Романов Виталий Евгеньевич : другие произведения.

Воспоминания о Северном Флоте

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:


 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Записки сумасшедшего. Мюмуары. Присутствует ненормативная лексика.

  ВМЕСТО ВСТУПЛЕНИЯ.
  
  
   Обычно мемуары пишут ветераны, люди в возрасте, те, у кого позади остался большой отрезок пути, кому есть на что оглянуться с высоты прожитых лет.
   Эти записки вряд ли можно с полной серьезностью отнести к жанру «мемуары», это, скорее, некоторые воспоминания, штрихи из жизни. Хотя с момента, когда происходил события, что здесь описываются, прошло не так мало времени - уже более десяти лет. Записки, по большей части, основаны на моих личных воспоминаниях, я старался не приукрашивать действительность, рассказывая и о себе и других - все как было. Здесь - о жизни о и смерти, точнее, о смертях, ведь даже в мирное время, вдали от горячих точек, постоянно гибнут и становятся инвалидами люди. Здесь наша история, в тех случаях, когда я не был свидетелем событий, я обязательно указываю, что рассказываю «со слов такого-то человека».
   Несмотря на очевидную бредовость (или чудовищность - все зависит от мироощущения) фактов, о которых идет речь, я вспоминаю все это скорее с ностальгией. То было незабываемое время.
   Итак, записки в стиле черного юмора. Мат окультурен, но присутствует.
  
  
  ТАИНСТВЕННЫЙ ОСТРОВ.
  
  
   С чего начиналасть служба для любого пацана в СССР? С простого клочка бумажки, который был способен надолго лишить покоя как «жертву», так и ее родителей. Для меня этот кусочек был особо неприятен.
   Во-первых, все мы, студенты ВУЗов, где была военная кафедра, искренне расчитывали, что армия обойдется без нас. И только новый закон, подписанный М.С.Горбачевым (если не ошибаюсь, в 1986 году), лишил студентов дневных факов права на отсрочку от службы в рядах Вооруженных Сил СССР. Позднее, в 1989 году, тот же М.С.Горбачев отменил этот закон, и студентов перестали призывать в ряды ВС СССР. Однако, нас, в 1987 году, это не спасло. От нашей студенческой группы, человек в двадцать пять - двадцать семь, после второго курса осталось восемь или девять (три девчонки и те, кто сумел «закосить»). Все остальные дружно оформили стрижку «под ноль», и: «дан приказ ему на запад...»
   Во-вторых, что было особенно обидно, из всей нашей группы, я единственный получил призыв в Морфлот. Это означало только то, что наши ребята «попали» на два года, а я на три. И у них был шанс вернуться и учиться вместе дальше, меня же ждала другая судьба - еще год тянуть лямку, после них, и, потом, салют - новая группа, новые люди. Прощай все, что было твоим.
   В такой момент (до сих пор хорошо помню свои ощущения, когда повестка оказалась в моих руках) испытываешь не просто стресс. Казалось, что от тебя разом огромным скальпелем отсекли все, что было важно в жизни и дорого. Описать пустоту и страх невозможно. Да и не хочется долго задерживаться на этом.
   Как же тогда хотелось чуда! Чтобы пришло некое «ВДРУГ» и тебе бы сказали: «Призывник Романов! Мы передумали! Два года, в армию!» А еще бы лучше - чтобы вообще про меня забыли. И, хотя, прекрасно понимаешь, что чудес не бывает, таки ждешь какой-то нелепости, неожиданности, что разом все изменит.
   На такое вот чудо я и расчитывал, когда (уже со своей повесткой в руках, зная, что мне «светит» три года) вдруг получил неожиданный вызов ЛИЧНО к ... как там, блин, называлась эта должность... кажется, районный военный комиссар. Аж подполковник! Сердце зашлось от волнения. Что он мне скажет? Зачем вызвал? Может - передумали? Может - не станут калечить судьбу? Отпустят? Ну, хоть на два года переведут, чтоб потом, со всеми, своими...
   Если бы! Не помню случая, чтобы этой СИСТЕМЕ было дело до наших соплей. Все было тривиально. Когда «призывник Романов по вашему приказанию прибыл», подполковник раскрыл заполненные мною документы...
  - Вот тут, - сказал он, тыкая пальцем в одну из страниц. - Место рождения матери указано «о.Кильдин Мурманской области». Я не понял, что такое «о.Кильдин». Округ, что ли?
   Но то был не округ. То был остров Кильдин, где во время второй мировой войны родилась моя мама. Дед, офицер, служил на корабле Северного Флота. А его жена, моя бабушка, жила там, на острове. Все это, только чуть более сбивчиво, я объяснил человеку в форме с большими звездами. Офицер молча открыл секретную карту Мурманской области, долго ползал по ней пальцем, наморщив лоб - искал тот самый треклятый остров. Так и не нашел. А потому я был послал к моей матери с формулировкой - «уточнить место рождения». Собственно, история эта из разряда анекдотов, я бы сам весело хохотал над исчезающими в Мурманской области осторовами - если бы дело не касалось меня лично и необходимости служить на СФ три года. В паспорте моей матери, который я принес райвоенкому через пару часов, было черным по белому написано:
  «МЕСТО РОЖДЕНИЯ - остров Кильдин Мурманской области».
   На этом, собственно, наши прения с подполковником и закончились. Ему не было дела ни до моей судьбы, ни до загадочного острова. Ему было нужно, чтобы все бумаги были «чики-чики».
   «А в чем анекдот?» - спросите вы. Много позже, примерно через полгода после этого разговора, когда морской катер МК-62 бригады ракетных кораблей и катеров заходил «на посадку», туда, к месту моего службы, в удалении, в ночи, я видел громаду острова, подсвеченного прожекторами.
  - Что это за остров? - спросил я у мичмана, что волей случая оказался рядом со мной на палубе того катера.
  - Это? - он проследил за направлением моего пальца. - Это остров Кильдин.
   В тот миг я вспоминал подполковника из города Ленинграда, искавшего загадочный остров на карте, я вспоминал деда, воевавшего в этих местах.Я по-прежнему умирал от того, что впереди бездна времени, которую отняли и еще отнимут у меня любимые вооруженные силы. Но в душе поселился необъяснимый покой (или, точнее, удовлетворение), сложное чувство, знакомое геймеру, правильно выполнившему тяжелейшую миссию в игре, когда отпускаешь джойстик и на экране загорается надпись "WELL DONE...".
   Я вернулся на родину предков. Впрочем, об этом будет подробнее и ниже. До того катера и до той бригады еще надо было много всего пройти...
  
  
  БЕСПЛАТНЫЙ КРУИЗ или «БОЙЦЫ! ВЕШАЙТЕСЬ!»
  
  
   Из Питера (тогда еще Ленинграда) нас везли в Архангельск более суток. Теперь уж точно и не помню, кажется, часов тридцать. Все это время мы питались тем, что взяли с собой из дома, спали в обыкновенных плацкартах по три человека на одно «койко-место». А может и больше, это давно стерлось из памяти.
   Впрочем, как оказалось, в Архангельск нас привезли напрасно. Поначалу нам следовало «убыть» в Северодвинск, туда, где был расположен учебный отряд подводников. Сперва (по плану, которого мы не знали), из нас должны были отобрать тех, кто потом тянул лямку на АПЛ (атомных подводных лодках).
   А потому, нас быстренько выгрузили из поезда Ленинград - Архангельск и запихнули в местную электричку Архангельск - Северодвинск, которая, спустя четыре часа, доставила нас к месту наших первых испытаний. Позднее (в тот же вечер), те кто не попал в учебку подводников, снова были переброшены в Архангельск, в учебный отряд надводных кораблей. Так что за неполные двое суток мы с ветерком проехались по «достопримечательностям» Севера. Если к этому добавить дальнейшие экскурсии в города Мурманск и Североморск, то можно понять, сколь заботилось о нашей культурной программе руководство «Самого Флота».
   В Северодвинске же, первом из этих городов, нам предстояло пройти еще одну проверку здоровья (той, что была в райвоенкоматах, мореманы не очень доверяли - и правильно). Всего, что на нас испытывали - теперь не припомню. Мне, как человеку со слабым вестибулярным аппаратам, очень ярко запомнилась ручная «крутилка». Это такое специальное кресло, в которое сажают «подопытного», раскручивают (10 оборотов на хорошей скорости), после чего кресло останавливают и следует резкая команда «Встать!». Мозг, приспособившийся к вращению, в этот миг здорово искажает понятие, что такое «ровный пол», пол казался мне наклоненным градусов под 45... Точно не помню. Стоять на нем было очень трудно. Но я встал (увы, потом, позднее, понял - надо было падать!!!). Некоторые падали. Их «комиссовали» в береговые части, как непригодных к «палубе». НА ДВА ГОДА! У-у-у! Если б я знал заранее! Если б мы все знали заранее! Тела лежали бы в том тестовом кабинете штабелями. Не встал бы ни один. А так - я все же встал. Хотя жрать после оного теста не мог полсуток...
   Вторая вещь, которая вспоминается мне из того тестового комплекса учебки подводников - барокамера. Туда вызывали по алфавиту. Сначала все шло сравнительно спокойно - группы будущих мореманов, человек по пять (или десять, теперь уж не помню), загоняли в эту штуковину, после чего «штуковина» начинала имитировать уход подлодки на глубину (то бишь, попросту говоря, в аппарате создавалось избыточное давление). Внимательные (и, что характерно - чуткие военмедики) наблюдали, как держатся испытуемые... У кого-то начинала идти кровь из носа или ушей, кто-то не выдерживал психологического груза, кто-то терял сознание... Врачей интересовали те, кто хорошо выносят избыточное давление. Их приписывали к подводному плавсоставу.
   Когда «пережившие барокамеру» стали рассказывать, что творится внутри... Вот тут, признаться, я сильно понервничал. После шуток с крутящимся креслом лезть в новую «заморочку» особенно не хотелось. Тем более, ждать, когда из ушей (вариант - носа) потечет кровь. На мое счастье, фамилия «Романов» на букву «Р», сия буква почти в конце алфавита (за что ей от меня ОГРОМНОЕ СПАСИБО). К тому моменту, когда до этой буквы дошла очередь, плавсостав в учебку подводников уже был набран. Нас построили (вместе с теми, кто пережил «ужасы баро» и оказался непригоден к «подводке») и погнали обратно в Архангельск.
   Много позднее, спустя примерно два года, я вспоминал тот отбор в барокамере... И еще вспоминал наш строй, тогда, у ворот учебки. Из окон здания старослужащие орали: «Вешайтесь, бойцы!» И еще предлагали нам сыграть матч смерти, в футбол. В этом матче наша ставка была - НОРМАЛЬНАЯ ЖИЗНЬ. Нам обещали, что если мы выиграем, то сможем сравнительно нормально протянуть свои первые полгода в этой учебке. До нас не будут дое.ываться по пустякам и не «опустят почки» (если только не за дело). И мы даже были готовы сыграть этот матч смерти, без формы, не жравши почти двое суток и откатав в поездах чертову тучу километров - ради того, чтобы дали шанс остаться людьми...
   Но нас отправили в Архангельск. Позднее, как я уже сказал, примерно через два года, я вспоминал тот день. На дно Баренцева моря легла АПЛ «Комсомолец». Страна еще ничего не знала - по традиции все скрывалось. На СФ все уже знали о беде - думаю, каждую бригаду, как нашу, построили по боевой тревоге и сообщили новость. И вот тогда, в апреле 1989 года, я вспоминал барокамеру, свою фамилию на букву «Р» и «Вешайтесь, бойцы!». Я даже не знаю, был ли на «Комсомольце» кто-то из наших, из тех, с кем мы вместе приехали из Питера или познакомились уже по дороге, в бесконечных пересылках... Я не знаю, может на дне Баренцева моря остался именно тот, кто орал нам: «Вешайтесь!». Есть список тех, кто погиб на «Комсомольце». Но я не знаю ни одной фамилии - я помню только лица, и то не все. Теперь никогда не узнать - мог ли оказаться на их месте, если бы все сложилось по-другому, если б алфавит начинался с другой буквы. В любом случае, и теперь, спустя много лет, и тогда, в 1989-м, первое, что приходит в голову: «Хорошо, что не я», а потом уже: «Только б не те, с кем мы...»
   Впрочем, разве это что-то меняет? Все равно такие же...
  
  
  ПРОСТЫЕ ЧЕЛОВЕЧЕСКИЕ РАДОСТИ.
  
  
   Мы, люди живущие на «гражданке», обладаем очень многим. У нас есть огромное богатство, которые мы не замечаем, просто потому, что привыкли к ЭТОМУ. Знаете, что было самым невыносимым в Архангельске, в учебке, первые недели?
   Наша рота была расположена на четвертом (предпоследнем) этаже казармы. И вот оттуда, сверху, сквозь стекла, мы ежедневно смотрели на обычных людей, что ХОДЯТ ПО УЛИЦАМ. Особое безумие вызывал овощной ларек, что был метрах ... в ста... пожалуй... напротив наших окон. Мы смотрели, как люди подходят к ларьку, покупают себе яблоки и бананы, покупают лук, чеснок, да какая разница, чего они покупают! Важно было то, что они МОГУТ запросто подойти к этому ларьку и купить все, что им вздумается... Это большое счастье - просто идти туда, куда ты хочешь. А не туда, куда тебе приказано идти. И даже не идти - бежать! Потому что на то, чтобы потаращиться в окно, у тебя есть пара-тройка минут в сутки. Помню, первые недели, нас гоняли так, что некогда было портянки за целый день перевязать. Это приводило к обильным кровоточащим мозолям (мало кому удавалось с утра, за 45 секунд, завязать их так, чтобы они не сползли с ног, внутри сапог, за целый день). Впрочем, это уже такая проза жизни, которую пропустим.
   А вот тогда, наблюдая из окон, за нормальными обычными людьми, что ПРОСТО ШЛИ по улице, мы учились понимать, что у нас был бесценный клад, который мы потеряли. Хорошо, что не навсегда.
  
  
  ЧУМИЧКИ И ОБРЕЗЫ.
  
  
   Много чего есть интересного, что остается за «кадром» обычных репортажей о флоте. Например, мало кто знает, что на флоте положены четыре «приборки» в день. То есть, четыре раза в день мореманы подметают, моют, протирают, чистят ... э-э-э... хотел сказать «корабль», но ведь и не только корабль. Даже свои помещения в казарме.
   Совершенно отличным от обычного является морской язык. Причем, уж не знаю в силу каких обстоятельств, многие привычные нам предметы имеют совсем другие названия.
   Скажем, фраза «Прогалячь палубу, а потом окати ее из обреза» способна (думаю) свести с ума непосвященного в таинства этой самой «приборки». А на самом деле, данный перл означает всего лишь: «Подмети пол веником, а потом окати его из тазика». Примерно так.
  «Галяк» - это веник.
  «Палуба» - это не только палуба на корабле, это пол в казарме, причем абсолютно на любом этаже (пол четвертого этажа - это тоже палуба).
  «Обрез» - это не то, из чего стреляют, это обычный тазик (типа банной «шаечки»).
  «Ветошь» - любой кусок тряпки.
   Впрочем, такие вот жуткие (на первый взгляд) слова встречаются в любой сфере мореманской жизни.
  «Чумичка» (на камбузе) - это простая отечественная поварешка.
  «Лагун» - котел, из которого наливают (накладывают) всем жратву (т.е. большая кастрюля).
  «Шхериться» - любимое занятие любого продвинутого моремана. В переводе означает: забиться в любую щелку так, чтобы тебя не нашло начальство.
  «Стасик» - мореманское обозвание таракана (О! Смотри, какой жирный стасик побежал, ща я его тапком!). Прошу прощения у всех Станиславов, это не я придумал, почему и откуда пошло такое название - абсолютно непопенгаген.
   Есть конечно, и другие слова, более специальные, из которые часть знакомы «сухопутному народонаселению», часть нет: «бак», «ют», «пилерс», «коммингс», «клотик», «кнехт», «шаман», «зам», «пом», «кэп», «дифферент на нос», «ветер раз», «борьба за живучесть», «оперативный дежурный» и все такое прочее. Но утомлять нудными описаниями чего это и сколько - было бы нечестным.
   Интересно ведь не это. Интересно и смешно, когда большие взрослые дяди на полном серьезе играют в эту игру. Играют мастерски, от всей души, и тебя заставляют верить в свою игру. И играть тоже. Причем - всю жизнь.
   «ПО ТРАПУ БЕГОМ!» Думаете, это на корабле? Нифига, и рядом не стояло! Это в той самой, архангельской казарме. Трап - это обычная лестница, что соединяет этажи здания. Мореманам не положено ходить по лестницам, положено бегать.
   «По трапу бегом!» - следует команда, и наш взвод, подрываясь, бодренько набирает темп, грохоча сапогами по старым ступеням и взбираясь на четвертый этаж.
   Сейчас, здесь, в Питере, я иногда забываюсь. «По трапу бегом!» - привычная команда заставляет людей цепенеть, они не понимают, что и почему проорал странный молодой человек с шальными глазами.
   «Я человек, измученный нарзаном!» - говорил один из персонажей в книге Ильфа и Петрова.
   «Я человек, измученный трапом!» - мог бы, в свою очередь, сказать любой мореман. Да только кто поймет? Видимо, просто надо держаться от психов подальше. Чтобы не раздавили как стасика, не съездили по кумполу чумичкой. А то мореманам все пофиг, если не дальше: шхериться - это наше мощное оружие, выработанное в процессе эволюции.
  
  
  НАРЯД НА «ДИСКОТЕКУ».
  
  
   «Дискотека» - этим словом можно запугать до полусмерти любого крутого моремана в учебке. Бойцы ведь не только убирают казармы сами, посуду тоже моют сами. Ежедневно, точнее, ежесуточно, сменяя друг друга, на камбуз заступают наряды (это горе так и называется - камбузный наряд). А самое страшное в камбузном наряде - попасть на «дискотеку». В нашей «учебке» мытьем тарелок, чумичек, лагунов, ложко-вилок занималась четверка обреченных. Сам я попадал на «дискотеку» раза три-четыре - воспоминания не из приятных. Примерно девятнадцать часов в сутки моешь посуду, еще час-полтора на все человеческое (еда, умывание, уотерклозет), остальное - на сон. Кто плохо вычитает и складывает в уме, могу перевести - на сон остается три с половиной часа.
   Но даже не то страшно, что спать так мало, страшно от гор посуды. Они потом приходят к тебе во сне, на следующие дни. Ты моешь их, а они все растут... Выдержать мытье посуды в таком количестве способен только продвинутый стоик. Главное - не думать о всем пути, что тебя ждет. «Путник, идущий по бесконечной дороге, должен думать только о ближайшей мили...» Тогда есть шанс не сойти с ума.
   Один раз мы мыли посуду двое суток подряд. Так уж вышло, что в первый наш (плановый) наряд по чьей-то халатности в учебку не завезли моющие средства. Мы оттирали жир с алюминиевых тарелок почти что голыми руками, токма с хозяйственным мылом. Однако, это не помогло - посуда осталась жирной. Как водится в любой супербоевой части наших драгоценных вооруженных сил, за чью-то халатность («за козла») ответили крайние, те кто не успел зашхериться. А именно - те, кто мыли посуду.
   Нам вкатили второй наряд, неплановый, потому один раз в жизни я пережил двойную дискотеку (и сопутствующий невроз - если б нас оставили на третьи сутки, я ребром тарелки, как ниндзя, зарезал бы всех офицеров, кто подвернулся под руку).
  
  
  ЛИЧНАЯ ЖИЗНЬ.
  
