Райдо Витич : другие произведения.

Проект Деметра 8

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:


 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Главы с 48 по 50

  Глава 48
  
  Самер ушел последним, но недалеко - Вейнер преградил дорогу.
  ― Что там произошло? Все как с похорон уходят.
  Сабибор хотел послать его к чертям, и даже рот открыл, но передумал. Посмотрел нехорошо и с нескрываемой желчью выдал:
  ― Можешь теперь целоваться со своей Лайлох хоть в десна и трахать хоть на площади. Эрлан вряд ли к ней вернется.
  Шах качнулся в сторону комнаты, но на грудь легла ладонь друга:
  ― Только, прежде чем обнять свою ... обалденную, знай, что именно ее папаша лишил тебя матери, отца, братьев, заодно устроив небольшой геноцид в масштабах одной маленькой планетки - этой.
  И с оскалом похлопав ему по груди, ушел не оглядываясь, Вейнера как припечатало - стоял - ни туда, ни сюда двинуться не мог.
  
  Эрлан поднялся на верхнюю площадку башни и встал у края, подставляя лицо ветру, жмурился на закат, отдаваясь наступающей прохладе. Ветер трепал волосы, оглаживал рубаху облепляя ею тело и казалось, взмахни руками и полетишь...
  Вот только мысли к земле притягивали, тяжелы были думы.
  Перед глазами была Эйорика, и на губах все тлеет тот первый поцелуй у стен разрушенного дейтрина, словно это было вчера. Тогда он начал жить... не зная, что строит свое счастье на костях и крови, целует ту, чей отец как раз и превратил дейтрин в развалины, а жизнь в существование.
  И что теперь делать? Как выкинуть ее из сердца, если и двадцать лет разлуки не помогли?
  Если б она отказалась от Эберхайма...
  Что это изменит? Он-то теперь знает, кто она. Да, есть сомнения, но даже, если выдумала - зачем было причинять такую боль, настаивать на возмущающим разум любого нормального? И если бы помутилась рассудком - но взгляд был разумным, осознанным, твердым. Эрлан видел его сейчас, как будто так и продолжал смотреть в глаза Эрики.
  И видел, как падает отец, его голова летит к телу мертвой мамы.
  И видел Эйорику, что потягивается нагая, смотрит из-под полуопущенных век, загадочно улыбаясь, горячая, нежная...
  Все кончено. Сложилось: Майльфольм - Эберхайм - Эйорика. Первому сохранили жизнь специально - Этан умен и хитер и знал, как выманить девушку. На стража точно поведется, послушает его. И скала совпала - там Эберхайму никто не помешал бы увидеть дочь и сообщить ей кто она. И видимо достаточно веские привел аргументы, что поверила.
  Интересно, он пытался ее спасти или было наплевать, что сорвалась и падает?
  И головой качнул - не верилось. Эя дочь Эберхайма - звучит как нечто кощунственное и запредельное, бредовое. Несовместимое. И все же... он был почти уверен, что знаки рода Эберхайм, не стать последний изгоем, проступили бы на челе девушки. Эрлан достаточно узнал ее, чтобы сложить очевидное. В ней чувствовалось право, закрытое, как дверца, а он понять не мог что это. Ответ же прост - отце лишен и дочь войти не сможет. Нет, тот еще, наверное, что-то может. Да может точно - обращаться. Шердан погиб раньше, чем закончил изъятие права.
  И кстати это подтверждает тоже слова Эйорики. Эберхайм мог здесь появиться, обратившись, как раз на высоте - на другом уровне - выше, чем распространяется влияние Маэра Шердана. И тем обезопасил те крохи права, что ему еще остались, но рисковал. С чего вдруг, если бы не дочь, не желание сообщить ей кто он, кто она. И вбить, конечно, клин меж ней и Лой, и перетянуть светлую на свою красную сторону. Красную от пролитой невинной крови.
  Удачно.
  А он теперь должен воевать и с ней, с той, с которой делил свою душу, постель и мечты, с той, которой отдал себя без остатка, и здесь стоит фантом, а сам-то так и остался с ней.
  Эрлан невесело усмехнулся.
  ― Отлично, Эберхайм, ― прошептал в сторону заката. ― Ты знаешь, как ударить посильней, убить не прикасаясь.
  Не смог достать напрямую - прилетел сюда. Нашел.
  Интересно, он все еще здесь?
  Спросить о дочери его?
  Перед глазами ее лицо, так явственно, так четко встало, что Эрлан протянул руку и, даже показалось, коснулся кожи пальцами и ощутил тепло. Душа как порванная струна заныла - ему не прикоснуться больше наяву, не ощутить реально тепло и нежность, свет, что словно шел изнутри и окрылял, сам воздух наделял любовью.
  Они так непохожи - отец и дочь. Так что же он решил, что Эйорика права?
  Права - не стоит бегать от себя.
  Но как ее оставить? Тем более сейчас, когда больна, слаба, и говорить не может - шепчет.
  А как вернуться, как можно подойти к той, что признает отцом убийцу его отца, матери, знакомых и друзей, малышки Порверш, стражей и невесты. Ведь признавая его Эйорика бросает вызов всему и всем, открыто признает, что ей все равно на то что Эберхайм убил ее сестру, не говоря о тех, что заполнили святилище предков, продлив его на километры. Заполнили камнями, не телами. Тела никто похоронить не смог - не до того и некому было.
  Чудовищно. Представить только и пальцы в кулаки сжимает ярость. А Эйорике, как будто все равно - не трогает, подумаешь?
  Как такое можно?
  Эрлан голову склонил, ладони впились в камень ограды - тысячи семей под корень, дейтсрины, мельберны и скиппы, детей и стариков, всех женщин - родами прочь, в мир предков.
  А ей все равно? Признала?
  ― Что происходит? ― встал у него за спиной Вейнер.
  Эрлан искоса глянул на него и отвернулся, опять воззрился на закат.
  ― Ночь надвигается. И только.
  ― У тебя такой голос, словно она уже легла. Причем на сердце, душу и разум сразу.
  "Ты угадал. Эйорика как свет - была недолго. Теперь лишь память остается". Но вдуматься - и, то пощечиной погибшим. Даже помышлять о ней - предательство. А как забыть?
  Обязан вычеркнуть, должен уничтожить о ней и память, но как если без нее, вопреки всем доводам, и дышится -то тяжело?
  Инар воспитывал ее, как родную - не знал? Да нет, скорее знал. Значит, собирается использовать против Эберхайма. Тот показал, отчетливо рискнув всем, что у него осталось одно больное место - дочь.
  Эрлан потер лицо - зная дядю, он был уверен - следующий ход будет через Эю. И ему, Эрлану Лой придется в этом участвовать. Это его долг - долг сына, долг изначального, долг человека. Но он еще и муж, и мужний долг диктует защищать жену.
  Расторгнуть узы?
  Да. Поднимут книгу Судеб и выхода не будет. Он просто не сможет поступить иначе, как отодвинуть, вычеркнуть ее.
  Но тогда Инара не проведут в Морент, развернут, как требует Эйорика.
  Опять тупик.
  ― Эрл, ты можешь объяснить, что происходит? ― легла рука Вейнера ему на плечо.
  Стряхнул: тебя мне не хватало. Вот странность - родной, а как чужой, далекий. Эйорика - враг теперь, переступила все законы, все мыслимые границы - а ближе нет. И ведь вросла же в душу!
  Зубами скрипнул: ради нее он был готов убить любого, себя кусками резать, а она так просто предпочла отца - убийства неповинных, кровь разруху, войну, что он развязал, беды, исковерканные жизни.
  Как хочется найти ей оправданье и закричать - да не в себе она, неправда, выдумка, боль от потери ее крутит!.. Но сделай и предашь своих, ту кровь, что пролили безвинно, те семьи, что лежат в склепах, сирот, оставшихся без родителей. Себя, того, что умирал в бурьяне один, за миг какой-то увидев то, что за шестнадцать лет не мог и в страшном сне представить.
  И лучше б умер. Да, малодушно так думать, но разве не судьба? Столько пройти, чтобы вернуться опять в бурьян, измученным вконец, смертельно раненым с душою наизнанку, и одному. И знать, что никого нет. Нет - хуже, тогда была надежда, светила, словно огонек в ночи - Эйорика и Вейнер вернутся.
  А сейчас и этого не будет. Ни проблеска надежды.
  ― Эрл?
  Да что он привязался? ― вновь покосился на Вейнера мужчина.
  ― Эйорика - дочь Эберхайма, ― разжал губы - дальше думай сам, и делай. Мне все равно.
  Шах фыркнул как стоялый жеребец:
  ― А еще потомок Чингиз-хана, Наполеона и Гитлера, и вообще она есть Чим Ин Си - тот людоед, что употреблял придворных. Эрл, ну, что за хрянь?
  ― Она сама сказала. При хранителе второго уровня, советнике Маэра - Эхинохе.
  Вейнер на пару минут завис в размышлениях и плечами пожал:
  ― И что? Она четыре дня лежала трупом - что вы хотели от нее? Она вам сейчас такого бреда на пару тысяч керобайтов насочиняет. Поверите - идиотами сделаетесь.
  Эрлан развернулся к нему, сложил руки на груди и прислонился к каменному зубцу ограды. Взгляд был пустой и равнодушный - бездушный даже, Вейнер бы сказал.
  ― Позволь спросить, с чего советник пришел к нам? Не с твоей ли подачи он прибежал? Ты так хотел узнать, что она хочет сказать. Так рвался огласить совету бред больной, еще чуть дышащей женщины. Чему же удивляешься теперь? Ты ей и суток не дал, чтоб окрепнуть, в себя прийти. Что ты хотел? Уничтожить ее или меня? Наши отношения? Поздравляю, ты преуспел. Добился.
  ― Все не то. Я побоялся за Эру. Она сама сказала, когда упала, что ты убил тихо. Очнулась и ты вдруг не пускаешь к ней - что я должен был думать.
  Эрлан помолчал, словно пронзенный, лицом чуть изменился, и вот опять как был. Заговорил:
  ― Что должен, ты не думаешь. Ты думаешь и делаешь, что нравится тебе. Я думал, что еще не вырос. А ты просто избалованный глупец, безответственный щенок. Пошел и настучал на брата лишь потому, что кто-то что-то сказал. Не дал серьезно изувеченной, утратившей ребенка, чуть не похороненной женщине, прийти в себя, разрушил все, что строилось с таким трудом.
  Он говорил спокойно, но безжизненно. Без интонаций раздражения или упрека, которые бы Вейнер понял. Но этот пустой голос, как из могилы, виной давил сильнее, чем если б Эрлан накричал.
  ― Эра сказала, что ты убил тихо, ― повторил упрямо - один был аргумент в голове.
  ― Кого? ― то ли вздохнул, то ли удивился. Еще один бредит? Впрочем, Вейнер только этим и занят. И дошло, видя как тот отвел взгляд:
  ― Аа, ― рассмеялся горько и как-то безысходно. ― Ты решил, что это я столкнул ее. А теперь не пускаю вас, потому что мечтаю добить. Приятно, что хоть фантазиями ты не обижен. С умом, пониманием людей, уважением к окружающим, и прочими подобными безделками себя не обременяешь, это ясно. Ну, что ж. Теперь ты знаешь, что Эйорика хотела сообщить. Надеюсь рад. Если она будет упорствовать, ее припишут отцу. И выставят, не глядя на состояние. Наш с ней союз по тем же причинам невозможен. Как только объявят запись в книге судеб, придется решать - выдвигать встречное требование о расторжении уз. Ну и чего ты опять добился?
  Вейнер сунул руки в карманы и затоптался: мать твою.
  ― Ты подставил ее и всех нас. Ее не задержат в городе, а я не защищу, и ты не сможешь встать. Потому что тем переступишь через смерть отца, матери, братишки, что только начал бегать. Через смерти всех почивших родов. Через двадцать лет уничтожения светлых и устоев изначальных. Через стражей, что выводили тебя из под стрел и спасали от смерти. Через убитых деттов, что пытались дать тебе хоть какие-то знания. Нет, ты мо-о-ожешь, я в тебя верю. Тебе же ровно на все и всех.
  ― Эрл...
  ― Не надо! ― отрезал. ― Ты делом все сказал.
  И двинулся вниз.
  Вейнер осел на корточки у каменной ограды и ощерился сам на себя. И что ж он вляпывается раз за разом? Как лучше хочет, а выходит хуже не куда.
  Нет, но поверить что Эра дочь упыря Эберхайма? Они в своем уме?
  И стих, ответив сам себе - а ты в своем уме был, когда подумал, что Эрлан может причинить вред Эре?
  И закрыл глаза, сел, ноги вытянув - а ты правда, конченная сука, Шах. И редкий неудачник.
  
