и внимательно посмотрел в глаза Павлу. - Слушайте, Прядин, Вы человек умный и должны понимать сложившуюся ситуацию. Мы вдвоём только проиграем, если пойдём по одному участку. Два дельных кандидата, столкнувшись друг с другом, обычно теряют интерес к делу и думают о том, как бы убрать соперника с дороги.
  Дорога, да она шумит. Он сказал, тоже станешь таким, а я не хочу, не буду. Неизбежно? Предать всех, чтобы потом мучиться всю жизнь. Сколько тот осиный тип предложил? Да хоть сколько, меня им не купить. Ни за что на свете!
  -Предлагали сто тысяч? - да это же настоящее издевательство, учитывая ваш профессионализм и готовность приносить людям пользу. Хорошие качества в человеке сейчас на вес золота.
  Интересно, было ли что-то во мне? Какие-то качества, что-то хорошее? Или я оказался пустым, как дешёвая кукла? Кто обо мне потом скажет что-то хорошее, кто вообще вспомнит?
  -Ну не упирайтесь так. В конечном итоге, что Вы теряете? Ваших сургучат или как там их? Я видел эту грязную толпу. Мне кажется, что в своём разуме там только этот... похожий на воробья... как его?
  -Калильный, - пробормотал Павел, но Пальман его не услышал. Калильного не существует, он был придуман когда-то и фамилию сам вписал в паспорт. Так что же терять, если даже настоящей фамилии он не помнит?
  -У вас работал Иван Домрачев, тоже дельный человек был, он сейчас перевёлся на другую работу? Что-то о нём ничего не слышно.
  Пальман издевался, он уже не скрывал своего превосходства, презрительная ухмылочка не слезала с его лица. Павел не мог этого вынести. Он поднялся, понял, что невысок, невзрачен, что любой осиный прихвостень может унизить его. Ну, нет, так просто, он им не дастся! Руки у вас, гады, коротки! Ваньку ведь вы не сломали, нет! И меня не сможете.
  -Мы ведь можем применить кое-какие свои методы, если Вас не удастся убедить. Вы знаете, какая грязь польётся потом?
  -Знаю. Мы грязнее, - Павел заговорил громко, прогнав все сомнения. - Можете писать, что я убийца, бомж, сексуальный маньяк... всё что угодно. Найдутся единицы, которые вам поверят, но мне их жаль, потому что они только после выборов узнают, что вы из себя представляете.
  -Очень жаль, что мы так и не нашли общего языка, - Пальман поднялся, пошарил в бумажнике, достал визитку и бросил её Павлу, - Возьмите. Здесь мои контакты. Звоните, если передумаете. Мне известно, что Ваша жена ждёт ребёнка, я не ошибся? Не бросайте визитку, всякое может случиться.
  Павел содрогнулся. Понятно, на него начнут сейчас давить отовсюду. Они вычислили все его больные места, и будут бить по ним без жалости. Никаких средств не пожалеют. И это двубортное чмо будет всем руководить. Милиция на их стороне, туда не обратиться. Вот если бы этот разговор записать на диктофон! Правда, от этих записей сейчас мало проку, их вполне можно подделать.
  -Передавайте привет Вашему поколению обиженных, - выбросил Пальман последнюю подготовленную фразу и вышел. Наверное, он потом медленно поднимался по лестнице, стараясь растянуть радость своей победы. А Прядин долго ещё сидел в тёмном углу подвала, вертел карточку Пальмана, блуждал в собственных мыслях. Очнулся он только тогда, когда женщина, исполнявшая в кафе обязанности кассира, продавца и официанта, сказала, что кафе закрывается через пять минут.
  
  В тот же день, но ещё до рассвета Аркадий спрыгнул в серебрящийся искусственный мир Арцаловки. Переулок упирался в стену, но где-то впереди он вливался в оживлённую улицу, где слышны были машины и чья-то пьяная брань. Он не понимал, куда можно ехать в такой поздний час, ему самому безумно хотелось спать, а не пьяным шататься по улицам. Пользуясь тем, что Илья не видит, Аркадий зевнул, широко раскрыв рот, вобрав в себя тягучий Арцаловский воздух.
  -Муха залетит, - внезапно услышал он голос, и от страха всё перевернулось в нём. Уже хотел Аркадий, было бежать к стене, но сообразил, что без чьей-либо помощи на неё ему не забраться.
  Он обернулся и увидел девочку. Возможно, она тут была всегда и наблюдала, как Аркадий перелезал через стену. Тогда отпираться бесполезно: сейчас она позовёт родителей, а они вызовут милицию или ещё страшнее разберутся с ним своими арцаловскими методами.
  Но девочка пока молчала, только улыбалась ему и губы её шевелились, будто шептали чего-то. И вообще она была такая серебрящаяся, может, оттого что стояла под фонарём. Может, она решила поиграть с ним как кошка с мышью: знает ведь, что некуда ему деться, вот и решила изобразить ангела.
  -Так поздно, а вы не спите, - как можно мягче проговорил Северцев. И тут только понял, что она старше, чем ему показалось сперва, может быть, ей было столько же лет, сколько и ему. Глаза её были настолько глубоки, что казались озёрами в долинах среди гор. И хоть девочка и улыбалась, глаза её были грустны. Что-то прятала она в них боль или обиду.
  -Не надо на вы, мы ведь тут одни, - проговорила девочка, предупреждая новую его попытку промямлить что-то. Аркадий глядел на неё лёгкую, совсем неживую, похожую на хрупкую статую в холодном пустом парке. Скрылись куда-то машины, стих пьяный шум впереди, остался лишь он неловкий, некрасивый и грязный и она спокойная, чистая, похожая на принцессу. И совсем она не собиралась никому его выдавать, это он напрасно про неё думал.
  Калильный мог сказать, что в мыслях Аркадия вообще много яичной скорлупы и их чистить не один раз нужно, но Ильи здесь не было. А девочка стояла рядом и молчала.
  Лоб у неё был в синих жилках как в трещинках на мраморе, а тонкие сухие пальцы на морозе постоянно шевелились, будто по клавишам стучали. Аркадий хотел было предложить свои варежки, но что-то ему мешало заговорить, язык замёрз и не поворачивался во рту. Так они долго стояли как статуи, наконец, девочка не выдержала и первой протянула ему свою холодную ладонь.
  -Хватит стоять, а то замёрзнешь, и так вижу, продрог весь. Я Олечка. Олечка Чадова. Побежали в другой конец посёлка к собакам? Там теплее.
  Аркадию не очень-то хотелось к собакам, боялся, что они его загрызут, но девочка заметила и эту его нерешительность. Видно ей вообще можно было ничего не говорить, она сама обо всём догадывалась.
  -Они меня слушаются, - проговорила девочка весело, - я скажу, что ты мой друг, и будет хорошо. А что, разве не так?
  Аркадий не знал, что так, а что не так. Сейчас ему было ясно одно: что-то новое вдруг пришло в его жизнь. Он представился, сообщил, что его отец профессор Северцев, чтоб девочка не думала, что связалась с бродяжкой. Но Чадовой, похоже, было всё равно. Она дёргала его, тормошила, пыталась разбить в нём эту скованность, которая мешала ему двигаться. А когда они, сорвавшись с места, пробежали несколько домов, Олечка вдруг остановилась и вопрошающе взглянула на него.
  -Ты что? - ему не понравился этот взгляд, безнадёжный, усталый какой-то. И уже скорее почувствовал он, нежели услышал её тёплый шуршащий шёпот:
  -Я хочу убежать от своей смерти.
  
