Резников Кирилл Юрьевич : другие произведения.

Уход Толстого: взгляд из Северной Америки. Ii. Семейная жизнь Л.Н. и С.А. Толстых в американской художественно-биографической литературе и кино

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:


 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    В статье рассмотрены произведения американской художественно-биографической литературе и кино, посвященные семейным отношениям Льва Николаевича и Софьи Андреевны Толстых.


   Уход Толстого: взгляд из Северной Америки. Семейная жизнь Л.Н. и С.А. Толстых в американской художественно-биографической литературе и кино

К.Ю. Резников

  
   Предмет исследования
  
   Настоящая работа является продолжением разработки темы личности Л.Н. Толстого в североамериканской научной и художественной литературе. В первой части работы - "Уход Толстого: взгляд из Северной Америки. I. Литературоведы США и Канады об уходе Толстого из Ясной Поляны", представленной в виде отчета в 2009 г., были рассмотрены монографии и статьи американских и канадских литературоведов, посвященные изучению отношения Льва Николаевича к женщинам, браку и семейной жизни и анализу причин его ухода из Ясной Поляны. Одна из этих работ - книга Эрнста Симмонса "Лев Толстой" (1946), является также биографией писателя. Написанная как литературоведческая работа (позже изданная в виде художественной биографии), она заслужено открывает список биографий о Льве Толстом, подготовленных американскими авторами.
  
   В настоящей статье предметом изучения стали художественные биографии, биографический роман и снятый по роману фильм, посвященные семейным отношениям Льва Николаевича и Софьи Андреевны Толстых. Рассмотрены биографии "Соня: Жизнь графини Толстой" Энн Эдвардс(1981), "Лев и Соня: История брака Толстого" Луиз Смолучовски (1987), "Любовь и ненависть: Мучительный брак Льва и Сони Толстых" Уильяма Ширера (1994) и роман Джея Парини "Последняя станция. Роман о последнем годе Толстого" (1990). Обзор завершается критическим анализом фильма "Последняя станция" режиссера Майкла Хоффмана, снятого по роману Джея Парини.
  
   Работа выполнена в рамках научного гранта РГНФ N 09-04-00493 а/Р "Л.Н. Толстой в русском и мировом сознании: перекличка на рубеже веков (100 лет после ухода)".
  
  
   О биографиях и авторах биографий
  
   Биографией (др. греч. βίος - жизнь, γράφω - пишу, жизнеописание) называют описание жизни человека, сделанное другим автором. Описание собственной жизни называют автобиографией или мемуарами. Биография невозможна без биографа, т.е. автора, который на основании известных ему сведений о событиях в жизни героя, его слов и поступков и собственного понимания их мотивации с большей или меньшей степенью приближения объясняет (воссоздает) его личность. Хорошая биография всегда есть попытка понять другого человека. В этом случае, по мнению М.М. Бахтина, понимание представляет диалог, позволяющий "увидеть и понять другое, чужое сознание и его мир". "При объяснении - только одно сознание, один субъект; при понимании - два сознания, два субъекта... Понимание всегда... диалогично". Вместе с тем, при воссоздании личности героя биографии, биограф неизбежно привносит собственную ее трактовку. В этом отношении биография содержит сведения не только о личности ее героя, но и о личности автора.
  
   Биографическая литература представляет переходную зону между литературой научной и художественной. Существуют научные биографии, художественные биографии и биографические романы. Научные биографии относят к научной литературе, художественные биографии и биографические романы - к художественной. Если отличить биографический роман от художественной биографии сравнительно просто - первый содержит элементы вымысла автора, второй не содержит, то граница между художественной и научной биографией динамична. Согласно Ю.М. Лотману, художественные произведения отличаются от нехудожественных, во-первых, функционально, т.е. они несут эстетическую функцию, иными словами, если в нехудожественном тексте вперед выступает вопрос "что", то эстетическая функция реализуется при установке на "как", и, во-вторых, структурно, т.е. организация текста должна содержит сигналы, позволяющие отнести его к художественным либо нехудожественным произведениям.
  
   Очевидно, что эстетическую функцию (и выдающуюся) могут нести нехудожественные произведения, - например, "История государства российского" Н.М. Карамзина или "История англоязычных народов" У. Чёрчилля, а произведения, считающиеся художественными, могут вообще не иметь эстетической ценности. Многие биографии писателей и поэтов, написанные литературоведами, избежавшими перехода на "птичий язык" столь модный среди современных филологов, читаются как хороший роман. В этом случае различить художественные и научные тексты позволяет структура произведения, т.е. знаки его организации. Примером может служить рассмотренная в предыдущем обзоре о Толстом в трудах американских литературоведах монография Эрнста Симмонса "Лев Толстой". Книга подготовлена как научная биография, но читается как роман и, несомненно, эстетически значима. В то же время, организация текста в издании 1946 г. была сугубо научная - текст имел многочисленные подстрочники со ссылками на цитируемые русские источники, а в конце работы содержал обширную библиографию. В издании 1960 г. подстрочники и библиография удалены, и книга превратилась в художественную биографию.
  
   Как любой писатель, автор биографии является творцом, но в отличие от романиста или новеллиста он обязан следовать фактам, известным о жизни его героя. Это не исключает предвзятости в их отборе и, тем более, трактовке, но рамки образа заданы жестко. Тем не менее, и мы это увидим на примере рассмотренных ниже работ, биографы, умудряются создать совершенно разные образы одного и того героя. Тут явно дает сбой предложенная М.Ю. Лотманом схема воссоздания утраченного целого, т.е. личности героя, основанная на знании и интуиции биографа-реконструктора:
  
   ""Он [биограф] встает на трудный и опасный путь воссоздания утраченного целого, реконструкции личности по документам, всегда неполным, двусмысленным, всегда несущим в себе субъективную позицию своего создателя. Филигранный труд интерпретатора здесь должен сочетаться с умением найти детали ее место. А это достигается сочетанием точного знания с интуицией и воображением".
  
   Нравится нам это или нет, но любая биография есть лишь проекция представлений автора о его герое. Дуализм понимания, о котором писал М.М. Бахтин, выступает не в виде постижения реальной личности человека, что невозможно, а в виде наложения на существующие сведения о герое мыслей и чувств биографа, т.е. личности автора. По этой причине рассмотрение любого биографического произведения следует начинать со сведений о его авторе и по ходу изложения не раз возвращаться к личности писавшего, ибо только понимание убеждений (и предубеждений) автора позволит отделить вероятное и правдоподобное от сомнительного и надуманного. Подобный подход к анализу произведений американских авторов о семье Л.Н. и С.А. Толстых был избран в настоящей работе.
  
   Обзор предназначен для литературоведов и широкого круга читателей. Пересказ рецензируемых произведений позволяет ознакомиться с семейной жизнью Л.Н. и С.А. Толстых и оценить значение позиции их авторов в трактовке событий, происходивших в Ясной Поляне.
  
  
   Соня, графиня Толстая, сошедшая с литературного конвейера Энн Эдвардс
  
   Энн Эдвардс - известная и чрезвычайно плодовитая американская писательница. Уроженка Порт Честера, Нью-Йорк (1927), она начала карьеру в 1944 г. в Голливуде в должности младшего писателя медиакомпании "Метро Голдвин Мейер". К середине 50-х годов Эдвардс стала кино- и телесценаристом и, главное, приобрела понимание составляющих литературного успеха в Америке. С 1954 по 1972 г. она жила в Европе, где переключилась на написание книг. В 1968 году вышел ее первый роман "Выжившие" ("The Survivors") - смесь детектива, хоррора и мыльной оперы. Роман имел успех, и с тех пор Эдвардс писала не переставая: с 1968 по 2003 год она опубликовала еще 42 (!) книги, т.е. в среднем она писала книгу за 10 месяцев. Это были романы, биографии, книги для детей и собственная автобиография. Но шумная американская слава пришла к ней как автору художественных биографий.
  
   Всего Эдвардс написала 15 биографий. Первой вышла биография актрисы и певицы Джуди Гарланд (1975). За ней последовала книга об актрисе Вивьен Ли (1977). Третьей была книга о Софье Толстой (1981). Затем появляются биографии писательницы Маргарет Митчелл (1983), королевы Мэри Виндзор (1984), актрисы Катрин Хэпбурн (1985), кинорежиссеров братьев де Милль (1988), актрисы Ширли Темпл (1988), молодого Рейгана (1990), королевы Елизаветы II и принцессы Маргарет (1990), Гримальди, принцев Монако (1992), Ага-ханов, имамов исмаилитов (1995), певицы и актрисы Барбры Стрейзанд (1997), оперной певицы Марии Каллас (2001), супругов Рональда и Нэнси Рейган (2003). По последней книге был поставлен телефильм (2003).
  
   При всем разнообразии биографий, написанных Эдвардс, нетрудно заметить, что большинство героев женщины. Это не случайно - женщины, являются основной читательской аудиторией в США. Кроме того, герои биографий Эдвардс хорошо известны в американском обществе. Это тоже важная составляющая успеха - люди неохотно знакомятся с персонажами, о которых ничего не знают. Исключение составляют Софья Толстая и Ага-ханы. Впрочем, Софью выручает муж - о Льве Толстом большинство американцев слышали, а Ага-ханов спасает интерес к тайнам исмаилитов. Все же выбор Софьи Толстой явно не самый удачный в плане коммерческого успеха. Выбор этот вдвойне неудачен по затратам времени. Биография Толстой вышла через четыре года после предыдущей публикации, и никаких других книг Эдвардс в этот период не писала (хотя нельзя исключить, что тогда она не заготавливала литературные детали для сборки двух следующих биографий, вышедших в 1983 и 1984 гг.).
  
   Чем объясним столь сомнительный выбор литературного проекта? В сведениях об Энн Эдвардс, помещенных на суперобложке книги, сообщается, что "Соня, жизнь графини Толстой" "представляет проект, занимавший ее с университетских лет, когда одно время главным предметом была русская литература". Эдвардс закончила университет в 1948 г., а приступила к работе над книгой о Соне в 1977 г., т.е. спустя 30 лет, причем русской литературой она больше не занималась, русского языка не знала и Россию (СССР) не посещала. Тем не менее, она мужественно взялась за написание биографии Софьи Толстой и преуспела, опубликовав книгу объемом 512 стр., тепло встреченную американскими критиками и читателями. Выполнить сей литературный подвиг ей помогли материалы Толстовского фонда в Вэли Котедж, штат Нью-Йорк, и сотрудники фонда, на первое место она с гордостью ставит Александру Львовну Толстую (Сашу). Впрочем, помощь сотрудников Фонда явно не распространялась на редактирование книги. Позже, в интервью корреспонденту еженедельника "Publishers Weekly", Эдвардс объяснила причину выбора темы о Софье Толстой:
  
   "Идея приходит мне в голову, затем я развиваю сюжет, или в случае биографии, думаю о личности, олицетворяющей эту тему. Вивьен, Джуди и Соня были чрезвычайно интересными людьми и символизировали определенные вещи: Джуди - эксплуатацию женщин, Вивьен - страдание от маниакальных депрессий, Соня - интеллигентную женщину, порабощенную мужчиной, который использовал ее, высосал все соки, и сделал из нее преступника".
  
   Пролог книги открывается с приезда Сони (так автор именует Софью Андреевну) на станцию Астапово, где в доме станционного смотрителя доживал последние часы жизни ушедший от жены Толстой. Пройдя сквозь толпу журналистов, засыпавших ее вопросами, Соня подошло к двери в дом смотрителя, но ее пустили; сразу постаревшая женщина вернулась в свой вагон. "Как может он умирать и не хотеть, чтобы она была рядом?". Она плакала. ... Далее воля автора переносит действие из 1910 в 1856 г., когда граф Лев Николаевич Толстой, "стройный и красивый" [Толстой красотой не отличался, К.Р.] стоял у постели брата Дмитрия, умиравшего от туберкулеза. После смерти брата он "поклялся никогда не играть и что его ноги не будет в кабаре или борделе. Толстой был настроен начать чистую хорошую жизнь и найти женщину, которая разделила бы эту жизнь с ним". Вскоре он посетил подругу детства, Любовь Александровну Иславину, жившую в небольшой усадьбе Покровское, в часе езды от Москвы. Любовь Иславина была замужем за немолодым "строгим немецким доктором Берсом и имела дом полный детей".
  
   Уже в прологе видны сильные и слабые стороны книги Эдвардс. Автор пишет в подлинном смысле слова художественную биографию, т.е. окружающая обстановка, характеры, отношения людей прорисованы художественными средствами, что, несомненно, облегчает американскому читателю восприятие далеких от него реалий русской жизни. Вместе с тем, Эдвардс увлекается описаниями, лишь отдаленно похожими на русскую действительность. Вот как автор рисует зимний Ст. Петербург: "Ст. Петербург блистал зимой, когда в нем жила императорская семья: широкие проспекты были переполнены ярко раскрашенными тройками, звук бубенцов заполнял воздух. Вдоль левого берега сверкающей реки Невы маршировали полки гренадер - Преображенский в ярко-красной и белой форме, Измайловский в зеленом и белом, Семеновский - в ярко-голубом и белом".
  
   На самом деле, тройки с бубенцами не заполняли улицы Петербурга в середине XIX века. По Петербургу ездили, чаще всего, одноконные и двуконные экипажи: одноколки, санки-вейки и пролётки-"эгоистки", дрожки-"гитары" и линейки, одноконные кабриолеты. Извозчичьи коляски - тройки, были в меньшинстве. Встречались кареты и ландо знати и послов - двуконные, тройки и запряженные четверкой цугом. Иногда проезжали дворцовые ландо "адамон", запряженные шестеркой белых лошадей, цугом по две. Не по сезону описывает Эдвардс и красочные мундиры русской гвардии - зимой все гвардейцы носили шинели.
  
   Подобного рода ошибка допущена и при описании семьи Берсов. Эдвардс пишет: "Именно средняя дочь, Соня Андреевна Берс, больше всего беспокоила немецкого доктора Берса". Не говоря о смешной "Соне Андреевне", непонятно, почему автор называет немецким доктором уроженца Москвы, Андрея Евстафьевича Берса. Берсы появились в России в середине XVIII века. Татьяна Кузьминская, сестра Софьи, рассказывает, что их прадед, австрийский офицер Иван Берс, по просьбе Елизаветы Петровны был направлен из Вены в Петербург для обучения русских кирасир. Иван Берс служил ротмистром, женился на русской и был убит в одном из сражений. Его сын, Евстафий, жил в Москве, женился на дворянке Елизавете Вульферт. Сын Евстафия, Андрей Берс, окончил медицинский факультет Московского университета. Работая врачом Московской дворцовой конторы, Андрей Евстафьевич получил казенную квартиру в Кремле, придворное звание гоф-медика и чин коллежского асессора. Он добился восстановления дворянского достоинства и герба, утраченных вместе с бумагами во время пожара Москвы 1812 г.
  
   Семейная легенда о восстановлении дворянства Берсов не бесспорна. В Гербовнике дворянских родов Российской империи указано, что дипломный герб Берсов не вошел в Гербовник. Он был получен в 1847 г., когда А.Е. Берс был жалован дипломом на потомственное дворянство, т.е. о восстановлении дворянства и герба речь там не идет. Что касается детей Андрея Берса, то они были дворяне по пожалованному отцу потомственному дворянству (как и дети И.Н. Ульянова, отца Ленина). Эдвардс просто не знает, что А.Е. Берс, в доме которого любил бывать молодой Лев Толстой, был русским, а не немецким врачом, православным и дворянином. У автора вообще самые смутные представления о русском дворянстве. Она пишет:
  
   "Любовь Александровна отчаянно надеялась устроить достойную партию каждой из дочерей, выдав их замуж в среду петербуржского дворянства, на что она имела некоторое притязание (будучи дворянкой, но незаконнорожденной), а не московской буржуазии, мир ее мужа".
  
   Единственное, что здесь верно, что мать Софьи родилась не в законном браке (и получила фамилию Иславина, а не отцовскую Исленьева). У русской знати подобный способ легитимизации внебрачных детей был распространен: детям давали немного измененную, часто, укороченную фамилию отца. Так от Воронцовых пошли Ранцовы, от Трубецких - Бецкие, от Репниных - Пнины, от Исленьевых - Иславины. Все они получили дворянство. Любови Александровне не было нужды "отчаянно надеяться" выдать дочерей за дворян: девочки были дворянки по линии обоих родителей. И последнее, в природе не существовало дворянского Петербурга и буржуазной Москвы: дворяне и купцы жили в обоих городах.
  
   Любопытно и описание Москвы середины XIX века: "Москва мало отличалась от большой деревни. Воду еще развозили в бочках, улицы были грязны и плохо освещены. Многие семьи держали во дворах коров, лошадей, мулов, собак, кур и уток, и эти животные часто бродили по улицам". Эдвардс явно преувеличивает: центральные улицы Москвы имели вполне городской вид. Еще в 1826 г. французский путешественник Жак Арсен Франсуа Ансело писал:
  
   "Оживленный Кузнецкий мост, где обосновались французские модистки, -- место встречи московских модниц, ежевечерне посещающих сей арсенал кокетства. Идя по этой длинной улице, изобилующей магазинами, заполненной продавцами и покупателями, иностранец воображает себя в центре густо населенного города, когда вдруг огромные парки, распаханные поля и обширные сады переносят его в сельскую местность".
  
   За четверть века после путешествия Ансело Москва приобрела совсем городской вид. Она уступала Петербургу, но сравнивать ее с большой деревней - вряд ли справедливо. Забавно, что Эдвардс, перечисляя животных, которых держат москвичи, упоминает мулов. Мулы в средней России - экзотика для зверинца. Автора, видимо, вдохновили селения Южной Калифорнии или Мексики. Есть и другие ошибки. Так юная Соня Берс вряд ли считала, что в России никто не может сравниться по литературной славе с Толстым. До выхода из печати "Войны и мира" бесспорным кумиром русских читателей был И.С. Тургенев. Не без полета фантазии описана одежда азиатских гостей на коронации Александра II: "... персов в черных фесках, турок в красных, ... кавказцев в пурпурных, подметающих землю одеждах". Турки и вправду носили красные фески, но персы фесок вообще не носили. У кавказцев черкески по колено, а не до земли. Создается впечатление, что как только автор пускается в описание России, в книге появляются ляпы.
  
   Эдвардс с самого начала настроена критически к Толстому. Показательно ее замечание о его поведении во время освобождения крестьян:
  
   "Он всегда осуждал крепостничество; но странным образом, теперь, когда их освободили, он хотя действовал справедливо, не проявлял к освобожденным крестьянам особой щедрости. Он дал им земли не больше, чем требовалось по новому закону, и не больше прав на рубку леса на дрова, ловли рыбы в его водоемах и права охоты на его земле. Бывшие крепостные Толстого, всего триста человек, получили одну шестую его земли, причем большая ее часть без воды, леса и дичи".
  
   В то же время, она пишет, что Толстой проводил занятия в основанной им школе для крестьянских детей. С детьми, но не с взрослыми крестьянами, у него сложились теплые отношения.
  
   Рассказ об ухаживании Толстого, ответных чувствах Сони, сватовстве и венчании принадлежит к лучшим страницам книги. Тут Эдвардс на высоте - писать об интриге любовных отношений ее конек и хорошо у нее получается, тем более, что обилие документальных свидетельств, увлекательных не меньше любого романа, позволило ей изложить события живо и без отсебятины. Достоверность изложения заканчивается по приезде молодоженов в Ясную Поляну. Здесь началась сексуальная жизнь Толстых. Непонятно почему, но Эдвардс преувеличивает эротичность юной Сони. Никаких доказательств она не приводит и занимается выдумкой. Вот как она описывает первую брачную ночь в Ясной Поляне:
  
   "Их первая совместная брачная ночь сильно повлияла на их супружеские отношения на многие годы. Несчастный инцидент в дормезе и трудности свадебной ночи были забыты. Согретая знанием, что Ясная Поляна ее дом и, возможно, более нежным, более чувствительным подходом Толстого, Соня открылась ему с вновь пробудившейся страстью. Она была теплая, импульсивная женщина, более чувственная, чем она сама представляла или муж ожидал. Чувственный мужчина, Толстой отвечал полной взаимностью. Встав на другое утро, он записал в дневнике: "Неимоверное счастье! ... Не может быть, чтобы это все кончилось только жизнью!".
  
   На самом деле, Толстой был вовсе не в восторге от первой брачной ночи. Поутру он записал: "Ночь, тяжелый сон. Не она". Запись о счастье (без восклицательных знаков) он сделал после обеда. Эдвардс справедливо указывает, что медовый месяц Толстых был омрачен частыми ссорами. В них она винит Толстого:
  
   "Их медовый месяц, первый месяц брака, от которого каждый ожидал столько удовольствия, вместо этого, оказался наиболее мучительным временем. Ссоры почти всегда начинал он. Он стремился вызвать у нее подъем страсти и после того как она охотно полностью ему отвечала, он начинал ее изводить, укорять, глупо ревновать. ... Сонина страстность, он был уверен, вызывала у него чувство стыда. Есть ли брак, спрашивал он себя, ничего более, чем разрешение на разврат? Толстой всегда был озабочен моральностью секса и с годами эта тема целиком овладела им".
  
   В угоду своей версии Эдвардс опускает факты прямо свидетельствующие, что сексуальный пыл Толстого встретил со стороны Сони скованность и некоторый испуг, позже перешедший в покорность. Соня искренне любила мужа, но не чувственной любовью. Когда она забеременела и муж стал ей уделять меньше внимания, ее это задело в плане человеческих отношений. 29 апреля 1863 г. она сделала в дневнике следующую запись: "Лева все больше и больше от меня отвлекается. У него играет большую роль физическая сторона любви. Это ужасно - у меня никакой, напротив. Но нравственно он прочен - это главное". Уже немолодая Софья Андреевна признала, что после 30 лет ей стало нравиться "это", но она уверена, что молодые женщины не способны к чувственным наслаждениям.
  
   В чем автор права и что она не раз отмечает, это крайнюю ревнивость обоих Толстых. Впрочем, Соня для ревности имела более чем веские основания, прочитав перед свадьбой дневники Толстого. Эдвардс красочно живописует ее ревность к крестьянке Аксинье Базыкиной - прежней любовнице Льва и матери его внебрачного сына. Соня ревновала мужа и к Александре Андреевне Толстой, двоюродной тетке Толстого, с которой он всю жизнь дружил и состоял в нежной переписке, и к Марии Ивановне, жене управляющего Ясной Поляной, и уже в преклонном возрасте - к журналистке Любови Гуревич - "этой полуеврейке". Были и другие женщины, раздражавшие Соню; беспокоили ее и длительные отлучки мужа. Со своей стороны, Толстой беспричинно ревновал Соню к прежнему соискателю ее руки, молодому красивому Митрофану Поливанову, которому Соня отказала ради Толстого. Уже на старости лет у Толстого появились основания ревновать жену к композитору Сергею Ивановичу Танееву, но, на его счастье, Танеева не интересовали женщины. Эдвардс отмечает особую роль дневников в отношениях Сони с Толстым:
  
   "Немалую часть их страданий можно было бы избежать если бы он не требовал правды и признаний от нее при каждом новом витке отношений, настаивая на обмене дневниками, и таким путем, мучая ее призраками прошлых любовных историй и живыми образами женщин, все еще важных для него. Но затем Соня стала использовать эту "правду" - эти личные откровения - как оружие. В этот период она вносила каждую запись в дневник с уверенностью, что ее прочитает муж. Благодаря этой необычной форме контактов, она могла выражать ему самые сокровенные чувства, худшие опасения, и могла нанести ответный удар за страдания, которые по ее мнению, терпела из-за него".
  
   Беременность Сони смягчила отношения супругов, что, по словам автора, связано со снижением чувственности Сони: "Новое согласие, своего рода перемирие со своей натурой, имело место, когда стали исчезать ее сексуальные запросы. Ссоры стали редки, а восхищение мужем превратилось в своего рода поклонение". Можно поражаться способностью автора пренебречь записями в дневниках и перевернуть реальность с ног на голову. Эдвардс явно считает, что сверхчувственная Соня интереснее читателю, чем обычная женщина, к тому же, получившая целомудренное воспитание.
  
   Эдвардс приводит факты, свидетельствующие о самодурстве Толстого, его попытках заставить жену с маститом, вопреки страшной боли, кормить грудью ребенка. Для Толстого кормление грудью не только долг Сони, но и "единственный способ удержать ее от кокетства". Можно согласиться с автором, что "мучительная ревность делала его подозрительным к каждому движению Сони". К этому времени центральной интеллектуальной и эмоциональной проблемой для Толстого становится "моральность сексуальных отношений":
  
   "Он начал считать супружеское целомудрие идеальным состоянием, к которому должна стремиться каждая супружеская пара, и признал аморальным любой половой акт, не направленный на продолжение рода. Соня чувствовала изменение его взглядов, и это удручало ее. И так они оба продолжали мучить себя и друг друга".
  
   Немало страниц книги Эдвардс посвящено рассказу о самоотверженности Сони как жены и матери. Соня, как только могла, помогала Толстому - неутомимо переписывала его неразборчивые черновики, давала советы по изданию его сочинений и стала успешным литературным агентом. На плечах Сони лежало управление хозяйством усадьбы и неустанный труд по кормлению, лечению, воспитанию постоянно увеличивающейся семьи. Несмотря на постоянную усталость и частые роды, она была счастлива - период написания Толстым "Войны и мира" и "Анны Карениной" были лучшими годами в ее семейной жизни.
  