  Самер и Лала сидели на ступенях перед площадью. Его жгло произошедшее и он хотел поделиться не с кем-то - с ней. И рассказал все без утайки.
  Девушка так радовалась, что подруга жива. Сначала. Сейчас же сидела как статуя с лицом из гипса.
  ― Я ... не верю, ― выдохнула. Мужчина чуть развел руками - что сказать? Твое право, я же изложил, что слышал сам.
  Молчали. Странно, но и молчать с Лалой Самеру было хорошо. Не злость уже - печать тихая одолевала.
  ― Она не понимает, что делает, не понимает последствий. Потому что еще не в том состоянии, чтобы в принципе о чем- то говорить. Совет должен это понять и учесть.
  ― Понятия не имею, что будет делать совет. По -мне сама мысль озвученная Эрой о том что Эберхайм ее отец - уже из ряда вон. А еще настаивать и признавать? Для меня - слишком.
  ― Значит, ты тоже не понимаешь, что теперь последует? ― как эхо спросила Лала.
  ― Ну, что я к ней ни ногой - это точно, ― бросил сухо. За день двух друзей лишиться - это слишком.
  ― Да, хорошо, ― закивала. ― Вы... вы замечательно решили Ты - ни ногой, Эрлан тоже не сможет быть рядом, Вейнер. Стража только отпустили. Он только и будет. Жрец тоже к ней не подойдет. Вы бросаете ее больную! Друзья? Сейчас совет обязан будет разобраться! Сейчас пошлют в мир кого-нибудь узнать и получить подтверждение. И тогда, если Эйорика не откажется от отца, ее выставят из города, лишат права, сделают изгоем. Потому что отец ее изгой!. А она не откажется! Я ее уже знаю. Она не сможет отказаться, потому что это значит предать!
  ― Ты забыла, кого она называет своим отцом, ― напомнил Самер, не понимая чему так возмущена Лала - у нее даже глаза гореть начали, как у кошки в темноте.
  ― Да плевать! Она не Этан, она Эйорика! Она не совершила преступления! Она сейчас особенно нуждается в помощи, а вы бросаете ее и отдаете на растерзание! ― вскочила. ― Да вы хуже, чем!... Чем!...
  И слова не нашла - рванула по темноте, как черти за ней погнались.
  Самер вздохнул и шею помял: нет, женщин ему никогда не понять. Что, вот, Лала напридумала? Эрика одна не будет - есть страж, есть Эрлан и Вейнер - не оставят. И жрец к ней приходит - лечат.
  
  Эра лежала одна в тишине, бессильная, покинутая, и как выброшенная за борт. И вспомнилось, что было несколько месяцев назад - палата, бессилие, одиночество и ненужность. Все возвращалось на круги своя.
  Эрлан все -таки ушел. Это радовало ее и убивало. И если он не вернется, она готова была его простить и даже поверить, что он играл вслепую.
  Вот только чего она добилась кроме?
  Она всегда предпочитала одиночество, так было проще и спокойней, но вспомнив как это, захотелось тут же забыть.
  "Главное, чтоб развернули Дендрейта. А еще - как можно быстрее подняться: набраться сил", ― уверяла себя. Она уже знала, что будет делать. Отрезав Эрлана, откинув его, она вывела из уравнения всех остальных. Теперь игра будет только со Стефлером. Один на один.
  Лой наверняка сообщит ему, кто она. Впрочем, Эра глубоко сомневалась, что тот не в курсе. И предполагала, что дядюшка захочет ее использовать. "Интересно, примет ли в этом участие Эрлан? Прикрутят наверняка. Как же - главный исполнитель"
  А если она неправа, если его играют вслепую?
  Если б можно было с ним поговорить, если б она знала, как близко или далеко Дендрейт и сколько времени в запасе - можно было поступить иначе, не торопиться резать по живому.
  Эра заметалась по подушке, жмурясь, чтоб сдержать слезы. Больно, тяжело, душа кричит, ее как разорвали пополам, и нет покоя. Боль разливается по телу, давит испариной и бессилием. И хочется пить, безумно хочется пить. Да только некому подать воды.
  Кого винить? Сама решила, сама этого хотела. Все было ясно изначально. Но был ли иной способ проверить Эрлана и обезопасить город и ребят? Честно и прямо рассказать, послушать, что ответит Лой и... знать, что его вздернули или просто разорвали. Как здесь казнят? Какая разница? Нет, чтобы не было она ему не судья. Но и молодильные яблочки для дядюшки упыря добывать не станет и ему не даст.
  Но как же не хватало Эрлана! Прижаться бы и, кажется, что боль оставит.
  Эя начала сжимать и разжимать кулаки, чтобы занять себя, не думать. Сосредоточилась - рывок и села. И тут же рухнула без сил, захрипела от боли в грудине, на лбу бисером испарина выступила, и голова кругом, звон в ушах. Ничего, ничего, ― пальцы смяли ткань. Дыханье постепенно выровнялось, боль больше не слепила, но глаза слипались сами.
  Еще рывок?
  Эя провалилась то ли в сон, то ли в пропасть.
  Глаза открыла - вечереет, а в комнате по-прежнему никого. И, кажется, что осталась одна во всем мире. И пить хочется так сильно, что спасу нет. Взгляд ушел в сторону кувшина на столе, только до него добраться нужно. А как? Сил нет не позвать, ни двинуться.
  На окно присел ворон, раскрыл клюв, оглядывая больную.
  Ну, вот, Эберхайм явился, ― чуть улыбнулась птице. Та оглядела комнату и спрыгнула на пол, а выпрямился уже мужчина. Прошел к дверям и стойкой их подпер.
  Сел на постель к дочери, смотрит на нее и молчит. Пытает взглядом, изучает. А та бы пить попросила, но даже смотреть тяжело - веки давят, закрываются.
  Мужчина вытащил из-за пазухи небольшой прозрачный флакончик и выказал на свет. А там, то ли камешки прозрачные, то ли чипы. Один на ладонь отправил, вытряхнув и в рот Эрике вложил, принес попить.
  Девушка возмутиться не смогла и сплюнуть тоже. Камешек как капсула ушел в желудок и Эру выгнуло, глаза открылись, по телу, словно током дали.
  ― Аа! ― вырвалось невольно. И спало все. Только потом прошибло, как выкупали. Лицо отерла и сообразила - рука легче стала и слушается. В голове гудело, как в линии электропередач, но стало много лучше.
  ― Что это? ― прохрипела: что за хрянь ты мне дал?
  ― Неважно.
  Эра глаза прикрыла - неважно! А что он вообще здесь делает?
  ― Тебе опасно, ― надо же - голос появился. Надтреснутый и словно чужой, слабый, но уже себя слышит и от каждого слова в онемение от усталости не впадает.
  ― Что ты сказала Лой? Я видел его на площадке центральной башни и слышал часть разговора.
  ― Сказала, что есть - что ты мой отец.
  ― Зачем?
  ― А это неправда?
  Мужчина, не мигая смотрел девушке в глаза и она видела, как мирятся в его зрачках удивление, непонимание, сожаление и тревога с уважением и благодарностью.
  ― Они поднимут книгу судеб.
  ― Пусть.
  ― Девочка, что ты задумала? Ты понимаешь, с чем играешь? Я изгой и ты, признавая меня, рискуешь стать изгоем.
  ― Расскажи, как ты превращаешься из ворона в человека и обратно, ― перевела разговор на другую тему. ― Куда одежда и этот флакончик? Что-то не заметила на птице ни талисманов, ни плащей.
  ― Они есть. Все остается, но невидно обычному глазу. Эхинох может узреть, что не в порядке со зверем или птицей. Его право видеть, что прячется незримой тенью. Но ты уходишь от ответа.
  ― Ты тоже. Что ты мне дал?
  Мужчина помолчал и просто протянул флакон. Девушка выставила его на свет, разглядывая прозрачные капсулы, рука дрожала, и слабость клонила ее вниз, но все же Эра смогла разглядеть в прозрачных камешках чуть заметные ворсины, вкрапления ровного ряда точек, прежде чем рука обессилено опустилась.
  Сложить увиденное, понять что это, было несложно. Труднее справиться с собой зная ответ.
  ― Это помогало Анне.
  ― Так и поняла. Ты знал, что я выживу?
  ― Нет. Но после - да. Пытался помочь, но Лой не отходил.
  ― Но ты дождался и потому я жива.
  ― Да.
  ― Ты, правда, мой отец?
  ― Да.
  ― Ты, что, будешь сторожить меня?
  ― Что ты сказала Лой?
  ― Что твоя дочь.
  ― Все?
  ― Этого хватило. Они отзовут Стефлера.
  ― Нет, девочка, ― Эберхайм чуть склонил голову на бок, почти как ворон. И взгляд такой же - пристальный и не мигая. ― Ты подставила себя. И не говори, что не подумала. Я вижу - ты сделала это сознательно.
  ― Так будет правильно.
  ― Правильно было рассказать Маэру о планах Дендрейта и участии в его затеи Лой.
  Эберхайм навис над Эрикой, упершись руками в постель:
  ― Но ты пощадила Лой, вывела его из игры и подставила себя. Заодно отодвинула своих друзей. Что будет дальше, понимаешь?
  ― Как и ты.
  ― Нет, девочка. Ты не понимаешь. У тебя иное мышление и знания, которые здесь не годятся. Детты мало чему вас научили. Дендрейт не остановится. Он придет сюда под любым предлогом. Использует тебя против меня, когда встанет на место Маэра и закончит со всеми светлыми, кто сильней его. И сделает это руками Лой. Ты жалеешь его, но он тебя не пожалеет. Ты кинула вызов изначальным, ему лично. И не оставила выбора.
  ― Ну, значит, так тому и быть.
  ― Ты должна сказать о планах Дендрейта Маэру. Только он сможет его остановить.
  ― И лишить права, да? Ты хочешь этого?
  ― Да.
  ― Месть?
  Эберхайм молча поднялся:
  ― Ты не знаешь чему и кому верить. Тебе мало слов - нужны реальные доказательства. Я понял и не стану убеждать. Запомни лишь одно - ты можешь выбирать, но у меня выбора нет. Меж тобой и Эрланом я выберу тебя, и жалеть его не стану. Меж Маэром и Дендрейтом, как меж Морентом и Тоудером, я выберу первое. Ты думаешь, что справишься одна, а я знаю, что нет. Полная власть права превратит тебя в марионетку. Право Лой до сих пор играет тобой и будет гнуть до конца жизни. Ты слишком неопытна в вопросах права и не видела его полную силу. Ты не понимаешь, что такое бросить вызов совету, а я - знаю. К счастью и сожалению, ты очень похожа на мать. И я жалею, что вмешал тебя. Да, я не смог спасти Эллайн, но тебя я тронуть не дам. И мне все равно - веришь ты мне или нет.
  Мужчина шагнул назад и как-то резко стал уменьшаться. Ворон прыгнул на подоконник и оглянулся на девушку.
  ― Если ты мой отец - я могу так же оборачиваться?
  ― Каррр, ― выдала птица и спорхнула с окна. Черные крылья мелькнули на фоне леса и скал.
  Эя невесело улыбнулась.
   Сжала кулак, разжала, держа руку на весу, потрогала уши, затылок, и вздохнула, уставившись в потолок: все ясно до омерзения. И даже хмыкнула, вспомнив убежденность Самера, что Стефлера вернул их на помощь своим же. Да, да. Вернул, тут не поспоришь - но их ли и на помощь - бо-ольшой вопрос.
  Эрика попыталась встать, но тут ошиблась - тело подводило, неготовое к подобным подвигам. И стало смешно и как -то все равно на все. А душу царапало от мысли, что скорей всего ее убьет Лой. Легко.
  И свернулась вдруг от слез, что брызнули сами, закрыла рот ладонью, сдерживаясь и никак не могла. Ее сотрясало от рыданий, и хотелось забиться в истерике. Только одно маячило и еще создавало если не смысл, то цель существования - Дендрейт. Она просто обязана теперь уничтожить эту тварь.
  В комнату влетела Лала, присела перед ней, потрясенная рыданьями подруги, жалкими, отчаянными:
  ― О, Эя, что ты... что ты наделала... ― и слов нет, чтобы ей помочь, хоть как-то успокоить. Приподняла, к себе прижала и гладила, как мать, а сама чуть не плакала вместе с Лайлох.
  ― Мне Самер рассказал... Как они могут? Ох, Эя, я боюсь думать, что будет. Но ты не одна, я не оставлю тебя, обещаю. Мы вместе, что -нибудь придумаем, ― и вздрогнула услышав смех. Эрика хохотала. Та оттолкнула девушку и смеялась, смеялась, крутясь по постели. Смех, как брызги осколков и нет в нем веселья - тоска и безысходность.
  Лала заметалась, не зная, что делать, как успокоить светлую. Истерика, ясно, но какая!
  И сама всхлипнула от обиды на мужчин - как они могли с ней так поступить?! Она же не в себе! Как они могли поверить, что она имеет отношение к Эберхайму?! Да даже так, она - больна! Как можно вымещать на ней, на слабой, никому не причинившей вреда, свою ненависть к другому?
  Ее хохот убивал, рождал желание закричать во все горло и на весь город - опомнитесь, что же вы творите?! В нем было горе и отчаянье, насмешка над собой и происходящем, и вызов. И он резал как по живому, сжимал сердце и рвал душу, ввинчивался в мозг, сводя с ума.
  Лала потерялась, забилась в угол и зажала уши и выла, вспомнив всех близких и родных, что погибли, всех, кого потеряла, себя, испуганную, жалкую, не знающую что делать. И голод, и панику, которая гнала по лесу, и боль от ранок на ступнях и слезы, слезы жалости, непонимания, отчаянья, беды огромной как небо, стылой и черной.
  