  Казалось, Калильный искал новое место перелаза всю ночь. Возле забора как назло были вырублены все деревья, остались они только возле будки охранника, но там, конечно, пробовать перебраться мог только ненормальный.
  И тут он услышал крик. Детский, бестолковый какой-то, ни одного слова было не разобрать. Ему даже сперва показалось, что это Аркадий кричит. Но потом разобрался, что слышит вроде женский голос и успокоился. "Наверное, девку какую буржуи хотят в машину запихать", - подумал он со странным безразличием. Дважды Илья уже пробовал вступиться за девушек, но всегда оказывался крайним. Те сразу же переставали кричать, говорили, что всё в порядке. Похоже, крик у них был какой-то программный, чтоб себя завести. Потом они просто улыбались парням, зубки игрушечные показывая, и ехали с ними за тридевять земель.
  Но этот крик не смолкал и Калильный нехотя направился в его сторону. Илья не думал, что он сейчас один против нескольких парней, так обычно было и в столкновениях с осами. Калильный просто считал, что это в порядке вещей и был готов драться с несколькими врагами, если понадобится.
  Девчонка налетела на него неожиданно и едва с ног не сшибла. Калильный не удивился, только сам не зная зачем, постарался пригладить свои вихры.
  -Это ты только что кричала? - невозмутимо произнёс он только лишь для того, чтобы начать разговор. Вдруг эта деваха в истерике, придётся, значит, её утешать. Но всё оказалось в порядке.
  -Оксана, - совершенно спокойно сказала она и протянула свою ладошку. - Эти козлы, похоже, испугались моего крика и отвалили.
  -Калильный, - просто произнёс Илья. Протянутую руку он пожимать не стал, она ведь не парень, чтобы с ней за руку здороваться. - Что ты здесь так поздно делаешь? Это одни отвалили, а другие могли бы и не побояться.
  Ведь охраннику всё равно, что происходит за пределами Арцаловки. Пусть тут хоть конец света наступает, он не пошевелится.
  -Мы приходили сюда на танцплощадку, - объяснила Оксана, показав в совершенно противоположную сторону. - Балдёжно было. А потом в кафешке кофейку взяли.
  -А потом?
  -Что потом? Подошли эти, предложили покататься. Подругу привезли сюда: она в Арцаловке живёт, а ко мне прицепились.
  -Понятно почему. Ты не оттуда, - глухо проговорил Илья. В ней не было ничего интересного. Какая-то она была пустая. Когда-то давно к юкам приблудилась Стеша, веснушчатая, рыжая, грубоватая девчонка с насмешливыми огоньками в глазах. Всё, что бы Илья ни сказал, она была готова опровергнуть, всегда высказывала свою точку зрения, пусть совсем бредовую. Илья сердился, порой даже бросал говорить и бежал прочь, чтобы выматериться от души где-нибудь в коридорчике. Однажды после того как Илья вспылил и поспешил поскорее убраться, Стеша догнала его.
  -Илья, - только и произнесла она, а он обернулся и оглядел её растрёпанную, непонятную. Буркнул что-то неопределённое и двинул дальше.
  -Ты что, не обижайся, я же не всерьёз просто мне с тобой говорить хочется, - она дотронулась до его рукава и покраснела. Он смутился и ничего не ответил. Да тогда он был шкет ещё, сопли по щекам размазывал. Не знал то ли в кино девушку приглашать, то ли сразу в постель, если денег на кино нет. Потом Стеша уехала в другой город с родителями, обещала создать там местное отделение юков. Может у неё что и получилось, девка она способная, не хлюзда какая-нибудь. Больше Калильный ничего о ней не слышал и даже вспоминал о ней редко. Времени не было на подобные глупости. Вот сегодня вспомнил, не зная зачем.
  А Оксана чего-то щебетала ему в ухо. Он понял: рассказывает о себе, но мало что разобрал. Брат на стройке рубли сшибает? Мамка бухгалтером работает? Отца вовсе нет, ушёл к новой семье?
  -Знаешь, меня мать бросила. Давно ещё. - он говорил глухо, непонятно, ей пришлось смолкнуть, чтоб хоть что-то разобрать, - А отец добрый, говорили ему все, что я не его сын, что нагуляла с кем-то, а он взял меня. Теперь он на севере, на вахте, весной приедет.
  Девочка представила, какой там жуткий мороз и задрожала. Илья понимал, что должен увести её отсюда. Аркадию он всё равно помочь не мог. "Ну, отлупят для почину дурака, злее будет" - думал он, но это его не очень-то спасало. Мысль о том, что он предатель не оставляла Калильного. "Вот завёл этого идиота неведомо куда и кинул", - думал Илья, хотя сделать, конечно, ничего не мог.
  Оксана жила в Озерках туда вела новая дорога. Они шли, и Илья говорил что-то. Может, он рассказывал этой девчонке всю свою жизнь, но Оксана больше не пыталась ничего разобрать, ей это не было интересно. Она видно ждала другого: ей было не по себе без веселья, танцев и анекдотов. Может даже она жалела о том, что не осталась с парнями уж не убили бы они её. Что-то она случайно упомянула о городе, но лучше бы она этого не делала, так как Калильный словно взорвался.
  -Когда стоишь в пробке проезжая по городу как-то не замечаешь его исторических ценностей. Так что не говори мне о них, пока мы хоть что-нибудь не сделаем с этим городским беспределом. С разбитыми улицами, по которым даже скорой помощи не проехать...
  Он хотел рассказать ей, что они собрались рано утром пугать собак, но ничего не сказал. Она не поняла бы. Но что-то мешало ему уйти от неё, может, его постоянное одиночество, желание найти кого-то... Слишком много в его душе накопилось неясного, а поделиться было не с кем.
  Он проводил девочку в Озерки. На обратном пути на мосту его догнало красное чудовище Павла Прядина.
  
