Резвухин Евгений Юрьевич : другие произведения.

Город. Хроника осады. Глава 9

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:


  • Аннотация:
    Для тех кто читал прошлые главы (надеюсь такие есть) исправлена ошибка. Капитана готской разведки зовут не Мэтью, а Майкл Оценки и комментарии в основной файл

  Глава 9
  Затишье перед бурей
  
  Симерийское царство. Замок графа Малахова
   5 июня 1853 г. неопределенное время (16 дней до часа Х)
  
  Не смотря на любезность графа и предложенные шикарные апартаменты, Швецов проявляет сдержанность. Для жилища Алексей выбирает крохотную коробку-комнату, служащую одновременно спальней и рабочим кабинетом. Старая железная кровать с подложенными досками, письменный стол - вот и вся мебель. Каморка видимо предназначалась для прислуги, но штат замковых работников при нынешнем Малахове невелик и пол имения пустует.
  Мысли не дают Алексею покоя, вторгаясь непрошенными гостями и сея зерна сомнений, так и лезущие тучными колосьями на поверхность. Все ли правильно сделано? Что дальше?
  Сон не идет. Подполковник долго ворочается, теряя счет времени и поглядывая на стучащие часы со скрытыми во тьме стрелками.
  "Как да такого дошло?", - уставившись в потолок, Швецов смеется сам с себя.
  Все идет по кругу. Недавно штабс-офицер, только назначенный в первый драгунский, ссорился с майором Максимом, не желая даже начинать разговор о войне с Готией. А уже вчера с пеной у рта доказывал о необходимости развернуть корпус у границы.
  "Провоцировать они бояться, - фыркает мужчина, переворачиваясь на другой бок и закрывая глаза в попытках уснуть. - Ох, быть большой беде"
  Но провалиться в объятия Морфея не суждено. В ночной тишине сквозь бой часов четко прослеживаются шаги босых ног о линолеум. Алексей настораживается позднему брожению и не зря, едва слышно щелкает отворяемая дверная ручка. Фраза "кто тут?" глохнет в горле. Пальцы смыкаются на рукояти заблаговременно (слава паранойе) вынутого из кобуры и заряженного револьвера.
  Остров света исходящий от горящего фитиля открывает женскую фигуру в струящейся до пят ночной рубашке. За распущенными, падающими на лицо волосами Швецов не сразу узнает дочь графа.
  - Ольга, - офицер рассеянно хлопает глазами и отпускает оружие, - что-то случилось?
  Сбитый с толку Алексей не замечает исчезнувшей хромоты. Почему-то разум отказывается думать о виконтессе плохо, пытаясь поверить в самый нелогичный предлог для ночного посещения. Зернышко огня тухнет, возвращая господство темноте и девушка в одночасье оказывается рядом. Запах кожи, рука, коснувшаяся лица сводят с ума и кружат голову.
  - Нет, - Швецову требуется вся воля для попытки отстранить от себя незваную гостью.
  Вот только силы покидают командира, тело отказывается шевелится. Алексей только сейчас замечает извивающиеся клубы корней, просочившиеся сквозь доски пола и опутывающие конечности. Губ касается поцелуй, не принося ничего кроме животного страха. Швецов смотрит на Ольгу и даже сквозь тьму понимает - перед ним другая.
  - Ты мой, - шепчет клокочущий голос, незнакомка берет лицо Алексея в ладони, заполоняя все зеленью чужих, пугающих глаз, - я выбрала тебя.
  Подполковник просыпается, держа в руках полуобнаженную шашку. Грудь высоко вздымается, требуя воздуха, вся кровать пропитана потом. Садясь, офицер все не может унять дрожь, глаза разбегаются и комната идет в пляс.
  "Это был сон?", - не смотря на очевидный ответ реальность всплывшей картины не дает покоя.
  Посидев немного, Швецов звенит в колокольчик. На зов быстро приходит пожилая гувернантка с пожеланиями доброго утра и тазом воды. Алексей быстро, горсть за горстью, споласкивает лицо. Слуги заботятся о госте подогрев, но подполковник готов душу отдать за обжигающе ледяную.
  Запоздало приходит стыд. Только теперь, пусть и во сне, но чуть не пав, Алексей вспоминает о невесте. Письмо Марии, написаное до ужасных событий, наверняка витающее в облаках мирной и спокойной дворянской жизни, все еще лежит среди вороха бумаг. А ведь Швецов даже домой весточку не отсылает. Как там? Не коснулось ли поместья занесенная над страной коса бунта?
