Сейчас к тебе Владик с Беженом придут. И чего им нужно? Так они выпить хотят. А деньги у них есть? Нет, ходят и у всех стреляют. На спирт уже наверно выпросили. Ну, не знаю. Я не собираюсь их выручать, больно нужно. Ну, так зачем ко мне отправил? А куда деваться было? Иначе они бы не отстали. Действительно, звонит Влад. Бежен внизу остается. Как у Бежена фамилия? А зачем интересуешься?
Кто его спрашивает? Из милиции возвращается. С собой повестку несет.
Все сказанное пусть служит своего рода введением. А вот и сам рассказ.
Сижу я, значит, вечером дома, вроде всё нормально, и тут звонок громко так, кого, думаю, принесло-то еще?
Сам не стал открывать, мать попросил, если, говорю, это опять насчёт громкой музыки, я уже полчаса как вырубил, а она вышла и всё - не заходит назад. Некоторое время проходит, ну и заходит все-таки, и говорит - менты пришли, а я и сам вижу - вон они стоят, двое, ждут - оперативники. Поздеев, отморозок этот, и какой-то кинолог. Ну, что кинолог, я потом только узнал. Одеты в штатское.
Поехали с нами, говорят, на Парковую, дело есть одно, и мать можешь позвать, если что. Это не Поздеев сказал, кстати, а кинолог. Я, короче, получается сперва подумал что кинолог-то и главный из них. Нет, отвечаю, один поеду, мне десять лет что ли, по-вашему?
Не стал я спорить, выяснять, имею ли право отказаться, ну и все такое: оделся и поехали. Спросил только - до дома довезете или нет, а то холодно так. Ну, если машина будет, довезем, говорят, то есть, это уже Поздеев сказал.
Вот, короче.
Во дворе иномарка стоит, номера не помню - по-моему, у кинолога.
Ладно, сели и поехали, телефон я не взял, кстати, мало ли, подумал, отберут еще. Они со мной ничего так сперва держались, я ведь не уголовник. Точку-то вашу прикрыли, кинолог говорит, да - какую еще точку? - да ладно тебе. И чё попало еще, всякое такое спрашивают, но не кричат, не угрожают.
В участок прибыли, там кинолог куда-то протырился, а мы с Поздеевым на третий этаж поднялись, в оперотдел, Поздеев в кабинет зашел, здесь подожди, говорит, в коридоре в смысле.
Жду, не знаю чего, стою - но одна штука там мне понравилась, стенд с фотографиями и досье разыскиваемых лиц. Там их много набралось, штук семьдесят. Кто-то пропал, кто-то в бегах, видимо. Кого-то нашли - у таких фотографии крест-накрест перечерканы. Один там был с таким зачесом, как у Гитлера, и с усиками. Я пригляделся и понял, что усики ручкой пририсованы. Там и русские были, и нерусские, и настоящие урки, и вроде как интеллигенты.
Потом только заметил: терлись там еще тетка какая-то и мужик один. Тетка все хныкала; я так понял, ее обвиняли в краже из магазина. Мужик - подонок самый настоящий, крепкий такой, пониже меня ростом и плотнее, лицо все в шрамах, а кисти рук забиты наколками.
Подходит этот мужик ко мне, этак в развалочку, и червонец спрашивает. Я как его заметил, так искоса все поглядывал, так и знал, что подвалит. И он, натурально, подваливает и говорит: выручай чириком! Не могу выручить, говорю, - нету у меня. Почему нету? Да что тут сказать? Серьезно, говорю, нету, и руками развожу по привычке своей. Ну, он че-то там проворчал, и отвалил вроде пока.
Потом ноги устали, а присесть не присядешь - тот тип на единственное свободное сидение перчатки положил. Так что я снова на стенд уставился, делать-то нечего.
А тот снова подваливает: знаешь его - и указывает на стенд. Нет, не знаю, а про себя: проваливай, черт тебя подери! Это, говорит, Чебан. А, ну, понятно, отвечаю. Ты, говорит дальше, молодой, поди стрельни у ментов сигаретку. Как ему ответить? Сам иди, стрельни, говорю, раз тебе, мол, надо.
Ну, он крутится возле меня, голову наклонил, вправо-влево, от него, прямо скажу, угроза исходит - страшновато. Западло для меня стрельнуть? - спрашивает.
Я одно думаю: лишь бы скорее насчет меня там решили и валить подобру-поздорову. А все не вызывают, да и этих тоже. А тип отстал вроде, смотрю, на тетку переключился. Присел рядом с ней на корточки, разговаривают вполоборота.