  Он пережил новый рассвет. Вчера очередной сон прибил его к кровати, сковал голову обручами. Осы кружились над ним, мохнатые, огненно-чёрные, каждая размером с жирную крысу. Он знал, что предстоит охота на ос, но уже забыл, что надо делать. А эти крылатые чудовища нагло жужжали, будто бы показывали себя во всей красе, и наконец, самая смелая ужалила его в голову. Он застонал и проснулся. Больная птица билась в нём и хлопала крыльями в его висках. Он открыл окно и впустил в комнату колючий морозный воздух. Думаете, победили, твари мохноногие? Передохнете на морозе, ни одна не уцелеет!
  Шум в его голове постепенно утих, слился с грохотом машин за окном и растворился в нём. Стало холодно, и он поспешил на кухню. Там теплее.
  Жена о чём-то говорила с парнишкой, живущим напротив. Его звали Никитка, это осталось в памяти. Больше ничего и не было нужно. Он подошёл, кивнул обоим, стараясь не прерывать разговор.
  -...А я люблю наши советские трактора, - говорил мальчик. Он собирался поступать в аграрный и потому любил с кем угодно говорить о сельском хозяйстве, если такое ещё где-то водилось.
  -Почему? - удивился он, забыв, что тоже любил... когда-то.
  -А у них лица добрые, - мальчик улыбнулся, видно вспомнив последнюю сельхозвыставку, - сейчас такие не выпускают.
  Тамара как-то одинаково улыбалась, словно пыталась сама что-нибудь вспомнить и не могла. Он и не пытался, знал как это больно.
  -Они сейчас другие, - махнул рукой он, когда Никитка ушёл, - это нам было не до того. Каждый из нас в молодости мечтал хотя бы один раз крикнуть что-то непристойное на Балетной.
  -Дорогой мой, неужели и ты опускался до такого? - не поверила Тамара, - Ты всегда был таким рассудительным.
  Конечно, был. Особенно вчера, когда попёрся чёрт знает куда, да ещё и сумку потерял. Хорошо Тамара не знает, а то бы стала его пробирать.
  -Всё это ужасно, что тогда происходило, - видно всё-таки что-то она вспомнила, - они никому не давали покоя.
  -Отвали, - закрутилось у него на языке слово, и он тут же испугался, не сказал ли его вслух. Не надо было ничего говорить, просто кивнуть и пойти, не зная куда. Скоро любое слово будет вызывать боль. Родительский мальчик, так у нас называли слабаков. Так вот я такой и даже ещё хуже.
  Он промычал что-то и поспешил в ванную. Сегодня бороду видно за семь вёрст - никого не обманешь, что её нет.
  
  Прядин добрался домой часов в двенадцать, разбитый, уставший, выморозивший все слёзы. Уже после Пальмана он забежал в пятнадцатую школу узнать, получили ли ученики станки для уроков труда. Школа была с механико-техническим уклоном, а занимались на чёрт знает чём, лишь бы часы заполнить. Он понимал, что новые станки это ещё не всё, что нужно обновить преподавательский состав, но боялся, что будет уже поздно, что может что-то случиться с ним, а другому это просто не будет нужно. И пока он говорил с хмурым и неприветливым учителем труда и уверенной в себе директрисой, в его голове рождались и мгновенно гасли вопросы: Почему в мастерской так холодно? Почему со мной говорят неохотно, ведь это я выбил станки? Неужели не верят? Или... или им самим они не очень-то и нужны?
  -Я буду пробивать закон о повышении зарплат работникам бюджетной сферы, - сказал он. Сказал неохотно, потому что много в этих словах было казённого, обязательного и мало живого. Но если они не услышат этих пустых ничего не значащих фраз, они не проголосуют за него. Просто пойдут к Пальману, который наобещает им золотые горы. Дураки ведь - поверят, а потом жалеть будут.
  Он говорил много, но потом и не вспомнил о чём. Его слушали, кивали, но ничего не говорили взамен, видно тоже устали. Наконец его в десятый раз вяло и скучно поблагодарили, и он ушёл, ничего не чувствуя. Лучше записать все эти их спасибки на магнитофон и потом прослушивать перед сном - будет действовать лучше любого снотворного.
  Двор, его двор оказался нем и глух: ребятишки не играли, взрослые не спешили выходить на мороз. Хотелось крикнуть с силой прогнать и стужу, и ветер, разбить ледяную тишину. Но слишком слаб уже был его голос - слишком тяжёлым выдался вчерашний день. Надо отдохнуть и снова выходить на борьбу с этими жёлто-чёрными паразитами.
  Он нажал кнопку звонка, но никто не отозвался. "Неужели спит?" - подумал Павел, уже пожалев о том, что не открыл дверь ключом. Но тут дверь осторожно заскрипела, и показалась соседка, забавное круглое создание с простодушным лицом и всегда испуганными глазами. Наверное, она дремала в коридорчике, потому и быстро услышала звонок.
  Но всё было не так. Совсем не так.
  -Ой, Павел Корнеевич, скорая её увезла, - начала быстро-быстро говорить соседка, сделав испуганные глаза, - Сказали, что с ребёнком что-то неладно. Но всё ведь будет хорошо, вы верите?
  Не будь соседки, он просто бы сполз на пол коридорчика и остался там, не имея сил никуда двинуться дальше. Всё будет хорошо..., но больше не спрашивайте меня об этом, дайте отдышаться.
  -Я всем говорю, что у нас сейчас для больных созданы все условия, - она хотела утешить, но ничего не выходило: что-то жужжащее ворвалось в его мозг и не желало улетать.
  -Это вы разболтали Пальману о ребёнке? - хотелось спросить Прядину. Но не спросил, кивнул и отправился к себе. Дома пусто, кругом грязь и пыль. Надо было навести какую-то видимость порядка, но он не мог. Уже совсем ничего не мог. Беда приходит быстро, это счастья приходится добиваться всю жизнь. Просто он устал, расслабился, вот осы и выиграли раунд. Но они не могут победить Павла Прядина, он не сломлен, нужно ещё немного сил, чтобы продержаться.
  Мысли его были пусты, в них всё оказывалось лишним. Он наскоро приготовил обед, поел, не чувствуя вкуса пищи. Потом упал на диван и умер часика на два. Не было ни снов, ни предчувствий - ни че го. Потом он воскрес от ледяного звона. Ему показалось, что мороз уже пробивается сюда и, соблюдая приличия, сначала звенит под окном, настраивает струны. В голове стоял непонятный шум, она сейчас весила, наверное, с три его головы, и Павел с трудом оторвал её от подушки. Звонили из больницы, требовали денег, приторным, липким голосом с ним говорили. Он слушал и что-то неразборчиво бормотал в ответ. Потом подумал немного и, поняв, что деваться некуда, поспешил в райком. Коротов сейчас должен быть там.
  