  
  Эрлан вздрогнул, услышав смех Эрики. Он раскатился по всем башням и поднимал людей.
  Лой чувствовал, как его топит горечь и тревога, страх за нее. Сжал кружку так, что та треснула в руке. Откинул и зажал уши, понимая, что еще миг и сорвется с места. Нельзя, нет! А перед глазами трупы, кровь и страж сжимает сердце, и вой в ушах и Эя спящая, и тут же стоит перед ним дрожащая, напряженно смотрит и просит помощи, не понимая, что с ней произошло, винит себя и ждет удара, и боль его напополам с ее, мертвые глаза...
  Эрлан не смог больше выдерживать. Смех сметал преграды и вскрывал сокровенное, проникал в душу, выворачивая ее.
  Мужчина перепрыгнул стол, взлетел на этаж, расталкивая светлых, стражей, растерянного Нерса отодвинул в сторону, и дверь толкнул не думая. Взгляд - Лала скулит в углу, белая как снег и явно не в себе, а Эю бьет на постели в истеричном смехе, лицо в слезах, сама же не в себе.
  Эрлан схватил кувшин с настоем и резко выплеснул его Эйорике в лицо.
  Смолкл и, застыла. Смотрела на него, а видела ли - не сказал. Лицо оттерла и глаза закрыла, скрючилась, как будто свернуло ее. И тишина, словно он убил, а не прекратил праву издеваться над всем городом.
  Эрлан зубы сжал, зажмурился только, чтоб не видеть ее. Еще б не чувствовать, как ей плохо, не знать что чувствует. И понял, что сейчас совершит предательство - презрит все законы, и преступления ее отца простит - лишь бы обнять ее, прижать к себе, снова ощутить ее тепло и нежность, любовь, в которой столь безгранична, что как птица парит и манит в небеса.
  Нет...
  Качнулся назад, а ноги не слушают, все существо его желает одного - обнять ее и успокоить, и пусть сойти с ума, но с ней, вдвоем. С ней и безумие - счастье...
  И закричал внутри себя, заставил шаг назад сделать, потом другой и вывалился за дверь, прижал ее спиной.
  Самер уставился на него в потрясении еще от этого жуткого, выворачивающего душу смеха:
  ― Что это было? ― прошептал чувствуя себя наизнанку вывернутым.
  Лой склонил голову только б не видеть никого, не отвечать, и чтоб не видели в его глазах, что происходит.
  ― Так плачет любовь, ― заметил тихо Нерс.
  Эрлан не устоял - осел у двери и закрыл глаза руками: да простят меня предки... это невыносимо... это как рвать себя зубами, минута за минутой, день за днем...
  Самер пошатнулся и отошел к окну, где скрючился, как замерший орел, Вейнер. Он смотрел в одну точку, а из глаз текли слезы.
  
  Как и все, Лала не сразу пришла в себя. Смех эхом еще гулял в ушах и бил в сердце, вскрывая душевные раны. Слезы лились не переставая и, хотелось просто выть, выплескивая всю боль что накопилась, и каяться крича, в том что неправильно по жизни сотворила.
  Девушку трясло. Она не подошла, а подползла к подруге, стянула тану с ее лица и встретилась с взглядом ее пустых, словно потерявших жизнь глаз.
  У Эрики душа горела. Перед глазами как наяву стелилось марево из памяти, из тех дней, когда ее заносило на Химеру. Огонь со всех сторон, ад наяву, и каждый шаг вязнет в раскаленной почве, дышать нечем и нет спасенья...
  Действительно нет. У нее забрали все.
  Перед глазами вновь встал Эрлан, его оскал, когда выплескивал настой в лицо, и кажется что это был яд, и, кажется что кожа зашипела плавясь.
  ― Эя, это все из-за Эберхайма. Маэр много дней выспрашивал Эрлана и тот рассказывал, что творилось и творится у нас. А ты сказала, что дочь ... Зачем? Ведь это же не правда! Ты просто отрекись, тебя поймут, ты не в себе!
  ― "Ты можешь выбирать, но у меня выбора нет", ― прошептала, глядя мимо Лалы. Такое мог сказать только отец, только родной отец мог рисковать собой, чтобы помочь своему ребенку. Нет, Эберхайм не лгал. Она чувствовала это тогда, еще на скале, и точно знала сейчас.
  ― О чем ты, Эя? Выбор есть всегда...
  ― Меж чем и чем? ― спросила тихо. ― Меж предательством и честью, есть выбор, думаешь? Нет, Лала. Эберхайм мой отец, я не предам его. Я люблю тебя, люблю Эрлана и Вейнера, люблю ребят и этот город, люблю этот мир, и не хочу выбирать между любовью к отцу и любовью к Эрлану. Меж любовью к тебе и любовью к Амарике. Меж Радишем и Самером, меж Лири и Кейлифом. Не хочу и не понимаю, зачем это делать. Ты выбирай, если хочешь, а я не стану, ― прошептала, огладив Самхарт по щеке. ― Спасибо тебе. Но, наверное, будет лучше, если ты уйдешь, как все. Иди, Лала.
  Та смотрела на Эрику во все глаза и губы сжала, мотнула головой - не уйду.
  
  Эрлан лег на постель, не раздеваясь, и накрыл глаза рукой. В ушах все еще стоял смех Эи, и боль в нем дребезжала, отчаянье, тоска - все что угодно. Но не было ни обиды ни упреков, ни мольбы.
  Ей было плохо, ему, но глупость Вейнера их обрекла на муки, и развела, деля насильно надвое, что было неделимо.
  Лой возненавидел брата, Эхиноха, Самера - всех, кто потревожили Эю, заставил сказать, о чем бы лучше промолчала.
  