  
   Личная жизнь молодого бойца - «чайника» (чайник - это мореман, который еще не отслужил полгода) состоит из писем. Письма из дома, письма от друзей, письма от девушки (у кого была такая роскошь дома - девушка). Эти письма любой из нас постоянно носил с собой, потому что тумбочка (единственное место, где на двух полках и в ящике можно было хранить что-то свое) ежедневно проверялась офицером, следившим за нашим «моральным духом» и нашими же «крамольными мыслями». Любое личное письмо в любую минуту могло быть прочитано. Все исходящие личные письма могли быть вскрыты и проверены на предмет содержания секретных сведений.
   Потому, мы все (по первости и неопытности) пытались таскать дорогие сердцу письма с собой. Карманов для того на робе нет, потому выход всегда существовал только один: все письма - в полиэтиленовый пакет и за голенище сапога. Там они всегда с тобой, день, два, неделю. На зарядке, во время кросса, на работах. Только через месяц тонкие листки бумаги истираются по сгибам, ты носишь с собой уже не целые листы, а четвертинки писем, что приходили тебе от родителей, друзей, девушки.
   Такая вот личная жизнь - на четвертинках бумажек, за голенищем сапога. В полиэтиленовом пакете.
  
  
  ГОРДОСТЬ ФЛОТА! ТВОЮ МАТЬ!
  
  
   Ах да! Об чем только я уже не рассказал выше, а о главном умолчал. То ж был учебный отряд надводных кораблей, в котором готовили нас (духо-чайников) на радистов, радиометристов и еще кого-то (теперь уже стерлось из памяти).
   Я был радиометристом. Это, типа, как в фильмах любят показывать:
  Сидит лох перед экраном локатора. Зеленый лучик по кругу бегает... И вдруг мореман истошным голосом орет: «Вижу цель! Низколетящая скоростная! Дистанция ... км, курсовой угол ... градусов, пеленг ... »
   Бабах! Слишком долго сказки рассказывал, глядя на экран. Ракета уже благополучно прибыла на свидание. Короче, радиометристы - это люди, что сидят на боевом посту у локатора и таращатся на зеленый бегающий лучик, который старательно рисует точки целей на стекле. А мореман должен их уметь различать на свои и чужие, да еще и вовремя сообсчать куда положено (раньше, чем произойдет БАБАХ) о том, что «некая «х.евина летит, сэр, прям на нас! Вот зуб даю (клянусь своими почками)!»
   Однако, так положено только по уставу. А на самом деле, наша доблестная рота всеми своими силами помогала славному городу Архангельску не менее славно выполнять план по производству.... Что? Вы спрашиваете, по производству чего? А чего попало! В нашей Соломбале (а я как-то упустил из виду, не сказал до сего момента, что наша войсковая часть базировалась в районе Архангельска с красивым именем «Соломбала»), так вот, в нашей Соломбале было до жопы (пардон, надо сказать вежливо - «до жопки») всяких предприятий, преимущественно связанных с переработкой древесины (оно и понятно, когда по Двине лес сплавляют - чего ж еще на комбинатах перерабатывать).
   И вот мы, отличные солдаты (пардон, матросы) Родины, доблестно:
  - вытаскивали бревна из реки
  - укладывали их в штабеля
  - таскали бревна на распиловку
  - стояли у конвейера на мебельных фабриках
  - выполняли всякую черновую погрузочно-разгрузочную работу
  - иногда (типа, шик - с пульта управляли краном-подъемником, что таскал «паки» с грузом)
   Да, в общем, глупо пытаться перечислить все, что мы делали. Вокруг любого древесно-перерабатывающего завода всегда целый комплекс предприятий-сателлитов.
   Лично я до сих пор тащусь от того, что работал на ВСЕХ заводах Соломбалы. Так уж получилось, что почти не попадал два раза в одно и то же место, побывал и на лесосплаве, и на мебельных фабриках. И на хим... чтоб их... сам не помню... как их... производствах.
   И тут - тссс! Самое страшное не сказал. А ышо в Соломбале расположен завод по ремонту кораблей. Тсссс! И даже подлодки там иногда - тссс! И там мы тоже рабо... - тсссс! Нет! Я прям щас готов спеть «Взвейтесь кострами синие ночи». Никаких секретов... Просто работали. Мусор таскали, хренотень всякую... Никаких секретов не знам!
   С детства слепоглухонямые! В натуре!
   Может кто-то хочет спросить, а чего ВДРУГ наше дорогое разлюбимое военное начальство гоняло нас на лесосплав, вместо того, чтобы учить как не надо делать кораблю «БАБАМ!»? Так то ж тривиально. Звонит директор мебельной фабрики поутряни к нам:
  «- Привет, Николаич!»
  «- Здорово, Ерофеич!»
  «- Слушай, Николаич, у меня план горит. Народ опять взагул ушел. Пришли человечков десять, молодых, из бойцов, на черновые работы. Мы их покормим, проследим, чтоб не покалечились, а?».
  «- Пришлю, Ерофеич, как не прислать!»
   И в самом деле, как не прислать? Если потом благодарный «Ерофеич» бесплатно отгружал «Николаичу» за помощь новую мебельную стенку.
   Вот тут я хочу сделать примечание. Разговор такой, естественно, я домыслил. А бесплатную стенку сам лично грузил в военный грузовичок нашей части.
   Так мы крепили обороноспособность Родины.
  
  
  БИБЛИЯ МОРЕМАНА.
  
  
   Собственно говоря, она очень маленькая и очень действенная. В ней всего четыре завета, не так, чтобы ветхих, но зато знать их положено всем.
  
  1. Главное - вовремя зашхериться.
  2. Матрос обязан стойко переносить все тяготы и лишения воинской службы.
  3. Нас е.ут, а мы крепчаем.
  4. Североморец, е.лом не щелкай!
  
   Чем-то это напоминает очччень известные законы робототехники Айзека Азимова, не правда ли? :))) Главное, что исполнение этих недлинных правил способно существенно улучшить жизнь начинающего моремана. Ну, в самом деле, что тут непонятного? Что? Лучше разобрать? Пажжжалуста!
  
  1. «Шхериться». Если вовремя не зашхериться, попадешь в наряд, в караул, под руку разгневанному начальству, которое как раз ищет, кого бы отыметь (у нас в части был офицер, который, когда у него было плохое настроение, бродил по штабу и бормотал: «Кого бы вые.ать, кого бы вые.ать?» А когда крайний находился и получал свою долю чопиков, тогда человеку от всей души становилось легче. Разумеется, «становилось легче» - это не тому, кто получил чопик. Тому, кто раздал. Ах да! Я еще не рассказывал, что такое «чопики». Это, блин, такая хитрая приспособа, чем-то напоминающая узкий длинный конус, чаще всего деревянный. Предназначена для того, чтобы заделывать «дыркообразные» пробоины в борту корабля. Типа, от пулеметной очереди. Берешь чопик нужного размера и заколачиваешь его в дыру, чтобы вода не хлестала. Впрочем, курс «борьбы за живучесть корабля», я может, как-нить ниже пропишу. Это отдельная песня, ведь пробоины бывают рваные, резаные, стреляные и все такое проч. Продвинутых мореманов учат, как бороться с этими бедами так, чтобы не отдать концы сразу, а сначала помучиться чуток.
   В общем, мораль проста: не хочешь чопик - шхерься, как умеешь.
  2. «Стойко переносить тяготы». О-о-о! Если кто-то по наивности полагает, что это ВСЕГО ЛИШЬ строки из устава, то вы не пробовали применять их на себе. Поначалу, когда голыми руками примазываешь штукатурку к стене, дует ветер... метров пятнадцать-двадцать в секунду, да температура такая, что мечтаешь о валенках, а ты в одной робе (рабочая форма одежды моремана, тонкая специальная рубашка) - эта фраза, поизнесенная старослужащим, бесит тебя. Ты готов наброситься на него. Однако, смотришь - он, командир взвода, хоть и не месит штукатурку, но все же рядом, в такой же робе, на том же ветру. Почему его не трясет от холода? Почему у него не синие пальцы? И вот поначалу не понимаешь, что слова «стойко переносит тяготы» - это кодовый знак, магический символ, который надо понять, прочувствовать, пропустить через себя. Это нечто из восточного образа жизни (и мысли), когда ДУХ сильнее страданий тела, когда надо всего лишь поверить, что эта цепочка слов способна тебя согреть. Помню, поначалу, когда мы строили тот долбаный дом, и мокли под дождем, я не верил, что мы проживем еще хотя бы час - так было холодно. А нам говорили «Стойко переносить». Через пару месяцев мы бодро лепили стены такого же дома, в другом месте, на таком же холоде и имели этот холод круче, чем он нас.
   Помню, как нас однажды «забыли» забрать на обед с овощебазы, где мы с утра по позднего вечера таскали ящики с луком. Забыли про нас? Ну и что? «Стойко переносить». Мы жрали голый лук целый день (ничего больше на складе не оказалось, враги закрыли все прочие комнаты на ключи, не дав нам поживиться ничем иным...) Но мы жрали лук и, в общем, вполне сносно дожили до вечера. Цигун!
  3. Третье правило - это когда «мы крепчаем». :)
  Тут и говорит не о чем. Чем больше чопиков в своей «карьере» ты поимел, тем меньше на тебя влияют все последующие беды и взыскания. Чуть позднее, уже после возвращения в институт, один из моих хороших знакомых так формулировал свое жизненное кредо:
  «Мне все по х...»
  «Идите на х...»
   А до армии (он служил 2 года) был вполне приличный молодой человек. Такая вот вышла трактовка третьего правила моремана (в сухопутной версии). Грубовато, но я с ней где-то в чем-то солидарен.
  4. Ну, то, что не надо щелкать - это и ежу понятно (простите за каламбур). Это, так сказать, сводное правило, касающееся и необходимости «зашхериться» вовремя, и подсуетиться вовремя, чтобы потом «стойко НЕ переносить все тяготы». Лучше, конечно, смотреть на них (тяготы и лишения) издали, так оно, спокойнее. Труднее всего следовать этому правилу интеллигентным людям, от природы не склонным к базарности, умению вырвать свой кусок и т.п. Такие люди чаще других попадают в наряды, в «трудные» места работы, чаще других оказываются крайними... В принципе, та система, что существует в ВМФ, запросто может сломать любого нормального человека. Нам всем, из ВУЗов, было очень трудно. Какие-то зачатки интеллигентности профессора два года пытались привить нам (кроме мамы и школы), однако, все это не могло продержаться долго в той среде, в которую нас бросили. Как-то я читал про крохотный мозг земляного червяка. Мол, ученые предлагали червю ползти по лабиринту. На каждой развилке у него было два варианта - ползти вправо или влево. Если он полз влево - червь получал удар электрическим током. Я читал, что после нескольких тысяч ударов током, червь научился на каждой развилке сворачивать НАПРАВО. У нас, выпускников ВУЗов, мозг был чуть побольше, чем у земляного червя. Потому ударов током понадобилось все же поменьше, чтобы привыкнуть к этим нехитрым и действенным правилам.
  
  
  
   Собственно говоря, на этом хотелось бы закончить первую часть воспоминаний, посвященную бытию в учебном отряде славного г.Архангельска. Все хорошее, как известно, кончается. А в ВМФ всем хорошим можно считать то, к чему ты привык и с чем научился «мирно сосуществовать». Вот и нашей жизни в учебном отряде пришел конец, мы приняли присягу, отслужили первые полгода, стали «карасями», и настала пора «разлетаться птицам» по своим домам - то есть на корабли, где и должна была пройти основаная часть нашей службы, оставшиеся два с половиной года.
   Описание второй половины, конечно же, будет длиннее, полагаю и поинтереснее, и почернее (в смысле черного юмора). Да и пострашнее, пожалуй. Возможно, когда-нибудь я добавлю к первой части воспоминания о самом «крутом» своем дне рождения, проведенном на конвейере одного из заводов г.Архангельска, о ночных караулах на «губе», когда ты alone, у тебя в руках АКМ и более сотни боевых патронов (незабываемое, однако, чувство!), о ждущих мореманов девушках, об офицере, что рисовал на стене «Аврору», по открытке (никогда не видя крейсер «вживую»), еще о многом, что иногда всплывает в памяти, совершенно неожиданно.
   А пока пусть будет так.
  
  
  ВТОРАЯ ЧАСТЬ КРУИЗА.
  
   И вот наступает он, день нового мощного стресса, когда мы, отслужившие по полгода (теперь уже «караси»), покидаем наш гостепреимный приют (то бишь учебный отряд г.Архангельска), чтобы «убыть» к постоянному месту службы. Проще говоря, на корабли, где нас ждут-не дождутся другие молодые мореманы - «борзые караси» (те, кто после очередного приказа имеют срок службы год). Мы для них - самые дорогие гости. Потому что теперь вся карающая мощь СИСТЕМЫ будет перенесена на нас, более молодых. Теперь им станет немного полегче... Нет, те кто отслужил по году, еще не имеют права голоса в ВМФ, принцип «старшинства» на флоте таков, что только «полторашники» (то есть отслужившие по полтора года) имеют право открывать рот и высказывать свое мнение. «Полторашники» имеют право отдавать приказы «борзым карасям» и «карасям». «Полторашники» - это люди. Они, конечно, сильно отличаются от тех, кто уже «отмотал» два или два с половиной года («подгодков» и «годков»). Только те, кто пошел по третьему году (то есть «подгодки» и старше) могут лениво предаваться грезам о будущей «гражданке». «Полторашникам» же положено следить за тем, чтобы во всех заведованиях был порядок, чтобы молодые «не борзели», чтобы мичмана и офицеры были довольны, а иначе (не дай бог, где чего не так) - офицеры поставят в позу старослужащих, которые, в свою очередь, позабивают чопиков «полторашникам». Все это (конечно же, как в любой иерархической системе) выльется в итоге в отбитые почки «карасей». Потому и ждут «борзые караси» с таким нетерпением новую смену, чтобы от всей души переложить обязанность подставлять почки на более юных и свежих...
   Все это, разумеется, мы уже знали. Знали и то, что теперь нам будет труднее, что те чудеса, с которыми мы столкнулись в учебке, меркнут по сравнению с теми, что нам (теперь уже не всем скопом - ротами или взводами - а ЛИЧНО) предстояло испытать по месту своей службы.
   Потому и поезд Архангельск - Североморск был невеселым. Иллюзий не испытывал никто. Стадо баранов везли на мясобойню. Про чудеса североморской пересылки можно рассказывать долго и с красочными картинками. Пожалуй, не буду долго задерживаться на этом этапе. Скажу лишь, что нашу сотню человек «сортировали» по кораблям и воинским частям примерно двое суток. За эти двое суток нам дали пожрать один раз (иногда складывалось такое впечатление, что офицеры, равно как и любой старослужащий, делали все возможное, чтобы мы точно поняли - «мы есть говно»). Спали мы тоже весьма любопытно - в полубочке. Это такая хитрая приспособа на пересылке. Представьте, что обычную бочку разрезали пополам, только не поперек (типа на два огромных ведра), а вдоль. Получается такое вот корыто, с полукруглым дном. Если повалить сию конструкцию набок, то получится хибара с полукруглой крышей. Потом надо эту хибару раздуть до огромных размеров, внутри расставить скамейки, как на вокзале - деревянные скамейки со спинками). Ну а дальше все просто - «полубочка» до отказа набивается молодыми мореманами, которые спят, сидя на скамейках, прижавшись друг к другу, чтобы было теплее (в помещении нет отопления или обогревателей). Лечь невозможно - народу так много, что с трудом втискиваешь плечи в плотные ряды таких же плеч своих коллег по несчастью. Особо привыкшие к комфорту могли положить себе голову на колени, на скрещенные руки... Да, а чтобы дорисовать картину до конца, прибавим сюда, что на пересылку мы прибыли к двум часам ночи (и разместились в этом пятизвездочном отеле), а в шесть утра прозвучала команда «подъем!».
   От Североморска у меня почти не осталось воспоминаний. Помню только себя с кувалдой - мы крушили какую-то стену... На глупый вопрос: «А обед?», который задал кто-то из пятерых ребят, с которыми мы строили библиотеку, отвел был дан четкий и вразумительный: «Библиотека важнее!» На робкую попытку объяснить, что ужина у нас не было и завтрака тоже, мы услышали привычную фразу «Стойко переносить все тяготы и лишения». Сразу наелись.
   Еще осталось вопоминание - детский сад. После библиотеки нас отправили разгребать снег в детском саду. Как сейчас помню, в тот день выпало чудовищно много снега, дети не могли играть на площадке. Мы разбрасывали снег лопатами и смотрели на бегающих по очищенному пространству ребятишек... Это был самый светлый момент во всем моем втором «вояже» по Северу. Дети были единственными, кто не орал на нас, кто просто смеялся, от того, что падает снег, что мир так светел и красив... Только у нас с ними были разные проблемы. Оттуда же, из детского сада, нас и забрали на катер, что уже (оказывается!) ждал пару часов у причала. Злой мичман бегал за нами по всему Североморску, в той неразберихе никто не мог ему толком объяснить, куда подевались мореманы, что были приписаны к его войсковой части. Когда уже темнело, мичман нашел нас, в детском саду, на той самой площадке. Мы побросали лопаты и гуськом, «с вещами на выход», потопали за ним к катеру.
   Признаться, к концу вторых суток в пересылке мы были так зае.аны, что нам было все равно, куда нас сейчас повезут, в чьи лапы передадут, и во что это все выльется. Лишь бы дали пожрать и поспать...
  
  
  ОСТАНОВИТЕ ЗЕМЛЮ, Я СОЙДУ.
  
   У причала нас ждал катер - МК-62. Сокращение «МК» переводится на русский язык очень просто - «морской катер». Эта посудина, размером примерно с рейсовый городской «Икарус», чуть побольше. И вниз, если так можно выразится, «в глубину», сильно побольше. Вообще, любая морская посудина изнутри всегда гораздо объемнее, чем это кажется снаружи, визуально. Связано это с тем, что любой катер (или корабль) имеет существенную часть «тушки» под водой (ниже ватерлинии). Этой части не видно с берега, но изнутри по ней можно ползать, стукаться башкой обо всякие непривычно-выпирающие хреновины, можно даже заблудиться, если катер малость покрупнее, чем МК.
   На катере нас бросили в каюту, оставили в покое и дали поспать - кто сможет. Одеял и коек не было, но были скамейки для пассажиров, на которым можно было разлечься, так как кроме нас пассажиров не наблюдалось.
   Впрочем, для меня эта сказка закончилась очень быстро. Тут надо сделать небольшое (и болезненное) лирическое отступление и сказать, что у меня с детства были проблемы с качкой. Сам не знаю почему - наследственно или в силу какой фичи (баги) у меня очень чувствительный вестибулярный аппарат. В детстве в троллейбусах и автобусах меня укачивало до состояния «пьяная в хлам Буратина» за три остановки. Больше проехать на транспорте я не мог. Потом, конечно, титанические усилия по снижению чувствительности этого самого аппарата имели место быть, но с качкой я так и не подружился. И вот катер вышел из губы, из бухты, защищенной от ветра. Было что-то около десяти часов вечера... Как только ветер вырвался из-за гранитных стен, нас начало качать. Я мужественно держался минут десять, ровно столько, сколько в детстве мог проехать на троллейбусе. Потом из меня выскочила вся еда, что каким-то чудом еще сохранялась в организме.
   Качка не прекращалась, чем дальше мы уходили в море, тем сильнее она становилась. Сознание стало куда-то уплывать. Какое-то сердобольное тело (из моих товарищей по несчастью) намекнуло сопровождавшему нас мичману, что «парню приходит кирдык». После чего мне дали разрешение подняться на палубу.
   В Барянцевом море очень длинные волны. Точно теперь и не помню, сколько баллов было в ту ночь, может три, может пять. Точно не больше пяти. Катер медленно полз на вершину волны, долго и изматывающе, потом неторопливо переваливался через гребень, устремлял свой нос вниз, и мы, вслед за катером и волной, скользили вниз с верхушки до самого дна. Потом новая волна прокатывалась брызгами по палубе, катер задирал «морду» и начинал взбираться на новую гору. Через пять или шесть подобных процедур мой желудок снова попросился на волю. Несмотря на останавливающееся сознание, я еще как-то сумел удивиться, что из желудка что-то там вылетает наружу (еще бы не удивиться, если вспомнить, сколько часов назад мы ели последний раз).
  - Сколько ... еще? - вцепившись пальцами в тросы вдоль борта, спросил я того самого мичмана.
  - У-у-у! - хмыкнул мичман. - Да мы только вышли из бухты. Нам шкандыбать до базы часа четыре.
   Лучше бы он сразу убил меня. ЧЕТЫРЕ ЧАСА? Я умер уже через двадцать минут после выхода из базы. Вообще, до сих пор не знаю, как удалось пережить это все. Человеку, не испытывающему проблем с вестибулярным аппаратом, никогда не понять - что это за пытка: терпеть такую качку четыре часа. «Остановите Землю, я сойду», - это та единственная фраза, которая очень точно описывает все, что я хотел в те минуты. Помню, в детстве, меня много раз пытались запихивать на разные аттракционы, чтобы потихоньку избавить от дурацкого головокружения... С аттракциона всегда можно было сойти. Тогда, в ноябре 1987-го, я был в самом центре аттракциона, сойти с которого невозможно.
  
