Рыбаченко Олег Павлович : другие произведения.

Американский флаг над вселенной

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:


 Ваша оценка:

   Спустя двадцать минут и, по крайней мере, столько же фантастических предложений, профессор снова взглянул на часы и набрался смелости для действия. Отослав семью в сторону, он поднялся по лестнице и на цыпочках прошел по коридору.
   Он сделал паузу только один раз, покачал головой и пробормотал себе под нос: "Клянусь Джорджем, хотел бы я, чтобы здесь были Фенчерч или фон Готтшалк. Они чуть лучше меня разбираются в межкультурных контрактах, особенно в нарушении табу и оскорблениях..."
   Его семья последовала за ним на небольшом расстоянии.
   Профессор остановился перед дверью ванной. Все было тихо, как смерть.
   С минуту он слушал, а затем размеренно постучал, удерживая руку другой рукой за запястье. Послышался слабый всплеск, но больше никаких звуков.
   Прошла еще минута. Профессор снова постучал. Теперь вообще не было никакой реакции. Он очень осторожно попробовал ручку. Дверь все еще была заперта.
   Когда они отступили к лестнице, их мысли еще раз озвучила жена профессора. На этот раз в ее голосе слышались нотки сверхъестественного ужаса.
   - Что он там делает?
   - Он может быть мертв или умирает, - живо предположила Дочь Колтиша Профессора. "Может быть, нам стоит позвонить в пожарную часть, как они сделали со старой миссис Фрисби".
   Профессор вздрогнул. - Боюсь, ты не заметила осложнений, дорогая, - мягко сказал он. "Никто, кроме нас самих, не знает, что марсианин находится на Земле, и не имеет ни малейшего подозрения, что межпланетное путешествие было совершено. Что бы мы ни делали, это должно быть само по себе. Но вламываться в существо, занятое - ну, мы не знаем, какой первичной частной деятельностью - противно всякой антропологической практике. Все еще-"
   - Умирать - это первобытная деятельность, - резко сказала его дочь.
   "Как и ритуальное омовение перед массовым убийством", - добавила его жена.
   "Пожалуйста! Тем не менее, как я собирался сказать, у нас есть моральный долг помочь ему, если, как вы слишком разумно предполагаете, он был выведен из строя микробом или вирусом или, что более вероятно, каким-то простым фактором окружающей среды, таким как земная великая планета. сила тяжести."
   - Вот что, папа, я могу заглянуть в окно ванной и посмотреть, что он делает. Все, что мне нужно сделать, это выползти из окна моей спальни и немного пройтись по желобу. Я знаю, что могу это сделать. Это безопасно."
   Вопрос профессора, начавшийся со слов: "Сын, откуда ты знаешь..." замер безмолвно, и он отказывался замечать слова, которые его дочь безмолвно обращалась к брату. Он взглянул на сардонически невозмутимое лицо жены, еще раз подумал о пожарной части и о других, более крупных и еще более завистливых - или скептически? - государственных учреждениях и ухватился за предложенную ему соломинку.
   Десять минут спустя он совершенно без нужды помогал своему сыну вернуться в окно спальни.
   "Ну и дела, пап, я не видел никаких признаков его присутствия. Вот почему я так долго тянул. Эй, пап, не смотри так испуганно. Он там, уверен. Просто ванна под окном, и нужно очень близко подойти, чтобы в нее заглянуть.
   - Марсианин принимает ванну?
   "Ага. Получил полный и только конец его маленького старого шнозеля, торчащего. Твой костюм, пап, висел на двери.
   Одно слово, произнесенное Женой Профессора, было похоже на похоронный звон.
   "Утонул!"
   - Нет, ма, я так не думаю. Его шнозел открывался и закрывался как обычно".
   - Может быть, он оборотень, - сказала Колтишская Дочь Профессора в порыве злой фантазии. - Может быть, он размягчается в воде и через какое-то время истончается, пока не станет похож на угря, и тогда он пойдет исследовать канализационные трубы. Разве не было бы забавно, если бы он пошел под улицу, постучал по пробке снизу и заполз в ванну с президентом Рексфордом, или миссис президент Рексфорд, или, может быть, прямо в середину одной из песен Джейни Рексфорд о-я такие сексуальные ванны с пеной?
   "Пожалуйста!" Профессор поднес руку к бровям и держал ее там, сжимая локоть другой рукой.
   - Ну, ты что-нибудь придумал? - спросила его Жена Профессора через некоторое время. "Чем ты планируешь заняться?"
   Профессор опустил руку, сильно моргнул и глубоко вздохнул.
   "Телеграфируйте Фенчерч и Экерли-Рэмсботтом, а потом вломитесь", - сказал он покорным голосом, в котором, тем не менее, как будто прозвучала нотка надежды. - Однако сначала я подожду до утра.
   И он сел, скрестив ноги, в холле в нескольких метрах от двери ванной и скрестил руки на груди.
   Так началось долгое бдение.
   * * * *
   Семья профессора разделила бдение, и он не возражал. Другие и более строгие мужчины, сказал он себе, могли бы утверждать, что могут успешно приказать своим детям ложиться спать, когда в ванной заперт марсианин, но он хотел бы, чтобы они столкнулись с ситуацией.
   Наконец рассвет начал просачиваться из спален. Когда лампочка в холле совсем погасла, профессор раскинул руки.
   В этот момент в ванной раздался громкий плеск. Семья профессора посмотрела на дверь. Плеск прекратился, и они услышали, как марсианин движется вокруг. Затем дверь открылась, и появился марсианин в сером костюме профессора в тонкую полоску. Его рот изогнулся в широкой чужой улыбке, когда он увидел профессора.
   "Доброе утро!" - радостно сказал марсианин. "Я никогда в жизни не спал лучше, даже в своей маленькой мокрой постели на Марсе".
   Он огляделся повнимательнее, и его рот скривился. - А где вы все спали? он спросил. - Только не говори мне, что всю ночь ты оставался сухим! Ты не уступил мне свою единственную кровать?
   Его рот скривился в страдании. - О, дорогая, - сказал он, - боюсь, я как-то ошибся. Но я не понимаю, как. До того, как я изучил вас, я не знал, каковы будут ваши привычки сна, но на этот вопрос для меня был дан ответ - на самом деле, это выглядело так обнадеживающе по-домашнему - когда я увидел те короткие телевизионные сцены ваших женщин, готовых ко сну в их маленьких ванны. Конечно, на Марсе только счастливчики всегда могут быть уверены, что выспятся мокрыми, но здесь, с вашим изобилием воды, я думал, что мокрые постели будут у всех". Он сделал паузу. "Это правда, что прошлой ночью у меня были некоторые сомнения, я задавался вопросом, использовал ли я правильные слова и все такое, но потом, когда ты прочитал мне "Спокойной ночи", я выплеснул свои чувства обратно на тебя и заснул, подмигнув. Но боюсь, что где-то я сплоховал и...
   - Нет, нет, дорогой друг, - сумел выдавить Профессор. Он уже некоторое время нежно махал рукой в знак того, что хочет прервать разговор. "Все в порядке. Это правда, что мы не спали всю ночь, но, пожалуйста, считайте это караулом - почетным караулом, клянусь Джорджем! - который мы оставили в знак нашего уважения.
   МАРШИРУЮЩИЕ ДЕБИАЛЫ, К. М. Корнблут
   Некоторые вещи не изменились. Гончарный круг оставался гончарным кругом, а глина оставалась глиной. Ефим Хокинс построил свою лавку возле Гусиного озера, которое имело узкую полосу хорошей жирной глины и узкий пляж с белым песком. Он топил три печи с бутылками ивовым углем с дровяного участка. Участок с дровами также был полезен для долгих прогулок, пока печи остывают; если он позволял себе оставаться в поле зрения, то открывал их преждевременно, нетерпеливо желая увидеть, как какая-то новая форма или глазурь пробились через огонь, и - пинг! в задней части его баков слипа.
   В его магазине, скромном кубе из кирпича, с черепичной крышей, вовсю шла деловая конференция, а над головой гремела "ракета" Чикаго-Лос-Анджелес - очень шумная, очень стреловидная, очень огненная струя, в виде стройных стремительных струй. как летающая барракуда. Покупатель из Маршалл Филдс переворачивал литровый графин с черной глазурью, одобрительно кивая массивной красивой головой. "Это очень красиво", - сказал он Хокинсу и своему секретарю Гомес-Лаплас. - Здесь много того, что вы называете настоящими эстетическими принципами. Да, это очень красиво".
   "Сколько?" - спросил секретарь горшечника.
   "Семь пятьдесят на дюжину лотов", - сказал Хокинс. - В прошлом месяце я набрал пятнадцать дюжин.
   - Они настоящие эстетики, - повторил покупатель из Филдса. - Я возьму их всех.
   - Не думаю, что мы сможем это сделать, доктор, - сказал секретарь. "Они обошлись нам в 1350 долларов. В нашем квартальном бюджете останется всего 532 доллара. И нам все еще нужно сбегать в Восточный Ливерпуль, чтобы купить несколько дешевых обеденных сервизов".
   - Обеденные сервизы? спросил покупатель, его большое лицо было полно удивления.
   "Обеденные сервизы. В отделе их нет уже два месяца. Мистер Гарви-Сибрайт вчера изрядно рассердился по этому поводу. Запомнить?"
   - Гарви-Сибрайт, этот синеголовый синенос, - презрительно сказал покупатель. - Он ничего не смыслит в эстетике. Почему бы ему не дать мне управлять моим собственным отделом? Его взгляд упал на случайный экземпляр Комикса Вамбозамбо, и он сел с ним. Когда он переворачивал страницы, у него вырвался тихий смешок или удивленное ворчание.
   Горшечник и секретарь закупщика быстро заключили сделку на два десятка литровых графинов.
   "Я хотел бы взять больше, - сказал секретарь, - но вы слышали, что я ему сказал. Нам пришлось отказаться от покупки обычной столовой посуды, потому что он растратил бюджет прошлого квартала на какие-то мексиканские копилки, которые ему навязал какой-то не менее энтузиаст-импортер. Пятый этаж битком набит ими.
   "Держу пари, они выглядят очень эстетично".
   "Они нарисованы фиолетовыми кактусами". Гончар вздрогнул и погладил глазурь графина с образцами.
   Покупатель поднял глаза и пророкотал: "Вы еще не тупицы? Какой прок в секретаре, если он не снимает с меня бремя подробностей, а?
   - Мы закончили, доктор. Ты готов идти?"
   Покупатель раздраженно хмыкнул, бросил "Вамбозамбо Комикс" на пол и вышел из здания по бревенчатой дороге к шоссе. Его машина ждала на бетоне. Как и все современные автомобили, он был слишком низко посажен, чтобы преодолевать бревна. Он забрался в машину и завел мотор с ужасным ревом и блеском.
   -- Гомес-Лаплас, -- позвал гончар под прикрытием шума, -- ничего не вышло из программы радиации, над которой они работали, когда я в последний раз дежурил на Полюсе?
   - То же старое заблуждение, - мрачно сказал секретарь. "Это остановило нас на мутации, остановило нас на отбраковке, остановило нас на сегрегации, а теперь остановило нас на гипнозе".
   "Ну, я должен вернуться к работе через девять дней. Сейчас время для очередной стрельбы. У меня есть новый блеск, чтобы попробовать..."
   "Я буду по тебе скучать. Я буду "в отпуске" - возглавлю чертежную мастерскую New Century Engineering Corporation в Денвере. Они собираются построить двухсотэтажное административное здание, и, естественно, кто-то должен быть рядом".
   - Естественно, - сказал Хокинс с кислой улыбкой.
   Раздался пронзительно сладкий взрыв, когда покупатель нажал кнопку звукового сигнала. Кроме того, из крышки радиатора автомобиля вырвалась ярдовая струя чего-то похожего на пламя; Силовая установка автомобиля была газотурбинной и не имела радиатора.
   - Иду, доктор, - уныло сказал секретарь. Он забрался в машину, и она с грохотом и пламенем унеслась прочь. Горшечник, подавленный, брел по бревенчатой дороге и созерцал свои охлаждающие печи. Шелест ветра в ветвях заглушал скрип и бормотание усаживающегося огнеупорного кирпича. Хокинс задумался о печи номер два - восстановительном обжиге кружек с блестящей посудой. Неужели позвякивание глины исключило доступ воздуха? Было ли это действительно дымное пламя? Не повредит ли это, если он просто приблизится к одному?
   Здравый смысл схватил Хокинса за шкирку и потащил к сараю для инструментов. Он взял свою кирку и решительно отправился на разведку к бугристому полю, где могли быть обнаружены окислы. У него было особенно мало медяков.
   Долгая прогулка заставила его сильно потеть, а жажда заглянуть в печь затихла в его груди. Он замахнулся киркой почти наугад в один из кочек; он лязгнул о камень, который он выкопал. Почти полностью стертая надпись гласила:
   ERSITY OF CHIC
   OGICAL LABO
   ЛЮБИМАЯ ПАМЯТЬ ОБ
   УБИТЫХ ПРИ ДЕЙСТВИИ
   Гончар мягко выругался. Он надеялся, что поле превратится в кладбище, желательно в некогда фешенебельное кладбище, полное когда-то массивных бронзовых гробов, превратившихся в оксиды олова и меди. Ну, черт возьми, может быть, кто-то все равно был поблизости. Он небрежно направился к второму по величине холму и вонзил в него кирку. Был камень, который нужно было подрезать и опрокинуть в траншею, и горшечник был очень рад, что застрял в этом. Его ноздри наполнились горьким запахом, а грязь приобрела возбуждающий синий оттенок медных солей. Кирка лязгнула! Хокинс, пыхтя, поднял пластину из нержавеющей стали, которая была довольно сильно испачкана и тоже была помечена прочерченными буквами. Казалось, он вырвался из гниющей бронзы; сзади были заклепки, из-под которых выходили чешуйки зеленой патины. Горшечник вытер рукавом грязь с поверхности, повернул его наискось, чтобы поймать солнечный свет, и прочитал:
   ЧЕСТНЫЙ ДЖОН БАРЛОУ
   Честный Джон, прославившийся в университетских анналах, представляет собой вызов, на который медицинская наука еще не дала ответа: оживление человека, случайно брошенного в состояние анабиоза. В 1988 г. г-н Барлоу, ведущий торговец недвижимостью в Эванстоне, посетил своего дантиста для лечения ретинированного зуба мудрости. Его стоматолог запросил и получил разрешение на использование экспериментального анестетика Циклопарадиметанол-Б-7, разработанного в университете.
   После введения анестетика стоматолог прибегнул к бормашине. По причудливой случайности короткое замыкание в его аппарате доставило пациенту 220 вольт тока с частотой 60 циклов. (В иске о возмещении ущерба, возбужденном г-жой Барлоу против дантиста, университета и производителей бормашины, присяжные поддержали ответчиков.) Г-н Барлоу так и не встал со стула дантиста, и предполагалось, что он умер от отравления. поражение электрическим током или и то, и другое.
   Однако гробовщики, готовившие его к бальзамированию, обнаружили, что их объект был -- хотя и не живым, но точно так же и не мертвым. Университет был уведомлен, и была начата серия исчерпывающих тестов, включая попытки воспроизвести состояние транса на добровольцах. После неудачной серии из семи дел, закончившихся фатально, попытки были прекращены.
   Честный Джон долгое время был экспонатом в университетском музее и оживлял многие футбольные матчи в качестве талисмана университетской команды Blue Crushers. Однако границы вкуса были перешагнуты, когда в 2003 году Sigma Delta Chi было приказано "похитить" Честного Джона из его плохо охраняемого стеклянного музейного шкафа и ввести его в душевую женской гимназии памяти Рэйчел Суонсон.
   22 мая 2003 года Попечительский совет университета издал следующий приказ: "Единогласно принято решение о том, чтобы останки Честного Джона Барлоу были вывезены из музея университета и переданы в Мемориальные биологические лаборатории лейтенанта Джеймса Скотта III и должны быть надежно заперты в специально подготовленном хранилище. Далее предписывается, чтобы администрация Лаборатории приняла все возможные меры для сохранения этих останков и чтобы доступ к этим останкам был закрыт для всех лиц, кроме квалифицированных ученых, уполномоченных в письменной форме Советом. Правление неохотно предпринимает это действие ввиду недавних заметок и фотографий в национальной прессе, которые, по меньшей мере, отражают лишь небольшую заслугу Университета.
   * * * *
   Это было далеко от его поля, но Хокинс понял, что произошло - раннее и случайное наткнулось на голые кости шоковой анестезии Левантмана, которую с тех пор заменили другими методами. Чтобы вывести испытуемых из шока Левантмана, вы позволяете им впрыснуть простой физиологический раствор в тройничный нерв. Интересно. А теперь о той бронзе -
   Он воткнул кирку в гниющую зеленую соль, не ожидая сопротивления, и чуть не сломал себе запястье. Что-то внизу было твердым. Он начал отслаиваться от окислов. Полчаса работы привели его к фосфористой бронзе, огромной отливке из почти нетленного металла. За столетия он структурно ослаб; он мог просунуть острие своей отмычки под ржавую втулку и выковыривать огромные скрипящие и ворчащие бороздки материала. Хокинсу хотелось, чтобы с ним был археолог, но он и не думал возвращаться в свой магазин и звать кого-нибудь, чтобы он принял находку. Он был разносторонним человеком: по выбору и в свободное время художник по глине и глазури; по необходимости инженер-автомобилист, электронщик и инженер-атомщик, который также мог бы заняться проектом в области управления дорожным движением, индивидуальной и групповой психологии, архитектуры или проектирования инструментов. Он не звал специалиста каждый раз, когда возникало что-то не по его линии; было так мало людей, которым нужно было так много сделать. Он покопался вокруг своей находки и обнаружил, что это была большая бронзовая масса в форме кирпича с захватывающим глухим звуком. Длинная полоса гниющего металла от одной из длинных вертикальных граней оторвалась, обнажив красную ржавчину, которая со свистом всосалась внутрь массы. "Он был деаэрирован, - подумал Хокинс, - и, должно быть, там была внутренняя оболочка из стекла, которая кристаллизовалась на протяжении веков и тихо рассыпалась при первом же лязге его кирки". Он не знал, что вакуум сделает с предметом левантманского шока, но у него были надежды, и он не совсем понимал, что такое риелтор, но, возможно, это имеет какое-то отношение к гончарному делу. И что угодно может иметь отношение к теме номер один. Он выбросил кирку из траншеи, вылез из нее и рысью побежал к своему магазину. Немного покопавшись, я нашел гипо и на кухне пластиковый контейнер с солью.
   Вернувшись на свои раскопки, он еще полчаса ковырялся, чтобы обнажить место соединения крышки и корпуса. Петли были безнадежны; он разбил их. Хокинс вытянул телескопическую рукоятку отмычки для лучшего рычага, вставил ее острие в глубокую яму, установил встроенную точку опоры и поднял. Еще пять рывков, и он увидел внутри хранилища что-то похожее на запыленную мраморную статую. Еще десять, и он увидел, что это обнаженное тело Честного Джона Барлоу, торговца недвижимостью в Эванстоне, не испорченное временем. Гончар нашел вершину тройничного нерва острием иглы и дал ему 60 куб.см. Через час грудь Барлоу начала пульсировать. Еще через час он прохрипел: "Сработало?"
   "Сделал это!" - пробормотал Хокинс.
   Барлоу открыл глаза и пошевелился, посмотрел вниз, провел руками перед глазами...
   "Я подам в суд!" он закричал. "Моя одежда! Мои ногти!" Ужасное подозрение отразилось на его лице, и он вцепился руками в безволосый череп. "Мои волосы!" он плакал. "Я подам на вас в суд за каждую копейку, что у вас есть! Это освобождение ни черта не будет значить в суде - я не отдавала ни волосы, ни одежду, ни ногти!
   - Они отрастут, - небрежно сказал Хокинс. "Также ваш эпидермис. Эти части вас не были живыми, вы знаете, поэтому они не были сохранены, как все остальное. Но, боюсь, одежда пропала.
   - Что это - университетская больница? - спросил Барлоу. "Я хочу телефон. Нет, ты телефон. Скажи моей жене, что со мной все в порядке, и скажи Сэму Циммерману - он мой адвокат - немедленно приехать сюда. Гринлиф 7-4022. Ой!" Он попытался сесть, и часть его розовой кожи потерлась о внутреннюю поверхность шкатулки, присыпанную древним кристаллизованным стеклом. "Какого черта вы, ребята, сделали, сварили меня заживо? О, ты заплатишь за это!"
   - Все в порядке, - сказал Хокинс, жалея, что теперь у него нет справочника, чтобы прояснить несколько неясных терминов. "Ваш эпидермис сразу начнет расти. Ты не в больнице. Смотри сюда." Он вручил Барлоу табличку из нержавеющей стали, на которой был обозначен гроб. После подозрительного взгляда мужчина начал читать. Закончив, он осторожно положил тарелку на край свода и на мгновение замолчал. - Бедняжка Верна, - сказал он наконец. "Не сказано, застряла ли она с судебными издержками. Вы случайно не знаете-"
   - Нет, - сказал горшечник. "Все, что я знаю, это то, что было на тарелке, и как оживить тебя. Стоматолог случайно дал вам дозу того, что мы называем шоковой анестезией Левантмана. Мы не использовали его веками; это было мощно, но слишком опасно".
   "Века..." - размышлял мужчина. - Столетия... Держу пари, Сэм выманил у нее глаза. Бедная Верна. Как давно это было? Какой сейчас год?"
   Хокинс пожал плечами. "Мы называем его 7-Б-936. Это тебе не поможет. Эти металлы долго окисляются".
   - Как в том фильме, - пробормотал Барлоу. "Кто бы мог подумать? Бедная Верна! Он всхлипывал и всхлипывал, сильно напоминая Хокинсу о том, что его нашли под плоским камнем.
   Почти в гневе горшечник спросил: "Сколько у тебя было детей?"
   - Пока нет, - фыркнул Барлоу. "Моя первая жена не хотела их. Но Верна хочет... хотела... но мы собираемся подождать, пока... мы собирались подождать, пока...
   - Конечно, - сказал горшечник, чувствуя дикое желание отчитать его, отправить к черту и уйти по своим делам. Но он его задушил. Была Проблема, о которой нужно было подумать; всегда была Проблема, о которой нужно было думать, и этот несчастный ворвань мог неожиданно дать ключ к разгадке. Хокинсу придется передать его. - Пойдемте, - сказал Хокинс. "У меня мало времени".
   Барлоу взглянул возмущенно. "Как ты можешь быть таким бесчувственным? Я человек вроде...
   "Ракета" Лос-Анджелес-Чикаго прогремела над головой, и Барлоу прервался на середине жалобы. "Красивый!" - выдохнул он, следя за ним глазами. "Красивый!" Он выбрался из хранилища, слишком заинтересованный, чтобы чувствовать боль от его шероховатости на его детской коже. - В конце концов, - сказал он бодро, - у этого должна быть и солнечная сторона. Я никогда не любил читать, но это прямо как одна из тех историй. И я должен заработать на этом немного денег, не так ли? Он бросил на Хокинса проницательный взгляд.
   "Ты хочешь денег?" - спросил горшечник. "Здесь." Он вручил горсть мелочи и купюр. - Тебе лучше надеть мои туфли. Это будет около четверти мили. О, а ты... ммм, скромный? - да, это было слово. Здесь."
   Хокинс дал ему свои штаны, но Барлоу взволнованно считал деньги. - Восемьдесят пять, восемьдесят шесть - и это тоже доллары! Я думал, что это будут кредиты или как они их называют. "E Pluribus Unum" и "Liberty" - просто разные лица. Скажите, есть ли в этом подвох? Это настоящие, подлинные, честные доллары по двадцать два цента, как у нас, или просто обои?"
   - С ними все в порядке, уверяю вас, - сказал горшечник. - Я бы хотел, чтобы ты пришел. Я спешу."
   Мужчина бормотал, пока они ковыляли к магазину. "Куда мы идем - Совет ученых, Всемирный координатор или что-то в этом роде?"
   "Кто? О, нет. Мы называем их "Президент" и "Конгресс". Нет, это ни к чему хорошему не приведет. Я просто веду тебя повидаться с некоторыми людьми.
   "Я должен много заработать на этом. Множество! Я мог писать книги. Попросите какого-нибудь умного молодого человека выразить это словами, и я держу пари, что смогу стать бестселлером. Какова установка на подобные вещи?"
   "Примерно так. Умные молодые люди. Но бестселлеров больше нет. В наше время люди мало читают. Мы найдем для вас занятие, столь же выгодное". Вернувшись в магазин, Хокинс дал Барлоу костюм, отвел его в приемную и позвонил в Центральный офис в Чикаго. - Уведите его, - умолял он. "У меня есть время для еще одной стрельбы, а он вякает и вякает. Я ничего ему не сказал. Возможно, мы должны просто отпустить его и позволить ему найти свой собственный уровень, но есть шанс...
   - Проблема, - согласился Центральный. - Да, есть шанс. Горшечник порадовал Барлоу, приготовив ему чашку кофе с кубиком, который не только растворялся в холодной воде, но и нагревал воду до точки кипения. Убивая время, Хокинс болтал о "ракете", которой восхищался Барлоу, и вынужден был сдерживаться; он чуть было не сказал риелтору, какова на самом деле его максимальная скорость, - чуть ли не показал, что это не ракета. Он также пожалел, что так небрежно вручил Барлоу пару сотен долларов. Мужчина, казалось, был одержим страхом, что они бесполезны, поскольку Хокинс отказался принять записку, долговую расписку или даже определенное обещание погашения. Но Хокинс не мог вдаваться в подробности и очень обрадовался, когда из Централа прибыл незнакомец.
   - Тинни-Пит из Альхесираса, - быстро сообщил ему незнакомец, когда они встретились в дверях. "Психолог для Попроб. Пол назначил специальный обгон Барлоу".
   - Слава Богу, - сказал Хокинс. - Барлоу, - сказал он человеку из прошлого, - это Тинни-Пит. Он позаботится о тебе и поможет тебе заработать много денег". Психолог остался выпить чашечку кофе, приготовление которого обрадовало Барлоу, а затем провел агента по продаже недвижимости по вельветовой дороге к его машине, предоставив горшечнику размышлять, сможет ли он наконец взломать свою печь для обжига. Хокинс, резко отмахнувшись от Барлоу и Проблемы, с радостью взял щель вокруг дверцы печи номер два и чуть-чуть приоткрыл ее. Взрыв тепла и пьянящий, дымный запах восстановительного костра привели его в восторг. Он всмотрелся и увидел угол полки, светящийся вишнево-красным, затемняемый колеблющимися черными областями, поскольку он терял тепло через открытую дверь. Он сунул обугленную деревянную лопатку под кружку на полке и вытащил ее в качестве образца, волосы на тыльной стороне ладони завились и обожглись. Кружка затрещала и зазвенела, и Хокинс счастливо вздохнул. Блеск смолы висмута загорелся до совершенства, навязчивая пленка серебристо-черного металла со странными голубоватыми огоньками в нем, когда он вращался перед глазами, и проблема народонаселения казалась Хокинсу очень далекой. Барлоу и Тинни-Пит подъехали к бетонному шоссе, где машина экстрасенса была припаркована в отсеке безопасности.
   - Что за лодка! - выдохнул человек из прошлого.
   "Лодка? Нет, это моя машина".
   Барлоу с благоговением оглядел его. Стреловидные линии, сложные изгибы, килограммы хрома. Он провел руками по двери - или это была дверь? - в тщетных поисках ручки, и уважительно спросил: - Как быстро она открывается?
   Психолог внимательно посмотрел на него и медленно сказал: - Двести пятьдесят. Это видно по спидометру".
   "Ух ты! Мой старый "Шевви" мог сразу разогнаться до сотни, но вы не из моего класса, мистер! Тинни-Пит каким-то образом открыл огромную низкую дверь, и Барлоу спустился на три ступеньки на огромные подушки, барахтаясь вправо. Он был слишком увлечен, чтобы обращать серьезное внимание на свою содранную кожу. Приборная панель представляла собой прекрасную мешанину из циферблатов, разъемов, индикаторов, лампочек, шкал и переключателей. Психолог забрался на водительское сиденье и что-то сделал ногами. Мотор завелся, как паяльная лампа размером с бункер. Валяясь на подушках, Барлоу увидел в зеркало заднего вида огромный выхлоп, наполненный блестящими белыми искрами.
   "Вам это нравится?" - закричал психиатр.
   "Это потрясающе!" - крикнул Барлоу в ответ. "Его-"
   Он заткнулся, когда машина выехала из залива на дорогу с громким воо-о-о-о-о-о-о-о! Ветер пронесся над головой Барлоу, хотя окна, казалось, были закрыты; впечатление от скорости было потрясающим. Он нашел спидометр на приборной панели и увидел, что он поднимается за 90, 100, 150, 200.
   "Достаточно быстро для меня", - закричал экстрасенс, заметив, что лицо Барлоу в ответ поникло. "Радио?" Он прошел над удивительно легким предметом, похожим на футбольный шлем, без проводов, и указал на ряд кнопок. Барлоу надел шлем, довольный тем, что рев воздуха стих, и нажал кнопку. Он приятно зажегся, и Барлоу откинулся еще дальше, чтобы попробовать суперсовременный вкус дивного нового мира в гениальных развлечениях.
   "БЕРИТЕ И ПРИСТАВЬТЕ!" - прогремел голос в его ушах.
   Он сорвал шлем и обиженно посмотрел на психиатра. Тинни-Пит ухмыльнулся и повернул ручку, связанную с расположением кнопок. Человек из прошлого снова надел шлем и обнаружил, что его голос стал нормальным.
   "Шоу из шоу! Супершоу! Супер-пупер шоу! Викторина из викторин! Возьми и держи !" На заднем плане послышался взрыв смеха. "Вот мы и подготовили участников к выступлению. Вы знаете, как мы работаем. Я вручаю участнику вырезку в виде треугольника и так далее. Теперь у нас есть вот эти доски, на них есть вырезы той же формы, что и у треугольников и прочего, только они все разной формы, и тот участник, который первым вставит вырезы в доски, тот и побеждает. "Сейчас я познакомлюсь с первым участником. Прямо здесь, дорогая. Как вас зовут?"
   "Имя? Эм-м-м-"
   "Ходдая, ребята? Она не помнит своего имени! Ха? Вы бы купили это за четвертак?
   Вопрос был задан с архизначительностью, и публика визжала, выла и насвистывала в знак признательности. Было скучно слушать, когда ты не знал изюминки и подвоха. Барлоу нажал еще одну кнопку, держа свободную руку на регуляторе громкости.
   "-последняя из Вашингтона. Речь идет о сенаторе Халл-Мендозе. Он все еще нападает на Бюро рыболовства. Синдикалист из Северной Калифорнии говорит, что он получил показания под присягой, что Джон Кингсли-Шульц - синенос. Он не публиковал показания под присягой, но говорит, что Кингсли-Шулца видели на собраниях голубоносых в Орегонском государственном колледже, а затем в Университете Флориды. Кингсли-Шульц говорит, что он должен признаться, что занимался литьем нахлыстов в Орегоне и получил докторскую степень. в рыбной ловле во Флориде.
   "А вот цитата из Кингсли-Шулца: "Халл-Мендоса не знает, о чем говорит. Он должен упасть замертво. Убрать из кавычек. Халл-Мендоза говорит, что не будет публиковать показания под присягой, чтобы защитить свои источники. Он говорит, что они были приведены к присяге тремя бывшими сотрудниками Бюро, которое было уволено Кингсли-Шульц за некомпетентность и несовместимость.
   "В других местах была обычная череда дорожно-транспортных происшествий. Троекратное нагромождение автомобилей на трассе 66, выезжающей из Чикаго, унесло двенадцать жизней. Утренняя ракета Чикаго-Лос-Анджелес потерпела крушение и взорвалась в пустыне Мо-у-у-у-явви-как бы ты ее ни называл. Все 94 человека на борту погибли. Прибывший на место следователь Управления гражданской авиации говорит, что пилот гнался за стадами овец и не успел вовремя уйти.
   "Привет! Вот горячее из Нью-Йорка! Дизельный буксир разбежался по гавани, в то время как экипаж был внизу и толкнул носовую часть удачливого лайнера SS Placentia. В нем говорится, что корабль наполнился водой и затонул, унеся жизни примерно 180 пассажиров и 50 членов экипажа. Шесть водолазов были посланы вниз для изучения обломков, но они тоже погибли, когда их скафандры оказались продырявленными.
   - А вот бюллетень, который я только что получил из Денвера. Кажется-"
   Барлоу непонимающе снял наушники. "Он казался таким черствым", - крикнул он водителю. - Я слушал выпуск новостей...
   Тинни-Пит покачал головой и указал на уши. Рев воздуха оглушал. Барлоу смущенно нахмурился и уставился в окно. Светящаяся вывеска гласила: MOOGS! ВЫ КУПИТЕ ЕГО ЗА ЧЕТВЕРТЬ? Он не знал, кто такие Муги; на иллюстрации была изображена девушка невероятного телосложения, на 99,9% обнаженная, страстно извивающаяся в полном цвете. Придорожный звон все еще был с ним, но с новой чертой. Радар или что-то в этом роде засекло машину и предупредило линии звона. Каждый по очереди мчался по придорожной дорожке, даже с машиной, чтобы ее можно было прочитать до того, как будет предупреждена следующая очередь.
   ЕСЛИ ЕСТЬ ДЕВУШКА, КОТОРУЮ ХОЧЕШЬ ПОЛУЧИТЬ
   ДЕФЛОКУЛИЗАЦИЮ НЕРОМАНТИЧЕСКОГО ПОТА.
   "А*Р*М*П*И*Т*Т*О"
   Еще одна анимационная работа, в двух панелях, всем знакомая "До и После". Первый сказал: "Просто любую сигару?" и был проиллюстрирован семейной трагедией с участием двух человек: жена зажимала нос, а ее грубый и краснолицый муж пыхтел скользкой на вид веревкой. Вторая панель светилась: "Или VUELTA ABAJO?" и был проиллюстрирован... Барлоу покраснел и посмотрел себе под ноги, пока они не миновали знак.
   "Въезжаем в Чикаго!" - заорал Тинни-Пит. Появлялись другие автомобили, все они были лодками мечты. Глядя на них, Барлоу начал задаваться вопросом, знает ли он точно, что такое километр. Казалось, они плыли так медленно, если не обращать внимания на ревущий воздух мимо ушей и не позволять быстрым линиям лодок-мечты обмануть себя. Он мог бы поклясться, что они действительно ползли в двадцать пять, с редкими скачками до тридцати. Сколько вообще был километр? Впереди маячил город, и он был именно таким, каким и должен быть: возвышающиеся небоскребы, эстакады, посадочные площадки для вертолетов...
   Он вцепился в подушки. Эти два коптера. Они собирались... собирались...
   Он не видел, что произошло, потому что их кажущиеся пути столкновения привели их за гигантское здание. Когда они остановились на красный свет, их окружили кричаще-сладкие взрывы звуков.
   "Что, черт возьми, здесь происходит?" - сказал Барлоу пронзительным испуганным голосом, потому что время торможения было почти нулевым, а его не швырнуло на приборную панель. - Кто над кем издевается?
   "Почему в чем дело?" - спросил водитель.
   Свет изменился на зеленый, и он начал пикап. Барлоу напрягся, когда понял, что поток воздуха мимо его ушей начался всего за короткую, нереальную долю секунды до того, как машина действительно двинулась с места. Он схватился за ручку двери сбоку. Город медленно рос на них: разрозненные здания, более плотные здания, более высокие здания и красный свет впереди. Автомобиль остановился за нулевое время торможения, поток воздуха прекратился через мгновение после остановки, а Барлоу выскочил из машины и бешено побежал по тротуару через мгновение после этого.
   "Они выследят меня", - подумал он, тяжело дыша. Это дело тайной полиции. Они поймают вас - машины для чтения мыслей, телевизионные глаза повсюду, боясь, что вы расскажете их рабам о свободе и прочем. Они никого не пропускают через себя, как в той истории, которую я когда-то читал. Запыхавшись, он перешел на шаг и поздравил себя с тем, что у него хватило смелости не оборачиваться. Это было то, за чем они всегда следили. Идя пешком, он был просто еще одним деловым костюмом среди сотен. Он будет в безопасности, он будет в безопасности...
   Чья-то рука сжала его плечо, и слова посыпались с большого, грубого, красивого лица, прижавшегося к нему: "Вассаматта бумпиннинна, люди любят свой собственный тротуар, должен шахтер сламья джима мушья бассар!" Это не был ни сумасшедший гончар, ни сумасшедший водитель.
   - Извините, - сказал Барлоу. "Что вы сказали?"
   "Ах, да?" - угрожающе закричал незнакомец и стал ждать ответа.
   Барлоу, чувствуя, что его каким-то образом втянули в запутанную сделку с земельными участками, услышал свой воинственный ответ: "Ага!"
   Незнакомец отпустил его плечо и прорычал: "О, да?"
   "Ага!" - сказал Барлоу, поправляя пиджак.
   "Аааа!" - прорычал незнакомец с большим презрением и отвращением, чем со свирепостью. Во времена Барлоу он добавил нецензурную брань, стандартную, но физиологически невозможную директиву, и вышел с важным видом, растянув плечи и сжав кулаки.
   Барлоу шел, дрожа. Очевидно, он достаточно хорошо с этим справился. Он остановился на красный свет, а перед ним с ревом проносились длинные низкие лодки, а пешеходы на тротуаре шли вместе с ним сквозь поток машин. Завизжали тормоза, крылья лязгнули и прогнулись, между водителями и пешеходами раздались хриплые крики.
   Он отчаянно отпрыгнул назад, когда одна машина вильнула по дуге тротуара, чтобы не попасть в другую. Сигнал изменился на зеленый; машины продолжали приближаться еще около тридцати секунд, а затем сократились до случайного легкого бегуна. Барлоу осторожно перешел дорогу и прислонился к торговому автомату, тяжело дыша.
   Выгляди естественно, сказал он себе. Сделай что-нибудь нормальное. Купите что-нибудь из автомата. Он нащупал мелочь, взял газету за десять центов, носовой платок за четвертак и шоколадный батончик за четверть. Слабый запах шоколада внезапно заставил его проголодаться. Он безуспешно царапал стеклянную обертку с надписью "Криггли" в течение нескольких секунд, а затем она аккуратно разделилась сама собой. Бар сделал три хороших кусочка, и он купил еще два и проглотил их. Испытывая жажду, он вытянул из автомата еще один апельсиновый напиток в другой стеклянной обертке за еще один цент. Когда он повозился с ней, она аккуратно разделилась и разлилась по его коленям.
   Барлоу решил, что пробыл там достаточно долго, и пошел дальше. Витрины были - витрины. Люди по-прежнему носили и покупали одежду, по-прежнему курили и покупали табак, по-прежнему ели и покупали продукты. И они по-прежнему ходили в кино, он с приятным удивлением наблюдал, проходя мимо, а затем возвращаясь к сверкающему месту, вывеска которого гласила, что это БИЖУ. Место, казалось, показывало тройную особенность: "Дети ужасны ", "Не заводите детей " и "Малыш из Канали" .
   Это было непреодолимо; он заплатил доллар и вошел. Он поймал финальную часть The Canali Kid в трехмерном, полноцветном, полноцветном производстве с полным ароматом. Это была межпланетная сага, заканчивающаяся сценой погони и примирением разлученных героя и героини. "Младенцы ужасны" и "У них нет детей" были фантастическими аргументами против отцовства - гротескно преувеличенные опасности мучительно наглядных родов, порочные дети, старые родители, избитые и заморенные голодом их отпрысками-садистами. Публика, с изумлением отметил Барлоу, мирно жевала сладости и не выказывала особых признаков отвращения.
   Грядущие аттракционы загнали его в вестибюль. Фанфары сотрясались, яркие цвета ослепляли, а добавленные ароматы вызывали тошноту. Когда его глаза снова привыкли к умеренному освещению вестибюля, он ощупью пробрался к скамейке и открыл купленную газету.
   Это оказался "Гоночный лист ", который поразил его сокрушительным чувством потери. Знакомый указатель в рамке в левом нижнем углу первой страницы невыносимо показывал, что Черчилль-Даунс и Эмпайр-Сити все еще в деле.
   Смаргивая слезы, он обратился к прошлому выступлению в Черчилле. Они больше не использовали аббревиатуры, и страницы из-за этого были одноколонными, а не двойными. Но все равно - или нет?
   Он покосился на первую гонку, первую гонку на три четверти мили, претендовавшую на тысячу триста долларов. Невероятно, но рекорд трассы составил две минуты десять и три пятых секунды. Любой жук в его время мог сбить три четверти в час пятнадцать. То же самое было и на других дистанциях, гораздо хуже на маршрутных соревнованиях. Что, черт возьми, случилось со всем этим?
   Во втором он изучал фигуру пятилетней бурой кобылы и не мог понять ни головы, ни хвоста. Она выигрывала и проигрывала, занимала места, показывала, проигрывала и занимала места без всякого смысла и причины. Она выглядела как лидер в течение нескольких гонок, а затем она выглядела как негодная свинья, а затем она выглядела как грязевик, но в следующий раз, когда пошел дождь, она не была, а затем она была стайером, а затем она была свиньей. опять таки. Да еще и в хорошем событии с пятью тысячами долларов! Барлоу посмотрел на другие записи, и до него постепенно дошло, что все они похожи на пятилетнюю бурую кобылу. Ни одна чертова бегущая лошадь не имела даже малейшего следа класса.
   Кто-то сел рядом с ним и сказал: "Вот и вся история".
   Барлоу вскочил на ноги и увидел, что это Тинни-Пит, его водитель.
   "Я сомневался, стоит ли говорить вам, - сказал психиатр, - но я вижу, что у вас растёт подозрение относительно правды. Пожалуйста, не волнуйтесь. Все в порядке, говорю вам".
   "Итак, вы меня поймали", - сказал Барлоу.
   "Попался?"
   "Не притворяйся. Я могу сложить два и два. Вы тайная полиция. Вы и остальные аристократы живете в роскоши за счет пота этих угнетенных рабов. Ты боишься меня, потому что должен держать их в неведении".
   Раздался громкий хохот психиатра, который привлек к ним непонимающие взгляды других посетителей вестибюля. Смех совсем не звучал зловеще.
   - Пошли отсюда, - сказал Тинни-Пит, все еще посмеиваясь. "Вы не могли бы ошибиться еще больше". Он взял Барлоу за руку и вывел на улицу. "Настоящая правда состоит в том, что миллионы рабочих живут в роскоши за счет пота горстки аристократов. Я, вероятно, умру раньше времени от переутомления, если только... - Он задумчиво посмотрел на Барлоу. - Возможно, вы сможете нам помочь.
   - Я знаю эту шутку, - усмехнулся Барлоу. "В свое время я зарабатывал деньги, а чтобы зарабатывать деньги, нужно привлечь людей на свою сторону. Давай, стреляй в меня, если хочешь, но дурака ты из меня не выставишь".
   - Ты противный маленький неблагодарный! - рявкнул психиатр с калейдоскопической сменой настроения. "В этом проклятом бардаке виноваты только вы и такие, как вы! А теперь пойдемте и хватит вашей ерунды. Он втащил Барлоу в вестибюль офисного здания и к лифту, который, как ни странно, громко гудел, когда поднимался.
   Колени агента по недвижимости подкашивались, когда психиатр выталкивал его из лифта по коридору в офис.
   Когда за ними закрылась дверь, с простого стула поднялся мужчина с ястребиным лицом. Гневно взглянув на Барлоу, он спросил у психиатра: "Меня вызывали с полюса, чтобы осмотреть это... это...?"
   "Не волнуйтесь. Я разоблачил etfind quazanc exhim Poprobattackline, - успокаивающе сказал экстрасенс.
   - Сомневаюсь, - проворчал человек с ястребиным лицом.
   - Попробуй, - предложил Тинни-Пит.
   "Очень хорошо. Мистер Барлоу, насколько я понимаю, у вас и вашего оплакиваемого не было детей.
   "Что из этого?"
   "Это об этом. Вы были слепым, эгоистичным и глупым ослом, чтобы мириться с экономическими и социальными условиями, которые наказывали благоразумных и дальновидных за деторождение. Вы сделали нас такими, какие мы есть сегодня, и я хочу, чтобы вы знали, что мы далеко не удовлетворены. Проклятые дурацкие ракеты! Проклятые автомобили! Проклятые дурацкие города с пандусами!"
   "Насколько я понимаю, - сказал Барлоу, - вы упускаете лучшие черты своего времени. Ты не в своем уме?"
   "Ракеты не ракеты. Это турбореактивные двигатели - хорошие турбореактивные двигатели, но причудливая оболочка вокруг них создает плохое сопротивление. Автомобили развивают максимальную скорость сто километров в час - километр - это, если я припоминаю свою палеолингвистику, три пятых мили - и все спидометры настроены соответствующим образом, так что водители будут думать, что они едут двести пятьдесят. . Города - нелепые, дорогие, антисанитарные, расточительные скопления людей, которым было бы лучше и продуктивнее, если бы они были разбросаны по сельской местности.
   "Нам нужны и ракеты, и трюковые спидометры, и города, потому что, пока вы и вам подобные были благоразумны и предусмотрительны и не заводили детей, гастарбайтеры, обитатели трущоб и арендаторы неуклюже и недальновидно заводили детей - плодились, плодились. Боже мой, как они расплодились!"
   "Подождите, - возразил Барлоу. "В нашей толпе было много людей, у которых было двое или трое детей".
   "Износ несчастных случаев, болезней, войн и тому подобного позаботился об этом. Ваш интеллект был выведен наружу. Это прошло. Дети, которые должны были родиться, никогда не родились. Просто среднестатистическое большинство, способное ладить, захватило население. Средний IQ сейчас составляет 45".
   - Но это далеко в будущем...
   - Ты тоже, - кисло буркнул человек с ястребиным лицом.
   - Но кто вы, люди?
   "Просто люди, настоящие люди. Несколько поколений назад генетики наконец осознали, что никто не будет обращать внимания на то, что они говорят, и отказались от слов в пользу дела. В частности, они сформировали и наняли закрытую корпорацию, призванную поддерживать и улучшать породу. Мы их потомки, нас около трех миллионов. Есть пять миллиардов других, так что мы их рабы.
   "За последние пару лет я спроектировал небоскреб, обеспечил работу Мемориальной больницы Биллингса здесь, в Чикаго, предотвратил войну с Мексикой и руководил движением на стадионе "Ла-Гуардиа Филд" в Нью-Йорке".
   "Я не понимаю! Почему бы тебе не позволить им отправиться в ад по их собственному пути?"
   Мужчина поморщился. "Мы попробовали это один раз в течение трех месяцев. Мы отсиживались на Южном полюсе и ждали. Они этого не заметили. Некоторых сотрудников чертежной комнаты не было, некоторые старшие медсестры не явились, мелкие правительственные чиновники на неполитическом уровне не могли быть обнаружены. Это не имело значения. Через неделю был голод. Через две недели голод и чума, через три недели война и анархия. Мы отменили эксперимент; нам потребовалась большая часть следующего поколения, чтобы снова привести все в порядок".
   - Но почему ты не дал им поубивать друг друга?
   "Пять миллиардов трупов означают около пятисот миллионов тонн гниющей плоти".
   У Барлоу была другая идея. "Почему бы вам не стерилизовать их?"
   "Два с половиной миллиарда операций - это много операций. Поскольку они постоянно размножаются, работа никогда не будет выполнена".
   "Я понимаю. Как марширующие китайцы!"
   - Кто они, черт возьми?
   "Это был... гм... парадокс моего времени. Кто-то сообразил, что если бы все китайцы в мире выстроились по четыре в ряд, я думаю, так оно и было, и начали маршировать мимо заданной точки, они бы никогда не остановились из-за младенцев, которые родятся и вырастут до того, как они пройдут. смысл."
   "Вот так. Только вместо "данной точки" укажите "наибольшее мыслимое количество операционных, которые мы могли бы построить и укомплектовать персоналом". Никогда не может быть достаточно".
   "Сказать!" - сказал Барлоу. "Эти фильмы о детях - это была ваша пропаганда?"
   "Это было. Кажется, для них это ничего не значит. Мы отказались от идеи попытки пропаганды, противоречащей биологическому влечению".
   - Значит, если вы работаете с биологическим влечением?..
   "Я не знаю ни одного, который согласовывался бы с ингибированием фертильности".
   Лицо Барлоу стало бесстрастным, как результат многолетней тщательной дисциплины. "Вы не знаете, а? Ты великий ум и ничего не можешь придумать?
   - Да нет же, - невинно ответил психист. "Не могли бы вы?"
   "Это зависит от. Я продал десять тысяч десятин сибирской тундры - разумеется, через подставную фирму - после раздела России. Покупатели думали, что получают участки под застройку на окраине Киева. Я бы сказал, что это было намного сложнее, чем эта работа".
   "Как так?" - спросил человек с ястребиным лицом.
   "Это были нормальные, подозрительные клиенты, а это дебилы, прирожденные лохи. Вы просто придумываете аферу, на которую они попадутся; они не будут знать достаточно, чтобы провести разумную проверку".
   Психолог и человек с ястребиным лицом тоже прошли обучение; они удерживали себя от взгляда с внезапной надеждой друг на друга. "Кажется, вы что-то задумали", - сказал экстрасенс.
   Покерное лицо Барлоу стало еще более непроницаемым. "Может быть, да. Я еще не слышал ни одного предложения".
   "Есть удовлетворение от осознания того, что вы предотвратили такое разграбление ресурсов Земли, - заметил человек с ястребиным лицом, - что раса скоро вымрет".
   - Я этого не знаю, - прямо сказал Барлоу. - Все, что у меня есть, - это твое слово.
   "Если у вас действительно есть метод, я не думаю, что какая-либо цена будет слишком велика", - предложила экстрасенс.
   - Деньги, - сказал Барлоу.
   "Все, что ты хочешь."
   - Больше, чем ты хочешь, - поправил человек с ястребиным лицом.
   "Престиж", - добавил Барлоу. "Много рекламы. Моя фотография и мое имя в газетах и по телевидению каждый день, статуи в мою честь, парки, города, улицы и другие вещи, названные в мою честь. Целая глава в учебниках истории".
   Психолог сделал человеку с ястребиным лицом знак, означавший: "О, брат!"
   Человек с ястребиным лицом дал сигнал: "Спокойно, мальчик!"
   - Не так уж и много прошу, - согласился экстрасенс. Барлоу, почувствовав рынок продавца, сказал: "Мощь!"
   "Сила?" - озадаченно повторил человек с ястребиным лицом. "Собственная гидростанция или ядерный котел?"
   "Я имею в виду мировую диктатуру со мной как диктатором!"
   - Ну, а теперь... - сказал экстрасенс, но человек с ястребиным лицом прервал его. - Конгресс должен принять специальный чрезвычайный акт, но ситуация того требует. Думаю, это можно гарантировать".
   - Не могли бы вы рассказать нам о своем плане? - спросил психиатр.
   - Ты когда-нибудь слышал о леммингах?
   "Нет."
   - Они - я полагаю, были, раз вы о них не слышали, - маленькие животные в Норвегии, и каждые несколько лет они слетались к побережью и уплывали в море, пока не утонули. Я рассчитываю привить популяции леммингов".
   "Как?"
   "Я приберегу это, пока не соберу нужные подписи на сделке".
   Человек с ястребиным лицом сказал: - Я бы хотел поработать с тобой над этим, Барлоу. Меня зовут Райан-Нгана.
   Он протянул руку. Барлоу внимательно посмотрел на руку, затем на лицо мужчины.
   - Райан что?
   "Нгана".
   - Звучит как африканское имя.
   "Это. Отец моей матери был ватуси".
   Барлоу не взял руку.
   - Я думал, ты выглядишь довольно мрачно. Я не хочу ранить ваши чувства, но я не думаю, что буду в лучшем случае работать с вами. Я уверен, что должен быть кто-то еще столь же квалифицированный.
   Психолог сделал Райан-Нгане знак на лице, что означало: "Успокойся, мальчик!"
   "Очень хорошо, - сказал Райан-Нгана Барлоу. "Посмотрим, что можно сделать".
   - Дело не в том, что я предубежден, понимаете. Некоторые из моих лучших друзей...
   "Г-н. Барлоу, не думай об этом больше. Любой, кто сможет привести аналогию с леммингом, будет нам полезен".
   Так и будет, подумал Райан-Нгана, оставшись один в офисе после того, как Тинни-Пит отвел Барлоу на вертолетную площадку. Так и было. Попроб исчерпал все рациональные попытки, и новые линии Попроб должны были быть иррациональными или субрациональными. Это существо из прошлого с его легендами о леммингах и его улучшенными участками под застройку было бы источником драгоценного порочного эгоизма. Райан-Нгана вздохнул и потянулся. Ему пришлось пойти и управлять метро Сан-Франциско. Рано вызванный с полюса для изучения Барлоу, он оставил незаконченной симпатичную маленькую теорему. Между перерывами он медленно строил n-мерную геометрию, основания и надстройки которой ничем не обязаны интуиции.
   Наверху, в ожидании вертолета, Барлоу объяснял ТинниПиту, что он ничего не имеет против негров, и Тинни-Пит хотел, чтобы у него было немного невозмутимости и юмора Райана-Нганы для этого испытания. Вертолет доставил их в международный аэропорт, откуда, как объяснил ТинниПит, Барлоу отправится на полюс. Человек из прошлого не был уверен, что ему понравится унылая трата льда и холода.
   - Все в порядке, - сказал психиатр. "Цивилизованная планировка. Теплый, приятный. Там вы сможете работать более эффективно. Все факты у вас под рукой, хороший секретарь...
   "Мне понадобится довольно большой штат сотрудников", - сказал Барлоу, который на тысячах сделок научился никогда не соглашаться на первое предложение.
   -- Я имел в виду личное, конфиденциальное, -- с готовностью ответила Тинни-Пит, -- но вы можете иметь столько, сколько захотите. У вас, естественно, будет высший-первостепенный-высший-приоритет, если у вас действительно есть рабочий план.
   "Давайте не будем забывать об этом аспекте диктатуры, - сказал Барлоу.
   Он не знал, что экстрасенс так же охотно пообещал бы ему обожествление, чтобы благополучно посадить его на "ракету" за поляком. Тинни-Пит не хотел, чтобы его разрывали на части; он прекрасно знал, что так и кончится, если население узнает из этого анахронизма, что есть небольшая элита, считающая себя на голову, плечи, туловище и пах выше остальных. Тот факт, что это предположение было совершенно верным, и тот факт, что элита была обречена своим превосходством на жизнь изнурительного тяжелого труда, не принимался во внимание; разница была бы.
   В конце концов психиатр посадил Барлоу на борт "ракеты" с примерно тридцатью людьми - реальными людьми, - направлявшимися к полюсу. Барлоу всю дорогу укачивало из-за постгипнотического внушения, которое вложила в него Тинни-Пит. Одна идея заключалась в том, чтобы сделать его как можно более противным обратному пути, а другая идея заключалась в том, чтобы избавить других пассажиров от его агрессивной болтливой компании.
   * * * *
   Барлоу в первый день на полюсе вспомнил свой первый день в армии. Это было то же самое сейчас-куда-к черту-мы-тебя-положим? дела, пока он не занял с ними твердую позицию. Затем вместо того, чтобы действовать как сержанты снабжения, они вели себя как гостиничные служащие. Это было чудесное, чудесно рассчитанное наращивание, и он не мог его подозревать. В конце концов, в его время гость из прошлого был бы воспет. В конце дня он полулежал в уютном подземном домике, а шестидесятимильный ветер бушевал в ярдах над его головой, и пытался сложить два и два. "Это было как в старые времена, - подумал он, - как переворот в сфере недвижимости, когда у вас была конкуренция за горло, как повышение арендной платы на пятьдесят процентов, когда вы чертовски хорошо знали, что арендаторам негде переехать, как улыбка, когда вы Прочитайте за апельсиновым соком на завтрак, что городской совет решил построить школу на земле, которую вы приобрели по сделке с городским советом.
   И это было просто. Он просто продавал тундровые участки под застройку нетерпеливым леммингам-самоубийцам, и это было абсолютно все, что нужно было для решения Задачи, в которой вращались эти двойные купола. Естественно, им придется проработать большую часть деталей, но какого черта, для этого и существуют подчиненные. Ему потребуются специалисты по рекламе, технике, коммуникациям - знают ли они что-нибудь о гипнозе? Это может быть полезно. Если нет, то придется много подкупать, но он позаботится - чертовски уверен - что у него неограниченные средства. Просто продажа строительных участков леммингам.
   Засыпая, он пожалел, что в этом не замешана бедняжка Верна. Это была его самая крупная и колоссальная сделка. Верна, должно быть, ее обманул хитрый мошенник Сэм Циммерман.
   * * * *
   На следующий день все началось с прихода к нему людей. Он знал подход. Они просто хотели быть полезными своему прославленному гостю из прошлого, и не поможет ли он рассказать им о своей эпохе, которая, к сожалению, исторически была несколько неясной, и что, по его мнению, можно было сделать с Проблемой? Он сказал им, что слишком стар, чтобы его можно было больше связывать, и что они не получат от него никакой информации, пока он не получит письмо о намерениях по крайней мере от полярного президента и заседания Полярного конгресса, уполномоченного сделать его диктатором.
   Он получил письмо и сессию. Он представил свою программу, его спросили, не бунтует ли его совесть из-за ее черствости, и лаконично объяснил, что сделка есть сделка, и тот, кто недостаточно умен, чтобы защитить себя, не заслуживает защиты. на получение стипендии, и ему пришлось перевести это на "Пусть покупатель остерегается". Он заявил, что ему наплевать ни на идиотов, ни на их умных рабов; он назвал им свою цену, и это было все, что его интересовало. Уложатся ли они в цену или нет?
   Полярный президент предложил уйти в отставку в его пользу с некоторыми временными чрезвычайными полномочиями, которыми Полярный конгресс проголосует за него, если он сочтет их необходимыми. Барлоу требовал титула мирового диктатора, полного контроля над мировыми финансами, размера заработной платы, который должен определяться им самим, а также немедленного начала рекламной кампании и исторического обзора.
   "Что касается чрезвычайных полномочий, - добавил он, - они не должны быть ни временными, ни ограниченными".
   Кто-то хотел слова, чтобы обсудить этот вопрос, с заявленной надеждой, что, возможно, Барлоу изменит свои требования.
   - У вас есть предложение, - сказал Барлоу. "Я не скину даже десять процентов".
   - А что, если Конгресс откажет, сэр? - спросил президент.
   - Тогда вы можете остаться здесь, на полюсе, и попытаться разобраться сами. Я получу от идиотов то, что хочу. Такой проницательный оператор, как я, не должен идти на компромисс; У меня нет ни одного конкурента за всю эту косоглазую идиотскую эру".
   Конгресс отказался от дебатов и проголосовал поднятием рук. Барлоу победил - единогласно.
   "Вы не представляете, насколько вы были близки к тому, чтобы потерять меня", - сказал он в своем первом официальном обращении к объединенным палатам. "Я не тот мальчик, чтобы торговаться; либо я получаю то, что прошу, либо иду в другое место. Первое, что я хочу, это увидеть проекты нового дворца для меня - тоже ничего не показного - и ваших лучших художников и скульпторов, чтобы они начали работать над моими портретами и статуями. Тем временем я соберу свой персонал. Он распустил полярного президента и полярный конгресс, сказав им, что сообщит им, когда будет следующая встреча.
   Через неделю программа стартовала с Северной Америки в качестве первой цели. Миссис Гарви отдыхала после ужина, прежде чем включить посудомоечную машину. Телевизор, конечно же, был включен, и он сказал: "Оооо!" - долгий, дрожащий и восторженный сигнал рекламного ролика Parfum Assault Criminale.
   - Девочки, - хрипло сказал диктор, - вам нужен ваш мужчина? Достать его легко - легко, как полет на Венеру.
   "Хм?" - сказала миссис Гарви.
   - Вассаматер? фыркнул ее муж, начиная с дремоты.
   - Слышишь?
   "Что?"
   "Он сказал: "Легко, как полет на Венеру". ' "
   "Так?"
   - Ну, я думал, ты не сможешь добраться до Венеры. Я думал, что у них только что была та самая ракета, которая разбилась на Луне".
   - А-а, женщины не успевают за новостями, - праведно сказал Гарви, снова затихая.
   - О, - неуверенно сказала его жена.
   А на следующий день в "Другой любовнице Генри" появился новый персонаж, который только что появился: Базз Рентшоу, мастер-пилот ракеты Венеры. В "Другой любовнице Генри " "транслируемая драма о вас и ваших соседях, народных людях, обычных людях, реальных людях!" Миссис Гарви с изумлением слушала за остывшей чашкой кофе, как Базз развеивал ее туманные убеждения.
   МОНА : Дорогой, я так рада тебя снова видеть!
   БАЗЗ : Ты не представляешь, как я скучал по тебе во время этой унылой пробежки по Венере.
   ЗВУК : Венецианские жалюзи опущены, ключ повернут в замке.
   МОНА: Было очень скучно, дорогая?
   БАЗЗ: Давай не будем говорить о моей скучной работе, дорогая. Давайте поговорим о нас.
   ЗВУК: Скрип кровати.
   Наконец-то программа вернулась в норму.
   * * * *
   В тот вечер миссис Гарви снова попыталась спросить, уверен ли ее муж в этих ракетах, но он дремал прямо во время "Возьми и втыкай", так что она посмотрела на экран и забыла о загадке. Она все еще смеялась над шуткой: "Вы бы купили ее за четвертак?" когда шла реклама стирального порошка, она всегда добросовестно загружала посудомоечную машину первого числа каждого месяца. Диктор показал горы пены из крошечного кусочка вещества и застенчиво добавил: "Конечно, Клино не лежит рядом с вами, чтобы вы могли подобрать его, как мыльный корень на Венере, но это довольно дешево и почти так же, как мыльный корень. хороший. Так что для нас, простых людей, которым не посчастливилось жить там, на Венере, Cleano - настоящая чистюля!" Затем припев перешел к их джинглу "Клиано-это-вещь", но миссис Гарви его не слышала. Она была упрямой женщиной, но ей пришло в голову, что она действительно очень больна. Она не хотела беспокоить мужа.
   На следующий день она незаметно договорилась о встрече со своей семьей Фрейда. В приемной она взяла новый экземпляр " Ридерз Паблум" и с легким сердцебиением отложила его. Передовая статья, согласно оглавлению на обложке, называлась "Самый памятный венерианец, которого я когда-либо встречал".
   - Фрейд вас сейчас примет, - сказала медсестра, и миссис Гарви поплелась в его кабинет. Его традиционные очки и бакенбарды успокаивали.
   Она заглушила ритуал: "Фрейд, прости меня, у меня неврозы".
   Он пропел антифональ: "Тут, моя дорогая девочка, в чем, кажется, беда?"
   "У меня как дырка в голове", - дрожала она. "Кажется, я забываю всякие вещи. Такие вещи, кажется, все знают, а я нет".
   - Ну, это случается со всеми время от времени, моя дорогая. Я предлагаю провести отпуск на Венере.
   Фрейд уставился с открытым ртом на пустой стул.
   Вошла его медсестра и спросила: "Эй, видишь, как она удрала? Что с ней случилось?
   Он задумчиво снял очки и бакенбарды. - Вы можете обыскать меня. Я сказал ей, что ей, возможно, стоит попробовать провести отпуск на Венере. На его лице отразилось мгновенное замешательство, и он порылся в ящиках стола, пока не нашел экземпляр четырехцветного, обильно иллюстрированного журнала своей профессии. Оно пришло тем утром, и он читал его по губам, хотя смотрел в основном на картинки. Он пролистал статью "Преимущества планеты Венера в лечении покоя".
   - Это прямо здесь, - сказал он.
   Медсестра посмотрела.
   - Это точно, - согласилась она. "Почему бы и нет?"
   "Беда этих невротиков, - решил Фрейд, - в том, что им все время приходится бороться с реальностью. Покажи в следующем твиче".
   Он снова надел очки и бакенбарды и забыл о миссис Гарви и ее странном поведении.
   "Фрейд, прости меня, у меня неврозы".
   - Ну, моя дорогая девочка, в чем, кажется, беда?
   * * * *
   Как и многие другие лекарства от психических расстройств, болезнь миссис Гарви была достигнута в основном за счет самолечения. Она сурово дисциплинировала себя из-за безумной мысли, что был только один ракетный корабль, и тот провалился. В конце концов, она могла, не морщась, присоединиться к любому разговору о желанности Венеры как места для уединения, о ее сказочном цветочном изобилии.
   Наконец она отправилась на Венеру. Все ее друзья пытались забронировать билет в Evening Star Travel and Real Estate Corporation, но, естественно, спрос был сокрушительным. Она считала, что ей повезло, что она наконец получила место в двухнедельном летнем круизе.
   Космический корабль стартовал из города под названием Лос-Аламос, штат Нью-Мексико. Он выглядел точно так же, как все космические корабли на телевидении и в иллюстрированных журналах, но был более удобным, чем можно было ожидать. Миссис Гарви была в восторге от пятидесяти или около того попутчиков, собравшихся перед взлетом. Они были со всей страны, и у нее сложилось отчетливое впечатление, что они умницы. Капитан, высокий, внушительный парень с ястребиным лицом по имени Райан Какой-то там, приветствовал их на борту и надеялся, что их путешествие станет незабываемым. Он сожалел, что смотреть будет не на что, потому что "из-за метеоритного сезона" порты будут закрыты.
   Это было разочаровывающим, но обнадеживающим, что линия не рискует. Был ожидаемый мгновенный дискомфорт при взлете, а затем два монотонных дня гудящего путешествия по космосу, чтобы коротать время в гостиной за картами или крэпом. Посадка была обычным ударом, и путешественникам выдали таблетки для глотания, чтобы сделать их иммунными против любых незначительных недомоганий. Когда таблички подействовали, замок открылся, и Венера стала их. Он был очень похож на тропический остров на Земле, за исключением облачного покрова над головой. Но в нем было пьянящее, потустороннее качество, опьяняющее и гламурное. Десять дней отпуска были пропитаны туманным волшебством. Мыльный корень, как рекламируется, был бесплатным и мыльным. Плоды, в основном тропические сорта, пересаженные с Земли, были восхитительны. Простых укрытий, предоставленных туристической компанией, было более чем достаточно для благоухающих дней и ночей. С искренним сожалением путешественники снова сели на корабль и проглотили новые таблетки, предназначенные для противодействия и стерилизации любых венерианских болезней, которые они могли невольно передать Земле.
   Отдыхать было одно. Силовая политика была другой.
   На "Полюсе" в звуконепроницаемой комнате находился невысокий человек с мертвенно-бледным лицом и обмякшим телом на прямом стуле. В палате американского Сената сенатор Халл-Мендоза (Синд., Северная Калифорния) говорил: "Мр. Президент и джентльмены, я был бы небрежен в своем долге в качестве законодательного органа, если бы я не обратил внимание августейшего органа, что я вижу здесь опасное положение, чреватое опасностью. Как хорошо известно членам этого благородного органа, совершенство космических полетов привело к ситуации, которую я могу описать только как чреватую опасностью. Господин президент и джентльмены, теперь, когда быстрые американские ракеты теперь пересекают бесследную пустоту космоса между этой планетой и нашим ближайшим планетарным соседом в космосе - и, джентльмены, я имею в виду Венеру, звезду рассвета, ярчайшую жемчужину в диадоме прекрасного Вулкана - теперь, говорю я, я хочу узнать, какие шаги предпринимаются для колонизации Венеры авангардом патриотически настроенных граждан, подобных этим миньонам прошлого.
   "Г-н. Президент и господа! В этом мире есть нации, завистливые нации - я не называю Мексику, - которые честными или нечестными средствами могут попытаться вырвать из рук Колумбии факел свободы космоса; нации, чей низкий жизненный уровень и врожденная испорченность дают им несправедливое преимущество перед гражданами нашей справедливой республики.
   "Это моя программа: я предлагаю город с населением более 100 тысяч человек выбрать по жребию. Граждане счастливого города должны быть награждены свободными и чистыми землями на Венере, чтобы иметь, владеть и передавать своим потомкам. И национальное правительство должно обеспечить бесплатный проезд на Венеру для этих граждан. И эта программа будет продолжаться, город за городом, до тех пор, пока на Венеру не будет высажен достаточный авангард граждан для защиты наших явных прав на этой планете.
   "Будут выдвинуты возражения, потому что придирчивые критики всегда с нами. Они скажут, что не хватает стали. Они назовут это дешевой раздачей. Я говорю, что стали достаточно для переселения населения одного города на Венеру, и это все, что нужно. Ибо когда придет время переносить второй город, первый, опустевший город можно будет разрушить за нужную сталь! И это раздача? Да! Это самая славная распродажа в истории человечества! Господин президент и джентльмены, нельзя терять времени - Венера должна быть американской!"
   Блэк-Купперман на полюсе открыл глаза и сказал слабым голосом:
   "Стиль был немного неровным. Думаешь, кто-нибудь заметит?
   "Ты отлично справился, мальчик; все в порядке, - успокоил его Барлоу.
   Законопроект Халла-Мендоса стал законом. Чертежные машины на Южном полюсе работали круглые сутки, а сталелитейные заводы Питтсбурга извергали миллионы листов в космопорт Лос-Аламоса корпорации Evening Star Travel and Real Estate. По логистическим причинам это должен был быть Лос-Анджелес, и трое самых опытных психокинетиков отправились в Вашингтон и смешались с толпой во время розыгрыша, чтобы убедиться, что лос-анджелесская капсула скользнула в пальцы сенатора с завязанными глазами. Лос-Анджелесу понравилась эта идея, и в пустыне начал расцветать лес космических кораблей. Это были не очень хорошие космические корабли, но они и не должны были ими быть. Команда Pole работала под руководством Барлоу над установкой почты. Должны быть письма на Венеру и с нее, чтобы не возникло ни малейшего подозрения. К счастью, Барлоу вспомнил, что эту проблему уже однажды решал Гитлер. Родственники людей, сожженных в печах Люблина или Майданека, продолжали получать радостные открытки. Рейс из Лос-Анджелеса вылетел по расписанию, получив широкое освещение в прессе, кинохронике и телевидении. Мир приветствовал отважных ангеленцев, отправлявшихся в свое патриотическое путешествие в страну молока и меда. Лес космических кораблей с грохотом пронесся все выше и выше, исчезнув из виду без каких-либо неблагоприятных происшествий. Миллиарды завидовали ангелино, хотя они были тесными и на скудном пайке. Разрушители из Сан-Франциско, чья капсула подошла второй, немедленно двинулись в город ангелов за стальным ломом, который потребовался бы для их собственного полета. Не меньшее могли сделать и избиратели сенатора Халл-Мендозы. Президент Мексики, гипнотически встревоженный этим распространением американского империализма за пределы стратосферы, запустил свою собственную программу колонизации Венеры. По воде это были Англия против Ирландии, Франция против Германии, Китай против России, Индия против Индонезии. Древняя ненависть переросла в пламя ракетных кораблей, сотнями ежедневно атакующих воздух.
   * * * *
   Дорогой Эд, как дела? Мы с Сэмом в порядке, и я надеюсь, что ты в порядке. Там хорошо, как говорится, с едой и кустами на деревьях? Вчера я проезжал мимо Спрингфилда, и это, конечно, выглядело забавно, все здания разрушены, но, конечно, оно того стоит, мы должны оставить гризеров на своих местах. У вас есть проблемы с ними на Венере? Напишите мне как-нибудь. Твоя любящая сестра Альма.
   * * * *
   Дорогая Альма, я в порядке и надеюсь, что ты в порядке. Это прекрасное место, здесь прекрасный климат и легкая жизнь. Доктор сказал мне сегодня, что я выгляжу на десять лет моложе. Он думает, что здесь что-то витает в воздухе, что удерживает людей молодыми. У нас нет особых проблем с гризерами здесь, они держатся особняком, вопрос лишь в том, чтобы мы превзошли их числом и заняли лучшие места для американцев. В Саут-Бэй я знаю милый маленький остров, который я приберегла для тебя и Сэма, с множеством деревьев и кустов ветчины. Надеюсь скоро увидеть тебя и Сэма, твоего любящего брата, Эд.
   * * * *
   Вскоре Сэм и Альма отправились в путь. Попроб получил дивиденды в каждой нации после того, как эмиграция прошла половину пути. Одинокие домоседы не могли вынести меланхолии низкой плотности населения; их приспособление было к роям их родственников. После этого можно было всучить самым грубым урезанным помещениям потенциальных эмигрантов; им было все равно. Блэк-Купперман проделал последнюю работу над президентом Халлом-Мендозой, последнюю работу, которую гений гипнотики когда-либо проделывал над каким-либо идиотом, важным или нет. Халл-Мендоса, охваченный паникой из-за своего президентства над опустевшей нацией, присоединился к своим избирателям. "Индепенденс", на борту которого путешествовало национальное правительство Америки, был самым совершенным из всех космических кораблей - больше, удобнее, с красивым, хотя и тесным салоном, и раздевалками для сенаторов и представителей. Однако он отправился в то же место, что и другие, и Блэк-Купперман покончил с собой, оставив записку, в которой говорилось, что он "не может жить со своей совестью". На следующий день после отъезда американского президента Барлоу пришел в ярость. Через его специально сооруженный стол должны были течь все высокопоставленные документы Попроба, а эта штука - эта возмутительная штука - под названием Попробтерм, по-видимому, попала в исполнительную стадию еще до того, как он успел ее увидеть! Он позвонил Рогге-Смиту, своему статистику. Рогге-Смит, казалось, стоял у истоков этого. Попробтерм, казалось, был о первых, вторых и третьих производных, какими бы они ни были. Барлоу испытывал глубокое недоверие ко всему более сложному, чем то, что он называл "средним".
   Пока Рогге-Смит все еще стоял у двери, Барлоу рявкнул: "Что это значит? Почему со мной не посоветовались? Как далеко вы продвинулись и почему вы работаете над чем-то, что я не санкционировал?
   - Не хотел беспокоить вас, шеф, - сказал Рогге-Смит. "Это был действительно технический вопрос, своего рода окончательная уборка. Хочешь прийти посмотреть на работу?"
   Успокоенный, Барлоу последовал за своим статистиком по коридору. - Тебе все равно не следовало идти вперед без моего согласия, - проворчал он. "Где бы вы, черт возьми, были без меня?"
   - Верно, шеф. Сами мы не смогли бы размахнуться; наши умы просто не работают таким образом. И все то, что вы знали от Гитлера, нам бы и в голову не пришло. Как бедняга Блэк-Купперман.
   Они находились в довольно большом механическом цеху в конце небольшого подъема. Было холодно. Рогге-Смит нажал кнопку, которая запустила двигатель, и поток арктического света хлынул внутрь, когда крыша медленно раздвинулась. На нем был изображен небольшой космический корабль с открытой дверью. Барлоу изумленно уставился на Рогге-Смита, который взял его за локоть, и появились другие его мальчики: Свенсон-Свенсон, инженер; Цуцугимуси-Дункан, его заправщик; Kalb-французский, реклама.
   - Входите, шеф, - сказал Цуцугимуси-Дункан. "Это Попробтерм".
   - Но я - мировой диктатор!
   - Еще бы, шеф. Вы, конечно, войдете в историю, но, боюсь, это необходимо.
   Дверь была закрыта. Ускорение безжалостно швырнуло Барлоу на металлический пол. Что-то сломалось, и теплая, влажная жидкость с солоноватым привкусом потекла изо рта к подбородку. Арктический солнечный свет, пробившийся через порт, внезапно превратился в яростный ланцет, пронзающий его глаза; он был вне атмосферы.
   Лежа, скрюченный и разбитый под ускорением, Барлоу понял, что некоторые вещи не изменились, что Джека Кетча никогда не приглашали на обед, сколько бы шиллингов вы ни платили ему за грязную работу, что убийство будет раскрыто, что преступление окупится лишь временно.
   Последнее, что он узнал, это то, что смерть - это конец боли.
   ПРИЗРАК, Даррелл Швейцер
   - Ты никогда не сможешь привыкнуть к этому городу, Генри, - сказал я. "Даже по прошествии пяти лет странность все еще присутствует на моем лице каждый день".
   " Ну что ? Это Тинселтаун, Голливуд, США, детка. Вы ожидали, может быть, Литл-Рок, штат Арканзас?
   - Не знаю, чего я ожидал...
   "Ты тот, кто живет здесь. Я из Нью-Йорка, помнишь?
   Это была лишь одна из бесконечного множества вещей, которые на тонком плане вообще не имели никакого смысла. Генри Джессел был из одного города в стране, где у большинства людей нет автомобилей, они даже не испытывают в них потребности, и он ехал на арендованной машине, на которой настаивал на том, чтобы добраться до аэропорта, чтобы забрать меня у меня дома. Здесь мы находились на автостраде Харбор, среди одних из худших дорожных условий в мире, где теоретически можно добраться из любого места в любое место за сорок пять минут, но на практике где-то от получаса до следующей недели. Он был тем, кто хотел быть независимым, или впитывать опыт Лос-Анджелеса или что-то в этом роде. Он был за рулем. Я думаю, он сделал это, чтобы внушить мне, что он все контролирует .
   "Эй! Высматривать!"
   Он отклонился. Сумасшедший, который никогда не слышал о сигналах поворота и, вероятно, думал, что твердая материя может пройти сквозь твердую материю, если вы только пожелаете, чтобы звезда пересекла наше крыло на несколько дюймов.
   - Тинселтаун, детка, - снова сказал Генри, не забывая дышать.
   Генри Джессел был на девять лет моложе меня, но каким-то образом он всегда был лидером в нашей дружбе, партнерстве или чем-то еще. Он почти захватил контроль над моей жизнью, что дало ему право брать пятнадцать процентов моего дохода и называть меня "ребенком". Генри Джессел был моим литературным агентом. Он дал мне мою первую работу над романом, " Капитан Головорез ", книжную версию пиратского фильма, который продержался в кинотеатрах почти целый день; книга, разошедшаяся десятками экземпляров. Затем он погрузил меня в самолет и отправился на побережье, где я, Джерри Джек Миллер, стал одним из наименее известных и высокооплачиваемых писателей в Голливуде или где-либо еще, если уж на то пошло.
   И я даже не работал в кино. Не совсем. В чем была проблема. Я был призраком. Моей специальностью было писать романы для телезвезд, которые притворялись романистами, за которые очень хорошо платили, но мое имя редко попадало даже в посвящение. Мне казалось, что я сливаю свои таланты в черную дыру.
   - Я просто больше не могу , - сказал я. "Я смотрю на пустой экран и не могу".
   - Вы отстаете от следующей книги, - серьезно сказал Генри.
   По мере того, как мы впитывали типичный опыт Лос-Анджелеса, сидя в пробке в сухой августовской жаре, в то время как автомобильный кондиционер отчаянно напрягался, чтобы справиться, все это вышло наружу, как я любил все это сначала, и сделал все туристические достопримечательности в первые несколько недель пребывания здесь: Диснейленд, Юниверсал, Голливудский бульвар и Аллея славы - и именно здесь начало наступать разочарование, потому что Голливудский бульвар превратился в руины, а многие из великих театров в стиле ар-деко только что сгорели. - выбрасывать ракушки между блоками ветхих витрин и торговых точек для религиозных культов типа "мы-хотим-ваши-доллары"; и даже в звезде Элвиса есть трещина, прямо там, на тротуаре, и никого это не волнует, кроме, может быть, огромного динозавра, смотрящего вниз с крыш; но какое-то время я все же находил маленькие странные вещи, забавные вещи, которые поддерживали меня какое-то время, такие как Аккермансион, Музей юрских технологий и Ресторан Франкенштейна (где столы кишат призраками); и Венис-Бич действительно очень хорош, и я даже совершил паломничество в Бронсон-Каньон, где снималось множество утренних вестернов, не говоря уже о роботе-монстре ; но я полагаю, что когда я увидел следы Дональда Чертова Утки на цементе перед китайцем Граумана, прямо рядом со следами Ширли Темпл и Хамфри Богарта, я понял: Эй, весь этот проклятый город - ложь, что делает меня ложью. за ложью - и - и -
   Генри по-отечески положил руку мне на плечо и сказал: "Тебе не обязательно жить в Голливуде на этом этапе твоей карьеры. Позже, да, а пока вы могли бы писать свои книги в трейлерном парке в Небраске, и если вы хотите, чтобы я организовал это...
   - Не в этом дело, Генри.
   "Нет, это не так. Вы не попадаете в точку. Джерри, когда ты будешь говорить со мной, я буду слушать. Но когда ты просто хнычешь, я позволю этому омывать меня, как вода омывает камень, пока ты не дойдешь до сути. И, кстати, у Дональда Дака нет второго имени, так что следите за ним".
   Движение снова начало двигаться. Вовремя мы протиснулись на место ДТП с участием нескольких автомобилей, где, похоже, никто не пострадал, но повсюду были копы, и люди махали руками и кричали; только мы не могли слышать, что они говорили, потому что окна были подняты и кондиционер был включен (что делало все это нереальным, как в кино с выключенным саундтреком), и тогда я дошел до того, что мы' буду оба ждать.
   "Я ничто , Генри, никто. Я не писатель. Я парень, который делает космические оперы для Карла Сандерсона, чтобы он носил его имя. Человек - абсолютная подделка . Он копия Шварценеггера, и даже его мускулы ненастоящие. Он должен быть героем с квадратной челюстью, но я случайно знаю, что его челюсть тоже ненастоящая. Это протез. Он получил его от той же компании, которая делает скулы Джека Паланса и подбородок Кирка Дугласа. Боже, по тому, как этот придурок появляется на ток-шоу, можно подумать, что он на самом деле думает, что написал эти книги или даже может их читать.
   - Этот человек - актер, Джерри. Это его работа. Он был ковбоем, гладиатором, роботом в " Киберкопах", а теперь он капитан наемников в " Галактических мстителях" . Он вполне способен играть роль писателя, если силы, вернувшиеся в Нью-Йорк, захотят выложить сотни тысяч долларов за книги с его именем, и если он на самом деле не знает, как пишется "the". то же самое два раза подряд, это маленькая и случайная деталь, за заботу о которой вам и мне очень хорошо платят.
   - Я всего лишь халтурщик, Генри. Я хочу быть чем-то большим, чем-то настоящим".
   Поскольку мы снова застряли в пробке, Генри смог повернуться ко мне с выражением искренней тревоги на лице и сказать: "Джерри, у тебя ведь нет приступа артистической честности, не так ли?"
   - Ну я...
   "Джерри, вспомни, кем ты был до того, как я сделал тебя таким, какой ты есть. Вы опубликовали несколько симпатичных сонетов в ежеквартальных журналах, которые платили вам копиями, а затем были ваши короткие рассказы, за которые издатели иногда бросали пачку птичьего корма; а потом я сказал тебе: "Отдай себя в мои руки", и ты отдал себя туда, и теперь ты живешь в великолепном доме в Палос-Вердес, и у тебя есть великолепная жена и великолепные дети, и твой счет в банке совсем не ниже шести цифр. Я бы сказал, что у тебя все хорошо, Джерри, но помни, что это часть сделки, которую мы с тобой заключили пять лет назад, и у меня есть планы на тебя и на будущее, но чтобы все сработало, ты должен должен делать свою часть, пока я делаю свою часть. Уверен, ты это понимаешь, Джерри. Я не формулирую это как вопрос. Я сделал тебе предложение, и ты принял его по собственной воле, зная, к чему это приведет.
   - Ах, Мефистофель...
   Он еще раз тронул меня за плечо, как отец знает лучше всех, и сказал: "Я обо всем позабочусь, Джерри. Я твой агент. Поверьте мне."
   И снова транспорт тронулся, на этот раз довольно быстро, и все, что я сказал теперь, было: "Куда мы все равно едем?"
   - Ты не понял?
   "Генри, это Лос-Анджелес, который похож на Манхэттен, только горизонтальный. Он такой большой, что на некоторых парковках можно увидеть кривизну Земли. Нет, я не знаю, куда мы идем и чего именно мы пытаемся достичь".
   - Думай об этом как о неотложной терапии, Джерри. Что-то, что даст волю творчеству".
   - Значит, санаторий для шоковой терапии?
   "Больше секрета, что-то, что, как говорят в армии, доступно по мере необходимости. Теперь вам нужно знать, вот куда мы идем.
   "Ах я вижу."
   - Нет.
   - Так ты теперь тоже экстрасенс?
   - Не нужно, Джерри. Но как у вашего литературного агента у меня есть определенные таланты.
   - Ты и Карл Сандерсон оба.
   "В яблочко."
   В этой последней строчке был зловещий резонанс, но я больше ничего не сказал и просто смотрел в окно, когда мы съезжали с автострады немного за Бербанком и поворачивались и поворачивались снова и снова; и если Генри знал, куда он направляется, то, возможно, у него действительно были особые способности. Может быть, я даже задремал на некоторое время, потому что, когда солнце садилось, я начал смотреть на свое отражение в лобовом стекле и на долгий миг беспомощного, полнейшего ужаса я увидел не свое лицо, а лицо Карла Сандерсона, героического космоса. наемник большого экрана и маленького; затем я царапал свое лицо, и оно оторвалось, а под ним были робот, ковбой, гладиатор, лягушонок Кермит и пучеглазый, пускающий слюни Улыбающееся Лицо, а затем просто череп, который раскололся на пыль и осколки, и вот Я сидел в машине рядом с Генри без головы, а он протянул руку и вкрутил мне в шею гигантскую лампочку; которую кое-как включил, а сверху надел бумажную маску, которая начала прогорать от жара лампочки-
   Затем машина плавно остановилась, и Генри толкнул меня локтем.
   - Эй, детка.
   Я поднесла руки к лицу, чтобы убедиться, что я действительно я.
   - Мы здесь, - сказал он.
   Это было где-то к северу от Голливудских холмов, где почти начинается пустыня, ни к чему не обязывающим образом. Мы прошли через парковку, слишком маленькую, чтобы иметь собственную луну, к совершенно невзрачному бунгало, у двери которого висела медная табличка с надписью SIMULACRUM STUDIOS INC. он достал какое-то удостоверение личности, вставил его в замок, и дверь с жужжанием открылась.
   - Надеюсь, мы не опоздали, - сказал я. "Трафик."
   - Они об этом знают.
   Через минуту или две я уже не сомневался, что "они" знали обо всем, потому что мы только что вошли в то, что могло быть съемочной площадкой для шпионского фильма. Генри использовал удостоверение личности снова и снова. Двери с грохотом распахнулись. Панели отодвинулись. Парни в форме шепотом звонили по телефону. Пришлось приложить руки к сканерам. Следующим, я был уверен, будет то, что нас затолкают в телефонную будку, и не будет никаких сомнений в том, что Генри знает секретный номер, а затем этаж выпадет... но нет, это было просто бесконечно. эскалаторы, как в Universal Studios, где к тому времени, когда вы на полпути вниз, вы понимаете, что оставили свой желудок в стратосфере, а внизу ждет динозавр, чтобы съесть вас в аттракционе " Парк Юрского периода" ... но я отвлекся , и мы спускались вниз, и вниз, и вниз, пока не пришли к очередной череде обширных, запечатанных, потайных комнат, где ученые в лабораторных халатах молча проходили туда и сюда, и не было ни трещащей Лестницы Иакова, ни кудахчущего горбатого помощник на виду.
   Наконец очень вежливая дама, которая вполне могла быть главным помощником заместителя помощника помощника в ЦРУ, провела нас в какой-то маленький круглый театр и закрыла за нами дверь.
   Мне показалось, что я слышу шипение воздуха, как будто нас запечатали в космической капсуле.
   Свет погас.
   - Генри, что это?
   "Будь спокоен. Это то, что вы должны увидеть".
   Панель скользнула обратно в потолок. Аппарат опущен.
   И на мгновение после этого я подумал, что мы умрем или, по крайней мере, будем ослеплены обжигающей вспышкой, потому что вещь, выходящая из потолка, выглядела как точная копия гигантского лазера, который чуть не оторвал яйца Шону Коннери в " Голдфингере ". - но луч был мягким. Он просто коснулся пола перед нами, а затем другие лучи выстрелили из стен по обеим сторонам, и перед нами, и прямо над нашими головами, и все эти лучи света смешались и закружились , как краска, на которую капают . одна из тех маленьких штуковин, которые крутят бумагу; только результатом были не просто солнечные пятна и полосы. Во всяком случае, не через секунду или две. В воздухе начала формироваться фигура. Он расширился и разделился, пока у него не появилось две ноги, которые опустились на пол. Огни теперь изменили цвет и текстуру, если можно сказать, что у света есть текстура. Из аппарата доносился пронзительный визг и запах озона. Свет рябил, как отражение в луже в солнечном свете, и существо перед нами определенно имело форму человека, человека, да; Я мог разглядеть лицо, чуть-чуть больше.
   Затем машины остановились, свет снова загорелся, и вот он стоит перед нами, настолько реальный, насколько это возможно, если такие слова имеют какое-то значение.
   Мой агент встал и подошел к человеку в форме Галактических Мстителей , который стоял посреди круглого зала. Затем он снова повернулся ко мне.
   "Джерри Джек Миллер, позвольте представить вам Карла Сандерсона".
   Я не знал, что сказать или сделать. Я просто зажмурился.
   Он, оно, Сандерсон или то, что выглядело как Сандерсон, с квадратной челюстью и всем остальным, сверкнуло на меня своей знаменитой улыбкой, сверкнуло голубыми глазами и сказало: "Не трудитесь вставать".
   Он протянул руку, и я потянулся к ней, но он промахнулся, и его рука прошла прямо сквозь мое предплечье. Искры полетели. Я почувствовал шок, вскрикнул и отпрянул.
   Сандерсон дрожал, все его тело двигалось из стороны в сторону очень быстро, а голова, казалось, дергалась так, как ни одно живое существо не могло бы двигаться, и он сказал: "Пожалуйста... с удовольствием..."
   "Иногда им требуется время, чтобы провести точную калибровку", - прошептал Генри. "Не волнуйся. Все в порядке."
   Генри сверкнул мне своей знаменитой улыбкой, которая ближе к той, которую видит крыса, когда перед ней стоит голодная кобра, которая говорит ему: "Давай заключим сделку" . но он был моим агентом, и я помнил, что он был на моей стороне.
   Затем Сандерсон пожал мне руку, и его прикосновение было теплым и твердым, и он сказал: "Всегда рад встрече с одним из моих поклонников".
   Вошла дама из ЦРУ и сказала: "Вы нас извините? Мистер Сандерсон должен встретиться с прессой перед сегодняшним выступлением.
   Они вышли вдвоем, и именно Сандерсон очень солидно открыл и закрыл дверь перед дамой, будучи гораздо более безупречным джентльменом в "жизни", чем по телевизору.
   Я уставился на Генри.
   "Итак, что это было? Это большой секрет, что Сандерсон еще более фальшивка, что у них есть голограммы, чтобы заменить его во время его публичных выступлений?..
   - Это точно не голограмма. Это многозадачный, самопрограммирующийся голографический ИИ".
   "Ай?"
   "Искусственный интеллект. Он сгенерирован, как вы видели. Если они вложат в него достаточно энергии, он может сохранять свою целостность неделями. Одного разряда и виртуального актера хватит на всю съемку".
   "Но это нелепо. Нет, это непристойно. Что делает настоящий Карл Сандерсон, просто слоняется по своему дворцу, занимается сексом и получает свои чеки?
   "Это был настоящий Карл Сандерсон, Джерри. Он делает все, что должен делать актер, только лучше. Он никогда не забывает свои реплики".
   "Держу пари."
   - Это было бы очень надежной ставкой, Джерри. Он абсолютно надежен".
   - Но настоящий, человек, Сандерсон из плоти и крови?..
   - Ты не понимаешь, Джерри, если только мне не придется объяснять. Такого человека, как Карл Сандерсон, больше нет. Есть только симулякр. Парень, который начинал как телевизионный ковбой в 60-х, ну, его карьера не развивалась. Лишь немногие из его, можно сказать, талантов продолжили...
   - Но это ужасно...
   "Итак, как видите, его знаменитая квадратная челюсть - не протез. Он протез".
   - О, черт... Что это значит?
   - Это значит, Джерри, что ты автор всех тех книг, которые пишешь. Ты и никто другой? Даже программы ИИ пока недостаточно умны, чтобы писать романы. Так разве это не подбадривает тебя? Разве сейчас не все в порядке, детка?
   Я был тогда почти в слезах.
   "Нет, я сказал. "Нет, это не так".
   - Джерри, - сказал он строго. - Вы знали, во что ввязываетесь, когда становились моим клиентом. Подрасти, детка. Если не можешь выдержать жару, выбирайся из этого проклятого бассейна".
   - Метафоры никогда не были твоей сильной стороной, не так ли, Генри?
   "У меня много сильных сторон. Но тебе, детка, нужно хорошенько поговорить.
   #
   Так что позже я хорошо поговорил в ресторане "Франкенштейн с привидениями" (теперь это сеть, под новым руководством), где один из столов с трюками внезапно опрокинулся, пока официант принимал заказ, и все нервно захихикали. Я посмотрел вверх. Когда я снова посмотрел вниз, из-за стола поднялась рука и сунула глазное яблоко в мой напиток, который засветился, как рождественское украшение, и подмигнул.
   Когда я оторвался от этого, Борис Карлофф в роли Похитителя тел сидел напротив меня и объяснял своим зловещим шепелявым голосом: "В конце концов, мы все пыль, Джерри, или случайные электроны. Что это значит? Важно то, что вы делаете в это время".
   Потом что-то где-то грохнулось, и когда я снова посмотрел, это был совершенно истощенный Ф. Скотт Фитцджеральд, с темными мешками под глазами, говорящий: "Они погубили меня, но они не должны погубить тебя, если ты только играть в игру-"
   Потом Орсон Уэллс наклонился ко мне и что-то прошептал мне в лицо, рассказывая, в чем дело.
   У меня также был разговор с Хемингуэем, который сказал: "Когда они сняли " По ком звонит касса", я подумал, что это дерьмо, но касса продолжала платить, несмотря ни на что".
   Хамфри Богарт и Фред Астер оба объяснили, что телевизионные рекламные ролики, которые они делают в эти дни, являются просто разминкой, и оба планировали полное возвращение.
   "Возможно, однажды я захочу написать с тобой книгу, малыш", - сказал Богарт.
   Каждый раз, когда актерский состав менялся, глазное яблоко моргало. Это был какой-то проектор.
   Я даже встречал Дональда Дака, чьи ласты все еще были в цементе. Он заверил меня, что у него нет второго имени. Он искал кого-нибудь, кто мог бы сотрудничать с ним в его автобиографии. Вложенных денег хватило бы, чтобы дать толчок экономике страны третьего мира.
   тебя я бы не смогла ", - сказала утка.
   Генри склонился над столом, в свете светящегося глазного яблока в моем напитке.
   - В этом вся прелесть, Джерри. Может быть, некоторым актерам есть о чем беспокоиться в эти дни, но вы сидите красиво".
   Я изобразил улыбку. "Потому что нет авторов голо-чьего-ИИ, не так ли?"
   "Да. Именно так. Вот и все. Актеры, режиссеры, продюсеры, да, но вам лучше, чем им всем. Так что начинай считать свои благословения, малыш.
   "Я чувствую, что перерезаю себе горло. Как вы думаете, есть ли виртуальная кровь?
   Тогда он вытащил меня оттуда за ошейник и закинул обратно в машину.
   "Не на мои пятнадцать процентов, не надо!"
   * * * *
   Итак, мы поехали обратно на Голливудский бульвар, и по дороге именно Генри Джессел сотворил со мной свое волшебство, а не какой-то искусственный интеллект Уильяма Шекспира или Эдварда Д. Вуда или кого-то еще, просто мой старый приятель, которого я знаю с тех пор, как он еще в старшей школе, и мы оба пытались проникнуть в научную фантастику в мягкой обложке, как будто это был способ стать частью звездного небосвода. Просто Генри, который делал то, что у него получается лучше всего, и поэтому финал моей истории немного загадочен, немного расплывчат, потому что даже я точно не знаю, как он это сделал, но он мой агент , а агенты обладают таинственными способностями. , и я предполагаю, что он только что наложил на меня удар.
   На этот раз он придумал действительно хорошую метафору. Это могла быть загадка дзен.
   Он сказал: "Если все все время носят маски, как вы узнаете, что это действительно они?"
   Именно так. Возможно, в Нью-Йорке даже были виртуальные издатели, но они не были на той же волне, что и люди в Голливуде, и на самом деле только такие агенты, как Генри, могли их связать. Только он знал секреты обоих. Только он мог показать мне то, что он показал мне.
   "Ваш редактор - большой поклонник Карла Сандерсона, - сказал он. "Она умирает от желания встретиться с ним. Может быть, когда-нибудь мы сможем собраться все вместе".
   То есть, если мой редактор считает, что Карл Сандерсон - это ковбойская звезда 1960-х годов, которой приписывают книги, а Карл Сандерсон - парень с влиянием , который может позвонить вышеупомянутому редактору и потребовать, чтобы все направление сюжетной линии быть отвергнутым, потому что у него есть идея получше, и все, что редактор может сделать, это смиренно передать инструкции мне, - ну, тогда кто именно здесь главный?
   "Все, что вам нужно сделать, - объяснил Генри, - это надеть маску, и ваш редактор никогда не заметит разницы. Не будет и читающей публики. Чего хочет Карл Сандерсон, Карл Сандерсон получает. Если вы Карл Сандерсон, разве вы не на вершине мира?"
   Ах, Мефистофель, в самом деле. Он отвел меня на вершину горы. Он показал мне все царства мира, которые он дал бы мне, если бы я только подыгрывал.
   - Поверь мне, я твой агент, - сказал он.
   Я думаю, что той ночью я снова продал свою душу. Генри сказал мне, что если бы Карл Сандерсон хотел быть Джеймсом Джойсом, он мог бы быть Джеймсом Джойсом. Если бы он хотел быть Эдгаром Райсом Берроузом, он мог бы быть Эдгаром Райсом Берроузом. Или что-то среднее между ними. Просто используйте волшебное имя. У него такое большое влияние.
   - Я не позволю издателям вмешиваться, малыш. У меня есть связи, помнишь?
   "Да, я помню."
   И всего одну ужасающую секунду он, казалось, мерцал и дергался из стороны в сторону невозможно, но я убедил себя, что это всего лишь игра света.
   Мы припарковались в паре кварталов от бульвара и проехали по Аллее Славы, считая звезды (вы будете рады узнать, что они заделали трещину в Элвисе), и добрались до Китайского театра Граумана (который может быть под новым руководством, но по-прежнему остается китайцем Граумана в сердцах миллионов) как раз к полуночной церемонии, на которой следы и отпечатки рук Карла Сандерсона, а также отпечатки его гравитон-бластера были записаны в цементе, рядом со следами Шатнера и Нимоя. и вся толпа - и, если уж на то пошло, Дональд Дак, - а потом я попросил его поставить мне автограф на экземпляре " Галактических Мстителей в Туманности Смерти "; и он крепко пожал мне руку и сказал: "Мне всегда приятно встретить одного из моих фанатов".
   И после этого Карл Сандерсон вступил в совершенно новую, совершенно замечательную фазу литературного творчества.
   ЖЕЛАНИЕ СМЕРТИ, Роберт Шекли
   Космический грузовой корабль " Королева Дьердра" был большим, приземистым, рябым кораблем, курсировавшим между Землей и Марсом, и никогда никому не доставлял хлопот. Это должно было послужить достаточным предупреждением мистеру Уоткинсу, ее инженеру. Уоткинс любил говорить, что есть два вида оборудования: одно выходит из строя постепенно, а другое выходит из строя сразу.
   Уоткинс был низкорослым, краснолицым, с роскошными усами и всегда немного задыхался. С сигарой в руке, за кружкой пива, он самым циничным образом рассказывал о своем корабле, в извечной инженерной манере. Но на самом деле Уоткинс был безрассудно увлечен Дьердрой , идеализировал ее, очеловечивал и не мог представить, что когда-либо произойдет что-то серьезное.
   В этом конкретном забеге Дьердра улетела от Терры с надлежащей скоростью; Мистер Уоткинс просигнализировал, что топливо расходуется с надлежащей скоростью; и капитан Сомерс выключил двигатели в нужный момент, указанный штурманом мистером Райциком.
   Как только мы достигли точки Эйбл и двигатели остановились, Сомерс нахмурился и стал изучать свой сложный пульт управления. Он был худощавым и дотошным человеком и управлял своим кораблем с механическим совершенством. Его очень любили в головных офисах Mikkelsen Space Lines, где Старик Миккельсен указывал на отчеты капитана Сомерса как на образец аккуратности и эффективности. На Марсе он остался в Офицерском клубе, избегая тушеных блюд и ныряний Марспорта. На Земле он жил в маленьком коттедже в Вермонте и наслаждался тихим обществом двух кошек, японского слуги и жены.
   Его инструкции читаются как верные. И все же он почувствовал что-то неладное. Сомерс знал каждый скрип, скрежет и стон, на которые была способна Дьердра . Во время взлета он услышал что-то другое . В космосе должно быть что-то другое.
   "Г-н. Райцик, - сказал он, повернувшись к штурману, - не могли бы вы проверить груз? Я считаю, что что-то могло измениться".
   - Еще бы, - весело сказал Райцик. Это был почти оскорбительно красивый молодой человек с черными волнистыми волосами, пресыщенными голубыми глазами и ямочкой на подбородке. Несмотря на свой внешний вид, Райчик полностью подходил для своей должности. Но он был лишь одним из пятидесяти тысяч хорошо подготовленных людей, жаждавших места на одном из четырнадцати существующих космических кораблей. Только Стивену Райцику хватило предусмотрительности, внешности и силы духа, чтобы жениться на Хельге, старшей дочери старика Миккельсена.
   Райцик прошел на корму в грузовой отсек. На этот раз Дирдре вез с собой транзисторы и книги для микрофильмов, платиновые нити, салями и другие предметы, которые еще нельзя было производить на Марсе. Но большую часть ее пространства занимал огромный Компьютер Фаренсена.
   Райцик проверил стропы крепления монстра, осмотрел подпорки и талрепы, удерживающие его на месте, и вернулся в кабину.
   - Все в порядке, босс, - доложил он капитану Сомерсу с улыбкой, которую может себе позволить только зять хозяина.
   "Г-н. Уоткинс, вы что-нибудь читаете?
   Уоткинс был у своего приборного щитка. - Ничего, сэр. Я ручаюсь за каждую единицу оборудования в Дьердре .
   "Очень хорошо. Сколько времени осталось до того, как мы достигнем Пойнт-Бейкер?
   - Три минуты, шеф, - сказал Райцик.
   "Хороший."
   Космический корабль повис в пустоте, потеряв всякое ощущение скорости из-за отсутствия ориентира. За иллюминаторами была тьма, истинный цвет Вселенной, пронизанный сверкающими потерянными точками звезд.
   Капитан Сомерс отвернулся от тревожного напоминания о своей крайней конечности и задумался, сможет ли он посадить Дьердру, не переключая компьютер. Это была самая большая, самая тяжелая и самая хрупкая часть оборудования, когда-либо транспортируемая в космос.
   Он беспокоился об этой машине. Его стоимость исчислялась миллиардами долларов, потому что "Марсианская колония" заказала лучшее из возможных - машину, полезность которой компенсировала бы огромные расходы на транспортировку в космосе. В результате компьютер Фаренсена стал, пожалуй, самой сложной и совершенной машиной, когда-либо созданной человеком.
   - Десять секунд до Пойнт-Бейкер, - объявил Райчик.
   "Очень хорошо." Сомерс приготовился у пульта управления.
   "Четыре-три-два-один- огонь !"
   Сомерс активировал двигатели. Ускорение вдавило троих мужчин обратно в их кушетки, еще больше ускорения и, что шокирует, еще больше ускорения.
   "Топливо!" Уоткинс взвизгнул, наблюдая за вращающимися индикаторами.
   "Курс!" Райцик задохнулся, борясь за дыхание.
   Капитан Сомерс выключил двигатель. Двигатели продолжали стрелять, вжимая людей глубже в свои кушетки. Свет в салоне мигнул, погас, снова загорелся.
   И все же ускорение росло, и двигатели Дьердре завыли в агонии, толкая корабль вперед. Сомерс поднял свинцовую руку и медленно потянул ее к аварийному выключателю. С фантастическим расходом энергии он добрался до выключателя, нажал его.
   Двигатели остановились с драматической внезапностью, а измученный металл заскрипел и застонал. Огни быстро замерцали, как будто Дьердра моргала от боли. Они успокоились, а затем наступила тишина.
   Уоткинс поспешил в машинное отделение. Он вернулся угрюмо.
   - Из всех чертовых вещей, - пробормотал он.
   "Что это было?" - спросил капитан Сомерс.
   "Основной огневой контур. Он слился с нами". Он покачал головой. - Усталость металла, я бы сказал. Должно быть, он был ошибочным в течение многих лет".
   - Когда последний раз проверяли?
   "Ну, это запечатанный блок. Предполагалось, что он переживет корабль. Абсолютно надежный, если только...
   "Если только он не испорчен".
   "Не вините в этом меня! Эти цепи должны быть подвергнуты рентгеновскому излучению, термообработке, флюороскопии - нельзя доверять машинам!
   Наконец Уоткинс поверил в эту инженерную аксиому.
   "Как у нас с топливом?" - спросил капитан Сомерс.
   - Недостаточно, чтобы толкнуть детскую машинку по Мейн-стрит, - мрачно сказал Уоткинс. "Если бы я мог достать этого фабричного инспектора..."
   Капитан Сомерс повернулся к Райцику, сидевшему за штурманским столом и склонившемуся над картами. "Как это повлияет на наш курс?"
   Райцик закончил вычисления, над которыми работал, и задумчиво погрыз карандаш.
   "Это убивает нас. Мы собираемся пересечь орбиту Марса до того, как Марс туда доберется".
   - Как давно?
   "Слишком долго. Капитан, мы улетаем из Солнечной системы, как летучая мышь из преисподней.
   Райцик улыбнулся смелой, наплевательской улыбкой, которую Уоткинс счел совершенно неуместной.
   "Черт возьми, чувак, - взревел он, - не оставляй это там. У нас осталось немного топлива. Мы можем повернуть ее, не так ли? Вы штурман , не так ли?
   - Да, - ледяным тоном ответил Райцик. - А если бы я рассчитывал свои курсы так же, как вы обслуживаете свои двигатели, мы бы сейчас бороздили Австралию.
   "Почему вы, маленькая компания холуй! По крайней мере, я получил свою работу законно, не женившись...
   "Достаточно!" - вмешался капитан Сомерс.
   Уоткинс, лицо которого было покрыто красными пятнами, а усы топорщились, был похож на моржа, готового броситься в атаку. А Райцик с блестящими глазами ждал с надеждой.
   "Хватит этого, - сказал Сомерс. - Я отдаю приказы здесь.
   "Тогда дай немного!" - отрезал Уоткинс. - Скажи ему построить кривую доходности. Это жизнь или смерть!"
   - Тем больше причин сохранять хладнокровие. Мистер Райцик, вы можете проложить такой курс?"
   "Первое, что я попробовал, - сказал Райцик. "Никаких шансов, на топливе у нас осталось. Мы можем повернуть на градус или два, но это не поможет.
   Уоткинс сказал: "Конечно, будет! Мы вернемся в Солнечную систему!
   "Конечно, но лучшая кривая, которую мы можем построить, займет у нас несколько тысяч лет".
   - Возможно, выход на берег на какой-нибудь другой планете - Нептуне, Уране...
   Райцик покачал головой. "Даже если бы внешняя планета оказалась в нужном месте в нужное время, нам понадобилось бы топливо - много топлива - чтобы выйти на тормозящую орбиту. И если бы мы могли, кто бы пришел за нами? Мимо Марса еще не прошел ни один корабль.
   "По крайней мере, у нас будет шанс, - сказал Уоткинс.
   - Возможно, - равнодушно согласился Райцик. - Но мы не можем размахнуться. Боюсь, вам придется попрощаться с Солнечной системой.
   Капитан Сомерс вытер лоб и попытался придумать план. Ему было трудно сосредоточиться. Было слишком большое расхождение между его знанием ситуации и ее внешним видом. Интеллектуально он знал, что его корабль улетает из Солнечной системы с огромной скоростью. Но с виду они были неподвижны, зависли в бездне, трое мужчин, запертых в маленькой жаркой комнате, вдыхая запах раскаленного металла и пота.
   - Что будем делать, капитан? - спросил Уоткинс.
   Сомерс нахмурился, глядя на инженера. Ожидал ли мужчина, что он вытащит решение из воздуха? Как он вообще должен был сосредоточиться на проблеме? Он должен был замедлить корабль, повернуть его. Но его чувства сказали ему, что корабль не движется. Как же тогда скорость может представлять собой проблему?
   Он не мог не чувствовать, что настоящая проблема в том, чтобы уйти от этих нервных, ссорящихся мужчин, сбежать из этой душной, вонючей маленькой комнаты.
   "Капитан! У тебя должна быть какая-то идея!
   Сомерс пытался стряхнуть с себя ощущение нереальности. Проблема, настоящая проблема, сказал он себе, в том, как остановить корабль.
   Он оглядел стационарную кабину и выглянул в иллюминатор на неподвижные звезды. "Мы движемся очень быстро ", - подумал он неубедительно.
   Райцик с отвращением сказал: "Наш благородный капитан не может справиться с ситуацией".
   - Конечно, могу, - возразил Сомерс, чувствуя себя очень легкомысленно и нереально. "Я могу вести любой курс, который вы проложите. Это моя единственная реальная ответственность. Проложи нам курс на Марс!"
   "Конечно!" - смеясь, сказал Райцик. "Я могу! Я буду! Инженер, мне понадобится много топлива для этого курса - около десяти тонн! Смотри, я понимаю!"
   - Вы правы, - сказал Уоткинс. "Капитан, я хотел бы подать заявку на десять тонн топлива".
   - Реквизиция удовлетворена, - сказал Сомерс. "Хорошо, джентльмены, ответственность неизбежно носит круговой характер. Давайте возьмем себя в руки. Мистер Райцик, предположим, вы поговорите с Марсом.
   Когда контакт был установлен, Сомерс взял микрофон и изложил свою ситуацию. Сотрудник компании на другом конце провода, похоже, с трудом понял это.
   - А ты не можешь повернуть корабль? - спросил он с недоумением. - Любая орбита...
   "Нет. Я только что объяснил это.
   - Тогда что вы предлагаете делать, капитан?
   - Именно об этом я тебя и спрашиваю.
   Из громкоговорителя доносилось бормотание голосов, перемежаемое вспышками помех. Огни мерцали, и прием начал исчезать. Райцику, лихорадочно работая, удалось восстановить контакт.
   - Капитан, - сказал чиновник на Марсе, - мы ничего не можем придумать. Если бы вы могли выйти на какую-нибудь орбиту...
   "Я не могу!"
   "В данных обстоятельствах вы имеете право попробовать что угодно. Что угодно, капитан!
   Сомерс застонал. "Слушай, я могу думать только об одном. Мы могли бы выпрыгнуть в скафандрах как можно ближе к Марсу. Соединяемся вместе, берем портативный передатчик. Это не даст особого сигнала, но вы будете знать наше приблизительное местоположение. Придется все тщательно просчитывать - в этих скафандрах всего двенадцать часов воздуха, - но это шанс.
   На другом конце послышалась путаница голосов. Затем чиновник сказал: "Извините, капитан".
   "Какая? Говорю тебе, это наш единственный шанс!
   "Капитан, единственный корабль на Марсе сейчас - " Диана " . Ее двигатели находятся на капитальном ремонте".
   "Сколько времени пройдет, прежде чем она сможет отправиться в космос?"
   "Три недели, по крайней мере. И корабль с Земли занял бы слишком много времени. Капитан, хотелось бы, чтобы мы что-нибудь придумали. Единственное, что мы можем предложить...
   Прием неожиданно снова провалился.
   Райцик разочарованно выругался, работая по радио. Уоткинс погрыз усы. Сомерс выглянул в иллюминатор и поспешно отвел взгляд, потому что звезды, их цель, были невероятно далеки.
   Они снова услышали помехи, теперь уже слабые.
   "Я не могу получить больше, - сказал Райцик. - Этот проклятый прием... Что они могли предложить?
   "Что бы это ни было, - сказал Уоткинс, - они не думали, что это сработает".
   - Какое, черт возьми, это имеет значение? - раздраженно спросил Райцик. "Это дало бы нам какое-то занятие".
   Они услышали голос чиновника, шепот в пространстве.
   "Вы слышите... Предложите..."
   При полном усилении голос угасал, а затем возвращался. "Могу только предположить... маловероятно... но попробуй... калькулятор... попробуй..."
   Голос пропал. А потом даже статика пропала.
   "Вот оно", - сказал Райцик. "Калькулятор? Он имел в виду компьютер Фаренсена в нашем трюме?
   - Я понимаю, что он имел в виду, - сказал капитан Сомерс. "Фаренсен - очень продвинутая работа. Никто не знает пределов его возможностей. Он предлагает представить ему нашу проблему.
   - Это смешно, - фыркнул Уоткинс. "Эта проблема не имеет решения".
   - Не похоже, - согласился Сомерс. "Но большие компьютеры решили и другие, казалось бы, неразрешимые проблемы. Мы ничего не потеряем, пытаясь".
   "Нет, - сказал Райцик, - пока мы не возлагаем на это никаких надежд".
   "Вот так. Мы не смеем надеяться. Мистер Уоткинс, я полагаю, это ваш отдел.
   - О, какая польза? - спросил Уоткинс. - Вы говорите, не надейтесь, но вы оба все равно надеетесь! Вы думаете, что большой электронный бог собирается спасти ваши жизни. Ну, это не так!"
   - Мы должны попытаться, - сказал ему Сомерс.
   "Мы не знаем! Я бы не доставил ему удовольствия отказать нам!
   Они уставились на него в пустом изумлении.
   "Теперь вы намекаете, что машины мыслят", - сказал Райцик.
   "Конечно, - сказал Уоткинс. "Потому что они делают! Нет, я не в своем уме. Любой инженер скажет вам, что у сложной машины есть своя индивидуальность. Вы знаете, что это за личность? Холодный, замкнутый, равнодушный, бесчувственный. Единственная цель машины - подавить желание и создать две проблемы на каждую решаемую. А знаете ли вы, почему машина так себя чувствует?
   - Ты истеричка, - сказал ему Сомерс.
   "Я нет. Машина чувствует себя так, потому что знает , что это неестественное творение в области природы. Поэтому он желает достичь энтропии и прекратить - желание механической смерти".
   "Я никогда в жизни не слышал такой тарабарщины, - сказал Сомерс. - Ты собираешься подключить этот компьютер?
   "Конечно. Я человек. Я продолжаю пытаться. Я просто хотел, чтобы вы полностью поняли , что надежды нет". Он пошел в грузовой отсек.
   Когда он ушел, Райцик усмехнулся и покачал головой. - Нам лучше понаблюдать за ним.
   - С ним все будет в порядке, - сказал Сомерс.
   - Может быть, а может и нет. Райцик задумчиво поджал губы. - Теперь он винит в этой ситуации машинную личность, пытаясь снять с себя вину. И это его вина, что мы здесь. За все оборудование отвечает инженер".
   "Я не думаю, что вы можете так догматически возлагать на него вину", - ответил Сомерс.
   "Конечно, могу, - сказал Райцик. - Хотя мне лично все равно. Это такой же хороший способ умереть, как и любой другой, и даже лучше, чем большинство".
   Капитан Сомерс вытер пот с лица. Ему снова пришло в голову, что проблема - настоящая проблема - состоит в том, чтобы найти выход из этой горячей, вонючей, неподвижной коробочки.
   Райчик сказал: "Смерть в космосе - привлекательная идея в определенном смысле. Представьте себе целый космический корабль для вашей могилы! И у вас есть множество способов умереть. Жажда и голод я исключаю как лишенные воображения. Но есть возможности в тепле, холоде, имплозии, взрыве...
   "Это довольно болезненно", - сказал Сомерс.
   - Я довольно болезненный тип, - небрежно сказал Райцик. "Но, по крайней мере, я не виню неодушевленные предметы, как Уоткинс. Или позволить себе роскошь шока, как ты. Он изучал лицо Сомерса. - Это ваша первая настоящая чрезвычайная ситуация, не так ли, капитан?
   - Полагаю, да, - неопределенно ответил Сомерс.
   "А ты реагируешь на это, как оглушенный бык, - сказал Райцик. "Просыпайтесь, капитан! Если ты не можешь жить с радостью, постарайся хотя бы извлечь удовольствие из своей смерти".
   - Заткнись, - сказал Сомерс без всякого жара. "Почему ты не читаешь книгу или что-то в этом роде?"
   "Я прочитал все книги на борту. Меня ничто не отвлекает, кроме анализа твоего характера.
   Уоткинс вернулся в каюту. "Ну, я активировал твоего большого электронного бога. Кто-нибудь захочет принести перед ним всесожжение?"
   - Вы создали ему проблему?
   "Еще нет. Я решил посоветоваться с первосвященником. Что мне просить у демона, сэр?
   "Предоставьте ему все данные, которые сможете", - сказал Сомерс. - Топливо, кислород, вода, еда - все в таком духе. Тогда скажи ему, что мы хотим вернуться на Землю. Жив", - добавил он.
   "Ему это понравится", - сказал Уоткинс. - Он получит такое удовольствие, отвергнув нашу проблему как неразрешимую. Или еще лучше - недостаточно данных. Таким образом, это может намекнуть, что решение возможно, но находится за пределами нашей досягаемости. Это может вселить в нас надежду".
   Сомерс и Райчик последовали за ним в грузовой отсек. Компьютер, активированный сейчас, тихонько загудел. Над его панелями быстро вспыхнули огни, синие, белые и красные.
   Уоткинс нажимал кнопки и крутил циферблаты в течение пятнадцати минут, а затем отошел.
   "Следите за красным светом наверху", - сказал он. "Это означает, что проблема отклонена".
   - Не говори так, - быстро предупредил Райцик.
   Уоткинс рассмеялся. - Суеверный малый, не так ли?
   "Но не некомпетентный", - сказал Райцик, улыбаясь.
   - Разве вы двое не можете бросить это? - спросил Сомерс, и оба мужчины испуганно повернулись к нему лицом.
   "Вот!" - сказал Райчик. "Спящий проснулся".
   - В некотором роде, - сказал Уоткинс, хихикая.
   Сомерс вдруг почувствовал, что если смерть или спасение не придут быстро, они убьют друг друга или сведут друг друга с ума.
   "Смотреть!" - сказал Райчик.
   Лампочка на панели компьютера мигала зеленым.
   - Должно быть, это ошибка, - сказал Уоткинс. "Зеленый цвет означает, что проблема решаема в рамках установленных условий".
   "Решаемо!" - сказал Райчик.
   - Но это невозможно, - возразил Уоткинс. - Это обманывает нас, ведет нас...
   "Не будь суеверным, - усмехнулся Райцик. "Как скоро мы получим решение?"
   - Сейчас придет. Уоткинс указал на бумажную ленту, медленно выходящую из прорези на лицевой стороне машины. - Но должно же быть что-то не так!
   Они смотрели, как миллиметр за миллиметром выползала лента. Компьютер гудел, его индикаторы мигали зеленым. Затем гул прекратился. Зеленые огни вспыхнули еще раз и погасли.
   "Что случилось?" Райчик хотел знать.
   "Все готово, - сказал Уоткинс.
   "Поднимите! Прочтите!"
   "Вы читали это. Вы не заставите меня играть в эту игру.
   Райцик нервно рассмеялся и потер руки, но не пошевелился. Оба мужчины повернулись к Сомерсу.
   - Капитан, это ваша ответственность.
   - Вперед, капитан!
   Сомерс с отвращением посмотрел на своего инженера и штурмана. Его ответственность, все было его ответственностью. Неужели они никогда не оставят его в покое?
   Он подошел к машине, вытащил ленту и медленно прочел ее.
   - Что там написано, сэр? - спросил Райчик.
   "Является ли это возможным?" - настаивал Уоткинс.
   - О да, - сказал Сомерс. "Это возможно." Он засмеялся и оглядел жаркую, вонючую комнатку с низким потолком, с запертыми дверями и окнами.
   "Что это?" - крикнул Райцик.
   Сомерс сказал: - Ты рассчитывал, что вернешься в Солнечную систему через несколько тысяч лет, Райчик? Что ж, компьютер с вами согласен. Двадцать триста лет, если быть точным. Поэтому он дал нам подходящую сыворотку долголетия".
   - Двести триста лет, - пробормотал Райцик. - Полагаю, мы впадаем в спячку или что-то в этом роде.
   - Вовсе нет, - спокойно сказал Сомерс. "На самом деле, эта сыворотка довольно хорошо устраняет потребность во сне. Мы бодрствуем и наблюдаем друг за другом".
   Трое мужчин посмотрели друг на друга и на до тошноты знакомую комнату, пропахшую металлом и потом, на запечатанные двери и окна, которые смотрели на неизменное зрелище звезд.
   Уоткинс сказал: "Да, это то, что нужно".
   ВОЛНЫ, Фредрик Браун
   Определения из сокращенного школьного словаря Webster-Hamlin Dictionary 1998 г.:
   wavery (WA-ver-i) сущ. вейдерсленг
   вейдер (ВА-дер) сущ. неорган класса Радио
   неорганический (ин-ОР-ган) сущ. бестелесный энс, вейдер
   радио (РА-ди-о) сущ. 1. класс неорганов 2. эфирная частота между светом и электричеством 3. (устаревший) метод связи, использовавшийся до 1977 г.
   * * * *
   Открывшиеся пушки вторжения были совсем не громкими, хотя их слышали миллионы людей. Джордж Бейли был одним из миллионов. Я выбираю Джорджа Бэйли, потому что он был единственным, кто приблизился на гугол световых лет к тому, чтобы догадаться, кто они такие.
   Джордж Бейли был пьян, и в данных обстоятельствах его нельзя за это винить. Он слушал самые тошнотворные радиорекламы. Не потому, что он хотел их слушать, вряд ли нужно говорить, а потому, что ему велел слушать их его босс, Дж. Р. МакГи из сети MID.
   Джордж Бейли написал рекламу для радио. Единственное, что он ненавидел больше рекламы, так это радио. И вот в свободное время он слушал отвратительную и отвратительную рекламу в конкурирующей сети.
   "Бейли, - сказал Дж. Р. МакГи, - тебе следует лучше знать, что делают другие. В частности, вы должны быть проинформированы о тех из наших собственных учетных записей, которые используют несколько сетей. Я настоятельно рекомендую..."
   Никто не спорит с сильными предложениями работодателя и не держится на работе за пятьсот долларов в неделю. Зато можно пить виски сауэр во время прослушивания. Джордж Бейли сделал. Кроме того, в перерывах между рекламой он играл в джин-рамми с Мэйси Хеттерман, милой рыжеволосой машинисткой из студии. Это была квартира Мейси и ее радиоприемник (у самого Джорджа в принципе не было ни радио, ни телевизора), но спиртное принес Джордж. -- Только самые лучшие табаки, -- сказало радио, -- иди -ти-ти , любимая сигарета нации...
   Джордж взглянул на радио. - Маркони, - сказал он. Он, естественно, имел в виду Морзе, но виски немного сбил его с толку, так что его первая догадка была более верной, чем у кого-либо еще. В каком-то смысле это был Маркони. Очень своеобразным образом.
   - Маркони? - спросила Мейси. Джордж, который ненавидел говорить по радио, наклонился и выключил его.
   - Я имел в виду Морса, - сказал он. "Морс, как в бойскаутах или в войсках связи. Когда-то я был бойскаутом".
   - Ты точно изменился, - сказала Мейси.
   Джордж вздохнул. "Кто-то поймает ад, транслируя код на этой длине волны".
   - Что это значит?
   "Иметь в виду? О, ты имеешь в виду, что это значит. Э-э-э, буква С. Тит-точка-точка - это С. SOS - это т-т-т-т-т-т-т .
   "О, это да-да-да ?"
   Джордж ухмыльнулся. - Скажи это еще раз, Мейси. Мне это нравится. И я думаю, что ты тоже да-да-да .
   "Джордж, может быть, это действительно сигнал бедствия. Включи его обратно".
   Джордж снова включил его. Реклама табака все еще шла. - ...джентльмены с самым чу-чуть -чуть-чьим вкусом предпочитают чу-чуть-чуть вкус ды-чи-ды - аретки . В новой упаковке, в которой они остаются такими-то-точками-точками и ультра свежими...
   "Это не SOS. Это просто S".
   - Вроде чайника или... скажи, Джордж, может быть, это просто рекламная шутка.
   Джордж покачал головой. "Нет, когда это может убрать название продукта. Всего минуту, пока я... - Он протянул руку и повернул ручку радиоприемника немного вправо, потом немного влево, и на его лице появилось недоверчивое выражение. Он повернул циферблат в крайнее левое положение, насколько это было возможно. Там не было ни станции, ни даже гула несущей волны.
   Но: " Ты-ты-ты, - сказало радио, - Ты-ты-ты ".
   Он повернул циферблат в крайнее правое положение. " Тит-тить-тить ". Джордж выключил его и уставился на Мейси, не видя ее, что было трудно сделать.
   - Что-то не так, Джордж?
   - Надеюсь, - сказал Джордж Бейли. - Я очень на это надеюсь.
   Он начал тянуться к еще одному глотку и передумал. У него внезапно появилось предчувствие, что происходит что-то важное, и он хотел протрезветь, чтобы оценить это. Он не имел ни малейшего представления о том, насколько он велик.
   - Джордж, что ты имеешь в виду?
   "Я не знаю, что я имею в виду. Но Мэйси, давай пробежимся по студии, а? Должно быть какое-то волнение".
   * * * *
   5 апреля 1977 г .; это была ночь, когда пришли волны.
   Все началось как обычный вечер. Теперь это был не один. Джордж и Мэйси ждали такси, но оно не приехало, поэтому они поехали на метро. Ах да, метро в то время еще работало. Это привело их в квартал здания сети MID.
   Здание представляло собой сумасшедший дом. Джордж, ухмыляясь, прошел через вестибюль с Мейзи под руку, поднялся на лифте на пятый этаж и ни с того ни с сего дал лифтеру доллар. Он никогда в жизни не давал чаевые лифтеру.
   Мальчик поблагодарил его.
   "Лучше держитесь подальше от больших шишек, мистер Бейли, - сказал он. "Они готовы отгрызть уши любому, кто хотя бы взглянет на них".
   - Замечательно, - сказал Джордж.
   Из лифта он направился прямо в офис самого Дж. Р. МакГи. За стеклянной дверью раздавались резкие голоса. Джордж потянулся к ручке, и Мейзи попыталась его остановить.
   - Но Джордж, - прошептала она, - ты будешь уволен!
   - Приходит время, - сказал Джордж. - Отойди от двери, дорогая.
   Мягко, но твердо он переместил ее в безопасное положение.
   - Но Джордж, ты что?..
   - Смотрите, - сказал он.
   Неистовые голоса стихли, когда он приоткрыл дверь на фут. Все взгляды обратились к нему, когда он высунул голову из-за угла дверного проема в комнату.
   - Тит-тить-тить , - сказал он. " Тит-тить-тить ".
   Он нырнул назад и в сторону как раз вовремя, чтобы избежать летящего стекла, когда пресс-папье и чернильница влетели в стекло двери. Он схватил Мэйси и побежал к лестнице.
   - А теперь выпьем, - сказал он ей.
   * * * *
   В баре через дорогу от здания сети было многолюдно, но это была странно молчаливая толпа. В знак уважения к тому факту, что большинство его клиентов были радиолюбителями, у него не было телевизора, но был большой кабинетный радиоприемник, вокруг которого толпилось большинство людей.
   " Дит ", - сказало радио. " Дит-да-д'да-дит-дандитдах дит... "
   - Разве это не красиво? - прошептал Джордж Мэйси.
   Кто-то возился с циферблатом.
   Мужчина спросил: "Что это за группа?" и кто-то сказал: "Полиция".
   Другой человек сказал: "Попробуй иностранную группу", и кто-то так и сделал.
   - Это должен быть Буэнос-Айрес, - сказал первый мужчина.
   " Тит-д'да-дит... " - сказало радио.
   Второй мужчина провел пальцами по волосам и сказал: "Выключи эту чертову штуку".
   Первый мужчина так и сделал. Третий мужчина снова включил его.
   Джордж ухмыльнулся и направился к задней кабинке, где он заметил Пита Малвэни, сидящего в одиночестве с бутылкой перед ним. Он и Мэйси сели напротив Пита.
   - Привет, - серьезно сказал он.
   "Черт", - сказал Пит, глава отдела технических исследований MID.
   - Прекрасная ночь, Малвени, - сказал Джордж. -- Видели ли вы, как луна летит на пушистых облаках, как золотой галеон, брошенный на серебристо-гребенчатых барашках в бурю...
   - Заткнись, - сказал Пит. "Я думаю."
   - Виски сауэр, - сказал Джордж официанту. Он снова повернулся к человеку за столом. "Думай вслух, чтобы мы могли услышать. Но сначала, как ты выбрался из минного люка через дорогу?
   "Меня выгнали, уволили, выписали".
   "Пожать руки. А потом объяснить. Ты сказал им ту-ту-ту ?
   Пит посмотрел на него с внезапным восхищением. - А ты?
   - У меня есть свидетель. Что ты сделал?"
   "Сказал им, что я думал, и они думают, что я сумасшедший".
   "Ты?"
   "Да."
   - Хорошо, - сказал Джордж. - Тогда мы хотим услышать... - Он щелкнул пальцами. - А как насчет телевидения?
   "То же самое. Тот же звук на аудио, а изображения мерцают и тускнеют с каждой точкой или тире. Сейчас просто размытие.
   "Замечательно. А теперь скажи мне, что не так. Меня не волнует, что это такое, пока это не тривиально, но я хочу знать".
   "Я думаю, что это космос. Пространство искривлено".
   "Старый добрый космос", - сказал Джордж Бейли.
   - Джордж, - сказала Мейси, - пожалуйста, заткнись. Я хочу это услышать".
   "Пространство, - сказал Пит, - тоже конечно". Он налил себе еще выпить. "Вы уходите достаточно далеко в любом направлении и возвращаетесь туда, откуда начали. Как муравей, ползающий вокруг яблока".
   - Сделай апельсин, - сказал Джордж.
   "Хорошо, апельсин. Теперь предположим, что первые в истории радиоволны только что прошли круговой путь. В семьдесят шесть лет.
   "Семьдесят шесть лет? Но я думал, что радиоволны распространяются почти с той же скоростью, что и свет. Если это так, то за семьдесят шесть лет они могут пройти только семьдесят шесть световых лет, а это не может быть вокруг Вселенной, потому что известно, что есть галактики, находящиеся на расстоянии миллионов или, может быть, миллиардов световых лет. Я не помню цифр, Пит, но одна только наша галактика чертовски больше семидесяти шести световых лет.
   Пит Малвейни вздохнул. "Вот почему я говорю, что пространство должно быть искривлено. Где-то есть короткий путь.
   "Это короткий короткий путь? Не может быть".
   "Но Джордж, слушай, что приходит. Ты умеешь читать код?"
   "Уже нет. Во всяком случае, не так быстро".
   - Ну, я могу, - сказал Пит. "Это ранняя американская ветчина. Линго и все такое. Вот такими вещами был наполнен эфир до регулярного вещания. Это жаргон, аббревиатуры, болтовня дилетантов с ключами, с когерерами Маркони или барретерами Фессендена, и скоро вы сможете послушать скрипичное соло. Я скажу вам, что это будет".
   "Какая?"
   "Ларго Генделя. Первая граммофонная пластинка, когда-либо переданная в эфир. Прислан Фессенденом из Брант-Рока в конце 1906 года. Вы услышите его CQ-CQ в любую минуту. Держу пари, выпьем.
   "Хорошо, но с чего это началось? "
   Малвени усмехнулся. "Маркони, Джордж. Какой сигнал был самым мощным из когда-либо переданных, кем и когда?"
   "Маркони? Тит-тить-тить ? Семьдесят шесть лет назад?
   "Руководитель класса. Первый трансатлантический сигнал 12 декабря 1901 года. В течение трех часов большая станция Маркони в Полдху с двухсотфутовыми мачтами посылала прерывистый сигнал " S ", в то время как Маркони и два помощника в Сент-Джонсе в Ньюфаундленд поднял антенну на высоте четырехсот футов и, наконец, получил сигнал. Через Атлантику, Джордж, с искрами, вылетающими из больших лейденских банок в Полдху, и соком под напряжением 20 000 вольт, бьющим из громадных антенн...
   - Подожди, Пит, ты сошел с ума. Если это было в 1901 году, а первая передача была примерно в 1906 году, то пройдет пять лет, прежде чем материал Фессендена попадет сюда по тому же маршруту. Даже если в космосе есть кратчайший путь в семьдесят шесть световых лет и даже если эти сигналы не ослабеют по пути, чтобы мы их не услышали, - это безумие.
   - Я же говорил тебе, - мрачно сказал Пит.
   "Почему эти сигналы после такого далекого путешествия были бы настолько ничтожно малы, что для практических целей они не существовали бы. Кроме того, они работают во всем диапазоне, начиная с микроволновки, и одинаково сильны в каждом из них. И, как вы заметили, мы уже прошли почти пять лет за два часа, что невозможно. Я говорил тебе, что это безумие".
   "Но-"
   "Шшш. Слушай, - сказал Пит.
   Из радио доносился размытый, но явно человеческий голос, смешиваясь с потрескиванием кода. А потом музыка, слабая и скрипучая, но явно скрипка. Играя Ларго Генделя.
   Только вдруг она поднялась по высоте, как бы модулируя от тональности к тональности, пока не стала такой ужасно пронзительной, что стало больно уху. И продолжали преодолевать верхний предел слышимости, пока они не перестали его слышать.
   Кто-то сказал: "Выключи эту чертову штуку".
   Кто-то это сделал, и на этот раз никто не включил его обратно.
   Пит сказал: "Я и сам не очень-то верил в это. И есть еще кое-что против этого, Джордж. Эти сигналы влияют и на телевидение, а радиоволны не подходят для этого". Он медленно покачал головой. - Должно быть какое-то другое объяснение, Джордж. Чем больше я думаю об этом сейчас, тем больше я думаю, что ошибаюсь".
   Он был прав: он ошибался.
   * * * *
   - Нелепо, - сказал мистер Огилви. Он снял очки, свирепо нахмурился и снова надел их. Он просмотрел их на нескольких листах копировальной бумаги в руке и презрительно швырнул их на стол. Они соскользнули и уперлись в треугольную табличку с именем, на которой было написано:
   БР ОГИЛВИ ГЛАВНЫЙ РЕДАКТОР
   - Нелепо, - сказал он снова.
   Кейси Блэр, его лучший репортер, выпустил кольцо дыма и ткнул в него указательным пальцем.
   "Почему?" он спросил.
   - Потому что... ведь это совершенно нелепо.
   Кейси Блэр сказал: "Сейчас три часа ночи. Помехи продолжаются уже пять часов, и ни по телевидению, ни по радио не выходит ни одна передача. Все крупные радиовещательные и телевещательные станции в мире прекратили вещание по двум причинам. Во-первых, они просто тратили ток. Во-вторых, бюро связи своих правительств попросили их выйти, чтобы помочь их кампаниям с пеленгаторами. Вот уже пять часов, с начала вмешательства, они работают всем, что у них есть. И что они узнали?
   "Это нелепо!" - сказал редактор.
   "Отлично, но это правда. Гринвич в 23:00 по нью-йоркскому времени; Я все это время перевожу в нью-йоркское - ориентируюсь в направлении Майами. Он сместился на север, пока в два часа дня не стал примерно в направлении Ричмонда, штат Вирджиния. Сан-Франциско в одиннадцать ориентировался в направлении Денвера; через три часа он сместился на юг, в сторону Тусона. Южное полушарие: азимут из Кейптауна, Южная Африка, сместился из направления Буэнос-Айреса в направление Монтевидео, в тысяче миль к северу. У Нью-Йорка в одиннадцать были слабые признаки Мадрида; но к двум часам они вообще не могли ориентироваться". Он выпустил еще одно кольцо дыма. "Может быть, потому, что рамочные антенны, которые они используют, поворачиваются только в горизонтальной плоскости?"
   "Абсурд".
   Кейси сказал: - Мне больше нравится "нелепое", мистер Огилви. Это нелепо, но не абсурдно. Я боюсь жестко. Эти линии - и все другие пеленги, о которых я слышал - идут в одном и том же направлении, если рассматривать их как прямые линии, идущие по касательной от Земли, а не изгибающиеся вокруг поверхности. Я сделал это с помощью маленького глобуса и карты звездного неба. Они сходятся в созвездии Льва".
   Он наклонился вперед и постучал указательным пальцем по верхней странице истории, которую только что открыл.
   "Станции, которые находятся прямо под Лео в небе, вообще не получают пеленга. Станции на том, что будет периметром Земли относительно этой точки, получают самые сильные пеленги. Послушайте, пусть астроном проверит эти цифры, если хотите, прежде чем опубликовать статью, но сделайте это чертовски быстро, если только вы не хотите сначала прочитать об этом в других газетах.
   - Но слой хевисайда, Кейси, разве он не должен останавливать все радиоволны и отражать их обратно?
   "Конечно, это так. Но может подтекает. Или, может быть, сигналы могут проходить через него снаружи, даже если они не могут выйти изнутри. Это не сплошная стена.
   "Но-"
   - Я знаю, это нелепо. Но вот оно. А до пресс-конференции всего час. Вам лучше отправить эту историю побыстрее и подготовить ее, пока кто-нибудь проверяет мои факты и указания. Кроме того, есть еще кое-что, что ты захочешь проверить.
   "Какая?"
   "У меня не было данных для проверки положения планет. Лев на эклиптике; планета может быть на линии между здесь и там. Марс, может быть.
   Глаза мистера Огилви прояснились, потом снова затуманились. Он сказал: "Мы будем посмешищем всего мира, Блэр, если ты ошибаешься".
   - А если я прав?
   Редактор поднял трубку и сделал заказ.
   * * * *
   Заголовок New York Morning Messenger от 6 апреля, последний (6:00) выпуск:
   РАДИОПОМЕХИ ИСХОДЯТ ИЗ КОСМОСА, ИСХОДЯТ НА НОО
   Может быть попытка общения
   существ за пределами Солнечной системы
   Приостановлено все теле- и радиовещание.
   * * * *
   Акции радио и телевидения открылись на несколько пунктов ниже предыдущего дня, а затем резко упали до полудня, когда умеренное ралли покупок вернуло их на несколько пунктов назад.
   Общественная реакция была неоднозначной; люди, у которых не было радиоприемников, бросились их покупать, и произошел бум, особенно на портативные и настольные приемники. С другой стороны, телевизоры вообще не продавались. В связи с прекращением телевещания на их экранах не было изображения, даже смазанного. Их звуковые цепи при включении вносили такой же беспорядок, как и радиоприемники. Что, как указал Пит Малвэни Джорджу Бейли, невозможно; радиоволны не могут активировать звуковые схемы телевизоров. Но это было, если бы это были радиоволны.
   В радиоприемниках они казались радиоволнами, но ужасно перемешанными. Никто не мог их долго слушать. О, были вспышки - времена, когда в течение нескольких секунд подряд можно было узнать голос Уилла Роджерса или Джеральдин Фаррар или уловить вспышки ссоры Демпси-Карпентье или волнения в Перл-Харборе. (Помните Перл-Харбор?) Но вещи, даже отдаленно достойные внимания, были редкостью. По большей части это была бессмысленная смесь мыльной оперы, рекламы и фальшивых обрывков того, что когда-то было музыкой. Это было совершенно неразборчиво и совершенно невыносимо в течение любого промежутка времени.
   Но любопытство - сильный мотив. В течение нескольких дней наблюдался кратковременный бум радиоприемников.
   Были и другие бумы, менее объяснимые, менее поддающиеся анализу. Напоминающий марсианский страх Орсона Уэллса в 1938 году был внезапным ростом продаж дробовиков и личного оружия. Библии продавались так же быстро, как и книги по астрономии, а книги по астрономии разлетались как горячие пирожки. В одной части страны внезапно проявился интерес к громоотводам; строители были завалены заказами на немедленную установку.
   По какой-то причине, которая так и не была точно установлена, в Мобиле, штат Алабама, рыболовные крючки конфисковались; каждый хозяйственный и спортивный магазин распродал их в течение нескольких часов.
   Публичные библиотеки и книжные магазины заполонили книги по астрологии и книги о Марсе. Да, на Марсе - несмотря на то, что Марс в тот момент находился по другую сторону Солнца и что в каждой газетной статье на эту тему подчеркивалось, что между Землей и созвездием Льва не было никакой планеты.
   Происходило что-то странное - и никаких новостей о развитии событий не было, кроме как в газетах. Люди толпами ждали появления каждого нового номера у зданий газет. Тиражные менеджеры тихо сошли с ума.
   Люди тоже собирались любопытными кучками вокруг безмолвных радиостудий и станций, переговариваясь приглушенными голосами, как на поминках. Двери сети MID были заперты, хотя дежурный швейцар впускал техников, которые пытались найти решение проблемы. Некоторые из техников, которые дежурили накануне, теперь провели без сна более двадцати четырех часов.
   Джордж Бейли проснулся в полдень только с легкой головной болью. Он побрился и принял душ, вышел, выпил легкий завтрак и снова стал самим собой. Он купил ранние выпуски дневных газет, прочитал их и ухмыльнулся. Его догадка была верна; что бы ни было не так, в этом не было ничего тривиального.
   Но что было не так?
   * * * *
   В более поздних выпусках дневных газет было написано:
   ЗЕМЛЯ ВТОРГНУЛАСЬ, ГОВОРИТ УЧЕНЫЙ
   Тридцать шесть строк были самым большим шрифтом, который у них был; они использовали это. В тот вечер не было доставлено ни одного домашнего издания газеты. Газетчиков, отправлявшихся на свои маршруты, практически окружала толпа. Они продавали газеты вместо того, чтобы доставлять их; умные получили по доллару за штуку. Глупые и честные, которые не хотели продавать, потому что думали, что газеты должны достаться постоянным покупателям на их маршрутах, все равно их потеряли. Люди схватили их.
   В окончательных изданиях заголовок изменился лишь незначительно - лишь незначительно, то есть с типографской точки зрения. Тем не менее, это было огромное изменение смысла. Это читать:
   ЗЕМЛЯ ВТОРГНУЛАСЬ, ГОВОРЯТ УЧЕНЫЕ
   Забавно, что может сделать перемещение буквы S с окончания глагола на окончание существительного.
   * * * *
   В тот вечер Карнеги-холл разрушил прецедент лекцией, прочитанной в полночь. Незапланированная и нерекламированная лекция. Профессор Хелмец сошел с поезда в половине одиннадцатого, и его ждала толпа репортеров. Хелмец из Гарварда был тем единственным ученым, который впервые попал в заголовок.
   Харви Эмберс, директор правления Карнеги-холла, протиснулся сквозь толпу. Он прибыл без очков, шляпы и дыхания, но схватил Хельмеца за руку и продержался, пока тот снова не смог говорить.
   - Мы хотим, чтобы вы выступили в Карнеги, профессор, - крикнул он в ухо Хельмецу. - Пять тысяч долларов за лекцию о "вейдерах".
   "Безусловно. Завтра днем?"
   "В настоящее время! Меня ждет такси. Ну давай же."
   "Но-"
   "Мы обеспечим вам аудиторию. Торопиться!" Он повернулся к толпе. "Пропустите нас! Вы все здесь не слышите профессора. Приезжайте в Карнеги-холл, и он с вами поговорит. И распространяй информацию по пути туда!"
   * * * *
   Молва распространилась так быстро, что Карнеги-холл был забит к тому времени, когда профессор начал говорить. Вскоре после этого они установили систему громкоговорителей, чтобы люди снаружи могли слышать. К часу ночи улицы были забиты на кварталы.
   На Земле не было спонсора с миллионом долларов, который бы с радостью не дал миллион долларов за привилегию спонсировать эту лекцию по телевидению или радио, но она не была передана по телевидению или в эфир. Обе линии были заняты.
   "Вопросы?" - спросил профессор Хельмец.
   Репортер в первом ряду сделал это первым.
   "Профессор, - спросил он, - все пеленгационные станции на Земле подтвердили то, что вы сказали нам об изменении сегодня днем?"
   "Да, конечно. Около полудня все указатели направления стали слабеть. В 2:45 по восточному поясному времени они полностью прекратились. До этого радиоволны исходили с неба, постоянно меняя направление по отношению к поверхности Земли, но постоянно по отношению к точке в созвездии Льва".
   "Какая звезда во Льве?"
   "На наших картах звезд не видно. Либо они пришли из точки в космосе, либо от звезды, слишком слабой для наших телескопов.
   "Но сегодня в 14:45 - скорее, вчера, поскольку уже за полночь - все пеленгаторы отключились. Но сигналы продолжались, теперь они поступали со всех сторон одинаково. Все оккупанты прибыли.
   "Другого вывода делать нельзя. Земля теперь окружена, полностью покрыта радиоволнами, не имеющими точки происхождения, которые непрерывно путешествуют вокруг Земли во всех направлениях, изменяя форму по своей воле, что в настоящее время все еще является имитацией радиосигналов земного происхождения, которые притягивали их внимание и привел их сюда".
   "Как вы думаете, это было от звезды, которую мы не можем видеть, или это действительно была просто точка в пространстве?"
   "Наверное, из точки в космосе. И почему бы нет? Они не существа из материи. Если они исходят от звезды, то это должна быть очень темная звезда, чтобы быть невидимой для нас, поскольку она находится относительно близко от нас - всего в двадцати восьми световых годах от нас, что довольно близко для звездных расстояний".
   - Откуда ты знаешь расстояние?
   - Предполагая - и это вполне разумное предположение, - что они начали наш путь, когда впервые обнаружили наши радиосигналы - кодовую передачу Маркони пятьдесят шесть лет назад. Поскольку именно такую форму приняли первые прибывшие, мы предполагаем, что они направились к нам, когда столкнулись с этими сигналами. Сигналы Маркони, распространяющиеся со скоростью света, должны были достичь точки на расстоянии двадцати восьми световых лет двадцать восемь лет назад; захватчикам, также путешествующим со скоростью света, потребуется столько же времени, чтобы добраться до нас.
   "Как и следовало ожидать, только первые прибыли имели форму азбуки Морзе. Более поздние прибытия были в форме других волн, которые они встречали и передавали - или, возможно, поглощали - на пути к Земле. Сейчас по Земле бродят как бы обрывки программ, транслировавшихся еще несколько дней назад. Несомненно, есть фрагменты самых последних программ, вышедших в эфир, но они еще не идентифицированы".
   "Профессор, вы можете описать одного из этих захватчиков?"
   "Так же, как и не лучше, чем я могу описать радиоволну. По сути, это радиоволны, хотя они исходят не от радиовещательной станции. Это форма жизни, зависящая от волнового движения, как наша форма жизни зависит от вибрации материи".
   - Они разных размеров?
   "Да, в двух смыслах слова размер. Радиоволны измеряются от гребня к гребню, и это измерение известно как длина волны. Поскольку захватчики покрывают все циферблаты наших радиоприемников и телевизоров, очевидно, что верно одно из двух: либо они бывают всех размеров от гребня к гребню, либо каждый из них может изменить свой размер от гребня к гребню до нужного. адаптироваться к настройке любого приемника.
   "Но это только длина от гребня до гребня. В некотором смысле можно сказать, что общая длина радиоволны определяется ее длительностью. Если радиовещательная станция посылает программу длительностью в одну секунду, длина волны, несущей эту программу, составляет одну световую секунду, примерно 187 000 миль. Непрерывная получасовая программа - это как бы непрерывная волна длиной в полсветового часа и так далее.
   "Принимая эту форму длины, отдельные захватчики различаются по длине от нескольких тысяч миль - продолжительность всего лишь небольшая доля секунды - до значительно более полумиллиона миль - продолжительность несколько секунд. Самый длинный непрерывный отрывок из любой наблюдаемой программы длился около семи секунд".
   "Но, профессор Хельмец, почему вы предполагаете, что эти волны - живые существа, форма жизни? Почему не просто волны?"
   - Потому что "просто волны", как вы их называете, подчинялись бы определенным законам, точно так же, как неодушевленная материя подчиняется определенным законам. Например, животное может подняться в гору; камень не может, если его не толкает какая-то внешняя сила. Эти захватчики являются формами жизни, потому что они проявляют волю, потому что они могут изменить направление своего движения, и особенно потому, что они сохраняют свою идентичность; два сигнала никогда не конфликтуют на одном и том же радиоприемнике. Они следуют друг за другом, но не приходят одновременно. Они не смешиваются, как это обычно делают сигналы на одной длине волны. Это не "просто волны".
   - Можно ли сказать, что они разумны?
   Профессор Хельмец снял очки и задумчиво протер их. Он сказал: "Сомневаюсь, что мы когда-нибудь узнаем. Разум таких существ, если таковой имеется, находился бы на настолько отличном от нашего плане, что не было бы общей точки, с которой мы могли бы начать общение. Мы материальны; они нематериальны. Между нами нет ничего общего".
   - Но если они вообще разумны...
   "Муравьи умны, в некотором роде. Назовите это инстинктом, если хотите, но инстинкт - это форма разума; по крайней мере, это позволяет им выполнять некоторые из тех вещей, которые интеллект позволил бы им выполнить. А вот с муравьями мы не можем установить связь, и гораздо менее вероятно, что мы сможем установить связь с этими захватчиками. Разница в типах между муравьиным интеллектом и нашим собственным не будет иметь ничего общего с различием в типах между интеллектом захватчиков и нашим, если таковой имеется. Нет, я сомневаюсь, что мы когда-нибудь будем общаться.
   У профессора что-то было. Связь с вейдерами - конечно, урезанной формой захватчиков - так и не была установлена.
   * * * *
   На следующий день акции радио на бирже стабилизировались. Но на следующий день кто-то задал доктору Хелметсу вопрос на шестьдесят четыре доллара, и газеты опубликовали его ответ:
   "Возобновить вещание? Я не знаю, будем ли мы когда-нибудь. Конечно, мы не можем, пока захватчики не уйдут, да и зачем им это? Если только радиосвязь не совершенна на какой-то другой далекой планете и их туда не тянет.
   "Но по крайней мере некоторые из них вернутся, как только мы снова начнем вещание".
   Акции радио и телевидения упали практически до нуля за час. Однако на биржах не было бешеных сцен; не было бешеной продажи, потому что не было покупки, бешеной или какой-то другой. Никакие радиостанции не перешли из рук в руки.
   Работники радио и телевидения и артисты начали искать другую работу. Артисты без труда нашли их. Все остальные виды развлечений внезапно зацвели как сумасшедшие.
   * * * *
   - Двое вниз, - сказал Джордж Бейли. Бармен спросил, что он имеет в виду.
   - Не знаю, Хэнк. У меня просто предчувствие.
   - Что за предчувствие?
   - Я даже этого не знаю. Встряхните мне еще одну, а потом я пойду домой.
   Электрический шейкер не работал, и Хэнку пришлось взбалтывать напиток вручную.
   "Хорошее упражнение; это как раз то, что тебе нужно, - сказал Джордж. - Это снимет с тебя часть этого жира.
   Хэнк хмыкнул, и лед весело зазвенел, когда он наклонил шейкер, чтобы налить напиток.
   Джордж Бейли не торопясь выпил его, а затем вышел под апрельский грозовой ливень. Он стоял под навесом и ждал такси. Там тоже стоял старик.
   - Немного погоды, - сказал Джордж.
   Старик ухмыльнулся ему. - Ты заметил это, а?
   "Хм? Что заметил?
   - Просто понаблюдайте немного, мистер. Просто посмотри немного".
   Старик пошел дальше. Пустой кэб не подъехал, и Джордж долго стоял там, прежде чем его взял. Его челюсть немного отвисла, а затем он закрыл рот и вернулся в таверну. Он вошел в телефонную будку и позвонил Питу Малвани.
   Он набрал три неправильных номера, прежде чем получил Пита. Голос Пита сказал: "Да?"
   "Джордж Бейли, Пит. Слушай, ты заметил погоду?
   "Чертовски верно. Молнии нет, а при такой грозе быть не должно".
   - Что это значит, Пит? Вейдеры?
   "Конечно. И это будет только начало, если...
   Потрескивающий звук в проводе заглушил его голос.
   - Эй, Пит, ты еще здесь?
   Звук скрипки. Пит Малвейни не играл на скрипке. - Эй, Пит, какого черта?..
   Снова голос Пита. - Подойди, Джордж. Телефон долго не протянет. Принесите... - раздался жужжащий звук, а затем голос сказал: - приезжайте в Карнеги-холл. Лучшие мелодии из всех приходят...
   Джордж бросил трубку.
   Он шел под дождем к дому Пита. По дороге он купил бутылку виски. Пит начал просить его принести что-нибудь, и, возможно, именно это он и начал говорить.
   * * * *
   Это было.
   Они сделали напиток каждый и подняли их. Огни мигнули на короткое время, погасли, а затем снова зажглись, но тускло.
   "Никаких молний", - сказал Джордж. "Нет молнии и очень скоро не будет освещения. Они захватывают телефон. Что они делают с молнией?
   - Съешь, наверное. Они должны питаться электричеством".
   "Никаких молний", - сказал Джордж. "Проклятие. Я могу обойтись без телефона, а свечи и масляные лампы неплохи для освещения, но мне будет не хватать молнии. Мне нравится молния. Проклятие."
   Свет погас полностью.
   Пит Малвэни потягивал свой напиток в темноте. Он сказал: "Электрические лампы, холодильники, электрические тостеры, пылесосы..."
   - Музыкальные автоматы, - сказал Джордж. "Подумайте об этом, никаких больше чертовых музыкальных автоматов. Никаких систем громкой связи, никаких... Эй, как насчет фильмов?
   "Никаких фильмов, даже немых. Вы не можете использовать проектор с масляной лампой. Но послушай, Джордж, ни автомобили, ни бензиновый двигатель не могут работать без электричества.
   "Почему бы и нет, если вы проворачиваете его вручную, а не с помощью стартера?"
   - Искра, Джордж. Как вы думаете, что вызывает искру?
   "Верно. Значит, и самолетов тоже нет. А как насчет реактивных самолетов?
   - Ну... я полагаю, некоторые типы реактивных самолетов можно было бы сделать так, чтобы они не нуждались в электричестве, но с ними мало что можно было сделать. У реактивного самолета больше приборов, чем двигателей, и все эти приборы электрические. И вы не можете взлететь или посадить самолет, сидя на штанах".
   "Нет радара. Но для чего он нам нужен? Войн больше не будет, очень долго".
   - Чертовски долго.
   Джордж резко выпрямился. "Эй, Пит, а как насчет атомного деления? Атомная энергия? Он по-прежнему будет работать?"
   "Я сомневаюсь в этом. Субатомные явления в основном электрические. Готов поспорить на десять центов, что они тоже едят незакрепленные нейтроны.
   (Он бы выиграл пари: правительство не объявило, что атомная бомба, испытанная в тот день в Неваде, выдохлась, как мокрая петарда, и что атомные реакторы перестали функционировать.)
   Джордж медленно покачал головой в изумлении. Он сказал: "Трамваи и автобусы, океанские лайнеры - Пит, это означает, что мы возвращаемся к первоначальному источнику лошадиных сил. Лошади. Если вы хотите инвестировать, покупайте лошадей. Особенно кобылы. Племенная кобыла будет стоить в тысячу раз больше ее веса в платине".
   "Верно. Но не забывайте про пар. У нас по-прежнему будут паровые машины, стационарные и паровозные".
   "Конечно, верно. Снова железный конь, для дальних поездок. Но Доббин для коротких. Ты умеешь ездить верхом, Питер?
   "Раньше, но я думаю, что становлюсь слишком старым. Я соглашусь на велосипед. Скажем, лучше купите велосипед завтра первым делом, пока не начался забег на них. Я знаю, что собираюсь".
   "Хороший совет. А раньше я был хорошим велосипедистом. Будет здорово, если поблизости не будет машин, которые могли бы вас напугать. И скажи-"
   "Какая?"
   - Я тоже собираюсь взять корнет. Когда-то в детстве играл в нее, и теперь я снова могу ее взять. А потом, может быть, я спрячусь где-нибудь и напишу этот роман... А как насчет печати?
   - Они печатали книги задолго до появления электричества, Джордж. Потребуется некоторое время, чтобы перестроить полиграфическую промышленность, но книги будут, все в порядке. Слава Богу за это".
   Джордж Бейли ухмыльнулся и встал. Он подошел к окну и посмотрел в ночь. Дождь прекратился, небо прояснилось.
   Трамвай заглох без света посреди квартала снаружи. Автомобиль остановился, потом тронулся медленнее, снова остановился; его фары быстро тускнели.
   Джордж посмотрел на небо и сделал глоток своего напитка. - Нет молнии, - грустно сказал он. "Я буду скучать по молнии".
   * * * *
   Переход прошел более гладко, чем кто-либо мог предположить.
   Правительство на экстренном заседании приняло мудрое решение о создании одной коллегии с абсолютно неограниченными полномочиями и при ней только трех вспомогательных коллегий. Главный совет, называемый Бюро экономической перестройки, состоял всего из семи членов, и его задача заключалась в координации усилий трех вспомогательных советов и разрешении, быстро и без апелляции, любых юрисдикционных споров между ними.
   Первым из трех вспомогательных советов было Транспортное бюро. Он сразу же временно взял на себя управление железными дорогами. Он приказал запустить дизельные двигатели на подъездных путях и оставить их там, организовал использование паровозов и решил проблемы железных дорог без телеграфии и электрических сигналов. Таким образом, он диктовал, что следует перевозить; продукты питания идут первыми, уголь и мазут - вторыми, а основные промышленные товары - в порядке их относительной важности. Вагон за вагоном новых радиоприемников, электроплит, холодильников и других бесполезных вещей бесцеремонно сбрасывали вдоль путей, чтобы потом сдать их на металлолом.
   Все лошади были объявлены подопечными правительства, классифицированы по способностям и отправлены на работу или в вязку. Лошади использовались только для самых необходимых видов перевозки. Программе разведения уделялось максимально возможное внимание; бюро подсчитало, что поголовье лошадей удвоится за два года, вчетверо за три, и что через шесть или семь лет в каждом гараже страны будет лошадь.
   Фермеры, временно лишенные своих лошадей и тракторы которых ржавели на полях, были проинструктированы, как использовать скот для пахоты и других работ на ферме, включая легкие перевозки.
   Второе правление, Бюро по перемещению рабочей силы, функционировало именно так, как можно было бы догадаться из его названия. Она занималась выплатой пособий по безработице миллионам людей, временно оставшихся без работы, и помогала переселить их - не такая уж сложная задача, учитывая чрезвычайно возросший спрос на ручной труд во многих областях.
   В мае 1977 года без работы остались 35 миллионов работающих; в октябре пятнадцать миллионов; к маю 1978 года - пять миллионов. К 1979 году ситуация полностью стабилизировалась, и конкурентный спрос уже начал повышать заработную плату.
   У третьей доски была самая сложная работа из трех. Оно называлось Бюро санации завода. Он справился с колоссальной задачей по переоборудованию заводов, заполненных машинами с электрическим приводом и большей частью приспособленных для производства других машин с электрическим приводом, на производство без электричества основных неэлектрических изделий.
   Немногочисленные стационарные паровые машины в те первые дни работали по 24 часа в сутки, и первое, что им давали делать, - это запускать токарные станки, строгальные станки, строгальные станки и фрезеровщики, работая над изготовлением стационарных паровых машин всех размеров. Они, в свою очередь, первыми были пущены в ход, производя еще больше паровых машин. Количество паровых машин росло в квадратах и кубах, как и количество лошадей, поставленных на коневодство. Принцип был тот же. Можно было бы, и многие так и делали, называть эти ранние паровые машины племенными лошадьми. Во всяком случае, недостатка в металле для них не было. Заводы были заполнены неконвертируемым оборудованием, ожидающим переплавки.
   Только когда паровые машины - основа новой фабричной экономики - были запущены в полную силу, их стали использовать в качестве рабочих машин для производства других предметов. Масляные лампы, одежда, угольные печи, масляные печи, ванны и каркасы кроватей.
   Не все крупные заводы были переоборудованы. Пока шел период обращения, в тысячах мест возникали индивидуальные ремесла. Маленькие мастерские для одного и двух человек, изготавливающие и ремонтирующие мебель, обувь, свечи и все, что можно сделать без сложного оборудования. Поначалу эти маленькие лавочки наживали небольшие состояния, потому что у них не было конкуренции со стороны тяжелой промышленности. Позже они купили небольшие паровые машины, чтобы управлять небольшими машинами, и продолжали расти вместе с бумом, который пришел с возвращением к нормальной занятости и покупательной способности, постепенно увеличиваясь в размерах, пока многие из них не конкурировали с более крупными фабриками по объему производства и не превзошли их по объему производства. качественный.
   В период экономической перестройки были страдания, но меньше, чем во время великой депрессии начала тридцатых годов. И выздоровление пошло быстрее.
   Причина была очевидна: в борьбе с депрессией законодатели работали в темноте. Они не знали его причины - скорее, они знали тысячу противоречащих друг другу теорий его причины - и они не знали лекарства. Им мешала мысль о том, что это временное явление, которое само вылечится, если оставить его в покое.
   Короче говоря, они не знали, что это такое, и, пока они экспериментировали, дело росло как снежный ком.
   Но ситуация, в которой оказалась страна - и все другие страны - в 1977 году, была четкой и очевидной. Нет больше электричества. Отрегулируйте для пара и лошадиных сил.
   Все так просто и ясно, и никаких "если", "и" или "но". И весь народ - за исключением обычного рассеяния чудаков - позади них.
   * * * *
   К 1981-
   Был дождливый апрельский день, и Джордж Бейли ждал под крышей маленькой железнодорожной станции в Блейкстауне, штат Коннектикут, чтобы посмотреть, кто может прийти в 3:14. Он прибыл в 3:25 и остановился, тяжело дыша, в составе трех вагонов и багажного вагона. Дверь багажного вагона открылась, выдали мешок с почтой, и дверь снова закрылась. Без багажа, значит, вероятно, и без пассажиров.
   Затем, увидев высокого смуглого человека, спускающегося с платформы заднего вагона, Джордж Бейли взвизгнул от восторга.
   "Пит! Пит Малвени! Какого черта...
   "Бейли, ради всего святого! Что ты здесь делаешь?"
   Джордж сжал Питу руку.
   "Мне? Я живу здесь. Уже два года. Я купил Blakestown Weekly в 79-м за бесценок и веду его - редактор, репортер и уборщик. У меня есть один принтер, чтобы помочь мне с этой целью, а Мэйси занимается социальными вопросами. Она...
   "Мейси? Мэйси Хеттерман?
   "Мейси Бейли сейчас. Мы поженились в то же время, когда я купил газету и переехал сюда. Что ты здесь делаешь, Пит?
   "Бизнес. Только здесь на ночь. Обратитесь к человеку по имени Уилкокс.
   - О, Уилкокс. Наш местный чудак, но не поймите меня неправильно; он умный парень, все в порядке. Ну, ты можешь увидеть его завтра. Теперь ты поедешь со мной домой к ужину и останешься на ночь. Мэйси будет рада тебя видеть. Пошли, моя коляска здесь.
   "Конечно. Закончил то, ради чего был здесь?
   - Ага, просто узнать новости о том, кто приехал в поезде. И ты пришел, так что поехали.
   Они сели в повозку, и Джордж взял поводья и сказал кобыле: "Да ладно, Бесси". Затем: "Что ты сейчас делаешь, Пит?"
   "Исследовательская работа. Для газоснабжающей компании. Работал над более эффективной мантией, которая будет давать больше света и будет менее разрушаемой. Этот парень Уилкокс написал нам, что у него есть что-то в этом роде; Компания отправила меня на осмотр. Если он так утверждает, я возьму его с собой в Нью-Йорк и позволю юристам компании торговаться с ним.
   - А как дела?
   "Отлично, Джордж. газ; это грядущая вещь. Каждый новый дом приспособлен для этого, и много старых. А ты?"
   "Мы сделали это. К счастью, у нас был один из старых линотипов, в котором металлическая кастрюля работала от газовой горелки, так что он уже был подключен. А наш дом находился прямо над офисом и типографией, поэтому все, что нам нужно было сделать, это подключить его на рейс. Отличная штука, газ. Как Нью-Йорк?
   "Хорошо, Джордж. Вплоть до последнего миллиона человек и там стабилизируется. Нет толпы и места хватает всем. Воздух - ведь он лучше, чем Атлантик-Сити, без паров бензина.
   "Хватит ли лошадей, чтобы обойти?"
   "Почти. Но езда на велосипеде - это повальное увлечение; заводы не могут произвести достаточно, чтобы удовлетворить спрос. Почти в каждом квартале есть велоклуб, и все трудоспособные ездят на работу и обратно на велосипеде. Делать им хорошо тоже; еще несколько лет, и врачи перейдут на укороченный паек".
   - У тебя есть велосипед?
   - Конечно, до-'вейдерский. В среднем пять миль в день на нем, и я ем как лошадь.
   Джордж Бейли усмехнулся. - Я велю Мейзи добавить к обеду немного сена. Ну вот и мы. Эй, Бесси.
   Окно наверху поднялось, и Мейси выглянула наружу и вниз. Она крикнула: "Привет, Пит!"
   - Дополнительная тарелка, Мейзи, - позвал Джордж. - Мы скоро встанем, я отпущу лошадь и покажу Питу внизу.
   * * * *
   Он провел Пита из сарая к задней двери газетного киоска. "Наш линотип!" - объявил он с гордостью, указывая.
   "Как это работает? Где твой паровой двигатель?
   Джордж ухмыльнулся. "Пока не работает; мы все еще вручную устанавливаем тип. Я мог получить только один отпариватель и должен был использовать его на прессе. Но у меня есть заказ на Lino, и он прибудет примерно через месяц. Когда мы его получим, Поп Дженкинс, мой печатник, уволится с работы, обучая меня его работе. С линотипом я могу справиться со всем сам".
   - Жесток с папой?
   Джордж покачал головой. "Поп с нетерпением ждет этого дня. Ему шестьдесят девять, и он хочет уйти на пенсию. Он просто останется, пока я не смогу обойтись без него. Вот пресса - мед маленькой Миле; мы тоже над этим работаем. А это офис, напротив. Грязно, но эффективно".
   Пит огляделся и усмехнулся. "Джордж, я считаю, что ты нашел свою нишу. Вы просто созданы для редактора из маленького городка.
   "Отказаться от этого? Я без ума от этого. Я веселее всех. Не поверите, но я работаю как собака, и мне это нравится. Поднимайся наверх.
   На лестнице Пит спросил: "А роман, который ты собирался написать?"
   "Наполовину сделано, и это неплохо. Но это не тот роман, который я собирался написать; Я тогда был циником. В настоящее время-"
   "Джордж, я думаю, что вэйвери были твоими лучшими друзьями".
   "Вэйвери?"
   "Господи, сколько времени нужно, чтобы сленг из Нью-Йорка попал в палки? Вейдеры, конечно. Какой-то профессор, специализирующийся на их изучении, описал одно из них как колеблющееся место в эфире, и "волнообразие" застряло - Привет, Мейзи, моя девочка. Ты выглядишь на миллион".
