Рыбаченко Олег Павлович : другие произведения.

Девушка и агенты с большими цилиндрами

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:


 Ваша оценка:

   ГЛАВА I
   НА АРИЗОНСКИХ ХОЛМАХ
   я очень старый человек; сколько лет не знаю. Может быть, мне сто, а может быть, и больше; но я не могу сказать, потому что я никогда не старел, как другие мужчины, и не помню никакого детства. Насколько я помню, я всегда был мужчиной, мужчиной лет тридцати. Я выгляжу сегодня так же, как и сорок с лишним лет назад, и все же я чувствую, что не могу жить вечно; что когда-нибудь я умру настоящей смертью, из которой нет воскресения. Я не знаю, почему я должен бояться смерти, я, который умер дважды и все еще жив; но все же я испытываю к ней такой же ужас, как и вы, которые никогда не умирали, и, думаю, именно из-за этого ужаса смерти я так убежден в своей смертности.
   И из-за этого убеждения я решил записать рассказ об интересных периодах моей жизни и моей смерти. Я не могу объяснить явления; Я могу лишь изложить здесь словами обычного наемника хронику странных событий, выпавших на долю меня за те десять лет, что мой труп пролежал ненайденным в аризонской пещере.
   Я никогда не рассказывал эту историю, и смертный человек не увидит эту рукопись до тех пор, пока я не уйду в вечность. Я знаю, что средний человеческий ум не поверит тому, что он не может понять, и поэтому я не хочу, чтобы публика, кафедра и пресса выставляли меня позорным столбом и считали колоссальным лжецом, когда я всего лишь говорю простые истины, которые когда-нибудь наука подтвердит. Возможно, предположения, которые я получил на Марсе, и знания, которые я могу изложить в этой хронике, помогут в более раннем понимании тайн нашей родственной планеты; тайны для вас, но уже не тайны для меня.
   Меня зовут Джон Картер; Я более известен как капитан Джек Картер из Вирджинии. В конце Гражданской войны я обнаружил, что обладаю несколькими сотнями тысяч долларов (конфедеративных) и званием капитана в кавалерийской части армии, которой больше не существовало; слуга государства, исчезнувшего вместе с надеждами Юга. Без хозяина, без гроша в кармане, с моими единственными средствами к существованию, борьбой, исчезновением, я решил проложить себе путь на юго-запад и попытаться вернуть свое упавшее состояние в поисках золота.
   Я провел почти год в разведке вместе с другим офицером Конфедерации, капитаном Джеймсом К. Пауэллом из Ричмонда. Нам чрезвычайно повезло, так как в конце зимы 1865 года, после многих трудностей и лишений, мы нашли самую замечательную золотоносную кварцевую жилу, которую когда-либо рисовали наши самые смелые мечты. Пауэлл, который по образованию был горным инженером, заявил, что за три месяца мы по пустякам обнаружили руды на сумму более миллиона долларов.
   Поскольку наше оборудование было крайне грубым, мы решили, что один из нас должен вернуться к цивилизации, купить необходимое оборудование и вернуться с достаточным количеством людей, чтобы должным образом работать в шахте.
   Поскольку Пауэлл был знаком с этой страной, а также с механическими требованиями добычи полезных ископаемых, мы решили, что для него будет лучше совершить поездку. Было решено, что я должен приостановить наши претензии на случай отдаленной возможности того, что на них набросится какой-нибудь бродячий старатель.
   3 марта 1866 года Пауэлл и я упаковали его провизию на двух наших осликов, и, попрощавшись со мной, он сел на лошадь и двинулся вниз по склону горы к долине, через которую проходил первый этап его путешествия.
   Утро перед отъездом Пауэлла было, как почти все утро в Аризоне, ясным и прекрасным; Я мог видеть, как он и его маленькие вьючные животные пробираются вниз по склону горы к долине, и все утро я время от времени мельком видел их, когда они взбирались верхом на кабана или выходили на плоское плато. В последний раз я видел Пауэлла около трех часов дня, когда он вошел в тени хребта на противоположной стороне долины.
   Примерно через полчаса я случайно бросил взгляд через долину и был очень удивлен, заметив три маленькие точки примерно в том же месте, где я в последний раз видел своего друга и его двух вьючных животных. Я не склонен к ненужному беспокойству, но чем больше я пытался убедить себя, что с Пауэллом все в порядке и что точки, которые я видел на его следе, были антилопами или дикими лошадьми, тем меньше я был способен уверить себя.
   С тех пор как мы вступили на эту территорию, мы не видели ни одного враждебно настроенного индейца, и поэтому мы стали крайне беспечными и имели привычку высмеивать рассказы, которые слышали о большом количестве этих злобных мародеров, которые, как предполагалось, бродили по всему миру. тропы, унося жизни и мучая каждую белую партию, попавшую в их безжалостные лапы.
   Пауэлл, как я знал, был хорошо вооружен и, кроме того, опытный индейский боец; но я тоже много лет жил и сражался среди сиу на севере и знал, что его шансы невелики против отряда хитрых апачей. В конце концов я не мог больше выносить ожидания и, вооружившись двумя моими револьверами "Кольт" и карабином, привязал к себе два пояса с патронами и, поймав верховую лошадь, отправился по тропе, пройденной утром Пауэллом.
   Как только я достиг сравнительно ровного места, я пустил своего скакуна в галоп и продолжал его, где позволяло движение, пока, ближе к сумеркам, не обнаружил место, где другие следы соединялись с следами Пауэлла. Это были следы босых пони, троих, и пони скакали галопом.
   Я быстро последовал за ней, пока темнота не рассеялась, и я был вынужден ждать восхода луны, и мне представилась возможность поразмышлять над вопросом о целесообразности моей погони. Возможно, я наколдовала себе невероятные опасности, как какая-нибудь нервная старая домохозяйка, и когда я догоню Пауэлла, то посмеюсь над своими стараниями. Впрочем, я не склонен к чувствительности, и следование чувству долга, куда бы оно ни завело, всегда было со мной как бы фетишем на протяжении всей моей жизни; что может объяснить почести, оказанные мне тремя республиками, а также награды и дружбу старого и могущественного императора и нескольких меньших королей, на чьей службе мой меч много раз был красным.
   Около девяти часов луна была достаточно яркой, чтобы я мог продолжить свой путь, и я без труда шел по тропе быстрым шагом, а местами и быстрой рысью, пока около полуночи не достиг водопоя, где Пауэлл ожидал разбить лагерь. Я наткнулся на это место неожиданно, обнаружив, что оно совершенно заброшено, без каких-либо признаков того, что недавно здесь располагался лагерь.
   Мне было интересно отметить, что следы преследующих всадников, ибо таковыми, как я теперь был убежден, должны были быть, продолжались после Пауэлла с лишь короткой остановкой у колодца для воды; и всегда с той же скоростью, что и его.
   Теперь я был уверен, что трейлеры были апачами и что они хотели захватить Пауэлла живым, чтобы получить дьявольское удовольствие от пыток, поэтому я погнал свою лошадь вперед самым опасным шагом, надеясь вопреки надежде, что я догоню красных негодяев раньше, чем они напали на него.
   Дальнейшие рассуждения были внезапно прерваны слабым звуком двух выстрелов далеко впереди меня. Я знал, что Пауэллу я понадоблюсь сейчас, если вообще когда-либо, и немедленно погнал лошадь на максимальной скорости по узкой и трудной горной тропе.
   Я продвинулся вперед примерно на милю или больше, не слыша дальнейших звуков, когда тропа внезапно свернула на небольшое открытое плато у вершины перевала. Я прошел через узкое нависающее ущелье как раз перед тем, как внезапно очутиться на этом плато, и зрелище, представшее моим глазам, наполнило меня ужасом и смятением.
   Небольшой участок ровной земли был усеян индейскими вигвамами, а вокруг какого-то предмета в центре лагеря собралось около полутысячи красных воинов. Их внимание было настолько приковано к этой достопримечательности, что они не заметили меня, и я легко мог бы повернуть обратно в темные уголки ущелья и скрыться в полной безопасности. Однако тот факт, что эта мысль пришла мне в голову только на следующий день, лишает меня всякого права претендовать на героизм, на который в ином случае мог бы дать мне повествование об этом эпизоде.
   Я не верю, что я сделан из материала, из которого состоят герои, потому что из сотен случаев, когда мои добровольные действия ставили меня лицом к лицу со смертью, я не могу припомнить ни одного, где был бы какой-либо альтернативный шаг к этому. пришло в голову мне, но много часов спустя. Мой разум, очевидно, так устроен, что я подсознательно вынужден идти по пути долга, не прибегая к утомительным умственным процессам. Как бы там ни было, я ни разу не пожалел, что трусость для меня не обязательна.
   В данном случае я, конечно, был уверен, что Пауэлл был центром притяжения, но думал ли я или действовал первым, я не знаю, но в тот же миг, как сцена предстала перед моим взором, я выхватил свои револьверы и обрушивался на всю армию воинов, быстро стреляя и ревя во все горло. В одиночку я не мог бы применить лучшую тактику, потому что краснокожие, внезапно убедившись в том, что на них напало не менее полка регулярных войск, развернулись и бежали во всех направлениях за своими луками, стрелами и ружьями.
   Вид, который открылся после их поспешного бегства, наполнил меня тревогой и яростью. Под ясными лучами аризонской луны лежал Пауэлл, его тело изрядно ощетинилось от враждебных стрел храбрецов. Я не мог не быть уверенным в том, что он уже мертв, и все же я спас бы его тело от увечий от рук апачей так же быстро, как спас бы самого человека от смерти.
   Подъехав близко к нему, я спустился с седла и, схватив его патронташ, потянул его вверх по холке моего скакуна. Оглянувшись назад, я убедился, что возвращаться тем же путем, которым я пришел, было бы опаснее, чем продолжать движение через плато, поэтому, пришпорив бедного зверя, я бросился к выходу к перевалу, который мог различить на дороге. дальняя сторона стола.
   К этому времени индейцы обнаружили, что я был один, и меня преследовали проклятиями, стрелами и ружейными пулями. Тот факт, что при лунном свете трудно целиться чем-либо, кроме проклятий, что они были расстроены внезапным и неожиданным образом моего появления, и что я был довольно быстро движущейся мишенью, спас меня от различных смертоносных снарядов врага и позволил мне добраться до тени окружающих пиков до того, как будет организовано упорядоченное преследование.
   Моя лошадь ехала практически без сопровождения, так как я знал, что я, вероятно, меньше знаю точное местоположение тропы к перевалу, чем он, и, таким образом, случилось так, что она вошла в ущелье, которое вело к вершине хребта, а не к перевалу. который, как я надеялся, приведет меня в долину и в безопасное место. Возможно, однако, что этому факту я обязан своей жизнью и замечательными переживаниями и приключениями, выпавшими на долю меня в последующие десять лет.
   Я впервые понял, что иду по ложному следу, когда услышал, как далеко слева от меня вопли преследующих дикарей становятся все слабее и слабее.
   Тогда я понял, что они прошли слева от зазубренной скалы на краю плато, справа от которого моя лошадь несла меня и тело Пауэлла.
   Я натянул поводья на небольшом ровном мысе, возвышающемся над тропой внизу и слева от меня, и увидел группу преследующих дикарей, исчезающую за вершиной соседнего пика.
   Я знал, что индейцы скоро обнаружат, что идут по ложному следу, и что мои поиски возобновятся в правильном направлении, как только они обнаружат мои следы.
   Я прошел еще совсем немного, когда вокруг высокого утеса открылась, казалось бы, отличная тропа. Тропа была ровной и довольно широкой и вела вверх в том направлении, в котором я хотел идти. Утес возвышался на несколько сотен футов справа от меня, а слева был ровным и почти отвесным обрывом ко дну скалистого оврага.
   Я прошел по этой тропе ярдов сто, когда крутой поворот направо привел меня к входу в большую пещеру. Отверстие было примерно четыре фута в высоту и от трех до четырех футов в ширину, и на этом отверстии тропа заканчивалась.
   Было утро, и из-за обычного отсутствия рассвета, что является поразительной чертой Аризоны, почти без предупреждения стало светло.
   Спешившись, я положил Пауэлла на землю, но даже самое тщательное обследование не смогло обнаружить ни малейшей искры жизни. Я влил воду из своей фляги между его мертвыми губами, вымыл ему лицо и растер руки, непрерывно воздействуя на него в течение большей части часа перед лицом того факта, что я знал, что он мертв.
   Я очень любил Пауэлла; он был настоящим мужчиной во всех отношениях; изысканный южный джентльмен; верный и верный друг; и с чувством глубочайшего горя я, наконец, отказался от своих грубых попыток реанимации.
   Оставив тело Пауэлла на уступе, я прокрался в пещеру, чтобы разведать обстановку. Я нашел большую камеру, возможно, сто футов в диаметре и тридцать или сорок футов в высоту; гладкий и потертый пол и множество других свидетельств того, что пещера в какой-то отдаленный период была обитаема. Задняя часть пещеры так терялась в густой тени, что я не мог различить, есть там проходы в другие помещения или нет.
   Продолжая осмотр, я начал ощущать, как на меня наползает приятная сонливость, которую я приписывал усталости от долгой и напряженной поездки и реакции, вызванной волнением борьбы и погони. Я чувствовал себя в относительной безопасности в моем нынешнем месте, так как знал, что один человек может защитить тропу к пещере от целой армии.
   Вскоре я стал настолько сонным, что едва мог сопротивляться сильному желанию броситься на пол пещеры для отдыха на несколько минут, но я знал, что этого никогда не произойдет, так как это будет означать верную смерть от рук моего красного друзья, которые могут быть на меня в любой момент. С усилием я направился к входу в пещеру, но пьяно пошатнулся о боковую стену и оттуда соскользнул ничком на пол.
   ГЛАВА II
   ПОБЕГ МЕРТВЫХ
   Чувство восхитительной мечтательности охватило меня, мышцы мои расслабились, и я уже готов был поддаться желанию уснуть, когда до моих ушей донесся звук приближающихся лошадей. Я попытался вскочить на ноги, но с ужасом обнаружил, что мои мышцы отказываются подчиняться моей воле. Теперь я полностью проснулся, но не мог пошевелить ни одним мускулом, словно окаменел. Именно тогда я впервые заметил легкий пар, заполняющий пещеру. Он был очень слабым и заметным только на фоне отверстия, которое вело к дневному свету. В ноздри мои также ударил слабый резкий запах, и я мог только предполагать, что меня одолел какой-то ядовитый газ, но почему я сохраняю свои умственные способности и все же не могу двигаться, я не мог понять.
   Я лежал лицом к входу в пещеру и оттуда, где мог видеть короткий участок тропы, пролегавший между пещерой и поворотом утеса, вокруг которого вела тропа. Шум приближающихся лошадей прекратился, и я понял, что индейцы крадутся ко мне по маленькому уступу, ведущему к моей живой могиле. Помню, я надеялся, что они быстро расправятся со мной, поскольку мне не особенно нравилась мысль о бесчисленных вещах, которые они могли бы сделать со мной, если бы дух побудил их.
   Мне не пришлось долго ждать, прежде чем тихий звук известил меня об их близости, а затем из-за выступа утеса осторожно высунулось лицо в боевом чепце с пятнами краски, и свирепые глаза заглянули в мои. В том, что он мог видеть меня в тусклом свете пещеры, я был уверен, потому что раннее утреннее солнце полностью освещало меня через отверстие.
   Парень, вместо того, чтобы приблизиться, просто стоял и смотрел; его глаза вылезли из орбит, а челюсть отвисла. А затем появилось еще одно дикое лицо, а также третье, четвертое и пятое, вытянувшие шеи за плечи своих товарищей, которых они не могли пройти по узкому уступу. На каждом лице отразились благоговение и страх, но по какой причине я не знал и узнал только десять лет спустя. То, что за теми, кто смотрел на меня, были еще другие храбрецы, было очевидно из того факта, что лидеры передавали шепотом слова тем, кто стоял позади них.
   Внезапно из глубины пещеры позади меня раздался низкий, но отчетливый стон, и, когда он достиг ушей индейцев, они повернулись и в ужасе бежали, охваченные паникой. Их попытки спастись от невидимой твари позади меня были настолько отчаянными, что одного из смельчаков швырнуло с утеса на скалы внизу. Их дикие вопли эхом отдавались в каньоне на короткое время, а затем все снова стихло.
   Звук, напугавший их, не повторился, но его было достаточно, чтобы я начал размышлять о возможном ужасе, который таился в тенях за моей спиной. Страх - понятие относительное, и поэтому я могу измерить свои чувства в тот момент только тем, что я испытал в предыдущих опасных положениях, и теми, через которые я прошел с тех пор; но я могу без стыда сказать, что если ощущения, которые я испытал в следующие несколько минут, были страхом, то да поможет бог трусу, ибо трусость непременно сама по себе наказание.
   Быть парализованным, спиной к какой-то ужасной и неизвестной опасности, от одного звука которой свирепые воины апачей бросаются в дикую давку, как стадо овец бешено бежит от стаи волков, кажется мне последним словом в жизни. страшные затруднения для человека, который когда-либо привык бороться за свою жизнь со всей энергией мощного телосложения.
   Несколько раз мне казалось, что я слышу позади себя слабые звуки, как будто кто-то осторожно двигается, но в конце концов и они прекратились, и я остался без помех созерцать свое положение. Я мог лишь смутно догадываться о причине моего паралича, и моя единственная надежда заключалась в том, что он может пройти так же внезапно, как обрушился на меня.
   Ближе к вечеру моя лошадь, стоявшая перед пещерой с волочащимися поводьями, медленно двинулась по тропе, видимо, в поисках еды и воды, и я остался один с моим таинственным неизвестным спутником и мертвым телом моего друга, который лежал прямо в поле моего зрения на выступе, куда я положил его ранним утром.
   С тех пор, возможно, до полуночи царила тишина, тишина мертвых; затем внезапно ужасный стон утра донесся до моих испуганных ушей, и из черных теней снова донесся звук движущегося предмета и слабый шорох, как у сухих листьев. Шок для моей и без того перенапряженной нервной системы был ужасен до крайности, и я нечеловеческим усилием стремился разорвать свои ужасные оковы. Это было усилие ума, воли, нервов; не мускулистый, ибо я не мог пошевелить даже мизинцем, но тем не менее могучий при всем том. И тут что-то поддалось, появилось мгновенное чувство тошноты, резкий щелчок, как от разрыва стальной проволоки, и я встал спиной к стене пещеры лицом к своему неизвестному врагу.
   И вот лунный свет залил пещеру, и передо мной лежало мое собственное тело, как оно и лежало все эти часы, с глазами, устремленными на открытый уступ, и руками, безвольно покоившимися на земле. Я посмотрел сначала на свою безжизненную глину на полу пещеры, а потом на себя в полном недоумении; ибо там я лежал одетый, а здесь стоял голый, как в минуту своего рождения.
   Переход был таким внезапным и таким неожиданным, что на мгновение я забыл обо всем, кроме своей странной метаморфозы. Моя первая мысль была, неужели это смерть! Неужели я перешел навсегда в ту иную жизнь! Но я не мог в это поверить, так как чувствовал, как мое сердце колотится о ребра от напряжения моих усилий, чтобы освободиться от анестезии, которая сковывала меня. Мое дыхание было частым, короткими, из каждой поры моего тела выступал холодный пот, а древний эксперимент с щипанием показал, что я вовсе не призрак.
   И снова меня внезапно вернуло к моему непосредственному окружению повторение странного стона из глубины пещеры. Я был наг и безоружен, но у меня не было никакого желания встречаться с невидимой вещью, которая угрожала мне.
   Мои револьверы были привязаны к моему безжизненному телу, к которому по какой-то непостижимой причине я не мог заставить себя прикоснуться. Мой карабин был в сапоге, привязанным к седлу, и так как моя лошадь сбилась с пути, я остался без средств защиты. Моя единственная альтернатива, казалось, заключалась в бегстве, и мое решение кристаллизовалось повторением шороха существа, которое теперь казалось в темноте пещеры и моему искаженному воображению крадущимся ко мне.
   Не в силах более сопротивляться искушению сбежать из этого ужасного места, я быстро прыгнул через отверстие в звездный свет ясной ночи Аризоны. Свежий, свежий горный воздух за пределами пещеры подействовал как тонизирующее средство, и я почувствовал, как новая жизнь и новое мужество протекают через меня. Остановившись на краю уступа, я упрекнул себя за то, что теперь казалось мне совершенно необоснованным опасением. Я рассудил про себя, что беспомощно пролежал в пещере много часов, но ничто меня не беспокоило, и мой здравый смысл, позволивший руководствоваться ясными и логическими рассуждениями, убедил меня, что шумы, которые я слышал, должны были быть результатом чисто естественные и безобидные причины; возможно, структура пещеры была такова, что звуки, которые я слышал, были вызваны легким ветерком.
   Я решил разобраться, но сначала поднял голову, чтобы наполнить легкие чистым, бодрящим ночным горным воздухом. Сделав это, я увидел простирающуюся далеко внизу прекрасную панораму скалистого ущелья и ровную, усеянную кактусами равнину, превращенную лунным светом в чудо мягкого великолепия и чудесного очарования.
   Немногие западные чудеса вдохновляют больше, чем красоты залитого лунным светом ландшафта Аризоны; серебристые горы вдалеке, странные огни и тени на спине кабана и арройо, гротескные детали жестких, но красивых кактусов образуют картину, одновременно чарующую и вдохновляющую; как будто впервые мельком видишь какой-то мертвый и забытый мир, настолько он отличается от внешнего вида любого другого места на нашей земле.
   Пока я стоял, размышляя таким образом, я перевел свой взор с пейзажа на небо, где мириады звезд образовывали великолепный и подходящий купол для чудес земного пейзажа. Мое внимание быстро приковала большая красная звезда недалеко от далекого горизонта. Глядя на него, я ощутил чары непреодолимого очарования - это был Марс, бог войны, и для меня, воина, он всегда обладал силой непреодолимого очарования. Когда я смотрел на него в ту далекую ночь, он, казалось, взывал через немыслимую пустоту, манил меня к себе, тянул меня, как магнит притягивает частицу железа.
   Моя тоска была вне власти оппозиции; Я закрыл глаза, протянул руки к богу своего призвания и почувствовал, как внезапность мысли влечет меня сквозь непроходимую необъятность пространства. Был момент чрезвычайного холода и полной темноты.
   ГЛАВА III
   МОЕ ПРИШЕСТВИЕ НА МАРС
   Я открыл глаза на странный и странный пейзаж. Я знал, что нахожусь на Марсе; ни разу я не сомневался ни в своем здравом уме, ни в своем бодрствовании. Я не спал, тут нечего щипать; мое внутреннее сознание говорило мне так же ясно, что я был на Марсе, как ваше сознание говорит вам, что вы находитесь на Земле. Вы не подвергаете сомнению факт; я тоже.
   Я обнаружил, что лежу ничком на ложе из желтоватой, похожей на мох растительности, которая простиралась вокруг меня во всех направлениях на бесконечные мили. Мне казалось, что я лежу в глубокой круглой котловине, по внешнему краю которой я различал неровности невысоких холмов.
   Был полдень, солнце светило прямо на меня, и жар от него был довольно интенсивным для моего обнаженного тела, но не сильнее, чем в подобных условиях в аризонской пустыне. Кое-где виднелись небольшие выступы кварцевой породы, блестевшие на солнце; а немного слева от меня, ярдах в ста, виднелся невысокий, обнесенный стеной, огороженный участок около четырех футов высотой. Ни воды, ни какой-либо другой растительности, кроме мха, не было видно, и, поскольку меня немного мучила жажда, я решил провести небольшое исследование.
   Вскочив на ноги, я получил свой первый марсианский сюрприз, ибо усилие, которое на Земле заставило бы меня стоять прямо, подняло меня в марсианский воздух на высоту около трех ярдов. Однако я мягко приземлился на землю, без заметного толчка или сотрясения. Теперь начался ряд эволюций, которые даже тогда казались в высшей степени смехотворными. Я обнаружил, что должен научиться ходить заново, так как мышечное напряжение, которое легко и безопасно носило меня на Земле, играло со мной странные выходки на Марсе.
   Вместо того, чтобы продвигаться в здравом уме и с достоинством, мои попытки ходить привели к множеству прыжков, которые отрывали меня от земли на пару футов при каждом шаге и приземляли меня на лицо или на спину в конце каждой секунды или третий прыжок. Мои мускулы, идеально настроенные и привыкшие к силе земного притяжения, сыграли со мной злую шутку, впервые пытаясь справиться с меньшей гравитацией и более низким давлением воздуха на Марсе.
   Однако я был полон решимости исследовать низкое сооружение, которое было единственным свидетельством существования жилья в поле зрения, и поэтому я наткнулся на уникальный план возвращения к первоосновам передвижения - ползанию. У меня это неплохо получалось, и через несколько мгновений я достиг низкой, опоясывающей стены ограждения.
   На ближайшей ко мне стороне не было ни дверей, ни окон, но, поскольку стена была всего около четырех футов в высоту, я осторожно поднялся на ноги и посмотрел через нее на самое странное зрелище, которое мне когда-либо доводилось видеть.
   Крыша вольера была сделана из прочного стекла толщиной около четырех или пяти дюймов, а под ней было несколько сотен крупных яиц, идеально круглых и белоснежных. Яйца были почти одинакового размера, около двух с половиной футов в диаметре.
   Пять или шесть уже вылупились, и гротескных карикатур, мерцающих на солнце, было достаточно, чтобы заставить меня усомниться в своем здравомыслии. В основном это были головы с маленькими тощими тельцами, длинными шеями и шестью ногами или, как я узнал впоследствии, двумя ногами и двумя руками, с промежуточной парой конечностей, которые можно было по желанию использовать как руки или ноги. Их глаза были посажены на крайних сторонах головы, немного выше центра, и выдавались так, что могли быть направлены либо вперед, либо назад, а также независимо друг от друга, что позволяло этому странному животному смотреть в любом направлении, или в двух направлениях сразу, без необходимости поворота головы.
   Уши, которые располагались чуть выше глаз и ближе друг к другу, представляли собой маленькие чашеобразные усики, выступавшие у этих молодых экземпляров не более чем на дюйм. Их носы представляли собой продольные прорези в центре лица, посередине между ртом и ушами.
   На их телах не было волос, они были очень светлого желтовато-зеленого цвета. У взрослых особей, как я вскоре узнал, этот цвет углубляется до оливково-зеленого и у самцов темнее, чем у самок. Далее, головы взрослых не так непропорциональны их телам, как у молодых.
   Радужная оболочка глаз кроваво-красная, как у альбиносов, а зрачок темный. Само глазное яблоко очень белое, как и зубы. Эти последние добавляют самый свирепый вид к устрашающему и ужасному лицу, так как нижние клыки изгибаются вверх, образуя острые концы, которые заканчиваются примерно там, где расположены глаза земных людей. Белизна зубов не как у слоновой кости, а у самого белоснежного и блестящего фарфора. На темном фоне их оливковой шкуры их клыки выделяются самым ярким образом, придавая этому оружию необычайно грозный вид.
   Большую часть этих подробностей я отметил позже, так как у меня было очень мало времени, чтобы размышлять о чудесах моего нового открытия. Я видел, что яйца находились в процессе вылупления, и, стоя и наблюдая, как отвратительные маленькие монстры вылупляются из скорлупы, я не заметил, как позади меня подошла дюжина взрослых марсиан.
   Пройдя, как они это сделали, по мягкому и беззвучному мху, покрывающему практически всю поверхность Марса, за исключением промерзших участков на полюсах и разбросанных возделываемых районов, они могли бы легко схватить меня, но их намерения были гораздо более зловещий. Меня предупредил грохот снаряжения передового воина.
   На такой мелочи висела моя жизнь, что я часто удивляюсь, как легко мне удалось спастись. Если бы ружье предводителя отряда не качнулось из крепления рядом с его седлом так, что ударилось о рукоять его огромного копья с металлической подковой, я бы задохнулся, даже не подозревая, что смерть близка. Но тихий звук заставил меня обернуться, и вот на мне, менее чем в десяти футах от моей груди, было острие этого огромного копья, копья сорока футов длиной, с наконечником из блестящего металла, низко держащегося сбоку от смонтированной копии. маленьких дьяволят, за которыми я наблюдал.
   Но какими жалкими и безобидными они выглядели теперь рядом с этим огромным и ужасающим воплощением ненависти, мести и смерти. Сам человек, как я могу его назвать, был целых пятнадцать футов ростом и на Земле весил бы около четырехсот фунтов. Он сидел на своем скакуне, как мы сидим на коне, ухватившись за ствол животного нижними конечностями, в то время как кисти его двух правых рук низко держали его огромное копье сбоку от его скакуна; две его левые руки были раскинуты в стороны, чтобы помочь сохранить равновесие, у существа, на котором он ехал, не было ни уздечки, ни повода для управления.
   И его маунт! Какими земными словами это описать! Он возвышался на десять футов в плече; имел четыре ноги с каждой стороны; широкий плоский хвост, больше на конце, чем у основания, который он держал прямо за спиной во время бега; зияющий рот, разделяющий его голову от морды до длинной массивной шеи.
   Как и его хозяин, он был полностью лишен волос, но был темно-серого цвета и был чрезвычайно гладким и блестящим. Его живот был белым, а ноги переходили от грифельных плеч и бедер к ярко-желтому у ступней. Сами ступни были сильно набиты и лишены когтей, что также способствовало бесшумности их приближения и, вместе с множественностью ног, является характерной чертой фауны Марса. Только высший тип человека и еще одно животное, единственное млекопитающее, существующее на Марсе, имеют правильно сформированные ногти, а копытных животных там совершенно нет.
   За этим первым наступающим демоном тянулись девятнадцать других, во всех отношениях похожих, но, как я узнал позднее, с присущими им индивидуальными чертами; точно так же, как среди нас нет двух одинаковых, хотя мы все отлиты в одной и той же форме. Эта картина или, вернее, материализованный кошмар, который я подробно описал, произвела на меня лишь одно страшное и быстрое впечатление, когда я повернулся ему навстречу.
   Безоружный и голый, каким бы я ни был, первый закон природы проявился в единственно возможном решении моей непосредственной проблемы, а именно в том, чтобы убраться из-под острия атакующего копья. Следовательно, я сделал очень земной и в то же время сверхчеловеческий прыжок, чтобы достичь вершины марсианского инкубатора, поскольку я определил, что так оно и должно быть.
   Мое усилие увенчалось успехом, который ужаснул меня не меньше, чем, казалось, удивил марсианских воинов, поскольку я поднялся на целых тридцать футов в воздух и приземлился в сотне футов от моих преследователей и на противоположной стороне ограждения.
   Я легко и без происшествий приземлился на мягкий мох и, обернувшись, увидел, что мои враги выстроились вдоль дальней стены. Одни смотрели на меня с выражением, в котором я впоследствии обнаружил крайнее удивление, а другие, очевидно, убеждались, что я не приставал к их детенышам.
   Они разговаривали вполголоса, жестикулируя и указывая на меня. Их открытие, что я не причинил вреда маленьким марсианам и что я безоружен, должно было заставить их смотреть на меня с меньшей свирепостью; но, как я узнал позже, больше всего в мою пользу сыграла моя демонстрация барьерного бега.
   В то время как марсиане огромны, их кости очень велики, а мускулы у них пропорциональны гравитации, которую они должны преодолеть. В результате они бесконечно менее подвижны и менее сильны по отношению к своему весу, чем земной человек, и я сомневаюсь, что, если бы один из них был внезапно перенесен на Землю, он смог бы поднять свой собственный вес с земли; на самом деле, я убежден, что он не мог этого сделать.
   Тогда мой подвиг был столь же изумителен на Марсе, как и на Земле, и, желая уничтожить меня, они вдруг посмотрели на меня как на чудесное открытие, которое нужно захватить и выставить среди своих собратьев.
   Передышка, которую дала мне моя неожиданная ловкость, позволила мне составить планы на ближайшее будущее и более внимательно присмотреться к внешнему виду воинов, ибо я не мог отделить в своем сознании этих людей от тех других воинов, которые только накануне преследовал меня.
   Я заметил, что каждый из них был вооружен еще несколькими видами оружия в дополнение к огромному копью, которое я описал. Оружие, которое заставило меня отказаться от попытки бегства, было, по-видимому, каким-то ружьем, и с которым, как мне казалось, они почему-то особенно умели обращаться.
   Винтовки эти были из белого металла, снабженные деревянными накладками, которые, как я узнал позже, были очень легкими и очень твердыми породами, высоко ценившимися на Марсе и совершенно неизвестными нам, обитателям Земли. Металл ствола представляет собой сплав, состоящий в основном из алюминия и стали, который они научились закалять до твердости, намного превышающей твердость стали, с которой мы знакомы. Вес этих винтовок сравнительно невелик, а с малым калибром, взрывчатыми, радиевыми снарядами, которые они используют, и большой длиной ствола они смертельны в экстремальных условиях и на дистанциях, которые были бы немыслимы на Земле. Теоретический эффективный радиус действия этой винтовки составляет триста миль, но лучшее, что они могут сделать в реальной эксплуатации, когда оснащены беспроводными искателями и прицелами, составляет немногим более двухсот миль.
   Этого достаточно, чтобы проникнуться во мне большим уважением к марсианскому огнестрельному оружию, и какая-то телепатическая сила должна была предостеречь меня от попытки сбежать средь бела дня из-под дулов двадцати этих смертоносных машин.
   Марсиане, после короткого разговора, повернулись и ускакали в том же направлении, откуда пришли, оставив одного из своего числа в одиночестве у ограждения. Проехав примерно двести ярдов, они остановились и, повернув своих лошадей к нам, сели, наблюдая за воином у ограждения.
   Он был тем, чье копье почти пронзило меня, и, очевидно, был лидером банды, поскольку я заметил, что они, похоже, двинулись на свое нынешнее место по его указанию. Когда его отряд остановился, он спешился, бросил копье и стрелковое оружие и подошел ко мне через конец инкубатора, совершенно безоружный и такой же обнаженный, как и я, за исключением украшений, привязанных к его голове, конечностям и костям. грудь.
   Когда он был в пятидесяти футах от меня, он расстегнул огромный металлический браслет и, держа его в раскрытой ладони, обратился ко мне ясным звучным голосом, но на языке, разумеется, я не мог понять. Затем он остановился, словно ожидая моего ответа, навострив уши, похожие на усики, и еще больше навострив на меня свои странные глаза.
   Когда молчание стало невыносимым, я решил отважиться на небольшую беседу со своей стороны, так как догадался, что он пытается заключить мир. Бросание его оружия и отход его отряда перед его продвижением ко мне означало бы мирную миссию в любом месте на Земле, так почему бы и не на Марсе!
   Прижав руку к сердцу, я низко поклонился марсианину и объяснил ему, что, хотя я не понимаю его языка, его действия говорят о мире и дружбе, которые в данный момент наиболее дороги моему сердцу. Конечно, я мог бы показаться журчащим ручейком, несмотря на весь ум, который донесла до него моя речь, но он понял действие, с которым я тотчас же последовал за своими словами.
   Протянув к нему руку, я подошел и взял нарукавник из его раскрытой ладони, обхватив его за руку выше локтя; улыбнулась ему и стала ждать. Его широкий рот растянулся в ответной улыбке, и, сцепив одну из его промежуточных рук со своей, мы повернулись и пошли обратно к его лошади. В то же время он приказал своим последователям продвигаться вперед. Они бросились к нам с бешеной скоростью, но были остановлены по его сигналу. Очевидно, он опасался, что, если я снова испугаюсь, я могу совершенно выпрыгнуть из пейзажа.
   Он обменялся несколькими словами со своими людьми, жестом пригласил меня ехать позади одного из них, а затем сел на свое животное. Назначенный парень протянул две или три руки и поднял меня за собой на блестящую спину своего скакуна, где я цеплялся, насколько мог, за ремни и ремни, на которых держалось оружие и украшения марсианина.
   Затем вся кавалькада развернулась и поскакала к холмам вдалеке.
   ГЛАВА IV
   ЗАКЛЮЧЕННЫЙ
   Мы прошли около десяти миль, когда земля начала очень быстро подниматься. Как я узнал позже, мы приближались к краю одного из давно мертвых морей Марса, на дне которого произошла моя встреча с марсианами.
   За короткое время мы достигли подножия гор и, преодолев узкое ущелье, вышли в открытую долину, на дальнем конце которой было низкое плоскогорье, на котором я увидел огромный город. К нему мы и помчались, въехав в него по разрушенной дороге, ведущей из города, но только к краю плато, где она резко обрывалась широкими ступенями.
   При ближайшем рассмотрении, когда мы проходили мимо них, я увидел, что здания были заброшены, и, хотя они не сильно обветшали, казалось, что в них не жили годами, а возможно, и целую вечность. Ближе к центру города была большая площадь, и на ней и в зданиях, непосредственно окружающих ее, расположились лагерем около девяти или десяти сотен существ той же породы, что и мои похитители, ибо таковыми я теперь считал их, несмотря на учтивую манеру, в которой я был в ловушке.
   Все, кроме украшений, были обнажены. Женщины внешне мало отличались от мужчин, за исключением того, что их бивни были намного больше по сравнению с их ростом, а в некоторых случаях загибались почти до их высоко посаженных ушей. Их тела были меньше и светлее, а на пальцах рук и ног были зачатки ногтей, которых у самцов совсем не было. Взрослые самки имели рост от десяти до двенадцати футов.
   Дети были светлого цвета, даже светлее женщин, и все казались мне совершенно одинаковыми, только одни были выше других ростом; старше, предположил я.
   Я не видел у них никаких признаков глубокого возраста, и нет заметной разницы в их внешности с возрастом зрелости, около сорока лет, до тех пор, пока в возрасте около тысячи лет они добровольно не отправляются в свое последнее странное паломничество вниз по реке. Исс, который ведет ни один живой марсианин неизвестно куда и из чьего лона ни один марсианин никогда не возвращался, или ему было бы позволено жить, если бы он вернулся после того, как однажды погрузился в его холодные, темные воды.
   Только один марсианин из тысячи умирает от болезни или болезни, и, возможно, около двадцати совершают добровольное паломничество. Остальные девятьсот семьдесят девять умирают насильственной смертью на дуэлях, на охоте, в авиации и на войне; но, пожалуй, самая большая смертельная потеря приходится на детский возраст, когда огромное количество маленьких марсиан становится жертвами больших белых обезьян Марса.
   Средняя продолжительность жизни марсианина после достижения зрелого возраста составляет около трехсот лет, но была бы ближе к отметке в тысячу, если бы не различные средства, ведущие к насильственной смерти. Из-за истощающихся ресурсов планеты, очевидно, возникла необходимость противодействовать увеличению продолжительности жизни, вызванному их выдающимися терапевтическими и хирургическими способностями, и поэтому человеческая жизнь на Марсе стала восприниматься несерьезно, о чем свидетельствуют их опасные виды спорта и почти непрекращающаяся война между различными сообществами.
   Существуют и другие естественные причины, ведущие к сокращению населения, но ничто так не способствует достижению этой цели, как тот факт, что ни один мужчина или женщина-марсианин никогда добровольно не остается без оружия уничтожения.
   Когда мы приблизились к площади и мое присутствие было обнаружено, нас сразу же окружили сотни существ, которые, казалось, стремились вырвать меня с моего места за моей охраной. Слово предводителя отряда утихомирило их шум, и мы рысью проследовали через площадь к входу в такое великолепное здание, какое только видел смертный взор.
   Здание было невысоким, но занимало огромную площадь. Он был построен из блестящего белого мрамора, инкрустированного золотом и блестящими камнями, которые сверкали и переливались на солнце. Главный вход был около сотни футов в ширину и выступал из самого здания, образуя огромный навес над вестибюлем. Лестницы не было, но пологий спуск к первому этажу здания открывался в огромное помещение, окруженное галереями.
   На полу этого зала, усеянного резными деревянными столами и стульями, вокруг ступеней трибуны собралось около сорока или пятидесяти мужчин-марсиан. На самой платформе сидел на корточках огромный воин, тяжело нагруженный металлическими украшениями, яркими перьями и искусно выделанной кожаной атрибутикой, искусно украшенной драгоценными камнями. С его плеч свисала короткая накидка из белого меха, отороченная блестящим алым шелком.
   Что меня больше всего поразило в этом собрании и зале, в котором они собрались, так это то, что существа совершенно не соответствовали столам, стульям и другой мебели; они были размером, приспособленным для людей, таких как я, тогда как огромные туши марсиан едва могли втиснуться в кресла, а под столами не было места для их длинных ног. Таким образом, очевидно, что на Марсе были и другие обитатели, чем дикие и гротескные существа, в руки которых я попал, но свидетельства чрезвычайной древности, окружавшие меня, указывали на то, что эти постройки могли принадлежать какому-то давно вымершему и забытому народу. Тусклая древность Марса.
   Наша группа остановилась у входа в здание, и по знаку вожака меня опустили на землю. Снова взяв его руку в свою, мы прошли в зал для аудиенций. При обращении к марсианскому вождю было соблюдено несколько формальностей. Мой похититель просто подошел к трибуне, остальные уступали ему дорогу, когда он продвигался вперед. Вождь поднялся на ноги и произнес имя моего сопровождающего, который, в свою очередь, остановился и повторил имя правителя, а затем его титул.
   В то время эта церемония и произнесенные ими слова ничего не значили для меня, но позже я узнал, что это было обычное приветствие между зелеными марсианами. Если бы эти люди были незнакомцами и, следовательно, не могли бы обменяться именами, они бы молча обменялись украшениями, если бы их миссии были мирными, - в противном случае они бы обменялись выстрелами или отбивали свое знакомство с каким-либо другим из своего разнообразного оружия.
   Мой похититель, которого звали Тарс Таркас, был фактически вице-главой общины и человеком с большими способностями государственного деятеля и воина. Он, очевидно, кратко рассказал о происшествиях, связанных с его экспедицией, в том числе о моем пленении, и, когда он закончил, вождь довольно долго обратился ко мне.
   Я ответил на нашем добром старом английском языке только для того, чтобы убедить его, что ни один из нас не может понять другого; но я заметил, что когда я слегка улыбнулся в заключение, он сделал то же самое. Этот факт и подобный случай во время моего первого разговора с Тарс Таркасом убедили меня, что у нас есть по крайней мере что-то общее; способность улыбаться, а значит, и смеяться; обозначающее чувство юмора. Но мне предстояло узнать, что марсианская улыбка небрежна, а марсианский смех заставляет сильных мужчин бледнеть от ужаса.
   Идеи юмора у зеленых людей Марса сильно расходятся с нашими представлениями о подстрекателях к веселью. Смертельная агония ближнего для этих странных существ вызывает самое дикое веселье, в то время как их главная форма самого обычного развлечения состоит в том, чтобы убивать своих военнопленных различными изощренными и ужасными способами.
   Собравшиеся воины и вожди внимательно осмотрели меня, ощупывая мои мускулы и текстуру кожи. Затем главный вождь, очевидно, дал понять, что желает увидеть мое выступление, и, жестом пригласив меня следовать, отправился с Тарс Таркасом на открытую площадь.
   Так вот, я не предпринимал никаких попыток ходить с тех пор, как потерпел неудачу, кроме как крепко сжимая руку Тарс Таркаса, и теперь я подпрыгивал и порхал между столами и стульями, как какой-то чудовищный кузнечик. Сильно ушибившись, к большому удовольствию марсиан, я снова прибегнул к ползанию, но это их не устроило, и меня грубо рывком поставил на ноги высокий парень, который от души смеялся над моими несчастьями.
   Когда он швырнул меня на ноги, его лицо было склонено близко к моему, и я сделал единственное, что может сделать джентльмен в условиях жестокости, грубости и неуважения к правам незнакомца; Я ударил его кулаком прямо в челюсть, и он упал, как поверженный бык. Когда он рухнул на пол, я повернулся спиной к ближайшему столу, ожидая, что его товарищи отомстят меня, но решил дать им настолько хороший бой, насколько позволяют неравные шансы, прежде чем отдать свою жизнь.
   Однако мои опасения были напрасными, так как другие марсиане, сначала онемевшие от изумления, в конце концов разразились диким смехом и аплодисментами. Я не узнал аплодисментов как таковых, но позже, когда я познакомился с их обычаями, я узнал, что добился того, на что они редко соглашаются, - проявления одобрения.
   Парень, которого я ударил, лежал там, где упал, и никто из его товарищей не приближался к нему. Тарс Таркас двинулся ко мне, протягивая одну из своих рук, и таким образом мы без дальнейших происшествий проследовали к площади. Я, конечно, не знал причины, по которой мы вышли на открытое пространство, но не заставил себя долго ждать. Сначала они несколько раз повторили слово "сак", а затем Тарс Таркас сделал несколько прыжков, повторяя одно и то же слово перед каждым прыжком; потом, повернувшись ко мне, сказал: "Сак!" Я увидел, чего они добивались, и, собравшись с силами, "поплыл" с таким изумительным успехом, что преодолел добрых сто пятьдесят футов; и на этот раз я не потерял равновесия, а приземлился прямо на ноги, не упав. Затем я вернулся легким прыжком на двадцать пять или тридцать футов к небольшой группе воинов.
   За моей демонстрацией наблюдали несколько сотен младших марсиан, и они немедленно начали требовать повторения, что затем приказал мне сделать вождь; но я был и голоден, и жаждал, и решил на месте, что мой единственный способ спасения состоит в том, чтобы потребовать от этих существ внимания, которое они явно не согласились бы добровольно. Поэтому я игнорировал повторяющиеся команды "сак", и каждый раз, когда они подавались, я указывал на рот и потирал живот.
   Тарс Таркас и вождь обменялись несколькими словами, и первый, обратившись к молодой женщине среди толпы, дал ей несколько указаний и жестом пригласил меня сопровождать ее. Я схватил ее протянутую руку, и мы вместе пересекли площадь к большому зданию на дальней стороне.
   Моя прекрасная спутница была около восьми футов ростом, только что достигла зрелости, но еще не достигла своего полного роста. Она была светло-оливково-зеленого цвета с гладкой блестящей шкурой. Ее звали, как я узнал впоследствии, Сола, и она принадлежала к свите Тарс Таркаса. Она провела меня в просторную комнату в одном из зданий, выходящих окнами на площадь, которую я, судя по разбросанным по полу шелкам и мехам, я принял за спальные помещения нескольких туземцев.
   Комната была хорошо освещена несколькими большими окнами и была прекрасно украшена фресками и мозаиками, но на всем этом, казалось, лежало то неопределенное прикосновение пальца древности, которое убедило меня в том, что архитекторы и строители этих дивных творений не имели ничего общего. общего с грубыми полуживотными, которые теперь их занимали.
   Сола жестом пригласила меня сесть на груду шелков в центре комнаты и, повернувшись, издала своеобразный шипящий звук, как бы сигнализируя кому-то в соседней комнате. В ответ на ее призыв я впервые увидел новое марсианское чудо. Он проковылял на своих десяти коротких ногах и присел перед девушкой на корточки, как послушный щенок. Существо было размером с шетландского пони, но его голова немного напоминала голову лягушки, за исключением того, что челюсти были снабжены тремя рядами длинных острых клыков.
   ГЛАВА V
   Я УКЛОНЯЮСЬ ОТ СТОРОЖЕВОГО ПСА
   Сола посмотрела в злые глаза зверя, пробормотала пару командных слов, указала на меня и вышла из комнаты. Я не мог не задаться вопросом, что могло бы сделать это свирепое на вид чудовище, оставшись в одиночестве в такой непосредственной близости от такого относительно нежного куска мяса; но опасения мои были напрасны, так как зверь, пристально осмотрев меня с минуту, прошел через комнату к единственному выходу, ведущему на улицу, и лег во весь рост на пороге.
   Это был мой первый опыт общения с марсианским сторожевым псом, но ему суждено было стать не последним, ибо этот товарищ тщательно охранял меня, пока я оставался пленником среди этих зеленых людей; дважды спасая мне жизнь и ни разу добровольно не отлучившись от меня ни на мгновение.
   Пока Солы не было, я воспользовался случаем, чтобы более тщательно осмотреть комнату, в которой я оказался пленником. На настенной росписи изображены сцены редкой и чудесной красоты; горы, реки, озеро, океан, луг, деревья и цветы, извилистые дороги, залитые солнцем сады - сцены, которые могли бы изображать земные пейзажи, если бы не иная окраска растительности. Работа, очевидно, была выполнена мастерской рукой, настолько тонкой была атмосфера, настолько совершенной была техника; однако нигде не было изображения живого животного, человека или зверя, по которому я мог бы угадать сходство с этими другими и, возможно, вымершими обитателями Марса.
   Пока я давал волю своему воображению в диких догадках о возможном объяснении странных аномалий, с которыми я до сих пор встречался на Марсе, Сола вернулась с едой и питьем. Она поставила их на пол рядом со мной и, сев поодаль, пристально посмотрела на меня. Пища состояла примерно из фунта какого-то твердого вещества консистенции сыра и почти безвкусного, а жидкость, по-видимому, была молоком какого-то животного. На вкус он не был неприятным, хотя и слегка кисловатым, и вскоре я научился очень высоко его ценить. Оно произошло, как я позже обнаружил, не от животного, так как на Марсе есть только одно млекопитающее, да и то очень редкое, а от большого растения, которое растет практически без воды, но, по-видимому, перегоняет свое обильное количество молока из продукты почвы, влажность воздуха и солнечные лучи. Одно растение этого вида дает восемь или десять литров молока в день.
   Поев, я сильно оживился, но, чувствуя потребность в отдыхе, растянулся на шелках и вскоре заснул. Я проспал, должно быть, несколько часов, так как проснулся, когда было темно, и мне было очень холодно. Я заметил, что кто-то накинул на меня мех, но он частично сместился, и в темноте я не видел, чтобы заменить его. Внезапно рука протянулась и натянула на меня мех, вскоре после этого добавив еще один к моему укрытию.
   Я предположил, что моим бдительным опекуном была Сола, и не ошибся. Эта девушка единственная среди всех зеленых марсиан, с которыми мне доводилось общаться, проявляла черты сочувствия, доброты и привязанности; ее забота о моих телесных нуждах была неизменной, и ее заботливая забота спасла меня от многих страданий и многих лишений.
   Как мне суждено было узнать, марсианские ночи чрезвычайно холодны, а так как сумерек и рассвета практически нет, то перепады температуры внезапны и весьма неудобны, как и переходы от яркого дневного света к темноте. Ночи либо ярко освещены, либо очень темны, потому что, если ни одна из двух лун Марса не находится в небе, получается почти полная тьма, так как отсутствие атмосферы или, скорее, очень разреженная атмосфера не в состоянии рассеять звездный свет. в любой значительной степени; с другой стороны, если обе луны находятся в небе ночью, поверхность земли ярко освещена.
   Обе луны Марса гораздо ближе к ней, чем наша луна к Земле; ближайшая луна находится на расстоянии всего лишь около пяти тысяч миль, тогда как дальняя находится лишь немногим более чем в четырнадцати тысячах миль, по сравнению с почти четвертью миллиона миль, отделяющих нас от нашей Луны. Ближайшая к Марсу луна совершает полный оборот вокруг планеты немногим более чем за семь с половиной часов, так что ее можно увидеть мчащейся по небу, как огромный метеор, два или три раза за ночь, показывая все свои фазы в течение каждой ночи. транзит небес.
   Дальняя луна обращается вокруг Марса примерно за тридцать с четвертью часов и вместе со своим сестринским спутником делает ночную марсианскую сцену великолепной и причудливо величественной. И хорошо, что природа так милостиво и обильно осветила марсианскую ночь, ибо зеленые люди Марса, будучи кочевой расой без высокого интеллектуального развития, имеют лишь грубые средства для искусственного освещения; зависит главным образом от факелов, своего рода свечи и своеобразной масляной лампы, которая производит газ и горит без фитиля.
   Это последнее устройство излучает ярко-яркий далеко идущий белый свет, но так как необходимое ему натуральное масло может быть получено только при добыче полезных ископаемых в одной из нескольких отдаленных друг от друга местностей, оно редко используется этими существами, чьи мысли только о сегодняшнем дне. и чья ненависть к ручному труду держала их в полуварварском состоянии в течение бесчисленных веков.
   После того, как Сола пополнила мои покрывала, я снова заснул и не просыпался до рассвета. Остальные обитатели комнаты, числом пять, все были женщинами, и они все еще спали, заваленные пестрым множеством шелков и мехов. На пороге растянулось бессонное животное-хранитель, точно такое же, каким я в последний раз видел его накануне; по-видимому, он не шевельнул ни одним мускулом; его глаза были буквально прикованы ко мне, и я задумался о том, что может случиться со мной, если я попытаюсь убежать.
   Я всегда был склонен искать приключений, исследовать и экспериментировать там, где более мудрые люди оставили бы себя в покое. Поэтому мне пришло в голову, что самым надежным способом узнать точное отношение этого зверя ко мне было бы попытаться покинуть комнату. Я чувствовал себя довольно уверенно, полагая, что смогу убежать от него, если он преследует меня, как только я выйду из здания, потому что я начал очень гордиться своими способностями прыгуна. Кроме того, по короткости его ног я мог видеть, что сам зверь не был прыгуном и, вероятно, не бегуном.
   Поэтому медленно и осторожно я поднялся на ноги только для того, чтобы увидеть, что мой наблюдатель сделал то же самое; осторожно я двинулся к нему, обнаружив, что, двигаясь шаркающей походкой, я могу сохранять равновесие, а также достаточно быстро продвигаться вперед. Когда я приблизился к животному, он осторожно попятился от меня, а когда я достиг открытого места, отодвинулся в сторону, чтобы пропустить меня. Затем он встал позади меня и следовал примерно в десяти шагах позади меня, пока я шел по пустынной улице.
   Очевидно, его задачей было защищать только меня, подумал я, но когда мы достигли края города, он внезапно прыгнул передо мной, издавая странные звуки и обнажая свои уродливые и свирепые клыки. Думая поразвлечься за его счет, я бросился к нему и, почти настигнув его, прыгнул в воздух, приземлившись далеко за ним и вдали от города. Он мгновенно развернулся и бросился на меня с самой ужасающей скоростью, которую я когда-либо видел. Я думал, что его короткие ноги препятствуют быстроте, но если бы он гонялся с борзыми, последние казались бы спящими на коврике у двери. Как я узнал, это самое быстроходное животное на Марсе, и благодаря своему уму, преданности и свирепости его используют на охоте, на войне и в качестве защитника марсианского человека.
   Я быстро понял, что мне будет трудно избежать клыков зверя на прямом пути, и поэтому я встретил его атаку, согнувшись пополам и перепрыгнув через него, когда он был почти на мне. Этот маневр дал мне значительное преимущество, и я смог добраться до города немного раньше него, и когда он несся за мной, я прыгнул в окно примерно в тридцати футах от земли напротив одного из зданий, выходящих на Долина.
   Схватившись за подоконник, я принял сидячее положение, не глядя на здание, и посмотрел вниз на сбитое с толку животное подо мной. Однако мое ликование было недолгим, потому что едва я уселся на подоконник, как огромная рука схватила меня сзади за шею и яростно потащила в комнату. Здесь меня бросили на спину, и я увидел стоящее надо мной колоссальное обезьяноподобное существо, белое и безволосое, за исключением огромной копны щетинистых волос на голове.
   ГЛАВА VI
   БОРЬБА, В КОТОРОЙ ПОБЕДИЛИ ДРУЗЕЙ
   Существо, которое больше походило на наших земных людей, чем на марсиан, которых я видел, прижало меня к земле своей огромной ногой, в то время как оно болтало и жестикулировало в ответ на какое-то существо позади меня. Этот другой, который, очевидно, был его помощником, вскоре подошел к нам, неся огромную каменную дубину, которой он, очевидно, намеревался размозжить мне голову.
   Существа были около десяти-пятнадцати футов ростом, стояли прямо и имели, как и у зеленых марсиан, промежуточный набор рук или ног, посередине между их верхними и нижними конечностями. Их глаза были близко друг к другу и не выпуклые; уши у них были высоко посажены, но расположены более латерально, чем у марсиан, а морда и зубы были поразительно похожи на таковые у нашей африканской гориллы. В целом они не были неприятны по сравнению с зелеными марсианами.
   Дубина раскачивалась по дуге, которая заканчивалась на моем запрокинутом лице, когда стрела бесчисленного ужаса метнулась через дверной проем прямо на грудь моего палача. С криком страха удерживавшая меня обезьяна прыгнула в открытое окно, но ее самка сомкнулась в ужасной смертельной схватке с моим хранителем, который был не чем иным, как моим верным сторожевым существом; Я не могу заставить себя назвать такое отвратительное существо собакой.
   Как можно быстрее я поднялся на ноги и, прислонившись спиной к стене, стал свидетелем такого сражения, какое дано видеть немногим существам. Сила, ловкость и слепая свирепость этих двух существ не сравнимы ни с чем, известным земному человеку. Мой зверь имел преимущество в своем первом захвате, вонзив свои могучие клыки далеко в грудь своего противника; но огромные руки и лапы обезьяны, подкрепленные мышцами, далеко превосходящими мускулы марсиан, которых я видел, сжали горло моего стража и медленно душили его жизнь, откинув назад его голову и шею на его тело, где я на мгновение ожидал, что первый обмякнет на конце сломанной шеи.
   При этом обезьяна отрывала себе всю переднюю часть груди, которая была зажата в тисках мощных челюстей. Они катались взад и вперед по полу, ни один из них не издал ни звука страха или боли. Вскоре я увидел, как огромные глаза моего зверя полностью вылезли из орбит, а из его ноздрей хлынула кровь. То, что он заметно слабел, было очевидно, но так же было и с обезьяной, чья борьба на мгновение ослабла.
   Внезапно я пришел в себя и с тем странным инстинктом, который, кажется, всегда побуждал меня к выполнению своего долга, схватил дубину, упавшую на пол в начале битвы, и взмахнул ею со всей силой своих земных рук. Я врезался им в голову обезьяны, раздавив ее череп, как если бы это была яичная скорлупа.
   Едва успел обрушиться удар, как я столкнулся с новой опасностью. Супруг обезьяны, оправившись от первого приступа ужаса, вернулся на место встречи через внутреннюю часть здания. Я заметил его как раз перед тем, как он достиг дверного проема, и вид его, теперь ревущего, когда он увидел своего безжизненного товарища, растянувшегося на полу и с пеной у рта, в крайнем гневе, наполнил меня, должен признаться, ужасным предчувствия.
   Я всегда готов встать и сражаться, когда шансы не слишком против меня, но в данном случае я не увидел ни славы, ни выгоды в том, чтобы противопоставить свою относительно слабую силу железным мускулам и зверской свирепости этого разъяренного обитателя неведомого мира; на самом деле единственным исходом такой встречи, насколько я мог судить, казалась внезапная смерть.
   Я стоял у окна и знал, что, оказавшись на улице, я могу получить площадь и безопасность, прежде чем существо сможет меня настигнуть; по крайней мере, у меня был шанс спастись бегством от почти верной смерти, если я останусь и буду сражаться, как бы отчаянно он ни был.
   Это правда, что я держал дубину, но что я мог сделать с ней против его четырех могучих рук? Даже если я сломаю одного из них первым же ударом, потому что я полагал, что он попытается отразить удар дубины, он может протянуть руку и уничтожить меня вместе с остальными, прежде чем я оправлюсь для второй атаки.
   В то мгновение, когда эти мысли пронеслись у меня в голове, я повернулся, чтобы направиться к окну, но мой взгляд остановился на фигуре моего бывшего опекуна, и все мысли о бегстве были развеяны по ветру. Он лежал, тяжело дыша, на полу комнаты, его большие глаза были устремлены на меня в том, что казалось жалкой мольбой о защите. Я не мог выдержать этого взгляда и не мог, подумав, бросить своего спасителя, не отчитавшись за него так же хорошо, как он за меня.
   Поэтому без дальнейших церемоний я повернулся, чтобы встретить нападение разъяренной обезьяны-быка. Теперь он был слишком близко ко мне, чтобы дубина могла оказать какую-либо эффективную помощь, поэтому я просто бросил ее так сильно, как только мог, в его наступающую тушу. Он ударил его чуть ниже колен, вызвав вопль боли и ярости, и так лишил его равновесия, что он бросился на меня, широко раскинув руки, чтобы облегчить падение.
   Снова, как и в предыдущий день, я прибегнул к земной тактике и ударил правым кулаком по кончику его подбородка, а затем ударил его левой в пах. Эффект был изумительный, потому что, когда я слегка отступил в сторону после нанесения второго удара, он пошатнулся и упал на пол, согнувшись от боли и задыхаясь от ветра. Перепрыгнув через его распростертое тело, я схватил дубину и прикончил монстра прежде, чем он смог подняться на ноги.
   Когда я нанес удар, позади меня раздался низкий смех, и, повернувшись, я увидел Тарс Таркаса, Солу и трех или четырех воинов, стоящих в дверях зала. Когда мои глаза встретились с их взглядами, я во второй раз удостоился их ревностно охраняемых аплодисментов.
   Мое отсутствие было замечено Солой при ее пробуждении, и она быстро сообщила Тарс Таркасу, который сразу же отправился с горсткой воинов на поиски меня. Подойдя к черте города, они стали свидетелями действий быка-обезьяны, когда он ворвался в здание, кипя от ярости.
   Они сразу последовали за ним, думая, что вряд ли его действия могут дать ключ к разгадке моего местонахождения, и стали свидетелями моей короткой, но решающей битвы с ним. Это столкновение вместе с моей встречей с марсианским воином накануне и моими подвигами в прыжках поставили меня на высокую вершину в их глазах. Очевидно, лишенные всех тонких чувств дружбы, любви или привязанности, эти люди справедливо поклоняются физической доблести и храбрости, и нет ничего слишком хорошего для объекта их обожания, пока он поддерживает свое положение неоднократными примерами своего мастерства, силы. , и мужество.
   Сола, сопровождавшая поисковый отряд по собственной воле, была единственной из марсиан, чье лицо не исказилось от смеха, пока я боролся за свою жизнь. Она же, напротив, была трезвой с видимой заботливостью и, как только я кончил чудовище, бросилась ко мне и внимательно осмотрела мое тело на предмет возможных ран или увечий. Убедившись, что я остался невредим, она тихо улыбнулась и, взяв меня за руку, направилась к двери комнаты.
   Тарс Таркас и другие воины вошли и стояли над быстро оживающим зверем, который спас мне жизнь и чью жизнь я, в свою очередь, спас. Они, казалось, были погружены в спор, и, наконец, один из них обратился ко мне, но, вспомнив о моем незнании его языка, повернулся к Тарс Таркасу, который словом и жестом отдал какую-то команду парню и повернулся, чтобы следовать за нами с номер.
   Казалось, в их отношении к моему зверю было что-то угрожающее, и я не решался уйти, пока не узнал результат. Хорошо, что я так и сделал, потому что воин вытащил зловещий пистолет из кобуры и был готов прикончить существо, когда я прыгнул вперед и ударил его по руке. Пуля, попав в деревянную раму окна, взорвалась, полностью проделав дыру в дереве и каменной кладке.
   Затем я опустился на колени рядом с устрашающим на вид существом и, подняв его на ноги, жестом приказал ему следовать за мной. Взгляды удивления, которые мои действия вызвали у марсиан, были смешны; они не могли понять, разве что слабо и по-детски, такие качества, как благодарность и сострадание. Воин, чье ружье я завел, вопросительно посмотрел на Тарс Таркаса, но тот дал знак, чтобы я был предоставлен самому себе, и мы вернулись на площадь, а мой огромный зверь следовал за нами по пятам, а Сола крепко схватила меня за руку. рука.
   У меня было как минимум два друга на Марсе; молодая женщина, присматривавшая за мной с материнской заботой, и немое животное, которое, как я узнал позже, таило в своем бедном уродливом теле больше любви, больше верности, больше благодарности, чем можно было найти во всех пяти миллионах зеленых марсиан. которые бродят по пустынным городам и мертвым морским днам Марса.
   ГЛАВА VII
   Воспитание детей на Марсе
   После завтрака, который был точной копией трапезы предыдущего дня и указателем практически каждой трапезы, последовавшей за мной, пока я был с зелеными людьми Марса, Сола сопроводила меня на площадь, где я застал все общество занятым наблюдение или помощь в запряжении огромных мастодонтских животных в большие трехколесные колесницы. Было около двухсот пятидесяти таких повозок, каждая из которых была запряжена одним животным, и любая из них, судя по их внешнему виду, легко могла бы тянуть весь состав фургонов, когда они были полностью загружены.
   Сами колесницы были большими, просторными и великолепно украшенными. В каждой сидела женщина-марсианка, нагруженная металлическими украшениями, драгоценностями, шелками и мехами, а на спине каждого зверя, тянувшего колесницы, восседал молодой марсианский погонщик. Подобно животным, на которых воины сидели верхом, более тяжелые тягловые животные не носили ни удила, ни уздечки, а управлялись исключительно телепатическими средствами.
   Эта способность чудесным образом развита у всех марсиан и в значительной степени объясняет простоту их языка и относительно небольшое количество слов, которыми они обмениваются даже в долгих разговорах. Это универсальный язык Марса, посредством которого высшие и низшие животные этого мира парадоксов способны общаться в большей или меньшей степени, в зависимости от интеллектуальной сферы вида и развития индивидуума.
   Когда кавалькада двинулась гуськом, Сола втащила меня в пустую колесницу, и мы двинулись с процессией к тому месту, где я накануне въехал в город. Во главе каравана ехало около двухсот воинов, по пять в ряду, и такое же число замыкало тыл, а с обеих сторон нас окружали по двадцать пять или тридцать всадников.
   Все, кроме меня, - мужчины, женщины и дети - были хорошо вооружены, и в хвосте каждой колесницы рысью бежала марсианская гончая, а мой собственный зверь следовал за нашим; на самом деле, верное существо никогда не покидало меня добровольно в течение всех десяти лет, которые я провел на Марсе. Наш путь пролегал через маленькую долину перед городом, через холмы и вниз по дну мертвого моря, которое я пересек на своем пути от инкубатора до площади. Инкубатор, как оказалось, был конечным пунктом нашего путешествия в этот день, и, поскольку вся кавалькада пустилась в бешеный галоп, как только мы достигли ровной глади морского дна, мы вскоре оказались в пределах видимости нашей цели.
   Достигнув его, колесницы были припаркованы с военной точностью по четырем сторонам ограды, и полдюжины воинов во главе с огромным вождем, в том числе Тарс Таркас и несколько других меньших вождей, спешились и двинулись к нему. Я видел, как Тарс Таркас что-то объяснял главному вождю, чье имя, кстати, было, насколько я могу перевести его по-английски, Лоркас Птомель, Джед; Джед - его титул.
   Вскоре я понял предмет их разговора, так как, позвонив Соле, Тарс Таркас дал ей знак отправить меня к нему. К этому времени я освоил тонкости ходьбы в марсианских условиях и, быстро откликнувшись на его команду, продвинулся к той стороне инкубатора, где стояли воины.
   Когда я добрался до них, я увидел, что вылупились все яйца, кроме очень немногих, инкубатор был полон отвратительных маленьких дьяволов. Они были ростом от трех до четырех футов и беспокойно двигались по вольеру, словно в поисках пищи.
   Когда я остановился перед ним, Тарс Таркас указал на инкубатор и сказал: "Сак". Я увидел, что он хочет, чтобы я повторил свое вчерашнее выступление в назидание Лоркасу Птомелю, и, поскольку я должен признаться, что моя доблесть доставила мне немалое удовольствие, я быстро ответил, перепрыгнув через припаркованные колесницы на дальнем конце поля. инкубатор. Когда я вернулся, Лоркас Птомель что-то проворчал мне и, повернувшись к своим воинам, отдал несколько команд относительно инкубатора. Они больше не обращали на меня внимания, и поэтому мне было позволено оставаться поблизости и наблюдать за их действиями, которые заключались в том, чтобы проделать отверстие в стене инкубатора, достаточно большое, чтобы дать выход молодым марсианам.
   По обе стороны от этого прохода женщины и молодые марсиане, как мужчины, так и женщины, образовывали две сплошные стены, ведущие через колесницы и совсем далеко на равнину за ними. Между этими стенами носились дикие, как олени, маленькие марсиане; им разрешалось бежать по всему проходу, где их по одному схватывали женщины и дети старшего возраста; последняя в шеренге ловит первого малыша, который достигает конца перчатки, ее противоположность в шеренге захватывает второго, и так далее, пока все малыши не покинут вольер и не будут присвоены каким-нибудь юношей или женщиной. Когда женщины ловили молодых, они выпадали из строя и возвращались к своим колесницам, а тех, кто попадал в руки юношей, позже передавали некоторым женщинам.
   Я увидел, что церемония, если ее можно было удостоить таким названием, закончилась, и, разыскивая Солу, я нашел ее в нашей колеснице с отвратительным маленьким существом, крепко сжатым в руках.
   Работа по воспитанию молодых, зеленых марсиан состоит исключительно в том, чтобы научить их говорить и пользоваться боевым оружием, которым их нагружают с самого первого года их жизни. Выйдя из яиц, в которых они пролежали в течение пяти лет, периода инкубации, они выходят в мир совершенно развитыми, за исключением размера. Совершенно неизвестные своим матерям, которым, в свою очередь, было бы трудно с какой-либо степенью точности указать отцов, они являются обычными детьми общины, и их воспитание возлагается на женщин, которые случайно поймают их, когда они покидают родину. инкубатор.
   У их приемных матерей, возможно, даже не было яйца в инкубаторе, как в случае с Солой, которая начала нестись менее чем за год до того, как стала матерью потомства другой женщины. Но это мало что значит для зеленых марсиан, поскольку родительская и сыновняя любовь им так же неизвестна, как распространена среди нас. Я считаю, что эта ужасная система, существовавшая веками, является прямой причиной утраты всех тонких чувств и высших гуманистических инстинктов среди этих бедных существ. От рождения они не знают ни отцовской, ни материнской любви, не знают значения слова дом; их учат, что им позволяют жить только до тех пор, пока они не смогут продемонстрировать своим телосложением и свирепостью, что они пригодны для жизни. Если они окажутся деформированными или каким-либо образом неисправными, их немедленно расстреляют; они не видят ни слезинки, пролитой из-за одной из многих жестоких невзгод, через которые они проходят с самого раннего младенчества.
   Я не имею в виду, что взрослые марсиане излишне или преднамеренно жестоки по отношению к молодым, но это тяжелая и безжалостная борьба за существование на умирающей планете, природные ресурсы которой истощились до такой степени, что поддержка каждой дополнительной жизни означает дополнительный налог на сообщество, в которое он брошен.
   Путем тщательного отбора они выращивают только самые выносливые экземпляры каждого вида и с почти сверхъестественной предусмотрительностью регулируют уровень рождаемости, чтобы просто компенсировать потери в результате смерти.
   Каждая взрослая марсианская самка приносит около тринадцати яиц в год, и те из них, которые соответствуют требованиям по размеру, весу и удельному весу, прячут в нишах какого-нибудь подземного хранилища, где температура слишком низкая для инкубации. Каждый год эти яйца тщательно исследуются советом из двадцати вождей, и все, кроме сотни самых совершенных, уничтожаются из каждого годового запаса. По прошествии пяти лет из тысяч выведенных яиц было отобрано около пятисот почти идеальных яиц. Затем их помещают в почти герметичные инкубаторы для вылупления под солнечными лучами еще через пять лет. Вылупление, свидетелями которого мы были сегодня, было довольно показательным событием в своем роде, почти один процент яиц вылупился за два дня. Если оставшиеся яйца когда-либо вылупятся, мы ничего не знаем о судьбе маленьких марсиан. В них не нуждались, так как их потомство могло унаследовать и передать склонность к длительному инкубированию и, таким образом, нарушить существовавшую веками систему, которая позволяет взрослым марсианам рассчитать надлежащее время для возвращения в инкубаторы, почти с точностью до часа.
   Инкубаторы строятся в отдаленных закоулках, где маловероятно, что их обнаружат другие племена. В результате такой катастрофы в общине не будет детей еще пять лет. Позже я стал свидетелем результатов открытия инопланетного инкубатора.
   Сообщество, частью которого были зеленые марсиане, с которыми мне выпал жребий, насчитывало около тридцати тысяч душ. Они бродили по огромной полосе засушливых и полузасушливых земель между сороком и восемьюдесятью градусами южной широты и ограничивались с востока и запада двумя большими плодородными участками. Их штаб-квартира располагалась в юго-западном углу этого района, недалеко от пересечения двух так называемых марсианских каналов.
   Так как инкубатор располагался далеко на севере их собственной территории в якобы необитаемом и малопосещаемом районе, нам предстояло колоссальное путешествие, о котором я, конечно, ничего не знал.
   После нашего возвращения в мертвый город я провел несколько дней в сравнительном безделье. На следующий день после нашего возвращения все воины уехали рано утром и вернулись только перед тем, как стемнело. Как я узнал позже, они побывали в подземных хранилищах, в которых хранились яйца, и перевезли их в инкубатор, который затем замуровали еще на пять лет и который, по всей вероятности, больше не посетят в течение тот период.
   Хранилища, в которых прятались яйца до тех пор, пока они не были готовы к инкубатору, располагались за много миль к югу от инкубатора, и их ежегодно посещал совет двадцати вождей. Почему они не построили свои хранилища и инкубаторы ближе к дому, всегда было для меня загадкой, и, как многие другие марсианские загадки, неразрешимой и неразрешимой земными рассуждениями и обычаями.
   Обязанности Солы теперь удвоились, так как она была вынуждена заботиться о юном марсианине так же, как и обо мне, но ни один из нас не требовал особого внимания, и поскольку мы оба были примерно одинаково продвинуты в марсианском образовании, Сола взяла на себя обучение мы вместе.
   Ее призом был самец около четырех футов ростом, очень сильный и физически совершенный; кроме того, он быстро учился, и мы, по крайней мере я, немало позабавились по поводу острого соперничества, которое мы проявляли. Марсианский язык, как я уже сказал, чрезвычайно прост, и за неделю я мог бы объяснить все, что мне нужно, и понять почти все, что мне говорили. Точно так же, под опекой Солы, я развил свои телепатические способности, так что вскоре я мог ощущать практически все, что происходит вокруг меня.
   Что больше всего удивило Солу во мне, так это то, что, хотя я мог легко улавливать телепатические сообщения от других, и часто, когда они не были предназначены для меня, никто не мог прочитать ни йоты из моего разума ни при каких обстоятельствах. Сначала это меня огорчало, но потом я очень этому обрадовался, так как это давало мне несомненное преимущество перед марсианами.
   ГЛАВА VIII
   ПЛЕНИЦА С НЕБА
   На третий день после инкубаторной церемонии мы отправились домой, но едва глава процессии вышел на открытое пространство перед городом, как был отдан приказ о немедленном и поспешном возвращении. Словно обученные в течение многих лет именно этой эволюции, зеленые марсиане растворялись, как туман, в просторных дверных проемах близлежащих зданий, пока менее чем через три минуты вся кавалькада колесниц, мастодонтов и конных воинов не исчезла из виду.
   Сола и я вошли в здание на фасаде города, то самое, в котором я столкнулся с обезьянами, и, желая увидеть, что послужило причиной внезапного отступления, я поднялся на верхний этаж и смотрел из окна на долину и холмы за ней; и там я увидел причину их внезапной суеты, чтобы укрыться. Огромный корабль, длинный, низкий и окрашенный в серый цвет, медленно качался над гребнем ближайшего холма. За ним последовал еще один, и еще, и еще, пока двадцать из них, покачиваясь низко над землей, медленно и величественно не поплыли к нам.
   Каждый нес странное знамя, развевавшееся от носа до кормы над верхними сооружениями, а на носу каждого было нарисовано какое-то странное устройство, которое блестело на солнце и было ясно видно даже на таком расстоянии, на котором мы находились от кораблей. Я мог видеть фигуры, толпящиеся на носовой палубе и верхних частях самолета. Обнаружил ли они нас или просто смотрели на опустевший город, я не мог сказать, но в любом случае встретили их грубо, ибо внезапно и без предупреждения зеленые марсианские воины дали страшный залп из окон домов, обращенных к маленькому городу. долине, по которой так мирно продвигались большие корабли.
   Мгновенно сцена изменилась, как по волшебству; переднее судно повернуло к нам бортом, и, введя в действие свои орудия, открыло ответный огонь, в то же время двигаясь параллельно нашему фронту на короткое расстояние, а затем поворачивая назад с явным намерением совершить большой круг, который подведет его к расположитесь еще раз напротив нашей линии огня; другие корабли последовали за ней, и каждое из них открылось перед нами, когда она заняла позицию. Наш собственный огонь никогда не ослабевал, и я сомневаюсь, чтобы двадцать пять процентов наших выстрелов были бесполезными. Мне никогда не приходилось видеть такой смертоносной точности прицеливания, и казалось, что маленькая фигурка на одном из кораблей падала при взрыве каждой пули, а знамена и верхние строения растворялись в вспышках пламени, как непреодолимые снаряды. наших воинов косил через них.
   Огонь с кораблей был крайне неэффективен, как я узнал впоследствии, из-за неожиданной внезапности первого залпа, который застал экипажи кораблей совершенно неподготовленными, а прицельные приспособления орудий незащищенными от смертоносного прицела наших воинов.
   Кажется, что у каждого зеленого воина есть определенные объективные точки для его огня при относительно одинаковых условиях войны. Например, часть из них, всегда лучшие стрелки, направляют свой огонь исключительно на беспроводные устройства обнаружения и прицеливания больших орудий атакующих военно-морских сил; другая деталь точно так же относится к пушкам меньшего размера; другие убивают артиллеристов; третьи офицеры; в то время как некоторые другие квоты концентрируют свое внимание на других членах экипажа, на верхних работах, а также на рулевом механизме и гребных винтах.
   Через двадцать минут после первого залпа огромный флот двинулся в том же направлении, откуда появился впервые. Несколько кораблей заметно прихрамывали и, казалось, едва контролировались истощенными экипажами. Их огонь полностью прекратился, и вся их энергия, казалось, была сосредоточена на побеге. Затем наши воины бросились на крыши зданий, которые мы занимали, и последовали за отступающей армадой, ведя непрерывный смертоносный огонь.
   Однако один за другим кораблям удавалось опускаться под гребни отдаленных холмов, пока в поле зрения не оказался только один едва движущийся корабль. Он принял на себя основной удар нашего огня и, казалось, был полностью беспилотным, так как на его палубе не было видно ни одной движущейся фигуры. Она медленно отклонилась от своего курса, возвращаясь к нам неустойчивым и жалким образом. Мгновенно воины прекратили огонь, так как было совершенно очевидно, что судно совершенно беспомощно и не только не в состоянии причинить нам вред, но даже не в состоянии достаточно контролировать себя, чтобы спастись.
   Когда она приблизилась к городу, воины бросились на равнину, чтобы встретить ее, но было очевидно, что она все еще была слишком высока, чтобы они могли надеяться добраться до ее палуб. Со своего наблюдательного пункта в окне я мог видеть разбросанные повсюду тела ее экипажа, хотя и не мог понять, что это были за существа. На ней не было никаких признаков жизни, поскольку она медленно дрейфовала с легким бризом в юго-восточном направлении.
   Она дрейфовала примерно в пятидесяти футах над землей, за ней следовали все, кроме сотни воинов, которым было приказано вернуться на крыши, чтобы прикрыть возможность возвращения флота или подкрепления. Вскоре стало очевидно, что она нанесет удар по фасаду зданий примерно в миле к югу от нашей позиции, и, наблюдая за ходом погони, я увидел, как несколько воинов скачут вперед, спешиваются и входят в здание, которого ей, казалось, суждено было коснуться.
   Когда судно приблизилось к зданию и как раз перед ударом, марсианские воины ринулись на него из окон и своими огромными копьями смягчили удар от столкновения, и через несколько мгновений выбросили крюки и большую лодку. их товарищи внизу тащили на землю.
   Заставив ее пришвартоваться, они роились по бортам и обыскали судно от носа до кормы. Я мог видеть, как они осматривали мертвых матросов, очевидно, в поисках признаков жизни, и вскоре группа из них появилась снизу, таща за собой маленькую фигурку. Существо было значительно меньше половины роста зеленых марсианских воинов, и с моего балкона я мог видеть, что оно ходит прямо на двух ногах, и предположил, что это какое-то новое и странное марсианское чудовище, с которым я еще не был знаком.
   Они сбросили своего пленника на землю, а затем приступили к систематическому нарезу судна. Эта операция заняла несколько часов, в течение которых было реквизировано несколько колесниц для перевозки добычи, которая состояла из оружия, боеприпасов, шелка, мехов, драгоценностей, каменных сосудов странной резьбы, а также некоторого количества твердой пищи и жидкостей, в том числе многих бочки с водой, первые, которые я видел с момента моего появления на Марсе.
   После того, как был снят последний груз, воины привязались к кораблю и отбуксировали его далеко в долину в юго-западном направлении. Затем несколько из них поднялись на абордаж и занялись тем, что с моей отдаленной позиции казалось выливанием содержимого различных бутылей на мертвые тела матросов, а также на палубы и сооружения корабля.
   Эта операция закончилась, они поспешно перелезли через ее борта, соскальзывая по оттяжкам на землю. Последний воин, покинувший палубу, повернулся и швырнул что-то обратно на судно, выжидая мгновение, чтобы оценить результат своего поступка. Когда из точки, куда попала ракета, поднялась слабая вспышка пламени, он перелетел через борт и быстро оказался на земле. Едва он приземлился, как оттяжки одновременно отпустили, и огромный военный корабль, облегченный выносом добычи, величественно взмыл в воздух, его палубы и верхние части превратились в массу ревущего пламени.
   Медленно она дрейфовала на юго-восток, поднимаясь все выше и выше, по мере того как пламя пожирало ее деревянные части и уменьшало ее вес. Поднявшись на крышу здания, я часами наблюдал за ней, пока, наконец, она не потерялась в смутной дали. Зрелище было внушающим благоговейный трепет, когда созерцаешь этот могучий парящий погребальный костер, дрейфующий без руководства и без экипажа через одинокие пустоши марсианских небес; изгой смерти и разрушения, олицетворяющий историю жизни этих странных и свирепых существ, в чьи недружелюбные руки попала судьба.
   Сильно подавленный, и, по непонятным для меня причинам, я медленно спустился на улицу. Сцена, свидетелем которой я был, казалось, знаменовала поражение и уничтожение сил родственного народа, а не разгром нашими зелеными воинами орды подобных, хотя и недружественных существ. Я не мог понять кажущуюся галлюцинацию и не мог освободиться от нее; но где-то в самых сокровенных уголках моей души я чувствовал странную тоску по этим неведомым врагам, и во мне закипала могучая надежда, что флот вернется и потребует расплаты с зеленых воинов, которые так безжалостно и беспричинно напали на него.
   Следом за моей пяткой, на своем уже привычном месте, следовал Вула, гончая, и, когда я вышел на улицу, Сола бросилась ко мне, как будто я был объектом ее обыска. Кавалькада возвращалась на площадь, так как на этот день было решено вернуться домой; на самом деле он не возобновлялся более недели из-за опасений ответной атаки авиации.
   Лоркас Птомель был слишком проницательным старым воином, чтобы застать его на открытой равнине с караваном колесниц и детей, и поэтому мы оставались в покинутом городе, пока опасность не миновала.
   Когда Сола и я вышли на площадь, перед моими глазами предстало зрелище, которое наполнило все мое существо сильным приливом смешанных надежды, страха, ликования и депрессии, и все же самым доминирующим было тонкое чувство облегчения и счастья; как только мы приблизились к толпе марсиан, я мельком увидел заключенного с боевого корабля, которого грубо втащили в соседнее здание пара зеленых марсианских женщин.
   И предстала перед моими глазами стройная девичья фигура, во всех деталях похожая на земных женщин моей прошлой жизни. Сначала она не увидела меня, но как только она исчезла в портале здания, которое должно было стать ее тюрьмой, она повернулась, и ее глаза встретились с моими. Ее лицо было овальным и до крайности красивым, каждая ее черта была тонкой и изящной, глаза большие и блестящие, а голову венчала масса угольно-черных развевающихся волос, свободно собранных в странную, но ей красивую прическу. Кожа у нее была светло-красновато-медного цвета, на фоне которой алый румянец ее щек и рубин красиво очерченных губ сияли странно усиливающим эффектом.
   Она была так же лишена одежды, как и сопровождавшие ее зеленые марсиане; действительно, если не считать искусно сделанных украшений, она была совершенно обнажена, и никакое одеяние не могло подчеркнуть красоту ее идеальной и стройной фигуры.
   Когда ее взгляд остановился на мне, ее глаза широко раскрылись от изумления, и она сделала легкий знак свободной рукой; знак, которого я, конечно, не понял. Секунду мы смотрели друг на друга, а затем выражение надежды и нового мужества, прославившее ее лицо, когда она обнаружила меня, сменилось выражением крайнего уныния, смешанного с отвращением и презрением. Я понял, что не ответил на ее сигнал, и, не зная марсианских обычаев, я интуитивно чувствовал, что она обратилась с призывом о помощи и защите, на который мое несчастное невежество помешало мне ответить. А потом ее утащили с глаз моих в глубины заброшенного здания.
   ГЛАВА IX
   Я ИЗУЧАЮ ЯЗЫК
   Придя в себя, я взглянул на Солу, которая была свидетельницей этой встречи, и с удивлением заметил странное выражение на ее обычно бесстрастном лице. О чем она думала, я не знал, потому что еще очень мало знал о марсианском языке; хватает только на мои повседневные нужды.
   Когда я достиг порога нашего дома, меня ждал странный сюрприз. Подошел воин с оружием, украшениями и полной экипировкой своего вида. Он представил их мне с несколькими неразборчивыми словами и держась одновременно уважительно и угрожающе.
   Позже Сола с помощью нескольких других женщин переделала атрибуты, чтобы они соответствовали моим меньшим размерам, и после того, как они закончили работу, я ходил во всех доспехах войны.
   С тех пор Сола обучал меня тайнам различных видов оружия, и с молодыми марсианами я проводил по несколько часов каждый день, тренируясь на площади. Я еще не владел всем оружием, но мое знакомство с аналогичным земным оружием сделало меня необычайно способным учеником, и я очень хорошо учился.
   Обучением меня и молодых марсиан занимались исключительно женщины, которые не только занимаются обучением молодежи искусствам индивидуальной защиты и нападения, но также являются ремесленниками, производящими все промышленные изделия, изготовленные зелеными марсианами. Они делают порох, патроны, огнестрельное оружие; на самом деле все ценное производится самками. Во время настоящей войны они составляют часть резерва и, когда возникает необходимость, сражаются с еще большим умом и свирепостью, чем мужчины.
   Мужчины обучены высшим отраслям военного искусства; в стратегии и маневрировании большими группировками войск. Они издают законы по мере необходимости; новый закон для каждой чрезвычайной ситуации. Они свободны от прецедентов в отправлении правосудия. Обычаи передавались из поколения в поколение веками, но наказание за игнорирование обычая является предметом индивидуального рассмотрения судом присяжных, равных виновнику, и я могу сказать, что правосудие редко промахивается, а скорее судит в обратном отношении к правосудию. верховенство закона. По крайней мере, в одном отношении марсиане - счастливые люди; у них нет адвокатов.
   Я не видел пленницу в течение нескольких дней после нашей первой встречи, а затем лишь мельком увидел ее, когда ее вели в большой зал для аудиенций, где я впервые встретился с Лоркасом Птомелем. Я не мог не отметить излишней резкости и жестокости, с которой обращались с ней ее охранники; так непохоже на почти материнскую доброту, которую проявляла ко мне Сола, и почтительное отношение тех немногих зеленых марсиан, которые взяли на себя труд вообще меня заметить.
   В тех двух случаях, когда я видел ее, я заметил, что пленница обменивалась словами со своими охранниками, и это убедило меня в том, что они разговаривали или, по крайней мере, могли объясниться на общем языке. С этим дополнительным стимулом я чуть не заставил Солу, отвлекшись от моих назойливых побуждений, поторопиться со своим образованием, и через несколько дней я достаточно хорошо овладел марсианским языком, чтобы вести сносную беседу и полностью понимать практически все, что я слышал.
   В это время наши спальные помещения были заняты тремя или четырьмя самками и парой недавно вылупившихся детенышей, кроме Солы и ее юного подопечного, мной и гончей Вулой. После того, как они ложились спать, взрослые имели обыкновение вести бессвязную беседу в течение короткого времени, прежде чем погрузиться в сон, и теперь, когда я мог понимать их язык, я всегда был внимательным слушателем, хотя сам никогда не высказывал никаких замечаний. .
   В ночь после визита заключенного в комнату для аудиенций разговор, наконец, зашел на эту тему, и я был настороже. Я боялся расспрашивать Солу о прекрасной пленнице, так как не мог не вспомнить странное выражение, которое я заметил на ее лице после моей первой встречи с пленницей. Что это означало ревность, я не мог сказать, и тем не менее, судя обо всем по мирским стандартам, как я все еще делал, я чувствовал, что безопаснее изображать безразличие в этом вопросе, пока я не узнаю более определенно отношение Солы к объекту моего беспокойства.
   Саркойя, одна из пожилых женщин, проживающих вместе с нами, присутствовала на аудиенции в качестве одной из охранниц пленника, и вопрос был обращен именно к ней.
   "Когда же, - спросила одна из женщин, - мы будем наслаждаться предсмертными муками красного? Или Лоркас Птомель, Джед, намеревается удержать ее с целью получения выкупа?
   "Они решили взять ее с собой обратно в Тарк и показать ее последние страдания на великих играх перед Талом Хаджусом", - ответил Саркоджа.
   - Как она выйдет? - спросила Сола. "Она очень маленькая и очень красивая; Я надеялся, что они задержат ее для выкупа".
   Саркойя и другие женщины сердито хмыкнули при этом проявлении слабости со стороны Солы.
   - Печально, Сола, что ты не родился миллион лет назад, - отрезал Саркойя, - когда все впадины земли были заполнены водой, а люди были такими же мягкими, как и материал, по которому они плыли. В наши дни мы дошли до того, что такие чувства отмечают слабость и атавизм. Нехорошо с вашей стороны позволить Тарс Таркасу узнать о ваших дегенеративных чувствах, поскольку я сомневаюсь, что он возложил бы на таких, как вы, серьезную материнскую ответственность.
   - Я не вижу ничего плохого в том, что проявляю интерес к этой красной женщине, - возразила Сола. "Она никогда не причиняла нам вреда, и ей не следовало бы, чтобы мы попали в ее руки. Только мужчины ее вида воюют с нами, и я всегда думал, что их отношение к нам есть не что иное, как отражение нашего отношения к ним. Они живут в мире со всеми своими собратьями, за исключением тех случаев, когда долг призывает их к войне, а мы ни с кем не в мире; вечно воюют между собой, а также с красными людьми, и даже в наших общинах люди воюют между собой. О, это один непрерывный, ужасный период кровопролития с того момента, как мы разбиваем скорлупу, и до тех пор, пока мы с радостью не примем лоно реки тайны, темного и древнего Исса, несущего нас в неведомое, но, по крайней мере, не более страшное и ужасное. существование! Воистину счастлив тот, кто встречает свой конец ранней смертью. Что ни говори Тарс Таркасу, он может уготовить мне не худшую судьбу, чем продолжение ужасного существования, которое мы вынуждены вести в этой жизни.
   Эта дикая вспышка со стороны Солы так удивила и потрясла других женщин, что после нескольких слов общего порицания все они замолчали и вскоре уснули. Одной из целей этого эпизода было заверить меня в дружелюбии Солы по отношению к бедной девушке, а также убедить меня в том, что мне чрезвычайно повезло попасть в ее руки, а не в руки некоторых других женщин. Я знал, что она любила меня, и теперь, когда я обнаружил, что она ненавидит жестокость и варварство, я был уверен, что могу положиться на нее, чтобы помочь мне и пленной девушке сбежать, при условии, конечно, что это было в пределах досягаемости. спектр возможностей.
   Я даже не знал, что есть лучшие условия для бегства, но я был более чем готов рискнуть среди людей, созданных по моему собственному образцу, чем оставаться дольше среди отвратительных и кровожадных зеленых людей Марса. Но куда идти и как, было для меня такой же загадкой, как вековой поиск источника вечной жизни был для земных людей с начала времен.
   Я решил, что при первой же возможности доверюсь Соле и открыто попрошу ее помочь мне, и с этой твердой решимостью я повернулся среди своих шелков и мехов и заснул бессонным и освежающим сном Марса.
   ГЛАВА X
   ЧЕМПИОН И ГЛАВНЫЙ
   Рано утром следующего дня я был в движении. Мне была предоставлена значительная свобода, поскольку Сола сообщила мне, что до тех пор, пока я не попытаюсь покинуть город, я могу идти и приходить, когда захочу. Однако она предупредила меня, чтобы я не выходил без оружия, поскольку этот город, как и все другие заброшенные мегаполисы древней марсианской цивилизации, был населен большими белыми обезьянами из моего второго дня приключений.
   Советуя мне не покидать пределы города, Сола объяснила, что Вула все равно предотвратит это, если я попытаюсь это сделать, и очень настойчиво предупредила меня, чтобы я не возбуждал его свирепую натуру, игнорируя его предупреждения, если я отважусь слишком близко подойти к городу. запретная территория. Она сказала, что у него такой характер, что он вернет меня в город живым или мертвым, если я буду упорствовать в своем противостоянии; "Предпочтительно мертвый", - добавила она.
   Этим утром я выбрал для осмотра новую улицу, как вдруг оказался на окраине города. Передо мной были низкие холмы, пронизанные узкими и манящими оврагами. Я страстно желал исследовать местность передо мной и, подобно первопроходцам, из которых я вышел, увидеть то, что пейзаж за окружающими холмами мог открыться с вершин, закрывающих мой обзор.
   Мне также пришло в голову, что это будет отличная возможность проверить качества Woola. Я был убежден, что животное любит меня; Я видел в нем больше признаков привязанности, чем в любом другом марсианском животном, человеке или звере, и был уверен, что благодарность за действия, дважды спасшие ему жизнь, более чем перевесит его верность долгу, возложенному на него жестоким и мастера без любви.
   Когда я приблизился к пограничной линии, Вула в тревоге побежал передо мной и прижался всем телом к моим ногам. Выражение его лица было скорее умоляющим, чем свирепым, и он не обнажал свои огромные клыки и не произносил страшных гортанных предупреждений. Лишенный дружбы и товарищества со своим родом, я развил сильную привязанность к Вуле и Соле, ибо нормальный земной человек должен иметь какой-то выход для своих естественных привязанностей, и поэтому я решил воззвать к тому же инстинкту в этом огромном животном, конечно же. что бы я не разочаровался.
   Я никогда не гладил и не ласкал его, но теперь я сидел на земле и, обняв руками его тяжелую шею, гладил и уговаривал его, говоря на моем недавно приобретенном марсианском языке, как я говорил бы со своей собакой дома, как я бы разговаривал с любым другом среди низших животных. Его ответ на мое проявление привязанности был до некоторой степени замечателен; он вытянул свою большую пасть во всю ширину, обнажая все пространство своих верхних рядов клыков и сморщив морду, так что его большие глаза были почти скрыты складками плоти. Если вы когда-нибудь видели улыбку колли, вы можете иметь некоторое представление об искажении лица Вулы.
   Он бросился на спину и почти валялся у моих ног; вскочил и прыгнул на меня, повалив меня на землю своим огромным весом; затем извиваться и извиваться вокруг меня, как игривый щенок, подставляющий спину для ласки, которой он жаждет. Я не мог устоять перед смехотворностью зрелища и, держась за бока, раскачивался взад и вперед от первого за много дней смеха, сорвавшегося с моих губ; первый, по сути, с того утра, когда Пауэлл покинул лагерь, когда его лошадь, давно неиспользованная, поспешно и неожиданно столкнула его головой вперед в горшок с фрихолями.
   Мой смех испугал Вулу, его выходки прекратились, и он жалобно пополз ко мне, засовывая свою уродливую голову далеко мне на колени; и тогда я вспомнил, что означал смех на Марсе - пытку, страдание, смерть. Успокоившись, я потер бедняге голову и спину, поговорил с ним несколько минут, а затем властным тоном приказал ему следовать за мной и, поднявшись, отправился в горы.
   Между нами больше не было вопроса о власти; С этого момента Вула стала моей преданной рабыней, а я - его единственным и бесспорным хозяином. Моя прогулка к холмам заняла всего несколько минут, и я не нашел ничего особенно интересного, что могло бы меня вознаградить. Многочисленные ярко окрашенные и причудливой формы дикие цветы усеивали овраги, и с вершины первого холма я видел еще другие холмы, тянущиеся к северу и возвышающиеся одна гряда над другой, пока не затерялись в горах вполне приличных размеров; хотя впоследствии я обнаружил, что только несколько пиков на всем Марсе превышают четыре тысячи футов в высоту; предположение о величине было просто относительным.
   Моя утренняя прогулка была очень важна для меня, поскольку привела к полному взаимопониманию с Вулой, на которую Тарс Таркас полагался в плане моей безопасности. Теперь я знал, что теоретически будучи пленником, я был практически свободен, и поспешил вернуть себе пределы города до того, как его прежние хозяева раскроют предательство Вулы. Это приключение решило, что я никогда больше не буду покидать пределы моих предписанных мест для топания, пока я не буду готов отправиться в путь навсегда, поскольку это, безусловно, приведет к ограничению моих свобод, а также к вероятной смерти Вулы, если мы быть обнаруженным.
   Вернувшись на площадь, я в третий раз увидел пленницу. Она стояла со своими охранниками перед входом в зал для аудиенций, и когда я подошел, она высокомерно взглянула на меня и повернулась ко мне спиной. Этот поступок был таким женственным, таким земным женским, что, хотя он и задел мою гордость, он также согрел мое сердце чувством товарищества; приятно было знать, что кто-то еще на Марсе, помимо меня, обладал человеческими инстинктами цивилизованного порядка, хотя их проявление было таким болезненным и унизительным.
   Если бы зеленая марсианка пожелала выказать неприязнь или презрение, она, по всей вероятности, сделала бы это ударом меча или движением указательного пальца; но так как их чувства по большей части атрофированы, то потребовалось бы серьезное оскорбление, чтобы пробудить в них такие страсти. Сола, позвольте мне добавить, была исключением; Я никогда не видел, чтобы она совершила жестокий или грубый поступок или потерпела неудачу в неизменной доброте и добродушии. Она действительно была, как сказал о ней ее собрат-марсианин, атавизмом; дорогое и драгоценное возвращение к прежнему типу любимого и любящего предка.
   Увидев, что заключенный кажется центром притяжения, я остановился, чтобы посмотреть на процесс. Мне не пришлось долго ждать, пока Лоркас Птомель и его свита вождей подошли к зданию и, приказав страже следовать за пленником, вошли в зал для аудиенций. Понимая, что я был в некотором роде привилегированным персонажем, а также убежденный, что воины не знали о моем знании их языка, поскольку я умолял Солу держать это в секрете на том основании, что я не хотел, чтобы меня заставляли разговаривать с мужчин, пока я в совершенстве не овладел марсианским языком, я рискнул попытаться войти в зал для аудиенций и послушать происходящее.
   Совет сидел на корточках на ступенях трибуны, а под ними стояли пленница и двое ее охранников. Я увидел, что одной из женщин была Саркойя, и, таким образом, понял, как она присутствовала на вчерашнем слушании, о результатах которого доложила прошлой ночью обитателям нашего общежития. Ее отношение к пленнику было самым суровым и жестоким. Когда она держала ее, она вонзала свои рудиментарные ногти в плоть бедной девушки или выкручивала ей руку самым болезненным образом. Когда нужно было переместиться с одного места на другое, она либо грубо дергала ее, либо стремглав толкала перед собой. Казалось, она излила на это бедное беззащитное существо всю ненависть, жестокость, свирепость и злобу своих девятисот лет, подкрепленных неугадываемыми веками свирепых и жестоких предков.
   Другая женщина была менее жестока, потому что была совершенно равнодушна; если бы арестантка была оставлена с ней одна, а она, к счастью, была ночью, то она не подверглась бы суровому обращению и, тем самым, не получила бы вообще никакого внимания.
   Когда Лоркас Птомель поднял глаза, чтобы обратиться к пленнику, они упали на меня, и он обратился к Тарс Таркасу со словом и жестом нетерпения. Тарс Таркас дал какой-то ответ, который я не мог разобрать, но который заставил Лоркаса Птомеля улыбнуться; после чего они больше не обращали на меня внимания.
   "Как тебя зовут?" - спросил Лоркас Птомель, обращаясь к заключенному.
   "Дея Торис, дочь Морс Каджак из Гелиума".
   - А каков характер вашей экспедиции? он продолжил.
   - Это была чисто научная исследовательская группа, посланная отцом моего отца, джеддаком Гелия, чтобы заново нанести на карту воздушные потоки и провести тесты на плотность атмосферы, - ответил светловолосый узник тихим, хорошо поставленным голосом.
   "Мы не были готовы к битве, - продолжала она, - поскольку выполняли мирную миссию, как указывали наши знамена и цвета нашего корабля. Работа, которую мы делали, была в равной степени в ваших интересах, как и в наших, ибо вы прекрасно знаете, что если бы не наши труды и плоды наших научных операций, на Марсе не было бы достаточно ни воздуха, ни воды, чтобы поддержать хотя бы одну человеческую жизнь. . Веками мы поддерживали подачу воздуха и воды практически на одном уровне без заметных потерь, и мы делали это перед лицом жестокого и невежественного вмешательства ваших зеленых людей.
   "Почему, о, почему вы не научитесь жить в дружбе со своими товарищами, если вы когда-нибудь пойдете сквозь века к своему окончательному вымиранию, но лишь немногим выше уровня бессловесных животных, которые вам служат! Народ без письменности, без искусства, без дома, без любви; жертва эонов ужасной идеи сообщества. Обладание всем общим, даже вашими женщинами и детьми, привело к тому, что вы не владеете ничем общим. Вы ненавидите друг друга, как ненавидите всех, кроме себя. Вернитесь к путям наших общих предков, вернитесь к свету доброты и товарищества. Путь для вас открыт, вы найдете руки красных людей, протянутых вам на помощь. Вместе мы можем сделать еще больше для возрождения нашей умирающей планеты. Вас попросила внучка величайшего и могущественнейшего из красных джеддаков. Ты придешь?"
   Лоркас Птомель и воины молча и пристально смотрели на молодую женщину несколько мгновений после того, как она замолчала. Никто не может знать, что происходило в их головах, но я искренне верю, что они были тронуты, и если бы среди них хоть один высокопоставленный человек был достаточно силен, чтобы подняться над обычаями, этот момент ознаменовал бы новую и могучую эру для Марса.
   Я видел, как Тарс Таркас поднялся, чтобы заговорить, и на его лице было такое выражение, какого я никогда не видел на лице зеленого марсианского воина. Это свидетельствовало о внутренней и могучей борьбе с самим собой, с наследственностью, с вековыми привычками, и когда он открыл было рот, чтобы заговорить, выражение почти благосклонности, доброты на мгновение осветило его свирепое и грозное лицо.
   Какие важные слова должны были сорваться с его уст, так и не было произнесено, как в этот момент молодой воин, очевидно почувствовав направление мысли среди пожилых людей, спрыгнул со ступеней трибуны и нанес хрупкому пленнику сильный удар. по лицу, которое свалило ее на пол, поставил свою ногу на ее распростертое тело и, повернувшись к собравшемуся совету, разразился ужасным, безрадостным смехом.
   На мгновение я подумал, что Тарс Таркас сразит его насмерть, да и внешний вид Лоркаса Птомеля не предвещал слишком благоприятного для зверя, но настроение прошло, их прежние сущности вновь подтвердили свое господство, и они улыбнулись. Было знаменательно, однако, что они не рассмеялись вслух, потому что поступок животного представлял собой остроумие в соответствии с этикой, управляющей зеленым марсианским юмором.
   То, что я потратил несколько минут на то, чтобы записать часть того, что произошло, когда пришелся этот удар, не означает, что я оставался бездействующим в течение такого продолжительного времени. Думаю, я что-то предчувствовал, потому что теперь понимаю, что пригнулся, как для прыжка, когда увидел удар, направленный в ее красивое, обращенное кверху, умоляющее лицо, и прежде чем рука опустилась, я прошел ползала. .
   Едва ли раздался его отвратительный смех, как раз, когда я был на него. Животное было двенадцати футов ростом и вооружено до зубов, но я полагаю, что мог объяснить всю комнату, набитую ужасным накалом ярости. Подпрыгнув вверх, я ударил его прямо в лицо, когда он обернулся на мой предупредительный крик, а затем, когда он выхватил свой короткий меч, я выхватил свой и снова вскочил ему на грудь, закинув одну ногу за рукоять его пистолета и схватив одну из его огромные клыки левой рукой, в то время как я наносил удар за ударом по его огромной груди.
   Он не мог извлечь выгоду из своего короткого меча, потому что я был слишком близко к нему, и он не мог вытащить свой пистолет, что он попытался сделать в прямом противоречии с марсианским обычаем, который гласит, что вы не можете сражаться с товарищем-воином в частном бою с любое другое оружие, кроме оружия, которым на вас напали. На самом деле он ничего не мог сделать, кроме как предпринять дикую и тщетную попытку сместить меня. При всей своей громадной массе он был немногим сильнее меня, если вообще был сильнее, и прошло всего несколько мгновений, прежде чем он, истекая кровью и бездыханный, рухнул на пол.
   Дея Торис приподнялась на локте и смотрела на битву широко раскрытыми глазами. Когда я встал на ноги, я поднял ее на руки и отнес к одной из скамеек в конце комнаты.
   И снова марсианин не стал мне мешать, и, оторвав кусок шелка от своего плаща, я попытался остановить кровотечение из ее ноздрей. Вскоре мне это удалось, так как ее раны были не более чем обычным кровотечением из носа, и, когда она смогла говорить, она положила руку мне на плечо и, глядя мне в глаза, сказала:
   "Почему ты это сделал? Ты, отказавший мне даже в дружеском признании в первый час моей опасности! А теперь ты рискуешь своей жизнью и убиваешь одного из своих товарищей ради меня. Не могу понять. Что ты за странный человек, что общаешься с зелеными людьми, хотя твой вид принадлежит к моей расе, а цвет твой немногим темнее, чем у белой обезьяны? Скажи мне, ты человек или больше, чем человек?"
   "Это странная история, - ответил я, - слишком длинная, чтобы пытаться рассказать вам ее сейчас, и я так сильно сомневаюсь в ее достоверности, что боюсь надеяться, что другие поверят ей. Достаточно пока того, что я ваш друг и, насколько позволят наши похитители, ваш защитник и ваш слуга.
   - Значит, ты тоже заключенный? Но зачем тогда эти оружие и регалии таркианского вождя? Как вас зовут? Где твоя страна?"
   "Да, Дея Торис, я тоже пленница; меня зовут Джон Картер, и я считаю своим домом Вирджинию, один из Соединенных Штатов Америки, Землю; но почему мне разрешено носить оружие, я не знаю, и я не знал, что мои регалии были регалиями вождя".
   В этот момент нас прервало приближение одного из воинов с оружием, амуницией и украшениями, и в мгновение ока я получил ответ на один из ее вопросов, и загадка прояснилась для меня. Я увидел, что тело моего мертвого противника было раздето, и я прочитал в угрожающем, но уважительном отношении воина, который принес мне эти трофеи убийства, то же поведение, что и у того, кто принес мне мое первоначальное снаряжение. , и теперь я впервые понял, что мой удар по случаю моего первого боя в зале для аудиенций привел к смерти моего противника.
   Причина всего проявленного ко мне отношения теперь стала очевидной; Я получил, так сказать, шпоры, и по грубой справедливости, которая всегда отличает марсианские дела и которая, среди прочего, заставила меня назвать ее планетой парадоксов, мне были оказаны почести, подобавшие победителю; атрибуты и положение человека, которого я убил. По правде говоря, я был марсианским вождем, и это, как я узнал позже, было причиной моей большой свободы и моей терпимости в зале для аудиенций.
   Когда я повернулся, чтобы получить имущество мертвого воина, я заметил, что Тарс Таркас и несколько других двинулись вперед к нам, и глаза первого остановились на мне самым насмешливым образом. Наконец он обратился ко мне:
   - Ты довольно легко говоришь на языке Барсума для того, кто был к нам глухонемой всего несколько дней назад. Где ты этому научился, Джон Картер?
   "Вы сами несете ответственность, Тарс Таркас, - ответил я, - в том, что вы предоставили мне наставницу с замечательными способностями; Я должен поблагодарить Солу за свое обучение".
   "Она преуспела, - ответил он, - но ваше образование в других отношениях нуждается в значительной полировке. Знаешь ли ты, чего стоила бы тебе твоя беспрецедентная дерзость, если бы ты не убил ни одного из двух вождей, чей металл ты сейчас носишь?
   -- Я полагаю, что тот, кого мне не удалось убить, убил бы меня, -- отвечал я, улыбаясь.
   "Нет, ты ошибаешься. Только в последней крайности самообороны марсианский воин мог убить пленника; нам нравится сохранять их для других целей", и его лицо говорило о возможностях, на которых было неприятно останавливаться.
   "Но сейчас вас может спасти одна вещь, - продолжил он. "Если Тал Хаджус сочтет вас достойными своей службы в знак признания вашей выдающейся доблести, свирепости и отваги, вы можете быть приняты в сообщество и стать полноправным таркианцем. Пока мы не доберемся до штаб-квартиры Тала Хаджуса, Лоркас Птомель пожелает, чтобы к вам относились с уважением, которого вы заслужили своими действиями. Мы будем обращаться с вами как с таркийским вождем, но вы не должны забывать, что каждый вождь, который занимает вас, несет ответственность за вашу безопасную доставку нашему могущественному и самому свирепому правителю. Я все."
   - Я слышу тебя, Тарс Таркас, - ответил я. "Как вы знаете, я не из Барсума; ваши пути - не мои пути, и я могу действовать в будущем только так, как поступал в прошлом, в соответствии с велениями моей совести и руководствуясь нормами своего народа. Если вы оставите меня в покое, я уйду с миром, но если нет, то пусть отдельные барсумцы, с которыми мне придется иметь дело, либо уважают мои права как чужака среди вас, либо принимают любые последствия, которые могут последовать. В одном позвольте нам быть уверенными: какими бы ни были ваши окончательные намерения по отношению к этой несчастной молодой женщине, любой, кто нанесет ей оскорбление или оскорбление в будущем, должен рассчитывать на то, чтобы полностью отчитаться передо мной. Я понимаю, что вы принижаете все чувства великодушия и доброты, но я этого не понимаю, и я могу убедить вашего самого отважного воина, что эти качества не являются несовместимыми со способностью сражаться.
   Обычно я не склонен к длинным речам, и никогда раньше я не опускался до напыщенности, но я угадал ключевую ноту, которая вызовет ответную струну в груди зеленых марсиан, и я не ошибся, ибо моя речь явно произвела глубокое впечатление. их, и их отношение ко мне после этого было еще более уважительным.
   Сам Тарс Таркас, похоже, был доволен моим ответом, но его единственный комментарий был более или менее загадочным: "И я думаю, что знаю Тала Хаджуса, джеддака Тарка".
   Теперь я обратил свое внимание на Дею Торис и, помогая ей подняться на ноги, повернулся вместе с ней к выходу, не обращая внимания на ее парящих гарпий-хранителей, а также на вопросительные взгляды вождей. Разве я не был теперь также вождем! Что ж, тогда я бы взял на себя обязанности одного из них. Они не беспокоили нас, и поэтому Дея Торис, принцесса Гелиума, и Джон Картер, джентльмен Вирджинии, в сопровождении верного Вулы прошли в полной тишине из приемной Лоркаса Птомеля, джеда среди тарков Барсума.
   ГЛАВА XI
   С ДЕЯ ТОРИС
   Когда мы подошли к открытому пространству, две женщины-стражницы, которым было поручено присматривать за Деей Торис, поспешили и сделали вид, что хотят снова взять ее под стражу. Бедняжка прижалась ко мне, и я почувствовал, как две ее маленькие ручки крепко сжали мою руку. Отмахнувшись от женщин, я сообщил им, что после этого Сола будет сопровождать пленника, и еще я предупредил Саркойю, что любое ее жестокое внимание к Дее Торис приведет к внезапной и болезненной кончине Саркойи.
   Моя угроза оказалась неудачной и принесла Дее Торис больше вреда, чем пользы, поскольку, как я узнал позже, мужчины не убивают женщин на Марсе, а женщины - мужчин. Так что Саркойя просто одарил нас уродливым взглядом и ушел, чтобы вынашивать против нас дьявольщину.
   Вскоре я нашел Солу и объяснил ей, что хочу, чтобы она охраняла Дею Торис, как охраняла меня; что я желал, чтобы она нашла другое помещение, где Саркойя не докучал бы им, и в конце концов сообщил ей, что сам займу свое место среди мужчин.
   Сола взглянула на снаряжение, которое я держала в руке и перекинула через плечо.
   "Теперь ты великий вождь, Джон Картер, - сказала она, - и я должна выполнять твои приказы, хотя на самом деле я рада сделать это при любых обстоятельствах. Человек, чей металл вы носите, был молод, но он был великим воином, и благодаря своим повышениям и убийствам приблизился к званию Тарс Таркаса, который, как вы знаете, уступает только Лоркасу Птомелю. Ты одиннадцатый, в этом сообществе есть только десять вождей, которые оценивают тебя по доблести.
   - А если я убью Лоркаса Птомеля? Я попросил.
   "Ты будешь первым, Джон Картер; но вы можете заслужить эту честь только по воле всего совета, если Лоркас Птомель встретится с вами в бою, или, если он нападет на вас, вы можете убить его в порядке самообороны и, таким образом, занять первое место.
   Я рассмеялся и сменил тему. У меня не было особого желания убивать Лоркаса Птомеля и тем более быть джедом среди тарков.
   Я сопровождал Солу и Дею Торис в поисках новых помещений, которые мы нашли в здании, расположенном ближе к залу для аудиенций и имеющем гораздо более претенциозную архитектуру, чем наше прежнее жилище. Мы также нашли в этом здании настоящие спальные апартаменты со старинными кроватями из высокопрочного металла, раскачивающимися на огромных золотых цепях, свисающими с мраморных потолков. Украшение стен было очень сложным и, в отличие от фресок в других осмотренных мною зданиях, изображало в композициях множество человеческих фигур. Это были такие же люди, как я, и гораздо более светлого цвета, чем Дея Торис. Они были одеты в изящные струящиеся одежды, богато украшенные металлом и драгоценными камнями, а их роскошные волосы были цвета красивой золотистой и красноватой бронзы. Мужчины были безбороды, и лишь немногие носили оружие. В сценах изображены, по большей части, светлокожие, светловолосые люди за игрой.
   Дея Торис всплеснула руками с восклицанием восторга, глядя на эти великолепные произведения искусства, созданные давно вымершим народом; в то время как Сола, с другой стороны, по-видимому, не видел их.
   Мы решили использовать эту комнату на втором этаже с видом на площадь для Деи Торис и Солы, а другую комнату, примыкающую сзади, для приготовления пищи и припасов. Затем я послал Солу принести постельное белье, еду и посуду, которые ей могут понадобиться, сказав ей, что буду охранять Дею Торис до ее возвращения.
   Когда Сола ушла, Дея Торис повернулась ко мне со слабой улыбкой.
   - А куда же бежать вашей пленнице, если вы ее покинете, как не для того, чтобы следовать за вами, просить вашей защиты и просить у вас прощения за жестокие мысли, которые она питала против вас в последние несколько дней?
   "Вы правы, - ответил я, - нам обоим не спастись, если мы не пойдем вместе".
   - Я слышал, как ты бросил вызов существу, которого ты называешь Тарс Таркас, и думаю, что понимаю твое положение среди этих людей, но чего я не могу понять, так это твое заявление, что ты не с Барсума.
   "Именем моего прапредка, - продолжала она, - откуда ты можешь быть? Вы похожи на мой народ, и в то же время так непохожи. Ты говоришь на моем языке, и все же я слышал, как ты говорил Тарс Таркасу, что выучил его совсем недавно. Все барсумцы говорят на одном языке от покрытого льдом юга до покрытого льдом севера, хотя их письменные языки различаются. Только в долине Дор, где река Исс впадает в затерянное море Коруса, предполагается, что говорят на другом языке, и, за исключением легенд наших предков, нет сведений о барсумийцах, возвращавшихся вверх по реке Исс. , от берегов Коруса в долине Дор. Не говори мне, что ты таким образом вернулся! Если бы это было правдой, они бы ужасно убили вас где угодно на поверхности Барсума; скажи мне, что это не так!"
   Ее глаза были наполнены странным, странным светом; ее голос звучал умоляюще, а ее маленькие ручки, протянутые к моей груди, прижимались ко мне, как будто желая вырвать из моего сердца отказ.
   - Я не знаю ваших обычаев, Дея Торис, но в моей собственной Вирджинии джентльмен не лжет, чтобы спастись; я не из Дора; Я никогда не видел таинственного Исса; затерянное море Коруса все еще затеряно, насколько я понимаю. Ты мне веришь?"
   И тут мне вдруг пришло в голову, что я очень хочу, чтобы она мне поверила. Не то чтобы я боялся результатов, которые последуют за общим убеждением, что я вернулся из барсумского рая или ада, или чего бы то ни было. Зачем же тогда! Почему меня должно волновать, что она думает? Я посмотрел на нее сверху вниз; ее красивое лицо обращено кверху, и ее чудесные глаза раскрывают самую глубину ее души; и когда мои глаза встретились с ее глазами, я понял почему, и... я содрогнулся.
   Такая же волна чувств, казалось, взбудоражила ее; она со вздохом отстранилась от меня и, обратив ко мне серьезное красивое лицо, прошептала: - Я верю тебе, Джон Картер; Я не знаю, что такое "джентльмен", и никогда раньше не слышал о Вирджинии; но на Барсуме никто не лжет; если он не хочет говорить правду, он молчит. Где эта Вирджиния, твоя страна, Джон Картер? - спросила она, и казалось, что это прекрасное имя моей прекрасной земли никогда не звучало так прекрасно, как когда оно слетало с этих совершенных уст в тот далекий день.
   "Я из другого мира, - ответил я, - великой планеты Земля, которая вращается вокруг нашего общего солнца и находится рядом с орбитой вашего Барсума, которую мы знаем как Марс. Как я попал сюда, я не могу вам сказать, потому что не знаю; но я здесь, и поскольку мое присутствие позволило мне служить Дее Торис, я рад, что я здесь.
   Она смотрела на меня встревоженными глазами, долго и вопросительно. То, что мне было трудно поверить в мое заявление, я прекрасно знал и не мог надеяться, что она это сделает, как бы я ни жаждал ее доверия и уважения. Я бы предпочел ничего не рассказывать ей о своем прошлом, но ни один мужчина не мог заглянуть в глубину этих глаз и отказать в малейшем ее повелении.
   Наконец она улыбнулась и, встав, сказала: "Я должна поверить, хотя и не могу понять. Я легко понимаю, что вы не из сегодняшнего Барсума; вы такие же, как мы, но другие, - но зачем мне утруждать свою бедную голову такой проблемой, когда сердце говорит мне, что я верю, потому что хочу верить!
   Это была хорошая логика, хорошая, земная, женская логика, и если она ее удовлетворила, я, конечно, не мог найти в ней недостатков. На самом деле это была единственная логика, которую можно было применить к моей проблеме. Мы тогда завели общий разговор, задавая и отвечая на множество вопросов с каждой стороны. Ей было любопытно узнать об обычаях моего народа, и она проявила замечательное знание событий на Земле. Когда я подробно расспросил ее об этом кажущемся знакомстве с земными вещами, она рассмеялась и воскликнула:
   - Ведь каждый школьник на Барсуме знает географию и многое, что касается фауны и флоры, а также историю вашей планеты не хуже своей собственной. Разве мы не можем видеть все, что происходит на Земле, как вы это называете; не висит ли оно там, на небе, у всех на виду?"
   Это сбило меня с толку, должен признаться, точно так же, как мои заявления смутили ее; и я сказал ей об этом. Затем она в общих чертах рассказала об инструментах, которые ее люди использовали и совершенствовали веками и которые позволяют им выводить на экран совершенное изображение того, что происходит на любой планете и на многих звездах. Эти изображения настолько совершенны в деталях, что при фотографировании и увеличении можно отчетливо распознать предметы размером не больше травинки. Я впоследствии, в Гелиуме, видел многие из этих изображений, а также инструменты, которые их создавали.
   "Если же вы так знакомы с земными вещами, - спросил я, - почему же вы не признаете во мне тождества с обитателями той планеты?"
   Она снова улыбнулась, как можно было бы в скучающей снисходительности вопросительного ребенка.
   "Потому что, Джон Картер, - ответила она, - почти каждая планета и звезда, имеющие атмосферные условия, приближающиеся к условиям Барсума, обнаруживают формы животной жизни, почти такие же, как у нас с вами; и, кроме того, земные люди, почти все без исключения, покрывают свои тела странными, неприглядными кусками ткани, а головы - отвратительными приспособлениями, назначение которых мы не в состоянии понять; в то время как вы, когда их нашли таркские воины, были совершенно не изуродованы и не украшены.
   "Тот факт, что ты не носил украшений, является веским доказательством твоего небарсумского происхождения, а отсутствие гротескных одеяний может вызвать сомнение в твоей приземленности".
   Затем я рассказал подробности моего ухода с Земли, объяснив, что мое тело лежало там, полностью облаченное во все странные для нее одежды мирских обитателей. В этот момент Сола вернулась с нашими скудными пожитками и своим юным марсианским протеже, которому, разумеется, предстояло делить с ними квартиру.
   Сола спросила нас, был ли у нас посетитель во время ее отсутствия, и очень удивилась, когда мы ответили отрицательно. Казалось, что когда она подходила к верхним этажам, где располагались наши апартаменты, она встретила спускавшегося Саркойю. Мы решили, что она, должно быть, подслушивала, но так как мы не могли вспомнить ничего важного из того, что происходило между нами, мы отмахнулись от этого вопроса как от незначительного, просто пообещав себе быть предупрежденными о крайней осторожности в будущем.
   Затем Дея Торис и я приступили к изучению архитектуры и украшений красивых комнат здания, которое мы занимали. Она сказала мне, что эти люди предположительно процветали более ста тысяч лет назад. Они были первыми предками ее расы, но смешались с другой великой расой ранних марсиан, которые были очень темными, почти черными, а также с красновато-желтой расой, которая процветала в то же время.
   Эти три большие группы высших марсиан были вынуждены объединиться в могучий союз, поскольку высыхание марсианских морей вынуждало их искать сравнительно немногочисленные и всегда уменьшающиеся плодородные области и защищаться в новых условиях жизни от дикие полчища зеленых человечков.
   Века близких отношений и смешанных браков привели к расе краснокожих, из которых Дея Торис была светлой и красивой дочерью. В течение столетий невзгод и непрекращающихся войн между их собственными расами, а также с зелеными людьми, и до того, как они приспособились к изменившимся условиям, большая часть высокой цивилизации и многие искусства светловолосых марсиан были утеряны. потеряться; но сегодняшняя красная раса достигла точки, когда она чувствует, что восполнила новыми открытиями и более практической цивилизацией все то, что безвозвратно погребено вместе с древними барсумцами под бесчисленными прошедшими веками.
   Эти древние марсиане были высококультурным и литературным народом, но в ходе превратностей тех столетий, когда они пытались приспособиться к новым условиям, не только полностью прекратилось их развитие и производство, но и практически все их архивы, записи и литература были утеряны.
   Дея Торис рассказала много интересных фактов и легенд об этой потерянной расе благородных и добрых людей. Она сказала, что город, в котором мы расположились лагерем, должен был быть центром торговли и культуры, известным как Корад. Он был построен в красивой естественной гавани, окруженной великолепными холмами. Маленькая долина на западной окраине города, объяснила она, - это все, что осталось от гавани, а проход через холмы к старому морскому дну был каналом, по которому корабли подходили к городским воротам.
   Берега древних морей были усеяны точно такими же городами, и меньшие города, число которых уменьшалось, сужались к центру океанов, поскольку люди сочли необходимым следовать за отступающими водами, пока необходимость не заставила их им свое окончательное спасение, так называемые марсианские каналы.
   Мы были так поглощены исследованием здания и нашей беседой, что осознали это только к вечеру. К осознанию нашего нынешнего состояния нас вернул гонец, принесший вызов от Лоркаса Птомеля, предписывающий мне явиться к нему немедленно. Попрощавшись с Деей Торис и Солой и приказав Вуле оставаться на страже, я поспешил в зал для аудиенций, где обнаружил Лоркаса Птомеля и Тарса Таркаса, сидевших на трибуне.
   ГЛАВА XII
   ЗАКЛЮЧЕННЫЙ С ВЛАСТЬЮ
   Когда я вошел и отсалютовал, Лоркас Птомель сделал мне знак идти вперед и, устремив на меня свои огромные отвратительные глаза, обратился ко мне так:
   "Ты пробыл с нами несколько дней, но за это время ты своей доблестью завоевал среди нас высокое положение. Как бы то ни было, ты не один из нас; вы не должны нам верности.
   -- Ваше положение весьма своеобразно, -- продолжал он. "Вы заключенный, и тем не менее вы даете команды, которые должны быть выполнены; ты чужой и все же ты таркийский вождь; ты лилипут, и все же ты можешь убить могучего воина одним ударом кулака. А теперь, как сообщается, вы замышляли побег с другим заключенным другой расы; пленница, которая, по ее собственному признанию, наполовину верит, что вы вернулись из долины Дор. Любое из этих обвинений, если оно будет доказано, было бы достаточным основанием для вашей казни, но мы справедливый народ, и по возвращении в Тарк вас ждет суд, если так прикажет Тал Хаджус.
   - Но, - продолжал он своим яростным гортанным тоном, - если ты сбежишь с красной девушкой, то я должен буду отчитываться перед Талом Хаджусом; это мне предстоит сразиться с Тарс Таркасом, и либо я продемонстрирую свое право командовать, либо металл от моего мертвого тела достанется лучшему человеку, ибо таков обычай тарков.
   "У меня нет ссоры с Тарс Таркасом; вместе мы господствуем над величайшим из меньших сообществ среди зеленых людей; мы не хотим драться между собой; и поэтому, если бы вы были мертвы, Джон Картер, я был бы рад. Однако только при двух условиях вы можете быть убиты нами без приказа Тала Хаджуса; в личном бою в целях самообороны, если вы нападете на кого-то из нас или вас задержат при попытке к бегству.
   "Справедливости ради я должен предупредить вас, что мы ждем только одного из этих двух предлогов, чтобы избавиться от такой большой ответственности. Безопасная доставка красной девушки Тал Хаджусу имеет огромное значение. Никогда за тысячу лет тарки не совершали такого захвата; она внучка величайшего из красных джеддаков, который также является нашим злейшим врагом. Я говорил. Красная девушка сказала нам, что у нас нет более мягких человеческих чувств, но мы справедливая и правдивая раса. Ты можешь идти."
   Повернувшись, я вышел из зала для аудиенций. Так это было началом преследования Саркойи! Я знал, что никто другой не мог быть ответственным за это известие, которое так быстро достигло ушей Лоркаса Птомеля, и теперь я вспомнил те части нашего разговора, которые касались побега и моего происхождения.
   Саркойя была в то время самой старшей и самой доверенной женщиной Тарса Таркаса. Таким образом, она была могущественной силой за троном, поскольку ни один воин не пользовался доверием Лоркаса Птомеля в такой степени, как его самый способный лейтенант Тарс Таркас.
   Однако вместо того, чтобы выбросить из головы мысли о возможном побеге, моя аудиенция у Лоркаса Птомеля лишь сосредоточила все мои способности на этом предмете. Теперь, более чем прежде, меня поразила абсолютная необходимость побега Деи Торис, ибо я был убежден, что какая-то ужасная участь ожидает ее в штаб-квартире Тал Хаджуса.
   Как описывает Сола, этот монстр был преувеличенным олицетворением всех веков жестокости, свирепости и жестокости, от которых он произошел. Холодный, хитрый, расчетливый; кроме того, он был, в отличие от большинства своих товарищей, рабом той грубой страсти, которую слабеющий спрос на размножение на их умирающей планете почти заглушил в марсианской груди.
   Мысль о том, что божественная Дея Торис может попасть в лапы такого бездонного атавизма, вызвала у меня холодный пот. Гораздо лучше, если мы прибережем для себя дружественные пули в последний момент, как это сделали те храбрые пограничные женщины моей потерянной земли, которые предпочли покончить с собой, чем попасть в руки храбрых индейцев.
   Пока я бродил по площади, погрузившись в мрачные предчувствия, Тарс Таркас приблизился ко мне, направляясь из зала для аудиенций. Его поведение по отношению ко мне не изменилось, и он приветствовал меня так, как будто мы не расставались всего несколько минут назад.
   - Где твоя квартира, Джон Картер? он спросил.
   "Я ничего не выбрал", - ответил я. "Кажется, мне лучше расположиться в одиночестве или среди других воинов, и я ждал возможности спросить твоего совета. Как вы знаете, - и я улыбнулся, - я еще не знаком со всеми обычаями тарков.
   - Пойдем со мной, - приказал он, и вместе мы двинулись через площадь к зданию, которое, как я был рад видеть, примыкало к зданию, занимаемому Солой и ее подопечными.
   "Мои апартаменты находятся на первом этаже этого здания, - сказал он, - и второй этаж также полностью занят воинами, но третий этаж и этажи выше свободны; вы можете сделать свой выбор из них.
   -- Я так понимаю, -- продолжал он, -- что вы отдали свою женщину красному арестанту. Что ж, как вы сказали, ваши пути - не наши пути, но вы можете сражаться достаточно хорошо, чтобы делать все, что вам угодно, и поэтому, если вы хотите отдать свою женщину в плен, это ваше личное дело; но как вождь ты должен иметь тех, кто будет служить тебе, и в соответствии с нашими обычаями ты можешь выбрать любую или всех женщин из свиты вождей, чей металл ты сейчас носишь".
   Я поблагодарил его, но уверил, что прекрасно могу обойтись без посторонней помощи, кроме как в приготовлении пищи, и поэтому он пообещал присылать ко мне женщин для этой цели, а также для ухода за моим оружием и изготовления моих боеприпасов. , что, по его словам, будет необходимо. Я предложил, чтобы они также привезли спальные шелка и меха, которые принадлежали мне как боевые трофеи, потому что ночи были холодные, а у меня не было своих.
   Он пообещал это сделать и ушел. Оставшись один, я поднялся по извилистому коридору на верхние этажи в поисках подходящего помещения. Здесь повторились красоты других зданий, и, как обычно, я вскоре погрузился в поиски и открытия.
   В конце концов я выбрал переднюю комнату на третьем этаже, потому что это приблизило меня к Дее Торис, чья квартира находилась на втором этаже соседнего здания, и мне пришло в голову, что я мог бы соорудить какое-нибудь средство связи, с помощью которого она могла бы сигнализировать. меня на случай, если ей понадобятся мои услуги или моя защита.
   К моей спальной квартире примыкали ванны, раздевалки и другие спальные и жилые помещения, всего около десяти комнат на этом этаже. Окна задних комнат выходили на огромный двор, который образовывал центр площади, образованной зданиями, обращенными к четырем смежным улицам, и который теперь был отдан под расквартирование различных животных, принадлежавших воинам, занимавшим соседние здания. .
   В то время как двор был полностью зарос желтой, похожей на мох растительностью, покрывающей практически всю поверхность Марса, многочисленные фонтаны, скульптуры, скамейки и приспособления, похожие на перголы, свидетельствовали о красоте, которую двор должен был представлять в былые времена. , когда их украшали светловолосые, смеющиеся люди, которых суровые и неизменные космические законы изгнали не только из их домов, но и из всего, кроме смутных легенд их потомков.
   Можно легко представить великолепную листву пышной марсианской растительности, которая когда-то наполняла эту сцену жизнью и цветом; изящные фигуры красивых женщин, прямых и красивых мужчин; счастливые резвящиеся дети - весь солнечный свет, счастье и покой. Трудно было понять, что они ушли; сквозь века тьмы, жестокости и невежества, пока их наследственные инстинкты культуры и гуманизма не возвысились еще раз в последней составной расе, которая сейчас господствует на Марсе.
   Мои мысли были прерваны появлением нескольких молодых женщин, несших груз оружия, шелка, меха, драгоценности, кухонную утварь и бочки с едой и напитками, в том числе значительную добычу с воздушного корабля. Все это, казалось, было собственностью двух вождей, которых я убил, а теперь, по обычаям тарков, стало моим. По моему указанию они поместили вещи в одну из задних комнат, а затем ушли, только чтобы вернуться со второй партией, которая, как они сказали мне, составляла остаток моих вещей. Во второй поездке их сопровождали десять или пятнадцать других женщин и юношей, которые, по-видимому, составляли свиту двух вождей.
   Они не были ни их семьями, ни их женами, ни их слугами; отношения были своеобразными и настолько не похожими ни на что известное нам, что их очень трудно описать. Вся собственность у зеленых марсиан находится в общей собственности сообщества, за исключением личного оружия, украшений и спальных шелков и мехов отдельных лиц. Только на них можно претендовать на неоспоримое право, и при этом он не может накапливать их больше, чем требуется для его действительных нужд. Излишки он держит просто как хранитель, и они передаются младшим членам общества по мере необходимости.
   Женщин и детей из свиты мужчины можно уподобить воинской части, за которую он отвечает по-разному, как в вопросах обучения, дисциплины, пропитания, так и в условиях их постоянных скитаний и их бесконечных раздоров с другими сообществами и с другими людьми. красные марсиане. Его женщины ни в коем случае не жены. Зеленые марсиане не употребляют слова, соответствующего по смыслу этому земному слову. Их спаривание является исключительно общественным интересом и направлено безотносительно к естественному отбору. Совет вождей каждой общины контролирует этот вопрос так же уверенно, как владелец конного завода в Кентукки руководит научным разведением своего скота для улучшения всего.
   Теоретически это может звучать хорошо, как это часто бывает с теориями, но результаты многовековой этой неестественной практики в сочетании с общественным интересом к потомству превыше интереса матери проявляются в холодных, жестоких существах. , и их мрачное, без любви, безрадостное существование.
   Это правда, что зеленые марсиане абсолютно добродетельны, как мужчины, так и женщины, за исключением таких дегенератов, как Тал Хаджус; но лучше гораздо более тонкий баланс человеческих характеристик даже за счет легкой и случайной потери целомудрия.
   Обнаружив, что я должен взять на себя ответственность за этих существ, хочу я этого или нет, я сделал все возможное и приказал им найти жилье на верхних этажах, оставив третий этаж мне. Одну из девушек я поручил заниматься моей простой кухней, а остальным поручил заняться различными делами, которые прежде составляли их призвание. После этого я мало их видел, да и не хотел.
   ГЛАВА X III
   ЗАНЯТИЯ ЛЮБОВЬЮ НА МАРСЕ
   После битвы с воздушными кораблями община оставалась в городе в течение нескольких дней, отказавшись от марша домой, пока не убедилась, что корабли не вернутся; ибо быть пойманным на открытых равнинах с кавалькадой колесниц и детей было далеко от желания даже такого воинственного народа, как зеленые марсиане.
   Во время нашего бездействия Тарс Таркас обучил меня многим обычаям и искусствам войны, знакомым таркам, включая уроки верховой езды и управления огромными зверями, которые несли воинов. Эти существа, известные как тоты, так же опасны и злобны, как и их хозяева, но когда их усмиряют, они становятся достаточно послушными для целей зеленых марсиан.
   Два таких зверя достались мне от воинов, чей металл я носил, и за короткое время я мог обращаться с ними так же хорошо, как и с туземными воинами. Способ был совсем не сложный. Если тоты не реагировали с достаточной быстротой на телепатические инструкции своих всадников, им наносился страшный удар между ушами рукояткой пистолета, и если они демонстрировали драку, это лечение продолжалось до тех пор, пока звери либо не усмирялись, либо не сдавались. сбросили своих всадников.
   В последнем случае это была борьба не на жизнь, а на смерть между человеком и зверем. Если бы первый был достаточно быстр со своим пистолетом, он мог бы выжить, чтобы снова скакать, хотя и на каком-то другом звере; в противном случае его изуродованное и изуродованное тело было собрано его женщинами и сожжено в соответствии с таркианским обычаем.
   Мой опыт общения с Woola побудил меня попытаться провести эксперимент с добротой в обращении с моими тотатами. Сначала я объяснил им, что они не могут сбросить меня с места, и даже резко ударил их между ушами, чтобы убедить их в своей власти и мастерстве. Затем, постепенно, я завоевал их доверие во многом таким же образом, каким я бесчисленное количество раз завоевывал их с моими мирскими животными. Я всегда хорошо относился к животным, и по склонности, а также потому, что это приносило более длительные и удовлетворительные результаты, я всегда был добр и гуманен в своих отношениях с низшими слоями. Я мог бы отнять человеческую жизнь, если бы это было необходимо, с гораздо меньшими угрызениями совести, чем у бедного, неразумного, безответственного животного.
   В течение нескольких дней мои тотаты были чудом всего сообщества. Они следовали за мной, как собаки, терлись своими большими мордами о мое тело в неловком проявлении привязанности и отвечали на каждую мою команду с рвением и покорностью, которые заставляли марсианских воинов приписывать мне обладание какой-то земной силой, неизвестной на Марсе.
   - Как ты их околдовал? - спросил Тарс Таркас однажды днем, увидев, как я просунул руку между огромными челюстями одного из моих тоталов, который зажал кусок камня между двумя зубами, питаясь похожей на мох растительностью в нашем дворе.
   - По доброте, - ответил я. - Видишь ли, Тарс Таркас, более мягкие чувства имеют свою ценность даже для воина. В разгар битвы, как и в походе, я знаю, что мои тоты будут подчиняться каждому моему приказу, и поэтому моя боеспособность повышается, и я лучше воин, потому что я добрый хозяин. Другие ваши воины сочтут выгодным для себя, а также для общества, использовать мои методы в этом отношении. Всего через несколько дней после того, как вы сами сказали мне, что эти огромные звери из-за непостоянства своего нрава часто были средством превратить победу в поражение, поскольку в решающий момент они могли решить сбросить своих всадников и разорвать их. "
   "Покажи мне, как ты добиваешься таких результатов", - был единственный ответ Тарса Таркаса.
   И поэтому я объяснил так подробно, как только мог, весь метод дрессировки, который я перенял со своими зверями, а позже он заставил меня повторить его перед Лоркасом Птомелем и собравшимися воинами. Этот момент ознаменовал начало новой жизни для бедных тоталов, и, прежде чем я покинул общину Лоркаса Птомеля, я имел удовольствие наблюдать за полком самых послушных и послушных скакунов, каких только можно было видеть. Влияние на точность и быстроту боевых движений было настолько значительным, что Лоркас Птомель подарил мне массивный золотой браслет из собственной ноги в знак признательности за мою службу орде.
   На седьмой день после битвы с воздушными кораблями мы снова двинулись в сторону Тарка, поскольку Лоркас Птомель счел вероятность новой атаки маловероятной.
   В дни, предшествовавшие нашему отъезду, я мало видел Дею Торис, так как Тарс Таркас был очень занят моими уроками марсианского военного искусства, а также дрессировкой моих тотатов. Несколько раз, когда я бывал в ее покоях, она отсутствовала, гуляя по улицам с Солой или осматривая здания в непосредственной близости от площади. Я предупредил их, чтобы они не уходили далеко от площади из страха перед большими белыми обезьянами, с чьей свирепостью я был слишком хорошо знаком. Однако, поскольку Вула сопровождала их во всех походах, а Сола была хорошо вооружена, поводов для беспокойства было относительно немного.
   Накануне нашего отъезда я видел, как они приближались по одной из больших авеню, ведущих на площадь с востока. Я вышел им навстречу и, сказав Соле, что беру на себя ответственность за сохранность Деи Торис, приказал ей вернуться в свои покои с каким-то пустяковым поручением. Я любил Солу и доверял ей, но почему-то желал остаться наедине с Деей Торис, которая олицетворяла для меня все, что я оставил на Земле, в приятном и близком мне обществе. Казалось, что узы взаимных интересов между нами столь прочны, как будто мы родились под одной крышей, а не на разных планетах, мчащихся в космосе на расстоянии около сорока восьми миллионов миль друг от друга.
   То, что она разделяла мои чувства в этом отношении, я был уверен, потому что при моем приближении выражение жалкой безнадежности покинуло ее милое лицо, чтобы заменить улыбку радостного приветствия, когда она положила свою маленькую правую руку на мое левое плечо в истинном красном марсианском платье. отдать честь.
   "Саркоджа сказал Соле, что ты стал настоящим тарком, - сказала она, - и что теперь я буду видеть тебя не чаще, чем любого другого воина".
   "Саркоджа - первоклассный лжец, - ответил я, - несмотря на гордые претензии тарков на абсолютную истину".
   Дея Торис рассмеялась.
   "Я знал, что даже если ты станешь членом общины, ты не перестанешь быть моим другом; "Воин может изменить свой металл, но не свое сердце", как говорят на Барсуме.
   - Я думаю, они пытались разлучить нас, - продолжала она, - потому что всякий раз, когда ты был не на службе, одна из старших женщин из свиты Тарс Таркаса всегда придумывала какой-нибудь предлог, чтобы убрать Солу и меня с глаз долой. . Они заставили меня спуститься в ямы под зданиями, помогая им смешивать их ужасный порошок радия - 1 и делать их ужасные снаряды. Вы знаете, что их нужно производить при искусственном освещении, так как воздействие солнечного света всегда приводит к взрыву. Вы замечали, что их пули взрываются при попадании в объект? Что ж, непрозрачное внешнее покрытие разбивается от удара, обнажая стеклянный цилиндр, почти твердый, в переднем конце которого находится мельчайшая частица порошка радия. В тот момент, когда солнечный свет, пусть и рассеянный, попадает на этот порошок, он взрывается с силой, которой ничто не может противостоять. Если вы когда-нибудь будете свидетелем ночного боя, то заметите отсутствие этих взрывов, а утро после боя на восходе солнца будет наполнено резкими детонациями разрывающихся снарядов, выпущенных накануне ночью. Однако, как правило, ночью применяются неразорвавшиеся снаряды".
   Хотя меня очень интересовало объяснение Деи Торис этого замечательного дополнения к марсианским войнам, меня больше беспокоила непосредственная проблема их обращения с ней. То, что они держали ее подальше от меня, не вызывало удивления, но то, что они подвергают ее опасному и тяжелому труду, приводило меня в ярость.
   - Они когда-нибудь подвергали тебя жестокости и позору, Дея Торис? - спросил я, чувствуя, как горячая кровь моих боевых предков кипит в моих жилах, пока я ждал ее ответа.
   - Только немного, Джон Картер, - ответила она. "Ничего, что может навредить мне, кроме моей гордости. Они знают, что я дочь десяти тысяч джеддаков, что я прослеживаю свою родословную прямо до строителя первого великого водного пути, и они, которые даже не знают своих матерей, завидуют мне. В глубине души они ненавидят свои ужасные судьбы и поэтому изливают свою жалкую злобу на меня, который стоит за все, чего у них нет, и за все, чего они больше всего жаждут и никогда не могут достичь. Пожалеем их, мой вождь, ибо даже если мы умрем от их рук, мы можем доставить им жалость, поскольку мы выше их, и они это знают".
   Если бы я знала значение этих слов "мой вождь", которые краснокожая марсианка применила к мужчине, я бы испытала величайшее удивление в своей жизни, но я не знала ни тогда, ни много месяцев спустя. Да, мне предстояло еще многому научиться на Барсуме.
   - Я полагаю, что лучшая часть мудрости состоит в том, чтобы мы склонялись перед своей судьбой как можно добрее, Дея Торис; но я все же надеюсь, что смогу присутствовать в следующий раз, когда какой-нибудь марсианин, зеленый, красный, розовый или фиолетовый, осмелится хотя бы нахмуриться против вас, моя принцесса.
   У Деи Торис перехватило дыхание при моих последних словах, она посмотрела на меня расширенными глазами и учащенным дыханием, а затем со странным смешком, от которого в уголках ее рта появились шаловливые ямочки, покачала головой и воскликнула:
   "Какой ребенок! Великий воин и все же спотыкающийся маленький ребенок.
   - Что я сделал сейчас? - спросил я в сильном недоумении.
   "Когда-нибудь ты узнаешь, Джон Картер, если мы будем живы; но я не могу сказать вам. А я, дочь Морса Каяка, сына Тардоса Морса, слушала без гнева, - заключила она монолог.
   Затем она снова разразилась одним из своих веселых, счастливых, смеющихся настроений; шутил со мной о моей доблести таркского воина, контрастирующей с моим мягким сердцем и природной добротой.
   "Я предполагаю, что если бы вы случайно ранили врага, вы бы отвезли его домой и вылечили", - засмеялась она.
   - Именно этим мы и занимаемся на Земле, - ответил я. - По крайней мере, среди цивилизованных людей.
   Это снова заставило ее рассмеяться. Она не могла этого понять, ибо при всей своей нежности и женской сладости она была все-таки марсианкой, а для марсианина единственный хороший враг - мертвый враг; ибо каждый мертвый враг значит гораздо больше, чем нужно делить между теми, кто живет.
   Мне было очень любопытно узнать, что я сказал или сделал, что вызвало ее такое сильное беспокойство за мгновение до этого, и поэтому я продолжал настаивать на том, чтобы она просветила меня.
   "Нет, - воскликнула она, - достаточно того, что ты это сказал и что я слушала. И когда вы узнаете, Джон Картер, и если я умру, скорее всего, я умру до того, как дальняя луна еще двенадцать раз облетит Барсум, помните, что я слушал и что я... улыбался.
   Для меня все это было по-гречески, но чем больше я умолял ее объяснить, тем увереннее становились ее отказы в моей просьбе, и поэтому в полной безнадежности я воздержался.
   День уступил место ночи, и когда мы бродили по большой улице, освещенной двумя лунами Барсума, и Земля смотрела на нас своим сияющим зеленым глазом, казалось, что мы одни во вселенной, и я, по крайней мере, был доволен, что это должно быть так.
   На нас обрушился холод марсианской ночи, и, сняв свои шелка, я набросил их на плечи Деи Торис. Когда моя рука на мгновение легла на нее, я ощутил трепет, пронизывающий каждую клеточку моего существа, какой не вызывал даже контакт ни с одним другим смертным; и мне показалось, что она слегка наклонилась ко мне, но в этом я не был уверен. Только я знал, что пока моя рука лежала у нее на плечах дольше, чем требовалось для поправки шелка, она не отстранялась и не говорила. И так, в молчании, мы шли по поверхности умирающего мира, но в груди хотя бы одного из нас родилось то, что всегда старо, но и всегда ново.
   Я любила Дею Торис. Прикосновение моей руки к ее обнаженному плечу сказало мне слова, в которых я не ошибусь, и я понял, что полюбил ее с того самого момента, когда мои глаза впервые встретились с ее взглядом на площади мертвого города Корада. .
   ГЛАВА XI В
   ДУЭЛЬ НА СМЕРТЬ
   Моим первым порывом было сказать ей о своей любви, а потом я подумал о беспомощности ее положения, когда я один мог облегчить бремя ее заточения и защитить ее, как я ни старался, от тысяч наследственных врагов, с которыми ей придется столкнуться на нашем пути. прибытие в Тарк. Я не мог случайно причинить ей дополнительную боль или горе, признавшись в любви, на которую, по всей вероятности, она не ответила. Если бы я был так нескромен, ее положение было бы еще более невыносимым, чем теперь, и мысль, что она может почувствовать, что я пользуюсь ее беспомощностью, чтобы повлиять на ее решение, была последним доводом, заклеившим мои губы.
   - Почему ты молчишь, Дея Торис? Я попросил. - Возможно, ты предпочел бы вернуться на Солу и в свои покои.
   - Нет, - пробормотала она, - я счастлива здесь. Я не знаю, почему я всегда должен быть счастлив и доволен, когда ты, Джон Картер, незнакомец, со мной; но в такие минуты мне кажется, что я в безопасности и что с тобой я скоро вернусь ко двору моего отца и почувствую на себе его сильные руки и слезы и поцелуи моей матери на моей щеке".
   - Значит, люди целуются на Барсуме? - спросил я, когда она объяснила слово, которое употребила, в ответ на мой вопрос о его значении.
   "Родители, братья и сестры, да; и, - добавила она тихим задумчивым тоном, - любовники.
   - А у тебя, Дея Торис, есть родители, братья и сестры?
   "Да."
   - А любовник?
   Она молчала, и я не рискнул повторить вопрос.
   "Мужчина из Барсума, - наконец осмелилась она, - не задает личных вопросов женщинам, кроме своей матери и женщины, за которую он сражался и которую завоевал".
   -- Но я боролся... -- начал было я, но тут же пожалел, что мне не отрезали язык изо рта; ибо она обернулась, когда я поймал себя на этом и остановился, и, сняв с плеча мои шелка, протянула их мне и, не говоря ни слова, с высоко поднятой головой, двинулась с каретой королевы, которой она была, к площади и дверной проем ее покоев.
   Я не пытался следовать за ней, кроме как проследить, чтобы она благополучно добралась до здания, но, приказав Вуле сопровождать ее, безутешно повернулся и вошел в свой дом. Я часами сидел, скрестив ноги, и раздражался, на своих шелках, размышляя о странных уродах, которые случай играет с нами, несчастными смертными.
   Так это была любовь! Я избегал его за все годы, что скитался по пяти континентам и омывающим их морям; несмотря на красивых женщин и настойчивые возможности; несмотря на половинчатое желание любви и постоянный поиск своего идеала, мне оставалось яростно и безнадежно влюбиться в существо из другого мира, вида, возможно, похожего, но не тождественного с моим. Женщина, вылупившаяся из яйца, продолжительность жизни которой может охватывать тысячу лет; чьи люди имели странные обычаи и идеи; женщина, чьи надежды, чьи удовольствия, чьи стандарты добродетели, добра и зла могут так же сильно отличаться от моих, как и у зеленых марсиан.
   Да, я был дурак, но я был влюблен, и хотя я страдал от величайшего несчастья, которое я когда-либо знал, иначе я бы не испытал его, несмотря на все богатства Барсума. Такова любовь, и таковы любовники везде, где знают любовь.
   Для меня Дея Торис была всем совершенством; все, что было добродетельным, красивым, благородным и хорошим. Я верил, что всем сердцем, всей душой той ночью в Кораде, когда я сидел, скрестив ноги, на своих шелках, а ближайшая луна Барсума мчалась по западному небу к горизонту и освещала золото и мрамор, и украшенная драгоценными камнями мозаика моей древней комнаты, и я верю в это сегодня, когда сижу за своим письменным столом в маленьком кабинете с видом на Гудзон. Прошло двадцать лет; за десять из них я жил и сражался за Дею Торис и ее народ, и за десять я жил памятью о ней.
   Утро нашего отъезда в Тарк выдалось ясным и жарким, как и все марсианские утра, за исключением шести недель, когда на полюсах тает снег.
   Я разыскал Дею Торис в толпе удаляющихся колесниц, но она повернулась ко мне плечом, и я увидел, как алая кровь прилила к ее щеке. С глупой непоследовательностью любви я молчал, когда мог бы сослаться на незнание характера моего проступка или, по крайней мере, на его тяжесть, и таким образом добиться, в худшем случае, полупримирения.
   Мой долг требовал, чтобы я позаботился о том, чтобы ей было удобно, поэтому я заглянул в ее колесницу и поправил ее шелка и меха. При этом я с ужасом заметил, что она была сильно прикована одной лодыжкой к борту машины.
   "Что это значит?" - воскликнул я, повернувшись к Соле.
   "Саркойя подумал, что так будет лучше", - ответила она, выражение ее лица выражало неодобрение этой процедуры.
   Осмотрев наручники, я увидел, что они застегиваются на массивный пружинный замок.
   - Где ключ, Сола? Дай мне это".
   - Саркойя носит его, Джон Картер, - ответила она.
   Я повернулся без дальнейших слов и разыскал Тарс Таркаса, которому я яростно возражал против ненужных унижений и жестокостей, как они представлялись в глазах моего возлюбленного, которые обрушиваются на Дею Торис.
   "Джон Картер, - ответил он, - если вам и Дее Торис удастся спастись от тарков, то это произойдет во время этого путешествия. Мы знаем, что вы не уйдете без нее. Вы показали себя могучим бойцом, и мы не хотим накладывать на вас наручники, поэтому удерживаем вас обоих самым простым способом, который еще обеспечит безопасность. Я говорил."
   Я сразу понял силу его рассуждений и понял, что обжаловать его решение бесполезно, но я попросил взять ключ у Саркойи и дать ей указание впредь оставлять заключенного в покое.
   - Вот что, Тарс Таркас, ты можешь сделать для меня в обмен на дружбу, которую, должен признаться, я испытываю к тебе.
   "Дружба?" он ответил. "Такого не бывает, Джон Картер; но имейте свою волю. Я прикажу, чтобы Саркойя перестал досаждать девушке, и сам возьму ключ под стражу.
   - Если только вы не хотите, чтобы я взял на себя ответственность, - сказал я, улыбаясь.
   Прежде чем заговорить, он долго и серьезно смотрел на меня.
   - Если бы вы дали мне слово, что ни вы, ни Дея Торис не попытаетесь сбежать, пока мы благополучно не доберемся до двора Тал Хаджуса, вы могли бы получить ключ и бросить цепи в реку Исс.
   - Лучше бы ты держал ключ, Тарс Таркас, - ответил я.
   Он улыбнулся и больше ничего не сказал, но в ту ночь, когда мы разбивали лагерь, я видел, как он сам развязал оковы Деи Торис.
   При всей его жестокой свирепости и холодности в Тарс Таркасе было что-то скрытое, что он, казалось, всегда боролся за подавление. Может быть, это пережиток какого-то человеческого инстинкта, вернувшегося от древнего предка, чтобы преследовать его ужасом обычаев его народа!
   Когда я приближался к колеснице Деи Торис, я прошел мимо Саркойи, и черный, ядовитый взгляд, который она бросила на меня, был самым сладким бальзамом, который я чувствовал за многие часы. Господи, как она меня ненавидела! Он так ощетинился от нее, что его можно было чуть не порезать мечом.
   Несколько мгновений спустя я увидел, как она увлеченно разговаривает с воином по имени Зад; большой, неуклюжий, могучий зверь, но тот, кто никогда не убивал среди своих вождей, и поэтому был все еще как сумасшедший или человек с одним именем; второе имя он мог завоевать только металлом какого-нибудь атамана. Именно этот обычай дал мне право носить имена одного из вождей, которых я убил; на самом деле, некоторые из воинов обращались ко мне как к Дотару Соджату, комбинации фамилий двух вождей воинов, чей металл я взял, или, другими словами, которых я убил в честном бою.
   Пока Саркойя разговаривала с Задом, он время от времени бросал взгляды в мою сторону, а она, казалось, очень сильно подталкивала его к какому-то действию. В то время я мало обращал на это внимания, но на следующий день у меня была веская причина вспомнить обстоятельства и в то же время получить некоторое представление о глубине ненависти Саркойи и о том, на что она была способна пойти. ее ужасная месть мне.
   В этот вечер Дея Торис больше не хотела иметь меня со мной, и хотя я назвал ее имя, она не ответила и даже не уступила даже трепетанию века, что осознала мое существование. В крайнем случае я сделал то, что сделало бы большинство других любовников; Я добивался от нее вестей через интимную связь. В данном случае это была Сола, которую я перехватил в другой части лагеря.
   - Что случилось с Деей Торис? - выпалил я ей. - Почему она не хочет со мной разговаривать?
   Сола сама казалась озадаченной, как будто такие странные действия со стороны двух людей были совершенно ей не по плечу, как это и было на самом деле, бедное дитя.
   "Она говорит, что ты разозлил ее, и это все, что она скажет, кроме того, что она дочь джеда и внучка джеддака, и ее унизило существо, которое не могло отполировать зубы сорака ее бабушки. "
   Я некоторое время размышлял над этим отчетом и, наконец, спросил: "Что такое сорак, Сола?"
   - Маленькое животное размером с мою руку, с которым постоянно играют красные марсианки, - объяснила Сола.
   Не годится чистить зубы бабушкиному коту! Должно быть, я стою довольно низко в глазах Деи Торис, подумал я; но я не мог не рассмеяться над странной фигурой речи, такой домашней и в этом отношении такой земной. Это заставило меня тосковать по дому, потому что это звучало очень похоже на "не годится чистить туфли". И тут начался совершенно новый для меня ход мыслей. Я начал задаваться вопросом, что делают мои люди дома. Я не видел их много лет. В Вирджинии жила семья Картеров, которая заявляла о своих близких отношениях со мной; Я должен был быть двоюродным дядей или кем-то в этом роде, столь же глупым. Я мог сойти за двадцать пять-тридцать лет, и быть двоюродным дедушкой всегда казалось верхом несоответствия, потому что мои мысли и чувства были мальчишескими. В семье Картеров было двое маленьких детишек, которых я любил и которые думали, что на Земле нет никого, подобного дяде Джеку; Я мог видеть их так же ясно, стоя там под залитым лунным светом небом Барсума, и я тосковал по ним, как никогда прежде не тосковал по смертным. По натуре странник, я никогда не знал истинного значения слова "дом", но большой зал Картеров всегда означал все, что значило для меня это слово, и теперь мое сердце обратилось к нему от холодных и недружелюбных народов. Я был брошен среди них. Ибо даже Дея Торис не презирала меня! Я был низким существом, настолько низким, что не годился даже чистить зубы коту ее бабушки; и тогда мое спасительное чувство юмора пришло мне на помощь, и, смеясь, я завернулся в свои шелка и меха и заснул на залитой лунным светом земле сном усталого и здорового воина.
   Мы сняли лагерь на следующий день рано утром и шли с единственной остановкой до самой темноты. Два инцидента нарушили утомительный марш. Около полудня мы заметили далеко справа от нас нечто, очевидно, инкубатор, и Лоркас Птомель приказал Тарс Таркасу исследовать его. Последний взял с собой дюжину воинов, включая меня, и мы помчались по бархатному ковру мха к маленькому загону.
   Это действительно был инкубатор, но яйца были очень маленькими по сравнению с теми, что я видел в нашем инкубаторе во время моего прибытия на Марс.
   Тарс Таркас спешился и внимательно осмотрел ограду, в конце концов объявив, что она принадлежала зеленым людям Уорхуна и что цемент там, где она была замурована, едва просох.
   "Они не могут быть в дневном переходе впереди нас", - воскликнул он, и свет битвы отразился на его свирепом лице.
   Работа в инкубаторе действительно была короткой. Воины прорвали вход, и пара из них, заползая внутрь, вскоре разнесла все яйца своими короткими мечами. Затем, пересаживаясь, мы бросились назад, чтобы присоединиться к кавалькаде. Во время поездки я воспользовался случаем спросить Тарса Таркаса, были ли эти Вархуны, яйца которых мы уничтожили, меньшим народом, чем его Тарки.
   "Я заметил, что их яйца были намного меньше тех, что я видел в вашем инкубаторе", - добавил я.
   Он объяснил, что туда только что положили яйца; но, как и все зеленые марсианские яйца, они будут расти в течение пятилетнего периода инкубации, пока не достигнут размера тех, которые я видел вылупляющимися в день моего прибытия на Барсум. Это была действительно интересная информация, поскольку мне всегда казалось удивительным, что зеленые марсианские женщины, какими бы большими они ни были, могли производить такие огромные яйца, из которых я видел четырехфутовых младенцев. На самом деле свежеснесенное яйцо немногим больше обычного гусиного яйца, а поскольку оно начинает расти только после того, как попадет на солнечный свет, вождям нетрудно перевезти несколько сотен таких яиц за один раз. время от хранилищ до инкубаторов.
   Вскоре после инцидента с яйцами Warhoon мы остановились, чтобы дать животным отдохнуть, и именно во время этой остановки произошел второй из интересных эпизодов дня. Я был занят переодеванием с одного тотата на другого, так как делил дневную работу между ними, когда Зад подошел ко мне и без единого слова нанес моему животному страшный удар своим длинным мечом.
   Мне не нужно было руководство по зеленому марсианскому этикету, чтобы знать, что ответить, потому что, по правде говоря, я был так обезумел от гнева, что едва мог удержаться от того, чтобы выхватить пистолет и пристрелить его за то, что он был скотиной; но он стоял и ждал с обнаженным длинным мечом, и мне оставалось только вытащить свой собственный и встретиться с ним в честном бою, используя его выбор оружия или менее мощное оружие.
   Этот последний вариант всегда допустим, поэтому я мог бы использовать свой короткий меч, свой кинжал, свой топорик или свои кулаки, если бы захотел, и был полностью в моем праве, но я не мог использовать огнестрельное оружие или копье, пока он держал только его длинный меч.
   Я выбрал то же самое оружие, что и он, потому что знал, что он гордится своим умением обращаться с ним, и я хотел, если бы вообще победил его, сделать это с его собственным оружием. Последовавший за этим бой был долгим и задержал возобновление марша на час. Все сообщество окружило нас, оставив свободное пространство около ста футов в диаметре для нашей битвы.
   Зад сначала попытался бросить меня вниз, как бык может бросить волка, но я был слишком быстр для него, и каждый раз, когда я уклонялся от его рывков, он прорывался мимо меня только для того, чтобы получить порез от моего меча по руке. или обратно. Вскоре у него хлынула кровь из полдюжины мелких ран, но я не смог найти отверстие, чтобы нанести эффективный укол. Затем он изменил свою тактику и, сражаясь осторожно и с чрезвычайной ловкостью, попытался сделать с помощью науки то, что не мог сделать с помощью грубой силы. Я должен признать, что он был великолепным фехтовальщиком, и если бы не моя большая выносливость и замечательная ловкость, которую мне придавало меньшее тяготение Марса, я, возможно, не смог бы выдержать достойной борьбы с ним.
   Некоторое время мы кружили, не причинив особого вреда ни одной из сторон; длинные, прямые, похожие на иглы мечи сверкали на солнце и звенели в тишине, сталкиваясь друг с другом при каждом эффективном парировании. В конце концов Зад, поняв, что он устает больше, чем я, очевидно, решил сблизиться и закончить битву в последней славе для себя; как только он бросился на меня, ослепительная вспышка света ударила мне в глаза, так что я не мог видеть его приближения и мог только слепо отпрыгнуть в сторону, пытаясь избежать могучего лезвия, которое, казалось, я уже чувствовал в своих внутренностях. . Мне это удалось лишь частично, о чем свидетельствовала острая боль в левом плече, но в то время, когда я пытался снова определить местонахождение своего противника, мое изумление встретилось с зрелищем, которое хорошо вознаградило меня за рану, нанесенную временной слепотой. мне. Там, на колеснице Деи Торис, стояли три фигуры, очевидно, для того, чтобы наблюдать за столкновением над головами вмешавшихся тарков. Там были Дея Торис, Сола и Саркойя, и когда мой беглый взгляд скользнул по ним, перед ними предстала маленькая картина, которая останется в моей памяти до дня моей смерти.
   Пока я смотрел, Дея Торис повернулась к Саркойе с яростью молодой тигрицы и ударила чем-то из ее поднятой руки; что-то, что вспыхнуло в солнечном свете, когда оно рухнуло на землю. Тогда я понял, что ослепило меня в решающий момент боя, и как Саркойя нашла способ убить меня, не нанеся ей последний удар. Я увидел и еще одну вещь, которая чуть не лишила меня жизни тогда и там, ибо на долю мгновения полностью отвлекла мой разум от моего противника; ибо, когда Дея Торис выбила крошечное зеркальце из ее руки, Саркоя, ее лицо побагровело от ненависти и сбитой с толку ярости, выхватила свой кинжал и нанесла ужасный удар Дее Торис; и тогда Сола, наша дорогая и верная Сола, прыгнула между ними; последним, что я видел, был огромный нож, опустившийся на ее защищающую грудь.
   Мой враг оправился от своего удара и сделал его чрезвычайно интересным для меня, поэтому я неохотно обратил свое внимание на предстоящую работу, но мои мысли были не о битве.
   Мы раз за разом яростно бросались друг на друга, пока вдруг, почувствовав острое острие его меча у себя в груди в ударе, который я не мог ни парировать, ни убежать, я не бросился на него с вытянутым мечом и всем весом своего тела, решил, что не умру в одиночестве, если смогу предотвратить это. Я чувствовал, как сталь вонзается мне в грудь, все почернело передо мной, моя голова кружилась в головокружении, и я чувствовал, что мои колени подгибаются подо мной.
   ГЛАВА XV
   СОЛА РАССКАЗЫВАЕТ МНЕ СВОЮ ИСТОРИЮ
   Когда сознание вернулось и, как я вскоре узнал, я пролежал всего мгновение, я быстро вскочил на ноги в поисках своего меча и нашел его, по самую рукоять вонзенным в зеленую грудь Зада, лежавшего мертвым как камень. на охристом мху древнего морского дна. Когда я полностью пришел в себя, я обнаружил, что его оружие пронзает мою левую грудь, но только через плоть и мышцы, покрывающие мои ребра, входит в центр моей груди и выходит ниже плеча. Когда я сделал выпад, я повернулся так, что его меч просто прошел под мышцами, нанеся болезненную, но не опасную рану.
   Вынув лезвие из своего тела, я также вернул себе свое и, повернувшись спиной к его безобразному телу, я двинулся, больной, болезненный и с отвращением, к колесницам, которые везли мою свиту и мое имущество. Ропот марсианских аплодисментов встретил меня, но мне было все равно.
   Истекающий кровью и слабый, я добрался до своих женщин, которые, привыкшие к таким происшествиям, перевязали мои раны, применив чудесные целебные и лечебные средства, которые делают смертельным только самый мгновенный из смертельных ударов. Дайте шанс марсианской женщине, и смерть отойдет на второй план. Вскоре меня перевязали, так что, если не считать слабости от потери крови и небольшой болезненности вокруг раны, я не испытывал особых страданий от этого толчка, который при земном лечении, несомненно, заставил бы меня лежать на спине в течение нескольких дней.
   Как только они закончили со мной, я поспешил к колеснице Деи Торис, где я нашел мою бедную Солу с перебинтованной грудью, но, по-видимому, не более того от встречи с Саркойей, чей кинжал, казалось, вонзился в острие одно из металлических нагрудных украшений Солы и, таким образом, отклонившись, нанесло лишь легкую рану плоти.
   Подойдя, я обнаружил Дею Торис, распростертую на своих шелках и мехах, ее гибкое тело сотрясалось от рыданий. Она не заметила моего присутствия и не слышала, как я разговаривал с Солой, которая стояла недалеко от машины.
   - Она ранена? - спросил я у Солы, указывая наклоном головы на Дею Торис.
   "Нет, - ответила она, - она думает, что ты умер".
   - А что бабушкиной кошке теперь некому зубы чистить? - спросил я, улыбаясь.
   - Я думаю, что ты ее обидел, Джон Картер, - сказала Сола. - Я не понимаю ни ее, ни твоих поступков, но я уверен, что внучка десяти тысяч джеддаков никогда не стала бы так горевать о ком-то, кто претендовал на ее привязанность лишь самым высоким образом. Это гордая раса, но они справедливы, как и все барсумцы, и вы, должно быть, сильно обидели или обидели ее, раз она не признает вашего существования живым, хотя и скорбит о вас мертвым.
   "Слезы - странное зрелище для Барсума, - продолжала она, - и поэтому мне трудно их интерпретировать. За всю свою жизнь я видел только двоих плачущих, кроме Деи Торис; один плакал от горя, другой от сбитой с толку ярости. Первой была моя мать, много лет назад, до того, как ее убили; другой была Саркойя, когда ее сегодня вытащили от меня.
   "Твоя мама!" - воскликнул я. - Но, Сола, ты не могла знать свою мать, дитя мое.
   "Но я сделал. И мой отец тоже", - добавила она. "Если вы хотите услышать странную и не Барсумскую историю, прибудьте сегодня вечером в колесницу, Джон Картер, и я расскажу вам то, о чем никогда не говорил за всю свою жизнь. А теперь дан сигнал к возобновлению марша, вы должны идти".
   - Я приду сегодня вечером, Сола, - пообещал я. - Обязательно скажи Дее Торис, что я жив и здоров. Я не стану принуждать ее, и будьте уверены, что вы не дадите ей знать, что я видел ее слезы. Если она поговорит со мной, я буду ждать ее команды.
   Сола сел на колесницу, которая заняла свое место в строю, а я поспешил к ожидавшему меня тоту и поскакал на свое место рядом с Тарс Таркасом в конце колонны.
   Мы представляли собой весьма внушительное и внушающее благоговение зрелище, когда мы растянулись по желтому ландшафту; двести пятьдесят богато украшенных и ярко раскрашенных колесниц, перед которыми следует авангард из примерно двухсот конных воинов и вождей, едущих по пять человек в ряд и на расстоянии ста ярдов друг от друга, а за ними такое же число в том же строю, с десятком или более фланкеры с обеих сторон; пятьдесят дополнительных мастодонтов, или тяжелых тягловых животных, известных как зитидары, и пять или шесть сотен дополнительных тотов воинов, свободно бегающих в пустом квадрате, образованном окружающими воинами. Блестящий металл и драгоценные камни великолепных украшений мужчин и женщин, повторяющиеся в сбруе зитидаров и тотов и перемежающиеся сверкающими цветами великолепных шелков, мехов и перьев, придавали каравану варварское великолепие, которое могло бы превратиться в восточно-индийский властелин позеленел от зависти.
   Огромные широкие колеса колесниц и мягкие ноги животных не производили ни звука с покрытого мхом морского дна; и так мы двигались в полной тишине, как какая-то огромная фантасмагория, за исключением тех случаев, когда тишина нарушалась гортанным рычанием подстрекаемого зитидара или визгом дерущихся тоталов. Зеленые марсиане разговаривают очень мало, и то обычно односложно, тихо, как слабый раскат далекого грома.
   Мы пересекли бескрайнюю пустыню мха, которая, сгибаясь под давлением широкой шины или стеганой ноги, снова поднималась позади нас, не оставляя следов, что мы прошли. Мы действительно могли бы быть призраками усопших мертвецов в мертвом море этой умирающей планеты из-за всех звуков или знаков, которые мы издали на пути. Это был первый марш большого отряда людей и животных, который я когда-либо видел, который не поднял пыли и не оставил следов; ибо на Марсе нет пыли, кроме как в возделываемых районах в зимние месяцы, и даже тогда отсутствие сильных ветров делает ее почти незаметной.
   В ту ночь мы разбили лагерь у подножия холмов, к которым приближались два дня и которые обозначали южную границу этого моря. Наши животные уже два дня не пьют, и у них не было воды почти два месяца, вскоре после того, как они покинули Тарк; но, как объяснил мне Тарс Таркас, им требуется совсем немного, и они могут жить почти бесконечно за счет мха, покрывающего Барсум и который, как он сказал мне, содержит в своих крошечных стеблях достаточно влаги, чтобы удовлетворить ограниченные потребности животных.
   После ужина, состоящего из сыроподобной пищи и растительного молока, я разыскал Солу, которую застал работающей при свете факела над некоторыми атрибутами Тарс Таркаса. Она подняла глаза при моем приближении, ее лицо засияло от удовольствия и приветствия.
   - Я рада, что ты пришел, - сказала она. "Дея Торис спит, а мне одиноко. Мои собственные люди не заботятся обо мне, Джон Картер; Я слишком непохож на них. Это печальная судьба, так как я должна прожить свою жизнь среди них, и мне часто хочется быть настоящей зеленой марсианской женщиной, без любви и без надежды; но я познал любовь, и поэтому я потерян.
   "Я обещал рассказать вам свою историю, а точнее историю моих родителей. Из того, что я узнал о вас и обычаях вашего народа, я уверен, что эта история не покажется вам странной, но среди зеленых марсиан она не имеет параллелей в памяти старейших из ныне живущих тарков, и наши легенды не содержат много похожего. сказки.
   "Моя мать была довольно маленькой, на самом деле слишком маленькой, чтобы на нее возлагались материнские обязанности, поскольку наши вожди размножаются в основном из-за размера. Кроме того, она была менее холодной и жестокой, чем большинство зеленых марсианских женщин, и мало заботилась об их обществе. Она часто в одиночку бродила по пустынным авеню Тарка или сидела среди диких цветов, украшающих близлежащие холмы, думая мысли и загадывая желания, которые Я полагаю, что только я одна среди таркских женщин сегодня могу понять, ибо разве я не дитя своей матери?
   "И там среди холмов она встретила молодого воина, обязанностью которого было охранять кормящихся зитидаров и тотов и следить, чтобы они не бродили за холмами. Сначала они говорили только о вещах, представляющих интерес для общины тарков, но постепенно, по мере того как они встречались все чаще и, как теперь было совершенно очевидно для обоих, уже не случайно, они говорили о себе, себе подобных, своих амбиции и их надежды. Она доверилась ему и рассказала ему об ужасном отвращении, которое она испытывала к жестокостям их вида, к отвратительной жизни без любви, которую они должны были когда-либо вести, и тогда она ждала, когда буря осуждения сорвется с его холодных, жестких губ; но вместо этого он взял ее на руки и поцеловал.
   "Они хранили свою любовь в секрете шесть долгих лет. Она, моя мать, была из свиты великого Тала Хаджуса, а ее возлюбленный был простым воином, одетым только в свой металл. Если бы их отступничество от традиций тарков было обнаружено, оба понесли бы наказание на большой арене перед Талом Хаджусом и собравшимися ордами.
   "Яйцо, из которого я вышел, было спрятано под огромным стеклянным сосудом на самой высокой и самой неприступной из полуразрушенных башен древнего Тарка. Один раз в год моя мать посещала его в течение долгих пяти лет, когда он находился в процессе инкубации. Она не осмеливалась приходить чаще, ибо в великом угрызении совести боялась, что за каждым ее движением следят. В этот период мой отец прославился как воин и взял металл у нескольких вождей. Его любовь к моей матери никогда не уменьшалась, и его собственные жизненные цели заключались в том, чтобы достичь точки, когда он мог бы вырвать металл у самого Тала Хаджуса и, таким образом, как правитель тарков, мог бы объявить ее своей, как а также, силой своей силы, защитить ребенка, который в противном случае был бы быстро отправлен, если бы правда стала известна.
   "Это была безумная мечта - вырвать металл у Тала Хаджуса за пять коротких лет, но его продвижение было быстрым, и вскоре он занял высокое место в советах Тарка. Но однажды шанс был упущен навсегда, поскольку он мог успеть спасти своих близких, ибо ему было приказано отправиться в долгую экспедицию на покрытый льдом юг, чтобы вести войну с туземцами и грабить их. из их мехов, ибо таковы манеры зеленых барсумцев; он не трудится ради того, что может вырвать в бою у других.
   "Его не было четыре года, а когда он вернулся, уже три года все было кончено; примерно через год после его отъезда и незадолго до возвращения экспедиции, отправившейся за плодами общинного инкубатора, из яйца вылупилось яйцо. После этого моя мать продолжала держать меня в старой башне, навещая меня по ночам и щедро даря мне любовь, которой общественная жизнь отняла бы у нас обоих. Она надеялась, по возвращении экспедиции из инкубатора, смешать меня с другими молодыми людьми, приписанными к жилищам Тал Хаджуса, и таким образом избежать участи, которая непременно последует за раскрытием ее греха против древних традиций зеленых людей.
   "Она быстро научила меня языку и обычаям моего рода, и однажды ночью она рассказала мне историю, которую я рассказал вам до сих пор, убедив меня в необходимости абсолютной секретности и большой осторожности, которую я должен проявлять после того, как она меня с другими молодыми тарками, чтобы никто не догадался, что я продвинулся дальше в образовании, чем они, и никоим образом не разгласил в присутствии других мою привязанность к ней или мои знания о моем происхождении; а потом, притянув меня к себе, прошептала мне на ухо имя моего отца.
   "И затем свет вспыхнул во тьме зала башни, и там стояла Саркойя, ее блестящие, злобные глаза были устремлены в безумии отвращения и презрения на мою мать. Поток ненависти и оскорблений, которые она излила на нее, заставил мое юное сердце похолодеть от ужаса. То, что она слышала всю историю, было очевидным, и то, что она заподозрила что-то неладное из-за долгих ночных отлучек моей матери из ее покоев, объясняло ее присутствие там в ту роковую ночь.
   "Одного она не слышала и не знала: шепчущегося имени моего отца. Это было видно из ее неоднократных требований к моей матери назвать имя ее соучастника в грехе, но никакие оскорбления или угрозы не могли выбить это у нее, и, чтобы спасти меня от ненужных пыток, она солгала, потому что она сказала Саркойе, что она одна. знала, и она даже не сказала бы своему ребенку.
   С последними проклятиями Саркойя поспешила к Тал Хаджусу, чтобы сообщить о своей находке, а пока ее не было, моя мать, завернув меня в шелка и меха своих ночных покрывал, так что я был едва заметен, спустилась на улицу и бешено побежала. прочь к окраинам города, в направлении, которое вело к далекому югу, к человеку, чьей защиты она могла бы не требовать, но в чье лицо она хотела бы взглянуть еще раз, прежде чем она умрет.
   "Когда мы приблизились к южной оконечности города, до нас донесся звук со стороны замшелой равнины, со стороны единственного прохода через холмы, который вел к воротам, прохода, по которому шли караваны с севера или юга, с востока или запада. войти в город. Звуки, которые мы слышали, были визгом тотов и ворчанием зитидаров, а также случайным лязгом оружия, возвещавшим о приближении отряда воинов. Ее преобладала мысль, что это мой отец вернулся из своей экспедиции, но хитрость тарка удержала ее от стремительного и поспешного бегства, чтобы поприветствовать его.
   "Отступив в тень дверного проема, она ждала прибытия кавалькады, которая вскоре вышла на проспект, нарушив его строй и заполнив улицу от стены до стены. Когда глава процессии прошел мимо нас, меньшая луна качнулась из-за нависающих крыш и осветила сцену всем сиянием своего чудесного света. Моя мать еще больше отпрянула в дружелюбную тень и из своего укрытия увидела, что экспедиция принадлежала не моему отцу, а возвращающемуся каравану с молодыми тарками. Мгновенно ее план был составлен, и, когда большая колесница приблизилась к нашему укрытию, она украдкой проскользнула на задний борт, низко пригнувшись в тени высокого борта, прижимая меня к своей груди в безумии любви.