Тетка, кажется, плакалась, а этот тип наоборот хвастался: ему, мол, грозит солидный срок, а он не паникует. Ну я так смотрю на них, смотрю, и вдруг тип этот почувствовал мой взгляд, обернулся и прямо в глаза мне глянул. Какая коза, в глаза глянул прямо, говорю. И мне: подтяни штаны. Что за бред, какие еще штаны? Не твое, мол, отвечаю, дело. Самому-то страшно, конечно. Кто выйдет, если начнется драка?
Что-то он еще сказал, короче, не помню уже, но очень обидное. Ну а я не будь дурак и ответил ему - матом! Сейчас, думаю, устроит он мне родительский день. Ошибся; он драться не стал, проворчал только, что таких, как я, по полу размазывал, в свое время. Не рация, говорю, и не реакция, а драться.
А, ну вот, значит. Появляется тут вдруг Поздеев этот и забирает тетку, ну, ту, которая все плакала. А вскоре и зэка, бычару этого. Короче, я походу не понял, как он в коридоре оказался-то? Какой-то мемент упустил, получается. Тут бы мне и присесть, да зэк, оказывается, перчатки свои оставил. То есть, я только на них посмотрел с мыслью: не садись, добром не кончится. И тут же выходит этот зэк, хватает свои перчатки, да еще и говорит, как бы про себя, но понятно, что обращаясь ко мне. Что-то типа: опасно вот так вещи оставлять, и опять в кабинет.
А за ним почти сразу вышел Поздеев, и я к нему: зачем вызвали, давайте уже допрашивайте и отпускайте.
Прошли мы с ним в кабинет, в другой уже, он мне на стул указал, сам сел, бумагами обложился, читает, молчит. Я в нетерпении, нервничаю. Тот все молчит и молчит, нарочно резину тянет, это такое психологическое воздействие, чтобы измотать и заставить говорить правду.
Ну, давай, начинает наконец, рассказывай. Что рассказывать-то? Это тебя надо, говорит, спросить. И вид такой, знаете, спокойный и довольный делает - мол, такой с понтом хозяин положения. Рассказывай, как взяли все. Чего взяли-то? Мне и страшнее с одной стороны становится, и любопытно, черт дери, бывало я уже свидетелем проходил, было, и на меня гнали, за дело причем (правда давно), но тогда все по-другому выглядело.
Ну ты давай из себя дурачка не изображай давай. Да кто дурачка изображает? Ты изображаешь. Так как изображаю-то? Тебя надо спросить, говорит. Да что вам вообще от меня нужно-то? Вы нормально объясните хоть! Что, мент говорит, объяснять толку, когда сам знаешь все? Да что я знаю? То, что мне сейчас расскажешь.
Нечего мне вам рассказывать, говорю, а самого такое бешенство берет, и страх вместе с тем - дрожать начинаю, пот в три ручья. Как это, говорит, нечего, ты же с Беженом (ну, он-то фамилию назвал) водишься? Ну, общались говорю, раньше, соседи ведь. Давно общаетесь-то? Ну, с 99го, приблизительно - как он переехал к нам сюда. А ничего, что он магазин обокрал?
То есть как это, говорю, а сам не понмаю еще толком ничего, но и доходить до меня начинает сразу, какой магазин-то? Все как дымке какой-то, черт дери, ни черта не разберешь! Какой, говорю, магазин? А этот мне - давай не придуривайся. А че мне придуриваться? А самому страшно до того...
А может, это ты вообще туда забрался, говорит. Куда забрался? О, вот ты и колоться начал. Откуда знаешь про то, что забрались? Как откуда, вы и сказали ведь только что. Ты давай не юли. Если выяснится, что ты там был, срок тебе обеспечен. Да где, да о чем вы вообще? Ну вот, давай, рассказывай. Дашь правильные показания - выпустим. Какие еще - правильные? Да я не знаю ничего!
Да тебе, говорит, просто кажется, что друзей сдавать западло. Это раньше так было западло. Сегодня миром правит информация, так что сегодня не западло. Ну как, говорю, я вам что-то скажу, если ничего не знаю? Что вы вообще мне инкриминируете? Какие ты слова-то знаешь, говорит, да, мол, говорит, я сам таких слов не знаю.
Тут начальник оперотдела заходит, этакая жирная свинья, Гладких у него еще фамилия, вот, заходит, и значит хвать меня за руку, за запястье, да как закричит: пульс ускоренный, значит дело нечисто. Я чуть в первый момент сознание от страха не потерял, и так считай, не соображал уже ничего, а тут это за руки хватаются! А потом все-таки говорю - как он, говорю, не ускорится, когда так хватаетесь! А Поздеев-то, обращаясь к Гладких: этот утверждает, дескать, "не виноватая я". Ну а я, не будь дурак, ему: попрошу без оскорблений. А он на это: о, с этого места подробнее, значит, виноват все-таки, а я уже совершенно запутался, голова кругом идет, страшно, черт подери, мало ли сейчас бить начнут!