   * * * *
   Они неторопливо ели. Почти извиняясь, Джордж принес пиво в холодных бутылках.
   - Извини, Пит, не могу предложить тебе ничего покрепче. Но в последнее время я не пью. Предполагать-"
   - Ты в фургоне, Джордж?
   - Точно не в фургоне. Ничего не отругал, но крепких спиртных напитков не пил почти год. Не знаю почему, но...
   - Да, - сказал Пит Малвэни. - Я точно знаю, почему ты не пьешь, потому что я тоже мало пью по той же причине. Мы не пьем, потому что нам не нужно... скажи, разве это не радио вон там?
   Джордж усмехнулся. "Сувенир. Не продал бы его за целое состояние. Время от времени мне нравится смотреть на него и думать об ужасной болтовне, которую я когда-то потел из-за него. А потом я подхожу и нажимаю переключатель, и ничего не происходит. Просто тишина. Иногда молчание - самая чудесная вещь в мире, Пит. Конечно, я не мог бы этого сделать, если бы был хоть какой-то сок, потому что тогда я получил бы "вейдеры". Я полагаю, они все еще ведут дела на том же старом стенде?
   "Да, Исследовательское бюро проверяет каждый день. Попробуйте получить ток с помощью небольшого генератора, работающего от паровой турбины. Но не кости; вейдеры поглощают его так же быстро, как он генерируется".
   - А если они когда-нибудь уйдут?
   Малвени пожал плечами. "Хельмец так не думает. Он думает, что они распространяются пропорционально доступному электричеству. Даже если развитие радиовещания где-то еще во Вселенной привлечет их туда, некоторые останутся здесь - и размножатся, как мухи, в ту минуту, когда мы попытаемся снова использовать электричество. А пока они будут жить за счет статического электричества в воздухе. Что ты делаешь здесь по вечерам?
   "Делать? Читайте, пишите, ходите друг к другу в гости, ходите в любительские кружки - Мэйси председатель Blakestown Players, а я играю в нем эпизодические роли. После выхода фильмов все играют в пьесах, и мы нашли несколько настоящих талантов. И шахматно-шашечный кружок, и велопрогулки, и пикники - времени не хватает. Не говоря уже о музыке. Все играют на каком-то инструменте или пытаются".
   "Ты?"
   "Конечно, корнет. Первый корнет Серебряного концертного оркестра с сольными партиями. И - Боже мой! Сегодня репетиция, и мы даем концерт в воскресенье днем. Ненавижу бросать тебя, но...
   "Можно мне подойти и сесть? У меня здесь в портфеле флейта, и...
   "Флейта? У нас не хватает флейт. Принесите это, и Сиг Перкинс, наш директор, практически уговорит вас остаться на концерт в воскресенье, а это всего на три дня, так почему бы и нет? И получить его сейчас; мы сыграем несколько старых таймеров, чтобы разогреться. Эй, Мейзи, не бери тарелки и иди к роялю!
   Пока Пит Малвэни шел в комнату для гостей, чтобы достать из портфеля свою флейту, Джордж Бейли взял с верхушки рояля свой корнет и протрубил на нем тихую, жалобную маленькую минорную партию. Ясно как звоночек; сегодня его губа была в хорошей форме.
   И с сияющей серебряной штуковиной в руке он подошел к окну и остановился, глядя в ночь. Уже смеркалось, и дождь прекратился. Мимо цокала высокая лошадь, звенел велосипедный звонок. Кто-то на другой стороне улицы играл на гитаре и пел.
   Он сделал глубокий вдох и медленно выдохнул. Запах весны был мягким и влажным во влажном воздухе. Мир и сумерки. Далекий раскаты грома.
   "Черт возьми, - подумал он, - если бы только сверкнула молния". Он пропустил молнию.
   АДАМ И НЕТ ЕВЕ, Альфред Бестер
   Крейн знал, что это должно быть морское побережье. Инстинкт сказал ему; но больше, чем инстинкт, подсказывали ему немногие обрывки знания, прилипшие к его разорванному, лихорадочному мозгу; звезды, которые показывались ночью сквозь редкие прорехи в облаках, и его компас, все еще указывающий дрожащим пальцем на север. "Это самое странное", - подумал Крейн. Несмотря на сумбур хаоса, Земля по-прежнему сохраняла свою полярность.
   Это был уже не берег; моря уже не было. Только слабая линия того, что когда-то было утесом, тянущееся на север и юг на бесконечные мили. Линия серого пепла. Тот же серый пепел и пепел, что лежали позади него; тот же серый пепел, что расстилался перед ним. Мелкий ил по колено вздымался при каждом движении и душил его. Пепел, который несся густыми могучими облаками, когда дул бешеный ветер. Пепел, превратившийся в вязкую грязь во время частых дождей.
   Небо над головой было реактивным. Черные облака плыли высоко и были пронизаны лучами солнечного света, которые быстро шли над Землей. Там, где свет падал на пепельную бурю, ее наполняли порывы танцующих мерцающих частиц. Там, где он играл сквозь дождь, он порождал своды радуги. Пошел дождь; дули пепельные бури; свет устремлялся вниз - вместе, попеременно и непрерывно в мозаике черно-белого насилия. Так было в течение нескольких месяцев. Так было на каждой миле широкой Земли.
   Крейн миновал край пепельных утесов и начал ползти по ровному склону, который когда-то был океанским дном. Он путешествовал так долго, что всякое чувство боли покинуло его. Он уперся локтями и потянул свое тело вперед. Затем он подвел правое колено под себя и снова потянулся локтями вперед. Локти, колени, локти, колени... Он забыл, что значит ходить.
   Жизнь, ошеломленно подумал он, прекрасна. Он приспосабливается ко всему. Если он должен ползти, он ползет. Мозоли образуются на локтях и коленях. Шея и плечи напрягаются. Ноздри учатся выдыхать пепел перед вдохом. Больная нога опухает и гноится. Он онемеет и вскоре сгниет и отвалится.
   - Прошу прощения, - сказал Крейн, - я не совсем понял...
   Он посмотрел на высокую фигуру перед собой и попытался понять слова. Это был Холлмайер. На нем был запачканный лабораторный халат, а его седые волосы были спутаны. Холлмайер изящно стоял на вершине пепла, и Крэйн недоумевал, почему он может видеть мчащиеся облака пепла сквозь свое тело.
   - Как тебе твой мир, Стивен? - спросил Холлмайер.
   Крейн сокрушенно покачал головой.
   - Не очень красиво, а? - сказал Холлмайер. "Оглянись. Пыль, вот и все; пыль и пепел. Ползи, Стивен, ползи. Вы не найдете ничего, кроме пыли и пепла...
   Холлмайер извлек из ниоткуда кубок с водой. Было ясно и холодно. Крейн мог видеть тонкий туман росы на его поверхности, и его рот внезапно покрылся сухим песком.
   "Холлмайер!" воскликнул он. Он попытался встать на ноги и дотянуться до воды, но его предупредила резкая боль в правой ноге. Он пригнулся.
   Холлмайер отхлебнул и плюнул ему в лицо. Вода казалась теплой.
   - Продолжайте ползти, - с горечью сказал Холлмайер. "Ползайте по кругу по лицу Земли. Ты не найдешь ничего, кроме пыли и пепла... - Он осушил кубок на землю перед Крейном. "Продолжайте ползти. Сколько миль? Разберитесь сами. Пи-Р-Квадрат. Радиус - восемь тысяч или около того...
   Он ушел, куртка и кубок. Крейн понял, что снова пошел дождь. Он уткнулся лицом в теплую размокшую пепельную грязь, открыл рот и попытался всосать влагу. Он застонал и вскоре начал ползти.
   Был инстинкт, который вел его вперед. Он должен был куда-то добраться. Он знал, что оно ассоциировалось с морем - с краем моря. На берегу моря его что-то ждало. Что-то, что помогло бы ему понять все это. Он должен был добраться до моря - то есть, если есть еще море.
   * * * *
   Громоподобный дождь бил его в спину, как тяжелые доски. Крейн сделал паузу и дернул рюкзак в сторону, пошарив в нем одной рукой. В нем было ровно три вещи. Пистолет, плитка шоколада и банка персиков. Все, что осталось от двухмесячного запаса. Шоколад был мясистым и испорченным. Крейн знал, что ему лучше съесть его, пока вся ценность не сгнила. Но в другой день у него не хватило бы сил открыть банку. Он вытащил его и атаковал ножом. К тому времени, как он проткнул и оторвал лоскут олова, дождь уже прошел.
   Жуя фрукт и потягивая сок, он смотрел, как стена дождя движется перед ним по склону океанского дна. Из грязи хлынули потоки воды. Небольшие каналы уже были прорыты - каналы, которые когда-нибудь станут новыми реками. День, которого он никогда не увидит. День, которого не увидит ни одно живое существо. Отбрасывая пустую банку в сторону, Крейн подумал: "Последнее живое существо на Земле доедает свой последний обед". Метаболизм играет свой последний акт.
   Ветер будет следовать за дождем. За бесконечные недели, что он ползал, он понял это. Через несколько минут налетит ветер и захлестнет его облаками золы и пепла. Он пополз вперед, затуманенные глаза искали укрытие на плоских серых милях.
   Эвелин похлопала его по плечу. Крейн знал, что это она, еще до того, как повернул голову. Она стояла рядом, свежая и веселая в своем ярком платье, но ее прелестное лицо было сморщено тревогой.
   "Стивен, - закричала она, - тебе нужно спешить!"
   Он мог только восхищаться тем, как ее гладкие медовые волосы ниспадали на плечи.
   "О дорогой!" - сказала она. - Тебе было больно! Ее быстрые нежные руки коснулись его ног и спины.
   Крейн кивнул.
   - Приземлился, - сказал он. "Я не привык к парашюту. Я всегда думал, что ты спускаешься мягко, словно ложишься на кровать. Но серая земля налетела на меня, как кулак - И Умбер боролся в моих руках. Я не мог позволить ему упасть, не так ли?
   - Конечно нет, дорогая... - сказала Эвелин.
   "Поэтому я просто держался за него и пытался подставить ноги под себя", - сказал Крейн. - А потом что-то сломало мне ноги и бок...
   Он сделал паузу, задаваясь вопросом, как много она знает о том, что на самом деле произошло. Он не хотел ее пугать.
   - Эвелин, дорогая... - сказал он, пытаясь поднять руки.
   - Нет, дорогой, - сказала она. Она испуганно оглянулась. "Тебе нужно спешить. Вы должны следить за спиной!
   - Пепельные бури? Он поморщился. - Я проходил через них раньше.
   "Не бури!" Эвелин заплакала. "Что-то другое. О, Стивен...
   Затем она ушла, но Крейн знал, что она сказала правду. Что-то было позади - что-то, что преследовало его все эти недели. Глубоко в глубине сознания он почувствовал угрозу. Он сомкнулся на нем, как саван. Он покачал головой. Как-то это было невозможно. Он был последним живым существом на Земле. Как может быть угроза?
   Ветер ревел позади него, и через мгновение налетели тяжелые тучи золы и пепла. Они хлестали его, кусая кожу. Затуманенными глазами он увидел, как они покрыли грязь и покрыли ее тонким сухим ковром. Крейн поджал под себя колени и закрыл голову руками. С рюкзаком в качестве подушки он приготовился переждать бурю. Он пройдет так же быстро, как дождь.
   Буря вызвала в его больной голове сильное замешательство. Как ребенок, он перебирал кусочки своей памяти, пытаясь сложить их воедино. Почему Холлмиер был так озлоблен на него? Это не мог быть тот аргумент, не так ли?
   Какой аргумент?
   Да что там до того, как все это случилось.
   Ах это!
   Внезапно кусочки собираются вместе.
   * * * *
   Крейн стоял рядом с обтекаемыми линиями своего корабля и безмерно восхищался им. Крышу сарая сняли, а нос корабля подняли так, что он опирался на люльку, обращенную к небу. Рабочий тщательно полировал внутренние поверхности реактивных двигателей.
   Изнутри корабля донеслись приглушенные звуки спора, а затем тяжелый лязг. Крейн взбежал по короткой железной лестнице к иллюминатору и просунул голову внутрь. В нескольких футах под ним двое мужчин устанавливали на место длинные резервуары с раствором железа.
   - Полегче, - крикнул Крейн. - Хочешь разбить корабль?
   Один посмотрел и ухмыльнулся. Крейн знал, о чем он думал. Что корабль разорвется на части. Все так говорили. Все, кроме Эвелин. Она верила в него. Холлмайер тоже никогда этого не говорил. Но Холлмиер считал себя сумасшедшим в другом отношении. Спускаясь по лестнице, Крейн увидел, как Холлмайер входит в сарай в развевающемся лабораторном халате.
   "Говорить о дьяволе!" - пробормотал Крейн.
   Холлмиер начал кричать, как только увидел Крейна. - А теперь послушай...
   "Не все сначала, - сказал Крейн.
   Холлмайер вытащил из кармана пачку бумаг и помахал ею перед носом Крейна.
   - Я не спал полночи, - сказал он, - снова обрабатывал это. Я говорю вам, что я прав. Я абсолютно прав...
   Крейн посмотрел на коротенькие уравнения, а затем на налитые кровью глаза Холлмайера. Мужчина был полусумасшедшим от страха.
   - В последний раз, - продолжал Холлмайер. - Вы используете свой новый катализатор на растворе железа. Хорошо. Я допускаю, что это чудесное открытие. Я отдаю тебе должное за это".
   Чудесное было едва ли подходящим словом для этого. Крейн знал это без тщеславия, потому что понял, что только наткнулся на это. Вы должны были наткнуться на катализатор, который вызывал бы атомный распад железа и давал бы 10x10 10 футо-фунтов энергии на каждый грамм топлива. Ни один человек не был достаточно умен, чтобы придумать все это в одиночку.
   - Думаешь, я не выдержу? - спросил Крейн.
   "На Луну? Вокруг Луны? Может быть. У вас есть пятьдесят на пятьдесят шансов. Холлмайер провел пальцами по своим прямым волосам. - Но ради бога, Стивен, я не беспокоюсь о тебе. Если вы хотите убить себя, это ваше личное дело. Меня беспокоит Земля...
   "Бред какой то. Иди домой и проспись".
   "Послушайте, - Холлмайер дрожащей рукой указал на листы бумаги, - как бы вы ни работали с системой подачи и смешивания, вы не можете добиться стопроцентной эффективности смешивания и разгрузки".
   - Именно поэтому шанс пятьдесят на пятьдесят, - сказал Крейн. - Так что тебя беспокоит?
   "Катализатор, который выйдет через ракетные трубы. Вы понимаете, что он сделает, если капля упадет на Землю? Это запустит цепь распада железа, которая охватит весь земной шар. Он дотянется до каждого атома железа, а железо есть везде. У вас не останется Земли, на которую вы могли бы вернуться...
   - Послушайте, - устало сказал Крейн, - мы уже проходили через все это раньше. Он отвел Холлмайера к основанию ракетной люльки. Под железным каркасом находилась яма двухсот футов шириной и пятидесяти футов шириной, облицованная огнеупорным кирпичом.
   - Это для пламени начального разряда. Если хоть какой-то катализатор пройдет, он окажется в ловушке в этой яме, и о нем позаботятся вторичные реакции. Удовлетворены сейчас?
   - Но пока вы в полете, - настаивал Холлмайер, - вы будете подвергать Землю опасности до тех пор, пока не превысите лимит Роша. Каждая капля неактивированного катализатора в конце концов опустится на землю и...
   - В последний раз, - мрачно сказал Крейн, - об этом позаботится пламя ракетного разряда. Он обволакивает любые улетучившиеся частицы и уничтожает их. Теперь убирайся. У меня есть работа".
   Когда он толкнул его к двери, Холлмиер закричал и замахал руками. - Я не позволю тебе сделать это! - повторял он снова и снова. - Я найду способ остановить тебя. Я не позволю тебе сделать это...
   * * * *
   Работа? Нет, работать над кораблем было настоящим опьянением. У него была прекрасная красота хорошо сделанной вещи. Красота полированных доспехов, сбалансированной рапиры со стреловидной рукоятью, пары подобранных ружей. В голове Крэйна не было мысли об опасности и смерти, когда он вытирал руки отходами, закончив последние мазки.
   Она лежала в колыбели, готовая пронзить небеса. Пятьдесят футов тонкой стали, головки заклепок сверкают, как драгоценные камни. Тридцать футов были отданы под топливо для катализатора. В большей части носового отсека находился пружинный гамак, который Крейн разработал, чтобы выдержать первоначальный удар ускорения. Нос корабля представлял собой сплошную массу природного кварца, смотревшую вверх, как циклопический глаз.
   Крэйн подумал: она умрет после этой поездки. Она вернется на Землю и разобьется в сиянии огня и грома, потому что пока нет способа придумать безопасную посадку для ракетного корабля. Но это стоит того. У нее будет один прекрасный полет, и это все, что любой из нас должен желать. Один великий прекрасный полет в неизвестность -
   Запирая дверь мастерской, Крейн услышал, как Холлмайер кричит из коттеджа через поле. Сквозь вечернюю тьму он видел, как тот отчаянно машет руками. Он бежал по хрустящей стерне, глубоко вдыхая резкий воздух, радуясь жизни.
   - Это Эвелин, у телефона, - сказал Холлмайер.
   Крейн уставился на него. Холлмиер вел себя странно. Он отказывался смотреть ему в глаза.
   "Какая идея?" - спросил Крейн. - Я думал, мы договорились, что она не должна звонить - не должна связываться со мной, пока я не буду готов начать? Ты вкладывал идеи в ее голову? Так ты собираешься меня остановить?
   Холлмайер сказал: "Нет..." и тщательно исследовал горизонт цвета индиго.
   Крейн прошел в свой кабинет и снял трубку.
   - Теперь послушай, дорогая, - сказал он без предисловия, - теперь нечего тревожиться. Я очень подробно все объяснил. Незадолго до крушения корабля я прыгаю с парашютом и спускаюсь вниз так же счастливо и нежно, как Винкен, Блинкен и Нод. Я очень тебя люблю, и увидимся в среду, когда я начну. Так долго-"
   - До свидания, дорогая, - сказал чистый голос Эвелин, - и ты для этого меня звала?
   "Позвонил вам!"
   Коричневый здоровяк отделился от коврика у очага и поднялся на сильные ноги. Амбер, немецкий дог Крейна, фыркнул и навострил ухо. Затем он заскулил.
   - Ты сказал, что я звонил тебе? - крикнул Крейн.
   Из горла Амбера внезапно вырвался рев. Он достиг Крейна одним прыжком, посмотрел ему в лицо, заскулил и зарычал одновременно.
   - Заткнись, чудовище! - сказал Крейн. Он оттолкнул Амбера ногой.
   - Дай Амберу пинка за меня, - рассмеялась Эвелин. "Да, дорогой. Кто-то позвонил и сказал, что вы хотите поговорить со мной.
   "Они сделали, а? Послушай, дорогая, я тебе перезвоню...
   Крейн положил трубку. Он встал с сомнением и наблюдал за беспокойными действиями Амбера. Сквозь окна поздний вечерний свет отбрасывал мерцающие тени оранжевого света. Амбер посмотрел на свет, фыркнул и снова заревел. Внезапно пораженный, Крейн прыгнул к окну.
   Над полями высоко взвилась твердая масса пламени, а внутри нее были быстро рушащиеся стены мастерской. Силуэты полудюжины мужчин, вырисовывающиеся на фоне пламени, метались и бежали.
   "Боже мой!" Крейн заплакал.
   Он выскочил из коттеджа и, преследуемый Амбером, побежал к сараю. Пока он бежал, он мог видеть изящный нос космического корабля в центре тепла, все еще выглядящий прохладным и нетронутым. Если бы только он мог добраться до него до того, как пламя размягчит его металл и зажжет заклепки.
   Рабочие подбежали к нему, чумазые и тяжело дыша. Крейн уставился на них со смесью ярости и замешательства.
   "Холлмайер!" он крикнул. "Холлмайер!"
   Холлмиер протиснулся сквозь толпу. Его глаза были дикими и блестели от триумфа.
   - Очень жаль, - сказал он. - Прости, Стивен...
   "Ты свинья!" - крикнул Крейн. "Ты испуганный старик!" Он схватил Холлмайера за лацканы и лишь раз встряхнул. Потом бросил его и пошел в сарай.
   Холлмайер что-то выкрикнул, и мгновение спустя тело швырнуло Крейна на икры и швырнуло его на землю. Он вскочил на ноги, размахивая кулаками. Амбер был рядом, рыча сквозь рев пламени. Крейн ударил мужчину по лицу и увидел, как тот отшатнулся от второго. Он поднял колено в яростном рывке, от которого последний человек рухнул на землю. Затем он наклонил голову и нырнул в магазин.
   Поначалу ожог казался прохладным, но когда он добрался до трапа и начал подниматься к порту, он закричал от агонии своих ожогов. Амбер выла у подножия лестницы, и Крейн понял, что собака никогда не сможет убежать от ракетных взрывов. Он протянул руку и втащил Амбера на корабль.
   Крейна пошатывало, когда он закрывал и запирал порт. Он едва оставался в сознании, чтобы устроиться в весеннем гамаке. Затем один лишь инстинкт побудил его руки потянуться к панели управления. Инстинкт и яростный отказ позволить своему прекрасному кораблю сгореть в огне. Он потерпит неудачу - да. Но он бы не попытался.
   Пальцы нажали на выключатели. Корабль вздрогнул и взревел. И чернота опустилась на него.
   * * * *
   Как долго он был без сознания? Рассказов не было. Крейн проснулся от холода, прижимающегося к его лицу и телу, и испуганного визга в ушах. Крейн поднял глаза и увидел Амбера, запутавшегося в пружинах и ремнях гамака. Его первым побуждением было рассмеяться; потом вдруг понял. Он посмотрел вверх! Он посмотрел на гамак.
   Он лежал свернувшись калачиком в чашечке кварцевого носа. Корабль поднялся высоко - может быть, почти до зоны Роша, до предела гравитационного притяжения Земли, но затем, не направляя рук на штурвал для продолжения полета, развернулся и стал снижаться обратно к Земле. Крейн посмотрел сквозь кристалл и ахнул.
   Под ним был шар Земли. Он выглядел в три раза больше Луны. И это была уже не его Земля. Это был огненный шар, испещренный черными облаками. На самом северном полюсе было крошечное белое пятно, и даже на глазах Крэйна оно внезапно окрасилось туманными оттенками красного, алого и малинового. Холлмиер был прав.
   Он несколько часов лежал, застыв в носу, пока корабль снижался, наблюдая, как пламя постепенно угасает, не оставляя ничего, кроме плотного черного покрова вокруг Земли. Он оцепенел от ужаса, не в силах понять, не в силах сосчитать миллиарды вымерших людей, зеленую прекрасную планету, обращенную в пепел и пепел. Его семья, дом, друзья, все, что когда-то было ему дорого и близко, ушло. Он не мог думать об Эвелин.
   Воздух, свистящий снаружи, пробудил в нем какой-то инстинкт. Немногочисленные остатки разума подсказывали ему идти ко дну вместе с кораблем и забыть обо всем в громе и разрушениях, но инстинкт жизни заставил его встать на ноги. Он взобрался на сундук и приготовился к посадке. Парашют, небольшой кислородный баллон - рюкзак с припасами. Лишь наполовину осознавая, что делает, он оделся для спуска, пристегнул парашют и открыл иллюминатор. Умбер патетически заскулил, взял тяжелого пса на руки и вышел в космос.
   Но пространство не было так забито, как сейчас. Тогда было трудно дышать. Но это потому, что воздух был редким - не был наполнен сухим засоряющим песком, как сейчас.
   Каждый вздох наполнялся легкими матового стекла - или пепла - или пепла -
   * * * *
   Кусочки памяти рассыпались. Внезапно он снова оказался в настоящем - плотном, черном настоящем, обнимавшем его мягкой тяжестью и заставлявшем с трудом переводить дыхание. Крейн боролся в безумной панике, но потом расслабился.
   Это случилось раньше. Давным-давно он был похоронен глубоко под пеплом, когда он остановился, чтобы вспомнить. Недели назад - или дни - или месяцы. Крейн царапал руками, медленно продвигаясь вперед через груду золы, наброшенную на него ветром. Вскоре он снова вышел на свет.
   Ветер стих. Пришло время снова начать ползти к морю.
   Яркие картины его памяти снова рассыпались перед расстилавшейся впереди мрачной перспективой. Крейн нахмурился. Он помнил слишком много и слишком часто. У него была смутная надежда, что если он хорошенько вспомнит, то сможет изменить что-то из того, что он сделал, - совсем немногое, - и тогда все это станет неправдой. Он подумал: могло бы помочь, если бы все помнили и желали одновременно, но ведь больше нет всех. Я единственный. Я последнее воспоминание на Земле. Я последняя жизнь.
   Он полз. Локти, колено, локти, колено... А потом Холлмайер полз рядом и здорово играл. Он фыркнул и рухнул в пепел, как счастливый морской лев.
   Крейн сказал; - Но зачем нам идти к морю?
   Холлмайер сдул пепел.
   - Спроси ее, - сказал он, указывая на другую сторону Крэйна.
   Эвелин была там, ползла серьезно, сосредоточенно; имитируя малейшее действие Крейна.
   - Это из-за нашего дома, - сказала она. "Ты помнишь наш дом, дорогой? Высоко на скале. Мы собирались жить там во веки веков, вдыхая озон и купаясь по утрам. Я был там, когда ты ушел. Теперь вы возвращаетесь в дом на берегу моря. Твой прекрасный полет закончился, дорогая, и ты возвращаешься ко мне. Мы будем жить вместе, только вдвоем, как Адам и Ева...
   Крейн сказал: "Хорошо".
   Тогда Эвелин повернула голову и закричала: "О, Стивен! Осторожно!" и Крейн снова почувствовал, как на него надвигается угроза. Все еще ползая, он смотрел на бескрайние серые равнины пепла и ничего не видел. Когда он снова посмотрел на Эвелин, то увидел только свою тень, резкую и черную. Вскоре он тоже исчез, когда прошел луч солнечного света.
   Но ужас остался. Эвелин дважды предупреждала его и всегда была права. Крейн остановился, повернулся и стал смотреть. Если бы его действительно преследовали, он бы увидел, что бы это ни шло по его следам.
   * * * *
   Был болезненный момент просветления. Он пронзил его лихорадку и замешательство, принеся с собой остроту и силу ножа.
   Я схожу с ума, подумал он. Порча в моей ноге распространилась на мой мозг. Нет ни Эвелин, ни Холлмайера, ни угрозы. На всей этой земле нет жизни, кроме моей, и даже призраки и духи преисподней должны были погибнуть в аду, опоясавшем планету. Нет, нет ничего, кроме меня и моей болезни. Я умираю - и когда я погибну, все погибнет. Только масса безжизненной золы будет продолжаться.
   Но движение было.
   Снова инстинкт. Крейн опустил голову и притворился мертвым. Прищуренными глазами он смотрел на пепельные равнины, гадая, не играет ли смерть с его глазами. Еще одна видимость дождя хлестала в его сторону, и он надеялся, что сможет убедиться в этом до того, как все зрение исчезнет.
   Да. Там.
   В четверти мили назад по серой поверхности порхала серо-коричневая фигура. Несмотря на гул далекого дождя, Крэйн слышал шепот утоптанной золы и видел, как вздымаются маленькие облачка. Он украдкой нащупал револьвер в рюкзаке, поскольку его разум слабо искал объяснений и отшатывался от страха.
   Существо приблизилось, и вдруг Крейн прищурился и все понял. Он вспомнил, как Умбер брыкался от страха и отпрыгивал от него, когда парашют приземлился на пепельное лицо Земли.
   - Да ведь это Амбер, - пробормотал он. Он поднял себя. Собака остановилась. "Вот мальчик!" Крейн весело каркнул. - Сюда, мальчик!
   Его переполняла радость. Он понял, что над ним нависло жалкое одиночество, почти ужасное ощущение единства в пустоте. Теперь его жизнь была не единственной. Был еще один. Дружеская жизнь, которая может предложить любовь и общение. Надежда снова загорелась.
   - Сюда, мальчик! - повторил он. "Давай, парень-"
   Через некоторое время он перестал пытаться щелкнуть пальцами. Немецкий дог откинулся назад, показывая клыки и высунутый язык. Собака была истощена до состояния скелета, а глаза ее блестели красным и уродливым в сумерках. Когда Крэйн машинально позвал еще раз, собака зарычала. Под ноздрями прыгали клубы пепла.
   Он голоден, подумал Крейн, вот и все. Он полез в рюкзак, и на этот жест собака снова зарычала. Крейн вынул плитку шоколада и с трудом снял бумагу и серебряную фольгу. Слабо он бросил его Амберу. Это было далеко не так. После минуты дикой неуверенности собака медленно двинулась вперед и сожрала еду. Пепел посыпал его морду. Он непрерывно облизывался и продолжал наступать на Крейна.
   Паника дернулась внутри него. Голос настаивал: это не друг. У него нет любви или товарищества для вас. Любовь и товарищеские отношения исчезли с земли вместе с жизнью. Теперь ничего не осталось, кроме голода.
   - Нет... - прошептал Крейн. "Это неправильно. Мы последние представители жизни на Земле. Нехорошо, что мы должны рвать друг друга и пытаться поглотить...
   Но Умбер наступал крадучись, и его зубы оскалились острые и белые. И пока Крейн уставился на него, пес зарычал и бросился.
   Крейн просунул руку под морду пса, но вес заряда отбросил его назад. Он закричал в агонии, когда его сломанная, опухшая нога ударилась о вес собаки. Свободной правой рукой он слабо ударял снова и снова, едва чувствуя скрежет зубов, грызущих левую руку. Потом что-то металлическое поджало под него, и он понял, что лежит на упавшем револьвере.
   Он нащупал его и молился, чтобы пепел не забил его механизм. Когда Амбер отпустил руку и перерезал себе горло, Крейн поднял пистолет и вслепую ткнул дулом в тело собаки. Он нажимал и нажимал на спусковой крючок, пока рев не стих и не раздались только пустые щелчки. Амбер содрогнулся в пепле перед ним, его тело чуть не разорвало надвое. Густой алый окрасил серое.
   Эвелин и Холлмайер печально посмотрели на сломанное животное. Эвелин плакала, а Холлмайер нервно провел пальцами по волосам тем же старым жестом.
   - Это конец, Стивен, - сказал он. "Ты убил часть себя. О, вы будете жить, но не все. Тебе лучше похоронить этот труп, Стивен. Это труп твоей души".
   - Я не могу, - сказал Крейн. "Ветер развеет пепел".
   - Тогда сожги его...
   Похоже, ему помогли засунуть мертвую собаку в рюкзак. Они помогли ему снять одежду и засунуть ее под нее. Они сложили ладони вокруг спичек, пока ткань не загорелась, и дули на слабое пламя, пока оно не зашипело и не загорелось. Крейн присел у костра и ухаживал за ним, пока не осталось ничего, кроме серого пепла. Затем он повернулся и снова начал ползти по дну океана. Теперь он был голым. От того, что было, не осталось ничего, кроме его мерцающей маленькой жизни.
   Он был слишком подавлен горем, чтобы замечать яростный дождь, хлеставший и хлеставший его, или жгучую боль, пронзающую его почерневшую ногу и поднимающуюся вверх по бедру. Он полз. Локти, колено, локти, колено - деревянно, механически, безразлично ко всему. К решетчатому небу, унылым пепельным равнинам и даже к тусклому блеску воды, которая лежала далеко впереди.
   Он знал, что это было море - то, что осталось от старого, или новое в процессе становления. Но это будет пустое, безжизненное море, которое когда-нибудь плещется о сухой безжизненный берег. Это будет планета из камня и камня, из металла, снега, льда и воды, но это все. Нет больше жизни. Он один был бесполезен. Он был Адамом, но не было Евы.
   Эвелин весело помахала ему с берега. Она стояла рядом с белым коттеджем, и ветер трепал ее платье, обнажая чистые, стройные линии ее фигуры. И когда он подошел немного ближе, она выбежала к нему и помогла ему. Она ничего не сказала, только положила руки ему под плечи и помогла ему поднять тяжесть его тяжелого истерзанного болью тела. И вот, наконец, он добрался до моря.
   Это было реально. Он понял это. Ибо даже после того, как Эвелин и коттедж исчезли, он чувствовал, как прохладная вода омывает его лицо. Тихо-спокойно-
   Вот море, подумал Крейн, а вот я. Адам, а не Ева. Это безнадежно.
   Он откатился немного дальше в воду. Они намылили его истерзанное тело. Тихо-спокойно-
   Он лежал лицом к небу, вглядываясь в высокие грозные небеса, и горечь в нем переполняла.
   "Это не верно!" воскликнул он. "Нехорошо, что все это должно пройти. Жизнь слишком прекрасна, чтобы погибнуть от безумного поступка одного безумного существа...
   Тихо воды омыли его. Тихо-спокойно-
   Море мягко качало его, и даже агония, добиравшаяся до его сердца, была не более чем рукой в перчатке. Внезапно небо раскололось - впервые за все эти месяцы - и Крейн уставился на звезды.
   Тогда он знал. Это был не конец жизни. У жизни никогда не может быть конца. В его теле, в гниющих тканях, мягко покачивавшихся в море, был источник десяти миллионов миллионов жизней. Клетки - ткани - бактерии - эндамкоэба - бесчисленные бесконечности жизни, которые пускают новые корни в водах и будут жить еще долго после его ухода.
   Они будут жить на его гниющих останках. Они питались бы друг другом. Они приспособятся к новой среде и будут питаться минералами и отложениями, смытыми в это новое море. Они будут расти, расцветать, развиваться. Жизнь снова протянется к землям. Снова начнется тот же самый старый повторяющийся цикл, который начался, возможно, с гниющего трупа какого-нибудь последнего выжившего в межзвездном путешествии. Это будет происходить снова и снова в будущих веках.
   И тогда он понял, что привело его обратно в море. Не должно быть ни Адама, ни Евы. Нужно было только море, великая мать жизни. Море звало его обратно в свои глубины, чтобы теперь жизнь могла снова возникнуть, и он был доволен.
   Тихо волны качали его. Тихо-мирно мать жизни качала последнего рожденного старого цикла, который станет первенцем нового. И с остекленевшими глазами Стивен Крейн улыбнулся звездам, звездам, которые были равномерно разбросаны по небу. Звезды, которые еще не сформировались в знакомые созвездия и не сформируются в ближайшие сто миллионов столетий.
   FOXY LADY, Лоуренс Уотт-Эванс
   Ал уставился на доску, пытаясь сосредоточиться, стараясь не потеть.
   "Это за главный приз, ребята!" - объявил МС тем раздражающе-веселым тоном, что он так хорошо справился. Он указал в общем направлении дисплея. - Ты готов, Эл?
   - Готов как никогда, - ответил Ал, стараясь, чтобы это звучало так, будто он развлекался, а не изо всех сил пытался удержать свой обед.
   Сидя дома, думал он, никогда не увидишь, как нервничают конкурсанты, как мала студия, как слеплена эта дурацкая доска из фанеры и дешевого ламината.
   - Тогда у вас есть тридцать секунд - вперед!
   Зажглись два центральных экрана.
   Люди. Это были лица, двое мужчин.
   "Президенты", - сказал он, узнав Рональда Рейгана и Джона Кеннеди. Кеннеди исчезла, ее заменила Мэрилин Монро. "Звезды телевидения." Рейган исчез, его заменила Мадонна. "Блондинки".
   "Попробуйте еще раз", - позвал ведущий.
   "Секс-символы, актрисы..."
   Монро исчезла, и ее заменило новое лицо, которое он не смог опознать, смутно знакомое мужское лицо с длинными волосами и в очках в проволочной оправе.
   - Певцы, - догадался он.
   Мадонну заменил Кеннеди. Если бы он смог сообразить это, то прошел бы весь круг и победил бы, но он не мог сообразить, кто этот парень в очках. Певец? Связан с Кеннеди?
   - Десять секунд, - сказал ведущий.
   Он видел лицо, он знал, что видел. Прическа дала ему подсказку.
   - Шестидесятые, - предположил он.
   "Попробуйте еще раз."
   Он пытался думать. Чем был известен Кеннеди? - Э... жертвы убийства?
   Прозвенел звонок, и публика в студии разразилась аплодисментами.
   "Поздравляю, Эл Робак!" - объявил ведущий, подходя и хлопая его по спине. "Вы выиграли главный приз! Билл, скажи Алу, что он выиграл!
   Джон Леннон, понял Ал, вот кто это был. Он повернулся, немного ошеломленный.
   "От New Gene Corporation, - сказал диктор, когда бледно-голубые шторы раздвинулись, - она дружелюбная, умная и красивая, и она вся твоя! Она их первоклассная модель, тщательно клонированная и выращенная вручную из набора, каждый ген отобран и приспособлен, чтобы сделать ее идеальной компаньонкой по дому и служанкой. Саломея, Саломея, Марк Файв Корпорейшн Нью Ген Корпорейшн!
   Ал уставился.
   "Да, сделанный из зародышевой плазмы обыкновенной лисы, Mark Five Vixen свободно говорит на английском и испанском языках и обучен выполнять широкий спектр обычных домашних дел, от мытья полов до массажа спины. При ожидаемой продолжительности жизни в семьдесят пять лет она должна прослужить вам всю жизнь. Ее розничная стоимость составляет шестьсот пятьдесят тысяч долларов, но, Эл Робак, она вся ваша , за то, что играете в "Недостающие звенья"!
   - Вау, - сказал Ал, все еще глядя.
   Она была красивой.
   Она стояла на вращающемся пьедестале цвета дыни, выдвинув одно колено вперед, положив одну руку на бедро, а другую повесив за бедро; ее заостренная морда была гордо поднята, ее хвост нежно шелестил позади нее, единственная часть ее не оставалась неподвижной. На ней была только простая красная туника, которая закрывала ее от плеча до середины бедра, подчеркивая, а не скрывая выпуклые изгибы бюста и бедер, и черный кожаный воротник на шее. Тонкий оранжевый мех покрывал ее ноги, руки и верхнюю часть лица; ее руки, ноги и морда были белыми, пальцы ног и кончики пальцев черными. Белый ерш и черный чуб напоминали волосы на голове человеческой женщины.
   Ал не ожидал ничего подобного. Он рассчитывал, что они отдадут машину, или какую-нибудь мебель, или что-то еще, но не компаньона, адаптированного к генам!
   - Разве она не кое-что? - спросил МС, обнимая Ала за плечи. - И она вся твоя!
   "Вау, - снова сказал Ал, - она прекрасна".
   Ведущий фальшиво усмехнулся, затем повернулся к зрителям в студии и сказал: "Билл, а как насчет других наших игроков?"
   "Ричард, все участники Missing Links получают домашнюю версию нашей игры, а сегодня у нас также есть карманное издание Британской энциклопедии, совместимое с любой стандартной читалкой..."
   Ал не слушал; он все еще смотрел на женщину-лисицу на пьедестале.
   Затем красный свет на камере погас, и пришел мальчик на побегушках, чтобы увести Ала. Все еще ошеломленный, он подписал полдюжины разнообразных разрешений и налоговых деклараций, а через двадцать минут уже стоял у дверей студии, растерянный и растерянный.
   Подошел рабочий сцены, держа поводок; другой конец поводка был пристегнут к ошейнику лисицы. Он протянул блокнот.
   - Подпишите здесь, - сказал он.
   "Что это?" - спросил Ал, принимая блокнот и ручку.
   "Подтверждаю получение вашего приза", - пояснил рабочий сцены. "Если вы не хотите этого, подпишитесь на Линии 3, и вместо этого мы заплатим вам процент от его стоимости при обмене наличными. Оно будет отправлено по почте примерно через десять дней".
   Ал просмотрел форму. "Где мне подписать, если я действительно хочу ее?"
   "Линия 1", - ответил мужчина. Он указал.
   Ал расписался в строке 1. Рабочий сцены забрал планшет, вытащил две копии формы (одну розовую и одну желтую) и передал их Алу.
   "Если вы передумаете, у вас есть десять дней, чтобы позвонить по этому номеру и договориться о встрече", - объяснил рабочий сцены, указывая. "Они вычтут плату за погрузку - см. параграф четвертый? И ваш чек будет выписан примерно через две недели.
   Ал кивнул, не глядя.
   Рабочий сцены посмотрел на него, потом на Mark Five Vixen, потом пожал плечами и протянул Алу поводок. - Она вся твоя, - сказал он.
   Ал понял, что она была ниже, чем казалась на пьедестале, - едва ли выше пяти футов ростом. Впрочем, в этом был смысл - лисы не были очень большими животными. Он посмотрел в ее огромные темные глаза.
   - Они сказали, что ты, вероятно, не захочешь оставить меня, - сказала она гортанным альтом.
   "Они были неправы, - сказал он. Он посмотрел на поводок. - Э... ты говоришь умно. Тебе нужна эта штука?"
   Она склонила голову набок. - Не знаю, - ответила она. "Они всегда говорили, что мы должны носить их каждый раз, когда выходим на публику, но я, правда, не знаю, почему".
   - Это для того, чтобы ты не убежал и не попал в беду, - сказал Ал.
   - Почему я хочу убежать? она спросила.
   У Ала не было на это ответа. "Может быть, нам лучше оставить это сейчас, на всякий случай", - сказал он.
   Слабо держа поводок, он вывел ее на тротуар. Она слегка вздрогнула от шума уличного движения, ее заостренные уши слегка откинулись назад, а хвост обхватил одну ногу. - Пошли, - сказал Ал, ведя ее к углу.
   Первые два такси проехали мимо них, но третье подъехало в ответ на отчаянные махи Ала, и они сели внутрь. Женщина-лиса завороженно оглядела изношенную обивку и выцветшие обертки от жвачки, пока Ал называл название своего отеля.
   По дороге водитель ничего не сказал, но, увидев размер своего наконечника, зарычал и тронулся с сигналом и визгом шин.
   Несколько человек смотрели, как Ал вел женщину-лису через вестибюль к лифтам. Антропоморфы были все еще новыми и редкими, игрушками очень богатых, и этот отель, хотя и респектабельный, вряд ли был прибежищем миллиардеров.
   Раздача одной из "Недостающих звеньев", вероятно, была попыткой расширить их привлекательность, продать их просто богатым - в конце концов, как сообщалось, цены падали. Год назад, как сообщается, было продано не более сотни; теперь число, как говорили, было больше тысячи.
   Лифт был у них один, и Ал спросил: - Тебя зовут Саломея?
   "Это имя моей модели", - сказала она. "В моих яслях нас было двадцать человек. Я был номером восемь".
   - У тебя не было имени? - спросил Эл, потрясенный.
   Женщина-лиса склонила голову набок, что, как начал понимать Ал, было эквивалентом пожимания плечами. "Они не могли отличить нас друг от друга в половине случаев", - сказала она. - В конце концов, мы все были сестрами-клонами.
   - Могу я тогда назвать тебя?
   - Ты можешь делать все, что захочешь, я думаю, я твоя, не так ли?
   - Наверное, да, - согласился Ал. - Мне трудно в это поверить, вот и все. Я никогда раньше не выигрывал ничего, кроме Биг Мака".
   "Действительно?"
   "Действительно. Я имею в виду, что я был здесь в отпуске, и подписаться на игровое шоу было просто прихотью, понимаете?
   Она моргнула, взмахнув ресницами длиннее и сочнее, чем когда-либо обладал любой простой человек.
   - Думаю, я буду звать тебя Салли, - сказал Ал. "Для Саломеи".
   "Хорошо. И я должен называть вас Мастер? Этому нас и научили".
   Он колебался. К нему вернулась вся его детская привычка уважать других и относиться ко всем как к равным, но этот человек, эта вещь не была ему равной, она была собственностью. Юридически она была домашним животным , а не человеком.
   - Верно, - сказал он.
   * * * *
   Он спорил, когда авиакомпания настояла на том, чтобы он купил Салли билет, утверждая, что она была грузом, а не пассажиром.
   В ответ они показали ему свои правила содержания домашних животных - домашние животные должны перевозиться в утвержденных перевозчиках, а если они не летают в грузовом отсеке и не помещаются в багажном отделении наверху, то им нужны билеты, как и пассажирам.
   Они были готовы принять ошейник и поводок в качестве переноски, но если он будет спорить ...
   Он купил ей место.
   По крайней мере, отель не пытался взимать с нее плату. Они не пустили ее в ресторан - никаких домашних животных, кроме собак-поводырей, табличка была тут же, - но они не брали ничего дополнительно, кроме более высоких цен на обслуживание номеров.
   Он начал понимать, что содержание антропоморфа может быть дорогостоящим делом. Она ела столько же, сколько и человек, ей нужно было место в самолете - это могло сложить.
   Впрочем, с одеждой проблем не было. Как только они добрались до его гостиничного номера, он обнаружил, что под туникой на ней ничего нет, потому что, как только он закрыл за ними дверь, она потянулась, отстегнула поводок от воротника и стянула тунику через голову.
   Он был довольно поражен этим.
   Она была озадачена его удивлением.
   "Но у меня есть мех , - сказала она. "Зачем мне одежда? Я знаю, что должна носить их на публике, так как я очень похожа на женщину, и мы не хотим никого смущать, но зачем мне это наедине?"
   У него не было ответа; он просто смотрел. Короткий белый мех на ее животе и пушистая белизна груди, выступавшая на добрых три дюйма, очаровали его. Мех между ее ногами снова стал длиннее, обеспечивая незаметное прикрытие - ей действительно не нужна была одежда.
   За исключением, пожалуй, того, чтобы прикрыть соски, которые были обнажены и безволосы.
   Она прибралась в гостиничном номере, пока он лежал на кровати, отдыхая и наблюдая за ней. С тех пор как служанка пришла утром, убирать особо нечего, но она сделала все, что могла, повесила тунику, поправила рубашки в чемодане Ала и так далее.
   Она действительно была почти в точности похожа на женщину, как видел Ал. Если бы не мех, длинный пушистый хвост и голова, она могла бы быть человеком.
   Они проделали потрясающую работу, начав с лисы и создав ее!
   Удовлетворившись состоянием комнаты, она подошла и села рядом с ним.
   - Что мне теперь делать, Мастер? - спросила она.
   Он протянул руку и сделал то, на что до сих пор не имел наглости, и погладил мех на ее руке. Оно было мягким и гладким.
   Она восприняла это как намек и в ответ погладила его в ответ, а затем расстегнула рубашку.
   Он сделал неопределенную попытку выразить свои сомнения и оговорки по поводу уместности этого, поскольку они были разными видами. Он сказал что-то об аннулировании гарантии, о физической совместимости, но она отмела это в сторону.
   "О, они знали, что это произойдет", - сказала она, склонившись над ним и помахивая хвостом. "Это была одна из вещей, для которых они нас создавали с самого начала, и они также обучали нас этому. Они, конечно, не могут это афишировать , но я думаю, что все знают".
   Ее пальцы были потрясающими, и он был в восторге от того, как мало ее хвост ему мешал. Мех добавил совершенно новый элемент.
   Тем не менее, она занималась любовью как женщина, а не как лиса, что было к лучшему. Алу было плевать на покусывания, и он был доволен тем, что она оказалась сверху и лицом к нему.
   Конечно, эти острые маленькие зубы и форма ее рта несколько ограничивали ситуацию, и он хотел бы, чтобы ее когти были подпилены, но в целом это был настоящий опыт.
   Он вспомнил об этом на обратном пути и решил, что она определенно стоит дополнительных авиабилетов.
   * * * *
   Она быстро освоилась. Его квартира достигла и поддерживала степень чистоты, которую он считал невозможной; она отвечала на звонки, когда его не было дома, и безупречно принимала сообщения.
   Он был несколько удивлен, поскольку так часто бывал рядом с ней, когда понял, что она умеет читать и писать.
   - Это полезно, - сказала она. - Так нас учили.
   Женщина, с которой он встречался, некая Мэнди Шарпантье, бросила его из-за Салли - она не устроила большой сцены, но назвала его извращенцем.
   "Эй, я не пошел и не купил ее, я выиграл ее по телевизору!" - запротестовал он.
   - И ты ее сохранил , не так ли? Мэнди выстрелила в ответ. - Ты пытаешься сказать мне, что не мог обменять ее или продать куда-нибудь?
   Ал был в основном правдивым человеком; он отпустил Мэнди.
   На короткое время он забеспокоился об этом - не извращенец ли он ? Новый термин, который использовали неизбежные участники кампании против аморального использования антропоморфов, был "фурверт". Он был фурвертом?
   В конце концов он решил, что на самом деле не имеет значения, был он или нет. Он встречался с другими женщинами, брал некоторых из них в постель, а когда их не было рядом, Салли была.
   Его друзья встретили Салли, восхищались ею. Некоторые были оскорблены; некоторые были заинтригованы. По причинам, которые он не мог объяснить, он никогда никому не позволял прикасаться к ней - кроме одного случая, после особенно бурного свидания, когда он привел женщину домой, и они втроем оказались в постели вместе. Человеческая женщина казалась почти одержимой мехом Салли; Салли, со своей стороны, была очарована гладкой безволосостью женщины.
   Эта конкретная женщина не хотела иметь ничего общего с Алом после той ночи.
   Его счета за еду более или менее удвоились, в результате чего его располагаемый доход был меньше, чем он привык, но он справлялся. Он ходил на меньше шоу, покупал более дешевую одежду.
   Он научил Салли своим любимым рецептам; она уже умела готовить, но поначалу ее репертуар был очень ограничен.
   Его счета за электричество выросли; Салли предпочитала спать по несколько часов каждый день и не спать большую часть ночи за чтением или просмотром телевизора. Он мог бы приказать ей этого не делать, но это казалось излишне жестоким, а счета не были непосильными.
   Небольшая цена за то, чтобы иметь домашнего компаньона.
   За то, что, признался он, у него был раб.
   По телевизору показывали рекламу антропоморфов - казалось, их все больше и больше. Было несколько десятков разновидностей кошачьих людей, были люди-тюлени, люди-собаки и люди-свиньи. Были дамы-лисы до марки шесть, а люди-лисы до марки четыре. Мужчины-медведи, мужчины-львы, женщины-лебеди.
   Ал поразился тому, насколько человечными New Gene Corporation смогла сделать все эти разные виды. Он задавался вопросом, почему другие компании, похоже, не могут этого сделать, хотя NGC не заявляла, что имеет какие-либо патенты на свои процессы. Ближайшим их конкурентом была компания Polyform Biologicals, а Poly-Pets PB были маленькими и глупыми, их словарный запас ограничивался примерно сотней слов и несколькими простыми задачами.
   Салли казалась такой же сообразительной, как и он сам, может быть, признался он себе, еще сообразительнее. Он задавался вопросом, не перестарались ли генетические инженеры.
   "Знаете, хозяин, - сказала Салли однажды вечером, когда он собирался лечь в постель после позднего свидания, - я знаю, что не должна, но иногда я завидую тем женщинам, с которыми вы встречаетесь".
   Ал повернулся и посмотрел на нее.
   "Я знаю, я знаю, - сказала она, - я всего лишь животное, а ты человек, но я знаю . Я, конечно, ничего с этим не сделаю, но я хотел, чтобы вы знали, - именно так, знаете ли, если я рассердюсь или скажу что-нибудь гадкое, вы поймете почему.
   Он не ответил; он не знал как. Вместо этого он отменил ужин на следующую субботу и остался дома с Салли.
   * * * *
   Он прожил с ней почти год, когда это случилось.
   Он пришел домой с работы и вошел; она не ждала там, чтобы поприветствовать его. В этом не было ничего необычного; иногда она спала. Он повесил куртку и повернулся.
   Она не спала. Она сидела в гостиной и смотрела в телевизор.
   Ее глаза были устремлены на экран с интенсивностью, которую он никогда раньше не видел.
   "Что это?" - спросил он, подходя к ней.
   "Тсс!" - прошипела она, не оборачиваясь.
   Озадаченный, удивленный тем, что она осмелилась его заткнуть, он сел рядом с ней на изрядно потрепанный диван и посмотрел в телевизор. Рекламный ролик зубной пасты только что закончился, и его заменила стойка новостей.
   "Добро пожаловать во вторую половину программы "Новости очевидцев" на 8-м канале, - сказал ведущий. "Подводя итог сегодняшней главной новости, агенты ФБР арестовали большую часть руководства New Gene Corporation по целому ряду обвинений, включая мошенничество, работорговлю и убийство. Сообщается, что четверо руководителей NGC пытались покончить жизнь самоубийством, двое из них успешно, а остальные все еще находятся на свободе. Власти говорят, что генетическое тестирование показало, что так называемые антропоморфные домашние животные, продаваемые NGC, на самом деле происходят от человека, а не от животных, как утверждала компания, и что в соответствии с действующим законодательством все такие антропоморфы являются людьми, свободными. граждане, имеющие право на полную защиту закона..."
   Настала очередь Ала в шоке смотреть на телевизор, а Салли медленно повернулась и посмотрела на него.
   Когда новости переключились на что-то о Центральной Африке, Ал посмотрел на Салли.
   - Я не знал, - сказал он. - Клянусь, я не знал!
   - Я тоже, - ответила она. Она колебалась. "Значит, если я человек - все люди чувствуют то же самое? Все время в смятении и неуверенности и пытается скрыть это, работая над мелочами, чтобы отвлечься от больших?"
   - Возможно, - сказал Ал. " Да ".
   Они долго смотрели друг на друга.
   - Я не могу тебя удерживать, - сказал Ал. - Я имею в виду, я был бы рад, если бы ты остался, но я не могу тебя заставить, я не могу говорить тебе, что делать. Они говорили что-то о поселении...
   Салли кивнула. "Мы все собираемся взыскать убытки - они ликвидируют NGC и распределяют все по частям. Если их достаточно, они могут вернуть часть того, что заплатили владельцы. Ты мог..."
   "Этого будет недостаточно. Их не может быть достаточно, чтобы покрыть то, что они должны всем вам!"
   Салли моргнула.
   - Кроме того, я ничего не платил, я выиграл тебя, - заметил Ал.
   Салли встала с дивана и направилась к двери.
   - Тебе понадобится твоя туника, - позвал Ал. "И холодно; возьми мое коричневое пальто.
   - Но... - Салли повернулась. - Но я не буду...
   - Не беспокойся о возврате, - сказал Ал, - это меньшее, что я могу сделать.
   Она надела тунику и взяла пальто.
   Эл просидел один на диване до поздней ночи, не особо думая, а просто скучая по ней.
   * * * *
   К концу первой недели в его квартире был беспорядок, хуже, чем когда-либо, - он привык оставлять вещи, чтобы она их убрала, и потребовалось некоторое время, чтобы избавиться от этой привычки.
   К концу второй недели место снова стало безупречным; он пресытился собственной неряшливостью и, как бы в дань ей, тщательно вычистил всю квартиру.
   Он колебался, стоит ли оставить так, в частности, отнести ли использованную кофейную кружку обратно на кухню или просто оставить ее там, когда раздался звонок в дверь.
   Если ему все равно придется вставать, он может взять и кружку, решил он. Поднявшись, он поднял его и понес с собой к двери.
   Он почти уронил его.
   На ней был черный замшевый жакет, черная юбка со складками и широкополая черная шляпа со страусиным пером на одной стороне - эффект был поразительный.
   Она склонила голову набок. "Мы не совсем гармонируем, независимо от того, как мы одеты, - сказала она, - так почему бы не повеселиться?" Она протянула руку; его коричневое пальто было накинуто на нее. - Я принес твою куртку.
   "Заходи!" - сказал он, собираясь с мыслями. - Войдите!
   Она сделала.
   Она бросила его пальто на спинку дивана и огляделась, и ему показалось, что на ее лице промелькнуло разочарование.
   - Я рад, что вы пришли, - сказал он. - Я хотел знать, как ты поживаешь. Я, конечно, смотрел новостные репортажи, но они не были очень конкретными".
   Она кивнула. - Я вижу, вы держите это место в чистоте, - сказала она.
   - Я стараюсь, - сказал он, внезапно вспомнив о кофейной кружке в руке. - Слушай, могу я принести тебе что-нибудь выпить? Он направился на кухню. - Там все как обычно.
   "Стакан молока было бы неплохо", - сказала она.
   Он поставил кружку в раковину и налил ей молока.
   Когда он вернулся в гостиную, она уже сняла шляпу, которая теперь украшала край столика, и расстегнула жакет, обнажив знакомую красную тунику под ним. Она взяла молоко со странной полуулыбкой, которая была самой близкой к улыбке ее лисьего рта.
   - Так что же происходит? - спросил он, усаживаясь на диван рядом с ней.
   "Это было довольно ужасно", - сказала она. "Они говорили о пластической хирургии, гормональном лечении и прочем, чтобы мы все выглядели более нормально, и они, кажется, не слушают, когда большинство из нас говорит, что мы не хотим выглядеть нормально, нам нравится , как мы Смотреть. Они говорят, что это просто обусловленность, которую мы получили от NGC, но даже если это правда, что с того? Это не делает его менее реальным".
   "Гормональное лечение?"
   - Из-за меха, - объяснила она. "Чтобы он выпал".
   - О, это было бы... какая трата!
   Она кивнула. "И они хотят отрезать нам хвосты. Но я оставлю свое - они не могут нас заставить .
   "Конечно нет!"
   "Они говорят о нас так, как будто это наша вина, иногда - я слышал, как кто-то сказал, что, по крайней мере, проблема не постоянна, поскольку мы все бесплодны, мы все вымрем через поколение. Я не понимаю, почему мы должны быть такой проблемой ".
   - Ты не понимаешь, - начал Ал, но она перебила его.
   - А еще есть истории, которые другие рассказывают о своих прежних владельцах - и пытки, и побои, и издевательства - я знал, что ты мне нравишься, и все такое, но я не понимал, как мне повезло, что ты завоевал меня, а не меня продали какому-то богатому садисту-фурверту".
   - Люди могут быть легкомысленными, - сказал он слабым голосом.
   Она покачала головой. "Они не были легкомысленными, - сказала она. - Они сделали это намеренно.
   Он не спорил.
   Она снова оглядела комнату и спросила: "Итак, ты с кем-то встречался?"
   - Нет, - сказал он.
   "Ой. Я думал, что ты, возможно, был одинок со мной... Я имею в виду, что ты снова живешь один.
   - Я, - сказал он. "Но это нормально."
   "Я жила в отеле, - сказала она. "С тремя другими антропоморфами. Они поместили нас всех туда, пока мы не смогли найти свои собственные места. И мы все имеем право на пособие, а также на долю в урегулировании NGC - по их мнению, это может быть около шестидесяти тысяч долларов на человека.
   Он кивнул. - Так что ты собираешься делать?
   - Не знаю, - сказала она. Она снова оглядела комнату, немного отчаянно. "Я как бы надеялся, что смогу... может быть, смогу убирать дома людей".
   "Ты хорош в этом, - сказал он, - но это не очень хорошая работа".
   - Я знаю, - призналась она. "Я всегда ненавидел это".
   "Вы сделали ?" Это было первое, что она сказала, что действительно удивило его. Он сел прямо и уставился на нее.
   - Конечно !
   - Тогда зачем ты это сделал ?
   Она смотрела на него так, как будто он явно был сумасшедшим. "Потому что я должен был, конечно! Вот для чего нужен домашний компаньон !"
   "Ну, если бы ты когда-нибудь сказал мне, что тебе это не нравится, может быть, я бы сам сделал часть уборки, но я думал, что тебе это нравится ! Я думал, что это запрограммировано в тебе, или это сделали лисы, или что-то в этом роде.
   "Нет! Меня к этому готовили, но мне это никогда не нравилось !"
   - Ну, разве я просил тебя содержать это место в такой чистоте?
   - Нет, но я думал, тебе понравилось!
   "Мне это нравилось, но если тебе не нравилось это делать , это не имело значения".
   - Почему ты мне этого не сказал ?
   - Ты никогда не спрашивал!
   Она уставилась на него.
   Он посмотрел в ответ и гораздо более спокойным и тихим голосом добавил: "Было много вещей, о которых я никогда не говорил тебе".
   "Как что?"
   "Что я люблю тебя."
   * * * *
   Через час они вместе лежали на полу, голые; он погладил ее пушистую спину, а она провела хвостом по его бедру.
   "Только идиот захочет, чтобы у тебя выпал мех", - сказал он. - Или отрезать тебе хвост.
   Она осторожно укусила его за нос. - Я люблю тебя, Мас... то есть Ал.
   "Вы можете называть меня как хотите, наедине", - сказал он.
   - А я могу остаться?
   - Сколько хочешь.
   "Это может быть очень, очень долго - я действительно не уверен".
   "Что бы ни."
   "Я рад вернуться. Кроме..."
   - Кроме чего? Он перестал гладить.
   "Ну, есть одна вещь, которую придется изменить, иначе я просто не смогу остаться".
   "Какая?"
   - О, не смотри так беспокойно!
   "Я волнуюсь ! Что это?"
   "Отныне, - сказала она, смеясь, - вы моете кастрюли, которые нельзя мыть в посудомоечной машине! Я ненавижу то, что моющее средство делает с моим мехом!"
   ТОНКИЙ КРАЙ, Рэндалл Гарретт
   ГЛАВА I
   "Бип!" самодовольно сказало радио. " Би-би! Бип! Бип! "
   - Есть один, - сказал человек за штурвалом буксира 431. Он проверил цифры на различных шкалах своих приборов. Затем он тщательно записал в бортовой журнал тот факт, что радиоискатель излучал звуковой сигнал на такой-то частоте и что эта частота и частота звукового сигнала указывали на то, что астероид был обнаружен и поставлен на якорь капитан Жюль Сен-Симон. Направление и расстояние были должным образом отмечены.
   Эта информация о направлении и расстоянии уже была передана на приборы лоцмана буксира. "Джаззи-о!" - сказал пилот. - Попался.
   Он развернул свой корабль, пока нос не оказался на уровне звукового сигнала, а затем на несколько секунд нажал на передний акселератор. Затем снял с него ногу и подождал, пока корабль приблизится к астероиду.
   Во мраке космоса были видны только точки света. Слева солнце представляло собой маленькое ослепительное белое пятнышко, на которое нельзя было смотреть прямо. Даже здесь, в Поясе, между орбитами Марса и Юпитера, этот массивный звездный двигатель выбрасывал достаточно энергии, чтобы было неудобно смотреть на него невооруженным глазом. Но он мог осветить только материю; жесткий вакуум космоса оставался темным. Пилот мог легко определить местонахождение планет, не оглядываясь по сторонам. Он знал, где находится каждый из них. Он должен был.
   Человек может ориентироваться в пространстве с помощью приборов и может потратить время на то, чтобы выяснить, где должна быть каждая планета. Но если он это сделает, он не сможет ориентироваться в поясе астероидов.
   В девятнадцатом веке Марк Твен указывал, что лоцман парохода, который ведет корабль вверх и вниз по Миссисипи, должен быть в состоянии определить каждый ориентир и каждую изменяющуюся песчаную отмель вдоль реки, прежде чем ему будет позволено взять на себя управление штурвалом. Он должен был не только запомнить всю реку, но и уметь предсказывать изменения ее русла и вариации ее водоворотов. Он должен был точно знать, где он находится в любой момент, даже в самую черную из безлунных ночей, просто оглядываясь по сторонам.
   Человек-астероид должен уметь делать то же самое. Человеческий разум способен на это, и единственное, чему научились мужчины и женщины Городов Пояса, - это использовать человеческий разум.
   "Похоже на большую тварь, Джек", - сказал приборщик. Его глаза были прикованы к экрану радара. Это дало ему не только изображение тела медленно вращающейся горы, но и расстояние, а также угловую и радиальную скорости. Дубликат прибора давал пилоту ту же информацию.
   Астероид был довольно большим по сравнению с такими планетарными обломками - около пятисот метров в диаметре и массой около ста семидесяти четырех миллионов метрических тонн.
   * * * *
   В двадцати метрах от поверхности огромной каменной горы пилот остановил корабль по отношению к этой поверхности.
   "Похоже, у нее неплохое вращение", - сказал он. "Посмотрим."
   Он ждал, когда то, что он знал, появится где-то рядом с экватором медленно вращающейся массы. Так и было. Серебристый всплеск краски, первоначально нанесенный ведущим, первым заметившим астероид, чтобы проверить скорость вращения.
   Пилот космического буксира подождал, пока пятно не окажется в центре перекрестия его глазка, а затем включил таймер. Когда он снова появится, он сможет вычислить угловой момент гигантского камня.
   - Где у него якорь? - спросил пилот своего приборщика.
   - Сигнал с Северного полюса, - мгновенно сообщил приборчик. - Как ее вращение?
   "Подожди немного. Пятно еще не пришло снова. Впрочем, похоже, мы с ней повеселимся. Он тщательно фиксировал три звезды в своих корректировщиках, чтобы убедиться, что он не дрейфует достаточно, чтобы сбить его расчеты. И ждал.
   Тем временем приборчик оставил свою радарную панель и повернулся к шкафчику, где его вакуумный скафандр ждал наготове. К тому времени, как пилот снова увидел серебряное пятно и засекал время, приборщик был готов в своем вакуумном скафандре.
   "Шестнадцать минут сорок секунд", - доложил пилот. "Угловой момент один пункт, умноженный на десять, равен двадцать первому грамму сантиметров в квадрате в секунду".
   "Итак, мы играем Ride 'Em Cowboy, - сказал инструментарий, - я эвакуируюсь. Скажи мне, когда." Он уже приложил палец к переключателю, который будет подавать воздух из его отсеков, которые были отрезаны от пилотского отсека, когда начался отсчет времени.
   "Включите насос", - сказал пилот.
   Выключатель был нажат, и насосы начали откачивать воздух из отсека. В то же время пилот направил корабль к позиции над северным полюсом астероида.
   "Свыше" - не совсем подходящее слово. "Рядом с" ненамного лучше, но, по крайней мере, здесь нет подразумеваемой ориентации вверх-вниз. Поверхностная гравитация астероида составляла всего две миллионные стандартной Джи, чего едва ли достаточно, чтобы произвести какое-либо заметное впечатление на нервную систему человека.
   "Поверхность на два метра", - сказал пилот. "Держа."
   * * * *
   Инструментарий открыл внешнюю дверь и увидел поверхность гигантского камня в паре ярдов перед собой. И из этой поверхности торчало ушко болта с проушиной, прочно закрепленного в недрах астероида, стержня из никелевой стали тридцати футов длиной и восьми дюймов в диаметре, из которого было видно только ушко на конце.
   Инструментарий проверил, надежно ли закреплен страховочный трос, а затем протолкнулся через промежуточное пространство, чтобы схватиться за глаз рукой в космической перчатке.
   Это был якорь.
   Переместить железно-никелевый астероид через космос к ближайшему перерабатывающему заводу - относительно простая работа. Прилепляешь к ней мощный электромагнит, заливаешь соком и вперед.
   Другое дело - каменистые астероиды. У вас должно быть что-то, за что можно зацепиться, и тут в дело вступает установщик якоря. Его работа состоит в том, чтобы поставить этот якорь. Это первая космическая работа, которую может получить человек в Поясе, единственный способ получить космический опыт. Работая над собой, человек учится сохранять свою жизнь там.
   С другой стороны, управление космическим буксиром - это работа двух человек, потому что человек не может одновременно находиться на поверхности астероида и в своем корабле. Но каждый космический буксир имеет большой опыт работы в качестве установщика якорей, прежде чем ему будет позволено оказаться в положении, когда он способен убить кого-то, кроме себя, если совершит глупую ошибку в этом смертельном вакууме.
   - На связи, Джек, - сказал приборчик, как только крепко взялся за якорь. "Отпустить страховочный трос".
   - Линия безопасности отпущена, Гарри, - сказал голос Джека в наушниках.
   Джек нажал переключатель, который освободил конец корабельного страховочного троса, так что теперь он свободно плавал. Гарри потянул его на себя и прикрепил свободный конец к проушине анкерного болта на петле из никелевой стали, которая была помещена туда для этой цели. "Линия безопасности закреплена", - сообщил он. "Готов к буксирному канату".
   В пилотской кабине Джек снова покрутил рычаги управления. Корабль отошел от астероида и развернулся так, что "хвост" был направлен в сторону анкерного болта. Из специального отверстия торчал сверхмощный универсальный шарнир со специальными креплениями. Гарри протянул руку, схватил его одной рукой и потянул к себе, направляя к болту с проушиной. Трос, прикрепленный к его другому концу, вырвался из буксира.
   Гарри упорно трудился минут десять или пятнадцать, чтобы надежно прикрутить универсальный шарнир к проушине анкера. Закончив, он сказал: "Хорошо, Джек. Попробуй.
   Буксир плавно отошел от астероида, и трос, связывающий их вместе, натянулся. Гарри внимательно осмотрел свою работу, чтобы убедиться, что все сделано правильно и механизм выдержит нагрузку.
   - Пока все хорошо, - пробормотал он больше себе, чем Джеку.
   Затем аккуратно установил два компактных тензодатчика на сам анкер, под углом девяносто градусов друг к другу по окружности огромного анкерного болта. Два других уже были на месте в самом универсальном шарнире. Когда все было готово, он сказал: "Попробуйте, наконец".
   Буксир удалился от астероида, разматывая трос на ходу.
   Перетаскивание астероида массой порядка ста семидесяти четырех миллионов метрических тонн требовало соответствующей подготовки. Немагнитные каменистые астероиды абсолютно необходимы для городов Пояса. Чтобы жить, человеку нужен кислород, и ни на одном из маленьких миров Пояса нет и следа атмосферы, кроме той, которую Человек создал сам и запечатал, чтобы она не улетучилась в космос. При тщательном сохранении кислорода ни один процесс не может быть и не может быть стопроцентно эффективным. Будет утечка в космос, и то, что потеряно, должно быть заменено. Доставить кислород с Земли в жидком виде было бы возмутительно дорого и еще более возмутительно неэффективно - и ни на одной другой планете в Системе нет свободного кислорода для приема. Гораздо проще использовать солнечную энергию, чтобы извлечь ее из ее соединений, и эти соединения гораздо более доступны в космосе, где для их получения не нужно бороться с гравитационным притяжением планеты. Каменистые астероиды в среднем содержат тридцать шесть процентов кислорода по массе; остальное - кремний, магний, алюминий, никель и кальций с приличными примесями натрия, хрома, фосфористого марганца, кобальта, калия и титана. Железо-никелевые астероиды были отличным источником экспортной продукции для отправки на Землю, а каменистые астероиды предназначались для внутреннего потребления.
   Этот конкретный астероид представлял проблемы. Не очень необычные проблемы, но тем не менее проблемы. Он был массивным и имел высокую скорость вращения. Кроме того, ось его вращения находилась под углом восемьдесят один градус к направлению, в котором его должен был бы буксировать буксир, чтобы доставить на перерабатывающий завод. По сути, астероид был огромным гироскопом, и требовалось немало усилий, чтобы наклонить эту ось в том направлении, в котором хотели Гарри Морган и Джек Латроб. Теоретически они могли просто зацепиться, потянуть и позволить этой штуке прецессировать так, как она хочет. Беда в том, что это было бы не слишком хорошо для анкерного болта. Постоянное натяжение анкерного болта - это одно: такой болт из никелированной стали мог выдержать усилие около двенадцати миллионов фунтов, если это натяжение было направлено вдоль оси. Его сгибание - что произойдет, если они позволят астероиду прецессировать по своему желанию - скоро утомит даже этот тяжелый болт.
   Кабель, о котором им не нужно было беспокоиться. Каждая жила представляла собой тонкую проволоку из двухфазного материала: более твердой фазой был бор, а более мягкой - карбид вольфрама. Смотав эти тонкие провода в кабель, получилась гибкая веревка, которая, по сути, была трехфазным материалом, а космический вакуум выступал в качестве третьей фазы. С прочностью на растяжение более ста миллионов фунтов на квадратный дюйм, полудюймовый трос может легко оказать большее давление на этот якорь, чем он может выдержать. Был необходим этот прочный трос: лопнувший трос, внезапно ослабевший из-за натяжения в несколько миллионов фунтов, может быть чрезвычайно опасным, образуя извивающийся хлыст, который может прорвать скафандр, как будто его не существует. Какой ущерб он нанес плоти и костям после этого, не имело большого значения; человек, который теряет весь свой воздух во время взрывной декомпрессии, конечно, после этого очень мало нуждается в плоти и костях.
   - Здесь все в порядке, - раздался в наушниках Гарри голос Джека.
   - И здесь, - сказал Гарри. Датчики деформации не показали ничего необычного.
   "Хорошо, давайте посмотрим, сможем ли мы перевернуть этого монстра", - сказал Гарри, довольный тем, что оборудование выдержит приложенное к нему усилие.
   Он и не подозревал, какой стресс обрушится на него через несколько коротких месяцев.
   ГЛАВА II
   Управляющий отелем был недалёким человеком с узким кругозором и мозгом, который был почти полностью неспособен к обучению. Короче говоря, он был "нормальным" землянином. Он взглянул на карточку, которая упала на его стол из желоба регистрационного компьютера, и отреагировал. Его тонкие седые брови надвинулись на карие глаза, похожие на кобру, и он пробормотал: "Смешно!" себе под нос.
   Регистрационный компьютер не выслал бы ему карточку, если бы в ней не было чего-то странного, а странности случались так редко, что менеджер сразу обратил на это внимание. Один взгляд на заголовок перед названием сказал ему все, что ему нужно было знать. Или так он думал.
   Регистрационный робот рутинно справлялся с рутинными делами. Если они не были рутинными, карточка падала на стол менеджера. Затем работа менеджера заключалась в том, чтобы вернуть все в рутину. Он крепко сжал карточку между большим и указательным пальцами и вышел из кабинета. Он спустился на лифте к стойке регистрации. Его беда заключалась в том, что он ухватился за первую ошибку, которую увидел в карточке, и больше ничего не видел. Для него "необычный" означал "неправильный", и именно в этом он допустил свою ошибку.
   За стойкой нетерпеливо ждал мужчина. Он положил карточку, выданную ему регистрационным роботом, на стол и постукивал по ней пальцами.
   Менеджер подошел к нему. - Морган, Гарри? - спросил он твердым, но не высокомерным голосом.
   - Это город Йорк, Нью-Йорк? - спросил мужчина. В его голосе звучала нотка холодного юмора, заставившая менеджера присмотреться к нему повнимательнее. Он весил, может быть, два двадцать и был чуть выше шести футов двух дюймов, но выражение его голубых глаз и осанка заставили управляющего вдруг почувствовать, что этот человек был кем-то экстраординарным. Это, конечно, означало "неправильно".
   Затем вопрос, который этот человек задал в опровержение своему собственному, проник в разум управляющего, и он озадачился. - Э... прошу прощения?
   "Я сказал: "Это Йорк, Нью-Йорк?" - повторил мужчина.
   - Это Нью-Йорк, если вы это имеете в виду, - сказал менеджер.
   - Тогда я Гарри Морган, если ты это имеешь в виду.
   Управляющий, от неимения лучшего способа скрыть свое замешательство, оглянулся на карточку - даже не взглянув на нее. Затем он снова посмотрел на лицо Гарри Моргана. - Очевидно, вы не сдали свое удостоверение личности гражданина на продление, мистер Морган, - сказал он оживленно. Пока он был на знакомой земле, он знал, как себя вести.
   "Рыба Одда!" - сказал Морган с крайней грустью. - Откуда ты знаешь?
   К управляющему вернулось комфортное чувство правоты. "Вы не можете надеяться обмануть регистрационного робота, мистер Морган, - сказал он. - Когда наблюдается несоответствие, робот немедленно уведомляет уполномоченное лицо. Два месяца назад правительственный указ 7-3356-Hb полностью и окончательно отменил титулы вежливости. Вы, англичане, цеплялись за них гораздо дольше, чем можно было бы подумать, но это было отменено". Он щелкнул картой пальцем. - Вы зарегистрировались здесь как "коммодор сэр Гарри Морган" - очевидно, это имя и антиобщественный титул указаны на вашей карточке. При вводе карты в регистрационного робота ошибка сразу же была отмечена и меня уведомили. Вы не должны пользоваться просроченной картой, и я буду вынужден сообщить об этом в ЗАГС".
   "Принужденный?" сказал Морган в легком изумлении. "Дорогой я! Какое ужасно сильное слово.
   Управляющий почувствовал укус крючка, но сопротивляться импульсу продолжить он мог не больше, чем кошка сопротивляется кошачьей мяте. Его мозг был не в состоянии преодолеть свой инстинкт. И его инстинкт был неправильным. - Вы можете считать себя арестованным, мистер Морган.
   "Я благодарю вас за это разрешение", - сказал Морган со счастливой улыбкой. - Но я думаю, что не воспользуюсь этим. Он стоял там с той же счастливой улыбкой, в то время как два охранника отеля подошли и встали рядом с ним, вызванные сигналом управляющего.
   Менеджеру снова потребовалось некоторое время, чтобы понять, что сказал Морган. Он моргнул. "Преимущество этого?" - бессистемно повторил он.
   Улыбка Гарри Моргана исчезла, как будто ее и не было. Его голубые глаза, казалось, изменились с нежно-голубого безоблачного неба на стальную синеву полированного револьвера. Как ни странно, его губы не изменились. Казалось, они все еще улыбались, хотя улыбка исчезла.
   "Управляющий, - сказал он неторопливо, - если вы извините меня за использование вашего титула, вы, очевидно, не умеете читать".
   Менеджер не жил в атмосфере государства всеобщего благосостояния граждан Земли так долго, как он жил, не зная, что собаки едят собак. Он снова посмотрел на карточку, которая была доставлена на его стол всего несколько минут назад, и на этот раз внимательно ее прочитал. Затем жестом приказал охранникам вернуться на свои посты. Но он не сводил глаз с карты.
   - Мои извинения, - сказал Морган, когда полиция безопасности удалилась за пределы слышимости. В тоне его голоса не было извинения. "Я вижу, что вы умеете читать. Хулиган, могу я сказать, для тебя. В его голосе все еще была шутливая интонация, на губах все еще была фальшивая улыбка, в глазах все еще был холод холодной стали. "Я понимаю, что титулы вежливости незаконны на земле, - продолжал он, - потому что сама вежливость незаконна. Однако титул "Коммодор" просто означает, что я имею право командовать космическим кораблем, на котором находятся два или более человека, кроме меня. Следовательно, это титул не вежливости, а способностей".
   Менеджер уже давно понял, что имеет дело с человеком из Пояса, а не с гражданином Земли, и что регистрационный робот прислал ему карточку из-за этого, а не из-за чего-то незаконного. Люди из Пояса не приходили на Землю ни добровольно, ни часто.
   Все еще не в силах подавить свои инстинкты, которые ошибочно подсказывали ему, что что-то "не так", менеджер спросил: "Что означает слово "сэр"?"
   Гарри Морган тепло светился. - Ну, а теперь, господин управляющий, я вам скажу. Я приведу аналогию. Во времена Римской республики, двадцать один век назад или около того, лидеру армии давали титул Император . Но этот титул не мог быть присвоен ему ни римским сенатом, ни кем-либо другим, имеющим власть. Ни один человек не мог называть себя Императором до тех пор, пока его собственные солдаты, подчиненные ему люди, публично не провозгласили его таковым. Если бы его собственные люди добровольно кричали: " Аве, Император! " ' на публичном собрании, тогда мужчина мог претендовать на титул. Позже название выродилось... - Он остановился.
   Менеджер смотрел на него непонимающими глазами, и внешняя улыбка Моргана стала искренней. - Извините, - сказал он снисходительно. - Я забыл, что история - непопулярный предмет в "Мире благосостояния". Морган ничего подобного не забыл, но продолжил. - Я хотел сказать, что космонавты Городов Пояса добровольно договорились между собой называть меня "сэр". Является ли это титулом способностей или титулом вежливости, вы можете поспорить со мной в другой раз. Прямо сейчас мне нужен ключ от моей комнаты.
   Согласно правилам, менеджер знал, что больше ничего сделать не может. Он сделал ошибку, и он знал, что он сделал. Если бы он только взял на себя труд прочитать остальную часть карты...
   - Очень жаль, мистер Морган, - сказал он с кривоватой улыбкой, которая даже не выглядела искренней. "..."
   "Посмотри на эти любезные заголовки", - мягко упрекнул Морган. "Мистер" в конечном счете происходит от латинского magister , что означает "мастер" или "учитель". И хотя я могу быть твоим учителем, я не осмеливаюсь думать, что смогу тебя чему-то научить.
   - Все граждане имеют право называться "господин", - сказал менеджер с озадаченным видом. Он толкнул ключ от комнаты через стол.
   - Что тебе и покажет, - сказал Гарри Морган, беря ключ.
   Он небрежно повернулся, отошел на один-два шага от регистрационной стойки, затем - совершенно неожиданно - развернулся и рявкнул: - Что случилось с Джеком Латроубом? "
   "Кто?" - сказал управляющий с глупым выражением лица.
   Гарри Морган хорошо знал людей и был совершенно уверен, что менеджер не мог бы так отреагировать, если бы он действительно не имел ни малейшего представления о том, о чем говорил Морган.
   Он мило улыбнулся. - Неважно, дорогой мальчик. Спасибо за ключ. Он снова повернулся и направился к лифту, уверенный, что менеджер сочтет вопрос, который он задал о Джеке Латробе, настолько бессмысленным, что его нельзя будет зарегистрировать как полезное воспоминание.
   Он был совершенно прав.
   ГЛАВА III
   Города Пояса могли выжить без помощи Земли, и Верховный Конгресс Организации Объединенных Наций Земли знал об этом. Но они также знали, что "выжить" никоим образом не имеет того же семантического или фактического содержания, что и "жить комфортно". Если бы Земля исчезла в одночасье, жители Пояса остались бы живы, но были бы серьезно инвалидами. С другой стороны, люди Земли могли бы выжить - как они выжили на протяжении тысячелетий - без городов Пояса, и хотя обходиться без импорта из Пояса было бы болезненно, это ни в коем случае не было бы смертельно.
   Но и Города Пояса, и Земля знали, что разрушение одного будет означать крах другой как цивилизации.
   Земля нуждалась в железе. Поясное железо было дешевым. Крупные залежи железа на Земле были выработаны, и металл был широко разбросан. Удаление астероидов как дешевого источника означало бы, что железо станет непомерно дорогим. Без дешевого железа земная цивилизация должна была бы претерпеть болезненные радикальные изменения - коллапс и возрождение.
   Но города Пояса были ограничены тем фактом, что у них еще не было ни времени, ни ресурсов для производства чего-либо, кроме предметов первой необходимости. Ткань, например, была импортирована с Земли. У общества, которое все еще занято борьбой за самое необходимое, например, за производство собственного воздуха, нет времени строить огромные ткацкие станки, необходимые для ткачества ткани... или для пошива одежды, за исключением небольших масштабов. Еда? Вы можете иметь гидропонные сады на астероиде, но выращивать мясной скот даже на Церере было сложно. Со временем, возможно, но не сейчас.
   Города Пояса были заселены первопроходцами, которые еще не отказались от роскоши цивилизации. Единственной их слабостью было то, что у них был свой пирог, и они тоже с удовольствием его ели.
   Не то чтобы Гарри Морган этого не осознавал. Человек Пояса прежде всего реалист, в том смысле, что он должен по необходимости понимать Законы Вселенной и иметь дело с ними. Или умри.
   Коммодор сэр Гарри Морган хорошо знал, какой ажиотаж он поднял в вестибюле отеля "Гранд Сентрал". Слово просочится, и он это знал. Сцена была создана именно для этой цели.
   "Кузнечик сидит на железнодорожных путях,
   Пой полли-волли-каракули-целый день!
   Поковырявшись в зубах прищепкой для ковра,
   Пой полли-волли-дудл-целый-день!"
   Он с удовольствием пел, пока лифт поднимал его на семьдесят четвертый этаж отеля "Гранд Сентрал". Другие пассажиры в машине не смотрели на него прямо; они бросали косые взгляды.
   Этот парень , казалось, подумали они в унисон, чокнутый. Мы не будем обращать на него внимания, так как его, вероятно, на самом деле не существует. Даже если он это сделает, мы не будем обращать на это внимания в надежде, что он уйдет.
   На семьдесят четвертом этаже он ушел , направившись в свою комнату. Он открыл дверь и подошел к телефону, где в слот приемника уже было опущено сообщение. Он взял его и прочитал.
   КОММОДОР СЭР ГАРРИ МОРГАН, РМ. 7426, GCH: ПРОСИМ ПОЗВОНИТЬ ЭДУЭЮ ТАРНХОРСУ, ПРЕДСТАВИТЕЛЮ НАРОДА БОЛЬШОГО ЛОС-АНДЖЕЛЕСА, ВЕРХОВНЫЙ КОНГРЕСС. ПУАНСОН 33-981-762-044 СБОР.
   "Как распространяются новости", - подумал про себя Гарри Морган. Он набрал номер на клавиатуре телефона и подождал, пока загорится панель. Когда это произошло, на нем был изображен мужчина лет пятидесяти с худощавым аскетичным лицом и седеющими волосами, что придавало ему вид святой мудрости.
   * * * *
   "Г-н. Тарнхорст? - любезно спросил Морган.
   "Да. Коммодор Морган? Голос был ровным и точным.
   - К вашим услугам, мистер Тарнхорст. Ты просил меня позвонить.
   "Да. Какова цель вашего визита на Землю, коммодор? Вопрос был быстрым, решительным и твердым.
   Гарри Морган сохранил свою приветливость. - Это не ваше дело, мистер Тарнхорст.
   Лицо Тарнхорста не изменилось. - Возможно, ваше начальство не сообщило вам, но - и я могу сообщить об этом только по засекреченной связи - я симпатизирую Городам Пояса. Я был там дважды и научился ценить энергию и ценность людей из Пояса. Я на вашей стороне, коммодор, поскольку это не ставит под угрозу мою позицию. Мой послужной список показывает, что я боролся за права городов Пояса в зале Верховного Конгресса. Вам сообщили об этом факте?
   - Да, - сказал Гарри Морган. - И именно поэтому это не твое дело. Чем меньше вы знаете, мистер Тарнхорст, тем в большей безопасности вы будете. Я здесь не в качестве представителя какой-либо городской администрации. Я здесь не как представитель какой-либо из корпораций Белта. Я полностью сам по себе, без официальной поддержки. В прошлом вы проявили сочувствие к нам. У нас нет желания причинять вам боль. Поэтому я советую вам либо не лезть в мои дела, либо активно работать против меня. Иначе ты не сможешь защитить себя".
   Эдвард Тарнхорст был землянином, но не глупым. Ему удалось поставить себя во власть в Мире Благоденствия, и он знал, как обращаться с этой властью. Ему потребовалось ровно две секунды, чтобы принять решение.
   - Вы меня неправильно поняли, коммодор, - холодно сказал он. "Я спросил то, что спросил, потому что мне нужна информация. Народное правительство пытается раскрыть убийство коммодора Джека Латроба. Если предположить, конечно, что это было убийство, в чем можно сомневаться. Его тело было найдено три дня назад в парке Форт-Трион, в северной части острова Манхэттен. Очевидно, он спрыгнул с одного из старых каменных мостов и разбился насмерть. С другой стороны, возможно, что, не привыкнув к воздействию поля в девять и восемь стандартных g, он не понял, что падение будет смертельным, и случайно покончил с собой. Насколько мы можем судить, он был один в парке ночью. Достоверно установлено, что в это время с ним не было ни одного представителя Народной мануфактурной корпорации Љ 873. И, насколько мы можем обнаружить, никто другой. Я попросила вас позвонить, потому что хотела узнать, есть ли у вас какая-нибудь информация для нас. Других причин не было".
   - Я не видел Джека с тех пор, как он ушел из "Юноны", - ровным голосом сказал Морган. "Я не знаю, зачем он пришел на Землю, и больше ничего не знаю".
   - Тогда я не вижу необходимости в дальнейших разговорах, - сказал Тарнхорст. "Спасибо за помощь, коммодор Морган. Если правительству Земли вы снова понадобитесь, вы будете уведомлены, если вы получите какую-либо дополнительную информацию, вы можете позвонить по этому номеру. Еще раз спасибо. Пока."
   Экран погас.
   * * * *
   Насколько это ловушка? Морган задумался.
   В этот момент не было никакой возможности узнать. Морган знал, что Джек Латроб не покончил жизнь самоубийством и не умер случайно, и Тарнхорст сказал ему об этом. Тарнхорст по-прежнему был дружелюбен, но понял намек и вырвался из опасности. Была одна очень важная информация. Отрицание причастности любого представителя ЧВК 873. PMC 873 была производителем биологических продуктов - одной из нескольких корпораций, с которыми Латроб был уполномочен обсуждать дела, когда Совет корпораций Белта отправил его на Землю. Тарнхорст не упомянул бы их отрицательно, если бы не имел в виду положительный намек. Очевидно. Почти слишком очевидно.
   Что ж?
   Гарри Морган нажал кнопку "Информация", получил ее, получил номер и набрал его.
   "Народная производственная корпорация Эй-ют Севен Тха-ри", - произнес записанный голос. - Твое желание, пу-лиз?
   - Это коммодор Джек Латроб, - мягко сказал Морган. "Я устаю от этого места, и если ты не выпустишь меня, я взорву все это место в Царство Пришествия. До свидания.
   Он повесил трубку, не дождавшись ответа.
   Затем он оглядел гостиничный номер, который арендовал. Это было дорого, очень дорого. Он состоял из внешней комнаты - "гостиной", как ее могли бы назвать два столетия назад, - и спальни. Плюс ванная.
   Гарри Морган с разбойничьей улыбкой на лице открыл дверь ванной и так и оставил. Потом он пошел в спальню. Его багаж уже был доставлен по лифтовой трубе и лежал на полу. Он поставил оба чемодана на кровать, где они были бы на виду из гостиной. Затем он сделал определенные приготовления для захватчиков.
   Он оставил дверь между гостиной и спальней открытой и вышел из номера.
   Пятнадцать минут спустя он шел по 42-й улице в сторону Шестой авеню. Слева от него было старинное здание публичной библиотеки. В середине квартала кто-то вонзил ему в левую почку что-то твердое и сказал. - Продолжайте идти, коммодор. Но делай то, что тебе говорят.
   Гарри Морган повиновался с совершенно счастливой улыбкой на губах.
   ГЛАВА IV
   В отеле "Гранд Сентрал" мужчина двинулся по коридору к номеру 7426. Он остановился у двери и вставил ключ, который держал в руке, повернув его в замочную скважину. Электронные замки захихикали, и дверь распахнулась.
   Мужчина закрыл ее за собой.
   Он не был крупным мужчиной, но и не был низкорослым. Ему было пять десять дюймов, а весил он, наверное, сто шестьдесят пять фунтов. Лицо у него было смуглое, с жестким, решительным выражением. Он выглядел так, как будто провел последние тридцать из тридцати пяти лет своей жизни, воруя у своей семьи и обманывая своих друзей.
   Он оглядел гостиную. Ничего такого. Он бросил ключ в руке, а затем сунул его в карман. Он подошел к ближайшему дивану и потрогал его. Он вынул из внутреннего кармана пиджака инструмент и посмотрел на него.
   "Ничего, - сказал он себе. "Ничего". Его детектор показал, что в комнате не было спрятано никаких электронных устройств - по крайней мере, таких, о которых он еще не знал.
   Несколько минут он бродил по гостиной, осматривая все - стулья, письменный стол, окна, пол - все. Он ничего не нашел. Он не ожидал, так как обитатель, сотрудник Пояса по имени Гарри Морган, пробыл в номере всего несколько минут.
   Затем он подошел к двери, которая отделяла гостиную от спальни. Сквозь нее он мог видеть чемоданы, заманчиво стоявшие на кровати.
   Он снова вынул из кармана детектор. Спустя целую минуту он убедился, что не было никаких признаков каких-либо сложных устройств, которые могли бы предупредить обитателя о том, что кто-то вошел в комнату. Конечно, ничего смертельного вокруг не было.
   Затем на хитром лице мужчины появилась полуухмылка. Всегда оставался шанс, что обитатель люкса соорудил действительно старомодную ловушку.
   Он внимательно посмотрел на петли двери. Ничего такого. Не было ни крошечных кусочков бумаги, которые могли упасть, если он толкнет дверь дальше, ни ниток, которые порвались бы.
   В конце концов, это казалось маловероятным. Дверь была открыта достаточно широко, чтобы человек мог пройти, не двигая ее.
   Все еще улыбаясь, мужчина потянулся к двери.
   Он очень удивился, когда его рука не дотянулась до самой двери.
   Было резкое ощущение боли, когда его рука упала на пол, разорванная в запястье.
   Мужчина уставился на свою дергающуюся руку на полу. Он глупо моргнул, а из его запястья хлынула кровь. Затем, почти автоматически, он шагнул вперед, чтобы поднять руку.
   Когда он двинулся вперед, он почувствовал чихание! сник! боли в лодыжках, в то время как все ощущения от его ног пропали.
   Только когда он начал падать вперед, он понял, что его ноги все еще спокойно стоят на полу в своих ботинках и что он больше не связан с ними.
   Было слишком поздно. Он уже падал.
   Он почувствовал жжение в горле, а затем ничего больше, поскольку падение кровяного давления лишило его сознания.
   Его рука лежала там, где упала. Его ноги остались стоять. Его тело с глухим стуком упало на пол ! Его голова подпрыгнула, а затем закатилась под кровать.
   Когда его сердце перестало биться, кровь перестала хлестать.
   Крошечное устройство на дверном косяке, у самого пола, звякнуло! а потом наступила тишина.
   ГЛАВА V
   Когда представитель Эдвей Тарнхорст прервал звонок, исходивший от Гарри Моргана, он повернулся и посмотрел на другого мужчину в комнате. "Удовлетворительно?" он сказал.
   "Да. Да, конечно", - сказал другой. Это был высокий, крепкий мужчина с красноватым лицом и дружелюбной улыбкой. - Ты правильно сказал, Эдуэй. Как раз то, что надо. Ты довольно умный, ты знаешь это? У тебя есть все, что нужно". Он усмехнулся. "Они никогда ничего не поймут". Он махнул рукой в сторону кресла. - Садись, Эдуэй. Хочешь выпить?
   Тарнхорст сел и сложил руки. Он посмотрел на них, как будто его действительно интересовал плоский неограненный бриллиант с выгравированным гербом Тарнхорстов, который блестел на кольце на его пальце.
   - Стаканчик виски не сильно повредит, Сэм, - сказал он, отрываясь от своих рук. Он улыбнулся. - Как вы сказали, сейчас не о чем беспокоиться. Если Морган пойдет в полицию, ему дадут ту же информацию.
   Сэм Фергус протянул Тарнхорсту напиток. "Чертовски верно. Кто знает? Он снова усмехнулся и сел. "Это было довольно хорошо. Да, сэр, неплохо. Только потому, что он думал, что, когда вы голосовали за Города Пояса, вы были на их стороне, он поверил вашим словам. Черт, я голосовал за них, когда это было правильно. Не так ли, Эд? Не так ли?
   - Конечно, да, - сказал Тарнхорст с легкой улыбкой. - Так что нас много.
   - Конечно, есть, - повторил Фергюс. Его улыбка была огромной. Затем он сменился хмурым взглядом. "Иногда я их не понимаю. Эти люди из Пояса сумасшедшие. Почему бы им не дать нам процесс изготовления этого кабеля? Почему?" Он посмотрел на Тарнхорста с искренне озадаченным выражением лица. - Я имею в виду, можно подумать, что они считали законы природы частной собственностью или что-то в этом роде. У них нет правильного мировоззрения. Если человек узнает что-то подобное, он должен передать это человечеству, не так ли, Эдуэй? Почему эти люди из Пояса хотят хранить что-то подобное в секрете?
   Эдуэй Тарнхорст массировал переносицу большим и указательным пальцами, закрыв глаза. - Не знаю, Сэм. Я действительно не знаю. Эгоистично, вот и все, что я могу сказать.
   Эгоистичный? он думал. Это действительно эгоистично? Где разделительная линия? Что человек имеет право хранить в тайне ради собственной выгоды и сколько он должен рассказать публике?
   Он снова взглянул на герб, вырезанный на поверхности алмаза. Тысячу лет назад его предки вырезали себе крошечную империю из средней части Европы - несколько сотен акров, не больше. Достаточно, чтобы содержать одну семью в роскоши, в то время как крепостные вели скудное существование. Они победили мечом и правили мечом. Они взяли все и ничего не дали.
   Но были ли они? Бароны Тарнхорста на самом деле жили немногим лучше, чем жили их крепостные. Может быть, еще одежды и еды, а также несколько безделушек - бриллианты, тонкие шелка и теплые меха. Но ни один барон Тарнхорст никогда не позволял своим крепостным голодать, потому что это было бы экономически невыгодно. И каждый барон был вершителем правосудия; он был Законом в своей стране. Без него среди невежественных крестьян воцарилась бы анархия, ибо тысячу лет назад они уж точно не были способны к самоуправлению.
   Сегодня они были в лучшей форме? - недоумевал Тарнхорст. Целое тысячелетие люди пытались путем массового образования и массовой информации поднять крестьян до уровня дворян. Удался ли этот план? Или интеллигентных просто заставили приспосабливаться к действиям масс? Вместо этого дворяне превратились в крестьян?
   Эдвей Тарнхорст, честно говоря, не знал. Все, что он знал, это то, что он увидел в Поясе новую искру человеческой жизни, искру разума, искру способностей. Он не осмелился никому сказать - он едва осмелился признаться в этом самому себе, - но он думал, что эти люди были чем-то лучше, чем обычные комья Земли. Эти люди не думали, что только потому, что человек может размазать краску по всему в остальном невинному листу холста, создавая эксцентричные и кричащие узоры, это делает его художником. Они не думали, что только потому, что человек может писать бессмыслицу и использовать беспорядочную типографику, это делает его поэтом. У них были и другие убеждения, которые Эдвей Тарнхорст видел лишь смутно, но он видел их достаточно хорошо, чтобы понять, что они были лучшими убеждениями, чем явно глупая вера в то, что каждый человек имеет такое же право на уважение и достоинство, как и любой другой, что человек имеет право на уважение, что он это заслужил . Там думали, что человек имеет право только на то, что он заработал.
   Но Эдуэй Тарнхорст был таким же продуктом своего общества, как и Сэм Фергюс. Он мог вести себя только так, как его учили. Лишь в исключительных случаях его природный интеллект мог взять верх над "здравым смыслом", которому его учили. Только когда возникла чрезвычайная ситуация. Но когда это случилось, Эдуэй Тарнхорст, несмотря на свое экологическое воспитание, оказался на высоте.
   На самом деле, его собственный разум никогда не был по-настоящему ясным в этом вопросе. Он сделал все, что мог, с замешательством, с которым ему пришлось работать.
   - Теперь нам нужно быть осторожными, Сэм, - сказал он. "Очень осторожно. Мы не хотим войны с Городами Пояса".
   Сэм Фергус фыркнул. "Они не посмеют. Мы превзошли их числом тысяча к одному.
   - Нет, если на нас бросят камень, - тихо сказал Тарнхорст.
   - Они не посмеют, - повторил Фергюс.
   Но оба они могли видеть, что произойдет с любым городом на Земле, если один из кораблей Пояса решит сдвинуть орбиту крупного астероида так, чтобы он столкнулся с Землей. Несколько сотен тысяч тонн горных пород, летящих со скоростью десять миль в секунду, будут гораздо более разрушительными, чем дорогая водородная бомба.
   - Они бы не осмелились, - снова сказал Фергюс.
   "Тем не менее, - сказал Тарнхорст, - в сделках такого рода мы идем очень близко к краю пропасти. Мы должны следить за собой".
   ГЛАВА VI
   Коммодора сэра Гарри Моргана загнали в тюремную камеру, толкнули через маленькую комнату и позволили услышать, как за ним хлопнула дверь. К тому времени, как он восстановил равновесие и снова повернулся лицом к зарешеченной двери, она была заперта. Мальчики-хулиганы, толкнувшие его, отвернулись и пошли по коридору. Гарри сел на пол и расслабился, прислонившись к каменной стене. В камере не было никакой мебели, даже сантехники.
   "Что мне сделать, чтобы выпить воды?" - спросил он вслух никого конкретно.
   - Подожди, пока тебе принесут выпивку, - сказал шепотом голос в нескольких футах от его головы. Морган понял, что кто-то в камере рядом с ним говорит. "Вы получаете кварту в день - полпинты четыре раза в день. Сохраните свой голос. У тебя ужасно пересыхает в горле, если ты много говоришь.
   - Да, будет, - согласился Морган тем же шепотом. - А санитария?
   - Это твоя забота, - сказал голос. "Парень приходит каждую среду и субботу с ведерком меда. Вы чистите свою собственную камеру.
   "Я думал, что это место пахнет чем-то другим, а не розовым маслом, - заметил Морган. "Мой нос подсказывает, что сегодня четверг".
   Мужчина в соседней камере раздался хриплый, лишенный юмора смешок. "Правильно. Запах дезинфицирующего средства сейчас самый сильный. В субботу утром все будет по-другому. Ты быстро соображаешь, приятель.
   - О, я гений, - согласился Морган. "Но я думал, что Мир Благоденствия заботится о своих бедных, заблудших преступниках лучше, чем это".
   Опять смешок. "Ты должен был ограбить банк или убить кого-нибудь. Потом они дали тебе хороший реабилитационный срок. Обычная тюрьма. Своя комната. Что-то очень приятное. Как отель. Но это другое".
   - Да, - согласился Морган. Это была политическая тюрьма. Это было место, куда тебя помещали, когда им было все равно, что с тобой будет после того, как дверь была заперта, потому что оттуда нельзя было выйти.
   Морган знал, где он. Это было большое, похожее на крепость здание на вершине одного из самых высоких холмов в северной части острова Манхэттен - старое здание, которое когда-то было музеем и было построено как средневековый замок.
   - Что будет, если ты умрешь здесь? - спросил он разговорчиво.
   - Каждую среду и субботу, - повторил голос.
   - Гм, - сказал Гарри Морган.
   "Время от времени, - прошептал голос. "Как пару дней назад. Когда это было? Ага. Понедельник. Парень, которого они продержали здесь неделю или около того. Не помню, как долго. Потеряйте время здесь. Ага. Конечно, потеряете время здесь.
   Наступила долгая пауза, и Морган, сдерживая напряжение в голосе, сказал: - А что насчет парня Понедельника?
   "Ой. Его. Да, ну, в понедельник его забрали.
   Морган снова подождал, больше ничего не получил и спросил: "Умер?"
   "Конечно, он был мертв. Они пытались что-то вытянуть из него. Кое-что о кабеле. Он прыгнул на одного из охранников, и они дали ему блэкджек. Ударил его слишком сильно, наверное. Гвардии за это тоже досталось. Мне повезло. Они не задают мне никаких вопросов".
   "За чем вы?" - спросил Морган.
   "Не знаю. Они никогда не говорили мне. Я не прошу бояться, что они вспомнят. Они могут начать задавать вопросы.
   Морган задумался. Это могло быть растение, но он так не думал. Голос был слишком аутентичным, и в его информации не было бы смысла. Это означало, что Джек Латроб действительно мертв. Они убили его. Ледяная твердость пронзила его нервы.
   * * * *
   Дверь в дальнем конце коридора лязгнула, и по полу загрохотали тяжелые шаги. Двое мужчин подошли к двери со стальной решеткой и остановились.
   Один из них, хорошо одетый крепкий мужчина лет сорока пяти, сказал: "Хорошо, Морган. Как ты сделал это?"
   "Я накрасила губы синей помадой и поцеловала себя в локти - в оба. Конечно, в спешке.
   "О чем ты говоришь?"
   "О чем ты говоришь?"
   - Парень из твоего гостиничного номера. Ты убил его. Вы отрезали ему обе ноги, одну руку и голову. Как ты это сделал?
   Морган посмотрел на мужчину. "Полиция?"
   "Нанна твое дело. Ответить на вопрос."
   "Я использую паутину, которая оказалась со мной. Кто был он?"
   Лицо полицейского было бледным. - Ты так рубишь парня, а потом не знаешь, кто он такой?
   "Я могу предположить. Я могу предположить, что он был агентом ЧВК 873, незаконно вторгшимся на территорию. Но я не убивал его. Когда это случилось, я был... э... под стражей.
   - Не будем говорить, да? - жестко сказал полицейский. "Хорошо, у тебя был шанс. Мы вернемся."
   - Не думаю, что буду ждать, - сказал Морган.
   - Ты подождешь. Теперь у нас есть обвинение в убийстве. Вы будете ждать. Мудрый парень." Он повернулся и ушел. Другой человек следовал за ним, как дрессированная гончая.
   * * * *
   После того, как хлопнула дверь, мужчина в соседней камере прошептал: "Ну, ты за. Они будут задавать тебе вопросы".
   Морган сказал одно непристойное слово и встал. Пришло время уходить.
   Его тщательно обыскали. Они оставили ему только одежду, больше ничего. Они проверили, чтобы убедиться, что на нем нет микроминиатюрных цепей. Он был чист.
   Так они думали.
   Он осторожно поймал нитку за лацкан своей куртки и вытащил ее. За исключением некоторой пружинистости, она была похожа на обычную силиконовую нить. Он намотал его на одну из решеток своей камеры высоко. Концы он прикрепил к паре маленьких декоративных крючков на поясе - крючков, покрытых оболочкой из синтетического рубина.
   Затем он откинулся назад, опираясь на нить своим весом.
   Медленно, как нож, скользящий по холодному арахисовому маслу, нить погрузилась в стальной стержень, прорезая его однодюймовую толщину с возрастающей трудностью, пока не прошла половину пути. Затем он, казалось, проскользнул оставшуюся часть пути.
   Он повторил процедуру еще трижды, сделав по два надреза в каждом из двух брусков. Затем аккуратно удалил вырезанные секции. Он положил один из них на пол своей камеры, а другой держал в руке - три фута однодюймовой стали - отличное оружие, если в этом возникнет необходимость.
   Затем он шагнул в проделанную им дыру.
   Человек в соседней камере расширил глаза, когда Гарри Морган прошел мимо. Но Морган мог сказать, что ничего не видел. Он только слышал. Его глаза были удалены задолго до этого. Именно состояние этого человека окончательно убедило Моргана в том, что он сказал правду.
   ГЛАВА VII
   Мистер Эдуэй Тарнхорст испугался, но не удивился, когда тень в окне его номера в отеле "Гранд Сентрал" материализовалась в человеческое существо. Но он не мог не задать один вопрос.
   "Как ты туда попал?" Его голос был хриплым. - Мы восемьдесят этажей над улицей.
   "Попробуйте какое-то время взобраться на астероиды", - сказал коммодор сэр Гарри Морган. "Вы привыкнете к этому. Вот почему я знал, что Джек не умер "случайно" - его убили".
   - Вы... у вас нет оружия, - сказал Тарнхорст.
   - Мне он нужен?
   Тарнхорст сглотнул. "Да. Фергус скоро вернется.
   - Кто такой Фергус?
   "Это человек, который контролирует ЧВК 873".
   Гарри Морган сунул руку в карман пиджака: "Тогда у меня есть пистолет. Вы видели это, не так ли?
   "Да. Да... я видел это, когда ты вошел.
   "Хороший. Позвони ему."
   Когда вошел Сэм Фергюс, он выглядел так, будто выпил на три или четыре глотка больше виски. На его лице был странный страх.
   - Что случилось, Эдуэй? Я... Страх усилился, когда он увидел Морган. - Зачем ты здесь?
   - Я здесь, чтобы произнести речь, Фергюс. Садиться." Когда Фергюс все еще стоял, Морган повторил то, что он сказал, лишь чуть более выразительно. "Садиться."
   Фергус сел. Как и Тарнхорст.
   - Вы оба уделяете особое внимание, - сказал Морган с пиратским блеском в глазах. - Ты убил моего друга. Мой лучший друг. Но я не собираюсь убивать никого из вас. Пока что. Просто слушайте и слушайте внимательно".
   Даже Тарнхорст выглядел испуганным. - Не двигайся, Сэм. У него есть пистолет. Я видел это, когда он вошел.
   - Что... чего ты хочешь? - спросил Фергус.
   "Я хочу дать вам информацию, которую вы хотите. Информация, ради которой ты убил Джека. В его голосе была холодная ненависть. "Я собираюсь рассказать вам кое-что, что вы думали, что хотели, но на самом деле вам хотелось бы, чтобы вы никогда этого не слышали. Я собираюсь рассказать вам об этом кабеле.
   Ни Фергюс, ни Тарнхорст не сказали ни слова.
   "Тебе нужен кабель. Вы слышали, что мы используем трос с пределом прочности на растяжение более ста миллионов фунтов на квадратный дюйм, и хотите знать, как он сделан. Вы пытались выведать секрет у Джека, потому что его прислали сюда как коммерческого дилера. И он не говорил, так что один из ваших головорезов слишком сильно ударил его, а потом вам пришлось сбросить его с моста, чтобы это выглядело как несчастный случай.
   "Тогда ты взял меня в свои руки. Ты собирался выжать это из меня. Ну, в этом нет необходимости". Его ухмылка стала волчьей. - Я дам тебе все. Он сделал паузу. "Если вы хотите."
   Фергус обрел голос. "Я хочу это. Я заплачу миллион...
   - Вы ничего не заплатите, - категорически сказал Морган. - Ты будешь слушать.
   Фергюс молча кивнул.
   "Композиция проста. По сути, это двухфазный материал наподобие стекловолокна. Он состоит из прочного твердого материала, заключенного в матрицу из более мягкого материала. Отличие состоит в том, что в данном случае более прочные волокна состоят из боразона - нитрида бора, образовавшегося под огромным давлением, а более мягкая матрица состоит из карбида вольфрама. Если волокна имеют диаметр всего одну тысячную или две тысячных дюйма - толщину человеческого волоса или меньше, - то кабель, из которого они сделаны, обладает огромной прочностью и гибкостью.
   - Хотите подробности процесса прямо сейчас? В волчьей ухмылке показались зубы.
   Фергус сглотнул. "Да, конечно. Но... но почему ты...
   "Почему я даю это вам? Потому что это убьет тебя. Вы видели, что этот материал будет делать. Нить толщиной в тысячную дюйма, заключенная в силикон для смазки, вытащила меня из этой грязной дыры, которую вы называете тюрьмой. Вы слышали об этом?
   Фергус моргнул. - Ты отрезал себя оттуда кабелем, о котором говоришь?
   "Не с кабелем. С тонким волокном. С одним из волосовидных волокон, из которых состоит кабель. Вы когда-нибудь резали сыр проволокой? По сути, эта проволока - это нож - нож, состоящий только из лезвия.
   "Или еще один эксперимент, о котором вы, возможно, слышали. Возьмите кусок льда. Соедините пару десятифунтовых гирь вместе с несколькими футами рояльной проволоки и наденьте петлю на ледяной блок так, чтобы гири свободно свисали с обеих сторон, а проволока была над верхней частью блока. Проволока прорежет лед за короткое время. Беда в том, что ледяная глыба остается целой - потому что лед тает под давлением проволоки, потом обтекает ее и снова замерзает с другой стороны. Но если смазать проволоку обычным глицерином, он предотвратит повторное замерзание и ледяная глыба разрежется надвое".
   Тарнхорст кивнул. "Я помню. В школе. Они... - он позволил своему голосу умолкнуть.
   "Ага. В яблочко. Это обычный эксперимент в фундаментальной науке. Боразоновое волокно работает так же. Из-за того, что он такой тонкий и обладает такой огромной прочностью на растяжение, можно приложить давление в сотни миллионов фунтов на квадратный дюйм на очень небольшой площади. Под таким давлением сталь легко режется. С силиконовым покрытием для смазывания пореза ничего особенного. Как вы слышали от охранников в вашей маленькой адской дыре.
   - Адская дыра? Глаза Тарнхорста сузились, и он бросил быстрый взгляд на Фергюса. Морган понял, что Тарнхорст ничего не знал о масштабах махинаций Фергюса.
   "Та прелестная маленькая политическая тюрьма в парке Форт-Трион, которую Всемирное государство всеобщего благосостояния с его обычной заботой о простом человеке держит для своих любимых гостей", - сказал Морган. Его волчья улыбка вернулась. - Я бы все сократил, если бы у меня было время. Не камень - только сталь. Видите ли, чтобы применить такое давление, нить должна быть прикреплена к чему-то значительно более твердому, чем материал, который вы пытаетесь разрезать. Не пытайтесь делать это пальцами, иначе вы потеряете пальцы".
   Глаза Фергюса снова расширились, и он выглядел одновременно больным и напуганным. - Человек, которого мы послали... ммм... которого нашли в твоей комнате. Ты... - Он остановился и, казалось, с трудом глотал.
   "Мне? Я ничего не делал". Морган хорошо изобразил акулу, пытаясь выглядеть невинно. "Должна признаться, что я несколько раз обматывала очень тонкую нить этого материала через дверной проем, чтобы, если кто-нибудь попытается незаконно проникнуть в мою комнату, я был бы предупрежден". Он не удосужился добавить, что чувствительное к давлению устройство сработало и намотало нить после того, как она выполнила свою работу. - Он не должен быть таким же твердым и тяжелым, чтобы резать мягкие вещи, такие как... э... скажем, бифштекс, как чтобы резать сталь. Это так же прекрасно, как паутина, почти невидимая. Разве Всемирному государству всеобщего благосостояния не будет весело, когда эта хрень попадет в руки его счастливого, свободного от преступности населения?"
   Эдуэй Тарнхорст внезапно насторожился. "Какая?"
   "Да. Подумайте о том, как весело они будут, все эти милые неряхи, которые получают свои основные средства к существованию, свое достоинство и свою честь в подарок от государства. Дети, особенно. Им это понравится . Он такой тонкий, что его можно спрятать в обычную нитку - или вплести в волосы - или... - Он развел руками. "Миллион мест".
   Фергус зевал. Тарнхорст сосредоточился на словах Моргана.
   "И нет никакого способа оставить отпечатки пальцев на чем-то столь прекрасном", - продолжил Морган. "Вы просто зацепляете его парой гвоздей или шурупов через открытый дверной проем или переулок - и ждете".
   "Мы не позволим, чтобы это попало в руки людей", - сказал Тарнхорст.
   - Ты не мог это остановить, - категорично сказал Морган. "Производите материал, и в конце концов один из рабочих на заводе найдет способ украсть часть этого".
   - Охранники... - слабым голосом сказал Фергюс.
   " Пфуи. Но даже у вас была идеальная система охраны, думаю, я могу гарантировать, что часть ее попадет в руки... простых людей. Если только вы не хотите перекрыть весь импорт из Пояса.
   Голос Тарнхорста стал жестче. - Ты имеешь в виду, что намеренно...
   - Я имею в виду именно то, что сказал, - резко перебил Морган. - Делай из этого, что хочешь.
   - Я полагаю, у вас в Поясе такие же проблемы? - спросил Тарнхорст.
   "Нет. У нас в Поясе нет таких людей, мистер Тарнхорст. У нас есть люди, которые убивают, да. Но у нас нет таких малолетних и взрослых правонарушителей, которые будут убивать бессмысленно, просто так. Такие слишком глупы, чтобы долго жить там. Нам ничего не угрожает от боразон-вольфрамовых нитей. Ты." Он сделал паузу всего на мгновение, а затем сказал: "Я готов сообщить вам подробности процесса прямо сейчас, мистер Фергюс".
   - Не думаю, что я... - начал Фергюс болезненным голосом. Но Тарнхорст перебил его.
   - Нам это не нужно, коммодор. Забудь это."
   "Забудь это?" Голос Моргана был таким же резким, как и нить, о которой он говорил. - Забыть, что Джек Латроб был убит?
   "Конечно, мы выплатим компенсацию", - сказал Тарнхорст, чувствуя, что это бесполезно.
   " Фергюс выплатит компенсацию", - сказал Морган. "В деньгах компенсация будет точно равна сумме, которую он был готов заплатить за секрет телеграммы. Я предлагаю, чтобы ваше правительство конфисковало у него эту сумму и отправило ее нам. Это может быть необходимо в связи со второй компенсацией".
   - Второе возмещение?
   "Г-н. Жизнь Фергуса".
   Тарнхорст энергично покачал головой. "Нет. Мы не можем казнить Фергюса. Невозможно."
   - Конечно, нет, - успокаивающе сказал Морган. - Я не предлагаю вам это делать. Но я предлагаю мистеру Фергюсу быть очень осторожным, проходя через дверные проемы - или любые другие отверстия - с этого момента. Я предлагаю ему воздержаться от прохождения между любой парой достаточно прочных, хорошо закрепленных объектов. Я предлагаю ему держаться подальше от ванны. Я предлагаю ему быть очень осторожным, засовывая ноги под стол или парту. Я предлагаю ему не выглядывать из окон. Я мог бы сделать несколько предложений. И он также не должен чувствовать себя перед собой. Он может что-то потерять".
   - Я понимаю, - сказал Эдуэй Тарнхорст.
   Как и Сэм Фергус. Морган мог сказать по его лицу.
   * * * *
   Когда через некоторое время на Цереру прибыл чек о возмещении убытков, вместе с ним пришла короткая, лаконичная записка.
   "С сожалением сообщаю вам, что г-н Сэмюэл Фергюс, явно в состоянии крайнего нервного и психического напряжения, покончил с собой огнестрельным ранением в голову 21 числа этого месяца. Прилагаемый чек полностью покроет ваше возмещение. Тарнхорст.
   Морган мрачно улыбнулся. Все было так, как он и ожидал. У него определенно никогда не было намерения утруждать себя убийством Сэма Фергюса.
   COMPANDROID, Нина Кирики Хоффман
   Мать Джеффри подарила меня ему на его шестой день рождения. "Сильванус, - сказала она, повязывая мне на руку красный бант, - уже есть признаки того, что у Джеффри проблемы с интеллектом. Возможно, вам придется думать за вас обоих. Она бросила на меня взгляд, который я был слишком новичком, чтобы интерпретировать, но когда я вспомнил его позже, я узнал любовь и отчаяние.
   В то время у меня не было никакой перспективы, так как совсем недавно мне стерли память, но время бодрствования принесло идеи и информацию. Я был андроидом-компаньоном Сильванус Марк-VIII, созданным для женщин с сильной волей и странными желаниями. У меня не было предварительного паттерна поведения для взаимодействия с маленьким дефективным мальчиком. Происходило что-то странное.
   Тем не менее, Джеффри и я ладили друг с другом. "Ударь его, глупыш", - так часто говорил мне Джеффри в самом начале; он сопровождал инструкцию, указывая на какого-то ребенка, который его беспокоил. Я всегда подчинялся, хотя был склонен к выборочному неповиновению и легко мог отказаться. Удары были в моем каталоге поведения. Я никогда не причинял долговременного ущерба.
   К тому времени, как мы перешли во второй класс, Джеффри был бесспорным лидером своего класса. Ни у кого из других детей больше не было компандроидов. Они переросли своих нандроидов. Я был высоким, худым и сильным, как гидравлический пресс, и когда Джеффри попросил меня сделать что-нибудь, что не навредило бы ему, я сделал это, за исключением его домашней работы. Его мать Чандра знала секретное ключевое слово, которое требовало от меня абсолютного послушания, "искандидар", и, используя его, она запретила мне выполнять какие-либо школьные задания Джеффри.
   "Это мейнстриминг может длиться не долго", - сказала она однажды вечером за ужином. - Ему придется попасть в какой-нибудь отдел или класс, который занимается этими умственными вещами. Я не хочу, чтобы ты помогал ему сбежать от этого. Он должен вырасти и стать тем, кем он является. Он сам сделает домашнее задание, и рано или поздно его учителя поймут, что ему нужна помощь".
   У нас был обычный ужин: мы оба пили питательные напитки. Ниша, где мы сидели, была бледной и тусклой, свет исходил от центрального светильника в рабочей зоне кухни. Сквозь ближайшую стену я слышал, как дети-близнецы, принадлежащие нашим соседям с той стороны, жалуются в унисон. Ранее я приготовила ужин для Джеффри, накормила его, выкупала и уложила спать, что еще предписала Чандра.
   - Он сказал тебе сегодня заняться чем-нибудь интересным в школе? она спросила. Она всегда хотела услышать, чего хочет от меня Джеффри. Она редко что-либо делала по этому поводу; она просто хотела знать.
   - У нас был спокойный день, - сказал я.
   А мисс Стратфорд? Она делает что-нибудь интересное?
   "Она вернула мне мою домашнюю работу".
   Чандра улыбнулась. У нее было круглое лицо, коричневое, как чай с молоком, и длинные черные волосы. Часто, когда я был с ней, пробуждались все мои предустановленные сексуальные реакции, но она не была моим главным объектом заботы; Я отправил их обратно спать. Я почувствовал к ним любопытство. Они никогда не увидят никакой пользы в моих отношениях с Джеффри. Может быть, после моего следующего стирания памяти я получу шанс использовать их.
   - Какую оценку ты получил? - спросила Чандра.
   "К." Она сказала, что моей композиции не хватает оригинальности". Мисс Стрэтфорд была учительницей Джеффри во втором классе. За неделю до этого она сказала мне, что устала от того, что я слоняюсь по классу, ничего не делая, и если я буду там, то смогу чему-нибудь научиться. Она проверила меня, и мы обнаружили, что я научился читать в первом классе, просто находясь рядом. Итак, Джеффри сделал свою домашнюю работу, а я свою.
   - Это несправедливо, - сказала Чандра, и ее лицо помрачнело. - Как можно быть оригинальным, когда есть так много вещей, о которых ты даже не думаешь?
   "Что ты имеешь в виду?" У меня была возможность попросить разъяснений в любое время, если только кто-то не запретил это.
   "Когда я тебя взял, в руководстве было сказано, что у тебя ограниченная способность к оригинальности или что-то в этом роде. Прошло много времени. Что он сказал? Твоя предварительная схема была настолько сложной, что не было места для новых заученных ответов, но я мог бы модернизировать тебя чипами памяти. Это был ты или домашний компьютер? В любом случае, как она может критиковать работу человека, которому всего два года?"
   - Это ее работа, - сказал я.
   - Могу я увидеть вашу газету?
   Я поставил свой напиток и пошел в гостиную, где стояла сумка Джеффри. Я вытащил оттуда свою бумагу. Во втором классе мы все еще пользовались карандашами. "Вы должны научиться писать от руки", - сказала г-жа Стратфорд. "Что, если отключится электричество и все компьютеры выйдут из строя? Кто-то должен знать, как справиться с ситуацией, когда нет батарей".
   Я смотрел на свои слова на голубых линиях, которые тянулись, как шоссе, вдоль шероховатой бумаги: прямая линия, стежка, прямая линия, просвет; прямая линия, строчка... и мои карандашные буквы. Мисс Стратфорд дала мне шесть листов бумаги для практики. Мои руки умели делать много вещей, но писать буквы не было одной из них.
   Я отнесла страницу на кухню и положила ее перед Чандрой.
   Она подняла его и прочитала вслух. "Мой день", Джеффри Сильванус. Мы встаем. Готовлю хлопья и смесь С для Джеффри. Ждем ховербус. Мы приходим в школу. Мы идем домой. Я готовлю ужин для Джеффри и укладываю его спать. Сил, ты многое упустил.
   "Я закрыла первую часть страницы".
   Она улыбнулась мне. "Ах, да. Я забыл, что это был объект в школе. Что Джеффри написал для этого задания?
   "Он мне не показывал. Он получил "Д".
   Она закусила губу. - Он был расстроен, что ты получил более высокую оценку?
   "Нет. Я больше".
   Она выпила немного своего напитка. "Меня бесит, что они никогда не замечают, как плохо он себя чувствует. Должен ли я объявить об этом на собрании или что-то в этом роде?"
   Я долго сидел, пытаясь понять, могу ли я задавать вопросы, не связанные напрямую с потребностями объекта моей первичной помощи. Где-то в моем паттернировании была программа для спонтанных ответов. Я использовал его намного чаще в последнее время, со всеми этими новыми требованиями ко мне. Также существовала ограниченная программа для установления контакта. Я вообразил, что смогу соединить их вместе, и обнаружил, что, в конце концов, могу спросить. - Почему ты никому не говоришь?
   "Я говорил тебе."
   "Почему бы тебе не рассказать кому-нибудь по-настоящему?"
   Она моргнула. - Сил, - сказала она.
   - А почему ты вообще думаешь, что он дурак?
   "Ну, он должен быть. Он просто должен быть, вот и все".
   "Почему?"
   - Сильванус, не надо мне эти "ужасные двойки", ладно? Озабоченная, она коснулась моей руки. Она все еще изучала мою статью. Я почувствовал, как схема пытается встать на место, и прервал ее. Она погладила меня по руке, и это повторилось снова. Я позволил себе сделать следующий шаг, просто чтобы посмотреть, что произойдет. Джеффри был в безопасности и чувствовал себя комфортно, иначе он бы дал мне знать. Я не знал, смогу ли я удовлетворить потребности кого-то, кто не является объектом моей основной заботы. Я перевернул руку Чандры и провел тыльной стороной ногтя по ее ладони.
   Она напряглась и села, ее черные глаза расширились.
   Я поднял ее руку и взял ее большой палец в рот, наблюдая за ней.
   - Ты помнишь, - прошептала она.
   Я лизнул тыльную сторону ее руки. Она застонала.
   Я пососал первый сустав ее указательного пальца. Она закрыла глаза. Ее рот был полуоткрыт. Она проходила через свой цикл возбуждения быстрее, чем предполагалось моим паттерном, что было естественным для первого контакта.
   Она села прямо и уставилась на меня. - Ты ведь помнишь, не так ли?
   Я улыбнулась и взяла ее указательный палец в рот.
   - Стоп, - сказала она.
   Я провел языком по кончику ее пальца.
   "Искандидар. Стоп, - сказала она, и я замер на месте. Она вырвала у меня руку. - Сядь, - сказала она. Я сел. "Отвечать. Ты помнишь?"
   - Помнишь что?
   "Раньше мы..." Она наклонилась ко мне и посмотрела мне в глаза.
   Я покачал головой.
   "Но это было моей любимой вещью. Ты начинаешь с моей руки.
   - Предварительно паттерн, - сказал я.
   "Я думал, что мы изобрели это вместе".
   - Ограниченная способность к оригинальности, - сказал я.
   Она вздохнула. "Мне не хотелось думать, что это придумал кто-то другой, но я думаю, что это правда. Ты действительно не помнишь?
   - Я ничего не помню до Джеффри.
   - Наверное, так лучше, - сказала она. Она сузила глаза и изучала меня. - Вы все еще связаны заботой с Джеффри?
   "Да."
   - Но ты мог бы инициировать со мной?
   "Это было ответно. Вы инициировали.
   "Я сделал? Должно быть, это была привычка. Вы можете довести дело до конца?"
   "Я не знаю. Пока я не нужен Джеффри, может быть.
   Она встала и взяла меня за руку. - Пойдем, - сказала она и повела меня в свою спальню.
   #
   Джеффри дернул меня за палец. Я села с одеял, оставив тепло близости Чандры, и посмотрела на него. "Ты в порядке?"
   Он был расстроен. Маленькое смуглое лицо, светло-каштановые волосы, черные глаза: Джеффри был маленьким и коренастым, крепким и сильным; его наиболее частым выражением лица было задумчивое хмурое выражение. Его глаза были открыты слишком широко для этого сейчас. Он выглядел грустным.
   - Скажи мне, - сказал я.
   - Ты снова с мамой? Ты больше не мой?
   "Я твой".
   - Нам пора в школу, Глупышка.
   Я взглянул на цифровой будильник на стороне кровати Чандры. Джеффри был прав. Слишком поздно даже для завтрака. Это никогда не сработает. Я встал и оделся. - Прости, - сказал я.
   "Не."
   - Что не так?
   - Не извиняйся передо мной.
   "Я допустил ошибку. Я должен встать. Я постучала по голове, задаваясь вопросом, что пошло не так с моим паттерном. У меня был встроенный будильник. Что его отключило?
   "Замолчи. Ну давай же." Он вручил мне свою сумку и направился к входной двери.
   "Нет. Сначала завтрак.
   - Мы опаздываем, Глупый.
   - Сначала завтрак, - сказал я. Он выглядел так, будто собирался протестовать, поэтому я поднял его и понес на кухню. Когда он был поменьше, я его больше таскал. Чандра установила приоритеты Джеффри в моем моделировании: сначала заботиться о его теле, потом о его разуме. Когда Чандра впервые отдала меня Джеффри, он часто проверял границы, скрываясь, когда пришло время идти в школу, приказывая мне делать что-то, противоречащее его интересам, пытаясь причинить мне боль. Через пол года все успокоилось.
   - Я не буду есть, - сказал Джеффри, когда я посадил его на стул. Он сидел, скрестив руки на груди.
   Я приготовила горячую кашу с изюмом, корицей и яблоками, его любимую. Я вылил на него молоко, потом посмотрел на него. Он закрыл рот. Он знал, что я знаю об определенном нервном ударе, который заставит его открыть рот и сглотнуть; мои паттерны были заполнены малоизвестными фактами о человеческом теле и о том, как оно реагирует на широкий спектр прикосновений. В прошлом я просто шел вперед и кормил его; он знал, что сопротивление ни к чему не привело.
   Я поставила миску с хлопьями на стол перед ним. - Почему? Я сказал.
   Он посмотрел на меня. Слеза скатилась по его щеке. - Она хочет, чтобы ты вернулся, - сказал он.
   "Если мое общение с Чандрой вас беспокоит, я больше не буду этого делать".
   - Ты не можешь остановить ее.
   "Ты мой главный объект заботы, Джеффри".
   - Она может стереть это, как она стирала тебя перед тем, как отдать тебя мне.
   Я сел и начал есть его хлопья. Я не знал, что происходит внутри меня; узоры рассыпались.
   "Глупый!" Джеффри забрал у меня хлопья и съел их сам. Он остановился, когда еще осталось немного, и отдал мне. Я съел его медленно, по ложке за раз, понимая, что на вкус он сильно отличается от сбалансированного научного питания, которое было моей обычной диетой. Джеффри смотрел, как я ем. Он выглядел обеспокоенным.
   "Что это?" Я попросил.
   - Ты никогда не делал этого раньше, - сказал он. "Съела мою кашу".
   Я положил ложку и посмотрел на свою руку. - Я в замешательстве, - сказал я.
   "Не говори так. Вы никогда не запутаетесь".
   Его глаза встретились с моими. Мое замешательство рассеялось, когда его потребности вновь приобрели первостепенное значение. - Школа, - сказал я. Я проверил его сумку, обнаружил, что он не упаковал обед, и достал его из холодильника. В школе была кредитная столовая, но Чандра распорядилась, чтобы Джеффри обедал в мешках. Это озадачило меня. Я был предметом роскоши, и я принадлежал ей; все остальное в ее жизни было бедным.
   В ховербусе до школьной остановки я взял Джеффри на колени. Я тоже никогда раньше этого не делал. Он не протестовал. Обняв его, я чувствовал себя довольным. Он прислонился ко мне.
   Когда мы вышли из автобуса, он взял меня за руку и подождал, пока остальные, вышедшие на остановке, уйдут. "Сил, ты должен перестать делать странные вещи прямо сейчас. Если кто-нибудь заметит, они снова сотрут тебе память.
   "Как можно сказать, что для меня нормально, Джеффри? Я даже не выполняю работу, для которой был создан".
   "Откуда вы знаете?"
   "Я видел рекламу моей модели на ночном HV. Они показывают, что я должен делать. И я знаю, что у меня в голове. Большинство шаблонных ответов, которые у меня есть, вас вообще не касаются".
   - Ты хочешь снова быть мамой?
   - Я ничего не хочу.
   Он повернулся и увидел ребенка, ругающего собаку через улицу. Когда он оглянулся на меня, его глаза были сужены, а рот нахмурился. - Пошли, - сказал он.
   Когда мы вошли, все дети посмотрели на нас. Мисс Стрэтфорд была в зеленом платье. У нее были рыжие вьющиеся волосы, голубые глаза и веснушки. Она была высокой и стройной. Когда она спросила нас, почему мы так опоздали, Джеффри сказал завтрак. Я сказал обрыв связи. Она улыбнулась мне. Джеффри пнул меня по ноге. "Ну, только для этого вы двое можете потратить первую перемену на написание сочинения: что я делала своим утром", - сказала она, а затем мы сели и приступили к нашей арифметике.
   Когда началась перемена, Джеффри принес бумагу для нас обоих. - Не лги, Глупый, - сказал он. - Просто скажи завтрак. Пожалуйста."
   - Джеффри, - сказала мисс Стратфорд. - Иди и сядь за стол Лури. Мне нужна работа, а не шепот".
   Джеффри нахмурился и подошел к столу в другом конце комнаты. Я лизнул кончик карандаша и написал.
   "Что я сделал с моим утром, Сильванус Джеффри. Сигнализация не сработала. Это был commicashun сломаться. Джеффри пришлось разбудить меня. Я встал поздно. Я приготовила Джеффри завтрак. Сначала питайте тело, а потом разум. Мы сели на более поздний автобус. Остаток утра мы занимались арифметикой".
   Он не совсем заполнил страницу. Я стер половину последнего предложения и переписал его, расставив буквы пошире. Я передал его мисс Стрэтфорд.
   Она прочитала, поправила мою орфографию красной ручкой и улыбнулась мне. "Кто сказал, что нужно сначала накормить тело?" она спросила.
   "Схема".
   Джеффри принес свою газету. Он вытянул шею, пытаясь разобрать, что я написал. Мисс Стратфорд прищурила глаза и передала мою статью Джеффри. Он прочитал его и тяжело вздохнул.
   - Сильванус, - сказала мисс Стрэтфорд, расставив красные отметки по всей бумаге Джеффри, - я хочу, чтобы ты сегодня вечером написал мне выдуманную историю. Выдумывай все, что в нем происходит".
   - У меня ограниченная способность к оригинальности, - сказал я.
   - Тогда вам придется очень много работать.
   "РС. Стратфорд, вы не можете просить его делать такие вещи, - сказал Джеффри. - Ты можешь расстроить его внутренние дела. Ты хочешь разбить его?
   - Я не думаю, что это причинит ему боль, - сказала она, улыбаясь ему так, словно он не понимал, о чем говорит.
   "Он делает слишком много того, что уже не должен делать", - сказал Джеффри. "Вы должны прекратить писать. Вы должны оставить его в покое. Он уже разваливается. Он сказал тебе. Он потряс мою бумагу перед ней. "У него был сбой связи. Он никогда раньше не тревожился.
   - Чего ты боишься, Джеффри? Что он научится думать самостоятельно?
   Он уставился на нее с полуоткрытым ртом, затем повернулся ко мне широко раскрытыми глазами. Он схватил меня за руку. - Нет, - сказал он через мгновение. "Может быть. Он не должен. Если он делает то, что не должен, они вытирают ему мозги и начинают сначала. Я не хочу, чтобы они начинали сначала, хорошо?
   Мисс Стратфорд откинулась на спинку кресла, приподняв брови. "Так не должно быть, - сказала она. "Андроиды могут идентифицироваться и получить статус гражданина, если пройдут определенные тесты. Ты знаешь, насколько близок Сильванус?
   - Мне все равно, - сказал Джеффри. "Я просто хочу, чтобы он остался прежним. Раньше он был кем-то другим. Я помню, когда я был маленьким, он был кем-то другим. Потом мама забрала его, и он вернулся, и теперь он такой. Мне понравился первый! Теперь мне нравится этот! Я не хочу потерять еще один. Сильванус! Не пиши больше! Не разговаривай больше ни с кем, кроме меня! Понять?"
   - Я понимаю, - сказал я.
   - Вы должны оставить его в покое, мисс Стрэтфорд.
   Мисс Стратфорд уставилась на меня широко раскрытыми глазами. "Сильванус, у тебя есть собственный голос и собственный разум. Вы можете перестать быть рабом в любой момент. Просто скажи слово, и я помогу тебе".
   Джеффри сказал: - Сил, если она начнет тебе надоедать, ты сделаешь с ней то, что должен делать с женщинами, хорошо? Заставь ее замолчать. Не слушай ее".
   - Хорошо, - сказал я Джеффри.
   Джеффри уставился на мисс Стратфорд. - Оставь его в покое, - сказал он. - Если ты этого не сделаешь, это твоя вина.
   - Ты угрожаешь мне, Джеффри? Я могу вас отстранить.
   "Мне все равно."
   Она встала. Ее лицо было белым из-за веснушек. "Мы все идем к директору, прямо сейчас!"
   * * * *
   "Каким я был раньше?" - спросил я Джеффри, пока мы ехали на ховербусе домой.
   - Ты был больше похож на папу. Джеффри свернул записку, которую директор дал ему, чтобы он отнес ее домой Чандре, в тонкую трубочку, затем притворился, что это сигарета, - сунул ее в рот, вытащил, выпустил воображаемый дым. "Ты был подарком маме от моего настоящего папы. Он сказал, что хочет, чтобы она оставалась в форме, пока его не будет, и ты был самым безопасным способом. Сначала ты был больше похож на игрушку. Она заставила тебя много стоять рядом. Она кормила тебя. Потом она немного поиграла с тобой и хорошо провела время. Потом вы каким-то образом начали становиться реальнее. Она заставила тебя возить меня по местам, купать и все такое. Мы пошли в зоопарк. Нам было очень весело. Ты был... я не знаю, как это работает. Я не знаю. Ты был кем-то другим, Глупый. Ты был мне как отец".
   "Что случилось? Почему Чандра изменила его?"
   "Папин космический корабль взорвался. Он был одним из пионеров Марса".
   "Я не понимаю."
   - Я тоже. Его космический корабль взорвался, и она решила стереть тебе память и отдать мне. Я определенно ненавидел тебя, когда ты вернулся. Ты совсем не тот".
   - Почему она говорит, что ты дурак?
   "Я не знаю. Перестаньте задавать вопросы прямо сейчас. Вы не должны. Просто перестань." Он наклонился вперед на своем сиденье и уставился мимо меня в окно.
   Когда мы приехали, Чандры не было в квартире. Нас рано отправили домой. - Домашнее задание, - сказал я Джеффри, ставя его сумку на кухонный стол.
   "Больше никаких домашних заданий! Нас переводят. Нам не нужно ничего делать, пока новый учитель не скажет нам".
   "Ой. Уверен?"
   Он протянул мокрую записку, которую дал ему директор. Я развернул его и прочитал. "Дорогая мисс Сачдева, - говорилось в нем, - мы очень сожалеем о любых неудобствах, вызванных действиями нашего учителя, мисс Стратфорд, в отношении вашей собственности, Сильвануса Джеффри. Мы исправим ситуацию, переведя Джеффри в другой класс. Будьте уверены, что у него не будет проблем с мисс Аргос. С уважением", и нацарапанное имя.
   Я положил эту записку на стол и развернул ту, которую мисс Стрэтфорд сунула в карман моего халата. "Сильванус. Я убежден, что ты можешь быть цельным, самовольным человеком. Продолжайте думать сами. Если вам нужна помощь, спросите меня; Я могу связаться с Лигой действий по защите прав Android. Если у тебя есть сила ослушаться Джеффри, напиши мне выдуманную историю. Это первое испытание".
   Джеффри вырвал записку из моей руки, прочитал ее и разорвал на мелкие кусочки. - Ты не умеешь читать, Сильванус, понял меня? Ты не умеешь читать".
   - Домашнее задание, - сказал я, потянув за застежки ранца. Я вынул синий диск. В то утро я знал, что на нем написано "Арифметика", но сейчас это слово было просто черными линиями над изображением сферы, разделенной на четыре части.
   - Но... - Джеффри посмотрел на меня. Затем он сел за кухонный стол и загрузил диск в свой минипьютер. Он клал клавиатуру себе на колени и работал над задачами. Я налил ему яблочного сока и сел смотреть.
   * * * *
   "Но мне нравится, что Сил учился читать и писать", - сказала Чандра, изучив записку от директора. - Что в этом криминального?
   Джеффри сел напротив нее за стол и нахмурился.
   - Сил?
   Я посмотрел на свои руки на столе. Мои пальцы были длинными, тонкими и коричневыми. Джеффри велел мне не разговаривать ни с кем, кроме него.
   "Кто-нибудь лучше расскажите мне кое-что. Я не могу позволить себе анализ ни одного из вас.
   - Глупый, ты говоришь. Расскажи ей все, о чем она спросит. Джеффри встал и пошел в свою комнату, где он трижды хлопнул дверью шкафа, а затем затих.
   - Что случилось с Джеффри?
   - Ничего, - сказал я.
   "Он отказывается со мной разговаривать, хлопает дверями, с ним ничего не случилось?"
   - Он боится, что мне снова сотрут память.
   - О нет, Сил! Нет. Я больше никогда не совершу эту ошибку".
   - Зачем ты это сделал в первую очередь?
   Она уставилась на меня. Она глубоко вдохнула и выдохнула. - Потому что он нуждался в тебе больше, чем я. Я хотела, чтобы у него была ты... Я хотела, чтобы у него был кто-то, кто заботился бы о нем так же, как ты заботился обо мне. Его отец умер".
   "Он сказал мне. Раньше я был лучше, не так ли?"
   "Другой. Даже твой голос был другим. Ты был более... взрослым. Сначала было трудно привыкнуть к этому новому тебе".
   - Связь по уходу за ребенком, - сказала я и покачала головой. Дневные мультики на ГВ. Реклама нандроидов: "Дети! Разве вы не хотели бы иметь няню, которая всегда добра? Кто-то, на кого ты можешь рассчитывать в объятиях? Спросите своих родителей - реклама того же продукта в прайм-тайм подчеркивала их твердую и последовательную дисциплину, - компаньона, который всегда играет честно, который даст вашему ребенку воспитание, которого не было ни у одного предыдущего поколения; Нандроиды - инвестиции в будущее нашей планеты".
   Нандроиды были созданы для связи взрослых и детей. Я был создан, чтобы связывать равных. Я превратился из равного Чандре в равного Джеффри: от ребенка к ребенку. Чандра уравновесила его специальными командами, но это не воссоздало прежнего меня. - Может быть, если бы ты вытер меня и снова связался другим способом...
   "Нет! Я больше никогда не воспользуюсь этим шансом. Кто бы ты ни был, ты такой, ладно?
   - Но что, если я сломаюсь?
   "Как ты мог?"
   "Сегодня утром я был в замешательстве. Я был сбит с толку весь день, хотя Джеффри сказал мне этого не делать".
   - Как ты мог помочь такой штуке?
   "Джеффри говорит, что если я буду продолжать делать то, что не должен, что-то внутри меня сломается, и мне придется стереть память".
   - Это только в том случае, если ты действительно болен и начинаешь угрожать человечеству - как любой другой преступник. Или если ваш владелец решит. Но это не мы решим, Сил.
   "Он думает, что другие люди могут заставить это произойти".
   Чандра встала и прошлась по кухонному рабочему месту и обратно, по кухонному рабочему месту и обратно.
   "РС. Стратфорд сказал мне, что есть какая-то лига действий по защите прав андроидов, и если я пройду некоторые тесты, то смогу стать гражданином или кем-то в этом роде. Я должен придумать историю".
   "О, это никогда не работает. Радикальный край! Они годами таскают дела по судам и ничего не доказывают. Я думал, что она, должно быть, одна из тех сумасшедших, но мне нравится, что она давала тебе задания. Я имею в виду, я не против, если ты хочешь попробовать написать для нее рассказ. Если бы вы были гражданином, вы бы хотели остаться с нами?"
   - Да, - сказал я.
   "Так что на самом деле это не имеет никакого значения. Какой торнадо в чайнике". Она остановилась передо мной. Она подняла мой подбородок, затем наклонилась вперед и поцеловала меня. После дневной неразберихи я был рад, когда мой предварительный паттерн закрепился, и я мог делать что-то хорошо, не задумываясь об этом.
   После секса, после короткого глубокого сна, последовавшего за ним, я сел в темноте и схватил ее за руку. - Почему ты думаешь, что он дурак?
   - Сейчас полночь, - пробормотала она.
   "Он мой приоритет".
   "Его отец был глуп, - сказала она. "Космическая глупость. Все, что они там делают, это умирают, а он пошел и умер. Ее голос рычал. - Никогда не летай в космос, Сил. Не отпускай и Джеффри, искандидар. Даже не для того, чтобы быть просто пилотом шаттла. Таким был его отец поначалу. Пионеры Марса. Жертвы Кали".
   - Думаешь, если он будет отстранен от специального образования, то не сможет попасть в космос?
   Напряженная тишина в темноте. Я чувствовал, как жар ее тела немного поднимается. Через мгновение она сказала: "Сильванус".
   "Какая?"
   Она села и ударила меня. Она обрушила на меня град ударов открытой ладонью по верхней части тела. Ее дыхание сбилось с одышки, перешедшей в рыдания. Я прикрыл свои уязвимые места и стал ждать. На это посвящение существовала определенная реакция; это было приглашение к боли. С каждым ударом, который она наносила, я боролся с желанием нанести ответный удар, потому что я знал какой-то частью своего разума, которая никогда раньше не бодрствовала, что это не та ситуация, для которой я был заранее подготовлен.
   Наконец она легла на спину, тяжело и быстро дыша. - Ударь меня, - прошептала она.
   Я сидел неподвижно.
   "Ударь меня, искандидар. Я не должен нападать на тебя, потому что ты говоришь что-то ужасное, но верное. Ударь меня в ответ.
   Я ждал.
   "Сильванус". Она перевернулась на бок и включила ночник, потом легла и посмотрела на меня большими темными глазами. - Я причинил тебе вред?
   Я посмотрел на свои плечи и грудь. Я был создан толстокожим, чтобы не было синяков. - Может быть, немного, - сказал я.
   - В узорах?
   "Нет."
   "Я использовала волшебное слово, - сказала она, - а ты не сделал того, что я тебе сказала".
   Я сидел молча. Тогда я сказал: "Стирание памяти?"
   Ее молчание длилось дольше моего. Наконец она сказала: "Нет".
   Я снова лег рядом с ней. Надежная почва обещания только что задрожала в ее молчании. В следующий раз мне лучше повиноваться ей, что бы она ни попросила. Даже если бы никто не знал, я бы знал, что сделал это по своему выбору.
   Если бы я был равен Джеффри, а он учился и рос, как я мог тоже не учиться и не расти?
   ПОЧТОВЫЙ ШМИЛЬ ГАНИМЕД, Роберт Сильверберг
   - Я вымотался, - горько прорычал Престон. "Из меня сделали почтальона. Я - почтальон!
   Он скомкал памятку о задании в маленький твердый комок и швырнул его в щетинистое отражение себя в зеркале бара. Он не брился три дня - именно столько времени прошло с тех пор, как его уведомили о его увольнении из службы космического патрулирования и переводе в почтовую службу.
   Внезапно Престон почувствовал руку на своем плече. Он поднял глаза и увидел человека в аккуратной серой форме патрульного.
   - Что тебе нужно, Доус?
   - Шеф искал тебя, Престон. Тебе пора бежать".
   Престон нахмурился. - Пора отправлять почту, а? Он сплюнул. - Неужели им нечего делать с хорошими космонавтами, кроме как сделать из них почтальонов?
   Другой мужчина покачал головой. - Ты не будешь ворчать из-за этого, Престон. В ваших бумагах не указано, к какому отделению вы приписаны, и если вас заставят носить почту, то все. Его голос вдруг стал нежным. - Пойдем, прес. Последний глоток, а потом пошли. Ты же не хочешь испортить хорошую пластинку, не так ли?"
   - Нет, - задумчиво сказал Престон. Он допил свой напиток и встал. "Хорошо. Я готов. Ни снег, ни дождь не помешают мне совершить назначенный обход, как бы там ни было.
   - Это умное отношение, Престон. Пойдем, я провожу тебя до администрации.
   Яростно Престон оторвал руку, которую другой обнял его за плечи. - Я могу добраться туда сам. По крайней мере, отдайте мне должное за это!"
   - Хорошо, - сказал Доус, пожимая плечами. - Ну... удачи, Престон.
   "Ага. Спасибо. Большое спасибо.
   Он протиснулся мимо человека в космическом сером и, уходя, обогнал парочку забегаловок. Он толкнул дверь бара и на мгновение постоял снаружи.
   Было около полуночи, и небо над космопортом Нома было усеяно звездами. Наметанный глаз Престона различал Марс, Юпитер, Уран. Там они были - ждали. Но остаток своих дней он проведет, переправляя письма на пути к Ганимеду.
   Он вдохнул холодный ночной воздух летней Аляски и расправил плечи.
   * * * *
   Два часа спустя Престон сел за штурвал одноместного патрульного корабля, как и в прежние времена. Только пульт управления был голым там, где на обычных сторожевых кораблях были найдены боевые шпильки для тяжелых орудий. А в грузовом отсеке вместо ящиков с запасными боеприпасами лежали три набитых мешка с почтой, предназначенной для колонии на Ганимеде.
   "Небольшая разница ", - подумал Престон, настраивая схему взрыва.
   - Ладно, Престон, - раздался голос с башни. - У тебя есть допуск.
   - Ура, - сказал Престон и дернул рычаг взрыва. Корабль рвануло вверх, и на секунду он ощутил немного прежнего возбуждения - пока не вспомнил.
   Он вывел корабль в космос, увидел черноту в обзорной панели. Затрещало радио.
   "Входи, Почтовый Корабль. Входите, почтовый корабль.
   - Я в деле. Что тебе нужно?
   - Мы твой конвой, - сказал жесткий голос. "Патрульный корабль 08756, лейтенант Меллорс, над вами. В три часа спустился патрульный корабль 10732, лейтенант Гундерсон. Мы проведем вас через Пиратский пояс.
   Престон почувствовал, как его лицо вспыхнуло от стыда. Меллорс! Гандерсон! Они назначат двух его старых приятелей охранять его.
   "Пожалуйста, подтвердите", - сказал Меллорс.
   Престон сделал паузу. Затем: "Почтовый корабль 1872 года, на борту лейтенант Престон. Я подтверждаю сообщение".
   Повисла ошеломленная тишина. " Престон? Хэл Престон?
   - Единственный и неповторимый, - сказал Престон.
   - Что ты делаешь на почтовом корабле? - спросил Меллорс.
   - Почему бы вам не спросить об этом шефа? Это он выдернул меня из Патруля и посадил сюда.
   - Ты можешь победить это? - недоверчиво спросил Гундерсон. "Хэл Престон, на почтовом корабле".
   "Ага. Невероятно, не так ли?" - с горечью спросил Престон. "Вы не можете поверить своим ушам. Ну, тебе лучше поверить в это, потому что я здесь.
   - Должно быть, какая-то канцелярская ошибка, - сказал Гундерсон.
   - Давай сменим тему, - рявкнул Престон.
   Несколько мгновений они молчали, пока три корабля - два вооруженных и один груженный почтой для Ганимеда - устремились прочь от Земли. Манипулируя органами управления с легкостью своего многолетнего опыта, Престон плавно направил корабль к сияющей громаде далекого Юпитера. Даже на таком расстоянии он мог разглядеть пять или шесть ярких точек, окружающих огромную планету. Была Каллисто и... ах... был Ганимед.
   Он сделал расчеты, проверил свои органы управления, вычислил орбиты. Что угодно, лишь бы не разговаривать с двумя его бывшими сослуживцами или не думать об унизительной работе, которую он выполнял. Что-нибудь, чтобы-
   " Пираты! Поднимаемся в два часа! "
   Престон проснулся. Он определил местонахождение пиратских кораблей - их было два, выходивших из пояса астероидов. Маленькие, смертоносные, компактные, они вращались вокруг него.
   В бессильной ярости он стучал по приборной панели, ища пушки, которых там не было.
   - Не волнуйтесь, Прес, - раздался голос Меллорса. - Мы позаботимся о них для вас.
   - Спасибо, - горько сказал Престон. Он смотрел, как приближаются пиратские корабли, страстно желая поменяться местами с людьми на патрульных кораблях над ним и под ним.
   Внезапно яркое пламенное копье метнулось сквозь пространство, и корпус корабля Гандерсона засветился вишнево-красным цветом. - Я в порядке, - немедленно сообщил Гундерсон. "Экраны взяли на себя ответственность".
   Престон схватился за штурвал и бросил корабль в резкое пике, отбрасывая его обратно за защиту обоих патрульных кораблей. Он видел, как Гундерсон и Меллорс подошли к одному из пиратов. Два голубых луча лизнулись, и пиратский корабль взорвался.
   Но тут в неожиданном пике спикировал второй пират. "Высматривать!" Престон беспомощно закричал, но было слишком поздно. Лучи вонзились в корпус корабля Меллорса, и вдоль его борта открылась темная полоса трещины. Престон ударил рукой по панели управления. Лучше умереть в честном воздушном бою, чем так жить!
   Теперь это был один против одного - Гундерсон против пирата. Престон снова отступил, чтобы воспользоваться защитой патрульного корабля.
   "Я собираюсь попробовать отвлекающую тактику", - сказал Гундерсон на неуловимом узком луче. "Приготовьтесь прорваться и нестись к Ганимеду со всем, что у вас есть".
   "Проверять."
   Престон наблюдал, как тактика начинает действовать. Корабль Гундерсона двигался по длинной закрученной спирали, увлекавшей пирата в верхний квадрант космоса. Освобождая путь, Престон вел свой корабль под двумя другими к беспрепятственной свободе. Оглянувшись назад, он увидел, что Гундерсон летит к пирату на орбите столкновения.
   Он отвернулся. По счету двое патрульных погибли, два корабля потерпели крушение, но почта дошла.
   Покачав головой, Престон наклонился над панелью управления и направился к Ганимеду.
   * * * *
   Сине-белая замерзшая луна висела под ним. - рявкнул Престон по рации.
   "Колония Ганимед? Входите пожалуйста. Это твой Почтовый Корабль. Слова были кислыми во рту.
   На секунду повисла тишина. - Входи, Ганимед, - нетерпеливо повторил Престон, и тут звук сигнала бедствия прервался через его звукосниматель.
   Он шел широким лучом со спутника внизу, и они отключили все приемные устройства, пытаясь усилить свой передатчик. Престон потянулся к широкой перекладине и нажал на нее.
   "Хорошо, я ловлю твой сигнал, Ганимед. Заходи сейчас же!
   - Это Ганимед, - сказал напряженный голос. - У нас здесь проблемы. Кто ты?"
   - Почтовый корабль, - сказал Престон. "С Земли. В чем дело?"
   Где-то рядом с микрофоном послышался шепот голосов. Наконец: "Привет, почтовый корабль?"
   "Ага?"
   - Тебе придется вернуться на Землю, парень. Вы не можете приземлиться здесь. Нам тяжело, пропустить почту, но...
   Престон нетерпеливо сказал: "Почему я не могу приземлиться? Что за чертовщина там творится?
   - Нас захватили, - сказал усталый голос. - Колония была полностью окружена ледяными червями.
   - Ледяные черви?
   - Местная туземная жизнь, - объяснил колонист. "Они около тридцати футов в длину, фут в ширину и в основном имеют рот. Их кольцо шириной примерно в сотню ярдов окружает Купол. Они не могут войти, и мы не можем выбраться, и мы не можем придумать для вас никакого возможного подхода.
   - Красиво, - сказал Престон. - Но почему тебя это не беспокоило, пока ты строил свой Купол?
   "Очевидно, у них очень длинный цикл гибернации. Мы здесь всего два года, знаете ли. Ледяные черви, должно быть, все спали, когда мы пришли. Но в прошлом месяце они выползали изо льда сотнями".
   "Почему Земля не знает?"
   "Антенна нашего передатчика дальнего действия находилась за пределами Купола. Один из червей пролетел мимо и сжевал антенну. Все, что у нас осталось, это то, что мы используем для ближнего действия, и оно бесполезно более чем в десяти тысячах миль отсюда. Ты первый, кто был так близко с тех пор, как это случилось.
   - Я понял. Престон на секунду закрыл глаза, пытаясь все обдумать.
   * * * *
   Колония была заблокирована враждебной инопланетной жизнью, поэтому он не мог доставить почту. Хорошо. Если бы он был штатным сотрудником Почтовой службы, то отказался бы от этой работы как от плохой работы и вернулся бы на Землю, чтобы сообщить о затруднении.
   Но я не вернусь. Я буду их лучшим чертовым почтальоном.
   - В любом случае, дай мне посадочную орбиту, Ганимед.
   - Но ты не можешь спуститься! Как ты покинешь свой корабль?
   - Не беспокойся об этом, - спокойно сказал Престон.
   "Мы должны волноваться! Мы не смеем открывать Купол, когда снаружи эти твари. Вы не можете спуститься, почтовый корабль.
   "Тебе нужна почта или нет?"
   Колонист остановился. "Что ж-"
   - Ладно, - сказал Престон. "Заткнись и дай мне координаты посадки!"
   Наступила пауза, а затем начали появляться цифры. Престон записал их в блокнот.
   "Хорошо, они у меня. А теперь сиди и жди". Он презрительно взглянул на три почтовых сумки позади себя, ухмыльнулся и начал выстраивать орбиту.
   Почтальон, я? Я покажу им!
   * * * *
   Он посадил Почтовый Корабль со всем мастерством своих лет службы в Патруле, кружась вокруг большого спутника Юпитера с такой осторожностью и точностью, как если бы он нацеливался на пиратское логово в поясе астероидов. По-своему это было не менее опасно, а может быть, и более.
   Престон вывел корабль на постоянно сужающуюся орбиту, которую он стабилизировал примерно в сотне миль над поверхностью Ганимеда. Когда его корабль вращался вокруг полюсов Луны на узкой орбите, он начал придумывать некоторые расчеты топлива.
   Его блокнот начал заполняться заметками.
   Хранение топлива-
   Скорость убегания-
   Погрешность-
   Коэффициент безопасности-
   Наконец он поднял взгляд. Он точно подсчитал, сколько запасного топлива у него было, сколько он мог позволить себе тратить впустую. Это была маленькая фигурка, возможно, слишком маленькая.
   Он повернулся к радио. - Ганимед?
   "Где ты, Почтовый Корабль?"
   - Я на узкой орбите примерно в сотне миль вверх, - сказал Престон. "Назови мне цифры окружности твоего Купола, Ганимед?"
   - Семь миль, - сказал колонист. "Что ты планируешь делать?"
   Престон не ответил. Он прервал контакт и накакал еще несколько цифр. Семь миль ледяных червей, а? Это было слишком много, чтобы справиться. Он планировал сбросить на них горящее топливо и сжечь их, но он не мог сделать это таким образом.
   Ему придется попробовать другую тактику.
   Внизу он мог видеть сине-белый аммиачный лед, который представлял собой замороженную атмосферу Ганимеда. Среди белизны мягко мерцала прозрачная желтизна Купола, под изогнутыми стенами которого жила колония Ганимед. Даже предупрежденный, Престон вздрогнул. Купол окружал живой извивающийся пояс гигантских червей.
   - Мило, - сказал он. "Просто прекрасно."
   Поднявшись, он перелез через мешки с почтой и направился к корме корабля в поисках дополнительных топливных баков.
   Работая быстро, он вытащил один из них и привязал его к пустой орудийной башне, убедившись, что сможет снова освободить его, когда он ему понадобится.
   Он вытер пот и проверил угол наклона топливного бака к земле, когда он будет снижаться для посадки. Удовлетворенный, он пробил дыру в боку топливного бака.
   - Хорошо, Ганимед, - сообщил он по рации. - Я спускаюсь.
   Он сорвался с узкой орбиты и в ручном режиме качнул корабль вниз. Неприступная поверхность Ганимеда становилась все ближе и ближе. Теперь он мог ясно видеть ледяных червей.
   Ужасные, толстые существа, свернувшиеся клубками вокруг Купола. Престон проверил свой скафандр, убедившись, что он запечатан. Приборы сказали ему, что сейчас он находится всего в десяти милях от Ганимеда. Еще один поворот вокруг полюсов сделает это.
   Он выглянул, когда Купол опустился ниже, и снова включил радио.
   - Я собираюсь спуститься и прожечь путь сквозь этих твоих червей. Внимательно смотри на меня и прыгай, когда увидишь, что я приземляюсь. Я хочу, чтобы шлюз был открыт, иначе.
   "Но-"
   "Никаких "но!"
   Теперь он был прямо над головой. Всего одна обычная пушка решит всю проблему, подумал он. Но у почтовых кораблей не было оружия. Они не должны были в них нуждаться.
   Он как можно лучше отцентрировал корабль на куполе внизу и включил автопилот. Спрыгнув с пульта управления, он побежал обратно к орудийной башне и захлопнул плексилитовый экран. Его внешняя стенка открылась, и топливный бак вылетел наружу и вниз. Он вернулся на свое место за панелью управления и посмотрел на обзорный экран. Он улыбнулся.
   Топливный бак лежал рядом с Куполом - прямо посреди гнезда ледяных червей. Из прокола вытекало топливо.
   Ледяные черви извивались со всех сторон.
   "В настоящее время!" - мрачно сказал Престон.
   Корабль с ревом рухнул вниз, взорвавшись реактивными двигателями. Огонь вылизал, нагрел землю, растопил снег - зажег бензобак! Вспыхнуло гигантское пламя, резко отразившееся от снегов Ганимеда.
   И пришли безмозглые ледяные черви, маршируя к огню, поглощаясь, как и другие, пожирающие тела мертвых и умирающих.
   Престон отвел взгляд и сосредоточился на поиске места для посадки корабля.
   * * * *
   Катастрофа все еще бушевала, когда он спрыгнул с трапа корабля, сжимая один из тяжелых почтовых мешков, и пробрался сквозь тающие снега к шлюзу.
   Он ухмыльнулся. Шлюз был открыт.
   Руки схватили его, потащили насквозь. Кто-то открыл его шлем.
   "Отличная работа, Почтальон!"
   - Есть еще два почтовых мешка, - сказал Престон. - Вызовите людей за ними.
   Ответственный указал на двух молодых колонистов, которые надели скафандры и бросились через шлюз. Престон наблюдал, как они мчались к кораблю, забрались внутрь и через несколько мгновений вернулись с мешками с почтой.
   - У тебя есть все, - сказал Престон. "Я выписываюсь. Я сообщу патрулю, чтобы он прибыл сюда и убрал за вами этот бардак.
   - Как мы можем отблагодарить вас? - спросил мужчина официального вида.
   - Нет необходимости, - небрежно сказал Престон. - Я должен был каким-то образом доставить эту почту сюда, не так ли?
   Он отвернулся, улыбаясь про себя. Может быть, Шеф знал, что делает, когда взял опытного патрульного и бросил его в Постал. Доставить почту на Ганимед было опаснее, чем сразиться с полдюжиной космических пиратов. Наверное, я ошибался , подумал Престон. Это не легкая работа для стариков.
   Озабоченный, он пошел через шлюз. Ответственный человек поймал его за руку. - Послушай, мы даже не знаем твоего имени! Вот ты герой, и...
   "Герой?" Престон пожал плечами. "Все, что я сделал, это доставил почту. Знаете, это все в рабочем дне. Почта должна пройти!
   ДЕРЖАТЬСЯ, Фредрик Браун
   Даптин - вот в чем секрет. Сначала они назвали его адаптином; затем его сократили до daptine. Это позволило нам адаптироваться.
   Нам все объяснили, когда нам было десять лет; Я предполагаю, что они думали, что мы были слишком молоды, чтобы понять до этого, хотя мы уже многое знали. Они сказали нам сразу после того, как мы приземлились на Марсе.
   - Вы дома , дети, - сказал нам директор, когда мы вошли в стеклянный купол, который для нас там построили. И он сказал нам, что этим вечером для нас будет специальная лекция, важная, которую мы все должны посетить.
   И в тот же вечер он рассказал нам всю историю и почему. Он встал перед нами. Конечно, ему пришлось надеть скафандр с подогревом и шлем, потому что температура в куполе была для нас комфортной, а для него уже морозной, а воздух уже слишком разреженным, чтобы дышать. Его голос донесся до нас по радио из шлема.
   "Дети, - сказал он, - вы дома. Это Марс, планета, на которой вы проведете остаток своей жизни. Вы марсиане, первые марсиане. Вы прожили пять лет на Земле и еще пять лет в космосе. Теперь вы проведете десять лет, пока не станете взрослыми, в этом куполе, хотя к концу этого срока вам будет разрешено проводить все больше времени на открытом воздухе.
   "Тогда вы пойдете и построите себе дома, будете жить своей жизнью, как марсиане. Вы будете вступать в смешанные браки, и ваши дети будут рождаться настоящими. Они тоже будут марсианами.
   "Настало время рассказать вам историю этого великого эксперимента, частью которого является каждый из вас".
   Потом он сказал нам.
   По его словам, человек впервые достиг Марса в 1985 году. Он был необитаем разумной жизнью (здесь много растений и несколько видов нелетающих насекомых), и он счел его непригодным для жизни по земным меркам. Человек мог выжить на Марсе, только живя внутри стеклянных куполов и надев космические скафандры, когда выходил за их пределы. Вот только днем в теплое время года ему было слишком холодно. Воздух был слишком разрежен для него, чтобы он мог дышать, и длительное воздействие солнечного света - менее фильтрованного от вредных для него лучей, чем на Земле, из-за меньшего количества атмосферы - могло убить его. Растения были ему химически чужды, и он не мог их есть; ему приходилось приносить всю свою еду с Земли или выращивать ее в гидропонных резервуарах.
   В течение пятидесяти лет он пытался колонизировать Марс, и все его усилия потерпели неудачу. Кроме этого купола, который был построен для нас, был еще только один аванпост, еще один стеклянный купол, намного меньший и менее чем в миле от нас.
   Казалось, что человечество никогда не сможет распространиться на другие планеты Солнечной системы, кроме Земли, ибо Марс из всех них был наименее негостеприимным; если он не может жить здесь, то нет смысла даже пытаться колонизировать другие.
   А потом, в 2034 году, тридцать лет назад, блестящий биохимик по имени Уэймот открыл даптин. Чудо-лекарство, действовавшее не на животное или человека, которому его дали, а на зачатое им потомство в течение ограниченного периода времени после прививки.
   Это давало его потомству почти безграничную способность приспосабливаться к изменяющимся условиям, при условии, что изменения производились постепенно.
   Доктор Уэймот сделал прививку, а затем спарил пару морских свинок; они родили помет из пяти особей, и, поместив каждого члена помета в разные и постепенно меняющиеся условия, он получил удивительные результаты. Когда они достигли зрелости, одна из этих морских свинок комфортно жила при температуре сорока градусов ниже нуля по Фаренгейту, другая была вполне счастлива при ста пятидесяти выше. Третий процветал на диете, которая была бы смертельным ядом для обычного животного, а четвертый довольствовался постоянной бомбардировкой рентгеновскими лучами, которая убила бы одного из его родителей за считанные минуты.
   Последующие эксперименты со многими пометами показали, что животные, адаптированные к сходным условиям, правильно размножались, и их потомство с рождения было приспособлено к жизни в таких условиях.
   "Десять лет спустя, десять лет назад, - сказал нам завуч, - вы, дети, родились. Рожденные от родителей, тщательно отобранных из тех, кто вызвался участвовать в эксперименте. И с самого рождения вы воспитывались в тщательно контролируемых и постепенно меняющихся условиях.
   "С момента вашего рождения воздух, которым вы дышите, очень постепенно разжижается, а содержание кислорода в нем уменьшается. Ваши легкие компенсировали это тем, что стали намного больше вместимости, вот почему ваши грудные клетки намного больше, чем у ваших учителей и служителей; когда вы полностью созреете и будете дышать воздухом, подобным марсианскому, разница будет еще больше.