   "Она знала, чего не знал я, что никогда больше после той ночи она не прижмет меня к своей груди, и маловероятно, что мы когда-нибудь снова взглянем друг другу в глаза. В суматохе на площади она смешала меня с другими детьми, чьи опекуны во время путешествия теперь могли отказаться от своей ответственности. Нас согнали в большую комнату, накормили женщины, не сопровождавшие экспедицию, и на следующий день распределили среди свиты вождей.
   "Я никогда не видел свою мать после той ночи. Она была заключена в тюрьму Талом Хаджусом, и все усилия, включая самые ужасные и позорные пытки, были приложены к ней, чтобы вырвать из ее уст имя моего отца; но она оставалась непоколебимой и верной, умирая, наконец, среди смеха Тала Хаджуса и его вождей во время ужасных пыток, которым она подвергалась.
   "Позднее я узнал, что она сказала им, что убила меня, чтобы спасти меня от такой же участи в их руках, и что она бросила мое тело белым обезьянам. Одна Саркойя не поверила ей, и я чувствую до сих пор, что она подозревает о моем истинном происхождении, но не смеет разоблачать меня в настоящее время, во всяком случае, потому что она также догадывается, я уверен, о личности моего отца.
   "Когда он вернулся из своей экспедиции и узнал историю судьбы моей матери, я присутствовал при этом, как сказал ему Тал Хаджус; но ни дрожью мускула он не выдавал ни малейшего чувства; только он не смеялся, когда Тал Хаджус радостно описывал ее смертельную борьбу. С этого момента он стал самым жестоким из жестоких, и я жду дня, когда он добьется цели своего честолюбия и почувствует под своей ногой труп Тала Хаджуса, ибо я так же уверен, что он только и ждет удобного случая. совершить ужасную месть, и что его великая любовь так же сильна в его груди, как когда она впервые преобразила его почти сорок лет назад, как и я, что мы сидим здесь, на берегу древнего мира океана, в то время как разумные люди спят, Джон Картер.
   - А твой отец Сола сейчас с нами? Я попросил.
   "Да, - ответила она, - но он не знает меня такой, какая я есть, и не знает, кто предал мою мать Талу Хаджусу. Я один знаю имя моего отца, и только я, Тал Хаджус и Саркоджа знаем, что именно она поведала историю, которая навлекла на нее смерть и мучения, которых он любил.
   Несколько мгновений мы сидели молча, она погрузилась в мрачные мысли о своем ужасном прошлом, а я в жалости к несчастным существам, которых бессердечные, бессмысленные обычаи их расы обрекли на жизнь без любви, жестокость и ненависть. Вскоре она заговорила.
   "Джон Картер, если когда-либо настоящий мужчина ходил по холодным, мертвым лонам Барсума, то ты один из них. Я знаю, что могу доверять тебе, и поскольку это знание может когда-нибудь помочь тебе или ему, или Дее Торис, или мне, я назову тебе имя моего отца и не наложу никаких ограничений или условий на твой язык. Когда придет время, говори правду, если тебе так лучше. Я доверяю вам, потому что знаю, что вы не прокляты ужасной чертой абсолютной и непоколебимой правдивости, что вы могли бы лгать, как один из ваших собственных джентльменов из Вирджинии, если бы ложь спасла других от печали или страданий. Моего отца зовут Тарс Таркас.
   ГЛАВА XVI
   МЫ ПЛАНИРУЕМ ПОБЕГ
   Остаток нашего путешествия в Тарк прошел без происшествий. Мы были в пути двадцать дней, пересекая два морских дна и проезжая через или вокруг нескольких разрушенных городов, в основном меньше, чем Корад. Дважды мы пересекали знаменитые марсианские водные пути, или каналы, как их называли наши земные астрономы. Когда мы приближались к этим точкам, далеко вперед посылали воина с мощным биноклем, и если в поле зрения не было большого отряда красных марсиан, мы подходили как можно ближе, чтобы нас не заметили, а затем располагались лагерем до темноты, когда мы будет медленно приближаться к возделываемому участку и, обнаружив одну из многочисленных широких дорог, которые через равные промежутки пересекают эти районы, бесшумно и украдкой прокрадывается к засушливым землям на другой стороне. Чтобы совершить один из этих переходов без единой остановки, потребовалось пять часов, а на другой ушла вся ночь, так что мы только что покинули пределы полей с высокими стенами, когда солнце вспыхнуло над нами.
   Идя в темноте, как и мы, я почти ничего не мог видеть, кроме того, что ближайшая луна в своем диком и непрерывном беге по барсумскому небу время от времени освещала маленькие клочки ландшафта, обнажая обнесенные стеной поля и низкие, беспорядочные здания, очень похожие на земные фермы. Там было много деревьев, методично уложенных, и некоторые из них были огромной высоты; в некоторых вольерах жили животные, и они сообщали о своем присутствии испуганным визгом и фырканьем, чуя наших странных диких зверей и еще более диких людей.
   Только однажды я увидел человека, и это было на пересечении нашего перекрестка с широкой белой магистралью, которая продольно пересекает каждый обрабатываемый район точно в его центре. Этот парень, должно быть, спал у дороги, потому что, когда я поравнялся с ним, он приподнялся на локте и, бросив взгляд на приближающийся караван, с визгом вскочил на ноги и в бешенстве побежал по дороге, взбираясь на ближайшую стену. ловкость испуганной кошки. Тарки не обращали на него ни малейшего внимания; они не вышли на тропу войны, и единственным признаком того, что они видели его, было ускорение шага каравана, когда мы спешили к граничащей пустыне, которая обозначала наш вход в царство Тал Хаджус.
   Ни разу я не говорил с Деей Торис, так как она не прислала мне ни слова о том, что мне будут рады в ее колеснице, и моя глупая гордость удерживала меня от каких-либо заигрываний. Я искренне верю, что отношение мужчины к женщинам обратно пропорционально его мастерству среди мужчин. Слабак и болван часто имеют большие способности очаровать представительниц прекрасного пола, в то время как боец, который может столкнуться с тысячей реальных опасностей, не боясь, сидит, прячась в тени, как испуганный ребенок.
   Всего через тридцать дней после моего появления на Барсуме мы вошли в древний город Тарк, у давно забытого народа которого эта орда зеленых людей украла даже их имя. Орды Тарка насчитывают около тридцати тысяч душ и делятся на двадцать пять общин. В каждом сообществе есть свои джеды и младшие вожди, но все они находятся под властью Тала Хаджуса, джеддака Тарка. Пять сообществ делают свои штаб-квартиры в городе Тарк, а остальные разбросаны по другим заброшенным городам древнего Марса по всему району, на который претендует Тал Хаджус.
   Мы вошли на большую центральную площадь рано днем. Восторженных дружеских приветствий вернувшейся экспедиции не последовало. Те, кто случайно оказался в поле зрения, произносили имена воинов или женщин, с которыми они вступали в непосредственный контакт, в официальном приветствии своего вида, но когда обнаруживалось, что они привели двух пленников, возбуждался больший интерес, и Дея Торис и Я был центром любознательных групп.
   Вскоре нас распределили по новым квартирам, и остаток дня был посвящен тому, чтобы приспособиться к изменившимся условиям. Теперь мой дом находился на авеню, ведущей к площади с юга, на главной артерии, по которой мы шли от городских ворот. Я был в дальнем конце площади и имел в своем распоряжении целое здание. Здесь проявилось то же великолепие архитектуры, которое было столь характерно для Корада, только, если это было возможно, в большем и богатом масштабе. Мои покои подошли бы для размещения величайшего из земных императоров, но этим странным созданиям ничто не нравилось в здании, кроме его размеров и огромных комнат; чем больше здание, тем оно желаннее; Итак, Таль Хаджус занял, должно быть, огромное общественное здание, самое большое в городе, но совершенно непригодное для проживания; следующий по величине был зарезервирован для Лоркаса Птомеля, следующий - для джеда меньшего ранга, и так далее до конца списка из пяти джедов. Воины занимали здания вместе с вождями, к свите которых они принадлежали; или, если они предпочитали, искали убежища среди тысяч незанятых зданий в их собственном квартале города; за каждым сообществом закрепляется определенная часть города. Выбор здания должен был быть сделан в соответствии с этим разделением, за исключением того, что касалось джедов, поскольку все они занимали здания, выходившие на площадь.
   Когда я, наконец, привел свой дом в порядок или, вернее, увидел, что это было сделано, время близилось к закату, и я поспешил с намерением найти Солу и ее подопечных, как я и решил, поговорив с Деей Торис и попытавшись чтобы внушить ей необходимость, по крайней мере, залатать перемирие, пока я не найду способ помочь ей бежать. Я искал напрасно, пока верхний край большого красного солнца не скрылся за горизонтом, и тогда я заметил уродливую голову Вулы, выглядывающую из окна второго этажа на противоположной стороне той самой улицы, где я был расквартирован, но ближе площадь.
   Не дожидаясь дальнейшего приглашения, я рванул по извилистой дорожке, ведущей на второй этаж, и, войдя в большое помещение в передней части здания, был встречен разъяренным Вулой, который швырнул на меня свою огромную тушу, чуть не швырнув меня на пол. пол; бедняга так обрадовался мне, что я подумал, что он меня сожрет, с расколотой от уха до уха головой, обнажая три ряда клыков в своей варварской улыбке.
   Успокоив его словом повеления и лаской, я поспешно оглядел приближающийся мрак в поисках признаков Деи Торис, а затем, не видя ее, я назвал ее имя. Из дальнего угла квартиры донесся ответный ропот, и, сделав пару быстрых шагов, я оказался рядом с ней, где она скорчилась среди мехов и шелков на старинном резном деревянном сиденье. Пока я ждал, она встала во весь свой рост и, глядя мне прямо в глаза, сказала:
   - Что скажет Дотар Соджат, Тарк, о Дее Торис, его пленнице?
   - Дея Торис, я не знаю, как я тебя разозлил. Это было далеко от моего желания причинить боль или оскорбить вас, которых я надеялся защитить и утешить. Не имейте меня, если на то будет ваша воля, но чтобы вы помогли мне осуществить ваш побег, если это возможно, это не моя просьба, а мой приказ. Когда ты снова будешь в безопасности при дворе твоего отца, ты можешь делать со мной все, что захочешь, но отныне и до того дня я твой господин, и ты должен подчиняться и помогать мне".
   Она долго и серьезно смотрела на меня, и я подумал, что она смягчается ко мне.
   "Я понимаю твои слова, Дотар Соджат, - ответила она, - но тебя я не понимаю. Вы странная смесь ребенка и мужчины, грубого и благородного. Я только хочу, чтобы я мог читать ваше сердце.
   "Посмотри себе под ноги, Дея Торис; теперь оно лежит там, где оно лежало с той ночи в Кораде, и где оно всегда будет лежать, биться в одиночестве для тебя, пока смерть не остановит его навеки.
   Она сделала небольшой шаг ко мне, ее красивые руки были протянуты в странном ощупывающем жесте.
   - Что ты имеешь в виду, Джон Картер? прошептала она. - Что ты говоришь мне?
   "Я говорю то, что обещал себе, чего не скажу тебе, по крайней мере до тех пор, пока ты не перестанешь быть пленником среди зеленых людей; что, судя по твоему отношению ко мне в течение последних двадцати дней, я думал тебе никогда не сказать; Я говорю, Дея Торис, что я принадлежу тебе телом и душой, чтобы служить тебе, сражаться за тебя и умереть за тебя. Только об одном я прошу вас в ответ, а именно, чтобы вы не выказывали ни признаков осуждения, ни одобрения моих слов, пока не окажетесь в безопасности среди своего народа, и чтобы какие бы чувства вы ни питали ко мне, они не подвергались влиянию или окрашены благодарностью; все, что я могу сделать, чтобы служить вам, будет побуждаться исключительно из эгоистичных побуждений, так как мне доставляет больше удовольствия служить вам, чем не служить".
   "Я буду уважать ваши желания, Джон Картер, потому что я понимаю мотивы, которые их вызывают, и я принимаю ваши услуги не более охотно, чем склоняюсь перед вашим авторитетом; твое слово будет моим законом. Я дважды обидел тебя в своих мыслях и снова прошу у тебя прощения".
   Дальнейшему разговору личного характера помешало появление Солы, которая была очень взволнована и совершенно не похожа на ее обычное спокойствие и самообладание.
   "Этот ужасный Саркоджа был перед Талом Хаджусом, - воскликнула она, - и, судя по тому, что я слышала на площади, у вас мало надежды".
   "Что они говорят?" - спросила Дея Торис.
   "Что вы будете брошены диким калотам [собакам] на большой арене, как только орды соберутся для ежегодных игр".
   - Сола, - сказал я, - ты тарк, но ты ненавидишь и ненавидишь обычаи своего народа так же сильно, как и мы. Разве вы не будете сопровождать нас в одном величайшем стремлении к бегству? Я уверен, что Дея Торис сможет предложить тебе дом и защиту среди своего народа, и твоя судьба среди них не будет хуже, чем здесь.
   -- Да, -- воскликнула Дея Торис, -- пойдем с нами, Сола, тебе будет лучше среди краснокожих Гелиума, чем здесь, и я могу обещать тебе не только дом с нами, но и любовь и привязанность, которую твоя природа жаждет и в чем всегда должны отказывать вам обычаи вашей собственной расы. Пойдем с нами, Сола; мы могли бы обойтись без вас, но ваша судьба была бы ужасна, если бы они думали, что вы попустительствовали, чтобы помочь нам. Я знаю, что даже этот страх не соблазнит вас вмешаться в наш побег, но мы хотим, чтобы вы были с нами, мы хотим, чтобы вы приехали в страну солнечного света и счастья, среди людей, которые знают, что такое любовь, сочувствие и благодарности. Скажи, что хочешь, Сола; скажи мне, что ты будешь".
   - Великий водный путь, ведущий к Гелиуму, находится всего в пятидесяти милях к югу, - пробормотала Сола наполовину про себя. "Быстрый тот может сделать это за три часа; а затем до Гелия пятьсот миль, большая часть пути проходит через малонаселенные районы. Они бы знали и пошли бы за нами. Мы можем какое-то время спрятаться среди больших деревьев, но шансы на побег действительно малы. Они последуют за нами до самых ворот Гелия и будут нести смерть на каждом шагу; ты их не знаешь".
   - А нет ли другого способа добраться до Гелиума? Я попросил. - Не могли бы вы нарисовать мне грубую карту местности, которую нам предстоит пересечь, Дея Торис?
   - Да, - ответила она и, вынув из волос огромный бриллиант, начертила на мраморном полу первую карту территории Барсума, которую я когда-либо видела. Его пересекали во всех направлениях длинные прямые линии, иногда идущие параллельно, а иногда сходящиеся к какому-то большому кругу. Линии, сказала она, были водными путями; круги, города; и один далеко к северо-западу от нас она указала как Гелий. Ближе были и другие города, но она сказала, что боится заходить во многие из них, так как не все они относятся к Гелиуму дружелюбно.
   Наконец, внимательно изучив карту в свете луны, заливавшей теперь комнату, я указал на водный путь далеко к северу от нас, который, по-видимому, также вел к Гелиуму.
   "Разве это не пронзает территорию твоего дедушки?" Я попросил.
   "Да, - ответила она, - но это в двухстах милях к северу от нас; это один из водных путей, которые мы пересекали во время путешествия в Тарк.
   "Они никогда не заподозрят, что мы попытаемся добраться до этого далекого водного пути, - ответил я, - и поэтому я думаю, что это лучший путь для нашего побега".
   Сола согласилась со мной, и было решено покинуть Тарк этой же ночью; на самом деле так же быстро, как я мог найти и оседлать своих тоталов. Сола должна была ехать на одном, а Дея Торис и я - на другом; у каждого из нас было достаточно еды и питья, чтобы продержаться два дня, так как животных нельзя было слишком быстро погонять на такое большое расстояние.
   Я приказал Соле идти с Деей Торис по одной из малолюдных улиц к южной границе города, где я как можно быстрее настигну их с тотами; затем, предоставив им собрать необходимую нам еду, шелка и меха, я тихонько проскользнул в конец первого этажа и вошел во двор, где наши животные беспокойно двигались по своему обыкновению, прежде чем успокоиться. на ночь.
   В тени зданий и под сиянием марсианских лун двигалось огромное стадо тоталов и зитидаров, причем последние хрюкали своими низкими гортанными звуками, а первые время от времени издавали пронзительный визг, указывающий на почти привычное состояние ярости, в котором находятся эти существа. прошло их существование. Теперь они были спокойнее из-за отсутствия человека, но когда они учуяли меня, они стали более беспокойными, и их отвратительный шум усилился. Это было рискованное дело - в одиночку и ночью проникать в загон тотатов; во-первых, потому что их усиливающийся шум мог предупредить ближайших воинов о том, что что-то неладно, а также потому, что по малейшему поводу или вообще без причины какой-нибудь большой бык-тот мог взять на себя смелость напасть на меня.
   Не желая пробуждать их скверный нрав в такую ночь, как эта, когда так много зависело от секретности и быстроты, я прижался к теням зданий, готовый в мгновение ока прыгнуть в безопасное место через ближайшую дверь или окно. Таким образом, я молча двинулся к большим воротам, выходившим на улицу в задней части двора, и, приблизившись к выходу, тихонько позвал двух моих животных. Как я был благодарен доброму провидению, которое дало мне предусмотрительность завоевать любовь и доверие этих диких немых животных, ибо вскоре с дальней стороны двора я увидел две огромные туши, пробирающиеся ко мне сквозь бушующие горы плоти.
   Они подходили совсем близко ко мне, терлись мордами о мое тело и вынюхивали кусочки еды, которыми я всегда награждал их. Открыв ворота, я приказал двум огромным зверям выйти, а затем, тихо проскользнув за ними, закрыл за собой порталы.
   Я не оседлал и не оседлал там животных, а вместо этого тихо пошел в тени зданий к малолюдной аллее, ведущей к месту, которое я устроил для встречи с Деей Торис и Солой. С бесшумностью бестелесных духов мы двигались крадучись по пустынным улицам, но только когда мы оказались в виду равнины за городом, я начал дышать свободно. Я был уверен, что Сола и Дея Торис без труда доберутся до места встречи незамеченными, но с моими огромными татами я не был так уверен за себя, так как для воинов было довольно необычно покидать город после наступления темноты; на самом деле им было некуда идти, кроме как в долгую поездку.
   Я благополучно добрался до назначенного места встречи, но поскольку Деи Торис и Солы там не было, я повел своих животных в вестибюль одного из больших зданий. Предполагая, что одна из других женщин из того же дома, возможно, пришла поговорить с Солой и таким образом задержала их отъезд, я не чувствовал никаких чрезмерных опасений, пока не прошел почти час, а они не показывались, и к тому времени, когда другая Полчаса уползли, меня охватила серьезная тревога. Затем тишину ночи разорвал звук приближающейся группы, которая, судя по шуму, не могла быть беглецами, крадущимися к свободе. Вскоре группа приблизилась ко мне, и из черных теней моего входа я заметил дюжину всадников, которые мимоходом бросили дюжину слов, поразивших мое сердце, в самую макушку моей головы.
   -- Вероятно, он договорился бы о встрече с ними прямо за городом, и поэтому... Больше я ничего не слышал, они прошли дальше; но этого было достаточно. Наш план был раскрыт, и с этого момента шансы на побег до страшного конца будут действительно малы. Моя единственная надежда теперь заключалась в том, чтобы вернуться незамеченным в покои Деи Торис и узнать, какая судьба постигла ее, но как это сделать с этими огромными чудовищными тотами на моих руках, теперь, когда город, вероятно, был возбужден известием о моем побеге, было проблема немалых масштабов.
   Внезапно мне пришла в голову идея, и, опираясь на свои знания о конструкции зданий этих древних марсианских городов с полым двором в центре каждой площади, я вслепую пробирался ощупью через темные залы, призывая за собой огромных тоталов. . Им было трудно пройти через некоторые дверные проемы, но поскольку все здания, выходящие на главные улицы города, были спроектированы в великолепном масштабе, они смогли проскользнуть сквозь них, не держась крепко; и таким образом мы, наконец, добрались до внутреннего двора, где я нашел, как я и ожидал, обычный ковер из моховой растительности, которая будет служить им пищей и питьем, пока я не верну их в их собственное ограждение. Я был уверен, что здесь они будут такими же тихими и довольными, как и в других местах, и не было ничего, кроме малейшей вероятности, что их обнаружат, поскольку у зеленых людей не было большого желания входить в эти отдаленные здания, которые посещал единственный предмет, Я полагаю, что вызвало у них чувство страха - большие белые обезьяны Барсума.
   Сняв седельные сбруи, я спрятал их прямо в задней двери здания, через которое мы вошли во двор, и, выпустив животных, быстро пробрался через двор к задней части зданий на дальней стороне, и оттуда на авеню дальше. Дождавшись в дверях здания, пока я не убедился, что никто не приближается, я поспешил на противоположную сторону и через первую дверь во двор за ним; таким образом, пересекая двор за двором с очень малой вероятностью обнаружения, которую влекло за собой необходимое пересечение проспектов, я благополучно добрался до внутреннего двора в задней части покоев Деи Торис.
   Здесь, конечно же, я нашел зверей воинов, расквартировавшихся в соседних зданиях, и самих воинов, которых я мог бы ожидать встретить внутри, если бы вошёл; но, к счастью для меня, у меня был другой и более безопасный способ добраться до верхнего этажа, где должна была быть найдена Дея Торис, и, предварительно точно определив, какое из зданий она занимала, ибо я никогда раньше не видел их со двора Я воспользовался своей относительно большой силой и ловкостью и прыгнул вверх, пока не ухватился за подоконник окна второго этажа, которое, как мне казалось, находилось в задней части ее квартиры. Втянувшись в комнату, я украдкой двинулся к передней части здания, и только когда я достиг дверного проема ее комнаты, я понял по голосам, что она занята.
   Я не бросился туда сломя голову, а прислушался, не убеждая себя, что это Дея Торис и что рисковать войти внутрь безопасно. Это было действительно хорошо, что я принял эту предосторожность, потому что разговор, который я слышал, был низким гортанным человеческим голосом, и слова, которые наконец до меня дошли, оказались самым своевременным предупреждением. Говорившим был вождь, и он отдавал приказы четырем своим воинам.
   - А когда он вернется в эту комнату, - говорил он, - а он обязательно вернется, когда обнаружит, что она не встречает его на окраине города, вы четверо должны броситься на него и разоружить. Чтобы сделать это, потребуются объединенные усилия всех вас, если отчеты, которые они принесут от Корада, верны. Когда вы его крепко свяжете, отнесите его в подземелья под помещением джеддака и надежно приковайте его цепью, где его можно будет найти, когда Тал Хаджус пожелает его. Не позволяйте ему ни с кем разговаривать и никому не позволяйте входить в эту комнату до его прихода. Не будет опасности возвращения девушки, ибо к этому времени она в безопасности в объятиях Тала Хаджуса, и пусть все ее предки сжалятся над ней, ибо у Тала Хаджуса их не будет; великий Саркойя проделал благородную ночную работу. Я иду, и если вам не удастся поймать его, когда он придет, я отдаю ваши трупы в холодную грудь Исса.
   ГЛАВА XVII
   ДОРОГОСТОЯЩИЙ ОТВЕТ
   Когда оратор замолчал, он повернулся, чтобы выйти из квартиры через дверь, где я стоял, но мне не нужно было больше ждать; Я услышал достаточно, чтобы наполнить душу ужасом, и, тихонько прокравшись, вернулся во двор тем путем, которым пришел. Мой план действий был составлен мгновенно, и, перейдя площадь и примыкающий к ней проспект с противоположной стороны, я вскоре оказался во дворе Тал Хаджуса.
   Ярко освещенные квартиры первого этажа подсказали мне, где искать в первую очередь, и, подойдя к окнам, я заглянул внутрь. Вскоре я обнаружил, что мое приближение будет не таким легким, как я надеялся, поскольку задние комнаты, граничащие со двором, были заполнены воинами и женщинами. Затем я взглянул на верхние этажи и обнаружил, что третий явно не освещен, и поэтому решил войти в здание с этой точки. Мне потребовалось всего мгновение, чтобы добраться до окон наверху, и вскоре я оказался в укрывающих тенях неосвещенного третьего этажа.
   К счастью, в выбранной мною комнате никого не было, и, бесшумно прокравшись в коридор, я обнаружил свет в квартирах впереди себя. Достигнув того, что оказалось дверным проемом, я обнаружил, что это был всего лишь вход в огромную внутреннюю комнату, которая возвышалась от первого этажа, двумя этажами ниже меня, до куполообразной крыши здания высоко над моей головой. Пол этого большого круглого зала был заполнен вождями, воинами и женщинами, а в одном конце была большая возвышенная платформа, на которой сидел самый отвратительный зверь, которого я когда-либо видел. У него были все холодные, жесткие, жестокие, ужасные черты зеленых воинов, но подчеркнутые и приниженные животными страстями, которым он отдавался на протяжении многих лет. На его звериной физиономии не было ни следа достоинства или гордости, в то время как его огромное тело распласталось на платформе, где он сидел на корточках, как огромная дьявольская рыба, а его шесть конечностей ужасным и поразительным образом подчеркивали сходство.
   Но зрелище, которое заставило меня замереть от опасения, было то, что Дея Торис и Сола стояли там перед ним, и его дьявольская ухмылка, когда он позволил своим большим выпуклым глазам злорадствовать над линиями ее прекрасной фигуры. Она говорила, но я не слышал, что она говорила, и не мог разобрать тихого ворчания его ответа. Она стояла прямо перед ним, высоко подняв голову, и даже на таком расстоянии от них я мог прочесть презрение и отвращение на ее лице, когда она позволила своему надменному взгляду задержаться на нем без признаков страха. Она действительно была гордой дочерью тысячи джеддаков, каждый дюйм ее дорогого, драгоценного маленького тела; такая маленькая, такая хрупкая рядом с высокими воинами вокруг нее, но в своем величии затмевает их до незначительности; она была самой могущественной фигурой среди них, и я искренне верю, что они чувствовали это.
   Вскоре Тал Хаджус сделал знак, чтобы помещение было очищено, а заключенных оставили перед ним наедине. Медленно вожди, воины и женщины растворились в тенях окружающих залов, и Дея Торис и Сола стояли одни перед джеддаком тарков.
   Один только вождь колебался перед уходом; Я видел, как он стоит в тени могучей колонны, его пальцы нервно теребят рукоять большого меча, а его жестокие глаза с непримиримой ненавистью устремлены на Тала Хаджуса. Это был Тарс Таркас, и я мог читать его мысли, поскольку они были открытой книгой для нескрываемого отвращения на его лице. Он думал о другой женщине, которая сорок лет назад стояла перед этим зверем, и если бы я сказал ему хоть слово в ухо в тот момент, когда царствование Тала Хаджуса закончилось бы; но, наконец, и он вышел из комнаты, не зная, что оставил свою дочь на милость ненавистного ему создания.
   Тал Хаджус встал, и я, наполовину опасаясь, наполовину предвидя его намерения, поспешил к извилистому взлетно-посадочной полосе, ведущей на нижние этажи. Никто не был рядом, чтобы перехватить меня, и я незаметно добрался до главного этажа зала, заняв позицию в тени той же колонны, которую только что покинул Тарс Таркас. Когда я добрался до этажа, Тал Хаджус говорил.
   "Принцесса Гелиума, я мог бы получить огромный выкуп от вашего народа, если бы я только вернул вас им невредимой, но в тысячу раз лучше я смотрел бы, как это прекрасное лицо корчится в агонии пыток; я обещаю вам, что это продлится долго; десять дней удовольствия были слишком короткими, чтобы показать любовь, которую я питаю к вашей расе. Ужасы твоей смерти будут преследовать краснокожих во сне все грядущие века; они содрогнутся в ночном мраке, когда их отцы расскажут им об ужасной мести зеленых людей; силы и могущества, ненависти и жестокости Тала Хаджуса. Но перед пыткой ты станешь моей на один короткий час, и весть об этом также дойдет до Тардоса Морса, джеддака Гелиума, твоего деда, чтобы он мог ползать по земле в агонии своего горя. Завтра начнутся пытки; сегодня ты Тал Хаджус; прийти!"
   Он спрыгнул с платформы и грубо схватил ее за руку, но едва он коснулся ее, как я прыгнул между ними. Мой короткий меч, острый и блестящий, был в моей правой руке; Я мог бы вонзить его в его гнилое сердце, прежде чем он понял бы, что я на него напал; но, поднимая руку для удара, я думал о Тарс-Таркасе, и со всей своей яростью, со всей своей ненавистью я не мог лишить его того сладкого мгновения, ради которого он жил и надеялся все эти долгие, утомительные годы и так что, вместо этого, я ударил своим здоровым правым кулаком по кончику его челюсти. Без звука он соскользнул на пол как мертвый.
   В той же гробовой тишине я схватил Дею Торис за руку и, поманив Солу за собой, бесшумно вылетел из комнаты на этаж выше. Незаметно мы добрались до заднего окна, и с помощью ремней и кожаных ремней я опустил на землю сначала Солу, а затем Дею Торис. Слегка присев за ними, я быстро повел их по двору в тени зданий, и таким образом мы вернулись тем же путем, которым я совсем недавно следовал от дальней границы города.
   В конце концов мы наткнулись на моих тотатов во дворе, где я их оставил, и, надев на них атрибуты, поспешили через здание к проспекту за ним. Сев верхом, Сола на одного зверя, а Дея Торис позади меня на другого, мы ехали из города Тарк через холмы на юг.
   Вместо того чтобы кружить вокруг города на северо-запад и к ближайшему водному пути, находившемуся от нас на таком небольшом расстоянии, мы повернули на северо-восток и двинулись по замшелой пустоши, через которую на протяжении двухсот опасных и утомительных миль пролегал еще один магистральный путь. артерия, ведущая к гелию.
   Не было произнесено ни слова, пока мы не оставили город далеко позади, но я мог слышать тихие рыдания Деи Торис, когда она прижалась ко мне, положив свою милую голову мне на плечо.
   "Если мы добьемся этого, мой вождь, долг Гелиума будет велик; больше, чем она когда-либо сможет вам заплатить; и если мы не успеем, - продолжала она, - наш долг будет не меньше, хотя Гелиум никогда об этом не узнает, потому что вы спасли последнего представителя нашего рода от худшего, чем смерть.
   Я не ответил, а вместо этого потянулся к себе и сжал мизинцы ее, которую я любил, там, где они цеплялись за меня для поддержки, и тогда, в нерушимом молчании, мы мчались по желтому, залитому лунным светом мху; каждый из нас занят своими мыслями. Со своей стороны, я не мог бы быть иначе, как радостным, если бы я попытался, с теплым телом Деи Торис, прижатым к моему, и от всей нашей непреодолимой опасности мое сердце пело так весело, как будто мы уже входили в ворота Гелия.
   Наши прежние планы были так печально нарушены, что теперь мы остались без еды и питья, и я один был вооружен. Поэтому мы разогнали наших животных до скорости, которая должна была сильно сказаться на них, прежде чем мы могли надеяться увидеть окончание первого этапа нашего путешествия.
   Мы ехали всю ночь и весь следующий день с небольшими передышками. На вторую ночь и мы, и наши животные были совершенно измотаны, поэтому мы легли на мох и проспали часов пять или шесть, еще раз отправившись в путь до рассвета. Весь следующий день мы ехали верхом, и когда ближе к вечеру мы не увидели вдалеке ни одного дерева, знака великих водных путей, протекающих по всему Барсуму, нас озарила ужасная правда - мы пропали.
   Очевидно, мы сделали круг, но в какую сторону было трудно сказать, да и солнце не могло вести нас днем, а луны и звезды ночью. Во всяком случае, водного пути не было видно, и весь отряд был готов упасть от голода, жажды и усталости. Далеко впереди и чуть правее можно было различить очертания невысоких гор. Мы решили попытаться добраться до них в надежде, что с какого-нибудь хребта мы сможем различить недостающий водный путь. Ночь опустилась на нас, прежде чем мы достигли цели, и, почти теряя сознание от усталости и слабости, мы легли и уснули.
   Я проснулся рано утром от того, что какое-то огромное тело прижалось ко мне, и, открыв глаза, я увидел, что моя благословенная старая Вула прижимается ко мне; верный зверь следовал за нами по этой бездорожной пустоши, чтобы разделить нашу судьбу, какой бы она ни была. Обняв его за шею, я прижался своей щекой к его щеке, и мне не стыдно ни того, что я сделал это, ни слез, которые выступили на моих глазах, когда я подумал о его любви ко мне. Вскоре после этого проснулись Дея Торис и Сола, и было решено, что мы должны немедленно двинуться вперед, чтобы захватить холмы.
   Мы прошли едва ли милю, когда я заметил, что мой тотал начинает спотыкаться и шататься самым жалким образом, хотя мы не пытались заставить их ходить с прогулки примерно с полудня предыдущего дня. Внезапно он резко дернулся в сторону и резко рухнул на землю. Дея Торис и я были отброшены от него и упали на мягкий мох едва сотрясаясь; но бедное животное было в жалком состоянии, не в силах было даже подняться, хотя и избавилось от нашего веса. Сола сказал мне, что прохлада ночи, когда она опустится, вместе с остальными, несомненно, оживит его, и поэтому я решил не убивать его, как это было моим первым намерением, так как я считал жестоким оставлять его одного там, чтобы умереть от голода и жажды. Избавив его от сбруи, которую я швырнул рядом с ним, мы предоставили беднягу его судьбе и, как могли, продвигались вперед с единственным тотатом. Сола и я шли, заставляя Дею Торис ехать, во многом против ее воли. Таким образом, мы приблизились примерно на милю к холмам, к которым стремились добраться, когда Дея Торис со своего наблюдательного пункта на тоте закричала, что видит большой отряд всадников, спускающихся гуськом с перевала в горах. холмы в нескольких милях отсюда. Сола и я оба посмотрели в указанном ею направлении, и там было ясно различимо несколько сотен конных воинов. Казалось, они направляются в юго-западном направлении, что уведет их от нас.
   Без сомнения, это были таркские воины, посланные захватить нас, и мы вздохнули с облегчением, узнав, что они движутся в противоположном направлении. Быстро подняв Дею Торис из горла, я приказал животному лечь, и мы втроем сделали то же самое, поднося как можно меньший предмет, чтобы не привлечь к себе внимание воинов.
   Мы могли видеть их, когда они гуськом выходили из перевала, всего на мгновение, прежде чем они скрылись из виду за дружелюбным хребтом; нам самый провиденциальный хребет; так как, если бы они были в поле зрения в течение длительного времени, они вряд ли могли бы не обнаружить нас. Когда с перевала показался последний воин, он остановился и, к нашему ужасу, поднес к глазу свой маленький, но мощный бинокль и осмотрел морское дно во всех направлениях. Очевидно, это был вождь, поскольку в некоторых походных построениях среди зеленых людей вождь замыкает крайний конец колонны. Когда его стакан повернулся к нам, наши сердца остановились в груди, и я почувствовал, как холодный пот выступил из каждой поры моего тела.
   Вскоре он налетел на нас и... остановился. Напряжение наших нервов было на грани разрыва, и я сомневаюсь, что кто-то из нас дышал в те несколько мгновений, когда он держал нас, прикрывая своим стаканом; а затем он опустил его, и мы могли видеть, как он выкрикивал команду воинам, прошедшим из поля нашего зрения за гребнем. Однако он не стал дожидаться, пока они присоединятся к нему, а вместо этого развернул свой тотат и с бешеной скоростью помчался в нашу сторону.
   Был только один небольшой шанс, и мы должны использовать его быстро. Подняв к плечу свою странную марсианскую винтовку, я прицелился и коснулся кнопки, управляющей спусковым крючком; раздался резкий взрыв, когда ракета достигла цели, и атакующий вождь отлетел назад от своей летающей лошади.
   Вскочив на ноги, я призвал тота подняться и приказал Соле взять с собой Дею Торис и сделать мощное усилие, чтобы добраться до холмов до того, как зеленые воины набросятся на нас. Я знал, что в оврагах и оврагах они могут найти временное убежище, и пусть они умрут там от голода и жажды, это будет лучше, чем если бы они попали в руки тарков. Направив на них свои два револьвера в качестве легкого средства защиты и, в крайнем случае, чтобы спастись от ужасной смерти, которая, несомненно, означала бы повторная поимка, я поднял Дею Торис на руки и посадил ее на тоат позади Солы. , который уже оседлал по моей команде.
   - До свидания, моя принцесса, - прошептал я, - мы еще можем встретиться в Гелиуме. Я избежал худшего положения, чем это, - и я попытался улыбнуться, когда солгал.
   -- Что, -- воскликнула она, -- ты не идешь с нами?
   - Как я могу, Дея Торис? Кто-то должен какое-то время задержать этих парней, и мне лучше сбежать от них одному, чем нам троим вместе.
   Она быстро спрыгнула с ямы и, обняв меня своими милыми руками за шею, повернулась к Соле, сказав со спокойным достоинством: "Лети, Сола! Дея Торис остается умирать с любимым человеком.
   Эти слова запечатлелись в моем сердце. Ах, с радостью бы я отдал свою жизнь тысячу раз, если бы я только услышать их еще раз; но я не мог тогда дать ни секунды восторгу от ее сладостных объятий и, впервые прижавшись губами к ее губам, подхватил ее целиком и снова бросил на место позади Солы, приказав последней властным тоном удержал ее там силой, а затем, хлопнув тота по боку, я увидел, как их унесли прочь; Дея Торис изо всех сил пытается вырваться из хватки Солы.
   Обернувшись, я увидел, как зеленые воины взбираются на хребет и ищут своего вождя. Через мгновение они увидели его, а потом и меня; но едва они меня обнаружили, как я начал стрелять, лежа на животе во мху. У меня была четная сотня патронов в магазине моей винтовки и еще сотня в ремне за спиной, и я вел непрерывный поток огня, пока не увидел всех воинов, которые первыми вернулись из-за хребта либо мертвы или спешат укрыться.
   Моя передышка, однако, была недолгой, так как вскоре весь отряд, насчитывавший несколько тысяч человек, бросился в поле зрения, бешено мчась ко мне. Я стрелял до тех пор, пока моя винтовка не опустела, и они были почти рядом со мной, а затем, увидев, что Дея Торис и Сола скрылись среди холмов, я вскочил, бросив свое бесполезное ружье, и двинулся в противоположном направлении. взято Солой и ее подопечным.
   Если когда-либо марсиане и устраивали показательные прыжки, то давным-давно в тот день изумленным воинам это было даровано, но, хотя это и увело их от Деи Торис, это не отвлекло их внимания от попыток захватить меня.
   Они бешено мчались за мной, пока, наконец, моя нога не наткнулась на выступающий кусок кварца, и я растянулся на мху. Когда я посмотрел вверх, они были на мне, и хотя я вытащил свой длинный меч, пытаясь продать свою жизнь как можно дороже, все было кончено. Я шатался под их ударами, которые обрушивались на меня идеальными потоками; у меня закружилась голова; все было черным, и я ушел под них в забытье.
   ГЛАВА XVIII
   В ЦЕПЯХ В ВАРХУНЕ
   Должно быть, прошло несколько часов, прежде чем я пришел в сознание, и я хорошо помню чувство удивления, охватившее меня, когда я понял, что не умер.
   Я лежал среди кучи спящих шелков и мехов в углу маленькой комнаты, в которой было несколько зеленых воинов, а надо мной склонилась древняя и уродливая женщина.
   Когда я открыл глаза, она повернулась к одному из воинов и сказала:
   - Он будет жить, о Джед.
   "Хорошо, - ответил тот, к кому обращались, вставая и приближаясь к моему ложу, - он должен устроить редкое развлечение для больших игр".
   И теперь, когда мой взгляд упал на него, я увидел, что он не тарк, ибо его украшения и металл не принадлежали той орде. Это был огромный парень с ужасными шрамами на лице и груди, с одним сломанным бивнем и отсутствующим ухом. К обеим грудям были привязаны человеческие черепа и, в зависимости от них, несколько высохших человеческих рук.
   Его упоминание о великих играх, о которых я так много слышал, находясь среди тарков, убедило меня, что я всего лишь прыгнул из чистилища в геенну.
   После еще нескольких слов с женщиной, во время которых она заверила его, что теперь я полностью готов к путешествию, джед приказал сесть на коней и ехать за основной колонной.
   Я был надежно привязан к самому дикому и неуправляемому тоту, которого я когда-либо видел, и, с воинами на лошадях с обеих сторон, чтобы не дать зверю удрать, мы мчались вперед в бешеном темпе, преследуя колонну. Мои раны почти не причиняли мне боли, так чудесно и быстро аппликации и инъекции женщины оказывали свое терапевтическое действие, и так искусно она перевязывала и заклеивала раны.
   Незадолго до наступления темноты мы подошли к основным силам войск вскоре после того, как они разбили лагерь на ночь. Меня немедленно привели к предводителю, который оказался джеддаком полчищ Вархуна.
   Как и тот джед, который привел меня, он был покрыт ужасными шрамами, а также украшен нагрудником из человеческих черепов и высохших мертвых рук, что, казалось, знаменовало всех великих воинов среди Warhoons, а также указывало на их ужасающую свирепость, которая намного превосходит все остальные. даже у тарков.
   Джеддак Бар Комас, который был сравнительно молод, был объектом яростной и ревнивой ненависти своего старого лейтенанта Дак Кова, джеда, захватившего меня, и я не мог не отметить почти настойчивые усилия, которые последний предпринял, чтобы оскорбить своего начальника.
   Он полностью отказался от обычного формального приветствия, когда мы вошли в присутствие джеддака, и когда он грубо подтолкнул меня к правителю, он воскликнул громким и угрожающим голосом.
   "Я привел странное существо, одетое в металл тарков, которому доставляет удовольствие сражаться с дикими тотами на великих играх".
   - Он умрет так, как сочтет нужным Бар Комас, ваш джеддак, если вообще умрет, - ответил молодой правитель выразительно и с достоинством.
   "Если вообще?" - взревел Дак Кова. "Клянусь мертвыми руками у моего горла, но он умрет, Бар Комас. Никакая сентиментальная слабость с вашей стороны не спасет его. О, если бы Уорхуном правил настоящий джеддак, а не слабак с водяным сердцем, у которого даже старый Дак Кова мог бы оторвать металл голыми руками!
   Бар Комас на мгновение посмотрел на дерзкого и непокорного вождя с надменным, бесстрашным презрением и ненавистью на лице, а затем, не выхватив оружия и не произнеся ни слова, бросился в горло своему клеветнику.
   Я никогда раньше не видел, чтобы два зеленых марсианских воина сражались с оружием природы, и демонстрация звериной ярости, которая последовала за этим, была настолько ужасной, насколько могло представить себе самое расстроенное воображение. Они рвали друг другу глаза и уши руками и своими блестящими клыками неоднократно полосовали и кололи, пока оба не были изрезаны в клочья с головы до ног.
   Бар Комас был намного лучше в битве, поскольку он был сильнее, быстрее и умнее. Вскоре казалось, что схватка закончилась, за исключением последнего смертельного удара, когда Бар Комас поскользнулся, вырвавшись из клинча. Это было единственное маленькое открытие, в котором нуждался Дак Кова, и, бросившись на тело своего противника, он вонзил свой единственный могучий бивень в пах Бар Комаса и последним мощным усилием разорвал молодого джеддака на всю длину. огромный бивень наконец вонзился в кости челюсти Бар Комаса. Виктор и побежденный безвольно и безжизненно катились по мху огромной массой разорванной и окровавленной плоти.
   Бар Комас был мертв, как камень, и только самые титанические усилия со стороны женщин Дак Кова спасли его от участи, которую он заслужил. Три дня спустя он подошел без посторонней помощи к телу Бар Комаса, которое по обычаю не было перемещено с того места, где оно упало, и, поставив ногу на шею своего бывшего правителя, принял титул джеддака Вархуна.
   Руки и голова мертвого джеддака были отрезаны, чтобы быть добавленными к украшениям его победителя, а затем его женщины кремировали то, что осталось, под дикий и ужасный смех.
   Ранения, нанесенные Дак Кове, так сильно задержали марш, что было решено отказаться от экспедиции, которая представляла собой набег на небольшую общину тарков в отместку за разрушение инкубатора, до тех пор, пока не закончатся великие игры, и весь отряд воины, числом десять тысяч, повернулись к Вархуну.
   Мое знакомство с этими жестокими и кровожадными людьми было лишь указателем на сцены, которые я наблюдал почти ежедневно, находясь с ними. Это меньшая орда, чем тарки, но гораздо более свирепая. Не проходило и дня, чтобы некоторые члены различных сообществ Warhoon не встретились в смертельной схватке. Я видел до восьми смертельных дуэлей за один день.
   Мы добрались до города Уорхун примерно через три дня перехода, и меня тут же бросили в темницу и крепко приковали к полу и стенам. Еду мне приносили через промежутки времени, но из-за полной темноты этого места я не знаю, пролежал ли я там дни, недели или месяцы. Это был самый ужасный опыт за всю мою жизнь, и то, что мой разум не поддался ужасам этой чернильной черноты, с тех пор было для меня чудом. Место было заполнено ползучими тварями; холодные извилистые тела проходили надо мной, когда я ложился, и в темноте я изредка мелькал блестящие огненные глаза, с ужасной сосредоточенностью устремленные на меня. Никакой звук не доносился до меня из мира наверху, и мой тюремщик не удостоил меня ни одним словом, когда мне принесли мою еду, хотя я сначала засыпал его вопросами.
   В конце концов, вся ненависть и маниакальное отвращение к этим ужасным созданиям, которые поместили меня в это ужасное место, были сосредоточены моим шатающимся разумом на этом единственном посланнике, который представлял для меня всю орду Warhoons.
   Я заметил, что он всегда приближался со своим тусклым факелом туда, где он мог поставить еду в пределах моей досягаемости, и когда он наклонялся, чтобы поставить ее на пол, его голова была примерно на уровне моей груди. Итак, с хитростью безумца, я попятился в дальний угол своей камеры, когда в следующий раз я услышал, как он приближается и подбирает небольшую слабину большой цепи, которая держала меня в руке, я ждал его прихода, пригнувшись, как какой-то хищный зверь. . Когда он наклонился, чтобы положить мою еду на землю, я взмахнул цепью над головой и изо всей силы врезался звеньями в его череп. Без звука он соскользнул на пол, мертвый как камень.
   Смеясь и болтая, как идиот, в которого я быстро превращался, я упал на его распростертое тело, мои пальцы нащупывали его мертвое горло. Вскоре они наткнулись на небольшую цепочку, на конце которой висело несколько ключей. Прикосновение моих пальцев к этим клавишам вернуло мой разум с внезапностью мысли. Я больше не был болтливым идиотом, а был здравомыслящим, рассудительным человеком, у которого в руках были средства спасения.
   Пытаясь снять цепь с шеи моей жертвы, я взглянул в темноту и увидел шесть пар сияющих глаз, не мигая устремленных на меня. Медленно они приближались, и медленно я отшатывался от ужаса перед ними. Вернувшись в свой угол, я присел, вытянув руки ладонями перед собой, и украдкой на меня смотрели ужасные глаза, пока они не достигли мертвого тела у моих ног. Затем они медленно отступили, но на этот раз со странным скрежещущим звуком, и, наконец, исчезли в каком-то черном и далеком уголке моего подземелья.
   ГЛАВА XIX
   БИТВА НА АРЕНЕ
   Постепенно я обрел самообладание и, наконец, снова попытался вытащить ключи из мертвого тела моего бывшего тюремщика. Но когда я потянулся в темноту, чтобы найти его, я, к своему ужасу, обнаружил, что он исчез. Тогда правда сверкнула на меня; обладатели этих блестящих глаз утащили от меня мою добычу, чтобы сожрать ее в соседнем логове; поскольку они ждали днями, неделями, месяцами всю эту ужасную вечность моего заточения, чтобы притащить мой мертвый труп на их пир.
   Два дня мне не приносили еды, но тут явился новый гонец, и заточение мое продолжалось, как прежде, но я больше не позволял моему разуму погружаться в ужас своего положения.
   Вскоре после этого эпизода привели еще одного заключенного и приковали ко мне. При тусклом свете факела я увидел, что это был красный марсианин, и едва дождался ухода его охраны, чтобы обратиться к нему. Когда их удаляющиеся шаги замерли вдалеке, я тихо выкрикнул марсианское слово приветствия, каор.
   "Кто ты, говорящий из тьмы?" он ответил
   "Джон Картер, друг краснокожих Гелиума".
   "Я из Гелиума, - сказал он, - но не помню твоего имени".
   А затем я рассказал ему свою историю так, как я написал ее здесь, опустив лишь какое-либо упоминание о моей любви к Дее Торис. Он был очень взволнован известием о принцессе Гелиума и казался совершенно уверенным, что она и Сола могли легко добраться до безопасного места, где они оставили меня. Он сказал, что хорошо знает это место, потому что ущелье, через которое прошли воины Уорхунов, когда обнаружили нас, было единственным, которым они когда-либо пользовались во время похода на юг.
   "Дея Торис и Сола вошли в холмы менее чем в пяти милях от большого водного пути и теперь, вероятно, в полной безопасности", - заверил он меня.
   Моим сокамерником был Кантос Кан, падвар (лейтенант) флота Гелиума. Он был участником злополучной экспедиции, попавшей в руки тарков во время захвата Деи Торис, и кратко рассказал о событиях, последовавших за поражением линкоров.
   Тяжело раненные и укомплектованные лишь частично, они медленно ковыляли к Гелиуму, но, проходя мимо города Зоданга, столицы наследственных врагов Гелиума среди краснокожих Барсума, они подверглись нападению большого отряда военных кораблей и всего, кроме корабли, к которым принадлежал Кантос Кан, были либо уничтожены, либо захвачены. Его корабль несколько дней преследовали три военных корабля Зодангана, но в конце концов он скрылся во мраке безлунной ночи.
   Через тридцать дней после поимки Деи Торис, или примерно в то время, когда мы прибыли на Тарк, его корабль достиг Гелиума с примерно десятью выжившими из первоначального экипажа из семисот солдат и офицеров. Немедленно на поиски Деи Торис были отправлены семь больших флотилий, каждая из ста могучих военных кораблей, и с этих кораблей две тысячи меньших кораблей постоянно удерживались в тщетных поисках пропавшей принцессы.
   Два зеленых марсианских сообщества были стерты с лица Барсума мстящими флотами, но никаких следов Деи Торис обнаружено не было. Они искали среди северных орд, и только в течение последних нескольких дней они расширили свои поиски на юг.
   Кантос Кан был прикомандирован к одному из небольших одноместных летательных аппаратов и имел несчастье быть обнаруженным Уорхунами во время исследования их города. Храбрость и отвага этого человека завоевали мое величайшее уважение и восхищение. В одиночку он приземлился на границе города и пешком проник к зданиям, окружающим площадь. В течение двух дней и ночей он исследовал их кварталы и их подземелья в поисках своей любимой принцессы только для того, чтобы попасть в руки группы Вархунов, когда он собирался уходить, убедившись, что Дея Торис не была там пленницей.
   За время нашего заключения мы с Кантосом Каном хорошо познакомились и завязали теплую личную дружбу. Однако прошло всего несколько дней, прежде чем нас вытащили из подземелья на большие игры. Однажды рано утром нас привели к огромному амфитеатру, который вместо того, чтобы быть построенным на поверхности земли, был вырыт под землей. Он был частично заполнен обломками, поэтому трудно сказать, насколько большим он был изначально. В его нынешнем состоянии он вмещал все двадцать тысяч Warhoons собранных орд.
   Арена была огромной, но крайне неровной и неопрятной. Вокруг него Вархуны сложили строительный камень из некоторых разрушенных зданий древнего города, чтобы не дать животным и пленникам сбежать в публику, и на каждом конце построили клетки, чтобы держать их до тех пор, пока не придет их очередь встретиться с каким-нибудь ужасным врагом. смерть на арене.
   Кантос Кан и я были заключены вместе в одной из клеток. В других были дикие калоты, тоты, бешеные зитидары, зеленые воины и женщины других орд, а также множество странных и свирепых диких зверей Барсума, которых я никогда прежде не видел. Грохот их рева, рычания и визга был оглушающим, и грозного вида любого из них было достаточно, чтобы самое отважное сердце почувствовало тяжкие предчувствия.
   Кантос Кан объяснил мне, что в конце дня один из этих заключенных выйдет на свободу, а остальные будут лежать мертвыми на арене. Победители различных состязаний дня будут соревноваться друг с другом, пока в живых не останется только двое; победитель в последней схватке освобождается, будь то животное или человек. На следующее утро клетки заполнялись новой партией жертв, и так в течение десяти дней игр.
   Вскоре после того, как нас посадили в клетку, амфитеатр начал заполняться, и в течение часа все свободные места для сидения были заняты. Дак Кова со своими джедами и вождями сидел в центре одной из сторон арены на большой возвышенной платформе.
   По сигналу Дак Кова распахнулись двери двух клеток и в центр арены выгнали дюжину зеленых марсианок. Каждому дали по кинжалу, а затем, в дальнем конце, на них выпустили свору из двенадцати калотов, или диких собак.
   Когда звери, рыча и пенясь, бросились на почти беззащитных женщин, я повернул голову, чтобы не видеть ужасного зрелища. Крики и смех зеленой орды свидетельствовали об отличном качестве игры, и когда я повернулся к арене, как сказал мне Кантос Кан, я увидел трех победоносных калотов, рычащих и рычащих над телами своих жертв. . Женщины хорошо зарекомендовали себя.
   Затем среди оставшихся собак вырвался бешеный зитидар, и так продолжалось весь долгий, жаркий, ужасный день.
   В течение дня я сталкивался сначала с людьми, а затем со зверями, но, поскольку я был вооружен длинным мечом и всегда превосходил своего противника в ловкости и вообще в силе, это оказалось для меня детской забавой. Снова и снова я вызывал аплодисменты кровожадной толпы, а ближе к концу раздались крики, чтобы меня убрали с арены и сделали членом полчищ Вархуна.
   В конце концов нас осталось трое: великий зеленый воин из какой-то далекой северной орды, Кантос Кан и я.
   Двое других должны были сразиться, а затем я сразиться с победителем за свободу, предоставленную последнему победителю.
   Кантос Кан сражался несколько раз в течение дня и, как и я, всегда одерживал победу, но иногда с минимальным отрывом, особенно когда сражался с зелеными воинами. У меня было мало надежды, что он сможет превзойти своего гигантского противника, скосившего все перед ним в течение дня. Ростом парень был почти шестнадцать футов, в то время как Кантос Кан был на несколько дюймов ниже шести футов. Когда они двинулись навстречу друг другу, я впервые увидел трюк марсианского фехтования, который сосредоточил все надежды Кантоса на победу и жизнь на одном броске костей, ибо, когда он приблизился примерно на двадцать футов к огромному парню, он закинул руку с мечом далеко назад через плечо и могучим взмахом метнул острие своего оружия в зеленого воина. Он пролетел точно, как стрела, и, пронзив сердце бедняги, повалил его мертвым на арену.
   Кантос Кан и я теперь столкнулись друг с другом, но когда мы подошли к месту столкновения, я прошептал ему, чтобы он продлил битву почти до темноты в надежде, что мы сможем найти какой-нибудь способ спастись. Орда, очевидно, догадалась, что у нас нет сердец, чтобы сражаться друг с другом, и поэтому они завыли от ярости, когда ни один из нас не нанес смертельный удар. Как только я увидел внезапную темноту, я прошептал Кантосу Кану, чтобы он вонзил свой меч между моей левой рукой и моим телом. Когда он это сделал, я отшатнулся назад, крепко сжимая меч в руке, и таким образом упал на землю, а его оружие явно торчало из моей груди. Кантос Кан заметил мой удар и, быстро шагнув в мою сторону, поставил ногу мне на шею и, выдернув меч из моего тела, нанес мне последний смертельный удар по шее, который должен был перерезать яремную вену, но в данном случае холодное лезвие безвредно соскользнул в песок арены. В наступившей тьме никто не мог сказать, кроме того, что он действительно прикончил меня. Я шепнул ему, чтобы он пошел и требовал своей свободы, а затем искал меня в холмах к востоку от города, и поэтому он оставил меня.
   Когда амфитеатр очистился, я украдкой прокрался на вершину, а поскольку большие раскопки проходили далеко от площади и в незаселенной части большого мертвого города, мне не составило труда добраться до холмов за ней.
   1 Я использовал слово "радий" при описании этого порошка, потому что в свете недавних открытий на Земле я считаю, что это смесь, основой которой является радий. В рукописи капитана Картера оно всегда упоминается под именем, используемым в письменном языке Гелия, и пишется иероглифами, которые было бы трудно и бесполезно воспроизвести.
   ПРИНЦЕССА МАРСА, Эдгар Райс Берроуз (Часть 2)
   ГЛАВА ХХ
   НА ФАБРИКЕ АТМОСФЕР
   Два дня я ждал там Кантоса Кана, но так как он не пришел, я отправился пешком в северо-западном направлении к месту, где, как он сказал мне, находится ближайший водный путь. Моя единственная пища состояла из растительного молока растений, которые так щедро давали эту бесценную жидкость.
   В течение двух долгих недель я бродил, спотыкаясь по ночам, ориентируясь только по звездам, и прячась днем за какой-нибудь выступающей скалой или среди случайных холмов, по которым я шел. Несколько раз на меня нападали дикие звери; странные, неотесанные чудовища, которые прыгали на меня в темноте, так что мне всегда приходилось сжимать в руке свой длинный меч, чтобы быть готовым к ним. Обычно моя странная, недавно обретенная телепатическая сила предупреждала меня заблаговременно, но однажды я впился в яремную вену злобными клыками, а волосатое лицо прижалось к моему прежде, чем я понял, что мне даже угрожают.
   Что за существо было на мне, я не знал, но то, что оно было большое, тяжелое и многоногое, я чувствовал. Мои руки оказались у его горла до того, как клыки успели вонзиться в мою шею, и я медленно отодвинул от себя волосатую морду и сомкнул пальцы, как тиски, на его дыхательном горле.
   Мы лежали беззвучно, зверь изо всех сил старался достать меня своими ужасными клыками, а я изо всех сил старался удержаться в хватке и задушить в нем жизнь, удерживая его от горла. Мои руки медленно поддавались неравной борьбе, и дюйм за дюймом горящие глаза и блестящие клыки моего противника ползли ко мне, пока, когда волосатое лицо снова не коснулось моего, я не понял, что все кончено. А затем живая масса разрушения выскочила из окружающей тьмы на существо, которое пригвоздило меня к земле. Эти двое с рычанием катались по мху, ужасным образом разрывая и разрывая друг друга, но вскоре все закончилось, и мой спаситель стоял, опустив голову, над горлом мертвого существа, которое должно было убить меня.
   Ближайшая луна, внезапно появившаяся над горизонтом и осветившая Барсумский пейзаж, показала мне, что моим хранителем был Вула, но откуда он явился и как нашел меня, я не мог понять. Излишне говорить, что я был рад его компании, но мое удовольствие от встречи с ним сдерживалось беспокойством о причине его ухода от Деи Торис. Только ее смерть, я был уверен, могла объяснить его отсутствие с ней, настолько верным, насколько я знал, он был моим приказам.
   При свете уже сияющих лун я увидел, что он всего лишь тень прежнего себя, и когда он отвернулся от моей ласки и начал жадно пожирать мертвую тушу у моих ног, я понял, что бедняга более чем наполовину умер от голода. . Я сам был в немногим лучшем положении, но я не мог заставить себя есть сырое мясо, и у меня не было возможности разводить огонь. Когда Вула покончил с едой, я снова принялся за свое утомительное и, казалось бы, бесконечное блуждание в поисках неуловимого водного пути.
   На рассвете пятнадцатого дня моих поисков я был вне себя от радости, увидев высокие деревья, обозначавшие объект моих поисков. Около полудня я устало доковылял до ворот огромного здания, занимавшего примерно четыре квадратных мили и возвышавшегося на двести футов. В его могучих стенах не было видно ни одного отверстия, кроме крошечной дверцы, у которой я рухнул в изнеможении, и не было в нем никаких признаков жизни.
   Я не мог найти ни звонка, ни какого-либо другого способа сообщить обитателям этого места о моем присутствии, если только для этой цели не предназначался небольшой круглый выступ в стене возле двери. Он был размером с графитный карандаш, и, думая, что он может быть чем-то вроде переговорной трубки, я приложил к ней рот и уже собирался крикнуть, когда оттуда раздался голос, спрашивавший меня, кем я могу быть, где от и характер моего поручения.
   Я объяснил, что сбежал от Warhoons и умираю от голода и истощения.
   "Вы носите металл зеленого воина, за вами следует калот, но вы имеете фигуру красного человека. По цвету ты ни зеленый, ни красный. Во имя девятого дня, что ты за существо?"
   "Я друг краснокожих Барсума, и я голоден. Во имя человечества откройте нам, - ответил я.
   Вскоре дверь начала удаляться передо мной, пока не погрузилась в стену футов на пятьдесят, затем остановилась и легко скользнула влево, обнажая короткий узкий бетонный коридор, в дальнем конце которого была еще одна дверь, во всех отношениях похожая на другую. уважение к тому, что я только что прошел. Никого не было видно, но как только мы миновали первую дверь, она мягко скользнула на место позади нас и быстро отступила на прежнее место в передней стене здания. Когда дверь скользнула в сторону, я заметил ее большую толщину, полных двадцать футов, и когда она снова достигла своего места после того, как закрылась за нами, огромные стальные цилиндры упали с потолка позади нее и вонзились своими нижними концами в проемы, просверленные в этаж.
   Вторая и третья двери отступили передо мной и скользнули в сторону, как и первая, прежде чем я достиг большой внутренней комнаты, где я нашел еду и питье, расставленные на большом каменном столе. Голос велел мне утолить голод и накормить калот, и пока я этим занимался, мой невидимый хозяин подверг меня суровому и тщательному перекрестному допросу.
   "Ваши заявления очень примечательны, - сказал голос, завершая свой вопрос, - но вы, очевидно, говорите правду, и столь же очевидно, что вы не с Барсума. Я могу сказать это по строению твоего мозга, странному расположению внутренних органов, форме и размеру твоего сердца.
   - Ты можешь видеть сквозь меня? - воскликнул я.
   "Да, я могу видеть все, кроме твоих мыслей, и будь ты барсумцем, я смог бы их прочитать".
   Затем в дальнем конце комнаты открылась дверь, и ко мне подошла странная, высохшая, маленькая мумия человека. На нем был только один предмет одежды или украшения, маленький золотой ошейник, от которого на груди висело большое украшение размером с обеденную тарелку, усыпанную огромными бриллиантами, за исключением точного центра, который был занят странным камнем, дюйм в диаметре, который мерцал девятью различными и отчетливыми лучами; семь цветов нашей земной призмы и два прекрасных луча, которые для меня были новыми и безымянными. Я не могу описать их больше, чем вы могли бы описать красный цвет слепому. Я только знаю, что они были прекрасны до крайности.
   Старик часами сидел и разговаривал со мной, и самым странным в нашем общении было то, что я мог читать каждую его мысль, в то время как он не мог понять ни на йоту мои мысли, пока я не говорил.
   Я не сообщил ему о своей способности ощущать его мыслительные операции, и таким образом я узнал многое, что позже оказалось для меня огромной ценностью и чего я никогда бы не узнал, если бы он заподозрил мою странную силу, потому что марсиане обладают таким совершенным контролем. их умственного механизма, что они могут направлять свои мысли с абсолютной точностью.
   В здании, в котором я оказался, находилось оборудование, производящее ту искусственную атмосферу, которая поддерживает жизнь на Марсе. Секрет всего процесса заключается в использовании девятого луча, одного из прекрасных сцинтилляций, которые, как я заметил, исходят от большого камня в диадеме моего хозяина.
   Этот луч отделяется от других лучей солнца с помощью точно отрегулированных инструментов, размещенных на крыше огромного здания, три четверти которого используются для резервуаров, в которых хранится девятый луч. Затем этот продукт подвергается электрической обработке, или, вернее, в него включаются определенные пропорции утонченных электрических вибраций, и результат затем перекачивается в пять основных воздушных центров планеты, где, по мере высвобождения, контакт с космическим эфиром преображает его. в атмосферу.
   В большом здании всегда имеется достаточный запас девятого луча, чтобы поддерживать нынешнюю марсианскую атмосферу в течение тысячи лет, и единственное опасение, как сказал мне мой новый друг, заключалось в том, что с насосным аппаратом может произойти какая-нибудь авария.
   Он провел меня во внутреннюю комнату, где я увидел батарею из двадцати радиевых насосов, каждый из которых был способен обеспечить весь Марс смесью атмосферы. В течение восьмисот лет, сказал он мне, он наблюдал за этими насосами, которые использовались попеременно в день каждый по очереди, или немногим более двадцати четырех с половиной земных часов. У него есть один помощник, который делит с ним вахту. Половину марсианского года, около трехсот сорока четырех наших дней, каждый из этих людей проводит в одиночестве на этом огромном изолированном заводе.
   Каждого краснокожего марсианина в раннем детстве учат принципам создания атмосферы, но только двое одновременно владеют секретом проникновения в огромное здание, которое, несмотря на то, что оно построено со стенами в сто пятьдесят футов толщиной, абсолютно неприступной, даже крыша защищена от нападения с воздуха стеклом толщиной в пять футов.
   Они опасаются нападения только со стороны зеленых марсиан или какого-нибудь сумасшедшего красного человека, поскольку все барсумцы понимают, что само существование каждой формы жизни на Марсе зависит от бесперебойной работы этого растения.
   Один любопытный факт, который я обнаружил, наблюдая за его мыслями, заключался в том, что внешние двери управляются телепатическими средствами. Замки настолько точно отрегулированы, что двери открываются под действием определенной комбинации мыслеволн. Чтобы поэкспериментировать с моей новообретенной игрушкой, я решил удивить его, чтобы он раскрыл эту комбинацию, и поэтому я небрежно спросил его, как ему удалось открыть для меня массивные двери из внутренних помещений здания. Быстро, как вспышка, в его голове пронеслись девять марсианских звуков, но так же быстро исчезли, как только он ответил, что это секрет, который он не должен разглашать.
   С тех пор его манера обращения со мной изменилась, как будто он боялся, что неожиданно раскроет свою великую тайну, и я читал подозрение и страх в его взглядах и мыслях, хотя слова его были по-прежнему справедливы.
   Прежде чем я лег спать, он пообещал передать мне письмо ближайшему сельскохозяйственному офицеру, который поможет мне на пути в Зодангу, который, по его словам, был ближайшим марсианским городом.
   "Но убедитесь, что вы не сообщаете им, что направляетесь в Гелиум, поскольку они находятся в состоянии войны с этой страной. Мой помощник и я не выходцы из страны, мы принадлежим всему Барсуму, и этот талисман, который мы носим, защищает нас во всех землях, даже среди зеленых людей, хотя мы не доверяем себя их рукам, если можем избежать этого, - добавил он. .
   -- Итак, спокойной ночи, мой друг, -- продолжал он, -- желаю вам долгого и спокойного сна -- да, долгого сна.
   И хотя он мило улыбался, я видел в его мыслях желание, чтобы он никогда не впускал меня, а затем образ его, стоящего надо мной в ночи, и быстрый выпад длинного кинжала, и полусформированные слова: "Простите меня". , но это на благо Барсума.
   Когда он закрыл за собой дверь моей комнаты, его мысли были отрезаны от меня, как и его вид, что показалось мне странным при моем малом знании переноса мыслей.
   Что мне было делать? Как я мог сбежать сквозь эти могучие стены? Я легко мог убить его теперь, когда меня предупредили, но как только он умрет, я уже не смогу убежать, а с остановкой машин великого завода я умру вместе со всеми другими жителями планеты - со всеми, даже с Деей Торис. если бы она не была уже мертва. В отношении других я не щелкнул пальцем, но мысль о Дее Торис изгнала из моего разума всякое желание убить моего ошибочного хозяина.
   Я осторожно открыл дверь своей квартиры и в сопровождении Вулы отыскал внутреннюю часть больших дверей. Ко мне пришел дикий план; Я попытался взломать великие замки девятью мыслеволнами, которые я прочитал в уме моего хозяина.
   Крадучись, проходя коридор за коридором и спускаясь по извилистым дорожкам, которые поворачивали то туда, то сюда, я наконец добрался до большого зала, в котором прервал свой долгий утренний голод. Я нигде не видел своего хозяина и не знал, где он ночевал.
   Я был готов смело шагнуть в комнату, когда тихий шум позади меня заставил меня вернуться в тень ниши в коридоре. Волоча за собой Вулу, я низко пригнулся в темноте.
   Вскоре старик прошел мимо меня, и когда он вошел в тускло освещенную комнату, через которую я собирался пройти, я увидел, что он держит в руке длинный тонкий кинжал и точит его о камень. В его голове было решение осмотреть радиевые насосы, что займет около тридцати минут, а затем вернуться в мою спальню и прикончить меня.
   Когда он прошел через большой зал и исчез на подиуме, ведущем к бювету, я украдкой выскользнул из своего укрытия и прошел к большой двери, внутренней из трех, которые стояли между мной и свободой.
   Сосредоточившись на массивном замке, я бросил в него девять мыслеволн. Затаив дыхание, я ждал, когда, наконец, огромная дверь мягко двинулась ко мне и тихо скользнула в сторону. Один за другим по моей команде открылись оставшиеся могучие порталы, и мы с Вулой шагнули во тьму, свободные, но не в лучшем положении, чем прежде, если не считать того, что у нас были полные желудки.
   Поспешив прочь от тени грозного нагромождения, я направился к первому перекрестку, намереваясь как можно быстрее ударить по центральной магистрали. Этого я достиг около утра и, войдя в первый попавшийся вольер, стал искать какие-то признаки жилья.
   Низкие беспорядочные здания из бетона, загороженные тяжелыми непроходимыми дверями, не вызывали отклика ни на стук, ни на аплодисменты. Утомленный и измученный бессонницей, я бросился на землю, приказав Вуле стоять на страже.
   Через некоторое время я проснулся от его страшного рычания и, открыв глаза, увидел трех красных марсиан, стоящих недалеко от нас и прикрывающих меня своими винтовками.
   - Я безоружен и не враг, - поспешил объяснить я. "Я был заключенным среди зеленых людей и направляюсь в Зодангу. Все, о чем я прошу, - это еда и отдых для меня и моего калота, а также верные указания, как добраться до места назначения".
   Они опустили винтовки и любезно подошли ко мне, положив правую руку мне на левое плечо, согласно своему обычаю приветствовать меня, и задавая мне много вопросов обо мне и моих странствиях. Затем они отвели меня в дом одного из них, который находился совсем недалеко.
   Здания, в которые я стучал ранним утром, были заняты только скотом и сельскохозяйственной продукцией, сам дом стоял среди рощи огромных деревьев и, как все красно-марсианские дома, ночью поднимался на сорок-пятьдесят футов. с земли на большом круглом металлическом валу, который скользил вверх или вниз внутри втулки, утопленной в земле, и приводился в действие крошечным радиевым двигателем в вестибюле здания. Вместо того, чтобы возиться с засовами и решетками для своих жилищ, красные марсиане просто загоняют их ночью от греха подальше. У них также есть частные средства для спуска или подъема их с земли, если они хотят уйти и оставить их.
   Эти братья с женами и детьми занимали на этой ферме три одинаковых дома. Сами они не работали, будучи ответственными правительственными чиновниками. Работу выполняли каторжники, военнопленные, просроченные должники и закоренелые холостяки, которые были слишком бедны, чтобы платить высокий налог на целомудрие, который взимают все красно-марсианские правительства.
   Они были олицетворением радушия и гостеприимства, и я провел с ними несколько дней, отдыхая и восстанавливая силы после долгих и тяжелых переживаний.
   Когда они услышали мою историю - я опустил все упоминания о Дее Торис и старике с атмосферного растения - они посоветовали мне раскрасить свое тело, чтобы оно больше напоминало их собственную расу, а затем попытаться найти работу в Зоданге, либо в армии. или флот.
   - Шансы на то, что в твою историю поверят, малы до тех пор, пока ты не докажешь свою благонадежность и не завоюешь друзей среди высшей знати двора. Легче всего это сделать через военную службу, так как мы на Барсуме воинственный народ, - объяснил один из них, - и бережем наши самые богатые милости для воина".
   Когда я был готов к отъезду, мне дали маленького домашнего быка-тота, который используется в качестве седла всеми красными марсианами. Животное размером с лошадь и довольно нежное, но по цвету и форме является точной копией своего огромного и свирепого сородича из дикой природы.
   Братья снабдили меня красноватым маслом, которым я помазал все свое тело, а один из них подстриг мои волосы, которые, по тогдашней моде, стали довольно длинными, квадратными сзади и челкой спереди, так что я мог сойти за полноправного красного марсианина где угодно на Барсуме. Мой металл и украшения также были обновлены в стиле зоданганского джентльмена, связанного с домом Птора, что было фамилией моих благодетелей.
   Они наполнили маленький мешочек на моей стороне деньгами Зодангана. Средство обмена на Марсе не отличается от нашего, за исключением того, что монеты имеют овальную форму. Бумажные деньги выпускаются физическими лицами по мере необходимости и погашаются два раза в год. Если человек выпускает больше, чем может выкупить, правительство полностью платит его кредиторам, и должник отрабатывает сумму на фермах или в рудниках, которые все принадлежат правительству. Это устраивает всех, кроме должника, поскольку было трудно получить достаточное количество добровольной рабочей силы для обработки больших изолированных сельскохозяйственных угодий Марса, тянущихся, как узкие ленты, от полюса к полюсу, через дикие пространства, населенные дикими животными и еще более дикими людьми. .
   Когда я упомянул о своей неспособности отплатить им за их доброту ко мне, они заверили меня, что у меня будут широкие возможности, если я буду жить долго на Барсуме, и, прощаясь со мной, наблюдали за мной, пока я не скрылся из виду на широкой белой магистрали.
   ГЛАВА XXI
   ВОЗДУШНЫЙ РАЗВЕДЧИК ДЛЯ ZODANGA
   По мере того как я продолжал свой путь к Зоданге, мое внимание привлекало множество странных и интересных достопримечательностей, и в нескольких фермерских домах, где я останавливался, я узнал много нового и поучительного о методах и нравах Барсума.
   Вода, которая снабжает фермы Марса, собирается в огромных подземных резервуарах на обоих полюсах от тающих ледяных шапок и перекачивается по длинным трубопроводам в различные населенные центры. По обеим сторонам этих каналов и на всем их протяжении лежат возделываемые районы. Они разделены на участки примерно одинакового размера, каждый из которых находится под наблюдением одного или нескольких государственных служащих.
   Вместо того, чтобы заливать поверхность полей и, таким образом, тратить огромное количество воды на испарение, драгоценная жидкость переносится под землю через обширную сеть маленьких трубок прямо к корням растительности. Урожаи на Марсе всегда однородны, потому что здесь нет ни засух, ни дождей, ни сильных ветров, ни насекомых, ни птиц-истребителей.
   В этом путешествии я попробовал первое мясо, которое съел с тех пор, как покинул Землю, - большие, сочные стейки и отбивные от сытых домашних животных с ферм. Также я наслаждался сочными фруктами и овощами, но не было ни одного продукта, который был бы в точности похож на что-либо на Земле. Каждое растение, цветок, овощ и животное были настолько усовершенствованы веками тщательного, научного выращивания и разведения, что подобные им на Земле превратились в бледное, серое, безликое ничто по сравнению с ними.
   На второй остановке я встретил несколько высокообразованных людей из знатного сословия, и во время разговора мы случайно заговорили о Гелиуме. Один из пожилых мужчин был там с дипломатической миссией несколько лет назад и с сожалением говорил об условиях, которые, казалось, обречены на то, чтобы эти две страны всегда оставались в состоянии войны.
   "Гелий, - сказал он, - по праву гордится самыми красивыми женщинами Барсума, и из всех ее сокровищ чудесная дочь Морс Каджака, Дея Торис, - самый изысканный цветок.
   "Почему, - добавил он, - люди действительно поклоняются земле, по которой она ходит, и после ее гибели в той злополучной экспедиции весь Гелиум был окутан трауром.
   "То, что наш правитель должен был напасть на выведенный из строя флот, когда он возвращался в Гелиум, было еще одной из его ужасных ошибок, которые, я боюсь, рано или поздно вынудят Зодангу возвысить на его место более мудрого человека".
   "Даже сейчас, хотя наши победоносные армии окружают Гелиум, жители Зоданги выражают свое неудовольствие, ибо война не народная, так как она не основана на праве и справедливости. Наши силы воспользовались отсутствием основного флота Гелиума в поисках принцессы, и поэтому мы смогли легко довести город до плачевного состояния. Говорят, что она упадет в ближайшие несколько проходов следующей луны.
   - А как, по-твоему, могла сложиться судьба принцессы Деи Торис? - как можно небрежнее спросил я.
   - Она мертва, - ответил он. "Это многое узнал от зеленого воина, недавно захваченного нашими войсками на юге. Она сбежала от полчищ Тарка со странным существом из другого мира, только чтобы попасть в руки Вархунов. Их тоты были найдены блуждающими по морскому дну, а неподалеку были обнаружены следы кровавого конфликта".
   Хотя эта информация никоим образом не обнадеживала, она также не являлась убедительным доказательством смерти Деи Торис, и поэтому я решил приложить все возможные усилия, чтобы добраться до Гелия как можно скорее и донести до Тардоса Морса известие о смерти его внучки. возможное местонахождение в моей власти.
   Через десять дней после расставания с тремя братьями Птор я прибыл в Зодангу. С того момента, как я вошел в контакт с красными жителями Марса, я заметил, что Вула привлекает ко мне большое количество нежелательного внимания, поскольку это огромное животное принадлежало к виду, который никогда не одомашнивается красными людьми. Если бы кто-нибудь прогуливался по Бродвею с нумидийским львом по пятам, эффект был бы несколько подобен тому, который произвел бы я, если бы я вошел в Зодангу с Вулой.
   Сама мысль о расставании с верным малым вызывала во мне такое большое сожаление и неподдельную скорбь, что я откладывал ее до самого подъезда к городским воротам; но потом, наконец, стало необходимо, чтобы мы расстались. Если бы на кону не стояло ничего, кроме моей собственной безопасности или удовольствия, никакие доводы не убедили бы меня отвергнуть единственное существо на Барсуме, которое никогда не терпело неудач в демонстрации привязанности и преданности; но так как я охотно отдал бы свою жизнь на службу той, в поисках которой я собирался бросить вызов неизвестным опасностям этого таинственного для меня города, я не мог допустить, чтобы даже жизнь Вулы угрожала успеху моего предприятия. тем более его мимолетное счастье, ибо я не сомневался, что он скоро забудет меня. И поэтому я нежно попрощался с бедным животным, пообещав ему, однако, что, если я пройду свое приключение в безопасности, я каким-то образом найду средства разыскать его.
   Он, казалось, полностью меня понял, и когда я указал в сторону Тарка, он печально отвернулся, и я не мог смотреть, как он уходит; но решительно обратился лицом к Зоданге и с оттенком сердечной тоски приблизился к ее хмурым стенам.
   Письмо, которое я принес от них, дало мне немедленный доступ в огромный, обнесенный стеной город. Было еще очень рано, и улицы были практически безлюдны. Жилые дома, воздвигнутые высоко на своих металлических колоннах, напоминали огромные лежбища, а сами стойки представляли собой стальные стволы деревьев. Лавки, как правило, не поднимались с земли, а двери их не запирались и не запирались, так как воровство на Барсуме практически не встречается. Убийство - это постоянный страх всех барсумцев, и только по этой причине их дома поднимаются высоко над землей ночью или во время опасности.
   Братья Птор дали мне четкие указания, как добраться до той части города, где я мог бы найти жилье и быть рядом с офисами правительственных агентов, которым они передали мне письма. Мой путь вел к центральной площади или площади, характерной для всех марсианских городов.
   Площадь Зоданги занимает квадратную милю и ограничена дворцами джеддаков, джедов и других членов королевской семьи и знати Зоданги, а также основными общественными зданиями, кафе и магазинами.
   Когда я пересекал большую площадь, зачарованный и восхищенный великолепной архитектурой и роскошной алой растительностью, покрывающей широкие лужайки, я обнаружил красного марсианина, быстро идущего ко мне с одной из авеню. Он не обратил на меня ни малейшего внимания, но когда он поравнялся, я узнал его и, повернувшись, положил руку ему на плечо, крича:
   "Каор, Кантос Кан!"
   Словно молния, он развернулся, и, прежде чем я успел опустить руку, острие его длинного меча оказалось у моей груди.
   "Кто ты?" - прорычал он, а затем, когда прыжок назад отнес меня на пятьдесят футов от его меча, он уронил острие на землю и воскликнул, смеясь:
   "Мне не нужен лучший ответ, на всем Барсуме есть только один человек, который может подпрыгивать, как резиновый мячик. Клянусь матерью дальней луны, Джон Картер, как ты попал сюда и стал ли ты дарсином, что можешь менять свой цвет по желанию?
   "Ты дал мне плохие полминуты, мой друг", - продолжил он после того, как я вкратце рассказал о своих приключениях после расставания с ним на арене в Уорхуне. "Если бы мое имя и город были известны зоданганцам, я вскоре сидел бы на берегу затерянного моря Коруса с моими почитаемыми и ушедшими предками. Я здесь в интересах Тардоса Морса, джеддака Гелиума, чтобы выяснить местонахождение Деи Торис, нашей принцессы. Саб Тан, принц Зоданги, спрятал ее в городе и безумно влюбился в нее. Его отец, Тан Косис, джеддак из Зоданги, сделал ее добровольный брак с сыном ценой мира между нашими странами, но Тардос Морс не соглашается на требования и сообщил, что он и его люди предпочитают смотреть на мертвых. лицо их принцессы, чем увидеть, как она выйдет замуж за кого-либо, кроме своего собственного выбора, и что лично он предпочел бы быть поглощенным пеплом потерянного и горящего Гелия, чем соединить металл своего дома с домом Тэна Косиса. Его ответ был самым смертельным оскорблением, которое он мог нанести Косису и зоданганцам, но его люди любят его за это еще больше, и его сила в Гелиуме сегодня больше, чем когда-либо.
   - Я здесь уже три дня, - продолжал Кантос Кан, - но еще не нашел, где заключена Дея Торис. Сегодня я присоединяюсь к флоту Зодангана в качестве воздушного разведчика и надеюсь таким образом завоевать доверие Саб Тана, принца, командующего этой дивизией флота, и таким образом узнать местонахождение Деи Торис. Я рад, что ты здесь, Джон Картер, потому что я знаю, что ты предан моей принцессе, и мы вдвоем, работая вместе, должны многого добиться.
   Площадь начала заполняться людьми, которые шли и приходили, выполняя свои повседневные обязанности. Магазины открывались, а кафе наполнялись ранними посетителями. Кантос Кан привел меня в одно из этих великолепных закусочных, где нас обслуживали исключительно механические приборы. Ни одна рука не прикасалась к еде с того момента, как она поступала в здание в сыром виде, и до тех пор, пока она не появлялась горячей и вкусной на столах перед гостями в ответ на прикосновение крошечных кнопок, указывающих на их желания.
   После обеда Кантос-Кан повел меня с собой в штаб авиаразведывательной эскадрильи и, представив своему начальнику, попросил зачислить меня в состав корпуса. В соответствии с обычаем было необходимо обследование, но Кантос-Кан сказал мне, чтобы я не боялся на этот счет, поскольку он займется этой частью дела. Он добился этого, отдав мой приказ о допросе следователю и представившись Джоном Картером.
   "Эту уловку раскроют позже, - бодро объяснил он, - когда проверят мой вес, размеры и другие личные идентификационные данные, но это будет сделано за несколько месяцев, и наша миссия должна быть выполнена или провалена задолго до того, как то время."
   Следующие несколько дней Кантос Кан провел, обучая меня тонкостям полета и ремонту изящных приспособлений, которые марсиане используют для этой цели. Корпус одноместного летательного аппарата имеет около шестнадцати футов в длину, два фута в ширину и три дюйма в толщину, сужаясь к острию на каждом конце. Водитель сидит на вершине этого самолета на сиденье, построенном над небольшим бесшумным радиевым двигателем, который приводит его в движение. Среда плавучести заключена в тонких металлических стенках тела и состоит из восьмого барсумианского луча, или луча движения, как его можно назвать ввиду его свойств.
   Этот луч, как и девятый луч, неизвестен на Земле, но марсиане обнаружили, что он является неотъемлемым свойством всего света, независимо от того, из какого источника он исходит. Они узнали, что именно солнечный восьмой луч направляет свет солнца к различным планетам, и что именно индивидуальный восьмой луч каждой планеты "отражает" или направляет полученный таким образом свет в пространство еще раз. Восьмой солнечный луч был бы поглощен поверхностью Барсума, но Восьмой луч Барсума, стремящийся направить свет с Марса в космос, постоянно исходит от планеты, образуя силу отталкивания гравитации, которая в ограниченном состоянии способна поднять огромные массы с поверхности земли.
   Именно этот луч позволил им создать настолько совершенную авиацию, что боевые корабли, намного превосходящие по весу все известные на Земле, плывут так же изящно и легко в разреженном воздухе Барсума, как игрушечный воздушный шар в тяжелой атмосфере Земли.
   В первые годы открытия этого луча произошло много странных происшествий, прежде чем марсиане научились измерять и контролировать обнаруженную ими удивительную силу. В одном случае, около девятисот лет назад, первый большой боевой корабль, построенный с резервуарами восьмого луча, хранил слишком большое количество лучей и отплыл из Гелиума с пятью сотнями офицеров и солдат, чтобы никогда не вернуться.
   Ее сила отталкивания планеты была настолько велика, что унесла ее далеко в космос, где ее можно увидеть сегодня с помощью мощных телескопов, летящей по небу в десяти тысячах миль от Марса; крошечный спутник, который таким образом будет окружать Барсума до скончания веков.
   На четвертый день по прибытии в Зодангу я совершил свой первый полет, в результате чего получил повышение, включавшее проживание во дворце Тан Косиса.
   Поднявшись над городом, я сделал несколько кругов, как это сделал Кантос Кан, а затем, разогнав двигатель до предела, я несся с ужасающей скоростью на юг, следуя по одному из больших водных путей, впадающих в Зодангу с этого направления.
   Я преодолел примерно двести миль чуть меньше чем за час, когда увидел далеко внизу отряд из трех зеленых воинов, бешено несущихся к маленькой пешей фигуре, которая, казалось, пыталась добраться до границы одного из обнесенных стеной полей.
   Быстро сбрасывая свою машину к ним и кружа в тылу воинов, я вскоре увидел, что объектом их преследования был красный марсианин, одетый в металл разведывательной эскадрильи, к которой я был прикреплен. Неподалеку валялся его крошечный летательный аппарат, окруженный инструментами, которыми он, очевидно, занимался ремонтом каких-то повреждений, когда его застали врасплох зеленые воины.
   Они были теперь почти на него; их летающие скакуны с ужасающей скоростью обрушивались на относительно хилую фигуру, в то время как воины низко наклонялись вправо, держа в руках огромные копья, обитые металлом. Казалось, каждый из них стремился первым посадить бедного Зодангана на кол, и в любой момент его судьба была бы решена, если бы не мое своевременное прибытие.
   Ведя свой воздушный корабль на большой скорости прямо за воинами, я вскоре догнал их и, не снижая скорости, протаранил носом своего маленького летчика между плечами ближайшего. Удар, достаточный для того, чтобы пробить дюймы твердой стали, подбросило обезглавленное тело парня в воздух над головой его горла, где оно растянулось на мху. Лошади двух других воинов с визгом от ужаса развернулись и понеслись в противоположных направлениях.
   Сбавив скорость, я сделал круг и приземлился у ног изумленного Зодангана. Он горячо поблагодарил меня за своевременную помощь и пообещал, что мой дневной труд принесет заслуженную награду, ибо это был не кто иной, как двоюродный брат джеддака Зоданги, чью жизнь я спас.
   Мы не теряли времени на разговоры, так как знали, что воины обязательно вернутся, как только получат контроль над своими скакунами. Спеша к его поврежденной машине, мы прикладывали все усилия, чтобы закончить необходимый ремонт и почти закончили его, когда увидели двух зеленых монстров, возвращающихся на полной скорости с противоположных сторон от нас. Когда они приблизились на сотню ярдов, их тоты снова стали неуправляемыми и решительно отказались продвигаться дальше на напугавший их воздушный корабль.
   Наконец воины спешились и, ковыляя своими животными, двинулись к нам пешком с обнаженными длинными мечами.
   Я двинулся навстречу большему, сказав зоданганцу сделать все, что в его силах, с другим. Покончив с моим мужчиной почти без усилий, как это теперь, после долгой практики, вошло у меня в привычку, я поспешил вернуться к моему новому знакомому, которого я застал действительно в отчаянном положении.
   Он был ранен и сбит с ног огромной ногой противника, упершейся ему в горло, и огромным длинным мечом, поднятым для последнего удара. Рывком я преодолел пятьдесят футов, разделявших нас, и вытянутым острием полностью вонзил свой меч в тело зеленого воина. Его меч безвредно упал на землю, и он безвольно осел на распростертое тело Зодангана.
   Беглый осмотр последнего не выявил смертельных повреждений, и после короткого отдыха он заявил, что чувствует себя готовым предпринять попытку обратного плавания. Однако ему придется управлять своим кораблем, поскольку эти хрупкие корабли предназначены не для перевозки одного человека.
   Быстро завершив ремонт, мы вместе поднялись в спокойное, безоблачное марсианское небо и с огромной скоростью и без дальнейших происшествий вернулись на Зодангу.
   Когда мы приблизились к городу, мы обнаружили большое скопление гражданских лиц и войск, собравшихся на равнине перед городом. Небо было черным от военных кораблей, частных и государственных прогулочных судов, развевающихся длинных вымпелов из пестрого шелка, знамен и флагов странного и живописного рисунка.
   Мой спутник дал мне сигнал снизить скорость и, подгоняя свою машину рядом с моей, предложил подойти и понаблюдать за церемонией, которая, по его словам, проводилась с целью вознаградить отдельных офицеров и солдат за храбрость и другие выдающиеся заслуги. Затем он развернул маленькое знамя, означавшее, что на его корабле находится член королевской семьи Зоданги, и вместе мы пробрались через лабиринт низко расположенных воздушных кораблей, пока не повисли прямо над джеддаком Зоданги и его посохом. Все они были верхом на маленьких бычьих горлах красных марсиан, а их сбруя и украшения были украшены таким количеством великолепно окрашенных перьев, что я не мог не поразиться поразительному сходству этого скопища с группой красных индейцев моего племени. собственная Земля.
   Один из сотрудников обратил внимание Тана Косиса на присутствие над ними моего спутника, и правитель жестом приказал ему спуститься. Пока они ждали, пока войска займут позицию лицом к джеддаку, они серьезно разговаривали друг с другом, джеддак и его посох время от времени поглядывали на меня. Я не мог слышать их разговора, и вскоре он прекратился, и все спешились, так как последний отряд войск занял позицию перед их императором. Член штаба двинулся к войскам и, позвав имя солдата, приказал ему идти вперед. Затем офицер рассказал о характере героического поступка, получившего одобрение джеддака, и последний подошел и надел на левую руку счастливчика металлическое украшение.
   Десять человек были так украшены, когда помощник крикнул:
   "Джон Картер, воздушный разведчик!"
   Никогда в жизни я не был так удивлен, но привычка к воинской дисциплине сильна во мне, и я легко бросил свою маленькую машинку на землю и пошел пешком, как это делали другие. Когда я остановился перед офицером, он обратился ко мне голосом, слышимым для всего собрания войск и зрителей.
   "В знак признательности, Джон Картер, - сказал он, - за ваше замечательное мужество и умение защищать личность двоюродного брата джеддака Тэна Косиса и в одиночку победить трех зеленых воинов, наш джеддак с удовольствием посовещается с вами. знак его уважения".
   Затем Косис подошел ко мне и, надев на меня украшение, сказал:
   "Мой двоюродный брат рассказал подробности вашего чудесного достижения, которое кажется чуть ли не чудом, и если вы можете так хорошо защитить двоюродного брата джеддака, то насколько лучше вы можете защитить личность самого джеддака. Поэтому вы назначены падваром Стражи и отныне будете расквартированы в моем дворце.
   Я поблагодарил его и по его указанию присоединился к членам его штаба. После церемонии я вернул свою машину в ее помещение на крыше казармы воздушно-разведывательной эскадрильи и в сопровождении дворцового ординарца доложил офицеру, отвечавшему за дворец.
   ГЛАВА X XII
   Я НАЙДУ ДЕЖУ
   Мажордому, которому я доложил, было дано указание поставить меня рядом с джеддаком, который во время войны всегда подвергается большой опасности быть убитым, поскольку правило, согласно которому на войне все справедливо, по-видимому, составляет вся этика марсианского конфликта.
   Поэтому он немедленно сопроводил меня в квартиру, в которой тогда находился Тан Косис. Правитель был занят разговором со своим сыном Саб Таном и несколькими придворными и не заметил моего появления.
   Стены квартиры были полностью увешаны великолепными гобеленами, которые скрывали окна или двери, которые могли пробить их. Комната была освещена узкими солнечными лучами, удерживаемыми между потолком и чем-то вроде подвесного потолка из матового стекла в нескольких дюймах ниже.
   Мой проводник отодвинул один из гобеленов, открыв проход, который опоясывал комнату, между драпировками и стенами комнаты. Он сказал, что я должен оставаться в этом проходе, пока Тан Козис находится в квартире. Когда он ушел, я должен был последовать за ним. Моей единственной обязанностью было охранять правителя и держаться подальше от глаз, насколько это возможно. Мне бы полегчало через четыре часа. Затем мажордом покинул меня.
   Гобелены были странного переплетения, придававшего с одной стороны вид массивности, но из своего укрытия я мог видеть все, что происходило в комнате, с такой легкостью, как если бы не было никакой занавески.
   Едва я достиг своего поста, как гобелен в противоположном конце зала раздвинулся и вошли четверо солдат Гвардии, окружив женскую фигуру. Когда они подошли к Тан Козису, солдаты упали с обеих сторон, и там, стоя перед джеддаком и менее чем в десяти футах от меня, с ее прекрасным лицом, сияющим от улыбки, стояла Дея Торис.
   Саб Тан, принц Зоданги, вышел ей навстречу, и рука об руку они подошли вплотную к джеддаку. Тогда Косис удивленно поднял глаза и, поднявшись, отсалютовал ей.
   "Какому странному уроду я обязан этим визитом принцессы Гелиума, которая два дня назад с редким уважением к моей гордости уверила меня, что она предпочла бы Тала Хаджуса, зеленого тарка, моему сыну?"
   Дея Торис только еще больше улыбнулась и с плутовскими ямочками, играющими в уголках ее рта, ответила:
   "С незапамятных времен на Барсуме женщине было прерогативой изменять свое мнение и притворяться в делах, касающихся ее сердца. Что ты простишь, Чем Косис, как и твой сын. Два дня назад я не была уверена в его любви ко мне, но теперь я уверена и пришла умолять вас забыть мои опрометчивые слова и принять заверения принцессы Гелиума, что когда придет время, она выйдет замуж за Саба. Тогда, принц Зоданги.
   - Я рад, что ты так решил, - ответил Тан Косис. "Я далек от того, чтобы продолжать войну против народа Гелиума, и ваше обещание будет записано, и немедленно будет выпущено воззвание к моему народу".
   -- Было бы лучше, чем Косис, -- перебила Дея Торис, -- чтобы провозглашение дождалось окончания этой войны. Моему и вашему народу действительно показалось бы странным, если бы принцесса Гелиума отдалась врагу своей страны в разгар военных действий.
   "Неужели нельзя прекратить войну сразу?" говорил Саб Тан. "Для установления мира требуется всего лишь слово Тан Косиса. Скажи это, отец мой, скажи слово, которое ускорит мое счастье и положит конец этой непопулярной борьбе.
   "Посмотрим, - ответил Тан Косис, - как народ Гелиума примирится. По крайней мере, я предложу его им.
   Дея Торис, сказав несколько слов, повернулась и вышла из квартиры в сопровождении своих охранников.
   Так здание моей краткой мечты о счастье рухнуло, рухнуло на землю реальности. Женщина, за которую я отдал свою жизнь и из уст которой я так недавно слышал признание в любви ко мне, легко забыла о самом моем существовании и с улыбкой отдалась сыну самого ненавистного врага своего народа.
   Хотя я слышал это собственными ушами, я не мог в это поверить. Я должен был обыскать ее покои и заставить ее повторить жестокую правду мне наедине, прежде чем я убедился бы в этом, и поэтому я покинул свой пост и поспешил через проход за гобеленами к двери, через которую она вышла из комнаты. Тихо проскользнув в это отверстие, я обнаружил лабиринт извилистых коридоров, разветвляющихся и поворачивающих во всех направлениях.
   Быстро пробежав то одну, то другую из них, я вскоре безнадежно заблудился и стоял, тяжело дыша, у боковой стены, когда услышал рядом с собой голоса. Очевидно, они доносились с противоположной стороны перегородки, к которой я прислонился, и вскоре я различил голоса Деи Торис. Я не мог расслышать слов, но знал, что не могу ошибиться в голосе.
   Сделав несколько шагов, я обнаружил еще один проход, в конце которого находилась дверь. Смело шагнув вперед, я протиснулся в комнату и очутился в маленькой прихожей, в которой находились четверо охранников, сопровождавших ее. Один из них тут же встал и подошел ко мне, спрашивая, чем я занимаюсь.
   - Я из Тан Косиса, - ответил я, - и хочу поговорить наедине с Деей Торис, принцессой Гелиума.
   - А ваш заказ? - спросил парень.
   Я не понял, что он имел в виду, но ответил, что я член Гвардии, и, не дожидаясь ответа от него, зашагал к противоположной двери вестибюля, за которой я мог слышать разговор Деи Торис.
   Но мое появление было не так легко осуществить. Охранник выступил передо мной и сказал:
   "Никто не приходит из Тан Косиса без приказа или пароля. Вы должны отдать мне то или иное, прежде чем сможете пройти.
   "Единственный приказ, который мне нужен, мой друг, чтобы войти, куда я хочу, висит на моей стороне", - ответил я, постукивая по своему длинному мечу; - Ты позволишь мне пройти с миром или нет?
   В ответ он выхватил свой меч, призывая остальных присоединиться к нему, и таким образом четверо встали с обнаженным оружием, преградив мне дальнейшее продвижение.
   "Тебя здесь нет по приказу Тана Косиса, - воскликнул тот, кто обратился ко мне первым, - и ты не только не войдешь в покои принцессы Гелия, но и под стражей вернешься к Тану Косису, чтобы объяснить это. необоснованная наглость. Брось свой меч; ты не можешь надеяться победить нас четверых, - добавил он с мрачной улыбкой.
   Мой ответ был быстрым выпадом, который оставил мне только трех антагонистов, и я могу заверить вас, что они были достойны моего металла. Они мгновенно прижали меня к стене, борясь за свою жизнь. Медленно я пробрался в угол комнаты, где я мог заставить их подойти ко мне только по одному, и таким образом мы сражались более двадцати минут; лязг стали о сталь создавал в маленькой комнате настоящий бедлам.
   Шум привел Дею Торис к двери ее квартиры, и она стояла там на протяжении всего конфликта, а Сола стояла у нее за спиной и заглядывала ей через плечо. Ее лицо было застывшим и бесстрастным, и я знал, что она не узнала меня, как и Сола.
   Наконец удачный удар сбил второго гвардейца, а затем, когда мне противостояли только двое, я изменил свою тактику и бросился на них, как в бою, который принес мне много побед. Третий упал через десять секунд после второго, а последний через несколько мгновений лежал мертвым на окровавленном полу. Они были храбрыми людьми и благородными бойцами, и меня огорчало, что я был вынужден убить их, но я охотно опустошил бы весь Барсум, если бы я не достиг стороны моей Деи Торис никаким другим путем.
   Вложив в ножны окровавленный клинок, я направился к своей марсианской принцессе, которая все еще стояла, молча глядя на меня, не узнавая.
   - Кто ты, Зоданган? прошептала она. "Еще один враг, который беспокоит меня в моих страданиях?"
   "Я друг, - ответил я, - некогда любимый друг".
   "Ни один друг принцессы Гелиума не носит этот металл, - ответила она, - и тем не менее голос! Я слышал это раньше; этого нет... этого не может быть... нет, потому что он мертв.
   - Однако, моя принцесса, это не кто иной, как Джон Картер, - сказал я. - Разве ты не узнаешь даже сквозь краску и странный металл сердце своего вождя?
   Когда я приблизился к ней, она наклонилась ко мне с протянутыми руками, но когда я потянулся, чтобы взять ее на руки, она отпрянула с содроганием и слабым стоном страдания.
   "Слишком поздно, слишком поздно", - сокрушалась она. -- О мой вождь, которого я считал мертвым, если бы ты вернулся час назад, -- но теперь уже слишком поздно, слишком поздно.
   - Что ты имеешь в виду, Дея Торис? Я плакал. - Что ты не поклялся бы зоданганскому принцу, если бы знал, что я жив?
   "Думаешь ли ты, Джон Картер, что вчера я отдал бы свое сердце тебе, а сегодня другому? Я думал, что оно погребено вместе с твоим прахом в ямах Вархуна, и поэтому сегодня я пообещал свое тело другому, чтобы спасти мой народ от проклятия победоносной армии Зодангана.
   - Но я не умер, моя принцесса. Я пришел забрать тебя, и вся Зоданга не может этому помешать.
   "Слишком поздно, Джон Картер, мое обещание дано, и на Барсуме это окончательно. Церемонии, которые следуют позже, являются лишь бессмысленными формальностями. Они делают факт женитьбы не более достоверным, чем похоронная процессия джеддака снова налагает на него печать смерти. Я почти женат, Джон Картер. Ты больше не можешь называть меня своей принцессой. Ты больше не мой вождь.
   - Я мало что знаю о ваших обычаях здесь, на Барсуме, Дея Торис, но я знаю, что люблю вас, и если вы имели в виду последние слова, которые вы сказали мне в тот день, когда орды Уорхуна набрасывались на нас, то ничего другого мужчина всегда будет требовать тебя как свою невесту. Вы имели в виду их тогда, моя принцесса, и вы имеете в виду их до сих пор! Скажи, что это правда".
   - Я имела в виду их, Джон Картер, - прошептала она. "Я не могу повторить их сейчас, потому что я отдал себя другому. Ах, если бы вы только знали наши обычаи, друг мой, - продолжала она полупро себя, - обещание было бы вашим много месяцев назад, и вы могли бы требовать меня прежде всех других. Это могло означать падение Гелиума, но я бы отдал свою империю за своего таркийского вождя.
   Потом вслух сказала: "Ты помнишь ту ночь, когда ты обидел меня? Ты назвал меня своей принцессой, не попросив моей руки, а потом хвастался, что сражался за меня. Вы не знали, и я не должен был обидеться; Я вижу это сейчас. Но не было никого, кто бы сказал вам то, чего я не мог сказать, что на Барсуме в городах красных мужчин есть два типа женщин. Та, за которую они сражаются, за которую они могут жениться; за другой вид они тоже борются, но никогда не просят их руки. Когда мужчина завоевал женщину, он может обращаться к ней как к своей принцессе или любым из нескольких терминов, обозначающих обладание. Вы боролись за меня, но никогда не сватались, и поэтому, когда вы назвали меня своей принцессой, понимаете, - запнулась она, - мне было обидно, но даже тогда, Джон Картер, я не оттолкнула вас, как я должен был сделать, пока ты не сделал это вдвойне хуже, насмехаясь надо мной за то, что я победил меня в бою.
   - Мне не нужно сейчас просить у тебя прощения, Дея Торис, - воскликнул я. - Вы должны знать, что моя вина заключалась в незнании ваших барсумских обычаев. То, что мне не удалось сделать из-за безоговорочной уверенности в том, что моя просьба будет самонадеянной и нежелательной, я делаю сейчас, Дея Торис; Я прошу тебя стать моей женой, и, клянусь всей виргинской боевой кровью, которая течет в моих жилах, ты будешь ею".
   "Нет, Джон Картер, это бесполезно, - безнадежно воскликнула она, - я никогда не буду твоей, пока жив Саб Тан".
   - Вы подписали ему смертный приговор, моя принцесса - Саб Тан умирает.
   - И это тоже, - поспешила объяснить она. "Я не могу выйти замуж за человека, убившего моего мужа, даже в целях самообороны. Это обычай. Нами правят обычаи на Барсуме. Это бесполезно, мой друг. Ты должен нести горе со мной. Что, по крайней мере, мы можем иметь общее. Это и память о коротких днях среди тарков. Ты должен уйти сейчас же и больше никогда меня не видеть. Прощай, мой вождь.
   Обескураженный и подавленный, я вышел из комнаты, но я не был полностью обескуражен, и я не хотел признать, что Дея Торис была потеряна для меня, пока церемония не была действительно проведена.
   Блуждая по коридорам, я совершенно потерялся в лабиринтах извилистых проходов, как и до того, как обнаружил апартаменты Деи Торис.
   Я знал, что моя единственная надежда заключалась в побеге из города Зоданга, так как дело с четырьмя мертвыми гвардейцами должно было быть объяснено, а так как я никогда не смогу добраться до своего первоначального поста без проводника, подозрение наверняка падет на меня так скоро. когда меня обнаружили бесцельно блуждающим по дворцу.
   Вскоре я наткнулся на спиралевидную дорожку, ведущую на нижний этаж, и по ней я прошел несколько этажей вниз, пока не достиг дверного проема большого помещения, в котором находилось несколько гвардейцев. Стены этой комнаты были увешаны прозрачными гобеленами, за которыми я незаметно скрывался.
   Разговор гвардейцев был общим и не вызвал у меня никакого интереса, пока в комнату не вошел офицер и не приказал четверым солдатам сменить отряд, охранявший принцессу Гелия. Теперь я знал, что мои проблемы начнутся всерьез, и действительно, они настигли меня слишком рано, потому что казалось, что едва отряд покинул караульное помещение, как один из их числа снова ворвался, задыхаясь, с криком, что они нашли своих четырех товарищей. зарезан в прихожей.
   Через мгновение весь дворец наполнился людьми. Гвардейцы, офицеры, придворные, слуги и рабы в беспорядке бегали по коридорам и квартирам, неся сообщения и приказы и выискивая следы убийцы.
   Это была моя возможность, и я ухватился за нее, какой бы ничтожной она ни казалась, потому что, когда несколько солдат спешили мимо моего укрытия, я спрятался за ними и последовал за ними по лабиринтам дворца, пока, проходя через большой зал, не увидел благословенный дневной свет, проникающий через ряд больших окон.
   Здесь я оставил своих проводников и, проскользнув к ближайшему окну, стал искать путь к бегству. Окна выходили на большой балкон, выходящий на одну из широких улиц Зоданги. Земля была примерно в тридцати футах ниже, и на таком же расстоянии от здания была стена высотой в двадцать футов, построенная из полированного стекла толщиной около фута. Красному марсианину бегство по этому пути казалось бы невозможным, а мне, с моей земной силой и ловкостью, оно казалось уже свершившимся. Единственным моим страхом было то, что меня обнаружат до наступления темноты, потому что я не мог совершить прыжок среди бела дня, пока двор внизу и улица за ним были переполнены зоданганцами.
   Соответственно, я искал укрытие и, наконец, случайно нашел его внутри огромного висящего украшения, свисающего с потолка зала и примерно в десяти футах от пола. Я с легкостью вскочил в вместительную, похожую на чашу вазу и, едва устроившись в ней, услышал, как в комнату вошли несколько человек. Группа остановилась под моим укрытием, и я мог ясно слышать каждое их слово.
   "Это работа гелиумистов", - сказал один из мужчин.
   "Да, о Джеддак, но как они получили доступ во дворец? Я мог бы поверить, что даже при усердной заботе ваших гвардейцев хоть один враг мог бы добраться до внутренних покоев, но как отряд из шести или восьми бойцов мог сделать это незамеченным, я не понимаю. Однако мы скоро узнаем, потому что сюда идет королевский психолог.
   К группе присоединился еще один человек и, официально поприветствовав своего правителя, сказал:
   "О могучий Джеддак, это странная история, которую я прочитал в мертвых умах твоих верных стражей. Они были сбиты не несколькими воинами, а одним противником".
   Он сделал паузу, чтобы весь вес этого объявления произвел впечатление на его слушателей, и о том, что его заявлению почти не поверили, свидетельствовал нетерпеливый возглас скептицизма, сорвавшийся с губ Тана Косиса.
   - Что за странную сказку ты мне рассказываешь, Нотан? воскликнул он.
   "Это правда, мой джеддак", - ответил психолог. "На самом деле отпечатки были сильно отпечатаны в мозгу каждого из четырех гвардейцев. Их противником был очень высокий мужчина, одетый в металл одного из ваших гвардейцев, и его боевые способности были чуть ли не изумительными, потому что он честно сражался со всей четверкой и победил их своим непревзойденным мастерством, сверхчеловеческой силой и выносливостью. Хотя он носил металл Зоданги, мой джеддак, такого человека никогда прежде не видели ни в этой, ни в какой другой стране на Барсуме.
   "Разум принцессы Гелиума, которую я исследовал и расспрашивал, был для меня пустым, у нее был совершенный контроль, и я не мог прочесть его ни на йоту. Она сказала, что была свидетелем части столкновения, и что, когда она посмотрела, там был только один мужчина, сражающийся с гвардейцами; человек, которого она никогда не видела".
   "Где мой бывший спаситель?" - сказал другой из отряда, и я узнал голос кузена Тана Косиса, которого спас от зеленых воинов. - Судя по металлу моего прародителя, - продолжал он, - но описание соответствует ему в совершенстве, особенно в том, что касается его боевых способностей.
   - Где этот мужчина? - воскликнул Тан Косис. - Пусть его немедленно приведут ко мне. Что ты знаешь о нем, кузен? Теперь, когда я думаю об этом, мне показалось странным, что в Зоданге должен был быть такой воин, имя которого мы даже не знали до сегодняшнего дня. И его имя тоже, Джон Картер, кто когда-либо слышал такое имя на Барсуме!
   Вскоре пришло известие, что меня нигде нет, ни во дворце, ни в моей прежней квартире в казармах эскадрильи воздушной разведки. Кантоса Кана они нашли и допросили, но он ничего не знал о моем местонахождении, а что касается моего прошлого, то он сказал им, что знает так же мало, так как совсем недавно встретил меня во время нашего пленения среди Вархунов.
   "Не своди глаз с этого другого", - приказал Тан Косис. - Он тоже незнакомец, и вполне вероятно, что оба они родом из Гелиума, и где один, мы рано или поздно найдем другого. Вчетверо увеличить количество воздушных патрулей, и пусть каждый, кто покидает город по воздуху или по земле, подвергается самой тщательной проверке".
   Вошел еще один посыльный с сообщением, что я все еще в стенах дворца.
   "Подобие каждого человека, который сегодня входил или покидал территорию дворца, тщательно изучалось, - заключал парень, - и ни одно из них не приближалось к подобию этого нового падвара стражи, кроме того, которое было записано о нем в время, когда он вошел".
   "Тогда он скоро будет у нас, - удовлетворенно прокомментировал Тан Косис, - а тем временем мы отправимся в апартаменты принцессы Гелиума и расспросим ее об этом деле. Она может знать больше, чем хотела рассказать тебе, Нотан. Прийти."
   Они вышли из холла, и, так как за окном сгустилась тьма, я легко выскользнул из своего укрытия и поспешил на балкон. В поле зрения было мало людей, и, выбрав момент, когда никого поблизости не было видно, я быстро вскочил на вершину стеклянной стены, а оттуда на проспект за территорией дворца.
   ГЛАВА XXIII
   ЗАТЕРЯННЫЙ В НЕБЕ
   Не пытаясь скрыться, я поспешил к нашим покоям, где я был уверен, что найду Кантоса Кана. Когда я приблизился к зданию, я стал более осторожным, так как я справедливо рассудил, что это место будет охраняться. Несколько человек в гражданском металле слонялись возле парадного входа, а сзади были другие. Мой единственный способ добраться незамеченным на верхний этаж, где располагались наши квартиры, был через соседнее здание, и после значительных маневров мне удалось добраться до крыши магазина, расположенного через несколько дверей.
   Перепрыгивая с крыши на крышу, я вскоре достиг открытого окна в здании, где надеялся найти гелиумита, и через мгновение уже стоял в комнате перед ним. Он был один и не выказал удивления моему приезду, сказав, что ожидал меня гораздо раньше, так как мой срок службы, должно быть, давно закончился.
   Я видел, что он ничего не знал о событиях дня во дворце, и когда я просветил его, он был весь взволнован. Новость о том, что Дея Торис обещала свою руку Саб Тану, привела его в смятение.
   -- Не может быть, -- воскликнул он. "Это невозможно! Почему ни один человек во всем Гелиуме не предпочел бы смерть продаже нашей любимой принцессы правящему дому Зоданга. Должно быть, она сошла с ума, раз согласилась на такую чудовищную сделку. Вы, кто не знает, как мы, Гелиум, любим членов нашего правящего дома, не можете оценить ужас, с которым я созерцаю такой нечестивый союз".
   - Что можно сделать, Джон Картер? он продолжил. "Вы находчивый человек. Ты не можешь придумать какой-нибудь способ спасти Гелия от этого позора?
   "Если я смогу приблизиться к Саб Тану на расстояние досягаемости меча, - ответил я, - я смогу решить проблему, касающуюся Гелиума, но по личным причинам я бы предпочел, чтобы другой нанес удар, который освободит Дею Торис".
   Кантос Кан внимательно посмотрел на меня, прежде чем заговорить.
   "Вы любите ее!" он сказал. - Она это знает?
   - Она знает это, Кантос Кан, и отталкивает меня только потому, что она обещана Саб Тану.
   Великолепный малый вскочил на ноги и, схватив меня за плечо, высоко поднял шпагу, восклицая:
   - И если бы выбор был предоставлен мне, я бы не выбрал более подходящего спутника жизни для первой принцессы Барсума. Вот моя рука на твоем плече, Джон Картер, и мое слово, что Саб Тан пойдет на острие моего меча во имя моей любви к Гелиуму, к Дее Торис и к тебе. Этой же ночью я попытаюсь добраться до его покоев во дворце.
   "Как?" Я попросил. "Вы под надежной охраной, а в небе патрулирует четверной отряд".
   Он склонил голову, задумавшись на мгновение, затем поднял ее с видом уверенности.
   - Мне нужно только пройти мимо этих охранников, и я смогу это сделать, - сказал он наконец. "Я знаю секретный вход во дворец через вершину самой высокой башни. Я случайно наткнулся на него однажды, когда проходил над дворцом в дозоре. В этой работе требуется, чтобы мы расследовали любое необычное происшествие, свидетелем которого мы можем стать, и лицо, выглядывающее с вершины высокой башни дворца, было для меня самым необычным. Поэтому я подошел ближе и обнаружил, что обладателем вглядывающегося лица был не кто иной, как Саб Тан. Он был слегка расстроен тем, что его обнаружили, и велел мне держать это при себе, пояснив, что проход из башни ведет прямо в его апартаменты и известен только ему. Если я смогу добраться до крыши казармы и взять свою машину, я буду в покоях Саб Тана через пять минут; но как мне выбраться из этого здания, охраняемого, как вы говорите?
   "Насколько хорошо охраняются машинные сараи в казармах?" Я попросил.
   - Обычно ночью на крыше дежурит только один человек.
   - Иди на крышу этого здания, Кантос Кан, и жди меня там.
   Не останавливаясь, чтобы объяснить свои планы, я вернулся на улицу и поспешил к казармам. Я не осмелился войти в здание, заполненное членами эскадрильи воздушной разведки, которые, как и вся Зоданга, высматривали меня.
   Здание было огромным, поднимая свою высокую голову на тысячу футов в воздух. Но немногие здания в Зоданге были выше этих казарм, хотя некоторые возвышались над ними на несколько сотен футов; доки больших линейных кораблей возвышались примерно на полторы тысячи футов над землей, в то время как грузовые и пассажирские станции торговых эскадр возвышались почти на такую же высоту.
   Это был долгий подъем по фасаду здания, сопряженный с большими опасностями, но другого пути не было, и поэтому я взялся за дело. Тот факт, что барсумская архитектура чрезвычайно богато украшена, сделал подвиг намного проще, чем я ожидал, поскольку я обнаружил декоративные выступы и выступы, которые образовывали для меня идеальную лестницу на всем пути к карнизу здания. Здесь я встретил свое первое настоящее препятствие. Карнизы выступали почти на двадцать футов от стены, за которую я цеплялся, и, хотя я окружил большое здание, я не мог найти в них прохода.
   Верхний этаж был освещен и заполнен солдатами, предавшимися развлечениям своего вида; Поэтому я не мог добраться до крыши через здание.
   Был один незначительный, отчаянный шанс, и я решил, что должен им воспользоваться, - он был для Деи Торис, и не жил ни один человек, который не рискнул бы тысячей смертей ради таких, как она.
   Цепляясь за стену ногой и одной рукой, я расстегнул один из длинных кожаных ремней моих сбруй, на конце которого болтался большой крюк, которым воздушные моряки подвешиваются к бортам и днищу своих кораблей для различных целей ремонта. , и с помощью которых десант с линкоров спускается на землю.
   Я осторожно закинул этот крюк на крышу несколько раз, прежде чем он, наконец, застрял; осторожно я потянул его, чтобы укрепить его хватку, но выдержит ли он вес моего тела, я не знал. Его можно было едва зацепить за самый внешний край крыши, так что, когда мое тело раскачивается на конце ремня, он соскользнет и сбросит меня на тротуар на тысячу футов ниже.
   Мгновение я колебался, а затем, отпустив поддерживающее украшение, я качнулся в космос на конце ремешка. Далеко подо мной лежали ярко освещенные улицы, твердые тротуары и смерть. В верхней части поддерживающего карниза что-то дернулось, и раздался неприятный скользящий, скрежещущий звук, от которого я похолодел от опасения; затем крючок зацепился, и я был в безопасности.
   Быстро взобравшись наверх, я ухватился за край карниза и вытянулся на поверхность крыши. Когда я поднялся на ноги, я столкнулся с дежурным часовым, в дуло револьвера которого я поймал себя.
   "Кто ты и откуда пришел?" воскликнул он.
   "Я воздушный разведчик, друг, и почти мертвый, потому что по чистой случайности я избежал падения на проспект внизу", - ответил я.
   - Но как ты попал на крышу, мужик? За последний час никто не приземлялся и не выходил из здания. Быстрее объяснись, или я позову охрану.
   -- Посмотри сюда, часовой, и ты увидишь, как я пришел и как был близок к тому, чтобы вообще не прийти, -- отвечал я, повернувшись к краю крыши, где в двадцати футах внизу, в конце ремешок, на котором висело все мое оружие.
   Этот парень, движимый порывом любопытства, подошел ко мне и навстречу своей гибели, потому что, когда он наклонился, чтобы заглянуть через карниз, я схватил его за горло и руку с пистолетом и тяжело швырнул на крышу. Оружие выпало из его рук, и мои пальцы заглушили его попытку крика о помощи. Я заткнул ему рот и связал его, а затем повесил на краю крыши, как я сам повесился несколько минут назад. Я знал, что только утром его обнаружат, и мне нужно было как можно больше времени.
   Надев свои атрибуты и оружие, я поспешил в сараи и вскоре получил и свою машину, и машину Кантоса Кана. Пристроившись позади него, я завел двигатель и, перелетев через край крыши, нырнул на улицы города намного ниже самолета, обычно занимаемого воздушным патрулем. Меньше чем через минуту я благополучно устроился на крыше нашей квартиры рядом с изумленным Кантосом Каном.
   Я не терял времени на объяснения, а сразу же перешел к обсуждению наших планов на ближайшее будущее. Было решено, что я должен попытаться создать Гелий, а Кантос Кан должен войти во дворец и убить Саб Тана. В случае успеха он должен был следовать за мной. Он установил для меня мой компас, хитроумное маленькое устройство, которое будет оставаться неподвижно закрепленным в любой заданной точке на поверхности Барсума, и, попрощавшись, мы вместе встали и помчались в направлении дворца, который лежал на пути, который я должен был пройти. возьмите, чтобы добраться до Гелия.
   Когда мы приблизились к высокой башне, патруль выстрелил сверху, бросив пронзительный прожектор на мой корабль, и чей-то голос проревел команду остановиться, после чего последовал выстрел, когда я не обратил внимания на его оклик. Кантос-Кан быстро упал в темноту, а я неуклонно поднимался и с ужасающей скоростью несся по марсианскому небу в сопровождении дюжины самолетов-разведчиков, присоединившихся к преследованию, а позже и быстрого крейсера с сотней человек и батареей. из скорострельных орудий. Крутя и поворачивая свою маленькую машинку, то поднимаясь, то опускаясь, мне удавалось ускользать от их прожекторов большую часть времени, но я также терял позиции из-за этой тактики, и поэтому я решил рискнуть всем прямолинейным курсом. а результат оставь судьбе и скорости моей машины.
   Кантос Кан показал мне прием, известный только флоту Гелиума, который значительно увеличивал скорость наших машин, так что я был уверен, что смогу отдалить своих преследователей, если смогу уклониться от их снарядов на несколько мгновений.
   Пока я несся по воздуху, визг пуль вокруг меня убедил меня, что я могу спастись только чудом, но жребий был брошен, и, бросая на полной скорости, я мчался прямо к Гелиуму. Постепенно я отставал от преследователей все дальше и дальше и только поздравлял себя с удачным побегом, когда меткий выстрел с крейсера разорвал нос моего суденышка. Сотрясение чуть не опрокинуло ее, и с тошнотворным прыжком она помчалась вниз сквозь темную ночь.
   Как далеко я упал, прежде чем восстановил контроль над самолетом, я не знаю, но, должно быть, я был очень близко к земле, когда снова начал подниматься, так как отчетливо слышал визг животных внизу. Поднявшись снова, я осмотрел небо в поисках моих преследователей и, наконец, разглядев их огни далеко позади себя, увидел, что они приземляются, очевидно, в поисках меня.
   Лишь когда их огни перестали быть различимы, я осмелился посветить своей маленькой лампочкой на компас, и тогда я, к своему ужасу, обнаружил, что осколок снаряда полностью уничтожил мой единственный ориентир, а также мой спидометр. Я действительно мог следовать по звездам в общем направлении Гелия, но, не зная точного местоположения города или скорости, с которой я двигался, мои шансы найти его были ничтожны.
   Гелий находится в тысяче миль к юго-западу от Зоданги, и с неповрежденным компасом я должен был совершить путешествие, если не считать несчастных случаев, за четыре-пять часов. Однако, как оказалось, утро застало меня над огромным пространством дна мертвого моря после почти шести часов непрерывного полета на высокой скорости. Вскоре подо мной показался большой город, но это был не Гелиум, поскольку единственный из всех барсумских мегаполисов состоит из двух огромных городов, обнесенных круглыми стенами, примерно в семидесяти пяти милях друг от друга, и его было бы легко отличить по высоте, на которой я летел.
   Полагая, что я зашел слишком далеко на север и запад, я повернул обратно в юго-восточном направлении, проехав до полудня несколько других больших городов, но ни один из них не напоминал описание, которое Кантос Кан дал мне о Гелиуме. В дополнение к формированию городов-побратимов Гелиума, еще одной отличительной чертой являются две огромные башни, одна ярко-алого цвета, поднимающаяся почти на милю в воздух из центра одного из городов, а другая - ярко-желтого цвета. такого же роста, отмечает ее сестра.
   ГЛАВА XXIV
   ТАРС ТАРКАС НАХОДИТ ДРУГА
   Около полудня я пролетел низко над великим мертвым городом древнего Марса, и когда я скользил по равнине за ним, я наткнулся на несколько тысяч зеленых воинов, участвовавших в ужасной битве. Едва я их увидел, как в меня обрушился залп выстрелов, и с почти неизменной точностью их прицеливания мой маленький корабль мгновенно превратился в обломки, беспорядочно опускающиеся на землю.
   Я пал почти прямо в центре ожесточенной схватки, среди воинов, которые не заметили моего приближения, так деловито занятых борьбой не на жизнь, а на смерть. Бойцы сражались в пешем строю на длинных мечах, а случайный выстрел снайпера на окраине конфликта сбивал с ног воина, который мог на мгновение отделиться от спутанной массы.
   Когда моя машина погрузилась среди них, я понял, что это был бой или смерть, с хорошими шансами умереть в любом случае, и поэтому я ударился о землю с обнаженным длинным мечом, готовый защищаться, как только мог.
   Я упал рядом с огромным монстром, сражавшимся с тремя противниками, и, взглянув на его свирепое лицо, залитое светом битвы, я узнал Тарса Таркаса Тарка. Он не видел меня, так как я был немного позади него, и как раз в этот момент трое противостоящих ему воинов, в которых я узнал Вархунов, одновременно бросились в атаку. Могучий парень быстро расправился с одним из них, но, отступив назад для следующего удара, упал на мертвое тело позади себя и в одно мгновение оказался во власти своих врагов. Быстрые, как молния, они набросились на него, и Тарс Таркас был бы собран к своим отцам в кратчайшие сроки, если бы я не прыгнул перед его поверженным телом и не вступил в бой с его противниками. Я рассчитал одного из них, когда могучий тарк встал на ноги и быстро уложил другого.
   Он взглянул на меня, и легкая улыбка тронула его мрачные губы, когда, коснувшись моего плеча, он сказал:
   - Я бы с трудом узнал тебя, Джон Картер, но на Барсуме нет другого смертного, который сделал бы для меня то, что ты сделал. Кажется, я понял, что существует такая вещь, как дружба, друг мой.
   Больше он ничего не сказал, да и возможности не было, потому что вокруг нас сомкнулись Уорхуны, и вместе мы сражались, плечом к плечу, весь этот долгий жаркий день, пока ход битвы не изменился и остатки свирепой орды Уорхунов не исчезли. упали на свои тотаты и бежали в сгущающуюся тьму.
   Десять тысяч человек участвовали в этой титанической борьбе, и на поле боя лежало три тысячи убитых. Ни одна из сторон не просила и не давала пощады, и они не пытались брать пленных.
   По возвращении в город после битвы мы направились прямо в покои Тарс Таркаса, где я остался один, пока вождь присутствовал на обычном совете, который сразу же следует за сражением.
   Пока я сидел в ожидании возвращения зеленого воина, я услышал, как в соседней комнате что-то шевелится, и когда я взглянул вверх, то увидел, что на меня внезапно бросилось огромное и ужасное существо, которое отбросило меня назад на груду шелка и мехов, на которой я только что сидел. полулежа. Это была Вула - верная, любящая Вула. Он нашел дорогу обратно в Тарк и, как позже сказал мне Тарс Таркас, сразу же отправился в мою бывшую квартиру, где принял свое жалкое и, казалось бы, безнадежное ожидание моего возвращения.
   - Тал Хаджус знает, что ты здесь, Джон Картер, - сказал Тарс Таркас, вернувшись из каюты джеддака. "Саркойя увидел и узнал тебя, когда мы возвращались. Тал Хаджус приказал мне привести вас к нему сегодня вечером. У меня десять тотатов, Джон Картер; вы можете выбрать из них, и я провожу вас до ближайшего водного пути, ведущего к Гелиуму. Тарс Таркас может быть жестоким зеленым воином, но он также может быть и другом. Пойдем, мы должны начать.
   - А когда ты вернешься, Тарс Таркас? Я попросил.
   - Дикие калоты, возможно, или того хуже, - ответил он. - Если только мне не выпадет возможность, которую я так долго ждал, сразиться с Талом Хаджусом.
   - Мы останемся, Тарс Таркас, и сегодня вечером увидим Тала Хаджуса. Вы не должны жертвовать собой, и, может быть, сегодня вечером у вас будет шанс, которого вы ждете.
   Он усиленно возражал, говоря, что Тал Хаджус часто впадал в дикие припадки ярости при одной мысли о том ударе, который я нанес ему, и что, если он когда-нибудь наложит на меня свои руки, я буду подвергнут самым ужасным пыткам.
   Пока мы ели, я повторил Тарс Таркасу историю, которую Сола рассказала мне той ночью на морском дне во время похода на Тарк.
   Говорил он мало, но огромные мускулы его лица работали в страсти и агонии при воспоминании об ужасах, обрушившихся на единственное, что он когда-либо любил за всю свою холодную, жестокую, ужасную жизнь.
   Он больше не возражал, когда я предложил пойти к Талу Хаджусу, сказав лишь, что сначала хотел бы поговорить с Саркойей. По его просьбе я сопровождал его в ее покои, и взгляд ядовитой ненависти, который она бросила на меня, был почти адекватной компенсацией за любые будущие несчастья, которые могло принести мне это случайное возвращение на Тарк.
   - Саркойя, - сказал Тарс Таркас, - сорок лет назад вы способствовали пыткам и смерти женщины по имени Гозава. Я только что узнал, что воин, любивший эту женщину, узнал о твоей роли в сделке. Он не может убить тебя, Саркойя, это не в наших обычаях, но ничто не мешает ему привязать один конец ремня к твоей шее, а другой конец к дикому горлу, просто чтобы проверить твою способность выжить и помочь увековечить нашу гонка. Услышав, что он сделает это завтра, я счел правильным предупредить вас, ибо я человек справедливый. Река Исс - всего лишь короткое паломничество, Саркойя. Пойдем, Джон Картер.
   На следующее утро Саркойя исчезла, и с тех пор ее никто не видел.
   В молчании мы поспешили во дворец джеддака, где нас сразу же допустили к его присутствию; на самом деле, он едва мог дождаться, чтобы увидеть меня, и стоял прямо на своей платформе, сердито глядя на вход, когда я вошел.
   - Привяжите его к этой колонне, - завопил он. "Мы увидим, кто посмеет ударить могучего Тала Хаджуса. Нагрейте утюги; я собственными руками выжгу глаза у него на голове, чтобы он не осквернял меня своим гнусным взором".
   "Вожди Тарка, - воскликнул я, обращаясь к собравшемуся совету и игнорируя Тала Хаджуса, - я был вождем среди вас, и сегодня я сражался за Тарк плечом к плечу с ее величайшим воином. Вы должны мне, по крайней мере, слушание. Я столько выиграл сегодня. Вы утверждаете, что вы просто люди...
   - Тише, - проревел Тал Хаджус. "Заткните рот твари и свяжите его, как я прикажу".
   - Правосудие, Тал Хаджус, - воскликнул Лоркас Птомель. "Кто ты такой, чтобы отменять вековые обычаи тарков".
   "Да, справедливость!" - отозвалась дюжина голосов, и поэтому, пока Тал Хаджус кипел и кипел, я продолжил.
   "Вы храбрый народ и любите храбрость, но где был ваш могучий джеддак во время сегодняшнего боя? Я не видел его в гуще боя; его там не было. Он терзает беззащитных женщин и маленьких детей в своем логове, но как давно кто-нибудь из вас видел, как он сражается с мужчинами? Да ведь даже я, карлик рядом с ним, свалил его одним ударом кулака. Из него ли тарки делают свои джеддаки? Рядом со мной стоит великий тарк, могучий воин и благородный человек. Вожди, как звучит Тарс Таркас, джеддак Тарка?
   Это предложение было встречено бурными аплодисментами.
   "Этому совету остается только командовать, и Тал Хаджус должен доказать свою пригодность к правлению. Будь он храбрым человеком, он бы пригласил Тарса Таркаса на бой, ибо он его не любит, а Тал Хаджус боится; Тал Хаджус, ваш джеддак, трус. Я мог бы убить его голыми руками, и он это знает.
   После того, как я умолк, наступила напряженная тишина, все взгляды были прикованы к Талу Хаджусу. Он не говорил и не двигался, но пятнистая зелень его лица побагровела, а на губах застыла пена.
   - Тал Хаджус, - сказал Лоркас Птомель холодным, жестким голосом, - никогда за свою долгую жизнь я не видел джеддака тарков таким униженным. На это обвинение мог быть только один ответ. Мы ждем". И все же Тал Хаджус стоял как наэлектризованный.
   - Вожди, - продолжал Лоркас Птомель, - должен ли джеддак Тал Хаджус доказать, что он способен править Тарс Таркасом?
   На трибуне было двадцать вождей, и двадцать мечей сверкнули в знак согласия.
   Альтернативы не было. Этот указ был окончательным, поэтому Тал Хаджус обнажил свой длинный меч и двинулся навстречу Тарс Таркасу.
   Бой вскоре закончился, и, поставив ногу на шею мертвого монстра, Тарс Таркас стал джеддаком среди тарков.
   Его первым действием было сделать меня полноценным вождем в том звании, которое я завоевал в боях в первые несколько недель моего пленения среди них.
   Видя благосклонное отношение воинов к Тарс Таркасу, а также ко мне, я ухватился за возможность заручиться их поддержкой против Зоданги. Я рассказал Тарс Таркасу историю своих приключений и в нескольких словах объяснил ему свою мысль.
   "Джон Картер сделал предложение, - сказал он, обращаясь к совету, - которое соответствует моей санкции. Я изложу это вам кратко. Дея Торис, принцесса Гелиума, которая была нашей пленницей, теперь находится у джеддака Зоданги, за сына которого она должна выйти замуж, чтобы спасти свою страну от опустошения от рук сил Зоданги.
   "Джон Картер предлагает нам спасти ее и вернуть в Гелиум. Добыча Зоданги была бы великолепной, и я часто думал, что если бы мы заключили союз с народом Гелиума, мы могли бы получить достаточную уверенность в пропитании, чтобы позволить нам увеличить размер и частоту наших выводков и, таким образом, стать бесспорно высшими среди племен. зеленые человечки всего Барсума. Что скажешь?
   Это был шанс сразиться, возможность пограбить, и они клюнули на удочку, как крапчатая форель на муху.
   Тарки были в диком энтузиазме, и не прошло еще и получаса, как через дно Мертвого моря мчались двадцать конных гонцов, чтобы созвать орды для экспедиции.
   Через три дня мы двинулись к Зоданге, сто тысяч человек, так как Тарс Таркас смог заручиться услугами трех меньших орд, обещая большую добычу Зоданги.
   Во главе колонны я ехал рядом с великим тарком, а за моей лошадью рысью бежала моя возлюбленная Вула.
   Мы путешествовали исключительно ночью, рассчитывая наши переходы так, чтобы днем мы разбивали лагеря в покинутых городах, где, даже для зверей, мы все держались дома в дневное время. В походе Тарс Таркас, благодаря своим замечательным способностям и государственной мудрости, завербовал еще пятьдесят тысяч воинов из различных орд, так что через десять дней после того, как мы выступили, мы остановились в полночь возле великого города-крепости Зоданга, сто пятьдесят тысяч человек.
   Боевая сила и эффективность этой орды свирепых зеленых монстров была эквивалентна десятикратному количеству красных людей. Никогда в истории Барсума, сказал мне Тарс Таркас, такое войско зеленых воинов не шло в бой вместе. Чудовищной задачей было сохранить хотя бы подобие гармонии между ними, и для меня было чудом, что он привел их в город без великой битвы между собой.
   Но по мере того, как мы приближались к Зоданге, их личные разногласия сменились еще большей ненавистью к красным людям, и особенно к зоданганцам, которые в течение многих лет вели безжалостную кампанию истребления зеленых людей, уделяя особое внимание разграблению их инкубаторов.
   Теперь, когда мы были перед Зодангой, задача проникнуть в город легла на меня, и, приказав Тарс Таркасу держать свои силы в двух подразделениях вне пределов слышимости города, с каждым подразделением напротив больших ворот, я взял двадцать спешенных воинов и подошел к одной из маленьких ворот, которые через короткие промежутки пробивали стены. У этих ворот нет регулярной охраны, но их охраняют часовые, которые патрулируют проспект, опоясывающий город прямо внутри стен, в то время как наша столичная полиция патрулирует свои участки.
   Стены Зоданги имеют семьдесят пять футов в высоту и пятьдесят футов в толщину. Они построены из огромных блоков карборунда, и задача войти в город казалась моему эскорту из зеленых воинов невыполнимой. Парни, которые были назначены сопровождать меня, принадлежали к одной из меньших орд и поэтому не знали меня.
   Поставив троих лицом к стене и сомкнув руки, я приказал еще двоим взобраться им на плечи, а шестому приказал взобраться на плечи двух верхних. Голова самого высокого воина возвышалась более чем на сорок футов над землей.
   Таким образом, с десятью воинами я построил серию из трех ступеней от земли до плеч самого высокого человека. Затем, начав с небольшого расстояния позади них, я быстро перебежал с одного яруса на другой и последним прыжком с широких плеч самого высокого ухватился за вершину великой стены и тихонько подтянулся к ее широкому пространству. За собой я тащил шесть кусков кожи от такого же числа моих воинов. Эти отрезки мы предварительно скрепили вместе, и, передав один конец самому верхнему воину, я осторожно опустил другой конец через противоположную сторону стены к проспекту внизу. В поле зрения никого не было, поэтому, опустившись на конец кожаного ремня, я спустил оставшиеся тридцать футов на тротуар внизу.
   Я узнал от Кантоса Кана секрет открытия этих ворот, и через мгновение мои двадцать великих воинов стояли в обреченном городе Зоданга.
   К своему удовольствию, я обнаружил, что вошел на нижнюю границу огромной дворцовой территории. Само здание виднелось вдалеке ярким сиянием, и в тот же миг я решил возглавить отряд воинов прямо в самом дворце, в то время как остатки великой орды атаковали казармы солдат.
   Отправив одного из моих людей в Тарс-Таркас за отрядом из пятидесяти тарков, сообщив о своих намерениях, я приказал десяти воинам захватить и открыть одни из великих ворот, а с девятью оставшимися я занял другие. Мы должны были делать свою работу тихо, не стрелять и не наступать, пока я не достигну дворца с моими пятьюдесятью тарками. Наши планы сработали идеально. Встреченных нами двух часовых отправили к их отцам на берега затерянного моря Коруса, и стража у обоих ворот молча последовала за ними.
   ГЛАВА XXV
   Разграбление Зоданги
   Когда огромные ворота, у которых я стоял, распахнулись, мои пятьдесят тарков во главе с самим Тарс Таркасом въехали на своих могучих тотах. Я привел их к дворцовым стенам, которые легко преодолел без посторонней помощи. Однако, оказавшись внутри, ворота доставили мне немало хлопот, но в конце концов я был вознагражден, увидев, как они качаются на своих огромных петлях, и вскоре мой свирепый эскорт уже скакал через сады джеддака Зоданги.
   Когда мы подошли ко дворцу, я увидел через огромные окна первого этажа ярко освещенный зал для аудиенций Тан Косис. Огромный зал был битком набит дворянами и их женщинами, словно выполнялось какое-то важное мероприятие. Вне дворца не было видно стражи, полагаю, из-за того, что город и стены дворца считались неприступными, поэтому я подошел поближе и заглянул внутрь.
   В одном конце зала на массивных золотых тронах, инкрустированных бриллиантами, сидели Тан Козис и его супруга в окружении офицеров и государственных сановников. Перед ними простирался широкий проход, по обеим сторонам которого стояли солдаты, и, когда я посмотрел, в этот проход в дальнем конце зала вошла голова процессии, которая продвигалась к подножию трона.
   Сначала шли четыре офицера гвардии джеддака с огромным подносом, на подушке из алого шелка покоилась большая золотая цепь с ошейником и замком на каждом конце. Сразу за этими офицерами шли еще четверо, неся такой же поднос, который поддерживал великолепные украшения принца и принцессы правящего дома Зоданга.
   У подножия трона эти две партии разделились и остановились лицом друг к другу по разные стороны прохода. Затем шли еще сановники, дворцовые и армейские офицеры и, наконец, две фигуры, полностью закутанные в алый шелк, так что ни на одной из них не было видно ни черт. Эти двое остановились у подножия трона лицом к Тан Косису. Когда остальные участники процессии вошли и заняли свои места, Тан Косис обратился к стоявшей перед ним паре. Я не мог слышать его слов, но вскоре подошли два офицера и сняли алую мантию с одной из фигур, и я увидел, что Кантос Кан потерпел неудачу в своей миссии, потому что передо мной стоял Саб Тан, принц Зоданги. .
   Затем Козис взял набор украшений у одного из подносчиков и надел один из золотых ошейников на шею своего сына, быстро защелкнув висячий замок. Сказав еще несколько слов, адресованных Саб Тану, он повернулся к другой фигуре, с которой офицеры теперь сняли окутывающие шелка, открывая моему теперь понимающему взгляду Дею Торис, принцессу Гелиума.
   Цель церемонии была мне ясна; в следующий момент Дея Торис навеки соединится с принцем Зоданги. Я полагаю, это была впечатляющая и красивая церемония, но мне она показалась самым дьявольским зрелищем, которое я когда-либо видел, и когда украшения были поправлены на ее красивой фигуре, а ее золотой воротник распахнулся в руках Тан Косис, я поднял мой длинный меч над моей головой, и, с тяжелой рукоятью, я разбил стекло большого окна и прыгнул в середину изумленного собрания. Прыгнув, я оказался на ступенях платформы рядом с Таном Косисом, и, когда он стоял, прикованный к удивлению, я опустил свой длинный меч на золотую цепь, которая привязала бы Дею Торис к другому.
   В одно мгновение все смешалось; тысяча обнаженных мечей угрожала мне со всех сторон, и Саб Тан бросился на меня с украшенным драгоценными камнями кинжалом, который он вытащил из своих свадебных украшений. Я мог бы убить его так же легко, как муху, но вековой обычай Барсума остановил мою руку, и, схватив его за запястье, когда кинжал летел к моему сердцу, я держал его, словно в тисках, и своим длинным мечом. указал на дальний конец зала.
   "Зоданга пал", - воскликнул я. "Смотреть!"
   Все взоры обратились в указанном мною направлении, и там, протиснувшись через порталы входа, ехал Тарс Таркас и его пятьдесят воинов на своих огромных тотатах.
   Крик тревоги и изумления вырвался из собравшихся, но не было ни слова страха, и через мгновение солдаты и дворяне Зоданги бросились на наступающих тарков.
   Столкнув Саб Тана с помоста, я привлек к себе Дею Торис. За троном был узкий дверной проем, и в нем теперь лицом ко мне стоял Тан Козис с обнаженным длинным мечом. В одно мгновение мы были помолвлены, и я не нашел подлого антагониста.
   Когда мы кружили на широкой платформе, я увидел Саб Тана, спешащего вверх по ступеням, чтобы помочь своему отцу, но, когда он поднял руку для удара, Дея Торис прыгнула перед ним, и тогда мой меч нашел место, которое сделало Саб Тана джеддаком из Зоданги. Когда его отец покатился замертво по полу, новый джеддак вырвался из хватки Деи Торис, и мы снова встретились лицом к лицу. Вскоре к нему присоединилась четверка офицеров, и, прислонившись спиной к золотому трону, я снова сражался за Дею Торис. Мне было трудно защищаться и все же не сразить Саб Тана, а вместе с ним и мой последний шанс завоевать женщину, которую я любил. Мой клинок взмахивал со скоростью молнии, когда я пытался парировать уколы и удары своих противников. Двоих я обезоружил, а один был повержен, когда еще несколько бросились на помощь своему новому правителю и отомстить за смерть старого.
   По мере продвижения раздавались крики: "Женщина! Женщина! Ударь ее; это ее сюжет. Убей ее! Убей ее!"
   Призвав Дею Торис отойти, я направился к маленькому дверному проему позади трона, но офицеры поняли мои намерения, и трое из них прыгнули позади меня и перекрыли мои шансы занять позицию, где я мог бы защитить Дею. Торис против любой армии мечников.
   Тарки были заняты в центре комнаты, и я начал понимать, что ничто, кроме чуда, не может спасти Дею Торис и меня, когда я увидел Тарс Таркаса, прорывающегося сквозь толпу пигмеев, которые окружили его. Одним взмахом своего могучего длинного меча он положил дюжину трупов к своим ногам и таким образом прорубил перед собой дорогу, пока в следующий момент не оказался на платформе рядом со мной, сея смерть и разрушение направо и налево.
   Храбрость зоданганцев внушала благоговейный трепет, ни один из них не пытался бежать, и когда сражение прекратилось, это произошло потому, что в большом зале остались в живых только тарки, кроме Деи Торис и меня.
   Саб Тан лежал мертвый рядом со своим отцом, а трупы цветка зоданганской знати и рыцарства покрывали пол кровавой бойни.
   Когда битва закончилась, моей первой мыслью был Кантос-Кан, и, оставив Дею Торис во главе Тарс-Таркаса, я взял дюжину воинов и поспешил в подземелья под дворцом. Все тюремщики ушли, чтобы присоединиться к бойцам в тронном зале, поэтому мы без сопротивления обыскали лабиринт тюрьмы.
   Я громко звал Кантоса Кана в каждом новом коридоре и купе и, наконец, был вознагражден слабым ответом. Ориентируясь на звук, мы вскоре нашли его беспомощным в темной нише.
   Он был вне себя от радости, увидев меня и познав смысл драки, слабые отголоски которой долетали до его тюремной камеры. Он сказал мне, что воздушный патруль схватил его до того, как он достиг высокой башни дворца, так что он даже не видел Саб Тана.
   Мы обнаружили, что было бы бесполезно пытаться срезать прутья и цепи, удерживавшие его в плену, поэтому по его предложению я вернулся, чтобы обыскать тела этажом выше в поисках ключей, чтобы открыть висячие замки его камеры и его цепей.
   К счастью, среди первых осмотренных я нашел его тюремщика, и вскоре с нами в тронном зале был Кантос Кан.
   С городских улиц до нас донеслись звуки тяжелой стрельбы, смешанные с криками и криками, и Тарс Таркас поспешил прочь, чтобы руководить боем снаружи. Кантос Кан сопровождал его в качестве проводника, зеленые воины начали тщательный обыск дворца в поисках других зоданганцев и добычи, а Дея Торис и я остались одни.
   Она опустилась на один из золотых тронов, и когда я повернулся к ней, она приветствовала меня бледной улыбкой.
   "Был ли когда-нибудь такой человек!" - воскликнула она. "Я знаю, что Барсум никогда раньше не видел такого, как ты. Неужели все земные люди такие же, как ты? Один, чужой, преследуемый, преследуемый, преследуемый, ты сделал за несколько коротких месяцев то, что за все прошлые века Барсума не делал ни один человек: объединил дикие орды морского дна и заставил их сражаться как союзников красный марсианский народ".
   - Ответ прост, Дея Торис, - ответил я, улыбаясь. "Это сделал не я, это была любовь, любовь к Дее Торис, сила, которая могла творить еще большие чудеса, чем то, что вы видели".
   Красивый румянец залил ее лицо, и она ответила:
   - Вы можете сказать это сейчас, Джон Картер, и я могу выслушать, потому что я свободен.
   -- И еще больше я должен сказать, пока еще не слишком поздно, -- ответил я. "Я сделал много странных вещей в своей жизни, много вещей, на которые не осмелились бы мудрые люди, но никогда в самых смелых моих фантазиях я не мечтал завоевать себе Дею Торис - ибо никогда я не мечтал, что во всей вселенной обитают такие женщина как принцесса Гелия. То, что ты принцесса, меня не смущает, но того, что ты есть, достаточно, чтобы заставить меня усомниться в своем здравомыслии, когда я прошу тебя, моя принцесса, быть моей".
   -- Нечего смущаться тому, кто так хорошо знал ответ на свою мольбу еще до того, как мольба была сделана, -- ответила она, вставая и кладя свои милые руки мне на плечи, и я взял ее в свои объятия и поцеловал.
   И таким образом посреди города дикого конфликта, наполненного тревогами войны; со смертью и разрушением, пожинающими свой ужасный урожай вокруг нее, Дея Торис, принцесса Гелиума, истинная дочь Марса, бога войны, пообещала себе выйти замуж за Джона Картера, джентльмена Вирджинии.
   ГЛАВА ХХVI
   ЧЕРЕЗ БОЙНЮ К РАДОСТИ
   Некоторое время спустя Тарс Таркас и Кантос Кан вернулись и сообщили, что Зоданга полностью уничтожен. Ее силы были полностью уничтожены или взяты в плен, и дальнейшего сопротивления изнутри ожидать не приходилось. Несколько линкоров ускользнули, но тысячи военных и торговых судов находились под охраной таркских воинов.
   Меньшие орды начали грабить и ссориться между собой, поэтому было решено, что мы соберем столько воинов, сколько сможем, укомплектуем как можно больше кораблей зоданганскими пленниками и отправимся в Гелиум, не теряя времени.
   Пять часов спустя мы отплыли с крыш доков с флотом из двухсот пятидесяти линкоров, на борту которых находилось почти сто тысяч зеленых воинов, а за ними последовал флот транспортов с нашими тотами.
   Позади нас мы оставили пораженный город в свирепых и жестоких лапах примерно сорока тысяч зеленых воинов меньших орд. Они грабили, убивали и дрались между собой. В сотне мест они зажгли факел, и над городом поднялись столбы густого дыма, словно пытаясь стереть с небес ужасные зрелища внизу.
   В середине дня мы увидели алые и желтые башни Гелиума, а вскоре большой флот зоданганских линкоров поднялся из лагерей осаждающих за городом и двинулся нам навстречу.
   Знамена Гелиума были натянуты от носа до кормы каждого из наших могучих кораблей, но зоданганцам не нужен был этот знак, чтобы понять, что мы враги, потому что наши зеленые марсианские воины открыли по ним огонь, едва они оторвались от земли. Со своей сверхъестественной меткостью они обстреливали приближающийся флот залпом за залпом.
   Города-побратимы Гелиума, поняв, что мы друзья, отправили нам на помощь сотни кораблей, а затем начался первый настоящий воздушный бой, свидетелем которого я когда-либо был.
   Корабли с нашими зелеными воинами продолжали кружить над соперничающими флотами Гелиума и Зоданги, поскольку их батареи были бесполезны в руках тарков, у которых нет флота и навыков морской артиллерии. Однако их огонь из стрелкового оружия был наиболее эффективным, и на окончательный исход боя сильно повлияло, если не полностью, их присутствие.
   Сначала обе силы кружили на одной высоте, обрушивая друг на друга залп за залпом. Вскоре в корпусе одного из огромных боевых кораблей из лагеря Зоданган образовалась огромная дыра; накренившись, она полностью перевернулась, маленькие фигурки ее команды ныряли, поворачиваясь и извиваясь, к земле в тысяче футов ниже; затем с тошнотворной скоростью она помчалась за ними, почти полностью зарывшись в мягкий суглинок древнего морского дна.
   В эскадре гелиумов раздался дикий крик ликования, и с удвоенной яростью они обрушились на зоданганский флот. Прекрасным маневром два корабля Гелиума заняли позицию над противником, откуда обрушили на них из своих килевых бомб целый поток разрывающихся бомб.
   Затем, один за другим, линкорам Гелиума удалось подняться над зоданганцами, и вскоре несколько осаждающих линкоров дрейфовали безнадежными обломками к высокой алой башне великого Гелиума. Несколько других попытались сбежать, но вскоре их окружили тысячи крошечных отдельных летательных аппаратов, а над каждым висел чудовищный линкор из Гелия, готовый высадить на их палубы абордажные отряды.
   Не прошло и часа с того момента, как победоносная зоданганская эскадра поднялась навстречу нам из лагеря осаждающих, битва была окончена, и оставшиеся корабли побежденных зоданганцев с призовыми экипажами направились к городам Гелиума.
   В сдаче этих могучих летательных аппаратов была чрезвычайно жалкая сторона, являвшаяся следствием векового обычая, который требовал, чтобы сигналом о капитуляции было добровольное падение на землю командира побежденного корабля. Один за другим смельчаки, высоко подняв знамёна над головами, спрыгивали с высоких носов своего могучего корабля навстречу ужасной смерти.
   Только после того, как командующий всем флотом предпринял опасный бросок, показывая тем самым сдачу остальных кораблей, бой прекратился, и бесполезная жертва храбрых людей подошла к концу.
   Теперь мы подали сигнал флагманскому кораблю флота Гелиума о приближении, и, когда он был на расстоянии слышимости, я крикнул, что у нас на борту принцесса Дея Торис и что мы хотим перевести ее на флагман, чтобы ее можно было немедленно доставить в город. .
   Когда до них дошел весь смысл моего объявления, на палубах флагманского корабля раздался громкий крик, а через мгновение знамя "Принцессы Гелиума" расцвело в сотне точек на ее верхней части. Когда другие корабли эскадры уловили смысл мелькавших для них сигналов, они подхватили дикий аплодисменты и развернули ее цвета в сияющем солнечном свете.
   Флагман устремился на нас, и когда он грациозно повернулся и коснулся нашего борта, на наши палубы вскочила дюжина офицеров. Когда их удивленные взоры упали на сотни зеленых воинов, которые теперь вышли из боевых укрытий, они остановились в ужасе, но при виде Кантоса Кана, который вышел им навстречу, они выступили вперед, столпившись вокруг него.
   Затем Дея Торис и я двинулись вперед, и у них не было глаз ни на кого, кроме нее. Она приняла их изящно, назвав каждого по имени, потому что они были людьми, пользующимися большим уважением и услугами ее деда, и она хорошо их знала.
   "Положите руки на плечо Джона Картера, - сказала она им, повернувшись ко мне, - человека, которому Гелиум обязана своей принцессой, а также своей сегодняшней победой".
   Они были очень любезны со мной и сказали много добрых и комплиментарных слов, но больше всего на них произвело впечатление то, что я заручился поддержкой свирепых тарков в своей кампании по освобождению Деи Торис и помощи Гелиуму.
   -- Вы больше должны благодарить другого человека, чем меня, -- сказал я, -- и вот он; познакомьтесь с одним из величайших солдат и государственных деятелей Барсума, Тарсом Таркасом, джеддаком Тарка".
   С той же изысканной учтивостью, которая отличала их обращение со мной, они поприветствовали великого тарка, и, к моему удивлению, он не сильно отставал от них ни в непринужденности манер, ни в придворной речи. Хотя тарки и не болтливая раса, они крайне формальны, и их манеры удивительно хорошо сочетаются с достойными и придворными манерами.
   Дея Торис поднялась на борт флагмана и очень расстроилась из-за того, что я не пошла за ней, но, как я ей объяснила, битва была выиграна лишь частично; у нас все еще были сухопутные силы осаждающих зоданганцев, и я не покину Тарс-Таркас, пока это не будет выполнено.
   Командующий военно-морскими силами Гелиума пообещал организовать атаку армий Гелия из города в сочетании с нашей наземной атакой, и поэтому корабли разделились, и Дея Торис с триумфом была доставлена ко двору своего деда, Тардоса Морса. , Джеддак Гелия.
   Вдалеке виднелась наша флотилия транспортов с тотами зеленых воинов, где они и оставались во время боя. Без причалов было бы трудно выгрузить этих животных на открытую равнину, но делать было нечего, и поэтому мы вышли на точку примерно в десяти милях от города и приступили к делу.
   Пришлось спускать животных на землю на стропах, и эта работа занимала остаток дня и половину ночи. Дважды нас атаковали отряды зоданганской кавалерии, но с небольшими потерями, однако, когда стемнело, они отступили.
   Как только последний тотат был выгружен, Тарс Таркас дал команду наступать, и мы тремя партиями подкрались к зоданганскому лагерю с севера, юга и востока.
   Примерно в миле от главного лагеря мы столкнулись с их аванпостами и, как и было условлено, восприняли это как сигнал к атаке. С дикими, свирепыми криками и среди противного визга разъяренных в битве тотов мы набросились на зоданганцев.
   Мы не застали их дремлющими, но обнаружили перед собой хорошо укрепленную линию фронта. Раз за разом нас отбрасывали, пока ближе к полудню я не начал опасаться за исход боя.
   Зоданганцы насчитывали почти миллион воинов, собравшихся от полюса к полюсу, везде, где тянулись их лентовидные водные пути, в то время как против них выступило менее ста тысяч зеленых воинов. Войска из Гелиума не прибыли, и мы не могли получить от них никаких известий.
   Ровно в полдень мы услышали интенсивную стрельбу по всей линии между зоданганцами и городами, и тогда мы поняли, что пришло столь необходимое нам подкрепление.
   Снова Тарс Таркас приказал атаковать, и еще раз могучие тоты понесли своих ужасных всадников к крепостным валам врага. В тот же миг боевой строй Гелиума нахлынул на противоположные брустверы зоданганцев, а в другой миг их раздавило, как между двумя жерновами. Они сражались благородно, но тщетно.
   Равнина перед городом превратилась в настоящую бойню, прежде чем последний Зоданган сдался, но, наконец, резня прекратилась, пленников отвели обратно в Гелиум, и мы вошли в большие городские ворота, огромная триумфальная процессия героев-победителей.
   Широкие проспекты были заполнены женщинами и детьми, среди которых были и те немногие мужчины, чьи обязанности требовали, чтобы они оставались в городе во время битвы. Нас встретили бесконечными аплодисментами и осыпали украшениями из золота, платины, серебра и драгоценных камней. Город обезумел от радости.
   Мои свирепые тарки вызывали дичайший ажиотаж и восторг. Никогда еще вооруженный отряд зеленых воинов не входил в ворота Гелиума, и то, что они пришли теперь как друзья и союзники, наполнило красных людей радостью.
   О том, что мои плохие услуги Дее Торис стали известны гелиумитам, свидетельствовало громкое выкрикивание моего имени и множество украшений, которые были привязаны ко мне и моей огромной груди, когда мы шли по аллеям ко дворцу, ибо даже Перед лицом свирепого вида Вулы народ теснился вокруг меня.
   Когда мы подошли к этой величественной груде, нас встретила группа офицеров, которые тепло приветствовали нас и попросили, чтобы Тарс Таркас и его джеды с джеддаками и джедами его диких союзников вместе со мной спешились и сопровождали их, чтобы получить от Тардоса Морса письмо. выражение благодарности за наши услуги.
   На вершине больших ступеней, ведущих к главным воротам дворца, стояла королевская свита, и когда мы достигли нижних ступеней, один из них спустился, чтобы встретить нас.
   Он был почти совершенным образцом мужественности; высокий, прямой, как стрела, великолепно мускулистый, с осанкой и осанкой правителя мужчин. Мне не нужно было говорить, что он Тардос Морс, джеддак Гелиума.
   Первым членом нашей группы, которого он встретил, был Тарс Таркас, и его первые слова навсегда скрепили новую дружбу между расами.
   "То, что Тардос Морс, - серьезно сказал он, - может встретиться с величайшим из ныне живущих воинов Барсума, - это бесценная честь, но то, что он может положить руку на плечо друга и союзника, - это гораздо большее благо".
   - Джеддак Гелиума, - ответил Тарс Таркас, - человеку из другого мира осталось научить зеленых воинов Барсума смыслу дружбы; ему мы обязаны тем, что орды тарков могут вас понять; что они могут оценить и ответить взаимностью на столь любезно выраженные чувства".
   Затем Тардос Морс поприветствовал каждого из зеленых джеддаков и джедов и сказал каждому слова дружбы и признательности.
   Подойдя ко мне, он положил обе руки мне на плечи.
   - Добро пожаловать, сын мой, - сказал он. "То, что тебе с радостью и без единого возражения дарована самая драгоценная жемчужина во всем Гелиуме, да, во всем Барсуме, является достаточным залогом моего уважения".
   Затем нас представили Морсу Каджаку, Джеду Малого Гелиума и отцу Деи Торис. Он следовал за Тардосом Морсом и казался еще более взволнованным этой встречей, чем его отец.
   Он десятки раз пытался выразить мне свою благодарность, но голос его сорвался от волнения, и он не мог говорить, и все же у него, как я узнал позже, была репутация свирепого и бесстрашного бойца, замечательная даже на воинственный Барсум. Как и весь Гелий, он боготворил свою дочь и не мог без глубокого волнения думать о том, от чего она убежала.
   ГЛАВА XXVII
   ОТ РАДОСТИ К СМЕРТИ
   В течение десяти дней орды Тарка и их диких союзников пировали и развлекались, а затем, нагруженные дорогими подарками и сопровождаемые десятью тысячами солдат Гелиума под командованием Морса Каджака, они отправились в обратный путь в свои земли. Джед меньшего Гелиума с небольшой группой дворян сопровождал их всю дорогу до Тарка, чтобы еще теснее скрепить новые узы мира и дружбы.
   Сола также сопровождала Тарса Таркаса, ее отца, который перед всеми своими вождями признал ее своей дочерью.
   Три недели спустя Морс Каджак и его офицеры в сопровождении Тарса Таркаса и Солы вернулись на линкоре, который был отправлен на Тарк, чтобы забрать их как раз к церемонии, которая объединила Дею Торис и Джона Картера.
   Девять лет я служил в советах и сражался в армиях Гелиума как принц дома Тардос Морс. Народ, казалось, никогда не уставал осыпать меня почестями, и не проходило дня, чтобы не приносили новых доказательств своей любви к моей принцессе, несравненной Дее Торис.
   В золотом инкубаторе на крыше нашего дворца лежало белоснежное яйцо. В течение почти пяти лет десять солдат Стражи джеддака постоянно стояли над ним, и не проходило и дня, когда я был в городе, чтобы мы с Деей Торис не стояли рука об руку перед нашим маленьким храмом, планируя будущее, когда хрупкий оболочка должна сломаться.
   В моей памяти ярко запечатлелась картина последней ночи, когда мы сидели и тихо говорили о странной романтике, сплетшей наши жизни, и об этом чуде, которое приближалось, чтобы увеличить наше счастье и исполнить наши надежды.
   Вдалеке мы увидели ярко-белый свет приближающегося дирижабля, но не придали особого значения столь обыденному зрелищу. Как молния, он мчался к Гелиуму, пока сама его скорость не говорила о необычном.
   Мигая сигналами, объявлявшими его перевозчиком джеддака, он кружил в нетерпении, ожидая запоздавшего патрульного катера, который должен был сопроводить его к дворцовым докам.
   Через десять минут после того, как он коснулся дворца, меня вызвало сообщение в зал совета, который, как я обнаружил, был заполнен членами этого органа.
   На возвышении трона расхаживал взад и вперед Тардос Морс с напряженным лицом. Когда все заняли свои места, он повернулся к нам.
   "Сегодня утром, - сказал он, - до нескольких правительств Барсума дошло известие, что смотритель атмосферной установки не подавал сообщений по радио в течение двух дней, и почти непрерывные обращения к нему из десятков столиц не вызвали никаких признаков ответа.
   "Послы других стран попросили нас взять дело в свои руки и поторопить помощника смотрителя на завод. Весь день его искали тысячи крейсеров, пока один из них не вернулся с его мертвым телом, которое было найдено в ямах под его домом, ужасно изуродованное каким-то убийцей.
   "Мне не нужно говорить вам, что это значит для Барсума. Потребовались бы месяцы, чтобы проникнуть в эти могучие стены, на самом деле работа уже началась, и нечего было бы опасаться, если бы двигатель насосной станции работал так, как должен, и как они работают уже сотни лет; но худшее, как мы опасаемся, уже случилось. Приборы показывают быстро снижающееся давление воздуха во всех частях Барсума - двигатель остановился".
   "Господа мои, - заключил он, - жить нам осталось в лучшем случае три дня".
   На несколько минут воцарилась абсолютная тишина, а затем встал молодой дворянин и, высоко подняв над головой обнаженный меч, обратился к Тардосу Морсу.
   "Люди Гелиума гордятся тем, что когда-либо показывали Барсуму, как должна жить нация красных людей, теперь у нас есть возможность показать им, как они должны умереть. Будем выполнять свои обязанности так, как будто впереди нас ждет еще тысяча полезных лет".
   В зале раздались аплодисменты, и, поскольку не было ничего лучше, чем рассеять страхи людей своим примером, мы отправились в путь с улыбками на лицах и печалью, терзающей наши сердца.
   Когда я вернулся в свой дворец, я обнаружил, что молва уже достигла Деи Торис, поэтому я рассказал ей все, что слышал.
   "Мы были очень счастливы, Джон Картер, - сказала она, - и я благодарна судьбе за то, что она позволила нам умереть вместе".
   Следующие два дня не принесли заметных изменений в подаче воздуха, но утром третьего дня стало трудно дышать на больших высотах крыш. Проспекты и площади Гелиума были заполнены людьми. Все дела прекратились. По большей части люди мужественно смотрели в лицо своей неотвратимой гибели. Однако кое-где мужчины и женщины уступали место тихому горю.
   К середине дня многие из более слабых начали умирать, и в течение часа жители Барсума тысячами погружались в бессознательное состояние, предшествующее смерти от удушья.
   Дея Торис, я и другие члены королевской семьи собрались в затонувшем саду во внутреннем дворе дворца. Мы разговаривали вполголоса, если вообще разговаривали, так как благоговение перед мрачной тенью смерти охватило нас. Даже Вула, казалось, почувствовал тяжесть надвигающегося бедствия, потому что прижался к Дее Торис и ко мне, жалобно скуля.
   Маленький инкубатор был доставлен с крыши нашего дворца по просьбе Деи Торис, и теперь она сидела, с тоской глядя на неизвестную маленькую жизнь, которую она теперь никогда не узнает.
   Когда стало заметно трудно дышать, Тардос Морс поднялся и сказал:
   "Давайте попрощаемся друг с другом. Дни величия Барсума прошли. Завтрашнее солнце взглянет на мертвый мир, который всю вечность должен качаться в небесах, не населённых даже воспоминаниями. Это конец".
   Он наклонился и поцеловал женщин своей семьи и положил свою сильную руку на плечи мужчин.
   Когда я печально отвернулась от него, мой взгляд упал на Дею Торис. Голова ее поникла на грудь, судя по всему, она была безжизненна. С криком я подскочил к ней и поднял ее на руки.
   Ее глаза открылись и посмотрели в мои.
   - Поцелуй меня, Джон Картер, - пробормотала она. "Я тебя люблю! Я тебя люблю! Это жестоко, что мы должны быть разлучены, кто только начал жизнь любви и счастья".
   Когда я прижал ее милые губы к своим, во мне поднялось прежнее чувство непобедимой силы и власти. Боевая кровь Вирджинии забурлила в моих жилах.
   -- Не будет, моя принцесса, -- воскликнул я. - Есть, должен быть какой-то путь, и Джон Картер, который из любви к тебе проложил себе путь через чужой мир, найдет его.
   И вместе с моими словами выползла за порог моего сознания серия из девяти давно забытых звуков. Подобно вспышке молнии во тьме, до меня дошло их полное значение - ключ к трем великим дверям атмосферного растения!
   Внезапно повернувшись к Тардос Морс, все еще прижимая свою умирающую любовь к груди, я заплакал.
   - Летчик, Джеддак! Быстрый! Прикажите своему самому быстрому летчику подняться на вершину дворца. Я еще могу спасти Барсума.
   Он не стал дожидаться вопроса, но через мгновение охранник мчался к ближайшему причалу, и, хотя воздух был разрежен и почти исчез на крыше, им удалось запустить самую быструю одноместную воздушную разведывательную машину, которую мастерство Барсума когда-либо производил.
   Поцеловав Дею Торис дюжину раз и приказав Вуле, которая должна была следовать за мной, остаться и охранять ее, я со своей прежней ловкостью и силой рванулся к высоким крепостным валам дворца, а через мгновение направился к цели. надежды всего Барсума.
   Мне пришлось лететь низко, чтобы получить достаточно воздуха для дыхания, но я взял прямой курс по старому морскому дну и поэтому должен был подняться всего на несколько футов над землей.
   Я путешествовал с ужасной скоростью, потому что моим поручением была гонка со смертью на время. Передо мной всегда висело лицо Деи Торис. Когда я обернулся, чтобы бросить последний взгляд, выходя из дворцового сада, я увидел, как она пошатнулась и упала на землю рядом с маленьким инкубатором. Что она впала в последнюю кому, которая закончится смертью, если запас воздуха останется невосполненным, я хорошо знал, и поэтому, отбросив осторожность на ветер, я выбросил за борт все, кроме двигателя и компаса, даже мои украшения, и лежа на животе вдоль палубы, держа одну руку на руле, а другой нажимая на рычаг скорости до последней отметки, я рассекал разреженный воздух умирающего Марса со скоростью метеора.
   За час до наступления темноты передо мной внезапно вырисовались огромные стены атмосферного завода, и я с тошнотворным стуком рухнул на землю перед маленькой дверцей, удерживавшей искру жизни от обитателей целой планеты.
   Возле двери большая группа людей трудилась, пробивая стену, но они едва поцарапали кремневую поверхность, и теперь большинство из них лежало в последнем сне, от которого их не мог разбудить даже воздух.
   Условия здесь казались намного хуже, чем в Гелиуме, и я вообще с трудом дышал. Несколько человек все еще были в сознании, и с одним из них я поговорил.
   "Если я смогу открыть эти двери, есть ли человек, который сможет запустить двигатели?" Я попросил.
   - Могу, - ответил он, - если ты быстро откроешь. Я могу продержаться еще несколько мгновений. Но это бесполезно, они оба мертвы, и никто больше на Барсуме не знал секрета этих ужасных замков. Три дня обезумевшие от страха люди толпились вокруг этого портала в тщетных попытках разгадать его тайну.
   У меня не было времени говорить, я становился очень слабым и с трудом вообще контролировал свой разум.
   Но с последним усилием, когда я слабо опустился на колени, я швырнул девять мыслеволн в это ужасное существо передо мной. Марсианин подполз ко мне, и, не сводя глаз с единственной панели перед нами, мы ждали в тишине смерти.
   Медленно могучая дверь отступала перед нами. Я попытался подняться и последовать за ним, но был слишком слаб.
   "После этого, - крикнул я своему спутнику, - и если вы дойдете до насосного отделения, выключите все насосы. Это единственный шанс, что Барсум должен существовать завтра!"
   С того места, где я лежал, я открыл вторую дверь, потом третью, и, увидев, как надежда Барсума слабо ползет на четвереньках через последний дверной проем, я без сознания рухнул на землю.
   ГЛАВА XXVIII
   В ПЕЩЕРЕ АРИЗОНЫ
   Было темно, когда я снова открыл глаза. Странные, жесткие одежды были на моем теле; одежда, которая потрескалась и посыпалась с меня, когда я встала и приняла сидячее положение.
   Я ощупал себя с головы до ног, и с головы до ног я был одет, хотя, когда я потерял сознание у дверного проема, я был голый. Передо мной был небольшой клочок залитого лунным светом неба, просвечивавший сквозь рваное отверстие.
   Когда мои руки скользили по моему телу, они соприкасались с карманами, и в одном из них был маленький сверток спичек, завернутый в промасленную бумагу. Я чиркнул одной из таких спичек, и ее тусклое пламя осветило нечто, похожее на огромную пещеру, в задней части которой я обнаружил странную неподвижную фигуру, сгорбившуюся над крошечной скамейкой. Подойдя к нему, я увидел, что это мертвые и мумифицированные останки маленькой старухи с длинными черными волосами, а предмет, на который он опирался, был маленькой угольной горелкой, на которой стоял круглый медный сосуд с небольшим количеством зеленоватого порошка.
   Позади нее, свисая с крыши на ремешках из сыромятной кожи и протянувшись через всю пещеру, тянулся ряд человеческих скелетов. Из ремешка, который их удерживал, другой протянулся к мертвой руке старухи; как только я коснулся шнура, скелеты качнулись в движение с шумом, похожим на шелест сухих листьев.
   Это была самая гротескная и ужасная картина, и я поспешил на свежий воздух; рад сбежать из такого ужасного места.
   Зрелище, представшее моим глазам, когда я ступил на небольшой выступ перед входом в пещеру, повергло меня в ужас.
   Моему взору предстали новое небо и новый пейзаж. Серебристые горы вдалеке, почти неподвижная луна, висящая в небе, усеянная кактусами долина подо мной не были марсианскими. Я едва мог поверить своим глазам, но правда медленно навязывалась мне: я смотрел на Аризону с того же выступа, с которого десять лет назад я с тоской смотрел на Марс.
   Спрятав голову в руках, я повернулся, сломленный и печальный, вниз по тропе из пещеры.
   Надо мной сиял красный глаз Марса, хранивший свою ужасную тайну, на расстоянии сорока восьми миллионов миль.
   Добрался ли марсианин до насосной? Вовремя ли живительный воздух достиг людей той далекой планеты, чтобы спасти их? Была ли моя Дея Торис жива или ее прекрасное тело лежало мертвым холодным рядом с крошечным золотым инкубатором в затонувшем саду внутреннего двора дворца Тардос Морс, джеддака Гелиума?
   Десять лет я ждал и молился о ответе на свои вопросы. Десять лет я ждал и молился, чтобы меня вернули в мир моей потерянной любви. Я лучше буду лежать мертвым рядом с ней, чем жить на Земле в миллионах ужасных миль от нее.
   Старая шахта, которую я нашел нетронутой, сделала меня сказочно богатым; но какое мне дело до богатства!
   Сейчас, когда я сижу сегодня вечером в своем маленьком кабинете с видом на Гудзон, прошло ровно двадцать лет с тех пор, как я впервые открыл глаза на Марс.
   Я вижу, как она сияет в небе через маленькое окошко у моего стола, и сегодня вечером она, кажется, снова зовет меня, как не звала прежде с той долгой мертвой ночи, и мне кажется, что я вижу через эту ужасную бездну пространства, красивая черноволосая женщина стоит в саду дворца, а рядом с ней маленький мальчик, который обнимает ее, когда она указывает в небо на планету Земля, а у их ног огромное и ужасное существо с золотое сердце.
   Я верю, что меня там ждут, и что-то мне подсказывает, что я скоро узнаю.
   БОГИ МАРСА, Эдгар Райс Берроуз (Часть 1)
   ПРЕДИСЛОВИЕ
   Прошло двенадцать лет с тех пор, как я положил тело моего двоюродного деда, капитана Джона Картера из Вирджинии, подальше от людских глаз в том странном мавзолее на старом кладбище в Ричмонде.
   Я часто размышлял над странными инструкциями, которые он оставил мне, относительно строительства его могущественной гробницы, и особенно о тех частях, которые предписывали положить его в открытый гроб и сделать доступным тяжелый механизм, управляющий засовами огромной двери склепа. только изнутри .
   Прошло двенадцать лет с тех пор, как я прочитал замечательную рукопись этого замечательного человека; этот человек, который не помнил детства и не мог даже смутно предположить свой возраст; который всегда был молод и тем не менее качал прадеда моего деда на коленях; этот человек, который провел десять лет на планете Марс; кто сражался за зеленых людей Барсума и сражался против них; который сражался за красных людей и против них и завоевал себе в жены вечно прекрасную Дею Торис, принцессу Гелиума, и почти десять лет был принцем дома Тардос Морс, джеддаком Гелиума.
   Прошло двенадцать лет с тех пор, как его тело было найдено на утесе перед его коттеджем с видом на Гудзон, и часто в течение этих долгих лет я задавался вопросом, действительно ли Джон Картер мертв или он снова бродит по мертвому морскому дну того умирающего моря. планета; если бы он вернулся на Барсум и обнаружил, что открыл хмурые порталы могучей атмосферной установки вовремя, чтобы спасти бесчисленные миллионы, умирающие от удушья в тот далекий день, когда он безжалостно пронесся через сорок восемь миллионов миль из космоса снова на Землю. Я задавался вопросом, нашел ли он свою черноволосую принцессу и стройного сына, которого он видел во сне, с ней в королевских садах Тардос Морс, ожидая его возвращения.
   Или он обнаружил, что опоздал, и таким образом вернулся к живой смерти в мертвом мире? Или он действительно умер, чтобы никогда не вернуться ни к своей матери-Земле, ни к своему любимому Марсу?
   Так я погрузился в бесполезные размышления одним знойным августовским вечером, когда старый Бен, мой личный слуга, вручил мне телеграмму. Разорвав его, я прочитал:
   "Встретимся завтра в отеле Raleigh Richmond.
   'ДЖОН КАРТЕР'
   Рано утром следующего дня я сел на первый поезд до Ричмонда и уже через два часа меня проводили в комнату, которую занимал Джон Картер.
   Когда я вошел, он поднялся, чтобы поприветствовать меня, его старая сердечная улыбка осветила его красивое лицо. Очевидно, он не постарел ни на минуту, но все еще оставался прямым, стройным бойцом тридцати лет. Его острые серые глаза не потускнели, и единственными морщинами на его лице были морщины железного характера и решимости, которые всегда были там с тех пор, как я впервые вспомнил его, почти тридцать пять лет назад.
   "Ну, племянник, - поприветствовал он меня, - тебе кажется, что ты видишь привидение или страдаешь от слишком большого количества джулепов дяди Бена?"
   "Джулепс, я думаю, - ответил я, - потому что чувствую себя очень хорошо; но, может быть, на меня действует только то, что ты снова видишь меня. Вы вернулись на Марс? Скажи-ка. А Дея Торис? Вы нашли ее здоровой и ожидающей вас?
   - Да, я снова был в Барсуме, и... но это длинная история, слишком длинная, чтобы рассказывать ее за то ограниченное время, которое у меня есть до того, как я должен вернуться. Я узнал секрет, племянник, и я могу пересекать непроходимую пустоту по своему желанию, приходя и уходя между бесчисленными планетами, которые я перечисляю; но мое сердце всегда в Барсуме, и пока оно там на попечении моей марсианской принцессы, я сомневаюсь, что когда-нибудь снова покину умирающий мир, которым является моя жизнь.
   "Я пришел сейчас, потому что моя привязанность к вам побудила меня увидеть вас еще раз, прежде чем вы перейдете навсегда в ту другую жизнь, которую я никогда не узнаю, и которую, хотя я умер трижды и умру снова сегодня ночью, как вы познай смерть, я так же не могу понять, как и ты.
   "Даже мудрые и таинственные терны Барсума, этот древний культ, которому на протяжении бесчисленных веков приписывают хранение тайны жизни и смерти в неприступных убежищах на здешних склонах гор Отц, так же невежественны, как и мы. Я доказал это, хотя чуть не погиб при этом; но вы прочтете все это в заметках, которые я делал в течение последних трех месяцев моего пребывания на Земле".
   Он похлопал по пухлому портфелю, лежавшему на столе у его локтя.
   - Я знаю, что вы заинтересованы и что вы верите, и я знаю, что и мир заинтересован, хотя и не поверит еще много лет; да, на многие века, так как они не могут понять. Земные люди еще не достигли уровня, когда они могут понять то, что я написал в этих заметках.