   Ритм жизни Сони нарушался частыми беременностями и родами. Некоторые роды проходили тяжело, и рождение Маши чуть не стоило ей жизни. Но попытки Сони уговорить мужа предохраняться вызывали гнев Толстого. Несколько раз они ссорились. Соня поняла, что если она хочет избежать беременности, ей надо полностью воздержаться от половой жизни. Здесь Эдвардс вновь развивает свою беспочвенную версию о большей чувственности Сони по сравнению с мужем: "Очевидно, что подобное нелегкое отречение было бы намного болезненнее для нее, чем для Толстого. Ведь недавно он описал брак как "домашнюю проституцию". Ограничение секса, когда жена беременна, теперь не казалось ему достаточным, чтобы смягчить вину; он уверовал, что для спасения необходимо полное воздержание".
  
   Эдвардс лишь вскользь упоминает о первой философской работе Толстого - "Исповеди" (1879), в которой он рассказывает о своих духовных исканиях смысла жизни и обретении его. Подобное невнимание к основополагающей работе, где изложены взгляды Толстого, может показаться по меньшей мере удивительным, но если подумать, то с ним можно согласиться. Ведь "Исповедь" не была внезапным откровением, озарившим Толстого, - к ней он шел исподволь, и Соне, живущей с мужем бок обок, были прекрасно видны все искания и метаморфозы мужа. Относилась она к ним скептически. Эдвардс воспроизводит ход ее мыслей:
  
   "Соня ни на грамм не верила, что пример ее мужа может излечить болезни человечества. Считая его великим писателем, она вовсе не была убеждена, что он великий человек, тем более, пророк. Великий человек не должен лицемерить. Но хотя Толстой избегал пачкать руки, прикасаясь к деньгам, и отказывался их зарабатывать, он требовал крупные суммы на благотворительность. Есть ли философия великого человека позволять другому зарабатывать для него деньги, и клеймить его же деловые качества как источник коррупции? И может ли великий человек быть столь любящим и щедрым к чужим и холодным в своей семье? Будет ли великий человек объявлять половую жизнь грязной и позорной? Будет ли он писать с презрением о женщинах и при этом проявлять похоть к крестьянкам с пышным бюстом и податливым аристократкам?".
  
   Соня перечитывала дневники Толстого и не находила ответа на эти вопросы. Нет, Толстой явно не был великим человеком или пророком, "и она оплакала мужчину - великого писателя и страстного любовника, которого он решил похоронить". Разочарование не мешало ей поддерживать семью и помогать мужу. Соня обратила свою недюжинную энергию и деловые способности на издание трудов Толстого, и преуспела. Громом среди ясного неба был для нее неожиданный приход мужа, известившего, что больше он так жить не может, что он должен с ней развестись и уехать в Париж или в Америку. Соня была потрясена: "Что случилось?". Толстой обвинил ее в нежелании принять его философию, в плохом влиянии на детей, даже в распутстве. "Там, где ты, воздух отравлен", - прошипел он. Соня встала и приказала подать экипаж, детям она сказала, что едет на несколько дней к сестре. Здесь уже сломался Толстой: он просил Соню не уезжать и кончил тем, что зарыдал. Эта тягостная история имела последствием длинное письмо Толстого, где он повторил свои обвинения: главным из них было то, что Соня не следует за мужем по избранному им пути. Соня не ответила на письмо, и ссора, но не ее причины, заглохла.
  
   В 1886 г. умер сын Толстых Алеша. Его смерть не сблизила родителей. Толстой отказался хоронить мальчика по православному обряду. Все уговоры Сони ни к чему не привели, и лишь ее матерь, Любовь Александровна, сумела повлиять на сурового графа. Видя семейный раскол, старшие дети начинают принимать стороны одного из родителей. Таня и Маша стали сторонницами отца, а сыновья - Сергей, Лев и Илья - матери. К этому времени Ясная Поляна стала местом паломничества сторонников учения Толстого, нередко бедных малообразованных людей. Каждый жаждал увидеть учителя и услышать мудрый совет. Приезжали и гости "почище": художники Николай Ге и Илья Репин писали портреты Толстого, но самым дорогим гостем для Толстого стал Владимир Григорьевич Чертков, его любимый ученик. Между Соней и Чертковым возникла глубокая неприязнь. Причиной было влияние, которое приобрел Чертков над Толстым, и его стремление публиковать труды Толстого за несколько копеек в изданиях для народа. Соня считала, что Чертков грабит ее семью; они стали непримиримыми врагами.
  
   В 1986 г. Соне исполнился 41 год. Несмотря на 12 беременностей, она оставалась красивой и энергичной женщиной с быстрой речью и живой улыбкой. Всегда деятельная, она редко спала больше пяти часов. Все свои силы Соня посвящала
   семье - здоровью, воспитанию и образованию детей, созданию удобств для мужа, семейному благосостоянию. Но духовная близость между Соней и Толстым была разрушена. Оставалось физическое влечение, крайне раздражавшее Толстого. Он все больше склонялся к мнению, что следование заветам Христа возможно лишь при полном половом воздержании. Лучший выход он видел в безбрачии, а уж если муж и жена живут в браке, то им следует воздерживаться от секса, особенно в период кормления грудью, и избегать искушения - не спать в одной комнате. С такими настроениями Толстой стал писать новую повесть - "Крейцерову сонату".
  
   Для Сони стало очевидно, что секс, раньше крепко привязывавший их друг к другу, стал для Толстого абсолютным злом, а воздержание добром. И Соня заключила, что супруг физически сближается с ней не по любви, а по позыву похоти. "Чувствуя себя униженной и сексуально используемой, - пишет Эдвардс, - она с презрением отвергала все его предварительные ласки. Но, когда Соня перестала находить выхода чувственности, она стала страдать от тревоги, депрессии, истерии и позывов к самоубийству. Первые признаки того, что многие из будущих биографов Толстого трактуют как сумасшествие, стали у нее проявляться летом 1888 г. Она отчаянно нуждалась в подтверждении, что несмотря на сорок четыре года и двадцать шесть лет брака, она все еще желанная женщина".
  
   Здесь можно согласиться с автором. Если рассуждения Эдвардс о юной нимфоманке Соне прямо противоречат ее записям в дневнике в первый период замужества, то чувственность зрелой Софьи Андреевны, сомнений не вызывает. Она соответствует возрастной динамике сексуальности женщин и подтверждается дневниковыми записями. Но воспитание XIX века заставляло Софью Андреевну пускаться в общие рассуждения о чувственности зрелых женщин или ограничиваться виноватыми записями о невольном отклике на чувственность мужа. Несмотря на чувственность, потребительское отношение мужа была нестерпимо для Сони. Утратив радости супружества, она пыталась найти замену в радостях материнства. Ее невостребованная любовь сосредоточилась на младшем сыне, очаровательном Ванечке, и до поры до времени это ей помогало.
  
   Тем временем, Толстой закончил "Крейцерову сонату" (1889) - почти автобиографическое описание сексуальных отношений героя повести с женой, закончившихся ее убийством. Соня была в шоке, она сама подумывала о самоубийстве. "Крейцерова соната" была запрещена к печати, но в литографиях повесть разошлась по России, вызвав горячую дискуссию: одни хвали ее за правду, другие осуждали за ненависть к женщинам и браку. Отношения супругов Толстых резко ухудшились; они почти непрерывно ссорились из-за повести. Тем не менее, Соня решила ехать в Петербург, испросить аудиенции у царя и просить его снять запрет на публикацию повести. Толстой был против, но Соня добилась своего: царь разрешил напечатать "Крейцерову сонату" в собрании сочинений Толстого.
  
   Борясь со "злыми" чувствами, Толстой предложил Соне спать раздельно. С 1891 г. они перестали спать в одной кровати. Соня поначалу возражала; потом, как она утверждает, у нее развилось отвращение к "телесной близости". Но ночные и утренние "рейды" Толстого продолжались. Соня боялась забеременеть, хотя ее отталкивала и нечистоплотность мужа, его нежелание мыться, запах и грязь. И все же, отмечает Эдвардс, супругов физически неудержимо тянуло друг к другу.
  
   К сложностям сексуальной жизни супругов добавились материальные проблемы. Толстой решил отказаться от собственности и личного богатства. Решение Толстого не могло не затронуть жену и детей и принималось на семейном совете. Все владения Толстого были разделены между детьми. Соня получила назад стоимость приданого - 55 тыс. руб. и право издания сочинений Толстого до 1881 г., т.е. право на издание его лучших художественных произведений. Доходы от продажи книг шли на жизнь семьи, содержание Ясной Поляны и благотворительность. Толстые помогали крестьянам во время голода 1891 г., поразившего центральные губернии России. Но несравненно больший вклад, они внесли в организации сбора средств на помощь голодающим.
  
   Физическая близость с мужем была недостаточна для Сони - кроме секса ей хотелось любви - чистой и романтичной. Такое чувство у нее начало возникать к князю Леониду Дмитриевичу Урусову, но князь скоротечно умер (1885). Вся нерастраченная нежность Сони обратилась в материнскую любовь к младшему сыну Ванечке, родившемуся в 1885 г. Ванечка был чудесный ребенок - красивый, изящный, одаренный и очень добрый. Эдвардс рисует его с большой теплотой. Мать в нем души не чаяла, и смерть Ванечки на 10-й года жизни, в 1895 г., была для нее невероятным ударом - она была близка к помешательству. На два года Соня прекратила записи в дневнике.
  
   Из депрессии Соню вывело внезапно вспыхнувшее увлечение пианистом и композитором Сергеем Ивановичем Танеевым. Сорокалетний холостяк был некрасив, но не походил на карикатуру, нарисованную Эдвардс: "Одежда, казалось, была готова лопнуть на его полном теле. Не было никакого шарма в рыжих редеющих волосах, маленьких красно-коричневых глазках, красном мясистом кончике довольно женственного носа, блестящем, словно его намаслили, румяном лице, и редкой красной бороде". Но "за пианино, его красный окрас казался естественным и привлекательным выражением страсти его исполнения". Соня была потрясена великолепной игрой музыканта. Впервые за много месяцев она забыла свое горе. Сидеть и слушать Танеева стало ей необходимо как наркотик. Возможность появилась зимой 1895 г., когда Танеев поселился в Москве неподалеку от дома Толстых, где тогда жила Соня. Весной 1896 г. Соня пригласила его погостить на четыре месяца в Ясной Поляне.
  
   Толстой вовсе не был в восторге от приезда Танеева, но изображал из себя любезного хозяина. Зато Соня ожила, она наслаждалась беседами и прогулками с Танеевым и, конечно, его игрой. Теперь она редко ссорилась с мужем и терпела постоянно приходящих в дом толстовцев. Зато раздражался Толстой. Но Соня была счастлива - в ее жизнь вошла романтическая любовь. Она даже съездила в Москву и привезла новые платья и боа. Дочери, Маша и Таня, не одобряли мать, у Толстого от ревности и стыда кололо сердце, а Соне, по словам Машиной подруги Лизы Оболенской, все было "как с гуся вода" - она купила сезонный билет на концерты Танеева. Наконец, до Танеева дошла неловкость положения, и он уехал в Москву.
  
   Зимой Соня переехала в Москву и регулярно посещала концерты Танеева. В конце января 1897 г. она написала мужу, что несмотря на обещание не ездить в Петербург на репетицию оперы Танеева, она туда поедет. Толстой ответил возмущенным письмом. Весной 1897 г. он написал еще два письма, но не отправил. Во втором письме он предлагал несколько решений проблемы: первое и лучшее - порвать все отношения с Танеевым, второе - Толстой уедет заграницу один, третье - заграницу он уедет вместе с Соней. Письма нашли через десять лет, спрятанные за обивкой кресла. Летом 1897 г. Соня вернулась в Ясную Поляну и впала в депрессию: она подрезала розы, переписывала рукописи Толстого, занималась фотографией, но грусть ее не покидала. 5 июля с восьмидневным визитом прибыл Танеев; Толстой был холодно вежлив, и гость, чувствуя неприязнь хозяина, дал всего два концерта. Зато Соня расцвела - хозяйка и гость вместе купались, устраивали пикники в лесу, и Соня его фотографировала. Когда Танеев уехал, жизнь снова опустела. Дважды Соня видела во сне Танеева, "тоже лежащего и с улыбкой протягивающего мне руки".
  
   В сентябре 1897 г. Соня уехала в Москву. Снова начались встречи с Танеевым. Соня прилежно посещала его концерты, пила с ним чай, вместе с московскими друзьями была на именинах Танеева, где он сыграл посвященную ей симфонию. Об этом периоде жизни Сони Эдвардс пишет:
  
   "Соня теперь восстала открыто. По-видимому, она уже не беспокоилась, что думает Толстой о ее "невинной связи", и что в московском обществе судачат об их дружбе. Она была счастлива, когда была с Танеевым, и они провели много вечеров, беседуя о музыке и искусстве, романах Толстого (Танеев ими восхищался) и философии, и обменивались сплетнями. Танеев играл на пианино и ободрял ее в занятиях музыкой".
  
   Соня не была слепа к недостаткам Танеева. Автор цитирует записи, где Соня сравнивает Танеева и Толстого: "Талантливый человек все понимание и чуткость душевную вкладывает в свои произведения, а к жизни относится вяло и равнодушно. ... А мой еще гораздо, несравненно более талантливый муж! Какое удивительное понимание в его писаниях психологической жизни людей, и какое непонимание и равнодушие к жизни самых близких ему людей!". Но ей нравилось быть в близких отношениях с двумя выдающимися мужчинами. Так прошли зима и весна 1898 г. Для Сони это было время культурного развития. Всегда много читавшая (в оригиналах - на русском, немецком, французском и английском), она погрузилась в изучение теории и философии музыки и чтение биографий композиторов и писателей. Под влиянием прочитанного, Соня стала подумывать о написании биографии Толстого, чтобы "не засохнуть душой". Но, как и раньше, ее энергия ушла на решение проблем детей и ведение дел.
  
   В июле 1898 г. Соня планировала посетить Селище - имение своих друзей Масловых. Толстой, узнав, что туда приглашен Танеев, устроил скандал и грозился уехать в Финляндию. Соня все же в Селище поехала, слушала там Танеева, затем съездила в Киев и вернулась в Ясную Поляну вместе с сестрой Таней. По возвращении ее ждал скандал, а на другой день Толстой написал отчет о ссоре - "Диалог", предназначенный якобы для Тани, но к ней не попавший. В "Диалоге" (и во время ссоры) Толстой требовал, чтобы Соня признала, что она, пожилая женщина, любит молодого мужчину. Соня же утверждала, что ей всего лишь нужно, чтобы он приезжал раз в месяц и играл для нее. Это ссора задала тон всему лету.
  
   Горечь и ревность снедали Толстого: "Одинокий и гордый, он напоминал старого льва, еще ревущего, но теряющего власть над своими самками". Он ревновал не только к Танееву, но к мужьям дочерей - мужу Маши, князю Николаю Оболенскому, "Коляше", красивому бездельнику, считавшему, что работать - не барское дело, и жениху Тани - вдовцу Михаилу Сухотину, отцу шестерых детей. Лысый и толстый Сухотин особенно раздражал Толстому, и на свадьбе он разрыдался. Соня была спокойнее. Хотя не в восторге от Сухотина, она ценила его живость, остроумие и преклонение перед Таней. Покинутый женой и старшими дочерьми, Толстой обратился к младшей дочери - нескладной, коренастой Саше. Он начал превращать обделенного вниманием подростка в свою ученицу. Толстой постоянно напоминал Саше, что она слишком некрасива, чтобы выйти замуж, и что замужество пагубно влияет на жизнь. Он внушал ей, что ее долг и ее радость - делать Божью работу и служить людям.
  
   Саша - неуклюжая и нежеланная, во всем верила великому человеку. Позже Соня очень корила себя, что запустила Сашу, вовремя не вмешалась и не помогла дочери построить нормальную жизнь - стать женой и матерью. Следует заметить, что трактовка Эдвардс о поломанной жизни Саши, оставшейся одинокой ради эгоистических удобств Толстого, вызывает сомнение. Не отрицая эгоцентризма Толстого, не следует забывать, что он всерьез считал безбрачие и аскетизм лучшим ответом на запросы плоти. Александра Львовна Толстая прожила 95 лет и ни разу не увлеклась мужчиной. Нет сомнений, что влияние отца не имело бы успеха, если бы Саша чувствовала к мужчинам влечение. Ведь некрасивая Маша, которую Толстой считал своей самой преданной ученицей, "изменила" ему и вышла замуж.
  
   В 1899 г. Толстой закончил "Воскресение", роман о раскаянии аристократа, совратившего юную девушку, ставшую проституткой. Соня находила книгу пустой и фальшивой, но радовалась за Толстого, вернувшегося к литературному творчеству, и писала о нем слова гордости и любви: "Кого бы и как бы я ни любила, никого на свете я не могла бы даже сравнить с моим мужем. Слишком большое место он всю мою жизнь занимал в моем сердце". Между тем, Толстой никак не мог успокоиться по поводу "аморального" поведения Сони. В дневнике он записывает, что наихудший из плохих способов справиться с сексуальным желанием (ходить в публичный дом, иметь связь с чужой женой и т.д.) - это "жить с неверной и аморальной женщиной".
  
   Публикация "Воскресенья" вызвала восторг в либеральных кругах, а содержащиеся в романе насмешки над церковными обрядами привели в гнев членов Священного Синода, особенно, обер-прокурора К.П. Победоносцева. 24 февраля 1901 г. Толстой был отлучен от церкви. Возмущенная Соня послала Победоносцеву письмо и копии - трем митрополитам, членам Синода. В нем она пылко защищала мужа. Сам Толстой вовсе не был доволен активностью жены, допуская, впрочем, что для Сони подобная активность полезна. Здоровье его резко ухудшилось, и Соне пришлось превратиться в сиделку. Как и в прошлом, Толстой во время болезни испытывал к жене нежность. В сентябре Соня увезла мужа в Крым, в Гаспру, где неутомимо его выхаживала. По пути в Крым поезд с Толстым встречали толпы народа. Горький, навещавший Толстого во время болезни, находил его "богоподобным". Тут Эдвардс, высказывает глубокую мысль: "Но Соня не считала Толстого богом. Она любила его (и в этом была ее большая трагедия) как мужчину".
  
   По возвращении из Крыма Соня почувствовала, что Танеев от нее отдаляется. В ноябре 1904 г. они вместе пошла на концерт и Соня в антракте высказала недовольство его невниманием. Танеев в ответ выказал раздражение и покинул ее. Соня отправила ему письмо с требованием объяснить его действия, на что получила холодное письмо без извинений и без объяснений. Соня послала еще одно письмо, и Танеев вновь отказался что-либо объяснять за неимением времени. Для Сони это был удар, напомнивший о возрасте. Но она ошибалась в причинах разрыва. Эдвардс деликатно упоминает, что Танеев предпочитал компанию молодых людей, а не женщин. Она предполагает, что он испугался возможных попыток со стороны Сони вступить с ним в физическую близость и предпочел порвать отношения.
  
   История с Танеевым, по-видимому, исчерпала желание автора писать биографию Софьи Толстой. Проект оказался слишком затратным по времени и усилиям. Самые интересные темы - секс и влюбленность, остались позади. Автор начинает проскакивать события или освещать их скомкано. Эдвардс явно спешит, ведь она никогда так долго не писала книг. Только поспешностью можно объяснить фразу: "Русско-японская война закончилась через год после того как началась. Хотя русские формально выиграли войну, мало было достигнуто и цена "победы" была высока". На самом деле, война длилась полтора года, и Россия ее проиграла, уступив Японии половину Сахалина и Порт-Артур. Неверно и заявление Эдвардс, что революция началась после войны, а не вслед за расстрелом демонстрации рабочих 9 января 1905 г. Впрочем, американский читатель вряд ли помнит о русско-японской войне и уж тем более не удивляется чаепитию, где "аромат женских духов смешивался с сильным запахом чая из кипящего самовара". Откуда ему знать, что в самоваре кипятят не чай, а воду.
  
   Эдвардс кратко описывает тяжелую болезнь Сони и смерть Маши и начинает писать подробнее с 1908 г., когда в Россию приехал Чертков, сыгравший важную роль в распаде семьи Толстых. Соня жила тогда в Ясной Поляне и писала мемуары "Моя жизнь"; ей помогала секретарь Варвара Феокритова. У Толстого секретарем был Николай Гусев. По ночам Толстой запирался в спальне во избежание Сони и искушения. Гусев спал в соседней комнате и должен был помогать Толстому бороться с соблазном (это предположение - на совести автора). Если Толстого мучила бессонница, Гусев приходил и сидел рядом с ним. Саша страшно ревновала привилегиям секретаря. Впрочем, она помогала отцу, переписывая его труды. Толстой продолжал внушать ей, что нет худшей доли, чем выйти замуж. Саша верила отцу: у нее появились мужские манеры и презрение к женственности. Соня пыталась бороться с влиянием мужа, но лишь обострила отношения с Сашей. Саша стала врагом матери. Много позже, на склоне лет, Саша пыталась помешать изданию своих ранних книг, где она писала о матери с неприязнью.
  
   Приезд Черткова изменил расстановку сил. Зная о неприязни Сони к Черткову, Толстой сделал обходный маневр, поехав навестить дочь Таню Сухотину, живущую с мужем в имении Кочеты. Соня не знала, что поблизости располагалось имение Крёкшино, купленное Чертковым, чтобы жить ближе к Толстому. Свидание родственных душ состоялось. Эдвардс так объясняет притягательность Черткова:
  
   "Толстой верил, что хорошая и верная жена должна проявлять к мужу полное уважение и преданность, но находил эти качества в Черткове, а не в Соне. Ученик признавал его мудрость по всем вопросам, склонялся перед каждым его словом, никогда не противоречил ему. Правда, по-видимому, заключалась в том, что Чертков обладал огромным талантом добиваться чего он хочет, используя шарм, лесть, ум и двуличность".
  
   Во время прогулок, он убеждал Толстого написать тайное завещание, чтобы защитить свои труды от "деляческих махинаций" Сони. Чертков сожалел о компромиссе, давшем ей право на публикацию ранних и самых популярных работ Толстого, которые как и другие работы следует сделать общественным достоянием. Чертков не предлагал себя в роли исполнителя завещания и не уговаривал отобрать права у Сони. Он действовал умнее и тоньше и полностью убедил Толстого.
  
   Когда Толстой вернулся в Ясную Поляну, Соня почувствовала, что Чертков строит козни, чтобы стать самому издателем трудов Толстого. Она умоляла мужа дать доверенность преследовать по суду любого, опубликовавшего его ранние работы без ее разрешения, Толстой ей отказал. Соня становилась все более истеричной - она угрожала убить себя, плакала, кричала, убегала из дому. Но это вызывала лишь новые ссоры и нарастающую враждебность. Толстой, сильно расстроенный, бродил по дому с ружьем, угрожая застрелиться.
  
   Так прошло лето. Соня была близка к помешательству: раньше всегда подтянутая и аккуратно причесанная, теперь одевалась небрежно, пряди седых волос падали на лицо, руки дрожали, глаза покраснели от плача. Ее заболевание, несомненно связано с отказом Толстого подтвердить ее права на его работы. "Толстой, - считает Эдвардс, - знал, что Соней движет не жадность, но гордость. Отрицая ее права на свои труды, он отрицал ее значение и отрицал ее убеждение в том, что, как жена, она имеет право на особое достоинство и престиж". Сказанное справедливо, но неполно - не только уязвленная гордость двигала Соней. Она переживала за благосостояние детей и внуков и не верила, что отказ от авторских доходов принесет пользу народу, а не владельцам издательств и типографий.
  
   В сентябре 1909 г. Толстой, тайно от Сони, написал завещание, в котором право на публикации его произведений с 1881 г. передавались Черткову. Толстой тогда не решился отобрать у Сони право публикаций его ранних работ. В ноябре он написал новое завещание, где оставлял свои работы после 1881 г. Тане, Саше и Сергею. Через несколько дней он вызвал Сашу и попросил, чтобы она на деньги, оставшиеся от первого издания, выкупила у матери и братьев Ясную Поляну и отдала крестьянам. Саша ему это обещала. Толстой оставил больную жену на милость враждующей с ней дочери. Эдвардс цитирует запись Горького о Толстом: "К женщине он ... относится непримиримо враждебно и любит наказывать ее... Это - вражда мужчины, который не успел исчерпать столько счастья, сколько мог, или вражда духа против "унизительных порывов плоти"? Но это - вражда, и - холодная".
  
   В январе 1910 г. к Толстому приехал новый секретарь, молодой Валентин Булгаков - толстовец, знакомый Черткова, но притом человек, вызвавший у Сони доверие и любовь. Булгакову Ясная Поляна напомнила "крепость с тайными собраниями, переговорами и так далее". Булгаков почитал Толстого как пророка и учителя, но не был слеп к его недостаткам. Он жалел Соню, психическое состояние которой с весны ухудшилось. В начале июня Толстой, сопровождаемый Булгаковым, Сашей и семейным врачом Маковицким, поехал в Кочеты к Тане. Оттуда он послал Соне "радостную" телеграмму, сообщая, что Черткову разрешили жить рядом с ними в Туле. Соня впала в неистовство. Она велела секретарше Варе Феоктистовой телеграфировать Толстому, чтобы он немедленно возвращался, т.к. Соня тяжело заболела. Варя послала телеграмму с припиской - "просила телеграфировать". В Кочетах все поняли, и Толстой отвечал, что немедленно вернуться он не может.
  