  
  О РОМАНТИКАХ.
  
  
   Собственно, этой главы не было бы в моем рассказе, если б не одна мелочь. Часто мои знакомые по «Самиздату» говорят, что тексты, которые я пишу - недостоверны. Сразу вспоминается Шимун Врочек и его критика рассказа «Реквием по самому себе». Шимун весьма грамотно замечает, что пилот, сгорая, не стал бы предаваться философским рассуждениям. Пилот просто орал бы «Твою мать! Твою мать! Твою мать!»
   И, в общем, будучи солидарным (отчасти) с Ш.Врочеком, не могу не сказать, что на Земле еще встречаются нетипичные уродцы...
   Когда тот самый катер МК-62, наконец, дотрюхал до базы, где мне предстояло продолжать свою службу, моя фамилия была уже не Романов, а Никакис. И все же!
   Представьте... Вот качка стала слабее. Не отцепляясь от лееров, некто Никакис приоткрыл глаза, чтобы понять - это он подох лично или на планету упала водородная бомба? И что увидел Никакис?
   Катер шел по узкому извилистому проходу среди скал. Огромные гранитные стены - высотой в сотни метров - подступали с двух сторон все ближе и ближе. Звездное небо осталось только высоко над башкой. Сопки - почти голые, на них не растут деревья, только карликовые, и еще мох. Это очень ... м-м-м... поражающая воображение картина - нависающие по сторонам огроменные гранитные глыбы, резкие, с торчащими гранями, иногда острыми, иногда имеющими весьма причудливые формы... И на вершине одной из сопок горит набор странных звезд - разноцветные огни, в виде хитрых фигур... Что это? А потом, вдруг, впереди, неожиданно, открывается бухта - спокойная, тихая гладь, подсвеченные причалы: один, два, три, четыре, пять, шесть, семь... да сколько ж их? Не сосчитать. Притаившиеся корабли... Они спят, но даже отсюда, издали, в них угадывается огромная мощь. Вот они, несущие те самые крылатые ракеты, что способны превратить в пепел целые страны. Катер тихо, теперь почти неслышно скользит в эту бухту. Стены расступаются... Звезды отражаются в воде. Но - епрст! - какие же они высокие, эти сопки. И как красиво! КРАСИВО! Все это... Звезды, море, скалы... Спящая мощь...
   И первая мысль, при виде всего - «РАДИ ЭТОГО СТОИЛО УМИРАТЬ» Правда, честное слово.. Именно такой была моя первая мысль, когда я понял, что четыре часа все-таки остались позади, что мы в трехстах метрах от причала...
   И только вторая мысль была: «Пи..ец! Как мне ху.во!»
   Полвторого ночи. Мы у места назначения.
  
  
  ШТАБНАЯ КРЫСА.
  
  
   А третья мысль, на следующее утро была такой: «Любой ценой, только не на корабль». Поспать нам, конечно, особо не дали, причем не со зла, а просто в очередном «накопителе» тутошние мореманы искали своим «зём» (земляков). А потом до утра еще шли «базары» - кто где жил, кого знал, да скока ныне стоит водка на родине, да «как там, у нас?»
   К утру я уже знал, что таких как я - много. Что корабли, которые я видел у причала - плоскодонки. МРК - малые ракетные корабли, или «Мраки» - как их принято называть на флоте. Мраки - потому что в пяти-семибальную качку на таких кораблях при выходе в море лежит и блюет две трети экипажа. Потому что корабли эти кобласит на волнах так, что очччень немногие способны остаться на ногах, «в строю» при подобной качке...
   «Только не на корабли» - сидела заноза в башке. Мысль о том, что ужас, подобный ночному, мне придется переносить постоянно, сводила с ума. Только не на корабли...
   Видимо, где-то ТАМ, над нами, есть силы, рисующие каждому из нас путь на карте. Видимо, мне было так назначено - идти другой дорогой... В штаб бригады ракетных кораблей и катеров (где мне предстояло служить) требовался «человек из большого города». Что это значит? Да просто нужен был человек, который способен грамотно писАть и не более. В строевой части бригады уходил «на гражданку» писарь, ему активно и настойчиво искали замену. Как я узнал позже, до меня пробовали (и отбраковали) уже троих, за тотальную неграмотность и хроническую лень.
   А тогда, наутро, я еще не знал этого. Тогда просто в нашу казарму, где мы «отсыхали» после мучительного вояжа по «северным красотам» пришел тот самый человек, уже отслуживший три года («гражданский» - в терминах, о которых я рассказывал выше, или, переводя на простой язык - человек, которому уже все по х.., потому что министр обороны родил приказ об увольнении их призыва в запас). И вот он, скажем так, просто Сашка из Москвы, пришел и спросил: «Я слышал, тебя здорово укачивает на корабле?»
   Мое рыло непроизвольно дернулось в ответ. Я еще не знал, кто ко мне пришел, зачем пришел и что от меня потребуется, но кричать о том, что я на корабле сдохну, я был готов на каждом углу.
   «Меня тоже сильно укачивает, - сказал он. - Тут я тебя понимаю. Если хочешь, можешь попробовать стать писарем в строевой части нашего штаба бригады... Только у тебя всего неделя, чтобы научиться стучать по клавишам...»
   За неделю и из обезъяны можно сделать Шаляпина. Надо только знать, куда нажать и какой стимул применить. Я был четвертой пробой Сашки на эту позицию... И единственным, кто его (и офицеров штаба) устроил. Так я стал штабной крысой.
  
   Послесловие: Иногда я думаю, что тот, кто над нами, кто рисует нам путь на неведомой карте, сознательно проделал все это со мной. Я вернулся туда, где когда-то служил мой дед, я мог стоять на вершине сопки и смотреть на остров, на котором во время войны родилась моя мать. Я научился двумя пальцами сандалить на механической машинке со скоростью 120-150 знаков в минуту (что является очень высоким показателем для того, кто не владеет «слепой печатью»). К сожалению, на метод «слепой печати» у меня просто не было времени - за неделю невозможно научиться сандалить десятью пальцами на приличной скорости (либо возможно, но у меня не оказалось нужного таланта). Теперь, спустя много лет, я пользуюсь этими навыками, чтобы с огромной скоростью переносить свои мысли на виртуальную бумагу... Та школа, полученная на Севере, позволяет мне за один день набивать на компьютер пару авторских листов и не уставать при этом... Мог бы и больше, кабы время было. Привычка сидеть за «клавиатурой» по пятнадцать - двадцать часов, четко расчитывать силы, отрешаться от своих «болячек» - очень помогает сейчас.
   А еще, там, на Севере, я написал свой первый рассказ - «Сказка». Самый романтический, глупый и наивный из всего, что я когда-либо писал. Но он мне очень дорог, этот рассказ, написанный как-то ночью, когда все офицеры «отбыли» к месту постоянного храпа, а я, извернувшись (в который уже раз!) остался у машинки. Только для того, чтобы среди всеобщего мозгое.ства и бл.дства родить «наивный» текст, который висит теперь на «Самиздате». :)))
  
  
  ПЕРВАЯ СМЕРТЬ.
  
   «Читай старые приказы», - сказали мне, когда я научился бить по клавишам с той скоростью, которая устраивала моих отцов-командиров. «Читай старые приказы, все стандартные формы - приказы об убытии и прибытии, о снятии и о постановке на довольствие, об отпусках, об очередных знаниях, об отправке на «губу» - все эти стандартные формы должны быть у тебя в голове».
   Я читал старые дела - тома архивов, что были в моем распоряжении. Я учился, как правильно заполнять командировочные удостоверения, бланки отпускных билетов, книги об убытии личного состава, военные билеты, конторские книги с паролями, учился регистрировать входящую и исходящую почту. Читать было нечего, а потому я читал старые тома, как книги. В них была жизнь нашей бригады...
   Почти сразу, буквально в первые же дни, я наткнулся на дело «О гибели матроса Штанюка». За давностью лет у меня из памяти стерлось имя парня, с которым мы призывались на флот почти одновременно ( он служил примерно на месяц больше меня).
   Впервые увидев серию приказов о «назначении нештатных дознавателей по делу о...», «О выводах комиссии...» я был поражен. До того момента я знал, что мы сюда приехали не на курорт, что североморец обязан «стойко переносить», что «е.лом положено не щелкать»... Все эти правила были четко и крепко вбиты в меня. Но смерть впервые была рядом. Точнее, до молодого сознания потихоньку стало допирать, что игры, в которые мы играем, гораздо хуже, чем то казалось. Я стал читать дело...
   Позднее, так и не поняв деталей происшествия, я стал задавать вопросы тем, кто был вокруг меня. Умные люди быстро объяснили мне, что в таких «деревнях, как наша», надо точно знать, кому можно задавать вопросы, а кому нет. Так, собственно, я узнал, что «стены имеют уши, а столы глаза», что я служу в штабе, а потому нахожусь под пристальным вниманием:
  А. Своего командования
  Б. Политотдела
  В. Особого отдела нашей бригады.
   Еще мне объяснили, что есть «уши», которые «стучат» в пользу любой из этих крыш. Что я нахожусь на очень «сильной» должности, прелести которой я еще не знаю (тут я согласен - все прелести стали понятны гораздо позднее, когда опыт пришел), что мне в перспективе «светит» допуск «по форме раз», а потому моя задача - придирчиво выбирать тех, кому я задаю вопросы. А лучше не задавать их вообще.
   Тем не менее, природное любопытство всегда брало верх, вопросы я задавал все равно, даже получал на них ответы. Что касается гибели матроса Штанюка. Сам я прибыл в бригаду чуть позже, чем это все произошло, потому, с чужих слов, понял примерно следующее:
   Ребята таскали бревна на причале. То ли загружали их на борт, то ли сгружали. В какой-то момент времени им не хватило сил - одно из бревен было тяжелым. Они дружно скинули ношу с плеча, Штанюку при этом повезло меньше всех. Он потерял равновесие и упал на причал. Бревно упало сверху, прямо на него, на голову.
   В документах, кажется, было написано «Смерть наступила в результате черепно-мозговой травмы».
   Говорят, бревно раскроило черепную коробку. Говорят, он умер прямо на причале.
  
   Мы таскали бревна в Соломбале, они таскали бревна в... давайте назовем этот поселок «Гранитным». Пусть будет так, все равно все кругом было из гранита. Нас призвали в июне 1987 года, его, если не ошибаюсь, в мае. Собственно, мы были матросами одного призыва, с той лишь разницей, что нам повезло - мы сначала попали в учебный отряд, где познали общие правила существования моремана. Штанюку повезло меньше - он сразу оказался в Гранитном.
  
  
  О КРУТЫХ МОРЕМАНАХ.
  
  
   Вообще, тот образ флота, что рисуют нам в телерепортажах - очень романтичен и ненатурален. Знают ли уважаемые слушатели, что на одного моремана-корабела приходится примерно пять мореманов обслуживающего персонала? Что это такое?
   Объясню на примере нашей бригады. Она, как уже ясно из вышесказанного, была расположена в нескольких часах хода катера от г.Североморска (где стоят самые большие корабли флота). Однако, основная часть флота - малые ракетные корабли, катера, подводные лодки, зенитные батареи, бригады морской авиации - это разбросано по всему побережью, надежно укрыто в узких шхерах, коими берега Баренцева моря изрезаны просто АТЛИЧНО.
   Вот в таких маленьких гарнизончиках и обитают «стаи ос», типа нашей. Корабли способны в любую минуту, по боевой тревоге, выдвинутся на позиции (читай, с севера к берегам Европы) и нанести удар крылатыми (или бескрылыми, но все равно ядерными) ракетами по тем целям, что укажет командование. Корабли, как я уже говорил - почти «плоскодонки» (то есть у них очень небольшая осадка в воду), они разработаны специально для того, чтобы на огромной скорости сблизится с целью и нанести по ней удар. Аналогично и наши ракетные катера - они могут «бегать» еще быстрее, несут свой ракетный комплекс и способны подавить «встречное противодействие» нашим ударным силам...
   Так вот, такие маленькие бригадки (по несколько тысяч человек) расположены в удалении от «людных мест», по суше в нашу часть добраться почти невозможно (потребовалось бы проламываться через погранзону, что чревато боком, могут и застрелить, ибо места там дикие, и народ не особо церемонится со всякими непонятными личностями).
   Итак, мы имеем бригаду ракетных кораблей и катеров, расположенную вдали от жилых мест. Имеем гарнизон - несколько тысяч мореманов, мичманов и офицеров, а также офицерских и мичманских жен, и, соответственно, их детей. В нашем гарнизоне было четыре пятиэтажных дома (типа питерских широкоизвестных хрущевок), а также были... кажется два старых бревенчатых многоквартирных дома, где тоже кое-кто жил. Был детский сад, восьмилетняя школа, свое почтовое отделение, свой узел связи (с трехзначными телефонными номерами для всей бригады), был клуб, госпиталь.
   А еще, кроме кораблей, была своя водонасосная станция, пожарная служба (из двух машин), судоремонтные мастерские (где чинили корабли), береговая база ( в это понятие входило все, что обеспечивало функционирование гарнизона - пара-тройка грузовичков, те самые пожарные, водопроводчики, газоэлектросварщики, крановщики). Туда же входило и ПХЗ - подсобное хозяйство. То бишь, попросту говоря, коровник. А как же?! Детям офицеров, маленьким, нужно было молоко! Откуда его взять? Везти из города, на ракетном катере? Ничуть не бывало! Для этого существовал коровник, откуда в детский сад ежедневно прибывали бидоны с молоком, для всех детей. Был в береговой базе также свой БПК (банно-прачечный комбинат).
   К чему я завел этот разговор? Да так, представьте картину, прибывает парень из деревни к нам в часть.
  - Ты кем у себя был?
  - Пастухом...
  - У-у! Отлично! И здесь будешь пастухом!
  - А...
  - Прокомпостировано...
   И парень три года служил на коровнике. А потом, «отмотав срок», возвращался до родной хаты.
  - Ваня, ты где служил?
  - На Северном Флоте!
  - Ой, Ванечка! Ванюша! Все девки теперь твои. Ты у нас один морячок на всю деревню... Расскажи, а что ты там делал?
   Думаю, продолжать нет смысла. Любому ясно, что Ваня никогда бы не рассказал, что он пас коров (вариант, работал в службе канализации или банщиком на БПК). Это непопулярно и, скорее, морально уничтожит человека, в той, дальнейшей жизни... Никак не создаст ему мировую славу. Потому у нас в стране так много «крутых мореманов» с ленточками до пят, с лихо заломленными «бесками», с криками: «Да Я! Да у меня вся жопа в ракушках! Да мне чайки на грудь срали!»
   Увы, и сварщики, и водители, и крановщики, и «канализаторы», и кочегары, и пастухи, и банщики - это все Северный Флот. Там, в бригадах, нет гражданских. Там всю работу выполняют свои, то есть матросы срочной службы. А иначе любому «гражданскому» пришлось бы платить бешеные бабки (ведь там повышенные ставки, «полярки» - работа за Полярным Кругом). Гораздо проще любимому Министерству Обороны призвать в три, в пять раз больше мореманов, чем требуется непосредственно для кораблей. Такова реальность...
  
  
  О ПОЛЬЗЕ ВКУСНОЙ И ЗДОРОВОЙ ПИЩИ.
  
  
   Что есть первый враг моремана? Если отбросить «человеческий фактор» - видимо, холод. По крайней мере, на Севере. На другом флоте с этим утверждением можно было бы поспорить и поставить на первое место голод.
   Впрочем, одно другого стоит. А для того, чтобы не мерзнуть при минус двадцати и «ветре раз» надо хорошо питаться. Это проверенное правило - надо обязательно жрать, тогда тепло будет идти изнутри, тогда кровь будет бегать по венам, даже если пальцы ног и рук мерзнут очень сильно. Надо жрать.
   А потому - обязательно на камбуз. Как положено, три раза в день... В теории. Проблема в том, что в жизни не всегда получается так, как в теории. Штаб бригады был расположен в поселке, как раз в одном из тех пятиэтажных «хрущевских» особнячков, а чтобы попасть на обед, надо было вовремя доковылять через весь гарнизон до береговой базы, как раз до ее столовского комплекса. Удавалось это весьма не всегда. Хорошо, если удавалось два раза в сутки. Но жрать надо в любом случае, уж если ты добрел до камбуза - жри все, что дают, до изнеможения, и еще сверху, про запас. Это аксиома. Нечастно у молодого моремана получается пожрать.
   С детства ненавидел тараканов. Точнее, просто боялся их. Вот сам не знаю почему - крупных животных вроде не боюсь, высоты как-то не очень боюсь, других вещей тоже - а к таракану рукой прикоснуться - ни за что. При виде этих маленьких (или крупных) тварей у меня мороз бегает по коже... Просто какой-то суеверный ужас.
   Как-то раз, дорвавшись до камбуза, с апетитом уплетал обед. Так уж вышло, что в тот день я пропустил завтрак и были очень высоки шансы остаться без ужина. Потому я был плотно настроен сожрать все, что мне отвалят. И вот, бойко поглощая второе, я вдруг заметил на боковине одной из размятых картофелин коричневое пятно. Поначалу думал - глазок в картошке, надо вычистить (остатки интеллигентских замашек еще жили внутри молодого организма). Но, пристальнее разглядев коричневое пятно, я увидел ножки, длиннющие усы, впечатавшиеся в картофель. ТА-РА-КАН. В это мгновение я почувствовал, как мой желудок, непроизвольно сжимаясь, стремится выбросить все, что я слопал - наружу. Спазм был очень силен. Но и полгода тренировок в учебке даром не прошли. «Стойко переносить...» Потребовалось мощнейшее волевое усилие, чтобы удержать обед внутри. Потребовалось какое-то время, чтобы решить, как быть дальше. Встать и уйти? Но это моя последняя жратва за сегодня... Продолжить трапезу? Но желудок рвется на волю.
   Здесь, на гражданке, меня бы стошнило. Здесь я никогда бы не вернулся в такую столовую (кафе), где в картофеле подат запеченных тараканов. Там мне надо было выжить любой ценой. Превозмогая жуткую тошноту, обратным концом столовой ложки я отделил тело таракана от жратвы, отбросил насекомое в сторону и съел все остальное.
  