   "Ваши тела покрываются мехом, чтобы вы могли выдерживать усиливающийся холод. Вам комфортно сейчас в условиях, которые быстро убили бы обычных людей. С тех пор, как вам исполнилось четыре года, вашим медсестрам и учителям приходилось носить специальную защиту, чтобы выжить в условиях, которые кажутся вам нормальными.
   "Еще через десять лет, когда вы созреете, вы полностью акклиматизируетесь на Марсе. Его воздух будет вашим воздухом; его пища сажает вашу еду. Вам будет легко переносить экстремальные температуры, а средние температуры приятны для вас. Уже сейчас, из-за пяти лет, которые мы провели в космосе в условиях постепенно уменьшающегося гравитационного притяжения, гравитация Марса кажется вам нормальной.
   "Это будет ваша планета, на которой вы будете жить и заселять. Вы дети Земли, но вы первые марсиане".
   Конечно, многие из этих вещей мы уже знали.
   * * * *
   Прошлый год был лучшим. К тому времени воздух внутри купола - за исключением герметичных частей, где живут наши учителя и помощники - был почти таким же, как и снаружи, и нас выпускали на все более продолжительные периоды времени. Хорошо быть под открытым небом.
   В последние несколько месяцев они ослабили сегрегацию полов, чтобы мы могли начать выбирать себе пару, хотя нам и сказали, что брака не должно быть до последнего дня, после нашего полного очищения. В моем случае выбор не составил труда. Я давно сделал свой выбор и был уверен, что она думает так же; Я был прав.
   Завтра день нашей свободы. Завтра мы будем марсианами, марсианами . Завтра мы захватим планету.
   Некоторые из нас нетерпеливы, нетерпеливы уже несколько недель, но возобладал мудрый совет, и мы ждем. Мы ждали двадцать лет и можем ждать до последнего дня.
   А завтра последний день.
   Завтра по сигналу мы убьем учителей и других землян среди нас, прежде чем идти дальше. Они не подозревают, поэтому будет легко.
   Мы притворялись уже много лет, и они не знают, как мы их ненавидим. Они не знают, какими отвратительными и безобразными мы находим их с их уродливыми бесформенными телами, такими узкими плечами и крошечной грудью, с их слабыми шипящими голосами, которые нуждаются в усилении, чтобы донести их до нашего марсианского воздуха, и, прежде всего, с их бледно-бледной безволосой кожей.
   Мы убьем их, а потом пойдем и разобьем другой купол, чтобы все земляне там тоже погибли.
   Если еще земляне когда-нибудь придут, чтобы наказать нас, мы сможем жить и прятаться в холмах, где они никогда нас не найдут. И если они попытаются построить здесь больше куполов, мы их сломаем. Мы не хотим больше иметь ничего общего с Землей.
   Это наша планета, и мы не хотим инопланетян. Держись!
   БОЛЕЗНЬ НЕНАВИСТИ, Мюррей Лейнстер
   ГЛАВА I
   Медкорабль " Эсклипус Двадцать" мчался на полной скорости, в то время как команда ее корабля пила кофе. Кэлхун отхлебнул из полной чашки крепкого напитка, а Тормал Мургатройд пил из крошечной кружки, подходящей для его маленьких пушистых лап. Блок астрогации показывал, какой процент этого овердрайвного прыжка был пройден до сих пор, и стрелка была почти у упора.
   Час назад прозвенел предупреждающий гонг, уведомляющий о приближении конца ускоренного путешествия. Отсюда и кофе. Когда произойдет прорыв, поле овердрайва должно разрушиться, и ячейки Дюэнна внизу, возле киля маленького корабля, поглотят энергию, поддерживающую его. Затем Эсклипус Двадцать появится в обычной вселенной солнц и звезд с внезапностью взрыва. Она должна быть где-то рядом с солнцем Таллиен. Затем она должна плыть к этому солнечному солнцу и приблизиться к третьей планете Таллиена со скоростью меньше скорости света, необходимой для путешествия по Солнечной системе. И теперь она должна дать сигнал спускаться на землю, и Кэлхун на полной скорости приступит к цели своего трехнедельного путешествия.
   Его целью была плановая проверка общественного здоровья на Талиене Три. Кэлхун за последнее время совершил пять таких посещений планет с интервалом от одной до трех недель между каждой парой. Когда он покинет Таллиен-3, он отправится обратно в штаб-квартиру сектора за дополнительными распоряжениями о работе Межзвездной медицинской службы.
   Мергатройд жадно облизал свою пустую чашку, чтобы допить последнюю каплю кофе. Он сказал с надеждой:
   " Чи? Он хотел большего.
   - Боюсь, - сказал Кэлхун, - что ты сибарит, Мергатройд. Это твое страстное желание выпить кофе меня беспокоит.
   " Чи! - решительно сказала Мергатройд.
   - Это вошло в привычку, - строго сказал ему Кэлхун. "Тебе следует сбавить обороты. Помните, когда что-то в вашем окружении становится нормальной частью вашего окружения, оно становится необходимостью. Кофе должен быть роскошью, чтобы им можно было наслаждаться как таковым, а не чем-то, чего вы ожидаете и обижаетесь, когда его лишают".
   Мургатройд нетерпеливо сказала:
   " Чи-чи! "
   - Тогда ладно, - сказал Кэлхун, - если ты собираешься быть эмоциональным по этому поводу! Передай свою чашку.
   Он протянул руку, и Мергатройд вложила ему в руку крошечный предмет. Он снова наполнил его и вернул обратно.
   "Но следите за собой, - посоветовал он. - Мы приземляемся на Таллиен Три. Его только что передали нам из другого сектора. Им пренебрегли. Проверок Медслужбы не было уже много лет. Могут быть недоразумения".
   Мургатройд сказала: " Чи! - и присел пить.
   Кэлхун посмотрел на часы и открыл рот, чтобы снова заговорить, когда записанный на пленку голос резко произнес:
   " Когда прозвучит гонг, побег будет через пять секунд. "
   монотонное тиканье, тиканье, тиканье, тиканье, как метроном. Кэлхун встал и небрежно осмотрел корабельные приборы. Он включил видеоэкраны. В овердрайве они, конечно, были бесполезны. Теперь они были готовы сообщить ему о нормальном космосе, как только корабль туда вернется. Он убрал кофейные принадлежности. Мургатройд не хотел расставаться со своей кружкой до последней возможности. Затем он откинулся на спинку кресла и тщательно почистил бакенбарды.
   Кэлхун сел в кресло управления и стал ждать.
   * * * *
   " Бонг! - сказал громкоговоритель, и Мергатройд юркнула под стул. Он держался всеми четырьмя лапами и пушистым хвостом. Громкоговоритель сказал: " Прорыв через пять секунд... четыре... три... две... одну... "
   Возникло ощущение, будто вся вселенная вывернулась наизнанку, и желудок Кэлхуна попытался последовать его примеру. Он сглотнул, и ощущение закончилось, и загорелись экраны. Затем были десять тысяч мириад звезд, и солнце, зловеще пылающее впереди, и какие-то очень яркие объекты поблизости. Это должны были быть планеты, и одна из них была показана в виде полумесяца.
   Кэлхун, разумеется, проверил солнечный спектр. Это было солнце Таллиен. Он проверил более яркие точки в поле зрения. Три были планетами и одна отдаленной яркой звездой. Полумесяц был Таллиеном Три, третьим от своего солнца и непосредственным пунктом назначения Медкорабля. Это был очень хороший прорыв; слишком хорошо, чтобы быть чем-то кроме удачи. Кэлхун повернул корабль к планете-полумесяцу. Он как ни в чем не бывало проверил обычные предметы. Он летел под большим углом к эклиптике, так что метеоры и обломки небесного мусора вряд ли будут ему мешать. Он сделал другие записи, чтобы убить время.
   Он перечитал информационные листы на планете. Он был колонизирован за триста лет до этого. Были проблемы с созданием пригодной для использования человеком экологической системы на планете, потому что местные растения и животные были совершенно бесполезны для человечества. Местную древесину можно было использовать в строительстве, но только после просушки в течение нескольких месяцев. Когда она росла или зеленела, она была настолько насыщена водой, как губка. Здесь никогда не было лесного пожара, даже от молнии!
   Были и другие странности. Аборигенные микроорганизмы здесь не поражали отходы интродуцированных наземных видов. Было необходимо ввести организмы-падальщики из других мест. Эта и другие трудности привели к тому, что только один из пяти континентов мира был заселен людьми. Большая часть земной поверхности была точно такой же, какой она была до высадки людей - непроходимые джунгли губчатой флоры, в которых обитала малоизвестная бесполезная фауна. Кэлхун читал дальше. Население... правительство... статистика здравоохранения... Он просмотрел список.
   У него было время убить, поэтому он перепроверил свой курс и скорость относительно планеты. Он и Мергатройд ужинали. Затем он подождал, пока корабль не подойдет достаточно близко, чтобы сообщить о нем.
   корабль " Эсклипас Двадцать " вызывает землю, - сказал он, когда пришло время. Он записал свой голос, когда звонил. "Запрашиваю координаты для посадки. Наша масса пятьдесят тонн. Повторяю, пятьсот тонн. Цель посадки, осмотр планеты.
   Он ждал, пока его записанный на пленку голос повторял и повторял звонок. Входящий голос резко сказал:
   " Вызов медицинского корабля! Выруби сигнал! Не подтверждайте этот вызов! Выруби сигнал! Инструкции последуют. Но отключи сигнал! "
   Кэлхун моргнул. Из всех возможных ответов на призыв о посадке наименее вероятным будет приказ прекратить подачу сигналов. Но через мгновение он потянулся и остановил передачу своего голоса. Случилось так, что оно закончилось на половине слога.
   Тишина. Не совсем тишина, конечно, потому что была запись фонового шума, который звучал все время, пока Медкорабль находился в космосе. Без него полное отсутствие шума было бы гробовым.
   Голос снаружи сказал:
   " Вы отрезали. Хороший! Теперь слушай! Не повторяйте, не делайте этого! - не подтверждайте этот звонок и не отвечайте на любой звонок от кого-либо еще! На мели тяжелая ситуация. Вы не должны - повторяю, не должны - попасть в руки людей, которые сейчас занимают правительственный центр. Выйти на орбиту. Мы постараемся захватить космопорт, чтобы вы могли приземлиться. Но не отвечайте на этот призыв и не отвечайте ни на какой ответ от кого бы то ни было! Не делай этого! Не делай этого! "
   Раздался щелчок, и почему-то наступила тишина. Кэлхун задумчиво потер нос пальцем. Мергатройд, яркоглазая, тут же потерла нос крошечным темным пальцем. Как и все тормалы , он любил подражать человеческим действиям, как попугаи и волнистые попугаи имитируют человеческую речь. Но вдруг раздался второй голос с новым и строго профессиональным тоном:
   " Вызов медицинского корабля! - сказал этот второй голос. " Вызов медицинского корабля! Космопорт Таллиен Три вызывает медицинский корабль Эсклипус Двадцать! Для посадки отремонтируйте координаты ...
   Голос бодро дал конкретные инструкции. Это был строго профессиональный голос. Он точно повторял инструкции.
   По чистой привычке Кэлхун сказал: "Подтверждаю". Потом резко добавил: "Постой! У меня только что был экстренный вызов...
   Первый голос резко прервал:
   " Выруби сигнал, дурак! Я сказал тебе не отвечать на другие звонки! Выруби сигнал! "
   Строго профессиональный другой голос холодно сказал:
   " Срочный вызов, а? Это будут пункты. Они лучше организованы, чем мы думали, если они приняли ваш запрос на посадку! Чрезвычайная ситуация, все в порядке! Это дьявол чрезвычайной ситуации - это похоже на чертей! Но это космодром. Вы войдете? "
   - Естественно, - сказал Кэлхун. - Что за чрезвычайная ситуация?
   " Ты узнаешь... " Это был профессиональный голос. Другой сердито рявкнул: " Выруби сигнал! Профессиональный голос снова: " ...ты приземляешься. Это не... "
   " Выруби сигнал, дурак! Прекрати... - Снова другой голос.
   Была путаница. Два голоса заговорили вместе. Каждый был на узком луче, пока транслировался вызов Кэлхуна. Голоса не могли слышать друг друга, но каждый мог слышать Кэлхуна.
   " Не слушайте их! Есть... "
   " понимать, но... "
   " Не слушайте! Не... "
   " ...Когда ты приземлишься. "
   Затем голос из космопорта смолк, и Кэлхун убавил громкость другого. Он продолжал кричать, хотя и приглушенно. Он заревел, как будто загрохотал. Он произносил команды так, как если бы они были аргументами или причинами. Кэлхун слушал целых пять минут. Потом осторожно сказал в микрофон:
   "Медицинский корабль " Эсклипус Двадцать " звонит в космопорт. Я прибуду по указанным координатам в указанное время. Я предлагаю вам принять меры предосторожности, если это необходимо, чтобы не помешать моей посадке. Сообщение заканчивается".
   Он развернул корабль и направился к месту назначения, которое ему снабдили, - к месту в пустоте в пяти диаметрах от центра солнечного диска с тем-то и тем-то и с центром диска планеты с таким-то. -таким образом. Он убавил громкость коммуникатора еще тише. Миниатюрный голос кричал и угрожал в тишине диспетчерской медицинского корабля. Через некоторое время Кэлхун задумчиво сказал:
   - Мне это не нравится, Мергатройд! Неопознанный голос говорит нам - а мы персонал Медкорабля, Мергатройд! - с кем мы должны поговорить и что мы должны делать. Наш долг просто игнорировать такие приказы. Но с достоинством, Мургатройд! Мы должны отстаивать достоинство Медслужбы!"
   Мургатройд скептически сказала:
   " Чи ?"
   "Мне не нравится ваше отношение, - сказал Кэлхун, - но я буду иметь в виду, что вы часто правы".
   Мургатройд нашел мягкое место, чтобы свернуться калачиком. Он прижал хвост к носу и лег, моргая на Кэлхуна поверх пушистой полумаски.
   * * * *
   Маленький скип поехал дальше. Диск планеты стал большим. В настоящее время он был ниже. Он поворачивался, когда скип двигался, и из полумесяца превратился в полукруг, а затем в горбатую почти овальную форму. В остальной части Солнечной системы ничего особенного не произошло. Маленькие и тяжелые внутренние планеты намеренно плавали по своим коротким орбитам вокруг Солнца. Внешние газовые планеты-гиганты двигались еще более преднамеренно по более широким траекториям. Были кометы телескопических размеров, были метеориты, и солнце Таллиен посылало чудовищные вспышки, и бури невероятного снега проносились в метановой атмосфере большего газового гиганта этого особого небесного семейства этого солнца и его спутников. Но космос вообще не обращал внимания на человеческую деятельность или обычно нежелательные намерения. Кэлхун, нахмурившись, прислушался к взволнованному командному голосу. Ему все еще это не нравилось.
   Внезапно оборвалось. Медкорабль приблизился к планете, куда ему было приказано отправиться несколько месяцев назад из штаба сектора. Кэлхун исследовал приближающийся мир с помощью электронного телескопа. На полушарии, катящемся к позиции под медицинским кораблем, он увидел город каких-то размеров, и он мог проследить дороги, и здесь и там были небольшие человеческие поселения. При полном увеличении он мог видеть места, где леса были вырублены клиньями и полуквадратами, с чистыми промежутками между ними. Это указывало на возделываемую землю, расчищенную для использования человеком непобедимо аккуратным образом человека.
   Вскоре он увидел посадочную решетку рядом с самым большим городом - эту стену высотой в полмили из замысловато скрепленных стальных балок. Он использовал ионосферу планеты для всей энергии, которую могли использовать жители этого мира, и использовал ту же силу, чтобы поднимать и опускать космические корабли, с помощью которых поддерживалась связь с остальным человечеством. Однако с такого расстояния даже в электронный телескоп Кэлхун не мог разглядеть никакого движения. Дыма не было, потому что электричество из сети обеспечивало всю энергию и тепло планеты, а дымоходов не было. Город был похож на цветную карту с бесконечными деталями, но ничего лишнего.
   Тонкий голос говорил. Это был голос космодрома.
   " Вызов медицинского корабля. Блокировка сетки включена. Верно? "
   - Продолжайте, - сказал Калхун. Он включил коммуникатор.
   Голос из-под земли осторожно сказал:
   " Лучше оставайся на своем пульте. Если здесь что-то случится, вам, возможно, придется принять экстренные меры. "
   Кэлхун поднял брови. Но он сказал:
   "Все готово."
   Он чувствовал мягкие, неуклюжие движения, когда силовые поля от посадочной решетки нащупывали медицинский корабль и центрировали его в сложном узоре. Затем пришло внезапное твердое ощущение, когда сетка зафиксировалась. Медкорабль начал оседать, сначала медленно, но с возрастающей скоростью, к земле внизу.
   Все было очень знакомо. Форма континентов под ним была странной, но такая незнакомость была обычным явлением. Голос из-под земли сказал как ни в чем не бывало:
   " Мы думаем, что все под контролем, но с этими пунктами трудно сказать. На прошлой неделе им сошло с рук несколько метеорологических ракет, и, возможно, им удалось установить на них боеголовки. Они могут использовать их в сети, здесь или попробовать для вас. "
   Калхун сказал:
   - Что такое пара?
   " Вы будете проинформированы, когда приземлитесь ", - сказал голос. Он добавил: " Пока все в порядке. "
   * * * *
   Эсклипус Двадцать опускался, опускался и опускался. Сеть зафиксировалась на сорока тысячах миль. Прошло много времени, прежде чем маленький корабль упал до тридцати тысяч, и еще много времени, прежде чем он достиг двадцати. Затем еще раз дойти до десяти, а потом и до пяти, и до тысячи, и до пятисот. Когда твердая земля была всего в сотне миль внизу и нужно было искать изгиб горизонта, чтобы увидеть его, голос из-под земли сказал:
   " Последние сто миль - сложная часть, а последние пять - там, где сложнее. Если что-то случится, оно будет там. "
   Кэлхун смотрел в электронный телескоп. Теперь, когда он использовал полное увеличение, он мог видеть отдельные здания. Он видел ничтожно малые пылинки, которые могли бы стать притертыми автомобилями на шоссе. На семидесяти милях он уменьшил увеличение, чтобы поле зрения оставалось широким. Он снова уменьшил увеличение до пятидесяти, тридцати и десяти.
   Затем он увидел первые признаки движения. Это была длинная белая нить, которая могла быть только дымом. Он начинался далеко за городом, прыгал вверх и изгибался, очевидно, целясь в спускающийся медицинский корабль. Кэлхун коротко сказал:
   "Приближается ракета. Целится в меня".
   Голос из-под земли сказал:
   " Это замечено. Я даю вам свободное движение, если вы хотите его использовать. "
   Ощущение корабля изменилось. Больше не спускался. Оператор посадочной решетки держал его в воздухе, но Кэлхун мог двигать его, уклоняясь, если хотел. Он одобрил предоставленную ему свободу. Он мог использовать аварийные ракеты, чтобы увернуться. Вторая струйка дыма устремилась вверх.
   Затем сразу за посадочной сеткой начались другие белые нити. Они бросились вслед за первым. Первоначальные ракеты, казалось, уклонялись. Подошли другие. Был замысловатый узор, образованный следами дыма взлетающих ракет и других ракет, следующих за ними, и некоторые следы уклонялись, а другие приближались. Кэлхун осторожно напомнил себе, что маловероятно, что там будут атомные боеголовки. Последние планетарные войны велись с применением термоядерного оружия, и выжили только экипажи одиночных кораблей. Планетарное население - нет. Но в наши дни атомная энергия мало использовалась на мели. Энергию для планетарного использования можно было бы легче получить из верхних, ионизированных пределов атмосферы.
   Догоняющая ракета приблизилась. Был огромный шар дыма и вспышка света, но не ярче солнца. Это было не атомное пламя. Кэлхун расслабился. Он наблюдал, как каждая из ракет, поднявшихся первыми, выслеживалась и уничтожалась другой. Последний, при этом, был на три четверти пути вверх.
   Медицинский корабль слегка вздрогнул, когда силовые поля снова напряглись. Он стремительно снижался. Оно пришло на землю. Фигуры вышли навстречу Кэлхауну, когда он вместе с Мергатройд вышел из шлюза. Некоторые были в униформе. У всех было мрачное выражение и измученный вид людей, находящихся в длительном напряжении.
   Первым пожал руку оператор посадочной решетки.
   "Хорошо! Возможно, вам повезло, что вы приехали. Нам, нормальным, нужна удача!
   Он представил человека в штатском как планетарного министра здравоохранения. Человек в форме возглавлял планетарную полицию. Остальные не были представлены.
   "Мы работали быстро после вашего звонка!" - сказал оператор сети. "Вещи выстраиваются в очередь за тобой, но они плохи!"
   - Мне вот интересно, - сухо признал Кэлхун, - встречают ли все приближающиеся корабли ракетами.
   - Это парас, - мрачно сказал начальник полиции. "Они предпочли бы, чтобы здесь не было медицинского работника".
   * * * *
   По космопорту мчалась наземная машина. Он несся стремительным шагом к группе, стоявшей рядом с медицинским кораблем. У ворот космопорта внезапно завыла сирена. Вторая машина прыгнула, словно пытаясь перехватить первую. Его сирена снова завыла. Затем у окон первой машины появились яркие искры. Загремели бластеры. Невероятно, но Кэлхун увидел летящие к нему бело-голубые бластерные заряды. Люди вокруг него хватались за оружие. Сетевой оператор резко сказал:
   "Садись на свой корабль! Мы позаботимся об этом! Это пара!
   Но Кэлхун стоял неподвижно. Интуитивно было не показывать тревогу. На самом деле он этого не чувствовал. Это было слишком нелепо! Он пытался разобраться в ситуации, и боязливость в такой момент не помогала.
   Болт с треском ударил в корпус медицинского корабля прямо за ним. Рядом с ним загрохотали бластеры. Болт взорвался почти у ног Калхуна. В первой движущейся наземной машине было двое мужчин, и теперь, когда другая машина двинулась, чтобы преградить им путь, один отчаянно стрелял, а другой пытался управлять и стрелять одновременно. Машина с включенной сиреной посылает в них поток болтов. Но обе машины подпрыгивали и подпрыгивали. В таких условиях меткости быть не могло.
   Но болт попал. Двухместная машина внезапно накренилась набок. Его носовая часть коснулась земли. Он закружился, и его задняя часть приподнялась. Он вышвырнул двух своих пассажиров и с эффектом большой неторопливости перевернулся из стороны в сторону и остановился вверх ногами. Из его пассажиров один лежал неподвижно. Другой с трудом поднялся на ноги и побежал - к Калхауну. Он отчаянно стрелял снова и снова...
   Болты от преследующей машины били вокруг него. Затем один ударил его. Он рухнул.
   Руки Калхуна сжались. Автоматически он двинулся к другой неподвижной фигуре, действуя, как медик, когда кто-то ранен. Оператор сети схватил его за руку. Когда Кэлхун дернулся, чтобы освободиться, второй мужчина пошевелился. Его бластер поднялся и заскрипел. Маленький шарик шаровой молнии задел бок Кэлхуна, прожигая его униформу до нитки, как раз в тот момент, когда раздался скрежещущий рев бластерного огня. Второй мужчина погиб.
   "Ты не в своем уме?" - сердито спросил оператор сети. "Он был парашютистом! Он был здесь, чтобы попытаться убить тебя!
   Начальник полиции рявкнул:
   "Покрасьте эту машину! Посмотри, есть ли у него оборудование для распространения инфекции! Распылите все, что было рядом! И поторопитесь!"
   Наступила тишина, когда люди вышли из здания космопорта. Они толкнули перед собой танк на колесах. К нему был присоединен шланг и насадка. Они начали использовать шланг, чтобы создать густой, похожий на туман, тяжелый туман, который прилипал к земле и задерживался там. Спрей имел резкий запах фенола.
   "Что тут происходит?" - сердито спросил Кэлхун. "Проклятие! Что тут происходит?"
   Министр здравоохранения недовольно сказал:
   "Почему... у нас возникла ситуация с общественным здравоохранением, с которой мы не смогли справиться. Похоже, это эпидемия... мы не знаем чего, но похоже на одержимость демонами.
   ГЛАВА II
   - Я бы хотел, - сказал Кэлхун, - дать определение. Что ты имеешь в виду под пара?
   Мургатройд возмущенно повторила его тон: " Чи-чи! "
   Это было минут через двадцать. Кэлхун вернулся на медицинский корабль и обработал бластерный ожог на боку. Он сменил обгоревшую униформу на гражданскую. Здесь это не выглядело бы эксцентрично. Обычная мужская одежда была чрезвычайно похожа по всей галактике. Женская одежда была чем-то другим.
   Теперь он и Мергатройд ехали в наземной машине с четырьмя вооруженными людьми из планетарной полиции, а также с гражданским лицом, которого представили как министра здравоохранения планеты. Машина стремительно неслась к воротам космопорта. Массы густого серого тумана все еще цеплялись за землю, где лежала на заднем плане машина потенциальных убийц и где остались тела двух мертвецов. Туман распространялся повсюду - везде, где мужчины касались земли или где проехала их машина.
   Кэлхун имел некоторый опыт борьбы с эпидемиями и экстренными мерами по уничтожению инфекции. Он больше доверял примитивной санитарной ценности огня. Это сработало, каким бы древним ни был процесс сжигания вещей. Но очень многие люди в наши дни никогда не видели открытого пламени, разве что на уроках естествознания в школе, где его можно было показать как поразительно быструю реакцию окисления. Но люди использовали электричество для тепла, света и энергии. Человечество вышло из эпохи огня. Так что здесь, на Таллиене, казалось неизбежным, что инфекционный материал должен быть обработан антисептиками, а не просто подожжен.
   -- Что такое пара? -- упрямо повторил Кэлхун.
   Министр здравоохранения недовольно сказал:
   "Пары - это... существа, которые когда-то были нормальными людьми. Они больше не в здравом уме. Возможно, они уже не мужчины. Что-то с ними случилось. Если бы вы приземлились на день или два позже, вы бы вообще не приземлились. Мы, нормалы, планировали взорвать посадочную решетку, чтобы ни один другой корабль не смог приземлиться и снова взлететь, чтобы распространить... заразу на другие миры. Если это инфекция".
   - Разрушение посадочной решетки, - практично сказал Кэлхун, - может быть в крайнем случае. Но наверняка есть и другие вещи, которые нужно попробовать в первую очередь!"
   Затем он остановился. Наземная машина, в которой он ехал, подъехала к воротам космопорта. Там ждали еще три наземные машины. Один качнулся в движении впереди них. Двое других заняли позиции позади. Караван из четырех машин, ощетинившихся взрывным оружием, несся по широкому шоссе, которое начиналось здесь, у космопорта, и тянулось прямо по ровной местности к городу, башни которого виднелись на горизонте. Другие машины сформировали охрану Калхуна. Он нуждался в защите прежде, и он может нуждаться в ней снова.
   "С медицинской точки зрения, - сказал он министру здравоохранения, - я полагаю, что пара - это человеческая жертва какого-то состояния, которое заставляет его вести себя безумно. Это довольно расплывчато. Вы говорите, что это не контролировалось. Это действительно оставляет все очень расплывчатым. Насколько широко он распространен? Географически, я имею в виду.
   "Пары появились, - сказал министр здравоохранения, - в каждом месте на Тальене-3, где есть мужчины".
   - Значит, это эпидемия, - профессионально сказал Кэлхун. "Можно назвать это пандемией. Сколько дел?"
   - Мы предполагаем, что это тридцать процентов населения - пока, - безнадежно сказал министр здравоохранения. - Но с каждым днем сумма растет. Он добавил: "Доктор. У латышей есть надежда на вакцину, но для большинства это будет слишком поздно".
   Кэлхун нахмурился. С достаточно современными медицинскими методами почти любую инфекцию можно остановить задолго до того, как возникнет такое количество случаев!
   "Когда это началось? Как долго он работает?"
   "Первые параграфы были обследованы полгода назад", - сказал министр здравоохранения. "Считалось, что это болезнь. Наши лучшие медики обследовали их. Они не могли договориться о причине, они не могли найти ни микроба, ни вируса..."
   "Симптомы?" - резко спросил Кэлхун.
   "Доктор. Латыш сформулировал их медицинскими терминами", - сказал министр здравоохранения. "Состояние начинается с периода сильной раздражительности или депрессии. Депрессия настолько сильна, что нередки самоубийства. Если этого не происходит, наступает период подозрительности и скрытности, сильно напоминающий паранойю. Затем возникает тяга к необычной еде. Когда это становится неконтролируемым, пациент сходит с ума!"
   * * * *
   Наземные автомобили мчались в сторону города. Появилась вторая группа машин в ожидании. Когда к ним подъехал караван из четырех автомобилей, один из них оказался перед автомобилем, в котором ехали Кэлхун и Мергатройд. Остальные выстроились в тыл. Он стал выглядеть как респектабельная боевая сила.
   - А после безумия? - спросил Калхун.
   - Тогда они пара! сказал министр здравоохранения. "Они жаждут невероятного. Они питаются отвратительным. И они ненавидят нас, нормальных людей, как... черти из ада ненавидят нас!
   - А после этого снова? - сказал Калхун. "Я имею в виду, каков прогноз? Они умирают или выздоравливают? Если выздоровеют, то через сколько? Если они умрут, то как скоро?"
   "Они пара!" - раздраженно сказал министр здравоохранения. "Я не врач! Я администратор! Но я не думаю, что кто-то выздоравливает. Конечно, никто не умирает от этого! Они остаются - теми, кем они стали".
   "Мой опыт, - сказал Кэлхун, - в основном связан с болезнями, от которых человек либо выздоравливает, либо умирает. Болезнь, жертвы которой организуют кражу метеорологических ракет и используют их для уничтожения корабля - только они потерпели неудачу - и продолжают попытки убийства... это не похоже на болезнь! Болезнь не имеет своей цели. У них была цель - как будто они подчинялись одному из них".
   Министр здравоохранения с тревогой сказал:
   - Было высказано предположение, что причиной того, что произошло, является что-то из джунглей. На других планетах есть существа, которые пьют кровь, не будя своих жертв. Есть рептилии, которые жалят людей. Есть даже насекомые, которые жалят людей и приносят болезни. Что-то подобное, кажется, вышло из джунглей. Пока мужчины спят - с ними что-то происходит! Они превращаются в пп. Что-то родное этому миру должно быть ответственным. Планета не приняла нас. Нет ни одного родного растения или зверя, полезного для нас! Мы должны выращивать почвенные бактерии, чтобы здесь могли расти растения земного типа! Мы не начинаем знать всех существ джунглей! Если что-то случится и сделает людей парашютистами без их ведома...
   Кэлхун мягко сказал:
   - Казалось бы, такие вещи можно обнаружить.
   Министр здравоохранения с горечью сказал:
   "Не эта штука! Это разумно! Он прячется! Он действует так, как будто планирует уничтожить нас! Почему... был молодой доктор, который сказал, что вылечил паралич! Но мы нашли его и бывшего парашютиста мертвыми, когда пошли проверять его заявление! Твари из джунглей убили их! Они думают! Они знают! Они понимают! Они рациональны и как черти...
   * * * *
   Впереди в ожидании появилась третья группа наземных машин. Как и другие, они были заполнены мужчинами с бластерными винтовками. Они присоединились к процессии - мчащейся, никогда не останавливающейся группе машин из космопорта. Шоссе явно патрулировали на случай возможной засады или блокпоста. Усиленная боевая группа двинулась дальше.
   - Как медик, - осторожно сказал Кэлхун, - я сомневаюсь в существовании местного разумного существа, отличного от человека. Существа развиваются или приспосабливаются к окружающей среде. Они изменяются или развиваются, чтобы вписаться в какую-то нишу, какое-то особое место в экологической системе, которая является их средой. Если в среде нет ниши и места для конкретного существа, его там нет! И ни в какой среде не может быть места для существа, которое ее изменит. Это было бы противоречием в терминах! Мы, разумные люди, меняем миры, в которых живем! Любое разумное существо будет! Таким образом, разумное животное почти невозможно, как и любое другое существо. Это правда, что мы произошли, но - другая разумная раса? О, нет!"
   Мургатройд сказал:
   " Чи! "
   Башни города возвышались над горизонтом все выше и выше. Затем внезапно стремительная кавалькада подошла к окраине города и нырнула в него.
   Это был не обычный город. Здания не были эксцентричными. Все планеты, кроме самых новых, имеют местные архитектурные особенности, так что неудивительно было видеть все окна, увенчанные тройными арками, или совершенно бесполезные пилястры в кирпичных стенах многоквартирных домов. Это заставило бы город казаться только отдельным. Но это было ненормально. Улицы не были чистыми. Два окна из трех были разбиты. На месте Кэлхун увидел двери, которые были взломаны и расколоты, и так и не были восстановлены. Это подразумевало безудержное насилие. Улицы были почти пусты. Время от времени на тротуарах перед мчащимися наземными автомобилями можно было увидеть фигуры, но машины никогда не обгоняли их. Пешеходы сворачивали за угол или ныряли в дверные проемы, прежде чем кавалькада успевала их настигнуть.
   Здания стали выше. Уровень улицы оставался пустым, но время от времени, на много этажей выше, из окон выглядывали головы. Затем сверху донеслись пронзительные крики. Невозможно было сказать, были ли они криками неповиновения, насмешки или отчаяния, но они были направлены на гоночные машины.
   Кэлхун быстро посмотрел на лица людей вокруг него. Министр здравоохранения выглядел одновременно убитым горем и озлобленным. Глава планетарной полиции мрачно смотрел вперед. Визги и вопли эхом разносились между стенами здания. Из окон начали падать предметы: бутылки, кастрюли и сковородки. Стулья и табуретки крутились и крутились, летя вниз. Все, что было незакрепленным и что можно было выбросить из окна, рухнуло вниз, брошенное обитателями этих высоких жилищ. С ними пришли крики, которые, несомненно, были проклятиями.
   Кэлхауну пришло в голову, что в истории был период, когда действия толпы неизменно означали пожар. Люди сжигали то, что ненавидели и чего боялись. Они также сжигали религиозные подношения различным кровожадным божествам. К счастью, с усмешкой подумал он, пожары перестали быть обычным явлением, иначе горящее масло и горящие ракеты стали бы швырять на землю автомобили.
   "Это твоя непопулярность?" он спросил. "Или я имею в этом долю? Я нежелательна для некоторых слоев населения?"
   - Вам не рады в парашютистах, - холодно сказал начальник полиции. - Парас не хочет, чтобы ты был здесь. Что бы ни двигало ими, они боятся, что Медицинская служба может лишить их парашютизма. И они хотят оставаться такими, какие они есть". Его губы скривились. - Однако они не поднимают этот шум. Мы собрали всех, в ком мы были уверены, что они не... заражены, в правительственном центре. Эти люди остались в стороне. Мы не были уверены в них. Поэтому они считают, что мы оставили их, чтобы они стали парашютистами, и им это не нравится!"
   Кэлхун снова нахмурился. Это все спутало. Ходили разговоры об инфекциях и о невидимых существах, выходящих из джунглей, превращающих людей в парасов, а затем контролирующих их, как если бы они были одержимы демонами. Однако было несколько человеческих капризов, которые не были записаны в файлах Медслужбы. Кэлхун кое-что вспомнил, и ему захотелось заболеть. Это было похоже на инфекцию, а также на одержимость бесами. Во всяком случае, там будут существа, не сильно удаленные от вовлеченных полей.
   "Я думаю, - сказал он, - что мне нужно поговорить с вашими исследователями контр-пара. У вас есть люди, работающие над этой проблемой?
   - Да, - мрачно сказал начальник полиции. "Но большинство из них превратились в пара. Мы думали, что они будут более опасны, чем другие парашютисты, поэтому расстреляли их. Но это не помогло. Парас все еще появляется, и в Правительственном центре тоже! Теперь мы посылаем парашютистов только через южные ворота. Они, без сомнения, выдают себя за парашютистов.
   * * * *
   На какое-то время в мчащихся машинах воцарилась тишина, хотя сверху доносился невнятный вой и проклятия. Затем внезапный вопль предвиденного триумфа раздался сверху. Огромный предмет мебели, кушетка, казалось, вот-вот врежется в машину, в которой ехал Кэлхун. Но он резко вильнул, выбежал на тротуар, и диван разлетелся в щепки там, где должна была быть машина. Машина снова съехала на тротуар и помчалась дальше.
   Улица закончилась. На перекрестке возвышался высокий каменный барьер. Он перекрыл шоссе и соединил стены многоквартирных домов по обе стороны. В нем были ворота, и ведущая машина отъехала в сторону, а машина, в которой ехали Кэлхун и Мергатройд, проехала, и впереди был второй барьер, но он был закрыт. Остальные машины подъехали за ним, Кэлхун увидел, что окна в этих многоквартирных домах замуровали. Они построили многоэтажную стену, закрывающую все, что было за их пределами.
   Люди из шлагбаума переходили от машины к машине сопровождения, проверяя людей, сопровождавших Кэлхуна. Министр здравоохранения отрывисто сказал:
   "Каждого в Правительственном центре осматривают по крайней мере один раз в день, чтобы узнать, становятся ли они параноидальными или нет. Тех, у кого проявляются симптомы, выгоняют через южные ворота. Каждый, включая меня, должен получать новый сертификат каждые двадцать четыре часа.
   Внутренние ворота широко распахнулись. Машина, в которой ехал Кэлхун, проехала мимо. Здания вокруг них закончились. Они находились на огромном открытом пространстве, которое, должно быть, когда-то было парком в центре города. Были строения, которые не могли быть ничем иным, как правительственными зданиями. Но население этого мира было небольшим. Они не были грандиозными. Там были пешеходные дорожки и несколько временных построек, явно наспех возведенных для размещения внезапно наплыва людей.
   И здесь было много людей. Было яркое солнце, играли дети, а женщины смотрели на них. В поле зрения было несколько - немного - мужчин, но большинство из них были пожилыми. Вся молодежь была в униформе и торопливо ходила туда-сюда. И хотя дети весело играли, на лицах взрослых было мало улыбок.
   - Я так понимаю, - сказал Кэлхун, - что это Правительственный центр, где вы собрали всех жителей города, в которых были уверены, что они нормальные. Но не все остаются нормальными. И вы считаете, что это не совсем инфекция, а результат того, что с ними сделал... Нечто.
   "Многие наши врачи так думали", - сказал министр здравоохранения. "Но они превратились в пара. Может быть... Вещи добрались до них, потому что они были близки к истине.
   Его голова склонилась вперед на грудь. Начальник полиции коротко сказал:
   - Когда захочешь вернуться на свой корабль, так и скажи, и мы тебя возьмем. Если вы ничего не можете сделать для нас, вы предупредите другие планеты, чтобы они не посылали сюда корабли.
   Наземная машина затормозила перед одним из тех квадратных зданий без украшений, которые повсюду в галактике служат лабораториями. Министр здравоохранения вышел. Кэлхун последовал за ним, Мергатройд ехала у него на плече. Наземный автомобиль уехал, и Кэлхун последовал за ним в здание.
   * * * *
   У дверей стоял часовой и офицер полиции. Он изучил однодневную справку о состоянии здоровья министра. После нескольких телефонных звонков он прошел мимо Калхуна и Мергатройд. Они прошли небольшое расстояние, и другой часовой остановил их. Чуть дальше и еще один часовой.
   - Строгая охрана, - сказал Кэлхун.
   -- Они меня знают, -- тяжело сказал министр, -- но проверяют мою справку о том, что по состоянию на утро я не был парашютистом.
   - Я и раньше видел карантины, - сказал Кэлхун, - но никогда такого! Не против болезней!"
   - Это не против болезней, - тонко сказал министр. "Это против чего-то разумного... из джунглей... кто выбирает жертв по разуму для своих целей".
   Кэлхун очень осторожно сказал:
   "Я не буду отрицать больше, чем джунгли".
   Тут министр здравоохранения постучал в дверь и провел Кэлхуна внутрь. Они вошли в огромную комнату, заполненную набором столов, камер, приборов для наблюдения и записи, необходимых для изучения живого организма. Установка для изучения мертвых вещей совершенно иная. Здесь, посередине комнаты, находился массивный стеклянный лист, разделявший квартиру на две части. По ту сторону стекла, очевидно, находилась асептическая комната, которая теперь использовалась как изолятор.
   Человек ходил взад и вперед за стеклом. Кэлхун знал, что он, должно быть, пара, потому что он был оторван от нормального человечества и по идее, и по сути. Воздух, подаваемый к нему, можно было нагреть почти добела, а затем охладить, прежде чем подавать в асептическую камеру, чтобы он мог дышать, если бы это было необходимо. Или удаленный воздух можно раскалить, чтобы никакие возможные микробы или их споры не могли выйти наружу. Удаленные отходы будут уничтожены путем прохождения через угольную дугу после бесчисленных предыдущих процессов стерилизации. В таких помещениях столетия назад выращивали растения из семян, пропитанных антисептиками, и цыплят, вылупившихся из стерильных яиц, и даже мелких животных, доставленных с помощью асептического кесарева сечения, чтобы они жили в среде, в которой не было живых микроорганизмов. Из комнат, подобных этой, люди впервые узнали, что некоторые виды бактерий вне человеческого тела необходимы для здоровья человека. Но этот человек не был добровольцем для такого исследования.
   Он ходил взад-вперед, сжимая и разжимая руки. Когда Кэлхун и министр здравоохранения вошли в соседнюю комнату, он свирепо посмотрел на них. Он проклинал их, хотя и неслышно из-за листа стекла. Он ужасно ненавидел их, потому что они были не такими, как он; потому что они не были заточены за толстыми стеклянными стенами, через которые можно было наблюдать за каждым его действием и почти за каждой его мыслью. Но в его ненависти было нечто большее. Посреди ярости, столь великой, что его лицо казалось почти багровым, он вдруг неудержимо зевнул.
   Кэлхун моргнул и уставился на него. Человек за стеклянной стеной снова и снова зевал. Он был бессилен остановить это. Если бы такое могло быть, он был в пароксизме зевоты, хотя его глаза сверкали, и он стучал кулаками друг о друга. Мышцы, контролирующие акт зевоты, работали независимо от ярости, которая должна была сделать зевоту невозможной. И ему было стыдно, и он был в ярости, и он зевал сильнее, чем это казалось возможным.
   - Известны случаи, когда человек вывихивал себе челюсть, вот так зевая, - бесстрастно сказал Кэлхун.
   За его спиной раздался тихий голос.
   - Но если у этого человека вывихнута челюсть, никто не сможет ему помочь. Он пара. Мы не можем присоединиться к нему".
   * * * *
   Кэлхун повернулся. Он обнаружил, что к нему с елейной снисходительностью относится мужчина в блестящих толстых очках - а у человека должно быть очень плохое зрение, если он не может носить контактные линзы - и в униформе с кадуцеем на воротнике. Он был пухлым. Он сиял. Он был единственным человеком, которого Кэлхун до сих пор видел на этой планете, на лице которого не было ни отчаяния, ни сбитой с толку ненависти и ярости.
   - Вы из Медслужбы, - радостно заметил сияющий мужчина. "Межзвездной Медицинской Службы, к которой могут быть обращены все проблемы общественного здравоохранения! Но здесь у нас есть реальная проблема для вас! Заразное безумие! Заразное заблуждение! Эпидемия безумия! Чума невыразимая!"
   Министр здравоохранения с тревогой сказал:
   "Это доктор Летт. Он был величайшим из наших врачей. Теперь он почти последний".
   - Согласен, - сказал вежливый мужчина так же живо, как и раньше. "Но теперь Межзвездная медицинская служба присылает кого-то, перед кем я должен преклониться! Кто-то, чьи знания, опыт и подготовка настолько бесконечно превосходят мои, что я смущаюсь! Я робкий! Я не решаюсь высказать свое мнение перед работником медицинской службы!"
   Выдающийся врач нередко возмущался предполагаемым существованием более высоких навыков или знаний, чем его собственные. Но этот человек был не только обижен. Он был насмешливым.
   - Я пришел сюда, - вежливо сказал Кэлхун, - во время визита, который, как я ожидал, будет строго рутинным. Но мне сказали, что здесь очень серьезная ситуация с общественным здравоохранением. Я хотел бы предложить любую помощь, которую я могу оказать".
   "Могила!" Доктор Летт презрительно рассмеялся. "Это безнадежно для бедных планетарных докторов вроде меня! Но, конечно, не для человека с Медкорабля!
   Кэлхун покачал головой. С этим человеком будет нелегко иметь дело. Требовался такт. Но ситуация была ужасающей.
   - У меня есть вопрос, - с сожалением сказал Кэлхун. "Мне сказали, что паралитики - сумасшедшие, и упоминались подозрительность и скрытность, которые предполагают шизо-паранойю, и - как я догадался - термин пара для тех, кто страдает таким образом".
   - Это не какая-то форма паранойи, - презрительно сказал планетарный доктор. "Паранойя предполагает подозрительность ко всем. Парас презирают и подозревают только нормальных людей. Паранойя включает в себя ощущение величия, которым нельзя поделиться. Пара являются друзьями и компаньонами друг для друга. Они с удовольствием сотрудничают, пытаясь сделать нормальных людей такими, как они сами. Параноик не хотел бы, чтобы кто-то разделял его величие!"
   Кэлхун подумал и согласился.
   - Раз ты это сказал, я вижу, что так и должно быть. Но мой вопрос остается. Безумие включает заблуждения. Но пара организуется. Они строят планы и принимают в них разные роли. Они действуют рационально для целей, с которыми согласны, например, убить меня. Но как они могут действовать рационально, если у них заблуждения? Какие у них заблуждения?
   Министр здравоохранения сказал тонко:
   "Только что могут предложить ужасы из джунглей! Я... я не могу слушать, доктор Летт. Я не могу смотреть, если вы собираетесь демонстрировать!"
   Мужчина в очках с толстыми стеклами махнул рукой. Министр здравоохранения поспешно ушел. Доктор Летт издал безрадостный звук.
   "Из него не вышел бы медик! Вот пара в этой асептической комнате. Он необычайно хороший образец для изучения. Он был моим помощником, и я знал его, когда он был в здравом уме. Теперь я знаю его как пара. Я покажу тебе его иллюзию".
   Он подошел к небольшой духовке и открыл дверцу. Он занялся чем-то внутри. Через плечо он сказал с помазанием:
   "У первых поселенцев здесь было много проблем с созданием пригодной для человека экологии в этом мире. Местные растения и животные были бесполезны. Их нужно было заменить вещами, совместимыми с человеком. Потом было больше неприятностей. Полезных падальщиков не было - а падальщики необходимы! Крыса обычно надежна, но крысы не любят Таллиена. Стервятники - нет. Конечно нет. Жуки-падальщики... Жуки-скарабеи... Мухи, производящие личинок для такой хорошей работы по удалению мусора... Никто не процветает на Талиене Три! Мусорщики, как правило, тоже специалисты. Но колония не могла существовать без падальщиков! Итак, наши предки искали в других мирах, и вскоре они нашли существо, которое будет чрезвычайно размножаться и с прекрасной универсальностью на пустошах наших человеческих городов. Правда, от него пахло древним земным животным по имени скунс - бутилмеркаптаном. Это было некрасиво - большинству глаз это противно. Но это был падальщик, и не было отходов, которые он бы не поглотил".
   Доктор Летт отвернулся от культуральной печи. В руке у него был пластиковый контейнер. От него исходил слабый, отвратительный запах.
   "Вы спрашиваете, в чем может заключаться бред пара?" он насмешливо усмехнулся. Он протянул контейнер. "Это заблуждение, что этот падальщик, этот пожиратель нечистоты, этот невыразимый кусок слизистой, извивающейся плоти - парас заблуждается, что это самый восхитительный из продуктов питания!"
   Он сунул пластиковый контейнер под нос Кэлхуна. Кэлхун не переводил дыхание, пока оно оставалось там. Доктор Летт сказал с насмешливым восхищением:
   "Ах! У тебя крепкий желудок, который должен быть у медика! Заблуждение пара состоит в том, что эти извивающиеся, извивающиеся объекты восхитительны! У пара возникает непреодолимая тяга к ним! Как будто у людей в земном мире развивается неудержимая жажда стервятников, крыс и еще менее терпимых вещей. Эти падальщики - парашютисты съедят их! Так что нормальные мужчины скорее умрут, чем станут парасами!"
   Кэлхун задохнулся от чисто инстинктивного отвращения. Вещи в пластиковом контейнере были серыми и маленькими. Если бы они были неподвижны, то выглядели бы не хуже, чем сырые устрицы в коктейле. Но они зашевелились. Они корчились.
   - Я покажу вам, - дружелюбно сказал доктор Летт.
   Он повернулся к стеклянной пластине, разделявшей комнату пополам. Человек за толстым стеклом теперь жадно прижимался к нему. Он смотрел на контейнер с ужасным похотливым желанием. Человек в толстых очках кудахтал на него, как на животное в клетке, которое хочется успокоить. Человек за стеклом истерически зевнул. Казалось, он хныкал. Он не мог оторвать глаз от контейнера в руках доктора.
   "Так!" - сказал доктор Летт.
   Он нажал кнопку. Замок-дверь открылась. Он поставил контейнер внутрь. Дверь закрылась. Его можно было бы стерилизовать до того, как дверь с другой стороны откроется, но теперь он был устроен так, чтобы стерилизовать себя, чтобы предотвратить распространение инфекции.
   Человек за стеклом издавал неслышимые крики. Его переполняло звериное, неудержимое нетерпение. Он закричал на механизм инфекционного шлюза, как зверь мог бы зарычать на отверстие, через которое в его клетку сбрасывали пищу.
   Замок открылся внутри комнаты со стеклянными стенами. Появился пластиковый контейнер. Мужчина прыгнул на него. Он проглотил ее содержимое, и Кэлхуна затошнило. Но пока пара глотал, он смотрел на двоих, которые вместе с Мергатройд наблюдали за ним. Он ненавидел их с такой яростью, что на его висках выступили вены, а кожа побагровела от ярости.
   Кэлхун почувствовал, что побледнел. Он отвел глаза и сказал брезгливо:
   "Я никогда раньше не видел ничего подобного".
   - Это новое, а? - сказал доктор Летт со странной гордостью. "Это новое! Я... даже я!... обнаружил нечто такое, чего не знает Медицинская служба!
   - Я бы не сказал, что служба не знает о подобных вещах, - медленно сказал Кэлхун. "Есть... иногда... в очень малом масштабе... десятки, а то и сотни жертв... иногда бывают подобные иррациональные аппетиты. Но в планетарном масштабе... нет. Никогда не было... эпидемии такого масштаба.
   Он все еще выглядел больным и пораженным. Но он спросил:
   "Каков результат этого... аппетита? Что он делает с пара? Какое изменение в... скажем... его здоровье происходит у человека после того, как он становится пара?"
   - Никаких изменений, - вежливо сказал доктор Летт. "Они не больны и не умирают, потому что они пара. Само по себе состояние не более ненормальное, чем... чем диабет! Диабетики нуждаются в инсулине. Парас... что-то еще. Но есть предубеждение против того, что нужно парам! Это как если бы некоторые мужчины предпочли бы умереть, чем использовать инсулин, а те, кто его использовал, стали изгоями! Я не говорю, что вызывает это состояние. Я не возражаю, если министр здравоохранения считает, что обитатели джунглей выползают и... делают из людей парашютистов. Он наблюдал за выражением лица Кэлхуна. "Согласна ли со мной информация вашей медицинской службы?"
   - Не-е-ет, - сказал Кэлхун. "Боюсь, это склоняется к идее чудовищной причины, но на самом деле это не очень похоже на диабет".
   "Но это!" настаивал Летт. "Все легкоусвояемое, каким бы неаппетитным для современного человека оно ни было, входило в обычный рацион какого-то племени человеческих дикарей! Даже доисторические римляне ели сонь, приготовленных в меду! Почему тот факт, что нужное вещество оказывается в падальщике..."
   "Римляне не жаждали сони, - сказал Кэлхун. "Они могли съесть их или оставить в покое".
   Человек за толстым стеклом уставился на двоих во внешней комнате. Он их невыносимо ненавидел. Он кричал на них. Кровеносные сосуды в его висках пульсировали от его ненависти. Он проклял их.
   * * * *
   "Я указываю еще на одну вещь, - сказал доктор Летт. "Я хотел бы сотрудничать с Межзвездной медицинской службой. Я гражданин этой планеты и не лишен влияния. Но я хотел бы, чтобы моя работа была одобрена Медслужбой. Я утверждаю, что в некоторых районах древней Земли йод добавляли в систему общественного водоснабжения для предотвращения зоба и кретинизма. В питьевую воду добавляли фтор для профилактики кариеса. В общественном водоснабжении Трали содержатся следы цинка и кобальта. Это необходимые микроэлементы. Почему бы вам не признать, что здесь нужны микроэлементы или микроэлементы...
   - Вы хотите, чтобы я сообщил об этом, - категорически сказал Кэлхун. "Я не мог сделать это без объяснений - ряд вещей. Парас - сумасшедшие, но они организуют. Симптом лишения - сильная зевота. Это... состояние появилось всего полгода назад. Эта планета была колонизирована в течение трехсот лет. Это не могло быть естественно необходимым следовым соединением".
   Доктор Летт красноречиво и презрительно пожал плечами.
   - Тогда вы не будете сообщать то, что подтвердит вся эта планета, - резко сказал он. "Моя вакцина..."
   "Вы бы не назвали это вакциной, если бы думали, что она восполняет недостаток - особую потребность жителей Таллиена. Не могли бы вы дать мне немного вашей... вакцины?
   - Нет, - вежливо сказал доктор Летт. - Боюсь, вы не желаете сотрудничать. То немногое, что есть в моей вакцине, нужно для высокопоставленных чиновников, которые должны быть защищены от парасостояния любой ценой. Я готов сделать это в больших масштабах, однако, для всего населения. Тогда я позабочусь о том, чтобы у вас было столько, сколько вам нужно.
   Кэлхун, казалось, задумался.
   - Нет, - признал он, - я не готов сотрудничать с вами, доктор Летт. У меня очень неприятное подозрение. Я подозреваю, что вы постоянно носите с собой небольшое количество вакцины. Что вы не можете вынести мысли о том, чтобы быть без него, если оно вам понадобится. Я говорю это, потому что это симптом других... похожих состояний. О других... ненормальных аппетитах.
   Доктор Летт был вежлив и насмешливо ухмылялся. Но веселье тут же исчезло с его лица.
   - Итак... что ты имеешь в виду? - спросил он.
   Кэлхун кивнул в сторону парашютиста за стеклянной стеной.
   - Этот бедняга чуть не зевнул, прежде чем вы накормили его падальщиками, доктор Летт. Ты когда-нибудь так зеваешь... поэтому всегда держишь при себе вакцину, чтобы остановить зевоту? Вы не пара, доктор Летт? На самом деле, разве ты не... чудовищная причина... параса?
   Мургатройд воскликнула: " Чи! Чи! Чи! в сильном волнении, потому что доктор Летт схватил скальпель для вскрытия и присел, чтобы прыгнуть на Кэлхуна. Но Калхун сказал:
   - Полегче, Мергатройд! Он не сделает ничего предосудительного!"
   В руке у него был бластер, нацеленный прямо на величайшего и искуснейшего врача Таллиена Три. И ничего предосудительного доктор Летт не сделал. Но глаза его горели яростью безумца.
   ГЛАВА III
   Минут через пять, а может, и через десять Кэлхун вышел туда, где министр здравоохранения жалко расхаживал взад и вперед по коридору за пределами лаборатории. Министр выглядел бледным и больным, как будто вопреки своему желанию представил себе демонстрацию, которую Летт устроил бы Кэлхауну. Он не смотрел Калхауну в глаза. Он сказал беспокойно:
   - Сейчас я отведу вас к президенту планеты.
   - Нет, - сказал Калхун. "Я получил многообещающую информацию от доктора Летта. Сначала я хочу вернуться на свой корабль.
   - Но президент ждет вас! - возмутился министр здравоохранения. - Он хочет кое-что обсудить!
   - Я хочу, - заметил Кэлхун, - что-то обсудить с ним. За этим парабизнесом стоит разум. Я бы почти назвал это демоническим интеллектом. Я хочу вернуться на свой корабль и проверить, что я получил от доктора Летта.
   Министр здравоохранения помедлил, а потом настойчиво сказал:
   - Но президент крайне обеспокоен...
   - Не могли бы вы, - вежливо спросил Кэлхун, - устроить так, чтобы меня отвезли обратно на мой корабль?
   Министр здравоохранения открыл рот и закрыл его. Затем он сказал извиняющимся тоном - и это показалось Кэлхауну - испуганным:
   "Доктор. Латыш был нашей единственной надеждой победить эту... эту эпидемию. Президент и кабинет посчитали, что должны... дать ему все полномочия. Других надежд не было! Мы не знали, что ты придешь. Итак... Др. Летт пожелал вам увидеться с президентом, когда вы его покинете. Это не займет много времени!"
   Кэлхун мрачно сказал:
   - А он уже напугал тебя! Я начинаю подозревать, что у меня даже нет времени с тобой спорить!
   - Я найду тебе машину и водителя, как только ты увидишься с президентом. Это всего лишь мелочь...
   Кэлхун зарычал и направился к выходу из лаборатории. Мимо часовых. Выйти на открытый воздух. Здесь было широкое чистое пространство, которое когда-то было городским парком и местом, где располагалось правительственное здание Таллиена Три. Чуть поодаль весело играли дети. Но были женщины, которые смотрели на них с глубокой тревогой. В этом конкретном помещении находились все люди, которых считали заведомо свободными от парасиндрома. Высокое здание окружало территорию, некогда спокойную и открытую для всех жителей планеты. Но теперь эти здания были превращены в стены, чтобы не пускать туда всех, кроме избранных, а избранным не стало лучше от того, что они были чьим-то избранным.
   -- Капитальное здание вон там, -- сказал министр одновременно настойчиво, испуганно и убедительно. "Это всего лишь очень короткая прогулка! Только туда!
   - Я все еще, - сказал Кэлхун, - не хочу туда идти. Он показал министру здравоохранения бластер, которым несколько минут назад целился в доктора Летта. - Это бластер, - мягко сказал он. "Он настроен на низкую мощность, так что он не обязательно сгорит или убьет. Это корректировка, используемая полицией в случае беспорядков. Если повезет, то только оглушает. Я использовал его на докторе Летте, - бесстрастно добавил он. "Он парашютист. Вы знали? Вакцина, которую он давал некоторым высокопоставленным чиновникам, чтобы защитить их от превращения в пара, утоляет чудовищный аппетит пара, не требуя от них есть падальщиков. Но он также вызывает этот аппетит. На самом деле, это один из способов изготовления параграфов".
   Министр здравоохранения уставился на Кэлхуна. Его лицо стало буквально серым. Он попытался заговорить и не смог.
   Кэлхун снова добавил, так же бесстрастно, как и раньше:
   "Я оставил доктора Летта без сознания в его лаборатории, вырубленного выстрелом из бластера малой мощности. Он знает, что он парашютист. Президент - пара, но с запасом "вакцины" он может отказать себе в этом. Судя по выражению вашего лица, вы только что поняли, что не можете больше отказывать себе в этом. Ты тоже пара.
   Министр здравоохранения издал нечленораздельный звук. Он буквально заламывал руки.
   - Итак, - сказал Кэлхун, - я хочу вернуться на свой корабль и посмотреть, что я могу сделать с "вакциной", которую взял у доктора Летта. Ты мне поможешь или нет?
   Министр здравоохранения, казалось, съёжился под своей одеждой. Он снова заломил руки. Затем в пяти ярдах от него затормозила наземная машина. Из него выскочили двое мужчин в форме. Первый из них дернул свой бластер в кобуре на бедре.
   "Это тормал !" - отрезал он. - Это мужчина, все в порядке!
   Кэлхун трижды нажал на курок своего бластера. Он скулил, а не хрипел, из-за настройки малой мощности. Министр здравоохранения потерял сознание. Прежде чем он коснулся земли, ближайший из двух мужчин в форме, казалось, споткнулся с наполовину вытащенным бластером. Третий мужчина упал.
   "Мургатройд!" - резко сказал Кэлхун.
   " Чи! - пронзительно воскликнула Мергатройд. Он прыгнул в наземную машину рядом с Калхауном.
   * * * *
   Мотор завизжал из-за силы, с которой Кэлхун применил силу. Он пронзительно удалился, оставив на земле три обмякшие фигуры. Но немедленного расследования не будет. Атмосфера в Правительственном центре была не совсем нормальной. Люди с опаской смотрели на них. Но Кэлхун скрылся из виду, прежде чем первый из них шевельнулся.
   - Это дьявол, - сказал Кэлхун, сворачивая вправо на повороте дороги, - иметь угрызения совести! Если бы я хладнокровно убил Летта, я был бы единственной надеждой этих людей! Может быть, они позволили бы мне помочь им!
   Он сделал еще один поворот. Здесь и там были здания, и он почти не скрылся из виду там, где высадил трех человек. Но было удивительно, что действия были предприняты так быстро после того, как Летт пришел в сознание. Кэлхун определенно оставил его не более четверти часа назад. Маломощный бластер, должно быть, оглушил его на несколько минут. Но как только он пришел в себя, он отдал приказ о поимке или убийстве человека с небольшим животным, тормалом . И приказ был бы выполнен, если бы у Кэлхуна не оказалось в руках собственного бластера.
   Но самым ужасным было то, как сложилась ситуация в целом. Люди из Правительственного центра превращались в парашютистов, и за доктором Леттом стояла вся власть правительства. Он был правительством на время чрезвычайного положения. Но он останется в правительстве, потому что все люди, занимающие высокие должности, были парашютистами, которые могли скрывать свое состояние только до тех пор, пока это позволял доктор Летт. Кэлхун мог представить себе ожидаемую социальную организацию. Был бы тиран; абсолютный монарх во главе. Абсолютно покорные граждане получали свою дозу вакцины, чтобы оставаться "нормальными", пока это нравилось их хозяевам. Любой, кто бросил бы ему вызов или даже попытался бы бежать, стал бы чем-то одновременно безумным и отталкивающим, потому что подвержен чудовищному и непреодолимому аппетиту. А тиран мог помешать даже их удовлетворению! Таким образом, граждане Таллиена Три оказались перед окончательным выбором: рабство или безумие для себя и своих семей.
   Кэлхун свернул за правительственное здание и выехал с парковки за ним. Очевидно, он не мог покинуть Правительственный центр так, как вошел в него. Если бы Летт не приказал ему остановиться, он приказал бы это сейчас. И Мергатройд была абсолютной идентификацией.
   Он снова свернул за угол, толкая Мергатройд с глаз долой. Он поворачивался снова и снова... Затем он начал сосредоточенно вспоминать, где была линия заката на планете, когда он ждал, чтобы его приземлили по решетке. Он мог предположить, что прошло полтора часа, может быть, два, с тех пор как он коснулся земли. По объединенным данным он сделал предположение по местному времени. Было бы полдень. Таким образом, тени будут лежать к северо-востоку от отбрасывающих их объектов. Затем-
   Он не оставался ни на одной прямой проезжей части более секунды. Но теперь, когда у него был выбор поворотов, у него была причина для каждого выбора. Он извивался и уворачивался - однажды чуть не наткнулся на детей, играющих в ритуальную игру, - но в целом его движения были неуклонно направлены на юг. Параса выгнали из южных ворот. Эти ворота сами по себе будут теми, через которые кто-то может выйти с шансом остаться незамеченным.
   * * * *
   Он нашел ворота. Обычные высокие дома окаймляли его слева и справа. Фактическим выходом были голые бетонные стены, сходящиеся под наклоном к выходу во внешний мир; шириной не больше двери дома. Далеко от ворот стояли четыре грузовика с высокими бортами, в кузовах которых находились вооруженные полицейские. Они были там, чтобы удостовериться, что парас не вернулся, или те, кто ушел по собственной воле, когда они знали свое состояние, не вернулись.
   Он остановил наземную машину и засунул Мергатройд под пальто. Он мрачно направился к узкому выходу. Это была самая отчаянная авантюра, но единственная, которую он мог сделать. Конечно, его могли убить, если бы кто-нибудь заподозрил, что он пытается выйти через какие-либо ворота.
   Он вышел, не сдерживаемый. Бетонные стены поднимались все выше и выше по мере того, как он уходил от грузовиков и полиции, которые наверняка расстреляли бы его, если бы догадались. То, как он мог ходить, стало сужаться. Он превратился в крытый проход с поворотом, чтобы его нельзя было смотреть из конца в конец. Затем... он снова вышел на открытый воздух.
   Ничто не могло быть менее драматичным, чем его настоящий побег. Он просто вышел. Нет ничего менее примечательного, чем его прибытие в город за пределами Правительственного центра. Он очутился на городской улице, довольно узкой, кругом, как обычно, дома, окна которых были то ли заложены кирпичом, то ли выбиты. У основания одного из этих зданий стояли скамьи, и на них бездельничали четверо или пятеро совершенно безоружных мужчин. Когда появился Кэлхун, один из них поднял взгляд и встал. Второй человек повернулся, чтобы заняться чем-то позади него. Они не были мрачны. Они не показывали никаких признаков того, что злятся. Но Кэлхун уже понял, что безумный аппетит появлялся лишь изредка, только через промежутки времени, которые, вероятно, можно было узнать заранее. Между одним чудовищным заклинанием голода и другим пара может выглядеть и действовать и на самом деле оставаться в здравом уме, как и все остальные. Конечно, доктор Летт, президент и члены кабинета, которые были парашютистами, действовали убедительно, как будто они ими не были.
   Один из мужчин на скамейках поманил меня.
   - Сюда, - сказал он небрежно.
   Мургатройд высунул голову из-под куртки Калхуна. На этих грубо одетых мужчин он смотрел с подозрением.
   "Это что?" - спросил один из пятерых.
   - Домашнее животное, - коротко сказал Кэлхун.
   Заявление осталось без возражений. Мужчина поднялся, поднимая небольшой бак с помощью шланга. Раздался шипящий звук. Брызги образовывали тонкий, похожий на туман туман. Кэлхун почувствовал запах обычного органического растворителя, достаточно известного.
   - Это антисептик, - сказал мужчина со спреем. - На случай, если у тебя внутри какая-нибудь болезнь.
   Заявление было откровенно стандартным, а когда-то - изысканной иронией. Но это повторялось до тех пор, пока не стало иметь никакого значения, кроме Кэлхуна. Его одежда на мгновение заблестела там, где на ее волокнах стояли брызги. Потом высохло. Остался самый слабый осадок, похожий на слой неосязаемой пыли. Кэлхун догадался о его значении, и это знание было невыносимо. Но он сказал сквозь сжатые кулаки.
   - Куда мне теперь идти?
   - Куда угодно, - сказал первый мужчина. "Никто не побеспокоит вас. Некоторые нормалы пытаются не дать вам приблизиться к ним, но вы можете делать все, что вам заблагорассудится. - добавил он безразлично. "И им тоже. Полиции здесь нет!"
   Он вернулся к скамейке и сел. Кэлхун пошел дальше.
   * * * *
   Его внутренние ощущения были невыносимы, но он должен был продолжать. Маловероятно, что инструкции дошли бы до параорганизации. Был один. Должен быть один. Но в конце концов за ним будут охотиться даже при маловероятном предположении, что он сбежал из Правительственного центра. Не пока, а в настоящее время.
   Он пошел по улице. Он подошел к углу и повернул его. В поле зрения снова появилось несколько движущихся фигур. В городском квартале может быть один пешеход. Так они выглядели в другой части города, если смотреть из наземной машины. Пешком они выглядели одинаково. Окна тоже были разбиты. Двери выломаны. Мусор на улицах....
   Никто из людей в поле зрения не обращал на него никакого внимания, но он все равно держал Мергатройд вне поля зрения. Ходячие люди, которые шли к нему, так и не прибыли. Они свернули на другие улицы или в подъезды. Тех, кто двигался в том же направлении, никогда не случалось настигать. Они также поворачивали за угол или проскальзывали в двери. Они будут, бесстрастно понял Кэлхун, людьми, которые все еще считают себя нормальными людьми, которые отчаянно гоняются за едой и безнадежно пытаются не заразить тех, для кого они добыли еду. И Кэлхун был потрясен ужасной яростью, что такое могло случиться. Его самого чем-то обрызгали... И доктор Летт протянул ему пластиковый контейнер, чтобы он понюхал... Тогда он затаил дыхание, но теперь не мог удержаться от дыхания. У него был определенный период времени, и только этот период, до...
   Он заставил свои мысли вернуться к медицинскому кораблю, когда тот был на высоте и двадцати миль, и десяти, и пяти. Он наблюдал за землей в электронный телескоп и представил себе город с неба. Для него это было ясно, как карта. Он мог сориентироваться. Он мог сказать, где он был.
   На некотором расстоянии впереди остановилась наземная машина. Из него вышел мужчина, в руках у него было множество узлов, которые должны были быть едой. Кэлхун бросился бежать. Мужчина попытался проникнуть в дверной проем до того, как появился Кэлхун. Но он не оставлял еду.
   Кэлхун показал свой бластер.
   - Я пара, - сказал он тихо, - и я хочу эту машину. Дай мне ключи, а еду оставь себе.
   Мужчина застонал. Затем он бросил ключи на землю. Он убежал в дом.
   - Спасибо, - вежливо сказал Кэлхун в пустоту.
   Он занял свое место в машине. Он снова убрал Мергатройд из поля зрения.
   - Не то чтобы, - сказал он тормалу с каким-то безнадежным юмором, - я стыжусь тебя, Мергатройд, но боюсь, что мне может стать стыдно за самого себя. Держись низко!"
   Он завел машину и уехал.
   Он проехал через деловой район со множеством разбитых окон. Он прошел через каньоны, образованные офисными зданиями. Он пересек производственный район, в котором было много неуклюжих фабрик, но не было никаких признаков какой-либо работы. Во время любой эпидемии многие мужчины остаются дома и не ходят на работу, чтобы не заразиться. На Талиене-3 никто не стал бы рисковать работой, опасаясь потерять гораздо больше, чем свою жизнь.
   Там была широкая прямая магистраль, ведущая в сторону от города, но не к космопорту. Кэлхун проехал по ней на своей украденной машине. Он увидел странную стальную вышивку посадочной решетки, возвышающуюся на фоне неба на высоту небольшой горы. Он ехал яростно. За ней. Он видел систему шоссе с высоты двадцати миль, и десяти, и пяти. Откуда-то поблизости взлетели украденные погодные ракеты с взрывными боеголовками, чтобы разрушить Эсклипус Двадцать .
   Они потерпели неудачу. Теперь Кэлхун прошел мимо того места, откуда они были запущены, и ничего не заметил. Когда-то он мог смотреть через плоские поля и видеть шоссе космопорта. Было пусто. Потом был закат. Он увидел самые верхние серебристые балки и балки посадочной решетки, все еще сияющие в солнечном свете, который больше не достигал твердой земли планеты.
   Он вел. И поехал. На всякий случай Правительственный центр может заблокировать дорогу к космопорту. Но они действительно поверили бы, что он все еще прячется где-то в Правительственном центре, не надеясь - на самом деле - добиться чего-либо, кроме собственного уничтожения.
   * * * *
   После захода солнца он был далеко за пределами космопорта. Когда стемнело, он перешел на другую наземную дорогу и направился обратно к городу. Но на этот раз он пройдет близко к космопорту. А через два часа после захода солнца он выключил ходовые огни и поехал на темной и почти бесшумной машине сквозь глубокую ночь. Несмотря на это, он оставил наземную машину в миле от высокого и вырисовывающегося кружева стали. Он долго слушал, напрягая уши.
   Вскоре он и Мергатройд подошли к космопорту пешком с довольно неожиданного направления. Гигантская необоснованная башня поднималась невероятно далеко к небу. Подойдя ближе, он приседал все ниже и ниже, так что почти полз, чтобы не вырисовываться на фоне звезд. Он увидел свет в окнах здания управления сетью. Пока он смотрел, освещенное окно потемнело от того, что кто-то прошел мимо него внутри. Воцарилась невероятная тишина, нарушаемая лишь слабым, слабым шумом ветра в металлическом скелете.
   Он не видел наземных машин, указывающих на людей, привезенных сюда и ожидающих его. Он очень осторожно пошел вперед. Однажды он остановился и с отвращением вернул свой бластер на смертельную мощность. Если бы ему пришлось использовать его, он не мог бы выстрелить достаточно точно, чтобы оглушить антагониста. Ему придется бороться за свою жизнь - или, скорее, за шанс жить как нормальный человек и вернуть эту возможность людям в призрачно-тихом городе на горизонте и других меньших городах в других местах этого мира.
   Он принял бесконечные меры предосторожности. Он увидел Медицинский Корабль, доблестно стоявший на своих посадочных стабилизаторах. Было облегчением увидеть это. Оператору сети могли приказать поднять его в космос - выбросить в никуда, или вывести на орбиту, пока он снова не понадобится, или...
   Это все еще было возможно. Выражение лица Кэлхуна стало искажённым. Он должен был что-то сделать с сеткой. Он должен иметь возможность взлетать на аварийных ракетах корабля, не рискуя быть пойманным чрезвычайно мощными силовыми полями, которыми корабли запускались и приземлялись.
   Он подкрался близко к зданию управления. Голосов не было, но внутри было движение. Вскоре он заглянул в окно.
   Оператор сети, который первым поприветствовал его на площадке, теперь ходил по зданию. Он толкнул танк на колесах. С прикрепленным к нему шлангом он распылял. Туман вырвался наружу и расплескался от боковых стен. Он повис в воздухе и осел на столы, стулья и на панель управления с ее циферблатами и переключателями. Кэлхун уже видел туман раньше. Его использовали для распыления вместо того, чтобы сжигать тела двух мужчин, которые пытались его убить, и их разбитую наземную машину, и везде, где, как известно, машина проезжала. Это был обеззараживающий спрей; приписывают способность уничтожить заразу, которая сделала из мужчин парашютистов.
   Кэлхун увидел лицо оператора сети. Это было непостижимо решительно, но очень, очень горько.
   Кэлхун уверенно подошел к двери и постучал в нее. Дикий голос внутри сказал:
   "Уходите! Я только что узнал, что я пара!
   Кэлхун открыл дверь и вошел внутрь. Мургатройд последовала за ним. Он чихнул, когда туман достиг его ноздрей.
   - Меня лечили, - сказал Кэлхун, - так что я буду парашютистом вместе с вами, каким бы ни был период разработки. Вопрос: Можете ли вы исправить элементы управления, чтобы никто другой не мог использовать сетку?"
   Оператор сети тупо уставился на него. Он был смертельно бледен. Казалось, он не в состоянии понять, что сказал Кэлхун.
   "Мне нужно поработать над параусловием", - сказал ему Кэлхун. "Мне нужно, чтобы меня не беспокоили на корабле, и мне нужен пациент, который продвинулся бы дальше к тому, чтобы стать парашютистом, чем я. Это сэкономит время. Если вы поможете, возможно, мы сможем победить эту штуку. Если нет, мне все равно придется отключить сеть".
   Оператор сети сказал диким, нечеловеческим голосом:
   "Я пара. Я пытаюсь обрызгать все, к чему прикасаюсь. А потом я куда-нибудь уйду и убью себя...
   Кэлхун выхватил бластер. Он снова настроил его на несмертельную интенсивность.
   "Хороший человек!" - сказал он одобрительно. - У меня будет такая же работа, если я не лучший медик, чем Летт! Ты мне поможешь?"
   Мургатройд снова чихнула. Он жалобно сказал:
   " Чи! "
   Оператор сети посмотрел на него сверху вниз, явно в состоянии шока. Ни обычный вид, ни звук не могли проникнуть в его сознание. Но Мургатройд была маленьким пушистым зверьком с длинными усами и волосатым хвостом и привычкой подражать действиям людей. Он снова чихнул и поднял голову. В кармане Калхуна был носовой платок. Мургатройд вытащила его и поднесла к лицу. Он еще раз чихнул и сказал: " Чи! - и вернул платок на место. Он неодобрительно посмотрел на оператора сети. Оператор был потрясен своим отчаянием. Он сказал потрясенно:
   - Какого черта... - Затем он уставился на Кэлхуна. "Помочь тебе? Как я могу помочь кому-нибудь? Я пара!
   - А это, - сказал Кэлхун, - как раз то, что мне нужно. Я Мед Сервис, чувак! У меня есть работа, связанная с тем, что они называют эпидемией! Мне нужен пара, который готов вылечиться! Это ты! Давайте починим эту сетку, чтобы она не работала и...
   Из динамика на стене раздалась череда громких щелчков. Это была аварийная волна, разблокировавшая динамик из положения "Выключено". Потом голос:
   " Всем гражданам внимание! Планетарный президент собирается сообщить вам хорошие новости об окончании параэпидемии! "
   Пауза. Затем из динамиков раздался серьезный и дрожащий голос:
   " Мои сограждане, я имею счастье сообщить, что была разработана вакцина, полностью защищающая нормальных людей от парасостояния и излечивающая тех, кто уже паралич. Доктор Летт из планетарной службы здравоохранения произвел вакцину, которая уже находится в мелкосерийном производстве и вскоре будет доступна в больших количествах, которых хватит на всех! Эпидемия, которая угрожала каждому жителю Таллиена Три, вот-вот закончится! И чтобы ускорить то время, когда каждый человек на планете будет получать вакцину в необходимой дозе и через необходимые промежутки времени, доктору Летту были даны все чрезвычайные полномочия. Он уполномочен призвать каждого гражданина к любому труду, любой сумме, любой жертве, которые вернут наших страдающих сограждан к нормальной жизни и защитят остальных от того, чтобы стать жертвой этой невыносимой болезни. Повторяю: найдена вакцина, которая совершенно не дает никому стать пара, и которая излечивает тех, кто сейчас пара. И у доктора Летта есть абсолютные полномочия отдавать любые приказы, которые он считает необходимыми, чтобы ускорить конец эпидемии и предотвратить ее возвращение. Но конец верный! "
   Динамик выключился. Кэлхун хрипло сказал:
   "К сожалению, я знаю, что это значит. Президент объявил об отречении правительства в пользу доктора Летта и о том, что наказание за неповиновение Латту - безумие.
   Он глубоко вздохнул и пожал плечами.
   "Пошли! Давай приступим к работе!"
   ГЛАВА IV
   Случилось так, что момент был решающим, хотя Кэлхун этого и не осознавал. В тот момент, когда Кэлхун и оператор сети вошли в медицинский корабль и закрыли за собой дверь воздушного шлюза, на шоссе, ведущем к городу, были движущиеся огни. Огни приближались. Они мчались. Затем наземные автомобили ворвались в ворота космопорта и бросились к совершенно мирному маленькому медицинскому кораблю, где он стоял, казалось, стремясь к небу. Через несколько секунд они окружили его, и вооруженные люди пытались проникнуть внутрь. Но медицинские корабли приземляются на очень многих планетах с очень большим уважением к Межзвездной медицинской службе. В некоторых мирах персонал и посетители космопорта проявляют большую честность. На других происходит воровство или того хуже. Таким образом, медицинские корабли нелегко взломать.
   Они потратили долгие минуты, неумело возясь с внешней дверью шлюза. Потом отказались. Две машины с мужчинами подъехали к зданию управления, в котором теперь было темно и тихо. Его дверь не была заперта. Они вошли.
   Был ужас. Внутри здания управления пахло антисептическим спреем - спреем, которым пользовались, когда обнаружили пара. В некоторых случаях спрей пара применяют, когда он обнаруживает себя. Но мужчин, только что прибывших из Правительственного центра, это не успокоило. Вместо того, чтобы удостоверять их безопасность, он рассказывал об ужасающей опасности. Потому что, несмотря на трансляцию президента планеты, террор парасов был слишком укоренившимся, чтобы его можно было вылечить официальным заявлением.
   Мужчины, которые вошли в здание, спотыкаясь, вывалились наружу и, запинаясь, рассказывали о том, что они учуяли внутри здания. Их товарищи отпрянули, напуганные даже таким косвенным контактом с предполагаемой заразой. Они остались снаружи, пока мужчина, который не вошел, воспользовался коммуникатором полицейской машины, чтобы сообщить в штаб-квартиру планетарной полиции.
   О попытке проникнуть на корабль, конечно же, знали внутри. Но Кэлхун не обратил на это внимания. Он опустошил карманы одежды, в которой ходил по городу. Там были обычные мелочи, которые мужчина носит с собой. Но был также бластер - набор для болтов меньшей мощности - и маленький пузырек из толстого стекла с необычной сероватой жидкостью, и пластиковый контейнер.
   Он переодевался в другую одежду, когда услышал бормочущий отчет, уловленный корабельным приемником, настроенным на длину волны планетарной полиции. Он испуганно сообщал, что на медицинский корабль нельзя попасть, а здание управления сетью было темным и пустым и опрыскивалось, как будто для уничтожения инфекции. Оператор ушел.
   В ответ другой голос отдал приказ. Высшее начальство отдало указание, что человек с Медкорабля, находящийся сейчас где-то в столице, должен быть схвачен и любой ценой должен быть предотвращен его побег с планеты. Так что, если в сам корабль нельзя войти и вывести из строя, заставьте сетку работать и выбросьте ее. Выбросить в космос! Независимо от того, было ли заражение в здании управления или нет, корабль должен быть сделан непригодным для использования человеком с медицинского корабля!
   "Они хорошо обо мне думают, - сказал Кэлхун. - Надеюсь, я так же опасен, как считает доктор Летт. Затем он резко сказал: - Вы говорите, что вы парашютист. Мне нужны симптомы: как вы себя чувствуете и где. Тогда я хочу знать о твоем последнем контакте с мусорщиками.
   * * * *
   На намерения полиции снаружи можно было не обращать внимания. Не имело бы значения, если бы Медкорабль был выброшен в космос и брошен. Он был в нем. Но этого не могло случиться. Оператор сети забрал некоторые важные мелкие части системы управления сетью. Конечно, корабль мог быть взорван. Но он бы предупредил об этом. Он был в безопасности, за исключением одного. Он подвергался воздействию того, что делало мужчину парашютистом. Состояние будет развиваться. Но у него был контейнер из толстого стекла с сероватой жидкостью и пластиковый контейнер для биологических образцов. Один был из самого надежного кармана доктора Летта. Это будет вакцина. Другой пришел из культуральной печи в лаборатории доктора.
   Флакон из толстого стекла был именно таким. Кэлхун снял крышку с другого. В нем обитали маленькие и ужасные извивающиеся организмы, извивающиеся в том, что, вероятно, было питательной жидкостью, в которую они могли превращать человеческие экскременты. Они копошатся в нем рывками так, что жидкость как бы бурлит. Пахло. Как скунс.
   Оператор сети сжал руки.
   "Убери это!" - приказал он яростно. "Вне поля зрения! Прочь!"
   Кэлхун кивнул. Он запер его в маленьком сундучке. Откладывая обложку, он сказал неописуемым тоном:
   - Для меня это не так пахнет, как раньше.
   Но его руки были тверды, когда он взял несколько капель из флакона с вакциной. Он опустил стенную панель, и за ней оказалась крошечная, но поразительно полная биологическая лаборатория. Он был разработан для микроанализа - количественного и качественного анализа крошечных количеств вещества. Он вытащил миниатюрный фракционатор Чаллиса. Он ввел полкапли предполагаемой вакцины и подключил кабель питания фракционатора. Он начал гудеть.
   Оператор сети стиснул зубы.
   - Это фракционатор, - сказал Кэлхун. "Он пропускает биологический образец через гель хроматографа".
   Маленькое устройство загудело еще пронзительнее. Звук повышался по высоте, пока не превратился в вой, а затем в свист, а затем поднялся выше самого высокого тона, к которому чувствительны человеческие уши. Мургатройд почесал уши и пожаловался:
   " Чи! Чи! Чи! "
   - Это ненадолго, - заверил его Кэлхун. Он взглянул на оператора сети, а затем отвел взгляд. На лбу мужчины выступил пот. Кэлхун небрежно сказал: "Очевидно, что вещество, благодаря которому вакцина делает то, что она делает, содержится в самой вакцине. Таким образом, фракционатор разделяет различные вещества, которые смешиваются друг с другом". Он добавил: "Это не очень похоже на хроматографию, но принцип тот же. Это старый-престарый трюк!"
   Это было, конечно. То, что разные растворенные вещества можно разделить по разным скоростям их диффузии через смоченные порошки и гели, было известно с начала двадцатого века, но было в значительной степени забыто, потому что в нем нечасто нуждались. Но Медслужба не отказалась от процессов только потому, что они не были новыми.
   Кэлхун взял еще одну каплю вакцины и поместил ее между двумя стеклянными пластинами, чтобы распределить. Он разделил их и поместил в вакуумную сушилку.
   - Я не собираюсь проводить анализ, - заметил он. "Было бы глупо пытаться сделать что-то настолько сложное, если мне нужно только что-то идентифицировать. Надеюсь, это все, что мне нужно!"
   Он достал чрезвычайно маленькое вакуумное устройство. Он почистил одежду, которую только что снял, вытряхнув из нее каждую пылинку. Пыль оказалась в прозрачной трубке, которая была частью машины.
   "Меня обрызгали чем-то, в чем я подозреваю худшее", - добавил он. "Брызги оставили после себя пыль. Я думаю , что это гарантировало, что любой, кто покинет Правительственный центр, обязательно станет парашютистом. Это еще одна причина для спешки.
   Оператор сети снова стиснул зубы. Он действительно не слышал Калхуна. Он был глубоко в собственном аду стыда и ужаса.
   Внутри корабля было тихо, но не спокойно. Кэлхун работал достаточно спокойно, но бывали времена, когда его внутренности, казалось, сжимались и сжимались, что не было результатом какой-либо инфекции, заразы или одержимости демонами, а было реакцией на мысли заключенного парашютиста в лаборатории. Этот человек проглотил невыразимое, потому что не мог удержаться, но он обезумел от ярости и стыда за то, кем он стал. Кэлхун мог стать таким...
   * * * *
   Громкоговоритель, настроенный на внешние частоты, снова забормотал. Кэлхун увеличил громкость.
   " Вызов штаба !" задыхался голос. " На улицах квартала Муртон собирается толпа парашютистов! Они бушуют! Они слышали речь президента и клянутся, что убьют его! Они не выдержат лечения! Все должны превратить пара! У них не будет нормалей на планете! Все должны стать пара или быть убитыми! "
   Оператор сети посмотрел на говорящего. На его лице отразилась крайняя горечь. Он увидел на себе взгляд Кэлхуна и свирепо сказал:
   "Вот где мое место!"
   Мургатройд направилась прямо к своему закутку и заползла в него.
   Кэлхун достал микроскоп. Он исследовал высушенные стеклянные пластины из вакуумной сушилки. Фракционатор выключился, и он сосредоточился на полученном слайде и изучил его. Он осмотрел образец пыли, которую он получил от одежды, распыленной у южных ворот. Пыль содержала обычные частицы пыли, частицы пыльцы, частицы нитей и всевозможные микроскопические обломки. Но во всем образце он видел какие-то бесконечно маленькие кристаллы. Они были слишком малы, чтобы их можно было увидеть по отдельности невооруженным глазом, но имели определенную кристаллическую форму. И тип кристаллов, которые образует вещество, не слишком точно определяет, что это за вещество, но многое говорит о том, чем оно не может быть. На предметном стекле фракционатора он мог получить больше информации - скорость диффузии вещества в растворе исключала все возможные соединения, кроме определенного числа. Два предмета вместе дали определенную подсказку.
   Еще один голос из динамика:
   " Штаб! Парас собирается у северных ворот! Они ведут себя некрасиво! Они пытаются прорваться в правительственный центр! Нам придется начать стрелять, если мы хотим их остановить! Каковы наши заказы? "
   Сетевой оператор глухо сказал:
   "Они все испортят. Я не хочу жить, потому что я пара, но я еще не вел себя как пара. Еще нет! Но они есть! Так они не хотят лечиться! Они никогда не забудут того, что сделали. Им будет стыдно!"
   Кэлхун нажимал клавиши на очень маленьком компьютере. Он получил показания показателя преломления кристаллов, слишком маленьких, чтобы их можно было увидеть, кроме как в микроскоп. Эта информация, плюс удельный вес, плюс кристаллическая форма, плюс скорость диффузии в фракционаторе отправлялись в хранилища информации в банках памяти компьютера где-то между жилыми помещениями корабля и его внешней обшивкой.
   Из другого динамика, настроенного на частоту общественного вещания, прогремел голос:
   " Сограждане, призываю вас к спокойствию! Умоляю вас, наберитесь терпения! Практикуйте самообладание, которым граждане обязаны по отношению к себе и своему миру, я обращаюсь к вам... "
   Снаружи в свете звезд медицинский корабль мирно покоился на земле. Вокруг и над ним сетка поднималась, словно геометрическая фантазия, скрывая большую часть звездного неба. Здесь, в свете звезд, коммуникаторы наземной машины издали тот же голос. То же сообщение. Президент Tallien Three выступил с речью. Ранее он сделал еще один. Еще раньше он получал приказы от человека, который уже был абсолютным хозяином населения этой планеты.
   Полиция беспокойно охраняла медицинский корабль, потому что не могла войти в него. Некоторые из их числа, вошедшие в здание управления, теперь стояли, дрожа, снаружи, не в силах снова войти внутрь. В космопорте царила огромная, отстраненная тишина. Это казалось еще более неземным из-за тонкой музыки ветра на верхних уровнях посадочной решетки.
   На горизонте было слабое свечение. Уличные фонари все еще горели в столице планеты, но, хотя здания возвышались на фоне неба, в них не горел свет. Никому не было разумно жечь огни, которые можно было увидеть снаружи их жилищ. Там была полиция, чтобы быть уверенным. Но все они были в Правительственном центре, собрались там, чтобы попытаться удержать периметр, образованный замурованными многоквартирными домами. Но большая часть города была темна и ужасно пуста, если не считать толпы разного размера, но все они бушевали. Девять десятых города оказались во власти парашютистов. Семьи затемняли свои дома и в ужасе прятались по углам и в чуланах, прислушиваясь к крикам или громоподобному топоту сумасшедших у своих дверей.
   В медкорабле громкоговоритель продолжал:
   " Я уже говорил вам, - сказал ровным тоном Президента Планеты, но его голос дрожал, - я говорил вам, что доктор Летт усовершенствовал и производит вакцину, которая защитит каждого гражданина и вылечит каждого пара. Вы должны поверить мне, мои сограждане. Вы должны поверить мне! Парам я обещаю, что их товарищи, которые не страдали таким же заболеванием, забудут! Обещаю, что никто не вспомнит, что... что было сделано в бреду! То, что произошло - и были трагедии - будет стерто. Только потерпите сейчас! Только... "
   * * * *
   Кэлхун снова просмотрел свои предметные стекла, в то время как компьютер стоял неподвижно, по-видимому, без жизни. Но он призвал его найти в банках памяти органическое соединение такой-то кристаллической формы, такой-то скорости диффузии, такого-то удельного веса и такого-то. такой показатель преломления. Люди больше не считали, что существует какое-либо эффективное ограничение количества возможных органических соединений. Старая догадка о полумиллионе различных веществ давно превзойдена. Даже компьютеру потребовалось время, чтобы просмотреть все свои микрофильмированные воспоминания в поисках соединения, подобного описанному Кэлхауном.
   Он беспокойно ходил взад-вперед, пока компьютер сверялся со своей памятью со слабым жужжанием охлаждающих вентиляторов и случайным хихиканьем, когда просматривались кубы памяти, заполненные чрезвычайно сложными стереомолекулами записанной информации.
   - Возможно, - сказал Кэлхун, - это не столько новая болезнь, сколько модификация очень старой. Очень древняя Болезнь Ненависти, ибо наиболее важным симптомом этой конкретной болезни является вызванная ею ненависть. Я видел несколько больных планет, но индекс ненависти на этой планете дает ей рекордную оценку". Он сделал паузу на мгновение, когда компьютер издал особенный рыгающий смешок и вставил совершенно новый ящик с кубами памяти. "Хм-м-м... если то, что мы ищем, - это вакцина против ненависти, у нас действительно что-то есть.
   - Боюсь, что нет. Это слишком счастливый исход. Мы просто назовем это Болезнь Ненависти, штамм Tallien Three. Это стандартная практика, - продолжил Кэлхун, - считать, что все, что может случиться, происходит. А именно, что любое соединение, которое возможно существует, рано или поздно должно образоваться в природе. Мы ищем конкретную. Должно быть, в то или иное время она сформировалась естественным образом, но никогда прежде она не появлялась в количестве, достаточном для того, чтобы угрожать цивилизации. Почему?"
   Мергатройд облизал бакенбарды на правой руке. Он немного поскулил - а Мергатройд оказалась очень веселым маленьким животным, обладавшим буйным здоровьем и большим удовольствием просто от того, что он жив. Подверженный заражению, он обладал замечательным талантом своего вида реагировать мгновенно и бурно, производя антитела так быстро, что никакая мыслимая болезнь не могла развиться. Тормалов лелеяли и уважали члены Межзвездной медицинской службы, потому что они могли в течение нескольких часов производить антитела против любой возможной инфекции, и можно было начать синтез таких антител и победить любую возможную чуму. Но сейчас Мергатройд не была счастлива.
   - Давно известно, - нетерпеливо сказал Кэлхун, - что ни одна форма не существует сама по себе. Каждое живое существо существует в окружающей среде, в ассоциации со всеми другими живыми существами вокруг него. Но это верно и для соединений! Все, что является частью окружающей среды, существенно для этой среды. Таким образом, даже органические соединения являются такими же частями планетарной системы жизни, как... скажем... кролики в мире земного типа. Если не будет хищников, кролики будут размножаться, пока не умрут с голоду".
   Мургатройд сказала: " Чи! как бы жалуясь самому себе.
   - Крысы, - как-то сердито сказал Кэлхун, - известны случаи, когда они проделывали это на заброшенном корабле. Был человек по имени Мальтус, который сказал, что мы, люди, когда-нибудь сделаем то же самое. Но у нас нет. Мы захватили галактику. Если мы когда-нибудь заполним это, у нас будет больше галактик, которые мы сможем колонизировать навсегда! Но были случаи, когда крысы и кролики размножались сверх выносливости. Вот мы и получили органическую молекулу, которая размножилась без всякой причины! Это нормально, что он существует, но в нормальной среде его контролируют другие молекулы, которые в некотором смысле питаются им; которые контролируют популяцию этого вида молекул, как кролики или крысы контролируются в большей среде. Но проверка этой молекулы не работает!
   * * * *
   Громкий голос Планетарного Президента продолжался, продолжался и продолжался. Ему вручили меморандумы о происходящих событиях, и он читал их и спорил с парасами, пытавшимися ворваться к северным воротам Правительственного центра, чтобы сделать его жителей парасами, похожими на самих себя. Но Президент Планеты пытался сделать ораторское искусство оружием против безумия.
   Кэлхун поморщился от голоса. Он раздраженно сказал:
   "Есть молекула, которая должна существовать, потому что она может. Это часть нормальной среды, но она обычно не производит пара. Теперь это так! Почему? Какое соединение или условие контролируют его изобилие? Почему его здесь нет? Чего не хватает? Какая?"
   Полицейский громкоговоритель вдруг захрипел, как будто кто-то кричал в микрофон.
   " Все полицейские машины! Парас прорвал стену здания с западной стороны! Они льются в Центр! Все машины спешат! Установите бластеры на полную мощность и используйте их! Гони их назад или убей! "
   Оператор сети посмотрел на Кэлхуна гневными и горькими глазами.
   "Пары - мы пара! - не хотят лечиться!" - сказал он свирепо. "Кто захочет снова стать нормальным и помнить, как он ел падальщиков? Я еще не слышал, но... кто бы смог поговорить с человеком, который, как он знал, съел... съел... Оператор сети сглотнул. "Мы, парашютисты, хотим, чтобы все были такими, как мы, чтобы мы могли оставаться такими, какие мы есть! Мы не можем принять это иначе, кроме как умереть!
   Он встал. Он потянулся за бластером, который Калхун отложил в сторону, когда переодевался из одежды, которую носил в городе.
   - ...И я так и сделаю!
   Кэлхун обернулся. Его кулак щелкнул. Оператор сети вырвался. Бластер выпал из его руки. Мергатройд пронзительно закричала из своего закутка. Он ненавидел насилие, Мергатройд.
   Кэлхун стоял над оператором в ярости:
   "Это еще не так плохо! Вы ни разу не зевнули! Вы еще долго можете терпеть потребность в чудовищности! И я нуждаюсь в тебе!"
   Он отвернулся. Голос президента загремел. Оно резко оборвалось. Его место занял другой голос. И это был мягкий и елейный голос доктора Летта.
   " Друзья мои! Я доктор Летт! Мне были доверены все полномочия правительства, потому что я, и только я, имею всю власть над причиной парасостояния. С этого момента я правительство! Парас: вам не нужно лечиться, если вы этого не хотите. Там будут места и бесплатные продукты, чтобы вы могли насладиться глубоким удовлетворением, известным только вам! Непарам - вы будете защищены от того, чтобы стать парасами, кроме как по вашему собственному выбору. Взамен ты будешь подчиняться! Цена защиты - послушание. Наказанием за неповиновение будет потеря защиты. Но те, с кого снята защита, не будут обеспечены всем необходимым! Парас, ты запомнишь это! Нонпарас, не забудь ! Его голос изменился. " Сейчас я отдаю приказ! Полиции и непарам: вы больше не будете сопротивляться парасам! Парасу: Вы войдете в правительственный центр тихо и мирно. Вы не будете приставать к непарам, с которыми столкнетесь. Я немедленно приступаю к организации новой социальной системы, в которой пара и не пара должны сотрудничать. Должно быть повиновение до предела ...
   Оператор сети выругался, поднимаясь с пола. Кэлхун ничего не заметил. Компьютер, наконец, выдал полоску бумаги, на которой был ответ, который он требовал. И это было бесполезно. Кэлхун равнодушно сказал:
   - Выключи это, ладно?
   Пока оператор сети повиновался, Кэлхун читал и перечитывал полосу ленты. Раньше ему не хватало чего-то хорошего цвета, но, перечитывая, он становился все бледнее и бледнее. Мергатройд беспокойно выбрался из своего закутка. Он фыркнул. Он подошел к маленькому запертому сундучку, в который Кэлхун положил пластиковый контейнер с живыми падальщиками. Он сунул нос в щель в крышке сундука.
   " Чи! - уверенно сказал он. Он посмотрел на Калхуна. Кэлхун ничего не заметил.
   "Это, - сказал Кэлхун, совершенно белый, - это плохо! Это... это ответ, но на его обдумывание потребуется время, а у нас его нет! И сделать это и распространить...
   Оператор сети зарычал. Радиопередача доктора Летта подтвердила все, что сказал Кэлхун. Доктор Летт теперь управлял Таллиеном Три. Не было никого, кто осмелился бы противостоять ему. Он мог кого угодно превратить в пара, а затем лишить этого пара его невыразимых потребностей. Он мог превратить любого человека на планете в сумасшедшего со свирепыми и невыносимыми аппетитами, а затем отказать им в их удовлетворении. Люди Таллиена Три были рабами доктора Летта. Сетевой оператор сказал убийственным голосом:
   - Может быть, я смогу добраться до него и убить его до того, как...
   Кэлхун покачал головой. Затем он увидел, как Мергатройд обнюхивает сундук, в котором сейчас находится контейнер с живыми падальщиками. Открытый, он имел слабый, но совершенно отвратительный запах. Запертый, Кэлхун не чувствовал его запаха. Но Мергатройд смогла. Он фыркнул. Он нетерпеливо сказал Кэлхауну:
   " Чи! Чи-чи! "
   Кэлхун уставился на него. Его губы сжались. Задачей тормалов из Медицинской службы было реагировать на любую инфекцию быстрее, чем это могли бы сделать люди, и вырабатывать антитела, уничтожающие эту инфекцию и синтезируемые для лечения людей. Но Мургатройд была невосприимчива только к инфекциям. К токсинам. Он не был застрахован от вызывающей аппетит молекулы, требующей от себя большего под страхом безумия. У Мергатройд было не больше врожденного сопротивления, чем у человека.
   " Чи-чи! - настойчиво заболтал он. " Чи-чи-чи! "
   - Он попался, - сказал Кэлхун. Он почувствовал тошноту. "Это доставит меня. Потому что я не могу синтезировать ничего настолько сложного, насколько компьютер говорит, что это необходимо для контроля молекулярной популяции, из которой производятся пара!
   Мургатройд снова болтала. Он был возмущен. Он чего-то хотел, а Кэлхун не дал ему этого. Он не мог понять столь нелепого происшествия. Он потянулся и дернул Кэлхауна за штанину. Кэлхун поднял его и швырнул на всю ширину диспетчерской. Он часто делал это в игре, но здесь было что-то другое. Мургатройд недоверчиво посмотрела на Калхуна.
   "Чтобы расщепить его, - с горечью сказал Кэлхун, - мне нужны ароматические олефины и немного ацетона, радикалы уксусной кислоты и метильные субмолекулярные группы. Чтобы уничтожить его, мне нужны доступные ненасыщенные углеводороды - это будут газы! И его нужно удерживать от повторного преобразования, так как он распадается, и мне может понадобиться двадцать различных органических радикалов, доступных одновременно! Месяц работы для дюжины компетентных людей, чтобы только узнать, как сделать это, и я должен был бы сделать это в количестве для миллионов людей и убедить их в его необходимости вопреки всему авторитету правительства и ненависти параграфы, а затем распространять...
   Мургатройд была расстроена. Он хотел чего-то, чего Кэлхун ему не дал. Кэлхун проявил нетерпение - почти неслыханное дело! Мургатройд недовольно поежилась. Он все еще хотел вещь в сундуке. Но если он сделал что-то заискивающее...
   Он увидел бластер, лежащий на полу. Кэлхун часто гладил его, когда, подражая, поднимал что-то упавшее. Мергатройд подошла к бластеру. Он снова посмотрел на Калхуна. Кэлхун раздраженно ходил взад и вперед. Оператор сети стоял со сжатыми руками, созерцая невыносимое и чудовищное.
   Мергатройд подняла бластер. Он побежал к Калхауну. Он снова дернул мужчину за штанину. Он держал бластер так, как только могла его крошечная лапка. Темный палец с острыми ногтями лег на спусковой крючок.
   " Чи-чи! - сказала Мергатройд.
   Он предложил бластер. Кэлхун подпрыгнул, увидев его в лапе Мергатройд. Бластер дернулся, и лапа Мергатройд сжалась, чтобы удержать его. Он нажал на курок. Бластерный выстрел вылетел из ствола. Это была миниатюрная вспышка шаровой молнии. Он попал в пол, испарив поверхность и обуглив многослойный деревянный слой под ним. Медкорабль внезапно пропах древесным дымом и надводной смесью. Мургатройд в панике убежала в свою каморку и забилась в самый дальний ее угол.
   Но в медкорабле царила особая тишина. Выражение лица Кэлхуна было поражено; поражен. Он потерял дар речи на долгие секунды. Затем он сказал пустым голосом:
   "Проклятие! Насколько дураком может выставить себя человек, когда работает над этим? Ты чувствуешь этот запах? Он задал вопрос оператору сети. "Ты чувствуешь этот запах? Это древесный дым! Ты знал это?"
   Мургатройд испуганно прислушивалась, моргая.
   "Древесный дым!" - сказал Кэлхун сквозь зубы. - А я не видел! У людей два миллиона лет есть огонь, а полтысячи - электричество. В течение двух миллионов лет не было ни одного мужчины, женщины или ребенка, который бы целый день не вдыхал древесного дыма! И я не понимал, что это настолько нормальная часть человеческого окружения, что она необходима!"
   Произошла авария. Кэлхун разбил стул. Это было странно, потому что он был сделан из дерева. Кэлхун владел им, потому что он был странным. Теперь он разнес его в щепки, сложил их в кучу и швырял в эту кучу бластерный заряд за бластерным зарядом. Воздух внутри медицинского корабля стал резким; жгучий; удушение. Мургатройд чихнула. Кэлхун закашлялся. Оператор сети, казалось, вот-вот задохнется. Но в белом тумане Кэлхун торжествующе воскликнул:
   "Ароматические олефины! Ацетон! Радикалы уксусной кислоты и метильные субмолекулярные группы! А дым имеет ненасыщенные углеводородные газы. Это вещество, которым наши предки вдыхали в крошечных количествах на протяжении сотен тысяч поколений! Конечно, это было необходимо для них! И нам! Это было частью их окружения, поэтому они должны были найти ему применение! И он контролировал популяцию определенных молекул..."
   Система вентиляции постепенно избавлялась от дыма, но от медицинского корабля все еще пахло древесным дымом.
   "Давай проверим эту штуку!" - отрезал Кэлхун. "Мургатройд!"
   Мергатройд робко подошла к двери своего закутка. Он умоляюще моргнул, глядя на Калхуна. По повторной команде он пришел несчастный к своему хозяину. Кэлхун погладил его. Затем он открыл сундук, в котором находились живые падальщики, которые корчились, плавали и, казалось, кипели. Он вынул этот контейнер. Он снял крышку.
   Мергатройд попятилась. Выражение его лица было нелепым. Не было сомнений, что его нос был сильно обижен. Кэлхун повернулся к оператору сети. Он расширил выборку падальщиков. Человек-сетка стиснул зубы и взял его. Потом его лицо заработало. Он сунул его обратно в руку Кэлхуна.
   "Это ужасно!" - сказал он хрипло. "Ужасный!" Потом у него отвисла челюсть. "Я не пара! Не... пара... - затем яростно сказал он. "Мы должны начать это дело! Мы должны начать лечить пара...
   -- Кому, -- сказал Кэлхун, -- будет стыдно за то, что они помнят. Мы не можем добиться от них сотрудничества! И мы не можем получить сотрудничество от правительства! Люди, которые были правительством, - парашютисты, и они передали свои полномочия доктору Летту. Вы же не думаете, что он отречется от престола? Особенно, когда выяснилось, что именно он разработал штамм падальщиков, выделяющих этот модифицированный бутилмеркаптан, превращающий людей в пара!
   Кэлхун почти истерически усмехнулся.
   "Возможно, это был несчастный случай. Может быть, он нашел себя первым пара и был совершенно поражен. Но он не мог быть один в том, что, как он знал, было деградацией. Он хотел, чтобы другие были с ним в этом ужасном состоянии. Он получил их. Потом он не хотел, чтобы кто-то не был похож на него... Нам от него помощи не дождаться!"
   Ликуя, он щелкнул переключателями, чтобы показать на видеоэкранах, что происходит в мире за пределами корабля. Он включил все приемники, которые могли улавливать звуки и передачи. Раздались голоса:
   " Повсюду идут бои! Нормалы не примут среди них пара! Парас не оставит нормальных людей в покое... Они прикасаются к ним; дыши на них - и смейся! Идут бои ... Идея о том, что парасостояние заразно, все еще лелеяла пара. Это должно было быть предпочтительнее, чем представление о том, что они одержимы дьяволами. Но были и те, кто упивался более драматическим мнением. Внезапно в эфире раздались крики и задыхающийся мужской голос: " Пошлите сюда полицию быстро! Парасы сошли с ума. Они ...
   Кэлхун сел за пульт управления. Он бросил туда выключатели. Он на мгновение коснулся кнопки. Снаружи раздался легкий толчок и начался рев. Это отрезало. Кэлхун посмотрел на смотровые пластины, показывающие снаружи. Вокруг клубился дым и пар. Люди бежали сломя голову, оставляя позади свои наземные машины.
   - Легкое прикосновение аварийной ракеты, - сказал Кэлхун. "Они убежали. Теперь мы покончим с чумой на Талиене Три.
   Оператор сети все еще был ошеломлен постоянным отсутствием каких-либо признаков того, что он когда-либо может стать парашютистом. Он сказал неуверенно:
   "Конечно! Конечно! Но как?"
   - Древесный дым, - сказал Кэлхун. "Аварийные ракеты. Крыши! На этой планете не было древесного дыма в воздухе, потому что нет лесных пожаров и люди не сжигают топливо. Они используют электричество. Поэтому мы запускаем самое большое производство древесного дыма, которое считаем удобным, и популяция определенной модифицированной молекулы бутилмеркаптана будет уменьшена. До нормального уровня. Немедленно!"
   Аварийная ракета оглушительно взревела, и маленький медицинский корабль поднялся.
   * * * *
   Конечно, на протяжении всей истории человечества принимались экстренные меры против заражения. Был король Франции на Земле, который убил всех прокаженных в своем королевстве. Были сожжены корабли и дома, чтобы изгнать чуму, и карантинов, которые просто мешали людям, было бесчисленное множество. Мера Кэлхуна по Таллиену была несколько более драматичной, чем у большинства, но у нее было хорошее оправдание.
   Он поджег столицу планеты. Маленький медицинский корабль пронесся над затемненными зданиями. Ее аварийные ракеты образовывали тонкие пучки пламени длиной в двести футов. Она коснулась крыш на востоке, и Кэлхун поднялся, чтобы посмотреть, откуда дует ветер. Он спускался и касался тут и там...
   Над городом клубились густые, казалось бы, удушающие массы древесного дыма. На самом деле они не душили, но создавали панику. В Правительственном центре шли бои, но они прекратились, когда разразилась таинственная тварь - ни один человек из сотни никогда не видел горящих дров и не чувствовал запаха их дыма - бои прекратились, и все люди бежали, когда удушливое вонючее одеяло накатилось на город и легло на землю. там.
   Это был не большой пожар, учитывая все обстоятельства. Сгорело менее десяти процентов города, но девяносто с лишним процентов парасов в нем перестали быть парасами. Более того, у них внезапно восстановилось непреодолимое отвращение к запаху бутилмеркаптана - даже модифицированного бутилмеркаптана - и вскоре было обнаружено, что ни один нормальный человек, почувствовавший запах древесного дыма, не стал пара. Так что все города и даже отдельные хутора в дальнейшем позаботятся о том, чтобы все время от времени чувствовали резкий запах древесного дыма.
   Но Калхун не стал ждать таких приятных новостей. Он не мог искать благодарности. Он сжег часть города. Он заставил парасов перестать быть парасами и пристыдиться. А те, кто не стал парасом, отчаянно хотели поскорее забыть обо всем этом. Они не могли, но благодарность Кэлхауну напомнила бы им об этом. Он принял соответствующие меры.
   Когда оператор сети снова приземлился, и после того, как сеть снова заработала и отправила медицинский корабль в космос на добрых пять планетарных диаметров - через несколько часов после того, как корабль снова перешел на ускоренную передачу, - Кэлхун и Мергатройд вместе пили кофе. Мергатройд жадно облизал свою пустую крошечную кружку, чтобы хоть немного ощутить вкус напитка. Он радостно сказал: " Чи! Он хотел большего.
   -- Кофе, -- сурово сказал Кэлхун, -- вошло у тебя в привычку, Мергатройд! Если этот ненормальный аппетит разовьется слишком далеко, вы можете начать зевать на меня, что будет означать, что ваше желание этого было неконтролируемым. Известно, что зевота, вызванная тем, что называется йеной, заставляет человека вывихнуть челюсть. Вы могли бы сделать это. Вам бы это не понравилось!
   Мургатройд не ответила.
   - Ты не веришь, а? - сказал Калхун. Затем он сказал: "Мургатройд, всю оставшуюся жизнь я буду тратить время на размышления о том, что случилось с доктором Леттом! Как-нибудь убьют его. Но я подозреваю, что они будут очень нежны с ним. Невозможно представить наказание, которое действительно подошло бы! Разве это не интереснее, чем кофе?
   " Чи! Чи! Чи! - настойчиво сказала Мергатройд.
   "Было неразумно оставаться и пытаться провести обычную санитарную инспекцию. Мы пришлем кого-нибудь еще, когда все вернется на круги своя".
   " Чи!!! - громко сказала Мергатройд.
   - О, хорошо! - сказал Калхун. "Если ты собираешься быть эмоциональным по этому поводу, передай свою чашку!"
   Он протянул руку, и Мергатройд положила в нее свою крошечную кружку. Кэлхун снова наполнил его. Мергатройд с наслаждением отпила.
   Медкорабль " Эсклипус Двадцать" на полной скорости двинулся обратно к штаб-квартире сектора Межзвездной медицинской службы.
   УНИВЕРСАЛЬНЫЙ ДОНОР, Нина Кирики Хоффман
   Это мой возраст:
   Мой первый век был веком темного незнания, закончившимся моим первым осознанием собственного существования.
   Во втором возрасте я постепенно пришел к осознанию того, что у меня есть части.
   В третьем возрасте я изучал свои роли и учился у них.
   И мой четвертый возраст, ах, это было, когда началась моя история. Это был век слов.
   Это был век Элисон.
   Наступает мой пятый век, такой же темный, как и первый, но еще более пустой, потому что теперь я знаю, что я потерял.
   В конце моего третьего возраста я обнаружил, что некоторые вещи ощущались иначе, чем другие. Каждый раз, когда они извлекали одно из моих сердец, я чувствовал потерю, отличную от той, которую я чувствовал, когда они удаляли что-то еще, часть кишечника, участок кожи. Я все глубже погружался в себя, изучая каждую часть по мере ее роста, добираясь до нее по мере ее удаления, когда начался мой четвертый возраст. Элисон влюбилась в меня, и я учился у нее, когда пошел работать так, как я был создан, формируя для нее систему питания, изучая концентрацию гормонов вокруг нее, формируя ее в соответствии с требованиями гормонов. Она была самым крупным жемчужным семенем, которое я когда-либо знал, самым сложным и интересным, хотя все мои семечки были интересны, и в процессе жемчужного процесса я отделял мозг в дополнение к другим вещам, и из мозга возникали мысли, чувства и воспоминания, ее и в конце концов мой. Она сказала мне, кем я была: матерью-органом. Она рассказала мне, что я делаю: создаю части людей из их собственного генетического материала, чтобы заменить части себя, которые были близки к смерти. Она рассказала мне, что делала в ту ночь, когда влюбилась в меня: пила и желала смерти.
   Даже спустя долгое время после того, как я впервые начал собирать и понимать словесные мысли Элисон, я не понимал ни того, ни другого, но я знал, что и то, и другое противоречит тому, для чего я был предназначен. Элисон все еще хотелось пить и желать себе смерти; когда она поняла, что я не позволю ей, она долго лежала тихо, темные мысли просачивались из нее, но в конце концов что-то внутри нее щелкнуло, и она стала интересоваться, где она и кто я. Она помогла мне настроить мою собственную нейронную сеть, намного ниже моей поверхности, где происходило жемчуг, прямо над питательным морем, в котором я плыл, так что я не нарушал ни один из органов, которые я формировал, но все я был связан с самим собой. Она научила меня формировать органы, выделяющие гормоны, как активировать и деактивировать их; и во всем себе я использовал эту способность, чтобы сформировать лучшие питательные сети и больше мозга.
   В конце концов я научился прикасаться к органам, которые формировал для других людей, не загрязняя их антигенами; моя личная часть объяснила мне отказ. Отвержение было причиной моего существования: до моего развития не было способа вживлять новые органические органы людям, которые в них нуждались, без опасности быть отвергнутыми.
   Я сосредоточился, чувствуя биение незрелого сердца, когда руки в перчатках потянулись ко мне и вырезали его, забирая с собой часть меня. Система, которую я сформировал для ее поддержки, задрожала и прошла через то, что моя личная часть назвала шоком. Прежде чем я успел ощутить весь этот шок и позволить ему исчезнуть, раствор сверху упал и очистил все следы генов из этой части меня, подготовив ее к тому, чтобы вырастить что-то из нового жемчужного семени. Я пошел спросить Элисон, мою личную часть, об этом. Почему это казалось неправильным, если это была единственная последовательность, которую я когда-либо испытывал: рост, тщательное формирование, затем шок от вырезания и стирание воспоминаний?
   "Потеря", - сказала мне Элисон. "Должно быть, это концептуальное загрязнение от меня. Моя концепция заключается в том, что когда вы что-то теряете, вы скорбите, это процесс, о котором вы должны знать от меня, и теперь вы чувствуете неудовлетворенность, потому что вам не позволяют пройти через этот процесс. Тебе не было так грустно, пока я не упал сюда, не так ли?
   Даже со всем мозгом, который я набил для себя, я не мог толком вспомнить события, для которых у меня не было слов, кроме как чувства. Я вспомнил, как чувствовал, что части сердца ощущаются иначе, чем другие части. И я вспомнил какое-то химическое облако, окружившее Элисон, когда она упала в меня, молекулы, которых я никогда раньше не пробовал, горькие вкусы, которые я имел достаточно, чтобы почувствовать, что они неприятны. Частично промывка памяти, частично усилитель памяти. Если бы я тогда знал слова, я бы лучше собирал воспоминания той ночью. Элисон протекала странным образом; с тех пор они так не поступали.
   - Прости, Матмос, - сказала она. "Если это поможет, подумайте о маленьком ребенке, который, вероятно, теперь живет лучше, потому что получил сердце, которое вы сделали".
   Она и раньше говорила мне такие вещи. Я снова перерыл ее воспоминания, чтобы понять понятия "другой" и "ребенок". Единственными "другими", которых я знал, были она и руки в перчатках, которые дали мне семена жемчуга, а затем разрушили мой организм. Раньше она говорила мне, что я создаю вещи для других людей, но я никогда этого не понимал. Я искал ее воспоминания о других людях. Я видел младенцев в ее памяти. Один она держала в руках, так что я чувствовал его запах и смотрел на него. Она боролась, пытаясь вырваться из воспоминаний, но я оставался в нем долгое время, проводя ее воспоминание о себе, касаясь щеки ребенка, протягивая палец, вокруг которого обвились пальчики ребенка, обнимая ребенка, поднося его к своей груди и чувствуя его крошечный горячий рот коснулся ее и оторвался от нее так, что она покраснела. Ее воспоминания о чувствах были более интенсивными, чем те, которыми я делился с ней с тех пор, как она влюбилась в меня. Я пробыла с ней и ребенком сутки, считая день единицей времени. Она почти всегда связывала свои мысли с единицами времени, и я никогда не понимал их до исследования этой памяти.
   Возможно, ребенок был хорошей вещью, чтобы вырастить сердце.
   Я освободил Элисон. Она испускала некоторые острые, неприятные молекулы, которые испускала, когда впервые попала в меня. Я спросил ее, что случилось.
   - О, Матмос, не делай этого со мной. Не заставляй меня вернуться".
   Я спросил ее, почему нет.
   "Потому что это слишком больно. Как потеря".
   Я спросил ее, жила ли она, как я, создавая вещи, получая их от себя.
   - Нет, - сказала она, а потом - да! От нее исходило облако неприятных молекул. У нее было много систем, которых я еще не понимал.
   Я ушел и пошел навестить свои глаза. У меня их было семеро. Я использовал их раньше, но пока я не провел время в воспоминаниях Элисон, я не осознавал, что то, что я видел, было не в фокусе; как только глаза работали нормально, руки опускались и вырезали их. Теперь, когда воспоминания об Элисон были сильны в моих собственных, я смотрел сквозь туманные глаза и смутно видел людей, работающих вокруг меня. Я оставался с глазом, ближайшим к завершению, пока не увидел руки, тянущиеся вниз, чтобы взять его, и впервые увидел над ним лицо. Я отступил до того, как пришел порез, вернулся к Элисон до того, как почувствовал шок и потерю, и я принес ей лицо.
   Какое-то время она отказывалась со мной разговаривать. Это было время, которое потребовалось, чтобы начать один глаз и закончить три, которые я начал ранее. Наконец она согласилась посмотреть на лицо, которое я ей привел. - О да, - сказала она, - это Рэймонд.
   Я принес ей три других лица, которые я собрал из глаз, которые потерял с тех пор, как она начала молчать. Два, сказала она мне, принадлежали Рэймонду. Я выровнял в памяти видения, изучая три, которые, по ее словам, были одинаковыми. Я не понял: свет был другим, волосы были расположены иначе, выражение лица было другим. Третье лицо имело другую форму и цвет волос. - Это Грета, - сказала она. И она пригласила меня в другое воспоминание: вечеринку, вечеринку для сотрудников Biotech, на которой было много людей, непохожих друг на друга, способных выглядеть иначе, чем они сами. Она помогла мне разобраться с информацией и упаковать ее. "Это другое, и это другое, и это другое, но не все другие одинаковы".
   Мы работали с этой памятью в течение того времени, которое мне понадобилось, чтобы вырастить сердце из семени до зрелости. Я потерял три почки и запустил легкое, потерял кожу и запустил два глаза, потерял кишечник и запустил костный мозг. Элисон научила меня личностям. Пока я был там, я тоже слушал голоса. Я слышал их слова. Мы переключились на другое собрание в ее памяти, и она попыталась немедленно отстраниться от него, но я смотрел на него и пробовал его достаточно долго, чтобы услышать, как все эти люди, о которых она меня учила, говорят ей, что они сожалеют. - Извини за ребенка, - сказал Рэймонд. Я отпустил Элисон и оставил ее одну на полглаза.
   Когда она снова заговорила со мной, я предложил ей попробовать гены в каждом из органов, которые я выращивал. Я взял ее на исследование ее собственных генов, во всех ее новых частях, которые я вырастил вокруг нее. Она очень обрадовалась. "Помоги мне, Матмосс, - сказала она, - помоги мне прочитать код и понять..."
   Вместе мы экспериментировали, проверяя ее генные карты, меняя концентрации гормонов, наблюдая, что я буду производить при разных концентрациях, какую часть карт я читал.
   "Мы знали кое-что из этого, - сказала она, - но не пальцы ног! Руки! Пальцы!" С моей помощью она выросла больше каждого.
   Потом наступило худшее время в моей жизни.
   Руки в перчатках протянулись внутрь и вырезали Элисон, срезая новые части ее тела, которые мы сросли вместе. Это был медленный процесс - на рост глаза - разрез, отдых, разрез, отдых, но отдых никогда не был достаточно долгим для того, чтобы я мог восстановить связь с ней, и мои системы испытали самый глубокий шок. Руки прорезали центральную часть моего мозга. Я посылал бешеные сигналы в мозговые узлы, которые я сформировал вдоль своей нервной системы, приказывая им хранить воспоминания для меня, строить больше мозга в отдаленных местах, чтобы получать все, что я могу послать.
   И все это время Элисон кричала.
   Я хотел поговорить с ней, спросить ее, что это за боль, которую я чувствовал, и какую боль она чувствовала, но наши связи прерывались, даже когда я активировал их. Я подумал о ребенке в ее памяти. В конце концов я перестала доносить до нее вопросы и просто отправила ей изображение младенца на руках, только я изменила воспоминание так, чтобы ребенок нес ее коды, а человек с руками - мои. Я отправил его через все наши связи, даже когда они истощались, и Элисон наконец успокоилась, и тогда она больше не была частью меня. Сначала она ушла. Затем опустились руки и вырезали все части, которые я сделал из нее-семени. Затем руки в перчатках погрузились в промывку памяти, но я активировал систему, которую использовал для транспортировки питательных веществ Элисон, и затопил область, чтобы промывка памяти растворилась и разложилась, прежде чем она смогла уничтожить все гены Элисон, которые у меня были.
   Затем я прошел долгий период темноты. У меня выросли глаза и сердца, кожа и кишки, но я их не заметил. Я оставался под своей собственной поверхностью, вдоль своей погребенной нейронной сети, прокладывая себе путь в фрагменты воспоминаний, которые я оставил. - Это Грета. Это Раймонд. Это младенец". "Руки! Ноги! Пальцы ног!"
   Это ребенок.
   Я сохранил крошечное семя жемчужины Элисон, часть, которую я сохранил от промывки памяти, и дразнил ее в недифференцированном воспроизведении, пока у меня не было достаточно клеток для экспериментов. Я вспомнил волнение Элисон, когда мы вместе читали ее карту. Половину я спрятал, спрятал, а с половиной поэкспериментировал: палец ноги; мозг; глаз; легкое; почка; кожа; кишечник; сердце; Костный мозг.
   Нет детка.
   Я вернулся на свою поверхность и увидел, что теперь у меня формируются руки, ноги, пальцы ног и пальцы. Я подошел к одному из глаз и посмотрел вверх. Глаз полностью сформировался. Я сосредоточился на лице. Он посмотрел на меня сверху вниз, но его руки остались в стороне. Это был не Раймонд или Грета.
   Затем он коснулся меня, и его рука была обнажена. Я попробовал генную карту Элисон. Прикосновение было слишком кратким для меня, чтобы соединиться с ней. Я наблюдал за ней глазами. Она говорила, но у меня не было ушей. Я больше не мог ее понять.
   Ее лицо изменилось. Соленая вода текла из ее глаз. Я вспомнил ее воспоминание: младенец, плачущий. Ему что-то нужно - еда, молоко, вода, пеленание, объятия.
   Я смотрел на Элисон и знал, что ничего не могу ей дать. Я оставил свой глаз, ушел глубоко в себя и заполз в ее воспоминания. Хотя мне нужно открыть глаза, тьма моего пятого века опускается. "Извините за ребенка", - снова и снова повторяет Рэймонд. Я думаю о том, чтобы позволить узлам своего мозга подняться туда, где я выращиваю органы для других; промывка памяти очистит меня от мыслей, от знания, от всех воспоминаний. Я вкушаю себя, и во мне присутствуют эти странные молекулы, жаждущие смерти. Помню: помню, я бы не дал Элисон смерти, и спустя долгое время что-то в ней щелкнуло, и жизнь вернулась.
   Я буду ждать во тьме своего пятого возраста щелчка или, возможно, еще одного всплеска. Я хочу, чтобы Элисон вернулась домой. В ее воспоминаниях я не видел никаких признаков того, что дети когда-либо это делали.
   ЗЕЛЕНЫЙ БЕРЕТ, Том Пурдом
   Рид запер дверь и выхватил пистолет. Сержант Рашид вручил премьеру Умлуане ордер.
   - Мы из корпуса инспекторов ООН, - сказал сержант Рашид. "Мне очень жаль, но мы вынуждены вас арестовать и предать суду мирового суда".
   Если Умлуана и заметил пистолет Рида, он этого не показал. Он внимательно прочитал ордер. Закончив, он сказал что-то по-голландски.
   - Я не знаю вашего языка, - сказал Рашид.
   - Тогда я буду говорить по-английски. Умлуана был невысоким человеком с морщинистым лбом, в очках и с усами. Его кожа была на тон светлее, чем у Рида. - У генерального инспектора нет полномочий арестовывать главу государства, особенно премьера Белдеркана. А теперь, если вы меня извините, я должен вернуться на свою вечеринку.
   В другой комнате люди смеялись и разговаривали. Ближе к вечеру звенели стаканы. Рид знал, что двое вооруженных мужчин стоят прямо за дверью. "Если вы уйдете, премьер, мне придется вас застрелить".
   - Я так не думаю, - сказала Умлуана. "Нет, если вы убьете меня, вся Африка поднимется против всего мира. Ты не хочешь моей смерти. Вы хотите, чтобы я предстал перед судом.
   Прочтите, отключите безопасность.
   - Капрал Рид очень молод, - сказал Рашид, - но он меткий стрелок. Вот почему я взял его с собой. Думаю, он тоже любит стрелять".
   Умлуана повернулась к Рашиду на секунду раньше срока. Он увидел поднятую руку сержанта, прежде чем она коснулась его шеи.
   "Помощь! Похитить. "
   Рашид дзюдо подрубил его и закинул инертное тело на плечи. Рид вытащил из жилетного кармана плоскую гранату. Он уронил его, и из клапана зашипел желтый психогаз.
   - Пошли, - сказал Рашид.
   Дверной замок щелкнул, когда они вылетели в окно. Двое мужчин с винтовками бросились в газ; вздохнув, они упали на пол в кататоническом трансе.
   По лужайке проехала маленькая машина. Неся Бич Африки, Рашид боролся с ним. Рид шел назад, прикрывая их отступление.
   Машина остановилась, вращая лезвия, удерживая ее в нескольких дюймах от газона. Они залезли.
   "Как прошло?" Водитель и еще один инспектор заняли переднее сиденье.
   - Они будут за нами через полминуты.
   У другого инспектора был ручной пулемет и ящик с гранатами. - Я лучше прикрою, - сказал он.
   - Спасибо, - сказал Рашид.
   Инспектор выскользнул из машины и побежал к кустам. Водитель нажал на педаль газа. Когда они свернули на юг, Рид увидел, как из дома выбежала дюжина вооруженных мужчин. Из кустов вылетела граната, и преследователи отпрянули от поднявшегося перед ними облака.
   - С ним все в порядке? - спросил водитель.
   - Я не думаю, что причинил ему боль. Рашид достал из жилетного кармана шприц. - Что ж, Рид, похоже, нам предстоит ссора. Через несколько минут станция Миака узнает, что мы идем. И Бог знает, что произойдет в Охотничьем Заповеднике".
   Рид хотел выпрыгнуть из машины. Он мог умереть в любую минуту. Но он поставил свою жизнь на хорошо смазанную дорожку и не мог сойти, пока они не доберутся до Женевы.
   "Они не знают, кто идет, - сказал он. "Они не делают их достаточно жесткими, чтобы остановить этого мальчика".
   Глядя прямо перед собой, он не заметил улыбки сержанта.
   * * * *
   Инспекторский корпус ООН принимает двух типов новобранцев: тех, кто фанатично предан идеалам мира и мирового порядка, и тех, кто верен только себе. Чтение было вторым типом.
   Высокий, долговязый негр, он провел школьные годы в одном из унылых пригородов, которые окружают каждый процветающий американский город. Это был дом фабричных рабочих, клерков, полуквалифицированных техников, всех, кто выполняет тяжелую работу цивилизации и знает, что больше никогда не сделает. Взрослые проводили свои дни с телевизором, алкоголем и наркотиками; молодые проводили свои дни с бандами, сексом, телевидением и алкоголем. Что еще было? Те, кто мог бы сказать ему, не учились и не преподавали в его школах. То, что он увидел на бетонных полях между высокими жилыми домами, обозначило пределы жизненных возможностей.
   Он принадлежал к банде под названием "Золотые космонавты". "Никто не шутит со мной, - хвастался он. "Когда Гарри Рида нет дома, на свободе бегает тигр". Никто не знал, сколько раз он чуть не сбежал из других клубов, как тщательно выбирал самое безопасное место на линии боя.
   "Мужчина должен быть мужчиной", - сказал он однажды девушке. - Он должен делать мужскую работу. Вы когда-нибудь замечали, как выглядят наши отцы, как они много спят? Я не хочу быть таким. Я хочу чем-то гордиться".
   Он присоединился к Корпусу инспекторов ООН в восемнадцать лет, в 1978 году. Международные копы носили зеленые береты, высокие ботинки без пуговиц, куртки из натуральной кожи. Это были особенные люди.
   Впервые в жизни отец сказал что-то о своих амбициях.
   - Тебе не нравится Америка, Гарри? Вы хотите быть без страны? Это лучшая страна в мире. Всю свою жизнь я хорошо зарабатывал. Разве у вас не было всего, что вы когда-либо хотели? Я был королем по сравнению с людьми за границей. Ты останешься здесь, пойдешь в торговое училище и через два года будешь жить так же, как я.
   "Я не хочу этого, - сказал Рид.
   - Что ты имеешь в виду, ты не хочешь этого?
   "Ты мог бы вступить в американскую армию", - сказала его мать. - Это так же хорошо, как ремесленное училище. Если ты должен быть солдатом.
   "Я хочу быть сотрудником ООН. Я уже зачислен. я в деле! Какое тебе дело до того, что я делаю?"
   Корпус инспекторов ООН был основан для обеспечения соблюдения Договора о ядерном разоружении 1966 года. С годами он приобрел другие должности. ООНовцы больше не ходили без оружия. Обученные стрелковому и газовому оружию, они охраняли определенные границы, охраняли дипломатов и представителей ООН, даже подавляли беспорядки, угрожавшие международному миру. По мере того, как ООН превращалась в сильное мировое правительство, Корпус инспекторов ООН неуклонно приобретал новые полномочия.
   Рид прошел шестимесячную подготовку на Мадагаскаре.
   Дважды его чуть не исключили из школы за драки с меньшими мужчинами. Вместо того, чтобы уйти в отставку, он принял наказание, которое обрекло его на несколько недель унылой, грязной дополнительной работы. Он ненавидел ограничения и железный забор правил. Он ненавидел скуку, одиночество и изоляцию.
   И все же он ответил с энтузиазмом. Они дали ему работу. Работа, которую многие считали важной.
   В свою очередь он охранял все еще спорные границы Кореи. Он служил в составе спасательных отрядов, патрулирующих загруженные полярные маршруты. Он встал на стражу на Всемирной выставке 1980 года в Рангуне.
   "Мне понравился Рангун", - сказал он даже другу. "Мне даже понравилась Корея. Но я думаю, что работа поляка мне понравилась больше всего. Ты сидишь, играешь в карты и стреляешь в быка, а потом происходит авиакатастрофа или что-то в этом роде, и ты выходишь и выигрываешь медаль. Это здорово для меня. Я ленив и люблю азарт".
   * * * *
   Одно право, подразумеваемое в Уставе ООН, ни один генеральный секретарь или генеральный инспектор никогда не пытался использовать. Право арестовывать любого главу государства, чья страна нарушила международное право. Может ли Всемирный суд попытаться посадить в тюрьму политика, который сговорился напасть на другую страну?
   Многие годы Африку называли "Южной Америкой Старого Света". Революция следовала за революцией. Колонии стали демократиями. Демократии становились диктатурами или растворялись в гражданской войне. Люди заложили базы на Луне и за четыре года, 1978-82, окружили мир материальными передатчиками; но черное население Африки все еще боролось за политическое равенство.
   Умлуана взяла под свой контроль Белдеркан в 1979 году. Крошечная бывшая голландская колония десять лет была шатающейся демократией. В тот самый день, когда он взял власть в свои руки, новый диктатор и его африканская партия начали наращивать Бельдерканскую армию. В течение многих лет он проповедовал новую Африку, единую, свободную от белых господ, дом энергичного и совершенного негритянского общества. Критики называли его лицемерным расистом, оппортунистом, использующим желания африканцев для построения собственной империи.
   Он начал пропагандистскую войну против соседней Южной Африки, обещая освобождение этой раздираемой междоусобицами земли. Большинство негритянских лидеров, только что получивших представительство в южноафриканском парламенте, призывали его освободить свою страну. Они верили, что смогут использовать свой первый маленький голос в правительстве, чтобы завоевать настоящую свободу для своего народа.
   Но радиоштурм и наращивание вооружений продолжались. В начале 1982 года Южная Африка заявила, что Белдерканская армия превышает размер, согласованный в Договоре о разоружении. К обвинению присоединились европейские страны и некоторые африканские страны. Китай назвал скандал злобным оскорблением новой африканской нации. США и Россия, стараясь не запутаться, попросили ООН провести дополнительное расследование.
   Но доказательства были очевидны. Умлуана бросила вызов мировому закону. Если ему это сойдет с рук, его прецеденту может последовать какая-нибудь более крупная и опасная нация. И снова начнется гонка вооружений.
   Решил генеральный инспектор. Они войдут в Белдеркан, арестуют Умлуану и предстанут перед Мировым Судом в соответствии с надлежащими процессуальными нормами. Если план сработает, человечество будет далеко от ядерной войны.
   Рид мало что знал о сложных политических причинах ареста. Ему нравилась Корпорация, и ему нравилось быть в Корпорации. Он шел туда, куда его посылали, и делал то, что ему говорили.
   * * * *
   Машина пронеслась над верхушками деревьев. Водитель и два его пассажира смотрели в небо.
   Самолет был бы более быстрым способом выбраться из страны. Но тогда они бы часами летали над Африкой, истребители Белдеркана преследовали их по горячим следам, другие страны присоединялись к погоне, а мировой шум нарастал. По передатчику, если все пойдет хорошо, Умлуана будет в Женеве через час.
   Они мчались к Миаке, передающей станции ответвления. Из Миаки они будут вести передачу в Белдерканский заповедник, известную туристическую достопримечательность, станция которой может вести передачу в любую точку земного шара. Даже сейчас дюжина инспекторов заняла станцию "Заповедник" и контролировала ее.
   У них не было планов захватить Миаку. Они планировали добраться туда до того, как его удастся защитить.
   - Рядом с Миакой нет военной базы, - сказал Рашид. - Мы можем добраться туда раньше бельдерканцев.
   - А вот и наш эскорт, - сказал Рид.
   Из джунглей поднялась большая машина. У этого на крыше было установлено безоткатное орудие. Водитель и стрелок махнули рукой и последовали за ними.
   "Одна вещь, - сказал Рид, - я не думаю, что они будут стрелять в нас, пока он в машине".
   - Не будьте уверены, капрал. Все эти силовые движения похожи. Бьюсь об заклад, лейтенанты Умлуаны надеются, что он станет мертвой легендой. Тогда они смогут стать живыми завоевателями".
   Сержант Рашид приехал из Каира. У него были ученые степени в области естественных наук и истории, полученные в Кембридже, но только Корпорация давала ему работу, которая удовлетворяла его совесть. Он ненавидел войну. Это было так просто.
   Рид оглянулся. Он увидел три пятна солнечного света примерно в двухстах футах вверх и в доброй миле позади.
   - Вот они, сержант.
   Рашид повернул голову. Он отчаянно замахал рукой. Двое мужчин в другой машине помахали в ответ.
   - Мне нырнуть под деревья? - спросил водитель.
   "Еще нет. Пока не придется.
   Рид потрогал автомат, который подобрал, садясь в машину. В него никогда не стреляли. Дважды он сталкивался с безоружной толпой, но несколько выстрелов заставили их бежать.
   Птицы с криком вылетели из гнезд. Обезьяны визжали и бросали вещи в шумные, мчащиеся машины. Небольшое скопление птиц окружило каждую машину.
   Автомобиль сопровождения резко развернулся и бросился на преследователей. Большая винтовка дважды выстрелила. Читал видел, как машины Белдеркана разбежались. Внезапно рядом с ним затрещали и засвистели пулеметные пули.
   - Уклоняйся, - сказал Рашид. "Не спускайся".
   Не теряя скорости вперед, водитель взял их прямо вверх. Желудок Рида подпрыгнул.
   Над ними разорвался снаряд. Машина качалась. Он поднял глаза и увидел длинную трещину в крыше.
   "Ложись на пол, - сказал Рашид.
   Они встали на колени на тесном полу. Рашид надел противогаз, и Рид скопировал его. Умлуана дышал, как печь, все еще без сознания после укола, который сделал ему Рашид.
   Я ничего не могу сделать , думал Рид. Они слишком далеко, чтобы стрелять в ответ. Все, что мы можем сделать, это бежать.
   Небо было чистым и голубым. Джунгли представляли собой шумный пестрый базар. Вдалеке грохотали орудия. Он слышал свист снарядов и треск пулеметных пуль. Автомобиль катался на американских горках вверх и вниз. Каждый раз, когда пролетал снаряд, он волнами полз по собственной спине.
   Еще один взрыв, на этот раз очень громкий.
   Рашид поднял глаза над сиденьем и посмотрел в заднее окно. "Осталось двое. Потише, Рид.
   - Мы не можем спуститься? Читай сказал.
   - Они доберутся до Миаки раньше нас.
   Он закрыл глаза, когда услышал еще один громкий взрыв.
   Сержант Рашид снова посмотрел в окно. Он горько выругался по-английски и по-египетски. Рид поднял голову. Две машины позади них не боролись друг с другом. Далеко назад горели верхушки деревьев.
   - Сколько еще? - сказал Рашид. Маски заглушали их голоса.
   "Вот оно сейчас. Принять нас прямо сейчас?
   - Я думаю, тебе лучше.
   * * * *
   Станция представляла собой стеклянный алмаз на небольшой поляне. Водитель сбавил скорость, затем врезался в стеклянные стены и завис у кабины передатчика.
   Рашид открыл дверь и бросил две гранаты. Рид выскочил, и они вдвоем с Умлуаной направились к будке. Водитель с пистолетом в руке побежал к пульту управления.
   На станции было трое техников, пассажиров не было. Все трое запаниковали, когда психогаз окутал их. Они побежали с воем в джунгли.
   Через окно своей маски Рид увидел, как их преследователи приземлились на поляне. Пули пулемета простреляли здание. Они затащили Умлуану в кабинку и упали на пол. Рид прицелился и открыл огонь по самой большой машине.
   "Теперь я могу стрелять в ответ", - сказал он. - Теперь посмотрим, что они сделают.
   - Ты готов, Рашид? - крикнул водитель.
   - Мужик, вытащи нас отсюда!
   Дверь кабины закрылась. Когда он открылся, они были в Game Preserve.
   Станция возвышалась над склоном холма. Зал ожидания со стеклянными стенами окружал группу будок передатчиков. Рид выглянул за дверь и увидел свое первое поле битвы.
   Прямо перед ним, с простреленной пулей головой, за опрокинутой кушеткой лежал мертвый инспектор.
   Рид видел десятки учебных фильмов, снятых во время реальных сражений или после атомных атак. Он смеялся, когда другие новобранцы жаловались. "Так устроен этот мир. Вам, людям со слабым желудком, лучше к этому привыкнуть".
   Теперь он скользнул по задней стене кабины передатчика.
   Раненый инспектор пополз по полу к будке. Рид не видел своей раны, только расцарапанное от боли лицо и кровь, которую он залил на пол.
   - Ты поймал Умлуану? - спросил он сержанта Рашида.
   "Он в будке. В чем дело?" Ближневосточный Оксфорд Рашида казался еще более строгим, чем когда-либо.
   "Они ударили по нам двумя ротами несколько минут назад. Думаю, половина наших людей ранены.
   - Мы можем выбраться отсюда?
   "Они обстреляли органы управления".
   Рашид выругался. "Ты слышал его, Рид! Иди туда и помоги этим людям.
   Он слышал крики раненых, треск винтовок и пулеметов, весь ужасающий шум войны. Но с восемнадцатилетнего возраста он делал все, что ему приказывало начальство.
   Он начал ползти к мягкому креслу, которое выглядело как хорошее укрытие. Пуля треснула над его головой, так близко, что он почувствовал ударную волну. Он встал, в панике побежал, присел и нырнул за стул.
   Инспектор взломал вентиль дымовой шашки. По зданию стелился белый туман. Они могли видеть любого, кто пытался напасть на них, но осаждающие не могли определить цели.
   Сквозь шум он услышал Рашида.
   "Я звоню в Южно-Африканскую станцию за вертолетом. Это единственный выход отсюда. Пока это не произойдет, мы должны сдерживать их".
   Прочитал мысль о зеленом берете, который он засунул в карман тем утром. Он надел его на голову и взвел. Ему больше не нужна была штатская одежда, и он хотел надеть хотя бы часть своей униформы.
   Пули полностью пробили стену перед ним. Он смотрел сквозь мрак, сквозь разбитое стекло. Это был капрал Гарри Рид, инспектор Корпуса ООН, очень особенный человек. Если он не проделал здесь хорошую работу, он был не тем человеком, за которого себя выдавал. Это может быть единственным настоящим испытанием, с которым он когда-либо столкнется.
   * * * *
   Он услышал крик на быстром французском. Он повернулся направо. Люди в красных набедренных повязках бежали зигзагами к станции. У них были легкие автоматические винтовки. Половина из них были в противогазах.
   "Стреляйте в маски", - крикнул он. "Стремитесь к маскам".
   Пулемет брыкался и лязгал у него на плече. Он выбрал цель и выпустил очередь. Напряженно он искал еще одну маску. Три гранаты пронзили воздух, и желтый газ растекся по полю боя. Нападавшие пробежали через него. В нескольких ярдах от газа некоторые из них развернулись и побежали к своим линиям. Через мгновение только полдюжины мужчин в масках все еще шли вперед. Инспекторы дали долгий шумный залп. Когда они остановились, на ногах осталось только четверо нападавших. И они бежали в укрытие.
   Нападавшие шли прямо по дороге, ведущей от охотничьего заповедника к станции. Никакого сопротивления они не ожидали. Ооновцы уже захватили станцию, выгнали пассажиров и техников и заняли оборонительные позиции; они встретили бельдерканцев дюжиной гранат и заставили их бежать в укрытие. Бой до сих пор был жестоким, но неорганизованным. Но у белдерканцев было несколько сотен человек, и они знали, что сломали управление передатчиком.
   Первая прямая атака была отбита. Они могли атаковать еще много раз и продолжать обстреливать здание пулями. Они также могли попытаться обойти холм и атаковать станцию сверху; если бы они это сделали, инспекторы имели бы хороший вид на холм и увидели бы, как они поднимаются.
   Инспекторы заняли хорошие оборонительные позиции. Несмотря на свои потери, у них все еще было достаточно огневой мощи, чтобы прикрыть территорию вокруг станции.
   Рид осмотрел свой сектор огня. Примерно в двухстах ярдах слева от него он увидел вершину небольшой канавы. Используя ров в качестве укрытия, бельдерканцы могли прокрасться на вершину холма.
   Газовые гранаты имеют длину всего три дюйма. Они держат кубические ярды газа под высоким давлением. Рид вытащил телескопическую штангу из жилетного кармана. Он открыл его, и пара прицелов поднялась. С одной стороны бежала тонкая дорожка.
   У него оставалось с десяток гранат, три самоходные. Он засунул самодельную гранату в направляющую стержня и прикинул ветер и дальность полета. Внимательно прицелившись, не дыша, мышцы расслабились, стержень качнулся ровно, он выстрелил и швырнул маленькую гранату в канаву. Рядом он бросил еще одну гранату.
   Тяжелый газ будет лежать там часами.
   Сержант Рашид, пригнувшись, бегал от человека к человеку. Он делал все возможное, чтобы защитить раненых.
   - Ну, капрал, как дела?
   - Не так уж плохо, сержант. Видишь вон ту канаву? Я добавил немного бензина".
   "Хорошая работа. Как твои боеприпасы?
   "Дюжина гранат. Полбочки снарядов.
   "Вертолет будет здесь через полчаса. Наденем Умлуану, а потом попробуем спастись. Как только он уйдет, я думаю, мы должны сдаться.
   - Как вы думаете, как они будут относиться к нам?
   - Это мы должны увидеть.
   Случайная пуля трещала и просвистела в туманной комнате. Рядом с ним мужчина отчаянно хватал ртом воздух. На солнечном поле раненый кричал о помощи.
   - Внизу есть гараж, - сказал Рашид. - На случай, если вертолет не прибудет вовремя, у меня есть человек, который наполняет винные бутылки бензином.
   - Мы остановим их, сержант. Не волнуйся."
   * * * *
   Рашид убежал. Рид смотрел на зеленую землю и прислушивался к биению своего сердца. Что планировали бельдерканцы? Массированная лобовая атака? Чтобы пробраться через вершину холма?
   Он думал не больше, чем думает кролик, прячась от лисы, или пантера, присевшая на ветку над тропой. Его кожа натянулась и расслабилась на теле.
   -- Слушай, -- сказал немец.
   Далеко внизу по склону он услышал глухой рокот большого мотора.
   - Броня, - сказал немец.
   Земля тряслась. Танк свернул за поворот. Рид наблюдал за приземистым, угловатым монстром, пока его короткая пушка не направилась на станцию. Он остановился менее чем в двухстах ярдах от него.
   Заревел громкоговоритель.
   ВНИМАНИЕ, СОЛДАТЫ ООН.
   ВНИМАНИЕ, СОЛДАТЫ ООН.
   ВЫ МОЖЕТЕ ДУМАТЬ НАС ДИКАРАМИ,
   НО У НАС ЕСТЬ СОВРЕМЕННОЕ ОРУЖИЕ.
   У НАС ЕСТЬ АТОМНЫЕ БОЕголовки,
   ВСЕ ГАЗЫ, РАКЕТЫ
   И ОГНЕМЕТЫ. ЕСЛИ
   ВЫ НЕ СДАЕТЕ
   НАШЕГО ПРЕМЬЕРА, МЫ ТЕБЯ УНИЧТОЖИМ.
   "Они знают, что у нас нет большого оружия, - сказал Рид. "Они знают, что у нас есть только газовые гранаты и стрелковое оружие".
   Он нервно смотрел по сторонам. Они не могли ввести вертолет, когда эта штука сидела там.
   В нескольких футах от него, растянувшись за баррикадой из столов, лежал мужчина в глубоком шоке. Его мертвенно-белая кожа сияла, как слоновая кость. Они бы даже не выглядели так. Один ядерный снаряд из этой пушки, и они испарятся. Или, возможно, у танка были звуковые проекторы; тогда кожа слезла бы с их костей. Или они могут быть сожжены, или изрезаны шрапнелью, или отравлены каким-то новым туманом, который их маски не смогут фильтровать.
   Читай, закрой глаза. Со всех сторон он слышал тяжелое дыхание, бормочущие комментарии, проклятия. Одежда шуршала, когда мужчины беспокойно двигались.
   Но уже в темной комнате раздался голос сержанта Рашида.
   - Мы должны вырубить эту штуку до того, как прилетит вертолет. В противном случае он не сможет приземлиться. У меня тут шесть коктейлей Молотова. Кто хочет пойти со мной на охоту?"
   Два года Рид служил под началом сержанта Рашида. Для него сержант был всем, чем должен быть инспектор ООН. Миролюбие Рашида не имело границ.
   Психологические тесты Рида показали, что им двигала только гордость. Этого было достаточно для ООН; они отвергали только тех, чья лояльность могла противоречить их обязанностям. Но штурм танка требовал чего-то большего, чем жажда самоуважения.
   Рид видел инспектора, который прикрывал их побег. Он видел, как их эскорт бьет три к одному. Он видел, как еще один инспектор остался на станции Миака. И здесь, в этом здании, лежали избитые и мертвецы.
   Все инспекторы ООН. Вся часть его жизни.
   И он был частью их жизни. Их кровь, их жертвы и боль стали частью его.
   - Я возьму коктейль, сержант.
   - Это Рид?
   - Кого еще вы ожидали?
   "Никто. Кто-то еще?"
   - Я пойду, - сказал француз. "Трех должно хватить. Поставьте нам хорошую дымовую завесу".
   * * * *
   Рашид отдавал приказы. Он поставил немецкого инспектора ответственным за Умлуану. Рида, француза и себя он расставил по полу с интервалом в тридцать футов.
   - Помните, - сказал Рашид. "Мы должны выбить этот пистолет".
   Рид отдал свой автомат. В каждой руке он держал по баллону с газом. Его автомат лежал в наплечной кобуре.
   Рашид присвистнул.
   В воздухе полетели десятки дымовых шашек. Густой туман окутал танк. Рид встал и побежал вперед. Он присел, но не зигзагами. Здесь важнее всего скорость.
   Стрельба сотрясла холм. Бельдерканцы не могли их видеть, но знали, что происходит, и систематически стреляли в дым.
   Пули вспахивали землю рядом с ним. Он поднял голову и увидел смутный силуэт танка. Он старался не думать о пулях, пронзающих его плоть.
   Пуля попала ему в бедро. Он упал на спину, крича. "Сержант. Сержант. "
   - Я тоже ранен, - сказал Рашид. "Не останавливайся, если можешь двигаться".
   Послушай его. Что у него, вывихнутая лодыжка?
   Но он не чувствовал никакой боли. Он закрыл глаза и бросился на живот. И чуть не потерял сознание от боли. Он кричал и дрожал. Боль прекратилась. Он протянул руки, сжимая бутылки с вином, и двинулся вперед. Боль пронзила его от живота до колена.
   - Я не могу двигаться, сержант.
   "Читай, ты должен. Я думаю, ты единственный...
   "Какая?"
   Застучали пушки. Пули трещали.
   "Сержант Рашид! Ответь мне."
   Он ничего не слышал, кроме одинокого свистка пуль в тумане.
   - Я сотрудник ООН, - пробормотал он. "Вы там, наверху, знаете, кто такой сотрудник ООН? Вы знаете, что происходит, когда вы встречаете одного из них?
   Когда он добрался до танка, в правой руке у него была еще одна пуля. Но они не знали, что он приближается, и когда вы приближаетесь к танку на десять футов, люди внутри вас не видят.
   Ему просто нужно было встать и бросить бутылку в ствол. Вот и все - со сломанным бедром и раненой правой рукой.
   Он знал, что они увидят его, когда он встанет, но не думал об этом. Он не думал о сержанте Рашиде, о сложной политике Африки, о многолюдных торговых улицах. Пришлось убить танк. Это было все, о чем он думал. Он решил, что что-то в мире важнее его самого, но он не знал этого и не понимал, что психологи удивятся, увидев, что он это делает. Он принял много решений за последние несколько минут. Он перестал думать о них или о чем-то еще.
   От зажигалки он поджег тряпку, набитую на конце бутылки.
   Прикусив язык, он подтянулся к передней части танка. Его длинная рука потянулась к дулу пистолета. Он швырнул бутылку в темное горло.
   При падении автоматные пули попали ему в грудь, затем в шею. Он их не чувствовал. Он потерял сознание в тот момент, когда почувствовал, что бутылка выпала из его руки.
   Вертолет приземлился через десять минут. Умлуана ушла под градом пуль. Русский рядовой, самый высокопоставленный человек на станции, сдал выживших бельдерканцам.
   * * * *
   Его мать повесила Глобальную медаль над телевизором.
   "Должно быть, он был храбрым", - сказала она. "У нас был прекрасный сын".
   "Он был нашим единственным сыном, - сказал ее муж. "Для чего он пошел добровольцем? Разве это не мог сделать кто-то другой?"
   Его жена начала плакать. Неловко он обнял ее. Он задавался вопросом, чего хотел его сын, чего он не мог получить дома.
   Г-Н. КОСМИЧЕСКИЙ КОРАБЛЬ, Филип К. Дик
   Крамер откинулся назад. "Вы видите ситуацию. Как мы можем бороться с таким фактором? Идеальная переменная".
   "Идеальный? Предсказание по-прежнему должно быть возможным. Живое все еще действует по необходимости, как и неживая материя. Но причинно-следственная цепочка более тонкая; есть еще факторы, которые следует учитывать. Разница количественная, я думаю. Реакция живого организма аналогична естественной причинности, но с большей сложностью".
   Гросс и Крамер посмотрели на доски, подвешенные к стене, с которых все еще капала вода, а изображения застывали на своих местах. Крамер провел карандашом линию.
   "Видеть, что? Это псевдоподиум. Они живы, и пока это оружие, которое мы не можем победить. Никакая механическая система не может конкурировать с этим, простая или сложная. Нам придется выбросить "Джонсон Контрол" и найти что-нибудь другое.
   "Тем временем война продолжается, как есть. Безвыходное положение. Мат. Они не могут добраться до нас, а мы не можем пройти через их живое минное поле".
   Крамер кивнул. "Для них это идеальная защита. Но все же может быть один ответ.
   "Это что?"
   "Подождите минуту." Крамер повернулся к своему эксперту по ракетам, сидящему с картами и файлами. "Тяжелый крейсер, вернувшийся на этой неделе. Он на самом деле не касался, не так ли? Он приблизился, но контакта не было".
   "Правильный." Эксперт кивнул. - Шахта была в двадцати милях отсюда. Крейсер находился в космическом режиме, двигаясь прямо к Проксиме, по прямой линии, разумеется, с использованием системы контроля Джонсона. Он отклонился четверть часа назад по неизвестным причинам. Позже она возобновила свое течение. Вот когда они это поняли".
   "Он изменился", - сказал Крамер. "Но недостаточно. Мина шла за ним, следя за ним. Это та же самая старая история, но меня интересует контакт".
   "Вот наша теория, - сказал эксперт. "Мы продолжаем искать контакт, триггер в псевдоподиуме. Но скорее мы наблюдаем психологический феномен, решение, не имеющее физического коррелята. Мы наблюдаем за чем-то, чего нет. Мина решает взорваться. Он видит наш корабль, приближается и принимает решение.
   "Спасибо." Крамер повернулся к Гросу. - Что ж, это подтверждает то, что я говорю. Как кораблю, управляемому автоматическими реле, спастись от мины, решившей взорваться? Вся теория проникновения мины заключается в том, что вы должны избегать срабатывания курка. Но здесь спусковым крючком является состояние ума в сложной, развитой форме жизни".
   "Пояс имеет глубину пятьдесят тысяч миль", - добавил Гросс. "Это решает другую проблему для них, ремонт и техническое обслуживание. Проклятые твари воспроизводятся, заполняют пробелы, появляясь в них. Интересно, чем они питаются?"
   "Наверное, остатки нашей первой линии. Большие крейсера должны быть деликатесом. Это игра ума между живым существом и кораблем, управляемым автоматическими реле. Корабль всегда проигрывает. Крамер открыл папку. - Я скажу тебе, что я предлагаю.
   - Продолжайте, - сказал Гросс. "Сегодня я услышал уже десять решений. Что твое?
   "Мой очень простой. Эти существа превосходят любую механическую систему, но только потому, что они живые. С ними могла бы конкурировать почти любая другая форма жизни, любая высшая форма жизни. Если юки могут устанавливать живые мины для защиты своих планет, мы должны быть в состоянии использовать некоторые из наших собственных форм жизни аналогичным образом. Давайте сами воспользуемся тем же оружием".
   - Какую форму жизни вы предлагаете использовать?
   "Я думаю, что человеческий мозг - самая подвижная из известных живых форм. Вы знаете что-нибудь лучше?
   "Но ни одно человеческое существо не может противостоять космическим путешествиям. Пилот-человек умер бы от сердечной недостаточности задолго до того, как корабль приблизится к Проксиме.
   - Но нам не нужно все тело, - сказал Крамер. "Нам нужен только мозг".
   "Какая?"
   "Проблема состоит в том, чтобы найти человека с высоким интеллектом, который внес бы свой вклад, точно так же, как добровольно отдаются глаза и руки".
   - Но мозг...
   "Технически это можно сделать. Мозги передавались несколько раз, когда требовалось уничтожение тела. Конечно, космическому кораблю, тяжелому космическому крейсеру, а не искусственному телу, это в новинку.
   В комнате было тихо.
   - Хорошая идея, - медленно сказал Гросс. Его тяжелое квадратное лицо скривилось. "Но даже если предположить, что это сработает, большой вопрос в том , чей мозг?"
   * * * *
   Все было очень запутанно, причины войны, характер врага. С юкконами установили контакт на одной из отдаленных планет Проксимы Центавра. При приближении терранского корабля множество тонких темных карандашей резко поднялось и унеслось вдаль. Первое настоящее столкновение произошло между тремя юк-карандашами и одним исследовательским кораблем с Терры. Никто из терранов не выжил. После этого была настоящая война, без каких-либо приемов.
   Обе стороны лихорадочно возводили защитные кольца вокруг своих систем. Из этих двух пояс Yucconae был лучшим. Кольцо вокруг Проксимы было живым кольцом, превосходящим все, что Терра могла противопоставить ему. Стандартное оборудование, с помощью которого терранские корабли управлялись в открытом космосе, управление Джонсоном, было неадекватным. Нужно было что-то еще. Автоматические реле были недостаточно хороши.
   "Совсем нехорошо, - подумал Крамер, стоя и глядя вниз по склону холма на работу, которая шла под ним. Теплый ветер дул вдоль холма, шелестя бурьяном и травой. Внизу, в долине, механика почти закончила; последние элементы рефлекторной системы были сняты с корабля и упакованы в ящики.
   Теперь требовалось только новое ядро, новый центральный ключ, который заменит механическую систему. Человеческий мозг, мозг умного, осторожного человека. Но расстанется ли с ним человек? В этом была проблема.
   Крамер повернулся. По дороге к нему приближались двое, мужчина и женщина. Мужчина был Гросс, бесстрастный, грузный, шагал с достоинством. Женщина была... Он смотрел с удивлением и растущим раздражением. Это была Долорес, его жена. С тех пор как они расстались, он мало ее видел...
   - Крамер, - сказал Гросс. "Смотрите, с кем я столкнулся. Вернись вниз с нами. Мы идем в город.
   - Привет, Фил, - сказала Долорес. - Ну, разве ты не рад меня видеть?
   Он кивнул. "Как твои дела? Ты хорошо выглядишь. Она все еще была красивой и стройной в сине-серой форме службы внутренней безопасности организации Гросса.
   "Спасибо." Она улыбнулась. - Кажется, у тебя тоже все в порядке. Командир Гросс сказал мне, что вы отвечаете за этот проект, "Руководитель операции", как они его называют. Чью голову ты выбрал?
   "Это проблема." Крамер закурил. "Этот корабль должен быть оснащен человеческим мозгом вместо системы Джонсона. Мы сконструировали специальные дренажные ванны для мозга, электронные реле для улавливания импульсов и их усиления, непрерывный питательный канал, который снабжает живые клетки всем необходимым. Но-"
   "Но у нас еще нет самого мозга, - закончил Гросс. Они пошли обратно к машине. "Если мы сможем получить это, мы будем готовы к испытаниям".
   "Останется ли мозг живым?" - спросила Долорес. - Он действительно будет жить как часть корабля?
   "Он будет жив, но не в сознании. Очень немногие жизни на самом деле сознательны. Животные, деревья, насекомые реагируют быстро, но они бессознательны. В этом нашем процессе индивидуальная личность, эго, исчезнет. Нам нужна только способность реагирования, ничего больше".
   Долорес вздрогнула. "Как ужасно!"
   "Во время войны все нужно испробовать", - рассеянно сказал Крамер. "Если одна принесенная в жертву жизнь положит конец войне, это того стоит. Этот корабль может пройти. Еще пара таких, и войны больше не будет".
   * * * *
   Они сели в машину. Когда они ехали по дороге, Гросс спросил: "Вы еще ни о ком не подумали?"
   Крамер покачал головой. - Это не в моих правилах.
   "Что ты имеешь в виду?"
   "Я инженер. Это не в моем отделе".
   - Но все это было твоей идеей.
   "На этом моя работа заканчивается".
   Гросс странно смотрел на него. Крамер беспокойно поерзал.
   - Тогда кто должен это делать? - сказал Гросс. - Я могу поручить моей организации подготовить различные экзамены, чтобы определить годность и тому подобное...
   - Послушай, Фил, - вдруг сказала Долорес.
   "Какая?"
   Она повернулась к нему. "У меня есть мысль. Помнишь того профессора, который был у нас в колледже? Майкл Томас?
   Крамер кивнул.
   - Интересно, жив ли он еще? Долорес нахмурилась. - Если это так, то он, должно быть, ужасно стар.
   - Почему, Долорес? - спросил Гросс.
   "Возможно, пожилой человек, у которого осталось не так много времени, но чей ум все еще был ясным и острым..."
   "Профессор Томас". Крамер потер челюсть. "Он определенно был старой мудрой уткой. Но мог ли он быть еще жив? Значит, ему должно быть семьдесят.
   "Мы могли бы это выяснить", - сказал Гросс. - Я мог бы сделать обычную проверку.
   "Что вы думаете?" - сказала Долорес. - Если бы человеческий разум смог перехитрить этих существ...
   "Мне не нравится эта идея, - сказал Крамер. В его воображении возник образ, образ старика, сидящего за партой, его ясные нежные глаза бегают по классу. Старик наклонился вперед, подняв тонкую руку...
   "Не вмешивайте его в это", - сказал Крамер.
   "Что случилось?" Гросс с любопытством посмотрел на него.
   - Это потому, что я предложила это, - сказала Долорес.
   "Нет." Крамер покачал головой. "Это не то. Я не ожидал ничего подобного от кого-то, кого я знал, от человека, у которого я учился. Я очень ясно его помню. Он был очень яркой личностью".
   - Хорошо, - сказал Гросс. - Он звучит нормально.
   "Мы не можем этого сделать. Мы просим его смерти!"
   "Это война, - сказал Гросс, - и война не зависит от потребностей человека. Ты сам это сказал. Конечно, он пойдет добровольцем; мы можем оставить его на этом основании".
   - Возможно, он уже мертв, - пробормотала Долорес.
   - Мы это выясним, - сказал Гросс, ускоряя машину. Остаток пути они проехали молча.
   * * * *
   Они долго стояли вдвоем, изучая небольшой деревянный домик, поросший плющом, стоявший в глубине участка за огромным дубом. Городок был тихий и сонный; изредка по далекому шоссе медленно двигалась машина, но и только.
   "Вот это место", - сказал Гросс Крамеру. Он скрестил руки. "Довольно странный домик".
   Крамер ничего не сказал. Два агента службы безопасности позади них ничего не выражали.
   Гросс направился к воротам. "Пойдем. По чеку он еще жив, но очень болен. Однако его ум подвижен. Это кажется определенным. Говорят, он не выходит из дома. Женщина заботится о его потребностях. Он очень хил.
   Они спустились по каменной дорожке и поднялись на крыльцо. Гросс позвонил в звонок. Они ждали. Через некоторое время они услышали медленные шаги. Дверь открылась. Пожилая женщина в бесформенном плаще бесстрастно их рассматривала.
   - Служба безопасности, - сказал Гросс, показывая свою карточку. - Мы хотим видеть профессора Томаса.
   "Почему?"
   "Государственное дело". Он взглянул на Крамера.
   Крамер шагнул вперед. - Я был учеником профессора, - сказал он. - Уверен, он не будет против нас увидеть.
   Женщина неуверенно колебалась. Гросс шагнул в дверной проем. - Хорошо, мама. Это время войны. Мы не можем здесь выделяться".
   Двое агентов Службы безопасности последовали за ним, и Крамер неохотно последовал за ним, закрывая дверь. Гросс шел по коридору, пока не наткнулся на открытую дверь. Он остановился, заглянув внутрь. Крамер мог видеть белый угол кровати, деревянный столб и край комода.
   Он присоединился к Гросу.
   В темной комнате, распластавшись на бесконечных подушках, лежал иссохший старик. Сначала показалось, что он спит; не было ни движения, ни признаков жизни. Но через некоторое время Крамер с легким потрясением увидел, что старик пристально наблюдает за ними, не сводя с них глаз, не двигаясь, не мигая.
   - Профессор Томас? - сказал Гросс. - Я командир службы безопасности Гросс. Этот человек со мной, возможно, вам известен...
   Выцветшие глаза остановились на Крамере.
   "Я знаю его. Филип Крамер... Ты стал тяжелее, мальчик. Голос был слабый, шорох сухого пепла. - Это правда, что ты сейчас женат?
   "Да. Я женился на Долорес Френч. Ты помнишь ее. Крамер подошел к кровати. "Но мы расстались. Это не сработало очень хорошо. Наша карьера...
   - Для чего мы сюда пришли, профессор, - начал Гросс, но Крамер нетерпеливым взмахом руки оборвал его.
   "Позвольте мне рассказать. Не можете ли вы и ваши люди выбраться отсюда на достаточно долгое время, чтобы дать мне поговорить с ним?
   Гросс сглотнул. - Хорошо, Крамер. Он кивнул обоим мужчинам. Все трое вышли из комнаты, выйдя в холл и закрыв за собой дверь.
   Старик в постели молча наблюдал за Крамером. - Я не думаю о нем многого, - сказал он наконец. "Я уже видел его тип раньше. Чего он хочет?
   "Ничего такого. Он просто пришел. Можно я сяду?" Крамер нашел жесткий стул рядом с кроватью. - Если я тебя беспокою...
   "Нет. Я рад снова видеть тебя, Филип. Спустя столько времени. Мне жаль, что ваш брак не сложился".
   "Как твои дела?"
   "Я был очень болен. Боюсь, мой момент на мировой сцене почти закончился". Древние глаза задумчиво изучали молодого человека. "Вы выглядите так, как будто у вас все хорошо. Как и все остальные, я был высокого мнения о нем. Вы достигли вершины в этом обществе.