  - Мы как раз подаем утренний чай, господин, - с поклоном вышедшего в коридор подполковника встречает дворецкий.
  Он мнется на месте, все не зная, как сказать и не нарушить радушие гостеприимства.
  - Весь город несомненно весьма благодарен солдатам и лично вам, - издали начинает дворный, - но не соблаговолили бы вы умерить магические эксперименты. Слуги уж больно пугливы.
  Штабс-офицер смотрит с искренним непониманием.
  - Посуда рано утром в пляс шла, - поспешно поясняет дворецкий. - Не мне о барских забавах судить, но прогресс идет, а народ у нас темный. Даже о призраках судачить начали.
  Вниз Швецов спускается подобно заводной кукле, едва перебирая ногами. Командир совсем не понимает творящегося вокруг него и это пугает.
  За завтраком графской семьи присутствуют офицеры батальона, за исключением только оставшихся в Федоровке. Войдя в зал, Алексей застает уже собравшуюся шумную, перешучивающуюся компанию, возглавляемую Малаховым.
  - В газетах писали, Александр Четвертый распустил Думу, - делится он живо новостями с военными.
  - Представляю, как взъелись за это готы, - разглаживая усы, говорит командир первой роты.
  - А мне кажется давно пора разогнать этих бездельников, - смеясь, вступает кто-то из молодых корнетов.
   Обилие гостей стареющему графу только в радость, хозяин легко чувствует себя в обществе военных. Не смотря на простоватость и неряшливость большинства командиров, в зале витает дух дружеской атмосферы.
  Появление подполковника создает некий дискомфорт. Он почти не замечает окружающих и вяло реагирует на попытки приветствия, распространяя заразное настроение. На улыбку Ольги Алексей и вовсе отворачивается, не в силах заглянуть девушке в глаза.
  - Вам со сливками или молоком? - с поклоном учтиво интересуется слуга.
  - Нет, спасибо, - Швецов во вкусах отличен от родичей, предпочитая чай в чистом виде, как пьют в Цинь.
  Принесенный самовар разряжает обстановку, возвращая вместе с горячим напитком вкус легкой беседы. Командиры конечно стараются вести себя естественно за столом, но не могут сдержать удивления. Малаховы семья особая, даже в благородных домах Симерии чай подают в стакан, а тут сплошь фарфор.
  - А знаете, господа, - продолжает Малахов, наполняя тон поэтически возвышенным тоном, - не смотря на все эти потрясения и ужасы, Ольхово по прежнему процветает. Наши дела идут хорошо и я давно думаю открыть первую трамвайную ветку. Да-да, - оживившись от заинтересованности офицеров, важно кивает граф, - сейчас трамваи ходят только в Екатеринграде, но уверяю, малые города отставать не намерены. Вообще народ у нас хоть и по большей части рабочий, но живет можно сказать зажиточно.
  - Но как же нищие на вокзале? - пытается поддержать беседу Швецов, доставая колотый сахар.
  Подполковник вспоминает странного незнакомца, виденного им пару раз и сразу вызвавшего подозрения. Но небрежно брошенная фраза почему-то вызывает странную реакцию.
  - Молодой человек, - с высоты почтенного возраста, с укором говорит граф, - в Ольхово нет нищих. Многие обвинят меня в излишней жестокости, но я не допускаю всяких проходимцев и попрошаек к черте города, о чем дал строгий наказ жандармам. Пусть мы и шахтерский городок, но не забываем о культуре и чистоте.
  Алексею хочется спорить и закричать "но я же видел!". К счастью штабс-офицер отмалчивается, на него и так смотрят с подозрением. Последние дни для всех выдаются тяжелыми, но поведение Швецова никакой войной оправдать нельзя.
  - Господин Алексей, - пытается привлечь внимание Ольга.
  Никогда еще в жизни Швецов не допускает такой грубости по отношению к женщине. Подполковник резко встает, словив осуждающий взгляд майора Максима. На несчастную виконтесу, не знающую, что делать и как реагировать, нельзя без слез смотреть.
  - Простите, - бубнит командир, срывая с шеи платок и оставляя на столе. - Максим Петрович, проведите построение без меня. Мне нужно срочно в город.
  