  
  КРЫС - В СУП, СОДУ - В ЧАЙ.
  
  
   Вообще, говорить о еде на нашем камбузе можно долго... Кстати, что интересно, мореманам положены строгие дозы некоторых продуктов. Так, например, масло дают один раз в сутки, по утрам, на тюхе. (Тюха - толстый кусок хлеба с маслом, разговорное понятие). Вареные куриные яйца (одно штук) дают раз в неделю, по воскресеньям, на завтрак. Отсюда, кстати, известная мореманская присказка:
  «Масло съел - и день прошел.
  Съел яйцо - прошла неделя.
  Что бы съесть еще такого,
  Чтоб три года пролетели?»
   Тока нет такого продукта, чтобы съесть его и - опа! - три года позади. А потому еще немного о камбузе. Думаю, абсолютно в любой воинской части разбавляют чай содой. Камбуз - это то место, где можно встретить гражданских, а именно - жен офицеров. Они готовят нам еду. Думаю, каждый разумный человек понимает, что с их стороны было бы странным покупать СЕБЕ ДОМОЙ продукты в магазине, как делают все прочие обычные люди. Нет! Сахар, соль, крупы, консервы, специи - все это благополучно и ежедневно перекочевывало с камбузных столов в большие крепкие сумки... Под закрытые глаза офицеров и мичманов, что дежурили по нашей «столовке», что работали там или около. Все кормились от того большого пирога. Но, как всегда бывает в хорошо налаженном бизнесе, иногда случались и неприятности. Вроде внеплановых проверок матросских паек политотделом или командованием части. Вот для таких случаев и надо было постоянно делать вид, что все «чики-чики». С чаем это было просто. Любой нелоховый мореман знает простую истину - чтобы чай стал темным, в него просто надо бросить соду. И ни одно начальство, открывающее лагун с напитком, не увидит там чай «светлые ночи». Чай будет крепким, темным, каким и положено быть чаю. Только иногда нам давали такую бурду... В ней соды было много, а чаю - почти не было.
   Многочисленные язвы «личного состава срочной службы» растут именно из этих лагунов с напитком.
  
   «А при чем тут крысы?» - спросит внимательный читатель, вспомнив заголовок. Да очень просто. Года через полтора после истории с тараканом, когда я уже мог себе позволить хороший чаек, который потягивал, лениво развалясь в кочегарке, как-то раз вспомнил в присутствии «братанов» историю с этим самым тараканом. И то, как мне пришлось жрать свою пайку, невзирая на рвоту.
  «Это еще что! - тут же воскликнул один из моих сослуживцев. - Я тут забегал в подсобку камбуза за хлебом. Гляжу - крыса по ободку котла бежит. Так повар ее хрясь - черпаком! - она в котел с супом и упала...»
  «Ну?!»
  «Баранки гну! Выловил он ее оттуда черпаком. И все!»
  «А суп?»
  «Что суп? Мы его вчера на обед сожрали».
  
   И еще из той же серии:
  «Мужики, видели нового нерусского на камбузные котлы поставили?»
  «Ну и что, нам-то какое дело».
  «Сегодня зашел к нему, хлеба хотел свиснуть, смотрю - эта уродина свою робу в котле для обеда стирает».
  «Во сука! А ты?»
  «А чего я?! В дыню да по яйцам настучал, тока он х.. поймет, тупой очень. Его «годку» пожаловался, может и подействует».
  
   Так и жили мы с камбузом, душа в душу. Прожив «неразлей вода» примерно полгода, я понял, что для моего здоровья будет полезнее покупать все продукты в поселковом магазине и готовить жратву себе самому. На том мы с моим организмом однажды и порешили. Выполнить это решение оказалось гораздо труднее - молодым мореманам не положена была такая роскошь. А если вспомнить о моем любимом командовании, вечно бдящем политотделе и особом отделе (который, впрочем, весьма лояльно относился к моим выходкам), то станет понятно, сколь трудно было «сварганить» себе обед прямо в штабе бригады ракетных кораблей и катеров...
  
  
  МОЛОДЫМ ВЕЗДЕ У НАС ДОРОГА...
  
  
   Как уже говорилось выше, служил я в штабе бригады. Там тоже встречались женщины - жены офицеров и мичманов, на должностях связисток, операторов, заведующих складами и учебными кабинетами и т.п. Как-то раз, будучи в плохом настроении, я стал рассказывать часть того, что написано выше, одной своей хорошей знакомой. Лейтмотив моей речи был таков: «Мол, ты бы знала, как нам хреново тут приходится».
   И вот тут я, уже видевший многое, был поражен. В ответ последовала ответная исповедь, с рассказом о том, каково приходится в «этой деревне» молодым офицерам и их семьям. Я не буду передавать все, что услышал, расскажу лишь часть, очень врезавшиеся в память факты.
  
   ... Молодой офицер прибывает в бригаду, сходит с катера на причал, поднимается с причала на дорогу (а у нас через весь гарнизон,из конца в конец, проходит автомобильная дорога). И вот офицер (литеха - то бишь, лейтетант), поглядев направо (дорога уходит за поворот), поглядев налево (дорога уходит вверх и за поворот) останавливает первого встречного офицера и задает вопрос: «Извините, а как тут попасть в штаб?»
   Офицер меряет его взглядом и равнодушно отвечает: «Подождите рейсового автобуса, он скоро будет». Потом старожил важно уплывает. Литеха шепчет «Спасибо» и ждет автобуса. Десять минут ждет, двадцать. Полчаса. Автобуса нет.
   Автобуса и не может быть, потому что в нашем поселке нет автобусов. Вся длина дороги, на которой стоит молодой литеха - полтора-два километра, из края в край. Ее можно пройти быстрым шагом ... за полчаса.
   Старожил просто пошутил.
  
   Молодой лейтенант привозит в гарнизон свою жену. Первое время он почти все время торчит на корабле - изучает свое заведование, тащит бесконечные офицерские наряды. Иногда командир корабля (кэп) сажает его на борт на сутки, безвылазно. Уйти с корабля нельзя. В это время сам кэп, прекрасно зная, где литеха, заваливается к нему домой, проводить «политико-воспитательную работу» с семьей офицера, изучать настроение и поднимать «моральных дух». В ряде случаев, такие «посиделки» приводили к разводам. Еще бы! Отличная двухходовка! Мужа - на борт, на привязь, сам - к его жене, в постель. Трудно не сломаться молодой женщине, в глуши, без работы, без привычной среды, без друзей, совсем одной, когда не на кого опереться... Кэп шепчет о том, что у мужа могут быть проблемы по службе, что он никогда не получит повышения, что молодая семья сгниет в этой дыре и не получит перевода в более престижный гарнизон, уверяет, что муж забудет дорогу домой, ибо у него на борту «много проблем»...
   Впрочем, это я рассказываю с чужих слов.
  
   И еще немного, из похожих источников.
  Особо потрясла меня история о том, как жена молодого офицера покупала мясо в нашем магазине.
  «Дайте вот этот кусок, пожалуйста...»
   Никакой реакции со стороны продавщицы.
  «Пожалуйста, взвесьте мне вот этот кусок мяса!»
   Ленивое позевывание в ответ. Скучающий взгляд.
  «ВЫ МЕНЯ СЛЫШИТЕ?! ДА ВЗВЕСЬТЕ ЖЕ МНЕ ВОТ ЭТОТ КУСОК!»
   Но в том магазине не продают мяса женам молодых офицеров. Слезы, истерика... Маленький гарнизон - как маленькая деревня. Все друг друга знают. Все продавщицы знают, что эта новая «фифа» - жена молодого литехи, что заступиться за нее некому, равно как и за самого офицера. И вот это страшно. Зона не только среди моряков срочной службы. Зона - среди офицеров. Зона - среди их жен. «Кумушки», безвылазно просидевшие в гарнизоне по десять - двадцать лет, способны искупать в грязи, очернить сплетнями, уничтожить любую молодую женщину, что прибывает в гарнизон со своим мужем. Не дай бог такая молодая дама смело посмотрит в чьи-то глаза, перебежит чью-то дорогу, посмеет что-то дерзко сказать «ветеранше». Она не купит в магазине не только мяса, ей не продадут даже хлеба. Ей «привесят» кучу любовников, а молва мгновенно разнесет это по всему гарнизону, так, что бледный от усталости муж, сойдя (наконец!) с борта своего корабля, еще до возвращения в свою квартиру, будет знать, что пока его не было, его «бл.дь» успела перетрахаться со всем гарнизоном...
  
  
  ШТО ЛИ ТЫ ИЗ БОЛЬШОГО ГОРОДА?
  
  
   Хорошая фраза... Навсегда вошла в мой «оружейный арсенал». Применять ее можно по любому поводу, как только покажется, что спорящий с тобой человек обладает более чем одной извилиной в голове...
   История появления этой фразы в моей жизни проста и смешна. Шел второй год моей службы, когда один из мичманов нашей бригады принес мне заявление... Так уж было положено по правилам - любая бумага, что шла на подпись командиру нашей бригады (он же - начальник гарнизона), попадала ко мне на стол. Я читал письма, заявления, просьбы, проекты приказов, сортировал входящие документы и пару раз в сутки (если не было каких-либо форс-мажоров) носил эти документы на подпись командиру бригады и начальнику штаба.
   В тот раз я привычно пробежал краткое заявление глазами.
  «Начальнику гарнизона ... от мичмана... заявление... прошу разрешить въезд на территорию п.Гранитный на период с... по ... моим родственникам:
  Доч - (тут шло ФИО).
  Число, подпись...»
   Все правильно. Строго по форме. Одна только мелочь, слово «доч».
  - Товарищ мичман, - сказал я. - Слово «дочь» пишется с мягким знаком.
   Я протянул ему рапорт... Молчание. Тяжелый взгляд исподлобья. Длинная пауза. Не понимаю в чем дело. Наконец... ответ:
  - Што ли ты из большого города?
  - Из Питера, - машинально ответил я. Моя рука с бумагой непроизвольно опустилась вниз.
   Мичман повернулся и ушел...
   И черт с ним. Я могу и сам дорисовать в его рапорт мягкий знак, ручкой того же цвета. Его же почерком.
  
  
  НЕИЗВЕСТНЫЕ МИРОВЫЕ РЕКОРДЫ или УХОДИМ НА ГЛУБИНУ.
  
  
   Самое время, видимо, рассказать, что же такое «штабная команда» в понимании нашего начальства. Вообще, обычно, в большинстве частей, «штабная команда» - это некая группа лиц, «приближенных к телу». Писари, секретчики, художники - все те, кто обеспечивают нормальное функционирование штаба части, избавляя офицеров от нужной рутинной работы. Видимо, именно поэтому так сложилось, что люди из штабных команд знают гораздо больше, чем любые другие мореманы, могут (при случае) намекнуть командиру на «что-то долго задерживающийся отпуск», да просто могут позволить себе некоторые послабления, которые не светят простым матросам срочной службы (например, не ходить в наряды).
   Штабная команда нашей части была весьма своеобразным отделением. В нее «свели» все те «ударные силы флота» которые не знали, куда приписать. Потому, в нашей штабной команде служили те же самые писари и секретчики, художник штаба (рисовавший по ночам секретные карты), фельдегерь (возивший секретную почту из бригады в штаб флота). Но к нашей команде были приписаны еще и те, кто, собственно, к штабу имел очень малое отношение - экипаж РВК (рейдово-водолазного катера): моторист и водолазы; матросы УТС (учебно-тренировочного судна); кочегарка спортзала. Ребята с рейдово-водолазного катера регулярно «ныряли», чтобы обследовать днища боевых кораблей и акваторию бухты (это, конечно, не совсем те «пираньи», что знакомы многим по известным книгам А.Бушкова, но что-то близкое). Те, что служили на учебно-тренировочном судне, учили экипажи кораблей БЗЖ - борьбе за живучесть (попросту говоря, на УТС создавались нештатные ситуации, навроде пожара или пробоин всех мастей, а команды учились бороться с этими напастями). А кочегарка... На то он и спортзал в части, чтобы офицеры иногда могли размяться - в баскетбол поиграть, штангу потягать. Вот и был у нас целый спортзал, с автономным отоплением. Еще бы, центрального отопления в таком гарнизоне не бывает, любой дом, любая казарма - на своей кочегарке. Все котельные были приписаны к береговой базе, и только кочегарка спортзала оказалась прикреплена к нашей штабной команде. Веселая, в общем, вышла «группа товарищей».
   Выражаясь языком официального протокола - банда. :)
   О многочисленных подвигах этой мафии я, быть может, расскажу ниже. А пока хотелось бы вспомнить одну историю, напрямую связанную с моим любимым устройством - барокамерой.
   Естественно, что на РВК (том самом рейдово-водолазном катере) была барокамера, для тренировок водолазов, которые обязаны постоянно находиться в форме. Естественно, что наши орлы-водолазы, как все североморцы, были охочи до шила (технического спирта, что тек широкой рекой из закромов родины прямо в многочисленные бутыли, фляги и просто склянки всех мастей). И вот пара наших орлов, крепко приняв на грудь (или заложив за воротник), поспорила между собой - кто из них круче водолаз. В натуре. И без балды. Крепко приняв еще по чуть-чуть (по сколько, осталось загадкой истории), ребята (а срок службы одного к тому моменту составлял - 3 года, другого - 2,5) поставили молодого матроса к пульту, залезли внутрь камеры и дали «карасю» команду - включай.
   Мореман был молодой, неопытный, да еще и нерусский. Включил - а дальше не его дело. То ли он просто ушел, то ли «старички» не так ему объяснили, что от него требуется, но камера работала, минута за минутой нагнетая давление в «агрегате», ребята пытались изнутри разблокировать запертую створку, а камера «уносила» их все ниже и ниже. К тому моменту, когда командир рейдово-водолазного катера просек, что он ОЧЕНЬ ДАВНО не видит своих мореманов, барокамера «погрузила» их на глубину 116 метров. Кто не понял повторю - СТО ШЕСТНАДЦАТЬ!
   Сейчас, после трагедии с «Курском», любой человек в России знает, сколь опасно погружение на глубину в сотню метров или всплытие с этой глубины. Все видели подводные съемки спасателей-водолазов, когда люди по четыре часа «привыкали» в давлению, сидя в специальном колоколе.
   Водолазы нашего катера «нырнули» на эту глубину за час, может за полтора, а может за полчаса, теперь никто не сможет сказать точно - за сколько. Кажется, «выныривали» обратно они еще быстрее. По словам того мичмана (командира катера), когда он обнаружил работающую установку, внутри нее оба моряка были без сознания. Естественно, что ему было не до раздумий - сколько времени потратить на возврат давления к норме. Людей надо было спасать. А потому, «подъем» их с «глубины» производился в форсированном режиме.
   Оба остались живы, полежали немного в госпитале, но увольнялись на своих ногах. Не знаю только, работают ли ныне на «гражданке» по своей специальности - водолазами. Боюсь, что этот мировой рекорд дорого обошелся для их здоровья.
   А мичман - их командир - напился от радости в дугу. Он спас бригаду от двух трупов.
  
  
  ОТЕЛЬ «ВАМ И НЕ СНИЛОСЬ»
  
  
   То, что матросские казармы не блещут обилием комфорта, полагаю, ясно любому. Степень заблуждения касается лишь того, что есть комфорт, а что - осознанная необходимость. Тут особо задерживатся мне не хочется, хотя, быть может, из этой части можно было бы сделать фильм ужасов. Итак, весьма кратко, тезисами:
  - Казармы нашей бригады очень плохо отапливались. Зимой в них было ужасно холодно. Самый отвратный кубрик был у штабной команды. Особым шиком у старослужащих считалось стянуть матрас у своего соседа. Разумеется, не у того, кто пришел спать, а у того, кто стоит в наряде. Койка отсутствующего разбиралась «до косточек» и по-деловому. Брать одеяло - это была радость «так себе». Круче было стянуть матрас, чтобы навалить его сверху на себя, вместе со своим одеялом. При этом надо особо отметить, что зимой спали мы не раздеваясь, то есть в форме. Получался отличный эрбургес (то есть гамбургер): одетый мореман лежит на одном матрасе, сверху мореман укрыт одеялом, а поверх - другим матрасом. Если удавалось провернуть такой грабеж, можно было не трястить от холода ночью. Если матраса не хватало, приходилось брать чужое одеяло и свою шинель, сворачиваться клубочком и наваливать два одеяла и шинель на себя сверху.
  - Окна в нашем помещении открывать было нельзя - они выпадали наружу. Иногда только стекла, иногда вместе с рамами и сгнившими петлями. Когда-то давно, много лет назад, все это было построено. С тех пор никто и никогда в казармах не делал ремонта.
  - Вода шла... хочется сказать правду. :))) В общем, она ИНОГДА шла. Бывало - один час в сутки. Бывало - два. Иногда - вообще не шла. Признаться, мы и не умывались в казарме, все равно из крана воду извлечь было невозможно. Главное предназначение воды в казарме было в том, чтобы (пардон) в гальюне смыть продукты жизнедеятельности организма, накопившиеся за последние сутки (или несколько суток). Иногда воды не было подолгу, тогда вступало в действие правило: за маленькое - в гальюн, в дырку, за большое - идем в сопки.
  
  
  ВСЕ МЫ НЕМНОГО ЛОШАДИ
  
  
   В общем, наши казармы - это было нечто. Но, стоп, погодите думать о зверствах, что чинили злые дядьки молодым пацанам, призванным «тянуть лямку» срочной службы. Разве намного легче было простым обитателям гарнизона? Да, зимой у них была холодная вода. Да, они жили в «хрущевках», построенных лет на двадцать позже наших казарм. Но ведь там, в этих домах, были женщины и дети. Часто - грудные дети. А горячая вода, зимой, при минус двадцати, подавалась в дома по расписанию... Иногда - по два-три часа в день, на каждый дом. При сильном ветре мощности кочегарок хватало лишь на то, чтобы обеспечить сносную температуру воды в батареях.
   Заполярье - весьма суровое место. Там очень часто дуют сильные ветры. Существуют три основные градации скорости:
  «Ветер три» - до 15 метров в секунду
  «Ветер два» - до 25 метров в секунду
  «Ветер раз» - свыше 25 метров в секунду
   Кажется, я ненамного ошибся... С тех пор, как я уехал оттуда, прошло много лет. Со временем все стирается из памяти. А ведь когда-то сигналы на сопке: «ветер раз», «ветер два», «ветер три» были для меня метеопрогнозом на текущий день. Потому что сильный ветер способен существенно ухудшить воздействие холода на человеческий организм...
   В общем, этот рассказ о ветре я вел лишь для того, чтобы сказать - «ветер три» дул у нас почти все время, дней триста в году. Затишье бывало крайне редко. А при хорошем морозе ветер очень быстро вытягивает все тепло из панельных зданий. Потому и не справлялись кочегарки с нагрузкой, направляя всю мощь котлов не в трубы с горячей водой, а в отопительную систему.
   Так и жили семьи офицеров и мичманов, с графиком подачи горячей воды, по много лет, в гарнизоне из четырех «хрущевских» и двух деревянных домов.
  
  
  ВОСЬМИКЛАССНИЦЫ И УЗБЕКСКИЕ ЧАСТИ.
  