  Глава 49
  
  Смех Эйорики растревожил многих. Тем, кому дано было услышать его, с ту ночь не сны, а думы о былом покоя им не давали.
  Маэр не стал исключением. То и дело поднимался, кряхтя, бродил по сонным залам, как приведение, ложился и опять вставал. Но его терзало не столько прошлое, сколько будущее. Девчонка поставила его пред выбором, который был невозможен по многим причинам. Долг Хранителя, законы светлых и принципы человека в эту ночь схватились не на шутку, измучив старика.
  И утро принесло немало треволнений. Нерс в зал вошел неслышно, по виду ясно - спал он, как и Маэр.
  ― Там Тшахерт. Просит вас принять.
  ― О, нет, избавь меня хоть не сегодня от этого юнца, ― скрипя суставами, осел в кресло старик. ― Я ночь не спал - ему спасибо, ― проворчал. ― Где же носи Таша?
  ― Не думаю, что он поможет.
  ― Время потянуть - да.
  Нерс сел за стол и крутанул шар на подставке:
  ― Сегодня у многих ночь была несладкой. Готов поспорить, что не только Вейнер, но и Эрлан не смыкал глаз.
  ― Он к ней так и не подходит? Думаешь, выдвинет требование?
  ― А у него есть выбор? ― пожал плечами.
  ― Ерунда! Выбор есть всегда! ― прогремел старик и советник развернулся к нему, чуть удивленный раздражением на, в общем, очевидное и безобидное.
  А тот вздохнул:
  ― Нет, это племя мне не понять. Мы были другими.
  ― Я слышал от отца те же слова. Готов поспорить - слышал каждый. Так что, Тшахерта звать? Он не отстанет - по лицу видно.
  Маэр насупился:
  ― Принес нам очередную головную боль? Вот Лой-то радость с таким братцем!
  В залу неслышно прошел Эхинох, на удивление бодрый.
  ― Спал, ― поджал губы старик. Мужчина чуть заметно улыбнулся и сел на подоконник, лицом к деду:
  ― А что мне?
  ― Праведный у нас.
  ― Да, нет такого, за что особо б память ела, ― и улыбнулся хитро, широко. Нерс понял - Маиша, жена советника. О, эта любые раны излечит и усыпит в миг. К тому же скоро ей рожать, и мысль о прибавлении в семействе затрет любые другие.
  ― Там Тшахерт...
  Маэр махнул рукой - я в курсе. Вздохнул:
  ― Что скажете?
  ― Ристана ждать не будем?
  ― Он настолько трепетно относится к новым светлым, что ничего хорошего мы не услышим, ― заметил Эхинох.
  ― Зато от тебя они корзину меда получат, ― понял старик и кивнул Нерсу. ― Давай этого юнца пока. Послушаем, с чем поутру его пригнало.
  Нерс нехотя поднялся и пригласил Вейнера в зал. На удивление тот был чинен и уважителен: ни тебе ухмылок, ни наплевательства на всех и вся.
  ― Ну? ― насупил брови Маэр.
  ― Доброе утро, ― выдавил Вейнер.
  ― Угу. Ты с этим пришел?
  ― Нет. Я хотел узнать... Нет, для начала я хочу сообщить, что не имею никаких претензий и исков к брату. Возможно, меня не так истолковали...
  ― А для конца? ― перебил старик.
  Шах поджал губы. Слова и так с трудом давались, а тут еще едкость и не скрываемая неприязнь Хранителя сбивали. Собрался и выдохнул:
  ― Я хочу знать, что будет с Эрикой.
  ― От ты! ― брови Маэра уехали на лоб. ― Ты кого-нибудь из Ольрихов здесь видишь?
  ― Из кого? ― нахмурился, не понимая, причем тут почивший род.
  ― Тьфу! ― выдал Хранитель и готов был продолжить в том же духе, но Эхинох прекрасно считав настроение деда, влез:
  ― Ольрихи знали будущее, а нам оно не подвластно, ― пояснил.
  Не дурите мне голову, ― чуть разозлился Вейнер.
  ― Я о вашем решении на счет Эрики. Не знаю, что на нее нашло, но она не может быть дочерью Эберхайма, и взять ей подобную информацию неоткуда, если только не придумать.
  ― Зачем ей выдумывать такое? ― спросил Нерс.
  ― Не знаю. Чужая душа - потемки, а уж женская...
  ― Ну, да, ну, да, ― закивал Маэр. ― Только у нас не раскидываются подобными заявлениями! Совет начал расследование, по результату будет дело!
  ― Да какое расследование к чертям?! ― взорвался мужчина. ― Вам делать не хрен, что ли?! Эра больна! Брякнула первое попавшее в ум от горя или от злости на Эрлана, а вы и рады!
  Маэр рот открыл и закрыл. От наглости на пару минут потерял дар речи и вот очнулся, приподнялся с кресла:
  ― Ты на кого здесь лаешь, щенок?! Ты сам вчера, здесь! ― громыхнул тростью. ― Требовал защитить ее от мужа, а сейчас ... ― и осел, провел по лбу рукой, смиряя гнев. ― Иди вон.
  ― У нее на лбу знаки! Любой детт прочтет!
  ― Если родитель - изгой, знаки его рода не проявятся, ― спокойно заметил Нерс.
  ― Но у нее знаки Лайлох и Хеймехора!
  ― Ну и что? ― пожал плечами Эхинох и провел ладонью перед своим лбом. ― У меня нет знаков Шердан, а меж тем я потомок и этой ветви. Побочный. У меня нет права Шердан, поэтому нет и знака на лбу. Но вот мой сын его может получить. И сын Эйорики легко получил бы право Эберхайма. Если б родился, если б дед его не стал изгоем.
  ― Что вы мне по генетике уши парите? Я сам вам лекцию на эту тему могу прочесть. Но в том и дело - у меня ведь нет ваших знаков? Нет. Потому что к вам не имею отношения. Так откуда у Эры знаки Хеймехора, если он не отец и не имеет к ней отношения?
  ― Он связан узами с ее матерью и знаки этих уз и выступают у ребенка в первую очередь. Не был бы Эберхай изгоем. В явный свиток знаках двух родов, бледнее, но проявилось бы третье. Так бывает, ―сказал Нерс. ― Не отметай и то, что Хеймехор признал ребенка.
  ― Но ... все проявилось бы в детстве.
  ― Забыл, что знаки проявляются лишь к семи годам? До этого ребенок живет меж двух миров и выбирает, где ему остаться.
  ― Чему вас учит детт Вигар? ― качнул головой Маэр.
  Вейнер молчал, не находя аргументов - все так, да вылетело из головы. Видно, действительно не впрок учеба.
  ― Но... Если нет и признаков, откуда Эрика могла взять, что она дочь именно Эберхайма. Слишком неоднозначная фигура. Она, наверняка, сказала это специально, назло.
  ― Кому?
  ― Не знаю. Возможно Эрлану.
  Нерс отошел к Эхиноху, встал рядом лицом к Вейнеру, сложил руки на груди:
  ― Ты забыл одного из фигурантов этого, согласен, неоднозначного дела - бывшего стража Эйорики Лайлох.
  ― Что может сказать этот урод?
  ― Ну, почему? Он не изгой, хотя награни. И говорит... уже, ― поджал губы, в упор уставившись на светлого, с намеком на то, что именно он избил Майльфольма и нанес ему серьезные увечья.
  ― Что он может сказать и как ему можно верить? ― презрительно скривил губы Вейнер.
  ― А мне не лгут, ― улыбнулся Нерс. ― Майльфольм сказал, что Эйорика встречалась по важному вопросу с Эберхаймом. В принципе, нам это стало ясно и без его свидетельства. То, что падение Лалох с высоты случайность, может заверить любой из нас. Другое... Рисковать Эберхайму настолько серьезно без веской причины нет резона. После заявления Лайлох эта причина стала очевидна.
  ― Эберхайм был здесь?! И его не взяли?!
  ― А собственно, его не так легко поймать, ― хитро улыбнулся Эхинох. ― Если, конечно не попадет он в поле права Хранителя.
  В окно влетел ворон и сел на стол, разглядывая посетителя.
  Это еще что? ― нахмурился Вейнер.
  ― Ну, наконец-то! ― громыхнул старик, обрадовавшись вороне. Шаха чуть перекосило в попытке понять, что происходит. Ворон же прыгнул на пол.
  ― Кстати, знакомься, ― указал на птицу рукой Эхинох. ― Эберхайм.
  ― Что?!
  Ворон раскрыл крылья и стал увеличиваться, превращаясь в нечто и, вот, предстал мужчиной в плаще, черных брюках и плотной рубахе.
  ― Вам что-то не нравится, юноша? ― выгнул бровь, встряхиваясь. Стянул плащ и кинул на скамью.
  Вейнер шагнул к мужчине и явно с желанием придушить.
  ― Спокойно, юноша! ― выставил тот ладонь, счищая пыль с брючины. ― Я Таш Эберхайм. Не путать с Этаном Эберхаймом.
  Шах почувствовал себя дураком. Отступил, качнул головой, стряхивая наваждение и ... демонстративно сел за стол. Все поняли, что он не уйдет пока не выяснить все до конца.
  Взгляд мужчины был устремлен на Таша и не грел, зато пытал и предостерегал.
  ― Отдохни, Таш, перекуси, а мы пока закончим, ― сказал Маэр, видя, что Тшахерт малость не в себе и мало ли что выкинет.
  "Ворон" все понял - кивнул, и, глянув на мужчину с долей недоумения, ушел в соседнюю комнату за полог.
  ― Значит, Эберхайм умеет...
  ― Обращаться, ― кивнул с широкой, задорной улыбкой Эхинох: забавные же эти светлые из новых. Ну, дети, право!
  ― Вижу до высшего курса права вы так и не добрались, ― поджал губы Маэр и грохнул тростью об пол, призывая гостя к вниманию. ― Еще вопросы есть? Пора закончить. Все что не знаешь, тебе легко расскажет детт. А нам, как видишь, есть чем заняться. Спасибо, делами обеспечил - вот, ― рубанул у горла ребром ладони и взглядом настойчиво попросил: гуляй, а?
  Вейнер потер шею, приходя в себя после увиденного, и поерзал, устраиваясь удобнее.
  ― Этот, ― указал большим пальцем себе за спину. ― Брат Эберхайма?
  ― Родня. Детт Арнар тебе все расскажет. Иди.
  ― Нет. Я хочу знать, как вы будете разбираться и, что грозит Эйорике.
  ― Пыф! ― сдулся Маэр и просительно глянул на внука: избавь меня от этого неуча и наглеца.
  Эхинох спрятал усмешку, склонив голову и слез с подоконника.
  ― Пойдем, собрат Тшахерт, ― выставил ему руку, приглашая за собой. ― Побуду деттом ... во спасение нервов своего деда. Да и тебя.
  Светлый провел Вейнера через приемную вниз на этаж, в залу, где были только стол, стулья и стеллажи с квадратными коробками, свитками, громадными книгами в тяжелых чеканных обложках.
  Сел, сложил руки на груди замком, ногу закинул на ногу и уставился на мужчину, как на глупого ребенка. А тот побродил возле стола, оглядывая огромную библиотеку и сунув руки в брюки, навис над советником в ожидании ответов на уже заданные вопросы:
  ― Расследование идет своим чередом. Твое вмешательство никак не повлияет ни на него, ни на вердикт совета. Так что, ты зря раздражаешь Хранителя. За тобой уже немало числится проступков - разгневаешь. Я б так не рисковал.
  ― Да мне плевать, ― склонил голову на бок, с прищурам разглядывая пофигиста. И видел себя недавнего. И стало понятно и близко желание Эрлана ему намылить шею.
  ― Я вижу, ― хмыкнул Эхинох и посерьезнел, кивнул на место напротив за столом. ― Сядь, забияка.
  ― Кто? ― плюхнулся на стул.
  ― От тебя фонит желанием ударить. Не стоит - этой мой совет. Теперь о деле, которое, кстати, ты и завел. Тебя интересуют две вещи - правда ли, что Эйорика дочь Эберхайма, того самого что вам заклятый враг и что ее ждет, в случае подтверждения факта. Все верно?
  Вейнер кивнул, глаз не спуская с советника.
  ― Ну, что ж, ― сел тот удобнее и руки на столе сложил. ― Пока мы собираем информацию. Завтра, а может и сегодня - тут не скажу точнее - Маэр заглянет в книгу судеб. В ней записаны почти все события и данные рождения, история родов. Если все сойдется и Эйорика не отречется от отца, ей придется уйти из города, и, боюсь, стать изгоем как Эберхайм. Таков закон - подавший руку изгою - сам становится изгоем. Преступления Этана, если верить вам, слишком серьезны, не имеют срока давности и прощения. Признавая его, она признают его правоту и тем оправдывает преступленья. Таким образом, ьерет на себя и часть отвественности за них...
  Эхинох вздохнул и невесело усмехнулся:
  ― Подобного еще не было. Не удивлюсь если Маэр поэтому и тянет - женщин не лишают права, не обращают в изгоев. Тем более сейчас, тем более рода Лайлох. Ты задал трудную задачу. Поставил перед почти невозможным выбором. Лишать Лайлох права все равно, что лишить нас всех поддержки. Сделать женщину изгоем - пресечь род.
  Знаешь, я рад, что нам можно поговорить с глазу на глаз, и буду откровенен - я не хотел бы подобного развития событий. Но как член совета не могу вмешиваться, а вот ты...
  ― Что нужно? ― поддался к нему Вейнер.
  ― Нужно убедить Эйорику отказаться от своих слов.
  ― Или доказать, что она не является дочерью Эберхайма, ― тем же тоном парировал светлый.
  Эхинох выдавил улыбку и откинулся к спинке стула.
  ― Н-да, ― огладил столешницу. ― Я вижу нужно начинать сначала.
  И снова сел ближе к мужчине, вперед поддавшись:
  ― Эйорика сделала заявление и потребовала расторжения уз с Лой. Теперь ее отказ от требований не имеет значения. Спасти положение может лишь отказ признать Эберхайма отцом. На эту тему могу сказать одно - я уверен, что она сказала правду, и почти уверен, что не откажется от отца. Не знаю, понимала ли она, какую боль причинила Лой, но, то, что ударила сперва по себе и осознанно - это точно.
  ― Она не мазохистка.
  ― Нет. Поэтому и вывод прост - она знает больше, чем говорит, она сознательно отдает себя в руки правосудия по закону изначальных. Не факт что понимает, чем это грозит, но факт что хотела отодвинуть всех. Что и случилось.
  ― Всех или Эрлана?
  Эхинох отвернулся, не зная стоит ли Вейнеру столь глубоко вникать.
  ― Не столь важно.
  ― Почему? Если дело в нем...
  ― Даже если так - что это меняет? В случае если факт ее родства с изгоем и преступником подтвердится, если она не откажется от него Лой будет вынужден выдвинуть встречный иск и узы будут расторгнуты. Эйорику лишат права, поставят вне закона и выдворят из города.
  ― Мы уйдем с ней.
  ― И станете изгоями.
  ― Ну и что?
  ― Ты не понимаешь? Вы станете низшими - обычными людьми, но при этом, останетесь по факту рождения светлыми. Ваше право будет ликвидировано и вы ничего не сможете.
  ― Жили так двадцать лет и не умерли...
  Эхинох отмахнулся от его слов, прекрасно понимая, что тот мало понимает о чем рассуждает.
  ― Вам никто не даст приюта, не подаст ни хлеба, ни воды, ни руки. Вы будете болеть как все местные, а лечить вас может только жрец. А он не станет - вы вне закона, вы никто. У вас не будет детей, потому что эттарны для вас закрыты. Вы не сможете заключить союз. Вас может любой убить и не понесет наказания. Ваши имена будут вымараны из летописей рода, линия пресечена. Вас не встретят предки, если вы войдете в их мир. С вами даже разговаривать никто не станет. Вам нельзя будет сидеть за столом, к вам нельзя будет приближаться. На вас будут все плевать.
  ― Что-то не заметил, что заплевали Эберхайма.
  ― Это другой вопрос - вопрос его окружения. И к нам он не имеет отношения. Ты за себя скажи - серьезно хочешь встать вне закона, лишиться будущего и настоящего, лишиться рода и права, поддержки собратьев и помощи ради той, чей отец убил твоего отца и мать, залил кровью всю Деметру и уничтожил самые великие и сильные рода?
  Вейнер скривился. Потер лицо, матерясь про себя.
  ― Но она-то в этом не виновна!
  ― Вот и пусть откажется от отца. Это вряд ли спасет ее союз с Эрланом, но хотя бы не сделает ее изгоем.
  Шах головой замотал: какой-то дурдом и кошмар!
  Как ему увидеть Эру, если перед глазами стоит мама и родной дом, отец и Эрлан, младший братишка, что льнет к нему, заглядывает в глаза, как к Богу. И их всех нет, убиты. Нет никого из тех, кого он помнил. И, к сожалению, отчетливо. И Эрлан прав - переступить через гибель стольких людей, было сложно. И возникало ощущение, что Эрика действительно сошла с ума, если признает этого упыря Эберхайма отцом. Ведь знает, кто и что делает! Харн, Огник, Ло, Шоэ, уверен и Самхат - лишь толика из тех погибших, что получили смерть благодаря ее папаше и часть - на ее глазах. Как она сама-то может через это переступить?
  Нет, не то здесь что-то. Она, конечно, женщина, а с ними бывают непредсказуемые сюрпризы, но не сволочь точно, чтоб спокойно принять убийцу невинных, те более оправдывать, что оправдать нельзя. И неужели перед ее глазами не встает тот же Огник? Мальчишка ведь совсем. За что он лег?
  Надо бы собраться и сделать шаг через порог. В глаза ей посмотреть и пусть вновь скажет, ему - да, Эберхайм - мой папочка, целую в десна!
  Уж больно не похоже все это на Эру.
  ― Мне кажется, еще недавно ты ее любил. Во всяком случае, творил безумства из-за нее не в меру. Сейчас же вижу тень сомненья на лице. Презрительность и жажду откровенья, как от преступницы, ― заметил Эхинох. ― Что ж, твое право. Она знала, на что шла. Ее оставили. Все. И не приходят, и не хотят идти, и видеть ее, знать. Кейлиф сложил с себя обязанности под предлогом невыполнения своего долга. Предпочел год наказанья, чем возвращенье и служенье дочери Эберхайма. Эрлан даже не заходит, хотя прекрасно знает, что она слаба и больна. Жрец отказался вести ее, ― и добавил тише. ― Все не хотят с ней знаться, хотя совет еще решения не принял - хватило вести о ее заявлении. Всем хватило.... кроме Лалы Самхарт. Она знает, что и остальные, но отчего-то не спешит прочь от подруги. Наоборот. И почему -то, ей ровно на отказ Амарики в жилье, на то что с ней уже не желают здороваться.
  Вейнер отвернулся. Подумал и двинулся к выходу:
  ― Это дело Лалы. Я пока не готов сказать, что-то определенно. Но Эрлану скажу.
  ― Скажи, ― кивнул, не оборачиваясь, чтоб не показывать лица, что стало жестким и неприязненным. ― И передай что его, пока еще жене, стало хуже. У нее жар.
  И все же обернулся, напустив на себя равнодушия:
  ― Кстати, самый простой и лучший выход - не проявлять внимания и дальше. Оставленная помучается и умрет. Теперь совсем. Проблема испарится вместе с ней. Опять же - уже переживали, вновь переживать не станете.
  Шах сжал зубы, глядя на спокойного даже немного обрадованного предложить удобный всем выход советника и, с трудом сдерживал желание отправить его мордой в стену.
  Тот смолк и глаз прищурил выжидая.
  Вейнер молча вышел из библиотеки.
  Эхинох отвернулся, хлопнул по столу ладонями и уставился в потолок, чтобы сдержать себя: уроды. Вот ведь уроды! Что женщина, что мужчина, что больной, что здоровый, что светлый, что простой - все едино. Закон же, как же! А человека в человеке, в каком пункте отменили?
  И задумался, потирая губы пальцем - неужели и Эрлан все оставит так, выдвинет требование? Понять его можно - трудно ему сейчас и выбор слишком сложен и неоднозначен.
  Н-да, потеря ребенка действительна была знаковой. Вот было бы мученье, если бы остался.
  И вздохнул, представив себя на месте Лой - ужасно. Сказать же точно, чтобы сделал - не мог. Но точно знал, что сделает все, чтоб оттянуть решение совета. Он чуял некое подводное теченье, как воду под толстым слоем льда, и ждал, когда он вскроется.
  
  Эрлан так и не смог поспать нормально - не мог места себе найти. Тошно было без Эрики и тревога за нее душила. Все сжимал ночью подушку и откинул утром. Та полетела в стража.
  ― Ну, ну, эта -то причем? ― пробурчал Лири. Помятый был - явно тоже худо спал.
  Поставил на стол кувшин и блюдо с булочками, амином, ягодами. Подушку поднял, на постель кинул.
  ― Завтракать пора, светлый.
  Лой глянул на него, как больная собака и, в мытню пошел.
  За столом тоже молчал, жевал сумрачно и, словно вкуса не ведая.
  ― Я тут думал, думал, ― со вздохом поерзав, решился сказать страж. ― Ну-у... в общем... светлая-то небось не в себе была, чего ж так сразу... и, это.... Недужная она...
  Лой с треском отправил кружку в блюдо и вышел из-за стола.
  Лири сник, понимая, что полез зря.
  ― На жатву отпусти, светлый, развеюсь да разомнусь, что ли. А то думки мают, ― попросился робея.
  ― Вместе пойдем, ― подумав, бросил сквозь зубы Лой.
  