   "Дайте им то, что вы хотите от этого, то, что, по вашему мнению, не повредит им, но не обижайтесь, если они смеются над вами".
   В ту ночь я пошел с ним на кладбище. У двери своего хранилища он повернулся и пожал мне руку.
   - До свидания, племянник, - сказал он. "Возможно, я больше никогда вас не увижу, потому что сомневаюсь, что когда-нибудь смогу заставить себя бросить жену и сына, пока они живы, а срок жизни на Барсуме часто превышает тысячу лет".
   Он вошел в хранилище. Большая дверь медленно отворилась. Массивные болты со скрежетом встали на место. Замок щелкнул. С тех пор я никогда не видел капитана Джона Картера из Вирджинии.
   Но вот история его возвращения на Марс в тот другой раз, которую я почерпнул из огромной массы заметок, которые он оставил мне на столе в своем номере в отеле в Ричмонде.
   Я многое упустил; многое, о чем я не осмелился рассказать; но вы найдете рассказ о его вторых поисках Деи Торис, принцессы Гелиума, еще более примечательной, чем его первая рукопись, которую я вскоре передал неверующему миру и по которой мы следовали за сражающимся вирджинцем по дну мертвого моря под спутники Марса.
   ЕРБ
   ГЛАВА I
   ЗАВОД МУЖЧИНЫ
   Когда я стоял на утесе перед своим коттеджем в ту ясную холодную ночь в начале марта 1886 года, когда благородный Гудзон струился подо мной, как серый и безмолвный призрак мертвой реки, я снова ощутил странное, непреодолимое влияние могучий бог войны, мой возлюбленный Марс, которого десять долгих и одиноких лет я с распростертыми объятиями умолял вернуть меня к моей потерянной любви.
   С той мартовской ночи 1866 года, когда я стоял вне этой аризонской пещеры, в которой лежало мое неподвижное и безжизненное тело, окутанное подобием земной смерти, я не чувствовал непреодолимого влечения бога моей профессии.
   Протянув руки к красному глазу великой звезды, я стоял, молясь о возвращении той странной силы, которая дважды влекла меня через необъятность космоса, молясь так, как я молился тысячу ночей назад в течение долгих десяти лет, которые я провел. ждал и надеялся.
   Внезапно меня охватила тошнота, мои чувства закружились, колени подо мной подогнулись, и я рухнул головой на землю на самом краю головокружительного обрыва.
   Мгновенно мой мозг прояснился, и на пороге моей памяти пронеслась яркая картина ужасов той призрачной аризонской пещеры; снова, как в ту далекую ночь, мои мускулы отказывались подчиняться моей воле, и снова, как будто даже здесь, на берегу безмятежного Гудзона, я слышал ужасные стоны и шорох страшного существа, которое притаилось и угрожало меня из темных закоулков пещеры, я сделал такое же могучее и сверхчеловеческое усилие, чтобы разорвать узы странной анестезии, державшей меня, и снова раздался резкий щелчок, как от внезапного разрыва натянутой проволоки, и я стоял голый и свободным рядом с безжизненным существом, которое совсем недавно пульсировало теплой красной кровью Джона Картера.
   Едва оглянувшись, я снова обратил взоры к Марсу, воздел руки к его аляповатым лучам и стал ждать.
   И мне не пришлось долго ждать; Едва я успел повернуться, как с быстротой мысли бросился в ужасную пустоту передо мной. Было такое же мгновение немыслимого холода и кромешной тьмы, которое я пережил двадцать лет назад, и тогда я открыл глаза в другом мире, под обжигающими лучами жаркого солнца, бившего сквозь крохотную щель в куполе могучего лес, в котором я лежал.
   Сцена, представшая перед моими глазами, была настолько не марсианской, что мое сердце подскочило к горлу, когда меня охватил внезапный страх, что я был бесцельно заброшен на какую-то чужую планету жестокой судьбой.
   Почему бы и нет? Какой проводник был у меня в бескрайних пустошах межпланетного пространства? Какая гарантия, что меня не унесет не к какой-нибудь далекой звезде другой солнечной системы, а к Марсу?
   Я лежал на подстриженной лужайке, похожей на красную траву, а вокруг меня раскинулась роща диковинных и прекрасных деревьев, покрытых огромными великолепными цветами и наполненная блестящими безмолвными птицами. Я называю их птицами, потому что они были крылатыми, но глаз смертных никогда не останавливался на таких странных, неземных формах.
   Растительность была похожа на ту, что покрывает лужайки красных марсиан на больших водных путях, но деревья и птицы были непохожи ни на что, что я когда-либо видел на Марсе, и тогда сквозь дальние деревья я смог разглядеть это самое немарсианское из все достопримечательности - открытое море, его голубые воды мерцают под медным солнцем.
   Когда я поднялся, чтобы продолжить расследование, я пережил ту же нелепую катастрофу, что и моя первая попытка ходить в марсианских условиях. Меньшее притяжение этой меньшей планеты и пониженное давление ее сильно разреженной атмосферы оказывали столь слабое сопротивление моим земным мышцам, что обычное усилие простого акта подъема подбрасывало меня на несколько футов в воздух и швыряло лицом вниз. мягкая и блестящая трава этого странного мира.
   Это переживание, однако, придало мне несколько большую уверенность в том, что, в конце концов, я действительно могу оказаться в каком-то неведомом для меня уголке Марса, а это было весьма возможно, поскольку за десять лет моего пребывания на планете я исследовал только сравнительно крошечный участок его обширного пространства.
   Я снова встал, смеясь над своей забывчивостью, и вскоре снова овладел искусством приспосабливать свои земные сухожилия к этим изменившимся условиям.
   Медленно спускаясь по незаметному склону к морю, я не мог не отметить паркоподобный вид дерна и деревьев. Трава была так же коротко подстрижена и похожа на ковер, как на старой английской лужайке, а на самих деревьях были видны следы тщательной обрезки до одинаковой высоты примерно в пятнадцать футов от земли, так что, если бросить взгляд в любом направлении, лес казался бесцветным. появление на небольшом расстоянии обширной комнаты с высоким потолком.
   Все эти свидетельства тщательного и систематического выращивания убедили меня в том, что мне посчастливилось попасть на Марс во второй раз через владения цивилизованных людей и что, когда я найду их, мне будут оказаны любезность и защита, которые ранг принца дома Тардос Морс дал мне право.
   Деревья в лесу привлекли мое глубокое восхищение, когда я двинулся к морю. Их огромные стебли, некоторые из которых достигали сотни футов в диаметре, свидетельствовали об их огромной высоте, о которой я мог только догадываться, так как ни в какой точке я не мог проникнуть в их густую листву выше меня более чем на шестьдесят или восемьдесят футов.
   Насколько я мог видеть, стебли, ветки и веточки были такими же гладкими и отполированными, как у новейшего рояля американского производства. Древесина некоторых деревьев была черной, как черное дерево, в то время как их ближайшие соседи могли, быть может, сиять в приглушенном свете леса ясным и белым, как тончайший фарфор, или, опять же, они были лазурными, алыми, желтыми или темнейшими. пурпурный.
   И точно так же листва была такой же яркой и пестрой, как и стебли, тогда как цветы, которые густо росли на них, не могли быть описаны ни одним земным языком, и даже могли бы бросить вызов языку богов.
   Когда я приблизился к границе леса, я увидел перед собой и между рощей и открытым морем широкое пространство луга, и когда я уже собирался выйти из тени деревьев, перед моими глазами предстало зрелище, изгоняющее всякую романтику. и поэтическое размышление о красотах странного пейзажа.
   Слева от меня, насколько хватало глаз, простиралось море, передо мной лишь неясная, неясная линия указывала его дальний берег, а справа от меня могучая река, широкая, спокойная и величественная, текла между алыми берегами, чтобы впасть в реку. Тихое море передо мной.
   На небольшом расстоянии вверх по реке возвышались могучие отвесные обрывы, из самого основания которых, казалось, вытекала великая река.
   Но не эти вдохновляющие и великолепные свидетельства величия природы отвлекли мое внимание от лесных красот. Это было зрелище десятков фигур, медленно двигавшихся по лугу у берега могучей реки.
   Они были странной, гротескной формы; непохожий ни на что, что я когда-либо видел на Марсе, и все же издалека очень похожий на человека. Более крупные экземпляры, когда стояли прямо, были около десяти или двенадцати футов в высоту и имели пропорции туловища и нижних конечностей точно такие же, как у земного человека.
   Их руки, однако, были очень короткими, и с того места, где я стоял, казалось, что они сделаны по образцу хобота слона, в том смысле, что они двигались извилистыми и змеиными волнами, как будто полностью лишены костной структуры, или если бы кости были казалось, что они должны быть позвоночными по своей природе.
   Пока я наблюдал за ними из-за ствола огромного дерева, одно из существ медленно двигалось в моем направлении, занимаясь своим занятием, которое, казалось, было главным делом каждого из них и заключалось в том, чтобы проводить своими странными руками по дереву. поверхность дерна, с какой целью я не мог определить.
   Когда он приблизился ко мне совсем близко, я увидел его превосходно, и хотя позже мне предстояло лучше познакомиться с его родом, я могу сказать, что одного беглого осмотра этой ужасной пародии на природу оказалось вполне достаточно для моих желаний. если бы я был свободным агентом. Самый быстрый летчик гелиуметического флота не смог бы достаточно быстро унести меня далеко от этого отвратительного существа.
   Его безволосое тело было странного и омерзительного синего цвета, если не считать широкой белой полосы, окружавшей его выступающий единственный глаз: глаз, который был полностью белым - зрачок, радужная оболочка и шар.
   Его нос представлял собой рваную, воспаленную круглую дыру в центре пустого лица; дыра, более всего похожая на свежую пулевую рану, которая еще не начала кровоточить.
   Под этим отвратительным отверстием лицо было совершенно пустым до подбородка, потому что у существа не было рта, который я мог обнаружить.
   Голова, за исключением лица, была покрыта спутанной массой угольно-черных волос длиной около восьми или десяти дюймов. Каждый волос был размером с крупного морского червя, и когда существо двигало мускулами своего черепа, этот ужасный головной убор, казалось, корчился, извивался и ползал по устрашающему лицу, как будто каждый отдельный волосок действительно был наделен независимой жизнью.
   Тело и ноги были настолько симметричны человеческим, насколько могла их сотворить природа, и ступни тоже были человеческими по форме, но чудовищных размеров. От пятки до пят они были целых три фута в длину, очень плоские и очень широкие.
   Когда он подошел ко мне совсем близко, я обнаружил, что его странные движения, проводящие странными руками по поверхности дерна, были результатом его особого способа питания, заключающегося в том, чтобы срезать нежную растительность своими острыми, как бритва, когтями и сосать ее. вверх из его двух ртов, которые лежат по одному на ладони каждой руки, через его похожие на руки горла.
   В дополнение к признакам, которые я уже описал, зверь был снабжен массивным хвостом около шести футов в длину, довольно круглым в месте соединения с телом, но сужающимся к концу в плоское тонкое лезвие, которое тянулось под прямым углом. на землю.
   Однако наиболее примечательной особенностью этого самого замечательного существа были две его крошечные копии, каждая около шести дюймов в длину, которые свисали по обе стороны от его подмышек. Они были подвешены на маленьком стебле, который, казалось, рос прямо от макушки их головы до того места, где он соединял их с телом взрослого человека.
   Были ли они молодыми или просто частями сложного существа, я не знал.
   Пока я внимательно разглядывал это странное чудовище, остатки стада кормились довольно близко ко мне, и теперь я увидел, что, хотя у многих свисали меньшие экземпляры, не все были оснащены таким образом, и я также заметил, что маленькие особи различались по своему характеру. размером от того, что казалось крошечным нераспустившимся бутоном диаметром в дюйм, через различные стадии развития до полноценного и совершенно сформированного существа от десяти до двенадцати дюймов в длину.
   Вместе со стадом кормилось много маленьких человечков, немногим крупнее тех, что остались привязанными к своим родителям, и от детенышей такого размера стадо превратилось в огромных взрослых особей.
   Какими бы устрашающими они ни были, я не знал, бояться их или нет, потому что они, казалось, не были особенно хорошо оснащены для боя, и я был готов выйти из своего укрытия и открыться им. обратите внимание на то, как подействовал на них вид человека, когда моя опрометчивая решимость была, к счастью для меня, подавлена в зародыше странным пронзительным воплем, который, казалось, исходил со стороны утесов справа от меня.
   Нагим и безоружным, каким бы я ни был, мой конец был бы скорым и ужасным от рук этих жестоких существ, если бы я успел привести свою решимость в исполнение, но в момент крика каждый член стада обернулся. направление, откуда, казалось, исходил звук, и в то же мгновение каждый конкретный змееподобный волос на их головах поднялся жестко перпендикулярно, как если бы каждый из них был разумным организмом, ищущим или прислушивающимся к источнику или смыслу вопля. И действительно, последнее оказалось правдой, ибо этот странный нарост на черепах людей-растений Барсума представляет собой тысячу ушей этих отвратительных существ, последний остаток странной расы, которая произошла от первоначального Древа Жизни.
   Мгновенно все взгляды обратились на одного члена стада, крупного парня, который, очевидно, был вождем. Странный мурлыкающий звук вырвался изо рта на ладони одной из его рук, и в то же время он быстро двинулся к обрыву, сопровождаемый всем стадом.
   Их скорость и способ передвижения были поразительны: они совершали большие прыжки на двадцать или тридцать футов, как кенгуру.
   Они быстро исчезали, когда мне пришло в голову следовать за ними, и поэтому, отбросив осторожность на ветер, я прыгнул по лугу вслед за ними прыжками и скачками, даже более невероятными, чем их собственные, потому что мускулы атлетического земного человека производят замечательные результаты, когда противопоставлены меньшей гравитации и атмосферному давлению Марса.
   Их путь вел прямо к очевидному истоку реки у подножия утесов, и когда я приблизился к этому месту, я обнаружил луг, усеянный огромными валунами, которые, очевидно, разрушительное воздействие времени сдвинуло с высоких утесов наверху.
   По этой причине я подошел довольно близко к причине беспокойства, прежде чем сцена прервалась перед моим испуганным взглядом. Взобравшись на большой валун, я увидел стадо людей-растений, окружавших небольшую группу из пяти или шести зеленых мужчин и женщин Барсума.
   В том, что я действительно был на Марсе, у меня теперь не было никаких сомнений, потому что здесь были члены диких орд, населяющих дно мертвых морей и покинутые города этой умирающей планеты.
   Здесь были великие мужчины, возвышающиеся во всем величии своей внушительной высоты; вот блестящие белые клыки, торчащие из их массивных нижних челюстей почти до середины лба, посаженные сбоку выпученные глаза, которыми они могут смотреть вперед, назад или в любую сторону, не поворачивая головы, вот странные усики - как уши, поднимающиеся из верхней части лба; и дополнительная пара рук, простирающихся посередине между плечами и бедрами.
   Даже без блестящей зеленой шкуры и металлических украшений, обозначающих племена, к которым они принадлежали, я бы сразу узнал их такими, какие они есть, ибо где еще во всей вселенной есть подобные им копии?
   В отряде было двое мужчин и четыре женщины, и их украшения указывали на то, что они принадлежат к разным ордам; , за исключением того единственного исторического случая, когда великий Тарс Таркас из Тарка собрал сто пятьдесят тысяч зеленых воинов из нескольких орд, чтобы двинуться на обреченный город Зоданга, чтобы спасти Дею Торис, принцессу Гелиума, из когтей Тан Косиса. Я видел зеленых марсиан из разных орд, связанных не только смертельной схваткой.
   Но теперь они стояли спиной к спине, с широко раскрытыми от изумления глазами глядя на явно враждебные демонстрации общего врага.
   И мужчины, и женщины были вооружены длинными мечами и кинжалами, но огнестрельного оружия не было видно, иначе жестокие люди-растения Барсума расправились с ними.
   Вскоре предводитель людей-растений бросился на маленькую группу, и его метод атаки был столь же замечателен, сколь и эффективен, и по самой своей странности был более мощным, поскольку в науке зеленых воинов не существовало защиты для этого единственного в своем роде существа. способ нападения, подобный которому, как я вскоре понял, они были так же незнакомы, как и те чудовища, которые противостояли им.
   Человек-растение подбежал к отряду на расстояние дюжины футов, а затем прыжком поднялся, словно собираясь пройти прямо над их головами. Его мощный хвост был высоко поднят в одну сторону, и, когда он пронесся над ними, он обрушил его одним ужасающим взмахом, который сокрушил череп зеленого воина, как если бы он был яичной скорлупой.
   Остатки ужасного стада теперь быстро и с ошеломляющей быстротой кружили вокруг кучки жертв. Их невероятные прыжки и пронзительное визжащее мурлыканье их сверхъестественных ртов были хорошо рассчитаны на то, чтобы сбить с толку и напугать их добычу, так что, когда двое из них одновременно прыгнули с обеих сторон, могучий взмах этих ужасных хвостов не встретил сопротивления, и еще два зеленых Марсиане пошли на позорную смерть.
   Остался только один воин и две женщины, и казалось, что пройдет всего несколько секунд, прежде чем они тоже лягут мертвыми на алый газон.
   Но когда еще двое людей-растений бросились в атаку, воин, уже подготовленный к событиям последних нескольких минут, взмахнул своим могучим длинным мечом и нанес мчащейся громаде чистый удар, рассекший одного из людей-растений из подбородок к паху.
   Другой, однако, нанес единственный удар своим жестоким хвостом, который повалил обе раздавленные трупы самок на землю.
   Когда зеленый воин увидел, что последний из его товарищей падает, и в то же время понял, что все стадо бросается на него целиком, он смело бросился им навстречу, размахивая своим длинным мечом в ужасающей манере, которую я так часто делал. видели, как люди его вида владеют им в свирепой и почти непрерывной войне со своей собственной расой.
   Рубя и рубя направо и налево, он проложил открытую дорогу прямо сквозь наступающих людей-растений, а затем пустился в безумную гонку к лесу, под защитой которого он, очевидно, надеялся найти убежище.
   Он повернул к той части леса, которая упиралась в утесы, и таким образом безумная гонка уносила всю группу все дальше и дальше от валуна, где я спрятался.
   Когда я наблюдал за благородным сражением, которое великий воин вел против такого огромного превосходства, мое сердце переполняло восхищение им, и, действуя, как я обычно делаю, скорее импульсивно, чем после зрелого обдумывания, я мгновенно выпрыгнул из своего укрытия. скалы и быстро рванул к телам мертвых зеленых марсиан, уже сформировав четко определенный план действий.
   Полдюжины больших прыжков привели меня на место, и еще мгновение я снова видел меня в быстром преследовании отвратительных монстров, которые быстро настигали бегущего воина, но на этот раз я схватил могучий длинный меч в руке и в моем сердце была старая жажда крови воина, и красный туман плыл перед моими глазами, и я чувствовал, как мои губы откликаются на мое сердце в старой улыбке, которая всегда отмечала меня посреди радости битвы.
   Каким бы быстрым я ни был, я был не слишком быстр, потому что зеленый воин был настигнут еще до того, как он прошел половину расстояния до леса, и теперь он стоял спиной к валуну, в то время как стадо, временно приостановившееся, шипело и визжало. его.
   С их единственными глазами в центре их голов и всеми глазами, обращенными на свою добычу, они не заметили моего беззвучного приближения, так что я был на них со своим большим длинным мечом, и четверо из них были мертвы, прежде чем они поняли, что я был. среди них.
   На мгновение они отшатнулись перед моим ужасающим натиском, и в это мгновение зеленый воин оказался на высоте и, прыгнув в мою сторону, лег справа и слева от него, как я никогда не видел, кроме одного другого воина, совершая большие круговые движения. удары, которые образовали вокруг него восьмерку и которые никогда не прекращались, пока не осталось живых, чтобы противостоять ему, его острое лезвие прошло сквозь плоть, кость и металл, как если бы каждый был подобен разреженному воздуху.
   Когда мы склонялись перед бойней, высоко над нами поднялся тот пронзительный, странный крик, который я уже однажды слышал и который призывал стадо к нападению на своих жертв. Снова и снова он поднимался, но мы были слишком заняты свирепыми и могущественными созданиями вокруг нас, чтобы попытаться хотя бы глазами разыскать автора ужасных заметок.
   Огромные хвосты хлестали вокруг нас в бешеном гневе, острые когти резали наши конечности и тела, а зеленый и липкий сироп, вроде слизи раздавленной гусеницы, мазал нас с головы до ног при каждом ударе и ударе наших длинных мечей. брызги этого вещества на нас из перерезанных артерий людей-растений, по которым оно течет в своей вялой вязкости вместо крови.
   Однажды я почувствовал огромную тяжесть одного из чудовищ на моей спине, и когда острые когти вонзились в мою плоть, я испытал ужасное ощущение влажных губ, высасывающих жизненную кровь из ран, к которым еще цеплялись когти.
   Я был очень занят свирепым парнем, который пытался добраться до моего горла спереди, в то время как еще двое, по одному с каждой стороны, злобно хлестали меня своими хвостами.
   Зелёный воин изо всех сил старался устоять, и я чувствовал, что неравная схватка продлится лишь мгновение, когда огромный парень обнаружил моё бедственное положение и, оторвавшись от тех, кто окружал его, сгреб нападавшего с моей спины. одним взмахом клинка, и, таким образом, я испытал облегчение с остальными.
   Оказавшись вместе, мы стояли почти спиной к спине у большого валуна, и таким образом существа не могли парить над нами, чтобы нанести свои смертельные удары, и, поскольку мы легко могли противостоять им, пока они оставались на земле, мы добились больших успехов в расправляясь с тем, что от них осталось, когда наше внимание снова привлек пронзительный вой звонящего над нашими головами.
   На этот раз я взглянул вверх, и высоко над нами, на маленьком естественном балкончике на склоне утеса, стояла странная фигура человека, пронзительно пронзительно выкрикивающего сигнал и махнувшего рукой в направлении устья реки, как бы маня к себе. кому-то там, а другой указывал и жестикулировал в нашу сторону.
   Одного взгляда в ту сторону, куда он смотрел, было достаточно, чтобы уведомить меня о его намерениях и в то же время наполнить меня ужасом страшного предчувствия, ибо, струясь со всех сторон через луг, из леса, и с дальней равнины за рекой я мог видеть сходящиеся к нам сотни различных линий дико прыгающих существ, с которыми мы сейчас сталкивались, и с ними каких-то странных новых чудовищ, которые бежали с большой скоростью, теперь выпрямившись. а теперь на четвереньках.
   - Это будет великая смерть, - сказал я своему спутнику. "Смотреть!"
   Бросив быстрый взгляд в указанном мной направлении, он улыбнулся.
   "По крайней мере, мы можем умереть в бою, как и положено великим воинам, Джон Картер", - ответил он.
   Мы только что закончили с последним из наших непосредственных противников, когда он говорил, и я обернулся в изумлении, услышав свое имя.
   И там перед моими изумленными глазами я увидел величайшего из зеленых людей Барсума; их самый проницательный государственный деятель, их самый могущественный генерал, мой великий и хороший друг, Тарс Таркас, джеддак Тарка.
   ГЛАВА II
   ЛЕСНАЯ БИТВА
   Тарс Таркас и я не нашли времени для обмена опытом, поскольку мы стояли перед огромным валуном, окруженным трупами наших гротескных нападавших, потому что со всех сторон по широкой долине хлынул идеальный поток ужасающих существ в ответ на странное зов странной фигуры высоко над нами.
   - Пошли, - воскликнул Тарс Таркас, - мы должны добраться до утесов. В этом заключается наша единственная надежда хотя бы на временное спасение; там мы можем найти пещеру или узкий выступ, который двое могут вечно защищать от этой пестрой, безоружной орды".
   Вместе мы мчались по алой лужайке, я рассчитывал скорость, чтобы не опередить своего более медленного товарища. У нас было около трехсот ярдов, чтобы пройти между нашим валуном и скалами, а затем найти подходящее укрытие, чтобы противостоять ужасным тварям, преследовавшим нас.
   Они быстро пересматривали нас, когда Тарс Таркас крикнул мне, чтобы я поспешил вперед и нашел, если возможно, убежище, которое мы искали. Предложение было хорошим, так как таким образом мы могли бы сэкономить много драгоценных минут, и, бросив на это усилие каждую унцию своих земных мышц, я преодолевал оставшееся расстояние между собой и скалами огромными прыжками и скачками, которые ставили меня в тупик. их база в одно мгновение.
   Скалы поднимались перпендикулярно прямо из почти ровной травы долины. Здесь не было скопления упавших обломков, образующих более или менее грубый подъем к ним, как это бывает почти со всеми другими утесами, которые я когда-либо видел. Разбросанные валуны, упавшие сверху и лежавшие на дерне или частично зарытые в него, были единственным свидетельством того, что когда-либо имело место какое-либо разрушение массивной возвышающейся груды камней.
   Мой первый беглый осмотр лица утесов наполнил мое сердце предчувствиями, поскольку нигде я не мог различить, кроме места, где странный глашатай все еще стоял, выкрикивая свои пронзительные призывы, ни малейшего признака хотя бы голой ноги на высоком откосе.
   Справа от меня низ скалы терялся в густой листве леса, который обрывался у самого ее подножия, возвышаясь своей великолепной листвой на тысячу футов против сурового и неприступного соседа.
   Слева утес тянулся, по-видимому, непрерывным, пересекая начало широкой долины, теряясь в очертаниях того, что казалось грядой могучих гор, которые огибали и ограничивали долину во всех направлениях.
   Буквально в тысяче футов от меня река вырывалась, как казалось, прямо у подножия утесов, и так как в этом направлении не было ни малейшего шанса спастись, я снова обратил внимание на лес.
   Скалы возвышались надо мной на добрых пять тысяч футов. Солнце еще не светило на них, и они казались тускло-желтыми в собственной тени. Кое-где они были разорваны прожилками и пятнами темно-красного, зеленого и случайного белого кварца.
   В целом они были очень красивы, но я боюсь, что не отнесся к ним особенно благосклонно при первом моем осмотре.
   Именно тогда я был поглощен ими только как средство бегства, и поэтому, поскольку мой взгляд снова и снова быстро пробегал по их бескрайним просторам в поисках какой-нибудь щели или щели, я вдруг возненавидел их, как должен ненавидеть заключенный. жестокие и неприступные стены его темницы.
   Тарс Таркас быстро приближался ко мне, и еще быстрее шла за ним по пятам ужасная орда.
   Казалось, сейчас либо лес, либо ничего, и я как раз собирался поманить Тарс Таркаса следовать за мной в этом направлении, когда солнце миновало зенит утеса, и когда яркие лучи коснулись тусклой поверхности, оно вспыхнуло миллионами мерцающих огней. из полированного золота, огненно-красного, нежно-зеленого и мерцающего белого - более великолепного и вдохновляющего зрелища человеческий глаз никогда не видел.
   Поверхность всей скалы, как убедительно показала более поздняя проверка, была настолько усеяна прожилками и вкраплениями чистого золота, что представляла собой сплошную стену из этого драгоценного металла, за исключением тех мест, где она была нарушена обнажениями рубина, изумруда и алмазные валуны - слабое и манящее указание на огромные и невообразимые богатства, глубоко погребенные под великолепной поверхностью.
   Но что привлекло мое самое пристальное внимание в тот момент, когда солнечные лучи окрасили поверхность утеса в мерцающий цвет, так это несколько черных пятен, которые теперь отчетливо видны высоко на великолепной стене, близкой к вершине леса, и простираются, по-видимому, вниз и вниз. за ветвями.
   Почти сразу я узнал в них то, чем они были, темные проходы пещер, впадающие в твердые стены - возможные пути бегства или временное убежище, если бы мы только смогли добраться до них.
   Путь был только один, и он вел через могучие высокие деревья справа от нас. То, что я могу взобраться на них, я прекрасно знал, но Тарс Таркас, с его могучим телосложением и огромным весом, счел бы это задачей, возможно, совершенно превосходящей его мастерство или мастерство, поскольку марсиане в лучшем случае являются плохими альпинистами. На всей поверхности этой древней планеты я никогда прежде не видел холма или горы, которые превышали бы четыре тысячи футов в высоту над дном Мертвого моря, и, поскольку восхождение обычно было постепенным, почти до их вершин они представляли очень мало возможностей для практики. скалолазания. Марсиане также не воспользовались бы даже такими возможностями, которые могли бы представиться им самим, поскольку они всегда могли найти обходной путь вокруг основания любой возвышенности, и они предпочитали эти дороги и следовали им более коротким, но более трудным путям.
   Однако не было ничего другого, кроме как попытаться взобраться на деревья, прилегающие к утесу, чтобы добраться до пещер наверху.
   Тарк сразу понял возможности и трудности плана, но другого выхода не было, и поэтому мы быстро направились к ближайшим к утесу деревьям.
   Наши безжалостные преследователи были теперь близко к нам, так близко, что казалось, что джеддак Тарка не сможет добраться до леса раньше них, да и в усилиях Тарс Таркаса не было особой воли, ибо Зеленые люди Барсума не любят бегства, и никогда раньше я не видел, чтобы кто-нибудь бежал от смерти, в какой бы форме она ни предстала перед ним. Но то, что Тарс Таркас был храбрейшим из храбрых, он доказывал тысячи раз; да, десятки тысяч в бесчисленных смертных схватках с людьми и зверями. И поэтому я знал, что за его бегством стояла другая причина, а не страх смерти, поскольку он знал, что более могущественная сила, чем гордость или честь, побуждала меня бежать от этих свирепых разрушителей. В моем случае это была любовь - любовь божественной Деи Торис; и причину великой и внезапной любви тарков к жизни я не мог понять, потому что чаще они ищут смерти, чем жизни - эти странные, жестокие, лишенные любви, несчастные люди.
   В конце концов, однако, мы достигли тени леса, а прямо за нами прыгнул самый быстрый из наших преследователей - гигантский человек-растение с когтями, тянущимися, чтобы сомкнуть на нас свою кровососущую пасть.
   Он был, я бы сказал, на сто ярдов впереди своего ближайшего товарища, и поэтому я позвал Тарс Таркаса, чтобы он взобрался на большое дерево, которое коснулось поверхности утеса, пока я убивал этого парня, тем самым давая менее проворному тарку возможность добраться до него. высшие ветви должны быть на нас, прежде чем вся орда, и все следы побега будут отрезаны.
   Но я недооценил ни хитрость моего непосредственного противника, ни быстроту, с которой его товарищи преодолевали расстояние, отделявшее их от меня.
   Когда я поднял свой длинный меч, чтобы нанести существу его смертельный удар, оно остановилось в своей атаке, и когда мой меч безвредно рассекал пустой воздух, огромный хвост существа пронесся по траве с силой руки гризли и понес меня телесно с ног на землю. Мгновенно животное было на мне, но прежде чем оно успело впиться своими ужасными пастями в мою грудь и горло, я схватил обеими руками извивающиеся щупальца.
   Человек-растение был мускулистым, тяжелым и сильным, но мои земные сухожилия и большая ловкость в сочетании со смертельной удушающей хваткой, которую я имел над ним, дали бы мне, я думаю, окончательную победу, если бы у нас было время обсудить достоинства. нашего относительного мастерства непрерывно. Но когда мы напрягали и боролись вокруг дерева, на которое с бесконечным трудом взбирался Тарс Таркас, я вдруг мельком увидел через плечо моего противника огромный рой преследователей, которые теперь были прямо на меня.
   Теперь, наконец, я увидел природу других монстров, которые пришли с людьми-растениями в ответ на странный зов человека на скале. Это были самые страшные из марсианских существ - большие белые обезьяны Барсума.
   Мои прежние опыты на Марсе полностью познакомили меня с ними и их методами, и я могу сказать, что из всех страшных и ужасных, странных и гротескных обитателей этого странного мира именно белые обезьяны ближе всего познакомили меня с ощущением страха.
   Я думаю, что причина этого чувства, которое эти обезьяны вызывают во мне, заключается в их удивительном сходстве по форме с нашими земными людьми, что придает им человеческий вид, который является самым сверхъестественным в сочетании с их огромными размерами.
   Они достигают пятнадцати футов в высоту и ходят прямо на задних лапах. Как и у зеленых марсиан, у них есть промежуточный набор рук посередине между верхними и нижними конечностями. Их глаза очень близко посажены, но не выпучены, как у зеленых марсианских человечков; их уши высоко посажены, но расположены более латерально, чем у зеленых человечков, а их морда и зубы очень похожи на таковые у нашей африканской гориллы. На их головах растет огромная копна щетинистых волос.
   Именно в глаза таких, как эти, и ужасных людей-растений я взглянул над плечом моего врага, а затем могучей волной рычащей, щелкающей, кричащей, мурлыкающей ярости они захлестнули меня - и из всех звуки, которые доносились до моих ушей, когда я спускался под них, самым отвратительным для меня было ужасное мурлыканье людей-растений.
   Мгновенно десятки жестоких клыков и острых когтей вонзились в мою плоть; холодные всасывающие губы сомкнулись на моих артериях. Я изо всех сил пытался освободиться, и, несмотря на то, что эти огромные тела были отягощены, мне удалось с трудом подняться на ноги, где, все еще сжимая свой длинный меч и ослабляя его хватку до тех пор, пока я не мог использовать его как кинжал, я нанес такое опустошение среди них, что однажды я стоял на мгновение свободным.
   То, на что ушли минуты, произошло всего за несколько секунд, но за это время Тарс Таркас увидел мое бедственное положение и упал с нижних ветвей, до которых он добрался с таким бесконечным трудом, антагонистов от меня великий Тарк прыгнул на мою сторону, и мы снова сразились, спина к спине, как мы делали это сотни раз прежде.
   Снова и снова свирепые обезьяны приближались к нам, и снова и снова мы отбивали их своими мечами. Огромные хвосты людей-растений хлестали вокруг нас с огромной силой, когда они бросались с разных направлений или прыгали с ловкостью борзых над нашими головами; но каждая атака встречала сверкающее лезвие в руках меча, которое в течение двадцати лет считалось лучшим, что когда-либо знал Марс; ибо Тарс Таркас и Джон Картер были именами, которые воины мира воинов любили произносить больше всего.
   Но даже два лучших меча в мире бойцов не могут навсегда помочь против подавляющего числа свирепых и диких зверей, которые не знают, что такое поражение, пока холодная сталь не научит их сердца больше не биться, и так, шаг за шагом, мы были заставили вернуться. Наконец мы встали у гигантского дерева, которое выбрали для восхождения, а затем, когда атака за атакой обрушивала на нас свою тяжесть, мы отступали снова и снова, пока не оказались на полпути вокруг огромного основания горы. колоссальный багажник.
   Тарс Таркас шел впереди, и вдруг я услышал от него тихий возглас ликования.
   "Здесь есть убежище по крайней мере для одного, Джон Картер", - сказал он, и, взглянув вниз, я увидел отверстие в основании дерева около трех футов в диаметре.
   - С тобой, Тарс Таркас, - крикнул я, но он не пошел; говоря, что его телосложение слишком велико для маленького отверстия, в то время как я мог бы легко проскользнуть.
   "Мы оба умрем, если останемся без него, Джон Картер; вот небольшой шанс для одного из нас. Возьми его, и ты можешь жить, чтобы отомстить за меня, мне бесполезно пытаться пролезть в такую маленькую щель, когда эта орда демонов окружает нас со всех сторон.
   - Тогда мы умрем вместе, Тарс Таркас, - ответил я, - потому что я не пойду первым. Позвольте мне защищать проход, пока вы входите, тогда мой меньший рост позволит мне проскользнуть с вами, прежде чем они смогут помешать.
   Мы по-прежнему яростно сражались, разговаривая отрывистыми фразами, пронзенными жестокими порезами и уколами нашего кишащего врага.
   В конце концов он уступил, так как это казалось единственным способом спасти любого из нас от постоянно растущего числа нападавших, которые все еще роились на нас со всех сторон по широкой долине.
   - Это всегда было твоей привычкой, Джон Картер, думать о своей жизни в последнюю очередь, - сказал он. - Но еще больше твой способ распоряжаться жизнями и действиями других, даже величайших из джеддаков, правящих на Барсуме.
   На его жестоком, суровом лице была мрачная улыбка, когда он, величайший джеддак из всех, повернулся, чтобы повиноваться велениям существа из другого мира - человека, чей рост был меньше, чем половина его собственного.
   "Если ты потерпишь неудачу, Джон Картер, - сказал он, - знай, что жестокий и бессердечный тарк, которого ты научил дружбе, придет умереть рядом с тобой".
   "Как пожелаете, друг мой, - ответил я. - А теперь быстро, головой вперед, пока я прикрою ваше отступление.
   Он немного замялся при этом слове, потому что никогда прежде за всю свою жизнь, полную постоянных раздоров, он не поворачивался спиной ни к чему, кроме как к мертвому или побежденному врагу.
   "Поторопитесь, Тарс Таркас, - настаивал я, - или мы оба потерпим бесполезное поражение; Я не могу держать их вечно в одиночестве.
   Когда он упал на землю, чтобы пробиться к дереву, вся стая отвратительных дьяволов с воем бросилась на меня. Вправо и влево летал мой мерцающий клинок, то зеленый от липкого сока человека-растения, то красный от малиновой крови большой белой обезьяны; но всегда перелетая от одного противника к другому, колеблясь лишь доли секунды, чтобы испить жизненную кровь в центре какого-нибудь дикого сердца.
   И поэтому я сражался так, как никогда раньше не сражался, с такими ужасающими противниками, что я даже сейчас не могу понять, что человеческие мускулы могли выдержать этот ужасный натиск, этот ужасный вес несущихся тонн свирепой, сражающейся плоти.
   В страхе, что мы ускользнем от них, существа удвоили свои усилия, чтобы стащить меня вниз, и, хотя земля вокруг меня была усеяна их мертвыми и умирающими товарищами, им, наконец, удалось сокрушить меня, и я провалился под них. второй раз за день и снова почувствовал эти ужасные сосущие губы на своей плоти.
   Но не успел я упасть, как сильные руки схватили меня за лодыжки, и еще через секунду меня втянуло в укрытие внутренней части дерева. На мгновение это было похоже на перетягивание каната между Тарс Таркасом и огромным человеком-растением, который цепко цеплялся за мою грудь, но вскоре я подвел под него острие своего длинного меча и могучим выпадом пронзил его внутренности.
   Израненный и истекающий кровью от множества жестоких ран, я лежал, тяжело дыша, на земле в дупле дерева, а Тарс Таркас защищал проход от разъяренной толпы снаружи.
   В течение часа они выли вокруг дерева, но после нескольких попыток добраться до нас они ограничили свои усилия ужасающими визгами и воплями, ужасным рычанием больших белых обезьян и устрашающим и неописуемым мурлыканьем людей-растений.
   В конце концов все, кроме двадцати человек, которые, по-видимому, были оставлены, чтобы предотвратить наш побег, покинули нас, и наше приключение, казалось, было обречено закончиться осадой, единственным исходом которой могла быть наша смерть от голода; ибо даже если бы мы смогли выскользнуть после наступления темноты, куда в этой неизвестной и враждебной долине мы могли бы надеяться повернуть наши шаги к возможному бегству?
   Когда атаки наших врагов прекратились и наши глаза привыкли к полумраку внутри нашего странного убежища, я воспользовался возможностью, чтобы исследовать наше убежище.
   Дерево было дуплом около пятидесяти футов в диаметре, и по его плоскому твердому полу я понял, что до нас оно часто использовалось в качестве жилища для других. Когда я поднял глаза к его крыше, чтобы отметить высоту, я увидел высоко над собой слабый отблеск света.
   Сверху было отверстие. Если бы мы только могли добраться до него, мы все еще могли бы надеяться укрыться в скальных пещерах. Мои глаза уже привыкли к приглушенному свету внутри пещеры, и, продолжая свое исследование, я вскоре наткнулся на грубую лестницу на дальнем конце пещеры.
   Я быстро установил его, только чтобы обнаружить, что он соединяется наверху с нижней частью серии горизонтальных деревянных брусков, которые охватывают теперь уже узкую и похожую на вал внутреннюю часть ствола дерева. Эти прутья были установлены одна над другой на расстоянии трех футов друг от друга и образовывали идеальную лестницу настолько высоко надо мной, насколько я мог видеть.
   Снова опустившись на пол, я подробно рассказал о своем открытии Тарс Таркасу, который предложил мне исследовать наверху как можно дальше в безопасности, пока он будет охранять вход от возможного нападения.
   Когда я поспешил наверх, чтобы осмотреть странную шахту, я обнаружил, что лестница из горизонтальных перекладин всегда поднималась надо мной настолько высоко, насколько мог достать мой взгляд, и по мере того, как я поднимался, свет сверху становился все ярче и ярче.
   Полных пятьсот футов я продолжал подниматься, пока, наконец, не достиг отверстия в стволе, куда проникал свет. Он был примерно того же диаметра, что и вход у подножия дерева, и открывался прямо на большую плоскую ветку, сильно изношенная поверхность которой свидетельствовала о том, что она долгое время использовалась в качестве прохода для какого-то существа к этой замечательной шахте и обратно. .
   Я не рискнул выйти на ветку из опасения, что меня могут обнаружить и отрезать наше отступление в этом направлении; но вместо этого поспешил вернуться в Тарс Таркас.
   Вскоре я добрался до него, и теперь мы оба поднимались по длинной лестнице к отверстию наверху.
   Тарс Таркас пошел впереди, и когда я достиг первой из перекладин, я поднял за собой лестницу, и, передав ее ему, он отнес ее на сто футов выше, где надежно втиснул ее между одной из перекладин и сторону вала. Подобным же образом я сместил нижние брусья, проходя мимо них, так что вскоре мы лишили внутреннюю часть дерева всех возможных средств подъема на расстояние в сотню футов от основания; тем самым исключая возможное преследование и атаку с тыла.
   Как мы узнали позже, эта предосторожность спасла нас от ужасного затруднительного положения и в конечном итоге стала средством нашего спасения.
   Когда мы достигли прохода наверху, Тарс-Таркас отошел в сторону, чтобы я мог вырубиться и исследовать, так как благодаря своему меньшему весу и большей ловкости я лучше подходил для опасного движения по этой головокружительной, висячей тропе.
   Ветвь, на котором я оказался, поднималась под небольшим углом к утесу, и, следуя за ним, я обнаружил, что он заканчивается в нескольких футах над узким уступом, выступавшим из скалы у входа в узкую пещеру.
   Когда я приблизился к чуть более тонкому концу ветки, она согнулась под моим весом, пока, когда я опасно балансировал на ее внешнем кончике, она не закачалась на уровне выступа на расстоянии пары футов.
   В пятистах футах подо мной лежал яркий алый ковер долины; почти на пять тысяч футов возвышался могучий, сверкающий лик великолепных утесов.
   Пещера, с которой я столкнулся, не была одной из тех, что я видел с земли, и лежала намного выше, возможно, на тысячу футов. Но, насколько я мог знать, для наших целей он был так же хорош, как и другой, и поэтому я вернулся к дереву в Тарс-Таркас.
   Вместе мы пробирались по извилистой тропинке, но когда достигли конца ветки, то обнаружили, что наш общий вес так давит на конечность, что вход в пещеру оказался слишком высоко над нами, чтобы до него можно было добраться.
   В конце концов мы договорились, что Тарс Таркас должен вернуться по ветке, оставив мне свою самую длинную кожаную сбрую, и что, когда ветка поднимется на высоту, позволяющую мне войти в пещеру, я должен сделать это, и на Тарс Таркасе Вернувшись, я мог опустить ремень и вытащить его на уступ.
   Мы сделали это без происшествий и вскоре оказались вместе на краю головокружительного маленького балкона, с которого открывался великолепный вид на долину, раскинувшуюся под нами.
   Насколько хватало глаз, великолепный лес и алый дёрн окаймляли безмолвное море, а над всем возвышались сверкающие чудовищные скалы-хранители. Когда-то нам казалось, что мы различили сверкающий на солнце позолоченный минарет среди покачивающихся верхушек далеких деревьев, но вскоре мы отказались от этой мысли, полагая, что это всего лишь галлюцинация, порожденная нашим великим желанием обнаружить пристанища цивилизованных людей в это красивое, но неприступное место.
   Под нами, на берегу реки, большие белые обезьяны пожирали последние остатки бывших товарищей Тарс Таркаса, в то время как огромные стада людей-растений паслись все расширяющимися кругами вокруг дерна, который они тщательно подстригали, как самую гладкую лужайку.
   Зная, что нападение с дерева теперь маловероятно, мы решили исследовать пещеру, которая, как мы имели все основания полагать, была не чем иным, как продолжением уже пройденного нами пути, ведущим боги ведает куда, но совершенно очевидно прочь от этой долины. мрачной ярости.
   По мере нашего продвижения мы обнаружили хорошо спланированный туннель, прорубленный в твердом утесе. Его стены возвышались примерно на двадцать футов над полом, ширина которого составляла около пяти футов. Крыша была арочной. У нас не было возможности зажечь свет, и поэтому мы медленно брели ощупью в постоянно сгущавшуюся тьму, Тарс Таркас держался за одну стену, а я ощупывал другую, пока, чтобы не допустить, чтобы мы блуждали по расходящимся ветвям и не разделились или не разошлись. потерявшись в каком-то запутанном и запутанном лабиринте, мы взялись за руки.
   Насколько далеко мы таким образом прошли туннель, я не знаю, но вскоре мы подошли к препятствию, которое заблокировало наше дальнейшее продвижение. Это больше походило на перегородку, чем на внезапное окончание пещеры, потому что было сделано не из материала утеса, а из чего-то, что на ощупь напоминало очень твердое дерево.
   Я молча ощупал его поверхность руками и вскоре был вознагражден ощущением кнопки, которая так же обычно обозначает дверь на Марсе, как и дверная ручка на Земле.
   Слегка надавив на нее, я с удовлетворением почувствовал, как дверь медленно открылась передо мной, и через мгновение мы заглянули в тускло освещенную комнату, которая, насколько мы могли видеть, была свободна.
   Без дальнейших церемоний я широко распахнул дверь и в сопровождении огромного тарка вошел в комнату. Когда мы постояли некоторое время в молчании, оглядывая комнату, легкий шум позади заставил меня быстро обернуться, когда, к моему удивлению, я увидел, как дверь с резким щелчком закрылась, как будто невидимой рукой.
   Мгновенно я бросился к нему, чтобы снова открыть его, потому что что-то в сверхъестественном движении существа и в напряженной и почти осязаемой тишине комнаты, казалось, предвещало затаившееся зло, скрытое в этой скальной комнате в недрах Золотого Скалы.
   Мои пальцы тщетно царапали упорный портал, а глаза тщетно искали дубликат кнопки, которая дала нам вход.
   И тогда из невидимых уст раздался жестокий и насмешливый раскат смеха по пустынному месту.
   ГЛАВА II я
   КОМНАТА ЗАГАДОК
   Несколько мгновений после того, как этот ужасный смех перестал эхом разноситься по каменной комнате, Тарс Таркас и я стояли в напряженной и выжидательной тишине. Но ни один звук не нарушал тишину, и в пределах нашего зрения ничего не двигалось.
   Наконец Тарс Таркас тихонько рассмеялся в манере своего странного вида в присутствии чего-то ужасного или ужасающего. Это не истерический смех, а скорее искреннее выражение удовольствия, которое они получают от вещей, вызывающих у земных людей отвращение или слезы.
   Снова и снова я видел, как они катались по земле в безумных приступах неудержимого веселья, наблюдая за предсмертными муками женщин и маленьких детей под пытками этого адского зеленого марсианского праздника - Великих игр.
   Я взглянул на тарка с улыбкой на губах, ибо, по правде говоря, улыбающееся лицо было нужнее, чем дрожащий подбородок.
   - Что вы обо всем этом думаете? Я попросил. - Где, черт возьми, мы?
   Он посмотрел на меня с удивлением.
   "Где мы?" - повторил он. - Ты говоришь мне, Джон Картер, что не знаешь, где ты?
   "То, что я нахожусь на Барсуме, - это все, что я могу предположить, и если бы не вы и большие белые обезьяны, я бы даже не догадался об этом, потому что зрелище, которое я видел сегодня, так же не похоже на вещи моего любимого Барсума, каким я его знал. десять долгих лет назад, поскольку они не похожи на мир моего рождения.
   - Нет, Тарс Таркас, я не знаю, где мы.
   "Где вы были с тех пор, как много лет назад открыли могучие порталы атмосферного завода, после того, как умер хранитель и остановились двигатели, и весь Барсум умирал, что еще не умер, от удушья? Ваше тело так и не было найдено, хотя мужчины всего мира искали его годами, хотя джеддак Гелиума и его внучка, ваша принцесса, предлагали такие баснословные награды, что к поискам присоединились даже принцы королевской крови.
   "Когда все попытки найти тебя потерпели неудачу, можно было сделать только один вывод: ты совершил долгое, последнее паломничество вниз по таинственной реке Исс, чтобы ждать в долине Дор на берегу Затерянного моря Коруса. прекрасная Дея Торис, ваша принцесса.
   - Почему ты ушел, никто не мог догадаться, ведь твоя принцесса была еще жива...
   - Слава богу, - прервал я его. - Я не осмелился спросить тебя, потому что боялся, что опоздал, чтобы спасти ее - она была очень подавлена, когда я оставил ее в королевских садах Тардос Морс той давно ушедшей ночью; настолько низко, что я едва надеялся даже тогда добраться до атмосферного растения, прежде чем ее дорогой дух сбежал от меня навсегда. И она еще жива?
   - Она жива, Джон Картер.
   - Ты не сказал мне, где мы, - напомнил я ему.
   - Мы там, где я ожидал найти тебя, Джон Картер, и еще одного. Много лет назад вы слышали историю о женщине, которая научила меня тому, что зеленые марсиане воспитывают ненавидеть, женщине, которая научила меня любить. Вы знаете жестокие пытки и ужасную смерть, которую принесла ей любовь от руки чудовища, Тала Хаджуса.
   "Она, - подумал я, - ждала меня у Затерянного Моря Коруса.
   - Ты знаешь, что человеку из другого мира, самому себе, Джону Картеру, пришлось научить этого жестокого Тарка, что такое дружба; и ты, думал я, тоже бродишь по беззаботной долине Дор.
   Таковы были двое, которых я больше всего желал в конце долгого паломничества, которое мне предстоит когда-нибудь совершить, и так как прошло время, которое, как надеялась Дея Торис, могло снова привести вас к ней, ибо она всегда пыталась верить что вы лишь временно вернулись на свою планету, я, наконец, дал волю своему великому стремлению и месяцу с тех пор, как я отправился в путешествие, конец которого вы сегодня видели. Теперь ты понимаешь, где ты, Джон Картер?
   - И это была река Исс, впадающая в Затерянное море Коруса в долине Дор? Я попросил.
   "Это долина любви, мира и покоя, куда каждый барсумец с незапамятных времен стремился совершить паломничество в конце своей жизни, полной ненависти, раздора и кровопролития", - ответил он. "Это, Джон Картер, рай".
   Его тон был холодным и ироничным; его горечь, но отражающая ужасное разочарование, которое он пережил. Такое ужасное разочарование, такой взрыв давних надежд и устремлений, такое искоренение вековых традиций могло бы оправдать гораздо большую демонстрацию со стороны тарков.
   Я положил руку ему на плечо.
   - Простите, - сказал я, и, похоже, мне больше нечего было сказать.
   "Подумайте, Джон Картер, о бесчисленных миллиардах барсумцев, которые с незапамятных времен совершили добровольное паломничество вниз по этой жестокой реке только для того, чтобы попасть в свирепые лапы ужасных существ, которые сегодня напали на нас.
   "Есть древняя легенда, что однажды краснокожий вернулся с берегов Затерянного моря Коруса, вернулся из долины Дор обратно через таинственную реку Исс, и легенда гласит, что он рассказал страшное богохульство против ужасных зверей, которые населяли долину дивной красоты, звери, которые набрасывались на каждого барсумца, когда он завершал свое паломничество, и пожирали его на берегу Затерянного моря, где он искал любовь, покой и счастье; но древние убили богохульника, как предписало предание, что будет убит всякий, кто вернется из лона Реки Тайны.
   "Но теперь мы знаем, что это не было богохульством, что легенда правдива и что человек рассказал только о том, что видел; но какая нам польза, Джон Картер, если даже мы убежим, нас тоже будут считать богохульниками? Мы находимся между диким тотем уверенности и безумным зитидаром фактов - мы не можем избежать ни того, ни другого".
   - Как говорят земляне, мы находимся между дьяволом и глубоким морем, Тарс Таркас, - ответил я и не мог не улыбнуться нашей дилемме.
   "Нет ничего, что мы можем сделать, кроме как принимать вещи такими, какие они есть, и, по крайней мере, иметь удовлетворение от знания, что тот, кто убьет нас, в конечном итоге будет иметь гораздо больше собственных мертвецов, чем они получат взамен. Белая обезьяна или человек-растение, зеленый барсумец или красный человек, кто бы это ни был, кто возьмет с нас последнюю дань, будет знать, что уничтожение Джона Картера, принца Дома Тардос Морс, и Тарса Таркаса, Джеддака, стоит жизней. Тарка, в то же время.
   Я не мог не рассмеяться его мрачному юмору, и он присоединился ко мне в одном из тех редких смехов настоящего удовольствия, которые были одним из атрибутов этого свирепого таркийского вождя, отличавших его от других ему подобных.
   - А насчет себя, Джон Картер, - воскликнул он наконец. -- Если вас не было здесь все эти годы, то где же вы были, и как же я застал вас здесь сегодня?
   - Я вернулся на Землю, - ответил я. "В течение десяти долгих земных лет я молился и надеялся на тот день, который снова перенесет меня на эту вашу мрачную старую планету, к которой, со всеми ее жестокими и ужасными обычаями, я испытываю узы сочувствия и любви еще больше. чем для мира, который меня породил.
   "В течение десяти лет я претерпевал живую смерть в неуверенности и сомнениях относительно того, жива ли Дея Торис, и теперь, когда впервые за все эти годы мои молитвы были услышаны и мои сомнения рассеялись, я по жестокой прихоти судьбы, брошенной в одно крошечное пятнышко всего Барсума, из которого, по-видимому, нет выхода, а если бы и было, то ценой, которая навсегда погасила бы последнюю мерцающую надежду, за которую я цепляюсь, снова увидеть мою принцессу в этом жизни - и вы видели сегодня, с какой жалкой тщетностью человек тоскует по материальному будущему.
   "Всего за полчаса до того, как я увидел, как вы сражаетесь с людьми-растениями, я стоял в лунном свете на берегу широкой реки, впадающей в восточный берег самой благословенной земли Земли. Я ответил тебе, мой друг. Ты веришь?"
   - Верю, - ответил Тарс Таркас, - хотя и не могу понять.
   Пока мы разговаривали, я осматривал комнату глазами. Он был футов двести в длину и вполовину меньше в ширину, с чем-то вроде дверного проема в центре стены прямо напротив того, через который мы вошли.
   Квартира была высечена из материала скалы, и в тусклом свете, который единственный крохотный радиевый иллюминатор в центре крыши рассеивал ее огромные размеры, в основном виднелось тусклое золото. Кое-где полированные поверхности рубина, изумруда и алмаза украшали золотые стены и потолок. Пол был из другого материала, очень твердого и стертого от длительного использования до гладкости стекла. Кроме двух дверей я не мог различить никаких признаков другого отверстия, и поскольку мы знали, что одно заперто от нас, я подошел к другому.
   Когда я протянул руку в поисках кнопки управления, этот жестокий и насмешливый смех снова раздался, на этот раз так близко от меня, что я невольно отпрянул назад, крепче сжав рукоять своего огромного меча.
   И тогда из дальнего угла большого зала глухой голос запел: "Нет надежды, нет надежды; мертвые не возвращаются, мертвые не возвращаются; и нет никакого воскресения. Не надейся, потому что надежды нет".
   Хотя наши глаза мгновенно обратились к месту, откуда, казалось, исходил голос, в поле зрения не было никого, и я должен признаться, что по моему позвоночнику пробежали холодные мурашки, а короткие волосы у основания головы застыли и встали дыбом. делают те, кто сидит на шее у гончей, когда ночью его глаза видят те сверхъестественные вещи, которые скрыты от взора человека.
   Я быстро пошел на скорбный голос, но он прекратился, прежде чем я достиг дальней стены, а затем с другого конца комнаты донесся другой голос, пронзительный и пронзительный:
   "Дураки! Дураки!" оно закричало. "Думаешь ли ты победить вечные законы жизни и смерти? Мог бы обмануть таинственную Иссус, Богиню Смерти, ее справедливых причитающихся? Разве ее могучий посланник, древний Исс, не унес вас на своей свинцовой груди по вашему собственному повелению в долину Дор?
   "Думаете ли вы, глупцы, что Иссу отдаст свое? Думаешь ли ты бежать оттуда, откуда за все бесчисленные века бежала лишь одна душа?
   "Вернись тем же путем, которым ты пришел, к милосердным пастям детей Древа Жизни или сверкающим клыкам больших белых обезьян, ибо там ждет скорое прекращение страданий; но настойчиво настаивайте на своем опрометчивом намерении пройти через лабиринты Золотых утесов гор Эц, мимо валов неприступных крепостей Святых Тернов, и на вашем пути вас настигнет Смерть в самой ужасной форме - смерть столь ужасная. что даже сами Святые Терны, зачинавшие и Жизнь, и Смерть, отводят глаза от его дьявольской жестокости и затыкают уши от отвратительных криков его жертв.
   "Вернитесь, глупцы, тем путем, которым пришли".
   И тут из другой части комнаты раздался ужасный смех.
   - Совершенно сверхъестественное, - заметил я, повернувшись к Тарс Таркасу.
   "Что нам следует сделать?" он спросил. "Мы не можем бороться с пустым воздухом; Я почти скорее вернусь и столкнусь с врагами, в чью плоть я могу ощутить укус моего клинка и знать, что дорого продаю свой труп, прежде чем сойду в то вечное забвение, которое, очевидно, является самой прекрасной и самой желанной вечностью, на которую смертный человек имеет право. Надеемся на."
   - Если, как ты говоришь, мы не можем сражаться с пустым воздухом, Тарс Таркас, - ответил я, - то, с другой стороны, пустой воздух не может бороться с нами. Я, который столкнулся и победил в свое время тысячи жилистых воинов и закаленных клинков, не будет повернут вспять ветром; и ты больше не будешь, Тарк.
   "Но невидимые голоса могут исходить от невидимых и незримых существ, которые владеют невидимыми клинками", - ответил зеленый воин.
   - Гниль, Тарс Таркас, - воскликнул я, - эти голоса исходят от существ столь же реальных, как ты или я. В их венах течет жизненная кровь, которую можно выпустить так же легко, как и нашу, и тот факт, что они остаются невидимыми для нас, является лучшим. доказательство, на мой взгляд, что они смертны; ни слишком мужественные смертные в этом. Ты думаешь, Тарс Таркас, что Джон Картер бросится бежать при первом крике трусливого врага, который не посмеет выйти на открытое пространство и столкнуться с хорошим клинком?
   Я сказал громким голосом, что не может быть никаких сомнений в том, что наши потенциальные террористы должны меня услышать, потому что я устал от этого нервного фиаско. Мне тоже пришло в голову, что все это было не чем иным, как планом загнать нас обратно в долину смерти, из которой мы сбежали, чтобы тамошние дикие твари быстро избавились от нас.
   На долгое время воцарилась тишина, затем вдруг мягкий, тихий звук позади меня заставил меня резко обернуться и увидеть огромного многоногого банта, извилисто ползущего по мне.
   Бант - свирепый хищник, бродящий по низким холмам, окружающим мертвые моря древнего Марса. Как и почти все марсианские животные, он почти безволосый, на его толстой шее лишь большая щетинистая грива.
   Его длинное гибкое тело поддерживается десятью мощными ногами, огромные челюсти снабжены, как у калота, или марсианской гончей, несколькими рядами длинных игольчатых клыков; его рот достигает кончика далеко позади его крошечных ушей, в то время как его огромные, выпуклые зеленые глаза добавляют последний штрих ужаса к его ужасному виду.
   Подкравшись ко мне, он хлестнул своим могучим хвостом по желтым бокам и, увидев, что его обнаружили, издал ужасающий рев, от которого его жертва часто замирает на мгновение в момент прыжка.
   И вот он бросился ко мне всем своим огромным телом, но его могучий голос не вызвал у меня парализующего ужаса, и он встретил холодную сталь вместо нежной плоти, которую его жестокие челюсти разинули так широко, чтобы поглотить.
   Мгновение спустя я вынул клинок из неподвижного сердца этого огромного барсумского льва и, повернувшись к Тарс Таркасу, был удивлен, увидев, что он стоит лицом к лицу с таким же чудовищем.
   Как только он прикончил своего, я, повернувшись, как будто привлеченный инстинктом моего охранительного подсознания, увидел еще одного дикого обитателя марсианских дебрей, прыгающего через комнату ко мне.
   С тех пор в течение большей части часа на нас бросались одна отвратительная тварь за другой, появляясь, по-видимому, из пустого воздуха вокруг нас.
   Тарс Таркас был удовлетворен; здесь было что-то осязаемое, что он мог резать и рубить своим огромным клинком, а я, со своей стороны, могу сказать, что это развлечение было заметным улучшением по сравнению со сверхъестественными голосами из невидимых уст.
   О том, что в наших новых врагах не было ничего сверхъестественного, хорошо свидетельствовали их вопли ярости и боли, когда они чувствовали острую сталь в своих внутренностях, и самая настоящая кровь, которая текла из их разорванных артерий, когда они умирали настоящей смертью.
   Я заметил в период этого нового преследования, что звери появлялись только тогда, когда мы поворачивались спиной; мы никогда не видели, чтобы кто-то действительно материализовался из воздуха, и я ни на мгновение не потерял свои превосходные способности к рассуждению, чтобы однажды обмануться и поверить, что звери проникли в комнату не через какой-то потайной и хорошо устроенный дверной проем.
   Среди украшений кожаной сбруи Тарс Таркаса, единственной одежды, которую носят марсиане, кроме шелковых плащей и мантий из шелка и меха для защиты от холода после наступления темноты, было маленькое зеркало размером с женскую ладонь. стекло, которое свисало между его плечами и талией на широкой спине.
   Однажды, когда он стоял и смотрел на только что павшего врага, мой взгляд случайно упал на это зеркало, и в его блестящей поверхности я увидел изображение, которое заставило меня прошептать:
   "Не двигайся, Тарс Таркас! Не шевелись ни мышцей!"
   Он не спросил, почему, но стоял, как изваяние, а мои глаза смотрели на странную вещь, которая так много значила для нас.
   То, что я увидел, было быстрым движением части стены позади меня. Он вращался на шарнирах, и вместе с ним вращалась часть пола прямо перед ним. Это было так, как если бы вы положили визитную карточку концом на серебряный доллар, который положили плашмя на стол, так что край карты точно разделил поверхность монеты пополам.
   Карта может обозначать секцию стены, которая повернулась, а серебряный доллар - секцию пола. Оба были так хорошо вписаны в смежные части пола и стены, что в тусклом свете комнаты не было заметно ни одной трещины.
   Когда поворот был наполовину завершен, обнаружилось большое животное, сидящее на корточках на той части вращающегося пола, которая находилась на противоположной стороне до того, как стена начала двигаться; когда секция остановилась, зверь оказался лицом ко мне с нашей стороны перегородки - это было очень просто.
   Но что меня больше всего заинтересовало, так это вид, который полуоборотная секция открывала через проделанное ею отверстие. Большой, хорошо освещенный зал, в котором находились несколько мужчин и женщин, прикованных к стене, а перед ними, очевидно, направляя и управляя движением потайного дверного проема, человек со злобным лицом, не такой красный, как красные люди Марс, не зеленый, как зеленые люди, а белый, как я, с огромной массой развевающихся желтых волос.
   Заключенные позади него были красными марсианами. Вместе с ними было приковано несколько свирепых зверей, вроде тех, что обратились против нас, и других, не менее свирепых.
   Когда я повернулся, чтобы встретить своего нового врага, на сердце у меня значительно полегчало.
   - Следи за стеной в конце комнаты, Тарс Таркас, - предупредил я, - через потайные дверные проемы в стене на нас спускаются звери. Я был очень близок к нему и говорил тихим шепотом, что мое знание их тайны не может быть раскрыто нашим мучителям.
   Пока мы стояли лицом к противоположному концу комнаты, на нас больше не нападали, поэтому мне было совершенно ясно, что перегородки каким-то образом пробиты, чтобы за нашими действиями можно было наблюдать извне.
   Наконец мне пришел в голову план действий, и, отступив совсем близко к Тарс Таркасу, я тихим шепотом изложил свой план, не сводя глаз со своего конца комнаты.
   Великий тарк крякнул, соглашаясь с моим предложением, когда я это сделал, и в соответствии с моим планом начал пятиться к стене, перед которой я стоял, пока я медленно продвигался вперед.
   Когда мы достигли места примерно в десяти футах от потайного дверного проема, я остановил своего спутника и, предупредив его, чтобы он оставался абсолютно неподвижным, пока я не дам заранее условленный сигнал, я быстро повернулся спиной к двери, через которую я почти мог чувствовать жгучие и злобные глаза. нашего бы палача.
   Мгновенно мои собственные глаза отыскали зеркало на спине Тарс Таркаса, а еще через секунду я внимательно наблюдал за частью стены, которая изрыгала на нас свой дикий ужас.
   Мне не пришлось долго ждать, так как вскоре золотая поверхность начала быстро двигаться. Едва это началось, как я дал сигнал Тарс Таркасу, одновременно прыгая к удаляющейся половине вращающейся двери. Таким же образом Тарк развернулся и прыгнул в отверстие, сделанное вращающейся секцией.
   Одним прыжком я полностью перенесся в соседнюю комнату и столкнулся лицом к лицу с парнем, чье жестокое лицо я уже видел раньше. Он был примерно моего роста, мускулистый и во всех деталях вылеплен точно так же, как земные люди.
   Рядом с ним висели длинный меч, короткий меч, кинжал и один из разрушительных радиевых револьверов, обычных на Марсе.
   Тот факт, что я был вооружен только длинным мечом и, следовательно, согласно законам и боевой этике, везде на Барсуме я должен был встречаться только с таким же или меньшим оружием, по-видимому, не повлиял на моральное чувство моего врага. Он выхватил свой револьвер прежде, чем я едва успел коснуться пола рядом с ним, но апперкот моей длинной шпаги выбил револьвер из его рук прежде, чем он успел выстрелить.
   Мгновенно он вытащил свой длинный меч, и, таким образом, равномерно вооруженные, мы всерьез приступили к одному из самых близких сражений, в которых я когда-либо участвовал.
   Этот парень был изумительным фехтовальщиком и, очевидно, практиковался, а я до того утра не брался за рукоять меча долгих десять лет.
   Но мне не потребовалось много времени, чтобы легко перейти на боевой шаг, так что через несколько минут мужчина начал понимать, что наконец-то встретил достойного соперника.
   Его лицо побагровело от ярости, когда он обнаружил, что моя охрана неуязвима, а кровь текла из дюжины мелких ран на его лице и теле.
   - Кто ты, белый человек? - прошипел он. - То, что ты не барсумец из внешнего мира, видно по твоему цвету. И ты не из нас".
   Его последнее заявление было почти вопросом.
   "Что, если бы я был из храма Исса?" Я рискнул предположить.
   "Судьба храни!" - воскликнул он, и его лицо побледнело под кровью, почти покрывшей его.
   Я не знал, как следовать своему примеру, но тщательно отложил эту идею на будущее, если того потребуют обстоятельства. Его ответ указывал на то, что, насколько он ЗНАЛ, я мог быть из храма Исса, и в нем были люди, подобные мне, и либо этот человек боялся обитателей храма, либо он относился к их личности или их силе с таким благоговением, что дрожал. подумать о вреде и унижениях, которые он нанес одному из них.
   Но мое нынешнее дело с ним носило иной характер, чем то, что требует серьезных абстрактных рассуждений; мне нужно было вонзить свой меч ему между ребер, и мне это удалось в следующие несколько секунд, и ни на мгновение не раньше времени.
   Закованные в цепи заключенные наблюдали за боем в напряженном молчании; в комнате не было слышно ни звука, кроме лязга наших соперничающих клинков, мягкого шарканья наших босых ног и нескольких слов, которые мы прошептали друг другу сквозь стиснутые зубы, пока продолжали нашу смертельную дуэль.
   Но когда тело моего антагониста безжизненной массой опустилось на пол, одна из женщин-заключенных вырвалась предостерегающим криком.
   "Повернуть! Повернуть! За тобой!" - взвизгнула она, и когда я обернулся на первую ноту ее пронзительного крика, я оказался лицом к лицу со вторым мужчиной той же расы, что и тот, что лежал у моих ног.
   Парень украдкой выполз из темного коридора и почти напал на меня с поднятой шпагой, прежде чем я его увидел. Тарс Таркаса нигде не было видно, а потайная панель в стене, через которую я прошёл, была закрыта.
   Как бы я хотел, чтобы он был сейчас рядом со мной! Я сражался почти непрерывно в течение многих часов; Я прошел через такие испытания и приключения, которые должны истощать жизненные силы человека, и при всем этом я почти сутки не ел и не спал.
   Я был утомлен и впервые за многие годы засомневался в своей способности справиться с противником; но для этого не оставалось ничего другого, кроме как вступить в бой с моим человеком, и это было так же быстро и яростно, как и было в моих силах, ибо единственным моим спасением было сбить его с ног стремительностью моей атаки - я не мог надеяться выиграть долгое время. - затяжной бой.
   Но этот парень, очевидно, был другого мнения, потому что он отступал, и парировал, и парировал, и уклонялся, пока я почти полностью не устал от усилий, пытаясь прикончить его.
   Он был, если возможно, более искусным фехтовальщиком, чем мой предыдущий враг, и я должен признать, что он устроил мне прекрасную погоню и в конце концов едва не выставил меня жалким дураком - и мертвым в придачу.
   Я чувствовал, что становлюсь все слабее и слабее, пока, наконец, предметы не начали расплываться перед моими глазами, и я пошатывался и спотыкался больше во сне, чем в бодрствующем состоянии, и тогда он совершил свой маленький удачный ход, который едва не лишил меня жизни.
   Он развернул меня так, что я оказался перед трупом его товарища, а затем он внезапно бросил меня так, что я был вынужден отступить на него, и когда моя пятка ударилась о него, толчок моего тела отбросил меня назад через труп. человек.
   Моя голова с глухим ударом ударилась о твердую мостовую, и только этому я обязан своей жизнью, ибо она очистила мой мозг, а боль пробудила мой гнев, так что я был готов на мгновение разорвать своего врага на куски голыми руками. , и я искренне верю, что я бы попытался это сделать, если бы моя правая рука, поднимая свое тело с земли, не соприкоснулась с куском холодного металла.
   Как глаза непрофессионала, так и рука воина, когда она соприкасается с орудием его призвания, и поэтому мне не нужно было ни смотреть, ни рассуждать, чтобы знать, что револьвер мертвеца, лежащий там, где он упал, когда Я выбил его из его рук, он был в моем распоряжении.
   Парень, чья уловка сбила меня с ног, прыгнул ко мне, острие его сверкающего клинка было направлено прямо мне в сердце, и когда он подошел, с его губ сорвался жестокий и насмешливый раскат смеха, который я слышал в Тайной Комнате. .
   Так он и умер, его тонкие губы скривились в рычании его ненавистного смеха, и пуля из револьвера его мертвого товарища разорвалась в его сердце.
   Его тело, подхваченное порывом его стремительного бега, рухнуло на меня. Рукоять его меча, должно быть, ударила меня по голове, потому что от удара трупа я потерял сознание.
   ГЛАВА IV
   ТУВИЯ
   Это был звук конфликта, который снова пробудил меня к реалиям жизни. На мгновение я не мог ни определить свое окружение, ни найти звуки, которые меня разбудили. И тут из-за глухой стены, возле которой я лежал, я услышал шарканье ног, рычание мрачных зверей, лязг металлического снаряжения и тяжелое дыхание человека.
   Поднявшись на ноги, я торопливо оглядел комнату, в которой только что встретил такой теплый прием. Пленники и дикие звери отдыхали в цепях у противоположной стены, глядя на меня с разными выражениями любопытства, угрюмой ярости, удивления и надежды.
   Последняя эмоция была явно выражена на красивом и умном лице молодой рыжей марсианки, чей предостерегающий крик помог мне спасти жизнь.
   Она была совершенным типом той удивительно красивой расы, чей внешний вид идентичен более богоподобным расам земных людей, за исключением того, что эта высшая раса марсиан имеет светло-красновато-медный цвет. Так как она была совершенно без украшений, я не мог даже предположить ее положение в жизни, хотя было очевидно, что она была либо пленницей, либо рабыней в своем теперешнем окружении.
   Прошло несколько секунд, прежде чем звуки с противоположной стороны перегородки заставили мои медленно возвращающиеся способности осознать их вероятное значение, а потом я внезапно понял, что они были вызваны Тарс Таркасом в явно отчаянной борьбе. с дикими зверями или дикарями.
   С воодушевляющим криком я навалился всем своим весом на потайную дверь, но также испытал на себе и падение самих утесов. Затем я лихорадочно искал секрет вращающейся панели, но мои поиски были безрезультатны, и я уже собирался поднять свой длинный меч против угрюмого золота, когда меня окликнула молодая пленница.
   "Сохрани свой меч, о Могучий Воин, ибо он понадобится тебе больше там, где он будет полезен для какой-то цели, - не разбивай его о бессмысленный металл, который лучше поддается легчайшему прикосновению пальца того, кто знает его тайну".
   - Значит, ты знаешь, в чем секрет? Я попросил.
   "Да; отпусти меня, и я дам тебе доступ в другую комнату ужасов, если хочешь. Ключи от моих оков лежат на первом мертвом из твоих врагов. Но зачем тебе снова сталкиваться со свирепыми бантами или какой-либо другой формой разрушения, которую они выпустили в этой ужасной ловушке?
   "Потому что мой друг сражается там один", - ответил я, поспешно отыскивая и найдя ключи на трупе мертвого хранителя этой мрачной комнаты ужасов.
   На овальном кольце было много ключей, но прекрасная марсианская дева быстро выбрала тот, который открывал большой замок на ее талии, и, освободив его, поспешила к потайной панели.
   Она снова искала ключ на кольце. На этот раз тонкую игольчатую штучку, которую она вставила в почти невидимую дыру в стене. Мгновенно дверь повернулась на своей оси, и прилегающая часть пола, на которой я стоял, унесла меня в комнату, где сражался Тарс Таркас.
   Великий тарк стоял спиной к стене, а перед ним полукругом стояли полдюжины огромных монстров, ожидающих открытия. Их окровавленные головы и плечи свидетельствовали о причине их настороженности, а также о мастерстве владения мечом зеленого воина, чья блестящая шкура была таким же немым, но красноречивым свидетельством свирепости атак, которым он до сих пор сопротивлялся.
   Острые когти и жестокие клыки разорвали ногу, руку и грудь буквально в клочья. Он был так слаб от постоянного напряжения и потери крови, что, если бы не опорная стена, я сомневаюсь, что он вообще смог бы стоять прямо. Но с упорством и неукротимой отвагой своего вида он по-прежнему сражался со своими жестокими и безжалостными врагами - олицетворением древней пословицы своего племени: "Оставь тарку голову и одну руку, и он еще может победить".
   Когда он увидел, как я вошел, мрачная улыбка тронула его мрачные губы, но означала ли эта улыбка облегчение или просто забаву при виде моего собственного окровавленного и растрепанного состояния, я не знаю.
   Когда я собирался броситься в бой со своим острым длинным мечом, я почувствовал мягкую руку на своем плече и, обернувшись, обнаружил, к своему удивлению, что молодая женщина последовала за мной в комнату.
   -- Подожди, -- прошептала она, -- оставь их мне, -- и, толкая меня, двинулась, вся беззащитная и безоружная, на рычащих бантов.
   Подойдя совсем близко к ним, она произнесла одно-единственное марсианское слово тихим, но безапелляционным тоном. Словно молния, огромные звери налетели на нее, и я смотрел, как ее разорвут на куски, прежде чем я успел дотянуться до нее, но вместо этого твари подползли к ее ногам, как щенки, ожидающие заслуженной порки.
   Она снова заговорила с ними, но таким тихим тоном, что я не мог разобрать слов, а затем она направилась к противоположной стороне зала с шестью могучими монстрами, следовавшими за ней по пятам. Одного за другим она посылала их через потайную дверь в комнату за ней, и когда последние вышли из комнаты, где мы стояли с широко раскрытыми глазами, она повернулась и улыбнулась нам, а затем прошла сама, оставив нас одних.
   Какое-то время никто из нас не говорил. Тогда Тарс Таркас сказал:
   "Я слышал бой за перегородкой, через которую вы прошли, но я не боялся за вас, Джон Картер, пока не услышал револьверный выстрел. Я знал, что на всем Барсуме не было человека, который мог бы столкнуться с тобой голой сталью и живым, но выстрел лишил меня последней надежды, поскольку я знал, что ты без огнестрельного оружия. Расскажи мне об этом.
   Я сделал, как он велел, и тогда мы вместе искали потайную дверь, через которую я только что вошел в квартиру, ту, что в противоположном конце комнаты от той, через которую девушка провела своих свирепых товарищей.
   К нашему разочарованию, панель ускользнула от всех наших попыток взломать секретный замок. Мы чувствовали, что, оказавшись за его пределами, мы могли бы с небольшой надеждой на успех искать проход во внешний мир.
   Тот факт, что заключенные внутри были надежно скованы цепями, навел нас на мысль, что, несомненно, должен быть путь к спасению от ужасных существ, населявших это невыразимое место.
   Снова и снова мы переходили от одной двери к другой, от сбивающей с толку золотой панели в одном конце комнаты к ее паре в другом - столь же сбивающем с толку.
   Когда мы почти потеряли всякую надежду, одна из панелей молча повернулась к нам, и молодая женщина, уводившая бантов, снова встала рядом с нами.
   "Кто ты?" - спросила она. - И какова твоя миссия, что ты так безрассудно пытаешься сбежать из Долины Дор и выбрать смерть?
   - Я не выбирал смерти, дева, - ответил я. - Я не из Барсума и еще не совершил добровольного паломничества по реке Исс. Мой друг здесь - Джеддак из всех тарков, и хотя он еще не изъявил желания вернуться в мир живых, я забираю его с собой из живой лжи, заманившей его в это ужасное место.
   "Я из другого мира. Я Джон Картер, принц Дома Тардос Морс, джеддак Гелиума. Возможно, какой-нибудь слабый слух обо мне просочился в пределы вашего адского жилища.
   Она улыбнулась.
   "Да, - ответила она, - все, что происходит в мире, который мы оставили, здесь неизвестно. Я слышал о вас много лет назад. Терны часто задавались вопросом, куда вы улетели, поскольку вы не совершили паломничества и не могли быть найдены на лице Барсума.
   "Скажи мне, - сказал я, - а кто ты и почему заключенный, но обладающий властью над свирепыми зверями этого места, что означает фамильярность и авторитет, далеко превосходящие то, что можно ожидать от пленника или раба?"
   - Я рабыня, - ответила она. "В течение пятнадцати лет я был рабом в этом ужасном месте, и теперь, когда они устали от меня и стали бояться силы, которую дало мне знание их обычаев, я совсем недавно был приговорен к смерти".
   Она вздрогнула.
   - Какая смерть? Я попросил.
   "Святые терны едят человеческое мясо", - ответила она мне. "Но только то, что умерло под сосущими губами человека-растения - плоть, из которой была высосана оскверняющая кровь жизни. И на этот жестокий конец я был осужден. Это должно было произойти через несколько часов, если бы твое появление не помешало их планам.
   "Неужели Святые Терны почувствовали тяжесть руки Джона Картера?" Я попросил.
   "О, нет; те, кого ты низложил, - меньшие ферны; но той же жестокой и ненавистной расы. Святые терны обитают на внешних склонах этих мрачных холмов, обращенные лицом к огромному миру, из которого они собирают свои жертвы и добычу.
   "Лабиринтные проходы соединяют эти пещеры с роскошными дворцами Святых Фернов, и через них проходят для выполнения своих многочисленных обязанностей меньшие терны, полчища рабов, пленников и свирепых зверей; мрачные обитатели этого лишенного солнца мира.
   "В этой обширной сети извилистых проходов и бесчисленных комнат есть мужчины, женщины и звери, которые, рожденные в его мрачном и ужасном подземном мире, никогда не видели дневного света - и никогда не увидят.
   "Их держат, чтобы они выполняли приказы расы тернов; предоставить сразу их спорта и их средств к существованию.
   "Временами какой-нибудь несчастный пилигрим, дрейфующий по безмолвному морю с холодного Исса, ускользает от людей-растений и больших белых обезьян, охраняющих Храм Исса, и попадает в безжалостные лапы тернов; или, как мне не повезло, желанный Святым Терном, который случайно стоит на страже на балконе над рекой, где она вытекает из недр гор через золотые утесы и впадает в Затерянное Море Коруса.
   "Все, кто достигает долины Дор, по обычаю становятся законной добычей людей-растений и обезьян, а их оружие и украшения становятся достоянием фернов; но если кто-то хотя бы на несколько часов сбежит от ужасных обитателей долины, ферны могут объявить его своим. И снова Святой Терн на страже, если он увидит жертву, которую он жаждет, часто попирает права неразумных животных долины и берет свою добычу нечестными средствами, если он не может получить ее честным путем.
   "Говорят, что время от времени какая-нибудь заблуждающаяся жертва барсумского суеверия избегает когтей бесчисленных врагов, окружавших его путь, с того момента, как он выходит из подземного прохода, по которому Исс течет на тысячу миль, прежде чем войти в Долину. Дор, чтобы добраться до самых стен храма Исса; но какая судьба ожидает там того, о чем не могут догадаться даже Святые Терны, ибо те, кто прошел в этих позолоченных стенах, никогда не возвращались, чтобы раскрыть тайны, которые они хранили с незапамятных времен.
   "Храм Исса для фернов является тем, чем долина Дор представляется им народам внешнего мира; это высшая гавань мира, убежища и счастья, куда они переходят после этой жизни и где вечность вечностей проводится среди наслаждений плоти, которые больше всего нравятся этой расе умственных гигантов и моральных пигмеев".
   - Я так понимаю, храм Исса - это рай внутри рая, - сказал я. "Будем надеяться, что там оно будет отмерено фернам, как они отмерили его здесь другим".
   "Кто знает?" - пробормотала девушка.
   "Терны, насколько я понимаю из того, что вы сказали, не менее смертны, чем мы; и все же я всегда слышал, как жители Барсума отзывались о них с величайшим трепетом и благоговением, как можно было бы говорить о самих богах".
   - Терны смертны, - ответила она. "Они умирают по тем же причинам, что и вы или я: те, кто не проживает отведенный им срок жизни, тысячу лет, когда по воле обычая они могут счастливо пройти по длинному туннелю, ведущему к Иссу.
   "Предполагается, что те, кто умрет раньше, проведут остаток отведенного им времени в образе человека-растения, и именно по этой причине люди-растения почитаются фернами как священные, так как они верят, что каждое из этих отвратительных существ было бывший терн.
   - А должен ли человек-растение умереть? Я попросил.
   "Если он умрет до истечения тысячи лет со дня рождения ферна, чье бессмертие пребывает в нем, тогда душа превратится в большую белую обезьяну, но если обезьяна умрет до точного часа, который заканчивает тысячу лет, душа навеки потерянный и навеки превратившийся в остов склизких и страшных силиан, чьи извивающиеся тысячи бурлят в безмолвном море под мчащимися лунами, когда солнце заходит и странные очертания бродят по долине Дор".
   - Значит, сегодня мы отправили к силианцам несколько Святых Тернов, - смеясь, сказал Тарс Таркас.
   - И тем ужаснее будет твоя смерть, когда она придет, - сказала дева. - И придет - тебе не сбежать.
   "Один из них сбежал много веков назад, - напомнил я ей, - и то, что было сделано, может быть сделано снова".
   - Бесполезно даже пытаться, - безнадежно ответила она.
   -- Но попробуем, -- воскликнул я, -- и вы пойдете с нами, если хотите.
   "Чтобы быть преданным смерти своим народом и сделать мою память позором для моей семьи и моего народа? Принц Дома Тардос Морс должен знать лучше, чем предлагать такие вещи.
   Тарс Таркас слушал молча, но я чувствовал, как его глаза прикованы ко мне, и я знал, что он ждет моего ответа, как можно было бы слушать чтение своего приговора старшиной присяжных.
   То, что я посоветовал девушке сделать, решит и нашу судьбу, поскольку, если я склонюсь перед неизбежным указом вековых суеверий, мы все должны остаться и встретить свою судьбу в какой-то ужасной форме в этой ужасной обители ужаса и жестокости.
   - Мы имеем право бежать, если сможем, - ответил я. "Наши собственные нравственные чувства не будут оскорблены, если мы добьемся успеха, ибо мы знаем, что легендарная жизнь любви и мира в благословенной Долине Дор - это гнусный и злой обман. Мы знаем, что долина не священна; мы знаем, что Святые Терны не святы; что они - раса жестоких и бессердечных смертных, знающих о грядущей реальной жизни не больше, чем мы.
   "Это не только наше право приложить все усилия к бегству, это торжественная обязанность, от которой мы не должны уклоняться, даже если мы знаем, что наши собственные народы будут оскорблять и мучить нас, когда мы вернемся к ним.
   "Только так мы можем донести правду до тех, кто снаружи, и хотя вероятность того, что нашему повествованию поверят, я признаю, маловероятна, настолько преданы смертные своей глупой страсти к невозможным суевериям, мы действительно были бы малодушными трусами, если бы мы уклоняться от простой обязанности, которая стоит перед нами.
   "Опять же есть шанс, что с учетом показаний некоторых из нас истина наших заявлений может быть принята и, по крайней мере, будет достигнут компромисс, который приведет к отправке следственной экспедиции в это отвратительное издевательство над небесами. "
   И девушка, и зеленый воин некоторое время стояли молча, задумавшись. Именно бывший в конце концов нарушил молчание.
   "Никогда раньше я не рассматривала этот вопрос в таком свете, - сказала она. "В самом деле, я тысячу раз отдал бы свою жизнь, если бы мог спасти хотя бы одну душу от той ужасной жизни, которую я вел в этом жестоком месте. Да, вы правы, и я пойду с вами так далеко, как только сможем; но я сомневаюсь, что нам когда-нибудь удастся спастись.
   Я бросил вопросительный взгляд на тарка.
   "К воротам Исса или к подножию Коруса", - сказал зеленый воин; "К снегам на север или к снегам на юг Тарс Таркас следует туда, куда ведет Джон Картер. Я говорил."
   "Ну же, - воскликнул я, - мы должны начать, потому что мы не можем быть дальше от побега, чем сейчас находимся в сердце этой горы и в четырех стенах этой комнаты смерти".
   "Ну же, - сказала девушка, - но не обольщайтесь, что на территории тернов вы не найдете худшего места, чем это".
   Сказав это, она повернула потайную панель, отделявшую нас от квартиры, в которой я ее нашел, и мы снова вышли в присутствии других заключенных.
   Всего было десять красных марсиан, мужчин и женщин, и когда мы вкратце объяснили наш план, они решили объединиться с нами, хотя было очевидно, что с некоторыми значительными опасениями они таким образом искушали судьбу, выступая против древнего суеверия, даже несмотря на то, что каждая из них на своем жестоком опыте знала ошибочность всей ее ткани.
   Тувия, девушка, которую я освободил первой, вскоре освободила остальных. Тарс Таркас и я сняли с тел двух тернов их оружие, которое включало мечи, кинжалы и два револьвера любопытного и смертоносного типа, изготовленного красными марсианами.
   Мы раздали оружие всем нашим последователям, отдав огнестрельное оружие двум женщинам; Тувия так вооружена.
   С последним в качестве нашего проводника мы двинулись быстро, но осторожно через лабиринт проходов, пересекая большие залы, высеченные в твердом металле утеса, следуя по извилистым коридорам, поднимаясь по крутым склонам и время от времени прячась в темных нишах на звук приближающихся шагов.
   Нашей целью, как сказала Тувия, была отдаленная кладовая, где в изобилии можно было найти оружие и боеприпасы. Оттуда она должна была привести нас к вершине утесов, откуда потребуются чудесная смекалка и могучие сражения, чтобы пробиться через самое сердце крепости Святых Тернов к внешнему миру.
   "И даже тогда, о принц, - воскликнула она, - рука Святого Терна длинна. Он достигает каждого народа Барсума. Его тайные храмы спрятаны в сердце каждой общины. Куда бы мы ни пошли, если нам удастся спастись, мы обнаружим, что весть о нашем приходе опередила нас, и смерть ждет нас прежде, чем мы сможем осквернить воздух своими богохульствами".
   Мы шли примерно час без серьезных перерывов, и Тувия только что прошептала мне, что мы приближаемся к нашей первой цели, когда, войдя в большое помещение, мы наткнулись на человека, очевидно, на терна.
   Вдобавок к своим кожаным сбруям и украшенным драгоценными камнями украшениям на лбу у него был большой золотой обруч, точно в центре которого был вставлен огромный камень, точный аналог того, что я видел на груди маленького старика в атмосферный завод почти двадцать лет назад.
   Это бесценная жемчужина Барсума. Известно, что существуют только двое, и их носили как знаки отличия своего звания и положения два старика, в чьи обязанности входило управление огромными двигателями, перекачивающими искусственную атмосферу во все части Марса с огромной атмосферной установки. , секрет чьих могущественных порталов дал мне возможность спасти от немедленного исчезновения жизнь целого мира.
   Камень, который носил тот, кто противостоял нам, был примерно такого же размера, как и тот, что я видел раньше; дюйм в диаметре, я должен сказать. Он мерцал девятью различными и отчетливыми лучами; семь основных цветов нашей земной призмы и два луча, которые неизвестны на Земле, но чья чудесная красота неописуема.
   Когда терн увидел нас, его глаза сузились до двух противных щелочек.
   "Останавливаться!" воскликнул он. - Что это значит, Тувия?
   В ответ девушка подняла револьвер и выстрелила в него в упор. Без звука он опустился на землю, мертвый.
   "Зверь!" - прошипела она. "После стольких лет я наконец-то отомщен".
   Затем, когда она повернулась ко мне, очевидно, со словом объяснения на губах, ее глаза внезапно расширились, когда они остановились на мне, и с небольшим восклицанием она направилась ко мне.
   "О принц, - воскликнула она, - судьба действительно благосклонна к нам. Путь все еще труден, но через эту мерзкую вещь на полу мы еще можем завоевать внешний мир. Разве ты не замечаешь удивительного сходства между этим Святым Терном и тобой?
   Человек действительно был точно моего роста, и его глаза и черты лица не отличались от моих; но его волосы представляли собой массу развевающихся желтых прядей, как у тех двоих, которых я убил, а мои черные и коротко подстрижены.
   - А сходство? - спросил я девушку Тувию. "Ты хочешь, чтобы я со своими черными короткими волосами изображал из себя желтоволосого жреца этого адского культа?"
   Она улыбнулась и вместо ответа подошла к телу человека, которого она убила, и, встав на колени рядом с ним, сняла золотой венец со лба, а затем, к моему крайнему изумлению, сняла весь скальп с головы трупа.
   Поднявшись, она подошла ко мне и, надев желтый парик на мои черные волосы, увенчала меня золотым обручем с великолепным драгоценным камнем.
   "Теперь надень его доспехи, принц, - сказала она, - и ты сможешь пройти, где пожелаешь, в царствах тернов, ибо Сатор Трог был Святым Терном Десятого Цикла и могущественнее среди себе подобных".
   Когда я наклонился к покойнику, чтобы выполнить ее приказ, я заметил, что на его голове не росло ни одного волоса, а голова была лысой, как яйцо.
   "Они все такие с рождения", - объяснила Тувия, заметив мое удивление. "Раса, от которой они произошли, была увенчана роскошным ростом золотых волос, но на протяжении многих веков нынешняя раса была полностью лысой. Парик, однако, стал частью их одежды, и они считают его настолько важной частью, что появление на публике без него считается величайшим позором".
   Через мгновение я уже стоял в облачении Святого Терна.
   По предложению Тувии двое из освобожденных заключенных понесли тело мертвого на своих плечах вместе с нами, пока мы продолжали свой путь к кладовой, куда мы добрались без дальнейших происшествий.
   Здесь ключи, которые Тувия вынесла из глухой стены тюремного склепа, дали нам немедленный вход в камеру, и очень быстро мы были тщательно экипированы оружием и боеприпасами.
   К этому времени я так устал, что не мог идти дальше, поэтому бросился на пол, приказав Тарс Таркасу сделать то же самое и предупредив двух освобожденных заключенных, чтобы они внимательно наблюдали.
   Через мгновение я уснул.
   ГЛАВА V
   КОРИДОРЫ ПЕРИ л
   Не знаю, как долго я спал на полу в кладовой, но, должно быть, много часов.
   Меня разбудили крики тревоги, и едва мои глаза открылись, и я еще не достаточно собрался с мыслями, чтобы полностью осознать, где я нахожусь, когда раздались выстрелы, эхом отдающиеся по подземным коридорам серией оглушительное эхо.
   В одно мгновение я был на ногах. Дюжина меньших тернов встретила нас из большого дверного проема в противоположном конце кладовой, из которой мы вошли. Вокруг меня лежали тела моих товарищей, за исключением Тувии и Тарс Таркаса, которые, как и я, спали на полу и таким образом избежали первого простреливающего огня.
   Когда я поднялся на ноги, ферны опустили свои зловещие ружья, их лица были искажены смешанным огорчением, ужасом и тревогой.
   Мгновенно я оказался на высоте.
   "Что это значит?" Я плакала в тоне яростного гнева. - Сатора Трога убьют его собственные вассалы?
   "Помилуй, о Мастер Десятого Цикла!" - воскликнул один из парней, в то время как остальные двинулись к дверному проему, словно пытаясь тайком сбежать от присутствия могучего.
   - Спроси их об их миссии здесь, - прошептала Тувия у моего локтя.
   - Что вы здесь делаете, ребята? Я плакал.
   - Двое из внешнего мира находятся на свободе во владениях тернов. Мы искали их по приказу Отца Тернов. Один был белый с черными волосами, другой - огромный зеленый воин, - и тут парень бросил подозрительный взгляд на Тарс Таркаса.
   - Вот один из них, - сказала Тувия, указывая на тарка, - и если вы взглянете на этого мертвеца у двери, возможно, вы узнаете другого. Сатору Трогу и его бедным рабам оставалось сделать то, что не смогли сделать младшие ферны из стражи: мы убили одного и схватили другого; за это Сатор Трог дал нам свободу. А теперь по своей глупости ты пришел и убил всех, кроме меня, и хотел убить самого могущественного Сатора Трога.
   Мужчины выглядели очень застенчивыми и очень напуганными.
   "Не лучше ли им бросить эти тела людям-растениям, а затем вернуться в свои покои, о Могучий?" - спросила меня Тувия.
   "Да; делай, как велит тебе Тувия, - сказал я.
   Когда люди подняли тела, я заметил, что тот, кто наклонился, чтобы подобрать покойного Сатора Трога, вздрогнул, когда его более пристальное внимание упало на запрокинутое лицо, а затем парень украдкой, украдкой взглянул в мою сторону из угла своего глаз.
   Я мог бы поклясться, что он что-то заподозрил в правде; но что это было только подозрение, которое он не осмелился высказать, свидетельствовало его молчание.
   Снова вынося тело из комнаты, он бросил на меня быстрый, но испытующий взгляд, а затем его взгляд снова упал на лысый и блестящий купол мертвеца в его руках. Последний мимолетный взгляд на его профиль, который я успел увидеть, когда он исчез из поля моего зрения, показал коварную улыбку триумфа на его губах.
   Остались только Тарс Таркас, Тувия и я. Роковая меткость тернов лишила наших товарищей малейшего шанса обрести опасную свободу внешнего мира.
   Как только последние из ужасной процессии исчезли, девушка призвала нас снова отправиться в полет.
   Она тоже заметила вопросительное отношение терна, унесшего Сатора Трога.
   - Это не сулит нам ничего хорошего, о принц, - сказала она. - Хотя этот парень и не осмелился случайно обвинить вас в заблуждении, наверху есть те, кто обладает достаточной властью, чтобы потребовать более тщательного расследования, а это, князь, действительно окажется фатальным.
   Я пожал плечами. Казалось, что в любом случае исход нашего положения должен закончиться смертью. Я освежился после сна, но все еще был слаб от потери крови. Мои раны были болезненными. Лекарственная помощь казалась невозможной. Как я жаждал почти чудодейственной целебной силы странных бальзамов и лосьонов зеленых марсианок. Через час я был бы как новенький.
   Я был обескуражен. Никогда еще меня не охватывало чувство такой полной безнадежности перед лицом опасности. Затем длинные струящиеся желтые локоны Святой Терны, подхваченные каким-то бродячим сквозняком, обдували мое лицо.
   Разве они не открывают путь к свободе? Если бы мы действовали вовремя, неужели мы не успеем сбежать до того, как прозвучит всеобщая тревога? Мы могли бы хотя бы попытаться.
   - Что этот парень сделает в первую очередь, Тувия? Я попросил. - Сколько времени пройдет, прежде чем они вернутся за нами?
   - Он отправится прямо к отцу Тернов, старому Матай Шангу. Возможно, ему придется дождаться аудиенции, но поскольку он занимает очень высокое положение среди младших тернов, фактически как торианец среди них, Матай Шанг не заставит его долго ждать.
   "Тогда, если отец Тернов поверит в свою историю, еще через час галереи и залы, дворы и сады будут полны искателей".
   "То, что мы делаем, должно быть сделано в течение часа. Каков наилучший путь, Тувия, кратчайший путь из этого небесного Аида?"
   "Прямо на вершину утеса, принц, - ответила она, - а затем через сады во внутренние дворы. Оттуда наш путь будет лежать внутри храмов тернов и через них во внешний двор. Затем крепостные валы - о князь, это безнадежно. Десять тысяч воинов не смогли бы прорубить путь к свободе из этого ужасного места.
   "С незапамятных времен, понемногу, камень за камнем, терны укрепляли оборону своей крепости. Непрерывная линия неприступных укреплений окружает внешние склоны гор Отц.
   "В храмах, лежащих за крепостными валами, всегда наготове миллион воинов. Дворы и сады заполнены рабами, женщинами и детьми.
   "Никто не мог пройти и броска камня без обнаружения".
   - Если нет другого пути, Тувия, зачем останавливаться на трудностях этого. Мы должны противостоять им".
   - Не лучше ли нам попытаться после наступления темноты? - спросил Тарс Таркас. - Кажется, днем шансов нет.
   - Ночью шансов было бы немного больше, но и тогда крепостные валы хорошо охраняются; возможно, лучше, чем днем. Однако за границей во дворах и садах их меньше, - сказала Тувия.
   "Который час?" Я попросил.
   - Была полночь, когда ты освободил меня от цепей, - сказала Тувия. "Через два часа мы добрались до кладовой. Там вы проспали четырнадцать часов. Сейчас, должно быть, снова почти закат. Пойдем, мы подойдем к какому-нибудь соседнему окну в скале и убедимся.
   Сказав это, она повела нас по извилистым коридорам, пока на внезапном повороте мы не наткнулись на проход, выходящий на долину Дор.
   Справа от нас садилось солнце, огромный красный шар, ниже западного хребта Отц. Чуть ниже нас стоял Святой Терн на страже на своем балконе. Его алый служебный халат был туго закутан в ожидании холода, который приходит так внезапно с тьмой, когда садится солнце. Атмосфера Марса настолько редка, что поглощает очень мало солнечного тепла. В светлое время суток всегда очень жарко; ночью сильно холодно. Тонкая атмосфера не преломляет солнечные лучи и не рассеивает их свет, как на Земле. На Марсе нет сумерек. Когда большой дневной шар исчезает за горизонтом, эффект точно такой же, как у тушения единственной лампы в комнате. Из яркого света вы без предупреждения погружаетесь в кромешную тьму. Затем приходят луны; таинственные, волшебные луны Марса, мчащиеся, как чудовищные метеоры, низко над поверхностью планеты.
   Заходящее солнце ярко освещало восточные берега Коруса, малиновую лужайку, великолепный лес. Под деревьями мы видели кормящихся стад людей-растений. Взрослые стояли на цыпочках и своих могучих хвостах, обрезая когтями каждый доступный лист и ветку. Именно тогда я понял, что тщательная обрезка деревьев привела меня к ошибочному мнению, когда я впервые увидел рощу, что это игровая площадка для цивилизованных людей.
   Пока мы смотрели, наши глаза блуждали по катящемуся Иссу, который выходил из подножия утесов под нами. Вскоре из горы вышла каноэ, нагруженная заблудшими душами из внешнего мира. Их было с десяток. Все они принадлежали к высоко цивилизованной и культурной расе красных людей, господствующих на Марсе.
   Глаза глашатая на балконе под нами упали на обреченную группу так же быстро, как и наши. Он поднял голову и, перегнувшись через низкие перила, обрамлявшие его головокружительную насест, издал пронзительный, странный вой, который призвал демонов этого адского места к нападению.
   Мгновение звери стояли с навостренными ушами, потом хлынули из рощицы к берегу реки, преодолевая расстояние большими неуклюжими прыжками.
   Группа приземлилась и стояла на траве, когда в поле зрения появилась ужасная орда. Была короткая и тщетная попытка защиты. Затем наступила тишина, когда огромные отвратительные формы покрыли тела своих жертв, а множество сосущих ртов впились в плоть своей добычи.
   Я с отвращением отвернулся.
   - Их часть скоро закончится, - сказала Тувия. "Большие белые обезьяны получают плоть, когда люди-растения осушают артерии. Смотри, они сейчас идут".
   Когда я повернул глаза в направлении, указанном девушкой, я увидел дюжину огромных белых монстров, бегущих через долину к берегу реки. Затем солнце зашло, и нас поглотила почти ощутимая тьма.
   Тувия, не теряя времени, повела нас к коридору, который вьется туда-сюда через утесы к поверхности на тысячи футов выше того уровня, на котором мы только что были.
   Дважды огромные банты, свободно бродившие по галереям, преграждали нам путь, но каждый раз Тувия произносила тихое командное слово, и рычащие звери угрюмо крались прочь.
   - Если ты сможешь растворить все наши преграды так же легко, как одолеешь этих свирепых зверей, то я не вижу никаких трудностей на нашем пути, - сказал я девушке, улыбаясь. "Как ты сделал это?"
   Она рассмеялась, а потом вздрогнула.
   - Я не совсем знаю, - сказала она. "Когда я впервые пришел сюда, я разозлил Сатора Трога, потому что дал ему отпор. Он приказал бросить меня в одну из больших ям во внутренних садах. Он был заполнен бантами. В своей стране я привык командовать. Что-то в моем голосе, я не знаю что, напугало зверей, когда они бросились нападать на меня.
   "Вместо того, чтобы разорвать меня на куски, как того хотел Сатор Трог, они лебезили у моих ног. Сатор Трог и его друзья были так удивлены этим зрелищем, что заставили меня тренировать и обращаться с ужасными существами. Я знаю их всех по именам. Многие из них бродят по этим нижним областям. Они мусорщики. Многие заключенные умирают здесь в своих цепях. Банты решают проблему санитарии, по крайней мере, в этом отношении.
   "В садах и храмах наверху их держат в ямах. Терны боятся их. Именно из-за бантов они редко отваживаются спуститься под землю, кроме как по долгу службы".
   Мне пришла в голову идея, подсказанная только что сказанными Тувией словами.
   "Почему бы не взять несколько бантов и не выпустить их перед нами над землей?" Я попросил.
   Тувия рассмеялась.
   "Я уверена, что это отвлечет от нас внимание", - сказала она.
   Она начала звать низким певучим голосом, который был наполовину мурлыканьем. Она продолжала это, пока мы петляли по лабиринту подземных ходов и комнат.
   Вскоре позади нас застучали мягкие, мягкие шаги, и когда я обернулся, то увидел пару больших зеленых глаз, сияющих в темных тенях позади нас. Из расходящегося туннеля к нам кралась извилистая желтовато-коричневая фигура.
   Низкое рычание и сердитое рычание со всех сторон окружали наши уши, пока мы спешили, и свирепые существа одно за другим откликались на зов своей хозяйки.
   Она говорила слово каждому, когда он присоединялся к нам. Словно выдрессированные терьеры, они расхаживали вместе с нами по коридорам, но я не мог не заметить ни намыленных челюстей, ни голодных выражений, с которыми они смотрели на Тарс Таркаса и на меня.
   Вскоре мы были полностью окружены примерно пятьюдесятью зверями. Двое шли близко по обеим сторонам Тувии, как могли бы ходить охранники. Гладкие бока других время от времени касались моих голых конечностей. Это был странный опыт; почти бесшумный проход босых человеческих ног и подбитых лап; золотые стены, усыпанные драгоценными камнями; тусклый свет крошечных радиевых лампочек, установленных на значительном расстоянии вдоль крыши; громадные, гривастые хищники, толпящиеся вокруг нас с низким рычанием; могучий зеленый воин, возвышающийся над всеми нами; я увенчан бесценной диадемой Святого Терна; и возглавляет процессию красивая девушка Тувия.
   Я не скоро забуду это.
   Вскоре мы подошли к большому залу, освещенному более ярко, чем коридоры. Тувия остановила нас. Тихо она прокралась к входу и заглянула внутрь. Затем она жестом предложила нам следовать за ней.
   Комната была заполнена образцами странных существ, населяющих этот подземный мир; разнородная коллекция гибридов - потомков заключенных из внешнего мира; красные и зеленые марсиане и белая раса тернов.
   Постоянное заточение под землей вызывало странные уродства на их коже. Они больше напоминают трупы, чем живых существ. Многие из них уродливы, другие покалечены, а большинство, как объяснила Тувия, слепы.
   Когда они лежали распластавшись на полу, иногда накладываясь друг на друга, снова кучами из нескольких тел, они сразу же напомнили мне гротескные иллюстрации, которые я видел в копиях дантовского ада, и какое сравнение может быть более подходящим? Разве это не настоящий ад, населенный заблудшими душами, мертвыми и проклятыми без всякой надежды?
   Осторожно пробираясь по извилистой дорожке через зал, огромные банты жадно обнюхивали заманчивую добычу, разбросанную перед ними в таком соблазнительном и беззащитном изобилии.
   Несколько раз мы миновали входы в другие залы, населенные такими же людьми, и еще два раза были вынуждены пройти прямо через них. В других были прикованы пленники и звери.
   - Почему мы не видим тернов? - спросил я у Тувии.
   "Они редко пересекают подземный мир ночью, потому что именно тогда огромные банты рыскают по сумрачным коридорам в поисках добычи. Терны боятся ужасных обитателей этого жестокого и безнадежного мира, которого они взрастили и позволили расти у себя под ногами. Заключенные даже иногда набрасываются на них и рвут на части. Терн никогда не может сказать, из какой темной тени может прыгнуть на его спину убийца.
   "Днем все иначе. Затем коридоры и палаты наполняются стражниками, проходящими туда-сюда; рабы из храмов наверху сотнями приходят в амбары и кладовые. Тогда все это жизнь. Вы этого не видели, потому что я вел вас не по проторенным тропам, а по окольным, редко используемым проходам. Тем не менее, возможно, что мы еще встретим терна. Иногда они находят необходимым приходить сюда после захода солнца. Из-за этого я двигался с такой большой осторожностью".
   Но мы достигли верхних галерей незамеченными, и вскоре Тувия остановила нас у подножия короткого крутого подъема.
   "Над нами, - сказала она, - есть дверь, ведущая во внутренние сады. Я привел вас до сих пор. Отсюда на протяжении четырех миль до внешних валов наш путь будет окружен бесчисленными опасностями. Стража патрулирует дворы, храмы, сады. Каждый дюйм крепостных валов находится под присмотром часового.
   Я не мог понять необходимость такого огромного отряда вооруженных людей вокруг места, настолько окруженного тайнами и суевериями, что ни одна душа на Барсуме не осмелилась бы приблизиться к нему, даже если бы они знали его точное местоположение. Я расспросил Тувию, спросив, каких врагов терны могут опасаться в своей неприступной крепости.
   Мы достигли дверного проема, и Тувия открывала его.
   "Они боятся черных пиратов Барсума, о принц, - сказала она, - от которых наши предки могут защитить нас".
   Дверь распахнулась; запах растущих растений приветствовал мои ноздри; прохладный ночной воздух обдувал мою щеку. Огромные банты принюхались к незнакомым запахам, а затем с тихим рычанием пронеслись мимо нас, роясь в садах под зловещим светом приближающейся луны.
   Внезапно с крыш храмов поднялся великий крик; крик тревоги и предостережения, который, поднимаясь от точки к точке, разносился на восток и на запад, от храма, двора и крепостного вала, пока не прозвучал тусклым эхом вдали.
   Длинный меч великого тарка выскочил из ножен; Тувия, дрожа, прижалась ко мне.
   ГЛАВА VI
   ЧЕРНЫЕ ПИРАТЫ O Ф БАРСУМ
   "Что это?" - спросил я у девушки.
   Для ответа она указала на небо.
   Я посмотрел и увидел там, над нами, призрачные тела, порхающие туда и сюда высоко над храмом, двором и садом.
   Почти сразу же от этих странных объектов вырвались вспышки света. Раздался грохот ружей, а затем ответные вспышки и грохот из храма и вала.
   - Черные пираты Барсума, о принц, - сказала Тувия.
   Описывая большие круги, воздушные суда мародеров летели все ниже и ниже к обороняющимся силам тернов.
   Залп за залпом они извергали стражников храма; Залп за залпом грохотали в разреженном воздухе к мимолетным и призрачным летунам.
   Когда пираты приблизились к земле, солдаты хлынули из храмов в сады и дворы. Увидев их на открытом воздухе, к нам со всех сторон устремились десятки летунов.
   Терны открыли по ним огонь через щиты, прикрепленные к винтовкам, но мрачный черный корабль неуклонно приближался. По большей части это были небольшие летчики, рассчитанные на двух-трех человек. Было несколько более крупных, но они держались высоко, сбрасывая бомбы на виски из своих килевых батарей.
   Наконец, согласованным броском, очевидно, в ответ на сигнал командования, пираты в непосредственной близости от нас безрассудно бросились на землю в самую гущу тогдашних солдат.
   Едва дождавшись, когда их корабли соприкоснутся, существа, управлявшие ими, прыгнули среди тернов с яростью демонов. Такие бои! Никогда еще я не был свидетелем такого, как прежде. Я считал зеленых марсиан самыми свирепыми воинами во вселенной, но ужасная ярость, с которой черные пираты бросались на своих врагов, превосходила все, что я когда-либо видел.
   Под ярким светом двух великолепных лун Марса вся картина предстала в яркой отчетливости. Золотоволосые, белокожие терны с отчаянной храбростью сражаются в рукопашной схватке со своими чернокожими врагами.
   Здесь кучка сражающихся воинов топтала ложе великолепной пималии; там изогнутый меч чернокожего человека нашел сердце ферна и оставил своего мертвого врага у подножия дивной статуи, вырезанной из живого рубина; дюжина фернов прижала одного пирата спиной к изумрудной скамье, на радужной поверхности которой инкрустированными бриллиантами узором был выведен необыкновенно красивый барсумский узор.
   Чуть в стороне стояли Тувия, тарк и я. Волна битвы не достигла нас, но истребители время от времени подлетали достаточно близко, чтобы мы могли их отчетливо заметить.
   Черные пираты меня очень заинтересовали. До меня доходили смутные слухи, немногим более, чем легенды, во время моей прежней жизни на Марсе; но я никогда не видел их и не разговаривал с тем, кто их видел.
   Обычно предполагалось, что они обитают на Малой Луне, с которой они спускались на Барсум через большие промежутки времени. Там, где они побывали, они творили ужаснейшие зверства, а когда уходили, уносили с собой огнестрельное оружие и боеприпасы, а также молодых девушек в плен. Этих последних, по слухам, они приносили в жертву какому-то ужасному богу в оргии, которая заканчивалась поеданием их жертв.
   У меня была прекрасная возможность изучить их, так как борьба иногда приближала то одного, то другого близко к тому месту, где я стоял. Это были крупные мужчины, вероятно, шести футов и выше ростом. Черты их лица были четкими и до крайности красивыми; их глаза были хорошо посажены и большие, хотя небольшая узость придавала им лукавый вид; радужная оболочка, насколько я мог определить при лунном свете, была чрезвычайно черной, тогда как само глазное яблоко было совершенно белым и прозрачным. Физическая структура их тел казалась такой же, как у тернов, красных людей и моего собственного. Только цветом кожи они существенно отличались от нас; это вид полированного черного дерева, и, как бы странно это ни казалось южанину, это скорее добавляет, чем умаляет их чудесную красоту.
   Но если их тела божественны, то их сердца, по-видимому, совершенно противоположны. Никогда еще я не видел такой пагубной жажды крови, какую демонстрировали эти демоны внешнего воздуха в своей безумной битве с тернами.
   Вокруг нас в саду валялись их зловещие корабли, которым терны по какой-то тогда еще неведомой мне причине не пытались повредить. Время от времени из близлежащего храма выбегал черный воин с молодой женщиной на руках. Он прыгал прямо на свой летчик, а те из его товарищей, которые сражались рядом, бросались прикрывать его побег.
   Терны со своей стороны поспешили бы спасти девушку, и в мгновение ока оба были бы поглощены водоворотом вопящих дьяволов, рубящих и рубящих друг друга, словно воплощенные демоны.
   Но всегда казалось, что черные пираты Барсума побеждают, и девушку, чудесным образом невредимую преодолевшую схватку, уносят в кромешную тьму на палубе быстроходного корабля.
   Бой, подобный тому, что окружал нас, был слышен в обоих направлениях, насколько позволял звук, и Тувия рассказала мне, что атаки черных пиратов обычно производились одновременно по всему лентовидному владению тернов, окружающему долину Дор. на внешних склонах гор Отц.
   Когда бой на мгновение отступил от нашей позиции, Тувия повернулась ко мне с вопросом.
   "Теперь ты понимаешь, о принц, - сказала она, - почему миллионы воинов охраняют владения Святых Тернов днем и ночью?"
   "Сцена, свидетелем которой вы являетесь сейчас, - это не что иное, как повторение того, что я видел разыгрывавшимся десятки раз за пятнадцать лет моего пребывания здесь в заключении. С незапамятных времен черные пираты Барсума охотились на Святых Тернов.
   "Однако они никогда не доводят свои экспедиции до такой точки, как можно было бы с готовностью поверить, что это было в их силах, где угрожает истребление расы тернов. Как если бы они использовали расу как игрушку, с помощью которой они удовлетворяли свою свирепую жажду борьбы; и с кого они взимают потери оружием и боеприпасами и пленными".
   "Почему бы им не прыгнуть и не уничтожить этих летунов?" Я попросил. "Это вскоре остановило бы атаки, или, по крайней мере, негры не были бы такими смелыми. Да вы посмотрите, как совершенно без присмотра они оставляют свои корабли, как будто лежат в безопасности в собственных ангарах у себя дома.
   "Терны не смеют. Однажды, много веков назад, они попытались это сделать, но на следующую ночь и целую луну после этого тысячи огромных черных боевых кораблей кружили над горами Отц, обрушивая тонны снарядов на храмы, сады и дворы, пока каждый, кто не был убитого в целях безопасности загнали в подземные галереи.
   "Терны знают, что вообще живут только за счет терпения чернокожих. Однажды они были на грани истребления, и больше они не рискнут рисковать".
   Когда она перестала говорить, в конфликт влился новый элемент. Оно исходило из источника, который в равной степени не ожидал ни терн, ни пират. Огромные банты, которых мы освободили в саду, поначалу, очевидно, были напуганы звуками боя, криками воинов и громкими выстрелами винтовок и бомб.
   Но теперь их, должно быть, разозлил непрекращающийся шум и разозлил запах свежей крови, потому что вдруг огромная фигура выскочила из зарослей низких кустов в середину борющейся человеческой массы. Ужасный крик звериной ярости вырвался из банта, когда он почувствовал теплую плоть под своими мощными когтями.
   Как будто его крик был всего лишь сигналом для остальных, вся огромная стая бросилась на бойцов. Паника воцарилась мгновенно. Терн и чернокожие в равной степени выступили против общего врага, ибо банты не проявляли пристрастия ни к одному из них.
   Ужасные звери повалили сотню человек одним лишь весом своих огромных тел, когда они бросились в самую гущу битвы. Прыгая и царапаясь, они косили воинов своими мощными лапами, на мгновение оборачиваясь, чтобы разорвать своих жертв страшными клыками.
   Зрелище завораживало своей ужасностью, но вдруг мне пришло в голову, что мы тратим драгоценное время, наблюдая за этим конфликтом, который сам по себе может оказаться средством нашего побега.
   Терны были так заняты своими ужасными противниками, что теперь, если вообще когда-нибудь, сбежать будет сравнительно легко. Я повернулся, чтобы найти брешь в соперничающих полчищах. Если бы мы только смогли добраться до крепостных валов, мы могли бы обнаружить, что пираты где-то ослабили охрану и оставили нам путь во внешний мир.
   Пока я блуждал глазами по саду, вид сотен самолетов, лежащих вокруг нас без присмотра, подсказал самый простой путь к свободе. Почему это не пришло мне в голову раньше! Я был хорошо знаком с механизмом всех известных моделей летательных аппаратов на Барсуме. Девять лет я плавал и сражался на флоте Гелиума. Я мчался сквозь космос на крошечном одноместном воздушном разведчике и командовал величайшим линкором, когда-либо плававшим в разреженном воздухе умирающего Марса.
   Думать для меня значит действовать. Схватив Тувию за руку, я шепнул Тарс Таркасу, чтобы тот следовал за мной. Мы быстро скользнули к маленькому летательному аппарату, находившемуся дальше всего от сражающихся воинов. Еще одно мгновение застало нас на крошечной палубе. Моя рука была на пусковом рычаге. Я нажал большим пальцем на кнопку, управляющую лучом отталкивания, этим великолепным открытием марсиан, которое позволяет им перемещаться в разреженной атмосфере своей планеты на огромных кораблях, по сравнению с которыми дредноуты наших земных флотов представляют собой жалкое зрелище.
   Корабль слегка качнулся, но она не двигалась. Затем новый крик предостережения раздался в наших ушах. Обернувшись, я увидел дюжину черных пиратов, несущихся к нам из рукопашной. Нас обнаружили. С визгом ярости демоны бросились на нас. С бешеной настойчивостью я продолжал нажимать на маленькую кнопку, которая должна была отправить нас в космос, но корабль все не шелохнулся. Потом до меня дошло - причина, по которой она не вставала.
   Мы наткнулись на летательный аппарат с двумя людьми. Его лучевые баки были заряжены только силой отталкивания, достаточной для того, чтобы поднять двух обычных людей. Огромный вес тарка приковывал нас к гибели.
   Черные были почти рядом с нами. Ни секунды нельзя было теряться в колебаниях или сомнениях.
   Я нажал кнопку до упора и заблокировал ее. Затем я поставил рычаг на высокую скорость, и когда черные с воем бросились на нас, я соскользнул с палубы корабля и с обнаженным длинным мечом встретил атаку.
   В тот же момент позади меня раздался девичий крик, а еще мгновение спустя, как на меня навалились негры. Я услышал высоко над головой и слабый голос Тувии: "Мой принц, о мой принц; Я лучше останусь и умру с..." Но остальное было потеряно в шуме моих нападавших.
   Однако я знал, что моя уловка сработала и что, по крайней мере временно, Тувия и Тарс Таркас были в безопасности, и путь к бегству был в их распоряжении.
   На мгновение мне показалось, что я не в силах выдержать столкнувшуюся со мной тяжесть численности, но снова, как и во многих других случаях, когда мне приходилось сталкиваться со страшными препятствиями на этой планете воинов и свирепых зверей, я обнаружил, что мои земная сила настолько превосходила силу моих противников, что шансы были не так велики против меня, как казалось.
   Мой бурлящий клинок сплел вокруг меня сеть смерти. На мгновение черные приблизились, чтобы достать меня своими более короткими мечами, но вскоре они отступили, и уважение, с которым они внезапно научились держать мою руку с мечом, было написано на каждом лице.
   Я знал, однако, что это всего лишь вопрос нескольких минут, прежде чем их большее количество измотает меня или обойдет мою защиту. В конце концов я должен пасть на верную смерть раньше них. Я содрогнулся при мысли об этом, умирая таким образом в этом ужасном месте, где никакое известие о моем конце не могло достигнуть моей Деи Торис. Гибнут от рук безымянных чернокожих в садах жестоких тернов.
   Тогда мой старый дух вновь заявил о себе. Боевая кровь моих виргинских сиров горячо текла по моим венам. Яростная жажда крови и радость битвы захлестнули меня. Боевая улыбка, которая привела в ужас тысячи противников, коснулась моих губ. Я выбросил из головы мысль о смерти и обрушился на своих противников с такой яростью, которую спасшиеся будут помнить до конца своих дней.
   Я знал, что другие будут настаивать на поддержке тех, кто столкнется со мной, поэтому, даже когда я сражался, я продолжал работать над своим умом, ища путь к бегству.
   Он пришел с неожиданной стороны из черной ночи позади меня. Я только что обезоружил огромного парня, который дал мне отчаянную борьбу, и на мгновение негры отступили, чтобы передохнуть.
   Они смотрели на меня со злобной яростью, но в их поведении чувствовалось уважение.
   "Тогда, - сказал один, - ты сражаешься, как датор. Если бы не твои отвратительные желтые волосы и белая кожа, ты был бы честью для Первенца Барсума.
   - Я не терн, - сказал я и хотел было объяснить, что я из другого мира, думая, что, заключив перемирие с этими ребятами и сразившись с ними против тернов, я мог бы заручиться их помощью, чтобы вернуть себе свободу. Но как раз в этот момент какой-то тяжелый предмет ударил меня с таким гулким ударом между плечами, что я чуть не повалился на землю.
   Когда я повернулся, чтобы встретить этого нового врага, какой-то предмет прошел через мое плечо, ударив одного из нападавших прямо в лицо и сбив его с ног. В то же мгновение я увидел, что то, что ударило нас, было тянущимся якорем довольно большого воздушного корабля; возможно, крейсер на десять человек.
   Корабль медленно плыл над нами, не более чем в пятидесяти футах над нашими головами. Мгновенно мне представился единственный шанс на спасение, который он предлагал. Судно медленно поднималось, и теперь якорь стоял позади негров, сидевших лицом ко мне, и в нескольких футах над их головами.
   Прыжком, от которого они вытаращили глаза от изумления, я перепрыгнул через них. Второй прыжок поднял меня как раз достаточно высоко, чтобы ухватиться за быстро удаляющийся якорь.
   Но мне это удалось, и я повис на одной руке, волоча ветви высокой растительности сада, в то время как мои запоздалые враги визжали и выли подо мной.
   Вскоре судно повернуло на запад, а затем изящно повернуло на юг. В следующее мгновение меня перенесло за гребень Золотых Утесов, над долиной Дор, где в шести тысячах футов подо мной мерцало в лунном свете Затерянное Море Коруса.
   Осторожно я перебрался в сидячее положение поперек рук якоря. Я задавался вопросом, не могло ли случайно судно быть покинутым. Я на это надеялся. Или, возможно, он принадлежал дружественному народу и случайно забрел почти в лапы пиратов и тернов. Тот факт, что он отступал с места сражения, придавал этой гипотезе дополнительную окраску.
   Но я решил быть уверенным в этом и сразу же, с величайшей осторожностью, начал медленно подниматься по якорной цепи к палубе надо мной.
   Одна рука только что потянулась к поручням корабля и нашла их, когда свирепое черное лицо высунулось из-за борта, и глаза, полные торжествующей ненависти, посмотрели мне в глаза.
   ГЛАВА VII
   СПРАВЕДЛИВАЯ БОГИНЯ
   Мгновение мы с черным пиратом оставались неподвижными, глядя друг другу в глаза. Затем мрачная улыбка скривила красивые губы надо мной, когда из-за края палубы медленно показалась черная рука, и холодный, впалый глаз револьвера устремился к центру моего лба.
   Одновременно моя свободная рука метнулась к черному горлу, как раз в пределах досягаемости, и черный палец нажал на спусковой крючок. Шипение пирата "Сдохни, проклятое потомство" было наполовину заглушено моими сжатыми пальцами в его гортани. Молоток с бесполезным стуком упал в пустую камеру.
   Прежде чем он смог снова выстрелить, я так сильно стянул его с края палубы, что он был вынужден бросить свое огнестрельное оружие и схватиться обеими руками за поручни.
   Моя хватка на его горле эффективно предотвратила любой крик, и так мы боролись в мрачном молчании; он, чтобы вырваться из моей хватки, я, чтобы тащить его на смерть.
   Его лицо приобрело багровый оттенок, глаза вылезли из орбит. Для него было очевидно, что он скоро должен умереть, если не вырвется из стальных пальцев, которые душили в нем жизнь. Последним усилием он откинулся назад на палубу, в то же мгновение ослабив свою хватку на поручнях, чтобы отчаянно рвать обеими руками мои пальцы, пытаясь вырвать их из своего горла.
   Эта маленькая секунда была всем, чего я ждал. Одним мощным нисходящим рывком я смел его с палубы. Его падающее тело едва не вырвало меня из хрупкой хватки, которую моя единственная свободная рука держала на якорной цепи, и погрузило меня вместе с ним в морские воды внизу.
   Однако я не выпускал его из рук, потому что знал, что один-единственный крик, сорвавшийся с его губ, когда он несся насмерть в безмолвных морских водах, заставил бы его товарищей сверху отомстить за него.
   Вместо этого я мрачно держался за него, задыхаясь, задыхаясь, пока его неистовая борьба тянула меня все ниже и ниже к концу цепи.
   Постепенно его судороги стали судорожными, постепенно уменьшаясь, пока полностью не прекратились. Затем я отпустил его, и в одно мгновение он был поглощен черными тенями далеко внизу.
   Я снова взобрался на поручни корабля. На этот раз мне удалось поднять глаза на уровень палубы, где я мог внимательно осмотреть обстановку, непосредственно стоявшую передо мной.
   Ближайшая луна скрылась за горизонтом, но ясное сияние дальнего спутника омыло палубу крейсера, отчетливо вырисовывая тела шести или восьми чернокожих, распростертых во сне.
   У основания скорострельной пушки скорчилась молодая белая девушка, надежно связанная. Ее глаза были широко раскрыты с выражением испуганного предвкушения и устремлены прямо на меня, когда я показался над краем палубы.
   Невыразимое облегчение мгновенно наполнило их, когда они упали на таинственный драгоценный камень, сверкавший в центре моего украденного головного убора. Она не говорила. Вместо этого ее глаза предупредили меня, чтобы я остерегался окружающих ее спящих фигур.
   Бесшумно я набрал палубу. Девушка кивнула мне, чтобы я подошла к ней. Когда я низко наклонился, она прошептала мне, чтобы я отпустил ее.
   "Я могу помочь тебе, - сказала она, - и тебе понадобится вся доступная помощь, когда они проснутся".
   - Некоторые из них проснутся в Корусе, - ответил я, улыбаясь.
   Она уловила смысл моих слов, и жестокость ее ответной улыбки привела меня в ужас. Жестокость безобразного лица не удивляет, но когда она касается черт богини, чьи изящные очертания могли бы более подходящим образом изобразить любовь и красоту, контраст становится ужасающим.
   Я быстро отпустил ее.
   - Дай мне револьвер, - прошептала она. "Я могу использовать это против тех, кого твой меч не умолкает вовремя".
   Я сделал, как она сказала. Затем я повернулся к неприятной работе, которая лежала передо мной. Сейчас было не время для тонких угрызений совести или рыцарства, которое эти жестокие демоны не оценят и не ответят взаимностью.
   Я украдкой подошел к ближайшему спящему. Когда он проснулся, то уже был на пути к лону Коруса. Его пронзительный крик, когда к нему вернулось сознание, слабо донесся до нас из черных глубин внизу.
   Второй проснулся, когда я дотронулся до него, и, хотя мне удалось сбросить его с палубы крейсера, его дикий тревожный крик заставил оставшихся пиратов вскочить на ноги. Их было пятеро.
   Когда они поднялись, револьвер девушки затрещал резким стаккато, и один из них снова опустился на палубу, чтобы больше не подняться.
   Остальные бешено бросились на меня с обнаженными мечами. Девушка, видимо, не осмелилась стрелять, опасаясь меня ранить, но я видел, как она крадучись и по-кошачьи подкралась к нападавшим с фланга. Тогда они были на мне.
   В течение нескольких минут я участвовал в одном из самых жарких сражений, в которых мне когда-либо приходилось участвовать. Комнаты были слишком малы для работы ногами. Это было стоять на своем и давать и брать. Сначала я брал гораздо больше, чем давал, но вскоре я пробрался под охрану одного парня и имел удовольствие видеть, как он рухнул на палубу.
   Остальные удвоили усилия. Столкновение их клинков с моими подняло ужасающий грохот, который мог быть слышен на многие мили в безмолвной ночи. Искры летели, когда сталь ударялась о сталь, а затем раздался глухой и тошнотворный звук плечевой кости, раскалывающейся под острым лезвием моего марсианского меча.
   Теперь передо мной стояли трое, но девушка шла к тому, что вскоре позволит ей сократить их число хотя бы на одного. Затем события произошли с такой поразительной быстротой, что я и теперь едва могу понять все, что произошло в это короткое мгновение.
   Трое бросились на меня с очевидной целью заставить меня отступить на несколько шагов, которые должны были перебросить мое тело через перила в пустоту внизу. В то же мгновение девушка выстрелила, и моя рука с мечом сделала два движения. Один человек упал с пулей в голове; меч с грохотом пролетел по палубе и упал за край, когда я обезоружил одного из моих противников, а третий упал, мой клинок по рукоятку вонзился ему в грудь и на три фута торчал из его спины, и падение выдернуло меч. из моей хватки.
   Разоружившись, я столкнулся со своим оставшимся врагом, чей собственный меч лежал где-то в тысячах футов под нами, затерянный в Затерянном море.
   Новые условия, казалось, понравились моему противнику, ибо улыбка удовлетворения обнажила его блестящие зубы, когда он бросился на меня с голыми руками. Мощные мускулы, перекатывавшиеся под его блестящей черной шкурой, очевидно, уверяли его, что перед ним легкая добыча, не стоящая труда вытащить кинжал из сбруи.
   Я позволил ему прийти почти на меня. Затем я поднырнул под его вытянутые руки, одновременно отступая вправо. Развернувшись на пальце левой ноги, я с размаху ударил его правой в челюсть, и он, словно поверженный бык, рухнул на землю.
   Позади меня раздался низкий серебристый смех.
   "Ты не то, - сказал сладкий голос моего спутника, - для всех твоих золотых замков и упряжи Сатора Трога. Никогда еще не жил на всем Барсуме человек, который мог бы сражаться так, как ты сражался этой ночью. Кто ты?"
   - Я Джон Картер, принц Дома Тардос Морс, джеддак Гелиума, - ответил я. - А кому, - прибавил я, - оказана мне честь служить?
   Она помедлила мгновение, прежде чем заговорить. Затем она спросила:
   - Ты не тогда. Ты враг тернов?
   "Я уже полтора дня нахожусь на территории тернов. Все это время моя жизнь находилась в постоянной опасности. Меня притесняли и преследовали. На меня напали вооруженные люди и свирепые звери. Раньше я не ссорился с тернами, но разве можно удивляться, что я не испытываю к ним большой любви теперь? Я говорил."
   Она пристально смотрела на меня несколько минут, прежде чем ответила. Она как будто пыталась прочесть сокровенное в моей душе, оценить мой характер и мои стандарты рыцарства в этом протяжном испытующем взгляде.
   Очевидно, инвентарь ее удовлетворил.
   "Я Файдор, дочь Матай Шанг, Святой Хеккадор Святых Тернов, Отец Тернов, Повелитель Жизни и Смерти на Барсуме, Брат Иссуса, Князь Вечной Жизни".
   В этот момент я заметил, что черное, которое я уронил кулаком, начало подавать признаки возвращения сознания. Я подскочил к нему. Сняв с него сбрую, я крепко связал ему руки за спиной и, скрепив таким же образом ноги, привязал его к тяжелому лафету.
   "Почему не проще?" - спросил Файдор.
   "Я не понимаю. Какой "более простой способ"?" Я ответил.
   Слегка пожав прелестными плечами, она сделала жест руками, изображая перебрасывание чего-то через борт корабля.
   - Я не убийца, - сказал я. "Я убиваю только в целях самообороны".
   Она пристально посмотрела на меня. Затем она нахмурила свои божественные брови и покачала головой. Она не могла понять.
   Что ж, моя собственная Дея Торис тоже не могла понять, что ей казалось глупой и опасной политикой по отношению к врагам. На Барсуме пощады не просят и не дают, и каждый мертвец означает гораздо больше иссякающих ресурсов этой умирающей планеты, которые нужно разделить между теми, кто выживет.
   Но здесь, казалось, была тонкая разница между тем, как эта девушка обдумывала уничтожение врага, и нежным сожалением моей собственной принцессы о суровой необходимости, которая потребовала этого.
   Я думаю, что Файдор сожалела о волнении, которое зрелище доставило бы ей, а не о том, что мое решение оставило еще одного врага в живых, чтобы угрожать нам.
   Человек теперь полностью восстановил свои способности и пристально смотрел на нас с того места, где он лежал связанный на палубе. Это был красивый парень, стройный и сильный, с умным лицом и чертами такой изысканной точености, что сам Адонис мог бы ему позавидовать.
   Судно, неуправляемое, медленно двигалось по долине; но теперь я подумал, что пришло время взять штурвал и направить ее курс. Только в самых общих чертах я мог предположить местонахождение долины Дор. То, что он находился далеко к югу от экватора, было видно по созвездиям, но я не был достаточно марсианским астрономом, чтобы приблизиться ближе, чем приблизительное предположение, без великолепных карт и тонких инструментов, с которыми я, будучи офицером гелиумитового флота, имел дело. прежде считал позиции кораблей, на которых я плыл.
   Тот факт, что курс на север быстрее всего приведет меня к более заселенным частям планеты, сразу определил направление, которым я должен был следовать. Под моей рукой крейсер грациозно повернулся. Затем кнопка, которая управляла отталкивающими лучами, отправляла нас далеко в космос. Выжав рычаг скорости до последней отметки, мы мчались на север, поднимаясь все дальше и дальше над этой ужасной долиной смерти.
   Когда мы пролетали на головокружительной высоте над узкими владениями тернов, вспышка пороха далеко внизу немым свидетельством свирепости битвы, которая все еще бушевала на этой жестокой границе. Ни один звук конфликта не достигал наших ушей, потому что в разреженной атмосфере нашей большой высоты никакая звуковая волна не могла проникнуть; они рассеялись в воздухе далеко под нами.
   Стало сильно холодно. Дышать было трудно. Девушка, Файдор и черный пират не сводили с меня глаз. Наконец девушка заговорила.
   - На такой высоте быстро наступает бессознательное, - тихо сказала она. - Если ты не призываешь нас к смерти, тебе лучше бросить все, и поскорее.
   В ее голосе не было страха. Это было как бы сказано: "Вам лучше взять с собой зонт. Скоро будет дождь."
   Я быстро опустил сосуд на нижний уровень. И при этом я не момент слишком рано. Девушка была в обмороке.
   Черный тоже был без сознания, а я сам сохранил свои чувства, думаю, только усилием воли. Тот, на ком лежит вся ответственность, способен терпеть больше всех.
   Мы неслись низко над предгорьями Отца. Было сравнительно тепло, и воздуха в наших изголодавшихся легких было предостаточно, поэтому я не удивился, увидев, что негр открыл глаза, а через мгновение и девушка.
   "Это был близкий вызов", - сказала она.
   "Однако это научило меня двум вещам, - ответил я.
   "Какая?"
   - Что даже Файдор, дочь Повелителя Жизни и Смерти, смертна, - сказал я, улыбаясь.
   - Бессмертие есть только в Иссе, - ответила она. - А Иссус - только для расы тернов. Так я бессмертен".
   Я уловил мимолетную ухмылку, скользнувшую по лицу чернокожего, когда он услышал ее слова. Я тогда не понимал, почему он улыбался. Позже мне предстояло узнать, и ей тоже самым ужасным образом.
   "Если другая вещь, которую вы только что узнали, - продолжала она, - привела к таким же ошибочным выводам, как и первая, вы ненамного обогатились знаниями, чем были раньше".
   "Другое, - ответил я, - состоит в том, что наш смуглый друг не родом с ближайшей луны - он как будто умер в нескольких тысячах футов над Барсумом. Если бы мы продолжили путь в пять тысяч миль между Турией и планетой, он был бы всего лишь застывшим воспоминанием о человеке.
   Файдор посмотрел на негра с явным удивлением.
   - Если ты не из Турии, то откуда? она спросила.
   Он пожал плечами и перевел взгляд в другую сторону, но ничего не ответил.
   Девушка безапелляционно топнула маленькой ножкой.
   "Дочь Матай Шанг не привыкла к тому, чтобы ее вопросы оставались без ответа", - сказала она. "Один из представителей низшей породы должен чувствовать честь, что член святой расы, рожденный, чтобы унаследовать жизнь вечную, соизволил хотя бы заметить его".
   Снова черный улыбнулся этой злой, понимающей улыбкой.
   - Ксодар, Датор Перворожденного Барсума, привык отдавать команды, а не получать их, - ответил черный пират. Затем, повернувшись ко мне: "Каковы ваши намерения относительно меня?"
   - Я намерен вернуть вас обоих обратно в Гелиум, - сказал я. "Вам не причинят вреда. Вы найдете краснокожих Гелиума добрым и великодушным народом, но если они послушают меня, добровольных паломничеств вниз по реке Исс больше не будет, и невероятная вера, которую они лелеяли веками, разлетится на тысячу осколков. "
   - Вы из Гелиума? он спросил.
   - Я принц Дома Тардос Морс, джеддак Гелиума, - ответил я, - но я не с Барсума. Я из другого мира".
   Ксодар несколько мгновений пристально смотрел на меня.
   - Я вполне могу поверить, что вы не из Барсума, - сказал он наконец. "Никто из этого мира не смог бы победить восьмерых Перворожденных в одиночку. Но почему ты носишь золотые волосы и украшенный драгоценными камнями обруч Святого Терна? Он подчеркнул слово святой с оттенком иронии.
   - Я забыл их, - сказал я. - Это трофеи завоеваний, - взмахом руки я снял маскировку с головы.
   Когда глаза негра упали на мои коротко остриженные черные волосы, они распахнулись от изумления. Очевидно, он искал лысину цачки.
   - Ты действительно из другого мира, - сказал он с оттенком благоговения в голосе. "С кожей цачки, черными волосами Перворожденного и мускулами дюжины даторов даже для Ксодара не было позором признать твое превосходство. Чего бы он никогда не смог сделать, будь ты барсумцем, - добавил он.
   - Ты едешь на несколько кругов впереди меня, мой друг, - перебил я. - Я так понимаю, тебя зовут Ксодар, но кто, скажи на милость, Перворожденный и что такое Датор, и почему, если ты был побежден барсумианцем, ты не мог признать этого?
   "Первенцы Барсума, - объяснил он, - это раса чернокожих, датором которой я являюсь, или, как сказали бы меньшие барсумцы, принцем. Моя раса самая старая на планете. Мы прослеживаем нашу родословную, непрерывную, прямо от Древа Жизни, которое росло в центре Долины Дор двадцать три миллиона лет назад.
   "На протяжении бесчисленных веков плоды этого дерева подвергались постепенным изменениям эволюции, постепенно переходя от истинной растительной жизни к комбинации растений и животных. На первых стадиях плод дерева обладал только силой самостоятельной мускульной деятельности, тогда как стебель оставался прикрепленным к материнскому растению; позже в плодах развился мозг, так что, висящие на своих длинных стеблях, они думали и двигались как отдельные особи.
   "Затем, с развитием восприятий, пришло их сравнение; суждения были достигнуты и сопоставлены, и таким образом разум и способность рассуждать родились на Барсуме.
   "Века прошли. Многие формы жизни приходили и уходили на Древе Жизни, но все же все они были прикреплены к родительскому растению стеблями разной длины. В конце концов фруктовое дерево состояло из крошечных человечков-растений, таких, каких мы сейчас видим в таких огромных размерах в долине Дор, но все еще свисающих с ветвей и ветвей дерева стеблями, которые росли из верхушек их голов.
   "Бутоны, из которых расцвели растения-человеки, напоминали большие орехи около фута в диаметре, разделенные двойными перегородками на четыре части. В одной секции вырос человек-растение, в другой - шестнадцатиногий червь, в третьей - предок белой обезьяны, а в четвертой - первобытный черный человек Барсума.
   "Когда почка лопнула, человек-растение остался висеть на конце своего стебля, но три другие части упали на землю, где усилия их заключенных обитателей вырваться заставили их прыгать во всех направлениях.
   "Таким образом, с течением времени весь Барсум был покрыт этими заточенными существами. Бесчисленные века они прожили свою долгую жизнь в своих твердых панцирях, прыгая и прыгая по широкой планете; попадая в реки, озера и моря, чтобы еще больше распространиться по поверхности нового мира.
   "Бесчисленные миллиарды умерли до того, как первый чернокожий прорвался сквозь стены своей тюрьмы на свет божий. Побуждаемый любопытством, он вскрыл другие раковины, и началось заселение Барсума.
   "Чистый штамм крови этого первого чернокожего человека остался незапятнанным примесью с другими существами той расы, к которой я принадлежу; но от шестнадцатиногого червя, первой обезьяны и чернокожего человека-ренегата произошли все остальные формы животной жизни на Барсуме.
   - Терны, - злобно усмехнувшись, сказал он, - всего лишь результат многовековой эволюции чистой белой обезьяны древности. Они еще более низкого порядка. На Барсуме есть только одна раса настоящих и бессмертных людей. Это раса чернокожих.
   "Древо Жизни мертво, но прежде чем оно умерло, люди-растения научились отделяться от него и бродить по лику Барсума с другими детьми Первого Родителя.
   "Теперь их двуполость позволяет им воспроизводить себя на манер настоящих растений, но в остальном они мало продвинулись вперед за все века своего существования. Их действия и движения в значительной степени зависят от инстинкта и не в значительной степени управляются разумом, поскольку мозг человека-растения лишь немногим больше кончика вашего мизинца. Они питаются растительностью и кровью животных, и их мозг как раз достаточно велик, чтобы направлять их движения в сторону пищи и передавать пищевые ощущения, поступающие к нему от их глаз и ушей. У них нет чувства самосохранения, и поэтому они совершенно не боятся опасности. Вот почему они такие ужасные противники в бою".
   Я недоумевал, почему чернокожий приложил столько усилий, чтобы столь подробно рассуждать с врагами о происхождении жизни Барсумиана. Это казалось странно неподходящим моментом для гордого представителя гордой расы, чтобы проявить небрежную беседу с похитителем. Особенно учитывая тот факт, что черный все еще лежал надежно привязанным на палубе.
   Лишь малейшее отвлечение его взгляда от меня на кратчайшую долю секунды объясняло его мотив, побудивший меня таким образом затянуть мой интерес к его поистине захватывающей истории.
   Он лежал немного впереди того места, где я стоял у рычагов, и, таким образом, обращался ко мне лицом к корме судна. В конце его описания людей-растений я поймал его взгляд, устремленный на что-то позади меня.
   Я не мог ошибиться и в быстром сиянии триумфа, которое на мгновение осветило эти темные шары.
   Некоторое время назад я снизил скорость, так как мы оставили долину Дор за много миль позади, и я чувствовал себя в относительной безопасности.
   Я с опаской оглянулся назад, и увиденное заморозило зародившуюся во мне новорожденную надежду на свободу.
   Огромный линкор, безмолвный и неосвещенный в темной ночи, вырисовывался совсем рядом с кормой.
   ГЛАВА VIII
   ГЛУБИНЫ ОМЕАНА
   Теперь я понял, почему черный пират так увлек меня своим странным рассказом. За много миль он почувствовал приближение помощи, и если бы не этот предательский взгляд, линкор через мгновение оказался бы прямо над нами, и абордажная группа, которая, несомненно, уже сейчас болталась в упряжке с киля корабля, заполонили нашу палубу, превратив мою растущую надежду на спасение в внезапное и полное затмение.
   Я был слишком опытен в воздушной войне, чтобы теперь не знать, как правильно маневрировать. Одновременно я дал задний ход двигателям и опустил маленькое судно ровно на сотню футов.
   Над головой я мог видеть болтающиеся фигуры абордажной группы, когда линкор мчался над нами. Затем я поднялся под острым углом, доводя рычаг скорости до последней отметки.
   Словно стрела из арбалета, мой великолепный корабль выстрелил своим стальным носом прямо в жужжащие пропеллеры гиганта над нами. Если бы я только мог прикоснуться к ним, огромная масса была бы выведена из строя на несколько часов и снова смогла бы сбежать.
   В то же мгновение солнце выглянуло из-за горизонта, открыв сотни мрачных черных лиц, глядящих на нас с кормы линкора.
   При виде нас из сотен глоток вырвался крик ярости. Раздались приказы, но было уже поздно спасать гигантские пропеллеры, и мы с грохотом их протаранили.
   Мгновенно от удара я дал задний ход двигателю, но мой нос застрял в дыре, проделанной им в корме линкора. Всего секунду я провисел там, прежде чем оторваться, но этой секунды было достаточно, чтобы моя палуба кишела черными дьяволами.
   Драки не было. Во-первых, воевать было негде. Нас просто захлестнуло количество. Затем, когда мечи угрожали мне, команда Ксодара остановила руки его товарищей.
   "Закрепите их, - сказал он, - но не причиняйте им вреда".
   Несколько пиратов уже освободили Ксодара. Теперь он лично следил за моим разоружением и следил за тем, чтобы я был правильно связан. По крайней мере, он думал, что привязка была надежной. Так бы и было, если бы я был марсианином, но мне пришлось улыбнуться, глядя на тонкие пряди, стягивающие мои запястья. Когда придет время, я смогу их щелкнуть, так как они были хлопчатобумажными.
   Девочку тоже связали, а потом и нас связали. Тем временем они подогнали наш корабль к выведенному из строя линкору, и вскоре нас перевезли на его палубу.
   Целая тысяча чернокожих управляла великой машиной разрушения. Ее палубы были переполнены ими, поскольку они продвигались вперед, насколько позволяла дисциплина, чтобы мельком увидеть своих пленников.
   Красота девушки вызвала множество грубых комментариев и пошлых шуток. Было очевидно, что эти самоуверенные сверхлюди намного уступали красным людям Барсума в утонченности и благородстве.
   Мои коротко подстриженные черные волосы и цвет лица были предметом многочисленных комментариев. Когда Ксодар рассказал своим собратьям-аристократам о моих боевых способностях и странном происхождении, они столпились вокруг меня с многочисленными вопросами.
   Тот факт, что я носил упряжь и металл цачки, убитой членом моей группы, убеждал их, что я враг их наследственных врагов, и ставил меня в более выгодное положение в их глазах.
   Все без исключения негры были красивыми и хорошо сложенными мужчинами. Офицеры бросались в глаза дивным великолепием своей блестящей сбруи. Многие сбруи были так инкрустированы золотом, платиной, серебром и драгоценными камнями, что полностью скрывали кожу под ними.
   Сбруя командира представляла собой сплошную массу бриллиантов. На черном фоне его кожи они сияли особенно подчеркнутым сиянием. Вся сцена была очаровательна. Красивые мужчины; варварское великолепие снаряжения; полированное стальное дерево палубы; великолепный зернистый сорапус кают, инкрустированный бесценными драгоценными камнями и драгоценными металлами в замысловатом и красивом узоре; полированное золото поручней; блестящий металл орудий.
   Файдора и меня отвели под палубу, где, все еще связанных, бросили в маленькое отделение с единственным иллюминатором. Когда наш эскорт покинул нас, они заперли за собой дверь.
   Было слышно, как люди возятся со сломанными гребными винтами, а в иллюминатор мы видели, что судно лениво дрейфует на юг.
   Некоторое время никто из нас не говорил. Каждый был занят своими мыслями. Со своей стороны, меня интересовала судьба Тарс Таркаса и девушки Тувии.
   Даже если им удастся ускользнуть от погони, они должны в конце концов попасть в руки либо красных, либо зеленых, и, как беглецы из долины Дор, они не могли рассчитывать ни на что другое, кроме быстрой и ужасной смерти.
   Как я хотел, чтобы я мог сопровождать их. Мне казалось, что я не мог не внушить интеллигентным краснокожим людям Барсума тот коварный обман, который навязал им жестокое и бессмысленное суеверие.
   Тардос Морс поверил бы мне. В этом я был уверен. И то, что он будет иметь мужество своих убеждений, мое знание его характера уверило меня. Дея Торис поверила бы мне. Никаких сомнений относительно этого не приходило мне в голову. Кроме того, была тысяча моих красных и зеленых друзей-воинов, которые, как я знал, с радостью предстанут перед вечным проклятием ради меня. Как Тарс Таркас, куда бы я ни вел, они последуют за мной.
   Моя единственная опасность заключалась в том, что если я когда-нибудь убегу от черных пиратов, то могу попасть в руки недружественных красных или зеленых людей. Тогда это означало бы короткую расправу для меня.
   Ну, на этот счет, похоже, не о чем было беспокоиться, потому что вероятность того, что я когда-нибудь убегу от черных, была крайне мала.
   Мы с девушкой были связаны веревкой, которая позволяла нам отойти друг от друга всего на три-четыре фута. Войдя в купе, мы уселись на низкой скамье под иллюминатором. Скамья была единственной мебелью в комнате. Он был из сорапуса. Пол, потолок и стены были сделаны из карборундового алюминия - легкого, непроницаемого материала, широко используемого при строительстве марсианских боевых кораблей.
   Пока я сидел, размышляя о будущем, мои глаза были прикованы к иллюминатору, который находился как раз на одном уровне с ними, когда я сидел. Внезапно я посмотрел в сторону Фейдора. Она смотрела на меня со странным выражением, которого я раньше не видел на ее лице. Тогда она была очень красивой.
   Мгновенно ее белые веки закрыли глаза, и мне показалось, что я заметил легкий румянец на ее щеках. "Очевидно, она была смущена тем, что ее заметили, когда она пялилась на меньшее существо", - подумал я.
   "Вы находите изучение низших порядков интересным?" - спросил я, смеясь.
   Она снова подняла взгляд с нервным, но облегченным смешком.
   "О, очень, - сказала она, - особенно когда у них такие отличные профили".
   Была моя очередь смывать, но я этого не сделал. Я чувствовал, что она подшучивает надо мной, и я восхищался храбрым сердцем, которое могло найти юмор на дороге к смерти, и поэтому я смеялся вместе с ней.
   - Ты знаешь, куда мы идем? она сказала.
   "Думаю, чтобы разгадать тайну вечного загробного мира", - ответил я.
   "Меня ждет еще худшая участь, - сказала она с легким содроганием.
   "Что ты имеешь в виду?"
   "Я могу только догадываться, - ответила она, - поскольку ни одна из тех девиц, которые были украдены черными пиратами за те времена, когда они совершали набеги на наши владения, ни разу не вернулась, чтобы рассказать о своем опыте среди них. То, что они никогда не берут в плен мужчин, укрепляет веру в то, что судьба украденных девушек хуже смерти".
   - Разве это не справедливое возмездие? Я не мог не спросить.
   "Что ты имеешь в виду?"
   "Разве сами ферны не поступают так же с бедными созданиями, которые совершают добровольное паломничество вниз по Реке Таинств? Не была ли Тувия пятнадцать лет игрушкой и рабыней? Разве это меньше, чем то, что вы должны страдать так же, как причиняли страдания другим?"
   - Ты не понимаешь, - ответила она. "Мы, терны, - святая раса. Быть рабом среди нас - честь для меньшего существа. Разве мы не спасли время от времени нескольких низших категорий, которые по глупости плывут по неизвестной реке к неизвестному концу, и все они станут добычей людей-растений и обезьян".
   "Но разве вы не поощряете суеверие среди тех, кто во внешнем мире?" - возразил я. - Это самое безнравственное из твоих дел. Можете ли вы сказать мне, почему вы способствуете жестокому обману?"
   "Вся жизнь на Барсуме, - сказала она, - создана исключительно для поддержки расы тернов. Как еще мы могли бы жить, если бы внешний мир не давал нам труда и пищи? Вы думаете, что ферн унизит себя трудом?
   - Значит, вы действительно едите человеческое мясо? - в ужасе спросил я.
   Она посмотрела на меня с жалостью и сочувствием к моему невежеству.
   "Воистину, мы едим плоть низших сословий. Не так ли?"
   "Плоть зверей, да, - ответил я, - но не плоть человеческая".
   "Как человек может есть мясо животных, так и боги могут есть мясо человека. Святые терны - это боги Барсума.
   Мне было противно, и я думаю, что показал это.
   "Теперь ты неверующий, - мягко продолжала она, - но если нам посчастливится вырваться из когтей черных пиратов и снова прийти ко двору Матай Шанга, я думаю, мы найдем аргумент, чтобы убедить тебя в ошибке. из ваших путей. И... - она замялась, - возможно, мы найдем способ сохранить тебя как... как... одного из нас.
   Ее глаза снова опустились в пол, и слабый румянец залил ее щеки. Я не мог понять ее смысла; я тоже давно не делал. Дея Торис имела обыкновение говорить, что в некоторых вещах я был настоящим простачком, и я думаю, что она была права.
   -- Боюсь, я плохо отблагодарю вашего отца за гостеприимство, -- ответил я, -- потому что первое, что я должен был бы сделать, будь я ферном, -- это поставить вооруженную охрану в устье реки Исс, чтобы проводить несчастных заблудших путешественников обратно. во внешний мир. Также я должен посвятить свою жизнь истреблению отвратительных людей-растений и их ужасных спутников, больших белых обезьян".
   Она посмотрела на меня, действительно ужас поразил.
   -- Нет, нет, -- вскричала она, -- вы не должны говорить таких ужасных кощунственных вещей, вы не должны даже думать о них. Если бы они когда-нибудь догадались, что вы лелеете такие ужасные мысли, если бы нам удалось вернуть себе храмы тернов, они обрекли бы вас на ужасную смерть. Даже мой... мой... - Она снова покраснела и начала сначала. - Даже я не смог тебя спасти.
   Я больше ничего не сказал. Очевидно, это было бесполезно. Она была еще более погружена в суеверия, чем марсиане внешнего мира. Они поклонялись только прекрасной надежде на жизнь в любви, мире и счастье в будущей жизни. Терны поклонялись отвратительным людям-растениям и обезьянам, или, по крайней мере, они почитали их как обиталище усопших духов их собственных умерших.
   В этот момент дверь нашей тюрьмы открылась, чтобы впустить Ксодара.
   Он мило улыбался мне, и когда он улыбался, выражение его лица было добрым - каким угодно, только не жестоким или мстительным.
   "Поскольку вы не можете сбежать ни при каких обстоятельствах, - сказал он, - я не вижу необходимости держать вас внизу. Я разорву твои путы, и ты сможешь подняться на палубу. Вы станете свидетелем чего-то очень интересного, а так как вы никогда не вернетесь во внешний мир, не помешает позволить вам увидеть это. Вы увидите то, о существовании чего не знают никто, кроме Перворожденных и их рабов, - подземный вход в Святую Землю, в настоящие небеса Барсума.
   "Это будет прекрасным уроком для этой дочери фернов, - добавил он, - ибо она увидит храм Исса, и Исс, быть может, обнимет ее".
   Голова Файдора высоко поднялась.
   - Что это за богохульство, собака пирата? воскликнула она. - Иссус уничтожила бы весь ваш род, если бы вы хоть раз оказались в поле зрения ее храма.
   -- Значит, тебе еще многому предстоит научиться, -- ответил Ксодар с уродливой улыбкой, -- и я не завидую тебе, как ты это выучишь.
   Когда мы вышли на палубу, я, к своему удивлению, увидел, что судно идет по огромному полю, покрытому снегом и льдом. Насколько мог дотянуться глаз в любом направлении, больше ничего не было видно.
   Разгадка тайны могла быть только одна. Мы были над южной полярной ледяной шапкой. Только на полюсах Марса на планете есть лед или снег. Никаких признаков жизни не появлялось под нами. Очевидно, мы были слишком далеко на юге даже для больших пушных зверей, на которых марсиане так любят охотиться.
   Ксодар был рядом со мной, когда я стоял, глядя поверх поручней корабля.
   "Какой курс?" Я спросил его.
   - Чуть западнее юга, - ответил он. "Вы увидите долину Оц напрямую. Мы обойдем его на несколько сотен миль.
   "Долина Оц!" - воскликнул я. - Но, дружище, не там ли лежат владения тернов, из которых я только что сбежал?
   - Да, - ответил Ксодар. - Вы пересекли это ледяное поле прошлой ночью во время долгой погони, которую вели за собой. Долина Отц лежит в могучей впадине на южном полюсе. Он утоплен на тысячи футов ниже уровня окружающей местности, как большая круглая чаша. В сотне миль от его северной границы возвышаются горы Отц, окружающие внутреннюю долину Дор, в точном центре которой находится Затерянное море Коруса. На берегу этого моря стоит Золотой Храм Исса в Стране Перворожденных. Именно там мы связаны".
   Глядя, я начал понимать, почему за все века только один бежал из долины Дор. Мое единственное удивление заключалось в том, что даже тот был успешным. В одиночку и пешком пересечь эту замерзшую, продуваемую ветрами пустошь сурового льда было бы невозможно.
   - Путешествие можно было совершить только на воздушном судне, - закончил я вслух.
   "Именно так в былые времена спасались от тернов; но никто никогда не сбегал от Перворожденных, - сказал Ксодар с оттенком гордости в голосе.
   Теперь мы достигли самой южной оконечности огромного ледяного барьера. Он резко обрывался отвесной стеной высотой в тысячи футов, у подножия которой тянулась ровная долина, кое-где изрезанная невысокими холмами и небольшими рощами, с крошечными речками, образовавшимися в результате таяния ледяной преграды у ее подножия. .
   Однажды мы прошли высоко над тем, что казалось глубоким каньоноподобным разломом, простирающимся от ледяной стены на север через долину, насколько хватало глаз. - Это русло реки Исс, - сказал Ксодар. "Он проходит далеко под ледяным полем и ниже уровня долины Отц, но его каньон здесь открыт".
   Вскоре я увидел то, что принял за деревню, и, указав на нее Ксодару, спросил, что это может быть.
   - Это деревня потерянных душ, - ответил он, смеясь. "Эта полоса между ледяной преградой и горами считается нейтральной территорией. Некоторые сворачивают со своего добровольного паломничества вниз по Иссу и, взбираясь по страшным стенам его каньона под нами, останавливаются в долине. Также раб время от времени убегает из тернов и пробирается сюда.
   "Они не пытаются отбить таких, поскольку из этой внешней долины нет выхода, и на самом деле они слишком боятся патрулирующих крейсеров Перворожденных, чтобы выходить из своих владений.
   "Бедные существа этой внешней долины не причиняют нам вреда, поскольку у них нет ничего из того, что мы желаем, и они недостаточно численно сильны, чтобы дать нам интересный бой, поэтому мы тоже оставляем их в покое.
   "Их несколько деревень, но за многие годы их число увеличилось лишь незначительно, так как они всегда воюют между собой".
   Теперь мы повернули немного к северу от запада, оставив долину потерянных душ, и вскоре я различил над нашим правым бортом нечто, похожее на черную гору, возвышающуюся из пустынной ледяной пустоши. Он был невысоким и, казалось, имел плоскую вершину.
   Ксодар оставил нас выполнять какие-то обязанности на корабле, а мы с Файдором стояли одни у поручней. Девушка ни разу не заговорила с тех пор, как нас вывели на палубу.
   - То, что он мне говорил, правда? Я спросил ее.
   - Отчасти да, - ответила она. "То, что касается внешней долины, верно, но то, что он говорит о расположении храма Исса в центре его страны, - ложь. Если это не ложь... - она замялась. "О, это не может быть правдой, это не может быть правдой. Ибо если бы это было правдой, то на протяжении бесчисленных веков мой народ шел на пытки и позорную смерть от рук своих жестоких врагов, вместо того чтобы обрести прекрасную Вечную Жизнь, которую нас учили верить, что Исс приготовил для нас".
   "Как меньшие барсумцы внешнего мира были заманены вами в ужасную долину Дор, так может быть и так, что сами ферны были заманены Перворожденными на столь же ужасную судьбу", - предположил я. - Это будет суровое и ужасное возмездие, Файдор. а всего один".
   "Я не могу в это поверить", - сказала она.
   - Посмотрим, - ответил я, и тут мы снова замолчали, ибо быстро приближались к черным горам, которые каким-то неопределенным образом, казалось, были связаны с ответом на нашу проблему.
   По мере того, как мы приближались к темному усеченному конусу, скорость корабля уменьшалась до тех пор, пока мы едва двигались. Затем мы поднялись на вершину горы, и внизу я увидел зияющее устье огромного круглого колодца, дно которого терялось в чернильной черноте.
   Диаметр этой огромной ямы составлял целую тысячу футов. Стены были гладкими и, казалось, состояли из черного базальтового камня.
   На мгновение судно неподвижно зависло прямо над центром зияющей пустоты, затем медленно начало погружаться в черную расщелину. Он опускался все ниже и ниже, пока нас не окутала тьма, и его огни не зажглись, и в тусклом ореоле ее собственного сияния чудовищный линкор все дальше и дальше падал в то, что, как мне казалось, должно было быть самым недрами Барсума.
   Целых полчаса мы спускались, а потом шахта резко обрывалась куполом могучего подземного мира. Под нами вздымались и опускались волны погребенного моря. Фосфоресцентное сияние освещало сцену. Тысячи кораблей усеяли пучину океана. Маленькие островки возвышались то здесь, то там, поддерживая странную и бесцветную растительность этого странного мира.
   Медленно и с величественной грацией линкор опускался, пока не остановился на воде. Ее большие гребные винты были вытащены и помещены во время спуска по валу, а вместо них были запущены меньшие, но более мощные водяные гребные винты. Когда они начали вращаться, корабль снова двинулся в путь, скользя по новой стихии так же бодро и безопасно, как и в воздухе.
   Мы с Файдором были ошеломлены. Ни один из них не слышал и не мечтал, что такой мир существует под поверхностью Барсума.
   Почти все корабли, которые мы видели, были военными. Было несколько лихтеров и барж, но ни одного крупного торгового судна, курсирующего по воздуху между городами внешнего мира.
   - Вот гавань флота Перворожденных, - раздался голос позади нас, и, повернувшись, мы увидели, как Ксодар наблюдает за нами с веселой улыбкой на губах.
   "Это море, - продолжал он, - больше, чем Корус. Он принимает воды меньшего моря над ним. Чтобы он не наполнялся выше определенного уровня, у нас есть четыре большие насосные станции, которые перекачивают излишек обратно в резервуары далеко на севере, из которых краснокожие черпают воду для орошения своих сельскохозяйственных угодий".
   Это объяснение пролило на меня новый свет. Краснокожие всегда считали чудом то, что огромные столбы воды выбрасывались из твердой скалы на стенах их резервуаров, чтобы увеличить запас драгоценной жидкости, которой так мало во внешнем мире Марса.
   Никогда их ученые люди не были в состоянии проникнуть в тайну источника этого огромного количества воды. По прошествии веков они просто стали принимать это как должное и перестали сомневаться в его происхождении.
   Мы миновали несколько островков, на которых стояли круглые здания странной формы, по-видимому, без крыш и пронизанные на полпути между землей и их верхушками маленькими, сильно зарешеченными окнами. На них были признаки тюрем, которые еще более подчеркивались вооруженными охранниками, которые сидели на корточках на низких скамейках снаружи или патрулировали короткие линии пляжа.
   Немногие из этих островков занимали территорию площадью более акра, но вскоре прямо впереди мы заметили гораздо больший островок. Это оказалось нашей целью, и вскоре большой корабль пристал к крутому берегу.
   Ксодар дал нам знак следовать за ним, и с полдюжиной солдат и офицеров мы покинули линкор и подошли к большому овальному строению в паре сотен ярдов от берега.
   - Ты скоро увидишь Иссуса, - сказал Ксодар Фаидору. "Несколько пленных, которых мы берем, представляются ей. Изредка она выбирает среди них рабынь, чтобы пополнить ряды своих служанок. Никто не служит Иссусу больше одного года, - и на губах негра появилась мрачная улыбка, которая придавала его простому заявлению жестокий и зловещий смысл.
   Файдор, хотя и не хотел верить, что Исс был в союзе с такими, как они, начал питать сомнения и страхи. Она прижалась ко мне очень близко, уже не гордая дочь Повелителя Жизни и Смерти на Барсуме, а юная и напуганная девушка, оказавшаяся во власти безжалостных врагов.
   Здание, в которое мы вошли, было совершенно без крыши. В его центре находился длинный резервуар с водой, расположенный ниже уровня пола, как плавательный бассейн в плавательном бассейне. Рядом с одной стороной бассейна плавал странный черный объект. Было ли это какое-то странное чудовище из этих погребенных вод или странный плот, я не сразу понял.
   Однако вскоре мы узнали об этом, потому что, когда мы достигли края бассейна прямо над существом, Ксодар выкрикнул несколько слов на незнакомом языке. Тут же с поверхности объекта поднялась крышка люка, и из недр странного корабля выпрыгнул черный моряк.
   Ксодар обратился к моряку.
   - Передайте своему офицеру, - сказал он, - приказы Датора Ксодара. Скажи ему, что Датор Ксодар с офицерами и солдатами, сопровождающими двух заключенных, будет доставлен в сады Иссуса рядом с Золотым Храмом.
   "Да будет благословенна оболочка твоего прародителя, благороднейший Датор", - ответил человек. - Будет сделано, как ты сказал, - и, подняв обе руки ладонями назад над головой в манере приветствия, свойственной всем расам Барсума, он снова исчез в недрах своего корабля.
   Мгновение спустя на палубе появился офицер, блистательный в великолепном облачении своего звания, и приветствовал Ксодара на судне, и вслед за последним мы гуськом поднялись на борт и внизу.
   Каюта, в которой мы очутились, простиралась по всему кораблю, имея по обеим сторонам иллюминаторы ниже ватерлинии. Не успели все спуститься, как был отдан ряд команд, в соответствии с которыми люк был закрыт и заперт, и судно начало вибрировать под ритмичное урчание механизмов.
   "Куда мы можем идти в таком крошечном бассейне с водой?" - спросил Файдор.
   "Не наверху, - ответил я, - потому что я особенно заметил, что здание, хотя и без крыши, покрыто прочной металлической решеткой".
   "Тогда где?" - спросила она снова.
   - Судя по внешнему виду корабля, мы идем ко дну, - ответил я.
   Файдор вздрогнул. В течение столь долгих веков воды морей Барсума были предметом предания только потому, что даже эта дочь фернов, родившаяся в пределах видимости единственного оставшегося моря Марса, испытывала тот же страх перед глубокими водами, что и обычное свойство всех марсиан.
   В настоящее время ощущение опускания стало очень очевидным. Мы стремительно спускались вниз. Теперь мы могли слышать, как вода мчится мимо иллюминаторов, и в тусклом свете, просачивающемся сквозь них к воде, были отчетливо видны закрученные водовороты.
   Файдор схватил меня за руку.
   "Спаси меня!" прошептала она. "Спаси меня, и каждое твое желание будет исполнено. Все, что Святые Терны смогут дать, будет вашим. Файдор... - тут она немного запнулась, а потом очень тихо: - Файдор уже твой.
   Мне стало очень жаль бедную девочку, и я положил свою руку на ее руку, которая лежала на моей руке. Я предполагаю, что мои мотивы были неправильно поняты, потому что, бросив быстрый взгляд на квартиру, чтобы убедиться, что мы одни, она обвила обеими руками мою шею и притянула мое лицо к своему.
   ГЛАВА IX
   я SSUS, БОГИНЯ ЖИЗНИ ВЕЧНОЙ
   Признание в любви, которое испуганная девушка вырвала у нее, глубоко тронуло меня; но это унижало и меня, так как я чувствовал, что каким-то необдуманным словом или поступком дал ей повод думать, что отвечаю ей взаимностью.
   Никогда я не был большим дамским угодником, больше занимаясь боевыми и родственными искусствами, которые когда-либо казались мне более подходящими мужчине, чем мечтать о надушенной перчатке, которая ему на четыре размера меньше, или целовать засохший цветок, который начал расти. пахнуть капустой. Так что я был в полной растерянности относительно того, что делать или сказать. Тысячу раз лучше встретиться лицом к лицу с дикими полчищами мертвого моря, чем встретиться взглядом с этой прекрасной молодой девушкой и сказать ей то, что я должен ей сказать.
   Но делать было нечего, и я так и сделал. Боюсь, очень неуклюже.
   Я осторожно разжал ее руки, сжимавшие мою шею, и, все еще держа их в своих, рассказал ей историю моей любви к Дее Торис. Из всех женщин двух миров, которых я знал и которыми восхищался за свою долгую жизнь, я любил только ее.
   Сказка, похоже, не понравилась ей. Как тигрица, она вскочила, тяжело дыша, на ноги. Ее красивое лицо исказилось выражением ужасной злобы. Ее глаза прямо впились в мои.
   - Собака, - прошипела она. "Собака богохульника! Ты думаешь, что Файдор, дочь Матай Шанг, умоляет? Она командует. Что ей твоя ничтожная страсть внешнего мира к мерзкому созданию, которое ты выбрал в своей прошлой жизни?
   "Файдор прославила тебя своей любовью, а ты отверг ее. Десять тысяч невообразимо жестоких смертей не могли искупить оскорбление, которое вы нанесли мне. Существо, которое ты называешь Деей Торис, умрет самой ужасной из всех. Вы запечатали ордер на ее гибель.
   "И ты! Ты будешь самым подлым рабом на службе у богини, которую ты пытался унизить. Пытки и позоры будут обрушиваться на тебя до тех пор, пока ты не будешь ползать у моих ног, прося о милости смерти.
   "В моей милостивой щедрости я, наконец, исполню вашу молитву и с высокого балкона Золотых скал буду смотреть, как большие белые обезьяны разрывают вас на части".
   У нее все было исправлено. Вся прекрасная программа от начала до конца. Меня поразило, что такая божественно красивая женщина может быть в то же время такой дьявольски мстительной. Однако мне пришло в голову, что она упустила из виду один маленький фактор в своей мести, и поэтому, не намереваясь усугубить ее замешательство, а скорее, чтобы позволить ей изменить свои планы в более практическом направлении, я указал на ближайший порт. -отверстие.
   Очевидно, она совершенно забыла о своем окружении и своих нынешних обстоятельствах, ибо от одного взгляда на темные бурлящие воды снаружи она рухнула на низкую скамейку, где, уткнувшись лицом в руки, рыдала скорее как очень несчастная маленькая девочка, чем как гордая и всемогущая богиня.
   Вниз, вниз мы продолжали опускаться, пока тяжелые стекла иллюминаторов не стали заметно теплыми от жара воды снаружи. Очевидно, мы находились очень далеко под поверхностной корой Марса.
   Вскоре наше движение вниз прекратилось, и я услышал, как гребные винты закручиваются в воде за нашей кормой и толкают нас вперед на большой скорости. Там внизу было очень темно, но свет из наших иллюминаторов и отражение того, что, должно быть, было мощным прожектором на носу подводной лодки, показывали, что мы продираемся через узкий проход, выложенный скалами и похожий на трубу.
   Через несколько минут пропеллеры прекратили свое жужжание. Мы полностью остановились, а затем начали быстро подниматься к поверхности. Вскоре свет снаружи усилился, и мы остановились.
   Ксодар вошел в каюту со своими людьми.
   - Пойдем, - сказал он, и мы последовали за ним через люк, открытый одним из матросов.
   Мы очутились в маленьком подземном хранилище, в центре которого находился бассейн, в котором лежала наша подводная лодка, плавающая, как мы ее впервые увидели, и виднелась только ее черная спина.
   У края бассейна была ровная платформа, а затем стены пещеры поднимались перпендикулярно на несколько футов, выгибаясь к центру низкой крыши. Стены вокруг уступа были пронизаны множеством входов в тускло освещенные проходы.
   К одному из них наши похитители привели нас и после короткой прогулки остановились перед стальной клеткой, которая лежала на дне шахты, возвышавшейся над нами, насколько можно было видеть.
   Клетка оказалась одним из распространенных типов лифтовых кабин, которые я видел в других частях Барсума. Они приводятся в действие с помощью огромных магнитов, подвешенных наверху вала. С помощью электрического устройства регулируется объем генерируемого магнетизма и изменяется скорость автомобиля.
   На длинных участках они движутся с отвратительной скоростью, особенно на подъеме, поскольку малая сила гравитации, присущая Марсу, приводит к очень слабому сопротивлению мощной силе наверху.
   Едва дверца вагона закрылась за нами, как мы замедлили ход, чтобы остановиться на площадке наверху, настолько быстрым было наше восхождение по длинной шахте.
   Когда мы вышли из небольшого здания, в котором находится верхняя конечная остановка лифта, мы оказались посреди настоящей волшебной страны красоты. В объединенных языках землян нет слов, чтобы передать в уме великолепные красоты этой сцены.
   Можно говорить о алой дерне и деревьях со стволами из слоновой кости, украшенных яркими пурпурными цветами; извилистых дорожек, вымощенных дроблеными рубинами, изумрудами, бирюзой, даже самими бриллиантами; о великолепном храме из полированного золота, украшенном чудесными узорами ручной работы; но где найти слова, чтобы описать великолепные цвета, неведомые земным глазам? где разум или воображение, которые могут уловить великолепные мерцания неслыханных лучей, исходящих от тысячи безымянных драгоценностей Барсума?
   Даже мои глаза, за долгие годы привыкшие к варварскому великолепию двора марсианского джеддака, были поражены великолепием этой сцены.
   Глаза Файдора расширились от изумления.
   - Храм Исса, - прошептала она наполовину про себя.
   Ксодар наблюдал за нами со своей мрачной улыбкой, отчасти веселой, отчасти злорадной.
   Сады кишели блестяще пойманными черными мужчинами и женщинами. Среди них двигались красные и белые самки, выполняющие все их прихоти. Места внешнего мира и храмы тернов были отняты у их принцесс и богинь, чтобы у черных были их рабыни.
   Через эту сцену мы двинулись к храму. У главного входа нас остановил кордон вооруженной охраны. Ксодар сказал несколько слов офицеру, подошедшему, чтобы допросить нас. Вместе они вошли в храм, где и остались на некоторое время.
   Когда они вернулись, это должно было объявить, что Иссус желает увидеть дочь Матай Шанга и странное существо из другого мира, которое было принцем Гелиума.
   Медленно мы двигались по бесконечным коридорам немыслимой красоты; через великолепные апартаменты и дворянские залы. Наконец мы остановились в просторной комнате в центре храма. Один из сопровождавших нас офицеров подошел к большой двери в дальнем конце помещения. Здесь он, должно быть, подал какой-то сигнал, потому что сразу же дверь открылась, и появился еще один богато пойманный в ловушку придворный.
   Затем нас подвели к двери, где нам приказали встать на четвереньки спиной к комнате, в которую мы должны были войти. Двери распахнулись, и после того, как нас предупредили не поворачивать головы под страхом мгновенной смерти, нам приказали вернуться в присутствие Иссуса.
   Никогда в жизни я не был в таком унизительном положении, и только моя любовь к Дее Торис и надежда, которая все еще цеплялась за меня, что я могу снова увидеть ее, удерживали меня от того, чтобы подняться, чтобы встретиться с богиней Перворожденных и спуститься к ней. моя смерть, как джентльмен, лицом к лицу с моими врагами и с их кровью, смешанной с моей.
   После того как мы проползли таким отвратительным образом около двух сотен футов, наш эскорт остановил нас.
   "Пусть встанут", - сказал голос позади нас; тонкий, дрожащий голос, но, видимо, привыкший командовать за многие годы.
   "Встаньте, - сказал наш эскорт, - но не смотрите на Иссу".
   - Эта женщина мне нравится, - снова сказал тонкий, дрожащий голос после нескольких минут молчания. - Она будет служить мне положенное время. Человека, которого ты можешь вернуть на остров Шадор, лежащий у северного берега Омейского моря. Пусть женщина повернется и взглянет на Иссу, зная, что те из низших сословий, которые созерцают святое видение ее сияющего лица, переживут ослепляющую славу лишь на один год".
   Я наблюдал за Файдором краем глаза. Она побледнела до ужасного оттенка. Медленно, очень медленно она повернулась, словно влекомая какой-то невидимой, но непреодолимой силой. Она стояла совсем рядом со мной, так близко, что ее голая рука коснулась моей, когда она, наконец, повернулась к Иссу, Богине Вечной Жизни.
   Я не мог видеть лица девушки, когда ее взгляд впервые остановился на Верховном Божестве Марса, но почувствовал дрожь, пробежавшую по ее телу в дрожащей плоти руки, коснувшейся моей.
   "Должно быть, это действительно ослепительная прелесть, - подумал я, - вызвать такое волнение в груди такой лучезарной красавицы, как Файдор, дочь Матай Шанг".
   "Пусть женщина остается. Уберите мужчину. Идти." Так сказал Исс, и тяжелая рука офицера легла мне на плечо. В соответствии с его инструкциями я снова опустился на четвереньки и выполз из Присутствия. Это была моя первая аудиенция у божества, но я могу признаться, что не произвела на меня большого впечатления, если не считать нелепой фигуры, которую я вырезал, карабкаясь на своих костях мозга.
   Оказавшись без комнаты, двери за нами закрылись, и мне приказали подняться. Ксодар присоединился ко мне, и вместе мы медленно пошли обратно к садам.
   -- Вы пощадили мою жизнь, хотя легко могли ее отнять, -- сказал он после того, как мы прошли некоторое расстояние в молчании, -- и я помог бы вам, если бы мог. Я могу помочь сделать твою жизнь здесь более сносной, но твоя судьба неизбежна. Вы можете никогда не надеяться вернуться во внешний мир.
   "Какова будет моя судьба?" Я попросил.