Так-то у нас в компании всех почти бивали здесь, а меня вот до сих пор не трогали, понимаю почему, примерно: вид у меня все же не такой пропащий, как скажем у Владика или того же Бежена, и семья вроде как интеллигентная, то есть, мать и бабушка. Так-то я здесь бывал, конечно, в ментовке в этой, и у оперов бывал, но ни разу еще на меня так жестко не наезжали! Ни разу, сколько живу, до сих пор такого не было!
Этак я рассуждаю, и тут вдруг третий опер появляется, этого я никогда еще не видел, и с порога заявляет: сейчас тебя на трое суток задержим до выяснения обстоятельств. Я, ни жив ни мертв: у вас права такого нет! Какое еще право, инструменты воровать так это ничего, а как отвечать, так у него какие-то права откуда-то взялись. А Гладких добавляет: выше оперотдела ничего нет! И наконец Поздеев-то говорит: ты посиди, подумай, напишешь явку с повинной или покажешь на того, кто инструмент взял, я тебя отпущу, и ничего с тобой не будет, обещаю, заплачу даже. Я, говорю, и сказал бы (а мне так страшно было, что, пожалуй, если бы я знал, что это Бежен виноват, я так и сказал бы), да что я могу сказать? Я не виноват, инструменты не брал.
Какие инструменты, откуда? Это Поздеев. Так как какие, сами же вы только что про инструмент какой-то говорили. Тут те двое вышли вроде как, а Поздеев и говорит: я вижу, ты парнишка вроде нормальный, не порти себе жизнь, я вижу, что это не ты сделал, но ты знаешь, кто это сделал, так и скажи. Не потеряешь ничего, а время такое, что с нами лучше дружить. И таким голосом, знаете, располагающим говорит, черт его подери. Ну а я ему в ответ, как школьник какой-нибудь: да я бы сказал, так, а что я скажу, если сам ничего не знаю? А он мне: у нас все сходится, только доказательную базу надо собрать. Покажи на Бежена, и твои показания мы просто присоединим к делу! А я ему (типа такой наивный дурачок) и говорю: так, а если он не виноват, я что, невиновного подставлю, выходит. А он мне: сейчас у нас можно сказать пазл собран, если на него покажешь, это будет последний фрагмент, и дело с концом. Все равно это он сделал. Отсюда просто так не выходят, знаешь? Либо на себя бери, а тебе это, понятно, не нужно, либо на Бежена показывай - это для тебя самое удобное будет.
Замолчал, в бумаги уставился, я тоже молчу, думаю, смотрю на портрет, портрет там у них в этом кабинете, так и не понял, кто на нем, партийный какой-то руководитель, поди.
Так что сделали-то, говорю, что там случилось? Поздеев-то мне: да, че-то я, вижу, ты не хочешь по-хорошему с нами. Да как, говорю, не хочу? Вы сами-то подумайте, я все ведь понимаю, тем более после таких угроз... да на моем месте любой бы все, что знает, сказал. Ну, ты вот, говорит, не хочешь почему-то. Сейчас по-другому разговаривать будем. Ну, думаю, сейчас Гладких и тот зайдут и начнется. Костика и Вову Берестова точно пытали в ментовке, Двинутого тоже, но он сам был виноват, Владик и Бежен тем же хвастаются. Тут мне еще вспомнилось, что Владик-то с Беженом вроде бы сами мусорские, как говорится. По крайней мере, такие слухи ходят. Да что ты тут будешь делать!
Ничего не стало, замолчал он опять, а минут через пятнадцать голову поднимает: давай, говорит, протокол составлять будем. Я опять перепугался. А он: такого-то (Бежена) знаешь с какого года? С такого-то. В каких отношениях с ним находитесь? В приятельских, но в последнее время не общаемся почти. Почему не общаетесь? Потому, что он бухает... ну, пьет очень много, я-то не пью, видите. Знаю я, как ты не пьешь, это он мне, а я - так у меня, вернее, мне здоровье не позоляет. В армии, говорит, был? Не был. Почему? Негоден потому что. Почему не годен? Это уже Гладких спрашивает, входит снова и на крике спрашивает, довольный такой, будто черт знает как это остроумно - такие вопросы задавать. По состоянию здоровья, говорю, не годен. Ну и Гладких, глядя через плечо моему оперу в протокол, который тот заполнял, продолжает в том же духе. Так, а Берестова знаешь, спрашивает Поздеев. Берестова знаю, говорю, а он - давно Берестов бичует? Так как сказать - бичует? - он и не бичует вроде, по-моему. Как не бичует? Так вот и не бичует, насколько я знаю.