   Получив телеграмму, Соня побежала за пузырьком с опиумом. Варя с трудом его отобрала. Испуганная, она отправила новую телеграмму с просьбой вернуться срочно, добавив, "думаю, этой необходимо". Толстой приехал на другой день, он пошел в комнату к Соне, сидел у кровати держа ее за руку и старался успокоить. После его ухода Соня сделал в дневнике запись "Меморандум перед смертью". Перечислив симптомы заболевания, она обвиняет в своих страданиях супруга, воспылавшего извращенной страстью к Черткову. Черткова она и раньше обвиняла в гомосексуализме, а против мужа свидетельствовали ранние дневники, где он писал, что часто влюблялся в мужчин. Соня завершает "меморандум" решением немедленно принять опиум. И она приняла яд, уверена Эдвардс, но доза оказалась слишком мала.
  
   Первого июля в Ясную Поляну приехал Чертков. Состоялось его объяснение с Соней. Соня потребовала вернуть дневники, переданные Толстым Черткову. Тот отбросил всякую вежливость. Эдвардс цитирует запись Сони: "Он кричал: "Вы боитесь, что я вас буду обличать посредством дневников. Если б я хотел, я мог бы сколько угодно напакостить ... вам и вашей семье. У меня довольно связей и возможности это сделать, но если я этого не делал, то только из любви к Льву Николаевичу". Чертков добавил, что если б у него была такая жена, он застрелился бы или бежал в Америку. После его отъезда Соня потребовала у мужа забрать дневники с подробностями семейной жизни, угрожала самоубийством, выбегала из дома и ложилась на землю. Она поехала к матери Черткова, но встреча ничего не дала. Соня была в отчаянии: два дня она сидела в комнате и отказывалась есть. Толстой, наконец, не выдержал - он согласился забрать дневники у Черткова и поместить их на хранение в бак, он обещал также не видеть Черткова.
  
   Дневники положили в банк, но тайное сношение Толстого и Черткова продолжалось. Соня чувствовала что за ее спиной происходит "что-то ужасное и непоправимое". Интуиция ее не подвела: Толстой тайно подписал новое завещание, подготовленное Чертковым. По завещанию все его работы, включая написанные до 1881 г., переходили в общественное пользование. Исполнителем завещания назначалась Саша, а Чертков - ответственным за публикацию трудов Толстого. То, что больше всего боялась Соня, произошло: литературные права на все работы Толстого были потеряны для нее и семьи.
  
   23 сентября Толстые праздновали 48-ю годовщину свадьбы. По просьбе Сони Булгаков их сфотографировал. Саша была оскорблена тем что отца снимают вместе с ненавистной матерью; она устроила отцу скандал. Тем временем, у Сони росло подозрение, что Толстой написал новое завещание, росли и ее ненависть и ревность к Черткову. Она постоянно следила за мужем, подозревала его переписку с "любовником", кралась за ним, когда Толстой отправлялся на прогулку, "на встречу с Чертковым", и однажды вскочила с постели, уверенная, что Толстой и Чертков занимаются любовью в ее комнате. Больше всего ужасало Толстого требование Сони возобновить супружеские отношения. Он пришел к решению покинуть жену и стал готовить уход, поставив в известность Сашу и Черткова.
  
   В ночь на 27 октября Соня была особенно тревожна. Она пыталась заснуть, но видения Толстого и Черткова, занимающихся сексом, изводили ее. Ей слышался женственный смех Черткова. Соня встала и вышла в коридор. Дом был темный и молчаливый. Не слыша звуков из комнаты Толстого, она поняла, что видела страшный сон. Вдруг новая мысль пришла в голову - ужасный сон мог быть посланием, возможно, от Ванечки, что в доме случилось зло. Она зашла в кабинет Толстого. В соседней комнате проснулся ее муж. Он слышал, что Соня что-то ищет, возможно читает. Потом она покинула кабинет. Толстой не мог заснуть, зажег свечу и сел. Дверь отворилась: Софья Андреевна (у автора - Соня Андреевна) спрашивает о здоровье. "Отвращение и возмущение растет, - пишет позже Толстой, - задыхаюсь, считаю пульс: 97. Не могу лежать и вдруг принимаю окончательное решение уехать".
  
   Наутро Соня проснулась поздно и с ужасом узнала, что Толстой и доктор Маковицкий покинули Ясную Поляну. Саша передает ей письмо, оставленное Толстым. С криком "Что он со мной делает!" Соня бросается вон из комнаты, потом из дома - она бежит к пруду. Ее пытаются догнать Булгаков, повар Семен Николаевич и лакей Ваня. Сзади поспешает Саша. Взбежав на мостки для купания, Соня поскользнулась и упала, но перекатившись к краю мостков и падает в воду. Утонуть ей не дали бросившиеся в пруд Булгаков и Саша. Вместе с Ваней они вытащили Соню из пруда и отнесли в дом. Переодевшись, Соня тут же послала Ваню на железнодорожную станцию узнать, куда Толстой купил билеты. Тем временем, Саша послала телеграмму Толстому с рассказом о случившемся и телеграммы братьям Сереже, Илье, Андрюше, Мише и сестре Тане с просьбой поспешить в Ясную Поляну. Саша знала, что Толстой едет в монастырь Оптину Пустынь повидаться с сестрой и, не теряя время, отправилась туда.
  
   Саша боялась, что Соня приедет за отцом, и она не была уверена в стойкости Толстого. Ей казалось, что он сожалеет об отъезде. Саша уговаривала его быстрей уехать в Болгарию или на Кавказ. Но опасения были напрасны: Соня слишком ослабла, чтобы куда-то ехать. Тем временем, Толстой получил письма от детей: Сергей поддержал его, Илья и Андрей просили вернуться к матери, а Таня писала, что как решать - его право. Прислала письмо и Соня с просьбой вернуться или встретиться с ней. 31 октября Толстой ответил ей, что свидание или возвращение "совершенно невозможны". Эдвардс опустила подчеркнутое Толстым слово "теперь", допускающее встречу в дальнейшем. Автор цитирует окончание письма: "Прощай, милая Соня, помогай тебе Бог. Жизнь не шутка, и бросать ее по своей воле мы не имеем права, и мерять ее по длине времени тоже неразумно. Может быть, те месяцы, какие нам осталось жить, важнее всех прожитых годов, и надо прожить их хорошо". Здесь не приведены предшествующие фразы, не исключающие встречу супругов.
  
   Жизнь отмерила Толстому короткий срок после отъезда. Рано утром 2 ноября Соня получила телеграмму от репортера газеты, просившего интервью и сообщившего, что Толстой заболел воспалением легких. Теперь уже ничто не могло остановить Соню. Власти Тулы выделили поезд и Соня с детьми прибыла в Астапово. На семейном совете решили не сообщать Толстому, что Соня уже в Астапово. О приезде Тани Толстой узнал по знакомой подушке, подложенной ему под голову Маковицким. Он попросил Таню зайти. Когда она подошла, он спросил: "Кто остался с мамА?". Таня ответила - Андрей и Миша, умолчав, что Соня в Астапово. Толстой продолжал расспрашивать. Таня пишет: "А когда я сказала: "Может быть, разговор на эту тему тебя волнует? - он решительно меня прервал: "Говори, говори, что может быть для меня важнее?". Таня заверила, что с Соней все хорошо, и что она не приедет, если он не попросит. Когда Таня вернулась к матери, не была конца расспросам, и Соню очень утешила фраза Толстого, что нет ничего для него важнее, чем знать о ней.
  
   Соня начала думать, что Толстой хочет видеть ее, но мешают Чертков и Саша. Тут ей передали телеграмму, посланную Толстым сыновьям в Ясную Поляну (он думал, что они там с матерью): "Состояние лучше, но сердце так слабо, что свидание с мама было бы для меня губительно". Вне себя от горя, Соня бродила вокруг домика начальника станции. Внутрь ее не пускала Саша. Наконец, Саша впустила ее в прихожую, но в две главные комнаты не пускала. Соня вышла и пыталась хоть что-то увидеть снаружи сквозь закрытое окно. Здоровье Толстого продолжало ухудшаться, он потерял сознание и быстро слабел. Один из докторов стал настаивать, чтобы пригласили Соню, сказав, что нельзя жену лишать права видеть мужа перед смертью. Соню впустили в комнату, где лежал потерявший сознание Толстой. Соня подошла к кровати, нежно поцеловала мужа в лоб и опустилась на колени. "Прости меня! Прости меня!" - всхлипывала она. Толстой стал дышать глубже. Врач, боясь, что умирающий, придя в сознание, увидит Соню, попросил ее выйти. Соня вышла из комнаты, но осталась в прихожей. В 5:35 Сережа открыл дверь. Соня поняла, что это конец, и вошла в комнату. Чертков тут же ушел. Дети и жена стояли вокруг постели умирающего. Толстой сделал еще несколько вздохов и прекратил дышать. Маковицкий закрыл ему глаза. Соня тихо плача положила голову на грудь Толстого: "Никто, даже Саша, ей не мешали".
  
   Похороны Толстого состоялись 10 ноября в окрестностях Ясной Поляны в лесу "Старый заказ". Эдвардс написала "лес Захак". Не указала она и дату похорон Толстого. В похоронах участвовали четыре тысячи человек. Соня шла позади сыновей, несущих гроб. Ее поддерживали Таня и Саша. Соня не плакала, держалась тихо и сдержанно. Она первая встала на колени, когда гроб опустили в землю. Следом за ней встала на колени четырехтысячная толпа.
  
   Скоро после похорон, Саша переселилась в доставшееся ей после отказа Толстого от собственности небольшое имение Телятники. С ней переехала Варя Феоктистова, с которой, как пишет Эдвардс, Сашу связывали особые узы. Но Соня не осталась одна в Ясной Поляне: с ней жила ее няня (т.е., няня детей Толстых); часто приезжали Таня Сухотина с дочкой Танечкой ("мои две дорогие Танечки"); знакомые и друзья Толстого чуть не ежедневно приезжали засвидетельствовать свое почтение и посетить могилу Толстого. Но по ночам Соня оставалась одна со своими мыслями; она пишет в дневнике о бессонных ночах и мучительных угрызениях совести. Материально она была стеснена - Толстой не оставил ей средств, а ведь приходилось принимать гостей и многочисленных посетителей, приезжавших поклониться могиле Толстого. С 31 декабря 1910 г. она перестает вести дневник - дни без Толстого мало что значили.
  
   Истерия Сони ушла в прошлое: остались чувства вины и любви. "Я любила тебя до конца. Я и теперь люблю тебя", - повторяла она, надеясь, что Толстой ее услышит. В феврале 1913 г. Саша купила Ясную Поляну у матери, заплатив ей 400 тыс. рублей, полученных Сашей от продажи прав на публикацию трудов Толстого издательству И.Д. Сытина. Так Саша выполнила просьбу Толстого передать землю крестьянам: они получили две трети земель имения; треть осталась за Соней. Деньги, полученные от Саши, Соня разделила поровну между 38-и членами огромной семьи Толстых. Каждый, включая правнуков и невесток, получил по 10 тыс. рублей. Она отдала все, что получила, но назначенная царем пенсия обеспечивала ей спокойную старость. Соня была счастлива, что сумела помочь детям, но с грустью наблюдала как крестьяне за несколько месяцев свели все леса, продав их лесоторговцам. Тем более, она старалась сохранить в доме все, как было при Толстом. Жизнь текла по-прежнему; завтрак - в девять, обед из четырех блюд - в шесть вечера; еду подавали слуги в белых перчатках.
  
   28 июля 1914 г. началась Первая мировая война. Саша решила ехать на фронт медсестрой. Соня пыталась ее отговорить, ссылаясь на взгляды отца, но Саша была непреклонна. Война шла плохо: "Россия была выбита из Сербии союзными силами Германии и Болгарии". Здесь, хочется сказать: "Ну, сколько раз можно наступать на одни и те же грабли!". Ведь Эдвардс уже опозорилась с русско-японской войной, теперь - с Первой мировой. Русских войск вообще не было в Сербии, а Болгария не воевала с Россией. ... Дальше она сообщает, что один из сыновей Толстых - Андрей, был убит на фронте, и Соня, оплакивая сына, гордилась, что он погиб за Россию (Андрей Львович умер от болезни в 1916 г. в Петрограде, К.Р.). Эдвардс кратко рассказывает о падении династии Романовых и Февральской революции и переходит к событиям в Ясной Поляне.
  
   Летом 1917 года Россию захлестнула волна крестьянских мятежей и погромов. Грабили и сжигали помещичьи усадьбы. Пошли слухи, что Ясную Поляну тоже хотят разграбить, причем не местные крестьяне, а пришлые. Однажды слуга Илья Васильевич прибежал к Соне, дремавшей в качалке, с новостью о приближении банды мародеров. Он осторожно разбудил Соню и рассказал о грабителях, причитая: "Что нам делать? Что нам делать?". Соня уже почти полностью ослепла и, по мнению детей, выжила из ума. Но дух прежней Сони прозвучал в голосе, когда она медленно поднялась с кресла и приказала слуге передать крестьянам, чтобы они вооружались. "Чем?" - спросил слуга, ведь оружие у крестьян конфисковали. "Топорами и вилами", - резко сказала Соня. Илья Васильевич побежал выполнять приказ, а Соня с помощью дочери Тани созвала прислугу. Она велела паковать вещи Толстого, а Тане сказала: "Телеграфируй Керенскому. Скажи, что семья Толстого требует войско для охраны дома и бумаг".
  
   Таня считала старческим безумием надежду, что Керенский пришлет солдат. Но голос матери звучал властно, и Таня отправила телеграмму. Ящики с бумагами Толстого были принесены в залу; там же сидели Соня, Таня и Танечка, ожидая толпы грабителей. Они вооружились молотками и ножами, собираясь сражаться за свою жизнь. Слуги завывали и молились. "Прекратить вытье! - прикрикнула Соня, - Керенский пришлет солдат". Они сидели в темноте, ожидая нападения. Внезапно, вдали раздались крики, стук копыт, лошадиное ржание, и все стихло. Потом, шаги на веранде и стук в дверь. Они зажгли счет, и в комнату вошел Семен Николаевич - бывший повар. Он рассказал, что крестьяне топорами и вилами отбили грабителей, и те ушли разорять другое имение. А через несколько дней в Ясную Поляну прибыла рота солдат, присланных Керенским, почитателем Толстого.
  
   В ноябре 1917 г. к власти пришли большевики, а за месяц до переворота в Ясную Поляну приехала Саша - крестьяне захватили ее имение. Саша была потрясена, как одряхлела Соня, но жизнь в доме Толстых шла своим чередом, и в шесть вечера Илья Васильевич в белых перчатках подавал обед, состоящий из вареной свеклы. И в 1918 г., несмотря на голод, Илья Васильевич все еще подавал на стол свеклу и маленькие кусочки хлеба с отрубями. В конце 1918 г. Ясная Поляна была превращена совхоз, делами усадьбы теперь заведовало созданное в Туле общество "Ясная Поляна". Его задачей было организовать обучение крестьян, работающих на землях Ясной Поляны. Председателем был назначен писатель, нелюбимый Толстым; имени его дети Толстого не помнят; он был очень неприятный тип, и Соня его невзлюбила, хотя была благодарна за еду, одежду и мыло, которые он доставал для обитателей дома. Тут Эдвардс, как биограф, плохо осведомлена. Она не знает, что в 1918 г. Совнарком передал дом в пожизненное пользование вдове Толстого и установил ей пенсию. Из детей Толстого, по крайней мере, Татьяна Сухотина-Толстая прекрасно знала имя председателя общества "Ясная Поляна" - Петра Алексеевича Сергеенко, большого почитателя Толстого, автора книги "Как живет и работает граф Л.Н. Толстой" (1898). Она неоднократно упоминает его в дневнике и письмах к брату Сергею в Москву.
  
   Однажды, пишет Эдвардс, Саша посетила Ясную Поляну и увидела как мать, сестра и тетя моют окна на холодном ноябрьском ветру. Она вернулась в Москву и немедленно пошла к комиссару (наркому) просвещения. Там она произнесла речь о значении Ясной Поляны и предложила преобразовать имение в музей, а ее назначить главой музея. К удивлению Саши, комиссар согласился. Она вернулась в Ясную Поляну как комиссар и сместила председателя. Теперь она была хозяйкой Ясной Поляны. Здесь опять неточности: в тот раз Саша не была назначена комиссаром или главой музея. Но ей удалось получить от Наркомпроса, т.е. от Луначарского, Охранную грамоту, в которой удостоверялось, что усадьба является национальным достоянием и находится под охраной государства (27 мая 1919 г.).
  
   Теперь Соне пришлось жить под началом Саши и обращаться к ней с просьбами. Соня не жаловалась, а просто стала спокойнее и отстраненнее. Голод вернул ей былую стройность, и она была еще красива, хотя почти ослепла. Оживлялась она лишь когда приезжали сыновья и привозили правнуков. Тогда она шла с детьми в сад и рассказывала истории, написанные ей много лет назад - "Куколки-скелетцы" и "Как Такс, собака, была спасена" (на русском - "Спасенный Такс. Рассказ Вани"). ... В ноябре 1919 г. Соня почувствовала недомогание и озноб. Когда приехал врач, он сказал, что у Сони запущенная пневмония, и он ничем не может помочь. На третий день она пожелала говорить с дочерьми. Таня, желая помочь ей собраться с мыслями, спросила мать: "Ты думаешь об отце?" - "Постоянно ... постоянно. Таня, меня мучает, что я жила с ним дурно, но, Таня, я говорю тебе перед смертью, я никогда, никогда не любила никого, кроме него".
  
   Соня умерла 4 ноября 1919 г. в возрасте 75-и лет. Похоронили ее на кладбище в Кочаково (точнее, в Кочетах), рядом с могилой дочери Маши. Соню хоронили в ветхом фланелевом платье. Остальную ее одежду Саша и Сонин племянник сложили на сани и в соседней деревне обменяли на продовольствие у крестьян: "Светила луна, когда они возвращались. ... Мешки, полные муки и зерна, лежали в санях рядом с тяжелыми пластами бекона. Еды должно было хватить на всю зиму - Соня продолжала кормить семью Толстых".
  
   Книга Энн Эдвардс "Соня: Жизнь графини Толстой" (1981) встретила самый теплый прием у американских и канадских читателей и критиков. Сразу же после выхода книги появились хвалебные рецензии Сьюзен Джекоби "Жена гения" (1981), и Айлин Келли "Признание миссис Толстой" (1981). Книгу переиздали в мягкой обложке, что свидетельствует о востребованности. Русский критик или читатель (и любой человек, знающий русскую историю и культуру) отнесется к книге без восторга или даже посчитает пародией на биографию. Последнее, впрочем, излишне жестко по отношению к работе, написанной иностранцем для иностранцев.
  
   Книга Эдвардс имеет как достоинства, так и крупные недостатки. К числу достоинств следует отнести выбор темы: ранее в англоязычной литературе была известна лишь биография молодой Софьи Толстой британки Синтии Осквит "Замужем за Толстым" (1960). Энн Эдвардс, несомненно, владеет словом и умеет художественно писать биографии. Она понимает интересы и запросы своего читателя и умеет сочетать интригу сюжета и психологическую трактовку героев, одновременно делясь сведениями об иноземной истории и культуре. Наиболее интересна Эдвардс как психолог - знаток женской натуры, многие ее заключения заслуживают внимания.
  
   Недостатки книги бросаются в глаза. Главным является незнание русской истории и культуры и нежелание Эдвардс тратить время на их изучение, даже в рамках темы. Отсюда проистекают досадные и даже смехотворные ляпы, вроде кипящего в самоваре чая, выигранной Россией русско-японской войны 1905 г., победе над русскими, одержанной немцами и болгарами в Сербии. Подобные ляпы настолько очевидны для русского читателя, что не принимаются всерьез и не влияют на восприятие главных героев. Хуже неверные суждения, такие как преувеличенная оценка сексуальности юной Сони. У автора нет никаких доказательств для подобного суждения, но она об этом пишет. Наиболее опасны неточности автора при цитировании или пересказе источников. К счастью, они касаются частностей. При всех недостатках, книга Эдвардс рисует живой и правдоподобный образ Софьи Толстой. Но книгу вряд ли стоит публиковать в России.
  
  
   Луиз Смолучовски - защитница любви Льва и Сони
  
   Если Энн Эдвардс широко известна в Америке и англоязычном мире, то о Луиз Смолучовски, авторе "Лев и Соня: История брака Толстого" (1987), сведения крайне скудны. Из справки на суперобложке книги следует, что Луиз жена астрофизика Романа Смолучовски, что у них двое детей и что к моменту написания книги они жили в Остине, Техас. Больше информации о Романе Смолучовски (1910 - 1996) - польском физике, бежавшим в 1939 г. в Америку из оккупированной гитлеровцами Польши. В Америке Смолучовски получил признание как астрофизик. Международное Астрономическое Общество назвало его именем астероид. В некрологе о Романе Смолучовски сказано, что он состоял в браке с Луиз 44 года, т.е. они поженились в 1952 г., когда Роман уже жил в Америке. О самой Луиз известно лишь то, что после смерти мужа она переехала в Чешир, Коннектикут, и в 2002 г. внесла 300 долларов в фонд партии демократов.
  
   О причинах, побудивших счастливую жену, прежде не печатавшуюся, взяться за описание непростой семейной жизни гениального русского писателя можно только гадать. В посвящении к книге Луиз благодарит некую Нэнси, пробудившую в ней интерес к Толстым. Очевидно, что культурный уровень Луиз нетипичен для интеллигентных американцев. Из библиографии в конце книги выясняется, что, кроме английского, она читает по-французски и по-русски. Русский она знает настолько хорошо, что дает собственные переводы дневников и писем семейства Толстых. Муж Луиз, Роман, вряд ли мог ей помочь, он родился в городке Закопане, принадлежавшим Австро-Венгрии, а учился в Варшаве и Германии. Скорее всего, Луиз или ее родители были каким-то образом связаны с Россией. Во всяком случае, книгу "Лев и Соня" писал человек, знавший русский язык и знакомый с русской культурой.
  
   В предисловии автор отмечает, что подобно Библии, дневники и письма супругов Толстых дают основания для любой интерпретации на вкус читателя. В то же время, Луиз считает, что брак Толстых больше счастливым, чем несчастливым:
  
   "Хотя оба Толстые склонны писать об отношениях, когда чувствовали себя обиженными, дневники показывают, что большую часть прожитой вместе жизни они были счастливы. Когда они были счастливы, они были действительно счастливы, и то же самое можно сказать об обидах. Когда они злились друг на друга, они не жалели слов, но с другой стороны, какой из браков, пусть и основанных на любви, временами не сотрясается от крайностей эмоций? В этом отношении, брак Толстых следует психологической схеме всех браков. Главное различие в том, что Лев и Соня записывали почти все, и история их брака основана почти полностью на их же словах".
  
   Автор делит семейную жизнь Толстых на три периода - первые двадцать лет супруги прожили в любви и партнерстве; в средний период Лев страдал от сильной депрессии (в клиническом смысле), связанной с кризисом веры. Он не мог писать беллетристику и погрузился в философские и религиозные искания, чем занимался и в молодости, но теперь они полностью подавили литературное творчество. Соне намного меньше нравился Лев эссеист и моралист, чем Лев романист, и между супругами возник философский разрыв (автор не поясняет, что речь идет об отношении к жизни, К.Р.). Разрыв имел и психологические корни: стресс, неизбежный во время депрессии Льва, и смерть любимого ребенка, чуть не сломили Соню. Публикация повести "Хозяин и работник" в 1895 г. ознаменовало возвращение Льва к художественному творчеству. Следующее десятилетие, начиная с празднования 70-летия Льва, в брак Толстых вернулись близость и любовь. Согласие супругов продолжилось бы до смерти Льва, если бы не вмешательство их дочери Александры и ученика Льва, Владимира Черткова.
  
   Луиз пишет, что книга основана на дневниках, письмах и воспоминаниях членов семейства Толстых-Берс. Единственным "нетолстовским" источником были дневники Валентина Булгакова, работавшего секретарем у Толстого в последний год его жизни. Заявленные источники меньше списка литературы в конце книги. Там указаны работы русских, американских, английских и французских авторов, писавших о жизни Толстого. В списке нет биографии Софьи Толстой Энн Эдвардс. Авторское предисловие заканчивается словами:
  
   "Лев и Соня" - не биография Толстого, не биография его жены и не книга о Толстом романисте или мыслителе. Эта книга о той части жизни Льва и Сони, которая связана с их браком. Основывая эту историю почти целиком на их словах, я пыталась дать картину их брака так, как они его видели сами".
  
   Первая глава книги начинается с венчания Льва Николаевича Толстого и Софьи Андреевны Берс в церкви Рождества Богородицы в Московском Кремле 23 сентября 1862 г. Затем кратко рассказывается о детстве, юности и зрелой молодости Толстого, его дружбой с семьей Берс и увлечении Соней. Луиз цитирует записи из дневников Льва и Сони, повествующие о взаимном нарастании чувств, о предложении Льва и венчании. Рассказано о потрясении Сони после чтения дневников о плотских развлечениях жениха, о самой свадьбе и о путешествии молодоженов из Москвы в Ясную Поляну. Автор пишет, что спальный дормез, купленный Толстым, не пригодился для супружеской жизни и ее начало передвинулось на ночь по приезде в Ясную Поляну. Луиз цитирует запись Льва после первой брачной ночи: ""Ночь, тяжелый сон. Не она". "О ком Толстой видел сон?" - спрашивает Луиз, и не находит ответа. Но уже к вечеру Лев пишет, что испытывает "неимоверное счастье". Через пять дней он сообщает о первой семейной ссоре: "Мне грустно было, что у нас все, как у других. Сказал ей, она оскорбила меня в моем чувстве к ней, я заплакал". И тут же: "Она прелесть. Я люблю ее еще больше. Но нет ли фальши".
  