   - Это во многом будет зависеть от Иссуса. До тех пор, пока она не пошлет за вами и не откроет вам свое лицо, вы можете жить в течение многих лет в самой легкой форме рабства, которую я могу устроить для вас.
   - Почему она должна посылать за мной? Я попросил.
   "Мужчин низшего сословия она часто использует для различных целей развлечения. Такой боец, как вы, например, отлично позабавился бы в ежемесячных храмовых обрядах. Люди противостоят людям и зверям для назидания Иссы и пополнения ее кладовой".
   - Она ест человеческое мясо? Я попросил. Однако не в ужасе, ибо с тех пор, как я недавно узнал о Святых Тернах, я был готов ко всему на этом еще менее доступном небе, где все явно диктовалось единым всемогуществом; где века узкого фанатизма и самопоклонения истребили все более широкие гуманистические инстинкты, которыми могла когда-то обладать раса.
   Это были люди, опьяненные властью и успехом, смотревшие на других обитателей Марса, как мы смотрим на зверей полевых и лесных. Почему же тогда они не должны есть плоть низших сословий, жизнь и характеры которых они понимают не больше, чем мы понимаем сокровенные мысли и чувства скота, которого забиваем для наших земных столов.
   "Она ест только мясо лучших потомков святых тернов и красных барсумцев. Плоть других идет на наши доски. Животных поедают рабы. Она ест и другие лакомства".
   Я не понял тогда, что в его ссылке на другие лакомства было какое-то особое значение. Я думал, что в декламации меню Исса уже достигнут предел омерзительности. Мне предстояло еще многое узнать о глубинах жестокости и зверства, в которые всемогущество может затащить своего обладателя.
   Мы почти достигли последней из многочисленных комнат и коридоров, ведущих в сады, когда нас настиг офицер.
   "Исс еще раз посмотрит на этого человека, - сказал он. "Девушка рассказала ей, что он обладает удивительной красотой и такой доблестью, что в одиночку убил семерых Перворожденных и голыми руками взял Ксодара в плен, связав его собственной упряжью".
   Ксодар выглядел смущенным. Очевидно, ему не нравилась мысль, что Исс узнал о его бесславном поражении.
   Не говоря ни слова, он повернулся, и мы снова последовали за офицером к закрытым дверям зала для аудиенций Иссы, Богини Вечной Жизни.
   Здесь повторилась церемония вступления. И снова Исс приказал мне встать. Несколько минут все было тихо, как в могиле. Глаза божества оценивали меня.
   Вскоре тонкий дрожащий голос нарушил тишину, повторяя нараспев слова, которые на протяжении бесчисленных веков предрешали гибель бесчисленных жертв.
   "Пусть человек повернется и взглянет на Иссу, зная, что те из низших сословий, которые созерцают святое видение ее сияющего лица, переживут ослепляющую славу лишь на один год".
   Я повернулся, как было велено, ожидая такого удовольствия, которое могло бы произвести только открытие божественной славы смертным глазам. То, что я увидел, было плотной фалангой вооруженных людей между мной и возвышением, на котором стояла большая скамья из резного дерева сорапуса. На этой скамье или троне сидела черная женщина. Очевидно, она была очень старой. На ее морщинистом черепе не осталось ни волоска. За исключением двух желтых клыков, она была совершенно беззубой. По обеим сторонам ее тонкого ястребиного носа горели глаза из глубины ужасно запавших глазниц. Кожа ее лица была изрезана миллионами глубоких морщин. Ее тело было таким же морщинистым, как и лицо, и таким же отталкивающим.
   Изможденные руки и ноги, прикрепленные к туловищу, которое казалось большей частью искривленным животом, завершали "святое видение ее лучезарной красоты".
   Вокруг нее было несколько рабынь, в том числе Файдор, бледная и дрожащая.
   - Это тот человек, который убил семерых Перворожденных и голыми руками связал Датора Ксодара собственной упряжью? - спросил Иссус.
   -- Это самое великолепное видение божественной красоты, -- ответил офицер, стоявший рядом со мной.
   - Предъявите Датора Ксодара, - приказала она.
   Ксодара привели из соседней комнаты.
   Иссус посмотрела на него зловещим светом в ее отвратительных глазах.
   - А такие, как ты, - Датор Перворожденных? - взвизгнула она. "За позор, который вы навлекли на Бессмертную Расу, вы будете понижены до ранга ниже самого низкого. Не будь больше датором, но навсегда рабом рабов, чтобы приносить и нести для низших сословий, которые служат в садах Исса. Сними его обвязку. Трусы и рабы не носят атрибутов.
   Ксодар выпрямился. Ни один мускул не дрогнул, ни дрожь не сотрясла его гигантское тело, когда солдат стражи грубо снял с него великолепные сбруи.
   "Прочь", - закричала разъяренная старушка. "Уходи, но вместо света садов Исса позволь тебе служить рабом этого раба, который покорил тебя в темнице на острове Шадор в Омейском море. Убери его подальше от моих божественных глаз".
   Медленно и с высоко поднятой головой гордый Ксодар повернулся и вышел из зала. Иссус встал и повернулся, чтобы выйти из комнаты через другой выход.
   Повернувшись ко мне, она сказала: "Ты пока вернешься в Шадор. Позже Иссус увидит, как ты сражаешься. Идти." Затем она исчезла, а за ней и ее свита. Только Файдор отставал, а когда я стал следовать за своей охраной в сторону садов, девушка побежала за мной.
   "О, не оставляй меня в этом ужасном месте", - умоляла она. - Прости за то, что я сказал тебе, мой принц. Я не их имел в виду. Только забери меня с собой. Позвольте мне разделить ваше заточение на Шадоре. Ее слова были почти бессвязным залпом мыслей, так быстро она говорила. - Ты не понял той чести, которую я тебе оказал. Среди фернов нет брака или выдачи замуж, как среди низших сословий внешнего мира. Мы могли бы жить вместе вечно в любви и счастье. Мы оба взглянули на Исса и через год умрем. Проживем хотя бы тот год вместе, какая мера радости остается для обреченных".
   "Если мне было трудно понять вас, Файдор, - отвечал я, - то неужели вы не понимаете, что, может быть, вам столь же трудно понять мотивы, обычаи и общественные законы, которыми я руководствуюсь? Я не хочу причинить вам боль и не хочу показаться, что недооцениваю честь, которую вы мне оказали, но то, чего вы желаете, может и не быть. Независимо от глупой веры народов внешнего мира, или Святых Тернов, или эбонитовых Перворожденных, я не умер. Пока я живу, мое сердце бьется только для одной женщины - несравненной Деи Торис, принцессы Гелиума. Когда смерть настигнет меня, мое сердце перестанет биться; но что будет после этого, я не знаю. И в этом я так же мудр, как Матай Шанг, Мастер Жизни и Смерти на Барсуме; или Иссус, Богиня Вечной Жизни".
   Фейдор какое-то время пристально смотрел на меня. На этот раз в ее глазах не было гнева, только жалкое выражение безнадежной печали.
   - Я не понимаю, - сказала она и, повернувшись, медленно пошла в направлении двери, через которую прошли Иссус и ее свита. Через мгновение она исчезла из поля моего зрения.
   ГЛАВА X
   НАШИ ТЮРЬМА ОСТРОВ ШАДОР
   Во внешних садах, куда меня теперь проводила стража, я нашел Ксодара, окруженного толпой благородных негров. Они ругали и проклинали его. Мужчины ударили его по лицу. Женщины плевали на него.
   Когда я появился, они обратили свое внимание на меня.
   "Ах, - воскликнул один, - так это существо победило великого Ксодара голыми руками. Посмотрим, как это было сделано".
   -- Пусть свяжет Турида, -- смеясь, предложила красивая женщина. "Турид - благородный датор. Пусть Турид покажет собаке, что значит встретиться лицом к лицу с настоящим мужчиной".
   "Да, Турид! Турид! - воскликнула дюжина голосов.
   "Вот он сейчас", - воскликнул другой, и, повернувшись в указанном направлении, я увидел огромного негра, отягощенного блестящими украшениями и руками, приближающегося к нам с благородной и галантной осанкой.
   "Что теперь?" воскликнул он. - Что бы вы хотели от Турида?
   Быстро объяснила дюжина голосов.
   Турид повернулся к Ксодару, его глаза сузились до двух противных щелочек.
   "Калот!" - прошипел он. "Я когда-нибудь думал, что ты носишь сердце сорака в своей гнилой груди. Ты часто побеждал меня на тайных советах Исса, но теперь, на поле боя, где люди действительно оцениваются, твое паршивое сердце открыло всему миру свои язвы. Калот, я отталкиваю тебя своей ногой, - и со словами он повернулся, чтобы ударить Ксодара.
   Моя кровь поднялась. В течение нескольких минут он кипел от трусливого обращения с этим когда-то могущественным товарищем из-за того, что он потерял благосклонность Исса. У меня не было любви к Ксодару, но я не могу выносить вида трусливой несправедливости и преследований, не видя себя красным, как сквозь пелену кровавого тумана, и не совершая под влиянием момента то, что, как я полагаю, я никогда не должен делать после зрелого обдумывания.
   Я стоял рядом с Ксодаром, когда Турид замахнулся ногой для трусливого удара. Деградировавший Датор стоял прямо и неподвижно, как резная статуэтка. Он был готов принять любые оскорбления и упреки своих бывших товарищей и принять их с мужественным молчанием и стоицизмом.
   Но вместе с ногой Турида качнулась и моя, и я поймал его на болезненный удар по берцовой кости, спасший Ксодара от этого дополнительного позора.
   На мгновение воцарилась напряженная тишина, затем Турид с ревом ярости бросился мне в горло; точно так же, как Ксодар на палубе крейсера. Результаты были идентичными. Я нырнул под его вытянутые руки, и, когда он пролетел мимо меня, нанес потрясающий правый удар ему в челюсть.
   Здоровяк крутанулся волчком, его колени подогнулись, и он рухнул на землю у моих ног.
   Негры в изумлении смотрели сначала на неподвижную фигуру гордого Датора, лежащего в рубиновой пыли тропы, потом на меня, как будто не могли поверить, что такое может быть.
   -- Вы просили меня связать Турида, -- воскликнул я. "Смотрите!" Затем я наклонился к распростертому телу, сорвал с него ремни и надежно связал ему руки и ноги.
   "То же, что ты сделал с Ксодаром, то же самое ты сделал и с Туридом. Отведи его к Иссу, связанного собственной сбруей, чтобы она увидела своими глазами, что теперь среди вас есть тот, кто более велик, чем Перворожденный".
   "Кто ты?" - прошептала женщина, которая первой предложила мне попытаться связать Турида.
   "Я гражданин двух миров; Капитан Джон Картер из Вирджинии, принц Дома Тардос Морс, джеддак Гелиума. Отведи этого человека к своей богине, как я сказал, и скажи ей, что я поступил так же, как с Ксодаром и Туридом, и с самым могущественным из ее даторов. Голыми руками, с длинным мечом или с коротким мечом, я вызываю на бой цвет ее бойцов".
   - Пойдем, - сказал офицер, охранявший меня, обратно к Шадору. "Мои приказы императивны; не должно быть задержки. Ксодар, иди и ты.
   В тоне, которым мужчина обращался к Ксодару или ко мне, было немного неуважения. Было очевидно, что он испытывает меньше презрения к бывшему Датору, поскольку он был свидетелем той легкости, с которой я расправился с могущественным Туридом.
   То, что его уважение ко мне было больше, чем должно было быть к рабу, было совершенно очевидно из того факта, что остаток обратного пути он шел или стоял всегда позади меня с обнаженным коротким мечом в руке.
   Возвращение в Омейское море прошло без происшествий. Мы спустились в ужасную шахту на той же машине, которая доставила нас на поверхность. Там мы вошли в подводную лодку, совершив долгое погружение в туннель глубоко под верхним миром. Затем через туннель и снова к бассейну, из которого мы впервые познакомились с чудесным проходом из Омеана в храм Исса.
   С острова подводной лодки нас перевезли на маленьком крейсере на далекий остров Шадор. Здесь мы нашли небольшую каменную тюрьму и охрану из полудюжины негров. Не было никакой церемонии впустую в завершение нашего заключения. Один из негров открыл дверь тюрьмы огромным ключом, мы вошли, дверь за нами закрылась, замок заскрипел, и со звуком на меня снова нахлынуло то жуткое чувство безысходности, которое я испытал в камере. Тайны Золотых Скал под садами Святых Тернов.
   Тогда со мной был Тарс Таркас, но теперь я был совершенно одинок в том, что касалось дружеского общения. Я задумался о судьбе великого Тарка и его прекрасной спутницы, девушки Тувии. Даже если бы они каким-то чудом спаслись и были бы приняты и пощажены дружественным народом, какая у меня была надежда на помощь, которую, как я знал, они бы с радостью оказали, если бы это было в их силах.
   Они не могли догадаться ни о моем местонахождении, ни о моей судьбе, ибо никому на всем Барсуме не снилось такое место, как это. И мне не было бы пользы, если бы они знали точное местонахождение моей тюрьмы, ибо кто мог надеяться проникнуть в это погребенное море перед лицом могучего флота Перворожденных? Нет: мой случай был безнадежен.
   Что ж, я хотел извлечь из этого максимум пользы и, поднявшись, отбросил в сторону тягостное отчаяние, пытавшееся завладеть мной. С идеей исследовать мою тюрьму, я начал осматриваться.
   Ксодар сидел, склонив голову, на низкой каменной скамье недалеко от центра комнаты, в которой мы находились. Он не говорил с тех пор, как Иссус унизил его.
   Здание было без крыши, стены поднимались на высоту около тридцати футов. На полпути была пара маленьких, сильно зарешеченных окон. Тюрьма была разделена на несколько комнат перегородками высотой в двадцать футов. В комнате, которую мы занимали, никого не было, но две двери, ведущие в другие комнаты, были открыты. Я вошел в одну из этих комнат, но обнаружил, что она свободна. Таким образом, я прошел через несколько камер, пока в последней не нашел молодого рыжего марсианского мальчика, спящего на каменной скамье, которая составляла единственную мебель любой из тюремных камер.
   Очевидно, он был единственным заключенным. Пока он спал, я наклонился и посмотрел на него. В его лице было что-то странно знакомое, и все же я не мог его определить.
   Черты его лица были очень правильными и, как и пропорции его изящных конечностей и тела, чрезвычайно красивы. Он был очень светлым для рыжего человека, но в остальном казался типичным представителем этой красивой расы.
   Я не будил его, потому что сон в тюрьме - такое бесценное благо, что я видел, как люди превращались в разъяренных животных, когда один из их товарищей по заключению украл несколько драгоценных мгновений сна.
   Вернувшись в свою камеру, я нашел Ксодара все еще сидящим в той же позе, в которой я его оставил.
   "Человек, - воскликнул я, - вам не стоит так хандрить. Не было позором быть лучше Джона Картера. Вы видели это по той легкости, с которой я объяснил Турида. Вы знали это раньше, когда на палубе крейсера видели, как я убил трех ваших товарищей.
   - Я бы хотел, чтобы вы отправили меня в то же время, - сказал он.
   "Приди, приди!" Я плакал. "Надежда еще есть. Никто из нас не мертв. Мы отличные бойцы. Почему бы не завоевать свободу?"
   Он посмотрел на меня с изумлением.
   - Ты не знаешь, о чем говоришь, - ответил он. "Иссус всемогущ. Иссус всеведущ. Теперь она слышит слова, которые вы говорите. Она знает мысли, которые вы думаете. Кощунственно даже мечтать нарушить ее приказы.
   - Гниль, Ксодар, - нетерпеливо воскликнул я.
   Он в ужасе вскочил на ноги.
   "Проклятие Исса падет на тебя, - воскликнул он. "В следующее мгновение вы будете поражены, корчась насмерть в ужасной агонии".
   - Ты веришь в это, Ксодар? Я попросил.
   "Конечно; кто посмеет сомневаться?
   "Я сомневаюсь; да и далее я отрицаю, - сказал я. "Почему, Ксодар, ты говоришь мне, что она даже знает мои мысли. Все краснокожие веками обладали этой силой. И еще одна чудесная сила. Они могут закрыть свой разум, чтобы никто не мог прочитать их мысли. Я узнал первый секрет много лет назад; другой мне никогда не приходилось учить, так как на всем Барсуме нет никого, кто мог бы прочитать, что происходит в тайных покоях моего мозга.
   "Ваша богиня не может читать мои мысли; и она не может читать ваши, когда вы находитесь вне поля зрения, если вы этого не хотите. Если бы она смогла прочесть мое, то, боюсь, ее гордость испытала бы довольно сильное потрясение, когда я повернулся по ее команде, чтобы "взирать на святое видение ее сияющего лица".
   "Что ты имеешь в виду?" - прошептал он испуганным голосом так тихо, что я едва его расслышал.
   - Я имею в виду, что я считал ее самым отвратительным и отвратительно отвратительным созданием, на котором когда-либо останавливался мой взгляд.
   Мгновение он смотрел на меня в охваченном ужасом изумлении, а затем с криком "Богохульник" прыгнул на меня.
   Я не хотел ударить его еще раз, да и не было в этом необходимости, так как он был безоружен и поэтому совершенно безвреден для меня.
   Когда он кончил, я схватил его за левое запястье левой рукой и, обхватив правой рукой его левое плечо, поймал его локтем под подбородок и перекинул назад через бедро.
   Там он беспомощно повис на мгновение, глядя на меня в бессильной ярости.
   - Ксодар, - сказал я, - давай будем друзьями. Возможно, в течение года мы будем вынуждены жить вместе в тесноте этой крошечной комнаты. Простите, что обидел вас, но я и мечтать не мог, чтобы человек, пострадавший от жестокой несправедливости Иссы, еще мог поверить в ее божественность.
   - Я скажу еще несколько слов, Ксодар, не для того, чтобы еще больше ранить твои чувства, а для того, чтобы ты мог подумать о том, что, пока мы живы, мы все еще в большей степени вершители собственной судьбы, чем какой-либо бог.
   - Видишь ли, Иссус не поразила меня насмерть и не спасает своего верного Ксодара из лап неверующего, опорочившего ее прекрасную красоту. Нет, Ксодар, твоя Иссус - смертная старуха. Вырвавшись из ее лап, она не сможет причинить вам вред.
   "С вашим знанием этой незнакомой земли и моим знанием внешнего мира два таких воина, как вы и я, должны быть в состоянии отвоевать себе путь к свободе. Даже если бы мы погибли при попытке, разве наши воспоминания не были бы прекраснее, чем если бы мы оставались в рабском страхе быть зарезанными жестоким и несправедливым тираном - называйте ее богиней или смертной, как хотите".
   Закончив, я поднял Ксодара на ноги и отпустил. Он не возобновил нападения на меня, и он не говорил. Вместо этого он подошел к скамье и, опустившись на нее, несколько часов оставался в глубокой задумчивости.
   Много времени спустя я услышал тихий звук в дверном проеме, ведущем в одну из других квартир, и, подняв глаза, увидел, что красный марсианский юноша пристально смотрит на нас.
   - Каор, - воскликнул я в красном марсианском стиле приветствия.
   - Каор, - ответил он. - Что ты здесь делаешь?
   - Я жду своей смерти, полагаю, - ответил я с кривой усмешкой.
   Он тоже улыбнулся смелой и обаятельной улыбкой.
   - Я тоже, - сказал он. "Мой скоро придет. Я смотрел на сияющую красоту Исса почти год назад. Меня всегда очень удивляло, что я не упал замертво при первом же взгляде на это отвратительное лицо. И ее живот! Моим первым предком, но никогда во всей вселенной не было такой гротескной фигуры. То, что они должны называть такую единую Богиню Жизни Вечной, Богиней Смерти, Матерью Ближней Луны и пятьдесят других столь же невозможных титулов, совершенно выше моего понимания".
   - Как ты сюда попал? Я попросил.
   "Это очень просто. Я летал на одноместном воздушном разведчике далеко на юг, когда мне пришла в голову блестящая идея, что я хотел бы поискать Затерянное море Корус, которое по традиции помещается недалеко от южного полюса. Должно быть, я унаследовал от отца дикую тягу к приключениям, а также впадину там, где должна быть моя шишка благоговения.
   "Я достиг района вечных льдов, когда у меня заклинило левый винт, и я упал на землю, чтобы произвести ремонт. Прежде чем я успел осознать это, воздух почернел от летунов, и сотни этих Перворожденных дьяволов прыгнули на землю вокруг меня.
   "Они сделали для меня обнаженные мечи, но прежде чем я спустился под них, они вкусили стали меча моего отца, и я дал о себе такой отчет, который, я знаю, понравился бы моему сиру, если бы он дожил до того, чтобы стать свидетелем этого. ".
   - Твой отец умер? Я попросил.
   "Он умер до того, как разрушилась оболочка, позволив мне выйти в мир, который был очень добр ко мне. Но несмотря на горе, что я никогда не имел чести знать своего отца, я был очень счастлив. Моя единственная печаль теперь состоит в том, что моя мать должна оплакивать меня, как десять долгих лет оплакивала моего отца".
   - Кем был твой отец? Я попросил.
   Он собирался ответить, когда наружная дверь нашей тюрьмы открылась, и вошел здоровенный охранник и приказал ему идти в его комнату на ночь, запирая за ним дверь, когда он проходил в дальнюю камеру.
   "Иссус желает, чтобы вы были заключены в одной комнате", - сказал охранник, вернувшись в нашу камеру. "Этот трусливый раб раба должен хорошо послужить тебе", - сказал он мне, указывая на Ксодара взмахом руки. - Если он этого не сделает, вы должны избить его, чтобы он подчинился. Исс желает, чтобы вы обрушили на него все оскорбления и унижения, какие только можете вообразить.
   С этими словами он ушел от нас.
   Ксодар все еще сидел, закрыв лицо руками. Я подошла к нему и положила руку ему на плечо.
   - Ксодар, - сказал я, - ты слышал приказы Исса, но тебе не нужно бояться, что я попытаюсь привести их в исполнение. Ты храбрый человек, Ксодар. Ваше личное дело, если вы хотите, чтобы вас преследовали и унижали; но если бы я был тобой, я бы отстаивал свою мужественность и бросал вызов своим врагам".
   "Я очень много думал, Джон Картер, - сказал он, - обо всех новых идеях, которые вы мне подкинули несколько часов назад. Мало-помалу я соединял воедино то, что ты говорил, что тогда казалось мне богохульством, с тем, что я видел в прошлой жизни и о чем не смел даже подумать, опасаясь навлечь на себя гнев Исса.
   "Теперь я думаю, что она мошенница; не более божественны, чем вы или я. Я готов согласиться с тем, что Перворожденные не более святы, чем Святые Терны, а Святые Терны не более святы, чем краснокожие.
   "Вся ткань нашей религии основана на суеверной вере в ложь, которую веками навязывали нам те, кто непосредственно выше нас, для чьей личной выгоды и возвышения было заставить нас продолжать верить так, как они хотели, чтобы мы верили.
   "Я готов сбросить узы, связывающие меня. Я готов бросить вызов самой Иссе; но что это нам даст? Будь то Перворожденные боги или смертные, они могущественная раса, и мы так быстро в их лапах, как если бы мы были уже мертвы. Спасения нет".
   -- В прошлом я спасался от несчастий, друг мой, -- ответил я. "и пока во мне есть жизнь, я не буду отчаиваться в побеге с острова Шадор и Омеанского моря".
   - Но нам не сбежать даже из четырех стен нашей тюрьмы, - настаивал Ксодар. "Испытайте эту кремневую поверхность", - воскликнул он, ударяя по твердой скале, ограничивавшей нас. "И взгляните на эту полированную поверхность; никто не мог уцепиться за него, чтобы достичь вершины".
   Я улыбнулась.
   - Это наименьшая из наших проблем, Ксодар, - ответил я. "Я гарантирую, что перелезу через стену и возьму тебя с собой, если ты поможешь своим знанием здешних обычаев назначить лучшее время для попытки и направишь меня к шахте, которая ведет от купола этого бездонного моря к свет чистого воздуха Бога наверху".
   "Ночное время самое лучшее и дает единственный шанс, который у нас есть, потому что тогда люди спят, и только дремлющие вахты кивают на крышах боевых кораблей. За крейсерами и меньшими судами не несут вахты. Наблюдатели на больших кораблях следят за всем вокруг. Сейчас ночь.
   "Но, - воскликнул я, - еще не темно! Как же тогда может быть ночь?
   Он улыбнулся.
   - Вы забываете, - сказал он, - что мы глубоко под землей. Сюда никогда не проникает солнечный свет. Нет ни лун, ни звезд, отражающихся в лоне Омеана. Фосфоресцирующий свет, который вы сейчас видите, пронизывает это огромное подземное хранилище, исходит от скал, образующих его купол; это всегда так в Омеане, точно так же, как волны всегда такие, какими вы их видите, - катятся, вечно катятся по безветренному морю.
   "В назначенный час ночи в верхнем мире люди, чьи обязанности удерживают их здесь, спят, но свет всегда один и тот же".
   - Это затруднит побег, - сказал я и пожал плечами. какое, скажите на милость, удовольствие делать легкое дело?
   "Давайте спать на нем сегодня ночью", - сказал Ксодар. "План может прийти с нашим пробуждением".
   Итак, мы бросились на твердый каменный пол нашей тюрьмы и заснули сном усталых людей.
   БОГИ МАРСА, Эдгар Райс Берроуз (Часть 2)
   ГЛАВА XI
   КОГДА Ч ELL ОТРУШИЛСЯ
   Рано утром следующего дня мы с Ксодаром приступили к плану побега. Сначала я попросил его начертить на каменном полу нашей камеры настолько точную карту южного полюса, насколько это было возможно с помощью имевшихся в нашем распоряжении грубых инструментов - пряжки от моей сбруи и острого края чудесного драгоценного камня, который я вынул из Сатор Трог.
   Отсюда я вычислил общее направление Гелия и расстояние, на котором он лежал от отверстия, ведущего в Омеан.
   Затем я попросил его нарисовать карту Омеана, четко указав положение Шадора и отверстие в куполе, которое вело во внешний мир.
   Я изучал их до тех пор, пока они не запечатлелись в моей памяти. От Ксодара я узнал об обязанностях и обычаях стражников, патрулирующих Шадор. Казалось, что в часы, отведенные на сон, одновременно дежурил только один человек. Он прохаживался по тюрьме на расстоянии примерно ста футов от здания.
   Ход часовых, по словам Ксодара, был очень медленным, им требовалось около десяти минут, чтобы сделать один раунд. Это означало, что в течение почти пяти минут каждая сторона тюрьмы оставалась без охраны, пока часовой преследовал черепашьим шагом по противоположной стороне.
   "Эта информация, которую вы спрашиваете, - сказал Ксодар, - будет очень ценной ПОСЛЕ того, как мы выберемся, но ничто из того, что вы спрашивали, не имеет никакого отношения к этому первому и самому важному соображению".
   - Мы выберемся, - ответил я, смеясь. - Оставь это мне.
   - Когда мы попытаемся? он спросил.
   - В первую ночь, когда у берегов Шадора пришвартовалось маленькое судно, - ответил я.
   - Но как ты узнаешь, что рядом с Шадором пришвартован какой-то корабль? Окна находятся далеко за пределами нашей досягаемости.
   "Не так, друг Ксодар; Смотреть!"
   Я прыжком подскочил к решетке окна напротив нас и быстро оглядел сцену снаружи.
   В пределах ста ярдов от Шадора стояло несколько небольших кораблей и два больших линкора.
   "Сегодня ночью", - подумал я и уже собирался озвучить свое решение Ксодару, когда без предупреждения дверь нашей тюрьмы открылась и вошел охранник.
   Если этот парень увидит меня там, наши шансы на спасение могут быстро исчезнуть, потому что я знал, что они закуют меня в кандалы, если у них будет хоть малейшее представление о чудесной ловкости, которую мои земные мускулы давали мне на Марсе.
   Мужчина вошел и стоял лицом к центру комнаты, спиной ко мне. В пяти футах надо мной был верх перегородки, отделявшей нашу камеру от соседней.
   Это был мой единственный шанс избежать обнаружения. Если парень поворачивался, я был потерян; и я не мог упасть на пол незамеченным, так как он был не так далеко подо мной, что я ударил бы его, если бы сделал это.
   - Где белый человек? - закричал страж Ксодара. "Иссус командует своим присутствием". Он начал поворачиваться, чтобы посмотреть, не нахожусь ли я в другой части камеры.
   Я карабкался по железной решетке окна, пока не ухватился за подоконник одной ногой; затем я отпустил свою хватку и прыгнул к верхней части перегородки.
   "Что это было?" Я услышал глубокий голос черного рева, когда мой металл заскрежетал о каменную стену, когда я поскользнулся. Затем я легко опустился на пол камеры за ним.
   "Где белый раб?" снова закричал охранник.
   - Не знаю, - ответил Ксодар. - Он был здесь, когда вы вошли. Я не его сторож, иди и найди его.
   Черный проворчал что-то, чего я не мог понять, а потом я услышал, как он отпирает дверь в одну из других камер на дальней стороне. Внимательно прислушиваясь, я уловил звук, когда за ним закрылась дверь. Затем я снова прыгнул на верхнюю часть перегородки и упал в свою камеру рядом с изумленным Ксодаром.
   "Теперь ты видишь, как мы убежим?" - спросил я его шепотом.
   "Я вижу, как вы можете, - ответил он, - но я не стал мудрее, чем раньше, в том, как мне пройти эти стены. Определенно, я не могу прыгать через них, как ты.
   Мы слышали, как охранник переходил из камеры в камеру и, наконец, закончив свой обход, снова вошел в нашу. Когда его глаза упали на меня, они изрядно вылезли из орбит.
   "Клянусь панцирем моего прапредка!" - взревел он. "Где ты был?"
   "Я сижу в тюрьме с тех пор, как вы вчера меня сюда посадили", - ответил я. - Я был в этой комнате, когда вы вошли. Ты лучше посмотри на свое зрение.
   Он посмотрел на меня со смешанной яростью и облегчением.
   - Пойдем, - сказал он. - Иссус требует твоего присутствия.
   Он вывел меня из тюрьмы, оставив Ксодара позади. Там мы нашли еще нескольких охранников, а с ними красного марсианского юношу, занимавшего другую камеру на Шадоре.
   Путешествие, которое я предпринял накануне к храму Исса, повторилось. Охранники держали красного мальчика и меня раздельно, чтобы у нас не было возможности продолжить прерванный накануне разговор.
   Лицо юноши преследовало меня. Где я его раньше видел. В каждой его строчке было что-то странно знакомое; в его осанке, в его манере говорить, в его жестах. Я мог бы поклясться, что знал его, и все же я знал также, что никогда не видел его прежде.
   Когда мы достигли садов Исса, нас повели прочь от храма, а не к нему. Путь вился через заколдованные парки к могучей стене, возвышавшейся на сто футов над землей.
   Массивные ворота вели на небольшую равнину, окруженную такими же великолепными лесами, которые я видел у подножия Золотых скал.
   Толпы негров шли в том же направлении, куда вели нас наши охранники, а с ними смешались мои старые друзья, люди-растения и большие белые обезьяны.
   Жестокие звери двигались среди толпы, как домашние собаки. Если они были на пути, черные грубо отталкивали их в сторону или били плоскостью меча, и животные удирали прочь, словно в великом страхе.
   Вскоре мы подошли к месту назначения, большому амфитеатру, расположенному на дальнем краю равнины и примерно в полумиле от стен сада.
   Через массивные арочные ворота хлынули черные, чтобы занять свои места, а наша охрана провела нас к небольшому входу в конце здания.
   Через него мы прошли в загон под сиденьями, где обнаружили несколько других заключенных, сгрудившихся под охраной. Некоторые из них были закованы в кандалы, но по большей части они казались достаточно напуганными присутствием своих охранников, чтобы исключить любую возможность побега.
   Во время путешествия из Шадора у меня не было возможности поговорить с моим сокамерником, но теперь, когда мы были в безопасности в огороженном загоне, наша охрана ослабила бдительность, в результате чего я смог подойти к краснокожему марсианскому юноше, ради которого Я чувствовал такое странное влечение.
   "Какова цель этого собрания?" Я спросил его. "Мы должны сражаться в назидание Перворожденным, или это что-то похуже?"
   "Это часть ежемесячных обрядов Исса, - ответил он, - в которых чернокожие смывают грехи со своих душ кровью людей из внешнего мира. Если, быть может, черный убит, это свидетельствует о его неверности Иссу - непростительном грехе. Если он выживает в состязании, с него снимают обвинение, которое навязало ему приговор обрядов, как это называется.
   "Формы боя различаются. Некоторых из нас можно противопоставить равному или удвоенному количеству черных; или поодиночке нас могут отправить на битву с дикими зверями или с каким-нибудь знаменитым черным воином".
   - А если мы победим, - спросил я, - что тогда - свобода?
   Он смеялся.
   "Свобода, конечно. Единственная свобода для нас смерть. Никто из тех, кто входит во владения Перворожденных, никогда не покидает их. Если мы окажемся способными бойцами, нам разрешат драться часто. Если мы не могучие бойцы... - Он пожал плечами. "Рано или поздно мы умрем на арене".
   - И вы часто дрались? Я попросил.
   - Очень часто, - ответил он. "Это мое единственное удовольствие. За почти год проведения обрядов Исса я насчитал несколько сотен черных дьяволов. Моя мать была бы очень горда, если бы знала, как хорошо я сохранил традиции доблести моего отца".
   - Твой отец, должно быть, был могучим воином! Я сказал. "В свое время я знал большинство воинов Барсума; несомненно, я знал его. Кто был он?"
   - Мой отец был...
   - Ну же, калоты! - раздался грубый голос охранника. "На бойню вместе с вами", и нас грубо подтолкнули к крутому склону, который вел к залам далеко внизу, выходившим на арену.
   Амфитеатр, как и все, что я когда-либо видел на Барсуме, был построен в большом раскопе. Только самые высокие сиденья, образующие невысокую стену, окружающую яму, возвышались над уровнем земли. Сама арена находилась далеко под поверхностью.
   Прямо под самым нижним ярусом сидений находился ряд зарешеченных клеток на уровне поверхности арены. В них нас и загнали. Но, к сожалению, мой юный друг не был из тех, кто занимал со мной клетку.
   Прямо напротив моей клетки стоял трон Исса. Здесь ужасное существо сидело на корточках, окруженное сотней рабынь, сверкающих драгоценностями. Яркие ткани разных оттенков и странных узоров покрывали мягкую подушку возвышения, на котором они возлежали.
   По четырем сторонам трона и в нескольких футах под ним стояли, локоть к локтю, три сплошных ряда тяжеловооруженных солдат. Перед ними стояли высшие сановники этого мнимого неба - сверкающие чернокожие, украшенные драгоценными камнями, на лбу у них были знаки отличия в золотых кругах.
   По обеим сторонам трона от вершины до низа амфитеатра растянулась сплошная масса человечества. Женщин было столько же, сколько и мужчин, и каждый был одет в чудесную сбрую своего положения и своего дома. С каждым черным было от одного до трех рабов, набранных из владений тернов и из внешнего мира. Негры все "благородные". Крестьянства среди Перворожденных нет. Даже самый низший солдат - бог, и ему прислуживают рабы.
   Перворожденные не работают. Мужчины дерутся - это священная привилегия и долг; сражаться и умереть за Иссу. Женщины ничего не делают, абсолютно ничего. Рабы стирают их, рабы одевают их, рабы кормят их. У некоторых даже есть рабы, говорящие за них, и я видел одну, которая сидела во время обряда с закрытыми глазами, пока рабыня рассказывала ей о событиях, происходящих на арене.
   Первым событием дня была дань Иссу. Это означало конец тех бедных несчастных, которые целый год назад взирали на божественную славу богини. Их было десять - великолепные красавицы из гордых дворов могучих джеддаков и из храмов Святых Тернов. В течение года они служили в свите Исса; сегодня они должны были расплачиваться за это божественное повышение своими жизнями; завтра они будут украшать столы придворных чиновников.
   Огромный негр вышел на арену вместе с девушками. Он внимательно осмотрел их, ощупал конечности и ткнул в ребра. Вскоре он выбрал одного из их числа, которого повел к трону Исса. Он обратился к богине с какими-то словами, которых я не расслышал. Иссус кивнула головой. Черный поднял руки над головой в знак приветствия, схватил девушку за запястья и потащил с арены через маленькую дверь под троном.
   "Иссус сегодня хорошо поужинает", - сказал заключенный рядом со мной.
   "Что ты имеешь в виду?" Я попросил.
   - Это был ее обед, который старый Табис несет на кухню. Разве ты не замечал, как тщательно он отбирал самых пухлых и нежных?
   Я прорычал проклятия чудовищу, сидящему напротив нас на великолепном троне.
   "Не дымиться," предупредил мой спутник; - Ты увидишь гораздо худшее, если проживешь хотя бы месяц среди Перворожденных.
   Я снова повернулся как раз вовремя, чтобы увидеть распахнутые ворота ближайшей клетки и трех чудовищных белых обезьян, выпрыгивающих на арену. Девочки испуганно сбились в кучу в центре вольера.
   Одна стояла на коленях, умоляюще протягивая руки к Иссу; но отвратительное божество только еще больше наклонилось вперед, еще сильнее предвкушая грядущее развлечение. Наконец обезьяны заметили сбившуюся в кучу группу охваченных ужасом девиц и с демоническим визгом звериного безумия бросились на них.
   Волна безумной ярости нахлынула на меня. Жестокая трусость этого опьяненного властью существа, чей злобный ум задумал такие ужасные формы пыток, до глубины души взбудоражила мою обиду и мою мужественность. Перед глазами поплыл кроваво-красный туман, предвещавший смерть моим врагам.
   Охранник валялся перед незапертыми воротами клетки, в которой я был заключен. Какая необходимость в решетках, чтобы эти несчастные жертвы не бросились на арену, которую указ богов назначил местом их смерти!
   Один удар отправил чернокожего без сознания на землю. Схватив его длинный меч, я прыгнул на арену. Обезьяны почти набросились на девиц, но пара могучих прыжков - вот и все, что требовалось моим земным мышцам, чтобы донести меня до центра усыпанного песком пола.
   На мгновение в огромном амфитеатре воцарилась тишина, затем из клеток обреченных раздался дикий крик. Мой длинный меч с жужжанием кружил в воздухе, и у ног обмороков растянулась огромная обезглавленная обезьяна.
   Другие обезьяны повернулись теперь ко мне, и, когда я стоял перед ними, угрюмый рев публики ответил на дикие возгласы из клеток. Краем глаза я увидел десяток охранников, несущихся ко мне по блестящему песку. Затем из одной из клеток позади них вырвалась фигура. Это был юноша, чья личность так очаровала меня.
   Он остановился на мгновение перед клетками, с поднятым мечом.
   "Приходите, люди внешнего мира!" он крикнул. "Давайте сделаем нашу смерть достойной, и на спине этого неизвестного воина превратим сегодняшнюю Дань Иссу в оргию мести, которая будет эхом отдаваться сквозь века и заставит черную кожу бледнеть при каждом повторении обрядов Исса. Прийти! Стеллажи без ваших клеток заполнены лезвиями.
   Не дожидаясь результата своей мольбы, он повернулся и бросился ко мне. Из каждой клетки, в которой находились краснокожие, в ответ на его увещевания раздался оглушительный крик. Внутренние охранники пали под воющими толпами, и клетки изрыгнули своих сокамерников, разгоряченных жаждой убийства.
   Стоявшие снаружи стеллажи были лишены мечей, которыми пленники должны были быть вооружены для участия в отведенных им боях, и рой решительных воинов устремился нам на помощь.
   Великие обезьяны, возвышавшиеся во все свои пятнадцать футов роста, пали перед моим мечом, в то время как атакующие охранники были еще на некотором расстоянии. За ними гнался юноша. За моей спиной были молодые девушки, и, поскольку я сражался на их службе, я остался стоять там, чтобы встретить свою неизбежную смерть, но с решимостью дать такой отчет о себе, который надолго запомнят в стране Первенец.
   Я заметил изумительную скорость молодого краснокожего человека, когда он мчался за охранниками. Никогда я не видел такой скорости ни у одного марсианина. Его прыжки и скачки были немногим меньше тех, которые произвели мои земные мускулы, чтобы вызвать такой трепет и уважение со стороны зеленых марсиан, в руки которых я попал в тот давно минувший день, когда я впервые прилетел на Марс.
   Охранники не успели добраться до меня, когда он напал на них с тыла, и когда они повернулись, думая по свирепости его натиска, что на них нападает дюжина, я бросился на них со своей стороны.
   В последовавшей стремительной схватке у меня было мало шансов заметить что-либо, кроме движений моих непосредственных противников, но время от времени я мельком видел мурлыкающий меч и слегка подпрыгивающую фигуру из жилистой стали, которые наполняли мое сердце странным чувством. тоску и могучую, но необъяснимую гордость.
   На красивом лице мальчика играла мрачная улыбка, и время от времени он бросал насмешливый вызов врагам, сталкивавшимся с ним. В этом и в других отношениях его манера боя была похожа на ту, которая всегда отличала меня на поле боя.
   Может быть, именно это смутное сходство заставило меня полюбить мальчика, а то ужасное опустошение, которое его меч произвел среди негров, наполнило мою душу огромным уважением к нему.
   Со своей стороны, я сражался так же, как сражался тысячу раз прежде - то уклоняясь от злобного удара, то быстро наступая, позволяя острию моего меча впиться глубоко в сердце врага, прежде чем оно вонзится в горло его товарища.
   Мы весело проводили время, мы вдвоем, когда на арену был отправлен большой отряд стражи Иссуса. Они шли с яростными криками, а вооруженные пленники наступали на них со всех сторон.
   В течение получаса казалось, что весь ад вырвался на свободу. В стенах арены мы сражались неразрывной массой - воющими, ругающимися, окровавленными демонами; и всегда рядом со мной сверкал меч молодого краснокожего человека.
   Медленно и с помощью повторяющихся команд мне удалось выстроить заключенных в грубый строй вокруг нас, так что, наконец, мы сражались, образовав грубый круг, в центре которого стояли обреченные служанки.
   Многие погибли с обеих сторон, но гораздо большее опустошение произошло в рядах стражи Исса. Я мог видеть, как посланцы быстро бежали через аудиторию, и когда они проходили мимо дворян, они обнажали свои мечи и прыгали на арену. Они собирались уничтожить нас числом - это, очевидно, был их план.
   Я мельком увидел Иссу, склонившуюся далеко вперед на своем троне, ее отвратительное лицо было искажено ужасной гримасой ненависти и ярости, в которой, как мне показалось, я смог различить выражение страха. Именно это лицо вдохновило меня на то, что последовало за этим.
   Я быстро приказал пятидесяти заключенным отойти за нами и образовать новый круг вокруг девушек.
   - Оставайтесь и защищайте их, пока я не вернусь, - приказал я.
   Затем, повернувшись к тем, кто образовывал внешнюю линию, я воскликнул: "Долой Исса! Следуй за мной к трону; мы отомстим там, где это заслуженно".
   Юноша рядом со мной первым подхватил крик: "Долой Исса!" и тут за моей спиной и со всех сторон раздался хриплый крик: "К трону! На трон!"
   Как один человек, мы двигались неудержимой боевой массой по телам мертвых и умирающих врагов к величественному трону марсианского божества. Орды самых отважных бойцов Перворожденных высыпали из зала, чтобы проверить наше продвижение. Мы скосили их перед собой, как бумажных человечков.
   "К местам, некоторые из вас!" Я плакала, когда мы приближались к барьерной стене арены. "Десять из нас могут занять трон", потому что я видел, что гвардейцы Иссуса по большей части вступили в схватку на арене.
   По обе стороны от меня заключенные метались влево и вправо в поисках сидений, перепрыгивая через низкую стену с капающими мечами, жаждая ожидающих их толпящихся жертв.
   Через мгновение весь амфитеатр наполнился визгом умирающих и раненых, смешанным с лязгом оружия и торжествующими возгласами победителей.
   Бок о бок молодой краснокожий и я, возможно, с дюжиной других пробивались к подножию трона. Оставшиеся стражники, усиленные высокопоставленными сановниками и дворянами Перворожденных, сомкнулись между нами и Иссус, которая сидела, наклонившись далеко вперед на своей резной скамье сорапуса, то выкрикивая пронзительные команды своим последователям, то осыпая их губительными проклятиями. кто стремился осквернить ее божественность.
   Напуганные рабы вокруг нее дрожали в ожидании, широко раскрыв глаза, не зная, молиться ли им за нашу победу или за наше поражение. Некоторые из них, гордые дочери, несомненно, самых благородных воинов Барсума, вырвали мечи из рук павших и напали на стражников Исса, но вскоре были убиты; славные мученики за безнадежное дело.
   Люди с нами сражались хорошо, но с тех пор, как мы с Тарс Таркасом в тот долгий жаркий день сражались плечом к плечу против полчищ Вархуна на дне мертвого моря перед Тарком, я не видел, чтобы два человека сражались с такой доброй целью и с таким с непобедимой яростью, когда мы с красным юношей сражались в тот день перед троном Иссы, Богини Смерти и Вечной Жизни.
   Один за другим те, кто стоял между нами и резной скамьей из сорапуса, падали от наших клинков. Другие роились, чтобы заполнить брешь, но дюйм за дюймом, фут за футом мы приближались все ближе и ближе к нашей цели.
   Вскоре с соседней трибуны раздался крик: "Вставайте, рабы!" "Вставайте, рабы!" он поднимался и опускался, пока не раздулся до мощного звука, который огромными волнами прокатился по всему амфитеатру.
   На мгновение, как бы по общему согласию, мы прекратили борьбу, пытаясь понять значение этой новой ноты, и потребовалось лишь мгновение, чтобы перевести ее значение. Во всех частях сооружения рабыни набрасывались на своих хозяев с любым оружием, которое попадалось им под руку. Какая-то прекрасная рабыня взмахнула кинжалом, вырванным из сбруи ее госпожи, его мерцающий клинок был багровым от крови его владельца; мечи, вырванные из тел мертвецов вокруг них; тяжелые украшения, которые можно было превратить в дубинки, - таковы орудия, с помощью которых эти белокурые женщины вершили давно затаенную месть, которая в лучшем случае могла лишь частично вознаградить их за невыразимые жестокости и унижения, которые обрушили на них их черные хозяева. А те, кто не мог найти другого оружия, использовали свои сильные пальцы и сверкающие зубы.
   Это было зрелище, которое вызывало одновременно и содрогание, и радость; но через краткую секунду мы снова были вовлечены в нашу собственную битву, и только неутолимый боевой клич женщин напоминал нам, что они все еще сражаются: "Восстаньте, рабы!" "Вставайте, рабы!"
   Теперь между нами и Иссом стояла только одна тонкая шеренга людей. Ее лицо было синим от ужаса. Пена выступила на ее губах. Она казалась слишком парализованной от страха, чтобы двигаться. Только юноша и я дрались теперь. Все остальные упали, и я бы тоже упал от ужасного удара длинным мечом, если бы из-за спины моего противника не протянулась рука и не схватила его за локоть, когда лезвие падало на меня. Юноша подскочил ко мне и пронзил парня мечом, прежде чем тот успел оправиться и нанести еще один удар.
   Я должен был умереть даже тогда, если бы мой меч не застрял в груди Датора Перворожденного. Когда тот падал, я выхватил у него меч и через его распростертое тело посмотрел в глаза той, чья быстрая рука спасла меня от первого удара его меча, - это была Файдор, дочь Матай Шанг.
   - Лети, мой принц! воскликнула она. "Бесполезно бороться с ними дольше. Все на арене мертвы. Все, кто захватил трон, мертвы, кроме тебя и этого юноши. Только среди сидений остались ваши бойцы, а их и рабынь быстро убивают. Слушать! Вы едва можете услышать боевой клич женщин сейчас, потому что почти все мертвы. На каждого из вас приходится десять тысяч черных во владениях Перворожденных. Прорыв к открытому и морю Коруса. С помощью своей могучей руки с мечом ты еще можешь завоевать Золотые Скалы и храмовые сады Святых Тернов. Расскажи свою историю Матай Шангу, моему отцу. Он сохранит тебя, и вместе вы сможете найти способ спасти меня. Лети, пока есть хоть малейший шанс на полет".
   Но не в этом заключалась моя миссия, и я не видел ничего, что можно было бы предпочесть в жестоком гостеприимстве Святых Тернов гостеприимству Перворожденных.
   "Долой Иссу!" - крикнул я, и мы с мальчиком снова вступили в бой. Двое негров пали с нашими мечами в животе, а мы стояли лицом к лицу с Иссусом. Когда мой меч поднялся, чтобы положить конец ее ужасной карьере, ее паралич оставил ее, и с пронзительным воплем она повернулась, чтобы бежать. Прямо за ней на полу помоста внезапно разверзлась черная пропасть. Она бросилась к выходу вместе с юношей, а я последовал за ней по пятам. Ее рассеянная охрана сплотилась на ее крик и бросилась к нам. Удар пришелся на голову юноши. Он пошатнулся и хотел было упасть, но я поймал его левой рукой и повернулся лицом к разъяренной толпе религиозных фанатиков, обезумевших от оскорбления, которое я нанес их богине, как раз в тот момент, когда Иссус исчез в черных глубинах подо мной.
   ГЛАВА XII
   ОБРЕЧЕН НА СМЕРТЬ
   Мгновение я стоял там, прежде чем они обрушились на меня, но их первый натиск заставил меня отступить на шаг или два. Моя нога нащупала пол, но нашла только пустое пространство. Я отступил в яму, которая приняла Исса. На секунду я рухнул на край. Тогда и я с мальчиком, все еще крепко сжатым в руках, рухнул навзничь в черную бездну.
   Мы врезались в полированный парашют, отверстие над нами закрылось так же волшебно, как и открылось, и мы полетели невредимыми в тускло освещенную квартиру далеко под ареной.
   Когда я поднялся на ноги, первым, что я увидел, было злобное лицо Иссуса, глядящего на меня сквозь тяжелые решетки решетчатой двери с одной стороны комнаты.
   "Смертельная сыпь!" - завопила она. "Ты понесешь ужасное наказание за свое богохульство в этой секретной камере. Здесь ты будешь лежать один и во тьме с телом твоего сообщника, гноящегося в своем гниении рядом с тобой, пока, обезумев от одиночества и голода, ты не накормишься ползучими личинками, которые когда-то были людьми".
   Это все. Через мгновение она исчезла, и тусклый свет, наполнявший камеру, растворился в киммерийской черноте.
   - Приятная старушка, - сказал голос рядом со мной.
   "Кто говорит?" Я попросил.
   "Это я, ваш спутник, имел честь сражаться плечом к плечу с величайшим воином, когда-либо носившим металл на Барсуме".
   - Благодарю Бога, что ты жив, - сказал я. - Я боялся этого ужасного пореза на твоей голове.
   "Это просто ошеломило меня", - ответил он. "Простая царапина".
   "Может быть, так и было бы, если бы оно было окончательным", - сказал я. "Кажется, мы здесь в довольно затруднительном положении с прекрасным шансом умереть от голода и жажды".
   "Где мы?"
   - Под ареной, - ответил я. "Мы рухнули в шахту, которая поглотила Иссу, поскольку она была почти в нашей власти".
   Он рассмеялся тихим смехом удовольствия и облегчения, а затем, протянув руку сквозь чернильную тьму, нашел мое плечо и прижал мое ухо к своему рту.
   - Нет ничего лучше, - прошептал он. "В тайнах Иссы есть тайны, о которых самой Иссу и не снится".
   "Что ты имеешь в виду?"
   "Я работал с другими рабами год с тех пор, переделывая эти подземные галереи, и в то время мы обнаружили под ними древнюю систему коридоров и комнат, которые были запечатаны веками. Негры, ответственные за работу, исследовали их, взяв с собой нескольких из нас, чтобы выполнить любую работу, которая могла понадобиться. Я прекрасно знаю всю систему.
   "Есть мили коридоров, пронизывающих землю под садами и самим храмом, и есть один проход, который ведет вниз и соединяется с нижними областями, которые открываются на водной шахте, которая ведет к Омеану.
   "Если мы сможем добраться до подводной лодки незамеченными, мы еще можем выйти в море, в котором есть много островов, куда черные никогда не заходят. Там мы можем пожить какое-то время, и кто знает, что может случиться, чтобы помочь нам сбежать?
   Он говорил все тихим шепотом, видимо, боясь даже здесь подсмотреть уши, и я ответил ему тем же приглушенным тоном.
   - Веди обратно в Шадор, друг мой, - прошептал я. "Ксодар, черный, там. Мы должны были попытаться сбежать вместе, так что я не могу бросить его.
   -- Нет, -- сказал мальчик, -- нельзя бросить друга. Было бы лучше, если бы мы были отбиты сами, чем это.
   Затем он начал ощупью пробираться по полу темной камеры в поисках ловушки, ведущей в коридоры внизу. Наконец он позвал меня тихим "сст", и я подкрался на звук его голоса и обнаружил, что он стоит на коленях у края дыры в полу.
   - Здесь обрыв футов на десять, - прошептал он. "Держись за руки, и ты благополучно приземлишься на ровный пол из мягкого песка".
   Очень тихо я спустился из чернильной камеры наверху в чернильную яму внизу. Было так темно, что мы не могли разглядеть своих рук даже в дюйме от носа. Никогда, я думаю, я не знал такого полного отсутствия света, как в ямах Исса.
   На мгновение я завис в воздухе. Существует странное ощущение, связанное с опытом такого рода, который довольно трудно описать. Когда ноги топчутся в пустом воздухе, а даль внизу окутана тьмой, возникает чувство, похожее на панику при мысли о том, чтобы освободиться и нырнуть в неизведанные глубины.
   Хотя мальчик сказал мне, что этажом ниже всего десять футов, я испытал такое же волнение, как если бы висел над бездонной пропастью. Затем я ослабил хватку и опустился на четыре фута на мягкую песчаную подушку.
   Мальчик последовал за мной.
   "Поднимите меня к себе на плечи, - сказал он, - и я заменю капкан".
   Сделав это, он взял меня за руку и повел очень медленно, с большим чувством и частыми остановками, чтобы убедиться, что он не сбился с пути.
   Вскоре мы начали спуск по очень крутому склону.
   "Пройдет совсем немного времени, - сказал он, - прежде чем у нас будет свет. На нижних уровнях мы встречаем те же слои фосфоресцирующей породы, что и освещают Омеан".
   Никогда не забуду я того путешествия через бездны Исса. Хотя в нем не было важных событий, все же он был наполнен для меня странным очарованием волнения и приключений, которые, я думаю, должны были быть связаны главным образом с непостижимой древностью этих давно забытых коридоров. То, что стигийская тьма скрыла от моего объективного взгляда, не могло быть и вполовину столь чудесным, как картины, которые рисовало мое воображение, когда оно вновь оживляло древние народы этого умирающего мира и снова заставляло их трудиться, интриговать, тайны и жестокости, которые они практиковали, чтобы дать последний бой против роящихся полчищ мертвого морского дна, которые шаг за шагом гнали их к самой крайней вершине мира, где они теперь укрылись за непроницаемым барьером суеверия.
   Помимо зеленых людей, на Барсуме жили еще три основные расы. Черные, белые и раса желтых людей. По мере того как воды планеты высыхали, а моря отступали, все другие ресурсы истощались, пока жизнь на планете не превратилась в постоянную борьбу за выживание.
   Различные расы веками воевали друг с другом, и три высших типа легко превзошли зеленых дикарей водных мест мира, но теперь, когда отступающие моря вынудили их постоянно оставлять свои укрепленные города и вынуждали их более или менее кочевой образ жизни, в котором они разделились на более мелкие общины, они вскоре пали жертвой свирепых полчищ зеленых людей. Результатом было частичное слияние черных, белых и желтых, результатом которого является нынешняя великолепная раса красных людей.
   Я всегда предполагал, что все следы первоначальных рас исчезли с лица Марса, однако в течение последних четырех дней я нашел и белых, и черных в большом количестве. Возможно ли, что в каком-то отдаленном уголке планеты все еще существуют остатки древней расы желтых людей?
   Мои размышления были прерваны тихим восклицанием мальчика.
   "Наконец-то освещенный путь", - воскликнул он, и, подняв глаза, я увидел вдали перед нами тусклое сияние.
   По мере того, как мы продвигались вперед, свет усиливался, пока мы не оказались в хорошо освещенных коридорах. С тех пор наше продвижение было быстрым, пока мы внезапно не пришли к концу коридора, который вел прямо к уступу, окружающему бассейн подводной лодки.
   Судно лежало у причала с открытым люком. Поднеся палец к губам, а затем многозначительно постукивая мечом, юноша бесшумно подкрался к сосуду. Я был рядом с ним по пятам.
   Мы молча спустились на пустынную палубу и на четвереньках поползли к люку. Украдкой взглянув вниз, охранника не видно было, и мы с быстротой и бесшумностью кошек нырнули в главную каюту подводной лодки. Даже здесь не было никаких признаков жизни. Мы быстро закрыли и закрепили люк.
   Затем мальчик вошел в лоцманскую рубку, нажал кнопку, и лодка погрузилась среди бурлящих вод на дно шахты. Но даже тогда не было суеты, как мы ожидали, и, пока мальчик оставался управлять лодкой, я скользил из каюты в каюту в тщетных поисках кого-нибудь из команды. Корабль был совершенно покинут. Такое везение казалось почти невероятным.
   Когда я вернулся в лоцманскую рубку, чтобы сообщить хорошие новости своему спутнику, он вручил мне бумагу.
   "Это может объяснить отсутствие экипажа", - сказал он.
   Это было радиосообщение командиру подводной лодки:
   "Рабы восстали. Приходите с теми людьми, которые у вас есть, и с теми, кого вы можете собрать по дороге. Слишком поздно, чтобы получить помощь от Омеана. Они вырезают всех в амфитеатре. Иссу угрожают. Спешка.
   "ЗИТАД"
   - Зитад - это датор стражи Исса, - объяснил юноша. "Мы сильно напугали их, и они не скоро забудут".
   - Будем надеяться, что это только начало конца Исса, - сказал я.
   "Только наш прапредок знает", - ответил он.
   Мы добрались до бассейна подводных лодок в Омеане без происшествий. Здесь мы обсуждали целесообразность потопления корабля перед тем, как покинуть его, но в конце концов решили, что это ничего не добавит нашим шансам на спасение. На Омеане было много черных, чтобы помешать нам, если бы мы были задержаны; сколько бы других ни пришло из храмов и садов Исса, это ничуть не уменьшило бы наших шансов.
   Теперь мы были в затруднительном положении, как пройти мимо охранников, которые патрулировали остров вокруг бассейна. Наконец я натолкнулся на план.
   "Какое имя или звание офицера, отвечающего за эту охрану?" - спросил я мальчика.
   - Когда мы вошли этим утром, дежурил парень по имени Торит, - ответил он.
   "Хороший. А как зовут командира подводной лодки?
   - Йерстед.
   Я нашел в салоне бланк депеши и написал следующее распоряжение:
   "Датор Торит: Немедленно верните этих двух рабов в Шадор.
   "ЕРСТЕД"
   - Это будет более простой способ вернуться, - сказал я, улыбаясь, и вручил мальчику поддельный приказ. "Пойдемте, мы сейчас посмотрим, как хорошо это работает".
   - Но наши мечи! - воскликнул он. "Что мы скажем, чтобы объяснить их?"
   "Поскольку мы не можем их объяснить, нам придется оставить их позади", - ответил я.
   "Разве не крайняя опрометчивость снова отдавать себя, безоружных, во власть Перворожденных?"
   - Это единственный путь, - ответил я. "Вы можете доверить мне выход из темницы Шадора, и я думаю, выйдя оттуда, мы без труда снова вооружимся в стране, которая так изобилует вооруженными людьми".
   - Как скажешь, - ответил он с улыбкой и пожал плечами. "Я не мог следовать за другим лидером, который внушал большее доверие, чем вы. Давай проверим твою хитрость.
   Мы смело вышли из люка корабля, оставив свои мечи позади, и направились к главному выходу, который вел к посту часового и кабинету датора стражи.
   При виде нас гвардейцы врасплох бросились вперед и, взяв винтовки, остановили нас. Я протянул сообщение одному из них. Он взял его и, увидев, кому оно было адресовано, повернулся и вручил его Ториту, который выходил из своего кабинета, чтобы узнать причину переполоха.
   Черный прочитал приказ и на мгновение посмотрел на нас с явным подозрением.
   - Где Датор Йерстед? - спросил он, и мое сердце упало во мне, когда я проклинал себя за глупого дурака, который не потопил подводную лодку, чтобы оправдать ложь, которую я должен сказать.
   - Ему было приказано немедленно вернуться на площадку храма, - ответил я.
   Торит сделал полшага к входу в бассейн, словно подтверждая мою историю. На этот миг все повисло на волоске, потому что, если бы он это сделал и нашел пустую подводную лодку, все еще лежащую у причала, вся слабая ткань моей стряпни обрушилась бы на наши головы; но, очевидно, он решил, что сообщение должно быть подлинным, да и не было веских оснований сомневаться в нем, поскольку вряд ли ему показалось бы правдоподобным, что два раба добровольно сдались бы под стражу таким образом, как этот. Именно смелость плана обеспечила ему успех.
   - Вы были связаны с восстанием рабов? - спросил Торит. "Мы только что получили скудные сообщения о каком-то таком событии".
   - Все участвовали, - ответил я. "Но это было мало. Охранники быстро одолели и убили большинство из нас".
   Казалось, его удовлетворил этот ответ. - Отвези их в Шадор, - приказал он, обращаясь к одному из своих подчиненных. Мы вошли в небольшую лодку, стоявшую у острова, и через несколько минут высадились на Шадоре. Здесь нас вернули в наши соответствующие камеры; я с Ксодаром, мальчик сам по себе; и за запертыми дверями мы снова были пленниками Перворожденных.
   ГЛАВА XIII
   А ПЕРЕРЫВ НА СВОБОДУ
   Ксодар с недоверчивым изумлением выслушал мой рассказ о событиях, происходивших на арене во время обрядов Исса. Он с трудом мог представить себе, хотя уже и выразил свое сомнение в божественности Иссы, что можно угрожать ей с мечом в руке и не быть разорванным на тысячу осколков простой яростью ее божественного гнева.
   - Это последнее доказательство, - сказал он наконец. "Больше ничего не нужно, чтобы полностью разрушить последние остатки моей суеверной веры в божественность Исса. Она всего лишь злая старуха, обладающая могущественной силой зла посредством махинаций, которые веками держали ее народ и весь Барсум в религиозном невежестве.
   - Однако здесь она по-прежнему всесильна, - ответил я. - Итак, нам надлежит уйти в первый же момент, который покажется нам благоприятным.
   "Я надеюсь, что вы найдете подходящий момент, - сказал он со смехом, - потому что я точно знаю, что за всю свою жизнь ни разу не видел такого, чтобы узник Перворожденного мог сбежать".
   "Сегодня вечером подойдет так же, как и любой другой", - ответил я.
   - Скоро наступит ночь, - сказал Ксодар. "Как я могу помочь в приключении?"
   "Ты умеешь плавать?" Я спросил его.
   - Ни один слизистый силиан, обитающий в глубинах Коруса, не чувствует себя в воде лучше, чем Ксодар, - ответил он.
   "Хороший. Красный, по всей вероятности, не умеет плавать, - сказал я, - потому что во всех их владениях мало воды, чтобы пустить на воду самое маленькое суденышко. Поэтому одному из нас придется сопровождать его по морю до корабля, который мы выберем. Я надеялся, что мы сможем пройти все расстояние под поверхностью, но боюсь, что красный юноша не сможет совершить путешествие таким образом. Даже самых смелых среди них ужасает одна только мысль о глубокой воде, ибо прошли века с тех пор, как их предки видели озеро, реку или море".
   - Красный должен нас сопровождать? - спросил Ксодар.
   "Да."
   "Это хорошо. Три меча лучше, чем два. Особенно, когда третий такой же могущественный, как у этого парня. Я много раз видел, как он сражается на арене во время обрядов Исса. Никогда, пока я не увидел, как ты сражаешься, я не видел человека, который казался непобедимым даже перед лицом огромных трудностей. Можно подумать, что вы двое учитель и ученик, или отец и сын. Вспомните его лицо, между вами есть сходство. Это очень заметно, когда вы сражаетесь - та же мрачная улыбка, то же сводящее с ума презрение к вашему противнику проявляется в каждом движении вашего тела и в каждом изменении выражения вашего лица".
   "Как бы то ни было, Ксодар, он великий боец. Я думаю, что мы затрудним победу над троицей, и если бы мой друг Тарс Таркас, джеддак Тарка, был всего лишь одним из нас, мы могли бы пробиться с одного конца Барсума на другой, даже если бы весь мир был настроен против нас. ".
   - Это будет, - сказал Ксодар, - когда они узнают, откуда ты пришел. Это всего лишь одно из суеверий, которые Исс навязал легковерному человечеству. Она работает через Святых Тернов, которые так же невежественны о ее истинном я, как и барсумианцы внешнего мира. Ее указы переносятся в терны, написанные кровью на странном пергаменте. Бедные заблуждающиеся глупцы думают, что они получают откровения богини через какое-то сверхъестественное средство, поскольку они находят эти сообщения на своих охраняемых алтарях, к которым никто не может получить доступ незамеченным. Я сам нес эти послания для Исса много лет. От храма Иссуса к главному храму Матай Шанг ведет длинный туннель. Он был вырыт давным-давно рабами Перворожденных в такой строжайшей тайне, что никто никогда не догадывался о его существовании.
   "Терны, со своей стороны, имеют храмы, разбросанные по всему цивилизованному миру. Здесь жрецы, которых люди никогда не видят, передают доктрину Таинственной Реки Исс, Долины Дор и Затерянного Моря Корус, чтобы убедить бедных заблудших существ совершить добровольное паломничество, которое увеличивает богатство Святых Тернов и увеличивает их число. своих рабов.
   "Таким образом, ферны используются как основное средство для сбора богатства и труда, которые Перворожденные вырывают у них по мере необходимости. Иногда сами Перворожденные совершают набеги на внешний мир. Именно тогда они захватывают многих женщин из королевских домов красных мужчин и берут новейшие военные корабли и обученных ремесленников, которые их строят, чтобы они могли скопировать то, что они не могут создать.
   "Мы - непродуктивная раса, гордящаяся своей непродуктивностью. Трудиться или изобретать для Перворожденного преступно. Это работа низших сословий, которые живут только для того, чтобы Перворожденные могли наслаждаться долгой жизнью в роскоши и праздности. У нас борьба - это все, что имеет значение; если бы не это, Перворожденных было бы больше, чем могли бы прокормить все создания Барсума, ибо, насколько я знаю, никто из нас никогда не умирает естественной смертью. Наши самки жили бы вечно, если бы мы не устали от них и убрали их, чтобы освободить место для других. Только Исс защищен от смерти. Она прожила бессчетное количество веков".
   - Разве другие барсумцы не жили бы вечно, если бы не доктрина добровольного паломничества, которая увлекает их в лоно Исса на тысячном году жизни или раньше? Я спросил его.
   "Теперь я чувствую, что нет никаких сомнений в том, что они точно такие же существа, как и Перворожденные, и я надеюсь, что буду жить, чтобы сражаться за них во искупление грехов, которые я совершил против них из-за невежества, порожденного поколения лжеучений".
   Когда он перестал говорить, над водами Омеана раздался странный зов. Я слышал его в то же время накануне вечером и знал, что он знаменует собой конец дня, когда жители Омеана расстилают свои шелка на палубе линкора и крейсера и погружаются в бессонный сон Марса.
   Наша охрана вошла, чтобы осмотреть нас в последний раз перед тем, как новый день разразился над миром наверху. Вскоре его долг был исполнен, и тяжелая дверь нашей тюрьмы закрылась за ним - мы остались на ночь одни.
   Я дал ему время вернуться в свои покои, как, вероятно, сказал Ксодар, затем подскочил к решетчатому окну и оглядел близлежащие воды. На небольшом расстоянии от острова, примерно в четверти мили, лежал огромный линкор, а между ним и берегом стояло несколько меньших крейсеров и одноместных разведчиков. Только на линкоре стояла стража. Я мог ясно видеть его в верхней части корабля, и, наблюдая, я видел, как он расстелил свои спальные шелка на крошечной платформе, на которой он находился. Вскоре он бросился во весь рост на свою кушетку. Дисциплина на Омеане была действительно слабой. Но это неудивительно, поскольку ни один враг не догадывался о существовании на Барсуме такого флота, или даже о Перворожденных, или о Омейском море. Действительно, зачем им нести стражу?
   Вскоре я снова упал на пол и поговорил с Ксодаром, описывая различные корабли, которые видел.
   "Там есть один, - сказал он, - моя личная собственность, рассчитанный на пятерых человек, самый быстрый из быстрых. Если мы сможем сесть на нее, мы сможем, по крайней мере, совершить незабываемый побег к свободе, - и затем он стал описывать мне оборудование лодки; ее двигатели и все, что сделало ее летчиком, которым она была.
   В его объяснении я узнал трюк с зацеплением, которому Кантос Кан научил меня в тот раз, когда мы плыли под вымышленными именами во флоте Зоданги под командованием Саб Тана, принца. И я знал тогда, что Перворожденные украли его с кораблей Гелия, ибо только они так приспособлены. И я также знал, что Ксодар говорил правду, когда хвалил скорость своего маленького корабля, ибо ничто из того, что рассекает разреженный воздух Марса, не может сравниться со скоростью кораблей Гелия.
   Мы решили подождать хотя бы час, пока все отставшие не найдут свои шелка. Тем временем я должен был привести краснокожего юношу в нашу камеру, чтобы мы были готовы вместе совершить необдуманный побег на свободу.
   Я вскочил на верхнюю часть нашей перегородки и подтянулся к ней. Там я нашел плоскую поверхность шириной около фута и шел по ней, пока не пришел к камере, в которой увидел мальчика, сидящего на скамье. Он прислонился к стене, глядя вверх на светящийся купол над Омеаном, и когда он заметил меня, балансирующего на перегородке над ним, его глаза широко распахнулись от изумления. Затем на его лице расплылась широкая ухмылка благодарного понимания.
   Когда я наклонился, чтобы упасть на пол рядом с ним, он жестом приказал мне подождать и, подойдя подо мной, прошептал: "Лови меня за руку; Я сам почти могу запрыгнуть на вершину этой стены. Я пробовал это много раз, и каждый день я подходил немного ближе. Когда-нибудь я должен был бы сделать это".
   Я легла животом поперек стены и протянула руку далеко вниз к нему. С небольшим пробегом от центра камеры он вскочил, пока я не схватил его протянутую руку, и таким образом я потянул его на вершину стены рядом с собой.
   - Ты первый прыгун, которого я увидел среди краснокожих Барсума, - сказал я.
   Он улыбнулся. "Это не странно. Я объясню вам, почему, когда у нас будет больше времени.
   Вместе мы вернулись в камеру, в которой сидел Ксодар; спускаясь, чтобы поговорить с ним, пока не прошел час.
   Там мы строили свои планы на ближайшее будущее, связывая себя торжественной клятвой сражаться друг за друга на смерть против любых врагов, которые столкнутся с нами, ибо мы знали, что даже если нам удастся сбежать от Перворожденного, у нас все еще может быть целый мир. мир против нас - сила религиозного суеверия велика.
   Было решено, что я должен управлять кораблем после того, как мы достигнем его, и что, если мы благополучно доберемся до внешнего мира, мы должны попытаться достичь Гелия без остановки.
   "Почему Гелий?" - спросил красный юноша.
   - Я принц Гелиума, - ответил я.
   Он одарил меня странным взглядом, но больше ничего не сказал по этому поводу. В то время я задавался вопросом, какое значение могло бы иметь его выражение, но в связи с другими вопросами оно вскоре вылетело из моей головы, и у меня не было случая снова думать о нем до более позднего времени.
   - Пойдем, - сказал я наконец, - сейчас самое подходящее время. Пойдем".
   В следующий момент я снова оказался наверху перегородки с мальчиком рядом со мной. Расстегнув ремни, я соединил их одним длинным ремнем, который опустил к ожидавшему внизу Ксодару. Он ухватился за конец и вскоре сел рядом с нами.
   - Как просто, - рассмеялся он.
   "Баланс должен быть еще проще", - ответил я. Затем я поднялся на верхнюю часть внешней стены тюрьмы, чтобы заглянуть и найти проходящего часового. Минут пять я подождал, а потом он появился в поле зрения, медленно и как улитка избивая строение.
   Я наблюдал за ним до тех пор, пока он не свернул в конце здания, что унесло его из виду с той стороны тюрьмы, которая должна была стать свидетелем нашего броска на свободу. В тот момент, когда его форма исчезла, я схватил Ксодара и потянул его к вершине стены. Вручив один конец ремня безопасности ему в руки, я быстро опустил его на землю внизу. Затем мальчик ухватился за ремень и соскользнул к Ксодару.
   В соответствии с нашей договоренностью, они не стали ждать меня, а медленно пошли к воде, ярдов сто, прямо мимо гауптвахты, заполненной спящими солдатами.
   Не успели они сделать и дюжины шагов, как я тоже упал на землю и неторопливо последовал за ними к берегу. Когда я проходил мимо караульного помещения, мысль обо всех хороших клинках, лежащих там, заставила меня задуматься, ибо если когда-либо людям и нужны были мечи, так это моим товарищам и мне в опасном путешествии, в которое мы собирались отправиться.
   Я взглянул на Ксодара и юношу и увидел, что они соскользнули с края пристани в воду. В соответствии с нашим планом они должны были оставаться там, цепляясь за металлические кольца, усеивающие бетоноподобную субстанцию причала на уровне воды, и только их рты и носы над поверхностью моря, пока я не присоединюсь к ним.
   Соблазн мечей в караульном помещении сильно действовал на меня, и я мгновение колебался, наполовину склонный рискнуть, попытавшись взять те немногие, которые нам были нужны. Тот, кто колеблется, погиб, оказался в данном случае истинным афоризмом, ибо в другой момент я увидел, как я крадучись к двери караульного помещения.
   Осторожно я приоткрыл щель; достаточно, чтобы обнаружить дюжину негров, растянувшихся на своих шелках в глубоком сне. В дальнем конце комнаты на полке стояли мечи и огнестрельное оружие мужчин. Я осторожно толкнул дверь чуть шире, чтобы пропустить свое тело. Петля издала обиженный стон. Один из мужчин пошевелился, и мое сердце остановилось. Я проклинал себя за дурака, поставившего под угрозу наши шансы на побег; но теперь ничего не оставалось, кроме как довести приключение до конца.
   С быстрым и бесшумным прыжком, как у тигра, я закурил рядом с ушедшим стражником. Мои руки скользили по его горлу, ожидая момента, когда он откроет глаза. То, что показалось моим переутомленным нервам вечностью, я оставался в таком положении. Затем парень снова повернулся на бок и снова погрузился в ровное дыхание глубокого сна.
   Я осторожно пробирался между солдатами и над ними, пока не добрался до стойки в дальнем конце комнаты. Здесь я повернулся, чтобы осмотреть спящих мужчин. Все молчали. Их ровное дыхание поднималось и опускалось в успокаивающем ритме, который показался мне самой сладкой музыкой, которую я когда-либо слышал.
   Я осторожно вытащил из стойки длинный меч. Царапание ножен о держатель, когда я вынимал их, звучало как скрежет чугуна по металлу, и я увидел, что комната тут же наполняется встревоженными и нападающими гвардейцами. Но никто не шевельнулся.
   Вторую саблю я вынул бесшумно, но третья с ужасным лязгом лязгнула в ножнах. Я знал, что это должно разбудить по крайней мере некоторых мужчин, и уже собирался предотвратить их нападение быстрым броском к дверному проему, как снова, к моему сильному удивлению, ни один негр не шевельнулся. То ли они чудесно крепко спали, то ли шумы, которые я производил, были действительно намного меньше, чем мне казалось.
   Я уже собирался покинуть стойку, когда мое внимание привлекли револьверы. Я знал, что не смогу унести с собой больше одного, потому что я уже был слишком тяжело нагружен, чтобы двигаться спокойно с какой-либо степенью безопасности или скорости. Когда я снял одну из них с булавки, мой взгляд впервые упал на открытое окно рядом со стойкой. О, это был великолепный путь к спасению, потому что он подходил прямо к причалу, не более чем в двадцати футах от кромки воды.
   И пока я поздравлял себя, я услышал, как дверь напротив меня отворилась, и там, смотря мне прямо в лицо, стоял офицер караула. Он, очевидно, оценил ситуацию с первого взгляда и оценил ее серьезность так же быстро, как и я, потому что наши револьверы поднялись одновременно, и звуки двух выстрелов слились в одно целое, когда мы коснулись кнопок на рукоятках, которые взрывали патроны.
   Я почувствовал ветер его пули, когда она просвистела мимо моего уха, и в то же мгновение я увидел, как он рухнул на землю. Я не знаю, куда я его ударил, и убил ли я его, потому что едва он начал падать, когда я вылез через окно сзади. Еще через секунду воды Омеана сомкнулись над моей головой, и мы втроем направились к маленькому летунку в сотне ярдов от меня.
   Ксодар был обременен мальчиком, а я тремя длинными мечами. Револьвер я выронил, так что, хотя мы оба были хорошими пловцами, мне казалось, что мы движемся по воде с черепашьей скоростью. Я плыл полностью под водой, но Ксодар был вынужден часто подниматься, чтобы позволить юноше дышать, поэтому было удивительно, что нас не обнаружили задолго до того, как мы были обнаружены.
   На самом деле мы подошли к борту лодки и все были на борту, прежде чем вахтенный на линкоре, возбужденный выстрелами, обнаружил нас. Затем с носа корабля взревела сигнальная пушка, и ее глубокий грохот оглушительным эхом отразился под скалистым куполом Омеана.
   Мгновенно проснулись спящие тысячи. Палубы тысяч кораблей-монстров кишели воинами, ибо тревога на Омеане была редкостью.
   Мы отлетели до того, как стихла первая пушка, а еще через секунду мы увидели, как мы быстро поднимаемся с поверхности моря. Я лежу во весь рост вдоль палубы с рычагами и кнопками управления передо мной. Ксодар и мальчик растянулись прямо позади меня, распластавшись также для того, чтобы мы могли оказывать как можно меньшее сопротивление воздуху.
   - Поднимись высоко, - прошептал Ксодар. "Они не осмеливаются стрелять из своих тяжелых орудий в сторону купола - осколки снарядов упадут на их собственные корабли. Если мы будем достаточно высоко, наши килевые пластины защитят нас от ружейного огня".
   Я сделал, как он велел. Под нами мы могли видеть, как люди сотнями прыгали в воду и бросались на маленькие крейсеры и одноместные летчики, пришвартованные вокруг больших кораблей. Большие корабли двинулись вперед, быстро следуя за нами, но не поднимаясь из воды.
   "Немного правее тебя", - воскликнул Ксодар, потому что на Омеане нет таких точек компаса, где все направления были бы прямо на север.
   Столпотворение, разразившееся внизу, было оглушительным. Стреляли винтовки, офицеры отдавали приказы, солдаты выкрикивали друг другу указания с воды и с палуб бесчисленных лодок, в то время как через все проносилось урчание бесчисленных винтов, разрезающих воду и воздух.
   Я не осмелился тянуть рычаг скорости до упора, опасаясь, что я захлестну устье шахты, ведущей из купола Омеана в верхний мир, но даже при этом мы попали в такое положение, которое, я сомневаюсь, когда-либо было равноценно в безветренном море.
   Меньшие летчики уже начали подниматься к нам, когда Ксодар закричал: "Шахта! Вал! Прямо впереди", и я увидел отверстие, черное и зияющее в сияющем куполе этого подземного мира.
   Прямо перед нами поднимался крейсер с десятью пассажирами, чтобы отрезать нам путь к отступлению. Это было единственное судно, которое стояло у нас на пути, но с такой скоростью оно встанет между нами и валом достаточно быстро, чтобы помешать нашим планам.
   Он поднимался под углом около сорока пяти градусов прямо перед нами, с очевидным намерением прочесать нас крюками сверху, когда он скользил низко над нашей палубой.
   У нас была только одна безнадежная надежда, и я воспользовался ею. Было бесполезно пытаться пройти над ней, потому что это позволило бы ей прижать нас к скалистому куполу наверху, а мы и так уже были слишком близко к нему. Если бы мы попытались нырнуть под нее, мы оказались бы полностью в ее власти и именно там, где она хотела нас видеть. С обеих сторон к нам спешила сотня других угрожающих кораблей. Альтернатива была полна риска - на самом деле это был сплошной риск, но с небольшим шансом на успех.
   Когда мы приблизились к крейсеру, я поднялся, словно собираясь пройти над ним, чтобы он сделал именно то, что и сделал, - поднялся под более крутым углом, чтобы заставить меня еще выше. Затем, когда мы были почти рядом с ним, я крикнул своим товарищам, чтобы они держались крепче, и, разогнав маленькое судно до предела, я одновременно отклонил его нос, пока мы не понеслись горизонтально и с ужасающей скоростью прямо к килю крейсера.
   Тогда ее командир, возможно, понял мои намерения, но было слишком поздно. Почти в момент удара я развернул носы вверх, и тут с сокрушительным толчком мы столкнулись. То, на что я надеялся, произошло. Крейсер, и без того накрененный под опасным углом, от удара моего меньшего корабля полностью опрокинуло назад. Экипаж, извиваясь и крича, падал в воду далеко внизу, а крейсер, все еще бешено крутя пропеллеры, стремительно нырнул за ними на дно Омейского моря.
   Столкновение раздавило наши стальные носы, и, несмотря на все усилия с нашей стороны, мы едва не сбросились с палубы. А так мы приземлились дико цепляющейся кучей на самом конце летательного аппарата, где нам с Ксодаром удалось ухватиться за поручни, но мальчик нырнул бы за борт, если бы я, к счастью, не ухватился за его лодыжку, так как он уже был частично над землей. .
   Неуправляемый, наш корабль бешено кренился в своем безумном полете, поднимаясь все ближе к скалам наверху. Однако мне потребовалось всего мгновение, чтобы вернуть рычаги в исходное положение, и, когда крыша была всего в пятидесяти футах над головой, я еще раз повернул ее нос в горизонтальной плоскости и снова направил ее к черному входу в шахту.
   Столкновение задержало наше продвижение, и теперь к нам приближалась сотня быстрых разведчиков. Ксодар сказал мне, что подъем по шахте только благодаря нашим отталкивающим лучам даст нашим врагам лучший шанс догнать нас, поскольку наши пропеллеры будут простаивать, и при подъеме нас превзойдут многие наши преследователи. Более быстроходные суда редко оснащаются большими баками плавучести, поскольку их дополнительная масса снижает скорость судна.
   Так как многие лодки были теперь совсем рядом с нами, было неизбежно, что нас быстро перекроют в шахте, захватят или убьют в кратчайшие сроки.
   Мне всегда кажется, что есть способ добраться до противоположной стороны препятствия. Если нельзя пройти над ним, или под ним, или вокруг него, то почему тогда остается только одна альтернатива - пройти сквозь него. Я не мог обойти вниманием тот факт, что многие из этих других лодок могли подниматься быстрее, чем наши, благодаря их большей плавучести, но тем не менее я был полон решимости достичь внешнего мира намного раньше их или умереть собственной смертью. выбор в случае неудачи.
   "Задний ход?" - закричал Ксодар позади меня. "Ради любви к своему первому предку, наоборот. Мы у шахты.
   "Держись крепче!" Я закричал в ответ. "Хватайте мальчика и держитесь крепче - мы идем прямо вверх по шахте".
   Слова почти не вылетали из моего рта, пока мы проносились под кромешной тьмой. Я сильно задрал нос, дотянул рычаг скорости до последней отметки и, схватившись одной рукой за стойку, а другой за штурвал, повис, как суровая смерть, и предал свою душу его автору.
   Я услышал удивленный возглас Ксодара, за которым последовал мрачный смех. Мальчик тоже засмеялся и сказал что-то, чего я не мог расслышать из-за свиста ветра на нашей ужасной скорости.
   Я посмотрел поверх своей головы, надеясь поймать сияние звезд, по которым я мог бы направить наш курс и удержать мчащуюся вещь, которая несла нас прямо к центру шахты. Если бы мы коснулись борта на такой скорости, это, несомненно, привело бы к мгновенной смерти для всех нас. Но наверху не показалась ни одна звезда - только кромешная и непроглядная тьма.
   Затем я взглянул под себя и увидел быстро уменьшающийся круг света - устье отверстия над фосфоресцирующим сиянием Омеана. Этим я и руководствовался, стараясь, чтобы круг света подо мной всегда был идеальным. В лучшем случае это была лишь тонкая нить, которая удерживала нас от гибели, и я думаю, что в ту ночь я руководил скорее интуицией и слепой верой, чем умением или разумом.
   В валу мы пробыли недолго, и, может быть, нас спас уже сам факт нашей огромной скорости, ибо, очевидно, мы двинулись в правильном направлении и так быстро вышли из него, что не успели изменить курс. Омеан лежит примерно в двух милях ниже поверхности земной коры Марса. Наша скорость должна была быть около двухсот миль в час, ибо марсианские летчики быстры, так что мы находились в шахте самое большее сорок секунд.
   Должно быть, мы были в отключке несколько секунд, прежде чем я понял, что мы совершили невозможное. Черная тьма окутала нас всех. Не было ни лун, ни звезд. Никогда прежде я не видел ничего подобного на Марсе, и на мгновение я был в замешательстве. Потом ко мне пришло объяснение. На южном полюсе было лето. Ледяная шапка таяла, и эти метеоритные явления, облака, неизвестные большей части Барсума, закрывали небесный свет от этой части планеты.
   К счастью, это было для нас, и мне не потребовалось много времени, чтобы ухватиться за возможность спастись, которую предоставило нам это счастливое состояние. Держа нос лодки под прямым углом, я мчал ее к непроницаемой завесе, которую природа навесила над этим умирающим миром, чтобы скрыть нас от глаз преследующих нас врагов.
   Мы нырнули сквозь холодный влажный туман, не снижая скорости, и через мгновение оказались в великолепном свете двух лун и миллионов звезд. Я взял горизонтальный курс и направился строго на север. Наши враги отставали от нас на добрых полчаса, не имея представления о нашем направлении. Мы совершили чудо и прошли через тысячу опасностей невредимыми - мы сбежали из земли Перворожденных. Ни один другой заключенный во все времена Барсума не делал этого, и теперь, когда я оглядывался назад, это не казалось таким трудным.
   Я сказал это Ксодару через плечо.
   - Тем не менее это очень замечательно, - ответил он. "Никто другой не смог бы достичь этого, кроме Джона Картера".
   При звуке этого имени мальчик вскочил на ноги.
   "Джон Картер!" воскликнул он. "Джон Картер! Боже, Джон Картер, принц Гелиума, уже много лет как мертв. Я его сын".
   ГЛАВА XIV
   ГЛАЗА В ТЕМНЫЙ
   Мой сын! Я не мог поверить своим ушам. Медленно я поднялся и столкнулся с красивым юношей. Теперь, когда я внимательно посмотрел на него, я начал понимать, почему его лицо и личность так сильно меня привлекали. В его четких чертах было много несравненной красоты его матери, но это была чисто мужская красота, и его серые глаза и выражение их были моими.
   Мальчик стоял передо мной с полунадеждой и полунеуверенностью во взгляде.
   - Расскажи мне о своей матери, - сказал я. "Расскажи мне все, что можешь, о тех годах, когда безжалостная судьба лишила меня ее дорогого товарищества".
   С криком удовольствия он прыгнул ко мне и обвил руками мою шею, и на мгновение, когда я прижала своего мальчика к себе, слезы навернулись на мои глаза, и я словно задохнулся, как какой-то сентиментальный дурак. - но я не жалею об этом и не стыжусь. Долгая жизнь научила меня, что мужчина может казаться слабым, когда дело касается женщин и детей, и все же быть совсем не слабым в более суровых сферах жизни.
   "Твой рост, твои манеры, ужасная свирепость твоего владения мечом, - сказал мальчик, - такие, как моя мать описывала их мне тысячу раз, но даже с такими доказательствами я едва ли мог поверить в истинность того, что казалось столь невероятным для меня. меня, как бы я ни хотел, чтобы это было правдой. Знаете, что убедило меня больше всех остальных?
   - Что, мой мальчик? Я попросил.
   - Твои первые слова мне - они были о моей матери. Никто другой, кроме человека, который любил ее так, как, по ее словам, любил мой отец, не подумал бы о ней в первую очередь".
   "Долгие годы, сын мой, я не могу припомнить ни мгновения, чтобы передо мной не было сияющего видения лица твоей матери. Расскажи мне о ней.
   "Те, кто знает ее дольше всех, говорят, что она не изменилась, разве что стала еще красивее - если бы это было возможно. Только когда она думает, что я ее не увижу, лицо ее становится очень печальным и, ох, таким задумчивым. Она всегда думает о тебе, мой отец, и весь Гелиум скорбит вместе с ней и о ней. Люди ее дедушки любят ее. Они тоже любили тебя и справедливо чтут твою память как спасителя Барсума.
   "Каждый год, который приносит годовщину того дня, когда вы мчались по почти мертвому миру, чтобы раскрыть тайну этого ужасного портала, за которым скрывалась могучая сила жизни для бесчисленных миллионов, в вашу честь проводится великий фестиваль; но есть слезы, смешанные с благодарностью, слезы искреннего сожаления о том, что автор счастья не может разделить с ними радость жизни, ради которой он умер. На всем Барсуме нет большего имени, чем Джон Картер".
   - А каким именем звала тебя мать, мой мальчик? Я попросил.
   "Жители Гелиума просили, чтобы меня назвали именем моего отца, но моя мать сказала нет, что вы и она вместе выбрали имя для меня, и что ваше желание должно быть выполнено прежде всех других, поэтому имя, которое она назвала я тот, кого ты желал, сочетание ее и твоего - Карторис.
   Ксодар был за рулем, когда я разговаривал с сыном, и теперь он позвонил мне.
   "Она сильно падает на голову, Джон Картер, - сказал он. "Пока мы поднимались под крутым углом, это было незаметно, но теперь, когда я пытаюсь держать горизонтальный курс, все по-другому. Рана в ее носовой части открыла один из передних лучевых резервуаров.
   Это было правдой, и после того, как я осмотрел повреждения, я обнаружил, что они гораздо серьезнее, чем я ожидал. Мало того, что вынужденный угол, под которым мы были вынуждены держать нос, чтобы сохранить горизонтальный курс, сильно мешал нашей скорости, но и скорость, с которой мы теряли наши отталкивающие лучи от передних танков, это был всего лишь вопрос часа. или больше, когда мы плывем кормой вверх и беспомощны.
   Мы немного снизили скорость с появлением чувства безопасности, но теперь я снова взял штурвал и широко открыл благородный маленький двигатель, так что мы снова мчались на север с ужасающей скоростью. Тем временем Карторис и Ксодар с инструментами в руках возились с большой дырой в луке в безнадежной попытке остановить волну убегающих лучей.
   Когда мы миновали северную границу ледяной шапки и область облаков, было еще темно. Под нами лежал типичный марсианский пейзаж. Волнистое охристое дно длинных мертвых морей, низкие окрестные холмы, кое-где угрюмые и безмолвные города мертвого прошлого; огромные груды могучей архитектуры, населенные только вековыми воспоминаниями о когда-то могущественной расе и большими белыми обезьянами Барсума.
   Удерживать наше судно в горизонтальном положении становилось все труднее. Носовая часть провисала все ниже и ниже, пока не возникла необходимость заглушить двигатель, чтобы наш полет не закончился резким пикированием на землю.
   Когда взошло солнце, и свет нового дня сместил ночную тьму, наше судно сделало последний судорожный рывок, перевернулось наполовину на бок, а затем, когда палуба накренилась под вызывающим тошноту углом, сделало медленный круг, его нос еще больше опустился. под ее кормой каждое мгновение.
   Мы цеплялись за поручни и стойки и, наконец, когда увидели, что конец приближается, застегнули пряжки нашей сбруи на кольцах по бокам. Через мгновение палуба накренилась на девяносто градусов, и мы повисли в нашей коже, болтая ногами в тысяче ярдов над землей.
   Я раскачивался совсем рядом с управляющими устройствами, поэтому потянулся к рычагу, направляющему лучи отталкивания. Лодка отреагировала на прикосновение, и мы очень мягко начали погружаться к земле.
   Прошло целых полчаса, прежде чем мы соприкоснулись. Прямо к северу от нас возвышалась довольно высокая гряда холмов, к которым мы решили идти, так как они давали больше возможностей скрыться от преследователей, которые, как мы были уверены, могли споткнуться в этом направлении.
   Час спустя мы нашли нас в округлых во времени оврагах холмов, среди прекрасных цветущих растений, которыми изобилуют засушливые пустыри Барсума. Там мы нашли множество огромных кустов, дающих молоко - это странное растение, которое в значительной степени служит пищей и питьем диким полчищам зеленых людей. Это было действительно благом для нас, потому что мы все были почти голодны.
   Под их скоплением, которое обеспечивало идеальное укрытие от блуждающих воздушных разведчиков, мы легли спать - для меня впервые за много часов. Это было началом моего пятого дня на Барсуме с тех пор, как меня внезапно перенесли из моего коттеджа на Гудзоне в Дор, долину прекрасную и безобразную. За все это время я спал всего два раза, хотя один раз за сутки в амбаре тернов.
   Был полдень, когда я проснулся от того, что кто-то схватил меня за руку и покрыл ее поцелуями. Вздрогнув, я открыл глаза, чтобы заглянуть в прекрасное лицо Тувии.
   "Мой принц! Мой принц!" воскликнула она, в экстазе счастья. "Это ты, кого я оплакивал как мертвого. Мои предки были добры ко мне; Я жил не зря".
   Голос девушки разбудил Ксодара и Карториса. Мальчик с удивлением посмотрел на женщину, но она, казалось, не заметила присутствия кого-то другого, кроме меня. Она обвила бы меня руками за шею и задушила бы меня лаской, если бы я мягко, но твердо не освободился.
   - Ну, ну, Тувия, - сказал я успокаивающе; "Вы переутомлены опасностью и лишениями, через которые вы прошли. Ты забываешь себя, как забываешь, что я муж принцессы Гелиума.
   - Я ничего не забываю, мой принц, - ответила она. "Ты не сказал мне ни слова о любви, и я не ожидаю, что ты когда-нибудь скажешь; но ничто не может помешать мне любить тебя. Я бы не заняла место Деи Торис. Моя самая большая цель - служить вам, мой принц, вечно как ваш раб. Я не мог просить большего блага, не мог желать большей чести, не мог надеяться на большее счастье".
   Как я уже говорил, я не дамский угодник, и должен признаться, что редко я чувствовал себя так неловко и смущенно, как в эту минуту. Хотя я был хорошо знаком с марсианским обычаем, который разрешает рабынь марсианским мужчинам, чья высокая и рыцарская честь всегда является достаточной защитой для каждой женщины в его доме, тем не менее я никогда не выбирал себе в слуги кого-то другого, кроме мужчин.
   - И я когда-нибудь вернусь в Гелиум, Тувия, - сказал я, - ты пойдешь со мной, но как почетный равный, а не как рабыня. Там ты найдешь множество красивых молодых аристократов, которые готовы встретиться лицом к лицу с самой Иссу, чтобы вызвать у тебя улыбку, и мы вскоре выдадим тебя замуж за одного из лучших из них. Забудь свою глупую страсть, порожденную благодарностью, которую твоя невинность приняла за любовь. Мне больше нравится твоя дружба, Тувия.
   "Ты мой господин; будет так, как ты скажешь, - ответила она просто, но в ее голосе была нотка грусти.
   - Как ты сюда попала, Тувия? Я попросил. - А где Тарс Таркас?
   - Боюсь, великий тарк мертв, - грустно ответила она. "Он был могучим бойцом, но множество зеленых воинов другой орды, чем его, сокрушили его. В последний раз, когда я видел его, они несли его, раненого и истекающего кровью, в покинутый город, из которого они совершили вылазку, чтобы напасть на нас".
   - Значит, вы не уверены, что он мертв? Я попросил. - А где этот город, о котором ты говоришь?
   "Это сразу за этой грядой холмов. Судно, на котором вы так благородно отказались от места, где мы могли бы найти спасение, бросило вызов нашему малому навигационному искусству, в результате чего мы бесцельно дрейфовали в течение двух дней. Тогда мы решили бросить судно и попытаться пробраться пешком до ближайшего водного пути. Вчера мы пересекли эти холмы и наткнулись на мертвый город за ними. Мы прошли по его улицам и шли к центральной части, когда на пересечении проспекта мы увидели приближающийся отряд зеленых воинов.
   "Тарс Таркас был впереди, и его видели, а меня не видели. Тарк отскочил ко мне и загнал меня в соседний дверной проем, где сказал мне оставаться в укрытии, пока я не смогу сбежать, пробираясь, если возможно, к Гелиуму.
   " Теперь мне не сбежать, - сказал он, - потому что это Уорхун Юга. Когда они увидят мой металл, это будет насмерть".
   "Потом он вышел им навстречу. Ах, мой принц, какая борьба! В течение часа они роились вокруг него, пока мертвецы Уорхуна не образовали холм на том месте, где он стоял; но в конце концов они сокрушили его, те, кто сзади, толкнули на него переднего, пока не осталось места, чтобы взмахнуть его огромным мечом. Потом он споткнулся и упал, и они накатили на него, как огромная волна. Когда его понесли к центру города, я думаю, он был мертв, потому что я не видел, как он двигался.
   - Прежде чем идти дальше, мы должны быть уверены, - сказал я. "Я не могу оставить Тарс Таркаса живым среди Warhoons. Сегодня ночью я войду в город и удостоверюсь.
   - И я пойду с тобой, - сказал Карторис.
   - И я, - сказал Ксодар.
   - Никто из вас не пойдет, - ответил я. "Эта работа требует скрытности и стратегии, а не силы. Только один человек может преуспеть там, где большее количество может привести к катастрофе. Я пойду один. Если мне понадобится твоя помощь, я вернусь за тобой".
   Им это не нравилось, но оба были хорошими солдатами, и было условлено, что я буду командовать. Солнце уже было низко, так что мне не пришлось долго ждать, пока внезапная тьма Барсума не поглотила нас.
   Дав напутствие Карторису и Ксодару на случай, если я не вернусь, я попрощался с ними и быстрым рысью направился к городу.
   Когда я вышел из-за холмов, ближайшая луна неслась в своем диком полете по небу, ее яркие лучи превращали в полированное серебро варварское великолепие древнего мегаполиса. Город был построен на пологих предгорьях, которые в смутном и далеком прошлом спускались к морю. Благодаря этому у меня не было никаких проблем с тем, чтобы выйти на улицу незамеченным.
   Зеленые орды, населяющие эти заброшенные города, редко занимают больше нескольких площадей вокруг центральной площади, а так как они приходят и уходят всегда по дну мертвого моря, с которым сталкиваются города, обычно относительно легко войти со склона холма. .
   Оказавшись на улице, я держался поближе в густых тенях стен. На перекрестках я останавливался на мгновение, чтобы убедиться, что никого нет в поле зрения, прежде чем быстро прыгнуть в тень на противоположной стороне. Таким образом, я проделал путь к площади незамеченным. Когда я приблизился к окраинам жилой части города, я узнал о близости кварталов воинов благодаря визгу и хрюканью тота и зитидаров, загнанных в полые дворы, образованные зданиями, окружающими каждую площадь.
   Эти старые знакомые звуки, столь характерные для зеленой марсианской жизни, вызвали во мне трепет удовольствия. Это было похоже на возвращение домой после долгого отсутствия. Именно среди таких звуков я впервые ухаживал за несравненной Деей Торис в вековых мраморных залах мертвого города Корада.
   Когда я стоял в тени в дальнем углу первой площади, где располагались члены орды, я увидел воинов, выходящих из нескольких зданий. Все они пошли в одном направлении, к большому зданию, стоявшему в центре площади. Мое знание обычаев зеленых марсиан убедило меня, что это были либо апартаменты главного вождя, либо зал для аудиенций, где джеддаки встречались со своими джедами и младшими вождями. В любом случае было очевидно, что происходит что-то, что может иметь отношение к недавнему захвату Тарс Таркаса.
   Чтобы добраться до этого здания, что я теперь считал необходимым сделать, мне нужно пройти всю длину одной площади и пересечь широкий проспект и часть площади. По звукам животных, которые доносились со всех дворов вокруг меня, я понял, что в окружающих зданиях было много людей - вероятно, несколько общин великой орды Уорхунов Юга.
   Пройти незамеченным среди всех этих людей было само по себе трудной задачей, но если мне суждено было найти и спасти великого тарка, мне придется столкнуться с еще более серьезными препятствиями, прежде чем я смогу добиться успеха. Я вошел в город с юга и теперь стоял на углу авеню, по которой я прошел, и первой пересекающейся авеню к югу от площади. Здания на южной стороне этой площади казались необитаемыми, так как я не видел огней, и поэтому я решил пройти во внутренний двор через одно из них.
   Ничего не произошло, чтобы помешать моему продвижению через пустынную кучу, которую я выбрал, и я незаметно вошел во внутренний двор рядом с задними стенами восточных зданий. Во дворе беспокойно передвигалось большое стадо тоталов и зитидаров, щипавших мохообразную охристую растительность, покрывающую практически всю невозделанную территорию Марса. Ветер дул с северо-запада, так что опасность, что звери меня учуют, была невелика. Если бы они были, их визг и хрюканье выросли бы до такой громкости, что привлекли бы внимание воинов внутри зданий.
   Ближе к восточной стене, под нависающими балконами второго этажа, я прополз в густых тенях по всей длине двора, пока не подошел к зданиям в северной части. Они были освещены примерно на три этажа выше, но выше третьего этажа было темно.
   Пройти через освещенные комнаты, конечно, не могло быть и речи, так как они кишели зелеными марсианскими мужчинами и женщинами. Мой единственный путь лежал через верхние этажи, и чтобы добраться до них, нужно было взобраться на стену. Добраться до балкона второго этажа было делом несложным - ловкий прыжок позволил мне схватиться руками за каменные перила наверху. В следующее мгновение я нарисовался на балконе.
   Здесь, через открытые окна, я видел, как зеленые люди сидели на корточках на своих спящих шелках и мехах и время от времени бормотали что-то односложное, чего в сочетании с их чудесными телепатическими способностями вполне достаточно для их разговорных потребностей. Когда я подошел поближе, чтобы послушать их слова, в комнату из коридора вошел воин.
   "Пойдем, Тан Гама, - воскликнул он, - мы должны взять тарка раньше, чем Каб Каджа. Возьми с собой еще одного".
   Воин, к которому обращались, встал и, поманив присевшего рядом парня, все трое повернулись и вышли из квартиры.
   Если бы я только мог следовать за ними, то мог бы представиться шанс освободить Тарс Таркас сразу. По крайней мере, я бы узнал, где находится его тюрьма.
   Справа от меня была дверь, ведущая с балкона в здание. Это было в конце неосвещенного зала, и я, поддавшись импульсу, вошел внутрь. Коридор был широким и вел прямо к фасаду здания. По обеим сторонам были дверные проемы различных квартир, выстроившихся вдоль него.
   Не успел я войти в коридор, как увидел в другом конце трех воинов - тех, кого я только что видел выходящим из квартиры. Затем поворот направо снова увел их из виду. Я быстро поспешил по коридору в погоню. Моя походка была безрассудной, но я чувствовал, что судьба действительно была добра, подкинув мне такую возможность, и я не мог допустить, чтобы она ускользнула от меня сейчас.
   В дальнем конце коридора я обнаружил винтовую лестницу, ведущую на верхний и нижний этажи. Все трое, очевидно, покинули этаж этим проспектом. В том, что они спустились, а не поднялись, я убедился, зная эти древние постройки и методы Вархунов.
   Я сам когда-то был пленником жестоких орд северного Вархуна, и воспоминание о подземной темнице, в которой я все еще лежал, живо в моей памяти. И поэтому я был уверен, что Тарс Таркас лежит в темных ямах под каким-то соседним зданием, и что в этом направлении я должен найти след трех воинов, ведущих к его камере.
   И я не ошибся. Внизу взлетно-посадочной полосы, или, вернее, на площадке этажом ниже, я увидел, что шахта спускается в ямы внизу, и, взглянув вниз, мерцающий свет факела высветил присутствие тех троих, за которыми я следовал.
   Вниз они направились к ямам под сооружением, и на безопасном расстоянии позади я проследил за мерцанием их факела. Путь вел через лабиринт извилистых коридоров, неосвещенных, если не считать колеблющегося света, который они несли. Мы прошли примерно сотню ярдов, когда группа резко свернула в дверной проем справа от них. Я спешил так быстро, как только мог, сквозь темноту, пока не достиг места, где они покинули коридор. Там, через открытую дверь, я увидел, как они сняли цепи, которыми великий тарк, Тарс Таркас, был прикован к стене.
   Грубо толкая его между собой, они немедленно выбежали из комнаты, настолько быстро, что я был близок к тому, чтобы быть задержанным. Но мне удалось пробежать по коридору в том же направлении, в котором я шел в погоне за ними, достаточно далеко, чтобы быть вне радиуса их скудного света, когда они выходили из камеры.
   Я, естественно, предполагал, что они вернутся с Тарс Таркасом тем же путем, что и пришли, что унесет их от меня; но, к моему огорчению, они повернулись прямо в мою сторону, выходя из комнаты. Мне ничего не оставалось, как поспешить вперед и держаться подальше от света их факела. Я не осмеливался останавливаться в темноте любого из множества пересекающихся коридоров, потому что не знал, в каком направлении они могут двигаться. Скорее всего, случайность занесет меня в тот самый коридор, в который они могли войти.
   Ощущение быстрого движения по этим темным проходам было далеко не обнадеживающим. Я не знал, в какой момент могу с головой нырнуть в какую-нибудь ужасную яму или встретиться с какими-нибудь омерзительными существами, населяющими эти нижние миры под мертвыми городами умирающего Марса. На меня просачивался слабый свет от факела людей позади - ровно столько, чтобы я мог проследить направление извилистых проходов прямо передо мной и таким образом уберечь себя от ударов о стены на поворотах.
   Вскоре я пришел к месту, где пять коридоров расходились из одной точки. Я поспешил вдоль одной из них на небольшое расстояние, как вдруг слабый свет факела исчез позади меня. Я остановился, чтобы прислушаться к звукам вечеринки позади меня, но тишина была полной, как тишина могилы.
   Я быстро понял, что воины заняли один из других коридоров со своим пленником, и поэтому я поспешил обратно с чувством значительного облегчения, чтобы занять гораздо более безопасную и желанную позицию позади них. Однако работа возвращалась гораздо медленнее, чем начиналась, потому что теперь темнота была такой же полной, как и тишина.
   На обратном пути нужно было каждый фут ощупывать рукой о боковую стену, чтобы не пройти то место, где расходятся пять дорог. Спустя то, что мне показалось вечностью, я добрался до места и узнал его, нащупывая входы в несколько коридоров, пока не насчитал их пять. Однако ни в одном не было ни малейшего признака света.
   Я внимательно прислушался, но босые ноги зеленых людей не отдавали никакого направляющего эха, хотя вскоре мне показалось, что я услышал лязг пистолетов в отдалении среднего коридора. Затем я поспешил вверх, ища свет и время от времени останавливаясь, чтобы прислушаться к повторению звука; но вскоре я был вынужден признать, что, должно быть, шел вслепую, так как только темнота и тишина вознаградили мои усилия.
   Я снова пошел обратно к развилке, когда, к моему удивлению, я наткнулся на вход в три расходящихся коридора, любой из которых я мог пересечь в своем поспешном порыве по ложному следу, по которому я следовал. Вот это действительно было прекрасное исправление! Вернувшись в точку, где сходились пять проходов, я мог бы с некоторой уверенностью ждать возвращения воинов с Тарс Таркаса. Мое знание их обычаев придавало окраску убеждению, что его всего лишь сопровождают в зал для аудиенций, чтобы вынести ему приговор. У меня не было ни малейшего сомнения, что они сохранят такого отважного воина, как великий тарк, для редкой забавы, которую он представит на Великих играх.
   Но если я не найду обратного пути к тому месту, то шансы на то, что я буду бродить несколько дней в ужасной черноте, весьма высоки, пока, одолеваемый жаждой и голодом, я не лягу умирать, или - что это было!
   Позади меня послышалось слабое шарканье, и когда я бросил быстрый взгляд через плечо, моя кровь застыла в жилах от того, что я там увидел. Это был не столько страх перед надвигающейся опасностью, сколько ужасающие воспоминания о том времени, когда я чуть не сошел с ума из-за трупа человека, которого я убил в подземельях Вархунов, когда из темных закоулков выглянули сверкающие глаза. и вытащил существо, которое было человеком, из моих лап, и я слышал, как оно скрежетало по камню моей темницы, когда они уносили его на свой ужасный пир.
   И вот в этих черных ямах других Вархунов я смотрел в те самые огненные глаза, сверкающие на меня сквозь страшную тьму, не обнаруживающие и следа зверя позади себя. Я думаю, что самым страшным признаком этих устрашающих существ является их молчание и тот факт, что никто их никогда не видит - ничего, кроме этих зловещих глаз, немигающих взглядом из темной пустоты позади.
   Крепко сжав в руке свой длинный меч, я медленно попятился по коридору прочь от существа, наблюдавшего за мной, но всякий раз, когда я отступал, глаза продвигались вперед, и не было слышно ни звука, даже звука дыхания, кроме случайного шарканья. звук, словно волочение мертвой ветки, впервые привлекший мое внимание.
   Я шел и шел, но не мог уйти от своего зловещего преследователя. Вдруг я услышал шарканье справа от себя и, присмотревшись, увидел еще одну пару глаз, явно приближавшихся из пересекающегося коридора. Когда я начал возобновлять свое медленное отступление, я услышал, как шум повторился позади меня, а затем, прежде чем я успел повернуться, я снова услышал его слева от себя.
   Все дело было во мне. Меня окружили на пересечении двух коридоров. Отступление было отрезано со всех сторон, если только я не решил атаковать одного из зверей. Даже тогда я не сомневался, что остальные бросятся мне на спину. Я даже не мог предположить ни размер, ни характер странных существ. О том, что они были хороших пропорций, я догадался по тому, что глаза были на одном уровне с моими.
   Почему тьма так увеличивает наши опасности? Днем я бы атаковал сам большой бант, если бы счел это необходимым, но, окруженный тьмой этих безмолвных ям, я колебался перед парой глаз.
   Вскоре я увидел, что это дело скоро будет полностью взято из моих рук, потому что глаза справа от меня медленно приближались ко мне, как и глаза слева, и те, что сзади и впереди меня. Постепенно они приближались ко мне - но все же это ужасное скрытое молчание!
   В течение, казалось, часов глаза постепенно приближались все ближе и ближе, пока я не почувствовал, что должен сойти с ума от этого ужаса. Я постоянно поворачивался то туда, то сюда, чтобы предотвратить внезапное нападение сзади, пока не изрядно утомился. В конце концов я не мог больше терпеть и, вновь схватив свой длинный меч, внезапно повернулся и бросился на одного из своих мучителей.
   Когда я был почти на ней, существо отступило передо мной, но звук сзади заставил меня обернуться как раз вовремя, чтобы увидеть три пары глаз, несущихся на меня сзади. С криком ярости я повернулся, чтобы встретить трусливых зверей, но когда я приблизился, они отступили, как и их собратья. Еще один взгляд через плечо обнаружил, что первые глаза снова крадутся на меня. И снова я бросился вперед, только чтобы увидеть, как глаза отступают передо мной, и услышать приглушенный бег троих за моей спиной.
   Так мы продолжали, в конце концов глаза всегда были немного ближе, чем прежде, пока я не подумал, что сойду с ума от ужасного напряжения испытания. То, что они ждали момента, чтобы прыгнуть мне на спину, казалось очевидным, и то, что вскоре им это удастся, было в равной степени очевидным, потому что я не мог бесконечно выносить эту повторяющуюся атаку и контратаку. На самом деле, я чувствовал, что слабею от умственного и физического напряжения, которому подвергался.
   В этот момент я еще раз мельком краешком глаза мелькнула единственная пара глаз за моей спиной, внезапно бросившаяся на меня. Я повернулся, чтобы встретить атаку; с другой стороны быстро мчались трое; но я решил преследовать единственную пару до тех пор, пока, по крайней мере, не сведу счеты с одним из зверей и, таким образом, не избавлюсь от необходимости встречать атаки с обоих направлений.
   В коридоре не было слышно ни звука, только мое собственное дыхание, но я знал, что эти три сверхъестественных существа почти настигли меня. Глаза впереди уже не так быстро удалялись; Я был почти на расстоянии меча от них. Я поднял руку с мечом, чтобы нанести удар, который должен был освободить меня, и тут я почувствовал тяжелое тело на своей спине. Что-то холодное, влажное, склизкое застряло у меня в горле. Я споткнулся и упал.
   ГЛАВА XV
   ПОБЕГ И ПОСЛЕДНЯЯ
   Я мог бы я не был без сознания более нескольких секунд, и все же я знаю, что был без сознания, потому что следующее, что я понял, это то, что растущее сияние освещало коридор вокруг меня, и глаза исчезли.
   Я не пострадал, за исключением небольшого синяка на лбу, где он ударился о каменную плиту, когда я падал.
   Я вскочил на ноги, чтобы выяснить причину света. Он исходил от факела в руке одного из группы из четырех зеленых воинов, которые быстро шли по коридору ко мне. Меня еще не видели, и поэтому я, не теряя времени, проскользнул в первый попавшийся пересекающийся коридор. Однако на этот раз я не отошел так далеко от главного коридора, как в прошлый раз, в результате которого я потерял Тарс Таркаса и его охрану.
   Группа быстро подошла к отверстию прохода, в котором я присел у стены. Когда они прошли мимо, я вздохнул с облегчением. Меня не обнаружили, и, что самое приятное, группа была той же самой, за которой я следовал в боксы. Он состоял из Тарса Таркаса и трех его охранников.
   Я последовал за ними, и вскоре мы оказались у камеры, в которой был прикован великий тарк. Двое воинов остались снаружи, а человек с ключами вошел вместе с тарком, чтобы снова надеть на него кандалы. Двое снаружи начали медленно прогуливаться в направлении спиральной взлетно-посадочной полосы, ведущей на верхние этажи, и через мгновение скрылись из виду за поворотом в коридоре.
   Факел был воткнут в розетку рядом с дверью, так что его лучи освещали и коридор, и камеру одновременно. Когда я увидел, как два воина исчезли, я подошел к входу в камеру с уже сформулированным четко определенным планом.
   Хотя мне не нравилась мысль о том, чтобы осуществить то, на что я решился, казалось, не было другого выхода, если мы с Тарс Таркасом собирались вместе вернуться в мой маленький лагерь в холмах.
   Держась у стены, я подошел совсем близко к двери в камеру Тарс Таркаса, и там я стоял с моим длинным мечом над головой, сжимая его обеими руками, чтобы я мог одним быстрым ударом обрушить его на череп тюремщика. как он появился.
   Я не люблю останавливаться на том, что произошло после того, как я услышал шаги мужчины, когда он подходил к двери. Достаточно того, что еще через минуту или две Тарс Таркас, одетый в металл вождя Уорхунов, спешил по коридору к спиральной взлетно-посадочной полосе, неся факел Уорхуна, чтобы осветить себе путь. В дюжине шагов позади него следовал Джон Картер, принц Гелиума.
   Двое спутников человека, лежавшего сейчас у двери камеры, принадлежавшей Тарсу Таркасу, только начали подниматься по взлетно-посадочной полосе, когда в поле зрения появился тарк.
   - Почему так долго, Тан Гама? - воскликнул один из мужчин.
   - У меня были проблемы с замком, - ответил Тарс Таркас. - А теперь я обнаружил, что оставил свой короткий меч в камере тарка. Иди, я вернусь и принесу.
   - Как хочешь, Тан Гама, - ответил тот, кто говорил раньше. - Мы увидимся прямо наверху.
   - Да, - ответил Тарс Таркас и повернулся, словно собираясь вернуться в камеру, но подождал только, пока они оба не исчезли этажом выше. Затем я присоединился к нему, мы потушили факел и вместе поползли к спиральному склону, ведущему на верхние этажи здания.
   На первом этаже мы обнаружили, что коридор проходит только наполовину, и нам нужно было пересечь заднюю комнату, полную зеленых людей, прежде чем мы смогли добраться до внутреннего двора, так что нам оставалось сделать только одно: получить второй этаж и коридор, через который я пересек всю длину здания.
   Мы осторожно поднялись. Мы могли слышать звуки разговоров, доносившиеся из комнаты наверху, но холл по-прежнему не был освещен, и когда мы добрались до взлетно-посадочной полосы, никого не было видно. Вместе мы прошли по длинному коридору и, не будучи обнаруженными, достигли балкона, выходящего во двор.
   Справа от нас было окно, ведущее в комнату, в которой я видел Тан Гаму и других воинов, когда они направлялись к камере Тарс Таркаса ранним вечером. Его товарищи вернулись сюда, и теперь мы подслушали часть их разговора.
   "Что может задерживать Тан Гаму?" - спросил один.
   - Он определенно не мог все это время доставать свой короткий меч из камеры тарков, - сказал другой.
   - Его короткий меч? - спросила женщина. - Что ты имеешь в виду?
   - Тан Гама оставил свой короткий меч в камере тарка, - объяснил первый говоривший, - а нас оставил на взлетно-посадочной полосе, чтобы мы вернулись и забрали его.
   - Тан Гама этой ночью не носил короткого меча, - сказала женщина. - Он был сломан в сегодняшней битве с тарками, и Тан Гама дал мне его починить. Смотри, он у меня здесь, - и, говоря это, вытащила короткий меч Тан Гамы из-под своих спящих шелков и мехов.
   Воины вскочили на ноги.
   "Здесь что-то не так", - воскликнул один из них.
   "Я сам так думал, когда Тан Гама оставил нас на взлетно-посадочной полосе", - сказал другой. "Тогда мне показалось, что его голос звучал странно".
   "Прийти! поспешим в ямы".
   Мы ждали, чтобы больше ничего не услышать. Накинув свою упряжь на один длинный ремень, я опустил Тарса Таркаса во двор внизу и через мгновение присел рядом с ним.
   Мы не произнесли и дюжины слов с тех пор, как я сразил Тан Гаму у двери камеры и увидел в свете факела выражение полного недоумения на лице великого тарка.
   "К этому времени, - сказал он, - я должен был научиться ничему не удивляться тому, что делает Джон Картер". Это все. Ему не нужно было говорить мне, что он ценит дружбу, которая побудила меня рискнуть жизнью, чтобы спасти его, и ему не нужно было говорить, что он рад меня видеть.
   Этот свирепый зеленый воин первым поприветствовал меня в тот день, двадцать лет спустя, который был свидетелем моего первого пришествия на Марс. Он встретил меня с направленным копьем и жестокой ненавистью в своем сердце, когда он бросился на меня, низко склонившись над боком своей могучей груди, когда я стоял рядом с инкубатором его орды на дне мертвого моря за Корадом. И теперь среди обитателей двух миров я не находил лучшего друга, чем Тарс Таркас, джеддак тарков.
   Добравшись до внутреннего двора, мы на мгновение остановились в тени под балконом, чтобы обсудить наши планы.
   - Теперь в отряде пятеро, Тарс Таркас, - сказал я. "Тувия, Ксодар, Карторис и мы сами. Нам понадобится пять тот, чтобы нести нас.
   "Карторис!" воскликнул он. "Твой сын?"
   "Да. Я нашел его в тюрьме Шадора, на Омейском море, в стране Перворожденных.
   - Я не знаю ни одного из этих мест, Джон Картер. Они на Барсуме?
   "Вверху и внизу, мой друг; но подождите, пока нам удастся сбежать, и вы услышите самое странное повествование, которое когда-либо слышал барсумец из внешнего мира. Теперь мы должны украсть наших тоталов и уйти далеко на север, прежде чем эти ребята узнают, как мы их обманули.
   Мы благополучно добрались до больших ворот в дальнем конце двора, через которые нужно было вывести наших тотатов на проспект за ними. Нелегко справиться с пятью этими огромными свирепыми зверями, которые по своей природе так же дики и свирепы, как и их хозяева, и удерживаются в повиновении одной лишь жестокостью и грубой силой.
   Когда мы приблизились к ним, они почуяли наш незнакомый запах и с яростными визгами закружились вокруг нас. Их длинные, массивные шеи вздымались вверх, а огромные зияющие рты поднимались высоко над нашими головами. В лучшем случае они кажутся устрашающими животными, но когда они возбуждены, они настолько опасны, насколько кажутся. Тот стоит в плече на добрых десять футов. Его шкура гладкая и безволосая, а спина и бока темно-серого цвета, оттеняющие его восемь ног до ярко-желтого цвета у огромных ступней без когтей; живот чисто белый. Широкий плоский хвост, больше на конце, чем у основания, довершает образ этого свирепого зеленого марсианского животного - подходящего боевого скакуна для этих воинственных людей.
   Поскольку тоты управляются только телепатическими средствами, нет нужды ни в поводьях, ни в узде, поэтому наша цель теперь состояла в том, чтобы найти двух, которые будут подчиняться нашим невысказанным командам. Когда они атаковали нас, нам удалось овладеть ими в достаточной степени, чтобы предотвратить какое-либо согласованное нападение на нас, но грохот их визга, несомненно, привлек бы во двор воинов, проводивших расследование, если бы он продолжался намного дольше.
   В конце концов мне удалось добраться до бока одного большого зверя, и прежде чем он понял, о чем я, я твердо уселся верхом на его блестящей спине. Мгновение спустя Тарс Таркас поймал и оседлал еще одного, а затем между нами мы погнали еще троих или четверых к великим воротам.
   Тарс Таркас ехал впереди и, наклонившись к задвижке, распахнул заграждения, а я удерживал оторвавшихся тотов от прорыва обратно в стадо. Затем мы вдвоем выехали на проспект на наших украденных лошадях и, не дожидаясь закрытия ворот, поспешили к южной окраине города.
   До сих пор наше бегство было чуть ли не чудом, и удача не покидала нас, потому что мы миновали внешние окраины мертвого города и подошли к нашему лагерю, не услыхав даже малейшего звука погони.
   Здесь тихий свисток, заранее условленный сигнал, возвестил остальным о том, что я возвращаюсь, и мы были встречены втроем со всеми проявлениями восторженного ликования.
   Но мало времени было потрачено впустую на повествование о нашем приключении. Тарс Таркас и Карторис обменялись достойными и формальными приветствиями, обычными для Барсума, но я интуитивно мог сказать, что тарк любит моего мальчика и что Карторис отвечает ему взаимностью.
   Ксодар и зеленый джеддак были официально представлены друг другу. Затем Тувию подняли на наименее беспокойный тотат, Ксодар и Карторис оседлали двух других, и мы быстрым шагом отправились на восток. На дальней оконечности города мы сделали круг на север и под великолепными лучами двух лун бесшумно мчались по дну мертвого моря, прочь от Уорхунов и Перворожденных, но к каким новым опасностям и приключениям мы не знали. .
   К полудню следующего дня мы остановились, чтобы дать отдых своим лошадям и себе. Животных мы ковыляли, чтобы они могли медленно передвигаться, пощипывая охристую моховую растительность, которая служит им пищей и питьем на марше. Тувия вызвалась остаться на вахте, пока остальная часть отряда спала в течение часа.
   Мне казалось, что я только закрыл глаза, как почувствовал ее руку на своем плече и услышал ее тихий голос, предупреждающий меня о новой опасности.
   - Встань, о принц, - прошептала она. "Позади нас есть то, что имеет вид большого отряда преследователей".
   Девушка стояла, указывая в том направлении, откуда мы пришли, и когда я встал и посмотрел, мне тоже показалось, что я различаю тонкую темную полоску на далеком горизонте. Я разбудил остальных. Тарс Таркас, чей гигантский рост возвышался над остальными из нас, мог видеть дальше всех.
   "Это большая группа всадников, - сказал он, - и они едут с большой скоростью".
   Нельзя было терять время. Мы подскочили к нашим стреноженным тотам, освободили их и сели верхом. Затем мы снова повернулись лицом к северу и снова помчались с максимальной скоростью нашего самого медленного зверя.
   Остаток дня и всю следующую ночь мы мчались по этой охристой пустыне, а преследователи за спиной постоянно настигали нас. Медленно, но верно они сокращали расстояние между нами. Незадолго до наступления темноты они были достаточно близко, чтобы мы могли ясно различить, что это зеленые марсиане, и всю долгую ночь мы отчетливо слышали лязг их снаряжения позади нас.
   Когда солнце взошло на второй день нашего бегства, оно обнаружило преследующую нас орду менее чем в полумиле позади нас. Когда они увидели нас, в их рядах раздался дьявольский торжествующий крик.
   В нескольких милях впереди лежала гряда холмов - дальний берег мертвого моря, который мы пересекали. Если бы мы только достигли этих холмов, наши шансы на спасение значительно увеличились бы, но лошадь Тувии, хотя и несла самую легкую ношу, уже показывала признаки истощения. Я ехал рядом с ней, как вдруг ее животное пошатнулось и накренилось на мое. Я видел, что он падает, но прежде, чем он упал, я схватил девушку с его спины и перебросил ее на свою грудь, позади меня, где она вцепилась в меня руками.
   Это двойное бремя вскоре оказалось непосильным для моего и без того переутомленного зверя, и поэтому наша скорость ужасно уменьшилась, потому что другие двигались не быстрее, чем самый медленный из нас. В этой маленькой компании не было ни одного, кто бросил бы другого; однако мы были из разных стран, разных цветов кожи, разных рас, разных религий - и один из нас был из другого мира.
   Мы были совсем близко к холмам, но Уорхуны наступали так быстро, что мы потеряли всякую надежду добраться до них вовремя. Мы с Тувией были в тылу, ибо наш зверь все больше и больше отставал. Внезапно я почувствовал, как теплые губы девушки целуют меня в плечо. - Ради тебя, о мой принц, - пробормотала она. Затем ее руки соскользнули с моей талии, и она исчезла.
   Я обернулся и увидел, что она намеренно соскользнула на землю прямо на пути жестоких демонов, преследовавших нас, думая, что, облегчив бремя моего коня, она сможет таким образом донести меня до безопасных холмов. Бедный ребенок! Она должна была знать Джона Картера лучше, чем это.
   Поворачивая грудь, я погнал его за ней, надеясь добраться до нее и снова унести ее в нашем безнадежном бегстве. Карторис, должно быть, оглянулся примерно в то же время и понял ситуацию, потому что к тому времени, когда я добрался до Тувии, он тоже был там, и, соскочив со своего коня, он бросил ее себе на спину и, повернув голову животного, к холмам, дал зверю резкий удар по крупу плоскостью меча. Затем он попытался сделать то же самое с моей.
   Поступок храброго юноши, проявленный рыцарским самопожертвованием, наполнил меня гордостью, и мне было все равно, что он лишил нас нашего последнего жалкого шанса на спасение. Warhoons были теперь близко к нам. Тарс Таркас и Ксодар обнаружили наше отсутствие и быстро бросились на помощь. Все указывало на блестящее завершение моего второго путешествия в Барсум. Я ненавидел выходить, не увидев моей божественной Принцессы, и снова держал ее в своих объятиях; но если бы в книге Судьбы не было написано, что так должно быть, тогда я взял бы самое большее, что мне предстояло, и в эти последние несколько мгновений, которые должны были удостоить меня, прежде чем я перейду в это неугаданное будущее, я мог бы, по крайней мере, дать такой отчет о себе в выбранном мной призвании, который оставил бы Уорхунам Юга пищу для дискуссий для следующих двадцати поколений.
   Поскольку Карторис не был верхом, я соскользнул со спины своего жеребца и занял свое место рядом с ним, чтобы встретить натиск воющих дьяволов, несущихся на нас. Мгновение спустя Тарс Таркас и Ксодар выстроились по обе стороны, разжав груди, чтобы мы все могли оказаться в равных условиях.
   "Уорхуны" были примерно в сотне ярдов от нас, когда сверху и сзади нас раздался громкий взрыв, и почти в то же мгновение в их наступающих рядах разорвался снаряд. Сразу все смешалось. Сотня воинов рухнула на землю. Тоты без всадников носились туда и сюда среди мертвых и умирающих. В последовавшей за этим давке пешие воины были растоптаны ногами. Всякое подобие порядка покинуло ряды зеленых людей, и когда они посмотрели высоко над нашими головами, чтобы проследить источник этой неожиданной атаки, беспорядок превратился в отступление и отступление в дикую панику. В следующий момент они мчались от нас так же безумно, как раньше бросались на нас.
   Мы повернулись, чтобы посмотреть в том направлении, откуда пришло первое сообщение, и там мы увидели, только что миновавший вершины ближайших холмов, огромный линкор, величественно раскачивающийся в воздухе. Пока мы смотрели, ее носовое орудие снова заговорило, и еще один снаряд разорвался среди убегающих "вархунов".
   Когда она приблизилась, я не мог сдержать дикий крик восторга, потому что на ее носах я увидел замысел Гелия.
   ГЛАВА XVI
   ПОД АРЕСТОМ
   Как Карторис, X Одар, Тарс Таркас и я стояли, глядя на великолепное судно, которое так много значило для всех нас, мы видели, как второе, а затем и третье взобрались на вершину холма и грациозно скользили вслед за своей сестрой.
   Теперь с верхних палуб ближайшего корабля стартовала дюжина одноместных воздушных разведчиков, а через мгновение еще больше устремились в долгих, быстрых пикированиях к земле вокруг нас.
   В следующее мгновение нас окружили вооруженные матросы, и офицер вышел вперед, чтобы обратиться к нам, когда его взгляд упал на Карториса. С восклицанием удивленного удовольствия он прыгнул вперед и, положив руки на плечо мальчика, назвал его по имени.
   - Карторис, мой принц, - воскликнул он, - Каор! Каор! Хор Вастус приветствует сына Деи Торис, принцессы Гелиума, и ее мужа Джона Картера. Где ты был, о мой принц? Весь Гелий погрузился в скорбь. Ужасны были бедствия, постигшие могучий народ твоего прадеда с того рокового дня, когда ты покинул нашу среду".
   - Не горюй, мой добрый Хор Вастус, - воскликнул Карторис, - поскольку я возвращаюсь не один, чтобы радовать сердце моей матери и сердца моего любимого народа, но и тот, кого весь Барсум любил больше всего, - ее величайшего воина и ее спасителя - Джон Картер, принц Гелия!
   Хор Вастус повернулся в направлении, указанном Карторисом, и, когда его взгляд упал на меня, он словно рухнул от неожиданности.
   "Джон Картер!" - воскликнул он, и тут в его глазах появилось внезапное обеспокоенное выражение. - Мой принц, - начал он, - где ты... - и тут же остановился, но я знала вопрос, который его губы не осмелились произнести. Верный парень не станет тем, кто заставит меня признаться в ужасной истине, что я вернулся из лона Исса, Реки Тайны, с берегов Затерянного Моря Коруса и Долины Дор.
   - Ах, мой принц, - продолжал он, как будто ни одна мысль не прервала его приветствия, - достаточно того, что вы вернулись, и пусть меч Хор Вастуса удостоится высокой чести быть первым у ваших ног. С этими словами благородный малый расстегнул ножны и швырнул шпагу на землю передо мной.
   Если бы вы знали обычаи и характер красных марсиан, вы бы оценили глубину смысла, который это простое действие передало мне и всем, кто был его свидетелем. Это было равносильно тому, чтобы сказать: "Мой меч, мое тело, моя жизнь, моя душа принадлежат вам, и вы можете делать с ними все, что пожелаете. До смерти и после смерти я смотрю на тебя одного как на авторитет для каждого моего действия. Правы вы или нет, ваше слово будет моей единственной правдой. Кто поднимет руку на тебя, тот ответит перед моим мечом".
   Это клятва верности, которую люди иногда приносят джеддаку, чей высокий характер и рыцарские поступки вызвали восторженную любовь его последователей. Никогда я не знал, что такая высокая дань воздается низшему смертному. Возможен был только один ответ. Я нагнулся и поднял меч с земли, поднес рукоять к губам, а затем, подойдя к Хор Вастусу, своими руками пристегнул к нему оружие.
   - Хор Вастус, - сказал я, положив руку ему на плечо, - ты лучше знаешь побуждения своего сердца. В том, что мне понадобится ваш меч, я почти не сомневаюсь, но примите от Джона Картера заверение в его святой чести, что он никогда не призовет вас обнажить этот меч, кроме как во имя истины, справедливости и праведности.
   - Это я знал, мой принц, - ответил он, - еще до того, как бросил свой любимый клинок к твоим ногам.
   Пока мы разговаривали, между землей и линкором возникали и исчезали другие летчики, а вскоре сверху спустили на воду более крупную лодку, способную вместить, может быть, дюжину человек, и она легко опустилась рядом с нами. Когда она коснулась ее, офицер спрыгнул с ее палубы на землю и, подойдя к Хор Вастусу, отсалютовал.
   - Кантос Кан желает, чтобы эту группу, которую мы спасли, немедленно доставили на палубу "Ксавариана", - сказал он.
   Когда мы приблизились к маленькому судну, я огляделся в поисках членов моей группы и впервые заметил, что Тувии среди них нет. Расспросы выявили тот факт, что никто не видел ее с тех пор, как Карторис отправил ее тотата бешеным галопом к холмам в надежде унести ее подальше от опасности.
   Немедленно Хор Вастус отправил дюжину воздушных разведчиков в столько же направлений на ее поиски. Не может быть, чтобы она ушла далеко с тех пор, как мы видели ее в последний раз. Мы, другие, поднялись на палубу корабля, посланного за нами, и через мгновение оказались на "Ксавариане".
   Первым, кто поприветствовал меня, был сам Кантос Кан. Мой старый друг занял самое высокое место во флоте Гелиума, но он все еще оставался для меня тем же храбрым товарищем, который разделил со мной лишения подземелья Вархуна, ужасные злодеяния Великих игр, а позже и опасности наши поиски Деи Торис во враждебном городе Зоданга.
   Тогда я был неизвестным странником на чужой планете, а он простым падваром во флоте Гелиума. Нынче он командовал всеми великими небесными ужасами Гелиума, а я был принцем дома Тардос Морс, джеддаком Гелиума.
   Он не спросил меня, где я был. Как и Хор Вастус, он тоже боялся правды и не стал бы вырывать у меня заявление. Он прекрасно знал, что когда-нибудь это должно произойти, но пока оно не пришло, он казался довольным, но знал, что я снова с ним. Он приветствовал Карториса и Тарса Таркаса с глубочайшим восторгом, но не спросил ни того, ни другого, где тот был. Он едва мог оторвать руки от мальчика.
   "Ты не знаешь, Джон Картер, - сказал он мне, - как мы в Гелиуме любим этого твоего сына. Как будто вся великая любовь, которую мы питали к его благородному отцу и его бедной матери, была сосредоточена в нем. Когда стало известно, что он пропал, десять миллионов человек плакали".
   - Что ты имеешь в виду, Кантос Кан, - прошептал я, - под "его бедной матерью"? ибо слова, казалось, несли зловещий смысл, который я не мог понять.
   Он отвел меня в сторону.
   "В течение года, - сказал он, - с тех пор, как Карторис исчез, Дея Торис горевала и оплакивала своего потерянного мальчика. Удар многолетней давности, когда ты не вернулась с атмосферного завода, был несколько смягчен обязанностями материнства, ибо твой сын в ту же ночь разбил свою белую скорлупу".
   - Что тогда она ужасно страдала, знал весь Гелиум, ибо разве не весь Гелий страдал вместе с ней из-за потери ее господина! Но с исчезновением мальчика ничего не осталось, и после того, как экспедиция за экспедицией возвращалась с одним и тем же безнадежным рассказом о его местонахождении, наша любимая принцесса опускалась все ниже и ниже, пока все, кто ее видел, не почувствовали, что это может быть всего лишь делом. дней, прежде чем она отправилась к своим любимым в пределы Долины Дор.
   "В крайнем случае Морс Каджак, ее отец, и Тардос Морс, ее дед, взяли на себя командование двумя могучими экспедициями и месяц назад уплыли, чтобы исследовать каждый дюйм земли в северном полушарии Барсума. Две недели от них не было ни вестей, но ходили слухи, что их постигло страшное бедствие и что все они погибли.
   "Примерно в это же время Зат Аррас возобновил свои назойливые требования о ее свадьбе. Он вечно преследовал ее с тех пор, как ты исчез. Она ненавидела и боялась его, но с уходом отца и деда Зат Аррас был очень могущественным, ибо он все еще джед Зоданги, на эту должность, как вы помните, Тардос Морс назначил его после того, как вы отказались от этой чести.
   - У него была тайная аудиенция с ней шесть дней назад. Что произошло, никто не знает, но на следующий день Дея Торис исчезла, а с ней ушла дюжина ее телохранителей и слуг, в том числе зеленая женщина Сола - дочь Тарса Таркаса, как вы помните. Они не оставили ни слова о своих намерениях, но так всегда бывает с теми, кто отправляется в добровольное паломничество, из которого никто не возвращается. Мы не можем думать ничего, кроме того, что Дея Торис искала ледяное лоно Исс, и что ее преданные слуги решили сопровождать ее.
   - Зат Аррас был в Гелиуме, когда она исчезла. Он командует этим флотом, который с тех пор ищет ее. Мы не нашли ее следов, и я боюсь, что это бесполезные поиски.
   Пока мы разговаривали, летчики Хор Вастуса возвращались на "Ксавариан". Однако ни один из них не обнаружил следов Тувии. Я был очень подавлен известием об исчезновении Деи Торис, и теперь к этому добавилось бремя опасений относительно судьбы этой девушки, которую я считал дочерью какого-то гордого барсумского дома, и я намеревался заставить все усилия, чтобы вернуть ее своему народу.
   Я уже собирался попросить Кантоса Кана продолжить ее поиски, когда на "Ксавариан" прибыл летчик с флагмана флота с офицером, доставившим послание Кантосу Кану из Арраса.
   Мой друг прочитал депешу, а затем повернулся ко мне.
   - Зат Аррас приказывает мне привести к нему наших "пленников". Больше нечего делать. Он превосходен в Гелиуме, но было бы гораздо больше в духе рыцарства и хорошего вкуса, если бы он пришел сюда и встретил спасителя Барсума с подобающими ему почестями.
   - Ты прекрасно знаешь, мой друг, - сказал я, улыбаясь, - что у Зат Арраса есть все основания ненавидеть меня. Ничто не доставило бы ему большего удовольствия, чем унизить меня, а затем убить. Теперь, когда у него есть такое прекрасное оправдание, пойдем и посмотрим, хватит ли у него смелости им воспользоваться.
   Вызвав Карториса, Тарса Таркаса и Ксодара, мы вошли в маленький летательный аппарат с Кантосом Каном и офицером Зата Арраса и через мгновение оказались на палубе флагмана Зата Арраса.
   Когда мы подошли к джеду Зоданги, на его лице не отразилось ни приветствия, ни узнавания; даже Карторису он не сказал дружеского слова. Его отношение было холодным, надменным и бескомпромиссным.
   - Каор, Зат Аррас, - сказал я в знак приветствия, но он не ответил.
   "Почему этих заключенных не разоружили?" - спросил он у Кантоса Кана.
   - Они не заключенные, Зат Аррас, - ответил офицер.
   - Двое из них - из знатнейшей семьи Гелиума. Тарс Таркас, джеддак Тарка, лучший союзник Тардоса Морса. Другой - друг и компаньон принца Гелиума - мне этого достаточно.
   - Однако мне этого недостаточно, - возразил Зат Аррас. "Я должен услышать от тех, кто совершил паломничество, больше, чем их имена. Где ты был, Джон Картер?
   - Я только что прибыл из Долины Дор и Страны Перворожденных, Зат Аррас, - ответил я.
   "Ах!" - воскликнул он с явным удовольствием. - Значит, вы не отрицаете? Ты вернулся из лона Исса?
   "Я вернулся из страны ложных надежд, из долины пыток и смерти; со своими товарищами я вырвался из отвратительных когтей лживых демонов. Я вернулся в Барсум, который спас от безболезненной смерти, чтобы снова спасти ее, но на этот раз от смерти в ее самой ужасной форме".
   "Перестань, богохульник!" - воскликнул Зат Аррас. - Не надейся спасти свою трусливую тушу, изобретая ужасную ложь для... Но дальше он не пошел. Нельзя так легкомысленно называть Джона Картера "трусом" и "лжецом", и Зат Аррас должен был это знать. Прежде чем рука успела подняться, чтобы остановить меня, я оказался рядом с ним и одной рукой схватил его за горло.
   "Пришел я с небес или из ада, Зат Аррас, ты найдешь меня все тем же Джоном Картером, которым я всегда был; и никогда человек не называл меня такими именами и не жил - не извиняясь". И с этими словами я начал перегибать его через колено и крепче сжимать его горло.
   "Схватить его!" - закричал Зат Аррас, и дюжина офицеров бросилась ему на помощь.
   Кантос Кан подошел ко мне и что-то прошептал.
   "Отстань, умоляю тебя. Это затронет всех нас, потому что я не могу представить, чтобы эти люди наложили на вас руки, не помогая вам. Мои офицеры и солдаты присоединятся ко мне, и тогда у нас будет мятеж, который может привести к революции. Ради Тардос Морс и Гелия, воздержитесь.
   При его словах я отпустил Зат Арраса и, повернувшись к нему спиной, пошел к поручням корабля.
   - Пойдем, Кантос Кан, - сказал я, - принц Гелиума вернется на "Ксавариан".
   Никто не мешал. Зат Аррас стоял белый и дрожащий среди своих офицеров. Некоторые смотрели на него с презрением и тянулись ко мне, в то время как один человек, давно служивший и пользующийся доверием Тардос Морс, тихо заговорил со мной, когда я проходил мимо него.
   "Можете считать мой металл среди ваших воинов, Джон Картер, - сказал он.
   Я поблагодарил его и прошел дальше. В молчании мы погрузились на борт и вскоре снова ступили на палубу "Ксавариана". Пятнадцать минут спустя мы получили приказ с флагмана двигаться к Гелиуму.
   Наше путешествие туда было без происшествий. Мы с Карторисом погрузились в самые мрачные мысли. Кантос Кан был мрачен, размышляя о новых бедствиях, которые могут обрушиться на Гелиум, если Зат Аррас попытается следовать вековому прецеденту, предписывающему ужасную смерть беглецам из Долины Дор. Тарс Таркас оплакивал потерю дочери. Один только Ксодар был беззаботным - беглецу и преступнику, в Гелиуме ему могло быть не хуже, чем где-либо еще.
   "Будем надеяться, что по крайней мере сможем уйти с красной кровью на наших клинках", - сказал он. Это было простое желание, которое, скорее всего, будет удовлетворено.
   Мне показалось, что среди офицеров "Ксавария" я смог различить разделение на фракции еще до того, как мы достигли Гелиума. Были те, кто собирался вокруг Карториса и меня всякий раз, когда представлялась возможность, в то время как примерно столько же сторонились нас. Они предложили нам самое вежливое обращение, но, очевидно, были связаны своей суеверной верой в учение Дора, Исса и Коруса. Я не мог винить их, потому что знал, какое сильное влияние может иметь вера, какой бы нелепой она ни была, среди разумных в остальном людей.
   Вернувшись из Дора, мы совершили святотатство; рассказывая о наших приключениях там и констатируя факты в том виде, в каком они существовали, мы оскорбили религию их отцов. Мы были богохульниками - лживыми еретиками. Даже те, кто все еще цеплялся за нас из личной любви и преданности, я думаю, делали это перед лицом того факта, что в глубине души они сомневались в нашей правдивости - очень трудно принять новую религию за старую, какими бы заманчивыми обещаниями новое может быть; но отвергнуть старое как ткань лжи, не предложив ничего взамен, действительно труднее всего требовать от любого народа.
   Кантос Кан не стал бы рассказывать о нашем опыте среди тернов и Перворожденных.
   "Достаточно того, - сказал он, - что я подвергаю опасности свою жизнь здесь и в будущем тем, что вообще одобряю вас, - не просите меня еще больше усугубить мои грехи, слушая то, что меня всегда учили, как самую гнусную ересь".
   Я знал, что рано или поздно должно наступить время, когда наши друзья и враги будут вынуждены открыто заявить о себе. Когда мы достигли Гелиума, должен был быть отчет, и если бы Тардос Морс не вернулся, я опасался, что враждебность Зат Арраса может сильно повлиять на нас, поскольку он представлял правительство Гелиума. Выступить против него было равносильно государственной измене. Большинство войск, несомненно, последуют примеру своих офицеров, и я знал, что многие из самых высоких и могущественных людей как наземных, так и воздушных сил прилепятся к Джону Картеру перед лицом бога, человека или дьявола.
   С другой стороны, большинство населения, несомненно, потребовало бы, чтобы мы понесли наказание за наше святотатство. Перспектива казалась мрачной, под каким бы углом я ни смотрел на нее, но мой разум был так разрывается от боли при мысли о Дее Торис, что теперь я понимаю, что уделял ужасному вопросу о бедственном положении Гелиума мало внимания в то время.
   Передо мной всегда, днем и ночью, стоял ужасный кошмар с ужасными сценами, через которые, как я знал, могла пройти моя принцесса, - ужасные люди-растения, свирепые белые обезьяны. Временами я закрывал лицо руками в тщетных попытках выкинуть пугающие мысли из головы.
   К полудню мы достигли алой башни высотой в милю, которая отделяет большую Гелиум от ее города-побратима. Пока мы спускались большими кругами к военно-морским докам, по улицам внизу можно было увидеть огромное множество людей. Гелиум был уведомлен по радио-аэрограмме о нашем приближении.
   С палубы "Ксавариана" мы вчетвером, Карторис, Тарс Таркас, Ксодар и я, были переведены на меньший летательный аппарат для перевозки в помещения внутри Храма Награды. Именно здесь марсианское правосудие разделяется на благодетеля и преступника. Здесь герой украшен. Здесь преступник осужден. Нас ввели в храм с пристани на крыше, так что мы вообще не проходили среди людей, как это принято. Раньше я всегда видел знаменитых пленников или вернувшихся знатных скитальцев, марширующих от Врат Джеддаков к Храму Награды по широкой Аллее Предков сквозь плотные толпы насмехающихся или ликующих горожан.
   Я знал, что Зат Аррас не осмеливался доверять людям рядом с нами, потому что боялся, что их любовь к Карторису и ко мне может вылиться в демонстрацию, которая уничтожит их суеверный ужас перед преступлением, в котором нас должны были обвинить. Каковы были его планы, я мог только догадываться, но о том, что они были зловещими, свидетельствовал тот факт, что только его самые доверенные слуги сопровождали нас на флайере до Храма Награды.
   Нас поселили в комнате на южной стороне храма, выходящей окнами на Аллею Предков, откуда мы могли видеть всю длину до Ворот Джеддака, находящихся в пяти милях от нас. Люди на храмовой площади и на улицах на протяжении мили стояли так тесно, насколько это было возможно. Они были очень порядочны - не было ни насмешек, ни аплодисментов, и когда они видели нас в окне над собой, многие закрывали лицо руками и плакали.
   Ближе к вечеру прибыл посыльный из Зат-Арраса, чтобы сообщить нам, что нас будет судить беспристрастная группа дворян в большом зале храма в 1-м зоде 2 на следующий день, или около 8:40 утра по земному времени.
   ГЛАВА XVII
   СМЕРТНЫЙ ПРИГОВОР
   За несколько мгновений до т На следующее утро он назначил время. В наши апартаменты явилась сильная охрана офицеров Зат Арраса, чтобы провести нас в большой зал храма.
   Парами мы вошли в зал и прошли по широкому Проходу Надежды, как его называют, к платформе в центре зала. Впереди и позади нас маршировала вооруженная охрана, а по обеим сторонам прохода от входа до трибуны выстроились три сплошных ряда зоданганских солдат.
   Когда мы подошли к приподнятому ограждению, я увидел наших судей. По обычаю на Барсуме их было тридцать один человек, предположительно выбранный по жребию из представителей знатного сословия, ибо дворяне предстали перед судом. Но, к своему удивлению, я не увидел среди них ни одного дружелюбного лица. Практически все были зоданганцами, и именно мне Зоданга была обязана своим поражением от рук зеленых орд и своим последующим вассалитетом Гелиуму. Здесь не было справедливости ни для Джона Картера, ни для его сына, ни для великого тарка, который командовал дикими соплеменниками, которые наводнили широкие улицы Зоданги, грабя, сжигая и убивая.
   Огромный круглый Колизей вокруг нас был забит до отказа. Были представлены все классы - всех возрастов и обоих полов. Когда мы вошли в зал, гул приглушенных разговоров прекратился, пока мы не остановились на помосте, или Престоле Праведности, десять тысяч зрителей не окутала мертвая тишина.
   Судьи сидели большим кругом по краю круглой платформы. Нам выделили места спиной к небольшой платформе точно в центре большей. Это поставило нас лицом к судьям и зрителям. На меньшей платформе каждый занимал свое место, пока слушалось его дело.
   Сам Зат Аррас сидел в золотом кресле председательствующего магистрата. Когда мы уселись, а наши охранники удалились к подножию лестницы, ведущей на платформу, он встал и позвал меня по имени.
   "Джон Картер, - воскликнул он, - займите свое место на Пьедестале Истины, чтобы вас беспристрастно судили в соответствии с вашими поступками, и чтобы вы знали, какую награду вы заслужили этим". Затем, поворачиваясь взад и вперед к публике, он рассказал о действиях, на основании которых должна была быть определена моя награда.
   "Знайте, о судьи и люди Гелиума, - сказал он, - что Джон Картер, некогда принц Гелиума, вернулся, по его собственному заявлению, из Долины Дор и даже из самого Храма Исса. Что в присутствии многих людей Гелиума он хулил Священную Иссу, и Долину Дор, и Затерянное Море Коруса, и самих Святых Тернов, и даже Иссу, Богиню Смерти и Вечной Жизни. . Кроме того, вы знаете своими собственными глазами, которые видят его здесь сейчас на Пьедестале Истины, что он действительно вернулся из этих священных пределов перед лицом наших древних обычаев и в нарушение святости нашей древней религии.
   "Тот, кто однажды умер, может больше не жить. Тот, кто попытается это сделать, должен быть мертв навеки. Судьи, ваш долг лежит прямо перед вами - здесь не может быть показаний, противоречащих истине. Какая награда будет назначена Джону Картеру в соответствии с деяниями, которые он совершил?"
   "Смерть!" - крикнул один из судей.
   И тут в зале вскочил человек и, высоко подняв руку, воскликнул: "Правосудие! Справедливость! Справедливость!" Это был Кантос Кан, и когда все взоры обратились к нему, он перепрыгнул через солдат Зодангана и вскочил на платформу.
   - Что это за правосудие? - крикнул он Зат Аррасу. "Подсудимый не был заслушан, и у него не было возможности призвать других в свою защиту. От имени народа Гелиума я требую справедливого и беспристрастного отношения к принцу Гелия".
   Тогда из зала раздался великий крик: "Правосудие! Справедливость! Справедливость!" и Зат Аррас не посмел отказать им.
   - Тогда говори, - прорычал он, обращаясь ко мне. - Но не богохульствуй над тем, что священно на Барсуме.
   "Люди Гелия, - воскликнул я, обращаясь к зрителям и говоря поверх голов моих судей, - как может Джон Картер ожидать справедливости от людей Зоданги? Он не может и не просит об этом. Именно людям Гелия он излагает свое дело; и ни к кому не взывает о пощаде. Он говорит теперь не о своем, а о твоем. За ваших жен и дочерей, а также за жен и дочерей, которые еще не родились. Это для того, чтобы спасти их от невообразимо жестоких унижений, которые я видел, обрушившихся на прекрасных женщин Барсума в месте, которое люди называют Храмом Исса. Чтобы спасти их от сосущих объятий людей-растений, от клыков больших белых обезьян Дора, от жестокой похоти Святых Тернов, от всего, к чему холодный, мертвый Исс уносит их из домов любви и любви. жизнь и счастье.
   "Здесь не сидит человек, который не знает историю Джона Картера. Как он пришел к вам из другого мира и поднялся из узника среди зеленых людей, через пытки и преследования, до высокого места среди самых высоких Барсума. Вы никогда не слышали, чтобы Джон Картер лгал в свою защиту, или говорил что-то такое, что могло бы навредить народу Барсума, или легкомысленно отзывался о странной религии, которую он уважал, не понимая.
   "Сегодня здесь или где-либо еще на Барсуме нет человека, который не был бы обязан своей жизнью непосредственно одному моему поступку, в котором я пожертвовал собой и счастьем моей принцессы, чтобы вы могли жить. Итак, люди Гелиума, я думаю, что имею право требовать, чтобы меня услышали, чтобы мне поверили, и чтобы вы позволили мне служить вам и спасти вас от ложной будущей жизни Дора и Иссуса, как я спас вас от настоящая смерть на днях.
   - Это тебе, о Гелиуме, я сейчас говорю. Когда я закончу, пусть люди Зоданги будут со мной. Зат Аррас забрал у меня мой меч, поэтому люди Зоданги больше не боятся меня. Ты будешь слушать?
   "Говори, Джон Картер, принц Гелиума", - крикнул один из аристократов из зала, и толпа повторила его разрешение, пока здание не закачалось от шума их демонстрации.
   Зат Аррас знал, что лучше не вмешиваться в такое мнение, которое было выражено в тот день в Храме Награды, и поэтому в течение двух часов я беседовал с жителями Гелиума.
   Но когда я закончил, Зат Аррас встал и, повернувшись к судьям, тихо сказал: "Мои дворяне, вы услышали просьбу Джона Картера; ему были даны все возможности доказать свою невиновность, если он не виновен; но вместо этого он лишь использовал время для дальнейшего богохульства. Каков ваш вердикт, господа?
   "Смерть богохульнику!" - воскликнул один, вскакивая на ноги, и в одно мгновение все тридцать один судья вскочили на ноги с поднятыми мечами в знак единодушия их приговора.
   Если люди не слышали обвинения Зата Арраса, то они, конечно же, слышали вердикт трибунала. Угрюмый ропот поднимался все громче и громче в переполненном зале, и тогда Кантос Кан, который не покидал трибуны с тех пор, как впервые занял свое место рядом со мной, поднял руку, призывая к тишине. Когда его можно было услышать, он говорил с людьми холодным и ровным голосом.
   "Вы слышали о судьбе, которую люди Зоданги уготовили самому благородному герою Гелиума. Возможно, долгом людей Гелиума является принять вердикт как окончательный. Пусть каждый поступает по своему сердцу. Вот ответ Кантоса Кана, главы флота Гелиума, Зату Аррасу и его судьям, - и с этими словами он расстегнул ножны и бросил меч к моим ногам.
   В одно мгновение солдаты и горожане, офицеры и дворяне толпились мимо воинов Зоданги и прокладывали себе путь к Трону Праведности. Сотня мужчин хлынула на платформу, и сто лезвий с лязгом и лязгом упали на пол у моих ног. Зат Аррас и его офицеры были в ярости, но были беспомощны. Один за другим я подносил мечи к губам и снова пристегивал их к их владельцам.
   "Пойдем, - сказал Кантос Кан, - мы сопроводим Джона Картера и его группу в его собственный дворец", и они построились вокруг нас и направились к лестнице, ведущей к Проходу Надежды.
   "Останавливаться!" - воскликнул Зат Аррас. "Солдаты Гелия, пусть ни один пленник не покидает Престол Праведности".
   Солдаты из Зоданги были единственной организованной группой гелиуметических войск в храме, поэтому Зат Аррас был уверен, что его приказы будут выполняться, но я не думаю, что он искал сопротивления, возникшего в тот момент, когда солдаты подошли к трону. .
   Со всех сторон колизея сверкнули мечи, и люди угрожающе бросились на зоданганцев. Кто-то поднял крик: "Тардос Морс мертв - тысяча лет Джону Картеру, джеддаку Гелиума". Услышав это и увидев безобразное отношение людей Гелиума к солдатам Зат Арраса, я понял, что только чудо может предотвратить столкновение, которое закончится гражданской войной.
   "Держать!" - воскликнул я, снова прыгая на Пьедестал Истины. "Не позволяйте никому двигаться, пока я не закончу. Один-единственный меч, воткнутый сюда сегодня, может ввергнуть Гелия в ожесточенную и кровавую войну, результатов которой никто не может предвидеть. Это настроит брата против брата и отца против сына. Ни одна человеческая жизнь не стоит этой жертвы. Лучше я подчинюсь предвзятому мнению Зат Арраса, чем стану причиной междоусобиц в Гелиуме.
   "Давайте уступим друг другу по очкам, и пусть все это останется в покое до тех пор, пока не вернется Тардос Морс или Морс Каджак, его сын. Если ни один из них не вернется в конце года, может быть проведен второй суд - у этого дела есть прецедент. А затем, повернувшись к Зат Аррасу, я сказал тихим голосом: "Если ты не будешь большим дураком, чем я тебя считаю, ты воспользуешься шансом, который я тебе предлагаю, пока не стало слишком поздно. Как только это множество мечей внизу будет направлено против ваших солдат, ни один человек на Барсуме - даже сам Тардос Морс - не сможет предотвратить последствия. Что скажешь? Говори быстро.
   Джед Зодангана Гелиума возвысил голос к разъяренному морю под нами.
   "Придержите руки, люди Гелиума", - крикнул он дрожащим от ярости голосом. "Приговор суда вынесен, но день возмездия не назначен. Я, Зат Аррас, джед из Зоданги, ценя королевские связи пленника и его прошлые заслуги перед Гелиумом и Барсумом, даю отсрочку на один год или до возвращения Морса Каджака или Тардоса Морса в Гелиум. Разойдись тихонько по своим домам. Идти."
   Никто не двигался. Вместо этого они стояли в напряженном молчании, устремив на меня глаза, словно ожидая сигнала к атаке.
   - Очистите храм, - скомандовал Зат Аррас низким голосом одному из своих офицеров.
   Опасаясь последствий попытки выполнить этот приказ силой, я подошел к краю платформы и, указав на главный вход, приказал им пройти. Как один человек, они повернулись по моей просьбе и гуськом, молчаливые и угрожающие, прошли мимо солдат Зат Арраса, Джеда Зоданги, которые стояли, хмурясь в бессильной ярости.
   Кантос Кан и другие, присягнувшие мне на верность, все еще стояли со мной на Троне Праведности.
   - Пойдем, - сказал мне Кантос Кан, - мы сопроводим тебя в твой дворец, мой принц. Приходите, Карторис и Ксодар. Пойдем, Тарс Таркас. И с высокомерной усмешкой над Зат Аррасом на своих красивых губах он повернулся и зашагал к ступеням трона и вверх по Проходу Надежды. Мы четверо и сотня верных последовали за ним, и ни одна рука не поднялась, чтобы остановить нас, хотя горящие глаза следили за нашим триумфальным шествием по храму.
   На проспектах мы встретили толпу людей, но они открыли нам путь, и многие мечи были брошены к моим ногам, когда я шел через город Гелиум к моему дворцу на окраине. Здесь мои старые рабы упали на колени и поцеловали мои руки, когда я приветствовал их. Им было все равно, где я был. Достаточно того, что я вернулся к ним.
   "Ах, господин, - воскликнул один из них, - если бы наша божественная принцесса была здесь, это был бы настоящий день".
   Слезы выступили у меня на глазах, так что я был вынужден отвернуться, чтобы скрыть свои эмоции. Карторис открыто плакал, когда рабы теснились вокруг него с выражениями привязанности и словами скорби о нашей общей утрате. Именно тогда Тарс Таркас впервые узнал, что его дочь Сола сопровождала Дею Торис в последнем долгом паломничестве. У меня не хватило духу рассказать ему то, что сказал мне Кантос Кан. С стоицизмом зеленого марсианина он не выказывал никаких признаков страдания, но я знал, что его горе было таким же горьким, как и мое собственное. В отличие от себе подобных, у него были хорошо развиты более добрые человеческие качества любви, дружбы и милосердия.
   В тот день на приветственном пиру в большом обеденном зале дворца принца Гелиума собралась грустная и мрачная компания. Нас было более сотни человек, не считая членов моего маленького двора, потому что Дея Торис и я содержали хозяйство, соответствующее нашему королевскому положению.
   Доска, по красному марсианскому обычаю, была треугольной, ибо в нашей семье их было трое. Карторис и я председательствовали в центре нашей стороны стола - посредине третьей стороны резное кресло Деи Торис с высокой спинкой стояло пустым, за исключением ее великолепных свадебных атрибутов и драгоценностей, которые были задрапированы на нем. Позади стоял раб, как в те дни, когда его госпожа занимала свое место за столом, готовый выполнять ее приказы. Это был путь на Барсум, так что я терпел его страдания, хотя у меня сжималось сердце при виде того молчаливого кресла, где должна была сидеть моя смеющаяся и веселая принцесса, заставляющая большой зал звенеть своей веселой веселостью.
   Справа от меня сидел Кантос Кан, а справа от пустого места Деи Торис Тарс Таркас восседал в огромном кресле перед приподнятой частью доски, которую я сконструировал много лет назад, чтобы удовлетворить требования его могучей массы. Почетное место в марсианском кладе всегда справа от хозяйки, и это место всегда резервировалось Деей Торис для великого тарка в тех случаях, когда он был в Гелиуме.
   Хор Вастус занял почетное место со стороны Карториса за столом. Общих разговоров было немного. Это была тихая и печальная вечеринка. Потеря Деи Торис все еще была свежа в памяти всех, и к этому добавился страх за безопасность Тардос Морс и Морс Каджак, а также сомнения и неуверенность в судьбе Гелиума, если окажется правдой, что она погибла. навсегда лишена своего великого джеддака.
   Внезапно наше внимание привлек звук отдаленного крика, как будто многие люди одновременно возвысили свои голоса, но то ли в гневе, то ли в радости, мы не могли сказать. Все ближе и ближе подходил шум. Раб бросился в столовую, чтобы кричать, что огромное скопление людей толпится через дворцовые ворота. Второй мчался по пятам за первым, то смеясь, то визжа, как сумасшедший.
   "Дея Торис найдена!" воскликнул он. - Посланник от Деи Торис!
   Я ждал, чтобы больше ничего не слышать. Огромные окна столовой выходили на аллею, ведущую к главным воротам, - они находились на противоположной от меня стороне зала, а между ними стоял стол. Я не стал тратить время на то, чтобы обогнуть большую доску - одним прыжком я миновал стол и обеденные столы и прыгнул на балкон. В тридцати футах внизу лежала алая лужайка, а за ней было много людей, толпящихся вокруг огромного тота, на котором всадник направлялся к дворцу. Я спрыгнул на землю и быстро побежал к наступающей группе.
   Подойдя к ним, я увидел, что фигура на томе была Сола.
   - Где принцесса Гелиума? Я плакал.
   Зеленая девушка соскользнула со своего могучего скакуна и побежала ко мне.
   "О мой принц! Мой принц!" воскликнула она. "Она ушла навсегда. Даже сейчас она может быть пленницей на малой луне. Ее украли черные пираты Барсума.
   ГЛАВА XVIII
   ИСТОРИЯ СОЛИ
   Оказавшись во дворце, я пригласил Солу в обеденный зал, и, когда она поприветствовала своего отца в официальной манере зеленых людей, она рассказала историю паломничества и поимки Деи Торис.
   "Семь дней назад, после аудиенции у Зата Арраса, Дея Торис попыталась ускользнуть из дворца глубокой ночью. Хотя я не слышал исхода ее беседы с Зат Аррасом, я знал, что тогда произошло нечто, причинившее ей сильнейшую душевную агонию, и когда я обнаружил, что она выползает из дворца, мне не нужно было сообщать ее местонахождение.
   "Наспех подняв дюжину ее самых верных стражей, я объяснил им свои опасения, и они как один завербовались со мной, чтобы следовать за нашей любимой принцессой в ее странствиях, вплоть до Священного Исса и долины Дор. Мы наткнулись на нее недалеко от дворца. С ней была верная гончая Вула, и никто другой. Когда мы догнали ее, она изобразила гнев и приказала нам вернуться во дворец, но на этот раз мы не послушались ее, и когда она обнаружила, что мы не отпустим ее в последнее долгое паломничество в одиночку, она заплакала и обняла нас, и мы вместе ушел в ночь на юг.
   "На следующий день мы наткнулись на стадо маленьких тотатов, после чего сели верхом и хорошо провели время. Мы плыли очень быстро и очень далеко на юг, пока утром пятого дня не увидели большой флот линкоров, плывущих на север. Они заметили нас прежде, чем мы успели укрыться, и вскоре нас окружила орда чернокожих. Стражники принцессы храбро сражались до конца, но вскоре были побеждены и убиты. Спаслись только Дея Торис и я.
   "Когда она поняла, что попала в лапы черных пиратов, то попыталась покончить с собой, но один из черных вырвал у нее кинжал, а потом они связали нас обоих так, что мы не могли пользоваться руками.
   "Флот продолжил движение на север после захвата нас. Всего было около двадцати крупных линкоров, не считая нескольких небольших быстроходных крейсеров. В тот вечер один из меньших крейсеров, который был далеко впереди флота, вернулся с пленницей - молодой краснокожей женщиной, которую они подобрали среди холмов под самым носом, по их словам, флотилии из трех красных марсиан. линкоры.
   "Из подслушанных нами обрывков разговоров стало ясно, что черные пираты искали группу беглецов, сбежавших от них за несколько дней до этого. То, что они считали поимку молодой женщины важной, было видно из долгой и серьезной беседы, которую вел с ней командующий флотом, когда ее привели к нему. Позже ее связали и поместили в купе со мной и Деей Торис.
   "Новая пленница оказалась очень красивой девушкой. Она рассказала Дее Торис, что много лет назад совершила добровольное паломничество от двора своего отца, джеддака Птарса. Это была Тувия, принцесса Птарса. И тогда она спросила Дею Торис, кто она такая, и когда она услышала, то упала на колени и поцеловала скованные руки Деи Торис, и сказала ей, что в то самое утро она была с Джоном Картером, принцем Гелиума, и Карторисом, ее сын.
   Дея Торис сначала не могла ей поверить, но когда девушка рассказала обо всех странных приключениях, выпавших на ее долю с тех пор, как она встретила Джона Картера, и рассказала ей о том, что Джон Картер, Карторис и Ксодар рассказывали об их приключения в Стране Перворожденных, Дея Торис знала, что это может быть не кто иной, как Принц Гелия; "Ибо кто, - сказала она, - на всем Барсуме, кроме Джона Картера, мог совершить то, о чем вы рассказываете". И когда Тувия рассказала Дее Торис о своей любви к Джону Картеру, а также о его верности и преданности выбранной им принцессе, Дея Торис не выдержала и заплакала, проклиная Зат Аррас и жестокую судьбу, изгнавшую ее из Гелиума всего на несколько коротких дней. до возвращения любимого господина.
   " Я не виню тебя за то, что ты любишь его, Тувия, - сказала она. "И что ваша привязанность к нему чиста и искренна, я вполне могу поверить по искренности вашего признания в этом мне".
   "Флот продолжал двигаться на север почти до Гелиума, но прошлой ночью они, очевидно, поняли, что Джон Картер действительно ускользнул от них, и поэтому снова повернули на юг. Вскоре после этого в наше купе вошел охранник и вытащил меня на палубу.
   " В Стране Перворожденных нет места зеленому", - сказал он и с такой силой толкнул меня, что я свалился с палубы линкора. Очевидно, это казалось ему самым легким способом избавить судно от моего присутствия и убить меня одновременно.
   Но вмешалась добрая судьба, и я чудом отделался легкими синяками. Корабль в это время двигался медленно, и когда я бросился за борт в темноту под ним, я содрогнулся от ужасного падения, которое, как мне казалось, меня ожидало, ибо весь день флот плыл в тысячах футов над землей; но, к своему крайнему удивлению, я наткнулся на мягкую массу растительности не более чем в двадцати футах от палубы корабля. На самом деле киль судна в это время должен был касаться поверхности земли.
   "Всю ночь я пролежал там, где упал, а наутро принес объяснение счастливого стечения обстоятельств, спасшего меня от страшной смерти. Когда взошло солнце, я увидел обширную панораму морского дна и далеких холмов, лежащих далеко подо мной. Я был на самой высокой вершине высокого хребта. Флот в темноте предыдущей ночи едва коснулся гребней холмов, и за то короткое время, что они зависли близко к поверхности, черный страж бросил меня, как он предполагал, на смерть.
   "В нескольких милях к западу от меня был большой водный путь. Когда я добрался до него, то, к своему удовольствию, обнаружил, что он принадлежит Гелиуму. Тут мне добыли тота, остальное ты знаешь.
   В течение многих минут никто не говорил. Дея Торис в лапах Перворожденных! Я содрогнулся при этой мысли, но вдруг во мне вспыхнул старый огонь непобедимой уверенности в себе. Я вскочил на ноги и, расправив плечи и подняв меч, дал торжественную клятву добраться, спасти и отомстить за мою принцессу.
   Сотня мечей выскочила из сотни ножен, и сотня воинов вскочила на столешницу и отдала мне свои жизни и состояния в пользу экспедиции. Мои планы уже были сформулированы. Я поблагодарил каждого верного друга и, оставив Карториса развлекать их, удалился в свою приемную с Кантосом Каном, Тарс Таркасом, Ксодаром и Хор Вастусом.
   Здесь мы обсуждали детали нашей экспедиции до наступления темноты. Ксодар был уверен, что Иссус выберет и Дею Торис, и Тувию, чтобы они служили ей в течение года.
   "По крайней мере, в течение этого периода времени они будут в относительной безопасности, - сказал он, - и мы по крайней мере будем знать, где их искать".
   Что касается снаряжения флота для входа в Омеан, то все детали были оставлены на усмотрение Кантоса Кана и Ксодара. Первые согласились как можно быстрее доставить нужные нам суда в док, где Ксодар направлял их оборудование с помощью водяных винтов.
   В течение многих лет чернокожие отвечали за переоборудование захваченных линкоров, чтобы они могли плавать по Омеану, и поэтому были знакомы с конструкцией гребных винтов, корпусов и необходимых вспомогательных передач.
   Было подсчитано, что для завершения наших приготовлений потребуется шесть месяцев, учитывая тот факт, что необходимо соблюдать строжайшую секретность, чтобы скрыть проект от ушей Зат Аррас. Кантос Кан теперь был уверен, что амбиции этого человека полностью пробудились и что ничто, кроме титула Джеддака Гелиума, не удовлетворит его.
   - Сомневаюсь, - сказал он, - что он даже приветствовал бы возвращение Деи Торис, потому что это означало бы, что к трону будет ближе другой человек, чем он. Если вы и Карторис убраны с дороги, мало что может помешать ему принять титул Джеддака, и вы можете быть уверены, что пока он правит здесь, ни один из вас не будет в безопасности.
   "Есть способ, - воскликнул Хор Вастус, - эффективно и навсегда помешать ему".
   "Какая?" Я попросил.
   Он улыбнулся.
   "Я прошепчу это здесь, но однажды я встану на купол Храма Награды и прокричу это ликующей толпе внизу".
   "Что ты имеешь в виду?" - спросил Кантос Кан.
   - Джон Картер, джеддак Гелиума, - тихо сказал Хор Вастус.
   Глаза моих спутников загорелись, и мрачные улыбки удовольствия и предвкушения расплылись по их лицам, когда каждый вопросительно посмотрел на меня. Но я покачал головой.
   -- Нет, друзья мои, -- сказал я, улыбаясь, -- благодарю вас, но этого не может быть. По крайней мере, еще нет. Когда мы узнаем, что Тардос Морс и Морс Каджак больше не вернутся; если я буду здесь, то я присоединюсь ко всем вам, чтобы убедиться, что жителям Гелиума позволено справедливо выбрать свой следующий джеддак. Кого они выберут, тот может рассчитывать на верность моего меча, и я не буду добиваться чести для себя. До тех пор Тардос Морс - джеддак Гелиума, а Зат Аррас - его представитель.
   -- Как хотите, Джон Картер, -- сказал Хор Вастус, -- но... Что это было? - прошептал он, указывая на окно, выходящее в сад.
   Слова едва вылетали из его рта, прежде чем он выскочил на балкон снаружи.
   - Вот он! - взволнованно воскликнул он. "Стражи! Там внизу! Охранники!
   Мы были рядом с ним, и все видели, как фигура человека быстро пробежала по небольшому участку дерна и исчезла в кустах за ним.
   - Он был на балконе, когда я впервые увидел его, - воскликнул Хор Вастус. "Быстрый! Пойдем за ним!"
   Вместе мы побежали в сады, но, хотя мы часами прочесывали территорию всей охраной, не могли найти следов ночного мародёра.
   - Что ты думаешь об этом, Кантос Кан? - спросил Тарс Таркас.
   "Шпион, посланный Затом Аррасом", - ответил он. "Это всегда было его способом".
   "Тогда у него будет кое-что интересное, о чем он доложит своему хозяину", - рассмеялся Хор Вастус.
   - Надеюсь, он слышал только наши упоминания о новом джеддаке, - сказал я. - Если он подслушает наши планы по спасению Деи Торис, это будет означать гражданскую войну, потому что он попытается помешать нам, и в этом мне не помешают. Я бы выступил против самого Тардоса Морса, если бы это было необходимо. Если это бросит весь Гелий в кровавый конфликт, я продолжу эти планы по спасению моей принцессы. Ничто не остановит меня теперь, кроме смерти, и если я умру, друзья мои, дадите ли вы клятву продолжить поиски ее и вернуть ее в целости и сохранности ко двору ее деда?
   На рукояти своего меча каждый из них поклялся исполнить мою просьбу.
   Было решено, что линкоры, которые должны были быть перестроены, должны быть отправлены в Хастор, другой гелиумический город, далеко на юго-западе. Кантос Кан думал, что тамошние доки, помимо своей обычной работы, будут одновременно принимать не менее шести линкоров. Поскольку он был главнокомандующим военно-морским флотом, ему было бы несложно отдать приказ судам там, где они могут быть обработаны, а затем держать перестроенный флот в отдаленных частях империи, пока мы не будем готовы собраться. это для рывка на Омеан.
   Это было поздно вечером перед тем, как наша конференция распалась, но у каждого человека были изложены его конкретные обязанности, и детали всего плана были намечены.
   Кантос Кан и Ксодар должны были заняться переделкой кораблей. Тарс Таркас должен был связаться с Тарком и узнать, что думает его народ по поводу его возвращения из Дора. Если это будет благоприятно, он должен был немедленно отправиться в Тарк и посвятить свое время сбору большой орды зеленых воинов, которых мы планировали отправить на транспортах прямо в долину Дор и храм Иссуса, в то время как флот войдет в Омеан и уничтожил корабли Перворожденных.
   На Хор Вастуса была возложена деликатная миссия по организации секретного отряда воинов, поклявшихся следовать за Джоном Картером, куда бы он ни повел. Поскольку мы подсчитали, что потребуется более миллиона человек, чтобы укомплектовать тысячи больших линкоров, которые мы собирались использовать в Омеане, и транспорты для зеленых людей, а также корабли, которые должны были конвоировать транспорты, это была непростая работа, которую Хор Вастус было до него.
   После того, как они ушли, я пожелал Карторису спокойной ночи, потому что очень устал, пошел в свои покои, вымылся и лег на свои спальные шелка и меха для первого хорошего ночного сна, которого я с нетерпением ждал с тех пор, как Я вернулся в Барсум. Но даже сейчас меня ждало разочарование.
   Как долго я спал, я не знаю. Когда я внезапно проснулся, то увидел, что на мне полдюжины сильных мужчин, у меня во рту уже был кляп, а через мгновение мои руки и ноги были надежно связаны. Они сработали так быстро и с такой хорошей целью, что я был совершенно не в силах сопротивляться им, когда полностью проснулся.
   Они не произнесли ни слова, и кляп фактически мешал мне говорить. Они молча подняли меня и понесли к двери моей комнаты. Когда они проходили мимо окна, через которое дальняя луна бросала свои яркие лучи, я увидел, что лицо каждого из них было закутано слоями шелка - я не смог узнать ни одного из них.
   Когда они вошли со мной в коридор, они повернулись к потайной панели в стене, которая вела к проходу, заканчивавшемуся ямами под дворцом. Я сомневался, что кто-то знал об этой панели за пределами моего собственного дома. Тем не менее лидер банды ни секунды не колебался. Он подошел прямо к панели, коснулся потайной кнопки и, когда дверь распахнулась, отошел в сторону, а его спутники вошли со мной. Затем он закрыл за собой панель и последовал за нами.
   Вниз по проходам к ямам мы пошли. Вождь постучал по ней рукоятью меча - три быстрых резких удара, пауза, потом еще три, еще пауза, потом два. Через секунду стена рухнула, и меня втолкнуло в ярко освещенную комнату, где сидели трое богато запертых мужчин.
   Один из них повернулся ко мне с сардонической улыбкой на тонких жестоких губах - это был Зат Аррас.
   ГЛАВА XIX
   Б ОТСУТСТВИЕ ОТЧАЯНИЯ
   -- Ах, -- сказал Зат Аррас, -- какому любезному обстоятельству я обязан этим неожиданным визитом принца Гелиума?
   Пока он говорил, один из моих охранников вынул кляп у меня изо рта, но я ничего не ответил Зат Аррасу: просто стоял и молча смотрел на джеда Зоданги. И я не сомневаюсь, что выражение моего лица было окрашено презрением, которое я испытывал к этому человеку.
   Глаза тех, кто находился в зале, были устремлены сначала на меня, а затем на Зата Арраса, пока, наконец, румянец гнева медленно не покрыл его лицо.
   - Вы можете идти, - сказал он тем, кто привел меня, и когда в комнате остались только два его спутника и мы, он снова заговорил со мной ледяным голосом - очень медленно и неторопливо, со многими паузами, как будто хотя он будет осторожно подбирать слова.
   "Джон Картер, - сказал он, - по указу обычаев, по закону нашей религии и по приговору беспристрастного суда вы приговорены к смерти. Народ не может вас спасти - это могу сделать только я. Вы абсолютно в моей власти делать с вами все, что я захочу - я могу убить вас или я могу освободить вас, и если я решу убить вас, никто не станет мудрее.