   «Секса у нас нет». Известная фраза, что много лет назад вошла в историю после одного телемоста Россия - США. Так сказала женщина, принимавшая участие в программе. Много позже, уже на «гражданке», я читал в питерской газете интервью этой женщины, которая рассказывала, что ей на том телемосте просто не дали закончить фразу, что ее подняли на смех раньше, чем она успела объяснить свою мысль... Секса, открытого секса, в том понимании, который вкладывал Запад в это слово, у нас действительно не было. Все было тихо, стыдливо, за углом, краснея от своих мыслей и желаний.
   А вот в Заполярье секса не было в принципе. Так планировалось по Уставу. В самом деле, если в любом большом городе мореман может получить увольнение, выйти «на природу», найти себе подругу... а там уж как дело повернется, то куда можно выйти в закрытом гарнизоне, который не имеет никакой связи с «большой землей», кроме как по морю? Да, у нас были увольнения, да, человек мог дойти до поселка, даже ввалиться в клуб (ха!), но вот найти себя пару у него не было никаких шансов.
   В гарнизоне работала восьмилетняя школа, соответственно, пару двадцатилетнему «страдальцу» могла бы составить лишь (в лучшем случае) четырнадцатилетняя девчонка. Что это за статья - полагаю, народ догадывается и без меня. Даже если все было по взаимному согласию, то взаимное согласие легко и непринужденно испарялось, как только папа девочки узнавал... что его... дочь... Дальше могло быть все что угодно - «от мне не важно, почему и как ты с ним трахалась, ему пи..ец» до «папочка, но я же не хотела, он, гад... меня... а-а-а!»
   Старше четырнадцати лет девушек в гарнизоне не было, так как после 8-го класса молодые дамы благополучно отбывали на «большую землю», для продолжения учебы. Собственно, там же они оставались (те, кто хотели) и для учебы в институте.
   Правда, бывали два светлых времени в году - это зима, сразу после Нового Года (каникулы после сессии у студенток, когда они приезжали погостить к родителям) и лето - длинное лето, с огромными каникулами у старших школьниц и студенток.
   При этом, существовал альтернативный вариант - жены офицером и мичманов, временами страдавшие от безделья (и даже отсутствия любимых мужей).
   В общем, оба эти варианта сулили немалые проблемы тому, кто решится «посягнуть на святое».
   Разумом опасность таких игр полагал любой, однако возраст ... беспечный, воздух свежий, кровь играет... Многие пытались играть с огнем, некоторым при этом не везло. Один такой «игрок» довел руководство части до белого каления. Парень упорно оказывал знаки внимания симпатичной восьмикласснице, даже несмотря на то, что девочка не испытывала к нему ответных чувств, всеми силами избегала с ним встреч и даже пожаловалась отцу на плохое поведение моремана.
   Моремана пытались образумить, пореже выпускать в поселок, держать подальше от девочки, но все было напрасно. Однажды, после его очередного «номера», сдали нервы у отца «несовершеннолетки». Дело дошло до командира бригады. В тот же день был оформлен приказ о переводе матроса ХХХ в другую войсковую часть, для дальнейшего прохождения службы. И все бы ничего - ну перевели и перевели, да только часть та была узбекской. Его решили ПРИМЕРНО НАКАЗАТЬ, чтобы до других доходило быстрее и лучше.
   Тут надо сделать небольшое отступление и сказать, что разные народы по разному «взаимнотолерантны». Скажем, казахи относятся к русским спокойно (это мое имхо, я говорю по своему опыту), а вот узбеки почему-то сильно ненавидят русских (массовые драки - стенка на стенку - явление обыденное).
   И вот матроса ХХХ отправили в спецчасть, составленную преимущественно из узбеков. На третий день от него пришло письмо командующему Северным Флотом. Я держал копию того письма в руках (матрос ХХХ послал копию командиру нашей бригады), потом у дела ОЧЕНЬ БЫСТРО выросли ноги, вмешался политотдел, полезла пресса, которую с трудом «отодвинули» в сторону. Письмо то было весьма своеобразным. Сейчас мне уже не вспомнить грамматику и орфографию, но вот страшные каракули помню - ему трудно было держать в руках карандаш (или ручку?), у парня уже были изуродованы все пальцы, потому даже не знаю, чем он зажимал пишущий инструмент. Там были такие строки:
   «У меня уже вся грудь синяя от побоев... спать мне не дают третьи сутки... я ничего не понимаю... забирите меня отсюда я повешусь завтра...»
   Его, конечно же, забрали. Вернули. Вылечили. Не знаю, помог ли ему этот маленький опыт в понимании простой истины «Секса у нас нет» или просто он научился делать все тихо и незаметно. :) Претензий к нему со стороны отца девочки больше не было.
  
   Кстати, восьмиклассницы те отличались весьма бойкими характерами. Помню, одна очень симпатичная молодая особа, узнав телефон строевой части, регулярно названивала мне, предлагая свидание. Ах, какая красивая была девчонка! :) Издали. До сих пор приятно вспоминать и подумать о том, что могло бы быть, но не случилось.
   Так уж вышло, что глупое сердце было отдано в то время другой, а потому на предложения о свидании приходилось отвечать шутливым отказом. В наказание за это, страстная поклонница вместе со своими подругами раскатывала мой «объект приборки».
   За каждым из нас, матросов штаба, была закреплена своя дорожка в гарнизоне. Ежедневно, по нескольку раз, мы выбегали на свои «объекты» с лопатами, очищали снег, чтобы по гранизону можно было передвигаться (при «ветре раз» все дорожки заметает «сыпучим снегом» за пару часов - это как движущиеся барханы в пустыне).
   Моим личным объектом была наклонная дорожка, от штаба в сторону причалов, длиной метров сто. Именно из-за наклона зловредные школьницы (в отместку) превращали мой «объект» в горку для катания. Пару раз на дорожке падал комбриг (командир бригады) после чего следовало несколько чопиков, сначала - мне, потом - старшине штабной команды, потом - всей «банде», которую строили по сигналу «Большой сбор» и давали срочный приказ: «Привести в порядок ВСЕ ОБЪЕКТЫ штабной команды».
   Народ злобно плевал хабарики вслед офицерам, трагически смотрел на мою беду (стометровую горку), говорил фразу: «Виталя, когда ты ее, черт возьми, успокоишь?» и начинал чистить снег.
   А та, которую надо было «срочно успокоить», с интересом наблюдала (прижавшись носом к стеклу), как страдает ее неверный возлюбленный.
   Ох, упорная! Ах, Аленка! Какой я был дурак...
  
  
  СТРЕЛЬБЫ УЧЕБНЫЕ - ЖЕРТВЫ НАСТОЯЩИЕ
  
   Здесь опять хочется провести параллели с известными всем событиями. «Курск». Одна из версий трагедии заключалась в том, что подводная лодка была поражена ракетой, выпущенной с кораблей, принимавших участие в стрельбах. Эта версия совсем не кажется безумной, на фоне того, что было у нас.
   Я, по мере возможностей, продолжал читать старые тома приказов, изучая историю бригады. Было очень интересно - если у нас есть один случай смерти, были ли другие? Видимо, все это не попадает в прессу (ибо никто никогда не слышал и не читал в газете, что где-то на побережье Баренцева моря произошел несчастный случай), но вся история остается в томах старых приказов и актов. Другое дело, что хранятся эти документы ограниченное количество лет. Сейчас точно не помню: за какой период времени были в строевой части тома, за пять или за десять лет.
   Разбирая старые документы, я и нашел описание еще одного несчастного случая. Погибло сразу двое военнослужащих - офицер и матрос срочной службы. Как всегда, в приказах была весьма скупая информация. А потому я опять стал задавать глупые вопросы...
   О том случае многие говорили неохотно, с трудом. Видно было, что очевидцы по-прежнему переживают все, что произошло. Если кратко (с чужих слов) восстановить последовательность событий, то дело было примерно так.
   Учения. Дивизион ракетных катеров должен был выполнять зачетные стрельбы, ракетами-болванками. Конечно, нет такого понятия, «ракета-болванка», суть лишь в том, что ракета обычная, а вот заряда в ней нет. Стреляют такими ракетами по разным мишеням, в частности по старым, списаным катерам, «ка-эмам» (КМ - катерь-мишень). Учебная ракета прошивает старую посудину насквозь, но не взрывается, так как в болванке нет заряда. КМ может быть установлен в море, неподвижно, но иногда, для усложнения стрельб, КМ цепляется тросом к «ка-вэ-эму» (КВМ - катер ведущий мишень). Думаю, любому понятно, что на «ка-эме» людей нет, а на «ка-вэ-эме» экипаж.
   Говорят, в тот раз просто не нашли троса нужной длины. Вроде трос, которым прицепили КМ, был в полтора или два раза короче нормативного. КВМ взял на буксир мертвую посудину и потащил в море. Проблема в том, что у системы наведения ракеты конечный запас чувствительности. Переводя на русский язык, это означает очень простую вещь - при коротком тросе два катера слились в ракетном прицеле в одну точку. Ракета шла на эту, хорошо видимую цель. При подлете к «объекту», ракета выбрала совсем не КМ, она ударила в КВМ.
   На пути «болванки» оказались двое людей - офицер и матрос. Две смерти и пожар на борту катера, потерявшего ход.
   Говорят, командир катера под угрозой пистолета срывал с матросов спасжилеты. Катер горел и всем было ясно, что «щас как е.нет»... Однако, при той температуре воды, что в Баренцевом море, моряки продержались бы на плаву (живыми) минут пять-десять (это, кстати, позднее и подтвердилось с АПЛ «Комсомолец»). Офицер не давал морякам прыгать в море.
   Катера, принимавшие участие в стрельбах, шли на помощь. Те экипажи тоже рисковали, пылающий катер мог рвануть в любую секунду и никто из «спасателей» не знал, сумеют ли они благополучно подойти и забрать экипаж. Успели. Спасли.
   Дело закончилось лишь двумя жертвами.
  
   Примерно похожая история произошла и в период моей службы в части. Во время других стрельб корабль выпустил очередь из скорострельной пушки в сторону ракетного катера «Молния». Мне о том рассказывал офицер, находившийся на борту «Молнии». Может, офицер и приврал чуток, может очередь шла ДОСТАТОЧНО ВЫСОКО, а не впритирку с мачтами, как он утверждал. Однако, полагаю, все равно невелика радость - наблюдать на визоре БИП (боевого информационного поста), как очередь идет от корабля в твою сторону, идет, идет... и... слава Богу!
   В тот раз обошлось без жертв.
  
   Позднее, когда я уже точно знал, кому можно задавать вопросы без риска быть «взятым на карандаш» в политотделе, я спрашивал старожилов бригады - все ли ЭТО или были ЕЩЕ случаи. Мне точно говорили про две смерти - офицера и мичмана. У погибших был короткий отпуск, они взяли палатку, удочки, ушли в сторону от гарнизона, посидеть, порыбачить.
   Тут надо опять сделать небольшой отступление и сказать, что северная природа - штука суровая. Про сопки я уже рассказывал - это хаотические нагромождения гранита, иногда безумной высоты, на скалах растет только мох, иногда карликовые березы, ели. По-моему, все. Разломы скал формируют весьма «тяжелый» ландшафт, щели, пики, отсутствие дорог. Ни один «Гранд Чероки» не прошел бы там. Зимой, когда лежит снег, еще можно проскочить на «Буране», и то не везде.
   В разломах скал накапливаются студеные озера. Иногда глубина таких озер достигает сотни метров, при всем при том, что ширина - от берега до берега - метров тридцать. Такие озера очень холодные - вода в них никогда не прогревается. Кстати, новичкам кажется, что переплыть озеро - раз плюнуть. Но от студеной воды сводит мышцы очень быстро, а дно озера так далеко внизу, что и думать страшно.
   Отпускники поставили палатку неподалеку от одного из таких озер. Заночевали. Мне рассказывали, что поднялся сильный ветер, он просто вывернул крепления палатки, которые, конечно, были заглублены в мох, в землю, но ветер большой силы легко выдергивает тяги. Палатку вместе с людьми сдуло в озеро. Они не успели открыть вход и захлебнулись...
  
  
  МАЛЕНЬКИЕ СОБАЧЬИ РАДОСТИ.
  
  
   Перечитывая все эти воспоминания сейчас, я начинаю бояться, не слишком ли мрачно тут все описано? На самом деле, наша жизнь не состояла из сплошных «черных» дней, все, что происходило воспринималось как нечто естественное, сопутствующее... Тяжелое и трагическое... Но, словно бы все знали, что по-другому - никак.
   А потому хотелось бы теперь пару раз «мазнуть» по картине чем-то светлым. Вообще, в закрытом гарнизоне жить без юмора очень трудно. Представьте себе обычную деревню, да, именно деревню, но сконцентрированную в пяти-шести домах. Безработные жены, коротающие время в ожидании мужей за посиделками у окна, очередях в два магазина (продуковый и хозтовары), на почте, у детского сада... Такая жизнь поневоле притупляет здоровые эмоции, на смену им приходят жадное любопытство и (часто) склочная готовность «утопить» любого, непохожего на «массу»: кто к кому пошел, почему этот офицер так часто сворачивает в тот подъезд, а этот развелся - на кого он теперь положил глаз, а в очередь за автомобилем опять впихнули «блатного» - вона он прется, а офицер Пупкин таки (гад!) нашел себе теплое место в Полярном, переводится (сволочь!), повезло его фифе, быстро отсюда выскочила... а мы... тут... который год...
   Все это шебуршение до поры до времени остается вне сферы внимания... Матросам хватает своих проблем. Но если ты служишь в штабе, то - хочешь ты того или нет - круги сплетен рано или поздно доносят до тебя прямую (или искаженную) информацию... В том числе, и о тебе самом (что особо любопытно).
   Офицерам, много лет живущим в такой среде, очень важно сохранять чувство юмора, просто чтобы не сойти с ума. Вот несколько баек из офицерской жизни.
   Над столом одного моего знакомого, прямо в штабе, в трех шагах от кабинета начальника штаба бригады, висела такая табличка: «НЕЧЕГО СКАЗАТЬ - УХОДИ». Полагаю, не надо объяснять людям с воображением, сколь часто руководство бригады (как и любое военное руководство) любит просто прийти и постоять за спиной, молча, глядя, чем ты занят в настоящее время. Как сия надпись действовала на командование - пересказывать не буду, оставляя пространство для воображения читателя.
  
   С течением времени, когда я освоился в штабе, стал ... не то, чтобы своим, но специалистом хорошего уровня (говорят, когда-то раньше в строевой части служило два моремана и две гражданские дамы, чтобы тащить тот ворох бумаг, приказов, бланков, документов о движении состава и проч...), так вот, когда народ начал уважать способность просидеть по 20 часов за машинкой и сделать все документы к нужному сроку, я над своим столом повесил лозунг «Я ВАМ НЕ ЧТО-ЛИБО КАК, А КАК-ЛИБО ЧТО».
   Лозунг висел на видном месте, являя собой дерзкий вызов общественности. Некоторые офицеры относились к этому с юмором, один офицер политотдела долго старался у меня выяснить, что я хотел сказать этой фразой, нет ли у меня проблем дома, нет ли запросов к руководству части. Некоторые с тепло-ядовитой улыбкой намекали, что «как только комбриг увидит, ты, Романов, поедешь на «губу»...
   Но так уж вышло, что до комбрига этот лозунг увидел проверящий из штаба флотилии (нас ведь регулярно навещали вышестоящие «инстанции»).
   - Снимите, товарищ матрос! - позеленев, изрек капитан первого ранга. - Еще одна такая шутка - и вы отправитесь из теплого штаба грести снег на три года...
   Я снял. Приказ начальника - закон для подчиненного. Впрочем, «капраз» (капитан первого ранга) уехал, а лозунг вернулся на свое место. Снег я убирал в Архангельске, Североморске и Гранитном. Я не расставался с лопатой до самого ДМБ. Напугал кота сосиськой...
  
   Но самым запоминающимся случаем, несомненно, был этот. Вообще, внутренние (подводные) «течения» среди офицеров стоят отдельного романа. Имеет значение все - вырос ли ты от лейтенанта до «больших звезд» тут, в этой бригаде, или «пришлый» - карьерист, последовательно перескакивающий от кресла к креслу, туда, где должность выше. Какое военное училище закончил - ЛВИМУ, КВИМУ, МВИМУ и т.п. (Калининградское, Мурманское, Ленинградское, Севастопольское). Выпускники одного училища часто лояльны друг к другу. Впрочем, бывает и наоборот - когда «земляки» из одного города (ранее, допустим, бившие друг другу морду на дискотеке - делившие девчонку) встречаются на Севере, с разными звездами на погонах, причем один ВЫНУЖДЕН подчиняться другому. Это хронический случай, любовь на долгие годы взаимной службы...
   По всякому, в общем, бывает. Как-то раз один из офицеров штаба, после отпуска, привез себе в Гранитный свой любимый стул, домашний. Притащил его в штаб, чтобы спокойно отращивать копчиковые мозоли на любимом «дивайсе».
   Стул весьма приглянулся командиру бригады, который стал без спроса регулярно «умыкать» его на планерки (справка: планерки - ежедневные/еженедельные утренние собрания офицеров штаба на небольшой отрезок времени - 10-30 мин). Офицеру, тащившему на себе любимый стул черти откуда, это весьма не понравилось. Кроме того, офицер был... мягко скажем... не в лучших отношениях с комбригом.
   А регулярные отлучки стула из кабинета под... пардон... задницу командира продолжались... Однажды терпение владельца «дивайса» лопнуло.
   Комбриг привычно заглянул в комнату и дернул стул. Стул с грохотом поехал. Командир дернул... Еще. Стул остановился. Он не хотел ползти на планерку. В чем дело? Недоумевающий командир части нагнулся.
   О-о-о-о-о! Стул был прикован к столу собачьей цепью. Примерно такой, на которых сидят крупные овчарки у своих будок.
   Конечно, читатель хотел бы услышать, что было дальше. Офицеры, собравшиеся на планерку, с живым (я бы сказал детским) любопытством в глазах таращились на своего командира, сжимавшего в руках стул с огромной железной цепью...
   Но тут я опять позволю себе умолкнуть и оставлю пространство для воображения читателя.
  
  
  НЛО
  
  
   Самый загадочный случай из моей жизни в Гранитном. Подходил к концу второй год моей службы. Я уже вовсю гулял по сопкам (там очень красиво), старательно избегая патрулей, что любят отлавливать как раз таких вот «умников». По ночам не всегда удавалось спать - иногда мы убегали в сопки до утра, потому что на Севере полярная ночь и полярный день. Когда наступает полярный день - светло круглые сутки, круче чем в Питере во времена «белых ночей». А потому летнее (теплое) время мы тратили на исследование прилегающих к нашему гарнизону скал.
   Из-за этого спали мы крайне редко (это называлось - «в перерывах между боями»), «сдавались» и залегали в казарму как раз тогда, когда резервов организма уже не хватало на то, чтобы не падать шнобелем прямо в клавиатуру.
   Как-то раз я здорово измотался - было несколько дней напряженной работы, спать почти не удавалось, готовились какие-то масштабные учения, шел огромный поток документов. Наконец, я сделал всю свою работу, корабли ушли на стрельбы, наступила тишина. Я решил «забиться в норку», то есть свалить в казарму из штаба и (наконец!) поспать.
   В два часа ночи меня поднял с койки дежурный по штабной команде: «Тебя вызывает штаб».
  «- Старшина второй статьи Романов», - думаю, моим голосом можно было бы растопить приличный айбсерг...
  «- Так, Романов, немедленно ко мне!» - то был начальник штаба бригады, ему явно было не до температуры моего голоса. Он приказывал мне прибыть в два часа ночи не на свое рабочее место, а лично к нему. Что бы это значило? «Фак вас наперекос... Неужели на чем-то срезался...»
   Пока я шел до штаба, я старательно припоминал, что и где я нахулиганил в последние несколько суток и за что, собственно, мог быть такой могучий «прихват» посреди ночи... Оказалось, ему было нужно совсем другое. На стол передо мной легли несколько листков, заполненные разноцветными ручками.
  - Сделаешь эти рапорта в четырех экземплярах, немедленно, - приказал мой начальник. - ЧЕТЫРЕ ЭКЗЕМПЛЯРА. Не вздумай больше. Ни с кем об этом не говорить, всех посылать на х.., то есть ко мне. Кто бы к тебе ни обратился сейчас - всех ко мне. И делать копии, как можно быстрее.
   Елы-палы! Из-за каких-то рапортов он поднял меня посреди ночи! Вот службан. И сам в кабинете сидит, будет меня ждать. От повезло с руководством...
   Но остатки сна и злость мгновенно выветрились, как только я взял в руки первый рапорт. Я пробежал глазами текст, не веря себе. Я схватил второй рапорт, стал его читать. Потом третий... Кажется, там были рапорта четырех человек? Может пяти. Точно помню - рапорта командира корабля, рулевого, дежурного по кораблю. Кажется - еще замполита. Был ли пятый рапорт? Стерлось из памяти. Четыре - точно было. Четыре свидетеля...
   Я перечитал все бумаги еще раз и впал в ступор... Не знаю, как точно описать свое состояние. Впрочем, довольно быстро меня отрезвил звонок по телефону из штаба:
  - Печатаешь? - в трубке был голос начштаба.
  - Заканчиваю, товарищ капитан второго ранга, - бодро отрапортовал я, засовывая в пишмашинку ПЯТЬ белых листов с копиркой.
   Тогда в стране еще не было копировальных машин, все копии надо было делать вручную. А потому я распечатывал рапорта - в четырех экз, как приказал начштаба, но пятый экз шел лично для меня. Конечно, он остался незаверен печатью нашей части, но мне и не нужна была печать, Я ВИДЕЛ ОРИГИНАЛЫ ДОКУМЕНТОВ СВОИМИ ГЛАЗАМИ. Мне нужна была копия, чтобы потом, на трезвую голову, перечитать это еще раз, спокойно подумать.
  