  На Выдькином поле Аркадия не оказалось. И вообще пришла только половина ребят, что для его организации было никак не допустимо. Но собак они всё-таки распугали.
  -Слух прошёл, что нас распустят, что мы никому не нужны, - осторожно начал Муха, когда вокруг не осталось больше псов. Выдькино поле пряталось в тумане, многоэтажки Поповки казались высоченными горами, возникшими из ниоткуда, навалившимися на хрупкую землю. Казалось, можно было разглядеть горных коз на вершинах. А Илья помнил, как здесь был передвижной зоопарк, и он ещё маленький, хотел увидеть слона, не зная, что слона нет, что он не приехал. Именно тогда Калильный понял, что в мире есть какая-то несправедливость, какой-то обман. Он стоял тогда здесь, среди пёстрых клетушек и плакал, плакал среди веселья и радости других детей. Они не хотели увидеть здесь слона, а он хотел.
  И вот теперь здесь совсем ничего нет.
  -Давайте начистоту, - махнул рукой Илья, не любивший долгие прелюдии. Он уже понял, что случилась беда, и продолжал ругать себя за то, что вчера оставил Аркадия одного.
  -Вчера Лом с Ивановым попались: кинули камень в витрину ресторана "Венеция", а рядом мильтоны стояли, - начал тараторить Муха. - Вот их и повязали, а Лому ещё морду разбили.
  -Они сопротивлялись? - хмыкнул Калильный, стараясь держать себя в руках. Непуганая собака вертелась возле Ильи, ожидая кусочка хлеба.
  -Вроде нет. У них телефоны отобрали, только сейчас Лому позвонить разрешили. Вот он мамке и мне звякнул, сказал, что всё путём будет.
  -Теперь носись с вами, с малолетками, - буркнул Илья, угрюмо глядя на Муху усталыми глазами, - Сами ниоткуда вылезти не умеете, всё вам ручку подавать как буржуям. Аркадий не знаешь где?
  -Он же с тобой вчера ушёл, - пожал плечами Муха, - я его не видел. Проспал, наверное, что с профессорского сынка взять?
  -Отвечать будет на совете, - от голода тёмные круги вертелись перед его глазами, хотелось вцепиться в какое-нибудь дерево и замереть, - что он думает, у нас тут просто ради тусовок собираются? Шёл бы к своим... буржуям.
  Ничего не было. Он пошатнулся и, изо всех сил пытаясь не зажмуриться, в последний раз поймал свет и ослеп.
  -Ты, наверное, не ел ничего, - обрадованный Муфта поспешил поделиться со своим шефом горбушкой хлеба. Осталась от буханки, которую он украл вчера. Илья отдал её собаке.
  -Дома пожру, - сказал он ребятам. Видно заметили, что он в ступоре, а перед глазами осы летают. Чёрт, вчера он вроде и не обедал даже. Ладно, пусть все катятся, а то до завтрашнего совета отоспаться не успеют.
  -Когда начнём новую охоту на ос? - Муха, казалось, не кончал ещё предыдущей, в его усталых глазах светились красные злые огоньки, а кулаки были сжаты, - Надо отомстить за наших.
  -Сначала их надо вытащить, - сказал Калильный, снова пытаясь найти опору и не обнаружив её, - но тут уж я сам. Вы не лезьте, а то натворите делов. Поговорю с Прядиным.
  Но сначала надо отдохнуть пару часов. Да ещё этот Аркадий куда-то запропал, возись с ним. Наверняка тоже в осином плену сидит.
  С Оксаной они договорились встретиться сегодня вечером. Калильный был уверен, что времени у него не будет, но почему-то не прийти не мог. Иначе он оказался бы ничем не лучше Аркадия, Лома и Фомки, которые сегодня не сдержали слово и не пришли на Выдькино поле.
  
  Именно в этот день...
  Он не хотел вспоминать, просто словно из тумана выплыло знакомое до боли лицо и осталось перед глазами. Надо ехать. Кладбище на Леваке, придётся брать такси. Автобусом туда не добраться, особенно в выходные. Да и на второй подобный "подвиг" после вчерашнего он уже вряд ли отважился бы. Он никогда не ездил на Левацкое кладбище, никого у него там не было. Почему похоронили там, он не знал. Да и теперь уже всё равно.
  Тамара не хотела его отпускать, мямлила что-то про их общий выходной, говорила, что они никогда не бывают вместе. Чёрт, завтра же на работу, а он забыл. Они с Бороком станут уничтожать архивы. С тех пор как все данные о пациентах были перенесены в базу данных компьютера, карточки больных не нужны. Было принято решение их выбросить, а регистратуру расширить, избавившись от стеллажей. Просто по утрам больным не хватало места в тесном коридоре, и очередь отпочковывалась на улицу, где было холодно.
  Он вдруг представил, как горят в мусорке карточки с названиями излеченных и неизлеченных недомоганий, как бездомные греются в огне этих болезней. Он захохотал. Смех его был похож на квохтанье курицы. Потом кивнул ничего не понимающей Тамаре и поспешил к телефону. Свободного такси придётся ждать минут пятнадцать, за это время он даже едва шевелясь, успеет одеться.
  