  Лала бродила по комнате, с тревогой поглядывая на Эйорику. Металась та. С ночи залихорадило ее, потом вовсе забило, как в припадке. Видно сказывалось переживание, а может душ, что Лой ей устроил.
  Лале жаль было до одури, слезы наворачивались, а что делать, не знала. К жрецу сходила, а тот отворот -поворот - законы знаешь, мол, не могу, светлая, прости. Оно ясно, что уже все о заявлении Эрики прознали, вот и сторонятся, как заразы. Только по чести ли то?
  Эя захрипела, выгибаясь, и руками словно грести начала.
  Лала виски потерла, соображая, что делать. Самой надо, а что она может?
  Как же жестоко происходящее! Как они могут!
  Она ненавидела Эберхайма всеми фибрами души, но не могла взять в толк, за что ненавидеть Эю. У Лалы было может и больше претензий к Этану, чем у того же Лой, у нее тоже убили родителей, причем она была совсем малой. Но, как ни странно, понимала, почему подруга не желает отказываться от своего отца, да, вот такого ужаса рода изначальных, да, изгоя, да, великого преступника. Однако, если быть честной перед собой, объявись ее отец или мать, и будь за ними хоть шлейф преступлений не меньше, она бы тоже не смогла отказаться. Нет, ни оправдать, а не оттолкнуть свою кровь не смогла бы. Эя сделала тоже самое. Она не оправдывала Эберхайма, не вставала на его защиту, она вообще ничего не сказала про него, кроме того, что прямо и честно заявила, что он ее отец.
  Она, как раз, поступила по чести, хотя не изучала законы светлых!
  А они законы знают, но как поступают?!
  Лала вылила оставшийся настой в кружку - на пару глотков не больше. Надо срочно что-то решать.
  И попыталась выпоить подруге. Та горела и не понимала ничего. Оттолкнула, пролила последнее, и затряслась, зубами клацая.
  Лала рот прикрыла, чтоб не заскулить - саму колотить начало от возмущения. Совет еще решения не принял, а изначальную уже списали. Недужной! Да звери и то так не поступают! Даже отец ее такого не творил! Сама слышала, как ватар Хелехарну рассказывал, что выходили его по приказу Эберхайма, а ранили как раз люди Лой. Тот ответил, когда Лала спросила - как же это вдруг - мол, видно потому и получилось, что в пику друг другу. Только после к жрецу еще пара светлых заглядывала. И оба шли не в Тоудер, а искать как раз Морент, и вовсе небывалое сказывали - что упырь как раз глава оставшихся изначальных, а никак не Эберхайм, и приспешник его Лой, на красную сторону приходя, такое творит, что даже мраку тошно. Своих же убивал, яко бы за службу изгою, а те на деле ни сном ни духом. Просто жили спокойно на красной стороне, не лезли никуда.
  Правда это - не правда, но что слышала.
  И если так, то кого и за что судить? Пусть мужчины разбираются, зачем женщин винить? На Эйорике крови неправой нет, а что в жилах течет - так уж не изменишь. Да, сама выбрала, с того и спрос, но всем ведомо что ею предки руководят, значит, судить ее - дела предков судить. А что люди о делах этих знать могут?
  Нет, не правы изначальные!
  И дрогнула - а если Эю приговорят? Ведь не откажется она точно. Тогда что - обеим в изгои?
  Страшно до озноба. Глянула на мающуюся в лихорадке и опять жалко уже ее шибче себя.
  Пометалась и ринулась на поиски Лой. Он муж ей еще, обязан помочь!
  
  Эрлан снопы сек и вязал с отстраненным видом. Палило нещадно, колосья созрели и тянули к земле. В этот день наверняка все светлые и простые были на сборе - кто пшеницу, кто овощи, кто ягоды собирал. Не даром в городе опустело, зато на двенадцатом круге по всему диаметру толкотня. Как раз выходы к садам и полям.
  Молодая женщина рода Мейнардов рядом встала, улыбаясь задорно и призывно, снопы вязала и на Лой поглядывала.
  ― Вот уж не ожидала изначального здесь увидеть, ― сказала, принимая сноп.
  Эрлан молчал, свое делал. А молодка не отвязывается, видно приглянулся ей. Только в цикле род значения не имеет, иначе б не подошла. Ясно же что не пара - ее - захудалый, правом животных понимать только и владеет, куда к Лой лепиться?
  Но липла. Тот ни словом не обмолвился и отстранен был, а она упорствует.
  Достало. Эрлан снял рубаху и откинул, открывая взору не только ладный литой торс, но и брачный кулон.
  У светлой сразу и улыбка, и охотка пропала, потемнела лицом и в сторону начала постепенно отходить.
  Немного и Лири подошел:
  ― Передых, светлый. Пойдем, молочка изопьешь.
  В работе проще было ни о чем не думать, но опять же, пить хотелось. Прошел к ясеню, под которым полотно с едой и питьем было расстелено. Присел и с удовольствием кружку молока выпил. Подумал - за добавкой протянул, лепешку ягодой начиненную взял. Вкусно.
  Только Лала рядом плюхнулась и весь аппетит испортила.
  ― Вот ты где. Кушаем да? И лезет?
  Эрлан в ее сторону не смотрел, но лепешку ко рту уже не донес - перехотел.
  ― Ты жуй, жуй, изначальный, на здоровье. В прок, ― подначивала едко, сверля его профиль взглядом. ― Жаль булочки с амином только на поминах, да? Но ничего, и то исправимо. Скоро отведаешь. Жену твою жар с ночи мает да то и дело в припадке бьет. Ты ж этого и хотел, да, вылил ей в лицо весь настой, добился булочек с амином. Чуть подождешь и будут.
  Эрлан зубы сжал и лепешку в кулак - потекла та сквозь пальцы. Лири глянул украдкой, чуть заметно головой качнул - лицо у Лой сделалось - не приведи встретить в темноте - заикой станешь.
  ― Ну, что молчишь-то? Наплевал? Все наплевали, жрец и тот отказывает. Одно осталось - помри быстрее, да?
  Лой молчал, не шевелился, головы не повернул, взгляд не кинул - как сидел истуканом, так и сидит. Лалу перевернуло от отчаянья и злости на него.
  ― Сволочи вы, ― выдохнула и вскочила. ― Никогда ни за кого из светлых не выйду! Нет вам веры! Лучше простой быть, с простым жить - они просто людьми остаются, им закон глаза не застит!
  И подхватив юбки ринулась прочь, еле сдерживая слезы.
  Сама все смогу, сама помогу! ― решила, торопясь обратно, и влагу со щек вытирала. Вспоминала Огника, что он ей об учении Хелехарна рассказывал, и слезы опять лились. Травы перед глазами вместе с его образом представали и жаль было всего разом.
  А ведь его люди Эберхайма положили!
  Стоп! ― как на препятствие наткнулась, вспомнив, что и в Эрику тогда стрелы летели. Это как? Отец дочь приказал убить? И на скалу, тоже, она к нему полезла.
  И она еще упорствует, настаивает и признает его?!
  Да пропасть всех поглоти, с ума все посходили, что ли?!
  ― Ууу! ― кулаки сжала и бегом к Эрике. Только сначала к жрецу залетела, отщипала под его растерянным взглядом нужных трав из тех, что вспомнила, одну вовсе как висела, сушась вниз пучком, так и содрала, кувшин прихватила с водой горячей со стола и вылетела, как не было ее.
  Торопилась к подруге, а по дороге соображала, что нужно к Маэру идти, настаивать, чтоб принял и рассказать что сама знает, свидетельствовать что Эберхайм родную дочь убить хотел, а Эрика просто не может отвергнуть его, и то по закону и праву ее! И правильно для нее. Ведь переступи раз через себя и пойдешь легко через других. А она хоть с кровью Эберхайма в жилах, но другая! Ее твердость в признании отца тому доказательство!
  Самер, заметив девушку, да еще красную и взъерошенную, преградил ей путь:
  ― Привет...― но это все что смог сказать. Лала опалила его таким взглядом, что он и слова забыл, и как двигаться.
  ― Знать тебя не хочу! Видеть не желаю! А ну, прочь с дороги! ― выпалила и отпихнула не церемонясь. Понеслась дальше.
  Самер затылок погладил, соображая, какая муха ее укусила.
  
  Лала влетела в комнату, захлопнула дверь ногой и ... чудом не заорала. Просто от страха голос потеряла, да и себя, признаться тоже.
  Возле Эйорики сидел черный мужчина и озабоченно вслушивался в хриплое прерывистое дыхание девушки, оглаживая ей лоб и волосы. Широченные плечи скрывал плащ, превращая огромную фигуру в ирреальную, и девушке в первые секунды показалось, что перед ней сама смерть, что пришла за подругой и готовится ее забрать.
  Но мужчина обернулся на шум, выказав свое лицо и, Лала выронила кувшин, заскулила тихо, отступая к двери.
  Пара шагов и громада Эберхайма нависла над Самхарт, вводя ее в панику.
  ― Тс, ― приложил палец к губам, склоняясь над ней и, успел подхватить - Лала упала в обморок.
  Этан невесело усмехнулся: всегда "приятно", когда превращаешься в страшилку для детей и женщин. Положил глупышку на постель, припер дверь в комнату и вернулся к дочери.
  ― Эя? Посмотри на меня. Эя? ― вновь ощупал лоб и щеки - горит. И почувствовал взгляд Лалы.
  Та пришла в себя, лежала рядом с Эйорикой и во все глаза смотрела на Эберхайма, вот только забыла, как говорить и двигаться.
  ― Давно у нее жар? Как это случилось?
  Лала шевельнула губами и только.
  ― Соберись, Самхарт - что произошло?
  Молчит и пялится, как на призрак.
  ― Эйорика твоя подруга? Ты хочешь ей помочь?
  Кивнула, как смогла - получилась судорожная конвульсия.
  ― Тогда рассказывай.
  ― Ее... все...из-за вас... все.
  ― Очень внятно, ― оценил.
  Лала зажмурилась и опять глаза открыла - не исчез.
  ― Я сейчас закричу, ― предупредила тихо. Эберхайм опять обратил на нее взгляд своих темных глаз.
  ― Кричи. Тогда Эйорике уже никто не поможет. Ты сама это знаешь.
  ― Ах, вы помогаете? ― Лалу подняло возмущение, и страх куда делся. ― Вы ее убить хотели!
  ― Я? ― уточнил.
  ― Вы! ― выплюнула в лицо. Ненависть оглушала и ослепляла, накрыла как волна и Лала не думая, что делает, заорала во все горло и начала колотить по плечу мужчины, метясь в лицо, но не дотягиваясь.
  Эберхайм отодвигался, выставил ладонь, еще надеясь образумить буйную, но понял, что бесполезно. Скривился, качнув головой:
  ― Глупая...
  И прыгнул в окно, услышав, что кто-то начал ломиться в двери.
  Лала в один прыжок достигла окна и свесилась вниз, глядя, как к камнем летит черная фигура, уменьшаясь и вот почти у земли на взлет пошел ворон. Каркнул почти в лицо девушке не столько грозно, сколько упрекая и возмущаясь, и скрылся меж верхушек деревьев.
  Самер, услышав крик Лалы, вломился в комнату и перехватил Самхарт у окна, перепугавшись, что та орет, потому что падает.
  ― Какого тебя к окну понесло!! ― заорал ей в лицо и стих, получив шлепок по щеке.
  Отодвинул ее, выругавшись и, вылетел из комнаты, бухнув дверью. От шума Эрику забило в судорогах.
  
  Эрлан жал снопы на автомате, не понимая. В ушах стояли слова Лалы и внутри как струну натянули, а сердце в тиски зажали.
  И вот не выдержал, сел на корточки, руки опустив - перед глазами мертвая Эрика в зале скорби. И тошно так сделалось, что хоть головой с кручи.
  Развернулся, рубаху с травы на ходу поднял и двинулся в город.
  Лири еще под ясенем понял, что тем дело и кончится, потому наготове был - ни на шаг не отстал от светлого.
  На лестнице в башни Лой Самер толкнул, пролетая. Тот перехватил - раздражен был и без подобного пренебрежения, потому и не сдержался:
  ― Не в себе?!
  ― Сегодня все сбрякнутые! ― вырвал руку и, вниз перепрыгивая ступени, дальше полетел.
  Лой проводил его злым взглядом и поспешил в башню наверх, в комнату жены. Зашел и понял, что вовремя - Лала с трудом удерживала бьющуюся в припадке Эрику. Это было что-то новое, непонятное и страшное.
  В два шага рядом оказался, прижал к постели за руки, Лири за ноги - без толку - бьет ее, выгибает, хрипит, а сама без памяти.
  ― Воды дай! ― рыкнул на Лалу.
  ― Ты вчера уже дал!! ― заорала в ответ.
  Лой выругался мысленно на девушку и прижал Эрику сильнее, навалился, а ладонью на лоб - голову. И понял - горит. Поэтому и без памяти, поэтому в судорогах.
  ― Давно ее бьет?
  ― С ночи!! ― урод какой! ― выругалась: говорила же, что плохо дело! Если жар не снять, припадки все чаще будут, так и помрет в них. И судя по силе и частоте судорог - к вечеру.
  Эрлан сам это понял, зажмурился, ненавидя уже себя и всех вокруг.
  Глянул на Лири - тот понял - выскочил из комнаты. Сам тану откинул и поднял жену на руки, встал у окна. Немного и притихла.
  Эрлан чувствовал, какая она горячая и смотреть не мог. Желваками играл, упорно пейзаж рассматривая, а внутри все ходуном ходило, дребезжало как полка с посудой. И вина ела, и весь мир готов был разорвать от безвыходности.
  Лири вернулся, амин и настой принес.
  Эрлан сел, придерживая жену и бросил Лале:
  ― Полотно дай.
  На удивление ни кричать, ни перечить не стала - подала, помогла Лири амин в рот Эйорике втолкнуть. Эрлан смачивал ткань в настое и обтирал красную, мокрую от пота жену, и сам не заметил как весь в ней уже, не обтирает - любуется, тоску как ком в горле сглатывает. Понял, что еще пару минут и переступит все, зачеркнет, переломает и себя и все чем жил - ради нее.
  Положил на постель и ткань в руку Лале впихнул.
  ― Обтирай чаще, ― прохрипел и вышел на негнущихся ногах.
  Дверь закрыл и кулаками в стену въехал, заорал про себя. Только на кого?
  Припал к стене плечом и в окно в коридоре уставился.
  Ну, хорошо, сохранит он верность предкам и закону. Поступит как должно, не переступит, к ней больше не подойдет, потом требование ответное выдвинет... и что? Как он без нее дальше жить будет?
  А как жить с Эей? Каждый час помнить, чья она дочь, а потом и в чертах собственных детей видеть образ врага, убившего их деда и бабушку по отцовской линии?
  Стоит решить все разом, отрезать и не затягивать агонию расставания - сходить к Хранителю и выдвинуть встречное требование!
  И нащупал кулон на груди, сжал его, понимая, что не снимет его и умирая. А еще четко осознал, что не повернется у него язык сказать, что отказывает Эйорике в защите и опоре, что требует разорвать узы и освободить друг от друга - и ее, и его. Возможно, она захотела стать свободной, да он не хочет освобождаться от нее. Даже все понимая и принимая - не хочет и не может.
  Эрлан отодвинулся от стены и нехотя прошел к окну, сел на подоконник.
  Остаться не мог, и уйти был не в состоянии.
  
