МЕЖ ДВУХ МИРОВ

  

  

  Глава 14.

  

   - С вашим отчеством, господин Ульянов, просто совпадение. У меня есть знакомый похожий на вас и его тоже зовут Владимир Ильич. Вот и... машинально оговорился. Уверяю вас, что я не филер. Я художник и сейчас вам это докажу.

  

   Я достал из кармана блокнот для набросков и цанговый карандаш с мягким грифелем. Рисовать было неудобно, экипаж раскачивался, но я приспособился, буквально на коленке сделал быстрые портреты Владимира и Надежды.

  

  

  

   - Схвачено верно! Люблю профессионалов своего дела, - похвалил рисунки Ульянов. И даже его супруга не стала придираться, хотя обычно женщинам трудно угодить. Советами и поправками они доводят свое изображение до полной непохожести и только тогда остаются довольными результатом. Я вырвал листы из блокнота и подарил им портреты.

  

   Между нами установилось доверие, и мы перешли на обычные дорожные разговоры. Впрочем, Ульянов согласно своей натуре недолго сдерживался.

   - Смотрите, смотрите, как скачет белка! - вскричала Наденька, указывая на зверька с пушистым хвостом проворно скакавшего с одного ствола сосны на другой.

  

   Обычно такое зрелище умиляет, Ульянов следил за белкой со всей серьёзностью, а потом сказал:

   - Вот также скачут наши депутаты Государственной Думы, перебегая из фракции в фракцию. Когда решается аграрный вопрос... А, казалось бы, чего проще - земля крестьянам, но эта вечная боязнь обидеть господ помещиков, этих зажравшихся дармоедов, этих обломовых, которые сами себе даже чулок не могут надеть, зовут слугу...

  

   - Ой, а там еще вторая... как мне нравятся эти белочки!

   - Прелестно, - сказал я, - однажды ко мне в дом залезла лиса...

  

   - Нет, но каковы наши так называемые 'попутчики' - гельсингфорсские социал-демократы! Они всем довольны. Им абсолютно наплевать на страдания русского мужика. Наша Матушка-императрица, кажется, дала чухонцам слишком много вольностей. И в то же время всячески притесняет поляков. Я не удивлюсь, если немецкие 'Цеппелины' завтра начнут бомбить Питер. Если принимать всерьез угрозы нового канцлера.

  

   Владимир нахмурился, но быстро приободрился и продолжил:

   - А впрочем, если мировые державы во взаимной драчке разобьют себе медные лбы, то жизнь простого народа станет еще тяжелея и тогда они, наконец, восстанут против тирании, против голода, холода... против империалистов. Как вы считаете, господин художник?

   - Володя, ну что ты снова пристал к человеку. Может, ему твоя политика до утренней звезды, как выразился один поэт-символист.

  

   Но, вероятно, и местный Ульянов чувствовал в себе трибуна, вождя и у него на этой почве периодически возникало желание ораторствовать или спорить с кем-то.

  

   - Ваша супруга права, Владимир Ильич, я далек от политики. Вы ведь знаете, что художники - в широком смысле этого слова - не от мира сего. А я особенно... ('не заговаривайся', - одернул я себя) Но если вы не против услышать альтернативную точку зрения...

   - Ну-ка, ну-ка... - Ульянов весь обратился в слух, потому что паровая машина иногда сильно шумела.

   - Я слышал такое мнение, чем беднее народ, там он покорнее. А вот стоит им дать что-то из благ сверх того, что они имеют, например, кружевные панталоны, прошу прощения, госпожа Ульянова.. как они тут же начинают требовать все больше и больше благ и, наконец, скидывают власть...

  

   - Ха! Узнаю точку зрения моего заклятого друга Лейбы Бронштейна! Этой теорией - революцией сытых - он мне всю плешь проел... Иногда так и хочется дать ему по голове...

   - Ледорубом, - рискованно сострил я.

   - Как-как вы сказали? - Ульянов всплеснул руками, - Ледорубом?

  

   Владимир шлепнул себя по коленям и так захохотал, что его пробрала икота. И он еще сквозь смех и икоту повторял: 'ле...до...ру...бом..ха-ха-ха' Ох, ну, батенька, насмешил, - сказал он, вытирая слезы.

   Даже Наденька улыбнулась.

   Вскоре мы прибыли в столицу Империи Санкт-Петербург.

  

  

   Продолжение следует