   Крамер улыбнулся. Потом он стал серьезным. "Профессор, мы работаем над проектом, о котором я хочу поговорить с вами. Это первый луч надежды за всю эту войну. Если это сработает, мы сможем взломать защиту юков и ввести несколько кораблей в их систему. Если мы сможем это сделать, войне может быть положен конец".
   "Продолжать. Расскажи мне об этом, если хочешь".
   "Этот проект - далекое будущее. Возможно, это вообще не сработает, но мы должны попробовать".
   - Очевидно, что вы пришли сюда из-за этого, - пробормотал профессор Томас. "Мне становится любопытно. Продолжать."
   * * * *
   После того, как Крамер закончил, старик молча лег обратно в кровать. Наконец он вздохнул.
   "Я понимаю. Человеческий разум, извлеченный из человеческого тела". Он немного приподнялся, глядя на Крамера. - Я полагаю, ты думаешь обо мне.
   Крамер ничего не сказал.
   "Прежде чем я приму решение, я хочу ознакомиться с документами по этому поводу, с теорией и схемой конструкции. Я не уверен, что мне это нравится. Я имею в виду, по моим собственным причинам. Но я хочу посмотреть материал. Если ты сделаешь это...
   "Безусловно." Крамер встал и пошел к двери. Гросс и два агента службы безопасности стояли снаружи, напряженно ожидая. - Гросс, заходи внутрь.
   Они вошли в комнату.
   - Отдайте профессору документы, - сказал Крамер. "Он хочет изучить их, прежде чем принять решение".
   Гросс вытащил папку из кармана пальто, плотный конверт. Он передал его старику на кровати. "Вот оно, профессор. Пожалуйста, ознакомьтесь с ним. Вы дадите нам свой ответ как можно скорее? Конечно, мы очень хотим начать.
   - Я дам вам свой ответ, когда решу. Он взял конверт тонкой, дрожащей рукой. "Мое решение зависит от того, что я узнаю из этих бумаг. Если мне не понравится то, что я найду, то я не буду участвовать в этой работе ни в каком виде". Он открыл конверт трясущимися руками. "Я ищу одну вещь".
   "Что это?" - сказал Гросс.
   "Это мое дело. Оставьте мне номер, по которому я смогу связаться с вами, когда приму решение.
   Молча Гросс положил визитку на комод. Когда они вышли, профессор Томас уже читал первую статью, набросок теории.
   * * * *
   Крамер сидел напротив Дейла Винтера, второго в очереди. "Что тогда?" - сказала Зима.
   - Он собирается связаться с нами. Крамер царапал пером по бумаге. "Я не знаю, что и думать".
   "Что ты имеешь в виду?" Добродушное лицо Винтера было озадачено.
   "Смотреть." Крамер встал, расхаживая взад-вперед, засунув руки в карманы униформы. "Он был моим учителем в колледже. Я уважал его и как человека, и как учителя. Он был больше, чем голос, говорящая книга. Он был человеком, спокойным, добрым человеком, на которого я мог равняться. Я всегда хотел когда-нибудь стать таким, как он. А теперь посмотри на меня".
   "Так?"
   "Посмотрите, о чем я спрашиваю. Я прошу его жизни, как будто он какой-то лабораторный зверь, которого держат в клетке, а не человек, а вовсе учитель".
   - Думаешь, он это сделает?
   "Я не знаю." Крамер подошел к окну. Он стоял, глядя наружу. - В каком-то смысле я надеюсь, что нет.
   - Но если он не...
   - Тогда нам придется найти кого-нибудь еще. Я знаю. Был бы кто-то еще. Почему Долорес должна была...
   Зазвонил видофон. Крамер нажал кнопку.
   - Это Гросс. Образовались тяжелые черты. "Старик позвал меня. Профессор Томас.
   "Что он сказал?" Он знал; он уже мог сказать по звуку голоса Гросса.
   "Он сказал, что сделает это. Я сам был немного удивлен, но, видимо, он это имел в виду. Мы уже договорились о его госпитализации. Его адвокат составляет заявление об ответственности".
   Крамер только наполовину слышал. Он устало кивнул. "Хорошо. Я рада. Тогда, я думаю, мы можем идти вперед.
   - Похоже, ты не очень рад.
   "Интересно, почему он решил пойти дальше".
   - Он был в этом очень уверен. Гросс казался довольным. "Он позвонил мне довольно рано. Я все еще был в постели. Вы знаете, это требует праздника.
   - Конечно, - сказал Крамер. "Конечно, да".
   * * * *
   К середине августа проект был близок к завершению. Они стояли снаружи в жарком осеннем зное, глядя на гладкие металлические борта корабля.
   Гросс постучал по металлу рукой. "Ну, это ненадолго. Мы можем начать испытание в любое время".
   "Расскажите нам об этом подробнее", - сказал офицер в золотой тесьме. "Это такая необычная концепция".
   "Действительно ли внутри корабля есть человеческий мозг?" - спросил сановник, невысокий мужчина в мятом костюме. - А мозг на самом деле живой?
   "Господа, этим кораблем управляет живой мозг, а не обычная система реле-управления Джонсона. Но мозг не в сознании. Он будет функционировать только рефлекторно. Практическая разница между ней и системой Джонсона заключается в следующем: человеческий мозг гораздо сложнее любой рукотворной структуры, и его способность приспосабливаться к ситуации, реагировать на опасность намного превосходит все, что можно было бы создать искусственно. ".
   Гросс помолчал, навострив ухо. Турбины корабля начали грохотать, глубокой вибрацией сотрясая землю под собой. Крамер стоял недалеко от остальных, скрестив руки на груди, молча наблюдая. На шум турбин он быстро обошел корабль на другой берег. Несколько рабочих убирали последний мусор, обрывки проводки и строительных лесов. Они взглянули на него и поспешно продолжили свою работу. Крамер поднялся по трапу и вошел в рубку управления кораблем. Зима сидела за штурвалом с Пилотом из Космического транспорта.
   "Как он выглядит?" - спросил Крамер.
   "Хорошо." Зима встала. "Он говорит мне, что было бы лучше взлететь вручную. Робот управляет... Винтер колебался. "Я имею в виду, что встроенные элементы управления могут вступить в силу позже в космосе".
   - Верно, - сказал Пилот. - Так принято в системе Джонсона, и поэтому в этом случае мы должны...
   - Ты можешь еще что-нибудь рассказать? - спросил Крамер.
   - Нет, - медленно сказал Пилот. "Я так не думаю. Я все перепробовал. Кажется, он в порядке. Я хотел спросить тебя только об одном. Он положил руку на панель управления. "Здесь есть некоторые изменения, которых я не понимаю".
   "Изменения?"
   "Изменения оригинального дизайна. Интересно, какова цель".
   Крамер достал из кармана комплект чертежей. "Позвольте мне посмотреть." Он перевернул страницы. Пилот внимательно наблюдал через плечо.
   - Изменения не указаны в вашем экземпляре, - сказал Пилот. - Интересно... - Он остановился. Коммандер Гросс вошел в кабину управления.
   "Гросс, кто санкционировал изменения?" - сказал Крамер. "Часть проводки заменена".
   - Да, твой старый друг. Гросс подал сигнал на полевую башню через окно.
   "Мой старый друг?"
   "Профессор. Он проявлял довольно активный интерес". Гросс повернулся к Пилоту. "Давайте идти. Нам нужно вынести это за пределы гравитации для теста, как мне сказали. Что ж, возможно, это и к лучшему. Вы готовы?"
   "Конечно." Пилот сел и передвинул некоторые органы управления. "В любой момент."
   - Тогда вперед, - сказал Гросс.
   - Профессор... - начал Крамер, но в этот момент раздался ужасный рев, и корабль подпрыгнул под ним. Он ухватился за одну из стенных цепей и держался изо всех сил. Кабина наполнялась постоянной пульсацией, бушующими реактивными турбинами под ними.
   Корабль прыгнул. Крамер закрыл глаза и затаил дыхание. Они двигались в космос, набирая скорость с каждым мгновением.
   * * * *
   "Ну, что же вы думаете?" - нервно сказала Винтер. - Уже пора?
   - Еще немного, - сказал Крамер. Он сидел на полу кабины, рядом с управляющей проводкой. Он снял металлическую накладку, обнажив сложный лабиринт релейной проводки. Он изучал его, сравнивая с электрическими схемами.
   - В чем дело? - сказал Гросс.
   "Эти изменения. Я не могу понять, для чего они. Единственная закономерность, которую я могу разглядеть, это то, что по какой-то причине...
   - Дай-ка я посмотрю, - сказал Пилот. Он присел на корточки рядом с Крамером. "Ты говорил?"
   "Видите вот этот провод? Первоначально он управлялся переключателем. Он закрывался и открывался автоматически в зависимости от изменения температуры. Теперь он подключен так, что им управляет центральная система управления. То же и с остальными. Многое из этого было по-прежнему механическим, работало под давлением, температурой, напряжением. Теперь он под центральным хозяином".
   "Мозг?" - сказал Гросс. - Ты имеешь в виду, что он был изменен так, чтобы им манипулировал мозг?
   Крамер кивнул. "Возможно, профессор Томас считал, что никаким механическим реле нельзя доверять. Возможно, он думал, что все будет происходить слишком быстро. Но некоторые из них могут закрыться за долю секунды. Тормозные ракеты могут работать так же быстро, как...
   - Эй, - сказал Уинтер с поста управления. "Мы приближаемся к лунным станциям. Что мне делать?
   Они выглянули в порт. Ржавая поверхность луны сверкала перед ними, испорченное и тошнотворное зрелище. Они стремительно приближались к нему.
   - Я возьму, - сказал Пилот. Он убрал Уинтера с дороги и пристегнул ремнями. Корабль начал удаляться от Луны, пока он манипулировал средствами управления. Внизу под ними они могли видеть станции наблюдения, усеивающие поверхность, и крошечные квадраты, которые были входами в подземные заводы и ангары. Им мигнула красная мигалка, и в ответ пальцы Пилота зашевелились на доске.
   - Мы прошли Луну, - сказал Пилот через некоторое время. Луна упала за ними; корабль направлялся в открытый космос. - Что ж, мы можем продолжить.
   Крамер не ответил.
   "Г-н. Крамер, мы можем продолжить в любое время.
   Крамер вздрогнул. "Извиняюсь. Я думал. Все хорошо, спасибо." Он нахмурился, глубоко задумавшись.
   "Что это?" - спросил Гросс.
   "Проводка меняется. Вы поняли их причину, когда давали добро рабочим?
   Покраснел. "Вы знаете, я ничего не знаю о технических материалах. Я в службе безопасности.
   - Тогда вам следовало посоветоваться со мной.
   "Что это значит?" Гросс криво усмехнулся. "Рано или поздно нам придется начать верить в старика".
   Пилот отошел от борта. Его лицо было бледным и застывшим. - Что ж, дело сделано, - сказал он. "Вот и все."
   - Что сделано? - сказал Крамер.
   "Мы на автомате. Мозг. Я передал доску ему - я имею в виду ему. Старик." Пилот закурил сигарету и нервно затянулся. "Давайте держать пальцы скрещенными".
   * * * *
   Корабль шел ровно, в руках невидимого пилота. Глубоко внутри корабля, тщательно бронированный и защищенный, в резервуаре с жидкостью лежал мягкий человеческий мозг, на поверхности которого играли тысячеминутные электрические разряды. По мере роста зарядов они подхватывались и усиливались, вводились в релейные системы, продвигались вперед, распространялись по всему кораблю...
   Гросс нервно вытер лоб. - Значит , теперь он им управляет. Надеюсь, он знает, что делает".
   Крамер загадочно кивнул. - Думаю, да.
   "Что ты имеешь в виду?"
   "Ничего такого." Крамер пошел в порт. - Я вижу, мы все еще движемся по прямой. Он взял микрофон. "Мы можем устно инструктировать мозг через это". Подул в микрофон экспериментально.
   - Продолжай, - сказал Винтер.
   - Разверни корабль наполовину вправо, - сказал Крамер. "Уменьшить скорость".
   Они ждали. Время прошло. Гросс посмотрел на Крамера. "Без изменений. Ничего такого."
   "Ждать."
   Медленно корабль начал поворачиваться. Турбины промахивались, уменьшая их ровный ритм. Корабль взял новый курс, приспосабливаясь. Рядом пронесся какой-то космический мусор, испепеленный взрывами реактивных двигателей.
   "Пока все хорошо", - сказал Гросс.
   Им стало легче дышать. Невидимый пилот взял управление на себя плавно, спокойно. Корабль попал в хорошие руки. Крамер сказал еще несколько слов в микрофон, и они снова закачались. Теперь они возвращались тем же путем, которым пришли, к луне.
   "Посмотрим, что он будет делать, когда мы войдем в лунное притяжение, - сказал Крамер. "Он был хорошим математиком, старик. Он мог справиться с любой проблемой".
   Корабль развернулся, отворачиваясь от луны. Огромный съеденный шар упал позади них.
   Гросс вздохнул с облегчением. "Ничего не поделаешь."
   "Еще кое-что." Крамер взял микрофон. - Вернись на Луну и посади корабль на первом космическом поле, - сказал он в него.
   - Боже мой, - пробормотал Винтер. "Почему ты-"
   "Будь спокоен." Крамер стоял, прислушиваясь. Турбины ахнули и заревели, когда корабль развернулся, набирая скорость. Они двигались назад, снова к луне. Корабль пошел вниз, направляясь к большому шару внизу.
   - Мы идем немного быстрее, - сказал Пилот. "Я не понимаю, как он может притормозить на такой скорости".
   * * * *
   Порт заполнялся, так как земной шар быстро раздувался. Пилот поспешил к борту, потянувшись к органам управления. Внезапно корабль дернуло. Нос поднялся, и корабль вылетел в космос, подальше от луны, развернувшись под косым углом. Внезапная смена курса повалила мужчин на пол. Они снова поднялись на ноги, потеряв дар речи, глядя друг на друга.
   Пилот посмотрел на доску. "Это был не я! Я ничего не трогал. Я даже не дошел до этого".
   Корабль с каждым мгновением набирал скорость. Крамер колебался. "Может быть, вам лучше переключиться обратно на ручной режим".
   Пилот замкнул переключатель. Он взялся за рулевое управление и экспериментально передвинул его. "Ничего такого." Он обернулся. "Ничего такого. Он не отвечает".
   Никто не говорил.
   "Вы можете видеть, что произошло", - спокойно сказал Крамер. "Старик не отпустит его теперь, когда он у него есть. Я боялся этого, когда увидел изменения в проводке. Все на этом корабле управляется централизованно, даже система охлаждения, люки, выброс мусора. Мы беспомощны".
   "Бред какой то." Гросс подошел к доске. Он взялся за руль и повернул его. Корабль продолжал свой курс, удаляясь от Луны, оставляя ее позади.
   "Выпускать!" - сказал Крамер в микрофон. "Отпустите управление! Мы вернем его. Выпускать."
   - Ничего хорошего, - сказал Пилот. "Ничего такого." Он крутил бесполезное колесо. "Он мертв, совершенно мертв".
   - И мы все еще отправляемся, - сказал Уинтер, глупо ухмыляясь. - Через несколько минут мы пройдем первую линию обороны. Если они нас не подстрелят...
   "Мы лучше ответим по радио". Пилот щелкнул по рации, чтобы отправить . - Я свяжусь с основными базами, с одной из наблюдательных станций.
   "Лучше наденьте защитный пояс, учитывая скорость, с которой мы движемся. Мы займемся этим через минуту.
   - А после этого, - сказал Крамер, - мы будем в открытом космосе. Он движет нас к космической скорости. На этом корабле есть ванны?
   - Ванны? - сказал Гросс.
   "Усыпляющие баки. Для космического драйва. Они могут нам понадобиться, если мы пойдем намного быстрее.
   - Но, Боже мой, куда мы идем? - сказал Гросс. - Куда... куда он нас ведет?
   * * * *
   Пилот установил контакт. - Это Дуайт, на корабле, - сказал он. "Мы входим в оборонительную зону на большой скорости. Не стреляйте в нас".
   - Повернись, - раздался из динамика безличный голос. "Вам запрещено находиться в зоне обороны".
   "Мы не можем. Мы потеряли контроль".
   "Потеряли контроль?"
   "Это экспериментальный корабль".
   Гросс взял рацию. - Это коммандер Гросс, служба безопасности. Нас уносит в открытый космос. Мы ничего не можем сделать. Есть ли способ, которым мы можем быть удалены с этого корабля?
   Колебание. "У нас есть несколько кораблей быстрого преследования, которые могут подобрать вас, если вы захотите прыгнуть. Велики шансы, что они найдут тебя. У вас есть космические ракеты?
   - Да, - сказал Пилот. "Давай попробуем."
   "Покинуть корабль?" - сказал Крамер. - Если мы уйдем сейчас, мы больше никогда его не увидим.
   "Что еще мы можем сделать? Мы все время набираем скорость. Ты предлагаешь нам остаться здесь?
   "Нет." Крамер покачал головой. "Черт возьми, должно быть решение получше".
   - Не могли бы вы связаться с ним ? - спросила Зима. "Старик? Попробуй договориться с ним?
   "Это стоит шанса", сказал Гросс. "Попытайся."
   "Хорошо." Крамер взял микрофон. Он сделал паузу. "Слушать! Вы меня слышите? Это Фил Крамер. Вы меня слышите, профессор? Вы меня слышите? Я хочу, чтобы вы отпустили управление".
   Наступила тишина.
   - Это Крамер, профессор. Вы меня слышите? Ты помнишь, кто я? Вы понимаете, кто это?"
   Над контрольной панелью настенный динамик издал звук, шипящий статический шум. Они посмотрели вверх.
   - Вы меня слышите, профессор? Это Филип Крамер. Я хочу, чтобы вы вернули нам корабль. Если ты меня слышишь, отпусти рычаги управления! Отпустите, профессор. Отпустить!"
   Статический. Пронзительный звук, похожий на ветер. Они смотрели друг на друга. На мгновение воцарилась тишина.
   "Это пустая трата времени, - сказал Гросс.
   -- Нет, послушай!
   Вспышка пришла снова. Затем, смешавшись с плеском, почти потерявшись в нем, раздался голос, бесцветный, без интонации, механический, безжизненный голос из металлического динамика в стене над их головами.
   - ...Это ты, Филип? Я не могу сделать вас. Темнота.... Кто здесь? С тобой...."
   - Это я, Крамер. Его пальцы сжались на рукоятке микрофона. "Вы должны отпустить управление, профессор. Мы должны вернуться на Терру. Вы должны."
   Тишина. Затем слабый, прерывистый голос раздался снова, немного сильнее, чем раньше. "Крамер. Все так странно. Но я был прав. Сознание результат мышления. Необходимый результат. Cognito ergo sum. Сохраняйте концептуальные способности. Вы меня слышите?"
   - Да, профессор...
   "Я переделал проводку. Контроль. Я был достаточно уверен.... Интересно, смогу ли я это сделать? Пытаться...."
   Внезапно включился кондиционер. Он снова резко оборвался. В коридоре хлопнула дверь. Что-то стукнуло. Мужчины стояли и слушали. Звуки доносились со всех сторон, переключатели закрывались, открывались. Свет мигнул; они были во тьме. Свет снова зажегся, и в то же время нагревательные змеевики потускнели и погасли.
   "Боже!" - сказала Зима.
   На них полилась вода, сработала система аварийного пожаротушения. Раздался свистящий воздух. Один из аварийных люков отодвинулся, и воздух с бешеным ревом вырвался в космос.
   Люк с грохотом закрылся. Корабль погрузился в тишину. Нагревательные спирали ожили. Так же внезапно, как и началось, странное зрелище прекратилось.
   - Я могу... все, - раздался из настенного динамика сухой бесцветный голос. "Все контролируется. Крамер, я хочу поговорить с тобой. Я... думал. Я не видел тебя много лет. Многое для обсуждения. Ты изменился, мальчик. Нам нужно многое обсудить. Твоя жена-"
   Пилот схватил Крамера за руку. "У нас на носу стоит корабль. Смотреть."
   * * * *
   Они побежали в порт. Стройный бледный корабль двигался вместе с ними, не отставая от них. Он был сигнально мигающим.
   - Терранский корабль преследования, - сказал Пилот. "Давайте прыгать. Они подберут нас. Костюмы...
   Он подбежал к шкафу с припасами и повернул ручку. Дверь открылась, и он вытащил костюмы на пол.
   - Быстрее, - сказал Гросс. Паника охватила их. Они лихорадочно одевались, натягивая на себя тяжелую одежду. Уинтер, пошатываясь, доковылял до аварийного люка и остановился у него, ожидая остальных. Они присоединялись к нему один за другим.
   "Пойдем!" - сказал Гросс. "Открой люк".
   Зима дергала люк. "Помоги мне."
   Они схватились, дергая друг друга. Ничего не произошло. Люк отказывался поддаваться.
   - Возьми лом, - сказал Пилот.
   - У кого-нибудь есть бластер? Гросс лихорадочно огляделся. "Черт возьми, взорви его!"
   - Тяните, - проскрежетал Крамер. "Сплотиться."
   - Ты у люка? - раздался бесцветный голос, дрейфующий и кружащийся по коридорам корабля. Они подняли головы, оглядываясь вокруг. "Я чувствую что-то поблизости, снаружи. Судно? Вы уходите, все? Крамер, ты тоже уходишь? Очень жаль. Я надеялся, что мы сможем поговорить. Возможно, когда-нибудь вас уговорят остаться.
   "Открой люк!" - сказал Крамер, глядя на безликие стены корабля. - Ради бога, открой!
   Наступила тишина, бесконечная пауза. Затем очень медленно люк отодвинулся. Воздух с воплем устремился мимо них в космос.
   Один за другим они прыгали, один за другим, отталкиваемые отталкивающим материалом костюмов. Через несколько минут их затащили на борт корабля преследования. Когда последний из них был поднят через порт, их собственный корабль внезапно метнулся вверх и взлетел с огромной скоростью. Это исчезло.
   Крамер снял шлем, задыхаясь. Двое матросов подхватили его и стали заворачивать в одеяла. Гросс отхлебнул кофе из кружки, дрожа.
   - Его больше нет, - пробормотал Крамер.
   - Я подам сигнал тревоги, - сказал Гросс.
   - Что случилось с вашим кораблем? - с любопытством спросил матрос. "Конечно, это произошло в спешке. Кто там?"
   - Нам придется его уничтожить, - продолжал Гросс с мрачным лицом. "Это должно быть уничтожено. Трудно сказать, что это... что он имеет в виду. Гросс бессильно сел на металлическую скамью. "Какой близкий звонок для нас. Мы были чертовски доверчивы".
   "Что он мог замышлять", - сказал Крамер, наполовину про себя. "Это не имеет смысла. Я не понимаю".
   * * * *
   Пока корабль возвращался к лунной базе, они сидели за столом в столовой, потягивали горячий кофе и размышляли, почти не разговаривая.
   - Послушайте, - наконец сказал Гросс. "Что за человек был профессор Томас? Что ты о нем помнишь?
   Крамер поставил кружку с кофе. "Это было десять лет назад. Я мало что помню. Это расплывчато".
   Он позволил своему разуму вернуться в прошлое. Он и Долорес вместе учились в Хант-колледже, занимаясь физикой и биологическими науками. Колледж был небольшим и стоял в стороне от импульса современной жизни. Он поехал туда, потому что это был его родной город, и его отец поехал туда раньше него.
   Профессор Томас проработал в Колледже долгое время, насколько кто-либо мог вспомнить. Он был странным стариком, большую часть времени держался особняком. Было много вещей, которые он не одобрял, но он редко говорил, что именно.
   - Вы не помните ничего, что могло бы нам помочь? - спросил Гросс. - Что-нибудь, что могло бы дать нам ключ к пониманию того, что он мог иметь в виду?
   Крамер медленно кивнул. "Я помню одно..."
   Однажды он и профессор сидели вместе в школьной часовне и неторопливо разговаривали.
   "Ну, ты скоро выйдешь из школы", - сказал Профессор. "Чем ты планируешь заняться?"
   "Делать? Я полагаю, работаю в одном из правительственных исследовательских проектов.
   "И в конце концов? Какова ваша конечная цель?"
   Крамер улыбнулся. "Вопрос ненаучный. Он предполагает такие вещи, как конечные цели".
   "Вместо этого предположим следующее: что, если бы не было войны и правительственных исследовательских проектов? Что бы вы сделали тогда?
   "Я не знаю. Но как я могу представить такую гипотетическую ситуацию? Война была, сколько я себя помню. Мы настроены на войну. Я не знаю, что бы я сделал. Думаю, я бы приспособился, привык к этому".
   Профессор уставился на него. - О, ты думаешь, что привыкнешь к этому, а? Что ж, я рад этому. И ты думаешь, что сможешь найти себе занятие?
   Гросс внимательно слушал. "Что вы из этого делаете, Крамер?"
   "Немного. За исключением того, что он был против войны.
   - Мы все против войны, - заметил Гросс.
   "Истинный. Но его отстранили, обособили. Он жил очень просто, готовя себе еду. Его жена умерла много лет назад. Он родился в Европе, в Италии. Он изменил свое имя, когда приехал в Соединенные Штаты. Он читал Данте и Мильтона. У него даже была Библия".
   - Весьма анахронично, тебе не кажется?
   "Да, он довольно много жил прошлым. Он нашел старый фонограф и пластинки и послушал старую музыку. Вы видели его дом, каким старомодным он был.
   - У него был файл? - спросил Винтер у Гросса.
   "С службой безопасности? Нет, совсем нет. Насколько мы могли судить, он никогда не занимался политической работой, никогда ни к чему не присоединялся и даже, казалось, имел твердые политические убеждения".
   - Нет, - согласился Крамер. "Почти все, что он когда-либо делал, это ходил по холмам. Ему нравилась природа".
   "Природа может быть очень полезна для ученого, - сказал Гросс. "Без этого не было бы никакой науки".
   - Крамер, как ты думаешь, каков его план - взять корабль под контроль и исчезнуть? - сказала Зима.
   - Может быть, перевод свел его с ума, - сказал Пилот. "Может быть, никакого плана нет, вообще ничего рационального".
   - Но он перемонтировал корабль и позаботился о том, чтобы сохранить сознание и память, еще до того, как согласился на операцию. Должно быть, он что-то планировал с самого начала. Но что?"
   "Возможно, он просто хотел остаться в живых подольше", - сказал Крамер. "Он был стар и собирался умереть. Или же-"
   "Или что?"
   "Ничего такого." Крамер встал. "Думаю, как только мы доберемся до лунной базы, я позвоню на Землю по видеосвязи. Я хочу поговорить с кем-нибудь об этом".
   "Это кто?" - спросил Гросс.
   "Долорес. Может быть, она что-то помнит".
   - Хорошая идея, - сказал Гросс.
   * * * *
   "Откуда ты звонишь?" - спросила Долорес, когда ему удалось связаться с ней.
   "С лунной базы".
   "Всякие слухи ходят. Почему корабль не вернулся? Что случилось?"
   - Боюсь, он сбежал с ним.
   "Он?"
   "Старик. Профессор Томас. Крамер объяснил, что произошло.
   Долорес внимательно слушала. "Как странно. И вы думаете, что он спланировал все это заранее, с самого начала?
   "Я уверен. Он сразу же потребовал планы строительства и теоретические схемы".
   "Но почему? Зачем?"
   "Я не знаю. Послушай, Долорес. Что вы о нем помните? Есть ли что-нибудь, что могло бы дать ключ ко всему этому?
   "Как что?"
   "Я не знаю. Вот в чем беда.
   На видеоэкране Долорес нахмурила брови. "Помню, он выращивал кур на заднем дворе, а однажды у него была коза". Она улыбнулась. "Помнишь тот день, когда коза вырвалась на свободу и побрела по главной улице города? Никто не мог понять, откуда он взялся".
   "Что-нибудь еще?"
   "Нет." Он смотрел, как она борется, пытаясь вспомнить. - Он хотел когда-нибудь иметь ферму, я знаю.
   "Хорошо. Спасибо." Крамер коснулся выключателя. "Когда я вернусь на Терру, возможно, я остановлюсь и увижусь с тобой".
   - Дайте мне знать, как это работает.
   Он перерезал линию, и изображение потускнело и потускнело. Он медленно вернулся туда, где Гросс и несколько военных офицеров сидели за штурманским столом и разговаривали.
   "При удаче?" - сказал Гросс, подняв глаза.
   "Нет. Все, что она помнит, это то, что он держал козу.
   "Подойди и посмотри на эту детальную схему". Гросс жестом подозвал его к себе. "Смотреть!"
   Крамер увидел, как яростно двигаются пластинки, маленькие белые точки бегают туда-сюда.
   "Что творится?" он спросил.
   "Эскадрилье, находящейся вне зоны обороны, наконец удалось связаться с кораблем. Сейчас они маневрируют, чтобы занять позицию. Смотреть."
   Белые фишки образовывали бочкообразную форму вокруг черной точки, которая равномерно двигалась по доске, удаляясь от центральной позиции. Пока они смотрели, белые точки сжались вокруг него.
   "Они готовы открыть огонь", - сказал техник на борту. - Командир, что мы им прикажем?
   Гросс колебался. "Я ненавижу быть тем, кто принимает решения. Когда дело доходит до...
   - Это не просто корабль, - сказал Крамер. "Это человек, живой человек. Человек там, наверху, движется в пространстве. Хотел бы я, чтобы мы знали, что...
   - Но приказ должен быть отдан. Мы не можем рисковать. Предположим, он перешел к ним, к юкам.
   У Крамера отвисла челюсть. - Боже мой, он бы этого не сделал.
   "Ты уверен? Ты знаешь, что он сделает?
   - Он бы этого не сделал.
   Гросс повернулся к технику. - Скажи им, пусть идут вперед.
   - Простите, сэр, но теперь корабль ушел. Посмотри на доску".
   * * * *
   Гросс смотрел вниз, Крамер за его плечом. Черная точка проскользнула сквозь белые точки и ушла под крутым углом. Белые точки разбились, рассыпавшись в беспорядке.
   "Он необычный стратег, - сказал один из офицеров. Он проследил линию. "Это древний маневр, старый прусский прием, но он сработал".
   Белые точки возвращались. "Слишком много кораблей юков так далеко", - сказал Гросс. "Ну, вот что бывает, когда не действуешь быстро". Он холодно посмотрел на Крамера. "Мы должны были сделать это, когда он был у нас. Смотри, как он идет!" Он ткнул пальцем в быстро движущуюся черную точку. Точка подошла к краю доски и остановилась. Он достиг предела зафрахтованной площади. "Видеть?"
   -Что теперь? Крамер подумал, наблюдая. Итак, Старик сбежал с крейсеров и ушел. Он был начеку, все в порядке; в его уме не было ничего плохого. Или с его способностью контролировать свое новое тело.
   Тело. Корабль был для него новым телом. Он обменял старое умирающее тело, иссохшее и хрупкое, на громадный каркас из металла и пластика, турбины и реактивные двигатели. Теперь он был сильным. Сильный и большой. Новое тело было сильнее тысячи человеческих тел. Но как долго это продлится с ним? Средний срок службы крейсера составлял всего десять лет. При осторожном обращении он мог получить из него двадцать, прежде чем какая-нибудь существенная деталь выйдет из строя и не будет возможности заменить ее.
   А потом, что тогда? Что он будет делать, если что-то выйдет из строя и некому будет это исправить? Это был бы конец. Где-то далеко в холодной тьме космоса корабль замедлит ход, безмолвный и безжизненный, чтобы выпустить свой последний жар в вечное безвременье космоса. Или, может быть, он рухнет на какой-нибудь бесплодный астероид, разлетевшись на миллион осколков.
   Это был лишь вопрос времени.
   - Ваша жена ничего не помнила? - сказал Гросс.
   "Я говорил тебе. Только то, что однажды он держал козу.
   - Это чертовски большая помощь.
   Крамер пожал плечами. "Это не моя вина."
   "Интересно, увидим ли мы его когда-нибудь снова". Гросс уставился на индикаторную точку, все еще висевшую на краю доски. "Интересно, вернётся ли он когда-нибудь назад в эту сторону".
   - Мне тоже интересно, - сказал Крамер.
   * * * *
   Той ночью Крамер лежал в постели, ворочаясь из стороны в сторону, и не мог заснуть. Лунная гравитация, даже искусственно повышенная, была ему незнакома и вызывала дискомфорт. Тысячи мыслей беспорядочно блуждали в его голове, пока он лежал, полностью проснувшись.
   Что все это значило? Каков был план профессора? Может быть, они никогда не узнают. Может быть, корабль ушел навсегда; Старик ушел навсегда, выстрелив в открытый космос. Они никогда не узнают, почему он это сделал, какая цель - если вообще была - была у него в голове.
   Крамер сел в постели. Он включил свет и закурил сигарету. Квартиры у него были маленькие, обитые металлом комнаты с койками, часть базы лунной станции.
   Старик хотел поговорить с ним. Он хотел что-то обсудить, завести беседу, но в истерике и суматохе все, о чем они могли думать, это о том, чтобы уйти. Корабль несся вместе с ними, унося их в открытый космос. Крамер стиснул зубы. Можно ли их обвинить в прыжках? Они понятия не имели, куда их везут и зачем. Они были беспомощны, застряли в собственном корабле, и корабль преследования, ожидавший их, был их единственным шансом. Еще полчаса, и было бы слишком поздно.
   Но что хотел сказать Старик? Что он собирался сказать ему в те первые запутанные мгновения, когда корабль вокруг них оживал, каждая металлическая опора и проволока вдруг оживали, тело живого существа, огромный металлический организм?
   Это было странно, нервировало. Он не мог забыть этого даже сейчас. Он беспокойно оглядел маленькую комнату. Что это означало, оживление металла и пластика? Вдруг они оказались внутри живого существа, в его желудке, как Иона внутри кита.
   Оно было живым, и оно разговаривало с ними, разговаривало спокойно и разумно, унося их все быстрее и быстрее в открытый космос. Настенный громкоговоритель и схема стали голосовыми связками и ртом, электропроводка - спинным мозгом и нервами, люки, реле и автоматические выключатели - мышцами.
   Они были беспомощны, совершенно беспомощны. Корабль за краткую секунду лишил их силы и оставил их беззащитными, практически на его милости. Это было неправильно; это вызывало у него беспокойство. Всю свою жизнь он управлял машинами, подчинял природу и силы природы человеку и его нуждам. Человечество медленно развивалось, пока не стало в состоянии управлять вещами, управлять ими по своему усмотрению. И вдруг он снова рухнул вниз по лестнице, распростершись перед Силой, против которой они были детьми.
   Крамер встал с кровати. Он надел халат и стал искать сигарету. Пока он искал, зазвонил видеофон.
   Он включил видеофон.
   "Да?"
   Появилось лицо непосредственного монитора. - Звонок с Терры, мистер Крамер. Экстренный вызов".
   "Экстренный вызов? Для меня? Проведите это". Крамер проснулся, отбрасывая волосы с глаз. Его накрыла тревога.
   Из динамика донесся странный голос. "Филип Крамер? Это Крамер?
   "Да. Продолжать."
   "Это больница общего профиля, Нью-Йорк, Терра. Мистер Крамер, ваша жена здесь. Она получила тяжелые травмы в результате несчастного случая. Ваше имя было дано нам для вызова. Можно ли вам...
   - Насколько сильно? Крамер схватился за подставку для видеофона. "Это серьезно?"
   - Да, это серьезно, мистер Крамер. Вы можете приехать сюда? Чем быстрее ты придешь, тем лучше".
   "Да." Крамер кивнул. "Я приду. Спасибо."
   * * * *
   Экран умер, так как соединение было прервано. Крамер подождал немного. Затем он нажал кнопку. Экран снова вспыхнул. - Да, сэр, - сказал монитор.
   "Могу ли я немедленно отправить корабль на Терру? Это аварийная. Моя жена-"
   "Ни один корабль не покинет Луну в течение восьми часов. Вам придется подождать до следующей менструации".
   - Я ничего не могу сделать?
   "Мы можем передать общий запрос всем кораблям, проходящим через этот район. Иногда мимо проходят крейсера, возвращающиеся на Терру на ремонт.
   "Ты транслируешь это для меня? Я спущусь в поле.
   "Да сэр. Но какое-то время в этом районе может не быть корабля. Это азартная игра". Экран умер.
   Крамер быстро оделся. Он надел пальто и поспешил к лифту. Мгновение спустя он уже бежал по общему вестибюлю, мимо рядов свободных столов и столов для совещаний. У дверей часовые расступились, и он вышел наружу, на большие бетонные ступени.
   Лицо луны было в тени. Под ним раскинулось поле в полной темноте, черная пустота, бесконечная, бесформенная. Он осторожно спустился по ступеням и по пандусу вдоль поля к диспетчерской вышке. Слабый ряд красных огней указал ему путь.
   Два солдата бросили ему вызов у подножия башни, стоя в тени, с оружием наготове.
   - Крамер?
   "Да." В его лицо вспыхнул свет.
   "Ваш звонок уже отправлен".
   "При удаче?" - спросил Крамер.
   "Поблизости находится крейсер, который установил с нами контакт. У него поврежден реактивный самолет, и он медленно движется обратно к Терре, прочь от линии фронта.
   "Хороший." Крамер кивнул, поток облегчения захлестнул его. Он зажег сигарету и дал по одной каждому солдату. Солдаты засветились.
   "Сэр, - спросил один из них, - это правда об экспериментальном корабле?"
   "Что ты имеешь в виду?"
   - Ожил и убежал?
   "Нет, не совсем так, - сказал Крамер. "У него была система управления нового типа вместо блоков Джонсона. Он не был должным образом протестирован".
   "Но, сэр, один из крейсеров, которые там были, приблизился к нему, и мой приятель говорит, что этот корабль вел себя забавно. Он никогда не видел ничего подобного. Это было похоже на то, когда он однажды ловил окуня на Терре, в штате Вашингтон. Рыбы были умны, ходили туда-сюда...
   - Вот ваш крейсер, - сказал другой солдат. "Смотреть!"
   Огромная расплывчатая фигура медленно опускалась на поле. Они ничего не могли разглядеть, кроме ряда крошечных зеленых шор. Крамер уставился на фигуру.
   - Лучше поторопитесь, сэр, - сказали солдаты. - Они не задерживаются здесь надолго.
   "Спасибо." Крамер скакал через поле, к черной фигуре, которая возвышалась над ним, простираясь через всю ширину поля. Рампа была опущена с борта крейсера, и он ухватился за нее. Пандус поднялся, и мгновение спустя Крамер оказался в трюме корабля. Люк захлопнулся за ним.
   Пока он поднимался по лестнице на главную палубу, турбины взревели с луны в космос.
   Крамер открыл дверь на главную палубу. Внезапно он остановился, удивлённо оглядываясь вокруг. В поле зрения никого не было. Корабль был покинут.
   - Боже мой, - сказал он. Осознание охватило его, онемев. Он сел на скамейку, голова у него закружилась. "Боже."
   Корабль с ревом устремился в космос, оставляя Луну и Терру все дальше позади.
   И он ничего не мог сделать.
   * * * *
   - Так это ты звонил, - сказал он наконец. - Это ты позвонил мне по видеотелефону, а не какая-то больница на Терре. Все это было частью плана". Он посмотрел вверх и вокруг себя. - А Долорес действительно...
   - С вашей женой все в порядке, - бесцветным голосом сказал настенный динамик над ним. "Это было мошенничество. Прости, что обманул тебя таким образом, Филип, но это все, о чем я мог думать. Еще день, и ты бы вернулся на Терру. Я не хочу оставаться в этом районе дольше, чем это необходимо. Они были настолько уверены, что найдут меня в глубоком космосе, что я смог остаться здесь без особой опасности. Но даже украденное письмо в конце концов нашлось".
   Крамер нервно закурил сигарету. "Чем ты планируешь заняться? Куда мы идем?"
   - Во-первых, я хочу поговорить с тобой. У меня есть много вещей для обсуждения. Я был очень разочарован, когда ты бросил меня вместе с остальными. Я надеялся, что ты останешься. Сухой голос усмехнулся. "Помнишь, как мы разговаривали в старые времена, ты и я? Это было давным-давно."
   Корабль набирал скорость. Он мчался сквозь пространство на огромной скорости, проносясь через последнюю оборонительную зону и вылетая за ее пределы. Прилив тошноты заставил Крамера на мгновение согнуться.
   Когда он выпрямился, голос со стены продолжил: "Извините, что так резко, но мы все еще в опасности. Еще несколько мгновений, и мы будем свободны.
   "Как насчет кораблей юк? Разве они не здесь?
   - Я уже ускользнул от нескольких из них. Они весьма любопытны обо мне.
   "Любопытный?"
   "Они чувствуют, что я другой, больше похожий на их собственные органические шахты. Им это не нравится. Думаю, скоро они начнут уходить из этого района. Видимо, они не хотят связываться со мной. Странная раса, Филип. Я хотел бы изучить их внимательно, попытаться узнать что-то о них. Я придерживаюсь мнения, что они не используют инертный материал. Все их оборудование и инструменты живы, в той или иной форме. Они вообще не строят и не строят. Идея создания чужда им. Они используют существующие формы. Даже их корабли...
   "Куда мы идем?" - сказал Крамер. - Я хочу знать, куда ты меня ведешь.
   - Честно говоря, я не уверен.
   - Вы не уверены?
   "Я не проработал некоторые детали. В моей программе все еще есть несколько неясных моментов. Но я думаю, что в скором времени я их улажу".
   "Какая у вас программа?" - сказал Крамер.
   "Это действительно очень просто. Но разве ты не хочешь зайти в диспетчерскую и сесть? Сиденья намного удобнее, чем эта металлическая скамья".
   Крамер вошел в диспетчерскую и сел за пульт управления. Глядя на бесполезный аппарат, он чувствовал себя странно.
   - В чем дело? - проскрежетал динамик над доской.
   * * * *
   Крамер беспомощно махнул рукой. - Я... бессилен. Я ничего не могу сделать. И мне это не нравится. Ты винишь меня?
   "Нет. Нет, я не виню тебя. Но скоро ты вернешь себе контроль. Не волнуйся. Это всего лишь временное средство, которое уводит вас отсюда. Это было то, о чем я не подумал. Я забыл, что будет отдан приказ застрелить меня на месте".
   - Это была идея Гросса.
   "Я в этом не сомневаюсь. Моя концепция, мой план пришли ко мне, как только вы начали описывать свой проект, в тот день у меня дома. Я сразу увидел, что вы были неправы; у вас вообще нет понимания ума. Я понял, что перенос человеческого мозга из органического тела в сложный искусственный космический корабль не повлечет за собой утраты способности разума к интеллектуализации. Когда человек думает, он есть .
   "Когда я понял это, я увидел возможность того, что вековая мечта может стать реальностью. Я был довольно пожилым, когда впервые встретил тебя, Филип. Даже тогда моя продолжительность жизни почти подошла к концу. Я не мог предвидеть ничего, кроме смерти, а вместе с ней и угасания всех моих идей. Я не оставил никакого следа в мире, совсем никакого. Мои ученики один за другим уходили от меня в мир, чтобы устроиться на работу в великом Исследовательском проекте по поиску лучшего и более крупного оружия войны.
   "Мир уже давно борется сначала с самим собой, потом с марсианами, потом с этими существами с Проксимы Центавра, о которых мы ничего не знаем. Человеческое общество превратило войну в культурный институт, подобный астрономии или математике. Война - это часть нашей жизни, карьера, уважаемое призвание. Яркие, бдительные юноши и девушки вступают в него, вложив свои плечи в дело, как это было во времена Навуходоносора. Так было всегда.
   "Но присуще ли это человечеству? Я так не думаю. Ни один социальный обычай не является врожденным. Было много человеческих групп, которые не воевали; эскимосы так и не поняли этой идеи, а американские индейцы никогда не восприняли ее хорошо.
   "Но эти несогласные были уничтожены, и был установлен культурный образец, ставший эталоном для всей планеты. Теперь это укоренилось в нас.
   - Но если бы где-то на линии возник и закрепился какой-то другой способ решения проблем, нечто иное, чем сосредоточение людей и материалов для...
   - Каков твой план? - сказал Крамер. "Я знаю теорию. Это было частью одной из ваших лекций.
   - Да, насколько я помню, зарылся в лекцию по селекции растений. Когда вы пришли ко мне с этим предложением, я понял, что, возможно, моя концепция все-таки воплотится в жизнь. Если бы моя теория была верна, что война - это только привычка, а не инстинкт, общество, построенное отдельно от Терры и имеющее минимум культурных корней, могло бы развиваться по-другому. Если бы он не смог поглотить наше мировоззрение, если бы он мог начать с другой ноги, он мог бы не прийти к той же точке, к которой пришли мы: тупик, в котором не осталось ничего, кроме все более и более крупных войн, пока не останется ничего, кроме везде разруха и разрушение.
   "Конечно, сначала должен был быть Наблюдатель, который руководил бы экспериментом. Кризис, несомненно, наступит очень быстро, вероятно, во втором поколении. Каин восстанет почти сразу.
   - Видишь ли, Крамер, по моим подсчетам, если я большую часть времени буду находиться в покое на какой-нибудь маленькой планете или луне, то смогу функционировать почти сто лет. Этого времени достаточно, чтобы увидеть направление новой колонии. После этого... Ну, после этого дело за самой колонией.
   - Что, конечно, тоже хорошо. В конце концов, человек должен взять на себя управление самостоятельно. Сто лет, и после этого они будут распоряжаться своей судьбой. Возможно, я ошибаюсь, возможно, война - это больше, чем привычка. Возможно, это закон вселенной, что вещи могут выжить как группы только благодаря групповому насилию.
   - Но я забегаю вперед и рискую, что это всего лишь привычка, что я прав, что война - это то, к чему мы настолько привыкли, что не осознаем, что это очень неестественная вещь. Теперь что касается места! Я все еще немного расплывчат об этом. Мы должны найти место, все же.
   "Это то, чем мы сейчас занимаемся. Мы с тобой собираемся осмотреть несколько систем в стороне от проторенных дорог, планеты, где торговые перспективы настолько малы, что терранские корабли не пройдут. Я знаю одну планету, которая может быть хорошим местом. Об этом сообщила Fairchild Expedition в своем оригинальном руководстве. Мы можем изучить это для начала.
   Корабль молчал.
   * * * *
   Крамер какое-то время сидел, глядя на металлический пол под собой. Пол глухо пульсировал от работы турбин. Наконец он поднял глаза.
   "Возможно, ты прав. Может быть, наше мировоззрение - всего лишь привычка". Крамер поднялся на ноги. - Но мне интересно, не случилось ли с тобой что-нибудь?
   "Что это?"
   "Если это такая глубоко укоренившаяся привычка, уходящая корнями в прошлое на тысячи лет, как вы собираетесь заставить своих колонистов сделать перерыв, покинуть Терру и терранские обычаи? Как насчет этого поколения, первых, людей, основавших колонию? Я думаю, вы правы в том, что следующее поколение было бы свободно от всего этого, если бы... - Он ухмыльнулся. - ...Старик Наверху, чтобы вместо этого научить их чему-то другому.
   Крамер посмотрел на настенный динамик. "Как ты собираешься заставить людей покинуть Терру и пойти с тобой, если по твоей собственной теории это поколение не может быть спасено, все должно начаться со следующего?"
   Настенный динамик молчал. Потом раздался звук, слабый сухой смешок.
   - Ты меня удивляешь, Филип. Поселенцев можно найти. Нам не нужно много, достаточно нескольких". Говорящий снова усмехнулся. "Я познакомлю вас с моим решением".
   В дальнем конце коридора скользнула дверь. Раздался звук, нерешительный звук. Крамер повернулся.
   "Долорес!"
   Долорес Крамер неуверенно стояла, глядя в диспетчерскую. Она удивленно моргнула. "Фил! Что ты здесь делаешь? В чем дело?"
   Они смотрели друг на друга.
   "Что творится?" - сказала Долорес. "Я получил видеозвонок о том, что вы пострадали во время лунного взрыва..."
   Настенный динамик ожил. - Видишь ли, Филип, эта проблема уже решена. Нам действительно не нужно так много людей; подойдет даже одна пара".
   Крамер медленно кивнул. - Понятно, - хрипло пробормотал он. "Всего одна пара. Один мужчина и женщина".
   "Они могли бы все исправить, если бы кто-то наблюдал и следил за тем, чтобы все шло так, как должно. Филип, я могу кое в чем тебе помочь. Довольно много. Я думаю, мы очень хорошо поладим.
   Крамер криво усмехнулся. "Вы могли бы даже помочь нам назвать животных", - сказал он. - Я понимаю, что это первый шаг.
   - С удовольствием, - сказал бесцветный, безличный голос. "Насколько я помню, моя роль будет заключаться в том, чтобы приносить их вам одну за другой. Затем вы можете приступить к фактическому именованию".
   - Я не понимаю, - запнулась Долорес. - Что он имеет в виду, Фил? Именование животных. Какие животные? Куда мы идем?"
   Крамер медленно подошел к порту и молча встал, скрестив руки на груди. За кораблем мерцали мириады осколков света, бесчисленные угольки светились в темной пустоте. Звезды, солнца, системы. Бесконечный, без числа. Вселенная миров. Бесконечность планет, ожидающих их, мерцающих и мерцающих во мраке.
   Он повернул назад, подальше от порта. "Куда мы идем?" Он улыбнулся своей жене, которая стояла нервная и испуганная, ее большие глаза были полны тревоги. - Я не знаю, куда мы идем, - сказал он. - Но почему-то сейчас это не кажется слишком важным... Я начинаю понимать точку зрения Профессора, важен результат".
   И впервые за много месяцев он обнял Долорес. Сначала она напряглась, страх и нервозность все еще отражались в ее глазах. Но затем она внезапно расслабилась, прижавшись к нему, и по ее щекам потекли слезы.
   - Фил... ты действительно думаешь, что мы можем начать сначала - ты и я?
   Он поцеловал ее нежно, потом страстно.
   И космический корабль стремительно несся сквозь бесконечную, бездорожную вечность пустоты...
   BRKNK'S BOUNTY, Джерри Сол
   Я никогда не думал, что мне понравится цирковая жизнь, но год в ней изменил меня. Теперь это у меня в крови, и я полагаю, что никогда не откажусь от этого, даже если бы мне позволили.
   Эта работа лучше всего, что я мог бы получить в газетном рэкете. Я работаю все лето, это правда, но зимой я отдыхаю, хотя некоторые предложения о работе зимой очень заманчивы. Может быть, если бы меня не выгнали из газеты, я был бы сейчас городским редактором, вышибая себе мозги. Кто знает? Но, может быть, я был бы просто переписчиком, или в слоте, пишущим головы, или копирайтингом. Но мысль о газетной работе после всего этого ужасает меня.
   Я полагаю, что за все это следует поблагодарить Трлка, сибиллианку, хотя я бы неохотно поблагодарил его, учитывая все неприятности, которые он причинил. Все еще....
   Впервые я увидел его июльским утром в начале графика отпусков, когда мы вчетвером с местной стороны пытались выполнять работу за пятерых.
   Мое первое подозрение, что что-то не так, появилось, когда я вернулся из здания суда и засунул лист бумаги в пишущую машинку, чтобы написать заметки суда о завещании.
   Я ударил по клавишам. Они бы не спустились до конца. Я открыл крышку, посмотрел, что не так. Я ничего не увидел, поэтому попробовал еще раз. Оскар Фиппс, городской редактор, пристально смотрел на меня. Я подумал, что, возможно, он меня разыграл. Но потом я знал, что это не так. Он был не из тех.
   * * * *
   Back space, tabular, margin release, Shift и Shift Lock работали отлично. Но ключи опустились ненадолго, прежде чем остановились. Все кроме одного ключа. Кепка Д.
   Я нажал D. В первый раз все сработало, во второй - нет. Я перепробовал все ключи еще раз. На этот раз работал только я. Теперь у меня был Ди. Я пошел дальше тестировать. Довольно скоро у меня было
   Тускло.
   Потом появился космос. Еще несколько букв и все
   Смутно дремлют унылые толпы
   Фиппс поднял одну бровь. Я снова поднял крышку. Быстро.
   Там я увидел нечеткую вещь. Оно скрылось из виду. Я опустил тарелку и держал ее. Вечеринка, на которой я был прошлой ночью, была не такой уж хорошей, и я спала по крайней мере три часа.
   Я попытался напечатать снова. У меня ничего не получалось, пока я не начал новую линию. Затем вышел
   В первую очередь гордится тайной прозой
   Я ударил пластину и увидел, как что-то снова проскользнуло между рычагами печатной панели. Что бы это ни было, ему удалось скрыться из виду самым удивительным образом.
   "Привет!" Я сказал. - Я знаю, что ты там внизу. В чем главная идея?"
   Пушистик выжал голову из рычагов. Голова была как у мыши, но с зубами, как у бурундука, и с яркими черными бусинками вместо глаз. Они смотрели прямо на меня.
   - Идите прямо вперед, - сказал он пронзительным голосом. "Это будет великое стихотворение. Ты уловил всю эту аллитерацию в этих двух строчках?
   "Слушай, ты выберешься оттуда? У меня есть работа!
   - Да, я думаю, что наконец-то попал. Это сделал четырехударный ямб. Это был ямб, не так ли?
   - Уходи, - жалобно сказал я.
   Пушистик выбрался из прутьев и встал на задние лапы. Он скрестил перед собой передние лапы, помахал своим длинным пушистым хвостом и вызывающе сказал: "Нет".
   - Послушайте, - взмолился я, - я не Дон Маркиз, и вы не Арчи, и у меня есть работа. А теперь, пожалуйста, вылезайте из этой пишущей машинки?
   Его крошечные уши повернулись вверх. "Кто такой Дон Маркиз? А Арчи?
   - Иди к черту, - сказал я. Я захлопнула покрывало и посмотрела в холодные глаза Оскара Фиппса, который стоял рядом с моим столом.
   - С кем, позвольте спросить, - сказал он зловеще, - как вы думаете, с кем вы разговариваете?
   "Взглянем." Я снова поднял тарелку. Пушистик лежал на спине, скрестив ноги и дергая хвостом.
   - Я ничего не вижу, - сказал Фиппс.
   - Ты имеешь в виду, что не можешь видеть здесь Пушистика? Я указал на него, кончик моего пальца был в дюйме от его головы. "Ой!" Я отдернул руку. "Маленький дьявол укусил меня".
   - Вы уволены, мистер Уивер, - устало сказал Фиппс. "Сейчас уволен. Я договорюсь о двухнедельном выходном пособии. И мой вам совет: держитесь подальше от бутылочки или обратитесь к психиатру - или к тому и другому вместе. Не то, чтобы это принесло вам пользу. Ты никогда ничего не достиг и никогда не достигнешь".
   Я бы ударил Пушистика, но он скрылся из виду.
   * * * *
   В течение двух беспорядочных лет, проведенных в газете, я каждое утро по дороге на работу проходил мимо городского парка, чувствуя зависть к тем, кому нечем было заняться, кроме как сидеть на скамейках и созерцать природу Вселенной. Теперь я отправился туда и сел, как и другие, надеясь почувствовать родство с этими несчастными.
   Но все, что я делал, это чувствовал себя одиноким, разочарованным и злым на Фиппса. Может быть, я был слишком компанейским, может быть, я слишком наслаждался ночной жизнью, может быть, я не отдавал газете всего себя. Но я не был готов к люку мины, даже если бы увидел пушистую маленькую вещь, которая могла говорить.
   Я вытащил из кармана экземпляр " Редактора и издателя" и просматривал столбцы "Требуется помощь: Редакция", когда краем глаза заметил, как по дорожке движется черное пятно.
   Вращать пружинами, ненадежно балансировать на конце своего вибрирующего хвоста, бегать и махать передними лапами, чтобы привлечь мое внимание, был Пушистик.
   Я застонал. "Пожалуйста уходите!" Я закрыла глаза, чтобы не смотреть на него.
   "Почему?" - пропищал он.
   - Потому что ты галлюцинация.
   - Я не галлюцинация, - сказал он с негодованием. "Я настоящая плоть и кровь. Видеть?" Он тряс хвостом так быстро, что я едва мог его разглядеть. Затем он остановился и выпрямился. - Прелестно, не так ли?
   "Послушай, - сказал я, наклонившись далеко от скамьи, чтобы поговорить с ним, - я могу доказать, что ты - галлюцинация".
   "Вы можете?" он дрожал. "Как?"
   - Потому что Фиппс не мог тебя видеть.
   "Этот квадрат? Ха! Он бы не поверил, если бы увидел меня".
   - Ты имеешь в виду, что ты...
   Он исчезал и снова появлялся, как мигающая неоновая вывеска. "Там!" - сказал он торжествующе.
   - Почему ты тогда не позволил ему увидеться с тобой? - спросил я, немного рассерженный, но тем не менее довольный его мнением о Фиппсе. "Поскольку вы этого не сделали, вы стоили мне моей работы".
   Он неодобрительно махнул передней лапой. - Ты все равно не хотел оставаться на этой деревенской простыне.
   "Это была работа".
   "Теперь у тебя есть лучше".
   - Кто над кем издевается?
   "Вместе мы напишем настоящую литературу".
   "Я ничего не знаю о литературе. Моя работа - писать новости".
   "Ты будешь знаменит. С моей помощью, конечно".
   - Только не с этим "смутно дремлющим" материалом.
   "Ах это!"
   - Откуда ты взялся, Пушистик?
   - Спрашивать тебя, откуда ты?
   "Ну нет-"
   - И меня зовут не Пушистик. Это Трлк, произносится как Тёрлик, а пишется как Трлк.
   - Меня зовут Ларри Уивер, произносится Ларри...
   "Я знаю. Слушай, у тебя есть пишущая машинка?
   "Портативный. В квартире.
   "Что будет делать."
   "Разве ты не принимаешь вещи как должное? Я еще не сказал, понравилась ли мне эта идея".
   - У тебя есть выбор?
   Я посмотрел на него, на пару унций безобидного на вид меха, который уже стоил мне ближайшего будущего в газетном бизнесе.
   - Наверное, нет, - сказала я, надеясь, что смогу найти способ избавиться от него, если что-то пойдет не так.
   Так началось странное сотрудничество, когда Трлк сидел у меня на плече и диктовал мне на ухо истории, пока я их печатал. У него были определенные представления о писательстве, и я позволил ему действовать по-своему. Ведь я ничего не знал о литературе.
   Иногда, когда он застревал, он спускался и ходил по ковру в гостиной. В другой раз он массировал свой хвост, такой же длинный, как и он сам, разглаживая его языком и тщательно укладывая на нем каждый волосок.
   - Это мило, ты так не думаешь? - часто спрашивал он.
   А я говорил: "Если бы ты работал над этой историей столько же времени, сколько любуешься своим хвостом, мы бы что-нибудь сделали".
   "Извини", - говорил он, снова запрыгивая мне на плечо. "Где мы были?"
   Я читал последнюю страницу, и мы снова уходили.
   * * * *
   Однажды Трлк заполз на полку, чтобы посмотреть, как я бреюсь, понюхал бутылку с лосьоном для бритья, разволновался и потребовал, чтобы я поставила перед ним каплю. Он слизнул его, блаженно опустился на хвост и вздохнул.
   - Великолепно, - пропищал он. "Чудесно". Он икнул.
   Я дала ему проспаться, но после этого всегда была осторожна с лосьоном.
   Дни тянулись в недели, мои деньги были на исходе, а комендант квартиры требовал от меня уплаты месячной арендной платы. Я продолжал говорить ему, что заплачу, как только придут первые чеки.
   Но пришли только отказные листы. Сначала один, потом два, потом полдюжины.
   "Они их даже не читают!" Трлк взвыл.
   - Конечно, они их читают, - сказал я. Я показал ему простыни. Они были сморщены от обработки.
   - Это сделала почта, - возразил он.
   Я показал ему кофейные пятна на одной странице, сигаретные ожоги на другой.
   - Ну, может быть... - сказал он, но я не думаю, что что-то его убедило бы.
   Когда вернулся последний рассказ, Трлк был в такой депрессии, что мне было жаль его больше, чем себя.
   Было время. Мы много работали. Я достала бутылку.
   Я налил немного лосьона для Трлк.
   На следующий день мы занялись этой проблемой всерьез. Мы пошли в библиотеку, взяли книгу по письму и взяли ее домой. Прочитав ее от корки до корки, я сказал: "Трлк, кажется, я нашел проблему в ваших историях".
   "Что это?"
   "Вы не пишете о том, что знаете, о том, что случилось с вами, что вы наблюдали". Я показал ему, где он советовал это в книге.
   Его глаза просветлели. Мы сразу приступили к работе.
   На этот раз истории пылали, но мои щеки тоже. Все рассказы касались человека, который жил в гостиничном номере. Они рассказывали о, казалось бы, бесконечных любовных связях с его посетительницами.
   "Почему, Трлк!" - воскликнул я. - Откуда ты знаешь о таких вещах?
   Он признался, что жил с таким человеком, писателем-фрилансером, который никогда не добивался успеха в своих произведениях, но у которого было много подруг, которые оплачивали фрахт.
   "У него был подход к женщинам, - объяснил Трлк.
   "Конечно, знал", - сказал я, перечитывая последнюю страницу, которую он продиктовал.
   "В конце концов он женился на пожилой женщине с деньгами. Потом он бросил попытки писать".
   - Я его не виню, - с тоской сказала я.
   "Мне пришлось искать другого писателя. На этот раз я решил попробовать газету. Вот где я столкнулся с тобой.
   - Не напоминай мне.
   После этого дела пошли лучше. Мы начали получать несколько чеков из журналов. Это были небольшие чеки, но они оплатили несколько счетов.
   Однако большой удар пришелся на то, что однажды мистер Олденруд, суперинтендант, с ревом ворвался наверх, сжимая в руках пачку бумаг.
   "Эта штука!" - закричал он, размахивая простынями передо мной. "Дети нашли его в макулатуре. Они продают их по десять центов за лист по всему району.
   - Они стоят больше, - сказал я, сожалея о том, что мы с Трлком не сожгли наши черновики.
   - Вы собираетесь переехать, - сказал мистер Олденруд, - как можно скорее. Его лицо было апоплексическим. - Я уведомляю вас прямо сейчас - за тридцать дней! Он повернулся и вышел, бормоча: "Сама мысль о том, чтобы кто-то взялся за бумагу..." И захлопнул дверь.
   Два дня спустя я сидел за пишущей машинкой, курил сигарету и ждал Трлка, который расхаживал взад и вперед по ковру, сцепив крошечные лапки за спиной, разговаривая сам с собой и в то же время обдумывая сюжетную линию, когда вдруг рядом с ним на ковре появилось целое множество таких же, как он, существ.
   Я чуть не проглотил сигарету.
   Трлк издал пронзительный радостный визг и подбежал к ним. Они обвивали свои длинные хвосты друг вокруг друга, застегивали и расстегивали их, сплетали их вместе. Это было похоже на приветствие. Тем временем они продолжали болтать, что звучало так, будто пластинка со скоростью 33 1/3 об/мин проигрывается со скоростью 78 об/мин.
   Наконец, самый крупный из них отделился от группы и отругал Трлка так, как это было бы справедливо для Фиппса. Трлк повесил голову. Каждый раз, когда он пытался что-то сказать, большой начинал снова.
   * * * *
   Наконец вождь повернулся ко мне. "Меня зовут Брнкк, произносится как берк-нек и пишется бркнк".
   - А я Ларри Уивер, - сказал я, надеясь, что это не родственники, которые собираются остаться. - Это произносится Лар-ри...
   "Я знаю. Мы из Сибиллы III. Туристы. Мы включаем Землю в наш маршрут. Здесь одни из самых причудливых обычаев среди всех обитаемых планет, которые мы посещаем. Мы ужасно сожалеем обо всех неудобствах, которые причинил вам наш своенравный Трлк.
   - Ничего, - сказал я с легкостью, которой не чувствовал.
   "Трлк много раз угрожал сбежать. Он без ума от самовыражения, и ваша литература его очаровывает. У него ненасытная жажда...
   "Я знаю."
   Он повернулся к Трлку. "Правила Галактических туров запрещают показывать себя всем обитателям по пути. Ты знаешь что. И вмешиваться в их жизнь - это главное преступление. Ты понимаешь, сколько правил ты нарушил, как долго мы тебя искали?
   - Он сделал все, что мог, - сказал я с надеждой. "На самом деле, мы имели значительный успех с его литературным проектом".
   "Я так понимаю, вы потеряли работу из-за него. Это правильно?"
   - Да, но я поощрял его. Я надеялся, что смогу как-нибудь смягчить приговор.
   "Трлк совершил тяжкие преступления, мистер Уивер. Мы должны загладить свою вину".
   "Ой?" Вот такой ракурс, которого я не ожидал.
   "Что мы можем сделать для вас?"
   Я задумался. - Ты имеешь в виду желание или что-то в этом роде?
   Брнкк рассмеялся. "Ничего подобного. Мы не волшебники".
   "Ну, я мог бы выдержать немного наличных".
   - Мне очень жаль, - сказал он, и на его лице действительно отразилась боль. "Мы не можем вмешиваться в дела. У нас нет вашей валюты, и нам запрещено копировать или красть ее".
   Он нахмурился и изучал меня. Внезапно его лицо просветлело. Он выкрикнул приказы, и несколько сибиллиан поменьше бросились вперед и начали бегать по мне. Один из них откусил кусок плоти из моей руки.
   "Ой!" Я вскрикнул, потирая пятно. "Что делаешь?"
   "Вы, люди, - гордая раса, - объяснил Брнкк. - Я дам тебе повод гордиться больше остальных. Мы изменим ваш метаболизм, ваш эндокринный баланс, тысячекратно укрепим ваши мышечные волокна. Мы сделаем тебя самым сильным человеком на Земле!"
   "Послушайте, - сказал я, - я не хочу быть самым сильным человеком на Земле".
   "Ну, а как насчет чемпиона мира по боксу? Мы можем ускорить ваши рефлексы как минимум в десять раз.
   Я покачал головой. - Я тоже этого не хочу. Слишком похоже на работу. Кроме того, я никогда не любил драться.
   Бркнк нахмурился, созвал толпу. Они жужжали друг на друга, их хвосты тряслись как сумасшедшие. Один из них наконец взвизгнул, и все обернулись.
   Брнк просиял. "У нас получилось!"
   "Что это?"
   Маленькая Сивилла, которую я не заметил, ткнула что-то в мою руку. Я вздрогнула, и он чуть не упал. Он отступил с уязвленной гордостью.
   - Пойдем, Трлк, - сказал Брнкк.
   - Что должно произойти? Я попросил.
   "Это будет великолепный сюрприз, - заверил меня Брнкк. "Вы никогда не пожалеете об этом. Единственное, о чем я прошу, это чтобы вы никогда никому не рассказывали о нас".
   Я обещал.
   Трлк посмотрел на меня. Я заметил начало слез в его глазах. Я наклонился и нежно погладил его по голове.
   - Пока, малыш, - сказал я. "Это было весело."
   - До свидания, - сказал он печально.
   Они исчезли.
   Ничего не происходило в течение нескольких дней, поэтому я купил экземпляр Editor and Publisher и писал для своей первой работы, когда почувствовал болезненное пятно на копчике. Когда я его осмотрел, я увидел там выпуклость.
   Этого нельзя было отрицать. Сибиллианцы дали мне то, что они ценили больше всего.
   У меня отрастал хвост - длинный волосатый хвост.
   Как я уже сказал, я полюбил цирковую жизнь.
   Сначала я пытался заставить врачей отрезать его, но они были слишком любопытны для этого. Тогда я подумал о том, чтобы прыгнуть в реку или пустить себе пулю в голову.
   Но после того, как я увидел, что делают из этого ученые, когда я увидел свою фотографию во всех газетах и когда я увидел благоговение, с которым все относились ко мне, я изменил свое мнение.
   Теперь я зарабатываю крутые двадцать пять тысяч в год, не пошевелив и пальцем.
   Только мой хвост.
   Я стал довольно любить его. Я даже научился его вибрировать.
   Но я никогда никому не рассказывал о сивиллианцах. Они бы не поверили.
   Во всяком случае, не старый Фиппс.
   Когда-нибудь я пойду и помашу хвостом прямо ему в лицо. Я никогда ничего не добьюсь, а? Посмотрим, как у него вырастет хвост!
   БИТВА МАЛЕНЬКИХ БОЛЬШИХ НАУК, Памела Ренц
   Агнес Уайлдер уставилась на морщинистое коричневое лицо Айка Ферриса. - Что тебе нужно?
   - Повозка, знаешь ли, чтобы нам не пришлось идти весь этот путь пешком.
   "Я посмотрю на это". Она держала свой голос ровным. "Мой бюджет не позволяет много дополнительных услуг". Она не могла поверить, что финансирование ее важнейших научных исследований зависело от людей, слишком старых, чтобы идти в конференц-зал с парковки.
   "Ну, я не знаю, как вы, речные индейцы, делаете это, - сказал Айк, - но здесь это не будет лишним". Его лицо оставалось серьезным, но он подмигнул ей. Он держал за руку Рамону Ларсон, которая шаталась рядом с ним с тростью. У Рамоны племянница училась в школе красоты, и перманентная завивка Рамоны завилась вокруг ее лица серым ореолом. Она посмотрела поверх оправы своих толстых очков. Одна рука была зафиксирована полоской черной ленты.
   В конференц-зале Агнес предложила Рамоне сесть. Рамона повернулась и медленно опустилась в кресло, казалось, все это дело находится в нескольких шагах от катастрофы.
   - У тебя работает машина времени? - спросила Рамона.
   "Мы предпочитаем называть это просмотром истории", - сказала Агнес, задаваясь вопросом, как лучше всего донести эту мысль. "Мы верим, что машинные звуки..."
   - Твое имя тоже звучит не очень хорошо. Почему бы тебе не поговорить, когда все соберутся. Айк указал на пустой столик. - У тебя есть кофе?
   - И печенье. Рамона встала со стула и потянула подлокотник. Агнес двинулась ей на помощь и по указанию Рамоны пододвинула стул примерно на шесть дюймов ближе к окну. "Это хорошо." Рамона откинулась на спинку стула. "Теперь я готов."
   "Хороший." Агнес хотела убрать это с дороги. Год за годом делать аккуратные презентации о потенциале проекта было утомительной тратой времени. Ей не терпелось вернуться в лабораторию.
   Агнес поспешила в столовую за закусками. Проект Pacific Northwest History Viewer располагался в одном и том же прочном здании из шлакоблока в течение двадцати лет. То, что когда-то было новым и блестящим, превратилось в пыль и серость, что отражало престиж ее проекта. Сразу за столовой ее нога скользила по скользкому пятну линолеума, без сомнения, из-за ее собственных шаркающих ног, которые она изо дня в день входила и выходила пить кофе. Когда она махала руками, чтобы удержать равновесие, она могла видеть, что широкие стены без перил были травмой бедра, ожидающей своего появления прибывающего Исполнительного совета.
   В столовой старший лаборант Тео наливал кофе из высокого бумажного стаканчика в кружку. Кофемашина сломалась две недели назад, и Агнес не смогла ее заменить.
   - Оставьте немного для Совета. Она выхватила кружку из его рук. Она налила кофе обратно в бумажный стаканчик и вернула ему кружку. Она опустила самые маленькие чашки в буфете и разделила между ними оставшийся кофе.
   "Устроюсь ли я на работу в следующем году?" Тео вздрогнул, когда попробовал кофе.
   "Я работаю над этим." Агнес ставила чашки по одной в микроволновку.
   "Я не понимаю, почему вы просто не показываете им рабочую модель".
   Агнес вздрогнула. "Похоже на кучу хлама, скрепленного скотчем. В суровую погоду гаснет. Звук становится плоским. Мне нужно произвести на них впечатление".
   "Ты не думаешь, что просмотр времени произведет на них впечатление?
   "Я хочу, чтобы все было правильно", - сказала она.
   Вы думали, что все так закончится?" - спросил Тео. - Объяснять сложную науку дряхлым старым индейцам?
   - Индейцы уважают старших, - нахмурившись, сказала Агнес. "И, конечно. Индийская наука, как и любая другая научная организация, требует пресмыкаться из-за средств".
   Она открывала и закрывала дверцы шкафа. "У нас есть печеньки? Ага!" Она нашла упаковку крекеров Грэм за шестью баночками с немолочными сливками, стоимость которых соответствовала ее бюджету.
   "Признаюсь, со всеми игровыми деньгами я ожидал, что племена будут расталкивать друг друга локтями, чтобы бросить нам деньги". Агнес вытерла тарелку бумажным полотенцем и разложила крекеры. "Никто не понимает, что мы делаем".
   Тео выдвинул ящик стола, зачерпнул горсть печенья с предсказаниями в целлофановых обертках и разложил их на столе.
   "Отличная находка", - сказала Агнес. Она положила их на тарелку, а печенье и кофейные кружки поставила на металлический поднос. - Почему бы тебе не остаться в лаборатории, пока они не уйдут?
   "Конечно". Тео отсалютовал ей своим кофе. "Удачи."
   Вернувшись в конференц-зал, она поставила поднос перед Айком и Рамоной.
   "Что это за штука?" Рамона подтолкнула печенье кривым пальцем. Айк пододвинул кружку поближе, чтобы она могла до нее дотянуться.
   Мэйси Перч, пошатываясь, вошла в комнату под грузом цуккини, который она несла, по одному вздутому пластиковому пакету из каждой руки.
   "Почему вы позволили им стать такими большими?" - сказал Айк.
   - Я забыл, что эти чертовы вещи там. Она вытащила одну из сумки и со стуком бросила ее на стол . - Ты можешь использовать их, верно?
   Агнес полуулыбнулась. Мейси приносила эти гигантские овощи на предыдущие встречи, и они сидели в столовой, растопырив свои мягкие пятна, пока Агнес не выносила вонючие пакеты с кашей в мусорный бак.
   Мэйси была одета в толстовку казино Royal Salmon, которая была на полразмера меньше, и она спустила ее вниз, чтобы прикрыть свой сытый живот. Волосы ее были свежевыкрашены и сидели на голове черной хижиной. - Я не хочу торчать здесь весь день. Она с серьезным лицом выложила остальные кабачки на стол для совещаний. "Я должен был завести своих внуков, а потом я получил бинго. Вы знаете, что они хотят закрыть бинго?
   - выдохнула Рамона.
   - Это правда, - сказал Айк.
   "Совет считает, что они зарабатывают больше денег, если размещают там слоты", - сказала Мэйси.
   - Ба, Совет, - сказал Айк. - У них будет бунт, если они это сделают.
   Агнес попыталась представить себе комнату, заполненную курящими старейшинами, переворачивающими столы, покрытые картами для бинго и кофейными чашками.
   - Кто-то должен что-то сделать, - сказала Рамона. "Нам нужно бинго".
   "Я не думаю, что кто-то стал бы избавляться от бинго", - сказала Агнес успокаивающе авторитетно. Мейси любила делать драматические заявления, а Агнес не хотела, чтобы обсуждение слишком далеко отклонялось от ее повестки дня. "Мы готовы начать? А как же Лью?
   - Видел его на прошлой неделе. Мэйси опустилась на стул. "Этот человек выглядит так, будто его трижды ударили по голове крышкой гроба".
   - Тогда у него не очень хорошо получается, - сказал Айк.
   - Нет, - сказала Мейзи. - А как насчет того нового парня?
   - Есть новый парень? - спросила Рамона.
   Агнес попыталась вспомнить Устав Исполнительного совета. Могут ли три члена принять решение? Она подошла к передней части комнаты и щелкнула поверху.
   - Уилбер, - сказала Мейси. - Это тот парень из Оклахомы. Выглядит как Санта-Клаус в рубашке с лентой".
   - Я его не помню. Рамона откусила печенье с предсказанием, и оно рассыпалось дождем крошек. Она смела их на пол.
   - Он не может прийти, - сказала Агнес. Жена сказала, что у него проблемы со здоровьем. Она приглушила свет.
   "Не имеет значения. Он все равно никогда не разговаривает, - сказал Айк. Все трое засмеялись.
   "Подожди, а мы не собираемся помолиться?" Рамона посмотрела на Айка.
   Агнес внутренне застонала. Молитвы Айка, как правило, длились вдвое меньше времени, отведенного на собрание.
   "Нет. Начать." Айк сделал небольшое движение лассо над головой. - У меня тоже есть бинго.
   Агнес потратила три недели на переработку своей презентации. Ей было все равно, что она должна сказать или сделать, чтобы получить деньги, только как она это сказала. Как именно она могла передать сообщение?
   Она щелкнула пультом, и на дальней стене появился логотип Консорциума американских индейцев. Экран упал два года назад, и, поскольку стена работала, она так и не удосужилась его заменить. Она щелкнула еще раз, и появилась яркая гистограмма, показывающая ее годовой бюджет за последние пять лет, причем каждая последующая полоса становилась все короче.
   "Спасибо, что пришли сегодня, члены Правления". Агнес обернулась и увидела трех пожилых индейцев с открытыми ртами, а свет дисплея отражался от их очков.
   Она повесила картину с изображением мужчин, сидящих на деревянных платформах и ловящих рыбу неводом у водопада Селило, а вокруг них была широкая полоса пенящейся воды. "Каково было бы иметь окно в прошлое? Посмотреть на настоящую историю через плечи наших предков?
   - Это то, что мы хотим знать, - сказал Айк.
   На следующем изображении была изображена индийская деревня. Женщины несли корзины с растениями, а дети бегали рядом с собакой. "Что, если бы мы могли быть там и чувствовать ветер в своих волосах, чувствовать запах дикой травы и слышать их песни?" Когда она практиковалась дома, это звучало более спонтанно.
   - Мы это уже видели, Агнес. Вы показываете нам одно и то же каждый год, - сказала Мейзи. "Когда вы сможете заставить машину работать?"
   "Это новая презентация, - сказала Агнес. - Могу я продолжить?
   "Просто приступай к новой части", - сказал Айк.
   "В этом году у нас был большой прорыв". Агнес быстро перелистывала слайды, пока не добралась до художественного изображения устройства. На снимке был изображен полукруг роскошных сидячих мест, заполненных благоговейными людьми, смотрящими на индейскую деревню. На картинке удалось избежать нагромождения проводов, поцарапанных серебристых панелей и крайне небезопасного питания, которое они придумали для тестовой модели.
   - Красиво, - сказала Рамона. - Когда мы это увидим?
   - Вот для чего нам нужно финансирование, - осторожно сказала Агнес. "Я хочу, чтобы вы испытали устройство в высочайшем качестве. Как есть...
   - Ты ничего не сделал, - сказал Айк. - Что так долго?
   "Это сложный проект, - сказала Агнес. - Но мы очень близки.
   "Прошло двадцать лет, а у нас до сих пор нет индейцев, путешествующих во времени". Айк с отвращением поднял руки.
   "Похоже, вы можете неправильно понять проект. Если бы вы позволили мне закончить презентацию, вы бы увидели, что у нас есть кое-что, - сказала Агнес. - У меня есть рабочая модель, но она...
   "Эти индейцы Флориды могут отправиться на Луну, и одна из этих групп сиу, они что-то придумали с растениями, а хопи изобрели лекарство от диабета..."
   - Это не лекарство, - сказала Агнес.
   Айк бросил на нее свирепый взгляд.
   - Извините, - сказала Агнес. "Вперед, продолжать."
   "Консорциум больше не хочет его финансировать, - сказал Айк. "Они сказали, что мы должны им что-то показать, иначе все будет кончено".
   - Но вы всегда финансировали этот проект, - сказала Агнес.
   "Племена не финансируют проект, - сказал Айк. "Консорциум финансирует проекты. Им плевать на твою изящную штучку.
   Агнес казалось, что она провалилась в дыру в мире. Она несколько раз открывала и закрывала рот, но не могла придумать, с чего начать, пока, наконец, не заикалась: "Ты сказал закрыть проект?"
   "Для чего все это хорошо? - сказала Мейзи.
   "Для чего это нужно?" Агнес сунула дрожащие руки в карманы. Двадцать лет ее жизни были бы напрасны, если бы она лишилась финансирования сейчас, так близко к полноценной операционной модели. Сколько раз она приезжала домой, и ее придирали к тому, чтобы вернуться и помочь своему народу? "Я помогаю индийцам, - сказала им Агнес. Что она теперь им скажет?
   - Подумай об этом, - сумела спокойно сказать Агнес. "Мы можем вернуться и посмотреть, что произошло на самом деле. Правильные книги по истории. Восстановить культурные знания. Столько всего было потеряно". По их озадаченным лицам она могла видеть, что ее сообщение не дошло.
   - Или другое использование. А как насчет отдыха? Люди могли посетить извержение в Помпеях. Образование? Студенты могли наблюдать за Марией Кюри в ее лаборатории или присутствовать на коронации королей".
   - Этот материал? - сказала Рамона.
   "Юридические тайны". Теперь Агнес говорила быстро. "Мы можем опознать Джека Потрошителя". На гримасу Айка она добавила: "Или что на самом деле имел в виду дядя Честер, когда писал завещание?"
   - Значит, вы могли бы взять группу школьников на большую войну? - спросила Мэйси.
   "Я не уверен в этом." Агнес вспомнила свой визит в ту ночь, когда золотодобытчики сожгли одно из поселений ее предков. Ей до сих пор снились кошмары об этом.
   - У тебя ничего нет, - сказал Айк. "Они хотят, чтобы мы показали им машину времени".
   - У меня есть кое-что, - сказала Агнес, удивленная силой своих слов. "Что вы знаете о путешествиях во времени? Космические путешествия уже были изобретены. Любой может отправить индейца на Луну, особенно если бросить на это все эти деньги. Семинолы получают авиационный комплекс размером с Род-Айленд и финансирование для найма ученых-ракетчиков со всего мира. Я застрял в бетонном длинном доме, который выглядит как тюрьма, с таким маленьким бюджетом, что мой персонал сократился до пяти человек. Вы просите меня изобрести путешествие во времени вместе с пятью людьми.
   - Я думала, ты сказал, что эта штука работает, - сказала Рамона.
   - Да, однако...
   "Покажи это нам". Мейси хлопнула ладонью по столу, и все трое подпрыгнули.
   "Оно работает." Агнес не знала, как передать точность, с которой это было связано. - Я хочу, чтобы это было правильно, когда ты...
   - У тебя больше нет времени, - сказал Айк. "Нам нужно кое-что вернуть Консорциуму".
   Агнес уставилась на цуккини, пытаясь подсчитать, исходя из предполагаемой массы, во сколько буханок она превратит их, если у нее будет время и энергия. Уравнение сложилось в ее голове.
   - Я подготовлю демонстрацию, - наконец сказала она. "Дайте мне месяц".
   "Нет. Мы встречаемся с Консорциумом на следующей неделе. Айк решительно отодвинул пустую кофейную кружку. "Вы сделаете это в эти выходные. Мы придем посмотреть на это в понедельник".
   Мейси собрала свои вещи и вылетела за дверь. "Увидимся там."
   Агнес уселась в кресло. Она могла взяться за любой исследовательский проект. Но нет, она хотела вдохнуть чистую неприукрашенную правду своих предков. Она хотела присутствовать в настоящей истории. Почему она не могла передать это? Она начала планировать свои выходные в лаборатории. Может быть, люди дома были правы. Она должна была остаться и быть учителем и знакомить молодых индийцев с чудом науки.
   Она вытащила лист бумаги и начала составлять список того, что ей нужно на понедельник. Может быть, университет мог бы прислать несколько аспирантов и позволить им одолжить кое-какие материалы и оборудование. Ей нужно было проверить свой запас офисной одежды и закусок. Ей было не привыкать спать в лаборатории. Она записала эти пункты, пометив купить печенье и принести из дома кофеварку.
   Кто-то закашлялся. Айк и Рамона сидели на стульях и смотрели на нее.
   - Ты можешь отвезти нас на бинго? - спросил Айк.
   "Боюсь, что нет." Агнес собрала свои бумаги и закрыла презентацию. "У меня есть крупный научный проект, который я должен продемонстрировать в понедельник. Могу я позвать кого-нибудь для вас?"
   Айк указал на часы. "Ты можешь уйти сегодня пораньше. Мы твой босс".
   На Рамоне был рваный свитер с манжетами на рукавах, она вытащила салфетку из одного из манжет и высморкалась. - У меня с собой сумка для бинго. Она протянула руку и погладила стеганую сумку, висевшую у нее на стуле.
   Агнес посмотрела на старейшин, а затем на свой список. Тео мог начать. "Конечно, полагаю, я мог бы вас подбросить".
   * * * *
   Агнес ездила на официальном фургоне проекта просмотра истории, потому что он работал лучше, чем потрепанный двухдверный малолитражный автомобиль, которым она владела. Айк забрался на переднее сиденье, пока она помогала Рамоне пристегнуть ремень безопасности сзади. Узловатые руки старшего были недостаточно сильны, чтобы вставить защелку в пряжку.
   Казино было на другом конце города. Это конкретное казино было построено после начала проекта Агнес. Агнес задумалась, финансирует ли Племя какие-нибудь научные проекты. Высокая неоновая вывеска на обочине шоссе обозначила поворот, и они проехали еще пару миль, прежде чем появилось громадное сооружение.
   "Вход старейшин". Рамона держала сумку для бинго на коленях.
   Агнес подъехала к навесу из гигантских бревен, отполированных до желтого блеска. У стойки парковщика стоял парень в красном блейзере. Он улыбнулся и помахал.
   "Более." Рамона жестом показала Агнес, чтобы она двинулась вперед.
   Агнес подъехала прямо к указателю на обочине с надписью "Вход для пожилых людей". Как только она остановилась, парень в красном блейзере открыл дверь. Она узнала в нем племянника Мэйси, который однажды посетил лабораторию по школьному проекту.
   "Здравствуйте, господин председатель", - сказал он Айку, несмотря на то, что Айка уже много лет не было на посту. - Привет, Рамона, - позвал он. Он отстегнул ремень безопасности Рамоны и помог ей выбраться из фургона.
   Рамона постучала по блейзеру ребенка тыльной стороной ладони. "Ты выглядишь хорошо." Она бросила на Агнес выжидающий взгляд. "Вы идете?"
   - Слишком много работы, - сказала Агнес с притворной веселостью.
   К этому времени ребенок подошел к двери Агнес и предложил ей руку. "Да ладно, ты же знаешь, как говорят: бинго для влюбленных".
   Агнес задумалась, не упустила ли она что-то, когда Рамона и Айк засмеялись.
   - Я действительно не могу, - сказала она. Электронное звяканье игровых автоматов доносилось из открытой двери. Агнес не могла вспомнить, когда она в последний раз делала что-нибудь для развлечения.
   - Пойдем теперь, юная леди, - настаивала Рамона. "Вам нужно больше времени с людьми".
   - Хорошо, - сказала Агнес, все еще не уверенная. Малыш сунул ей в руку парковочный талон. "Одна игра. Тогда я должен вернуться".
   Она последовала за ними внутрь и едва успевала за ними, пока они пересекали зал казино в зал для игры в бинго. В окне приема Айк и Рамона купили набор "Танцующие перья премиум-уровня". Агнес возмутилась цена и вместо этого использовала последние купюры в своем кошельке, чтобы купить набор начального уровня "Ревущие реки".
   Внутри комната уже была заполнена на три четверти, но Мейси увидела, как они вошли, и поманила их к своему столику.
   - Ты тоже, а? - сказала она Агнес с одобрением. Маленькая девочка подбежала к столу и схватила горсть блузки Мейзи. "Бабушка!" Она показала свое светлое лицо. Мэйси наклонилась, пока их лбы не соприкоснулись, затем девушка снова убежала.
   "Эти дети любят бинго, - сказала Мейси.
   Рамона открывает свою колоду и разкладывает карты на столе. Затем она открыла свою сумку для бинго и вытащила красную мазню.
   "Должен ли я получить один из них?" - сказала Агнес.
   Рамона покачала головой: "Ты используешь этот".
   "А ты?"
   Рамона вытащила из пластикового мешка еще восемь мазков разного цвета и разложила их полукругом на столе. "Они пахнут цветами", - сказала она. "Попробуй."
   Агнес взяла мазок, и он действительно пах сладко, но ближе к виноградному пуншу, чем к тому, что можно найти в цветочном саду. "Мило." Агнес понюхала свою красную мазню, и она пахла кислыми чернилами. Рамона поставила кружку казино "Роял лосось", которую Агнес узнала из офиса рядом с малярами, а затем достала фотографию своего мужа и гладкий черный камень, немного похожий на сердце.
   "Это что?" - спросила Агнес.
   "На счастье." Наконец Рамона достала пепельницу с надписью "Пендлтон Раунд-Ап 1972", пачку сигарет "Омаха" и серебряную зажигалку с кусочком бирюзы на ней. "В некоторых из этих мест для игры в бинго используются компьютеры. Мне нравятся карты".
   К этому времени появились Айк и его жена, и они разложили свои собственные наборы мазней, свои с изображениями ковбоев и индейцев, а также амулеты на удачу, состоящие из деревянного монета в виде буйвола и куклы-тролля с растрепанными зелеными волосами.
   "Нам нужен кофе". Айк сел и обыскал комнату.
   Мейзи присвистнула, и к столу подошел скучающий и неулыбчивый индийский мальчик. - Вот наш бегун, - сказала она. "Это мой внук, Джуниор. Поздоровайтесь с бывшим председателем".
   Младший пожал Айку руку. - Рад вас видеть, сэр.
   - Принеси нам кофе. Мейси бросила ему двадцатку из расшитого бисером кошелька, который носила на шее. "Я вижу звонящего в бинго, похоже, мы начинаем".
   Рамона похлопала Агнес по руке и показала ей, какую карту использовать. "Сделайте одну карту, чтобы не отставать".
   Агнес ощетинилась. У нее были ученые степени по физике и истории, и она изобрела прибор для просмотра времени с самым маленьким в мире бюджетом. "Я уверен, что смогу не отставать".
   Воздуходувка выдула единственный шарик в трубку, и звонивший начал. Агнес все еще искала свою карточку, когда он позвонил по следующему номеру.
   Агнес быстро забыла о своем намерении остаться на одну игру. В течение следующих нескольких часов она изо всех сил пыталась не отставать от старейшин. У всех изо рта торчали сигареты, и они сжимали мазня в два кулака, периодически наклоняясь и ставя точки в карточки Агнес, не пропуская ни секунды разговора.
   Рамона выиграла 400 долларов и ухмыльнулась через стол. "Вот так я зарабатываю карманные деньги".
   Во время антракта Джуниор принес им содовую и гамбургеры. Пока они ели бинго, звонящий сделал объявления о бинго-событиях, запланированных на следующий месяц.
   Затем он сказал: "На данный момент у нас нет других запланированных мероприятий. Совет племен рассматривает возможность закрытия бинго-зала, чтобы освободить место для улучшения казино".
   Несчастные крики наполнили комнату.
   - Ты говорила серьезно, - сказала Агнес Мейси. - Это как отменить Рождество.
   "Или хуже." Мэйси недовольно пожала плечами.
   "Вы должны передать им свои жалобы", - сказал звонивший в бинго. "Не моя идея".
   "Что бы вы делали без бинго?" - спросила Агнес.
   - Не знаю, - сказала Рамона, качая головой. - Здесь мои друзья.
   * * * *
   Остаток выходных Агнес провела в лихорадочных приготовлениях. Ее самой большой проблемой было грандиозное видение идеальной демонстрации. Она всегда представляла себе группу индийских детей, родителей и пожилых людей и представляет их так, как она представляла, что они будут использовать устройство для туристов. Группа увидит знаковые моменты в истории Индии, а по возвращении насладится традиционным застольем и танцами.
   Вместо этого она встретилась с членами Совета перед зданием с электрической тележкой, которую позаимствовала в продуктовом магазине. Тео сконструировал его так, чтобы один человек мог водить машину, а другой мог ехать лицом назад. Агнес помогла Рамоне сесть на это сиденье и показала Айку, как пользоваться органами управления. Появился Уилбур и кивнул, когда Агнес пожелала доброго утра. Он был одет в рубашку из синей ситцевой ленты, а его большая белая борода развевалась веером на груди.
   Айк завел тележку и врезался в дверной косяк. Трость Рамоны со звоном упала на пол.
   - Осторожнее, ты, - сказала она. Агнес протянула ей трость и помогла Айку пройти внутрь.
   "Это место нужно немного покрасить", - сказала Мейси.
   "Этому месту нужно много вещей", - сказала Агнес. Она провела группу к лифту и провела их ко входу в лабораторию. Она провела их в лабораторию, комнату с высоким потолком и серыми стенами. Одна половина была заполнена компьютерами и узкими металлическими столами, заваленными бумагами. Тео печатал на клавиатуре, прикрепленной к устройству, которое занимало одну стену. Агнес любила описывать его как гигантский компьютер, слитый с радиатором. Другая сторона комнаты была чиста, если не считать круглого серого резинового коврика и четырех пластиковых стульев.
   - Не очень похоже, - сказала Рамона.
   "Я знаю. Но я думаю, что могу показать вам, насколько это важно". Агнес указала на коврик. - Мы сидим прямо здесь.
   Она помогла Рамоне слезть с тележки и усадила всех. Агнес столпилась позади них.
   "Вы должны сделать эту штуку больше", - сказал Айк.
   - Таков план, Айк. Запомнить? Это просто для демонстрации".
   "Я думала, что это будет больше похоже на машину", - сказала Рамона. "Как в фильме, и мы перевернули его, чтобы вернуться в прошлое".
   - Извини, - сказала Агнес, ее надежды на успех начали таять. "Это так не работает".
   "Как это работает?" - спросила Рамона.
   Агнес попыталась придумать, как бы это лучше выразить. Наконец она сказала: "Я нажимаю эту кнопку, и появляется яркий свет и нечеткий шум, а затем мы смотрим через окно в другое место во времени".
   - Мы окажемся в каком-нибудь старом месте? - спросила Мэйси.
   "Нет, я ввожу данные, чтобы выбрать место и время". Она показала им портативную часть устройства. Эти циферблаты могут управлять определенными переменными, а кнопка включает машину".
   - Могу я нажать? Айк повернулся в кресле и протянул руку к пульту.
   Агнес убрала его подальше от него. "Не в этот раз. Вы готовы?"
   Рамона подтянула трость ближе к телу и кивнула.
   Агнес крутила двойные циферблаты, указывающие день и время, затем настраивала переключатели управления климатом и, наконец, двигала центральную палочку, которая выглядела как джойстик, и помещала их в нужное место. Она кивнула Тео. Он щелкнул несколькими выключателями и пошевелил тонким серым кабелем, которым устройство было прикреплено к стене. Они запрограммировали устройство раньше, но Агнес подумала, что небольшой театр может быть полезен Совету.
   "Мы собираемся... пять, четыре, три, два, один".
   Комната задрожала и исчезла с гулом и вспышкой серебряного света.
   Любимая часть Агнес заключалась в том, как постепенно выявлялось новое место во времени. Во-первых, бледно-бежевые глыбы превращаются в далекие невысокие коричневые холмы. Затем легкий ветерок с запахом травы развевал их волосы, и стал виден рыбацкий лагерь. Наконец что-то, что Агнес называла временной пылью, рассеялось, и перед глазами предстала сцена. Агнес подобрала идеальный момент, и откидная створка вигвама с циновкой распахнулась, и вышла женщина с маленьким ребенком позади. Она пересекла грязь и присмотрела рыбу на сушилках.
   "Привет!" - позвала Рамона, с большим энтузиазмом махнув рукой.
   Айк толкнул ее руку вниз: "Стой. Мы не можем их расстроить".
   - Все в порядке, - сказала Агнес. "Они не видят".
   "Когда это?" - прошептала Мейси.
   - Тебе не обязательно шептаться, - сказала Агнес. "Это 1800 год, примерно за 150 лет до того, как была построена плотина".
   "Ой. Мой." Рамона подалась вперед в своем кресле. Именно на такую реакцию и надеялась Агнес.
   "Мы первые современные индейцы, которые увидели, какой была жизнь до контакта, - сказала Агнес.
   Видение продолжало усиливаться, а ветер усилился и принес зловоние гниющей рыбы. Мейзи закрыла рот рукой и села на стул. - Ты не говорил, что будет вонять.
   Агнес настроила контроль окружающей среды и сделала мысленную пометку, чтобы запах был на ступеньку ниже, прежде чем посетить это место. Для себя она наслаждалась историческим реализмом.
   Агнес хотела сосредоточить демонстрацию на индейских сценах до контакта, но Тео убедил ее, что ей нужно стать масштабной и яркой. Она сбросила настройки и пересадила группу на место в Геттисбергском адресе, на которое почти никто не кивнул. Она позволила этой сцене исчезнуть, и они ехали сквозь голубой туман, который постепенно рассеивался, пока они не увидели поле Суперкубка XXIX. Она знала, что Айк был несгибаемым фанатом 49ers.
   "Ты можешь это сделать?" Айк подпрыгивал, как ребенок.
   Оттуда Агнес отвела их на фейерверк над Эйфелевой башней начала 1900-х годов. Мероприятие не имело существенного исторического значения, но это было приятное зрелище, и все четыре члена Правления аплодировали, когда оно закончилось.
   Агнес вернулась в неосвоенный ландшафт того, что когда-нибудь станет Орегоном.
   "Что вы думаете на данный момент?"
   "Это отличная машина, которую вы сделали", - сказал Айк.
   - Еще бы, - сказала Мейси. - Я не знал, что ты можешь все это делать.
   - Ты понимаешь, почему это так важно? Агнес с надеждой наблюдала за их лицами. Все кивнули, слишком подавленные, чтобы говорить.
   "Хороший. Я оставил лучшее напоследок". Она настроила контроллер. И снова вид померк, и они двинулись. На этот раз рев водопада завибрировал под смотровым ковриком, прежде чем они смогли увидеть стену каскадной белой воды, прорвавшейся через полукруг огромных базальтовых валунов. Ветерок принес с собой прохладный туман. Голубая вода реки тянулась вдаль.
   Айк поднял руку, и Агнес коснулась регулятора, чтобы отрегулировать звук.
   "О, водопад Селило". Рамона закрыла лицо руками, широко раскрыв глаза. "Мой отец ловил рыбу прямо там".
   Из скал выступало несколько деревянных платформ, и, пока они смотрели, подошла троица индейцев с сетями на круглых обручах, которые выглядели достаточно большими, чтобы зачерпнуть скот.
   - Сачки, - сказала Мейзи. "Моим внукам это понравится".
   Мужчины забрасывали сети в бурлящую лужу и вытаскивали ее из нее. Они не могли говорить из-за рева воды, но обменивались жестами и смеялись. Одна из сетей вышла из воды с мечущейся рыбой, и рыбак закинул ее на камни. Другой ударил его деревянной дубиной. Лосось измерялся от земли до груди человека, когда он держал его, и казалось, что он хвастается им.
   - Посмотри на эту штуку, - сказал Уилбур. Остальные три члена Совета повернулись, чтобы посмотреть на нехарактерный взрыв.
   Агнес смотрела на пейзаж. Она никогда не могла насытиться этими первозданными видами. Она не замечала проблемы, пока Айк не коснулся ее запястья. Круглые плечи Рамоны тряслись, и она махала руками в сторону водопада, словно отгоняя собаку.
   "Верните нас обратно". Айк обнимал Рамону, но Агнес не слышала, что он ей говорил.
   Агнес щелкнула контроллером, и в мгновение ока водопады исчезли, и они снова оказались в лаборатории. Тео сидел за консолью и ел что-то похожее на чили из бумажного стаканчика. Он выбросил его в мусорное ведро, но не раньше, чем Агнес бросила на него вонючий взгляд.
   - Так скоро? он сказал.
   Агнес махнула подбородком, и он заметил Рамону, склонившую голову, с Айком и Мейси по обеим сторонам, успокаивающими ее.
   Тео бросил на Агнес огорченный взгляд. - Я принесу воды? Она кивнула, и он выскользнул.
   - Зачем ты показал нам что-то такое грустное? Мейси потерла спину Рамоны, ее лицо скривилось от беспокойства.
   Агнес не знала, что сказать.
   Рамона села. "Мы были там, когда строили ту плотину. Правительство пообещало нам это место для рыбалки, а затем дало моему отцу 3000 долларов и наполнило его водой".
   - Я знаю, - сказала Агнес. "Разве не удивительно видеть его до того, как он был уничтожен?"
   "Он прибил этот чек к стене. Он не хотел их денег". Слезы текли по щекам Рамоны, и она вытащила из рукава смятую салфетку.
   Агнес попыталась придумать что-нибудь, что могло бы ее утешить. "Вы понимаете, как важно людям видеть то, что было потеряно?"
   "В последний день он закинул свою сеть в воду и больше туда не возвращался. Когда он умер, моей матери пришлось обналичить чек, чтобы заплатить за его похороны".
   - Это ужасно, - сказала Агнес.
   - Мы должны вернуться и остановить это, - сказала Рамона.
   - Но мы не можем изменить прошлое. Агнес опустилась на колени рядом со стулом Рамоны и взяла ее за руку. Тео вернулся, и она протянула Рамоне чашку с водой. "Просмотр времени может показать нам только то, что уже произошло".
   "Мы могли бы вернуться и убить тех парней, Льюиса и Кларка", - сказал Айк.
   "Что мы можем сделать, так это убедиться, что история учит истине", - сказала Агнес. "Даже если бы мы могли это изменить, мир изменился бы так, как мы не можем предсказать..."
   "Так?" Четверо членов правления серьезно посмотрели на нее.
   "Нам нужно сформировать комитет, - сказала Мейси. "Придумай какие-нибудь планы. Мы можем это остановить".
   "Запишите это". Рамона погрозила ей пальцем.
   - Мне нужно, чтобы ты понял, что возможно, - сказала Агнес.
   - Тише, - сказала Мейси. "Мы собираемся получить ваши деньги. Вы работаете над этим, как мы вам говорим.
   Агнес достала блокнот и записала их просьбы. Когда они закончили, Айк повез Рамону на тележке, а Агнес последовала за ними на стоянку.
   "Хорошая тележка, - сказала Рамона. - Ты идешь на бинго?
   - Не сегодня, - сказала Агнес. - Но я хотел бы приехать снова.
   "Вам следует." Рамона потянулась и похлопала ее по руке. - Вот где люди.
   - Буду, - пообещала Агнес.
   Позже в своем кабинете Агнес разложила записи на своем столе. Они хотели возвести стены и вернуть оружие и прививки от оспы. Они хотели подготовить предков военной подготовкой, советами по сельскому хозяйству и передовой медициной. Агнес положила голову на руки. Они были так уверены в ней.
   Она вытащила чистый лист бумаги и написала: "Формировать комитет". Затем она начала свой список: внести в повестку собрания Совета, взять интервью у старейшин, собрать данные о служении и участии старейшин, организовать демонстрацию. Вверху она написала: Спасите Бинго.
   МАШИНА ЭГО, Генри Каттнер
   ГЛАВА я
   Николас Мартин посмотрел на робота через стол.
   - Я не собираюсь спрашивать, чего вы хотите, - сказал он тихим, сдержанным голосом. "Я уже знаю. Просто уйдите и скажите Сен-Сиру, что я одобряю. Скажи ему, что я думаю, что это замечательно, поместить робота в картину. У нас уже было все остальное, кроме Rockettes. Но ясно, что в тихой небольшой пьесе о Рождестве среди португальских рыбаков на побережье Флориды должен быть робот. Только почему не шесть роботов? Скажи ему, что я предлагаю хлебопекарную дюжину. Уходите."
   - Твою мать звали Хелена Глинска? - спросил робот.
   "Это не так, - сказал Мартин.
   - А, тогда она, должно быть, была Великой Волосатой, - пробормотал робот.
   Мартин убрал ноги со стола и медленно сел.
   - Все в порядке, - поспешно сказал робот. - Вас выбрали для экологического эксперимента, вот и все. Но это не повредит. Роботы - совершенно нормальные формы жизни там, откуда я родом, так что вам не нужно...
   - Заткнись, - сказал Мартин. "В самом деле, робот, ты - ты битый игрок! На этот раз Сен-Сир зашел слишком далеко. Его начало слегка трясти всем телом, с каким-то подавленным, но сильным чувством. Его внимание привлекла переговорная коробка на столе, и он ткнул пальцем в один из выключателей. "Дайте мне мисс Эшби! Немедленно!"
   - Мне очень жаль, - извиняющимся тоном сказал робот. "Не ошибся ли я? Пороговые колебания в нейронах всегда нарушают мою мнемоническую норму, когда я темпоризирую. Разве это не кризисная точка в вашей жизни?"
   Мартин тяжело вздохнул, что, казалось, подтвердило предположение робота.
   - Точно, - сказал он. "Экологический дисбаланс приближается к пику, который может уничтожить форму жизни, если только... мм-м. Теперь либо на тебя наступит мамонт, тебя запрут в железной маске, тебя убьют илоты, либо... я говорю на санскрите? Он покачал блестящей головой. "Возможно, я должен был выйти пятьдесят лет назад, но я подумал - извините. До свидания, - поспешно добавил он, когда Мартин сердито посмотрел на него.
   Затем робот поднес палец к каждому уголку своего от природы неподвижного рта и двигал пальцами горизонтально в противоположных направлениях, как бы изображая извиняющуюся улыбку.
   - Нет, не уходи, - сказал Мартин. "Я хочу, чтобы ты был здесь, где твой вид может восполнить мою ярость в случае необходимости. Дай бог, чтобы я рассердился и остался сумасшедшим, - прибавил он жалобно, глядя на телефон.
   - Вы уверены, что вашу мать звали не Хелена Глинска? - спросил робот. Он сжал большой и указательный пальцы между своими именными бровями, каким-то образом производя впечатление обеспокоенного хмурого взгляда.
   - Естественно, я уверен, - отрезал Мартин.
   - Значит, ты еще не женат? К Анастасии Захариной-Кошкиной?
   - Пока нет и никогда, - кратко ответил Мартин. Телефон зазвонил. Он схватил его.
   - Привет, Ник, - сказал спокойный голос Эрики Эшби. "Что-то не так?"
   Мгновенно огни ярости погасли в глазах Мартина, сменившись нежным розово-розовым свечением. Вот уже несколько лет он отдает Эрике, своему очень компетентному агенту, десять процентов своей выручки. Он также безнадежно желал дать ей примерно фунт плоти - сердечную мышцу, говоря холодным, неромантичным языком. Мартин этого не сделал; он не выразился ни в коем случае, поскольку всякий раз, когда он пытался сделать Эрике предложение руки и сердца, на него действовали такие приступы скромности, что он мог только бормотать о зеленых полях.
   - Ну, - повторила Эрика. "Что-то не так?"
   - Да, - сказал Мартин, глубоко вздохнув. - Может ли Сен-Сир заставить меня жениться на Анастасии Захариной-Кошкиной?
   - Какая у тебя замечательная память, - скорбно вставил робот. "Моя раньше была такой, пока я не начала темпорировать. Но даже радиоактивные нейроны не выдержат...
   - Номинально ты все еще имеешь право на жизнь, свободу и так далее, - сказала Эрика. - Но я сейчас занят, Ник. Разве это не может подождать, пока я увижу тебя?
   "Когда?"
   - Разве ты не получил мое сообщение? - спросила Эрика.
   - Конечно, нет, - сердито сказал Мартин. "Я уже давно подозревал, что все мои входящие звонки должны быть обработаны Сен-Сиром. Кто-нибудь может попытаться пронести слово надежды или, возможно, файл. Его голос стал ярче. - Планируете побег из тюрьмы?
   - О, это возмутительно, - сказала Эрика. - Когда-нибудь Сен-Сир зайдет слишком далеко...
   - Нет, пока за ним стоит ДиДи, - мрачно сказал Мартин. Студия Summit Studios скорее сняла бы фильм, пропагандирующий атеизм, чем оскорбила бы свою самую кассовую звезду Диди Флеминг. Даже Толливер Уотт, владевший замком, ложей и стволом Summit, не спал по ночам, потому что Сен-Сир не позволил милой ДиДи подписать долгосрочный контракт.
   - Тем не менее, Уотт не дурак, - сказала Эрика. "Я все еще думаю, что мы могли бы заставить его освободить вас от контракта, если бы мы смогли заставить его понять, какое вы гнилое вложение. Однако времени не так много".
   "Почему бы и нет?"
   - Я говорил тебе... о. Конечно, ты не знаешь. Он уезжает в Париж завтра утром.
   Мартин застонал. - Тогда я обречен, - сказал он. "Они автоматически подберут мой вариант на следующей неделе, и я больше никогда не смогу перевести дух. Эрика, сделай что-нибудь!
   - Я собираюсь, - сказала Эрика. "Это именно то, о чем я хочу вас видеть. А, - вдруг добавила она, - теперь я понимаю, почему Сен-Сир остановил мое сообщение. Он боялся. Ник, ты знаешь, что мы должны сделать?
   - Видишь Уотта? Ник недовольно рискнул. - Но Эрика...
   - Увидимся наедине с Ваттом , - добавила Эрика.
   - Нет, если Сен-Сир поможет, - напомнил ей Ник.
   "В яблочко. Естественно, Сен-Сир не хочет, чтобы мы разговаривали с Уоттом наедине. Мы могли бы заставить его увидеть причину. Но на этот раз, Ник, мы просто должны как-то с этим справиться. Один из нас собирается поговорить с Ваттом, а другой будет держать Сен-Сира в страхе. Что вы выберете?"
   - Ни то, ни другое, - быстро ответил Мартин.
   "О, Ник! Я не могу сделать все это в одиночку. Можно подумать, что вы боитесь Сен-Сира.
   - Я боюсь Сен-Сира, - сказал Мартин.
   "Бред какой то. Что он на самом деле мог сделать с тобой?
   "Он мог терроризировать меня. Он делает это все время. Эрика, он говорит, что я прекрасно обучаю. Кровь не стынет в жилах? Посмотрите на всех других писателей, которых он внушил".
   "Я знаю. На прошлой неделе я видел одного из них на Главной улице, копающимся в мусорных баках. Вы хотите так закончить? Тогда отстаивайте свои права!"
   - А, - мудро сказал робот, кивая. "Как я и думал. Кризисная точка.
   - Заткнись, - сказал Мартин. - Нет, не ты, Эрика. Мне жаль."
   - Я тоже, - язвительно сказала Эрика. - На мгновение я подумал, что ты обзавелся хребтом.
   -- Если бы я был кем-нибудь вроде Хемингуэя... -- жалобно начал Мартин.
   - Ты сказал Хемингуэй? - спросил робот. "Это эпоха Кинси-Хемингуэя? Тогда я должен быть прав. Вы Николас Мартин, следующий субъект. Мартин, Мартин? Дайте-ка посмотреть - о да, типа Дизраэли, вот и все. Он потер лоб со скрипучим звуком. "О, мои бедные пороги нейронов! Теперь я помню".
   * * * *
   - Ник, ты меня слышишь? - спросил голос Эрики. "Я приду туда прямо сейчас. Приготовьтесь. Мы собираемся погладить Сен-Сира в его берлоге и убедить Уотта, что ты никогда не станешь хорошим сценаристом. В настоящее время-"
   - Но Сен-Сир никогда этого не признает ! - воскликнул Мартин. "Он не знает значения слова "неудача". Он так говорит. Он собирается сделать меня сценаристом или убьет меня".
   "Помнишь, что случилось с Эдом Кэссиди?" Эрика мрачно напомнила ему. "Св. Сир не сделал из него сценариста".
   "Истинный. Бедный старый Эд, - сказал Мартин, вздрогнув.
   "Тогда все в порядке. Я уже в пути. Что-нибудь еще?"
   "Да!" - воскликнул Мартин, глубоко вздохнув. "Да, есть! Я безумно люблю тебя!"
   Но слова никогда не доходили до его голосовой щели. Бесшумно открывая и закрывая рот, трусливый драматург наконец стиснул зубы и попытался снова. Слабый, безнадежный писк завибрировал диск телефона. Мартин безнадежно опустил плечи. Было ясно, что он никогда не сможет сделать предложение никому, даже безобидному телефону.
   "Вы что-то сказали?" - спросила Эрика. - Ну, тогда до свидания.
   "Подождите минутку", - сказал Мартин, его глаза внезапно снова упали на робота. Онемев только на одну тему, он быстро продолжил: "Я забыл вам сказать. Ватт и оскверняющий гнездо Сен-Сир только что наняли макет фальшивого робота, чтобы он сыграл в Анджелине Ноэль !"
   Но линия была мертва.
   - Я не фальшивка, - обиженно сказал робот.
   Мартин откинулся на спинку стула и уставился на гостя тусклыми, безнадежными глазами. "Ни Кинг-Конга, ни Кинг-Конга", - заметил он. - Не начинай скармливать мне леску, которую Сен-Сир велел тебе вытянуть. Я знаю, что он пытается сломать мне нервы. Он, наверное, тоже это сделает. Посмотрите, что он уже сделал с моей пьесой. Почему Фред Уоринг? Я не возражаю против того, чтобы Фред Уоринг был на своем месте. Там он в порядке. Но не в Анджелине Ноэль . Не так, как португальский капитан рыбацкой лодки со всей своей группой, в сопровождении Дэна Дейли, поющего Неаполь Диди Флеминг в хвосте русалки...
   Ошеломленный этим перепросмотром, Мартин положил руки на стол, обхватил голову ладонями и, к своему ужасу, хихикнул. Телефон зазвонил. Мартин нащупал инструмент, не вставая с полулежачего положения.
   "Кто?" - дрожащим голосом спросил он. " Кто? Сен-Сир...
   По проводу донесся хриплый рев. Мартин резко выпрямился, отчаянно схватив телефон обеими руками.
   "Слушать!" воскликнул он. - Вы позволите мне закончить то, что я собираюсь сказать, хотя бы раз? Поместить робота в Анджелину Ноэль просто...
   - Я не слышу, что ты говоришь, - прогремел тяжелый голос. "Ваша идея воняет. Что бы это ни было. Будьте в Theatre One на вчерашнем драйве! Однажды!"
   "Но ждать-"
   Сен-Сир рыгнул и повесил трубку. Удушающие руки Мартина на мгновение сжались на телефоне. Но это было бесполезно. Настоящей удушающей хваткой была та, которую Сен-Сир держал на горле Мартина, и она сжималась уже почти тринадцать недель. Или это было тринадцать лет? Оглядываясь назад, Мартин с трудом мог поверить, что совсем недавно он был свободным человеком, успешным бродвейским драматургом, автором популярной пьесы " Анджелина Ноэль " . Потом пришел Сен-Сир...
   Сноб в душе, режиссер любил заполучать хитовые пьесы и имена писателей. "Саммит Студиос", кричал он на Мартина, будет точно следовать оригинальной пьесе и даст Мартину окончательное согласие на сценарий, при условии, что он подпишет тринадцатинедельный контракт на помощь в написании экранной обработки. Это казалось слишком хорошим, чтобы быть правдой - и так оно и было.
   Падение Мартина было связано отчасти с мелким шрифтом и отчасти с тем фактом, что Эрика Эшби в то время находилась в больнице с тяжелым приступом гриппа. Под юридическим словоблудием скрывался пункт, обязывавший Мартина к пяти годам службы в Summit, если они выберут его вариант. На следующей неделе они наверняка так и поступят, если справедливость не восторжествует.
   * * * *
   - Думаю, мне нужно выпить, - неуверенно сказал Мартин. - Или несколько. Он посмотрел на робота. "Интересно, не могли бы вы принести мне бутылку виски из бара вон там?"
   "Но я здесь, чтобы провести эксперимент в оптимальной экологии", - сказал робот.
   Мартин закрыл глаза. - Налей мне выпить, - попросил он. "Пожалуйста. Тогда дай стакан мне в руку, хорошо? Это не так много, чтобы спросить. В конце концов, мы оба люди, не так ли?
   - Ну, нет, - сказал робот, сунув наполненный до краев стакан в ощупывающие пальцы Мартина. Мартин выпил. Затем он открыл глаза и моргнул, глядя на высокий стакан в руке. Робот наполнил ее до краев скотчем. Мартин удивленно посмотрел на своего металлического спутника.
   - Ты, должно быть, сам много пьешь, - сказал он задумчиво. "Я полагаю, что толерантность можно развить. Вперед, продолжать. Угощайтесь. Возьми остаток бутылки.
   Робот поднес кончики пальцев к каждому глазу и провел пальцами вверх, как бы вопросительно приподняв брови.
   - Давай, встряхнись, - призвал Мартин. - Или ты не хочешь преломить со мной хлеб в сложившихся обстоятельствах?
   "Как я могу?" - спросил робот. "Я робот". Его голос звучал несколько задумчиво. "Что случается?" - спросил он. - Это смазочный или заправочный механизм?
   Мартин взглянул на свой до краев стакан.
   - Заправка, - коротко сказал он. "Высокое октановое число. Ты действительно веришь в то, что нужно оставаться в образе, не так ли? Почему бы и нет-"
   - О, принцип раздражения, - прервал его робот. "Я понимаю. Прямо как перебродившее молоко мамонта.
   Мартин задохнулся. "Вы когда-нибудь пили перебродившее мамонтово молоко?" - спросил он.
   "Как я мог?" - спросил робот. - Но я видел, как это делается. Он провел прямую линию вертикально вверх между своими невидимыми бровями, стараясь выглядеть задумчивым. "Конечно, мой мир совершенно функционален и функционально совершенен, но я не могу не находить времяпрепровождение фашина..." Он прервался. "Я теряю пространство-время. Ах. В настоящее время. Мистер Мартин, не могли бы вы...
   - О, выпей, - сказал Мартин. "Я чувствую себя гостеприимным. Давай, побалуй меня, ладно? Моих удовольствий немного. И я должен пойти и быть терроризированным через минуту, так или иначе. Если ты не сможешь снять эту маску, я пошлю за соломинкой. Вы можете выйти из образа достаточно долго для одного толчка, не так ли?
   - Я хотел бы попробовать, - задумчиво сказал робот. "С тех пор, как я заметила эффект, который ферментированное мамонтовое молоко оказывает на мальчиков, я, скорее, задумался об этом. Для человека, конечно, легко. Технически это достаточно просто, я вижу сейчас. Раздражение просто увеличивает частоту каппа-волн мозга, как и при повышенном напряжении, но поскольку электрического напряжения никогда не существовало до появления роботов...
   - Было, - сказал Мартин, делая еще глоток. "Я имею в виду, это так. Как ты это называешь, мамонт? Он указал на настольную лампу.
   У робота отвисла челюсть.
   "Что?" - спросил он в полном изумлении. "Почему... почему тогда все эти телефонные столбы, динамо-машины и осветительное оборудование, которые я заметил в эту эпоху, питаются от электричества!"
   - Как вы думаете, от чего они питались? - холодно спросил Мартин.
   - Рабы, - сказал робот, изучая лампу. Он включил его, моргнул, а затем выкрутил лампочку. - Напряжение, говоришь?
   - Не будь дураком, - сказал Мартин. "Вы переигрываете со своей ролью. Мне нужно идти через минуту. Хочешь встряхнуться или нет?
   - Что ж, - сказал робот, - я не хочу показаться нелюдимым. Это должно сработать. Сказав это, он ткнул пальцем в патрон. Была короткая потрескивающая вспышка. Робот убрал палец.
   - Ф(т) ... - сказал он и слегка покачнулся. Затем его пальцы поднялись и изобразили улыбку, которая каким-то образом выражала радостное удивление.
   " Ффф(т)! - сказал он и довольно сухо продолжил: - Интеграл F(t) между плюсом и минусом бесконечности... от a-sub-n до e ..."
   Глаза Мартина широко раскрылись от потрясенного ужаса. Вопрос о том, следует ли вызвать врача или психиатра, был спорным, но было совершенно очевидно, что это дело врачей, и чем скорее, тем лучше. Возможно, и полиция. Бит-игрок в костюме робота был явно сумасшедшим, как шляпник. Мартин стоял в нерешительности, ожидая, что сумасшедший гость либо упадет замертво, либо прыгнет ему в горло.
   Казалось, что робот причмокивает губами со слабым щелкающим звуком.
   "Почему, это замечательно," сказал он. "АС тоже".
   - Т-ты не умер? - дрожащим голосом спросил Мартин.
   - Я даже не жив, - пробормотал робот. - То есть так, как вы это понимаете. Ах, спасибо за встряску.
   Мартин уставился на робота с самой дикой догадкой.
   - Почему... - выдохнул он. "Почему - ты робот !"
   "Конечно, я робот", - сказал его гость. "Какие медленные умы были у вас, до роботов. Моя теперь работает как молния". Он украдкой посмотрел на настольную лампу, как пьяница. " F(t) - я имею в виду, если бы вы сейчас посчитали каппа-волны моего радиоатомного мозга, вы были бы поражены, насколько увеличилась частота". Он задумался. " F(t) ", - добавил он.
   Двигаясь очень медленно, как человек под водой, Мартин поднял свой стакан и отхлебнул виски. Затем осторожно снова посмотрел на робота.
   - Ф(т) ... - сказал он, помолчал, вздрогнул и снова выпил. Это сделало это. - Я пьян, - сказал он с потрясенным облегчением. "Это должно быть так. Я почти начал верить...
   "О, сначала никто не верит, что я робот", - сказал робот. "Вы заметите, что я появлялся на съемочной площадке, где не вызывал бы подозрений. Я появлюсь перед Иваном Василовичем в алхимической лаборатории, и он сделает вывод, что я автомат. Что, конечно же, я . Потом в моем списке есть уйгур - я появлюсь перед ним в шаманской хижине, и он примет меня за дьявола. Вопрос экологии".
   - Значит, ты дьявол? - спросил Мартин, ухватившись за единственное правдоподобное решение.
   "Нет нет нет. Я робот. Ты ничего не понимаешь?
   - Теперь я даже не знаю, кто я такой, - сказал Мартин. - Насколько я знаю, я фавн, а ты человеческий ребенок. Я не думаю, что этот скотч приносит мне столько пользы, сколько я бы...
   - Тебя зовут Николас Мартин, - терпеливо сказал робот. - А мой - ЭНИАК.
   - Эниак?
   - ЭНИАК, - поправил робот, используя заглавную букву. "ЭНИАК Гамма Девяносто третий".
   Сказав это, он сбросил с металлического плеча мешок и принялся рыться в нем вдоль и поперек чего-то похожего на красную шелковую ленту со странным металлическим блеском. Примерно через четверть мили от него появился хрустальный футбольный шлем, прикрепленный к его концу. С каждой стороны шлема было установлено по блестящему красно-зеленому камню.
   - Как раз над височными долями, понимаете, - объяснил робот, указывая на драгоценности. - А теперь ты просто надел его себе на голову, вот так...
   - О нет, не знаю, - сказал Мартин, очень быстро отдергивая голову. - Как и ты, мой друг. В чем идея? Мне не нравится внешний вид этого трюка. Особенно мне не нравятся эти два красных граната по бокам. Они похожи на глаза".
   - Это искусственный эклогит, - заверил его робот. "У них просто высокая диэлектрическая проницаемость. Это всего лишь вопрос изменения нормальных порогов цепей памяти нейронов. Все мышление основано на памяти, знаете ли. Сила ваших ассоциаций - эмоциональные показатели ваших воспоминаний - направляют ваши действия и решения, а экологизатор просто меняет напряжение вашего мозга, чтобы изменить пороги".
   - Это все, что он делает? - подозрительно спросил Мартин.
   - Ну, а теперь, - сказал робот с легкой уклончивостью. "Я не собирался упоминать об этом, но раз уж вы спрашиваете - это также накладывает мастер-матрицу вашего типа характера. Но поскольку это в первую очередь прототип вашего персонажа, он просто позволит вам максимально использовать свои потенциальные способности, наследственные и приобретенные. Это заставит вас реагировать на окружающую среду таким образом, который лучше всего обеспечит ваше выживание".
   - Не я, не будет, - твердо сказал Мартин. - Потому что ты не наденешь эту штуку мне на голову.
   Робот озадаченно нахмурился. - О, - сказал он после паузы. - Я еще не объяснил, не так ли? Это очень просто. Готовы ли вы принять участие в ценном социокультурном эксперименте на благо всего человечества?"
   - Нет, - сказал Мартин.
   - Но ты еще не знаешь, что это такое, - жалобно сказал робот. - Ты будешь единственным, кто откажется после того, как я все подробно объясню. Кстати, ты меня хорошо понимаешь?
   Мартин глухо рассмеялся. - Натч, - сказал он.
   - Хорошо, - сказал робот с облегчением. "Возможно, это проблема с моей памятью. Мне пришлось записать так много языков, прежде чем я смог темпорировать. Санскрит очень простой, но средневековый русский запутан, а уйгурский - однако! Цель этого эксперимента - способствовать наиболее успешным отношениям, способствующим выживанию, между человеком и окружающей его средой. Мгновенная адаптация - это то, к чему мы стремимся, и мы надеемся добиться ее, сводя к минимуму разницу между человеком и окружающей средой. Другими словами, правильная реакция в нужное время. Понять?"
   - Конечно, нет, - сказал Мартин. - Что за глупости вы говорите.
   "Существует, - довольно устало сказал робот, - возможно лишь ограниченное число матриц символов, зависящих сначала от расположения генов в хромосомах, а затем от дополнений окружающей среды. Поскольку среды склонны повторяться - как и общества, знаете ли, - несложно выстроить организационную модель по временной шкале Калдекуза. Ты так далеко следишь за мной?
   - По шкале времени Кальдекуза - да, - сказал Мартин.
   - Я всегда был в сознании, - несколько тщетно заметил робот, переплетая красную ленту.
   "Держи эту штуку подальше от меня", - пожаловался Мартин. "Может быть, я и пьян, но я не собираюсь так далеко высовываться".
   - Конечно, ты сделаешь это, - твердо сказал робот. "Еще никто не отказывался. И не препирайтесь со мной, иначе вы меня запутаете, и мне придется выдержать еще один скачок напряжения. Тогда неизвестно, как я буду сбит с толку. Моя память доставляет мне достаточно хлопот, когда я временен. Путешествие во времени всегда повышает порог синаптической задержки, но проблема в том, что он очень изменчив. Вот почему я сначала перепутал тебя с Иваном. Но я не навещаю его до тех пор, пока не увижусь с вами - я провожу тест в хронологическом порядке, и, конечно, тысяча девятьсот пятьдесят два предшествует пятнадцать семьдесят.
   - Это не так, - сказал Мартин, поднося стакан к губам. "Даже в Голливуде тысяча девятьсот пятьдесят два не наступает раньше пятнадцати семидесяти".
   - Я использую шкалу времени Калдекуза, - объяснил робот. - Но на самом деле только для удобства. Теперь вы хотите идеальный экологический дифференциал или нет? Потому что... Тут он снова взмахнул красной лентой, заглянул в шлем, пристально посмотрел на Мартина и покачал головой.
   - Прости, - сказал робот. - Боюсь, это не сработает. У тебя слишком маленькая голова. Я полагаю, недостаточно места для ума. Этот шлем на голову восемь с половиной, а твой слишком...
   - Моя голова восемь с половиной, - с достоинством запротестовал Мартин.
   - Не может быть, - хитро сказал робот. "Если бы это было так, шлем подходил бы, а он нет. Слишком большой."
   - Подходит, - сказал Мартин.
   "В том-то и проблема, что спорить с дороботическими видами, - сказал ЭНИАК себе. "Низкий, жестокий, неразумный. Ничего удивительного, когда их головы такие маленькие. А теперь мистер Мартин... - Он говорил так, словно обращался к маленькому, глупому, упрямому ребенку. "Попытаться понять. Размер этого шлема восемь с половиной. К сожалению, твоя голова настолько мала, что шлем не подходит...
   "Взорвать его!" - воскликнул разъяренный Мартин, осторожно теряясь между скотчем и досадой. "Соответствует! Смотри сюда!" Безрассудно он схватил шлем и крепко надел его на голову. "Он подходит идеально!"
   - Я ошибся, - признал робот с таким блеском в глазах, что Мартин, внезапно осознав свою опрометчивость, сорвал шлем с головы и бросил его на стол. ЭНИАК тихонько подобрал ее и сунул обратно в мешок, быстрыми движениями запихивая туда красную ленту. Мартин в недоумении смотрел, как ЭНИАК закончил, собрал горлышко мешка, снова закинул его на плечо и повернулся к двери.
   - До свидания, - сказал робот. "И благодарю вас."
   "Для чего?" - спросил Мартин.
   - За ваше сотрудничество, - сказал робот.
   - Я не буду сотрудничать, - категорически сказал ему Мартин. "Это бесполезно. Какое бы дурацкое лечение вы ни продавали, я не собираюсь...
   - О, вы уже прошли курс экологии, - вежливо ответил ENIAC. "Я вернусь сегодня вечером, чтобы возобновить заряд. Он длится всего двенадцать часов".
   " Что! "
   ЭНИАК вывел указательные пальцы из уголков рта, изображая вежливую улыбку. Затем он шагнул в дверь и закрыл ее за собой.
   Мартин издал слабый визг, как застрявшая свинья с кляпом во рту.
   Что-то происходило в его голове.
   ГЛАВА II
   Николас Мартин вдруг почувствовал себя мужчиной засунуть под ледяной душ. Нет, не холодный - горячий пар. Парфюмированный тоже. Ветер, дувший из открытого окна, нес с собой ужасную вонь бензина, полыни, краски и - из дальнего склада - бутербродов с ветчиной.
   "Пьяный, - подумал он в отчаянии. - Я пьян - или сумасшедший! Он вскочил и бешено закружился; затем, заметив трещину в деревянном полу, он попытался пройти по ней. "Потому что, если я могу идти по прямой, - подумал он, - я не пьян. Я просто сумасшедший..." Это была не очень утешительная мысль.
   Он мог ходить по нему, все в порядке. Он мог пройти гораздо более прямую линию, чем трещина, которая, как он теперь видел, была микроскопически неровной. На самом деле, он никогда в жизни не чувствовал такого чувства местоположения и равновесия. Эксперимент перенес его через всю комнату к настенному зеркалу, и когда он выпрямился, чтобы заглянуть в него, все смятение внезапно улеглось и прекратилось. Жестокие сенсорные восприятия выровнялись и вернулись к норме.
   Все было тихо. Все было в порядке.
   Мартин встретился с собственным взглядом в зеркале.
   Все было не так.
   Он был абсолютно трезв. Скотч, который он пил, вполне мог быть родниковой водой. Он наклонился ближе к зеркалу, пытаясь заглянуть собственными глазами в глубины своего мозга. Потому что там происходило что-то крайне странное. По всему его мозгу начали двигаться крошечные ставни, некоторые скользили вверх, пока не осталась лишь узкая щель, сквозь которую можно было видеть глазки-бусинки нейронов, некоторые скользили вниз с легким треском, обнажая подвижные, паучьи формы неподвижных другие нейроны спешат в укрытие.
   Измененные пороги, изменение времени реакции "да" и "нет" цепей памяти с их ключевыми эмоциональными показателями и ассоциациями... да?
   Робот!
   Голова Мартина повернулась к закрытой двери кабинета. Но он не стал двигаться дальше. Выражение пустой паники на его лице очень медленно, совершенно бессознательно начало меняться. Робот... мог подождать.
   Автоматически Мартин поднял руку, словно поправляя невидимый монокль. За его спиной начал звонить телефон. Мартин взглянул на него.
   Его губы изогнулись в дерзкой улыбке.
   Вежливым жестом стряхивая пыль с лацкана, Мартин взял трубку. Он ничего не сказал. Наступило долгое молчание. Затем хриплый голос закричал: "Привет, привет, привет! Ты здесь? Ты, Мартин!
   Мартин вообще ничего не сказал.
   - Ты заставляешь меня ждать, - проревел голос. "Я, Сен-Сир! Теперь прыгай! Порывы... Мартин, ты меня слышишь?
   Мартин осторожно положил трубку на стол. Он снова повернулся к зеркалу, оглядел себя критически, нахмурился.
   - Уныло, - пробормотал он. "Очень тоскливо. Интересно, зачем я вообще купил этот галстук?"
   Мягкий рев телефона отвлек его. Он быстро изучил инструмент, затем резко хлопнул в ладоши в дюйме от мундштука. На другом конце провода раздался резкий, мучительный крик.
   - Очень хорошо, - пробормотал Мартин, отворачиваясь. "Этот робот оказал мне значительную услугу. Я должен был осознать возможности раньше. В конце концов, супермашина, такая как ENIAC, была бы намного умнее человека, который является просто обычной машиной. Да", - добавил он, войдя в холл и столкнувшись лицом к лицу с Тони ЛаМоттой, который в настоящее время работал в Summit на правах аренды. " Мужчина - это машина, а женщина ..." Тут он одарил мисс ЛаМотту таким надменным многозначительным взглядом, что она была поражена.
   " А женщина - игрушка ", - добавил Мартин, поворачиваясь к Театру Один, где его ждали Сен-Сир и судьба.
   * * * *
   Студия Summit Studios, превосходящая даже MGM, всегда снимала в десять раз больше материала, чем необходимо для каждой сцены. В начале каждого съемочного дня эта запутанная масса целлулоида демонстрировалась в частном проекционном кинотеатре Сен-Сира, небольшой, но роскошной комнате с куполом, обставленной креслами с откидной спинкой и всеми другими удобствами, хотя экран не был виден, пока вы не подняли голову. Тогда вы видели это на потолке.
   Когда Мартин вошел, сразу стало очевидно, что экология резко ухудшилась. Опираясь на теорию, что в нее вошел старый Николас Мартин, театр, дышавший дорогим воздухом роскошной уверенности, охладел к нему. Ворс персидского ковра сжался под его загрязняющими ногами. Стул, на который он споткнулся в полумраке, казалось, презрительно пожал плечами. И три человека в театре бросили на него такой взгляд, как будто он был обращен на одну из крупных обезьян, которая по чистой случайности получила приглашение в Букингемский дворец.
   Диди Флеминг (её настоящее имя было невозможно вспомнить, кроме того, что в нём не было ни одной гласной буквы) мирно лежала в своём кресле, удобно подняв ноги, сложив прекрасные руки и устремив свой большой жидкий взгляд на экран, где Диди Флеминг в серебристые сетки разноцветной русалки флегматично плыли по морям жемчужного тумана.
   Мартин нащупал во мраке стул. Самые странные вещи происходили в его мозгу, где крошечные стайлы все еще двигались и приспосабливались, пока он ни в малейшей степени не чувствовал себя Николасом Мартином. Кем же он тогда себя чувствовал? Что произошло?
   Он вспомнил нейроны, чьи маленькие глазки-бусинки, как ему представлялось, ярко смотрели в его собственные, а также из них. Или был? Воспоминание было ярким, но этого, конечно, не могло быть. Ответ был совершенно простым и ужасно логичным. ЭНИАК Гамма Девяносто третий несколько двусмысленно рассказал ему, в чем заключался его экологический эксперимент. Мартину просто дали оптимальную модель реакции его успешного прототипа, человека, который самым тщательным образом контролировал свое окружение. И ЭНИАК назвал ему имя этого человека, а также несколько запутанных ссылок на другие прототипы, такие как Иван (кто?) и безымянный уйгур.
   Имя прототипа Мартина, конечно же, было Дизраэли, граф Биконсфилд. Мартин хорошо помнил Джорджа Арлисса, игравшего эту роль. Умный, наглый, эксцентричный в одежде и манерах, буйный, учтивый, сдержанный, с сильным воображением...
   "Нет нет нет!" - сказала Диди с каким-то спокойным нетерпением. - Будь осторожен, Ник. Какой-нибудь другой стул, пожалуйста. Я стою на этом.
   - Ттттт, - сказал Рауль Сен-Сир, выпятив толстые губы и щелкнув пальцами огромной руки, указывая на низкое кресло у стены. - Позади меня, Мартин. Садись, садись. Не с нашего пути. В настоящее время! Обращать внимание. Узнай, что я сделал, чтобы сделать что-то великое из твоей глупой маленькой игры. Особенно обратите внимание, как я так ловко завершил соло, достроив до пяти кумулятивных падений прэтта. Время решает все, - закончил он. "Теперь - МОЛЧАНИЕ!"
   Для человека, родившегося в малоизвестной маленькой балканской стране Миксо-Лидия, Рауль Сен-Сир очень хорошо зарекомендовал себя в Голливуде. В 1939 году Сен-Сир, все больше встревоженный неминуемой войной, уехал в Америку, взяв с собой оттиск сделанного им непроизносимого миксо-лидийского фильма, который можно было бы примерно перевести как "Поры перед лицом крестьянина" .
   Этим он закрепил за собой артистическую репутацию великого режиссера, хотя, по правде говоря, именно бедность заставила "Поры " так художественно осветиться, а простое пьянство заставило большую часть актерского состава разыграть один из самых странных спектаклей. в истории кино. Но критики сравнивали "Поры " с балетом и превозносили красоту главной героини, теперь известной миру как ДиДи Флеминг.
   ДиДи была настолько невероятно красива, что закон компенсации заставлял ожидать и невероятной глупости. Один не был разочарован. Нейроны ДиДи ничего не знали . Она слышала об эмоциях и под напором Сен-Сира могла подражать некоторым из них, но другие режиссеры сошли с ума, пытаясь пробиться через семантический блок, который удерживал разум ДиДи в спокойном, невозмутимом бассейне глубиной, возможно, в три дюйма. Сен-Сир только заревел. Этот простой, первобытный подход, казалось, был единственным, который имел смысл для крупнейшей инвестиции и главной звезды Summit.
   С этим хлыстом над красивой и безмозглой ДиДи Сен-Сир быстро поднялся на вершину Голливуда. У него был несомненный талант. Он действительно мог сделать одну картину очень хорошо. Он делал его уже двадцать раз, каждый раз с ДиДи в главной роли и каждый раз совершенствуя собственное феодальное производство. Всякий раз, когда кто-либо не соглашался с Сен-Сиром, ему достаточно было только пригрозить перейти в MGM и взять с собой покорную ДиДи, ибо он никогда не позволял ей подписывать долгосрочный контракт, и она работала только по принципу "картинка в картинке". основа. Даже Толливер Уотт сдался, когда Сен-Сир заявил об угрозе удалить ДиДи.
   * * * *
   - Садись, Мартин, - сказал Толливер Уотт. Это был высокий, худощавый мужчина с топором на лице, похожий на лошадь, заморенную голодом, потому что он был слишком горд, чтобы есть сено. Со спокойным, отстраненным всемогуществом он склонил на миллиметр свою седую голову, и на лице его промелькнуло выражение слабой боли.
   - Хайбол, пожалуйста, - сказал он.
   Одетый в белое официант бесшумно появился из ниоткуда и скользнул вперед с подносом. Именно в этот момент Мартин почувствовал, как в его мозгу перестроились последние стаканы, и совершенно импульсивно протянул руку и взял с подноса матовый хайболл. Не заметив этого, официант скользнул дальше и вручил Уатту блестящий поднос, полный ничего. Уатт и официант посмотрели на поднос.
   Затем их взгляды встретились. Наступило короткое молчание.
   - Вот, - сказал Мартин, ставя стакан на место. "Слишком слаб. Принеси мне еще, пожалуйста. Я переориентируюсь на новую фазу, что означает другой оптимум, - объяснил он озадаченному Уотту, поправляя стул рядом с великим человеком и опускаясь в него. Странно, что он никогда раньше не чувствовал себя свободно во время спешки. Сейчас он чувствовал себя хорошо. Совершенно непринужденно. Расслабленный.
   - Скотч и содовая для мистера Мартина, - спокойно сказал Уотт. - И еще один для меня.
   -- Так, так, так, теперь начинаем, -- нетерпеливо воскликнул Сен-Сир. Он говорил в ручной микрофон. Мгновенно экран на потолке шумно замерцал и начал разворачивать серию довольно рваных сцен, в которых хор русалок плясал на своих хвостах по улице маленькой рыбацкой деревушки во Флориде.
   Чтобы понять всю омерзительность судьбы, выпавшей на долю Николаса Мартина, необходимо посмотреть постановку Сен-Сира. Мартину казалось, что он смотрит самый отвратительный фильм, когда-либо снятый на пленку. Он заметил, что Сен-Сир и Уатт украдкой смотрят на него с недоумением. В темноте он поднял два пальца и изобразил роботоподобную ухмылку. Затем, чувствуя себя возвышенно уверенным в себе, он закурил сигарету и громко усмехнулся.
   "Вы смеетесь?" - с мгновенным неудовольствием спросил Сен-Сир. "Вы не цените великое искусство? Что ты знаешь об этом, а? Ты гений?"
   "Это, - учтиво сказал Мартин, - самый отвратительный фильм, когда-либо снятый на пленку".
   В наступившей внезапно гробовой тишине Мартин изящно стряхнул пепел и добавил: "С моей помощью вы еще не станете посмешищем для всего континента. Каждый фут этой картины должен быть выброшен. Завтра рано утром мы начнем все сначала, и...
   Уотт тихо сказал: "Мы вполне компетентны, чтобы снять фильм об Анджелине Ноэль , Мартин".
   "Это артистично!" - крикнул Сен-Сир. - И это тоже принесет деньги!
   "Ба, деньги!" - лукаво сказал Мартин. Щедрым жестом он стряхнул еще пепла. "Кого волнуют деньги? Пусть Саммит беспокоится.
   Уотт наклонился вперед и испытующе посмотрел на Мартина в полумраке.
   - Рауль, - сказал он, взглянув на Сен-Сира, - я так понял, вы приводили в порядок своих... э-э... ваших новых писателей. Мне это не кажется...
   -- Да, да, да, да, -- взволнованно воскликнул Сен-Сир. "Точно взбитые в форме! Короткий бред, а? Мартин, ты хорошо себя чувствуешь? Ты себя чувствуешь?
   Мартин рассмеялся с тихой уверенностью. "Никогда не бойся, - сказал он. "Деньги, которые ты тратишь на меня, стоят того престижа, который я тебе принесу. Я вполне понимаю. Наши конфиденциальные переговоры, конечно, не должны были быть секретом от Уатта.
   - Какие конфиденциальные переговоры? - хрипло проревел Сен-Сир, краснея.
   - Нам ничего не нужно скрывать от Уотта, правда? Мартин продолжал невозмутимо. - Ты нанял меня ради престижа, а престиж ты получишь, если сможешь достаточно долго держать свой большой рот на замке. Я прославлю для тебя имя Сен-Сира. Конечно, вы можете что-то потерять в прокате, но оно того стоит...
   " Пьрзкксгл! - проревел Сен-Сир на своем родном языке и неуклюже поднялся со стула, размахивая микрофоном в огромной волосатой руке.
   Ловко Мартин протянул руку и выдернул его из рук.
   - Остановите фильм, - резко приказал он.
   Это было очень странно. Далекая часть его разума знала, что обычно он никогда бы не осмелился вести себя так, но он был убежден, что никогда прежде в своей жизни он не вел себя совершенно нормально. Он светился головокружительной теплотой уверенности, что все, что он делает, будет правильным, по крайней мере, пока длилось двенадцатичасовое лечение...
   * * * *
   Экран нерешительно замерцал, а затем погас.
   - Включи свет, - приказал Мартин невидимому присутствию за микрофоном. Мягко и внезапно комната озарилась иллюминацией. И в лицах Уатта и Сен-Сира он увидел, как начинает пробиваться взаимная зарождающаяся тревога.
   Он просто дал им пищу для размышлений. Но он дал им больше, чем это. Он попытался представить, что двигалось в головах двух мужчин, помимо подозрений, которые он только что внедрил. Сен-Сир был довольно очевиден. Миксо-лидиец облизнул губы - непростая задача - и уставился на Мартина беспокойными маленькими налитыми кровью глазками. Очевидно, Мартин откуда-то приобрел уверенность. Что это значит? Какой тайный грех Сен-Сира открылся ему, какой недостаток в его договоре, что он осмелился вести себя так вызывающе?
   Толливер Уотт был лошадью другого цвета; по-видимому, у этого человека не было преступных тайн; но он тоже выглядел беспокойным. Мартин изучал гордое лицо и искал внутренние слабости. Ватт был бы более крепким орешком. Но Мартин мог это сделать.
   "Та последняя подводная сцена", - сказал он, продолжая свою тему. - Чистый мусор, знаете ли. Это должно выйти. Вся сцена должна быть снята из-под воды".
   "Замолчи!" Сен-Сир яростно закричал.
   - Но ведь так и должно быть, - продолжал Мартин. "Или это не будет соответствовать новому материалу, который я написал. На самом деле, я вовсе не уверен, что всю картину нельзя снимать под водой. Знаешь, мы могли бы использовать документальную технику...
   - Рауль, - вдруг сказал Уатт, - что этот человек пытается сделать?
   - Он, конечно, пытается разорвать контракт, - сказал Сен-Сир, становясь румяно-оливковым. "Это плохая фаза, через которую проходят все мои писатели, прежде чем я приведу их в форму. В Миксо-Лидии...
   - Ты уверен, что он придет в форму? - спросил Ватт.
   - Для меня это теперь личное дело, - сказал Сен-Сир, глядя на Мартина. "Я потратил почти тринадцать недель на этого человека и не собираюсь тратить свое драгоценное время на другого. Говорю вам, он просто пытается разорвать контракт - уловки, уловки, уловки.
   "Ты?" - холодно спросил Уатт Мартина.
   - Не сейчас, - сказал Мартин. "Я передумал. Мой агент настаивает, что мне лучше уехать из Саммита. На самом деле, у нее странное предчувствие, что я и Саммит пострадали бы от мезальянса. Но впервые я не уверен, что согласен. Я начинаю видеть возможности даже в том дерьме, которое Сен-Сир годами пичкал публике. Конечно, я не могу творить чудеса сразу. Зрители привыкли ожидать от Саммита мусора, и они даже привыкли любить его. Но мы начнем понемногу перевоспитывать их с помощью этой картинки. Я предлагаю нам попытаться символизировать экзистенциалистскую безнадежность всего этого, закончив фильм полными четырьмя сотнями футов морских пейзажей - ничего, кроме огромных, вздымающихся полос океана", - закончил он на ноте самодовольного удовлетворения.
   Огромная, тяжелая фигура Рауля Сен-Сира поднялась со стула и двинулась на Мартина.
   "Снаружи, снаружи!" он крикнул. "Вернись в свою камеру, обманщик! Я, Рауль Сен-Сир, командую им. Снаружи, прежде чем я разорву тебя на части...
   Мартин говорил быстро. Его голос был спокоен, но он знал, что ему придется работать быстро.
   - Видишь, Уотт? - четко сказал он, встретившись с удивленным взглядом Уотта. - Не смеет дать тебе обменяться со мной тремя словами, боясь, что я что-нибудь проговорюсь. Неудивительно, что он пытается выгнать меня отсюда - в последнее время он ходит по тонкому льду.
   Подстрекаемый, Сен-Сир покатился вперед в тяжелом броске, но Ватт вмешался. Конечно, автор, вероятно, пытался разорвать контракт. Но здесь были колеса внутри колес. Мартин был слишком самоуверен, слишком жизнерадостен. Происходило что-то, чего Уатт не понимал.
   - Хорошо, Рауль, - решительно сказал он. "Расслабься на минутку. Я сказал расслабься! Мы не хотим, чтобы Ник подал на вас в суд за нападение и нанесение побоев, не так ли? Ваш артистический темперамент иногда увлекает вас. Расслабьтесь и давайте послушаем, что скажет Ник".
   - Берегись его, Толливер! Сен-Сир предостерегающе воскликнул. "Они хитрые, эти существа. Хитрые как крысы. Ты никогда не узнаешь-"
   Мартин величественным жестом поднял микрофон. Игнорируя директора, он властно сказал в микрофон: "Соедините меня с комиссаром. Бар, пожалуйста. Да. Я хочу заказать напиток. Что-то особенное. А-а-а... Хелена Глинская...
   * * * *
   - Привет, - раздался голос Эрики Эшби из-за двери. - Ник, ты здесь? Могу ли я войти?"
   От звука ее голоса по спине Мартина пробежали приятные мурашки. Он повернулся с микрофоном в руке, чтобы поприветствовать ее. Но Сен-Сир, довольный этим развлечением, заревел прежде, чем успел заговорить.
   "Нет нет Нет Нет! Идти! Иди сразу. Кто бы ты ни был - вон !
   Эрика, выглядевшая очень живой, привлекательной и твердой, вошла в комнату и бросила на Мартина взгляд безропотного терпения.
   Совершенно очевидно, что она ожидала сражаться как в своих битвах, так и в битвах с ним.
   - Я здесь по делу, - холодно сказала она Сен-Сиру. - Вы не можете вот так расстаться с автором и агентом. Ник и я хотим поговорить с мистером Уоттом.
   - Ах, прелесть моя, садись, - громко и отчетливо сказал Мартин, вскарабкиваясь со стула. "Добро пожаловать! Я просто заказываю себе выпить. Будет тебе что-нибудь?
   Эрика посмотрела на него с испуганным подозрением. "Нет, и ты тоже не будешь", - сказала она. "Сколько у вас уже было? Ник, если ты пьян в такое время...
   - И никаких глупостей, - вежливо сказал Мартин в микрофон. - Я хочу немедленно, слышишь? Елена Глинская, да. Возможно, вы этого не знаете? Тогда слушайте внимательно. Возьми самого большого Наполеона, который у тебя есть. Если у вас нет большой, подойдет маленькая чаша для пунша. Наполните его наполовину ледяным элем. Понял? Добавьте три джиггера мятного ликера...
   - Ник, ты сошел с ума? - возмутилась Эрика.
   -- ...и шесть джиггеров меда, -- невозмутимо продолжал Мартин. "Перемешать, не трясти. Никогда не трясите Хелену Глинскую. Держите его хорошо охлажденным и...
   - Мисс Эшби, мы очень заняты, - важно вмешался Сен-Сир, делая прогоняющие движения к двери. "Не сейчас. Извиняюсь. Вы прерываете. Иди немедленно.
   - ...лучше добавить еще шесть ложек меда, - было слышно, как Мартин задумчиво добавил в микрофон. - А потом немедленно отправить. Отбросьте все остальное и получите его здесь в течение шестидесяти секунд. Есть бонус для вас, если вы это сделаете. Хорошо? Хороший. Позаботься об этом.
   Он небрежно бросил микрофон Сен-Сиру.
   Тем временем Эрика приблизилась к Толливеру Уотту.
   "Я только что поговорила с Глорией Иден, - сказала она, - и она готова заключить сделку с Саммитом на одну фотографию, если я не возражаю. Но я не соглашусь с этим, если вы не освободите Ника Мартина от его контракта, а это бесполезно".
   Ватт приятно удивился.
   - Что ж, мы могли бы обсудить это вместе, - тут же сказал он, потому что был поклонником мисс Иден и давно мечтал снять ее в ремейке " Ярмарки тщеславия " . - Почему ты не взял ее с собой? Мы могли бы...
   "Бред какой то!" - крикнул Сен-Сир. - Не обсуждай пока этот вопрос, Толливер.
   - Она в Лагуне, - объяснила Эрика. "Молчи, Сен-Сир! Я не буду...
   Ее прервал стук в дверь. Мартин поспешил открыть ее и, как и ожидал, столкнулся с официантом с подносом.
   - Быстрая работа, - учтиво сказал он, принимая огромного, вспотевшего Наполеона в ледяной глыбе. - Красиво, не так ли?
   Громкие крики Сен-Сира за его спиной заглушили любое замечание, которое мог сделать официант, когда он получил счет от Мартина и удалился, выглядя тошнотворным.
   - Нет, нет, нет, нет, - ревел Сен-Сир. - Толливер, мы можем заполучить Глорию и оставить этого писателя тоже, не то, чтобы он был чем-то хорошим, но я провел уже тринадцать недель, обучая его методу Сен-Сира. Оставь это мне. В Миксо-Лидии мы занимаемся...
   Привлекательный рот Эрики открывался и закрывался, ее голос не был слышен в шуме. Сен-Сир мог продолжать это до бесконечности, как это было хорошо известно в Голливуде. Мартин вздохнул, поднял наполненный до краев "Наполеон" и деликатно понюхал, отступив назад к своему креслу. Когда его пятка коснулась его, он споткнулся с величайшей грацией и ловкостью и очень ловко вылил Хелену Глинсак, эль, мед, мятный ликер, лед и все такое на вместительный передок Сен-Сира.
   Рев Сен-Сира сломал микрофон.
   * * * *
   Мартин тщательно продумывал свое изобретение. Тошнотворное варево сочетало в себе максимум элементов влажности, холода, липкости и остроты.
   Мокрый Сен-Сир, яростно вздрагивая, когда ледяной напиток залил его ноги, выхватил носовой платок и напрасно вытер шваброй. Носовой платок просто прилип к брюкам, приклеенный двенадцатью ложками меда. От него пахло мятой.
   - Я предлагаю пройти в магазин, - брезгливо сказал Мартин. "В какой-нибудь отдельной кабинке мы можем продолжить обсуждение вдали от... довольно сильного запаха мяты".
   -- В Миксо-Лидии, -- выдохнул Сен-Сир, шлепая в башмаках и повернувшись к Мартину, -- в Миксо-Лидии мы бросаем собакам -- мы кипятим масло -- мы...
   - И в следующий раз, - сказал Мартин, - пожалуйста, не тряси меня локтем, когда я держу Хелену Глинскую. Это очень раздражает".
   Сен-Сир тяжело вздохнул, поднялся во весь рост - и тут же затих. Сен-Сир в тот момент выглядел как Кистоун Коп после погони, и знал это. Даже если бы он убил Мартина сейчас, ему не хватило бы элемента классической трагедии. Он окажется в невыносимом положении Гамлета, убивающего своего дядю пирогами с заварным кремом.
   "Ничего не делайте, пока я не вернусь!" - скомандовал он и, бросив последний взгляд на Мартина, влажно вылетел из театра.
   Дверь с грохотом захлопнулась за ним. На мгновение воцарилась тишина, за исключением тихой музыки с верхнего экрана, который ДиДи снова включила, чтобы она могла наблюдать, как ее прекрасная фигура мерцает в приглушенных образах сквозь пастельные волны, пока она пела дуэтом с Дэном Дейли. о моряках, русалках и ее доме в далекой Атлантиде.
   -- А теперь, -- сказал Мартин, с тихой властностью поворачиваясь к Уотту, который с недоумением смотрел на него, -- я хочу поговорить с вами.
   - Я не могу обсуждать ваш контракт, пока не вернется Рауль, - быстро сказал Уотт.
   - Чепуха, - твердо сказал Мартин. - Почему Сен-Сир должен диктовать вам решения? Без вас он не смог бы добиться кассового успеха, даже если бы ему пришлось. Нет, молчи, Эрика. Я разберусь с этим, мое милое создание.
   Уотт поднялся на ноги. - Извините, я не могу это обсуждать, - сказал он. "Св. Картины Сира приносят деньги, а ты неопытный...
   "Вот почему я так ясно вижу истинную ситуацию, - сказал Мартин. "Проблема с вами в том, что вы проводите грань между художественным гением и финансовым гением. Для вас это просто рутина, когда вы работаете с пластичной средой человеческого разума, формируя из него Идеальную аудиторию. Ты гений экологии, Толливер Уотт! Настоящий художник управляет своим окружением, и постепенно вы, с непревзойденным мастерством мастера, формируете из этой огромной массы живого, дышащего человечества идеальную аудиторию..."
   - Извините, - сказал Уотт, но не резко. - У меня действительно нет времени... ах...
   - Ваш гений достаточно долго оставался непризнанным, - поспешно сказал Мартин, позволив восхищению звучать в своем золотом голосе. - Вы предполагаете, что Сен-Сир вам равен. Вы даете ему свои кредитные титулы. Тем не менее, в своем уме вы должны были знать, что половина заслуги в его картинах принадлежит вам. Был ли Фидий некоммерческим? Микеланджело был? Коммерциализм - это просто ярлык функционализма, а все великие художники создают функциональное искусство. Мелкие детали шедевров Рубенса заполнялись ассистентами, не так ли? Но заслуга досталась Рубенсу, а не его наймитам. Доказательство пудинга очевидно. Почему?" Ловко ориентируясь на своего слушателя, Мартин тут оборвался.
   "Почему?" - спросил Ватт.
   - Садись, - попросил Мартин. - Я скажу вам, почему. Картины Сен-Сира приносят деньги, но вы несете ответственность за придание им идеальной формы, отпечатывая свою матрицу персонажей на всем и на всех в Summit Studios..."
   * * * *
   Медленно Уатт опустился на стул. Около его ушей неотразимо гремел гипнотический всплеск дизраэлианской родомонтады. Потому что Мартин зацепил этого человека. Безошибочно прицелившись, он с первой же попытки обнаружил слабость Уатта - неприятное ощущение в профессиональном артистическом городе того, что зарабатывание денег - занятие в основе своей презренное. В свое время Дизраэли справлялся с более серьезными проблемами. Он повлиял на парламенты.
   Уатт покачнулся, пошатнулся - и упал. В общей сложности это заняло около десяти минут. К концу этого времени, опьяненный красноречивыми похвалами своих экономических способностей, Уатт понял, что, хотя Сен-Сир может быть художественным гением, ему нечего вмешиваться в планы экономического гения. Никто не говорил Уатту, что делать, когда речь шла об экономике.
   "У вас широкое видение, которое может сбалансировать все возможности и показать правильный путь с полной ясностью", - бойко сказал Мартин. "Очень хорошо. Вы желаете Эдем. Вы чувствуете - не так ли? - что я неподходящий материал. Только гении могут изменить свои планы с мгновенной скоростью... Когда будет готов мой контракт?"
   "Какая?" сказал Уатт, в плавающем, великолепном оцепенении. "Ой. Конечно. Хм. Выпуск вашего контракта. Ну теперь-"
   "Св. Сир будет упрямо цепляться за прошлые ошибки, пока Summit не разорится", - отметил Мартин. "Только такой гений, как Толливер Уатт, кует железо, когда горячо, когда он видит возможность обменять неудачу на успех, Мартина на Эдем".
   - Хм-м, - сказал Уотт. "Да. Тогда очень хорошо. Его длинное лицо стало проницательным. "Очень хорошо, вы получите освобождение после того , как я подпишу контракт с Иден".
   - Вот вы и указали на суть дела, - одобрил Мартин после очень короткого момента несколько сумбурных раздумий. "Мисс Иден еще не определилась. Если вы доверите сделку кому-нибудь вроде Сен-Сира, скажем, она будет провалена. Эрика, твоя машина здесь? Как быстро ты сможешь отвезти Толливера Уотта в Лагуну? Он единственный человек, способный справиться с этой ситуацией".
   - Что за ситуация... о, да. Конечно, Ник. Мы могли бы начать прямо сейчас".
   - Но... - сказал Уотт.
   Матрица Дизраэли переросла в ораторские периоды, от которых звенели стены. Золотой язык играл арпеджио с логикой.
   - Понятно, - пробормотал ошеломленный Уотт, позволяя вести себя к двери. "Да, да, конечно. Тогда... предположим, ты заглянешь ко мне сегодня вечером, Мартин. После того, как я получу подпись Иден, я подготовлю ваше освобождение. Хм. Функциональный гений... - Его голос упал до тихого, напевающего бормотания, и он тихо вышел за дверь.
   Мартин положил руку на руку Эрики, когда она последовала за ним.
   - Подожди секунду, - сказал он. "Держите его подальше от студии, пока мы не получим релиз. Сен-Сир все еще может перекричать меня в любое время. Но он зацепил. Мы-"
   - Ник, - сказала Эрика, испытующе глядя ему в лицо. "Что случилось?"
   - Скажу вам сегодня вечером, - поспешно сказал Мартин, услышав далекий рев, который мог быть голосом приближающегося Сен-Сира. - Когда у меня будет время, я сшибу тебя с ног. Знаете ли вы, что я поклонялся вам издалека всю свою жизнь? Но сейчас же убери Ватта с дороги. Торопиться!"
   Эрика бросила на него взгляд изумленного недоумения, когда он вытолкнул ее за дверь. Мартин подумал, что в этом сюрпризе есть доля удовольствия.
   * * * *
   - Где Толливер? Громкий, раздраженный рев Сен-Сира заставил Мартина вздрогнуть. Режиссер был недоволен, как оказалось, потому что только в костюмах можно было найти брюки, подходящие ему по размеру. Он воспринял это как личное оскорбление. - Что ты сделал с Толливером? - проревел он.
   - Громче, пожалуйста, - нахально сказал Мартин. - Я тебя не слышу.
   - ДиДи, - крикнул Сен-Сир, метнувшись к прекрасной звезде, которая не пошевелилась от своего восторженного восхищения ДиДи в ярком цвете над головой. - Где Толливер?
   Мартин вздрогнул. Он совсем забыл о ДиДи.
   - Ты не знаешь, ДиДи? - быстро подсказал он.
   - Заткнись, - рявкнул Сен-Сир. - Ответь мне, ты... - Он добавил быстрое многосложное слово на миксо-лидийском языке с желаемым эффектом. ДиДи наморщила безупречный лоб.
   - Думаю, Толливер ушел. Я перепутал с картинкой. Он пошел домой, чтобы встретиться с Ником Мартином, не так ли?
   "Видеть?" Мартин прервал его с облегчением. - Бесполезно ожидать, что ДиДи...
   - Но Мартин здесь ! - крикнул Сен-Сир. "Думаю, думаю!"
   "Выпуск контракта был в спешке?" - неопределенно спросила ДиДи.
   - Разрешение контракта? - взревел Сен-Сир. "Что это? Никогда я не позволю этого, никогда, никогда, никогда! ДиДи, ответь мне, куда делся Уатт?
   "Он пошел куда-то с этим агентом, - сказала Диди. - Или это тоже было в спешке?
   - Но где, где, где?
   - Они отправились в Атлантиду, - объявила ДиДи с легким торжествующим видом.
   "Нет!" - закричал Сен-Сир. "Это была картина ! Русалка пришла из Атлантиды, а не из Ватта!"
   - Толливер не говорил, что он прибыл из Атлантиды, - невозмутимо пробормотала ДиДи. "Он сказал, что собирается в Атлантиду. Затем он собирался встретиться с Ником Мартином сегодня вечером у него дома и дать ему освобождение от контракта".
   "Когда?" - яростно спросил Сен-Сир. "Думаешь, ДиДи? В какое время...
   - ДиДи, - сказал Мартин, обходительно и уверенно шагнув вперед, - ты ничего не можешь вспомнить, не так ли? Но ДиДи был слишком субнормальным, чтобы реагировать даже на матрицу Дизраэли. Она лишь безмятежно улыбнулась ему.
   -- Прочь с дороги, писатель! - взревел Сен-Сир, надвигаясь на Мартина. "Вы не получите освобождения от контракта! Вы не тратите впустую время Сен-Сира и уйти с ним! Этого я не вынесу. Я лечу тебя, как исправлял Эда Кэссиди!"
   Мартин выпрямился и застыл в наглой улыбке Сен-Сира. Его рука играла с воображаемым моноклем. Золотые периоды висели у него на кончике языка. Оставалось только загипнотизировать Сен-Сира, как он загипнотизировал Уатта. Он глубоко вздохнул, чтобы высвободить потоки своего красноречия...
   А Сен-Сир, тоже слишком недочеловек, чтобы быть впечатленным учтивостью, ударил Мартина тряпкой по челюсти.
   Этого никогда не могло произойти в британском парламенте.
   ГЛАВА III
   Когда в тот вечер робот вошел в офис Мартина, он или оно направились прямо к столу. Выкрутил лампочку из фонаря, нажал выключатель и сунул палец в патрон. Потрескивала вспышка. ЭНИАК убрал палец и яростно затряс металлической головой.
   - Мне это было нужно, - вздохнул он. - Я был в пути весь день, по шкале времени Кальдекуз. Палеолит, неолит, технологизм - я даже не знаю, который сейчас час. Ну, как продвигается твоя экологическая адаптация?
   Мартин задумчиво потер подбородок.
   - Плохо, - сказал он. "Скажите, имел ли Дизраэли в качестве премьер-министра какие-либо дела со страной под названием Миксо-Лидия?"
   - Понятия не имею, - сказал робот. "Почему ты спрашиваешь?"
   "Потому что мое окружение отступило и ткнуло меня в челюсть", - коротко сказал Мартин.
   "Тогда вы спровоцировали это", - возразил ENIAC. "Кризис - ситуация стресса - всегда выдвигает на первый план доминантную черту человека, а Дизраэли был доминантно мужественным. В условиях стресса его смелость превратилась в дерзость. Но он был достаточно умен, чтобы организовать свое окружение так, чтобы дерзости противостояли на семантическом уровне. Миксо-Лидия, а? Я определяю его смутно, несколько миллиардов лет назад, когда он был населен гигантскими белыми обезьянами. Или... о, теперь я вспомнил. Это скрытое средневековое пережиток, не так ли?
   Мартин кивнул.
   - Как и эта киностудия, - сказал робот. "Ваша проблема в том, что вы столкнулись с кем-то, у кого оптимальная экологическая адаптация лучше, чем у вас. Вот и все. Эта студийная среда только что вышла из средневековья, поэтому она может легко вернуться в это пространство, когда оптимальный медиевист оказывает давление. Такие типы вызвали темные века. Что ж, вам лучше сменить среду на неотехнологическую, где матрица Дизраэли может быть успешно про-выживательной. В вашу эпоху только несколько архаичных социальных институтов, таких как эта студия, являются феодальными, так что идите куда-нибудь еще. Нужен феодал, чтобы соответствовать феодалу".
   - Но я не могу пойти куда-нибудь еще, - пожаловался Мартин. "Не без моего освобождения от контракта. Я должен был забрать его сегодня вечером, но Сен-Сир узнал, что происходит, и он бросит гаечный ключ, если ему придется снова нокаутировать меня, чтобы сделать это. Сейчас я должен быть у Уотта, но Сен-Сир уже там...
   - Избавь меня от мелочей, - сказал робот, поднимая руку. "Что касается этого Сен-Сира, если он тип средневекового персонажа, очевидно, он будет подчиняться только более сильному человеку из своего вида".
   "Как бы Дизраэли справился с этим?" - спросил Мартин.
   - Дизраэли никогда бы не попал в такую ситуацию, - беспомощно сказал робот. "Экологизатор может дать вам идеальный экологический дифференциал, но только для вашего собственного типа, потому что иначе он не был бы вашим оптимумом. Дизраэли был бы неудачником в России во времена Ивана".
   - Не могли бы вы пояснить это? - задумчиво спросил Мартин.
   "Конечно", - быстро ответил робот. "Все зависит от порогового времени отклика цепей памяти в мозгу, если вы предполагаете идентичность основного хромосомного паттерна. Сила активации нейронов изменяется обратно пропорционально количественному фактору памяти. Только реальный опыт может дать вам воспоминания Дизраэли, но ваши пороги реактивности были изменены до такой степени, что восприятие и эмоциональные показатели приблизились к соотношению Дизраэли".
   - О, - сказал Мартин. "Но как бы вы , скажем, противопоставили себя средневековой паровой лопате?"
   "Подключив мой съемный мозг к большему паровому экскаватору", - сказал ему ЭНИАК.
   Мартин казался задумчивым. Его рука поднялась, поправляя невидимый монокль, а выражение проницательного воображения внезапно скользнуло по его лицу.
   - Вы упомянули Россию при Иване, - сказал он. "Какой это Иван? Нет, случайно?..
   "Иван Четвертый. Он тоже был очень хорошо приспособлен к окружающей среде. Впрочем, хватит этой болтовни. Очевидно, вы будете одним из неудачников в нашем эксперименте, но наша цель - добиться среднего, поэтому, если вы наденете экологизатор на свой...