  Лала кинула полотно на стол и села. Эрика притихла, бледная стала, но в себя так и не пришла. И опять она одна, и опять бросили.
  "Я бы такое не простила", ― подумала и поежилась, гоня от себя мысли об Эрлане и Эберхайме.
  Страшно думать на месте Эи оказаться, это со стороны рассуждать можно, а если себя коснется, так хоть с обрыва прыгай. Вот она с Самером тоже не пара, и хоть дружат, и вроде он к ней расположен, а толк? Знает, что будущего нет и тошно. И ни порвать не может, ни дальше двинуться - закон! А тут уж свиты, дите даже было. Понятно, что им тяжелее в сто раз.
  Но, тем более, как можно расставаться из -за родителей? Пусть самых при самых отвратительных, пусть...
  А какой у него голос? ― вспомнился вдруг Эберхайм. Глубокий, красивый.
  Тьфу! ― выругалась на себя и поднялась - пока Эрике лучше, надо сходить к Маэру и потребовать помощи и защиты.
  Только как подругу одну оставить? Уйди, а он явится и неизвестно, что удумает.
  Девушка осторожно выглянула за дверь, стараясь и окно под наблюдением держать и увидеть, есть ли кто в коридоре. На счастье Лой никуда не ушел и, Лала бегом двинулась к нему:
  ― Посмотри за Эйорикой, мне нужно отлучиться.
  Эрлан хмуро уставился на нее: ну и отлучайся на здоровье - я причем?
  ― Знаешь, что?! ― зашипела на него Самхарт. ― Тебя еще как мужа никто не отменял!
  Мужчина бровь выгнул: забыла? Эя и отменила.
  ― Я тебе поражаюсь. Ты ведь так ее любил - куда, что делось! Как можно все ломать из-за чьих-то родителей? Нет, я никогда этого не пойму!
  ― Ее отец - Эберхайм, ― напомнил жестким тоном.
  ― Да? Ты с ним в постели лежишь, да? Это он тебе ребенка носил, это с ним ты из стиппа уходил? Так вот я тебе скажу - я сейчас уйду, он явится и то, что в стиппе доделать не успел, и на скале неудачно получилось - доделает! И вина будет на тебе! Ты не защитил, ты не сберег! Все! И живи с этим, как хочешь! ― развела руками и мордочку скорчила. Развернулась и демонстративно пошагала прочь мимо комнаты.
  Эрлан проводил ее хмурым взглядом, соображая, что она такого наговорила и, с какой ягоды переев, и двинулся в комнату к жене.
  Проскользнул и замер - прямо на окне сидел ворон и хищно смотрел на Эйорику. Мужчине показалось, что это сама смерть приметила ее и ждет, чтобы забрать.
  ― Ццц, ― выдал, чтобы птица посмотрела на него, и бросил в глаза ворону как вызов. ― Ты ее не получишь!
  ―Кар-ррр! ― растопырил тот крылья, возмущаясь и словно решил кинуться на светлого. Эрлан шагнул навстречу и, схватив первое попавшее под руку, запустил в ворона. Птица грозно каркнула, слетая с окна, кружка просвистела, не задев ее.
  
  ― Я требую! ― влетела в зал совета Лала и опомнилась, замерла.
  Маэр и Таш дружно уставились на нее, забыв, о чем говорили.
  Страж за спиной девушки развел руками: разве женщину удержишь?
  Хранитель насупился, тяжело вздохнув и, вперил в глаза девушки немигающий грозный взгляд:
  ― И ты, значит, требуешь? А ничего, что я занят и тебя не приглашал, светлая?!
  ― Прошу прощения, ― поправила платье заволновавшись. И затараторила, боясь, что ее прервут или выставят быстрей, чем она скажет. ― Но у меня срочное и важное дело. Оно касается Эйорики Лайлох!
  Старик поднял руку, приказывая замолчать.
  ― Ты законы наши забыла, светлая рода Самхарт? ― качнулся, к ней багровея. ― Как тебе известно, изначальная рода Лайлох выдвинула требование разорвать ее узы с изначальным рода Лой. И пока идет разбирательство... что, светлая? А? ― приставил ладонь к уху.
  Лала сникла:
  ― Все вопросы касаемые Лой и Лайлох решаются в присутствии этих лиц, ― протянула тихо.
  Хранитель кивнул:
  ― Вижу, не забыла. Продолжай.
  ― Так как требование выдвинуто односторонне, то вопросы касаемые стороны выдвинувшей требование рассматриваются только в присутствии второй стороны, ― почти прошептала, склоняя голову все ниже.
  ― Отлично! ― грохнул по подлокотнику ладонью. ― Теперь изволь выйти, девица Самхарт!
  Лала попятилась и вдруг остановилась, выпрямилась:
  ― Нет. Я схожу за Лой, ― упрямо поджала губы.
  ― Пыф! ― выдал Маэр. Таш сложил руки на груди и всем корпусом развернулся к девице, оглядел с нескрываемым изумлением.
  Эхинох с трудом сдержал усмешку. Слез с подоконника и бросил деду:
  ― Я приведу.
  И пошел из залы, по дороге легко и просто прихватив просительницу за талию, вывел ее, как выкинул.
  ― У Хранителя серьезный и важный разговор с советником, ― почти по слогам сообщил девушке.
  ― У меня тоже важное и очень серьезное дело, ― скопировала его тон и даже поддалась к изначальному, требуя взглядом выслушать. ― Вы не имеете права просто выкидывать меня. Я пришла с требованием!
  Эхинох чуть отодвинулся и вставил ладонь:
  ― Все понял. Присядь и подожди здесь, ― выдал вполне миролюбиво, сообразив, что с чокнутой девицей лучше не связываться. ― Хранителя всегда третирует дела о разрыве уз. Ты должна понимать, что его лучше не раздражать. Я приведу Лой, а ты подумай насколько важно твое заявление и стоит ли его делать.
  Советник искренне надеялся, что девушка передумает. Этот обвал требований, возмутительных и глупых одновременно, и его уже начал доставать, что говорить о деде, который терпеть не мог подобные вопросы разбирать.
  Однако девушка села и уставилась на Эхиноха, как объявила об осаде.
  Ладно, ― пожал тот плечами и двинулся за Эрланом, надеясь, что к их появлению девушку все-таки сдует. Поэтому и не торопился позвать светлого.
  
  Пальцы, чуть касаясь, прошли по щеке, шее, плечу. Эя вздрогнула и приоткрыла глаза - Эрлан. Он был рядом и стало легче, но она чувствовала себя разбитой, слабой - опять. Почему? Почему это происходит раз за разом, ― силилась понять, глядя на мужчину, хотя он вроде не причем.
  Эрлан взял ее за руку, прижал к губам и начал целовать пальчики, а у нее перед глазами как барьер упал, как вытянули из этой реальности и поместили в другую...
  Горящий крест, вечер, Эрлан стоит с мечами клинками вниз и за себя. Лицо страшное настолько, что мужчину не узнать. В глазах ненависть и больше ничего. Двое светлых перед ним - родовые знаки на лбу. Мужчина и парень, родня, измождены предшествующим боем, поранены. Но взмах клинков крест накрест и оба легли отдыхать навечно...
  День - светло, и четверо мужчин на краю обрыва. Ущелье - камни, скалы.
  Эрлан ударил клинком по ногам и мужчины падают в пропасть еще живые, и еще живут, глядя в небо, умирают медленно в мученьях. И все - светлые...
  ― Ты убивал... ― так вот причина. Это испытания не для нее - для него. Она платит ему за тех, кого он убил. Мучается, как те, упавшие в ущелье.
  ― Да. Я убивал. Багов, ― насторожился, не понимая, что опять пришло ей в голову.
  ― Нет - своих.
  ― Нет - предателей. Они перешли на сторону Эберхайма. Они стали изгоями, потому что помогали изгою. Я не нарушил закон.
  ― Какой? Чей? Ты убивал своих собратьев.
  ― Изгоев, Эя.
  Она молчала, разглядывая его, словно видела впервые.
  ― Я рад этой войне не больше, чем ты, чем любой из нас.
  Не то. В том Эрлане не было ничего кроме ненависти, а она слепа, как и любовь.
  ― За что ты ненавидел своих, тех, кого отправил на дно ущелья, умирать в мученьях?
  Лой замер, сначала не сообразив о чем она, потом, не понимая откуда она могла знать.
  
  Эхинох готов был зайти в комнату, услышав через приоткрытую дверь голос Лой. Но то, о чем говорили двое, заставило его подождать. Он замер у дверей, слушая чужой разговор и мысли были невеселые.
  
  ― Крест. Ты палил крест, как символ милосердия. Баги не те, кто провозгласил себя Богами, а те, кто не желал признавать богами вас.
  ― Эя, о чем ты?
  ― О безумии, которое накрыло вас обеих - тебя и твоего дядюшку. Дендрейту нужна была безграничная власть, и он убрал всех изначальных, кто хоть на грамм сильнее или мог ему помешать, сообразив, что к чему. А ты помогал, активно помогал.
  Взгляд Эрлана был озабочен, но не больше:
  ― Это тебе Эберхайм наговорил? Эя, ему нельзя верить. Ты знаешь все, что произошло при его участии, с его подачи. Как же можешь верить? Как он мог запутать тебя?
  ― Не лги. Мне не лги и себе. Скажи, ты знал, что я его дочь?
  Эрлан нахмурился и отвел взгляд, однако лгать не стал:
  ― Нет... Но мысли возникали. Там, на мосту. Смотрел он на тебя... Эя, мы не о том говорим, ― навис над ней, оглаживая по лицу. ― Ты должна отказаться от Эберхайма и мы снова будем вместе.
  ― Зачем? Чтобы тебе и твоему дядюшке было проще нами играть? Чтоб было проще использовать? Ваш конечный пункт - Морент. Или я ошибаюсь - есть и другие? Или Морент и Эберхайм?
  ― Ты все не о том.
  ― Ответь.
  ― Я не понимаю.
  Девушка закрыла глаза - сил не было. Вот если б были и она смогла с ним поговорить, понять что же двигало им на самом деле.
  ― Ваши люди напали на стипп и убили Огника, Ло, Шоэ. Они не были багами. Но могли, что-то сообразить или нужны были лишь для антуража правдоподобности?
  Эрлан нахмурился:
  ― Я начинаю понимать, что Эберхайм накормил тебя ложью по макушку. Не понимаю другого - как ты можешь ему верить, как можешь принимать за правду его слова, всего лишь слова!.. Постой, ― прищурил глаз и стал каким-то жестким и холодным. ― Это удобный для тебя повод избавиться от меня? Я так не мил? Чем же не устроил? У Эберхайма свои планы на тебя?
  ― Меж нами слишком много вранья, Эрлан.
  ― Я ничего не скрывал от тебя и не лгал.
  ― Но недоговаривал.
  ― Эя, я мужчина. Я не могу перекладывать на тебя свои заботы. Мой долг защищать тебя и беречь, а это значит, и избавлять от лишних волнений.
  ― Каждый имеет право на свои личные скелеты в шкафу, но твой переполнен и они уже вываливаются. А я о них даже не подозревала. Скажи, в ваши планы входит уничтожить нас всех или кого-то пощадить, чтобы использовать?
  ― Ты бредишь. На тебя свалилось слишком много. Думаю у тебя нервная горячка.
  ― У меня горячка от не понимая, кто ты! ― девушка приподнялась от обуявшего ее гнева и отчаянья. ― Я могу понять твое желание использовать свое право, чтобы получить меня. Я даже... наверное сама бы не устояла. Но если бы любила, а не хотела использовать, я бы не смогла, потому что все время бы думала - ты меня любишь или это я заставляю тебя любить.
  ― Очередная ложь Эберхайма? ― взгляд мужчины стал цепким и нехорошим, глаза потемнели. ― Зато теперь я понимаю, что задумал этот... У него ничего не осталось и никогда ничего не будет, поэтому нужно забрать и у других, разрушить до тла, влезть в налаженные отношения и раскидать нас. Не получится, ― процедил. ― Я не отдам тебя. Я буду настаивать на твоей неспособности нормально мыслить. И это правда. Эберхайм виновен уже не только в злодеяниях против изначальных, своих же собратьев, но и против тебя, родной дочери. Ты откажешься от него, Эя. Я добьюсь, чтобы тебя оставили в покое, и ты придешь в себя, выздоровеешь, мы с тобой спокойно обо всем поговорим. Ты сама поймешь, что именно Эберхайм использовал тебя, а не я. А сейчас... сейчас ты будешь спать, Эйорика, спать долго. И ложь, которой накормил тебя изгой, канет как сон. Ты сама это ясно увидишь и не захочешь знать его.
  Эрлан давил и девушка это чувствовала. Веки наливались тяжестью, в голове туманом поплыла дрема и, как Эра не противилась, а воля Лой оказалась сильней.
  Эхинох уловил волну права, настолько сильную, что сомнений не осталось - Эрлан добьется своего. И толкнул дверь, распахивая ее.
  Лой сидел у постели с лицом человека, готового перебить весь мир, лишь бы добраться до одного. Это не понравилось советнику, как и влияние на Эйорику, как их разговор, в принципе. Он определенно понял лишь одно - гиблая вода, затаившаяся под льдом внешне твердым и безопасным, затаилась именно внутри Лой, и хлынув, затопит всех. Не пришлые опасны - он, и только он. Опасен для них и для Морента, как и для всего мира.
  Единственное о чем жалел Эхинох, что Лайлох больна, отдуваясь за проступки своего мужа, причем не факт, что не навязавшегося насильно. Иначе бы он поговорил с ней, или Нерс - что еще лучше. От него бы она не утаила, что знала.
  Да, он тогда, еще только услышав требования Эйорики, понял, что дело нечисто, а сейчас был уверен, что девушка открыла лишь малую долю общей картины, специально прикрыв собой, вызвав на себя все внимание, и тем отвлекла всех от другого, более важного, опасного. Да она попросту прикрыла Лой!..
  Или он прав? Лайлох играет собственный отец?
  В любом случае дело о расторжении союза много серьезней и глубже, чем показалось вначале. Скорей всего и Маэр это почувствовал, потому настолько раздражен последние дни.
  ― Тебя вызывают на совет, ― бросил Лой.
  Эрлан обернулся и лицо его вновь было спокойным, вот только глаза остались холодными и бездушными.
  ― Очень кстати, ― протянул через паузу и встал.
  