   "Если вы выйдете на свободу в Гелиуме на год, в соответствии с условиями вашей отсрочки, мало кто опасается, что люди когда-либо будут настаивать на исполнении вынесенного вам приговора.
   - Вы можете выйти на свободу в течение двух минут при одном условии. Тардос Морс никогда не вернется в Гелиум. Ни Морс Каджак, ни Дея Торис. Гелий должен выбрать нового джеддака в течение года. Зат Аррас будет Джеддаком Гелиума. Скажи, что поддержишь мое дело. Это цена вашей свободы. Я все."
   Я знал, что в силах жестокого сердца Зата Арраса уничтожить меня, и если бы я был мертв, у меня не было причин сомневаться в том, что он легко мог бы стать джеддаком Гелиума. Освободившись, я мог бы заняться поисками Деи Торис. Если бы я умер, мои храбрые товарищи не смогли бы осуществить наши планы. Так что, отказавшись удовлетворить его просьбу, вполне вероятно, что я не только не помешаю ему стать джеддаком Гелиума, но и стану средством решить судьбу Деи Торис - предать ее своим отказом, к ужасам арены Исса.
   На мгновение я был озадачен, но только на мгновение. Гордая дочь тысячи джеддаков выбрала бы смерть для такого бесчестного союза, как этот, и Джон Картер не мог сделать для Гелиума меньше, чем его принцесса.
   Затем я повернулся к Зат Аррас.
   - Не может быть союза, - сказал я, - между предателем Гелиума и принцем Дома Тардос Морс. Я не верю, Зат Аррас, что великий джеддак мертв.
   Зат Аррас пожал плечами.
   "Ненадолго, Джон Картер, - сказал он, - ваши мнения будут интересны даже вам самому, так что используйте их как можно лучше, пока можете. Зат Аррас позволит вам в свое время поразмыслить над великодушным предложением, которое он вам сделал. В тишину и мрак ям вы войдете в свое отражение этой ночью со знанием того, что если вы не сможете в течение разумного времени согласиться с предложенной вам альтернативой, вы никогда больше не выйдете из тьмы и тишины. И ты не узнаешь, в какую минуту рука протянется сквозь тьму и тишину с острым кинжалом, который лишит тебя твоего последнего шанса снова завоевать тепло, свободу и радость внешнего мира".
   Зат Аррас хлопнул в ладоши, замолчав. Охранники вернулись.
   Зат Аррас махнул рукой в мою сторону.
   "В боксы", - сказал он. Это все. Четверо мужчин сопровождали меня из комнаты и с радиевым ручным фонариком, чтобы осветить путь, сопровождали меня через, казалось бы, бесконечные туннели, все ниже и ниже под городом Гелиум.
   Наконец они остановились в довольно просторном помещении. В каменных стенах были установлены кольца. К ним были привязаны цепи, и на концах многих цепей были человеческие скелеты. Одну из них они отшвырнули в сторону и, отпирая огромный висячий замок, на котором цепочка цеплялась за то, что когда-то было человеческой лодыжкой, разорвали железную ленту на моей собственной ноге. Потом они ушли от меня, забрав с собой свет.
   Воцарилась кромешная тьма. Несколько минут я слышал лязг снаряжения, но даже он становился все слабее и тише, пока, наконец, тишина не стала полной, как тьма. Я был наедине со своими жуткими товарищами - с костями мертвецов, чья судьба, скорее всего, была лишь указателем на мою собственную.
   Не знаю, сколько я стоял, прислушиваясь в темноте, но тишина не нарушалась, и наконец я опустился на твердый пол своей темницы, где, прислонившись головой к каменной стене, заснул.
   Должно быть, через несколько часов я проснулся и обнаружил, что передо мной стоит молодой человек. В одной руке он держал фонарь, в другой сосуд с кашицеобразной смесью - обычной тюремной едой Барсума.
   -- Зат Аррас шлет вам привет, -- сказал молодой человек, -- и приказывает мне сообщить вам, что, хотя он полностью осведомлён о заговоре с целью сделать вас джеддаком Гелиума, он, тем не менее, не склонен отказываться от сделанного им предложения. сделал тебя. Чтобы обрести свободу, вам достаточно попросить меня сообщить Зату Аррасу, что вы принимаете условия его предложения.
   Я покачал головой. Юноша больше ничего не сказал и, поставив еду на пол рядом со мной, вернулся по коридору, взяв с собой свет.
   Дважды в день в течение многих дней этот юноша приходил ко мне в келью с пищей и всегда с одними и теми же приветствиями из Зат Арраса. Я долго пытался вовлечь его в разговор о других вещах, но он не хотел говорить, и поэтому, наконец, я воздержался.
   В течение нескольких месяцев я искал способ сообщить Карторису о моем местонахождении. Месяцами я царапал и царапал единственное звено массивной цепи, удерживавшей меня, надеясь в конце концов изнашивать ее, чтобы я мог следовать за юношей обратно через извилистые туннели к точке, где я мог бы сделать прорыв на свободу.
   Я был вне себя от беспокойства, узнав о продвижении экспедиции, которая должна была спасти Дею Торис. Я чувствовал, что Карторис не оставит этот вопрос без внимания, будь он свободен в своих действиях, но, насколько я знал, он также мог быть узником в ямах Зат Арраса.
   Я знал, что шпион Зата Арраса подслушал наш разговор о выборе нового джеддака, и всего за полдюжины минут до этого мы обсуждали детали плана по спасению Деи Торис. Скорее всего, это дело тоже было ему хорошо известно. Карторис, Кантос Кан, Тарс Таркас, Хор Вастус и Ксодар уже сейчас могут быть жертвами убийц Зата Арраса или его пленниками.
   Я решил сделать хотя бы еще одно усилие, чтобы чему-то научиться, и с этой целью я принял стратегию, когда в следующий раз юноша придет в мою камеру. Я заметил, что он был красивым парнем, размером и возрастом примерно с Карториса. И я также заметил, что его потрепанная сбруя плохо сочеталась с его достойной и благородной осанкой.
   Взяв за основу эти наблюдения, я начал свои переговоры с ним во время его следующего последующего визита.
   "Вы были очень добры ко мне во время моего заключения здесь, - сказал я ему, - и, поскольку я чувствую, что мне осталось жить в лучшем случае очень мало времени, я хотел бы, пока не поздно, дать существенные показания. моей признательности за все, что вы сделали, чтобы сделать мое заключение терпимым.
   "Незамедлительно вы приносили мне пищу каждый день, следя за тем, чтобы она была чистой и в достаточном количестве. Никогда ни словом, ни делом ты не пытался воспользоваться моим беззащитным положением, чтобы оскорбить или истязать меня. Вы всегда были любезны и тактичны - это больше, чем что-либо другое, вызывает у меня чувство благодарности и желание дать вам хоть какой-то знак благодарности.
   "В караульной моего дворца много прекрасной атрибутики. Иди туда и выбери упряжь, которая тебе больше всего нравится, - она будет твоей. Все, о чем я прошу, это чтобы ты надела его, чтобы я знал, что мое желание сбылось. Скажи мне, что ты это сделаешь".
   Когда я говорил, глаза мальчика светились от удовольствия, и я видел, как он переводил взгляд со своих ржавых сбруй на мое великолепие. На мгновение он задумался, прежде чем заговорить, и на этот момент мое сердце почти перестало биться - так много для меня зависело от содержания его ответа.
   "И я пошел во дворец принца Гелиума с любым таким требованием, они бы посмеялись надо мной и, в придачу, скорее всего, вышвырнули бы меня головой вперед на проспект. Нет, этого не может быть, хотя я благодарю вас за предложение. Да ведь если бы Зат Аррасу даже приснилось, что я замышляю такое, он бы вырезал из меня сердце.
   - В этом нет ничего плохого, мой мальчик, - настаивал я. - Ночью ты можешь отправиться в мой дворец с запиской от меня к Карторису, моему сыну. Вы можете прочитать записку перед тем, как передать ее, чтобы знать, что в ней нет ничего вредного для Зат Аррас. Мой сын будет осторожным, так что никто, кроме нас троих, не должен об этом знать. Это очень просто и настолько безобидно, что никто не может его осудить".
   Он снова стоял молча в глубоком раздумье.
   "И есть украшенный драгоценными камнями короткий меч, который я взял с тела северного джеддака. Когда получишь упряжь, проследи, чтобы Карторис дал тебе и ее. С ним и доспехами, которые вы можете выбрать, во всей Зоданге не будет более красиво экипированного воина.
   "Принеси письменные принадлежности, когда подойдешь к моей камере, и через несколько часов мы увидим тебя в одежде, соответствующей твоему рождению и положению".
   Все еще в раздумьях и не говоря ни слова, он повернулся и ушел от меня. Я не мог угадать, каким может быть его решение, и часами сидел, размышляя над исходом дела.
   Если он примет сообщение Карторису, для меня это будет означать, что Карторис все еще жив и свободен. Если юноша вернется в доспехах и с мечом, я буду знать, что Карторис получил мою записку и что он знает, что я все еще жив. То, что предъявителем записки был зоданганец, было бы достаточно, чтобы объяснить Карторису, что я пленник Зат Арраса.
   С чувством возбужденного ожидания, которое я едва мог скрыть, я услышал приближение юноши по случаю его следующего очередного визита. Я не говорил ничего, кроме моего обычного приветствия его. Когда он поставил еду на пол рядом со мной, он также положил письменные принадлежности.
   Мое сердце чуть ли не прыгало от радости. Я выиграл свою точку зрения. Мгновение я смотрел на материалы с притворным удивлением, но вскоре на моем лице появилось выражение зарождающегося понимания, а затем, подняв их, я написал Карторису краткий приказ доставить Партаку выбранные им сбруи. и короткий меч, который я описал. Это все. Но это значило все для меня и для Карториса.
   Я положил раскрытую записку на пол. Партак взял его и, не сказав ни слова, оставил меня.
   Насколько я мог прикинуть, к тому времени я провел в карьере уже триста дней. Если что-то и нужно было сделать для спасения Деи Торис, то это нужно было сделать быстро, ибо, если бы она не была уже мертва, ее конец должен был бы наступить скоро, поскольку те, кого выбрал Исс, прожили всего один год.
   В следующий раз, когда я услышал приближающиеся шаги, мне не терпелось увидеть, носил ли Партак доспехи и меч, но судите, если можете, мое огорчение и разочарование, когда я увидел, что тот, кто нес мою еду, не был Партаком.
   - Что стало с Партаком? Я спросил, но парень не ответил, и, как только он положил мою еду, повернулся и пошел обратно в мир наверху.
   Дни шли и шли, а мой новый тюремщик продолжал свои обязанности и никогда не говорил мне ни слова ни в ответ на самый простой вопрос, ни по собственной инициативе.
   Я мог только догадываться о причине удаления Партака, но то, что она каким-то образом напрямую связана с запиской, которую я ему дал, было для меня наиболее очевидным. После всей моей радости мое положение было ничуть не лучше, чем прежде, ибо теперь я даже не знал, что Карторис жив, ибо, если бы Партак хотел возвыситься в глазах Зат Арраса, он позволил бы мне продолжать в том же духе. , чтобы он мог передать мою записку своему хозяину в доказательство своей верности и преданности.
   Прошло тридцать дней с тех пор, как я передал юноше записку. Со времени моего заключения прошло триста тридцать дней. Насколько я мог судить, оставалось ровно тридцать дней, прежде чем Дея Торис была отправлена на арену для обряда Исса.
   Когда ужасная картина живо представилась моему воображению, я закрыл лицо руками и с величайшим трудом сдерживал слезы, которые, несмотря на все мои усилия, навернулись на глаза. Подумать только об этом прекрасном существе, разорванном жестокими клыками отвратительных белых обезьян! Это было немыслимо. Такого ужасного факта быть не могло; и все же мой разум подсказывал мне, что через тридцать дней моя несравненная принцесса будет сражена на арене Перворожденных этими самыми дикими зверями; что ее истекающий кровью труп протащат по грязи и пыли, пока, наконец, часть его не будет спасена и послужит пищей на столах черной знати.
   Я думаю, что должен был сойти с ума, если бы не звук моего приближающегося тюремщика. Это отвлекло мое внимание от ужасных мыслей, занимавших весь мой разум. Теперь ко мне пришла новая и мрачная решимость. Я бы сделал одно сверхчеловеческое усилие, чтобы сбежать. Убейте моего тюремщика с помощью уловки и доверьтесь судьбе, чтобы она провела меня во внешний мир в целости и сохранности.
   С мыслью пришло мгновенное действие. Я бросился на пол своей камеры у самой стены, в напряженной и искривленной позе, как будто я был мертв после борьбы или конвульсий. Когда он должен был склониться надо мной, мне оставалось только схватить его за горло одной рукой и нанести ему страшный удар провисшей цепью, которую я крепко сжал в правой руке для этой цели.
   Все ближе и ближе подходил обреченный. Теперь я услышал, как он остановился передо мной. Послышалось бормотание, а затем шаг, когда он подошел ко мне. Я почувствовал, как он встал на колени рядом со мной. Моя хватка крепче сжала цепь. Он наклонился ко мне. Я должен открыть глаза, чтобы найти его горло, схватить его и одновременно нанести последний могучий удар.
   Дело сработало, как я и планировал. Так короток был промежуток между открытием моих глаз и падением цепи, что я не мог остановить его, хотя в этот минутный промежуток я узнал лицо так близко от себя, как лицо моего сына, Карториса.
   Бог! Какая жестокая и злобная судьба довела его до такого ужасного конца! Какая коварная цепь обстоятельств привела моего мальчика ко мне в ту минуту нашей жизни, когда я мог ударить его и убить, не зная, кто он! Милосердное, хотя и запоздалое Провидение затуманило мое зрение и мой разум, когда я погрузился в беспамятство рядом с безжизненным телом моего единственного сына.
   Когда я пришел в себя, то почувствовал холодную твердую руку, прижатую ко моему лбу. На мгновение я не открывал глаза. Я пытался собрать обрывки многих мыслей и воспоминаний, которые неуловимо мелькали в моем усталом и переутомленном мозгу.
   Наконец пришло жестокое воспоминание о том, что я сделал в моем последнем сознательном акте, и тогда я не смел открыть глаза из страха перед тем, что я увижу лежащим рядом со мной. Я задавался вопросом, кто это мог быть, кто служил мне. У Карториса, должно быть, был компаньон, которого я не видел. Что ж, когда-нибудь мне придется столкнуться с неизбежным, так почему бы не сейчас, и со вздохом я открыл глаза.
   Надо мной склонился Карторис, с огромным синяком на лбу в месте удара цепи, но живой, слава богу, живой! С ним никого не было. Протянув руки, я заключила в них своего мальчика, и если когда-либо с какой-либо планеты поднималась пылкая молитва благодарности, то это была там, под корой умирающего Марса, когда я благодарил Вечную Тайну за жизнь моего сына.
   Короткий миг, когда я увидел и узнал Карториса до того, как упала цепь, должно быть, хватило, чтобы сдержать силу удара. Он сказал мне, что какое-то время пролежал без сознания - как долго, он не знал.
   - Как ты вообще сюда попал? - спросил я, озадаченный тем, что он нашел меня без проводника.
   - Это было благодаря твоему остроумию, когда ты сообщил мне о своем существовании и заточении через юношу, Партак. Пока он не пришел за своим снаряжением и мечом, мы думали, что ты мертв. Когда я прочитал вашу записку, я сделал, как вы сказали, предоставив Партаку выбор сбруи в караульном помещении, а позже принес ему украшенный драгоценными камнями короткий меч; но в ту минуту, когда я выполнил обещание, которое вы, очевидно, ему дали, мои обязательства перед ним прекратились. Тогда я начал расспрашивать его, но он не дал мне никаких сведений о вашем местонахождении. Он был очень предан Зат Аррас.
   "Наконец я предоставил ему честный выбор между свободой и ямами под дворцом - ценой свободы будет полная информация о том, где вы были заключены, и указания, которые приведут нас к вам; но все же он сохранял свою упрямую приверженность. В отчаянии я отправил его в боксы, где он и находится до сих пор.
   "Никакие угрозы пыток или смерти, никакие взятки, какими бы баснословными они ни были, его не тронули. Его единственным ответом на все наши домогательства было то, что всякий раз, когда Партак умирает, будь то завтра или через тысячу лет, ни один человек не может по-настоящему сказать: "Предатель ушел по своим делам".
   "Наконец, Ксодар, помешанный на хитрости, разработал план, посредством которого мы могли бы выудить у него информацию. И поэтому я заставил Хора Вастуса запрячь металл зоданганского солдата и приковать цепью в камере Партака рядом с ним. Пятнадцать дней томится благородный Хор Вастус во мраке ям, но не напрасно. Мало-помалу он завоевал доверие и дружбу зоданганцев, пока только сегодня Партак, думая, что разговаривает не только с соотечественником, но и с дорогим другом, не открыл Хор Вастусу ту камеру, в которой ты лежишь.
   "Мне потребовалось совсем немного времени, чтобы отыскать среди твоих официальных бумаг планы ям Гелиума. Однако прийти к вам было ненамного труднее. Как вы знаете, в то время как все ямы под городом соединены между собой, есть только один вход из тех, что находятся под каждой секцией и соседней, и на верхнем уровне прямо под землей.
   "Конечно, эти проходы, которые ведут из прилегающих ям к тем, что находятся под правительственными зданиями, всегда охраняются, и поэтому, хотя я легко добрался до входа в ямы под дворцом, который занимает Зат Аррас, я обнаружил там зоданганского солдата на страже. . Там я оставил его, когда ушел, но его души уже не было с ним.
   "И вот я здесь, как раз вовремя, чтобы меня чуть не убили вы", - закончил он, смеясь.
   Пока он говорил, Карторис возился с замком, который держал мои кандалы, и теперь, с восклицанием удовольствия, он уронил конец цепи на пол, и я снова встал, освободившись от раздражающих кандалов, которые я натер. в течение почти года.
   Он принес для меня длинный меч и кинжал, и, вооруженные таким образом, мы отправились в обратный путь в мой дворец.
   В том месте, где мы покинули ямы Зат Арраса, мы нашли тело стражника, убитого Карторисом. Оно еще не было обнаружено, и, чтобы еще больше отсрочить поиски и запутать людей джеда, мы пронесли тело с собой на небольшое расстояние, спрятав его в крохотной камере в стороне от главного коридора ям под соседним поместьем. .
   Примерно через полчаса мы подошли к яме под нашим собственным дворцом и вскоре после этого вышли в сам зал для аудиенций, где мы обнаружили Кантоса Кана, Тарс Таркаса, Хор Вастуса и Ксодара, ожидавших нас с большим нетерпением.
   Я не терял времени на бесплодные рассказы о своем заточении. Я хотел знать, насколько хорошо планы, которые мы разработали почти год назад, были реализованы.
   "Это заняло гораздо больше времени, чем мы ожидали, - ответил Кантос Кан. - Тот факт, что мы были вынуждены сохранять полную секретность, ужасно мешал нам. Шпионы Зата Арраса повсюду. Тем не менее, насколько мне известно, злодей до ушей не дошел ни слова о наших настоящих планах.
   "Сегодня ночью около великих доков Хастора стоит флот из тысячи самых могучих боевых кораблей, когда-либо плававших над Барсумом, и каждый из них оборудован для навигации по воздуху Омеана и по водам самого Омеана. На каждом линейном корабле пять десятиместных крейсеров, десять пятиместных разведчиков и сто одноместных разведчиков; всего сто шестнадцать тысяч судов, оснащенных как воздушными, так и водяными движителями.
   "В Тарке стоят транспорты для зеленых воинов Тарс Таркаса, девятьсот больших боевых кораблей, а с ними и их конвои. Семь дней назад все было готово, но мы ждали в надежде, что благодаря этому ваше спасение успеет успеть к тому времени, когда вы возглавите экспедицию. Хорошо, что мы дождались, мой принц.
   - Как это, Тарс Таркас, - спросил я, - люди Тарка не предпринимают обычных действий против того, кто возвращается из лона Исса?
   - Они прислали сюда совет из пятидесяти вождей, чтобы поговорить со мной, - ответил тарк. "Мы справедливые люди, и когда я рассказал им всю историю, они как один человек согласились, что их действия по отношению ко мне будут направляться действиями Гелиума по отношению к Джону Картеру. Тем временем, по их просьбе, я должен был снова занять свой трон джеддака Тарка, чтобы вести переговоры с соседними ордами о воинах, которые составят наземные силы экспедиции. Я сделал то, на что согласился. Двести пятьдесят тысяч воинов, собравшихся от ледяной шапки на севере до ледяной шапки на юге и представляющих тысячи различных общин, из сотен диких и воинственных орд, сегодня ночью заполняют великий город Тарк. Они готовы отплыть в Страну Перворожденных, когда я прикажу, и сражаться там, пока я не прикажу им остановиться. Все, что они просят, это добыча, которую они берут, и транспортировка на свои территории, когда боевые действия и грабежи закончатся. Я все."
   - А ты, Хор Вастус, - спросил я, - каковы твои успехи?
   - Миллион воинов-ветеранов из тонких водных путей Гелиума обслуживают линкоры, транспорты и конвои, - ответил он. "Каждый из них поклялся в верности и секретности, и не было набрано столько из одного округа, чтобы вызвать подозрения".
   "Хороший!" Я плакал. "Каждый выполнил свой долг, и теперь, Кантос Кан, не могли бы мы немедленно отправиться в Хастор и отправиться в путь до завтрашнего солнца?"
   - Мы не должны терять времени, принц, - ответил Кантос Кан. - Люди Хастора уже задаются вопросом о цели такого огромного флота, полностью укомплектованного воинами. Я очень удивлен, что весть об этом не достигла Зат Аррас раньше. Крейсер ждет наверху в вашем собственном доке; давайте уйдем в..." Стрельба из дворцовых садов, не прервав его дальнейших слов.
   Вместе мы выскочили на балкон как раз вовремя, чтобы увидеть, как дюжина членов моей дворцовой стражи исчезают в тени какого-то отдаленного куста, словно преследуя сбежавшего. Прямо под нами, на алой траве, горстка гвардейцев склонилась над неподвижной распростертой фигурой.
   Пока мы смотрели, они подняли фигуру на руки и по моей команде отнесли ее в зал для аудиенций, где мы были на совете. Когда растянули тело у наших ног, мы увидели, что это краснокожий мужчина в самом расцвете сил - металл у него был простой, как у простых солдат или у тех, кто хочет скрыть свою личность.
   - Еще один шпион Зат Арраса, - сказал Хор Вастус.
   "Похоже, - ответил я, а затем охраннику: - Вы можете убрать тело".
   "Ждать!" - сказал Ксодар. - Если хотите, князь, попросите принести тряпку и немного татового масла.
   Я кивнул одному из солдат, который вышел из комнаты и вскоре вернулся с вещами, которые просил Ксодар. Негр встал на колени рядом с телом и, окунув угол ткани в масло тотата, на мгновение потер мертвое лицо перед собой. Затем он с улыбкой повернулся ко мне, указывая на свою работу. Я взглянул и увидел, что там, где Ксодар нанес масло тота, лицо было белым, таким же белым, как и мое, а затем Ксодар схватил черные волосы трупа и резким рывком вырвал их все, обнажив безволосую макушку под ними.
   Гвардейцы и дворяне теснились вокруг молчаливого свидетеля на мраморном полу. Много было возгласов удивления и недоумения, когда действия Ксодара подтвердили его подозрения.
   - Терн! - прошептал Тарс Таркас.
   - Боюсь, хуже этого, - ответил Ксодар. - Но давайте посмотрим.
   С этими словами он вытащил свой кинжал и разрезал запертый мешочек, свисавший с упряжи терна, и извлек из него золотой венец, украшенный большим драгоценным камнем - он был парой тому, который я взял у Сатора Трога.
   - Он был Святым Терном, - сказал Ксодар. "Нам действительно повезло, что он не сбежал".
   В этот момент в комнату вошел офицер охраны.
   - Мой принц, - сказал он, - я должен сообщить, что спутник этого парня сбежал от нас. Я думаю, что это произошло при попустительстве одного или нескольких мужчин у ворот. Я приказал всех их арестовать.
   Ксодар вручил ему масло тота и ткань.
   - Этим вы можете обнаружить шпиона среди вас, - сказал он.
   Я немедленно приказал провести тайные обыски в городе, поскольку у каждого марсианского дворянина есть собственная секретная служба.
   Через полчаса снова пришел доложить офицер охраны. На этот раз это должно было подтвердить наши худшие опасения - половина охранников у ворот в ту ночь была замаскирована под краснокожих.
   "Прийти!" Я плакал. "Мы не должны терять времени. Немедленно к Хастору. Если крахи попытаются остановить нас на южной окраине ледяной шапки, это может привести к срыву всех наших планов и полному уничтожению экспедиции.
   Через десять минут мы мчались сквозь ночь к Хастору, готовые нанести первый удар ради спасения Деи Торис.
   ГЛАВА ХХ
   ВОЗДУШНАЯ БИТВА
   Т Через два часа после того, как я покинул свой дворец в Гелиуме, или около полуночи, Кантос Кан, Ксодар и я прибыли в Хастор. Карторис, Тарс Таркас и Хор Вастус направились прямо к Тарку на другом крейсере.
   Транспорты должны были немедленно тронуться и медленно двигаться на юг. Флот линкоров настигнет их утром второго дня.
   В Хасторе мы обнаружили, что все готово, и Кантос Кан так тщательно спланировал каждую деталь кампании, что в течение десяти минут после нашего прибытия первый из флотилий поднялся в воздух из своего дока, а затем, со скоростью один в секунду, большие корабли грациозно плыли в ночи, образуя длинную тонкую линию, протянувшуюся на многие мили к югу.
   Только после того, как мы вошли в хижину Кантоса Кана, я подумал спросить дату, потому что до сих пор я не был уверен, как долго я пролежал в ямах Зат Аррас. Когда Кантос Кан сказал мне, я с уколом ужаса понял, что просчитался со временем, пока лежал в кромешной темноте своей камеры. Прошло триста шестьдесят пять дней - было слишком поздно, чтобы спасти Дею Торис.
   Экспедиция была уже не спасательной, а мести. Я не напоминал Кантосу Кану об ужасном факте: прежде чем мы сможем надеяться войти в храм Иссу, принцессы Гелиума уже не будет. Насколько я знал, она могла быть уже мертва, поскольку я не знал точной даты, когда она впервые увидела Исса.
   Что теперь стоит отягощать друзей дополнительными личными печалями, ведь в прошлом они и так делились ими со мной. Впредь я буду держать свое горе при себе, и поэтому я никому не сказал о том, что мы опоздали. Экспедиция могла бы еще многое сделать, если бы она могла рассказать жителям Барсума о фактах жестокого обмана, который применялся к ним на протяжении бесчисленных веков, и таким образом ежегодно спасать тысячи людей от ужасной участи, ожидавшей их по завершении добровольного похода. паломничество.
   Если бы он мог открыть для краснокожих прекрасную долину Дор, он бы многого добился, а в Стране Потерянных Душ между горами Отц и ледяной преградой было много широких акров, которые не нуждались в орошении, чтобы приносить богатые урожаи.
   Здесь, на дне умирающего мира, была единственная естественная продуктивная область на его поверхности. Только здесь были росы и дожди, здесь только было открытое море, здесь было много воды; и все это было не чем иным, как землей свирепых зверей, и с его прекрасного и плодородного простора злые остатки двух когда-то могучих рас преградили путь всем остальным миллионам Барсума. Если бы мне удалось однажды разрушить преграду религиозных суеверий, которая удерживала красные расы от этого Эльдорадо, это было бы достойным памятником бессмертным добродетелям моей принцессы - я бы снова служил Барсуму, а мученичество Деи Торис не было бы были напрасны.
   Утром второго дня мы подняли большую флотилию транспортов и их спутников с первыми лучами рассвета и вскоре были достаточно близко, чтобы обменяться сигналами. Я могу упомянуть здесь, что радиоаэрограммы редко, если вообще когда-либо, используются в военное время или для передачи секретных депеш в любое время, поскольку всякий раз, когда одна нация открывает новый шифр или изобретает новый инструмент для целей беспроводной связи, ее соседи подчиняются все усилия, пока они не смогут перехватить и перевести сообщения. Это продолжалось так долго, что практически все возможности беспроводной связи были исчерпаны, и ни одна нация не осмеливается передавать важные депеши таким способом.
   Тарс Таркас доложил, что с транспортами все в порядке. Линкоры прошли, чтобы занять передовую позицию, и объединенные флоты медленно двигались над ледяной шапкой, плотно прижавшись к поверхности, чтобы не быть обнаруженными тернами, к земле которых мы приближались.
   Далеко впереди всех нас от неожиданности защищала тонкая шеренга воздушных разведчиков, состоящих из одного человека, и с обеих сторон они окружали нас с флангов, в то время как меньшее число замыкало тыл примерно в двадцати милях от транспортов. В таком строю мы продвигались к входу в Омеан в течение нескольких часов, когда один из наших разведчиков вернулся с фронта и доложил, что видна конусообразная вершина входа. Почти в то же мгновение к флагману подбежал еще один разведчик с левого фланга.
   Сама его скорость говорила о важности его информации. Кантос Кан и я ждали его на маленькой носовой палубе, которая соответствует мостику земных боевых кораблей. Едва его крошечный летательный аппарат остановился на широкой посадочной палубе флагмана, как он уже мчался вверх по трапу на палубу, где мы стояли.
   - Огромный флот боевых кораблей на юго-юго-восток, мой принц, - воскликнул он. - Их должно быть несколько тысяч, и они несутся прямо на нас.
   "Тогда шпионы недаром находились во дворце Джона Картера, - сказал мне Кантос Кан. - Ваши приказы, принц.
   "Отправьте десять линкоров охранять вход в Омеан с приказом не пускать враждебных лиц в шахту или выходить из нее. Это закупорит огромный флот Перворожденных.
   "Составь линкоры в форме большой буквы V с вершиной, указывающей прямо на юго-юго-восток. Прикажите транспортам, окруженным их конвоями, следовать вплотную за линкорами, пока точка V не войдет в линию врага, затем V должна открыться наружу в вершине, линкоры каждой ноги яростно вступают в бой с противником. и отбросьте его назад, чтобы сформировать полосу через его линию, по которой транспорты с их конвоями должны мчаться на максимальной скорости, чтобы занять позицию над храмами и садами тернов.
   "Пусть они высадятся здесь и преподают Святым Тернам такой урок свирепой войны, который они не забудут в течение бесчисленных веков. В мои намерения не входило отвлекаться от главного вопроса кампании, но мы должны раз и навсегда уладить это нападение с тернами, иначе нам не будет мира, пока наш флот остается у Дора, и наши шансы на возвращение во внешний мир будет сведено к минимуму".
   Кантос Кан отсалютовал и повернулся, чтобы передать мои инструкции своим ожидающим помощникам. В невероятно короткое время строй линейных кораблей менялся в соответствии с моими приказами, десять, которые должны были охранять путь к Омеану, неслись к месту назначения, а боевые корабли и конвои смыкались, готовясь к рывку через реку. переулок.
   Был отдан приказ идти вперед полным ходом, флот рванулся в воздух, как гончие борзые, и в следующее мгновение корабли противника оказались как на ладони. Они образовывали неровную линию, насколько хватало глаз в любом направлении, и глубиной около трех кораблей. Наше нападение было настолько внезапным, что у них не было времени подготовиться к нему. Это было так же неожиданно, как гром среди ясного неба.
   Каждый этап моего плана работал великолепно. Наши огромные корабли прорезали себе путь сквозь линию боевых кораблей; затем V открылась, и появился широкий переулок, по которому транспорты прыгнули к храмам фернов, которые теперь можно было ясно увидеть, блестя на солнце. К тому времени, когда терны собрались после атаки, сто тысяч зеленых воинов уже хлынули через их дворы и сады, в то время как сто пятьдесят тысяч других высунулись из низко качающихся транспортных средств, чтобы направить свою почти сверхъестественную меткость на воинов тернов, стоявших на крепостных валах. , или пытались защитить храмы.
   Теперь два великих флота сошлись в титанической схватке далеко за пределами дьявольского шума битвы в великолепных садах тернов. Две линии линкоров Гелиума медленно соединились, а затем начали кружить внутри вражеской линии, что так характерно для барсумской морской войны.
   Вокруг и вокруг по следам друг друга двигались корабли Кантоса Кана, пока, наконец, они не образовали почти идеальный круг. К этому времени они двигались с большой скоростью, так что представляли собой трудную цель для противника. Они давали залп за залпом, пока каждое судно шло вровень с кораблями тернов. Последний попытался ворваться и разбить строй, но это было все равно, что остановить циркулярную пилу голой рукой.
   Со своей позиции на палубе рядом с Кантос-Каном я видел, как корабль за кораблем врага совершали ужасное, тошнотворное погружение, которое предвещало его полное уничтожение. Медленно мы маневрировали вокруг нашего круга смерти, пока не повисли над садами, где сражались наши зеленые воины. Им был передан приказ о посадке. Затем они медленно поднялись в положение в центре круга.
   Тем временем огонь фернов практически прекратился. Они насытились нами и были только рады отпустить нас с миром. Но наш побег не был таким легким, потому что едва мы снова двинулись в направлении входа в Омеан, как увидели далеко на севере большую черную линию, возвышающуюся над горизонтом. Это не могло быть ничем иным, как военным флотом.
   Чья или куда направлялась, мы даже предположить не могли. Когда они подошли достаточно близко, чтобы нас вообще можно было разглядеть, оператор Кантоса Кана получил радиоаэрограмму, которую тут же передал моему спутнику. Он прочитал это и передал мне.
   "Кантос Кан", - гласило оно. "Сдавайся, во имя джеддака Гелия, ибо ты не можешь сбежать", и подписано: "Зат Аррас".
   Терны, должно быть, уловили и перевели сообщение почти так же быстро, как и мы, потому что они немедленно возобновили боевые действия, когда поняли, что вскоре на нас нападут другие враги.
   Прежде чем Зат Аррас приблизился достаточно близко, чтобы сделать выстрел, мы снова вступили в яростный бой с темным флотом, и как только он приблизился, он тоже начал обрушивать на нас страшный залп тяжелых снарядов. Корабль за кораблем шатались и становились бесполезными под безжалостным огнем, которому мы подверглись.
   Дело не могло продолжаться долго. Я приказал транспортам снова спуститься в сады тернов.
   "Отомстите изо всех сил, - было мое послание зеленым союзникам, - ибо ночью не останется никого, кто отомстил бы за ваши обиды".
   Вскоре я увидел десять линкоров, которым было приказано удерживать вал Омеана. Они возвращались на полной скорости, почти беспрерывно стреляя кормовыми батареями. Объяснение могло быть только одно. Их преследовал другой вражеский флот. Что ж, ситуация могла быть не хуже. Экспедиция уже была обречена. Ни один человек, взявший его на борт, не вернется через эту унылую ледяную шапку. Как мне хотелось встретиться с Затом Аррасом со своим длинным мечом хотя бы на мгновение перед смертью! Это он стал причиной нашей неудачи.
   Глядя на приближающуюся десятку, я увидел, как их преследователи быстро мчатся в поле зрения. Это был еще один большой флот; на мгновение я не поверил своим глазам, но в конце концов вынужден был признать, что экспедицию постигло самое роковое бедствие, ибо флот, который я видел, был не чем иным, как флотом Перворожденных, который должен был быть благополучно закупорен. в Омеане. Какая череда несчастий и бедствий! Какая ужасная участь нависла надо мной, что мои поиски потерянной любви так ужасно мешали мне на каждом шагу! Возможно ли, чтобы на мне лежало проклятие Исса! Что в этой отвратительной туше действительно было какое-то злобное божество! Я не поверил и, расправив плечи, побежал на нижнюю палубу, чтобы присоединиться к своим людям в отражении абордажа с одного из тех судов, которые схватили нас бортом. В дикой жажде рукопашного боя вернулась моя прежняя бесстрашная надежда. И по мере того, как один за другим падали под моим клинком, я почти чувствовал, что в конце концов мы должны добиться успеха, даже после очевидного поражения.
   Мое присутствие среди матросов так воодушевило их, что они набросились на несчастных белых с такой ужасной яростью, что через несколько мгновений мы повернули против них столы, а через секунду, когда мы заполнили их собственные палубы, я имел удовольствие видеть их командира. совершить длинный прыжок с носа своего корабля в знак капитуляции и поражения.
   Затем я присоединился к Кантосу Кану. Он наблюдал за тем, что происходило на нижней палубе, и, похоже, это натолкнуло его на новые мысли. Он тут же передал приказ одному из своих офицеров, и вскоре флагманское судно расцвело во всех точках флагмана. Моряки нашего собственного корабля подняли огромное ликование, аплодисменты, подхваченные всеми остальными судами нашей экспедиции, когда они, в свою очередь, сорвали мои знамена со своих верхних укреплений.
   Затем Кантос Кан совершил свой переворот. На флагманском корабле был натянут сигнал, понятный каждому матросу всех флотилий, участвовавших в этой ожесточенной борьбе.
   "Люди Гелия за принца Гелия против всех его врагов", - гласило оно. Вскоре мое знамя сорвалось с одного из кораблей Зат Арраса. Потом от другого и еще. На некоторых мы могли видеть ожесточенные бои между зоданганскими солдатами и гелиуметическими экипажами, но в конце концов знамя Принца Гелиума поплыло над каждым кораблем, следовавшим за Затом Аррасом по нашему следу - только его флагман не пролетал над ними.
   Зат Аррас привел пять тысяч кораблей. Небо было черным от трех огромных флотов. Теперь на поле боя был Гелиум, и битва переросла в бесчисленные индивидуальные дуэли. В этом переполненном, расколотом огнем небе флоты могли почти или совсем не маневрировать.
   Флагман Зата Арраса был близок к моему. Я мог видеть тонкие черты лица человека с того места, где стоял. Его зоданганская команда обрушивала на нас залп за залпом, а мы отвечали на их огонь с одинаковой свирепостью. Два корабля подходили все ближе и ближе, пока их не отделяло всего несколько ярдов. Грепплеры и бордеры выстроились вдоль смежных перил каждого из них. Мы готовились к смертельной схватке с нашим ненавистным врагом.
   Когда были брошены первые крюки, между двумя могучими кораблями был всего ярд. Я бросился на палубу, чтобы быть со своими людьми, пока они поднимались на борт. Как только суда с легким толчком сошлись, я прорвался сквозь строй и первым прыгнул на палубу корабля Зата Арраса. За мной хлынула кричащая, ликующая, ругающаяся толпа лучших бойцов Гелиума. Ничто не могло устоять перед ними в лихорадке воинственной жажды, охватившей их.
   Перед нахлынувшей волной войны зоданганцы пошли вниз, и когда мои люди прошли нижние палубы, я прыгнул на носовую палубу, где стоял Зат Аррас.
   - Ты мой пленник, Зат Аррас, - закричал я. "Уступайте, и вы получите пощаду".
   На мгновение я не мог понять, собирается ли он согласиться на мое требование или встретиться со мной с обнаженным мечом. Мгновение он стоял в раздумье, а потом, опустив руки, повернулся и бросился к противоположной стороне палубы. Прежде чем я успел его догнать, он вскочил на перила и бросился вниз головой в ужасную бездну.
   Так пришел к концу Зат Аррас, джед из Зоданги.
   Эта странная битва продолжалась и продолжалась. Терны и негры не объединились против нас. Везде, где в то время корабль встречался с кораблем Перворожденных, происходила королевская битва, и в этом я думал, что вижу наше спасение. Везде, где между нами могли быть переданы сообщения, которые не могли быть перехвачены нашими противниками, я передал слово, чтобы все наши корабли как можно быстрее вышли из боя, заняв позицию к западу и югу от сражающихся. Я также послал воздушного разведчика к сражающимся зеленым людям в садах внизу, чтобы они снова погрузились на борт, и к транспортникам, чтобы они присоединились к нам.
   Моим командирам также было приказано при столкновении с противником как можно быстрее привлечь его к кораблю его наследственного врага и осторожным маневрированием заставить обоих вступить в бой, таким образом оставляя себе свободу отступить. Эта уловка сработала в совершенстве, и незадолго до захода солнца я с удовлетворением увидел, что все, что осталось от моего когда-то могущественного флота, собралось почти в двадцати милях к юго-западу от все еще ужасающей битвы между черными и белыми.
   Теперь я пересадил Ксодара на другой линкор и отправил его со всеми транспортами и пятью тысячами линкоров прямо над головой к храму Исса. Карторис и я вместе с Кантосом Каном взяли оставшиеся корабли и направились к входу в Омеан.
   Теперь наш план состоял в том, чтобы предпринять совместную атаку на Иссу на рассвете следующего дня. Тарс Таркас со своими зелеными воинами и Хор Вастус с красными людьми, ведомые Ксодаром, должны были высадиться в саду Иссу или на окружающих равнинах; в то время как Карторис, Кантос Кан и я должны были вести наш меньший отряд из Омеанского моря через ямы под храмом, которые Карторис так хорошо знал.
   Теперь я впервые узнал причину отступления моих десяти кораблей от устья вала. Казалось, что когда они подошли к валу, флот Перворожденных уже выходил из его устья. Выплыло целых двадцать кораблей, и хотя они немедленно вступили в бой, пытаясь остановить прилив, катившийся из черной ямы, шансы против них были слишком велики, и они были вынуждены бежать.
   С большой осторожностью мы подошли к валу под покровом темноты. На расстоянии нескольких миль я приказал остановить флот, и оттуда Карторис в одиночку отправился на разведку на одноместном флайере. Примерно через полчаса он вернулся, чтобы сообщить, что не было никаких признаков патрульного катера или противника в какой-либо форме, и поэтому мы быстро и бесшумно двинулись вперед еще раз к Омеану.
   У входа в шахту мы снова на мгновение остановились, чтобы все суда достигли своих ранее назначенных стоянок, затем я вместе с флагманским кораблем быстро нырнул в черные глубины, в то время как другие суда один за другим следовали за мной в быстрой последовательности.
   Мы решили поставить все на то, что сможем добраться до храма подземным путем, и поэтому не оставили у входа в шахту охраны судов. Это не принесло бы нам никакой пользы, поскольку у нас не было достаточно сил, чтобы противостоять огромному флоту Перворожденных, если бы они вернулись, чтобы вступить с нами в бой.
   Для безопасности нашего входа в Омеан мы во многом зависели от самой его смелости, полагая, что пройдет некоторое время, прежде чем Перворожденные на страже поймут, что это был враг, а не их собственный возвращающийся флот, который входит в свод погребенного моря.
   Так и оказалось. На самом деле, четыре сотни из пятисот моего флота благополучно покоились на лоне Омеана еще до того, как раздался первый выстрел. Битва была короткой и жаркой, но исход мог быть только один, ибо Перворожденные в небрежности мнимой безопасности оставили лишь горстку древних и устаревших громад, чтобы охранять свою могучую гавань.
   Именно по предложению Карториса мы высадили наших пленников под охраной на парочку более крупных островов, а затем отбуксировали корабли Перворожденных к валу, где нам удалось надежно втиснуть несколько из них в глубь большого острова. Что ж. Затем мы включили уравновешивающие их лучи плавучести и дали им подняться самим, чтобы еще больше заблокировать проход в Омеан, когда они соприкоснутся с уже стоящими там судами.
   Теперь мы чувствовали, что пройдет какое-то время, прежде чем возвращающийся Перворожденный сможет достичь поверхности Омеана, и что у нас будет достаточно времени, чтобы добраться до подземных ходов, ведущих к Иссу. Одним из первых шагов, которые я предпринял, было лично поспешить с большим отрядом к острову подводной лодки, который я принял без сопротивления со стороны небольшой охраны.
   Я нашел подводную лодку в бассейне и сразу же поставил сильную охрану на нее и на остров, где я остался ждать прихода Карториса и остальных.
   Среди пленных был Йерстед, командир подводной лодки. Он узнал меня по трем поездкам, которые я совершил с ним во время моего плена среди Перворожденных.
   "Как вам кажется, - спросил я его, - что все изменилось? Быть пленником своего бывшего пленника?
   Он улыбнулся очень мрачной улыбкой, наполненной скрытым смыслом.
   "Это ненадолго, Джон Картер, - ответил он. "Мы ждали вас и готовы".
   "Похоже, - ответил я, - потому что вы все были готовы стать моими пленниками, и с обеих сторон не было нанесено ни одного удара".
   "Флот, должно быть, скучал по вам, - сказал он, - но он вернется в Омиан, и тогда это будет совсем другое дело - для Джона Картера".
   "Я не знаю, пропустил ли меня еще флот", - сказал я, но он, конечно, не понял, что я имею в виду, и только выглядел озадаченным.
   - Многие заключенные отправляются на Иссу на твоем мрачном корабле, Йерстед? Я попросил.
   - Очень много, - согласился он.
   "Можете ли вы вспомнить ту, которую люди звали Дея Торис?"
   - Да, действительно, за ее великую красоту, а потом еще и за то, что она была женой первого смертного, сбежавшего с Исса за все бесчисленные века ее божественности. И то, как Иссус лучше всего помнит ее как жену одного и мать другого, поднявших руки против Богини Вечной Жизни".
   Я содрогнулся от страха перед трусливой местью, которую, как я знал, мог взять на себя Иссус невинной Дее Торис за святотатство ее сына и ее мужа.
   - А где сейчас Дея Торис? - спросил я, зная, что он скажет слова, которых я больше всего боялся, но все же я так любил ее, что не мог удержаться от того, чтобы не услышать даже самого худшего о ее судьбе, так что она сорвалась с уст того, кто видел ее совсем недавно. Мне показалось, что это приблизило ее ко мне.
   "Вчера проводились месячные обряды Иссы, - ответил Йерстед, - и я видел ее сидящей на своем обычном месте у подножия Иссы".
   -- Что же, -- воскликнул я, -- значит, она не умерла?
   -- Да нет же, -- ответила чернокожая, -- не прошло и года с тех пор, как она созерцала божественную славу сияющего лика...
   - Года нет? - прервал я.
   -- Нет, -- настаивал Йерстед. "Это не могло быть больше трехсот семидесяти или восьмидесяти дней".
   Великий свет озарил меня. Как же я был глуп! Я едва мог удержать внешнее выражение своей великой радости. Почему я забыл о большой разнице в продолжительности марсианских и земных лет! Десять земных лет, которые я провел на Барсуме, охватывали всего пять лет и девяносто шесть дней марсианского времени, дни которого на сорок одну минуту длиннее наших, а годы насчитывают шестьсот восемьдесят семь дней.
   Я вовремя! Я вовремя! Слова снова и снова проносились у меня в голове, пока, наконец, я, должно быть, не произнес их вслух, потому что Йерстед покачал головой.
   - Успеть спасти свою принцессу? - спросил он, а затем, не дожидаясь моего ответа, - Нет, Джон Картер, Иссус не откажется от своего. Она знает, что ты идешь, и прежде чем вандал ступит на территорию храма Исса, если случится такое бедствие, Дея Торис будет навсегда лишена последней слабой надежды на спасение.
   - Вы имеете в виду, что ее убьют только для того, чтобы помешать мне? Я попросил.
   "Не то, кроме как в крайнем случае", - ответил он. "Вы когда-нибудь слышали о Храме Солнца? Там ее и посадят. Он находится далеко во внутреннем дворе Храма Исса, маленького храма, который возвышается тонким шпилем далеко над шпилями и минаретами большого храма, окружающего его. Под ним, в земле, лежит основная часть храма, состоящая из шестисот восьмидесяти семи круглых камер, расположенных одна под другой. К каждой камере ведет единственный коридор через сплошную скалу из ям Исса.
   "Подобно тому, как весь Храм Солнца вращается один раз при каждом обороте Барсума вокруг солнца, но один раз в год вход в каждую отдельную комнату находится напротив устья коридора, который образует его единственную связь с внешним миром.
   "Сюда Исс помещает тех, кто ей не нравится, но кого она не хочет немедленно казнить. Или, чтобы наказать дворянина Перворожденного, она может заставить его поместить его в комнату Храма Солнца на год. Часто она сажает палача вместе с осужденным, чтобы смерть могла прийти в какой-то ужасной форме в определенный день, или опять-таки в камере остается достаточно еды, чтобы поддерживать жизнь, но количество дней, которое Исс отвел для душевных страданий.
   "Так умрет Дея Торис, и ее судьба будет решена первой чужой ногой, переступившей порог Исса".
   Так что в конце концов мне пришлось помешать, хотя я совершил чудо и приблизился на несколько коротких мгновений к моей божественной принцессе, но был я так же далек от нее, как когда стоял на берегу Гудзона в сорока восьми миллионах миль. прочь.
   ГЛАВА ХХI
   ЧЕРЕЗ ПОТОП И ПЛАМЕНИ Е
   Информация Йерстеда убедила меня, что нельзя терять времени. Я должен тайно добраться до храма Исса до того, как силы Тарс Таркаса нападут на рассвете. Оказавшись в его ненавистных стенах, я был уверен, что смогу одолеть стражу Исса и унести мою принцессу, ибо за спиной у меня будет достаточно сил для этого случая.
   Как только Карторис и остальные присоединились ко мне, мы начали транспортировку наших людей через подводный проход к входу в трапы, которые ведут от подводного бассейна в храмовом конце водного туннеля к ямам Исса.
   Потребовалось много поездок, но, наконец, все снова встало в целости и сохранности в начале конца нашего пути. Нас было пять тысяч человек, все закаленные бойцы самой воинственной расы краснокожих Барсума.
   Так как только Карторис знал скрытые проходы туннелей, мы не могли разделить группу и атаковать храм сразу в нескольких точках, как было бы очень желательно, и поэтому было решено, чтобы он привел нас всех как можно быстрее к ближайшей точке. центр храма.
   Когда мы уже собирались покинуть бассейн и войти в коридор, офицер обратил мое внимание на воду, по которой плыла подводная лодка. Сначала они казались просто взволнованными, как от движения какого-то большого тела под водой, и я сразу же догадался, что другая подводная лодка поднимается на поверхность, преследуя нас; но вскоре стало очевидно, что уровень воды поднимается не с чрезвычайной быстротой, а очень уверенно, и что скоро она перельется через борта бассейна и затопит пол комнаты.
   На мгновение я не вполне осознал ужасное значение медленно поднимающейся воды. Именно Карторис осознал весь смысл происходящего - его причину и причину.
   "Спешите!" воскликнул он. "Если мы промедлим, мы все потеряем. Насосы Омеана были остановлены. Они утопили бы нас, как крыс в капкане. Мы должны добраться до верхних уровней ям до потопа, иначе мы никогда не достигнем их. Прийти."
   - Веди вперед, Карторис, - крикнул я. "Мы будем следовать".
   По моей команде юноша прыгнул в один из коридоров, и солдаты колонной по двое следовали за ним в полном порядке, причем каждая рота входила в коридор только по команде своего двара или капитана.
   Перед тем, как последняя рота вышла из камеры, вода была по щиколотку, и было совершенно очевидно, что люди нервничают. Совершенно непривычные к воде, за исключением количества, достаточного для питья и купания, красные марсиане инстинктивно отшатывались от нее при таких грозных глубинах и угрожающей активности. То, что они не устрашились, пока оно крутилось вокруг их лодыжек, хорошо говорило об их храбрости и дисциплине.
   Я последним вышел из отсека подводной лодки и, следуя за хвостом колонны к коридору, полз по колено в воде. Коридор тоже был затоплен на такую же глубину, ибо его пол был на одном уровне с полом комнаты, из которой он вел, и не было заметного подъема на многие ярды.
   Марш войск по коридору был настолько быстрым, насколько это соответствовало количеству людей, двигавшихся через такой узкий проход, но этого было недостаточно, чтобы позволить нам заметно выиграть в преследовании. По мере того, как поднимался уровень прохода, поднималась и вода, пока мне, шедшему сзади, не стало ясно, что они быстро настигают нас. Я мог понять причину этого, поскольку с сужением пространства Омеана по мере того, как воды поднимались к вершине его купола, скорость его подъема увеличивалась обратно пропорционально постоянно уменьшающемуся пространству, которое нужно было заполнить.
   Задолго до того, как последний из колонны мог надеяться достичь верхних ям, которые лежали над опасной точкой, я был уверен, что вода хлынет за нами в подавляющем объеме и что половина экспедиции будет уничтожена.
   Пока я пытался найти способ спасти как можно больше обреченных, я увидел расходящийся коридор, который, казалось, поднимался под крутым углом справа от меня. Вода теперь кружилась вокруг моей талии. Мужчины прямо передо мной быстро впадали в панику. Что-то должно быть сделано немедленно, иначе они бросятся вперед на своих товарищей в безумной давке, что приведет к тому, что сотни людей будут затоптаны под водой и в конечном итоге засорят проход без всякой надежды на отступление для тех, кто впереди.
   Возвысив свой голос до предела, я прокричал свою команду гномам впереди меня.
   - Вызовите последние двадцать пять утанов, - крикнул я. "Вот, кажется, путь к бегству. Повернись и следуй за мной".
   Моим приказам повиновались около тридцати ютанов, так что около трех тысяч человек подошли и поспешили в зубы потока, чтобы добраться до коридора, по которому я им указал.
   Когда первый двар прошел со своим утаном, я предупредил его, чтобы он внимательно слушал мои команды и ни при каких обстоятельствах не выходил на открытое пространство или не покидал ямы для самого храма, пока я не подойду к нему, "или вы знаете что я умер, не успев добраться до тебя.
   Офицер отдал честь и вышел. Мужчины быстро прошли мимо меня и вошли в расходящийся коридор, который, как я надеялся, приведет в безопасное место. Вода поднялась по грудь. Мужчины спотыкались, барахтались и падали. Многих я схватывал и снова ставил на ноги, но в одиночку работа была больше, чем я мог справиться. Солдаты уносились под кипящий поток, чтобы никогда не подняться. Наконец двар из 10-го утана встал рядом со мной. Он был доблестным солдатом по имени Гур Тус, и вместе мы поддерживали в теперь уже совершенно напуганном войске подобие порядка и спасли многих, которые в противном случае утонули бы.
   Джор Кантос, сын Кантоса Кана, и падвар пятого утана присоединились к нам, когда его утан достиг прохода, через который бежали люди. После этого ни один человек не погиб из всех сотен, которым оставалось пройти из главного коридора в ответвление.
   Когда последний утан прошел мимо нас, вода поднялась, пока не обхватила наши шеи, но мы сцепили руки и стояли на месте, пока последний человек не прошел в относительно безопасный новый проход. Здесь мы нашли непосредственный и крутой подъем, так что в сотне ярдов мы достигли точки над водой.
   В течение нескольких минут мы продолжали быстро подниматься по крутому склону, который, как я надеялся, вскоре приведет нас к верхним ямам, ведущим в храм Исса. Но меня ждало жестокое разочарование.
   Внезапно далеко впереди я услышал крик "огонь", за которым почти сразу же последовали крики ужаса и громкие команды гномов и падваров, которые, очевидно, пытались увести своих людей от какой-то серьезной опасности. Наконец отчет вернулся к нам. "Они обстреляли ямы впереди". "Мы окружены пламенем спереди и наводнением сзади". "Помогите, Джон Картер; мы задыхаемся", а затем на нас сзади нахлынула волна густого дыма, которая заставила нас, спотыкающихся и ослепленных, бежать в удушающее отступление.
   Ничего не оставалось делать, кроме как искать новый путь к бегству. Огня и дыма надо было тысячу раз бояться над водой, и поэтому я ухватился за первую галерею, которая выходила из удушающего дыма, который поглощал нас, и поднимался вверх.
   Я снова стоял в стороне, пока солдаты торопились пройти по новой дороге. Около двух тысяч, должно быть, промчались быстрым бегом, когда поток остановился, но я не был уверен, что спасены все, кто не миновал места возникновения пламени, и, таким образом, уверить себя, что ни один бедняга не остался позади. Чтобы умереть ужасной смертью, не получив помощи, я быстро побежал по галерее в направлении пламени, которое, как я теперь видел, горело тусклым светом далеко впереди.
   Это была жаркая и удушающая работа, но в конце концов я дошел до того места, где огонь достаточно освещал коридор, чтобы я мог видеть, что между мной и пожарищем нет ни одного солдата Гелия - что было в нем или на дальней стороне, я не мог понять. знать, и ни один человек не смог бы пройти через этот кипящий ад химических веществ и выжить, чтобы узнать.
   Удовлетворив свое чувство долга, я повернулся и быстро побежал обратно в коридор, по которому прошли мои люди. К моему ужасу, однако, я обнаружил, что мое отступление в этом направлении было заблокировано - поперек входа в коридор стояла массивная стальная решетка, которая, очевидно, была опущена со своего места наверху для того, чтобы эффективно отрезать мое бегство.
   В том, что наши главные передвижения были известны Перворожденным, я не мог сомневаться, принимая во внимание нападение флота на нас накануне, равно как и остановка насосов Омеана в психологический момент не могла быть ни случайностью, ни начало химического возгорания в одном коридоре, по которому мы продвигались к храму Исса, было вызвано не чем иным, как хорошо рассчитанным замыслом.
   И теперь, когда стальные ворота опустились, чтобы заключить меня между огнем и потоком, казалось, это означало, что невидимые глаза следят за нами каждую минуту. Какой же тогда был у меня шанс спасти Дею Торис, если мне пришлось сражаться с врагами, которые никогда не показывались. Тысячу раз я ругал себя за то, что попал в такую ловушку, какой я легко мог себе представить в этих ямах. Теперь я понял, что было бы гораздо лучше сохранить наши силы в целости и предпринять согласованную атаку на храм со стороны долины, полагаясь на случай и на нашу большую боевую способность, чтобы сокрушить Перворожденных и вынудить благополучно доставить Дею. Торис ко мне.
   Дым от костра заставлял меня все дальше и дальше отступать по коридору к водам, которые, как я слышал, бушуют в темноте. Вместе с моими людьми ушел последний факел, и этот коридор не освещался сиянием фосфоресцирующих камней, как на нижних уровнях. Именно этот факт убедил меня, что я недалеко от верхних ям, которые лежат прямо под храмом.
   Наконец я почувствовал, как плещутся воды у моих ног. За моей спиной стоял густой дым. Мои страдания были сильными. Казалось, оставалось сделать только одно: выбрать более легкую смерть, которая предстояла мне, и так я шел по коридору, пока холодные воды Омеана не сомкнулись вокруг меня, и я не поплыл сквозь кромешную тьму к - чему?
   Инстинкт самосохранения силен даже тогда, когда человек, не боясь и обладая высшими умственными способностями, знает, что смерть - положительная и неизменная - находится прямо перед ним. И вот я медленно поплыл, ожидая, когда моя голова коснется конца коридора, что означало бы, что я достиг предела своего полета и точки, где я должен навсегда погрузиться в безымянную могилу.
   Но, к моему удивлению, я столкнулся с глухой стеной, прежде чем достиг точки, где вода достигла крыши коридора. Могу ли я ошибаться? Я чувствовал вокруг. Нет, я пришел в главный коридор, а между поверхностью воды и каменным потолком наверху еще оставалось пространство для передышки. А потом я свернул в главный коридор в том направлении, где полчаса назад прошли Карторис и глава колонны. Я плыл все дальше и дальше, мое сердце становилось все легче с каждым ударом, потому что я знал, что приближаюсь все ближе и ближе к точке, где не будет никаких шансов, что воды впереди могут быть глубже, чем они вокруг меня. Я был уверен, что скоро снова почувствую твердый пол под своими ногами и что еще раз выпадет мой шанс добраться до храма Исса и рядом с томившейся там прекрасной узницей.
   Но даже когда надежда была на пике, я почувствовала внезапный толчок от контакта, когда моя голова ударилась о скалы наверху. Тогда худшее пришло ко мне. Я добрался до одного из тех редких мест, где марсианский туннель внезапно уходит вниз. Где-то далеко я знал, что она поднялась снова, но какое это было для меня значение, поскольку я не знал, на каком большом расстоянии она удерживала уровень полностью под поверхностью воды!
   Была только одна безнадежная надежда, и я взял ее. Наполнив легкие воздухом, я нырнул под воду и поплыл сквозь чернильно-ледяную черноту все дальше и дальше по затопленной галерее. Снова и снова я поднимался с протянутой рукой только для того, чтобы почувствовать, как разочаровывающие скалы смыкаются надо мной.
   Недолго мои легкие выдерживали такую нагрузку. Я чувствовал, что должен скоро сдаться, и теперь, когда я зашел так далеко, отступать было некуда. Я твердо знал, что никогда не вынесу повторения своего пути к тому месту, откуда я почувствовал, как вода сомкнулась над моей головой. Смерть смотрела мне в лицо, и я никогда не припомню случая, чтобы я так отчетливо чувствовал ледяное дыхание его мертвых губ на своем лбу.
   Еще одно отчаянное усилие, которое я сделал с быстро угасающей силой. Я с трудом поднялся в последний раз - мои истерзанные легкие хватали дыхание, которое должно было наполнить их странной и сковывающей стихией, но вместо этого я чувствовал, как живительное дыхание живительного воздуха хлынуло через мои голодные ноздри в мои умирающие легкие. Я был спасен.
   Еще несколько ударов привели меня к точке, где мои ноги коснулись пола, и вскоре после этого я полностью оказался над уровнем воды и несся как сумасшедший по коридору в поисках первой двери, которая привела бы меня к Иссу. Если бы я не мог снова обрести Дею Торис, я, по крайней мере, был полон решимости отомстить за ее смерть, и ни одна жизнь не удовлетворила бы меня, кроме жизни воплощенного демона, который был причиной таких неизмеримых страданий на Барсуме.
   Раньше, чем я ожидал, я пришел к тому, что показалось мне внезапным выходом в храм наверху. Это было в правой части коридора, который вел, вероятно, к другим входам в груду наверху.
   Для меня один пункт был так же хорош, как и другой. Что знал я, куда любой из них привел! И поэтому, не дожидаясь, пока меня снова обнаружат и помешают, я быстро взбежал по короткому крутому склону и толкнул дверной проем в его конце.
   Портал медленно открылся, и, прежде чем он успел врезаться в меня, я прыгнул в помещение за ним. Хотя еще не рассвело, комната была ярко освещена. Его единственный обитатель лежал ничком на низкой кушетке в дальнем конце, по-видимому, во сне. Судя по драпировкам и роскошной мебели комнаты, это была гостиная какой-то жрицы, возможно, самой Иссы.
   При этой мысли кровь побежала по венам. Что, в самом деле, если бы судьба была достаточно добра, чтобы отдать это отвратительное существо в мои руки в одиночестве и без присмотра. С ней в качестве заложницы я мог заставить согласиться на каждое мое требование. Я осторожно подошел к лежащей фигуре на бесшумных ногах. Я подходил к нему все ближе и ближе, но не успел пройти чуть больше половины зала, как фигура зашевелилась и, когда я прыгнул, поднялась и повернулась ко мне лицом.
   Сначала на лице стоявшей передо мной женщины отразился ужас, потом удивление, недоверие, надежда, благодарность.
   Мое сердце колотилось в груди, когда я приближался к ней, слезы выступили у меня на глазах, и слова, которые должны были хлынуть потоком, застряли у меня в горле, когда я раскрыл объятия и снова принял в них женщину, которую любил... Дея Торис, принцесса Гелия.
   ГЛАВА XXII
   ПОБЕДА И ПОРАЖЕНИЕ
   "Джон Картер, Джон Картер, - всхлипывала она, положив свою милую головку мне на плечо. "Даже сейчас я едва могу поверить своим собственным глазам. Когда девушка, Тувия, сказала мне, что ты вернулся в Барсум, я слушал, но не мог понять, ибо казалось, что такое счастье будет невозможным для того, кто так страдал в молчаливом одиночестве все эти долгие годы. В конце концов, когда я понял, что это правда, а затем узнал, какое ужасное место, в котором меня держали, я научился сомневаться, что даже вы можете добраться до меня здесь.
   "По мере того, как дни шли, и луна за луной шли, а о тебе не было ни малейшего слуха, я смирился со своей судьбой. И теперь, когда вы пришли, я едва могу в это поверить. В течение часа я слышал звуки конфликта во дворце. Я не знал, что они имели в виду, но вопреки всему надеялся, что это могут быть люди Гелиума во главе с моим принцем.
   - А скажи мне, что насчет Карториса, нашего сына?
   - Он был со мной меньше часа назад, Дея Торис, - ответил я. "Должно быть, это был тот, чьи люди, как вы слышали, сражались на территории храма.
   - Где Иссус? - спросил я внезапно.
   Дея Торис пожала плечами.
   "Она отправила меня под охраной в эту комнату как раз перед тем, как в залах храма началась битва. Она сказала, что пошлет за мной позже. Она казалась очень сердитой и несколько напуганной. Я никогда не видел, чтобы она действовала так неуверенно и почти испуганно. Теперь я знаю, что это должно было быть потому, что она узнала, что Джон Картер, принц Гелиума, приближается, чтобы потребовать от нее отчета за заточение его принцессы.
   Звуки борьбы, лязг оружия, крики и топот множества ног доносились до нас из разных частей храма. Я знал, что я нужен там, но я не осмелился оставить Дею Торис и взять ее с собой в суматоху и опасность битвы.
   Наконец я вспомнил о ямах, из которых только что выбрался. Почему бы не спрятать ее там, пока я не вернусь и не заберу ее в целости и сохранности навсегда из этого ужасного места. Я объяснил ей свой план.
   На мгновение она прижалась ко мне еще теснее.
   - Я не могу разлучиться с тобой сейчас, даже на мгновение, Джон Картер, - сказала она. "Я содрогаюсь при мысли о том, что снова останусь один, где это ужасное существо может обнаружить меня. Ты ее не знаешь. Никто не может представить себе ее свирепую жестокость, кто не был свидетелем ее ежедневных действий более полугода. Мне потребовалось почти все это время, чтобы осознать даже то, что я видел своими глазами".
   - Тогда я не оставлю вас, моя принцесса, - ответил я.
   Она помолчала мгновение, потом притянула мое лицо к себе и поцеловала.
   - Иди, Джон Картер, - сказала она. "Там наш сын и солдаты Гелиума, сражающиеся за принцессу Гелия. Там, где они, вы должны быть. Теперь я должна думать не о себе, а о них и о долге мужа. Я не могу стоять на пути к этому. Спрячь меня в ямах и иди".
   Я подвел ее к двери, через которую вошел в комнату снизу. Там я прижал к себе ее милую фигуру, а потом, хотя это и раздирало мне сердце при этом и наполнял меня лишь самыми черными тенями страшного предчувствия, я провел ее через порог, еще раз поцеловал ее и закрыл дверь перед ей.
   Не медля дольше, я поспешил из комнаты в сторону наибольшего шума. Не успел я пройти и полудюжины комнат, как наткнулся на арену ожесточенной борьбы. Черные собрались у входа в большой зал, где они пытались заблокировать дальнейшее продвижение отряда красных людей к внутренним священным границам храма.
   Выйдя изнутри, я оказался позади черных и, не дожидаясь даже подсчета их численности или безрассудства своего предприятия, я быстро пересек зал и обрушился на них с тыла своим острым длинным мечом.
   Когда я нанес первый удар, я громко закричал: "За гелий!" И тогда я обрушивал удар за ударом на удивленных воинов, в то время как красные снаружи ободрялись при звуке моего голоса и криках "Джон Картер! Джон Картер!" удвоили свои усилия настолько эффективно, что прежде чем черные успели оправиться от временной деморализации, их ряды были разбиты, и красные люди ворвались в помещение.
   Битва в этой комнате, будь у нее компетентный летописец, вошла бы в анналы Барсума как исторический памятник мрачной свирепости ее воинственного народа. В тот день там сражались пятьсот человек, черные против красных. Никто не просил пощады и не давал ее. Они как бы с общего согласия боролись, как бы определяя раз и навсегда свое право на жизнь по закону выживания сильнейшего.
   Я думаю, мы все знали, что от исхода этой битвы навсегда зависит взаимное положение этих двух рас на Барсуме. Это была битва между старым и новым, но ни разу я не сомневался в ее исходе. Вместе с Карторисом я сражался за краснокожих Барсума и за их полное освобождение от удушающего рабства отвратительного суеверия.
   Мы метались взад и вперед по комнате, пока пол не был по щиколотку в крови, а мертвецы лежали там так плотно, что половину времени, когда мы сражались, мы стояли на их телах. Когда мы повернулись к большим окнам, выходившим на сады Исса, перед моим взором предстало зрелище, которое вызвало во мне волну ликования.
   "Смотреть!" Я плакал. "Люди Перворожденных, смотрите!"
   На мгновение сражение прекратилось, и все взоры единодушно повернулись в указанном мною направлении, и они увидели такое зрелище, какое не мог себе представить ни один человек из Перворожденных.
   Через сады, из стороны в сторону, стояла колеблющаяся линия черных воинов, а за ними, заставляя их все время отступать, была огромная орда зеленых воинов верхом на могучих тотах. И пока мы смотрели, один, более свирепый и более мрачный, чем его товарищи, выехал вперед с тыла, и, приближаясь, он прокричал какой-то яростный приказ своему ужасному легиону.
   Это был Тарс Таркас, джеддак Тарка, и, когда он поднял свое огромное сорокафутовое копье с металлической окантовкой, мы увидели, что его воины сделали то же самое. Затем мы интерпретировали его команду. Теперь зеленых человечков от черной линии отделяло двадцать ярдов. Еще одно слово от великого тарка, и с диким и ужасающим боевым кличем зеленые воины бросились в атаку. На мгновение черная линия задержалась, но только на мгновение - затем грозные звери, несшие столь же ужасных всадников, полностью прошли сквозь нее.
   За ними шли утан за утаном красных людей. Зеленая орда бросилась окружать храм. Красноармейцы бросились внутрь, а затем мы повернулись, чтобы продолжить прерванный бой; но наши враги исчезли.
   Моя первая мысль была о Дее Торис. Крикнув Карторису, что я нашел его мать, я побежал к комнате, где оставил ее, с моим мальчиком рядом со мной. За нами шли те из нашего небольшого отряда, кто выжил в кровавом конфликте.
   В тот момент, когда я вошел в комнату, я увидел, что кто-то был там с тех пор, как я ушел. Шелк лежал на полу. Раньше его там не было. Там же были разбросаны кинжал и несколько металлических украшений, словно оторванных от владельца в борьбе. Но хуже всего было то, что дверь, ведущая в яму, где я спрятал свою принцессу, была приоткрыта.
   Я прыгнул перед ним и, распахнув его, ворвался внутрь. Дея Торис исчезла. Я снова и снова звал ее вслух, но ответа не было. Я думаю, что в тот момент я завис на грани безумия. Я не помню, что говорил или делал, но знаю, что на мгновение меня охватила ярость маньяка.
   "Иссус!" Я плакал. "Иссус! Где Иссус? Обыщите ее в храме, но пусть никто не причинит ей вреда, кроме Джона Картера. Карторис, где покои Исса?
   - Сюда, - крикнул мальчик и, не дожидаясь, пока я его услышу, умчался с головокружительной скоростью дальше, в недра храма. Однако, как бы быстро он ни мчался, я все еще был рядом с ним, подгоняя его к большей скорости.
   Наконец мы подошли к огромной резной двери, и Карторис рванул через нее, опережая меня на фут. Внутри мы увидели сцену, которую я однажды уже видел в храме, - трон Исса с лежащими рабами и рядами воинов вокруг него.
   Мы даже не дали мужчинам возможности потянуться, так быстро мы настигли их. Одним ударом я сразил двоих в первой шеренге. А затем, благодаря простому весу и инерции своего тела, я промчался через две оставшиеся шеренги и вскочил на помост рядом с резным троном сорапуса.
   Отвратительное существо, присевшее там в ужасе, попыталось убежать от меня и прыгнуть в ловушку позади нее. Но на этот раз меня не удалось перехитрить такой мелкой уловкой. Не успела она и наполовину подняться, как я схватил ее за руку, а затем, увидев, что стражник начинает дружно бросаться на меня со всех сторон, я выхватил свой кинжал и, прижав его к этой мерзкой груди, приказал им: остановиться.
   "Назад!" Я плакала им. "Назад! Первая черная нога, ступившая на эту платформу, посылает мой кинжал в сердце Иссуса.
   На мгновение они колебались. Затем офицер приказал им вернуться, а из внешнего коридора вслед за моей небольшой группой выживших в тронный зал ворвалась целая тысяча краснокожих под предводительством Кантоса Кана, Хора Вастуса и Ксодара.
   - Где Дея Торис? Я плакала, глядя на то, что было в моих руках.
   На мгновение ее глаза дико блуждали по сцене под ней. Я думаю, потребовалось мгновение, чтобы истинное состояние произвело на нее какое-то впечатление - она не могла сначала понять, что храм пал перед нападением людей из внешнего мира. Когда она это сделала, должно было также прийти ужасное осознание того, что это значило для нее - потеря власти - унижение - разоблачение обмана и самозванства, которые она так долго разыгрывала против собственного народа.
   Для полноты картины, которую она видела, требовалось всего одно, и это было добавлено высшим дворянином ее королевства - верховным жрецом ее религии - премьер-министром ее правительства.
   "Иссу, Богиня Смерти и Вечной Жизни, - воскликнул он, - восстань в могуществе своего праведного гнева и одним махом своей всемогущей руки порази своих богохульников! Пусть не убежит ни один. Исс, твой народ зависит от тебя. Дочь Малой Луны, только ты всесильна. Только ты можешь спасти свой народ. Я все. Мы ждем твоей воли. Удар!"
   И тут случилось то, что она сошла с ума. Кричащий, бормочущий маньяк корчился у меня в руках. Оно кусало, царапало и царапало в бессильной ярости. А потом засмеялся странным и ужасным смехом, от которого кровь застыла. Рабыни на помосте завизжали и съёжились. И существо прыгнуло на них и заскрежетало зубами, а затем плюнуло на них с пенящихся губ. Боже, но это было ужасное зрелище.
   Наконец, я встряхнул вещь, надеясь на мгновение вернуть ее к разуму.
   - Где Дея Торис? Я снова заплакал.
   Ужасное существо в моих руках какое-то время невнятно бормотало, а затем в его отвратительных, близко посаженных глазах внезапно промелькнула хитрость.
   - Дея Торис? Дея Торис? а потом этот пронзительный, неземной смех снова пронзил наши уши.
   - Да, Дея Торис, я знаю. И Тувия, и Файдор, дочь Матай Шанг. Каждый из них любит Джона Картера. Ха-а! но это забавно. Вместе в течение года они будут медитировать в Храме Солнца, но не пройдет и года, как для них не останется еды. Хо-о! какое божественное развлечение, - и она слизнула пену со своих жестоких губ. "Еды больше не будет - кроме друг друга. Ха-а! Ха-а!"
   Ужас этого предложения почти парализовал меня. На эту ужасную судьбу существо, находящееся в моей власти, обрекло мою принцессу. Я дрожал в ярости моей ярости. Как терьер трясет крысу, я тряс Иссу, Богиню Вечной Жизни.
   "Отмените ваши приказы!" Я плакал. "Отзовите осужденных. Спешите, или вы умрете!
   "Уже слишком поздно. Ха-а! Ха-а!" а потом она снова начала бормотать и визжать.
   Почти по своей воле мой кинжал взлетел над этим гнилым сердцем. Но что-то остановило мою руку, и теперь я этому рад. Ужасно было ударить женщину собственной рукой. Но для этого ложного божества мне выпала более подходящая судьба.
   "Перворожденный, - воскликнул я, обращаясь к тем, кто стоял в зале, - вы видели сегодня бессилие Исса - бессильны боги. Иссус не бог. Она жестокая и злая старуха, которая веками обманывала и играла с вами. Возьми ее. Джон Картер, принц Гелиума, не хотел осквернить свою руку ее кровью", и с этими словами я столкнул бушующую тварь, которой всего полчаса назад весь мир поклонялся как божеству, с помоста ее трона в ожидающую лапы ее преданных и мстительных людей.
   Заметив Ксодара среди офицеров красных людей, я позвал его, чтобы тот поскорее провел меня в Храм Солнца, и, не дожидаясь узнать, какую судьбу Перворожденные обрушат на их богиню, я выбежал из покоев с Ксодаром, Карторисом. , Хор Вастус, Кантос Кан и множество других красных дворян.
   Чернота быстро провела нас через внутренние помещения храма, пока мы не оказались в центральном дворе - большом круглом пространстве, вымощенном прозрачным мрамором изысканной белизны. Перед нами возвышался золотой храм самых дивных и причудливых узоров, инкрустированный бриллиантами, рубинами, сапфирами, бирюзой, изумрудом и тысячами безымянных марсианских драгоценных камней, которые далеко превосходят по красоте и чистоте лучей самые бесценные камни Земли. .
   - Сюда, - крикнул Ксодар, ведя нас ко входу в туннель, который открывался во дворе рядом с храмом. Когда мы уже собирались спускаться, мы услышали низкий рев, вырвавшийся из храма Исса, который мы только что покинули, а затем красный человек, Джор Кантос, падвар пятого утана, вырвался из ближайших ворот. Плачет к нам вернуться.
   "Негры подожгли храм, - воскликнул он. "В тысяче мест сейчас горит. Спешите во внешние сады, или вы потерялись.
   Пока он говорил, мы увидели дым, валивший из дюжины окон, выходивших во двор Храма Солнца, и высоко над самым высоким минаретом Исса висела постоянно растущая завеса дыма.
   "Вернись! Вернись!" Я плакала тем, кто сопровождал меня. "Способ! Ходар; укажи путь и оставь меня. Я еще доберусь до своей принцессы.
   - Следуй за мной, Джон Картер, - ответил Ксодар и, не дожидаясь моего ответа, бросился в туннель у наших ног. Вслед за ним я пробежал полдюжины ярусов галерей, пока, наконец, он не провел меня по ровному полу, в конце которого я различил освещенную комнату.
   Массивные решетки преградили нам дальнейшее продвижение, но за ней я увидел ее - мою несравненную Принцессу, а с ней Тувию и Файдора. Увидев меня, она бросилась к разделявшей нас решетке. Комната уже повернула на своем медленном пути так далеко, что только часть отверстия в стене храма оказалась напротив зарешеченного конца коридора. Медленно интервал сокращался. Через короткое время появится лишь крохотная щель, а затем и ее закроют, и в течение долгого барсумского года комната будет медленно вращаться, пока еще раз на короткий день отверстие в ее стене не окажется в конце коридора.
   А тем временем, какие ужасные вещи творились в этой комнате!
   "Ксодар!" Я плакал. "Никакая сила не может остановить эту ужасную вращающуюся штуку? Неужели никто не владеет секретом этих ужасных решеток?
   - Боюсь, никого, кого мы могли бы привести вовремя, хотя я пойду и попытаюсь. Подожди меня здесь".
   Когда он ушел, я стоял и разговаривал с Деей Торис, и она протягивала свою милую руку сквозь эти жестокие решетки, чтобы я мог держать ее до последнего момента.
   Тувия и Файдор тоже подошли близко, но когда Тувия увидела, что мы будем одни, она отошла в дальний конец зала. Не то что дочь Матай Шан.
   "Джон Картер, - сказала она, - это последний раз, когда вы видите кого-либо из нас. Скажи мне, что любишь меня, чтобы я мог умереть счастливым".
   - Я люблю только принцессу Гелиума, - тихо ответил я. - Извини, Файдор, но я говорил тебе с самого начала.
   Она прикусила губу и отвернулась, но не раньше, чем я увидел, как мрачно и уродливо она посмотрела на Дею Торис. После этого она стояла немного в стороне, но не так далеко, как мне хотелось бы, потому что я должен был поделиться с моей давно потерянной любовью многими маленькими секретами.
   Несколько минут мы стояли, разговаривая вполголоса. Отверстие становилось все меньше и меньше. Через короткое время он будет слишком мал, чтобы пропустить стройную фигуру моей принцессы. О, почему Ксодар не поторопился. Наверху мы могли слышать слабое эхо великого шума. Это было множество черных, красных и зеленых людей, пробившихся сквозь огонь из горящего Храма Исса.
   Сквозняк сверху донес до наших ноздрей пары дыма. Пока мы стояли в ожидании Ксодара, дым становился все гуще и гуще. Вскоре мы услышали крики в дальнем конце коридора и торопливые шаги.
   "Вернись, Джон Картер, вернись!" - воскликнул голос. - Даже ямы горят.
   В мгновение ока ко мне сквозь ослепляющий дым прорвалась дюжина мужчин. Там были Карторис, и Кантос Кан, и Хор Вастус, и Ксодар, и еще несколько человек, которые последовали за мной во двор храма.
   - Нет никакой надежды, Джон Картер, - воскликнул Ксодар. "Хранитель ключей мертв, и его ключей нет на его трупе. Наша единственная надежда - потушить этот пожар и довериться судьбе, что год застанет вашу принцессу живой и здоровой. Я принес достаточно еды, чтобы прокормить их. Когда эта щель закроется, дым не сможет добраться до них, и если мы поторопимся потушить пламя, я думаю, они будут в безопасности.
   -- Тогда иди сам и возьми с собой этих других, -- ответил я. "Я останусь здесь рядом с моей принцессой, пока милосердная смерть не освободит меня от моих страданий. Я не хочу жить.
   Пока я говорил, Ксодар швырял в тюремную камеру огромное количество крошечных банок. Через мгновение оставшаяся трещина не превышала дюйма в ширину. Дея Торис стояла как можно ближе к нему, шепча мне слова надежды и мужества и призывая спастись.
   Внезапно за ней я увидел прекрасное лицо Файдора, искаженное злобной ненавистью. Когда мои глаза встретились с ее, она заговорила.
   "Не думай, Джон Картер, что ты можешь так легко отказаться от любви к Фейдор, дочери Матай Шанг. И никогда не надейся снова держать свою Дею Торис в своих объятиях. Ждать тебя долгий, долгий год; но знай, что когда ожидание окончится, тебя примет объятия Файдора, а не принцессы Гелиума. Вот, она умирает!"
   И когда она закончила говорить, я увидел, как она высоко подняла кинжал, а потом увидел еще одну фигуру. Это была Тувия. Когда кинжал упал на незащищенную грудь моей возлюбленной, Тувия оказалась почти между ними. Ослепляющий порыв дыма затмил трагедию в этой страшной камере - раздался крик, единственный крик, когда упал кинжал.
   Дым рассеялся, но мы стояли, глядя на глухую стену. Последняя щель закрылась, и на долгий год эта отвратительная палата будет скрывать свою тайну от глаз людей.
   Они уговаривали меня уйти.
   "Сейчас будет слишком поздно", - воскликнул Ксодар. - На самом деле есть лишь небольшой шанс, что мы сможем пройти во внешний сад живыми даже сейчас. Я приказал запустить насосы, и через пять минут ямы будут затоплены. Если мы не хотим утонуть, как крысы в капкане, мы должны поспешить наверх и броситься в безопасное место через горящий храм".
   - Идите, - призвал я их. "Позвольте мне умереть здесь, рядом с моей принцессой, - нет для меня ни надежды, ни счастья в другом месте. Когда они вынесут ее дорогое тело из этого ужасного места через год, пусть они найдут тело ее господина, ожидающего ее".
   О том, что произошло после этого, у меня остались лишь смутные воспоминания. Кажется, что я боролся со многими мужчинами, а потом меня подняли с земли и унесли. Я не знаю. Я никогда не спрашивал, и никто из тех, кто был там в тот день, не вторгался в мое горе и не напоминал мне о событиях, которые, как им известно, могли в лучшем случае вновь открыть ужасную рану в моем сердце.
   Ах! Если бы я только мог знать одно, какое бремя ожидания было бы снято с моих плеч! Но дошел ли кинжал убийцы до той или иной прекрасной груди, покажет только время.
   2 Везде, где капитан Картер использовал марсианские измерения времени, расстояния, веса и т. п., я переводил их в максимально близкие к их земным значениям эквиваленты. Его заметки содержат множество марсианских таблиц и большой объем научных данных, но поскольку Международное астрономическое общество в настоящее время занято классификацией, исследованием и проверкой этого обширного фонда замечательной и ценной информации, я чувствовал, что это ничего не добавит к интерес к истории капитана Картера или к совокупности человеческих знаний, чтобы строго придерживаться оригинальной рукописи в этих вопросах, хотя это может легко запутать читателя и отвлечь от интереса к истории. Тем не менее, для тех, кому это может быть интересно, поясню, что марсианские сутки - это мелочь продолжительностью более 24 часов 37 минут (земное время). Марсиане делят его на десять равных частей, начиная день примерно в 6 часов утра по земному времени. Зоды делятся на пятьдесят более коротких периодов, каждый из которых, в свою очередь, состоит из 200 коротких периодов времени, примерно равных земной секунде. Барсумианская таблица времени в том виде, в каком она здесь представлена, является лишь частью полной таблицы, приведенной в "Заметках капитана Картера".
   200 тал .... .... . 1 хат
   50 хатов .... .... 1 зоде
   10 зодов....... 1 оборот Марса вокруг своей оси.
   "ВОЕННИК МАРСА", Эдгар Райс Берроуз (Часть 1)
   НА РЕКЕ МКС
   В тени леса, окружающего алую равнину на берегу Затерянного моря Коруса в долине Дор, под мчащимися лунами Марса, несущих свой метеоритный путь над лоном умирающей планеты, я крался крадучись по след призрачной формы, который обнимал темные места с настойчивостью, которая провозглашала зловещий характер его поручения.
   В течение шести долгих марсианских месяцев я бродил по окрестностям ненавистного Храма Солнца, в медленно вращающейся шахте которого, глубоко под поверхностью Марса, лежала погребенная моя принцесса, но живая или мертвая, я не знал. Нашло ли тонкое лезвие Фаидора это любимое сердце? Только время покажет правду.
   Должно пройти шестьсот восемьдесят семь марсианских дней, прежде чем дверь камеры снова окажется напротив конца туннеля, где я в последний раз видел мою всегда прекрасную Дею Торис.
   Половина из них уже прошла или пройдет завтра, но все же живо в моей памяти, стирая все события, которые произошли до или после, осталась последняя сцена перед тем, как порыв дыма ослепил мои глаза и узкая щель, которая дала мне зрение внутренней части ее камеры, замкнувшейся между мной и принцессой Гелия на долгий марсианский год.
   Словно это было вчера, я все еще видел прекрасное лицо Фейдор, дочери Матай Шанг, искаженное ревнивой яростью и ненавистью, когда она бросилась вперед с поднятым кинжалом на женщину, которую я любил.
   Я видел, как красная девушка, Тувия из Птарса, прыгнула вперед, чтобы предотвратить ужасное деяние.
   Дым из горящего храма пришел тогда, чтобы скрыть трагедию, но в моих ушах звенел единственный вопль, когда упал нож. Затем наступила тишина, а когда дым рассеялся, вращающийся храм закрыл все пространство, в котором были заточены три прекрасные женщины, ни вида, ни звука.
   Многое должно было занять мое внимание с того ужасного момента; но ни на мгновение не угасала память об этом, и все время, которое я мог освободить от многочисленных обязанностей, выпавших на меня при восстановлении правительства Перворожденных с тех пор, как наш победоносный флот и сухопутные силы разгромили их , был проведен рядом с мрачной шахтой, в которой находилась мать моего мальчика, Карторис из Гелиума.
   Раса чернокожих, веками поклонявшаяся Иссе, ложному божеству Марса, была оставлена в состоянии хаоса после того, как я разоблачил ее как не более чем злую старуху. В ярости они разорвали ее на куски.
   С вершины своего эгоизма Перворожденные были низвергнуты в глубины унижения. Их божество исчезло, а вместе с ним и вся фальшивая ткань их религии. Их хваленый флот потерпел поражение от превосходящих кораблей и воинов краснокожих Гелиума.
   Свирепые зеленые воины с охристого морского дна внешнего Марса гоняли на своих диких тотах через священные сады Храма Иссуса, и Тарс Таркас, джеддак Тарка, самый свирепый из них, воссел на троне Иссуса и правил Первым миром. Родился, когда союзники решали судьбу покоренной нации.
   Почти единодушной была просьба, чтобы я взошел на древний трон черных людей, даже сами Перворожденные согласились с этим; но я бы ничего из этого. Мое сердце никогда не могло быть с расой, которая осыпала унижениями мою принцессу и моего сына.
   По моему предложению Ксодар стал Джеддаком Перворожденных. Он был датором, или принцем, пока Исс не унизил его, так что его пригодность для дарованной высокой должности не подвергалась сомнению.
   Так установился мир в долине Дор, и зеленые воины рассеялись по своим пустынным морским днам, а мы, жители Гелиума, вернулись в свою страну. Здесь снова был предложен трон, так как не было получено ни слова от пропавшего Джеддака Гелиума, Тардоса Морса, деда Деи Торис, или его сына, Морса Каяка, Джеда Гелиума, ее отца.
   Прошло больше года с тех пор, как они отправились исследовать северное полушарие в поисках Карториса, и наконец их обескураженный народ принял за правду смутные слухи об их смерти, просочившиеся из замерзшей области полюса.
   В очередной раз я отказался от трона, ибо не хотел верить, что могучий Тардос Морс или его не менее грозный сын мертвы.
   "Пусть один из их крови правит вами, пока они не вернутся", - сказал я собравшимся дворянам Гелиума, обращаясь к ним с Пьедестала Истины у Трона Праведности в Храме Награды, с того самого места, где я стоял год назад, когда Зат Аррас вынес мне смертный приговор.
   Говоря это, я шагнул вперед и положил руку на плечо Карториса, стоявшего в первом ряду круга знати вокруг меня.
   Как один, дворяне и народ возвысили свои голоса в продолжительном одобрительном возгласе. Десять тысяч мечей торчали из стольких же ножен, и славные воины древнего Гелиума приветствовали Карториса Джеддака из Гелиума.
   Его пребывание в должности должно было быть пожизненным или до тех пор, пока не вернется его прадед или дед. Таким образом, удовлетворительно устроив эту важную обязанность для Гелиума, я отправился на следующий день в долину Дор, чтобы оставаться рядом с Храмом Солнца до рокового дня, когда откроется тюремная камера, где погребена моя потерянная любовь.
   Хора Вастуса и Кантоса Кана с другими моими благородными лейтенантами я оставил с Карторисом в Гелиуме, чтобы он мог воспользоваться их мудростью, храбростью и верностью при выполнении тяжелых обязанностей, возложенных на него. Меня сопровождала только Вула, моя марсианская гончая.
   Сегодня ночью за мной по пятам шел верный зверь. Огромный, как шетландский пони, с уродливой головой и ужасными клыками, он действительно представлял собой устрашающее зрелище, когда полз за мной на своих десяти коротких мускулистых ногах; но для меня он был воплощением любви и верности.
   Впереди стояла фигура черного датора Перворожденного, Турида, чью вечную ненависть я заслужил в тот раз, когда голыми руками поверг его на землю во дворе храма Исса и связал его собственной упряжью перед благородные мужчины и женщины, которые только что превозносили его доблесть.
   Как и многие его товарищи, он, по-видимому, благосклонно принял новый порядок вещей и поклялся в верности Ксодару, своему новому правителю; но я знал, что он ненавидит меня, и я был уверен, что в глубине души он завидовал и ненавидел Ксодара, поэтому я следил за его приходами и уходами, так что в последнее время я убедился, что он занят каким-то способ интриги.
   Несколько раз я видел, как он покидал окруженный стеной город Перворожденных после наступления темноты и направлялся в жестокую и ужасную долину Дор, куда никакое честное дело не могло привести человека.
   Сегодня ночью он быстро двигался вдоль опушки леса, пока город не исчез из виду и не слышно, а затем повернул по алому дну к берегу Затерянного моря Коруса.
   Лучи ближайшей луны, низко скользившие по долине, коснулись его инкрустированной драгоценными камнями сбруи тысячей меняющихся огней и отсветили от блестящего черного дерева его гладкой шкуры. Дважды он поворачивал голову назад, к лесу, как человек, выполняющий дурное поручение, хотя, должно быть, чувствовал себя в полной безопасности от погони.
   Я не осмелился следовать за ним туда при лунном свете, так как это лучше всего соответствовало моим планам не прерывать его - я хотел, чтобы он достиг своего места назначения, ничего не подозревая, чтобы я мог узнать, где находится этот пункт назначения и какие дела ожидают там ночного бродягу.
   Так получилось, что я скрывался до тех пор, пока Турид не скрылся за краем крутого берега у моря в четверти мили от меня. Затем, сопровождаемый Вулой, я поспешил через открытое пространство за черным датором.
   Тишина гробницы лежала над таинственной долиной смерти, спрятавшейся глубоко в своем теплом гнезде в затонувшей области на южном полюсе умирающей планеты. Вдалеке Золотые скалы вздымали свои могучие стены-барьеры далеко в залитые звездами небеса, драгоценные металлы и сверкающие драгоценности, из которых они состояли, сверкали в ослепительном свете двух великолепных лун Марса.
   За моей спиной был лес, подстриженный и подстриженный, как газон, до парковой симметрии, пожираемый омерзительными людьми-растениями.
   Передо мной лежало Затерянное Море Коруса, а дальше я поймал мерцающую ленту Исса, Реки Таинств, где она вытекала из-под Золотых Утесов и впадала в Корус, куда на протяжении бессчетных веков переносились заблудшие и несчастные марсиане внешнего мира в добровольном паломничестве на эти ложные небеса.
   Люди-растения с их кровососущими руками и чудовищные белые обезьяны, делающие Дора отвратительным днем, прятались в своих логовищах на ночь.
   На балконе Золотых Утесов над Иссом больше не было Святых Тернов, которые призывали бы их странным криком к жертвам, плывущим по самые пасти на холодном, широком лоне древнего Исса.
   Флоты Гелиума и Перворожденных очистили крепости и храмы тернов, когда те отказались сдаться и принять новый порядок вещей, сместивший их ложную религию с многострадального Марса.
   В нескольких изолированных странах они все еще сохраняли свою вековую власть; но Матай Шанг, их хеккадор, Отец Тернов, был изгнан из своего храма. Напряженными были наши попытки поймать его; но с несколькими верными ему удалось бежать и скрываться - где мы не знали.
   Когда я осторожно подошел к краю невысокого утеса, возвышающегося над Затерянным морем Коруса, я увидел, как Турид плывет по лону мерцающей воды в маленьком скифе - одном из тех странных кораблей невообразимой древности, которые Святые Терны с их организации жрецов и младших фернов обычно распределялись по берегам Исса, чтобы облегчить долгое путешествие их жертв.
   Подо мной на берегу стояло множество таких же лодок, каждая с длинным шестом, на одном конце которого была щука, а на другом - весло. Турид прижался к берегу, и когда он скрылся из виду за близлежащий мыс, я столкнул одну из лодок в воду и, позвав в нее Вулу, оттолкнулся от берега.
   Погоня за Туридом несла меня вдоль кромки моря к устью Исса. Дальняя луна лежала близко к горизонту, отбрасывая густую тень под скалы, окаймлявшие воду. Турия, ближняя луна, уже зашла и не взойдет еще почти четыре часа, так что я был уверен, что тьма будет скрываться в течение этого времени, по крайней мере.
   Все дальше и дальше шел черный воин. Теперь он был напротив устья Иссы. Не колеблясь ни секунды, он повернул вверх по мрачной реке, изо всех сил гребя против сильного течения.
   За ним шли Вула и я, уже ближе, потому что человек был слишком поглощен тем, чтобы заставить свое судно двигаться вверх по реке, чтобы хоть как-то следить за тем, что могло происходить позади него. Он прижался к берегу, где течение было менее сильным.
   Вскоре он подошел к темному входу в пещеру перед Золотыми скалами, через которые протекала река. В стигийскую тьму он устремил свое ремесло.
   Казалось безнадежным пытаться следовать за ним сюда, где я не мог видеть свою руку перед своим лицом, и я был почти готов прекратить преследование и плыть обратно к устью реки, чтобы там дождаться его возвращения, когда внезапный поворот показал слабое свечение впереди.
   Моя добыча снова была хорошо видна, и в усиливающемся свете фосфоресцирующей скалы, лежавшей большими пятнами на сводчатом своде пещеры, я без труда проследил за ним.
   Это было мое первое путешествие на лоне Исса, и то, что я там увидел, навсегда останется в моей памяти.
   Какими бы ужасными они ни были, они не могли приблизиться к ужасным условиям, которые должны были быть до того, как Тарс Таркас, великий зеленый воин, Ксодар, черный датор, и я принесли свет истины во внешний мир и остановили безумный порыв. миллионов в добровольном паломничестве к тому, что, как они верили, закончится прекрасной долиной мира, счастья и любви.
   Даже теперь низкие острова, усеивающие широкую реку, были забиты скелетами и полуобглоданными трупами тех, кто из-за страха или внезапного пробуждения к истине остановился почти на завершении своего пути.
   В ужасной вони этих ужасных могильных островов изможденные маньяки кричали, бормотали и дрались среди разорванных остатков своих ужасных пиршеств; в то время как на тех, которые содержали только чисто обглоданные кости, они сражались друг с другом, более слабые давали пищу более сильным; или руками, похожими на когти, вцепившимися в раздувшиеся тела, уносимые течением вниз.
   Турид не обращал ни малейшего внимания на кричащих тварей, которые либо угрожали, либо умоляли его в зависимости от настроения - очевидно, он был знаком с ужасными зрелищами, окружавшими его. Он продолжал вверх по реке, возможно, милю; а затем, перейдя на левый берег, остановил свое судно на низком уступе, лежавшем почти на одном уровне с водой.
   Я не осмелился пойти через ручей, потому что он наверняка увидел бы меня. Вместо этого я остановился у противоположной стены под нависающим массивом скалы, отбрасывавшим под собой густую тень. Здесь я мог наблюдать за Туридом без опасности быть обнаруженным.
   Негр стоял на выступе рядом со своей лодкой и смотрел вверх по реке, как будто ждал того, кого ждал с той стороны.
   Когда я лежал под темными скалами, я заметил, что сильное течение, казалось, текло прямо к центру реки, так что мне было трудно удержать мое судно на месте. Я углубился в тень, чтобы ухватиться за берег; но, хотя я прошел несколько ярдов, я ничего не задел; а затем, обнаружив, что я скоро достигну точки, откуда я больше не мог видеть черного человека, я был вынужден оставаться на том же месте, удерживая свою позицию, насколько это было возможно, сильно гребя против течения, которое текло из-под каменистой скалы. масса позади меня.
   Я не мог себе представить, чем могло быть вызвано это сильное боковое течение, так как основное русло реки было ясно видно мне с того места, где я сидел, и я мог видеть его зыбкое соединение с таинственным течением, возбудившим мое любопытство.
   Пока я все еще размышлял над этим феноменом, мое внимание было внезапно приковано к Туриду, поднявшему обе ладони над головой в общем марсианском приветствии, а через мгновение его "Каор!" Барсумское приветствие прозвучало низким, но отчетливым тоном.
   Я посмотрел вверх по реке в том же направлении, что и его глаза, и вскоре в пределах моего ограниченного поля зрения появилась длинная лодка, в которой находились шесть человек. Пятеро были у весла, а шестой сидел на почетном месте.
   Белые шкуры, развевающиеся желтые парики, закрывавшие лысины, и великолепные диадемы в золотых обручах на головах выдавали их как Святых Тернов.
   Когда они подошли к уступу, на котором их ждал Турид, он встал на носу лодки, чтобы сойти на берег, и тогда я увидел, что это был не кто иной, как Матай Шанг, Отец Тернов.
   Очевидная сердечность, с которой двое мужчин обменялись приветствиями, привела меня в изумление, потому что черные и белые жители Барсума были наследственными врагами, и я никогда раньше не знал, чтобы двое встретились иначе, чем в бою.
   Очевидно, невзгоды, недавно постигшие оба народа, привели к союзу между этими двумя личностями - по крайней мере, против общего врага, - и теперь я понял, почему Турид так часто выходил ночью в долину Дор, и что природа его заговор может быть таким, чтобы нанести удар очень близко ко мне или моим друзьям.
   Я пожалел, что не нашел бы точку поближе к обоим мужчинам, откуда можно было бы услышать их разговор; но теперь не могло быть и речи о том, чтобы попытаться пересечь реку, и поэтому я лежал спокойно, наблюдая за ними, кто бы отдал так много, чтобы знать, как близко я был к ним, и как легко они могли бы победить и убить меня с их превосходящая сила.
   Несколько раз Турид указывал через реку в мою сторону, но я ни на мгновение не поверил, что его жесты имеют какое-то отношение ко мне. Вскоре он и Матай Шанг сели в лодку последнего, которая свернула в реку и, развернувшись, неуклонно продвигалась в моем направлении.
   По мере того как они продвигались вперед, я продвигал свою лодку все дальше и дальше под нависающую стену, но в конце концов стало ясно, что их судно держит тот же курс. Пятеро гребцов отправили большую лодку вперед со скоростью, равной которой требовала от меня сил.
   Каждое мгновение я ожидал, что мой нос врежется в твердую скалу. Света от реки уже не было видно, но впереди я видел слабый оттенок далекого сияния, и еще вода предо мною была открыта.
   Наконец до меня дошла правда: я следовал за подземной рекой, которая впадала в Исс в том самом месте, где я спряталась.
   Гребцы были теперь совсем рядом со мной. Шум их собственных лопастей заглушал шум моих, но в следующее мгновение растущий впереди свет открывал им меня.
   Нельзя было терять времени. Какие бы действия я ни предпринимал, они должны быть предприняты немедленно. Повернув нос лодки вправо, я направился к каменистому берегу реки и лежал там, пока Матай Шанг и Турид приближались к центру потока, который был намного уже, чем Исс.
   Когда они подошли ближе, я услышал голоса Турида и отца Тернов, возвысившиеся в споре.
   - Говорю тебе, Терн, - говорил черный датор, - что я желаю лишь мести Джону Картеру, принцу Гелиума. Я не веду вас в ловушку. Что я получу, предав тебя тем, кто погубил мой народ и мой дом?"
   "Давайте остановимся здесь на мгновение, чтобы я мог услышать ваши планы, - ответил хеккадор, - а затем мы можем продолжить, лучше понимая наши обязанности и обязательства".
   Он отдал команду гребцам, и их лодка подошла к берегу не более чем в дюжине шагов от того места, где я лежал.
   Если бы они подошли ко мне, они наверняка увидели бы меня в слабом свете света впереди, но там, где они наконец остановились, я был так защищен от обнаружения, как будто нас разделяли мили.
   Несколько слов, которые я уже услышал, разожгли мое любопытство, и мне не терпелось узнать, какую месть замышляет против меня Турид. И мне не пришлось долго ждать. Я внимательно слушал.
   - Никаких обязательств, Отец Тернов, - продолжал Перворожденный. "Турид, датор Исса, не имеет цены. Когда дело будет выполнено, я буду рад, если ты позаботишься о том, чтобы меня хорошо приняли, как и подобает моему древнему происхождению и знатному званию, при каком-нибудь дворе, который еще верен твоей древней вере, ибо я не могу вернуться к Долина Дор или другое место, находящееся во власти Принца Гелиума; но даже этого я не требую - пусть будет так, как велит твое собственное желание.
   -- Будет так, как ты пожелаешь, Датор, -- ответил Матай Шанг. - И это еще не все - власть и богатство будут вашими, если вы вернете мне мою дочь Файдор и поместите в мою власть Дею Торис, принцессу Гелиума.
   - Ах, - продолжал он со злобным рычанием, - но земной человек пострадает за те оскорбления, которые он возложил на святая святых, и никакая мерзость не будет слишком гнусной, чтобы причинить его принцессе. Если бы в моей власти было заставить его стать свидетелем унижения и унижения красной женщины".
   -- Ты доберешься до нее раньше, чем пройдет еще один день, Матай Шанг, -- сказал Турид, -- если ты только скажешь слово.
   - Я слышал о Храме Солнца, Датор, - ответил Матай Шанг, - но никогда не слышал, чтобы его заключенных можно было освободить до истечения отведенного года их заключения. Как же тогда вы можете совершить невозможное?"
   "В любое время можно получить доступ к любой ячейке храма", - ответил Турид. "Только Иссус знал это; и при этом Исс никогда не разглашала больше своих секретов, чем было необходимо. Случайно, после ее смерти, я наткнулся на древний план храма и нашел в нем ясно написанные мельчайшие указания, как попасть в кельи в любое время.
   "И еще я узнал, что многие люди отправлялись туда за Иссом в прошлом, всегда с поручениями смерти и пыток пленникам; но те, кто таким образом узнал тайный путь, обычно умирали таинственной смертью, как только возвращались и докладывали жестокому Иссу".
   - Тогда продолжим, - наконец сказал Матай Шан. "Я должен доверять тебе, но в то же время ты должен доверять мне, потому что нас шестеро против твоего".
   "Я не боюсь, - ответил Турид, - и не нуждаюсь в тебе. Наша ненависть к общему врагу является достаточной связью, чтобы обеспечить нашу верность друг другу, и после того, как мы осквернили принцессу Гелиума, будет еще больше причин для сохранения нашей верности - если только я не ошибаюсь в характере ее лорда.
   Матай Шан обратился к гребцам. Лодка двинулась вверх по притоку.
   С трудом я удержался от того, чтобы броситься на них и убить двух гнусных заговорщиков; но я быстро понял безумную опрометчивость такого поступка, который убил бы единственного человека, способного проложить путь к тюрьме Деи Торис, прежде чем долгий марсианский год совершит свой бесконечный круг.
   Если он должен привести Матаи Шанга в это углубление, то он должен привести и Джона Картера, принца Гелиума.
   Бесшумно гребя, я медленно поплыл в кильватер большого корабля.
   ПОД МО БЕЗОПАСНОСТЬ
   По мере того как мы продвигались вверх по реке, которая извивается под Золотыми скалами из недр гор Отц, чтобы смешать свои темные воды с мрачным и таинственным Иссом, слабое свечение, появившееся перед нами, постепенно превратилось во всеохватывающее сияние.
   Река расширилась, пока не стала похожа на большое озеро, чей сводчатый купол, освещенный светящейся фосфоресцирующей скалой, был забрызган яркими лучами алмазов, сапфиров, рубинов и бесчисленных безымянных драгоценностей Барсума, инкрустированных коркой. девственное золото, которое составляет большую часть этих великолепных скал.
   За освещенным залом озера была тьма - что скрывалось за этой тьмой, я даже не мог догадаться.
   Если бы я следовал за другой лодкой по сверкающей воде, это означало бы мгновенное обнаружение, и поэтому, хотя я и не хотел позволять Туриду даже на мгновение исчезнуть из виду, я был вынужден ждать в тени, пока другая лодка не исчезнет. скрылся из виду на дальнем конце озера.
   Затем я поплыл по блестящей поверхности в том же направлении, что и они.
   Когда, по прошествии, казалось, вечности, я добрался до теней на верхнем конце озера, я обнаружил, что река вытекает из низкого отверстия, чтобы пройти под ним, мне нужно было заставить Вулу лечь плашмя в лодку, и я Я должен согнуться вдвое, прежде чем низкая крыша прояснит мне голову.
   Сразу же крыша снова поднялась с другой стороны, но путь уже не был ярко освещен. Вместо этого лишь слабое свечение исходило от маленьких и рассеянных пятен фосфоресцирующего камня на стене и крыше.
   Прямо передо мной река впадала в эту меньшую комнату через три отдельных арочных отверстия.
   Турида и тернов нигде не было видно - в какую из темных дыр они скрылись? У меня не было средств, чтобы узнать, и поэтому я выбрал центральное отверстие, которое с такой же вероятностью могло бы привести меня в правильном направлении, как и другое.
   Здесь путь лежал через кромешную тьму. Ручей был узок, так узок, что в темноте я то и дело натыкался то на одну каменную стенку, то на другую, пока река извивалась туда-сюда по своему кремневому руслу.
   Далеко впереди я услышал глубокий и угрюмый рев, который усиливался по мере того, как я продвигался вперед, а затем ударил по моим ушам со всей интенсивностью своей безумной ярости, когда я сделал крутой поворот и попал в тускло освещенный участок воды.
   Прямо передо мной река с грохотом обрушивалась сверху могучим водопадом, заполнявшим из стороны в сторону узкое ущелье, возвышаясь надо мной на несколько сотен футов, - такого великолепного зрелища я еще не видел.
   Но рев - ужасный, оглушительный рев этих бурлящих вод, запертых в скалистом подземном своде! Если бы падение не полностью заблокировало мой дальнейший путь и не показало бы мне, что я выбрал неверный курс, я думаю, что я все равно должен был бы бежать перед сводящей с ума суматохой.
   Турид и терны не могли прийти сюда. Наткнувшись на неверный курс, я потерял след, а они так много опередили меня, что теперь я мог бы не найти их, пока не стало слишком поздно, если бы я вообще мог их найти.
   Мне потребовалось несколько часов, чтобы пробиться к водопаду против сильного течения, и еще несколько часов потребуются для спуска, хотя темп будет намного быстрее.
   Со вздохом я повернул нос своего корабля вниз по течению и могучими гребками помчался с безрассудной скоростью по темному и извилистому руслу, пока снова не оказался в пещере, в которую впадали три рукава реки.
   Еще оставалось два неизведанных канала, из которых можно было выбирать; и не было никаких средств, по которым я мог бы судить, что с большей вероятностью приведет меня к заговорщикам.
   Никогда в жизни, насколько я помню, я не испытывал такой агонии нерешительности. Так много зависело от правильного выбора; так много зависело от спешки.
   Часы, которые я уже потерял, могли бы решить судьбу несравненной Деи Торис, если бы она не была уже мертва - пожертвовать другими часами и, возможно, днями в бесплодном исследовании очередного слепого следа, несомненно, оказались бы роковыми.
   Несколько раз я пробовал правый вход только для того, чтобы вернуться, как будто какое-то странное интуитивное чувство предупреждало меня, что это не тот путь. Наконец, убедившись в часто повторяющемся явлении, я бросил все свои силы на левую арку; тем не менее с затянувшимся сомнением я бросил прощальный взгляд на угрюмые воды, которые катились, темные и неприступные, из-под мрачной низкой арки справа.
   И пока я смотрел, из стигийской тьмы внутренних помещений выплыла струя скорлупы одного из огромных сочных плодов сорапуса.
   Я едва мог сдержать крик восторга, когда этот безмолвный, лишенный чувств вестник проплыл мимо меня к Иссу и Корусу, ибо он сказал мне, что странствующие марсиане находятся надо мной на том самом ручье.
   Они съели этот чудесный плод, который природа сосредоточила в твердой скорлупе сорапуса, и, съев его, выбросили шелуху за борт. Оно могло исходить только от той стороны, которую я искал.
   Я быстро отбросил все мысли о левом проходе и через мгновение свернул в правый. Ручей вскоре расширился, и мне путь освещали повторяющиеся участки фосфоресцирующих камней.
   Я хорошо поспевал, но был убежден, что почти на день отставал от тех, кого выслеживал. Ни Вула, ни я не ели со вчерашнего дня, но для него это имело мало значения, поскольку практически все животные мертвого морского дна Марса способны невероятно долго обходиться без пищи.
   Я тоже не страдал. Вода в реке была сладка и холодна, ибо не была загрязнена разлагающимися телами, как Исс, а что касается пищи, то одна мысль о том, что я приближаюсь к любимой принцессе, поднимала меня над всякой материальной нуждой.
   По мере того как я продвигался вперед, река становилась все уже, а течение было быстрым и бурным - настолько быстрым, что мне с трудом удалось поднять свое судно вверх. Я не мог сделать более ста ярдов в час, когда на повороте я столкнулся с серией порогов, через которые река пенилась и бурлила с ужасающей скоростью.
   Мое сердце упало во мне. Ореховая скорлупа сорапуса оказалась лжепророком, и, в конце концов, моя интуиция была верна - я должен был следовать левостороннему каналу.
   Будь я женщиной, я бы заплакал. Справа от меня был большой, медленно движущийся водоворот, который кружил далеко под нависающим склоном утеса, и, чтобы дать отдых уставшим мышцам, прежде чем повернуть назад, я позволил лодке дрейфовать в его объятиях.
   Я был почти потрясен разочарованием. Это означало бы потерю еще полдня времени, чтобы вернуться назад и пройти по единственному проходу, который еще оставался неизведанным. Какая адская судьба заставила меня выбрать из трех возможных путей два неверных?
   По мере того как ленивое течение водоворота медленно несло меня по периферии водного круга, моя лодка дважды коснулась скалистого берега реки в темной нише под обрывом. В третий раз он ударил так же мягко, как и прежде, но в результате этого прикосновения раздался другой звук - звук скрежета дерева по дереву.
   В одно мгновение я насторожился, потому что в этой погребенной реке не могло быть дерева, которое не было бы принесено человеком. Почти одновременно с моим первым ощущением шума моя рука метнулась через борт лодки, а через секунду я почувствовала, как мои пальцы сжимают планшир другого корабля.
   Словно окаменев, я сидел в напряженной и неподвижной тишине, напрягая глаза в кромешной тьме передо мной, пытаясь понять, занята ли лодка.
   Вполне возможно, что на его борту могли быть люди, которые все еще не подозревали о моем присутствии, потому что лодка слегка царапала скалы с одного борта, так что легкое прикосновение моей лодки к другому легко могло остаться незамеченным.
   Как бы я ни вглядывался, я не мог проникнуть во тьму, и тогда я внимательно прислушался к звуку дыхания рядом со мной; но, кроме шума порогов, тихого скрежета лодок и плеска воды о борта, я не мог различить ни звука. Как обычно, я быстро соображал.
   На дне моего корабля лежала свернутая веревка. Очень мягко я собрал его и, прикрепив один конец к бронзовому кольцу на носу, осторожно вошел в лодку рядом с собой. В одной руке я сжимал веревку, в другой - свой острый длинный меч.
   Целую минуту, наверное, я стоял неподвижно после входа в странный корабль. Его немного качнуло под моим весом, но, скорее всего, царапание его борта о борт моей лодки, скорее всего, встревожило его пассажиров, если таковые были.
   Но ответного звука не последовало, и через мгновение я ощупал все от носа до кормы и обнаружил, что лодка пуста.
   Ощупывая руками скалы, к которым было пришвартовано судно, я обнаружил узкий выступ, который, как я знал, должен был быть дорогой, по которой шли те, кто пришел до меня. В том, что это мог быть не кто иной, как Турид и его отряд, меня убедили размеры и конструкция лодки, которую я нашел.
   Позвав Вулу следовать за мной, я вышел на уступ. Большой, свирепый зверь, проворный, как кошка, полз за мной.
   Когда он прошел через лодку, занятую Туридом и тернами, он издал одинокое низкое рычание, а когда он подошел ко мне на выступ и моя рука легла ему на шею, я почувствовал, как его короткая грива ощетинивается от гнева. Думаю, он телепатически ощутил недавнее присутствие врага, потому что я не пытался сообщить ему характер наших поисков или статус тех, кого мы выследили.
   Это упущение я теперь поспешил исправить и, по примеру зеленых марсиан со своими зверями, сообщил ему отчасти с помощью сверхъестественной и сверхъестественной телепатии Барсума, а отчасти из уст в уста, что мы идем по следу тех, кто недавно занял лодку, через которую мы только что прошли.
   Мягкое мурлыканье, как у большого кота, свидетельствовало о том, что Вула понял, а затем, сказав ему следовать за ним, я повернул направо вдоль уступа, но едва я это сделал, как почувствовал, как его могучие клыки вцепились в меня. моя кожаная сбруя.
   Когда я повернулся, чтобы выяснить причину его поступка, он продолжал неуклонно тянуть меня в противоположном направлении и не остановился, пока я не повернулся и не дал понять, что добровольно пойду за ним.
   Я никогда не замечал, чтобы он ошибался в выслеживании, поэтому с чувством полной безопасности я осторожно шел по следу огромного зверя. Сквозь киммерийскую тьму он двигался по узкому уступу у кипящих порогов.
   По мере того как мы продвигались вперед, путь из-под нависающих скал выходил в тусклый свет, и тогда я увидел, что тропа прорублена в живой скале и идет вверх по берегу реки за порогами.
   Часами мы шли по темной и мрачной реке все дальше и дальше в недра Марса. По направлению и на расстоянии я понял, что мы должны быть глубоко под долиной Дор, а возможно, и под Омеанским морем - теперь до Храма Солнца оставалось не намного дальше.
   Пока я обдумывал эту мысль, Вула внезапно остановилась перед узким арочным проемом в скале на обочине тропы. Он быстро отпрянул от входа, в то же время обратив на меня глаза.
   Слова не могли бы более ясно сказать мне, что какая-то опасность была поблизости, и поэтому я тихонько подошел к нему и, пройдя мимо него, заглянул в отверстие справа от нас.
   Передо мной было довольно большое помещение, которое, судя по его назначению, должно было когда-то быть караульным помещением. Там были стеллажи для оружия и слегка приподнятые платформы для спальных шелков и мехов воинов, но теперь там находились только двое фернов, которые были в отряде с Туридом и Матай Шангом.
   Мужчины вели серьезную беседу, и по их тону было видно, что они совершенно не подозревают, что у них есть слушатели.
   "Говорю вам, - говорил один из них, - я не доверяю черному. Не было необходимости оставлять нас здесь охранять путь. От чего же, скажи на милость, нам охранять этот давно забытый, бездонный путь? Это была всего лишь уловка, чтобы разделить наше число.
   - Он заставит Матай Шанга оставить других в другом месте под тем или иным предлогом, а затем, наконец, нападет на нас со своими сообщниками и убьет всех нас.
   - Я верю тебе, Лакор, - ответил другой, - между ними и Перворожденным не может быть ничего, кроме смертельной ненависти. А что вы думаете о нелепой материи света? "Пусть светит с силой в три единицы радия за пятьдесят талов, а за один хат пусть светит с силой в одну единицу радия, а затем за двадцать пять талов с девятью единицами". Это были его собственные слова, и подумать только, что мудрый старый Матай Шанг может слушать такую глупость.
   -- Действительно, глупо, -- ответил Лакор. "Это не откроет нам всем ничего, кроме пути к быстрой смерти. Он должен был дать какой-то ответ, когда Матай Шанг прямо спросил его, что ему делать, когда он придет в Храм Солнца, и поэтому он быстро ответил, исходя из своего воображения - я готов поспорить на диадему хеккадора, что он не сможет сейчас повторить это. сам."
   - Не будем больше оставаться здесь, Лакор, - сказал другой терн. "Возможно, если мы поспешим за ними, мы сможем успеть спасти Матай Шанга и отомстить черному датору. Что скажешь?
   "Ни разу за долгую жизнь, - ответил Лакор, - я не ослушался ни единого приказа Отца Тернов. Я останусь здесь, пока не сгнию, если он не вернется, чтобы предложить мне другое место.
   Спутник Лакора покачал головой.
   "Ты мой начальник", сказал он; "Я не могу сделать ничего, кроме вашего разрешения, хотя я все еще считаю, что глупо оставаться здесь".
   Я тоже подумал, что глупо было оставаться, потому что по действиям Вулы я увидел, что след ведет через комнату, где охраняют две терны. У меня не было причин питать какую-то особую любовь к этой расе самообожествленных демонов, но я бы прошел мимо них, если бы это было возможно, не причиняя им вреда.
   В любом случае, попытаться стоило, потому что битва могла значительно задержать нас или даже полностью положить конец моим поискам - лучшие люди, чем я, падали перед бойцами с меньшими способностями, чем те, которыми обладали свирепые воины-терны.
   Подав знак Вуле бежать, я внезапно вошел в комнату перед двумя мужчинами. При виде меня их длинные мечи сверкнули из упряжи по бокам, но я поднял руку в сдерживающем жесте.
   - Я ищу Турида, черного датора, - сказал я. - Моя ссора с ним, а не с тобой. Тогда позвольте мне уйти с миром, потому что, если я не ошибаюсь, он такой же враг вам, как и мой, и у вас нет причин защищать его.
   Они опустили мечи, и Лакор заговорил.
   "Я не знаю, кем ты можешь быть, с белой кожей рептилии и черными волосами краснокожего человека; но если бы речь шла только о Туриде, вы могли бы пройти мимо и приветствовать нас, насколько это касается нас.
   - Скажи нам, кто ты такой и какая миссия зовет тебя в этот неведомый мир под долиной Дор, и тогда, может быть, мы найдем способ позволить тебе выполнить поручение, которое мы хотели бы выполнить, если позволит наш приказ.
   Я был удивлен, что ни один из них не узнал меня, так как я думал, что я достаточно хорошо известен либо по личному опыту, либо по репутации каждому на Барсуме, чтобы сделать мою личность немедленно очевидной в любой части планеты. Фактически, я был единственным белым человеком на Марсе с черными волосами и серыми глазами, за исключением моего сына Карториса.
   Раскрыть мою личность могло означать спровоцировать нападение, поскольку каждый терн на Барсуме знал, что мне они обязаны падением своего векового духовного превосходства. С другой стороны, моей репутации бойца могло бы хватить, чтобы пройти мимо этих двоих, если бы их печенки не соответствовали цвету лица, чтобы приветствовать битву насмерть.
   Честно говоря, я не пытался обольщаться подобной софистикой, так как хорошо знал, что на воинственном Марсе мало трусов и что каждый человек, будь то принц, священник или крестьянин, наслаждается смертельной борьбой. И поэтому я крепче сжал свой длинный меч, отвечая Лакору.
   "Я верю, что вы поймете, насколько мудро позволить мне пройти беспрепятственно, - сказал я, - потому что вам ничего не стоит умереть напрасно в скалистых недрах Барсума только для того, чтобы защитить наследственного врага, такого как Турид, Датор Первенец.
   "О том, что ты умрешь, если решишь противостоять мне, свидетельствуют разлагающиеся трупы всех великих барсумских воинов, павших под этим клинком - я Джон Картер, принц Гелиума".
   На мгновение это имя, казалось, парализовало двух мужчин; но только на мгновение, а потом младший из них с гнусным именем на устах бросился ко мне с мечом наизготовку.
   Он стоял немного позади своего товарища Лакора во время нашей беседы, и теперь, прежде чем он успел вступить со мной в бой, старший схватил его за сбрую и потянул назад.
   "Держать!" командовал Лакор. "У нас будет достаточно времени для сражения, если мы сочтем целесообразным сражаться вообще. Есть веские причины, по которым каждый ферн на Барсуме жаждет пролить кровь богохульника и святотатца; но давайте смешаем мудрость с нашей праведной ненавистью. Принц Гелиума связан с поручением, которое мы сами, но мгновение назад, хотели, чтобы мы могли взять на себя.
   - Тогда отпусти его и убей черного. Когда он вернется, мы все еще будем здесь, чтобы преградить ему путь во внешний мир, и таким образом мы избавимся от двух врагов и не вызовем недовольства Отца Тернов".
   Пока он говорил, я не мог не заметить лукавого блеска в его злых глазах, и хотя я видел очевидную логику его рассуждений, я чувствовал, может быть, подсознательно, что в его словах скрывался какой-то зловещий умысел. Другой терн повернулся к нему с явным удивлением, но когда Лакор прошептал ему на ухо несколько коротких слов, он тоже отстранился и кивнул, соглашаясь с предложением своего начальника.
   -- Продолжайте, Джон Картер, -- сказал Лакор. - Но знай, что если Турид не бросит тебя на дно, найдутся те, кто ждет твоего возвращения и увидит, что ты никогда больше не попадешь на солнечный свет верхнего мира. Идти!"
   Во время нашего разговора Вула рычала и ощетинилась рядом со мной. Время от времени он смотрел мне в лицо с тихим, умоляющим визгом, как будто умоляя о слове, которое пошлет его сломя голову в голое горло перед ним. Он тоже почувствовал подлость за гладкими словами.
   За терном открылось несколько дверных проемов из караульного помещения, и в сторону крайней правой Лакор сделал знак.
   - Этот путь ведет к Туриду, - сказал он.
   Но когда я хотел позвать Вулу следовать за мной туда, зверь заскулил и попятился, и, наконец, быстро побежал к первому отверстию слева, где он стоял, издавая свой кашляющий лай, как бы призывая меня следовать за ним по правильному пути. .
   Я вопросительно посмотрел на Лакора.
   - Животное редко бывает неправым, - сказал я, - и хотя я не сомневаюсь в ваших превосходных знаниях, Терн, я думаю, что мне будет лучше прислушаться к голосу инстинкта, подкрепленного любовью и верностью.
   Говоря это, я мрачно улыбался, чтобы он мог без слов понять, что я ему не доверяю.
   - Как хотите, - ответил парень, пожав плечами. "В конце концов, все будет равно".
   Я повернулся и последовал за Вулой в левый коридор, и хотя я был спиной к своим врагам, мои уши были начеку; но я не слышал ни звука погони. Проход был тускло освещен случайными радиевыми лампочками, универсальным средством освещения Барсума.
   Эти же самые лампы, возможно, веками непрерывно работали в этих подземных камерах, поскольку они не требуют внимания и так устроены, что испускают лишь мельчайшие частицы своей субстанции за многолетнее сияние.
   Мы прошли совсем немного, когда начали проходить входы в расходящиеся коридоры, но Вула ни разу не колебалась. У входа в один из этих коридоров справа от меня я вскоре услышал звук, который более ясно говорил о Джоне Картере, воине, чем слова на моем родном языке, - это был лязг металла - металл доспех воина - и он появился издалека по коридору справа от меня.
   Вула тоже это услышал, и, как молния, он развернулся и встал лицом к лицу с грозящей опасностью, его грива взъерошилась, а ряды блестящих клыков обнажились из-за рычащих, оттянутых назад губ. Жестом я заставил его замолчать, и мы вместе отошли в другой коридор на несколько шагов дальше.
   Здесь мы ждали; и нам не пришлось долго ждать, потому что вскоре мы увидели, как тени двух мужчин упали на пол главного коридора напротив двери нашего укрытия. Теперь они двигались очень осторожно - встревоживший меня случайный лязг больше не повторился.
   Вскоре они подошли к нашей станции; не удивился я и тому, что это были Лакор и его товарищ по караулке.
   Они шли очень тихо, и в правой руке каждого блестел острый длинный меч. Они остановились совсем близко от входа в наше убежище, перешептываясь друг с другом.
   "Может быть, мы уже отдалили их?" - сказал Лакор.
   -- Либо это, либо зверь повел человека по ложному следу, -- ответил другой, -- потому что путь, которым мы шли, гораздо короче до сих пор -- для того, кто его знает. Джон Картер счел бы это коротким путем к смерти, если бы он поступил так, как вы ему посоветовали.
   - Да, - сказал Лакор, - никакие боевые способности не спасли бы его от повернутой плиты. Он наверняка наступил бы на нее, и к настоящему времени, если у ямы под ней есть дно, что Турид отрицает, он должен был бы быстро приближаться к ней. Будь проклят этот его калот, который указывал ему на более безопасный путь!
   - Однако впереди его ждут и другие опасности, - сказал товарищ Лакора, - которых ему не так легко избежать, если ему удастся ускользнуть от наших двух добрых мечей. Подумайте, например, какие шансы у него будут, если он неожиданно войдет в комнату...
   Я бы многое отдал, чтобы услышать итог этого разговора, чтобы быть предупрежденным об опасностях, ожидающих меня впереди, но вмешалась судьба, и как раз в тот самый момент из всех других мгновений, когда я не решился бы на это, Я чихнул.
   ХРАМ СОЛНЦА
   было н ничего для него сейчас, кроме как бороться; и я не имел никакого преимущества, когда я прыгнул с мечом в руке в коридор перед двумя фернами, потому что мой несвоевременный чих предупредил их о моем присутствии, и они были готовы ко мне.
   Не было слов, потому что они были бы пустой тратой времени. Само присутствие этих двоих свидетельствовало об их предательстве. То, что они преследовали меня, чтобы напасть на меня врасплох, было слишком ясно, и они, конечно, должны были знать, что я понял их план.
   В одно мгновение я вступил в схватку с обоими, и хотя мне ненавистно само их название, я должен по справедливости признать, что они могучие фехтовальщики; и эти двое не были исключением, если только они не были даже более искусными и бесстрашными, чем средний представитель их расы.
   Пока это продолжалось, это действительно был самый радостный конфликт, который я когда-либо испытывал. По крайней мере дважды я спасал свою грудь от смертельного удара пронзающей стали только благодаря удивительной ловкости, которой наделяют меня мои земные мускулы в условиях меньшей гравитации и меньшего давления воздуха на Марсе.
   Тем не менее, даже при этом я был близок к тому, чтобы вкусить смерть в тот день в мрачном коридоре под южным полюсом Марса, потому что Лакор сыграл со мной шутку, которой за весь мой опыт сражений на двух планетах я никогда прежде не видел.
   Другой терн в это время атаковал меня, и я заставлял его отступать, касаясь его то здесь, то там своим острием, пока он не истек кровью из дюжины ран, но не мог пробить его чудесную защиту, чтобы добраться до уязвимого места для короткого мгновения, которого хватило бы, чтобы отправить его к предкам.
   Именно тогда Лакор быстро отстегнул ремень от своей сбруи, и, когда я отступил назад, чтобы парировать дерзкий выпад, он хлестнул одним концом его по моей левой лодыжке так, что тот на мгновение закрутился там, а другой конец он внезапно дернул. , тяжело бросая меня на спину.
   Затем, как прыгающие пантеры, они бросились на меня; но они не учитывали Вулу, и прежде чем клинок коснулся меня, ревущее воплощение тысячи демонов пронеслось над моим распростертым телом, и мой верный марсианский калот был на них.
   Представьте себе, если сможете, огромного гризли с десятью ногами, вооруженными могучими когтями, и огромным лягушачьим ртом, расколовшим его голову от уха до уха, обнажая три ряда длинных белых бивней. Затем наделите это существо вашего воображения ловкостью и свирепостью полуголодного бенгальского тигра и силой стаи быков, и у вас будет смутное представление о Вуле в действии.
   Прежде чем я успел отозвать его, он одним ударом одной могучей лапы превратил Лакора в студень, а другую буквально разорвал на ленточки; тем не менее, когда я резко заговорил с ним, он робко съежился, как будто сделал что-то, заслуживающее порицания и порицания.
   Никогда у меня не хватило духу наказать Вулу за долгие годы, прошедшие с того первого дня на Марсе, когда зеленый джед тарков поставил его охранять меня, и я завоевал его любовь и верность от жестоких и лишенных любви людей. был хозяином своей прежней жизни, но я думаю, что он подчинился бы любой жестокости, которую я мог бы применить к нему, настолько удивительной была его привязанность ко мне.
   Диадема в центре золотого венца на лбу Лакора провозглашала его Святым Терном, в то время как его спутник, не украшенный таким образом, был меньшим терном, хотя по его доспехам я понял, что он достиг Девятого Цикла, то есть но на один ниже, чем у Святых Тернов.
   Когда я на мгновение замер, глядя на ужасные разрушения, которые произвела Вула, ко мне вернулось воспоминание о том другом случае, когда я маскировался в парике, диадеме и доспехах Сатора Трога, Святого Терна, которого Тувия из Птарса убит, и теперь мне пришло в голову, что может оказаться полезным использовать атрибуты Лакора для той же цели.
   Через мгновение я содрал с его лысины желтый парик и переложил его вместе с обручем и всей его сбруей на свою особу.
   Вула не одобряла метаморфозы. Он фыркнул на меня и зловеще зарычал, но когда я заговорил с ним и погладил его огромную голову, он, наконец, смирился с переменой и по моей команде потрусил по коридору в том направлении, в котором мы шли, когда наше продвижение было прервано. по тернам.
   Теперь мы двигались осторожно, предупрежденные фрагментом разговора, который я подслушал. Я не отставал от Вулы, чтобы мы могли видеть то, что может внезапно появиться впереди и угрожать нам, и хорошо, что мы были предупреждены.
   У подножия узких ступеней коридор резко поворачивал сам на себя, тут же делая еще один поворот в первоначальном направлении, так что в этом месте он образовывал идеальную букву S, верхняя ножка которой внезапно переходила в большую комнату, плохо освещенный, и пол которого был полностью покрыт ядовитыми змеями и отвратительными рептилиями.
   Попытка пересечь этот этаж означала бы мгновенную смерть, и на мгновение я был почти полностью обескуражен. Потом мне пришло в голову, что Турид и Матай Шанг со своим отрядом, должно быть, пересекли его, а значит, путь был.
   Если бы не счастливая случайность, благодаря которой я подслушал даже столь малую часть разговора фернов, мы бы споткнулись по крайней мере на шаг или два в эту извивающуюся массу разрушения, и одного шага было бы достаточно, чтобы запечатали нашу гибель.
   Это были единственные рептилии, которых я когда-либо видел на Барсуме, но по их сходству с окаменелыми останками предположительно вымерших видов, которые я видел в музеях Гелия, я знал, что они включают многие из известных доисторических родов рептилий, а также другие неоткрытые роды. .
   Более отвратительное скопление монстров никогда прежде не нападало на меня. Было бы бесполезно пытаться описать их земным людям, поскольку субстанция - это единственное, что у них есть общего с любым существом прошлого или настоящего, с которым вы знакомы, - даже их яд обладает неземной ядовитостью, которая по сравнению с , то кобра де капелло казалась бы столь же безобидной, как амурский червь.
   Когда они заметили меня, ближайшие ко входу, где мы стояли, бросились к ним, но линия радиевых ламп, вставленных вдоль порога их камеры, внезапно остановила их - очевидно, они не осмелились пересечь эту линию света.
   Я был совершенно уверен, что они не отважатся выйти за пределы комнаты, в которой я их обнаружил, хотя и не догадывался, что их удерживало. Тот простой факт, что мы не нашли рептилий в коридоре, по которому только что прошли, был достаточной гарантией того, что они туда не забредут.
   Я увел Вулу подальше от опасности, а затем начал тщательный осмотр той части Зала Рептилий, которую мог видеть с того места, где стоял. По мере того, как мои глаза привыкали к тусклому свету его интерьера, я постепенно разглядел низкую галерею в дальнем конце комнаты, из которой было несколько выходов.
   Подойдя как можно ближе к порогу, я проследил взглядом эту галерею и обнаружил, что она опоясывает комнату, насколько я могу видеть. Затем я взглянул вверх по верхнему краю входа, к которому мы подошли, и там, к моему удовольствию, я увидел конец галереи всего в футе над моей головой. В одно мгновение я подскочил к нему и позвал Вулу за собой.
   Здесь не было рептилий - путь к противоположной стороне отвратительного помещения был свободен - и через мгновение мы с Вулой спрыгнули в безопасное место в коридоре за ним.
   Не прошло и десяти минут, как мы вошли в обширную круглую комнату из белого мрамора, стены которой были покрыты золотом в виде странных иероглифов Перворожденного.
   От высокого купола этого могучего помещения к полу тянулась огромная круглая колонна, и, глядя на нее, я увидел, что она медленно вращается.
   Я достиг основания Храма Солнца!
   Где-то надо мной лежала Дея Торис, а с ней Файдор, дочь Матай Шанг, и Тувия из Птарса. Но как добраться до них теперь, когда я нашел единственное уязвимое место в их могущественной тюрьме, по-прежнему оставалось непостижимой загадкой.
   Медленно я кружил вокруг огромной шахты, ища путь внутрь. На полпути я нашел крохотный радиевый фонарь и, изучая его с умеренным любопытством на предмет его присутствия в этом почти недоступном и неизвестном месте, внезапно наткнулся на знаки отличия дома Туридов - в металлическом футляре с драгоценными камнями. .
   "Я на верном пути", - подумал я, сунув безделушку в карманный мешочек, свисавший со сбруи. Затем я продолжил поиски входа, который, как я знал, должен быть где-то поблизости; Мне не пришлось долго искать, потому что почти сразу после этого я наткнулся на маленькую дверцу, так искусно вставленную в основание шахты, что она могла остаться незамеченной менее проницательным или внимательным наблюдателем.
   Была дверь, которая привела меня в тюрьму, но где было средство, чтобы открыть ее? Ни кнопки, ни замка не было видно. Снова и снова я тщательно осматривал каждый квадратный дюйм ее поверхности, но самое большее, что я мог найти, была крошечная дырочка немного выше и правее центра двери - дырочка, которая казалась всего лишь случайностью изготовления или несовершенством конструкции. материал.
   Я попытался заглянуть в это маленькое отверстие, но было ли оно всего на долю дюйма в глубину или полностью проходило через дверь, я не мог сказать - по крайней мере, за ним не было света. Следующим я приложил ухо к нему и прислушался, но опять мои усилия не принесли ничтожных результатов.
   Во время этих экспериментов Вула стоял рядом со мной и пристально смотрел на дверь, и когда мой взгляд упал на него, мне пришло в голову проверить правильность моей гипотезы, что этот портал был средством входа в храм, используемым Туридом. , черный датор, и Матай Шанг, отец тернов.
   Резко отвернувшись, я позвала его следовать за мной. Мгновение он колебался, а затем прыгнул за мной, скуля и дергая за сбрую, чтобы оттащить меня назад. Я прошел, однако, на некотором расстоянии от двери, прежде чем позволить ему идти своим путем, чтобы я мог видеть, что именно он будет делать. Тогда я позволил ему вести меня, куда бы он ни пожелал.
   Он потащил меня прямо к этому непонятному порталу, снова встав лицом к пустому камню, глядя прямо на его сияющую поверхность. Целый час я работал над разгадкой тайны комбинации, которая откроет передо мной путь.
   Я тщательно припомнил все обстоятельства моей погони за Туридом, и мой вывод совпал с моим первоначальным убеждением, что Турид прошел этот путь без какой-либо помощи, кроме своего собственного ведома, и прошел через дверь, препятствовавшую моему продвижению, без посторонней помощи изнутри. Но как ему это удалось?
   Я вспомнил случай с Тайной Комнатой в Золотых Скалах, когда я освободил Тувию из Птарса из темницы тернов, и она взяла тонкий, похожий на иглу ключ из связки ключей своего мертвого тюремщика, чтобы открыть дверь. ведущий обратно в Зал Тайн, где Тарс Таркас сражался за свою жизнь с великими бантами. Такая крохотная замочная скважина, которая теперь бросала мне вызов, открыла путь к замысловатому замку в той другой двери.
   Я поспешно вывалил содержимое карманного мешочка на землю перед собой. Если бы я только нашел тонкий кусок стали, я все же мог бы выковать ключ, который открыл бы мне вход в темницу храма.
   Пока я рассматривал разнородную коллекцию всяких мелочей, которые всегда можно найти в кармане-сумке марсианского воина, моя рука наткнулась на украшенную гербом радиевую вспышку черного датора.
   Когда я уже собирался отложить эту вещь как бесполезную в моем нынешнем затруднительном положении, мои глаза случайно наткнулись на несколько странных букв, грубо и недавно нацарапанных на мягком золоте футляра.
   Случайное любопытство побудило меня расшифровать их, но то, что я прочитал, не имело непосредственного значения для моего разума. Было три набора символов, один под другим:
   3 |-| 50 т
   1 |-| 1 х
   9 |-| 25 т
   Лишь на мгновение мое любопытство возбудилось, и тогда я положил фонарь обратно в карман-кошелек, но мои пальцы еще не разжались, когда в моей памяти всплыло воспоминание о разговоре между Лакором и его спутником, когда меньший терн цитировал слова Турида и насмехался над ними: "А что вы думаете о нелепой материи света? Пусть светит свет силой в три единицы радия за пятьдесят талов", - ах, первая строчка букв на металлическом корпусе фонаря - 3-50 Тл; "и за один хат пусть светит с силой в одну единицу радия" - была вторая строчка; - А потом за двадцать пять талов с девятью единицами.
   Формула была завершена; но - что это значило?
   Мне показалось, что я знаю, и, схватив мощное увеличительное стекло из мусора в сумке, я принялся внимательно рассматривать мрамор непосредственно около крошечного отверстия в двери. Я мог бы громко закричать от ликования, когда мое тщательное изучение обнаружило почти невидимую корку из частиц обугленных электронов, испускаемых этими марсианскими факелами.
   Видно было, что к этому отверстию бессчетное количество веков прикладывали радиевые факелы, и для чего мог быть только один ответ - механизм замка приводился в действие световыми лучами; и я, Джон Картер, принц Гелиума, держал в руке комбинацию, нацарапанную рукой моего врага на его собственном футляре для факела.
   В цилиндрическом золотом браслете на моем запястье был мой барсумский хронометр - тонкий прибор, который записывает талы, ксаты и зоды марсианского времени, представляя их под прочным кристаллом, во многом подобно земному одометру.
   Тщательно рассчитывая свои действия, я поднес фонарь к маленькому отверстию в двери, регулируя интенсивность света с помощью рычага для большого пальца сбоку футляра.
   За пятьдесят талов я позволяю трем единицам света полностью светить в отверстие, затем одну единицу за один хат и за двадцать пять талов девять единиц. Эти последние двадцать пять талов были самыми длинными двадцатью пятью секундами в моей жизни. Щелкнул бы замок в конце этих, казалось бы, бесконечных промежутков времени?
   Двадцать три! 24! Двадцать пять!
   Я резко выключил свет. Я ждал семь талов - на механизме замка не было заметного воздействия. Могло ли быть так, что моя теория была совершенно неверной?
   Держать! Нервное напряжение привело к галлюцинациям или дверь действительно двигалась? Медленно и бесшумно твердый камень погрузился обратно в стену - здесь не было галлюцинаций.
   Он скользил взад и вперед на десять футов, пока не обнаружил справа от себя узкий дверной проем, ведущий в темный и узкий коридор, параллельный внешней стене. Не успели открыть вход, как мы с Вулой прыгнули через него - и дверь бесшумно скользнула на место.
   В коридоре на некотором расстоянии я увидел слабое отражение света, и мы направились туда. В том месте, где сиял свет, был крутой поворот, а немного дальше - ярко освещенная комната.
   Здесь мы обнаружили винтовую лестницу, ведущую вверх из центра круглой комнаты.
   Я сразу понял, что мы достигли центра основания Храма Солнца - спиральная взлетно-посадочная полоса вела вверх мимо внутренних стен тюремных камер. Где-то надо мной была Дея Торис, если только Туриду и Матай Шанг уже не удалось ее похитить.
   Едва мы вышли на взлетно-посадочную полосу, как Вула вдруг проявила дичайшее возбуждение. Он прыгал взад и вперед, хватая меня за ноги и сбрую, пока я не подумал, что он сошел с ума, и, наконец, когда я оттолкнул его от себя и снова начал подниматься, он схватил мою руку с мечом между челюстями и потащил меня обратно.
   Никакой брани или наручников не хватило бы, чтобы заставить его отпустить меня, и я был полностью во власти его грубой силы, если только я не хотел использовать свой кинжал против него левой рукой; но безумный я или нет, но у меня не хватило духу воткнуть острое лезвие в это верное тело.
   Он потащил меня вниз, в комнату, и через нее в сторону, противоположную той, с которой мы вошли. Здесь была еще одна дверь, ведущая в коридор, который вел прямо вниз по крутому склону. Ни минуты не колеблясь, Вула потащила меня по этому каменистому проходу.
   Вскоре он остановился и отпустил меня, встав между мной и дорогой, по которой мы пришли, глядя мне в лицо, как будто спрашивая, пойду ли я теперь за ним добровольно или ему все же придется прибегнуть к силе.
   С сожалением глядя на следы его больших зубов на моей голой руке, я решил сделать то, что он, казалось, хотел, чтобы я сделал. В конце концов, на его странный инстинкт можно положиться больше, чем на мое ошибочное человеческое суждение.
   И хорошо, что я был вынужден следовать за ним. Но недалеко от круглого зала мы внезапно оказались в ярко освещенном лабиринте коридоров, разделенных перегородками из хрусталя.
   Сначала я подумал, что это одно обширное, сплошное помещение, настолько ясными и прозрачными были стены извилистых коридоров, но после того, как я пару раз чуть не сошел с ума, пытаясь пройти сквозь сплошные стекловидные стены, я пошел осторожнее.
   Мы прошли всего несколько ярдов по коридору, который вел нас к этому странному лабиринту, когда Вула издала ужаснейший рев, в то же время врезавшись в прозрачную перегородку слева от нас.
   Громкое эхо этого страшного крика все еще разносилось по подземным залам, когда я увидел то, что отпугнуло его от верного зверя.
   Далеко вдалеке, смутно сквозь многочисленные толщи хрусталя, словно в дымке, делавшей их нереальными и призрачными, я различил фигуры восьми человек - трех женщин и пятерых мужчин.
   В то же мгновение, очевидно, испуганные яростным криком Вулы, они остановились и огляделись. И вдруг одна из них, женщина, простерла ко мне руки, и даже на таком большом расстоянии я мог видеть, как шевельнулись ее губы, - это была Дея Торис, моя вечно красивая и вечно юная принцесса Гелиума.
   С ней были Тувия из Птарса, Файдор, дочь Матай Шанг, и Турид, и Отец Тернов, и три младших Терна, сопровождавших их.
   Турид погрозил мне кулаком, а затем двое фернов грубо схватили Дею Торис и Тувию за руки и погнали их дальше. Через мгновение они исчезли в каменном коридоре за стеклянным лабиринтом.
   Говорят, что любовь слепа; но такая великая любовь, как любовь Деи Торис, которая знала меня даже под моим прежним обличьем и через туманную перспективу этого хрустального лабиринта, должна была быть далеко не слепой.
   СЕКРЕТНАЯ БАШНЯ
   У меня нет желания рассказывать монотоно нам события утомительных дней, которые Вула и я провели, пробираясь через стеклянный лабиринт, по темным и извилистым путям, ведущим под Долину Дор и Золотые Скалы, чтобы, наконец, выйти на склон гор Отц прямо над Долина Потерянных Душ - это жалкое чистилище, населенное бедными несчастными, которые не осмеливаются продолжить свое брошенное паломничество в Дор или вернуться в различные земли внешнего мира, откуда они пришли.
   Здесь следы похитителей Деи Торис вели вдоль подножия гор, через крутые и изрезанные ущелья, вдоль ужасающих пропастей, а иногда и в долину, где мы в изобилии сражались с представителями различных племен, составляющих население этой долины безысходности.
   Но через все это мы пришли, наконец, туда, где путь вел вверх по узкому ущелью, которое становилось все круче и непроходимее с каждым шагом, пока перед нами не вырисовывалась могучая крепость, погребенная под склоном нависающей скалы.
   Здесь было тайное убежище Матай Шанга, Отца Тернов. Здесь, окруженный горсткой верующих, хеккадор древней веры, которому когда-то служили миллионы вассалов и зависимых, распространял духовные слова среди полудюжины народов Барсума, которые все еще упорно цеплялись за свою ложную и дискредитированную религию. .
   Сгущалась тьма, когда мы увидели кажущиеся неприступными стены этой горной твердыни, и, чтобы нас не заметили, я вместе с Вулой отступил за выступающий гранитный мыс, в заросли выносливого лилового кустарника, который растет на бесплодных склонах. из Отц.
   Здесь мы лежали, пока не прошел быстрый переход от дневного света к темноте. Затем я выполз, чтобы приблизиться к крепостным стенам в поисках входа внутрь.
   То ли из-за невнимательности, то ли из-за чрезмерной уверенности в предполагаемой недоступности своего укрытия ворота с тройной решеткой оказались приоткрытыми. За ними стояла горстка охранников, которые смеялись и болтали об одной из своих непонятных барсумских игр.
   Я увидел, что ни один из гвардейцев не был из группы, сопровождавшей Турида и Матай Шанга; и поэтому, полностью полагаясь на свою маскировку, я смело прошел через ворота и подошел к охраннику.
   Мужчины прекратили свою игру и посмотрели на меня, но никаких признаков подозрения не было. Точно так же они посмотрели на Вулу, рычащую мне в пятку.
   "Каор!" - сказал я в истинном марсианском приветствии, и воины встали и отсалютовали мне. - Я только что нашел путь сюда от Золотых Утесов, - продолжал я, - и ищу аудиенции у хеккадора, Матаи Шанга, Отца Тернов. Где его найти?
   "Следуйте за мной", - сказал один из охранников и, повернувшись, повел меня через внешний двор ко второй укрепленной стене.
   Почему кажущаяся легкость, с которой я, по-видимому, обманывал их, не возбудила во мне подозрений, я не знаю, разве что мой разум был все еще так занят этим мимолетным взглядом на мою возлюбленную принцессу, что в нем не осталось места ни для чего другого. Как бы то ни было, факт в том, что я бодро шел за своим проводником прямо в пасть смерти.
   Позже я узнал, что те шпионы знали о моем прибытии за несколько часов до того, как я добрался до скрытой крепости.
   Ворота были намеренно оставлены приоткрытыми, чтобы соблазнить меня. Охранники были хорошо обучены своей части заговора; и я, больше похожий на школьника, чем на бывалого воина, сломя голову бросился в ловушку.
   В дальней стороне внешнего двора узкая дверь вела в угол, образованный одним из контрфорсов со стеной. Здесь мой проводник извлек ключ и открыл проход внутрь; затем, отступив назад, он жестом пригласил меня войти.
   - Матай Шанг во дворе храма, - сказал он. и когда Вула и я прошли, парень быстро закрыл перед нами дверь.
   Гнусный смех, долетевший до меня сквозь тяжелую обшивку двери после того, как щелкнул замок, был моим первым признаком того, что все не так, как должно быть.
   Я оказался в маленьком круглом помещении внутри контрфорса. Передо мной открылась дверь, по-видимому, во внутренний двор. На мгновение я колебался, все мои подозрения теперь вдруг, хотя и с опозданием, пробудились; затем, пожав плечами, я открыл дверь и вышел в яркий свет факелов, освещавших внутренний двор.
   Прямо напротив меня возвышалась массивная башня высотой в триста футов. Он был построен в необычайно красивом современном барсумском архитектурном стиле, вся его поверхность была вырезана вручную смелым рельефом с замысловатыми и причудливыми узорами. В тридцати футах над двором, выходящим на него, был широкий балкон, и там действительно был Матай Шанг, а с ним Турид и Файдор, Тувия и Дея Торис - последние двое были сильно выглажены. Горстка воинов стояла позади небольшой группы.
   Когда я вошел в ограду, взгляды тех, кто был на балконе, были устремлены на меня.
   Безобразная улыбка исказила жестокие губы Матай Шанга. Турид усмехнулся и положил знакомую руку на плечо моей принцессы. Как тигрица, она повернулась к нему, нанеся зверю сильный удар наручниками на своем запястье.
   Он нанес бы ответный удар, если бы не вмешался Матай Шанг, и тогда я увидел, что двое мужчин не были слишком дружелюбны; ибо поведение терна было высокомерным и властным, когда он ясно дал понять Перворожденному, что принцесса Гелиума была личной собственностью Отца Тернов. А отношение Турида к древнему хеккадору вовсе не отличалось ни симпатией, ни уважением.
   Когда ссора на балконе утихла, Матай Шан снова повернулся ко мне.
   "Землянин, - воскликнул он, - вы заслужили более позорную смерть, чем та, которую мы теперь можем причинить вам с нашей ослабленной властью; но чтобы смерть, которую ты сегодня умрешь, была вдвойне горькой, знай, что, когда ты умрешь, твоя вдова станет женой Матай Шанга, Хеккадора Святых Тернов, на марсианский год.
   "По истечении этого времени, как вы знаете, она будет отвергнута, как это принято у нас по закону, но не будет, как обычно, вести спокойную и достойную жизнь верховной жрицы какого-нибудь священного святилища. Вместо этого Дея Торис, принцесса Гелиума, станет игрушкой моих лейтенантов - возможно, твоего самого ненавистного врага, Турида, черного датора.
   Когда он замолчал, он, очевидно, молча ждал какой-нибудь вспышки ярости с моей стороны - чего-то, что придало бы пикантности его мести. Но я не доставил ему того удовлетворения, которого он жаждал.
   Вместо этого я сделал одну из всех вещей, которая могла возбудить его гнев и усилить его ненависть ко мне; ибо я знал, что, если я умру, Дея Торис тоже найдет способ умереть, прежде чем они смогут обрушить на нее новые пытки или унижения.
   Из всех святых святых, которые они почитают и почитают, ничто не почитается более, чем желтый парик, покрывающий его лысину, а рядом с ним идет золотой обруч и великая диадема, сверкающие лучи которой знаменуют достижение Десятого Цикла.
   И, зная это, я снял с головы парик и обруч, небрежно бросив их на мостовую двора. Потом я вытерла ноги о желтые косы; и когда с балкона донесся стон ярости, я сплюнул на святую диадему.
   Матай Шанг побагровел от гнева, но на губах Турида я увидел мрачную улыбку веселья, ибо для него эти вещи не были святы; поэтому, чтобы он не получил слишком много удовольствия от моего поступка, я воскликнул: "И так я поступил со святынями Иссы, Богини Вечной Жизни, прежде чем я бросил саму Иссу толпе, которая когда-то поклонялась ей, на растерзание. части в ее собственном храме".
   Это положило конец ухмылке Турида, ибо он был высоко благосклонен к Иссу.
   "Покончим с этим богохульством!" - воскликнул он, обращаясь к отцу Тернов.
   Матай Шан встал и, перегнувшись через край балкона, произнес странный зов, который я слышал из уст жрецов на крошечном балконе, на склоне Золотых скал, возвышающихся над долиной Дор, когда в прошлые времена , они призвали устрашающих белых обезьян и отвратительных людей-растений на пир жертв, плывущих по широкому лону таинственного Исса к кишащим силианами водам Затерянного моря Коруса. "Отпусти смерть!" - закричал он, и тут же дюжина дверей в основании башни распахнулась, и на арену выскочила дюжина мрачных и ужасных бантов.
   Это был не первый раз, когда я сталкивался со свирепым барсумским львом, но еще никогда я не сражался в одиночку с целой дюжиной таких львов. Даже с помощью свирепой Вулы исход столь неравной борьбы мог быть только один.
   На мгновение звери замерли под ярким светом факелов; но вскоре их взоры, привыкшие к свету, остановились на Вуле и на мне, и с ощетинившимися гривами и горловым ревом они двинулись вперед, хлеща свои рыжевато-коричневые бока своими мощными хвостами.
   В короткий промежуток жизни, который мне оставался, я бросил последний, прощальный взгляд на мою Дею Торис. Ее красивое лицо выражало ужас; и когда мои глаза встретились с ее глазами, она протянула ко мне обе руки и, борясь со стражниками, которые теперь держали ее, попыталась броситься с балкона в яму внизу, чтобы разделить со мной мою смерть. Затем, когда банты были готовы приблизиться ко мне, она повернулась и закрыла свое дорогое лицо руками.
   Внезапно мое внимание привлекла Тувия из Птарса. Красивая девушка склонилась далеко над краем балкона, ее глаза блестели от волнения.
   Еще мгновение, и банты набросятся на меня, но я не мог оторвать взгляда от лица рыжей девушки, потому что знал, что выражение ее лица означает что угодно, только не наслаждение мрачной трагедией, которая так скоро разыграется под ней; был какой-то более глубокий, скрытый смысл, который я стремился разгадать.
   На мгновение я подумал о том, чтобы положиться на свои земные мускулы и ловкость, чтобы избежать бантов и добраться до балкона, что я легко мог бы сделать, но я не мог заставить себя бросить верного Вулу и оставить его умирать в одиночестве под жестокими клыками. голодных бантов; на Барсуме так не бывает, и никогда так не поступал Джон Картер.
   Затем тайна возбуждения Тувии стала очевидной, когда из ее губ вырвалось мурлыканье, которое я уже однажды слышал; в тот раз, когда в Золотых Утесах она созвала вокруг себя свирепых бантов и повела их, как пастушка ведет свое стадо кротких и безобидных овец.
   При первой ноте этого успокаивающего звука банты остановились, и каждая яростная голова поднялась вверх, пока звери искали источник знакомого зова. Вскоре они обнаружили рыжую девушку на балконе над собой и, повернувшись, закричали, узнавая и приветствуя ее.
   Стражники бросились оттаскивать Тувию, но прежде чем им это удалось, она обрушила на подслушивающих зверей залп команд, и они, как один, повернулись и направились обратно в свои берлоги.
   "Теперь тебе нечего бояться их, Джон Картер!" - воскликнула Тувия, прежде чем они успели заставить ее замолчать. - Эти банты теперь никогда не причинят вреда ни тебе, ни Вуле.
   Это было все, что я хотел знать. Теперь ничто не удерживало меня от этого балкона, и я длинным разбегающимся прыжком прыгнул высоко вверх, пока мои руки не ухватились за самый нижний подоконник.
   В одно мгновение все смешалось в диком беспорядке. Матай Шан отшатнулся. Турид бросился вперед с обнаженным мечом, чтобы сразить меня.
   И снова Дея Торис схватила свои тяжелые железо и дала ему отпор. Затем Матай Шан схватил ее за талию и потащил через дверь, ведущую внутрь башни.
   Мгновение Турид колебался, а затем, словно опасаясь, что отец Тернов ускользнет от него с принцессой Гелиума, тоже бросился с балкона вслед за ними.
   Только Файдор сохранил присутствие духа. Двум стражникам она приказала увести Тувию из Птарса; остальным она приказала оставаться и не давать мне следовать за ними. Затем она повернулась ко мне.
   "Джон Картер, - воскликнула она, - в последний раз я предлагаю тебе любовь Фейдор, дочери Святого Хеккадора. Примите, и ваша принцесса будет возвращена ко двору ее деда, и вы будете жить в мире и счастье. Откажись, и судьба, которой угрожал мой отец, падет на Дею Торис.
   "Вы не можете спасти ее сейчас, потому что к этому времени они достигли места, где даже вы можете не следовать за ними. Откажись, и ничто не спасет тебя; ибо, хотя путь к последнему оплоту Святых Тернов был для вас легким, путь отсюда стал невозможным. Что скажешь?
   - Ты знал мой ответ, Файдор, - ответил я, - еще до того, как заговорил. Пропустите, - крикнул я охранникам, - Джон Картер, принц Гелиума, пройдет!"
   С этими словами я перепрыгнул через низкие балясины, окружавшие балкон, и с обнаженным длинным мечом столкнулся с моими врагами.
   Их было трое; но Файдор, должно быть, догадывался, каков будет исход битвы, потому что она повернулась и убежала с балкона, как только увидела, что я не согласен с ее предложением.
   Трое гвардейцев не стали дожидаться моей атаки. Вместо этого они бросились на меня - все трое одновременно; и это-то и дало мне преимущество, потому что они сталкивались друг с другом на узкой ограде балкона, так что первый из них наткнулся на мой клинок при первом же натиске.
   Красное пятно на моем острие в полной мере пробудило старую жажду крови воина, которая когда-либо была так сильна в моей груди, так что мой клинок пролетел по воздуху со скоростью и смертельной точностью, отбросив двух оставшихся тернов в дикое отчаяние.
   Когда, наконец, острая сталь нашла сердце одного из них, другой обратился в бегство, и, догадываясь, что его шаги поведут его по пути, по которому шли те, кого я искал, я позволил ему уйти достаточно далеко вперед, чтобы он думал, что он благополучно избегая моего меча.
   Он промчался через несколько внутренних помещений, пока не оказался на спиральной взлетно-посадочной полосе. Он бросился туда, я преследовал его. В верхнем конце мы вышли в маленькую комнату, стены которой были глухими, если не считать единственного окна, выходившего на склоны Отца и Долину Потерянных Душ за ними.
   Тут парень яростно рвал то, что оказалось всего лишь куском глухой стены напротив единственного окна. В одно мгновение я догадался, что это потайной выход из комнаты, и остановился, ожидая, что у него будет возможность договориться о нем, ибо я не хотел лишать жизни этого несчастного слугу - все, чего я жаждал, - это свободная дорога в погоню за Деей Торис, моей давно потерянной принцессой.
   Но, как он ни старался, панель не поддавалась ни хитрости, ни силе, так что в конце концов он сдался и повернулся ко мне лицом.
   - Иди своей дорогой, Терн, - сказал я ему, указывая на вход на взлетно-посадочную полосу, по которой мы только что прошли. "Я не ссорюсь с тобой и не жажду твоей жизни. Идти!"
   Вместо ответа он бросился на меня со своим мечом, и притом так внезапно, что я словно упал перед его первым натиском. Так что ничего не оставалось, кроме как дать ему то, что он просил, и сделать это как можно быстрее, чтобы я не задерживался слишком долго в этой комнате, пока Матай Шанг и Турид уступали дорогу Дее Торис и Тувии из Птарса.
   Этот парень был искусным фехтовальщиком - находчивым и чрезвычайно хитрым. На самом деле он, казалось, никогда не слышал о существовании такой вещи, как кодекс чести, поскольку неоднократно нарушал дюжину барсумских боевых обычаев, которые благородный человек скорее умрет, чем проигнорирует.
   Он даже дошел до того, что сорвал с головы свой священный парик и швырнул его мне в лицо, чтобы на мгновение ослепить меня, пока он вонзался в мою незащищенную грудь.
   Однако, когда он нанес удар, меня там не было, так как я уже дрался с тернами раньше; и хотя никто никогда не прибегал к точно такой же уловке, я знал, что они наименее честные и самые вероломные бойцы на Марсе, и поэтому всегда был начеку для какой-нибудь новой и дьявольской уловки, когда я вступал в бой с одним из их расы.
   Но в конце концов он переусердствовал; ибо, вытащив свой короткий меч, он метнул его, как копье, в мое тело, в то же мгновение бросившись на меня своим длинным мечом. Один взмах моего собственного клинка поймал летящее оружие и швырнул его с грохотом в дальнюю стену, а затем, когда я уклонился от стремительного броска моего противника, я дал ему острие в живот, когда он пронесся мимо.
   Мое оружие по самую рукоять прошло сквозь его тело, и с ужасным воплем он рухнул на пол замертво.
   Остановившись лишь на краткий миг, необходимый для того, чтобы вырвать меч из трупа моего покойного противника, я прыгнул через комнату к глухой стене за ней, через которую терн пытался пройти. Здесь я искал секрет своего замка, но все безрезультатно.
   В отчаянии я попытался заставить вещь, но холодный, непреклонный камень вполне мог посмеяться над моими тщетными, ничтожными усилиями. На самом деле, я мог бы поклясться, что уловил слабый намек на дразнящий смех из-за сбивающей с толку панели.
   С отвращением я отказался от своих бесполезных усилий и подошел к единственному окну комнаты.
   Склоны Эца и далекая Долина Потерянных Душ не вызывали у меня тогда никакого интереса; но, возвышаясь высоко надо мной, резная стена башни приковывала к себе самое пристальное внимание.
   Где-то внутри этой огромной кучи была Дея Торис. Над собой я мог видеть окна. Там, возможно, лежал единственный путь, по которому я мог добраться до нее. Риск был велик, но не слишком велик, когда на карту была поставлена судьба самой удивительной женщины в мире.
   Я посмотрел ниже. В сотне футов внизу лежали зазубренные гранитные валуны на краю страшной пропасти, в которую упиралась башня; и если не на валунах, то на дне ущелья лежала смерть, если хоть раз соскользнула нога или сцепившиеся пальцы ослабили хватку на долю мгновения.
   Но другого выхода не было, и, пожав плечами, в чем, должен признаться, был полусодроганием, я шагнул к внешнему подоконнику и начал свое рискованное восхождение.
   К моему ужасу, я обнаружил, что, в отличие от орнамента на большинстве гелиуметических сооружений, края резных фигурок в целом были закруглены, так что в лучшем случае любая моя хватка была весьма ненадежной.
   В пятидесяти футах надо мной начинался ряд выступающих цилиндрических камней около шести дюймов в диаметре. Они, по-видимому, окружали башню с интервалом в шесть футов, полосами в шесть футов друг от друга; и поскольку каждый каменный цилиндр выступал примерно на четыре или пять дюймов над поверхностью другого украшения, они представляли собой сравнительно легкий способ подъема, если бы я только мог добраться до них.
   С трудом я поднялся к ним через несколько окон, которые находились под ними, так как надеялся, что смогу найти вход в башню через одно из них, а оттуда более легкий путь для продолжения моих поисков.
   Временами я так слабо держался за закругленные поверхности краев резьбы, что чих, кашель или даже легкий порыв ветра сбили бы меня с ног и отправили бы в бездну.
   Но, наконец, я дошел до того, что мои пальцы едва могли схватиться за подоконник самого нижнего окна, и я уже был готов вздохнуть с облегчением, когда до меня донесся звук голосов сверху через открытое окно.
   "Он никогда не сможет разгадать секрет этого замка". Голос принадлежал Матай Шангу. - Пойдем в ангар наверху, чтобы оказаться далеко на юге, прежде чем он найдет другой путь - если это будет возможно.
   - Этому мерзкому калоту все кажется возможным, - ответил другой голос, в котором я узнал Турида.
   - Тогда поспешим, - сказал Матай Шан. - Но чтобы быть вдвойне уверенным, я оставлю двоих, которые будут патрулировать эту взлетно-посадочную полосу. Позже они могут последовать за нами на другом флайере, догнав нас в Каоле.
   Мои вытянутые пальцы так и не достигли подоконника. При первых звуках голосов я отдернул руку и уцепился за свой опасный насест, прижавшись к отвесной стене, едва смея дышать.
   В самом деле, какое ужасное положение быть обнаруженным Туридом! Ему достаточно было высунуться из окна, чтобы толкнуть меня острием своего меча в вечность.
   Вскоре звуки голосов стали тише, и я снова начал свой опасный подъем, теперь уже более трудный, потому что более окольный, потому что я должен карабкаться так, чтобы не попасть в окна.
   Упоминание Матай Шанга об ангаре и летчиках указывало на то, что моя цель лежала не иначе как на крыше башни, и к этой, казалось бы, далекой цели я устремился.
   Наконец самая трудная и опасная часть пути была пройдена, и я с облегчением почувствовал, как мои пальцы сомкнулись вокруг самого нижнего из каменных цилиндров.
   Правда, эти выступы были слишком далеко друг от друга, чтобы баланс подъема можно было назвать синекурой, но, по крайней мере, у меня всегда была в пределах досягаемости безопасная точка, за которую я мог уцепиться в случае аварии.
   Примерно в десяти футах ниже крыши, стена наклонялась немного внутрь, возможно, на фут в последних десяти футах, и здесь восхождение действительно было неизмеримо легче, так что мои пальцы вскоре вцепились в карниз.
   Когда я поднял глаза над уровнем вершины башни, я увидел летательный аппарат, почти готовый взлететь.
   На ее палубе находились Матай Шанг, Файдор, Дея Торис, Тувия из Птарса и несколько воинов-тернов, а рядом с ней находился Турид, взбиравшийся на борт.
   Он был не в десяти шагах от меня, лицом в противоположную сторону; и какой жестокий каприз судьбы должен был заставить его обернуться, как только мои глаза достигли края крыши, я даже не догадываюсь.
   Но поворот он сделал; и когда его глаза встретились с моими, его злое лицо осветилось злобной улыбкой, когда он прыгнул ко мне, где я спешил взобраться на надежное основание крыши.
   Дея Торис, должно быть, заметила меня в тот же момент, потому что она выкрикнула бесполезный предупреждающий крик как раз в тот момент, когда нога Турида, размахнувшись в мощном ударе, приземлилась прямо мне в лицо.
   Словно поверженный бык, я пошатнулся и перевалился через стену башни.
   НА КАОЛИЙСКОЙ ДОРОГЕ
   Если есть судьба, которая иногда жестока ко мне д., несомненно, есть доброе и милосердное Провидение, которое наблюдает за мной.
   Когда я рухнул с башни в ужасную бездну внизу, я считал себя уже мертвым; и Турид, должно быть, поступил так же, потому что он, очевидно, даже не удосужился позаботиться обо мне, а, должно быть, сразу же повернулся и сел на ожидавший меня летун.
   Я упал всего на десять футов, а затем петля моей жесткой кожаной сбруи зацепилась за один из цилиндрических каменных выступов на поверхности башни и удержалась. Даже когда я перестал падать, я не мог поверить в чудо, спасшее меня от мгновенной смерти, и на мгновение я повис там, холодный пот выступил из каждой поры моего тела.
   Но когда я, наконец, занял прочную позицию, я не решился подниматься, так как не мог знать, что Турид не ждет меня наверху.
   Вскоре, однако, до моих ушей донесся жужжание пропеллеров летательного аппарата, и по мере того, как звук становился все слабее, я понял, что отряд двинулся на юг, не будучи уверенным в моей судьбе.
   Я осторожно вернулся на крышу и, должен признаться, не без приятного ощущения поднял глаза еще раз над ее краем; но, к моему облегчению, никого не было видно, и через мгновение я благополучно стоял на его широкой поверхности.
   Добраться до ангара и вытащить единственный другой летательный аппарат, который там находился, было делом одного мгновения; и как только два воина-терна, которых Матай Шанг оставил, чтобы предотвратить это самое непредвиденное обстоятельство, вышли на крышу изнутри башни, я поднялся над ними с насмешливым смехом.
   Затем я быстро нырнул во внутренний двор, где в последний раз видел Вулу, и, к моему огромному облегчению, обнаружил, что верный зверь все еще там.
   Двенадцать больших бантов лежали в дверях своих логовищ, глядя на него и зловеще рыча, но они не нарушили приказа Тувии; и я благодарил судьбу, которая сделала ее их хранительницей в Золотых Скалах и наделила ее доброй и отзывчивой натурой, которая завоевала верность и привязанность к ней этих свирепых зверей.
   Вула подпрыгнул от безумной радости, когда обнаружил меня; и когда летун коснулся тротуара двора на короткое мгновение, он прыгнул на палубу рядом со мной, и в медвежьем проявлении своего бурного счастья чуть не заставил меня разбить судно о каменную стену двора.
   Под яростные крики гвардейцев мы поднялись высоко над последней крепостью Святых Тернов, а затем помчались прямо на северо-восток и к Каолу, к месту назначения, о котором я слышал из уст Матай Шанга.
   Далеко впереди, крошечная точка вдалеке, ближе к вечеру я разглядел еще одного летчика. Это могло быть не что иное, как то, что родило мою потерянную любовь и моих врагов.
   Ночью я значительно опередил судно; а затем, зная, что они, должно быть, заметили меня и после наступления темноты не покажут никаких огней, я навел на нее свой компас назначения - этот чудесный маленький марсианский механизм, который, однажды настроившись на цель назначения, указывает на нее, несмотря ни на какие изменения. в его расположении.
   Всю эту ночь мы мчались через барсумскую пустоту, минуя низкие холмы и дно мертвого моря; над давно покинутыми городами и густонаселенными центрами поселений красных марсиан, на лентообразных линиях обрабатываемой земли, граничащих с опоясывающими земной шар водными путями, которые земляне называют каналами Марса.
   Рассвет показал, что я заметно опередил летчика впереди меня. Это было больше судно, чем мое, и не такое быстрое; но даже в этом случае с начала полета он преодолел огромное расстояние.
   Изменение растительности внизу показало мне, что мы быстро приближаемся к экватору. Я был теперь достаточно близко к своей добыче, чтобы использовать свое луковое ружье; но, хотя я и видел, что Деи Торис нет на палубе, я боялся стрелять по кораблю, на котором она находилась.
   Подобные сомнения не остановили Турида; и хотя ему, должно быть, было трудно поверить, что это действительно я следовал за ними, он не мог сильно сомневаться в свидетельстве своих собственных глаз; и поэтому он собственноручно направил на меня их кормовое орудие, и через мгновение разрывной радиевый снаряд пронесся в опасной близости над моей палубой.
   Следующий выстрел черного был более точным, он ударил мой летчик в нос и взорвался в момент контакта, широко разорвав носовые баки плавучести и выведя из строя двигатель.
   Так быстро мой нос опустился после выстрела, что я едва успел привязать Вулу к палубе и пристегнуть собственную упряжь к планширу, прежде чем судно повисло кормой и совершило последнее долгое падение на землю.
   Ее кормовые баки плавучести не позволили ей спуститься с большой скоростью; но теперь Турид стрелял быстро, пытаясь разорвать и их, чтобы я мог разбиться насмерть в стремительном падении, которое сразу последует за удачным выстрелом.
   Выстрел за выстрелом проносился мимо или в нас, но чудом ни Вула, ни я не попали, а кормовые танки не пробили. Это счастье не могло продолжаться бесконечно, и, уверенный, что Турид больше не оставит меня в живых, я ждал разрыва следующего попавшего снаряда; и тогда, вскинув руки над головой, я отпустил их и скорчился, вялый и вялый, повиснув в сбруе, как труп.
   Уловка сработала, и Турид больше не стрелял в нас. Вскоре я услышал стихающий звук жужжащих винтов и понял, что снова в безопасности.
   Подбитый летательный аппарат медленно опустился на землю, и, когда я освободил себя и Вулу из запутанных обломков, я обнаружил, что мы находимся на краю естественного леса - такое редкое явление на лоне умирающего Марса, что за пределами леса в долине Дор у Затерянного Моря Коруса я никогда раньше не видел подобного на планете.
   Из книг и путешественников я узнал кое-что о малоизвестной земле Каол, лежащей вдоль экватора почти на полпути к востоку от Гелия.
   Он включает в себя затонувшую область чрезвычайной тропической жары и населен нацией красных людей, мало отличающихся по манерам, обычаям и внешнему виду от баланса красных людей Барсума.
   Я знал, что они были среди тех, кто во внешнем мире все еще упорно цеплялся за дискредитированную религию Святых Тернов, и что Матай Шанг найдет среди них радушный прием и безопасное убежище; в то время как Джон Картер не мог ожидать ничего лучшего, чем позорная смерть от их рук.
   Изоляция каолийцев становится почти полной благодаря тому факту, что ни один водный путь не соединяет их земли с землями какого-либо другого народа, и они не нуждаются в водном пути, поскольку низменная заболоченная земля, составляющая всю территорию их владений, представляет собой собственные воды. их обильные тропические культуры.
   На больших расстояниях во всех направлениях изрезанные холмы и бесплодные участки дна Мертвого моря препятствуют общению с ними, а так как на воинственном Барсуме практически не существует такой вещи, как иностранная торговля, где каждая нация самодостаточна, то действительно мало что известно о них. двор джеддака Каола и множество странных, но интересных людей, которыми он правит.
   Время от времени в этот отдаленный уголок земного шара отправлялись охотничьи отряды, но враждебность туземцев обычно навлекала на них бедствия, так что даже охота на странных и диких существ, обитающих в джунглях В последующие годы Каол оказался недостаточно привлекательным даже для самых бесстрашных воинов.
   Теперь я знал, что нахожусь на краю земли каолов, но в каком направлении искать Дею Торис или как далеко в сердце великого леса мне придется проникнуть, я не имел ни малейшего представления. .
   Но не так, Вула.
   Едва я его распутал, как он высоко поднял голову и стал кружить на опушке леса. Вскоре он остановился и, повернувшись, чтобы посмотреть, иду ли я за ним, направился прямо в лабиринт деревьев в том же направлении, в котором мы шли прежде, чем выстрел Турида положил конец нашему летчику.
   Как мог, я побрел за ним по крутому склону, начинавшемуся на опушке леса.
   Огромные деревья поднимали свои могучие головы высоко над нами, их широкие ветви полностью закрывали малейший проблеск неба. Было легко понять, почему каолийцам не нужен был флот; их города, спрятанные посреди этого возвышающегося леса, должны быть совершенно невидимы сверху, и приземлиться могут только самые маленькие летуны, да и то с величайшим риском несчастного случая.
   Каким образом Турид и Матай Шан должны были высадиться, я не мог себе представить, хотя позже я узнал, что на уровне вершины леса в каждом городе Каола возвышается стройная сторожевая башня, которая днем и ночью охраняет каолийцев от тайного приближения. вражеского флота. К одному из них хеккадор Святых Тернов без труда приблизился, и с его помощью группа благополучно опустилась на землю.
   Когда Вула и я приблизились к нижней части склона, земля стала мягкой и кашеобразной, так что нам было очень трудно продвигаться вперед.
   Стройные пурпурные травы с красными и желтыми листьями, похожими на папоротник, росли вокруг нас на высоте нескольких футов над моей головой.
   Мириады лиан висели изящными петлями с дерева на дерево, и среди них было несколько разновидностей марсианского "человекоцвета", у цветков которого есть глаза и руки, чтобы видеть и хватать насекомых, составляющих их рацион.
   Отвратительное дерево калот тоже было на виду. Это плотоядное растение величиной с большую полынь, которая усеяна нашими западными равнинами. Каждая ветвь заканчивается набором сильных челюстей, которые, как известно, тянут вниз и пожирают крупных и грозных хищников.
   И у Вулы, и у меня было несколько узких побегов от этих жадных, древесных монстров.
   Время от времени участки твердого дерна давали нам перерывы в отдыхе после тяжелой работы по пересечению этого великолепного сумеречного болота, и именно на одном из них я, наконец, решил разбить лагерь на ночь, о которой мой хронометр предупредил меня, что она скоро наступит.
   Вокруг нас в изобилии росло множество сортов фруктов; а так как марсианские калоты всеядны, Вула без труда приготовил сытную еду после того, как я принес ему яства. Затем, поев тоже, я лег спиной к спине моей верной собаки и погрузился в глубокий сон без сновидений.
   Лес был окутан непроглядной тьмой, когда меня разбудил низкий рык Вулы. Повсюду вокруг нас я слышал крадущиеся движения больших, мягких ног, а время от времени злобный блеск зеленых глаз смотрел на нас. Поднявшись, я обнажил свой длинный меч и стал ждать.
   Внезапно низкий, ужасный рев вырвался из какой-то дикой глотки почти рядом со мной. Какой же я была дурой, что не нашла для себя и Вулы более безопасного пристанища среди ветвей одного из бесчисленных деревьев, окружавших нас!
   При дневном свете было бы сравнительно легко поднять Вулу в воздух тем или иным способом, но теперь было слишком поздно. Ничего не оставалось, кроме как стоять на своем и принимать лекарство, хотя по отвратительному грохоту, который теперь ударил в наши уши и сигналом к которому, казалось, был тот первый рев, я решил, что мы, должно быть, находимся в самом разгаре. сотни, а то и тысячи свирепых, людоедских обитателей каолианских джунглей.
   Всю оставшуюся ночь они продолжали свой адский шум, но почему они не напали на нас, я не мог догадаться и не уверен по сей день, если только не то, что никто из них никогда не отваживался на пятна алой дерни, усеивающие болото.
   Когда рассвело, они все еще были там, ходили как по кругу, но всегда только за краем дерна. Трудно представить себе более ужасающее скопление свирепых и кровожадных монстров.
   Поодиночке и парами они начали уходить в джунгли вскоре после восхода солнца, и когда последний из них ушел, Вула и я возобновили наше путешествие.
   Время от времени в течение дня мы мельком видели ужасных зверей; но, к счастью, мы никогда не уходили далеко от дернового острова, и когда они замечали нас, их погоня всегда заканчивалась на краю сплошного дерна.