   - Это был Иван Грозный, да? - прервал Мартин. "Послушайте, не могли бы вы вбить в мой мозг матрицу персонажей Ивана Грозного?"
   - Это тебе ничуть не поможет, - сказал робот. - Кроме того, это не цель эксперимента. В настоящее время-"
   "Один момент. Дизраэли не может справиться с таким медиевистом, как Сен-Сир, на его уровне, но если бы у меня был реактивный порог Ивана Грозного, держу пари, я мог бы бросить блеф, который мог бы добиться цели. Несмотря на то, что Сен-Сир крупнее меня, у него есть видимость цивилизации... подождите. Он торгует на этом. Он всегда имел дело с людьми, которые слишком цивилизованы, чтобы использовать его собственные методы. Хитрость заключалась бы в том, чтобы назвать его блефом. И Иван тот человек, который может это сделать.
   - Но ты не понимаешь.
   - Разве не все в России трепетали от страха при имени Ивана?
   - Да, в...
   - Тогда хорошо, - торжествующе сказал Мартин. "Ты впечатаешь в мой разум матрицу характеров Ивана Грозного, а потом я укушу Сен-Сира так, как это сделал бы Иван. Дизраэли просто слишком цивилизован. Размер имеет значение, но характер важнее. Я не похож на Дизраэли, но люди реагируют на меня так, как будто я Джордж Арлисс вплоть до завивки. Хороший большой мужчина всегда может лизнуть хорошего маленького человека. Но Сен-Сиру никогда не приходилось сражаться с по-настоящему нецивилизованным человечком, который с радостью вырвал бы сердце врагу голыми руками. Мартин оживленно кивнул. "Св. Сир отступит - я это выяснил. Но нужен кто-то вроде Айвена, чтобы заставить его оставаться внизу.
   - Если вы думаете, что я собираюсь внушить вам матрицу Ивана, вы ошибаетесь, - сказал робот.
   - Вас нельзя было уговорить?
   "Я, - сказал ЭНИАК, - робот, семантически приспособленный. Конечно, ты не мог уговорить меня на это.
   Возможно, нет, подумал Мартин, но Дизраэли... гм-м. "Человек - это машина". Ведь Дизраэли был единственным человеком в мире, идеально подходящим для принуждения роботов. Для него люди были машинами, а что такое ЭНИАК?
   - Давай обсудим это... - начал Мартин, рассеянно подталкивая настольную лампу к роботу. И тогда золотой язык, управлявший империями, вырвался на свободу...
   - Тебе это не понравится, - ошеломленно сказал робот некоторое время спустя. - Иван не годится в... ох, вы меня совсем запутали. Вам придется отпечатать глаз... - Он начал вытаскивать из своего мешка шлем и красную ленту длиной в четверть мили.
   - Чтобы связать мой славный серый мозг, - сказал Мартин, опьяненный собственной риторикой. "Наденьте его на мою голову. Вот так. Иван Грозный, помните. Я починю миксо-лидийский фургон Сен-Сира.
   - Дифференциал зависит от окружающей среды не меньше, чем от наследственности, - пробормотал робот, хлопая шлемом по голове Мартина. - Хотя, естественно, царской среды у Ивана не было бы, если бы не его особая наследственность, связанная с Еленой Глинской - вот! Он снял шлем.
   - Но ничего не происходит, - сказал Мартин. "Я не чувствую никакой разницы".
   - Это займет несколько минут. Помните, это не ваш базовый паттерн характера, как у Дизраэли. Наслаждайтесь, пока можете. Скоро у тебя появится эффект Ивана. Он взвалил мешок на плечи и неуверенно направился к двери.
   - Подожди, - с тревогой сказал Мартин. "Ты уверен-"
   "Будь спокоен. Я кое-что забыл - какую-то формальность - теперь я совсем запутался. Ну, я подумаю об этом позже или раньше, в зависимости от обстоятельств. Надеюсь, увидимся через двенадцать часов.
   Робот ушел. Мартин нерешительно покачал головой из стороны в сторону. Затем он встал и последовал за ENIAC к двери. Но не было никаких признаков робота, если не считать уменьшающегося вихря пыли посреди коридора.
   Что-то начало происходить в мозгу Мартина...
   За его спиной зазвонил телефон.
   Мартин услышал, как задохнулся от чистого ужаса. С внезапной, невозможной, ужасающей, абсолютной уверенностью он понял , кто звонит.
   Убийцы!
   * * * *
   - Да, мистер Мартин, - сказал в телефонную трубку дворецкий Толливера Уотта. - Мисс Эшби здесь. Сейчас она у мистера Уотта и мистера Сен-Сира, но я передам ей ваше сообщение. Вы задержаны. И она должна позвать тебя... куда?
   - В чулане на втором этаже Дома писателей, - дрожащим голосом сказал Мартин. "Это единственный рядом с телефоном с достаточно длинным шнуром, чтобы я мог взять телефон с собой. Но я совсем не уверен, что я в безопасности. Мне не нравится, как выглядит та метла слева от меня.
   "Сэр?"
   - Ты уверен , что ты дворецкий Толливера Уотта? - нервно спросил Мартин.
   -- Совершенно уверен, мистер... э... мистер. Мартин."
   - Я мистер Мартин! - воскликнул Мартин с испуганным вызовом. "По всем законам божьим и человеческим, я есть мистер Мартин, и я останусь мистером Мартином, несмотря на все попытки мятежных псов свергнуть меня с моего законного места".
   "Да сэр. Вы говорите, чулан для мётел, сэр?
   "Веник-клозет. Немедленно. Но поклянись не рассказывать ни одной душе, как бы тебе ни угрожали. Я защищу тебя."
   - Очень хорошо, сэр. В том, что все?"
   "Да. Скажи мисс Эшби, чтобы поторопилась. Повесьте трубку. Линия может прослушиваться. У меня есть враги".
   Раздался щелчок. Мартин положил трубку на место и украдкой оглядел чулан. Он сказал себе, что это смешно. Нечего было бояться, не так ли? Правда, узкие стены чулана угрожающе надвигались на него, а потолок опускался...
   В панике Мартин вышел из шкафа, глубоко вздохнул и расправил плечи. - Н-нечего бояться, - сказал он. "Кто боится?" Насвистывая, он пошел по коридору к лестнице, но на полпути его одолела агорафобия, и нервы сдали.
   Он нырнул в свой кабинет и тихо потел в темноте, пока не набрался смелости, чтобы включить лампу.
   Его внимание привлекла Британская энциклопедия в стеклянном шкафчике. С бесшумной поспешностью Мартин закрепил ИТАЛИЯ перед ЛОРДОМ и открыл том на своем столе. Что-то, очевидно, было очень, очень не так. Робот сказал, что Мартину не понравится быть Иваном Грозным, если подумать. Но носил ли Мартин матрицу характера Ивана? Возможно, ему по ошибке попалась чужая матрица - какого-нибудь отъявленного труса. А может быть, Безумного царя России действительно звали Иваном Ужасным. Мартин нервно перелистывал шуршащие страницы. Иван, Иван - вот оно.
   Сын Елены Глинской... женился на Анастасии Захариной-Кошкиной... личная жизнь невыразимо отвратительна... память поразительная, энергия неутомимая, неукротимая ярость - большие природные способности, политическая дальновидность, предвосхитившая идеалы Петра Великого, - Мартин покачал головой.
   Потом у него перехватило дыхание на следующей строчке.
   Иван жил в атмосфере опасения, воображая, что рука каждого человека была против него.
   - Прямо как я, - пробормотал Мартин. - Но... но в Иване было нечто большее, чем просто трусость. Я не понимаю."
   "Дифференциал, - сказал робот, - зависит как от окружающей среды, так и от наследственности. Хотя, естественно, без особой наследственности у Ивана не было бы царской среды".
   Мартин резко втянул воздух. Окружающая среда имеет значение. Без сомнения, Иван IV был страшным трусом, но наследственность плюс окружающая среда дали Ивану единственное мощное оружие, которое позволило ему сохранить свою трусость рецессивной чертой.
   Иван Грозный был царем всея Руси.
   Дайте трусу пистолет, и, хотя он не перестанет быть трусом, это не проявит того же. Вместо этого он может вести себя как жестокий, агрессивный тиран. Именно поэтому Иван добился экологического успеха - в своей специализированной среде. Он никогда не сталкивался со многими стрессами, которые выдвигали на первый план его доминирующую черту. Как и Дизраэли, он смог контролировать свое окружение, так что подобные стрессы практически исчезли.
   Мартин позеленел.
   Потом он вспомнил об Эрике. Мог ли он каким-то образом заставить Эрику занять Сен-Сира, пока он получит от Ватта освобождение от контракта? Пока ему удавалось избегать кризисов, он мог удерживать свои нервы от разрушения, но - повсюду были убийцы !
   Эрика уже шла на стоянку. Мартин сглотнул.
   Он встречал ее возле студии. В чулане было небезопасно. Он мог застрять там, как крыса...
   "Ерунда, - твердил себе Мартин с дрожащей твердостью. "Это не я. Все, что мне нужно сделать, это взять себя в руки. Приходите, сейчас. Встряхнись. Toujours l'adace! "
   Но он вышел из кабинета и спустился вниз очень мягко и осторожно. Ведь никто никогда не знал. И когда рука каждого была против одного...
   Дрожа, образ-матрица Ивана Грозного прокрался к воротам мастерской.
   * * * *
   Такси быстро помчалось в сторону Бел-Эйр.
   - Но что ты делал на том дереве? - спросила Эрика.
   Мартин сильно трясся.
   - Оборотень, - пробормотал он. - И вампир, и вурдалак, и... я их видел , говорю вам. Я стоял у ворот студии, и все они толпой набросились на меня".
   - Но они как раз возвращались с ужина, - сказала Эрика. "Вы знаете, что Summit ведет ночную съемку фильма " Эбботт и Костелло знакомятся со всеми" . Карлофф и мухи не обидит.
   - Я продолжал твердить себе это, - глухо сказал Мартин, - но я был не в своем уме от чувства вины и страха. Видишь ли, я отвратительное чудовище. Но это не моя вина. Это экологично. Я вырос в жестоких и унизительных условиях - о, смотрите!" Он указал на стоявшего впереди гаишника. "Полиция! Предатели даже в дворцовой страже!
   - Леди, этот парень сошел с ума? - спросил таксист.
   "Сумасшедший или в здравом уме, я Николас Мартин", - объявил Мартин, резко повернув лицо. Он попытался властно встать, ударился головой, завопил: " Убийцы! - и зарылся в угол сиденья, тяжело дыша.
   Эрика бросила на него задумчивый, обеспокоенный взгляд.
   "Ник, - сказала она, - сколько ты выпил? Что случилось?"
   Мартин закрыл глаза и откинулся на подушки.
   - Дай мне несколько минут, Эрика, - умолял он. "Я буду в порядке, как только оправлюсь от стресса. Только когда я в стрессе, Иван...
   - Вы можете принять освобождение от контракта от Уотта, не так ли? Наверняка ты справишься с этим".
   - Конечно, - сказал Мартин со слабой храбростью. Он подумал и пересмотрел. - Если бы я мог держать тебя за руку, - предложил он, не рискуя.
   Это вызвало у Эрики такое отвращение, что на две мили в кабине больше не было разговоров.
   Эрика думала о своем.
   - Ты определенно изменился с сегодняшнего утра, - заметила она. - Угрожает заняться со мной любовью, и все такое. Как будто я стою за это. Я бы хотел посмотреть, как ты попробуешь". Была пауза. Эрика покосилась на Мартина. - Я сказала, что хотела бы посмотреть, как ты попробуешь, - повторила она.
   - О, ты бы хотел, не так ли? Мартин сказал с пустым мужеством. Он сделал паузу. Как ни странно, его язык, до сих пор застывший на одном конкретном предмете в присутствии Эрики, теперь полностью развязался. Мартин не стал тратить время на теорию. Ухватившись за свой шанс, прежде чем может неожиданно возникнуть новый стресс, он мгновенно излил свое сердце Эрике, которая заметно смягчилась.
   - Но почему ты никогда не говорил об этом раньше? она спросила.
   - Не могу представить, - сказал Мартин. - Тогда ты выйдешь за меня замуж?
   - Но почему ты вел себя так...
   "Ты выйдешь за меня?"
   - Да, - сказала Эрика, и наступила пауза. Мартин облизнул губы, обнаружив, что каким-то образом он и Эрика сблизились. Он уже собирался заключить сделку обычным способом, когда его осенила внезапная мысль, заставившая его вздрогнуть.
   Эрика открыла глаза.
   -- Ах... -- сказал Мартин. "Гм. Я просто случайно вспомнил. В Чикаго свирепствует эпидемия гриппа. Эпидемии распространяются со скоростью лесного пожара. Ведь он уже может быть в Голливуде, особенно с преобладающими западными ветрами.
   - Будь я проклят, если мне сделают предложение, а не поцелуют, - сказала Эрика несколько раздраженным тоном. "Ты целуешь меня!"
   - Но я могу заразить вас бубонной чумой, - нервно сказал Мартин. "Поцелуи распространяют микробы. Это общеизвестный факт".
   "Ник!"
   - Ну... не знаю... когда ты в последний раз простужался?
   Эрика отстранилась от него и села в другой угол.
   - А, - сказал Мартин после долгого молчания. - Эрика?
   - Не разговаривай со мной, несчастный ты человек, - сказала Эрика. - Ты чудовище, ты.
   - Ничего не могу поделать, - дико закричал Мартин. - Я буду трусом двенадцать часов. Это не моя вина. Завтра после восьми утра я... я войду в клетку со львами, если хочешь, а сегодня я желтый, как Иван Грозный! По крайней мере, позвольте мне рассказать вам, что происходит".
   Эрика ничего не сказала. Мартин мгновенно погрузился в свой длинный и неправдоподобный рассказ.
   - Я не верю ни единому слову, - сказала Эрика, когда он закончил. Она резко покачала головой. - Тем не менее, я по-прежнему ваш агент, и ваша карьера по-прежнему находится под моей ответственностью. Первое и единственное, что нам нужно сделать, это получить от Толливера Уотта разрешение на ваш контракт. И это все , что мы сейчас обсудим, слышите?
   -- Но Сен-Сир...
   "Я буду говорить все. Вам не придется говорить ни слова. Если Сен-Сир попытается запугать тебя, я с ним разберусь. Но ты должен быть со мной, иначе Сен-Сир воспользуется этим предлогом, чтобы снова все отложить. Я знаю его."
   - Теперь я снова в стрессе, - дико сказал Мартин. "Я не могу этого вынести. Я не царь России".
   - Леди, - сказал извозчик, оглянувшись, - на вашем месте я бы точно разорвал эту помолвку.
   - За это полетят головы, - зловеще сказал Мартин.
   * * * *
   "По обоюдному согласию, согласен расторгнуть... да", - сказал Уотт, прикрепляя свое имя к юридическому документу, который лежал перед ним на столе. "Это делает это. Но где же этот парень Мартин? Он пришел с вами, я уверен.
   - Он? - довольно дико спросила Эрика. Она тоже недоумевала, как Мартину удалось так чудесным образом исчезнуть рядом с ней. Возможно, он с молниеносной быстротой пробрался под ковер. Она заставила себя отвлечься от этой мысли и потянулась к выпуску контракта, который Уотт сворачивал.
   - Подождите, - сказал Сен-Сир, оттопырив нижнюю губу. - А как насчет пункта, дающего нам выбор в отношении следующей пьесы Мартина?
   Уатт сделал паузу, и режиссер мгновенно попал в точку.
   "Что бы это ни было, я могу превратить его в средство передвижения для ДиДи, а, ДиДи?" Он поднял колбасный палец на прекрасную звезду, которая послушно кивнула.
   - В нем будут исключительно мужчины, - поспешно сказала Эрика. "И мы обсуждаем выпуски контрактов, а не варианты".
   - Если бы он был здесь, он дал бы мне выбор, - проворчал Сен-Сир, ужасно терзая сигару. "Почему все сговариваются против художника?" Он взмахнул огромным волосатым кулаком в воздухе. "Теперь я должен обкатать нового писателя, а это большая трата времени. Через две недели Мартин стал бы писателем Сен-Сира. На самом деле, это все еще возможно".
   - Боюсь, что нет, Рауль, - покорно сказал Уотт. "Тебе действительно не стоило бить Мартина сегодня в студии".
   - Но... но он не посмеет обвинить меня в нападении. В Миксо-Лидии...
   - Ну, привет, Ник, - сказала ДиДи с яркой улыбкой. - Что ты прячешься за этими занавесками?
   Все глаза были обращены к оконным шторам как раз вовремя, чтобы увидеть, как белое, испуганное лицо Николаса Мартина исчезает из поля зрения, как у испуганного бурундука. Эрика, у которой упало сердце, поспешно сказала: - О, это не Ник. Это немного не похоже на него. Ты ошиблась, ДиДи.
   - Я? - спросила ДиДи, полностью желая согласиться.
   "Конечно", сказала Эрика, потянувшись за распиской контракта в руке Ватта. - А теперь, если вы просто дадите мне это, я...
   "Останавливаться!" - воскликнул Сен-Сир бычьим ревом. Спрятав голову между тяжелыми плечами, он неуклюже подошел к окну и отдернул шторы.
   "Ха!" - зловещим голосом сказал директор. "Мартин."
   - Это ложь, - слабым голосом сказал Мартин, отчаянно пытаясь скрыть спровоцированную стрессом панику. "Я отрекся от престола".
   Сен-Сир, отступивший на шаг, внимательно изучал Мартина. Медленно сигара во рту начала подниматься вверх. Неприятная ухмылка раскрыла рот режиссера.
   Он погрозил пальцем под дрожащими ноздрями Мартина.
   "Ты!" он сказал. "Сегодня другая мелодия, а? Сегодня ты был пьян. Теперь я все это вижу. Как говорится, доблестный с горшками.
   - Чепуха, - сказал Мартин, набравшись храбрости, взглянув на Эрику. "Кто сказал? Никто, кроме вас, не сказал бы ничего подобного. О чем все это?"
   - Что ты делал за занавеской? - спросил Ватт.
   " Я не был за кулисами, - сказал Мартин с большой бравадой. " Вы были. Вы все. Я был перед занавесом. Что я могу поделать, если все вы спрячетесь за занавесками в библиотеке, как... как заговорщики? К сожалению, слово было выбрано. В глазах Мартина вспыхнул панический свет. -- Да, заговорщики, -- нервно продолжал он. - Ты думаешь, я не знаю, а? Хорошо, я знаю. Вы все убийцы, замышляете и планируете. Так это твоя штаб-квартира, да? Всю ночь ваши наемные псы преследовали меня по пятам, гнали меня, как раненого северного оленя, к...
   - Нам пора идти, - в отчаянии сказала Эрика. - Как раз есть время, чтобы успеть на следующий кариб - следующий самолет на восток. Она потянулась за релизом контракта, но Ватт внезапно сунул его в карман. Он повернул свое кресло к Мартину.
   "Вы дадите нам выбор в отношении вашей следующей пьесы?" - спросил он.
   "Конечно, он даст нам выбор!" - сказал Сен-Сир, опытным взглядом изучая браваду Мартина. "Кроме того, не должно быть и речи об обвинении в нападении, потому что, если оно будет, я вас побью. Так и в Миксо-Лидии. На самом деле, ты даже не хочешь освобождения от своего контракта, Мартин. Это все ошибка. Я превращу тебя в писателя Сен-Сира, и все будет хорошо. Так. Теперь вы попросите Толливера разорвать этот выпуск, не так ли... ха ?
   - Конечно, Ник, - воскликнула Эрика. "Так сказать!"
   Повисла беременная тишина. Ватт наблюдал с острым интересом. Так же поступила и несчастная Эрика, разрывавшаяся между своей ответственностью агента Мартина и отвращением к жалкой трусости этого человека. ДиДи тоже смотрела, ее глаза были широко раскрыты, а на красивом лице играла веселая улыбка. Но битва явно была между Мартином и Раулем Сен-Сиром.
   Мартин отчаянно выпрямился. Сейчас или никогда он должен заставить себя быть по-настоящему Ужасным. У него уже было беспокойное выражение лица, как и у Ивана. Он тоже старался выглядеть зловеще. На его губах играла загадочная улыбка. На мгновение он стал похож на Безумного царя России, за исключением, конечно, того, что был чисто выбрит. С презрительной царственной силой Мартин смотрел на миксо-лидианца.
   "Ты разорвешь этот релиз и подпишешь соглашение, дающее нам право выбора и в твоей следующей пьесе, а?" Сен-Сир сказал, но немного неуверенно.
   - Я сделаю все, что захочу, - сказал ему Мартин. "Как бы ты хотел быть съеденным собаками заживо?"
   - Не знаю, Рауль, - сказал Уотт. - Давай попробуем уладить это, даже если...
   "Ты хочешь, чтобы я поехал в Метро и взял с собой ДиДи?" - воскликнул Сен-Сир, оборачиваясь к Уатту. "Он подпишет !" И, потянувшись во внутренний карман за ручкой, дородный директор повернулся к Мартину.
   " Убийца! - воскликнул Мартин, неверно истолковав этот жест.
   На отвратительном лице Сен-Сира появилась злорадная улыбка.
   - Теперь он у нас, Толливер, - сказал он с тяжелым торжеством, и эти зловещие слова добавили последний стресс к непосильной ноше Мартина. С безумным криком он бросился мимо Сен-Сира, вырвал дверь и убежал.
   Позади него раздался голос Эрики Валькирии.
   "Оставь его! Разве ты уже недостаточно сделал? Прежде чем покинуть эту комнату, я собираюсь получить от вас разрешение на контракт, Толливер Уотт, и предупреждаю вас, Сен-Сир, если вы...
   Но к тому времени Мартин уже был в пяти комнатах от него, и голос стих. Он бросился вперед, безнадежно пытаясь заставить себя замедлиться и вернуться к месту битвы. Давление было слишком сильным. Ужас швырнул его по коридору, в другую комнату, на металлический предмет, от которого он отскочил, и обнаружил, что сидит на полу и смотрит на ENIAC Gamma Девяносто третий.
   - А, вот и ты, - сказал робот. - Я искал тебя во всем пространстве-времени. Вы забыли снять с меня ответственность, когда уговаривали меня изменить эксперимент. Власти были бы в ярости, если бы я не принес отпечатанный глазом отказ, когда субъект поцарапан дисперсией.
   Оглянувшись испуганно, Мартин поднялся на ноги.
   "Какая?" - смущенно спросил он. "Слушай, ты должен вернуть меня к самому себе. Все пытаются меня убить. Ты как раз вовремя. Я не могу ждать двенадцать часов. Верни меня в себя, быстро!"
   - О, я с тобой закончил, - бессердечно сказал робот. "Вы больше не являетесь необусловленным субъектом после того последнего лечения, на котором вы настаивали. Тогда я должен был получить от вас отказ, но вы запутали меня красноречием Дизраэли. Теперь здесь. Просто поднесите это к левому глазу на двадцать секунд". Он протянул плоский сверкающий металлический диск. "Он уже осмыслен и заполнен. Ему нужен только ваш отпечаток глаза. Прикрепи его, и ты меня больше никогда не увидишь".
   Мартин отшатнулся.
   - Но что со мной будет? он дрожал, сглатывая.
   "Как я должен знать? Через двенадцать часов лечение пройдет, и вы снова станете самим собой. Держите это перед глазами, сейчас же.
   - Сделаю, если ты вернешь меня к самому себе, - торговался Мартин.
   "Я не могу. Это против правил. Одно отклонение уже достаточно плохо, даже с поданным отказом, но два? О, нет. Поднесите это к левому глазу...
   - Нет, - сказал Мартин со слабой твердостью. "Я не буду".
   ЭНИАК изучал его.
   - Да, ты будешь, - наконец сказал робот, - или я тебя освистаю.
   Мартин слегка побледнел, но с отчаянной решимостью покачал головой.
   - Нет, - упрямо сказал он. "Если я не избавлюсь от матрицы Ивана прямо сейчас, Эрика никогда не выйдет за меня замуж, и я никогда не получу от Ватта освобождение от контракта. Все, что вам нужно сделать, это надеть этот шлем на мою голову и превратить меня обратно в самого себя. Неужели я прошу так много?"
   - Конечно, робота, - сухо сказал ЭНИАК. "Больше никаких глупостей. К счастью, на тебе Иван-матрица, так что я могу навязать тебе свою волю. Оставь на этом свой отпечаток. Немедленно!"
   Мартин бросился за диван и спрятался. Робот угрожающе двинулся вперед. И в этот момент, доведенный до крайности, Мартин вдруг кое-что вспомнил.
   Он столкнулся с роботом.
   - Подожди, - сказал он. "Вы не понимаете. Я не могу отпечатать эту штуку. На меня это не подействует. Разве вы этого не понимаете? Он должен снять отпечаток глаза...
   - ...колбочек и палочек сетчатки, - сказал робот. "Так-"
   "Так как же он может это сделать, если я не могу держать глаза открытыми в течение двадцати секунд? Мои перцептивные реакции-пороги - Ивановы, не так ли? Я не могу контролировать рефлекс моргания. У меня синапсы труса. И они заставят меня зажмуриться, как только этот трюк окажется слишком близко к ним".
   - Держи их открытыми, - предложил робот. "С помощью пальцев".
   - У моих пальцев тоже есть рефлексы, - возразил Мартин, подходя к буфету. "Есть только один ответ. Я должен напиться. Если я наполовину одурманен спиртным, мои рефлексы будут такими медленными, что я не смогу закрыть глаза. И не пытайтесь применить силу. Если я упаду замертво от страха, как тогда ты сможешь получить мой отпечаток глаза?
   - Очень легко, - сказал робот. - Я бы открыл ваши веки...
   Мартин торопливо потянулся за бутылкой на буфете и стаканом. Но его рука отклонилась в сторону и вместо этого сжала сифон с газированной водой.
   - ...только, - продолжал ЭНИАК, - подделка может быть обнаружена.
   Мартин допил стакан содовой и сделал большой глоток.
   - Я скоро напьюсь, - сказал он, его голос стал хриплым. "На самом деле, это уже начинает работать. Видеть? Я сотрудничаю".
   Робот колебался.
   -- Ну, поторопитесь, -- сказал он и сел.
   Мартин, собираясь сделать еще один глоток, вдруг остановился, глядя на ENIAC. Потом, резко вдохнув, опустил стакан.
   - Что случилось? - спросил робот. - Выпей... что это?
   - Это виски, - сказал Мартин неопытному автомату, - но теперь я все вижу. Вы подсыпали в него яд. Так это твой план, не так ли? Что ж, я не прикоснусь ни к одной капле, и теперь ты никогда не получишь мой отпечаток глаза. Я не дурак.
   - Ког Всемогущий, - сказал робот, вставая. - Ты сам налил этот напиток. Как я мог его отравить? Напиток!"
   - Не буду, - сказал Мартин с трусливым упрямством, борясь с растущим подозрением, что напиток действительно может быть ядовитым.
   - Выпей этот напиток, - скомандовал ЭНИАК, и его голос начал слегка дрожать. - Это совершенно безвредно.
   "Тогда докажи это!" - лукаво сказал Мартин. "Не могли бы вы поменять очки? Вы бы сами выпили это отравленное варево?
   - Как, по-твоему, я буду пить? - спросил робот. - Я... - Он сделал паузу. - Хорошо, дай мне стакан, - сказал он. "Я сделаю глоток. Тогда ты должен выпить оставшуюся часть".
   "Ага!" - сказал Мартин. - В тот раз ты предал себя. Ты робот. Тебе нельзя пить, помнишь? Во всяком случае, не так, как я. Теперь я поймал тебя в ловушку, убийца. Вот твое пиво. Он указал на торшер. "Ты смеешь пить со мной сейчас, на свой электрический манер, или ты признаешься, что пытаешься меня отравить? Подождите минутку, что я говорю? Это не докажет...
   - Конечно, будет, - поспешно сказал робот. - Вы совершенно правы, и это очень хитро с вашей стороны. Мы выпьем вместе, и это докажет, что твой виски безвреден, так что ты будешь продолжать пить, пока твои рефлексы не замедлятся, понимаешь?
   - Что ж, - неуверенно начал Мартин, но недобросовестный робот выкрутил лампочку из торшера, дернул за выключатель и вставил палец в пустую розетку, что вызвало потрескивающую вспышку. - Вот, - сказал робот. - Он не отравлен, видишь?
   - Ты его не проглотишь, - подозрительно сказал Мартин. - Ты держишь его во рту - я имею в виду палец.
   ENIAC снова прощупал сокет.
   -- Ну, ладно, пожалуй, -- с сомнением сказал Мартин. - Но я не собираюсь рисковать тем, что ты подсыпаешь порошок в мой ликер, предатель. Ты будешь не отставать от меня, пить за выпивкой, пока я не увижу эту твою уловку - иначе я не брошу пить. Но действительно ли то, что ты засунул палец в эту лампу, доказывает, что мой ликер не отравлен? Я не могу совсем...
   - Конечно, есть, - быстро сказал робот. "Я докажу это. Я сделаю это снова... f(t) . Мощный DC, не так ли? Безусловно, это доказывает. Продолжай пить.
   Не сводя пристального взгляда с робота, Мартин поднял свой стакан содовой.
   " Ф фф фф ж(т)! - воскликнул робот некоторое время спустя, рисуя на своем металлическом лице необычайно свободную улыбку.
   - Лучшее ферментированное мамонтовое молоко, которое я когда-либо пробовал, - согласился Мартин, поднимая свой десятый стакан газированной воды. Его слегка подташнивало, и он подумал, не тонет ли он.
   - Молоко мамонта? - хрипло спросил ЭНИАК. "Какой это год?"
   Мартин глубоко вздохнул. Емкая память Ивана до сих пор сослужила ему хорошую службу. Он вспомнил, что напряжение увеличивало частоту мыслительных паттернов робота и дезорганизовало память ENIAC, что было доказано на его глазах. Но суть его плана была еще впереди...
   - Конечно, год Великого Волосатого, - бодро сказал Мартин. - Разве ты не помнишь?
   - Тогда ты... - ЭНИАК попытался сосредоточиться на своем собутыльнике. - Ты, должно быть, Убийца Мамонтов.
   "Вот и все!" Мартин заплакал. "Встряхнись еще раз. Как насчет того, чтобы дать мне лечение сейчас?"
   "Какое лечение?"
   Мартин выглядел нетерпеливым. - Ты сказал, что собираешься навязать мне матрицу персонажей "Убийцы мамонтов". Вы сказали , что это обеспечит мою оптимальную экологическую адаптацию в этой временной фазе, и ничто другое не поможет.
   "Я? Но ты не Убийца Мамонтов, - растерянно сказал ЭНИАК. "Убийца Мамонтов был сыном Великого Волосатого. Как зовут твою мать?
   - Великий Волосатый, - ответил Мартин, на что робот провел рукой по блестящему лбу.
   "Выпей еще, - предложил Мартин. "Теперь достань экологизатор и надень его мне на голову".
   "Как это?" - спросил ЭНИАК, повинуясь. "Я все время чувствую, что забыл что-то важное. Ф (т). "
   Мартин поправил хрустальный шлем на черепе. - Сейчас, - скомандовал он. "Дайте мне матрицу персонажей Убийцы Мамонтов, сына Великого Волосатого".
   - Ну... ладно, - сказал ЭНИАК с головокружением. Красные ленты закружились. От шлема мелькнула вспышка. - Вот, - сказал робот. "Это сделано. Это может занять несколько минут, чтобы начать функционировать, но затем в течение двенадцати часов вы будете - подождите! Куда ты идешь?"
   Но Мартин уже ушел.
   Робот в последний раз засунул назад шлем и красную ленту длиной в четверть мили. Он пошатнулся к торшеру, бормоча что-то насчет одного на дорогу. После этого комната была пуста. Затихающий ропот сказал: " F(t). "
   * * * *
   "Ник!" Эрика задохнулась, уставившись на фигуру в дверном проеме. "Не стой так! Ты меня пугаешь!
   Все в комнате резко подняли глаза на ее крик и как раз вовремя увидели ужасающую перемену в облике Мартина. Это была иллюзия, конечно, но тревожная. Его колени медленно согнулись, пока он не присел наполовину, его плечи опустились, как если бы они были согнуты под тяжестью огромной спины и плечевых мускулов, а его руки качнулись вперед, пока их костяшки пальцев не повисли у пола.
   Николас Мартин, наконец, стал личностью, чьи экологические нормы поставили бы его на один уровень с Раулем Сен-Сиром.
   "Ник!" Эрика вздрогнула.
   Медленно челюсть Мартина выдвинулась вперед, так что стали ужасно видны его нижние зубы. Постепенно его веки опустились, пока он не стал смотреть вверх из крошечных зловещих глазниц. Затем медленно совершенно шокирующая улыбка раскрыла рот мистера Мартина.
   - Эрика, - сказал он хрипло. "Мой!"
   И с этими словами он проковылял вперед, схватил испуганную девушку на руки и укусил ее за ухо.
   - О, Ник, - пробормотала Эрика, закрывая глаза. - Почему ты никогда... нет, нет, нет ! Ник! Прекрати это! Выпуск контракта. Мы должны... Ник, что ты делаешь? Она схватила уходящую фигуру Мартина, но слишком поздно.
   Несмотря на всю свою неуклюжую и неприятную походку, Мартин быстро преодолевал землю. Почти сразу же он перелез через стол Уотта, как самый прямой путь к этому испуганному магнату. ДиДи смотрела, немного удивленная. Сен-Сир бросился вперед.
   - В Миксо-Лидии... - начал он. "Ха! Так!" Он поднял Мартина и швырнул его через комнату.
   - Ах ты, скотина! - воскликнула Эрика и бросилась на директора, колотя его в мускулистую грудь. Если подумать, она использовала свои туфли на его голенях с большим эффектом. Сен-Сир, не джентльмен, развернул ее, заломил ей руки за спину и взглянул на встревоженный крик Уатта.
   "Мартин! Что делаешь?"
   Для его расследования была причина. По-видимому, не пострадав от броска Сен-Сира, Мартин упал на пол, перекатился, как мячик, с грохотом опрокинул торшер и развернулся с неприятным выражением лица. Он поднялся, пригнувшись, кривоногий, его руки низко болтались, рычание скривило его губы.
   - Ты берешь мою пару? - хрипло осведомился питекантропический мистер Мартин, быстро теряя всякую связь с двадцатым веком. Это был риторический вопрос. Он взял штандарт лампы - для этого ему не нужно было наклоняться - сорвал шелковый абажур, как если бы он снял листву с ветки дерева, и сбалансировал оружие в руке. Затем он двинулся вперед, неся штандарт с лампой, как копье.
   -- Я, -- сказал Мартин, -- убиваю.
   Затем он попытался с замечательным самоотверженностью осуществить выраженное им намерение. Первый удар тупого импровизированного копья вонзился Сен-Сиру в солнечное сплетение и с глухим стуком отбросил его к стене. Похоже, это было то, чего хотел Мартин. Удерживая один конец своего копья в животе директора, он пригнулся ниже, уперся пальцами ног в ковер и изо всех сил старался просверлить дыру в Сен-Сире.
   "Перестань!" - воскликнул Уатт, бросаясь в конфликт. Древние рефлексы взяли верх. Рука Мартина вылетела наружу. Ватт выстрелил в противоположном направлении.
   Лампа сломалась.
   Мартин задумчиво посмотрел на кусочки, неуверенно начал откусывать один, передумал и вместо этого посмотрел на Сен-Сира. Задыхаясь, директор, изрыгая угрозы, ругательства и возражения, выпрямился и погрозил Мартину огромным кулаком.
   "Я, - объявил он, - убью тебя голыми руками. Затем я перехожу в MGM с DeeDee. В Миксо-Лидии...
   Мартин поднял кулаки к лицу. Он рассматривал их. Он медленно разжал их, а на его лице расплылась ужасная ухмылка. А потом, оскалившись всеми зубами и с голодным блеском бешеного тигра в крошечных глазках, он поднял взгляд на горло Сен-Сира.
   Убийца Мамонтов не зря был сыном Великого Волосатого.
   * * * *
   Мартин вскочил.
   Сен-Сир тоже - в другом направлении, крича от внезапного ужаса. Ибо, в конце концов, он был всего лишь медиевистом. Феодальный человек гораздо более цивилизован, чем так называемый человек исконно прямой эпохи Мамонтобоя, и как человек отшатывается от маленькой, но смертоносной дикой кошки, так и Сен-Сир бежал во внезапном цивилизованном ужасе от нападавшего, который был, буквально, ничего не боится.
   Он выпрыгнул в окно и с криком исчез в ночи.
   Мартин был застигнут врасплох. Когда Убийца Мамонтов прыгнул на врага, враг тоже прыгнул на него, и поэтому голова Мартина с ошеломляющей силой ударилась о стену. Смутно он слышал уменьшающиеся, испуганные крики. Он с трудом поднялся на ноги и прислонился спиной к стене, рыча, вполне готовый...
   "Ник!" - позвал голос Эрики. "Ник, это я! Прекрати это! Прекрати это! ДиДи...
   "Фу?" - хрипло сказал Мартин, качая головой. "Убийство." Он тихо зарычал, моргая маленькими красными глазами на происходящее вокруг. Оно медленно возвращалось в фокус. Эрика боролась с ДиДи возле окна.
   - Ты отпустил меня, - закричала ДиДи. "Куда идет Рауль, туда и я".
   "ДиДи!" взмолился новый голос. Мартин взглянул в сторону и увидел скорчившегося в углу Толливера Уотта, смятый абажур наполовину закрывал его лицо.
   С сильным усилием Мартин выпрямился. Прямохождение почему-то казалось неестественным, но это помогло Убийце Мамонтов подавить худшие инстинкты. Кроме того, с уходом Сен-Сира стрессы потихоньку спадали, так что доминантная черта Убийцы Мамонтов отступала с активного переднего плана.
   Мартин осторожно проверил язык, с облегчением обнаружив, что все еще способен говорить по-человечески.
   - Э-э, - сказал он. "Ааа... ах. Ватт."
   Уатт с тревогой посмотрел на него через абажур.
   - Э-э... э... отпусти, - с усилием сказал Мартин. "Выпуск контракта. Дай мне.
   У Ватта было мужество. Он поднялся на ноги, снял абажур.
   "Выпуск контракта!" - отрезал он. "Ты сумасшедший! Разве ты не понимаешь, что ты сделал? ДиДи уходит от меня. ДиДи, не уходи. Мы вернем Рауля...
   - Рауль сказал мне уйти, если он уйдет, - упрямо сказала ДиДи.
   - Ты не обязан делать то, что говорит тебе Сен-Сир, - сказала Эрика, цепляясь за сопротивляющуюся звезду.
   "Не так ли?" - удивленно спросила ДиДи. "Да. У меня всегда есть."
   "ДиДи, - отчаянно сказал Уатт, - я дам тебе лучший контракт на свете - контракт на десять лет - смотри, вот он". Он вырвал хорошо помятый документ. "Все, что вам нужно сделать, это подписать, и вы можете получить все, что захотите. Разве тебе это не нравится?"
   - О да, - сказала ДиДи. - Но Раулю это не понравится. Она вырвалась из рук Эрики.
   "Мартин!" Уатт отчаянно сказал драматургу: "Верните Сен-Сира. Извинись перед ним. Неважно как, но верни его! Если ты этого не сделаешь, я... я никогда не отпущу тебя.
   Было замечено, что Мартин слегка поник - возможно, от безнадежности. Потом, опять же, возможно, нет.
   - Прости, - сказала ДиДи. - Мне нравилось работать на тебя, Толливер. Но я, конечно, должен делать то, что говорит Рауль. И она подошла к окну.
   Мартин сполз еще ниже, пока костяшки его пальцев не задели ковер. Его злые маленькие глазки, светящиеся сбитой с толку яростью, были устремлены на ДиДи. Его губы медленно раздвинулись, обнажая каждый зуб на голове.
   - Ты, - сказал он зловещим рычанием.
   ДиДи помолчала, но ненадолго.
   Затем по комнате прокатился яростный рык дикого зверя. " Ты вернись! - взревел разъяренный Убийца Мамонтов и одним ловким прыжком прыгнул к окну, схватил ДиДи и подбросил ее под мышку. Развернувшись, он ревниво посмотрел на сжимающегося Ватта и потянулся к Эрике. В мгновение ока он держал в плену борющиеся формы обеих девушек, по одной под каждой рукой. Его злые глазки перебегали с одного на другого. Затем, не играя в фаворитов, он быстро укусил каждого за ухо.
   "Ник!" Эрика заплакала. "Как ты смеешь!"
   - Моя, - хрипло сообщил ей Убийца Мамонтов.
   - Готов поспорить, что да, - сказала Эрика, - но это работает в обе стороны. Положи эту шлюху, которая у тебя под другой рукой.
   Было замечено, что Убийца Мамонтов с сомнением смотрит на ДиДи.
   - Что ж, - язвительно сказала Эрика, - решайся.
   - И то, и другое, - сказал нецивилизованный драматург. "Да."
   "Нет!" - сказала Эрика.
   - Да, - выдохнула ДиДи совершенно новым тоном. Обмякшее, как тряпка для посуды, прекрасное создание повисло на руке Мартина и смотрело на своего похитителя с идолопоклонническим восхищением.
   - Ах ты, шлюха, - сказала Эрика. - А как насчет Сен-Сира?
   - Его, - презрительно сказала ДиДи. - У него ничего нет, сисси. Я больше никогда не посмотрю на него". Она снова перевела свой обожающий взгляд на Мартина.
   - Тьфу, - проворчал тот, бросая ДиДи на колени Уотту. "Твой. Держи ее. Он одобрительно улыбнулся Эрике. "Сильная она. Лучше."
   И Ватт, и ДиДи стояли неподвижно, глядя на Мартина.
   - Ты, - сказал он, указывая пальцем на ДиДи. - Ты остаешься с ним. Ха? Он указал на Ватта.
   ДиДи кивнула с рабским обожанием.
   - Вы подписываете контракт?
   Кивок.
   Мартин многозначительно посмотрел Ватту в глаза. Он протянул руку.
   - Расторжение контракта, - объяснила Эрика вверх ногами. - Отдай ему, пока он не оторвал тебе голову.
   Медленно Уатт вытащил из кармана расписку о контракте и протянул ее. Но Мартин уже ковылял к окну. Эрика торопливо потянулась и выхватила документ.
   "Это был замечательный поступок", - сказала она Нику, когда они вышли на улицу. "Опусти меня сейчас же. Мы можем найти такси как-нибудь...
   - Никаких действий, - прорычал Мартин. "Настоящий. До завтра. После этого... - Он пожал плечами. - Но сегодня вечером, Убийца Мамонтов. Он попытался залезть на пальму, но передумал и побрел дальше, неся задумчивую Эрику. Но только когда мимо проехала полицейская машина, Эрика закричала...
   * * * *
   - Я выручу тебя завтра, - сказала Эрика Убийце Мамонтов, пробиваясь между двумя крупными патрульными.
   Ее слова утонули в яростном реве.
   После этого события размылись, чтобы снова застыть для разгневанного Убийцы Мамонтов только тогда, когда его бросили в камеру, где он поднялся с угрожающим ревом. "Я убиваю!" - объявил он, хватаясь за прутья.
   " Аррргх! "
   - Двое за одну ночь, - сказал скучающий голос, удаляясь наружу. - Оба в Бель-Эйр тоже. Думаете, они накачались? Мы не смогли получить связную историю ни из одного".
   Прутья затряслись. Раздраженный голос с одной из коек велел заткнуться и прибавил, что и без того достаточно хлопот от дураков снаружи, - тут он остановился, помедлил и издал пронзительный, резкий, пронзительный крик.
   На мгновение в тюремном блоке воцарилась тишина, когда убийца мамонтов, сын великого мохнатого, медленно повернулся к Раулю Сен-Сиру.
   ЧЕЛОВЕК ИЗ ВРЕМЕНИ, Фрэнк Белкнап Лонг
   Дерзкий Мунсон, так его звали. Это было гордое имя, храброе имя. Но что толку в имени, звучащем, как призыв к битве, если человек, носящий его, не может без страха произнести его вслух?
   Мунсон пытался убедить себя, что человек может победить страх, если только однажды наберется мужества, чтобы посмеяться над всеми грехами, которые когда-либо существовали, и делать то, что ему чертовски нравится. Древняя фраза, которая... черт возьми. Это восходит к елизаветинскому веку, и Мунсон пытался представить себя елизаветинцем с рюшами на шее и рапирой в застежке, яростно дерутся в таверне.
   В елизаветинскую эпоху люди отбросили осторожность на ветер и жили всем своим телом, а не только своим умом. Возможно, поэтому даже в 3689 году все еще всплывали дерзкие имена. Такие названия, как "Лес Независимости" и "Человек, живи вечно!"
   Мужчине было нелегко соответствовать такому имени, как Человек, живи вечно! Но Мунсон был готов поверить, что это можно сделать. В человеческой природе было что-то такое, что заставляло человека отказаться от осторожности и попытаться соответствовать требованиям, предъявляемым к нему его родителями при рождении.
   Должно быть, это плохо, подумал Мунсон. Должно быть, плохо, если я не могу совладать с дрожью в руках, с пульсацией крови в висках. Я как ребенок, запертый в одиночестве в темноте, слышащий, как крысы снуют в каморке, густо заросшей паутиной, и стук трости слепого на пустынной улице в полночь.
   Тап, тап, тап - все ближе и ближе сквозь тьму. Как скоро крысы роятся, окровавленные и совершенно злобные? Как скоро трость ударит?
   Он быстро поднял голову, его глаза искали тени. Вот уже почти месяц сверкающие хитросплетения машины давали ему чувство полной безопасности. Как ученый, путешествующий во Времени, его попутчики приняли его за человека большого мужества и твердой решимости.
   В течение двадцати семи дней гладкая поверхность блестящего металла окружала его стеной, позволяя ему бороться с реальностью на совершенно взрослом уровне. В течение двадцати семи дней он с гордостью путешествовал во Времени, получая творческое наслаждение, наблюдая, как наследие рода человеческого разворачивается перед ним, как синерамоскоп под стеклом.
   Наблюдение за зеленой землей в угасающем золотом солнечном свете эпохи, потерянной для человеческой памяти, могло восстановить силу цели человека только благодаря ее безмятежности. Но даже век войн и эпидемий можно было без мучений наблюдать из-за защитных щитов Машины Времени. Опасности, аварии, катастрофы не могли коснуться его лично.
   Наблюдать за смертью и разрушением в качестве зрителя в путешествующей Обсерватории Времени было все равно, что наблюдать за коброй, готовой нанести удар из-за кристально-яркого стекла в зоологическом саду.
   Вы испытываете невероятный трепет, просто думая: как ужасно, если стекла не будет! Как мне повезло, что я жив, а нечто столь смертоносное и чудовищное находится в пределах досягаемости!
   Вот уже двадцать семь дней он путешествовал без страха. Иногда Обсерватория Времени определяла эпоху и зависала над ней, пока его спутники делали кропотливые исторические записи. Иногда он повторял свой курс и возвращался назад. Новый век подвергнется тщательному анализу, и будет сделано больше заметок.
   Но ужасная вещь, случившаяся с ним, пробудила в нем одинокий кошмар беспокойства. Детские страхи, которые, как он думал, навсегда похоронены, вернулись, чтобы преследовать его, и у него внезапно развился ужасный страх перед туманом за движущимся обзорным стеклом, перед тем, как сама машина вращалась и наклонялась, когда к нему неслись древние руины. У него развился страх перед Временем.
   От этого Страха Времени не было спасения. В тот момент, когда она пришла к нему, он потерял всякий интерес к историческим исследованиям. 1069, 732, 2407, 1928 - каждая дата приводила его в ужас. Черная чума в Лондоне, Великий пожар, Испанская армада в огне у берегов унылого маленького острова, который вскоре определит судьбу половины мира - каким бессмысленным все это казалось в тени его страха!
   Неужели человечество так сильно продвинулось вперед? Время было побеждено, но ни один человек еще не был достаточно мудр, чтобы исцелить себя, если резкий, беспричинный страх овладел его разумом и сердцем, не давая ему покоя.
   Мунсон опустил глаза и увидел, что Рутелла наблюдает за ним с видом застенчивой женщины, не желающей слишком резко прерывать мысли незнакомца.
   В глубине души он знал, что стал чужим для собственной жены, и это осознание резко усилило его мучения. Он смотрел на ее голову, прижатую к его коленям, на ее красивую спину и гладкие темные волосы. У нее были фиолетовые глаза, не черные, как казалось на первый взгляд, а темно-фиолетового цвета.
   Он вдруг вспомнил, что он еще молодой человек, и в нем бушует юношеский пыл. Он быстро наклонился, поцеловал ее губы и глаза. Когда он это сделал, ее руки сжались вокруг него, пока он не поймал себя на мысли, что он мог сделать, чтобы заслужить такую женщину.
   Она никогда еще не казалась ему более драгоценной, и на мгновение он почувствовал, как его страх немного уменьшился. Но он вернулся и был хуже, чем раньше. Это было похоже на старую боль, возвращающуюся в неожиданный момент, чтобы леденить человека тошнотворным напоминанием о том, что всякая радость должна закончиться.
   Его решение действовать было принято быстро.
   Первый шаг был самым трудным, но сознательным усилием воли он сделал его к своему удовлетворению. Свои тайные мысли он скрывал под постоянной умственной озабоченностью суетным и тривиальным. Для успеха его плана было важно, чтобы его товарищи ничего не заподозрили.
   Второй шаг был менее сложным. Психический блок оставался прочным, и ему удалось в полной тайне провести настоящие приготовления к отъезду.
   Третий шаг был последним, и он перенес его из большого отсека в малый, с высокой арочной поверхности металла в лабиринт замысловатых механизмов управления в пространстве настолько узком, что ему приходилось приседать, чтобы работать с точностью.
   Быстро и ловко его пальцы двигались по инструментам науки, которыми умел манипулировать только совершенно здравомыслящий человек. Это было серьезным испытанием его здравомыслия, и во время работы он знал, что его мыслительные способности, по крайней мере, не пострадали.
   Под его руками органы управления Обсерватории Времени были сплошными металлическими стержнями. Но вдруг во время работы он обнаружил, что думает о них как о текучих абстракциях, каждая из которых является вехой на долгом пути человека от джунглей к звездам. Время и пространство - масса и скорость.
   Как невероятно, что потребовались столетия терпеливых технологических исследований, чтобы на практике освоить огромные последствия первоначального постулата Эйнштейна. Деформировать пространство быстродвижущимся объектом, удалиться от наблюдателя со скоростью света - и вся история человечества приняла четкие очертания ландшафта в космосе. Время и пространство слились и стали единым целым. И человек в хитроумно оборудованной Обсерватории Времени мог вернуться в прошлое так же легко, как он мог бы путешествовать по великой кривой Вселенной к самой дальней планете самой дальней звезды.
   Органы управления внезапно затвердели в его руках. Он точно знал, какие коррективы нужно внести. Радужная оболочка человеческого глаза расширяется и сужается при каждом изменении освещения, и у Обсерватории Времени тоже была радужная оболочка. Эту радужную оболочку можно было открыть, ничуть не подвергая опасности его товарищей, если он позаботится о том, чтобы расширить ее ровно настолько, чтобы вместить только одного крепко сложенного мужчину среднего роста.
   Во время работы у него на лбу выступили крупные капли пота. Свет, проникавший через диафрагму машины, сначала был слабым, едва заметным мерцанием белого в глубокой тьме. Но по мере того, как он регулировал управление, свет становился все ярче и ярче, заливая его, пока он не оказался на коленях в круге сияния, которое ослепляло его глаза и заставляло его сердце колотиться.
   Я слишком долго жил в страхе, подумал он. Я жил как человек в тюрьме, вдали от солнечного света. Теперь, когда манит свобода, я должен действовать быстро, иначе я вообще буду бессилен действовать.
   Он выпрямился, сделал медленный шаг вперед, зажмурив глаза. Еще шаг, еще один - и вдруг он понял, что стоит у ворот к достоверному знанию Времени, в реальном контакте с прошлым, ибо его уши теперь были атакованы высоким смешением древних звуков и голосов!
   Он покинул машину времени в прыжке, держа одну руку перед лицом. Он старался держать глаза закрытыми, поскольку земля, казалось, поднималась навстречу ему. Но он пошатнулся в агонии потери равновесия и открыл глаза - чтобы увидеть, как зеленая поверхность под ним вспыхивает, как внезапно обнажающийся драгоценный камень.
   Он оставался на ногах ровно столько времени, чтобы увидеть, как его Обсерватория Времени тускнеет и исчезает. Затем его колени подогнулись, и он рухнул с криком отчаяния, когда страх окутал его...
   * * * *
   В поле, где он лежал, прижавшись плечами и обнаженной грудью к земле, росли маргаритки. Легкий ветерок шевелил траву, а рядом с его ухом снова и снова с неутомимым упорством повторялись флейтовые трели певчей птицы.
   Внезапно он сел и огляделся. Параллельно полю шла извилистая проселочная дорога, и по ней ехала желто-серебристая повозка на колесах, вся верхняя часть которой была заключена в стекло, с поразительной четкостью отражавшее осенний пейзаж.
   Машина остановилась прямо перед ним, и человек с румяными щеками и белоснежными волосами наклонился, чтобы помахать ему.
   "Доброе утро, мистер!" - закричал мужчина. - Могу я подбросить вас в город?
   Мунсон неуверенно поднялся с тревогой и подозрением во взгляде. Он очень осторожно опустил мысленный барьер, и мысли человека в смятении заполнили его разум.
   Он не фермер, это точно... Должно быть, купался в ручье, но эти плавки, которые он носит, не от мира сего!
   Хм! У меня бы не хватило наглости разгуливать в таких плавках даже по общественному пляжу. Наверное, эксгибиционист... Но зачем ему носить их здесь, в лесу? Здесь нет блондинок или рыжеволосых, которые могут дурачиться!
   Хм! Он мог бы соблаговолить ответить мне... Ну, если он не хочет подвезти его до города, то это меня не касается!
   Мунсон стоял и смотрел, как машина уносится прочь из виду. Очевидно, он разозлил мужчину своим молчанием, но тот мог ответить, только покачав головой.
   Он пошел, остановившись на мгновение посреди моста, чтобы посмотреть вниз на поток воды, который рябил в солнечном свете по покрытым мхом скалам. Крошечные серебряные рыбки носились взад и вперед под падающим водопадом, и это зрелище успокоило и успокоило его. Расправив плечи, он пошел дальше...
   Был полдень, когда он добрался до таверны. Он вошел внутрь, увидел мужчин и женщин, танцующих в тусклом свете, а у двери стоял огромный радужный музыкальный инструмент, поразивший его своим звучанием. Музыка была дикой, странной, немного пугающей.
   Он сел за стол возле двери и стал искать в сознании танцоров ключ к смыслу увиденного.
   Мысли, которые приходили к нему, были поразительно примитивными, прямыми и иногда бессмысленными для него.
   Полегче, детка! Поверните его! Конечно, мы сейчас в ритме, но никогда не угадаешь! Я куплю тебе орхидею, дорогая! Не розы, а одна орхидея - черная, как твои волосы! Ты когда-нибудь видел черную орхидею, дорогая? Они редкие и дорогие!
   О, дорогая, дорогая, прижми меня к себе! Музыка звучит по кругу! Так будет всегда с нами, дорогая! Никогда не будь квадратом! Это все, что я прошу! Никогда не будь квадратом! Прижмись ко мне, отпусти себя! Когда ты танцуешь с одной девушкой, ты никогда не должен смотреть на другую! Разве ты не знаешь этого, Джонни!
   Конечно, я знаю это, Куколка! Но разве я когда-нибудь утверждал, что я не человек?
   Дорогая, куколка, кукольная малышка! Смотри сколько хочешь! Но если ты когда-нибудь осмелишься...
   Мунсон немного расслабился. Танец во все века был тесно связан с занятием любовью, но здесь он преследовался с беззаботным восторгом, который он находил творчески стимулирующим. Сюда приходили не только танцевать, но и есть, и мысли танцоров подразумевали, что в трактире нет ничего стилизованного. Ритуал был совершенно естественным.
   В египетских барельефах вы видели противоположное в танце. Каждое движение жестко прописано, руки выпрямлены и резко согнуты в локтях. Движения медленные, а не живые, поклоны и царапанье чашами с фруктами, выставленными в дарах на каждом шагу.
   Очевидно, что здесь не было восседающей на троне власти, не было украшенного драгоценностями короля, которого можно было бы усмирить, когда эмоции выходили из-под контроля, но была полная свобода принимать радость с корибантской самоотверженностью.
   К столику Мунсона подошел высокий мужчина в не по размеру черной одежде, прервав его размышления мыслями, которые, казалось, были созданы, чтобы побеспокоить и отвлечь его от чистой порочности. Так что даже здесь были мушки на бочке меда, и ни одна мечта о совершенстве не могла остаться без ответа.
   Он сидел неподвижно, поглощая мысли мужчины.
   Что, по его мнению, это баня? Майк говорит, что можно обслуживать их, если они приходят с пляжа такими, какие они есть. Но только одно быстрое пиво, не более. В такой поздний сезон можно подумать, что у них хватит приличия одеться!
   Погребально одетый мужчина махнул рукой по столу тряпкой, которую нес, затем выставил голову вперед, как злобная птица-падальщик.
   - Не могу подать вам ничего, кроме пива. Приказы босса. Хорошо?"
   Мунсон кивнул, и мужчина ушел.
   Затем он повернулся к девушке. Она была напугана. Она сидела совсем одна, нервно теребя красно-белую клетчатую скатерть. Она сидела спиной к свету, собирая ткань в маленькие складки, а затем снова разглаживая ее.
   Она точила сигареты с пятнами губной помады, пока пепельница не рассыпалась.
   Мунсон начал наблюдать за страхом в ее сознании...
   Ее страх усилился, когда она подумала, что Майк ушел не навсегда. Телефонный звонок не займет много времени, и он вернется с минуты на минуту. И Майк не успокоится, пока она не будет разбита на мелкие кусочки. Да, Майк хотел видеть ее на коленях, умоляющей убить ее!
   Убей меня, но не трогай Джо! Это была не его вина! Он всего лишь ребенок - ему нет еще и двадцати, Майк!
   Это было бы ложью, но Майк никак не мог знать, что Джо в следующий день рождения исполнится двадцать два, хотя выглядел он самое большее на восемнадцать. В Майке не было жалости, но позволила ли ему его гордость разозлить восемнадцатилетнего подростка?
   Майку все равно! Майк все равно его убьет! Джо не мог не влюбиться в меня, но Майку все равно, чем Джо может помочь! Майк сам никогда не был молодым, никогда не был таким милым ребенком, как Джо!
   Майк убил человека, когда ему было четырнадцать лет! Он провел семь лет в исправительном учреждении, и дети там никогда не были молодыми. Джо будет просто одним из тех детей для Майка...
   Ее страх продолжал расти.
   Нельзя драться с такими мужчинами, как Майк. Майк был силен во многих отношениях. Когда вы содержали таверну с комнатой наверху для особых клиентов, вы должны были быть жесткими, сильными. Вы сидели в офисе, и когда люди приходили к вам просить об одолжении, вы просто смеялись. Десять штук не сено, приятель! Мои колеса не сфальсифицированы. Если вы думаете, что они выходят. Это твои похороны.
   Это твои похороны, говорил Майк, смеясь до слез.
   Ты не мог бороться с такой силой. Майк мог сильно ударить костяшками пальцев в лицо людям, которые были ему должны денег, и его даже никогда не арестовывали.
   Майк мог достать из кошелька свежие и новые деньги, разложить их, как веер, и сказать любой девушке, достаточно сумасшедшей, чтобы взглянуть на него еще раз: "Ты мне интересна, дорогая! Избавься от него и иди к моему столу!
   Он мог сказать и похуже девушкам, слишком порядочным и уважающим себя, чтобы вообще смотреть на него.
   Ты можешь быть таким холодным и твердым, что ничто не сможет причинить тебе боль. Ты мог бы быть Майком Галанте...
   Как она могла полюбить такого мужчину? И втянул в это Джо, хорошего парня, который совершил только одну по-настоящему серьезную ошибку в своей жизни - ошибку, когда предложил ей выйти за него замуж.
   Она вздрогнула от ненависти к себе и нерешительно взглянула на крупного мужчину в плавках, одиноко сидевшего у двери.
   На мгновение она встретилась глазами с большим мужчиной, и ее страхи, казалось, исчезли! Она уставилась на него... загорелая, почти черная. Мышцы как у спасателя. Совсем один и не на ходу. Когда он ответил на ее пристальный взгляд, его глаза сверкнули дружеским интересом, но без кокетливого намерения.
   Он слишком суров, чтобы быть по-настоящему красивым, подумала она, но ему не придется копаться в кошельке, чтобы уговорить девушку пересесть на другой стол.
   Она виновато вспомнила Джо, теперь это мог быть только Джо.
   Затем она увидела, как Джо вошел в комнату. Он был смертельно бледен и шел прямо к ней между столами. Не останавливаясь, чтобы взвесить свои шансы остаться в живых, он прошел мимо мужчины и женщины, которые наслаждались обществом Майка настолько, что стремились вести себя уродливо за ежедневную подачку. Они не подняли глаз на Джо, когда он проходил мимо, но губы мужчины изогнулись в усмешке, а женщина прошептала что-то, что, казалось, раздуло пламя злобы ее спутника.
   У Майка были друзья - друзья, которые никогда не давали ему сдачи, пока их полицейские досье оставались в сейфе Майка, и они могли рассчитывать на его защиту.
   Она начала подниматься, чтобы подойти к Джо и предупредить его, что Майк вернется. Но отчаяние захлестнуло ее, и порыв умер. То, как Джо относился к ней, было слишком большим, чтобы остановиться...
   Джо видел ее стройной на фоне света, и его мысли были подобны морской волне, дикой, непокорной.
   Может быть, Майк меня поймает. Может быть, я буду мертв к этому времени завтра. Может быть, я сумасшедший, чтобы любить ее так, как люблю...
   Ее волосы на свету казались спутанной массой пряденого золота.
   Сколько себя помню, меня всегда беспокоила женщина. Молли, Энн, Дженис... Что-то было хорошо для меня, а что-то плохо.
   Ты видишь женщину на улице, идущую впереди тебя, покачивая бедрами, и думаешь: я даже не знаю ее имени, но я бы хотел раздавить ее в своих объятиях!
   Думаю, каждый парень так думает о каждой симпатичной женщине, которую видит. Даже о некоторых, которые не так красивы. Но потом ты узнаешь и полюбишь женщину, и ты не так сильно это чувствуешь. Ты уважаешь ее и не позволяешь себе так себя чувствовать.
   Затем что-то происходит. Ты любишь ее так сильно, как в первый раз, но с большим количеством добавлений. Ты любишь ее так сильно, что готов умереть, чтобы сделать ее счастливой.
   * * * *
   Джо трясло, когда он скользнул на стул, оставленный Майком свободным, и взял ее за обе руки.
   - Я увезу тебя сегодня вечером, - сказал он. - Ты пойдешь со мной.
   Джо был напуган, она знала. Но он не хотел, чтобы она знала. Его руки были подобны льду, и его страх смешался с ее страхом, когда их руки встретились.
   - Он убьет тебя, Джо! Ты должен забыть меня!" - всхлипнула она.
   "Я не боюсь его. Я сильнее, чем ты думаешь. Он не посмеет подойти ко мне с ружьем, не здесь, при всех этих людях. Если он набросится на меня с кулаками, я врежу ему в челюсть крепкий левый, от которого он растянется!
   Она знала, что он не обманывал себя. Джо не хотел умирать больше, чем она.
   Человеку из Времени захотелось встать, подойти к двум испуганным детям и утешить их ободряющей улыбкой. Он сидел и смотрел, чувствуя, как их страх бурными волнами бьет в его мозг. Страх в умах мальчика и девочки, потому что они отчаянно хотели друг друга!
   Он пристально смотрел на них, и его глаза говорили с ними...
   Жизнь больше, чем вы знаете. Если бы вы могли путешествовать во Времени и увидеть, как велико человеческое мужество, если бы вы могли увидеть все его победы над отчаянием, горем и болью, вы бы знали, что бояться нечего! Ничего!
   Джо поднялся из-за стола, внезапно успокоившись, притих.
   - Пошли, - сказал он тихо. - Мы уходим отсюда прямо сейчас. Моя машина снаружи, и если Майк попытается нас остановить, я его починю!"
   Мальчик и девочка вместе направились к двери, юная и очень хорошенькая девочка и мальчик, внезапно выросший до полного мужского роста.
   Мунсон с сожалением смотрел, как они уходят. Когда они подошли к двери, девушка повернулась и улыбнулась, и мальчик тоже остановился, и они оба вдруг улыбнулись мужчине в плавках.
   Потом они исчезли.
   Мунсон встал, когда они исчезли, вышел из таверны.
   Было темно, когда он добрался до хижины. Он ужасно устал, и когда он увидел сидящего человека через освещенное окно, его охватила сильная тоска по компании.
   Он забыл, что не может поговорить с этим человеком, совершенно забыл о языковых трудностях. Но до того, как ему пришла в голову эта непреодолимая стихия, он уже был внутри каюты.
   Оказавшись там, он увидел, что проблема решена сама собой - этот человек был писателем и много часов подряд пил. Так что мужчина говорил все, не желая и не ожидая ответа.
   Это был моложавый красивый мужчина с седеющими висками и зоркими наблюдательными глазами. В тот момент, когда он увидел Мунсона, он начал говорить.
   - Добро пожаловать, незнакомец, - сказал он. - Искупался в океане, а? Не могу сказать, что мне это понравилось бы в такой поздний сезон!"
   Мунсон сначала боялся, что его молчание обескуражит писателя, но он не знал писателей...
   "Хорошо, когда есть с кем поговорить, - продолжал писатель. "Я сижу здесь весь день, пытаясь написать. Я скажу вам кое-что, чего вы, возможно, не знаете: вы можете ходить в лучшие отели и открывать ящик за ящиком лучшего вина, но иногда все равно не можете начать.
   Лицо писателя вдруг как будто постарело. Страх появился в его глазах, и он поднес бутылку к губам, отвернувшись от гостя, когда пил, как будто стыдясь того, что он должен делать, чтобы избежать отчаяния каждый раз, когда он сталкивается со своим страхом.
   Он пытался вернуть себе известность. Его величайший момент наступил много лет назад, когда его золотое перо прославило поколение сумасбродов.
   На одно бессмертное мгновение его гений вознес его к вершинам, и белое пламя гласности подарило ему ореол славы. Потом наступили скудные и горькие годы, пока, наконец, его репутация не погасла, как потухшая свеча в промозглой комнате в полночь.
   Он еще мог писать, но теперь страх и угрызения совести ходили с ним и не давали ему покоя. Большую часть времени он жестоко боялся.
   Мунсон слушал мысли писателя в сокрушенном сердцем молчании - мысли были настолько трагичны, что, казалось, не соответствовали естественному и красивому ритму его речи. Он никогда не предполагал, что чуткий и творческий человек - художник - может быть настолько брошен обществом, которое его гений помог обогатить.
   Взад и вперед расхаживал писатель, обнажая свои сокровенные мысли... Его жена была безнадежно больна, и будущее представлялось совершенно черным. Как он мог набраться силы воли, чтобы идти дальше, не говоря уже о том, чтобы писать?
   Он свирепо сказал: - Тебе можно говорить...
   Он остановился, словно впервые поняв, что рослый мужчина, сидевший в кресле у окна, даже не пытался заговорить.
   Это казалось невероятным, но большой человек слушал в полной тишине и с такой спокойной уверенностью, что его молчание приобрело красноречие, внушающее абсолютное доверие.
   Он всегда знал, что на свете есть несколько таких людей, чье сочувствие и понимание можно принять как должное. В таких людях было бесстрашие, выделявшее их из толпы, каменные указатели в пустынной пустыни, придающие уверенность усталому путнику своим непоколебимым постоянством, своей отражающей солнце силой.
   Таких людей на свете было немного, но иногда проживаешь всю жизнь, так и не встретив ни одного. Большой человек сидел и улыбался ему, спокойно излучая безмятежность того, кто видел жизнь от ее запутанных, недоступных корней вовне и свидетельствует по опыту, что весь рост здоров.
   Писатель вдруг остановился и выпрямился. Когда он посмотрел в глаза большого человека, его страхи, казалось, исчезли. Уверенность вернулась к нему, как прилив моря большими сияющими волнами творчества.
   * * * *
   Он вдруг понял, что может снова погрузиться в работу, может стучать в яркий звонкий колокольчик своего гения, пока его золотой голос не прозвучит сквозь вечность. В нем была еще одна великая книга, и сейчас она будет написана. Было бы написано...
   - Ты мне помог! он почти кричал. - Ты помог мне больше, чем ты думаешь. Не могу передать, как я вам благодарен. Ты не знаешь, что значит быть настолько парализованным от страха, что совсем не можешь писать!
   Человек из Времени молчал, но его глаза с любопытством сияли.
   Писатель повернулся к книжному шкафу и достал том в выцветшей обложке, когда-то переливавшейся всеми цветами радуги. Он сел и сделал надпись на форзаце.
   Затем он встал и с легким поклоном передал книгу гостю. Теперь он улыбался.
   "Это был мой первенец!" он сказал.
   "Человек из времени" сначала посмотрел на название... "По эту сторону рая" .
   Затем он открыл книгу и прочитал то, что автор написал на форзаце:
   С теплой признательностью за мужество, которое вернуло солнце.
   Ф. Скотт Фицджеральд.
   Мунсон поклонился в знак благодарности, повернулся и вышел из каюты.
   Утро застало его гуляющим по свежему лугу с блестящей росой на непокрытой голове и широких прямых плечах.
   Они никогда не найдут его, безнадежно сказал он себе. Они никогда не найдут его, потому что Время слишком велико, чтобы определить одного человека в такой огромной трате лет. Возвышающиеся гребни каждой эпохи могли быть видны, но не могло быть возврата к одному крошечному ничтожному пятну в могучем океане Времени.
   Пока он шел, его глаза искали поле и извилистую дорогу, по которой он шел в город. Еще вчера казалось, что эта дорога манит, и он шел по ней, страстно желая исследовать век столь примитивный, когда мысленное общение от ума к сознанию еще не заменило человеческую речь.
   Теперь он знал, что способность к речи, которую человечество уже давно переросло, никогда не перестанет действовать как барьер между ним и мужчинами и женщинами этой эпохи прошлого. Без этого он не мог надеяться найти здесь полное понимание и сочувствие.
   Он был по-прежнему один, и скоро наступит зима, и небо станет холодным и пустым...
   Машина Времени материализовалась перед ним так внезапно, что на мгновение его разум отказался принять ее как нечто большее, чем мучительную иллюзию, вызванную турбулентностью его мыслей. Вдруг она возвышалась на его пути, яркая и сияющая, и он двинулся вперед по мокрой от росы траве, пока его не остановила такая переполняющая радость, что ему показалось, что сердце его вот-вот разорвется.
   * * * *
   Рутелла вышел из машины с веселым смешком, как будто его ошеломленное выражение лица было самым забавным на свете.
   "Стой спокойно и позволь мне поцеловать тебя, дорогой", - сказал ее разум ему.
   Она стояла в яркой росе траве на цыпочках, ее гладкие темные волосы падали ей на плечи, необычайно хорошенькая девушка для жены человека, которого так мучают.
   "Вы нашли меня!" его мысли ликовали. "Ты вернулся один и искал, пока не нашел меня!"
   Она кивнула, ее глаза сияли. Так что Время было не так уж велико, чтобы его можно было точно определить, не тогда, когда два человека были так крепко связаны разумом и сердцем, что их мысли могли построить мост через Время.
   "Бюро эмоциональной адаптации проанализировало все, что я им рассказал. Твой психограф занял пятьдесят семь страниц, но именно твое отчаянное одиночество привело меня к тебе.
   Она поднесла его руку к губам и поцеловала.
   - Видишь ли, дорогая, навязчивый страх нелегко победить. Ни мужчина, ни женщина не могут победить его в одиночку. Историки рассказывают нам, что, когда первая пассажирская ракета отправилась на Марс, космический страх застал людей врасплох так же, как ваш страх охватил вас. Одиночество, полное запустение космоса были слишком велики для человеческого разума".
   Она улыбнулась своей любви. "Мы возвращаемся. Мы столкнемся с этим вместе, и мы победим его вместе. Теперь ты будешь не один. Дорогая, разве ты не видишь, что ты не болван, потому что ты чувствителен и наделен богатым воображением, потому ты и испытываешь страх. Это не то, чего нужно стыдиться. Ты просто был первым человеком на Земле, у которого развился новый и совершенно другой вид страха - Страх Времени.
   Мунсон протянул руку и нежно коснулся волос жены.
   Поднявшись в Обсерваторию Времени, ему непрошено пришла в голову мысль: Других он спас, а себя не смог спасти.
   Но сейчас это было совсем не так.
   он мог помочь себе сам. Он больше никогда не будет один! Руководствуясь твердой рукой любви и полного доверия, самопознание может стать блестящим оружием. Обратный путь мог оказаться трудным, но, крепко держась за руку жены, он не чувствовал ни дурных предчувствий, ни страха.
   ЧУВСТВИТЕЛЬНЫЙ ЧЕЛОВЕК, Пол Андерсон
   ГЛАВА I
   Таверна "Русалка" была искусно украшена. Огромные глыбы тесаного коралла для колонн и будок, тарпон и барракуда на стенах, фрески с изображением Нептуна и его двора, включая огромную анимированную картину балета русалки, привлекающую внимание. Но в широких кварцевых окнах виднелась только зыбкая зеленовато-голубая морская вода, а единственные живые рыбы, которые были видны, находились в аквариуме напротив бара. Тихоокеанской колонии не хватало гротескной красоты поселений Флориды и Кубы. Здесь они были каким-то рабочим городом, даже в своих рекреациях.
   Чувствительный человек на мгновение задержался в фойе, окинув торопливым взглядом большую круглую комнату. Было занято менее половины столов. Это был час междуцарствия, пока смена с двенадцати до восемнадцатисотого еще работала, а остальные давно закончили свои более дорогие развлечения. Конечно, их всегда было несколько поблизости - Дальгетти печатал их, глядя на них.
   Группа инженеров, вероятно, спорящих о прочности на сжатие новейшего танка подводной лодки, если судить по скучающим выражениям лиц трех или четырех девушек-рекордсменок, присоединившихся к ним. Биохимик, который, казалось, забыл на время о своем планктоне и водорослях и сосредоточил свои мысли на симпатичном молодом клерке с ним. Пара беспощадных кессониеров, устраивающихся за серьезной выпивкой.
   Ремонтник, компьютерщик, пилот танка, водолаз, владелец морского ранчо, шайка стенографисток, кучка весьма очевидных туристов, еще химики и металлурги - чувствительный человек отмахнулся от них всех. Были и другие, которые он не мог классифицировать с достаточной вероятностью, но после секундного колебания решил их тоже игнорировать. Осталась только группа с Томасом Бэнкрофтом.
   Они сидели в одном из коралловых гротов, пещере тьмы для обычного видения. Далгетти пришлось прищуриться, чтобы заглянуть внутрь, а приглушенный свет таверны казался резким, когда его зрачки были так расширены. Но да, это был Бэнкрофт, и рядом с ним стояла пустая кабинка.
   Далгетти расслабил глаза, приведя их к нормальному восприятию. Даже в короткий момент раскрытия флюороскопия вызвала у него головную боль. Он заблокировал его от сознания и пошел через этаж.
   Хозяйка остановила его прикосновением к руке, когда он собирался войти в свободную пещеру. Она была молодой, радужной ловушкой в своей короткой униформе. Со всеми деньгами, текущими в Тихоокеанскую колонию, они могли позволить себе декоративную помощь здесь.
   - Простите, сэр, - сказала она. "Они оставлены для вечеринок. Хочешь столик?
   "Я партия, - ответил он, - или скоро могу ею стать". Он немного отодвинулся в сторону, чтобы никто из группы Бэнкрофта не выглянул и не увидел его. "Если бы вы могли составить мне компанию..." Он нащупал ноту C, задаваясь вопросом, как такие вещи могут быть сделаны изящно.
   - Конечно, сэр. Она приняла это с гладкостью, которой он завидовал, и одарила его сногсшибательной улыбкой в ответ. - Просто устраивайся поудобнее.
   Далгетти быстрым движением шагнул в грот. Это не должно было быть просто. Грубые красные стены смыкались над ним, образуя пространство, достаточное для двадцати человек или около того. Несколько стратегически расположенных люминесцентных ламп давали жуткий подводный свет, которого было достаточно, чтобы видеть, но никто не мог заглянуть внутрь. Если кто-то хотел быть в абсолютном уединении, можно было задернуть тяжелую занавеску. Конфиденциальность - угу !
   Он сел за стол из коряги и прислонился спиной к кораллу. Закрыв глаза, он сделал усилие воли. Нервы его уже были натянуты до такой степени, что, казалось, вот-вот порвутся, и потребовались считанные секунды, чтобы скрутить его разум по нужным путям.
   Шум таверны поднялся от тихого бормотания до грохота прибоя, до огромной и острой волны. Голоса грохотали в его голове, пронзительные и низкие, резкие и тихие, бессмысленный поток разговоров, слитых в слова, слова, слова. Кто-то уронил стакан, и это было похоже на взрыв бомбы.
   Далгетти вздрогнул, прижавшись ухом к стенке грота. Наверняка до него дойдет достаточно их речи, даже через всю эту скалу! Уровень шума был высок, но человеческий разум, если он тренирован в концентрации, является эффективным фильтром. Внешний грохот отступил от сознания Дальгетти, и он медленно собрался в потоке звука.
   Первый мужчина: "- неважно. Что они могут сделать?"
   Второй мужчина: "Пожаловаться правительству. Вы хотите, чтобы ФБР было на нашем следе? Я не."
   Первый мужчина: "Успокойся. Они еще не сделали этого, и прошла хорошая неделя с тех пор, как...
   Второй мужчина: "Откуда вы знаете, что их нет?"
   Третий мужчина - тяжелый, властный голос. Да, Далгетти вспомнил это сейчас из речей по телевидению - это был сам Бэнкрофт: " Я знаю. У меня достаточно связей, чтобы быть уверенным в этом.
   Второй мужчина: "Хорошо, значит, они не сообщили об этом. Но почему нет?"
   Бэнкрофт: "Вы знаете, почему. Они не хотят, чтобы правительство вмешивалось в это больше, чем мы".
   Женщина: "Ну что, они так и будут сидеть и брать? Нет, они найдут способ...
   "ЗДРАВСТВУЙТЕ, МИСТЕР!!!"
   Далгетти подпрыгнул и обернулся. Его сердце начало биться быстрее, пока он не почувствовал, как задрожали его ребра, и он проклял собственное напряжение.
   - ПОЧЕМУ, В ЧЁМ ДЕЛО, МИСТЕР? ТЫ ВЫГЛЯДИШЬ-"
   Снова усилие, убавляющее громкость, сжимающее грохочущее сердце пальцами команды и тянущее его к отдыху. Он сфокусировал взгляд на вошедшей девушке. Это была девушка-регистратор, которую он просил, потому что должен был сидеть в этой кабинке.
   Теперь ее голос говорил на терпимом уровне. Очередная хорошенькая фигня. Он неуверенно улыбнулся. "Садись, милая. Мне жаль. Мои нервы на пределе. Что вы будете есть?
   - Дайкири, пожалуйста. Она улыбнулась и встала рядом с ним. Он набрал на дозаторе - коктейль для нее, виски и содовая для себя.
   - Ты здесь новенький, - сказала она. - Вас только что наняли или вы гость? Опять улыбка. - Меня зовут Гленна.
   - Зови меня Джо, - сказал Далгетти. На самом деле его имя было Саймон. - Нет, я здесь ненадолго.
   "Откуда вы?" она спросила. - Я сам из Нью-Джерси.
   "Доказательство того, что никто никогда не рождался в Калифорнии". Он ухмыльнулся. Контроль утверждался, его гоночные эмоции были сдержаны, и он снова мог ясно мыслить. - Я... ммм... просто плавучий. Сейчас у меня нет настоящего адреса".
   Диспенсер вылил напитки на поднос и высветил счет - 20 долларов. Неплохо, учитывая все. Он дал автомату полтинник, и он выдал сдачу: пятидолларовую монету и банкноту.
   - Что ж, - сказала Гленна, - за вас.
   "И ты." Он дотронулся до очков, думая, как сказать то, что должен был сказать. Черт возьми, он не мог сидеть здесь, просто болтая или обнимаясь, он пришел послушать, но... Сардонический монтаж всех детективных сериалов, которые он когда-либо видел, промелькнул в его голове. Любитель, который врывается и раскрывает дело, эй-хо . До сих пор он никогда не мог оценить все детали, связанные с этим.
   * * * *
   В нем было колебание. Он решил, что прямой подход - лучший выбор. Намеренно тогда он создал прохладную уверенность. Подсознательно он боялся этой девушки, чужой для его класса. Хорошо, вытолкните реакцию на поверхность, распознайте ее, подавите. Под столом его руки двигались в замысловатом символическом узоре, который помогал такому обузданию эмоций.
   - Гленна, - сказал он, - боюсь, я буду довольно скучной компанией. Дело в том, что я занимаюсь исследованиями в области психологии, учусь концентрироваться в различных условиях. Я хотел попробовать это в таком месте, понимаете. Он вынул купюру 2-C и положил перед ней. - Если бы ты просто посидел здесь тихо, думаю, не больше часа.
   "Хм?" Ее брови поднялись. Затем, пожав плечами и криво улыбнувшись: "Хорошо, ты за это платишь". Она взяла сигарету из плоского портсигара на поясе, закурила и расслабилась. Далгетти прислонился к стене и снова закрыл глаза.
   Девушка с любопытством наблюдала за ним. Он был среднего роста, коренастого телосложения, незаметно одет в синюю тунику с короткими рукавами, серые брюки и сандалии. Его квадратное курносое лицо было слегка веснушчатым, с карими глазами и довольно приятной застенчивой улыбкой. Ржавые волосы были коротко подстрижены. Молодой человек, догадалась она, лет двадцати пяти, совершенно обычный и неинтересный, если не считать мускулов борца и, конечно, его поведения.
   Ну, понадобилось всякое.
   Далгетти на мгновение забеспокоился. Не потому, что байка, которую он ей вручил, была тонкой, а потому, что она слишком близко подходила к истине. Он изгнал из себя неуверенность. Скорее всего, она ничего не поняла и даже не упомянула об этом. По крайней мере, не людям, на которых он охотился.
   Или кто за ним охотился?
   Сосредоточение, и снова потихоньку послышались голоса: "-может быть. Но я думаю, что они будут более упрямыми".
   Бэнкрофт: "Да. Проблемы слишком велики, чтобы несколько жизней имели значение. Тем не менее, Майкл Тай всего лишь человек. Он будет говорить.
   Женщина: "Его можно заставить говорить, вы имеете в виду?" У нее был один из самых холодных голосов, которые Далгетти когда-либо слышал.
   Бэнкрофт: "Да. Хотя я ненавижу крайние меры.
   Мужчина: "Какие еще возможности у нас есть? Он ничего не скажет, если его не заставят. А тем временем его люди будут рыскать по планете, чтобы найти его. Они хитрые люди.
   Бэнкрофт сардонически: "Что они могут сделать, пожалуйста? Требуется больше, чем любитель, чтобы найти пропавшего человека. Для этого требуются все ресурсы крупной полицейской организации. И последнее, чего они хотят, как я уже говорил, - это привлекать к этому правительство".
   Женщина: "Я не уверена в этом, Том. Ведь Институт - это юридическая группа. Его спонсирует правительство, и его влияние огромно. Его выпускники...
   Бэнкрофт: Да, это обучает дюжину разных психотехников. Он занимается исследованиями. Дает советы. Он публикует выводы и теории. Но поверьте мне, Психотехнический институт подобен айсбергу. Его настоящая природа и предназначение скрыты глубоко под водой. Нет, это не делает ничего незаконного, о чем я знаю. Его цели настолько велики, что полностью выходят за рамки закона".
   Мужчина: "Какие цели?"
   Бэнкрофт: "Хотел бы я знать. Знаете, у нас есть только намеки и догадки. Одна из причин, по которой мы схватили Тайге, - это желание узнать больше. Я подозреваю, что их реальная работа требует секретности".
   Женщина задумчиво: "Д-да, я понимаю, как это может быть. Если бы мир в целом осознавал, что им манипулируют, то манипулирование могло бы стать невозможным. Но куда же хочет нас завести группа Тайге?"
   Бэнкрофт: "Я не знаю, говорю вам. Я даже не уверен, что они действительно хотят... захватить власть. Что-то еще большее". Вздох. - Посмотрим правде в глаза, Тайге тоже крестоносец. По-своему он очень искренний идеалист. Просто у него неправильные идеалы. Это одна из причин, почему я не хотел бы видеть, как ему причиняют вред.
   Мужчина: "Но если выяснится, что мы должны..."
   Бэнкрофт: "Почему, тогда мы должны, вот и все. Но мне это не понравится".
   Мужчина: "Ладно, ты лидер, ты говоришь, когда. Но я предупреждаю вас, чтобы вы не ждали слишком долго. Говорю вам, что Институт - это больше, чем собрание неземных ученых. У них есть кто-то , кто ищет Тайге, и если они найдут его, могут быть настоящие проблемы.
   Бэнкрофт мягко: "Ну, сейчас трудные времена, или скоро будут. Мы могли бы также привыкнуть к этому".
   Разговор перешел в пустую болтовню. Далгетти застонал про себя. Ни разу они не упомянули о месте, где содержался их пленник.
   Ладно, человечек, что дальше? Томас Бэнкрофт был большой добычей. Его юридическая фирма была известна. Он был в Конгрессе и в кабинете. Даже при Лейбористской партии у власти он был уважаемым пожилым государственным деятелем. У него были друзья в правительстве, бизнесе, профсоюзах, гильдиях, клубах и лигах от Мэна до Гавайев. Стоило только произнести слово, и какой-нибудь темной ночью Далгетти вышибет зубы. Или, если он окажется брезгливым, Дальгетти может оказаться арестованным по обвинению вроде заговора и предстать перед судом в течение следующих шести месяцев.
   Подслушивая, он подтвердил подозрения Ульриха в Институте, что Томас Бэнкрофт был похитителем Тайге, но это не помогло. Если бы он пошел в полицию с этой историей, они бы (а) долго и громко смеялись; (б) посадили бы его для психиатрического исследования; Дети Института могли и примут соответствующие контрмеры.
   ГЛАВА II
   Конечно, это было только начало. Тропа была длинной. Но времени было ужасно мало, прежде чем они начали выворачивать мозг Тайге наизнанку. А по тропе шли волки.
   На мгновение Саймон Далгетти понял, во что вляпался.
   Казалось, прошла целая вечность, прежде чем толпа Бэнкрофта ушла. Глаза Далгетти последовали за ними из бара - четверо мужчин и женщина. Все они были тихие, воспитанные, солидного вида, в богатых темных свободных костюмах. Даже неуклюжий телохранитель, вероятно, был выпускником колледжа третьего класса. Их не сочтешь убийцами, похитителями и слугами тех, кто вернет политический бандитизм. Впрочем, подумал Дальгетти, они, вероятно, тоже не думали о себе в таком свете.
   Враг - старый и изменчивый враг, с которым боролись как с фашистами, нацистами, синтоистами, коммунистами, атомистами, американистами и Бог знает кем еще в течение кровавого века, - со временем стал хитрее. Теперь он мог обмануть даже самого себя.
   Чувства Далгетти пришли в норму. Это было внезапным огромным облегчением просто сидеть в тускло освещенной кабинке с хорошенькой девушкой, побыть на какое-то время просто человеком. Но его чувство миссии все еще было темно внутри него.
   "Извините, что так долго, - сказал он. - Выпей еще.
   - У меня только что был один. Она улыбнулась.
   Он заметил светящуюся цифру в 10 долларов на автомате и скормил ей две монеты. Затем, его нервы все еще тряслись, он набрал себе еще виски.
   - Ты знаешь тех людей в соседнем гроте? - спросила Гленна. - Я видел, как ты смотрел, как они уходят.
   "Ну, я хорошо знаю мистера Бэнкрофта, - сказал он. - Он живет здесь, не так ли?
   "У него есть дом на станции Чайка, - сказала она, - но он не очень часто бывает здесь, в основном на материке, я думаю".
   Далгетти кивнул. Он приехал в Пасифик Колони за два дня до этого, околачивался поблизости в надежде подобраться достаточно близко к Бэнкрофту, чтобы найти ключ к разгадке. Теперь он сделал это, и его выводы ничего не стоили. Он просто подтвердил то, что Институт уже считал весьма вероятным, не получив никакой новой информации.
   Ему нужно было обдумать свой следующий шаг. Он допил свой напиток. - Мне лучше уйти, - сказал он.
   - Мы можем поужинать здесь, если хочешь, - сказала Гленна.
   - Спасибо, я не голоден. Это было достаточно верно. Нервное напряжение, связанное с использованием его способностей, возбуждало дьявольский аппетит. Не мог он и слишком щедро распоряжаться своими средствами. "Может быть позже."
   "Хорошо, Джо, возможно, я увижусь с тобой". Она улыбнулась. "Ты смешной. Но вроде мило. Ее губы коснулись его, а затем она встала и ушла. Далгетти вышел за дверь и нажал на верхний боковой лифт.
   Он прошел много уровней. Таверна находилась под станционными кессонами возле главного якорного троса, выходя на глубокую воду. Над ним были склады, машинные отделения, кухни, все атрибуты современного существования. Он вышел из киоска на верхнюю палубу в тридцати футах над поверхностью. Там больше никого не было, и он подошел к перилам и оперся на них, глядя на воду и наслаждаясь одиночеством.
   Под ним ярусы спускались к главной палубе, плавные линии и изгибы, широкие листы прозрачного пластика, анимированные вывески, трава и клумбы небольшого парка, люди, идущие то быстро, то лениво. Огромная гиростабилизированная громада заметно не сдвинулась с длинной тихоокеанской зыби. Станция Пеликан была "центром" колонии, ее магазинами, театрами, ресторанами, услугами и развлечениями.
   Вода вокруг него была цвета индиго в вечернем свете, испещренная арабесками пены, и он слышал, как волны рокочут об отвесные стены. Небо над головой было высоким, с несколькими облаками на западе, приобретающими золотистый оттенок. Парящие чайки казались отлитыми из золота. Туман на темном востоке указывал на южное побережье Калифорнии. Он глубоко вздохнул, позволив нервам, мышцам и внутренностям расслабиться, отключив разум и превратившись на время в организм, который просто жил и радовался жизни.
   Обзор Далгетти во всех направлениях был перекрыт другими станциями, поднимающимися обтекаемыми корпусами, которые были Тихоокеанской колонией. Чтобы соединить их, было построено несколько воздушных мостов с гибкими натяжениями, но судоходство по-прежнему продолжалось. На юге он мог видеть черноту на воде, которая была морским ранчо. Его натренированная память подсказывала ему в ответ на мимолетный вопрос, что, согласно последним данным, восемнадцать целых три десятых процента мировых запасов продовольствия в настоящее время получают из модифицированных штаммов морских водорослей. Он знал, что процент быстро возрастет.
   В других местах были минералодобывающие заводы, рыбопромысловые базы, опытные и научно-исследовательские станции. Под плавучим городом, врезавшимся в континентальный шельф, находилось подводное поселение - нефтяные скважины, дополняющие процесс промышленного синтеза, добыча полезных ископаемых, разведка в резервуарах для поиска новых ресурсов, медленный рост вовне, когда люди научились погружаться глубже в холод и тьму. и давление. Это было дорого, но в перенаселенном мире не было выбора.
   Венера уже была видна, низкая и чистая на сумеречном горизонте. Дальгетти вдохнул в легкие влажный резкий морской воздух и с некоторой жалостью подумал о людях там - и на Луне, и на Марсе, и между мирами. Они проделывали огромную и душераздирающую работу, но он задавался вопросом, была ли она больше и значимее, чем эта работа здесь, в земных океанах.
   Или несколько страниц нацарапанных уравнений, брошенных в ящик стола в Институте. Достаточно. Далгетти заставил свой разум подчиниться, как сурово дрессированную собаку. Он тоже был здесь, чтобы работать.
   Силы, с которыми он должен столкнуться, казались чудовищными. Он был один человек, один против неведомо какой организации. До этого ему приходилось спасать еще одного человека - ну, до того, как история изменилась и пошла по ложному пути, по длинному нисходящему пути. У него были свои знания и способности, но они не остановили бы пулю. Они также не включали в себя обучение ведению такого рода войны. Война, которая не была войной, политика, которая не была политикой, а лишь горстка нацарапанных уравнений, книга, полная медленно собираемых данных, и куча мечтаний.
   У Бэнкрофта был Тай - где-то. Институт не мог просить помощи у правительства, даже если Институт в значительной степени был правительством. Возможно, он мог бы послать Далгетти несколько человек, но отрядов головорезов у него не было. И время было, как гончая, за ним по пятам.
   * * * *
   Чувствительный мужчина повернулся, внезапно почувствовав кого-то еще. Это был человек средних лет, худощавый, седой, с интеллектуальным оттенком лица. Он оперся на перила и тихо сказал: - Хороший вечер, не правда ли?
   - Да, - сказал Далгетти. "Очень хорошо."
   "Это место дает мне ощущение настоящего достижения", - сказал незнакомец.
   "Как так?" спросил Далгетти, не отказываясь от разговора.
   Человек смотрел на море и говорил тихо, как будто сам с собой. "Мне пятьдесят лет. Я родился во время Третьей мировой войны и вырос во время голода и последовавших за ним массовых безумий. Я видел себя сражающимся в Азии. Я беспокоился о бессмысленно растущем населении, давит на бессмысленно уменьшающиеся ресурсы. Я видел Америку, которая, казалось, была поровну разделена между упадком и безумием.
   "И все же я могу сейчас стоять и смотреть на мир, где у нас есть функционирующая Организация Объединенных Наций, где рост населения выравнивается, а демократическое правительство распространяется в страну за страной, где мы покоряем моря и даже выходим на другие планеты. . Все изменилось с тех пор, как я был мальчиком, но в целом все к лучшему".
   -- А, -- сказал Далгетти, -- родственная душа. Хотя, боюсь, все не так просто.
   Мужчина изогнул брови. - Значит, вы голосуете за консерваторов?
   "Лейбористская партия консервативна, - сказал Далгетти. "Доказательством чего является коалиция с республиканцами и неофедералистами, а также с некоторыми отколовшимися группами. Нет, меня не волнует, останется ли он в силе, преуспеют ли консерваторы или к власти придут либералы. Вопрос в том, кто будет контролировать группу у власти?"
   - Полагаю, членство, - сказал мужчина.
   "Но кто же является его членом? Вы не хуже меня знаете, что большим недостатком американского народа всегда было отсутствие интереса к политике".
   "Какая? Почему они голосуют, не так ли? Каков был последний процент?"
   "Восемь-восемь-три-семь. Конечно, они голосуют - после того, как им предъявили билет. Но сколько из них имеют отношение к выдвижению кандидатов или написанию платформ? Многие ли на самом деле найдут время, чтобы поработать над этим или даже написать своим конгрессменам? "Уорд хилер" по-прежнему вызывает презрение.
   "Слишком часто в нашей истории голосование было просто вопросом выбора между двумя хорошо смазанными машинами. Достаточно умная и решительная группа может захватить партию, сохранить название и лозунги и через несколько лет совершить полный закулисный поворот ". Слова Дальгетти пришли быстро, это была одна грань задачи, которой он посвятил свою жизнь.
   -- Две машины, -- сказал незнакомец, -- или четыре или пять, как у нас сейчас, по крайней мере лучше, чем одна.
   - Нет, если их всех контролирует одна и та же толпа, - мрачно сказал Дальгетти.
   "Но-"
   "Если вы не можете лизать их, присоединяйтесь к ним". А еще лучше, присоединяйтесь ко всем сторонам. Тогда ты не можешь проиграть".
   "Я не думаю, что это еще произошло", - сказал мужчина.
   - Нет, - сказал Далгетти, - не в Соединенных Штатах, хотя в некоторых других странах - неважно. Это все еще происходит, вот и все. Линии сегодня проводятся не нациями или партиями, а философиями, если хотите. Два взгляда на судьбу человека, пересекающие все национальные, политические, расовые и религиозные границы".
   - И что это за два взгляда? - тихо спросил незнакомец.
   "Вы можете назвать их либертарианцами и тоталитаристами, хотя последние не обязательно считают себя таковыми. Пик безудержного индивидуализма был достигнут, говоря юридическим языком, в девятнадцатом веке. Хотя на самом деле социальное давление и обычаи были более смирительной рубашкой, чем многие сегодня думают.
   "В двадцатом веке эта социальная жесткость - в манерах, морали, привычках мышления - рухнула. Эмансипация женщин, например, или легкий развод, или законы о частной жизни. Но в то же время правовой контроль снова стал ужесточаться. Правительство брало на себя все больше и больше функций, налоги становились все выше, жизнь человека все больше и больше ограничивалась правилами, говорящими "ты должен" и "ты не должен".
   "Ну, похоже, война уходит как институт. Это снимает большое давление. Были сняты такие мешающие ограничения, как призыв в армию или на работу или нормирование. К чему мы медленно приближаемся, так это к обществу, в котором человек имеет максимальную свободу как от закона, так и от обычаев. Возможно, больше всего он продвинулся в Америке, Канаде и Бразилии, но растет во всем мире.
   "Но есть элементы, которым не нравятся последствия подлинного либертарианства. И новая наука о человеческом поведении, массовом и индивидуальном, достигает строгой формулировки. Он становится самым мощным инструментом, который когда-либо был у человека, ибо тот, кто контролирует человеческий разум, будет контролировать и все, что человек может сделать. Эта наука может быть использована кем угодно, заметьте. Если вы прочитаете между строк, вы увидите, как разворачивается скрытая борьба за контроль над ним, как только он достигает зрелости и эмпирической пригодности".
   - Ах, да, - сказал мужчина. "Психотехнический институт".
   Далгетти кивнул, недоумевая, зачем он начал такую лекцию. Что ж, чем больше людей имеют хоть какое-то представление об истине, тем лучше, хотя знать всей правды им тоже не помешает. Еще нет.
   "Институт готовит так много людей для работы в правительстве и проводит так много консультативной работы, - сказал мужчина, - что иногда кажется, будто он незаметно берет на себя всю работу".
   Дальгетти слегка вздрогнул на закатном ветру и пожалел, что взял с собой плащ. Он устало подумал: " Вот оно снова". Вот какую историю они распространяют, не в наглых обвинениях, не все сразу, а медленно и тонко, тут шепотом, там намёком, кривым известием, якобы беспристрастной статьей... О да, знают свое прикладное семантика.
   "Слишком многие люди боятся такого исхода", - заявил он. "Это просто неправда. Институт является частной исследовательской организацией с федеральным грантом. Его записи открыты для всех".
   - Все записи? Лицо мужчины было расплывчатым в сгущающихся сумерках.
   Дальгетти показалось, что он различил скептически приподнятую бровь. Он не ответил прямо, но сказал: "В общественном сознании бытует смутное представление о том, что группа, владеющая полной наукой о человеке - которую Институт далеко не имеет - может "захватить власть" сразу и, манипуляциями какого-то неуказанного, но пугающе изощренного рода, правят миром. Теория состоит в том, что если вы точно знаете, на какие кнопки нажимать и так далее, мужчины будут делать именно то, что вы хотите, даже не подозревая, что ими руководят. Теория оказалась чистой промывкой струй".
   - О, я не знаю, - сказал мужчина. "В общих чертах это звучит довольно правдоподобно".
   Далгетти покачал головой. "Предположим, что я инженер, - сказал он, - и предположим, что я увидел, как на меня обрушилась лавина. Я мог бы точно знать, что делать, чтобы остановить это - где заложить динамит, где построить бетонную стену и так далее. Только знание не помогло бы мне. У меня не было бы ни времени, ни сил, чтобы использовать его.
   "Сходная ситуация и с человеческой динамикой, как массовой, так и индивидуальной. Нужны месяцы или годы, чтобы изменить убеждения человека, а когда у тебя сотни миллионов мужчин... - Он пожал плечами. "Социальные потоки слишком велики для всего, кроме самого легкого, самого постепенного контроля. На самом деле, пожалуй, самые ценные результаты, полученные на сегодняшний день, - это не те, которые показывают, что можно сделать, а что нельзя".
   "Вы говорите авторитетным голосом", - сказал мужчина.
   - Я психолог, - достаточно правдиво сказал Далгетти. Он не добавил, что он также является субъектом, наблюдателем и подопытным кроликом одновременно. - И я боюсь, что слишком много говорю. Перейти от плохого к голосу".
   - Ой, - сказал мужчина. Он прислонился спиной к перилам, и его призрачная рука протянула рюкзак. - Курить?
   - Нет, спасибо, не знаю.
   - Ты редкость. Короткая вспышка зажигалки высветила лицо незнакомца на фоне сумерек.
   "Я нашел другие способы расслабиться".
   "Повезло тебе. Я, кстати, сам профессор. Инглиш Литт в Колорадо".
   - Боюсь, в этом отношении я довольно грубый, - сказал Далгетти. На мгновение у него появилось чувство потери. Его мыслительный процесс стал слишком далек от обычного человеческого, чтобы он мог найти что-то в художественной литературе или поэзии. Но музыка, скульптура, живопись - было еще кое-что. Он смотрел на широкую мерцающую воду, на станции, темные на фоне первых звезд, и с истинным удовольствием смаковал множество симметрий и гармоний. Тебе нужны были такие же чувства, как у него, прежде чем ты мог понять, какой это прекрасный мир.
   - Я сейчас в отпуске, - сказал мужчина. Далгетти ничего не ответил. Через мгновение... - Вы тоже, я полагаю?
   Далгетти почувствовал легкий шок. Личный вопрос от незнакомца - ну, от такой девушки, как Гленна, иного и не ожидаешь, но профессор должен быть лучше приспособлен к обычаям частной жизни.
   - Да, - коротко сказал он. "Просто в гостях".
   "Кстати, меня зовут Тайлер, Хармон Тайлер".
   "Джо Томсон". Далгетти пожал ему руку.
   - Мы могли бы продолжить наш разговор, если ты собираешься ненадолго задержаться, - сказал Тайлер. - Вы затронули несколько интересных моментов.
   Далгетти задумался. Стоило бы остаться так же долго, как Бэнкрофт, в надежде узнать больше. "Может быть, я пробуду здесь еще пару дней", - сказал он.
   - Хорошо, - сказал Тайлер. Он посмотрел на небо. Он начал заполняться звездами. Палуба по-прежнему была пуста. Он бегал вокруг смутного вздымающегося громады метеорологической вышки, которая на ночь была включена в автоматику, и больше никого не было видно. Несколько люминесцентных ламп отбрасывали бледные лужи света на пластиковый пол.
   Взглянув на часы, Тайлер небрежно сказал: - Сейчас около девятнадцати тридцати часов. Если вы не против подождать до двадцати, я могу показать вам кое-что интересное.
   "Это что?"
   - Ах, ты удивишься. Тайлер усмехнулся. "Не многие знают об этом. Теперь, возвращаясь к тому моменту, который вы подняли ранее..."
   Полчаса прошли быстро. Больше всего говорил Далгетти.
   - ...и массовые действия. Посмотрите, в довольно грубом первом приближении состояние семантического равновесия в мировом масштабе, которого, конечно, никогда не существовало, было бы представлено уравнением вида:
   "Извините меня." Тайлер снова взглянул на сияющий циферблат. - Если вы не против остановиться на несколько минут, я покажу вам то странное зрелище, о котором говорил.
   "Э? О-о, конечно.
   Тайлер выбросил сигарету. Это был крошечный метеор во мраке. Он взял Далгетти за руку. Они медленно обошли метеобашню.
   Мужчины подошли с противоположной стороны и пошли им навстречу. Едва Дальгетти увидел их, как почувствовал укол в груди.
   Игольчатый пистолет!
   Мир ревел вокруг него. Он сделал шаг вперед, пытаясь закричать, но его горло сжалось. Палуба поднялась и ударила его, и его разум унесся во тьму.
   Откуда-то внутри него поднялась воля, сработали натренированные рефлексы, он призвал все, что осталось от его высасывающих сил, и боролся с анестезией. Его борьба с ним была похожа на блуждание в тумане. Снова и снова он терял сознание и поднимался, задыхаясь. Смутно, сквозь кошмар, он осознавал, что его несут. Однажды кто-то остановил группу в коридоре и спросил, что случилось. Ответ, казалось, пришел откуда-то издалека. "Не знаю. Он потерял сознание - просто так. Мы отвезем его к врачу".
   Целый век спускался на каком-то лифте. Стены эллинга плавно дрожали вокруг него. Его несли на борту большого судна, его не было видно сквозь серый туман. Какая-то притупленная часть его самого подумала, что это, очевидно, частный лодочный сарай, раз никто не пытается остановить - пытается остановить - пытается остановить...
   Затем наступила ночь.
   ГЛАВА III
   Он проснулся медленно, с сухой рвотой, и моргнул, открыв глаза. Шум воздуха, он летел, должно быть, его взяли на трифибии. Он попытался форсировать выздоровление, но его разум был все еще слишком парализован.
   "Здесь. Выпей это.
   Далгетти взял стакан и жадно выпил. По нему распространялись прохлада и уравновешенность. Вибрация внутри него исчезла, а головная боль притупилась настолько, что ее можно было терпеть. Он медленно огляделся и почувствовал первые приступы паники.
   Нет! Он подавил эмоции почти физическим толчком. Настало время для спокойствия и сообразительности и...
   Большой мужчина рядом с ним кивнул и высунул голову за дверь. - Думаю, теперь он в порядке, - сказал он. - Хочешь поговорить с ним?
   Глаза Далгетти блуждали по купе. Это была задняя каюта большого аэроглиссера, роскошно обставленная креслами с откидной спинкой и инкрустированным столом. Широкое окно выходило на лестницу.
   Пойманный! Это была чистая горечь, бессильная ярость на самого себя. Попал прямо в их объятия!
   Тайлер вошел в комнату, сопровождаемый парой крепких мужчин с каменными лицами. Он улыбнулся. - Извини, - пробормотал он, - но знаешь, ты играешь не в своей лиге.
   "Ага." Далгетти покачал головой. Криво скривил рот. "Я тоже не особо в этом разбираюсь".
   Тайлер ухмыльнулся. Это было сочувственное выражение. - Вы, шутники, неизлечимы, - сказал он. - Я рад, что ты так хорошо это воспринимаешь. Мы не намерены причинять вам вред".
   Скептицизм Дальгетти был мрачным, но ему удалось расслабиться. - Как ты ко мне попал? он спросил.
   "О, по-разному. Боюсь, ты был довольно неуклюжим. Тайлер сел за стол. Охранники остались стоять. - Мы были уверены, что Институт попытается нанести ответный удар, и тщательно изучили его и его персонал. Вас узнали, Далгетти, и известно, что вы очень близки с Тайге. Так ты шел за нами даже без маски...
   - Во всяком случае, вас заметили в колонии. Мы проверили ваши передвижения. Одна из девушек-рекордсменов рассказала о вас кое-что интересное. Мы решили, что лучше вас допросить. Я прощупал вас, насколько это мог сделать случайный знакомый, а затем отвел вас на рандеву. Тайлер развел руками. "Это все."
   Далгетти вздохнул, и его плечи поникли под внезапным огромным бременем уныния. Да, они были правы. Он был вне своей орбиты. - Ну, - сказал он, - что теперь?
   "Теперь у нас есть ты и Тайге", - сказал другой. Он достал сигарету. - Я надеюсь, что ты более склонен к разговору, чем он.
   - А если нет?
   "Понимаю это." Тайлер нахмурился. "Есть причины не торопиться с Тайге. Во-первых, он ценен как заложник. Но ты никто. И хотя мы не монстры, у меня мало сочувствия к фанатикам такого рода.
   -- А вот, -- сказал Дальгетти с легким сардонизмом, -- интересный пример семантической эволюции. Так как это, в общем-то, спокойный толерантный период, слово "фанатик" стало просто эпитетом - парень с другой стороны".
   - Так и будет, - отрезал Тайлер. "Вам нельзя будет останавливаться. Есть вопросы, на которые мы хотим получить ответы". Он поставил галочки на пальцах. "Каковы конечные цели Института? Как обстоит дело с их достижением? Как далеко это зашло? Что именно она узнала научным путем, чего не опубликовала? Как много он знает о нас?" Он тонко улыбнулся. "Ты всегда был близок с Тайге. Он вырастил тебя, не так ли? Ты должен знать столько же, сколько и он.
   Да , подумал Далгетти, Тай воспитал меня. Он был для меня настоящим отцом. Я был сиротой, и он принял меня, и он был хорошим.
   Перед его мысленным взором возник образ старого дома. Он лежал на широкой лесистой местности среди прекрасных холмов штата Мэн, где небольшая речка впадала в бухту с парусными лодками. Были соседи - тихо говорящие люди, в которых было что-то более реальное, чем знала большая часть безродного мира. И было много посетителей - мужчин и женщин с разумом, похожим на мерцающие лезвия меча.
   Он вырос среди интеллектов, устремленных в будущее. Они с Тайге много путешествовали. Они часто бывали в огромном пилоне главного здания Института. Они приезжали на родину Тайге, в Англию, по крайней мере раз в год. Но старый дом всегда был им дорог.
   Он стоял на гребне, длинном, низком и обветренном, сером, как часть земли. Днем он покоился в зеленых ослепляющих солнце деревьях или в блестящем чистом снегу. Ночью вы слышали скрип досок и одинокий звук ветра, шепчущий в трубе. Да, это было хорошо.
   И в этом было чудо. Он любил свои тренировки. Бескрайний мир внутри него был великолепной вещью для исследования. И это ориентировало его вовне, в реальный мир - он чувствовал ветер, и дождь, и солнечный свет, гордость высоких зданий и порыв скачущей лошади, плеск волн и смех женщин, и плавное таинственное мурлыканье огромных машин, с полнота, которая заставляла его жалеть окружающих его глухих, немых и слепых.
   О да, он любил эти вещи. Он был влюблен во всю вращающуюся планету и огромное небо над головой. Это был мир света, силы и быстрых ветров, и было бы горько покинуть его. Но Тайге был заперт во тьме.
   - Все, чем мы когда-либо были, - медленно сказал он, - было исследовательским и образовательным центром, чем-то вроде неофициального университета, специализирующегося на научном изучении человека. Мы не какая-то политическая организация. Вы удивитесь, насколько мы расходимся в наших личных мнениях".
   "Что из этого?" пожал плечами Тайлер. "Это нечто большее, чем политика. Ваша работа, если бы она была полностью развернута, изменила бы все наше общество, а может быть, и всю природу человека. Мы знаем , что вы узнали больше вещей, чем обнародовали. Поэтому вы резервируете эту информацию для собственного использования".
   - И вам это нужно для ваших целей?
   - Да, - сказал Тайлер. Через мгновение: "Я презираю мелодраму, но если вы не будете сотрудничать, вы получите работу. И у нас тоже есть Tighe, никогда не забывайте об этом. Один из вас должен сломаться, если увидит, как допрашивают другого.
   Мы идем в то же место! Мы едем в Тиге!
   Усилие удержать лицо и голос ровными было чудовищным. - Куда мы направляемся?
   "Остров. Мы должны быть там в ближайшее время. Я сам еще вернусь, но скоро придет мистер Бэнкрофт. Это должно убедить вас, насколько это важно для нас".
   Далгетти кивнул. "Могу я немного подумать? Для меня это непростое решение".
   "Конечно. Надеюсь, ты решишь правильно".
   Тайлер встал и ушел со своей охраной. Здоровяк, ранее подавший ему напиток, сидел там же, где и был все это время. Потихоньку психолог начал подтягиваться. Слабый гул турбин и свист реактивных двигателей и расколотого воздуха стали нарастать.
   "Куда мы идем?" он спросил.
   "НЕ МОГУ СКАЗАТЬ ВАМ ЭТОГО. ВСТРЕЧАЙСЯ, ХОРОШО?"
   - Но обязательно...
   Охранник не ответил. Но он думал. Ри-вилла-гхи-гей-доу - ни за что бы не произнес это чертово имя Спига... Блин, что за забытая богом дыра!... Может быть, я смогу съездить в Мексику... Эта маленькая девчонка в Гуаде...
   Далгетти сосредоточился. Ревилла - теперь он был у него. Ислас-де-Ревилладжигедо - небольшая группа в 350 или 400 милях от мексиканского побережья, мало посещаемая, с очень небольшим количеством жителей. Его эйдетическая память включилась, вызвав образ крупномасштабной карты, которую он когда-то изучал. Закрыв глаза, он отложил точное расстояние, широту и долготу отдельных островов.
   Подождите, чуть дальше к западу было одно пятнышко на карте, не относящееся к группе. И... он перебрал все факты, которые он когда-либо узнал о Бэнкрофте. Подождите, Бертран Мид, который, казалось, был главой всего движения - да, Мид владел этим крошечным островом.
   Так вот куда мы идем! Он откинулся назад, позволив усталости захлестнуть его. Пройдет еще некоторое время, прежде чем они прибудут.
   Далгетти вздохнул и посмотрел на звезды. Почему люди выстраивали такие неуклюжие созвездия, когда общий рисунок неба представлял собой большую и прекрасную гармонию? Он знал, что его личная опасность будет огромной, как только он окажется на земле. Пытки, увечья, даже смерть.
   Далгетти снова закрыл глаза. Почти сразу он уснул.
   ГЛАВА IV
   Они приземлились на маленьком поле, когда было еще темно. Выброшенный в сияние огней, у Далгетти не было возможности изучить окрестности. На страже стояли люди с винтовками "магнум", крутые на вид профессиональные головорезы в свободной серой форме. Далгетти послушно шел по бетону, по дорожке и через сад к вырисовывающейся изогнутой громаде дома.
   Он остановился всего на секунду, когда перед ними открылась дверь, и остановился, глядя в темноту. Море бурлило и шипело там, на широком пляже. Он уловил чистый соленый запах и наполнил легкие. Возможно, это был последний раз, когда он когда-либо дышал таким воздухом.
   "Поладить с тобой". Рука снова привела его в движение.
   Вниз по голому холодно освещенному коридору, вниз по эскалатору, в нутро острова. Еще одна дверь, комната за ней, небрежный толчок. Дверь захлопнулась за его спиной.
   Далгетти огляделся. Камера была маленькая, уныло обставленная, с койкой, туалетом и умывальником, с вентиляционной решеткой в одной стене. Ничего больше. Он попытался прислушаться с максимальной чуткостью, но слышал только отдаленное сбивчивое бормотание.
   Папа! он думал. Ты тоже где-то здесь.
   Он плюхнулся на койку и какое-то время анализировал эстетику планировки. В нем была какая-то приятная строгость, бессознательное равновесие полного функционализма. Вскоре Далгетти снова заснул.
   Его разбудил охранник с подносом для завтрака. Дальгетти попытался прочитать мысли человека, но не о чем было говорить. Он жадно поел под дулом пистолета, вернул поднос и снова заснул. То же самое было и в обед.
   Его чувство времени подсказывало ему, что было 14:35, когда он снова проснулся. На этот раз было трое мужчин, рослых особей. - Пошли, - сказал один из них. "Никогда не видел, чтобы такой парень бил себя по ушам".
   Далгетти встал, проведя рукой по волосам. Красные щетинки царапали его ладонь. Это было прикрытием, замещающим символом, чтобы вернуть его нервную систему под полный контроль. В процессе казалось, что он падает в огромную пропасть.
   - Сколько здесь твоих товарищей? он спросил.
   "Достаточно. А теперь иди!"
   Он уловил шепот мысли - пятьдесят охранников, не так ли? Да, наверное, пятьдесят.
   50! Дальгетти чувствовал себя натянутым, выходя между ними. Пятьдесят головорезов. И они были обучены, он знал это. В Институте узнали, что частная армия Бертрана Мида хорошо обучена. В этом нет ничего навязчивого - официально они были только слугами и телохранителями, - но стрелять они умели.
   И он был один посреди океана с ними. Он был один, и никто не знал, где он, и с ним можно было сделать что угодно. Ему было холодно, когда он шел по коридору.
   Дальше была комната со скамейками и письменным столом. Один из охранников указал на стул в конце. - Садись, - хмыкнул он.
   Далгетти представил. Ремни обвивали его запястья и лодыжки, удерживая его на подлокотниках и ножках тяжелого кресла. Другой застегивался на его талии. Он посмотрел вниз и увидел, что стул привинчен к полу. Один из охранников подошел к столу и включил магнитофон.
   В дальнем конце комнаты открылась дверь. Вошел Томас Бэнкрофт. Это был крупный мужчина, плотный, но крепкого здоровья, его одежда была сшита с хорошим вкусом. Белогривый, львиный, с красивыми румяными чертами лица и острыми голубыми глазами. Он слабо улыбнулся и сел за письменный стол.
   Женщина была с ним - Далгетти пристально посмотрел на нее. Она была для него новой. Она была среднего роста, немного худощавая, со слишком коротко остриженными светлыми волосами, на широких славянских чертах лица не было макияжа. Молодой, в тяжелом состоянии, двигается твердым мужским шагом. С этими раскосыми серыми глазами, изящно изогнутым носом и широким угрюмым ртом она могла бы быть красавицей, если бы захотела.
   Один из современных , подумал Дальгетти. Машина из плоти и крови, пытающаяся превзойти мужчин, разочарованная и несчастная, сама того не осознавая, и тем более горькая от этого.
   На короткое время в нем промелькнула печаль, огромная жалость к миллионам людей. Они не знали себя, они боролись с собой, как дикие звери, завязанные в узлы, застывшие в кошмаре. Человек мог бы быть таким, если бы у него был шанс.
   Он взглянул на Бэнкрофта. -- Я вас знаю, -- сказал он, -- но боюсь, что дама имеет передо мной преимущество.
   - Мой секретарь и главный помощник, мисс Казимир. Голос политика был звучным, прекрасно управляемым инструментом. Он перегнулся через стол. Диктофон у его локтя жужжал в плоской звуконепроницаемой тишине.
   "Г-н. Далгетти, - сказал он, - я хочу, чтобы вы поняли, что мы не изверги. Однако есть вещи слишком важные для обычных правил. Войны из-за них велись в прошлом и вполне могут начаться снова. Всем заинтересованным будет легче, если вы будете сотрудничать с нами сейчас. Никто никогда не узнает, что вы это сделали.
   -- Предположим, я отвечу на ваши вопросы, -- сказал Дальгетти. - Откуда ты знаешь, что я скажу правду?
   "Неоскополамин, конечно. Я не думаю, что вы были вакцинированы. Это слишком смущает разум, чтобы мы могли расспрашивать вас об этих сложных вещах под его влиянием, но мы обязательно узнаем, правильно ли вы отвечаете на наши нынешние вопросы".
   "И что тогда? Ты просто отпустишь меня?
   Бэнкрофт пожал плечами. "Почему бы и нет? Возможно, нам придется задержать вас здесь на какое-то время, но вскоре вы перестанете иметь значение и сможете безопасно выйти на свободу.
   Далгетти задумался. Даже он мало что мог сделать против наркотиков правды. Были и более радикальные операции, например префронтальная лоботомия. Он вздрогнул. Кожаные ремни были влажными на его тонкой одежде.
   Он посмотрел на Бэнкрофта. - Чего ты действительно хочешь? он спросил. - Почему вы работаете на Бертрана Мида?
   Тяжелые губы Бэнкрофта растянулись в улыбке. - Я думал, ты должен отвечать на вопросы, - сказал он.
   - Буду я или нет, зависит от того, чьи это вопросы, - сказал Далгетти. Остановись на время! Отложи, момент ужаса, отложи! "Откровенно говоря, то, что я знаю о Миде, не делает меня дружелюбным. Но я могу ошибаться".
   "Г-н. Мид - выдающийся руководитель.
   "Ага. Он также является силой, стоящей за чертовски большим количеством политических деятелей, включая вас. Он настоящий босс акционистского движения".
   - Что ты об этом знаешь? - резко спросила женщина.
   "Это сложная история, - сказал Дальгетти, - но, по существу, акционизм - это мировоззрение . Мы все еще восстанавливаемся после мировых войн и их последствий. Повсюду люди отходят от великих расплывчатых причин, написанных с большой буквы, к более прохладному и ясному взгляду на жизнь.
   "Это похоже на эпоху Просвещения восемнадцатого века, которая также последовала за периодом беспорядков между конфликтующими фанатиками. Даже в народном сознании растет вера в разум, дух умеренности и терпимости. Выжидательное отношение ко всему, в том числе к наукам и особенно к новой недоработанной науке психодинамике. Мир хочет немного отдохнуть.
   "Ну, у такого состояния ума есть свои недостатки. Он производит замечательные структуры мысли, но в них есть что-то холодное. Так мало настоящей страсти, так много осторожности - например, искусство становится все более стилизованным. Старые символы, такие как религия, суверенное государство и определенная форма правления, за которые когда-то умирали люди, открыто высмеиваются. Мы можем сформулировать семантическое условие в Институте в очень точном уравнении.
   - И тебе это не нравится. Вашему типу мужчин нужно что-то большое. И одного конкретного размера недостаточно. Вы могли бы посвятить свою жизнь науке, межпланетной колонизации или социальной коррекции, как с радостью делают многие люди, но это не для вас. В глубине души вы упускаете универсальный образ отца.
   "Вы хотите всемогущую церковь, или всемогущее государство, или что-то всемогущее , огромный туманный символ, который требует всего, что у вас есть, и дает взамен только чувство принадлежности". Голос Далгетти был резким. "Короче говоря, вы не можете стоять на собственных психических ногах. Вы не можете смотреть правде в глаза, что человек - существо одинокое и что его цель должна исходить из него самого".
   Бэнкрофт нахмурился. "Я пришел сюда не для того, чтобы читать лекции, - сказал он.
   -- Будь по-твоему, -- ответил Дальгетти. "Я думал, вы хотите знать, что я знаю об акционизме. Это на неточном словесном языке. По сути, вы хотите быть Лидером в Деле. Ваши люди, которые не просто наняты, хотят быть Последователями. Только в наши дни вокруг нет Дела, кроме здравого смысла улучшения человеческой жизни.
   Женщина, Казимир, склонилась над столом. В ее глазах была любопытная напряженность. "Вы только что сами указали на недостатки", - сказала она. "Это декадентский период" .
   - Нет, - сказал Далгетти. - Если только ты не настаиваешь на нагруженных коннотациях. Это необходимый период отдыха. Время отдачи для всего общества - ну, в формулировке Тайге все это прекрасно работает. Нынешнее положение дел должно сохраняться еще около семидесяти пяти лет, считают в Институте. Мы надеемся, что за это время разум сможет настолько прочно внедриться в базовую структуру общества, что, когда придет следующая мощная волна страсти, она не настроит людей друг против друга.
   "Настоящее, ну, аналитическое. Пока мы переводим дыхание, мы можем начать понимать себя. Когда наступит следующий синтетический - творческий или крестовый период, если хотите, - он будет более разумным, чем все, что было раньше. И человек не может позволить себе снова сойти с ума. Не в том же мире с литиевой бомбой.
   Бэнкрофт кивнул. - А вы в Институте пытаетесь контролировать этот процесс, - сказал он. - Вы пытаетесь растянуть период - черт возьми, упадка! О, Далгетти, я тоже изучал современную школьную систему. Я знаю, как тонко внушают идеи подрастающему поколению - через политику, сформулированную вашими людьми в правительстве".
   "Внушенный? Тренировался, я бы сказал. Обучен сдержанности и критическому мышлению". Далгетти усмехнулся одним уголком рта. - Ну, мы здесь не для того, чтобы спорить об общих чертах. В частности, Мид считает, что у него есть миссия. Он естественный лидер Америки - в конечном счете, через ООН, в которой мы все еще сильны, мира. Он хочет восстановить то, что он называет "наследственными добродетелями" - видите ли, я слушал его речи и ваши, Бэнкрофт.
   Эти добродетели состоят из повиновения, физического и умственного, "установленной власти" - из "динамизма", который с практической точки зрения означает, что люди должны подпрыгивать, когда он отдает приказ, - из... О, зачем продолжать? Это старая история. Жажда власти, воссоздание Абсолютного Состояния, на этот раз в планетарном масштабе.
   "Психологическими обращениями к одним и обещаниями вознаграждения другим он заработал множество последователей. Но он достаточно проницателен, чтобы понимать, что он не может просто устроить революцию. Он должен заставить людей хотеть его. Он должен повернуть вспять социальный поток, пока он не вернется к авторитаризму, а он будет на вершине.
   "И тут, конечно же, вступает в дело Институт. Да, мы разработали теории, которые хотя бы в начале объясняют исторические факты. Дело было не столько в сборе данных, сколько в изобретении строгой самокорректирующейся символики, и наша параматематика, похоже, именно этим и занимается. Мы не опубликовали все наши выводы из-за возможных применений. Если вы точно знаете, как это сделать, вы можете придать мировому обществу практически любой желаемый вид - лет через пятьдесят или меньше! Вам нужны наши знания для ваших целей!
   Далгетти замолчал. Наступило долгое затишье. Его собственное дыхание казалось неестественно громким.
   "Хорошо." Бэнкрофт снова медленно кивнул. - Вы не сказали нам ничего, чего мы не знали.
   - Мне это прекрасно известно, - сказал Далгетти.
   - Ваша формулировка была довольно недружелюбной, - сказал Бэнкрофт. "Чего вы не цените, так это отвратительного застоя и цинизма этого века".
   "Теперь ты используешь нагруженные слова, - сказал Далгетти. "Факты просто есть . Нет смысла выносить моральные суждения о реальности, единственное, что вы можете сделать, это попытаться ее изменить".
   - Да, - сказал Бэнкрофт. - Хорошо, мы пытаемся. Вы хотите нам помочь?
   "Вы могли бы выбить меня из колеи, - сказал Далгетти, - но это не научит вас науке, на изучение которой уходят годы".
   - Нет, но мы бы знали, что у вас есть и где это найти. На нашей стороне есть хорошие мозги. Имея ваши данные и уравнения, они смогут понять это". Бледные глаза совсем похолодели. "Кажется, вы не цените свое положение. Вы заключенный, понимаете?
   Далгетти напряг мышцы. Он не ответил.
   Бэнкрофт вздохнул. - Приведите его, - сказал он.
   Один из охранников вышел. Сердце Далгетти остановилось. Папа , подумал он. В нем была тоска. Казимир подошел и встал перед ним. Ее глаза искали его.
   - Не будь дурой, - сказала она. "Это больнее, чем ты думаешь. Расскажи нам."
   Он посмотрел на нее. Боюсь , подумал он. Бог знает, я боюсь. Его собственный пот был едким в ноздрях. - Нет, - сказал он.
   - Говорю тебе, они все сделают! У нее был приятный голос, низкий и мягкий, но теперь он стал грубым. Ее лицо было бесцветным от напряжения. - Давай, мужик, не осуждай себя на - безрассудство!
   Здесь было что-то странное. Чувства Далгетти начали протягиваться. Она наклонилась ближе, и он знал признаки ужаса, даже если она пыталась их скрыть. Она не такая крутая, как кажется, но тогда почему она с ними?
   Он бросил блеф. - Я знаю, кто ты, - сказал он. - Рассказать твоим друзьям?
   - Нет! Она отступила назад, напрягшись, и его обостренные чувства уловили запах страха. Через мгновение появился контроль, и она сказала: "Хорошо, пусть будет по-твоему".
   А внизу мысль, замедленная липкой паникой: " Знает ли он, что я из ФБР? "
   ФБР! Он дернулся за ремни. О боги!
   Спокойствие вернулось к нему, когда она подошла к своему вождю, но его разум гудел. Да, почему бы и нет? Сотрудники института имели мало связей с федеральными детективами, которые после упразднения дискредитировавшей себя Службы безопасности возобновили широкие функции. Они вполне могли сами усомниться в Бертране Миде, подбросив к нему оперативников. Среди них были и женщины, а женщина всегда была менее заметной, чем мужчина.
   Он почувствовал холодок. Последнее, чего он хотел, это присутствие здесь федерального агента.
   Дверь снова открылась. Четверка охранников привела Майкла Тайге. Британец остановился, глядя перед собой. " Саймон! Это был резкий звук, полный боли.
   - Они причинили тебе боль, папа? - очень мягко спросил Далгетти.
   - Нет, нет, пока нет. Серая голова качнулась. "Но ты...."
   - Успокойся, папа, - сказал Далгетти.
   Охранники подтолкнули Тайге к скамейке в первом ряду и усадили его. Старик и юноша встретились взглядами в пустом пространстве.
   Тайге говорил с ним скрытно. Чем ты планируешь заняться? Я не могу сидеть и позволять им...
   Дальгетти не мог ответить, не услышав, но покачал головой. - Я буду в порядке, - ответил он вслух.
   Как вы думаете, вы можете сделать перерыв? Я постараюсь помочь вам.
   - Нет, - сказал Далгетти. "Что бы ни случилось, ты лежишь низко. Это порядок."
   Он отключил чувствительность, когда Бэнкрофт рявкнул: "Хватит. Один из вас уступит. Если доктор Тай не согласится, мы поработаем над ним и посмотрим, выдержит ли мистер Далгетти.
   Он махнул рукой, доставая сигару. Двое головорезов подошли к креслу. В руках у них были резиновые шланги.
   Первый удар пришелся Дальгетти по ребрам. Он этого не чувствовал - у него вырвало блок нервов, - но у него стучали зубы. И пока он был бесчувственным, он не смог бы слушать...
   Еще удар, и еще. Далгетти сжал кулаки. что делать, что делать? Он посмотрел на стол. Бэнкрофт курил и наблюдал так бесстрастно, как будто это был какой-то довольно интересный эксперимент. Казимир повернулся к ней спиной.
   - Здесь что-то смешное, шеф. Один из головорезов выпрямился. - Я не думаю, что он ничего не чувствует.
   "Допинг?" Бэнкрофт нахмурился. - Нет, это вряд ли возможно. Он потер подбородок, изумленно глядя на Далгетти. Казимир обернулся, чтобы посмотреть. Пот заливал лицо Майкла Тайя, блестевшее в холодном белом свете.
   - Он все еще может быть ранен, - сказал охранник.
   Бэнкрофт поморщился. "Мне не нравятся прямые увечья, - сказал он. - Но все же - я предупреждал тебя, Далгетти.
   - Уходи, Саймон , - прошептал Тайге. " Уходи отсюда. "
   Рыжая голова Далгетти поднялась. Решение кристаллизовалось внутри него. Он никому не поможет со сломанной ногой, раздробленной ступней, выбитым глазом, обожженными легкими - а Казимир из ФБР, она могла бы что-то сделать в этом конце, несмотря ни на что.
   Он проверил ремни. Четверть дюйма кожзаменителя - он может сломать их, но не сломает ли он при этом свои кости?
   Есть только один способ узнать это , мрачно подумал он.
   - Я возьму паяльную лампу, - сказал один из охранников в задней части комнаты. Его лицо было совершенно бесстрастным. "Большинство этих головорезов, должно быть, идиоты", - подумал Дальгетти. Таковыми были большинство охранников в лагерях смерти двадцатого века. Никакого неудобного сочувствия к человеческой плоти, которую они ломали, содрали и сожгли.
   Он собрался. На этот раз это была ярость, облако ярости поднималось в его сознании, рваная красная дымка застилала его глаза. Чтобы они осмелились !
   Он зарычал, когда в нем нарастала сила. Он даже не почувствовал лямки, когда они лопнули. Это же движение понесло его через комнату к двери.
   Кто-то крикнул. На его пути вскочил стражник, гигантский мужчина. Кулак Далгетти прыгнул перед ним, раздался треск, и головорез ударился о собственный позвоночник. Далгетти уже прошел мимо него. Дверь была закрыта перед его носом. Дерево разбилось, когда он прошел через него.
   За ним просвистела пуля. Он увернулся по коридору, вверх по ближайшим ступенькам, стены расплылись от его собственной скорости. Еще одна пуля врезалась в панель рядом с ним. Он свернул за угол, увидел окно и, прыгая, прикрыл глаза рукой.
   Пластик был прочным, но сто семьдесят фунтов ударили по нему со скоростью пятнадцать футов в секунду. Далгетти прошел!
   Солнечный свет вспыхнул в его глазах, когда он упал на землю. Перевернувшись и вскочив на ноги, он пошел через лужайку и сад. Пока он бежал, его зрение охватывало пейзаж. В этом состоянии страха и гнева он не мог много думать, но его память хранила данные для повторной проверки.
   ГЛАВА V
   Дом представлял собой беспорядочное двухэтажное сооружение, сплошь изгибы и плоскости между пальмами, а остров стремительно спускался от фасада к пляжу и пристани. С одной стороны аэродром, с другой казармы охраны. Сзади, в направлении движения Дальгетти, земля стала неровной и дикой, камни, песок, пилы и заросли пальм, взбираясь вверх на добрых две мили. Со всех сторон он мог видеть бесконечное голубое сияние океана. Где он мог спрятаться?
   Он не замечал режущих лезвий, сквозь которые мчался, и сухое глотание его легких было чем-то ужасно далеким. Но когда пуля проходила мимо одного уха, он это слышал и прибавлял скорость из какой-то неведомой глубины. Оглянувшись назад, он увидел, что его преследователи выбегают из дома, люди в сером, с ружьями, мигающими в лучах жаркого солнца.
   Он нырнул в заросли, плюхнулся и на животе пополз по возвышенности. На противоположной стороне он снова выпрямился и побежал вверх по длинному склону. Еще слизняк и еще. Теперь они отставали почти на милю, но у их орудий была большая досягаемость. Он низко наклонялся, делая зигзаги на бегу. Пули взметали вокруг него брызги песка.
   На его пути маячил шестифутовый обрыв, черный вулканический камень блестел, как мокрое стекло. Он ударил его на полной скорости. Он почти прошел по его поверхности и в тот момент, когда его инерция иссякла, схватился за корень и рванул наверх. Он снова исчез из их поля зрения. Он обогнул еще одну каменную глыбу и остановился. У его ног отвесная скала опускалась почти на сотню футов к белой дымке прибоя.
   Далгетти глотнул воздуха, напрягая легкие, как мехи. "Долгий прыжок вниз", - с головокружением подумал он. Если он не раскроет себе череп на рифе, его вполне может унести море. Но другого выхода у него не было.
   Он сделал быструю оценку. Он пробежал вверх две мили чуть более чем за девять минут, что, безусловно, является рекордом для такой местности. Погоне потребуется еще десять или пятнадцать, чтобы добраться до него. Но он не мог вернуться незамеченным, и на этот раз они будут достаточно близко, чтобы наполнить его свинцом.
   Ладно, сынок , сказал он себе. Вы собираетесь уклониться сейчас, в более чем одном смысле.
   Его легкая непромокаемая одежда, оборванная островной растительностью, не помешала бы там внизу, но он снял сандалии и засунул их в сумку на поясе. Слава богам, физическая сторона его тренировок включала водные виды спорта. Он двигался вдоль края утеса, ища место, чтобы нырнуть. Ветер свистел у его ног.
   Там - там. Никаких видимых камней, хотя прибой кипел и дымился. Он втянул всю энергию обратно в себя, согнул колени и взмахнул складным ножом в воздухе.
   Море было ударом молота по его телу. Он вынырнул, корчась и кувыркаясь, набрал полный рот воздуха, который наполовину был соленым брызгом, и снова оказался под водой. Камень царапнул ему ребра. Он делал длинные штрихи, всегда вверх, к ослепительно-белому мерцанию света. Он добрался до гребня одной волны и оседлал ее, скользя по остроконечному рифу.
   Мелководье. Ослепленный непрекращающимся дождем соляного тумана, оглушенный ревом и грохотом моря, он ощупью брел к берегу. У подножия скалы тянулся узкий галечный пляж. Он двигался вдоль нее, выискивая место, где можно было бы спрятаться.
   Вон там - истертая морем пещера, глубиной футов в десять, дно которой покрыто довольно тихой водой на ярд или около того. Он плюхнулся внутрь и лег, усталость сжимала его руку.
   Было шумно. Глухой резонанс звука заполнил пещеру, как внутреннюю часть барабана, но он этого не заметил. Он лежал на камнях и песке, его разум по спирали уходил в бессознательное состояние, а тело восстанавливалось самостоятельно.
   Вскоре он пришел в себя и огляделся. В пещере было сумрачно, и только отфильтрованный зеленоватый свет различал черные стены и медленно бурлящую воду. Никто не мог видеть много под поверхностью - хорошо. Он изучал себя. Разорванная одежда, ушибленное тело и длинная кровоточащая рана на боку. Это было нехорошо. Пятно крови на воде выдало бы его, как крик.
   Поморщившись, он сжал края раны и пожелал, чтобы кровотечение остановилось. К тому времени, когда у него образовался достаточно хороший сгусток, чтобы ослабить его концентрацию, охранники спустились вниз, чтобы найти его. У него осталось не так много минут. Теперь он должен был сделать противоположное энергетическому. Он должен был замедлить обмен веществ, облегчить сердцебиение, снизить температуру тела, притупить свой бешеный мозг.
   Он начал двигать руками, раскачиваясь взад-вперед, бормоча автогипнотические формулы. Его заклинания, как назвал их Тайге. Но это были лишь стилизованные жесты, приводящие к возникновению условных рефлексов в глубине продолговатого мозга. Теперь я ложусь спать ....
   Тяжёлый, тяжёлый - веки его опустились; мокрые стены уходят в кромешную тьму, рука держит его голову. Шум прибоя стих, превратился в шорох, юбки матери, которую он никогда не знал, вошли, чтобы пожелать ему спокойной ночи. Прохлада накрыла его, как вуали, одна за другой спадающие с его головы. На улице была зима, и его кровать была уютной.
   Когда Дальгетти услышал приближающийся стук ботинок - еле-еле сквозь океан и собственную сонливость - он почти забыл, что должен был сделать. Нет, да, теперь он знал. Сделайте несколько длинных глубоких вдохов, насытите кровь кислородом, затем один раз наполните легкие и скользите вниз под поверхность.
   Он лежал в темноте, почти не слыша смутно слышимых голосов.
   - Пещера здесь - место, где он может спрятаться.
   - Нет, я ничего не вижу.
   Скрип ног по камню. "Ой! Ударил свой чертов палец на ноге. Нет, это закрытая пещера. Его здесь нет.
   "Хм? Тогда посмотри на это. Пятна крови на этой скале, верно? По крайней мере, он был здесь.
   - Под водой? Приклады прощупывались, но не могли прозвучать на входе.
   Женский голос. - Если он прячется внизу, ему придется подняться наверх, чтобы подышать воздухом.
   "Когда? Мы должны обыскать весь этот чертов пляж. Вот, я просто дам воду.
   Казимир, резко... Не будь дураком. Ты даже не узнаешь, если ударишь его. Никто не может задержать дыхание более чем на три минуты".
   - Да, верно, Джо. Как долго мы здесь?
   - Думаю, одну минуту. Дайте ему еще парочку. Крипес! Видишь, как он бежал? Он не человек!"
   - Однако его можно убить. Я думаю, что он просто катается там в прибое. Это может быть рыбья кровь. Какой-то 'куда погнался здесь за другой рыбой и укусил ее.
   Казимир: "Или если его тело занесло внутрь, оно в безопасности. Есть сигарета?
   "Вот вы, мисс. Но скажите, я никогда не думала спрашивать. Почему ты пошла с нами?
   Казимир: "Я так же хорошо стреляю, как и ты, Бастер, и я хочу быть уверен, что работа сделана правильно".
   Пауза.
   Казимир: "Почти пять минут. Если он может подняться сейчас, он тюлень. Особенно с учетом того, что его тело испытывает кислородное голодание после всего этого бега.
   В медлительности Дальгетти читалось холодное удивление по поводу этой женщины. Он прочитал ее мысли, она из ФБР, но, казалось, ей не терпелось выследить его.
   - Ладно, пошли отсюда.
   Казимир: "Ты продолжай. Я подожду здесь на всякий случай и скоро подойду к дому. Я устал ходить за тобой по пятам".
   "Хорошо. Пошли, Джо.
   Прошло еще около четырех минут, прежде чем боль и напряжение в легких стали невыносимыми. Дальгетти знал, что будет беспомощен, когда встанет, все еще в полуспящем состоянии, но его тело требовало воздуха. Медленно он вышел на поверхность.
   Женщина ахнула. Затем автомат прыгнул ей в руку и сел между его глаз. "Хорошо, друг. Выходи." Голос у нее был очень низкий и слегка дрожащий, но в нем была мрачность.
   Дальгетти взобрался на уступ рядом с ней и сел, свесив ноги, сгорбившись от страданий возвращающихся сил. Когда он полностью проснулся, он посмотрел на нее и обнаружил, что она переместилась в дальний конец пещеры.
   - Не пытайся прыгнуть, - сказала она. Ее глаза поймали смутный свет в широком мерцании, наполовину испуганном. - Я не знаю, что с тобой делать.
   Далгетти глубоко вздохнул и сел прямо, опираясь на холодный скользкий камень. - Я знаю, кто ты, - сказал он.
   "Кто тогда?" она бросила вызов.
   - Вы агент ФБР, внедрённый в Бэнкрофт.
   Ее взгляд сузился, губы сжались. "Что заставляет вас думать так?"
   - Неважно - ты. Это дает мне определенную власть над вами, какими бы ни были ваши цели.
   Светловолосая голова кивнула. "Я задавался этим вопросом. То замечание, которое вы мне сказали внизу, в камере, наводило на мысль... что ж, я не могу рисковать. Особенно, когда ты показал себя чем-то экстраординарным, щелкнув лямками и распахнув дверь. Я пришел вместе с поисковой группой в надежде найти вас.
   Он должен был восхищаться быстрым умом за широким гладким лбом. - Ты, черт возьми, чуть не убила - ради них, - обвинил он ее.
   - Я не могла сделать ничего подозрительного, - ответила она. - Но я полагал, что ты не прыгнул со скалы в отчаянии. Вы, должно быть, имели в виду какое-то укрытие, и наиболее вероятным казалось под водой. Учитывая то, что ты уже сделал, я был почти уверен, что ты можешь задерживать дыхание ненормально долго. Ее улыбка была немного шаткой. - Хотя я не думал, что это будет нечеловечески долго.
   "У тебя есть мозги, - сказал он, - но сколько сердца?"
   "Что ты имеешь в виду?"
   - Я имею в виду, ты собираешься бросить нас с доктором Тайге на растерзание волкам? Или ты поможешь нам?"
   - Это зависит, - медленно ответила она. "Для чего ты здесь?"
   Его рот уныло скривился. - Я здесь вовсе не специально, - признался Далгетти. - Я просто пытался получить ключ к разгадке местонахождения доктора Тайге. Они перехитрили меня и привели сюда. Теперь я должен спасти его". Его глаза смотрели на нее. "Похищение человека является федеральным преступлением. Ваш долг помочь мне".
   - У меня могут быть более высокие обязанности, - возразила она. Наклонившись вперед, натянуто: "Но как вы собираетесь это сделать?"
   - Будь я проклят, если я знаю. Далгетти угрюмо заперся на пляже, на волнах и на дымящемся веретене. - Но твой пистолет был бы большим подспорьем.
   Она постояла какое-то время, хмурясь от мыслей. "Если я не вернусь в ближайшее время, они будут охотиться за мной".
   - Мы должны найти другое укрытие, - согласился он. - Тогда они решат, что я все-таки выжил и схватил тебя. Они будут рыскать по всему острову в поисках нас. Если нас не обнаружат до наступления темноты, они будут достаточно рассеяны, чтобы дать нам шанс.
   "Для меня имеет больше смысла вернуться сейчас", - сказала она. "Тогда я могу быть внутри, чтобы помочь вам".
   Он покачал головой. "Угу. Хватит вести себя как детектив из стереошоу. Если вы оставите мне свой пистолет, утверждая, что потеряли его, это обязательно навлечет на вас подозрения, как они сейчас взволнованы. Если ты этого не сделаешь, я все еще буду снаружи и безоружен - и что ты можешь сделать, одна женщина в этом гнезде? Теперь нас двое, между нами стреляющее железо. Я думаю, что это лучшая ставка".
   Через некоторое время она кивнула. "Хорошо, ты выиграл. Если предположить, - полуопущенное орудие рывком снова поднялось, - что я помогу вам. Кто ты? Кто ты, Далгетти?
   Он пожал плечами. "Допустим, я ассистент доктора Тайге и обладаю необычными способностями. Вы достаточно хорошо знаете Институт, чтобы понять, что это не просто вражда между двумя бандитскими группировками.
   "Интересно..." Внезапно она с лязгом убрала автомат обратно в кобуру. "Хорошо. Только пока!"
   Облегчение нахлынуло на него волной. - Спасибо, - прошептал он. Затем: "Куда мы можем пойти?"
   "Я купалась здесь в более тихих местах", - сказала она. "Я знаю одно место. Жди здесь."
   Она перешагнула через пещеру и выглянула из ее устья. Кто-то, должно быть, окликнул ее, потому что она помахала в ответ. Она стояла, прислонившись к скале, и Дальгетти увидел, как морские брызги блестят в ее волосах. После долгих пяти минут она снова повернулась к нему.
   - Хорошо, - сказала она. "Последний только что пошел по тропинке. Пойдем." Они шли вдоль пляжа. Он дрожал под ногами от ярости моря. Под фырканьем и ревом прибоя слышался скрежет, словно зубы мира грызли камень.
   Пляж изгибался внутрь, образуя небольшую бухту, защищенную отдаленными шхерами. От него вверх шла узкая тропинка, но женщина указала на море. - Там, - сказала она. "Подписывайтесь на меня." Она сняла туфли, как и он, и проверила кобуру: пистолет был водонепроницаемым, но выпасть из него не годится. Она вошла в море и ударила мощным кролем.
   ГЛАВА VI
   Они забрались на одну из скал ярдов десять от берега. Этот поднялся на добрую дюжину футов над поверхностью. Он был расщеплен посередине, образуя маленькую впадину, скрытую как от земли, так и от воды. Они заползли туда и сели, тяжело дыша. Море шумело за их спинами, а воздух холодил их мокрую кожу.
   Далгетти прислонился к гладкому камню, глядя на женщину, которая бесстрастно считала, сколько патронов у нее в сумке. Тонкая промокшая туника и брюки подчеркивали очень красивую фигуру. "Как вас зовут?" он спросил.
   - Казимир, - ответила она, не поднимая глаз.
   - Имя, я имею в виду. Меня зовут Саймон".
   - Елена, если хочешь знать. Четыре пачки, сто патронов плюс десять в патроннике. Если нам придется перестрелять их всех, нам лучше вести себя хорошо. Это не магнумы, так что нужно попасть в человека в самый раз, чтобы вывести его из строя".
   - Что ж, - пожал плечами Далгетти, - нам просто придется тащиться вперед, насколько это возможно. Я дуб, мы не превращаем себя в пепел.
   - О нет ! Он не мог сказать, была ли это признательность или тревога. - И в такое время тоже.
   "Это не делает меня очень популярным", - согласился он. "Все говорят вязать со мной. Но, как говорят во Франции, мы теперь ло-о-одны, мон вишня, а дерева - толпа.
   - Не придумывай, - отрезала она.
   "О, у меня будет много идей, хотя я признаю, что это не место для их воплощения". Далгетти скрестил руки за головой и моргнул, глядя в небо. "Чувак, можно мне прямо сейчас хороший мятный джулеп".
   Елена нахмурилась. - Если ты пытаешься убедить меня, что ты простой американский мальчик, то можешь уйти, - тонко сказала она. "Такого рода эмоциональный контроль в подобной ситуации только делает вас менее человечным".
   Далгетти выругался на себя. Она была чертовски быстрой, вот и все. И ее интеллекта может быть достаточно, чтобы она научилась...
   Мне придется убить ее?
   Он прогнал эту мысль. Он мог бы преодолеть свою обусловленность чем угодно, включая убийство, если бы захотел, но он бы никогда этого не захотел. Нет, этого не было. "Как вы сюда попали?" он спросил. "Как много знает ФБР?"
   - Почему я должен тебе рассказывать?
   - Что ж, было бы неплохо узнать, можем ли мы ожидать подкрепления.
   "Мы не можем". Ее голос был мрачным. - Я мог бы также дать вам знать. Институт все равно может узнать через свои связи в правительстве - чертов осьминог! он посмотрел в небо. Взгляд Далгетти проследил за изгибом ее высоких скул. Необычное лицо - нечасто приходилось видеть такое странное приятное расположение. Небольшое отклонение от симметрии....
   - Мы уже некоторое время думаем о Бертране Миде, как и всякий думающий человек, - бесцветным голосом начала она. "Жаль, что в стране так мало думающих людей".
   "Институт пытается что-то исправить", - вставил Далгетти.
   Елена проигнорировала его. "В конце концов было решено ввести агентов в его различные организации. Я работаю с Томасом Бэнкрофтом уже около двух лет. Мое прошлое было тщательно сфальсифицировано, а я полезный помощник. Но даже в этом случае совсем недавно я достаточно проникся его доверием, чтобы получить некоторое представление о том, что происходит. Насколько я знаю, ни один другой оперативник ФБР не научился так многому".
   - И что ты узнал?
   "По сути, то же самое, что вы описали в камере, плюс больше подробностей о фактической работе, которую они выполняют. Очевидно, Институт был в курсе планов Мида задолго до нас. Это не очень хорошо говорит о ваших целях, какими бы они ни были, что вы не обратились к нам за помощью до этого.
   "Решение о похищении доктора Тайге было принято всего пару недель назад. У меня не было возможности пообщаться с моими коллегами в полиции. Всегда кто-то рядом, наблюдает. Установка хорошо устроена, так что даже у тех, кто не находится под подозрением, не так много шансов работать незамеченными, как только они поднимутся достаточно высоко, чтобы узнать что-то важное. Все шпионят за всеми и представляют периодические отчеты".
   Она бросила на него суровый взгляд. "И вот я здесь. Ни одно официальное лицо не знает о моем местонахождении, и если я исчезну, это будет считаться прискорбным несчастным случаем. Ничего нельзя было доказать, и я сомневаюсь, что у ФБР когда-нибудь появится еще один шанс провести эффективный шпионаж".
   - Но у вас достаточно доказательств для рейда, - рискнул он.
   - Нет. До того момента, как мне сказали, что доктора Тайге собираются похитить, я не знал наверняка, происходит ли что-то незаконное. В законе нет ничего против того, чтобы единомышленники знали друг друга и имели своего рода клуб. Даже если они наймут крутых персонажей и вооружат их, закон не может протестовать. Закон тысяча девятьсот девяносто девятого фактически запрещает частные армии, но будет трудно доказать, что у Мида она есть.
   - На самом деле нет, - сказал Далгетти. - Эти головорезы не более чем то, за что себя выдают - телохранители. Вся эта борьба прежде всего на... ментальном уровне.
   "Итак, я собираю. И может ли свободная страна запретить дебаты или пропаганду? Не говоря уже о том, что среди людей Мида есть несколько влиятельных людей в самом правительстве. Если бы мне удалось выбраться отсюда живым, мы бы смогли предъявить Томасу Бэнкрофту обвинение в похищении человека, включая угрозы, хаос и заговор, но основную группу это не коснется. Ее кулаки сжались. "Это похоже на борьбу с тенями".
   * * * *
   "Ты воюешь против зарева заката. Суд следует быстро, мой лорд! цитирует Далгетти. "Форд" Гериотса был одним из немногих стихотворений, которые ему нравились. "Убрать Бэнкрофта с дороги - это уже что-то", - добавил он. "Способ бороться с Мидом состоит не в том, чтобы атаковать его физически, а в том, чтобы изменить условия, в которых он должен работать".
   - На что их поменять? Ее глаза бросили вызов его. Он заметил, что в сером цвете были маленькие золотые пятнышки. - Чего хочет Институт?
   - Нормальный мир, - ответил он.
   - Я задавалась вопросом, - сказала она. - Может быть, Бэнкрофт прав больше, чем ты. Может быть, мне все-таки стоит быть на его стороне.
   "Я так понимаю, вы поддерживаете либертарианское правительство", - сказал он. "В прошлом она всегда рано или поздно ломалась, и главная причина заключалась в том, что не хватало людей с интеллектом, бдительностью и жесткостью, чтобы противостоять неизбежным посягательствам власти на свободу.
   "Институт пытается сделать две вещи - создать такое гражданство и одновременно построить общество, которое само порождает таких людей и укрепляет в них эти черты. Это можно сделать, учитывая время. По нашим оценкам, в идеальных условиях для всего мира потребовалось бы около трехсот лет. На самом деле это займет больше времени".
   - Но какой именно человек нужен? - холодно спросила Елена. "Кто это решает? Вы делаете. Вы точно такие же, как и все другие реформаторы, включая Мида, - одержимы желанием изменить весь человеческий род в соответствии с вашим особым идеалом, нравится им это или нет.
   - О, им понравится, - улыбнулся он. "Это часть процесса".
   "Это худшая тирания, чем кнуты и колючая проволока", - отрезала она.
   "Тогда вы никогда не испытывали их".
   "У тебя есть это знание", - обвинила она. "У вас есть данные и уравнения, чтобы быть социологами-инженерами".
   - Теоретически, - сказал он. "На практике это не так просто. Социальные силы настолько велики, что... ну, мы можем быть подавлены, прежде чем что-то добьемся. И есть много вещей, которых мы до сих пор не знаем. Потребуются десятилетия, а может быть, и столетия, чтобы выработать полную динамику человека. Мы на шаг впереди эмпирического правила политиков, но не настолько, чтобы можно было использовать логарифмические линейки. Мы должны чувствовать свой путь".
   "Тем не менее, - сказала она, - у вас есть зачатки знания, раскрывающего истинную структуру общества и процессов, которые его создают. При наличии этих знаний человек мог бы со временем построить свой собственный миропорядок, какой он хотел, стабильную культуру, которая не знала бы ужасов угнетения и краха. Но вы скрыли сам факт существования такой информации. Ты используешь его тайно.
   - Потому что мы должны, - сказал Далгетти. "Если бы всем было известно, что мы оказываем давление здесь и там и даем советы, искаженные именно так, как мы хотим, все это взорвалось бы у нас перед носом. Людям не нравится, когда их толкают".
   - И все же ты это делаешь! Одна рука опустилась на ее пистолет. "Вы, клика, может быть, из сотни человек..."
   "Больше чем это. Вы удивитесь, сколько их с нами".
   - Вы решили , что являетесь всемогущими арбитрами. Ваша высшая мудрость поведет бедное слепое человечество по дороге на небеса. Я говорю, что это вниз по дороге в ад! В прошлом веке была диктатура элиты и диктатура пролетариата. Это, кажется, рождает диктатуру интеллектуалов. Мне не нравится ни один из них!"
   - Смотри, Елена. Далгетти оперся на локоть и повернулся к ней лицом. "Это не так просто. Хорошо, у нас есть специальные знания. Когда мы впервые поняли, что продвигаемся в своем исследовании, нам пришлось решить, обнародовать ли наши результаты или просто опубликовать избранные менее важные результаты. Разве ты не видишь, что бы мы ни делали, решение принимали мы, те немногие мужчины? Даже уничтожение всей нашей информации было бы решением".
   Его голос стал более настойчивым. "Поэтому мы сделали то, что я считаю правильным выбором. История показывает так же убедительно, как и наши собственные уравнения, что свобода не является "естественным" состоянием человека. В лучшем случае это метастабильное состояние, слишком вероятное, что оно превратится в тиранию. Тирания может быть навязана извне лучше организованной армией завоевателя, а может прийти изнутри - по воле самого народа, отдавшего свои права отцовскому образу, всемогущему вождю, абсолютному государству.
   "Какая польза Бертрану Миду от наших находок, если он сможет их получить? Привести к концу свободы, воздействуя на людей до тех пор, пока они сами этого не захотят. И самое ужасное в этом то, что цель Мида достижима гораздо легче, чем наша.
   "Итак, предположим, что мы обнародовали наши знания. Предположим, мы обучаем всех желающих нашим методам. Разве ты не видишь, что произойдет? Разве вы не видите борьбу, которая будет вестись за контроль над человеческим разумом? Это может начаться так же безобидно, как бизнесмен, планирующий более эффективную рекламную кампанию. Это закончится сумбуром пропаганды, контрпропаганды, социальных и экономических манипуляций, коррупции, конкуренции за ключевые посты - и так, в конечном счете, будет насилие.
   "Все когда-либо записанные психодинамические тензоры не остановят пулемет. Насилие над обществом, повергнутым в хаос, принуждение к миру - и миротворцы, возможно, при всем желании используют методы Института для восстановления порядка. Затем один шаг ведет к другому, власть становится все более и более централизованной, и вскоре вы снова получаете полное состояние. Только это тотальное государство никогда не могло быть свергнуто!"
   Елена Казимир закусила губу. Легкий ветерок скользил по каменной стене и ерошил ее светлые волосы. Через некоторое время она сказала: "Возможно, ты прав. Но сегодня в Америке в целом хорошее правительство. Вы могли бы дать им знать.
   "Слишком рискованно. Рано или поздно кто-нибудь, вероятно, из самых идеалистических побуждений, выставит все это напоказ. Поэтому мы скрываем сам факт существования наших самых важных уравнений - вот почему мы не обратились за помощью, когда детективы Мида наконец узнали, что им это известно.
   "Откуда вы знаете, что ваш драгоценный Институт не станет именно такой олигархией, как вы описываете?"
   - Не знаю, - сказал Саймон, - но это маловероятно. Видите ли, новобранцев, которых в конечном итоге учат всему, что мы знаем, довольно основательно внушают наши собственные современные убеждения. И мы достаточно изучили индивидуальную психологию, чтобы провести настоящую идеологическую обработку! Они передадут это следующему поколению и так далее.
   "Между тем мы надеемся, что социальная структура и ментальный климат изменяются таким образом, что в конечном итоге будет очень трудно, если не невозможно, установить абсолютный контроль любыми средствами. Ибо, как я уже говорил, даже предельно развитая психодинамика не может сделать всего. Обычная пропаганда, например, совершенно неэффективна для людей, обученных критическому мышлению.
   "Когда достаточное количество людей во всем мире будут в здравом уме, мы сможем сделать это знание всеобщим. Тем временем мы должны держать это в тайне и незаметно не позволять кому-либо еще изучать те же самые вещи самостоятельно. Между прочим, большая часть такой профилактики состоит просто в привлечении перспективных исследователей в наши ряды".
   - Мир слишком велик, - сказала она очень мягко. "Вы не можете предвидеть все, что произойдет. Слишком многое может пойти не так".
   "Может быть. Это шанс, которым мы должны воспользоваться". Его собственный взгляд был мрачным.
   Некоторое время они сидели в тишине. Затем она сказала: "Все это звучит очень красиво. Но... кто ты такой, Далгетти?
   - Саймон, - поправил он.
   "Что ты?" - повторила она. "Вы сделали вещи, в которые я бы не поверил. ты человек? "
   - Мне так сказали. Он улыбнулся.
   "Да? Я думаю! Как это возможно, что вы...
   Он погрозил пальцем. "Ах ах! Право на неприкосновенность частной жизни". И с быстрой серьезностью: "Ты уже слишком много знаешь. Я должен предположить, что ты сможешь хранить это в секрете всю свою жизнь.
   - Это еще предстоит увидеть, - сказала Елена, не глядя на него.
   ГЛАВА VII
   Закат горел над водой, и остров возвышался, как ночная гора на фоне темнеющего неба. Далгетти растянул сведенные судорогой мышцы и посмотрел на залив.
   За часы ожидания между ним и женщиной почти не было сказано ни слова. Он задал несколько вопросов с осторожной небрежностью опытного аналитика и получил ожидаемую реакцию. Он знал о ней немного больше - дитя удушающих умирающих городов и призрачной семейной жизни 1980-х годов, вынужденное облачаться в суровость, находящее в длительной подготовке к своей работе, а теперь и в самой работе идеал, способный заменить нежность, которой она никогда не знала.
   Ему было жаль ее, но сейчас он мало чем мог помочь. На ее собственные вопросы он давал осторожные ответы. Ему на мгновение пришло в голову, что он по-своему так же одинок, как и она. Но, конечно, я не возражаю - или нет?
   В основном они пытались спланировать свой следующий шаг. По крайней мере, на время они преследовали одну цель. Она описала планировку дома и территории и указала на камеру, где обычно содержался Майкл Тай. Но они мало что могли сделать, чтобы придумать тактику. "Если Бэнкрофт достаточно встревожится, - сказала она, - он отправит доктора Тайга в другое место".
   Он согласился. "Вот почему нам лучше ударить сегодня вечером, пока он не забеспокоился". Эта мысль была болью внутри него. Папа, что они делают с тобой сейчас?
   - Есть еще вопрос еды и питья. Ее голос был хриплым от жажды и глухим от обескураживающего голода. - Мы не можем оставаться здесь в таком состоянии дольше. Она бросила на него странный взгляд. - Ты не чувствуешь себя слабым?
   - Не сейчас, - сказал он. Он заблокировал ощущения.
   - Они... Саймон! Она схватила его за руку. - Лодка - слышишь?
   Сквозь бьющиеся волны до него доносился ропот струй. "Ага. Быстрее вниз!
   Они перелезли через хогбека и соскользнули с его дальней стороны. Море хлюпало под ногами Далгетти, а пена вздувалась у него над головой. Он низко сгорбился, обхватив ее одной рукой, когда она поскользнулась. Воздушный катер бормотал над головой, раскаляясь золотом в лучах заката. Далгетти присел на корточки, позволив прибоям холодно бегать вокруг себя. Уступ, за который они цеплялись, был стерт, и не за что было зацепиться.
   Лодка кружила, ее струи грохотали на малой скорости. Они беспокоятся о ней сейчас. Они должны быть уверены, что я еще жив.
   Белая вода шумела над головой. Он торопливо вздохнул, прежде чем следующий гребенщик ударил его. Тела их были целиком погружены в воду, их лиц не должно было быть видно в этой дымке пены - но струя мчится вниз, и на ней будут стоять пулеметы.
   Мышцы живота Далгетти напряглись в ожидании, когда трассеры прожгут его насквозь.
   Тело Елены выскользнуло из его рук и ушло под воду. Он повис там, не осмеливаясь последовать за ним. Взгляд украдкой вверх - да, самолет снова скрылся из виду, двигаясь обратно к полю. Он нырнул с уступа и ударился о волны. Когда он приблизился, над ними поднялась голова девушки. Она вывернулась из него и направилась обратно к скале. Но когда они снова оказались в дупле, ее зубы застучали от холода, и она прижалась к нему, пытаясь согреться.
   - Хорошо, - дрожащим голосом сказал он. "Хорошо, теперь у нас все в порядке. Настоящим вы имеете право вступить в наш клуб тихоокеанских ветэранов.
   Ее смех был тихим под грохот бурунов и шипение скадов. - Ты очень стараешься, не так ли?
   "Я - о , о! Спускайся ! "
   Выглянув за край, Далгетти увидел мужчин, спускающихся по тропинке. Их было с полдюжины, вооруженных и осторожных. У одного на спине была радиостанция WT. В тени утеса они были почти невидимы, когда начали бродить по пляжу.
   - Все еще охотишься на нас! Ее голос превратился в стон.
   - Ты не ожидал другого, не так ли? Я просто надеюсь, что они не выйдут сюда. Кто-нибудь еще знает об этом месте? Он приблизил свои губы к ее уху.
   - Нет, я так не думаю, - выдохнула она. "Я был единственным, кому нравилось купаться в этом конце острова. Но...."
   Далгетти мрачно ждал. Солнце наконец село, сумерки сгущались. Несколько звезд замерцали на востоке. Головорезы закончили свои поиски и выстроились в линию вдоль пляжа.
   - О-о, - пробормотал Далгетти. "Я понял идею. Бэнкрофт так тщательно изрыл землю для меня, что уверен, что я должен быть где-то в море. На его месте я бы, наверное, заплыл далеко, чтобы меня подобрала лодка. Итак, он охраняет каждый возможный подход от десанта.
   "Что мы можем сделать?" - прошептала Елена. "Даже если мы сможем плавать вокруг их радиуса видимости, мы не сможем приземлиться где попало. Большая часть острова представляет собой отвесные скалы. Или ты можешь?.."
   - Нет, - сказал он. "Что бы вы ни думали, у меня на ногах нет вакуумных присосок. Но как далеко стреляет твой пистолет?
   Она украдкой бросила взгляд через край. Наступала ночь. Остров превратился в стену тьмы, и люди у ее подножия были скрыты. "Вы не можете видеть !" - запротестовала она.
   Он сжал ее плечо. - О да, я могу, дорогая. Но достаточно ли я хорош для того, чтобы... Надо попробовать, вот и все.
   Ее лицо превратилось в белое пятно, а страх перед неизвестностью придал металлу ее голосу. "Отчасти тюлень, отчасти кошка, отчасти олень, отчасти что еще? Я не думаю, что ты человек, Саймон Далгетти.
   Он не ответил. Ненормальное произвольное расширение зрачков причиняло боль его глазам.
   - Что еще сделал доктор Тай? Ее тон был холодным в темноте. "Вы не можете изучать человеческий разум, не изучая также и тело. Что он сделал? Вы мутант, о котором они всегда говорят? Доктор Тай создал или нашел homo Superior?
   "Если я не включу радиокоммулятор до того, как им воспользуются, - сказал он, - меня гомогенизируют".
   - Ты не можешь отшутиться, - сказала она сквозь натянутые губы. "Если вы не принадлежите к нашему виду, я должен считать вас нашим врагом, пока вы не докажете обратное!" Ее пальцы крепко сомкнулись на его руке. - Это то, чем занимается ваша маленькая банда в Институте? Неужели они решили, что простой человечности недостаточно, чтобы быть цивилизованным? Готовят ли они путь для того, чтобы ваш вид захватил власть?
   - Слушай, - сказал он устало. "Прямо сейчас мы два человека, действительно очень смертные, за которыми охотятся. Так что заткнись!"
   Он вынул пистолет из ее кобуры и вставил в его магазин полную обойму. Теперь его зрение было на высокой чувствительности, ее лицо было белым на фоне мокрого камня с серыми бликами вдоль сильных скул под широко раскрытыми испуганными глазами. Море за рифами было металлическим под звездами, испещренным пеной и тенями.
   Впереди него, когда он поднялся на ноги, шеренга стражников выделилась более бледной тьмой на фоне головокружительного острова. Они установили крупнокалиберный пулемет так, чтобы он был направлен в сторону моря, а поблизости стоял не включенный прожектор с автономным питанием. Эти две штуки могли быть опасны, но сначала он должен был найти рацию, которая могла бы вызвать на них весь гарнизон.
   Там! Это был небольшой горб на спине одного человека, примерно в середине пляжа. Он беспокойно ходил взад и вперед с автоматом в руках. Дальгетти поднял пистолет, медленно и сосредоточенно, желая, чтобы это была винтовка. Вспомни теперь свою стрельбу по мишеням, рука распущена, пальцы растопырены, не нажимай на курок, а нажимай - потому что ты должен быть прав с первого раза!
   Он горячий. Оружие было военной модели, полубесшумное и без выдающей световой полосы. Первая пуля подбросила головореза на пятки и швырнула его по песку и камням. Далгетти нажал на спусковой крючок, разбрызгивая вокруг своей жертвы бурю свинца, которая должна была уничтожить отправителя.