  Глава 50
  
  Мужчина насторожился, увидев в приемной Лалу. Наверняка придется отмываться от очередной лжи и выслушивать очередной вздор. Ну, почему всех тянет влезть меж ним и Эйорикой?
  Вошел в зал и чинно поклонился. Маэр перестал шептаться с Ташем, но видно еще был под впечатлением беседы, поэтому не глядя махнул Лой, чтоб сел, а сам подставил ухо уже для внука. Лицо Хранителя ничего не выразило, лишь стало более замкнутым.
  Старик кивнул: понял и, сложив руки на груди замком, поддался к Лале.
  ― И так, девица Самхарт, совет готов выслушать ваши требования.
  Девушка помялась, собираясь с духом, зыркнула на Лой и выпалила:
  ― Я требую от изначального рода Лой, исполнения долга по отношению к своей жене. Эйорика нуждается в уходе и защите. Он, как еще муж, обязан заботиться о ней и беречь.
  Маэр вопросительно воззрился на изначального: что ответишь?
  Эрлан не спешил - смотрел перед собой и думал, понимая, что его ставят перед выбором и оттянуть время не дадут. Сейчас он должен либо отказаться от Эйорики, и поступить по закону, но пойти против себя, либо согласится с требованием Лалы и тем признать уже заявление Эи. И в том и в другом случае он будет предателем, и в списке его не самых лучших поступков прибавится самый паршивый.
  Можно ли решить за минуту, что не мог решить несколько дней?
  ― Основания? ― спросил сухо, желая спокойно обдумать положение пока девушка болтает.
   Но болтовня оказалась серьезным разговором, и его тема вымела другие из головы светлого.
  ― Основания? Более, чем веские! ― выпалила Самхарт, глядя в лицо Хранителя. ― Я знаю обстоятельства дела и его последствия, и у меня есть что сказать. Эйорика заявила, что является дочерь Эберхайма. Как дочь она поступает по закону, признавая родителя, кем бы он не был. Честь изначальной ей просто не позволяет поступить иначе. Но она стала жертвой, и именно Эберхайма. Что говорит не лучшим образом о нем, а не о ней. Мне есть, что сказать и о вас, но это позже, ― не скрыла угрозы. И хоть внутренне тряслась от волнения, внешне ничем его не проявила. Наоборот выпрямилась и смотрела гордо, прямо. ― Я познакомилась с Эйорикой Лайлох еще у ватаров и могу заявить, что она ничего не знала о наших законах и мало что о своем праве. Как вы понимаете, ее можно было легко ввести в заблуждение. Думаю, это и случилось. Не знаю, каким образом она познакомилась с Эберхаймом и с чего взяла, что имеет к нему отношение, но точно знаю что именно его люди пытались убить ее. Это случилось в стиппе на Шерада. Погибли детты и мой страж. Нам пришлось уходить. Далее уже здесь, она непонятным образом оказывается на скале, падает, разбивается, а когда приходит в себя заявляет требование о разрыве уз, на основании того, что она дочь заклятого врага ее мужа, Эрлана Лой. Он отворачивается от нее, как и все вы. И это факты, хранители. Теперь еще один - Эйорика все еще недужна, сказывается травма, потеря ребенка и разрыв отношений с Лой, что ввело ее в нервную горячку. И это тоже факт, свидетелями которому, уверена, вчера были многие из вас. Но, не смотря на тяжелое состояние, Эйорика все еще жива, и у меня есть серьезные основания считать, что как раз это не входит в чьи-то планы. Более того, я считаю подозрительным, что она слишком часто подвержена недугам. За последний месяц она третий раз находится на границе с миром предков. Согласитесь, это ненормально.
  И тот, кто взял на себя обязанности по ее защите не мог этого не заметить, а значит не мог оставить, не смотря на любые причины. Совет не вынес постановления, требование не удовлетворено и по закону Эрлан Лой ответственен за жену по сегодняшний день. Однако обязанностей своих не выполняет! ― последнее девушка выдала, топнув ножкой в пылу чувств. Сообразила, что слишком раздражена, помолчала, смиряя гнев и продолжила:
  ― Именно из-за него уже сегодня Эйорика могла оказаться в мире предков. Ухода нет, стража - нет, муж покинул ее, от нее отвернулись все. Она осталась одна в своей комнате в плачевном состоянии. Без защиты и помощи! Так вот именно этим моментом воспользовался Эберхайм и попытался ее убить вновь!... А теперь скажите мне, можно ли принимать требования от недужной, можно ли всерьез воспринимать ее заявления, если она упорно не желает признавать что ее отце уже дважды! ― выставила два пальца. ― Пытался убить собственную дочь! Если вы скажете "да", я отказываюсь почитать законы, потому что они несправедливы!
  Лицо Эрлана вытянулось, Маэр не верил и жевал губу в раздумьях, отодвинув то, что Самхарт вела себя вызывающе, и ее, по уму, нужно было просто выставить вон.
  Таш потер подбородок, склонившись к коленям и в этой неестественной для человека, но удобной для ворона позе, рассматривал девушку, как нечто выдающееся. Ристан просто потерялся, Нерс насторожился, а Эхинох потерял свою легкость восприятия и как -то сразу перестал выглядеть юным и беззаботным, не вызывающим серьезного отношения.
  Он переглянулся с дедом и тот с пыфаньем отклонился к спинке кресла, начал постукивать пальцами по подлокотнику.
  Эрлан пришел в себя и медленно встал:
  ― Я не стану отвечать на заявление девицы Самхарт о невыполнении своего долга. Вы знаете обстоятельства дела, и знаете, почему получилось так, а не иначе. Я скажу о другом - мне странно слышать, что изгой каким-то образом может проникать в Морент, ― со значением посмотрел на Таша и тот выпрямился, бровь выгнул. ― Но это факт, как факт то, что Эберхайм уже не раз подвергал серьезному риску жизнь моей жены, более того, действительно хотел ее смерти. Уверен, что именно он замутил ей разум фантастичной ложью, которую она по нездоровью выдает всем за правду и верит сама. Эйорика слаба, потрясена потерей ребенка, и мне думается, что Эберхайм пользуется ее состоянием, чтобы отомстить мне. Она лишь орудие в его руках, ничего не ведающее, наивное орудие мести изгоя, которому не досталось положить за эти годы всех изначальных.
  ― Угу? А скажи мне, за что Эберхайму мстить именно тебе, да еще таким странным способом? Ну, согласись, слишком сложно и рискованно проникать в Морент для того, чтобы может быть доставить тебе неприятности. Эти неприятности Этан получил бы себе с большей вероятностью, ― медленно подошел к Лой Эхинох. ― Тогда что заставило его рисковать? Дочь? Да, ради этого - я поверю. Но тогда возникает второй вопрос - зачем рисковать собой, чтобы убить родную дочь или досадить через нее ее мужу?
  ― Я не Эберхайм, ― бросил с презрением Эрлан, давая понять, что не собирается разбирать, что там себе думал и планировал изгой.
  Эхинох как будто этого и ждал:
  ― Нет? ― выгнул бровь. ― Разве? Разве не ты здесь говорил, что он уничтожил самые сильные ветки изначальных, что в один день спалил мельберны и дейтрины вместе с учениками?
  ― Да, это так.
  Эхинох со значением уставился на деда и опять повернулся к светлому:
  ― А разве на тебе нет крови своих собратьев?
  ― Я убивал изгоев и предателей. Моя совесть чиста и закон на моей стороне. Выйди за стены Морента, советник, посмотри, что творится там, за границами вашего города, может быть тогда, у тебя не возникнут подобные вопросы.
  Стало тихо. Маэр думал, насуплено разглядывая изначального и, жестом призвал внука. Тот нехотя встал за спинкой кресла, но продолжал смотреть на Лой с глубокими сомнениями.
  ― Я тоже убивала, ― тихо призналась Лала. ― На моем счету четверо багов и один из них - светлый.
  Маэр перевел взгляд на нее. Таш шумно вздохнул и отошел к окну, встав спиной к присутствующим.
  Пауза затянулась, но никто не хотел ее нарушать. Маэру тяжело давалось решение, остальные не могли вмешиваться.
  ― Один вопрос Эрлан Лой - кто убил деттов Ло и Шоэ, стража Самхарт?
  ― Люди Эберхайма. Это может подтвердить каждый из тех, кто выжил. Нам помогло лишь право Порверша и воинская сноровка Сабибора.
  Ответ четким, сразу - без паузы на раздумья.
  Маэр огладил бороду и хлопнул рукой по подлокотнику:
  ― Хорошо. Ты готов выдвинуть требования по вопросу разрыва уз?
  ― Нет, ― сжал губы.
  Маэр тяжело поднялся.
  ― Девица Самхарт, по твоему заявлению будет проведено расследование. До его окончания ты будешь находится в изоляции...
  ― Не понимаю...
  ― А как ты думала?! Девица из побочной ветки убивает светлого - это тебе не языком молоть! Пока не будут выяснены обстоятельства дела, ты будешь под строгим надзором!
  ― А как же Эя?! ― возмутилась и не на шутку испугалась Лала. ― Вы хотите, чтобы она погибла?!...
  ― Я хочу, чтобы она поскорее выздоровела!! ― громыхнул Хранитель. ― Я хочу поговорить с ней и выяснить, наконец, что происходит, кто из вас кого и в чем покрывает, кто лжет, а кто введен в заблуждение, кто намеренно вводит, а кто непреднамеренно! Вы сами не ведаете, что городите! У меня уже мозг опух просеивать ваши домыслы через сито фактов! И молчать всем! ― грохнул тростью, заметив, что и Лой и Самхарт хотят его перебить, вставив очередное "веское" слово.
  ― За всю жизнь не встречал такого нагромождения лжи и правды! Изначальный рода Лой, ты тоже будешь изолирован, как и все, кто с тобой прибыл.
  ― Это не по закону. Моя жена...
  ― Находится под моей опекой!
  ― Поэтому летит со скалы как птица, а потом к ней, прямо в ваши владения залетает Эберхайм?!
  ― Пыф! ― выдал старик и прикрыл глаза ладонью. ― Он мне еще о законе будет говорить... Да вы все ненормальные! Еще час назад тебе было плевать, что там с твоей женой! Или ты забыл, чья она дочь?! Это уже не имеет для тебя значения?!
  ― А вы уже посмотрели книгу судеб и можете доказать, что она сказала правду, а не выдала чью-то ложь за действительность?
  Маэра его слова вывели из себя:
  ― Ааааа А! ― выдал, откидывая трость. Из сжатых кулаков вылетели молнии и обдали голубым свечением пол.
  И стало очень тихо. Каждый попытался стать, мало неслышным, но и незаметным. Лала вовсе покачнулась, и не придержи ее Лой - рухнула бы от страха.
  Хранитель медленно прошел к креслу, сел и уже спокойнее объявил:
  ― Эрлан Лой, я сегодня же посмотрю книгу судеб и дам тебе ответ. Но думаю, ты знаешь его без меня. Поэтому ты волен поступать по закону своей совести и чести.
  Эрлан склонил голову - это был приговор, и мужчина прекрасно все понял.
  ― Но я требую, чтобы вы оставили Эйорику в покое пока она не выздоровеет. Ее страж вернулся и занял свое место. Несмотря на то, что знает о ее заявлении. Ему потребовалось меньше времени на принятие решения, ― не сдержал укола Маэр.
  ― Как можно допускать Кейлифа после того как он не выполнил... ― начал Эрлан и закончил, заметив предупреждение в глазах Хранителя.
  ― У ее покоев так же будет дежурить Майльфольм.
  ― Кто?! ― не скрыл эмоций Эрлан. Заявление Маэра было уже вызовом, откровенным издевательством.
  ― Майльфольм! Я сказал!
  ― Предатель?! Вставший на сторону Эберхайма, не выполнивший свой долг не единожды?! Подвергший Эйорику риску ради своего нового хозяина?! Виновный в смерти ее сестры - Нейлин?! Вы что, хотите изничтожить весь род Лайлохов?!! ― Эрлан настолько возмутился, что ему уже было все равно, как воспримет его тон Хранитель. ― Вы намеренно подвергаете Эю опасности?! Тогда почему бы кому-нибудь из вас не пойти и не убить ее сразу, к чему тянуть?!
  ― Эрлан Лой!! ― рявкнул старик и имя прозвучало как "щенок"! ― Позволь мне самому решать кто, что и зачем!! И пошел вон отсюда пока не вызову!!
  Светлый сжал зубы, и, не сказав ни слова, бледный от гнева быстро покинул зал совета. Маэр проводил его недобрым взглядом и покосился на Эхиноха. Тот еле заметно прикрыл веки: понял.
  ― Нерс, займись Самхарт! ― рыкнул советнику, не желая больше видеть никого из пришлых, да и своих помощников тоже. У него все еще не укладывалась в голове информация, что принес ему Таш, а тут все более и более возмущающие новости на голову сваливаются, грозя погрести.
  Да, надо открывать книгу судеб и просматривать факты, иначе просто не разобраться.
  И поморщился - опасно око тревожить, да и тяжко от него уму и глазам. Но выхода нет.
  Советник повел девушку к себе, и та хоть и не упиралась, но все время оглядывалась, надеясь, что Хранитель отменит свое решение. А тот застыл в кресле, глядя перед собой.
  