А Волчару? Какого еще Волчару? Который у Посадского трется. Тут я и думаю - сейчас я скажу, что и его знаю, потому что Волчара - это Владик, и тут он мне - ну вот он, твой круг общения, а еще говоришь не знаю, не знаю. Все ты знаешь! Нет, говорю, Волчару не знаю. Как, говорит, не знаешь, он же вечно у вас во дворе ошивается! Посмотри, вот этот - и показывает Владикино фото. Ну, знаю, говорю, раньше во дворе жил в моем. А не он инструмент утащил? - тут Гладких вставляет свое веское слово. Да откуда, отвечаю, мне знать, я, говорю, с ними почти не общаюсь. А мы вот, говорит, другой информацией располагаем, что постоянно общаетесь. Да пересекаемся-то раз в пятилетку, говорю.
А мы, это Гладких говорит, так вот, а мы располагаем информацией, что это ты устроил Берестова на работу. Да какое там устроил, говорю, и это когда было еще? Как когда было, было же? Да ничего я его не устраивал. Причем здесь это вообще? А притом.
Знаешь такого-то? - называет фамилию нашего Обезьяна. Ну знаю, говорю, мы соседи с ним, с одного двора оба. Да, говорю, общаемся. Работали вместе? Было и такое, но давненько. Оказывается (то есть от мента я и узнал) на его новой работе кое-что утащили (позже я узнал точно, что электроинструмент: перфоратор, болгарку и шуруповерты) и его, Обезьяна, собственно, пока только подозревают. Так-то там Вова работал, Берестов который, а Бежена помочь позвал, и тот два или три дня продержался, и как раз на третий день инструмент и пропал. Магазин, где они ремонтировали, "Эгоист" называется. Сейчас проверки и допросы начнутся, всех трясти будут, кто там был и кто его знает, всех, короче.
Но тогда я вообще об этом деле впервые услышал, и подумал еще, вот, подумал, странно, что Бежен в кои-то веки на работу устроился. А менту сказал: ничего не знаю, и даже гадать не буду.
Не будешь, говорит, ничего рассказывать? А что тут рассказывать? Плохо, что нечего. Для меня-то как раз хорошо, отвечаю. Кто, говорит, владеет информацией, тот владеет миром. Ну, эти его слова я как бы мимо ушей пропустил, но запомнил, даже понравилось, не в этой ситуации конечно.
Все вроде, говорю, можно домой-то? Легавый что-то пробормотал, да я не расслышал и переспросил: можно, говорю еще раз, домой-то? Нет, говорит, никуда не отпускаю пока. Пойдешь сейчас в следственный, это здание напротив (на их же территории), в такой-то кабинет, там тебя повторно допросят и протокол составят.
Зачем допрашивать, если все и так ясно? Так положено. Но я ведь все сказал, и мне домой хочется. Мало ли что хочется тебе, всем хочется вообще-то. Я тоже домой хочу. А ждать-то хоть не заставят как тут? Там видно будет.
Притащился в следственный, тут получше обстановка, в том кабинете за столом бабенка сидит, следачка: что расскажешь? - этак развязно спрашивает. Взбесило меня это ее обращение, как закричу на нее: вы, кричу, вытянули меня на ночь глядя из дому, ждать заставили, и еще улыбочки строите? Валяйте, задавайте вопросы, да по делу, или я вообще буду молчать. Она удивилась, конечно, потише, молодой человек, ведите себя, говорит. Ну и задала мне ряд бессмысленных вопросов, то есть не бессмысленных, а таких, на которые я уже отвечал. Все то же самое. Я говорю - ответил уже на все эти вопросы, там еще. Так положено. Мне, говорю, дела нет, что положено - вам наплевать, получается, что я не высплюсь из-за вас? Вам на меня наплевать, так и мне на вас наплевать. Это, говорит, ее обязанность, работа, вот и все, она ни в чем не виновата, и нечего кричать на нее. А наглеть тоже входит в ее обязанности, хотел сказать, но не стал.
Потом еще она спросила то, что мент не спрашивал. Мог ли этот человек совершить подобное преступление. Я ответил, что нет, так как он побоялся бы.
Тут она протокол принялась печатать, и минут двадцать печатала, и по ходу все переспрашивала, так что у меня голова кругом пошла аж. Мыслей всего-то ничего, а сколько слов. Еще и по собственной же невнимательности что-то перепутала в оформлении текста, заново перепечатывать пришлось: я на экран краем глаза посматривал. А время-то идет! Скорей, говорю, ну сколько можно. Сколько нужно, столько и будет. Закончила, расписаться велела где положено, и на дверь указывает.
Неужели все? А до дома пешком? Она позвонила на КПП а там говорят: машин свободных нет. Так что пешком придется идти. Я чуть было снова не накричал на эту курву, чтоб ей провалиться. Только то и сдержало, устал: энергия уже закончилась. Пришлось смириться на этот раз.