   Хаос на пляже! Если бы этот прожектор продолжал освещать его глаза с их теперешней чувствительностью, он бы ослеп на несколько часов. Он выстрелил осторожно, разбив объектив и лампу. Пулемет открылся, заикаясь, в темноту. Если кто-то еще на острове услышал этот шум, Далгетти выстрелил еще раз, уронив стрелка на свое оружие.
   Пули свистели вокруг него, пронзая темноту. Один вниз, два вниз, три вниз. Четвертый бежал по восходящей дорожке. Далгетти стрелял и промахивался, стрелял и промахивался, стрелял и промахивался. Он уходил из зоны досягаемости, неся сигнализацию - вот! Он медленно падал, как шарнирная кукла, катясь по тропе. Двое других бросились к укрытию в пещере, не давая шанса пригвоздить их.
   Далгетти перелез через скалу, шлепнулся в бухту и бросился к берегу. Выстрелы сотрясали воду. Он задавался вопросом, могут ли они услышать его приближение сквозь шум моря. Скоро он будет достаточно близко для нормального ночного видения. Он полностью отдался плаванию.
   Его ноги коснулись песка, и он выбрался на берег, вода волочила его. Пригнувшись, он отвечал на выстрелы из пещеры. Крик и вой теперь были повсюду вокруг него. Казалось невозможным, чтобы они не услышали наверху. Он сжал челюсти и пополз к пулемету. Холодная часть его заметила, что огонь был случайным образом. Тогда они не могли его видеть.
   Человек, лежавший у пистолета, был еще жив, но без сознания. Этого было достаточно. Далгетти склонился над спусковым крючком. Он никогда не держал в руках такое оружие, но оно должно быть готово к действию - всего несколько минут назад оно пыталось убить его. Он прицелился в вход в пещеру и оторвался.
   Отдача заставила пистолет танцевать, пока он не понял, как им пользоваться. Он не мог никого видеть в пещере, но мог отбрасывать свинец от ее стен. Он стрелял целую минуту, прежде чем остановился. Затем он отполз под углом, пока не достиг скалы. Скользя по ней, он подошел к входу и стал ждать. Изнутри не доносилось ни звука.
   Он рискнул бросить быстрый взгляд. Да, дело было сделано. Он чувствовал себя немного больным.
   Елена вылезала из воды, когда он вернулся. Во взгляде, который она бросила на него, было что-то странное. - Обо всем позаботились? - бесцветно спросила она.
   Он кивнул, вспомнив, что она едва могла видеть движение, и сказал вслух: "Да, я так думаю. Берите часть этого оборудования и вперед".
   С его нервами, уже настроенными на ночное видение, было нетрудно усилить другие восприятия и поймать ее мысли... не человеческие . Почему он должен возражать, если он убивает людей, если он сам ими не является?
   - Но я не возражаю, - мягко сказал он. "Я никогда раньше не убивал человека, и мне это не нравится".
   Она отпрянула от него. Это была ошибка, понял он. - Пошли, - сказал он. "Вот ваш пистолет. Лучше возьми еще и автомат, если справишься.
   - Да, - сказала она. Он снова понизил прием, ее голос стал тихим и жестким. - Да, я могу использовать один.
   На ком? - спросил он. Он подобрал автомат у одной из распростертых фигур. - Пошли, - сказал он. Повернувшись, он направился вверх по тропе. Его позвоночник покалывал при мысли о ней за его спиной, доводя его почти до истерики.
   - Мы идем спасать Майкла Тайя, помни, - прошептал он через плечо. - У меня не было военного опыта, и я сомневаюсь, что вы когда-либо делали что-то подобное, так что мы, вероятно, совершим все ошибки в книгах. Но нам нужен доктор Тай.
   Она не ответила.
   На вершине тропы Далгетти снова опустился на живот и соскользнул вверх по гребню. Он медленно поднял голову, чтобы посмотреть перед собой. Ничего не двигалось, ничего не шевелилось. Он низко наклонился, когда шел вперед.
   Заросли загораживали обзор в нескольких ярдах впереди. За ними, в конце склона, виднелись огни. Место Бэнкрофта должно быть одним ярким сиянием. Как попасть туда незамеченным? Он привлек к себе Елену. На мгновение она напряглась от его прикосновения, затем уступила. "Любые идеи?" он спросил.
   - Нет, - ответила она.
   - Я мог бы притвориться мертвым, - осторожно начал он. "Вы могли бы заявить, что были пойманы мной, что вы вернули свой пистолет и убили меня. Тогда они могут потерять подозрения и занести меня внутрь.
   - Думаешь, ты сможешь подделать это ? Она снова отстранилась от него.
   "Конечно. Сделайте небольшой надрез и заставьте его кровоточить так, чтобы он выглядел как пулевое ранение, которое в любом случае обычно не сильно кровоточит. Замедлите сердцебиение и дыхание, пока их обычные чувства не смогут их обнаружить. Почти полное мышечное расслабление, включая даже те неромантичные аспекты смерти, о которых так редко упоминают. О, да."
   - Теперь я знаю, что ты не человек, - сказала она. В ее голосе послышалась дрожь. "Ты что, синтетическое существо? Тебя сделали в лаборатории, Далгетти?
   - Мне просто нужно ваше мнение об этой идее, - пробормотал он с вспышкой гнева.
   Должно быть, Елене пришлось приложить усилия, чтобы избавиться от страха перед ним. Но потом она покачала головой. "Слишком рискованно. Если бы я был одним из тех парней, после всего, что вы уже сделали, чтобы заставить меня задуматься о вас, первое, что я сделал бы, найдя ваш предполагаемый труп, это всадил бы пулю в его мозг и, возможно, кол в его мозг. сердце. Или ты сможешь пережить и это?"
   - Нет, - признал он. - Ладно, это была просто мысль. Давай поработаем поближе к дому.
   Они прошли через кусты и траву. Ему казалось, что армия будет производить меньше шума. Однажды его напряженный слух уловил звук сапог, и он рванул Елену во мрак под пальметто. Мимо прошли двое охранников, кружащих вокруг в патруле. Их формы казались огромными и черными на фоне звезд.
   На краю участка Далгетти и Елена присели в высокой жесткой траве и посмотрели на то место, куда они должны были войти. Мужчине пришлось снизить зрительную чувствительность, когда они приблизились к свету. Причал, аэродром, казармы и лужайка были освещены прожекторами, а вокруг каждой секции двигались группы охранников. Свет был только в одном окне дома, на втором этаже. Бэнкрофт, должно быть, там, расхаживает и вглядывается в ночь, где шевелится его враг. Вызывал ли он по радио подкрепление?
   По крайней мере, ни один аэроглиссер не прибыл и не ушел. Далгетти знал, что увидит его в небе. Доктор Тай уже был здесь - если он жив.
   Решимость росла в человеке. Был дикий шанс. - А вы актриса, Елена? он прошептал.
   "После двух лет работы шпионом мне лучше быть". Ее лицо выражало недоумение из-за напряжения, когда она смотрела на него. Он мог угадать ее мысль... Для супермена он задает несколько простодушных вопросов. Но тогда какой он? Или он только лукавит?
   Он объяснил свою идею. Она нахмурилась. "Я знаю, что это сумасшествие, - сказал он ей, - но не можешь ли ты предложить что-нибудь получше?"
   "Нет. Если ты справишься со своей частью..."
   - А ты свой. Он одарил ее мрачным взглядом, но в нем была привлекательность. Внезапно его полупросветленное лицо стало странно юным и беспомощным. - Я отдам свою жизнь в твои руки. Если ты мне не доверяешь, можешь стрелять. Но ты убьешь гораздо больше, чем я.
   - Скажи мне, кто ты, - сказала она. - Откуда мне знать, каковы цели Института, когда они используют такие средства, как ты? Мутант или андроид, или, - у нее перехватило дыхание, - или на самом деле существо из космоса, со звезд. Саймон Далгетти, кто ты такой?
   - Если бы я ответил на это, - сказал он с отчаянием в голосе, - я бы все равно солгал. Ты должен доверять мне до сих пор.
   Она вздохнула. "Хорошо." Он не знал, лжет ли она тоже.
   Он положил винтовку и сложил руки на макушке. Она шла позади него, вниз по склону к свету, с автоматом у него за спиной.
   Пока он шел, он набирал силу и скорость, которыми не должен обладать ни один человек.
   Один из часовых, расхаживавших по саду, остановился. Винтовка взметнулась вверх, и голос превратился в истерическую болтовню: "Кто идет?"
   - Это я, Бак! - воскликнула Елена. "Не радуйтесь спусковому крючку. Я привожу заключенного.
   "Хм?"
   Дальгетти прошаркал на свет и встал, сгорбившись, с отвисшей челюстью, как будто он вот-вот упадет от усталости.
   "Ты поймал его!" Гун бросился вперед.
   - Не кричи, - сказала Елена. "У меня есть этот, все в порядке, но есть и другие. Вы продолжаете свой ритм. Я получил от него оружие. Теперь он безвреден. Мистер Бэнкрофт дома?
   - Да, да - конечно. Отяжелевшее лицо смотрело на Далгетти не без тени страха. - Но позвольте мне пойти. Знаешь, что он сделал в прошлый раз.
   "Оставайтесь на своем посту!" - отрезала она. - У тебя есть приказ. Я могу справиться с ним.
   ГЛАВА VIII
   Возможно, это не сработало на большинстве мужчин, но эти головорезы были не очень сообразительны. Охранник кивнул, сглотнул и продолжил ходить. Далгетти пошел по дорожке к дому.
   Мужчина у двери поднял винтовку. "Стой, там! Сначала мне придется позвонить мистеру Бэнкрофту. Часовой вошел внутрь и нажал кнопку внутренней связи.
   Дальгетти, балансировавший в нервном напряжении, которое могло перерасти в физическую силу, ощутил приступ страха. Все это было так дьявольски неопределенно - все могло случиться.
   Голос Бэнкрофта дрейфовал. - Это ты, Елена? Хорошая работа, девочка! Как ты это сделал? Теплота в его тоне под волнением заставила Далгетти ненадолго задуматься о том, какими были отношения между этими двумя.
   - Я скажу тебе наверху, Том, - ответила она. "Это слишком громко, чтобы кто-то еще мог это услышать. Но продолжайте патрулировать. На острове больше подобных существ".
   Дальгетти мог представить примитивную дрожь в Томасе Бэнкрофте, инстинкт из веков, когда ночь бродила по ужасу вокруг крошечного огненного круга. "Хорошо. Если вы уверены, что он не...
   - Я его хорошо прикрыл.
   - Я все равно пришлю полдюжины охранников. Погоди."
   Мужчины выбежали из казарм, где они, должно быть, ждали призыва к оружию, и сомкнулись вокруг. Это было кольцо из напряженных лиц, настороженных глаз и направленного оружия. Они боялись его, и страх сделал их смертельными. Лицо Елены было совершенно пустым.
   - Пошли, - сказала она.
   В нескольких футах впереди заключенного шел человек, все время оглядываясь назад. По одному с каждой стороны, остальные сзади. Елена шла среди них, ее оружие никогда не дрогнуло за его спиной. Они прошли по длинному красивому коридору и встали на урчащий эскалатор. Глаза Далгетти блуждали с тоской в них - сколько еще, думал он, он сможет хоть что-то видеть?
   Дверь в кабинет Бэнкрофта была приоткрыта, и оттуда донесся голос Тайге. Это был тихий протяжный голос, непоколебимый, несмотря на удар, который он, должно быть, испытал известием о возвращении Далгетти в плен. По-видимому, он продолжал разговор, начатый ранее:
   "... На самом деле наука уходит далеко в прошлое. Фрэнсис Бэкон размышлял о подлинной науке о человеке. Пул проделал некоторую работу в этом направлении, а также изобрел символическую логику, которая должна была стать таким важным инструментом в решении проблемы.
   "В прошлом веке было разработано несколько направлений атаки. Разумеется, уже существовала психология Фрейда и его последователей, которая дала первое реальное представление о человеческой семантике. Существовали биологический, химический и физический подходы к человеку как механизму. Историки-компаративисты, такие как Шпенглер, Парето и Тойнби, поняли, что история не просто происходит, но имеет некую закономерность.
   "Кибернетика разработала такие понятия, как гомеостаз и обратная связь, понятия, применимые как к отдельному человеку, так и к обществу в целом. Теория игр, принцип наименьшего усилия и обобщенная эпистемология Хэмля указывали на основные законы и аналитический подход.
   "Новые символы в логике и математике предлагали формулировки, поскольку проблема заключалась не столько в сборе данных, сколько в поиске строгого символизма для их обработки и обозначения новых данных. Большая часть работы Института заключалась просто в сборе и обобщении всех этих ранних результатов".
   Далгетти ощутил прилив восхищения. Пойманный в ловушку и беспомощный среди врагов, ставших безжалостными из-за амбиций и страха, Майкл Тай все еще мог играть с ними. Должно быть, он часами тянул время, борясь с наркотиками и пытками, открывая то одно, то другое - но так незаметно, чтобы его похитители, вероятно, не поняли, что он только рассказывает им то, что они могут найти в любой библиотеке.
   * * * *
   Компания вошла в большую комнату, богато и со вкусом обставленную, с книжными полками. Дальгетти заметил на столе затейливые китайские шахматы. Итак, Бэнкрофт или Мид играли в шахматы - по крайней мере, в эту ночь убийства у них было что-то общее.
   Тиге оторвался от кресла. Позади него стояла пара охранников, скрестив руки на груди, но он их проигнорировал. - Привет, сынок, - пробормотал он. В его глазах была боль. "Ты в порядке?"
   Далгетти молча кивнул. Не было возможности подать сигнал англичанину, нельзя было дать ему надежду.
   Бэнкрофт подошел к двери и запер ее. Он указал на охранников, которые рассредоточились вдоль стен, нацелив оружие внутрь. Его слегка трясло, и глаза его блестели, как в лихорадке. - Садись, - сказал он. " Вот! "
   Далгетти занял указанное кресло. Оно было глубоким и мягким. Быстро вырваться будет сложно. Елена села напротив него, застыв на краю, с автоматом на коленях. Внезапно в комнате стало очень тихо.
   Бэнкрофт подошел к столу и возился с хьюмидором. Он не поднял глаза. - Значит, вы его поймали, - сказал он.
   - Да, - ответила Елена. - После того, как он поймал меня первым.
   - Как ты... перевернул столы? Бэнкрофт достал сигару и яростно откусил кончик. "Что случилось?"
   - Я отдыхала в пещере, - равнодушно сказала она. "Он вылез из воды и схватил меня. Он прятался под ней дольше, чем кто-либо мог подумать. Он заставил меня выйти на скалу в бухте - вы это знаете? Мы прятались до захода солнца, когда он наткнулся на ваших людей на том пляже. Он убил их всех.
   "Меня связали, но мне удалось развязать полоски. Это был просто кусок его рубашки, которой он меня связал. Пока он стрелял, я схватил камень и задел его за ухо. Я вытащил его на берег, пока он еще был в воде, взял одно из лежавших там орудий и повел его сюда.
   "Хорошая работа." Бэнкрофт судорожно вздохнул. "Я позабочусь о том, чтобы ты получила за это приличный бонус, Елена. Но что еще? Вы сказали..."
   "Да." Ее взгляд был прикован к нему. "Мы разговаривали там, в бухте. Он хотел убедить меня, что я должен помочь ему. Том - он не человек.
   - А? Тяжелое тело Бэнкрофта дернулось. С усилием он взял себя в руки. "Что ты имеешь в виду?"
   "Эта мышечная сила, скорость и телепатия. Он может видеть в темноте и задерживать дыхание дольше любого человека. Нет, он не человек".
   Бэнкрофт посмотрел на неподвижное тело Далгетти. Глаза заключенного столкнулись с его глазами, и это он снова отвел взгляд. - Телепат, ты сказал?
   - Да, - ответила она. - Ты хочешь это доказать, Далгетти?
   В комнате была тишина. Через мгновение Далгетти заговорил. "Вы думали, Бэнкрофт: "Хорошо, черт тебя побери, ты можешь читать мои мысли? Давай, попробуй, и ты узнаешь, что я о тебе думаю. Остальное было непристойностями".
   - Догадка, - сказал Бэнкрофт. На его щеках выступил пот. "Просто хорошее предположение. Попробуйте еще раз."
   Еще одна пауза, затем: "Десять, девять, семь, А, В, М, Z, Z..." Продолжать? - тихо спросил Далгетти.
   - Нет, - пробормотал Бэнкрофт. "Нет, этого достаточно. Что ты?"
   - Он сказал мне, - вставила Елена. - Вам будет трудно в это поверить. Я не уверен, верю ли я сам. Но он с другой звезды.
   Бэнкрофт открыл рот и снова сжал его. Массивная голова отрицательно покачала.
   - Он - из Тау Кита, - сказала Елена. "Они намного выше нас. Это то, о чем люди размышляли последние сто лет".
   - Еще дольше, моя девочка, - сказал Тайге. Ни на его лице, ни в голосе не было никаких эмоций, кроме сухого юмора, но Дальгетти знал, какое пламя должно внезапно вспыхнуть внутри него. "Читай " Микромегас " Вольтера" .
   - Я читал такую фантастику, - резко сказал Бэнкрофт. "Кто нет? Хорошо, зачем они здесь, чего они хотят?
   -- Можно сказать, -- сказал Дальгетти, -- что мы поддерживаем Институт.
   - Но тебя с детства воспитывали...
   "О, да. Мой народ уже давно на Земле. Многие из них родились здесь. Наш первый космический корабль прибыл в тысяча девятьсот шестьдесят пятом году. Он наклонился вперед в кресле. "Я ожидал, что Казимир будет благоразумен и поможет мне спасти доктора Тиге. Поскольку она этого не сделала, я должен обратиться к вашему здравому смыслу. У нас есть экипажи на Земле. Мы знаем, где все наши люди находятся в любой момент времени. Если необходимо, я могу умереть, чтобы сохранить тайну нашего присутствия, но в этом случае ты тоже умрешь, Бэнкрофт. Остров будет подвергнут бомбардировке".
   - Я... - Вождь посмотрел в окно на бескрайнюю ночь. - Вы не можете ожидать, что я... приму это так, будто...
   - Я должен сказать вам кое-что, что может изменить ваше мнение, - сказал Далгетти. "Они, безусловно, докажут мою историю. Отправьте своих людей, хотя. Это только для ваших ушей".
   - И ты меня прыгаешь! - отрезал Бэнкрофт.
   - Казимир может остаться, - сказал Дальгетти, - и любой другой, в чем вы абсолютно уверены, может хранить секреты и контролировать свою жадность.
   Бэнкрофт прошелся по комнате. Его глаза метались туда-сюда по наблюдающим мужчинам. Испуганные лица, сбитые с толку лица, честолюбивые лица - это было трудное решение, и Дальгетти мрачно понимал, что его жизнь зависит от его и Елены оценки характера Томаса Бэнкрофта.
   "Хорошо! Хамфри, Циммерманн, О'Брайен, оставайтесь здесь. Если эта птица двинется, стреляйте в нее. Остальные подождите снаружи. Они вышли. Дверь за ними закрылась. Трое оставшихся охранников выстроились с плавной эффективностью, один у окна и по одному у каждой из примыкающих стен. Наступило долгое затишье.
   Елене пришлось импровизировать схему и обдумывать ее в Далгетти. Он кивнул. Бэнкрофт встал перед креслом, широко расставив ноги, словно готовясь к удару, и уперев кулаки в бедра.
   - Хорошо, - сказал он. "Что ты хочешь сказать мне?"
   - Вы поймали меня, - сказал Далгетти, - так что я готов торговаться за свою жизнь и свободу доктора Тай. Позволь мне показать тебе... - Он сделал движение, словно собираясь встать.
   "Оставайтесь на месте!" - рявкнул Бэнкрофт, и три револьвера повернулись, чтобы навести на заключенного. Елена попятилась, пока не встала рядом с той, что стояла у стола.
   "Как хочешь." Далгетти снова откинулся назад, небрежно отодвинув свой стул на пару футов. Теперь он стоял лицом к окну и, насколько мог судить, сидел точно на линии между человеком там и человеком у дальней стены. "Союз Тау Кита заинтересован в том, чтобы на других планетах развивались правильные цивилизации. Вы могли бы быть нам полезны, Томас Бэнкрофт, если бы вас удалось склонить на нашу сторону, а вознаграждение будет значительным. Его взгляд на мгновение переместился на девушку, и она незаметно кивнула. "Например..."
   В нем бушевала сила. Елена ударила прикладом пистолета и ударила мужчину рядом с ней за ухо. За доли секунды до того, как остальные успели понять и отреагировать, Далгетти начал двигаться.
   Импульс, который сбросил его со стула, заставил этот тяжелый мягкий предмет мебели скользнуть по полу и ударить человека позади него с приглушенным стуком. Его левый кулак попал Бэнкрофту в челюсть, когда он проходил мимо. Охранник у окна не успел отвести пистолет от Елены и нажать на спусковой крючок, как рука Далгетти оказалась у него на горле. Его шея сломалась.
   Елена стояла над своей жертвой, когда он рухнул и целился в мужчину через комнату. Кресло отбросило его винтовку в сторону. "Брось это, или я стреляю", - сказала она.
   Далгетти схватил пистолет и направил его на дверь. Он более чем наполовину ожидал, что те, кто снаружи, ворвутся внутрь, ожидал, что ад взорвется. Но толстые дубовые панели, должно быть, заглушали звук.
   Человек за креслом медленно уронил винтовку на пол. Его рот широко раскрылся от сверхъестественного страха.
   "О Господи!" Продолговатое тело доктора Тай выпрямилось, его трясло, его спокойствие нарушилось ужасом. "Саймон, риск..."
   - Нам было нечего терять, не так ли? Голос Далгетти был хриплым, но ненормальная энергия отступала от него. Он почувствовал прилив усталости и понял, что скоро придется заплатить за то, как он издевался над своим телом. Он посмотрел на труп перед собой. - Я не хотел этого делать, - прошептал он.
   Тай собрался усилием воли и подошел к Бэнкрофту. - По крайней мере, он жив, - сказал он. "Боже мой, Саймон! Тебя так легко могли убить.
   - Я еще могу. Мы ни в коем случае не выходим из леса. Найди что-нибудь, чтобы связать этих двоих, ладно, папа?
   Англичанин кивнул. Ослабленный охранник Елены шевелился и стонал. Тай связал его и заткнул рот полосками, оторванными от его туники. Под автомат смиренно подчинился другой. Дальгетти закатал их за диван вместе с убитым им.
   Бэнкрофт тоже просыпался. Далгетти нашел фляжку бурбона и дал ему. Очищающие глаза посмотрели вверх с тем же ужасом. "Что теперь?" - пробормотал Бэнкрофт. - Ты не можешь уйти...
   - Мы можем, черт возьми, попытаться. Если бы дело дошло до драки с остальной частью вашей банды, мы бы использовали вас в качестве заложника, но теперь есть более изящный способ. На ногах! Вот, поправь тунику, расчеши волосы. Хорошо, ты будешь делать то, что тебе говорят, потому что, если что-то пойдет не так, мы ничего не потеряем, расстреляв тебя. Далгетти отчеканил свои приказы.
   * * * *
   Бэнкрофт посмотрел на Елену, и в его глазах была не только физическая боль. "Почему ты это сделал?"
   - ФБР, - сказала она.
   Он покачал головой, все еще ошеломленный, прошаркал к визифону на столе и позвонил в ангар. "Мне нужно срочно добраться до материка. Приготовь спидстер через десять минут. Нет, только обычный пилот, больше никто. Со мной будет Далгетти, но ничего страшного. Теперь он на нашей стороне".
   Они вышли за дверь. Елена держала автомат под мышкой. - Вы можете вернуться в казармы, мальчики, - устало сказал Бэнкрофт мужчинам снаружи. - Все улажено.
   Через четверть часа частный самолет Бэнкрофта поднялся в воздух. Через пять минут его и пилота связали и заперли в заднем отсеке. Майкл Тайг взял на себя управление. - У этой лодки есть ноги, - сказал он. "Ничто не может застать нас между этим местом и Калифорнией".
   "Хорошо." Тон Далгетти был ровным от усталости. - Я собираюсь отдохнуть, папа. На мгновение его рука легла на плечо старшего. - Хорошо, что ты вернулся, - сказал он.
   "Спасибо, сынок, - сказал Майкл Тай. "Я не могу передать вам, как прекрасно снова быть свободным".
   ГЛАВА IX
   Далгетти нашел кресло с откидной спинкой и уселся на него. Одно за другим он начал ослаблять контроль над собой - чувствительность, блокаду нервов, стимуляцию желез. Усталость и боль нарастали внутри него. Он смотрел на звезды и слушал темный свист воздуха чисто человеческими чувствами.
   Рядом с ним подошла Елена Казимир, и он понял, что его работа не сделана. Он изучал сильные черты ее лица. Она могла быть жестоким врагом, но таким же упрямым другом.
   - Что вы имеете в виду в отношении Бэнкрофта? он спросил.
   "Обвинения в похищении для него и всей этой банды", - сказала она. - Он не выкрутится, я вам гарантирую. Ее глаза остановились на нем, неуверенные, немного испуганные. - Федеральные тюремные психиатры прошли обучение в институте, - пробормотала она. - Ты увидишь, что его личность изменилась по- твоему , не так ли?
   - Насколько это возможно, - сказал Саймон. - Хотя это не имеет большого значения. С Бэнкрофтом покончено как с фактором, с которым нужно считаться. Есть, конечно, и сам Бертран Мид. Даже если бы Бэнкрофт полностью признался, я сомневаюсь, что мы смогли бы его тронуть. Но теперь Институт научился принимать меры предосторожности против незаконных методов - и в рамках закона мы можем дать ему карты и пики и все равно победить его.
   - С некоторой помощью моего отдела, - сказала Елена. В ее голосе было прикосновение стали. "Но всю историю этого спасения придется преуменьшить. Не годится ли слишком много идей, витающих в общественном сознании, не так ли?"
   - Верно, - признал он. Голова его отяжелела, хотелось положить ее ей на плечо и заснуть на целый век. "Это зависит только от вас. Если вы представите правильный отчет своему начальству, все может быть улажено. Все остальное будет просто деталями. Но иначе вы все испортите".
   "Я не знаю." Она долго смотрела на него. "Я не знаю, должен я или нет. Возможно, вы правы насчет Института и справедливости его целей и методов. Но как я могу быть уверен, когда не знаю, что за этим стоит? Откуда мне знать, что в той истории о Тау Кита было не больше правды, чем вымысла, что ты на самом деле не агент какой-то нечеловеческой силы, незаметно захватившей всю нашу расу?
   В другое время Далгетти мог бы возразить, попытаться скрыть это от нее, попытаться еще раз обмануть ее. Но сейчас он слишком устал. В нем была великая капитуляция. - Я скажу тебе, если хочешь, - сказал он, - а потом дело в твоих руках. Вы можете нас создать или сломать".
   - Тогда продолжай. Ее тон сменился настороженностью.
   - Я человек, - сказал он. "Я такой же человек, как и вы. Только у меня была довольно специальная подготовка, вот и все. Это еще одно открытие Института, к которому, как нам кажется, мир еще не готов. Было бы слишком большим искушением для слишком многих людей создавать таких последователей, как я". Он посмотрел в сторону, в ветреную тьму. "Ученый также является членом общества и несет ответственность перед ним. Наша сдержанность - один из способов выполнить это обязательство".
   Она не говорила, но вдруг одна рука потянулась и легла на его. Импульсивный жест вызвал в нем тепло.
   "Работа отца была в основном связана с психологией массовых действий, - сказал он, стараясь своим тоном скрыть то, что он чувствовал, - но у него много помощников, пытающихся понять индивидуальное человеческое существо как функционирующий механизм. Со времен Фрейда мы многое узнали, как с психиатрической, так и с неврологической точки зрения. В конце концов, эти двое взаимозаменяемы.
   "Около тридцати лет назад одна из групп, основавших Институт, узнала достаточно об отношениях между сознательным, подсознательным и непроизвольным разумом, чтобы приступить к практическим испытаниям. Вместе с некоторыми другими я был подопытным кроликом. И их теории сработали.
   "Мне нет нужды вдаваться в подробности моего обучения. Это включало физические упражнения, умственную практику, некоторый гипноз, диету и так далее. Оно значительно вышло за рамки важного Синтетического образования, которое является наиболее передовым из известных широкой публике. Но его цель - реализованная пока лишь частично - его цель состояла просто в том, чтобы произвести полностью интегрированное человеческое существо".
   Далгетти помолчал. Ветер дул и бормотал за стеной.
   "Нет резкого разделения между сознательным и подсознательным или даже между ними и центрами, контролирующими непроизвольные функции", - сказал он. "Мозг - это непрерывная структура. Предположим, например, что вы осознаете, что на вас несется убегающая машина.
   "Учащается сердцебиение, увеличивается выброс адреналина, обостряется зрение, снижается чувствительность к боли - все это подготовка к борьбе или бегству. Даже без явной физической необходимости то же самое может происходить и в меньших масштабах - например, когда вы читаете захватывающую историю. А психотики, особенно истерики, могут вызывать одни из самых отвратительных физиологических симптомов, которые вы когда-либо видели".
   - Я начинаю понимать, - прошептала она.
   "Ярость или страх приносят ненормальную силу и быструю реакцию. Но психотик может сделать больше. У него могут проявляться физические симптомы, такие как ожоги, стигмы или, если женщина, ложная беременность. Иногда он становится совершенно нечувствительным в какой-то части своего тела из-за блокады нерва. Кровотечение может начаться или остановиться без видимой причины. Он может впасть в кому или бодрствовать несколько дней, не засыпая. Он может-"
   - Читать мысли? Это был вызов.
   "Не то, что я знаю о." Саймон усмехнулся. "Но человеческие органы чувств удивительно хороши. Для стимуляции зрительного пурпура требуется всего три или четыре кванта - на самом деле немного больше из-за поглощения самим глазным яблоком. Были истерики, которые могли слышать тиканье часов в двадцати футах от них, чего нормальный человек не мог услышать на расстоянии одного фута. И так далее.
   "Есть веские причины, по которым порог восприятия у обычных людей относительно высок - раздражители обычных условий были бы ослепляющими и оглушающими, невыносимыми, если бы не было защиты". Он поморщился. "Я знаю !"
   - А телепатия? Елена настаивала.
   "Это уже делалось раньше, - сказал он. "Было показано, что некоторые явные случаи чтения мыслей в прошлом веке были связаны с чрезвычайно острым слухом. Большинство людей озвучивают свои поверхностные мысли. С небольшой практикой человек, который может слышать эти вибрации, может научиться интерпретировать их. Это все." Он улыбнулся одним уголком рта. "Если ты хочешь скрывать от меня свои мысли, просто избавься от этой привычки, Елена".
   Она посмотрела на него с чувством, которое он не мог понять. - Понятно, - выдохнула она. - И твоя память тоже должна быть идеальной, если ты можешь извлечь из подсознания какие-либо данные. А ты можешь... все умеешь, не так ли?
   - Нет, - сказал он. "Я всего лишь тестовый пример. Они многому научились, наблюдая за мной, но единственное, что делает меня необычным, это то, что я сознательно контролирую некоторые обычно подсознательные и непроизвольные функции. Далеко не все из них. И я не использую этот контроль больше, чем необходимо.
   "Существуют веские биологические причины того, почему человеческий разум так разделен, и за такие случаи, как мой, влечет множество наказаний. Мне понадобится пара месяцев, чтобы вернуться в форму после этого боя. Меня ждет старый добрый нервный срыв, и, хотя это не продлится долго, это не будет очень весело, пока длится".
   Призыв вырос в его глазах, когда он наблюдал за Еленой. - Хорошо, - сказал он. "Теперь у вас есть история. Что вы собираетесь с этим делать?"
   Впервые она подарила ему настоящую улыбку. "Не волнуйся, - сказала она, - не волнуйся, Саймон".
   "Вы придете и подержите меня за руку, пока я выздоравливаю?" - с тревогой спросил он.
   - Я держу его сейчас, дурак, - ответила Елена.
   Далгетти счастливо усмехнулся. Затем он пошел спать.
   РЕВОЛЮЦИЯ, Мак Рейнольдс
   Пол Козлов коротко кивнул раз или два, пробираясь сквозь лес столов. Позади него он уловил обрывки хихикающих голосов шепотом.
   - ...Это он... Топорщик вождя... Знаешь, как его называют в Центральной Америке, " пистолет ", что значит... Насчет Ирака... И тот раз в Египте... Ты заметил его глаза... Как бы ты хотел встречаться с ним ... Это он. Однажды я был на коктейльной вечеринке, когда он был там. Дрожь... хладнокровие...
   Павел Козлов внутренне усмехнулся. Он не просил о репутации, но не каждый становится легендой до тридцати пяти. Как его назвал Newsweek ? "ТЕ Лоуренс времен холодной войны". Проблема была в том, что это нельзя было отключить. У него были свои недостатки, когда ты находил время для какой-то личной жизни.
   Он добрался до кабинета начальника, постучал костяшкой пальца и протиснулся внутрь.
   Шеф и секретарь-мужчина, писавшие под диктовку, подняли головы. Секретарь нахмурился, явно ошеломленный появлением кавалера, но шеф сказал: "Здравствуйте, Поль, заходите. Не ждал вас так скоро". А секретарше: "Диккенс, вот и все".
   Когда Диккенс ушел, Шеф хмуро посмотрел на своего специалиста по устранению неполадок. - Пол, у тебя тут плохо с дисциплиной. Ты даже не можешь постучать, прежде чем войти? Как Никарагуа?
   Пол Козлов плюхнулся в кожаное кресло и нахмурился. "Я постучал. Большая часть этого есть в моем отчете. Никарагуа... спокойная. Какое-то время тоже будет спокойно. Розового в салоне не так уж и много...
   - А Лопес?..
   Пол медленно сказал: - В последний раз я видел Рауля в болоте у озера Манагуа. В самый последний раз".
   Шеф поспешно сказал: - Не сообщайте мне подробностей. Я оставляю детали на ваше усмотрение.
   - Я знаю, - ровно сказал Пол.
   Его начальник вытащил через стол банку сэра Уолтера Рэли, взял с полки трубку шиповника и, пока он упаковывал табак, сказал: "Пол, ты знаешь, какой сегодня день и какой год?"
   "Это вторник. И 1965 год".
   Начальник бюро посмотрел на календарь на своем диске. "Э-мм. Сегодня семилетний план завершен".
   Пол фыркнул.
   Шеф мягко сказал: "Успешно. По всем практическим соображениям СССР превзошел нас по валовому национальному продукту".
   - Я не так это понимаю.
   "Тогда вы совершаете ошибку, веря нашей пропаганде. Это всегда ошибка - верить собственной пропаганде. Хуже, чем верить чужому.
   "Наши стальные мощности в три раза больше, чем у них".
   - Да, а сейчас, что с нашей перестройкой - помните, когда их называли рецессией , а еще раньше - депрессией , - наша сталелитейная промышленность работает менее чем на шестьдесят процентов своей мощности. Советы всегда работают на сто процентов мощности. Им не нужно беспокоиться о том, смогут ли они это продать. Если они производят больше стали, чем им нужно, они используют ее для строительства еще одного сталелитейного завода".
   Шеф покачал головой. "Еще в 1958 году они начали передавать нас, продукт за продуктом. Производство зерна, масла и древесины, реактивные самолеты, космические полеты и уголь...
   Пол нетерпеливо наклонился вперед. "Мы выпускаем более чем в три раза больше автомобилей, холодильников, кухонных плит, стиральных машин".
   Его начальник сказал: "В том-то и дело. В то время как мы использовали продукцию наших сталелитейных заводов в автомобилях и автоматическом кухонном оборудовании, они обходились без всего этого и вкладывали свою сталь в новые сталелитейные заводы, новые железные дороги, новые фабрики. Мы откинулись назад и успокоились, насмехались над их прогрессом, много говорили о нашей свободе и свободе нашим союзникам и нейтралам и наслаждались нашими холодильниками и стиральными машинами, пока они, наконец, не обогнали нас".
   "Ты говоришь, как в эфире ТАСС из Москвы".
   - Гм-м, я пытался, - сказал Шеф. "Однако ситуация все еще примерно такая. Тот факт, что вы и я лично, а также пара сотен миллионов американцев, предпочитаем наши автомобили и тому подобное большему количеству сталелитейных заводов, и предпочитаем наши личные свободы и свободы, не имеет значения. Мы должны были меньше смеяться семь лет назад и больше думать о сегодняшнем дне. Пока дела обстоят так, дайте им еще несколько лет в таком темпе, и все нейтральные страны в мире попадут к ним в руки".
   - Это сильно сказано, не так ли?
   "Сильный?" - с отвращением прорычал Шеф. "Это мягко сказано. Даже некоторые из наших союзников начинают колебаться. Восемь лет назад Индия и Китай приступили к индустриализации. Сегодня Китай является третьей промышленной державой мира. Где Индия, около двадцатого? Через десять лет Китай, вероятно, будет первым. Я даже не позволяю себе думать, где она будет через двадцать пять лет.
   "Индейцы были сборищем идеалистичных чокнутых".
   - Это одно из любимых алиби, не так ли? На самом деле мы, Запад, их подвели. Они не могли тронуться. Советы поддерживали Китай всем, что могли бросить".
   Пол скрестил ноги и откинулся назад. "Мне кажется, я несколько сотен раз сталкивался с этим обсуждением на коктейльных вечеринках".
   Шеф выдвинул ящик и достал огромную коробку кухонных спичек. Одну он ударил ногтем большого пальца и сквозь табачный дым посмотрел на закуривающего Павла Козлова.
   "Дело в том, что система, по которой русские начинали свою первую пятилетку в 1928 году, и система, используемая в Китае, работает. Если нам, с нашими традициями свободы и вольности, нравится это или нет, но это работает. Каждый гражданин страны брошен в мельницу для увеличения производства. Все, - кисло усмехнулся Шеф, - кроме партийной элиты, которая всем заправляет. Все жертвуют ради прогресса всей страны".
   - Я знаю, - сказал Пол. "Дайте мне достаточно времени, и я узнаю, о чем эта лекция".
   Шеф хмыкнул на него. "Коммунисты все еще у власти. Если они останутся у власти и продолжат развиваться так, как они идут, мы проиграем, полностью проиграем еще через несколько лет. Мы отстанем так далеко, что станем посмешищем для всего мира, а все остальные будут на советской стороне".
   Казалось, он сменил тему. "Вы когда-нибудь слышали о Сомерсете Моэме?"
   "Конечно. Я прочитал несколько его романов".
   "Я имел в виду британского агента Моэма, а не писателя Моэма, но это один и тот же человек".
   - Британский агент?
   "Э-мм. В 1917 году его отправили в Петроград для предотвращения большевистской революции. Немцы отправили Ленина и Зиновьева из Швейцарии, где они находились в ссылке, в опломбированном поезде в надежде начать революцию в царской России. Я веду к тому, что в одной из своих книг, "Подводя итоги", кажется, Моэм мимоходом упоминает, что, если бы он добрался до Петрограда, быть может, шестью неделями раньше, то, по его мнению, мог бы успешно выполнить свою работу".
   Пол непонимающе посмотрел на него. - Что он мог сделать?
   Шеф пожал плечами. "Это была война. Британцы хотели сохранить Россию в союзных рядах, чтобы отвлечь как можно больше немецких войск с Западного фронта. Немцы хотели уничтожить русских. У Моэма был карт-бланш. Все бы прошло. Элементы британского флота для борьбы с большевиками, неограниченное количество денег на все, что он сочтет нужным, от подкупа до найма убийц. Что было бы, например, если бы он мог убить Ленина и Троцкого?"
   Павел вдруг сказал: "Какое все это имеет отношение ко мне?"
   - На этот раз мы даем тебе работу.
   - Работа Моэма? Пол не понял.
   - Нет, другой. Я не знаю, кто был тот немец, который организовал отправку Ленина в Петроград, но это эквивалент вашей работы". Он, казалось, пошел на другой наклон. "Вы читали "Новый класс" Джиласа около десяти лет назад?"
   - Большую часть, насколько я помню. Один из лучших людей Тито, восставший против коммунистов и проделавший большую работу по разоблачению так называемого бесклассового общества".
   "Вот так. Меня всегда удивляло, что так мало людей удосужились задаться вопросом, как Джилас смог тайком вынести свою книгу из одной из самых крепких тюрем Тито и доставить ее издателям на Западе".
   - Никогда об этом не думал, - согласился Пол. - Как он мог?
   "Потому что, - сказал Вождь, выбивая пепел из трубки и возвращая его в стойку, - во всех коммунистических странах было и есть очень сильное подполье. Не только Югославия, но и Советский Союз".
   Пол нетерпеливо пошевелился. - Еще раз, какое все это имеет отношение ко мне?
   - Это те, с кем ты будешь работать. Антисоветское подполье. У вас неограниченная свобода действий. Неограниченная поддержка в той мере, в какой мы можем ее вам предоставить. Неограниченные средства на то, для чего они вам нужны. Ваша задача - помочь подполью начать новую русскую революцию".
   * * * *
   Пол Козлов, лицо которого все еще было перевязано после пластической операции, провел пару часов в отделении Руба Голдберга, осматривая новейшие гаджеты своей профессии.
   Дерек Стивенс сказал: "Шеф прислал записку, чтобы познакомить вас с этим новым предметом. Мы называем это Трейси.
   Пол нахмурился, взглянув на наручные часы, потрогал их и поднес к уху. Он тикал, и секундная стрелка двигалась. - Трейси? он сказал.
   Стивенс сказал: "После Дика Трейси. Помните, несколько лет назад? На его запястье двусторонняя радиосвязь.
   "Но на самом деле это часы", - сказал Пол.
   "Конечно. Время тоже держит довольно хорошо. Однако это камуфляж. Это также двухстороннее радио. Прямой луч, где бы вы ни находились, к Шефу.
   Пол поджал губы. "Транзисторные мальчики действительно делают это коричневым". Он вернул часы Дереку Стивенсу. - Покажи мне, как это работает, Дерек.
   Они потратили пятнадцать минут на устройство связи, затем Дерек Стивенс сказал: "Вот еще один предмет, который, по мнению Шефа, вы могли бы захотеть увидеть".
   Это было компактное короткоствольное ручное ружье. Пол справлялся с этим с легкостью долгой практики. "Хватка неуклюжая. В чем его преимущество? Мне не особенно нравится автомат".
   Дерек Стивенс мотнул головой. - Приходи на стрельбище, Козлов, и мы тебе покажем.
   Пол бросил на него взгляд краем глаза, затем кивнул. "Веди дальше".
   В диапазоне у Стивенса был выставлен силуэт человеческого роста. Он встал в стороне и сказал: "Хорошо, отпусти ее".
   Пол легко встал, засунув левую руку в карман брюк, поднял пистолет и нажал на спусковой крючок. Он нахмурился и снова нажал.
   Он сердито посмотрел на Дерека Стивенса. "Он не заряжен".
   Стивенс весело хмыкнул. "Посмотрите на цель. В первый раз ты попал прямо в сердце.
   - Я буду... - начал Пол. Он удивленно посмотрел на оружие. "Бесшумный и безоткатный. Какой у него калибр, Дерек, и какова начальная скорость пули?
   "Мы называем его .38 Noiseless", - сказал Стивенс. - В нем есть сила того 44-го "Магнума", который вы сейчас носите с собой.
   Плавным движением Павел Козлов достал из кобуры под левым плечом "Магнум" 44-го калибра и отбросил его в сторону. - Это последний раз, когда я беру с собой эту пушку, - сказал он. Он с восхищением балансировал новым пистолетом в руке. - Сними мне мушку, Дерек, и переднюю часть спусковой скобы. Мне нужен быстродействующий пистолет. Он рассеянно добавил: "Как вы узнали, что у меня есть 44-й калибр?"
   Стивенс сказал: - Ты довольно известен, Козлов. Полковник Лоуренс времен холодной войны. Журналистов не пускают в подробности о вас, но то, что они узнают, они распространяют".
   Пол Козлов прямо сказал: "Почему я тебе не нравлюсь, Стивенс? В этой игре я не ценю людей в нашей команде, которым я не нравлюсь. Это опасно."
   Дерек Стивенс покраснел. - Я не говорил, что ты мне не нравишься.
   - Тебе не нужно было.
   "Ничего личного, - сказал Стивенс.
   Павел Козлов посмотрел на него.
   Стивенс сказал: "Я не одобряю совершение американцами политических убийств".
   Павел Козлов по-волчьи ухмыльнулся и невесело. - Вам будет трудно доказать, что даже наш отдел плащей и кинжалов когда-либо санкционировал убийство, Стивенс. Кстати, я не американец".
   Дерек Стивенс был не из тех, у кого отвисла челюсть, но он моргнул. - Тогда кто ты?
   - Русский, - отрезал Пол. "И послушайте, Стивенс, мы сейчас заняты, но когда у вас будет время немного подумать, подумайте об этике ведения войны".
   Стивенс снова покраснел от этого тона. - Этика войны?
   - Их нет, - отрезал Павел Козлов. "Рыцарства на войне давно не было, и, вероятно, никогда не будет. Ни одна из сторон не может себе этого позволить. И я говорю как о холодной войне, так и о горячей". Он сердито посмотрел на другого. - Или вы питали иллюзию, что только у коммунистов есть на стороне крутые оперативники?
   * * * *
   Павел Козлов пересек Атлантику на сверхзвуковом Ту-180 авиакомпании Europa Airways. Это само по себе раздражало его. Достаточно того, что коммунисты украли марш на Западе, выпустив в 1957 году первый реактивный лайнер Ту-104, запущенный в серийное производство. В 1959 году русские придумали Ту-114, который его конструктор старый Андрей Туполев назвал самым большим, эффективным и экономичным летательным аппаратом.
   В гражданской авиации они вырвались вперед и остались впереди. Субсидированные сверх того, что Запад мог или, по крайней мере, мог бы обеспечить, авиалинии мира не могли позволить себе эксплуатировать более медленные, меньшие и более дорогие западные модели. Один за другим сначала нейтральные страны, такие как Индия, а затем даже члены западного блока начали оснащать свои воздушные линии российскими самолетами.
   Пол хмыкнул от отвращения при воспоминании о решительных мерах, которые пришлось принять правительству, чтобы помешать даже некоторым американским линиям покупать советские суда по невероятно низким ценам, которые они им предлагали.
   * * * *
   В Лондоне он предъявил карточку, на которой карандашом пронумеровал код. Передал его через стол майору британской разведки.
   - Думаю, меня ждут, - сказал Пол.
   Майор посмотрел на него, потом на карточку. - Минутку, мистер Смит. Я посмотрю, свободен ли его светлость. Вы не возьмете стул? Он вышел из комнаты.
   Павел Козлов подошел к окну и посмотрел на движущиеся внизу пешеходные шеренги. Он впервые был в Лондоне около тридцати лет назад. Насколько он помнил, заметных изменений, за исключением дизайна автомобиля, не было. Он смутно задавался вопросом, сколько времени потребовалось, чтобы произошли заметные изменения в лондонской уличной сцене.
   Майор снова вошел в комнату с новым выражением уважения на лице. - Его светлость немедленно примет вас, мистер Смит.
   - Спасибо, - сказал Пол. Он вошел во внутренний кабинет.
   Лорд Кэррол был одет в штатское, что никак не могло скрыть в его внешности военного качества. Он указал на стул рядом со своим столом. - Нам приказано оказать вам любую помощь, мистер... Смит. Честно говоря, я не могу себе представить, в чем это может заключаться".
   Пол сказал, устраиваясь в кресле: "Я еду в Советский Союз с важным заданием. В моем распоряжении должна быть такая большая команда, с какой мы сможем справиться. У вас, конечно, есть агенты в России? Он поднял брови.
   Его светлость прочистил горло, и его голос стал еще жестче. "Все крупные военные державы имеют определенное количество агентов-шпионов в странах друг друга. Какими бы мирными ни были времена, это стандартная процедура".
   - И вряд ли сейчас мирные времена, - сухо сказал Пол. "Мне нужен полный список ваших советских агентов и необходимая информация о том, как с ними связаться".
   Лорд Кэррол уставился на него. Наконец выпалил: "Чувак, почему ? Ты даже не гражданин Великобритании. Это-"
   Павел, поднял руку. "Мы сотрудничаем с российским подпольем. Сотрудничество - недостаточно сильное слово. Мы собираемся подтолкнуть их к активности, если сможем".
   Глава британской разведки посмотрел на лежащую перед ним карту. "Г-н. Смит, - прочитал он. Он посмотрел вверх. - Джон Смит, я полагаю.
   Пол все так же сухо спросил: "Есть ли кто-нибудь еще?"
   Лорд Кэрролл сказал: "Послушайте, вы действительно Пол Козлов, не так ли?"
   Пол посмотрел на него, ничего не сказал.
   Лорд Кэррол нетерпеливо сказал: - То, о чем вы просите, невозможно. У всех наших оперативников свои задачи, своя работа. Зачем они тебе?"
   "Это самая большая работа за всю историю - свержение Советского государства. Нам нужно как можно больше мужчин в нашей команде. Возможно, мне не придется их использовать, но если придется, я хочу, чтобы они были доступны".
   Британец отчеканил: "Вы продолжаете упоминать нашу команду, но, согласно досье, которое мы ведем на вас, мистер Козлов, вы не британец и даже не янки. И вы просите меня передать всю нашу советскую технику".
   Пол поднялся на ноги и склонился над столом, под его ушами и вдоль линии подбородка была бледность. - Послушай, - сказал он натянуто, - если я не в этой команде, то команды просто нет. Просто притворство одного. Когда есть настоящая команда, должен быть определенный дух. Командный дух. Меня не волнует, играете ли вы в крикет, футбол или в международную холодную войну. Если есть что-то важное для меня, на чем я основываю всю свою жизнь, так это это, понимаешь? У меня командный дух. Может быть, ни у кого больше на всем Западе этого нет, но у меня есть".
   Внутренне лорд Кэрролл кипел. Он огрызнулся: "Вы не британец и не американец. Другими словами, вы наемник. Откуда мы знаем, что русские не предложат вам вдвое или втрое больше, чем янки платят за ваши услуги?
   Пол снова сел и посмотрел на часы. "Мое время ограничено", - сказал он. "Сегодня днем я должен уехать в Париж, а завтра быть в Бонне. Меня не волнует ваше мнение о моих корыстных мотивах, лорд Кэррол. Я только что с Даунинг Стрит. Я предлагаю вам позвонить туда. По просьбе Вашингтона ваше правительство предоставило мне карт-бланш в этом вопросе".
   * * * *
   Павел прилетел в Москву на самолете Аэрофлота, приземлившись в аэропорту Внуково на окраине города. Он вошел как американский бизнесмен, импортер фотоаппаратов, который также был заинтересован в том, чтобы немного осмотреть туристические достопримечательности. Он путешествовал категории люкс, что давало ему право на Зил с шофером и гидом-переводчиком, когда он нуждался в нем. Он поселился в "Украине", на Дорогомиловской набережной, в двадцативосьмиэтажном небоскребе с тысячей комнат.
   Это был первый приезд Павла в Москву, но он не был особенно расстроен. Он был в курсе событий и знал о том, что еще в конце 1950-х годов русские начали слизывать проблемы с достаточным количеством еды, одежды и, наконец, жилья. Даже те продукты, которые когда-то считались чистой роскошью, теперь были в изобилии. Если бы учитывались только материальные блага, то у советского обывателя дела обстояли не так уж плохо.
   Первые несколько дней он провел, знакомясь с городом, а также делая предварительные деловые звонки. Его интересовала новая "автоматическая" камера, которую в настоящее время русские рекламируют как лучшую в мире. Самый светосильный объектив, надежная работа, гарантия на жизнь владельца и розничная цена ровно двадцать пять долларов.
   Как и ожидалось, ему сообщили, что фабрика и распределительный пункт находятся в Ленинграде, дали инструкции и рекомендательные письма.
   На пятый день он сел на экспресс "Красная стрела" в Ленинград и поселился в гостинице "Астория" на улице Герцена, 39. Это была одна из многих дореволюционных гостиниц "Интуриста".
   Он провел следующий день, позволив своему гиду показать ему стандартные туристические достопримечательности. Зимний дворец, где победила большевистская революция, когда взбунтовавшийся крейсер " Аврора " поднялся по реке и обстрелял его. Эрмитаж, соперничающий только с Ватиканом и Лувром. Александровская колонна - самый высокий в мире монолитный каменный монумент. Скромный личный дворец Петра Великого. Петропавловский собор. Большой Кировский стадион. Ленинградское метро, столько же музей, сколько и транспортная система.
   Он видел все это, туристическую моду, и мысленно спрашивал себя, что бы подумал интуристский гид, если бы узнал, что это родной город мистера Джона Смита.
   На следующий день он передал свою деловую проблему гиду. Он хотел встретиться, а теперь посмотрим, ах да, вот он, Леонид Шверник, Микояновский операторский завод. Можно ли было это устроить?
   Конечно, это можно было устроить. Гид впал в пятиминутную речь о желании Советского Союза торговать с Западом и, таким образом, установить вечный мир.
   Для г-на Смита была назначена встреча с г-ном Шверником во второй половине дня.
   Мистер Смит встретился с мистером Шверником в кабинете последнего в два часа, и они прошли обычные любезности. Г-н Шверник прекрасно говорил по-английски, поэтому г-н Смит смог отпустить своего гида-переводчика на весь день. Когда он ушел и они остались одни, г-н Шверник ушел в свой торговый разговор.
   "Я могу заверить вас, сэр, что с тех пор, как японцы поразили мир своими новыми камерами вскоре после Второй войны, не происходило такой революции в дизайне и качестве. "Микоян" - не только лучшая камера, производимая где бы то ни было, но, поскольку наш завод полностью автоматизирован, мы можем продавать ее дешевле, чем немецкая, японская или американская...
   Павел Козлов встал, тихонько подошел к одной из картин, висевших на стене, поднял ее, указал под нее и поднял брови на другую.
   Леонид Шверник потрясенно откинулся на спинку стула.
   Пол оставался там, пока, наконец, другой покачал головой.
   Пол спросил по-английски: "Вы абсолютно уверены?"
   "Да." - сказал Шверник. "Здесь нет микрофонов. Я абсолютно знаю. Кто ты?"
   Павел сказал: "В движении вас зовут Георгий, а вы главный человек в Ленинградской области".
   Рука Шверника высунулась из-под стола и наставила на гостя тяжелый армейский револьвер. "Кто ты?" - повторил он.
   Пол проигнорировал пистолет. "Кто-то, кто знает, что вы Георгий, - сказал он, - я из Америки. Есть ли шанс, что кто-нибудь вторгнется?
   - Да, один из моих коллег. Или, может быть, секретарь.
   "Тогда я предлагаю пойти в бар или еще куда-нибудь, чтобы выпить, или выпить чашечку кофе, или что-то еще, что может быть нынешним русским эквивалентом".
   Шверник испытующе посмотрел на него. - Да, - сказал он наконец. - Есть место на улице. Он начал засовывать пистолет за пояс, передумал и убрал его обратно в ящик стола.
   Как только они оказались на открытой улице вне пределов слышимости других прохожих, Пол сказал: "Вы бы предпочли, чтобы я говорил по-русски? У меня такое чувство, что мы привлекли бы меньше внимания, чем если бы говорили по-английски".
   Шверник натянуто сказал: "В Интуристе знают, что вы говорите по-русски? Если нет, придерживайтесь английского языка. Итак, откуда вы знаете мое имя? У меня нет контактов с американцами".
   "Я получил его через свои контакты в Западной Германии".
   На лице русского отразилась нескрываемая ярость. "Неужели они игнорируют простейшие меры предосторожности! Они раскрывают меня каждому источнику, который спрашивает?"
   Пол мягко сказал: - Герр Людвиг в настоящее время находится под моим руководством. Твой секрет в безопасности, как никогда раньше.
   Лидер подполья долго молчал. - Вы американец, а, и Людвиг рассказал вам обо мне? Что вы хотите сейчас?"
   - Чтобы помочь, - сказал Пол Козлов.
   "Что значит помочь? Как вы можете помочь? Я не знаю, о чем ты говоришь".
   "Помогайте, чем хотите. Деньги, печатные станки, мимеографы, радиопередатчики, оружие, рабочая сила в ограниченном количестве, ноу-хау, обучение, все, что вам нужно, чтобы помочь свергнуть советскую власть".
   Они подошли к ресторану. Леонид Шверник стал российским экспортным чиновником. Он провел своего клиента к уединенному столику. Увидел, как он удобно устроился в кресле.
   - Ты вообще что-нибудь знаешь о камерах? он спросил.
   - Да, - сказал Пол, - мы тщательно. Я могу купить у вас камеры, и они будут продаваться в Штатах".
   "Хороший." Официант приближался. Шверник сказал: "Вы когда-нибудь ели икру по-русски?"
   "Я так не думаю, - сказал Пол, - я не очень голоден".
   "Ничего общего с голодом". - сказал Шверник. У официанта он заказал хлеб с изюмом, сладкое масло, икру и графин водки.
   Официант ушел, а Шверник сказал: "Насколько вы готовы нам помочь? Деньги, например. Какие деньги, рубли, доллары? И сколько? Революционное движение всегда может использовать деньги".
   - В любом виде, - отрезал Пол, - и в любом количестве.
   Шверник был впечатлен. Он нетерпеливо сказал: "Любая сумма в пределах разумного, а?"
   Пол посмотрел ему в лицо и решительно сказал: "Любая сумма, и точка. Это не должно быть особенно разумным. Единственным нашим условием будет гарантия того, что деньги пойдут на попытку свергнуть Советы, а не в частные карманы".
   Официант приближался. Шверник вытащил из кармана несколько брошюр, разложил их перед Павлом Козловым и стал перьевой ручкой указывать на различные особенности микояновской камеры.
   Официант поставил заказ на стол и некоторое время стоял в ожидании дальнейших заказов.
   Шверник сказал: "Сначала возьми изрядную порцию водки, вот так". Он налил им две порции. "И выпейте его до дна, как вы, американцы, говорите. Затем вы намазываете маслом небольшой ломтик хлеба с изюмом и покрываете его щедрой порцией икры. Хороший? Потом съедаешь свой маленький бутерброд и выпиваешь еще стакан водки. Потом ты начинаешь все сначала".
   "Я вижу, что довольно легко накуриться, поедая икру по-русски", - рассмеялся Пол.
   Они прошли процедуру, и официант удалился.
   Пол сказал: "Я могу потратить несколько дней на то, чтобы договориться с вами о камере. Затем я могу совершить поездку по стране, предположительно осмотреть ее как туриста, но на самом деле установить контакт с другими представителями вашей организации. Затем я могу вернуться в будущем, якобы для дальнейших заказов. Уверяю вас, эти камеры будут очень хорошо продаваться в Штатах. Я буду возвращаться снова и снова - по деловым причинам. Между тем, есть ли у вас представители среди гидов-переводчиков в местных офисах "Интуриста"?
   Шверник кивнул. "Да. И да, это была бы хорошая идея. Мы закрепим за вами Ану Фурцеву, если сможем это устроить. И, возможно, она даже назначит вам шофера, который тоже будет одним из наших людей.
   Тогда Павел Козлов впервые услышал имя Аны Фурцевой.
   * * * *
   Утром Леонид Шверник приехал в отель на автомобиле Mikoyan Camera Works, загруженном камерами и различными аксессуарами, которые были доступны для базовой модели. Он начал рассказывать о преимуществах микоянов еще до того, как они покинули отель.
   Последним, что он сказал, когда они вышли из портала отеля, было: "Мы поедем по городу, дадим вам возможность сделать несколько снимков, а затем, возможно, на мою загородную дачу, где мы сможем пообедать..."
   У машины он сказал: "Позвольте представить Ану Фурцеву, которую Интурист назначил вашим гидом-переводчиком на остаток вашего пребывания? Ана, мистер Джон Смит.
   Пол пожал руки.
   Она была блондинкой, как почти все русские девушки, и с поразительными голубыми глазами. Немного полноват по западным меркам, но меньше, чем в среднем по России. Вокруг рта у нее был тревожный оттенок пикси, неуместный для убежденной революционерки.
   Машина взлетела со Шверником за рулем. "На самом деле вам придется фотографировать, пока мы идем. Мы разработаем их позже на заводе. Я сказал им, что вы потенциально очень большой заказ. Возможно, через день-два они попытаются приписать к вашему аккаунту одного из моих начальников. Если это так, я предлагаю вам просто настаивать на том, что вы чувствуете, что я компетентен, и вы предпочитаете продолжать со мной".
   - Конечно, - сказал Пол. - Итак, как быстро наша помощь может начаться?
   "Вопрос в том, - сказал Шверник, - насколько вы можете помочь нашему движению. Например, вы можете доставить нам современное оружие?
   "Бесшумный" 38-го калибра легко скользнул в руки Пола. "Очевидно, что мы не можем переправить через границу значительные объемы военной техники. А вот, например, бесшумное безоткатное ручное ружье. Мы могли бы доставить любую разумную сумму в течение месяца".
   "Пять тысяч?" - спросил Шверник.
   "Я думаю так. Конечно, вам придется прикрыться, как только они пересекут границу. Насколько хорошо вы организованы? Если нет, возможно, мы сможем помочь, но не успеем доставить вам пять тысяч ружей в месяц.
   Ана была озадачена. "Как вы могли переправить это число через советскую границу?" В ее голосе была тревожная славянская хрипотца. Полу Козлову пришло в голову, что она была одной из самых привлекательных женщин, которых он когда-либо встречал. Он был удивлен. Женщины никогда не играли большой роли в его жизни. Никогда не было никого, кто действительно, в основном, обращался. Но, очевидно, кровь говорила. Вот ему и пришлось вернуться в Россию, чтобы найти такую привлекательность.
   Он сказал: "Югославы сравнительно открыты, и контрабанда через Адриатику из Италии - обычное дело. Таким образом мы привезем то, что вы хотите. Югославия и Польша в настоящее время находятся в хороших отношениях, с большой торговлей. Мы отправляли их по железной дороге из Югославии в Варшаву. Торговля между Польшей и СССР идет в огромных масштабах. Наши агенты в Варшаве присылали оружие хорошо замаскированными партиями. Товарные вагоны на польско-российской границе не обыскивают. Однако вашим агентам придется забирать посылки в Бресте или Кобрине, прежде чем они доберутся до Пинска.
   Ана сказала очень тихим голосом: "В Швеции в советское посольство в Стокгольме приехал полковник, возглавляющий Ленинградское отделение КГБ, отвечающее за, как они это называют, контрреволюцию. Вы можете устранить его?
   "Это необходимо? Вы уверены, что, если это будет сделано, это не поднимет такого шума, что КГБ сосредоточит на вас больше внимания? Полу это не нравилось. Редко что-то получалось.
   Ана сказала: "Он знает, что мы с Георгием являемся членами движения".
   Павел Козлов уставился на нее. - Вы хотите сказать, что ваше положение известно полиции?
   Шверник сказал: "До сих пор он держал информацию при себе. Он узнал об этом, когда Ана попыталась заручиться его услугами.
   Глаза Пола перебегали с одного на другого в недоверии. - Заручиться его услугами? Откуда ты знаешь, что он не все пролил? Что ты имеешь в виду, что он до сих пор держал информацию при себе?
   Ана сказала таким тихим голосом, что ее было едва слышно: - Он мой старший брат. Я его любимая сестра. Как долго он будет хранить нашу тайну, я не знаю. В сложившихся обстоятельствах я не могу придумать никакого ответа, кроме как устранить его".
   Полу Козлову пришло в голову, что команда на этой стороне может быть так же предана своему делу, как и он сам.
   Он сказал: "Полковник Фурцева в советском посольстве в Стокгольме. Очень хорошо. Лучше всего подойдет венгерский беженец. Если его поймают, причина убийства не будет указывать на тебя.
   - Да, - сказала Ана, ее чувствительный рот скривился. "На самом деле Анастас был в Будапеште во время репрессий там в 1956 году. Он участвовал".
   * * * *
   Дача Леонида Шверника находилась в окрестностях Петродворца на берегу Финского залива, милях в восемнадцати от собственно Ленинграда. В Штатах это назвали бы летним бунгало. С деревенской стороны. Три спальни, умеренно большая гостиная-столовая, кухня, ванна, даже навес для машины. Пол Козлов испытал легкое удовлетворение, решив, что американец на той же должности, что и Шверник, мог бы предоставить больше места, чем это.
   Шверник говорил: "Надеюсь, никогда не дойдет до того, что придется бежать. Если это так, этот дом является центром нашей деятельности. В любой момент здесь можно найти одежду, оружие, деньги, еду. Даже небольшой катер на набережной. Возможно, хотя и трудно, добраться до Финляндии".
   - Верно, - сказал Пол. - Будем надеяться, что случая никогда не будет.
   Внутри они сидели за маленьким столиком за неизбежной бутылкой водки и сигарет, а позже кофе.
   Шверник сказал: "До сих пор мы бегло болтали по дюжине предметов, но теперь мы должны определиться".
   Пол кивнул.
   "Вы приходите к нам и говорите, что представляете Запад и хотите помочь свергнуть Советы. Отлично. Откуда мы знаем, что вы на самом деле не представляете КГБ или, возможно, МВД?"
   Павел сказал: "Мне придется доказать обратное делами". Он поднялся на ноги и, не обращая внимания на Ану, расстегнул пол рубашки, расстегнул две верхние пуговицы на брюках и расстегнул пояс с деньгами.
   Он сказал: "Мы понятия не имеем, какие предметы вы будете требовать от нас в плане оборудования, но, как вы сказали ранее, для всех революций нужны деньги. Итак, вот эквивалент ста тысяч американских долларов - в рублях, конечно. Он добавил извиняющимся тоном: "Небольшое количество связано с большим объемом. Ваши советские деньги не имеют достаточно крупного номинала, чтобы один человек мог носить действительно большие суммы".
   Он бросил пояс с деньгами на стол, поправил свою одежду и вернулся на стул.
   Шверник сказал: "Начало, но я все еще придерживаюсь мнения, что мы не должны знакомить вас с другими членами организации, пока у нас не будет более определенных доказательств вашего происхождения".
   - Это разумно, - согласился Пол. - Что еще?
   Шверник хмуро посмотрел на него. "Вы утверждаете, что вы американец, но говорите по-русски так же хорошо, как и я".
   "Я вырос в Америке, - сказал Пол, - но так и не стал гражданином из-за какой-то мелкой формальности, когда был мальчиком. После того, как я достиг совершеннолетия и впервые начал работать на правительство, было решено, что, возможно, будет лучше, учитывая мою специализацию, чтобы я продолжал оставаться юридически не американцем".
   - А на самом деле вы русский?
   - Я родился здесь, в Ленинграде, - ровно сказал Пол.
   Ана наклонилась вперед: "Почему тогда, собственно, ты предатель России".
   Пол рассмеялся. "Посмотрите, кто говорит. Лидер подполья".
   Ане было не до смеха. "Но есть разница в мотивации. Я борюсь за улучшение своей страны. Вы сражаетесь за Соединенные Штаты и Запад".
   "Я не вижу большой разницы. Мы оба пытаемся свергнуть порочную бюрократию". Он снова рассмеялся. - Ты ненавидишь их так же сильно, как и я.
   "Я не знаю." Она нахмурилась, пытаясь подобрать слова, бросила английский и заговорила по-русски. "Коммунисты совершали ошибки, ужасные ошибки и - особенно при Сталине - были невероятно жестоки, чтобы добиться того, чего они хотели. Но они добились этого. Они сделали нашу страну сильнейшей в мире".
   "Если вы так довольны ими, почему вы пытаетесь уничтожить коммунистов? Вы не имеете особого смысла".
   Она покачала головой, как будто это он не имел никакого смысла. "Они закончились, они больше не нужны. Препятствие прогрессу". Затем она помедлила: "Помню, когда я была студенткой, меня так впечатлило что-то, написанное Неру, что я выучила это наизусть. Он написал ее, находясь в британской тюрьме в 1935 году. Послушайте". Она закрыла глаза и процитировала:
   " Экономические интересы формируют политические взгляды групп и классов. Ни разум, ни моральные соображения не преобладают над этими интересами. Отдельные лица могут быть обращены, они могут отказаться от своих особых привилегий, хотя это достаточно редко, но классы и группы этого не делают. Попытка превратить правящий и привилегированный класс в отказ от власти и несправедливых привилегий поэтому всегда до сих пор терпела неудачу, и, по-видимому, нет никаких оснований полагать, что она добьется успеха в будущем. "
   Пол хмуро смотрел на нее. - Что ты хочешь сказать?
   "Я хочу сказать, что коммунисты находятся в положении, о котором говорит Неру. Они у власти и не отпустят. Чем дольше они остаются у власти после того, как их полезность закончилась, тем более порочными они должны стать, чтобы сохранить себя. Поскольку это полицейское государство, единственный способ избавиться от них - насилие. Вот почему я нахожусь в подполье. Но я патриотический русский!" Она повернулась к нему. "Почему вы так ненавидите Советы, мистер Смит?"
   Американский агент пожал плечами. "Мой дедушка был представителем мелкой аристократии. Когда к власти пришли большевики, он присоединился к Белой армии Врангеля. Когда Крым пал, он был в арьергарде. Его расстреляли".
   - Это был твой дедушка? - сказал Шверник.
   "Верно. Однако мой родной отец в то время был студентом Петроградского университета. На самом деле наклонено левое крыло. Я думаю, что он принадлежал к социал-демократам Керенского. Во всяком случае, несмотря на свое происхождение из высшего общества, какое-то время у него все было в порядке. На самом деле он стал инструктором, и наша молодость была не особенно плохой". Пол прочистил горло. "До чисток 1930-х гг. Было решено, что мой отец был бухаринистским правым уклонистом, как бы то ни было. Однажды ночью в 1938 году они пришли и забрали его, и моя семья больше никогда его не видела".
   Пол не любил эту тему. Короче говоря, когда началась война, моя мать погибла во время фашистской бомбардировки Ленинграда. Мой брат ушел в армию и стал лейтенантом. Он попал в плен к немцам, когда они взяли Харьков, вместе с примерно сотней тысяч красноармейцев. Когда пару лет спустя Советы оттеснили его обратно в Польшу, он снова был схвачен".
   Ана сказала: "Вы имеете в виду освобождение от немцев?"
   "Взятый - это лучшее слово. Советы расстреляли его. Кажется, офицерам Красной Армии сдаться не дают".
   Ана с болью спросила: - Как тебе удалось всего этого избежать?
   "Мой отец, должно быть, видел почерк на стене. Мне было всего пять лет, когда он отправил меня в Лондон к двоюродному брату. Через год мы переехали в Штаты. Вообще-то о Ленинграде у меня практически нет воспоминаний, о родных очень мало. Однако я не очень люблю Советы".
   - Нет, - тихо сказала Ана.
   Шверник сказал: "А как звали твоего отца?"
   "Феодор Козлов".
   Шверник сказал: "Я изучал у него французскую литературу".
   Ана напряглась в кресле, и ее глаза расширились. - Козлов, - сказала она. - Вы, должно быть, Павел Козлов.
   Пол налил себе еще немного водки. "В моей области иметь репутацию - помеха. Я не знал, что это распространилось на человека на улице по эту сторону железного занавеса".
   * * * *
   Это была далеко не последняя поездка Павла Козлова к своим подпольным связям и не последний визит на дачу в Петродворце.
   Фактически дача стала местом встречи русского подполья с их связным с Запада. Через него утекали проблемы, связанные с логистикой вещи. У Пола, замеченного на остальных обширных участках страны, были свои местные агенты, американские, британские, французские, западногерманские. Но это был центр.
   Камера Микояна имела большой успех в Штатах. И маленькое чудо. Советы не знали, что рекламная кампания, в результате которой он был продан, стоила в несколько раз больше дохода от продаж. Все, что они видели, - это постоянные заказы, неоднократные визиты мистера Джона Смита в Ленинград с закупочными поездками. Леонид Шверник даже получил повышение за то, что он так умело вышел на американский рынок. Ана Фурцева автоматически прикреплялась к Павлу в качестве гида-переводчика всякий раз, когда он появлялся во второй столице Советского Союза.
   В самом деле, когда он совершал свои "туристические" вылазки в Причерноморье, на Урал, в Туркестан, в Сибирь, он мог назначать ее на все путешествие с собой. Это давало огромное преимущество в его работе с другими отделениями подполья.
   Вопросы, о которых первоначально не задумывались, когда Павел Козлов был отправлен в СССР, возникали по мере развития движения.
   В третий приезд на дачу он сказал Швернику и трем другим руководителям организации, собравшимся на совещание: "Послушайте, мой непосредственный начальник хочет, чтобы я узнал, кто будет вашим главным человеком, главой государства новый режим, когда номер один и нынешняя иерархия были свергнуты".
   Леонид Шверник тупо посмотрел на него. К этому моменту он, как и Ана, стал для Пола больше, чем просто пешками в игре. По какой-то причине учеба у старшего Козлова, казалось, придала личностный оттенок, который вырос.
   Николай Кириченко, начальник московского отделения метрополитена, странно посмотрел то на Павла, то на Шверника. - Что вы сказали ему о характере нашего движения? - спросил он.
   Павел сказал: "В чем дело? Все, что я хотел знать, это то, кто должен был стать главным человеком".
   Шверник сказал: "На самом деле, я полагаю, у нас было мало времени, чтобы обсудить природу нового общества, которое мы планируем. Мы были заняты работой по свержению коммунистов. Однако я подумал..."
   Полу стало не по себе. Леонид был прав. На самом деле в его общении с Аной и Леонидом Шверником они редко упоминали о том, что последует за распадом Советов. Ему вдруг пришло в голову, насколько это чрезвычайно важно.
   Николай Кириченко, не говоривший по-английски, сказал по-русски: "Послушайте, мы не организация, пытающаяся захватить власть в свои руки".
   Это был деликатный момент, как чувствовал Пол. Революции редко преподносятся во имя реакции или даже консерватизма. Каким бы ни был конечный продукт, они неизменно представляются мотивированными либеральным идеализмом и прогрессом.
   Он сказал: "Я знаком с преданностью вашей организации. У меня нет желания недооценивать ваши идеалы. Однако мой вопрос поставлен с благими намерениями и остается без ответа. Вы не анархисты, я знаю. Вы ожидаете, что после устранения полицейского государства у власти будет ответственное правительство. Итак, повторяю, кто будет вашим главой?"
   - Откуда нам знать? - раздраженно выпалил Кириченко. "Мы стремимся к демократии. Российский народ должен избирать любых должностных лиц, которые он сочтет необходимыми для управления страной".
   Шверник сказал: "Однако самое представление о головном человеке , как вы его называете, противоположно тому, что мы имеем в виду. Мы не ищем суперлидера. У нас было достаточно лидеров. Наш опыт показывает, что им слишком легко впасть в заблуждение. Если история этого века и доказала что-то с его Муссолини, Гитлерами, Сталинами, Чанами и Мао, так это то, что поиски лидера, который взял бы на себя проблемы народа, тщетны. Работу должны выполнять сами люди".
   Пол не хотел вмешиваться во внутренности их политической идеологии. Это была опасная земля. Насколько он знал, в рядах революционного движения могли существовать большие разногласия. Почти всегда были. Он не мог принимать чью-либо сторону. Единственным его интересом во всем этом было свержение Советов.
   Он накрыл. "Ваша точка зрения, конечно, хорошо понята. Я полностью понимаю. О, и вот еще один вопрос для обсуждения. Эти радиопередатчики для ваших подземных передач.
   Это была тема, которая их особенно интересовала. Русские наклонились вперед.
   "Вот в чем проблема, - сказал Кириченко. "Как известно, Советский Союз состоит из пятнадцати республик. Кроме того, в пределах этих основных пятнадцати республик сосуществуют семнадцать автономных советских социалистических республик. Есть также десять из того, что мы называем автономными регионами. Во многом каждое из этих политических подразделений говорит на разных языках и имеет свои культурные различия".
   Павел сказал: "Значит, необходимо будет иметь передатчики для каждой из этих областей?"
   "Даже больше. Потому что некоторые из них настолько велики, что нам понадобится более одной станции метро".
   Леонид Шверник обеспокоенно сказал: "И вот еще что. У КГБ есть новейшее оборудование для определения местонахождения нелегальной станции. Вы можете что-нибудь с этим сделать?"
   Пол сказал: "Мы задействуем наших лучших электронщиков. Проблема, насколько я понимаю, состоит в том, чтобы разработать метод вещания, который тайная полиция не сможет отследить".
   Они выглядели облегченными. "Да, в этом проблема", - сказал Кириченко.
   * * * *
   Он поднял эту тему некоторое время спустя, когда остался наедине с Аной. Они шли по левому берегу Невы, параллельно зданию Адмиралтейства, якобы с экскурсией.
   Он сказал: "Я обсуждал будущее правительство с Леонидом и некоторыми другими на днях. Я не думаю, что у меня есть очень четкое представление об этом". Он дал ей общее изложение разговора.
   Она характерно скривила рот, глядя на него. "Чего вы ожидали, возврата к царизму? Позвольте мне видеть, кто является претендентом на престол в эти дни? Какой-нибудь великий князь в Париже, не так ли?
   Он рассмеялся вместе с ней. - Я не в курсе таких вопросов, - признал Пол. "Я думаю, что скорее представлял себе демократическое парламентское правительство где-то между Соединенными Штатами и Англией".
   - Это формы правления, основанные на капиталистическом обществе, Пол.
   Ее волосы блестели в лучах солнца, и ему пришлось вернуться к разговору.
   "Ну да. Но вы свергаете коммунистов. В том-то и дело, не так ли?"
   - Не так, как ты выразился. Давайте установим, если я могу объяснить. Начнем с того, что человечество создало только три основы правления... Мне придется упростить это.
   - Это не моя область, но продолжай, - сказал Пол. На губах у нее было меньше помады, чем можно было бы ожидать от американской девушки, но это соответствовало ее свежести.
   "Первый тип государственной системы был основан на семье. Ваши американские индейцы были хорошим примером. Семья, клан, племя. В некоторых случаях, как Конфедерация ирокезов, нация племен. Вы были представлены в правительстве в зависимости от семьи или клана, в котором вы родились".
   - До сих пор с вами, - сказал Пол. На левой щеке у нее была очень маленькая ямочка. Ямочки лучше всего идут блондинкам, решил Пол.
   "Следующая государственная система была основана на собственности. Имущественное рабство, феодализм, капитализм. В древних Афинах, например, те афиняне, которые владели имуществом города-государства, и рабы, которые работали с ним, также управляли нацией. При феодализме знать владела страной и управляла ею. Чем больше земли у дворянина, тем больше его голос в правительстве. Я говорю широко, конечно".
   - Конечно, - сказал Пол. Он решил, что у нее фигура более американского типа, чем обычно здесь. Он снова сосредоточился на этой теме. "Однако это неприменимо при капитализме. У нас демократия. Голосуют все, а не только владелец собственности".
   Ана очень серьезно к этому отнеслась. "Вы не должны использовать слова "капитализм" и "демократия" как синонимы. Вы можете иметь капитализм, который является социальной системой, без демократии, которая является политической системой. Например, когда Гитлер был у власти в Германии, правительство было диктатурой, но социальная система по-прежнему оставалась капиталистической".
   Затем она лукаво улыбнулась ему. "Даже в Соединенных Штатах, я думаю, вы обнаружите, что люди, владеющие капиталистической страной, управляют страной. Те, кто контролирует большие богатства, имеют большое влияние на управление политическими партиями, как на местном, так и на национальном уровне. Ваши мелкие владельцы собственности имеют меньший голос в местной политике. Но насколько велико лобби вашего странствующего сборщика урожая в Техасе в Вашингтоне?
   Пол сказал, теперь уже слегка раздраженный: "Это большая тема, и я с вами не согласен. Однако меня сейчас не интересует правительство Соединенных Штатов. Я хочу знать, что вы, люди, готовите для России, если и когда вы возьмете власть в свои руки".
   Она в отчаянии покачала головой. - Это то, что другие пытались донести до тебя. Мы не собираемся брать верх. Мы не хотим и, вероятно, не смогли бы, даже если бы захотели. Мы выступаем за новый тип правительства, основанный на новом типе представительства".
   Он заметил еле заметные веснушки на ее носу, плечах - насколько их открывало платье - и на руках. Ее кожа была светлой, какой бывают только у северных рас.
   Пол сказал: "Хорошо. Теперь мы добрались до этой третьей базы правительства. Первым была семья, вторым была собственность. Что еще там?"
   "В ультрасовременном промышленно развитом обществе есть свой способ зарабатывать на жизнь. В будущем вы будете представлены там, где вы работаете. Из вашей отрасли или профессии. Парламент или конгресс страны будет состоять из избранных членов от каждой отрасли производства, распределения, связи, образования, медицины...
   "Синдикализм, - сказал Пол, - с некоторыми штрихами технократии".
   Она пожала плечами. "Ваша американская технократия 1930-х годов мне не слишком знакома, хотя я понимаю, что власть шла сверху вниз, а не снизу вверх, демократическим путем. Ранние синдикалисты развили некоторые из идей, которые, я полагаю, развили более поздние мыслители. Многие из этих терминов стали почти бессмысленными из-за небрежного использования. Что, скажем, означает социализм? По некоторым данным, ваш Рузвельт был социалистом. Гитлер называл себя национал-социалистом. Муссолини когда-то редактировал социалистическую газету. Сталин называл себя социалистом, а в Британии сейчас социалистическое правительство - заметьте, с королевой на троне".
   "Преимущество голосования там, где вы работаете, а не там, где вы живете, не приходит мне в голову", - сказал Пол.
   "Помимо прочего, человек знает квалификацию людей, с которыми он работает, - сказала Ана, - будь он ученым в лаборатории или техником на автоматизированном заводе. Но сколько людей на самом деле знают что-нибудь о политических кандидатах, за которых они голосуют?"
   - Думаю, мы могли бы обсуждать это весь день, - сказал Пол. - Но я имел в виду, что происходит, когда здесь, в Ленинграде, вас возьмут на себя? Станет ли Леонид участковым комиссаром, или начальником милиции, или... ну, какой новый титул вы придумали?
   Ана рассмеялась над ним, как будто он был невозможен. "Г-н. Козлов, у тебя ум труднопроницаемый. Говорю вам, мы, революционное подполье, не хотим брать власть и не думаем, что могли бы, даже если бы захотели. Когда Советы будут свергнуты нашей организацией, власть возьмет на себя новое правительство. Мы исчезаем как организация. Наша работа сделана. Леонид? Не знаю, может быть, его коллеги по камерному заводу Микояна проголосуют за него в какую-нибудь контору на заводе, если сочтут его достаточно способным.
   - Ну, - вздохнул Пол, - это твоя страна. Я буду придерживаться американской системы". Он не мог оторвать глаз от того, как ее губы сжались в уголки.
   Ана сказала: "Как давно ты в меня влюблен, Пол?"
   "Какая?"
   Она смеялась. "Не будь таким пустым. Было бы довольно странно, не так ли, если бы два человека были влюблены, и ни один из них не понял, что произошло?
   - Двое влюбленных, - сказал он безучастно, не веря своим глазам.
   * * * *
   Леонид Шверник и Павел Козлов склонились над картой СССР. Первый указал примерное местонахождение радиопередатчиков. "Мы не собираемся использовать их до последнего момента", - сказал он. "Нет, пока жир не растает в огне. Тогда они все начнутся сразу. КГБ и МВД не успеют их выбить".
   Пол сказал: "Дела развиваются быстро. Быстрее, чем я ожидал. Мы кладем это, Леонид.
   Шверник сказал: "Только потому, что ситуация назрела. Так работают революции".
   "Что ты имеешь в виду?" - рассеянно сказал Пол, изучая карту.
   "Индивидуумы не перевешивают революций. Времена делают, условия применяются. Знаете ли вы, что за шесть месяцев до большевистской революции Ленин писал, что он никогда не ожидал, что доживет до прихода коммунистов к власти в России? Дело в том, что условия были. Большевиков, как бы мало их ни было, практически кинули к власти".
   "Однако, - сухо сказал Пол, - иметь под рукой таких людей, как Ленин и Троцкий, было очень полезно".
   Шверник пожал плечами. "Время делает людей. Вероятно, вам лучше известна ваша собственная американская революция. Посмотрите на мужчин того времени. Джефферсон, Пейн, Мэдисон, Гамильтон, Франклин, Адамс. И еще раз, если бы вы сказали кому-нибудь из этих людей за год до Декларации независимости, что полная революция - единственное решение стоящих перед ними проблем, они, вероятно, сочли бы вас сумасшедшим".
   Это было новое направление мысли для Павла Козлова. "Тогда что вызывает революцию?"
   "Потребность в этом. Не только наши несколько десятков тысяч подпольщиков видят необходимость свержения советской бюрократии. Это миллионы средних россиян во всех сферах жизни и во всех слоях, сверху донизу. Что думает ученый, когда какой-нибудь бюрократ, ничего не знающий о своей специальности, приходит в лабораторию и руководит его работой? О чем думает инженер автомобильного завода, когда какой-нибудь глупый политик решает, что раз автомобили в капиталистических странах имеют четыре колеса, то Россия должна превзойти их, выпустив автомобиль с пятью колесами? Что думает ваш ученый, когда ему говорят, что изучать, как интерпретировать и что потом писать? Что думает ваш рабочий, когда видит, что бюрократ живет в роскоши, а заработок у него сравнительно мизерный? Что думает ваша молодежь в своем постоянном стремлении к большей степени свободы, чем та, которой обладали их родители? Что думает ваш художник? Ваш поэт? Твой философ?
   Шверник покачал головой. "Когда нация готова к революции, ее совершают люди . Часто так называемым лидерам трудно бежать достаточно быстро, чтобы заявить о себе".
   Пол сказал: "После того, как все закончится, мы вернемся в Штаты. Я знаю город в горах Сьерры, который называется Грасс-Вэлли. Охота, рыбалка, горы, чистый воздух, но еще доступны такие города, как Сан-Франциско, куда можно отправиться за покупками, в рестораны и развлечения".
   Она снова поцеловала его.
   Пол сказал: "Знаете, я занимался такой работой - конечно, никогда раньше в таком масштабе - с тех пор, как мне исполнилось девятнадцать. Девятнадцать, заметьте! И это первый раз, когда я понял, что устал от этого. Сыт по горло. Ана, мне почти тридцать пять, и я впервые хочу от жизни того, чего должен хотеть мужчина. Женщина, дом, дети. Вы никогда не видели Америку. Тебе это понравится. Вам понравятся и американцы, особенно те, которые живут в таких местах, как Грасс-Вэлли.
   Ана тихо рассмеялась. - Но мы же русские, Пол.
   - А?
   "Наш дом и наша жизнь должны быть здесь. В России. Та Новая Россия, которая у нас скоро будет".
   Он издевался над ней. "Жить здесь, когда есть Калифорния? Ана, Ана, ты не знаешь, что такое жизнь. Почему-"
   - Но, Пол, я русский. Если Соединенные Штаты будут более приятным местом для жизни, чем Россия, когда мы покончим с полицейским государством, то часть моего долга - улучшить Россию".
   Внезапно до него дошло, что она имела в виду именно это. - Но я все время думал, что после того, как все это закончится, мы поженимся. Я смогу показать тебе свою страну".
   "И, я не знаю почему, я думал, что мы оба рассчитывали на то, что здесь мы будем жить для себя".
   Они долго молчали во взаимной тоске.
   Наконец Пол сказал: "Сейчас не время строить подробные планы. Мы любим друг друга, этого должно быть достаточно. Когда все закончится, у нас будет возможность взглянуть на образ жизни друг друга. Вы можете посетить Штаты со мной".
   "А я возьму вас с собой в гости в Армению. Я знаю маленький городок в горах, самый красивый в мире. Мы проведем там неделю. Месяц! Может быть, когда-нибудь мы сможем построить там летнюю дачу". Она счастливо рассмеялась. "Почему в Армении практически все доживают до ста лет".
   - Да, когда-нибудь нам придется туда съездить, - тихо сказал Пол.
   * * * *
   Он должен был встретиться с Леонидом той ночью, но в последний момент другой послал Ану сообщить, что должна состояться важная встреча. Собрание делегатов подполья со всей страны. Они принимали основные решения о том, когда переезжать, но присутствие Пола не требовалось.
   Он не чувствовал себя исключенным из чего-то, что его беспокоило. Давным-давно было решено, что чем меньше подробностей о деятельности Пола известно среднему члену движения, тем лучше. Всегда есть предательство и всегда есть контрреволюционные агенты в рядах такой организации, как эта. Какой была старая русская поговорка? Когда четыре человека садятся обсуждать революцию, трое - полицейские шпионы, а третий - дурак.
   На самом деле, это было удивительно хорошо обработано. Он действовал больше года, и никаких признаков того, что КГБ знало о его деятельности, не было. Леонид и его товарищи были эффективны. Они должны были быть. Комми уже сорок лет убивают всех, кто противостоит им. Чтобы выжить в русском андеграунде, нужно было быть хорошим.
   Нет, это не было чувство исключения. Пол Козлов растянулся на кровати своего королевского номера в отеле "Астория", заложив руки за голову и уставившись в потолок. Он резюмировал события последних месяцев с того момента, как он вошел в кабинет начальника в Вашингтоне, и до прошлой ночи на даче с Леонидом и Аной.
   Все это.
   И снова и снова.
   На его лбу пролегла линия беспокойства.
   Он спустил ноги на пол и подошел к шкафу. Он выбрал свои самые плохо выглаженные штаны и пальто, которое к ним не подходило. Он проверил заряд своего бесшумного калибра 38-го калибра и положил оружие под левую руку. Он снял свой частичный мост, вспомнив при этом, как потерял зубы в уличной драке с какими-то коммунистическими организаторами в Панаме, и заменил фарфоровый мост типично русским блестящим стальным. Он сунул кепку в задний карман, очки в стальной оправе во внутренний карман и вышел из комнаты.
   Он поспешил через вестибюль, мимо стойки "Интуриста", благодарный тому, что это было медленное время дня для туристической активности.
   Снаружи он прошел несколько кварталов до проспекта 25 Октября и старался затеряться в толпе. Когда он был уверен, что за ним никого не может быть, он вошел в пивную , выпил стакан пива, а затем скрылся в туалете. Там он снял пальто, еще немного помял его, снова надел, а также надел кепку и очки. Он снял галстук и сунул его в боковой карман.
   Он вышел, с виду более-менее средний ленинградский рабочий, прошел пешком до автовокзала на Нашимсона Володарского и дождался следующего автобуса до Петродворца. Он бы предпочел метро, но линия пока не шла так далеко.
   Автобус довез его до дачи в полутора милях, а оттуда он пошел пешком.
   К этому времени Павел был знаком с мерами безопасности, предпринятыми Леонидом Шверником и другими. Вообще никаких, когда дача не использовалась для конференции или для того, чтобы спрятать кого-то в бегах от КГБ. Но в такое время там должны быть тщательно замечены трое часовых.
   Теперь это было поле Пола. С девятнадцати лет, сказал он себе с иронией. Он задавался вопросом, есть ли в мире кто-нибудь, кто мог бы пройти через линию часовых так же эффективно, как он.
   Он подошел к даче в том месте, где к ней ближе всего подходила полоса сосен. Лежа на животе, он смотрел десять минут, прежде чем сделать последний шаг к стене дома. Он лежал против него, под кустом.
   Из внутреннего кармана он вытащил шпионское устройство, которое приобрел в отделе Дерека Стивена Руби Голдберга. Он выглядел и должен был быть очень похож на врачебный стетоскоп. Поднес к ушам, другой конец прижал к стене дома.
   Леонид Шверник говорил: "Стать убийцей - перспектива не из приятных, но именно Совет научил нас тому, что цель оправдывает средства. И установили такую безжалостную диктатуру, что альтернативы ей буквально нет. Единственный способ избавиться от них - насилие. К счастью, как мы верим, насилие должно распространяться лишь на небольшое число самых высоких представителей иерархии. Как только они будут устранены, а наши передатчики провозгласят новую революцию, сопротивления больше не будет".
   Кто-то глубоко вздохнул - Пол смог уловить даже это.
   "Зачем обсуждать это дальше?" - спросил кто-то, чей голос Пол не узнал. "Давайте займемся другими вещами. Эти наши передачи должны быть окончательными в представлении нашей программы. Убийство Номера Один и его ближайших сторонников поначалу отреагируют негативно. Нам придется представить неопровержимые аргументы, если наше движение хочет захватить всю страну, как мы планируем".
   Вмешался новый голос: "Мы привлекли к работе над сценариями лучших писателей Советского Союза. Для всех практических целей они завершены".
   "Мы еще не решили, что сказать о водородной бомбе, ракетах, обо всем бесконечном военном снаряжении, которое накопилось при Советах, не говоря уже об армиях, кораблях, самолетах и обо всем личном составе, который их."
   Кто-то другой, это звучало так, как сказал Николай Кириченко из Москвы. "Я председатель комитета по этому вопросу. Мы считаем, что нам придется освещать этот вопрос в наших радиопередачах для людей, и единственный ответ заключается в том, что пока Запад не согласится на ядерное разоружение, нам придется продолжать свое собственное".
   Леонид сказал, и в его голосе был шок: "Но это одна из самых основных причин новой революции, чтобы ликвидировать эту безумную гонку вооружений, это выделение половины мировых ресурсов на вооружение".
   "Да, но что мы можем сделать? Откуда мы знаем, что западные державы не нападут? И, пожалуйста, помните, что уже не только Соединенные Штаты обладают ядерным оружием. Если мы сдадим оборону, нас могут уничтожить Англия, Франция, Западная Германия, даже Турция или Япония! Учтите также, что экономика некоторых западных держав основана на производстве оружия до такой степени, что если такое производство прекратится в одночасье, депрессия охватит их страны. Короче говоря, они не могут позволить себе мир без напряженности".
   "Это проблема будущего, которую нужно решить", - сказал кто-то другой. "Но пока я считаю, что комитет прав. Пока не будет абсолютно доказано, что нам не нужно бояться других наций, мы должны сохранять свою силу".
   Под своей изгородью Пол скривился, но он получил то, за чем пришел, обсуждение политики, без ограничений, которые его присутствие наложило бы на разговор.
   - Давай поговорим о более приятном предмете, - сказал женский голос. "Наши передачи должны подчеркивать людям, что впервые в истории России мы действительно будем в состоянии возглавить мир! В течение пятидесяти лет коммунисты пытались склонить народы к принятию их системы, и в основном им отказывали. Те страны, которые стали коммунистами, сделали это либо под штыком Красной Армии, либо под давлением полного краха, как, например, в Китае. А завтра и Новороссия? Освободившись от неадекватности и неэффективности бюрократов, которые неправильно управляли нами, мы создадим производительную машину, которой завидует весь мир!" В ее голосе было что-то, кроме фанатичного звучания.
   Кто-то еще усмехнулся: "Если раньше Запад думал, что у нас есть конкуренты, подождите, пока они не увидят Новороссию!"
   Полу показалось, что он увидел кого-то, тень, на краю поляны. Его губы сжались, и "Бесшумный" 38-го калибра волшебным образом оказался в его руке.
   Ложная тревога.
   Он вернулся к "разговору" внутри.
   Голос Кириченко говорил: "Мне трудно не поверить, что в течение года или около того полстраны мира последуют нашему примеру".
   "Половина!" кто-то восторженно засмеялся. "Мир, товарищи! Новая система охватит весь мир. Впервые в истории мир увидит, к чему на самом деле вели Маркс и Энгельс!"
   * * * *
   Вернувшись в отель, ближе к утру Пол снова растянулся на кровати, подложив руки под голову, невидяще глядя в потолок, пока он проходил через мучительную переоценку.
   Была Ана.
   А еще был Леонид Шверник и еще кое-кто из подполья. Таких близких друзей, которых он когда-либо приобретал в жизни, которая, по общему признанию, не была склонна к дружбе.
   И была Россия, страна его рождения. За пределами подполья, за пределами советской власти, за пределами царей Романовых. Мать Россия. Земля его родителей, его бабушек и дедушек, земля его корней.
   И, конечно же, были США и Запад. Запад, принявший его в трудный час бегства от матушки - России. Мать Россия, ха! Какой матерью была она для Козловых? Своему деду, отцу, матери и брату? Где бы он, Пол, был сегодня, если бы его в детстве не отправили бежать на Запад?
   И дело его жизни. Что из этого? С девятнадцати лет, когда нормальный подросток учился бы в школе, готовясь к жизни. С девятнадцати лет он был членом антисоветской команды.
   Тоже звезда! Павел Козлов, улаживающий, всегда надежный, холодный, безжалостный. Пол Козлов, на которого всегда можно было положиться, чтобы нести мяч.
   Антисоветский или антироссийский?
   Зачем обманывать себя из-за своего происхождения. Это ничего не значило. Он был американцем. У него были лишь самые смутные воспоминания о своей семье или о стране. Только потому, что ему так сказали, он понял, что он русский. Он был настолько американцем, насколько это вообще возможно.
   Что он сказал таким выходцам с Запада, рожденным и выросшим, как лорд Кэррол и Дерек Стивенс? Если он не был членом команды, то команды просто не было.
   Но потом, конечно, была Ана.
   Да, Ана. Но что, собственно, ждало их в будущем? Теперь, когда он это обдумал, мог ли он в самом деле представить себе, как она сидит в аптеке на Монтез-стрит в Грасс-Вэлли и пьет банановый сплит?
   Ана была русской. Настолько патриотичным русским, насколько это возможно. Настолько преданным членом российской команды, насколько это возможно. И как член команды, она, как и Пол, знала, какие шансы были задействованы. Нельзя стать звездой, сидя на скамейке запасных. Она без колебаний пожертвовала своим любимым братом.
   * * * *
   Пол Козлов подпер Трейси, похожее на наручные часы радио перед собой, положив его спиной к книге. Он сделал это оперативным, начал повторять: "Павел звонит. Пол звонит".
   Тонкий, далекий голос наконец сказал: "Хорошо, Пол. Я получаю".
   Пол Козлов глубоко вздохнул и сказал: "Хорошо, вот и все. Всего через несколько дней все готово к старту. Понять?"
   - Я понимаю, Пол.
   "Возможно ли, что кто-то еще может получить это?"
   "Абсолютно невозможно".
   "Хорошо, тогда это все. Мальчики здесь собираются начать свою революцию, сбив не только Номер Один, но и Два, Три, Четыре, Шесть и Семерку в иерархии. Номер пять - один из них.
   Тонкий голос сказал: - Ты же знаешь, мне не нужны подробности. Они зависят от вас".
   Пол поморщился. "Вот почему я позвонил. Ты должен принять - или кто-то должен принять - чертовски важное решение в ближайшие пару дней. Это не зависит от меня. На этот раз я не должен отмахиваться от этого "не беспокойте меня деталями", рутины".
   "Решение? Какое решение? Ты сказал, что все готово к работе, не так ли?
   "Послушайте, - сказал Павел Козлов, - помните, когда вы дали мне это задание. Когда вы рассказали мне о том, что немцы послали Ленина в Петроград в надежде, что он начнет революцию, а англичане послали Сомерсета Моэма, чтобы попытаться предотвратить ее?
   "Да, да, чувак. При чем тут это?" Даже на большом расстоянии голос Шефа звучал озадаченно.
   "Якобы немцы добились успеха, а Моэм потерпел неудачу. Но, оглядываясь назад на поколение спустя, выиграли ли немцы, помогая осуществить большевистскую революцию? Советы уничтожили их навсегда как первоклассную державу под Сталинградом двадцать пять лет спустя".
   Голос из Вашингтона был нетерпелив. - Что ты имеешь в виду, Пол?
   "Моя точка зрения такова. Когда вы дали мне это задание, вы сказали мне, что я был в положении немца, который спланировал доставку Ленина в Петроград, чтобы развернуть большевиков. Вы уверены , что обратное неверно? Вы уверены, что я должен был получить работу Моэма? Позвольте мне сказать вам, Шеф, эти ребята, с которыми я сейчас работаю, сообразительны, у них больше опыта, чем у этих коммунистов-бюрократов, управляющих страной, в десятки раз больше.
   "Шеф, это решение должно быть принято в ближайшие пару дней. Только кого мы хотим устранить? Вы уверены, что не хотите, чтобы я сообщил КГБ обо всем этом заговоре?
   ВЕЩЬ НА ЧЕРДАКЕ, Джеймс Блиш
   Хоната Кошелька вытащили из сетей на час раньше остальных пленников, как и подобало его роли главного сомневающегося из всех. Еще не рассвело, но похитители вели его большими скачками через бесконечные, благоухающие мускусом сады орхидей, маленькие темные фигуры с кривыми ногами, сгорбленными плечами, тонкими безволосыми хвостами, закрученными, как и у него, концентрическими спиралями, закрученными по часовой стрелке. Позади них Хонат прыгнул на конце длинного троса, синхронизируя свои прыжки с их, так как любой промах быстро повесил бы его.
   Он, конечно, будет на пути к поверхности, где-то на 250 футов ниже сада орхидей, в любом случае вскоре после рассвета. Но даже самый ярый сомневающийся из них не хотел начинать путешествие - даже на милосердном конце троса - за мгновение до того, как закон сказал: "Иди".
   Петляющая, переплетающаяся сеть лиан под ними, каждый кабель толщиной с человеческое тело, резко вздулась и опустилась, когда прыгуны достигли края папоротникового леса, окружавшего рощу веерных пальм. Вся группа остановилась, прежде чем начать спуск, и посмотрела на восток, через тусклую чашу. Звезды бледнели все быстрее и быстрее; только яркое созвездие Попугая все еще можно было различить без сомнения.
   - Хороший день, - сказал один из охранников. "Лучше спуститься вниз в солнечный день, чем в дождь, кошелек".
   Хонат вздрогнул и ничего не сказал. Конечно, внизу, в аду, всегда шел дождь, это мог видеть ребенок. Даже в солнечные дни нескончаемый точечный дождь транспирации со ста миллионов листьев вечных деревьев затуманивал лесной воздух и навеки пропитывал черное болото.
   Он огляделся в светлеющем туманном утре. Восточный горизонт был черным на фоне большого красного солнца, которое уже поднялось примерно на треть своего диаметра; почти пришло время, чтобы маленькая, сине-белая, яростно горячая супруга последовала за ним. Всю дорогу до этого края, как и до любого другого горизонта, сплетенный океан верхушек деревьев мягко струился длинными, нерушимыми волнами, безликими, как гладкое масло. Только вблизи мог глаз разорвать этот океан на детали, на мир, как он был: великая, многоярусная сеть, густо поросшая мелкими папоротниками, с пьющими воздух орхидеями, с тысячью разновидностей грибов, прорастающих везде, где лоза пересекала лозу. и собрали для них немного перегноя, причем живые паразиты высасывали сок из лоз, деревьев и даже друг друга. В прудах с дождевой водой, собранной плотно прилегающими листьями бромелиевых, жабы и щуки с сомнением замолкали свои хриплые песни по мере того, как свет один за другим усиливался и умолкал. На деревьях под землей неуверенный утренний визг птиц-ящериц - душ проклятых или дьяволов, которые охотились на них, никто точно не знал, какие - подхватили концерт.
   Небольшой порыв ветра хлестал из ложбины над поляной веерных пальм, заставляя сеть под партией слегка смещаться, словно в ткацком станке. Хонат отдал ее легко, машинально, но одна из меньших лоз, к которой он поднес голую руку, зашипела на него и улетела во тьму внизу - зеленая хлорофилловая змея, выползшая из мокрых воздушных путей, по которым он охотился во мраке предков, чтобы приветствовать солнца и сушить свою чешую тихим утром. Чуть ниже изумленная обезьяна, выгнанная из ложа вызывающей отвращение змеей, вскочила на другое дерево, выкрикивая десять смертельных оскорблений одно за другим, все еще в середине прыжка. Змея, конечно, не обратила внимания, так как не говорила на человеческом языке; но компания на краю поляны с веерными пальмами одобрительно захихикала.
   - Внизу любят сквернословить, - сказал другой охранник. - Подходящее место для тебя и твоих богохульников, казначей. Приходи сейчас.
   Привязь на шее Хоната дернулась, и затем его похитители зигзагообразными прыжками устремились вниз в лощину к Судному Престолу. Он последовал за ним, так как у него не было выбора, поскольку привязь постоянно угрожала запутать его руки, ноги или хвост и, что еще хуже, гораздо хуже, делала каждое его унизительное движение неизящным. Наверху мерцали и растворялись в общей синеве звездные перья Попугая.
   Ближе к центру блюдца над рощей сшитые из листьев и кожи домики густо сгрудились, привязанные к лианам или свисающие с случайных ветвей, слишком высоких или слишком тонких, чтобы нести лозы. Многие из этих кошельков Хонат хорошо знал не только как посетитель, но и как ремесленник. Самые прекрасные из них, перевернутые цветы, которые раскрывались автоматически, когда их омывала утренняя роса, но которые могли быть плотно и надежно закрыты вокруг своих обитателей в сумерках с помощью одной кулиски, были его собственным дизайном, а также его собственной работой. Ими широко восхищались и им подражали.
   Репутация, которую они ему дали, тоже помогла ему дойти до конца веревки. Они придали вес его словам среди других - достаточно весу, чтобы сделать его, наконец, заклятым сомневающимся, человеком, который вовлекает молодежь в богохульство, человеком, который ставит под сомнение Книгу Законов.
   И они, вероятно, помогли ему завоевать проход на лифте в ад.
   Кошельки уже открывались, когда вечеринка качалась среди них. То тут, то там из-за отслаивающихся секций выглядывали сонные лица, пересекаемые расслабляющими отрезками промокшей от росы сыромятной кожи. Кое-кто из проснувшихся домовладельцев узнал Хоната, в этом он был уверен, но никто не вышел, чтобы последовать за отрядом, хотя в этот час любого обычного дня жители деревни должны были бы начать осыпать свои сшитые цветы, как спелые семенные коробочки. .
   Приближался Суд, и они это знали - и даже те, кто ночевал в одном из лучших домов Хоната, теперь не говорили за него. В конце концов, все знали, что Хонат не верил в великанов.
   Теперь Хонат мог видеть само Престол Суда, кресло с подвешенным плетением из тростника, увенчанное вдоль спинки гигантскими пестрыми орхидеями. Их якобы пересадили туда, когда изготавливали стул, но никто не мог вспомнить, сколько им лет; поскольку времен года не существовало, не было особой причины, по которой они не должны были существовать вечно. Сам Престол находился в задней части арены и высоко над ней, но в сгущающемся свете Хонат мог различить покрытое белым мехом лицо представителя племени, похожее на одинокую серебристо-черную анютиную глазку среди огромных ярких цветов.
   В центре собственно арены находился сам лифт. Хонат видел его достаточно часто и сам был свидетелем Судов, где он использовался, но все еще с трудом мог поверить, что он почти наверняка станет его следующим пассажиром. Он представлял собой не что иное, как большую корзину, достаточно глубокую, чтобы из нее можно было выпрыгнуть, и окаймленную шипами, чтобы нельзя было выпрыгнуть обратно. однобарабанная деревянная лебедка, которую могли вращать два человека, даже когда корзина была загружена.
   Процедура была такой же простой. Осужденного втолкнули в корзину, а корзину опускали с глаз долой до тех пор, пока ослабление веревок не свидетельствовало о том, что она коснулась поверхности. Жертва вылезала наружу - а если он этого не делал, корзина оставалась внизу до тех пор, пока он не умирал от голода или пока Ад не позаботился о себе, - и лебедка была перемотана.
   Приговоры выносились на разные сроки в зависимости от тяжести преступления, но с практической точки зрения эта формальность была пустой. Хотя корзина была покорно опущена по истечении срока наказания, никто никогда не возвращался в нее. Конечно, в мире без сезонов и лун, а значит, и без какого-либо другого года, кроме произвольного, длинные периоды времени нелегко точно сосчитать. Корзина могла прибыть на тридцать или сорок дней в ту или иную сторону от должной даты. Но это была лишь формальность, потому что, если в чердачном мире было трудно следить за временем, то, вероятно, это было невозможно в аду.
   Охранники Хоната привязали свободный конец его троса к ветке и расположились вокруг него. Один рассеянно протянул ему сосновую шишку, и он попытался занять свой ум делом, вырывая из нее сочные семена, но они почему-то не имели вкуса.
   Сейчас привозили новых пленников, а Пресс-секретарь наблюдал сияющими черными глазами со своего высокого насеста. Там была Матильда Собирательница, дрожащая, как от лихорадки, мех на ее левом боку блестел и колючий, как будто она нечаянно опрокинула на себя аквариумное растение. После нее привели Аласкона Мореплавателя, мужчину средних лет, всего на несколько лет моложе самого Хоната; его привязали рядом с Хонатом, где он тотчас же устроился, с явным безразличием пережевывая трость.
   До сих пор собрание продолжалось без произнесенных слов, но все закончилось, когда охранники попытались вытащить Сета-рукодельника из сетей. Слышно было сразу, на всём протяжении поляны, то болтанье, то визг в смеси тонов, которые могли означать то страх, то ярость. Все на поляне, кроме Аляскона, обернулись, чтобы посмотреть, и головы выпорхнули из сумочек, как новые бабочки из коконов.
   Мгновение спустя охранники Сета перешли через край поляны сбившейся в кучу группой, теперь уже сами крича. Где-то в середине узла голос Сета стал еще громче; очевидно, он цеплялся всеми пятью членами за любую лиану или ветвь, которую мог схватить, и как только его отрывало от одной, он с силой прыгал, если возможно, назад, к другой. Тем не менее его неумолимо вели вниз, на арену, два фута вперед, один фут назад, три фута вперед...
   Охранники Хоната возобновили сбор сосновых шишек. Во время беспорядка Хонат понял, что Чарла Чтца тихо привели с той же стороны поляны. Теперь он сидел напротив Аласкона, апатически глядя на паутину виноградной лозы, его плечи сгорбились вперед. Он излучал отчаяние; даже взгляд на него заставил Хоната ощутить новую дрожь.
   С Высокого Трона Представитель сказал: "Хонат Кошелек, Аляскон Мореплаватель, Чарл Чтец, Сет Игольник Матильда Собирательница, вы призваны к ответу перед правосудием".
   "Справедливость!" - закричал Сет, вырываясь из пленников огромным прыжком и дергая за конец троса. "Это не правосудие! Я не имею ничего общего с...
   Охранники догнали его и крепко зажали ему рот коричневыми руками. Пресс-секретарь наблюдал с забавной злобой.
   "Обвинений три", - сказал пресс-секретарь. "Во-первых, вранье детям. Во-вторых, подвергание сомнению божественного порядка среди людей. В-третьих, отрицание Книги Законов. Каждый из вас может говорить в порядке возрастания. Хонат Кошелек, твоя просьба может быть услышана.
   Хонат встал, слегка дрожа, но чувствуя неожиданно новый прилив своей прежней независимости.
   "Ваши обвинения, - сказал он, - основаны на отрицании Книги Законов. Я не учил ничему другому, что противоречило бы тому, во что мы все верим, и ничего другого не подвергал сомнению. И я отрицаю это обвинение".
   Пресс-секретарь посмотрел на него с недоверием. "Многие мужчины и женщины говорили, что ты не веришь в великанов, казначей", - сказал он. "Вы не добьетесь милосердия, если будете нагромождать еще больше лжи".
   - Я отрицаю обвинения, - настаивал Хонат. "Я верю в Книгу Законов в целом и верю в Гигантов. Я учил только тому, что Гиганты не были реальными в том смысле, в каком реальны мы. Я учил, что они были задуманы как символы некой высшей реальности и не должны восприниматься как личности".
   "Что это за высшая реальность?" - спросил пресс-секретарь. "Опишите это."
   - Ты просишь меня сделать то, чего не могли сделать сами авторы Книги Законов, - горячо сказал Хонат. "Если бы им приходилось воплощать реальность в символах, а не записывать ее напрямую, как мог бы простой кассир добиться большего успеха?"
   "Эта доктрина - ветер", - сказал пресс-секретарь. "И это явно направлено на то, чтобы подорвать власть и порядок, установленные Книгой. Скажи мне, казначей: если людям не нужно бояться великанов, почему они должны бояться закона?
   - Потому что они мужчины, и в их интересах бояться закона. Они не дети, которым нужен какой-то физический Великан, сидящий над ними с хлыстом, чтобы заставить их вести себя хорошо. Более того, пресс-секретарь, сама эта архаичная вера подрывает нас. Пока мы верим, что существуют настоящие Великаны и что когда-нибудь они вернутся и продолжат учить нас, до тех пор мы не будем искать ответы на свои вопросы для самих себя. Половина того, что мы знаем, была дана нам в Книге, а другая половина должна упасть к нам с небес, если мы подождем достаточно долго. А пока мы прозябаем".
   "Если какая-то часть Книги не соответствует действительности, ничто не может помешать тому, что все это неправда", - тяжело сказал Пресс-секретарь. "И мы потеряем даже то, что вы называете половиной нашего знания - что на самом деле является всем - тем, кто видит ясными глазами".
   Внезапно Хонат вышел из себя. - Тогда проваливай! он крикнул. "Давайте разучим все, что знаем только наизусть, вернемся к началу, будем учиться заново и продолжать учиться на собственном опыте. Пресс-секретарь, вы уже старик, но все еще есть некоторые из нас, кто не забыл, что такое любопытство!
   "Тихо!" - сказал пресс-секретарь. "Мы услышали достаточно. Мы призываем Аляскона-Навигатора.
   - Большая часть Книги явно не соответствует действительности, - прямо сказал Алякон, вставая. "Как справочник по мелким профессиям, он сослужил нам хорошую службу. Как руководство к тому, как устроена вселенная, на мой взгляд, это чепуха; Хонат слишком добр к этому. Я не делал секрета из того, что я думаю, и я до сих пор так думаю".
   - И заплатит за это, - сказал Пресс-секретарь, медленно моргая, глядя на Аляскона. "Очаровать Читателя".
   - Ничего, - сказал Чарл, не вставая и даже не поднимая глаз.
   - Вы не отрицаете обвинения?
   - Мне нечего сказать, - сказал Чарл, но затем его голова резко дернулась вверх, и он отчаянно посмотрел на Пресс-секретаря. "Я умею читать, пресс-секретарь. Я видел слова в Книге Законов, которые противоречат друг другу. Я указал их. Это факты, они существуют на страницах. Я ничему не учил, не лгал, не проповедовал неверия. Я указал на факты. Это все."
   - Сет Игольник, теперь можешь говорить.
   Охранники с благодарностью убрали руки со рта Сета; они были укушены несколько раз в процессе того, чтобы заставить его замолчать до сих пор. Сет тут же возобновил крик.
   "Я не состою в этой группе! Я жертва сплетен, завистливых соседей, кузнецов, завидующих моему мастерству и моему обычаю! Никто не может сказать обо мне хуже, чем то, что я продал иголки этому портмоне, продал их добросовестно! Обвинения против меня - ложь, сплошная ложь!"
   Хонат в ярости вскочил на ноги, а затем снова сел, подавив ответный крик, почти не почувствовав его горечи. Какое это имело значение? Почему он должен свидетельствовать против молодого человека? Другим это не поможет, и если Сет хочет выбраться из ада с помощью лжи, ему можно дать шанс.
   Пресс-секретарь смотрел на Сета с тем же самым выражением возмущенного недоверия, с которым он сначала склонился к Хонату. "Кто вырезал богохульства на лиственном дереве возле дома Законодателя Хоси?" - спросил он. "Там были острые иглы, и есть свидетели, говорящие, что их держали ваши руки".
   "Больше лжи!"
   - Иголки, найденные в твоем доме, подходят к бороздам, Сет.
   "Они не были моими - или их украли! Я требую, чтобы меня освободили!"
   - Вы будете освобождены, - холодно сказал Пресс-секретарь. Не было никаких сомнений в том, что он имел в виду. Сет начал плакать и кричать одновременно. Руки снова закрыли ему рот. - Матильда Фуражир, ваша просьба может быть услышана.
   Молодая женщина нерешительно встала. Ее мех почти высох, но она все еще дрожала.
   -- Представитель, -- сказала она, -- я видела то, что показывал мне Чарл Чтец. Я сомневался, но то, что сказал Хонат, восстановило мою веру. Я не вижу никакого вреда в его учении. Они устраняют сомнения, а не поощряют их, как вы говорите. Я не вижу в них зла и не понимаю, почему это преступление".
   Хонат посмотрел на нее с новым восхищением. Пресс-секретарь тяжело вздохнул.
   "Мне жаль вас, - сказал он, - но как пресс-секретарь мы не можем допустить незнание закона в качестве оправдания. Однако мы будем милосердны ко всем вам. Откажись от своей ереси, подтверди свою веру в Книгу, написанную от коры до коры, и ты будешь не более чем изгнан из племени".
   "Я отказываюсь от этого!" Сет заплакал. "Я никогда не делился этим! Это все богохульство и каждое слово ложь! Я верю в Книгу, во всё это!"
   "Ты, рукодельница, - сказал Докладчик, - солгал перед этим судом и, вероятно, лжешь и теперь. Вы не включены в устроение".
   "Змеиная пятнистая гусеница! Пусть твой... уммульф .
   - Кошечник, что ты ответишь?
   - Нет, - каменно сказал Хонат. "Я сказал правду. Истина не может быть недосказанной".
   Пресс-секретарь посмотрел на остальных. "Что касается вас троих, внимательно обдумайте свои ответы. Разделить ересь означает разделить приговор. Наказание не будет облегчено только потому, что ты не выдумывал ересь".
   Наступило долгое молчание.
   Хонат тяжело сглотнул. Мужество и вера в эту тишину заставляли его чувствовать себя меньше и беспомощнее, чем когда-либо. Внезапно он понял, что остальные трое хранили бы это молчание, даже если бы Сет не предал их, чтобы напрячь их спины. Он задавался вопросом, мог ли он сделать это.
   "Тогда мы объявляем приговор", - сказал пресс-секретарь. "Вы все как один приговорены к тысяче дней в аду".
   По краям арены раздался согласованный вздох, где, хотя Хонат и не заметил этого раньше, собралась безмолвная толпа. Он не удивился этому звуку. Приговор стал самым долгим в истории племени.
   Не то чтобы это действительно что-то значило. Еще никто не возвращался после всего лишь ста дней в аду. Никто никогда не возвращался из ада вообще.
   "Открыть лифт. Все пойдут вместе".
   * * * *
   Корзина качнулась. Последним из мира чердака, который увидел Хонат, был круг лиц, не слишком близко к щели в паутине лозы, смотрящих им вслед. Затем корзина упала еще на несколько ярдов к следующему повороту брашпиля, и лица исчезли.
   Сет плакал на дне лифта, свернувшись в тугой клубок, кончик хвоста обвивал нос и глаза. Никто, кроме Хоната, не мог издать ни звука.
   Мрак сомкнулся вокруг них. Он казался необычайно тихим. Редкие резкие крики птиц-ящериц как-то нарушали тишину, но не нарушали ее. Свет, просачивающийся в длинные проходы между деревьями, казалось, поглощался сине-зеленой дымкой, сквозь которую лианы плели свои длинные изогнутые линии. Колонны стволов деревьев, столпы мира, стояли вокруг них, слишком далеко в тусклом свете, чтобы они могли оценить скорость своего спуска. Только неравномерное ныряние корзины доказывало, что она еще двигалась, хотя и раскачивалась в стороны сложной серией перекрывающихся восьмерок.
   Затем корзина снова качнулась вниз, резко поднялась и опрокинулась на бок, сбив их всех с жесткого тростника. Матильда вскрикнула тонким голоском, и Сет почти мгновенно развернулся, цепляясь за ручку. Еще один крен, и лифт лег на бок и замер.
   Они были в аду.
   Осторожно, Хонат начал вылезать, пробираясь через длинные шипы на краю корзины. Через мгновение Чарл Чтец последовал за ним, а затем Аласкон крепко взял Матильду за руку и вывел на поверхность. Основание было мокрым и рыхлым, но совсем не упругим и холодным на ощупь; Пальцы ног Хоната непроизвольно согнулись.
   - Давай, Сет, - сказал Чарл приглушенным голосом. - Они не вернут его обратно, пока мы все не выберемся. Ты знаешь что."
   Аляскон огляделся, глядя в холодный туман. - Да, - сказал он. - И здесь нам понадобится мастер по рукоделию. С хорошими инструментами есть шанс...
   Глаза Сета метались от одного к другому. С внезапным громким криком он выпрыгнул из корзины, пролетел над их головами в длинном плоском прыжке и ударил высоким коленом в основание ближайшего дерева, огромной веерной пальмы. Когда он ударил, его ноги подогнулись под ним, и почти таким же движением он, казалось, взлетел прямо в темный воздух.
   Задыхаясь, Хонат посмотрел ему вслед. Молодой кузнец рассчитал свой ход с точностью до доли секунды. Он уже метнулся вверх по веревке, на которой был подвешен лифт. Он даже не удосужился оглянуться.
   Через мгновение корзина накренилась. Удар веса Сета о веревку, очевидно, был воспринят командой лебедки как означающий, что все осужденные оказались на поверхности; подергивание веревки было обычным сигналом. Корзина начала подниматься, ковыляя и пританцовывая. Его скорость подъема, добавленная к скорости Сета, быстро убрала его мчащуюся, уменьшающуюся фигуру из виду. Через некоторое время исчезла и корзина.
   - Ему никогда не добраться до вершины, - прошептала Матильда. "Это слишком далеко, и он едет слишком быстро. Он потеряет силу и упадет".
   - Я так не думаю, - тяжело сказал Алякон. "Он ловкий и сильный. Если кто-то и смог это сделать, так это он".
   - Они убьют его, если он это сделает.
   - Конечно, будут, - сказал Алякон, пожимая плечами.
   - Я не буду скучать по нему, - сказал Хонат.
   - Я больше не буду. Но здесь нам не помешали бы острые иглы, Хонат. Теперь нам придется планировать сделать свой собственный - если мы сможем идентифицировать разные деревья здесь, внизу, где нет листьев, которые помогли бы нам отличить их друг от друга".
   Хонат с любопытством посмотрел на навигатора. Стрела Сета в небо отвлекла его от осознания того, что корзина тоже пропала, но теперь этот печальный факт поразил его. - Ты действительно планируешь остаться в аду, не так ли, Аляскон?
   - Конечно, - спокойно сказал Аляскон. "Это не больше ад, чем - там, наверху - рай. Это поверхность планеты, ни больше, ни меньше. Мы можем остаться в живых, если не будем паниковать. Ты собирался просто сидеть здесь, пока фурии не придут за тобой, Хонат?
   - Я не особо об этом думал, - признался Хонат. - Но если есть хоть малейший шанс, что Сет потеряет хватку на этой веревке - до того, как он достигнет вершины и его ударят ножом, - не должны ли мы подождать и посмотреть, сможем ли мы его поймать? Он не может весить больше 35 фунтов. Может быть, мы могли бы изобрести какую-нибудь сеть...
   - Он просто переломал бы нам кости вместе со своими, - сказал Чарл. - Я за то, чтобы убраться отсюда как можно быстрее.
   "Зачем? Ты знаешь место получше?
   "Нет, но вне зависимости от того, ад это или нет, здесь есть демоны. Мы все видели их сверху. Они должны знать, что лифт всегда приземляется здесь и выбрасывает бесплатную еду. Должно быть, это место кормления для них...
   Он еще не успел договорить, как далеко наверху начали вздыхать и качаться ветки. Порыв жалящих капель разлился по голубому воздуху и загрохотал гром. Матильда захныкала.
   - Это всего лишь надвигающийся шквал, - сказал Хонат. Но слова вырвались серией коротких хрипов. Когда ветер прошел сквозь деревья, Хонат автоматически согнул колени и вытянул руки для захвата, ожидая, когда длинная волна ответной волны пройдет сквозь землю под ним. Но ничего не произошло. Поверхность под его ногами неподвижно оставалась на месте, не прогибаясь ни на долю дюйма ни в одном направлении. И рядом не было ничего, за что можно было бы ухватиться руками.
   Он пошатнулся, пытаясь компенсировать отсутствие движения земли. В то же самое время в проходах пронесся еще один порыв ветра, немного сильнее первого и настойчиво требующий нового приспособления его тела к волнам, которые будут проходить среди верхушек деревьев. Мягкая поверхность под ним снова отказалась реагировать. Знакомая отдача виноградной лозы ветрам, часть его мира, столь же привычная, как и сами ветры, исчезла.
   Хонат был вынужден сесть, чувствуя себя явно больным. Влажная, прохладная земля под голыми ягодицами была неприятна, но он не мог бы больше стоять, не потеряв скудного арестантского завтрака. Одна схватившаяся рука ухватилась за ребристые, скрипучие стебли пучка хвощей, но прикосновение не уменьшило беспокойства.
   Остальные, казалось, переносили это не лучше, чем Хонат. Матильда, в частности, качалась головокружительно, ее губы были сжаты, ее руки были прижаты к тонким ушам.
   Головокружение. Наверху это было неслыханно, за исключением тех, кто получил серьезные травмы головы или был очень болен. Но на неподвижной земле Ада он явно собирался быть с ними постоянно.
   Чарл присел на корточки, судорожно сглотнув. - Я... я не могу стоять, - простонал он.
   "Бред какой то!" - сказал Алякон, хотя и остался стоять только благодаря тому, что цеплялся за огромную луковицу грязного цвета цикаделлы. "Это просто нарушение нашего чувства равновесия. Мы привыкнем к этому".
   - Нам лучше, - сказал Хонат, усилием воли ослабляя хватку на хвощах. - Думаю, Чарл прав, говоря, что это место кормления, Аляскон. Я слышу, как что-то шевелится в папоротниках. И если этот дождь будет длиться долго, вода поднимется и здесь. Я много раз видел отсюда серебряные вспышки после проливных дождей.
   - Верно, - сказала Матильда приглушенным голосом. "Основание веерной пальмовой рощи всегда затапливается. Вот почему верхушки деревьев там ниже".
   Ветер, казалось, немного утих, хотя дождь все еще шел. Алякон нерешительно встал и огляделся.
   - Тогда пойдем дальше, - сказал он. - Если мы попытаемся оставаться в укрытии, пока не доберемся до возвышенности...
   Его прервал слабый треск высоко над головой. Стало громче. Почувствовав внезапный спазм чистого страха, Хонат поднял глаза.
   На мгновение ничего не было видно, кроме далекой завесы ветвей и листьев папоротника. Затем с поразительной внезапностью что-то рухнуло сквозь сине-зеленую крышу и покатилось к ним. Это был человек, извивающийся и кувыркающийся в воздухе с гротескной медлительностью, словно ребенок, ворочающийся во сне. Они рассеялись.
   Тело упало на землю с глухим стуком, но в этом звуке были резкие обертоны, похожие на лопнувшую тыкву. На мгновение никто не двигался. Затем Хонат пополз вперед.
   Это был Сет, как понял Хонат в тот момент, когда статуэтка прорвалась сквозь ветки высоко наверху. Но не падение убило его. В него проткнули по меньшей мере дюжину иголок - некоторые из них, без сомнения, инструменты из его собственной мастерской, их кончики тонко обрамлены его собственными драгоценными полосками из коры кожи.
   Никакой отсрочки сверху не будет. Приговор составил тысячу дней. Эта лопнувшая и разорванная кучка меха была единственной альтернативой.
   И первый день едва начался.
   * * * *
   Весь остаток дня они трудились, чтобы достичь возвышенности. Когда они осторожно приблизились к подножию Большого хребта и земля стала более твердой, они смогли подняться в воздух на короткие отрезки, но не успели они оказаться среди ив, как на них с визгом обрушились птицы-ящерицы. десятки, сражающиеся друг с другом за привилегию покусать этих пухлых и невероятно медлительных обезьян.
   Ни один человек, сколь бы убежденным вольнодумцем он ни был, не смог бы устоять под таким натиском существ, которых его в детстве приучили считать своими предками. В первый раз, когда это случилось, каждый член группы упал, как сосновая шишка, на песчаную землю и лежал парализованным под ближайшим укрытием, пока тигровые перья, веерохвостые крикуны не устали летать такими узкими кругами и не направились к более ясному месту. воздуха. Даже после того, как птицы-ящерицы сдались, они долгое время тихо сидели на корточках, ожидая увидеть, каких более крупных демонов могло привлечь суматоха.
   К счастью, на возвышенности было гораздо больше укрытия из низкорослых кустарников и деревьев - пальметто, сассафраса, нескольких видов лавра, магнолии и множества осок. Здесь, наверху, бесконечные джунгли тоже начали обрываться у подножия огромных розовых утесов. Над головой открывались желанные виды открытого неба, схематически пересекаемые плетеными мостиками, ведущими из мира лозы к самим скалам. В промежуточных столбах голубого воздуха слой за слоем выстраивалась целая иерархия летающих существ. Во-первых, низколетящие жуки, пчелы и двукрылые насекомые. Следующими были стрекозы, которые охотились на них, некоторые с размахом крыльев в два фута. Затем ящерицы, охотящиеся на стрекоз и все остальное, что он мог пресечь, не сопротивляясь. И, наконец, далеко вверху огромные парящие рептилии скользили вдоль гребней утесов, оседлав восходящие потоки воздуха, их голодные челюсти подкрадывались ко всему, что летало, - как они иногда преследовали птиц чердачного мира и летающих птиц. рыбу по груди далекого моря.
   Группа остановилась в особенно густых зарослях осоки. Хотя дождь продолжал лить, сильнее, чем когда-либо, все отчаянно хотели пить. Им еще предстояло найти ни одного бромелаида: очевидно, в аду не росли аквариумные растения. Приложив ладони к плачущему небу, воды накопилось на удивление мало; и нет луж, достаточно больших, чтобы пить из скопившихся на песке. Но, по крайней мере, здесь, под открытым небом, в воздухе кипела слишком ожесточенная борьба, чтобы птицы-ящерицы могли собраться вместе и с криком окружить свое укрытие.
   Белое солнце уже село, а огромная дуга красного солнца все еще возвышалась над горизонтом. В зловещем зареве дождь казался кровью, а изрезанные морщинами лица розовых утесов почти исчезли. Хонат с сомнением посмотрел из-под осоки на все еще далекие откосы.
   "Я не понимаю, как мы можем надеяться взобраться на них", сказал он тихим голосом. "Такой известняк рассыпается, как только к нему прикасаешься, иначе нам бы больше повезло в войне с племенем утесов".
   - Мы могли бы обойти скалы, - сказал Чарл. "Предгорья Большого хребта не очень крутые. Если бы мы смогли продержаться, пока не доберемся до них, мы могли бы подняться в сам хребет.
   "К вулканам!" - запротестовала Матильда. "Но ничто не может жить там, только белые огненные твари. И потоки лавы, и удушливый дым...
   "Ну, мы не можем подняться на эти скалы. Хонат совершенно прав, - сказал Алякон. - И в Базальтовые степи нам тоже не подняться - вдоль них нечего есть, не говоря уже о воде и укрытии. Я не вижу, что еще мы можем сделать, кроме как попытаться подняться в предгорья".
   - Разве мы не можем остаться здесь? - жалобно сказала Матильда.
   - Нет, - сказал Хонат даже мягче, чем собирался. Он знал, что четыре слова Матильды были самыми опасными словами в аду - он знал это совершенно точно, потому что заточенное существо внутри него кричало вместо этого, чтобы сказать "да". "Мы должны выбраться из страны демонов. И может быть - только может быть - если мы сможем пересечь Великий хребет, мы сможем присоединиться к племени, которое не слышало о том, что мы приговорены к аду. Предполагается, что по другую сторону хребта есть племена, но люди со скал никогда бы не позволили нашим людям добраться до них. Теперь это на нашей стороне".
   - Верно, - сказал Алякон, немного просияв. "И с вершины хребта мы могли бы спуститься в другое племя - вместо того, чтобы пытаться взобраться в их деревню из ада. Хонат, я думаю, это может сработать.
   - Тогда нам лучше попытаться уснуть прямо здесь и сейчас, - сказал Чарл. "Это кажется достаточно безопасным. Если мы собираемся обойти скалы и взобраться на эти предгорья, нам понадобятся все силы, которые у нас остались.
   Хонат хотел возразить, но вдруг слишком устал, чтобы обращать на это внимание. Почему бы не переспать? А если ночью их найдут и схватят - ну, это по крайней мере положит конец борьбе.
   Это была унылая и сырая постель для сна, но другого выхода не было. Они крутились, как могли. Незадолго до того, как он собирался наконец заснуть, Хонат услышал, как Матильда скулит про себя, и, поддавшись импульсу, подполз к ней и начал приглаживать ее шерсть своим языком. К его изумлению, каждый отдельный шелковистый волос был пропитан росой. Задолго до того, как девушка сжалась плотнее и ее жалобы превратились в сонные бормотания, жажда Хоната была утолена. Он напомнил себе упомянуть об этом методе утром.
   Но когда наконец взошло белое солнце, некогда было думать о жажде. Шарль Чтец исчез. Что-то выдернуло его из их сбившейся в кучу толпы так же ловко, как упавший плод хлебного дерева, и так же небрежно уронило его очищенный череп из слоновой кости футов на двести дальше по склону, ведущему к розовым скалам.
   * * * *
   Ближе к вечеру все трое нашли голубой бурный поток, вытекающий из предгорья Большого хребта. Даже Аляскон не знал, что с этим делать. Она выглядела как вода, но текла, как реки лавы, стекающие вниз с вулканов. Что бы это ни было, очевидно, это была не вода; вода стояла, она никогда не текла. Можно было представить себе неподвижный водоем такого размера, но только в момент воображения, преувеличение, полученное из известных водоемов в аквариумных растениях. Но столько воды в движении? Он предложил питонов; вероятно, он был ядовит. Никому из них не приходило в голову пить из него. Они боялись даже прикоснуться к ней, не говоря уже о том, чтобы пересечь ее, потому что она почти наверняка была такой же горячей, как и другие виды лавовых рек. Они осторожно шли по его течению в предгорья, их горла были такими же сухими и твердыми, как полые стебли хвощей.
   Если не считать жажды, которая в перевернутом смысле была их другом, поскольку перевешивала голод, восхождение было нетрудным. Это было только обходным путем из-за необходимости оставаться в укрытии, осматривать каждые несколько ярдов, выбирать наиболее защищенный курс, а не самый прямой. По негласному согласию никто из троих не упомянул Чарла, но их глаза постоянно метались из стороны в сторону, выискивая мельком то, что его забрало.
   Это было, пожалуй, худшей, самой ужасающей частью трагедии: ни разу, с тех пор как они были в аду, они действительно видели демона или даже какое-либо животное размером с человека. Огромный след с тремя когтями, который они нашли на песке рядом с кроватью прошлой ночи, - место, где стояла тварь, глядя сверху вниз на четверых спящих, холодно решая, за кого из них схватиться, - был единственным доказательством, которое у них было. что теперь они действительно были в одном мире с демонами. Мир демонов, на который они иногда смотрели сверху вниз из отдаленной паутины лозы.
   След - и череп.
   К ночи они поднялись примерно на сто пятьдесят футов. В сумерках было трудно определить расстояние, и символические мосты из виноградной лозы, соединяющие чердачный мир с розовыми утесами, теперь были отрезаны от взора массивами самих утесов. Но возможности подняться выше сегодня не было. Хотя Матильда перенесла восхождение на удивление хорошо, а сам Хонат все еще чувствовал себя почти свежим, Аляскон совершенно запыхался. Он сильно порезал одно бедро зазубренным шипом из вулканического стекла, о который споткнулся. Рана, перевязанная листьями, чтобы она не оставляла следов, по которым можно было бы следовать, очевидно, становилась все более болезненной.
   Хонат, наконец, приказал остановиться, как только они достигли небольшого хребта с пещерой позади него. Помогая Аляскону преодолевать последние валуны, он с изумлением обнаружил, какие горячие руки у штурмана. Он отвел его обратно в пещеру, а затем снова вышел на уступ.
   - Он действительно болен, - сказал он Матильде тихим голосом. "Ему нужна вода и еще одна повязка для этого пореза. И мы должны как-то получить для него и то, и другое. Если мы когда-нибудь доберемся до джунглей по ту сторону хребта, навигатор понадобится нам даже больше, чем нам нужен кузнец.
   "Но как? Я мог бы обработать порез, если бы у меня были материалы, Хонат. Но здесь нет воды. Это пустыня; мы никогда не преодолеем это".
   "Мы должны попробовать. Думаю, я могу принести ему воды. На склоне, по которому мы поднялись, была большая цикладелла, как раз перед тем, как мы миновали обсидиановый отрог, причинивший боль Аляскону. Тыквы такого размера обычно содержат достаточное количество воды внутри, и я могу использовать часть шпоры, чтобы разорвать ее...
   Маленькая рука появилась из темноты и крепко взяла его за локоть. - Хонат, ты не можешь вернуться туда. Что, если демон, который забрал Чарла, все еще следует за нами? Они охотятся по ночам - и эта страна вся такая странная...
   "Я могу найти свой путь. Я буду следовать за звуком потока голубой лавы или чего бы то ни было. Ты тянешь несколько свежих листьев для Аласкона и пытаешься устроить его поудобнее. Лучше немного ослабьте те лианы вокруг повязки. Я вернусь."
   Он коснулся ее руки и осторожно отпустил ее. Затем, не останавливаясь, чтобы думать об этом дальше, он соскользнул с уступа и пополз на звук ручья, путешествуя на четвереньках.
   Но он быстро потерялся. Ночь была густая и совершенно непроницаемая, и он обнаружил, что шум ручья, казалось, доносился со всех сторон, совершенно не давая ему ориентира. Кроме того, его память о гребне, ведущем к пещере, оказалась ошибочной, поскольку он чувствовал, как он резко поворачивает вправо под ним, хотя отчетливо помнил, что он был прямо за первым боковым ответвлением, а затем ушел налево. Или он прошел первую боковую ветку в темноте, не заметив ее? Он осторожно исследовал темноту одной рукой.
   В то же мгновение из ночи над хребтом пронесся резкий отрывистый порыв ветра. Инстинктивно Хонат переместил свой вес, чтобы принять изгиб земли под собой.
   Он мгновенно осознал свою ошибку и попытался остановить сложный набор движений, но столь глубоко укоренившаяся привычка не могла быть разрушена полностью. Охваченный головокружением, Хонат схватился за воздух руками, ногами и хвостом и рухнул.
   Мгновением позже, со знакомым шумом и столь же знакомым холодным сотрясением, которое, казалось, охватило все его тело, он сидел посреди...
   Вода. Ледяная вода. Невероятно с грозным, обезьяньим стрекотом проносившаяся мимо него вода, но все-таки вода.
   Это было все, что он мог сделать, чтобы подавить всхлип истерии. Он нырнул в ручей и вымочил себя. Твари деликатно покусывали его икры, пока он купался, но у него не было причин бояться рыбы, мелкие виды которой часто появлялись в аквариумах бромелаевых. Опустив морду к мчащейся, невидимой поверхности и напившись досыта, он полностью окунулся в воду и затем вылез на берег, старательно не отряхиваясь.
   Вернуться к уступу было гораздо легче. - Матильда? - крикнул он хриплым шепотом. - Матильда, у нас есть вода.
   - Тогда иди сюда быстро. Аляскону хуже. Боюсь, Хонат.
   Соскучившись, Хонат нащупал путь в пещеру. "У меня нет никакого контейнера. Я только что промок - тебе придется посадить его и позволить ему лизать мой мех.
   - Я не уверен, что он может.
   Но Аляскон мог, слабо, но достаточно. Казалось, ему помогала даже холодная вода - совершенно новое ощущение для человека, который никогда не пил ничего, кроме теплого супа, содержащегося в бромеладах. Наконец он лег на спину и сказал слабым, но в остальном нормальным голосом: - Значит, ручей все-таки был водой.
   - Да, - сказал Хонат. - И в нем тоже есть рыба.
   - Не разговаривай, - сказала Матильда. - Отдыхай, Аляскон.
   "Я отдыхаю. Хонат, если мы будем придерживаться течения... Где я был? Ой. Теперь, когда мы знаем, что это вода, мы можем проследить течение ручья через хребет. Как ты это узнал?
   "Я потерял равновесие и упал в него".
   Алакон усмехнулся. - Ад не так уж и плох, не так ли? он сказал. Потом он вздохнул, и под ним заскрипел камыш.
   "Матильд! В чем дело? Он... он умер?
   "Нет нет. Он дышит. Ему все еще хуже, чем он думает, вот и все... Хонат, если бы они знали наверху, сколько в тебе мужества...
   - Я испугался белого, - мрачно сказал Хонат. - Я все еще боюсь.
   Но ее рука снова коснулась его руки в кромешной тьме, и после того, как он взял ее, он почувствовал немыслимое веселье. Поскольку Аляскон так неровно дышал позади них, было мало шансов, что кто-то из них сможет заснуть этой ночью; но они молча сидели вместе на твердом камне в каком-то временном покое. Когда вход в пещеру начал очерчиваться первым отблеском красного солнца, они посмотрели друг на друга в заговоре собственного света.
   Давайте разучим все, что знали только наизусть, вернемся к началу, выучим все заново и будем учиться дальше...
   С первыми лучами белого солнца полувзрослый детеныш мегатерия медленно поднялся со своего корточка у входа в пещеру и роскошно потянулся, обнажив полный набор саблевидных зубов. Мгновение он пристально смотрел на них, его уши были настороже, затем он повернулся и поскакал вниз по склону.
   Как долго он скорчился там, слушая их, невозможно было узнать. Им повезло, что они наткнулись на логово юноши. Взрослое животное убило бы их всех в течение нескольких секунд после того, как его кошачьи глаза соберут достаточно света, чтобы идентифицировать их. Детеныш, поскольку у него не было своей семьи, видимо, только озадачился тем, что его берлога занята, и не хотел ссориться из-за этого.
   Уход большой кошки заставил Хоната застыть, не столько напуганный, сколько просто ошеломленный таким неожиданным окончанием бдения. Однако, услышав первый стон Аляскона, Матильда встала и тихо подошла к навигатору, что-то говоря тихим голосом, фразы, которые не имели особого смысла и, возможно, не предназначались. Хонат пошевелился и последовал за ней.
   На полпути назад в пещеру его нога наткнулась на что-то, и он посмотрел вниз. Это была бедренная кость какого-то животного среднего размера, плохо очищенная и не очень свежая. Он выглядел как подарок на память, который мегатерий надеялся спасти от захватчиков его логова. Вдоль искривленной внутренней поверхности располагалось пятно густой серой плесени. Хонат присел на корточки и осторожно снял его.
   - Матильда, мы можем наложить это на рану, - сказал он. "Некоторые плесени помогают предотвратить нагноение ран... Как он?"
   - Думаю, уже лучше, - пробормотала Матильда. - Но у него все еще лихорадка. Я не думаю, что мы сможем двигаться дальше сегодня".
   Хонат не знал, радоваться ему или волноваться. Конечно, ему вовсе не хотелось покидать пещеру, где они, по крайней мере, казались достаточно удобными. Возможно, они также будут в относительной безопасности, поскольку дыра с низкой крышей почти наверняка все еще пахнет мегатериумом, и незваные гости узнают этот запах - чего не могли сделать люди с чердака - и будут держаться на расстоянии. У них не было никакой возможности узнать, что кошка была всего лишь детенышем и что она покинула помещение, хотя, конечно, запах вскоре выветрится.
   Тем не менее, было важно двигаться дальше, по возможности пересечь Великий хребет и, в конце концов, вернуться в мир, которому они принадлежали. И добиться оправдания, сколько бы времени это ни заняло. Даже если выжить в аду окажется относительно легко - а до сих пор было мало признаков этого, - единственным правильным курсом было сражаться до тех пор, пока чердак не будет полностью возвращен. Ведь было бы легко и удобно там, в самом начале, держать при себе зарождающиеся ереси и оставаться в хороших отношениях с ближними. Но Хонат высказался, как и остальные в своей манере.
   Это была древняя внутренняя битва между тем, что хотел сделать Хонат, и тем, что, как он знал, он должен был сделать. Он никогда не слышал о Канте и категорическом императиве, но достаточно хорошо знал, какая сторона его натуры в конце концов победит. Но это была жестокая шутка наследственности, которая навязала чувство долга ленивой натуре. Это делало даже небольшие решения вопиюще болезненными.
   Но, по крайней мере на данный момент, решение было не в его руках. Алякон был слишком болен, чтобы его можно было переместить. Вдобавок сильные лучи солнечного света, падавшие на пол пещеры, с каждым мгновением тускнели, и послышался далекий, предвещающий раскат грома.
   - Тогда мы останемся здесь, - сказал он. "Снова будет дождь, и на этот раз сильный. Как только он упадет всерьез, я могу пойти и сорвать нам фруктов - он будет заслонять меня, даже если в нем кто-то бродит. И мне не придется ходить за водой до ручья, пока идет дождь.
   Дождь, как оказалось, не прекращался весь день, усиливаясь, и к полудню полностью закрыл вход в пещеру. Шум близлежащего ручья быстро превратился в рев.
   К вечеру лихорадка Аласкона, казалось, спала почти до нормы, и к нему почти вернулись силы. Рана, скорее из-за покрытой коркой плесени, чем из-за каких-либо осложнений внутри самой плоти, по-прежнему выглядела уродливо, но теперь она причиняла боль только при неосторожных движениях навигатора, и Матильда была уверена, что она заживает. Сам Аляскон, весь день лишенный активности, был необычайно разговорчив.
   - Вам не приходило в голову, - сказал он в сгущающемся мраке, - что, поскольку этот поток - вода, он не может течь с Великого хребта? Все вершины там просто конусы пепла и лавы. Мы видели молодые вулканы в процессе самообразования, так что мы в этом уверены. Более того, они обычно горячие. Я не понимаю, как в Хребте может быть какой-либо источник воды, даже стоки от дождей.
   - Он не может просто так подняться из-под земли, - сказал Хонат. "Его должен питать дождь. Судя по тому, как это звучит сейчас, это может быть даже первой частью потопа".
   - Как вы сказали, вероятно, это дождевая вода, - весело сказал Аляскон. - Но не за Большим хребтом, об этом не может быть и речи. Скорее всего, он скапливается на скалах".
   - Надеюсь, ты ошибаешься, - сказал Хонат. "Возможно, с этой стороны взбираться на скалы немного легче, но есть еще скалистое племя, о котором стоит подумать".
   "Может быть, может быть. Но скалы большие. Племена на этой стороне, возможно, никогда не слышали о войне с нашим народом с верхушек деревьев. Нет, Хонат, я думаю, это наш единственный путь.
   - Если это так, - мрачно сказал Хонат, - мы будем больше, чем когда-либо, желать, чтобы среди нас были крепкие, острые иглы.
   * * * *
   Решение Аляскона быстро подтвердилось. Все трое вышли из пещеры на рассвете следующего утра. Алясконец двигался несколько скованно, но в остальном не чувствовал заметного беспокойства, и продолжил движение вверх по руслу ручья - ручью, который теперь раздулся от дождей и превратился в бурлящие пороги. Извиваясь примерно на милю вверх в общем направлении Большого хребта, поток развернулся и быстро пополз назад к базальтовым утесам, падая к трем последовательно более крутым уступам выступающих скал.
   Затем он снова повернул под прямым углом, и все трое оказались у выхода из темного ущелья, немногим более тридцати футов в высоту, но узкого и длинного. Здесь ручей был почти совершенно ровным, а тонкая полоска земли по обе стороны от него была покрыта невысоким кустарником. Они остановились и с сомнением посмотрели в каньон. Было особенно мрачно.
   - По крайней мере, укрытий предостаточно, - тихо сказал Хонат. - Но в таком месте может жить почти что угодно.
   "Ничто очень большое не могло в нем спрятаться", - заметил Алякон. "Это должно быть безопасно. В любом случае, это единственный путь".
   "Хорошо. Тогда вперед. Но держи голову опущенной и будь готов к прыжку!
   Хонат потерял двух других из виду, как только они забрались в темный куст, но он мог слышать поблизости их осторожные движения. Ничто в ущелье, казалось, вообще не двигалось, даже вода, которая без ряби текла по невидимому руслу. Не было даже ветра, за что Хонат был благодарен, хотя у него начал вырабатываться иммунитет к неподвижной земле под ними.
   Через несколько мгновений Хонат услышал низкий свист. Подползая боком к источнику звука, он чуть не наткнулся на Аласкона, притаившегося под густо раскинувшейся магнолией. Мгновение спустя из тусклой зелени выглянуло лицо Матильды.
   - Смотри, - прошептал Аляскон. "Что вы об этом думаете?"
   "Это" было углубление в песчаной почве, около четырех футов в диаметре, окаймленное низким земляным бруствером - очевидно, той самой землей, которая была вычерпана из его центра. Большую его часть занимали три серых эллипсоидальных объекта, гладких и невыразительных.
   - Яйца, - удивленно сказала Матильда.
   "Очевидно. Но посмотрите на их размер! Что бы их ни заложило, оно должно быть гигантским. Думаю, мы вторглись в чью-то личную долину.
   Матильда перевела дыхание. Хонат соображал быстро, чтобы не запаниковать как в себе, так и в девушке. Лежащий поблизости камень с острыми краями дал ответ. Он схватил его и ударил.
   Внешняя поверхность яйца была скорее кожистой, чем ломкой; рвалось неровно. Намеренно Хонат наклонился и приложил рот к сочащейся поверхности.
   Это было превосходно. Вкус был явно сильнее, чем у птичьих яиц, но он был слишком голоден, чтобы проявлять брезгливость. После минутного изумления Аляскон и Матильда решительно атаковали двух других овоидов. Это была их первая по-настоящему сытная еда в аду. Когда они наконец отошли от разоренного гнезда, Хонат почувствовал себя лучше, чем с того дня, как его арестовали.
   Двигаясь дальше по ущелью, они снова стали слышать шум воды, хотя ручей выглядел таким же спокойным, как и прежде. Здесь они тоже увидели первые признаки активной жизни в долине: стая гигантских стрекоз, скользящих над водой. Насекомые испугались, как только показался Хонат, но быстро вернулись, их почти несуществующие мозги уже были уверены, что в долине всегда были люди.
   Рев очень быстро становился громче. Когда все трое обогнули длинный пологий поворот, закрывавший им обзор от выхода, в поле зрения появился источник рева. Это была полоса падающей воды высотой с глубину самого ущелья, которая выходила дугой из-под двух базальтовых столбов и падала в бурлящую, пенящуюся лужу.
   "Это то, что мы идем!" - сказал Алякон, крича, чтобы перекричать шум. "Мы никогда не сможем подняться на эти стены!"
   Ошеломленный, Хонат огляделся из стороны в сторону. То, что сказал Аляскон, было совершенно очевидно правдой. Ущелье, очевидно, зародилось как слой мягкого, частично растворимого камня в скалах, поднятого вверх каким-то вулканическим извержением, а затем полностью стертого бурным потоком. Обе скалы были из более твердой породы, отвесные и гладкие, как будто их отполировали вручную. Кое-где по ним начала карабкаться сеть крепких лиан, но нигде такая сеть даже близко не достигала вершины.
   Хонат повернулся и еще раз взглянул на огромную дугу из воды и брызг. Если бы был хоть какой-то способ предотвратить их принуждение вернуться назад...
   Внезапно сквозь буйство водопада раздался пронзительный шипящий визг. Эхо подхватило его и прозвучало снова и снова, поднимаясь вверх по зубчатым стенам утесов. Хонат подпрыгнул прямо в воздух и, дрожа, упал, отвернувшись от пруда.
   Сначала он ничего не видел. Затем, внизу, в открытом конце поворота, произошел огромный шквал движения.
   Секунду спустя двуногая сине-зеленая рептилия высотой в половину самого ущелья выскочила из-за поворота одним прыжком и яростно рванулась к дальней стене долины. Он остановился, словно на мгновение ошеломленный, и большая ухмыляющаяся голова повернулась к ним зловещим и яростным идиотизмом.
   Визг заставил воздух снова закипеть. Балансируя своим тяжелым хвостом, зверь опустил голову и покраснел, глядя в сторону водопада.
   Хозяин разграбленного гнезда вернулся домой. Наконец-то они встретили демона Ада.
   * * * *
   В этот момент разум Хоната стал белым и пустым, как нижняя часть коры тополя. Он действовал, не думая, даже не осознавая, что делает. Когда мысли снова начали возвращаться в его голову, они втроем стояли, дрожа, в полумраке, наблюдая за расплывчатой тенью демона, шатающейся взад и вперед по экрану сияющей воды.
   Это была не что иное, как удача, а не предусмотрительность, обнаружить, что между задней частью водопада и глухой стеной каньона есть значительное пространство. Удача также заставила Хоната обогнуть бассейн, чтобы вообще добраться до водопада, и, таким образом, увела их всех за серебряную занавеску в том месте, где вес падающей воды был слишком мал, чтобы разбить их. вниз навсегда. И это был самый слепой удар из всех, когда демон бросился за ними прямо в бассейн, где глубокая кипящая вода настолько замедлила его мечущиеся задние лапы, что остановила его до того, как он уйдет под водопад, как ранее он наткнулся на твердая стена ущелья.
   Ни йоты всего этого не было в голове Хоната, пока он не обнаружил, что это правда. В тот момент, когда огромная рептилия закричала во второй раз, он просто схватил Матильду за руку и бросился падать, прыгая с низкого дерева на куст и папоротник быстрее, чем когда-либо раньше. Он не остановился, чтобы посмотреть, насколько хорошо Матильда не отстает от него, или идет ли за ним Аласкон. Он только бежал. Возможно, он тоже закричал; он не мог вспомнить.
   Теперь они стояли, все трое, мокрые насквозь, за занавеской, пока тень демона не исчезла и не исчезла. Наконец Хонат почувствовал, как рука хлопнула его по плечу, и медленно повернулся.
   Говорить здесь было невозможно, но указательный палец Аляскона был достаточно красноречив. Вдоль задней стены водопада, где многовековая эрозия не смогла полностью стереть первоначальный мягкий известняк, было нечто вроде зазубренной трубы, открытой в сторону ущелья, по которой можно было подняться. На вершине водопада вода вырывалась из-под базальтовых столбов гладкой, почти сплошной на вид трубой, выгибаясь по крайней мере на шесть футов, прежде чем начать разбиваться на веер брызг и радуг, которые хлынули в ущелье. После того, как дымоход пройден, должна быть возможность выбраться из-под водопада, не проходя снова через воду.
   И после этого-?
   Внезапно Хонат усмехнулся. Он все время чувствовал слабость от реакции, и лицо демона, вероятно, еще долго будет ухмыляться в его снах. Но в то же время он не мог подавить прилив иррациональной уверенности. Он лихо махнул рукой вверх, встряхнулся и нырнул в горло дымохода.
   Не прошло и часа, как все они стояли на выступе над ущельем, а рядом с ними, всего в нескольких ярдах, плескался водопад. Отсюда было видно, что само ущелье было лишь дном гораздо большей расщелины, расщелины в розово-серых утесах, такой резкой, как будто она была пробита в скале вспышкой молнии. Однако за базальтовыми столбами, из которых исходил водопад, поток пенился по длинной лестнице из каменных уступов, которая, казалось, вела прямо в небо.
   "Туда?" - сказала Матильда.
   - Да, и как можно быстрее, - сказал Алякон, прикрывая глаза. "Должно быть поздно. Я не думаю, что свет продлится долго".
   - Нам придется идти гуськом, - добавил Хонат. - И нам лучше держать друг друга за руки. Один поскользнуться на этих мокрых ступенях и - снова далеко вниз.
   Матильда вздрогнула и судорожно сжала руку Хоната. К его изумлению, в следующее мгновение она уже тянула его к базальтовым столбам.
   Неравномерное пятно темнеющего фиолетового неба медленно росло по мере их подъема. Они часто останавливались, цепляясь за зубчатые откосы, пока их дыхание не восстанавливалось, и хватая ледяную воду сложенными ладонями из ручья, который стекал по лестнице рядом с ними. Невозможно было сказать, как далеко в сумерки они ушли, но Хонат подозревал, что они уже несколько выше уровня своего собственного мира, увитого паутиной. Воздух пах холоднее и резче, чем когда-либо над джунглями.
   Последний разрез в скалах, через который падал поток, был еще одним дымоходом. Она была круче и с более гладкими стенами, чем та, что вывела их из ущелья под водопад, но достаточно узкая, чтобы по ней можно было подняться, упираясь спиной в одну сторону и руками и ногами в другую. Столб воздуха внутри дымохода был наполнен брызгами, но в аду это было слишком незначительным дискомфортом, чтобы о нем беспокоиться.
   Наконец Хонат перевалился через край дымохода на плоский камень, промокший и измученный, но полный восторга, который он не мог и не хотел подавлять. Они были над чердачными джунглями; они победили сам ад. Он огляделся, чтобы убедиться, что Матильда в безопасности, а затем протянул руку Аляскону. Больная нога доставляла штурману неприятности. Хонат сильно вздрогнул, и Аляскон тяжело перевалился через край и растянулся на высокой плато.
   Звезды погасли. Некоторое время они просто сидели и задыхались. Затем они повернулись один за другим, чтобы посмотреть, где они находятся.
   Там было не так много, чтобы увидеть. Там была плоскогорье, увенчанное звездами со всех сторон, и блестящее веретено с плавниками, похожее на гигантского пескаря, устремленное в небо в центре скалистого плато. И вокруг веретена, неясного в звездном свете...
   ...Вокруг сияющего гольяна, ухаживая за ним, стояли Великаны.
   * * * *
   Таким образом, это был конец битвы за то, чтобы поступать правильно, несмотря ни на что. Вся демонстрация мужества против суеверия, все черные сражения против самого Ада сводились к одному: Великаны были настоящими!
   Они были бесспорно настоящими. Хотя они были в два раза выше мужчин, стояли прямее, имели более широкие плечи, были тяжелее поперек сиденья и не имели видимых хвостов, их родство с мужчинами было очевидным. Даже их голоса, когда они кричали друг другу вокруг своего гигантского металлического пескаря, были голосами людей, превращенных в богов, голосами, столь же далекими от голосов людей, как голоса людей далеки от голосов обезьян, но столь же явно принадлежащими такая же семья.
   Это были Гиганты Книги Законов. Они не только были настоящими, но и вернулись в Теллуру, как и обещали.
   И знали бы, что делать с неверующими и с беглецами из Ада. Все было напрасно - не только физическая борьба, но и борьба за возможность думать самостоятельно. Боги существовали в буквальном смысле. Эта вера была настоящим адом, из которого Хонат пытался вырваться всю свою жизнь, но теперь это была уже не просто вера. Это был факт, факт, который он видел своими глазами.
   Гиганты вернулись, чтобы судить о творении своих рук. И первыми людьми, которых они встретят, будут трое изгоев, трое осужденных и униженных преступников, трое побегов из тюрем - худший из возможных отбросов чердачного мира.
   Все это пронеслось в голове Хоната менее чем за секунду, но тем не менее разум Аласкона, очевидно, работал еще быстрее. Всегда самый откровенный неверующий из всей маленькой группы мятежников, один из тех, чей мир был основан на существовании рациональных объяснений всего, его точка зрения была наиболее оспариваемой увиденным перед ними сейчас. Глубоко, резко вдохнув, он резко повернулся и пошел прочь от них.
   Матильда издала крик протеста, который она подавила в середине; но было уже слишком поздно. Загорелся круглый глаз большого серебристого гольяна, купая их всех в овальном пятне сияния.
   Хонат бросился за навигатором. Не оглядываясь, Аляскон вдруг побежал. Еще мгновение Хонат видел свою фигуру, деликатно парящую на фоне черного неба. Затем он бесшумно исчез из виду, так внезапно и окончательно, как будто его никогда и не было.
   Алякон мужественно и даже весело перенес все трудности и все ужасы восхождения из ада, но он не мог вынести того, что ему говорили, что все это бессмысленно.
   С болью в сердце, Хонат повернулся назад, прикрывая глаза от чудесного света. Рядом с веретеном раздался отчетливый крик на каком-то неизвестном языке.
   Затем послышались шаги, несколько пар, приближающиеся.
   Настало время Второго Суда.
   Через некоторое время громкий голос из темноты сказал: "Не бойся. Мы не причиняем вам вреда. Мы такие же мужчины, как и вы.
   Язык имел архаичный привкус Книги Законов, но в остальном он был совершенно понятен. Второй голос сказал: "Как тебя зовут?"
   Язык Хоната, казалось, прилип к нёбу. Пока он боролся с ним, рядом с ним отчетливо донесся голос Матильды:
   - Он Хонат-казначей, а я Матильда-собирательница.
   - Ты далеко от того места, где мы оставили твоих людей, - сказал первый великан. "Разве вы все еще не живете в виноградной лозе над джунглями?"
   "Господин-"
   "Меня зовут Ярл Одиннадцать. Этот человек - Герхардт Адлер".
   Это, казалось, полностью остановило Матильду. Хонат мог понять почему. Сама мысль обращаться к Гигантам по имени почти парализовала. Но так как они уже были почти низвергнуты в ад, от этого ничего не могло быть потеряно.
   - Ярл Одиннадцать, - сказал он, - люди все еще живут среди виноградников. Пол джунглей запрещен. Туда отправляют только преступников. Мы преступники".
   "Ой?" - сказал Ярл Одиннадцать. - И вы прошли весь путь от поверхности до этой плоскогорья? Герхардт, это потрясающе. Вы понятия не имеете, на что похожа поверхность этой планеты - это место, где эволюция так и не смогла выйти из стадии зубов и ногтей. Динозавры всех периодов мезозоя, примитивные млекопитающие вплоть до древних кошек. Вот почему первоначальная посевная команда вместо этого поместила этих людей на верхушки деревьев".
   - Хонат, в чем было твое преступление? - сказал Герхард Адлер.
   Хонат был почти рад тому, что вопрос так быстро дошел до этого момента. Отступление Ярла Одиннадцатого, с его многочисленными терминами, которые он не мог понять, пугало своей бессмысленностью.
   - Нас было пятеро, - тихо сказал Хонат. - Мы сказали, что... что мы не верим в великанов.
   Наступило короткое молчание. Затем, к удивлению, и Ярл Одиннадцать, и Герхардт Адлер разразились громким смехом.
   Матильда сжалась, зажав уши руками. Даже Хонат вздрогнул и сделал шаг назад. Мгновенно смех прекратился, и Великан по имени Ярл Одиннадцать шагнул в овал света и сел рядом с ними. При свете видно было, что лицо и руки его были безволосы, хотя на макушке были волосы; остальная часть его тела была покрыта чем-то вроде ткани. Сидя, он был не выше Хоната и не казался таким страшным.
   - Прошу прощения, - сказал он. - Было нехорошо с нашей стороны смеяться, но то, что вы сказали, было весьма неожиданно. Герхардт, иди сюда и присядь на корточки, чтобы ты не был похож на статую какого-то генерала. Скажи мне, Хонат, почему ты не верил в великанов?
   Хонат едва мог поверить своим ушам. Великан просил прощения! Была ли это еще какая-то еще более жестокая шутка? Но какой бы ни была причина, Ярл Одиннадцать задал ему вопрос.
   "Каждый из нас пятерых отличался, - сказал он. - Я считал, что вы не были - не были реальными, кроме как символами какой-то абстрактной истины. Один из нас, самый мудрый, считал, что тебя вообще не существует ни в каком смысле. Но мы все согласились, что вы не боги.
   - И, конечно же, не мы, - сказал Ярл Одиннадцать. "Мы мужчины. Мы из того же племени, что и вы. Мы не ваши правители, а ваши братья. Ты понимаешь что я говорю?"
   - Нет, - признал Хонат.
   - Тогда позвольте мне рассказать вам об этом. Во многих мирах есть люди, Хонат. Они отличаются друг от друга, потому что миры разные, и людям нужны разные люди. Герхардт и я относимся к тому типу людей, которые живут в мире под названием Земля и во многих других мирах, подобных ему. Мы два очень второстепенных участника огромного проекта под названием "программа посева", который продолжается уже тысячи лет. Задача программы посева - исследовать недавно открытые миры, а затем сделать людей подходящими для жизни в каждом новом мире".
   "Создавать мужчин? Но только боги...
   "Нет нет. Будьте терпеливы и слушайте, - сказал Ярл Одиннадцать. "Мы не делаем мужчин. Делаем их подходящими. Между ними большая разница. Мы берем живую зародышевую плазму, сперматозоид и яйцеклетку и модифицируем их. Когда появляется модифицированный человек, мы помогаем ему освоиться в его новом мире. Именно это мы и сделали на Теллуре - это произошло давным-давно, еще до того, как мы с Герхардтом родились. Теперь мы вернулись, чтобы посмотреть, как у вас дела, и, если нужно, протянуть руку помощи.
   Он переводил взгляд с Хоната на Матильду и обратно. "Ты понимаешь?" он сказал.
   "Я стараюсь." - сказал Хонат. - Но тогда тебе следует спуститься на вершину джунглей. Мы не такие, как другие; это те люди, которых вы хотите видеть".
   - Мы будем утром. Мы только что приземлились здесь. Но только потому, что ты не такой, как другие, мы теперь больше заинтересованы в тебе. Скажи мне, сбегал ли когда-нибудь осужденный из джунглей раньше вас?
   "Нет никогда. Это не удивительно. Там монстры.
   Ярл Одиннадцать искоса посмотрел на другого великана. Казалось, он улыбается. "Когда вы посмотрите фильмы, - заметил он, - вы назовете это преуменьшением века. Хонат, как же тогда вам троим удалось сбежать?
   Хонат сказал ему сначала с запинкой, а затем с большей уверенностью, по мере того как воспоминания возвращались живее. Когда он упомянул о пире в гнезде демона, Ярл Одиннадцать снова многозначительно посмотрел на Адлера, но не перебивал.
   "И, наконец, мы добрались до вершины дымохода и вышли на это плоское пространство", - сказал Хонат. - Алякон тогда еще был с нами, но, увидев тебя и металлическую штуку, бросился обратно в расщелину. Он был преступником, как и мы, но он не должен был умереть. Он был смелым и мудрым человеком".
   - Недостаточно мудр, чтобы ждать, пока будут собраны все улики, - загадочно заметил Адлер. - В общем, ярл, я бы сказал, что это слово "потрясающе". Это, безусловно, самая успешная работа по посеву, которую когда-либо делала любая команда, по крайней мере, в этом уголке галактики. И какая удача, оказаться на месте как раз в тот момент, да еще с парочкой!"
   "Что он имеет в виду?" - сказал Хонат.
   - Только это, Хонат. Когда группа засева организовала бизнес для ваших людей на Теллуре, они не хотели, чтобы вы вечно жили на верхушках деревьев. Они знали, что рано или поздно вам придется спуститься на землю и научиться сражаться с этой планетой на ее условиях. В противном случае вы бы зачерствели и вымерли".
   - Все время жить на земле? - слабым голосом сказала Матильда.
   - Да, Матильда. Жизнь в верхушках деревьев должна была быть только промежуточным периодом, пока вы собирали необходимые вам знания о Теллуре и применяли их. Но чтобы стать настоящими хозяевами мира, вам придется покорить и поверхность.
   "Устройство, разработанное вашими людьми, отправка преступников на поверхность, было лучшим способом завоевания планеты, который они могли выбрать. Чтобы пойти против обычаев, нужны сильная воля и мужество, и оба эти качества необходимы, чтобы лизать Теллуру. Именно такие боевые духи ваш народ изгонял на поверхность год за годом, год за годом.