  Он прошёл через терёшкинский двор и вспомнил, что кое-что можно сделать сейчас. Уснуть он всегда успеет, а Лизки может потом не быть. Поди, разберись, в какую она сейчас работает смену.
  На обледеневшей тропинке он снова чуть было не упал. Только и не хватало сегодня пролететь через весь двор и врезаться в стену дома. Потом бы посмеялись все и всё. Когда-то Терёшкин был грозой этого двора, а теперь никто и не помнит его. Пырнули как-то ножом в одной драчке - вот и вся веселуха.
  Калильный представлял, о чём можно думать перед смертью? Наверное, в последний момент в ускоренном воспроизведении увидишь всю свою жизнь. Но некоторые незначительные пятна сольются с другими, и их уже не углядишь. Наверное, так.
  На своей лестничной площадке он остановился, ещё раз обругал кого-то и позвонил соседке. Она открыла растрёпанная, некрасивая, но добрая. Раньше юкушата любили случайно забредать в кондитерскую, где она работала, чтобы нажраться пирожных "в долг", но он этому быстро положил конец. Знал прекрасно, что за них она платит из своего кармана. Но сегодня пришёл к ней, больше не к кому было. Зарплата у него в конце месяца, в карманах пусто, а тут эта история. Илья поморщился, видно ему противно было о ней вспоминать, но сообразил поздороваться, когда Лизка открыла дверь.
  За ней кто-то дымил прямо в комнате чёрный, огромный, похожий на медведя из выдькинского зоопарка. Ему показалось, что это сама судьба смолит здесь, завёрнутая в бумажку.
  -Мне нужно... до зарплаты... рублей пятьсот, - больше он не решился просить, хватит этому дураку и этого, потом ещё где-нибудь можно будет раздобыть ещё.
  -Да ты заходи, - она видно не сообразила, что не одна, а я с удивлением разглядывал неугомонного пацана. Мне не хотелось смотреть на него, но я глядел поневоле, словно сила была в нём, которая не давала отвести взгляд. Какой-то он был злой, даже на меня бросил насторожённый взгляд, в котором таились вопросы, которых я не понял. Потом я достал из бумажника деньги и дал ему тысячу, но он не взял, а лишь отодвинулся от меня подальше, подарив полный презрения взгляд.
  -Наверное, он тебя ревнует, - сморозила Лизка очередную дурь, - Илюша, это мой... будущий муж.
  Я тогда не знал Калильного, потому не мог догадаться, что он считал меня буржуем, готовым за деньги купить несколько ночей с Лизкой. Я промычал что-то и ушёл курить на балкон, надолго запомнив этого пацана. А она протянула Илье тысячу, которую выронил я.
  -Спасибо, - выдохнул он, уняв нахлынувшую злобу, - вы знаете, я не стал бы просить деньги на какую-нибудь ерунду. Просто они мне на самом деле очень нужны. Помочь надо одному человеку.
  
  -...Вы знаете, сейчас всё брошено на выборы, лишних денег нет. Только в следующем квартале, и то не обещаю, - Коротов растягивал слова как мог, видно в то же время искал какой-то выход и не найдя его, почему-то рассердился. - Почему бы вам не поговорить с Пересветовым с Малилиным, с остальными. Они поймут ваше положение и обязательно помогут.
  Наверное, Коротов сам не верил в то, что говорил. Просто ему было трудно отказать человеку, который сделал для партии столько же, сколько он сам. Потому Коротов цеплялся за что-то несуществующее, пытался найти выход, через каждые пять минут хлопал Прядина по плечу и твердил, что партия в беде не оставит.
  -Мы не на митинге, Саша это там... так просто обещать, - наконец, не выдержал Павел, - Ладно, как-нибудь выкручусь сам.
  Он пожал Коротову руку и вышел. Ничего не получилось, да и если честно, он и не тешил себя напрасными иллюзиями. Слишком его проблемы пришлись не ко двору и не к месту. В то время, когда партия все силы тратит на борьбу, он выдумал решать семейные проблемы. Его жене угораздило заболеть. Прядин всё понимал, но что-то не сходилось в его голове, на вопрос, который он сам себе задавал, не отыскивалось ответа. Да и сам вопрос забывался, оставалось ощущение того, что он был когда-то задан. Что-то уже начиналось в Прядине механическое, чувства ли, мысли ли, он шёл, не осознавая своего пути, ему идти некуда было. Без денег даже в больнице он лишний. И забредя уже незнамо куда, он среди десятков ничем не примечательных серых лиц случайно обнаружил мальчишку. На голове у того была красная кепка.
  
  Неужели он пробил головой лёд? Он и не думал, что такая грязь будет там, подо льдом. Он вынырнул, отплёвываясь, пытался уцепиться за чёрные льдины. Но уже не было никакого льда, он понял, что чувствует дно под ногами. Шёл, выходя на поверхность, выбираясь на дорогу, которая будто бы и выходила из воды. Сначала всё было серым, словно на скорую руку слепленным из глины, но скоро он оставил позади болотистую местность, и вдоль дороги зелёными кляксами стали падать кусточки, отдельные деревца, а потом и целые леса. Дорога становилась твёрдой, укатанной, теперь на ней не застряла бы никакая машина. Он задышал сначала осторожно, понимая, что с разбитой грудью много не надышишь, потом осмелел и вдыхал уже уверенней. Словно этот воздух мог его очистить, склеить разбившуюся об лёд жизнь. Всё ещё болело в нём, но он шагал и прошёл уже довольно много. На пути ему встретился дом, в котором никто не жил. Потом ещё и ещё - целая брошенная деревня. Он заходил в дома, снимал свою красную кепку, присаживался в тёплый уголок ждал. Столы ломились от вкусных яств, но он не прикасался ни к чему. Вот догонит его кто-нибудь из "юкушат", тогда и можно будет начать пир.
  