   К полудню мы наткнулись на хорошо устроенную дорогу, идущую в том же направлении, в котором мы преследовали. Все в этом шоссе указывало на работу искусных инженеров, и я был уверен, судя по признакам древности, которые оно носило, а также по очевидным признакам того, что оно все еще используется в повседневной жизни, что оно должно вести к одному из главные города Каола.
   Как только мы вошли в него с одной стороны, огромное чудовище появилось из джунглей с другой и при виде нас бешено бросилось в нашу сторону.
   Вообразите, если сможете, лысого шершня вашего земного опыта, выросшего до размеров призового герефордского быка, и вы получите смутное представление о свирепом облике и устрашающей грозности крылатого чудовища, которое налетело на меня.
   Страшные челюсти спереди и могучее отравленное жало сзади делали мой относительно хилый длинный меч поистине жалким оружием защиты. Я также не мог надеяться избежать молниеносных движений или спрятаться от этих бесчисленных фасеточных глаз, которые покрывали три четверти отвратительной головы, позволяя существу видеть во всех направлениях одновременно.
   Даже моя сильная и свирепая Вула была беспомощна, как котенок, перед этой ужасной тварью. Но бежать было бесполезно, даже если бы мне когда-нибудь хотелось повернуться спиной к опасности; так что я стоял на своем, Вула рычала рядом со мной, моя единственная надежда умереть так, как я жила всегда - в бою.
   Существо уже было рядом с нами, и в тот момент мне казалось, что у него есть хоть какой-то шанс на победу. Если бы я только мог устранить ужасную угрозу верной смерти, скрытую в ядовитых мешочках, питающих жало, борьба была бы менее неравной.
   При мысли, что я призвал Вулу прыгнуть на голову существа и повиснуть там, и когда его могучие челюсти сомкнулись на этой дьявольской морде, а блестящие клыки вонзились в кость, хрящ и нижнюю часть одного из огромных глаз, я нырнул. под огромным телом, когда существо поднялось, вытащив Вулу из земли, чтобы оно могло опустить свое жало и пронзить тело существа, свисающего с его головы.
   Встать на путь отравленного копья означало навлечь на себя мгновенную смерть, но это был единственный путь; и когда тварь, как молния, метнулась ко мне, я взмахнул своим длинным мечом, нанеся страшный удар, который разрубил смертоносный член рядом с великолепно разрисованным телом.
   Затем, как таран, одна из мощных задних ног попала мне прямо в грудь и швырнула меня, наполовину оглушенного и полностью запыхавшегося, прямо через широкую дорогу в подлесок джунглей, окаймляющих ее.
   К счастью, я прошел между стволами деревьев; если бы я ударил одного из них, я был бы тяжело ранен, если не убит, так быстро меня отбросила эта огромная задняя нога.
   Хотя я был ошеломлен, я вскочил на ноги и, пошатываясь, вернулся на помощь Вуле, чтобы найти его дикого антагониста, кружащего в десяти футах над землей, безумно бьющего цепляющегося калота всеми шестью мощными ногами.
   Даже во время моего внезапного полета по воздуху я ни разу не ослабил хватку своего длинного меча, и теперь я бежал под двумя сражающимися монстрами, неоднократно нанося удары крылатому ужасу своим острым острием.
   Существо могло легко подняться вне моей досягаемости, но, очевидно, оно не знало об отступлении перед лицом опасности, как Вула или я, потому что оно быстро упало на меня и, прежде чем я успел убежать, схватило меня за плечо своими мощными челюстями. .
   Снова и снова бесполезный острие его гигантского жала тщетно ударяло меня по телу, но одни только удары были почти так же эффективны, как пинок лошади; так что, когда я говорю бесполезно, я имею в виду только естественную функцию больного члена - в конце концов эта штука раздавила бы меня до полусмерти. Недалеко от этого было и то, когда произошел перерыв, навсегда положивший конец его враждебным действиям.
   С того места, где я висел в нескольких футах над дорогой, я мог видеть вдоль дороги несколько сотен ярдов туда, где она поворачивала на восток, и как только я почти потерял всякую надежду избежать опасного положения, в котором я сейчас находился, я увидел из-за поворота появляется красный воин.
   Он восседал на великолепном тоте, одном из самых мелких видов, используемых краснокожими людьми, и держал в руке чудесное длинное легкое копье.
   Его лошадь степенно шла, когда я впервые заметил их, но в тот момент, когда глаза краснокожего человека упали на нас, он обратился к тоту, и животное на полной скорости обрушилось на нас. Длинное копье воина нырнуло в нашу сторону, и когда тот и всадник пронеслись под ним, острие прошло сквозь тело нашего противника.
   С конвульсивной дрожью существо напряглось, челюсти расслабились, и я упал на землю, а затем, совершив крен в воздухе, существо рухнуло головой вперед на дорогу, прямо на Вулу, которая все еще цепко цеплялась за его окровавленную голову.
   К тому времени, как я встал на ноги, красный человек повернулся и поехал обратно к нам. Вула, найдя своего врага инертным и безжизненным, по моему приказу ослабил хватку и вырвался из-под тела, прикрывавшего его, и мы вместе столкнулись с воином, смотрящим на нас сверху вниз.
   Я начал было благодарить незнакомца за его своевременную помощь, но он категорически оборвал меня.
   "Кто ты такой, - спросил он, - кто осмеливается войти в землю Каола и охотиться в королевском лесу джеддаков?"
   Затем, когда он заметил мою белую кожу сквозь налет грязи и крови, покрывавший меня, его глаза расширились, и изменившимся тоном он прошептал: "Неужели ты Святой Терн?"
   Я мог бы обмануть парня на какое-то время, как обманывал других, но я выбросил желтый парик и священную диадему в присутствии Матай Шанга и знал, что скоро мой новый знакомый обнаружит, что Я вовсе не был тогда.
   - Я не ферн, - ответил я, а затем, отбросив осторожность на ветер, сказал: - Я Джон Картер, принц Гелиума, чье имя может быть вам не совсем известно.
   Если его глаза и расширились, когда он подумал, что я святой Терн, то теперь, когда он узнал, что я Джон Картер, они вылезли из орбит. Я крепче сжал свой длинный меч, произнося слова, которые, как я был уверен, спровоцируют нападение, но, к моему удивлению, они не вызвали ничего подобного.
   - Джон Картер, принц Гелиума, - медленно повторил он, как будто не вполне уловил истинность этого утверждения. "Джон Картер, сильнейший воин Барсума!"
   А затем он спешился и положил руку мне на плечо в манере самого дружеского приветствия на Марсе.
   "Мой долг, и я должен был бы получать удовольствие, убить вас, Джон Картер, - сказал он, - но всегда в глубине души я восхищался вашей доблестью и верил в вашу искренность, в то время как я сомневался и не верил Терны и их религия.
   "Это означало бы мою мгновенную смерть, если бы суд Кулан Тита заподозрил мою ересь, но если я могу служить вам, принц, вам нужно лишь командовать Торкаром Баром, гномом с Каолианской дороги".
   Истина и честность были написаны на благородном лице воина, так что я не мог не доверять ему, каким бы врагом он ни был. Его звание капитана Каолианской дороги объясняло его своевременное присутствие в сердце дикого леса, ибо каждая дорога на Барсуме патрулируется отважными воинами из благородного сословия, и нет более почетной службы, чем эта одинокая и опасная служба в лесу. менее посещаемые участки владений красных людей Барсума.
   - Торкар Бар уже возложил на мои плечи большой долг благодарности, - ответил я, указывая на тушу существа, из сердца которого он вытаскивал свое длинное копье.
   Красный человек улыбнулся.
   "Мне повезло, что я пришел вовремя", - сказал он. "Только это отравленное копье, пронзающее самое сердце ситха, может убить его достаточно быстро, чтобы спасти свою добычу. В этой части Каола мы все вооружены длинным копьем ситхов, острие которого смазано ядом существа, которое оно должно убить; ни один другой вирус не действует на зверя так быстро, как его собственный.
   "Смотрите", - продолжал он, вытаскивая кинжал и делая надрез в туше на фут выше корня жала, из которого он вскоре вынул два мешочка, каждый из которых вмещал галлон смертоносной жидкости.
   "Таким образом, мы поддерживаем наши запасы, хотя, если бы не определенные коммерческие применения вируса, едва ли было бы необходимо пополнять наш нынешний запас, поскольку ситхи почти вымерли.
   "Лишь изредка мы теперь натыкаемся на одного. Однако в древности Каол был наводнен ужасными чудовищами, которые часто приходили стадами по двадцать или тридцать человек, кидались сверху в наши города и уносили женщин, детей и даже воинов".
   Пока он говорил, я думал, как много я могу безопасно рассказать этому человеку о миссии, которая привела меня в его страну, но его следующие слова предвосхитили обсуждение темы с моей стороны, и я был благодарен, что не сказал слишком много. скоро.
   -- А теперь, что касается вас, Джон Картер, -- сказал он, -- я не буду здесь спрашивать о ваших делах и не желаю о них слышать. У меня есть глаза, уши и обычный интеллект, и вчера утром я видел группу, которая прибыла в город Каол с севера на маленьком летучем автомобиле. Но я прошу вас об одном, а именно: слова Джона Картера о том, что он не планирует никаких открытых действий ни против народа Каола, ни против его джеддака.
   "Вы можете получить мое слово на этот счет, Торкар Бар", - ответил я.
   "Мой путь лежит по каолийской дороге, вдали от города Каол, - продолжал он. "Я никого не видел - меньше всего Джона Картера. Вы также не видели Торкара Бара и никогда не слышали о нем. Ты понимаешь?"
   - Прекрасно, - ответил я.
   Он положил руку мне на плечо.
   "Эта дорога ведет прямо в город Каол, - сказал он. "Желаю удачи", - и, вскочив на затылок, побежал прочь, даже не оглянувшись.
   Уже стемнело, когда Вула и я заметили сквозь могучий лес великую стену, окружающую город Каол.
   Мы прошли весь путь без происшествий и приключений, и хотя те немногие, кого мы встретили, с удивлением смотрели на великого калота, никто не проник в красную краску, которой я плавно намазал каждый квадратный дюйм своего тела.
   Но пересечь окрестности и войти в охраняемый город Кулан Тит, Джеддак Каола, - две большие разницы. Ни один человек не входит в марсианский город, не предоставив очень подробного и удовлетворительного отчета о себе, и я не обманывал себя верой, что смогу на мгновение обмануть проницательность офицеров гвардии, к которым меня отведут в тот же момент. применяется к любым воротам.
   Моя единственная надежда, казалось, заключалась в том, чтобы проникнуть в город тайком под покровом темноты, а оказавшись там, доверившись своему разуму, спрятаться в каком-нибудь людном квартале, где было бы меньше шансов обнаружить меня.
   С этой идеей я обогнул великую стену, держась в пределах опушки леса, который на небольшом расстоянии от стены отрезан по всему городу, чтобы ни один враг не мог использовать деревья как средство проникновения.
   Несколько раз я пытался взобраться на барьер в разных точках, но даже мои земные мускулы не могли преодолеть этот искусно устроенный вал. На высоте тридцати футов лицевая сторона стены наклонялась наружу, а затем почти на таком же расстоянии она была перпендикулярна, выше которой она снова наклонялась примерно на пятнадцать футов к гребню.
   И гладко! Полированное стекло не могло быть более таким. В конце концов я должен был признать, что наконец-то обнаружил барсумское укрепление, преодолеть которое я не мог.
   Обескураженный, я удалился в лес у широкой дороги, которая вела в город с востока, и вместе с Вулой лег спать.
   ГЕРОЙ В КАОЛЕ
   Был день, когда меня разбудил звук стелса почему движение рядом.
   Когда я открыл глаза, Вула тоже зашевелился и, приподнявшись на корточки, уставился сквозь кусты на дорогу, каждый волосок на его шее был торчком торчком.
   Сначала я ничего не мог разглядеть, но вскоре я мельком увидел кусочек гладкой и блестящей зелени, двигавшийся среди алых, пурпурных и желтых растений.
   Приказав Вуле тихо оставаться на месте, я подкрался вперед, чтобы исследовать, и из-за ствола большого дерева я увидел длинную вереницу отвратительных зеленых воинов мертвого морского дна, прячущихся в густых джунглях у дороги.
   Насколько я мог видеть, безмолвная линия разрушения и смерти тянулась от города Каол. Объяснение могло быть только одно. Зеленые люди ожидали исхода отряда красных войск от ближайших городских ворот, и они затаились там в засаде, чтобы броситься на них.
   Я не был верен джеддаку Каола, но он принадлежал к той же расе благородных краснокожих, что и моя собственная принцесса, и я не хотел стоять в стороне и смотреть, как его воинов убивают жестокие и бессердечные демоны пустошей Барсума. .
   Я осторожно вернулся туда, где оставил Вулу, и, предупредив его, чтобы он замолчал, дал ему знак следовать за мной. Сделав значительный крюк, чтобы не попасть в руки зеленых людей, я наконец подошел к великой стене.
   В сотне ярдов справа от меня были ворота, из которых, очевидно, должны были выйти войска, но чтобы добраться до них, я должен был обойти зеленых воинов с фланга, чтобы они были в пределах видимости, и, опасаясь, что мой план предупредить каолийцев может Чтобы мне не помешали, я решил поспешить налево, где через еще одну калитку в миле от меня можно было попасть в город.
   Я знал, что слово, которое я принес, послужит великолепным пропуском для Каола, и должен признать, что моя осторожность была вызвана скорее моим горячим желанием пробраться в город, чем избежать столкновения с зелеными людьми. Как бы мне ни нравилась битва, я не всегда могу себя побаловать, и сейчас у меня были более важные дела, чтобы занять свое время, чем проливать кровь чужих воинов.
   Если бы я только вышел за городскую стену, то в суматохе и возбуждении, которые наверняка последовали за моим сообщением о вторжении силы зеленых воинов, могла бы быть возможность найти свой путь во дворце джеддака, где, как я был уверен, Матай Шанг и его партия будет расквартирована.
   Но едва я сделал сто шагов в направлении дальних ворот, как звук марширующих войск, лязг металла и визг тотов прямо в черте города известили меня о том, что каолийцы уже двинулись к другим воротам. ворота.
   Нельзя было терять время. Еще мгновение, и ворота отворятся, и голова колонны выйдет на граничащую со смертью дорогу.
   Повернувшись к роковым воротам, я быстро побежал по краю поляны, приземляясь могучими прыжками, которые впервые прославили меня на Барсуме. Тридцать, пятьдесят, сто футов в прыжке - ничто для мускулов атлетичного землянина на Марсе.
   Когда я проходил мимо ожидающих зеленых человечков, они увидели, что мой взгляд обращен на них, и в одно мгновение, зная, что всякая секретность подошла к концу, ближайшие ко мне люди вскочили на ноги, пытаясь отрезать меня, прежде чем я дотянусь до них. ворота.
   В то же мгновение могучий портал широко распахнулся, и показалась голова колонны каолианцев. Дюжине зеленых воинов удалось добраться до места между мной и воротами, но они понятия не имели, кого именно они решили задержать.
   Я ни на йоту не сбавил скорости, когда мчался среди них, и когда они падали перед моим клинком, я не мог не вспомнить счастливую память о тех битвах, когда Тарс Таркас, джеддак Тарка, сильнейший из марсианских зеленых людей, стоял плечом к плечу. плечом к плечу со мной в течение долгих, жарких марсианских дней, когда мы вместе рубили наших врагов, пока груда трупов вокруг нас не поднялась выше головы высокого человека.
   Когда несколько человек слишком близко прижались ко мне там, перед резными воротами Каола, я прыгнул выше их голов и, следуя тактике отвратительных людей-растений Дора, обрушился на головы моих врагов, когда я проходил над ними.
   Из города на нас неслись красные воины, а из джунглей им навстречу шла дикая орда зеленых людей. Через мгновение я оказался в самом центре самой ожесточенной и кровавой битвы, в которой я когда-либо участвовал.
   Эти каолийцы - самые благородные бойцы, и зеленые люди экватора ничуть не менее воинственны, чем их холодные и жестокие сородичи из умеренной зоны. Было много раз, когда любая из сторон могла без позора отступить и таким образом положить конец враждебным действиям, но из-за безумного энтузиазма, с которым каждая из сторон неизменно возобновляла боевые действия, я вскоре пришел к выводу, что то, что не должно было быть чем-то большим, чем пустяковая стычка, закончится только полным уничтожение той или иной силы.
   Когда во мне пробудилась радость битвы, я получал огромное удовольствие от схватки, и о том, что каолианцы заметили мою битву, часто свидетельствовали возгласы аплодисментов, направленные в мой адрес.
   Если мне иногда кажется, что я слишком горжусь своими боевыми способностями, следует помнить, что борьба - это мое призвание. Если ваше призвание - подковывать лошадей или рисовать картины, и вы можете делать то или другое лучше, чем ваши собратья, то вы - дурак, если не гордитесь своими способностями. И поэтому я очень горжусь тем, что на двух планетах не жил более великий боец, чем Джон Картер, принц Гелиума.
   И в тот день я превзошел сам себя, чтобы убедить в этом туземцев Каола, ибо я хотел завоевать путь в их сердца - и в их город. И я не должен был разочароваться в своем желании.
   Весь день мы бились, пока дорога не стала красной от крови и не забита трупами. Взад и вперед по скользкому шоссе бушевала волна сражений, но ни разу ворота в Каол не подвергались реальной опасности.
   У меня были приступы дыхания, когда я имел возможность поговорить с красными людьми, рядом с которыми я сражался, и однажды джеддак, сам Кулан Тит, положил руку мне на плечо и спросил мое имя.
   - Я Дотар Соджат, - ответил я, вспомнив имя, данное мне тарками много лет назад по фамилиям первых двух их воинов, которых я убил, как это принято у них.
   "Ты могучий воин, Дотар Соджат, - ответил он, - и когда этот день закончится, я снова поговорю с тобой в большом зале для аудиенций".
   И тогда битва снова захлестнула нас, и мы были разделены, но желание моего сердца было достигнуто, и с новой силой и радостной душой я обрушивал на себя свой длинный меч, пока последний из зеленых людей не был убит. достаточно и удалились к их далекому морскому дну.
   Только когда битва закончилась, я узнал, почему красные войска выступили в тот день. Казалось, Кулан Тит ожидал визита могущественного джеддака с севера - могущественного и единственного союзника каолианцев, и он хотел встретить своего гостя на расстоянии целого дня пути от Каола.
   Но теперь марш гостеприимного войска задержался до следующего утра, когда войска снова выступили из Каола. Я не был приглашен к Кулан Титу после битвы, но он послал офицера, чтобы найти меня и сопроводить в удобные помещения в той части дворца, которая отведена для офицеров королевской гвардии.
   Там, с Вулой, я провел комфортную ночь и встал очень освеженным после тяжелой работы последних нескольких дней. Вула сражалась со мной в битве накануне, верная инстинктам и обучению марсианских боевых псов, которых часто можно встретить в диких зеленых ордах на мертвом морском дне.
   Ни один из нас не прошел через конфликт невредимым, но чудесных целебных бальзамов Барсума хватило за одну ночь, чтобы сделать нас как новеньких.
   Я позавтракал с несколькими каолианскими офицерами, которых я нашел такими же любезными и очаровательными хозяевами, как даже дворяне Гелиума, славящиеся своей непринужденностью и превосходным воспитанием. Не успела трапеза закончиться, как прибыл гонец от Кулан Тита и призвал меня к себе.
   Когда я вошел в королевское присутствие, джеддак встал и, сойдя с помоста, поддерживавшего его великолепный трон, вышел вперед, чтобы встретить меня - знак отличия, который редко удостаивается кого-либо, кроме приезжего правителя.
   "Каор, Дотар Соджат!" он поприветствовал меня. "Я призвал вас, чтобы получить благодарные слова благодарности от народа Каола, ибо, если бы не ваша героическая храбрость в отважной судьбе, предупредившая нас о засаде, мы наверняка попали бы в хорошо расставленную ловушку. Расскажи мне больше о себе - из какой ты страны и с каким поручением придешь ко двору Кулан Тита.
   - Я из Хастора, - сказал я, потому что на самом деле у меня был маленький дворец в этом южном городе, лежащем в обширных владениях гелиуметической нации.
   "Мое присутствие в землях Каола частично связано с несчастным случаем, когда мой летательный аппарат потерпел крушение на южной окраине вашего великого леса. Когда я искал вход в город Каол, я обнаружил зеленую орду, поджидающую ваши войска.
   Если Кулан Тит задавался вопросом, какое дело привело меня на летчике на самый край его владений, он был достаточно любезен, чтобы не настаивать на дальнейших объяснениях, которые я действительно с трудом мог бы дать.
   Во время моей аудиенции у джеддака еще одна группа вошла в комнату сзади меня, так что я не видел их лиц, пока Кулан Тит не прошел мимо меня, чтобы поприветствовать их, приказав мне следовать и быть представленным.
   Повернувшись к ним, я с трудом сдерживал свои черты, потому что там, слушая хвалебные слова Кулан Тита обо мне, стояли мои заклятые враги, Матай Шанг и Турид.
   "Святой Хеккадор из Святых Тернов, - говорил джеддак, - благослови Дотара Соджата, доблестного пришельца из далекого Хастора, чей чудесный героизм и изумительная свирепость вчера спасли день для Каола".
   Матай Шан выступил вперед и положил руку мне на плечо. На его лице не было ни малейшего намека на то, что он узнал меня, - моя маскировка, очевидно, была полной.
   Он ласково поговорил со мной, а затем представил меня Туриду. Черный тоже был, очевидно, совершенно обманут. Затем Кулан Тит порадовал их, к моему большому удовольствию, подробностями моих достижений на поле боя.
   Больше всего его впечатлила моя невероятная ловкость, и он снова и снова описывал, как чудесным образом я перепрыгивал через противника, широко рассекая ему череп своим длинным мечом, проходя над ним.
   Мне показалось, что я видел, как глаза Турида немного расширились во время повествования, и несколько раз я удивлял его, пристально глядя мне в лицо сквозь суженные веки. Он начал подозревать? А потом Кулан Тит рассказал о диком калоте, который сражался рядом со мной, и после этого я увидел подозрение в глазах Матай Шанга - или мне это только показалось?
   В конце аудиенции Кулан Тит объявил, что он поручит мне сопровождать его в пути, чтобы встретить его царственного гостя, и когда я ушел с офицером, который должен был достать для меня надлежащие сбруи и подходящего скакуна, Матай Шанг и Турид казались самыми искренними, выражая свое удовольствие тем, что имели возможность узнать меня. Со вздохом облегчения я вышел из комнаты, убежденный, что не более чем нечистая совесть побудила меня поверить в то, что кто-то из моих врагов подозревает мою истинную личность.
   Через полчаса я выехал из городских ворот с колонной, сопровождавшей Кулан Тита на пути к его другу и союзнику. Хотя мои глаза и уши были широко открыты во время аудиенции у джеддака и моих различных проходов по дворцу, я ничего не видел и не слышал о Дее Торис или Тувии из Птарса. Я был уверен, что они должны быть где-то внутри огромного беспорядочного здания, и я должен был многое отдать, чтобы найти способ оставаться здесь во время отсутствия Кулан Тита, чтобы я мог искать их.
   К полудню мы соприкоснулись с головной частью колонны, навстречу которой отправились.
   Это был великолепный поезд, который сопровождал заезжего джеддака и тянулся на многие мили по широкой белой дороге до Каола. Конные войска, их украшения из драгоценных камней и инкрустированной металлом кожи блестели на солнце, составляли авангард тела, а затем шли тысячи великолепных колесниц, запряженных огромными зитидарами.
   Эти низкие просторные повозки двигались по двое в ряд, а по обеим сторонам от них шли сплошные ряды конных воинов, ибо в колесницах находились женщины и дети королевского двора. На спине каждого монстра зитидар ехал марсианский юноша, и вся эта сцена перенесла меня в мои первые дни на Барсуме, двадцать два года назад, когда я впервые увидел великолепное зрелище каравана зеленой орды. Тарков.
   Никогда до сегодняшнего дня я не видел зитидаров на службе у краснокожих. Эти звери - огромные мастодонты, возвышающиеся на огромную высоту даже рядом с гигантскими зелеными людьми и их гигантскими тотами; но по сравнению с относительно маленьким краснокожим человеком и его породой тотов они приобретают поистине ужасающие пропорции Бробдингнега.
   Звери были увешаны украшенными драгоценными камнями сбруями и вальтрапами из яркого шелка, расшитыми причудливыми узорами из ниток бриллиантов, жемчуга, рубинов, изумрудов и бесчисленных безымянных марсианских драгоценностей, а из каждой колесницы поднималась дюжина штандартов, из которых вымпелы, флаги, и вымпелы развевались на ветру.
   Прямо перед колесницами заезжий джеддак ехал в одиночестве на белоснежном тоате - еще одно необычное зрелище на Барсуме, - а за ними следовали бесконечные ряды конных копейщиков, стрелков и мечников. Это было действительно впечатляющее зрелище.
   Если не считать лязга снаряжения и случайного визга разъяренного тота или низкого гортанного хрипа зитидара, движение кавалькады было почти бесшумным, ибо ни тот, ни зитидар не являются копытными животными, а широкие шины колесниц эластичная композиция, которая не издает звука.
   Время от времени можно было услышать веселый женский смех или детский лепет, ибо красные марсиане - люди общительные, любящие удовольствия - в прямой противоположности холодной и болезненной расе зеленых людей.
   Формы и церемонии, связанные со встречей двух джеддаков, заняли час, а затем мы повернули и двинулись обратно к городу Каол, которого голова колонны достигла незадолго до наступления темноты, хотя, должно быть, было почти утро до того, как арьергард прошел через ворота.
   К счастью, я был далеко впереди колонны, и после большого пира, на котором я присутствовал с офицерами королевской гвардии, я мог искать покой. Всю ночь во дворце царило такое оживление и суматоха из-за постоянных прибытий благородных офицеров свиты джеддака, что я не осмелился предпринять попытку поиска Деи Торис, и поэтому, как только это было мне сделать это, я вернулся в свои покои.
   Проходя по коридорам между банкетным залом и отведенными мне апартаментами, я вдруг почувствовал, что за мной наблюдают, и, быстро обернувшись, мельком увидел фигуру, метнувшуюся в открытый дверной проем. в тот момент, когда я повернулся.
   Хотя я быстро побежал обратно к тому месту, где скрылся теневой, я не смог найти его следов, но в тот краткий миг, что я поймал, я мог бы поклясться, что видел белое лицо, увенчанное копной желтых волос.
   Инцидент дал мне немало пищи для размышлений, поскольку, если я был прав в выводах, сделанных беглым взглядом на шпиона, то Матай Шанг и Турид должны были подозревать мою личность, а если это правда, то не представленный Кулан Тит мог спасти меня от его религиозного фанатизма.
   Но никогда смутные догадки или бесплодные опасения за будущее не давали мне покоя, чтобы помешать мне уснуть, и поэтому сегодня ночью я бросился на свои спящие шелка и меха и тотчас погрузился в сон без сновидений.
   Калоты не допускаются в стены самого дворца, и поэтому мне пришлось отправить беднягу Вулу в помещения в конюшнях, где содержатся королевские тоты. У него были удобные, даже роскошные апартаменты, но я бы многое отдал за то, чтобы он был у меня; а если бы он был, то не случилось бы того, что случилось в ту ночь.
   Я не мог заснуть больше четверти часа, как вдруг проснулся от того, что по моему лбу прошло что-то холодное и липкое. Мгновенно я вскочил на ноги, цепляясь за то направление, в котором, как мне казалось, лежало присутствие. На мгновение моя рука коснулась человеческой плоти, а затем, когда я головой вперед бросился в темноту, чтобы схватить моего ночного гостя, моя нога запуталась в моих спальных шелках, и я растянулся на полу.
   К тому времени, когда я снова поднялся на ноги и нашел кнопку, которая управляла светом, мой абонент исчез. Тщательный осмотр комнаты не выявил ничего, что могло бы прояснить личность или деятельность человека, который таким образом тайно разыскивал меня глубокой ночью.
   В то, что целью может быть воровство, я не мог поверить, так как воров на Барсуме практически не знают. Убийства, однако, свирепствуют, но даже это не могло быть мотивом моего тайного друга, ибо он мог бы легко убить меня, если бы захотел.
   Я почти отказался от бесплодных догадок и уже собирался снова заснуть, когда в мою квартиру вошли дюжина каолианских гвардейцев. Дежурный офицер был одним из тех, кто радушно принимал меня в то утро, но теперь на его лице не было и следа дружбы.
   - Кулан Тит приказывает тебе явиться перед ним, - сказал он. "Прийти!"
   НОВОЕ ВСЕ ИЭС
   Окруженный гвардейцами, я прошел по коридорам дворца Кулан Тита, Джеддака Каола, к большому залу для аудиенций в центре массивного сооружения.
   Когда я вошел в ярко освещенную комнату, заполненную дворянами Каола и офицерами заезжих джеддаков, все взоры были обращены на меня. На большом возвышении в конце зала стояли три трона, на которых восседали Кулан Тит и двое его гостей, Матай Шанг и приехавший джеддак.
   Мы прошли по широкому центральному проходу в гробовой тишине и остановились у подножия тронов.
   - Предпочитаю свою опеку, - сказал Кулан Тит, повернувшись к тому, кто стоял среди дворян справа от него. а затем Турид, черный датор Перворожденных, шагнул вперед и повернулся ко мне лицом.
   - Благороднейший Джеддак, - сказал он, обращаясь к Кулан Титу, - с самого начала я заподозрил этого незнакомца в твоем дворце. Ваше описание его дьявольской доблести совпадает с описанием заклятого врага правды на Барсуме.
   - Но чтобы не было ошибки, я послал жреца твоего священного культа провести испытание, которое должно разрушить его маскировку и раскрыть правду. Смотри на результат!" и Турид ткнул жестким пальцем мне в лоб.
   Все взгляды устремились в сторону этой обвиняющей цифры - я один, казалось, не мог угадать, какой роковой знак покоился у меня на лбу.
   Офицер рядом со мной угадал мое недоумение; и когда брови Кулан Тита потемнели в угрожающей хмурости, когда его глаза остановились на мне, дворянин вытащил маленькое зеркальце из своего карманного мешочка и поднес его к моему лицу.
   Одного взгляда на отражение, которое оно вернуло мне, было достаточно.
   Рука крадущегося ферна протянулась от моего лба сквозь скрывающую тьму моей спальни и стерла пятно маскирующего красного пигмента шириной с мою ладонь. Под ним виднелась загорелая текстура моей собственной белой кожи.
   На мгновение Турид замолчал, чтобы, как я подозреваю, усилить драматический эффект своего разоблачения. Потом возобновил.
   "Вот, о Кулан Тит, - воскликнул он, - тот, кто осквернил храмы богов Марса, кто осквернил личности самих Святых Тернов и обратил мир против его вековой религии. Перед тобой, в твоей власти, Джеддак из Каола, Защитник Святых, стоит Джон Картер, Принц Гелиума!"
   Кулан Тит взглянул на Матай Шанга, словно ища подтверждения этим обвинениям. Святой Терн кивнул головой.
   "Это действительно архибогохульник", - сказал он. "Даже сейчас он последовал за мной в самое сердце твоего дворца, Кулан Тит, с единственной целью - убить меня. Он-"
   "Он лжет!" Я плакал. "Кулан Тит, слушай, чтобы узнать правду. Послушай, я расскажу тебе, почему Джон Картер последовал за Матай Шангом в самое сердце твоего дворца. Выслушайте меня так же, как и их, а затем рассудите, не более ли мои действия соответствуют истинному барсумскому рыцарству и чести, чем действия этих мстительных приверженцев ложных верований, от жестоких оков которых я освободил вашу планету.
   "Тишина!" - взревел джеддак, вскочив на ноги и положив руку на рукоять меча. "Молчи, богохульник! Кулан Тит не должен допускать, чтобы воздух его зала для аудиенций был осквернен ересями, исходящими из вашего оскверненного горла, чтобы судить вас.
   "Ты стоишь уже самоосужденный. Осталось определить способ твоей смерти. Даже служба, которую ты оказал оружию Каола, не принесет тебе никакой пользы; это была всего лишь низменная уловка, с помощью которой вы могли завоевать мою благосклонность и достичь стороны этого святого человека, жизни которого вы жаждали. В ямы с ним!" - заключил он, обращаясь к офицеру моей охраны.
   Вот это действительно был красивый проход! Какие шансы были у меня против целой нации? Какая мне надежда на милосердие со стороны фанатичного Кулана Тита с такими советниками, как Матай Шанг и Турид. Черный злобно ухмыльнулся мне в лицо.
   - На этот раз тебе не сбежать, землянин, - насмехался он.
   Охранники приблизились ко мне. Красная дымка затуманила мое зрение. Боевая кровь моих виргинских сиров горячо текла по моим венам. Жажда битвы во всей ее безумной ярости охватила меня.
   В прыжке я оказался рядом с Туридом, и, прежде чем дьявольская ухмылка исчезла с его красивого лица, я схватил его за рот своим сжатым кулаком; и когда старый добрый американский удар пришелся на землю, черный датор отскочил на дюжину футов и рухнул кучкой у подножия трона Кулан Тита, выплевывая кровь и зубы из своего раненого рта.
   Затем я обнажил свой меч и развернулся на страже, чтобы встретиться лицом к лицу с нацией.
   В одно мгновение гвардейцы набросились на меня, но еще до того, как был нанесен удар, могучий голос перекрыл грохот воинов, и гигантская фигура спрыгнула с помоста рядом с Кулан Титом и с обнаженным длинным мечом бросилась между мной. и мои противники.
   Это был заезжий джеддак.
   "Держать!" воскликнул он. "Если ты ценишь мою дружбу, Кулан Тит, и вековой мир, который существует между нашими народами, отзови своих мечников; ибо где бы и против кого бы ни сражался Джон Картер, принц Гелиума, рядом с ним и до смерти сражается Туван Дин, джеддак Птарса".
   Крики прекратились, и угрожающие точки были опущены, когда тысяча глаз удивленно обратилась сначала к Туван Дину, а затем к рассматриваемому Кулану Титу. Сначала джеддак Каола побледнел от ярости, но прежде чем он заговорил, он взял себя в руки, так что его тон был спокойным и ровным, как и подобает разговору между двумя великими джеддаками.
   "Туван Дин, - медленно сказал он, - должен иметь большую провокацию, чтобы таким образом осквернить древние обычаи, которые вдохновляют поведение гостя во дворце его хозяина. Чтобы я тоже не забыл себя, как мой королевский друг, я предпочитаю хранить молчание до тех пор, пока джеддак Птарса не заслужит от меня аплодисменты своим поступком, рассказав о причинах, которые его спровоцировали.
   Я мог видеть, что джеддак Птарса был наполовину готов бросить свой металл в лицо Кулан Титу, но он контролировал себя так же хорошо, как и его хозяин.
   "Никто не знает лучше, чем Туван Дин, - сказал он, - законы, управляющие действиями людей во владениях их соседей; но Туван Дин обязан верности более высокому закону, чем они, - закону благодарности. И ни одному человеку на Барсуме он не обязан больше, чем Джону Картеру, принцу Гелиума.
   "Много лет назад, Кулан Тит, - продолжал он, - во время вашего последнего визита ко мне вы были очень очарованы очарованием и грацией моей единственной дочери Тувии. Вы видели, как я обожал ее, а потом узнали, что, вдохновленная какой-то непостижимой прихотью, она совершила последнее, долгое, добровольное паломничество по холодному лону таинственного Исса, оставив меня в одиночестве.
   "Несколько месяцев назад я впервые услышал об экспедиции, которую Джон Картер возглавил против Иссуса и Святых Тернов. До моих ушей дошли слабые слухи о зверствах, совершенных тернами над теми, кто бессчетное количество веков плыл по могучему Иссу.
   "Я слышал, что были освобождены тысячи заключенных, немногие из которых осмелились вернуться в свои страны из-за предписания ужасной смерти, которое полагается на всех, кто возвращается из долины Дор.
   "Некоторое время я не мог поверить ересям, которые слышал, и молился, чтобы моя дочь Тувия умерла до того, как совершит святотатство, вернувшись во внешний мир. Но затем любовь моего отца заявила о себе, и я поклялся, что предпочту вечное проклятие дальнейшей разлуке с ней, если ее удастся найти.
   "Поэтому я послал послов к Гелиуму и ко двору Ксодара, Джеддака Перворожденного, и к тому, кто ныне правит теми из того народа, которые отреклись от своей религии; и от всех до единого я слышал одну и ту же историю о невыразимых жестокостях и злодеяниях, совершенных над бедными беззащитными жертвами их религии Святыми Тернами.
   "Многие видели или знали мою дочь, и от тех, кто был близок к Матай Шангу, я узнал о унижениях, которые он лично осыпал ее; и я был рад, когда я пришел сюда, чтобы найти, что Матай Шан также был вашим гостем, потому что я должен был разыскать его, если бы на это ушла целая жизнь.
   - Я слышал и больше, и о рыцарской доброте, которую Джон Картер оказал моей дочери. Они рассказали мне, как он сражался за нее и спас ее, и как он отказался бежать от диких уорхунов с юга, отправив ее в безопасное место на своем собственном томе и оставшись пешком, чтобы встретить зеленых воинов.
   "Можете ли вы удивляться, Кулан Тит, что я готов поставить под угрозу свою жизнь, мир моего народа или даже вашу дружбу, которую я ценю больше всего на свете, чтобы защитить принца Гелиума?"
   На мгновение Кулан Тит замолчал. Я видел по выражению его лица, что он был сильно озадачен. Затем он заговорил.
   "Туван Дин, - сказал он, и тон его был дружелюбным, хотя и грустным, - кто я такой, чтобы судить своего ближнего? В моих глазах отец Тернов по-прежнему свят, и религия, которой он учит, единственная истинная религия, но если бы я столкнулся с той же проблемой, которая досаждала вам, я не сомневаюсь, что чувствовал бы и действовал точно так же, как вы.
   - Что касается принца Гелиума, я могу действовать, но в отношениях между вами и Матай Шанг моя единственная обязанность - примирение. Принц Гелиума будет в безопасности доставлен к границе моих владений до того, как снова зайдет солнце, где он будет свободен идти, куда захочет; но под страхом смерти он никогда больше не должен входить в землю Каола.
   - Если между тобой и отцом Тернов возникнет спор, мне незачем просить, чтобы его урегулирование было отложено до тех пор, пока оба не выйдут за пределы моей власти. Ты доволен, Туван Дин?"
   Джеддак Птарса кивнул в знак согласия, но уродливое хмурое выражение, которое он метнул на Матай Шанга, было нехорошо для этого божка с бледным лицом.
   "Принц Гелиума далек от удовлетворения", - воскликнул я, грубо нарушая начало мира, потому что я не хотел мира за цену, которая была названа.
   "Я избежал смерти в дюжине форм, чтобы следовать за Матаем Шангом и догнать его, и я не намерен быть уведенным, как дряхлый тот на бойню, от цели, которую я добился с помощью доблести моей руки с мечом и мощь моих мускулов.
   "Туван Дин, джеддак Птарса, не успокоится, выслушав меня. Знаете ли вы, почему я следовал за Матай Шангом и Туридом, черным датором, из лесов долины Дор через полмира через почти непреодолимые трудности?
   "Вы думаете, что Джон Картер, принц Гелиума, опустился бы до убийства? Может ли Кулан Тит быть таким дураком, чтобы поверить в эту ложь, нашептанную ему на ухо Святым Терном или Датором Туридом?
   "Я не следую за Матаем Шангом, чтобы убить его, хотя Бог моей родной планеты знает, что мои руки чешутся от того, чтобы оказаться у него на горле. Я следую за ним, Туван Дин, потому что с ним двое заключенных - моя жена, Дея Торис, принцесса Гелиума, и твоя дочь, Тувия из Птарса.
   - Теперь ты думаешь, что я позволю увести себя за стены Каола, если только мать моего сына не будет сопровождать меня и твоя дочь не будет восстановлена?
   Туван Дин обратился против Кулан Тита. Ярость пылала в его зорких глазах; но мастерством своего самообладания он сохранял ровный тон, когда говорил.
   - Ты знал об этом, Кулан Тит? он спросил. - Вы знали, что моя дочь лежит в плену у вас во дворце?
   - Он не мог этого знать, - прервал Матай Шанг, побледнев от страха, который, я уверен, был больше, чем от ярости. "Он не мог этого знать, потому что это ложь".
   Я бы отдал за это его жизнь на месте, но как только я прыгнул к нему, Туван Дин положил тяжелую руку мне на плечо.
   - Подожди, - сказал он мне, а затем Кулан Титу. "Это не ложь. Вот что я узнал о принце Гелиума - он не лжет. Ответь мне, Кулан Тит, я задал тебе вопрос.
   - Три женщины пришли с отцом Тернов, - ответил Кулан Тит. "Файдор, его дочь и двое, которые, как сообщалось, были ее рабами. Если это Тувия из Птарса и Дея Торис из Гелиума, я этого не знал - я не видел ни того, ни другого. Если же они будут, то они должны быть возвращены вам на следующий день".
   Говоря это, он смотрел прямо на Матай Шанга, не так, как преданный должен смотреть на верховного жреца, но как правитель людей смотрит на того, кому он отдает приказ.
   Отцу Тернса, как и мне, должно быть было ясно, что недавние разоблачения его истинной личности уже многое сделали для того, чтобы ослабить веру Кулан Тита, и что достаточно немногого, чтобы обратить могущественного джеддака в заклятого врага; но столь сильны семена суеверия, что даже великий каолиец все еще не решался перерезать последнюю нить, связывавшую его с его древней религией.
   Матай Шан был достаточно мудр, чтобы, казалось, принять наказ своего последователя, и пообещал привести двух рабынь в зал для аудиенций завтра.
   "Сейчас почти утро, - сказал он, - и мне не хотелось бы прерывать сон моей дочери, а то я бы приказал немедленно принести их, чтобы вы увидели, что принц Гелиума ошибается", - и подчеркнул он. последнее слово в попытке оскорбить меня так тонко, чтобы я не мог обидеться открыто.
   Я уже собирался возразить любой задержке и потребовать немедленно привести ко мне принцессу Гелиума, когда Туван Дин сделал такую настойчивость излишней.
   - Я хотел бы немедленно увидеть свою дочь, - сказал он, - но если Кулан Тит заверит меня, что никому не будет позволено покинуть дворец этой ночью и что ни Дея Торис, ни Тувия из Птарса не пострадают. между этим моментом и моментом, когда они предстанут перед нами в этой комнате при дневном свете, я не буду настаивать.
   "Никто не покинет дворец сегодня ночью, - ответил джеддак Каола, - и Матай Шанг заверит нас, что обеим женщинам не причинят вреда?"
   Терн кивнул. Через несколько мгновений Кулан Тит сообщил, что аудиенция подошла к концу, и по приглашению Туван Дина я проводил джеддака Птарса в его апартаменты, где мы просидели до рассвета, пока он слушал рассказ о моем опыте на его планете и ко всему, что случилось с его дочерью за то время, что мы были вместе.
   Я нашел отца Тувии человеком, который мне по сердцу, и в ту ночь я увидел начало дружбы, которая разрослась до такой степени, что уступает только дружбе между Тарс Таркасом, зеленым джеддаком Тарка и мной.
   Первая вспышка внезапного рассвета Марса принесла гонцов с Кулан Тита, созвавших нас в зал для аудиенций, где Туван Дин должен был принять свою дочь после долгих лет разлуки, а я должен был воссоединиться со славной дочерью Гелиума после почти непрерывной разлуки. двенадцать лет.
   Мое сердце колотилось в груди, пока я не огляделся в смущении, я был так уверен, что все в комнате должны услышать. Мои руки жаждали еще раз обнять божественную форму ее, чья вечная юность и неувядающая красота были лишь внешними проявлениями совершенной души.
   Наконец гонец, посланный за Матай Шаном, вернулся. Я вытянул шею, чтобы мельком увидеть тех, кто должен был следовать за мной, но посланник был один.
   Остановившись перед троном, он обратился к своему джеддаку голосом, который был ясно слышен всем в зале.
   "О Кулан Тит, могущественный из джеддаков, - воскликнул он по обычаю двора, - твой посланник возвращается один, ибо, добравшись до покоев Отца Тернов, он обнаружил, что они пусты, как и те, что были заняты его свитой. "
   Кулан Тит побледнел.
   Тихий стон сорвался с губ Туван Дина, стоявшего рядом со мной, так и не взошедшего на трон, ожидавший его рядом с его хозяином. На мгновение в большом зале для аудиенций Кулан Тита, джеддака Каола, воцарилась мертвая тишина. Это он разрушил чары.
   Поднявшись со своего трона, он спустился с помоста в сторону Туван Дина. Слезы затуманили его глаза, когда он положил обе руки на плечи своего друга.
   "О Туван Дин, - воскликнул он, - что это должно было случиться во дворце твоего лучшего друга! Своими собственными руками я бы свернул Матай Шангу шею, если бы догадался, что у него в нечистом сердце. Прошлой ночью моя пожизненная вера ослабла, сегодня утром она разбита; но слишком поздно, слишком поздно.
   "Чтобы вырвать свою дочь и жену этого королевского воина из лап этих архиизвергов, вам нужно всего лишь распоряжаться ресурсами могущественной нации, потому что весь Каол в вашем распоряжении. Что можно сделать? Скажи слово!"
   "Сначала, - предложил я, - давайте найдем тех из ваших людей, которые несут ответственность за побег Матай Шанга и его последователей. Без помощи дворцовой стражи этого бы не произошло. Разыщите виновных и выбейте у них объяснение того, как они пошли и в каком направлении взяли".
   Прежде чем Кулан Тит успел отдать команду, которая должна была начать расследование, красивый молодой офицер выступил вперед и обратился к своему джеддаку.
   "О Кулан Тит, Величайший из джеддаков, - сказал он, - только я несу ответственность за эту ужасную ошибку. Прошлой ночью именно я командовал дворцовой стражей. Я дежурил в других частях дворца во время утренней аудиенции и ничего не знал о том, что тогда произошло, так что, когда отец Тернов вызвал меня и объяснил, что вы желаете, чтобы его свита была срочно отправлена из города из-за присутствия здесь смертельного врага, который искал жизни Святого Хеккадора, я сделал только то, что, как научил меня всю жизнь, было правильным поступком - я повиновался тому, кого я считал правителем всех нас, даже более могущественным, чем ты, могущественный из джеддаков.
   "Пусть последствия и наказание падут на меня одного, ибо я один виновен. Те другие из дворцовой стражи, которые помогали в бегстве, сделали это по моему указанию.
   Кулан Тит посмотрел сначала на меня, а затем на Туван Дина, как будто спрашивая нашего мнения об этом человеке, но ошибка была настолько очевидно простительной, что ни один из нас не собирался смотреть, как молодой офицер страдает из-за ошибки, которую любой мог бы с легкостью допустить. сделанный.
   "Как они ушли, - спросил Туван Дин, - и в каком направлении пошли?"
   -- Они улетели так же, как и пришли, -- ответил офицер, -- на своем собственном самолете. Некоторое время после того, как они ушли, я наблюдал за огнями корабля, которые, наконец, исчезли прямо на севере".
   "Где на севере Матай Шанг мог найти убежище?" - спросил Туван Дин из Кулан Тита.
   Несколько мгновений джеддак Каола стоял с опущенной головой, явно глубоко задумавшись. Затем внезапный свет осветил его лицо.
   "У меня есть это!" воскликнул он. "Только вчера Матай Шан намекнул о своем предназначении, рассказав мне о расе людей, непохожих на нас, которые живут далеко на севере. Он сказал, что они всегда были известны Святым Тернам и были набожными и верными последователями древнего культа. Среди них он найдет вечное убежище, где никакие "лживые еретики" не смогут его разыскать. Именно туда ушел Матай Шан.
   -- И во всем Каоле нет летунов, за которыми можно было бы следовать, -- воскликнул я.
   - Не ближе, чем Птарс, - ответил Туван Дин.
   "Ждать!" - воскликнул я. - За южной опушкой этого великого леса лежат обломки дальнего летательного аппарата, который доставил меня так далеко на моем пути. Если ты одолжишь мне людей, чтобы принести его, и ремесленников в помощь, я смогу починить его за два дня, Кулан Тит.
   Я более чем наполовину с подозрением отнесся к кажущейся искренности внезапного отступничества каолианского джеддака, но готовность, с которой он воспринял мое предложение, и быстрота, с которой в мое распоряжение был предоставлен отряд офицеров и солдат, полностью устранили последние следы мои сомнения.
   Два дня спустя летун покоился на вершине сторожевой башни, готовый к отлету. Туван Дин и Кулан Тит предложили мне все ресурсы двух наций - в моем распоряжении были миллионы воинов; но мой летчик мог удержать только одного, кроме меня и Вулы.
   Когда я ступил на ее борт, Туван Дин занял свое место рядом со мной. Я бросил на него вопросительно-удивленный взгляд. Он повернулся к самому высокому из своих офицеров, сопровождавших его в Каол.
   - Тебе я поручаю возвращение моей свиты в Птарс, - сказал он. "Там мой сын умело правит в мое отсутствие. Принц Гелиума не пойдет один на землю своих врагов. Я говорил. Прощальный привет!"
   ВОЕННИК МАРСА, Эдгар Райс Берроуз (Часть 2)
   ЧЕРЕЗ КАРРИ НА ПЕЩЕРАХ
   Прямо на север, день и ночь, компас нашего пункта назначения вел нас за убегающим летательным аппаратом, на котором он оставался установленным с тех пор, как я впервые настроил его после выхода из тогдашней крепости.
   В начале второй ночи мы заметили, что воздух заметно похолодал, и, судя по тому, что мы шли от экватора, мы быстро приближались к северной арктической области.
   Мои знания об усилиях, предпринятых бесчисленными экспедициями для исследования этой неизвестной земли, заставляли меня быть осторожным, поскольку никогда не возвращался летчик, улетевший на значительное расстояние за пределы мощного ледяного барьера, окаймляющего южный край холодной зоны.
   Что с ними стало, никто не знал, только то, что они навсегда ушли из поля зрения человека в эту мрачную и таинственную страну полюса.
   Расстояние от барьера до полюса было не больше, чем должен был преодолеть быстрый летун за несколько часов, и поэтому предполагалось, что тех, кто достигнет "запретной земли", как ее стали называть в Марсиане внешнего мира.
   Таким образом, по мере того, как мы приближались к барьеру, я шел все медленнее, потому что я собирался осторожно двигаться днем по льдине, которую я мог бы обнаружить, прежде чем я наткнулся на ловушку, если бы действительно была обитаемая страна в Северный полюс, потому что только я мог представить себе место, где Матай Шанг мог бы чувствовать себя в безопасности от Джона Картера, принца Гелиума.
   Мы летели со скоростью улитки, но в нескольких футах над землей, буквально нащупывая путь сквозь тьму, потому что обе луны зашли, а ночь была черной от облаков, которые можно найти только на двух концах Марса.
   Внезапно прямо на нашем пути встала высокая белая стена, и, хотя я резко перекинул руль и дал задний ход двигателю, было слишком поздно, чтобы избежать столкновения. С тошнотворным грохотом мы на три четверти врезались в высокое препятствие.
   Летчик наполовину закачался; двигатель остановился; как один, залатанные баллоны плавучести лопнули, и мы рухнули головой вперед на землю в двадцати футах под нами.
   К счастью, никто из нас не пострадал, и когда мы выпутались из-под обломков и из-за горизонта снова вспыхнула меньшая луна, мы обнаружили, что находимся у подножия мощной ледяной преграды, из которой выступали огромные участки гранитные холмы, которые удерживают его от вторжения дальше на юг.
   Какая судьба! Путешествие было почти завершено, чтобы потерпеть крушение на неправильной стороне этой крутой и непреодолимой стены из камня и льда!
   Я посмотрел на Туван Дина. Он лишь уныло покачал головой.
   Оставшуюся часть ночи мы провели, дрожа в наших неподходящих спальных шелках и мехах на снегу, который лежит у подножия ледяной преграды.
   С рассветом мой измученный дух кое-как обрел прежнюю надежду, хотя должен признать, что питаться им было не так уж и много.
   "Что нам следует сделать?" - спросил Туван Дин. "Как мы можем пройти то, что непроходимо?"
   "Сначала мы должны опровергнуть его непроходимость", - ответил я. "Я также не признаю, что он непроходим, пока я не пройду весь его круг и не остановлюсь снова на этом месте, побежденный. Чем скорее мы начнем, тем лучше, потому что я не вижу другого пути, и нам потребуется больше месяца, чтобы пройти утомительные, холодные мили, которые нам предстоят.
   В течение пяти дней холода, страданий и лишений мы шли по суровому и промерзшему пути, который лежит у подножия ледяной преграды. Свирепые пушные звери нападали на нас днем и ночью. Ни на мгновение мы не были в безопасности от внезапного нападения какого-то огромного северного демона.
   Апт был нашим самым последовательным и опасным врагом.
   Это огромное, покрытое белой шерстью существо с шестью конечностями, четыре из которых, короткие и тяжелые, быстро несут его по снегу и льду; в то время как два других, растущие вперед от его плеч по обеим сторонам его длинной мощной шеи, оканчиваются белыми безволосыми руками, которыми он хватает и удерживает свою добычу.
   Его голова и рот по внешнему виду более похожи на гиппопотама, чем на любое другое земное животное, за исключением того, что по бокам нижней челюсти два могучих рога слегка изгибаются вниз вперед.
   Его два огромных глаза вызывали у меня величайшее любопытство. Они простираются двумя обширными овальными участками от центра верхней части черепа вниз по обеим сторонам головы и ниже корней рогов, так что эти орудия действительно вырастают из нижней части глаз, состоящих из несколько тысяч глазков каждый.
   Эта структура глаз казалась замечательной для зверя, чьи прибежища были на ослепительном поле льда и снега, и хотя я обнаружил при тщательном рассмотрении нескольких убитых нами, что каждый глазок снабжен собственной крышкой, и что животное может по желанию закрыть столько граней его огромных глаз, сколько он выберет, но я был уверен, что природа снабдила его таким образом, потому что большую часть его жизни предстояло провести в темных подземных укромных уголках.
   Вскоре после этого мы наткнулись на самую огромную квартиру, которую мы видели. Существо было целых восемь футов в холке и было таким гладким, чистым и блестящим, что я мог бы поклясться, что за ним ухаживали совсем недавно.
   Он стоял прямо, глядя на нас, когда мы подошли к нему, потому что мы сочли пустой тратой времени попытки избежать вечной звериной ярости, которая, кажется, овладевает этими демоническими созданиями, которые скитаются по унылому северу, нападая на все живое, что попадается на их пути. размах их дальновидных глаз.
   Даже когда их желудки полны и они не могут больше есть, они убивают исключительно ради удовольствия, которое они получают от лишения жизни, и поэтому, когда этот конкретный апт не смог атаковать нас, а вместо этого повернул и побежал прочь, когда мы приблизились к нему, я должен был были бы очень удивлены, если бы мне не довелось увидеть блеск золотого ошейника на его шее.
   Туван Дин тоже видел это, и это принесло нам обоим одно и то же послание надежды. Только человек мог поместить туда этот ошейник, а поскольку ни одна раса марсиан, о которой мы знали, когда-либо пытались приручить свирепого апта, он должен был принадлежать к народу севера, о самом существовании которого мы не знали, - возможно, к легендарным аптам. желтые люди Барсума; та некогда могущественная раса, которая считалась вымершей, хотя иногда теоретики полагали, что она все еще существует на ледяном севере.
   Одновременно мы двинулись по следу великого зверя. Вулу быстро заставили понять наши желания, так что не было необходимости пытаться держать в поле зрения животное, чей быстрый полет над неровной землей вскоре скрыл его из поля нашего зрения.
   Почти два часа тропа шла параллельно барьеру, а затем внезапно повернула к нему через самую грубую и, казалось бы, самую непроходимую местность, которую я когда-либо видел.
   Огромные гранитные валуны преградили путь со всех сторон; глубокие трещины во льду грозили поглотить нас при малейшей оплошности; а с севера легкий ветерок доносил до наших ноздрей невыразимое зловоние, которое почти душило нас.
   Еще два часа мы были заняты тем, что прошли несколько сотен ярдов до подножия барьера.
   Затем, завернув за угол гранитного выступа, похожего на стену, мы вышли на гладкую площадку в два-три акра перед основанием возвышающейся груды льда и камня, которая сбивала нас с толку в течение многих дней, и перед нами увидели темную и кавернозный устье пещеры.
   Из этого отвратительного портала исходил ужасный смрад, и когда Туван Дин заметил это место, он остановился с восклицанием глубокого удивления.
   "Всеми моими предками!" - воскликнул он. "Что я должен был дожить до того, чтобы стать свидетелем реальности легендарных пещер Падальщиков! Если это действительно они, то мы нашли выход за ледяную преграду.
   "Древние хроники первых историков Барсума - настолько древние, что мы веками считали их мифологией, - описывают исчезновение желтых людей от разрушительных действий зеленых орд, наводнивших Барсум, когда высыхание великих океанов вытеснило господствующее расы из своих крепостей.
   "Они рассказывают о скитаниях остатков этой когда-то могущественной расы, преследуемых на каждом шагу, пока, наконец, они не нашли путь через ледяную преграду севера в плодородную долину на полюсе.
   "У входа в подземный ход, который вел к их убежищу, произошла могучая битва, в которой желтые люди одержали победу, и в пещерах, ведущих в их новый дом, они свалили тела мертвых, как желтых, так и зеленый, чтобы зловоние могло отпугнуть врагов от дальнейшего преследования.
   "И с того давно минувшего дня мертвых этой легендарной земли несут в Пещеры Падальщиков, чтобы в смерти и разложении они могли служить своей стране и отпугивать вторгшихся врагов. Сюда же привозят, как говорится в басне, все отбросы народа, все, что подвержено гниению и может добавить к гнилому смраду, который бьет в ноздри.
   "И смерть таится на каждом шагу среди гниющих мертвецов, ибо здесь свирепое аптское логово, пополняя гнилостное скопление осколками собственной добычи, которую они не могут сожрать. Это ужасный путь к нашей цели, но он единственный".
   - Значит, вы уверены, что мы нашли путь в страну желтых людей? Я плакал.
   "Насколько это возможно", - ответил он; "имея только древнюю легенду, подтверждающую мою веру. Но посмотрите, насколько близко каждая деталь соответствует древней истории хиджры желтой расы. Да, я уверен, что мы нашли путь к их древнему укрытию.
   "Если это правда, и будем молиться, чтобы это было так, - сказал я, - то здесь мы можем раскрыть тайну исчезновения Тардоса Морса, Джеддака Гелиума, и Морса Каджака, его сына, ни за что другое. Место на Барсуме оставалось неисследованным многочисленными экспедициями и бесчисленными шпионами, которые искали их почти два года. Последнее, что они сказали, было то, что они ищут Карториса, моего храброго сына, за ледяной преградой.
   Пока мы говорили, мы приближались ко входу в пещеру, и когда мы пересекли порог, я перестал удивляться тому, что древние зеленые враги желтых людей были остановлены ужасами этого ужасного пути.
   Кости мертвецов лежали высоко на широком полу первой пещеры, а поверх всего лежала гнилая каша разлагающейся плоти, по которой апты проложили отвратительную тропу к входу во вторую пещеру за ней.
   Крыша этой первой квартиры была низкой, как и все, через что мы прошли впоследствии, так что неприятные запахи были ограничены и сгущены до такой степени, что они, казалось, обладали осязаемой субстанцией. Было почти искушение вытащить свой короткий меч и прорубить себе путь в поисках чистого воздуха.
   "Может ли человек дышать этим загрязненным воздухом и жить?" - спросил Туван Дин, задыхаясь.
   -- Думаю, ненадолго, -- ответил я. "Поэтому поторопимся. Я пойду первым, а ты замыкай, а Вула между ними. Иди, - и со словами я бросился вперед, через зловонную массу гниения.
   Только после того, как мы прошли через семь пещер разного размера и немного различающихся по силе и качеству их зловония, мы столкнулись с каким-либо физическим сопротивлением. Затем в восьмой пещере мы наткнулись на логово аптов.
   Полная дюжина могучих зверей была расставлена по залу. Некоторые спали, а другие терзали только что убитые туши только что принесенной добычи или дрались между собой в любовных ласках.
   Здесь, в тусклом свете их подземного дома, ценность их больших глаз была очевидна, ибо эти внутренние пещеры окутаны вечным мраком, который ненамного меньше, чем кромешная тьма.
   Попытка пройти сквозь это свирепое стадо даже мне казалось верхом безумия, и поэтому я предложил Туван Дину вернуться во внешний мир вместе с Вулой, чтобы они вдвоем могли найти путь к цивилизации и прийти к ней. опять же с достаточной силой, чтобы преодолеть не только препятствия, но и любые другие препятствия, которые могут стоять между нами и нашей целью.
   "Тем временем, - продолжал я, - я могу найти способ проложить себе путь в одиночку в страну желтых людей, но если я потерплю неудачу, будет принесена в жертву только одна жизнь. Если мы все пойдем дальше и погибнем, некому будет направить отряд помощи Дее Торис и твоей дочери.
   - Я не вернусь и не оставлю тебя здесь одного, Джон Картер, - ответил Туван Дин. "Неважно, идете ли вы к победе или к смерти, джеддак Птарса остается на вашей стороне. Я говорил."
   По его тону я понял, что спорить по этому вопросу бесполезно, и поэтому пошел на компромисс, отправив Вулу обратно с наспех написанной запиской, заключенной в небольшой металлический футляр и закрепленной у него на шее. Я приказал верному существу искать Карториса в Гелиуме, и хотя полмира и бесчисленные опасности лежали между ними, я знал, что если это удастся сделать, то Вула сделает это.
   Обладая от природы удивительной скоростью и выносливостью, а также пугающей свирепостью, которая делала его равным любому врагу на пути, его острый ум и чудесное чутье должны были легко предоставить все остальное, что было необходимо для успешного выполнения его миссии. .
   С явным нежеланием огромный зверь повернулся, чтобы покинуть меня, подчиняясь моему приказу, и прежде чем он ушел, я не мог сопротивляться желанию обнять его огромную шею в прощальном объятии. Он потерся своей щекой о мою в последней ласке и через мгновение уже мчался через Пещеры Падальщиков к внешнему миру.
   В своей записке Карторису я дал четкие указания по поиску пещер Падальщиков, убедив его в необходимости проникнуть в страну по этому проспекту и ни при каких обстоятельствах не пытаться пересечь ледяную преграду с флотом. Я сказал ему, что не могу даже предположить, что лежит за восьмой пещерой; но я был уверен, что где-то по ту сторону ледяной преграды его мать лежит во власти Матай Шанга, а возможно, и его дед и прадед, если они живы.
   Кроме того, я посоветовал ему обратиться к Кулан Титу и сыну Туван Дина за воинами и кораблями, чтобы экспедиция была достаточно сильной, чтобы обеспечить успех при первом же ударе.
   "И, - заключил я, - если будет время, захвати с собой Тарс Таркаса, потому что, если я доживу до того, как ты доберешься до меня, я не смогу придумать большего удовольствия, чем снова сразиться плечом к плечу с моим старым другом".
   Когда Вула оставила нас, мы с Туваном Дином, спрятавшись в седьмой пещере, обсуждали и отбрасывали многие планы пересечения восьмой комнаты. С того места, где мы стояли, мы видели, что драка между аптами становилась меньше, и что многие из тех, кто кормился, прекратились и легли спать.
   Вскоре стало очевидно, что в скором времени все свирепые монстры могут мирно уснуть, и, таким образом, нам представилась опасная возможность пересечь их логово.
   Один за другим оставшиеся звери растянулись на кипящем разложении, покрывавшем груду костей на полу их логова, пока не остался бодрствовать только один человек. Этот огромный парень беспокойно бродил вокруг, вынюхивая своего товарища и отвратительный мусор пещеры.
   Время от времени он останавливался и пристально вглядывался то в один из выходов из комнаты, то в другой. Весь его вид был как у часового.
   В конце концов нас заставили поверить, что он не будет спать, пока спят другие обитатели логова, и поэтому стали придумывать какой-нибудь план, с помощью которого мы могли бы обмануть его. В конце концов я предложил Туван Дину план, и, поскольку он казался таким же хорошим, как и все, что мы обсуждали, мы решили проверить его.
   С этой целью Туван Дин встал вплотную к стене пещеры, рядом с входом в восьмую комнату, в то время как я намеренно показался стражу апту, когда он смотрел в сторону нашего убежища. Затем я прыгнул к противоположной стороне входа, прижавшись всем телом к стене.
   Бесшумно огромный зверь быстро двинулся к седьмой пещере, чтобы посмотреть, что за незваный гость так опрометчиво проник так далеко в пределы его жилища.
   Когда он высунул голову в узкую щель, соединяющую две пещеры, в обеих руках его ждал тяжелый длинный меч, и прежде чем он успел издать хоть одно рычание, его отрубленная голова покатилась к нашим ногам.
   Мы быстро заглянули в восьмую камеру - ни одна аптечная не пошевелилась. Переползая через тушу огромного зверя, загородившего дверной проем, мы с Туван Дином осторожно вошли в неприступное и опасное логово.
   Словно улитки, мы тихо и осторожно петляем среди огромных лежачих фигур. Единственным звуком, перекрывавшим наше дыхание, был сосущий звук наших ног, когда мы поднимали их из тины разлагающейся плоти, по которой мы проползали.
   На полпути через комнату один из могучих зверей прямо передо мной беспокойно зашевелился в тот самый момент, когда моя нога оказалась над его головой, через которую я должен был перешагнуть.
   Затаив дыхание, я ждал, балансируя на одной ноге, потому что не осмеливался шевельнуть ни одним мускулом. В моей правой руке был мой острый короткий меч, острие которого парило в дюйме над густым мехом, под которым билось дикое сердце.
   Наконец апт расслабился, вздохнул, как после дурного сна, и возобновил нормальное дыхание глубокого сна. Я уперся поднятой ногой за свирепую голову и через мгновение переступил через зверя.
   Туван Дин последовал за мной, и через мгновение мы оказались у дальней двери незамеченными.
   Пещеры Гнильщика состоят из серии из двадцати семи сообщающихся камер и выглядят так, как будто их размыло проточной водой в далекое прошлое, когда могучая река нашла свой путь на юг через эту единственную брешь в каменной преграде. и лед, окаймляющий страну полюса.
   Туван Дин и я прошли оставшиеся девятнадцать пещер без приключений и происшествий.
   Впоследствии мы узнали, что всего лишь раз в месяц можно найти все апт-апты Падальных пещер в одной комнате.
   В другое время они бродят поодиночке или парами в пещеры и из них, так что для двух человек было бы практически невозможно пройти через все двадцать семь комнат, не встретив апт почти в каждой из них. Раз в месяц они спят целый день, и нам посчастливилось случайно наткнуться на один из таких случаев.
   За последней пещерой мы вышли в пустынную страну снега и льда, но нашли хорошо обозначенную тропу, ведущую на север. Путь был усыпан валунами, как и путь к югу от барьера, так что в любой момент мы могли видеть лишь на небольшое расстояние вперед.
   Через пару часов мы миновали огромный валун и вышли на крутой склон, ведущий вниз в долину.
   Прямо перед собой мы увидели полдюжины мужчин - свирепых, чернобородых, с кожей цвета спелого лимона.
   "Желтые люди Барсума!" - воскликнул Туван Дин, как будто даже сейчас, увидев их, он с трудом мог поверить, что та самая раса, которую мы ожидали найти скрытой в этой отдаленной и недоступной земле, действительно существовала.
   Мы отошли за соседний валун, чтобы наблюдать за действиями небольшой группы, которая стояла, съежившись, у подножия другой огромной скалы, спиной к нам.
   Один из них выглядывал из-за края гранитной глыбы, словно наблюдая за приближающимся с противоположной стороны.
   Вскоре объект его пристального внимания оказался в поле моего зрения, и я увидел, что это был еще один желтый человек. Все были одеты в великолепные меха: шестеро в черно-желтой полосатой шкуре орлука, а тот, кто приближался один, был ослеплен чисто-белой шкурой апта.
   Желтые люди были вооружены двумя мечами, за спиной у каждого было висело короткое копье, а с левой руки свисали чашевидные щиты размером не больше обеденной тарелки, вогнутые стороны которых были обращены наружу, к противнику.
   Они казались ничтожными и бесполезными средствами защиты даже от обычного фехтовальщика, но позже я увидел их назначение и то, с какой удивительной ловкостью желтые люди обращаются с ними.
   Один из мечей, который носил каждый из воинов, привлек мое внимание. Я называю это мечом, но на самом деле это было острое лезвие с полным крюком на дальнем конце.
   Другой меч был примерно такой же длины, как инструмент с крючком, и был где-то между длиной моего длинного меча и моего короткого меча. Он был прямым и обоюдоострым. В дополнение к оружию, которое я перечислил, каждый мужчина нес в своей упряжи кинжал.
   Когда белошёрстный приблизился, шестеро крепче сжали свои мечи - крючковатый инструмент в левой руке, прямой меч в правой, а над левым запястьем маленький щиток жёстко удерживался на металлическом браслете.
   Когда одинокий воин подошел к ним, шестеро бросились на него с дьявольскими криками, которые больше всего напоминали дикий боевой клич апачей юго-запада.
   Мгновенно атакованный обнажил оба меча, и, когда шестеро напали на него, я стал свидетелем такого красивого боя, какой только можно было бы видеть.
   Своими острыми крюками дружинники пытались схватить противника, но молниеносно подскакивал чашеобразный щит перед метательным оружием, и в его дупло вонзался крюк.
   Однажды одинокий воин зацепил противника своим крюком в бок и, подойдя ближе, пронзил его своим мечом.
   Но шансы были слишком неравны, и, хотя тот, кто сражался в одиночку, был намного лучшим и храбрейшим из них, я понял, что это был лишь вопрос времени, прежде чем оставшиеся пятеро найдут брешь в его чудесной защите и приведут его к победе. вниз.
   Теперь мои симпатии всегда были на стороне более слабой стороны в споре, и хотя я ничего не знал о причине проблемы, я не мог оставаться в стороне и смотреть, как храбрый человек убит превосходящими силами.
   На самом деле, я полагаю, что не уделял особого внимания поиску оправдания, потому что я слишком люблю хорошую драку, чтобы нуждаться в какой-либо другой причине, чтобы вступить в нее, когда она идет.
   Так получилось, что, прежде чем Туван Дин понял, о чем я, он увидел меня, стоящего рядом с одетым в белое желтым человеком, сражающимся как сумасшедший со своими пятью противниками.
   С ЖЕЛТЫМИ ЧЕЛОВЕКАМИ
   Туван Дин вскоре присоединился ко мне; и хотя нам показалось, что иметь дело с крючковатым оружием - странная и дикая штука, мы втроем вскоре расправились с пятью чернобородыми воинами, противостоявшими нам.
   Когда битва закончилась, наш новый знакомый повернулся ко мне и, сняв с запястья щит, протянул его. Я не знал значения его поступка, но рассудил, что это была лишь форма выражения мне его благодарности.
   Впоследствии я узнал, что это символизировало приношение человеческой жизни в обмен на оказанную ему великую услугу; и мой акт отказа, который я немедленно сделал, был тем, что ожидалось от меня.
   - Тогда прими от Талу, принца Марентины, - сказал желтый человек, - этот знак моей благодарности, и, засунув руку из-под одного из своих широких рукавов, вытащил браслет и надел его мне на руку. Затем он прошел ту же церемонию с Туван Дин.
   Затем он спросил наши имена и из какой мы земли. Он казался хорошо знакомым с географией внешнего мира, и когда я сказал, что я из Гелиума, он поднял брови.
   "Ах, - сказал он, - вы ищете своего правителя и его компанию?"
   - Вы знаете о них? Я попросил.
   - Но не более того, они были захвачены моим дядей, Саленсусом Оллом, джеддаком из джеддаков, правителем Окара, земли желтых людей Барсума. Что касается их судьбы, я ничего не знаю, потому что я воюю с моим дядей, который хочет сокрушить мою власть в княжестве Марентина.
   - Те, от кого ты только что меня спас, - воины, которых он послал, чтобы найти и убить меня, ибо они знают, что я часто прихожу один, чтобы охотиться и убить священного апта, которого так почитает Саленс Олл. Отчасти потому, что я ненавижу его религию, Саленс Олл ненавидит меня; но больше всего он боится моей растущей силы и великой фракции, возникшей по всему Окару, которая была бы рада видеть меня правителем Окара и джеддака джеддаков на его месте.
   "Он жестокий и тиранический хозяин, которого все ненавидят, и если бы не великий страх, который они испытывают к нему, я мог бы за одну ночь собрать армию, которая уничтожила бы тех немногих, кто остался ему верен. Мой народ верен мне, и маленькая долина Марентина уже год не платит дани двору Саленса Олла.
   - Он также не может заставить нас, потому что дюжина человек может удержать узкий путь к Марентине против миллиона. Но теперь, что касается твоих собственных дел. Чем я могу вам помочь? Мой дворец в вашем распоряжении, если вы желаете оказать мне честь, приехав к Марентине.
   - Когда наша работа будет завершена, мы будем рады принять ваше приглашение, - ответил я. - Но теперь вы можете больше всего помочь нам, направив нас ко двору Саленсуса Олла и предложив какие-нибудь средства, с помощью которых мы можем получить доступ в город и во дворец или в любое другое место, где, как мы находим, находятся наши друзья.
   Талу с сожалением смотрел на наши гладкие лица, на красную кожу Туван Дина и на мою белую.
   "Сначала вы должны прийти в Марентину, - сказал он, - потому что ваша внешность должна сильно измениться, прежде чем вы сможете надеяться войти в какой-либо город в Окаре. У вас должны быть желтолицые лица и черные бороды, а ваша одежда и атрибуты должны быть таковы, чтобы меньше всего вызывать подозрений. В моем дворце есть тот, кто может заставить вас выглядеть такими же настоящими желтыми людьми, как и сам Саленсус Олл.
   Его совет казался мудрым; а так как, по-видимому, не было другого способа обеспечить успешный вход в Кадабру, столицу Окара, мы отправились с Талу, принцем Марентины, в его маленькую, окруженную скалами страну.
   Путь был одним из худших путешествий, которые я когда-либо видел, и я не удивляюсь, что в этой стране, где нет ни тоталов, ни летунов, Марентина мало опасается вторжения; но, наконец, мы достигли места назначения, которое я впервые увидел с небольшого возвышения в полумиле от города.
   В глубокой долине расположился город из марсианского бетона, где каждая улица, площадь и открытое пространство были покрыты стеклом. Кругом лежали снег и лед, но их не было на круглом, куполообразном, хрустальном покрытии, окутывающем весь город.
   Затем я увидел, как эти люди боролись с суровостью Арктики и жили в роскоши и комфорте посреди земли вечных льдов. Их города были настоящими теплицами, и когда я попал в них, мое уважение и восхищение перед научными и инженерными способностями этой погребенной нации были безграничны.
   В тот момент, когда мы вошли в город, Талу сбросил свою верхнюю меховую одежду, как и мы, и я увидел, что его одежда мало чем отличалась от одежды красных рас Барсума. Если не считать его кожаной сбруи, густо покрытой драгоценными камнями и металлом, он был голым, и в этой теплой и влажной атмосфере нельзя было удобно носить одежду.
   Три дня мы оставались гостями принца Талу, и в течение этого времени он осыпал нас всем вниманием и учтивостью, какие только были в его силах. Он показал нам все, что представляло интерес в его великом городе.
   Атмосферная установка Марентина будет поддерживать жизнь в городах северного полюса в течение неопределенного времени после того, как вся жизнь на остатках умирающего Марса исчезнет из-за отказа подачи воздуха, если великая центральная установка снова перестанет функционировать, как это было в том памятном случае, когда дал мне возможность вернуть жизнь и счастье в странный мир, который я уже научился так любить.
   Он показал нам систему отопления, которая аккумулирует солнечные лучи в больших резервуарах под городом, и как мало нужно для поддержания вечного летнего тепла великолепного сада в этом арктическом раю.
   По широким алеям, заросшим семенами охристой растительности дна Мертвого моря, неслось бесшумное движение легких и воздушных наземных летательных аппаратов - единственного вида искусственного транспорта, использовавшегося к северу от гигантской ледяной преграды.
   Широкие шины этих уникальных летательных аппаратов - не что иное, как резиноподобные газовые мешки, наполненные восьмым Барсумским лучом, или лучом движения, - тем замечательным открытием марсиан, которое сделало возможным создание огромных флотилий могучих воздушных кораблей, которые превращают краснокожего человека из дальнего космоса в мир высший. Именно этот луч выбрасывает собственный или отраженный свет планеты в космос и, будучи ограниченным, придает марсианскому кораблю их воздушную плавучесть.
   Наземные летуны Marentina обладают достаточной плавучестью в своих автомобильных колесах, чтобы дать автомобилям сцепление с дорогой для управления; и хотя задние колеса соединены с двигателем и помогают управлять машиной, основная часть этой работы выполняется небольшим гребным винтом на корме.
   Я не знаю более восхитительного ощущения, чем ехать в одном из этих роскошно оборудованных автомобилей, которые скользят, легкие и воздушные, как перья, по мягким, замшелым аллеям Марентины. Они передвигаются с абсолютной бесшумностью между краями малиновой лужайки и под сводами деревьев, великолепных дивными цветами, которые отмечают многие из высококультурных разновидностей барсумской растительности.
   К концу третьего дня придворный цирюльник - я не могу придумать другого земного прозвища, которым можно было бы описать его, - произвел такую замечательную трансформацию и во мне, и в Туван Дине, что наши собственные жены никогда бы не узнали нас. Кожа у нас была такого же лимонного цвета, как и у него, а большие черные бороды и усы были искусно прикреплены к нашим гладким лицам. Обману помогали атрибуты воинов Окара; и для ношения за пределами тепличных городов у каждого из нас были костюмы орлука в черную и желтую полоску.
   Талу дал нам подробные указания по путешествию в Кадабру, столицу народа окар, так называют расу желтых людей. Этот добрый друг даже сопровождал нас часть пути, а потом, пообещав помочь нам, чем сочтет возможным, попрощался с нами.
   На прощание он надел мне на палец кольцо причудливой работы, инкрустированное мертвенно-черным матовым камнем, который больше походил на битуминозный уголь, чем на бесценный барсумский драгоценный камень, которым он и является на самом деле.
   "Было всего три других, вырезанных из основного камня, - сказал он, - который находится в моем владении. Эти три носят дворяне, пользующиеся моим доверием, и все они были отправлены с секретными заданиями ко двору Саленсуса Олла.
   "Если вы подойдете ближе чем на пятьдесят футов к любому из этих трех, вы почувствуете быстрое покалывание в пальце, на котором вы носите это кольцо. Тот, кто носит одну из его пар, испытает то же чувство; это вызвано электрическим действием, которое происходит в тот момент, когда два этих драгоценных камня, вырезанных из одного и того же материнского камня, попадают в радиус действия силы друг друга. По нему вы узнаете, что рядом находится друг, на помощь которого вы можете положиться в трудную минуту.
   "Если другой носитель одного из этих драгоценных камней позовет вас на помощь, не отказывайте ему, и если вам угрожает смерть, вы скорее проглотите кольцо, чем позволите ему попасть в руки врагов. Храни его ценой своей жизни, Джон Картер, потому что когда-нибудь это может значить для тебя больше, чем жизнь.
   С этим напутствием наш добрый друг повернулся к Марентине, а мы направились в сторону города Кадабра и двора Саленсуса Олла, джеддака из джеддаков.
   В тот же вечер мы увидели обнесенный стеной и стеклянной крышей город Кадабра. Он расположен в низкой котловине у полюса, в окружении скалистых заснеженных холмов. С перевала, через который мы вошли в долину, нам открылся великолепный вид на этот великий город на севере. Его хрустальные купола сверкали в ослепительном солнечном свете, сияющем над покрытой инеем внешней стеной, опоясывающей всю сотню миль его окружности.
   Через равные промежутки большие ворота ведут в город; но даже с того расстояния, с которого мы смотрели на массивную груду, мы могли видеть, что все было закрыто, и, в соответствии с предложением Талу, мы отложили попытку войти в город до следующего утра.
   Как он и сказал, мы нашли множество пещер на склонах холмов вокруг нас, и в одну из них мы забрались на ночь. Наша теплая кожа орлука обеспечивала нам полный комфорт, и только после очень освежающего сна мы проснулись вскоре после рассвета на следующее утро.
   Город уже пришел в движение, и из нескольких ворот мы увидели группы желтых людей. Тщательно следуя каждой детали инструкций, данных нам нашим добрым другом Марентиной, мы скрывались в течение нескольких часов, пока один отряд из полудюжины воинов не прошел по тропе под нашим укрытием и не вошел в холмы через перевал, по которому мы пришли накануне вечером.
   Дав им время скрыться из виду нашей пещеры, Туван Дин и я выползли и последовали за ними, настигнув их, когда они были глубоко в холмах.
   Когда мы подошли почти к ним, я громко позвал их предводителя, когда весь отряд остановился и повернулся к нам. Пришло решающее испытание. Если бы мы только обманули этих людей, остальное было бы сравнительно легко.
   "Каор!" Я плакала, подходя к ним.
   "Каор!" - ответил офицер, ответственный за партию.
   - Мы из Иллалла, - продолжил я, назвав самый отдаленный город Окара, который практически не имеет связи с Кадаброй. - Только вчера мы приехали, а сегодня утром начальник ворот сказал нам, что вы отправляетесь на охоту на орлуков, а это занятие, которого мы не находим в нашем районе. Мы поспешили за вами помолиться, чтобы вы позволили нам сопровождать вас".
   Офицер был полностью обманут и любезно позволил нам пойти с ними на день. Случайная догадка о том, что им предстоит охота на орлуков, оказалась верной, и Талу сказал, что шансы десять к одному, что такова будет миссия любой группы, покидающей Кадабру через перевал, через который мы вошли в долину, поскольку этот путь ведет прямо к обширным равнинам, часто посещаемым этим слоновьим хищным зверем.
   Что касается охоты, то день был неудачным, так как мы не видели ни одного орлука; но это оказалось для нас более чем удачным, так как желтые люди были так огорчены своим несчастьем, что не хотели войти в город теми же воротами, через которые они вышли утром, так как, казалось, они очень хвастались перед капитану тех ворот об их мастерстве в этом опасном виде спорта.
   Поэтому мы подошли к Кадабре в нескольких милях от того места, где группа оставила его утром, и таким образом избавились от опасности неудобных вопросов и объяснений со стороны привратника, который, как мы сказали, нас к этой конкретной охотничьей группе.
   Мы подошли совсем близко к городу, когда мое внимание привлекла высокая черная шахта, поднимавшаяся на несколько сотен футов в воздух из того, что казалось спутанной массой хлама или обломков, теперь частично засыпанной снегом.
   Я не осмелился расспросить, опасаясь возбудить подозрение из-за явного незнания того, что, будучи желтым человеком, должен был бы знать; но прежде чем мы достигли городских ворот, я должен был узнать назначение этой мрачной шахты и значение могучего скопления под ней.
   Мы подошли почти к воротам, когда один из отряда окликнул своих товарищей, одновременно указывая на далекий южный горизонт. Следуя в указанном им направлении, мои глаза увидели корпус большого летательного аппарата, быстро приближающегося над гребнем окружающих холмов.
   "Еще другие дураки, которые хотят разгадать тайны запретного севера", - сказал офицер полупро себя. "Неужели они никогда не прекратят свое роковое любопытство?"
   "Надеемся, что нет, - ответил один из воинов, - ибо что же нам тогда делать с рабами и забавой?"
   "Истинный; но какие же они глупые звери, если продолжают приходить в край, откуда ни один из них никогда не возвращался".
   "Давайте задержимся и посмотрим, чем закончится этот", - предложил один из мужчин.
   Офицер посмотрел в сторону города.
   -- Часовые видели его, -- сказал он. "Мы можем остаться, потому что мы можем понадобиться".
   Я посмотрел в сторону города и увидел несколько сотен воинов, выходящих из ближайших ворот. Они двигались неторопливо, как будто не было нужды в спешке - да и не было в ней нужды, как я вскоре узнал.
   Затем я еще раз перевел взгляд на летчика. Она быстро двигалась к городу, и когда она подошла достаточно близко, я с удивлением увидел, что ее пропеллеры не работают.
   Прямо на этот мрачный стержень, который она носила. В последнюю минуту я увидел, как огромные лезвия двинулись, чтобы повернуть ее вспять, но она двинулась вперед, как будто ее влекла какая-то могучая, непреодолимая сила.
   На ее палубе царило сильное волнение, где люди бегали туда и сюда, управляя орудиями и готовясь к запуску небольших одноместных летательных аппаратов, флот которых является частью снаряжения каждого марсианского военного корабля. Все ближе и ближе к черной шахте мчался корабль. Еще мгновение, и она должна нанести удар, и тогда я увидел знакомый сигнал, посылавший меньшие лодки большой стаей с палубы корабля-базы.
   Мгновенно с ее палубы поднялась сотня крошечных летунов, словно рой огромных стрекоз; но едва они отошли от линкора, как нос каждого повернулся к валу, и они тоже с ужасающей скоростью помчались к тому же, казалось бы, неизбежному концу, который угрожал большему кораблю.
   Через мгновение произошло столкновение. Людей швыряло во все стороны с палубы корабля, в то время как он, согнутый и скрюченный, совершил последний долгий бросок к куче мусора у основания шахты.
   Вместе с ней сыпался дождь из ее собственных крошечных летательных аппаратов, поскольку каждый из них столкнулся с твердой стрелой.
   Я заметил, что разбитые летуны соскальзывали по стенке шахты и что их падение было не таким быстрым, как можно было бы ожидать; а затем внезапно мне открылась тайна шахты, а вместе с ней и объяснение причины, по которой летчик, слишком далеко прошедший через ледяную преграду, никогда не мог вернуться.
   Вал был могучим магнитом, и когда однажды судно оказалось в радиусе его мощного притяжения к алюминиевой стали, которая так широко используется в конструкции всех барсумских кораблей, никакая сила на земле не могла предотвратить такой конец, который мы только что видели. .
   Впоследствии я узнал, что вал находится прямо над магнитным полюсом Марса, но увеличивает ли это каким-либо образом его неисчислимую силу притяжения, я не знаю. Я боец, а не ученый.
   Вот, наконец, и объяснение долгому отсутствию Тардоса Морса и Морса Каяка. Эти отважные и бесстрашные воины бросили вызов тайнам и опасностям ледяного севера в поисках Карториса, чье долгое отсутствие склонило в горе голову его прекрасной матери, Деи Торис, принцессы Гелиума.
   В тот момент, когда последний из летчиков остановился у основания шахты, чернобородые, желтые воины роились над массой обломков, на которых они лежали, беря в плен тех, кто не пострадал, и иногда убивая их мечом. один из раненых, который, казалось, был склонен возмущаться их насмешками и оскорблениями.
   Некоторые из невредимых краснокожих мужественно сражались со своими жестокими врагами, но по большей части они казались слишком подавленными ужасом постигшей их катастрофы, чтобы сделать что-то большее, чем безвольно подчиниться золотым цепям, которыми они были скованы.
   Когда последний из пленных был заключен в тюрьму, отряд вернулся в город, у ворот которого мы встретили свору свирепых аптов в золотых ошейниках, каждый из которых шел между двумя воинами, которые сковывали их крепкими цепями из того же металла, что и их ошейники.
   Сразу за воротами слуги распустили все ужасное стадо, и когда они рванули к мрачной черной шахте, мне не нужно было спрашивать, чтобы узнать их миссию. Если бы в жестоком городе Кадабра не было тех, кто нуждался в помощи гораздо больше, чем бедные несчастные мертвые и умирающие там на холоде на согнутых и сломанных трупах тысячи летунов, я не смог бы сдержать свое желание поспешить назад и сделать сразитесь с теми ужасными существами, которые были посланы, чтобы растерзать и сожрать их.
   А так я мог только следовать за желтыми воинами, склонив голову, и благодарить за шанс, который дал мне и Туван Дину такой легкий доступ к столице Саленсус Олл.
   Оказавшись за воротами, мы без труда ускользнули от наших утренних друзей и вскоре очутились в марсианской гостинице.
   ВО ВРЕМЯ
   Публичные дома о f Барсумы, как я обнаружил, различаются, но мало. Нет частной жизни для всех, кроме супружеских пар.
   Мужчин без жен провожают в большую комнату, пол которой обычно сделан из белого мрамора или тяжелого стекла, тщательно поддерживаемого в чистоте. Здесь есть много маленьких приподнятых площадок для спальных шелков и мехов гостей, а если у него нет собственных чистых, свежих, они предоставляются за номинальную плату.
   Как только вещи человека помещены на одну из этих платформ, он становится гостем дома, и эта платформа принадлежит ему до тех пор, пока он не уйдет. Никто не будет тревожить или приставать к его вещам, так как на Марсе нет воров.
   Поскольку единственное, чего следует опасаться, - это покушение, поэтому владельцы гостиниц выставляют вооруженную охрану, которая день и ночь расхаживает взад и вперед по спальням. Количество охранников и великолепие их убранства нередко говорят о статусе отеля.
   В этих домах не подают еду, но обычно к ним примыкает общественная столовая. Бани соединены со спальными палатами, и каждый гость обязан ежедневно купаться или покидать отель.
   Обычно на втором или третьем этаже находится большая спальня для незамужних женщин, но ее назначение существенно не отличается от комнаты, занимаемой мужчинами. Охранники, наблюдающие за женщинами, остаются в коридоре за пределами спальной комнаты, в то время как рабыни расхаживают взад и вперед среди спящих внутри, готовые уведомить воинов, если потребуется их присутствие.
   Я с удивлением заметил, что все охранники отеля, в котором мы остановились, были краснокожими, и, расспросив одного из них, я узнал, что это рабы, купленные владельцами отелей у правительства. Человек, чей пост находился за моей спальной площадкой, был командующим флотом великой марсианской державы; но судьба перенесла его флагман через ледяную преграду в радиусе действия магнитного вала, и вот уже много томительных лет он был рабом желтых людей.
   Он сказал мне, что принцы, джеды и даже джеддаки внешнего мира были среди лакеев, служивших желтой расе; но когда я спросил его, слышал ли он о судьбе Морс-Каджака или Тардос-Морса, он покачал головой, сказав, что никогда не слышал об их заключении здесь, хотя ему хорошо известны их репутация и слава во внешнем мире. Мир.
   Он также не слышал никаких слухов о прибытии Отца Тернов и черного датора Перворожденных, но поспешил объяснить, что мало знает о том, что происходит во дворце. Я видел, что он немало удивляется тому, что желтый человек так любознателен в отношении некоторых красных заключенных из-за ледяной преграды, а я так невежественен в отношении обычаев и условий жизни моей собственной расы.
   На самом деле, я забыл свою маскировку, обнаружив краснокожего человека, расхаживающего перед моей спальной площадкой; но его растущее выражение удивления вовремя предупредило меня, потому что я не собирался раскрывать свою личность кому-либо, если только это не могло привести к чему-то хорошему, и я не понимал, как этот бедняга может еще служить мне, хотя я и имел это в виду. Имейте в виду, что позже я мог бы быть средством служения ему и всем другим тысячам заключенных, которые выполняют приказы своих суровых хозяев в Кадабре.
   Туван Дин и я обсуждали наши планы, сидя среди наших спящих шелков и мехов той ночью среди сотен желтых мужчин, которые занимали с нами квартиру. Мы говорили тихим шепотом, но так как это только то, что требует вежливость в общественном спальном месте, мы не вызвали подозрений.
   В конце концов, решив, что все это, должно быть, пустые домыслы до тех пор, пока у нас не будет возможности исследовать город и попытаться привести в исполнение план, предложенный Талу, мы пожелали друг другу спокойной ночи и легли спать.
   Позавтракав на следующее утро, мы отправились посмотреть на Кадабру, и так как благодаря щедрости принца Марентины мы были хорошо обеспечены средствами, текущими в Окаре, мы купили красивый наземный летчик. Научившись водить их в Марентине, мы провели восхитительный и прибыльный день, исследуя город, а ближе к вечеру, в час, когда Талу сказал нам, что мы найдем правительственных чиновников в их офисах, мы остановились перед великолепным зданием на площади напротив. королевские земли и дворец.
   Здесь мы смело прошли мимо вооруженного охранника у двери, где нас встретил красный раб внутри, который спросил о наших пожеланиях.
   - Скажи Сораву, твоему господину, что два воина из Иллалла хотят поступить на службу в дворцовую стражу, - сказал я.
   Сорав, как сказал нам Талу, был командующим дворцовыми войсками, а так как люди из дальних городов Окара - и особенно Иллалл - с меньшей вероятностью были заражены зародышами интриг, которые годами заражали дом Саленсус Олл, он был уверен, что нас примут, и задал нам несколько вопросов.
   Он снабдил нас такой общей информацией, которая, по его мнению, была необходима для того, чтобы мы прошли проверку перед Соравом, после чего нам предстояло пройти дополнительное обследование перед Саленсусом Оллом, чтобы он мог определить нашу физическую подготовку и наши воинские способности.
   Тот небольшой опыт, который мы получили со странным крючковатым мечом желтого человека и его чашеобразным щитом, делал маловероятным, что кто-то из нас сможет пройти это последнее испытание, но был шанс, что нас поселят во дворце Саленсуса Олла. в течение нескольких дней после принятия Соравом, прежде чем джеддак джеддаков найдет время, чтобы подвергнуть нас последнему испытанию.
   После нескольких минут ожидания в приемной нас вызвали в личный кабинет Сорава, где нас вежливо приветствовал чернобородый офицер свирепого вида. Он спросил нас о наших именах и стоянках в нашем городе и, получив ответы, которые его явно удовлетворили, задал нам некоторые вопросы, которые Талу предвидел и к которым подготовил нас.
   Интервью не могло длиться более десяти минут, когда Сорав вызвал помощника, которому поручил как следует записать нас, а затем сопроводить в помещения во дворце, отведенные для претендентов на членство в дворцовой страже.
   Помощник сначала привел нас в свой собственный офис, где он измерил, взвесил и сфотографировал нас одновременно с помощью машины, изобретательно разработанной для этой цели, пять копий которой были немедленно воспроизведены в пяти различных правительственных учреждениях, два из которых расположены в других городах. далекий. Затем он провел нас через территорию дворца в главное помещение охраны дворца, где передал нас дежурному офицеру.
   Этот человек снова коротко расспросил нас и, в конце концов, послал солдата, который проводил нас в наши апартаменты. Мы нашли их на втором этаже дворца в двухквартирной башне в задней части здания.
   Когда мы спросили нашего проводника, почему нас расквартировали так далеко от караульного помещения, он ответил, что обычай старших членов караула затевать ссоры с претендентами, чтобы попробовать их металл, привел к такому количеству смертей, что было трудно поддерживать караул. в полную силу, пока этот обычай преобладал. Поэтому Саленс Олл выделил эти помещения для претендентов, и здесь они были надежно заперты от опасности нападения со стороны гвардейцев.
   Эта неприятная информация внезапно нарушила все наши хорошо продуманные планы, поскольку означала, что мы фактически должны быть пленниками во дворце Саленсуса Олла до того времени, когда он сочтет нужным подвергнуть нас окончательному испытанию на эффективность.
   Поскольку именно на этот промежуток времени мы рассчитывали добиться столь многого в наших поисках Деи Торис и Тувии из Птарса, наше огорчение было безграничным, когда мы услышали, как за спиной нашего проводника щелкнул большой замок, когда он оставил нас после того, как провел нас в покои. мы должны были занять.
   С перекошенным лицом я повернулся к Туван Дину. Мой спутник безутешно покачал головой и подошел к одному из окон в дальней части квартиры.
   Едва он взглянул поверх них, как позвал меня тоном подавленного волнения и удивления. Через мгновение я оказался рядом с ним.
   "Смотреть!" - сказал Туван Дин, указывая на двор внизу.
   Проследив глазами указанное направление, я увидел двух женщин, расхаживающих взад-вперед по огороженному саду.
   В тот же момент я узнал их - это были Дея Торис и Тувия из Птарса!
   Были они, которых я проследил от одного полюса до другого, длиной в мир. Меня от них отделяло всего десять футов пространства и несколько металлических решеток.
   Криком я привлек их внимание, и, когда Дея Торис посмотрела мне прямо в глаза, я сделал знак любви, который мужчины Барсума делают своим женщинам.
   К моему изумлению и ужасу, ее голова высоко поднялась, и, когда выражение крайнего презрения коснулось ее изящных черт, она повернулась ко мне спиной. Мое тело покрыто шрамами тысячи столкновений, но никогда за всю мою долгую жизнь я не испытывал такой тоски от раны, ибо на этот раз сталь женского взгляда вошла в мое сердце.
   Со стоном я отвернулась и закрыла лицо руками. Я услышал, как Туван Дин громко зовет Тувию, но через мгновение его возглас удивления означал, что он тоже был отвергнут собственной дочерью.
   "Они даже слушать не будут", - крикнул он мне. "Они заткнули уши руками и пошли в дальний конец сада. Вы когда-нибудь слышали о такой безумной работе, Джон Картер? Эти двое должны быть заколдованы.
   Вскоре я набрался смелости, чтобы вернуться к окну, ибо, хотя она и отвергла меня, я любил ее и не мог удержаться от любования ее божественным лицом и фигурой, но когда она увидела, что я смотрю, она снова отвернулась.
   Я был в отчаянии, чтобы объяснить ее странные действия, и то, что Тувия тоже восстала против своего отца, казалось невероятным. Неужели моя несравненная принцесса все еще цепляется за отвратительную веру, от которой я спас ее мир? Может быть, она смотрела на меня с отвращением и презрением из-за того, что я вернулся из Долины Дор, или из-за того, что я осквернил храмы и личности Святых Тернов?
   Ничем иным я не мог приписать ее странное поведение, но казалось совершенно невозможным, чтобы это могло иметь место, ибо любовь Деи Торис к Джону Картеру была великой и чудесной любовью, выше расовых различий, вероисповеданий или религии.
   Пока я печально смотрел на затылок ее надменной царственной головы, ворота в противоположном конце сада отворились, и вошел мужчина. При этом он повернулся и сунул что-то в руку желтому стражнику за воротами, и расстояние было не слишком велико, чтобы я не мог видеть, что между ними прошли деньги.
   Я сразу понял, что этот новичок подкупил себе дорогу в сад. Затем он повернулся в сторону двух женщин, и я увидел, что это не кто иной, как Турид, черный датор Перворожденных.
   Прежде чем заговорить, он подошел к ним довольно близко, и, когда они обернулись на звук его голоса, я увидел, как Дея Торис отшатнулась от него.
   На его лице была неприятная ухмылка, когда он подошел к ней вплотную и снова заговорил. Я не мог расслышать его слов, но ее ответ был четким.
   "Внучка Тардоса Морса всегда может умереть, - сказала она, - но она никогда не сможет жить ценой, которую вы назовете".
   Потом я увидел, как черный негодяй встал на колени рядом с ней, почти пресмыкаясь в грязи, умоляя ее. До меня дошла только часть того, что он сказал, ибо, хотя он, очевидно, работал под напряжением страсти и волнения, было столь же очевидно, что он не осмеливался повышать голос из боязни разоблачения.
   "Я спасу тебя от Матаи Шанга", - услышал я его слова. "Ты знаешь судьбу, которая ждет тебя от его рук. Не выберете ли вы меня, а не другого?"
   "Я бы не выбрала ни то, ни другое, - ответила Дея Торис, - даже если бы у меня была свобода выбора, а вы хорошо знаете, что я не свободен".
   "Вы свободны!" воскликнул он. "Джон Картер, принц Гелия, мертв".
   "Я знаю лучше, чем это; но даже если бы он умер, а мне пришлось бы выбрать другого партнера, это должен быть человек-растение или большая белая обезьяна, а не Матай Шанг или ты, черный калот, - ответила она с презрительной ухмылкой.
   Внезапно злобный зверь потерял всякое самообладание и с гнусной руганью прыгнул на стройную женщину, стиснув ее нежное горло своей грубой хваткой. Тувия вскрикнула и бросилась на помощь своей сокамернице, и в тот же миг я тоже сошла с ума и, сорвав решетки, перекрывающие мое окно, вырвала их из гнезд, поскольку они были всего лишь медной проволокой.
   Бросившись в отверстие, я достиг сада, но всего в сотне футов от того места, где чернота душила мою Дею Торис, и одним прыжком налетела на него. Я не произнес ни слова, вырывая его оскверняющие пальцы из этой прекрасной глотки, и не издал ни звука, когда швырнул его на двадцать футов от себя.
   Пылая от ярости, Турид вскочил на ноги и бросился на меня, как бешеный бык.
   "Желтый человек, - завопил он, - ты не знал, на кого наложил свои гнусные руки, но прежде чем я закончу с тобой, ты хорошо узнаешь, что значит оскорбить первенца".
   Затем он набросился на меня, схватив меня за горло, и точно так же, как в тот день во дворе храма Исса, я сделал это здесь, в саду дворца Саленсуса Олла. Я нырнул под его вытянутые руки, и, когда он пролетел мимо меня, я нанес ужасный удар справа ему в челюсть.
   Так же, как он сделал в тот другой раз, он сделал сейчас. Как юла, он завертелся, колени его подогнулись под ним, и он рухнул на землю у моих ног. Затем я услышал голос позади себя.
   Это был глубокий властный голос, который отличает правителя людей, и когда я повернулся лицом к великолепной фигуре гигантского желтого человека, мне не нужно было спрашивать, чтобы знать, что это был Саленсус Олл. Справа от него стоял Матай Шанг, а за ними с десяток гвардейцев.
   -- Кто вы, -- вскричал он, -- и что означает это вторжение в пределы женского сада? Я не помню твоего лица. Как ты сюда попал?
   Если бы не его последние слова, я бы совершенно забыл о своей маскировке и прямо сказал ему, что я Джон Картер, принц Гелиума; но его вопрос вернул меня к себе. Я указал на смещенные решетки окна наверху.
   - Я претендент на членство в дворцовой страже, - сказал я, - и из того окна в башне, где я был заточен в ожидании последней проверки пригодности, я видел, как этот зверь напал на... эту женщину. Я не мог стоять сложа руки, о Джеддак, и видеть, как это делается на территории дворца, и все же чувствовать, что я достоин служить и охранять твою королевскую особу".
   Очевидно, своими красивыми словами я произвел впечатление на правителя Окара, и когда он повернулся к Дее Торис и Тувии из Птарса, и обе подтвердили мои слова, Турид начал выглядеть довольно мрачно.
   Я видел уродливый блеск в злых глазах Матай Шанг, когда Дея Торис рассказывала обо всем, что произошло между ней и Туридом, и когда она подошла к той части, которая касалась моего вмешательства в дела датора Перворожденных, ее благодарность была совершенно очевидной, хотя я по глазам ее было видно, что ее что-то странно озадачило.
   Меня не удивляло ее отношение ко мне в присутствии других; но то, что она должна была отказать мне, в то время как она и Тувия были единственными обитателями сада, все еще сильно ранило меня.
   Пока шел осмотр, я бросил взгляд на Турида и испугал его, глядя на меня широко раскрытыми глазами, и вдруг он расхохотался мне в лицо.
   Мгновение спустя Саленсус Олл повернулся к черному.
   - Что вы можете сказать в объяснение этих обвинений? - спросил он низким и ужасным голосом. "Смеете ли вы стремиться к тому, кого выбрал Отец Тернов, к тому, кто может быть даже подходящей парой для самого джеддака джеддаков?"
   И тогда чернобородый тиран повернулся и бросил внезапный жадный взгляд на Дею Торис, как будто при этих словах в его уме и груди возникла новая мысль и новое желание.
   Турид уже собирался ответить и со злобной ухмылкой на лице указывал на меня обвиняющим пальцем, когда слова Саленсуса Олла и выражение его лица оборвали его.
   В его глазах мелькнуло хитрое выражение, и я понял по выражению его лица, что следующие его слова были не теми, которые он собирался сказать.
   "О Величайший из джеддаков, - сказал он, - мужчины и женщины не говорят правды. Парень вышел в сад, чтобы помочь им сбежать. Я был снаружи и слышал их разговор, а когда я вошел, женщина закричала, а мужчина бросился на меня и хотел убить.
   "Что вы знаете об этом человеке? Он вам чужой, и я осмелюсь сказать, что вы найдете в нем врага и шпиона. Пусть он предстанет перед судом, Саленс Олл, а не твой друг и гость, Турид, Датор Перворожденных.
   Саленс Олл выглядел озадаченным. Он снова повернулся и посмотрел на Дею Торис, а затем Турид подошел к нему совсем близко и что-то прошептал ему на ухо - что, я не знаю.
   Вскоре желтая линейка повернулась к одному из своих офицеров.
   "Позаботьтесь о том, чтобы этот человек был надежно заключен, пока у нас не будет времени углубиться в это дело, - приказал он, - и, поскольку одних решеток недостаточно, чтобы сдержать его, пусть добавятся цепи".
   Затем он повернулся и вышел из сада, взяв с собой Дею Торис, положив руку ей на плечо. Турид и Матай Шанг тоже ушли, и когда они подошли к воротам, черный повернулся и снова громко расхохотался мне в лицо.
   Что может означать его внезапная перемена ко мне? Мог ли он заподозрить мою настоящую личность? Должно быть, так оно и есть, и то, что выдало меня, было уловкой и ударом, которые уложили его во второй раз.
   Когда охранники уволокли меня, на сердце у меня было очень грустно и горько, ибо теперь к двум безжалостным врагам, которые так долго преследовали ее, прибавился еще один, более сильный, ибо я был бы всего лишь дураком, если бы не осознал внезапную любовь к Дее Торис, которая только что родилась в ужасной груди Саленсуса Олла, Джеддака Джеддака, правителя Окара.
   ЯМА ИЗОБИЛИЯ
   я не томился л в тюрьме Саленсус Олл. В течение того короткого времени, что я лежал там, скованный золотыми цепями, я часто размышлял о судьбе Туван Дина, джеддака Птарса.
   Мой храбрый спутник последовал за мной в сад, когда я напал на Турида, и когда Саленсус Олл ушел с Деей Торис и остальными, оставив Тувию из Птарса, он тоже остался в саду со своей дочерью, по-видимому, незамеченным, поскольку он был одет так же, как и охранники.
   В последний раз, когда я видел его, он стоял, ожидая, пока сопровождавшие меня воины закроют за собой ворота, чтобы он мог остаться наедине с Тувией. Возможно ли, что они сбежали? Я сомневался в этом, но все же всем сердцем надеялся, что это может быть правдой.
   На третий день моего заточения дюжина воинов сопроводила меня в зал для аудиенций, где меня должен был судить сам Саленсус Олл. В комнате было много дворян, и среди них я видел Турида, но Матай Шанг там не было.
   Дея Торис, такая же ослепительно красивая, как всегда, восседала на маленьком троне рядом с Саленсусом Оллом. Выражение грустной безнадежности на ее милом лице глубоко ранило меня в сердце.
   Ее положение рядом с джеддаком джеддаков сулило ей и мне недоброе, и в тот момент, когда я увидел ее там, мне пришло в голову твердое намерение никогда не покидать эту комнату живой, если мне придется оставить ее в лапах этого могущественного тирана. .
   Я убивал лучших людей, чем Саленсус Олл, и убивал их голыми руками, и теперь я поклялся себе, что убью его, если найду единственный способ спасти принцессу Гелиума. Меня не волновало, что это будет означать почти мгновенную смерть для меня, кроме того, что это отстранило бы меня от дальнейших усилий в пользу Деи Торис, и только по этой причине я избрал бы другой путь, ибо даже если бы я убил Саленса Олла, этот поступок не вернул бы мою любимую жену ее народу. Я решил дождаться окончательного исхода суда, чтобы узнать все, что можно, о намерениях правителя Окариан, а затем действовать соответственно.
   Едва я предстал перед ним, как Саленс Олл призвал и Турида.
   "Датор Турид, - сказал он, - вы обратились ко мне со странной просьбой; но, в соответствии с вашими пожеланиями и вашим обещанием, что это приведет только к моим интересам, я решил присоединиться.
   - Вы говорите мне, что известное объявление будет средством осуждения этого заключенного и в то же время откроет путь к удовлетворению моего самого заветного желания.
   Турид кивнул.
   "Тогда я объявлю об этом здесь перед всеми моими дворянами", - продолжал Саленсус Олл. "В течение года ни одна королева не сидела на троне рядом со мной, и теперь мне удобно взять в жены ту, которая считается самой красивой женщиной на Барсуме. Заявление, которое никто не может честно отрицать.
   "Знать Окара, обнажите свои мечи и воздайте должное Дее Торис, принцессе Гелиума и будущей королеве Окара, ибо по истечении отведенных десяти дней она станет женой Саленсуса Олла".
   Когда дворяне обнажили свои клинки и подняли их высоко, в соответствии с древним обычаем Окара, когда джеддак объявляет о своем намерении жениться, Дея Торис вскочила на ноги и, подняв руку вверх, громко воскликнула, что они воздерживаются. .
   "Я не могу быть женой Саленса Олла, - умоляла она, - потому что я уже жена и мать. Джон Картер, принц Гелия, все еще жив. Я знаю, что это правда, потому что слышал, как Матай Шанг говорил своей дочери Файдор, что видел его в Каоре, при дворе Кулан Тита, Джеддак. Джеддак не женится на замужней женщине, и Саленсус Олл не нарушит таким образом супружеских уз.
   Саленс Олл бросил на Турида уродливый взгляд.
   - Это тот сюрприз, который ты приготовил для меня? воскликнул он. - Вы уверяли меня, что между мной и этой женщиной не стоит препятствие, которое было бы нелегко преодолеть, и теперь я вижу, что вмешивается одно непреодолимое препятствие. Что ты имеешь в виду, мужик? Что ты можешь сказать?
   - А если я отдам Джона Картера в ваши руки, Саленсус Олл, разве вы не почувствуете, что я более чем выполнил данное вам обещание? - ответил Турид.
   "Не говорите, как дурак", - воскликнул разъяренный джеддак. "Я не ребенок, чтобы со мной так играли".
   -- Я говорю только как знающий человек, -- ответил Турид. "Знает, что он может сделать все, что он утверждает".
   "Тогда предайте мне Джона Картера в течение десяти дней, или вы сами потерпите ту смерть, которую я должен был бы отмерить ему, если бы он был в моей власти!" - рявкнул джеддак из джеддаков с уродливой хмуростью.
   -- Вам не нужно ждать десять дней, Саленс Олл, -- ответил Турид. а затем, внезапно повернувшись ко мне, выставив указательный палец, он воскликнул: "Вот стоит Джон Картер, принц Гелиума!"
   "Дурак!" - завопил Саленсус Олл. "Дурак! Джон Картер - белый мужчина. Этот парень будет таким же желтым, как я. Лицо Джона Картера гладкое - Матай Шанг описал его мне. У этого заключенного борода и усы такие же большие и черные, как у всех в Окаре. Быстрее, гвардейцы, в ямы с черным маньяком, который хочет расстаться с жизнью за дурную шутку над вашим правителем!
   "Держать!" - воскликнул Турид и, прыгнув вперед, прежде чем я успел разгадать его намерения, схватил меня за бороду и сорвал всю фальшивую ткань с моего лица и головы, обнажив мою гладкую загорелую кожу под ней и коротко подстриженные черные волосы.
   Мгновенно столпотворение воцарилось в зале для аудиенций Саленсуса Олла. Воины двинулись вперед с обнаженными клинками, думая, что я, возможно, обдумываю убийство джеддака из джеддаков; в то время как другие, из любопытства увидеть того, чье имя было известно от полюса до полюса, столпились позади своих собратьев.
   Когда моя личность была раскрыта, я увидел, как Дея Торис вскочила на ноги - на ее лице было написано изумление, - а затем она прорвалась сквозь толпу вооруженных людей, прежде чем кто-либо успел помешать. Всего мгновение, и она предстала передо мной с распростертыми руками и глазами, полными света ее великой любви.
   "Джон Картер! Джон Картер!" - воскликнула она, когда я прижал ее к груди, и вдруг я понял, почему она отказала мне в саду под башней.
   Каким же я был дураком! Надеясь, что она проникнет в чудесную маскировку, созданную для меня цирюльником Марентины! Она не знала меня, вот и все; и когда она увидела знак любви от незнакомца, она обиделась и праведно возмутилась. Действительно, но я был дураком.
   "И это ты, - воскликнула она, - говорил со мной с башни! Как я мог мечтать, что за этой свирепой бородой и этой желтой кожей скрывается мой любимый вирджинец?"
   Она имела обыкновение называть меня своим вирджинцем в знак нежности, потому что знала, что я люблю звук этого прекрасного имени, в тысячу раз прекраснее и освященного ее милыми устами, и когда я снова услышал его после всех этих долгие годы мои глаза затуманились от слез, и мой голос захлебнулся от волнения.
   Но на мгновение я раздавил эту дорогую мне фигуру, прежде чем Саленс Олл, дрожа от ярости и ревности, проложил себе путь к нам.
   "Схватите человека", - крикнул он своим воинам, и сотня безжалостных рук разорвала нас на части.
   Что ж, именно для знати двора Окара Джон Картер был обезоружен. Как бы то ни было, дюжина из них почувствовала вес моих сжатых кулаков, и я пробился к половине ступеней перед троном, к которому Саленсус Олл отнес Дею Торис, прежде чем они смогли меня остановить.
   Затем я пошел вниз, сражаясь, под полусотней воинов; но еще до того, как они избили меня до потери сознания, я услышал из уст Деи Торис то, что стоило всех моих страданий.
   Стоя рядом с великим тираном, схватившим ее за руку, она указала туда, где я сражался в одиночку с такими ужасными препятствиями.
   -- Думаешь ли ты, Саленс Олл, что жена такого, как он, -- воскликнула она, -- обесчестила бы когда-нибудь его память, если бы он тысячу раз умер, связавшись с более низким смертным? Живет ли в каком-нибудь мире такой другой, как Джон Картер, принц Гелия? Живет ли еще один человек, который мог бы пробиваться вперед и назад по воинственной планете, сталкиваясь с дикими зверями и полчищами диких мужчин, ради любви к женщине?
   "Я, Дея Торис, принцесса Гелиума, принадлежу ему. Он боролся за меня и победил меня. Если ты храбрый человек, ты будешь чтить его храбрость и не убьешь его. Сделай его рабом, если хочешь, Саленс Олл; но пощади его жизнь. Я лучше буду рабыней с такими, как он, чем королевой Окара".
   - Ни раб, ни королева не диктуют Саленсусу Оллу, - ответил джеддак из джеддаков. "Джон Картер умрет естественной смертью в Яме Изобилия, и в день его смерти Дея Торис станет моей королевой".
   Я не слышал ее ответа, потому что именно тогда удар по моей голове привел к потере сознания, и когда я пришел в себя, в зале для аудиенций со мной осталась лишь горстка гвардейцев. Когда я открыл глаза, они подтолкнули меня остриями своих мечей и велели встать.
   Затем они повели меня длинными коридорами во двор далеко к центру дворца.
   В центре двора была глубокая яма, у края которой стояло полдюжины других гвардейцев, ожидавших меня. У одного из них в руках была длинная веревка, которую он начал готовить, когда мы подошли.
   Мы подошли к этим людям на расстояние пятидесяти футов, когда я внезапно почувствовал странное и быстрое покалывание в одном из пальцев.
   На мгновение я был сбит с толку странным чувством, а затем мне пришло в голову то, о чем я совершенно забыл в стрессе моего приключения, - кольцо, подаренное принцем Талу из Марентины.
   Мгновенно я посмотрел на группу, к которой мы приближались, одновременно подняв левую руку ко лбу, чтобы кольцо было видно тому, кто его ищет. Одновременно один из ожидающих воинов поднял левую руку, якобы для того, чтобы откинуть назад волосы, и на одном из его пальцев я увидел дубликат моего собственного кольца.
   Между нами обменялся быстрый интеллигентный взгляд, после чего я отвел глаза от воина и больше не смотрел на него, опасаясь, что могу возбудить подозрение у окарианцев. Когда мы подошли к краю ямы, я увидел, что она очень глубокая, и тут же понял, что вскоре должен был судить, насколько далеко она уходит от поверхности двора, потому что тот, кто держал веревку, провел ею по моему телу с такой способ, которым его можно было бы выпустить сверху в любое время; а затем, когда все воины схватили его, он толкнул меня вперед, и я упал в зияющую бездну.
   После первого рывка, когда я добрался до конца веревки, которая позволила мне упасть ниже края ямы, меня опустили быстро, но плавно. За мгновение до прыжка, когда двое или трое мужчин помогали поправлять веревку вокруг меня, один из них приблизил рот к моей щеке и в короткий промежуток времени, прежде чем я был брошен в неприступную дыру, выдохнул: одно слово мне в ухо:
   "Храбрость!"
   Яма, которую мое воображение рисовало бездонной, оказалась глубиной не более ста футов; но так как его стены были гладко отполированы, он мог достигать тысячи футов, потому что я никогда не мог надеяться спастись без посторонней помощи.
   На день я остался во тьме; и тогда совершенно неожиданно яркий свет осветил мою странную камеру. К этому времени я был достаточно голоден и мучился от жажды, так как не пробовал ни еды, ни питья со дня, предшествующего заключению.
   К моему изумлению, я обнаружил, что стены ямы, которые я считал гладкими, уставлены полками, на которых стояли самые вкусные яства и жидкие напитки, которые Окар давал.
   С восклицанием восторга я бросился вперед, чтобы отведать желанной пищи, но прежде чем я достиг ее, свет погас, и, хотя я ощупью бродил по комнате, мои руки не касались ничего, кроме гладкой, твердая стена, которую я ощутил при первом осмотре моей тюрьмы.
   Немедленно меня начали одолевать муки голода и жажды. Если раньше у меня была лишь легкая тяга к еде и питью, то теперь я действительно страдал от их недостатка, и все из-за дразнящего вида еды, которую я видел почти в пределах досягаемости.
   Меня снова окутала тьма и тишина, тишина, нарушаемая лишь единственным насмешливым смехом.
   Еще один день не происходило ничего, что могло бы нарушить монотонность моего заточения или облегчить страдания, вызванные голодом и жаждой. Постепенно муки становились менее острыми, так как страдание притупляло деятельность некоторых нервов; а затем снова вспыхнул свет, и передо мной стояло множество новых соблазнительных блюд с большими бутылями чистой воды и кувшинами освежающего вина, снаружи которых стоял холодный пот конденсата.
   Снова, с голодным безумием дикого зверя, я бросился вперед, чтобы схватить эти соблазнительные блюда; но, как и раньше, свет погас, и я внезапно остановился у твердой стены.
   Потом издевательский смех раздался во второй раз.
   Яма изобилия!
   Ах, какой жестокий ум, должно быть, придумал эту изысканную, адскую пытку! Это повторялось день за днем, пока я не оказался на грани безумия; а затем, как я сделал это в ямах Warhoons, я по-новому, крепко ухватился за свой разум и заставил его вернуться в русло здравомыслия.
   Одной лишь силой воли я восстановил контроль над своим шатающимся сознанием, и мне это удалось настолько, что в следующий раз, когда забрезжил свет, я сидел совершенно неподвижно и равнодушно смотрел на свежую и соблазнительную еду почти в пределах моей досягаемости. Я был рад, что сделал это, потому что это дало мне возможность разгадать кажущуюся тайну этих исчезающих банкетов.
   Поскольку я не сделал ни малейшего движения, чтобы добраться до еды, мучители оставили свет включенным в надежде, что я, наконец, больше не смогу воздерживаться от того восхитительного удовольствия, которое вызывали мои прежние тщетные попытки получить его.
   И пока я внимательно рассматривал загруженные полки, я вскоре увидел, как это делается, и это было так просто, что я удивился, не догадался ли я об этом раньше. Стена моей темницы была из чистейшего стекла - за стеклом были дразнящие яства.
   Спустя почти час свет погас, но на этот раз не было издевательского смеха - по крайней мере, со стороны моих мучителей; но я, чтобы помириться с ними, издал низкий смех, который никто не мог принять за кудахтанье маньяка.
   Прошло девять дней, и я был слаб от голода и жажды, но уже не страдал - я прошел это. Затем сквозь темноту наверху на пол рядом со мной упал маленький сверток.
   Я равнодушно нащупал его, думая, что это новое изобретение моих тюремщиков, чтобы усилить мои страдания.
   Наконец я нашел его - крошечный сверток, завернутый в бумагу, на конце крепкого и тонкого шнура. Когда я открыл его, на пол упало несколько леденцов. Собрав их, потрогав их и понюхав, я обнаружил, что это таблетки с концентрированной пищей, которые довольно распространены во всех частях Барсума.
   Яд! Я думал.
   Ну, что из этого? Почему бы не положить конец моим страданиям сейчас, а не провести еще несколько жалких дней в этой темной яме? Медленно я поднес одну из маленьких гранул к губам.
   "Прощай, моя Дея Торис!" Я вздохнул. "Я жил для тебя и боролся за тебя, и теперь мое очередное самое заветное желание должно осуществиться, ибо я умру за тебя", - и, взяв кусок в рот, я проглотил его.
   Я съедал их все, один за другим, и никогда не было ничего вкуснее этих крошечных кусочков пищи, в которых, как я знал, должны быть семена смерти - возможно, какой-то ужасной, мучительной смерти.
   Когда я тихо сидел на полу своей тюрьмы, ожидая конца, мои пальцы случайно коснулись клочка бумаги, в который были завернуты вещи; и пока я праздно играл с ним, мой разум блуждал далеко в прошлом, чтобы я мог снова прожить несколько кратких мгновений, прежде чем я умру в один из многих счастливых моментов долгой и счастливой жизни, я заметил странные выпуклости на гладкая поверхность похожего на пергамент вещества в моих руках.
   Какое-то время они не имели для меня особого значения - я просто слегка удивлялся, что они там; но в конце концов они, казалось, обрели форму, и тогда я понял, что это всего лишь одна линия, как письмо.
   Теперь, что более интересно, мои пальцы снова и снова прослеживали их. Было четыре отдельных и отчетливых комбинации выпуклых линий. Может быть, это были четыре слова, и они предназначались для того, чтобы донести до меня какое-то сообщение?
   Чем больше я думал об этом, тем больше волновался, пока мои пальцы не забегали туда-сюда по этим сбивающим с толку маленьким холмам и долинам на этом клочке бумаги.
   Но я ничего не мог с ними поделать и, наконец, решил, что сама моя поспешность мешает мне разгадать тайну. Потом брал медленнее. Снова и снова мой указательный палец водил по первой из этих четырех комбинаций.
   Марсианское письмо довольно трудно объяснить землянину - это нечто среднее между стенографией и письмом в картинках, и это совершенно другой язык, чем разговорный язык Марса.
   На Барсуме есть только один устный язык.
   Сегодня на нем говорит каждая раса и нация, точно так же, как это было в начале человеческой жизни на Барсуме. Оно росло с ростом знаний и научных достижений планеты, но настолько гениально, что новые слова для выражения новых мыслей или для описания новых условий или открытий образуются сами собой - никакое другое слово не могло бы объяснить то, что требуется новое слово. ибо за исключением слова, которое естественно относится к нему, и поэтому, независимо от того, как далеко друг от друга находятся две нации или расы, их разговорные языки идентичны.
   Однако не таковы их письменные языки. Нет двух наций с одинаковым письменным языком, и часто города одной нации имеют письменность, сильно отличающуюся от письменности нации, к которой они принадлежат.
   Таким образом, знаки на бумаге, если на самом деле это были слова, некоторое время сбивали меня с толку; но, наконец, я разглядел первый.
   Это было "мужество", и это было написано в письмах Марентины.
   Храбрость!
   Это слово прошептал мне на ухо желтый стражник, когда я стоял на краю Ямы Изобилия.
   Сообщение должно быть от него, и я знал, что он мой друг.
   С новой надеждой я направил все свои силы на расшифровку остатка сообщения, и, наконец, успех вознаградил мои усилия - я прочитал четыре слова:
   "Храбрость! Следуй за веревкой".
   "СЛЕДУЙ ЗА ВЕРЕВКОЙ"
   Что это может означать?
   "Следовать веревка." Какая веревка?
   Вскоре я вспомнил шнур, который был привязан к пакету, когда он упал на мой бок, и после небольшого нащупывания моя рука снова наткнулась на него. Он зависал сверху, и когда я потянул его, то обнаружил, что он жестко закреплен, возможно, у входа в яму.
   При осмотре я обнаружил, что веревка, хотя и маленькая, вполне способна выдержать вес нескольких человек. Затем я сделал еще одно открытие - на веревке было завязано второе послание примерно на уровне моей головы. Теперь, когда ключ был у меня, мне было легче расшифровать это.
   "Возьми с собой веревку. За узлами скрывается опасность".
   Вот и все, что было в этом сообщении. Очевидно, она была составлена наспех - с запозданием.
   Я не задерживался дольше, чем для того, чтобы узнать содержание второго сообщения, и, хотя я не был слишком уверен в значении последнего предупреждения: "За узлами лежит опасность", я был уверен, что здесь передо мной лежит дорога. спасения, и что чем скорее я воспользуюсь этим, тем больше шансов, что я добьюсь свободы.
   По крайней мере, мое положение могло быть немногим хуже, чем в Яме Изобилия.
   Однако еще до того, как я выбрался из этой проклятой дыры, я обнаружил, что мне было бы гораздо хуже, если бы мне пришлось остаться там еще на две минуты.
   Примерно столько времени мне понадобилось, чтобы подняться примерно на пятьдесят футов над дном, когда мое внимание привлек шум наверху. К моему огорчению, я увидел, что покрытие ямы снимается высоко надо мной, а в свете двора я увидел несколько желтых воинов.
   Могло ли быть так, что я с трудом пробирался в какую-то новую ловушку? В конце концов, были ли сообщения ложными? И затем, когда моя надежда и мужество иссякли до предела, я увидел две вещи.
   Одно было телом огромного, борющегося, рычащего апта, опускаемого через борт ямы на меня, а другое было отверстием в стенке шахты, отверстием больше человеческого тела, в которое вела моя веревка.
   В тот момент, когда я карабкался в темную дыру передо мной, апт прошел мимо меня, протягивая свои могучие руки, чтобы схватить меня, и щелкал, рычал и ревел самым ужасным образом.
   Теперь я ясно увидел конец, который предназначил мне Саленс Олл. После первых пыток меня голодом, он заставил этого свирепого зверя опуститься в мою тюрьму, чтобы закончить работу, задуманную адским воображением джеддака.
   И тут передо мной вспыхнула другая истина: я прожил девять дней из положенных десяти, которые должны пройти, прежде чем Саленс Олл сможет сделать Дею Торис своей королевой. Цель апта заключалась в том, чтобы застраховать мою смерть до десятого дня.
   Я чуть не расхохотался, думая о том, что мера безопасности Саленсуса Олла должна помочь победить ту самую цель, к которой он стремился, ибо, когда они обнаружили, что апт был один в Яме Изобилия, они не могли знать, что он полностью поглотил меня, и поэтому никакие подозрения в моем побеге не заставят меня искать.
   Смотав веревку, которая несла меня так далеко в моем странном путешествии, я искал другой конец, но обнаружил, что по мере того, как я следовал за ней вперед, она всегда тянулась передо мной. Вот что означали слова: "Следуй за веревкой".
   Туннель, по которому я прополз, был низким и темным. Я преследовал его несколько сотен ярдов, когда почувствовал узел под пальцами. "За узлами скрывается опасность".
   Теперь я шел с величайшей осторожностью, и через мгновение крутой поворот в туннеле привел меня к выходу в большое, ярко освещенное помещение.
   Туннель, по которому я шел, был направлен немного вверх, и по этому я решил, что зал, в который я теперь заглядывал, должен находиться либо на первом этаже дворца, либо прямо под первым этажом.
   На противоположной стене было много странных инструментов и приспособлений, а в центре комнаты стоял длинный стол, за которым сидели двое мужчин и вели серьезную беседу.
   Тот, кто стоял передо мной, был желтым человеком - маленьким, сморщенным, бледнолицым старичком с большими глазами, из которых по всей окружности радужной оболочки виднелось белое пятно.
   Его компаньоном был чернокожий, и мне не нужно было видеть его лицо, чтобы понять, что это был Турид, ибо к северу от ледяной преграды не было других Перворожденных.
   Турид говорил, когда я услышал мужские голоса.
   "Солан, - говорил он, - риска нет, а награда велика. Вы знаете, что ненавидите Саленсуса Олла и что ничто не доставило бы вам большего удовольствия, чем помешать ему осуществить какой-нибудь заветный план. Нет ничего, что он лелеял бы сегодня больше, чем идея жениться на прекрасной принцессе Гелиума; но я тоже хочу ее, и с вашей помощью я могу завоевать ее.
   "Вам нужно всего лишь выйти из этой комнаты на мгновение, когда я дам вам сигнал. Я сделаю все остальное, а потом, когда я уйду, ты можешь прийти и вернуть большой переключатель на место, и все будет, как прежде. Мне нужен всего час, чтобы быть в безопасности, вне дьявольской силы, которой вы управляете в этой скрытой комнате под дворцом вашего господина. Видишь, как легко, - и со словами черный датор поднялся со своего места и, перейдя комнату, положил руку на большой полированный рычаг, торчавший из противоположной стены.
   "Нет! Нет!" - воскликнул старичок, прыгая за ним с диким воплем. "Не этот! Не этот! Он управляет резервуарами для солнечных лучей, и если вы опустите его слишком далеко, вся Кадабра будет поглощена жаром, прежде чем я смогу заменить его. Уходить! Уходить! Вы не знаете, с какими могучими силами вы играете. Это рычаг, который вы ищете. Обратите внимание на символ, нанесенный белым цветом на его эбонитовую поверхность".
   Турид подошел и осмотрел ручку рычага.
   - А, магнит, - сказал он. "Я буду помнить. Это решено, тогда я принимаю это", - продолжил он.
   Старик колебался. На его не слишком красивых чертах отразилось сочетание жадности и опасения.
   "Удвойте цифру", - сказал он. "Даже это было слишком мало для той услуги, которую вы просите. Я рискую своей жизнью, даже развлекая вас здесь, в запретных пределах моей станции. Если Саленсус Олл узнает об этом, он бросит меня в аптскую до того, как день закончится.
   - Он не посмеет сделать этого, и ты прекрасно это знаешь, Солан, - возразил черный. - Слишком велика ваша власть жизни и смерти над народом Кадабры, чтобы Саленсус Олл рискнул угрожать вам смертью. Прежде чем его приспешники смогут наложить на вас свои руки, вы можете ухватиться за тот самый рычаг, о котором вы только что предупредили меня, и стереть с лица земли весь город.
   - И я в придачу, - сказал Солан, содрогнувшись.
   -- Но если бы ты все равно умер, ты бы нашел в себе мужество сделать это, -- ответил Турид.
   -- Да, -- пробормотал Солан, -- я часто думал именно об этом. Что ж, Перворожденный, стоит ли твоя красная принцесса той цены, которую я прошу за свои услуги, или ты пойдешь без нее и увидишь ее завтра ночью в объятиях Саленсуса Олла?
   - Возьми свою цену, желтый человек, - ответил Турид с клятвой. "Половину сейчас, а остаток, когда вы выполните свой контракт".
   С этими словами датор швырнул на стол наполненный деньгами кошель.
   Солан открыл мешочек и дрожащими пальцами пересчитал его содержимое. Его странные глаза приобрели жадное выражение, а неопрятная борода и усы дернулись вместе с мышцами рта и подбородка. По самой манере его поведения было совершенно очевидно, что Турид тонко угадал слабость этого человека - даже когтистое, сжимающее движение пальцев свидетельствовало о скупости скряги.
   Убедившись, что сумма верна, Солан положил деньги обратно в мешочек и встал из-за стола.
   "Теперь, - сказал он, - вы совершенно уверены, что знаете дорогу к месту назначения? Вы должны быстро добраться до пещеры и оттуда за пределы Великой Силы, и все это в течение короткого часа, потому что я больше не смею щадить вас".
   "Позвольте мне повторить это вам, - сказал Турид, - чтобы вы могли убедиться, что я безупречен".
   - Продолжайте, - ответил Солан.
   -- Через вон ту дверь, -- начал он, указывая на дверь в дальнем конце комнаты, -- я иду по коридору, проходя справа от меня три расходящихся коридора; затем в четвертый правый коридор прямо туда, где сходятся три коридора; здесь я снова иду вправо, плотно прижимаясь к левой стене, чтобы избежать ямы.
   "В конце этого коридора я приду к спиральной взлетно-посадочной полосе, по которой я должен идти вниз, а не вверх; после этого путь идет по единственному коридору без ветвей. Я прав?"
   - Совершенно верно, Датор, - ответил Солан. - А теперь уходите. Ты уже слишком долго искушал судьбу в этом запретном месте.
   - Значит, сегодня вечером или завтра вы можете ожидать сигнала, - сказал Турид, вставая, чтобы уйти.
   - Сегодня вечером или завтра, - повторил Солан, и, когда дверь за гостем закрылась, старик, продолжая бормотать, повернулся к столу, где снова вывалил содержимое кошелька, перебирая пальцами кучу денег. из блестящего металла; складывание монет в маленькие башни; считая, пересчитывая и лаская богатство, в то время как он бормотал снова и снова в полутоне напевая.
   В настоящее время его пальцы перестали играть; его глаза расширились как никогда, когда они впились в дверь, за которой исчез Турид. Напев превратился в сварливое бормотание и, наконец, в уродливое рычание.
   Тогда старик поднялся из-за стола, грозя кулаком закрытой двери. Теперь он повысил голос, и слова его доносились отчетливо.
   "Дурак!" - пробормотал он. "Ты думаешь, что ради твоего счастья Солан отдаст свою жизнь? Если бы вы сбежали, Саленсус Олл знал бы, что только благодаря моему попустительству вы смогли добиться успеха. Тогда он пошлет за мной. Что бы вы хотели, чтобы я сделал? Превратить город и себя в пепел? Нет, дурак, есть лучший способ - лучший способ для Солана сохранить твои деньги и отомстить Саленсусу Оллу.
   Он рассмеялся неприятным кудахтающим смехом.
   "Бедный дурак! Вы можете щелкнуть большой переключатель, который даст вам свободу воздуха Окара, а затем, в глупой безопасности, отправиться со своей красной принцессой на свободу - смерть. Когда вы пролетите за пределами этой комнаты в своем полете, что может помешать Солану вернуть переключатель в то состояние, в котором он был до того, как ваша мерзкая рука коснулась его? Ничего такого; и тогда Хранитель Севера потребует вас и вашу женщину, и Саленсусу Оллу, когда он увидит ваши мертвые тела, никогда не придет в голову, что рука Солана имеет к этому какое-то отношение.
   Затем его голос снова перешел в бормотание, которое я не мог перевести, но я услышал достаточно, чтобы догадаться о гораздо большем, и я благодарил милостивое провидение, которое привело меня в эту комнату в то время, которое было так важно, чтобы Дея Торис и я в этом образе.
   Но как теперь пройти старика! Шнур, почти невидимый на полу, тянулся прямо через всю квартиру к двери в дальнем углу.
   Я не знал другого пути и не мог позволить себе игнорировать совет "следовать по веревке". Я должен пересечь эту комнату, но то, что я сделаю это незамеченным, с этим стариком в самом центре, сбило меня с толку.
   Конечно, я мог бы броситься на него и голыми руками заставить его замолчать навсегда, но я услышал достаточно, чтобы убедить себя в том, что, пока он жив, знания, которые я получил, могут пригодиться мне в какой-то момент в будущем, а если я убью его и вместо него должен быть другой. Турид не хотел приходить сюда с Деей Торис, что, очевидно, было его намерением.
   Пока я стоял в темной тени конца туннеля, ломая голову над выполнимым планом, наблюдая, по-кошачьи, за каждым движением старика, он взял мешочек с деньгами и прошел в один конец комнаты, где, согнувшись, на колени, он возился с панелью в стене.
   Мгновенно я догадался, что здесь был тайник, в котором он прятал свое богатство, и, пока он наклонялся туда, спиной ко мне, я вошел в комнату на цыпочках и с величайшей осторожностью попытался добраться до противоположной стороны, прежде чем он завершит свою работу. задание и снова повернитесь к центру комнаты.
   В общей сложности мне нужно сделать не более тридцати шагов, и все же моему воспаленному воображению казалось, что та дальняя стена была далеко; но, наконец, я добрался до него и ни разу не отвел глаз от затылка старого скряги.
   Он не обернулся, пока моя рука не оказалась на кнопке, которая управляла дверью, через которую я шел, а затем он отвернулся от меня, когда я прошел, и осторожно закрыл дверь.
   На мгновение я остановился, прижав ухо к панели, чтобы узнать, не заподозрил ли он что-нибудь, но так как изнутри не донеслось ни звука погони, я повернулся и направился по новому коридору, следуя за веревкой, которую смотал и принес. со мной, когда я продвигался вперед.
   Но немного дальше я подошел к концу веревки в месте, где сходились пять коридоров. Что мне было делать? В какую сторону мне повернуть? Я был в замешательстве.
   Тщательный осмотр конца веревки показал, что он был аккуратно перерезан каким-то острым инструментом. Этот факт и слова, предостерегавшие меня о том, что за УЗЛАМИ кроется опасность, убедили меня в том, что веревка была разорвана с тех пор, как мой друг поручил ее мне в качестве проводника, так как я пропустил только один узел, в то время как их, очевидно, было два или более. по всей длине шнура.
   Теперь, действительно, я был в довольно затруднительном положении, потому что я не знал ни по какой дороге идти, ни когда опасность лежала прямо на моем пути; но мне ничего не оставалось делать, как идти по одному из коридоров, ибо я ничего не выиграл, оставаясь на месте.
   Итак, я выбрал центральное отверстие и с молитвой на устах прошел в его мрачные глубины.
   Когда я продвигался вперед, пол туннеля быстро поднимался, и через мгновение путь резко оборвался перед тяжелой дверью.
   Дальше я ничего не слышал и с привычной для меня опрометчивостью широко распахнул портал, чтобы войти в комнату, заполненную желтыми воинами.
   Первый, кто меня увидел, широко распахнул глаза от изумления, и в то же мгновение я почувствовал покалывание в пальце, что означало присутствие друга кольца.
   Затем другие увидели меня, и все сговорились, чтобы наложить на меня руки, потому что все это были члены дворцовой стражи - люди, знакомые с моим лицом.
   Первым ко мне подошел обладатель мата моего странного кольца, и, приблизившись, прошептал: "Сдавайся мне!" затем громким голосом закричал: "Ты мой пленник, белый человек", и угрожал мне двумя своими ружьями.
   Итак, Джон Картер, принц Гелиума, смиренно сдался единственному противнику. Остальные теперь окружили нас, задавая множество вопросов, но я не стал с ними разговаривать, и, наконец, мой похититель объявил, что отведет меня обратно в мою камеру.
   Офицер приказал нескольким другим воинам сопровождать его, и через мгновение мы уже возвращались тем же путем, которым я только что пришел. Мой друг шел рядом со мной, задавая множество глупых вопросов о стране, из которой я приехал, пока, наконец, его товарищи не обратили больше внимания ни на него, ни на его болтовню.
   Постепенно, по мере того как он говорил, он понижал голос, так что теперь он мог разговаривать со мной вполголоса, не привлекая внимания. Его уловка была искусной и показала, что Талу не ошибся в оценке пригодности этого человека для опасной обязанности, на которую его надели.
   Когда он полностью убедился, что другие гвардейцы не слушают, он спросил меня, почему я не пошел по веревке, а когда я сказал ему, что она кончалась в пяти коридорах, он сказал, что ее, должно быть, перерезал кто-то в нужде. куска веревки, ибо он был уверен, что "глупые кадабранцы никогда бы не догадались о ее назначении".
   Не успели мы дойти до того места, где расходятся пять коридоров, мой марентинский друг успел спуститься вместе со мной в хвост маленькой колонны и, когда мы увидели разветвления, прошептал:
   "Подбегайте первым справа. Он ведет к сторожевой башне на южной стене. Я направлю погоню по следующему коридору, - и с этими словами он сильно толкнул меня в темный вход в туннель, в то же время вопя от притворной боли и тревоги, когда он бросился на пол, как будто я повалил его ударом.
   Из-за спины голоса возбужденных гвардейцев эхом разносились по коридору, внезапно затихая, когда шпион Талу повел их по ложному коридору в воображаемой погоне.
   Когда я спасал свою жизнь бегством по темным галереям под дворцом Саленса Олла, я действительно должен был иметь замечательный вид, если бы кто-нибудь заметил это, ибо, хотя смерть угрожала мне огромными очертаниями, мое лицо расколола широкая ухмылка, когда я думал о находчивости безымянного героя Марентины, которому я обязан жизнью.
   Такого рода люди моего возлюбленного Гелиума, и когда я встречаю кого-то из их рода, какой бы ни была раса или цвет кожи, мое сердце сочувствует ему так же, как и теперь моему новому другу, который рисковал своей жизнью ради меня только потому, что я носил помощника с кольцом, которое его правитель надел на палец.
   Коридор, по которому я бежал, вел почти прямо на значительное расстояние, заканчиваясь у подножия спирального взлетно-посадочной полосы, по которой я вскоре вышел в круглую комнату на первом этаже башни.
   В этой квартире дюжина красных рабов полировала или ремонтировала оружие желтых людей. Стены комнаты были увешаны стеллажами, на которых стояли сотни прямых и крючковатых мечей, копий и кинжалов. Очевидно, это был арсенал. Рабочих охраняли всего три воина.
   Мои глаза окинули всю сцену одним взглядом. Здесь было много оружия! Это были жилистые красные воины, чтобы владеть ими!
   И вот теперь Джон Картер, принц Гелиума, нуждался и в оружии, и в воинах!
   Когда я вошел в квартиру, меня одновременно увидели охранники и заключенные.
   Рядом со входом, где я стоял, стояла стойка с прямыми мечами, и когда моя рука сомкнулась на рукояти одного из них, мой взгляд упал на лица двух заключенных, которые работали бок о бок.
   Один из охранников направился ко мне. "Кто ты?" - спросил он. - Что ты здесь делаешь?
   "Я пришел за Тардосом Морсом, джеддаком из Гелиума, и его сыном, Морсом Каджаком", - воскликнул я, указывая на двух красных заключенных, которые вскочили на ноги с широко открытыми глазами от удивления.
   "Вставайте, красные люди! Прежде чем мы умрем, давайте оставим памятник во дворце тирана Окара, который навсегда останется в анналах Кадабры во славу и честь Гелиума, - ибо я видел, что все заключенные там были людьми из флота Тардоса Морса.
   Затем на меня напал первый гвардеец, и бой начался, но едва мы вступили в бой, как, к моему ужасу, я увидел, что красные рабы прикованы к полу.
   МА ПЕРЕКЛЮЧАТЕЛЬ GNET
   Гвардейцы не обращали ни малейшего внимания на своих подопечных, потому что краснокожие не могли отойти дальше чем на два фута от больших колец, к которым они были прикованы висячим замком, хотя каждый из них схватил оружие, с которым сражался, когда я вошел в комнату, и были готовы присоединиться ко мне, если бы они сделали это.
   Желтые люди сосредоточили все свое внимание на мне, и они не замедлили обнаружить, что трое из них не слишком много, чтобы защитить оружейную от Джона Картера. О, если бы в тот день у меня в руке был хороший длинный меч! но, как бы то ни было, я дал удовлетворительный отчет о себе с незнакомым оружием желтого человека.
   Сначала мне нравилось уворачиваться от их злодейских мечей-крюков, но через минуту или две мне удалось вырвать второй прямой меч с одной из стоек вдоль стены, а затем, используя его, парировать крюки моих антагонисты, я чувствовал себя более равномерно экипированным.
   Все трое набросились на меня сразу, и, если бы не счастливый случай, мой конец мог бы наступить быстро. Передний гвардеец сделал яростный выпад в мой бок своим крюком после того, как трое из них прижали меня к стене, но когда я отступил в сторону и поднял руку, его оружие задело мой бок, проходя в стойку с дротиками, где оно стало запутался.
   Прежде чем он успел выпустить его, я проткнул его насквозь, а затем, прибегнув к тактике, которая сотни раз спасала меня в трудных ситуациях, я бросился на двух оставшихся воинов, заставив их отступить совершенным потоком ударов и уколов, переплетая мой меч вонзался и выходил из-под их стражи, пока я не испугался их смерти.
   Тогда один из них начал звать на помощь, но было уже поздно их спасать.
   Теперь они были в моих руках как кашица, и я тащил их по оружейной так, как хотел, пока не получил их там, где хотел - в пределах досягаемости мечей скованных рабов. В одно мгновение оба лежали мертвыми на полу. Но их крики не были полностью бесплодными, так как теперь я слышал ответные крики и шаги многих бегущих людей, лязг снаряжения и команды офицеров.
   "Дверь! Быстрее, Джон Картер, запри дверь! - воскликнул Тардос Морс.
   Охранник уже был в поле зрения, несясь через открытый двор, который был виден через дверной проем.
   Дюжина секунд приведет их в башню. Одним прыжком я оказался у тяжелого портала. С громким хлопком я захлопнул ее.
   "Бар!" - закричал Тардос Морс.
   Я попытался вставить огромную застежку на место, но она не поддавалась ни одной моей попытке.
   "Поднимите его немного, чтобы освободить защелку", - крикнул один из краснокожих.
   Я слышал, как желтые воины прыгали по плите сразу за дверью. Я поднял планку и выстрелил вправо как раз в тот момент, когда первый из гвардейцев бросился на противоположную сторону массивных панелей.
   Барьер выстоял - я успел, но лишь на долю секунды.
   Теперь я обратил внимание на заключенных. В Тардос-Морс я отправился первым, спросив, где могут быть ключи, которые развяжут их оковы.
   "Они у офицера стражи, - ответил джеддак Гелиума, - и он среди тех, кто не ищет входа. Вам придется заставить их.
   Большинство заключенных уже рубили свои оковы с мечами в руках. Желтые люди колотили в дверь дротиками и топорами.
   Я обратил внимание на цепи, которые сковывали Тардос Морс. Снова и снова я глубоко вонзался в металл своим острым лезвием, но все быстрее и быстрее поток ударов обрушивался на портал.
   Наконец под моими усилиями звено разорвалось, и мгновение спустя Тардос Морс был свободен, хотя несколько дюймов волочащейся цепи все еще свисало с его лодыжки.
   Деревянная щепка, упавшая внутрь от двери, возвестила о продвижении наших врагов к нам.
   Могучие панели дрожали и гнулись под яростным натиском разъяренных желтых людей.
   Из-за стука в дверь и того, как краснокожие рубили цепи, шум в оружейной был ужасающим. Как только Тардос Морс оказался на свободе, он обратил внимание на другого заключенного, а я принялся за освобождение Морс-Каджака.
   Мы должны работать быстро, если хотим перерезать все эти оковы до того, как дверь поддастся. Теперь панель рухнула внутрь на пол, и Морс Каяк прыгнул к отверстию, чтобы защитить проход, пока мы не успеем освободить остальных.
   Вырванными из стены дротиками он сеял хаос среди передовых окарианцев, пока мы сражались с бесчувственным металлом, стоявшим между нашими собратьями и свободой.
   Наконец все пленники, кроме одного, были освобождены, а затем дверь с грохотом упала перед наспех импровизированным тараном, и желтая орда набросилась на нас.
   "В верхние покои!" - закричал краснокожий, все еще прикованный к полу. "В верхние палаты! Там вы сможете защитить башню от всех кадабров. Не медлите из-за меня, который не мог молить о лучшей смерти, чем на службе у Тардоса Морса и принца Гелиума.
   Но я бы скорее пожертвовал жизнью каждого из нас, чем бросил бы хоть одного краснокожего, не говоря уже о герое с львиным сердцем, который умолял нас оставить его.
   "Разрубите его цепи, - крикнул я двум краснокожим, - пока остальные сдерживают врага".
   Теперь нас было десять человек, чтобы сразиться с окарийской гвардией, и я ручаюсь, что эта древняя сторожевая башня никогда не смотрела свысока на более жаркое сражение, чем то, что произошло в тот день в ее собственных мрачных стенах.
   Первая наступающая волна желтых воинов отшатнулась от рубящих клинков десяти ветеранов-бойцов Гелиума. Дюжина окарианских трупов заблокировала дверной проем, но через жуткий барьер ринулись еще десятки их товарищей, выкрикивая свой хриплый и отвратительный боевой клич.
   На окровавленной насыпи мы встретились с ними, держась за руки, коля там, где четвертинки были слишком близко, чтобы их можно было порезать, коля, когда мы могли оттолкнуть врага на расстояние вытянутой руки; и, смешавшись с диким воплем окарианца, раздавались и падали славные слова: "За Гелия! За Гелий!" что на протяжении бесчисленных веков побуждали храбрейших из храбрых к подвигам доблести, благодаря которым слава о героях Гелия разнеслась по всему миру вдоль и поперек.
   Теперь были сняты оковы с последних краснокожих, и тринадцатью сильными мы встречали каждую новую атаку солдат Саленсуса Олла. Едва ли кто-то из нас истекал кровью из множества ран, но ни один не упал.
   Снаружи мы видели сотни гвардейцев, хлынувших во двор, а по нижнему коридору, из которого я пробрался в оружейную, доносился лязг металла и крики людей.
   Через мгновение нас должны были атаковать с двух сторон, и при всей нашей доблести мы не могли надеяться противостоять неравным силам, которые, таким образом, разделили бы наше внимание и нашу малочисленность.
   "В верхние покои!" - закричал Тардос Морс, и через мгновение мы откатились к взлетно-посадочной полосе, ведущей на верхние этажи.
   Здесь произошла еще одна кровавая битва с отрядом желтых людей, которые ворвались в оружейную, когда мы отступили от дверного проема. Здесь мы потеряли нашего первого человека, благородного парня, которого мы не могли пощадить; но в конце концов все попятились к взлетно-посадочной полосе, кроме меня, который остался сдерживать окарианцев, пока остальные не оказались в безопасности наверху.
   В устье узкой спирали только один воин мог атаковать меня за раз, так что мне не составило труда удержать их всех на короткое мгновение, которое было необходимо. Затем, медленно пятясь перед ними, я начал восхождение по спирали.
   Всю дорогу до вершины башни гвардейцы теснили меня. Когда один пал перед моим мечом, другой перелез через мертвеца, чтобы занять его место; и таким образом, терпя ужасные потери с каждым пройденным шагом, я пришел к просторной сторожевой башне Кадабры со стеклянными стенами.
   Здесь мои товарищи сгрудились, готовые занять мое место, и на мгновение я отошел в сторону, пока они сдерживали врага.
   С высокого окуня можно было видеть на многие мили во всех направлениях. К югу простирались суровые, покрытые льдом пустоши до самого края могучего барьера. На востоке и западе, и смутно на севере я увидел другие окарийские города, а прямо на переднем плане, сразу за стенами Кадабры, возвышалась мрачная вершина мрачной сторожевой шахты.
   Затем я окинул взглядом улицы Кадабры, откуда поднялся внезапный шум, и там я увидел бушующее сражение, а за городскими стенами я увидел вооруженных людей, марширующих большими колоннами к ближайшим воротам.
   Я жадно прижался к стеклянной стене обсерватории, едва осмеливаясь поверить собственным глазам. Но, наконец, я больше не мог сомневаться и с криком радости, который странным образом поднимался среди проклятий и стонов сражающихся людей у входа в зал, я позвал Тардоса Морса.
   Когда он присоединился ко мне, я указал вниз на улицы Кадабры и на наступающие колонны, над которыми храбро парили в арктическом воздухе флаги и знамена Гелиума.
   Мгновение спустя все краснокожие в высоком зале увидели это вдохновляющее зрелище, и поднялся такой крик благодарности, которого, я гарантирую, никогда прежде не эхом отдавало в этой вековой груде камней.
   Но мы все равно должны сражаться, потому что, хотя наши войска вошли в Кадабру, город был еще далек от капитуляции, и дворец даже не подвергался нападению. Поворачиваясь и поворачиваясь, мы удерживали верхнюю часть взлетно-посадочной полосы, в то время как остальные любовались зрелищем наших доблестных соотечественников, сражающихся далеко внизу.
   Теперь они ворвались во дворцовые ворота! О его внушительную поверхность разбиваются огромные тараны. Теперь они отброшены смертоносным ливнем дротиков с вершины стены!
   Они снова атакуют, но вылазка большого отряда окарианцев с пересекающейся улицы сминает голову колонны, и люди Гелиума падают, сражаясь под подавляющей силой.
   Ворота дворца распахиваются, и отряд собственной гвардии джеддака, отобранный из цветка окарской армии, совершает вылазку, чтобы разбить разбитые полки. На мгновение мне кажется, что ничто не может предотвратить поражение, а затем я вижу благородную фигуру на могучем тоте - не крошечного сода краснокожего человека, а одного из его огромных кузенов с мертвого морского дна.
   Воин прорубает себе путь вперед, а за ним сплачиваются неорганизованные солдаты Гелиума. Когда он поднимает голову, чтобы бросить вызов людям на стенах дворца, я вижу его лицо, и мое сердце наполняется гордостью и счастьем, когда красные воины прыгают на сторону своего лидера и отвоевывают землю, которую они только что захватили. только что потерянный - его лицо на могучем тоте - это лицо моего сына - Карториса из Гелиума.
   Рядом с ним сражается огромная марсианская боевая гончая, и мне не потребовалось второго взгляда, чтобы понять, что это был Вула - мой верный Вула, который таким образом хорошо выполнил свою тяжелую задачу и привел на помощь легионы в самый последний момент.
   "В самый раз?"
   Кто еще может сказать, что они еще не опоздали на спасение, но наверняка могли отомстить! И какое возмездие ненавидимым окарианцам уготовила эта непобедимая армия! Я вздохнул, подумав, что, возможно, меня уже не будет в живых, чтобы стать свидетелем этого.
   Я снова повернулся к окнам. Краснокожие еще не пробили внешнюю стену дворца, но они благородно сражались против лучших из тех, что были у Окара, - отважных воинов, сражавшихся за каждый дюйм пути.
   Теперь мое внимание привлек новый элемент за пределами городской стены - огромный отряд конных воинов, вырисовывающийся над красными людьми. Они были огромными зелеными союзниками Гелиума - дикими ордами со дна мертвого моря далекого юга.
   В мрачной и ужасной тишине они мчались к воротам, подбитые копытами их страшных скакунов не издавали ни звука. Они ворвались в обреченный город, и когда они проехали через широкую площадь перед дворцом джеддаков джеддаков, я увидел, что во главе их ехала могучая фигура их могущественного лидера - Тарса Таркаса, джеддака Тарка.
   Таким образом, мое желание должно было быть удовлетворено, поскольку я должен был снова увидеть, как мой старый друг сражается, и хотя я не буду сражаться с ним плечом к плечу, я тоже буду сражаться за то же самое дело здесь, в высокой башне Окар.
   И не казалось, что наши враги когда-нибудь прекратят свои упорные атаки, ибо они все равно приходили, хотя путь в нашу комнату часто был забит телами их мертвецов. Иногда они останавливались на достаточно долгое время, чтобы оттащить мешающие трупы, и тогда свежие воины поднимались наверх, чтобы вкусить чашу смерти.
   Я вместе с остальными в свою очередь защищал подход к нашему высокому убежищу, когда Морс Каяк, наблюдавший за битвой на улице внизу, громко вскрикнул от неожиданного возбуждения. В его голосе была нотка опасения, которая привела меня к нему в тот момент, когда я мог сменить свое место на другое, и когда я добрался до него, он указал далеко через пустыню снега и льда на южный горизонт.
   "Увы!" - воскликнул он, - что мне придется стать свидетелем того, как жестокая судьба предаст их, не в силах ни предупредить, ни помочь; но и сейчас они уже в прошлом.
   Посмотрев в указанном им направлении, я увидел причину его беспокойства. Могучий флот летчиков величественно приближался к Кадабре со стороны ледяной преграды. Снова и снова они приближались со все возрастающей скоростью.
   "Мрачная шахта, которую они называют Стражем Севера, манит их, - печально сказал Морс Каяк, - точно так же, как она манила Тардоса Морса и его великий флот; посмотрите, где они лежат, скомканные и разбитые, мрачный и ужасный памятник могучей силе разрушения, перед которой ничто не может устоять".
   я тоже видел; но я видел еще кое-что, чего не видел Морс Каяк; мысленным взором я увидел подземную камеру, стены которой были увешаны странными инструментами и устройствами.
   В центре комнаты стоял длинный стол, а перед ним сидел маленький лупоглазый старичок и считал свои деньги; но, что самое очевидное, я увидел на стене большой выключатель с маленьким магнитом, встроенным в черную ручку.
   Затем я взглянул на быстро приближающийся флот. Через пять минут эта могучая армада небес превратится в бесполезный лом, лежащий у основания шахты за городской стеной, и желтые полчища вырвутся из других ворот, чтобы броситься на немногих выживших, слепо спотыкающихся сквозь эту массу. обломков; тогда придут апты. Я содрогнулся при этой мысли, потому что мог живо представить себе всю ужасную сцену.
   Я всегда был быстр, чтобы решать и действовать. Импульс, который движет мной, и действие вещи кажутся одновременными; ибо, если мой ум проходит через утомительную формальность рассуждений, это должно быть подсознательным актом, о котором я объективно не знаю. Психологи говорят мне, что, поскольку подсознание не рассуждает, слишком пристальное изучение моей умственной деятельности может оказаться чем угодно, только не лестным; но как бы то ни было, я часто добивался успеха, когда мыслитель был бы еще занят бесконечным заданием сравнения различных суждений.
   И теперь быстрота действий была главным условием успеха дела, на которое я решился.
   Крепче сжав меч в руке, я крикнул краснокожему у выхода на взлетно-посадочную полосу, чтобы он отошел в сторону.
   "Дорога принцу Гелия!" Я закричал; и прежде чем изумленный желтый человек, которому выпало несчастье оказаться в бою в конце линии в этот конкретный момент, мог собраться с мыслями, мой меч обезглавил его, и я бросился, как бешеный бык, вниз на тех, кто позади него.
   "Дорога принцу Гелия!" - крикнул я, прокладывая себе путь сквозь изумленных стражников Саленсус Олла.
   Рубя вправо и влево, я прокладывал себе путь вниз по этой забитой воинами спирали, пока внизу те, кто был внизу, думая, что на них спускается армия, не повернулись и не побежали.
   Оружейная на первом этаже была пуста, когда я вошел туда, последние окарианцы сбежали во двор, так что никто не видел, как я спускаюсь по спирали к коридору внизу.
   Здесь я бежал так быстро, как только могли мои ноги, к пяти углам, а там нырнул в проход, который вел к станции старого скряги.
   Без формального стука я ворвался в комнату. Там сидел старик за своим столом; но, увидев меня, он вскочил на ноги, обнажив меч.
   Едва взглянув на него, я прыгнул к большому переключателю; но, как бы я ни был быстр, этот жилистый старик был там передо мной.
   Как он это сделал, я никогда не узнаю, и не кажется вероятным, что какое-либо существо, рожденное на Марсе, могло приблизиться к чудесной скорости моих земных мускулов.
   Как тигр, он повернулся ко мне, и я быстро понял, почему Солана выбрали для этой важной обязанности.
   Никогда в жизни я не видел такого чудесного владения мечом и такой сверхъестественной ловкости, как этот древний мешок с костями. Он был одновременно в сорока местах, и прежде, чем я успел осознать опасность, он словно сделал из меня обезьяну, и притом дохлую обезьяну.
   Удивительно, как новые и неожиданные условия вызывают непредвиденную способность их встретить.
   В тот день в подземелье под дворцом Саленсуса Олла я узнал, что значит фехтование, и каких высот в фехтовании я могу достичь, сражаясь с таким волшебником клинка, как Солан.
   Какое-то время ему нравилось побеждать меня; но вскоре скрытые возможности, которые, должно быть, дремали во мне всю жизнь, вышли на передний план, и я сражался так, как никогда не думал, что человек может сражаться.
   То, что эта королевская дуэль должна была происходить в темных закоулках подвала, без единого оценивающего взгляда, всегда казалось мне чуть ли не мировым бедствием - по крайней мере, с точки зрения Барсумиана, где кровавая ссора является первой и величайшей борьбой. рассмотрение отдельных людей, наций и рас.
   Я боролся, чтобы добраться до выключателя, Солан, чтобы помешать мне; и, хотя мы стояли не более чем в трех футах от него, я не мог приблизиться к нему ни на дюйм, потому что он заставил меня отступить на дюйм в течение первых пяти минут нашего боя.
   Я знал, что если мне нужно бросить его вовремя, чтобы спасти приближающийся флот, это должно быть сделано в следующие несколько секунд, и поэтому я попробовал свою старую тактику рывка; но я мог бы с тем же успехом броситься на кирпичную стену за все, что Солан уступил.
   На самом деле, я был близок к тому, чтобы насадить себя на его острие за свои старания; но право было на моей стороне, и я думаю, что это должно вселять в человека большую уверенность, чем если бы он знал, что сражается за злое дело.
   По крайней мере, я не нуждался в доверии; и когда я в следующий раз бросил Солана в одну сторону, он был уверен в том, что он должен повернуться, чтобы встретить мою новую линию атаки, и он повернулся, так что теперь мы бились боками к заветной цели - великий переключатель стоял внутри моего дотянуться до моей правой руки.
   Обнажить на мгновение свою грудь значило бы навлечь на себя внезапную смерть, но я не видел другого пути, кроме как рискнуть, если тем самым я мог бы спасти приближающийся, поддерживающий флот; и так, перед лицом злобного удара меча, я протянул свое острие и поймал большой переключатель внезапным ударом, который высвободил его из своего гнезда.
   Солан был так удивлен и напуган, что забыл закончить свой выпад; вместо этого он повернулся к выключателю с громким воплем - воплем, который был для него последним, потому что, прежде чем его рука успела коснуться рычага, которого она искала, острие моего меча прошло сквозь его сердце.
   ХОД БИТВЫ
   Но последний громкий крик Солана не остался незамеченным, потому что через мгновение в комнату ворвалась дюжина гвардейцев, хотя и не раньше, чем я так согнул и разрушил большой переключатель, что его нельзя было снова использовать, чтобы превратить мощный поток в могучую силу. магнит разрушения, которым он управлял.
   Результатом внезапного появления гвардейцев было то, что я был вынужден искать уединения в первом проходе, который я мог найти, и который, к моему разочарованию, оказался не тем, с которым я был знаком, а другим слева от него.
   Должно быть, они либо слышали, либо догадывались, в какую сторону я шел, потому что я прошел совсем немного, когда услышал шум погони. Я не собирался останавливаться и драться с этими людьми здесь, когда в городе Кадабра в изобилии шли бои - бои, которые могли принести мне и мне гораздо больше пользы, чем бесполезные убийства далеко под дворцом.
   Но товарищи теснили меня; а так как я совсем не знал дороги, то вскоре увидел, что они настигнут меня, если я не найду места, где можно спрятаться, пока они не пройдут, что тогда даст мне возможность вернуться тем путем, которым я пришел, и вернуть себе башню. , или, возможно, найти способ добраться до городских улиц.
   Коридор быстро поднялся с тех пор, как я вышел из квартиры переключателя, и теперь шел ровно и хорошо освещен прямо вдаль, насколько я мог видеть. В тот момент, когда мои преследователи достигнут этого прямого участка, я окажусь у них на виду, и у меня не будет шанса уйти из коридора незамеченным.
   Вскоре я увидел несколько дверей, открывающихся по обеим сторонам коридора, и, поскольку все они казались мне одинаковыми, я попробовал первую попавшуюся. Она открывалась в маленькую комнату, роскошно обставленную и, очевидно, являвшуюся прихожей какого-то кабинета или зала для аудиенций во дворце.
   В дальней стороне был плотно занавешенный дверной проем, за которым я слышал гул голосов. Мгновенно я пересек маленькую комнату и, раздвинув шторы, заглянул в большую комнату.
   Передо мной стояла группа примерно из пятидесяти великолепно одетых дворян, стоящих перед троном, на котором восседал Саленс Олл. Джеддак из джеддаков обращался к ним.
   "Настал назначенный час, - говорил он, когда я входил в квартиру; "И хотя враги Окара находятся в ее воротах, ничто не может остановить волю Саленсуса Олла. Следует опустить великую церемонию, согласно которой ни один мужчина не может быть удержан со своего места в обороне, кроме пятидесяти, которые, как требует обычай, должны стать свидетелями создания новой королевы в Окаре.
   "В одно мгновение дело будет сделано, и мы сможем вернуться к битве, а она, ныне принцесса Гелиума, взглянет с башни королевы на уничтожение своих бывших соотечественников и станет свидетелем величия своего мужа".
   Затем, повернувшись к придворному, он тихим голосом отдал какую-то команду.
   Обращенный поспешил к маленькой двери в дальнем конце зала и, широко распахнув ее, воскликнул: "Дорога Дее Торис, будущей королеве Окара!"
   Немедленно появились двое гвардейцев, тянущих невольную невесту к алтарю. Ее руки все еще были скованы за спиной, очевидно, для предотвращения самоубийства.
   Ее растрепанные волосы и тяжело дышащая грудь свидетельствовали о том, что, хотя она и была прикована цепями, она все же боролась с тем, что они сделают с ней.
   При виде ее Саленс Олл поднялся и обнажил свой меч, и мечи каждого из пятидесяти дворян были подняты вверх, образуя арку, под которую бедное прекрасное существо было утащено навстречу своей гибели.
   Мрачная улыбка появилась на моих губах, когда я подумал о грубом пробуждении, которое ожидало правителя Окара, и мои зудящие пальцы погладили рукоять моего окровавленного меча.
   Наблюдая за процессией, которая медленно двигалась к трону - процессией, состоящей всего из горстки жрецов, следовавших за Деей Торис и двумя гвардейцами, - я мельком увидел черное лицо, выглядывающее из-за драпировок, покрывавших стену. позади возвышения, на котором стоял Саленс Олл в ожидании своей невесты.
   Теперь гвардейцы заставляли принцессу Гелиума подняться на несколько ступеней в сторону тирана Окара, и ни о чем другом у меня не было ни глаз, ни мыслей. Священник открыл книгу и, подняв руку, начал распевать ритуал. Саленс Олл потянулся к руке своей невесты.
   Я намеревался дождаться, пока какое-нибудь обстоятельство даст мне разумную надежду на успех; ибо, даже если вся церемония должна быть завершена, не может быть законного брака, пока я жив. Больше всего меня заботило, конечно, спасение Деи Торис - я хотел забрать ее из дворца Саленсуса Олла, если бы такое было возможно; но было ли это совершено до или после фиктивного брака, было вопросом второстепенного значения.
   Однако, когда я увидел, как подлая рука Саленса Олла протянулась к руке моей любимой принцессы, я не мог больше сдерживаться, и, прежде чем дворяне Окара поняли, что что-то случилось, я перепрыгнул через их тонкую линию и оказался на краю пропасти. помост рядом с Деей Торис и Саленсусом Оллом.
   Решком меча я сразил его оскверняющую руку; и, схватив Дею Торис за талию, я повернул ее за собой, когда, прислонившись спиной к драпировкам помоста, я столкнулся с тираном севера и его комнатой, полной благородных воинов.
   Джеддак из Джеддаков был огромной горой человека - грубым, звериным человеком - и, поскольку он возвышался надо мной, его свирепые черные бакенбарды и усы топорщились от ярости, я вполне могу себе представить, что менее опытный воин мог бы трепетал перед ним.
   С рычанием он бросился ко мне с обнаженным мечом, но Саленс Олл был хорошим фехтовальщиком или плохим, я так и не узнал; ибо с Деей Торис за моей спиной я больше не был человеком - я был сверхчеловеком, и тогда ни один мужчина не мог устоять передо мной.
   С единым низким: "За принцессу Гелия!" Я вонзил свой клинок прямо в гнилое сердце гнилого правителя Окара, и перед бледными изможденными лицами его дворян Саленсус Олл скатился, ухмыляясь в ужасной смерти, к подножию ступенек под своим брачным троном.
   На мгновение в брачном зале воцарилась напряженная тишина. Тогда пятьдесят дворян бросились на меня. Мы яростно сражались, но преимущество было за мной, потому что я стоял на возвышении над ними, и я сражался за самую славную женщину славной расы, и я сражался за великую любовь и за мать моего мальчика.
   И из-за моего плеча серебристым ритмом этого милого голоса раздался храбрый боевой гимн Гелиума, который женщины нации поют, пока их мужчины идут к победе.
   Одного этого было достаточно, чтобы вдохновить меня на победу даже в более тяжелых условиях, и я искренне верю, что в тот день в брачном зале дворца в Кадабре я победил бы всю комнату, полную желтых воинов, если бы меня не прервали.
   Бой был быстрым и яростным, когда дворяне Саленсуса Олла снова и снова вскакивали по ступеням перед троном только для того, чтобы отступить перед рукой с мечом, которая, казалось, обрела новое волшебство благодаря своему опыту с хитрым Соланом.
   Двое теснили меня так тесно, что я не мог повернуться, когда услышал движение позади себя, и заметил, что звучание боевого гимна прекратилось. Готовилась ли Дея Торис занять свое место рядом со мной?
   Героическая дочь героического мира! Было бы не так уж необычно, если бы она схватила меч и сражалась на моей стороне, потому что, хотя женщины Марса не обучены военному искусству, дух принадлежит им, и они, как известно, делали то же самое на бесчисленных случаи.
   Но она не пришла, и я был этому рад, потому что это удвоило бы мое бремя по защите ее, прежде чем я смог бы заставить ее вернуться назад, подальше от опасности. Должно быть, она обдумывает какую-то хитрую стратегию, подумал я, и поэтому сражался в безопасности, полагая, что моя божественная принцесса стоит рядом со мной.
   По крайней мере, полчаса я сражался там против знати Окара, прежде чем кто-либо ступил ногой на помост, где я стоял, и вдруг все, что осталось от них, собрались подо мной для последней, безумной, отчаянной битвы. обвинение; но как только они приблизились, дверь в дальнем конце зала широко распахнулась, и в комнату ворвался посыльный с дикими глазами.
   "Джеддак из джеддаков!" воскликнул он. "Где джеддак джеддаков? Город пал перед полчищами из-за барьера, но теперь великие ворота самого дворца были взломаны, и воины юга хлынули в его священные пределы.
   "Где Саленсус Олл? Только он может возродить угасающее мужество наших воинов. Только он может спасти положение Окара. Где Саленсус Олл?
   Дворяне отступили от мертвого тела своего правителя, и один из них указал на ухмыляющийся труп.
   Гонец отшатнулся в ужасе, как от удара по лицу.
   - Тогда летите, дворяне Окара! - воскликнул он. - Ничто не может спасти вас. Слушай! Они приходят!"
   Пока он говорил, мы услышали глубокий рев разъяренных людей из коридора снаружи, лязг металла и лязг мечей.
   Не взглянув на меня, ставшего зрителем трагической сцены, вельможи развернулись и бежали из квартиры через другой выход.
   Почти сразу же в дверном проеме, через который прошел посланник, появился отряд желтых воинов. Они пятились к квартире, упрямо сопротивляясь наступлению горстки краснокожих, которые столкнулись с ними и заставили их медленно, но неотвратимо отступить.
   Над головами соперников я мог видеть с моего возвышения на помосте лицо моего старого друга Кантоса Кана. Он возглавлял маленькую группу, пробившуюся в самое сердце дворца Саленсус Олл.
   В одно мгновение я понял, что, напав на окарианцев с тыла, я могу так быстро дезорганизовать их, что их дальнейшее сопротивление будет недолгим, и с этой идеей я вскочил с помоста, бросив Дее Торис слово объяснения по поводу мое плечо, хотя я не повернулся, чтобы посмотреть на нее.
   Поскольку я всегда был между ее врагами и ею самой, а Кантос Кан и его воины побеждали в квартире, не могло быть никакой опасности для Деи Торис, стоящей там в одиночестве возле трона.
   Я хотел, чтобы люди Гелиума увидели меня и знали, что их любимая принцесса тоже здесь, потому что я знал, что это знание вдохновит их на еще большие подвиги, чем те, которые они совершали в прошлом, хотя действительно великие должны были быть. те, которые отвоевали для них путь в почти неприступный дворец тирана севера.
   Когда я пересек зал, чтобы атаковать кадабранцев сзади, небольшая дверь слева от меня открылась, и, к моему удивлению, я увидел фигуры Матай Шанга, отца Тернов, и Файдор, его дочери, заглядывающих в комнату.
   Быстрый взгляд о том, что они взяли. На мгновение их глаза, расширенные от ужаса, остановились на мертвом теле Саленсуса Олла, на крови, залившей пол, на трупах аристократов, упавших толстым слоем перед троном, на мне и на сражающихся воинах у другая дверь.
   Они не пытались войти в квартиру, а осматривали каждый ее угол с того места, где стояли, а затем, когда их взгляды обыскали всю ее площадь, выражение свирепой ярости исказило черты Матай Шана, а холодная и хитрая улыбка тронула его. уста Фаидора.
   Затем они ушли, но не раньше, чем женщина бросила мне в лицо дразнящий смех.
   Я не понимал тогда значения ярости Матай Шанга или удовольствия Файдора, но я знал, что ни то, ни другое не сулит мне ничего хорошего.
   Мгновение спустя я оказался на спинах желтых людей, и когда красные люди Гелиума увидели меня над плечами своих противников, громкий крик разнесся по коридору и на мгновение заглушил шум битвы.
   "За принца Гелия!" они плакали. "За принца Гелия!" и, как голодные львы на свою добычу, они снова набросились на ослабевших воинов севера.
   Желтые люди, загнанные в угол между двумя врагами, сражались с отчаянием, которое часто вызывает полная безнадежность. Сражался так, как должен был бы сражаться, будь я на их месте, с решимостью забрать с собой столько врагов, когда я умру, сколько было в силах моей руки с мечом.
   Это была славная битва, но конец казался неизбежным, когда вскоре из коридора позади красных людей появился большой отряд желтых воинов для подкрепления.
   Теперь все изменилось, и люди Гелиума, казалось, были обречены быть перемолотыми между двумя жерновами. Все были вынуждены повернуться, чтобы встретить это новое нападение значительно превосходящих сил, так что мне остались остатки желтых людей в тронном зале.
   Они также занимали меня; так занят, что я начал задумываться, действительно ли я когда-нибудь покончу с ними. Медленно они втиснули меня обратно в комнату, и когда все вошли вслед за мной, один из них закрыл и запер дверь, эффективно преградив путь людям Кантос Кана.
   Это был умный ход, потому что он отдал меня на милость дюжине мужчин в помещении, из которого помощь была заблокирована, и это оставило краснокожих в коридоре без пути к бегству, если их новые противники прижмутся к ним слишком близко.
   Но я сам столкнулся с более серьезными препятствиями, чем те, что были против меня в тот день, и я знал, что Кантос Кан пробился из сотни более опасных ловушек, чем та, в которой он сейчас находился. Так что без чувства отчаяния я обратил внимание на насущные дела.
   Мои мысли постоянно возвращались к Дее Торис, и я страстно желал того момента, когда, закончив битву, я смогу сжать ее в своих объятиях и снова услышать слова любви, в которых мне было отказано столько лет.
   Во время схватки в зале у меня не было ни единого шанса хотя бы мельком взглянуть на нее, когда она стояла позади меня у трона мертвого правителя. Я удивлялся, почему она больше не подбадривала меня мелодиями воинственного гимна Гелия; но мне не нужно было больше, чем знание того, что я боролся за нее, чтобы выявить лучшее, что есть во мне.
   Было бы утомительно рассказывать подробности этой кровавой борьбы; о том, как мы сражались от дверного проема, через всю комнату до самого подножия трона, прежде чем последний из моих противников упал, когда мой клинок пронзил его сердце.
   И тогда, с радостным криком, я повернулся с протянутыми руками, чтобы схватить мою принцессу, и когда мои губы задушили ее губы, чтобы пожинать награду, которая будет втройне щедрой платой за кровавые столкновения, через которые я прошел ради нее дорогая с юга полюс на север.
   Радостный крик умер, застыв на моих губах; мои руки обмякли и безжизненно упали по бокам; как тот, кто шатается под бременем смертельной раны, я шатался вверх по ступеням перед троном.
   Дея Торис исчезла.
   НАГРАДЫ
   С реализацией Когда я понял, что Деи Торис больше нет в тронном зале, пришло запоздалое воспоминание о темном лице, которое я мельком увидел, выглядывая из-за драпировок, поддерживавших трон Саленсуса Олла, в тот момент, когда я так неожиданно впервые увидел разыгрывающуюся странную сцену. внутри камеры.
   Почему вид этого злого лица не предупредил меня о большей осторожности? Почему я допустил быстрое развитие новых ситуаций, чтобы стереть воспоминание об этой угрожающей опасности? Но, увы, напрасное сожаление не могло стереть постигшей беды.
   И снова Дея Торис попала в лапы этого архидемона, Турида, черного датора Перворожденных. И снова весь мой тяжелый труд пропал даром. Теперь я понял причину ярости, столь ярко выраженной на лице Матай Шанга, и жестокого удовольствия, которое я увидел на лице Фейдора.
   Они знали или догадывались об истине, и хеккадор Святых Тернов, который, очевидно, пришел в зал в надежде помешать Саленсу Оллу в его задуманном вероломстве против верховного жреца, возжелавшего Дею Торис для себя, понял, что Турид украл приз из-под самого его носа.
   Удовольствие Файдора было вызвано ее осознанием того, что будет означать для меня этот последний жестокий удар, а также частичным удовлетворением ее ревнивой ненависти к принцессе Гелиума.
   Моей первой мыслью было заглянуть за драпировку на спинку трона, потому что именно там я увидел Турида. Одним рывком я сорвал с застежек бесценный хлам, и передо мной открылся узкий дверной проем за троном.
   У меня в голове не возникало никаких вопросов, кроме того, что здесь лежит путь к отступлению, по которому следовал Турид, и если бы он был, он бы рассеялся при виде крошечного украшенного драгоценными камнями украшения, которое лежало в нескольких шагах в коридоре за ним.
   Схватив безделушку, я увидел, что на ней изображена эмблема принцессы Гелиума, а затем, прижав ее к губам, я бешено помчался по извилистой дорожке, которая мягко спускалась к нижним галереям дворца.