   ... Рапорт командира корабля... Такого-то числа, месяца, года корабль вышел в квадрат... для выполнения учебных стрельб... в момент готовности к запуску... перед носом корабля.... прямо по курсу... завис НЛО... сферической формы... Верхняя часть - иссиня-зеленая, четкая, нижняя - неконтрастная, багровая, из нее исходили лучи... при попытке... обойти препятствие и выйти на траекторию стрельбы... неопознанный объект сместился в сторону, вторично блокируя направление... Корабль прекратил выполнение учебной задачи и лег на обратный курс...
  
   ... Рапорт вахтенного.... Находился ... увидел ... объект... похожий на яйцо... Сверху почти белый... Снизу фиолетовый, переливающийся... Объект перемещался... Менял размер...
  
   ... Рапорт рулевого.... Находился в рубке... завис объект, похожий на шар... Верхняя часть мигала, меняя цвет от белого до зеленого... Нижняя темнокрасная, текучая... объект пульсировал...
  
   Позднее, уточнив, куда и зачем шел корабль, много раз пытался сопоставить факты с этими рапортами. МРК должен был произвести ночной ракетный залп, он уже был почти в зоне огня, когда неизвестный объект преградил дорогу судну... Командир попытался сманеврировать, чтобы обойти загадочное «тело» и снова выйти в квадрат для выполнения поставленной задачи. Объект перемещался гораздо быстрее корабля, блокируя направление стрельбы.
   Что это было? За такие шутки - невыполнение зачетных стрельб - командир боевого корабля мог запросто слететь со своего кресла, лишиться погон, попасть под суд. Что произошло? Что помешало кораблю?
   Если взять на вооружение версию, что корабль не смог «пальнуть» из-за примитивного раздолбайства (что тоже весьма вероятно), то командиру понадобилась убедительная отмазка для командования флота... Но как тогда все хорошо срежиссировано! Четыре разных человека пишут фальшивые рапорта... При этом, нельзя не обратить внимание на такой факт - они описывают НЛО по-разному. Из детективов хорошо известно, что когда группа людей пытается соврать, то плохо срежиссированый спектакль «колется» довольно быстро - все, как попки, повторяют одни и те же слова, практически скалькированные описания (еще бы, ведь «режиссер» дал четкие установки - что и как говорить. Исполнитель должен лишь запомнить, что, какой формы и какого цвета...)
   А тут - четыре разных описания, один про сферу, другой про яйцо, третий про шар. Один про зеленую верхушку, другой про белую, третий про меняющую цвет от белого до зеленого. Один про лучи снизу, другой - про текучую нижнюю полусферу, один - про багровый цвет, другой про фиолетовый...
   Если командир корабля, стремящийся закрыть свой провал, срежиссировал этот спектакль, то он сумел сделать почти невозможное, да еще в крайчайшие сроки. Придумать все это, вбить в матросов описания (каждому - свое), убедить второго офицера рискнуть карьерой и пойти на ЭТО...
   Нет, не знаю. До сих пор не знаю, что было. Мне запретили говорить на тему этого случая с кем бы то ни было, все документы уехали в штаб Кольской флотилии и Северного Флота. Наш экземпляр тут же спрятали, он попал в «секретку» (секретную часть бригады).
   Некоторое время я наблюдал за тем, что будет с командиром корабля. Его не понизили в должности (а могли бы перевести за провал стрельб на должность заместителя командира корабля), его не понизили в звании (он так и остался капитан-лейтенантом, а не слетел до старлея - старшего лейтенанта), он получил очередное звание каптри (капитан третьего ранга) спустя некоторое время. Нет, никто не чинил ему препятствий в карьере. Никто его не сажал, никто, кажется, не обвинял в фальсификации.
   КАКОЙ ОТСЮДА СЛЕДУЕТ СДЕЛАТЬ ВЫВОД?
  
  
  СОПКИ.
  
  
   Лучшее, что есть в Заполярье - это сопки. Конечно же, если отбросить само море. Море - это нечто живое, тысячелетнее, оно существует по своим законам. На берегу моря можно сидеть часами, глядя в бесконечную даль, наблюдая, как ленивые волны набегают на гранитные стены, разбиваются, откатываются обратно. Там, на Севере, очень остро чувствуешь мощь природы. Здесь, в местах, обжитых человеком, подобные эманации не «пропитывают» организм. Там очень остро ощущаешь временность человека, его суетливость, мелочность. Мы - явление temporary, а вот океан вечен.
   Сопки идут от самого побережья куда-то внутрь материка - исполинские гранитные разломы. В этих разломах встречаются, как я уже говорил, озера огромной глубины, с чистой прозрачной водой. Встречаются также другие озерца - на вершинах плоских, как блин скал, накапливаются «лужи», которые имеют смешную глубину. Помню, неподалеку от нашего гарнизона, на вершине одной из сопок была такая вот «ванна» - в полчеловеческого роста. Вода там очень хорошо прогревалась, так как в летнее время солнце светит много и обильно, а «лужа» на вершине почти все время находится под прицелом горячих лучей.
   Особые «гурманы» любили посидеть в этой «ванне», впрочем, размер озера был таков, что в него спокойно могли залезть сразу несколько человек, а потому я не очень любил туда ходить - слишком много народа паслось вокруг.
   Сопки в первую очередь созданы для одиночества. Можно уйти в них далеко, только с ножом (на всякий случай), и чувствовать себя диким зверем, для которого больше нет законов... Ты один, против тебя природа. Впрочем, она и не думает воевать с людьми, животные встречаются редко, а потому лучше стать частью этого мира.
   Неподалеку от гарнизона была очень интересная скала. Когда смотришь на нее со стороны домов - кажется невозможным подняться наверх: острые уступы, отвесные стены, огромная высота. Если же обойти сопку понизу, то с другой стороны восхождение на нее можно совершать почти маршем, только иногда хватаясь руками за трещины, но зато почти не рискуя здоровьем. Забравшись на самый верх, можно смотреть на жизнь гарнизона с «высоты птичьего полета». Дома, пятиэтажки, оттуда кажутся маленькими, люди - совсем крохотными. Я залезал туда, когда бывало как-то тошно на душе. Оттуда все виделось по-другому. Помню, осталось очень яркое впечатление - внизу, подо мной, бегал комбриг и размахивал руками. Он что-то кричал, но слов не было слышно. Я лежал и лениво размышлял - а что он так бегает? Может, штабной команде опять объявили большой сбор, а меня не оказалось в строю? Может, меня ищут, опять какие документы надо? Может, чего серьезное случилось, никак со мной не связанное? А-а-а, какая разница. Вытягиваешь указательный палец, наводишь на фигурку комбрига, прищуриваешь один глаз, а второй глаз уже не видит мельтешащего командира. Палец закрывает крошечную фигурку целиком. Вот тебе и решение проблемы. Ложишься на камень и просто сливаешься с ним.
   В сопках все по-честному. Друг против друга. Можно выбрать себе стену, высокую или не очень, пытаться влезть на нее без всякой страховки. Если упадешь и сломаешь шею - все просто. Сломаешь ногу - помучаешься дольше, шансов приползти обратно тоже мало, потому что только на двух ногах можно прыгать через многочисленные ямы, разломы, перепады высот и прочие «красоты». Зачем надо так рисковать? Да просто так. Видимо, у некоторых людей это просто заложено, в крови. Есть ведь те, кто ходят в горы. А сопки... они как наркотик.
   Чаще всего я лазал по ним один, иногда трусил - уж больно страшными казались склоны, высота с середины горы (когда смотришь вниз) ... совсем другой, нежели с земли, когда выбираешь стену. Приходилось отступать, возвращаться. Всегда была злость на себя, но, видимо, некоторые скалы трудно взять вот так, нахрапом, с первого раза... С ними надо сначала сродниться, прочувствовать подъем... Времени на это не было. Каждый раз, убегая из гарнизона, рискуешь. Засекут, что не на месте, что удрал - не пожалеют, отправят на «губу». В моем случае еще и периодически шантажировали тем, что отправят служить на корабль, чтоб побыстрее сдох.
   Но сопки - это все равно наркотик. Они сильнее запретов. Когда забираешься на вершину - это особое чувство. Ты все-таки сделал это! Yes! Хотя, иногда бывает труднее спуститься.
   Временами мы удирали в сопки парой, у меня был хороший приятель, из Ильичевска (это крупный порт на Украине). Тоже романтик. С ним мы болтались по окрестностям целыми ночами. Как-то раз долго и упорно лезли на огромную скалу, в конце, когда преодолевали последние метры к пологой вершине, шли, в полный рост. Там уже можно было идти. Когда влезли на верхушку и глянули вниз - от страха упали на животы и поползли обратно. Оказалось, что «шапка» висела над пустотой - тонкий (примерно полтора-два метра) каменный «блин» сильно выдавался вперед, в сторону от самой скалы. Мы лежали на этом выступе (под нами были сотни метров пустого пространства) и не знали, в какой миг наши килограммы веса оказутся критичными и «блин» опрокинется вниз. Как я задним ходом полз с этой вершины - до сих пор помню.
   Вот чего мне точно не хватает тут, дома, так это сопок. Покоя, вечности, адреналина в крови. И еще - возможности посмотреть на любую проблему сверху и закрыть ее одним пальцем.
  
  
  ПУЛИ, ПРОСВИСТЕВШИЕ МИМО.
  
  
   Как видно из описаний, всякие «головнячки» встречались у нас часто. На самом деле, не все истории заканчивались жертвами, случаев, когда беду отвели в последний момент, гораздо больше, чем тех, когда дело закончилось трагически. Вот несколько историй с хэппи-эндом (все произошли в те два года, что я служил в бригаде).
  
   Молодой матрос (работал на бербазе - береговой базе - на насосной станции) сменился с дежурства и побрел в сторону казарм. Была зимняя ночь, как раз дул некислый ветер, сильный мороз быстро отбирал у тела тепло. Молодые, в отличие от старослужащих, еще не имеют того запаса теплой одежды, что помогает спокойно переносить «уличные приключения». На полдороге у парня жутко замерзли ноги, стали отниматься пальцы. Он, балбес, сел прямо на дороге, снял сапоги, пытаясь согреть пальцы руками.
   Ему очень повезло. Один из офицеров, с какого-то хрена, именно ночью, именно в такую погоду, именно туда пошел выгуливать собаку. Офицер наткнулся на засыпающего парнишку случайно - увидел сквозь пургу черное пятно на дороге, собака привела.
   Парень уже почти спал, он не чувствовал боли. Его дотащили на руках до коровника, разогревали все тело руками, потом прибыл врач из лазарета, растирали спиртом. Что там еще делали, чтобы оживить его - не знаю, говорят, матрос страшно кричал, когда ему стали оттирать ноги. Их спасли чудом.
  
   Запасы топлива и корабельное вооружение (снаряды, торпеды, ракеты, мины) обычно располагаются в специальных местах, в бухтах, рядом с той, где стоят корабли. Эти бухты охраняются караулами, которые так и называются - первый караул (оружейный), второй караул (топливный).
   Запасы оружия хранились у нас в маленькой «боковой» бухточке, на небольшом острове. Так уж вышло, что в этой же самой бухточке стояла старая раздолбаная баржа, которая сто лет никуда не плавала (пардон - не ходила). Однажды на этой посудине выполнялись какие-то ремонтные работы. Потом никто не мог объяснить - замкнуло проводку или в дело вступил чей-то хабарик. Судно загорелось. Самое ужасное заключалось в том, что горевшую баржу сильным ветром оторвало от берега (кажется, тросы крепления сгорели) и полыхающее чудо начало медленно дрейфовать в сторону острова с боезапасом!
   По тревоге прибыла пожарная машина. Их у нас было две, но вторая не завелась. Та, что прибыла, не смогла потушить пожар - у берега был глубокий подтаявший снег, машина не проехала, осталась на дороге. Не хватило длины шлангов, чтобы организовать забор воды из бухты. Судно продолжало смещаться в сторону первого караула...
   Бойцы-пожарники оперативно развернули на самом берегу мотопомпы, но мощности водометов не хватало, чтобы струями накрыть горящее корыто (уплыло далеко от берега).
   Других средств тушения пожара в бригаде не было. Руководство бригады, традиционно стремившееся решить «мелкие проблемы» внутри себя, не вынося сор из избы, вынуждено было обратиться в г.Полярный (штаб флотилии) с просьбой прислать пожарный катер. Катер почти сразу вышел в море, но пока он дошкандыбал до нас, в море начался отлив (справка: в Баренцевом море огромные ежесуточные приливы и отливы. Перепад высот составляет несколько метров). Пожарный катер имел большую осадку, он (конечно же) легко вошел в нашу бухту, где стояли ракетные корабли, но не смог «перескочить» в малую бухточку, где был склад - его осадка была слишком велика, чтобы маневрировать там при отливе.
   Горящая баржа ткнулась в берег острова у первого караула. Особая пикантность ситуации заключалась в том, что первый караул был расположен... примерно в километре... ну максимум, в полутора от жилых домов, от лазарета, от детского сада. Вся эта веселуха продолжалась несколько часов, пока не начался прилив. Тогда морской пожарный катер вошел в бухту и потушил горящую баржу.
  
   Лазарет. Роды. Осложнения. Принимающий роды врач звонит в штаб бригады - требуется немедленная эвакуация молодой женщины в городской госпиталь с другим набором оборудования. Ночь, «ветер два», ни один вертолет не поднимется в небо (да и нет у нас вертолетов, они у «погранцов»). Надежда только на корабли. По боевой тревоге собирается экипаж «мрака», все офицеры срочно высвистываются из домов, пока они бегут к судну, медицинская бригада подвозит к запускающемуся кораблю роженицу. Женщину поднимают на борт на руках. Корабль выходит в море.
   Волнение - 4-6 баллов. Глубокая ночь. Все согласования с штабами Кольской флотилии и Северного Флота на перемещение «мрака» происходят параллельно с тем, как набирающий ход корабль устремляется в сторону Полярного. Обычно, в нормальной жизни, все «процедурные» вопросы занимают немало времени, тем более, когда дело касается не «ка-вэ-эма» или «тэ-эла» (ТЛ - торпедолов), а боевого корабля, с оружием на борту. Но женщину надо спасать, при таком волнении «мрак» способен гораздо быстрее передвигаться по морю. Он затрачивает на переход до города чуть больше часа, там, где МК (морской катер) или КВМ - обычные транспортные средства - шли бы часа два (если б вообще дошли). Все это время четыре человека держат женщину на куске брезента, растянув полотно в воздухе, так, чтобы вибрации работающих на полную мощь двигателей и удары волн причиняли ей как можно меньше страданий.
   Через час боевой корабль у причала города Полярного. Скорая помощь увозит роженицу в госпиталь. Все хорошо, роды проходят успешно. Мальчик. :)
  
   Случаев, когда игра шла «на грани фола» или даже за гранью было множество. Пожалуй, я не смог бы все их описать, потому за кадром остается история о том, как поссорились два молодых гражданских мужика с катера-мусоросборщика (единственный катер в бригаде, у которого экипаж состоял не из мореманов) и эта ссора закончилась ножом в животе (это произошло как раз в мою вахту, я стоял дежурным по штабу); также остаются за кадром истории о том, как шедший на парад боевой «мрак» внезапно потерял ход и его несло на заградительное минное поле; о том, как пьяный командир «ка-вэ-эма» перепутал створ, нырнул не в свою шхеру и по памяти, заучено стал вычерчивать привычные зигзаги в ЧУЖОМ ФАРВАТЕРЕ, с чужими подводным скалами и минными полями - в тот раз, говорят, спасло только присутствие на борту «ка-вэ-эма» командира одного из «мраков», который, поднявшись с женой на палубу, увидел, что корабль (кстати, наполненый пассажирами) миновал чужой створ. Это офицер и выводил КВМ обратно.
  