  - Пить, - не в силах разлепить веки, пересохшими губами шепчет солдат.
  Храмовый двор сразу после боев превращается в лазарет, обрастая палаточным лагерем. Там где еще недавно колокол созывал на молитву и лились гимны, слышны стоны и кашель.
  - Ох, нельзя тебе пить, братец, - к раненному на хриплый голос подходит Людмила.
  Женщину и не узнать в белом облачении сестры-милосердия. Сейчас многие вызываются добровольцами, несут какие есть лекарства или белье для перевязок.
  Пережив несчастье, Ольхово как может, собственными силами справляется с последствиями. Искалеченных много и естественно коморка городского фельдшера не в силах справится с наплывом пострадавших. А их много, очень много. Среди них, как ни странно, больше всего гражданских, застигнутых врасплох и не способных защититься.
  - Сейчас, потерпи любезный, - Людмила смачивает тряпку, протерев губы жаждущему солдату.
  - С...Спасибо, - прикосновение влаги возвращает жизнь, раненный улыбается и кажется даже морщины разглаживаются. Он берет руку женщины. - Спасибо за все, Любушка.
  - Ну полно-полно, - женщина как можно мягче убирает руку и поправляет одеяло, - отдыхай, служивый.
  Вытерев пот рукавом, Людмила с тоской смотрит на лагерь. Ни город, ни даже военные не оказываются готовы к масштабам произошедшего. Батальонный врач и фельдшер работают на износ, проведя двое суток без сна. Подключают даже ухаживающих за армейскими лошадьми ветеринаров. Но не смотря на все усердия, Бог меряет своим мерилом. За храмом вносит лепту старый угрюмый сторож, вгрызаясь в неподатливую почву - некогда скудное кладбище обрастает свежими могилами.
  - Матушка, - внимание женщины привлекает Анатолий, держа обеими руками слишком большую для него охапку белых простыней.
  - Клади сюда, на стол, - измотанная и так же почти не спавшая Людмила садится на табурет, едва сдерживая смыкающиеся веки. - Сейчас перевязки делать будем.
  Мальчик складывает ношу, да так и замирает, вылупив глаза. Женщина поворачивается, что б встретится глазами со старшим сыном. Угрюмый, с грязной физиономией и набухающим под глазом синяком, одна штанина оборванна по колено. Стоит у поваленной ограды и глазами зыркает.
  - Отпустили, - со спины женщины снимают пуд веса, отложив все дела она направляется к Михаилу.
  Все это время Людмила боялась закрыть глаза. Тот час всплывает картина стоящих в шеренгах солдат и изрыгающие огонь винтовки. И сотни раз лицо сына, бредущего в колоне осужденных.
  - Ты хоть бы перекрестился, - она пытается мокрой тряпкой протереть лицо нерадивого сына.
  - Мракобесие, - парень яростно отбивается и входит во двор, недовольно оглядываясь. - В Готии говорят, нет никакого Бога.
  Он подозрительно смотрит на белое облачение матери с большим красным крестом.
  - Ты этому тирану Швецову помогаешь? - с вызовом бросает он, громко, привлекая внимание. - Вы ослепли? Видели бы вы, что творили эти бестии на шахте. Людей убивали без разбору, сапогами топтали и копытами. Хотели нас всех взорвать. Люди вышли на улицы защитить право быть свободными, а они нас на штыки. А Швецов ваш - мясник!
  Людмила опускает голову, не зная как унять нерадивое чадо и чуть не плача. Мало исстрадавшемуся сердцу горя, теперь это. Но вперед неожиданно выходит молчавший до того Анатолий.
  - Мы видели достаточно, - необычайно по взрослому говорит мальчик, лицо его пылает. - Мы видели, что творили твои дружки в Ольхово. И весь город теперь молится за здоровье командира.
  Михаил оглядывается, всюду видя лишь злость и отчуждение. Да, он и сам стал свидетелем несправедливостей учиненных паразитами тела революции. Но было и другое. Среди восставших много достойных людей, верящих в новую Симерию, сражавшихся и умирающих ради будущего.