  Эрлан был взбешен. Давно он не белел скулами и не темнел глазами от ярости. Последний раз Лири помнил как раз перед встречей с Эйорикой, когда по заданию Дендрейта убирали последних богов. Правда тогда и Эберхайм вне себя был. Оно понятно - его последней опоры лишили. А Лой... для того само упоминание "Эберхайм", как сигнал к буре.
  Ох, рубились они тогда. С рыком.
  Чудо что Этан не стал добивать Эрлана. Впрочем, наоборот, понятно - оскалился, придавливая поверженного ногой в рану и процедил:
  ― Сам подохнешь. Но хоть часть своих проступков смоешь кровью и муками. Щщщенок!
  Не так давно это было, раны долго заживали и рубцов, благодаря Лайлох, не оставили. Вроде даже на душе их заживила, но как только отодвигать Эрлана стала, снова вскрываться начали. Оно понятно - родителей, друзей, знакомых, невесту - всех Эберхайм положил. Дома и мира привычного лишил. Потом в бою победил, почти к предкам прямиком отправил. А теперь еще и меж свитыми встает. Даже здесь влезает, и ясно, переживает Лой, что как в те случаи, опять повержен будет.
  Только не по себе Лири было, глядя на хозяина. Знал он, чем дело кончиться может.
  Эрлан к комнате Эрики подошел, не глядя на Майльфольма, но тот в дверях встал, не пуская.
  "Зря-я", ― поморщился Лири.
  Эрлан уставился на стража и тот отодвинулся, буквально втиснувшись в двери:
  ― Приказ хранителей, ― просипел.
  ― Приказ? ― мужчина улыбнулся, но лучше б этого не делал. Май желваками заиграл, чувствуя, что его сейчас вместе с башнями снесут.
  ― Я ее муж. Забыл?
  ― Нет. Знаю. Но она выдвинула требование, и ты тянешь с ответом...
  ― А вот это не твое дело, ― схватил его за грудки и втиснул в косяк, так что тот трещать начал. ― Так что тебе хозяин пообещал за помощь? Что вы с ним задумали? ― процедил.
  Майльфольм бледнел, но упрямо молчал, язык прикусывая. И вот отпихнул, забыв закон.
  ― Я могу задать те же вопросы, ― бросил как вызов, но ответа ждать не стал. Добавил твердо, как отрезал. ― К Эйорике ты пройдешь в двух случаях - если будет решение совета и через мой труп.
  Эрлан пару минут оглядывал его с ног до головы, как самого презренного из существ, и бросил лениво, но так что проняло сразу:
  ― Второй вариант мне нравится.
  И пошел прочь, но у лестницы остановился и кинул обещающий взгляд на стража:
  ― Мы с тобой еще за Нейлин не посчитались, а ты уже и этот счет в сто крат увеличил... Если хоть волос с головы Эи упадет - я тебя на куски порежу.
  И как испарился, в пару прыжков с лестницы слетев.
  Май к двери прижался, в себя приходя - худо дело. А главное по закону Лой прав даже если убьет. Другое непонятно: как Хранителю ума хватило развенчанного стража, взаимоотношения которого с Эберхаймом он и не отрицал, допустить до службы Лайлох.
  Кейлиф отошел от окна и встал рядом, подперев плечом стену.
  ― А я прослежу, ― заметил тихо и взглядом продублировал обещание Лой. Майльфольм отвернулся: понятно - веры ему и на грамм нет. Тогда, бабку Вегу за ногу, какого его в стражи вернули?
  
  Этан прислушался к шуму за дверью, и снова уставился на дочь, как только все стихло:
  ― Щенок, видимо, буянил.
  ― Ты так его ненавидишь?
  ― Все что связано с ним - связанно с потерями. Он и тебя к пращурам отправляет одним своим присутствием. Я рад, что совет запретил ему тебя тревожить, ― поправил девушке волосы, убрав прядку у щеки. После того как он заставил ее принять еще один кристалл, ей стало много лучше - жар спал, взгляд стал осмысленным и вид не таким жалким. И все же, о здоровье говорить рано.
  ― У тебя хороший слух, ― заметила тихо.
  ― Не жалуюсь.
  Эя с прищуром смотрела на отца, еще только пытаясь уложить в голове, кто он. Разум, вопреки сердцу, принимал его с трудом.
  ― Надеюсь, мне не придется выбирать меж ним и тобой, ― заметила сухо. Она с трудом и только -только свыклась с мыслью, что любит Эрлана и он надолго в ее жизни, как все рухнуло, и теперь нужно свыкаться с обратными фактами. Она долго привыкала, что Эрлан идеал, а теперь с трудом воспринимает его грешный образ. Он и Вейнер так долго тянули ее каждый в свою сторону, что еще одну "перетяжку" уже меж отцом и любимым, она не выдержит - не канат, однако.
  И загрустила - "любимый". А ведь факт. Вот такой, далеко не идеальный, не "плакатный герой", где-то неоднозначный по поступкам, даже отрицательный, он стал ей еще ближе и дороже. Только попытка примирить Монтекки и Капулетти, как ей помнится, прошла неудачно. И как-то не хочется заниматься плагиатом финала.
  ― Ты уверен, что он все знал? Стефлер спокойно мог использовать его вслепую.
  ― Эйорика, Лой правая рука Дендрейта, ― сухо бросил мужчина и, было видно, что само упоминание этих двух имен его изрядно раздражает.
  ― И что? Он и нам дал задание. Выдал фото твоей Анны в зубы и приказал найти и домой вернуть. Все. И мы пошли. Как бараны. Как всегда. Никто не станет задавать лишних вопросов - есть приказ, его надо выполнить - рассуждения оставь при себе.
  ― Ты пытаешься его оправдать?
  ― Я хочу быстрее войти в норму и поговорить с ним. Прямо. Чтобы он, глядя мне в глаза сказал...
  ― Ты примешь, все, что он скажет, причем не осознавая. Такое право у Лой, ― напомнил весьма прохладным тоном.
  ― Пока пролетает.
  ― Тебе кажется. Он крепко держит тебя, девочка. И ты это знаешь - признавать не хочешь.
  ― Дендрейта остановили? ― решила перевести разговор на другую тему - не то состояние, чтобы в полемику вступать.
  ― Не знаю, ― и вздохнул, глядя на девушку. ― Мне казалось, что раны давно зажили, а увидел тебя тогда, и словно вновь вернулся на двадцать пять лет назад. Как вчера было. Знаешь, у тебя очень сильное право - ты притягиваешь так, что не отлепить. Только с мясом и костями отодрать.
  "Угу. Только почему-то увечных - тебя, Эрлана, Шаха... все слегка душой исковерканы. Все трое в ненависти много лет по жизни шагали", ― подумала и вспомнила слова Маэра: "тебе дано возвращать любовь в сердце иссушенное ненавистью и болью".
  Проклятье, а не дар... Но, действительно может пригодится. Если и Стефлер в сердце Сахару носит. Убивать любовью она еще не пробовала, но, похоже, это посильней, чем ЭП. Сносит наглухо и бесповоротно.
  ― Что ты собираешься делать? ― спросила у отца.
  ― Дождусь когда ты выздоровеешь и заберу тебя. Вернемся ко мне, на красную сторону.
  ― А меня ты спросил - хочу я с тобой ехать?
  ― Тебе нельзя здесь оставаться. Даже здесь.
  ― Я давно взрослый человек, отец, и сама решу, куда и зачем мне идти, и стоит ли идти вообще. И кстати, с кем - тоже.
  Этан смотрел на нее спокойно, но в зрачках плавало предостережение и несогласие, власть и упрямство. И эти пару секунд глаза в глаза сказали ей больше, чем сказали бы генетики - она четко увидела себя. И возникло уже не зыбкое, а четкое ощущение сродства.
  ― Позволь мне шагать по жизни самой, ― скорее попросила, чем констатировала.
  ― Ты уже пошла - сразу попала в паутину гиблых чар и до сих пор вырваться не можешь. Ты идеализируешь Эрлана, детка.
  ― У меня есть другой кандидат - Вейнер, ― выдала для проверки.
  Этан фыркнул и вдруг разразился громовым хохотом. И смолк, сообразив, что его наверняка услышат. Ушел к окну:
  ― Поговорим позже. Хыррр! Только не смеши меня так сильно, девочка.
  ― Почему нет?
  ― Ты и это недоразумение?
  Этан опять хохотнул и стал уменьшаться. Прыгнул на подоконник уже вороном и растопырил крылья, покачиваясь и хыркая - даже птицей его смех разбирал.
  Глянул на девушку и вылетел.
  Та закрыла глаза: потом об этом подумаю, а сейчас спать.
  
  А Вейнера маяло. Ночью спать не мог, день бродил неприкаянно, учеба до чертиков надоела, и вообще, от пристойности вокруг, маяты внутри и тоски по Эре уже зубы сводило. И понял - баста, пофигу что там и как было, что подумают вообще и в принципе. Если Эрлан дурак, он на него равняться не станет. Плевать ему кто папаша у Эры - хоть сам Сатана. Заслужит - получит, скидок как родственничку не будет. И девушка тут не причем. Она - Эрика, а не Этан.
   Нарвал опять цветов и взлетел на этаж. И обломился - у дверей старый знакомый стоял.
  ― К светлой нельзя. Приказ Хранителя.
  Вейнер стоял, мечтая размазать эту рожу по двери, что он собой прикрывал как амбразуру, но вместо этого втиснул ему в грудь букет и бросил:
  ― Передай: Вейнер заходил и ... руки просил.
  ― Чего? ― не понял Май и оказался за дверью. Шах, чуть поддавшись, взглядом толкнул его, вот страж и выпал в комнату вместе с букетом. Только на дороге уже Кейлиф встал, закрыл собой вход и дверь рукой за спиной придержал.
  ― Мы не причем, светлый. У нас приказ и мы его выполняем.
  Вейнер погонял травинку в зубах, глядя на Кей и нехотя кивнул, отступил. К этому стражу он неприязни не испытывал, да и говорить умел мужик нормально, не то что его напарник. В общем - свой, а со своими он не лютует.
  ― Я здесь подожду, ― сложил руки на груди и подпер спиной стену напротив комнаты.
  
  Эра проснулась от грохота падения, приподнимаясь, с удивлением уставилась на стража, лежащего на полу и усыпанного сеном.
  Майльфольм хмуро глянул на нее снизу вверх.
  ― Здравствуй, светлая, ― буркнул, поднимаясь.
  ― Эээ... Каким ветром?
  ― Буйным, ― сгреб охапку с пола и кинул на стол. ― Это от него.
  ― От ветра?
  Май глянул на нее: в дурочку не играй.
  ― Просил твою руку.
  ― А! Вейнер. Понятно.
  ― Мне непонятно, чего не ногу или ухо, ― пошел к дверям, ворча.
  Эя улыбнулась.
  ― Стой. А ты сам как здесь оказался? В стражах опять?
  ― Ты против? ― обернулся.
  ― Нет.
  Мужчина кивнул: ну, хоть на том спасибо.
  ― Буйному, что-нибудь передать?
  ― Скажи, что конечности заняты, ― улыбнулась и легла - спать хотелось. И надеялась - проснется и будет совершенно здорова, и разберется.
  Май кивнул и вышел.
  И тут же Вейнер упер в него тяжелый взгляд:
  ― Что сказала?
  ― Что конечности заняты, ― сообщил холодно.
  Шах выпрямился, отлипая от стены, постоял с постным лицом и ушел.
  ― Весело у вас, ― протянул Майльфольм. Кейлиф смотрел, как изначальный спускается вниз по лестнице и ответил:
  ― Обхохочешься. Что ни день - то подарок. Этот еще придет, помяни мое слово.
  
 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"