   Один случай из этой серии произошел со мной. Дело было почти в самом конце моей службы. Еще стояли зимние холода и наша казарма радостно встречала «личный состав» замогильным ледяным покоем. Ребята, служившие на год больше меня, уходили на ДМБ. Как это принято у мореманов, чтобы оставить о себе хорошую память, «годки» оформляли «ДэМэБовый аккорд» (ДМБ - аналог «дембеля» в армии). ДМБ-Аккорд - это нечто такое, что увольняющиеся делают для своей части, как бы не по приказу, а от всей души. Ребята решили порадовать нас теплом - собственноручно изготовить калорифер для нашего кубрика. Сказано - сделано.
   Установили в сушилке мощный вентилятор, привернули к нему трубу-короб из толстой жести, через стену вывели воздуховод в наше помещение, а нагревательный элемент изготовили в силу своих знаний электрики. Просто натянули внутри жестяного короба толстый провод, на мощных болтах, к креплениям подвели ток. Когда калорифер включали, провод раскалялся докрасна, нагревая воздух внутри жестяного короба. Крутящийся вентилятор гнал воздушную массу внутрь нашего помещения. Ха-ра-шо! Отличная была система. Мы пользовались калорифером, нежились в тепле и вспоминали ребят, что уже, видимо, были дома.
   Как-то раз я в очередной раз измотался от бессонных ночей и пошел «сдаваться». То бишь, попросту приперся в кубрик, во второй половине дня (но когда там было еще тихо и все находились «на боевых постах»), запустил калорифер и улегся спать. В нашей казарме никого не было, кроме дежурного мичмана и моряка-казаха, несшего наряд по кубрику.
   Когда я забрался в койку, мичман просунул голову в дверь:
  - Борзеешь, Романов?
  - Потихоньку, товарищ мичман.
  - Ну-ну.
   И он ушел смотреть телевизор в кают-компанию. Ему не было никакого дела до того, что мореман срочной службы (в нарушение устава) завалился на койку днем. Следом за ним к телевизору испарился и казах-дневальный.
   Было хорошо, тепло. Снились мне жареные тапочки. Я переворачивал их на сковородке, смрад был отменный, а я все равно крутил резиновые кеды и жарил их, жарил. Потом в голову вяло и тормознуто вплыла мысль:
  «Зачем я жарю резиновые тапочки?»
   Мозг натужно поискал ответ, но мысль покинула голову, так как ее медленно и лениво вытеснила другая:
  «Ну и вонь!»
   Собственно, эта вторая, совершенно ленивая мысль и пробудила сознание. Сознание просыпалось вяло, нехотя, его не напугало даже то, что когда я открыл глаза, то увидел вокруг себя лишь смрад, клубы дыма... И страшный запах горелой резины.
   Все наше помещение было в дыму, но все же я увидел, что источник - это отверстие в стене, там, где была расположена труба калорифера.
   Помню, я достаточно быстро и убедительно сумел подняться (это мне так кажется). Адреналин в крови, видимо, присутствовал наравне с углекислотой в легких. Я, шатаясь, побрел к дверям кубрика, распахнул их. В коридоре никого не было.
  «Сушилка!» - оформилась в голове новая мысль. - «Там пожар». На мне были только тренировочные штаны, я выполз из кубрика даже без тапок. Когда я добрел до сушилки, то вспомнил, что там железный пол. Открыл дверь. Так и есть, загорелся самопальный калорифер, прогорели асбестовые прокладки у болтов, видимо, ток был слишком силен, защита, что сделали ребята не выдержала (кстати, это я сейчас пишу анализ, который делался позднее, по следам событий, а тогда о деталях не думал). Горела какая-то резиновая хренота, что была использована в корпусе калорифера, вентилятор бодро раздувал пламя, прибавляя «газку», а потому жесть, не выдержавшая температуры, зияла дырами и огонь уже перекинулся на деревянные стены сушилки.
   Несмотря на глобальное помутнение в башке, я рассуждал очень здраво (так мне тогда казалось). Позднее умные люди меня спросили, почему нельзя было просто позвать на помощь? Зачем понадобилось голыми ногами лезть на железный пол сушилки, когда там же, рядом, горел включенный в сеть электроаппарат? Признаться, мысль о том, что можно позвать на помощь, почему-то не приходила мне в голову.
   Как я уже сказал, мысли в голове были вполне правильные, здравые. Когда я вошел внутрь сушилки и меня не долбануло током, я конечно же, сразу повернулся к пульту. Красная кнопка «стоп» была передо мной, но касаться ее было страшно - а вдруг то самое замыкание через тело на пол? Пришлось подпрыгнуть и ткнуть кнопку, пока ноги не касались пола. Смешно? Бредово? Именно так и было! Не надо забывать, что до того я капитально наглотался дыма, а потому мозги соображали совершенно особо. После того, как вентилятор заглох, пламя внутри жестяного короба почти мгновенно опало, но тут же весь дым, который до того уползал в кубрик, повалил в сушилку. Еще надо было погасить деревянные стены. Ничего противопожарного у меня не было, а потому пришлось просто хлопать по тлеющим доскам руками. Я стучал ладонями по горящей стене и быстро отдергивал руки. Удалось сбить пламя с поверхности, хотя оно продолжало потрескивать где-то внутри конструкций.
   Тут впервые меня посетила ДЕЙСТВИТЕЛЬНО ЗДРАВАЯ МЫСЛЬ, что надо бы призвать на борьбу с пожаром других людей. И я двинулся в сторону кают-компании, откуда доносились бодрые звуки телевизора.
  - Товарищ мичман, - сказал я, распахивая дверь. - У вас в сушилке и кубрике проблемы, дайте сигарету.
   Сигарету он мне дал, а вот проверить «проблемы» послал матроса-казаха. Через несколько секунд тот приежал обратно с выпученными глазами, потом они убежали вместе. Я сел на пол, прямо в коридоре, босиком, по форме одежды «голый торс», прикуривая сигарету. Было очень хорошо и спокойно. Я спас малую родину (кубрик) от пожара. Я чувствовал себя героем. Помню, даже порадовался, что сам все потушил - стал единственным героем! Потом там бегали люди, что-то смотрели, проверяли, проветривали. Потом мичман сел со мной рядом на пол, тоже закуривая.
  - Жив? - спросил он.
  - Жив, - ответил я.
  - Отравился?
  - Вроде нет.
  - А чем тушил? - поинтересовался мичман.
  - Руками, - пытаясь изобразить дымные колечки, ответил я.
  - Покажи ладони.
   Я показал. Ожогов не было.
  - Йоханый бабай! И босиком! Ну ты мудак, - заржал он и ушел смотреть телевизор.
   Подвиг не состоялся, ни тогда, ни позднее. Не было аплодисментов, всемирного признания, восковой фигуры в музеи мадам Тюссо, не было НИ-ЧЕ-ГО. Будни. Просто потому, что пуля просвистела мимо, обошлось без жертв и разрушений, это главное. На все остальное всем было плевать.
   А калорифер демонтировали. Любопытно, что было бы, если б мы включили его на ночь.
  
  
  МОЙ ПЕРВЫЙ АВТОГРАФ.
  
  
   Все мы (графоманы) когда-нибудь оставляем свой первый автограф. Можно помнить, где он был оставлен, можно забыть - кому как удобнее. Я помню.
   История эта (традиционно) произошла ночью. Или утром? Время было около 3-х часов, вероятно, это все-таки ночь. Я дрых прямо на своем рабочем месте (уже не хватило сил ползти до казармы), а потому составил три стула и спал на них. В принципе, это нормальное спальное место, можно привыкнуть и не испытывать проблем, а если четыре стула - так вообще все отлично.
   На телефонный звонок отвечать не хотелось (Достали!). Вообще, ночные звонки и вызовы в штаб - дело обычное. Особенно, когда ты числишься на хорошем счету, тебе доверяют «разрешать» серьезные вопросы... Часто поднимают среди ночи. Это плата за авторитет. Зато на «губу» боятся сажать, понимая, что самим же хуже будет.
   Начальник штаба срочно вызывал меня к себе. Он, помнится, даже обрадовался, что нашел меня не в казарме, а в строевой части (бежать ближе).
   Матюкаясь и придавая себе вид образцового военнослужащего (уже на ходу), я пополз в штаб.
  - Нужно срочно расписаться на трех экземплярах карты за СПНШ, - последовала команда.
   Тут, видимо, без объяснения - никуда. Что такое секретная карта - думаю, понимают все. Добавлю только, как эти карты создаются: их рисуют художники штаба. Что и как там они рисуют - нам неважно, важно лишь то, что их руки способны голый лист бумаги превратить в детальный план, на котором командование затем рисует стрелки, время и маршруты выдвижения кораблей, позывные (или че там они рисуют, не знаю). Карты сразу же секретятся , один экземпляр отправляется в наш архив, а два - в вышестоящие штабы.
   На таких картах всегда стоят подписи - командира бригады, начальника штаба, СПНШ (это старшие помощники начальника штаба, их несколько), флагманских специалистов (на любом корабле много боевых частей, скажем БЧ-1 - это штурманская, БЧ-2 - ракетно-артилерийская и т.д.). Если отрабатывают стрельбы - то на секретной карте обязательно должны быть согласования Ф-РАО (флагманского специалиста по ракетно-артилерийскому оружию, он старший в бригаде именно по стрельбам), если отрабатывается навигация - флагманского штурмана.
   На той карте не было подписи одного СПНШ. И самого СПНШ тоже не было. А скоростной ТЛ (катер-торпедолов) уже стоял у причала «под парами», ему была дана команда немедленно везти карту в штаб флотилии. Выход?
   Для этого ... хм-м-м ... и нужны народные умельцы. Хороший специалист просто обязан уметь ставить закорючки на документах за всех своих начальников, начиная от командира бригады. Этот талант (точнее, трудовой навык) официально не поощряется, но негласно (и очень охотно) используется всеми. Этот талант опасен, потому что является палкой о двух концах... впрочем, о «губе» я уже выше говорил.
   В тот раз, матюкаясь от того, что «придурки и долбое.ы» не могли раньше срубить, что им будет нужна подпись, а я опять «опять не спал, так как до утра, по подъема, теперь около двух-трех часов, а сон так просто не идет», а они «завалятся спать, как только сдадут документы - гады! - а мне работать! - сволочи!», вот с этими мыслями я взял протянутую ручку. Продолжая «крутить в голове» всю эту бесконечную шарманку, поставил на секретной карте, против метки СПНШ, свою подпись: Виталий Романов.
   И уже через миг покраснел, потому что впервые за все время откровенно «слил». До того я не ошибался ни разу! Только со сна и со злости, не думая, карякнул рукой. И все! Это был первый экземпляр (на секретных документах обязательно ставится номер и кому предназначен этот экз. Там уже было написано - 1-й экземпляр, штаб флота).
   Я стоял, сгорая, а рядом тяжело дышали те, кто старательно рисовал карту всю ночь, с семи часов вечера - художники, секретчики, офицеры штаба.
  - Отправим так, - прервал всеобщее оледенение другой СПНШ. - Никто не заметит. Только, бл., на остальных экз не ошибись!
   Я не ошибся и нарисовал то, что просили. А они так и погрузили секретную карту - экземпляр номер один - на ТЛ и отправили в штаб флота. В ту ночь я уже не уснул, сильно переживал...
   Это был мой первый автограф.
  
  
  ИНТРИГИ ПРИ ДВОРЕ.
  
   Интриги при «дворе» имеют место быть, и еще как имеют! Возможно, это самое увлекательное занятие для тех людей, кто безвылазно сидит в закрытом гарнизоне по десятку лет. Некоторые, правда, просто пьют по-черному, не особо напрягая себя всякими интеллектуальными упражнениями (у нас в штабной команде был мичман, который напивался до поросячьего визга, его уже не лечили, просто привязывали к железной койке. В бригаде держали лишь потому, что рыбак отличный - комбригу свежую рыбу возил). Ну, а те, кто не пил по-черному, развлекались, как могли.
   Тут и очередь на покупку автомобилей: тогда еще существовали блатные очереди, как сейчас помню, в период моей службы как раз «девятки» выпускать стали, все офицеры хотели купить, а в квартал только по три машины на бригаду выделяли. Вот и кроили очередь все, кому не лень - и командир бригады, и начштаба, и начальник полиотдела. Чуть ли не до грызни доходило;
   Тут и формирование экипажей на новые корабли. Периодически бригада комплектовалась новыми «мраками», для приемки судна собиралась команда, которая ехала в Питер, на завод, там (в доке) принимала «мрак» и гнала его обратно. Иногда такие экипажи по полгода болтались в Питере, вдали от начальства. Конечно же, все мечтали попасть на новый МРК - в Питере славно «оторваться» после северного одичания;
   Тут и офицерская академия. Временами офицеры отправляются на «повышение квалификации» - учиться в Военной Академии, чаще всего опять же в Питер. Попасть в академию - это вообще праздник для офицера, потому что тогда человек получает возможность вместе с семьей на несколько лет вырваться с севера в отличный город. В перспективе «светят» звезды каптри (капитана третьего ранга), а после... после - «мечта удава» - перевод из Гранитного в лучшие, более приспособленные для существования места.
   Тут и формирование экипажей кораблей, отправляющихся на БД (боевое дежурство) в дальние края, например, в Анголу, формирование экипажей кораблей, передающихся на другие флота.
   Тут и присвоение очередных званий, и назначения на освобождающиеся должности: как я уже говорил выше, офицеры всеми силами ищут «пути продвижения» в другие войсковые части. Кому-то это удается, а потому их места делятся теми, кто остался.
   В общем, бригада постоянно напоминает собой копошащийся муравейник, в котором «что-то где-то происходит» и всем надо быть в курсе что и где. Для того, чтобы получать информацию одним из первых, следует «играть» в каком-то клане. Кланов несколько, впрочем, это уже совсем другая история.
  
  
  СТРАННЫЕ ТАНЦЫ С ЛОПАТАМИ.
  
   В таком сложном «королевстве» можно использовать интриги в своих целях. Если, конечно, знать, кто с кем на «ножах», куда надавить, чтоб получить результат, где слабые места, а где no chances.
   Вот одна из таких игр (весьма простеньких), с длинным вступлением. Так уж повелось, что командир бригады сильно недолюбливал штабную команду, а начальник штаба - всегда защищал (еще бы, мы все находились в его непосредственном подчинении и облегчали работу офицеров штаба). Комбриг очень любил объявлять нам «большой сбор» (строить команду по десятиминутной готовности) и гнать на уборку снега, а начштаба любил, чтобы все нужные люди были у него под рукой.
   Надо ли сюда добавлять, что эти два офицера принадлежали к разным «кланам»? Начштаба вырос в бригаде, прошел весь путь, от «литехи» до капитана второго (а затем и первого) ранга. Комбриг был назначен со стороны, всю дорогу мучительно искал возможность перескочить с должности капитана 1 ранга на более интересную (разумеется, вне бригады).
   Так мы и жили, между двух огней. Начштаба тоже был не подарок - хоть и защищал, а работать надо было, поймал бы разгуливающими в сопках - не пожалел бы.
   Вот как-то раз и поймал одного из наших ребят. Звали его Андрей. Андрюха - Линь. У парня до ДМБ оставалось месяца полтора-два, когда начштаба изловил его там, где Линю не положено было находиться.
  - В этот раз ты точно сядешь, - сказал начштаба. - Отбегался по девкам.
   Дальше все было по привычной схеме: звонок в строевую часть, «Романов, готовь приказ на ..., на гауптвахту». Надо сказать, что делать такие приказы - на своих же - я не любил. Да и не делал ни разу за всю свою службу. Столько, сколько у «командного народа» возникало желание посадить кого из штабной банды - столько раз удавалось с помощью разных заморочек это дело спустить на тормозах.
   Данный случай представлялся глухим. На исполнение приказа мне было дано десять минут, меня уже ждал начштаба с отпечатанными документами. «Принесешь мне приказ, - сказал он. - Я сам договорюсь с комбригом, чтобы тот подписал без проволочек. Сядет наш герой, давно уже пора за его выходки».
   Линь материализовался в строевой части... «Виталя, выручай». Он, конечно, как все, знал, что иногда удавалось сотворить чудеса. Он, конечно, помнил, как за полтора года до этого, я молодой «карась», только приехавший из учебного отряда, заявил ему (полторашнику): «Я - человек».
   Линь не искалечил меня тогда, хотя мог бы. Занимаясь боксом, являясь лидером среди своего «призыва», он мог бы сделать со мной все, что угодно. Он только проворчал, что впервые слышит такие слова от «рыбы». Слова запомнил, жизнь мою сделал более тяжелой, чтоб языком молол поменьше.
   Позднее, нас сознательно «стыкнули» с ним, чтобы посмотреть - кто кого. И опять же, только чудо спасло...
  «- Иди на х.., Линь!»
  «- Ответишь, сегодня вечером, когда разойдутся офицеры...»
  «- Отвечу...»
   И долгий день, мучительное ожидание финиша.
  «- Ну, давай, бей, а то ударю я».
  «- Андрюха, мне не так просто ударить человека...»
   Молчание.
  «- Знаешь, мне тоже».
   И опять - чудо. Он, боксер, служивший на год больше меня (это - пропасть), видел во мне человека. Он не поднял руку...
  
   Сейчас Линь сидел передо мной: «Выручай! Ты ж понимаешь, если меня, годка из штаба, как дерьмо повезут сдавать на губу, при всех - это позор».
   Я должен был сделать все. Нет! Я ничего ему не был должен. Даже больше - мог бы припомнить ему «рыбу». Но...
   - Андоюха, а начштаба не заступится?
  - Не знаю, рискни. Тока он злой очень...
  - Комбриг?
  - Сам знаешь, как он нас любит, а меня особо.
  - Блин, хоть в политотдел беги, тока им на нас всех насрать...
   Телефонный звонок.
  «- Романов, где документы?»
  «- Несу, товарищ капитан второго ранга...»
  «- Давай, жду».
   Отбой.
  - Пошел, я, Андрюха...
  - ...
  
   В таких случаях лучше иметь заготовленный план. Тут времени на план не было. И привычная схема не работала. Начштаба, фактически наш единственный защитник, вырвал бумаги у меня из рук, нетерпеливо их подписал и снял трубку прямой связи с командиром бригады.
   Через тридцать секунд они пришли к консенсусу.
  - Давай, Романов, к командиру, подписывай приказ, ставь печать, завтра с утра на катере наш орел поедет на губу (своей гауптвахты у нас не было, потому отправляли народ в другую часть, более крупную. Там наших не любили...).
   От кабинета начштаба до двери в кабинет комбрига по улице двадцать шагов.
  «Мать вашу! У меня никаких идей нет, что делать... Нельзя же вот так... Даже не рыпнуться...»
  - Романов, приказ принес? Давай быстро! Некогда мне...
   Рука уже над листами, четыре копии, все подписать. Вот уже одна роспись на первом экземпляре.
  - Сволочь! - Вырвалось у меня.
   Рука зависла над листом. «Что-то я не то сказал...»
  - Гад! - Уверенно продолжил я. Отступать было некуда. - Он подставил нас всех, теперь из-за него на нас будет клеймо.
   Комбриг лениво зевнул и подписал второй экземпляр приказа.
  - Правильно, товарищ капитан первого ранга! - С пафосом брякнул я. - Я бы тоже его наказал, так, чтоб другим неповадно было. Только я бы придумал для него наказание похуже!
   Рука опустилась на листы. Самый главный человек в бригаде с интересом смотрел на меня. (И тут Остапа понесло... Честно слово, это был лучший спектакль в моем исполнении.)
  - Посмотрите, что творится вокруг! - Трагически произнес я, указывая рукой за окно. Там, за окном, была по уши засыпанная снегом игровая площадка детского садика. - Детишкам гулять негде. На объектах штабной команды падают жители гарнизона, снег не убирается сутками, а некоторые старослужащие, забывшие про свой воинский долг...
   Комбриг задумчиво теребил ручку.
  - Я бы, товарищ капитан первого ранга, дал бы этому... герою... лопату в зубы, чтобы он - НЕ ТАМ ГДЕ-ТО, А ТУТ, НА ВИДУ У ВСЕХ, работал на благо гарнизона. Чтобы ему было стыдно! Чтобы все молодые матросы...
  - Правильно! - Рука быстро перечеркнула приказ, листы полетели в мою сторону. - На х.й мы его туда отправляем, пусть здесь снег гребет те же пять дней, с утра до вечера!
  - Вот это будет позор! - Воскликнул я. - Пусть знает! Пусть чистит все объекты штабной команды, один!
   Командир бригады снял трубку внутреннего телефона, вызвал начштаба.
  - Я порвал приказ, - сообщил он в трубку. - Пусть гребет снег в гарнизоне, пять дней.
   Невнятное бормотание и внятный мат.
  - Да ну в п..ду. Что у нас, своего снега мало? Все!
   «Получилось, получилось, получилось» - билась в голове одна дурацкая мысль. Никогда бы не подумал, что способен такую пафосную речь произнести столь убедительно. Какой дешевый спектакль! Я нес Линю его приказ, перечеркнутый крестом (Андрюха увез его на ДМБ). :)))
   Через полчаса прозвучал приказ: «Штабной команде - БОЛЬШОЙ СБОР!» Еще через десять-пятнадцать минут мы стояли единым строем перед кабинетом комбрига.
  - Медленно, товарищи матросы, медленно собираемся! Быстрее надо! Будет отрабатывать команду «большой сбор». А сейчас - посмотрите вокруг, - он придал лицу трагическое выражение и указал нам на детскую площадку, засыпанную снегом. - В общем, так. Вся команда, кроме нарядов - отменить ВСЕ РАБОТЫ. На объекты! Очистить все до асфальта! К завтрашнему вечеру!
  - До асфальта?! - Не выдержав, удивился кто-то (вообще-то, в строю не положено разговаривать).
  - До асфальта! Детишкам гулять негде. На объектах штабной команды падают жители гарнизона, снег не убирается сутками, а некоторые старослужащие, забывшие про свой воинский долг...
   Комбриг быстро посмотрел на меня, в его глазах были хитрые огоньки. Он повторял мою речь, слово в слово.
  - так вот, один товарищ будет у нас до асфальта детскую площадку чистить!
   Детская площадка была не нашим объектом - она входила в ведение береговой базы. Хитрый комбриг «умыл» нас всех - одним выстрелом «загасил» двух зайцев, даже трех. Оставил Линя в бригаде (вроде пошел на поводу, а с другой стороны - показал начштаба, чей голос в бригаде важнее), но всучил проштрафившемуся самый трудный зимний объект. Заодно и нам по первое число прописал, чтобы жизнь медом не казалась...
   Кто кого переиграл - непонятно. Но «губа» опять осталась без наших.
  