   Первый год брака Толстых ассоциируется у Луиз с приливами и отливами. Автор отмечает, что в первый год брака у Льва и Сони была любовь и были размолвки, неизбежные у столь чувствительных людей. Размолвки вслед за "сценами" вызывали у Сони депрессию; она обратилась к дневнику и открыла свой журнал семейной жизни. Так начался замечательный диалог между супругами. Поскольку они обещали читать дневники друг друга и писать честно, их записи часто предельно откровенны. В известной мере это помогало лучше понять друг друга, ведь не все хотелось говорить в лицо. Но подобные откровения были и опасны, а временами вводили в заблуждение: то, что казалось важным сегодня, могло не иметь значения через несколько дней. Оба супруга были склонны заполнять дневники своими обидами и это становилось постоянным явлением, так что дневники не всегда вносили спокойствие в семейную жизнь.
  
   Так Соня поверяла дневнику возмущение открывшимся ей прошлым Толстого и свою ревность к бывшей его любовнице, крестьянке Аксинье. Неровность отношений у Льва и Сони была отчасти связана с различиями в интересах. Если для Льва существовали Соня, литературное творчество и обязанности управителя имением, то Соня была целиком поглощена жизнью с мужем. Она чувствовала себя ущербной по сравнению с умным и талантливым мужем, боялась, что он заболеет и умрет, а когда он был счастлив, боялась, что его настроение изменится. Соня ревновала Льва не только к женщинам, но даже к странникам, которых он привечал в Ясной Поляне. Почему он тратит на них время и относиться к ним с такой теплотой? Вся его любовь должна принадлежать ей: "Я для него живу, им живу, хочу того же".
  
   Луиз умеет читать и пустые страницы дневников Льва и Сони. Она пишет: "Но их счастье было устойчивее, чем можно было заключить из ревнивых тирад Сони и
   протестов Льва. Прошел месяц [после вспышки ревности к Аксинье] прежде чем у Сони появилось желание открыть дневник, а в середине декабря, как раз через три месяца после их обручения, Лев записал: "Еще месяц счастья". Смолучовски тоньше чувствует, чем Эдвардс. Это заметно в оценке чувственности молодой Сони. Автор ее не отрицает, но и не переоценивает, как Эдвардс. Когда Соня забеременела, и у нее вырос большой живот, врач запретил супругам физическую близость. Соня, размышляя о муже, записала 29 апреля: "... У него играет большую роль физическая сторона любви. Это ужасно - у меня никакой, напротив. Но нравственно он прочен - это главное". По этому поводу Луиз делает следующее замечание:
  
   "Соня, вероятно, писала так, как должна была чувствовать. Но вряд ли правда, что физические отношения для нее ничего не значили. Месяцем позже она призналась в дневнике: "Воротится хорошая погода, воротится здоровье, порядок будет и радость в хозяйстве, будет ребенок, воротится и физическое наслаждение, - гадко". Соня бранила себя за "гадкие" мысли, но писала о "физических удовольствиях", а не о физических отношениях".
  
   Сонины роды проходили тяжело. Страдала не только Соня, но и Лев. Его страдания нашли отражение в записи в дневнике, которую он не смог закончить. Соня запомнила слезы в глазах мужа. Много позже Толстой описал прошедшее в сцене родов первого ребенка у Китти в "Анне Карениной". Рождение ребенка не принесло спокойствия. Соня поправлялась медленно; у нее болела грудь и ей было трудно кормить ребенка. Между тем, Лев считал, что она должна кормить ребенка грудью сама. Соня, в принципе, была согласна, но соски воспалились, и кормление превратилось в пытку. Родные Сони возмущались и уговаривали Льва, но он уперся. Обострились и отношения супругов: в дневниках появились записи со взаимными упреками. Наконец, Сониной матери удалось уговорить зятя пригласить врача. Врач нашел у Сони острый мастит и запретил кормление грудью. В деревни наняли кормилицу, и инцидент был исчерпан. В октябре Толстой перечитал резкие слова, которые он в августе писал о Соне и почувствовал стыд: "Все это прошло и все неправда. Я ею счастлив...".
  
   Как пишет автор, годы с 1864 по 1867 были золотым периодом в супружеской жизни Толстых. В эти годы Лев писал свой первый великий роман "Войну и Мир", и Соня оказалась именно той женой, которая нужна великому писателю. Она нашла себя. Автор рассказывает как Соня оберегала мужа, взяв на себя все заботы по дому и имению и как неутомимо расшифровывала и переписывала исписанные нечитаемым подчерком страницы со все новыми переделками романа. Луиз обращает внимание на вклад Сони в создание женских образов романа. Она цитирует Джона Бейли, автора книги "Толстой и роман" (1966): "В "Войне и Мире" доминирует женское начало; это глубоко женский взгляд на жизнь", и продолжает уже от себя: "Этот женский взгляд был взглядом Толстого, гения, но здесь не сказано насколько Лев под влиянием чтения дневников Сони смотрел на мир не только мужскими глазами, но ее женскими".
  
   Отношения супругов было гармоничными и окружающие считали Толстых образцом супружеской пары. Брат Сони, Степан Берс, через несколько лет писал: "Взаимная любовь и близость этой пары всегда служили мне идеалом и моделью семейного счастья". Соня отмечает в апреле 1866 г.: "Нашему счастью все завидуют, это наводит все меня на мысли, отчего мы счастливы и что это, собственно, значит". В мае 1869 г. у Толстых родился четвертый ребенок, а в конце года был полностью опубликован роман (первоначально он выходил в виде выпусков). Роман был встречен с восторгом читателями, признавшими его величие. В этом же году со Львом произошла история, которую он называл "арзамасским ужасом" и описал в повести "Записки сумасшедшего". 2 сентября 1869 г. Лев ночевал гостинице в Арзамасе. Ночью он проснулся с чувством непонятного ужаса. Он вышел в коридор, спрашивая себя, чего боится, и голос смерти отвечал: "Меня. Я тут". Ужас исчез на другой день, но не навсегда. "Арзамасский ужас, - пишет Луиз, - будет возвращаться и мучить Льва и напоминать ему о страхах и тревогах, с которыми он столкнулся, решая вопрос: В чем смысл жизни?".
  
   В начале 1870-х Лев пытался и никак не мог приступить к новому роману. Неудачи ввергали его в депрессию. Наконец, в марте 1873 г. Лев начал писать роман - это была "Анна Каренина". Льву не требовалось собирать исторические сведения, но перед ним стояли сложности другого рода: "На все вопросы о смысле жизни, которые мучили Льва, он попытался ответить через развитие характера Лёвина. В этом отношении, "Анна Каренина" была бСльшим эмоциональным испытанием, чем все, что Лев до тех пор писал". "Анна Каренина" писалась с трудом, самому Льву роман не нравился, и он был готов его бросить. Мысли о смысле жизни терзали его. Вернулась тяжелая депрессия, подобная "арзамасскому ужасу". Осенью 1875 г. он разбудил семью криком "Соня! Соня!" и когда Соня со свечой прибежала к нему и спросила, что случилось, отвечал, что потерял себя. Состояние мужа угнетало Соню. 12 октября 1875 г. она записывает в дневнике:
  
   "И потом я не одна: я тесно и все теснее с годами связана с Лёвочкой, и я чувствую, что он меня втягивает, главное он, в это тоскливое, апатичное состояние. Мне больно, я не могу видеть его таким, какой он теперь. Унылый, опущенный, сидит без дела, без труда, без энергии, без радости целыми днями и неделями и как будто помирился с этим состоянием. Это какая-то нравственная смерть, а я не хочу ее в нем, и он сам так долго жить не может".
  
   Лев признался Соне, что он боится смотреть на потолочную балку в кабинете, опасаясь повеситься. ... И все же супруги настолько контролировали себя, что все горести оставались между ними. Дети ничего не замечали; у них было счастливое детство. В 1877 г. Лев закончил "Анну Каренину" и роман был опубликован. Читатели встретили его с еще большим восторгом, чем "Войну и Мир". В этот период Лев и Соня надеялись, что лучший выход из депрессии Льва - это начать писать новый роман. Оба не понимали, что терзания Льва - это нечто большее, чем муки творчества. Но Лев так и не смог приступить к роману, и переключился на другой род литературы. Он решил написать собственную версию Евангелия, и начал работать над трактатом "Исповедь", где порывает с Православной церковью и призывает жить не по Церкви, а по Христу. Именно тогда у него появились мысли отказаться от собственности в пользу бедных.
  
   Соня и старшие дети не одобряли увлечения Льва. Лев оказался в одиночестве в собственном доме. Но он продолжал работать над "Исповедью" и закончил ее в 1882 г. Новое произведение не встретило понимания близких. У них даже появились сомнения в здоровье его психики. По этому поводу Луис высказывает противоречивое суждение:
  
   "Лев вряд ли сошел с ума. "Исповедь" уже может служить доказательством, что его интеллект был как всегда острый и оригинальный. Однако, его дневники и записные книжки с 1881 по 1884 гг. содержат доказательства заболевания, которое в этом возрасте можно диагностировать как тяжелая депрессия. ... У Льва наблюдалось беспокойство, страх и иррациональные мысли о жене и семье. Трудно с уверенностью сказать, что вызвало у Льва это состояние. У каждого человека депрессия имеет свои психологические корни, и гормональные изменения могли внести вклад - Льву уже было за 50. Затянувшийся стресс, вызванный созданием двух шедевров за десять лет и чувство неудачи (или вины), что не удалось подготовить третью работу равного или большего масштаба, могли привести к умственному и физическому истощению".
  
   Противоречия здесь очевидны. Во-первых, многие психические заболевания (в не слишком продвинутой фазе) не влияют на интеллект и способность к творчеству - примеры тому Ф. Ницше, В. Ван Гог, Ф. Кафка, В. Гаршин, Р. Акатугава. Во-вторых, рассуждения о гормональных сдвигах, вызвавших депрессию у пожилого Толстого, сомнительны. Луиз имеет в виду мужские половые гормоны, но Толстой не мог пожаловаться на импотенцию минимум до 80-и лет. Скорее, наоборот, - вся его жизнь прошла в безуспешной борьбе с мощным мужским началом.
  
   Свое учение Лев начал претворять в жизнь. Он стал одеваться как простой крестьянин, отбросил графский титул, сам стелил кровать, убирал комнату и выносил ночной горшок. Почитая убийство грехом, он бросил охоту, пытался отказаться от мяса, обучился сапожному делу и шил себе сапоги. И все равно он чувствовал себя виноватым, ведь чтобы жить по-христиански, скромно и бедно, ему следовало уйти из дома. У Льва стала зарождаться неприязнь к семье, в первую очередь, к Соне, и связывающим их плотским узам. По мнению Луиз, в этот период Соня, занятая детьми и хозяйством, упустила Льва. Отчужденность супругов возросла после убийства Александра II 13 марта 1881 г. Соня и старшие дети считали, что убийц надо покарать, а Лев написал письмо новому царю с просьбой простить врагов отца. Царь не прислушался к письму, и убийцы были казнены.
  
   Луиз пишет не только о депрессии Льва, но приводит примеры возврата его веселья в домашнем кругу. ... И все же супруги жили теперь в разных мирах. Лев читал, писал, принимал близких знакомых и последователей его учения. Соня занималась домом, хозяйством, детьми и развлекала гостей, отвергнутых Львом. Но в конце дня они ложились в общую кровать. Это была узкая кровать и спать в ней можно было лишь прижавшись друг к другу. Здесь Толстые оставались вместе, несмотря на различия взглядов и горькие ссоры. Ни семья, ни друзья не считали их несчастливой парой.
  
   В 1883 г. произошло знакомство Льва с человеком, в дальнейшем имевшим на него большое влияние. Это был Владимир Григорьевич Чертков, аристократ, офицер гвардии, решивший отказаться от светской жизни и посвятить себя служению людям. В учении Толстого Чертков нашел истину и возможность удовлетворить свои желания: влиять на людей и морально стоять над ними. Луиз так описывает: его облик: "Чертков был красивый, самоуверенный и с переменчивым характером. В мрачном настроении он бывал груб и зол, но в добром расположении духа его манеры очаровывали, а сам он был обаятелен". Соне поначалу Чертков понравился. Увы, пишет автор, Чертков был лишен чувства юмора, чувства меры и способности понимать других. Дружба с ним оказалась несчастьем для Льва. ... Здесь Луис, как и многие биографы, исказила образ Черткова. Он и вправду любил подчинять людей, но манипулируя ими, хорошо их понимал. Того же Толстого Чертков понимал превосходно.
  
   В начале 1884 г. у Льва обострилась депрессия - появилась бессонница, недовольство собой, чувство вины, мысли о самоубийстве. Лев перестал есть мясо, бросил пить, курить и стал пить чай по-крестьянски вприкуску. Для домашних Лев стал непереносим: он ссорился с женой и изводил детей нравоучительными лекциями. Соня никак не могла понять, что у Льва не просто испортился характер, а душевная болезнь. После одной из семейных ссор Лев ушел из дома с решением уехать в Америку. Но на полпути в Тулу вернулся, ведь Соня была на сносях. Лев отказался видеть роженицу, и Соня доползла до спальни просить перед родами прощения. Все же роды прошли благополучно; родившуюся девочку назвали Александрой (Сашей). Вскоре Лев пожелал близости с Соней, и когда узнал, что врач ей запретил, впал ярость. Он обвинил Соню в развратности, в том, что она его соблазняет, и записал в дневнике: "Она до моей смерти останется жерновом на шее моей и детей". Он клеймил Соню до тех пор, пока она не уступила, и тогда Лев успокоился.
  
   В начале 1885 г. отношения смягчились, но ненадолго. Луиз цитирует Сергея Толстого: "Отношения родителей временами становились лучше, временами хуже, но никогда не были полностью гармоничны". Весной Лев делает записи о вредоносном влиянии женщин. Уже тогда он начал думать о повести, обвиняющей женщин. Между тем, Соня занималась издательской деятельностью - Лев передал ей право на публикацию его сочинений, написанных до 1881 г. Мир нарушился перед Рождеством. Соня описала его в письме к сестре Тане. Однажды Лев вошел в комнату, где сидела Соня - лицо страшное. "Я пришел сказать, что хочу с тобой разводиться, жить так не могу, еду в Париж или в Америку". Соня, удивленно: "Что случилось?". Лев: "Ничего, но если на воз накладывают все больше и больше, он не может везти". Последовали упреки, грубые слова, когда же Лев сказал "где ты, там воздух заражен", Соня велела принести сундук и стала укладываться. Прибежали дети, рев. Лев стал просить Соню остаться; она осталась. Внезапно Лев разразился истеричными рыданиями; Соня пишет, что ей его стало жалко.
  
   Лев все не мог успокоиться и три дня писал Соне письмо о своих страданиях из-за различия во взглядах и, что между ними идет борьба до смерти. Письмо осталось незаконченным. В 1886 - 1887 гг. отношения Льва и Сони выравниваются. Автор цитирует запись Сони о зиме 1877 г.: "Мы жили вместе мирно и счастливо". Беспокойство Сони возросло в связи с деятельностью Черткова, начавшего выпускать в издательстве "Посредник" дешевые книги для народа. Там публиковали и работы Толстого. Чертков стал частым гостем в московском доме Толстых, и Соня видела, что он все больше и больше приобретает влияние над мужем. Соня успокоилась лишь когда Толстые переехали в Ясную Поляну, и визиты Черткова прекратились. В феврале 1888 г. Соня родила тринадцатого ребенка, Ванечку, сразу ставшего общим любимцем. Но любовь к сыну не сблизила супругов.
  
   Летом 1888 г. Лев приступил к написанию "Крейцеровой Сонаты" (на самом деле, он начал писать ее в октябре 1887 г.), где в образе героини, постоянно соблазнявшей мужа выведена Соня. Льву не доставляло удовольствия писать повесть, но как он объяснял в дневнике: "Я делаю это ради людей". Соня переписывала повесть и была глубоко оскорблена ее содержанием. Не понравилась повесть и детям. Как никогда, семейство Льва раздирали ссоры, причем, старшие дети, особенно, сын Лев, открыто выступали против отца. "Крейцерова соната" была завершена в августе 1889 г. и была запрещена цензурой. Написав повесть, Лев излил скопившееся против Сони недовольство и успокоился. Но Соня была глубоко задета. Впрочем, это не помешало ей вложить цветок в дневник и записать: "Принес этот цветок мне Лёвочка в октябре 1890 года, в Ясной Поляне".
  
   Луиз Смолучовски пытается понять несоответствие слов и дел Льва и Сони. Оба супруга осуждали половую жизнь и чувственность, а сами регулярно и страстно занимались сексом. Луис недоумевает: "Если "идеалы" Толстых были для них важнее, чем взаимное влечение, конечно же, они должны были спать в разных постелях. На деле они продолжали делить все ту же узкую кровать, подвергая себя искушению каждую ночь и затем со стыдом описывая свое моральное падение. Трудно поверить, что несмотря на все интеллектуальные выверты, интимные отношения не привязывали их теснее друг к другу". Здесь Луиз проявляет наивность, которая, впрочем, свидетельствует о ее счастливом и гармоничном браке. Ведь сколько угодно супружеских пар остаются чужими людьми, продолжая жить вместе и регулярно занимаясь сексом,
  
   История с "Крейцеровой сонатой" завершилась поездкой Сони в Петербург и ее встречей с Александром III, разрешившим публикацию повести в собрании сочинений Толстого. Лев вовсе не был доволен царской милостью; ему было неприятно вспоминать о повести, которую он писал с недобрым чувством к жене. Но Соня не смогла легко забыть злую повесть. Она ответила пером, написав свою повесть, где муж изнасиловал жену в свадебном экипаже. Повесть должна была показать Льву как сильно могут ранить несправедливые обвинения. Последующее события - смерть Ванечки (1895), едва не надломившая Соню, и ее увлечение Сергеем Танеевым, Смолучовски излагает сходно с нарративом Энн Эдвардс. Различия касаются деталей: Луиз не критикует внешность Танеева, зато отмечает травму, которую увлечение Сони нанесло младшей дочери, 13-летней Саше. Саша и раньше чувствовала себя обделенной: все внимание матери было обращено на любимца - Ванечку. Теперь же, когда Сергей Иванович приезжал в московский дом Толстых, Сашу сразу отправляли в детскую комнату. И Саша восстала - не против Танеева, а против всего окружения. Гувернантки отказывались наниматься, узнав, что им придется воспитывать Сашу Толстую.
  
   В 1898 г. Лев писал роман "Воскресение", чтобы достать деньги на эмиграцию духоборов в Канаду. Соня была не слишком довольна, она рассматривала щедрость Льва к духоборам предательством по отношению к детям. Все же она считала, что Лев имеет право тратить деньги за свой труд и особенно не жаловалась. Об этом периоде жизни Луис пишет: "Не в природе чувствительных и переменчивых Толстых жить без взаимных упреков, но плохие чувства были не столь часты и не столь горьки, Настроение дома было счастливое настроение". В январе 1899 г. Лев записал в дневнике: "С Соней живу хорошо. Я стариковски спокоен". В декабре 1899 г. Лев завершил последнюю главу "Воскресения", а в январе 1901 г. Священный Синод отлучил Толстого от церкви. В Киеве, Петербурге и Москве состоялись массовые протесты. Соня написала письмо с протестом митрополитам; письмо было опубликовано в русских и зарубежных газетах. В марте написал свой ответ и Лев, но адресовал его не Синоду, а "Царю и его помощникам". Соня была недовольна: она боялась, что их на старости лет вышлют из России. Тем не менее, супруги жили хорошо. Лишь здоровье мужа беспокоило Соню.
  
   Летом 1901 г. Соня записала в дневнике, что Лев осунулся и исхудал, его борода и волосы побелели. Врач нашел у него малярию и ослабление сердца. Потом Льву стало легче. Соня пишет: "Слава Богу, слава Богу, еще отсрочка! Сколько придется еще пожить вместе! В первый раз я ясно почувствовала возможность разлуки с любимым мужем, и та боль сердца, которая овладела мной, так и не прошла и вряд ли когда пройдет". Лев выздоровел от малярии, но сердце ослабло, и доктора не советовали ему проводить зиму на севере. 30 июля Соня получила письмо от графини Паниной, предложившую Толстым свою дачу в Гаспре в Крыму. Решили уехать в начале сентября. Перед отъездом Соня поехала в Москву, а в это время Лев вместе с преданной ему дочкой Машей подготовили бумагу, в которой он просил его наследников похоронить его в самом дешевом гробу, без церковного отпевания или с самой простой службой, а его труды передать в общественное пользование. Бумага, подписанная Львом, имела характер пожелания, а не завещания, но Соня все равно была неприятно поражена, узнав, какие дела делались за ее спиной, пока она подготовляла отъезд.
  
   5 сентября Лев и Соня, вместе с Машей, ее мужем и Сашей, выехали в Крым. По пути Толстого приветствовали восторженные почитатели, а на вилле Паниной гостей встречали хлебом с солью. Состояние Льва было удовлетворительное, и он благостно принимал гостей, особенно, Чехова и Горького. Но Соне, ухаживавшей за больным мужем, приходилось нелегко: "Он устал болеть, раздражался от невозможности делать хорошую работу и перенес недовольство на жену. Приветливый и спокойный с гостями, он был груб с Соней; он ворчал и огрызался, и она пала духом". Бывали и проблески, когда Лев обращался с женой по-доброму. Тогда Соня оживала и радовалась жизни. 23 декабря Лев гулял по лугу и собрал букет для Сони (один цветок, как курьёз, К.Р.). Соня делает запись: "Хорошо! Я начинаю любить Крым. Слава богу, тоска моя прошла, главное, потому что Льву Николаевичу стало гораздо лучше". В январе 1902 г. здоровье Льва резко ухудшилось; Соня вызвала врачей из Петербурга и Москвы. Врачи нашли у него воспаление легких и не были уверены в выздоровлении. Соня пишет в дневнике удивительные по силе слова любви:
  
   Не знаю, зачем я пишу, это беседа моей души с самой собой. Мой Левочка умирает... И я поняла, что и моя жизнь не может остаться во мне без него. Сороковой год я живу с ним. Для всех он знаменитость, для меня - он все мое существование, наши жизни шли одна в другой, и, боже мой! сколько накопилось виноватости, раскаяния... Все кончено, не вернешь. Помоги, Господи! Сколько любви, нежности я отдала ему, но сколько слабостей моих огорчали его! Прости, Господи! Прости, мой милый, милый, дорогой муж!".
  
   Соня неутомимо выхаживала мужа, почти не покидая его. Тяжело больной Лев был нежен с Соней, но временами впадал в депрессию и от нее отстранялся. Когда же он стал поправляться, к нему вернулась привычная раздражительность. В порыве обиды Соня делает запись:
  
   "Гению надо создать мирную, веселую, удобную обстановку, гения надо накормить, умыть, одеть, надо переписать его произведения бессчетное число раз, надо его любить, не дать поводов к ревности, чтоб он был спокоен, надо вскормить и воспитать бесчисленных детей, которых гений родит, но с которыми ему возиться и скучно и нет времени".
  
   Здоровье Льва улучшилось, и в июле 1902 г. Толстые вернулись в Ясную Поляну. Теперь они боялись жить без врача в доме. Домашним врачом стал Душан Маковицкий; он оставался со Львом до его конца. Чтобы помочь Льву по первому зову, Маковицкого поселили рядом с его спальней. Это исключало близость с женой ночью, ведь супруги спали теперь в отдельных комнатах. Теперь они реже проводили время вдвоем, но больше это время ценили. В январе 1904 г. Соня писала: "Мы очень с <Л. Н.> дружны это время, да и всегда, когда мы одни, у нас устанавливаются прежние отношения доверчивой ласковости". Соня стала писать автобиографию и читала написанные главы Льву; он делал замечания, и, в целом, одобрял. Теперь у Толстых было два секретаря: у Льва - Николай Гусев, у Сони - Варвара Феокритова.
  
   В августе 1906 г. заболела Соня: у нее страшно болел низ живота. Лев пригласил из Москвы гинеколога профессора В.Ф. Снигирева. Вся семья собралась в Ясной Поляне. Когда боли усилились; Соня попросила священника, и Лев не возражал. Как пишет сын Илья, отец собирался подчиниться смерти жены, как он подчинился смерти Ванечки. Он сказал детям: "Приблизилась великая и торжественная минута смерти, что надо подчиниться воле Божьей и что всякое вмешательство врачей нарушает величие и торжественность великого акта смерти". Но доктор нашел опухоль и просил согласие на операцию. Лев сказал, что решать должны Соня и дети. Перед началом операции он ушел в лес, чтобы там молиться, сказав, чтобы позвонили в колокол, если все будет удачно. Операция заняла полчаса, и Илья с Машей побежали искать отца. Они встретили его бледного и испуганного. "Благополучно! Благополучно!" - кричали дети. "Хорошо, идите, я сейчас приду", - сказал Лев сдавленным голосом. Войдя в комнату Сони, он возмутился: "Боже мой, что за ужас! Человеку умереть спокойно не дадут! Лежит женщина с разрезанным животом, привязана к кровати, без подушки... и стонет больше, чем до операции". Здоровье Сони улучшилось и Лев перестал осуждать доктора.
  