  На следующий день он подошёл к Баранке и отдал ему деньги.
  -Возьми и никуда не ходи больше с погудовцами, - бросил он в придачу, стараясь не глядеть на мальчика, - и вообще зря это ты с ними спутался... гады они, нас и так мало, а они выдумали по-своему бороться.
  Аркадий, как только заметил Калильного, сразу же подошёл и стал ему объяснять, почему его не было вчера. Каждое слово его дышало счастьем, рвалось с радостью с губ. Илья даже подумал, что счастья в Аркадиевой речи было даже больше чем слов, до того они были беспорядочны и непонятны.
  -Знаешь, я тогда познакомился с девчонкой. Мы с ней всю ночь ходили по Арцаловке, а потом она сама мне ворота открыла, так что никто не прицепился. Олечка Чадова её зовут.
  -Чадова? - поморщился он, вспоминая, - Худущая как скелет и взгляд дикий какой-то? Ну, знаю такую.
  -Откуда? - Аркадию было неприятно, что кто-то из юков, пусть даже сам Калильный мог знать его Олечку.
  -Она умрёт скоро, - махнул рукой Илья. - Папаша её всё носится по врачам, пытается её спасти. Уже кучу денег на клиники убухал, и всё без толку.
  -Не умрёт, - уверенно вырвал из себя Аркадий, - я сумею её спасти. А ты не смей говорить такое, а то я...
  -С девкой ходил, с поганой буржуйкой шлялся, - цедил сквозь зубы Илья. Дурак, выбрал себе какую-то тростиночку. Его-то Оксана хоть в теле, есть чего потрогать. - Эх ты, хлюзда! Не умеешь ты ненавидеть.
  -Но зато я могу любить, - негромко ответил Аркадий.
  Это было первое возражение, которое он получил. Калильный не смог ничего ответить и только хмыкнул что-то себе под нос. Сам он старался думать о Стеше, ему стыдно было признаться самому себе, что он втрескался в обыкновенную мещанку. Но в голове всё равно был беспорядок. Оксана, казалось бы, вросла в него за два дня, а это для Калильного было хуже всего. Иногда он просто не хотел думать, потому что первые мысли его были о ней. Вчера она не смогла прийти, отговорилась делами, но Илье казалось, что она просто избегает его. Наверное, впервые в жизни Илья чувствовал себя слабым, неспособным придумать что-то дельное. Он не боялся грузовиков и танков. Но связать в узел свои чувства, чтоб потом оборвать их напрочь, он не мог.
  Ворвался в каморку Муха, замёрзший, злой, растрёпанный, с почти мраморной кожей на лбу, похожий на ледяную фигуру какого-нибудь серого волка.
  -Слух идёт, что Орловку опять сносят, - сообщил свежую новость он, - вроде бы там элитный район будет.
  -Хватает нам элитных - всюду замерзаем, - свистел, согревая звуки Муфта. На шее у него был новый шарф, которого Илья прежде не видел.
  -Жалко, что человек не может сохранять тепло, - вздохнул Муха, с завистью глядя на шарф Муфты, - летом у нас такая жарища стоит, вот бы человек мог запасать тепло на зиму! Я бы целыми днями на пляже торчал!
  -Тогда бы человек просто был роботом, Муха, - ответил Калильный, немного поразмыслив. - Он бы тогда чувствовать добро не умел. А нам и в правительстве роботов хватает.
  -Злее надо быть, - сказал Муха. Он ещё не согрелся и стучал зубами, бесполезно обняв чуть тёплую батарею, - иначе в этом дерьме самому легче лёгкого дерьмом стать.
  -Нет, Муха, всё это не навсегда! Это мы сейчас злые, но в душе мы хорошие, - для Аркадия сейчас все были хорошие, - А потом мы ещё лучше станем!
  -Потом осы выдумают новые методы воздействия, - проговорил Калильный, ещё немного подумав, - посмотрите, из нас уже сейчас делают врагов общества. И Коротов уже всерьёз думает о том, чтобы нас распустить, я сегодня с ним говорил, Лома с Ивановым отмазывал. Да вы и посмотрите на нас, какая мы сила? Нам только шутов играть, а не революцию делать. Короче, мне на бюро надо, там будут решать, что с нами делать.
  -Да всё путём будет, - похлопал Калильного по плечу Муфта, - разве они забыли, сколько мы им газет перетаскали? А буржуйских машин сколько побили? Да и не будь нас, в Голубинове давным-давно развлекаловку бы открыли. На нас, можно сказать, вся партия держится.
  Илья только и смог что посмотрел на Аркадия, потом на Муфту и грустно улыбнулся.
  -Эх, мне бы в другое время жить! Вот бы я разгулялся тогда! - а потом подумал и добавил, - А может быть, и хорошо, что я не живу в другое время.
  
  ...За прошлый год мы провели 50 организованных мероприятий, причём 10 вместе со старшими товарищами. Антиправительственные выступления на Балетной, Осовиахима в Голубинове и пр. Городская организация юков пополнилась на 21 человека. Выбывших нет. Может быть, наши методы были не столь
  
  Вещи для того, чтобы убежать от смерти были собраны, ещё вчера Аркадий уложил рюкзак. Олечка тоже сказала, что подготовится. Да, он вытащит её из этого города буржуев, он станет настоящим героем в её глазах. Конечно, он совершит кучу смелых поступков - Калильный сможет им гордиться и перестанет называть рохлей и слабаком. Сам Аркадий Северцев вытащит принцессу из каменного замка. В Чистом у него живёт тётка, там они на первое время и устроятся. О том, что будет потом, пока не хотелось думать. Наверняка отец их поддержит, по-другому и быть не может.
  Когда до ворот оставалось немного, его остановили. Незнакомые парни сидели на поваленном дереве в парке, курили и перебрасывались ничего не значащими словами, матерились. Аркадию надо было даже не оборачиваться на их зов, просто пробежать несколько метров до ворот, и он был бы спасён. Но была ещё в нём какая-то слабость, неуверенность в том, что он делает. Потому, когда его окликнули, он пошёл, в глубине души отыскивая крохотную возможность спастись. И совсем не от кулаков этих парней. Просто Аркадий уже начал понимать, что никуда не убежит.
   -Как поживает Калильный, - сделал глупую рожу один, а в мозгу Аркадия промелькнула трусливая мысль: "Откуда они знают, что я с ними? Ведь я только вчера пришёл туда".
   Ошибаешься, друг, в юках либо состоят всю жизнь, либо вообще не имеют к ним никакого отношения.
  Таксист запросил двойную цену, и он не поехал. Пожалел деньги. Решил добираться на автобусе, но по дороге на остановку опять пошатнулся, как и в первый раз и
  упал в грязь, он стал черпать липкие комки и кидать их в лица врагов, но те только зло улыбались, их было много. К каждому удару прибавлялась пара-тройка матерных слов, и он боялся не боли, а того, что Олечка незнамо как может их услышать. Перед глазами росло и разрывалось на части багровое солнце, оно появлялось с болью и уходило, пронзив ему мозг. С каждым ударом небо и земля сближались, а пеньки, на которые его бросали, казались острыми кольями на глубине пропасти. Он не понимал, почему они смеются - мальчишки, а уже такие жестокие. Они натолкали ему в рот грязи и разбежались. Он до сих пор помнит её вкус на разбитых губах и не может избавиться от ощущения того, что кто-то из них может вернуться, чтобы ударить ещё раз. Они не убили его. Оставили медленно умирать всю жизнь. Он долго лежал рядом с остановкой избитый, старый, бесполезный, никому не приходило на ум, что надо вызвать врача.
  