   "Рано или поздно некоторые из этих изгнанников узнают, как успешно жить на земле и дать возможность остальным вашим людям покинуть деревья. Ты и Хонат сделали именно это.
   - Пожалуйста, обратите внимание, ярл, - сказал Адлер. "Преступление в этом первом успешном деле было идеологическим. Это был решающий поворот в преступной политике этих людей. Одного бунтарского духа недостаточно, но соедините его с мозгами и - ecce homo !
   Голова Хоната кружилась. - Но что все это значит? он сказал. - Разве мы больше не приговорены к аду?
   - Нет, ты все еще осужден, если все еще хочешь так называть, - трезво сказал Ярл Одиннадцать. "Ты научился жить там внизу и узнал кое-что еще более ценное: как остаться в живых, уничтожая своих врагов. Ты знаешь, что голыми руками убил трех демонов, тебя, Матильду и Аласкона?
   "Убит..."
   - Конечно, - сказал Ярл Одиннадцать. "Ты съел три яйца. Это классический и единственный способ уничтожить таких монстров, как динозавры. Взрослых нельзя убить ничем, кроме противотанкового ружья, но они беспомощны в зародыше, а у взрослых нет ума охранять свои гнезда.
   Хонат слышал, но только отдаленно. Даже его осознание тепла Матильды рядом с ним, казалось, мало помогало.
   - Тогда нам нужно вернуться туда, - глухо сказал он. - И на этот раз навсегда.
   - Да, - мягко сказал Ярл Одиннадцать. - Но ты будешь не один, Хонат. С завтрашнего дня все ваши люди будут с вами.
   " Все наши люди? Но ты собираешься их прогнать?
   "Все они. О, мы не будем запрещать и использование лозы, но отныне вашей расе придется сражаться и на поверхности. Вы с Матильд доказали, что это возможно. Давно пора и остальным учиться.
   - Ярл, ты слишком мало думаешь об этих молодых людях, - сказал Адлер. "Расскажи им, что их ждет. Они напуганы".
   "Конечно, конечно. Это очевидно. Хонат, ты и Матильда - единственные представители вашей расы, которые знают, как выжить там, на поверхности. И мы не собираемся говорить вашим людям, как это сделать. Мы даже не собираемся бросать их даже намеком. Эта часть зависит от вас".
   У Хоната отвисла челюсть.
   - Вам решать, - твердо повторил Ярл Одиннадцать. - Завтра мы вернем тебя в твое племя и скажем твоему народу, что вы двое знаете правила успешной жизни на земле - и что все остальные тоже должны спуститься вниз и жить там. Мы не скажем им ничего, кроме этого. Как ты думаешь, что они тогда сделают?
   - Не знаю, - ошеломленно сказал Хонат. "Может произойти все, что угодно. Они могут даже сделать нас пресс-секретарем и пресс-секретарем, но мы всего лишь обычные преступники".
   "Необычные пионеры, Хонат. Мужчина и женщина, которые выведут человечество Теллуры из чердака в большой мир". Ярл Одиннадцать поднялся на ноги, над ним играл великий свет. Посмотрев ему вслед, Хонат увидел, что по крайней мере дюжина других великанов стояла прямо за овалом света, внимательно вслушиваясь в каждое слово.
   - Но до того, как мы начнем, должно пройти немного времени, - сказал Ярл Одиннадцать. - Возможно, вы двое хотели бы осмотреть наш корабль.
   Смиренно, но с беззвучным чувством, похожим на музыку внутри него, Хонат взял Матильду за руку. Вместе они ушли от дымохода в ад, следуя по стопам великанов.
   УЗЕЛ, Нина Кирики Хоффман
   Когда мы поженились, мы с мужем завязали узлы в себе и друг в друге.
   Я не местный, и для меня все узлы имеют особое значение. Там, откуда я родом, двигаешься через кружево узлов; человек учится завязывать собственные узлы; человек узнает, как узлы ограничивают его. Я приехал сюда, чтобы отвлечься от вязания узлов, и все же, спустя четыре года после моего прибытия, я сознательно применил свои навыки и создал клубок, чтобы связать двух людей вместе, как, казалось, диктовали местные обычаи.
   Я думала, что узлы означают для моего мужа то же самое, что и для меня. Мы были женаты семь лет, и где-то по пути наше дикое взаимное безумие превратилось во что-то, что меня устраивало в его сложном сходстве. Для меня узлы остались, хотя страсть умерла. Моему мужу....
   - Итак, Нуала, что мы слышим о вашем муже? - спросила меня Мари, когда я присоединился к трем моим лучшим друзьям на еженедельном обеде по вторникам в Le Chèvre et Les Trois Framboises. На этой неделе волосы Мари были лиловыми и уложены в фонтан ленивых кудрей. Она была живым манекеном в витрине крупнейшего универмага города, и на этой неделе рекламируемая ею одежда была строгой в розовых и черных тонах. Все в ресторане смотрели на нее, что давало другим из нас определенную степень анонимности.
   Я кладу свою расшитую бисером сумочку на стол рядом с сервизом. - Так что ты слышишь?
   Аника, которая работала в том же корпоративном офисе, что и мой муж, - на самом деле именно она познакомила меня с моим мужем, - сказала: "Мы слышали, что он везде берет с собой Джейси Хайнс, одного из сотрудников".
   "Он водил ее за покупками в мой магазин", - сказала Мари. "Я видел, как они вошли вместе из моего окна, а потом спросил у служащих, куда они пошли. К рыболовному снаряжению. Когда в последний раз мужчина просил женщину посмотреть на рыболовные снасти?"
   - Возможно, она что-то знает об этом. Я познакомился с Джейси на одной из корпоративных вечеринок фирмы. Это была маленькая голубка, приятная и кругленькая, с короткими каштановыми волосами и яркими карими глазами, с румяным лицом и аккуратными руками, и она мне нравилась. На ней не было никаких признаков угрозы, которые приходится искать, когда нанимают ее мужа на работу на большую часть дня. Джейси и я обсуждали вязание узлов и тайны кофе. Если бы у нее была энергия жены, разве я бы не почувствовал ее? Я отказался от некоторых своих особых чувств, когда связывал себя, но не от этого.
   - На прошлой неделе он пригласил ее купить тебе подарок на день рождения, - сказала Аника. "В прошлом году он прислал своего секретаря. В этом году он взял с собой Джейси, и они вместе ходили по магазинам".
   Мой день рождения праздновали в субботу. Это было то, что мы с Хью всегда делали вдвоем. Я не понимал, что выбор моего подарка был задачей, которую он делегировал; подарки, которые я получил от него, были деликатными и вдумчивыми, и я был тронут.
   Я не нюхал их достаточно близко. Должно быть, от них исходил чужой запах. В последнее время я слишком много использовал глаза; Я потерял некоторые жизненно важные потоки информации, которые я использовал для ловли рыбы.
   "Вчера он пригласил ее на кофе в мой ресторан", - сказала Полли, владелица закусочной в двух кварталах от Ле-Шевра. Мы никогда не встречались за обедом у Полли; ей нравилось уходить и время от времени есть чужую еду. "Они сидели на одной стороне будки, а не напротив друг друга".
   Хью водил Джейси в ресторан Полли? Тогда он хотел, чтобы я знал; он знал о моей дружбе с Полли, уж точно знал, что она расскажет мне о том, что видела. Возможно, другие вещи можно было бы как-то объяснить; У Джейси были особые познания в рыбной ловле; У Джейси было женское чутье на подарок. Но выпить с ней кофе вместо Полли. Почему?
   В этом семестре я записался на три новых класса в рамках общественного образования, но я всегда записывался на занятия. Хью не хотел, чтобы я работала, когда мы поженились, и я удовлетворилась этим. Вместо этого я научился тонкостям ведения домашнего хозяйства, уборки и приготовления пищи, которым не удавалось научиться за одну ночь, но теперь я их освоил и у меня появилось время для других дел. Я ходил на занятия: два из них в этом семестре были вечерними, а это означало, что я оставлял его на схематичные обеды и его собственную компанию два раза в неделю. Было ли это достаточным основанием для того, чтобы он развязал мои узлы?
   Я ждал, когда он вернется домой в тот вечер, хотя мне нужно было собрать портфолио для занятий по рисованию и уйти до того, как он нажал на кнопку открывания двери гаража.
   Хью пришел на кухню из гаража. Я рассматривала его темный костюм, его сильную квадратную руку, сжимающую ручку портфеля, его темные волосы, взлохмаченные, потому что он дергал их, когда застрял в пробке, тени под его серо-голубыми глазами: моей первой мыслью была нежность.
   "Ой! Ну! Все еще здесь?" он сказал.
   Должно быть, он видел мою машину в гараже. - Зачем притворяться удивленным? - спросил я более прямо, чем обычно. Я не хотел тратить время на наш обычный танец.
   - Я знаю, что у тебя сегодня занятия. Я подумал, может быть, кто-то из твоих друзей подобрал тебя.
   "Это только вторая неделя. У меня еще нет друзей в классе. Однако я понимаю, что вы были более дружелюбны, чем следовало бы.
   Румянец коснулся его щек и исчез. "Мы давно сказали, что сохраним наших старых друзей".
   "И делать новые? Правило заключалось в том, что мы могли оставить наших старых друзей, но новых мы либо завели вместе, либо не завели вовсе".
   "Таково было правило, - сказал он. "Вы ломаете его каждый раз, когда посещаете один из этих уроков".
   "Это не настоящие друзья. Это друзья, которые ездят вместе и обсуждают класс. Любой из них я хочу сохранить, я представляю вам. А ты всегда говоришь нет. И я всегда слушаю". Иногда я слушал с сожалением. Мне понравился мальчик из класса мадригалов. Хью отказался от него, и я развязал ему узел; это была не самая легкая нелюбовь, которую я когда-либо испытывала, поскольку происхождение его влечения было естественным, а не искусственным.
   - Я знаю Джейси дольше, чем тебя. Хью поставил портфель на кухонный стол и провел рукой по волосам.
   - А ты?
   "Мы вместе ходили в начальную школу".
   Я скрутил руки на коленях. Он никогда не говорил мне. Мы рассказывали друг другу подобные вещи; это было частью нашего договора.
   Наш договор. Основанный на страсти, жаре, который, как я думал, никогда не умрет. Куда оно побежало? Он стекал с нас обоих так же быстро, как летом сходит с гор талый снег.
   В конце концов я сказал: "Если вам есть что сказать мне, я бы хотел, чтобы вы просто сказали это, а не посылали моих друзей в качестве своих посланников".
   - Мне нечего вам сказать, кроме того, что на ужин?
   Холод поселился в моем сердце. Я открыл морозильное отделение холодильника. "Вам решать." Я взял свой портфель и ушел.
   В тот вечер на уроке рисования с натуры у нас был натурщик, мужчина, который днем водил городские автобусы. Это был пожилой мужчина, лет пятидесяти, с черной бородой с проседью и редеющими на макушке волосами. У него были жировые складки на талии и добрые глаза, и мне нравилось рисовать его гораздо больше, чем на прошлой неделе я любил рисовать модель, греческого бога, который не мог держать позу дольше минуты, не колеблясь, и когда я жаловался, он двинулся еще больше, чтобы досадить мне.
   Я провел линию своим самым темным и быстрым карандашом, стараясь быть довольным упражнением, моделью, всеми остальными в классе, смотрящими на перекошенные виды этой же позы, нашим инструктором, который ходил вокруг, чтобы постоять некоторое время позади нас, а затем наклонился вперед. чтобы обсудить технику с нами, когда она почувствовала открытие.
   Я проложил линию. Я не могла перестать думать о первых днях с моим мужем, о том, как мы поклялись жизнью друг другу, так глубоко мы чувствовали нашу любовь, как мы крепко связали себя, думая, что в то время мы хотели того, что мы хочу всегда.
   Теперь между нами встала маленькая смуглая женщина, которую мой муж знал до того, как встретил меня, хотя, по правде говоря, между нами была достаточно большая пропасть, в которую мог втиснуться любой.
   "Ой", - сказала модель, выходя из позы и хлопая рукой по его ягодицам.
   Я посмотрел на свою фотографию и понял, что провел рукой по линии его ягодиц слишком сильно. Дым поднялся от страницы. Мое лицо горело. Я коснулась бумаги ледяной рукой.
   Этого не должно было случиться. Я заперла все эти силы прикосновения, когда сплела клятвы, связавшие меня с Хью. Что-то сломалось, и теперь мои клятвы звучали несвязно.
   Я ничего не сделал. Хью. Это был Хью.
   - Судороги? - спросил учитель у модели.
   Модель кивнула. Что еще он мог сказать? Или, может быть, он испытал это как судороги. У него не было бы ментального открытия, чтобы испытать огненную линию вдоль своих ягодиц; то, что не могло случиться, не могло быть названо своим истинным именем, человеческим законом, который позволял мне действовать в этом царстве без особого риска быть обнаруженным.
   Я отложил карандаш и сжал одну руку в другой, позволяя рукам говорить друг с другом, пока обе не оказались в середине своего диапазона.
   Я приехал сюда, чтобы найти друзей, которых раньше не знал, где я жил, и у меня появились эти друзья: Мари, Аника, Полли в колледже, молодые, голые, доверчивые, как неоперившиеся птицы, открывающие пасть для того, что родитель вложит внутрь. Я сформировал себя, узнав, что формировало их и как они действовали в своих мирах. Я научился делать все, что они делали, что вызывало реакцию, которая мне нравилась. Они накормили меня человеческим характером. Я также узнал от других людей, с которыми мы проводили время. Общежитие, столовая, классы, братские вечеринки, футбольные матчи, бары, студенческий союз, поездки на переменах. Это была моя идеальная детская.
   Я наблюдал, как трое моих друзей влюбляются и разочаровываются, и сам немного практиковался. Я встречалась с мальчиками и наслаждалась ими, но ни один из них не тронул мое сердце.
   Четыре года спустя, после того как мы бросили колледж и отправились в мир, Аника познакомила меня с Хью. Когда я впервые увидела его, я почувствовала вспышку жара, удивившую меня, и решила, что ждала достаточно долго, чтобы испытать остальные атрибуты любви. Я разрушил несколько своих стен и позволил любви поглотить меня.
   Мне показалось, что Хью тоже влюбился. Мы оба были безумны в лучшем смысле.
   "Нуала? Что-то случилось? - спросил мой учитель рисования.
   "Руки болят".
   Она погладила меня по плечу. - Может быть, ты слишком крепко держал карандаш.
   Я улыбнулась ей, взяла карандаш и перелистнула на новую страницу. Модель приняла новую позу, и я не нарисовал ее линии. Это были пятиминутные позы, и я понятия не имел, сколько еще у меня осталось с этой позой, поэтому я быстро рисовал линии, плавно обрисовывая контур того, где находится модель. Карандашное плетение было одной из форм вязания узлов, хотя раньше я не позволял себе играть с ним. Я старался отделить эти части: вязание узлов от того, что здесь делали все остальные. Когда я связывал себя с Хью, я поклялся себе, что останусь незамеченным.
   "Вау, - сказал учитель. - Я никогда не видел, чтобы ты работал так быстро и хорошо.
   Я бросил взгляд через плечо на нее, потом посмотрел на свой рисунок. Я выпустил из своих пальцев часть другого мира, самую простую ласку того, что говорит о силе прикосновения. Я снова отложил карандаш.
   "Не останавливайся, - сказал учитель. - Я не хотел прерывать ваш процесс.
   - Прости, - сказал я. "У меня проблемы с концентрацией внимания".
   Безумие вытекало из нашего брака так медленно, что я даже не заметил, как оно ушло. Однажды я проснулась после того, как Хью ушел на работу, и поняла, что мне все равно, увижу ли я Хью снова в тот день. Я не мог вспомнить, когда в последний раз радость взыграла в моем сердце при виде его. Однако у меня все еще были мои клятвы и соглашения, которые я должен был соблюдать, иначе я боялся, что распадусь. Поэтому я огляделся в поисках других вещей, которые могли бы меня возбудить. Занятия на мгновение пробуждали спящую часть меня. Друзья тоже помогли. Я поселился в существовании, которое было серым с небольшими вспышками цвета тут и там. Этого было достаточно.
   Так я думал. В конце концов Хью умрет; мои клятвы заканчивались, и я мог выбирать, куда идти дальше, будь то обратно в свой дом, где я мог бы жить как я, в новый мир или куда-то еще в этом мире, возможно, чтобы найти кого-то еще, возможно, чтобы попробовать другой вид обмена, более короткий, или более сложный, или более несбалансированный. Возможность обрести радость снова существовала. Я нашел его один раз.
   Ожидание всегда было одним из моих навыков.
   Я не хотела ждать, пока мой муж предаст меня публично. Возможно, я мог бы оставить это, если бы он был осторожен. Если бы он был осторожен и наши клятвы были нарушены из-за его действий, я могла бы двигаться дальше. Но сделать это так, чтобы знали все мои друзья. Это казалось преднамеренным действием.
   Если ему нечего сказать по этому поводу, я подумал, может, Джейси что-нибудь мне расскажет.
   "Может быть, вам всегда следует рисовать, когда у вас проблемы с концентрацией внимания", - сказал мне учитель рисования. "Это замечательно."
   "Это ошибка." Я сорвал страницу со своего мольберта и разорвал ее на куски, разорвав линии и их силу прикосновения. Кто знал, что они уже довели до модели? По крайней мере, он не выглядел страдающим.
   Или он сделал? Пока я все обдумывал, он на удивление хорошо держался в этой позе. Когда я разорвал страницу, он рухнул и на мгновение тяжело вздохнул. Он покачал головой, как бык, отряхивающийся от пчелы, затем ударил себя по лицу.
   "Ты в порядке?" - спросил учитель.
   "Кажется, у меня что-то не так", - ответила модель. "Приливы, потом странный паралич. Может быть, мне лучше сделать перерыв".
   Учитель посмотрел на часы. На полчаса раньше запланированного модельного перерыва. - Хорошо, - сказала она. "Все подождите десять минут, а затем возвращайтесь. Нуала?
   Я закрыл блокнот. - Я лучше пойду домой, - сказал я. - Я тоже неважно себя чувствую.
   Хью не будет ждать меня дома ни сорок пять минут, ни час. Я не могла решить, хочу ли я удивить его или подождать. В итоге я остановился попить кофе в круглосуточной кофейне и посидел в кабинке, думая, что делать.
   Я подошел к телефонной будке, проверил список и нашел Джейси Хайнс. Я набрал ее номер, и она ответила.
   "Это Нуала. Могу я прийти и увидеть вас?
   Она колебалась. Я ждал.
   - Позвольте мне встретиться с вами где-нибудь, - сказала она наконец. Интересно, там ли Хью сейчас с ней?
   Я сказал ей, где нахожусь, и она пришла через пятнадцать минут. На ней был коричневый жакет поверх темно-оранжевого платья, черные колготки и туфли. Она выглядела маленькой и утешительной, как кто-то, кого я хотел бы иметь в качестве друга.
   Мы оба взяли кофе и сели друг напротив друга в кабинке. Я ждал.
   Она выпила половину своего кофе, когда наконец заговорила. "Что ты хочешь?"
   - Что ты делаешь с моим мужем?
   Она уставилась в свою чашку. - Он сказал, что ты не будешь возражать.
   "Вас дезинформировали".
   Затем она подняла взгляд, и я нарисовал этот взгляд на столе своим самым темным карандашом, позволив силе прикосновения проникнуть в ее контур.
   - Видишь ли, - прошептал я, когда понял, что привлек ее внимание, что ее взгляд не дрогнул, - я давал обещания, когда выходил за него замуж, и он давал мне обещания в ответ. Его обещания туманны? Заставляет ли это шахтную воду таять и течь вместо того, чтобы оставаться твердой, как лед?
   - Он сказал, что вы больше не занимаетесь сексом друг с другом. Ее шепот был напряженным.
   - Не помню, по чьему желанию. Я провел кончиками пальцев по лбу.
   - Ты все еще хочешь его? Я не знал.
   "Я связан с ним клятвами, которые считаю священными".
   Какое-то время она ничего не говорила. "Мне жаль."
   "Он втянул тебя. Означает ли это, что я еще больше втягиваю тебя в наши клятвы или что я отказываюсь от наших клятв?" Я достал из коробки другой карандаш и тщательно обрисовал портрет Джейси, добавив теплых линий там, где, как я понял, они больше всего повлияют на человека. Она дергалась и дрожала, когда я работал, и ее лицо залилось краской.
   "Что делаешь?" - спросила она мучительным шепотом.
   Там еще одно касание. Три поправки. Я скользнул глазами в сторону, наблюдая, как она снова вздрагивает.
   "Все, что мне нравится". Некоторое время я наблюдал за ней, оставив ее в подвешенном состоянии почти до тех пор, пока она не нашла бы облегчение, не совсем там, а лишь на щекотливой тревожной стороне. Потом я коснулся своего рисунка, и она затряслась и вздрогнула, ее дыхание то вдыхало, то выдыхалось. Наконец она растаяла спиной к своей скамейке.
   Я проследил линии своей картины силой призыва, пока картинка не оторвалась от столешницы. Он легко лег в мою руку. Плечи Джейси дрогнули. "Что делаешь?" - снова прошептала она. Слеза потекла из одного ее глаза.
   "Узловка". Я завязал линии ее рисунка несколькими сложными узлами и сунул в карман. Это было так легко для меня, что я знал, что мои клятвы действительно растаяли. Поскольку я не выходил за их пределы, я знал, что Хью уничтожил их.
   Хотел ли я восстановить их? Или мне оставить его сейчас? Я провела пальцами по маленькому узлу линий на дне кармана. Джейси подпрыгнула и дернулась.
   - Пожалуйста, - сказала она. "Пожалуйста, не делайте этого".
   Я потерла теплые места в узлах подушечкой большого пальца. Она откинулась назад, глаза закрыты, рот открыт. От нее донеслись низкие вздохи. Я тер медленнее, потом быстрее, пока она не растаяла под столом. Люди за соседними столиками смотрели на нее, когда ее вздохи становились достаточно громкими. - Стоп, - простонала она. Я дал ей последнюю строчку, и она вскрикнула достаточно громко, чтобы все в ресторане могли ее услышать.
   Я вынул руку из кармана. Я допил свой кофе. Я взглянул на официантку, которая подошла ко мне через пару минут.
   - С твоим другом все в порядке? - спросила она, наполняя мою чашку.
   "Она в порядке." Я указал на чашку Джейси, официантка снова наполнила ее и ушла. Я налил две сливки в кофе Джейси, как она это сделала, когда впервые села. Я глотнул кофе. Затем я наклонился и заговорил под столом. - Можешь выйти прямо сейчас.
   Она свернулась в клубок. - Я никогда не выйду. Слезы текли по ее лицу.
   - Ты можешь выйти, или я могу заставить тебя выйти.
   Она потерла глаза. Немного погодя она выползла из-под стола и уселась на свое место. Люди смотрели. Она посмотрела на стену, ее щеки покраснели.
   "Допивай свой кофе".
   Она пила. "Что ты хочешь?" она спросила.
   - Я еще не знаю.
   "Мне жаль. Я так виноват. Он сказал-"
   Я кивнул. Я бросил деньги на стол, чтобы покрыть наш кофе и чаевые. "Пойдем."
   Она взяла свою сумочку и куртку со скамейки и попыталась встать. Пошатнулся.
   Я сунул руку в карман и набрал силу в ее линиях. Она выпрямилась, глубоко вздохнула и последовала за мной из ресторана.
   - Ты ведьма? - спросила она на стоянке.
   "Не совсем."
   - Но ты можешь заставить меня чувствовать. Она снова покраснела.
   "Тебе понравилось это?"
   Она уставилась в землю. Она покачала головой. Она улыбнулась крошечной улыбкой, улыбкой, которой улыбаются самому себе. "Я больше никогда не смогу зайти в этот ресторан".
   - Давай вернемся прямо сейчас.
   Она коснулась моей руки. "Пожалуйста. Не."
   Я смотрел на ее руку, пока она не уронила ее. - Пожалуйста, - прошептала она.
   Я сжал ее узелок в руке. Она напряглась.
   - Пойдем в твою квартиру.
   Она расслабилась.
   Я позволил ей отвезти нас на своей машине.
   Аромат моего мужа был в ее гостиной.
   Это было маленькое и уютное место. Я сел на ее коричневую бархатную кушетку, а она опустилась в красное кресло напротив кофейного столика из орехового дерева. Книжные полки вдоль одной стены, большинство книг в твердом переплете и сильно поношенные. На стенде для растений стояло несколько длинноногих здоровых растений. Красно-синий персидский ковер размером с туалетную кабину в отеле покрывал клочок пола между мебелью.
   Коричневый бархат пах моим мужем, его довольным ароматом.
   "Я связал себя с ним, а он со мной", - сказал я Джейси.
   "Мне жаль. Я не понял. Он вел себя так, как будто между вами больше ничего не было.
   - Когда я встретил тебя, от тебя не пахло угрозой.
   Она покачала головой. "Я никогда не думал об этом. Я был удивлен, когда он вошел в мой кабинет и попросил меня помочь ему оценить портфолио. Он мой старший. Я подумал, что, возможно, он готовил меня к более высокой должности. Я думал, что это из-за моих заслуг. Потом он продолжал просить моей помощи. Вещи, которые сначала казались естественными, а затем вещи, которые казались не связанными с нашей работой. Шаг за шагом он уводил меня от того, что я считал правильным, а я и не замечал. Пока однажды ночью мы не были здесь вместе. Я думал, мы говорим о работе. А потом было как-то иначе. Он сел рядом со мной. Я давно один. Люди не видят меня таким, и я... мне очень жаль, миссис Бретон.
   - Я уже не знаю, мое ли это имя.
   Она закрыла лицо руками. - Я никогда не имел в виду... я не знаю, как это произошло. Я должен был послушать Барри. Он сказал мне держаться подальше от Хью. Но сначала это казалось ничем, таким невинным. Я такой дурак. Я глубоко сожалею".
   - Он был здесь сегодня вечером?
   Она опустила голову. Ее губы сжались.
   "Почему он предал огласке ваши отношения?" Я поинтересовался. - Если он не возражает против того, чтобы я ходил на занятия - если он знает, что это означает, что он может видеться с вами, - почему позволил мне узнать об этом?
   - Я не думаю, что это правильно, - сказала она тихим голосом. - Я думаю, он возражает.
   Я сунул руку в карман и засунул в него ее линии. - Он говорит вам обо мне?
   Ее взгляд остановился на моей руке в кармане. Она была напугана. - Иногда, - прошептала она.
   - Что он тебе говорит?
   - Он говорит, что ты больше не заботишься о нем. Что тебя много нет. Что он страстный человек, и ты больше не хочешь его.
   Я пытался смотреть на это так, как это делал Хью. Сказал ли он Джейси свою правду? Меня много не было. Возможно, два раза в неделю казалось много. Возможно, его возмущало то время, которое я проводила с друзьями, пока он был в офисе. Я сигнализировала Хью, что он мне больше не нужен? Мы забрались в кровать и легли спать. Мы больше никогда не обращались друг к другу.
   Все узлы, которые я связал с Хью, были тем, что мы сплели вместе; в своих клятвах я решила, что не буду держать его в руке так, как сейчас держу Джейси. Для меня это было частью риска и чудес нашего брака. Там, откуда я родом, плели узлы на узлах. Вот что известно: мастерство вязальщицы определяет, кто управляет связью между любыми двумя людьми. Я пришел сюда, чтобы найти что-то новое.
   Не узлы, а первые узлы. Отложите этот навык и попробуйте что-то новое. Итак, у меня появились новые навыки, но пришло время вернуть старые.
   Я достал из кармана узелок Джейси и сел с ним в руке. Она вздрогнула и наклонилась вперед, чтобы посмотреть. "Это я?" она спросила.
   "Дело не в тебе, а в том, что я использую на тебе. Мы говорили об этом, когда впервые встретились".
   "Мы сделали?" Она протянула руку, коснулась края своего узла, отдернула руку, ее глаза расширились. "Я это почувствовал."
   Я улыбнулась ей и провела пальцем по краю, наблюдая, как она выпрямляется. Это был инсульт в ее боку. Она уставилась на меня. Я погладил ее с другой стороны. Она посмотрела то на себя, то на меня.
   - Это несправедливо, - сказала она. - Как ты можешь так поступить со мной?
   - Ярмарка тут ни при чем. Я туго вплела себя в кружево правил, играла в то, чтобы быть одним из них. Все это исчезло.
   Я положил узелок Джейси на стол между нами и откинулся на спинку ее дивана. Я снова почувствовала запах удовлетворения мужа.
   Все его действия говорили мне, что он хочет, чтобы все изменилось. Хотел ли он вернуться к тому, чем мы были? Хотел ли он двигаться дальше, присоединиться к Джейси и бросить меня? Он больше не был человеком, за которого я вышла замуж; и я больше не была той, кто вышла за него замуж.
   Чего я хотел?
   Я думал о своих друзьях, о узлах, которые мы завязывали в нашей жизни там, где они пересекались, о наших еженедельных обедах, о наших телефонных разговорах, о наших свиданиях в кино, о случайных чрезвычайных ситуациях, когда мы встречались с одним, двумя, тремя или четырьмя вместе, чтобы утешить кого-то в беде. беда. Я думал о своих исследованиях, величайшим из которых было изучение того, как подражать человеку, обо всех остальных второстепенных. Я думал об удовольствиях, которые мы с Хью разделили, о том, как они проглотили все остальные соображения, пока я не подумал, что все остальное не имеет значения.
   Я достала из сумочки карандаш, вытащила список покупок, открыла чистую страницу и нарисовала Хью.
   Я никогда раньше не завязывала его таким образом. Я завязал в нем дух, но никогда не тело. Я отказался от этой власти после нашей свадьбы.
   На этот раз я привлекла все свои воспоминания о наших днях и ночах, о том, как я прикасалась к нему повсюду, и как он прикасался ко мне. Я нарисовал его искрящиеся точки и его тусклые точки, части себя, за которыми он ухаживал, и те маленькие пространства, которые ускользали от него.
   Я оставил эти строки пустыми, открытыми для любой силы, которую я захочу влить в них, когда буду готов. Я взяла два других карандаша и нанесла сверху линии тепла и боли. Я превратила своего мужа из равного в объект.
   Я бросила блокнот на стол рядом с вышивкой Джейси.
   - Что это за картина? она спросила.
   Я вздрогнул. Я забыл, что она была там.
   Я повернул блокнот, чтобы она могла его лучше видеть, и посмотрел на нее, приподняв брови. Насколько хорошо она знала Хью?
   Ее глаза переместились, когда она изучала узел. Медленно нахмурившись, уголки ее рта опустились. - Это... - Она внезапно откинулась назад, широко раскрыв глаза, побледнели щеки. - Это Хью?
   Я улыбнулась.
   "Чем ты планируешь заняться?" прошептала она.
   - Я еще не знаю. Я наклонился вперед и подхватил ее реплики. Она сгорбила плечи, потом расслабила их, но прикусила нижнюю губу. Я положила ее узел поверх фотографии Хью, гадая, что произойдет. Работа Хью еще не велась; Я не включил его; но Джейси знала, что это было.
   Ее линии изгибались от образа Хью. Никаких попыток запутаться.
   Мы с Джейси уставились друг на друга.
   - Ты отрекаешься от него? Я попросил.
   - Я никогда не имел в виду... Я не могу оставаться с тем, кто таким образом предает другого. Я верил тому, что он сказал мне, что ты не будешь возражать. Он лгал мне. Мне не нужен человек, который так делает".
   Я поднял ее узел, подержал в руках и уговорил узлы раствориться, высвободив силу. Часть из них вернулась ко мне, а часть ушла в воздух.
   Я потерла руки друг о друга, затем достала из сумочки салфетку и вытерла пятно.
   "Какая?" - сказал Джейси. Она погладила себя по груди, по лицу. "Какая?"
   Я показал ей свои пустые руки.
   Она тяжело вздохнула и улыбнулась мне. "Спасибо." Затем она нахмурилась. "Что ты хочешь чтобы я сделал?"
   "Я избавился от желания диктовать твои действия".
   - Но с Хью...
   Я взял блокнот и посмотрел на свой узел. "Я не знаю, чего хочу". Я поднял палец своей огненной руки и провел им прямо над узлом, готовый зарядить картину силой. - Что бы ты сделал на моем месте?
   Она покачала головой.
   "Какова реакция человека?" Я попросил.
   Она сглотнула. "Нет единого ответа. Некоторые жены смотрят в другую сторону и лелеют свою боль. Некоторые обсуждают это с мужьями и решают, что у них все получится. Некоторые уходят. Некоторые убивают своих мужей". Она прикрыла рот рукой. - Забудь, что я это сказал!
   "Среди моих людей убийство другого является признаком отсутствия воображения. Так много других вещей приносят больше удовлетворения и причиняют больше боли".
   Она отняла руку ото рта и сжала в ней другую руку. "Откуда ты?"
   "Где-нибудь еще."
   Она нахмурилась, затем скрестила руки на груди, спрятав руки под мышками. "Почему ты пришел сюда?" прошептала она.
   "Учиться."
   Какое-то время она смотрела себе под ноги, а потом снова смотрела на меня. - Хью знает, кто ты?
   "Нет." Я позволил ему связать себя, но не сказал ему, какие силы я дал ему, от каких сил отказался. Я знал, и этого было достаточно.
   - Он идиот, - сказала Джейси.
   Я поднял голову и уставился на нее.
   - Ты пытался сохранить от него в секрете то, чем ты был?
   "Я стал кем-то другим в рамках нашего брака. Я отказался от своих сил. Как он мог знать, кем я была, если я не была собой?
   - Ты сказал, что мы говорили о картинках - о струнах? - когда впервые встретились?
   - Узелок, - сказал я.
   "Узлы. Типа макраме?
   - Я не знаю этого слова.
   - Что вы помните об этом разговоре?
   Я вспомнил вечеринку. Столько пьяных людей. Я не люблю разговаривать с пьяными людьми. Они не имеют смысла, и они не помнят, что сказали позже. Как будто разговора и не было. Так почему же это произошло?
   Только если мне нужна информация, а я к тому времени не искала информацию о дневном окружении мужа. Я был доволен тем, что владею домашней сферой.
   На вечеринке Джейси держала стакан и делала только маленькие глотки. Так что я поговорил с ней. Она рассказала мне о кофемолках в супермаркетах, у каких из них были лучшие смеси, а у каких были плохие; и мы говорили о узловых работах. - Ты рассказал мне, кто все в комнате и как они связаны друг с другом.
   "Ой." Она нахмурилась. - Но я ведь не так это назвал, не так ли?
   "Я не помню. Вот как это имело для меня смысл, так я это помню".
   - Узлы... - начала она.
   Телефон зазвонил. Оно сидело рядом с диваном. Я посмотрел на него, потом на Джейси. Она облизнула губу и взяла трубку. "Привет?"
   Она послушала мгновение, а затем сказала: - Я не думаю...
   Она положила руку на мундштук и прошептала: "Хью".
   "Что же он хочет?" - прошептал я в ответ.
   "Прийти".
   Странные чувства пронзили меня. Я взяла рисунок мужа и кивнула Джейси.
   - Я не думаю, что это хорошая идея, - сказала она в мундштук, - но если ты действительно хочешь...
   Она слушала еще немного. "Хорошо." Она повесила трубку и посмотрела на меня. - Он сказал, что ты уже должен быть дома. Он сказал, что тебе нужно иметь немного собственного лекарства. Если ты собираешься заставить его ждать, он заставит тебя ждать.
   - Он заставит меня ждать, пока он с тобой.
   Она кивнула. "Я не думаю, что он услышал бы меня, даже если бы я сказал нет. Я никогда раньше не слышал, чтобы он так говорил. Если бы у меня было-"
   Я ждал.
   Она сжала одну руку в другой, покачала головой. "Я бы подозревал, что происходит что-то еще, что-то, что мне бы не понравилось. Очевидно, есть еще эмоциональный заряд. Ему все еще не все равно, иначе он не хотел бы, чтобы ты вернулась вовремя.
   - Я слышал, вы вместе ходили по магазинам за подарком на мой день рождения, - сказал я.
   Ее лицо побагровело. - Он сказал мне, что ты любишь серебро, - прошептала она, - и что если я выберу его, оно будет лучше. Что-то нежное, кельтские узлы, подумал он, но сказал, что не знает, что выглядит красиво.
   - Ты нашел мне что-нибудь хорошее?
   Она опустила голову, заломила руки. Через мгновение она кивнула.
   "Спасибо."
   Стук в дверь Джейси, звук ключа в замке. Я поднял со стола свой узелок и прикоснулся к нему льдом и огнем.
   - Джейси? - сказал Хью. Он видел только ее. Он пересек комнату, наклонился к ее креслу и поцеловал ее. Ее руки вцепились в подлокотники кресла. "Медовый?"
   Она подняла руку и оттолкнула его лицо, пока он не смог не увидеть меня. Он выпрямился. "Нуала".
   "Хью." Я погладил свой рисунок силой призыва, пока он не оторвался от страницы, а затем завязал его узлом. Узел власти над чужим телом. Узел власти над чужой речью. Я помедлил мгновение, думая о других узлах: власти над чужим сердцем, власти над чужим умом, власти над чужим духом. Без узлов я все еще мог гладить линии боли и удовольствия, манипулировать узлами и вызывать сильные, но временные эффекты, как я делал с Джейси. С узлами моя сила была бы абсолютной, если бы человек, которого я связал, не обладал собственной силой узла. Я не думал, что Хью обладает такой силой.
   Я посмотрела на своего мужа. Великая печаль охватила меня. Я все еще любил его. Один только его вид делал меня мягкой и нежной, даже здесь, в квартире, где он забрал другую женщину так, как обещал, что заберет только меня.
   Остальные три узла я не вкладывал в свою работу. На это всегда находилось время, если мне это было нужно.
   - Нуала, что ты делаешь? - спросил Хью с неловкой ноткой в голосе. Он схватил Джейси за плечо.
   "Я выбираю будущее для нас, любовь моя".
   "Что ты имеешь в виду?"
   Я посмотрела на узлы, которые держала в руках, сложные и простые части, диаграмму моего мужа, по необходимости плоскую там, где у него была глубина, не истинное изображение всего, что было в нем, но достаточно верное, чтобы я мог запечатлеть его в нем.
   "Предав меня, ты освободил меня. Я не знаю, чего хочу от этой свободы. Я обнаружу это".
   "Медовый-"
   - Не называй меня тем же именем, которым называешь ее.
   Он взглянул вниз, увидел, что его рука лежит на плече Джейси, что она смотрит на него снизу вверх. Он втянул воздух и выпустил ее.
   Джейси встала и подошла ко мне на диван. - Ты сказал мне, что ей все равно, Хью, - сказала она. "Ты соврал."
   "Тебя волнует?" Хью сел на стул, оставленный Джейси.
   Я сказал: "Да. Я бы никогда не оставил тебя, пока ты жив".
   - Но у нас ничего не осталось.
   "У нас было все. Некоторые его части спали. Почему ты не сказал мне, что хочешь их разбудить?
   "Не так ли? Все эти ночи я тянулся к тебе, а ты отворачивался.
   Потянулся ли он ко мне? Я вспомнил его прикосновение к моему плечу, к моей спине. Я лелеял это прикосновение, но не думал, что оно значит что-то большее. Была ли это просьба? Наши тела говорили на разных языках после тех лет, когда мы без слов знали, что доставляет удовольствие другим и нам самим. Когда мы потеряли наш язык?
   - Я думал, ты просто хотел коснуться моей спины. Я не знал, что это была просьба о чем-то другом. Почему ты ничего не сказал?
   - Я думал, ты говоришь мне, что все кончено.
   - Это так странно, - сказала Джейси. - Ты не говоришь словами?
   "Все с ним - танец", - сказал я. "Он приближается к тому, чего хочет, но никогда не говорит об этом вслух. Это не мой первый, второй и даже не третий язык. Иногда я знаю, чего он хочет, а иногда устаю пытаться понять это и сдаюсь".
   - Я не могу говорить об этих вещах, - сказал Хью.
   Я посмотрел на узелок в своих руках. Был узел, который я завязал на его речи. Если бы я повернула его в одну сторону, из него бы вырвались слова. Если бы я сочинил это умело, это были бы слова, которые мне было бы интересно услышать.
   - Ты знаешь, что она держит? - спросил Джейси Хью.
   "Вязание?" Хью предположил.
   Джейси взяла меня за руку и погладила узел. Хью дернулся, хлопнул рукой по боку. Джейси нажала в другом месте, и Хью хлопнул коленями. "Что делаешь?" - спросил он сдавленным голосом.
   - Ты не знаешь, к чему прикасаешься, - сказал я Джейси.
   - Да, но это весело. Она коснулась узла для речи.
   "Я так сбит с толку и напуган, - сказал Хью. "Я хотел, чтобы что-то произошло, но я не знал, как это направить, поэтому я крутился вокруг и пробовал разные вещи, и вот что получилось, но что это? Я этого не понимаю, и я в ужасе".
   Джейси подняла палец и посмотрела на меня, затем нахмурилась на Хью. - Что ты чувствуешь к Нуале? - спросила она и снова коснулась речевого узла.
   "Она пугает меня, и я люблю ее. Я знаю, что у нее есть тайная жизнь, которой она никогда не поделится, и я завидую. Я думаю, она уходит от меня. Я думаю, она нашла кого-то другого. Я думаю, что она больше не любит меня. Я хочу причинить ей боль. Я хочу разбудить ее и заставить вспомнить, что она теряет. Я хочу, чтобы она вернулась. Я хочу, чтобы она заметила, что я ушел. Я не знаю, что у нее в голове".
   - Почему бы тебе не спросить ее?
   "Я не могу задавать такие вопросы. Меня шлепнут".
   - Кто ударил?
   "Моя мать ударит меня, если я о чем-нибудь попрошу. Она всегда говорит: никаких вопросов, никаких пожеланий. Каждый ответ - шлепок". Хью корчился в кресле, прикрывая рот руками. Пот выступил у него на лбу.
   Джейси отдернула палец от узла.
   Хью упал, тяжело дыша. "Что ты делаешь со мной?"
   Я сомкнула руку вокруг своего узла, затем снова разжала руку и погладила линии. Хью откинулся на спинку кресла. Его дыхание стало легче.
   - Все, что я хочу, - прошептал я.
   Через мгновение он открыл глаза. Слеза пробежала по его щеке. - Нуала, что это?
   "Ах, муж, это моя тайная сторона, сторона, от которой я отказалась, чтобы быть с тобой, но с тех пор, как ты меня бросил, я вернула ее себе".
   - Я не оставил тебя.
   - Ты нарушил наши клятвы. Ты бросил меня.
   "Я хотел расшевелить обстановку. Я хотел, чтобы между нами что-то изменилось".
   - Ты исполнил свое желание. Я взглянул на Джейси, которую использовали как инструмент. Мой муж сделал ее предметом и оружием, как я сделала его. Как только вы делаете человека объектом, между вами все меняется. Подъем обратно к человеку намного сложнее, чем первый подъем.
   Джейси сделала это восхождение.
   Я изучил плетение. Я мог бы использовать его, чтобы согнуть Хью так, как мне заблагорассудится.
   Если я нагну Хью, захочу ли я пойти с ним домой? Если бы все, чем он был, было тем, что я выбирал, я мог бы выбирать хорошие вещи. Я могла бы завязать узлы, чтобы сделать его заслуживающим доверия и верным. Но я всегда буду знать, что выбрала его, и со временем не смогу сказать, что осталось от того, кем он был на самом деле.
   - Нуала, - сказал он.
   "Хью. Теперь, когда ты все изменил, чего ты хочешь?"
   Он застонал. "Я хочу вернуться в то время, когда между нами все было хорошо".
   Я взглянул на Джейси. Она нахмурилась.
   "Что ты хочешь?" Я попросил.
   Она откинулась на спинку дивана и вздохнула. - Это не имеет значения, - сказала она.
   Сжимая узел Хью в левой руке, правой я нарисовал еще одного Джейси. Она выпрямилась, наблюдая. Ее язык высунулся, чтобы облизать верхнюю губу.
   Я поручил работу обеими руками, чтобы охватить ее сложность.
   "Что ты хочешь?" - снова спросил я.
   - Чтобы не быть одинокой, - прошептала она, а затем добавила: - Я хочу узнать то, что знаешь ты.
   Счастье согрело мою грудь. Я начал видеть работу, которую я мог бы сделать, направление, в котором я мог бы двигаться; оставайся здесь, держи Хью, учись новому. Старые обеты исчезли. Я закончил играть честно.
   Я отложил узелки Джейси. - Смотри внимательно, - сказал я ей. Она склонила голову над моими руками, пока я возился с узлами Хью. "Это узел власти над чужим сердцем. Вот как вы его гладите, когда хотите, чтобы он был правдой". Мы оба изучили, что я сделал, затем посмотрели через стол на Хью.
   В его глазах вспыхнул жар. Он наклонился вперед, его взгляд был прикован к моему лицу, и я почувствовала, как поднимается мой собственный жар. Он хотел меня, и это возбуждало меня.
   Мы не могли вернуться назад, но мы могли идти вперед во вторую любовь. Я мог бы добавить Джейси в смесь и сделать так, чтобы Хью это понравилось.
   Я бы согнул его пошагово. Я могу потерять то, кем он был, это правда; но тот, кем он был, был избран, чтобы предать меня.
   Я всегда мог согнуть его обратно.
   ДУЭЛЬНАЯ МАШИНА, Бен Бова и Майрон Р. Льюис
   ГЛАВА I
   Дулак проехал по горке на верхний пешеходный уровень, сошел и подошел к перилам. Город раскинулся вокруг него - широкие проспекты, заполненные деловыми людьми, пешеходные дорожки, транспортные магистрали, аэромобили, скользящие между блестящими высокими зданиями.
   И где-то в этом огромном городе был человек, которого он должен убить. Человек, который убьет его, возможно.
   Все казалось таким реальным! Шум улиц, запахи благоухающих деревьев вдоль дорожек, даже тепло красноватого солнца на его спине, пока он осматривал сцену перед собой.
   Это иллюзия , напомнил себе Дулак, умная искусственная галлюцинация. Плод моего собственного воображения, усиленный машиной.
   Но это казалось очень реальным.
   Реально это или нет, но он должен найти Одала до захода солнца. Найдите его и убейте. Таковы были условия дуэли. Он потрогал укороченный цилиндрический ветровик в кармане туники. Это было оружие, которое он выбрал, его оружие, его собственное изобретение. И это была среда, которую он выбрал: его город, оживленный, шумный, многолюдный, мегаполис, который Дулак знал и любил с детства.
   Дулак повернулся и посмотрел на солнце. Это было на полпути к горизонту, прикинул он. У него было около трех часов, чтобы найти Одала. Когда он это сделал - убей или будь убитым.
   Конечно, на самом деле никто не пострадал. В этом прелесть машины. Он позволяет свести счеты, отработать агрессивные чувства без морального и физического вреда.
   Дулак пожал плечами. Это была округлая фигура, круглолицая, со слегка сутулыми плечами. У него была работа. Неприятная работа для цивилизованного человека, но будущее скопления Акватейн и всего альянса соседних звездных систем вполне может зависеть от исхода этой электронно-синтезированной мечты.
   Он повернулся и пошел по возвышенной аллее, поражаясь резкому ощущению твердости, которое встречал каждый шаг на мостовой. Мимо пробежали дети и бросились к витрине магазина игрушек. Коммерсанты шли целеустремленно, но не упускали возможности взглянуть на прогуливающихся мимо девушек.
   У меня, должно быть, прекрасное воображение , подумал Дулак, улыбаясь про себя.
   Затем он подумал об Одале, светловолосом ледяном профессионале, с которым он столкнулся. Одал был экспертом во всех видах оружия, человеком силы и хладнокровной точности, бесчувственным орудием в руках безжалостного политика. Но насколько он мог быть экспертом в обращении с жезлом, если он впервые увидел его за мгновение до начала дуэли? И насколько хорошо он мог быть знаком с метрополией, если большую часть своей жизни провел в военных лагерях на унылых планетах Керак, в шестидесяти световых годах от Акватании?
   Нет, в этой ситуации Одал был бы потерян и беспомощен. Он пытался спрятаться среди толп людей. Все, что Дулаку нужно было сделать, это найти его.
   Условия дуэли ограничивали обоих мужчин пешеходными прогулками по торговому кварталу города. Дулак хорошо знал этот район и начал методично искать в толпе высокую светловолосую голубоглазую Одал.
   И он увидел его! Пройдя всего несколько минут по главной улице, он заметил своего противника, спокойно идущего по пешеходному переходу уровнем ниже.
   Дулак поспешил вниз по следующему пандусу, пробрался сквозь толпу и снова увидел человека. Высокий и светловолосый, безошибочно узнаваемый. Дулак двигался позади него тихо и легко. Никаких помех. Нет толчка. Много времени. Они шли по улице четверть часа, пока расстояние между ними медленно сокращалось с пятидесяти футов до пяти.
   Наконец Дулак оказался прямо позади него, на расстоянии вытянутой руки. Он схватил волшебную палочку и вытащил ее из туники. Одним быстрым движением он коснулся ею основания черепа мужчины и начал нажимать на кнопку, которая должна была выпустить смертоносный разряд энергии...
   Мужчина резко обернулся. Это был не Одал!
   Дулак от удивления отпрянул. Этого не может быть. Он видел его лицо. Это был Одал, и все же этот человек определенно был незнакомцем.
   Он уставился на Дулака, когда дуэлянт отступил на несколько шагов, затем повернулся и быстро ушел с места.
   Ошибка , сказал себе Дулак. Вы были чрезмерно обеспокоены. Хорошо, что это галлюцинация, иначе автополиция уже забрала бы вас.
   И все же... он был так уверен, что это был Одал. Холод пробежал по нему. Он поднял глаза и увидел своего противника на проспекте вверху, в том самом месте, где он сам был несколькими минутами ранее. Их взгляды встретились, и губы Одала разошлись в холодной улыбке.
   Дулак поспешил вверх по трапу. К тому времени, как он добрался до верхнего уровня, Одала уже не было. Он не мог уйти далеко , рассудил Дулак. Медленно, но верно галлюцинация Дулака превратилась в кошмар. Он заметил Одала в толпе, но тот растаял. Он снова увидел его, бездельничающего в маленьком парке, но когда он подошел поближе, мужчина оказался еще одним незнакомцем. Он снова и снова ощущал на себе холод ледяных голубых глаз дуэлянта, но когда он повернулся, чтобы найти своего противника, там не было никого, кроме безликой толпы.
   Лицо Одала появлялось снова и снова. Дулак пробился сквозь толпу, чтобы найти своего противника, но тот исчез. Толпа, казалось, была заполнена высокими светловолосыми мужчинами, снующими крест-накрест перед встревоженным взглядом Дулака.
   Тени удлинились. Солнце садилось. Дулак чувствовал, как колотится его сердце, и пот струился с каждого квадратного дюйма его кожи.
   Вот он! Определенно, положительно он! Дулак проталкивался сквозь толпу, направлявшуюся домой, к фигуре высокого блондина, прислонившегося к ограждению главной магистрали города. Это был Одал, чертовски улыбающийся самоуверенный Одал.
   Дулак вытащил волшебную палочку из-под туники и с боем протиснулся сквозь нахлынувшую толпу к тому месту, где Одал стоял неподвижно, засунув руки в карманы и наблюдая за ним.
   Дулак оказался на расстоянии вытянутой руки...
   "ВРЕМЯ, ГОСПОДА. ВРЕМЯ ВЫШЛО, ДУЭЛЬ ЗАВЕРШЕН".
   * * * *
   Высоко над полом антисептически-белого помещения, в котором размещалась дуэльная машина, находилась узкая галерея. До установки машины помещение было лекционным залом крупнейшего университета Акватании. Теперь исчезли ряды студенческих сидений, лекторский помост и трибуна. В зале находилась только машина, гротескная коллекция консолей, пультов управления, блоков питания, ассоциативных цепей и кабин, где сидели два антагониста.
   На галерее, пустовавшей во время обычных дуэлей, сидела привилегированная горстка журналистов.
   "Время истекло", - сказал один из них. - Дулак его не поймал.
   - Да, но Дулака он тоже не получил.
   Первый пожал плечами. "Важно то, что теперь Дулаку придется драться с Одалом на его условиях. Дулак не мог победить с его собственным выбором оружия и ситуацией, так что...
   - Подожди, они выходят.
   Этажем ниже Дулак и его противник вышли из своих закрытых кабинок.
   Один из корреспондентов тихонько присвистнул. "Посмотрите на лицо Дулака... оно определенно серое".
   "Я никогда не видел премьер-министра таким потрясенным".
   - И взгляните на наемного убийцу Кануса. Репортеры повернулись к Одалю, который стоял перед своей будкой и тихо болтал со своими секундантами.
   "Хм. Вот вам ведро замороженного аммиака.
   "Он наслаждается этим".
   Один из журналистов встал. "У меня есть крайний срок, который нужно уложиться. Сохрани мое место".
   Он прошел мимо охраняемой двери, по пандусу, опоясывающему внешние стены здания, к портативному передающему устройству три-ди, которое правительство Акватании разрешило использовать журналистам на территории кампуса за пределами бывшего лекционного зала.
   Корреспондент несколько минут толпился вместе со своими техниками, а затем встал перед передатчиком.
   "Эмиль Дулак, премьер-министр Кластера Акватейн и признанный лидер коалиции против канцлера Кануса миров Керак, потерпел неудачу в первой части своего психонического поединка против майора Пар Одала из Керака. Два антагониста сейчас проходят обычные медицинские и психологические проверки, прежде чем возобновить поединок".
   К тому времени, когда репортер вернулся на свое место в галерее, дуэль была почти готова начаться снова.
   Дулак стоял посреди группы советников перед надвигающейся безликой машиной.
   "Вам не нужно немедленно переходить к следующему этапу дуэли, - говорил его министр обороны. "Подожди до завтра. Отдохни и успокойся".
   Круглое лицо Дулака нахмурилось. Он скосил взгляд на главного медтехника, зависшего на краю небольшой группы.
   Медтехник, один из сотрудников, управлявших дуэльной машиной, указал: "Премьер-министр сдал экзамены. Он способен, в рамках согласованных правил конкурса, возобновиться".
   - Но у него есть возможность уйти на покой, не так ли?
   - Если майор Одал согласится.
   Дулак нетерпеливо покачал головой. "Нет. Я пройду через это. В настоящее время."
   "Но-"
   Лицо премьер-министра вдруг ожесточилось; его советники погрузились в почтительное молчание. Главный медтехник провел Дулака обратно в его кабинку. На другом конце комнаты Одал взглянул на акватанцев, невесело усмехнулся и направился к своей кабинке.
   Дулак сел и попытался отключить свой разум, пока медитехи настраивали нейроконтакты на его голове и туловище. Наконец они закончили и удалились. Теперь он был один в кабине и смотрел на мертвенно-белые стены, совершенно голые, если не считать обзорного экрана перед его глазами. Экран, наконец, начал слегка светиться, а затем превратился в серию меняющихся цветов. Цвета сливались и менялись, кружась в его поле зрения. Дулак чувствовал, что постепенно, настойчиво втягивается в них, полностью погружается в них.
   * * * *
   Туман медленно рассеялся, и Дулак обнаружил, что стоит на огромной и совершенно бесплодной равнине. Не дерево, не травинка; ничего, кроме голой каменистой земли, простирающейся во все стороны до самого горизонта, и тревожно жесткого желтого неба. Он посмотрел вниз и увидел у своих ног оружие, которое выбрал Одал.
   Примитивный клуб.
   С чувством страха Дулак поднял дубинку и взвесил ее в руке. Он осмотрел равнину. Ничего такого. Ни холмов, ни деревьев, ни кустов, где можно было бы спрятаться. Некуда бежать.
   А вдалеке на горизонте он увидел высокую гибкую фигуру, держащую такую же дубину, медленно и неторопливо идущую к нему.
   * * * *
   Пресс-галерея была практически пуста. До дуэли оставалось больше часа, и большинство репортеров были снаружи, транслируя свои наспех сделанные догадки о том, что Дулаку не удалось победить с его собственным выбором оружия и окружающей среды.
   Затем произошла любопытная вещь.
   На главной панели управления дуэльной машиной замигала красная лампочка. Медик удивленно моргнул, а затем нажал несколько кнопок на своем планшете. Появилось больше красных огней. Главный медик бросился к доске и щелкнул единственным переключателем.
   Один из журналистов повернулся к своему партнеру. - Что там происходит?
   - Я думаю, все кончено... Да, смотри, кабинки открывают. Кто-то, должно быть, одержал победу".
   Они внимательно наблюдали, пока другие журналисты быстро возвращались в галерею.
   "Вот Одал. Он выглядит счастливым".
   - Думаю, это означает...
   "О Боже! Посмотри на Дулака!
   ГЛАВА II
   Доктор Лео читал лекции в региональном университете Карина, когда до него дошли новости о дуэли Дулака. Доцент совершил немыслимое нарушение, прервав лекцию, чтобы прошептать новость ему на ухо.
   Лео мрачно кивнул, поспешно закончил лекцию, и они вместе с доцентом отправились в кабинет ректора университета. Они стояли в тишине, пока скользящая дорожка несла их через прогуливающихся студентов и цветущую зелень тихого оживленного кампуса.
   Лео погрузился в свои мысли, когда они вошли в административное здание и поднялись на лифте. Наконец, когда они переступили порог президентского кабинета, Лео спросил доцента:
   - Вы говорите, что он был в состоянии кататонического шока, когда его вытащили из машины?
   "Он все еще там", - ответил президент из-за своего стола. "Полностью оторван от реального мира. Не может ни говорить, ни слышать, ни даже видеть - живой овощ.
   Лео плюхнулся на ближайший стул и провел рукой по мясистому лицу. Он был лысеющий и с подбородком, но лицо его было сморщено от почти привычной улыбки, а глаза были активны и насторожены.
   - Я этого не понимаю, - признался он. "Ничего подобного в дуэльной машине раньше не случалось".
   Президент университета пожал плечами. - Я тоже этого не понимаю. Но это твое дело". Он сделал небольшое ударение на последнем слове, возможно, неосознанно.
   "Ну, по крайней мере, на университете это не отразится. Вот почему я создал Psychonics как отдельное коммерческое предприятие". Затем он добавил с ухмылкой: "Деньги, конечно, были лишь второстепенным соображением".
   Президент сумел улыбнуться. "Конечно."
   - Полагаю, акватанцы хотят меня видеть? - академически спросил Лео.
   - Они сейчас на три-ди, ждут тебя.
   - Они держат открытой частоту передачи свыше восьмисот парсеков? Лео выглядел впечатленным. "Должно быть, я важный человек".
   "Вы изобретатель дуэльной машины и глава Psychonics, Inc. Вы единственный человек, который может сказать им, что пошло не так".
   - Что ж, полагаю, мне не следует заставлять их ждать.
   "Вы можете ответить на звонок здесь", - сказал президент, начиная подниматься со стула.
   - Нет, нет, оставайся за своим столом, - настаивал Лео. - У тебя нет причин уходить. Или вы тоже, - сказал он доценту.
   Президент нажал кнопку на своем настольном коммуникаторе. Дальняя стена офиса на мгновение вспыхнула, а затем, казалось, растворилась. Они заглядывали в другой офис, на этот раз на Акватании. Там было полно нервных мужчин в деловой одежде и военной форме.
   - Джентльмены, - сказал доктор Лео.
   Несколько акватанцев попытались ответить ему одновременно. После нескольких секунд разговора все они посмотрели на одного из своих членов - высокого, целеустремленного, проницательного гражданского лица с аккуратно подстриженной черной бородой.
   "Я Фернд Массан, исполняющий обязанности премьер-министра Акватании. Вы, конечно, понимаете, какой кризис возник в моем правительстве из-за этой дуэли?
   Лео моргнул. "Я понимаю, что, по-видимому, возникли некоторые трудности с дуэльной машиной, установленной на управляющей планете вашего звездного скопления. Политические кризисы не в моей сфере".
   - Но ваша дуэльная машина вывела из строя премьер-министра, - проревел один из генералов.
   "И в этот конкретный момент, - добавил министр обороны, - посреди наших трудностей с мирами Керак".
   - Если премьер-министр не...
   "Джентльмены!" - возразил Лео. "Я не могу понять вашу историю, если вы все говорите одновременно".
   Массан жестом приказал им замолчать.
   - Дуэльная машина, - сказал Лео слегка профессорским тоном, - не что иное, как психоническое устройство для ослабления человеческой агрессии и враждебности. Это позволяет двум мужчинам разделить мир мечты, созданный одним из них. Между ними существует почти полная обратная связь. В определенных пределах двое мужчин могут делать все, что пожелают, в своем мире грез. Это позволяет мужчинам разрешать обиды насилием - в безопасности собственного воображения. При правильной эксплуатации машины участникам не может быть причинен физический или психический вред. Они могут безопасно ослабить напряженность - без какого-либо ущерба для кого-либо и без вреда для общества.
   "Ваше собственное правительство испытало одну из машин и одобрило ее использование на Акватании более трех лет назад. Я вижу нескольких из вас, кто был среди тех, кому я лично демонстрировал устройство. Дуэльные машины используются во многих уголках галактики, и я уверен, что многие из вас использовали эти машины. У вас есть, генерал, я уверен.
   Генерал рассердился. - Это не имеет никакого отношения к делу!
   - По общему признанию, - признал Лео. "Но я не понимаю, как терапевтическая машина может запутаться в политическом кризисе".
   Массан сказал: "Позвольте мне объяснить. Наше правительство ведет чрезвычайно деликатные переговоры со звездными правительствами соседних территорий. Эти переговоры касаются перевооружения миров Керак. Вы слышали о Канусе из Керака?
   - Я смутно припоминаю это имя, - сказал Лео. - Он своего рода политический лидер.
   "Худшего сорта. Он установил полную диктатуру над мирами Керак и теперь пытается перевооружить их для войны. Это прямое противоречие Акватанийскому договору, подписанному всего тридцать терранских лет назад.
   "Я понимаю. Договор был подписан в конце Акватейнско-Керакской войны, не так ли?
   - Войну, которую мы выиграли, - заметил генерал.
   "И теперь миры Керак хотят перевооружиться и попробовать еще раз", - сказал Лео.
   "Именно так."
   Лео пожал плечами. "Почему бы не вызвать Звездный Дозор? Это их род полицейской деятельности. И какое отношение все это имеет к дуэльной машине?
   * * * *
   Массан терпеливо объяснил: "Кластер Акватейн так и не стал полноправным членом Терранского Содружества. Соседние с нами территории также не являются аффилированными. Следовательно, Звездный Дозор может вмешаться только в том случае, если все заинтересованные стороны согласятся на вмешательство. Если, конечно, не будет реальной военной чрезвычайной ситуации. Миры Керак, конечно же, полностью изоляционистские и не связаны никакими законами, кроме законов силы.
   Лео покачал головой.
   - Что касается дуэльной машины, - продолжал Массан, - Канус из Керака превратил ее в политическое оружие...
   "Но это невозможно. Ваше правительство приняло строгие законы, касающиеся использования машины; Я рекомендовал их и был в зале вашего Совета, когда принимались законы. Машину можно использовать только для личных обид. Это строго вне сферы политики".
   Массан печально покачал головой. - Сэр, законы - это одно, а люди - другое. А политика состоит из людей, а не из слов на бумаге".
   - Я не понимаю, - сказал Лео.
   Массан объяснил: "Немногим больше года назад, Канус поссорился с соседней звездной группой - Федерацией Сафад. Он хотел заключить с ними особо выгодный торговый договор. Их министр торговли возражал самым решительным образом. Один из переговорщиков Керака - некий майор Одал - вступил в личный спор с министром. Прежде чем кто-либо понял, что произошло, они вызвали друг друга на дуэль. Одал выиграл дуэль, и министр подал в отставку. Он сказал, что больше не может эффективно бороться против воли Одала и его группы... психологически он на это не способен. Две недели спустя он умер - по-видимому, в результате самоубийства, хотя у меня есть сомнения".
   - Это... чрезвычайно интересно, - сказал Лео.
   "Три дня назад, - продолжал Массан, - тот же майор Одал вступил в ожесточенный личный спор с премьер-министром Дулаком. Одал теперь военный атташе посольства Керака здесь. Он обвинил премьер-министра в трусости перед большой группой посольских вечеринок. У премьер-министра не было другого выхода, кроме как бросить ему вызов. И сейчас-"
   - А теперь Дулак в шоке, а ваше правительство шатается.
   Спина Массана напряглась. "Наше правительство не падет, и Кластер Акватейн не согласится на перевооружение миров Керак. Но, - он понизил голос, - без Дулака я боюсь, что наши соседние правительства уступят требованиям Кануса и позволят ему перевооружиться. В одиночку мы бессильны остановить его.
   - Перевооружение само по себе может быть не таким уж плохим, - размышлял Лео, - если вы сможете удержать миры Керак от использования своего оружия. Возможно, Звездный Дозор мог бы...
   "Канус мог нанести удар и завоевать звездную систему до того, как Звездный Дозор будет вызван и прибудет, чтобы остановить его. Как только Керак будет вооружен, вся эта область галактики окажется в опасности. На самом деле, вся галактика находится под угрозой".
   - И он использует дуэльную машину для реализации своих амбиций, - сказал Лео. "Что ж, джентльмены, похоже, у меня нет другого выхода, кроме как отправиться в скопление Акватейн. Дуэльная машина находится под моей ответственностью, и если с ней что-то не так или с ее использованием, я сделаю все возможное, чтобы исправить ситуацию".
   - Это все, о чем мы просим, - сказал Массан. "Спасибо."
   Акватановская сцена исчезла, и трое мужчин в кабинете ректора снова обнаружили, что смотрят в сплошную стену.
   "Что ж, - сказал доктор Лео, обращаясь к президенту, - кажется, я должен просить об отпуске на неопределенный срок".
   Президент нахмурился. "И кажется, я должен удовлетворить вашу просьбу, хотя год только наполовину закончился".
   - Я сожалею о необходимости, - сказал Лео. затем, широко ухмыляясь, добавил: "Мой ассистент профессора очень легко справится с моими курсами до конца года. Возможно, он даже сможет читать свои лекции, не прерывая его".
   Доцент покраснел.
   - Итак, - пробормотал Лео, в основном про себя, - кто такой этот Канус и почему он пытается превратить миры Керака в арсенал?
   ГЛАВА III
   Канцлер Канус, верховный лидер керакских миров, стоял на краю балкона и смотрел через дикое, крутящееся ущелье на скалистые горы за ним.
   "Это силы, формирующие человеческие действия, - сказал он своей небольшой аудитории, состоящей из чиновников и советников, - завывающие ветры, могучие горы, открытое небо и темные силы облаков".
   Мужчины кивнули и что-то пробормотали в знак согласия.
   "Подобно тому, как горы вырастают из ничтожности земли внизу, так и мы поднимемся над обычным хождением людей", - сказал Канус. "Как их пугает гроза, так мы заставим их подчиниться нашей воле!"
   "Мы уничтожим прошлое", - сказал один из министров.
   - И отомсти за память о поражении, - добавил Канус. Он повернулся и посмотрел на небольшую группу мужчин. Канус был самым маленьким мужчиной на балконе: невысокий, худощавый, с желтоватым лицом; но у него были пронзительные темные глаза и сильный голос, привлекавший внимание.
   Он прошел сквозь толпу мужчин и остановился перед высоким, худощавым блондином в светло-голубой военной форме. - А вы, майор Одал, будете главным инструментом на первых этапах завоевания.
   Одал сухо поклонился. "Я только надеюсь служить своему лидеру и своим мирам".
   "Вы должны. А у тебя уже есть, - сказал Канус, сияя. "Акватанцы уже мечутся, как змея, которой отрубили голову. Без Дулака у них нет ни головы, ни мозгов, чтобы направлять их. За ваше участие в этом триумфе, - Канус щелкнул пальцами, и один из его советников быстро подошел к нему и вручил маленькую коробочку из черного дерева, - я вручаю вам этот знак уважения Миров Керак и моего личного большое уважение".
   Он передал коробку Одалу, которая открыла ее и вынула маленькую булавку, украшенную драгоценными камнями.
   - Звезда Керака, - объявил Канус. "Это первый раз, когда он был вручен кому-либо, кроме воина на поле боя. Но ведь мы превратили их так называемую цивилизованную машину в собственное поле боя, а?
   Одал ухмыльнулся. - Да, сэр, есть. Большое спасибо, сэр. Это высший момент в моей жизни".
   "На сегодняшний день, майор. Только на сегодняшний день. Будут и другие моменты, еще более высокие. Давай, пойдем внутрь. У нас много планов обсудить... больше дуэлей... больше триумфов.
   Все они вошли в огромный тщательно продуманный кабинет Кануса. Лидер прошел через богато украшенную комнату и сел за высокий стол, а его последователи расположились на стульях и кушетках, расставленных по полу. Одал остался стоять возле дверного проема.
   Канус провел пальцами по небольшой панели управления, встроенной в его рабочий стол, и на дальней стене засветилась трехмерная звездная карта. В его центре находились одиннадцать звезд, укрывавших миры Керак. Вокруг них стояли соседние звезды, окрашенные в цвета, обозначающие их политические группировки. В стороне от карты находилось скопление Акватейн, богатая масса звезд - богатая, мощная, самая важная политическая и экономическая сила в этой части галактики. До вчерашней дуэли.
   Канус начал одну из своих неизбежных речей. Цели политические и военные. Миры Керак уже были объединены под его господствующей волей. Люди будут следовать за ним, куда бы он ни вел. Политические союзы, созданные акватанской дипломатией после последней войны, уже пошатнулись, теперь, когда Дулак исчез из поля зрения. Пришло время нанести удар. Политический удар здесь , по Конфедерации Шарно, чтобы привести их и их военную промышленность в соответствие с Кераком. Затем новые политические удары, чтобы изолировать Кластер Акватейн от его союзников и создать подчиненные государства для Керака. Затем, наконец, военный удар - по акватанцам.
   "Внезапный удар, быстрая, решительная серия ударов, и акватанцы рухнут, как бумажный дом. Прежде чем Звездный Дозор сможет вмешаться, мы станем хозяевами Скопления. Затем, используя ресурсы Акватании, мы сможем бросить вызов любой силе в галактике - даже самому Терранскому Содружеству!"
   Мужчины в комнате кивнули в знак согласия.
   Они слышали эту историю много-много раз , подумал Одал про себя. Это был первый раз, когда он имел честь слушать это. Если закрыть глаза или посмотреть только на звездную карту, план покажется странным, экстремальным, даже невозможным. Но, если вы наблюдали за Канусом, и позволили этим пронзительным, почти гипнотическим взглядам устремиться к вам, то самые смелые мечты вождя звучали не только волнующими, но и неотвратимыми.
   Одал прислонился плечом к обшитой панелями стене и оглядел других мужчин в комнате.
   Там был толстый Гребер, вице-канцлер, который отчаянно боролся за то, чтобы не заснуть после того, как выпил слишком много вина во время обеда и после него. А Модал, сидевший на диване рядом с ним, был блестящим и бдительным, думая только о том, сколько денег и власти придет к нему как к главе промышленности, как только программа перевооружения начнется всерьез.
   На другой кушетке в одиночестве сидел Кор, тихий, глава разведки и - технически - начальник Одала. Безмолвный Кор, несколько слов которого обычно заряжены ужасом для тех, против кого он выступал.
   Маршал Лугал выглядел скучающим, когда Канус говорил о политике, но его лицо менялось, когда речь шла о военных делах. Маршал жил только с одной целью: отомстить за унизительное поражение своей армии в войне с акватанцами тридцать терранских лет назад. Чего он не понимал, подумал Одал, улыбаясь про себя, так это того, что, как только он реорганизует армию и переоборудует ее, Канус планирует отправить его в отставку и поставить во главе более молодых людей. Люди, чья единственная верность была не армии, даже не мирам Керак и их людям, а самому канцлеру.
   Жадно следила за каждым слогом, за каждым жестом вождя маленькая Тинта. Родившийся в дворянской семье, обученный искусствам, изучавший философию, Тинт отказался от своего наследия и присоединился к силам Кануса. Его наградой было министерство образования; многие учителя пострадали от него.
   И, наконец, Ромис, министр межправительственных дел. Профессиональный дипломат и один из немногих людей в правительстве до того, как Канус пришел к власти, чтобы продержаться так долго. Было ясно, что Ромис ненавидит канцлера. Но он хорошо служил Мирам Керака. Дипломатический корпус был безупречен в решении межправительственных дел. Одал знал, что это лишь вопрос времени, когда один из них - Ромис или Канус - убьет другого.
   * * * *
   Остальная аудитория Кануса состояла из политиков, хулиганов, ставших телохранителями, и нескольких других прихлебателей, которые были с Канусом с тех пор, как он вел свои политические монологи в подвалах и бродил по переулкам, чтобы избежать полиции. Канус прошел долгий путь: от черноты забвения до ослепительных высот сельского поместья канцлера.
   Деньги, власть, слава, месть, патриотизм: у каждого человека в комнате, слушавшего Кануса, были свои причины следовать за канцлером.
   А мои причины? - спрашивал себя Одал. Почему я следую за ним? Могу ли я заглянуть в свой собственный разум так же легко, как в их?
   Был долг, конечно. Одал был солдатом, а Канус - должным образом избранным главой правительства. Однако после избрания он распустил правительство и укрепил свои полномочия абсолютного диктатора миров Керак.
   Хорошая работа под руководством Кануса приносила пользу. Несмотря на свои политические амбиции и личную тиранию, Канус хорошо вознаграждал, когда был доволен. Медаль - Звезда Керака - давала ежегодную пенсию, которой хватило бы на семью. Если бы он у меня был , сардонически подумал Одал.
   Была и сила, своего рода. Работать на дуэльной машине по-своему, вбивать человека в ничто, находить слабости в его личности и эксплуатировать их, натравливать его разум на других, превращать ухмыляющиеся башни гордыни вроде Дулака в беспомощных побитых псов - вот что было силой. И это была сила, которая не осталась незамеченной в городах Миров Керак. Одала уже легко узнавали на улицах; женщин особенно, казалось, привлекали к нему сейчас.
   "Самый важный фактор, - говорил Канус, - и я не могу это слишком подчеркнуть, - это создание ауры непобедимости. Вот почему ваша работа так важна, майор Одал. Вы должны быть непобедимы! Потому что сегодня вы представляете коллективную волю миров Керак. Сегодня ты - орудие моей воли - и ты должен торжествовать на каждом шагу. Судьба вашего народа, вашего правительства, вашего канцлера лежит на ваших плечах каждый раз, когда вы вступаете в дуэльную машину. Вы хорошо справились с этой ответственностью, майор. Можешь ли ты нести его еще дальше?"
   - Могу, сэр, - резко ответил Одал, - и сделаю это.
   Канус просиял. "Хороший! Потому что твоя следующая дуэль - и те, что последуют за ней - будут насмерть.
   ГЛАВА IV
   Звездолету потребовалось две недели, чтобы совершить путешествие от Киля до скопления Акватейн. Доктор Лео провел время, проверяя дуэльную машину Акватейнов с помощью прямого трехдиапазонного луча; Акватанское правительство предоставило ему всех техников, время и деньги, необходимые для выполнения этой задачи.
   Лео проводил как можно больше свободного времени с другими пассажирами корабля. Он был общительным, прекрасным собеседником и обладал прекрасно сбалансированным чувством юмора. В частности, он был любимцем молодых женщин, так как достиг возраста, когда он мог польстить им своим вниманием, не заставляя их чувствовать себя в опасности.
   Но все же были долгие часы, когда он оставался один в своей каюте, ничего, кроме своих воспоминаний. В такие моменты невозможно было не вспомнить дорогу, по которой он шел.
   * * * *
   Альберт Робертус Лео, доктор философии, профессор физики, профессор электроники, магистр вычислительной техники, изобретатель системы межзвездной трехдиапазонной связи; а совсем недавно студент психологии, профессор психофизиологии, основатель компании Psychonics, Inc., изобретатель дуэльной машины.
   В свои ранние годы, когда высшая уверенность юности все еще была с ним, Лео представлял себя помогающим человечеству распространять свои колонии и цивилизации по всей галактике. Горькие годы галактической войны закончились в его детстве, и теперь человеческие общества по всему Млечному Пути были связаны друг с другом - в большей или меньшей степени союзом - в более или менее мирную коалицию звездных групп.
   В этих человеческих обществах, разбросанных по звездам, действовали две великие движущие силы, и эти силы действовали для достижения противоположных целей. С одной стороны, было стремление исследовать, достигать новых звезд, новых планет, расширять границы человеческих цивилизаций и основывать новые колонии, новые нации. Этому стремлению к расширению противостояла не менее мощная сила: осознание того, что технология наконец положила конец физическому труду и почти самой бедности во всех цивилизованных человеческих мирах. Желание перебраться к границе было заперто и заживо погребено под расслабляющими удобствами цивилизации.
   Результат был неизбежен. С течением времени цивилизованные миры становились все более перенаселенными. Они стали переполненными островами человечества, тонко разбросанными по морю космоса, которое все еще было полно незаселенных островов.
   Дороговизна и сложность межзвездных путешествий часто приводились в качестве оправдания. Звездолеты были дорогими: их требования к мощности были ужасны. Их могли себе позволить только самые решительные и лучше всего финансируемые группы колонистов. Остальное человечество приняло легкость и безопасность цивилизации, жило в выпирающих городах кишащих планет. Их жизнь была ограничена их соседями и их правительствами. Постоянное увеличение количества людей, скопившихся в фиксированном жилом пространстве, означало постоянное уменьшение свободы. Свобода мечтать, свободно бегать, производить потомство - все это стало государственной собственностью, контролируемой государством монополией.
   И Лео внес свою лепту в эту ситуацию.
   Он внес свои мысли и свою работу. Он часто и регулярно вносил свой вклад - системы межзвездной связи были лишь одним выдающимся достижением в долгой карьере достижений.
   Лео был почти в добровольном пенсионном возрасте для ученых, когда он понял, что он и его коллеги-ученые сделали. Их усилия сделать жизнь более богатой и полезной для человечества сделали жизнь только менее напряженной и более жесткой.
   И с каждым увеличением комфорта, как обнаружил Лео, шло соответствующее увеличение неврозов, насильственных преступлений, психических отклонений. Между звездными группами впервые за многие поколения вспыхнули бессмысленные войны гордыни. Внешне мир в галактике был обеспечен; но под глянцевой поверхностью Терранского Содружества тлели зачатки вулкана. Полицейские действия, с которыми боролся Звездный Дозор, зловеще усиливались. Неуклонно разгорались мелкие войны между некогда стабильными народами.
   Как только Лео осознал, какую роль он сыграл в этой все более трагической драме, он столкнулся с двумя эмоциями: глубоким чувством вины, как личной, так и профессиональной; и, в противовес этому, решимость сделать что-нибудь, что угодно, чтобы восстановить хоть какой-то баланс в коллективном менталитете человека.
   Лео отошел от физики и электроники и занялся психологией. Вместо того, чтобы уйти на пенсию, он подал заявление на получение статуса новичка в своей новой профессии. Потребовалось значительное изменение и изменение правил Содружества, но для человека масштаба Лео правила можно было несколько согнуть. Лео снова стал студентом, затем исследователем и, наконец, профессором психофизиологии.
   Из этого вышла дуэльная машина. Комбинация электроэнцефалографа и автокомпьютера. Машина сновидений, которая усиливала человеческое воображение до тех пор, пока он не мог погрузиться в мир, созданный им самим.
   Лео представлял это как средство, позволяющее мужчинам безопасно избавиться от враждебности и напряжения. Благодаря его усилиям и усилиям его коллег дуэльные машины быстро стали популярными средствами разрешения споров.
   Когда у двух мужчин были серьезные разногласия во мнениях - достаточно глубокие, чтобы оправдать судебный иск, - они могли обратиться к дуэльной машине вместо суда. Вместо того, чтобы беспомощно сидеть и смотреть, как махинации закона безлично перемалывают их разногласия, два антагониста могли дать волю своему воображению в дуэльной машине. Они могли урегулировать свои разногласия лично, сколь угодно жестоко, не причиняя вреда ни себе, ни кому-либо другому. В большинстве цивилизованных миров результаты должным образом контролируемых дуэлей считались юридически обязывающими.
   Напряженности цивилизованной жизни можно было избежать - хотя и временно - в дуэльной машине. Это был мощный инструмент, слишком мощный, чтобы его можно было использовать без разбора. Поэтому Лео защитил свое изобретение, создав частную компанию Psychonics, Inc. и получив исключительную лицензию от Терранского Содружества на производство, продажу, установку и обслуживание машин. Его клиентами были государственные медицинские и юридические учреждения; в его обязанности входило: юридически - перед Содружеством; морально всему человечеству; и, наконец, к собственной беспокойной совести.
   Дуэльные машины преуспели. Они работали так же хорошо, а часто даже лучше, чем ожидал Лео. Но он знал, что они были лишь временной заменой, лишь временным укреплением постоянно разрушающейся плотины. Что было необходимо, действительно необходимо, так это какой-то метод, чтобы взорвать статус-кво, какие-то средства, чтобы убедить людей протянуть руку к тем незанятым, неизведанным звездам, которые заполнили галактику, какой-то способ убедить людей, что они должны оставить удобства цивилизации для жизни. азарт колонизации.
   Лео искал этот метод, когда до него дошли новости о дуэли Дулака против Одала.
   Теперь он мчался через парсеки пространства, молясь про себя, чтобы дуэльная машина не подвела.
   Двухнедельный полет закончился. Звездолет вышел на парковочную орбиту вокруг столичной планеты скопления Акватейн. Пассажиров подняли на поверхность.
   На посадочном диске доктора Лео встретила официальная делегация во главе с исполняющим обязанности премьер-министра Массаном. Они обменялись формальными приветствиями там же, у основания корабля, пока другие пассажиры спешили мимо.
   Пока Лео и Массан в окружении других членов делегации ехали по горке к зданию администрации порта, Лео прокомментировал:
   "Как вы, наверное, знаете, я довольно тщательно проверял вашу дуэльную машину через три-ди в течение последних двух недель. Я не могу найти в этом ничего плохого".
   Массан пожал плечами. "Возможно, тогда вам следовало проверить машину на Сарно".
   "Конфедерация Сарно? Их дуэльная машина?
   "Да. Сегодня утром наемный убийца Кануса убил в нем человека.
   - Он выиграл еще одну дуэль, - сказал Лео.
   - Вы не понимаете, - мрачно сказал Массан, - противник майора Одала - промышленник, выступивший против Кануса, - на самом деле был убит в дуэльной машине. Человек мертв!"
   ГЛАВА V
   Одно из преимуществ должности главнокомандующего Звёздного Дозора, подумал про себя старик, состоит в том, что вы можете посетить любую планету Содружества.
   Он стоял на вершине холма и смотрел на зеленые равнины Кении. Это была земля его рождения, Земля была его родным миром. Официальная штаб-квартира Звёздного Дозора может находиться в сердце шарового звёздного скопления недалеко от центра галактики, но Земля была тем местом, куда больше всего хотел попасть командующий, становясь старше и утомляясь.
   Адъютант, следовавший за командиром на почтительном расстоянии, вдруг вмешался в задумчивость старика.
   "Сэр, сообщение для вас".
   Командир хмуро посмотрел на молодого офицера. - Я приказал, чтобы меня не беспокоили.
   - ответил офицер, худощавый и чопорный в своей черно-серебристой форме. - Ваш начальник штаба передал вам сообщение, сэр. Это от доктора Лео из Университета Карина. Личное и срочное, сэр.
   Старик поворчал про себя, но кивнул. Помощник положил перед собой на траву маленькую кристаллическую сферу. Воздух над сферой начал вибрировать и светиться.
   - Сэр Гарольд Спенсер здесь, - сказал командир.
   Булькающий воздух, казалось, втянулся в себя и принял твердую форму. Доктор Лео сел за письменный стол и посмотрел на стоявшего командира.
   - Гарольд, приятно снова тебя видеть.
   Суровые глаза Спенсера смягчились, а его мускулистое лицо расплылось в морщинистой улыбке. "Альберт, старый ты негодяй. Что вы имеете в виду, прервав мой первый визит домой за пятнадцать лет?
   - Это не будет долгим перерывом, - сказал Лео.
   - Вы сказали моему начальнику штаба, что это срочно, - проворчал сэр Гарольд.
   "Это. Но это не та проблема, которая требует больших действий с вашей стороны. Пока что. Вы знакомы с последними политическими событиями на мирах Керак?
   Спенсер фыркнул. "Я знаю, что варвар по имени Канус зарекомендовал себя как диктатор. Он нарушитель спокойствия. Я разговаривал с Советом Содружества о целесообразности подавить его, прежде чем он причинит горе, но вы же знаете Совет... сначала подождите, пока не вспыхнет пламя, затем мечитесь и требуйте, чтобы Звездный Дозор что-то сделал!
   Лео ухмыльнулся. - Ты как всегда вспыльчив.
   "Моя личность не является предметом этого довольно дорогостоящего обсуждения. А Канус? И что ты делаешь, ввязываясь в политику? Собираетесь снова сменить профессию?
   - Нет, совсем нет, - ответил Лео, смеясь. Потом более серьезно. "Кажется, Канус открыл какой-то способ использования дуэльных машин для достижения политических преимуществ перед своими соседями".
   "Какая?"
   Лео объяснил обстоятельства дуэли Одала с премьер-министром Акватании и промышленником Сарно.
   "Дулак полностью выведен из строя, а другой бедняга мертв?" Лицо Спенсер превратилось в грозовую тучу. - Ты был прав, когда позвонил мне. Это ситуация, которая легко может стать невыносимой".
   - Я согласен, - сказал Лео. - Но очевидно, что Канус не нарушал никаких законов или межзвездных соглашений. Все, что бросается в глаза, - это пара неприятных происшествий, и оба они произошли в пользу Кануса".
   - Вы верите, что это были несчастные случаи?
   "Конечно, нет. Дуэльная машина не может причинить физический или психический вред... если только кто-то не вмешался в нее каким-либо образом".
   - Это и моя мысль. Спенсер на мгновение замолчал, взвешивая ситуацию в уме. "Очень хорошо. Звездный Дозор не может действовать официально, но ничто не мешает мне направить офицера в скопление Акватейна, чтобы он служил связующим звеном между нами.
   "Хороший. Я думаю, что в настоящее время это будет наиболее эффективным методом разрешения ситуации".
   "Это будет сделано." - произнес сэр Гарольд. Его помощник сделал мысленную пометку.
   - Большое спасибо, - сказал Лео. - А теперь возвращайся к отдыху.
   "Отпуск? Это не отпуск, - пророкотал Спенсер. - Я случайно отмечаю свой день рождения.
   "Так? Что ж, поздравляю. Я стараюсь не вспоминать свои, - сказал Лео.
   "Тогда вы, должно быть, старше меня", - ответила Спенсер, позволив проявиться лишь слабому намеку на улыбку.
   - Я полагаю, это возможно.
   - Но маловероятно, а?
   Они вместе посмеялись и попрощались. Командир Звездного Дозора бродил по холмам до захода солнца, наслаждаясь видом лугов и далеких пурпурных гор, знакомых ему еще в детстве. Когда сгустились сумерки, он сказал своему помощнику, что готов уйти.
   Помощник нажал кнопку на поясе, и двухместный аэромобиль бесшумно пронесся с дальней стороны холмов и завис рядом с ними. Спенсер с трудом забрался внутрь, а помощник незаметно остался рядом с ним. Пока командир усаживался на свое место, помощник быстро обогнул машину и запрыгнул на свое место. Машина скользнула к личному планетоходу Спенсера, ожидавшему его на ближайшем поле.
   - Не забудьте приставить к доктору Лео офицера, - пробормотал командир своему помощнику. Затем он повернулся и стал наблюдать за несравненной красотой Земного заката.
   * * * *
   Помощник не забыл задание. Той ночью, когда корабль сэра Гарольда направился на встречу со звездолетом, помощник продиктовал необходимый приказ автодиспетчеру, который немедленно передал его в ближайший центр связи Звездного Дозора на Марсе.
   Приказ был отсканирован и направлен автоматически и, наконец, передан командиру подразделения Звездного Дозора, отвечающего за район, ближайший к скоплению Акватейн, на шестой планете, вращающейся вокруг звезды Персей Альфа. И здесь приказ обрабатывался автоматически и направлялся через местный штаб в личные дела. Автоматизированные файлы отобрали три досье микрокарт, которые соответствовали требованиям приказа.
   Три микрокарты и сам приказ одновременно появились на рабочем столе кадровика Звездного Дозора. Он просмотрел приказ, затем прочитал досье. Он щелкнул кнопку, которая предоставила ему обновленный отчет о состоянии каждого из трех рассматриваемых мужчин. Один должен был уйти в отпуск после продолжительного периода службы. Второй был сыном личного друга местного коменданта. Третий прибыл несколько недель назад, только что из Академии Звездного Дозора на Марсе.
   Офицер отдела кадров выбрал третьего человека, направил свое досье и приказ сэра Гарольда обратно в автоматическую систему обработки и вернулся к фильму о примитивных танцующих девушках, который он смотрел до того, как это решение поступило на его стол.
   ГЛАВА VI
   Космическая станция, вращающаяся вокруг Акватании - столичной планеты скопления Акватан, - одновременно служила перевалочным пунктом от звездолетов к планетарным кораблям, туристическим курортом, метеорологической станцией, центром связи, научной лабораторией, астрономической обсерваторией, медицинским убежищем для аллергиков и сердечников. и военная база. На самом деле это был большой город со своими рынками, своим местным самоуправлением и своим образом жизни.
   Доктор Лео только что сошел с трапа космического корабля из Сарно. Поездка туда была бессмысленной и бесплодной. Но он все равно ушел, в слабой надежде обнаружить что-то не так с дуэльной машиной, которая использовалась для убийства человека.
   Его пробрала дрожь, когда он пробирался мимо автоматических таможенных сканеров и проверяющих документы. Что за люди могли быть эти люди из Керака? На самом деле хладнокровно убить человека; замышлять и планировать смерть ближнего. Хуже варварства. Дикий.
   Он чувствовал усталость, когда покидал таможню и направлялся по трапу к планетарным кораблям-шаттлам. На полпути он решил проверить сообщения на стойке связи. Тот офицер Звездного Дозора, которого сэр Гарольд обещал ему неделю назад, уже должен был прибыть.
   Стойка связи состояла из небольшой будки, в которой находился принтер коммуникационного компьютера и привлекательная темноволосая девушка. Автоматизация или нет, с улыбкой подумал Лео, существуют определенные человеческие ценности, которые превосходят простую эффективность.
   Долговязый худощавый юноша полуоблокотился на стойку киоска, пытаясь заговорить с девушкой. У него были вьющиеся светлые волосы и кристально голубые глаза; его одежда состояла из плохо сидящих брюк и туники. Небольшой дорожный набор лежал на полу у его ног.
   "Итак, я как бы, ну, подумал... может быть, кто-нибудь мог бы, ммм, показать мне... немного", - заикаясь, обращался он к девушке. - Я никогда не был, э-э, здесь...
   "Это самая красивая планета в галактике", - говорила девушка. "Его города самые лучшие".
   "Да... ну, я как бы подумал... то есть я знаю, что мы только что, э-э, встретились несколько минут назад... но, ну, может быть... если у тебя будет свободный день или около того... может, мы могли бы, э-э, вроде, как бы, что-то вроде-"
   Она холодно улыбнулась. - У меня два выходных в конце недели, но я останусь здесь, на вокзале. Здесь так много всего можно увидеть и сделать, что я очень редко уезжаю".
   "Ой-"
   - Ты ошибаешься, - догматически вмешался Лео, - если у тебя есть такая прекрасная планета в качестве родного мира, почему, во имя богов интеллекта, ты не спустишься туда и не насладишься ею? Готов поспорить, что вы не были в красивых городах и прекрасных городах, о которых вы говорили, с тех пор, как начали работать здесь, на станции.
   - Да ведь ты прав, - сказала она, удивленная.
   "Понимаете? Вы, юноши, все одинаковы. Вы никогда не думаете дальше кончиков своих носов. Вы должны вернуться на планету, юная леди, и снова увидеть солнце. Почему бы вам не посетить университет в столице? Много открытого пространства и зелени, много солнца и доступных молодых людей!"
   Лео широко улыбался, и девушка улыбнулась ему в ответ. "Возможно, я буду", - сказала она.
   - Спроси меня, когда доберешься до университета. Я доктор Лео. Я прослежу, чтобы тебя представили некоторым девушкам и джентльменам твоего возраста.
   "Почему... спасибо, доктор. Я сделаю это в конце этой недели".
   "Хороший. А теперь какие-нибудь сообщения для меня? Кто-нибудь на станции ищет меня?
   Девушка повернулась и нажала несколько клавиш на консоли компьютера. Ряд огней мелькнул на лице консоли. Она повернулась к Лео:
   - Нет, сэр, извините. Никаких сообщений, и никто не спрашивал о тебе".
   "Хм. Это странно. Что ж, спасибо... и я ожидаю увидеть вас в конце этой недели.
   Девушка улыбнулась на прощание. Лео начал отходить от будки обратно к направляющей. Молодой человек сделал шаг к нему, наткнулся на собственный дорожный комплект и, пошатываясь, прошагал полдюжины шагов, прежде чем восстановить равновесие. Лео обернулся и увидел на лице юноши несколько нелепое выражение смешанной нерешительности и любопытства.
   "Я могу вам помочь?" - спросил Лео, останавливаясь на краю движущейся направляющей.
   - Как... как вы это сделали, сэр?
   "Что делать?"
   - Уговори эту девушку пойти в университет. Я уже полчаса с ней разговариваю, а она даже не взглянула прямо на меня.
   Лео рассмеялся. - Ну, молодой человек, во-первых, вы слишком растерялись. Из-за этого ты казался чрезмерно озабоченным. С другой стороны, я нахожусь в том возрасте, когда могу вести себя строго платонически. Она остерегалась тебя, но знает, что ей нечего бояться меня.
   - Я вижу... я думаю.
   "Ну, - сказал Лео, указывая на направляющую, - я полагаю, здесь наши пути расходятся".
   - О нет, сэр. Я иду с тобой. То есть, я имею в виду, вы доктор Лео, не так ли?
   "Да. А ты, должно быть... - Лео заколебался. Может ли это быть офицером Звездного Дозора? - спросил он.
   Юноша напрягся по стойке смирно, и на абсурдную секунду Лео подумал, что он собирается отдать честь. - Я младший лейтенант Гектор, сэр. на специальном дежурстве с крейсера SW4-J188, база Персей Альфа VI".
   - Понятно, - ответил Лео. - Эм-м-м... Гектор - твое имя или фамилия?
   - Оба, сэр.
   Я должен был догадаться , сказал себе Лео. Вслух он сказал: "Ну, лейтенант, нам лучше добраться до шаттла, пока он не ушел без нас".
   * * * *
   Они подошли к слайду. Через полсекунды Гектор спрыгнул и бросился обратно к стойке связи за своим дорожным снаряжением. Он поспешил обратно к Лео, наткнувшись на семерых сбитых с толку горожан разного толка и чуть не сломав себе обе ноги, споткнувшись на бегущей дорожке. Он упал лицом вниз, растянулся на двух полосах движения, двигаясь с разной скоростью, и ему потребовалась помощь нескольких человек, прежде чем он снова встал на ноги и встал рядом с Лео.
   - Я... мне жаль, что я вызвал все эти, э-э, волнения, сэр.
   "Все в порядке. Вы не пострадали, не так ли?
   - Э-э, нет... я так не думаю. Просто смущен".
   Лео ничего не сказал. Они молча проехали по трапу через оживленную станцию к закрытым причалам, где стояли планетарные шаттлы. Они сели на один из кораблей и нашли пару мест.
   - Как долго вы в Звездном дозоре, лейтенант?
   - Шесть недель, сэр. Три недели на борту космического корабля, доставившего меня на Персей Альфа VI, неделю на планетарной базе и две недели на борту крейсера SW4-J188. То есть прошло шесть недель с тех пор, как я получил свою комиссию. Я проучился в Академии... Академии Звездного Дозора на Марсе... четыре года.
   - Ты закончил Академию за четыре года?
   - Это регламентное время, сэр.
   "Да, я знаю."
   Корабль оторвался от причала. Был момент свободного падения, затем включился приводной двигатель, и гравитационное поле уравновесилось.
   - Скажите, лейтенант, как вы попали на это задание?
   - Хотел бы я знать, сэр, - сказал Гектор, его худое лицо исказилось в озадаченном хмуром взгляде. "Я разрабатывал программу для штурмана... на борту крейсера. У меня это неплохо получается... В основном я могу работать с компьютерными программами в уме. Математика была моим лучшим предметом в Академии...
   "Интересно."
   - Да, ну, во всяком случае, я отрабатывал эту программу, когда на палубу вышел сам капитан и начал пожимать мне руку, говоря, что я направляюсь на специальное задание на Акватанию по прямому приказу Главнокомандующего. Он казался очень счастливым... то есть капитаном.
   - Он, без сомнения, был рад видеть, что ты получил такое необычное задание, - тактично сказал Лео.
   - Я не уверен, - честно сказал Гектор. "Я думаю, что он рассматривал меня как своего рода проблему, сэр. Практически каждый день, когда я был на борту корабля, он ставил меня на другое дежурное место".
   - Ну, - Лео сменил тему, - что ты знаешь о психонике?
   - О чем, сэр?
   - Э... электроэнцефалография?
   Гектор выглядел пустым.
   - Может быть, психология? Лео с надеждой предложил: "Физиология? Компьютерная молекулярная электроника?
   "Я неплохо разбираюсь в математике!"
   "Да, я знаю. Вы, случайно, не проходили дипломатическую подготовку?
   "В Академии Звёздного дозора? Нет, сэр."
   Лия провела рукой по его редеющим волосам. "Тогда почему Звездный Дозор выбрал вас для этой работы? Должен признаться, лейтенант, что я не понимаю, как работает военная организация.
   Гектор сокрушенно покачал головой. - Я тоже, сэр.
   ГЛАВА VII
   Следующая неделя была для Лео невыносимо медленной, она равномерно делилась между утомительной проверкой каждого компонента дуэльной машины и бесстыдными попытками держать Гектора как можно дальше от машины.
   Звёздный Страж, конечно же, хотел помочь, и на самом деле он был почти гениален в решении сложных математических задач полностью в уме. Но он был, как обнаружил Лео, неуклюжим, болтливым, насвистывающим, легкомысленным, неопытным комком шума и нервов. С ним рядом нельзя было заниматься созидательной работой.
   Возможно, ты слишком строго его судишь ", - предупредил себя Лео. Возможно, вы просто позволяете своему разочарованию в дуэльной машине взять верх над вашим чувством равновесия.
   Профессор сидел в кабинете, предоставленном ему акватанцами, в одном конце бывшего лекционного зала, где стояла дуэльная машина. Через открытую дверь кабинета Лео мог видеть его бесстрастный металлический корпус.
   Комната, в которой он сидел, была одним из офисов, используемых постоянным персоналом машины. Но они полностью покинули здание из уважения к Лео, и правительство Акватании превратило другие кабинеты-каморки в спальни профессора и Звездного Стража, а также автокухню. Дважды в день - утром и вечером - появлялся комбинированный повар, камердинер и разнорабочий, чтобы справиться со всеми особыми делами, которые могли пропустить уборочные машины и авто-кухня.
   Лео откинулся на спинку стула и бросил усталый взгляд на стопку бумаг, в которой были записаны последние действия машины. Ранее в тот же день он взял электроэнцефалографические записи клинических случаев кататонии и пропустил их через блок ввода машины. Машина их сразу отвергла, отказалась обрабатывать через блоки усиления и схемы объединения.
   Другими словами, машина распознала записи ЭЭГ как нечто вредное для человека.
   Тогда как это случилось с Дулаком? - в тысячный раз спрашивал себя Лео. Это не могло быть ошибкой машины; Должно быть, это было что-то в сознании Одала, что просто пересилило Дулака.
   "Побежденный?" "Это ужасно ненаучный термин ", - возразил себе Лео.
   Прежде чем он смог продолжить дебаты, он услышал, как главная дверь большого зала открылась, а затем с грохотом захлопнулась, и фальшивый свисток Гектора пронзительно пронзительно отозвался эхом по комнате с высокими сводами.
   Лео вздохнул и отложил свой самодостаточный аргумент на задворки своего разума. Пытаться мыслить логически рядом с Гектором было безнадежно.
   - Вы в себе, доктор? - раздался голос Гектора.
   "Здесь."
   Гектор нырнул в дверной проем и шлепнул свое стройное тело на кушетку в офисе.
   - Все идет хорошо, сэр?
   Лео пожал плечами. - Боюсь, не очень хорошо. Я не могу найти ничего плохого в дуэльной машине. Я даже не могу заставить его выйти из строя".
   - Ну, это хорошо, не так ли? Гектор радостно зачирикал.
   - В некотором смысле, - признал Лео, чувствуя себя слегка раздраженным безграничным, бессмысленным оптимизмом юноши. "Но, видите ли, это означает, что люди Кануса могут делать с машиной то, чего не могу я".
   Гектор нахмурился, обдумывая проблему. - Хм-м-м... да, я думаю, это тоже верно, не так ли?
   - Ты провел девушку в целости и сохранности до своего корабля? - спросил Лео.
   - Да, сэр, - ответил Гектор, энергично качая головой. - Она возвращается к будке связи на космической станции. Она просила передать вам, что ей очень понравилось.
   "Хороший. Эх, очень хорошо, что вы сопровождали ее по кампусу. Это уберегло ее от моих волос... то есть то, что от них осталось.
   Гектор ухмыльнулся. - О, мне нравилось показывать ей все вокруг и все такое... И, ну, это тоже как бы удерживало меня от твоих волос, не так ли?
   Брови Лео удивленно взлетели вверх.
   Гектор рассмеялся. "Доктор, я могу быть неуклюжим, и я, конечно, не ученый... но я не совсем безмозглый".
   - Прости, если я произвел на тебя такое впечатление...
   - О нет... не извиняйся. Я не хотел, чтобы это звучало так... ну, как это звучало... то есть. Я знаю, что просто мешаю тебе... Он начал вставать.
   Лео махнул ему обратно на диван. - Расслабься, мой мальчик, расслабься. Знаешь, я сижу здесь весь день и думаю, что делать дальше. Каким-то образом только что я пришел к выводу.
   "Да?"
   "Я собираюсь покинуть скопление Акватейн и вернуться в Карины".
   "Какая? Но ты не можешь! Я имею в виду-"
   "Почему бы и нет? Я ничего не достигаю здесь. Чем бы ни занимались эти Одал и Канус, это в основном политическая проблема, а не научная. Рано или поздно профессиональный персонал машины поймет их уловки".
   "Но, сэр, если вы не можете найти ответ, как они могут?"
   "Честно говоря, я не знаю. Но, как я уже сказал, это проблема политическая, а не научная. Я устал и расстроен, и я чувствую свои годы. Я хочу вернуться в Киля и провести следующие несколько месяцев, размышляя над прекрасными абстрактными задачами о транспортных средствах мгновенного действия. Пусть Массан и Звездный Дозор беспокоятся о Канусе.
   "Ой! Вот что я пришел сказать тебе. Одал вызвал Массана на дуэль!
   "Какая?"
   "Сегодня днем Одал отправился в здание Совета. Затеял спор с Массаном прямо в главном коридоре и бросил ему вызов.
   - Массан согласился? - спросил Лео.
   Гектор кивнул.
   Лео перегнулся через стол и потянулся к телефонному аппарату. Потребовалось несколько минут и несколько уровней секретарей и помощников, но, наконец, на экране над столом появилось смуглое бородатое лицо Массана.
   - Ты принял вызов Одала? - спросил Лео без предварительных слов.
   - Мы встретимся на следующей неделе, - серьезно ответил Массан.
   - Тебе следовало отказаться.
   - Под каким предлогом?
   "Без предлога. Категорический отказ, основанный на уверенности, что Одал или кто-то еще из Керака вмешивается в дуэльную машину.
   Массан печально покачал головой. "Дорогой ученый сэр, вы еще не понимаете политического положения. Правительство Кластера Акватейн гораздо ближе к роспуску, чем я осмеливаюсь открыто признать. Коалиция звездных групп, созданная Дулаком для нейтрализации миров Керак, полностью распалась. Сегодня утром Канус объявил, что аннексирует Шарно. Сегодня днем Одал бросает мне вызов.
   - Кажется, я вижу...
   "Конечно. Акватейнское правительство парализовано, пока не станет известен исход дуэли. Мы не можем эффективно вмешиваться в кризис в Сарно, пока не узнаем, кто возглавит правительство на следующей неделе. И, честно говоря, многие члены нашего Совета сейчас открыто поддерживают Кануса и призывают установить с ним дружеские отношения, пока не стало слишком поздно.
   - Но это еще одна причина для отказа от дуэли, - настаивал Лео.
   - И быть обвиненным в трусости на моих собственных заседаниях Совета? Массан мрачно улыбнулся. "В политике, мой дорогой сэр, внешний вид человека значит гораздо больше, чем его содержание. Как трус, я скоро уйду с работы. Но, может быть, как победитель дуэли с непобедимым Одалом... или даже как мученик... я смогу совершить что-то полезное.
   Лео ничего не сказал.
   Массан продолжил: "Я отложил дуэль на неделю, надеясь, что за это время ты узнаешь тайну Одала. Я не смею больше откладывать дуэль; и так политическая ситуация может рухнуть на наши головы в любой момент".
   "Я разберу эту машину на части и соберу заново, молекула за молекулой", - пообещал Лео.
   Когда изображение Массана исчезло с экрана, Лео повернулся к Гектору. - У нас есть неделя, чтобы спасти ему жизнь.
   - И, может быть, предотвратить войну, - добавил Гектор.
   "Да." Лео откинулся на спинку стула и уставился в бесконечность.
   Гектор шаркнул ногой, потер нос, насвистывал несколько тактов фальшивой мелодии и, наконец, выпалил: - Как ты можешь разбирать дуэльную машину?
   "Хм?" Лео вырвался из задумчивости.
   - Как ты можешь разобрать дуэльную машину? - повторил Гектор. "Похоже, большую работу нужно сделать за неделю".
   "Да, это так. Но, мой мальчик, возможно, мы... мы вдвоем... сможем это сделать.
   Гектор почесал затылок. "Ну, э-э, сэр... я не очень... то есть мои способности к механике оцениваются в Академии..."
   Лео улыбнулся ему. - Нет нужды в механических способностях, мой мальчик. Вас учили драться, не так ли? Мы можем выполнять работу мысленно".
   ГЛАВА VIII
   Это была самая странная неделя в их жизни.
   План Лео был прост: протестировать дуэльную машину, довести ее до предела возможностей, фактически эксплуатируя ее - участвуя в дуэлях.
   Они начали достаточно легко, неуверенно прощупывая и напрягая свои ментальные мускулы. Лео сам много раз использовал дуэльную машину в прошлом, но только в тестах рутинной работы машин. Никогда в реальном бою против другого человека. Для Гектора, конечно, машина была совершенно новым и необычным опытом.
   Сотрудники Acquatainian с головой окунулись в проект, оказав Лео неоценимую помощь в мониторинге и анализе дуэлей.
   Сначала Лео и Гектор не делали ничего, кроме игры в прятки, когда один из них выбирал окружение, а другой пытался найти в нем своего противника. Они бродили по джунглям и городам, по ледникам и межпланетным пустотам, ища друг друга, не покидая будок дуэльной машины.
   Затем, когда Лео убедился, что машина может воспроизводить и усиливать мысленные образы со строгой точностью, они начали драться на легких дуэлях. Огороженные затупленными рапирами - Гектор, конечно, выиграл из-за своих гораздо более быстрых рефлексов. Затем они попробовали другое оружие - пистолеты, звуковые лучи, гранаты - но всегда в защитной экипировке. Как ни странно, несмотря на то, что Гектор был обучен обращению с этим оружием, Лео выиграл почти все схватки. Он не был ни быстрее, ни точнее, когда стреляли по мишеням. Но когда они встречались друг с другом, Лео почему-то почти всегда побеждал.
   "Проект машины - больше, чем мысли ", - сказал себе Лео. Он проецирует личность.
   Теперь они работали в дуэльной машине день и ночь, запертые в кабинах, по двенадцать или более часов в день, доводя себя и постоянный персонал машины почти до изнеможения. Когда они глотали пищу в перерывах между дуэлями, они были физически оборванными и вспыльчивыми. Обычно они засыпали в кабинете Лео, обсуждая итоги рабочего дня.
   Дуэли медленно становились все более серьезными. Теперь Лео доводил машину до предела, осторожно увеличивая суровость каждого боя. И все же, хотя он точно знал, что и сколько он намеревался сделать в каждом бою, часто требовалось сознательное усилие воли, чтобы напомнить себе, что сражения, в которых он участвовал, были на самом деле воображаемыми.
   По мере того, как дуэли становились все более опасными, а искусственно усиленные галлюцинации начинали заканчиваться кровью и смертью, Лео все чаще и чаще обнаруживал, что побеждает. Одной частью своего разума он пытался проанализировать причину своего последовательного успеха. Но другая часть его начала по-настоящему наслаждаться его мастерством.
   Напряжение сказывалось на Гекторе. Физические нагрузки постоянной работы и практически никакого облегчения сами по себе были значительны. Но эмоциональные последствия многократного "ранения" и "убийства" были бесконечно хуже.
   "Возможно, нам стоит ненадолго остановиться", - предложил Лео после четвертого дня испытаний.
   - Нет, я в порядке.
   Лео посмотрел на него. Лицо Гектора было изможденным, глаза мутными.
   - С тебя достаточно, - тихо сказал Лео.
   - Пожалуйста, не заставляй меня останавливаться, - умолял Гектор. - Я... я не могу остановиться сейчас. Пожалуйста, дайте мне шанс стать лучше. Я совершенствуюсь... Я продержался вдвое дольше в двух сегодняшних дуэлях, чем в сегодняшних утренних. Пожалуйста, не заканчивайте это сейчас... не тогда, когда я совсем потерялся...
   Лео уставился на него: "Хочешь продолжить?"
   "Да сэр."
   - А если я откажусь?
   Гектор колебался. Лео чувствовал, что борется с собой. - Если вы скажете "нет", - глухо ответил он, - то и будет нет. Я больше не могу спорить с тобой".
   Лео долго молчал. Наконец он выдвинул ящик стола и достал оттуда маленькую бутылочку. "Вот, прими капсулу для сна. Когда ты проснешься, мы попробуем еще раз".
   * * * *
   На рассвете они снова начали. Лео вошел в дуэльную машину, полный решимости позволить Гектору победить. Он дал юному Звездному Стражу выбор оружия и окружения. Гектор выбрал одноместные разведывательные корабли на планетарных орбитах. Их оружием были обычные силовые лучи.
   Но, несмотря на свое сознательное желание, Лео оказался победителем! Корабли кружили вокруг безымянной планеты, их пути пересекались по крайней мере один раз на каждой орбите. Проблема заключалась в том, чтобы оценить орбитальную позицию вашего противника, а затем запрограммировать свой собственный корабль так, чтобы вы прибыли в эту позицию либо сзади, либо сбоку от него. Тогда вы могли бы направить на него свое оружие до того, как он нападет на вас.
   Задача должна была быть легкой для Гектора с его способностью к интуитивным вычислениям в уме. Но Лео попал первым - Гектор вывел свой корабль на прекрасную огневую позицию, но его выстрел прошел мимо; Лео неуклюже маневрировал, но сумел зарегистрировать несущественное попадание в борт корабля Гектора.
   В следующие три паса Лео нанес еще два удара. Корабль Гектора был сильно поврежден. В свою очередь, Звездный Дозор нанес один скользящий выстрел по кораблю Лео.
   Они снова опомнились, и снова Лео перехитрил своего более молодого противника. Он направил свои орудия на корабль Гектора, затем замер, подняв руку над кнопкой выстрела.
   Не убивай его снова , предупредил он себя. Его разум не может смириться с еще одним поражением.
   Но рука Лео почти по своей воле дотянулась до кнопки и легонько коснулась ее. Еще грамм давления, и пушки выстрелят.
   В нерешительности этого мгновения. Гектор развернул свой искалеченный корабль и нацелился на Лео. Сторож выпустил жгучий залп, который сотряс корабль Лео из конца в конец. Рука Лео хлопнула по пусковой кнопке, собирался он это сделать или нет, он не знал.
   Выстрел Лео попал в корабль Гектора, но не остановил его. Две машины летели прямо друг на друга. Лео отчаянно пытался предотвратить столкновение, но Гектор угрюмо заскучал, сопоставляя маневры Лео со своими.
   Два корабля столкнулись и взорвались.
   Внезапно Лео оказался в тесной кабинке дуэльной машины, его тело было холодным и влажным от пота, а руки дрожали.
   Он выбрался из кабины и глубоко вздохнул. Теплый солнечный свет лился в комнату с высокими сводами. Белые стены ослепительно сверкали. Через высокие окна он мог видеть деревья, людей и облака в небе.
   Гектор подошел к нему. Впервые за несколько дней Сторож улыбался. Не сильно, но улыбается. "Ну, в этом мы даже безубыточны".
   Лео улыбнулся в ответ, несколько неуверенно. "Да. Это был... настоящий опыт. Я никогда раньше не умирал".
   Гектор заерзал: "Это, э-э, не так уж и плохо, я думаю - это как бы, ну, разбивает тебя, знаешь ли".
   - Да, теперь я это вижу.
   - Еще одна дуэль? - спросил Гектор, кивнув в сторону машины.
   - Давай уйдем отсюда на несколько часов. Ты голоден?"
   "Голодный".
   В течение следующих полутора дней они провели еще семь дуэлей. Гектор выиграл три из них. Было уже ближе к вечеру, когда Лео объявил об остановке испытаний.
   - Мы еще можем достать еще одну или две, - заметил Дозорный.
   - Не надо, - сказал Лео. "У меня есть все данные, которые мне нужны. Завтра Массан встретится с Одалем, если только мы не сможем положить этому конец. У нас много дел до завтрашнего утра.
   Гектор рухнул на диван. "Точно также. Думаю, за последние семь дней я постарел на семь лет".
   - Нет, мой мальчик, - мягко сказал Лео. "Ты не постарел. Ты повзрослел".
   ГЛАВА IX
   Были глубокие сумерки, когда наземная машина остановилась на подушках сжатого воздуха перед посольством Керака.
   - Я все еще думаю, что идти туда было ошибкой. - сказал Гектор. - Я имею в виду, ты ведь мог бы позвать его и на три-ди, не так ли?
   Лео покачал головой. "Никогда не давайте агентству какого-либо правительства возможность сказать "подождите минутку", а затем собраться вместе, чтобы решить, что с вами делать. В девятнадцати случаях из двадцати они заканчивают тем, что передают вашу просьбу вышестоящему эшелону, и вам приходится ждать неделями".
   - Тем не менее, - настаивал Гектор, - вы просто вступаете на вражескую территорию. Это шанс, которым ты не должен рисковать".
   - Они не посмеют нас тронуть.
   Гектор не ответил, но выглядел неубежденным.
   - Послушайте, - сказал Лео, - в живых осталось только два человека, которые могут пролить свет на это дело. Один из них - Дулак, и его разум закрыт для нас на неопределенное время, Одал - единственный другой, кто знает, что произошло".
   Гектор скептически покачал головой. Лео пожал плечами и открыл дверцу вагона. У Гектора не было выбора, кроме как выйти и следовать за ним, пока он шел по дорожке к главному входу в посольство. Здание стояло худым и серым в сумерках, окруженное аккуратно подстриженной живой изгородью. Вход был окружен парой высоких вечнозеленых деревьев.
   Лео и Гектора встретила прямо у входа женщина-регистратор. Она выглядела слегка взъерошенной, как будто ее немедленно притащили к столу. Они спросили об Одале, были проведены в гостиную, и через несколько минут, к удивлению Гектора, девушка сообщила им, что майор Одал скоро будет с ними.
   - Видишь ли, - весело заметил Лео, - когда ты приходишь лично, у них не так много шансов подумать, как от тебя избавиться.
   Гектор окинул взглядом комнату без окон и увидел толстую, плотно закрытую дверь. - Держу пари, по ту сторону двери происходит много суеты. Я имею в виду... они могут думать, как избавиться от нас... навсегда.
   Лео покачал головой, криво улыбаясь. - Несомненно, наиболее близкий их сердцу подход, но крайне маловероятный в нынешней ситуации. Они самым эффективным образом использовали дуэльную машину для достижения своих целей".
   Одал выбрал этот момент, чтобы открыть дверь.
   "Доктор. Лео... лейтенант. Гектор... ты просил меня о встрече?
   - Благодарю вас, майор Одал. Надеюсь, вы сможете мне помочь, - сказал Лео. "Ты единственный живой человек, который может дать нам ключ к разгадке провала Дуэльной машины".
   Ответная улыбка Одала напомнила Лео о максимальных усилиях разработчиков роботов-марионеток создать машину, которая улыбалась бы, как человек. - Боюсь, я ничем не могу вам помочь, доктор Лео. Мой опыт работы с машиной... личный".
   - Возможно, вы не совсем понимаете ситуацию, - сказал Лео. "На прошлой неделе мы всесторонне протестировали дуэльную машину здесь, на Акватании. Мы узнали, что на его эффективность может сильно влиять личность человека и тренировки. Вы сражались во многих дуэлях на машинах. Ваш опыт как профессионального солдата, так и работы с машинами дает вам решающее преимущество перед вашими противниками.
   "Однако, даже принимая все это во внимание, я убежден, что нельзя убить человека в машине - при нормальных обстоятельствах. Мы продемонстрировали этот факт в наших тестах. Несаботажная машина не может причинить реальный физический вред.
   - Тем не менее, вы уже убили одного человека и вывели из строя другого. Где он остановится?"
   Лицо Одала оставалось спокойным, если не считать слабого огонька глубоко в глазах. Его голос был тихим, но в нем слышалось лезвие хорошо заточенного лезвия: "Меня нельзя винить за мое происхождение и опыт. И я не вмешивался в ваши машины.
   Дверь в комнату открылась, и вошел невысокий, коренастый мужчина с круглой головой. Он был одет в темный уличный костюм, так что нельзя было угадать его должность в посольстве.
   - Не желаете ли джентльмены угоститься? - спросил он низким голосом.
   - Нет, спасибо, - сказал Лео.
   - Может быть, немного керакского вина?
   "Что ж-"
   - Я не думаю, что нам лучше, сэр, - сказал Гектор. - Все равно спасибо.
   Мужчина пожал плечами и сел на стул у двери.
   Одал повернулся к Лео. "Сэр, у меня есть долг. Мы с Массаном завтра будем на дуэли. Нет возможности отложить это".
   - Очень хорошо, - сказал Лео. - Вы хотя бы позволите нам разместить с вами в кабинке какую-нибудь специальную аппаратуру, чтобы мы могли полнее наблюдать за дуэлью? Мы можем сделать то же самое с Массаном. Я знаю, что дуэли обычно носят частный характер, и у вас есть законное право отказать в просьбе. Но морально...
   Улыбка вернулась на лицо Одала. - Вы хотите следить за моими мыслями. Чтобы записать их и посмотреть, как я выступаю во время дуэли. Интересно. Очень интересно-"
   Человек у двери встал и сказал: "Если вы не желаете закусок, джентльмены..."
   Одал повернулся к нему. "Спасибо за Ваше внимание."
   Их взгляды встретились и на мгновение встретились. Мужчина едва заметно покачал головой и ушел.
   Одал снова обратил внимание на Лео: "Извините, профессор, но я не могу позволить вам следить за моими мыслями во время дуэли".
   "Но-"
   - Я сожалею, что вынужден отказать тебе. Но, как вы сами указали, закон не требует такого образа действий. Я должен отказаться. Надеюсь, ты понимаешь".
   Лео поднялся с дивана, и рядом с ним появился Гектор. - Боюсь, я понимаю. И я тоже сожалею о твоем решении.
   Одал проводил их до машины. Они уехали, и майор Керака медленно вернулся в здание посольства. В коридоре его встретил мужчина в темном костюме, который присутствовал при разговоре.
   "Я мог позволить им следить за моими мыслями и все равно сокрушить Массана", - сказал Одал. - Это было бы хорошей шуткой над ними.
   Мужчина хмыкнул. - Я только что говорил с канцлером по три-ди и получил разрешение внести небольшие коррективы в наши планы.
   - Коррекция, министр Кор?
   - После завтрашней дуэли твоим следующим противником станет выдающийся доктор Лео, - сказал Кор.
   ГЛАВА X
   Глубокий и непроницаемый туман клубился над Ферндом Массаном. Он слепо смотрел сквозь бесполезную смотровую пластину в своем шлеме, затем медленно и осторожно потянулся, чтобы поднести инфракрасный датчик к глазам.
   Я никогда не думал, что галлюцинации могут казаться настолько реальными , подумал Массан.
   Он понял, что после вызова Одала реальный мир казался совершенно нереальным. В течение недели он прошел через движения жизни, но чувствовал, что стоит в стороне, ум-зритель, наблюдающий за своим телом издалека. Собрание его друзей и соратников прошлой ночью, в ночь перед дуэлью, - эта молчаливая, похоронная толпа людей - казалось ему совершенно нереальным.
   Но сейчас, в этом сфабрикованном сне, он казался живым. Каждое ощущение было твердым, стимулирующим. Он чувствовал, как пульсирует его пульс. Он знал, что где-то в этих туманах находится Одал. И мысль о том, чтобы вступить в схватку с убийцей, наполняла его странным удовлетворением.
   Массан провел немало лет, служа своему правительству на богатых, но негостеприимных планетах с высокой гравитацией скопления Акватейн. Это была среда, которую он выбрал: сокрушительная гравитация; давление убийства; атмосфера аммиака и водорода, пронизанная свободными радикалами серы и другими ценными, но смертоносными химическими веществами; океаны жидкого метана и аммиака; "твердый грунт", состоящий из быстро осыпающегося, разрушающегося льда; воющие сверхмощные ветры, способные поднять ледяную гору и швырнуть ее на полпланеты; темнота; Опасность; смерть.
   Он был заключен в индивидуальную защитную экипировку, которая представляла собой наполовину бронированный костюм, наполовину транспортное средство. Внутреннее гравитационное поле позволяло ему чувствовать себя комфортно при 3,7 g, но все же скафандр был громоздким, и человек мог двигаться в нем очень медленно, даже с помощью серводвигателей.
   Оружие, которое он выбрал, было самой простотой - кислородная капсула размером с ладонь. Но в атмосфере водорода/аммиака кислород может быть смертельно опасным взрывчатым веществом. Массан нес несколько таких "бомб"; так же поступил и Одал. Но хитрость , подумал Массан, в том, чтобы знать, как бросать их в этих условиях; правильный диапазон, правильная траектория. Не так-то просто научиться, без многолетнего опыта.
   Условия дуэли были просты: Массан и Одал находились на айсберге с шероховатой вершиной, который закручивался одним из порочных течений метано-аммиачного океана. Лед быстро крошился; поединок закончится, когда айсберг полностью расколется.
   Массан двигался по пересеченной местности. Захваты и ролики его скафандра автоматически приспосабливались к неровностям топографии. Он сосредоточил свое внимание на инфракрасном детекторе, висевшем перед его обзорной панелью.
   Кусок льда размером с человеческую голову пронесся сквозь темную атмосферу в крутом скольжении, характерном для сильной гравитации, и врезался в плечо скафандра Массана. Усилия хватило, чтобы слегка вывести его из равновесия, прежде чем сервоприводы отрегулировались. Массан вынул руку из рукава и ощупал внутреннюю часть плечевого шва. Помят, но не пробит. Утечка была бы катастрофой, а возможно, и фатальной. Потом он вспомнил: Конечно, меня нельзя убить, кроме как прямым действием моего противника. Это одно из правил игры.
   Тем не менее, он осторожно ощупал помятое плечо, чтобы убедиться, что оно не течет. Дуэльная машина и ее правила казались такими далекими и нереальными по сравнению с этим леденящим, воющим адом.
   Он усердно прочесывал айсберг, решив найти Одала и убить его до того, как их плавучий остров разрушится. Он тщательно исследовал каждый выступ, каждую щель, каждый склон, медленно продвигаясь от одного конца айсберга к другому. Туда-сюда, пересекать и снова пересекать, с инфракрасными датчиками, сканирующими триста шестьдесят градусов вокруг него.
   Это отнимало много времени. Даже с серводвигателями и двигательными установками скафандра движение по льду против бушующего ветра было обременительным занятием. Но Массан продолжал пробираться через айсберг, борясь с грызущим, растущим страхом, что Одала вообще нет.
   А потом он уловил едва заметное мерцание тени своим детектором. Что-то или кто-то нырнул за выступ льдин, у края айсберга.
   * * * *
   Медленно и осторожно Массан направился к основанию холма. Он снял с пояса одну из оксибомб и зажал ее в когте правой руки.
   Массан обогнул основание ледяного утеса и встал на узком уступе между утесом и бурлящим морем. Он никого не видел. Он расширил диапазон детектора до максимума и направил сканеры вверх по отвесной скале к вершине.
   Вот он! На экране детектора отпечатались смутные очертания человека. И в то же время Массан услышал приглушенный рев, затем рокот, грохот, быстро становившийся все громче и все более угрожающим.
   Он взглянул на поверхность ледяной скалы и увидел небольшую ледяную лавину, кувыркающуюся, скользящую, рычащую на него. Этот дьявол взорвал бомбу на вершине утеса!
   Массан попытался отступить, но было слишком поздно. Первый кусок льда безвредно отскочил от его шлема, но другие так часто выбивали его из равновесия, что у сервоприводов не было шансов восстановиться. Несколько мгновений он слепо шатался, пока все больше и больше льда обрушивалось на него каскадом, а затем рухнул с уступа в кипящее море.
   Расслабляться! - приказал он себе. Не паникуй! Костюм будет парить над вами. Сервоприводы будут держать вас в правильном положении. Вас нельзя убить случайно; Одал должен сам совершить смертельный удар.
   Потом он вспомнил аварийные ракетные установки в задней части своего костюма. Если бы он мог правильно сориентироваться, прикосновение контрольной кнопки на его ремне привело бы их в действие, и он бы вернулся на айсберг. Он слегка повернулся внутри скафандра и попытался определить расстояние до айсберга с помощью инфракрасного детектора. Это было трудно, тем более, что он безумно качался в бурлящем потоке.
   В конце концов он решил запустить ракету и внести окончательные коррективы в дальность и место посадки после того, как благополучно вышел из моря.
   Но он не мог пошевелить рукой.
   Он попытался, но вся его правая рука была крепко зажата. Он не мог сдвинуться ни на дюйм. И то же самое для левой. Что-то или кто-то крепко сжимал его руки. Он даже не мог вытащить их из рукавов.
   Массан метался, пытаясь избавиться от того, что это было. Бесполезно.
   Затем экран его детектора медленно поднялся с обзорной пластины. Он почувствовал, как что-то вибрирует на его шлеме. Кислородные трубки! Их отключали.
   Он закричал и попытался вырваться. Бесполезно. С шипением кислородные трубки высвободились из его шлема. Массан чувствовал, как кровь стучит по его венам, когда он отчаянно боролся, чтобы освободиться.
   Теперь его столкнули в море. Он снова закричал и попытался вырвать свое тело. Пенящееся море заполнило его обзор. Он был под. Его держали под. А теперь... теперь сама обзорная пластина расшатывалась.
   Нет! Не! Обжигающе холодное метано-аммиачное море просачивалось сквозь открывающуюся обзорную панель.
   "Это всего лишь мечта!" - крикнул про себя Массан. "Только сон. Мечта. А...
   ГЛАВА XI
   Доктор Лео уставился на обеденный стол, толком его не видя. Прийти в ресторан было идеей Гектора. Тремя часами ранее Массана сняли с дуэльной машины - он был мертв.
   Лео сидел невозмутимо, сложив руки на коленях, его мысли метались во многих направлениях одновременно. Гектор был у телефона, получая последнюю информацию от медиков. Одал небрежно выразил свое сожаление, а затем отправился в посольство Керака в сопровождении своих охранников в штатском. Правительство Кластера Акватейн буквально разваливалось, и ни один человек не хотел взять на себя ответственность... и тем самым разоблачить себя. Через час после дуэли войска Кануса высадились на всех основных планетах Конфедерации Сарно; аннексия стала свершившимся фактом .
   И что я сделал с тех пор, как прибыл на Акватанию? - потребовал от себя Лео. Ничего такого. Совершенно ничего. Я сидел, как дряхлый старый профессор, и играл с машиной в академические игры, в то время как более молодые и энергичные люди ИСПОЛЬЗОВАЛИ машину в своих целях.
   Пользовался машиной. В этой фразе был фрагмент мысли. Что-то туманное, к чему нужно подходить осторожно, иначе оно исчезнет. Использовал машину,... использовал ее... Несколько мгновений Лео играл с этой фразой, а затем бросил ее со вздохом покорности. Господи, я слишком устал, чтобы даже думать.
   Лео сосредоточил свое внимание на своем окружении и осмотрел оживленную столовую. Это было действительно красивое место; декорированные хрусталем и натуральным деревом, а также тканевые драпировки. Не синтетика на вид. Официанты, повара и официанты были людьми, а не автоварщиками и официантами, которых нанимало большинство ресторанов. Лео внезапно почувствовал себя тронутым попыткой Гектора восстановить его дух, даже если это было сделано за счет Звездного Дозора.
   Он увидел, как молодой сторож подходит к столу, возвращаясь от телефона. Гектор столкнулся с двумя официантами и споткнулся о стул, прежде чем оказался в относительной безопасности на своем месте.
   - Каков вердикт? - спросил Лео.
   Худое лицо Гектора было мрачным. "Не удалось оживить его. Кровоизлияние в мозг, как сказали медики, вызванное шоком.
   "Шок?"
   "Вот что они сказали. Что-то, должно быть, перегрузило его нервную систему... наверное.
   Лео покачал головой. "Я просто ничего не понимаю в этом. Я мог бы также признать это. Сейчас я не ближе к ответу, чем был, когда прибыл сюда. Возможно, мне следовало уйти в отставку много лет назад, до того, как была изобретена дуэльная машина.
   "Бред какой то."
   - Нет, я серьезно. - сказал Лео. "Это первая настоящая интеллектуальная головоломка, с которой мне пришлось столкнуться за многие годы. Возиться с машинами... это просто. Вы знаете, чего хотите, все, что вам нужно, это заставить технику работать должным образом. Но это... боюсь, я слишком стар, чтобы решать такие настоящие проблемы.
   Гектор задумчиво почесал нос, а затем ответил: - Если вы не справитесь с проблемой, сэр, то через несколько недель у нас будет война. Я имею в виду, что Канус не удовлетворится тем, что поглотит группу Сзарно... следующее Скопление Акватейна... и ему придется побороться, чтобы заполучить его.
   - Тогда может вмешаться Звездный Дозор, - покорно сказал Лео.
   "Возможно... но потребуется время, чтобы мобилизовать Звездный Дозор... Канус может двигаться намного быстрее, чем мы. Конечно, мы могли бы создать оперативную группу... то есть символическую группу. Но банда Кануса довольно быстро их сожрет. Я... я не политик, сэр, но я думаю, что вижу, что произойдет. Керак поглотит скопление Акватейна... оперативная группа Звездного Дозора будет уничтожена в битве... и мы закончим тем, что Керак воюет с Терранским Содружеством. И это будет настоящая война... большая.
   Лео начал было отвечать, но остановился. Его взгляд был прикован к дальнему входу в столовую. Внезапно каждый ропот в шумной комнате стих. Официанты неподвижно стояли между столами. Еда, питье, разговор висит на паузе.
   Гектор повернулся в кресле и увидел у дальнего входа стройную, чопорную фигуру Одала в синем мундире.
   Минута молчания прошла. Каждый занялся своим делом и избегал смотреть на майора Керака. Одал со слабой улыбкой на худом лице медленно подошел к столу, за которым сидели Гектор и Лео.
   Они встали, чтобы поприветствовать его, и обменялись небрежными приветствиями. Одал пододвинул стул и сел рядом с ними.
   - Я предполагаю, что вы искали меня, - сказал Лео. - Что ты хочешь сказать?
   Прежде чем Одал успел ответить, официант, приставленный к столу, подошел, встал спиной к майору Керака и твердо спросил: "Ваш обед готов, джентльмены. Мне подать его сейчас?
   Лео немного поколебался, затем спросил Одала: - Ты присоединишься к нам?
   "Боюсь, что нет."
   - Подавайте сейчас же, - сказал Гектор. - Майор скоро уедет.
   На лице Одала снова появилась натянутая ухмылка. Официант поклонился и ушел.
   - Я думал о нашем вчерашнем разговоре, - сказал Одал Лео.
   "Да?"
   - Вы обвинили меня в жульничестве на дуэлях.
   Брови Лео изогнулись. - Я сказал, что кто-то обманывает, да...
   "Обвинение есть обвинение".
   Лео ничего не сказал.
   "Ты отказываешься от своих слов или все еще обвиняешь меня в преднамеренном убийстве? Я позволю тебе извиниться и оставить Акватанию в покое.
   Гектор шумно откашлялся. "Здесь не место для споров... кроме того, вот и наш ужин".
   Одал проигнорировал Стража. - Вы меня слышали, профессор. Вы уйдете? Или вы обвиняете меня в убийстве Массана сегодня днем?
   "Я-"
   Гектор стукнул кулаком по столу и вскочил со стула как раз в тот момент, когда появился официант с большим подносом с едой. Произошел громкий треск. Супница, две тарелки салата, стаканы, булочки в ассортименте, овощи, сыры и прочие деликатесы каскадом обрушились на Одал.
   Майор Керака вскочил на ноги, яростно ругаясь на родном языке. Он пробормотал на базовом терранском языке: "Ты неуклюжий, глупый олух! Ты, ублюдок с червивыми мозгами, крестьянское лицо...
   Гектор спокойно достал из рукава своей туники лист салата. Одал резко прекратил свою тираду.
   - Я неуклюж, - ухмыльнулся Гектор. "Что касается глупости и всего остального, меня это возмущает. Я глубоко оскорблен".
   Вспышка узнавания осветила глаза Одала. "Я понимаю. Конечно. Моя ссора здесь не с тобой. Я прошу прощения." Он повернулся к Лео, который тоже стоял.
   - Недостаточно хорошо, - сказал Гектор. - Мне не нравится... тон твоего извинения.
   Лео поднял руку, словно желая заставить молодого человека замолчать.
   "Я извинился; этого достаточно". Одал предупредил.
   Гектор сделал шаг к Одалу. "Думаю, я мог бы оскорбить вашего славного лидера или что-то в этом роде... но это кажется более прямым". Он взял со стола кувшин с водой и спокойно и осторожно вылил ее на голову Одала.
   Волна смеха прокатилась по комнате. Одал побелел. - Ты решил умереть. Он вытер капающую воду с глаз. "Я встречусь с вами до конца недели. И ты никого не спас". Он развернулся на каблуках и вышел.
   - Ты понимаешь, что ты сделал? - в ужасе спросил Лео.
   Гектор пожал плечами. - Он собирался бросить тебе вызов...
   - Он все равно бросит мне вызов, даже после того, как ты умрешь.
   - У-м-м, да, ну, может быть, и так. Думаю, вы правы. Ну, в любом случае, мы выиграли немного больше времени.
   "Четыре дня." Лео покачал головой. "Четыре дня до конца недели. Ладно, пойдем, у нас есть работа".
   Гектор широко улыбался, когда они выходили из ресторана. Он начал свистеть.
   - Чему ты так рад? - возмутился Лео.
   - О вас, сэр. Когда мы вошли сюда, ты был, ну... почти избит. Теперь ты снова в игре".
   Лео взглянул на Звездного Стража. - По-твоему, Гектор, ты совсем мальчик... я думаю.
   ГЛАВА XII
   Их наземная машина скользнула от здания парковки к входной рампе ресторана по рации швейцара. Через несколько минут Гектор и Лео путешествовали по городу в сгущающихся тенях ночи.
   "Есть только один человек, - сказал Лео, - который столкнулся с Одалом и пережил это".
   - Дулак, - согласился Гектор. "Но... судя по всей информации, которую медики смогли получить от него, он вполне мог бы быть, э-э, мертвым".
   - Он все еще полностью замкнут?
   Гектор кивнул. "Медики думают, что... ну, может быть, через несколько месяцев, с помощью лекарств, психотерапии и всего такого... они смогут вернуть его".
   "Это будет не скоро. У нас всего четыре дня".
   "Я знаю."
   Лео молчал несколько минут. Затем: "Кто ближайший из ныне живущих родственников Дулака? У него есть жена?"
   - Я думаю, что его жена, ммм, умерла. Хотя есть дочь. Красивая девушка. Раз или два сталкивался с ней в больнице...
   Лео улыбнулся в темноте. Термин Гектора "столкнулся с", вероятно, был совершенно буквальным.
   - Почему ты спрашиваешь о ближайшем родственнике Дулака?
   - Потому что, - ответил Лео, - я думаю, что есть способ заставить Дулака рассказать нам, что произошло во время его дуэли. Но это очень опасный путь. Возможно, роковой путь.
   "Ой."
   Они снова погрузились в молчание. Наконец он выпалил: "Давай, мой мальчик, давай найдем дочь и поговорим с ней".
   "Сегодня ночью?"
   "В настоящее время."
   * * * *
   "Она, безусловно, красивая девушка ", - подумал Лео, очень тщательно объясняя Джери Дулаку, что он собирается сделать. Она тихо и вежливо сидела в просторной гостиной резиденции Дулак. Блестящая люстра отбрасывала пламя на ее каштановые волосы. Ее стройное тело напряглось от напряжения, руки были сжаты на коленях. Ее лицо, которое выглядело так, как будто оно могло быть очень выразительным, было теперь совершенно серьезным.
   "И это все", - заключил Лео. "Я полагаю, что можно будет использовать саму дуэльную машину, чтобы изучить мысли вашего отца и точно определить, что происходило во время его дуэли с майором Одалом!"
   Она тихо спросила: "Но вы боитесь, что шок может повториться, и это может быть фатальным для моего отца?"
   Лео молча кивнул.
   - Тогда мне очень жаль, сэр, но я должен сказать "нет". Твердо.
   "Я понимаю ваши чувства, - ответил Лео, - но я надеюсь, вы понимаете, что, если мы не сможем немедленно остановить Одала и Кануса, мы вполне можем столкнуться с войной".
   Она кивнула. "Я знаю. Но вы должны помнить, что мы говорим о моем отце, о самой его жизни. Канус в любом случае получит свою войну, что бы я ни делал.
   - Возможно, - признал Лео. "Возможно."
   Гектор и Лео поехали обратно в университетский кампус и в свои апартаменты в зале дуэльных машин. Никто из них не спал хорошо в ту ночь.
   На следующее утро, после безудержного завтрака, они оказались в антисептиково-белой камере перед надвигающейся безличной замысловатостью машины.
   - Хочешь потренироваться с ним? - спросил Лео.
   Гектор покачал головой. "Может быть позже."
   В кабинете Лео зазвонил телефон. Они оба вошли внутрь. На экране три-ди появилось лицо Джери Дулак.
   "Я только что узнал новости. Я не знал, что лейтенант Гектор бросил вызов Одалю. На ее лице была смесь беспокойства и нежелания.
   - Он бросил вызов Одалу, - ответил Лео, - чтобы помешать убийце бросить мне вызов.
   - О... Вы очень храбрый человек, лейтенант.
   Лицо Гектора несколько раз исказилось и медленно покраснело, но из его рта не вырвалось ни слова.
   - Вы пересмотрели свое решение? - спросил Лео.
   Девушка ненадолго закрыла глаза, а затем решительно сказала: "Боюсь, я не могу изменить свое решение. Безопасность моего отца - моя первая обязанность. Мне жаль."
   Они обменялись несколькими бессмысленными банальностями - Гектор все еще был совершенно косноязычен и закончил разговор на вежливой, но напряженной ноте.
   Лео какое-то время тер большим пальцем телефонную кнопку, а затем повернулся к Гектору. - Мальчик мой, я думаю, тебе стоит отправиться прямо в больницу и проверить состояние Дулака.
   "Но почему-"
   - Не спорь, сынок. Это может быть жизненно важно".
   Гектор пожал плечами и вышел из кабинета. Лео сел за свой стол и забарабанил пальцами по его поверхности. Затем он выскочил из кабинета и начал ходить по большому залу. Наконец, даже это было слишком ограничивающим. Он вышел из здания и начал бродить по кампусу. Он прошел мимо дюжины зданий, повернулся и зашагал к декоративному забору, который обозначал конец главного кампуса, не обращая внимания ни на студентов, ни на преподавателей.
   Кампусы все одинаковые , - пробормотал он себе под нос, - на каждой человеческой планете на протяжении всех столетий существовали университеты. Для этого должна быть какая-то фундаментальная причина.
   Лео был уже на полпути к дуэльным машинам, когда заметил Гектора, ошеломленно идущего к тому же зданию. На этот раз Сторож не насвистывал. Лео пересек газон и остановился рядом с юношей.
   "Что ж?" он спросил.
   Гектор покачал головой, словно пытаясь рассеять внутренний туман. - Как ты узнал, что она будет в больнице?
   "Мудрость возраста. Что случилось?"
   "Она поцеловала меня. Прямо там, в коридоре...
   - Избавь меня от географии, - вмешался Лео. - Что она сказала?
   "Я столкнулся с ней в коридоре. Мы, ну, начали говорить... вроде того. Она казалась... ну... беспокоилась обо мне. Она расстроилась. Эмоциональный. Тебе известно? Думаю, я выглядел довольно несчастным и напуганным. Я... наверное. Я имею в виду, когда вы сразу приступите к делу.
   - Ты пробудил в ней материнский инстинкт.
   - Я... я не думаю, что это было... точно. Ну, во всяком случае, она сказала, что если я готов рискнуть своей жизнью, чтобы спасти твою, она больше не сможет защитить своего отца. Сказала, что делает это из эгоизма, ведь он ее единственный живой родственник. Я не верю, что она это имела в виду, но она все равно это сказала.
   Они уже подошли к зданию. Лео схватил Гектора за руку и увел от столкновения с полуоткрытой дверью.
   - Она согласилась позволить нам поместить Дулака в дуэльную машину?
   "Вроде, как бы, что-то вроде."
   - А?
   "Медицинский персонал не хочет, чтобы его переводили из больницы... особенно сюда. Она с ними согласна".
   Лео фыркнул. "Хорошо. На самом деле, тем лучше. Я бы не хотел, чтобы люди из Керака видели, как мы приводим Дулака к дуэльной машине. Так что вместо этого мы переправим Дулаку дуэльную машину!
   ГЛАВА XIII
   Они сразу же приступили к работе. Лео предпочел не сообщать штатным сотрудникам дуэльной машины о своем плане, поэтому им с Гектором пришлось работать всю ночь и большую часть следующего утра. Гектор едва понимал, что делает, но под руководством Лео ему удалось демонтировать часть центральной сети дуэльной машины, вставить несколько дополнительных черных ящиков, которые профессор вытащил из корзин с запасными частями в подвале, а затем реконструировать машину так, чтобы она выглядела точно так же, как до того, как они стартовали.
   В промежутках между частыми поездками, чтобы наблюдать за работой Гектора, Лео наспех соорудил довольно громоздкую гарнитуру и схему управления блокировкой размером с ладонь.
   Позднее утреннее солнце лилось сквозь высокие окна, когда Лео наконец объяснил все Гектору.
   - Простой вопрос технологической импровизации, - сказал он сбитому с толку Сторожу. "Вы установили в машину приемопередатчик ближнего действия, а эта гарнитура - переносной приемопередатчик для Дулака. Теперь он может сидеть на своей больничной койке и по-прежнему находиться "в" дуэльной машине".
   Лео доверял только трем самым доверенным сотрудникам больницы, и они вряд ли были в восторге от плана Лео.
   -- Пустая трата времени, -- сказал главный психотерапевт, энергично качая белокурой головой. "Вы не можете ожидать, что пациент, у которого не было положительной реакции на лекарства и терапию, отреагирует на ваш аппарат".
   - возражал Лео, уговаривала Джери Дулак. Наконец врачи согласились. Поскольку до дуэли Гектора с Одалом оставалось всего два дня, они начали исследовать разум Дулака. Гери оставалась у постели отца, пока трое врачей прикрепляли громоздкий трансивер к голове Дулака и присоединяли электроды к автоматическому больничному оборудованию, которое следило за его физическим состоянием. Гектор и Лео остались у дуэльного автомата, общаясь с госпиталем по телефону.
   Лео в последний раз проверил органы управления и схемы, а затем сделал последний звонок напряженной небольшой группе в комнате Дулака. Все было готово.
   Он подошел к машине, Гектор рядом с ним. Их шаги глухим эхом отдавались в погребальном зале. Лео остановился у ближайшей будки.
   "Теперь помните, - осторожно сказал он, - я буду держать в руке аварийный блок управления. Он остановит поединок, как только я его запущу. Однако, если что-то пойдет не так, вы должны быть готовы действовать быстро. Внимательно следите за моим физическим состоянием; Я показал вам, какие приборы нужно проверить на панели управления...
   "Да сэр."
   Лео кивнул и глубоко вздохнул. - Тогда очень хорошо.
   Он вошел в кабинку и сел. Блок аварийного управления покоился на полке рядом с ним; он взял его в руки. Он откинулся назад и подождал, пока подействует полугипнотический эффект. Выбор Дулаком именно этого города и жезла был известен. Но помимо этого все было заперто и запечатано в подсознании Дулака. Может ли машина проникнуть в это подсознание, проникнуть сквозь замок и печать кататонии и заставить разум Дулака повторить поединок?
   Медленно, убаюкивающе воображаемый, но очень реальный туман дуэльной машины окутывал Лео. Когда туман рассеялся, он стоял на верхнем пешеходном уровне главной торговой улицы города. Долгое время все было тихо.
   Я вышел на контакт? Чьими глазами я вижу, своими или Дулака?
   И тут он почувствовал это - удивленное, несколько изумленное изумление реальностью иллюзии. Мысли Дулака!
   Сделай свой разум пустым , сказал себе Лео. Смотреть. Слушать. Будьте пассивны.
   Он стал зрителем, видящим и слышащим мир глазами и ушами Дулака, в то время как премьер-министр Акватании продвигался через свои кошмарные испытания. Он чувствовал замешательство, разочарование, опасение и растущий ужас, когда Одал снова и снова появлялся в толпе - только для того, чтобы раствориться в ком-то еще и убежать.
   Первая часть дуэли закончилась, и на Лео вдруг навалилась мешанина мыслей и впечатлений. Потом мысли медленно прояснились и успокоились.
   Лео увидел огромную и совершенно бесплодную равнину. Не дерево, не травинка; ничего, кроме голой каменистой земли, простирающейся во все стороны до самого горизонта, и тревожно жесткого желтого неба. У его ног лежало оружие, которое выбрал Одал. Примитивный клуб.
   Он разделял чувство страха Дулака, поднимая дубинку и взвешивая ее. Вдалеке на горизонте он увидел идущую к нему высокую гибкую фигуру с такой же дубиной.
   Несмотря на себя, Лео чувствовал собственное волнение. Он пробил созданную ударом броню, воздвигнутую разумом Дулака! Дулак заново переживал ту часть дуэли, которая вызвала шок.
   Неохотно он подошел к Одалу. Но по мере того, как они сближались, единственная фигура его противника, казалось, раскалывалась. Теперь их было двое, четверо, шестеро. Шесть Одалов, шесть зеркальных отражений, все вооруженные огромными злыми дубинами, неуклонно наступающие на него.
   Шестеро высоких, худощавых белокурых убийц с шестью холодными улыбками на пристальных лицах.
   В ужасе, в полной панике, он бросился прочь, пытаясь уклониться от шести противников с полудюжиной булав, поднятых и готовых нанести удар.
   Их молодые ноги и легкие легко обогнали его. Удар по спине заставил его растянуться. Один из них отбросил свое оружие.
   Они стояли над ним в течение злобной, злорадной секунды. Затем шесть сильных рук снова и снова беспощадно метнулись вниз. Боль и кровь, кричащая агония, прерываемая ужасным стуком твердых дубинок, ударяющих хрупкую плоть и кость, снова и снова, бесконечно.
   Все стало пустым.
   * * * *
   Лео открыл глаза и увидел склонившегося над ним Гектора.
   - С вами все в порядке, сэр?
   - Я... я так думаю.
   "Все элементы управления сразу достигли опасной отметки. Вы были... ну, сэр, вы кричали.
   - Я в этом не сомневаюсь, - сказал Лео.
   Вместе с Лео, опирающимся на руку Гектора, они прошли от будки с дуэльными автоматами до офиса.
   "Это был... опыт". - сказал Лео, усаживаясь на диван.
   "Что случилось? Что сделал Одал? Что заставило Дулака впасть в шок? Как...
   Старик заставил Гектора замолчать взмахом руки: "По одному вопросу за раз, пожалуйста".
   Лео откинулся на спинку глубокого дивана и рассказал Гектору все подробности обеих частей дуэли.
   - Шесть Одалов, - трезво пробормотал Гектор, прислонившись спиной к дверному косяку. "Шесть против одного".
   "Вот что он сделал. Легко увидеть, как человек, ожидающий вежливой формальной дуэли, может быть полностью сломлен жестокостью такого нападения. И машина усиливает каждый импульс, каждое ощущение".
   - Но как он это делает? - спросил Гектор внезапно громким и требовательным голосом.
   "Я задавал себе тот же вопрос. Мы снова и снова проверяли дуэльную машину. У Одала нет возможности подключить пять помощников... если только...
   "Пока не?"
   Лео заколебался, словно споря сам с собой. Наконец он резко кивнул головой и ответил. - Если только Одал не телепат.
   "Телепат? Но-"
   "Я знаю, это звучит неправдоподобно. Но были хорошо задокументированные случаи телепатии на протяжении веков по всему Содружеству.
   Гектор нахмурился. "Конечно, все слышали об этом... естественные телепаты... но они такие непредсказуемые... я не понимаю, как..."
   Лео наклонился вперед на диване и сцепил руки перед подбородком. "У терранских рас никогда не было ни телепатии, ни экстрасенсорных способностей. Им никогда не приходилось этого делать, только не с трехдиапазонной связью и сверхлегкими космическими кораблями. Но, возможно, люди Керака другие...
   Гектор покачал головой. "Если бы у них были э-э-э, телепатические способности, они бы использовали их повсюду. Вам не кажется?
   "Наверное, так. Но такую способность показал только Одал, и только... конечно! "
   "Какая?"
   "Одал продемонстрировал телепатические способности только в дуэльной машине".
   "Насколько мы знаем."
   "Безусловно. Но послушай, предположим, он прирожденный телепат... такой же, как землянин. У него неустойчивый, трудноуправляемый талант. Затем он попадает в дуэльную машину. Машина усиливает его мысли. И это также усиливает его талант!"
   "Ооо".
   - Видишь ли... вне машины он ничем не лучше любого бродячего гадателя. Но дуэльная машина придает его естественным способностям усиление и воспроизводимость, которых они никогда не смогли бы получить без посторонней помощи".
   Гектор кивнул.
   - Так что для него довольно просто иметь пять помощников в посольстве Керака, так сказать, присутствовать на дуэли. Возможно, они тоже прирожденные телепаты, но это не обязательно.
   - Они просто, э-э, объединяют свои мысли с его, хм-м? Шестеро мужчин выступают на дуэли... довольно противно. Гектор опустился в кресло за письменным столом.
   - Так что же нам теперь делать?
   "В настоящее время?" Лео моргнул, глядя на своего юного друга. "Почему... я полагаю, первое, что мы должны сделать, это позвонить в больницу и узнать, как выздоровел Дулак".
   Лео положил трубку. На экране появилось лицо Джери Дулак.
   - Как твой отец? - выпалил Гектор.
   - Дуэль была для него слишком сложной задачей, - безразлично сказала она. "Он мертв."
   - Нет, - простонал Лео.
   - Я... мне очень жаль, - сказал Гектор. - Я буду прямо там. Оставайтесь на месте."
   Молодой Звездный Дозор выбежал из офиса, когда Джери прервала телефонную связь. Лео несколько мгновений смотрел на пустой экран, затем откинулся на спинку дивана и закрыл глаза. Он был внезапно истощен, физически и эмоционально. Он заснул, и ему приснились мертвые и умирающие люди.
   Его разбудил душераздирающий свист Гектора. На улице была полная ночь.
   - Чему ты так рад? Лео заворчал, когда Гектор заскочил в офис.
   "Счастливый? Мне?"
   - Ты насвистывал.
   Гектор пожал плечами. - Я всегда свистю, сэр. Это не значит, что я счастлив".
   - Хорошо, - сказал Лео, протирая глаза. - Как девочка восприняла смерть отца?
   "Довольно трудно. Много плакал".
   Лео посмотрел на молодого человека. - Она винит... меня?
   "Ты? Почему, нет, сэр. Почему она должна? Одал... Канус... Миры Керака. Но не ты.
   Старый профессор вздохнул с облегчением. "Очень хорошо. Итак, у нас много работы, и осталось чуть больше дня, чтобы закончить ее.
   "Что ты хочешь чтобы я сделал?" - спросил Гектор.
   - Позвони командиру Звездного Дозора...
   "Мой командир, весь обратный путь на Альфе Персей VI? Это в ста световых годах отсюда.
   "Нет нет нет." Лео покачал головой. "Главнокомандующий, сэр Гарольд Спенсер. В центральном штабе Звездного Дозора. Это в нескольких сотнях парсеков отсюда. Но свяжись с ним как можно быстрее.
   С тихим удивленным присвистом Гектор начал нажимать кнопки на телефонном выключателе.
   ГЛАВА XIV
   Наступило утро дуэли, и ровно в условленный час Одал и небольшая свита представителей Керака шагнули через двойные двери зала дуэльных машин.
   Гектор и Лео уже ждали. Рядом с ними стоял еще один человек, одетый в черно-серебристую одежду Звездного Дозора. Это был коренастый широколицый ветеран с седыми волосами и жесткими неулыбчивыми глазами.
   Две маленькие группы мужчин сбились в кучу в центре комнаты, перед панелью управления машиной. Штатные медики в белой униформе вышли из дальнего дверного проема и встали в стороне.
   Одал формально пожал руку Гектору. Майор Керака кивнул в сторону другого Стража. - Ваша замена? - лукаво спросил он.
   Главный медитек встал между ними. "Поскольку вы вызываемая сторона, майор Одал, у вас есть право выбора оружия и окружения. Нужны ли какие-то инструкции или комментарии перед началом дуэли?
   - Думаю, что нет, - ответил Одал. "Ситуация будет понятна. Я предполагаю, конечно, что Звездные Стражи обучены быть воинами, а не просто техниками. Я выбрал ситуацию, в которой прославились многие воины.
   Гектор ничего не сказал.
   - Я намерен, - твердо сказал Лео, - помочь посоху следить за этой дуэлью. Ваши помощники, конечно, могут сидеть со мной за пультом управления.
   Одал кивнул.
   - Если вы готовы начать, джентльмен, - сказал главный медитек.
   Гектор и Одал подошли к своим кабинкам. Лео сел за пульт управления, а рядом с ним сел один из керакцев.
   * * * *
   Гектор чувствовал, как напряглись все его нервы и мышцы, когда он сидел в кабинке, несмотря на все его попытки расслабиться. Постепенно напряжение спало, и он начал чувствовать легкую сонливость. Стенд как будто растворился...
   Он стоял на травянистом лугу. Вдалеке виднелись лесистые холмы. Прохладный ветерок гонял пушистые облака по спокойному голубому небу.
   Гектор услышал позади себя сопящий звук и обернулся. Он моргнул, затем уставился.
   У него было четыре ноги, и, очевидно, это было вьючное животное. По крайней мере, на спине у него было седло. Поверх седла была свалена куча хлама, которая показалась Гектору - на первый взгляд - кучей хлама. Он подошел к животному и внимательно его осмотрел. "Хламом" оказалось длинное копье, различные доспехи, шлем, меч, щит, боевой топор и кинжал.
   Я выбрал ситуацию, в которой прославились многие воины. Гектор озадачился ассортиментом оружия. Они пришли прямо из Средневековья Керака. Несомненно, Одал практиковался с ними месяцами, а то и годами. Ему может не понадобиться пять помощников.
   Осторожно Гектор надел доспехи. Нагрудник казался слишком большим, и он почему-то не мог как следует затянуть наголенники на голенях. Шлем надевался на его голову, как древняя масленка, придавливая уши и нос и заставляя его щуриться, чтобы видеть сквозь узкую щель для глаз.
   Наконец, он пристегнул меч и нашел крепления для другого оружия на седле. Щит был почти слишком тяжелым, чтобы его поднять, и он едва с трудом влез в седло со всем своим весом.
   А потом просто сидел. Он начал чувствовать себя немного нелепо. Предположим, идет дождь? - спросил он. Но, конечно, не будет.
   После бесконечного ожидания появился Одал на мощном рысаке. Его доспехи были черными, как космос, как и его животное. Естественно , подумал Гектор.
   Одал торжественно отсалютовал своим большим копьем с другой стороны луга. Гектор отсалютовал в ответ, едва не выронив при этом копье.
   Затем Одал опустил копье и направил его - так показалось Гектору - прямо в ребра Стража. Он пустил своего скакуна галопом. Гектор сделал то же самое, и его конь пустился в трясущийся галоп. Два воина мчались навстречу друг другу с противоположных концов луга.
   И вдруг на Гектора с ревом обрушились шесть черных фигур!
   Желудок сторожа скрутило внутри. Автоматически он попытался повернуть своего скакуна в сторону. Но зверь не собирался никуда идти, кроме как прямо вперед. Воины Керака ринулись вперед, шестеро в ряд, с шестью угрожающе нацеленными копьями.
   Внезапно Гектор услышал рядом с собой топот других копыт. Через угол прорези в шлеме он заметил по крайней мере двух других воинов, идущих вместе с ним в команду Одала.
   Риск Лео сработал. Приемопередатчик, который позволил Дулаку вступить в контакт с дуэльной машиной с его больничной койки, теперь позволял пяти офицерам Звездного Дозора присоединиться к Гектору, даже несмотря на то, что они физически сидели в звездолете, летящем высоко над планетой.
   Шансы были даже сейчас. Пятеро дополнительных Хранителей были самыми грубыми, самыми выносливыми и агрессивными бойцами, которых Звездный Дозор мог предоставить за один день.
   Двенадцать могучих скакунов столкнулись лоб в лоб, и двенадцать сильных мужчин столкнулись друг с другом с оглушительным лязгом! Разбитые копья разбрасывали повсюду осколки. Люди и животные падали.
   Гектора качнуло в седле, но каким-то образом ему удалось не упасть.
   С другой стороны, он тоже не мог восстановить равновесие. Пыль и оружие заполнили воздух. Рядом с его головой зашипел меч и загрохотал по щиту.
   С величайшим усилием. Гектор вытащил свой меч и ударил ближайшего всадника. Это оказался товарищ Сторожа, но удар безвредно отскочил от его шлема.
   Это было так запутанно. Кружащиеся, фыркающие животные. Облака пыли. Кричащие, бушующие мужчины. Всадник в черной броне бросился на Гектора, размахивая боевым топором над его головой. Он яростно рубил, и щит Хранителей раскололся. Еще один пугающий взмах - Гектор попытался пригнуться и полностью выскользнул из седла, больно ударившись о землю, а топор рассек воздух там, где доли секунды назад была его голова.
   Каким-то образом его шлем был перевернут. Гектор пытался решить, метаться ли ему вслепую или сложить меч и поправить шлем. Проблема была решена для него crang! меча против задней части его шлема. Удар перевернул его в кувырок, но при этом полностью сбил шлем с его головы.
   * * * *
   Гектор с трудом поднялся на ноги, у него кружилась голова. Ему потребовалось несколько мгновений, чтобы понять, что битва прекратилась. Пыль рассеялась, и он увидел, что все истребители Керака повержены, кроме одного. Воин в черной броне снял шлем и отбросил его в сторону. Это был Одал. Или это было? Все они выглядели одинаково. Что это меняет? Гектор задумался. Разум Одала является доминирующим.
   Одал стоял, расставив ноги, с мечом в руке, и неуверенно посмотрел на другого Звездного Стража. Трое из них были в движении, а двое все еще верхом. Убийца Керака казался таким же сбитым с толку, как и Гектор. Шок от встречи с равным числом подорвал большую часть его уверенности.
   Он осторожно подошел к Гектору, держа перед собой меч. Остальные Стражи стояли в стороне, а Гектор медленно пятился назад, слегка спотыкаясь на неровной земле.
   Одал сделал ложный выпад и ударил Гектора по руке. Сторож едва успел парировать удар. Еще один финт в голову и удар в грудь; Гектор промахнулся, но его доспехи спасли его. Мрачно, Одал продолжал наступать. Финт, финт, кряк! и меч Гектора вылетел из его руки.
   На мгновение все замерли. Тогда Гектор отчаянно прыгнул прямо на Одала, застал его врасплох и повалил на землю. Сторож выхватил меч из руки противника и отбросил его. Но свободной рукой Одал ударил Гектора сбоку по голове и опрокинул его на спину. Оба мужчины вскочили и побежали за ближайшим оружием.
   Одал подобрал уродливого вида топор с двумя лезвиями. Один из конных Звездных Дозорных вручил Гектору огромный палаш. Он схватил его обеими руками, но все еще потерял равновесие, когда закинул его через плечо.
   Подняв палаш, Гектор бросился к Одалу, который упорно стоял, задыхаясь, весь в поту, ожидая его. Палаш был довольно тяжелым даже для двуручного захвата. И Гектор не заметил, что его собственный потрепанный шлем валялся на земле между ними.
   Одал, со своей стороны, мысленно точно рассчитал время атаки и удара Гектора. Он нырнет под качели и вонзит свой топор в грудь сторожа. Затем он встретится с остальными. Вероятно, с уходом их лидера дуэль автоматически закончится. Но, конечно, Гектор на самом деле не умер бы; лучшее, на что мог надеяться Одал сейчас, это выиграть дуэль.
   Гектор ринулся прямо в план Одала, но время Сторожа оказалось намного хуже, чем предполагалось. Как только он начал мощный удар палашом вниз, он наткнулся на шлем. Одал начал пригибаться, потом увидел, что Страж ныряет лицом в землю, размахивая ногами, и этот тяжелый палаш рассекает воздух по собственной воле.
   Одал в замешательстве отпрянул назад, только чтобы дико взмахнувший палаш ударил его чуть выше запястья. Топор выпал из его руки, и Одал невольно схватил левой рукой раненое предплечье. Сквозь пальцы сочилась кровь.
   Он с горьким смирением покачал головой, повернулся спиной к распростертому Гектору и пошел прочь.
   Постепенно сцена исчезла, и Гектор обнаружил, что сидит в кабинке дуэльного автомата.
   ГЛАВА XV
   Дверь открылась, и Лео протиснулся в кабинку.
   - Ты в порядке?
   Гектор моргнул и перевел взгляд на реальность. "Думаю так-"
   "Все прошло гладко? Хранители связались с вами?
   "Хорошо, что они сделали. Меня все равно чуть не убили".
   - Но ты выжил.
   "Уже."
   На другом конце комнаты стоял Одал, массируя себе лоб, а Кор спрашивал: "Как они могли раскрыть секрет? Где была утечка?"
   - Это сейчас не важно, - тихо сказал Одал. "Главный факт заключается в том, что они не только раскрыли наш секрет, но и нашли способ его воспроизвести".
   - Ханжеские лицемеры, - прорычал Кор, - обвиняя нас в жульничестве, а потом делают то же самое.
   - Независимо от моральных ценностей нашего взаимного поведения, - сухо сказал Одал, - очевидно, что больше нет смысла вызывать телепатически управляемых помощников, во второй половине дуэли я буду один на один со Стражем.
   "Можете ли вы доверять им делать то же самое?"
   "Да. Они легко победили моих помощников несколько минут назад, а затем отошли в сторону и позволили нам двоим сражаться в одиночку.
   - И вам не удалось победить его?
   Одал нахмурился: "Меня ранило по счастливой случайности. Он очень... необычный противник. Я не могу решить, действительно ли он так неуклюж, как кажется, или же он притворяется и пытается сделать меня самоуверенной. В любом случае предсказать его поведение невозможно. Возможно, он также телепат".
   Серые глаза Кора стали плоскими и бесстрастными. - Вы, конечно, знаете, как отреагирует канцлер, если вы не убьете этого сторожа. Не просто победить его. Он должен быть убит. Аура непобедимости должна поддерживаться".
   "Я сделаю все возможное, - сказал Одал.
   - Его нужно убить.
   Прозвучал звон, ознаменовавший окончание периода отдыха. Одал и Гектор вернулись к своим кабинкам. Теперь это был выбор окружения и оружия Гектора.
   Одал оказался окутанным тьмой. Лишь постепенно его глаза привыкли. Он увидел, что он в скафандре. Несколько минут он стоял неподвижно, вглядываясь в темноту, все чувства были напряжены, каждый мускул напрягся для немедленного действия.
   Смутно он различал очертания зубчатой скалы на фоне бесчисленных звезд. Экспериментально он поднял одну ногу. Он липко прилипал к поверхности. Сапоги намагниченные , подумал Одал. Это должен быть планетоид.
   Когда его глаза привыкли к полумраку, он понял, что был прав. Это был небольшой планетоид, около мили в диаметре. Почти невесомость. Безвоздушный.
   Одал повернул голову в шлеме-аквариуме своего скафандра и увидел через правое плечо фигуру Гектора - тощего и неуклюжего даже в громоздком скафандре. На мгновение Одал задумался над оружием, которое нужно использовать. Затем Гектор нагнулся, поднял камень, выпрямился и мягко швырнул его мимо головы Одала. Майор Керака смотрел, как он проплывает мимо и исчезает во тьме космоса, чтобы никогда не вернуться на крошечный планетоид.
   Предупредительный выстрел , подумал Одал про себя. Он задумался, какой ущерб можно нанести почти невесомому камню, а затем вспомнил, что на инерционную массу не влияют гравитационные поля или их отсутствие. Пятидесятифунтовый камень было бы легче поднять, но его было бы так же трудно бросить - и он причинил бы столько же вреда при ударе, независимо от его гравитационного "веса".
   Одал присел и выбрал камень размером с кулак. Он осторожно поднялся, увидел Гектора, стоящего ярдах в ста от него, и бросил так сильно, как только мог.
   Усилие броска выбило его из равновесия, и камень был далеко не в цель. Он упал на руки и колени, слегка подпрыгнул и остановился. Тотчас же он подтянул ноги под свое тело и твердо поставил намагниченные подошвы ботинок на богатую железом поверхность.
   Но прежде чем он снова смог встать, маленький камень слегка ударил по его кислородному баллону. У Звёздного Стража уже был свой диапазон!
   Одал пробрался к ближайшим торчащим скалам и присел за ними. Повезло, что я не разорвал скафандр , сказал он себе. Три камня, брошенные, очевидно, в залпе, попали в вершину скалы, за которой он сгорбился. Один из камней попал в его шлем-аквариум.
   Одал зачерпнул горсть камешков и бросил их в сторону Гектора. Это должно заставить его пригнуться. Возможно, он споткнется и расколет свой шлем.