   Вскоре к Толстым пришла новая беда: 27 ноября 1906 г. умерла дочь Маша - преданная ученица Льва. Лев был настроен встретить смерть Маши как прекрасное событие. Он хотел видеть смерть дочери простой и прекрасной и верил, что умирая она открыла себя Богу. Письма и телеграммы сочувствия его раздражали, зато умилила деревенская дурочка Кеня (Куня, К.Р.), которая на вопрос, слышала ли она о смерти Маши, ответила "слышала", и тут же попросила копеечку. "Как это много лучше и легче", - восхищается Лев.
  
   События 1908 - 1910 гг., разрушившие семью Толстых и закончившиеся смертью Льва, по мнению Луиз Смолучовски, явились результатом согласованных действий Владимира Черткова и Саши Толстой. Оба желали иметь особые права на Льва и оба ненавидели Соню, стоявшую у них на пути. О Черткове Луиз пишет: "Буквальное следование Толстовским принципам вполне его устраивало, особенно, идея, что сочинения Льва надо бесплатно переданы обществу. За возвышенной заботливостью Чертков прятал реальную цель - отобрать у Сони контроль над сочинениями Льва. Чертков видел свое место в истории как издатель и распространитель сочинений Льва после его смерти". Саша объединилась с ним против Сони: "Сашин гнев против матери нарастал, и она его оправдывала тем, что Соня мешает Льву жить согласно его идеалам. ... Позже она объясняла свое отношение в 1909 и 1910 гг. старой обидой на мать, предпочитавшей Ванечку". Саша помнила, как ее отстраняли ради Танеева, и насколько забота Сони о муже, превосходила заботу о ней. "В двадцать шесть лет, неизящная и без яркого таланта, она не занимала того места в сердце отца, которое всегда занимала Таня и раньше Маша. Естественно, Саша хотела отмстить самому важному человеку в своей жизни, и она ухватилась за возможность навредить матери".
  
   Луиз очень не любит Черткова и Сашу. Она права в том, что Чертков хотел отстранить Соню и сосредоточить в своих руках издание всех произведений Толстого. В то же время, Луиз почти ничего не говорит о жертвенности Черткова, о его отказе от блестящей карьеры и богатства, помощи тысячам духоборов, и не хочет допустить иных мотивов поступков Черткова, кроме честолюбия, властолюбия и даже жажды наживы. Между тем, из истории литературы не выбросить факт, что первое полное издание сочинений Толстого, опубликованных в СССР в 1928 - 1958 гг., стало выходить из печати благодаря несгибаемому упорству Черткова. Нельзя видеть и в союзе Саши с Чертковым лишь ревность обиженной дочери. Саша обижалась не только за себя, но за отца, которого обожала и перед которым преклонялась. Вся ее дальнейшая жизнь была посвящена служению его идеалам. Авторская оценка Черткова и Саши Толстой справедлива, но одномерна.
  
   Чертков и Саша нашли союзников против Сони: пианиста Александра Гольденвейзера с женой, доктора Душана Маковицкого и даже секретаря Сони, Варю Феоктистову. Чтобы быть ближе ко Льву, Чертков поселился в имении Телятники близ Ясной Поляны. Зная, что он не является желанным гостем для Сони, Чертков использовал для передачи посланий Льву А.Б. Гольденвейзера и своих подручных - П.А. Сергеенко и А.Ф. Страхова. Рассказ Смолучовски о тайных завещаниях Толстого с передачей прав на публикацию своих сочинений Черткову и Саше, сходен с изложением этих событий у Эдвардс, но есть и различия: Луиз приводит факты, свидетельствующие, что чувство взаимной любви не покинуло не только Соню, но Льва. Ведь Черткову понадобилось десять месяцев психологической обработки Толстого, чтобы получить вожделенное завещание! По мнению Луиз, немалую роль сыграло старение Льва, его большая податливость на аргументы любимого ученика. Худшим врагом Сони была она сама: ее нервные срывы и истерики убеждали Льва, что Чертков прав и Соня психически больна.
  
   В январе 1910 г. Чертков послал Льву нового секретаря - университетского студента Валентина Булгакова. Вопреки ожиданию Черткова, Валентин не стал его шпионом. Он боготворил Льва и по-доброму относился к Соне. Лев и Соня сразу его полюбили, а он, как мог, старался смягчить их ссоры. Луиз не замалчивает истерики Сони, но стремится найти светлую сторону в отношениях супругов. Она рассказывает о попытках Сони принять идеи Льва. В мае 1910 г. Соня предложила мужу уехать вместе из Ясной Поляны и начать новую скромную жизнь. Но Лев не откликнулся. Летом Соня еще раз повторила предложение и вновь без ответа. Соня обратилась ко Льву слишком поздно. 17 июля Лев еще раз подписал завещание, и чувство вины за обман Сони придавило его. Он был готов ей обо всем рассказать. Черткову и Гольденвейзеру лишь с трудом удалось удержать его от признания. И все же Лев колебался, тем более, что прежний секретарь Николай Бирюков, посетивший Ясную Поляну, узнав, что Лев скрыл завещание от жены и детей, его не одобрил и посоветовал собрать близких и обо всем рассказать.
  
   Лев так и решил сделать, но не осмелился действовать без согласия Черткова. Он написал ему письмо и вызвал панику в Телятниках. Чертков написал Льву, что Соня и сыновья, если узнают о завещании, сделают все, чтобы объявить его недействительным. Его поддержала жена и Гольденвейзер, в свою очередь, написавшие Льву об опасных последствиях открытия завещания. Тем не менее, Лев склонялся рассказать жене о завещании, но все погубила истерическая выходка Сони, прилюдно обвинившей мужа в гомосексуальной связи с Чертковым и в доказательство зачитавшей выписку из юношеского дневника, где он пишет, что часто (и вполне невинно) влюблялся в мужчин. После этой выходки Лев написал Черткову письмо с извинениями и признанием его правоты. Чертков извинения принял. Примечательна интерпретация влияния Черткова на Толстого: "Лев еще раз капитулировал перед фигурой отца, способного моментально успокоить его ранимую совесть".
  
   Теперь Лев стремился к полной эмоциональной отстраненности от Сони. В этих усилиях ему помогла Саша, принесшая книгу о паранойе и подчеркнувшая места, имевшие отношение к поведению Сони. Книга произвела впечатление на Льва; он отстранился еще больше, перестав даже гневаться на больного человека. И все же, продолжает Луиз, прежнее чувство Льва еще не погасло. В августе 1910 г. Толстые поехали в гости к Тане в имение Кочеты. Таня окружила родителей заботливостью и теплом. Соня расслабилась, и супруги не хотели расставаться, когда Соне по делам пришлось выехать в Ясную Поляну: "Они нежно целовались и немного время спустя после отъезда Сони Лев признался Тане, что скучает по жене: "Она очень меня растрогала, когда прощалась, - он сказал, - У меня к ней много любви, основанной на жалости. Я написал ей маленькое письмо". Письмо из сердца".
  
   Следует сказать, что в "Воспоминаниях" Татьяны Сухотиной-Толстой нет ни слова о нежных поцелуях и тоске по жене, там сказано: "Отец отметил ее отъезд: "Уезжая, трогательно просила прощения"; "У меня к ней много любви, основанной на жалости. Я написал из сердца вылившееся письмо Соне". О нежном прощании есть запись у Сони: "Прощались мы с Л. Н. любовно и трогательно, и даже плакали оба и просили друг у друга прощение. Но эти слезы и это прощание - были как будто прощаньем с прежним счастьем и любовью". Если обратиться к записям Толстого в "Дневнике для одного себя" то от сентиментальной картины, нарисованной Луиз, вообще ничего не остается: "29 и 30 [августа]. Вчера было ужасное утро, без всякой причины. Ушла в сад, лежала там. Потом затихла. Говорили хорошо. Уезжая, трогательно просила прощения. ... 31 [августа], 1 [сентября.] Я написал из сердца вылившееся письмо Соне. Сегодня - 2 сентября, получил очень дурное письмо от нее. Те же подозрения, та же злоба, то же комическое, если бы оно не было так ужасно и мне мучительно, требование любви".
  
   Впрочем, Луиз не всегда приукрашивает отношения Льва и Сони. Она признает, что поведение Сони вышло за рамки разумного. Соня купила игрушечный пистолет и стреляла из окна; она вызвала в дом священника, чтобы окропить святой водой комнаты, где бывал Чертков, плакала перед чужими людьми и жаловалась на человека, погубившего их семью, зачитывала знакомым "постыдные" записи из юношеского дневника мужа. Соня находилась в состоянии нервного срыва даже более глубокого, чем после смерти Ванечки. А ее недруги постоянно настраивали Льва против нее. Единственный человек ей сочувствующий был юный Валентин Булгаков, но он мало, что мог поделать. Очень негладко прошла 48-летняя годовщина свадьбы Толстых. После того как Булгаков по настоянию Сони сфотографировал ее со Львом, Саша закатила отцу скандал, что он снялся с женой, а не с Чертковым. Узнав о фотосъемке, Чертков прислал недовольное письмо; Лев записал в дневнике: "От Черткова письмо с упреками и обличениями. Они разрывают меня на части. Иногда думается: уйти ото всех".
  
   Все же главные неприязненные чувства Льва были обращены против Сони. Ее экзальтированность, переходы настроений, требования любви страшно раздражали его. Когда Соня открывала дверь в его кабинет, он холодно говорил: "Не можешь ли ты оставить меня в покое?". Лишенная возможности объясниться, Соня писала мужу письма, а он находил их "безумными". Луиз считает, что Лев с трудом подавлял ярость не только против жены, но и против Черткова, вмешивавшегося в его жизнь. Она делает тонкое психологическое замечание: "Подсознательно, он, возможно, понимал, что опаснее изливать свои чувства на Черткова, не терпящего возражений, чем на жену, которая любила его и все прощала после ссор. Когда Соня прекращала ссориться и пыталась вести себя примирительно, она лишала его предлога для гнева; видимо, Лев начинал ненавидеть ее за любовь".
  
   Тем временем, Чертков начал подталкивать Льва к уходу из дома. 22 октября он переслал ему копию своего письма румынскому (болгарскому! К.Р.) толстовцу Досеву. В нем Чертков отвечает на вопрос Досева, почему Толстой до сих пор не ушел от "ненавидящей его душу женщины, свихнувшейся от эгоизма, злобы и алчности". Через два дня Лев пишет письмо крестьянину Михаилу Новикову, и просит найти ему теплую небольшую пристройку в его деревне. А через три дня - ранним утром 28 октября 1910 г., после ночного похода в его кабинет Сони, ищущей завещание, Лев, вместе с доктором Маковицким, покинул Ясную Поляну.
  
   События, развернувшиеся после ухода Толстого из Ясной Поляны, изложены у Смолучовски более кратко, чем у Эдвардс, хотя Луиз находит место для пересказа сна Толстого, виденного им в феврале 1910 г. Во сне Лев убил железной палкой идущего сзади и ругающего его человека, но тот восстал из мертвых и что-то сказал. Сон, по мнению Луиз, имеет символическое значение - железной палкой Лев убил истинного себя, идущего сзади: "Бегство Льва из дома было бегство от самого себя, а не от Сони. Если бы он жил дольше, второе Я могло бы вернуть его назад". В отличие от Эдвардс, Смолучовски считает, что письмо Толстого, отправленное Соне 31 октября, содержит надежду на его возвращение со временем. Об этом говорит и подчеркнутое слово "теперь" в первой фразе - "Свидание наше и тем более возвращение мое теперь совершенно невозможно", и, особенно, фраза ближе к концу письма: "Постарайся направить всю свою энергию не на то, чтобы было все то, чего ты желаешь, - теперь мое возвращение, а на то, чтобы умиротворить себя, свою душу, и ты получишь, чего желаешь".
  
   Приезд Сони в Астапово, последние разговоры Льва с детьми, страдания Сони, лишенной возможности проститься с мужем, смерть Льва и его похороны описаны у Луис Смолучовски кратко, но близко к изложению их в книге Энн Эдвардс. Отмечено, что большинство детей Льва и Сони (кроме Саши) писали позже, что сожалеют о своем согласии не разрешить Соне поговорить с умирающим мужем. Конспективно рассказано о жизни Сони после смерти Льва. В этом отношении, книга Эдвардс более познавательна. Из не указанных Эдвардс фактов Луиз отмечает, что Чертков и Саша не смогли добиться право распоряжаться сочинениями Толстого. В декабре 1914 г. Сенат постановил, чтобы все рукописи Толстого были вручены его вдове. Соня отдала рукописи на постоянное хранение в Румянцевскую (Ленинскую) библиотеку.
  
   Смолучовски отмечает, что когда Соня в октябре 1919 г. заболела, Сергей Толстой, живший в Москве, получил мандат, в котором всем военным и железнодорожным властям было предписано оказывать ему любое содействие в пути следования в Ясную Поляну, где тяжело болеет жена Льва Толстого. Мандат подписал председатель Совета Народных Комиссаров В. Ульянов (Ленин). Болезнь Сони оказалась смертельной. Смолучовски, как и Эдвардс, ничего не рассказывает о последней пощечине, полученной Соней в ее многотрудной жизни: дети отказали ей в праве быть похороненной рядом с мужем, в лесу "Старый заказ". Соня умерла под утро 4 ноября 1919 г. Было очень холодно, когда день спустя дети отнесли ее гроб за ограду церковного прихода в последнее путешествие из Ясной Поляны.
  
   Книга Смолучовски встретила умеренно-теплый прием читателей и разноречивую оценку критиков. В отзывах читатели высказывали недовольство отсутствием подробностей о России времен Толстого. Тем не менее, книгу переиздали в мягкой обложке. Критики разделились на два лагеря: журналисты книгу ругали, ученые русисты хвалили. В издательском обозрении Луис упрекали в недостатке эрудиции - в отсутствии чувства места и времени. В то же время, профессор славист Сидни Монас назвал Смолучовски "самым ценным биографом, любителем в лучшем смысле слова". Если Монас, работавший как и муж Луис в Техасском университете, мог написать рецензию по знакомству, то в этом нельзя заподозрить Стефани Сандлер, профессора русиста из колледжа Амхерст (штат Нью-Йорк), написавшую большую критическую статью о книге "Лев и Соня".
  
   Статья Сандлер появилась в 1988 г. в "Tolstoy Studies Journal". Рецензия ученого на биографию, написанную дилетантом, - показатель серьезности работы и ее интереса для специалистов. Первое, что оценила Сандлер, - это умение автора работать с дневниками, выбирать нужные записи и складывать из них сюжет книги. Сандлер считает, что автор "замечательный рассказчик", сумевший рассказать историю брака Толстых. Ей симпатична любовь Смолучовски к супругам Толстым и их браку, хотя по мнению Сандлер, брак этот скорее напоминал семейный кошмар. Понравились критику и позиция автора касательно важности в браке полового удовлетворения. В заключение Сандлер пишет: "...Лев и Соня - впечатляющая книга. Ее сила - в потоке повествования и в убежденности; предложено понимание мира, в котором творил Толстой, способное изменить наши взгляды на него как на романиста. Понимание имеет одну особенность: характер повседневной жизни, которую воссоздает Луиз Смолучовски, напоминает не что иное, как хороший роман Достоевского".
  
   Статья Сандлер представляется излишне хвалебной. У книги Смолучовски есть серьезные недостатки, и первый из них - анемичность. Читатели не зря отмечали отсутствие описаний усадьбы, Москвы, Крыма, вообще России, где жили Толстые. Поучилась не реальная жизнь, а бытовая пьеса, поставленная режиссером, изгнавшим со сцены мебель. Да и люди условны, они существуют в словах дневников и автора, но так и не оживают. Можно согласиться с Сандлер, что автор прекрасно умеет пользоваться дневниками и складывать из них книгу. Можно даже добавить, что Луиз обладает высшим мастерством чтения молчащих дневников. Но выбирает записи она предвзято и цель ее - защитить любовь Льва и Сони. Намерение благородное, но не в же ущерб истине. Ведь при желании из дневников можно извлечь что угодно. Тем более, что Луиз, по крайней мере в случае цитирования дневника Татьяны Сухотиной-Толстой, изменила смысл записи в удобную для себя сторону. Сказанное не означает, что автор намеренно вводит читателя в заблуждение; речь идет о тенденции, но тенденции настораживающей. Тем не менее для специалистов, изучающих жизнь и творчество Толстого, книга Луиз Смолучовски "Лев и Соня: История брака Толстых" может служить полезным пособием.
  
  
   Последняя книга Уильяма Ширера
  
   "Любовь и ненависть: Мучительный брак Льва и Сони Толстых" была последней книгой писателя и журналиста Уильяма Ширера. Он умер в конце декабря 1993 г. в возрасте 89 лет спустя два месяца после последней правки рукописи. В авторском посвящении Ширер благодарит жену Ирину Александровну Луговскую и "блестящего молодого кардиолога" Джона Левинсона из Массачусетского общего госпиталя в Бостоне: "Ее решительность и забота и его мудрость и инициатива позволили мне прожить три года, занятые написанием этой книги". Труд свой Ширер заключает словами: "Это моя последняя книга. Первая, "Берлинский дневник", была опубликована в июне 1941 года. Более пятидесяти двух лет выходили из печати мои книги - всего четырнадцать. Это долгий путь для писателя. Мне повезло. Но мне должно быть 90 в 1994. Время кончать". На похоронах Ширера его врач, Левинсон, сказал: "Он знал, что не доживет до 90-летия или выхода последней книги. Но он был настоящий мужчина, достойно жил и достойно умер".
  
   Ширера считают одним из лучших журналистов XX столетия. Работая в 1930-е годы европейским корреспондентом газеты "Нью-Йорк Геральд" и радиосети "СиБиЭс" (CBS), он отличился репортажами о приходе Гитлера к власти и распространении фашизма в Европе. 22 июня 1940 г. он передал на "СиБиЭс" радиограмму о заключении Компьенского перемирия Германии с Францией раньше, чем об этом сообщили подданным Третьего Рейха. В 1941 г. Ширер опубликовал свою первую книгу "Берлинский дневник. Журнал иностранного корреспондента". Международное признание пришло к нему после выхода книги "Взлет и падение Третьего Рейха" (1960). Ширер приобрел известность как писатель историк, пишущий о событиях ХХ века.
  
   Из тринадцати книг, опубликованных Ширером к началу работы над книгой о Льве и Соне, одна имела косвенное отношение к Толстому. Речь идет о встречах автора с Мохандасом (Махатмой) Ганди - "Ганди. Мемуары" (1980). Ширер близко познакомился с Ганди, работая корреспондентом в Индии в 1930 г. Личность Ганди, а впоследствии его убийство произвели на него сильнейшее впечатление. Книга написана в мемуарном жанре, но в ней много о взглядах Ганди, где видное место занимает учение Толстого. В книге о Льве и Соне Ширер отмечает: "Во время моего пребывания в Индии в начале 1930-ых Ганди часто говорил мне, как сильно на него повлиял Толстой". Были ли беседы с Ганди первым толчком, пробудившим его интерес к Толстому, либо сказалось влияние жены, Ирины Александровны Луговской, можно только гадать. Скорее всего, решение писать о Толстом пришло изнутри. Предисловие к книге Ширер начинает с объяснения выбора темы:
  
   "Эта книга началась как исследование, почему длинная и продуктивная жизнь Льва Толстого закончилась так, как она закончилась: странно, иррационально и трагично. Самые последние дни, в заброшенном месте, были ужасно одиноки".
  
   Он пишет, что из англоязычных авторов никто не задумался о причинах ухода Толстого из Ясной Поляны, что несправедливо хотя бы по отношению к Эрнсту Симмонсу и Луиз Смолучовски (хотя работы обоих авторов Ширер приводит в библиографии). Очевидно, интерес у Ширера иной, о чем он не говорит прямо. Скорее всего, Ширер после семидесятилетия, тем более восьмидесятилетия, стал подводить итоги своей жизни, и его интересовали писатели долгожители. Разумеется, Ширер, человек умный, не считал себя гением, но какие-то сравнения с Толстым он проводил, и в семейном плане они складывались явно не в пользу гения. Вопрос, "почему повезло мне и не повезло ему", встал перед Ширером, и он попытался ответить. Как пишет автор, его долго сдерживало отсутствие английского перевода дневников Софьи Андреевны за последние 13 лет ее семейной жизни. Чтобы их прочитать, Ширер даже учил русский, но без большого успеха. В дальнейшем, в переводах ему помогала жена, Ирина Луговская. Наконец, в 1985 г. появился английский перевод всех дневников Софьи Андреевны. Появились и новые переводы писем и дневников Льва Толстого. К концу 1980-х Ширер почувствовал себя готовым к написанию книги о Льве и Соне.
  
   Пролог начинается с развязки - с бегства Толстого из Ясной Поляны 28 октября 1910 г. Что побудило Толстого на это шаг, приведший к его смерти, спрашивает автор. Ответ остается открытым. Сыновья Толстого - Илья и Сергей, не находят простого ответа. Не находит его и ближайший друг и последователь Толстого, Владимир Чертков. По его словам, к уходу Толстого из дома побудило много причин. Чертков не упоминает при этом, что одной из этих причин был он сам. Ширер заключает: "Чтобы понять смерть Толстого, мы должны сначала понять его жизнь. В ней доминировали две титанические борьбы... Одну - с собой, другую - со своей женой. Последнюю он называл "борьбой до смерти".
  
   Первую главу автор начинает с дневников молодоженов - Льва и Сони, где обиды и ссоры чередуются с излиянием любовных чувств. Ссор много, и автор заключает, что семейная жизнь Толстых начиналась очень и очень негладко. Затем автор переносится в прошлое Толстого-холостяка, повествуя о случайных связях его юности, ухаживании за Валерией Арсеньевой, дружбе-любви к двоюродной тетушке, Александрой Андреевной Толстой, и страсти к крепостной крестьянке Аксинье Базыкиной, родившей от него сына. Автору интересны отношения Толстого с Тургеневым и его впечатление от публичной казни в Париже. "Начало Толстого как анархиста", - пишет Ширер. Перипетии ухаживания Льва за Соней Бернс, их свадьба и отъезд в Ясную Поляну повторяют известные описания и главное их достоинство - краткость.
  
   Ширер описывает неустроенность Ясной Поляны в глазах москвички Сони Толстой, ее одиночество и ревность к Аксинье, ревность, сохранившуюся до старости. Ревновала Соня и к привлекательной жене управляющего имением, Марии Ивановне, с которой Толстой любил беседовать. Сжато рассказано о написании Толстым его великих романов "Войны и мира" и "Анны Карениной". Автор отмечает титанический труд Сони, неутомимо переписывающей рукописи мужа, и ее редакторские советы, которые Толстой в то время ценил. Софья дала ему также совет публиковать "Войну и мир" в виде книги, а не в периодических изданиях. После публикации "Войны и мира" (1867) Толстой приобрел славу и деньги. Он приступил к сбору материалов для нового романа о Петре I, но вмешалась судьба - в 1873 и 1875 гг. в семье Толстых умерли маленькие Петя и Коля. Это было большое горе для супругов. Роман о Петре не стал писаться, и Лев начал совсем другой роман о семейных проблемах людей его круга, о грешной любви замужней женщины - он стал писать "Анну Каренину". Когда Толстой его закончил (1877), роман был признан еще одним шедевром.
  
   В 1879 г. наступил черед никем нежданной "Исповеди". Человек, у которого были по его словам добрая, любимая и любящая жена, хорошие дети, большое имение, уважение знакомых, известность и, наконец, отличное здоровье, почувствовал, что его не радует семья и писательство и, боясь самоубийства, стал искать выход. Толстой нашел его вере, но не в православии или протестантстве, а в Евангелии. Он бросил писать романы и занялся сочинением трактатов о религии и морали: "Романист обернулся проповедником, одним из величайших из тех, кто ходил по земле". Последствия обращения затронули и отношения Льва и Сони: "Они оттолкнули их друг от друга. Они отравили их семейную жизнь. Они приговорили их брак к смерти". Обращение дорого обошлось Толстому:
  
   "Обращение отрезало Толстого от его жены, его детей, его церкви, его класса, его писательства романов, и от жизни, которой он до сих пор следовал и которую теперь презирал. Другая, длинная, трудная, неспокойная дорога лежала впереди. Для него и его жены".
  
   Новая вера Толстого неизбежно и быстро привела к ухудшению отношений с женой и детьми. Они не желали вести крестьянскую жизнь ради его идеалов. Толстой был раздражен, но больше всех его возмущала Соня. Произошли два безобразных скандала, с попытками Толстого уйти из дома. Первый раз он ушел от жены, собиравшейся рожать. Все же с полпути в Тулу Толстой вернулся (он собирался уехать в Америку). Жену, у которой начались схватки, он видеть не пожелал. Ночью Соня добралась до его спальни и просила прощения, говоря, что умрет. Толстой не сказал ни слова, но проводил жену в ее спальню. Через несколько часов Соня родила девочку - Александру. После родов Толстой негодовал, что Соня наняла кормилицу, а не кормит ребенка грудью. Он написал письмо товарищу с осуждением Сони и, "добавив унижение к оскорблению", заставил ее переписать письмо. Что еще хуже, Соня отказала супругу в близости. Они поругались. Через две ночи он вновь обратился к жене, и вновь она ему отказала. Ширер явно не на стороне Толстого:
  
   "Напрасно она пыталась объяснить ему, что еще слишком рано, что только месяц назад родился ребенок, и у нее осложнения, о чем он знает. Хозяин Ясной Поляны был так разгневан, что, по его словам, он не мог спать "всю ночь".
  
   Опять Толстой собрал вещи, и опять не ушел. Через месяц Лев и Соня помирились. Но в их хрупкие взаимоотношения все больше вмешивалось третье лицо, новый последователь и друг Толстого, с которым он встретился в 1883 г. Этот человек превратился в заклятого врага Сони и делал все, чтобы разбить ее брак. Звали его Владимир Григорьевич Чертков.
  