  Он стал никаким. В разговорах с женой использовал лишь стандартные фразы: "не волнуйся", "всё будет хорошо", "я сделаю всё возможное". Его лицо превратилось в маску страдальца, в последние часы он только и делал что просил. Врачей - повременить с оплатой, друзей, которые сами сидели без денег, потому что заводы стояли, банкиров. Выдать кредит ему отказались, так как у него не было постоянной работы. "Вот не изберут вас на следующих выборах, останетесь вы нищим, а за кредит кто рассчитываться будет?" - говорили люди в окошечках, не разжимая губ, не произнося ни одного слова, лишь пригвождая к месту оловянными глазами. Но потеряв надежду, он всё ещё не хотел проигрывать и цеплялся за обрывки несуществующей мечты, которая не могла даже подняться в небо.
  
  Да мы мечтали, и порой наши мечты были по-детски наивны, но может, по-другому и не могло быть? Мы бились, иногда не зная за что, но всегда вместе и всегда с какой-нибудь мечтой. Если даже кто-то из нас хотел накормить всех голодных, то разве это было плохо? Пусть даже сначала ради этого нужно было заплатить немалую цену.
  
  Вечером разрозненная армия юков встретилась в Голубинове. Аркадия не было, и Калильный чувствовал рядом какую-то пустоту, некому было уравновесить его тяжёлый характер, принести спокойствие. Илья звонил Оксане, но её телефон оказался выключен. Посоветоваться было не с кем. Он уже знал всё, а его "юкушата" не знали. Он, конечно, скажет им, но потом, когда закончится эта охота на ос. Слов, правда, Илья пока не подобрал - здесь с одними лозунгами и плакатными словами далеко не уедешь. В нём жила и билась огромная внутренняя сила, с которой ему сейчас нечего было делать. Калильный, чтоб не казаться слабым, по-прежнему что-то кричал, да только слов сам не помнил. Отстав от остальных, он завернул в лесок, холодный, голый, с двумя новыми пнями. И там же, в роще, торчало дерево, выкрашенное в красный цвет.
  -Это я сделал, - с восторгом произнёс Муфта, как всегда растрёпанный, в новой куртке. Наверное, спёр где-нибудь.
   -Дурак, - оборвал его Илья, - разве в этом революция? Ты посмотри, деревья-то вырубают, а мы тут только зря глотки дерём да за ручки держимся как малыши какие-нибудь. Ванька бы нам, что за такое спасибо сказал?
   Он не знал, что сказал бы Домрачев, просто от того, что его удалось так быстро вспомнить, стало как-то спокойней.
   Мы не забывали. 9 мая мы ходили на Братскую могилу, у многих из нас прадед или какой другой родственник погибли на войне. Мы следили за могилой Ивана Домрачева, так как здесь у него не осталось родственников. Да, я признаю, что мы порой
  Рыжая, почти ржавая Женька Ливанова появилась из темноты подвального этажа, на котором помещалась редакция, и Илья протянул журналистке грязный листок с оборванными углами. Она поглядела на кривые беспорядочные строки, набегающие друг на друга и выходящие за всякие поля и рамки. Некоторые слова и даже фразы были зачёркнуты, иных совсем нельзя было разобрать.
  -Вот я написал статейку, - небрежно произнёс он, - сам здесь?
  -Нет его, - сказала Женька, неопределённо помахав рукой, - хорошо, что пришёл, будем чай пить. У меня кекс есть.
  -Нет, спасибо, у меня дела там, - показав в сторону своей каморки, пробормотал Калильный. Да, он так и не сказал ничего своим "юкушатам". У него не хватило сил, и ругать себя было уже бесполезно. Он кивнул доброй журналистке, и та снова скрылась во тьме. Да, ведь уже поздно, хорошо хоть кого-то он застал здесь. Завтра она передаст листок редактору, а это самое главное. Сейчас нужно побыть одному и наскоро прибрать бардак в своей голове.
  Но в его каморке оказался Малилин, он словно хозяин прохаживался здесь, засовывая нос то в книжный шкаф, то в груду бумаг на столе.
  -А что тут у вас скоммуниздить? - сегодня Малилин просто блестел, новёхонький пиджак казался отполированным.
  -Уйди, - махнул рукой Калильный, - честно, не до тебя.
  -Что ты готовишь последнюю речь перед своими юк-ками? - расхохотался Малилин, - Хочешь сказать, что в России не всё ладно? И кто теперь пойдёт за тобой? Кто послушает тебя, какого-то Калильного...
  -Прядина послушают, - вырвал из себя Илья, казалось все звуки вселенной перебив одним выдохом. В этих словах был весь он, за Павла Илья цеплялся в последнем своём стремлении сохранить свой мир, удержаться.
  -Прядин предатель! - выкрикнул Малилин, словно выискав нужный момент, - он гнида такая, за осиные деньги предал нас, а ты ещё перед ним выпендривался, идейного парня изображал. Да сейчас все пошлют, знаешь куда твою идею! Знаешь ведь, что на бюро говорили!
  Илья промолчал. Он знал всё. Но в предательство Прядина он не верил.
  -Ты честно ничего не знаешь? - скорчил удивлённую физиономию Малилин, - Ну и какой же ты руководитель после этого? Он написал заявление о выходе из партии и снял свою кандидатуру. Слухи идут, что Пальман ему крупный чек за это выписал.
  -Всё врут, - уверенно произнёс Калильный, - кто угодно мог, но Прядин не мог.
  Долгая зимняя ночь оказалась самой короткой в его жизни. Малилин скоро ушёл, уже празднуя победу. Илья забрался в кресло и стал думать. Он искал для себя причины предательства Прядина, и не мог их найти, укорял себя в том, что был недостаточно бдителен, но от этого не становилось легче. Он словно был в доме, в котором никто не жил и ждал, что кто-нибудь придёт и разрешит его сомнения. Хотя бы Оксана, чёрт её дери.
  
  У нас, выросших во дворах, речь оказалась поломанной, наверное, потому, что мы часто дрались и что-то хорошее в итоге нам отбивали и оставался один мат. Но я следил, чтобы подобных слов в райкоме не произносилось, хотя, скажу честно, из меня получался плохой сторож. Я частенько не мог уследить даже за своими словечками.
  