   Я прошел совсем немного, когда наткнулся на комнату, в которой прежде правил Солан. Его мертвое тело все еще лежало там, где я его оставил, и не было никаких признаков того, что кто-то прошел через комнату с тех пор, как я был там; но я знал, что это сделали двое - Турид, черный датор, и Дея Торис.
   На мгновение я остановился, не зная, какой из нескольких выходов из квартиры приведет меня на правильный путь. Я попытался вспомнить указания, которые, как я слышал, Турид повторял Солану, и, наконец, медленно, словно сквозь густой туман, мне пришли в голову слова Перворожденного:
   "Следуйте по коридору, пройдя три расходящихся коридора справа; затем в четвертый правый коридор туда, где сходятся три коридора; здесь снова следуйте вправо, плотно прижавшись к левой стене, чтобы избежать ямы. В конце этого коридора я выйду на спиральный взлетно-посадочную полосу, по которой я должен идти вниз, а не вверх; после этого путь идет по единственному коридору без ветвей".
   И я вспомнил выход, на который он указал, когда говорил.
   Мне не потребовалось много времени, чтобы двинуться по этому неизвестному пути, и я не шел с осторожностью, хотя и знал, что меня могут ждать серьезные опасности.
   Часть пути была черной, как грех, но большей частью она была довольно хорошо освещена. Участок, где я должен прижаться к левой стене, чтобы избежать ям, был самым темным из всех, и я был почти над краем пропасти, прежде чем понял, что нахожусь рядом с опасным местом. Узкий уступ шириной не более фута - вот все, что оставалось, чтобы провести посвященного мимо той ужасной полости, в которую незнание наверняка должно было рухнуть при первом же шаге. Но в конце концов я благополучно преодолел его, а затем слабый свет сделал остаток пути ровным, пока в конце последнего коридора я внезапно не вышел на сияние дня на поле, покрытое снегом и льдом.
   Одетый в теплую атмосферу тепличного города Кадабра, внезапный переход к арктическому холоду был совсем не приятным; но хуже всего было то, что я знал, что не вынесу лютого холода, почти голый, и что я погибну прежде, чем смогу догнать Турида и Дею Торис.
   Быть таким заблокированным природой, которая использовала против себя все хитрости и уловки хитрого человека, казалось жестокой судьбой, и когда я, шатаясь, вернулся в теплый конец туннеля, я был так близок к безнадежности, как никогда не был.
   Я ни в коем случае не отказывался от своего намерения продолжать погоню, потому что, если потребуется, я бы пошел вперед, хотя я погиб, прежде чем достиг своей цели, но если бы был более безопасный путь, то стоило отложить попытку обнаружить его. , чтобы я мог снова прийти на сторону Деи Торис в надлежащем состоянии, чтобы сражаться за нее.
   Едва я вернулся в туннель, как наткнулся на часть меховой одежды, которая, казалось, была прикреплена к полу коридора у стены. В темноте я не мог разглядеть, что его держит, но, нащупав руками, обнаружил, что он зажат под закрытой дверью.
   Отодвинув портал, я очутился на пороге небольшого помещения, стены которого были увешаны крючками, на которых висели костюмы полного наружного одеяния желтых людей.
   Поскольку он располагался в устье туннеля, ведущего из дворца, было совершенно очевидно, что это была уборная, используемая дворянами, покидающими и входящими в тепличный город, и что Турид, зная об этом, остановился здесь, чтобы экипируйте себя и Дею Торис, прежде чем отправиться в лютый холод арктического мира за его пределами.
   В спешке он уронил на пол несколько предметов одежды, а предательский мех, частично упавший в коридоре, оказался способом привести меня в то самое место, о котором он меньше всего хотел бы, чтобы я знал.
   Потребовалось всего несколько секунд, чтобы надеть необходимую одежду из кожи орлука и тяжелые сапоги с меховой подкладкой, которые являются столь важной частью одежды того, кто успешно борется с замерзшими тропами и ледяным ветром. мрачный север.
   Я снова вышел за пределы входа в туннель, чтобы найти свежие следы Турида и Деи Торис на только что выпавшем снегу. Теперь, наконец, моя задача облегчилась, ибо, хотя путь был до крайности труден, меня больше не терзали сомнения относительно направления, в котором мне следует следовать, меня не тревожили темнота или скрытые опасности.
   Путь через заснеженный каньон вел к вершинам невысоких холмов. За ними он снова нырял в другой каньон, только чтобы подняться на четверть мили дальше к перевалу, который огибал склон скалистого холма.
   По знакам тех, кто шел раньше, я мог видеть, что, когда Дея Торис шла, она постоянно сдерживалась, и что черный человек был вынужден тащить ее. На других участках были видны только его следы, глубокие и сближенные в густом снегу, и я знал по этим знакам, что тогда он был вынужден нести ее, и я вполне мог представить, что она яростно сопротивлялась ему на каждом шагу. способ.
   Когда я обогнул выступающий выступ холма, я увидел то, что ускорило мой пульс и заставило мое сердце биться сильнее, потому что в крошечной впадине между гребнем этого холма и соседнего стояли четыре человека перед входом в огромную пещеру. , а рядом с ними на блестящем снегу покоился летун, которого, очевидно, только что вытащили из укрытия.
   Четверкой были Дея Торис, Файдор, Турид и Матай Шанг. Двое мужчин вступили в жаркий спор: отец Терна угрожал, а черный издевался над ним, пока он занимался своим делом.
   Когда я осторожно подкрался к ним, чтобы подойти как можно ближе, прежде чем меня обнаружат, я увидел, что в конце концов люди, похоже, пришли к какому-то компромиссу, поскольку с помощью Файдора они оба принялись тащить сопротивляющуюся Дею Торис к летчику. палуба.
   Здесь они ее постили, а потом оба снова спустились на землю, чтобы завершить приготовления к отплытию. Файдор вошел в маленькую каюту на палубе корабля.
   Я был в четверти мили от них, когда Матай Шан заметил меня. Я видел, как он схватил Турида за плечо, развернул его в моем направлении и указал туда, где меня теперь было хорошо видно, ибо в тот момент, когда я понял, что меня заметили, я отбросил все попытки скрыться и пустился в безумную гонку за флаер.
   Эти двое удвоили свои усилия по пропеллеру, над которым они работали и который, совершенно очевидно, заменяли после того, как его сняли для какой-то цели ремонта.
   Они закончили дело прежде, чем я преодолел половину расстояния между ними и мной, и тогда оба бросились к трапу.
   Турид добрался до него первым и с ловкостью обезьяны быстро вскарабкался на палубу лодки, где прикосновение к кнопке управления баками плавучести отправило судно медленно вверх, хотя и не с той скоростью, которая свойственна хорошо подготовленному летчику. .
   Я был еще в сотне ярдов, когда увидел, как они вырываются у меня из рук.
   За городом Кадабра стоял большой флот могучих летунов - корабли Гелиума и Птарса, которые я спас от уничтожения ранее днем; но прежде, чем я успел добраться до них, Турид мог легко скрыться.
   На бегу я увидел, как Матай Шан карабкается по раскачивающейся лестнице к палубе, а над ним склонилось злое лицо Перворожденного. Волочащаяся за кормой веревка вселила в меня новую надежду, поскольку, если я смогу добраться до нее до того, как она хлестнет слишком высоко над моей головой, у меня еще будет шанс добраться до палубы с ее тонкой помощью.
   То, что с летательным аппаратом что-то в корне было не так, было видно по его недостатку плавучести, а также по тому факту, что, хотя Турид дважды повернулся к стартовому рычагу, лодка по-прежнему неподвижно висела в воздухе, если не считать легкого дрейфа при слабом ветре от север.
   Теперь Матай Шан был близко к планширу. Длинная, похожая на когти рука потянулась, чтобы ухватиться за металлический поручень.
   Турид наклонился еще ниже к своему сообщнику.
   Вдруг в поднятой руке негра блеснул поднятый кинжал. Вниз он направился к белому лицу Отца Тернов. С громким воплем страха Святой Хеккадор отчаянно схватился за эту грозную руку.
   Я уже почти добрался до веревки. Корабль все еще медленно поднимался, пока дрейфовал от меня. Затем я споткнулся на ледяной дороге, ударился головой о камень и упал, растянувшись на расстоянии вытянутой руки от веревки, конец которой только что отрывался от земли.
   После удара по голове я потерял сознание.
   Не прошло и нескольких секунд, как я лежал без чувств на северном льду, в то время как все самое дорогое для меня уплывало все дальше от меня в лапах этого черного демона, потому что, когда я открыл глаза, Турид и Матай Шанг все же сражался на вершине лестницы, и летательный аппарат отнесло всего на сто ярдов дальше к югу, но конец волочащейся веревки был теперь на добрых тридцати футах над землей.
   Доведенный до безумия жестоким несчастьем, которое сбило меня с ног, когда успех был уже почти в моих руках, я лихорадочно мчался через разделяющее пространство и прямо под болтающимся концом веревки подвергал свои земные мускулы величайшему испытанию.
   Могучим, кошачьим прыжком я прыгнул вверх, к этой тонкой пряди - единственной еще остававшейся аллее, которая могла привести меня к моей исчезающей любви.
   В футе над его нижним концом мои пальцы сомкнулись. Крепко цепляясь, я почувствовал, как веревка выскользнула из моей хватки. Я попытался поднять свободную руку, чтобы сделать вторую зацепку выше первой, но в результате смены положения я быстрее соскользнул к концу веревки.
   Медленно я почувствовал, как дразнящая вещь ускользает от меня. Через мгновение все, что я приобрел, будет потеряно - тогда мои пальцы достигли узла на самом конце веревки и больше не скользили.
   С благодарственной молитвой на губах я взобрался на палубу лодки. Я не мог сейчас видеть Турида и Матай Шанга, но я слышал звуки конфликта и, таким образом, знал, что они все еще сражаются - терн за свою жизнь и черный за повышенную плавучесть, которую избавление от веса даже одного тела давало бы ремесло.
   Если Матай Шанг умрет до того, как я доберусь до палубы, мои шансы когда-либо добраться до нее будут поистине ничтожны, потому что черному датору нужно всего лишь перерезать веревку надо мной, чтобы освободиться от меня навсегда, потому что судно дрейфовало по краю пропасти в в чьи зияющие глубины мое тело рухнуло бы и превратилось в бесформенное месиво, если бы Турид сейчас дотянулся до веревки.
   Наконец моя рука сомкнулась на поручнях корабля, и в тот же миг подо мной раздался ужасный вопль, от которого у меня похолодела кровь, и я обратил свои испуганные глаза вниз, на вопящее, мчащееся, извивающееся существо, которое летело вниз, в ужасную пропасть подо мной.
   Это был Матай Шанг, Святой Хеккадор, Отец Тернов, предавшийся последнему отчету.
   Затем моя голова оказалась над палубой, и я увидел Турида с кинжалом в руке, прыгающего ко мне. Он стоял напротив носовой части каюты, а я пытался взобраться на борт возле кормы судна. Но нас разделяло несколько шагов. Никакая сила на земле не могла бы поднять меня на эту палубу до того, как разъяренный черный не обрушится на меня.
   Мой конец пришел. Я знал это; но если бы у меня были сомнения, меня бы убедила мерзкая торжествующая ухмылка на этом злобном лице. За Туридом я мог видеть мою Дею Торис, с широко открытыми глазами и в ужасе, борющуюся со своими оковами. То, что ей пришлось стать свидетельницей моей ужасной смерти, сделало мою горькую судьбу вдвойне жестокой.
   Я прекратил попытки перелезть через планшир. Вместо этого я крепко ухватился за перила левой рукой и выхватил кинжал.
   По крайней мере, я должен умереть так же, как жил - в бою.
   Когда Турид подошел к двери каюты, в мрачную трагедию воздуха, разыгравшуюся на палубе выведенного из строя летательного аппарата Матаи Шанга, проецировался новый элемент.
   Это был Файдор.
   С раскрасневшимся лицом, растрепанными волосами и глазами, которые выдавали недавние смертные слезы, над которыми всегда держала себя эта гордая богиня, она прыгнула на палубу прямо передо мной.
   В ее руке был длинный тонкий кинжал. Я бросаю последний взгляд на мою возлюбленную принцессу, улыбаясь, как и подобает мужчине, которому предстоит умереть. Затем я повернулся лицом к Файдору, ожидая удара.
   Никогда я не видел этого прекрасного лица более прекрасным, чем оно было в тот момент. Казалось невероятным, что такая прелестная может еще таить в своей прекрасной груди такое жестокое и безжалостное сердце, и сегодня в ее чудесных глазах было новое выражение, которого я никогда прежде не видел в них, - незнакомая мягкость и выражение страдания.
   Турид был сейчас рядом с ней - проталкивался вперед, чтобы добраться до меня первым, а затем то, что случилось, произошло так быстро, что все было кончено, прежде чем я успел осознать правду.
   Тонкая рука Файдора метнулась, чтобы сомкнуться на кинжальном запястье негра. Ее правая рука поднялась вверх с сверкающим лезвием.
   "Это за Матай Шанг!" - воскликнула она и вонзила клинок глубоко в грудь датора. - Что за зло ты бы сделал Дее Торис! и снова острая сталь впилась в окровавленную плоть.
   "И то, и то, и то!" - кричала она, - Джону Картеру, принцу Гелиума, - и с каждым словом ее острие пронзало подлое сердце великого злодея. Затем мстительным толчком она сбросила труп Перворожденного с палубы и в ужасной тишине упала вслед за телом его жертвы.
   Я был так парализован удивлением, что не сделал ни малейшего движения, чтобы добраться до палубы во время внушающей благоговение сцены, свидетелем которой я только что стал, и теперь я был еще более поражен ее следующим поступком, потому что Файдор протянула мне руку. и помог мне подняться на палубу, где я стоял, глядя на нее в нескрываемом и ошеломленном изумлении.
   Бледная улыбка тронула ее губы - это не была знакомая мне жестокая и надменная улыбка богини. "Вы удивляетесь, Джон Картер, - сказала она, - что за странная вещь вызвала эту перемену во мне? Я скажу тебе. Это любовь - любовь к тебе, - и когда я неодобрительно нахмурил брови в ответ на ее слова, она умоляюще подняла руку.
   - Подожди, - сказала она. - Это не моя любовь - это любовь твоей принцессы, Деи Торис, к тебе, которая научила меня, что такое настоящая любовь - какой она должна быть, и как далека от настоящей любви была моя эгоистичная и ревнивая страсть к тебе. ты.
   "Теперь я другой. Теперь я мог бы любить так, как любит Дея Торис, и поэтому мое единственное счастье может состоять в том, чтобы знать, что ты и она снова едины, ибо только в ней ты можешь найти истинное счастье.
   "Но я несчастлив из-за зла, которое я сделал. Мне нужно искупить много грехов, и хотя я бессмертен, жизнь слишком коротка для искупления.
   "Но есть и другой путь, и если Файдор, дочь святого Хеккадора Святых Тернов, согрешила, то сегодня она уже совершила частичное возмещение, и чтобы вы не сомневались в искренности ее заявлений и ее признания в новой любви, которая охватывает Дея Торис тоже, она докажет свою искренность единственным доступным способом: спасая тебя для другого, Файдор оставляет тебя в своих объятиях.
   С последним словом она повернулась и прыгнула с палубы корабля в бездну внизу.
   С криком ужаса я бросился вперед в тщетной попытке спасти жизнь, которую я с таким удовольствием видел бы угасшей в течение двух лет. Я опоздал.
   С затуманенными от слез глазами я отвернулся, чтобы не видеть ужасного зрелища внизу.
   Мгновением позже я сбросил оковы с Деи Торис, и когда ее милые руки обвили мою шею, а ее совершенные губы прижались к моим, я забыл об ужасах, свидетелем которых я был, и о страданиях, которые я перенес в восторге от моей награды.
   НОВЫЙ ПРАВИТЕЛЬ
   Летчик, на палубе которого Деж ах Торис и я обнаружили, что после двенадцати долгих лет разлуки мы оказались совершенно бесполезными. Ее баки плавучести сильно протекли. Ее двигатель не заводился. Мы были беспомощны там, в воздухе над арктическим льдом.
   Корабль проплыл над пропастью, в которой лежали трупы Матай Шанга, Турида и Файдора, и теперь завис над невысоким холмом. Открыв клапаны плавучести, я позволил ей медленно опуститься на землю, и когда она коснулась земли, Дея Торис и я сошли с ее палубы и, взявшись за руки, повернули обратно через замерзшую пустошь к городу Кадабра.
   Через туннель, который привел меня в погоню за ними, мы прошли медленно, потому что нам нужно было многое сказать друг другу.
   Она рассказала мне о том последнем ужасном моменте несколько месяцев назад, когда дверь ее тюремной камеры в Храме Солнца медленно закрывалась между нами. О том, как Файдор бросился на нее с поднятым кинжалом, и о крике Тувии, когда она поняла гнусные намерения тогдашней богини.
   Именно этот крик звенел у меня в ушах все долгие, утомительные месяцы, когда я пребывал в жестоком сомнении относительно судьбы моей принцессы; ибо я не знал, что Тувия вырвала клинок у дочери Матай Шанг до того, как он коснулся Деи Торис или ее самой.
   Она также рассказала мне об ужасной вечности своего заточения. О жестокой ненависти Файдора и нежной любви Тувии, и о том, как даже когда отчаяние было самым мрачным, эти две рыжие девушки цеплялись за одну и ту же надежду и веру - что Джон Картер найдет способ освободить их.
   Вскоре мы подошли к покоям Солана. Я действовал без всякой осторожности, так как был уверен, что и город, и дворец к тому времени уже были в руках моих друзей.
   И так получилось, что я ворвался в комнату, полную дюжины аристократов двора Саленсуса Олла. Они проходили на пути во внешний мир по коридорам, которые мы только что прошли.
   При виде нас они остановились как вкопанные, а потом лицо их предводителя расплылось в уродливой улыбке.
   - Виновник всех наших бед! - воскликнул он, указывая на меня. "Мы получим удовлетворение от частичной мести, по крайней мере, когда оставим здесь мертвые и изувеченные трупы принца и принцессы Гелиума.
   - Когда они их найдут, - продолжал он, указывая большим пальцем на дворец наверху, - они поймут, что месть желтого человека дорого обходится его врагам. Приготовьтесь умереть, Джон Картер, но чтобы ваш конец был более горьким, знайте, что я могу изменить свое намерение встретить вашу принцессу милосердной смертью - возможно, она будет сохранена как игрушка для моей знати.
   Я стоял вплотную к стене, покрытой инструментами, Дея Торис стояла рядом со мной. Она с удивлением посмотрела на меня, когда воины двинулись на нас с обнаженными мечами, потому что мой все еще висел в ножнах рядом со мной, и на моих губах была улыбка.
   Желтые дворяне тоже удивленно переглянулись, а когда я не сделал попытки вытянуть руку, они заколебались, опасаясь уловки; но их лидер призвал их на. Когда они оказались почти в пределах досягаемости меча, я поднял руку и положил ее на полированную поверхность большого рычага, а затем, все еще мрачно улыбаясь, посмотрел своим врагам прямо в лицо.
   Как один, они внезапно остановились, бросая испуганные взгляды на меня и друг на друга.
   "Останавливаться!" - завопил их лидер. "Ты мечтаешь не о том, что делаешь!"
   - Ты прав, - ответил я. "Джон Картер не мечтает. Он знает - знает, что если кто-то из вас сделает еще один шаг к Дее Торис, принцессе Гелиума, я широко нажму на этот рычаг, и мы с ней умрем вместе; но мы не умрем в одиночестве".
   Дворяне отшатнулись, несколько мгновений перешептываясь. Наконец их лидер повернулся ко мне.
   "Иди своей дорогой, Джон Картер, - сказал он, - а мы пойдем своей".
   "Пленники не идут своей дорогой, - ответил я, - и вы - пленники - пленники принца Гелиума".
   Прежде чем они успели ответить, дверь на противоположной стороне комнаты открылась, и в комнату ворвались два десятка желтых мужчин. На мгновение дворяне вздохнули с облегчением, а затем, когда их взгляды упали на лидера новой партии, их лица поникли, ибо это был Талу, мятежный принц Марентины, и они знали, что не могут ждать от него ни помощи, ни пощады. .
   - Молодец, Джон Картер, - воскликнул он. - Ты обращаешь против них их собственную могучую силу. К счастью для Окара, вы оказались здесь, чтобы помешать их побегу, потому что это величайшие злодеи к северу от ледяной преграды, а этот, - указывая на лидера отряда, - мог бы стать джеддаком из джеддаков в место мертвого Саленса Олла. Тогда действительно был бы у нас правитель более злодейский, чем ненавистный тиран, павший от твоего меча".
   Теперь дворяне Окариана подчинились аресту, поскольку в случае сопротивления им не грозит ничего, кроме смерти, и в сопровождении воинов Талу мы направились в большой зал для аудиенций, который когда-то принадлежал Саленсусу Оллу. Здесь было огромное скопление воинов.
   Красные люди из Гелия и Птарса, желтые люди с севера, общались с черными Перворожденными, которые пришли под началом моего друга Ксодара, чтобы помочь в поисках меня и моей принцессы. Там были дикие зеленые воины со дна Мертвого моря на юге и горстка белокожих фернов, отрекшихся от своей религии и поклявшихся в верности Ксодару.
   Там были Тардос Морс и Морс Каджак, и высокий и могучий в своем великолепном воинском облачении, Карторис, мой сын. Эти трое набросились на Дею Торис, когда мы вошли в комнату, и хотя жизнь и обучение королевских марсиан не склонны к вульгарной демонстрации, я думал, что они задушат ее своими объятиями.
   И там были Тарс Таркас, Джеддак Тарка, и Кантос Кан, мои давние друзья, и прыгал и рвал мою сбрую в изобилии своей великой любви милый старый Вула, обезумевший от счастья.
   Долгие и громкие аплодисменты раздались при виде нас; оглушительным был грохот звенящего металла, когда воины-ветераны всех марсианских стран сталкивали свои клинки на высоте в знак успеха и победы, но когда я проходил среди толпы приветствующих дворян и воинов, джедов и джеддаков, мое сердце все еще было тяжелым. , потому что не хватало двух лиц, за возможность увидеть которые я бы многое отдал - Туван Дина и Тувии из Птарса не было в большом зале.
   Я навел справки о них среди мужчин всех наций и, наконец, от одного из желтых военнопленных узнал, что они были задержаны дворцовым офицером, когда пытались добраться до Ямы Изобилия, пока я находился там в заточении.
   Мне не нужно было спрашивать, что их туда послало - мужественный джеддак и его верная дочь. Мой осведомитель сказал, что сейчас они лежат в одной из многочисленных подземелий дворца, куда их поместили в ожидании решения их судьбы тираном севера.
   Мгновение спустя поисковые отряды рыскали в древней куче в поисках их, и моя чаша счастья была полна, когда я увидел, как их вводит в комнату ликующий почетный караул.
   Первым действием Тувии было броситься на сторону Деи Торис, и мне не нужно было лучшего доказательства любви этих двоих друг к другу, чем искренность, с которой они обнялись.
   Глядя вниз на этот переполненный зал, стоял безмолвный и пустой трон Окара.
   Из всех странных сцен, которые он, должно быть, видел с тех давно умерших веков, когда джеддак из джеддаков впервые сел на него, ни одна не могла сравниться с той, на которую он сейчас смотрел вниз, и пока я размышлял о прошлом и будущем эту давно похороненную расу чернобородых желтых людей, я думал, что вижу для них более яркое и полезное существование среди великой семьи дружественных наций, которая теперь простиралась от южного полюса почти до самых их дверей.
   Двадцать два года назад я был брошен голым и чужим в этот странный и дикий мир. Рука каждой расы и нации была поднята в постоянной борьбе и войне против людей любой другой земли и цвета кожи. Сегодня, благодаря мощи моего меча и верности друзей, которых мой меч сделал для меня, черный человек и белый, красный человек и зеленый человек общались плечом к плечу в мире и добром общении. Все народы Барсума еще не были единым целым, но был сделан большой шаг вперед к этой цели, и теперь, если бы я только мог укрепить свирепую желтую расу в этой солидарности народов, я бы почувствовал, что завершил великую работу своей жизни. , и отплатил Марсу, по крайней мере, часть огромного долга благодарности, который я должен был ей за то, что она дала мне мою Дею Торис.
   И, как я думал, я видел только один путь и единственного человека, который мог бы обеспечить успех моих надежд. Как всегда со мной, я поступил тогда так, как и всегда поступаю, - без раздумий и без совета.
   Те, кому не нравятся мои планы и способы их продвижения, всегда держат при себе мечи, чтобы подкрепить свое неодобрение; но теперь, казалось, не было возражений, так как, схватив Талу за руку, я вскочил на трон, который когда-то принадлежал Саленсусу Оллу.
   "Воины Барсума, - воскликнул я, - Кадабра пала, а вместе с ней и ненавистный тиран севера; но целостность Окара должна быть сохранена. Красными людьми правят красные джеддаки, зеленые воины древних морей не признают никого, кроме зеленого правителя, Перворожденные южного полюса берут свой закон у черного Ксодара; ни желтому, ни краснокожему не было бы в интересах, если бы красный джеддак восседал на троне Окара.
   "Есть только один воин, лучше всего подходящий для древнего и могущественного титула джеддака из джеддаков Севера. Люди Окара, поднимите мечи на нового правителя - Талу, мятежного принца Марентины!
   И тогда великий крик ликования поднялся среди свободных людей Марентины и пленников Кадабраны, ибо все думали, что красные люди сохранят то, что они захватили силой оружия, ибо таков был путь на Барсуме, и что отныне ими должен править инопланетный джеддак.
   Воины-победители, следовавшие за Карторисом, присоединились к безумной демонстрации, и посреди дикой суматохи, шума и аплодисментов Дея Торис и я вышли в великолепный сад джеддаков, украшающий внутренний двор дворца Кадабра.
   По пятам за нами шла Вула, и на резном троне дивной красоты под беседкой из лиловых цветов мы увидели двоих, которые предшествовали нам, - Тувию из Птарса и Карториса из Гелиума.
   Красивая голова красивого юноши низко склонилась над прекрасным лицом его спутницы. Я посмотрел на Дею Торис, улыбаясь, и, приблизив ее к себе, прошептал: "Почему бы и нет?"
   Действительно, почему бы и нет? Какое значение имеют возраст в этом мире вечной молодости?
   Мы оставались в Кадабре в гостях у Талу до его официального вступления в должность, а затем на огромном флоте, который мне посчастливилось сохранить от гибели, мы поплыли на юг через ледяную преграду; но не раньше, чем мы стали свидетелями полного уничтожения мрачного Стража Севера по приказу нового джеддака из джеддаков.
   "Отныне, - сказал он, когда работа была завершена, - флоты красных и черных могут свободно пересекать ледяную преграду и пересекать ее, как над своими землями.
   "Пещеры Мертвых должны быть очищены, чтобы зеленые люди могли найти легкий путь в землю желтых, и охота на священных апт должна стать забавой моих дворян до тех пор, пока ни один экземпляр этого отвратительного существа не бродит по замерзшему северу. ".
   Мы с сожалением попрощались с нашими желтыми друзьями и отплыли в Птарс. Там мы остались в гостях у Туван Дина на месяц; и я мог видеть, что Карторис остался бы навсегда, если бы он не был принцем Гелиума.
   Мы парили над могучими лесами Каола, пока известие от Кулана Тита не привело нас к его единственной посадочной башне, где весь день и полночи корабли высаживали свои команды. Мы посетили город Каол, скрепив новые связи, возникшие между Каолом и Гелиумом, а затем в один долгожданный день мы увидели высокие тонкие башни городов-побратимов Гелиума.
   Народ давно готовился к нашему приходу. Небо было великолепно украшено весело подстриженными летунами. Каждая крыша в обоих городах была покрыта дорогими шелками и гобеленами.
   Золото и драгоценности были разбросаны по крышам, улицам и площадям, так что два города казались пылающими огнями сердец великолепных камней и полированного металла, которые отражали яркий солнечный свет, превращая его в бесчисленные великолепные оттенки.
   Наконец, спустя двенадцать лет, царская семья Гелиума воссоединилась в собственном могучем городе, окруженном обезумевшими от радости миллионами перед дворцовыми воротами. Женщины, дети и могучие воины плакали в благодарность за судьбу, которая восстановила их любимый Тардос Морс и божественную принцессу, которую боготворил весь народ. Никто из нас, побывавших в этой неописуемой опасности и славе, не испытывал недостатка в аплодисментах.
   Той ночью ко мне явился вестник, когда я сидел с Деей Торис и Карторисом на крыше моего городского дворца, где мы давно уже приказали разбить прекрасный сад, чтобы мы трое могли найти уединение и тихое счастье между собой, вдали от помпой и церемонией суда, чтобы призвать нас в Храм Награды - "где предстоит судить сегодня ночью", - заключался призыв.
   Я ломал голову, пытаясь определить, какое важное дело могло быть нерешено, что могло вызвать королевскую семью из их дворцов накануне их возвращения в Гелиум после многих лет отсутствия; но когда джеддак призывает, никто не медлит.
   Когда наш летательный аппарат коснулся пристани на вершине храма, мы увидели множество других кораблей, прибывающих и улетающих. На улицах внизу огромное множество людей устремилось к большим воротам храма.
   Медленно ко мне пришло воспоминание об отложенной гибели, ожидавшей меня с тех пор, как меня судил здесь, в Храме, Зат Аррас за грех возвращения из Долины Дор и Затерянного Моря Коруса.
   Возможно ли, что строгое чувство справедливости, господствующее над людьми Марса, заставило их упустить из виду великое благо, происшедшее из моей ереси? Могли ли они игнорировать тот факт, что мне, и только мне, было поручено спасение Карториса, Деи Торис, Морса Каджака, Тардоса Морса?
   Я не мог в это поверить, но с какой еще целью я мог быть призван в Храм Награды сразу после возвращения Тардоса Морса на свой трон?
   Моим первым удивлением, когда я вошел в храм и приблизился к Престолу Праведности, было то, что я заметил мужчин, сидевших там в качестве судей. Там был Кулан Тит, джеддак Каола, которого мы только что оставили в его собственном дворце несколько дней назад; там был Туван Дин, джеддак Птарса - как он попал в Гелиум, как только мы?
   Там были Тарс Таркас, джеддак Тарка, и Ксодар, джеддак Перворожденных; там был Талу, джеддак из джеддаков Севера, который, я мог бы поклясться, все еще находился в своем скованном льдом тепличном городе за северным барьером, и среди них сидели Тардос Морс и Морс Каджак с достаточным количеством джедов и джеддаков поменьше, чтобы составить тридцать один, кто должен судить своих ближних.
   Действительно, настоящий королевский трибунал, и я ручаюсь, что он никогда прежде не собирался вместе за всю историю древнего Марса.
   Когда я вошел, в большом скоплении людей, заполнивших зал, воцарилась тишина. Затем возник Тардос Морс.
   "Джон Картер, - сказал он своим глубоким воинственным голосом, - займите свое место на Пьедестале Истины, ибо вас будет судить справедливый и беспристрастный суд ваших ближних".
   С ровным взором и высоко поднятой головой я сделал, как он велел, и, окинув взглядом тот круг лиц, который мгновением раньше, я мог бы поклясться, состоял из лучших друзей, которые у меня были на Барсуме, я не увидел ни одного дружеского взгляда - только строгий, бескомпромиссные судьи, выполняющие свой долг.
   Клерк встал и прочитал в большой книге длинный список наиболее выдающихся подвигов, которые я считал себе заслугой, охватывающей долгий период в двадцать два года с тех пор, как я впервые ступил на охристое морское дно рядом с инкубатором тарков. Вместе с другими он читал обо всем, что я сделал в горах Отц, где правили Святые Терны и Перворожденные.
   На Барсуме принято перечислять добродетели человека вместе с его грехами, когда он предстанет перед судом, и поэтому я не удивился, что все, что было в моей чести, было прочитано там моим судьям, которые знали все это наизусть, даже вплоть до настоящего момента. Когда чтение закончилось, встал Тардос Морс.
   "Самые праведные судьи, - воскликнул он, - вы слышали, как пересказывается все, что известно о Джоне Картере, принце Гелиума, - и хорошее с плохим. Каково ваше мнение?"
   Затем Тарс Таркас медленно поднялся на ноги, раскрывая всю свою огромную, возвышающуюся высоту, пока не возвышался над всеми нами зелено-бронзовой статуей. Он злобно взглянул на меня - он, Тарс Таркас, с которым я прошел через бесчисленные битвы; которого я любил как брата.
   Я мог бы заплакать, если бы не был так обезумел от ярости, что чуть не выхватил меч и не расправился со всеми наповал.
   "Судьи, - сказал он, - может быть только один вердикт. Джон Картер больше не может быть принцем Гелиума, - он сделал паузу, - но вместо этого пусть он будет джеддаком из джеддаков, военачальником Барсума!
   Когда тридцать один судья вскочил на ноги с обнаженными и поднятыми мечами, единогласно вынося вердикт, буря разразилась по всей длине, ширине и высоте этого могучего здания, так что я подумал, что крыша рухнет от грома безумных криков. .
   Теперь, наконец, я увидел мрачный юмор метода, которым они воспользовались, чтобы оказать мне эту великую честь, но то, что в действительности титул, который они мне присвоили, было какой-то мистификацией, было легко опровергнуто искренностью поздравлений, которые возлагали на меня сначала судьи, а потом дворяне.
   Вскоре пятьдесят самых могущественных дворян величайших дворов Марса маршировали по широкому Проходу Надежды, неся на своих плечах великолепную повозку, и когда люди увидели, кто сидит внутри, приветствия, которые звучали в мой адрес, померкли по сравнению с теми, которые прогремел теперь через огромное здание, ибо та, которую несли дворяне, была Дея Торис, возлюбленная принцесса Гелиума.
   Ее понесли прямо к Престолу Праведности, и там Тардос Морс помог ей выйти из машины, ведя ее вперед, ко мне.
   "Пусть самая красивая женщина в мире разделит честь своего мужа", - сказал он.
   На глазах у всех я привлек к себе жену и поцеловал ее в губы.
   ТУВИЯ, ДЕВУЯ МАРСА, с картины Эдгара Райса Берроуза (часть 1)
   ГЛАВА I
   КАРТОРИС И ТУВИЯ
   На массивной скамье из полированного эрзита под великолепными цветами гигантской пималии сидела женщина. Ее красивая, обутая в сандалии ступня нетерпеливо постукивала по усыпанной драгоценностями дорожке, вьющейся под величественными деревьями сорапуса по алой лужайке королевских садов Туван Дина, джеддака Птарса, когда темноволосый краснокожий воин низко наклонился к ней. , шепча горячие слова близко к ее уху.
   "Ах, Тувия из Птарса, - воскликнул он, - ты холодна даже перед огненными порывами моей всепоглощающей любви! Не тверже твоего сердца и не холоднее твердый, холодный край этой трижды счастливой скамьи, поддерживающей твой божественный и неувядаемый образ! Скажи мне, о Тувия из Птарса, чтобы я еще мог надеяться, что, хотя ты и не любишь меня сейчас, все же когда-нибудь, когда-нибудь, моя принцесса, я...
   Девушка вскочила на ноги с возгласом удивления и недовольства. Ее царственная голова надменно склонялась на гладких красных плечах. Ее темные глаза сердито посмотрели в глаза мужчины.
   - Ты забываешь себя и обычаи Барсума, Асток, - сказала она. "Я не давал тебе права так обращаться к дочери Туван Дина, и ты не получил такого права".
   Мужчина внезапно протянул руку и схватил ее за руку.
   "Ты будешь моей принцессой!" воскликнул он. "Клянусь грудью Исса, ты и никто другой не встанет между Астоком, принцем Дузара, и желанием его сердца. Скажи мне, что есть еще один, и я вырежу его грязное сердце и брошу его диким калотам мертвого морского дна!"
   При прикосновении руки мужчины к ее плоти девушка побледнела под своей медно-красной кожей, ибо лица царственных женщин при дворах Марса считаются чуть ли не священными. Поступок Астока, принца Дусара, был осквернением. В глазах Тувии из Птарса не было ужаса - только ужас от того, что сделал этот человек, и от возможных последствий.
   "Отпусти меня." Ее голос был ровным - холодным.
   Мужчина что-то бессвязно пробормотал и грубо притянул ее к себе.
   "Отпусти меня!" - резко повторила она, - или я позову стражу, и принц Дузара знает, что это будет значить.
   Он быстро обнял ее за плечи правой рукой и попытался привлечь ее лицо к своим губам. Вскрикнув, она ударила его по губам массивными браслетами на свободной руке.
   "Калот!" - воскликнула она, а затем: - Охранник! Охрана! Спешите на защиту принцессы Птарса!
   В ответ на ее зов дюжина гвардейцев мчалась по алой лужайке, их блестящие длинные мечи обнажены на солнце, металл их снаряжения звенел о металл их кожаной сбруи, и в их глотках звучали хриплые крики ярости при виде, который встретились с ними глазами.
   Но прежде чем они прошли половину королевского сада и достигли того места, где Асток из Дюсара все еще держал в своих руках сопротивляющуюся девушку, еще одна фигура возникла из пучка густой листвы, наполовину скрывавшего золотой фонтан неподалеку. Это был высокий, прямой юноша с черными волосами и проницательными серыми глазами; широкие плечи и узкие бедра; чистый боец. Его кожа была лишь слегка окрашена в медный цвет, который отличает краснокожих людей Марса от других рас умирающей планеты - он был похож на них, и все же была тонкая разница, даже большая, чем та, которая заключалась в его более светлой коже и его серые глаза.
   В его движениях тоже была разница. Он наступал огромными прыжками, которые несли его по земле так быстро, что скорость гвардейцев была ничто по сравнению с ней.
   Асток все еще сжимал запястье Тувии, пока молодой воин противостоял ему. Новичок не терял времени даром и сказал только одно слово.
   "Калот!" - рявкнул он, а затем его сжатый кулак приземлился под подбородком другого, подняв его высоко в воздух и бросив скомканной кучей в центре куста пималии рядом со скамьей эрзита.
   Ее чемпион повернулся к девушке. "Каор, Тувия из Птарса!" воскликнул он. "Кажется, судьба удачно рассчитала время моего визита".
   "Каор, Карторис из Гелия!" княгиня ответила на приветствие молодого человека, - и чего меньшего можно было ожидать от сына такого сеньора?
   Он поклонился в знак признания комплимента своему отцу, Джону Картеру, военачальнику Марса. И тогда гвардейцы, задыхаясь от своей атаки, подошли как раз в тот момент, когда принц Дюсара, истекая кровью изо рта, с обнаженным мечом выползал из запутанных пималий.
   Асток бросился бы на смертный бой с сыном Деи Торис, но гвардейцы теснили его, мешая, хотя было ясно видно, что ничто так не понравилось бы Карторису из Гелиума.
   "Но скажи слово, Тувия из Птарса, - умолял он, - и ничто не доставит мне большего удовольствия, чем встретить этого парня по заслугам".
   - Этого не может быть, Карторис, - ответила она. "Даже несмотря на то, что он утратил все права на мое рассмотрение, все же он гость джеддака, моего отца, и только ему одному он может объяснить непростительный поступок, который он совершил".
   - Как скажешь, Тувия, - ответил гелиумит. - Но потом он отчитается перед Карторисом, принцем Гелиума, за это оскорбление, нанесенное дочери друга моего отца. Однако пока он говорил, в его глазах вспыхнул огонь, провозгласивший более близкое и дорогое дело для его защиты этой славной дочери Барсума.
   Щека служанки потемнела под атласом ее прозрачной кожи, и глаза Астока, принца Дусара, тоже потемнели, когда он прочитал то, что было невысказано между ними двумя в королевских садах джеддака.
   - А ты мне, - рявкнул он на Карториса, отвечая на вызов молодого человека.
   Охранник по-прежнему окружал Астока. Это была трудная позиция для молодого офицера, который ею командовал. Его пленником был сын могучего джеддака; он был гостем Туван Дина - до сих пор почетным гостем, на которого осыпались все королевские достоинства. Его насильственный арест мог означать не что иное, как войну, и все же он сделал то, что в глазах птарского воина заслуживало смерти.
   Молодой человек колебался. Он посмотрел на свою принцессу. Она тоже угадывала все, что зависело от действия предстоящего момента. Много лет Дусар и Птарс жили в мире друг с другом. Их большие торговые корабли курсировали туда и обратно между крупными городами двух народов. Даже сейчас, высоко над отливающим золотом алым куполом дворца джеддаков, она могла видеть громадную тушу гигантского грузового корабля, величественно несущегося в разреженном барсумском воздухе на запад и к Дусару.
   Одним словом она могла бы ввергнуть эти два могущественных народа в кровавый конфликт, который лишил бы их храбрейшей крови и несметных богатств, сделал бы их беспомощными против набегов завистливых и менее могущественных соседей и, наконец, сделал бы их добычей дикарей. зеленые полчища мертвого морского дна.
   Никакое чувство страха не повлияло на ее решение, потому что страх редко знаком детям Марса. Скорее это было чувство ответственности, которую она, дочь их джеддака, чувствовала за благополучие народа своего отца.
   - Я призвала тебя, Падвар, - сказала она лейтенанту стражи, - чтобы защитить личность твоей принцессы и сохранить мир, который нельзя нарушать в королевских садах джеддака. Это все. Ты проводишь меня во дворец, и принц Гелиума будет сопровождать меня.
   Не взглянув еще раз в сторону Астока, она повернулась и, взяв протянутую Карторисом руку, медленно двинулась к массивной мраморной груде, на которой располагался правитель Птарса и его сверкающий двор. С обеих сторон шествовали гвардейцы. Таким образом, Тувия из Птарса нашла выход из затруднительного положения, избежав необходимости принудительно сдерживать королевского гостя своего отца и в то же время разделив двух принцев, которые в противном случае вцепились бы друг другу в горло в тот момент, когда она и стражник ушел.
   Рядом с пималией стоял Асток, его темные глаза сузились до щелей ненависти под нависшими бровями, когда он наблюдал за удаляющимися фигурами женщины, которая пробудила самые яростные страсти в его натуре, и мужчину, которого он теперь считал тем, кто стоял. между его любовью и ее завершением.
   Когда они исчезли внутри сооружения, Асток пожал плечами и, пробормотав проклятие, пересек сады к другому крылу здания, где разместились он и его свита.
   Той ночью он официально распрощался с Туван Дин, и хотя ничего не было сказано о том, что происходило в саду, было ясно видно сквозь холодную маску вежливости джеддака, что только обычаи королевского гостеприимства удерживали его от выражения презрения, которое он сочувствовал принцу Дузара.
   Карторис не присутствовал на прощании, как и Тувия. Церемония была настолько строгой и формальной, насколько это позволял придворный этикет, и когда последний из дузарианцев перелез через поручни линкора, доставившего их во время этого рокового визита ко двору Птарса, и заработала могучая машина разрушения, Медленно спускаясь с пристани, в голосе Туван Дина прозвучала нотка облегчения, когда он обратился к одному из своих офицеров со словом комментария по поводу предмета, чуждого тому, который был самым главным в умах всех. часами.
   Но, в конце концов, так ли это было чуждо?
   "Сообщите принцу Совану, - распорядился он, - что мы хотим, чтобы флот, отправившийся сегодня утром в Каол, был отозван для плавания к западу от Птарса".
   Когда военный корабль, увозящий Астока обратно ко двору его отца, повернул на запад, Тувия из Птарса, сидя на той же скамье, где принц Дюзара оскорбил ее, смотрела, как мерцающие огни корабля становятся все меньше вдали. Рядом с ней, в ярком свете ближайшей луны, сидел Карторис. Его глаза были прикованы не к тусклой громаде линкора, а к профилю запрокинутого лица девушки.
   - Тувия, - прошептал он.
   Девушка перевела взгляд на него. Его рука потянулась, чтобы найти ее, но она осторожно отдернула свою.
   "Тувия из Птарса, я люблю тебя!" - воскликнул молодой воин. - Скажи мне, что это не оскорбляет.
   Она грустно покачала головой. - Любовь Карториса из Гелиума, - просто сказала она, - может быть не чем иным, как честью для любой женщины; но ты не должен говорить, друг мой, о даровании мне того, на что я не могу ответить взаимностью.
   Молодой человек медленно поднялся на ноги. Его глаза расширились от удивления. Принцу Гелиума и в голову не приходило, что Тувия из Птарса может полюбить другого.
   - Но в Кадабре! - воскликнул он. - А позже, здесь, при дворе твоего отца, что ты сделала, Тувия из Птарса, что могла предупредить меня, что ты не сможешь ответить на мою любовь?
   "И что я сделала, Карторис из Гелиума, - ответила она, - что могло заставить вас поверить, что я ДЕЙСТВИТЕЛЬНО вернула его?"
   Он задумался, а потом покачал головой. "Ничего, Тувия, это правда; но я мог бы поклясться, что ты любишь меня. В самом деле, ты хорошо знал, насколько близкой к поклонению была моя любовь к тебе".
   - А откуда мне это знать, Карторис? - невинно спросила она. - Ты когда-нибудь говорил мне об этом? Когда-нибудь слова любви ко мне слетали с твоих уст?
   - Но ты ДОЛЖЕН был это знать! - воскликнул он. "Я подобен моему отцу - глуп в делах сердечных и плохо обращаюсь с женщинами; однако драгоценности, усыпавшие эти царские садовые дорожки, - деревья, цветы, газон - все должны были прочитать любовь, которая наполнила мое сердце с тех пор, как мои глаза обновились, представив твое совершенное лицо и форму; Так как же вы могли быть слепы к этому?"
   - Разве горничные Гелиума ухаживают за своими мужчинами? - спросила Тувия.
   - Ты играешь со мной! - воскликнул Карторис. - Скажи, что ты всего лишь играешь и что ты все-таки любишь меня, Тувия!
   - Я не могу тебе этого сказать, Карторис, потому что я обещан другому.
   Ее тон был ровным, но не было ли в нем намека на безграничную глубину печали? Кто может сказать?
   - Обещал другому? Карторис едва дышал. Его лицо стало почти белым, а затем поднялась голова, как и подобало тому, в чьих жилах текла кровь повелителя мира.
   - Карторис из Гелия желает вам счастья с выбранным вами мужчиной, - сказал он. - С... - и затем он заколебался, ожидая, пока она напишет имя.
   - Кулан Тит, джеддак Каола, - ответила она. "Друг моего отца и самый могущественный союзник Птарса".
   Молодой человек некоторое время пристально смотрел на нее, прежде чем снова заговорил.
   - Ты любишь его, Тувия из Птарса? он спросил.
   - Я ему обещана, - просто ответила она.
   Он не давил на нее. - Он благороднейшей крови Барсума и сильнейший воин, - размышлял Карторис. - Друг моего отца и мой - если бы это был другой! - пробормотал он почти свирепо. То, что думала девушка, было скрыто за маской выражения ее лица, которое было окрашено лишь легкой тенью печали, которая могла принадлежать ей самой Карторису или им обоим.
   Карторис из Гелиума не спрашивал, хотя и заметил это, ибо его верность Кулану Титу была верностью крови Джона Картера из Вирджинии для друга, выше которой не могло быть никакой верности.
   Он поднес к губам инкрустированную драгоценными камнями часть великолепных нарядов девушки.
   "К чести и счастью Кулан Тита и дарованной ему бесценной драгоценности", - сказал он, и хотя его голос был хриплым, в нем звучала настоящая искренность. - Я сказал тебе, что люблю тебя, Тувия, еще до того, как узнал, что ты была обещана другому. Я могу не говорить тебе этого снова, но я рад, что ты это знаешь, ибо в этом нет бесчестия ни тебе, ни Кулан Титу, ни мне самому. Моя любовь такова, что она может охватить и Кулана Тита, если ты его любишь. В заявлении был почти вопрос.
   - Я ему обещана, - ответила она.
   Карторис медленно попятился. Он положил одну руку на сердце, другую на рукоять своего длинного меча.
   - Это твое - всегда, - сказал он. Мгновение спустя он вошел во дворец и исчез из поля зрения девушки.
   Вернись он сразу, он нашел бы ее распростертой на эрзитовой скамье, спрятав лицо в руках. Она плакала? Не было никого, чтобы увидеть.
   В тот день Карторис из Гелиума без предупреждения явился ко двору друга своего отца. Он прибыл один на маленьком летучем автомобиле, уверенный в том, что его всегда ждут в Птарсе. Поскольку в его приезде не было никаких формальностей, не было необходимости в формальностях и в его отъезде.
   Туван Дину он объяснил, что всего лишь тестировал собственное изобретение, которым был оснащен его летательный аппарат, - искусное усовершенствование обычного марсианского воздушного компаса, который, будучи установленным для определенного пункта назначения, будет оставаться постоянно привязанным к нему, делая его необходимо только держать нос судна всегда в направлении стрелки компаса, чтобы достичь любой заданной точки на Барсуме кратчайшим путем.
   Усовершенствование Карториса заключалось во вспомогательном устройстве, которое механически направляло судно по компасу, а по прибытии непосредственно к точке, на которую был установлен компас, останавливало судно и опускало его, также автоматически, в земля.
   "Вы легко видите преимущества этого изобретения", - говорил он Туван Дину, который сопровождал его к пристани на крыше дворца, чтобы проверить компас и попрощаться со своим юным другом.
   За спиной джеддака и его гостя сгрудились дюжина придворных с несколькими слугами, нетерпеливые слушатели разговора - один из слуг был так нетерпелив, что дворянин дважды упрекнул его за то, что он рвался вперед. из его лучших, чтобы увидеть замысловатый механизм чудесного "контролирующего компаса пункта назначения", как называлась эта штука.
   - Например, - продолжал Карторис, - мне предстоит путешествие на всю ночь, как и сегодня. Я устанавливаю указатель здесь, на правом циферблате, который представляет восточное полушарие Барсума, так что точка опирается на точную широту и долготу Гелия. Затем я запускаю двигатель, заворачиваюсь в свои спальные шелка и меха и с горящими огнями несусь по воздуху к Гелиуму, уверенный, что в назначенный час я мягко спущусь к пристани на моем собственном дворце, будь я все еще спит или нет".
   - При условии, - предложил Туван Дин, - что вы тем временем не столкнетесь с каким-нибудь другим ночным странником.
   Карторис улыбнулся. - Это не опасно, - ответил он. "Смотрите сюда", - и он указал на прибор справа от компаса пункта назначения. "Это мой "уклоняющийся от препятствий", как я его называю. Это видимое устройство является переключателем, который включает или выключает механизм. Сам прибор находится под палубой и связан как с рулевым механизмом, так и с рычагами управления.
   "Это очень просто, это не более чем генератор радия, распространяющий радиоактивность во всех направлениях на расстояние в сотню ярдов или около того от летательного аппарата. Если эта обволакивающая сила прервется в каком-либо направлении, чувствительный инструмент немедленно улавливает нарушение, в то же время передавая импульс магнитному устройству, которое, в свою очередь, приводит в действие рулевой механизм, отводя нос летательного аппарата от препятствия до тех пор, пока радиостанция корабля не сработает. -сфера деятельности больше не соприкасается с препятствием, тогда она снова возвращается в нормальное русло. Если возмущение приближается сзади, как в случае, когда меня догоняет быстро движущееся судно, механизм приводит в действие регулятор скорости, а также рулевой привод, и летчик устремляется вперед и либо вверх, либо вниз, в зависимости от приближающегося судна. более низкий или более высокий план, чем она сама.
   "В отягчающих случаях, то есть когда препятствий много или они такого характера, что отклоняют нос более чем на сорок пять градусов в любом направлении, или когда судно достигло пункта назначения и упало в пределах ста ярдов от землю, механизм полностью останавливает ее, одновременно издавая громкий сигнал тревоги, который мгновенно разбудит пилота. Видите ли, я предусмотрел почти все непредвиденные обстоятельства.
   Туван Дин улыбнулся, высоко оценивая чудесное устройство. Передний слуга толкнул летчика почти в бок. Его глаза сузились до щелочек.
   - Все, кроме одного, - сказал он.
   Дворяне посмотрели на него с изумлением, и один из них не слишком осторожно схватил парня за плечо, чтобы оттолкнуть его обратно на свое место. Карторис поднял руку.
   - Подожди, - призвал он. "Послушаем, что скажет человек - ни одно творение смертного разума не совершенно. Возможно, он обнаружил слабость, о которой следует немедленно узнать. Послушайте, мой добрый друг, и что же это за случайное обстоятельство, которое я упустил из виду?
   Пока он говорил, Карторис впервые внимательно наблюдал за слугой. Он увидел человека гигантского роста и красивого, как и все представители расы марсианских краснокожих; но губы у этого парня были тонкими и жестокими, а на одной щеке была слабая белая линия пореза мечом от правого виска до уголка рта.
   - Пойдем, - призвал Принц Гелиума. "Говорить!"
   Мужчина колебался. Было очевидно, что он сожалеет о безрассудстве, которое сделало его центром заинтересованного наблюдения. Но в конце концов, не видя выхода, он заговорил.
   "Он может быть подделан, - сказал он, - врагу".
   Карторис вынул из своего кожаного карманного мешочка маленький ключ.
   - Посмотри на это, - сказал он, протягивая его мужчине. "Если вы хоть немного разбираетесь в замках, вы знаете, что механизм, отпирающий их, не под силу взломщику замков. Он защищает жизненно важные органы инструмента от лукавого вмешательства. Без него врагу придется наполовину разрушить устройство, чтобы добраться до его сердца, и для самого случайного наблюдателя работа его рук будет очевидна".
   Слуга взял ключ, проницательно взглянул на него, а затем, собираясь вернуть его Карторису, уронил его на мраморную плиту. Повернувшись, чтобы найти его, он поставил подошву своей сандалии на сверкающий предмет. Мгновение он переносил весь свой вес на ногу, прикрывавшую ключ, затем отступил назад и с восклицанием, как будто от удовольствия, что нашел его, нагнулся, поднял его и вернул гелиумиту. Затем он вернулся на свое место за дворянами и был забыт.
   Мгновение спустя Карторис попрощался с Туваном Дином и его дворянами и, мерцая огнями, поднялся в усыпанную звездами пустоту марсианской ночи.
   ГЛАВА II
   Соглашение об уровне обслуживания ОЧЕНЬ
   Когда правитель Птарса в сопровождении своих придворных спустился с пристани над дворцом, слуги заняли свои места в тылу своих царственных или знатных господ, а позади остальных остался один до последнего. Затем быстро нагнувшись, он сорвал сандалию с правой ноги и сунул ее в карман-кошелек.
   Когда отряд спустился на нижние этажи и джеддак разогнал их знаком, никто не заметил, что переднего товарища, привлекавшего к себе столько внимания перед отъездом Принца Гелиума, больше не было среди других слуг.
   К чьей свите он был прикомандирован, никто и не подумал осведомиться, ибо множество последователей марсианского аристократа приходят и уходят по прихоти своего хозяина, так что новое лицо почти никогда не подвергается сомнению, как тот факт, что человек пройденный в стенах дворца, считается доказательством того, что его верность джеддаку не подлежит сомнению, настолько жестким является проверка каждого, кто ищет службу у знати двора.
   Это хорошее правило, и его смягчают только из вежливости в пользу свиты, приехавшей из королевской семьи из дружественной иностранной державы.
   Поздним утром следующего дня гигантский слуга в упряжке дома великого вельможи Птарса вышел в город из дворцовых ворот. По одной широкой аллее, потом по другой он шагал бодро, пока не миновал квартал дворян и не пришел к лавкам. Здесь он искал претенциозное здание, которое шпилем поднималось к небесам, его внешние стены были искусно украшены тонкой резьбой и замысловатой мозаикой.
   Это был Дворец Мира, в котором размещались представители иностранных держав или, вернее, в котором размещались их посольства; ибо сами министры жили в роскошных дворцах в районе, занятом дворянами.
   Здесь мужчина искал посольство Дусара. Клерк вопросительно встал, когда он вошел, и на его просьбу переговорить с министром спросил его полномочия. Посетитель снял с локтя простую металлическую нарукавную повязку и, указывая на надпись на ее внутренней стороне, прошептал что-то писарю.
   Глаза последнего расширились, и его отношение сразу же изменилось на почтительное. Он склонил незнакомца к сиденью и поспешил во внутреннюю комнату с нарукавником в руке. Через мгновение он появился снова и провел звонившего в присутствии министра.
   Долгое время они были заперты вместе, и когда, наконец, гигантский слуга вышел из внутреннего кабинета, на его лице появилась улыбка зловещего удовлетворения. Из Дворца мира он поспешил прямо во дворец дусарского министра.
   В ту ночь два быстрых летуна покинули одну и ту же вершину дворца. Один ускорил свой быстрый курс к Гелиуму; другой-
   * * * *
   Тувия из Птарса прогуливалась в садах дворца своего отца, как это было ее привычкой перед отходом ко сну. Ее шелка и меха были натянуты на нее, потому что воздух Марса холоден после того, как солнце быстро погрузилось под западную окраину планеты.
   Мысли девушки блуждали от предстоящей свадьбы, которая должна была сделать ее императрицей Каола, к личности подтянутого молодого Гелиума, который накануне положил свое сердце к ее ногам.
   Трудно сказать, было ли это жалостью или сожалением, что омрачило выражение ее лица, когда она смотрела на южные небеса, где прошлой ночью она наблюдала, как исчезли огни его летательного аппарата.
   Точно так же нельзя догадаться, каковы были ее чувства, когда она различила огни летящего самолета, быстро уносившегося издалека в том же направлении, как будто влекомого к ее саду самой напряженностью мыслей принцессы. .
   Она видела, как он кружил ниже над дворцом, пока не убедилась, что он завис, готовясь к посадке.
   Вскоре мощные лучи его прожектора устремились вниз с носа. На короткое мгновение они упали на посадочную площадку, открыв фигуры птарфийской стражи, сверкающие огненными точками из драгоценных камней на их великолепных доспехах.
   Затем сверкающий взгляд скользнул дальше по полированным куполам и изящным минаретам, вниз, во двор, в парк и сад, чтобы, наконец, остановиться на эрситовой скамье и девушке, стоящей рядом с ней, ее лицо было полностью обращено к летчику.
   Лишь на мгновение прожектор остановился на Тувии из Птарса, а затем погас так же внезапно, как и ожил. Летчик пролетел над ней и исчез за рощей высоких скалистых деревьев, которые росли на территории дворца.
   Девушка стояла некоторое время так, как она и оставила ее, только голова ее была опущена, а глаза задумчиво опущены.
   Кто, кроме Карториса, это мог быть? Она попыталась разозлиться на то, что он вернулся таким, шпионя за ней; но ей было трудно злиться на молодого принца Гелиума.
   Какой безумный каприз мог побудить его так нарушить этикет народов? Из-за меньших вещей великие державы вступили в войну.
   Принцесса в ней была потрясена и разгневана - но что насчет девушки!
   А охрана - что с ними? Видно, они тоже были так удивлены небывалым поступком незнакомца, что даже не оспаривали его; но то, что они и не думали оставлять это дело незамеченным, было быстро доказано ревом моторов на пристани и быстрым броском в воздух патрульного катера с длинными рядами.
   Тувия смотрела, как он стремительно несся на восток. Так же смотрели и другие глаза.
   В густых тенях скиловой рощи, на широкой аллее под раскидистой листвой в дюжине футов над землей висел летун. С его палубы зоркие глаза следили за далеко веером прожектора патрульного катера. От затененного корабля не исходило никакого света. На его палубе была тишина гробницы. Экипаж из полудюжины красных воинов наблюдал за исчезающими вдалеке огнями патрульного катера.
   - Разум наших предков сегодня с нами, - тихо сказал один из них.
   "Ни один план никогда не был лучше", - возразил другой. "Они сделали именно так, как предсказал принц".
   Тот, кто заговорил первым, повернулся к человеку, сидевшему на корточках перед пультом управления.
   "В настоящее время!" он прошептал. Другого приказа не было. Каждый человек на корабле, очевидно, был хорошо обучен каждой детали ночной работы. Бесшумно темный корпус крался под соборными сводами темной и безмолвной рощи.
   Тувия из Птарса, глядя на восток, увидела более темное пятно на фоне черноты деревьев, когда корабль возвышался над укрепленной стеной сада. Она увидела, как тусклое тело мягко наклоняется вниз, к алой лужайке сада.
   Она знала, что мужчины приходят сюда не с благородными намерениями. И все же она не кричала громко, чтобы встревожить ближайших стражников, и не бежала в безопасное место во дворце.
   Почему?
   Я вижу, как она пожимает в ответ стройными плечами, произнося извечный универсальный ответ женщины: Потому что!
   Едва летательный аппарат коснулся земли, как четыре человека спрыгнули с его палубы. Они побежали вперед к девушке.
   Тем не менее она не подавала признаков тревоги, стоя как загипнотизированная. А может быть, как ожидающий долгожданного гостя?
   Только когда они оказались совсем рядом с ней, она пошевелилась. Тогда ближайшая луна, поднявшись над окружающей листвой, коснулась их лиц, озарив все сиянием своих серебряных лучей.
   Тувия из Птарса видела только чужаков - воинов в доспехах Дузара. Теперь она испугалась, но слишком поздно!
   Прежде чем она успела издать хоть один крик, ее схватили грубые руки. На голове у нее был повязан тяжелый шелковый шарф. Ее подняли сильными руками и отнесли на палубу летательного аппарата. Внезапный вихрь пропеллеров, удары воздуха о ее тело, а откуда-то издалека доносились крики и вызов охранника.
   Направляясь на юг, к Гелиуму устремился еще один летчик. В его каюте высокий рыжий мужчина склонился над мягкой подошвой перевернутой сандалии. С помощью тонких инструментов он измерил слабый отпечаток небольшого предмета, появившегося там. На блокноте рядом с ним был контур ключа, и здесь он записал результаты своих измерений.
   Улыбка играла на его губах, когда он закончил свою задачу и повернулся к тому, кто ждал с противоположной стороны стола.
   "Этот человек - гений", - заметил он.
   "Только гений мог разработать такой замок, который предназначен для открытия. Вот, Ларок, возьми набросок и дай всему своему гению полную и ничем не ограниченную свободу воспроизвести его в металле.
   Воин-ремесленник поклонился. "Человек ничего не строит, - сказал он, - из того, что человек не может разрушить". Затем он вышел из каюты с эскизом.
   Когда над высокими башнями, обозначающими города-близнецы Гелиума, - алой башней одного города и желтой башней его сестры - взошла заря, с севера лениво поплыл летчик.
   На его носовой части красовался знак младшего дворянина из далекого города империи Гелиум. Его неторопливость и очевидная уверенность, с которой он двигался по городу, не вызывали подозрений у сонного стражника. Их дежурство было почти выполнено, они мало думали, кроме прихода тех, кто должен был их сменить.
   Во всем Гелиуме царил мир. Застойный, кастрирующий покой. У Гелия не было врагов. Бояться было нечего.
   Не торопясь, ближайший воздушный патруль вяло развернулся и приблизился к незнакомцу. На расстоянии разговора офицер на ее палубе приветствовал приближающееся судно.
   Веселое "Каор!" и правдоподобного объяснения, что владелец приехал издалека, чтобы на несколько дней насладиться веселым гелием, было достаточно. Патрульный катер отлетел в сторону, снова пройдя свой путь. Незнакомец направился к общественной пристани, где она спрыгнула на дорожки и остановилась.
   Примерно в то же время в ее каюту вошел воин.
   - Готово, Вас Кор, - сказал он, протягивая маленький металлический ключ высокому вельможе, только что вставшему из своих спящих шелков и мехов.
   "Хороший!" - воскликнул последний. - Должно быть, ты работал над этим всю ночь, Ларок.
   Воин кивнул.
   - А теперь принеси мне гелиумический металл, который ты выковал несколько дней назад, - приказал Вас Кор.
   Сделав это, воин помог своему господину заменить красивый украшенный драгоценными камнями металл его доспехов более простыми украшениями обычного воина Гелиума и знаками отличия того же дома, которые появились на носу летуна.
   Вас Кор завтракал на борту. Затем он появился на воздушной пристани, вошел в лифт и быстро перенесся на улицу внизу, где его вскоре поглотила утренняя толпа рабочих, спешащих на свои повседневные обязанности.
   Среди них его военная атрибутика была не более примечательна, чем пара брюк на Бродвее. Все марсиане - воины, за исключением тех, кто физически не может носить оружие. Торговец и его клерк звенят своими боевыми атрибутами, занимаясь своими делами. Школьник, выходя на свет почти взрослым из снежной скорлупы, окружавшей его развитие в течение долгих пяти лет, так мало знает жизни без шпаги на бедре, что испытал бы такое же смущение, отправившись за границу безоружным. что земной мальчик испытал бы, прогуливаясь по улицам без трусов.
   Место назначения Вас Кора лежало в Большом Гелиуме, который находится примерно в семидесяти пяти милях по ровной равнине от Малого Гелиума. Он приземлился в последнем городе, потому что воздушный патруль менее подозрительный и бдительный, чем патруль над большим мегаполисом, где находится дворец джеддака.
   Когда он двигался вместе с толпой в похожем на парк каньоне главной улицы, жизнь пробуждающегося марсианского города свидетельствовала о нем. Дома, высоко поднятые на ночь на своих стройных металлических колоннах, плавно опускались к земле. Среди цветов на алой траве, покрывающей здания, уже играли дети, а миловидные женщины смеялись и болтали со своими соседями, собирая великолепные цветы для ваз у дверей.
   Приятное "каор" барсумского приветствия постоянно долетало до ушей незнакомца, когда друзья и соседи приступали к обязанностям нового дня.
   Район, в котором он высадился, был жилым, районом купцов более зажиточного сорта. Повсюду были свидетельства роскоши и богатства. Рабы появлялись на каждой крыше в роскошных шелках и дорогих мехах, раскладывая их на солнце для проветривания. Усыпанные драгоценностями женщины даже так рано валялись на резных балконах перед своими спальными покоями. Позже в тот же день они отправятся на крышу, когда рабы расставят ложа и навесят шелковые балдахины, чтобы защитить их от солнца.
   Из открытых окон приятно доносилась вдохновляющая музыка, потому что марсиане решили проблему приятной настройки нервов на внезапный переход ото сна к бодрствованию, который оказывается столь трудным для большинства землян.
   Над ним мчались длинные легкие пассажирские самолеты, курсируя каждый в своем самолете между многочисленными посадочными площадками для внутренних пассажирских перевозок. Пристани, возвышающиеся высоко в небесах, предназначены для крупных международных пассажирских лайнеров. У грузовых судов есть другие причалы на различных более низких уровнях, в пределах пары сотен футов от земли; ни один летчик не смеет подниматься или опускаться с одного самолета на другой, за исключением определенных районов с ограниченным доступом, где горизонтальное движение запрещено.
   Вдоль стриженного дерна, которым мощена проспектная земля, летуны сплошными рядами двигались в противоположных направлениях. По большей части они скользили по поверхности дерна, грациозно взмывая время от времени в воздух, чтобы проехать мимо медленно идущего впереди водителя, или на перекрестках, где право преимущественного движения имеют северный и южный транспорт, а восточный и западный. должен возвышаться над ним.
   Из частных ангаров и многих крыш летчики мчались в полосу движения. Веселые прощания и прощальные наставления смешивались с жужжанием моторов и приглушенным шумом города.
   Но при всей стремительности движения и бесчисленных тысячах спешащих туда-сюда преобладающим впечатлением была роскошная легкость и мягкая бесшумность.
   Марсиане не любят резкого, нестройного шума. Единственные громкие звуки, которые они могут вынести, - это боевые звуки войны, лязг оружия, столкновение двух могучих дредноутов в воздухе. Для них нет музыки слаще этой.
   На пересечении двух широких проспектов Вас Кор спустился с уровня улицы к одной из больших пневматических станций города. Здесь он расплатился перед маленькой калиткой парой тусклых овальных монет Гелия за проезд до места назначения.
   За привратником он подошел к медленно движущейся линии того, что для земного глаза могло показаться восьмифутовым коническим снарядом для какой-то гигантской пушки. Медленной процессией вещи двигались гуськом по рифленой дорожке. Полдюжины сопровождающих помогали пассажирам войти или направляли этих перевозчиков к месту назначения.
   Вас Кор подошел к пустому. На его носу был циферблат и указатель. Он установил указатель на определенную станцию в Большом Гелиуме, поднял арочную крышку, вошел внутрь и лег на мягкое дно. Дежурный закрыл крышку, которая зафиксировалась с легким щелчком, и тележка медленно продолжила свой путь.
   Вскоре он автоматически переключился на другую дорожку, чтобы через мгновение войти в одну из череды труб с черным ртом.
   В тот момент, когда вся его длина оказалась в черном отверстии, он прыгнул вперед со скоростью пули. Мгновение со свистом - мягкая, но внезапная остановка, и медленно перевозчик появился на другой платформе, еще один дежурный поднял крышку, и Вас Кор вышел на станции под центром Большого Гелиума, в семидесяти пяти милях от точка, с которой он встал.
   Здесь он выбрался на уровень улицы и сразу же ступил в ожидающий наземный флаер. Он не сказал ни слова рабу, сидевшему на водительском сиденье. Видно было, что его ждали и что парень получил инструкции еще до его прихода.
   Едва Вася Кор сел на свое место, как летчик быстро влился в стремительную процессию, свернув вскоре с широкого и многолюдного проспекта на менее загруженную улицу. Вскоре она покинула многолюдный район и вошла в секцию небольших магазинов, где остановилась перед входом в один из них с вывеской торговца иностранными шелками.
   Вас Кор вошел в комнату с низким потолком. Человек в дальнем конце указал ему на внутреннюю квартиру, больше не подавая признаков узнавания, пока он не прошел вслед за звонившим и не закрыл дверь.
   Затем он повернулся к своему посетителю, почтительно отсалютовав.
   - Весьма благородно... - начал он, но Вас Кор жестом заставил его замолчать.
   "Никаких формальностей, - сказал он. "Мы должны забыть, что я не твой раб. Если все было сделано так тщательно, как было запланировано, мы не можем терять время. Вместо этого мы должны быть на пути к невольничьему рынку. Вы готовы?"
   Торговец кивнул и, повернувшись к огромному сундуку, достал из него не украшенные гербами побрякушки раба. Эти Вас Кор сразу надел. Затем они вышли из магазина через заднюю дверь, пересекли извилистый переулок и вышли на улицу, где они вошли в ожидавший их летчик.
   Пять минут спустя торговец вел свою рабыню на публичный рынок, где большое скопление людей заполнило большое открытое пространство, в центре которого стоял блок для рабов.
   Толпы сегодня были огромными, потому что Карторис, принц Гелиума, должен был стать главным претендентом.
   Один за другим хозяева поднимались на помост рядом с рабским блоком, на котором стояло их имущество. Кратко и ясно каждый рассказал о достоинствах своего конкретного подношения.
   Когда все было сделано, мажордом принца Гелиума отозвал на плаху тех, кто произвел на него благоприятное впечатление. Для таких он сделал справедливое предложение.
   Торга по поводу цены почти не было, а когда Вас Кор был поставлен на плаху, то и вовсе не было. Его хозяин-торговец принял первое предложение, сделанное ему, и, таким образом, дворянин-дузарианец вошел в дом Карториса.
   ГЛАВА III
   ПРЕДАТЕЛЬСТВО
   На следующий день после прибытия Вас Кора во дворец принца Гелиума в городах-побратимах царило большое волнение, достигшее апогея во дворце Карториса. Пришло известие о похищении Тувии из Птарса со двора ее отца, а вместе с ним и завуалированный намек на то, что принца Гелиума можно заподозрить в том, что он хорошо осведомлен о преступлении и местонахождении принцессы.
   В зале совета Джона Картера, полководца Марса, находился Тардос Морс, джеддак Гелиума; Морс Каяк, его сын, Джед из Малого Гелия; Карторис и множество великих дворян империи.
   - Между Птарсом и Гелиумом не должно быть войны, сын мой, - сказал Джон Картер. "Что вы невиновны в обвинении, которое было выдвинуто против вас посредством инсинуации, мы хорошо знаем; но Туван Дин тоже должен это хорошо знать.
   "Есть только один человек, который может убедить его, и этот человек - ты. Вы должны немедленно поспешить ко двору Птарса и своим присутствием там, а также своими словами убедить его, что его подозрения беспочвенны. Примите на себя полномочия Военачальника Барсума и Джеддака Гелиума предложить все ресурсы союзных сил, чтобы помочь Туван Дину вернуть его дочь и наказать ее похитителей, кем бы они ни были.
   "Идти! Я знаю, что мне нет нужды убеждать вас в необходимости спешить.
   Карторис вышел из зала совета и поспешил во дворец.
   Здесь рабы были заняты тем, что наводили порядок к отъезду своего хозяина. Некоторые работали над быстрым летательным аппаратом, который должен был быстро доставить Принца Гелия к Птарсу.
   Наконец все было сделано. Но двое вооруженных рабов остались на страже. Заходящее солнце висело низко над горизонтом. Через мгновение тьма окутает все.
   Один из гвардейцев, великан, у которого по правой щеке от виска до рта шел тонкий шрам, подошел к своему спутнику. Его взгляд был направлен дальше и выше своего товарища. Когда он подошел совсем близко, он заговорил.
   - Что это за странный корабль? он спросил.
   Другой быстро повернулся, чтобы посмотреть в небо. Едва он повернулся спиной к великану, как короткий меч последнего вонзился ему под левую лопатку прямо в сердце.
   Безмолвный солдат рухнул как вкопанный. Убийца быстро утащил труп в черные тени ангара. Потом вернулся к летчику.
   Вытащив из кармана-сумки искусно сделанный ключ, он снял крышку правого циферблата контрольного компаса. Мгновение он изучал конструкцию механизма внизу. Затем он вернул циферблат на место, установил указатель и снова снял его, чтобы отметить результирующее изменение положения частей, затронутых действием.
   Улыбка скользнула по его губам. Парой резаков он отрезал выступ, проходящий через циферблат от внешнего указателя - теперь последний можно было перемещать в любую точку на циферблате, не затрагивая механизм под ним. Другими словами, циферблат восточного полушария был бесполезен.
   Теперь он обратил свое внимание на западный циферблат. Это он поставил на определенную точку. После этого он снял крышку и с этого циферблата и острым инструментом срезал стальной палец с нижней стороны стрелки.
   Как можно быстрее он заменил вторую крышку циферблата и занял свое место на страже. Во всех смыслах и целях компас был так же эффективен, как и прежде; но на самом деле перемещение стрелок на циферблатах теперь не приводило к соответствующему смещению механизма под ним, и устройство неподвижно устанавливалось на место назначения, выбранное самим рабом.
   Вскоре пришел Карторис в сопровождении горстки своих джентльменов. Он бросил лишь случайный взгляд на одинокого раба, стоявшего на страже. Тонкие, жестокие губы этого парня и порез, идущий от виска ко рту, возбудили в нем намек на неприятное воспоминание. Он задавался вопросом, где Саран Тал нашел этого человека - затем этот вопрос исчез из его мыслей, и в следующий момент принц Гелиума смеялся и болтал со своими товарищами, хотя под поверхностью его сердце было холодным от страха перед тем, какие непредвиденные обстоятельства столкнулись с Тувией. о Птарсе он даже не догадывался.
   Сначала ему, естественно, пришла в голову мысль, что Асток из Дузара похитил прекрасную Птартианку; но почти одновременно с сообщением о похищении пришло известие о большом празднестве в Дусаре в честь возвращения сына джеддака ко двору его отца.
   Это не мог быть он, подумал Карторис, потому что в ту самую ночь, когда была взята Тувия, Асток был в Дузаре, и все же...
   Он вошел в летательный аппарат, обмениваясь небрежными замечаниями со своими спутниками, когда он разблокировал механизм компаса и установил стрелку на столицу Птарс.
   Со словами прощания он коснулся кнопки, которая управляла отталкивающими лучами, и, когда летательный аппарат слегка поднялся в воздух, двигатель заурчал в ответ на прикосновение его пальца ко второй кнопке, пропеллеры зажужжали, когда его рука отвела самолет назад. рычаг скорости, и Карторис, принц Гелия, отправился в великолепную марсианскую ночь под мчащимися лунами и миллионами звезд.
   Едва летун набрал скорость, как человек, завернувшись в спальные шелка и меха, растянулся во весь рост на узкой палубе, чтобы заснуть.
   Но сон не пришел сразу по его приказу.
   Вместо этого его мысли бунтовали в его мозгу, прогоняя сон. Он вспомнил слова Тувии из Птарса, слова, которые наполовину убедили его в том, что она любит его; ибо, когда он спросил ее, любит ли она Кулан Тита, она ответила только, что была обещана ему.
   Теперь он увидел, что ее ответ открыт для более чем одной конструкции. Это могло, конечно, означать, что она не любила Кулан Тита; Таким образом, следует понимать, что она любила другого.
   Но где уверенность, что другим был Карторис из Гелия?
   Чем больше он думал об этом, тем больше убеждался, что не только в ее словах не было уверенности в том, что она его любит, но и в любом ее поступке. Нет, дело в том, что она его не любила. Она любила другого. Ее не похитили - она добровольно сбежала со своим возлюбленным.
   С такими приятными мыслями, наполняющими его попеременно отчаянием и яростью, Карторис, наконец, погрузился в сон полного умственного истощения.
   На рассвете он все еще спал. Его летательный аппарат стремительно мчался над бесплодной, охряной равниной - мировым дном давно умершего марсианского моря.
   Вдали возвышались невысокие холмы. К ним направлялось судно. Когда он приближался к ним, с его палубы можно было увидеть огромный мыс, простирающийся в то, что когда-то было могучим океаном, и снова кружащийся назад, чтобы окружить забытую гавань забытого города, который все еще простирался от его пустынных причалов. , внушительная груда чудесной архитектуры давно умершего прошлого.
   Бесчисленные унылые окна, пустые и заброшенные, смотрели невидящими глазами из своих мраморных стен; весь унылый город принимает вид разбросанных курганов выгоревших на солнце черепов мертвецов - окна, имеющие вид безглазых глазниц, порталы, ухмыляющиеся пасти.
   Летун приблизился, но теперь его скорость уменьшалась - и все же это был не Птарс.
   Над центральной площадью он остановился, медленно оседая на Марсвард. В сотне ярдов от земли он остановился, плавно паря в легком воздухе, и в то же мгновение в ухе спящего прозвучал сигнал тревоги.
   Карторис вскочил на ноги. Под собой он посмотрел, чтобы увидеть густонаселенный мегаполис Птарс. Рядом с ним уже должен был быть воздушный патруль.
   Он огляделся в изумленном изумлении. Там действительно был большой город, но это был не Птарс. Ни одна толпа не хлынула на его широкие проспекты. Никакие признаки жизни не нарушали мертвого однообразия пустынных крыш. Никакие великолепные шелка, никакие бесценные меха не придавали жизни и красок холодному мрамору и сверкающему эрзиту.
   Ни один патрульный катер не был готов принять привычный вызов. Безмолвен и пуст великий город, пуст и безмолвен окружающий воздух.
   Что произошло?
   Карторис посмотрел на циферблат своего компаса. Указатель был установлен на Птарс. Могло ли существо его гения таким образом предать его? Он бы не поверил.
   Он быстро отпер крышку, повернув ее на петлях. Один только взгляд показал ему правду или, по крайней мере, ее часть - стальной выступ, который сообщал движение стрелки на циферблате к сердцу механизма под ним, был разорван.
   Кто мог это сделать и почему?
   Карторис не мог отважиться даже на слабое предположение. Но теперь нужно было узнать, в какой части света он находится, а затем снова отправиться в прерванное путешествие.
   Если цель какого-то врага состояла в том, чтобы задержать его, то он преуспел, подумал Карторис, отпирая крышку второго циферблата, первый из которых показал, что его стрелка вообще не установлена.
   Под вторым циферблатом он обнаружил оторванный стальной штифт, как и в другом, но механизм управления сначала был настроен на точку в западном полушарии.
   Он только успел приблизительно оценить свое местонахождение в каком-то месте к юго-западу от Гелиума и на значительном расстоянии от городов-побратимов, как вздрогнул от женского крика внизу.
   Перегнувшись через борт летательного аппарата, он увидел нечто, похожее на красную женщину, которую тащил через площадь огромный зеленый воин - один из тех свирепых и жестоких обитателей мертвого морского дна и покинутых городов умирающего Марса.
   Карторис ждал, чтобы больше не видеть. Потянувшись к пульту управления, он направил свой корабль, словно отвес, к земле.
   Зеленый человек торопил своего пленника к огромному тоту, который щипал охристую растительность когда-то ярко-красной площади. В то же мгновение дюжина красных воинов выскочила из входа в соседний эрситский дворец, преследуя похитителя с обнаженными мечами и яростными предупреждающими криками.
   Однажды женщина повернула лицо к падающему летунку, и одним быстрым взглядом Карторис увидел, что это была Тувия из Птарса!
   ГЛАВА IV
   В ПЛЕНЕ ЗЕЛЕНОГО ЧЕЛОВЕКА
   Втч Когда свет дня осветил маленькое суденышко, на палубу которого принцессу Птарса похитили из сада ее отца, Тувия увидела, что ночь произвела перемену в ее похитителях.
   Их атрибуты больше не блестели металлом Дузара, вместо этого там красовался знак отличия Принца Гелиума.
   Девушка почувствовала возрождение надежды, так как не могла поверить, что в сердце Карториса может таиться намерение причинить ей вред.
   Она обратилась к воину, сидящему на корточках перед панелью управления.
   - Прошлой ночью на тебе были атрибуты дузарианца, - сказала она. "Теперь ваш металл - это гелий. Что это значит?
   Мужчина посмотрел на нее с ухмылкой.
   - Принц Гелия не дурак, - сказал он.
   В этот момент из крошечной каюты вышел офицер. Он сделал выговор воину за разговор с пленницей, а сам не ответил ни на один из ее вопросов.
   Во время путешествия ей не причинили никакого вреда, и, наконец, они прибыли к месту назначения, а девушка так и не узнала ни о своих похитителях, ни об их намерениях, чем сначала.
   Здесь летчик медленно обосновался на площади одного из тех немых памятников мертвого и забытого прошлого Марса - покинутых городов, окаймляющих унылое охристое морское дно, где когда-то бушевали могучие потоки, на чьих лонах двигалась морская торговля народов, ушли навсегда.
   Тувия из Птарса не привыкла к таким местам. Во время своих скитаний в поисках реки Исс, когда она отправилась в то, что на протяжении бесчисленных веков было последним, долгим паломничеством марсиан, к долине Дор, где лежит Затерянное море Коруса, она столкнулась с несколькими этих печальных напоминаний о величии и славе древнего Барсума.
   И снова, во время бегства из храмов Святых Тернов с Тарс Таркасом, джеддаком Тарка, она видела их с их странными и призрачными обитателями, большими белыми обезьянами Барсума.
   Она также знала, что многие из них теперь используются кочевыми племенами зеленых людей, но среди них не было ни одного города, которого не избегали бы красные люди, ибо все без исключения стояли среди обширных безводных участков, непригодных для жизни. продолжение существования доминирующей расы марсиан.
   Почему же тогда они должны везти ее в такое место? Был только один ответ. Таков был характер их работы, что им приходилось искать уединения, которое давал мертвый город. Девушка дрожала при мысли о своем положении.
   В течение двух дней похитители удерживали ее в огромном дворце, который даже в разрушенном состоянии отражал великолепие эпохи, которую знала его юность.
   Незадолго до рассвета третьего дня ее разбудили голоса двух похитителей.
   "Он должен быть здесь к рассвету", - говорил один из них. - Держите ее наготове на площади, иначе он никогда не приземлится. В тот момент, когда он обнаружит, что находится в чужой стране, он обернется - мне кажется, план принца слаб в этом одном месте.
   - Другого пути не было, - ответил другой. - Чудесная работа - доставить их обоих сюда, и даже если нам не удастся заманить его на землю, мы многого добились.
   Как раз в этот момент говорящий поймал на себе взгляд Тувии, явленный быстро движущимся пятном света, отброшенным Турией в ее безумной гонке по небесам.
   Сделав быстрый знак другому, он замолчал и, подойдя к девушке, жестом приказал ей встать. Затем он вывел ее в ночь к центру большой площади.
   "Стой здесь, - приказал он, - пока мы не придем за тобой. Мы будем наблюдать, и если вы попытаетесь сбежать, вам будет плохо - гораздо хуже, чем смерть. Таков приказ принца.
   Затем он повернулся и пошел обратно к дворцу, оставив ее одну среди невидимых ужасов города с привидениями, ибо на самом деле эти места населены привидениями, как верят многие марсиане, которые все еще цепляются за древнее суеверие, которое учит, что духи Святых Тернов, которые умирают раньше положенной им тысячи лет, иногда переходят в тела больших белых обезьян.
   Однако для Тувии реальной опасности нападения одного из этих свирепых человекоподобных зверей было вполне достаточно. Она больше не верила в странное переселение душ, которому ее научили ферны, прежде чем она была спасена из их лап Джоном Картером; но она хорошо знала ужасную судьбу, которая ожидала ее, если один из ужасных зверей случайно выследит ее во время своих ночных блужданий.
   Что это было?
   Конечно, она не могла ошибиться. Что-то украдкой двигалось в тени одного из огромных монолитов, выстроившихся вдоль проспекта в том месте, где оно вышло на площадь напротив нее!
   Тар Бан, джед среди полчищ Торкаса, быстро ехал через охристую растительность мертвого морского дна к руинам древнего Аантора.
   В ту ночь он скакал далеко и быстро, потому что только что прибыл после ограбления инкубатора соседней зеленой орды, с которой орды Торкаса постоянно воевали.
   Его гигантский зев далеко не изнурен, но было бы хорошо, подумал Тар Бан, позволить ему пастись на охристом мху, который растет в высоту в защищенных дворах заброшенных городов, где почва богаче, чем на море. дна, а растения частично затенены от солнца в безоблачный марсианский день.
   В крошечных стеблях этого с виду сухого растения содержится достаточно влаги для нужд огромных тел могучих тотатов, которые могут месяцами обходиться без воды и днями даже без той незначительной влаги, которую содержит охристый мох.
   Когда Тар Бан бесшумно ехал по широкой улице, ведущей от набережных Аантора к большой центральной площади, его и его лошадь можно было принять за призраков из мира снов, настолько гротескны человек и зверь, настолько беззвучны звуки великого тота. ступни без ногтей по заросшему мхом плитке древней мостовой.
   Этот человек был прекрасным представителем своей расы. Целых пятнадцать футов возвышались над его огромным ростом от подошвы до макушки. Лунный свет блестел на его блестящей зеленой шкуре, сверкая драгоценными камнями его тяжелой сбруи и украшениями, утяжеляющими его четыре мускулистые руки, в то время как изогнутые клыки, выступающие из его нижней челюсти, сверкали белым и ужасным.
   Сбоку на его горле висели его длинная радиевая винтовка и большое сорокафутовое копье с металлической подковой, а от его собственной сбруи висели его длинный и короткий меч, а также его меньшее оружие.
   Его выпученные глаза и уши, похожие на усики, постоянно вращались туда и сюда, потому что Тар Бан все еще находился в стране врага, и к тому же всегда существовала угроза со стороны больших белых обезьян, о которых, как говорил Джон Картер, , - единственные существа, способные вызвать в груди этих свирепых обитателей мертвого морского дна хотя бы отдаленное подобие страха.
   Когда всадник приблизился к площади, он внезапно остановился. Его тонкие трубчатые уши торчали вперед. До них донесся непривычный звук. Голоса! А где были голоса, кроме Торкаса, там были и враги. Во всем мире широкого Барсума не было ничего, кроме врагов для свирепых торказианцев.
   Тар Бан спешился. Держась в тени огромных монолитов, окаймляющих Аллею Набережных спящего Аантора, он приблизился к площади. Прямо за ним, как гончая по пятам, шел сланцево-серый тот, его белое брюхо было в тени ствола, его ярко-желтые ноги сливались с желтизной мха под ними.
   В центре площади Тар Бан увидел фигуру красной женщины. Красный воин разговаривал с ней. Теперь мужчина повернулся и пошел обратно к дворцу на противоположной стороне площади.
   Тар Бан смотрел, пока не исчез в зияющем портале. Вот пленник, которого стоит иметь! Редко на долю зеленого человека выпадала самка их наследственных врагов. Тар Бан облизал тонкие губы.
   Тувия из Птарса наблюдала за тенью за монолитом у входа в проспект напротив нее. Она надеялась, что это всего лишь плод воспаленного воображения.
   Но нет! Теперь ясно и отчетливо она видела, как он двигался. Он исходил из-за экранирующего укрытия эрзитовой шахты.
   На него упал внезапный свет восходящего солнца. Девушка дрожала. ВЕЩЬ была огромным зеленым воином!
   Быстро он прыгнул к ней. Она закричала и попыталась убежать; но едва она повернулась к дворцу, как гигантская ладонь легла ей на руку, ее закрутило и наполовину потащило, наполовину понесло к огромному волу, который медленно пасся изо рта проспекта на охристый мох площади.
   В то же мгновение она повернула лицо вверх на жужжащий звук чего-то над ней, и там она увидела, что к ней падает быстрый летун, голова и плечи человека далеко склонились над бортом; но черты лица мужчины были глубоко затенены, так что она их не узнала.
   Теперь из-за ее спины донеслись крики ее красных похитителей. Они безумно мчались за тем, кто посмел украсть то, что они уже украли.
   Когда Тар Бан подобрался к боку своего коня, он выхватил из багажника свою длинную радиевую винтовку и, развернувшись, трижды выстрелил в приближающихся краснокожих.
   Такова невероятная меткость этих марсианских дикарей, что трое красных воинов упали на землю, когда три снаряда взорвались в их внутренностях.
   Остальные остановились и не осмелились открыть ответный огонь, опасаясь ранить девушку.
   Затем Тар Бан вскочил на спину своего тоата, все еще держа Тувию из Птарса в своих руках, и с диким торжествующим криком исчез в черном каньоне Аллеи Набережных между угрюмыми дворцами забытого Аантора.
   Летун Карториса еще не коснулся земли, прежде чем он спрыгнул с его палубы, чтобы помчаться за быстрым тотатом, чьи восемь длинных ног гнали его по проспекту со скоростью экспресса; но люди Дусара, которые все еще оставались в живых, не собирались упускать столь ценную пленку.
   Они потеряли девушку. Это было бы трудно объяснить Астоку; но можно было бы ожидать некоторой снисходительности, если бы вместо этого они доставили принца Гелиума своему хозяину.
   Итак, трое оставшихся напали на Карториса со своими длинными мечами, призывая его сдаться; но с тем же успехом они могли громко воззвать к Турии, чтобы она прекратила ее безумную гонку по барсумскому небу, ибо Карторис из Гелиума был истинным сыном Полководца Марса и его несравненной Деи Торис.
   Длинный меч Карториса уже был в его руке, когда он спрыгнул с палубы летательного аппарата, поэтому в тот момент, когда он осознал угрозу трех красных воинов, он повернулся к ним лицом, встречая их натиск так, как мог бы только сам Джон Картер. сделано.
   Так быстр его меч, так могущественны и подвижны его полуземные мускулы, что один из его противников был повержен, окрасив охристый мох своей жизненной кровью, когда он едва сделал хоть один проход в Карторисе.
   Теперь два оставшихся дузарианца одновременно бросились на гелиумита. Три длинных меча столкнулись и засверкали в лунном свете, пока большие белые обезьяны, пробудившись ото сна, не подползли к опускающимся окнам мертвого города, чтобы увидеть кровавую сцену под ними.
   Трижды к Карторису прикасались, так что красная кровь текла по его лицу, ослепляя его и окрашивая его широкую грудь. Свободной рукой он вытер кровь с глаз и, коснувшись губ воинственной улыбкой отца, с новой яростью бросился на своих противников.
   Единственный удар его тяжелого меча отрубил голову одному из них, а затем другой, отступив подальше от точки смерти, повернулся и побежал к дворцу за его спиной.
   Карторис не сделал ни шагу, чтобы преследовать его. У него были другие заботы, кроме заслуженного наказания незнакомых людей, которые маскировались в металле его собственного дома, поскольку он видел, как эти люди были обмануты в знаках различия, которыми были отмечены его личные последователи.
   Быстро повернувшись к своему летчику, он вскоре поднялся с площади в погоне за Тар Баном.
   Красный воин, которого он обратил в бегство, повернулся у входа во дворец и, увидев намерение Карториса, выхватил винтовку у тех, кого он и его товарищи оставили прислоненными к стене, когда они выбежали с обнаженными мечами, чтобы предотвратить похищение их пленника.
   Немногие краснокожие являются хорошими стрелками, потому что меч - их любимое оружие; так что теперь, когда Дузариан прицелился в взлетающего летательного аппарата и коснулся кнопки на ложе своей винтовки, то частичному успеху своего прицеливания он был обязан больше случайности, чем мастерству.
   Снаряд задел бок летчика, непрозрачное покрытие лопнуло настолько, что дневной свет попал на пузырек с порохом в носовой части пули. Раздался резкий взрыв. Карторис почувствовал, как его корабль пьяно закружился под ним, и двигатель остановился.
   Инерция, которую набрала воздушная лодка, понесла ее над городом к морскому дну.
   Красный воин на площади произвел еще несколько выстрелов, ни один из которых не попал в цель. Затем высокий минарет закрыл дрейфующую каменоломню от его взгляда.
   Вдалеке перед собой Карторис увидел зеленого воина, уносящего Тувию из Птарса на своем могучем тоте. Направление его бегства лежало к северо-западу от Аантора, где лежала гористая местность, малоизвестная красным людям.
   Гелиум теперь обратил внимание на свой раненый корабль. При внимательном осмотре выяснилось, что один из баков плавучести был пробит, но сам двигатель не пострадал.
   Осколок от снаряда повредил один из рычагов управления, ремонт за пределами механического цеха невозможен; но после долгих манипуляций Карторис смог двигать свой раненый летательный аппарат на малой скорости, которая не могла сравниться с быстрой походкой тота, чьи восемь длинных сильных ног несли его над охристой растительностью мертвого морского дна с ужасающей скоростью. скорость.
   Принц Гелиума раздражался и раздражался из-за медлительности своего преследования, но был благодарен, что повреждения не были хуже, поскольку теперь он, по крайней мере, мог двигаться быстрее, чем пешком.
   Но даже в этом скудном удовольствии ему вскоре было отказано, потому что флайер начал провисать к левому борту и к носу. Повреждения цистерн плавучести, очевидно, были более серьезными, чем он думал сначала.
   Весь баланс этого долгого дня Карторис хаотично полз по неподвижному воздуху, нос летательного аппарата опускался все ниже и ниже, а крен на левый борт становился все более и более тревожным, пока, наконец, ближе к темноте он не поплыл почти носом вниз, его упряжь была пристегнута к тяжелому кольцу на палубе, чтобы он не упал на землю внизу.
   Теперь его движение вперед ограничивалось медленным дрейфом под легким ветерком, дувшим с юго-востока, и когда он утих с заходом солнца, он позволил летчику мягко опуститься на моховой ковер внизу.
   Далеко перед ним маячили горы, к которым бежал зеленый человек, когда в последний раз видел его, и с упорной решимостью сын Джона Картера, наделенный неукротимой волей своего могучего родителя, бросился в погоню пешком.
   Всю эту ночь он продвигался вперед, пока с рассветом нового дня не вошел в низкие предгорья, которые охраняют подход к твердыне гор Торкаса.
   Прочные гранитные стены возвышались перед ним. Нигде он не мог разглядеть прохода сквозь грозную преграду; однако где-то в этом негостеприимном каменном мире зеленый воин унес женщину, желанную сердцем краснокожего мужчины.
   По податливому мху морского дна не было следов, по которым можно было бы следовать, потому что мягкие подушечки тота при его быстром переходе только придавливали упругую растительность, которая снова появлялась за его быстрыми ногами, не оставляя следов.
   Но здесь, в горах, где изредка дорогу устилали рыхлые скалы; там, где черный суглинок и полевые цветы частично заменили мрачное однообразие пустошей низин, Карторис надеялся найти какой-нибудь знак, который укажет ему правильное направление.
   И все же, сколько бы он ни искал, непостижимая тайна следа, похоже, навсегда останется неразгаданной.
   День снова близился к закату, когда острые глаза гелиумита различили желто-коричневую гладкую шкуру, двигавшуюся среди валунов в нескольких сотнях ярдов слева от него.
   Быстро пригнувшись за большим камнем, Карторис наблюдал за существом перед ним. Это был огромный бант, один из тех свирепых барсумских львов, которые бродят по пустынным холмам умирающей планеты.
   Нос существа был близко к земле. Было очевидно, что он шел по запаху за мясом.
   Пока Карторис наблюдал за ним, великая надежда зародилась в сердце этого человека. Возможно, в этом и кроется разгадка тайны, которую он пытался разгадать. Этот голодный плотоядный, всегда жаждущий человеческой плоти, мог даже сейчас следовать за двумя, которых искал Карторис.
   Осторожно юноша выполз на след людоеда. Вдоль подножия отвесного утеса существо двигалось, принюхиваясь к невидимому следу и то и дело издавая низкий стон охотничьего банта.
   Карторис следовал за существом всего несколько минут, когда оно исчезло так внезапно и таинственно, словно растворилось в воздухе.
   Мужчина вскочил на ноги. Он больше не должен был быть обманут, как тот человек обманул его. Он бросился вперед в безрассудном темпе к тому месту, где он в последний раз видел большое, крадущееся животное.
   Перед ним возвышалась отвесная скала, на ее поверхности не было ни единого отверстия, в которое огромный бант мог бы протиснуться своим огромным телом. Рядом с ним был небольшой плоский валун, не больше, чем палуба десятиместного летательного аппарата, и не выше, чем вдвое его собственный рост.
   Возможно, за этим скрывался бант? Зверюга могла обнаружить человека по его следу и даже сейчас подстерегать свою легкую добычу.
   Осторожно, с обнаженным длинным мечом, Карторис прокрался за угол скалы. Банта там не было, но нечто удивило его несравненно больше, чем наличие двадцати бантов.
   Перед ним зияло устье темной пещеры, уходящее в землю. Благодаря этому бант должен был исчезнуть. Это было его логово? В его темных и неприступных недрах может скрываться не одно, а множество устрашающих существ?
   Карторис не знал, и, учитывая мысль, которая подталкивала его вперед по следу существа, преобладающего в его сознании, его это мало заботило; ибо в эту мрачную пещеру он был уверен, что бант преследовал зеленого человека и его пленницу, и в нее он тоже последует, довольный отдать свою жизнь на службе любимой женщины.
   Ни мгновения он не колебался, но и не наступал опрометчиво; но с мечом наизготовку и осторожными шагами, ибо путь был темен, он крался дальше. По мере того, как он приближался, темнота превращалась в непроницаемую черноту.
   ГЛАВА V
   ЧЕСТНАЯ ГОНКА
   Вниз вдоль гладкий, широкий пол вел к странному туннелю, поскольку Карторис теперь был убежден, что природа шахты, которую он сначала принял, всего лишь пещера.
   Перед собой он мог слышать редкие низкие стоны бантов, а вскоре сзади донеслась такая же жуткая нота. Еще один бант вошел в проход по ЕГО следу!
   Его положение было совсем не приятным. Глаза его не могли проникнуть во тьму, даже если различить его руку перед лицом, тогда как банты, как он знал, могли видеть довольно хорошо, хотя света было полное отсутствие.
   До его слуха не доносились никакие другие звуки, кроме унылых, кровожадных стонов зверя впереди и зверя сзади.
   Туннель вел прямо от того места, где он вошел в него под самой дальней от неприступных скал стороны, к могучему барьеру, который так долго сбивал его с толку.
   Теперь он шел почти ровно, и вскоре он заметил постепенный подъем.
   Зверь позади него настигал его, тесня его в опасной близости от пяток впереди идущего зверя. Сейчас ему придется сразиться с одним из них или с обоими. Крепче он сжал свое оружие.
   Теперь он мог слышать дыхание бантов у своих ног. Он не мог больше откладывать встречу.
   Давным-давно он был уверен, что туннель ведет под скалами к противоположной стороне барьера, и надеялся, что сможет добраться до залитого лунным светом открытого пространства, прежде чем ему придется сразиться с одним из монстров.
   Солнце уже садилось, когда он вошел в туннель, и путь был достаточно длинным, чтобы убедиться, что тьма теперь царит над внешним миром. Он оглянулся. Из темноты, казалось, не более чем в десяти шагах позади, сверкали две пылающие огненные точки. Когда дикие глаза встретились с его глазами, зверь издал ужасающий рев, а затем бросился в атаку.
   Чтобы встретиться лицом к лицу с этой дикой горой надвигающейся ярости, чтобы непоколебимо стоять перед отвратительными клыками, которые, как он знал, оскалились в слюнявой кровожадности, хотя он и не мог их видеть, требовались стальные нервы; но таковы были нервы Карториса из Гелия.
   У него были глаза зверя, чтобы направлять его острие, и так же точно, как меч его могучего сира, он направил острое острие к одному из этих пылающих шаров, даже когда он легко прыгнул в сторону.
   С отвратительным криком боли и ярости раненый бант пронесся, царапая, мимо него. Затем он снова повернулся к заряду; но на этот раз Карторис увидел лишь одну мерцающую точку пламенной ненависти, направленную на него.
   Снова острие иглы встретило свою мерцающую цель. Снова ужасный крик пораженного зверя эхом разнесся по каменному туннелю, потрясая своей мучительной пронзительностью, оглушая своей ужасающей громкостью.
   Но теперь, когда он снова начал атаковать, у человека не было проводника, который мог бы направить его точку. Он услышал шорох мягких ног по каменному полу. Он знал, что тварь снова кидается на него, но ничего не видел.
   И все же, если он не мог видеть своего противника, то и его противник теперь не мог видеть его.
   Прыгнув, как он думал, точно в центр туннеля, он держал острие меча наготове на одной линии с грудью зверя. Это было все, что он мог сделать, надеясь, что случай может послать острие в сердце дикаря, когда он будет погружаться под огромное тело.
   Все закончилось так быстро, что Карторис едва мог поверить своим чувствам, когда могучее тело бешено пронеслось мимо него. Либо он не оказался в центре туннеля, либо ослепленный бант ошибся в своих расчетах.
   Однако огромное тело промахнулось мимо него всего в футе, и существо продолжило свой путь по туннелю, словно преследуя ускользнувшую от него добычу.
   Карторис тоже двинулся в том же направлении, и вскоре его сердце обрадовалось при виде залитого лунным светом выхода из длинного темного коридора.
   Перед ним лежала глубокая впадина, сплошь окруженная гигантскими скалами. Поверхность долины была усеяна огромными деревьями, странное зрелище так далеко от марсианского водного пути. Сама земля была покрыта блестящей алой дерниной, испещренной бесчисленными пятнами великолепных полевых цветов.
   Под великолепным сиянием двух лун картина была неописуемой красоты, окрашенной причудливостью странного очарования.
   Однако лишь на мгновение взгляд его остановился на раскинувшейся перед ним природной красоте. Почти сразу же они были прикованы к фигуре огромного банта, стоящего поперек туши только что убитого тотала.
   Огромный зверь с рыжевато-коричневой гривой, торчащей вокруг его ужасной головы, не сводил глаз с другого банта, который беспорядочно метался туда-сюда с пронзительным криком боли и ужасным ревом ненависти и ярости.
   Карторис быстро догадался, что второе животное было тем, кого он ослепил во время боя в туннеле, но именно мертвый тот привлек его внимание больше, чем любой из диких хищников.
   Упряжь все еще была на теле огромного марсианского скакуна, и Карторис не сомневался, что это было то самое животное, на котором зеленый воин увез Тувию из Птарса.
   Но где всадник и его пленник? Принц Гелиума содрогнулся, когда подумал о вероятности того, что их постигла судьба.
   Человеческое мясо - пища, которую больше всего жаждет свирепый барсумский лев, чьи огромные туши и гигантские туши требуют огромного количества мяса, чтобы поддерживать их.
   Два человеческих тела только разожгли бы аппетит существа, и то, что он убил и съел зеленого человека и красную девушку, казалось Карторису слишком вероятным. Он оставил тушу могучего тота на съедение после того, как съел более зубастую часть своего пира.
   Теперь слепой бант в своем диком, бесцельном нападении и контратаке перешагнул порог убийства своего товарища, и легкий ветерок донес до его ноздрей запах свежей крови.
   Его движения больше не были беспорядочными. С вытянутым хвостом и раздутой пастью он устремился прямо, как стрела, на тело тота и могучего существа разрушения, которое стояло с передними лапами на аспидно-сером боку, ожидая, чтобы защитить свое мясо.
   Когда атакующий бант был в двадцати шагах от мертвого тота, убийца дал волю своему отвратительному вызову и могучим прыжком бросился ему навстречу.
   Последовавшая битва привела в трепет даже воинственного барсумианца. Безумный разрыв, отвратительный и оглушающий рев, неумолимая ярость окровавленных зверей держали его в параличе очарования, и когда все закончилось, и два существа с разорванными на ленты головами и плечами лежали с мертвыми челюстями. все еще погруженные в тела друг друга, Карторис вырвался из чар только усилием воли.
   Спеша к мертвому тоту, он искал следы девушки, которая, как он опасался, разделила судьбу тота, но нигде не мог найти ничего, что подтверждало бы его опасения.
   С легким облегчением на сердце он отправился исследовать долину, но не успел сделать и дюжины шагов, как его внимание привлекла сверкающая драгоценностями безделушка, лежавшая на траве.
   Когда он поднял его, с первого же взгляда он понял, что это женское украшение для волос, а на нем красуется герб королевского дома Птарса.
   Но, зловещее открытие, кровь, все еще влажная, испачкала великолепные драгоценности оправы.
   Карторис наполовину задохнулся, когда ужасные возможности, предложенные этим существом, представились его воображению. Но он не мог, не хотел в это поверить.
   Невероятно, чтобы это лучезарное существо встретило такой отвратительный конец. Невероятно, что славная Тувия когда-нибудь перестанет существовать.
   К своему уже инкрустированному драгоценными камнями снаряжению, к ремню, который пересекал его огромную грудь, под которой билось его верное сердце, Карторис, принц Гелиума, прикрепил сверкающую вещь, которую носила Тувия из Птарса, и ношение которого сделало святым для гелиумца.
   Затем он продолжил свой путь в самое сердце неизвестной долины.
   По большей части гигантские деревья закрывали ему обзор на все, кроме самых ограниченных расстояний. Время от времени он мельком видел высокие холмы, окружавшие долину со всех сторон, и, хотя они были отчетливо видны в свете двух лун, он знал, что они далеко и что долина простирается огромно.
   Полночи он продолжал свои поиски, пока не был остановлен далеким визгом тоталов.
   Ведомый шумом этих обычно разгневанных зверей, он крался вперед сквозь деревья, пока наконец не наткнулся на ровную безлесную равнину, в центре которой возвышался могучий город со своими полированными куполами и ярко окрашенными башнями.
   Около города-крепости красный человек увидел огромный лагерь зеленых воинов мертвого морского дна и, внимательно оглядев город, понял, что это не опустевший мегаполис мертвого прошлого.
   Но какой это мог быть город? Его исследования научили его, что в этой малоизученной части Барсума свирепое племя торказианских зеленых людей безраздельно властвует и что еще ни одному краснокожему не удалось проникнуть в самое сердце их владений, чтобы вернуться обратно в мир цивилизации.
   Люди Торкаса усовершенствовали огромные орудия, с помощью которых их сверхъестественная меткость позволила им отразить несколько решительных попыток соседних красных народов исследовать свою страну с помощью боевых флотилий воздушных кораблей.
   В том, что он находится в границах Торкаса, Карторис был уверен, но что там существовал такой чудесный город, о котором он никогда не мечтал, и хроники прошлого даже не намекали на такую возможность, ибо известно, что торказианцы жили, как так же поступали и другие зеленые люди Марса в опустевших городах, усеивающих умирающую планету, и ни одна зеленая орда никогда не строила даже единого здания, кроме инкубаторов с низкими стенами, где их детеныши вылупляются под воздействием солнечного тепла.
   Окружающий лагерь зеленых воинов располагался примерно в пятистах ярдах от городских стен. Между ним и городом не было никакого подобия бруствера или другой защиты от ружейного или пушечного огня; однако сейчас, в свете восходящего солнца, Карторис отчетливо видел множество фигур, двигавшихся вдоль вершины высокой стены и на крышах за ней.
   Он был уверен, что это такие же существа, как и он сам, хотя они находились на слишком большом расстоянии от него, чтобы он мог быть уверен, что это красные люди.
   Почти сразу после восхода солнца зеленые воины начали стрелять по фигуркам на стене. К удивлению Карториса, ответного огня не последовало, но вскоре последние жители города нашли убежище от странной стрельбы зеленых людей, и за стеной не было видно никаких признаков жизни.
   Затем Карторис, держась под прикрытием деревьев, окаймлявших равнину, начал кружить в тылу осаждающих, надеясь вопреки надежде, что где-нибудь он увидит Тувию из Птарса, ибо даже сейчас он не мог поверить, что она мертва. .
   То, что его не обнаружили, было чудом, ибо конные воины постоянно ездили взад и вперед из лагеря в лес; но долгий день продолжался, а он все еще продолжал свои, казалось бы, бесплодные поиски, пока ближе к закату не оказался напротив могучих ворот в западной стене города.
   Здесь, по-видимому, находилась главная сила атакующей орды. Здесь была воздвигнута большая платформа, на которой Карторис мог видеть сидящего на корточках огромного зеленого воина, окруженного другими ему подобными.
   Таким образом, это, должно быть, пресловутый Хортан Гур, джеддак Торкуаса, свирепый старый огр юго-западного полушария, поскольку только для джеддака платформы воздвигнуты во временных лагерях или во время марша зеленых орд Барсума.
   Пока гелиумит наблюдал, он увидел, как еще один зеленый воин проталкивается вперед к трибуне. Рядом с собой он тащил пленника, и когда окружающие воины расступились, пропуская двоих, Карторис мельком увидел пленника.
   Его сердце подпрыгнуло от радости. Тувия из Птарса все еще жива!
   С трудом Карторис сдержал порыв броситься в сторону птарфянской принцессы; но в конце концов его здравый смысл возобладал, потому что перед лицом такого неравенства он знал, что должен был просто упустить, бесполезно, любую будущую возможность помочь ей.
   Он видел, как ее подтащили к подножию трибуны. Он видел, как Хортан Гур обратился к ней. Он не мог слышать ни слов существа, ни ответа Тувии; но это, должно быть, разозлило зеленое чудовище, потому что Карторис увидел, как он прыгнул к пленнице, нанеся ей жестокий удар по лицу своей рукой с металлическим обручем.
   Затем сошел с ума сын Джона Картера, Джеддак из Джеддака, военачальник Барсума. Старый кроваво-красный туман, сквозь который его сир смотрел на бесчисленных врагов, плыл перед его глазами.
   Его полуземные мускулы, быстро реагируя на его волю, направляли его огромными прыжками к зеленому чудовищу, которое ударило женщину, которую он любил.
   Торказианцы не смотрели в сторону леса. Все взгляды были прикованы к фигурам девушки и их джеддака, и громким был отвратительный смех, который раздался в знак признательности остроумию зеленого императора, ответившего на призыв своего пленника к свободе.
   Карторис преодолел примерно половину расстояния между лесом и зелеными воинами, когда новый фактор еще больше отвлек внимание последних от него.
   На высокой башне осажденного города появился человек. Из его перевернутого рта вырвался ряд ужасных криков; сверхъестественные крики, пронзительные и ужасающие, прокатились по стенам города, над головами осаждающих и через лес до самых отдаленных границ долины.
   Раз, два, три страшный звук ударил по ушам прислушивающихся зеленых людей, а затем далеко-далеко за широким лесом раздался резкий и ясный ответный крик.
   Это было только первое. Отовсюду доносились одинаковые дикие крики, пока мир, казалось, не задрожал от их отзвуков.
   Зеленые воины нервно переглядывались из стороны в сторону. Они не знали страха, каким его могут знать земляне; но перед лицом необычного их привычная самоуверенность покинула их.
   А затем большие ворота в городской стене напротив платформы Хортан Гур внезапно широко распахнулись. Из него исходило самое странное зрелище, свидетелем которого Карторис когда-либо был, хотя в тот момент он успел бросить лишь беглый взгляд на высоких лучников, выходящих из портала за своими длинными овальными щитами; отметить их распущенные каштановые волосы; и понять, что рычащие существа рядом с ними были свирепыми барсумскими львами.
   Затем он оказался среди изумленных жителей Торказа. С обнажённым длинным мечом он был среди них, и Тувии из Птарса, чьи испуганные глаза первыми упали на него, казалось, что она смотрит на самого Джона Картера, настолько похожим на бой отца был взгляд сын.
   Даже знаменитая боевая улыбка вирджинца была похожа на правду. И рука с мечом! Ах, тонкость этого, и скорость!
   Вокруг царила суматоха и неразбериха. Зеленые воины прыгали на спины своим норовистым визжащим тотам. Калоты изрыгали дикие гортанные звуки, скуля, чтобы вцепиться в глотки приближающимся врагам.
   Тар Бан и еще один у трибуны первыми заметили приход Карториса, и именно с ними он сражался за обладание красной девушкой, в то время как остальные поспешили встретить войско, наступавшее из осажденного города.
   Карторис стремился как защитить Тувию из Птарса, так и добраться до ужасного Хортана Гура, чтобы отомстить за удар, который существо нанесло девушке.
   Ему удалось добраться до трибуны над мертвыми телами двух воинов, которые повернулись, чтобы присоединиться к Тар Бану и его товарищу в отражении этого предприимчивого красного человека, как раз в тот момент, когда Хортан Гур собирался спрыгнуть с нее на затылок.
   Внимание зеленых воинов было обращено главным образом на лучников, наступавших на них из города, и на диких бантов, шагавших рядом с ними - жестоких боевых зверей, несравненно более страшных, чем их собственные свирепые калоты.
   Когда Карторис вскочил на трибуну, он привлек Тувию к себе, а затем бросился на удаляющегося джеддака с гневным вызовом и ударом меча.
   Когда острие гелиумита проткнуло его зеленую шкуру, Хортан Гур с рычанием повернулся к противнику, но в тот же миг двое его вождей призвали его поторопиться, ибо нападение светлокожих жителей города переросло в наступление. более серьезное дело, чем ожидали жители Торказа.
   Вместо того, чтобы остаться сражаться с краснокожим, Хортан Гур пообещал ему свое внимание после того, как расправится с самонадеянными жителями обнесенного стеной города, и, вскочив верхом на тоата, поскакал навстречу быстро наступавшим лучникам.
   Остальные воины быстро последовали за своим джеддаком, оставив Тувию и Карториса одних на платформе.
   Между ними и городом бушевала страшная битва. Светлокожие воины, вооруженные только своими длинными луками и чем-то вроде боевого топора с короткой рукоятью, были почти беспомощны перед свирепыми зелеными всадниками в ближнем бою; но на расстоянии их острые стрелы производили не меньшее впечатление, чем радиевые снаряды зеленых людей.
   Но если сами воины и уступали, то их свирепые товарищи, свирепые банты, не в этом. Едва две линии соединились, как сотни этих ужасных существ прыгнули на торказианцев, стаскивая воинов с их тотов, стаскивая с ног самих огромных тотов и приводя в ужас всех, кто был перед ними.
   Численность горожан тоже была в их пользу, ибо казалось, что едва павший воин, но его место заняло еще десятки, таким непрерывным потоком они хлынули из больших городских ворот.
   И так случилось, что с яростью бантов и количеством лучников, наконец, торказианцы отступили, пока платформа, на которой стояли Карторис и Тувия, не оказалась прямо в центре битвы.
   То, что ни один из них не был поражен пулей или стрелой, казалось обоим чудом; но, наконец, прилив полностью миновал их, так что они остались одни между истребителями и городом, за исключением умирающих и мертвых, да дюжины или около того рычащих бантов, менее обученных, чем их товарищи, которые рыскали среди трупы ищут мяса.
   Для Карториса самой странной частью битвы были ужасные потери, понесенные лучниками с их относительно слабым оружием. Нигде, насколько он мог видеть, не было ни одного раненого зеленого человека, но трупы их мертвых лежали толстым слоем на поле боя.
   Смерть, казалось, немедленно следовала за малейшим уколом стрелы лучника, и, по-видимому, никто никогда не промахивался мимо цели. Объяснение могло быть только одно: у ракет были отравленные наконечники.
   В настоящее время звуки конфликта стихли в далеком лесу. Воцарилась тишина, нарушаемая только рычанием пожирающих бантов. Карторис повернулся к Тувии из Птарса. Пока еще никто не говорил.
   - Где мы, Тувия? он спросил.
   Девушка вопросительно посмотрела на него. Само его присутствие, казалось, свидетельствовало о том, что она знает о ее похищении. Как еще он мог знать место назначения летательного аппарата, доставившего ее!
   "Кто должен знать лучше, чем принц Гелиума?" - спросила она в ответ. - Разве он не пришел сюда по своей воле?
   - Из Аантора я добровольно пошел по следу зеленого человека, который похитил тебя, Тувия, - ответил он. "Но с того момента, как я покинул Гелиум, и до того, как проснулся над Ааантором, я думал, что направляюсь в Птарс.
   - Было сообщено, что мне было известно о вашем похищении, - просто объяснил он, - и я спешил к джеддаку, вашему отцу, чтобы убедить его в ложности обвинения и послужить вашему выздоровлению. Перед тем, как я покинул Гелиум, кто-то испортил мой компас, так что он привел меня к Аантору, а не к Птарсу. Это все. Ты веришь мне?"
   - Но воины, укравшие меня из сада! - воскликнула она. "После того, как мы прибыли в Аантор, они носили металл Принца Гелия. Когда меня взяли, они были закованы в упряжь Дусаряна. Казалось, единственное объяснение. Тот, кто осмеливался на оскорбление, хотел возложить ответственность на другого, если его обнаружат в действии; но, оказавшись на безопасном расстоянии от Птарса, он чувствовал себя в безопасности, когда его приспешники возвращались в свои упряжи".
   - Ты веришь, что это сделал я, Тувия? он спросил.
   - Ах, Карторис, - печально ответила она, - я не хотела в это верить; а когда все указывало на тебя, - я и тогда не поверил бы.
   - Я этого не делал, Тувия, - сказал он. - Но позвольте мне быть с вами совершенно честным. Как бы я ни любил твоего отца, как бы ни уважал Кулан Тита, с которым ты обручен, так же, как я знаю ужасные последствия, которые должны были последовать за таким моим поступком, бросив на войну, как это было бы, троих из величайшие народы Барсума - и все же, несмотря на все это, я не колеблясь принял бы вас так, Тувия из Птарса, если бы вы хотя бы намекнули, что это не вызвало бы у ВАС неудовольствия.
   "Но вы ничего подобного не сделали, и поэтому я здесь не на своей службе, а на вашей, и на службе человека, которому вы обещаны, чтобы спасти вас для него, если это будет в силах человека, чтобы сделать это, - заключил он почти с горечью.
   Тувия из Птарса несколько мгновений смотрела ему в лицо. Ее грудь вздымалась и опускалась, словно от какого-то непреодолимого волнения. Она наполовину сделала шаг к нему. Ее губы раскрылись, как бы говоря, быстро и порывисто.
   И тогда она победила все, что двигало ею.
   - Будущие действия принца Гелиума, - холодно сказала она, - должны стать доказательством его прошлой честности в намерениях.
   Тон девушки задел Карториса так же сильно, как и сомнение в его честности, которое подразумевалось в ее словах.
   Он наполовину надеялся, что она намекнет, что его любовь будет приемлема, - конечно, он должен был хотя бы немного поблагодарить его за его недавние действия в ее пользу; но лучшее, что он получил, был холодный скептицизм.
   Принц Гелиума пожал широкими плечами. Девушка заметила это и легкую улыбку, коснувшуюся его губ, так что настала ее очередь обижаться.
   Конечно, она не хотела причинить ему боль. Он мог бы знать, что после того, что он сказал, она не могла сделать ничего, чтобы ободрить его! Но ему не нужно было делать свое равнодушие столь ощутимым. Люди Гелиума были известны своей храбростью, а не грубостью. Возможно, в его жилах текла земная кровь.
   Откуда ей было знать, что пожимание плечами было всего лишь способом Карториса, пытающимся физическим усилием изгнать из своего сердца мучительную печаль, или что улыбка на его губах была воинственной улыбкой его отца, которой сын внешне свидетельствовал о том, что он достиг решимости потопить свою великую любовь в своих усилиях спасти Тувию из Птарса для другого, потому что он верил, что она любит этого другого!
   Он вернулся к своему первоначальному вопросу.
   "Где мы?" он спросил. "Я не знаю."
   - Я тоже, - ответила девушка. "Те, кто похитил меня из Птарса, говорили между собой об Аанторе, так что я счел возможным, что древний город, в который они меня увезли, и есть те знаменитые руины; но где мы можем быть сейчас, я понятия не имею.
   - Когда лучники вернутся, мы, несомненно, узнаем все, что только можно знать, - сказал Карторис. "Будем надеяться, что они окажутся дружелюбными. Какой расы они могут быть? Только в древнейших наших легендах и на росписях опустевших городов мертвого морского дна изображена такая раса каштановолосых светлокожих людей. Неужели мы наткнулись на уцелевший город прошлого, который, по мнению всего Барсума, погребен под веками?
   Тувия смотрела в сторону леса, в котором скрылись зеленые люди и преследующие их лучники. Издалека доносились отвратительные крики бантов и случайные выстрелы.
   "Странно, что они не возвращаются", - сказала девушка.
   - Можно было бы ожидать, что раненые хромают или их несут обратно в город, - ответил Карторис, озадаченно нахмурившись. "А как насчет раненых ближе к городу? Они занесли их внутрь?
   Оба обратили взоры на поле между ними и обнесенным стеной городом, где сражение было самым яростным.
   Там были банты, все еще ворчащие о своем отвратительном пиршестве.
   Карторис удивленно посмотрел на Тувию. Затем он указал на поле.
   "Где они?" он прошептал. "Что стало с их погибшими и ранеными?"
   ГЛАВА VI
   ДЖЕДДАК ЛОТАРА
   девушка выглядит д ее недоверчивость.
   - Они лежали кучками, - пробормотала она. - Всего минуту назад их были тысячи.
   - А теперь, - продолжал Карторис, - остались только банты и трупы зеленых людей.
   "Должно быть, они послали и унесли мертвых лучников, пока мы разговаривали", - сказала девушка.
   "Это невозможно!" - ответил Карторис. "Тысячи мертвых лежали на поле всего мгновение назад. Чтобы удалить их, потребовалось бы много часов. Дело жуткое".
   - Я надеялся, - сказала Тувия, - что мы сможем найти убежище у этих светлокожих людей. Несмотря на их доблесть на поле битвы, они не произвели на меня впечатление свирепого или воинственного народа. Я собирался предложить нам поискать вход в город, но теперь я даже не знаю, хочу ли я рискнуть оказаться среди людей, чьи мертвецы растворяются в воздухе.
   - Давай рискнем, - ответил Карторис. "В их стенах нам может быть не хуже, чем вне их. Здесь мы можем стать жертвой бантов или не менее свирепых торказианцев. Там, по крайней мере, мы найдем существ, созданных по нашему собственному образу.
   "Единственное, что заставляет меня колебаться, - добавил он, - это опасность провести вас мимо стольких бантов. Единственный меч вряд ли одержал бы победу, если бы даже пара из них атаковала одновременно.
   -- Не бойтесь на этот счет, -- ответила девушка, улыбаясь. - Банты не причинят нам вреда.
   Говоря это, она спустилась с платформы и вместе с Карторисом бесстрашно ступила на кровавое поле в направлении обнесенного стеной таинственного города.
   Они продвинулись совсем недалеко, когда бант, подняв глаза от своего кровавого пира, увидел их. С сердитым ревом зверь быстро двинулся в их направлении, и при звуке его голоса десятки других последовали его примеру.
   Карторис обнажил свой длинный меч. Девушка украдкой взглянула на его лицо. Она видела улыбку на его губах, и это было как вино для больных нервов; ибо даже на воинственном Барсуме, где все мужчины храбры, женщина быстро реагирует на спокойное равнодушие к опасности - на дерзость без напыщенности.
   - Ты можешь вернуть свой меч, - сказала она. - Я же говорил тебе, что банты не причинят нам вреда. Смотреть!" и, говоря это, она быстро шагнула к ближайшему животному.
   Карторис прыгнул бы за ней, чтобы защитить, но она жестом остановила его. Он слышал, как она зовет бантов низким певучим голосом, наполовину мурлычащим.
   Мгновенно поднялись большие головы, и все злые глаза были прикованы к фигуре девушки. Затем, украдкой, они начали приближаться к ней. Теперь она остановилась и стояла, ожидая их.
   Один, стоявший ближе к ней, чем другие, колебался. Она говорила с ним властно, как хозяин говорит с упрямой собакой.
   Огромный хищник опустил голову и, поджав хвост, подкрался к ногам девушки, а за ним последовали и остальные, пока она не была полностью окружена свирепыми людоедами.
   Повернувшись, она повела их туда, где стоял Карторис. Они немного зарычали, когда приблизились к мужчине, но несколько резких слов команды поставили их на место.
   "Как ты сделал это?" - воскликнул Карторис.
   - Твой отец однажды задал мне тот же вопрос в галереях Золотых Скал в горах Отц, под храмами тернов. Я не мог ответить ему, и я не могу ответить вам. Я не знаю, откуда взялась моя власть над ними, но с того дня, как Сатор Трог бросил меня к ним в бант-яму Святых Тернов, и великие твари лебезили передо мной вместо того, чтобы пожирать меня, у меня всегда было одно и то же странное власть над ними. Они приходят по моему зову и выполняют мои приказы, как верная Вула выполняет приказы вашего могущественного сира.
   Словом девушка разогнала свирепую стаю. Ревя, они вернулись к своему прерванному пиршеству, а Карторис и Тувия прошли среди них к обнесенному стеной городу.
   Когда они продвигались вперед, человек с удивлением смотрел на мертвые тела тех зеленых людей, которых не съели и не растерзали банты.
   Он обратил на них внимание девушки. Из огромных туш не торчало ни одной стрелы. Ни на ком из них не было ни следа смертельной раны, ни малейшей царапины или ссадины.
   До того, как мертвые лучники исчезли, трупы торказианцев ощетинились от смертоносных стрел их врагов. Куда делись стройные вестники смерти? Какая невидимая рука вырвала их из тел убитых?
   Вопреки самому себе Карторис едва мог подавить дрожь предчувствия, когда он посмотрел на безмолвный город перед ними. Ни на стене, ни на крыше больше не было видно признаков жизни. Все было тихо - задумчивая, зловещая тишина.
   И все же он был уверен, что глаза наблюдают за ними откуда-то из-за этой глухой стены.
   Он взглянул на Тувию. Она приближалась, устремив широко раскрытые глаза на городские ворота. Он посмотрел в направлении ее взгляда, но ничего не увидел.
   Его взгляд на нее, казалось, пробудил ее, как от летаргии. Она взглянула на него, быстрая, смелая улыбка коснулась ее губ, а затем, как будто это было непроизвольно, она подошла ближе к его боку и взяла его за руку.
   Он догадался, что что-то внутри нее, находившееся за пределами ее сознательного контроля, взывает к нему о защите. Он обвил ее рукой, и так они пересекли поле. Она не отстранялась от него. Сомнительно, чтобы она поняла, что его рука была там, настолько она была поглощена тайной незнакомого города перед ними.
   Они остановились перед воротами. Это была мощная вещь. Судя по его конструкции, Карторис мог лишь смутно предположить его немыслимую древность.
   Он был круглым, закрывая круглое отверстие, и гелиумит знал из своего изучения древней барсумской архитектуры, что оно катилось в одну сторону, как огромное колесо, в отверстие в стене.
   Даже такие древние города, как древний Ааантор, были еще немыслимы, когда жили расы, построившие такие ворота, как эти.
   Пока он стоял, размышляя о личности этого забытого города, к ним обратился голос сверху. Оба посмотрели вверх. Там, перегнувшись через край высокой стены, стоял мужчина.
   Волосы у него были каштановые, кожа светлая, даже светлее, чем у Джона Картера из Вирджинии. У него был высокий лоб, большие и умные глаза.
   Язык, который он использовал, был понятен двоим внизу, но между ним и их барсумским языком была заметная разница.
   "Кто ты?" он спросил. - А что ты делаешь здесь, перед воротами Лотара?
   - Мы друзья, - ответил Карторис. "Это принцесса Тувия из Птарса, которая была захвачена ордой Торказа. Я Карторис из Гелиума, принц дома Тардос Морс, Джеддак из Гелиума и сын Джона Картера, Полководца Марса, и его жены Деи Торис.
   - " Птарс"? повторил человек. " Гелий"? Он покачал головой. "Я никогда не слышал об этих местах и не знал, что на Барсуме обитает раса твоего странного цвета. Где могут лежать эти города, о которых ты говоришь? С нашей самой высокой башни мы никогда не видели другого города, кроме Лотара".
   Карторис указал на северо-восток.
   - В этом направлении лежат Гелий и Птарс, - сказал он. "Гелиум находится более чем в восьми тысячах хаадов от Лотара, а Птарт - в девяти тысячах пятистах хаадах к северо-востоку от Гелиума". 3
   Тем не менее мужчина покачал головой.
   "Я ничего не знаю за Лотарскими холмами, - сказал он. "Ничто не может жить там рядом с отвратительными зелеными полчищами Торкаса. Они завоевали весь Барсум, кроме этой единственной долины и города Лотар. Здесь мы бросали им вызов на протяжении бесчисленных веков, хотя периодически они возобновляют свои попытки уничтожить нас. Откуда вы родом, я не могу догадаться, если только вы не происходили от рабов, которых торказианцы захватили в ранние времена, когда они сделали внешний мир своим вассалом; но мы слышали, что они уничтожили все другие расы, кроме своей собственной".
   Карторис пытался объяснить, что торказианцы правили лишь относительно небольшой частью поверхности Барсума, и то только потому, что в их владениях не было ничего, что привлекало бы красную расу; но лотарианец, казалось, не мог представить себе ничего за пределами долины Лотара, кроме бездорожной пустыни, населенной свирепыми зелеными ордами Торкаса.
   После долгих переговоров он согласился впустить их в город, и мгновение спустя колесные ворота откатились в свою нишу, и Тувия и Карторис вошли в город Лотар.
   Все вокруг них свидетельствовало о сказочном богатстве. Фасады зданий, выходящих на проспект внутри стены, были украшены богатой резьбой, а вокруг окон и дверей часто располагались каймы шириной в фут из драгоценных камней, замысловатые мозаики или таблички из чеканного золота с барельефами, изображающими то, что могло быть кусочки истории этого забытого народа.
   Тот, с кем они беседовали через стену, должен был встретить их на аллее. Вокруг него была сотня или более мужчин той же расы. Все были одеты в развевающиеся одежды и все были безбороды.
   Их отношение было скорее боязливым подозрением, чем антагонизмом. Они следили глазами за пришельцами; но не сказал им ни слова.
   Карторис не мог не заметить тот факт, что, хотя город совсем недавно был окружен ордой кровожадных демонов, ни один из горожан не выглядел вооруженным, и вокруг не было никаких следов солдат.
   Он задавался вопросом, все ли воины выступили в единой отчаянной попытке разгромить врага, оставив город без охраны. - спросил он их хозяина.
   Мужчина улыбнулся.
   "Ни одно существо, кроме двадцати или около того наших священных бантов, сегодня не покинуло Лотар", - ответил он.
   - Но солдаты - лучники! - воскликнул Карторис. "Мы видели, как тысячи людей вышли из этих самых ворот, сокрушив орды Торкаса и обратив их в бегство своими смертоносными стрелами и свирепыми бантами".
   Тем не менее мужчина улыбнулся своей понимающей улыбкой.
   "Смотреть!" - воскликнул он и указал на широкий проспект перед собой.
   Карторис и Тувия последовали в указанном направлении и там, храбро шагая в лучах солнца, увидели приближающуюся к ним огромную армию лучников.
   "Ах!" - воскликнула Тувия. "Они вернулись через другие ворота, или, может быть, это войска, оставшиеся защищать город?"
   Парень снова улыбнулся своей сверхъестественной улыбкой.
   "В Лотаре нет солдат, - сказал он. "Смотреть!"
   И Карторис, и Тувия повернулись к нему, пока он говорил, и теперь, когда они снова повернулись к наступающим полкам, их глаза расширились от изумления, потому что широкий проспект перед ними был пуст, как могила.
   -- А те, кто сегодня выступил против полчищ? - прошептал Карторис. - Они тоже были ненастоящими?
   Мужчина кивнул.
   - Но их стрелы убили зеленых воинов, - настаивала Тувия.
   - Пойдем впереди Тарио, - ответил лотарианец. - Он расскажет вам то, что, по его мнению, вам лучше знать. Я могу рассказать тебе слишком много.
   - Кто такой Тарио? - спросил Карторис.
   - Джеддак Лотара, - ответил проводник, ведя их по широкой улице, по которой они только что видели марширующую призрачную армию.
   Полчаса они шли по прекрасным аллеям между самыми великолепными зданиями, которые они когда-либо видели. В качестве свидетелей было несколько человек. Карторис не мог не отметить заброшенный вид могучего города.
   Наконец они подошли к королевскому дворцу. Карторис увидел его издалека и, догадываясь о природе великолепной груды, удивился, что даже здесь должно быть так мало признаков активности и жизни.
   Ни одного стражника не было видно ни перед большими входными воротами, ни в садах за ними, куда он мог заглянуть, не было признаков бесчисленного множества жизни, которая пульсирует на территории королевских поместий красных джеддаков.
   "Здесь, - сказал их проводник, - дворец Тарио".
   Говоря это, Карторис снова остановил свой взгляд на чудесном дворце. С удивленным восклицанием он протер глаза и снова посмотрел. Нет! Он не мог ошибиться. Перед массивными воротами стояло десяток часовых. Внутри аллея, ведущая к главному зданию, с обеих сторон была выстроена рядами лучников. Сады были усеяны офицерами и солдатами, быстро снующими туда-сюда, словно занятыми сиюминутными обязанностями.
   Что это были за люди, способные создать армию из воздуха? Он взглянул на Тувию. Она тоже, очевидно, была свидетельницей трансформации.
   С легкой дрожью она прижалась ближе к нему.
   - Что вы об этом думаете? прошептала она. "Это самое жуткое".
   - Я не могу этого объяснить, - ответил Карторис, - если только мы не сошли с ума.
   Карторис быстро повернулся к лотарианцу. Парень широко улыбался.
   - Я думал, ты только что сказал, что в Лотаре нет солдат, - сказал гелиумит, указывая на гвардейцев. "Что это?"
   - Спроси Тарио, - ответил другой. - Мы скоро будем перед ним.
   Вскоре они вошли в высокую комнату, в одном конце которой на богатой кушетке, стоявшей на высоком помосте, полулежал мужчина.
   Когда троица приблизилась, мужчина сонно посмотрел на них мечтательными глазами. В двадцати футах от помоста их проводник остановился и, шепча Тувии и Карторису, чтобы те последовали его примеру, бросился на пол. Затем, поднявшись на руки и колени, он начал ползти к подножию трона, покачивая головой взад-вперед и извиваясь всем телом, как вы видели собаку, приближающуюся к своему хозяину.
   Тувия быстро взглянула на Карториса. Он стоял прямо, с высоко поднятой головой и скрещенными на широкой груди руками. Надменная улыбка изогнула его губы.
   Человек на помосте пристально смотрел на него, а Карторис из Гелиума смотрел прямо в лицо другому.
   - Кто это, Иав? - спросил человек у того, кто ползал на животе по полу.
   "О Тарио, славнейший Джеддак, - ответил Иав, - это пришельцы, которые пришли с ордами Торкаса к нашим воротам, говоря, что они пленники зеленых людей. Они рассказывают странные истории о городах далеко за Лотаром.
   - Встань, Яв, - приказал Тарио, - и спроси этих двоих, почему они не оказывают Тарио должного уважения.
   Иав встал и повернулся к незнакомцам. При виде их стоячих поз его лицо побагровело. Он прыгнул к ним.
   "Существа!" - закричал он. "Вниз! Лечь на живот перед последним из джеддаков Барсума!
   ГЛАВА VII
   ПРИЗРАЧНЫЕ ЛУЧКИ
   Когда Яв прыгнул к нему, Карторис положил руку на рукоять своего длинного меча. Лотарианец остановился. Огромный зал был пуст, если не считать четверых на помосте, но когда Яв отступил от угрожающей позиции гелиумита, последний оказался в окружении десятков лучников.
   Откуда они возникли? И Карторис, и Тувия выглядели удивленными.
   Теперь меч первого выскочил из ножен, и в то же мгновение лучники отдернули свои тонкие древки.
   Тарио приподнялся на локте. Впервые он увидел полную фигуру Тувии, которая была скрыта за лицом Карториса.
   "Достаточно!" - воскликнул джеддак, протестующе подняв руку, но в тот же миг меч гелиумита злобно поразил ближайшего противника.
   Как только острое лезвие достигло своей цели, Карторис позволил острию упасть на пол, с широко раскрытыми глазами он в ужасе отступил назад, проводя тыльной стороной левой руки по лбу. Его сталь разрезала лишь пустой воздух - его противник исчез - в комнате не было лучников!
   - Видно, что это чужие, - сказал Тарио Яву. "Давайте сначала определим, что они сознательно оскорбили нас, прежде чем принимать меры к наказанию".
   Затем он повернулся к Карторису, но его взгляд постоянно блуждал по совершенным линиям великолепной фигуры Тувии, которую доспехи барсумской принцессы скорее подчеркивали, чем скрывали.
   "Кто ты такой, - спросил он, - кто не знает этикета двора последнего из джеддаков?"
   - Я Карторис, принц Гелиума, - ответил гелиумит. - А это Тувия, принцесса Птарса. При дворах наших отцов мужчины не падают ниц перед царственной властью. С тех пор, как Перворожденные разорвали свою бессмертную богиню на части, люди не ползали на животе к какому-либо трону на Барсуме. Теперь вы думаете, что дочь одного могущественного джеддака и сын другого могли бы так унизиться?
   Тарио долго смотрел на Карториса. Наконец он заговорил.
   - На Барсуме нет другого джеддака, кроме Тарио, - сказал он. "Нет другой расы, кроме расы Лотара, если только орды Торкаса не могут быть удостоены такого имени. Лотарианцы белые; твоя кожа красная. На Барсуме не осталось женщин. Ваша спутница - женщина".
   Он наполовину приподнялся с дивана, наклонился далеко вперед и обвиняющим пальцем указал на Карториса.
   "Ты ложь!" - завопил он. - Вы оба - ложь, и вы осмеливаетесь предстать перед Тарио, последним и самым могущественным из джеддаков Барсума, и отстаиваете свою реальность. Кто-нибудь хорошо заплатит за это, Яв, и, если я не ошибаюсь, это ты осмелился так легкомысленно шутить с добродушием своего джеддака.
   "Уберите человека. Оставьте женщину. Мы увидим, если оба являются ложью. А потом, Иав, ты пострадаешь за свою дерзость. Нас осталось немного, но... Комала надо кормить. Идти!"
   Карторис мог видеть, что Иав дрожит, когда он снова пал ниц перед своим правителем, а затем, поднявшись, повернулся к принцу Гелиума.
   "Прийти!" он сказал.
   - И оставить принцессу Птарса здесь одну? - воскликнул Карторис.
   Яв прошел мимо него, шепча:
   - Следуйте за мной - он не может причинить ей вреда, кроме как убить; и что он может сделать, остаетесь вы или нет. Нам лучше идти прямо сейчас, поверь мне.
   Карторис не понял, но что-то в настойчивости тона собеседника убедило его, и он отвернулся, но не без взгляда на Тувию, в котором он пытался дать ей понять, что он оставил ее в ее собственных интересах.
   Вместо ответа она повернулась к нему спиной, но не без того, чтобы сначала бросить на него такой презрительный взгляд, что его щека залилась румянцем.
   Потом он замялся, но Яв схватил его за запястье.
   "Прийти!" он прошептал. - Или он натравит на тебя лучников, и на этот раз спасения не будет. Разве ты не видел, как бессильна твоя сталь против разреженного воздуха!"
   Карторис неохотно повернулся, чтобы последовать за ним. Когда они вышли из комнаты, он повернулся к своему спутнику.
   "Если я не могу убить разреженный воздух, - спрашивал он, - то как же я могу бояться, что разреженный воздух может убить меня?"
   - Ты видел, как торказианцы пали перед лучниками? - спросил Яв.
   Карторис кивнул.
   "Так ты бы пала перед ними, и без единого шанса на самооборону или месть".
   Пока они разговаривали, Яв привел Карториса в маленькую комнату в одной из многочисленных башен дворца. Здесь стояли ложа, и Иав велел Гелиумиту сесть.
   В течение нескольких минут лотарианец смотрел на своего пленника, таким, каким теперь себя осознавал Карторис.
   - Я наполовину убежден, что вы настоящий, - сказал он наконец.
   Карторис рассмеялся.
   "Конечно, я настоящий", - сказал он. "Что заставило вас усомниться в этом? Разве ты не видишь меня, не чувствуешь меня?"
   - Так пусть я увижу и пощупаю лучников, - ответил Иав, - а между тем все мы знаем, что они, по крайней мере, не настоящие.
   По выражению лица Карторис показывал недоумение при каждом новом упоминании о таинственных лучниках - исчезающих солдатах Лотара.
   - Что же это могут быть? он спросил.
   - Ты действительно не знаешь? - спросил Яв.
   Карторис отрицательно покачал головой.
   "Я почти могу поверить, что вы сказали нам правду и что вы действительно из другой части Барсума или из другого мира. Но скажи мне, в твоей собственной стране нет лучников, которые могли бы вселить ужас в сердца зеленых всадников, когда они убивают вместе со свирепыми бантами войны?
   - У нас есть солдаты, - ответил Карторис. "Мы, представители красной расы, все солдаты, но у нас нет лучников, чтобы защитить нас, таких как ваши. Мы защищаемся".
   "Ты выходишь и тебя убивают твои враги!" - недоверчиво воскликнул Иав.
   - Конечно, - ответил Карторис. - Как поживают лотарианцы?
   - Ты видел, - ответил другой. "Мы посылаем наших бессмертных лучников - бессмертных, потому что они безжизненны, существуют только в воображении наших врагов. На самом деле наши гигантские разумы защищают нас, посылая легионы воображаемых воинов материализоваться перед мысленным взором врага.
   "Они видят их - они видят их луки, натянутые назад - они видят, как их тонкие стрелы с безошибочной точностью устремляются к их сердцу. И они умирают - убитые силой внушения".
   - Но убитые лучники? - воскликнул Карторис. "Вы называете их бессмертными, и тем не менее я видел их мертвые тела, сваленные на поле боя. Как это может быть?
   "Это только для того, чтобы придать сцене реальность", - ответил Иав. "Мы изображаем многих наших собственных защитников убитыми, чтобы торказианцы не догадались, что на самом деле им не противостоят существа из плоти и крови.
   "Как только эта истина внедрится в их умы, это теория многих из нас, они больше не станут жертвой внушения смертоносных стрел, ибо большее будет внушение истины, и более сильное внушение возобладает. - это закон".
   - А банты? - спросил Карторис. -- Они тоже были существами внушения?
   "Некоторые из них были настоящими", - ответил Иав. "Те, что сопровождали лучников в погоне за торказианцами, были ненастоящими. Как и лучники, они никогда не возвращались, но, выполнив свою задачу, исчезли вместе с лучниками, когда врагу был обеспечен разгром.
   "Те, что остались около поля, были настоящими. Тех, кого мы выпустили как падальщиков, чтобы пожрать тела мертвецов Торкуаса. Этого требуют реалисты среди нас. Я реалист. Тарио - эфириалист.
   "Эфиристы утверждают, что такой вещи, как материя, не существует, что все есть разум. Они говорят, что никто из нас не существует, кроме как в воображении его собратьев, иначе как в виде неосязаемой, невидимой психики.
   "Согласно Тарио, необходимо, чтобы мы все объединились в воображении, что под нашими стенами нет мертвых торказианцев, и не будет и не будет нужды в падальщиках-бантах".
   - Значит, вы не разделяете убеждений Тарио? - спросил Карторис.
   - Только отчасти, - ответил лотарианец. "Я верю, даже знаю, что существуют поистине бесплотные существа. Тарио один из них, я убежден. Он существует только в воображении своего народа.
   "Конечно, все мы, реалисты, утверждаем, что все эфирные реалисты - не что иное, как плод воображения. Они утверждают, что пища не нужна, и они не едят; но любой человек с самым рудиментарным разумом должен понимать, что пища является необходимостью для реально существующих существ".
   - Да, - согласился Карторис, - сегодня я ничего не ел, поэтому могу с вами согласиться.
   - Ах, простите меня, - воскликнул Иав. -- Прошу садиться и утолить голод, -- и махнув рукой, он указал на обильно накрытый стол, которого не было за мгновение до того, как он говорил. В этом Карторис был уверен, так как несколько раз тщательно осматривал комнату глазами.
   - Хорошо, - продолжал Иав, - что ты не попал в руки эфириалиста. Тогда бы вы действительно проголодались".
   "Но, - воскликнул Карторис, - это не настоящая еда - ее здесь не было минуту назад, а настоящая еда не материализуется из воздуха".
   Яв выглядел обиженным.
   "В Лотаре нет настоящей еды и воды, - сказал он. "и не было в течение бесчисленных веков. На том, что вы сейчас видите перед собой, мы существовали с незапамятных времен. На таких и можешь ты существовать".
   - Но я думал, что ты реалист, - воскликнул Карторис.
   "В самом деле, - воскликнул Иав, - что может быть реалистичнее этого обильного пира? Именно здесь мы больше всего отличаемся от эфирных реалистов. Они утверждают, что не нужно представлять себе еду; но мы обнаружили, что для поддержания жизни мы должны трижды в день садиться за плотную пищу.
   "Предполагается, что пища, которую человек ест, претерпевает определенные химические изменения в процессе пищеварения и усвоения, в результате чего, конечно, происходит восстановление израсходованных тканей.
   "Теперь мы все знаем, что ум - это все, хотя мы можем по-разному интерпретировать его различные проявления. Тарио утверждает, что такой вещи, как субстанция, не существует, все создано из бесвещественной материи мозга.
   "Мы, реалисты, однако, знаем лучше. Мы знаем, что разум обладает способностью поддерживать материю, даже если он не способен создавать субстанцию - последнее все еще остается открытым вопросом. Итак, мы знаем, что для поддержания наших физических тел мы должны обеспечить правильное функционирование всех наших органов.
   "Этого мы достигаем, материализуя мысли о еде и вкушая пищу, созданную таким образом. Мы жуем, мы глотаем, мы перевариваем. Все наши органы функционируют точно так же, как если бы мы вкусили материальной пищи. И каков результат? Какой должен быть результат? Химические изменения происходят как через прямое, так и через косвенное внушение, и мы живем и процветаем".
   Карторис посмотрел на еду перед собой. Это казалось достаточно реальным. Он поднес кусочек к губам. Там действительно было вещество. И вкус тоже. Да, даже его вкус был обманут.
   Яв наблюдал за ним, улыбаясь, пока он ел.
   "Разве это не полностью удовлетворяет?" он спросил.
   - Должен признать, что да, - ответил Карторис. - Но скажи мне, как живет Тарио и прочие эфиристы, утверждающие, что пища не нужна?
   Яв почесал затылок.
   "Это вопрос, который мы часто обсуждаем", - ответил он. "Это самое убедительное доказательство того, что эфирных существ не существует; но кто может знать, кроме Комала?
   - Кто такой Комал? - спросил Карторис. - Я слышал, как твой джеддак говорил о нем.
   Иав низко наклонился к уху гелиумита, испуганно оглядевшись, прежде чем заговорить.
   - Комаль - это сущность, - прошептал он. "Даже эфиристы признают, что сам разум должен иметь субстанцию, чтобы передать воображению видимость субстанции. Ибо если бы субстанции действительно не было, то ее нельзя было бы предположить, невозможно вообразить то, чего никогда не было. Ты следуешь за мной?"
   - Я ищу, - сухо ответил Карторис.
   "Значит, сущность должна быть субстанцией", - продолжал Иав. "Комал - это, так сказать, сущность Всего. Он поддерживается веществом. Он ест. Он ест настоящее. Чтобы быть точным, он ест реалистов. Это работа Тарио.
   "Он говорит, что, поскольку мы утверждаем, что только мы реальны, мы должны, чтобы быть последовательными, признать, что только мы являемся подходящей пищей для Комала. Иногда, как сегодня, мы находим для него другую пищу. Он очень любит торказианцев.
   - А Комаль мужчина? - спросил Карторис.
   "Он - Все, я же говорил тебе", - ответил Иав. "Я не знаю, как объяснить его словами, которые вы поймете. Он начало и конец. Вся жизнь исходит от Комала, так как субстанция, питающая мозг представлениями, исходит из тела Комала.
   "Если Комал перестанет есть, вся жизнь на Барсуме прекратится. Он не может умереть, но может перестать есть и, таким образом, излучать".
   - И он питается мужчинами и женщинами вашей веры? - воскликнул Карторис.
   "Женщины!" - воскликнул Иав. "В Лотаре нет женщин. Последняя из лотарианских женщин погибла много веков назад, в том жестоком и ужасном путешествии по грязным равнинам, окаймлявшим полувысохшие моря, когда зеленые орды гнали нас через весь мир к этому нашему последнему убежищу - нашей неприступной крепости Лотар. .
   "Едва ли двадцать тысяч человек из всех бесчисленных миллионов нашей расы дожили до Лотара. Среди нас не было ни женщин, ни детей. Все это погибло кстати.
   "Шло время, мы тоже умирали, и раса быстро приближалась к вымиранию, когда нам открылась Великая Истина, этот разум - все. Многие другие умерли до того, как мы усовершенствовали свои силы, но, наконец, мы смогли бросить вызов смерти, когда полностью поняли, что смерть - это просто состояние ума.
   "Затем последовало создание разума-людей, или, вернее, материализация воображения. Мы впервые применили их на практике, когда торказианцы обнаружили наше убежище, и, к счастью для нас, им потребовались века поисков, прежде чем они нашли единственный крошечный вход в долину Лотар.
   "В тот день мы бросили против них наших первых лучников. Намерение состояло исключительно в том, чтобы отпугнуть их огромным количеством лучников, которых мы могли собрать на наших стенах. Весь Лотар ощетинился луками и стрелами нашего эфирного воинства.
   "Но торказианцы не пугали. Они ниже зверей - они не знают страха. Они бросились на наши стены, и, стоя на плечах других, они построили человеческие подходы к вершинам стен и были на грани того, чтобы ворваться на нас и сокрушить нас.
   "Наши лучники не выпустили ни одной стрелы - мы только заставили их бегать взад и вперед вдоль вершины стены, выкрикивая насмешки и угрозы врагу.
   "Тогда я подумал попробовать сделать ВЕЛИКОЕ ДЕЛО. Я сосредоточил весь свой могучий интеллект на лучниках собственного сотворения - каждый из нас производит и направляет столько лучников, сколько способны его разум и воображение.
   "Я заставил их впервые приладить стрелы к своим лукам. Я заставил их целиться в сердца зеленых человечков. Я заставил зеленых людей увидеть все это, а затем я заставил их увидеть, как летят стрелы, и я заставил их думать, что острие пронзает их сердца.
   "Это было все, что было необходимо. Сотнями они падали с наших стен, и когда мои товарищи увидели, что я сделал, они быстро последовали моему примеру, так что вскоре полчища Торкаса отступили за пределы досягаемости наших стрел.
   "Мы могли бы убить их на любом расстоянии, но одно правило войны мы придерживались с самого начала - правило реализма. Мы ничего не делаем, или, вернее, мы не заставляем наших лучников делать в поле зрения врага то, что выше понимания врага. В противном случае они могут догадаться, и тогда нам конец.
   "Но после того, как торказианцы отступили дальше, чем стреляли из лука, они набросились на нас со своими ужасными ружьями и, постоянно стреляя в нас, сделали жизнь в наших стенах невыносимой.
   "Поэтому я придумал план, как швырнуть на них наших лучников через ворота. Сегодня вы видели, как хорошо это работает. Веками они обрушивались на нас через определенные промежутки времени, но всегда с одними и теми же результатами".
   - И все это благодаря твоему интеллекту, Яв? - спросил Карторис. - Я думаю, ты будешь занимать высокое место в советах своего народа.
   - Да, - с гордостью ответил Яв. "Я рядом с Тарио".
   - Но почему же тогда ты так раболепно приближаешься к трону?
   "Тарио требует этого. Он ревнует меня. Он только и ждет малейшего повода, чтобы скормить меня Комалю. Он опасается, что однажды я могу узурпировать его власть.
   Карторис внезапно вскочил из-за стола.
   "Яв!" - воскликнул он. "Я зверь! Здесь я наелся досыта, в то время как принцесса Птарса, возможно, все еще остается без еды. Давайте вернемся и найдем способ обеспечить ее питанием.
   Лотарианец покачал головой.
   "Тарио не допустил бы этого, - сказал он. - Он, без сомнения, сделает из нее эфириалиста.
   - Но я должен пойти к ней, - настаивал Карторис. "Вы говорите, что в Лотаре нет женщин. Тогда она должна быть среди мужчин, и если это так, я намерен быть рядом, где смогу защитить ее, если возникнет необходимость.
   - Тарио добьется своего, - настаивал Яв. - Он отослал тебя, и ты не можешь вернуться, пока он не пришлет за тобой.
   - Тогда я пойду, не дожидаясь, пока за мной пошлют.
   "Не забывайте о лучниках", - предупредил Иав.
   - Я не забыл их, - ответил Карторис, но не сказал Яву, что помнит что-то еще, что лотарианец обронил - что-то, что, возможно, было всего лишь предположением, и все же стоило возлагать на него безнадежную надежду, если возникает необходимость.
   Карторис начал выходить из комнаты. Яв выступил перед ним, преграждая ему путь.
   "Я научился любить тебя, краснокожий, - сказал он. - но не забывай, что Тарио по-прежнему мой джеддак, и что Тарио приказал тебе оставаться здесь.
   Карторис собирался ответить, когда до ушей обоих донесся слабый женский крик о помощи.
   Взмахом руки принц Гелиума оттолкнул лотарианца в сторону и с обнаженным мечом прыгнул в коридор снаружи.
   ГЛАВА VIII
   ЗАЛ обреченности
   Когда Тувия из Птарса увидела, что Карторис ушел от Тарио, оставив ее наедине с мужчиной, ее охватила внезапная дрожь ужаса.
   В величественной палате царила атмосфера тайны. Его обстановка и убранство свидетельствовали о богатстве и культуре и предполагали, что комната часто была сценой королевских приемов, которые заполняли ее до предела.
   И все же нигде вокруг нее, ни в прихожей, ни в коридоре, не было и следа какого-либо другого существа, кроме нее самой и лежащей фигуры Тарио, джеддака, наблюдавшего за ней полузакрытыми глазами с великолепной атрибутики своего царственного ложа.
   Некоторое время после отъезда Иава и Карториса мужчина пристально смотрел на нее. Затем он заговорил.
   -- Подойди ближе, -- сказал он и, когда она подошла, -- чье ты создание? Кто осмелился материализовать свои представления о женщине? Это противоречит обычаям и королевским указам Лотара. Скажи мне, женщина, из чьего мозга ты вышла? Ява? Нет, не отрицай. Я знаю, что это мог быть не кто иной, как тот завистливый реалист. Он пытается соблазнить меня. Он увидит, как я попаду под чары твоих чар, и тогда он, твой хозяин, направит мою судьбу и - мой конец. Я все это вижу! Я все это вижу!"
   Кровь негодования и гнева залила лицо Тувии. Ее подбородок был поднят, надменный изгиб на ее идеальных губах.
   -- Я ничего не знаю, -- воскликнула она, -- о том, что вы болтаете! Я Тувия, принцесса Птарса. Я не человеческое "творение". Никогда до сегодняшнего дня я не видел ни того, кого ты зовешь Иавом, ни твоего нелепого города, о котором даже не мечтали даже самые великие народы Барсума.
   "Мои чары не для тебя и не для таких, как ты. Они не продаются и не обмениваются, хотя цена была настоящим троном. А что до того, чтобы использовать их, чтобы завоевать свою более чем бесполезную силу... - Она закончила фразу, пожав стройные плечи и слегка презрительно рассмеявшись.
   Когда она закончила, Тарио уже сидел на краю своего дивана, поставив ноги на пол. Он наклонился вперед, глаза его уже не были полузакрыты, а широко раскрыты, и в них читалось испуганное выражение.
   Казалось, он не замечал ОСКОРБЛЕНИЯ ВЕЛИЧЕСТВА в ее словах и поведении. Очевидно, в ее речи было что-то более поразительное и убедительное, чем это.
   Медленно он поднялся на ноги.
   "Клянусь клыками Комала!" - пробормотал он. - Но ты НАСТОЯЩАЯ! НАСТОЯЩАЯ женщина! Нет мечты! Никаких суетных и глупых выдумок ума!"
   Он сделал шаг к ней, протянув руки.
   "Прийти!" он прошептал. "Подойди, женщина! Бесчисленные века я мечтал, что когда-нибудь ты придешь. И теперь, когда вы здесь, я едва могу поверить свидетельству своих глаз. Даже сейчас, зная, что ты настоящий, я все еще наполовину боюсь, что ты можешь оказаться ложью.
   Тувия отпрянула. Она подумала, что мужчина сошел с ума. Ее рука скользнула к украшенной драгоценными камнями рукояти кинжала. Мужчина увидел движение и остановился. Хитрое выражение появилось в его глазах. Затем они стали одновременно мечтательными и проницательными, так как изрядно вонзились в мозг девушки.
   Внезапно Тувия почувствовала, как к ней приближается перемена. В чем причина этого, она не догадывалась; но каким-то образом мужчина перед ней начал обретать новые отношения в ее сердце.
   Он больше не был странным и таинственным врагом, а был старым и надежным другом. Ее рука соскользнула с рукояти кинжала. Тарио подошел ближе. Он говорил нежные, дружеские слова, и она отвечала ему голосом, который казался ей и еще чьему-то.
   Он был рядом с ней сейчас. Его рука была на ее плече. Его глаза были обращены к ней. Она посмотрела ему в лицо. Его взгляд, казалось, пронзал ее сквозь нее, к некоему скрытому источнику чувств внутри нее.
   Ее губы приоткрылись во внезапном благоговении и удивлении странным раскрытием ее внутреннего "я", которое открывалось перед ее сознанием. Она всегда знала Тарио. Он был для нее больше, чем другом. Она придвинулась к нему немного ближе. В одном стремительном потоке света она узнала правду. Она любила Тарио, джеддака Лотара! Она всегда любила его.
   Мужчина, видя успех своей стратегии, не смог сдержать улыбку удовлетворения. Было ли что-то в выражении его лица, или от Карториса из Гелиума в дальней комнате дворца исходило более сильное внушение, кто может сказать? Но было что-то такое, что вдруг рассеяло странное, гипнотическое влияние этого человека.
   Словно с ее глаз сорвалась маска, Тувия вдруг увидела Тарио таким, каким видела его раньше, и, привыкшая к странным проявлениям высокоразвитого ума, обычным для Барсума, быстро догадалась об истине до такой степени, что знать, что ей угрожала серьезная опасность.
   Она быстро сделала шаг назад, вырвавшись из его хватки. Но мгновенный контакт пробудил в Тарио все давно похороненные страсти его безлюбовного существования.
   С приглушенным криком он прыгнул на нее, обхватил ее руками и попытался притянуть ее губы к своим.
   "Женщина!" воскликнул он. "Красивая женщина! Тарио сделал бы тебя королевой Лотара. Послушай меня! Слушай любовь последних джеддаков Барсума.
   Тувия изо всех сил пыталась освободиться из его объятий.
   - Стой, тварь! воскликнула она. "Останавливаться! Я тебя не люблю. Остановись, или я буду звать на помощь!
   Тарио рассмеялся ей в лицо.
   " Кричать о помощи", - передразнил он. "А кто в чертогах Лотара может прийти в ответ на твой зов? Кто посмеет войти в присутствие Тарио без приглашения?
   "Есть один, - ответила она, - который придет и, придя, посмеет сразить тебя на твоем собственном троне, если он подумает, что ты оскорбил Тувию из Птарса!"
   - Кто, Яв? - спросил Тарио.
   "Ни Ява, ни любого другого мягкокожего лотарианца", - ответила она; - Но настоящий мужчина, настоящий воин - Карторис из Гелия!
   Мужчина снова засмеялся над ней.
   - Ты забываешь о лучниках, - напомнил он ей. "Что может сделать твой красный воин против моих бесстрашных легионов?"
   Он снова грубо поймал ее к себе, потащив к своей кушетке.
   "Если ты не хочешь быть моей королевой, - сказал он, - ты будешь моей рабыней".
   "Ни один!" закричала девушка.
   Когда она произнесла это слово, ее правая рука быстро дернулась; Тарио, отпустив ее, отшатнулся, прижав обе руки к боку. В то же мгновение комната наполнилась лучниками, а затем джеддак Лотара без чувств рухнул на мраморный пол.
   В тот момент, когда он потерял сознание, лучники были готовы выпустить свои стрелы в сердце Тувии. Невольно она издала единственный крик о помощи, хотя знала, что даже Карторис из Гелиума не сможет спасти ее сейчас.
   Затем она закрыла глаза и стала ждать конца. Тонкие стержни не пронзали ее нежную сторону. Она подняла веки, чтобы увидеть, что остановило руку ее палачей.
   Комната была пуста, если не считать ее и неподвижную фигуру джеддака Лотара, лежащего у ее ног, маленькую лужицу алого, окрашивающую белый мрамор пола рядом с ним. Тарио был без сознания.
   Тувия была поражена. Где были лучники? Почему они не распустили свои валы? Что все это может означать?
   За мгновение до этого комнату таинственным образом наполнили вооруженные люди, явно призванные защищать свой джеддак; однако теперь, когда перед ними были очевидны доказательства ее деяния, они исчезли так же таинственно, как и появились, оставив ее наедине с телом своего правителя, в бок которого она вонзила свой длинный острый клинок.
   Девушка с опаской огляделась, сначала в поисках признаков возвращения лучников, а затем в поисках путей спасения.
   Стену за возвышением пронизывали два небольших дверных проема, спрятанных за тяжелыми портьерами. Тувия быстро бежала к одному из них, когда услышала лязг металла воина в конце комнаты позади нее.
   Ах, если бы у нее было еще хоть мгновение времени, она могла бы добраться до этих экранирующих решеток и, быть может, найти за ними какой-нибудь путь спасения; но теперь было слишком поздно - ее обнаружили!
   С чувством, похожим на апатию, она повернулась навстречу своей судьбе, и вот перед ней, быстро бежавшим через широкий зал к ней, был Карторис, его обнаженный длинный меч блестел в руке.
   Несколько дней она сомневалась в его намерениях относительно гелиумита. Она считала его участником своего похищения. С тех пор, как Судьба свела их вместе, она почти не одаривала его чем-то большим, чем самые небрежные ответы на его замечания, если только в такие моменты странные и сверхъестественные события в Лотаре не удивляли ее из ее сдержанности.
   Она знала, что Карторис из Гелиума будет сражаться за нее; но спасать ли ее для себя или другого, она была в сомнении.
   Он знал, что она была обещана Кулану Титу, джеддаку Каола, но если он сыграл важную роль в ее похищении, его мотивы не могли быть вызваны верностью другу или уважением к ее чести.
   И все же, когда она увидела, как он идет по мраморному полу зала аудиенций Тарио из Лотара, его прекрасные глаза полны страха за ее безопасность, его великолепная фигура олицетворяет все лучшее, что есть в воинах воинственного Марса, она не могла верят, что под такой великолепной внешностью скрывался малейший след вероломства.
   Никогда, думала она, за всю свою жизнь вид мужчины не был ей так желанен. Она с трудом удержалась от того, чтобы не броситься ему навстречу.
   Она знала, что он любит ее; но со временем она вспомнила, что была обещана Кулан Титу. Она даже не могла позволить себе выказать слишком большую благодарность гелиумиту, чтобы он не понял неправильно.
   Карторис теперь был рядом с ней. Его быстрый взгляд остановился на сцене внутри комнаты - неподвижная фигура джеддака, распростертая на полу, - девушка, спешащая к закрытому выходу.
   - Он причинил тебе вред, Тувия? он спросил.
   Она подняла свой багровый клинок, чтобы он мог его увидеть.
   "Нет, - сказала она, - он не причинил мне вреда".
   Мрачная улыбка осветила лицо Карториса.
   "Слава нашему первому предку!" - пробормотал он. - А теперь давайте посмотрим, сможем ли мы сбежать из этого проклятого города до того, как лотарианцы обнаружат, что их джеддака больше нет.
   С твердой властью, которая так хорошо сидела на нем, в жилах которого текла кровь Джона Картера из Вирджинии и Деи Торис из Гелиума, он схватил ее за руку и, повернувшись через зал, зашагал к большому дверному проему, через который их привел Яв. в присутствии джеддака ранее в тот же день.
   Они уже почти достигли порога, когда через другой вход в квартиру ворвалась фигура. Это был Яв. Он тоже одним взглядом окинул происходящее внутри.
   Карторис повернулся к нему лицом, его меч был наготове в руке, а его огромное тело защищало стройную фигуру девушки.
   "Приди, Иав из Лотара!" воскликнул он. "Давайте посмотрим прямо сейчас, потому что только один из нас может покинуть этот зал живым вместе с Тувией из Птарса". Затем, увидев, что у этого человека не было меча, он воскликнул: "Тогда берите своих лучников или идите с нами в качестве моего пленника, пока мы благополучно не минуем внешние ворота вашего призрачного города".
   "Вы убили Тарио!" - воскликнул Яв, не обращая внимания на вызов друга. "Вы убили Тарио! Я вижу его кровь на полу - настоящая кровь - настоящая смерть. В конце концов, Тарио был таким же реальным, как и я. И все же он был эфирным реалистом. Он не материализовал бы свое пропитание. Может быть, они правы? Что ж, мы тоже правы. И все эти века мы ссорились - каждый говорил, что другой был не прав!
   "Однако сейчас он мертв. Чему я рад. Теперь Яв придет в себя. Теперь Иав будет Джеддаком Лотара!"
   Закончив, Тарио открыл глаза и быстро сел.
   "Предатель! Убийца!" - закричал он, а затем: "Кадар! Кадар!" который является Barsoomian для охраны.
   Яв побледнел. Он упал на живот, извиваясь, к Тарио.
   "О, мой Джеддак, мой Джеддак!" - захныкал он. "Яв не имел к этому никакого отношения. Яв, твой верный Яв, но как раз в это мгновение вошел в квартиру, чтобы найти тебя лежащим ничком на полу и этих двух незнакомцев, собирающихся уйти. Как это случилось, я не знаю. Поверь мне, славнейший Джеддак!
   "Перестань, мошенник!" - воскликнул Тарио. "Я слышал ваши слова: "Однако сейчас он мертв. Чему я рад. Теперь Яв придет в себя. Теперь Иав будет Джеддаком Лотара".
   "Наконец-то, предатель, я нашел тебя. Ваши собственные слова осудили вас точно так же, как действия этих красных существ решили их судьбы, если только... - Он сделал паузу. - Если только женщина...
   Но дальше не пошел. Карторис догадался, что он хотел сказать, и, прежде чем слова успели произнести, прыгнул вперед и ударил человека по рту открытой ладонью.
   Тарио вскипел от ярости и унижения.
   "И если ты снова оскорбишь принцессу Птарса, - предупредил гелиумит, - я забуду, что ты не носишь меча, - я никогда не смогу совладать со своей зудящей рукой с мечом".
   Тарио отпрянул к маленьким дверям позади помоста. Он пытался говорить, но мышцы его лица так безобразно работали, что несколько минут он не мог произнести ни слова. Наконец ему удалось сформулировать внятно.
   "Умереть!" - завопил он. "Умереть!" а затем он повернулся к выходу за его спиной.
   Яв прыгнул вперед, крича от ужаса.
   "Сжалься, Тарио! Пожалей! Вспомни долгие века, что я верно служил тебе. Вспомни все, что я сделал для Лотара. Не приговаривай меня теперь к отвратительной смерти. Спаси меня! Спаси меня!"
   Но Тарио лишь издевательски рассмеялся и продолжал пятиться к драпировкам, закрывавшим дверной проем.
   Яв повернулся к Карторису.
   "Остановите его!" он закричал. "Остановите его! Если ты любишь жизнь, пусть он не покидает эту комнату, - и, говоря это, он прыгнул в погоню за своим джеддаком.
   Карторис последовал примеру Ява, но "последний из джеддаков Барсума" оказался для них слишком быстр. К тому времени, когда они достигли арраса, за которым он скрылся, они обнаружили тяжелую каменную дверь, преграждающую им дальнейший путь.
   Яв рухнул на пол в конвульсиях ужаса.
   "Давай, мужик!" - воскликнул Карторис. "Мы еще не умерли. Поспешим на проспекты и попытаемся покинуть город. Мы все еще живы, и пока мы живы, мы еще можем попытаться управлять своей судьбой. Что толку бесхребетно падать на пол? Давай, будь мужчиной!"
   Яв покачал головой.
   - Разве ты не слышал, как он позвал охрану? он стонал. "Ах, если бы мы могли перехватить его! Тогда, возможно, была надежда; но, увы, он был слишком быстр для нас.
   - Ну-ну, - нетерпеливо воскликнул Карторис. - Что, если он вызвал охрану? У них будет достаточно времени, чтобы побеспокоиться об этом после того, как они придут - в настоящее время я не вижу никаких признаков того, что они собираются перенапрягаться, чтобы повиноваться призыву своего джеддака.
   Яв печально покачал головой.
   - Вы не понимаете, - сказал он. - Охранники уже пришли - и ушли. Они сделали свое дело, и мы проиграли. Ищите разные выходы.
   Карторис и Тувия повернули глаза в сторону нескольких дверных проемов, которые пронизывали стены большого зала. Каждая была наглухо закрыта огромными каменными дверями.
   "Что ж?" - спросил Карторис.
   - Мы должны умереть смертью, - слабо прошептал Яв.
   Дальше этого он не сказал бы. Он просто сел на край дивана джеддака и стал ждать.
   Карторис подошел к Тувии и, стоя там с обнаженным мечом, позволил своим храбрым глазам беспрестанно бродить по огромному залу, чтобы ни один враг не мог броситься на них незамеченными.
   В течение нескольких часов ни один звук не нарушал тишину их живой могилы. Никакие знаки не сообщили их палачам о времени или способе их смерти. Саспенс был ужасен. Даже Карторис из Гелиума начал чувствовать ужасное напряжение на своих нервах. Если бы он только знал, как и откуда должна была ударить рука смерти, он мог бы встретить ее без страха, но терпеть дольше отвратительное напряжение этого пагубного незнания планов их убийц сказалось на нем горестно.
   Тувия из Птарса подошла к нему совсем близко. Она почувствовала себя в большей безопасности, когда почувствовала его руку на своей, а от прикосновения к ней мужчина по-новому взял себя в руки. Со своей старой улыбкой он повернулся к ней.
   -- Кажется, нас до смерти хотят запугать, -- сказал он, смеясь; - И, стыд за то, что я должен признаться в этом, я думаю, что они были близки к осуществлению своих замыслов против меня.
   Она собиралась что-то ответить, когда с губ лотарианца сорвался испуганный крик.
   "Конец близок!" воскликнул он. "Конец близок! Этаж! Этаж! О, Комал, будь милостив!
   Тувии и Карторису не нужно было смотреть на пол, чтобы осознать происходящее странное движение.
   Мраморная плита медленно опускалась во всех направлениях к центру. Сначала движение, будучи постепенным, было едва заметным; но вскоре угол пола стал таким, что можно было легко стоять, только значительно согнув одно колено.
   Яв все еще кричал и царапал королевскую кушетку, которая уже начала скользить к центру комнаты, где и Тувия, и Карторис внезапно заметили маленькое отверстие, которое увеличивалось в диаметре по мере того, как пол приобретал форму воронки.
   Теперь цепляться за головокружительный наклон гладкого и полированного мрамора становилось все труднее.
   Карторис попытался поддержать Тувию, но сам начал скользить и скользить к постоянно расширяющемуся отверстию.
   Чтобы лучше уцепиться за гладкий камень, он скинул сандалии из цитидаровой шкуры и босыми ногами уперся в тошнотворный крен, в то же время поддерживающе обхватив девушку руками.
   В ужасе ее собственные руки сомкнулись вокруг шеи человека. Ее щека была близко к его. Смерть, невидимая и неведомая, казалась им близкой и потому невидимой и непостижимой бесконечно страшнее.
   - Мужайтесь, моя принцесса, - прошептал он.
   Она взглянула ему в лицо и увидела улыбающиеся губы над своими и смелые глаза, не тронутые ужасом, жадно впивающиеся в свои собственные.
   Затем пол прогнулся и начал наклоняться еще быстрее. Когда они устремились к отверстию, возник внезапный рывок.
   Странные и ужасные крики Иава донеслись до их ушей, и тогда все трое оказались наваленными на царское ложе Тарио, застрявшее в отверстии в основании мраморной воронки.
   На мгновение они задышали свободнее, но вскоре обнаружили, что отверстие продолжает увеличиваться. Диван сполз вниз. Яв снова взвизгнул. Было тошнотворное ощущение, когда они чувствовали, что все отпущено под ними, когда они падают во тьму навстречу неизвестной смерти.
   ГЛАВА IX
   БИТВА НА РАВНИНЕ
   Расстояние от дна воронки до пола помещения под ней не могло быть большим, потому что все три жертвы гнева Тарио приземлились целыми и невредимыми.
   Карторис, все еще крепко прижимая Тувию к груди, по-кошачьи опустился на землю, вскочив на ноги, сняв шок для девушки. Едва его ноги коснулись грубой каменной плиты этой новой комнаты, как его меч вспыхнул, готовый к немедленному использованию. Но хотя комната была освещена, поблизости не было никаких признаков врага.
   Карторис посмотрел на Ява. Мужчина побледнел от страха.
   "Какова будет наша судьба?" - спросил Гелиум. "Скажи мне, человек! Стряхните с себя страх и расскажите мне, чтобы я был готов продать свою жизнь и жизнь принцессы Птарс как можно дороже.
   "Комал!" - прошептал Яв. "Мы должны быть съедены Комалем!"
   - Твое божество? - спросил Карторис.
   Лотарианец кивнул головой. Затем он указал на низкий дверной проем в одном конце комнаты.
   "Оттуда он придет на нас. Отложи свой жалкий меч, дурак. Это еще больше разозлит его и усугубит наши страдания".
   Карторис улыбнулся, крепче сжимая свой длинный меч.
   Вскоре Яв издал испуганный стон, указывая в то же время на дверь.
   - Он пришел, - захныкал он.
   Карторис и Тувия посмотрели в указанном лотарианцем направлении, ожидая увидеть какое-то странное и страшное существо в человеческом обличье; но, к своему изумлению, они увидели широкую голову и могучие плечи огромного банта, самого крупного из тех, что они когда-либо видели.
   Медленно и с достоинством могучий зверь вошел в комнату. Яв упал на пол и извивался так же подобострастно, как и по отношению к Тарио. Он говорил со свирепым зверем так, как говорил бы с человеком, умоляя его о пощаде.
   Карторис встал между Тувией и бантами, его меч был готов оспорить победу зверя над ними. Тувия повернулась к Яву.
   - Это Комал, твой бог? она спросила.
   Яв утвердительно кивнул. Девушка улыбнулась, а затем, проскользнув мимо Карториса, быстро шагнула к рычащему хищнику.
   Низким, твердым тоном она говорила с ним так же, как говорила с бантами Золотых Скал и падальщиками у стен Лотара.
   Зверь перестал рычать. С опущенной головой и кошачьим мурлыканьем он подкрался к ногам девушки. Тувия повернулась к Карторису.
   - Это всего лишь бант, - сказала она. "Нам нечего бояться этого".
   Карторис улыбнулся.
   "Я не боялся его, - ответил он, - потому что я тоже думал, что это всего лишь бант, и у меня есть мой длинный меч".
   Яв сел и посмотрел на зрелище перед собой - стройная девушка переплетала пальцами рыжеватую гриву огромного существа, которое он считал божественным, а Комал терся своим отвратительным рылом о ее бок.
   - Так это твой бог! засмеялась Тувия.
   Яв выглядел сбитым с толку. Он едва ли знал, посмеет ли он случайно оскорбить Комала или нет, ибо так сильна сила суеверия, что, хотя мы и знаем, что благоговеем перед обманом, мы все же не решаемся признать справедливость наших новообретенных убеждений.
   "Да, - сказал он, - это Комал. Веками враги Тарио были сброшены в эту яму, чтобы наполнить его пасть, потому что Комала нужно кормить".
   - Есть ли выход из этой комнаты на улицы города? - спросил Карторис.
   Яв пожал плечами.
   - Не знаю, - ответил он. "Я никогда раньше не был здесь и никогда не хотел этого делать".
   "Пойдем, - предложила Тувия, - давай осмотрим. Выход должен быть".
   Вместе все трое подошли к дверному проему, через который Комал вошел в квартиру, которая должна была стать свидетелем их смерти. За ней было логово с низкой крышей и маленькой дверью в дальнем конце.
   Это, к их удовольствию, открылось при поднятии обычной защелки, что позволило им попасть на круглую арену, окруженную рядами сидений.
   "Здесь Комала кормят публично", - объяснил Яв. "Если бы Тарио осмелился, наши судьбы были бы здесь решены; но он слишком испугался твоего острого клинка, красный человек, и поэтому он швырнул нас всех вниз, в яму. Я не знал, насколько тесно связаны эти две камеры. Теперь мы можем легко добраться до проспектов и городских ворот. Только лучники могут оспаривать право прохода, и, зная их тайну, я сомневаюсь, что они способны причинить нам вред.
   Другая дверь вела к лестничному пролету, который поднимался от уровня арены вверх через сиденья к выходу в задней части зала. За ним был прямой широкий коридор, идущий прямо через дворец к боковым садам.