   Ширер кратко излагает биографию Черткова - красавца аристократа, офицера гвардии, отказавшегося от блестящей карьеры и обратившегося подобно Толстому к поискам смысла жизни. Эти поиски привели его к учению Толстого; он уверовал и пожелал увидеть Мастера. Встреча состоялась осенью 1883 г., и они сразу сошлись. Через несколько месяцев они стали близкими друзьями. Толстой раскрыл ученику душу и делился интимными подробностями личной жизни. В одном из писем он поведал, как чуть не изменил жене с крестьянской женщиной. Он назначил ей встречу в лесу и уже шел на свидание, когда сын Илья окликнул его и напомнил, что отец обещал с ним позаниматься. Так Бог его спас. В том же письме Толстой описал, как он мучается, лежа в одной постели с женой, и сознавая, насколько она внутренне чужда ему. Неудивительно, что ревностный ученик стал сомневаться подходит ли такая жена Мастеру.
  
   Ширер пишет, что Чертков считал себя учеником Мастера, но учеником уникальным: "Он скоро сделал себя первосвященником Толстовского движения, хранителем его чистоты, от которой он не позволял никому, даже Мастеру, отклониться ни на дюйм. Он начал руководить объектом своего поклонения". У Толстого Чертков заслужил полное доверие и привязанность. Позднейшие обвинения Сони, что Толстой влюбился, возникли после прочтения его письма от 7 ноября 1884 г.: "Я хотел бы жить с Вами и, если мы еще поживем, я с Вами буду жить. Никогда не прекращайте любить меня, как я люблю Вас". Сын Толстого, Сергей, приводит другие резоны привязанности: одиночество и служение общему делу. Вскоре Толстой и Чертков основали издательство "Посредник" для бесприбыльной публикации для народа книг Толстого и других авторов. Издательство имело большой успех.
  
   Чертков вторгся в епархию Сони - издание трудов Толстого был основной источник дохода многодетной семьи. Соня пыталась противиться бесплатному их изданию и заслужила гнев Льва. Теперь оба супруга угрожали друг другу уходом. Толстой написал Соне "длинное, повторяющееся, тягостное письмо, полное противоречий, и чрезвычайно эгоистичное". В нем он выдвинул жене ультиматум - посвятить жизнь Богу и служению людям, а не собственным удовольствиям. Если Соня это не примет, остается борьба до смерти. Толстой не решился отправить или вручить письмо Соне, но она его нашла. Борьбу прервала смерть младшего сына Алеши. Соня была убита, Толстой нашел в смерти сына светлую сторону: "Благодаря его смерти", - писал он Черткову, - "мы стали ближе и привязаннее друг к другу, чем раньше". Впрочем, скоро они поссорились. Новый период близости наступил, когда у Толстого было опаснейшее воспаление надкостницы, и Соня три месяца его выхаживала. Поправившись, "бородатый лорд Ясной Поляны" тут же забыл о благодарности.
  
   Следующий удар по семейным отношениям нанесла "Крейцерова соната" (1689). Ширер так характеризует эту повесть:
  
   "Эта истерическая диатриба против женщин и брака - даже против супружеской любви и секса - и против того, чтобы иметь детей, и против многого чего еще, что он не любил. На самом деле, это слегка прикрытая история брака Толстого и его жизни с Соней. То, что великий писатель раскрыл перед всем миром самые интимные подробности своей супружеской жизни и рассказал о горьких обидах на жену и детей, шокировало многих русских и привело Соню в отчаяние, невиданное еще в ее жизни".
  
   Трагикомическую нотку внесла новая беременность Сони, еще раз зачавшей от поборника воздержания. "А вот и настоящий постскрипт к "Крейцеровой сонате", - записала она в своем дневнике. Пришло к Соне и моральное удовлетворение: ей удалось убедить Александра III разрешить печатать запрещенную "Крейцерову сонату" в собрании сочинений Толстого. Лев отнюдь не был доволен триумфом Сони, но "дурные чувства" заставляли радоваться ее возвращению. Несмотря на проповеди о воздержании, он не мог удержаться от соблазна. Через пять дней - снова "дурные чувства". Он посылает маленькую Таню сообщить маме, что он в постели и потушил свечу. Толстой явно проигрывал, кроме могучей натуры, против него была кровати XIX века и ...Соня:
  
   "Недовольный собой, Толстой решил, что единственный путь избежать искушения - это спать одному или, по крайней мере, в отдельных кроватях. Но Соня отказалась. Несмотря на все, что она писала в дневнике о неприязни к слишком частому сексу с мужем, она хотела делить с ним одну кровать, как они делали четверть века. И такие узкие кровати! Глядя на них сегодня - одна в Москве, а другая в Ясной Поляне, видно, что они не намного больше кроватей, которые мы сегодня называем малой кроватью для одного (small bed for one), - можно удивляться как они могли избежать того, что с ними постоянно случалось. Они писали в дневниках, что не могут ничего поделать и чувствовали себя пристыженными".
  
   Что касается Сони, то хотя она пишет в дневнике о духовной любви и осуждает чувственного Льва - "с его стороны нет ничего, кроме физического влечения", она допускает, что в среднем возрасте ей стало нравиться "это". Но она стыдится это признать, и пускается в общие рассуждения о женщинах, к которым страстность приходит, когда им за 30. Очень часто после секса случалась ссора, и виной была Соня, ей казались нестерпимы минуты, когда страстность мужа передается ей, "но я не хочу этого, вся моя мораль кричит против этого, я никогда не желала этого". Были и другие причины ссор: главная из них право на издание трудов Толстого - Соня сражалась за благополучие семьи, а Лев желал публиковать все безвозмездно. В итоге, они договорились, что Соня распоряжается его трудами по 1881 г. а Толстой - последующими работами.
  
   Летом 1891 г. Лев и Соня вновь сблизились. Причиной был голод в центральной России. Толстые - Лев, Соня, старшие дети, делали все, что в их силах, чтобы помочь голодающим. Но голод кончился, а противоречия остались, Толстой не желал вести барскую жизнь в Ясной Поляне с чаепитиями и слугами в белых перчатках, а близкие не желали ничего менять. Возобновились ссоры. Соня приревновала мужа к молодой Любови Гуревич, издателю "Северного Вестника". Обстановка накалялась: Соня сделала три (нерешительных) попытки покончить с собой. Развитие событий, как было и раньше, прервала смерть ребенка. В 1985 г. умер семилетний Ванечка, любимец семьи. Это было неописуемое горе для Сони, хотя отношения с мужем улучшились. Впрочем, для Сони это мало что значило, она потеряла себя. И в это же время, у Сони росло желание заполнить жизнь забытыми чувствами - нежной привязанностью и чистой дружбой.
  
   Соня влюбилась самым невероятным образом. Объектом нежных чувств 51-летней Сони стал 39-летний пианист Сергей Иванович Танеев, маленький толстяк с высоким голосом и женственными манерами. Танеев не знал женщин, кроме старой няни; она за ним присматривала. История увлечения Сони многократно описана, и Ширер живо ее рассказывает. В этой истории самое интересное ревность и страдания Толстого. Он даже написал письмо, вполне достойное и без упреков, где извещал Соню о своем уходе. Но не ушел: "Несмотря на все, несмотря на ненависть и ревность, он все еще любил ее". Постепенно влюбленность Сони (не находя ответных чувств) затихла.
  
   Жизнь шла своим чередом. Старшие дочери - Маша и Таня, вопреки советам родителей вышли замуж. Огорченный Толстой еще меньше стал ценить женщин, но отвлекся, занявшись переселением духоборов в Канаду. Переселение требовало денег, и Толстой нашел их, написав "Воскресение". Роман имел успех, но вызвал сильнейшее раздражение церковных и светских властей. Определением Св. Синода от 22 февраля (ст. стиля) 1901 г. Толстой был отлучен от Церкви. 24 февраля текст Определения был опубликован в "Церковных Ведомостях", затем в российской и мировой прессе. 26 февраля Соня отправила очень сильное письмо на имя Петербургского митрополита Антония. В марте Антоний ей ответил, а в апреле Толстой написал "Ответ Синоду". Отлучение Толстого несколько сблизило супругов, но еще большее сближение намечалось ("в который раз", по мнению Ширера), когда летом 1901 г. Толстой тяжело заболел. Врачи опасались его смерти, и осенью Соня увезла 73-летнего Льва в Крым на дачу графини Паниной.
  
   В Крыму состояние Толстого, то улучшалось, то ухудшалось; его навещали Антон Чехов и Максим Горький. Горький оставил о встречах записки, где отмечал неприязнь и даже враждебность Толстого к женщинам. В начале 1902 г. Толстой написал письмо Николаю II, письмо во многом пророческое. Соня резко выступила против отправки письма, но Лев ее, разумеется, не послушал. По мнению Ширера, отношения Толстых в Крыму так и не наладились:
  
   "Если во время болезни Толстого в Гаспре, почти стоившей ему жизни, когда Соня девять месяцев преданно ухаживала за ним днем и ночью, попеременно впадая в отчаяние и ликование, когда его состояние ухудшалось или улучшалось, они так и не смогли поладить, то каковы были перспективы терпимого будущего по возвращению в Ясную Поляну, где их совместная жизнь, с такой надеждой начатая 40 лет назад, ... превратилась в один из худших браков, когда-либо бывших?".
  
   Летом 1906 г. тяжело заболела Соня, что отнюдь не огорчило Толстого. Последующие события Ширер излагает, основываясь на мемуарах обожавшей отца Саши - Александры Львовны Толстой:
  
   "Соня чувствовала себя безнадежно больной. Ее муж чувствовал облегчение. Ее время пришло, сказал он детям, которые поспешили из разных мест, чтобы быть с матерью в последние часы. Это Божья воля, он сказал, и они ничего не должны делать, чтобы ей препятствовать. Любили дети мать или нет, но они не желали ее смерти, если доктора могли спасти жизнь. Они вызвали врачей из Тулы и Москвы, сразу обнаруживших опухоль матки и посоветовавших немедленную операцию, чтобы спасти ей жизнь. Толстой был против. Он не терпел докторов и считал, что они приносят больше вреда, чем пользы. Почему не позволить Соне проявить любезность и умереть согласно Божьей воле?".
  
   Состояние Сони ухудшалось; у нее начался перитонит. Соня исповедалась и причастилась. Тогда хирург попросил у Толстого разрешения немедленно ее прооперировать - он привез из Тулы операционный стол, инструменты, медсестру и ассистента. Толстой ему отказал. - "Но ведь если не делать операцию, она умрет", - предупредил хирург. Толстой взглянул на него так, как если бы доктор был смертельным врагом. "Делайте, как хотите", - он, наконец, сказал". На время операции Толстой ушел в лес. Договорились, что если все сойдет удачно, то дважды позвонят в колокол. Когда Соню прооперировали, Саша сама поспешила в лес и, встретив отца, крикнула, что все в порядке. "Слава Богу" - ответил Толстой, но, Саша увидела на его лице гримасу боли. Здесь непонятно, откуда Ширер взял про гримасу. В книге А.Л. Толстой "Моя жизнь с отцом" сказано лишь: "Я ... увидала отца на лужайке между дубами. "ПапА, благополучно! - крикнула я. - Хорошо, хорошо!". Я поняла, что он хочет быть один".
  
   Как пишет сын Толстого Илья, Толстой вернулся домой, задыхаясь от негодования.
   "Боже мой, что за ужас! Человеку умереть спокойно не дадут!". Саша отмечает, что когда Толстой противился операции, "братья возмущались, но никто не понял, что для отца было важно одно - что мамА живет, "раскрывается". Она приводит запись отца: "Болезнь Сони все хуже. Ныне почувствовал особенную жалость. Но она трогательно разумна, правдива и добра. ... Полон дом докторов. Это тяжело: вместо преданности воле Бога и настроения религиозно-торжественного - мелочно непокорное, эгоистическое. ... И как смерть при таком взгляде - не прекращение чего-то, а полное раскрытие". Ширер цитирует выдержки из дневника Толстого в день операции: "Нынче сделали операцию. Говорят, что удачно. А очень тяжело. Утром она была очень духовно хороша. Как умиротворяет смерть! ... Во время операции ходил в елки. И устал нервами. Потом пописал о Генри Джордже". Сходные настроения заметны у Толстого и при смерти любимой дочери Маши (ноябрь 1906). Не обошел Ширер вниманием и пассаж Толстого о превосходстве реакции на смерть Маши деревенской дурочки Куни по сравнению с авторами фальшиво сочувственных писем: "Я говорю: слышала наше горе? - "Слышала", - и тотчас же: "Копеечку дай". - Как это много лучше и легче".
  
   К 80-летию Толстого (28 августа 1908 г.), пишет Ширер, его домочадцы были расколоты на два лагеря. Первый лагерь представляла в единственном лице Соня, ко второму - "толстовскому", принадлежали Саша, семейный врач Душан Маковицкий и пианист Александр Гольденвейзер. Хрупкий баланс нарушился с возвращением Черткова, десять лет проведшего в изгнании в Англии. Чертков поселился под Москвой и начал борьбу за литературное наследие Толстого. Ширер не испытывает к Черткову ни малейшей симпатии и рисует его узколобым фанатиком, способным смести любые преграды на пути к намеченной цели. Целью были труды Толстого и сам Мастер, а на пути стояла Соня. Чертков решил сокрушить Соню, тем более, что Толстой ему во всем верил: "... старый патриарх, как любой из нас, имел свое слепое пятно. До самого конца он не смог увидеть подлинного Черткова".
  
   Развитие событий Ширер пересказывает ничего не смягчая. Он повествует об истериках и скандалах Сони, о том, как Толстой вновь попал под влияние Черткова. В сентябре 1909 г. Толстой тайно от Сони подписал завещание, где сохранял в ее собственности его труды по 1881 г., но литературным исполнителем назначил Черткова, т.е., что Чертков получал право решать, какие труды Мастера будут опубликованы. Это завещание оказалось юридически недействительным, и 1 ноября 1909 г. Толстой в лесу в присутствии двух свидетелей написал новое завещание, в котором передавал право собственности на все произведения, включая написанные до 1881 г., дочери Саше для передачи в общенародное пользование. Наконец-то Чертков победил графиню Толстую, пишет Ширер: "Он, а не она, получит все, что Толстой написал и, как только он получит это литературное сокровище, он один будет его редактировать и публиковать. Он достиг своих жизненных амбиций". Ширер заключает:
  
   "К началу последнего года жизни Толстого (1910) он и Соня оказались вовлеченными в борьбу не на жизнь, а на смерть. За сценой Чертков, боящийся, что его кумир в любой миг может умереть, делал все, чтобы ее подогреть. Дети, как мы видели, разделились на лагеря и присоединились к войне; Саша на стороне отца и Черткова; четыре младших сына на стороне матери; двое старших детей, Сергей и Таня, пытались оставаться нейтральными и старались отвратить окончательную катастрофу. Как оказалось, они мало что смогли сделать".
  
   Последний год жизни Толстого оставался мирным до лета. Первая серьезная ссора произошла 7 июня, но это была лишь прелюдия. Гроза разразилась 24 июня по возвращении Толстого из гостей от Черткова. Нервный срыв у Сони начался еще до приезда Толстого (он задержался на один день) и принял невиданные размеры. Ширер описывает сцены со скандалами Сони, оскорблявшей мужа, и грозившей отравиться опиумом. Она требовала вернуть дневники Толстого, хранящиеся у Черткова. В конце июня в Ясную Поляну прибыл Чертков, чтобы примириться с Соней. 1 июля они встретились. Из встречи ничего не вышло кроме взаимных оскорблений. Дневники Чертков соглашался вернуть лишь по требованию Толстого. После новых истерик Сони, где она угрожала убить Черткова либо себя, она добилась своего. Лев написал ей письмо, что он согласен забрать дневники и положить их в банк; он обещал не видеться с Чертковым и не покидать Соню. Но предупредил, что если Соня не успокоится, он от нее уйдет.
  
   Но Соня уже не могла успокоиться: "Она, видимо, не понимала, что были удовлетворены все требования, из-за которых она была готова покончить с собой". Хотя дневники теперь хранились в банке, истерики продолжались. Ничем не помогли и приглашенные психиатры. Тем временем, по настоянию Черткова, Толстой еще раз в лесу тайно переписал завещание. Теперь наследниками его произведений становились две дочери - Саша и Таня. Соня почувствовала неладное и начала допросы и расспросы Льва и Саши. Ширер описывает новый виток безумия Сони - обвинение мужа и Черткова в гомосексуальной связи. Произошло это во время обеда в присутствии домочадцев. Соня зачитала выписки из дневника молодого Толстого, где он писал о платонических чувствах к своему другу Дьякову. Все были в шоке. Толстой вскочил и убежал в спальню. Душан Маковицкий, семейный доктор, нашел у него перебои сердца и пульс более ста.
  
   В августе Таня пригласила отца пожить в ее поместье Кочеты (и отдохнуть от Сони). Толстой охотно согласился. Но Соня, не желая отпустить мужа от себя, поехала вместе с ним и продолжала изводить. Надо сказать, что Ширер очень объективен. Он показывает вину обоих супругов. Автор не скрывает эгоизма и черствости Льва на протяжении десятилетий брака. В тот период он в самых теплых тонах рисует любовь и самоотверженность Сони. Теперь роли переменились: Соня терроризирует мужа, а он проявляет уступчивость и терпимость.
  
   После наполненного ссорами 82-летия Толстого Соня покинула Кочеты и направилась в Ясную Поляну: "Она чувствовала, что все в доме стали ее ненавидеть". Расставание со Львом неожиданно было нежным. Соня записала в дневнике: "Лёвочка и я плакали в объятиях, целовались и плакали". Толстой вручил ей письмо. Прочитав его Соня, была тронута, но затем ей вновь овладела мысль о нежелании Льва порвать с Чертковым. Приехав домой, она первым делом она сорвала со стен в кабинете Толстого фотографии Черткова и Саши и вместо них повесила портрет отца Толстого и собственный портрет. Второго сентября она позвала священника изгнать злой дух Черткова. Священник окропил комнаты святой водой. Когда Саша, также бывшая в Ясной Поляне, приехала в Кочеты и рассказала обо всем отцу, он был совершенно убит. Через три дня Соня вернулась в Кочеты и обратила внимание на холодный прием, оказанный ей мужем и Сашей.
  
   Чертков имел в числе информаторов Сашину подругу Варю Феоктистову, работавшую у Сони секретарем. От нее стало известно, что Соня собирается после смерти Толстого завладеть его сочинениями не только до 1981 г., но и последующих лет. "Все мне поверят, - она сказала Варе, - если я скажу, что они написаны до 1881 г. Если это не сработает, продолжала Соня, она и ее сыновья нарушат завещание - если оно есть, как она сильно подозревает - на основании того, что великий писатель впал в слабоумие, когда его подписывал: ведь в здравом уме он никогда не лишил бы наследства семью". Толстой был в ужасе от такой хитрости, но, как считает Ширер, неискренне. "Больно, - писал он в дневнике, - что в ее помутненном уме есть мысль представить меня слабоумным, чтобы сделать мое завещание, если таковое есть, недействительным". Впрочем, никто в лицемерии не мог сравниться с Чертковым: делая все, чтобы настроить Мастера против жены, он одновременно пишет ей примирительное письмо - ласковое и очень длинное - 2,5 тыс. слов. Впрочем, Соня на ласку ответила еще более длинным письмом, где по пунктам разбивала построения своего врага.
  
   Толстой покинул Кочеты 22 сентября, чтобы встретить с женой 48-ю годовщину свадьбы. В тайном дневнике он записал: "Еду в Ясную, и ужас берет при мысли о том, что меня ожидает". Он получил то, что ожидал. Приехал к вечеру и сразу же попал в скандал. На следующий день, в годовщину свадьбы, Соня с утра плакала о загубленном браке. Потом попросила Валентина Булгакова сфотографировать ее с мужем. Соня хотела всем показать, что они остаются любящей парой. "Это была крайне болезненная процедура", - пишет Булгаков. Соня суетилась и нервничала, а Лев был раздражен, особенно когда жена просила смотреть на нее. Булгаков сделал четыре снимка, но в доме нехватало света. На другой день снимали на улице. Соня просила Льва повернуться и смотреть ей в глаза, но он упорствовал. Так он и вышел на фотографии - отстраненный от жены, смотрящей в камеру и пытающийся скрыть раздражение. "Это была печальная картина, - пишет Ширер, - две крупных личности, которые после почти полвека брака не могут больше жить вместе. Это последняя фотография Толстого с женой и последний снимок живого Толстого".
  
   На другой день Соня вновь увидела на стене кабинета Толстого портреты Черткова и Саши. Она сорвала фотографию Черткова, разорвала на клочки и сожгла. Вскоре в ее спальне раздался выстрел: когда домочадцы вбежали к ней, они увидели, что Соня стреляла из игрушечного пистолета - "тренировалась". Вернулся с прогулки Толстой и, увидев, что портрет сорван, отказался идти к жене. Раздался второй выстрел, но он не обратил внимания. На следующий день Соня в припадке истерии выгнала из дома Варю Феокритову и Сашу. Истерия Сони продолжала нарастать: она постоянно следила за Толстым; ей удалось найти тайный дневник; она перепрятала его и прочитала - теперь она не сомневалась, что за ее спиной созрел заговор. При постоянных скандалах, Толстому начинал терять терпение. Подзуживал и Чертков, подталкивающий Толстого расстаться с женой. Тем временем, истерия Сони достигла апогея. Ширер так описывает ее состояние:
  
   "Соню теперь преследовали новые страхи: боязнь, что муж покинет ее после 48 лет брака; боязнь, что он увидит Черткова; боязнь, что Чертков получит все права на публикации работ Толстого, вплоть до его дневников; боязнь, что ... этот "омерзительный, злобный, противный человек при публикации Лёвиных писем и, особенно, дневников" выявит "самые интимные детали нашей жизни" и навсегда заклеймит ее как злодейку, убившую своего мужа".
  
   При всем безумии Сони и кротости Толстого, Ширер не склонен встать на его сторону. Он подмечает неискренность в его дневниковых записях. 13 октября Толстой записал: "...Она знает про какое-то, кому-то, о чем-то завещание - очевидно, касающееся моих сочинений. Какая мука из-за денежной стоимости их - и боится, что я помешаю ее изданию. И всего боится, несчастная". Но у Сони действительно были основания считать, что ее отстраняют от издания трудов Толстого. И Соня думала не о себе и выгоде для себя, а о детях и внуках, что, как пишет Ширер, она тут же доказала Толстому (и стоящему за ним Черткову). "Если тебе внушено, - писала она Толстому на следующий день, 14 октября, - что мною руководит корысть, то я лично официально готова, как дочь Таня, отказаться от прав наследства мужа". В этом сильном письме она обвиняет Толстого и Черткова в лицемерии - они отрицают правительство и сами же прибегают к его помощи:
  
   "Правительство, которое во всех брошюрах вы с ним всячески бранили и отрицали, - будет по закону отнимать у наследников последний кусок хлеба и передавать его ... разным богатым типографиям и аферистам, в то время как внуки Толстого по его злой и тщеславной воле будут умирать с голода. Правительство же, Государственный банк хранит от жены Толстого его дневники".
  
   Получив и прочитав письмо, Толстой делает записи в открытом и тайном дневниках. В первом он пишет: "На столе письмо от Софьи Андреевны с обвинениями и приглашением, от чего отказаться? Когда она пришла, я попросил оставить меня в покое. Она ушла". В дневнике для одного себя он делает следующую запись:
  
   "Письмо с упреками за какую-то бумагу о правах, как будто все главное в денежном вопросе - и это лучше - яснее, но когда она преувеличенно говорит о своей любви ко мне, становится на колени и целует руки, мне очень тяжело. Все не могу решительно объявить, что поеду к Чертковым".
  
   Такое впечатление, что Толстой не слышит, что говорит жена. Ширер недоумевает:
  
   "Странные увертки! Неужели этот большой и хороший человек обманывает сам себя? Зачем писать в дневнике, что в письме Соня предлагает ему "от чего-то отказаться"? Или что Соня написала ему письмо с упреками по поводу "какой-то бумаги о правах". Она говорила с ним и писала ему, умоляя не лишать наследства семью. Поскольку именно это он собирался сделать, почему бы не поговорить прямо с женой и детьми? Или, по крайней мере, не признаться в этом самому себе?".
  
   Дальнейшие события многократно описаны. Истерики Сони не прекращались. Не оставляла она и привычки следить за мужем. Толстой, со своей стороны, начал планировать уход; в обсуждении участвовали Саша и доктор Маковицкий. Все случилось спонтанно, когда под утро 28 октября Толстого разбудили шаги и свет в его кабинете: Соня читала его дневник. Потом она ушла, но Толстой не мог заснуть. Ширер описывает лихорадочные сборы Толстого, его бегство из Ясной Поляны вместе с Маковицким, холодный поезд, губительный для 82-летнего старика, остановку в Оптиной Пустыни и Шамардино, новый поезд, заболевание и наконец, последнюю остановку на станции Астапово. Параллельно он рассказывает о поведении Сони в дни бегства Толстого. Ширер обращает внимание, что в письме Толстого к Соне, написанном 30-31 октября в Шамардино, сказано "Свидание наше и тем более возвращение мое теперь совершенно невозможно", т.е. что Толстой не исключал позднейшее возвращение в Ясную Поляну. То же следует из письма Черткову: "Я пишу Софье Андреевне, не отказывая вернуться, но первым условием ставлю ее работу над собой и успокоение".
  