  Прядин не хотел показываться в райкоме, но надо было отнести лампу, которую он взял починить несколько дней назад. Не хотел выглядеть в глазах товарищей ещё и вором. Потому встал до рассвета и наскоро собрался. Прядин не думал, что так рано кто-нибудь припрётся в райком. Сейчас никого не хотелось видеть.
  Усталый серый сторож ничего не знал, его задачей было открывать дверь, а не разбираться кто прав, а кто виноват. Он кивнул Прядину как старому знакомому и снова уткнулся в детектив. Там было интересней.
  Прядин бросил куда-то лампу, оглядел в последний раз всё вокруг и направился к выходу.
  -Стой, - услышал он звенящий голос. И понял, что попался. Илья стоял у двери своей каморки и глядел на него, ещё не понимая, но уже ненавидя. Взгляд этот не знал жалости, он разрезал на мелкие части всё хорошее, что было когда-то.
  -Ты... - начал Калильный, захлёбываясь от гнева, не понимая, куда его девать сейчас. Он хотел сказать Павлу много слов, самые главные уже готовы были сорваться с его языка, но Илья ничего не сказал. И так всё было ясно. До мелочей.
  
  А ведь всё-таки что-то было в нас живое, яркое, настоящее. И я считаю, что это должно оставаться. Я вспоминаю наши вечера в моей комнатушке, наши песни в плохую погоду. Мы не принимали наркотики, не убивали людей, мы сами были людьми. Нам бы учиться, стать чуть-чуть умнее, и никто нас не корил бы за умственную неполноценность. А если организации юков не будет, куда пойдут они? На улицу, в пропасть, они просто разобьются, если мы их выбросим в такой тяжёлый мир, ничего не дав взамен.
  
  -Я ведь тебе верил больше всех их, - Илья плакал по-своему без слёз, лишь в груди у него что-то колотилось, вырывалось наружу, - я думал ты настоящий, а ты стал хуже их всех.
  -Ты тоже станешь таким, ты этим переболеешь, - Прядину было нелегко говорить, он словно бы оправдывался в своём поражении, - у тебя будет семья, она в один момент окажется важнее борьбы и всех протестов глупых.
  Последние слова у него вообще не вышли, он только открыл рот, и они размазались по его лицу словно варенье. Но Калильный их понял. И от того, что ничего не может изменить, Илья взвыл бесшумно, в груди его будто бы что-то взорвалось. Он смотрел как освободившись из-под его взгляда уходил Павел, сгорбившийся, постаревший, не способный теперь даже проститься по-дружески. Илья долго глядел ему вслед, как на замедленном повторе - Прядин не мог теперь двигаться быстро, что-то держало его, связывало с этим местом. Может быть, даже этот растрёпанный юкушонок.
  
  Он стоял в битком набитом автобусе и уступал старику место, охраняя его своей тоненькой фигуркой. Он глядел на мальчугана с удивлением, насторожённо, ничего не желая понимать. Потом сообразил, улыбнулся мальчику и сел. Сердце уже не билось так часто, да и шум в голове вроде утих. Но ехать в больницу теперь всё равно было глупо, если он уже едет на кладбище. Сухие губы старика снова исказила кривая улыбка.
  
  Она появилась, когда Илья пришёл к нему в больницу. Разбитый, разломанный с прокушенным языком почему-то похожий на осу Аркадий не мог ничего ему сказать, а Илья не хотел. Лишь во взгляде его Аркадий прочитал: "Борись за Чадову" и всё. Потом пришли Муха и остальные. Уже не с ним, а сами по себе.
  
  Он вспоминал Муху, который умер в нищете, грязи и алкогольном бреду совсем недавно и на чьи похороны он так и не попал. Нищий мыслитель, философ, мечтающий создать новый мир на развалинах старого. Мальчик с ярким огоньком в глазах, чтоб не замёрзнуть в такую холодную зиму. Что стало с остальными, он не знал. Может быть, слышал от кого-то, но сейчас не было сил вспомнить.
  
  Что станет с нами потом? Некоторое время мы ещё будем существовать, даже если организации юков не будет. Потом... я не знаю.
  
  Но он знал куда как больше того, что было им накарябано. Просто написать об этом не умел. Илья стоял без шапки на самой середине моста и пытался сладить со своими мыслями. Ему не было холодно - сердце билось с бешеной силой, он щупал его через куртку и свитер как загнанную птицу. Слишком рано он повзрослел. Ему бы играть с мальчишками в футбол, а не лезть в политику. Из его "юкушат", из этих детей вырастут люди, которые когда-нибудь выкрасят все деревья в этом городе в красный цвет и всё. Но пусть они и играют в следопытов. Его охота на ос закончилась.
  Илья стоял на мосту и глядел. Он не понимал, откуда на мосту взялся воробьёнок, быть может, вырвался из его груди. Он прыгал по перилам моста, рвался в воздух, но что-то ему мешало. "Упадёшь, дурак!" - хотел крикнуть Илья, но боялся спугнуть эту дрожащую жизнь, которая ещё билась в нём, ещё дрожала. Вдруг воробьёнок сорвался с перил, и потом его не было. Илье не хотелось смотреть вниз, он боялся разглядеть на льду тёмное пятнышко, ещё одну точку в чьей-то жизни. Он думал, что и без дурацких взглядов чёрт знает куда можно обойтись.
  
  Он смотрел на крест и видел воробьёнка на перилах моста. Потом картинка перед глазами задрожала, его кто-то неосторожно ткнул в спину. Грубые слова готовы были уже сорваться с языка, но так и остались, удержавшись на самом кончике. Опираясь на трость, к могиле подошёл маленький человек с выцветшим лицом. Он не узнал, а скорее угадал в нём Павла Прядина.
  Прядин тоже узнал Аркадия, но оба они не сказали друг другу ни слова. Им просто не о чём было говорить. У каждого оставались свои мелкие проблемы, своё существование, свой неуют. Я узнал их обоих, хотя раньше встречал редко. Я пришёл в партию на её закате, когда юков уже не было и в помине, а имя Прядина позабылось. Но это были они, это были мы. Просто больше прийти сюда было некому. Я сделал вид, что пришёл к кому-то другому и поспешил уйти. Я не хотел, чтоб меня узнали, стало бы тяжело вспоминать их дальше. Оба они постояли ещё немного, а потом ушли в надвигающуюся ночь поскорее включать электричество, чтобы мир постепенно наполнялся чёрно-жёлтым светом, похожим на оперение ос.
  
  Закончено 5 июня 2012
 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"