  
  ТРАВМЫ.
  
   Может, и надо было этой главе придумать какое-то более умное название. Однако, суть это не изменило бы. Помимо тех случаев, когда в нашей бригаде «чудом не случились» новые трупы, регулярно и ежедневно матросы получали травмы. Многие сохранили память о СФ на всю жизнь. В том числе и я, но об этом через несколько глав.
   А пока - о моих друзьях, и о тех, кого я почти не знал...
   У меня там, в Гранитном, было два хороших приятеля, в нашей штабной банде. Один из них, Андрей, из Мурманска (но не Линь) служил на УТС (учебно-тренировочном судне). Из нас троих он был первым. Банально и просто - электроожог, 380 вольт. Я не специалист в этом. Какой-то щит на судне оказался не заземлен или плохо заземлен. Поражена была вся рука, до локтя, по счастью, со временем следов почти не осталось.
   То была почти «боевая травма», на корабле. Очень часто увечья получают в быту, мимоходом, совершенно не ожидая «выстрела». Так произошло со вторым моим приятелем, из Ильичевска (я писал выше - мы вдвоем любили лазить по сопкам). Он стал заложником своей добросовестности. Как-то раз «руководство» заразило нас идеей привести казарму в порядок. Вот и открыл Валерка окно, чтобы вымыть рамы. Тяжелое оконное стекло выпало из хлипкого каркаса. Он еще пытался поймать хрупкую ношу, чтобы стекло не разбилось. В результате, «гильотина» упала прямо на его подставленную ладонью вверх руку. Но только не на ладонь - на запястье, сразу за ладонью. Масса стекла и инерция были таковы, что Валере перебило связки. Те, кто был рядом, онемели от вида крови...
   Больше всего запомнилось, как один из наших сослужившев, шахтер из Донбаса, тут же схватил кусок разбившегося стекла и с криком: «Ползет! Ползет!» стал копаться у Валерки в руке. Мы все были в шоке. Только позднее он объяснил, в чем было дело. Связки у человека всегда натянуты, когда их перебило стеклом - «резиновые тяги» стали сокращаться, уползая внутрь руки, от точки разрыва. Сослуживец, шахтер, уже видел аналогичные травмы. В отличие от нас, он знал, что связку надо любой ценой «поймать», чтобы потом ее можно было сшить обратно.
   А тогда все очевидцы «поплыли» от вида того, как этот «отморозок» копается стеклом в руке парня, находившегося в трансе... Поймать связку он так и не смог, а потому на запястье у Валеры красуется длинный шрам - чтобы «достать» сокращающуюся связку, ему в лазарете резали руку, уже вдоль, а не поперек - от кисти к локтю. Бугристый, извивающийся шрам остался на всю жизнь.
   А еще были другие «бытовые» и «боевые» травмы. Все они - дело случая, а совсем не героизма...
   По учебной тревоге на корабле матросы один за другим «ныряли» в люк, по вертикальному трапу вниз, занимая боевые посты. Последний из них (остающийся наверху) обязан был захлопнуть люк и задраить его (инструкция). Он и захлопнул - слишком рано - всей массой створки ударив по голове того, кто еще не успел соскользнуть с трапа на нижнюю палубу. Результат - парень съехал по поручням уже без сознания, сотрясение мозга, госпитализация.
   Казалось бы смешной, но тяжелый случай: любовь к камбузному чаю. Я уже рассказывал выше, как часто и метко его разбавляли содой. Один из моих сослуживцев, до конца службы не желавший готовить себе жратву и питавшийся на камбузе, заработал к третьему году службы язву. И такие травмы бывают. Может, их даже больше, чем любых других. Только никто не фиксирует и не считает такие вот «повреждения», не до того.
   Обморожения, ожоги, воспаления легких... Проблемы с зубами, которые невозможно вылечить, а можно только удалить... Переломы и рваные раны, искалеченные пальцы и сотрясения... Отравления и просто пьяные драки...
   Из матросов моего призыва, служивших в штабной команде, ни один не вернулся домой без серьезной травмы. Привезли память на всю жизнь. Но, опять же, никто не видел в этом что-то необычное, выдающееся. Это - рутина. Будни.
  
  
  УСТАВ И НЕУСТАВ или КОЧЕГАРКА FOREVER.
  
  
   Устав - хорошая штука. Он, как любой закон - палка о двух концах. Если хорошо знать устав, то очень во многих случаях можно найти в нем (точнее в них, ибо уставов - аж четыре штуки) нечто приятное для себя.
   Например, если ты заступаешь в наряд - то перед нарядом положен отдых четыре часа. И хоть там все перевернется - это положено по уставу! Если твердо стоять на своем, можно получить желанные четыре часа для отдыха перед нарядом. Правда, стоять на своем бывает очень трудно. Офицеры ведь тоже не прочь трактовать любое спорное положение в свою пользу, а при случае - просто нажать, надавить на психику...
   Конец зимы 1989 года. У нас в Гранитном еще было очень холодно, а потому кочегарки, отапливавшие жилые дома, «жарили» на полную мощь. Корабли уходили на очередные зачетные стрельбы, а потому народу в бригаде (незанятого) оставалось мало. И, как часто бывает в таких случаях, мореманов в наряды просто не хватило.
  - Кого поставить на кочегарку в жилые дома? - Спросили комбрига. - Корабли идут на стрельбы, катера идут на стрельбы, бербаза и СРМ (судоремонтные мастерские) работают на обеспечение стрельб. В когечарку послать некого!
  - Как некого?! - возмутился комбриг. - Поставить штабную команду!
   Ту надо сказать, что организация работы кочегарок в закрытых гарнизонах - штука тонкая. Дело самих кочегаров (профессиональных) следить за котлами, подбрасывать уголь в топки, контролировать температуру и давление. А вот «добавочный наряд» нужен для того, чтобы круглые сутки таскать уголь с улицы, с угольных куч - до тех самых кочегарок. Дело это тяжелое, особенно зимой, когда топлива требуется много.
   «Поставить штабную команду!» - сказал комбриг. А стрельбы должны были продолжаться четверо суток... И все возражения начштаба были отметены в сторону: «Мерзнут женщины с грудными детьми».
   Самое смешное было в том, что часть штабной команды тоже работала на обеспечение стрельб - художники (рисовавшие карты), секретчики (таскавшие в своих кейсах всякую джеймсбондовскую макулатуру), фельдъегери (возившие почту в штаб флота). Так что снять всю штабную команду на четверо суток было невозможно. Здраво помыслив, начальник штаба с горем пополам набрал восемь человек, «условно-свободных» от работ и нарядов. А потом вызвал меня.
  - Романов, - сказал он. - Пойдешь старшим. На четверо суток. Вас восемь человек.
   Надо сказать, что к концу зимы 1989 года я заканчивал второй год службы, дураком не был, а потому хорошо знал, что такое кочегарка... Знал также и о том, что больше суток там почти никто в наряде не стоит - не выдерживали... Уж больно тяжело: спать по четыре часа, а в остальное время таскать носилки весом по сорок-пятьдесят килограмм. Начштаба отправлял нас на четверо суток... И меня старшим. К тому времени я уже был старшиной второй или первой статьи (не помню), впрочем командные лычки для того и повесили мне, чтобы как раз в таких вот случаях руководить бандой наших гопников. У нас было еще несколько таких же старшин - для нарядов...
   Однако, устав я знал очень хорошо еще со времен учебки в Архангельске, а потому спокойно процитировал капитану 2 ранга главы о том, что наряды подряд запрещены. Что никто, никаким приказом, не имеет права направить личный состав в наряд на ЧЕТВЕРО СУТОК. Что после таких нарядов, зае.авшись в гавно, народ и травмируется, а то и гибнет...
  - Я прошу, - сказал он. - Знаю, что не имею права. Но как быть?
   Вот это «как быть» убивало всегда. Когда дело касалось нас и нашего «я» - нам предлагали устав, когда дело касалось кого-то другого - взывали к нашей совести.
   В общем, если без пафоса, то совесть работала, а потому я взял людей и мы пошли на черверо суток. Какую речь я им произнес перед кочегаркой - хрен знает, не помню. Видимо, это было что-то из серии «Велика Россия, а отступать...». А может: «Нас мало, но мы в тельняшках» - скорее, это ближе.
   Потому первые сутки вопросов не возникало. Таскали «караси», таскали «полторашники», таскали «подгодки». Все работали нормально, надо было лишь следить за молодыми, у них выносливость еще не на уровне. Проблемы начались на вторые сутки, когда, поспав три или четыре часа, мы снова взялись за носилки... У кого-то начался истерический смех... Кто-то пел песни, таская уголь на автопилоте. Кто-то уже не мог держать носилки, руки разжимались сами, носилки падали. Сделать что-либо было невозможно - мышцы не знают команды «надо», у них есть предел. Помню, кто-то из ребят догадался притащить веревку или ремень - чтобы сделать наручные петли и цеплять носилки ими, а не пальцами. Один парень плакал: «Ребята, простите, я не могу носить, кисти не слушаются». Он сидел, отдыхал, курил снова хватался за полные носилки и они падали из рук через десять шагов. Потом мы нашли веревочные петли всем.
   На третьи сутки «сломался» один «подгодок», Гена из Москвы. Мы служили с ним одинаково, только я был старшиной, а он нет.
  «- Все, - сказал Гена, - больше не буду»
  «- Отдохни, Генка! Ничего страшного...»
   И тут его прорвало.
  - Да пошел ты! Романов! Че ты из себя изображаешь тут? Я сказал - не буду. И положил я на вас всех.
   Это был кризис - его лицо менялось на глазах, он не мог контролировать мышцы. И временами казалось, что сейчас он заплачет, как ребенок, а временами - что убьет нас всех...
  - Гена, хорошо, ты положил на нас. Но там, в домах, дети...
  - Иди ты на х.., моралист. Это твои дети? Если твои - ты и таскай! А я в рот е..л всех офицеров, которым ты жопу вылизываешь... Придурок! Четверо суток...
   И он ушел. Никто не имел права его вернуть, он стянул два с половиной наряда, это много. Много больше, чем положено по уставу. Нас осталось семеро.
   К концу третьих суток никто уже не смеялся и не пел песен. Никто не разговаривал, только изредка курили, с трудом зажимая папиросы между фалангами пальцев. Четвертые сутки нам было не стянуть.
   В глазах был какой-то туман, а в сознании - опилки. Видимо, как у Винни-Пуха. А потому, когда прозвучало «Виталя, возьмешь бойцов на помощь?» - я как-то и не допер сразу, чего от меня хотят. Только сев перекурить, осмыслил: нам на помощь пришли «годки», те, кому до приказа об увольнении в запас оставалось протянуть месяц-другой. Те, кого не принято «нагружать» нарядами. Их никто не гнал. Они сами взялись за носилки...
  
   P.S. Очень хотелось рассказать эту фигню без пафоса. Мы протянули четверо суток и никто не считал это геройством. Нам даже не сказали: «Молодцы». Протянули, продержались - а так и надо было. Всем было пофиг... Первое, что я получил по возвращению на «рабочее место» - это чопик за то, что не успеваю вовремя делать документы. А как я мог успеть? Я еще двое суток не мог стучать по клавишам - каждое прикосновение к кнопкам приносило боль - так были растянуты все мышцы пальцев... И это тоже рутина.
  
  
  ГОДКИ УХОДЯТ ДОМОЙ...
  
   Годки уходят домой, спешат в объятья родных...
  Слова из старой мореманской песни. Весна 1989 года. Вот и вышел очередной «приказ», по которому «годки» стали «гражданскими», «подгодки» - «годками». Мы провожали ребят на ДМБ, тех самых, что были «полторашниками» когда мы только появились в Гранитном.
   Своих «бывших полторашников» трудно забыть - как тебе повезло с ними, так ты и живешь дальше, почти до конца. Но, в любом случае, настает день, когда они покидают войсковую часть, оставляя все «дела» на более молодых. Так уж вышло, что в тот приказ «гражданских» уходило много, а вот новый «годок» образовался всего один - Серега. Помогать ему «следить за порядком» должны были мы, ставшие полноценными «подгодками». Весенний приказ 1989 года давал нам свободу и власть - увольнял тех, кто «смотрел» до нас и «пускал» нас по третьему, последнему году службы
   Но тогда мы почти не думали об этом. Мы провожали их домой, сразу, почти всех. Так уж вышло, что «сплавили» их всей пачкой. А мы стояли на причале, глядя им вслед. Вряд ли забуду слезы Линя, когда катер отошел от причала. Вряд ли забуду глаза его друга - Жоры - отличного парня, музыканта, игравшего и певшего нам сумасшедшие рок-н-рольные песни на гитаре... Вряд ли забуду, как враз распалась наша футбольная команда, звездная команда, раз за разом выигрывавшая чемпионаты и кубки соединения... Половина команды оставалась на берегу, половина уходила в море на корабле, последний раз...
   Тот день закрутил меня сумасшедшим вихрем. До самого вечера у меня в глазах появлялся уходящий от причала катер, но думать об этом было некогда. И лишь потом, отмотавшись и отбрыкавшись от всех срочных дурацких дел, я приплелся в кочегарку, где одиноко курил Серега, оставшийся теперь старшим.
  - Привет, Виталя! - сказал он. - Садись...
   И я сел в опустевшее кресло, в котором раньше сидел капитан нашей футбольной команды. И пуста была баночка (по сухопутному - тумбочка, скамейка), на которой сидел Жора и пел нам песни.
   Что-то случилось в глазами, само по себе. И это никакой не пафос. Я вдруг понял, что ЭТО ушло навсегда. Что теперь, как бы я ни захотел, ЭТОГО УЖЕ НЕ ВЕРНУТЬ. Мы остались. Их нет. И это наша реальность. Мы привыкаем и притираемся к людям месяцами, годами, а теряем всегда вмиг. И в этом все дело. Пока человек тут, рядом - этого почти и не замечаешь, а стоит потерять - и вдруг понимаешь, какой кусок от тебя самого отрезан... Мне было стыдно плакать, те, кто должен «смотреть» за молодыми, не должны плакать при всех. Я закрыл лицо ладонями, изо всех сил стараясь остановить слезы, чтобы их не было... Но они текли, сами по себе, я ничего не мог поделать с ними.
  - Привет! - кто-то из молодых ворвался в кочегарку
  - Не ори! - тихо и спокойно ответил Серега. - Чего надо?
  - Дай горячей водички, а?
  - Бери...
   И пока наполнялось ведро, молодой «боец» положил участливо положил руку мне на спину:
  - Виталя, ты чего, устал, что ли? Че спишь на ходу?!
  - Отойди! - приказал Серега. - Отойди! Ты за водой? Вот и набирай! Не трогай человека. У него просто раньше не было времени НА ЭТО...
  
  
  «КОМСОМОЛЕЦ».
  
   Как это ни странно звучит, у нас было очень мало информации о том, что произошло. Помню, сразу после трагедии бригаду построили по команде «Боевая тревога» и зачитали директиву из штаба. Там было всего несколько слов о том, что погибла атомная подводная лодка Северного Флота «Космомолец». Если не ошибаюсь, в директиве было гораздо больше сказано о том, что надо «усилить бдительность», а «враг не дремлет».
   Писать что-либо домой на эту тему было запрещено. Получать письма на эту тему - тоже. Так, в общем, и нечего больше добавить. Нас раньше всех поставили в известность о трагедии, а детали я узнавал уже после ДМБ, из газет. Позднее - из Интернета.
   Такая вот была скупая оперативность Думаю, сейчас то же самое.
  
  
  РАВНЕНИЕ НА ФЛАГ.
  
   Воспоминание из «рыбьей» юности в Гранитном. Как-то раз брел от нашей казармы в поселок, в штаб, поутру. Так уж вышло, что навстречу мне попался командир береговой базы нашего гарнизона. Вернее, это я ему попался навстречу. Не сумел вовремя зашхериться. Попадаться на глаза людям с большими звездами вообще вредно, а тем более, когда ты молодой матрос. И вот я чапал навстречу ему по дороге, размышляя, будет какой «прихват» или обойдется?
   И вдруг - а мы оба двигались по нашей единственной дороге, расположенной вдоль кромки бухты - со стороны кораблей прозвучал сигнал. В это время между нами - мною и капитаном второго ранга - оставалось метров пять, он уже смотрел на меня, как удав на кролика. И - я хорошо это запомнил - как только прозвучал сигнал, он вздрогнул, четко приставил ногу, как молодой матрос в строю... Потом - раз-два! - поворот «напра-во» и он замер на месте, по стойке смирно, позабыв обо мне. Я по инерции сделал еще несколько шагов, не врубаясь, что с ним. И лишь когда поползли вверх флаги на кораблях, понял. Я тоже нехотя повернулся в сторону взмывающих вверх военно-морских полотнищ, лениво размышляя, что теперь я точно успею сделать пару шагов в сторону и окажусь за спиной «капдва», прежде чем он сможет мне сделать какое-либо замечание. И еще я тогда подумал про офицера: «Вот дурак, как пацан вытянулся... на эту тряпку».
   Тогда я был молод и ничего не понимал. Это потом, спустя время, пришло осознание, что флаг - это не тряпка. И «Родина» - это не что-то аморфное, не поддающееся осмыслению, что-то такое, что нельзя любить и уважать. Родина - это люди, с которыми ты тянешь хабарик, один на двоих или на троих. Это люди, с которыми трясешься от холода под одной шинелью и с которыми делишь последнюю хлебную «тюху», когда жрать нечего. Родина - это наряды через «не могу», когда нет больше сил, но надо таскать, потому что рядом так же «умирают» другие. Это когда ты «кучно», со всеми, получаешь очередной «вы.бон». Родина - это мечта о доме, о том, что когда-нибудь вернешься, и все будет хорошо.
   А Военно-Морской Флаг - это матрос Штанюк, что не вернулся домой, это те ребята, что остались на «Комсомольце», это те, в кого попала учебная ракета. Все те, кто не вернулся домой - грубо и просто, в мирное время, когда нет войны. Они были такими же...
   Это те, кого вовремя вытащили из барокамеры. И тот, кого успели отогреть, когда он замерзал зимой на дороге. Это невзорвавшийся первый караул, чудом не «жахнувший» на своей мине катер, что шел по чужому фарватеру...
   Военно-Морской Флаг - это все те, кто плачет, когда в последний раз ступает на палубу корабля или катера, когда настает черед покидать бригаду навсегда. Это те, кто вернулся домой и сохранил на своем теле отметины-шрамы на всю жизнь.
   И сейчас этот флаг - флаг несуществующей уже страны - висит у меня дома. Я не одеваю военную форму на день ВМФ, я редко хожу на Неву в праздник, чтобы посмотреть на корабли. Но флаг - это память. И пусть нет той страны, которой я давал присягу, но относится к нему легкомысленно я уже не смогу.
  
  
  (продолжение следует).
 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"