   В то же время, Толстой просто панически не желал видеть Соню и боялся, что она его настигнет Ширер не скрывает, что при всем Сонином раскаянии, она была вполне способна на вспышки истерической ненависти. В интервью с журналистом из "Русского мира" она проклинала мужа за то, что он бросил ее: "Он бесчеловечен!" - кричала она. "Он не мог действовать с большей жестокостью! Он хочет убить меня!". Все это уже не имело значения - Толстой смертельно заболел, и Соня заспешила (наняла целый поезд!), чтобы увидеть его и, если можно, помочь. Но ее не пустили к мужу. Ширер отмечает, что это было решение детей Толстого. Но при всей боязни Толстого, что жена его обнаружит (а она уже была в Астапово), он очень интересовался, как она там в Ясной Поляне. ... Толстой умер в 6:05 утром 7 ноября 1910: "Доктор Маковицкий - "старый добрый Душан", как звал его любовно великий писатель - шагнул к телу, наклонился, и закрыл ему глаза - эти пронизывающие глаза, которые видели так много и видели столь через многое".
  
   Рассказав о похоронах Толстого, Ширер посвящает эпилог последнем годам жизни Сони (она прожила без мужа 9 лет). Соня так никогда и не простила Черткова, но с Сашей они помирились. Умерла она в 75 лет. Ширер пишет: "Также как дети не желали допускать Соню к мужу в последние дни его жизни в Астапово, теперь они не разрешили то, что она больше всего хотела: быть похороненной рядом с мужем, Львом Толстым, на маленькой полянке в лесу". Дети боялись, что это может породить неприятные, оскорбительные вопросы. "Слабая отговорка, как позже признал Сергей [Толстой]". Соня обсуждала с детьми, где ее похоронят, когда он лежала смертельно больная: "Если вы меня не похороните рядом с отцом, то, по крайней мере, похороните рядом с детьми на деревенском кладбище". Эти слова, признавал Сергей "послужили предлогом, но не причиной ее похорон там". Соню похоронили 6 ноября 1919 г.; было холодно и шел снег.
  
   Публикацию книги Ширера разрекламировали: здесь сыграли роль и известность писателя, и его смерть, и тема женщины в жизни гения. Книгу раскупали, хвалили, переиздали в мягком переплете. Появился и отзыв известного критика Мичико Какутани "Сцены из запутанного брака Толстых" (1994). Признавая читабельность книги Ширера, рецензент отмечает, что литературно она уступает замечательной биографии "Толстой" (1988) английского писателя А.Н. Уилсона, а по увлекательности роману Джея Парини "Последняя станция" (1990). Книга Ширера повторяет материалы, уже включенные в книгу Луис Смолучовски "Лев и Соня. История брака Толстых" (1987). Как и книга Смолучовски, "Любовь и ненависть" основана на каждодневных записях из дневников Толстых. Отсюда проистекает "двухмерность" образов Толстого, его жены и друзей. Причину схематичности образов Какутани видит в том, что Ширер мало пишет о раннем периоде брака Толстых: "Отсюда читателю трудно понять истоки супружеских трудностей и истоки их взаимной преданности".
  
   С критикой Какутани можно согласиться лишь частично. Ширер написал хорошую книгу о причинах ухода Льва. Главные ее достоинства - честность, непредвзятость и мужество называть вещи своими именами. Ширер не скрывает ни эгоизма Толстого, его потребительского отношения к близким, с годами еще и лицемерия в семейной жизни, ни властолюбия Софьи Андреевны, превратившейся на склоне лет в истеричного домашнего тирана. Каждому автор воздает по мере его. Да и как иначе могло быть, когда сам Ширер стоял на пороге вечности. Поэтому на вопрос, получилась ли книга, есть основания сказать, да, получилась. Но можно поставить вопрос по-другому - открыла ли книга Ширера нечто новое о Толстом или о причинах его ухода из Ясной Поляны? На этот вопрос следует с уверенностью ответить, нет. Все, о чем писал Ширер, писали и обсуждали до него, причем в Америке Эрнст Симпсон (1946), а в Англии Эндрю Уилсон (1980) сделали это полнее и объективнее.
  
  
   Последний год брака Толстых в романе Джея Парини
  
   Джей Ли Парини - один из интереснейших литераторов современной Америки - поэт, романист, биограф, эссеист и критик, во всех жанрах проявивший себя. Джей родился в 1948 г. городке Питтсон, рос и учился в соседнем Скрантоне - центре угольной Пенсильвании. Предки Парини, выходцы из Италии, работали шахтерами; отец стал священником. Юноша получил прекрасное гуманитарное образование: он закончил Лафайет-колледж, один из старейших колледжей Америки, а диссертацию готовил в Сент-Эндрюсском университете, старейшим в Шотландии. Еще в университете Джей опубликовал сборник стихов (1972). Защитив диссертацию (1975), Парини получил должность преподавателя английского в Дартмутском колледже (штат Нью-Хэмпшир). В 1979 г. он опубликовал первую литературоведческую работу "Теодор Ретке, американский романтик", а в 1980 г. - первый роман "Любовный бег".
  
   Затем вышли из печати сборник стихов "Антрацитовая страна" (1982) и роман "Мальчики с нашивками" (1986), основанные на детских впечатлениях Джея. В эти же годы Парини пишет критические эссе и выступает редактором антологий американской поэзии, рассказа и эссеистики. В 1990 г. он публикует роман "Последняя станция" - о последнем годе жизни Льва Толстого. В последующие годы Парини, опубликовал три романа (1992, 1996, 2002), три биографии - Джона Стейнбека (1995), Роберта Фроста (1999) и Уильяма Фолкнера (2004), статьи и критические эссе, редактировал антологии и сборники. В 2008 г. он выпустил книгу "Обетованная земля. Тринадцать книг, которые изменили Америку" - сборник эссе о книгах, повлиявших на формирование американской нации. В планы Парини входит написание биографии Фомы Аквинского. В одном из интервью он объясняет разницу между биографиями и биографическими романами:
  
   "Я вижу немного отличий между чистыми биографиями и романами. Те и другие - плод воображения. Воображение означает "формирование" по латыни. Я меняю реальность в обоих жанрах. Требования определяются жанром. Вы не можете менять и придумывать события в биографии; но ... главное, что оба жанра включают творческое повествование, а это то, что я люблю - рассказывать истории. Историю жизни можно рассказать традиционно, как биографию, что мне меньше нравится, или как роман. Беллетристика дает больше свободы: вы можете вообразить мотивы, покопаться в подсознании героя, залезть в его голову. Биограф должен писать: "Софья Толстая бросилась в пруд летом 1910 года, огорченная исчезновением мужа". Романист может влезть ей в голову и вообразить, что на самом деле она тогда чувствовала. Я предпочитаю второй подход, хотя биография тоже имеет свои достоинства".
  
   Решение писать роман о Толстом пришло к Парини в неаполитанском городке Амальфи, где он жил в середине 1980-х годов. В послесловии к книге "Последняя станция" Парини рассказывает, что однажды он рылся в книгах одной из букинистических лавок Неаполя и наткнулся на дневник Валентина Булгакова, последнего секретаря Толстого. Парини сходу проглотил дневник, но скоро узнал, что дневники вели и другие близкие к Толстому люди, а их в 1910 г. было немало. Джей читал и перечитывал мемуары и дневники Владимира Черткова, Софьи Андреевны Толстой, Ильи, Льва, Сергея, Тани и Александры (Саши) Толстых, Душана Маковицкого и других. "Читать их одно за другим было все равно что смотреть на постоянное изображение через калейдоскоп, - пишет Парини. - Вскоре я влюбился в непрерывно менявшиеся симметричные формы жизни, которые представали перед глазами".
  
   В романе Парини следует событиям последнего года жизни Толстого. Там, где Толстой у него говорит, автор цитирует подлинные слова или, что реже, воссоздает диалог, основанный на записях бесед с Толстым. В других случаях, он пытается представить, что тот или иной персонаж мог или был должен сказать. Он также изучал биографии Толстого Элмера Мода, Эдварда Стейнера, Эрнста Симмонса, Анри Труайа и Эндрю Уилсона. Нашел полезной и биографию Софьи Толстой Энн Эдвардс. Парини умолчал в послесловии, что он поклонник не только романов Толстого, но его философских трудов. И больше того - он сам толстовец. Об этом Джей рассказал в интервью: "Меня всегда привлекали его идеи и их изложение. Я люблю его письма и дневники. Они ведут меня к человеку, обстоятельствам его жизни ... Себя я считаю, в основном, толстовцем в духовной и политической жизни. Я часто перечитываю Толстого - романы и, особенно, его великие эссе". Парини не лицемерит: в 70-е годы он активно выступал против войны во Вьетнаме, в 80-е - против вторжения американцев в Никарагуа и поддержки контрас в Сальвадоре, в наши дни - против агрессии США в Ираке. Знание философских работ Толстого и исповедование его морали отличает Парини от большинства авторов, пишущих о Толстом, и придает дополнительное измерение его роману.
  
   "Последняя станция" посвящена последнему году жизни Толстого. Парини нашел удачную форму организации романа. Текст разделен на главы, в которых повествование ведется от лица участников событий в Ясной Поляне. Попеременно о происходящем рассказывают Софья Андреевна Толстая, Валентин Булгаков - секретарь Толстого, Владимир Чертков, Саша (Александра) Толстая, Душан Маковицкий - врач и друг Толстого. В книге нет рассказа от лица Толстого: вместо него в романе есть главы под инициалами Л. Н.; они содержат фрагменты статей, дневников и писем Толстого. Сам автор введен в роман в виде вставок, озаглавленных Дж. П.; они содержат его стихи, навеянные мыслями и России и Толстом. Сюжет романа динамичен, и книга читается на одном дыхании. "Последняя станция", бесспорно, является творческой удачей Парини.
  
   Естественно, что каждый рассказчик и одновременно действующее лицо излагает свою правду и высказывает свое, далеко не всегда лестное, мнение о других участниках событий. Исключение составляет лишь готовящийся покинуть землю Толстой, о котором нелицеприятно (зато с каким накалом и с какой желчью и обидой) говорит лишь Софья Андреевна. В результате возникают многомерные образы героев романа. Парини хорошо знаком с документами о последнем годе жизни Толстого и в целом следует фактической стороне и последовательности событий. То же касается и взаимоотношений между участниками яснополянской драмы. При этом автор оставляет за собой свободу романиста домысливать за героев и даже вводит в роман придуманную им девушку Машу, соблазнившую девственника Булгакова и ставшую его первой большой любовью.
  
   Образы большинства героев романа в художественном отношении удались. В первую очередь это относится к Софье Андреевне, самому Толстому, его дочке Саше и Валентину Булгакову. Софья Андреевна - самый яркий образ у Парини, но и самый предвзятый. Автор видит в ней стареющую женщину, одержимую страстями, центром приложения которых является муж. К Толстому Софья Андреевна испытывает чувства собственности, ревности и любви. К этим чувствам примешивается горькая обида на мужа, затеявшего вместе с Чертковым заговор за ее спиной с целью лишить ее и детей наследования авторских прав на сочинения Толстого. Женская обида невостребованности перерастает в совершенно иррациональную ревность к Черткову, который по мнению Софьи Андреевны находится в гомосексуальной связи с мужем.
  
   Раскрытие образа Софьи Андреевны у Парини, в основном, ограничивается ее страстями. Ее воспоминания о юности и женском счастье даны урывками, и нет ничего о ней как о творческой личности - а она была не только советчицей Толстого по женским персонажам романов, но писательницей, написавшей большую мемуарную книгу "Моя жизнь", повести и детские рассказы. Автор не без издевки пишет, что Софья Андреевна считала, что в ней погиб пианист, но не упоминает о ее общей эстетической одаренности: ведь она хорошо рисовала, лепила, писала стихи и была неплохим дизайнером (знаменитая рубаха Толстого сшита ее руками). Остался без ответа и вопрос Софьи Андреевны, обращенный к мужу: насколько отказ Толстого от авторских прав пойдет на пользу народу, а не издателям, извлекающим дополнительные барыши из массовых изданий?
  
   Лев Николаевич (в романе - Лео Николаевич) больше всего соответствует понятию святого, т.е. великий старец ходит по земле, но наполовину уже вознесся в горние выси. Несмотря на немощь тела, Толстой еще совершает добрые дела - смягчает наказание осужденным, но попытки смягчить жену и донести до конца жизни свой крест, оказываются безуспешны. Парини - безоговорочный сторонник и почитатель Толстого; в его столкновениях с Софьей Андреевной он полностью на стороне мудреца из Ясной Поляны. О прежнем, грешном Толстом в романе упоминается в связи с его молодостью, но ничего не сказано о жестоком и эгоистическом обращении с женой в 1980-е - 1890-е годы. Парини деликатно обходит и не слишком приглядную интригу с подписанием завещания за спиной жены и детей. Автор свел к минимуму возможность усомниться в праведности Льва Николаевича и благородстве его поступков.
  
   Саша Толстая в романе Парини не относится к числу сложных образов: ею движет любовь и преданность к отцу, неприязнь к матери и лесбийская любовь к Варе Феоктистовой. Все эти чувства развиваются у Саши гармонично, и хотя обожаемый отец отчитывает Сашу за ссоры с матерью, он благосклонно относится к ее любви к Варе. ... Если Толстой у Парини - почти небожитель, то Валентин Булгаков - самый положительный герой из смертных. У него нет недостатков (кроме наивности), но много достоинств - он добр и порядочен, непредвзят, независим в суждениях и оценках людей, склонен к состраданию, предан своим понятиям о справедливости. Булгаков любит Толстого, но кроме того он любит Машу - девушку, созданную воображением автора. Любовь Валентина и Маши была просто необходима автору, чтобы противопоставить светлое начало трагическому развитию событий и смерти Толстого.
  
   Чертков получился у автора одномерным. Созданный образ не противоречит реальному Черткову, но является его бледной тенью. Между тем Чертков был человеком искренним и самоотверженным. Стоит вспомнить его готовность идти на унижения, пробивая в советских инстанциях издание полного собрания сочинений Л.Н. Толстого. Не показана и известная всем сила характера Черткова. Кстати, в 1930 г. он - аристократ, т.е. первый кандидат в ГУЛАГ, не побоялся написать письмо Сталину в защиту осужденных толстовцев. Парини обезобразил Черткова, превратив иконописного красавца в полнотелого барина с "крошечными глазами" хорька и пухлыми руками. На всех фотографиях и портретах глаза у Черткова большие и выразительные. Михаил Васильевич Нестеров, написавший в 1935 г. последний портрет Черткова (ему тогда было за 80), уделил особое внимание его руке, лежащей на кресле. Эта мужественная и, вместе с тем, интеллигентная рука не имеет ничего общего с карикатурой Парини. Как писал друг и биограф Нестерова С.Н. Дурылин:
  
   "Нестеров засматривался в Черткове на эту гордую родовитость, на эту вельможную стать, скрывающуюся под блузой толстовца, Нестеров всматривался зорко в эту веками окрепшую властность, не истребленную никаким "непротивлением", в эту породистую красоту, не усмиренную никаким "безубойным питанием", и все это хотел отразить и отразил в чертах Черткова на своем портрете".
  
   Душан Маковицкий выглядит бесцветным - автор признает за ним лишь преданность к Толстому, добросовестность и бескорыстность врача, боязнь женщин и ... антисемитизм. Между тем, Душан Петрович был более многогранной, хотя не яркой, фигурой. Словак по рождению, он был панславистом, понимая под этим объединение славян во главе с Россией. Не раз он пытался обратить внимание Толстого на факты угнетения славян в Австро-Венгрии. При всем антисемитизме, Маковицкий был в хороших отношениях с пианистом Александром Борисовичем Гольденвейзером, часто посещавшим Ясную Поляну. Ненависть Маковицкого к Гольденвейзеру, описанная у Парини, противоречит свидетельствам современников. Заключая рассмотрение образов, выведенных Парини в романе "Последняя станция", следует сделать вывод, что все они в большей или меньшей степени отличаются от реальных персонажей драмы семьи Толстых.
  
   Особо следует остановиться на стилистике романа. Парини бесспорно владеет словом как писатель и как поэт, что немало способствовало популярности романа. Вместе с тем, некоторые сравнения прозы Парини кажутся вольными даже для стихов. Описывая впечатление Софьи Андреевны о Булгакове, он пишет: "Его взгляд был невинен как пруд". Пруд невинен? Лесной торфяной пруд таинственен, летний пруд со стрекозами и прыгающей квакшей весел и уютен, пруд в золотом багрянце осени печален и красив. Но невинен? ... Странным кажется и стилистика размышлений Софьи Андреевны, называющей дочь Сашу "неблагодарной сукой". При всех, самых злобных и диких выходках Софьи Андреевны, подобного рода грубости за ней не водилось.
  
   Парини страдает тем же недостатком, что подавляющее большинство американских авторов, пишущих о России, - он не знает культурно-бытовых особенностей народа, о котором пишет. Подобных примеров у Парини более, чем достаточно. Так, более чем сомнительно, что гости, приглашенные в дом молодых супругов Толстых, отплясывали камаринскую, пусть и по настоянию любезного хозяина. Особенно, дамы, ведь камаринская - мужской перепляс. Еще более интересно, что Булгаков сидел в санях, "завернувшись в кафтан". Характерно, что при переводе книги Парини переводчики Ольга Василенко и Марат Усманов исправили эту несуразицу и перевели "завернувшись в шубу". Вот что они пишут по поводу исправлений при переводе "Последнего воскресенья" (первоначальное название - "Последняя остановка", К.Р.):
  
   "Надо признаться, кое-где автора пришлось слегка подправить. Во-первых, его немного подвели переводчики первоисточников, а во-вторых, он не всегда достаточно хорошо знаком с реалиями русской жизни того времени. В частности, "конь графа" Дэлир вдруг стал кобылой, а в Петербурге появился патриарх. Дэлиру мы вернули его мужской статус, а мнимого патриарха понизили в митрополиты. Тем не менее, некоторые авторские подробности пришлось оставить, хотя русского читателя скорее всего позабавит описание торжественного ужина по случаю дня рождения Софьи Андреевны. ... Джей Парини ясно понимал, что именно русский перевод его романа подвергнется самому пристальному рассмотрению и самой суровой критике, и дал нам полный карт-бланш: делайте все, что считаете нужным, лишь бы русский читатель воспринял книгу не как переводную, а как изначально написанную на русском языке".
  
   Можно надеяться, что переводчики посадят на заборы галок вместо черных дроздов, сменят соломенные крыши на железную кровлю на постройках в Ясной Поляне и, уж точно, помогут секретарю Черткова, Сергеенко, избавиться от имени-отчества - "Лео Патрович".
  
   Несколько слов о стихах в романе Парини. Несколько - потому, что я не считаю себя компетентным критически оценивать стихи на неродном языке. Парини поместил в книге три стихотворные главы. Стихи написаны секстинами - это стихотворная форма из шести строф, каждая из них состоит из шести строк. Строки не рифмуются, но их заключительные слова повторяются в определенном порядке. Секстина возникла в Провансе в среде трубадуров, но расцвета достигла в Италии в творчестве Данте и Петрарки. Из русских поэтов секстины писали Лев Мей, Валерий Брюсов, Михаил Кузмин и Игорь Северянин. Секстины Парини выглядят технически совершенно, и они о России. ... Но как они далеки от России! Не меньше, чем красные норвежские сосны Северной Америки, помещенные поэтом в засечный лес.
  
   О книге "Последняя станция" написано много статей: в большинстве случаев положительных. В год выхода книги (1990) в "Book of the Times" появилась хвалебная статья критика Мичико Какутани, а в журнале "Tolstoy Studies Journal" статья Кэрил Эмерсон, профессора слависта Принстонского университета. Эмерсон хвалит книгу, но ее коробит от сексуальных сцен (кстати, немногочисленных, К.Р.). Были и другие, менее интересные статьи. Вторая волна внимания к роману поднялась после выхода на экраны в 2009 г. одноименного фильма. Наряду с хвалебными оценками, тогда впервые прозвучала серьезная (и заслуженная, К.Р.) критика книги. Том Кунлайф в британском сетевом журнале "Common Reader" (2010) отмечает, что в "Последней станции" все внимание обращено на психическое расстройство Софьи, и что она показана предвзято. Том надеется, что фильм окажется лучше книги. В блоге Рэчел "Book snob" выражается недовольство односторонним изображением Софьи и сожаление судьбам людей, поверивших в учение Толстого.
  
  
   Честная борьба с клюквой - фильм "Последняя станция" Майкла Хоффмана
  
   В 2009 г. на экраны мирового (но не российского) кино вышел англоязычный немецко-российский фильм "Последняя станция" ("The Last Station"), снятый американским режиссером Майклом Хоффманом (Michael Hoffman). Он же - автор сценария по одноименному роману Парини. Состав актеров - интернационал, в пределах англоязычного мира. Англичанка Хелен Миррен (Helen Mirren) играет Софью Андреевну, канадец Кристофер Пламмер (Christopher Plummer) Толстого, шотландец Джеймс Мак-Эвой (James McAvoy) Булгакова, американец Пол Джиаматти (Paul Giamatti) Черткова, ирландка Керри Кондон (Carry Condon) Машу. Фильм снимали на немецкие деньги в Саксонии, где нашли пейзажи, напоминающие Ясную Поляну, и с местными статистами. Участие России сводилось к сорежиссеру Сергею Кончаловскому (ему поручили истреблять клюкву), композитору Сергею Евтушенко, скромному денежному вкладу и нескольким статистом в массовках.
  
   При таких международных силах, фильма получился американский, хорошего голливудского стандарта. Пример этот - одно из многих свидетельств, что национальность кино определяет режиссер, а не актеры, не место съемки и не деньги. Сам Хоффман увидел в трагедии в Ясной Поляне тему любви. О фильме он говорит: "Это фильм о любви и о браке, о том, какая это сложная штука - любовь, и почему невозможно жить без любви. Это фильм о том, как трудно оставаться в отношениях одновременно верным себе и своему спутнику жизни". Сценарий и фильм Хоффмана сохраняют сюжетную линию книги Парини, но существенно меняют трактовку образов главных героев - Софьи Андреевны и Льва Николаевича.
  
   Софья Андреевна перестает быть полупомешанной злобной мегерой, неустанно гнобящей Толстого и доведшей его до бегства и могилы, как у Парини, а превращается в обаятельную, хотя эксцентричную даму, требующую от мужа любви, ее получающую, но неспособную разрешить с ним вопрос о завещании. Здесь Софья Андреевна, при всей любви к ней Толстого, сталкивается с его любовью к человечеству, да еще, вдобавок, против нее неустанно плетет заговоры интриган Чертков, играющий на высоких духовных чувствах гения. Софья Андреевна, блистательно сыгранная Хелен Миррен, является, пожалуй, самым ярким образом фильма "Последняя станция". Разумеется, она имеет мало общего с настоящей Софьей Толстой, зато очень похожа на британскую аристократку начала ХХ века. Правда, аристократку не без голливудского шарма, о чем говорит ее ослепительная улыбка.
  
   Преображается, хотя в меньшей степени, и Толстой. В фильме он несравненно благодушнее, чем в романе, что неудивительно, ибо помягчала Софья Андреевна. Лев Николаевич борется не с женой, а с самим собой, точнее, страдает от раздвоения чувств - любви к жене и долга перед человечеством. Не выдержав духовного напряжения и подталкиваемый Чертковым и собственной дочерью Сашей, он покидает Ясную Поляну. Толстого прекрасно сыграл Кристофер Пламмер, но как и в случае с Миррен, он сыграл британского, а не русского аристократа. Сам Пламмер в интервью говорит о сложностях играть гения: "Прежде всего, хочу сказать, что также как очень трудно непьющему человеку играть алкоголика, так обычному человеку тяжело играть гения. В этом смысле меня успокаивает качество сценария, который написал Майкл Хоффман, потому что он писал его с уважением и преклонением перед этим великим человеком". Фильм и вправду сделан с преклонением перед Толстым. Он декларируется как гений. Но получился ли Толстой-гений? И что значит сыграть гения? Как отличить гения от обычного человека, если не по делам его? Пламмер просто не мог прыгнуть выше изобразительных средств кино. Получился привлекательный образ престарелого джентльмена, любящего жену и человечество, о котором все говорят, что он гений.
  
   Любовь Льва Николаевича и Софьи Андреевны, вместе с любовью Валентина Булгакова и Маши, является главной темой фильма. Показана она различными средствами, иногда забавными. Трудно удержаться от улыбки в сцене любовной игры престарелых супругов:
  
   "Лев: Ну почему, почему, почему? Зачем ты все это делаешь? Ведь мы в деревне, а не на оперной сцене! Нельзя как-нибудь поспокойнее?
Софья: Посмотри на меня! Это же я. Все та же, на которой ты женился в молодости! Мы постарели, да. Но я по-прежнему твоя маленькая курочка. И ты мой большой петушок!
Лев: Что ты... Перестань...
Софья: А вот и не перестану. А ну, покукарекай!
(кукарекает)
Софья: Ты меня любишь?
Лев: Да, о, да!
Софья: Я хочу, чтобы ты
меня любил!
Лев: Я люблю тебя!"
  