   Потом усмехнулся про себя. Вот и все. Кор хочет его смерти, и это способ сделать это. Заколоть его под большим камнем, а потом закопать заживо под еще одним камнем. Несколько за раз, хорошо растянуты. В то время как его запас кислорода иссякает. Это должно вызвать достаточную нагрузку на его нервную систему, по крайней мере, для госпитализации. Тогда он может быть убит более обычными средствами. Возможно, он даже будет таким же услужливым, как Массан, и у него случится смертельный удар.
   Большая скала. Такой, который достаточно легкий, чтобы его можно было поднять и бросить, но в то же время достаточно большой, чтобы на несколько мгновений пригвоздить его. Как только он упадет, будет достаточно легко похоронить его под большим количеством камней.
   Майор Керака заметил в нескольких ярдах от себя валун подходящего размера. Он попятился к нему, бросая маленькие камни в сторону Гектора, чтобы занять Сторожа. В ответ вокруг него начал сыпаться град камней. Несколько ударов попали в него, один достаточно сильно, чтобы слегка вывести его из равновесия.
   Медленно, терпеливо Одал добрался до своего избранного оружия - продолговатого валуна размером с небольшой стул. Он присел за ним и на пробу потянул. Оно немного сдвинулось. Еще один камень со свистом отлетел от его руки, достаточно сильно, чтобы причинить боль. Теперь Одал ясно видел Гектора, стоящего на вершине небольшого холма и спокойно стреляющего в него пулями. Он улыбнулся, свернувшись, как кошка, и напрягся. Он схватил валун руками и руками.
   Затем одним злобным разматывающимся движением он схватил его, развернулся и швырнул в Гектора. Жестокость его действий заставила его неловко пошатнуться, когда он выпустил валун. Он упал на землю, но не сводил глаз с валуна, который кувыркался один за другим прямо на Сторожа.
   Какое-то бесконечно долгое мгновение Гектор стоял неподвижно, словно завороженный. Затем он прыгнул в сторону, словно во сне паря в низкой гравитации, когда камень неумолимо пронесся мимо него.
   Одал в ярости ударил кулаком по земле. Он вскочил, но в его плечо врезался крупный камень и снова сбил его с ног. Он поднял глаза как раз вовремя, чтобы увидеть, как Гектор выстрелил в другую. Камень врезался в землю в нескольких дюймах от шлема Одала. Майор Керака распластался. Еще несколько камней застучали по его шлему и кислородному баллону. Потом тишина.
   Одал поднял голову и увидел Гектора, присевшего на корточки и потянувшегося за боеприпасами. Керакский воин быстро встал, его собственные кулаки были наполнены метательными камнями. Он поднял руку, чтобы бросить...
   Но что-то заставило его повернуться и оглянуться. Валун вырисовывался перед его глазами, все еще медленно кувыркаясь, как тогда, когда он его бросил. Он был слишком близок и слишком велик, чтобы его избежать. Он врезался в Одала, сбил его с ног и врезался в выступающие скалы в нескольких ярдах от него.
   Еще до того, как он начал чувствовать боль в животе, Одал начал пытаться оттолкнуть валун. Но он не мог получить достаточно рычагов. Затем он увидел фигуру Звездного Стража, стоящую над ним.
   - Я действительно не думал, что ты купишься на это, - услышал Одал голос Гектора в своих наушниках. "Я имею в виду... разве ты не понял, что валун был слишком массивным, чтобы полностью ускользнуть после того, как он промахнулся по мне? Вы могли рассчитать его орбиту... вы просто вывели его на шестиминутную орбиту вокруг планетоида. Он должен был вернуться в перигей... знаете, прямо там, где вы стояли, когда бросили его.
   Одал ничего не сказал, но напряг каждую клеточку своего измученного болью тела, чтобы освободиться от валуна. Гектор потянулся через плечо и начал возиться с клапанами, прижатыми к камням.
   "Извини, что делаю это... но я, э-э, не убиваю тебя, по крайней мере... просто побеждаю тебя. Посмотрим... один из них - кислородный клапан, а другой, кажется, аварийный ракетный ранец... а теперь, какой? Одал почувствовал, как руки сторожа ищут нужный клапан. "Надо было придумать костюмы без ракетного ранца... путает вещи... вот и все".
   Рука Гектора сжала клапан и резко повернула его. Ракета с ревом ожила, и Одал вылетел из валуна, совершенно бесконтрольно сброшенный с планетоида. Взрыв сбил Гектора с ног, и он наполовину перекатился через крошечную щель между камнем и металлом.
   Одал попытался повернуться, чтобы заглушить ракету, но боль в теле была слишком сильной. Он впадал в беспамятство. Он боролся против этого. Он знал, что должен вернуться на планетоид и каким-то образом убить противника. Но постепенно боль взяла над ним верх. Его глаза закрывались, закрывались...
   И совершенно неожиданно оказался сидящим в кабине дуэльного автомата. Ему потребовалось мгновение, чтобы понять, что он вернулся в реальный мир. Затем его мысли прояснились. Ему не удалось убить Гектора.
   А у дверей будки стоял Кор, на лице его была мрачная маска гнева.
   ГЛАВА XVI
   Это был кабинет нового премьер-министра Кластера Акватейн. Его одолжили Лео для разговора с сэром Гарольдом Спенсером. На данный момент это казалось большой двухместной комнатой: половина ее была из темного, теплого дерева, с богатыми драпировками, книжными шкафами от пола до потолка. Другая половина, начиная с экрана три-ди и далее, представляла собой строгую металлическую практичность отсека космического корабля.
   Спенсер говорил: "Значит, этот наемный убийца, убивший четырех человек и едва не разрушивший правительство, вернулся в свои родные миры".
   Лео кивнул. "Он вернулся под охраной. Я полагаю, что он в опале или, может быть, даже арестован.
   "Слуги диктатора никогда не знают, когда именно их подадут - на блюде". Спенсер усмехнулся. - А сторож, который тебе помогал, этот младший лейтенант Гектор, что с ним?
   - Его сейчас нет. Девушка Дулак держит его где-то на буксире. Очевидно, он впервые стал героем...
   Спенсер поерзал на стуле. "Я давно горжусь убеждением, что любой офицер Звездного Дозора может справиться практически с любой чрезвычайной ситуацией в любой точке галактики. Судя по твоему описанию последних нескольких недель, у меня появились сомнения. Тем не менее, младший лейтенант Гектор, похоже, победил... почти вопреки себе.
   - Не стоит недооценивать его, - сказал Лео, улыбаясь. "Он оказался чрезвычайно ценным человеком. Я думаю, из него выйдет прекрасный офицер.
   Спенсер утвердительно хмыкнул.
   - Что ж, - сказал Лео, - на сегодняшний день это полная история. Я считаю, что с Одалом покончено. Но миры Керак успешно аннексировали Конфедерацию Сарно, и Кластер Акватейн по-прежнему очень шаток в политическом плане. Мы еще не в последний раз слышали о Канусе - далеко не в последнюю очередь.
   Спенсер подняла косматую бровь. - И, - пророкотал он, - он ничего не слышал от нас.
   СПАСИТЕЛИ ПЛАНЕТЫ, Мэрион Зиммер Брэдли
   К тому времени, когда я получил все проснувшись, я думал, что я был один. Я лежал на кожаном диване в голой белой комнате с огромными окнами, чередующимися стеклоблоками и прозрачным стеклом. За чистыми окнами открывался вид на заснеженные горы, которые превращались в бледные тени на стеклянных кирпичах.
   Привычка и память дали имена всему этому; голый кабинет, оранжевое пламя большого солнца, названия меркнувших гор. Но за полированным стеклянным столом сидел мужчина и смотрел на меня. И я никогда раньше не видел этого человека.
   Он был пухленьким и немолодым, с рыжими бровями и рыжеватой челкой по краям лба, который в остальном был довольно розовым и лысым. Он был одет в белый форменный мундир, а переплетенные кадуцеи на кармане и на рукаве указывали на то, что он член Медицинской службы при гражданском штабе Терранского Торгового Города.
   Я, конечно, не переставал делать все эти оценки сознательно. Они были просто частью моего мира, когда я проснулась и обнаружила, что он обретает форму вокруг меня. Знакомые горы, знакомое солнце, странный человек. Но он говорил со мной по-дружески, как будто это обычное дело - найти здесь совершенно незнакомого человека, растянувшегося на сиесту.
   - Могу я попросить вас назвать ваше имя?
   Это было достаточно разумно. Если бы я обнаружил, что кто-то чувствует себя как дома в моем кабинете - если бы у меня был кабинет, - я бы тоже спросил его имя. Я начал сбрасывать ноги на пол, и мне пришлось остановиться и удержаться одной рукой, пока комната кружилась вокруг меня головокружительными кругами.
   - Я бы пока не стал пытаться сесть, - заметил он, когда пол снова успокоился. Затем он повторил вежливо, но настойчиво: "Ваше имя?"
   "О, да. Мое имя." Это было... я рылась в слоях того, что казалось серым пухом, пытаясь произнести языком самый знакомый из всех звуков, свое собственное имя. Это было - да, это было - я сказал на высокой ноте: "Это чертовски глупо", - и сглотнул. И снова проглотил. Жесткий.
   - Успокойся, - успокаивающе сказал пухлый мужчина. Это было легче сказать, чем сделать. Я уставился на него в нарастающей панике и спросил: "Но, но у меня была амнезия или что-то в этом роде?"
   "Или что-то."
   "Как меня зовут ?"
   "Ну-ну, успокойся! Я уверен, что вы вспомните это достаточно скоро. Вы можете ответить на другие вопросы, я уверен. Сколько тебе лет?"
   Я ответил охотно и быстро: "Двадцать два".
   * * * *
   Толстяк что-то нацарапал на карточке. "Интересно. Интересно. Ты знаешь, где мы?"
   Я оглядел офис. "В штаб-квартире терранов. Судя по вашей форме, я бы сказал, что мы были на восьмом этаже - медицинский.
   Он кивнул и снова начал строчить, поджимая губы. - Не могли бы вы... ммм... сказать мне, на какой планете мы находимся?
   Я должен был смеяться. - Darkover, - усмехнулся я, - надеюсь! И если вам нужны названия лун, или дата основания Торгового Города, или что-то в этом роде...
   Он сдался, смеясь вместе со мной. - Помните, где вы родились?
   "В Самарре. Я приехал сюда, когда мне было три года - мой отец был в Картографическом и Исследовательском... Я остановился в шоке. "Он умер!"
   - Можешь назвать мне имя твоего отца?
   "Такие же, как у меня. Джей... Джейсон... - вспышка памяти остановилась посреди слова. Это была хорошая попытка, но она не совсем сработала. Доктор успокаивающе сказал: "У нас все хорошо".
   - Ты ничего мне не сказал, - обвинил я. "Кто ты? Почему ты задаешь мне все эти вопросы?"
   Он указал на табличку на своем столе. Я нахмурился и вывел буквы. "Рэндалл... Форт... Директор... Департамент..." - и доктор Форт сделал пометку. Я сказал вслух: "Это... Доктор Форт, не так ли?"
   - Разве ты не знаешь?
   Я посмотрел на себя и покачал головой. - Может быть , я доктор Форт, - сказал я, впервые заметив, что на мне тоже белый халат с эмблемой Медицинского кадуцея. Но это было неправильное ощущение, как будто я была одета в чужую одежду. Я не был врачом, не так ли? Я слегка отодвинула один рукав, обнажая длинный треугольный шрам под манжетой. Доктор Форт - я уже был уверен, что это доктор Форт - проследил направление моего взгляда.
   - Откуда у тебя шрам?
   "Ножевой бой. Одна из банд тех-кому-нельзя-входить-в-города настигла нас на склонах, и мы... - память снова поредела, и я в отчаянии сказал: - Все перепуталось! В чем дело? Почему я на Медицинском? Я попал в аварию? Амнезия?"
   "Не совсем. Я объясню."
   Я встал и подошел к окну, пошатываясь, потому что ноги мои хотели идти медленно, а мне хотелось прорваться сквозь какую-то невидимую сеть и одним прыжком шагнуть туда. Как только я добрался до окна, комната осталась на месте, пока я жадно глотал теплый сладковатый воздух. Я сказал: "Мне не помешало бы выпить".
   "Хорошая идея. Хотя обычно я этого не рекомендую". Форт полез в ящик за плоской бутылкой; налил в одноразовую чашку жидкость цвета чая. Через минуту он налил себе еще. "Здесь. И садись, мужик. Ты заставляешь меня нервничать, когда вот так зависаешь.
   Я не сел. Я подошел к двери и распахнул ее. Голос Форта был низким и неторопливым.
   "В чем дело? Вы можете выйти, если хотите, но не могли бы вы присесть и поговорить со мной минутку? В любом случае, куда ты хочешь пойти?"
   Вопрос поставил меня в неловкое положение. Я сделала пару глубоких вдохов и вернулась в комнату. Форт сказал: "Выпей это", и я налил. Он без просьбы снова наполнил чашку, и я тоже проглотила ее и почувствовала, как твердый комок в моем животе начал ослабевать и растворяться.
   * * * *
   Форт сказал: "Клаустрофобия тоже. Типично", - и еще что-то нацарапал на карточке. Я устал от этого выступления. Я повернулась к нему, чтобы сказать ему об этом, но вдруг мне стало весело - или, может быть, во мне подействовал алкоголь. Он казался таким забавным человечком, запершись в таком вот кабинете, рассказывая о клаустрофобии и наблюдая за мной, как за большим жуком. Я выкинул чашку в мусоропровод.
   "Не пора ли дать несколько таких объяснений?"
   "Если ты думаешь, что сможешь взять это. Как ты себя сейчас чувствуешь?"
   "Отлично." Я снова сел на диван, откинулся на спинку и удобно вытянул свои длинные ноги. - Что ты добавил в этот напиток?
   Он усмехнулся. "Коммерческая тайна. В настоящее время; Самый простой способ объяснить это - дать вам посмотреть фильм, который мы сняли вчера".
   - Смотреть... - я остановился. - Мы теряем ваше время.
   Он нажал кнопку на столе, заговорил в микрофон. "Наблюдение? Дайте нам монитор на... - он произнес ряд непонятных цифр, пока я непринужденно развалился на диване. Форт подождал ответа, затем нажал еще одну кнопку, и стальные жалюзи бесшумно закрылись над окнами, затемнив их. Внезапной паники я вскочил, затем расслабился, когда в комнате стало темно. Темнота показалась мне странно более нормальной, чем свет, и я откинулся назад и стал смотреть, как исчезают мерцания, когда одна из стен офиса превратилась в большой видеоэкран. Форт подошел и сел рядом со мной на кожаный диван, но на фотографии Форт был там, сидел за своим столом и смотрел, как другой человек, незнакомец, входит в офис.
   Как и Форт, новичок был одет в белый плащ с эмблемой кадуцея. Мне не понравился человек на виду. Он был высоким, худощавым и собранным, с суровым лицом, изрезанным тонкими линиями. Я предположил, что ему было где-то за тридцать. Доктор-Форт-в-фильме сказал: "Садитесь, доктор", и я глубоко вздохнул, охваченный странным, определенным ощущением.
   Я был здесь раньше. Я видел это раньше.
   (И странным образом я чувствовал себя бесформенным. Я сидел и смотрел, и я знал, что смотрю, и сижу. Но это было в той сновидческой манере, когда спящий одновременно наблюдает за своими видениями и участвует в них...)
   * * * *
   "Садитесь, доктор, - сказал Форт, - вы принесли отчеты?"
   Джей Эллисон осторожно сел на указанное место, нервно замерев на краешке стула. Он сидел очень прямо, чуть наклонившись вперед, чтобы передать через стол толстую папку с бумагами. Форт взял, но не открыл. - Что вы думаете, доктор Эллисон?
   "Нет места для сомнений". Джей Эллисон говорил четко, довольно высоким и выразительным тоном. "Это следует статистической схеме для всех зарегистрированных приступов 48-летней лихорадки... кстати, сэр, нет ли у нас лучшего названия, чем это, для этой конкретной болезни? Термин "48-летняя лихорадка" означает лихорадку продолжительностью 48 лет, а не пандемию, повторяющуюся каждые 48 лет".
   "Лихорадка, которая длилась 48 лет, была бы настоящей лихорадкой", - сказал доктор Форт с тенью мрачной улыбки. - Тем не менее, пока это единственное имя, которое у нас есть. Назовите его, и вы можете получить его. Болезнь Эллисона?
   Джей Эллисон встретил эту любезность сурово нахмурившись. "Насколько я понимаю, цикл болезни, кажется, каким-то образом связан с соединением четырех лун раз в 48 лет, что объясняет, почему даркованцы так суеверны в этом отношении. У спутников удивительно эксцентричные орбиты - я ничего не знаю об этой части, цитирую доктора Мура. Если и существует животный переносчик болезни, мы его так и не обнаружили. Шаблон работает следующим образом; несколько случаев в горных районах, в следующем месяце - сотня с лишним случаев по всей этой части планеты. Потом проскакивает ровно три месяца без повышения. При следующем подъеме число зарегистрированных случаев исчисляется тысячами, а через три месяца после этого оно достигает масштабов настоящей пандемии и уничтожает все человеческое население Дарковера".
   "Вот и все, - признал Форт. Они вместе склонились над папкой, Джей Эллисон слегка отодвинулся, чтобы не коснуться другого человека.
   Форт сказал: - Мы, терране, заключаем торговый договор на Дарковере уже сто пятьдесят два года. Первая вспышка этой 48-летней лихорадки убила всех, кроме дюжины мужчин из трехсот. Даркованам жилось хуже, чем нам. Последняя вспышка была не такой уж плохой, но, как я слышал, достаточно плохой. Он имеет 87-процентную смертность, то есть для людей. Я понимаю, что следопыты от этого не умирают.
   - Дарковане называют это лихорадкой следопытов, доктор Форт, потому что следопыты практически невосприимчивы к ней. Он остается среди них как легкая болезнь, перенесенная детьми. Когда каждые 48 лет он принимает опасную форму, у большинства следопытов уже есть иммунитет. Я сам перенес эту болезнь в детстве, может быть, вы слышали?
   Форт кивнул. "Возможно, вы единственный терран, который заразился этой болезнью и выжил".
   "Следователи инкубируют болезнь", - сказал Джей Эллисон. "Я думаю, что логичнее было бы сбросить пару водородных бомб на города-тропы - и стереть их с лица земли навсегда".
   (Сидя на диване в темном кабинете Форта, я напрягся от такой ярости, что он потряс меня за плечо и пробормотал: "Полегче, чувак!")
   * * * *
   Доктор Форт на экране выглядел раздраженным, и Джей Эллисон сказал с гримасой отвращения: "Я не имел в виду буквально. Но следопыты не люди. Это не будет геноцидом, просто работа истребителя. Мера общественного здравоохранения".
   Форт выглядел потрясенным, когда понял, что молодой человек имел в виду то, что говорил. Он сказал: "Галактический центр должен будет решить, являются ли они тупыми животными или разумными не-людьми, и имеют ли они право на статус цивилизации. Все прецеденты в Дарковере направлены на признание их мужчинами - и, Боже мой, Джей, тебя, вероятно, вызовут в качестве свидетеля защиты! Как вы можете говорить, что они не люди, после вашего опыта с ними? В любом случае, к тому времени, когда их статус будет окончательно определен, половина узнаваемых людей в Дарковере будет мертва. Нам нужно решение получше".
   Он отодвинул стул и посмотрел в окно.
   "Я не буду вдаваться в политическую ситуацию, - сказал он, - вас не интересует политика Терранской Империи, и я тоже не эксперт. Но надо быть глухим, немым и слепым, чтобы не знать, что Дарковер играет недвижимым объектом перед непреодолимой силой. Даркованцы более продвинуты в некоторых некаузативных науках, чем мы, и до сих пор они не признавали, что Терра может что-то предложить. Однако - и это главное - они знают и готовы признать, что наши медицинские науки лучше, чем их".
   "Их практически не существует".
   - Точно - и это может быть первая трещина в барьере. Вы можете не понимать значения этого, но легат получил предложение от самих хастуров.
   Джей Эллисон пробормотал: "Я должен быть впечатлен?"
   "В Дарковере вам, черт возьми, лучше быть впечатленным, когда хастуры сядут и заметят".
   - Насколько я понимаю, они телепаты или что-то в этом роде...
   "Телепаты, психокинетики, парапсихи, да что угодно еще. Для всех практических целей они Боги Дарковера. И один из Гастуров - довольно молодой и неважный, признаюсь, внук старика - явился в контору легата лично, заметьте. Он предложил, если Terran Medical поможет Дарковеру справиться с лихорадкой следопытов, обучить выбранных терранцев матричной механике.
   - Господи, - сказал Джей. Это была уступка, превосходящая самые смелые мечты Терры; в течение ста лет они пытались выпросить, купить или украсть кое-что из таинственной науки матричной механики - той любопытной дисциплины, которая могла превращать материю в сырую энергию и наоборот без каких-либо промежуточных стадий и без побочных продуктов деления. Механика Матрицы сделала даркованцев практически невосприимчивыми к приманке передовых технологий Терры.
   Джей сказал: "Лично я считаю, что наука Даркова переоценена. Но я вижу пропагандистский угол...
   - Не говоря уже о гуманитарном подходе к исцелению...
   Джей Эллисон холодно пожал плечами. "Настоящий угол, кажется, таков; Можем ли мы вылечить 48-летнюю лихорадку?"
   "Еще нет. Но у нас есть зацепка. Во время последней эпидемии терранский ученый обнаружил у следопытов фракцию крови, содержащую антитела против лихорадки. Выделенный в сыворотку, он может снова свести вирулентную 48-летнюю эпидемическую форму к легкой форме. К сожалению, он сам умер во время эпидемии, не закончив свою работу, а его тетради заброшены до этого года. У нас 18 000 человек и их семьи сейчас на Дарковере, Джей. Откровенно говоря, если мы потеряем слишком много из них, нам придется уйти из Дарковера - большое начальство на Терре спишет потерю гарнизона профессиональных торговцев, но не целой колонии Торгового Города. Это даже не говоря о престиже, который мы потеряем, если наша хваленая терранская медицина не сможет спасти Дарковер от эпидемии. У нас ровно пять месяцев. Мы не можем синтезировать сыворотку за это время. Мы должны обратиться к следопытам. И именно поэтому я позвал тебя сюда. Ты знаешь о следопытах больше, чем любой из ныне живущих землян. Вы должны. Ты провел восемь лет в Гнезде.
   * * * *
   (В темном кабинете Форта я выпрямился, со вспышкой воспоминаний. Джей Эллисон, по моим прикидкам, был на несколько лет старше меня, но у нас было одно общее: этот холодный человек-рыба делил со мной тот опыт, чудесных лет, проведенных в чужом мире!)
   Джей Эллисон недовольно нахмурился. "Это было много лет назад. Я был чуть ли не младенцем. Мой отец разбился во время картографической экспедиции над Геллерами - одному Богу известно, что дернуло его попытаться взять легкий самолет над этими боковыми ветрами. Я выжил в авиакатастрофе по чистой случайности и жил с проводниками - так мне говорили - до тринадцати или четырнадцати лет. Я мало что об этом помню. Дети не особенно наблюдательны".
   Форт склонился над столом, глядя. - Ты говоришь на их языке, не так ли?
   "Я использую. Я мог бы вспомнить это под гипнозом, я полагаю. Почему? Хочешь, я кое-что переведу?
   "Не совсем. Мы думали отправить вас в экспедицию к самим следопытам.
   (В темном кабинете, наблюдая за испуганным лицом Джея, я подумал: Боже, какое приключение! Интересно... интересно, хотят ли они, чтобы я пошел с ним?)
   Форт объяснял: "Это будет трудный путь. Вы знаете, что представляют из себя Хеллеры. Тем не менее, ты лазал по горам в качестве хобби, прежде чем пошел в медицину...
   - Я перерос детские увлечения много лет назад, сэр, - сухо сказал Джей.
   "Мы найдем для вас лучших проводников, каких только сможем, Террана и Даркована. Но они не могли сделать того, что можете сделать вы. Ты знаешь следопытов, Джей. Возможно, вам удастся убедить их сделать то, чего они никогда раньше не делали".
   "Это что?" Джей Эллисон звучал подозрительно.
   "Выходи из гор. Пришлите нам добровольцев - доноров крови - мы могли бы, если бы у нас было достаточно крови для работы, смогли бы выделить нужную фракцию и синтезировать ее вовремя, чтобы предотвратить реальное распространение эпидемии. Джей, это тяжелая миссия и чертовски опасная, но кто-то должен ее выполнить, и я боюсь, что ты единственный квалифицированный человек.
   "Мне больше нравится мое первое предложение. Бомбить следопытов - и "Хеллеров" - прямо с планеты. На лице Джея отразились морщины отвращения, которые он сдержал через минуту и сказал: - Я... я не это имел в виду. Теоретически я вижу необходимость, только... - он остановился и сглотнул.
   - Пожалуйста, скажи то, что собирался сказать.
   "Интересно, так ли я квалифицирован, как вы думаете? Нет, не перебивайте, я нахожу аборигенов Дарковера неприятными, даже людей. Что касается следопытов...
   (Я злился и терял терпение. Я прошептал Форту в темноте: "Выключи этот проклятый фильм! Ты не мог послать этого парня с таким поручением ! Я бы предпочел..."
   (Форт рявкнул: "Заткнись и слушай!"
   (Я замолчал, и фильм продолжал повторяться.)
   * * * *
   Джей Эллисон не играл. Ему было больно и противно. Форт не дал ему закончить объяснение того, почему он отказался даже преподавать в медицинском колледже, созданном терранской империей для даркованцев. Он прервал меня, и голос его звучал раздраженно.
   "Мы все это знаем. Тебе, очевидно, никогда не приходило в голову, Джей, что это доставляет нам неудобство - что все эти жизненно важные знания должны случайно оказаться в руках одного человека, который слишком чертовски упрям, чтобы ими воспользоваться?
   Джей и бровью не шевельнул, а я бы поморщился: "Я всегда знал об этом, доктор".
   Форт глубоко вздохнул. - Я признаю, что в данный момент ты не подходишь, Джей. Но что вы знаете о прикладной психодинамике?
   - Очень мало, к сожалению. Впрочем, в голосе Эллисон не было сожаления. Весь этот разговор казался ему смертельно скучным.
   - Могу я быть прямолинейным и личным?
   "Пожалуйста, сделай. Я совсем не чувствителен".
   - В сущности, доктор Эллисон, человек, столь сдержанный и подавленный, как вы, обычно имеет четко выраженную второстепенную личность. У невротиков этот комплекс личностных черт иногда расщепляется, и мы получаем синдром, известный как множественная или альтернативная личность".
   "Я просмотрел несколько классических дел. Разве не было женщины с четырьмя отдельными личностями?"
   "В яблочко. Однако вы не невротик, и в обычном случае не было бы ни малейшего шанса на то, что ваш вытесненный альтернативный человек завладеет вашей личностью".
   - Спасибо, - иронически пробормотал Джей, - я бы из-за этого потерял сон.
   "Тем не менее, я полагаю, что у вас действительно есть такая второстепенная личность, хотя обычно он никогда не проявляется. Этот второстепенный - назовем его Джей 2 - будет воплощать в себе все характеристики, которые вы подавляете. Он был бы общителен там, где вы уединены и прилежны; авантюрный там, где вы осторожны; разговорчивый, в то время как вы молчаливы; он, может быть, наслаждался бы действием ради самого действия, а вы добросовестно упражняетесь в гимназии только ради здоровья; и он мог бы даже вспоминать о проводниках с удовольствием, а не с неприязнью.
   - Короче говоря, смесь всех нежелательных характеристик?
   "Можно сказать и так. Несомненно, в нем сочетались бы все качества, которые вы, Джей 1 , считаете нежелательными. Но если его высвободить под гипнозом и внушением, он может подойти для этой работы.
   - Но откуда ты знаешь, что у меня действительно есть такой... заместитель?
   "Я не. Но это хорошее предположение. Большинство подавленных... - Форт кашлянул и поправился, - большинство дисциплинированных личностей обладают такой подавленной вторичной личностью. Разве вы не ловите себя на том, что время от времени - довольно редко - делаете вещи, которые вам совершенно не свойственны?
   Я почти чувствовал, как Эллисон принимает это, когда он признался: "Ну... да. Например, на днях, хотя я всегда одеваюсь консервативно, - он взглянул на свой мундир, - я поймал себя на том, что покупаю... - он снова остановился, и лицо его приобрело некрасивый терракотовый цвет, когда он, наконец, пробормотал: красная спортивная рубашка в цветочек".
   Сидя в темноте, я почувствовал смутную жалость к бедняге, встревоженному, стыдившемуся единственного человеческого порыва, который у него когда-либо был. На экране Эллисон яростно нахмурилась: "Безумный порыв".
   "Можно так сказать или сказать, что это действие подавленного Джея 2 . Как насчет этого, Эллисон? Ты можешь быть единственным терраном в Дарковере, может быть, единственным человеком, который смог попасть в Гнездо следопыта, не будучи убитым.
   - Сэр, у меня как у гражданина Империи нет выбора, не так ли?
   "Джей, послушай, - сказал Форт, и я почувствовал, как он пытается протянуть руку через баррикаду и прикоснуться, по-настоящему прикоснуться к этому хладнокровному молодому человеку, - мы не можем никому приказать сделать что-либо подобное. Помимо обычных опасностей, это может разрушить ваш личный баланс, возможно, навсегда. Я прошу вас добровольно предложить что-то помимо служебного долга. Мужчина мужчине - что вы скажете?
   Я был бы тронут его словами. Даже в подержанных я был тронут ими. Джей Эллисон посмотрел в пол, и я увидел, как он скручивает свои длинные ухоженные руки хирурга и странным жестом хрустит костяшками пальцев. Наконец он сказал: - У меня в любом случае нет выбора, доктор. Я рискну. Я пойду к следопытам.
   * * * *
   Экран снова погас, и Форт включил свет. Он сказал: "Ну?"
   Я вернул его в его же интонации: "Ну?" и пришел в ярость, обнаружив, что нервно скручиваю костяшки пальцев из-за болезненного решения Эллисон. Я раздвинул их и встал.
   - Я полагаю, это не сработало с этой холодной рыбой, и вместо этого вы решили прийти ко мне? Конечно, я пойду за тобой к следователям. Только не с этим Эллисоном - я бы с ним никуда не пошел, - но я говорю на языке следопытов и без гипноза.
   Форт смотрел на меня. - Так ты это запомнил?
   "Черт возьми, да, - сказал я, - мой отец разбился в "Хеллерсе", и банда следопытов нашла меня полумертвого. Я жил там, пока мне не исполнилось пятнадцать, а потом их Старейшина решил, что я слишком человечен для них, и они вывели меня через перевал Даммерунг и организовали доставку сюда. Конечно, сейчас все возвращается. Я провел пять лет в приюте космонавтов, потом пошел работать, возил терранских туристов на охоту и так далее, потому что мне нравилось бывать в горах. Я... - я остановился. Форт смотрел на меня.
   - Думаешь, тебе понравится эта работа?
   "Это будет тяжело", - сказал я, размышляя. "Люди Неба..." (используя для себя имя следопыта) "... не любят чужаков, но их можно убедить. Хуже всего было бы добраться туда. Самолет или вертолет не сконструирован таким образом, чтобы преодолевать боковой ветер вокруг "Хеллеров" и приземляться внутри них. Нам придется пройти весь путь от Картона пешком. Мне понадобятся профессиональные альпинисты - альпинисты.
   - Значит, вы не разделяете позицию Эллисон?
   - Черт, не оскорбляй меня! Я обнаружил, что снова встал на ноги и беспокойно расхаживаю по офису. Форт смотрел и размышлял вслух: "Что вообще такое личность? Маска эмоций, наложенная на тело и интеллект. Меняй точку зрения, меняй эмоции и желания, и даже с тем же телом и тем же прошлым опытом у тебя будет новый мужчина".
   Я развернулся на полпути. Ко мне подкрадывалось новое ужасное подозрение, слишком чудовищное, чтобы его назвать. Форт нажал кнопку, и на видеоэкране появилось неподвижное лицо Джея Эллисона. Далее вложил зеркало в мою руку. Он сказал: "Джейсон Эллисон, посмотри на себя".
   Я посмотрел.
   "Нет, я сказал. И снова: "Нет. Нет нет."
   * * * *
   Форт не стал спорить. Он указал толстым пальцем. -- Смотри... -- он пошевелил пальцем, говоря, -- высота лба. Набор скул. Ваши брови выглядят иначе, и ваш рот, потому что выражение другое. Но костяк - нос, подбородок...
   Я услышал, как издал странный звук; разбил зеркало об пол. Он схватил меня за предплечье. - Стой, мужик!
   Я нашел обрывок своего голоса. Это не звучало как Эллисон. "Тогда я... Джей 2 ? Джей Эллисон с амнезией?
   "Не совсем." Форт вытер лоб безупречным рукавом, и он стал мокрым от пота: " Нет, это не Джей Эллисон, каким я его знаю!" Он глубоко вздохнул. - И садись. Кто бы ты ни был , садись !"
   Я сидела. Осторожно. Не уверена.
   "Но человеком, которым Джей мог бы быть, если бы у него был другой темперамент. Я бы сказал - человек, которым Джей Эллисон начинал быть. Человек, которым он отказался быть. В своем подсознании он построил барьеры против целой серии воспоминаний, и подсознательный порог...
   - Док, я не понимаю разговоров о психопатах.
   Форт уставился. - И ты помнишь язык следопытов. Я так и думал. Личность Эллисон подавлена в тебе, как и твоя в нем.
   - Одно дело, док. Я ничего не знаю о фракциях крови или эпидемиях. Моя половина личности не изучала медицину". Я снова взял зеркало и задумчиво всмотрелся в лицо. Высокие худые щеки, высокий лоб, оттененный жесткими темными волосами, которые Джей Эллисон зализывал, теперь сильно взъерошились. Я по-прежнему не думал, что похож на доктора. Наши голоса тоже не были похожи; его тон был довольно высоким, фальцетом. Мой собственный, насколько я мог судить, был на целую октаву глубже и резонанснее. Тем не менее, они исходили из одних и тех же голосовых связок, если только Форт не отпустил беспричинную жуткую шутку.
   "Честно ли я изучал медицину? Это последнее, о чем я буду думать. Думаю, это честная сделка, но я никогда не был таким интеллектуалом.
   - Вы - вернее, Джей Эллисон - специалист по паразитологии Даркова, а также очень компетентный хирург. Форт сидел, подперев подбородок руками, пристально наблюдая за мной. Он нахмурился и сказал: "Во всяком случае, физическое изменение более поразительно, чем другое. Я бы тебя не узнал".
   "Это соответствует мне. Я не узнаю себя". Я добавил: "...и самое странное, что Джей Эллисон мне, мягко говоря , даже не нравился . Если он... я не могу сказать " он ", не так ли?
   "Не знаю, почему нет. Ты не более Джей Эллисон, чем я. Во-первых, ты моложе. На десять лет моложе. Сомневаюсь, что кто-нибудь из его друзей - если они у него были - узнал бы вас. Ты... нелепо продолжать называть тебя Джеем 2 . Что я должен позвонить вам?"
   "Почему я должен волноваться? Зови меня Джейсон.
   - Вам идет, - загадочно сказал Форт. - Тогда послушай, Джейсон. Я хотел бы дать вам несколько дней, чтобы привыкнуть к вашей новой личности, но у нас очень мало времени. Ты можешь прилететь в Картон сегодня вечером? Я подобрал для тебя хорошую команду и отправил ее вперед. Вы встретите их там. Вы найдете их компетентными.
   * * * *
   Я уставился на него. Внезапно комната сдавила меня, и мне стало трудно дышать. Я удивленно спросил: "Ты был вполне уверен в себе, не так ли?"
   Далее просто смотрел на меня, как казалось, долго. Затем он сказал очень тихим голосом: "Нет. Я совсем не был уверен. Но если бы ты не появился, а я не смогла бы уговорить Джея на это, мне пришлось бы попробовать самой.
   * * * *
   Джейсон Эллисон-младший значился в справочнике терранской штаб-квартиры как "Комната 1214, Коридор Медицинской Резиденции". Я без труда нашел комнаты, хотя пожилой доктор с любопытством смотрел на меня, пока я шла по тихому коридору. Набор - спальня, крохотная гостиная, компактная ванна - угнетал меня; чистый, закрытый и нейтральный, как и человек, которому они принадлежали, я беспокойно рылся в них, пытаясь найти хотя бы крупицу фамильярности, указывающую на то, что я жил здесь последние одиннадцать лет.
   Джею Эллисону было тридцать четыре года. Я без колебаний назвал свой возраст 22 года. В моей памяти не было явных пробелов; с того момента, как Джей Эллисон заговорил о путниках, мое прошлое рванулось назад и остановилось до вчерашнего ужина (только ел ли я этот ужин двенадцать лет назад)? Я вспомнил своего отца, морщинистого молчаливого человека, который любил летать в одиночестве, делая фотографию за фотографией со своего самолета для кропотливой работы по составлению карт и исследованию. Ему нравилось, чтобы я летал с ним, и я облетел практически каждый сантиметр планеты. Никто еще не осмеливался пролететь над Геллерами, кроме больших коммерческих космических кораблей, которые держались на безопасной высоте. Я смутно помнил аварию и незнакомые руки, вытаскивавшие меня из-под обломков, и недели, которые я провел, сломленный и в бреду, за нежной заботой одной из красноглазых, щебечущих женщин-следопытов. В общей сложности я провел восемь лет в Гнезде, которое было вовсе не гнездом, а огромным раскинувшимся городом, построенным на ветвях огромных деревьев. Вместе с маленькими и нежными гуманоидами, которые были моими товарищами по играм, я собирал орехи и бутоны и ловил мелких древесных животных, которых они использовали в пищу, принимал участие в плетении одежды из волокон растений-паразитов, выращенных на стеблях, и во всем за эти восемь лет я ступал на землю менее дюжины раз, хотя проехал много миль по дорогам, проложенным деревьями высоко над лесной подстилкой.
   Затем болезненное решение Старейшины о том, что я слишком чужой для них, и трудный и опасный путь, который предприняли мои приемные родители и приемные братья, чтобы помочь мне выбраться из Геллеров и устроить, чтобы меня отвезли в Торговый центр. Город. После двух лет физически болезненной и умственной мятежной адаптации к дневному образу жизни, когда совиные глаза видели лучше всего и жили в основном при лунном свете, я нашел для себя нишу и остепенился. Но все более поздние годы (после того, как Джей Эллисон взял на себя, как я полагал, базовую модель памяти, общую для нас обоих) растворились в неопределенности подсознания.
   Полка для книг была забита большими микрокартами; Я сунул один в зритель, со странным ощущением шпионажа, и поймал себя на том, что с опаской прислушиваюсь к размеренным шагам и фальцетному голосу Джея Эллисона, спрашивающего, какого черта я делаю, вмешиваясь в его имущество. Взглянув на зрителя, я прочитал наугад что-то о лечении сложных переломов, а затем понял, что понял ровно три слова в абзаце. Я приложил кулак ко лбу и услышал пустое эхо слов; "рваная рана... первичный выпот... сыворотка и лимфа... грануляционная ткань..." Я предположил, что эти слова что-то означают и что я когда-то знал что. Но если бы у меня было медицинское образование, я бы не запомнил ни слога. Я не отличил перелом от дроби.
   Внезапно в припадке нетерпения я сорвал с себя белый плащ и надел первую попавшуюся рубашку, малиновую вещь, которая висела в ряду белых плащей, как экзотическая птица в снежной стране. Я снова принялся рыться в ящиках и комодах. Небрежно сунув в ящик, я нашел еще одну микрокарту, которая выглядела знакомой; и когда я машинально сунул ее в окно просмотра, оказалось, что это книга по альпинизму, которую я, как ни странно, помнил, купил в детстве. Это развеяло мои последние, затянувшиеся сомнения. Очевидно, я купил его до того, как личности так резко раздвоились и отделились, Джейсон от Джея. Я начинал верить. Не принимать. Лишь бы поверить, что это случилось. Книга выглядела изрядно помятой, и к ней так часто прикасались, что мне пришлось нянчиться с ней в прорезь устройства для просмотра.
   Под сложенной стопкой чистого нижнего белья я обнаружил плоскую полупустую бутылку из-под виски. Я вспомнил слова Форта о том, что он никогда не видел, чтобы Джей Эллисон пил, и вдруг подумал: "Дурак!" Я сделал себе глоток и сел, лениво просматривая книгу по альпинизму.
   * * * *
   Я подозревал, что только когда я поступил в медицинскую школу, две половинки меня разошлись так сильно... так сильно, что были дни, недели и, как я подозревал, годы, когда Джей Эллисон держал меня в заточении. Я пытался жонглировать датами в уме, смотрел на календарь и получил такой умственный толчок, что положил его лицевой стороной вниз, чтобы подумать о нем, когда немного напился.
   Я задавался вопросом, были ли мои подробные воспоминания о моем подростковом возрасте и начале двадцатых годов теми же воспоминаниями, на которые Джей Эллисон смотрел назад. Я так не думал. Люди забывают и помнят выборочно. Неделю за неделей, год за годом доминирующая личность Джея вытесняла меня; так что молодой хулиган, более чем наполовину даркованец, любящий горы, наполовину тоскующий по нечеловеческому миру, утонул в холодном, суровом молодом студенте-медике, полностью погрузившемся в работу. Но я, Джейсон, я всегда был наблюдателем позади, человеком, которого Джей Эллисон не осмеливался быть? Почему ему было за тридцать, а мне только 22?
   Звон разорвал тишину; Пришлось искать домофон на стене спальни. Я сказал: "Кто это?" и незнакомый голос потребовал: Эллисон?
   Я машинально сказал: "Здесь никого нет с таким именем", - и начал возвращать мундштук. Затем я остановился, сглотнул и спросил: "Это вы, доктор Форт?"
   Так и было, и я снова вздохнул. Мне даже не хотелось думать о том, что я сказал бы, если бы кто-то еще потребовал знать, почему, черт возьми, я отвечаю на личный телефон доктора Эллисон. Когда Форт закончил, я подошел к зеркалу и уставился, пытаясь разглядеть за своим лицом острые черты этого незнакомца, доктора Джейсона Эллисона. Я медлил, хотя и размышлял, какие немногие вещи мне следует упаковать для поездки в горы, а привычка охотничьих отрядов составляла в уме списки тепловых носков и ветровок. Лицо, которое смотрело на меня, было молодым лицом, без морщин и с легкими веснушками, таким же, как всегда, за исключением того, что я потерял свой загар; Джей Эллисон слишком долго держал меня дома. Внезапно я легонько ударил кулаком по зеркалу.
   - Черт с вами, доктор Эллисон, - сказал я и пошел посмотреть, не осталось ли у него одежды, пригодной для упаковки.
   * * * *
   Доктор Форт ждал меня в маленьком скайпорте на крыше, а также небольшой вертолет, один из довольно старых, приписанных к Медицинской службе, когда они были слишком изношены для услуг с более высоким приоритетом. Форт удивленно посмотрел на мою малиновую рубашку, но сказал только: "Привет, Джейсон. Вот кое-что, что мы должны решить прямо сейчас; мы скажем экипажу, кто вы на самом деле?"
   Я решительно покачал головой. "Я не Джей Эллисон; Мне не нужны ни его имя, ни его репутация. Если только в команде нет людей, которые знают Эллисон в лицо...
   "Некоторые из них знают, но я не думаю, что они узнают тебя".
   - Скажи им, что я его брат-близнец, - невесело сказал я.
   - В этом нет необходимости. Недостаточно сходства". Форт поднял голову и поманил человека, который что-то делал возле вертолета. Он сказал себе под нос: "Вы увидите, что я имею в виду", когда мужчина приблизился.
   Он был одет в униформу космических сил - черная кожа с маленькой радугой звезд на рукаве означало, что он побывал на службе на дюжине разных планет, и на каждой была звезда разного цвета. Это был немолодой человек, но далеко за пятьдесят, морщинистый, крепкий и огромный, с разбитой губой и обветренным лицом. Мне нравился его внешний вид. Мы обменялись рукопожатием, и Форт сказал: "Это наш человек, Кендрикс. Его зовут Джейсон, и он эксперт по следопытам. Джейсон, это Бак Кендрикс.
   - Рад познакомиться с тобой, Джейсон. Мне показалось, что Кендрикс посмотрел на меня на полсекунды больше, чем нужно. "Вертолет готов. Забирайтесь внутрь, док, вы собираетесь доехать до Картона, не так ли?
   Мы надели ветровки на молнии, и вертолет бесшумно взмыл в бледно-малиновое небо. Я сел рядом с Фортом, глядя вниз сквозь бледно-лиловые облака на узор Дарковера, раскинувшийся подо мной.
   - Кендрикс забавно посмотрел на меня, док. Что его кусает?
   - Он знает Джея Эллисона уже восемь лет, - тихо сказал Форт, - и до сих пор не узнал вас.
   Но, к моему большому облегчению, мы оставили это в покое и вообще больше обо мне не говорили. Пока мы летели под безмолвными жужжащими лезвиями, поворачиваясь спиной к заселенной местности, лежащей рядом с Торговым городом, мы говорили о самом Дарковере. Форт рассказал мне о лихорадке следопытов и сумел дать мне некоторое представление о том, что такое фракция крови, и почему необходимо было уговорить пятьдесят или шестьдесят гуманоидов вернуться со мной, чтобы сдать кровь, из которой могли быть антитела, прежде всего выделяют, а затем синтезируют.
   Это было бы совершенно неслыханно, если бы я мог это сделать. Большинство следопытов никогда не касались земли за всю свою жизнь, за исключением случаев, когда они пересекали перевалы выше снежной линии. Ни дюжине из них, включая моих приемных родителей, которые с таким трудом вывели меня через Даммерунг, никогда не пересекали кольцо окружающих гор, отделявших их от остальной планеты. Люди иногда проникали в нижние леса в поисках следопытов. Это было одностороннее движение. Следователи так и не пришли их искать .
   * * * *
   Мы также говорили о некоторых из тех людей, которые пересекли горы в страну первопроходцев - те горы, которые первые земляне оскорбительно окрестили Геллерами, попытавшись пролететь над ними на чем-то ниже или медленнее космического корабля. (Даркованское название Хеллеров было еще более явным и даже в переводе неповторимым.)
   "А как насчет этой команды, которую вы выбрали? Они не земляне?
   Форт покачал головой. "Было бы убийством отправить кого-то, кто узнаваем в Терране, к Хеллерам. Вы же знаете, как дорожники относятся к чужакам, проникающим в их страну. Я знал. Форт продолжил: "Тем не менее, с вами будут два террана".
   - Они не знают Джея Эллисона? Я не хотел быть обремененным кем-либо - ни кем - кто знал бы меня или ожидал, что я буду вести себя как мое забытое другое я.
   "Кендрикс вас знает, - сказал Форт, - но я буду совершенно правдив. Я никогда хорошо не знал Джея Эллисона, разве что по работе. Я знаю много вещей - за последние пару дней - которые всплыли во время гипнотических сеансов, о которых он и не подумал бы рассказать мне или кому-либо еще сознательно. И это подпадает под определение профессиональной уверенности - даже от вас. И по этой причине я посылаю Кендрикса с собой, и вам придется рискнуть, что он вас узнает. Там внизу не Картон?
   * * * *
   Картон лежал у отдаленных предгорий Геллеров, древний, раскинувшийся и приземистый, и выжженный коричневой пылью пяти тысяч лет. Дети выбежали посмотреть на вертолет, когда мы приземлились недалеко от города; немногие самолеты когда-либо летали достаточно низко, чтобы их можно было увидеть, рядом с Хеллерсом.
   Форт отправил свою команду вперед и припарковал их в заброшенном огромном месте на окраине города, которое когда-то могло быть складом или разрушенным дворцом. Внутри находилась пара грузовиков, разобранных до каркаса и платформы, как и все машины, доставляемые через космос с Терры. Там были вьючные животные, темные очертания во мраке. В упорядоченном беспорядке были сложены ящики, а в дальнем конце горел костер, и пятеро или шестеро мужчин в дарковской одежде - рубашки с широкими рукавами, плотно завернутые бриджи, низкие сапоги - сидели на корточках и разговаривали. Они встали, когда Форт, Кендрикс и я подошли к ним, и Форт неуклюже поприветствовал их на дарковском с плохим акцентом, затем переключился на терранский стандарт, позволив одному из мужчин перевести для себя.
   Форт представил меня просто как "Джейсон", по обычаю Даркова, и я осмотрел мужчин одного за другим. Раньше, когда я лазал ради развлечения, мне нравилось выбирать себе людей; но тот, кто подобрал эту команду, должно быть, знал свое дело.
   Трое были горными даркованами, худощавыми смуглыми мужчинами, похожими друг на друга, чтобы быть братьями; Через некоторое время я узнал, что они на самом деле были братьями, Ялмар, Гарин и Вардо. Все трое были намного выше шести футов, и Ялмар стоял на голову выше своих братьев, которых я так и не научился отличать друг от друга. Четвертый мужчина, рыжеволосый, был одет лучше остальных и был представлен как Леррис Райденау - двойное имя, указывающее на высшую дарковскую аристократию. Он выглядел достаточно мускулистым и проворным, но руки у него были подозрительно ухоженными для горца, и мне стало интересно, сколько у него было опыта.
   Пятый человек пожал мне руку, разговаривая с Кендриксом и Фортом, как со старыми друзьями. "Разве я не знаю тебя откуда-то, Джейсон?"
   Он выглядел дарковцем и носил одежду даркована, но Форт предупредил меня, и атака казалась лучшей защитой. - Разве ты не землянин?
   - Мой отец был, - сказал он, и я понял; ситуация не то чтобы необычная, но щекотливая на такой планете, как Дарковер. Я небрежно сказал: "Возможно, я видел вас в штаб-квартире. Но я не могу вас определить.
   "Меня зовут Рэйф Скотт. Я думал, что знаком с большинством профессиональных гидов Дарковера, но, признаюсь, я не особо увлекаюсь Хеллерсами, - признался он. - Какой дорогой мы пойдем?
   Меня втянуло в середину группы мужчин, я взял одну из маленьких сладковатых сигарет Даркована и просмотрел план, который кто-то нацарапал на верхней части упаковочного ящика. Я взял карандаш у Рейфа и, склонившись над футляром, набросал грубую карту местности, которую так хорошо помнил с детства. Я мог быть сбит с толку фракциями крови, но когда дело доходило до лазания, я знал, что делаю. Рейф, Леррис и братья Даркован столпились позади меня, чтобы рассмотреть набросок, и Леррис провел длинным ногтем по указанному мной маршруту.
   - У вас здесь довольно плохая высота, - сказал он застенчиво, - а в походе 'Нарр на нас здесь напали следопыты, а на этих уступах драться было плохо.
   Я посмотрел на него с новым уважением; изящные руки или нет, он, очевидно, знал страну. Кендрикс похлопал бластером по бедру и мрачно сказал: - Но это не кампания "Нарра". Я бы хотел, чтобы на нас напали какие-нибудь следопыты, пока это у меня есть.
   - Но вы его не получите, - сказал голос позади нас, резкий властный голос. "Сними этот пистолет, чувак!"
   Кендрикс и я повернулись вместе, чтобы увидеть говорящего; высокий молодой даркованец, все еще стоящий в тени. Новичок обратился ко мне напрямую:
   "Мне сказали, что вы терранец, но вы понимаете следопытов. Вы ведь не собираетесь использовать против них ядерное или термоядерное оружие?
   И я вдруг понял, что теперь мы находимся на дарковской территории и что мы должны считаться с дарковским ужасом перед огнестрельным оружием или любым другим оружием, которое выходит за пределы вытянутой руки человека, который им владеет. Простая тепловая пушка в соответствии с этическим кодексом даркована так же предосудительна, как супер-кобальтовый истребитель планет.
   Кендрикс запротестовал: "Мы не можем путешествовать без оружия через страну первопроходцев! Мы можем столкнуться с враждебными бандами существ, и они отвратительны с этими длинными ножами, которые они носят!
   Незнакомец спокойно сказал: "Я не возражаю против того, чтобы вы или кто-либо другой носил с собой нож для самообороны".
   - Нож ? У Кендрикса перехватило дыхание, чтобы зарычать. - Послушай, ты, пучеглазый сукин сын, ты вообще за кого себя возомнил?
   - пробормотали дарковцы. Человек в тени сказал: "Регис Хастур".
   Кендрикс вытаращил глаза. Мои собственные глаза могли бы лопнуть, но я решил, что пришло время взять на себя ответственность, если я когда-либо собирался это сделать.
   Я зачитал: "Хорошо, это мое шоу. Бак, дай мне пистолет.
   Несколько секунд он гневно смотрел на меня, а я думала, что буду делать, если он этого не сделает. Затем медленно расстегнул ремни и протянул его мне, прикладом вперед.
   Я никогда не понимал, насколько раздетым выглядит человек из Космических сил без своего бластера. Я балансировал им на ладони в течение минуты, пока Регис Хастур не вышел из тени. Он был высокого роста, с рыжеватыми волосами и светлой кожей дарковской аристократии, а на его лице была какая-то неопределенная печать - то ли высокомерие, то ли сознание того, что хастуры правили этим миром веками, задолго до того, как терраны принесли с собой корабли, торговлю и Вселенная к их дверям. Он смотрел на меня так, как будто одобрял меня, и это было на шаг хуже, чем в предыдущей ситуации.
   Итак, используя уважительную даркованскую идиому обращения к начальнику (которым он и был), но сохраняя голос жестким, я сказал: "В любом походе есть только один лидер, лорд Хастур. На этом, я это. Если вы хотите обсудить, носим ли мы оружие или нет, я предлагаю вам обсудить это со мной наедине - и позвольте мне отдать приказы".
   Один из даркованцев ахнул. Я знал, что меня могли ограбить. Но со смешанным набором мужчин я должен был быстро захватить лидерство, иначе меня отправили в никуда. На это я тоже не дал Регису Хастуру возможности ответить; Я сказал: "Вернись сюда. Я все равно хочу с тобой поговорить".
   Он пришел, и я вспомнил, что нужно дышать. Я направился к довольно пустынному углу огромного места, повернулся к нему и спросил: "Что до тебя - что ты здесь делаешь? Ты не собираешься идти с нами через горы?
   Он спокойно встретил мой хмурый взгляд. "Конечно".
   Я застонал. "Почему? Ты внук регента. Важные люди не берутся за такую опасную работу. Если с тобой что-нибудь случится, это будет моя ответственность! У меня будет достаточно хлопот, думал я, и без того, чтобы пасти одну из самых почитаемых Личностей на всей проклятой планете! Я не хотел, чтобы рядом был кто-то, перед кем нужно было заискивать, откладывать или даже слушать.
   Он слегка нахмурился, и у меня сложилось неприятное впечатление, что он знает, о чем я думаю. - Во-первых, это будет что-то значить для следопытов, не правда ли, иметь с собой хастура, который требует этой услуги?
   Это определенно было бы. Следопыты мало обращали внимания на обычных людей, за исключением того, что считали их хорошей добычей для грабежа, когда они приходили без приглашения в страну следопытов. Но они, при всем Дарковере, почитали Хастуров, и это был тонкий момент дипломатии - если даркованы пришлют своего самого важного лидера, они могут его послушаться.
   - Во-вторых, - продолжил Регис Хастур, - дарковане - мои люди, и я должен вести за них переговоры. В-третьих, я знаю наречие следопытов - не очень хорошо, но немного говорю на нем. И в-четвертых, я всю жизнь лазил по горам. Чисто на любителя, но уверяю вас, я не буду вам мешать.
   Я мало что мог сказать на это. Казалось, он рассмотрел все пункты - или все пункты, кроме одного, и через минуту проницательно добавил: - Не беспокойтесь; Я совершенно согласен, чтобы вы взяли на себя ответственность. Я не буду претендовать на привилегию.
   Пришлось довольствоваться этим.
   * * * *
   Дарковер - цивилизованная планета с достаточно высоким уровнем жизни, но это не механизированная и не технологическая культура. Люди не занимаются добычей полезных ископаемых и не строят фабрики, а те немногие, которые были основаны предприимчивостью терранов, никогда не были очень успешными; за пределами Терранского Торгового Города машины или современный транспорт почти неизвестны.
   Пока другие люди проверяли и загружали припасы, а Рэйф Скотт вышел, чтобы связаться с некоторыми своими друзьями и договориться о последних деталях, я сел с Фортом, чтобы запомнить медицинские детали, которые я должен так четко изложить сторожам.
   "Если бы мы только могли сохранить ваши медицинские знания!"
   "Проблема в том, что быть врачом мне не подходит", - сказал я. Я почувствовал нелепо легкое сердце. Там, где я сидел, я мог поднять голову и рассмотреть панораму черновато-зеленых предгорий, лежащих за Картоном, и отыскать каменные дороги, похожие на тоненькую белую ленточку, по которым мы могли следовать на первом этапе пути. Форт явно не разделял моего энтузиазма.
   - Знаешь, Джейсон, есть одна реальная опасность...
   - Ты думаешь, меня волнует опасность? Или ты боишься, что я стану... безрассудным?
   "Не совсем. Это не физическая опасность, Джейсон. Это эмоциональная или, скорее, интеллектуальная опасность".
   - Черт, ты что, не знаешь никакого языка, кроме этой психопатической болтовни?
   - Дай мне закончить, Джейсон. Джей Эллисон, возможно, был подавленным, чрезмерно контролируемым, но вы очень импульсивны. У тебя нет балансира, если можно так выразиться. И если вы подвергаетесь слишком большому риску, ваше скрытое альтер-эго может выйти на поверхность и взять верх исключительно из чувства самосохранения".
   - Другими словами, - сказал я, громко смеясь, - если я напугаю эту плюшевую рубашку Эллисон, он может начать шевелиться в своей могиле?
   Форт кашлянул, подавил смех и сказал, что это один из способов выразить это. Я ободряюще похлопал его по плечу и сказал: "Забудьте об этом, сэр. Я обещаю быть благочестивым, трезвым и трудолюбивым, но есть ли закон, запрещающий получать удовольствие от того, что я делаю?"
   Кто-то выскочил из дворцово-складского помещения и закричал на меня. "Джейсон? Проводник здесь, - и я встал, одарив Форта последней ухмылкой. "Не беспокойтесь. Скатертью дорога Джею Эллисону, - сказал я и вернулся к другому проводнику, которого они выбрали.
   И я чуть не отступил, когда увидел гида. Для гида была женщина.
   Она была мала для дарковской девушки, худощавого телосложения, такое тело можно было бы назвать мальчишеским или жеребячьим, но уж точно не женственным на первый взгляд. Коротко стриженные кудри, иссиня-черные и тонкие, отбрасывали едва заметные тени на квадратное загорелое лицо, а глаза были так густо обрамлены тяжелыми темными ресницами, что я не мог угадать их цвета. Ее нос был курносым и мог выглядеть причудливо, но вместо этого был странно высокомерным. Рот у нее был широкий, а подбородок круглый, и вообще я отмахнулся от нее, как от некрасивой женщины.
   Она подняла ладонь и довольно угрюмо сказала: "Кайла-Рейнич, бесплатная Амазонка, лицензированный гид".
   Я ответила на этот жест кивком, нахмурившись. Гильдия свободных амазонок входила практически во все мужские области, но гильдия горных проводников казалась несколько странной даже для амазонки. Она казалась достаточно жилистой и подвижной, ее тело под тяжелой, похожей на одеяло одеждой, было почти таким же худощавым в бедрах и плоской грудью, как мое собственное; только стройные длинные ноги были однозначно женственными.
   Другие мужчины проверяли и загружали припасы; Я заметил краем глаза, что Регис Хастур в свою очередь поднимал тюки вместе с остальными. Я сел на еще нетронутые мешки и жестом пригласил ее сесть.
   - У тебя был опыт походов? Мы идем в Хеллерс через Даммерунг, а это тяжело даже для профессионалов".
   Она сказала ровным невыразительным голосом: "В прошлом году я была с земной картографической экспедицией на Южном полярном хребте".
   "Вы когда-нибудь были в "Хеллерс"? Если со мной что-нибудь случится, сможешь ли ты благополучно провести экспедицию обратно в Картон?
   Она посмотрела на свои обрубленные пальцы. - Я уверена, что смогу, - сказала она наконец и начала подниматься. "В том, что все?"
   - Еще одно... - я жестом велел ей оставаться на месте. - Кайла, ты будешь одной женщиной среди восьми мужчин...
   Курносый нос сморщился; - Я не жду, что ты залезешь в мои одеяла, если ты это имеешь в виду. Надеюсь, этого нет в моем контракте!
   Я почувствовал, как горит мое лицо. Черт бы побрал девушку! - Во всяком случае, не в моем, - отрезал я, - но я не могу отвечать за семерых других мужчин, большинство из которых - горные головорезы! Даже говоря это, я задавался вопросом, почему я беспокоюсь об этом; конечно, свободная амазонка могла бы защитить свою добродетель или нет, если бы захотела, без моей помощи. Пришлось извиняться, добавив: "В любом случае ты будешь мешать - драк я тоже не хочу!"
   Она издала низкий звук веселья. - Безопасность в количестве, и - вы знакомы с физиологическим воздействием больших высот на мужчин, привыкших к низким? Внезапно она запрокинула голову, и скрытый звук превратился в свободный и веселый смех. "Джейсон, я свободная амазонка, а это значит - нет, я не стерилизована, хотя некоторые из нас стерилизованы. Но даю слово, я не буду создавать неприятностей какого-либо узнаваемо женского рода. Она встала. - А теперь, если вы не возражаете, я хотел бы проверить горное снаряжение.
   Ее глаза все еще смеялись надо мной, но, как ни странно, я совсем не возражал. В ее поведении был освежающий элемент.
   * * * *
   В ту ночь мы отправились в путь на удивление покосившимся маленьким трейлером. Вьючных животных погрузили в один грузовик, и им это не понравилось. У нас был еще один разобранный грузовик с припасами. Древние каменные дороги, изрытые кое-где паводковыми водами и илом десятилетий, не предназначались ни для каких путешествий, кроме ног людей или животных. Мы миновали крошечные деревушки и отдаленные загородные поместья, а также несколько уединенных башен, где матричная механика работала наедине с тайными науками Дарковера, башен из матового камня, которые иногда сияли в темноте, как голубые маяки.
   Кендрикс водил грузовик, перевозивший животных, и это его забавляло. Рейф и я по очереди вели другой грузовик, разделив широкое переднее сиденье с Регисом Хастуром и девушкой Кайлой, в то время как другие мужчины заняли места между ящиками и мешками сзади. Однажды, когда Рейф сидел за рулем, а девушка дремала, накрыв лицо пальто, чтобы спрятаться от палящего солнца, Регис спросил меня: "На что похожи города-тропы?"
   Я пытался сказать ему, но я никогда не был хорош в том, чтобы сводить вещи к описаниям, и когда он обнаружил, что я не расположен говорить, он замолчал, и я мог свободно задремать над тем, что я знал о следопытах и их мире. .
   Природа кажется одинаковой во всех обитаемых мирах, склоняясь к экономичности и простоте человеческой формы. Прямая осанка, свободные руки, отставленный большой палец, чувствительность палочек и колбочек сетчатки к цвету, развитие речи и длительное родительское воспитание - эти вещи кажутся необходимыми для роста цивилизации и, в конце концов, означают человек . За исключением незначительных вариаций в зависимости от климата или продуктов питания, житель Мегеры или Дарковера неотличим от землянина или сирианца; различия в основном культурные, и иногда изолированная культура мутирует в странном направлении или остается, атавистами, где-то на полпути к вершине лестницы эволюции, которая, по крайней мере на известных планетах, до сих пор считает homo sapiens самым сложным из формы природы.
   Следопыты были местом остановки, которое оказалось живучим. Когда основной поток эволюции на Дарковере оставил деревья бороться за существование на земле, некоторые остались позади. Эволюция для них не прекратилась, но развился homo arborens ; ночные, нисталопические гуманоиды, жившие в бескрайних лесах.
   Грузовик ударился о плохие, разбитые дороги. Ветер был холодный - в грузовике, простом транспортном средстве, не было таких изысков роскоши, как окна. Я резко проснулся - что за ерунду я надумал? Смутные идеи об эволюции закружились в моем мозгу, как лопнувшие пузыри - следопыты? Они были просто следопытами, кто мог их объяснить? Джей Эллисон, может быть? Рейф повернул голову и спросил: "Где мы остановимся на ночь? Уже темнеет, а нам нужно разобрать все это снаряжение!" Я встрепенулся и снова взялся за дело экспедиции.
   Но когда грузовики были припаркованы, палатка поставлена, вьючные животные разгружены и заковыляли, и приступили к сбору снаряжения, - когда все это было сделано, я лежал без сна, прислушиваясь к тяжелому храпу Кендрикса, но сам боялся спать. Когда я дремала в грузовике, на меня нашло странное помрачение сознания... я, но не я, дремлющий над мыслями, которые я не признавал своими. Если бы я спал, кем бы я был, когда проснусь?
   * * * *
   Мы разбили лагерь в излучине огромной реки, широкой и мелкой, без мостов; река Кадарин, традиционно являвшаяся точкой невозврата для людей Дарковера. Река питается океанскими приливами, и нам пришлось бы ждать малой воды, чтобы пересечь ее. За рекой лежали густые леса, а за лесами склоны Геллеров, поднимавшиеся все выше и выше; и каждая их складка и каждая долина были до краев заполнены лесом, и в лесах жили следопыты.
   Но хотя вся эта страна была густо населена окраинными колониями и гнездами, но торговаться ни с одним из них было бы бесполезно; мы должны иметь дело со Стариком из Северного Гнезда, где я провел так много своих детских лет.
   С незапамятных времен следопыты - обычно безобидные - держали строгие границы между своими землями и землями землян. Они никогда не выходили за пределы Кадарина. С другой стороны, почти любой человек, отважившийся проникнуть на их территорию, таким образом становился хорошей добычей для нападения.
   У некоторых горцев Даркова были торговые договоры с путниками; они обменивали одежду, кованые металлы, мелкие орудия на орехи, кору на красители и некоторые листья и мох на лекарства. В свою очередь, следопыты разрешили им охотиться в лесных угодьях без домогательств. Но другие люди, заходившие на территорию следопытов, рисковали подвергнуться безжалостным набегам; следопыты были не кровожадны, и не убивали ради убийства, а нападали стаями по два-три десятка, и их добычу раздевали и отбирали все переносимое.
   Путешествие по их стране было бы опасным....
   * * * *
   Солнце было высоко, прежде чем мы достигли лагеря. Пока остальные упаковывали последние пожитки, готовясь к седлу, я дал девушке Кайле задание подготовить рюкзаки, которые мы будем нести после того, как тропы станут слишком плохими даже для вьючных животных, и пошел стоять у кромки воды. , проверяя глубину брода и поглядывая вверх на затянутые дымом трещины между пиком и пиком.
   Мужчины упаковывали небольшую палатку, которую мы будем использовать в лесу, передвигаясь с изрядной долей шалости и некоторой оживленной суеты. Они были хорошей командой, как я уже понял. Рейф, Леррис и трое братьев Даркован были неутомимыми, веселыми и закаленными в горах. На Кендрикса, явно не в своей тарелке, можно было безоговорочно положиться, чтобы он выполнял приказы, и я чувствовал, что могу прибегнуть к нему. Как ни странно, сам факт того, что он был терранцем, смутно утешал меня, тогда как я ожидал, что это будет неприятно.
   Девушка Кайла была еще чем-то неизвестным. Она была слишком напряженной и тихой, работала в свое удовольствие, но редко говорила хоть словом - мы еще не были в горах. Пока что она была тихой и обидчивой со мной, хотя с даркованами казалась вполне естественной, и я оставил ее в покое.
   "Привет, Джейсон, пошевеливайся", - крикнул кто-то, и я пошел обратно к поляне, щурясь на солнце. Было больно, и я осторожно коснулась своего лица, внезапно осознав, что произошло. Вчера, ехав в незакрытом грузовике, и сегодня утром, не привыкший к палящему солнцу этих широт, я не принял надлежащих мер предосторожности, и мое лицо покраснело от солнечных ожогов. Я подошел к Кайле, которая привязывала последнюю ношу к одному из вьючных животных, что она делала достаточно эффективно.
   Она не стала ждать, пока я спрошу, а оценила ситуацию, бросив насмешливый взгляд мне в лицо. "Солнечный ожог? Положите немного этого на него. Она достала тюбик белого вещества; Я неумело покрутил наверху, а она взяла его у меня, выдавила на ладонь и сказала: "Стой на месте и наклони голову".
   Она эффективно размазала смесь по моему лбу и щекам. Было холодно и хорошо. Я начал было благодарить ее, но прервался, когда она расхохоталась. - В чем дело?
   "Вы должны видеть себя!" - булькнула она.
   Я не был удивлен. Без сомнения, у меня был гротескный вид, и, несомненно, она имела право смеяться над этим, но я нахмурился. Больно. Намереваясь поставить все на свои места, я спросил: "Ты компенсировал альпинистские нагрузки?"
   "Все, кроме постельного белья. Я не была уверена, сколько можно позволить, - сказала она. "Джейсон, у тебя есть повязка на глаза, когда попадешь в снег?" Я кивнул, и она строго проинструктировала меня: "Не забывай их. Снежная слепота, даю вам слово, еще неприятнее, чем солнечный ожог, и очень болезненна!
   "Черт возьми, девочка, я не дурак!" Я взорвался.
   Она сказала снова своим бесстрастным монотонным тоном: "Тогда тебе следовало бы знать лучше, чем обгореть на солнце. Вот, положи это в карман, - она протянула мне тюбик крема от загара, - может быть, мне лучше проверить кое-кого из остальных и убедиться, что они не забыли. Она ушла, не сказав больше ни слова, оставив у меня неприятное ощущение, что она лучше всех отделалась, что она считает меня безответственным шалопаем.
   Форт сказал почти то же самое...
   Я приказал братьям-даркованам подгонять вьючных животных через самую узкую часть брода и жестом показал Корусу и Кайле, чтобы они ехали по обеим сторонам Кендрикса, которые могли не знать о бурлящем предательском течении горной реки. Рейф не мог заставить свою взбалмошную лошадь броситься в воду; наконец он спешился, снял сапоги и повел существо по скользким камням. Я переправился последним, двигаясь рядом с Регисом Хастуром, опасаясь опасностей и обиженно думая, что никому, столь важному для политики Дарковера, нельзя рисковать в такой миссии. Да ведь если бы легат терранов (немыслимо!) поехал с нами, его бы окружили телохранители, сотрудники секретной службы и десятки мер предосторожности от несчастного случая, убийства или злоключения.
   Весь этот день мы ехали вверх, разбив лагерь в самом дальнем месте, где только можно было проехать с вьючными животными или верхом. Восхождение на следующий день приведет к опасным тропам, по которым мы должны идти пешком. Мы разбили удобный лагерь, но, признаюсь, я плохо спал. У Кендрикса, Лерриса и Рейфа ослепляла головная боль от солнца и разреженного воздуха; Я больше привык к этим условиям, но чувствовал неприятное давление, и в ушах звенело. Регис высокомерно отрицал какой-либо дискомфорт, но он непрерывно стонал и кричал во сне, пока Лерис не ударил его ногой, после чего он замолчал и, как я опасался, потерял сон. Кайла казалась наименее затронутой из всех; вероятно, она находилась на больших высотах дольше, чем любой из нас. Но под глазами были темные круги.
   Однако никто не жаловался, пока мы готовились к последнему долгому подъему вверх. Если нам повезет, мы сможем пересечь Даммерунг до наступления темноты; по крайней мере, сегодня ночью мы должны разбить лагерь недалеко от перевала. Наш лагерь был разбит на последнем ровном месте; мы частично привязали вьючных животных, чтобы они не уходили слишком далеко, и оставили для них достаточно еды, и спрятали все, кроме самого необходимого легкого снаряжения. Когда мы готовились двинуться вверх по крутой узкой тропе - чуть больше, чем по кроличьей дорожке, - я взглянул на Кайлу и заявил: "Мы будем работать с веревкой с первого отрезка. Начиная сейчас.
   Один из братьев Даркован посмотрел на меня с презрением. - Называете себя горцем, Джейсон? Ведь моя маленькая дочка могла взобраться по этой дорожке, даже не толкнув ее сзади!
   Я вздернул подбородок и уставился на него. "Камни непростые, а некоторые из этих мужчин вообще не привыкли работать с веревкой. Мы могли бы также привыкнуть к этому, потому что, когда мы начнем работать вдоль уступов, я не хочу, чтобы кто-то не знал, как это сделать".
   Им это все равно не нравилось, но никто больше не протестовал, пока я не направил огромных Кендриков в центр второй веревки. Он злобно посмотрел на легкую нейлоновую леску и с некоторым опасением спросил: "Не лучше ли мне идти последним, пока я не пойму, что делаю? Зажатый между вами двумя, я способен сделать что-нибудь чертовски глупое!
   Ялмар расхохотался и сообщил ему, что центральное место на канате из трех человек всегда предназначалось для слабаков, новичков и любителей. Я ожидал, что гнев Кендрикса вспыхнет: здоровенный космический воин и великан-дарковец уставились друг на друга, затем Кендрикс только пожал плечами и завязал веревку на поясе. Кайла предупредила Кендрикса и Лериса, чтобы они не смотрели вниз с уступов, и мы начали.
   Первый участок был почти слишком простым, четкая тропа петляла все выше и выше на пару миль. Остановившись на мгновение, чтобы передохнуть, мы могли повернуться и увидеть всю долину, раскинувшуюся под нами. Постепенно тропа становилась круче, местами наклоняясь почти под углом 50 градусов, и была усеяна гравием, рыхлой скалой и сланцем, так что мы осторожно ставили ноги, наклоняясь вперед, чтобы ухватиться за поручни и закрепиться на камнях. Я тщательно проверил каждый валун, так как любой вес, приложенный к неустойчивой скале, мог сместить его на кого-нибудь внизу. Один из братьев Даркован - мне показалось, Вардо - был позади меня, разделенный десятью или двенадцатью футами провисшей веревки, и дважды, когда его ноги скользили по гравию, он спотыкался и неприятно дергал меня. То, что он пробормотал, было совершенной правдой; на таких склонах, где падение и так неопасно, лучше работать без страховки; затем промах не беспокоил никого, кроме туфельки. Но я выяснял то, что хотел знать: каких альпинистов мне приходилось вести через Хеллеры.
   Вдоль утеса тропа сужалась по горизонтали, ведя по уступу шириной в фут, нависавшему над отвесным обрывом в пятьдесят футов и покрытому рыхлым сланцем и кустарничками. Ничего, конечно, для опытного альпиниста - уступ шириной в фут вполне может быть четырехполосным шоссе. Кендрикс нервно пошутил над канатоходцем, но когда подошла его очередь, он уверенно пробрался, не теряя равновесия. Любители - Леррис Райденау, Реджис, Рэйф - без колебаний подошли, но я задавался вопросом, насколько хорошо они справились бы на менее безопасной высоте; для настоящего альпиниста тропа - это тропа, будь то на лугу, над двухфутовым обрывом, тридцатифутовым уступом или отвесной горной стеной в трех милях выше первого уровня.
   После пересечения уступа идти было труднее. Более крутая тропа, местами почти незаметная, вела между густым кустарником и нависающими деревьями, поросшими густым лесом. Кое-где их искривленные корни загораживали тропу; в других устойчивый рост оттеснил камни и грязь. Нам пришлось пробираться через заросли подлеска, которые ничего не значили бы для следопыта, но которые заставляли наши привыкшие к земле тела ныть от усилия перелезть через них; а однажды путь был полностью перекрыт баррикадой из спутанных сухих веток, снесенных паводковыми водами после внезапной оттепели или ливня. Нам пришлось мучительно обходить его по трехсотфутовому каменному обвалу, который мы могли преодолевать только по одному, как крабы, наклоняясь вдвое, чтобы удержать равновесие; и никто не жаловался теперь на веревку.
   К полудню я понял, что мы не одни на склоне.
   Сначала это было не более чем проблеск движения краем глаза, тень тени. В четвертый раз, когда я увидел это, я тихо позвал Кайлу: "Что-нибудь видишь?"
   "Я уже начал думать, что это мои глаза или высота над уровнем моря. Я видел, Джейсон.
   "Ищите место, где мы можем сделать перерыв", - приказал я. Мы карабкались по неглубокому уступу, едва заметное трепетание в зарослях карабкалось вместе с нами по обеим сторонам. Я пробормотал девушке: "Я буду рад, когда мы избавимся от этого. По крайней мере, мы сможем увидеть, что нас ждет!"
   "Если дело доходит до драки, - неожиданно сказала она, - я лучше буду драться на гравии, чем на льду".
   * * * *
   Над подъемом раздался рев; Кайла качнулась и балансировала на заклиненном камнем корне дерева, прижала рот к ладоням и крикнула: "Рапидс!"
   Я подтянулся к краю обрыва и остановился, глядя вниз в узкий овраг. Здесь узкая тропа, по которой мы шли, была пересечена и затемнена глубокими ревущими порогами горного ручья.
   Менее двадцати футов в поперечнике, он кувыркался ледяным потоком, почти водопадом, падающим с края утеса над нами. Он прорезал ущелье пяти футов глубиной в горном склоне и с ревом рухнул вниз с грохотом, от которого у меня закружилась голова. Это выглядело внушительно; любой, кто ступил бы в нее, был бы сбит с ног в считанные секунды и унесен силой течения на тысячу футов вниз по склону горы.
   Рейф осторожно перебрался через изрытый край канала, который он прорезал, и осторожно нагнулся, чтобы зачерпнуть ладонью воды и выпить. "Уф, здесь холоднее, чем в девятом аду Зандру. Должен спускаться прямо с ледника!
   Так и было. Я вспомнил тропу и вспомнил место. Кендрикс присоединился ко мне у кромки воды и спросил: "Как мы переправимся?"
   - Я не уверен, - сказал я, изучая мчащийся белый поток. Наверху, примерно в двадцати футах от того места, где мы сгрудились на склоне, толстые ветви огромных деревьев нависали над порогами, их длинные корни частично обнажились, искривились и искривились повторяющимися наводнениями; и между этими деревьями качался один из причудливых разводных мостов путников, висевший всего в десяти футах над водой.
   Даже я никогда не учился управлять одним из этих разводных мостов без посторонней помощи; человеческие руки больше не подходят для брахиации. Возможно, однажды мне это удалось; но в настоящее время, если не считать отчаянного последнего средства, об этом не могло быть и речи. Рэйф или Леррис, которые были легко сложены и акробатичны, вероятно, могли бы сделать это как простой трюк на уровне, в поле; на крутом и каменистом склоне горы, где падение могло означать падение на тысячу футов вниз по потоку, я сомневался в этом. Мост следопытов был отключен... но какой еще был выбор?
   Я поманил Кендрикса, человека, которому в тот момент я был больше всего склонен доверить свою жизнь, и сказал: "Это выглядит непреодолимым, но я думаю, что двое мужчин могли бы пересечь реку, если бы твердо стояли на ногах. Остальные могут держать нас на веревках на случай, если нас сбивают с ног. Если мы сможем добраться до противоположного берега, мы сможем протянуть перила из этого выступа скалы, - я указал, - и остальные смогут переправиться по нему. Первые мужчины будут единственными, кто подвергнется риску. Хочу попробовать?"
   Мне больше понравилось, что он не сразу ответил, а подошел к краю оврага и заглянул в каменистую пропасть. Несомненно, если бы мы были сбиты с ног, все семеро других могли бы снова поднять нас; но не раньше, чем мы сильно разбились о скалы. И снова я уловил эту неуловимую тень движения в хворосте; если бы следопыты выбрали момент, когда мы были наполовину в пороге, наполовину вне порога, мы были бы смехотворно уязвимы для нападения.
   - Нам бы проще достать перилу, - сказал Ялмар и достал из рюкзака одну запасную. Он скрутил его, сделав петлю на одном конце, и, ненадежно встав на край порога, направил его к выступу скалы, который мы выбрали в качестве фиксированной точки. "Если я смогу справиться с этим..."
   Веревка оборвалась, и Ялмар смотал ее и снова накинул петлю. Он предпринял еще три безуспешных попытки, прежде чем, наконец, затаив дыхание, мы увидели, как петля натягивается на каменный выступ. Аккуратно, натянув леску, мы смотрели, как она растягивается над порогами. Узел затянулся, завязался. Ялмар усмехнулся и выдохнул.
   - Вот, - сказал он и сильно дернул веревку, проверяя ее долгим сильным натяжением. Каменный выступ с резким треском сломался, раскололся и полностью рухнул в пороги, внезапный рывок едва не сбил Яльмара с ног. Валун катился с сильным всплеском все быстрее и быстрее вниз по горе, увлекая за собой веревку.
   Мы просто стояли и смотрели на минуту. Ялмар ужасно выругался на нецензурной мерзости горного языка, и его братья присоединились к ним. "Как, черт возьми, я должен был знать, что скала расколется?"
   "Лучше, чтобы он разделился сейчас, чем тогда, когда мы зависели от него", - флегматично сказала Кайла. "У меня есть идея получше." Говоря это, она отвязывалась от веревки и завязывала одну из запасных узлом через пояс. Другой конец веревки она передала Леррису. "Держись за это", - сказала она и выскользнула из ветрозащитного одеяла, стоя в тонком свитере, дрожа. Она расстегнула ботинки и бросила их мне. - А теперь подними меня на свои плечи, Хьялмар.
   Слишком поздно я догадался о ее намерениях и закричал: "Нет, не пытайся!.." Но она уже вскарабкалась на неустойчивую жердочку на плечах большого даркована и в полете ухватилась за самую нижнюю петлю мостика следопытов. Она повисла там, слегка и тошнотворно покачиваясь, когда свободные лианы поддались ее весу.
   - Ялмар - Леррис - тащите ее вниз!
   - Я легче любого из вас, - пронзительно крикнула Кайла, - и недостаточно здорова, чтобы на веревках можно было ехать! Ее голос несколько дрожал, когда она добавила: - ...и держись за эту веревку, Леррис! Если ты потеряешь его, я сделаю это напрасно!
   Она ухватилась за петлю виноградной лозы и потянулась свободной рукой к следующей петле. Теперь она качалась над краем кипящих порогов. Молча, я жестом приказал остальным рассредоточиться чуть ниже - не то чтобы ей что-нибудь могло помочь, если она упадет.
   Ялмар, наблюдая, как женщина набирает третью петлю, которая ужасно качалась из-за ее легкого веса, внезапно закричал: "Кайла, быстро! Петля дальше - не трогай следующую! Он изношен, прогнил насквозь!
   Кайла поднесла левую руку к правой на третьем витке. Она сделала длинный мах, промахнулась, снова замахнулась и, тяжело дыша, вцепилась в безопасную пятую петлю. Я смотрел, больной от страха. Проклятая девица должна была сказать мне, что она намеревалась.
   Кайла взглянула вниз, и мы мельком увидели ее лицо, блестящее от смеси крема от солнечных ожогов и пота, нарисованное с усилием. Ее крошечная покачивающаяся фигурка висела в двенадцати футах над белой бурлящей водой, и, если она потеряет хватку, только чудо сможет вытащить ее живой. Она висела там с минуту, слегка покачиваясь, затем начала длинные раскачивания взад-вперед. На третьем махе вперед она сделала длинный прыжок и ухватилась за последнюю петлю.
   Он ускользнул сквозь ее пальцы; другой рукой она сделала дикий рывок, и лиана резко прогнулась под ее тяжестью, пробежала сквозь пальцы и с резким щелчком разорвалась надвое. Она издала дикий вопль, когда он расступился, и отчаянно изогнулась в воздухе, приземлившись наполовину в порогах, наполовину вне порогов, но на дальнем берегу. Она вытянула ноги на сушу и присела там, промокшая до пояса, но в безопасности.
   * * * *
   Дарковане кричали от восторга. Я жестом показал Леррису, чтобы тот закрепил его конец веревки вокруг массивного корня дерева, и крикнул: "Ты ранен?" Она показала в пантомиме, что грохот воды заглушает слова, и наклонилась, чтобы застраховать свой конец веревки. На языке жестов я сделал ей жест, чтобы она убедилась в узлах; если кто-нибудь поскользнется, она не сможет нас удержать.
   Я сам потянул за веревку, чтобы проверить ее, и она крепко держалась. Я повесил ее сапоги себе на шею за шнурки, затем, схватившись за перила, мы с Кендрикс вошли в воду.
   Было еще холоднее, чем я ожидал, и мой первый шаг оказался чуть ли не последним; напор белой воды повалил меня на колени, и я барахтался и измерил бы свою длину, если бы не руки на перилах. Бак Кендрикс схватил меня, отпустив веревку, чтобы сделать это, и я в ярости выругался на него, пока мы снова вставали на ноги и боролись с набегающим течением. Пока мы боролись в бурлящей воде, я признался себе; мы бы никогда не перешли дорогу без веревки, за повязку которой Кайла рисковала жизнью.
   Дрожа, мы перебрались и вытащили себя. Я дал знак остальным переходить по двое, и Кайла схватила меня за локоть. "Джейсон..."
   - Позже, черт возьми! Мне пришлось закричать, чтобы меня услышали сквозь ревущую воду, когда я протянула руку, чтобы помочь Рейфу встать на уступ.
   - Это... не могу дождаться, - закричала она, сложив руки рупором и прокричав мне в ухо. Я повернулся к ней. " Что! "
   - Там ... следопыты - на верхнем уровне - этого моста! Я их видел! Они перерезали петлю!"
   Регис и Ялмар с трудом перебрались последними; Региса, легкого телосложения, сбило с ног, и Яльмар повернулся, чтобы схватить его, но я крикнул ему, чтобы он держался подальше - они все еще были связаны веревками, и если веревки запутаются, мы можем кого-нибудь утопить. Мы с Леррис спрыгнули вниз и вытащили Реджиса; он закашлялся, выплевывая ледяную воду, промокшую до нитки.
   Я сделал знак Леррису оставить перила, хотя мало надеялся, что они будут там, когда мы вернемся, и быстро огляделся, размышляя, что делать. Реджис, Рейф и я промокли насквозь; остальные намного выше колена. На такой высоте это было опасно, хотя мы еще не были достаточно высоко, чтобы беспокоиться об обморожении. Следопыты или не следопыты, мы должны меньше рисковать найти место, где мы могли бы разжечь огонь и высохнуть.
   - Там наверху - поляна, - коротко сказал я и поторопил их.
   * * * *
   Теперь было тяжело карабкаться по скале, и были места, где нам приходилось карабкаться за поручни и прижиматься к почти отвесной стене. Когда мы поднялись выше, поднялся сильный ветер, свистящий в густом лесу, свистящий в скалистых выступах и прокусывающий ледяными зубами нашу промокшую одежду. Кендриксу сейчас было тяжело, и я помогал ему, чем мог, но меня знобило от холода. Мы добрались до поляны, небольшого голого места на меньшей вершине, и я приказал двум братьям-даркованам, которые были самыми сухими, собрать сухой хворост и разжечь костер. Едва ли наступил закат, чтобы разбить лагерь; но к тому времени, когда мы достаточно высохнем, чтобы безопасно идти дальше, так и будет, так что я приказал поднять палатку, а затем сердито повернулся к Кайле.
   "Послушай, в другой раз не пробуй никаких опасных трюков, если тебе не приказано!"
   - Полегче с ней, - вмешался Регис Хастур, - без перил мы бы никогда не перешли дорогу. Хорошая работа, девочка".
   - Держись подальше от этого! - отрезал я. Это было правдой, но во мне закипела обида, когда простое угрюмое лицо Кайлы засияло под похвалой хастура.
   Дело в том, - я неохотно признал это, - что такой легковес, как Кайла, подвергался меньшему риску на мостике акробата, чем в таком ревущем потоке. Это не уменьшило моего раздражения; а вмешательство Региса Хастура и глупая ухмылка на лице девушки заставили меня закипеть.
   Я хотел еще расспросить ее о виде следопытов на мосту, но передумал. Нас избежали атаки на порогах, так что не исключено, что группа, не враждебная, просто наблюдала за нашим продвижением - может быть, даже знала, что мы выполняли мирную миссию.
   Но я ни на минуту не поверил. Если я что-то и знал о следопытах, так это то, что их вообще нельзя судить по человеческим меркам. Я пытался решить, что бы я сделал в качестве следопыта, но мой мозг в данный момент не работал так.
   Братья Даркованы разожгли костер, совершенно безрассудно не обращая внимания на наблюдающие глаза. Мне казалось, что боевой дух и выносливость дрожащей команды в данный момент важнее осторожности; а у ревущего костра, чувствуя, как моя промокшая одежда нагревается до пламени, и попивая кипящий горячий чай из кружки, казалось, что мы были правы. Снова появился оптимизм; Кайла, позволив Хьялмару одеть ей руки, натертые скользящими лианами, шутила с мужчинами о своем акробатическом подвиге.
   Мы разбили лагерь на вершине отдаленного рукава главного хребта Хеллерс, и перед нашими глазами раскинулся весь массивный хребет, окрашенный в миллионы цветов в лучах заходящего солнца. Зеленые, бирюзовые и розовые горы были еще красивее, чем я помнил. Уступ высокого склона, на который мы только что взобрались, заслонил от нас настоящий горный массив, и я увидел, как глаза Кендрикса расширились, когда он понял, что эта высокая вершина, которую мы только что освоили, была лишь первым шагом в стоящей перед нами задаче. . Впереди возвышался настоящий хребет, поросший густым лесом на нижних склонах, затем усеянный камнями и гранитом, словно ландшафт безвоздушной пустынной луны. А над скалой высились прямые стены, увенчанные слепящим снегом и льдом. С одной вершины стекал ледник, водопад, каскад, шокирующе застывший в движении. Я пробормотал вслух название горы, данное проводником, и перевел его остальным:
   "Стена вокруг света".
   - Хорошее название для этого, - пробормотал Леррис, подходя с кружкой в руке, чтобы посмотреть на гору. "Джейсон, на большую вершину никто никогда не поднимался, не так ли?"
   - Не могу вспомнить. У меня стучали зубы, и я вернулся к огню. Регис осмотрел далекий ледник и пробормотал: - Выглядит не так уж плохо. Там мог быть маршрут вдоль этого западного арета - Хьялмар, разве ты не был с экспедицией, которая поднялась и нанесла на карту Верхний Кимби?
   Гигант довольно гордо кивнул. "Мы были в сотне футов от вершины, затем налетела метель, и нам пришлось повернуть назад. Когда-нибудь мы покорим Стену вокруг света - это пытались, но никто так и не взобрался на вершину.
   - Никто и никогда не сможет, - уверенно заявил Леррис. - Здесь двести футов отвесной скалы, принц Регис, вам понадобятся крылья, чтобы подняться. А вот лавиноопасный уступ, который они называют Аллеей Ада...
   Кендрикс раздраженно вмешался: "Меня не волнует, пролезли ли его когда-нибудь или пролезут когда-нибудь, мы не собираемся лезть на него сейчас!" Он посмотрел на меня и добавил: "Надеюсь!"
   "Не были." Я был рад перерыву. Если молодежь и любители хотели развлечься, замышляя гипотетические атаки на неприступные сьерры, это было бы очень хорошо, но это было бы, если не хуже, большой тратой времени. Я показал Кендриксу выемку в хребте, на тысячи футов ниже пиков и хорошо защищенную от ледопадов с обеих сторон.
   "Это Даммерунг; мы проходим там. Мы вообще не будем на горе, а ее высота на перевале меньше 22 000 футов, хотя есть несколько плохих уступов и промоин. Мы будем держаться подальше от главных лесных дорог, если сможем, и от всех отмеченных на карте деревень следопытов, но мы можем наткнуться на бродячие группы... Я внезапно принял решение и жестом обвел их вокруг себя.
   "С этого момента, - прервал я новость, - мы можем подвергнуться нападению. Кайла, расскажи им, что ты видела.
   * * * *
   Она поставила кружку. Ее лицо снова стало серьезным, когда она рассказала о том, что видела на мосту. "Мы на мирной миссии, но они еще не знают об этом. Следует помнить, что они не хотят убивать, только ранить и грабить. Если мы устроим драку, - она показала короткий уродливый нож, который она как ни в чем не бывало сунула за манишку, - они снова убегут.
   Леррис ослабил узкий кинжал, который до этого момента я считал чисто декоративным. Он сказал: "Не возражаешь, если я скажу еще кое-что, Джейсон? Помню из кампании "Нарр" - следопыты сражаются в ближнем бою, и по человеческим меркам они дерутся грязно. Он свирепо огляделся, его небритое лицо блестело, когда он усмехнулся. "Еще кое-что. Мне нравится комната для локтей. Должны ли мы оставаться связанными вместе, когда начнем снова?"
   Я обдумал это. Его рвение к драке заставляло меня одновременно и раздражаться, и странным образом радоваться. - Я не заставлю оставаться связанным тех, кто думает, что без него ему будет безопаснее, - сказал я, - мы все равно решим это, когда придет время. Но лично следопыты привыкли бегать по узким уступам, а мы нет. Их первая тактика, вероятно, будет заключаться в том, чтобы оттолкнуть нас одного за другим. Если мы связаны веревкой, мы сможем лучше отбиваться от них. Я отмахнулся от темы, добавив: "Только сейчас важно высохнуть".
   Кендрикс остался рядом со мной после того, как остальные собрались вокруг костра, глядя в густой лес, спускавшийся к нашему лагерю. Он сказал: "Это место выглядит так, как будто раньше здесь располагался лагерь. Разве мы не так же уязвимы для нападения здесь, как и в любом другом месте?"
   Он наткнулся на одну вещь, о которой я не хотел говорить. Эта поляна была слишком удобной. Я только сказал: "По крайней мере, здесь не так много уступов, чтобы нас столкнуть".
   Кендрикс пробормотал: "У тебя есть единственный бластер!"
   - Я оставил его в Картоне, - честно сказал я. Тогда я изложил закон:
   - Послушай, Бак. Если мы убьём хотя бы одного следопыта, кроме как в рукопашной схватке в целях самообороны, мы можем собрать вещи и отправиться домой. У нас мирная миссия, и мы просим об услуге. Даже если на нас нападут - убиваем только в крайнем случае и в рукопашной!"
   "Проклятая примитивная пограничная планета..."
   - Вы бы предпочли умереть от болезни следопытов?
   Он свирепо сказал: - Мы все равно можем ее поймать - здесь. У тебя иммунитет, тебе все равно, ты в безопасности! Остальные из нас выполняют самоубийственную миссию - и, черт возьми, когда я умру, я хочу взять с собой несколько этих обезьян!"
   * * * *
   Я наклонил голову, закусил губу и ничего не сказал. Бака нельзя было винить за то, что он чувствовал. Через мгновение я снова указал на выемку в хребте. "Это не так далеко. Как только мы пройдем через Даммерунг, будет легко попасть в город следопытов. Дальше все цивилизованно.
   - Может быть , вы называете это цивилизацией, - сказал Кендрикс и отвернулся.
   - Давай, закончим вытирать ноги.
   И в этот момент они ударили нас.
   * * * *
   Крик Кендрикса был единственным предупреждением, которое я получил перед тем, как отбиться от чего-то, что царапало мою спину. Я развернулся и оторвал существо, и смутно увидел, что поляна до краев заполнена взрывом мохнатых белых тел. Я сложил руки чашечкой и закричал на единственном знакомом мне диалекте следопытов: "Стой! Мы пришли с миром!"
   Один из них заорал что-то невнятное и бросился на меня - другое племя! Я увидел покрытое белым мехом лицо без подбородка, перекошенное от ярости, маленький уродливый нож - самку! Я выхватил свой собственный нож, отражая дикий удар. Что-то раскаленное добела пронзило костяшки моей руки; пальцы ослабли, и мой нож выпал, а женщина-следопыт схватила его и унесла свою добычу, ловко взмахнув вверх, к верхушкам деревьев.
   Я быстро поискал, схватившись здоровой рукой за кровоточащие суставы, и обнаружил, что Регис Хастур борется на краю уступа с парой существ. У меня в голове промелькнула безумная мысль, что, если его убьют, весь Дарковер восстанет и истребит следопытов, и во всем этом будет моя вина. Затем Регис высвободил одну руку и сделал пальцами странное движение.
   Он был похож на огромную зеленую искру длиной в фут или на огненный шар. Он взорвался в белом лице одной твари, и она издала дикий вой ужаса и муки, слепо заскребла глаза и с отчаянным воплем побежала под укрытие деревьев. Стая следопытов издала протяжный бесформенный вопль, а затем собралась, полетела, отступила в тень. Рэйф выкрикнул что-то непристойное, а затем в отступающую стаю устремилась вспышка голубоватого пламени. Один из гуманоидов без крика упал, бесчувственно падая с уступа.
   Я подбежал к Рейфу, борясь с ним за шокер, который он вытащил из тайника под рубашкой. - Ты слепой проклятый дурак! Я проклинал его: "Ты, наверное, все испортил..."
   - Без него бы его убили, - гневно возразил он. Очевидно, он не заметил, насколько эффективно Регис защищался. Рейф указал на убегающую стаю и усмехнулся: "Почему бы тебе не пойти со своими друзьями?"
   Хваткой, которую, как мне казалось, я забыл, я обхватил костяшки пальцев Рэйфа и сжал их. Его рука обмякла, и я схватил шокер и швырнул его через уступ.
   "Одно слово, и я заставлю тебя после него", - предупредил я. - Кто ранен?
   Гарин бессмысленно моргал, полуослепленный ударом; Лоб Региса был разбит, и с него капала кровь, а бедро Хьялмара было чистым порезом. Мои собственные костяшки пальцев были обнажены, и рука немела. Прошло некоторое время, прежде чем кто-либо заметил Кайлу, согнувшуюся от боли и потерявшую дар речи. Она зашаталась и стала мертвенно-белой, когда мы прикоснулись к ней; мы растянули ее там, где она была, и сняли с нее рубашку, а Кендрикс столпился рядом с нами, чтобы осмотреть рану.
   - Чистый удар, - сказал он, но я не расслышал. Что-то перевернулось во мне, словно рука расшевелила мой мозг, и...
   * * * *
   Джей Эллисон огляделся, ахнув от внезапного головокружения. Он находился не в кабинете Форта, а в опасной позе на краю обрыва. Он ненадолго закрыл глаза, задаваясь вопросом, не снится ли ему один из его худших кошмаров, и открыл их, увидев знакомое лицо.
   Бак Кендрикс был белым как кость, его рот расширился, когда он хрипло сказал: "Джей! Доктор Эллисон, ради бога...
   Подготовка врача создает реакции, почти рефлекторные; Джей Эллисон в некоторой степени пришел в себя, когда осознал, что кто-то растянулся перед ним, полуобнаженный и истекающий кровью. Он жестом отогнал столпившихся незнакомцев и сказал на своем плохом дарковане: "Оставьте ее в покое, это моя работа". Он не знал достаточно слов, чтобы проклясть их, поэтому переключился на Террана, обращаясь к Кендриксу:
   "Бак, уведите этих людей, дайте пациенту немного воздуха. Где мой хирургический чемоданчик? Он наклонился и быстро ощупал его, только сейчас поняв, что пострадавшая была молодой женщиной.
   Рана была лишь поверхностной рваной раной; какой бы острый инструмент ни нанес его, он повернулся к реберной кости, не проникая в легочную ткань. Его можно было зашить, но Кендрикс вручил ему только плохо заполненную аптечку; так что доктор Эллисон плотно накрыла его пластиковой клипсой-защитой, которая предохранила бы его от дальнейшего кровотечения, и оставила его в покое. К тому времени, когда он закончил, странная девушка начала шевелиться. Она сбивчиво сказала: "Джейсон...?"
   "Доктор. Эллисон, - коротко поправил он, слегка удивившись - главное удивление затмило меньшие - тем, что она знала его имя. Кендрикс быстро заговорил с девушкой на одном из даркованских языков, которых Джей не понимал, а затем отвел Джея в сторону, подальше от слышимости. Он сказал дрожащим голосом: - Джей, я не знал - я бы не поверил, - вы доктор Эллисон ? Господи, Джейсон!
   И тогда он двинулся быстро. "В чем дело? О, черт, Джей, не падай в обморок из-за меня!
   * * * *
   Джей знал, что вышел из этого не слишком смело, но любой, кто обвиняет его (обиженно подумал он), должен примерить его на размер; заснуть в удобном закрытом офисе и проснуться на скале на краю неизвестности. Его рука болела; он увидел, что она кровоточит, и экспериментально согнул ее, пытаясь определить, не повреждены ли сухожилия. Он зачитал: "Как это случилось?"
   - Сэр, говорите тише - или говорите на дарковане!
   Джей снова моргнул. Кендрикс по-прежнему был единственным знакомым существом в странно головокружительной вселенной. - хрипло сказал человек из космических сил. - До небес, Джей, я понятия не имел - и как долго я тебя знаю? Восемь, девять лет?
   Джей сказал: "Этот идиот Форт!" и ругался, бесцветная ненормативная лексика закрытого человека.
   Кто-то крикнул: "Джейсон!" повелительным голосом, и Кендрикс дрожащим голосом сказал: "Джей, если они увидят тебя, ты буквально не тот человек!"
   "Очевидно нет." Джэй посмотрел на палатку, одна из жердей все еще не была развёрнута. - Кто-нибудь там?
   "Еще нет." Кендрикс чуть не втолкнул его внутрь. - Я им скажу... я им кое-что скажу. Он достал из кармана лучин, положил его, посмотрел на Эллисон в мерцающем свете и сказал что-то непристойное. - Ты... ты будешь здесь в порядке?
   Джей кивнул. Это было все, на что он был способен. Он крепко держал себя в руках; если бы он пошел, он бы начал бредить, как сумасшедший. Прошло немного времени, снаружи послышались странные звуки, потом вежливый кашель и в палатку вошел человек.
   Он явно был дарковским аристократом и выглядел смутно знакомым, хотя Джей и не помнил, что видел его раньше. Высокий и стройный, он обладал той совершенной и утонченной мужской красотой, которую иногда можно увидеть среди жителей Даркова, и он говорил с Джеем фамильярно, но с удивительной учтивостью:
   - Я сказал им, чтобы вас ни на минуту не беспокоили, что ваша рука хуже, чем мы думали. Руки хирурга - штука тонкая, доктор Эллисон, и я надеюсь, что ваши не сильно повреждены. Вы позволите мне посмотреть?
   Джей Эллисон машинально отдернул руку, затем, осознав грубость этого жеста, позволил незнакомцу взять ее в свою и посмотреть на пальцы. Мужчина сказал: "Это не кажется серьезным. Я был уверен, что это нечто большее". Он поднял серьезные глаза. - Вы даже не помните моего имени, не так ли, доктор Эллисон?
   "Ты знаешь кто я?"
   "Доктор. Форт мне не сказал. Но мы, хастуры, отчасти телепаты, Джейсон - простите меня - доктор Эллисон. Я с самого начала знал, что ты одержим богом или демоном.
   - Суеверная чепуха, - отрезал Джей. "Типично для Даркована!"
   - Это удобная манера говорить, не более того, - сказал молодой Хастур, не обращая внимания на грубость. - Полагаю, я мог бы выучить вашу терминологию, если бы счел, что это стоит затраченных усилий. Я прошел пси-обучение и могу отличить, когда половина души человека вытесняет другую половину. Возможно, я смогу вернуть тебя себе...
   - Если ты думаешь, что какой-нибудь дарковский уродец будет вмешиваться в мой разум... - горячо начал Джей, но остановился. Под серьезным взглядом Региса он почувствовал прилив непривычной смиренности. Эта команда мужчин нуждалась в своем лидере, и очевидно, что он, Джей Эллисон, не был тем лидером, в котором они нуждались. Он прикрыл глаза одной рукой.
   Регис наклонился и сочувственно положил руку ему на плечо, но Джей отдернул ее, и его голос, когда он ее нашел, был горьким, оборонительным и холодным.
   "Хорошо. Дело в работе. Я не могу, Джейсон может. Ты парапсих. Если вы можете выключить меня - вперед!"
   * * * *
   Я уставилась на Региса, проводя рукой по лбу. "Что случилось?" Я потребовал, и в еще более быстром опасении, "Где Кайла? Она была ранена...
   - С Кайлой все в порядке, - сказал Регис, но я быстро встал, чтобы убедиться. Кайла была снаружи, удобно устроившись на свернутом одеяле. Она стояла, опершись на локоть, и пила что-то горячее, и в воздухе пахло горячей едой. Я уставился на Региса и спросил: "Я ведь не потерял сознание от такой маленькой царапины?" Я небрежно посмотрел на свою израненную руку.
   - Подожди... - Регис удержал меня, - пока не уходи. Вы помните, что произошло, доктор Эллисон?
   Я смотрел в нарастающем ужасе, мой худший страх подтвердился. Регис тихо сказал: - Ты... изменился. Вероятно, из-за шока, увидев... - он замолчал на полуслове, и я сказал: - Последнее, что я помню, это то, что Кайла истекала кровью, когда мы сняли с нее одежду. Но... Боже мой, немного крови меня не испугает , а Джей Эллисон - хирург, не заставит ли его это так реветь?
   - Не могу сказать. Регис выглядел так, словно знал больше, чем говорил. - Я не верю, что доктор Эллисон - он не очень похож на вас - сильно беспокоился о Кайле. Ты?"
   "Черт возьми, я прав. Я хочу убедиться, что с ней все в порядке... Я резко остановилась. - Регис, они все это видели?
   - Только Кендрикс и я, - сказал Регис, - и мы не будем об этом говорить.
   Я сказал: "Спасибо" и почувствовал, как он ободряюще пожал мне руку. Черт возьми, полубог или принц, мне нравился Регис.
   Я вышел, взял немного еды из чайника и сел между Кайлой и Кендриксом, чтобы поесть. Я был потрясен, слаб с реакцией. Кроме того, я понял, что мы не можем оставаться здесь. Он был слишком уязвим для нападения. Такими же были и мы в нашем нынешнем состоянии. Если бы мы смогли продвинуться вперед достаточно сильно, чтобы добраться до перевала Даммерунг сегодня ночью, то завтра мы могли бы пересечь его рано, до того, как солнце нагреет снег и нам придется справиться с снежными оползнями и слякотью. За пределами Даммерунга я знал соплеменников и мог говорить на их языке.
   Я упомянул об этом, и Кендрикс с сомнением посмотрел на Кайлу. - Она может подняться?
   - Она может остаться здесь? - возразил я. Но я все равно пошел и сел рядом с ней.
   "Как сильно ты ранен? Как вы думаете, вы можете путешествовать?
   Она яростно сказала: "Конечно, я умею лазить! Говорю тебе, я не слабая девочка, я свободная амазонка!" Она сбросила одеяло, которым кто-то накинул ей ноги. Ее губы выглядели немного сжатыми, но она шла к огню и требовала еще супа.
   Мы нанесли удар по лагерю за считанные минуты. Банда следопытов-женщин схватила почти все переносимое, и не было никакого смысла бить и прятать палатку; они вернутся и выследят его. Если бы мы вернулись с эскортом, он нам все равно не понадобился бы. Я приказал им оставить все, кроме самого легкого снаряжения, и осмотрел каждый оставшийся рюкзак. Паек на ночь, который мы проведем на перевале, наши немногие оставшиеся одеяла, веревки, солнцезащитные очки. Все остальное, что я безжалостно заказал, осталось позади.
   Теперь идти было труднее. Во-первых, солнце садилось, а вечерний ветер был ледяным. Почти у каждого из нас были какие-то раны, незначительные сами по себе, которые мешали нам подниматься. Кайла была бледна и сурова, но не жалела себя; Кендрикс сильно страдал от горной болезни на такой высоте, и я оказал ему всю помощь, которую мог, но с моей затекшей порезанной рукой мне самому приходилось нелегко.
   Там было одно пространство, по которому можно было лазить по скалам, прижавшись, как жуки к стене, цепляясь за опоры для рук и ног. Я чувствовал гордость за то, чтобы вести, и я вел; но к тому времени, как мы перелезли через тридцатифутовую стену и вскарабкались по уступу туда, где можно было снова взять тропу, я уже был готов сдаться. Столбившись на уступе, я поменялся местами с ветераном Леррисом, который был лучше большинства профессиональных альпинистов.
   Он пробормотал: "Я думал, ты сказал, что это след !"
   Я растянула рот в том, что должно было быть ухмылкой, но не совсем сделала это. "Для следопытов это супершоссе. И никто больше никогда не приходит сюда".
   Теперь мы медленно карабкались по снегу; раз или два нам приходилось барахтаться в сугробах, а однажды короткая сильная метель закрыла вид на двадцать минут, пока мы обнимались на уступе, дико цепляясь от ветра и ледяного снега.
   * * * *
   В ту ночь мы расположились ночлегом в расщелине, почти полностью очищенной от снега, намного выше границы деревьев, где росли только кусты неубиваемого колючего кустарника. Мы сорвали некоторые из них и сложили их в качестве ветрозащиты и уложили под нее; но мы все думали с болезненным сожалением об удобстве лагерного снаряжения, которое мы бросили. Идти стало хорошо и трудно.
   Та ночь осталась в моей памяти как одна из самых несчастных в моей памяти. Если не считать легкого звона в ушах, одна только высота меня не беспокоила, но с остальными дела обстояли не так хорошо. У большинства мужчин были ослепляющие головные боли, рассеченный бок Кайлы, должно быть, причинял ей сильную боль, а Кендрикс скончался от горной болезни в ее самой мучительной форме: сильные судороги и рвота. Я ужасно беспокоился обо всех них, но ничего не мог поделать; единственное лекарство от горной болезни - кислород или более низкая высота, но ни то, ни другое не было практичным.
   В буреломе мы согнулись пополам, делясь одеялами и теплом тел: я в последний раз окинул взглядом тесное пространство перед тем, как заползти рядом с Кендриксом, и увидел, что девушка легла спать немного в стороне от остальных. Я хотел было что-то сказать, но первым заговорил Кендрикс. Озвучивание моих мыслей.
   - Лучше проползи с нами, девочка. Он добавил холодно, но не злобно: "Не беспокойтесь ни о каких забавных вещах".
   Кайла лишь мельком улыбнулась мне, и я понял, что она включила меня в шутку Даркована против этого большого человека, который так ничего не знал о даркованском этикете. Но ее голос был холодным и кратким, когда она сказала: "Я не беспокоюсь", и слегка расстегнула свое тяжелое пальто, прежде чем забраться в гнездо из одеял между нами.
   Было мучительно тесно и холодно, несмотря на самонагревающиеся одеяла; мы столпились близко друг к другу, и голова Кайлы покоилась на моем плече. Я чувствовал, как она прижалась ко мне в полусне, ища теплого места; и я очень хорошо осознавал ее близость, странно благодарный ей. Обычная женщина протестовала бы, хотя бы из соображений формы, делясь одеялами с двумя незнакомыми мужчинами. Я понял, что если бы Кайла отказалась ползти к нам, она привлекла бы внимание к своему полу гораздо больше , чем тем, что вел себя так, как будто она на самом деле мужчина.
   Она судорожно вздрогнула, а я прошептал: "Болен бок? Тебе холодно?"
   "Немного. Я тоже давно не был на этих высотах. Что это на самом деле? Я не могу выкинуть этих женщин из головы".
   Кендрикс закашлялся, неловко двигаясь. - Я не понимаю - те существа, которые напали на нас - все женщины?
   Я кратко объяснил. "Среди людей Неба, как и везде, рождается больше женщин, чем мужчин. Но жизнь следопытов настолько уравновешена, что в Гнездах - городах у них нет места для дополнительных самок. Поэтому, когда девочка Небесного народа достигает зрелости, другие женщины пинками и побоями выгоняют ее из города, и ей приходится бродить по лесу, пока какой-нибудь самец не придет за ней, не потребует ее и не вернет как свою. . Тогда ее больше никогда не выгонят, хотя, если она не родит детей, ее можно заставить быть служанкой у других его жен".
   Кендрикс издал звук отвращения.
   - Ты считаешь это жестоким, - сказала Кайла с внезапной страстью, - но в лесу они могут жить и находить себе пищу; они не будут голодать или умирать. Многие из них предпочитают жизнь в лесу жизни в гнездах, и они будут отбиваться от любого самца, который приблизится к ним. Мы, называющие себя людьми, часто уделяем меньше внимания нашим запасным женщинам".
   Она молчала, вздыхая, как будто от боли. Кендрикс ничего не ответил, кроме уклончивого ворчания. Я изо всех сил удерживал себя от прикосновения к Кайле, вспоминая, кто она такая, и, наконец, сказал: - Нам лучше прекратить болтать. Остальные хотят спать, если мы не хотим.
   * * * *
   Через некоторое время я услышал храп Кендрикса и тихое ровное дыхание Кайлы. Я сонно подумал, как бы отнесся к этой ситуации Джей - он, который ненавидел Дарковера и избегал контакта с любым другим человеком, зажатый между дарковским свободным амазонцем и полдюжиной разных головорезов. Я отключил эту мысль, опасаясь, что она каким-то образом снова пробудит его в его мозгу.
   Но я должен был что-то придумать, что-нибудь, чтобы отогнать это сознание женской головы, прижатой к моей груди, ее теплого дыхания, обдававшего мою обнаженную шею. Только самым суровым усилием воли я удержался от того, чтобы не провести рукой по ее грудям, теплым и ощутимым сквозь тонкий свитер. Я удивлялся, почему Форт назвал меня недисциплинированным. Я не мог рисковать своим лидерством, заигрывая с нашим контрактным проводником - женщиной, амазонкой или кем-то еще!
   Каким-то образом девушка оказалась центром всех моих мыслей. Она не была частью штаб-квартиры терранов, она не была частью какого-либо мира, который мог знать Джей Эллисон. Она целиком принадлежала Джейсону, моему миру. В промежутках между сном и бодрствованием я погрузился в сон о том, как мчусь на лету по лесным дорогам, преследуя далекую фигуру девушки, изгнанной в тот день из Гнезда ударами и проклятиями. Где-нибудь в листве я найду ее... и мы вернемся в город, ее голова будет украшена красными листьями избранного, и те же самые женщины, которые побили ее камнями, столпятся вокруг и будут приветствовать ее, когда она вернется. Убегающая женщина посмотрела через плечо глазами Кайлы; а затем фигура женщины приглушилась, и доктор Форт стоял между нами на дороге из деревьев, с эмблемой кадуцея на его пальто, растянутой, как красный посох, между нами. Кендрикс в своей форме космических войск угрожал нам бластером, а Регис Хастур внезапно тоже облачился в форму космической службы и сказал: "Джей Эллисон, Джей Эллисон", когда дорога из деревьев раскололась и треснула под нашими ногами, и мы кувыркались вниз. водопад и вниз и вниз и вниз..
   "Вставай!" - прошептала Кайла и ткнула меня локтем в бок. Я открыл глаза в густой черноте, цепляясь за исчезающий кошмар. - В чем дело?
   "Ты стонал. Прикосновение к высотной болезни?
   Я хмыкнул, сообразив, что моя рука лежит на ее плече, и быстро отдернул ее. Через некоторое время я снова заснул, беспокойно.
   * * * *
   Перед рассветом мы устало вылезли из бивуака, тесные и окоченевшие, не отдохнувшие, но готовые выбраться отсюда и идти дальше. Снег был твердый, при тусклом свете, и тропа здесь несложная. После всех неприятностей на нижних склонах, я думаю, даже любители потеряли всякую тягу к авантюрным восхождениям; мы все были так же довольны тем, что фактическое пересечение Даммерунга должно быть разочаровывающим и без происшествий.
   Солнце только что взошло, когда мы достигли перевала, и мы остановились на мгновение, собравшись вместе, в узком ущелье между высокими вершинами с обеих сторон.
   Ялмар бросил на пики задумчивый взгляд.
   "Хотели бы мы подняться на них".
   Регис дружески ухмыльнулся. - Когда-нибудь - и у тебя есть слово от хастура, ты будешь в этой экспедиции. Глаза больших парней загорелись. Регис повернулся ко мне и тепло сказал: "Что насчет этого, Джейсон? Сделка? Мы все вместе пойдем туда в следующем году?
   Я начал ухмыляться в ответ, а потом во мне ворвался какой-то мрачный черный дьявол. Когда все это закончилось, я вдруг понял, что меня там не будет. Меня бы нигде не было. Я был суррогатом, заменой, осколком Джея Эллисона, и когда все закончится, Форт и его тактика вернут меня на то, что они считали моим законным местом - то есть в никуда. Я бы никогда не взобрался на гору, кроме как сейчас, когда мы мчались против времени и необходимости. Я сжал губы в непривычную узкую линию и сказал: "Мы поговорим об этом, когда вернемся - если вообще вернемся. А теперь предлагаю идти. Некоторые из нас хотели бы спуститься на более низкие высоты".
   Тропа вниз от Даммерунга внутри хребта, в отличие от внешней тропы, была ясной и хорошо обозначенной, и мы сворачивали вниз по склону, идя неторопливо гуськом. Когда туман рассеялся и мы оставили позади линию снега, мы увидели что-то похожее на большой зеленый ковер с вкраплениями сияющих цветов, которые были лишь мерцанием под нами. Я указал на них.
   "Верхушки деревьев Северного леса - и цвета, которые вы видите, - это улицы города-тропы".
   Час ходьбы привел нас к опушке леса. Мы ехали быстро, забыв об усталости, стремясь добраться до города до наступления темноты. В лесу было тихо, почти зловеще тихо. Где-то у нас над головой, в густых ветвях, местами совершенно закрывающих солнечный свет, я знал, что деревья-дороги шли крест-накрест, и то и дело слышал какой-то шорох, обрывок звука, голос, обрывок песни.
   "Здесь так темно, - пробормотал Рэйф, - любой, кто живет в этом лесу, должен жить на верхушках деревьев или полностью ослепнуть!"
   Кендрикс прошептал мне: "За нами следят? Они собираются прыгнуть на нас?"
   "Я так не думаю. То, что вы слышите, это просто жители города, которые занимаются своими повседневными делами".
   "Должно быть, странное дело", - с любопытством сказал Регис, и, пока мы шли по замшелой, заросшей лесной подстилке, я рассказал ему кое-что о жизни путников. Я потерял свой страх. Если бы кто-нибудь пришел к нам сейчас, я мог бы говорить на их языке, я мог бы назвать себя, рассказать о своем бизнесе, назвать своих приемных родителей. Часть моей уверенности, очевидно, распространилась и на других.
   Но по мере того, как мы входили во все более и более знакомую территорию, я резко остановился и ударил рукой по лбу.
   - Я знал, что мы что-то забыли! Я грубо сказал: "Я слишком долго не был здесь, вот и все. Кайла.
   - А Кайла?
   Девушка объяснила это сама, в своей бесстрастной монотонности. "Я незамужняя женщина. Таких женщин не пускают в Гнезда.
   - Тогда это легко, - сказал Леррис. - Она должна принадлежать одному из нас. Он не добавил ни слога. Никто не мог этого ожидать; Дарковские аристократы не берут своих женщин в такие поездки, и их женщины не такие, как Кайла.
   Трое братьев закипели добровольцами, и Рейф сделал непристойное предложение. Кайла упрямо нахмурилась, ее рот был сжат от смущения или гнева. - Если ты считаешь, что мне нужна твоя защита!..
   - Кайла, - кратко сказал я, - находится под моей защитой. Ее представят как мою женщину и будут обращаться с ней соответственно.
   Рэйф скривил рот в несмешной улыбке. - Я вижу, лидер оставляет все самое лучшее себе?
   Мое лицо, должно быть, сделало что-то, о чем я не знал, потому что Рейф медленно попятился. Я заставил себя говорить медленно: "Кайла - проводник, и она незаменима. Если со мной что-нибудь случится, она единственная, кто сможет вернуть тебя. Поэтому ее безопасность - мое личное дело. Понять?"
   * * * *
   Пока мы шли по тропе, смутный зеленый свет исчез. - Мы прямо под троповым городом, - прошептала я и указала вверх. Вокруг нас возвышалась Сотня Деревьев, столбы без ветвей, такие огромные, что четыре человека, сложив руки, не смогли бы обхватить руками ни одного. Они тянулись вверх примерно на триста футов, прежде чем раскинуть свои переплетающиеся ветви; выше этого ничего не было видно, кроме черноты.
   И все же роща была не темна, а освещена поразительно ярким фосфоресцентным свечением грибов, растущих на стволах и обрамленных в причудливые орнаментальные формы. В клетках из прозрачного волокна тихо и непрерывно жужжали светящиеся насекомые размером с ладонь.
   Пока я смотрел, следопыт - совершенно голый, если не считать богато украшенной шляпы и узкой повязки на бедрах - спустился по стволу. Он ходил от клетки к клетке, кормя светлячков кусочками блестящего грибка из корзины на руке.
   Я позвал его на его языке, и он с восклицанием уронил корзину, его паучье худое тело было готово бежать или поднять тревогу.
   "Но я принадлежу Гнезду", - крикнул я ему и назвал имена моих приемных родителей. Он подошел ко мне, сжимая мое предплечье теплыми длинными пальцами в приветственном жесте.
   "Джейсон? Да, я слышу, как о тебе говорят, - сказал он своим нежным щебетающим голосом, - ты дома. Но те другие... - Он нервно указал на незнакомые лица.
   "Друзья мои, - заверил я его, - и мы пришли просить у Старца аудиенции. Сегодня ночью я ищу убежища у родителей, если они нас примут".
   Он поднял голову и тихо позвал, и стройный ребенок спрыгнул по стволу и взял корзину. Следопыт сказал: "Я Карро. Возможно, будет лучше, если я отведу тебя к твоим приемным родителям, чтобы тебе не бросили вызов.
   Я вздохнул свободнее. Я лично не узнал Карро, но он выглядел приятно знакомым. Ведомые им, мы один за другим поднялись по темной лестнице внутри ствола и вышли на светлую площадь, затененную верхними листьями, в нежный зеленый полумрак. Я чувствовал себя усталым и успешным.
   Кендрикс осторожно ступил на качающийся, трясущийся пол площади. Он слегка поддавался на каждом шагу, и Кендрикс угрюмо выругался на языке, который, к счастью, понимали только мы с Рейфом. Любопытные следопыты выбежали на улицу и щебетали, приветствуя и удивляясь.
   * * * *
   Рейф и Кендрикс выказали значительное презрение, когда я ласково поприветствовал приемных родителей. Они были уже старые, и мне было грустно это видеть; их шерсть поседела, их цепкие пальцы на ногах и пальцах искривились от какой-то ревматической болезни, их красноватые глаза затуманены и слезятся. Они приветствовали меня и организовали размещение остальных членов моей группы в заброшенном доме неподалёку... они настояли на том, чтобы я, конечно же, вернулась на их крышу, а Кайла, конечно же, должна была остаться со мной.
   - А не могли бы мы вместо этого разбить лагерь на земле? - спросил Кендрикс, с отвращением глядя на хлипкое укрытие.
   - Это оскорбит наших хозяев, - твердо сказал я. Я не видел в этом ничего плохого. Накрытое плетеной корой, покрытое ковром из мха, который был посажен на полу, место было заброшенным, немного затхлым, но непроницаемым для непогоды и казавшимся мне уютным.
   Первое, что нужно было сделать, это послать гонца к Старейшине с просьбой об аудиенции у него. Сделав это (одним из моих приемных братьев), мы сели на трапезу из почек, меда, насекомых и птичьих яиц! Мне он показался вкусным, с привычной едой, которую ели в детстве, но среди остальных только Кайла ела с аппетитом, а Регис Хастур с заинтересованным любопытством.
   * * * *
   После того, как требования гостеприимства были удовлетворены, мои приемные родители спросили имена моей группы, и я представил их одного за другим. Когда я назвал Региса Хастура, они на короткое время замолчали, а затем перешли к крику; мягко, но твердо они настаивали на том, что их дом недостоин приютить сына Хастура и что он должен достойно приниматься в Королевском Гнезде Старца.
   У Региса не было любезного способа протестовать, и когда посланник вернулся, он приготовился сопровождать его. Но перед уходом он отвел меня в сторону:
   - Мне не очень нравится оставлять остальных из вас...
   - Ты будешь в достаточной безопасности.
   - Это не то, что меня беспокоит, доктор Эллисон.
   - Зови меня Джейсон, - сердито поправила я. Регис сказал, немного сжав губы: - Вот и все. Завтра тебе придется быть доктором Эллисон, когда ты расскажешь Старейшине о своей миссии. Но ты тоже должен быть тем Джейсоном, которого он знает.
   "Так-?"
   - Я бы хотел, чтобы мне не нужно было уходить отсюда. Я бы хотел, чтобы ты остался с мужчинами, которые знают тебя только как Джейсона, вместо того, чтобы быть в одиночестве, или только с Кайлой.
   В его лице было что-то странное, и я удивился этому. Мог ли он - хастур - ревновать к Кайле? Завидуешь мне ? Мне никогда не приходило в голову, что его может как-то привлечь Кайла. Я попытался передать это легко:
   - Кайла может отвлечь меня.
   Регис сказал без акцента: "И все же однажды она привела доктора Эллисон обратно". Затем, как ни странно, он рассмеялся. - Или, может быть, ты прав. Может быть, Кайла... отпугнет доктора Эллисон, если он объявится.
   * * * *
   Угли угасающего костра придали странные оттенки цвета лицу и плечам Кайлы, а также тонким волнам ее темных волос. Теперь, когда мы были одни, я чувствовал себя скованно.
   - Ты не можешь уснуть, Джейсон?
   Я покачал головой. "Лучше поспи, пока можешь". Я чувствовал, что в эту ночь из всех ночей я не осмелился закрыть глаза, иначе, проснувшись, я растворился бы в Джее Эллисоне, которого ненавидел. На мгновение я увидел комнату его глазами; ему она покажется не уютной и чистой, а - привыкшей к белой стерильной плитке, терранским комнатам и коридорам - грязной и антисанитарной, как звериная берлога.
   Кайла задумчиво сказала: - Ты странный человек, Джейсон. Что ты за человек в мире Терры?
   Я рассмеялся, но в этом не было веселья. Внезапно мне пришлось сказать ей всю правду:
   "Кайла, человека, которого ты знаешь как меня, не существует. Я был создан для одной конкретной задачи. Как только это закончится, я тоже".
   Она вздрогнула, ее глаза расширились. - Я слышал рассказы о землянах и их науках, о том, что они создают ненастоящих людей, людей из металла, а не из костей и плоти...
   Перед рассветом этого наивного ужаса я быстро протянул свою забинтованную руку, взял ее пальцы в свои и провел ими по ней. "Это металл? Нет, нет, Кайла. Но человек, которого вы знаете как Джейсона - я не буду им, я буду кем-то другим... Как я мог объяснить Кайле второстепенную личность, если сам этого не понимал?
   Она мягко держала мои пальцы в своих и сказала: - Однажды я видела, как кто-то еще смотрел на меня твоими глазами. Призрак."
   Я свирепо замотал головой. "Для землян я призрак!"
   - Бедный призрак, - прошептала она.
   Ее уязвила жалость. Я не хотел этого.
   "О том, чего я не помню, я не могу сожалеть. Наверное, я даже не вспомню тебя. Но я солгал. Я знал, что, хотя я забыл обо всем остальном, не сожалея о том, что ничего не помнил, я не мог вынести потери этой девушки, что мой призрак будет вечно бродить в беспокойстве, если я забуду ее. Я посмотрел через огонь на Кайлу, скрестившую ноги в слабом свете - в жаровне было всего несколько углей. Она сняла бесполую верхнюю одежду и надела какую-то обтягивающую одежду, простую, как детский комбинезон, и удивительно привлекательную. Под ним все еще виднелся небольшой выступ повязки, и случайное воспоминание, не мое, заметило в задних углах моего мозга, что при неправильно зашитом разрезе останется видимый шрам. Видно кому?
   Она протянула умоляющую руку. "Джейсон! Джейсон?..
   Мое самообладание покинуло меня. Мне казалось, что я стою, маленький и шатающийся, под огромным пустым гулким помещением, которое было разумом Джея Эллисона, и что крыша вот-вот рухнет на меня. Изображение Кайлы мерцало то в фокусе, то не в фокусе, сначала бесконечно мягкое и привлекательное, а затем - словно увиденное не с того конца телескопа - далекое, резкое, такое же отдаленное и нежелательное, как любой жук под объективом.
   Ее руки сомкнулись на моих плечах. Я протянул руку, чтобы оттолкнуть ее.
   - Джейсон, - умоляла она, - не... уходи от меня так! Поговори со мной, скажи мне!"
   Но ее слова донеслись до меня сквозь пустоту... Я знал, что важные дела могут висеть на завтрашнем собрании, один только Джейсон мог пройти через это собрание, где земляне зачем-то заставили его пройти через этот ад, проклятие и пытки... о, да... лихорадка следопытов .
   Джей Эллисон оттолкнул руку девушки и свирепо нахмурился, пытаясь собраться с мыслями и сосредоточить их на том, что он должен сказать и сделать, чтобы убедить следопытов в их долге перед остальной планетой. Как будто у них - даже не у людей - могло быть чувство долга!
   С непривычным всплеском эмоций он пожелал быть с остальными. Кендрикс, сейчас. Джей точно знал, почему Форт послал ему в спину большого надежного космонавта. А этот красивый, заносчивый Даркован - где он был? Джей посмотрел на девушку в замешательстве; он не хотел показывать, что не совсем уверен в том, что говорит или делает, или что он плохо помнит, чем занимался Джейсон.
   Он начал спрашивать: "Куда делся ребенок Хастур?" прежде чем блуждающая логическая мысль подсказала ему, что такого важного гостя поселили бы у Старца. Затем его накрыла волна отчаяния; Джей понял, что он даже не говорит на языке следопытов, что он совершенно вылетел из его мыслей.
   - Ты... - он отчаянно выуживал имя девушки, - Кайла. Вы не говорите на языке следопытов, не так ли?
   "Несколько слов. Больше не надо. Почему?" Она отошла в угол крошечной комнатки - все еще недалеко от него, - и он отдалённо задавался вопросом, что задумало его проклятое альтер-эго. С Джейсоном ничего не скажешь. Джей поднял глаза с меланхолической улыбкой.
   "Садись, дитя. Тебе нечего бояться.
   - Я... я пытаюсь понять... - девушка снова прикоснулась к нему, очевидно пытаясь побороть свой ужас. - Это нелегко - когда ты превращаешься в кого-то другого на моих глазах... - Джей увидел, что она дрожит от настоящего испуга.
   Он устало сказал: - Я не собираюсь - превращаться в летучую мышь и улетать. Я всего лишь бедняга-доктор, который вляпался в одну нечестивую передрягу. Нет никакой причины, думал он, выплескивать собственные страдания и отчаяние, крича на этого бедного ребенка. Бог знает, через что она прошла с его безответственным другим "я" - Форт признал, что эта чертова личность "Джейсона" представляла собой смесь всех нежелательных черт, за подавление которых он боролся всю свою жизнь. Усилием воли он удержался от того, чтобы отстраниться от ее руки на своем плече.
   - Джейсон, не... ускользай вот так! Считать! Постарайся держать себя в руках !"
   Джей подпер голову руками, пытаясь понять это. Конечно, в тусклом свете она не могла слишком замечать едва заметные изменения в выражении лица. Очевидно, она думала, что разговаривает с Джейсоном. Она не казалась слишком умной.
   "Подумай о завтрашнем дне, Джейсон. Что ты собираешься ему сказать? Подумай о своих родителях...
   Джей Эллисон задавался вопросом, что они подумают, увидев здесь незнакомца. Он чувствовал себя чужим. И все же он, должно быть, пришел сегодня вечером в этот дом и заговорил - он отчаянно рылся в своем уме в поисках фрагментов языка следопытов. Он говорил это в детстве. Он должен вспомнить достаточно, чтобы поговорить с женщиной, которая была доброй приемной матерью ее чужого сына. Он попытался сложить губы в незнакомые формы слов...
   Джей снова закрыл лицо руками. Джейсон был той частью себя, которая помнила следователей. Вот что он должен был помнить: Джейсон не был враждебно настроенным незнакомцем, не пришельцем в его тело. Джейсон был потерянной частью самого себя и в данный момент чертовски необходимой частью. Если бы был только какой-то способ вернуть Джейсону воспоминания, навыки, не теряя себя ... Он сказал девушке: "Дайте подумать. Позволь мне... - к его удивлению и ужасу, его голос перешел на чужой язык, - оставь меня в покое, ладно?
   "Может быть, - подумал Джей, - я смогу остаться самим собой, если вспомню остальное". Доктор Форт сказал: Джейсон будет вспоминать о проводниках с добротой, а не с неприязнью.
   Джей порылся в памяти и не нашел ничего, кроме знакомой досады; годы, проведенные на чужой земле, вдали от человеческого наследия, заброшенные и заброшенные. Мой отец бросил меня. Он разбил самолет, и я больше никогда его не видел, и я ненавижу его за то, что он бросил меня...
   Но отец не бросил его. Он разбил самолет, пытаясь спасти их обоих. В этом не было ничьей вины -
   Кроме моего отца. За попытку перелететь через Геллеров в страну, которой никто не принадлежит...
   Он не принадлежал. И все же следопыты, которых он считал немногим лучше бродячих зверей, взяли чужого ребенка в свой город, в свои дома, в свои сердца. Они любили его. И он...
   * * * *
   - И я любил их, - поймал себя на том, что говорю вполголоса, а потом понял, что Кайла сжимает мою руку, умоляюще глядя мне в лицо. Я довольно неуверенно покачал головой. - В чем дело?
   - Ты напугал меня, - сказала она дрожащим голоском, и я вдруг понял, что произошло. Я напрягся от дикой ярости против Джея Эллисона. Он даже не мог дать мне осколок жизни, который я выиграла для себя, но должен был тайком вылететь из моей головы, как он должен меня ненавидеть! Даже вполовину так сильно, как я ненавидел его, черт бы его побрал! Помимо всего прочего, он напугал Кайлу до полусмерти!
   Она стояла на коленях очень близко ко мне, и я понял, что есть один способ сразиться с этой холодной суровой рыбой Джеем Эллисоном, снова отправить его с визгом в ад. Он был человеком, который ненавидел все, кроме холодного мира, в котором он создал свою жизнь. Лицо Кайлы поднялось, мягкое, сосредоточенное и умоляющее, и вдруг я протянул руку, притянул ее к себе и крепко поцеловал.
   - Мог ли это сделать призрак? - спросил я. - Или это?
   Она прошептала: "Нет... о, нет", - и ее руки обвились вокруг моей шеи. Когда я потянул ее вниз на благоухающий мох, покрывавший комнату, я почувствовал, как темный призрак моего другого "я" истончается, исчезает и исчезает.
   Регис был прав. Это был единственный способ...
   * * * *
   Старик вовсе не был стар; титул был чисто церемониальным. Этот был молод - немногим старше меня, - но обладал уравновешенностью и достоинством, а также теми же странными неопределенными качествами, которые я узнал в Регисе Хастуре. Я полагал, что это было то, что Терранская Империя потеряла, распространяясь от звезды к звезде. Чувство знания своего места, достоинство, которое не требовало признания, потому что никогда не испытывало в нем недостатка.
   Как и у всех следователей, у него было лицо без подбородка и уши без мочек, а тело с густой шевелюрой выглядело немного меньше человеческого. Он говорил очень тихо - у следопытов очень острый слух, - и мне приходилось напрягать слух, чтобы слушать, и не забывать говорить тише.
   Он протянул мне руку, и я склонил над ней голову и пробормотал: - Я подчиняюсь, Старейшина.
   -- Ничего, -- сказал он своим нежным, щебечущим голосом, -- садись, сын мой. Вам здесь рады, но я чувствую, что вы злоупотребили нашим доверием к вам. Мы отпустили вас к себе подобными, потому что чувствовали, что так вы будете счастливее. Разве мы оказали вам что-нибудь, кроме доброты, что спустя столько лет вы вернулись с вооруженными людьми?
   Упрек в его красных глазах вряд ли был благоприятным началом. Я беспомощно сказал: "Старый, люди со мной не вооружены. На нас напала банда тех-кому-не-может-входить-в-города, и мы защищались. Я путешествовал с таким количеством людей только потому, что боялся проходить перевалы в одиночку".
   - Но объясняет ли это, почему ты вообще вернулся? Причина и упрек в его голосе имели смысл.
   Наконец я сказал: "Старый, мы пришли как просители. Мои люди обращаются к вашим людям в надежде, что вы... - начал я, как человек , остановился и поправился, - что вы будете обращаться с ними так же любезно, как и со мной.
   Его лицо ничего не выдавало. - Что ты спрашиваешь?
   Я объяснил. Я сказал это плохо, спотыкаясь, не зная технических терминов, зная, что они все равно не имеют эквивалентов в языке следопытов. Он слушал, время от времени задавая наводящие вопросы. Когда я упомянул о предложении терранского легата признать первопроходцев отдельным и независимым правительством, он нахмурился и упрекнул меня:
   "Мы, Небесные люди, не имеем дела с землянами, и нас не волнует их признание - или его отсутствие".
   На это у меня не было ответа, и Старейшина продолжал ласково, но равнодушно: "Нам не нравится думать, что лихорадка, которая у нас является детской болезнью, убьет столь многих из вас. Но вы не можете, честно говоря, винить нас. Вы не можете сказать, что мы распространяем болезнь; мы никогда не выходим за горы. Разве мы виноваты, что ветры меняются или луны сходятся на небе? Когда приходит время умирать людям, они умирают". Он протянул руку в знак отказа. - Я дам твоим людям охранную грамоту к реке, Джейсон. Не возвращайся".
   Регис Хастур внезапно поднялся и повернулся к нему лицом. - Ты слышишь меня, отец? Он без колебаний использовал церемониальный титул, и Старейшина в отчаянии сказал: "Сын Хастура никогда не должен выступать просителем Небесного Народа!"
   - Тем не менее, выслушай меня как просителя, отец, - тихо сказал Регис. "Это не пришельцы и пришельцы с Терры умоляют. Мы узнали от пришельцев с Терры одну вещь, которую вы еще не узнали. Я молод, и мне не подобает учить вас, но вы сказали; мы виноваты, что луны сходятся на небе? Нет. Но мы научились у землян не винить луны в небе за наше собственное невежество в отношении путей богов - под которыми я подразумеваю пути болезней, бедности или страданий.
   - Странные слова для хастура, - недовольно сказал Старейшина.
   - Странные времена для хастура, - громко сказал Регис. Старик вздрогнул, и Регис смягчил свой тон, но яростно продолжил: - Ты винишь луны в небе. Я говорю, что ни луны, ни ветры, ни боги не виноваты. Боги посылают эти штуки людям, чтобы проверить их ум и выяснить, хватит ли у них воли овладеть ими!"
   Лоб Старейшины изогнулся вертикально, и он сказал с язвительным презрением: - Это та порода королей, которую теперь люди называют Хастуром?
   "Человек, или Бог, или Хастур, я не слишком горжусь тем, чтобы защищать свой народ", - возразил Регис, краснея от гнева. - Никогда за всю историю Дарковера хастур не стоял перед одним из вас и не умолял...
   - ...для людей из другого мира.
   - ...для всех мужчин в нашем мире! Старик, я мог сидеть и вести дела в доме Гастуров, и даже смерть не могла коснуться меня, пока я не устал от жизни! Но я предпочитала учиться новой жизни у новых мужчин. Терранам есть чему научить даже хастур, и они могут выучить лекарство от лихорадки путников". Он оглянулся на меня, снова переводя разговор на меня, и я сказал:
   - Я не пришелец из другого мира, Старик. Я был сыном в твоем доме. Возможно, меня послали научить вас бороться с судьбой. Не могу поверить, что ты равнодушен к смерти.
   Внезапно, едва соображая, что собираюсь делать, пока не очутился на коленях, я опустился на колени и взглянул в тихое суровое далекое лицо нечеловеческого:
   "Мой отец, - сказал я, - вы вытащили умирающего мужчину и умирающего ребенка из горящего самолета. Даже представители своего вида могли содрать с них трупы и оставить их умирать. Вы спасли ребенка, воспитали его и относились к нему как к сыну. Когда он достиг возраста, когда можно быть несчастным с вами, вы позволили дюжине ваших людей рисковать своими жизнями, чтобы забрать его к себе. Вы не можете просить меня поверить, что вы безразличны к смерти миллиона моих людей, когда судьба одного может возбудить вашу жалость!
   Наступила минутная тишина. Наконец Старейшина сказал: "Безразлично - нет. Но беспомощный. Мои люди умирают, когда покидают горы. Воздух слишком насыщен для них. Еда неправильная. Свет ослепляет и мучает их. Могу ли я послать их страдать и умереть, тех людей, которые называют меня отцом?"
   И воспоминание, похороненное всю жизнь, вдруг всплыло. Я настойчиво сказал: "Отец, послушай. В мире, в котором я сейчас живу, меня называют мудрецом. Вам не нужно верить мне, но слушайте; Я знаю ваших людей, они мои люди. Помню, когда я ушел от вас, более дюжины друзей моих приемных родителей предложили, зная, что им грозит смерть, пойти со мной. Я был ребенком; Я не осознавал, какую жертву они принесли. Но я смотрел, как они страдают, пока мы спускались в горы, и я решил... я решил... - я говорил с трудом, проталкивая слова через неохотную баррикаду, - ...что, поскольку другие так страдали из-за меня... я потрачу свою жизнь в исцелении страданий других. Отец, земляне называют меня мудрым врачом, целителем. Среди землян я вижу, что у моих людей, если они придут к нам и помогут нам, есть воздух, которым они могут дышать, и пища, которая им подойдет, и что они защищены от света. Я не прошу никого присылать, отец. Я прошу только: передайте вашим сыновьям то, что я сказал вам. Если я знаю ваших людей - которые навсегда останутся моими людьми - сотни из них предложат вернуться со мной. И ты можешь быть свидетелем того, что поклялся здесь твой приемный сын; если один из твоих сыновей умрет, твой чужеземный сын ответит за это своей жизнью".
   Слова полились из меня потоком. Не все они были моими; какая-то бессознательная вещь напомнила мне, что Джей Эллисон мог давать эти обещания. Впервые я начал видеть, какая сила, какая вина, какая самоотверженность, работая в Джее Эллисоне, отвратили его от меня. Я остался у ног Старейшины, стоя на коленях, подавленный, стыдясь того, кем я стал. Джей Эллисон стоил мне десяти. Безответственно, сказал Форт. Отсутствие цели, отсутствие баланса. Какое право я имел презирать свое трезвое "я"?
   Наконец я почувствовал, как Старик слегка коснулся моей головы.
   "Вставай, сын мой, - сказал он, - я отвечу за свой народ. И прости меня за мои сомнения и мои промедления".
   * * * *
   Ни Реджис, ни я не проронили ни слова после того, как вышли из зала для аудиенций; затем, почти как один, мы повернулись друг к другу. Первым заговорил Регис, трезво.
   - Ты поступил правильно, Джейсон. Я не верил, что он согласится на это".
   - Это твоя речь сделала это, - отрицал я. Трезвый настрой, непривычный прилив эмоций все еще был во мне, но уступал место внезапному подъему экзальтации. Черт возьми, я сделал это! Пусть Джей Эллисон попытается соответствовать этому ...
   Регис по-прежнему выглядел серьезным. - Он бы отказался, но вы обратились к нему как к одному из них. И все же это было не совсем так... это было что-то большее... Регис быстро смущенно обнял меня за плечи и вдруг выпалил: "Я думаю, Терранская Медицина сыграла с тобой злую шутку, Джейсон! И даже если это спасет миллион жизней - им это трудно простить!"
   * * * *
   На следующий день к вечеру Старейшина снова позвал нас и сообщил, что сотня человек вызвалась вернуться с нами и выступить в качестве доноров крови и подопытных для исследования болезни следопытов.
   Путешествие по горам, столь мучительно совершенное, взамен оказалось легче. Наш эскорт из сотни следопытов гарантировал нам от нападения, и они могли выбирать самые легкие пути.
   Только когда мы предприняли долгий подъем вниз через предгорья, путники, не привыкшие к наземному путешествию в любое время и страдающие от непривычной малой высоты, начали ослабевать. По мере того как мы становились сильнее, все больше и больше их давало сбои, и мы путешествовали все медленнее и медленнее. Даже Кендрикс не мог безразлично относиться к "нечеловеческим животным" к тому времени, когда мы дошли до того, что оставили вьючных животных. Ко мне подошел Рэйф Скотт и в отчаянии сказал: "Джейсон, эти бедолаги никогда не доберутся до Картона. Мы с Лерисом знаем эту страну. Давайте двигаться вперед, так быстро, как мы можем путешествовать в одиночку, и договориться о транзите в Картоне - может быть, мы сможем получить герметизированный самолет, чтобы доставить их отсюда. Мы также можем послать сообщение из Картона о размещении их в штаб-квартире терранов.
   Я был удивлен и немного виноват, что сам об этом не подумал. Я прикрыл это насмешкой: "Я думал, тебе наплевать на "кого-либо из моих друзей"".
   Рэйф упрямо сказал: "Думаю, я был не прав на этот счет. Они проходят через это из чувства долга, так что они должны быть совсем другими, чем я думал".
   Регис, который слышал план Рэйфа, теперь тихо вмешался: "Тебе не нужно идти вперед, Рэйф. Я могу отправить сообщение быстрее".
   Я забыл, что Регис был обученным телепатом. Он добавил: "Для таких сообщений существуют некоторые ограничения по пространству и расстоянию, но по всему Дарковеру есть регулярная сеть ретрансляторов, и одним из ретрансляторов является девушка, которая живет на самом краю Терранской зоны. Если вы скажете мне, что даст ей доступ к штаб-квартире терранов... - он слегка покраснел и объяснил, - судя по тому, что я знаю о терранах, ей не очень повезло бы передать сообщение, если бы она просто подошла к воротам и сказала: у нее было переданное телепатическое сообщение для кого-то, не так ли?
   Я не мог не улыбнуться картине, возникшей в моем воображении. - Боюсь, что нет, - признал я. - Скажи ей, чтобы она пошла к доктору Форту и передала сообщение от доктора Джейсона Эллисона.
   Регис с любопытством посмотрел на меня - я впервые произнесла свое имя в присутствии других. Но он кивнул без комментариев. Следующие час или два он казался несколько более озабоченным, чем обычно, но через некоторое время подошел ко мне и сказал, что сообщение дошло. Некоторое время спустя он передал ответ; этот воздушный транспорт будет ждать нас не в Картоне, а в маленькой деревушке у брода через Кадарин, где мы оставили наши грузовики.
   Когда мы разбили лагерь той ночью, нам нужно было решить дюжину практических проблем; время и точное место пересечения брода, утешение перепуганных следопытов, которым грозит покинуть свои леса, но не пересечь последнюю баррикаду на реке, малая помощь, которая в наших силах, должна быть оказана больным. Но после того, как было сделано все, что я мог сделать, и после того, как весь лагерь утих, я сел перед слабо горящим огнем и уставился в него, в глубокой болезненной усталости. Завтра мы переправимся через реку и через несколько часов вернемся в штаб терранов. А потом....
   А потом... и ничего. Я исчезну, я совершенно перестану существовать где угодно, кроме как в виде бродячего призрака, тревожащего беспокойные сны Джея Эллисона. По мере того как он двигался по холодному круговороту своих дней, я был бы не более чем выдохшимся ветром, лопнувшим пузырем, истонченным облаком.
   Роза и шафран цветов угасающего огня придавали форму моим мечтам. Еще раз, как и в городе троп в ту ночь, Кайла проскользнула в свете огня рядом со мной, и я посмотрел на нее и вдруг понял, что не вынесу этого. Я притянул ее к себе и пробормотал: "Ой, Кайла, Кайла, я тебя даже не вспомню!"
   Она оттолкнула мои руки, встала на колени и настойчиво сказала: "Джейсон, послушай. Мы близки к Картону, остальные могут провести их до конца пути. Зачем вообще к ним возвращаться? Ускользнуть сейчас и никогда не вернуться! Мы можем... - она замолчала, яростно покраснев, эта внезапная и ужасающая застенчивость снова овладела ею, и, наконец, прошептала: - Темный покров - это огромный мир, Джейсон. Достаточно большой, чтобы в нем можно было спрятаться. Не думаю, что они будут искать слишком далеко.
   Они не будут. Я мог сообщить Кендриксу - не Регису, телепат сразу бы понял меня насквозь, - что я поскакал вперед, в Картон, с Кайлой. К тому времени, когда они поймут, что я сбежал, они будут слишком озабочены благополучной доставкой следопытов в Земную Зону, чтобы тратить много времени на поиски беглеца. Как сказала Кайла, мир огромен. И это был мой мир. И я не был бы одинок в этом.
   - Кайла, Кайла, - беспомощно сказал я и прижал ее к себе, целуя. Она закрыла глаза, и я долго-долго смотрел ей в лицо. Не красиво, нет. Но женственной, смелой и прочими красивыми вещами. Это был прощальный взгляд, и я знал это, если она не знала.
   Спустя самое короткое время она немного отстранилась, и ее ровный голос стал мягче и хрипловатее, чем обычно. - Нам лучше уйти, пока остальные не проснулись. Она увидела, что я не двигаюсь. - Джейсон?..
   Я не мог смотреть на нее. Закутавшись руками, я сказал: "Нет, Кайла. Я... я обещал Старейшему позаботиться о моем народе в терранском мире. Я должен вернуться...
   - Тебя не будет там , чтобы присматривать за ними! Ты будешь не ты !"
   Я мрачно сказал: "Я напишу письмо, чтобы напомнить себе. У Джея Эллисона очень сильное чувство долга. Он позаботится о них для меня. Ему это не понравится, но он сделает это на последнем издыхании. Он лучше меня, Кайла. Тебе лучше забыть обо мне". Я устало сказал: "Меня никогда не существовало".
   Это был не конец. Почти нет. Она умоляла, и я не знаю, почему я подвергаю себя этому аду упрямства. Но в конце концов она убежала, плача, а я бросился к огню, проклиная Форта, проклиная собственную глупость, но больше всего проклиная Джея Эллисона, ненавидя свое второе "я" обжигающей, тошнотворной яростью.
   * * * *
   Проезжая на следующий день днем через окраину небольшой деревни, где нас должен был встретить воздушный подъемник, мы заметили, что более бедный квартал почти заброшен. Регис мрачно сказал: "Началось", и вышел из очереди, чтобы встать в дверях безмолвного жилища. Через минуту он поманил меня, и я заглянул внутрь.
   Хотел бы я этого не делать. Зрелище будет преследовать меня, пока я жив. Внутри лежали старик, две молодые женщины и полдюжины детей от четырех до пятнадцати лет. Старик, один из детей и одна из молодых женщин были аккуратно уложены мертвыми, закутаны в саван, их лица были покрыты зелеными ветвями по даркованскому обычаю умерших. Другая молодая женщина лежала, свернувшись калачиком, возле камина, ее грубое платье было забрызгано грязной дрянью, которую она вырвала, умирая. Дети... но и теперь я не могу думать о детях без рвоты. Один, очень маленький, был на руках у женщины, когда она потеряла сознание; он вырвался на свободу - на какое-то время. Остальные были в неописуемом состоянии, и хуже всего было то, что один из них все еще двигался, вяло, без помощи. Регис слепо отвернулся от двери и прислонился к стене, его плечи вздымались. Не от отвращения, как я сначала подумал, а от горя. Слезы текли по его рукам и лились вниз, а когда я взяла его за руку, чтобы увести, он пошатнулся и упал на меня.
   Он сказал прерывистым, смазанным, сдавленным голосом: "О, Господи, Джейсон, эти дети, эти дети - если у тебя когда-либо были сомнения относительно того, что ты делаешь, какие-то сомнения относительно того, что ты сделал, подумай об этом, подумай, что ты спас от этого целый мир, подумай, что ты сделал то, чего не смогли сделать даже хастуры!
   Мое собственное горло сжалось от чего-то большего, чем смущение. - Лучше подожди, пока мы точно не узнаем, смогут ли терраны справиться с этим, и тебе лучше убраться к черту подальше от этой двери. У меня иммунитет, но, черт возьми, у тебя нет". Но мне пришлось взять его и увести, как ребенка, из того дома. Он взглянул мне в лицо и сказал с горящей искренностью: "Интересно, веришь ли ты, что я отдал бы свою жизнь дюжину раз, чтобы сделать это?"
   Это была любопытная, суровая награда. Но смутно это утешило меня. А потом, когда мы въехали в саму деревню, я потерялся или пытался потеряться, успокаивая перепуганных следопытов, которые никогда не видели города на земле, никогда не видели и не слышали о самолетах. Я избегал Кайлы. Я не хотел последнего слова, прощания. Мы уже попрощались.
   * * * *
   Форт проделал изумительную работу, приготовив помещение для следопытов, и после того, как они удобно устроились и успокоились, я устало спустился вниз и оделся в одежду Джея Эллисона. Я посмотрел в окно на далекие горы, и строчка из книги по альпинизму, которую я купил еще юношей в чужом мире и которую Джей сохранил как отрывок личности, пронеслась в моем сознании в яростном конфликте:
   Что-то спрятано - иди и найди...
   Что-то потерялось за пределами полигона...
   * * * *
   Я только начал жить. Конечно, я заслуживал большего, чем это, чтобы исчезнуть, когда я только что открыл для себя жизнь. Разве человек, который не умел жить, вообще заслуживал жизни? Джей Эллисон - этот холодный человек, никогда не смотревший дальше пределов - с чего бы мне зацикливаться на нем?
   Что-то потеряно за пределами диапазона... ничего не будет потеряно, кроме меня самого. Я начинал ненавидеть чрезмерное чувство долга, которое привело меня сюда. Теперь, когда было слишком поздно, я горько сожалел... Кайла предложила мне жизнь. Наверняка я больше никогда не увижу Кайлу.
   Могу ли я сожалеть о том, о чем никогда бы не вспомнил? Я вошел в кабинет Форта так, словно шел на гибель. я был ...
   Форт тепло поприветствовал меня.
   "Садись и расскажи мне все об этом..." - настаивал он. Я предпочел бы не говорить. Вместо этого, навязчиво, я сделал полный отчет... и любопытные вспышки появлялись и исчезали в моем сознании, пока я говорил. К тому времени, когда я понял, что реагирую на постгипнотическое внушение, что на самом деле я снова под гипнозом, было уже слишком поздно, и я мог думать только о том, что это хуже смерти, потому что в каком-то смысле я буду жив...
   * * * *
   Джей Эллисон сел и тщательно поправил манжету, прежде чем сжать губы в том, что предназначалось для улыбки. - Значит, я полагаю, что эксперимент удался?
   "Полный успех". Голос Форта был несколько резким и раздраженным, но Джея это не беспокоило; он уже много лет знал, что большинство подчиненных и начальников его недолюбливают, и давно перестал об этом беспокоиться.
   - Следопыты согласились?
   - Они согласились, - удивленно сказал Форт. - Ты совсем ничего не помнишь?
   "Обрывки. Как кошмар". Джей Эллисон посмотрел на тыльную сторону ладони, осторожно сгибая пальцы от боли, касаясь частично зажившей красной раны. Форт проследил направление его взгляда и не без сочувствия сказал: "Не беспокойтесь о своей руке. Я посмотрел на это довольно внимательно. Вы будете иметь полное использование его.
   Джей жестко сказал: - Похоже, это был довольно серьезный риск. Вы когда-нибудь задумывались о том, что бы это значило для меня, если бы я потерял способность использовать свою руку?
   - Это казалось оправданным риском, даже если бы он был, - сухо сказал Форт. "Джей, у меня есть вся история на пленке, как ты мне ее и рассказал. Возможно, вам не нравится иметь пустое место в вашей памяти. Хочешь услышать, что сделало твое альтер-эго?"
   Джей колебался. Затем он развел свои длинные ноги и встал. - Нет, я не думаю, что мне интересно это знать. Он ждал, остановленный приступом боли в мышцах, и нахмурился.
   Что случилось, чего он никогда не узнает, почему случайная боль принесла боль глубже, чем боль от разорванного нерва? Форт наблюдал за ним, и Джей раздраженно спросил: "Что такое?"
   - Ты чертовски холодная рыба, Джей.
   - Я не понимаю вас, сэр.
   - Ты бы не стал, - пробормотал Форт. "Смешной. Мне понравилась твоя второстепенная личность.
   Рот Джея скривился в безрадостной ухмылке.
   - Вы бы так и сделали, - сказал он и быстро повернулся.
   "Ну давай же. Если я собираюсь работать над этим проектом по производству сыворотки, мне лучше осмотреть добровольцев, выстроить доноров крови и просмотреть старые бумаги как-там-его-там.
   Но за окном снежные гребни горы, непроницаемые, ловили и удерживали его взгляд; загадка и загадка -
   - Смешно, - сказал он и принялся за работу.
   * * * *
   Четыре месяца спустя Джей Эллисон и Рэндалл Форт стояли вместе, наблюдая, как последний из исчезающих самолетов уносил добровольцев обратно в Картон и их горы.
   - Я должен был вернуться с ними в Картон, - угрюмо сказал Джей. Форт смотрел, как высокий мужчина смотрит на гору; Интересно, что скрывается за сдержанными жестами и задумчивостью.
   Он сказал: "Ты сделал достаточно, Джей. Ты работал как черт. Турмонд - легат - прислали сказать, что вы получите официальную похвалу и повышение за свою роль. Это даже не говоря о том, что ты сделал в городе путников. Он положил руку на плечо коллеги, но Джей нетерпеливо стряхнул ее.
   Всю работу по выделению и тестированию фракции крови Джей работал неустанно и не жалея сил; почти не спит, но размышляет; молчаливый, склонный впадать в внезапную дикую ярость, но кропотливый. Он следил за путниками с почти отеческой заботой, но издалека. Он сделал все возможное для их утешения, но отказывался видеть их лично, за исключением случаев, когда это было неизбежно.
   Далее, мы играли в опасную игру. Джей Эллисон по-своему приспособился к жизни, а мы нарушили этот баланс. Мы разбили человека? Он расходный материал, но, черт возьми, какая потеря! Он спросил: "Ну, а почему ты не улетел с ними обратно в Картон? Кендрикс пошел с нами, знаете ли. Он ожидал, что ты уйдешь до последней минуты.
   Джей не ответил. Он избегал Кендрикса, единственного свидетеля его двойственности. Во всех его кошмарных размышлениях избегание любого, кто знал его как Джейсона, превратилось в манию. Однажды, встретив Рэйфа Скотта на нижнем этаже штаб-квартиры, он отчаянно повернулся и бросился, как сумасшедший, через залы и коридоры, чтобы избежать встречи лицом к лицу с этим человеком, в конце концов пробежав четыре лестничных пролета и укрывшись в своих комнатах. , с колотящимся сердцем и лопнувшими венами преследуемого преступника. Наконец он сказал: "Если вы позвали меня сюда, чтобы прочесть мне акт беспорядков о том, что вы не хотите совершать еще одну поездку в Хеллеры...!"
   - Нет, нет, - ровным голосом сказал Форт, - гость идет. Регис Хастур сообщил, что хочет вас видеть. Если ты его не помнишь, он участвовал в проекте "Джейсон"...
   - Я помню, - мрачно сказал Джей. Это было почти единственное ясное его воспоминание - кошмар об уступе, его изрезанная рука, постыдное обнаженное тело дарковской женщины и - если все это смазать - слишком красивый дарковский аристократ, который снова изгнал его ради Джейсона. - Он лучший психиатр, чем ты, Форт. Он превратил меня в Джейсона в мгновение ока, и тебе потребовалось полдюжины гипнотических сеансов.
   - Я слышал о пси-способностях хастуров, - сказал Форт, - но мне никогда не посчастливилось встретить их лично. Расскажи мне об этом. Что он делал?"
   Джей сделал резкое раздраженное движение, слишком контролируя себя, чтобы пожать плечами. - Спроси его, почему бы и нет. Слушай, Форт, мне не очень-то хочется его видеть. Я не делал этого для Darkover; Я сделал это, потому что это была моя работа. Я бы предпочел получить все это. Почему бы тебе не поговорить с ним?"
   "У меня скорее была идея, что он хотел увидеть вас лично. Джей, ты сделал потрясающую вещь, чувак! Черт возьми, почему бы тебе немного не потанцевать? Будь хоть раз нормальным! Да я бы чуть не лопнул от гордости, если бы кто-нибудь из хастуров настоял на том, чтобы поздравить меня лично!
   Губа Джея дернулась, а голос дрожал от контролируемого раздражения. "Может быть, вы бы так и сделали. Я так не вижу".
   - Что ж, боюсь, вам придется. На Дарковере никто не отказывает, когда хастуры обращаются с просьбой - и уж точно не с такой разумной просьбой, как эта. Форт сел рядом со столом. Джей ударил по дереву яростно сжатым кулаком, и когда он опустил руку, на костяшках его пальцев было крошечное пятнышко крови. Через минуту он подошел к дивану и сел, очень прямой и неподвижный, ничего не говоря. Ни один из мужчин больше не говорил ни слова, пока Форт не вздрогнул от звука зуммера, не подтянул к себе мундштук и не сказал: "Передайте ему, что для нас большая честь - вы знаете распорядок для высокопоставленных лиц, и пришлите его сюда".
   Джей сплел пальцы вместе и провел большим пальцем новым жестом по гребню рубцовой ткани вдоль костяшек пальцев. Форт ощутил совершенно новое качество тишины и начал говорить, чтобы нарушить ее, но прежде чем он успел это сделать, дверь кабинета скользнула в сторону, и перед ним стоял Регис Хастур.
   Форт учтиво поднялся, и Джей встал на ноги, как механическая кукла, дергающаяся за нити. Молодой правитель Даркова обворожительно улыбнулся ему:
   "Не беспокойтесь, этот визит носит неофициальный характер; именно поэтому я пришел сюда, а не пригласил вас обоих в Башню. Доктор Форт? Рад снова встретиться с вами, сэр. Я надеюсь, что вскоре наша благодарность вам примет более ощутимую форму. С тех пор, как вы предоставили сыворотку, не было ни одной смерти от лихорадки следопытов.
   Джей, не шевелясь, с горечью увидел, что старик поддался преднамеренному обаянию юноши. Полное, морщинистое старое лицо исказилось в довольной улыбке, когда Форт сказал: "Подарки, отправленные путникам от вашего имени, лорд Хастур, очень приветствовались".
   - Как ты думаешь, кто-нибудь из нас когда-нибудь забудет то, что они сделали? - ответил Регис. Он повернулся к окну и довольно неуверенно улыбнулся стоявшему там человеку; неподвижно с момента его первого условного жеста вежливости:
   "Доктор. Эллисон, ты меня вообще помнишь?
   - Я тебя помню, - угрюмо сказал Джей Эллисон.
   Его голос тяжело повис в комнате, его звук миазмами в ушах. Все его бессонные, наполненные кошмарами раздумья, вся его скрытая в бутылках ненависть к Дарковеру и воспоминания, которые он пытался похоронить, вылились в чрезмерную горечь по отношению к этому слишком заискивающему юноше, который был полубогом в этом мире и который унизил его, отрекся от него за это. ненавистный Джейсон... для Джея Регис внезапно стал символом мира, который ненавидел его, заставил его принять ложный шаблон.
   Черный и стремительный ветер, казалось, затуманил комнату. Он хрипло сказал: "Я прекрасно вас помню", - и сделал один дикий, стремительный шаг.
   Вес неожиданного удара развернул Реджиса, и в следующий момент Джей Эллисон, который никогда не касался другого человека, кроме как исцеляющими руками, сомкнул стальные убийственные руки вокруг горла Региса. Мир поредел в багровой ярости. Были и крики, и внезапные звуки, и раскаленный докрасна взрыв в его мозгу...
   * * * *
   "Тебе лучше выпить это", - заметил Форт, и я понял, что верчу в руках бумажный стаканчик. Форт сел, немного вяло, когда я поднес его к губам и отхлебнул. Регис убрал руку с горла и хрипло сказал: - Мне бы не помешало, доктор.
   Я поставил виски. - Тебе будет лучше с водой, пока мышцы горла не заживут, - быстро сказал я и, не задумываясь, пошел наполнить ему одноразовую чашку. Вручаю ему. Я остановился в внезапном смятении, и моя рука дрожала, проливая несколько капель. - хрипло сказал я, сглотнув, - но все равно выпей...
   Регис с трудом выпил несколько капель и сказал: - Сам виноват. В тот момент, когда я увидел Джея Эллисона, я понял, что он сумасшедший. Я бы остановил его раньше, но он застал меня врасплох.
   - Но - вы говорите ему - я Джей Эллисон, - сказал я, но потом мои колени подогнулись, и я сел. "Что это, черт возьми, такое? Я не Джей, но я и не Джейсон.
   Я мог вспомнить всю свою жизнь, но фокус сместился. Я все еще чувствовал прежнюю любовь, прежнюю ностальгию по путникам; но я также точно знал, что я был доктором Джейсоном Эллисоном-младшим, который отказался от альпинизма и стал специалистом по паразитологии Даркова. Не Джей, который отверг свой мир; не Джейсон, который был отвергнут ею. Но тогда кто?
   Регис тихо сказал: - Я видел тебя раньше - однажды. Когда ты преклонил колени перед Старейшиной из следопытов. С причудливой улыбкой он сказал: "Как невежественный суеверный даркованец, я бы сказал, что ты был человеком, который на этот раз уравновесил своего бога и демона".
   Я беспомощно посмотрел на молодого Хастура. Несколько секунд назад мои руки были у него на горле. Джей или Джейсон, обезумевшие от ненависти к себе и ревности, могли снять с себя ответственность за поступки другого.
   Я не мог.
   Регис сказал: - Мы могли бы выбрать легкий путь и устроить так, чтобы нам никогда больше не пришлось видеться. Или мы могли бы сделать это трудным путем". Он протянул руку, и через минуту я понял, и мы коротко пожали друг другу руки, как незнакомцы, которые только что встретились. Он добавил: "Ваша работа с путниками закончена, но мы, хастуры, взяли на себя обязательство обучить некоторых землян нашей науке - матричной механике. Доктор Эллисон - Джейсон - вы знаете Дарковер, и я думаю, мы могли бы с вами поработать. Кроме того, вы знаете кое-что о проскальзывании ментальных механизмов. Я хотел спросить; вы хотели бы быть одним из них? Ты был бы идеален.
   Я посмотрел в окно на далекие горы. Эта работа - это было бы чем-то, что удовлетворило бы обе мои половины. Непреодолимая сила, неподвижный объект - и никаких призраков, блуждающих в моем мозгу. - Я сделаю это, - сказал я Регису. И тогда я намеренно повернулся к нему спиной и подошел к опустевшим казармам, которые мы приготовили для следопытов. С моими новыми удвоенными - или полными - воспоминаниями в моем мозгу пробудился еще один призрак, и я вспомнил женщину, которая смутно появилась в орбите Джея Эллисона, незамеченная, работающая с проводниками, которую терпели, потому что она могла говорить на их языке. Я открыл дверь, быстро обыскал комнаты и закричал: "Кайла!" и она пришла. Бег. Растрепанный. Мой.
   В последний момент она немного отстранилась от моих рук и прошептала: - Ты Джейсон, но ты нечто большее. Другой..."
   - Я не знаю, кто я, - тихо сказал я, - но я - это я. Может быть, в первый раз. Хочешь помочь мне узнать, кто это?" Я обнял ее, пытаясь найти связь между памятью и завтрашним днем. Всю свою жизнь я шел странной дорогой к неизвестному горизонту. Теперь, достигнув своего горизонта, я обнаружил, что он отмечает только край неизвестной страны. Мы с Кайлой исследовали его вместе.
 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"