  - Да вы хоть понимаете, что Швецов натворил? - кричит он, обращаясь ко всем. - Вчера готы пришли как друзья, но уже завтра мы познаем их гнев. Мы все умрем!
  Видя глухоту к словам, Миша в гневе швыряет картуз о землю.
  - Ну и подыхайте рабами! - выплевывает он, прежде чем покинуть храмовый двор.
  Убегая, неудавшийся революционер не замечает движущуюся карету, едва не угодив под колеса. Извозчик сдерживает проклятия, покосившись на деревянный купол церквушки и вместо этого перекрестившись.
  - Благодарствую, - вышедший из экипажа Алексей Швецов вкладывает расплывающемуся в благодарностях кучеру монету.
  Штабс-офицера узнают, подходят с благодарностями, раненные даже пытаются приподняться и отсалютовать. Что ни говори, а отношение солдат к Алексею после битвы меняется. Завидев мужчину, Людмила машинально оправляет платье и выбившиеся из чепчика волосы.
  - Я настоятеля ищу, - обращается подполковник к Людмиле, подмигнув восхищенно смотрящему на военного Анатолию.
  - Батюшка внутри, - женщина указывает на храм.
  Церквушка встречает запустением и голыми стенами. Перешагнув порог Божьего дома, Швецов машинально ищет взглядом иконы, но натыкается лишь на потемневшие и покрытые копотью свеч и кадильного дыма бревна. Видно, что храм тщательно прибрали, но дух погрома все равно отчетливо остается на языке.
  - Ладно оклады дорогие ободрали, зачем лики измордовали? - слышен голос из темного угла.
  Отец Димитрий, седой священник, облачен в видавшую лучшее время скуфью и такой же поношенный подрясник. Охая, иерей перебирает сваленные грудой иконы. Изображения безнадежно испорчены, иссечены клинками, у многих остервенело выколоты штыками глаза.
  - Им не одну сотню лет, - вместо приветствия говорит он, с сожалением откладывая. - Жаль. Некоторые уже не восстановить, придется сжечь.
  Священнослужитель поворачивается к застывшему у дверей Швецову, глядя устало и как будто сквозь.
  - Я могу чем-то помочь?
  - Отец Димитрий, - Алексей делает шаг вперед и на некоторое время хранит безмолвие. - Как вообще христианин может использовать магию? С какими силами мы играли все это время?
  Вывалив все с ходу, Швецов вновь умолкает, даже смутившись странного вопроса. У настоятеля и так хлопот полно, а он к нему со своими ночными кошмарами... Но священник, поплямкав губами и подумав, приглашает подполковника сесть на скамейку.
  - Вам бы юноша в духовной профессуре заседать, а не шашкой размахивать, - совершенно серьезно воспринимает слова командира священник. - Вопрос единожды поднимался неким Отрепьевым, пол тысячелетия назад. Человек этот осмелился оспорить Божье происхождение магии, говорил сила колдовская от мира совсем другого, темного исходит.
  - И?
  Отец Димитрий только крякает, выдавая смешок.
  - Да ничего. Сожгли его, - он тот час поднимает руки. - Церковь сейчас ошибки прошлого признает. Я лучше покажу вам.
  Иерей, поднеся ладони к губам и прикрыв глаза, что-то шепчет. Свет сперва дергается и затем плавно загорается.
  - Это паникадило подарил мне мой духовный отец, - священник поднимает взгляд к потолку, на роскошную многоярусную люстру. - Оно старое, больше сотни лет и прихожане очень любят его. Маленькое, но чудо. Однако магия в кристаллах умирает, они почти не дает света. Я не молодею, моим глазам тяжело, вот и думаю заменить волшебное на ламповое.
  Священник дает Швецову все обдумать.
  - Мы живем в закат магии, ты ищешь ответы не в том месте, - продолжает отец Димитрий, - так что отбрось эти сомнения.
  Он берет со стола распятье и чинно осеняет притихшего подполковника.
  - Иди с Богом, Алексей.
  