   Джеймс Мак-Эвой в роли Валентина Булгакова, на мой взгляд, стоит вровень с Хелен Миррен по исполнительному мастерству, и он - единственный актер в фильме, не вызывающий мысли, что он иностранец. Впрочем, задача Мак-Эвоя была несравненно проще, чем у Миррен и Пламмера, ведь мало кто знает, как выглядел Валентин Булгаков, и что он из себя представлял как личность. Булгаков, в исполнении Мак-Эвоя, имеет черты, свойственные инфантильным юношам - восторженность и невинность. Восторженность он теряет к концу фильма, после ухода Толстого, а невинность - существенно раньше, где-то к середине. Лишиться невинности ему посильно помогла симпатичная девушка Маша, приятно сыгранная Керри Кондон. Керри очень пошли светлые волосы (в жизни она шатенка), а зрители по достоинству оценили форму ее бюста в сцене утраты Валентином невинности.
  
   Черткову как всегда не повезло. В фильме он менее противный, чем в романе Парини, во всяком случае, не разжиревший и не с крохотными глазками, но этим улучшение исчерпывается. Облик Черткова, в исполнении Пола Джиаматти, это облик мошенника - коммивояжера или финансового агента, уговаривающего вложить деньги в сомнительные фонд. Нет ничего от потомка древнего рода, харизматической личности и красавца. В фильме хорошо получились массовые сцены, в частности, на станции Астапово, хотя все-таки там слишком чисто, а статисты не очень похожи на русских, хотя есть и несколько русских типажей.
  
   Проблема "русскости" фильма, чтобы было похоже на Россию, очень беспокоила режиссера Майкла Хоффмана, поэтому был приглашен сорежиссер Андрей Сергеевич Кончаловский. Его задача была избавить фильм от "развесистой клюквы", по возможности, даже от следов "клюквы". Что из этого получилось, можно узнать из интервью Кончаловского "Российской газете" (РГ):
  
   "РГ: Как объяснить широкому читателю, что конкретно Андрей Кончаловский сделал для этой картины? В чем он помог?
   Кончаловский: Во-первых, достал деньги. Небольшие, но достал. Во-вторых, я консультировал и старался помочь группе и авторам фильма избежать серьезных несоответствий и ошибок.
   РГ: Фильм исконно русский по тематике. Почему он без русских актеров? Почему из россиян там только вы?
   Кончаловский: Это очень просто. У нас нет русских артистов, которые прилично говорят по-английски. ...
   Это вопрос языка, на котором делается картина. Кино языка. Фильм о Льве Толстом был задуман американским режиссером как кино о том, кого он себе представил. Он хотел отдать дань русской культуре и жизни этого великого человека. Он делал его для мирового зрителя, а не для русского.
   Безусловно, фильм о Льве Толстом, сделанный в России, был бы гораздо ближе русскому зрителю. И был бы гораздо более аутентичный. Но его бы увидели только в России, а также в некоторых странах, где еще люди читают субтитры.
   ...
   РГ: Насколько этот фильм будет интересен русскому зрителю?
   Кончаловский: Это достойная картина, где - главное - есть искреннее желание понять проблему Толстого. И подано это в занимательной форме. Но для русского зрителя, да - это "клюква". Однако картина сделана для мира, и не только для русского мира. Многие же не знают, что все картины Голливуда про Америку - тоже "клюква" ... никакого отношения к американской реальности не имеющая".
  
   Фильм "Последняя остановка" был хорошо встречен мировыми (преимущественно, североамериканскими и европейскими) СМИ. Гильдия американских киноактеров высоко оценила мастерство актеров, игравших главных героев фильма. В номинации Американской киноакадемии на премию "Оскар 2010" Хелен Миррен была номинирована на "Лучшую главную женскую роль" за роль Софьи Андреевны, а Кристофер Пламмер - на "Лучшую мужскую роль второго плана" за роль Льва Толстого. Впрочем, золотых "Оскаров" оба актера не получили. В ноябре 2010 г. дублированный по-русски фильм под названием "Последнее воскресение" выйдет в российский прокат.
  
  
   Заключение
  
   Рассказы о браке Льва Николаевича и Софьи Андреевны в американской биографической и художественной литературе и кино напоминают фильм "Расёмон" (1950) режиссера Акиры Куросавы, снятый по новеллам мастера японского рассказа - Рюноске Акатугавы. Казалось бы фильм о средневековой Японии меньше всего заставляет думать о Толстом. Детективным характером поиска истины фильму ближе Достоевский, а трагичным лаконизмом - Чехов. Тем не менее, при рассмотрении образа Толстого и его жены в американской литературе и кино в голову приходят мысли именно о "Расёмоне". Речь идет о значении рассказчика в установлении истины. Сюжет "Расёмона" сводится к пересказу событий, лежащих в основе дела о разбойнике, обвиненном в убийстве самурая и изнасиловании его жены. Рассказчиками выступают вдова самурая, осужденный разбойник, дух самурая, вызванный жрицей, и подсматривавший из леса лесоруб. Четырежды на экране разворачиваются события, приведшие к гибели самурая, и каждый раз они разительно противоречат друг другу. Иными словами, каждый рассказчик излагает свою правду (неправду).
  
   Аналогия с правдами "Расёмона" усматривается в биографиях Льва и Софьи Толстых, рассмотренных в настоящем обзоре. У Энн Эдвардс мы видим почти идеальную жену и мать - Соню Андреевну, всю жизнь посвятившую мужу и детям, и жестоко обиженную Толстым. Луиз Смолучовски рассказывает о длившейся полвека большой любви Льва и Сони, любви до последнего вздоха, вопреки всем козням Черткова и подручных. По Уильяму Ширеру жизнь супругов с самого начала была негладкой, но вина Толстого в превращении преданной жены в истеричного домашнего тирана для него очевидна. Ширер сочувствует Соне, преданной мужем, а перед смертью еще и детьми. Джей Парини, напротив, рисует образ кроткого мудреца, истязаемого истеричной мегерой. Майкл Хоффман создает фильм по роману Парини, переделав его в духе Луиз Смолучовски в историю большой взаимной любви.
  
   Исчерпана ли тема брака Льва Николаевича и Софьи Андреевны Толстых для североамериканских писателей и литературоведов? Можно с уверенностью ответить - нет. Одновременно с написанием настоящей статьи, т.е. в 2010 г., из печати вышла книга канадского преподавателя Александры Попофф "Софья Толстая: Биография". Александра родилась и получила образование в Москве, а в 1992 г. вышла замуж за канадца. В настоящее время она преподает в Саскачеванском университете. Биографию Софьи Андреевны Александра написала, основываясь на письмах и дневниках Софьи Андреевны и, в первую очередь, на малоизвестных в Северной Америке мемуарах С.А. Толстой "Моя жизнь". Предварительное ознакомление с книгой свидетельствует, что это серьезный труд, начисто лишенный ошибок, порожденных незнанием русской жизни. Не приходится сомневаться, что биография Софьи Толстой Александры Попофф не будет последней книгой о жизни Льва Николаевича и Софье Андреевны Толстых в числе работ, опубликованных в Северной Америке.
  
  
   ПРИМЕЧАНИЯ
  
   Эдвардс, скорее всего, заимствовала "черные фески" персов из книги Льюиса Кэролла "Дневник путешествия в Россию в 1867" (Иностранная литература 2007, N 12). Непонятно, как Кэролл принял за плосковерхие фески длинные остроконечные колпаки персов. Впрочем, у автора "Алисы в стране чудес", большого любителя опиума, любые чудеса могли случиться.
  
   Дормез - дорожный спальный экипаж.
  
   Черткову было запрещено жить в Тульской губернии и он купил Крёкшино в соседней Орловской.
  
   Народный комиссариат просвещения (Наркомпрос) возглавлял нарком А.В. Луначарский.
  
   Автор вслед за Львом Толстым предпочитает называть Софью Андреевну Соней.
  
   Диатриба (др. греч.) - желчная критика.
  
   В 1895 г. Толстой отказался от собственности в пользу жены и детей.
  
   Ширер не упоминает, что Танеев был гомосексуалистом.
  
   Группа славянских исследований при Оттавском университете во главе с А.А. Донсковым подготовила английский перевод мемуаров С.А. Толстой "Моя жизнь" (ред. А.А. Донсков, перевод Дж. Вудсворта и А.А. Ключанского). Великолепно изданная книга вышла из печати в сентябре 2010 г.: Sophia Andreevna Tolstaya. My Life. Ed. by Andrew Donskov. Trans. by John Woodsworth and Arkadi Klioutchanski. Ottawa: University of Ottawa Press, 2010.
  
  
   ССЫЛКИ
  
   Резников К.Ю. Уход Толстого: взгляд из Северной Америки. I. Литературоведы США и Канады об уходе Толстого из Ясной Поляны.
   Simmons E.J. Leo Tolstoy. Boston: Little Brown, 1946.
   Edwards A. Sonya: The life of Countess Tolstoy. New York: Simon & Schuster, 1981.
   Smoluchowski L. Lev and Sonya: The story of the Tolstoy marriage. New York: Putnam's Sons, 1987.
   Shirer W.L. Love and hatred: The tormented marriage of Leo and Sonya Tolstoy. New York: Simon & Schuster, 1994.
   Parini J. The last station. A novel of Tolstoy's last year. Henry Holt & Company, 1990.
   Бахтин М.М. Вопросы литературы и эстетики. М., 1975, с. 289-290.
   Библиотечно-библиографическая классификация: Табл. для науч. б-к: Вып. 20: Ш Филологические науки. Художественная литература. М., 1963.
   Лотман Ю.М. О содержании и структуре понятия "художественная литература" // Лотман Ю.М. Избранные статьи. Т. 1. Таллинн, 1992, с. 203-216.
   Лукьянова И.В. Корней Чуковский. М.: Молодая гвардия, 2006, с. 15.
   Резников К.Ю. Уход Толстого: взгляд из Северной Америки. I. Литературоведы США и Канады об уходе Толстого из Ясной Поляны // Отчет по гранту РГНФ N 09-04-00493 а/Р, М., 2009, с. 9-10.
   Лотман Ю.М.Сотворение Карамзина. М., 1987, с. 12.
   Edwards A. Sonya: The life of Countess Tolstoy. Book jacket.
   Contemporary Authors Online, Gale, 2002 // http://www.gale.cengage.com/servlet/SearchResultServlet.
   Edwards A. Sonya: The life of Countess Tolstoy. P. 19.
   Ibid. P. 21.
   Ibid. P. 21.
   Ibid. P. 20.
   Кони А.Ф. Петербург. Воспоминания старожила (Мемуары)// Кони А.Ф. Избранное. М.: Сов. Россия, 1989, с. 240-277; Петербургский извозчик // http://petersburg-history.narod.ru/p27.htm; Федосюк Ю.А. Что непонятно у классиков или энциклопедия русского быта XIX века. М.: 2006.
   Edwards A. Sonya: The life of Countess Tolstoy. P. 25.
   Кузьминская Т.А. Моя жизнь дома и в Ясной Поляне: Воспоминания. М: Правда, 1986.
   Герб Берсов // Общий Гербовник дворянских родов Всероссийской Империи / http://gerbovnik.ru/arms/3452.html.
   Edwards A. Sonya: The life of Countess Tolstoy. P. 26.
   Ibid. P. 26-27.
   Ансело Ж.А.Ф. Шесть месяцев в России. Письмо XXVIII // http://fershal.narod.ru/Memories/Texts/Anselot/Ans_XXVI_XXX.htm.
   Edwards A. Sonya: The life of Countess Tolstoy. P. 29.
   Ibid. P. 35.
   Ibid. P. 47.
   Ibid. P. 87.
   Толстой. Л.Н. Дневники 1847-1894 // Л.Н. Толстой. Собрание сочинений в 22 т. М.: Худлит., 1984. Т. 21, с. 243.
   Edwards A. Sonya: The life of Countess Tolstoy. P. 92-93.
   Толстая С.А. Дневники, 1862-1900 // Толстая С.А. Дневники: В 2 т. М.: Худож. лит., 1978. Т. 1: 1862-1900, с. 54.
   Edwards A. Sonya: The life of Countess Tolstoy. P. 99.
   Ibid. P. 109.
   Ibid. P. 119.
   Ibid. P. 122.
   Ibid. P. 123.
   Ibid. P. 225.
   Ibid. P. 263-264.
   Ibid. P. 264.
   Ibid. P. 303.
   Ibid. P. 352.
   Ibid. P. 368.
   Edwards A. Sonya: The life of Countess Tolstoy. P. 376; Толстая С.А. Дневники, 1862-1900. С. 268.
   Edwards A. Sonya: The life of Countess Tolstoy. P. 377.
   Edwards A. Sonya: The life of Countess Tolstoy. P. 377; Толстая С.А. Дневники, 1862-1900. С. 299.
   Edwards A. Sonya: The life of Countess Tolstoy. P. 377.
   Edwards A. Sonya: The life of Countess Tolstoy. P. 385; Толстая С.А. Дневники, 1862-1900. С. 414.
   Edwards A. Sonya: The life of Countess Tolstoy. P. 386.
   Ibid. P. 390.
   Ibid. P. 396.
   Ibid. P. 186.
   Ibid. P. 405.
   Ibid. P. 407.
   Ibid. P. 411.
   Ibid. P. 411.
   Edwards A. Sonya: The life of Countess Tolstoy. P. 413; Толстая С.А. Дневники, 1901-1910 // Толстая С.А. Дневники: В 2 т. М.: Худож. лит., 1978. Т. 2: 1901-1910. С. 127.
   Edwards A. Sonya.... P. 422; Толстой. Л.Н. Дневники, 1910 // Л.Н. Толстой. Собрание сочинений в 22 т. М.: Худлит., 1984. Т. 22, с. 411.
   Edwards A. Sonya: The life of Countess Tolstoy. P. 427; Толстой. Л.Н. Письмо С.А. Толстой, 30-31 октября 1910 // Л.Н. Толстой. Собрание сочинений в 22 т. М.: Худлит., 1984. Т. 20, с. 754.
   Edwards A. Sonya... P. 429; Сухотина-Толстая Т.Л. Воспоминания. М.: Худож. лит., 1976.
   Edwards A. Sonya.... P. 429; Телеграмма от 3 ноября 1910 г. // Толстой Л.Н. ПСС, т. 82, с. 224.
   Edwards A. Sonya.... P. 431.
   Ibid. P. 434.
   Ibid. P. 446.
   Ibid. P. 446.
   Edwards A. Sonya... P. 453; Толстой И.Л. Мои воспоминания. Berlin, 1913, с. 265.
   Edwards A. Sonya... P. 454.
   Jacoby S. The wife of the genius The New York Times April 19, 1981 // http://www.nytimes.com/1981/04/19/books/the-wife-of-the-genius.html.
   Kelly A. Justice to Mrs. Tolstoy. The New York Review of Books. October 22, 1981
   // http://www.nybooks.com/articles/archives/1981/oct/22/justice-to-mrs-tolstoy/.
   Asquith, C. Married to Tolstoy. Hutchinson. 1960.
   Smoluchowski L. Lev and Sonya... P. 11.
   Ibid. P.13.
   Smoluchowski L. Lev and Sonya... P. 41; Толстой. Л.Н. Дневники 1847-1894. Т. 21, с. 243.
   Smoluchowski L. Lev and Sonya... P. 42; Толстой. Л.Н. Дневники 1847-1894. Т. 21, с. 243.
   Smoluchowski L. Lev and Sonya... P. 49; с. 42; Толстая С.А. Дневники, 1862 - 1900. С. 42.
   Smoluchowski L. Lev and Sonya... P. 51; Толстой. Л.Н. Дневники 1847-1894. Т. 21, с. 243.
   Smoluchowski L. Lev and Sonya... P. 51; Толстая С.А. Дневники, 1862-1900.Т. 1, с. 54.
   Толстая С.А. Дневники, 1862-1900.Т. 1, с. 57.
   Smoluchowski L. Lev and Sonya... P. 59-60;
   Толстой. Л.Н. Дневники 1847-1894. Т. 21, с. 253.
   Smoluchowski L. Lev and Sonya... P. 68.
   Ibid. P. 80.
   Smoluchowski L. Lev and Sonya... P. 81; Толстая С.А. Дневники, 1862-1900.Т. 1, с. 77.
   Smoluchowski L. Lev and Sonya... P. 86.
   Ibid. P. 95.
   Smoluchowski L. Lev and Sonya... P. 101; Толстая С.А. Дневники, 1862-1900.Т. 1, с. 89.
   Smoluchowski L. Lev and Sonya... P. 118.
   Ibid. P. 132.
   Ibid. P. 138.
   Ibid. P. 141.
   Ibid. P. 145.
   Smoluchowski L. Lev and Sonya... P. 159; Толстая С.А. Дневники, 1862-1900.Т. 1, с. 124.
   Smoluchowski L. Lev and Sonya... P. 165.
   Ibid. P. 202.
   Smoluchowski L. Lev and Sonya... P. 202; Толстой. Л.Н. Дневники 1895-1910. Т. 22, с. 102.
   Smoluchowski L. Lev and Sonya... P. 210; Толстая С.А. Дневники, 1901-1910.Т. 2, с. 24.
   Smoluchowski L. Lev and Sonya... P. 214.
   Smoluchowski L. Lev and Sonya... P. 214; Толстая С.А. Дневники, 1901-1910.Т. 2, с. 32-33.
   Smoluchowski L. Lev and Sonya... P. 215; Толстая С.А. Дневники, 1901-1910.Т. 2, с. 43.
   Smoluchowski L. Lev and Sonya... P. 217; Толстая С.А. Дневники, 1901-1910.Т. 2, с. 61.
   Smoluchowski L. Lev and Sonya... P. 219; Толстая С.А. Дневники, 1901-1910.Т. 2, с. 100.
   Smoluchowski L. Lev and Sonya... P. 225; Толстой И.Л. Мои воспоминания. Berlin, 1913, с. 232.
   Ibid.
   Smoluchowski L. Lev and Sonya... P. 227; Толстой Л.Н. Избранные дневники. С. 225.
   Smoluchowski L. Lev and Sonya... P. 231.
   Ibid., p. 231.
   Ibid., p. 254.
   Ibid., p. 255.
   Сухотина-Толстая Т.Л. Воспоминания. М., 1950// http://az.lib.ru/s/suhotinatolstaja_t_l/text_0020.shtml.
   Толстая С.А. Дневники, 1901-1910 // Толстая С. А. Дневники: В 2 т. М.: Худож. лит., 1978. Т. 2: 1901-1910. с. 193.
   Толстой Л.Н. Дневник для одного себя // Л.Н. Толстой. Собрание сочинений в 22 т. М.: Худлит., 1984. Т. 22, с. 418.
   Smoluchowski L. Lev and Sonya... P. 268; Толстой Л.Н. Дневник для одного себя. С. 420.
   Smoluchowski L. Lev and Sonya... P. 260.
   Ibid. P. 261.
   Ibid. P. 265.
   Smoluchowski L. Lev and Sonya... P. 258; Л.Н. Толстой. Собрание сочинений в 22 т. М.: Худлит., 1984. Т. 20, с. 754.
   Publishers Weekly, 1997, June 29 // http://www.amazon.ca/Lev-Sonya-Story-Tolstoy-Marriage/dp/0399132368.
   Monas S. Reference // Smoluchowski L. Lev and Sonya: The story of the Tolstoy marriage. New York: G. P. Putnam's Sons, 1987. Back jacket.
   Sandler S. Louise Smoluchowski. Lev and Sonya: The story of the Tolstoy marriage. New York: G. P. Putnam's Sons, 1987. 304 pp. // Tolstoy Studies Journal, 1988, vol. I, p. 27.
   Ibid., p. 29-30.
   Shirer W.L. Love and Hatred... Dedication.
   Ibid., p. 373.
   At memorial, friends remember, William Shirer as acute observer // The New York Times, January 17, 1994.
   Shirer W.L. Berlin diary: The journal of a foreign correspondent 1934-1941. New York: Simon and Schuster, 1941.
   Shirer W.L. The rise and fall of the Third Reich: A history of Nazi Germany. New York: Simon and Schuster, 1960.
   Shirer W.L. Gandhi: A memoir. New York: Simon and Schuster, 1980.
   Shirer W.L. Love and hatred... P. 82, footnote 2.
   Ibid. P. 11.
   Tolstoy S.A. The diaries of Sophia Tolstoy. New York: Random House, 1985.
   Shirer W.L. Love and hatred... P. 22.
   Ibid. P. 46.
   Ibid. P. 69.
   Ibid. P. 82.
   Ibid. P. 89.
   Ibid. P. 91.
   Ibid. P. 114.
   Ibid. P. 118.
   Ibid. P. 118.
   Ibid. P. 120.
   Ibid. P. 123.
   Ibid. P. 129.
   Ibid. P. 133.
   Ibid. P. 136.
   Ibid. P. 138.
   Ibid. P. 176.
   Ibid. P. 219.
   Ibid. P. 220.
   Ibid. P. 220.
   Толстая А.Л. Жизнь с отцом. LITRU.RU, с. 53 // www.litru.ru/br/?b=42946&p=53.
   Shirer W.L. Love and hatred... P. 221; Толстой И.Л. Мои Воспоминания. Berlin, 1913, c. 232.
   Толстая А.Л. Жизнь с отцом. С. 53 // http://www.litru.ru/br/?b=42946&p=53.
   Shirer W.L. Love and hatred... P. 221; Толстой Л.Н. Избранные дневники // Л.Н. Толстой. Собрание сочинений в 22 томах. М.: Худлит, 1978-1985. Т. 22, с. 223.
   Shirer W.L. Love and hatred... P. 221; Толстой Л.Н. Избранные дневники. Т. 22,. 233;
   Ibid.; Там же.
   Shirer W.L. Love and hatred... P. 235.
   Ibid. P. 253.
   Ibid. P. 254.
   Ibid. P. 285.
   Ibid. P. 302.
   Ibid. P. 302.
   Ibid. P. 304.
   Ibid. P. 304;
   Shirer W.L. Love and hatred... P.313; Толстой Л.Н. Избранные дневники. С. 420.
   Shirer W.L. Love and hatred... P.315.
   Ibid. P. 315.
   Ibid. P. 324.
   Shirer W.L. Love and hatred... P.325; Толстой Л.Н. Избранные дневники. С. 422.
   Shirer W.L. Love and hatred... P.326; Толстая С.А. Письмо Л.Н. Толстому, 14 октября 1910 г. // Толстая С.А. Письма к Л.Н. Толстому. М.-Л.: Academia, 1936, с. 794.
   Shirer W.L. Love and hatred... P.327; Толстая С.А. Письмо Л.Н. Толстому, 14 октября 1910 г. С. 794.
   Shirer W.L. Love and hatred... P.328; Толстой Л.Н. Избранные дневники. С. 408.
   Shirer W.L. Love and hatred... P.328; Толстой Л.Н. Избранные дневники. С. 422.
   Shirer W.L. Love and hatred... P.328.
   Shirer W.L. Love and hatred... P.344; Толстой Л.Н. Письмо С.А. Толстой, 30-31 октября 1910 г.// Л.Н. Толстой. Собрание сочинений в 22 томах. М.: Худлит, 1978-1985. Т. 19, с. 754.
   Shirer W.L. Love and hatred... P.345; Толстой Л.Н. Письмо В.Г. Черткову, 30-31 октября 1910 г. С. 756.
   Shirer W.L. Love and hatred... P.355.
   Ibid. P..365.
   Ibid. P. 371.
   Ibid. P. 371.
   Kakutani M. Scenes from a marriage of Tolstoyan complexity // The New York Times. Books of the Times, July 8, 1994.
   Wilson A.N. Tolstoy: A Biography. London, Hamish Hamilton, and New York, Norton, 1988.
   Holler P. An interview with Jay Parini // Booksloot, Features, April 2006, / http://www.bookslut.com/features/2006_04_008406.php.
   Parini J. The last station. A novel of Tolstoy's last year. P. 289.
   Holler P. An interview with Jay Parini.
   Parini J. The last station. P. 13.
   Дурылин С.Н. Нестеров. Москва: Молодая гвардия, 1976, с. 188.
   Parini J. The last station.. P. 68.
   Ibid. P. 156.
   Ibid. P. 14.
   Парини Дж. Последнее воскресенье. Пер. О. Василенко и М. Усманова. Отрывок // http://www.bakanov.org/samples/station.html.
   Парини Дж. Последнее воскресенье. Пер. О. Василенко и М. Усманова. Комментарии переводчиков // http://www.bakanov.org/soon/comments655.html.
   Parini J. The last station. P. 100.
   Ibid. P. 49.
   Kakutani M. A novel about Tolstoy's painful waning days // The New York Times. Books of the Times, July 17, 1990.
   Emerson C. Jay Parini. The last station. A novel of Tolstoy's last year. Henry Holt & Co., 1990. 290 pp. // Tolstoy Studies Journal, 1990, vol. III, p. 124-127.
   Cunliffe T. Review: The last station - Jay Parini //A Common Reader / http://acommonreader.org/review-the-last-station-jay-parini/#more-35.
   Rachel. The Last Station by Jay Parini // Book Snob, 07.22.2010 / http://bookssnob.wordpress.com/2010/07/22/the-last-station-by-jay-parini/.
   Володина Э. Влюбленный Толстой или последнее лето в Ясной Поляне //DW-World.De. Deutsche Welle, 10.10.2010 / http://www.dw-world.de/dw/article/0,,5178529,00.html.
   "Последнее воскресение" // Андрей Кончаловский. Официальный сайт / http://www.konchalovsky.ru/sub4.php?razdel=0&id=29.
   Володина Э. Влюбленный Толстой или последнее лето в Ясной Поляне.
   Альперина С. Последняя станция. Андрей Кончаловский знает, почему русские актеры не делают карьеру в Голливуде // "Российская газета" - Федеральный выпуск N51123 (44) от 4 марта 2010 г.
   Popoff A. Sophia Tolstoy: a biography. New York: Free Press, 2010.
  
  

 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"