  Готская Республика. Стэнтон-сити. Отделение службы безопасности.
  6 июня 1853 г. 8 - 00. (15 дней до часа Х)
  
  Деревянный пол с потрескавшейся выцветшей краской под ногами, оббитые металлом стены без единого окна. И длинная дорога в несколько сот метров, последняя возможность подумать о прожитых годах и быть может вспомнить слова молитвы. Вот так все и происходит. Майкл неоднократно слышал истории о приведении приговора в исполнении. Люди умирают в таких вот коридорах, конвоируемые на прогулку или завтрак и ничего не подозревая. Подло. Раньше палачам хватало храбрости опускать топор публично, пусть через маску, но встречаясь глазами с жертвой.
  "Лучше бы я и правда умер в том проклятом поселке", - думает капитан, бредя по безлюдному коридору.
  Умирать в таком паршивом месте не хочется. Страха нет, нельзя боятся до бесконечности, но осознание бесполезности происходящего давит куда сильнее смерти.
  Бесшумно открывается дверь, так же без слов приглашая в небольшую комнату. Внутри кроме стен стол да пара стульев. С другой стороны входит человек в погонах майора, сильно натянув на глаза козырек кепи. В полумраке Майкл вообще плохо рассматривает лицо странного офицера, только три зловещие буквы на шевроне черной формы. АНБ.
  Тайный отдел службы безопасности. Настолько тайный, даже слухов не порождающий. За всю не малую службу Майкл не знает ни одного, хоть как-то пересекшегося с этими ребятами.
  - Садитесь, - вопреки ожиданиям эсбэшник не играет в многозначительную молчанку и сам с противным скрипом подвигает себе стул.
  Пока капитан осторожно выжидает, майор расшнуровывает тонкую папку, несколько секунд роясь в бумагах.
  - Капитан Майкл О-Брайен, - сверяясь с фото личного дела начинает безопасник. - Вы служите в отдельном разведывательном взводе третьей бригады. Под началом бригадного генерала Ли вот уже три года. У вас отменный рекомендации, солдаты отзываются так же с уважением.
  Большую часть очевидной, считанной информации разведчик пропускает мимо ушей. Дни, проведенные в застенках подрывают терпение капитана.
  - Что с лейтенантом Стэнли? - прерывает он майора. - Врачи сумели снять проклятие?
  - Капитан, расскажите о боестолкновении в Федоровке, - будто и не слыша вопроса, продолжает гнуть линию майор.
  Майкл падает на стол, закрыв лицо руками.
  - Я уже писал рапорт о бое, - устало гундосит он сквозь пальцы.
  - Я бы хотел услышать лично.
  Противостоять скучному, но почти гипнотическому голосу невозможно. Откинувшись на спинку, Майкл погружается в события. Снова всплывают крики, горящие соломенные крыши и грохот стрельбы.
  - Я облажался, - разводит руками, сдаваясь, говорит офицер разведки. - Вы этого добиваетесь все это время? Да, поражение моя ошибка, где подписаться под собственным расстрелом? Я не смог удержать людей от мародерства, солдаты не ждали сопротивления и вели себя развязано. Встреть мы кавалерию собранными в кулак, никакая магия не помогла бы симерийцам.
  Он отворачивается, грызя раздраженно ногти. Эсбэшник тем временем снова возвращается к изучению документов, перебирая листы.
  - Вы упомянули капитана Стэнли, - в той же монотонной манере говорит он. - Как вы можете описать произошедшее с ним?
  - Описать магию, как схватить воздух, - истерично смеющийся гот хлопает ладонями. - Он жал на гашетку и не попадал в упор. Выпустил всю ленту, а драгуны налетели на нас со всех сторон почти без потерь.
  Майор поднимает взгляд и впервые Майкл видит искорку заинтересованности.
  - Вы подтверждаете применение симерийцами магии? - в сторону капитана упирается ручка.
  Майкл разводит руками, не понимая сути вопроса.
  - Ваш друг, лейтенант Стенли, - представитель АНБ даже подвигается вперед, вперяя острый взгляд, - почему вы уверенны в воздействии магии? Это мог быть срыв, истерика. Люди впервые попали в настоящий бой, с психикой в такие моменты творится странное.
  Ответом служит хихиканье.
  - Скажите, сэр, - веселится Майкл, - нам в военной школе твердили о превосходстве науки над магией. Говорили, - он паясничает, копируя чей-то тон, - просвещенная Готия отказалась от магии в пользу прогресса. Но где превосходство нашего оружия над пещерными заклинаниями? Моего офицера, лучшего солдата взвода вывела из строя какая-то соплячка.
  Обессилев, он наконец затихает - будь что будет. Безопасник тем временем, выслушав достаточно, что-то активно записывает в бумагах.
  - Что ж, - громким хлопком закрыв папку, он встает и широко улыбается, - мы благодарим вас за сотрудничество, сэр. Не смею больше задерживать, вы свободны.
  - Свободен? - в пересохшем рту Майкла едва ворочается язык.
  Будто ничего не понимая, эсбэшник смотрит на капитана нахмурив лоб.
  - Разве вас есть за что задерживать?
  - Но, - лепечет разведчик, - я провалил задание.
  Майор смеется и приятельски хлопает по плечу.
  - Какое задание? Вы же все время были в отпуске. Отдыхайте, капитан, вы скоро понадобитесь стране.

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"