   Никто, казалось, не задавал им вопросов, когда они продвигались вперед, могучий Комал шагал рядом с девушкой.
   - Где обитатели дворца - свита джеддака? - спросил Карторис. "Даже на городских улицах, когда мы шли, я почти не видел признаков человека, но все вокруг свидетельствует о могучем населении".
   Яв вздохнул.
   "Бедный Лотар, - сказал он. "Это действительно город призраков. Нас, которых когда-то исчислялись миллионами, осталось едва ли тысяча. Наш великий город населен существами нашего собственного воображения. Для собственных нужд мы не утруждаем себя материализацией этих людей нашего мозга, но они очевидны для нас.
   "Даже сейчас я вижу огромные толпы, выстроившиеся вдоль проспекта, спешащие взад и вперед по своим обязанностям. Я вижу женщин и детей, смеющихся на балконах - их нам запрещено материализовывать; а между тем я их вижу - они здесь... А почему бы и нет? он размышлял. "Мне больше не нужно бояться Тарио - он сделал все, что мог, и потерпел неудачу. Почему бы и нет?
   - Оставайтесь, друзья, - продолжил он. "Хотели бы вы увидеть Лотар во всей ее красе?"
   Карторис и Тувия кивнули в знак согласия, скорее из вежливости, чем потому, что полностью поняли значение его бормотания.
   Иав с минуту смотрел на них проницательно, потом, махнув рукой, воскликнул: "Смотрите!"
   Зрелище, открывшееся им, было ошеломляющим. Там, где раньше не было ничего, кроме пустынных тротуаров и алых дернов, зияющих окон и пустых дверей, теперь кишело бесчисленное множество счастливых, смеющихся людей.
   - Это прошлое, - тихо сказал Яв. "Они не видят нас - они живут старым мертвым прошлым древнего Лотара - мертвого и развалившегося Лотара древности, стоявшего на берегу Троксуса, могущественнейшего из пяти океанов.
   "Видите этих прекрасных, порядочных мужчин, раскачивающихся по широкому проспекту? Видишь, молодые девушки и женщины улыбаются им? Видите, мужчины встречают их с любовью и уважением? Это моряки, поднимающиеся со своих кораблей, стоящих у причалов на окраине города.
   "Храбрые люди, они... ах, но слава Лотара померкла! Увидеть их оружие. Они одни носили оружие, ибо пересекли пять морей в странные места, где таились опасности. С их уходом воинственный дух лотарианцев ушел, оставив по прошествии веков расу бесхребетных трусов.
   "Мы ненавидели войну, и поэтому не обучали нашу молодежь воинским путям. Так последовала наша гибель, ибо, когда моря высохли и зеленые полчища напали на нас, нам ничего не оставалось, как бежать. Но мы вспомнили о морских лучниках дней нашей славы - это память о них, которую мы бросаем нашим врагам".
   Как только Яв замолчал, картина померкла, и снова все трое направились к дальним воротам по пустынным улицам.
   Дважды они видели лотарианцев из плоти и крови. При виде их и огромного банта, в котором они, должно быть, узнали Комала, горожане развернулись и побежали.
   - О нашем бегстве донесут до Тарио, - воскликнул Яв, - и вскоре он пошлет за нами своих лучников. Будем надеяться, что наша теория верна и что их стрелы бессильны против умов, осознающих их нереальность. В противном случае мы обречены.
   "Объясни, красный человек, женщине истины, которые я тебе объяснил, чтобы она могла встретить стрелы с более сильным встречным внушением иммунитета".
   Карторис сделал, как велел ему Иав; но они подошли к большим воротам без признаков погони. Тут Иав привел в действие механизм, который откатил в сторону огромные, похожие на колесо ворота, и через мгновение все трое в сопровождении банта вышли на равнину перед Лотаром.
   Едва они преодолели сотню ярдов, как позади них послышались крики многих мужчин. Когда они повернули, то увидели отряд лучников, вышедших на равнину от ворот, через которые они только что прошли.
   На стене над воротами стояло несколько лотариев, среди которых Яв узнал Тарио. Джеддак стоял, глядя на них, явно сосредоточив на них все силы своего натренированного разума. Было очевидно, что он прилагает огромные усилия, чтобы сделать своих воображаемых существ смертоносными.
   Иав побледнел и задрожал. В решающий момент он, казалось, потерял мужество своего убеждения. Огромный бант повернулся к приближающимся лучникам и зарычал. Карторис встал между Тувией и врагом и, стоя перед ними, ждал исхода их атаки.
   Внезапно на Карториса пришло вдохновение.
   "Швырните своих лучников против Тарио!" - крикнул он Иаву. "Давайте увидим материализованную битву между двумя менталитетами".
   Это предложение, казалось, воодушевило лотарианца, и в следующий момент все трое стояли позади сплошных рядов огромных лучников, которые бросали насмешки и угрозы в наступающую роту, выходящую из окруженного стеной города.
   Яв стал новым человеком в тот момент, когда его батальоны встали между ним и Тарио. Можно было почти поклясться, что человек считал этих существ с его странной гипнотической силой настоящей плотью и кровью.
   С хриплыми боевыми криками они атаковали лучников Тарио. Колючие стрелы летели густо и быстро. Люди падали, и земля была красной от крови.
   Карторис и Тувия с трудом примирили реальность всего этого со своим знанием правды. Они видели, как утан за утаном маршировали от ворот в идеальном темпе, чтобы подкрепить превосходящую по численности роту, которую Тарио сначала послал, чтобы арестовать их.
   Они видели, как соответственно росли силы Ява, пока все вокруг не превратилось в море сражающихся, проклинающих воинов, а мертвые грудами лежали на поле.
   Яв и Тарио, казалось, забыли обо всем на свете, кроме сражающихся лучников, которые носились взад и вперед, заполняя широкое поле между лесом и городом.
   Лес маячил рядом с Тувией и Карторисом. Последний бросил взгляд на Иава.
   "Прийти!" - прошептал он девушке. "Пусть ведут свою пустую битву - ни один, очевидно, не в силах причинить вред другому. Они подобны двум спорщикам, бросающимся словами друг в друга. Пока они заняты, мы можем посвятить свою энергию попыткам найти проход через скалы на равнину за ними.
   Пока он говорил, Яв, на мгновение отвернувшись от битвы, уловил его слова. Он увидел, как девушка пошла сопровождать Гелиумита. В глазах лотарианца мелькнул хитрый взгляд.
   То, что скрывалось за этим взглядом, было глубоко в его сердце с тех пор, как он впервые увидел Тувию из Птарса. Однако он не осознавал этого до тех пор, пока она, казалось, не исчезла из его существования.
   На мгновение он сосредоточил свое внимание на гелиумите и девушке.
   Карторис увидел, как Тувия из Птарса шагнула вперед с протянутой рукой. Его удивила эта внезапная мягкость по отношению к нему, и с полным сердцем он сомкнул свои пальцы на ее, когда они вместе отвернулись от забытого Лотара в леса и направили свои шаги к далеким горам.
   Когда лотариец повернулся к ним, Тувия была удивлена, услышав, как Карторис внезапно озвучил новый план.
   "Останься здесь с Явом, - услышала она его слова, - а я пойду искать проход в скалах".
   Она отступила в удивлении и разочаровании, так как знала, что не было никаких причин, по которым она не должна была сопровождать его. Конечно, с ним ей было бы безопаснее, чем оставаться здесь наедине с лотарианцем.
   А Яв смотрел на двоих и улыбался своей хитрой улыбкой.
   Когда Карторис исчез в лесу, Тувия апатично села на алый газон, наблюдая за, казалось бы, нескончаемой схваткой лучников.
   Долгий день утомительно тянулся к темноте, а воображаемые легионы все еще атаковали и отступали. Солнце уже собиралось садиться, когда Тарио начал медленно отводить свои войска к городу.
   Его план прекращения боевых действий на ночь, очевидно, встретил полное одобрение Иава, так как он приказал своим войскам построиться в организованные утаны и двинуться прямо на опушку леса, где они вскоре были заняты приготовлением ужина, и расстилая свои спальные шелка и меха на ночь.
   Тувия едва смогла сдержать улыбку, когда заметила, с какой тщательностью воображаемые люди Ява проявляли внимание к каждой мельчайшей детали поведения так искренне, как если бы они были настоящей плотью и кровью.
   Между лагерем и городом были выставлены часовые. Офицеры лязгали туда-сюда, отдавая команды и следя за тем, чтобы они выполнялись должным образом.
   Тувия повернулась к Яву.
   "Почему, - спросила она, - вы соблюдаете такую тщательность в управлении вашими созданиями, когда Тарио так же хорошо, как и вы, знает, что они всего лишь выдумки вашего мозга? Почему бы не позволить им просто раствориться в воздухе, пока вам снова не потребуются их бесполезные услуги?"
   - Ты их не понимаешь, - ответил Иав. "Пока они существуют, они реальны. Я лишь вызываю их к жизни сейчас и в некотором роде управляю их общими действиями. Но после этого, пока я их не распущу, они так же актуальны, как вы или я. Ими командуют их офицеры под моим руководством. Я генерал - вот и все. И психологическое воздействие на врага гораздо сильнее, чем если бы я рассматривал их просто как бессмысленные причуды.
   "Кроме того, - продолжал лотарианец, - всегда есть надежда, которая у нас почти не отличается от веры, что когда-нибудь эти материализации сольются с реальностью - что они останутся, некоторые из них, после того, как мы растворимся. их собратьев, и что таким образом мы найдем способ увековечить нашу вымирающую расу.
   "Есть некоторые, которые утверждают, что уже достигли цели. Принято считать, что среди эфиралистов немало постоянных материализаций. Говорят даже, что таков и Тарио, но этого не может быть, ибо он существовал до того, как мы открыли все возможности внушения.
   "Среди нас есть и другие, которые настаивают на том, что никто из нас не настоящий. Что мы не могли бы существовать все эти века без материальной пищи и воды, если бы сами были материальны. Я хоть и реалист, но сам скорее склоняюсь к этому убеждению.
   "Это кажется правильным и разумным, основанным на вере в то, что наши древние предки развили перед своим вымиранием такое удивительное мышление, что некоторые из наиболее сильных умов среди них жили после смерти их тел, - что мы - не что иное, как бессмертные умы давно умерших людей.
   "Это кажется возможным, и тем не менее, что касается меня, у меня есть все атрибуты телесного существования. Я ем, я сплю, - он сделал паузу, бросив многозначительный взгляд на девушку, - я люблю!
   Тувия не могла ошибиться в осязаемом значении его слов и выражений. Она отвернулась, пожав плечами с отвращением, которое не ускользнуло от лотарианца.
   Он приблизился к ней и схватил ее за руку.
   - Почему не Яв? воскликнул он. "Кто более почетный, чем второй представитель самой древней расы в мире? Ваш гелиум? Он ушел. Он бросил вас на произвол судьбы, чтобы спасти себя. Приходи, будь Явовым!"
   Тувия из Птарса встала во весь рост, ее поднятое плечо повернулось к мужчине, ее надменный подбородок был поднят, а губы презрительно скривились.
   "Ты врешь!" - сказала она тихо. - Гелиум знает о предательстве меньше, чем о страхе, а о страхе он так же невежественен, как невылупившийся детеныш.
   - Тогда где он? - насмехался над лотарианцем. - Говорю вам, он бежал из долины. Он оставил вас на произвол судьбы. Но Яв увидит, что это приятно. Завтра мы вернемся в Лотар во главе моей победоносной армии, и я буду джеддаком, а ты будешь моей супругой. Прийти!" И он попытался прижать ее к своей груди.
   Девушка изо всех сил пыталась освободиться, ударяя мужчину своими металлическими браслетами. И все же он притягивал ее к себе, пока они оба не были поражены ужасным рычанием, донесшимся из темного леса совсем рядом с ними.
   3 На Barsoom реклама является основой линейного измерения. Это эквивалент земного фута размером около 11,694 земных дюймов. По своему обыкновению в прошлом, я обычно переводил барсумские символы времени, расстояния и т. д. в их земные эквиваленты, чтобы их было легче понять земным читателям. Людям с более прилежным складом ума может быть интересно узнать марсианскую таблицу линейных измерений, поэтому я привожу ее здесь:
   10 диванов = 1 объявление
   200 объявлений = 1 час
   100 хаад = 1 карад
   360 карад = 1 окружность Марса по экватору.
   Хаад, или барсумская миля, содержит около 2339 земных футов. Карад - это один градус. Диван около 1,17 земных дюймов.
   ТУВИЯ, ДЕВУЯ МАРСА, с картины Эдгара Райса Берроуза (часть 2)
   ГЛАВА X
   КАР КОМАК, ЛУЧНИК
   Когда Карторис двинулся через лес к далеким утесам, с рукой Тувии, все еще крепко сжимающей его, он немного удивился продолжающемуся молчанию девушки, но прикосновение ее прохладной ладони к его было так приятно, что он боялся разрушить чары ее новообретенного полагаться на него, говоря.
   Они шли дальше через сумрачный лес, пока тени быстро приближающейся марсианской ночи не начали сгущаться над ними. Именно тогда Карторис повернулся, чтобы поговорить с девушкой рядом с ним.
   Они должны вместе планировать будущее. Это была его идея немедленно пройти через скалы, если они смогут найти проход, и он был совершенно уверен, что теперь они были близко к нему; но он хотел ее согласие на предложение.
   Когда его глаза остановились на ней, он был поражен ее странно неземным видом. Казалось, она внезапно растворилась в разреженной субстанции сна, и, пока он продолжал смотреть на нее, она медленно исчезала из его поля зрения.
   На мгновение он остолбенел, а потом вся правда вдруг сверкнула перед ним. Яв заставил его поверить, что Тувия сопровождает его через лес, а на самом деле он задержал девушку для себя!
   Карторис был в ужасе. Он проклинал себя за свою глупость, и все же он знал, что дьявольская сила, которую призвал лотарианец, чтобы сбить его с толку, могла обмануть любого.
   Едва он осознал правду, как начал возвращаться по своим следам к Лотару, но теперь он двигался рысью, земные движения, унаследованные им от отца, быстро несли его по мягкому ковру из опавших листьев и гнилой травы.
   Яркий свет Турии залил равнину перед обнесенным стеной городом Лотар, когда Карторис вырвался из леса напротив больших ворот, которые давали беглецам выход из города ранее в тот же день.
   Сначала он не заметил никаких признаков того, что поблизости есть кто-то еще, кроме него самого. Равнина была безлюдна. Теперь под нависшей зеленью гигантских деревьев не стоял лагерь мириадов лучников. Никакие кровавые кучи замученных мертвецов не испортили красоту алого дерна. Все было в тишине. Все было мирно.
   Гелиумит, почти не останавливаясь на опушке леса, двинулся через равнину к городу, когда вскоре заметил в траве у своих ног сгорбившуюся фигуру.
   Это было тело мужчины, лежащего ничком. Карторис перевернул фигуру на спину. Это был Яв, но изорванный и изуродованный почти до неузнаваемости.
   Принц низко наклонился, чтобы проверить, осталась ли искра жизни, и при этом веки поднялись, и мутные, страдающие глаза посмотрели ему в лицо.
   "Принцесса Птарса!" - воскликнул Карторис. "Где она? Ответь мне, друг, или я закончу дело, которое так хорошо начал другой.
   - Комал, - пробормотал Яв. "Он прыгнул на меня... и сожрал бы меня, если бы не девушка. Потом они вместе ушли в лес - девушка и большой бант... ее пальцы переплелись с его рыжеватой гривой".
   - Куда они пошли? - спросил Карторис.
   -- Туда, -- слабо ответил Иав, -- к проходу в скалах.
   Принц Гелиума не стал больше ничего слышать, но, вскочив на ноги, снова помчался в лес.
   На рассвете он достиг входа в темный туннель, который должен был привести его в другой мир за пределами этой долины призрачных воспоминаний, странных гипнотических влияний и угроз.
   В длинных темных коридорах он встретился без происшествий и препятствий, выйдя, наконец, на свет дня за горы и недалеко от южной окраины владений торказианцев, не более чем в ста пятидесяти шагах от земли. большинство.
   От границы Торкаса до города Аантора расстояние около двухсот хаад, так что гелиумиту предстояло пройти более ста пятидесяти земных миль между ним и Аантором.
   В лучшем случае он мог лишь рискнуть предположить, что к Аантору Тувия полетит. Там была ближайшая вода, и когда-нибудь можно было ожидать спасательного отряда из империи ее отца; ибо Карторис знал Туван Дина достаточно хорошо, чтобы знать, что он не оставит камня на камне, пока не установит правду о похищении своей дочери и не узнает все, что можно было узнать о ее местонахождении.
   Он, конечно, понимал, что уловка, навлекшая на него подозрение, сильно задержит открытие истины, но мало ли он догадывался, до каких огромных размеров уже разрослись результаты подлости Астока из Дюсара.
   Пока он выходил из устья прохода, чтобы посмотреть через предгорья в направлении Аантора, боевой флот Птарсов медленно двигался величественным путем к городам-побратимам Гелиума, а издалека Каол мчалась еще одна могучая армада, чтобы присоединиться к силам. со своим союзником.
   Он не знал, что перед лицом косвенных улик против него даже его собственные люди начали питать подозрения, что он мог похитить птарфянскую принцессу.
   Он не знал, на что пошли дузарианцы, чтобы разрушить дружбу и союз, существовавшие между тремя великими державами восточного полушария - Гелиумом, Птарсом и Каолом.
   Как дусарские эмиссары находили работу на важных должностях в министерствах иностранных дел трех великих наций и как через этих людей сообщения от одного джеддака к другому искажались и искажались до тех пор, пока терпение и гордость трех правителей и бывших друзей не выдержали дольше терпеть унижения и оскорбления, содержащиеся в этих фальсифицированных бумагах, - ничего этого он не знал.
   Он также не знал, как даже до последнего Джона Картера, Полководца Марса, отказывался позволить джеддаку Гелиума объявить войну Птарсу или Каолу из-за его безоговорочной веры в своего сына, и что в конце концов все будет удовлетворительно объяснено. .
   И теперь два огромных флота двигались к Гелиуму, а дузарианские шпионы при дворе Тардоса Морса следили за тем, чтобы города-побратимы не подозревали об опасности.
   Война была объявлена Туван Дином, но гонец, посланный с объявлением, был дузарианцем, который проследил за тем, чтобы в города-побратимы не дошло ни слова предупреждения о приближении вражеского флота.
   На несколько дней дипломатические отношения между Гелиумом и двумя ее самыми могущественными соседями были прерваны, а с отъездом министров произошло полное прекращение беспроводной связи между спорщиками, как это обычно бывает на Барсуме.
   Но обо всем этом Карторис ничего не знал. Все, что интересовало его сейчас, это нахождение Тувии из Птарса. Ее след рядом со следом огромного банта был хорошо отмечен к туннелю и снова был виден, ведя на юг, в предгорья.
   Быстро спускаясь вниз к мертвому морскому дну, где, как он знал, он должен был потерять след в упругой охристой растительности, он неожиданно удивился, увидев обнаженного человека, приближающегося к нему с северо-востока.
   Когда парень подошел ближе, Карторис остановился, ожидая его прихода. Он знал, что этот человек был безоружен и, по-видимому, был лотарианцем, поскольку его кожа была белой, а волосы каштановыми.
   Он подошел к гелиумиту без признаков страха и, подойдя совсем близко, выкрикнул веселое барсумское "каор" в качестве приветствия.
   "Кто ты?" - спросил Карторис.
   - Я Кар Комак, одвар лучников, - ответил другой. "Со мной произошла странная вещь. Веками Тарио создавал меня, поскольку нуждался в услугах армии своего разума. Из всех лучников чаще всего материализовался Кар Комак.
   "Долгое время Тарио концентрировал свой разум на моей постоянной материализации. Он был одержим мыслью, что когда-нибудь это удастся осуществить и будущее Лотара будет обеспечено. Он утверждал, что материи не существовало, кроме как в воображении человека, что все было ментально, и поэтому он верил, что, настаивая на своем внушении, сможет в конце концов сделать меня постоянным внушением в умах всех существ.
   "Вчера ему это удалось, но в такое время! Он, должно быть, не знал об этом, так как пришел ко мне без моего ведома, когда я со своей ордой кричащих лучников преследовал бегущих торказианцев обратно на их охристые равнины.
   "Когда рассеялась тьма и пришло время нам снова раствориться в воздухе, я внезапно оказался один на краю великой равнины, лежащей там, у подножия невысоких холмов.
   "Мои люди вернулись в небытие, из которого они возникли, но я остался - голый и безоружный.
   "Сначала я не мог понять, но, наконец, пришло осознание того, что произошло. Давние предложения Тарио наконец возобладали, и Кар Комак стал реальностью в мире людей; но моя сбруя и мое оружие исчезли вместе с моими товарищами, оставив меня нагим и безоружным во враждебной стране далеко от Лотара".
   - Ты хочешь вернуться в Лотар? - спросил Карторис.
   "Нет!" - быстро ответил Кар Комак. "Я не люблю Тарио. Будучи созданием его разума, я знаю его слишком хорошо. Он жесток и тиран - хозяин, которому я не желаю служить. Теперь, когда ему удалось осуществить мою постоянную материализацию, он будет невыносим и будет продолжаться до тех пор, пока не наполнит Лотара своими созданиями. Интересно, преуспел ли он и с горничной Лотара?
   - Я думал, что там нет женщин, - сказал Карторис.
   "В тайной квартире во дворце Тарио, - ответил Кар Комак, - джеддак настаивал на предложении красивой девушки, надеясь, что когда-нибудь она станет постоянной. Я видел ее там. Она чудесна! Но ради нее я надеюсь, что у Тарио не так хорошо получается с ней, как со мной.
   -- Ну, краснокожий, я рассказал тебе о себе, а о тебе?
   Карторису понравилось лицо и манеры лучника. В его выражении не было ни тени сомнения или страха, когда он подошел к вооруженному до зубов Гелиумиту и говорил прямо и по делу.
   Итак, принц Гелиума рассказал лучнику Лотара, кто он такой и какое приключение привело его в эту далекую страну.
   "Хороший!" воскликнул другой, когда он сделал. - Кар Комак будет сопровождать вас. Вместе мы найдем принцессу Птарса, а с тобой Кар Комак вернется в мир людей - такой мир, какой он знал в давно минувшие времена, когда корабли могучего Лотара бороздили разгневанного Троксуса, а ревущий прибой бил о берег. преградой этих выжженных и унылых холмов".
   - Что ты имеешь в виду? - спросил Карторис. "Имел ли ты действительно прежнее реальное существование?"
   - Совершенно верно, - ответил Кар Комак. "В свое время я командовал флотом Лотара - самым могущественным из всех флотов, плававших по пяти соленым морям.
   "Где бы на Барсуме ни жили люди, имя Кар Комака было известно и почитаемо. Мирными были наземные расы в те далекие дни - только мореплаватели были воинами; но теперь слава прошлого поблекла, и до встречи с вами я не думал, что на Барсуме остался хоть один человек нашего собственного склада, который жил, любил и сражался, как древние мореплаватели моего времени.
   "Ах, но будет приятно снова увидеть мужчин - настоящих мужчин! Я никогда не питал большого уважения к землякам своего времени. Они остались в своих обнесенных стенами городах, тратя время на игры, полностью полагаясь на морскую расу. А оставшиеся бедняги, Тариос и Явы Лотара, еще хуже своих древних предков.
   Карторис несколько скептически отнесся к разумности разрешения незнакомцу привязаться к нему. Всегда оставался шанс, что он был всего лишь сущностью какого-то гипнотического предательства, которое Тарио или Яв пытались произвести на Гелиумите; и все же, такими искренними были манеры и слова лучника, таким воинственным он казался, но Карторис не мог найти в себе силы сомневаться в нем.
   Кончилось тем, что он разрешил голому одвару сопровождать его, и вместе они отправились по следам Тувии и Комала.
   Тропа вела вниз, к охристому морскому дну. Там оно исчезло, как и знал Карторис; но там, где он выходил на равнину, его направление было к Аантору, и поэтому к Аантору оба повернулись лицами.
   Это было долгое и утомительное путешествие, чреватое множеством опасностей. Лучник не мог двигаться со скоростью, установленной Карторисом, мускулы которого несли его с огромной скоростью над поверхностью маленькой планеты, сила притяжения которой обладает гораздо меньшей тормозящей силой, чем сила земного. Пятьдесят миль в день - это средний показатель для барсумца, но сын Джона Картера мог бы легко пройти сотню или больше миль, если бы он позаботился о том, чтобы бросить своего новообретенного товарища.
   Всю дорогу они находились в постоянной опасности быть обнаруженными бродячими бандами торказианцев, особенно до того, как они достигли границы Торкаса.
   Однако удача сопутствовала им, и хотя они заметили два отряда диких зеленых людей, самих их не было видно.
   И вот утром третьего дня они подошли к сверкающим куполам далекого Аантора. На протяжении всего путешествия Карторис постоянно устремлял взгляд вперед в поисках Тувии и великого банта; но до сих пор он не видел ничего, что дало бы ему надежду.
   Этим утром далеко впереди, на полпути между собой и Аантором, люди увидели две крошечные фигурки, движущиеся к городу. Какое-то время они пристально смотрели на них. Затем убежденный Карторис бросился вперед быстрым бегом, а Кар Комак последовал за ним так быстро, как только мог.
   Гелиум закричал, чтобы привлечь внимание девушки, и вскоре был вознагражден, увидев, как она повернулась и встала, глядя на него. Рядом с ней стоял огромный бант, навострив уши и наблюдая за приближающимся мужчиной.
   Еще не могла Тувия из Птарса узнать Карториса, хотя она должна была быть уверена, что это он, потому что ждала его там без признаков страха.
   Вскоре он увидел, что она указывает на северо-запад, за его спиной. Не замедляя шага, он повернул глаза в указанном ею направлении.
   Бесшумно мчась по густой растительности, менее чем в полумиле позади него мчался десяток свирепых зеленых воинов, бросаясь на него на своих могучих тотах.
   Справа от них был Кар Комак, обнаженный и безоружный, но доблестно бежавший к Карторису и кричащий предостерегающие крики, как будто он тоже только что обнаружил безмолвную, угрожающую роту, которая так быстро двигалась вперед с поднятыми копьями и длинными мечами наготове.
   Карторис крикнул лотарианцу, предупреждая его, ибо знал, что может лишь напрасно пожертвовать своей жизнью, встав безоружным на путь жестоких и безжалостных дикарей.
   Но Кар Комак никогда не колебался. Подбадривая своего нового друга, он поспешил к принцу Гелиума. Сердце краснокожего подпрыгнуло в ответ на это проявление мужества и самопожертвования. Теперь он сожалел, что не подумал отдать Кар Комаку один из своих мечей; но было слишком поздно пытаться это сделать, потому что если он будет ждать, пока лотарианец догонит его или вернется, чтобы встретить его, то торказианцы доберутся до Тувии из Птарса прежде, чем он успеет это сделать.
   Даже если бы это было так, это было бы сурово в отношении того, кто первым перейдет на ее сторону.
   Он снова повернул свое лицо в ее сторону, и теперь, со стороны Аантора, он увидел новую силу, спешащую к ним - два боевых корабля среднего размера - и даже на том расстоянии, на котором они все еще находились от него, он различил замысел Дусара на их Луки.
   Теперь действительно казалось, что у Тувии из Птарса мало надежды. С свирепыми воинами полчищ Торкаса, несущихся к ней с одной стороны, и не менее непримиримыми врагами, в виде существ Астока, принца Дюсара, надвигающихся на нее с другой, пока только бант, красный воин, и невооруженный лучник был рядом, чтобы защитить ее, ее положение было совершенно безнадежным, и ее дело уже было проиграно еще до того, как оно было оспорено.
   Когда Тувия увидела приближающегося Карториса, она снова ощутила необъяснимое ощущение полного освобождения от ответственности и страха, которое испытала в прошлый раз. Не могла она объяснить и это, пока ее разум все еще пытался убедить ее сердце в том, что принц Гелиума сыграл важную роль в ее похищении из двора ее отца. Она знала только, что была рада, когда он был рядом с ней, и что с ним там все казалось возможным, даже такое невозможное, как побег из ее теперешнего затруднительного положения.
   Теперь он остановился, тяжело дыша, перед ней. Смелая ободряющая улыбка осветила его лицо.
   - Мужайтесь, моя принцесса, - прошептал он.
   В памяти девушки вспыхнул случай, когда он употребил те же слова - в тронном зале Тарио из Лотара, когда они начали скользить по оседающему мраморному полу навстречу неизвестной судьбе.
   Тогда она не упрекнула его за фамильярное приветствие, не упрекнула и сейчас, хотя ей обещали другого. Она дивилась самой себе, краснея от собственной низости; ибо на Барсуме стыдно женщине слушать эти два слова от кого-то другого, кроме мужа или жениха.
   Карторис увидел, как она покраснела от огорчения, и тут же пожалел о своих словах. Оставалось всего мгновение, прежде чем зеленые воины нападут на них.
   "Простите меня!" сказал мужчина низким голосом. "Пусть моя великая любовь будет моим оправданием - этим и верой в то, что у меня осталось всего лишь мгновение жизни", - и со словами он повернулся, чтобы встретить передового из зеленых воинов.
   Парень бросился в атаку со сложенным копьем, но Карторис прыгнул в сторону, и, когда огромный тот и его всадник безвредно пронеслись мимо него, он нанес могучий удар своим длинным мечом, рассекший зеленую тушу надвое.
   В тот же момент Кар Комак прыгнул голыми руками, вцепившись в ногу другому из огромных всадников; остальная часть орды бросилась в ближний бой, спешившись, чтобы лучше владеть своими любимыми длинными мечами; Дусарские летчики коснулись мягкого ковра покрытого охрой морского дна, извергнув из своих внутренностей пятьдесят бойцов; и в бурлящее море режущих, рубящих мечей прыгнул Комал, великий бант.
   ГЛАВА XI
   ЗЕЛЕНЫЕ ЧЕЛОВЕКИ И БЕЛЫЕ ОБЕЗЬЯНЫ
   Меч Торказа поразил головку сокрушительный удар по лбу Карториса. У него было мимолетное видение мягких рук на его шее и теплых губ рядом с его, прежде чем он потерял сознание.
   Сколько времени он пролежал без сознания, он не мог предположить; но когда он снова открыл глаза, он был один, если не считать тел мертвых зеленых людей и дузарианцев, да туши огромного банта, лежавшей наполовину поперек его собственного.
   Тувии больше не было, и среди мертвых не было тела Кар Комака.
   Ослабленный от потери крови, Карторис медленно двинулся к Аантору, достигнув его окраин в темноте.
   Ему хотелось воды больше всего на свете, и поэтому он продолжал идти по широкой улице к большой центральной площади, где, как он знал, драгоценная жидкость должна была быть найдена в полуразрушенном здании напротив великого дворца древнего джеддака, который когда-то правил этим могущественным городом.
   Обескураженный и обескураженный странной последовательностью событий, которые, казалось, были предначертаны, чтобы сорвать все его попытки служить принцессе Птарса, он почти не обращал внимания на свое окружение, двигаясь по опустевшему городу так, как будто в нем не скрывались большие белые обезьяны. черные тени таинственных свай, окружавших широкие проспекты и большую площадь.
   Но если Карторис не обращал внимания на то, что его окружало, то другие глаза, следившие за его выходом на площадь и следившие за его медленными шагами к мраморной груде, в которой находился крошечный, наполовину забитый родник, воду из которого можно было получить, только прочертив глубокую яму в красном песке, покрывавшем его.
   И когда гелиумит вошел в маленькое здание, дюжина могучих, гротескных фигур вышла из дверного проема дворца и бесшумно помчалась через площадь к нему.
   Полчаса Карторис оставался в здании, копая воду и собирая несколько столь необходимых капель, которые были плодами его труда. Затем он поднялся и медленно вышел из строения. Едва он перешагнул порог, как на него набросились двенадцать воинов Торказа.
   Нет времени обнажать длинный меч; но быстро из его сбруи вылетел его длинный, тонкий кинжал, и, когда он прошел под ними, более чем одно зеленое сердце перестало биться от укуса этого острого острия.
   Тогда они одолели его и отобрали у него оружие; но только девять из двенадцати воинов, пересекших площадь, вернулись со своей добычей.
   Они грубо потащили своего пленника в дворцовые ямы, где в кромешной тьме приковали его ржавыми цепями к прочной каменной кладке стены.
   "Завтра Тар Бан будет говорить с вами", - сказали они. "Теперь он спит. Но велика будет его радость, когда он узнает, кто бродил среди нас, и велика будет радость Хортана Гура, когда Тар Бан притащит перед собой безумного дурака, посмевшего пронзить великого джеддака своим мечом.
   Затем они оставили его в тишине и темноте.
   Несколько часов Карторис просидел на каменном полу своей тюрьмы, прислонившись спиной к стене, в которой был утоплен тяжелый болт с проушиной, удерживавший его на цепи.
   Тогда из таинственной черноты перед ним донесся до его ушей звук босых ног, крадущихся по камню, все ближе и ближе подходивших к тому месту, где он лежал, безоружный и беззащитный.
   Шли минуты - минуты, которые казались часами, - в течение которых периоды гробовой тишины сменялись повторением жуткого шарканья босых ног, осторожно крадущихся по нему.
   Наконец он услышал внезапный стук босых подошв по пустой черноте, а на небольшом расстоянии - шаркающий звук, тяжелое дыхание и один раз, как ему показалось, бормотание проклятия человека, сражающегося с огромными силами. Потом лязг цепи и звук, как будто сломанное звено ударяется о камень.
   Снова наступила тишина. Но только на мгновение. Теперь он снова услышал приближающиеся к нему мягкие ноги. Ему показалось, что он различил злые глаза, испуганно блестевшие на него сквозь тьму. Он знал, что слышит тяжелое дыхание мощных легких.
   Затем к нему устремились многие ноги, и ВЕЩИ набросились на него.
   Руки, оканчивающиеся человеческими пальцами, сжимали его горло, руки и ноги. Волосатые тела напрягались и боролись с его собственной гладкой шкурой, пока он в мрачном молчании сражался с этими ужасными врагами во мраке ям древнего Аантора.
   Словно какой-то гигантский бог, был Карторис из Гелия, но в лапах этих невидимых существ стигийской ночи преисподней он был беспомощен, как хрупкая женщина.
   Тем не менее, он продолжал сражаться, нанося бесполезные удары по огромной груди, которую он не мог видеть; ощущение толстой, приземистой глотки под пальцами; слюна на щеке и горячее зловонное дыхание в ноздрях.
   Клыки тоже, могучие клыки, он знал, были близко, и почему они не вонзились в его плоть, он не мог понять.
   Наконец он ощутил могучее движение нескольких своих противников взад и вперед на огромной цепи, державшей его, и вскоре раздался тот же самый звук, который он слышал на небольшом расстоянии от себя незадолго до того, как на него напали. - его цепь порвалась, и сломанный конец ударился о каменную стену.
   Теперь его хватали с обеих сторон и волокли быстрым шагом по темным коридорам - на какую судьбу он даже не мог догадаться.
   Сначала он подумал, что его враги могут быть из племени Торкаса, но их волосатые тела опровергли это мнение. Теперь он был, наконец, совершенно уверен в их личности, хотя почему они не убили и не сожрали его сразу, он не мог понять.
   После получаса или более быстрых бегов по подземным переходам, которые являются отличительной чертой всех барсумских городов, как современных, так и древних, его похитители внезапно появились в лунном свете двора, далекого от центральной площади.
   Сразу же Карторис увидел, что находится во власти племени больших белых обезьян Барсума. Единственное, что раньше вызывало у него сомнения в личности нападавших, - это волосатость их грудей, ибо белые обезьяны совершенно безволосы, если не считать большого копна, торчащего из их головы.
   Теперь он увидел причину того, что его обмануло, - на груди каждого из них были полоски мохнатой шкуры, обыкновенно банта, в подражание сбруе зеленых воинов, так часто стоявших лагерем у их покинутого города.
   Карторис читал о существовании племен обезьян, которые, казалось, медленно продвигались к более высоким стандартам интеллекта. В руки таких, понял он, он попал; но - каковы были их намерения по отношению к нему?
   Оглядев двор, он увидел полсотни отвратительных зверей, сидевших на корточках, и на небольшом расстоянии от себя еще одного человека, тщательно охраняемого.
   Когда его глаза встретились с глазами его товарища-пленника, улыбка осветила лицо другого, и: "Каор, красный человек!" сорвалось с его губ. Это был Кар Комак, лучник.
   "Каор!" - воскликнул Карторис в ответ. - Как ты сюда попал и что случилось с принцессой?
   "Красные люди, подобные тебе, спустились на могучих кораблях, которые плыли по воздуху, как великие корабли моего далекого дня плыли по пяти морям", - ответил Кар Комак. "Они сражались с зелеными людьми Торкаса. Они убили Комала, бога Лотара. Я думал, что они твои друзья, и был рад, когда, наконец, те из них, кто выжил в битве, отнесли рыжую девушку на один из кораблей и уплыли с ней в безопасное воздушное пространство.
   "Тогда зеленые люди схватили меня и понесли в большой пустой город, где приковали меня к стене в черной яме. Потом пришли эти и потащили меня сюда. А ты, красный человек?
   Карторис рассказал обо всем, что с ним случилось, и пока двое мужчин разговаривали, большие обезьяны сидели на корточках вокруг них, пристально наблюдая за ними.
   - Что нам теперь делать? - спросил лучник.
   - Наше дело выглядит довольно безнадежным, - с сожалением ответил Карторис. "Эти существа прирожденные людоеды. Почему они еще не сожрали нас, я не могу себе представить - вот! он прошептал. "Видеть? Конец близок."
   Кар Комак посмотрел в указанном Карторисом направлении и увидел огромную обезьяну, наступающую с мощной дубинкой.
   "Именно так им больше всего нравится убивать свою добычу", - сказал Карторис.
   "Должны ли мы умереть без борьбы?" - спросил Кар Комак.
   - Не я, - ответил Карторис, - хотя я знаю, насколько тщетной должна быть наша лучшая защита от этих могучих зверей! О, длинный меч!
   - Или хороший лук, - добавил Кар Комак, - и утан лучников.
   При этих словах Карторис наполовину вскочил на ноги, но его охрана грубо стащила его вниз.
   "Кар Комак!" воскликнул он. "Почему ты не можешь сделать то, что сделали Тарио и Яв? У них не было других лучников, кроме тех, что были созданы ими самими. Вы должны знать секрет их силы. Вызови свой собственный утан, Кар Комак!
   Лотарианец посмотрел на Карториса широко раскрытыми от изумления глазами, поскольку весь смысл предложения дошел до его понимания.
   "Почему бы и нет?" - пробормотал он.
   Дикая обезьяна с мощной дубинкой кралась к Карторису. Пальцы гелиумита работали, пока он не сводил глаз со своего палача. Кар Комак пристально посмотрел на обезьян. О напряжении его ума свидетельствовал пот на нахмуренных бровях.
   Существо, которое должно было убить краснокожего человека, было почти на расстоянии вытянутой руки от его жертвы, когда Карторис услышал хриплый крик с противоположной стороны двора. Вместе с сидящими на корточках обезьянами и демоном с дубинкой он повернулся в сторону звука и увидел, как из дверей соседнего здания выбегает отряд крепких лучников.
   С криками ярости обезьяны вскочили на ноги, чтобы встретить атаку. Залп стрел встретил их на полпути, и дюжина безжизненных рухнула на землю. Затем обезьяны сблизились со своими противниками. Все их внимание было занято нападавшими - даже охрана бросила заключенных, чтобы присоединиться к битве.
   "Прийти!" - прошептал Кар Комак. "Теперь мы можем сбежать, пока их внимание отвлечено от нас моими лучниками".
   - И оставить этих храбрецов без лидера? - воскликнул Карторис, чья лояльная натура восставала при малейшем намеке на подобное.
   Кар Комак рассмеялся.
   -- Вы забываете, -- сказал он, -- что они всего лишь воздух -- плод моего мозга. Они исчезнут невредимыми, когда они нам больше не понадобятся. Слава твоему первопредку, Редман, что ты вовремя подумал об этом шансе! Мне бы никогда не пришло в голову представить, что я могу владеть той же силой, которая привела меня к существованию".
   - Ты прав, - сказал Карторис. - И все же я ненавижу их оставлять, хотя больше делать нечего, - и поэтому они вдвоем повернули со двора и, пробравшись в один из широких проспектов, украдкой прокрались в тени здания к большому центральному зданию. площадь, на которой были здания, занятые зелеными воинами, когда они посетили заброшенный город.
   Когда они подошли к краю площади, Карторис остановился.
   - Подожди здесь, - прошептал он. "Я иду за тотатами, так как пешком мы, возможно, никогда не сможем вырваться из когтей этих зеленых тварей".
   Чтобы попасть во двор, где содержались тоты, Карторису необходимо было пройти через одно из зданий, окружавших площадь. Которые были заняты, а какие нет, он даже не мог догадаться, поэтому ему пришлось сильно рискнуть, чтобы заполучить вольер, в котором он мог слышать визг и перебранку беспокойных зверей.
   Случай пронес его через темный дверной проем в большую комнату, где лежало с десяток или больше зеленых воинов, закутанных в спальные шелка и меха. Едва Карторис прошел по короткому коридору, который соединял дверь здания и большую комнату за ней, он почувствовал присутствие чего-то или кого-то в коридоре, через который он только что прошел.
   Он услышал, как мужчина зевнул, а затем увидел позади себя фигуру часового, поднявшуюся с того места, где тот дремал, и, потянувшись, возобновил свою бодрствующую бдительность.
   Карторис понял, что он, должно быть, прошел в футе от воина, несомненно разбудив его ото сна. Отступить сейчас было бы невозможно. Тем не менее, пересечь комнату, полную спящих воинов, казалось почти невозможным.
   Карторис пожал широкими плечами и выбрал меньшее из зол. Он осторожно вошел в комнату. Справа от него, у стены, было прислонено несколько мечей, ружей и копий - дополнительное оружие, которое воины сложили здесь наготове на случай, если ночью их внезапно разбудит тревога. Рядом с каждым спящим лежало его оружие - оно никогда не удалялось от своих владельцев с детства и до самой смерти.
   Вид мечей заставил ладонь молодого человека зачесаться. Он быстро подошел к ним, выбрав два коротких меча - один для Кар Комака, другой для себя; также некоторые атрибуты для его голого товарища.
   Затем он направился прямо через центр квартиры среди спящих жителей Торказа.
   Ни один из них не двинулся с места, пока Карторис не завершил более половины своего короткого, хотя и опасного пути. Затем какой-то парень прямо на его пути беспокойно повернулся на своих спящих шелках и мехах.
   Гелиумит остановился над ним, держа один из коротких мечей наготове на случай, если воин проснется. В течение того времени, которое показалось юному принцу вечностью, зеленый человек продолжал беспокойно ерзать на своем ложе, а затем, словно под действием пружины, вскочил на ноги и столкнулся с красным человеком.
   Мгновенно Карторис нанес удар, но не раньше, чем с губ противника сорвался дикий стон. В одно мгновение комната пришла в смятение. Воины вскочили на ноги, схватив свое оружие, когда они поднялись, и кричали друг другу, чтобы объяснить причину беспорядка.
   Для Карториса все в комнате было ясно видно в тусклом свете, отраженном снаружи, потому что дальняя луна стояла прямо в зените; но глазам только что проснувшихся зеленых людей предметы еще не приняли знакомых форм - они лишь смутно видели фигуры воинов, передвигавшихся по их квартире.
   Теперь один наткнулся на труп того, кого убил Карторис. Парень наклонился, и его рука коснулась расколотого черепа. Он увидел вокруг себя гигантские фигуры других зеленых человечков и поэтому поторопился с единственным открытым для него выводом.
   "Третья!" воскликнул он. "Турды на нас! Восстаньте, воины Торкаса, и вонзите свои мечи в сердца древних врагов Торкаса!"
   Мгновенно зеленые люди начали нападать друг на друга с обнаженными мечами. В них пробудилась дикая жажда битвы. Сражаться, убивать, умирать с холодной сталью, воткнутой в их внутренности! Ах, это для них была Нирвана.
   Карторис быстро понял их ошибку и воспользовался ею. Он знал, что в удовольствии убивать они могут драться еще долго после того, как обнаружат свою ошибку, если только их внимание не будет отвлечено видом истинной причины ссоры, и поэтому, не теряя времени, пошел через комнату к дверному проему на противоположная сторона открывалась во внутренний двор, где дикие тоты визжали и дрались между собой.
   Оказавшись здесь, перед ним стояла непростая задача. Поймать и оседлать одного из этих обычно свирепых и непокорных зверей было не детской забавой даже в самых лучших условиях; но теперь, когда тишина и время были такими важными соображениями, это вполне могло показаться совершенно безнадежным человеку менее находчивому и оптимистичному, чем сын великого военачальника.
   От своего отца он многое узнал об особенностях этих могучих зверей, а также от Тарс Таркаса, когда посетил великого зеленого джеддака среди своей орды в Тарке. Так что теперь он сосредоточил на работе все, что он когда-либо узнал о них от других и из своего собственного опыта, потому что он тоже ездил на них и управлял ими много раз.
   Вспыльчивость тотатов Торкаса казалась еще менее агрессивной, чем у их злобных сородичей среди тарков и уорхунов, и какое-то время казалось маловероятным, что он избежит яростной атаки со стороны пары старых быков, которые с визгом кружили вокруг него. ; но в конце концов ему удалось подобраться достаточно близко к одному из них, чтобы коснуться зверя. Ощутив его руку на гладкой шкуре, существо успокоилось и в ответ на телепатическую команду краснокожего человека опустилось на колени.
   Через мгновение Карторис оказался на его спине, направляя его к большим воротам, ведущим из двора через большое здание на одном конце в проспект за ним.
   Другой бык, все еще визжа и разъяренный, последовал за своим товарищем. На них тоже не было узды, потому что эти странные создания полностью управляются внушением - если вообще ими управляют.
   Даже в руках гигантских зеленых людей поводья были бы безнадежно бесполезны против безумной дикости и мастодонической силы тота, и поэтому ими руководит та странная телепатическая сила, с которой люди Марса научились общаться грубым способом. с низшими слоями своей планеты.
   С трудом Карторис подтолкнул двух зверей к воротам, где, наклонившись, поднял щеколду. Затем тот, на котором он ехал, уперся своим огромным плечом в обшивку из стального дерева, протиснулся сквозь нее, и через мгновение человек и два зверя бесшумно понеслись по проспекту к краю площади, где спрятался Кар Комак.
   Здесь Карторис столкнулся с большими трудностями в усмирении второго тота, а поскольку Кар Комак никогда прежде не ездил верхом на одном из зверей, это казалось совершенно безнадежной задачей; но, наконец, лучнику удалось вскарабкаться на гладкую спину, и снова два зверя тихонько помчались по заросшим мхом аллеям к открытому морскому дну за городом.
   Всю эту ночь, следующий день и вторую ночь они ехали на северо-восток. Никакого намека на погоню не последовало, и на рассвете второго дня Карторис увидел вдалеке колышущуюся ленту огромных деревьев, обозначавшую один из длинных барсумских водных путей.
   Они тут же бросили свои тоаты и подошли к возделываемому району пешком. Карторис также выбросил металл из своей сбруи или такой металл, который мог бы помочь идентифицировать его как гелиумита или королевской крови, потому что он не знал, какой нации принадлежит этот водный путь, а на Марсе всегда хорошо предполагать, что каждый человек и народ твой враг, пока ты не узнаешь обратное.
   Было около полудня, когда они наконец вышли на одну из дорог, пересекающих возделываемые районы через равные промежутки, соединяя засушливые пустоши по обеим сторонам с большой белой центральной дорогой, которая проходит через центр от конца до конца. далеко идущие, нитевидные сельскохозяйственные угодья.
   Высокая стена, окружающая поля, служила защитой от внезапного нападения зеленых орд, а также удерживала диких бантов и других хищников от домашних животных и людей на фермах.
   Карторис остановился перед первыми воротами, к которым подошел, стуча в дверь. Молодой человек, откликнувшийся на его зов, гостеприимно приветствовал обоих, хотя и с изумлением взглянул на белую кожу и каштановые волосы лучника.
   После того, как он на мгновение выслушал частичное повествование об их побеге от торказианцев, он пригласил их внутрь, отвел в свой дом и велел тамошним слугам приготовить для них еду.
   Пока они ждали в приятной гостиной фермерского дома с низким потолком, пока не будет готов обед, Карторис вовлек хозяина в разговор, чтобы тот мог узнать его национальность и, таким образом, нацию, под властью которой находился водный путь, куда его поставили обстоятельства. .
   - Я Хал Вас, - сказал юноша, - сын Вас Кора из Дусара, дворянина из свиты Астока, принца Дусара. В настоящее время я Двар Дороги в этом районе.
   Карторис был очень рад, что не раскрыл свою личность, ибо, хотя он понятия не имел о том, что произошло с тех пор, как он покинул Гелиум, или о том, что Асток был причиной всех его несчастий, он прекрасно знал, что у дузарианца не было любви. для него, и что он не может надеяться на помощь во владениях Дузара.
   "И кто ты?" - спросил Хэл Вас. - Судя по твоему виду, я принимаю тебя за воина, но я не вижу никаких знаков различия на твоей сбруе. Неужели ты пантан?
   Теперь эти странствующие солдаты удачи часто встречаются на Барсуме, где большинство мужчин любят сражаться. Они продают свои услуги везде, где идет война, и в случайные короткие промежутки времени, когда между красными народами нет организованной войны, они присоединяются к одной из многочисленных экспедиций, которые постоянно отправляются против зеленых людей для защиты водных путей, пересекающих дикие земли. части земного шара.
   Когда их служба окончена, они отказываются от металла нации, которой служили, пока не найдут нового хозяина. В промежутках они не носят никаких знаков различия, их потрепанной в боях доспехов и мрачного оружия достаточно, чтобы подтвердить их призвание.
   Предложение было удачным, и Карторис воспользовался шансом удовлетворительно отчитаться за себя. Однако был один-единственный недостаток. Во время войны пантаны, оказавшиеся во владениях воюющей нации, были вынуждены надевать знаки отличия этой нации и сражаться вместе с ее воинами.
   Насколько Карторис знал, Дузар не воевал ни с какой другой нацией, но никто не мог предсказать, когда одна красная нация бросится в горло соседу, даже несмотря на великий и могущественный союз, во главе которого стоял его отец. Джону Картеру удалось сохранить долгий мир на большей части Барсума.
   Приятная улыбка осветила лицо Хэла Васа, когда Карторис признал свое призвание.
   "Хорошо, - воскликнул молодой человек, - что вы случайно оказались здесь, потому что здесь вы найдете средства получить службу в кратчайшие сроки. Мой отец, Вас Кор, даже сейчас со мной, он пришел сюда, чтобы набрать силы для новой войны против Гелия.
   ГЛАВА XII
   СПАСТЬ ДУСАРА
   Тувия из Птарса, сражаясь не только за жизнь, но и против похоти Ява, бросила быстрый взгляд через плечо в сторону леса, из которого доносился свирепый рык. Яв тоже посмотрел.
   То, что они увидели, наполнило каждого опасением. Это Комал, бог бантов, бросился на них с широко раскрытой пастью!
   Что он выбрал в качестве своей добычи? Или должно было быть и то, и другое?
   Им не пришлось долго ждать, потому что, хотя лотарианец пытался удержать девушку между собой и ужасными клыками, огромный зверь наконец нашел его.
   Затем, вопя, он попытался полететь к Лотару, после того как толкнул Тувию в лицо людоеду. Но его полет был недолгим. Через мгновение Комал набросился на него, разрывая ему горло и грудь с демонической яростью.
   Спустя мгновение девушка добралась до них, но с трудом оторвала обезумевшего зверя от его добычи. Все еще рыча и бросая голодные взгляды на Ява, бант наконец позволил увести себя в лес.
   Со своим гигантским защитником рядом с ней Тувия отправилась на поиски прохода через скалы, чтобы совершить, казалось бы, невозможный подвиг - добраться до далекого Птарса через более чем семнадцать тысяч гаад дикого Барсума.
   Она не могла поверить, что Карторис преднамеренно бросил ее, и поэтому постоянно следила за ним; но поскольку она ушла слишком далеко на север в поисках туннеля, она обогнала гелиумита, когда он возвращался к Лотару в поисках ее.
   Тувия из Птарса с трудом могла определить точный статус принца Гелиума в своем сердце. Она не могла признаться даже самой себе, что любит его, и тем не менее позволила ему применить к ней то выражение нежности и обладания, к которому барсумская девица должна оставаться глухой, когда ее произносят чужие уста, кроме уст ее мужа или жениха. "моя принцесса."
   Кулан Тит, джеддак Каола, с которым она была обручена, вызывал у нее уважение и восхищение. Если бы она уступила воле отца из-за досады на то, что красивый гелиумит не воспользовался своими посещениями двора ее отца, чтобы добиться ее руки, которую, как она была совершенно уверена, он обдумывал с того далекого дня, двое сидели вместе на резном сидении в великолепном Саду джеддаков, украшавшем внутренний двор дворца Саленсуса Олла в Кадабре?
   Любила ли она Кулан Тита? Она храбро пыталась поверить, что так оно и есть; но все время ее глаза блуждали в надвигающейся тьме в поисках фигуры стройного воина, черноволосого и сероглазого. Черными были волосы Кулан Тита; но глаза у него были карие.
   Уже почти стемнело, когда она нашла вход в туннель. Она благополучно миновала холмы и здесь, под ярким светом двух лун Марса, остановилась, чтобы спланировать свои дальнейшие действия.
   Должна ли она ждать здесь в надежде, что Карторис вернется в поисках ее? Или ей следует продолжать свой путь на северо-восток к Птарсу? Куда, во-первых, отправился Карторис после того, как покинул долину Лотар?
   Ее пересохшее горло и сухой язык дали ей ответ - к Аантору и воде. Что ж, она тоже отправится сначала в Аантор, где может найти больше воды, чем ей нужно.
   Рядом с Комалем она почти не боялась, потому что он защитит ее от всех других диких зверей. Даже большие белые обезьяны в ужасе бежали бы от могучего банта. Мужчинам нужно только, чтобы она боялась, но она должна рискнуть и этим, и многими другими шансами, прежде чем она сможет надеяться снова достичь двора своего отца.
   Когда, наконец, Карторис нашел ее, но был поражен длинным мечом зеленого человека, Тувия молилась, чтобы ее постигла та же участь.
   Вид красных воинов, спрыгивающих со своих летчиков, на мгновение наполнил ее новой надеждой - надеждой, что Карторис из Гелиума может быть просто ошеломлен и что они спасут его; но когда она увидела дусарский металл на их сбруе и то, что они стремились спастись только с ней одной от атакующих торказианцев, она сдалась.
   Комал тоже был мертв - мертв на теле гелиумита. Теперь она действительно была одна. Некому было ее защитить.
   Дузарианские воины втащили ее на палубу ближайшего летательного аппарата. Повсюду вокруг них хлынули зеленые воины, пытаясь оторвать ее от красных.
   Наконец те, кто не погиб в конфликте, получили палубы двух кораблей. Двигатели гудели и урчали, жужжали пропеллеры. Быстро стремительные лодки устремились к небу.
   Тувия из Птарса огляделась. Рядом стоял мужчина, улыбаясь ей в лицо. Со вздохом узнавания она посмотрела ему прямо в глаза, а затем с легким стоном ужаса и понимания закрыла лицо руками и опустилась на полированную стальную палубу. Это был Асток, принц Дузара, склонившийся над ней.
   Быстры были летчики Астока из Дузара, и велика была необходимость как можно скорее добраться до двора своего отца, ибо военные флоты Гелиума, Птарса и Каола были рассеяны повсюду над Барсумом. И Астоку или Дусару не поздоровится, если кто-нибудь из них обнаружит Тувию из Птарса в плену на его собственном корабле.
   Аантор лежит в пятидесяти южной широты и в сорока к востоку от Хорца, заброшенного очага древней барсумской культуры и науки, в то время как Дусар лежит в пятнадцати градусах к северу от экватора и в двадцати градусах к востоку от Хорца.
   Несмотря на большое расстояние, летчики преодолели его без остановки. Задолго до того, как они достигли места назначения, Тувия из Птарса узнала несколько вещей, которые развеяли сомнения, терзавшие ее разум в течение многих дней. Едва они поднялись над Аантором, как она узнала в одном из экипажа члена экипажа того другого летательного аппарата, который доставил ее из садов ее отца в Аантор. Присутствие Астока на корабле решило весь вопрос. Ее похитили посланники дузарианского принца - Карторис из Гелиума не имел к этому никакого отношения.
   Асток также не отрицал обвинения, когда она обвиняла его. Он только улыбался и умолял о своей любви к ней.
   "Я бы скорее спарился с белой обезьяной!" воскликнула она, когда он призвал бы его костюм.
   Асток угрюмо посмотрел на нее.
   "Ты должна спариваться со мной, Тувия из Птарса, - прорычал он, - или, согласно твоему первому предку, ты будешь иметь предпочтение - и спариваться с белой обезьяной".
   Девушка ничего не ответила, и он не мог вовлечь ее в разговор на протяжении всего пути.
   На самом деле Асток был немного встревожен размахом конфликта, который вызвало его похищение птарфянской принцессы, и его не слишком устраивала тяжесть ответственности, которую влекло за собой обладание таким пленником.
   Его единственной мыслью было доставить ее в Дюсар, и там пусть его отец возьмет на себя ответственность. Тем временем он будет стараться не делать ничего, что могло бы оскорбить ее, чтобы их всех не схватили, и ему не пришлось бы отчитываться за свое обращение с девушкой перед одним из великих джеддаков, чей интерес был сосредоточен на ней.
   И вот, наконец, они пришли в Дусар, где Асток спрятал своего пленника в потайной комнате высоко в восточной башне своего дворца. Он поклялся своим людям хранить молчание в вопросе о личности девушки, потому что, пока он не увидит своего отца Нутуса, джеддака Дузара, он не осмелится никому сообщить, кого он привез с собой с юга.
   Но когда он появился в большом зале для аудиенций перед жестокогубым человеком, который был его сиром, он обнаружил, что его мужество источается, и он не осмелился говорить о принцессе, спрятавшейся в его дворце. Ему пришло в голову проверить мнение отца по этому поводу, и поэтому он рассказал историю о поимке того, кто утверждал, что знает местонахождение Тувии из Птарса.
   "И если вы прикажете, сир, - сказал он, - я пойду и схвачу ее - приведу сюда, в Дузар".
   Нутус нахмурился и покачал головой.
   - Ты уже сделал достаточно, чтобы натравить на нас Птарса, Каола и Гелиума, всех троих сразу, если они узнают о твоей причастности к краже принцессы Птарса. То, что вам удалось переложить вину на принца Гелиума, было удачей и мастерским стратегическим ходом; но если бы девочка узнала правду и когда-нибудь вернулась ко двору своего отца, всем дусарам пришлось бы заплатить штраф, и если бы она была заключенной среди нас, это было бы признанием вины, от последствий которого ничто не могло бы нас спасти. Это будет стоить мне моего трона, Асток, и я не собираюсь его терять.
   -- Если бы она была здесь... -- вдруг задумчиво начал старший, повторяя эту фразу снова и снова. - Если бы она была здесь, Асток, - яростно воскликнул он. -- Ах, если бы она была здесь и никто не знал, что она здесь! Не угадаешь, чувак? Вина Дузара может быть навсегда похоронена вместе с ее костями, - заключил он низким свирепым шепотом.
   Асток, принц Дузара, вздрогнул.
   Слаб он был; да еще и злой; но предположение, что слова его отца подразумевали, заставило его похолодеть от ужаса.
   Жестоки к своим врагам люди Марса; но слово "враги" обычно толкуется как означающее только мужчин. Убийства бунтуют в больших барсумских городах; однако убить женщину - преступление настолько немыслимое, что даже самый закоренелый из наемных убийц в ужасе отшатнется от вас, если вы предложите ему такое.
   Нутус, по-видимому, не обращал внимания на слишком очевидный ужас своего сына по его предложению. Вскоре он продолжил:
   - Вы говорите, что знаете, где спрятана девушка, поскольку ее украли у ваших людей в Аанторе. Если ее найдет одна из трех сил, ее неподтвержденной истории будет достаточно, чтобы настроить их всех против нас.
   - Есть только один способ, Асток, - воскликнул старший. - Вы должны немедленно вернуться в ее убежище и привести ее сюда в полной тайне. И, смотри сюда! Не возвращайтесь в Дузар без нее под страхом смерти!
   Асток, принц Дусара, хорошо знал нрав своего царственного отца. Он знал, что в сердце тирана не пульсировало ни единой пульсации любви к какому-либо существу.
   Мать Астока была рабыней. Нутус никогда не любил ее. Он никогда не любил другую. В юности он пытался найти себе невесту при дворах нескольких своих могущественных соседей, но их женщины не желали иметь ни одну из них.
   После того, как дюжина дочерей его собственной знати предпочли погубить себя, чем выйти за него замуж, он сдался. А потом случилось так, что он официально женился на одной из своих рабынь, чтобы у него мог быть сын, чтобы стоять среди джедов, когда Нутус умрет и будет выбран новый джеддак.
   Медленно Асток удалился от отца. С белым лицом и трясущимися конечностями он направился в свой дворец. Когда он пересекал двор, его взгляд случайно скользнул к большой восточной башне, возвышавшейся высоко на фоне лазурного неба.
   При виде этого на его лбу выступили капли пота.
   Иссус! Никакой другой руке, кроме его, нельзя было доверить эту ужасную вещь. Своими собственными пальцами он должен выдавить жизнь из этого идеального горла или вонзить безмолвный клинок в красное, красное сердце.
   Ее сердце! Сердце, которое, как он надеялся, наполнится любовью к нему!
   Но так ли это было? Он вспомнил надменное презрение, с которым были встречены его заверения в любви. Ему стало холодно, а потом жарко при воспоминании об этом. Его угрызения совести остыли, когда самоудовлетворение близкой мести вытеснило более тонкие инстинкты, на мгновение заявившие о себе, - добро, унаследованное им от рабыни, снова растворилось в дурной крови, дошедшей до него от его королевский отец; как, в конце концов, это всегда было.
   Холодная улыбка заменила ужас, расширивший его глаза. Он повернулся к башне. Он увидит ее, прежде чем отправиться в путешествие, которое должно было скрыть от отца тот факт, что девушка уже в Дузаре.
   Тихо он прошел тайным ходом, поднявшись по винтовой дорожке к покою, в котором была замурована принцесса Птарса.
   Войдя в комнату, он увидел девушку, облокотившуюся на подоконник восточного окна и глядящую через крыши Дузара на далекий Птарс. Он ненавидел Птарса. Мысль об этом наполняла его яростью. Почему бы не прикончить ее сейчас и покончить с этим?
   На звук его шагов она быстро повернулась к нему. Ах, как она была прекрасна! Его внезапная решимость померкла в ослепительном свете ее чудесной красоты. Он подождет, пока не вернется из своего маленького путешествия обмана - может быть, тогда будет какой-то другой путь. Какая-нибудь другая рука, чтобы нанести удар - с таким лицом, с такими глазами перед ним он никогда не смог бы этого сделать. В этом он был уверен. Он всегда гордился жестокостью своей натуры, но, Исс! он не был таким жестоким. Нет, нужно найти другого - того, кому он мог бы доверять.
   Он все еще смотрел на нее, пока она стояла перед ним, уверенно и бесстрашно встречая его взгляд. Он чувствовал, как горячая страсть его любви поднимается все выше и выше.
   Почему бы не подать в суд еще раз? Если бы она смягчилась, все еще могло бы быть хорошо. Даже если его отца не удастся убедить, они могут полететь в Птарс, возложив всю вину за мошенничество и интриги, которые ввергли четыре великих народа в войну, на плечи Нутуса. И кто там сомневался в справедливости обвинения?
   "Тувия, - сказал он, - я пришел еще раз, в последний раз, чтобы положить свое сердце к твоим ногам. Птарс, Каол и Дузар сражаются с Гелиумом из-за тебя. Выходи за меня замуж, Тувия, и все еще может быть так, как должно быть.
   Девушка покачала головой.
   "Ждать!" - приказал он, прежде чем она успела заговорить. "Знай правду, прежде чем говорить слова, которые могут решить не только твою судьбу, но и судьбу тысяч воинов, сражающихся из-за тебя.
   "Откажись жениться на мне по своей воле, и Дусар будет опустошен, если когда-нибудь правда станет известна Птарсу, Каолу и Гелиуму. Они разрушили бы наши города, не оставив камня на камне. Они рассеют наши народы по всему Барсуму от замерзшего севера до замерзшего юга, выслеживая и убивая их, пока этот великий народ не останется лишь ненавистным воспоминанием в умах людей.
   - Но пока они истребляют дузарианцев, должны погибнуть бессчетные тысячи их собственных воинов - и все из-за упрямства одной-единственной женщины, которая не вышла замуж за любящего ее принца.
   "Откажись, Тувия из Птарса, и останется только одна альтернатива - никто никогда не должен узнать о твоей судьбе. Лишь горстка верных слуг, кроме моего царственного отца и меня, знает, что ты был похищен из садов Туван Дина Астоком, принцем Дюзара, или что сегодня ты заключен в моем дворце.
   "Откажись, Тувия из Птарса, и ты должна умереть, чтобы спасти Дузара - другого пути нет. Нутус, джеддак, так постановил. Я говорил."
   На какое-то мгновение девушка задержала свой ровный взгляд на лице Астока из Дузара. Затем она заговорила, и, хотя слов было немного, бесстрастный тон нес непостижимую глубину холодного презрения.
   "Лучше все, чем ты угрожал, - сказала она, - чем ты".
   Затем она повернулась к нему спиной и снова встала перед восточным окном, глядя грустными глазами на далекий Птарс.
   Асток повернулся и вышел из комнаты, вернувшись через короткий промежуток времени с едой и питьем.
   "Вот, - сказал он, - пропитание, пока я не вернусь снова. Следующим, кто войдет в эту квартиру, будет ваш палач. Вручи себя своим предкам, Тувия из Птарса, ибо через несколько дней ты будешь с ними.
   Потом он исчез.
   Полчаса спустя он допрашивал высокопоставленного офицера дусарского флота.
   - Куда делся Вас Кор? он спросил. - Его нет во дворце.
   -- На юг, к большому водному пути, огибающему Торкас, -- ответил другой. "Его сын, Хал Вас, там дворник Дороги, и туда отправился Вас Кор, чтобы завербовать рекрутов среди рабочих на фермах".
   - Хорошо, - сказал Асток, и еще через полчаса он поднимался над Дусаром на своем самом быстром летчике.
   ГЛАВА XIII
   ТУРДЖУН, Пенсильвания НТАН
   Лицо Карториса из Гелиума не выражало эмоций, которые сотрясли его внутренне, когда он услышал из уст Хала Васа, что Гелиум находится в состоянии войны с Дузаром и что судьба бросила его на службу врагу.
   То, что он мог использовать эту возможность на благо Гелиума, едва перевешивало досаду, которую он чувствовал, что не сражается на открытом воздухе во главе своих верных войск.
   Спастись от дузарианцев может оказаться легким делом; а то опять может и нет. Если бы они заподозрили его лояльность (а лояльность впечатленного пантана всегда вызывала подозрения), он мог бы не найти возможности ускользнуть от их бдительности до окончания войны, что могло произойти в течение нескольких дней, или, опять же, только после того, как долгие и томительные годы кровопролития.
   Он вспомнил, что в истории есть записи о войнах, в которых настоящие военные действия велись без перерыва в течение пяти или шестисот лет, и даже сейчас на Барсуме есть народы, с которыми Гелиум не заключил мира в истории человечества.
   Перспектива не радовала. Он и предположить не мог, что через несколько часов благословит судьбу, забросившую его на службу к Дузару.
   "Ах!" - воскликнул Хэл Вас. "Вот мой отец сейчас. Каор! Вас Кор. Вот один из них, с которым вы будете рады познакомиться, - отважный пантан... - Он помедлил.
   - Турджун, - вмешался Карторис, ухватившись за первое пришедшее ему в голову название.
   Пока он говорил, его глаза быстро пересеклись с высоким воином, который входил в комнату. Где прежде он видел эту гигантскую фигуру, это молчаливое лицо и багровый разрез от виска до рта?
   - Вас Кор, - мысленно повторил Карторис. "Вас Кор!" Где он раньше видел этого человека?
   И тогда дворянин заговорил, и все это как вспышка вспомнилось Карторису - передовому слуге на пристани в Птарсе в тот раз, когда он объяснял сложности своего нового компаса Туван Дину; одинокий раб, охранявший его собственный ангар в ту ночь, которого он оставил в своем злополучном путешествии в Птарс - путешествии, которое таинственным образом привело его в далекий Аантор.
   "Вас Кор, - повторил он вслух, - благословенны ваши предки за эту встречу", - не догадался дусарец и того богатства смысла, которое скрывалось за избитой фразой, которой барсумиец признается вступлению.
   - И будь благословен, Турджун, - ответил Вас Кор.
   Затем Кар Комак был представлен Вас Кору, и пока Карторис совершал небольшую церемонию, ему пришло в голову единственное объяснение, которое он мог дать, чтобы объяснить белую кожу и каштановые волосы лучника; ибо он опасался, что истине не поверят и таким образом на них обоих с самого начала будет брошено подозрение.
   - Кар Комак, - объяснил он, - как видите, ферн. Он ушел далеко от своих скованных льдом южных храмов в поисках приключений. Я наткнулся на него в ямах Аантора; но хотя я знаю его так недолго, я могу поручиться за его храбрость и преданность.
   С тех пор как Джон Картер разрушил ткань их ложной религии, большинство фернов с радостью приняли новый порядок вещей, так что теперь уже не было редкостью видеть их смешивающимися с толпами краснокожих в любом из городов. большие города внешнего мира, так что Вас Кор не чувствовал и не выражал большого удивления.
   В течение всего интервью Карторис наблюдал, как кошка, в поисках признаков того, что Вас Кор узнал в потрепанном пантане некогда великолепного принца Гелиума; но бессонных ночей, долгих дней походов и боев, ран и засохшей крови, очевидно, хватило, чтобы стереть последний остаток его прежнего сходства с собой; а потом Вас Кор видел его всего два раза за всю свою жизнь. Неудивительно, что он не знал его.
   Вечером Вас-Кор объявил, что завтра они должны отправиться на север, в сторону Дусара, попутно набирая рекрутов на разных станциях.
   На большом поле за домом лежал флайер - довольно большой крейсер-транспорт, способный вместить много людей, но при этом быстрый и хорошо вооруженный. Здесь спал Карторис и Кар Комак с другими рекрутами под охраной обычных дузарианских воинов, управлявших кораблем.
   Ближе к полуночи Вас-Кор вернулся на судно из дома сына и тотчас направился в свою каюту. Карторис с одним из дузарианцев стояли на страже. С трудом гелиумит подавил холодную улыбку, когда дворянин прошел в футе от него - в футе от длинного, тонкого гелиумитского клинка, болтавшегося в его сбруе.
   Как это было бы легко! Как легко отомстить за трусливую шутку, сыгранную с ним, отомстить за Гелия, Птарса и Тувию!
   Но его рука не двинулась к рукоятке кинжала, ибо сначала Вас Кор должен был послужить лучшей цели - он мог бы знать, где сейчас спряталась Тувия из Птарса, если действительно дузарианцы похитили ее во время битвы при Аанторе.
   И тут тоже был зачинщик всей махинации. ОН должен заплатить штраф; и кто лучше Вас Кора мог бы привести Принца Гелия к Астоку из Дюсара?
   Из ночи до ушей Карториса донеслось слабое урчание мотора. Он просканировал небеса.
   Да, это было далеко на севере, смутно очерченное на фоне темной пустоты космоса, безгранично растянувшейся за ним, слабое подобие летательного аппарата, летящего без света сквозь барсумскую ночь.
   Карторис, не зная, было ли это судно другом или врагом Дузара, не подал вида, что видел, но перевел взгляд в другую сторону, предоставив дело дузарианцу, который стоял с ним на страже.
   Вскоре юноша обнаружил приближающееся судно и подал тихий сигнал тревоги, в результате чего вахтенные и офицер вылезли из своих спящих шелков и мехов на близлежащую палубу.
   Транспортный крейсер лежал без огней и, стоя на земле, должен был быть совершенно невидим для приближающегося летательного аппарата, в котором все сразу узнали маленькое судно.
   Вскоре стало очевидно, что незнакомка намеревалась приземлиться, потому что теперь она медленно кружила над ними, опускаясь все ниже и ниже в каждом изящном изгибе.
   - Это "Турия", - прошептал один из дузарианских воинов. "Я узнал бы ее в черноте ям среди десяти тысяч других кораблей".
   "Вы правы!" - воскликнул Вас Кор, вышедший на палубу. И тут он окликнул:
   - Каор, Турия!
   "Каор!" прибыл в настоящее время сверху после краткого молчания. Затем: "Какой корабль?"
   "Крейсер-транспорт Калксус, Вас Кор из Дусара".
   "Хороший!" пришел сверху. - Возможна ли безопасная посадка рядом?
   "Да, ближе к правому борту. Подождите, мы покажем наши огни", и через мгновение меньший корабль приземлился рядом с "Калксусом", и огни последнего тут же снова погасли.
   Было видно, как несколько фигур перепрыгивают через борт "Турии" и приближаются к "Калксусу". Вечно подозрительные, дузарианцы были готовы принять посетителей как друзей или врагов, поскольку более пристальное рассмотрение могло их доказать. Карторис стоял совсем рядом с поручнем, готовый встать на сторону вновь прибывших, если случится так, что они гелиумиты, разыгравшие смелый стратегический ход на этом одиноком дузарианском корабле. Он сам руководил подобными отрядами и знал, что такое непредвиденное обстоятельство вполне возможно.
   Но лицо первого человека, перешедшего через перила, потрясло его, и это было вовсе не неприятно - это было лицо Астока, принца Дюсара.
   Едва заметив остальных на палубе "Калксуса", Асток шагнул вперед, чтобы принять приветствие Вас Кора, а затем призвал дворянина внизу. Воины и офицеры вернулись в свои спальные шелка и меха, и снова палуба была пуста, за исключением дусарского воина и Турджуна, пантана, которые стояли на страже.
   Последний спокойно ходил взад и вперед. Первый перегнулся через перила, мечтая о часе, который принесет ему облегчение. Он не видел, как его спутник приближался к огням каюты Вас Кора. Он не видел, как тот сгорбился, прижав ухо к крошечному вентилятору.
   "Пусть белые обезьяны заберут нас всех, - с сожалением воскликнул Асток, - если мы не находимся в таком безобразном беспорядке, какой вы когда-либо видели! Нутус думает, что мы прячем ее далеко от Дюзара. Он велел мне привести ее сюда.
   Он сделал паузу. Никто не должен был услышать из его уст то, что он пытался сказать. Это должно было навсегда остаться тайной Нутуса и Астока, ибо на нем покоилась безопасность трона. Обладая этим знанием, любой человек мог вырвать у джеддака Дусара все, что он хотел.
   Но Асток боялся и хотел, чтобы этот пожилой человек предложил альтернативу. Он продолжал.
   - Я должен убить ее, - прошептал он, испуганно оглядываясь по сторонам. "Нутус просто хочет увидеть тело, чтобы знать, что его приказы выполнены. Теперь я должен отправиться туда, где мы спрятали ее, чтобы я мог тайно доставить ее в Дузар. Никто не должен знать, что она когда-либо была на попечении дузарианца. Мне не нужно рассказывать тебе, что случилось бы с Дузаром, если бы Птарс, Гелиум и Каол когда-нибудь узнали правду.
   Челюсти слушателя у аппарата ИВЛ щелкнули с яростным щелчком. Раньше он только догадывался о личности предмета этого разговора. Теперь он знал. И они должны были убить ее! Его мускулистые пальцы сжались так, что ногти впились в ладони.
   - А ты хочешь, чтобы я пошел с тобой, пока ты доставляешь ее в Дузар, - говорил Вас Кор. "Где она?"
   Асток наклонился и прошептал на ухо другому. На жестоком лице Вас Кора появилась тень улыбки. Он осознал силу, которая была в его руках. По крайней мере, он должен быть джедом.
   - И чем я могу вам помочь, мой принц? - учтиво спросил старший.
   - Я не могу ее убить, - сказал Асток. "Иссус! Я не могу это сделать! Когда она обращает на меня эти глаза, мое сердце становится водой".
   Глаза Вас Кора сузились.
   - И ты хочешь... - Он сделал паузу, допрос не закончился, но все же завершился.
   Асток кивнул.
   - ТЫ ее не любишь, - сказал он.
   -- Но я люблю свою жизнь -- хотя я всего лишь низший дворянин, -- многозначительно заключил он.
   "Ты будешь большим дворянином - дворянином первого ранга!" - воскликнул Асток.
   - Я был бы джедом, - прямо сказал Вас Кор.
   Асток колебался.
   "Джед должен умереть, прежде чем появится другой джед", - умолял он.
   - Джеды и раньше умирали, - отрезал Вас Кор. - Тебе, несомненно, не составит труда найти джеда, которого ты не любишь, Асток, - многие тебя не любят.
   Вас-Кор уже начал претендовать на свою власть над юным принцем. Асток быстро заметил и оценил едва уловимую перемену в своем лейтенанте. Хитрый план вошел в его слабый и злой мозг.
   - Как скажешь, Вас Кор! - воскликнул он. "Ты будешь джедом, когда дело будет сделано", а затем про себя: "Тогда мне не составит труда найти джеда, которого я не люблю".
   - Когда мы вернемся в Дусар? - спросил дворянин.
   - Немедленно, - ответил Асток. - А теперь пойдем, вас здесь ничего не держит?
   "Я собирался отплыть на следующий день, подобрав рекрутов, которых могли собрать для меня различные Гномы Дорог, когда мы возвращались в Дузар".
   - Пусть новобранцы подождут, - сказал Асток. - Или, что еще лучше, отправляйся в Дузар на Турию, оставив Калксуса следовать за рекрутами.
   -- Да, -- согласился Вас Кор. - Это лучший план. Прийти; Я готов, - и он поднялся, чтобы сопровождать Астока к летчику последнего.
   Слушатель у вентилятора медленно поднялся на ноги, как старик. Его лицо было осунувшимся, изможденным и очень белым под светлой медью кожи. Она должна была умереть! И он бессилен предотвратить трагедию. Он даже не знал, где она находится в заточении.
   Двое мужчин поднимались из каюты на палубу. Турджун, пантан, подкрался к трапу, его извилистые пальцы крепко сомкнулись на рукояти кинжала. Сможет ли он убить их обоих до того, как будет побежден? Он улыбнулся. Он мог бы убить целую утан ее врагов в своем нынешнем состоянии духа.
   Теперь они были почти рядом с ним. Асток говорил.
   - Приведи с собой пару своих людей, Вас Кор, - сказал он. - Нас не хватает на "Турии", так быстро мы уплыли.
   Пальцы пантана соскользнули с рукояти кинжала. Его быстрый ум ухватился за шанс помочь Тувии из Птарса. Его могут выбрать в качестве сопровождающего убийц, и как только он узнает, где находится пленник, он сможет убить Астока и Вас Кора так же, как и сейчас. Убить их до того, как он узнает, где спрятана Тувия, означало просто оставить ее на произвол судьбы; ибо рано или поздно Нутус узнает о ее местонахождении, а Нутус, джеддак Дусара, не может позволить ей остаться в живых.
   Турджун встал на пути Вас Кора, чтобы его не заметили. Дворянин разбудил людей, спящих на палубе, но всегда перед ним странный пантан, которого он завербовал в тот же день, находил средства держаться на переднем плане.
   Вас Кор повернулся к своему лейтенанту, отдав приказ о доставке Калксуса в Дузар и сборе рекрутов; затем он сделал знак двум воинам, стоявшим рядом с падваром.
   - Вы двое проводите нас на "Турию", - сказал он, - и отдадите себя в распоряжение ее двара.
   На палубе "Калксуса" было темно, поэтому Вас Кор не мог как следует разглядеть лица тех двоих, которых он выбрал; но это не имело значения, поскольку они были всего лишь обычными воинами, которые помогали в выполнении обычных обязанностей на летчике и воевали в случае необходимости.
   Одним из двоих был Кар Комак, лучник. Другой был не Карторис.
   Гелиум был обезумел от разочарования. Он выхватил кинжал из сбруи; но Асток уже покинул палубу "Калксуса", и он знал, что, прежде чем он сможет догнать его, если он убьет Вас Кора, его убьют дусарские воины, которые теперь толпились на палубе. Если один из двух живых, Тувия была в такой же большой опасности, как если бы оба были живы - должны быть оба!
   Когда Вас Кор спустился на землю, Карторис смело последовал за ним и даже не попытался его остановить, думая, без сомнения, что он был одним из них.
   За ним шли Кар Комак и дусарский воин, назначенный на "Турию". Карторис шел рядом с левой стороной последнего. Теперь они подошли к густой тени под бортом "Турии". Там было очень темно, так что приходилось нащупывать лестницу.
   Кар Комак предшествовал Дусаряну. Последний потянулся к качающимся пулям, и когда он это сделал, стальные пальцы сомкнулись на его дыхательном горле, и стальной клинок пронзил самый центр его сердца.
   Турджун, пантан, последним перелез через перила "Турии", волоча за собой веревочную лестницу.
   Мгновение спустя летательный аппарат стал быстро подниматься, направляясь на север.
   У поручня Кар Комак повернулся, чтобы поговорить с воином, которому было приказано сопровождать его. Его глаза расширились, когда они остановились на лице молодого человека, которого он встретил у гранитных скал, охраняющих таинственного Лотара. Как он оказался на месте дусаряна?
   Быстрый знак, и Кар Комак еще раз повернулся, чтобы найти двара Турии, который мог явиться на службу. За ним последовал пантан.
   Карторис благословил случай, который заставил Вас Кора выбрать лучника из всех остальных, поскольку, будь это другой дузарианец, возникли бы вопросы относительно местонахождения воина, так тихо лежащего в поле за резиденцией Хала Васа. , Гном Южной Дороги; и у Карториса не было ответа на этот вопрос, кроме его меча, которого было недостаточно, чтобы убедить весь экипаж "Турии".
   Путешествие в Дузар показалось нетерпеливому Карторису бесконечным, хотя на самом деле оно было быстро завершено. За некоторое время до того, как они достигли места назначения, они встретились и поговорили с другим дусарским военным летчиком. Из него они узнали, что скоро к юго-востоку от Дусара должно произойти великое сражение.
   Объединенные флоты Дусара, Птарса и Каола были перехвачены в их продвижении к Гелиуму могущественным гелиумитским флотом - самым грозным на Барсуме, не только по численности и вооружению, но и по обучению и храбрости его офицеров и воинов, а также зитидарные пропорции многих его линкоров-монстров.
   Не много дней было обещание такой битвы. Четыре джеддака непосредственно командовали своими собственными флотами: Кулан Тит из Каола, Туван Дин из Птарса и Нутус из Дусара с одной стороны; а на другом был Тардос Морс, джеддак Гелиума. С последним был Джон Картер, военачальник Марса.
   С дальнего севера другая сила двигалась на юг через скалы барьера - новый флот Талу, Джеддак Окара, идущий в ответ на призыв военачальника. На палубах угрюмых военных кораблей чернобородые желтые люди жадно смотрели на юг. Великолепны были они в своих роскошных плащах из орлука и апт. Свирепые, грозные бойцы из тепличных городов замерзшего севера.
   И с далекого юга, с Омеанского моря и золотых утесов, из храмов тернов и сада Исса, другие тысячи отплыли на север по зову великого человека, которого все они научились уважать, и , уважение, любовь. Флагманом этого могучего флота, уступающего только флоту Гелиума, шел черный Ксодар, джеддак Перворожденных, его сердце сильно билось в предвкушении момента, когда он бросит свои дикие экипажи и тяжесть своих могучих кораблей. корабли на врагов военачальника.
   Но смогут ли эти союзники добраться до театра военных действий вовремя, чтобы помочь Гелиуму? Или они понадобятся Гелиуму?
   Карторис и другие члены экипажа "Турии" слышали сплетни и слухи. Никто не знал о двух флотах, один с юга, а другой с севера, которые шли поддержать корабли Гелия, и весь Дусар был убежден, что теперь ничто не может спасти древнюю силу Гелия от уничтожения навсегда. из верхних слоев Барсума.
   Карторис, верный сын Гелия, тоже чувствовал, что даже его любимый флот не сможет успешно справиться с объединенными силами трех великих держав.
   Теперь "Турия" коснулась пристани над дворцом Астока. Принц и Вас Кор поспешно высадились и вошли в обрыв, который должен был привести их на нижние этажи дворца.
   Рядом с ним была еще одна капля, которую использовали простые воины. Карторис коснулся руки Кар Комака.
   "Прийти!" он прошептал. "Ты мой единственный друг среди нации врагов. Ты будешь рядом со мной?"
   - На смерть, - ответил Кар Комак.
   Двое подошли к обрыву. Им управлял раб.
   - Где ваши пропуска? он спросил.
   Карторис порылся в своем карманном мешочке, будто ища их, одновременно залезая в клетку. Кар Комак последовал за ним, закрыв дверь. Раб не стал пускать клетку вниз. Каждая секунда на счету. Они должны добраться до нижнего уровня как можно скорее после Астока и Вас Кора, если они хотят знать, куда они отправились.
   Карторис внезапно повернулся к рабу, швырнув его на противоположную сторону клетки.
   "Свяжи и заткни ему рот, Кар Комак!" воскликнул он.
   Затем он ухватился за рычаг управления, и, когда клетка полетела вниз с отвратительной скоростью, лучник схватился с рабом. Карторис не мог оторваться от управления, чтобы помочь своему спутнику, потому что, если бы они коснулись нижнего уровня на той скорости, с которой они двигались, все были бы раздавлены мгновенной смертью.
   Под собой он теперь мог видеть верхнюю часть клетки Астока в параллельной шахте, и он уменьшил скорость своей до скорости другого. Раб начал кричать.
   - Заткни ему рот! - воскликнул Карторис.
   Мгновение спустя на пол клетки рухнула обмякшая фигура.
   "Он заставил замолчать", - сказал Кар Комак.
   Карторис внезапно остановил клетку на одном из верхних этажей дворца. Открыв дверь, он схватил неподвижную фигуру раба и толкнул ее на пол. Затем он хлопнул воротами и продолжил падение вниз.
   Еще раз он увидел верхнюю часть клетки, в которой находились Асток и Вас Кор. Мгновением позже она остановилась, и, когда он остановил машину, он увидел, как двое мужчин исчезли в одном из выходов коридора дальше.
   ГЛАВА XIV
   ЖЕРТВОПРИНОШЕНИЕ КУЛАН ТИТА
   Морни На второй день своего заточения в восточной башне дворца Астока принц Дусара нашел Тувию из Птарса, ожидающую в тупой апатии прихода убийцы.
   Она исчерпала все возможности побега, снова и снова проходя через дверь и окна, пол и стены.
   Прочные эрзитовые плиты она не могла даже поцарапать; прочное барсумское оконное стекло разбилось бы не меньше, чем тяжелые сани в руках сильного мужчины. Дверь и замок были неприступны. Спасения не было. И они лишили ее оружия, так что она не могла даже предвидеть час своей гибели, тем самым лишив их удовольствия наблюдать за ее последними мгновениями.
   Когда они придут? Сделал бы Асток дело своими руками? Она сомневалась, что у него хватило на это мужества. В глубине души он был трусом - она знала это с тех пор, как впервые услышала, как он хвастался, что, будучи гостем при дворе ее отца, он стремился произвести на нее впечатление своей доблестью.
   Она не могла не сравнить его с другим. А с кем жениху-неудачнику сравнится обрученная невеста? С женихом? И мерила ли теперь Тувия из Птарса Асток из Дусара стандартами Кулан Тита, джеддака Каола?
   Она собиралась умереть; ее мысли принадлежали ей, и она могла распоряжаться ими, как ей заблагорассудится; но дальше всех от них был Кулан Тит. Вместо этого фигура высокого и миловидного Гелиума заполнила ее разум, вытеснив оттуда все другие образы.
   Ей снилось его благородное лицо, спокойное достоинство его осанки, улыбка, которая освещала его глаза, когда он разговаривал с друзьями, и улыбка, которая касалась его губ, когда он сражался со своими врагами, - боевая улыбка его виргинского сира.
   И у Тувии из Птарса, истинной дочери Барсума, дыхание участилось, а сердце подпрыгнуло при воспоминании об этой другой улыбке - улыбке, которую она больше никогда не увидит. Всхлипнув, девушка опустилась на груду шелков и мехов, сваленных в беспорядке под восточными окнами, и закрыла лицо руками.
   В коридоре перед ее тюремной комнатой двое мужчин остановились в жарком споре.
   "Еще раз говорю тебе, Асток, - говорил один, - что я не сделаю этого, если ты не будешь присутствовать в комнате".
   В тоне голоса оратора было мало уважительного отношения к королевской семье. Другой, заметив это, покраснел.
   - Не преувеличивай мою дружбу с тобой, Вас Кор, - рявкнул он. "Есть предел моему терпению".
   -- Здесь не может быть и речи о королевских прерогативах, -- ответил Вас Кор. - Вы просите меня стать убийцей вместо вас и вопреки строгим запретам вашего джеддака. Ты не в том положении, Асток, чтобы диктовать мне; но, скорее, вы должны быть рады согласиться на мою разумную просьбу о том, чтобы вы присутствовали, тем самым разделив со мной вину. Почему я должен все это терпеть?"
   Молодой человек нахмурился, но подошел к запертой двери, и когда она распахнулась на петлях, он вошел в комнату рядом с Вас Кором.
   Через комнату девушка, услышав, как они входят, поднялась на ноги и повернулась к ним лицом. Под мягкой медью кожи она чуть-чуть побледнела; но глаза ее были смелы и ровны, а надменный наклон твердого маленького подбородка красноречиво выражал отвращение и презрение.
   - Ты все еще предпочитаешь смерть? - спросил Асток.
   - ТЕБЕ, да, - холодно ответила девушка.
   Принц Дусара повернулся к Вас Кору и кивнул. Дворянин обнажил свой короткий меч и пересек комнату к Тувии.
   "Стоять на коленях!" - приказал он.
   "Я предпочитаю умереть стоя", - ответила она.
   - Как хочешь, - сказал Вас Кор, ощупывая кончик клинка большим пальцем левой руки. "Именем Нутуса, джеддака Дусара!" - воскликнул он и быстро побежал к ней.
   "Именем Карториса, принца Гелиума!" донесся тихим голосом из дверного проема.
   Вас Кор обернулся и увидел, что пантан, которого он завербовал в доме своего сына, прыгает к нему через пол. Парень пронесся мимо Астока с криком: "За ним, ты... калот!"
   Вас Кор повернулся, чтобы встретить атакующего.
   "Что означает эта измена?" воскликнул он.
   Асток с обнаженным мечом бросился на помощь Вас Кору. Меч пантана столкнулся с мечом дворянина, и при первой встрече Вас Кор понял, что столкнулся с мастером фехтования.
   Прежде чем он и наполовину осознал цель незнакомца, он обнаружил человека между собой и Тувией из Птарса, в страхе перед двумя мечами дузарианцев. Но он сражался не как человек в безвыходном положении. Он всегда был агрессором, и хотя он всегда держал свой сверкающий клинок между девушкой и ее врагами, все же ему удавалось заставлять их туда и сюда по комнате, призывая девушку следовать за ним.
   Пока не стало слишком поздно, ни Вас Кор, ни Асток не мечтали о том, что было в уме пантана; но, наконец, когда парень встал спиной к двери, оба поняли - они были заперты в своей собственной тюрьме, и теперь незваный гость мог убить их по своей воле, ибо Тувия из Птарса запирала дверь по указанию человека, первая взял ключ с противоположной стороны, где Асток оставил его, когда они вошли.
   Асток, по своему обыкновению, обнаружив, что враг не падает сразу же перед их мечами, переложил основную тяжесть боя на Вас Кора, и теперь, когда его глаза внимательно оценивали пантана, они постепенно становились все шире и шире, потому что он медленно пришли узнать черты принца Гелия.
   Гелиум приближался к Вас Кору. Дворянин истекал кровью из дюжины ран. Асток видел, что он не сможет долго сопротивляться коварству этой ужасной руки с мечом.
   - Мужайся, Вас Кор! - прошептал он другому на ухо. "У меня есть план. Задержите его еще на мгновение, и все будет хорошо, - но в конце фразы "с Астоком, принцем Дюзара" он не произнес вслух.
   Вас Кор, не подозревая о предательстве, кивнул головой и на мгновение сумел удержать Карториса в страхе. Затем гелиумит и девушка увидели, как дузарианский принц быстро побежал к противоположной стороне зала, коснулся чего-то в стене, от чего огромная панель качнулась внутрь, и исчез в черном своде за ней.
   Это было сделано так быстро, что они никоим образом не могли его перехватить. Карторис, опасаясь, что Вас Кор может таким же образом ускользнуть от него или что Асток немедленно вернется с подкреплением, яростно прыгнул на своего противника, и через мгновение обезглавленное тело дузарианского дворянина покатилось по полу эрзита.
   "Прийти!" - воскликнул Карторис. "Нельзя терять время. Асток скоро вернется с достаточным количеством воинов, чтобы одолеть меня.
   Но Асток не имел в виду такого плана, ибо такой шаг означал бы распространение среди дворцовых сплетен того факта, что птарфянская принцесса находится в плену в восточной башне. Вскоре весть об этом дошла бы до его отца, и никакая фальсификация не смогла бы объяснить факты, которые выявило бы расследование джеддака.
   Вместо этого Асток бешено мчался по длинному коридору, чтобы добраться до двери комнаты в башне, прежде чем Карторис и Тувия покинули квартиру. Он видел, как девушка достала ключ и положила его в карман-кошелек, и знал, что острие кинжала, вонзенное в замочную скважину с противоположной стороны, заставит их заточить в потайной комнате до тех пор, пока восемь мертвых миров не закрутятся вокруг холодного, мертвого солнца.
   Так быстро, как он мог бежать, Асток вошел в главный коридор, который вел к залу башни. Успеет ли он добраться до двери вовремя? Что, если гелиумит уже появился и он наткнулся на него в коридоре? Асток почувствовал, как холодок пробежал по его спине. У него не хватило смелости столкнуться с этим сверхъестественным клинком.
   Он был почти у двери. За следующим поворотом коридора он стоял. Нет, они не выходили из квартиры. Очевидно, Вас Кор все еще держал гелиум!
   Асток едва мог сдержать ухмылку по поводу ловкости, с которой он перехитрил дворянина и в то же время избавился от него. А затем он обогнул поворот и столкнулся лицом к лицу с рыжеволосым белым великаном.
   Парень не стал дожидаться, чтобы спросить причину своего прихода; вместо этого он прыгнул на него с длинным мечом, так что Астоку пришлось парировать дюжину жестоких ударов, прежде чем он смог освободиться и бежать обратно по взлетно-посадочной полосе.
   Мгновение спустя Карторис и Тувия вошли в коридор из потайной комнаты.
   - Ну что, Кар Комак? - спросил Гелиум.
   - К счастью, ты оставил меня здесь, краснокожий, - сказал лучник. "Я только что перехватил того, кто, казалось, слишком стремился добраться до этой двери - это был он, которого они называют Асток, принц Дюзара".
   Карторис улыбнулся.
   "Где он сейчас?" он спросил.
   - Он ускользнул от моего клинка и побежал по этому коридору, - ответил Кар Комак.
   - Тогда мы не должны терять времени! - воскликнул Карторис. - Он еще приготовит для нас охрану!
   Вместе все трое поспешили по извилистым проходам, по которым Карторис и Кар Комак выследили дузарианцев по следам сандалий последнего на тонкой пыли, покрывшей пол этих редко используемых проходов.
   Они подошли к камере у входа в лифты до того, как встретили сопротивление. Здесь они нашли горстку гвардейцев и офицера, который, увидев, что они чужие, усомнился в их присутствии во дворце Астока.
   Еще раз Карторис и Кар Комак прибегли к своим клинкам, и, прежде чем они пробились к одному из лифтов, шум конфликта, должно быть, разбудил весь дворец, поскольку они услышали крики людей, и когда они прошли много уровней на Когда они быстро прошли к пристани, они увидели бегающих туда и сюда вооруженных людей в поисках причины волнения.
   Рядом со сценой стояла "Турия" с тремя воинами на страже. Снова гелиумит и лотарианец сражались плечом к плечу, но битва вскоре закончилась, ибо один Принц Гелиума был бы ровней любым трем, которых мог произвести Дузар.
   Не успела "Турия" подняться с путей, как сотня или более воинов прыгнули, чтобы посмотреть на пристань. Во главе их был Асток из Дузара, и когда он увидел, как двое, которых он считал такими безопасными в своей власти, выскользнули из его рук, он заплясал от ярости и досады, потрясая кулаками и осыпая их ругательствами и гнусными оскорблениями.
   Наклонив нос под головокружительным углом вверх, "Турия" словно метеор взметнулась в небо. С дюжины точек за ней устремились быстрые патрульные катера, так как сцена на пристани над дворцом принца Дусара не осталась незамеченной.
   Десяток выстрелов задели борт "Турии", и поскольку Карторис не мог оторваться от рычагов управления, Тувия из Птарса направила дула скорострельных орудий корабля на врага, цепляющегося за крутую и скользкую поверхность палубы.
   Это была благородная раса и благородная борьба. Один против двадцати, потому что к преследованию присоединились другие дусарские корабли; но Асток, князь Дюсара, хорошо строил, когда строил Турию. Ни один во флоте его отца не обладал более быстрым летчиком; ни одно другое судно так хорошо бронировано или так хорошо вооружено.
   Один за другим преследователи удалялись, и когда последний из них отставал от них, Карторис опускал нос "Турии" в горизонтальную плоскость, как будто с рычагом, нажатым до последней отметки, она прорывалась сквозь разреженный воздух умирающего Марса к цели. восток и Птарс.
   В тринадцати с половиной тысячах миль отсюда лежал Птарс - трудный тридцатичасовой путь для самых быстрых летчиков, а между Дузаром и Птарсом могла находиться половина флота Дузара, ибо в этом направлении, как сообщалось, произошло крупное морское сражение, которое даже сейчас может быть в процессе.
   Если бы Карторис знал точно, где находятся великие флоты соперничающих наций, он бы поспешил к ним без промедления, ибо в возвращении Тувии своему отцу лежала величайшая надежда на мир.
   Половину пути они преодолели, не заметив ни одного боевого корабля, а затем Кар Комак привлек внимание Карториса к далекому кораблю, стоявшему на охристой растительности огромного мертвого морского дна, над которым неслась "Турия".
   Вокруг корабля копошилось множество фигур. С помощью мощных очков гелиумит увидел, что это зеленые воины, и что они постоянно атакуют экипаж севшего на мель дирижабля. Национальность последнего он не мог разглядеть на таком большом расстоянии.
   Не было необходимости менять курс "Турии", чтобы пройти прямо над местом сражения, но Карторис опустил свой корабль на несколько сотен футов, чтобы иметь лучший и более близкий обзор.
   Если бы корабль был дружественным, он мог бы сделать не что иное, как остановиться и направить свои орудия на его врагов, хотя с драгоценным грузом, который он вез, он едва ли чувствовал себя вправе высадиться на берег, потому что он мог предложить только два меча в качестве подкрепления - достаточно мало. чтобы оправдать угрозу безопасности принцессы Птарса.
   Когда они подошли близко к подбитому кораблю, они увидели, что пройдет всего несколько минут, прежде чем зеленая орда прорвется через бронированные бастионы, чтобы излить ярость своей кровожадности на защитников.
   - Было бы бесполезно спускаться, - сказал Карторис Тувии. "Корабль может быть даже из Дусара - на нем нет знаков различия. Все, что мы можем сделать, это стрелять в всадников"; Говоря это, он подошел к одному из орудий и нацелил его дуло на зеленых воинов у борта корабля.
   При первом же выстреле с "Турии" находившиеся внизу судно, очевидно, обнаружили ее впервые. Тут же с носовой части боевого корабля на землю выпорхнуло устройство. У Тувии из Птарса перехватило дыхание, когда она взглянула на Карториса.
   Это устройство принадлежало Кулану Титу, джеддаку Каола - человеку, с которым была обручена принцесса Птарса!
   Как легко Гелиум ушел, оставив своего соперника на произвол судьбы, которую нельзя было надолго предотвратить! Никто не мог обвинить его в трусости или предательстве, ибо Кулан Тит был с оружием в руках против Гелия, и, кроме того, на Турии не было достаточно мечей, чтобы хотя бы временно отсрочить исход, который уже был предрешен в умах наблюдателей.
   Что бы сделал Карторис, принц Гелиума?
   Не успело устройство разбить слабый ветерок, как нос "Турии" под острым углом рухнул на землю.
   - Ты можешь ориентироваться на ней? - спросил Карторис из Тувии.
   Девушка кивнула.
   "Я попытаюсь взять выживших на борт", - продолжил он. - Мне и Кару Комаку понадобятся орудия, пока каолийцы займутся абордажем. Держите ее лук нажатым, чтобы не стрелять из винтовки. Она может лучше выдержать это в своей передней броне, и в то же время винты будут защищены".
   Он поспешил в каюту, когда Тувия взяла управление на себя. Мгновение спустя абордажная снасть упала с киля "Турии", и с дюжины точек по обеим сторонам вниз потянулись толстые, узловатые кожаные тросы. В то же время из ее носовой части раздался сигнал:
   "Приготовьтесь к посадке на нас".
   С палубы каолианского военного корабля раздался крик. Карторис, который к тому времени уже вернулся из хижины, грустно улыбнулся. Он был готов вырвать из пасти смерти мужчину, который стоял между ним и женщиной, которую он любил.
   - Бери левое носовое орудие, Кар Комак, - крикнул он лучнику и сам подошел к правому носовому орудию.
   Теперь они могли ощутить резкий удар взрывов зеленых воинов, изрыгавших град смерти и разрушения по бокам непоколебимой Турии.
   В лучшем случае это была безнадежная надежда. В любой момент баки с отталкивающими лучами могут быть пробиты. Люди на каолианском корабле сражались с новой надеждой. На носу стоял Кулан Тит, храбрая фигура, сражавшаяся рядом со своими отважными воинами, отбивая свирепых зеленых людей.
   "Турия" шла низко над другим кораблем. Каолийцы построились под командованием своих офицеров, готовых к абордажу, и тут внезапный яростный огонь из винтовок зеленых воинов изверг град смерти и разрушения в бок отважного летчика.
   Как раненая птица, она нырнула внезапно к Марсу, пьяно кренясь. Тувия повернула нос корабля вверх, чтобы предотвратить неминуемую трагедию, но ей удалось лишь смягчить удар летательного аппарата, когда он врезался в землю рядом с каолианским кораблем.
   Когда зеленые люди увидели на палубе "Турии" только двух воинов и женщину, из их рядов вырвался дикий торжествующий крик, а с губ каолианцев сорвался ответный стон.
   Первые теперь обратили свое внимание на новоприбывшего, так как увидели, что его защитники скоро будут побеждены и что с его палубы они смогут командовать палубой корабля с лучшим экипажем.
   Когда они атаковали, от Кулан Тита донесся предостерегающий крик с мостика его собственного корабля, а вместе с ним и признание доблестного поступка, из-за которого меньшее судно попало в такое тяжелое положение.
   "Кто это, - воскликнул он, - предлагает свою жизнь на службе Кулан Титу? Никогда еще Барсум не совершал более благородного поступка самопожертвования!
   Зеленая орда перебралась через борт "Турии", когда в ответ на вопрос джеддака Каола с лука сорвалось оружие Карториса, принца Гелиума. Никто на меньшем летчике не имел возможности заметить, как это объявление подействовало на каолианцев, поскольку их внимание медленно привлекало то, что происходило на их собственной палубе.
   Кар Комак стоял за ружьем, из которого стрелял, широко раскрытыми глазами глядя на несущихся отвратительных зеленых воинов. Карторис, увидев его таким, почувствовал укол сожаления, что, в конце концов, этот человек, которого он считал таким доблестным, в час нужды окажется таким же бесхребетным, как Яв или Тарио.
   "Кар Комак - мужчина!" он крикнул. "Возьми себя в руки! Вспомни дни славы мореплавателей Лотаря. Драться! Сражайся, мужик! Сражайтесь так, как никогда раньше. Все, что нам остается, это умереть в бою".
   Кар Комак повернулся к гелиумиту с мрачной улыбкой на губах.
   "Почему мы должны драться?" - спросил он. "Против таких страшных разногласий? Есть другой способ - лучший способ. Смотреть!" Он указал на проход, ведущий под палубу.
   Горстка зеленых людей уже достигла палубы "Турии", когда Карторис взглянул в указанном лотарианцем направлении. Зрелище, представшее его глазам, заставило его сердце биться чаще от радости и облегчения - Тувия из Птарса еще может быть спасена? Ибо снизу хлынул поток гигантских лучников, мрачных и ужасных. Не лучники Тарио или Ява, а лучники одвара лучников - свирепые бойцы, рвущиеся в бой.
   Зеленые воины остановились в мгновенном удивлении и ужасе, но только на мгновение. Затем с ужасными боевыми криками они бросились вперед, чтобы встретить этих странных, новых врагов.
   Залп стрел остановил их на месте. Через мгновение единственными зелеными воинами на палубе "Турии" стали мертвые воины, а лучники Кар Комака перепрыгивали через борт корабля, чтобы атаковать лежащих на земле всадников.
   Утан за утаном вываливались из недр "Турии" и бросались на несчастных зеленых людей. Кулан Тит и его каолианцы стояли с широко раскрытыми глазами и безмолвно смотрели, как тысячи этих странных свирепых воинов выходят из-за борта небольшого корабля, который не мог с комфортом вместить более пятидесяти человек.
   Наконец зеленые люди больше не могли выдерживать натиск превосходящих сил. Сначала они медленно падали на охристую равнину. Лучники преследовали их. Кар Комак, стоя на палубе "Турии", дрожал от волнения.
   Во всю мощь своих легких он издал дикий боевой клич своего забытого дня. Он ободряюще и командовал своими сражающимися утанами, а затем, когда они все дальше и дальше отходили от "Турии", он больше не мог сопротивляться соблазну битвы.
   Перепрыгнув через борт корабля на землю, он присоединился к последним из своих лучников, когда они мчались по мертвому морскому дну в погоне за бегущей зеленой ордой.
   За низким мысом того, что когда-то было островом, зеленые люди исчезали на западе. За ними по пятам мчались быстроходные лучники давно минувших дней, и Карторис и Тувия, неуклонно продвигаясь среди них, могли видеть могучую фигуру Кар Комака, размахивающего коротким мечом Торказа, которым он был вооружен, когда он подгонял своих существ вслед за ними. отступающего врага.
   Когда последний из них скрылся за мысом, Карторис повернулся к Тувии из Птарса.
   - Они преподали мне урок, эти исчезающие лучники Лотара, - сказал он. "Когда они выполнили свою задачу, они остаются, чтобы не смущать своих хозяев своим присутствием. Кулан Тит и его воины здесь, чтобы защитить вас. Мои действия доказывают честность моих намерений. До свидания, - и он встал на колени у ее ног, поднеся к губам кусок ее сбруи.
   Девушка протянула руку и положила ее на густые черные волосы склоненной перед ней головы. Тихо спросила:
   - Куда ты идешь, Карторис?
   - С Каром Комаком, лучником, - ответил он. "Будет борьба и забвение".
   Девушка закрыла глаза руками, как бы скрывая от себя какое-то сильное искушение.
   "Пусть мои предки помилуют меня, - воскликнула она, - если я скажу то, что не имею права говорить; но я не могу видеть, как ты бросаешь свою жизнь, Карторис, принц Гелиума! Оставайся, мой вождь. Оставайся - я люблю тебя!
   Кашель позади них привел обоих в чувство, и там они увидели стоящего в двух шагах от них Кулана Тита, джеддака Каола.
   Долгое время никто не говорил. Затем Кулан Тит прочистил горло.
   "Я не мог не слушать все, что происходило, - сказал он. "Я не дурак, чтобы быть слепым к любви, которая лежит между вами. Я также не слеп к высокой чести, которая заставила вас, Карторис, рискнуть своей и ее жизнью, чтобы спасти мою, хотя вы думали, что сам этот поступок лишит вас шанса сохранить ее для себя.
   "Я также не могу не оценить добродетель, которая удерживала твои уста от слов любви к этому Гелиумиту, Тувия, ибо я знаю, что только что услышала первое признание твоей страсти к нему. Я не осуждаю тебя. Скорее я осудил бы вас, если бы вы вступили со мной в брак без любви.
   "Возьми свою свободу, Тувия из Птарса, - воскликнул он, - и даруй ее там, где твое сердце уже лежит в цепях, и когда золотые ошейники будут застегнуты на твоих шеях, ты увидишь, что меч Кулан Тита - первый меч, поднятый в знак признания. вечной дружбы с новой принцессой Гелиума и ее супругой!"
   Шахматные фигуры Марса, Эдгар Райс Берроуз (Часть 1)
   ПРЕЛЮДИЯ
   ДЖОН КАРТЕР ПРИХОДИТ НА ЗЕМЛЮ
   Ши, как обычно, только что обыграл меня в шахматы, и, как обычно, я почерпнул, какое сомнительное удовольствие я мог бы получить, упрекнув его этим признаком несостоятельности ума, обратив его внимание в энный раз на ту теорию, выдвинутую некоторыми учеными. , который основан на утверждении, что феноменальные шахматисты всегда оказываются из числа детей до двенадцати лет, взрослых старше семидесяти двух лет или умственно отсталых - теория, которая слегка игнорируется в тех редких случаях, когда я выигрываю. Шиа легла спать, и я должен был последовать ее примеру, потому что здесь мы всегда в седле до восхода солнца; но вместо этого я сидел перед шахматным столом в библиотеке, лениво пуская дым в опозоренную голову моего побежденного короля.
   Занимаясь этим с пользой, я услышал, как открылась восточная дверь гостиной и кто-то вошел. Я думал, это Шиа вернулась, чтобы поговорить со мной о каком-то вопросе завтрашней работы; но когда я поднял глаза на дверной проем, соединяющий две комнаты, я увидел в обрамлении фигуру бронзового гиганта, его почти обнаженное тело было заковано в инкрустированную драгоценными камнями сбрую, с которой с одной стороны свисал богато украшенный короткий меч, а с другой другой пистолет странного образца. Черные волосы, серо-стальные глаза, храбрые и улыбающиеся, благородные черты лица - я сразу узнал их и, вскочив на ноги, протянул вперед руку.
   "Джон Картер!" Я плакал. "Ты?"
   - Никто другой, сын мой, - ответил он, взяв мою руку в одну свою, а другую положив мне на плечо.
   - А что ты здесь делаешь? Я попросил. "Прошло много лет с тех пор, как вы снова посетили Землю, и никогда раньше в атрибутах Марса. Господин! но я рад тебя видеть - и на вид ни на день не старше, чем когда ты носил меня на коленях в моем младенчестве. Как ты это объяснишь, Джон Картер, Полководец Марса, или попытаешься объяснить?
   "Зачем пытаться объяснить необъяснимое?" он ответил. - Как я уже говорил вам раньше, я очень старый человек. Я не знаю, сколько мне лет. Я не помню детства; но вспомни только то, что всегда был таким, каким ты видишь меня теперь и таким, каким ты впервые увидел меня, когда тебе было пять лет. Вы сами постарели, хотя и не так сильно, как большинство мужчин на соответствующее количество лет, что можно объяснить тем фактом, что в наших жилах течет одна и та же кровь; но я совсем не постарел. Я обсуждал этот вопрос с известным марсианским ученым, моим другом; но его теории остаются только теориями. Однако я доволен тем, что никогда не старею, люблю жизнь и энергию молодости.
   - А теперь о твоем естественном вопросе, что привело меня снова на Землю и в этом, для земных глаз, странном одеянии. Мы можем поблагодарить Кар Комака, лучника Лотара. Это он дал мне идею, над которой я экспериментировал, пока, наконец, не добился успеха. Как вы знаете, я уже давно обладаю способностью пересекать пустоту в духе, но никогда прежде я не мог передать неодушевленным вещам подобную силу. Однако теперь вы впервые видите меня именно таким, каким видят меня мои марсианские товарищи, - вы видите тот самый короткий меч, который вкусил крови многих диких врагов; упряжь с приборами Гелия и знаками моего звания; пистолет, подаренный мне Тарсом Таркасом, джеддаком Тарка.
   "Помимо того, что я вижу вас, что является главной причиной моего пребывания здесь, и уверенности в том, что я могу переносить неодушевленные предметы с Марса на Землю и, следовательно, оживлять их, если захочу, у меня нет никакой цели. Земля не для меня. Все мои интересы связаны с Барсумом - моя жена, мои дети, моя работа; все есть. Я проведу с тобой тихий вечер, а потом вернусь в мир, который люблю даже больше, чем жизнь".
   Говоря это, он опустился на стул напротив шахматного стола.
   - Вы говорили о детях, - сказал я. - У тебя есть что-то большее, чем Карторис?
   - Дочь, - ответил он, - лишь немногим моложе Карториса и, если не считать одного, самое прекрасное существо, которое когда-либо дышало разреженным воздухом умирающего Марса. Только Дея Торис, ее мать, могла быть красивее Тары из Гелиума.
   Какое-то время он лениво перебирал шахматные фигуры. "У нас на Марсе есть игра, похожая на шахматы, - сказал он, - очень похожая. И там есть раса, которая мрачно играет с людьми и обнаженными мечами. Мы называем эту игру джетан. В нее играют на такой же доске, как у вас, за исключением того, что здесь сто клеток, и мы используем по двадцать фигур на каждой стороне. Я никогда не видел, чтобы в нее играли, не думая о Таре из Гелиума и о том, что случилось с ней среди шахматных фигур Барсума. Хотите услышать ее историю?"
   Я сказал, что буду, и он рассказал мне об этом, и теперь я попытаюсь пересказать это для вас настолько близко, насколько я могу их вспомнить, словами Полководца Марса, но в третьем лице. Если есть несоответствия и ошибки, пусть вина падет не на Джона Картера, а на мою ошибочную память, которой она и принадлежит. Это странная история и совершенно барсумская.
   ГЛАВА I
   Тара в истерике
   Тара Гелийская поднялась с груды шелков и мягких мехов, на которых она только что полулежала, лениво вытянула свое гибкое тело и прошла к центру комнаты, где над большим столом с низким потолком свисал бронзовый диск. Ее осанка отличалась здоровьем и физическим совершенством - непринужденной гармонией безупречной координации. Шарф из шелковой паутины, перекинутой через одно плечо, был обернут вокруг ее тела; ее черные волосы были собраны высоко на голове. Деревянной палкой она легонько постучала по бронзовому диску, и вскоре на зов откликнулась рабыня, которая вошла, улыбаясь, и ее госпожа приветствовала так же.
   - Гости моего отца прибывают? - спросила принцесса.
   - Да, Тара из Гелия, они идут, - ответил раб. "Я видела Кантоса Кана, главнокомандующего флотом, и принца Сорана из Птарса, и Джора Кантоса, сына Кантоса Кана, - она бросила лукавый взгляд на свою госпожу, упомянув имя Джора Кантоса, - и - о, там были и другие, многие пришли".
   - Тогда купайся, Уфия, - сказала ее хозяйка. "И почему, Утия, - добавила она, - ты так смотришь и улыбаешься, когда упоминаешь имя Джора Кантоса?"
   Рабыня весело рассмеялась. - Всем ясно, что он боготворит вас, - ответила она.
   "Мне это непонятно, - сказала Тара о Гелиуме. - Он друг моего брата Карториса, поэтому он часто бывает здесь; но не видеть меня. Именно его дружба с Карторисом часто приводит его во дворец моего отца.
   - Но Карторис охотится на севере с Талу, джеддаком из Окара, - напомнила ей Утия.
   "Моя ванна, Утия!" - воскликнула Тара из Гелия. - Этот твой язык еще навлечет на тебя какое-нибудь несчастье.
   - Баня готова, Тара из Гелия, - ответила девушка, глаза ее все еще блестели от веселья, ибо она хорошо знала, что в сердце ее госпожи нет гнева, который мог бы вытеснить любовь принцессы к ее рабыне. Опередив дочь Военачальника, она открыла дверь в соседнюю комнату, где стояла ванна - блестящий бассейн с ароматной водой в мраморном бассейне. Золотые стойки поддерживали золотую цепь, опоясывающую его и спускавшуюся в воду по обеим сторонам мраморных ступеней. Стеклянный купол пропускал солнечный свет, который заливал интерьер, отражаясь от полированной белизны мраморных стен и процессии купальщиков и рыб, инкрустированных золотом в традиционном стиле широкой полосой, опоясывающей комнату. .
   Тара из Гелиума сняла с себя шарф и передала его рабу. Медленно она спустилась по ступеням к воде, температуру которой проверила симметричной ступней, не деформировавшейся в тесных туфлях и на высоких каблуках, - красивой ступней, какой Бог задумал, чтобы ступни были и редко бывают. Найдя воду по своему вкусу, девушка неторопливо плавала взад и вперед по бассейну. С шелковистой легкостью тюленя она плыла то на поверхности, то внизу, ее гладкие мышцы мягко перекатывались под чистой кожей - бессловесная песня здоровья, счастья и благодати. Вскоре она вынырнула и отдалась в руки рабыни, которая натерла тело своей госпожи сладко пахнущим полужидким веществом, содержащимся в золотой урне, пока светящаяся кожа не покрылась пенной пеной, затем быстрое погружение в бассейн, обтирание мягкими полотенцами, и баня закончилась. Типичным для жизни княгини было простое изящество ее бани - никакой свиты из бесполезных рабов, никакой пышности, никакой праздной траты драгоценных минут. Еще через полчаса ее волосы были высушены и собраны в странную, но приличествующую ее положению прическу; ее кожаные украшения, инкрустированные золотом и драгоценными камнями, были подогнаны к ее фигуре, и она была готова смешаться с гостями, приглашенными на полуденное мероприятие во дворце Военачальника.
   Когда она выходила из своих покоев, направляясь в сады, где собирались гости, два воина со знаками отличия Дома Принца Гелиума на их упряжи следовали за ней в нескольких шагах, мрачно напоминая, что клинок убийцы никогда не следует игнорировать на Барсуме, где он в какой-то мере уравновешивает большую естественную продолжительность человеческой жизни, которая оценивается не менее чем в тысячу лет.
   Когда они приблизились к входу в сад, другая женщина, так же охраняемая, подошла к ним из другой части большого дворца. Когда она приблизилась к ним, Тара Гелия повернулась к ней с улыбкой и радостным приветствием, в то время как ее стражники преклонили колени, склонив головы в добровольном и добровольном поклонении возлюбленной Гелия. Так всегда, исключительно по велению собственного сердца, приветствовали воины Гелиума Дею Торис, бессмертная красота которой не раз приводила их к кровавым войнам с другими народами Барсума. Настолько велика была любовь жителей Гелиума к подруге Джона Картера, что она почти доходила до поклонения, как будто она действительно была богиней, какой казалась.
   Мать и дочь обменялись нежным, барсумским приветствием "каор" и поцеловались. Затем они вместе вошли в сады, где находились гости. Огромный воин обнажил свой короткий меч и ударил плашмя по металлическому щиту, медный звук перекрыл смех и речь.
   "Принцесса идет!" воскликнул он. "Дея Торис! Принцесса идет! Тара Гелия!" Так всегда объявляется роялти. Гости встали; обе женщины склонили головы; охранники отступили по обе стороны от входа; несколько дворян подошли, чтобы засвидетельствовать свое почтение; смех и разговоры возобновились, и Дея Торис с дочерью просто и непринужденно двигались среди своих гостей, ни намека на различие рангов в поведении тех, кто был там, хотя там было больше одного джеддака и много простых воинов, чьи единственные титул заключался в смелых поступках или благородном патриотизме. Таким образом, именно на Марсе о людях судят по их собственным достоинствам, а не по достоинствам их предков, даже несмотря на то, что гордость за происхождение велика.
   Тара из Гелиума позволила своему медленному взгляду блуждать среди толпы гостей, пока наконец не остановилась на том, кого она искала. Была ли слабая тень хмурого взгляда, промелькнувшая на ее лбу, признаком неудовольствия зрелищем, представшим ее глазам, или ее огорчили яркие лучи полуденного солнца? Кто может сказать! Ее воспитывали с верой, что однажды она выйдет замуж за Джора Кантоса, сына лучшего друга ее отца. Это было самым заветным желанием Кантоса Кана и Полководца, и Тара из Гелиума приняла это почти как свершившийся факт. Джор Кантос, похоже, так же относился к этому вопросу. Они говорили об этом вскользь, как о чем-то, что, само собой разумеется, произойдет в неопределенном будущем, как, например, о его продвижении во флоте, где он теперь был падваром; или набор функций двора ее деда, Тардоса Морса, джеддака Гелиума; или Смерть. Они никогда не говорили о любви, и это озадачивало Тару из Гелиума в тех редких случаях, когда она задумывалась об этом, потому что она знала, что люди, которым предстояло выйти замуж, обычно очень заняты вопросами любви, а она обладала всем женским любопытством - она задумался, что такое любовь. Она очень любила Джора Кантоса и знала, что он очень любит ее. Им нравилось быть вместе, потому что им нравились одни и те же вещи, одни и те же люди и одни и те же книги, и их танцы были радостью не только для них самих, но и для тех, кто смотрел на них. Она не могла представить, что захочет выйти замуж за кого-то другого, кроме Джора Кантоса.
   Так что, возможно, только солнце заставило ее брови чуть-чуть нахмуриться в тот момент, когда она обнаружила Джора Кантоса, сидящего в серьезной беседе с Ольвией Мартис, дочерью джеда Хастора. Обязанностью Джора Кантоса было немедленно отдать дань уважения Дее Торис и Таре из Гелиума; но он этого не сделал, и дочь Военачальника действительно нахмурилась. Она долго смотрела на Ольвию Мартис, и хотя много раз видела ее прежде и хорошо знала, сегодня она смотрела на нее новыми глазами, увидевшими, видимо, впервые, что девушка из Хастора была заметно красива даже среди тех других красивые женщины Гелия. Тара Гелия была встревожена. Она попыталась проанализировать свои эмоции; но нашел это трудным. Ольвия Мартис была ее подругой - она очень любила ее и не испытывала к ней злости. Злилась ли она на Джора Кантоса? Нет, она окончательно решила, что это не так. Это было просто удивление, которое она испытала - удивление, что Джор Кантос мог интересоваться кем-то другим больше, чем собой. Она уже собиралась пересечь сад и присоединиться к ним, когда услышала голос отца прямо позади себя.
   "Тара Гелия!" - позвал он, и она обернулась и увидела, как он приближается со странным воином, чья доспех и металлические носовые части были ей незнакомы. Даже среди великолепных атрибутов людей Гелиума и гостей из далеких империй наряды пришельцев выделялись своим варварским великолепием. Кожа его сбруи была полностью скрыта платиновыми украшениями, усеянными блестящими бриллиантами, как и ножны его шпаг и богато украшенная кобура, в которой находился его длинный марсианский пистолет. Двигаясь по залитому солнцем саду рядом с великим Полководцем, сверкающие лучи его бесчисленных драгоценных камней окутывают его, как ореол света, придавая его благородной фигуре намек на божественность.
   "Тара из Гелиума, я представляю вам Гаана, Джеда из Гатола", - сказал Джон Картер в соответствии с простым барсумским обычаем.
   "Каор! Гаан, Джед из Гатола, - ответила Тара из Гелиума.
   - Мой меч у твоих ног, Тара из Гелиума, - сказал молодой вождь.
   Военачальник оставил их, и они уселись на эрзитовой скамье под раскидистым сорапусом.
   - Фар Гатол, - задумчиво произнесла девушка. "В моем сознании это всегда было связано с тайной, романтикой и полузабытыми знаниями древних. Я не могу думать, что Гатол существует сегодня, возможно, потому, что я никогда прежде не видел Гатола".
   "И, возможно, также из-за большого расстояния, разделяющего Гелиум и Гатол, а также сравнительной незначительности моего маленького свободного города, который легко может потеряться в одном из уголков могучего Гелиума", - добавил Гаан. "Но то, чего нам не хватает в силе, мы компенсируем гордостью", - продолжал он, смеясь. "Мы считаем, что наш самый старый населенный город на Барсуме. Оно одно из немногих, сохранивших свою свободу, и это несмотря на то, что его древние алмазные рудники являются самыми богатыми из известных и, в отличие практически от всех других месторождений, сегодня, по-видимому, столь же неисчерпаемы, как и прежде".
   - Расскажи мне о Гатоле, - попросила девушка. "Сама мысль об этом наполняет меня интересом", и маловероятно, чтобы красивое лицо молодого джеда что-то отвлекало от гламура далекого Гатола.
   Гэхан не выглядел недовольным предлогом для дальнейшей монополизации общества своей прекрасной спутницы. Глаза его, казалось, были прикованы к ее изящным чертам, от которых они не двигались дальше, чем к округлой груди, частично скрытой под драгоценностями, обнаженному плечу или стройности совершенной руки, сияющей в браслетах варварского великолепия.
   - Ваша древняя история, несомненно, говорит вам, что Гатол был построен на острове в Троксеусе, самом могучем из пяти океанов старого Барсума. По мере того, как океан отступал, Гатол полз вниз по склонам горы, вершина которой была островом, на котором она была построена, и сегодня она покрывает склоны от вершины до подножия, а недра великого холма испещрены галереями. из ее мин. Нас полностью окружает солончак, который защищает нас от вторжения с суши, а изрезанная и часто вертикальная топография нашей горы делает посадку вражеских воздушных кораблей опасным предприятием".
   - Это и ваши храбрые воины? предложила девушка.
   Гаан улыбнулся. "Мы говорим об этом только врагам, - сказал он, - и то стальными, а не плотскими языками".
   "Но какой опыт в военном искусстве имеет народ, который природа таким образом защитила от нападения?" - спросила Тара о Гелиуме, которой понравился ответ молодого джеда на ее предыдущий вопрос, но все же в ее уме сохранялось смутное убеждение в возможной женственности ее компаньона, вызванное, несомненно, великолепием его атрибутов и оружия, которые несли в себе намек на великолепного зрелища, а не мрачной полезности.
   "Наши естественные преграды, хотя они, несомненно, спасали нас от поражения в бесчисленных случаях, никоим образом не сделали нас невосприимчивыми к нападению, - объяснил он, - ибо сокровищница алмазов Гатола так велика, что до сих пор могут быть найдены те кто рискует почти верным поражением, пытаясь разграбить наш непокоренный город; таким образом, мы находим случайную практику в упражнении с оружием; но в Гатоле есть нечто большее, чем горный город. Моя страна простирается от Полодоны (экватора) к северу на десять карадов и от десятого карада к западу от Хорца до двадцати к западу, включая, таким образом, миллион квадратных гаад, большую часть которых составляют прекрасные пастбища, где пасутся наши огромные стада тотов и зитидаров.
   "В окружении хищных врагов наши пастухи действительно должны быть воинами, иначе у нас не будет стад, и вы можете быть уверены, что они получат много боев. Тогда есть наша постоянная потребность в рабочих в шахтах. Гатолийцы считают себя расой воинов и поэтому предпочитают не работать в шахтах. Закон, однако, таков, что каждый гатолец мужского пола должен отдавать час в день на работу правительству. Это практически единственный налог, которым они облагаются. Однако они предпочитают предоставить замену для выполнения этой работы, а так как наши собственные люди не будут нанимать для работы в рудниках, необходимо было получить рабов, и мне не нужно говорить вам, что рабов не завоевывают без борьбы. . Мы продаем этих рабов на публичном рынке, а выручка идет пополам правительству и воинам, которые их привозят. Покупателям приписывают количество труда, выполненного их конкретными рабами. В конце года хороший раб уплачивает налог на труд своего хозяина в течение шести лет, и если рабов много, он освобождается и ему разрешается вернуться к своему народу".
   "Ты сражаешься в платине и бриллиантах?" - спросила Тара, указывая на его великолепные атрибуты с насмешливой улыбкой.
   Гаан рассмеялся. "Мы люди тщеславные, - добродушно признал он, - и, может быть, придаем слишком большое значение внешнему виду. Мы соперничаем друг с другом в великолепии нашего снаряжения, когда захвачены в ловушку для соблюдения более легких жизненных обязанностей, хотя, когда мы выходим на поле боя, наша кожа - самая простая, которую я когда-либо видел на бойцах Барсума. Мы также гордимся своей физической красотой, особенно красотой наших женщин. Могу ли я осмелиться сказать, Тара из Гелиума, что я надеюсь, что в тот день, когда ты посетишь Гатол, мой народ сможет увидеть ту, кто действительно красив?"
   "Женщин Гелиума учат недовольно хмуриться, глядя на язык льстеца", - возразила девушка, но Гаан, джед Гатола, заметил, что она улыбалась, когда говорила это.
   Звук горна прозвучал ясно и сладко, перекрывая смех и разговоры. "Танец Барсума!" - воскликнул молодой воин. "Я требую тебя за это, Тара из Гелия".
   Девушка взглянула в сторону скамейки, где она в последний раз видела Джора Кантоса. Его не было видно. Она склонила голову в знак согласия с требованием гатолийца. Среди гостей проходили рабы, раздавая маленькие однострунные музыкальные инструменты. На каждом инструменте были символы, указывающие высоту и длину его тона. Инструменты были сделаны из скила, струна из кишки и имела форму, подходящую для левого предплечья танцора, к которому оно было привязано. Была также кольцевая рана с кишкой, которую носили между первым и вторым суставами указательного пальца правой руки и которая, проходя по струне инструмента, вызывала единственную ноту, требуемую от танцора.
   Гости поднялись и медленно направились к алой лужайке в южной части садов, где должен был состояться танец, когда Джор Кантос поспешно подошел к Таре из Гелиума. -- Я утверждаю... -- воскликнул он, подходя к ней; но она перебила его жестом.
   "Ты опоздал, Джор Кантос", - воскликнула она в притворном гневе. "Ни один отсталый не может претендовать на Тару Гелия; но поспешите теперь, чтобы не потерять и Ольвию Мартис, которую я никогда не видел, чтобы она долго ждала, чтобы ее пригласили на этот или любой другой танец.
   - Я уже потерял ее, - с сожалением признал Джор Кантос.
   - И вы хотите сказать, что пришли за Тарой из Гелиума только после того, как потеряли Ольвию Мартис? - спросила девушка, все еще изображая неудовольствие.
   "О, Тара из Гелиума, тебе лучше знать, - настаивал молодой человек. "Разве не естественно было предположить, что ты ждешь меня, единственного, кто уже по крайней мере двенадцать раз требовал тебя для Танца Барсума?"
   - И сидеть и играть с моими большими пальцами, пока не сочтешь нужным прийти за мной? - спросила она. "Ах, нет, Джор Кантос; Тара из Гелиума не для отсталых, - она мило улыбнулась ему и прошла к собравшимся танцорам с Гааном, джедом из далекого Гатола.
   Танец Барсума имеет такое же отношение к более формальным танцевальным функциям Марса, как Великий Марш к нашим, хотя он бесконечно сложнее и красивее. Прежде чем марсианский юноша любого пола сможет присутствовать на важном общественном мероприятии, где есть танцы, он должен овладеть по крайней мере тремя танцами - танцем Барсума, своим национальным танцем и танцем своего города. В этих трех танцах танцоры создают свою собственную музыку, которая никогда не меняется; не меняются ни шаги, ни фигуры, поскольку они передавались из поколения в поколение с незапамятных времен. Все танцы Барсума величавы и красивы, но Танец Барсума - это чудесный эпос движения и гармонии - в нем нет гротескных поз, вульгарных или наводящих на размышления движений. Его описывают как интерпретацию высших идеалов мира, стремящегося к изяществу, красоте и целомудрию в женщине и силе, достоинству и верности в мужчине.
   Сегодня Джон Картер, Полководец Марса, со своей подругой Деей Торис возглавляли танцы, и если была еще пара, которая соперничала с ними в молчаливом восхищении гостей, то это был блистательный Джед из Гатола и его прекрасная партнер. В постоянно меняющихся фигурах танца мужчина обнаруживал себя то с рукой девушки в своей, то с рукой, обнимающей гибкое тело, недостаточно прикрытое украшенной драгоценностями сбруей, и девушка, хотя она танцевала тысячу танцев в прошлое, впервые осознала личный контакт мужской руки с ее обнаженной плотью. Ее обеспокоило, что она это заметит, и она вопросительно и почти с неудовольствием посмотрела на мужчину, как будто это была его вина. Их взгляды встретились, и она увидела в его глазах то, чего никогда не видела в глазах Джора Кантоса. Это было в самом конце танца, и они оба внезапно остановились под музыку и стояли, глядя друг другу прямо в глаза. Первым заговорил Гаан из Гатола.
   "Тара из Гелия, я люблю тебя!" он сказал.
   Девушка вытянулась во весь рост. - Джед Гатола забывает себя, - надменно воскликнула она.
   - Джед из Гатола забыл бы обо всем, кроме тебя, Тара из Гелиума, - ответил он. Яростно он сжал мягкую руку, которую все еще удерживал с последней позиции танца. - Я люблю тебя, Тара из Гелия, - повторил он. "Почему ваши уши отказываются слышать то, что ваши глаза только что не отказывались видеть и отвечать?"
   - Что ты имеешь в виду? воскликнула она. - Значит, люди Гатола такие невежды?
   - Они не хамы и не дураки, - тихо ответил он. "Они знают, когда любят женщину - и когда она любит их".
   Тара из Гелиума в гневе топнула своей маленькой ножкой. "Идти!" - сказала она. - Прежде чем надо будет сообщить моему отцу о бесчестии его гостя.
   Она повернулась и ушла. "Ждать!" - воскликнул мужчина. - Еще одно слово.
   - Извинений? она спросила.
   - О пророчестве, - сказал он.
   "Я не хочу это слышать", - ответила Тара из Гелиума и оставила его стоять там. Она была странно расслаблена и вскоре после этого вернулась в свою часть дворца, где долго стояла у окна, выходящего за алую башню Великого Гелиума на северо-запад.
   Вскоре она сердито отвернулась. "Я ненавижу его!" - воскликнула она вслух.
   "Кого?" - спросила привилегированная Утия.
   Тара из Гелия топнула ногой. "Этот невоспитанный невежда, джед из Гатола", - ответила она.
   Утия подняла тонкие брови.
   При топании маленькой ножки огромный зверь поднялся из угла комнаты и подошел к Таре из Гелиума, где стоял, глядя ей в лицо. Она положила руку на уродливую голову. "Дорогая старушка Вула, - сказала она. "Любовь не может быть глубже твоей, но она никогда не оскорбляет. Если бы люди могли подражать вам!
   ГЛАВА II
   НА МИЛОСЕРДИЕ ГЕЙЛА
   Тара из Гелиума не вернулась к гостям своего отца, а ждала в своих покоях известия от Джора Кантоса, которое, как она знала, должно было прийти, умоляя ее вернуться в сады. Тогда она высокомерно отказывалась. Но апелляции от Джора Кантоса не поступало. Сначала Тара Гелия злилась, потом ей было больно, и всегда она была озадачена. Она не могла понять. Время от времени она думала о джеде из Гатола, а затем топнула ногой, потому что действительно была очень зла на Гаана. Презумпция человека! Он намекал, что читал любовь к нему в ее глазах. Никогда еще она не была так оскорблена и унижена. Никогда еще она так сильно не ненавидела мужчину. Внезапно она повернулась к Утии.
   "Моя летающая кожа!" - приказала она.
   - Но гости! - воскликнула рабыня. - Твой отец, Военачальник, будет ожидать, что ты вернешься.
   - Он будет разочарован, - отрезала Тара из Гелиума.
   Раб колебался. - Он не одобряет твоих полетов в одиночку, - напомнила она своей госпоже.
   Юная принцесса вскочила на ноги и схватила несчастную рабыню за плечи, тряся ее. - Ты становишься невыносимым, Утия, - воскликнула она. "Скоро не останется ничего другого, кроме как отправить вас на публичный невольничий рынок. Тогда, возможно, ты найдешь себе мастера по душе.
   Слезы выступили на мягких глазах рабыни. - Это потому, что я люблю тебя, моя принцесса, - мягко сказала она. Тара Гелия расплавилась. Она взяла рабыню на руки и поцеловала ее.
   - У меня нрав тота, Утия, - сказала она. "Простите меня! Я люблю тебя, и нет ничего, что я бы не сделал для тебя, и ничего бы я не сделал, чтобы навредить тебе. Опять же, как я часто делал в прошлом, я предлагаю вам вашу свободу.
   "Я не желаю свободы, если она разлучит меня с тобой, Тара из Гелиума", - ответила Утия. "Я счастлив здесь с тобой - я думаю, что должен умереть без тебя".
   Снова девушки поцеловались. - Значит, ты не полетишь один? - спросил раб.
   Тара из Гелиума рассмеялась и ущипнула своего спутника. - Ты упорный маленький вредитель, - закричала она. "Конечно, я полечу - разве Тара из Гелиума всегда не делает то, что ей нравится?"
   Утия печально покачала головой. "Увы! да, - призналась она. "Айрон - военачальник Барсума во всем, кроме двух. В руках Деи Торис и Тары из Гелиума он подобен гончарной глине".
   "Тогда беги и принеси мою летающую кожу, как милая рабыня", - приказала госпожа.
   * * * *
   Далеко по охряному морскому дну за городами-побратимами Гелиума мчался быстрый летун Тары из Гелиума. В восторге от скорости, плавучести и послушания маленького суденышка, девушка двинулась на северо-запад. Почему она должна выбрать именно это направление, она не стала задумываться. Возможно, потому, что в этом направлении лежали наименее известные области Барсума, а значит, Романтика, Тайна и Приключения. В этом направлении также лежал далеко Гатол; но на этот факт она не дала сознательной мысли.
   Однако время от времени она думала о джедах того далекого королевства, но реакция на эти мысли была едва ли приятной. Они по-прежнему вызывали румянец стыда на ее щеках и прилив гневной крови к сердцу. Она была очень зла на джеда из Гатола, и хотя никогда больше не увидит его, она была совершенно уверена, что ненависть к нему навсегда останется свежа в ее памяти. В основном ее мысли вращались о другом - Джоре Кантосе. И когда она думала о нем, она думала и об Ольвии Мартис из Хастора. Тара из Гелиума подумала, что она ревнует к прекрасной Ольвии, и это ее очень рассердило. Она злилась на Джора Кантоса и на себя, но совсем не злилась на Ольвию Мартис, которую любила, и, конечно, на самом деле не ревновала. Беда была в том, что Тара из Гелиума на этот раз не смогла добиться своего. Джор Кантос не прибежал, как послушный раб, когда она его ждала, и, ах, вот и вся суть! Гаан, Джед из Гатола, незнакомец, был свидетелем ее унижения. Он видел ее невостребованной в начале великого дела и должен был прийти ей на помощь, чтобы спасти ее, как он, несомненно, думал, от бесславной участи тихоходки. При этой повторяющейся мысли Тара из Гелиума почувствовала, как все ее тело горит алым стыдом, а затем она внезапно побледнела и похолодела от ярости; после чего она развернула свой летчик так резко, что его чуть не вырвало из ремней на плоской узкой палубе. Она добралась до дома незадолго до наступления темноты. Гости разъехались. Во дворце воцарилась тишина. Через час она присоединилась к отцу и матери за ужином.
   - Ты бросила нас, Тара из Гелия, - сказал Джон Картер. "Это не то, чего должны ожидать гости Джона Картера".
   "Они пришли не ко мне, - ответила Тара из Гелиума. - Я их не спрашивал.
   "Они были не меньшими вашими гостями", - ответил ее отец.
   Девушка встала, подошла, встала рядом с ним и обняла его за шею.
   - Мой настоящий старый вирджинец, - воскликнула она, взъерошивая копну его черных волос.
   "В Вирджинии вас бы перевернули через колено отца и отшлепали", - сказал мужчина, улыбаясь.
   Она забралась к нему на колени и поцеловала его. - Ты меня больше не любишь, - объявила она. "Никто меня не любит", но она не могла сложить свои черты в надутые губы, потому что булькающий смех настойчиво прорывался наружу.
   "Беда в том, что слишком многие любят тебя, - сказал он. - А теперь еще один.
   "Верно!" воскликнула она. "Что ты имеешь в виду?"
   "Гахан из Гатола попросил разрешения ухаживать за тобой".
   Девушка села очень прямо и вздернула подбородок вверх. - Я бы не вышла замуж за ходячего алмазного рудника, - сказала она. - Я не хочу его.
   -- Я ему так и сказал, -- ответил ее отец, -- и что вы все равно, что обручены с другим. Он был очень вежлив об этом; но в то же время он дал мне понять, что привык получать то, что хотел, и что он очень хотел тебя. Я полагаю, это будет означать новую войну. Красота твоей матери держала Гелиум в войне много лет, и... Что ж, Тара из Гелиума, если бы я был молодым человеком, я, несомненно, был бы готов поджечь весь Барсум, чтобы завоевать тебя, как я все еще хотел бы сохранить твою божественную мать. и он улыбнулся через стол сорапуса и золотой сервиз немеркнущей красоте самой красивой женщины Марса.
   "Нашу маленькую девочку пока не следует беспокоить такими вещами", - сказала Дея Торис. "Помни, Джон Картер, что ты имеешь дело не с земным ребенком, чья жизнь более чем наполовину завершилась бы до того, как дочь Барсума достигла бы настоящей зрелости".
   - Но разве дочери Барсума иногда не выходят замуж уже в двадцать лет? - настаивал он.
   - Да, но они по-прежнему будут желанны в глазах людей после того, как сорок поколений землян обратились в прах - по крайней мере, на Барсуме некуда спешить. Мы не увядаем и не распадаемся здесь, как вы говорите мне, обитатели вашей планеты, хотя вы сами и опровергаете свои слова. Когда придет время, Тара из Гелиума выйдет замуж за Джора Кантоса, а до тех пор не будем больше думать об этом.
   "Нет, - сказала девушка, - эта тема меня раздражает, и я не выйду замуж за Джора Кантоса или другого - я не собираюсь выходить замуж".
   Отец и мать посмотрели на нее и улыбнулись. "Когда Гаан из Гатола вернется, он может забрать вас", - сказал первый.
   "Он ушел?" - спросила девушка.
   "Его самолет отправляется в Гатол утром", - ответил Джон Картер.
   - Тогда я видела его в последний раз, - заметила Тара из Гелиума со вздохом облегчения.
   - Он говорит, что нет, - ответил Джон Картер.
   Девушка пожала плечами, и разговор перешел на другие темы. Пришло письмо от Тувии из Птарса, которая находилась в гостях у своего отца, пока Карторис, ее супруг, охотился в Окаре. Дошли слухи, что тарки и уорхуны снова находятся в состоянии войны, или, вернее, что произошло сражение, поскольку война была их обычным состоянием. На памяти человечества не было мира между этими двумя дикими зелеными полчищами - только одно временное перемирие. Два новых линкора были спущены на воду в Хасторе. Небольшая группа святых тернов пыталась возродить древнюю и дискредитированную религию Исса, который, как они утверждали, все еще жил духом и общался с ними. Ходили слухи о войне из Дусара. Ученый утверждал, что обнаружил человеческую жизнь на дальней луне. Безумец попытался уничтожить атмосферное растение. Семь человек были убиты в Большом Гелиуме за последние десять зодес (эквивалент земного дня).
   После еды Дея Торис и Полководец играли в жетан, барсумскую игру в шахматы, в которую играют на доске из сотни чередующихся черных и оранжевых квадратов. У одного игрока двадцать черных фигур, у другого двадцать оранжевых. Краткое описание игры может заинтересовать тех земных читателей, которым небезразличны шахматы, и оно не будет упущено для тех, кто дочитает это повествование до конца, поскольку, прежде чем они закончат, они обнаружат, что знание джетана добавит интереса и острые ощущения, которые их ждут.
   Фигурки располагаются на доске, как в шахматах, в первых двух рядах рядом с игроками. В порядке слева направо на линии клеток, ближайших к игрокам, фигуры джетана: Воин, Падвар, Гном, Летчик, Вождь, Принцесса, Летун, Двор, Падвар, Воин. В следующей строке все пантаны, кроме концевых частей, которые называются тотатами и представляют собой конных воинов.
   Пантаны, представленные в виде воинов с одним пером, могут перемещаться на одну клетку в любом направлении, кроме как назад; Тоты, верховые воины с тремя перьями, могут двигаться по прямой и по диагонали, а также могут перепрыгивать промежуточные фигуры; Воины, пешие воины с двумя перьями, прямо в любую сторону или по диагонали, два места; Падвары , лейтенанты с двумя перьями, двумя по диагонали в любом направлении или их комбинацией; Гномы, капитаны с тремя перьями, тремя клетками прямо в любом направлении или комбинацией; Летчики, представленные пропеллером с тремя лопастями, тремя промежутками в любом направлении или комбинацией по диагонали, могут прыгать между промежуточными фигурами; Вождь, обозначенный диадемой с десятью драгоценностями, тремя пробелами в любом направлении, прямо или по диагонали; Принцесса, диадема с одним камнем, такая же, как Шеф, и может прыгать между промежуточными фигурами.
   Игра выиграна, когда игрок ставит любую из своих фигур на одну клетку с принцессой противника или когда вождь берет вождя. Он вытягивается, когда вождя берет любая фигура противника, кроме вождя соперника; или когда обе стороны сократились до трех или менее фигур равной ценности, и игра не прекращается в течение следующих десяти ходов, по пять на каждую. Это лишь краткое изложение общей схемы игры.
   Именно в эту игру играли Дея Торис и Джон Картер, когда Тара из Гелиума пожелала им спокойной ночи, уединившись в своих покоях, в своих спальных шелках и мехах. - До утра, мой любимый, - крикнула она им, выходя из квартиры, и мало что догадывалась ни она, ни ее родители, что это действительно может быть последний раз, когда они когда-либо увидят ее.
   Утро выдалось тусклым и серым. Зловещие тучи беспокойно и низко клубились. Под ними на северо-запад неслись разорванные фрагменты. Из своего окна Тара из Гелия смотрела на эту необычную картину. Густые облака редко заволакивают барсумское небо. В этот час дня у нее был обычай ездить верхом на одном из тех маленьких тотов, которые являются верховыми животными красных марсиан, но вид вздымающихся облаков соблазнил ее на новое приключение. Утия еще спала, и девочка ее не беспокоила. Вместо этого она тихонько оделась и отправилась в ангар на крыше дворца, прямо над ее покоем, где размещался ее собственный стремительный летчик. Она никогда не ездила сквозь облака. Это было приключение, которое она всегда жаждала испытать. Ветер был сильный, и она с трудом вывела корабль из ангара без происшествий, но, оказавшись вдали, он быстро помчался над городами-побратимами. Порывы ветра подхватывали и подбрасывали его, и девушка громко смеялась от радости от возникших острых ощущений. Она управлялась с маленьким кораблем как ветеран, хотя немногие ветераны столкнулись бы с угрозой такого шторма на таком легком судне. Она стремительно поднималась к облакам, мчась с мчащимися лентами унесённых бурей осколков, и через мгновение была поглощена густыми массами, вздымающимися вверху. Это был новый мир, мир хаоса, в котором не было людей, кроме нее самой; но это был холодный, сырой, одинокий мир, и она находила его угнетающим после того, как его новизна рассеялась, из-за непреодолимого ощущения величины сил, бушующих вокруг нее. Внезапно она почувствовала себя очень одинокой, очень холодной и очень маленькой. Поэтому она поспешно поднялась, пока ее корабль не вырвался навстречу великолепному солнечному свету, превратившему верхнюю поверхность мрачной стихии в катящиеся массы полированного серебра. Здесь было еще холодно, но уже без сырости облаков, и в лучах яркого солнца ее настроение поднималось с установочной стрелкой высотомера. Глядя на облака, уже далеко внизу, девушка испытала ощущение неподвижного зависания посредине неба; но жужжание ее пропеллера, дующий на нее ветер, высокие цифры, поднимавшиеся и опускавшиеся под стеклом ее спидометра, говорили ей, что ее скорость ужасна. Именно тогда она решила повернуть назад.
   Первую попытку она предприняла над облаками, но она оказалась неудачной. К своему удивлению, она обнаружила, что не может даже повернуться против сильного ветра, который раскачивал и раскачивал хрупкое судно. Затем она быстро опустилась в темную и продуваемую ветром зону между мчащимися облаками и мрачной поверхностью затененной земли. Здесь она снова попыталась направить нос летательного аппарата обратно к Гелиуму, но буря подхватила хрупкое существо и безжалостно швыряло его, перекатывая снова и снова и подбрасывая, как пробку в катаракте. Наконец девушке удалось выровнять летательный аппарат в опасной близости от земли. Никогда еще она не была так близка к смерти, но не испугалась. Ее спасло ее хладнокровие, а также сила палубных креплений, удерживавших ее. Путешествуя со штормом, она была в безопасности, но куда он нес ее? Она представила себе опасения отца и матери, когда она не появилась на утренней трапезе. Они найдут ее летательный аппарат пропавшим и догадаются, что где-то на пути бури он лежит изломанной и спутанной массой на ее мертвом теле, и тогда смельчаки отправятся на ее поиски, рискуя жизнью; Она знала, что в поисках будут потеряны жизни, потому что теперь она поняла, что никогда в жизни на Барсуме не бушевала такая буря.
   Она должна вернуться! Она должна добраться до Гелия, пока ее безумная жажда острых ощущений не стоила жертвы одной отважной жизни! Она решила, что большая безопасность и вероятность успеха лежат над облаками, и снова поднялась сквозь леденящий ветер пар. Ее скорость снова была ужасающей, потому что ветер, казалось, усилился, а не уменьшился. Она старалась постепенно сдерживать стремительный полет своего корабля, но, хотя ей в конце концов удалось повернуть двигатель вспять, ветер все же понес ее вперед. И тогда Тара из Гелиума вышла из себя. Разве ее мир не склонялся всегда в согласии с каждым ее желанием? Что это были за элементы, которым они осмелились помешать ей? Она продемонстрирует им, что от дочери Военачальника нельзя отказаться! Они узнают, что Тара Гелиума не может управляться даже силами природы!
   И вот она снова двинула мотор вперед, а затем, стиснув твердые белые зубы с мрачной решимостью, повела рычаг управления рулем далеко влево, намереваясь направить нос корабля прямо навстречу ветру. схватил хрупкое существо и опрокинул его на спину, крутил, переворачивал и швырял снова и снова; пропеллер на мгновение промчался в воздушном кармане, а затем буря снова подхватила его и сорвала с вала, оставив девушку беспомощной на неуправляемом атоме, который поднимался и падал, катился и кувыркался - игра стихии, которой она бросила вызов . Первым ощущением Тары из Гелиума было удивление - она не смогла добиться своего. Затем она начала беспокоиться - не за свою безопасность, а за тревогу родителей и опасности, с которыми должны столкнуться неизбежные искатели. Она упрекала себя за бездумный эгоизм, поставивший под угрозу покой и безопасность других. Она осознавала и собственную серьезную опасность; но она все еще не испугалась, как и подобает дочери Деи Торис и Джона Картера. Она знала, что ее плавучие баллоны могли держать ее на плаву неопределенное время, но у нее не было ни еды, ни воды, и ее несли к наименее известному району Барсума. Возможно, было бы лучше немедленно приземлиться и дождаться прибытия искателей, чем позволить унести себя еще дальше от Гелия, тем самым значительно уменьшая шансы на раннее обнаружение; но когда она упала на землю, то обнаружила, что сила ветра сделала попытку приземлиться равносильной разрушению, и снова быстро поднялась.
   На высоте нескольких сотен футов над землей она могла лучше оценить титанические масштабы шторма, чем тогда, когда она летела в сравнительной безмятежной зоне над облаками, поскольку теперь она могла отчетливо видеть влияние ветра на шторм. Поверхность Барсума. Воздух был наполнен пылью и летящими кусочками растительности, и когда буря пронесла ее через орошаемый участок сельскохозяйственных угодий, она увидела огромные деревья, каменные стены и здания, поднятые высоко в воздух и разбросанные по опустошенной местности; а затем она была быстро перенесена на другие виды, которые заставили ее сознание быстро растущее убеждение, что все-таки Тара из Гелиума был очень маленьким, ничтожным и беспомощным человеком. Это было потрясением для ее самолюбия, пока оно длилось, и к вечеру она была готова поверить, что это будет длиться вечно. Свирепость бури не уменьшилась, и не было никаких признаков ее ослабления. Она могла только догадываться о пройденном ею расстоянии, потому что не могла поверить в правильность высоких цифр, нагроможденных на записи ее одометра. Они казались невероятными, и все же, если бы она знала это, они были бы совершенно верны - за двенадцать часов она пролетела и была унесена бурей целых семь тысяч гаад. Незадолго до наступления темноты ее пронесли над одним из заброшенных городов древнего Марса. Это был Торкас, но она этого не знала. Будь она, ее легко можно было бы простить за то, что она оставила последний остаток надежды, ибо жителям Гелиума Торкас кажутся такими же далекими, как острова Южных морей для нас. И все же буря, ее ярость не ослабевала, несла ее дальше.
   Всю эту ночь она мчалась сквозь тьму под облаками или поднималась, чтобы мчаться через залитую лунным светом пустоту под сиянием двух спутников Барсума. Ей было холодно, и голодно, и совсем жалко, но храбрый дух ее отказывался признать, что ее положение безнадежно, хотя разум и провозглашал истину. Ее ответ разуму, иногда произносимый вслух с внезапным вызовом, напоминал о спартанском упрямстве ее отца перед лицом неминуемой гибели: "Я все еще живу!"
   В то утро во дворце Военачальника появился ранний посетитель. Это был Гаан, Джед из Гатола. Он прибыл вскоре после того, как стало известно об отсутствии Тары из Гелиума, и в волнении оставался без предупреждения, пока Джон Картер не наткнулся на него в большом приемном коридоре дворца, когда Военачальник спешил организовать отправку корабли в поисках дочери.
   Гаан прочитал беспокойство на лице Военачальника. "Простите меня, если я вмешиваюсь, Джон Картер, - сказал он. "Я пришел попросить снисхождения в другой день, потому что было бы безрассудно пытаться управлять кораблем в такой шторм".
   - Оставайся, Гаан, желанным гостем, пока не решишь покинуть нас, - ответил Военачальник. - Но вы должны простить любое кажущееся невнимание со стороны Гелиума, пока моя дочь не будет возвращена нам.
   "Ты дочь! Восстановлено! Что ты имеешь в виду?" - воскликнул гатолиан. "Я не понимаю."
   "Она ушла вместе со своим легким летательным аппаратом. Это все, что мы знаем. Можно лишь предположить, что она решила лететь до утренней трапезы и попала в лапы бури. Вы извините меня, Гаан, если я внезапно покину вас - я готов послать корабли на ее поиски. но Гаан, Джед из Гатола, уже мчался к дворцовым воротам. Там он прыгнул на поджидающего тота и, сопровождаемый двумя воинами в металле Гатола, бросился по улицам Гелиума к дворцу, отведенному для его развлечения.
   ГЛАВА III
   БЕЗГОЛОВНЫЙ ЧЕЛОВЕК С
   Над крышей дворца, в котором размещался джед Гатола и его свита, крейсер "Ванатор" рвал свои крепкие якоря. Скрип такелажа свидетельствовал о бешеной ярости шторма, а встревоженные лица тех членов экипажа, чьи обязанности требовали их присутствия на рвущихся кораблях, свидетельствовали о серьезности положения. Только крепкие найтовы не позволяли этим людям быть сметенными с палубы, в то время как те, кто находился внизу на крыше, постоянно были вынуждены цепляться за поручни и стойки, чтобы спастись от каждого нового порыва метеоритной ярости. На носу "Ванатора" был нарисован знак Гатола, но на верхних работах не было вымпелов, так как буря быстро унесла несколько кораблей, как раз тогда, когда наблюдателям казалось, что он должен унести и сам корабль. Они не могли поверить, что какая-либо снасть сможет долго противостоять этой титанической силе. К каждому из двенадцати ремней прицепился мускулистый воин с обнаженным коротким мечом. Будь только одна пристань, отданная во власть бури, одиннадцать коротких мечей перерезали бы остальные; так как частично пришвартованное судно было обречено, а на свободе в буре у него был хоть какой-то шанс на жизнь.
   "Клянусь кровью Исса, я верю, что они устоят!" - крикнул один воин другому.
   -- А если они не удержатся, -- пусть духи наших предков вознаградят храбрых воинов на Ванаторе, -- ответил другой из тех, кто был на крыше дворца, -- ибо не пройдет много времени с того момента, как его канаты разорвутся, прежде чем его команда наденет кожа мертвеца; но все же, Танус, я верю, что они выдержат. Поблагодарите хотя бы за то, что мы не уплыли до того, как разразилась буря, ведь теперь у каждого из нас есть шанс выжить".
   -- Да, -- ответил Танус, -- мне бы очень не хотелось оказаться сегодня за границей на самом прочном корабле, что плывет по барсумскому небу.
   Именно тогда на крыше появился джед Гаан. С ним были остаток его отряда и дюжина воинов Гелиума. Молодой вождь повернулся к своим последователям.
   "Я немедленно плыву на Ванаторе, - сказал он, - в поисках Тары из Гелия, которая, как считается, была унесена штормом на одноместном летательном аппарате. Мне не нужно объяснять вам, как ничтожны шансы Ванатора противостоять ярости бури, и я не буду приказывать вам смерть. Пусть желающие остаются без позора. Остальные последуют за мной, - и он прыгнул к веревочной лестнице, которая бешено хлестала на ветру.
   Первым человеком, следовавшим за ним, был Танус, и когда последний достиг палубы крейсера, на крыше дворца остались только двенадцать воинов Гелиума, которые с обнаженными мечами заняли посты гатолийцев у причалов.
   Ни один воин, оставшийся на борту "Ванатора", теперь не покинет ее.
   "Меньшего я и не ожидал", - сказал Гаан, когда с помощью тех, кто уже был на палубе, он и остальные нашли надежные крепления. Командир Ванатора покачал головой. Он любил свой изящный корабль, гордость своего класса в маленьком флоте Гатола. Он думал о ней, а не о себе. Он видел, как она лежит, разодранная и скрюченная, на охристой растительности далекого морского дна, чтобы быть захваченной и ограбленной какой-то дикой зеленой ордой. Он посмотрел на Гаана.
   - Ты готов, Сан Тотис? - спросил джед.
   "Все готово".
   - Тогда отрезай!
   По палубе и за бортом гелиуметическим воинам внизу было передано сообщение о том, что у третьей пушки они должны отрезать. Двенадцать острых мечей должны ударить одновременно и с равной силой, и каждый должен полностью и мгновенно перерезать три нити тяжелого троса, чтобы ни один свободный конец, запутавшийся в блоке, не навлек на "Ванатор" немедленную катастрофу.
   Бум! Голос сигнальной пушки сквозь воющий ветер донесся до двенадцати воинов на крыше. Бум! Двенадцать мечей были подняты над двенадцатью мускулистыми плечами. Бум! Двенадцать острых лезвий разорвали двенадцать жалких причалов, чистых и как один.
   "Ванатор", вращая пропеллеры, устремился вперед вместе со штормом. Буря ударила его в корму, словно кольчужным кулаком, и поставила большой корабль на нос, а затем подхватила его и закрутила, как юла ребенка; и на крыше дворца двенадцать мужчин смотрели в молчаливой беспомощности и молились за души храбрых воинов, идущих на смерть. А другие видели с высоких причалов Гелиума и из тысячи ангаров на тысяче крыш; но только на мгновение прекратились приготовления, которые должны были отправить других храбрецов в ужасный водоворот этого, казалось бы, безнадежного поиска, ибо такова отвага воинов Барсума.
   Но "Ванатор" не упал на землю, по крайней мере, в пределах видимости города, хотя, пока наблюдатели могли его видеть, он ни на мгновение не останавливался на ровном киле. Иногда она лежала на одном боку или на другом, или снова мчалась килем кверху, или переворачивалась снова и снова, или становилась на нос или на хвост по прихоти огромной силы, которая несла ее вперед. И наблюдатели увидели, что этот огромный корабль просто унесло ветром вместе с другими большими и маленькими обломками, заполнявшими небо. Никогда на памяти людей и в анналах записанной истории не бушевала такая буря на лице Барсума.
   И в следующее мгновение Ванатор был забыт, когда высокая алая башня, которая веками была отмечена Малым Гелиумом, рухнула на землю, неся смерть и разрушение в городе внизу. Воцарилась паника. В развалинах вспыхнул пожар. Все силы города казались изувеченными, и именно тогда Военачальник приказал людям, которые собирались отправиться на поиски Тары Гелиума, направить свою энергию на спасение города, поскольку он тоже был свидетелем начала Ванатора. и осознал тщетность растраты людей, которые были так необходимы, если Малый Гелиум хотел спасти от полного уничтожения.
   Вскоре после полудня второго дня буря начала утихать, и, прежде чем солнце зашло, маленькое судно, на котором Тара из Гелиума зависла между жизнью и смертью в течение многих часов, медленно дрейфовало под легким бризом над холмистой местностью, когда-то были высокими горами на марсианском континенте. Девушка была истощена бессонницей, недостатком еды и питья и нервной реакцией, вызванной ужасающими переживаниями, через которые она прошла. Неподалеку, на вершине промежуточного холма, она мельком увидела нечто, похожее на башню с куполом. Она быстро сбросила флайер, пока холм не закрыл его от обзора возможных обитателей строения, которое она видела. Башня означала для нее жилище человека, предполагая наличие воды и, возможно, пищи. Если бы башня была заброшенным пережитком давно минувших дней, она вряд ли нашла бы там пищу, но все же был шанс, что там может быть вода. Если она обитаема, то она должна приближаться к ней с осторожностью, ибо можно ожидать, что в столь далекой стране обитают только враги. Тара из Гелиума знала, что должна быть далеко от городов-побратимов империи своего деда, но если бы она догадывалась хотя бы на тысячу хаад реальности, она была бы ошеломлена осознанием полной безнадежности своего положения.
   Держа корабль на низком уровне, так как резервуары плавучести были еще целы, девушка скользила по земле, пока легкий ветерок не отнес ее к склону последнего холма, который стоял между ней и сооружением, которое она считала рукотворной башней. Здесь она опустила летун на землю среди чахлых деревьев и, затащив его под одно из них, где он мог бы быть несколько скрыт от пролетающего сверху корабля, привязала его и отправилась на разведку. Как и большинство женщин ее класса, она была вооружена только одним тонким клинком, так что в такой чрезвычайной ситуации, с которой она теперь столкнулась, она должна была полагаться почти исключительно на свою ловкость, чтобы остаться незамеченной врагами. С предельной осторожностью она осторожно подкралась к гребню холма, используя все естественные заслоны, которые давал ландшафт, чтобы скрыть ее приближение от возможных наблюдателей впереди, и на мгновение бросила быстрый взгляд назад, чтобы не быть застигнутой врасплох с этой стороны.
   Наконец она добралась до вершины, откуда из-за низкого куста она могла видеть, что лежит за ней. Под ней раскинулась красивая долина, окруженная невысокими холмами. Его усеивали многочисленные круглые башни с куполами, и каждую башню окружала каменная стена, окружавшая несколько акров земли. Долина оказалась на высоком уровне культивации. На противоположной стороне холма и прямо под ней была башня и ограждение. Крыша первого привлекла ее внимание. Во всех отношениях он казался таким же по конструкции, как и те, что дальше в долине - высокая оштукатуренная стена массивной конструкции, окружающая башню такой же конструкции, на серой поверхности которой яркими красками было нарисовано странное устройство. Башни были около сорока диванов в диаметре, около сорока земных футов и шестьдесят в высоту до основания купола. Земному человеку они сразу бы напомнили бункеры, в которых молочные фермеры хранят силос для своих стад; но более пристальное внимание, обнаружившее случайные амбразуры вместе со странной конструкцией куполов, изменило бы такой вывод. Тара из Гелиума увидела, что купола, казалось, увенчаны бесчисленными стеклянными призмами, и те, что выставлены навстречу заходящему солнцу, сияли так великолепно, что внезапно напомнили ей о великолепных атрибутах Гаана из Гатола. Подумав о человеке, она сердито покачала головой и осторожно продвинулась вперед на фут или два, чтобы лучше рассмотреть ближайшую башню и ее ограждение.
   Когда Тара из Гелиума посмотрела вниз, на ограждение, окружавшее ближайшую башню, ее брови на мгновение нахмурились от удивления, а затем ее глаза расширились в выражении скептицизма с оттенком ужаса, поскольку то, что она увидела, было десятком или двумя человеческими телами... голый и безголовый. Она долго смотрела, затаив дыхание; не в силах поверить собственным глазам, что эти растущие твари двигались и имели жизнь! Она видела, как они ползали на четвереньках друг над другом и поперек друг друга, шаря пальцами. И она видела некоторых из них у корыт, которые другие как будто искали, а те, что у корыт, брали что-то из этих вместилищ и, видимо, клали в дыру, где должны были быть их шеи. Они были недалеко под ней - она могла видеть их отчетливо и видела, что там были тела мужчин и женщин, и что они были прекрасно сложены, и что их кожа была похожа на ее, но чуть более светло-красного цвета. Сначала она подумала, что видит развалины и что тела, только что обезглавленные, двигаются под действием мышечной реакции; но в настоящее время она поняла, что это было их нормальное состояние. Ужас перед ними завораживал ее, так что она едва могла оторвать от них взгляд. По их ощупывающим рукам было видно, что они были безглазыми, а их вялые движения предполагали рудиментарную нервную систему и, соответственно, крошечный мозг. Девушка недоумевала, как они существуют, потому что даже при самом диком воображении она не могла представить себе этих несовершенных существ разумными земледельцами. Однако то, что земля в долине была вспахана, было очевидно, и то, что у этих существ была пища, было в равной степени очевидным. Но кто возделывал землю? Кто содержал и кормил этих несчастных и с какой целью? Это была загадка за пределами ее дедуктивных способностей.
   Вид еды снова пробудил в ней сознание собственного грызущего голода и жажды, пересохшей в горле. Она могла видеть и еду, и воду в вольере; но посмеет ли она войти, даже если найдет способ проникнуть внутрь? Она сомневалась в этом, так как сама мысль о возможном контакте с этими выросшими существами вызывала у нее дрожь.
   Затем ее глаза снова блуждали по долине, пока наконец не различили что-то похожее на крошечный ручеек, петляющий по центру сельскохозяйственных угодий - странное зрелище на Барсуме. Ах, если бы это была вода! Тогда она могла бы надеяться с настоящей надеждой, потому что поля давали ей пропитание, которое она могла добывать ночью, а днем она пряталась среди окружающих холмов, и когда-нибудь, да, когда-нибудь, она знала, придут искатели, за Джоном Картером. , военачальник Барсума, никогда не перестанет искать свою дочь, пока каждый квадратный метр планеты не будет прочесан снова и снова. Она знала его и знала воинов Гелиума, и поэтому она знала, что если ей удастся избежать вреда, пока они не придут, они действительно наконец придут.
   Ей придется дождаться темноты, прежде чем она осмелится отправиться в долину, а пока она решила найти безопасное место поблизости, где она могла бы быть в относительной безопасности от диких зверей. Возможно, этот район был свободен от плотоядных, но в чужой стране никогда нельзя быть уверенным. Когда она уже собиралась уйти за гребень холма, ее внимание снова привлекла ограда внизу. Из башни вышли две фигуры. Их прекрасные тела казались такими же, как у обезглавленных существ, среди которых они перемещались, но пришельцы не были безголовыми. На их плечах были головы, которые казались человеческими, но которые девочка интуитивно чувствовала, не были человеческими. Они были слишком далеко, чтобы она могла отчетливо разглядеть их в угасающем свете умирающего дня, но она знала, что они были слишком большими, непропорциональными идеально сложенным телам и сплюснутой формы. Она могла видеть, что на мужчинах была какая-то упряжь, к которой были подвешены обычные длинный меч и короткий меч барсумского воина, и что на их коротких шеях были массивные кожаные воротники, обрезанные так, чтобы плотно прилегать к плечам и плотно прилегать к груди. нижняя часть головы. Их черты были едва различимы, но в них было что-то гротескное, что вызвало у нее чувство отвращения.
   Они несли длинную веревку, к которой были привязаны с интервалом примерно в два дивана то, что, как она позже догадалась, было легкими наручниками, ибо она видела воинов, проходивших среди несчастных существ в ограде, и к правому запястью каждого они привязали одну из них. наручники. Когда все были таким образом привязаны к веревке, один из воинов начал тянуть и дергать свободный конец, как будто пытаясь подтащить обезглавленную компанию к башне, в то время как другой ходил среди них с длинным легким кнутом, которым он хлестал их на голую кожу. Медленно, тупо существа поднялись на ноги, и между рывком воина впереди и хлесткой сзади безнадежная банда наконец загнала их в башню. Тара из Гелиума вздрогнула, отвернувшись. Что это были за существа?
   Внезапно наступила ночь. Закончился барсумский день, а затем короткий период сумерек, который делает переход от дневного света к темноте почти таким же внезапным, как выключение электрического света, и Тара из Гелиума не нашла убежища. Но, возможно, не было зверей, которых нужно было бояться или, вернее, избегать - Тара Гелийская не любила слово "страх". Однако она была бы рада, если бы на ее маленьком летчике была каюта, пусть даже очень крошечная; но кабины не было. Внутренняя часть корпуса была полностью занята баками плавучести. Ах, у нее это было! Как глупо с ее стороны не подумать об этом раньше! Она могла бы привязать судно к дереву, под которым оно покоилось, и позволить ему подняться по веревке. Привязанная к палубным кольцам, она была бы в безопасности от любого бродячего хищного зверя, который случайно окажется рядом. Утром она может снова упасть на землю до того, как корабль будет обнаружен.
   Когда Тара из Гелиума ползла по гребню холма вниз к долине, ее присутствие было скрыто тьмой ночи от взглядов любого случайного наблюдателя, который мог слоняться у окна в соседней башне. Клерос, дальняя луна, только что поднялась над горизонтом, чтобы начать свое неторопливое путешествие по небесам. Через восемь зодов он сядет - чуть больше девятнадцати с половиной земных часов, - и за это время Турия, его жизнерадостная подруга, дважды облетит планету и в своем третьем полете пройдет больше половины круга. Она только что установила. Пройдет более трех с половиной часов, прежде чем она взлетит над противоположным горизонтом и помчится, быстро и низко, по лицу умирающей планеты. Во время этого временного отсутствия безумной луны Тара из Гелиума надеялась найти и пищу, и воду, и снова обрести безопасность на палубе своего летательного аппарата.
   Она ощупью пробиралась сквозь тьму, стараясь держаться подальше от башни и ее ограждения. Иногда она спотыкалась, потому что в длинных тенях, отбрасываемых восходящим Клуросом, предметы гротескно искажались, хотя лунного света все еще было недостаточно, чтобы оказать ей большую помощь. Да и света она, по сути, не хотела. Она могла найти ручей в темноте, просто спустившись с холма, пока не вошла в него, и она увидела, что по всей долине росло много плодовых деревьев и много злаков, так что она могла передать пищу в изобилии, прежде чем достигла ручья. . Если бы луна яснее указывала ей путь и таким образом спасала от случайного падения, то и он яснее показал бы ее странным обитателям башен, а этого, конечно, быть не должно. Могла ли она дождаться следующей ночи, когда условия станут лучше, ведь Клурос вообще не появится на небе, а значит, во время отсутствия Турии воцарится кромешная тьма; но муки жажды и грызущий голод нельзя было больше терпеть, когда пища и питье были в поле зрения, и поэтому она решила рискнуть разоблачением, а не страдать дольше.
   Благополучно миновав ближайшую башню, она двигалась так быстро, как считала необходимой для безопасности, выбирая свой путь везде, где это было возможно, чтобы воспользоваться тенями деревьев, которые росли через определенные промежутки времени, и в то же время обнаружить те, которые приносили плоды. В этом последнем она добилась почти немедленного успеха, потому что уже третье дерево, под которым она остановилась, было отяжелено спелыми плодами. Никогда еще, подумала Тара о Гелиуме, ничего столь восхитительного не ощущалось на ее вкусе, и тем не менее это было не что иное, как почти безвкусные уса, которые считаются вкусными только после того, как их сварили и сильно приправили. Он легко растет при небольшом поливе, и деревья обильно плодоносят. Фрукты, имеющие высокую пищевую ценность, являются одним из основных продуктов питания менее обеспеченных слоев населения, а из-за своей дешевизны и питательной ценности составляют один из основных рационов армий и флотов на Барсуме. получил для него марсианское прозвище, которое в свободном переводе на английский будет звучать как "Боевой картофель". Девушка была достаточно мудра, чтобы есть, но экономно, но она наполнила свой карманный мешочек фруктами, прежде чем продолжила свой путь.
   Она миновала две башни, прежде чем наконец подошла к ручью, и здесь она снова была умеренной, пила очень мало и то очень медленно, довольствуясь частым полосканием рта и купанием лица, рук и ног; и хотя ночь была холодной, как и марсианские ночи, ощущение свежести более чем компенсировало физический дискомфорт от низкой температуры. Сменив сандалии, она поискала среди растущей тропы у ручья какие-нибудь съедобные ягоды или клубни, которые можно было бы там посадить, и нашла пару сортов, которые можно было есть сырыми. Этими она заменила несколько долларов США в своем карманном мешочке не только для того, чтобы обеспечить разнообразие, но и потому, что они показались ей более вкусными. Иногда она возвращалась к ручью, чтобы напиться, но каждый раз в меру. Ее глаза и уши всегда были готовы к первым признакам опасности, но она не видела и не слышала ничего, что могло бы ее побеспокоить. И вскоре наступило время, когда она почувствовала, что должна вернуться на свой летательный аппарат, чтобы не попасть в разоблачающий свет низко покачивающейся Турии. Ей было страшно выходить из воды, потому что она знала, что должна сильно страдать от жажды, прежде чем сможет надеяться вернуться к ручью. Если бы у нее был какой-нибудь небольшой сосуд, в котором можно было бы носить воду, даже небольшого количества воды хватило бы до следующей ночи; но у нее ничего не было, и поэтому она должна была довольствоваться, насколько это возможно, соком фруктов и клубней, которые она собрала.
   После последнего глотка из ручья, самого длинного и самого глубокого, какой она себе позволяла, она встала, чтобы вернуться к холмам; но как только она это сделала, она вдруг напряглась от опасения. Что это было? Она могла бы поклясться, что видела, как что-то двигалось в тени под деревом неподалеку. Долгую минуту девушка не шевелилась - она едва дышала. Ее глаза были прикованы к густым теням под деревом, ее уши были напряжены в ночной тишине. Низкий стон донесся с холмов, где был спрятан ее летчик. Она хорошо знала его - странную ноту охотничьего банта. И огромный хищник лежал прямо у нее на пути. Но он был не так близко, как это другое существо, спрятавшееся там, в тени, совсем немного в стороне. Что это было? Больше всего ее тяготила неуверенность. Если бы она знала природу существа, скрывающегося там, половина его угрозы исчезла бы. Она быстро огляделась в поисках убежища, если вещь окажется опасной.
   Снова послышался стон с холмов, но на этот раз ближе. Почти сразу на него ответили с противоположной стороны долины, позади нее, а затем издалека справа от нее и дважды слева от нее. Ее глаза нашли дерево, совсем рядом. Медленно, не отрывая глаз от тени того другого дерева, она двинулась к нависшим ветвям, которые могли служить ей убежищем в случае необходимости, и при первом ее движении с того места, где она наблюдала, раздалось низкое рычание, и она услышал внезапное движение большого тела. В то же время существо бросилось на нее в лунном свете, с поднятым хвостом, крошечными ушами, прижатыми к земле, огромным ртом с многочисленными рядами острых и мощных клыков, уже зияющих в поисках добычи, десятью ногами, несущих его вперед огромными прыжками. , и вот из горла зверя вырвался ужасный рев, которым он стремится парализовать свою добычу. Это был бант - большой гривистый лев Барсума. Тара из Гелия увидела его приближение и прыгнула к дереву, к которому она двигалась, и бант понял ее намерение и удвоил скорость. Как его отвратительный рев разбудил эхо в горах, так и в долине он пробудил эхо; но эти отголоски исходили из живых глоток других его сородичей, пока девушке не показалось, что Судьба бросила ее в гущу бесчисленного множества этих диких зверей.
   Почти невероятно быстрая скорость атакующего банта, и повезло, что девушку не застали дальше на открытом месте. Как бы то ни было, ее запас прочности был почти ничтожен, потому что, когда она ловко качнулась к нижним ветвям, существо, преследующее ее, врезалось в листву почти на нее, когда оно прыгнуло вверх, чтобы схватить ее. Только сочетание удачи и ловкости спасло ее. Крепкая ветка отразила когти хищника, но зов был так близок, что гигантское предплечье коснулось ее плоти за мгновение до того, как она вскарабкалась на более высокие ветки.
   Сбитый с толку, бант излил свою ярость и разочарование серией ужасных рыков, от которых содрогалась сама земля, и к ним добавились рев, рычание и стоны его товарищей, когда они приближались со всех сторон, со всех сторон. надежду отобрать у него все, что они могли бы забрать с помощью хитрости или доблести. И теперь он повернулся, рыча, на них, пока они кружили вокруг дерева, а девушка, сгорбившись в промежности над ними, смотрела вниз на изможденных желтых монстров, бесшумно ступающих вокруг нее беспокойным кругом. Теперь она удивлялась странной прихоти судьбы, которая позволила ей спуститься так далеко в долину ночью невредимой, но еще больше она задавалась вопросом, как ей вернуться в горы. Она знала, что не осмелится идти ночью, и догадывалась также, что днем ей могут угрожать еще более серьезные опасности. Зависеть от этой долины в качестве пропитания она теперь считала за гранью возможного из-за бантов, которые не давали ей пищи и воды ночью, в то время как обитатели башен, несомненно, не позволяли ей добывать корм днем. . У ее затруднения было только одно решение: вернуться на свой корабль и молиться, чтобы ветер унес ее в какую-нибудь менее ужасную страну; но когда она сможет вернуться на летчик? Банты мало что показывали, что потеряли надежду на нее, и даже если они исчезнут из виду, осмелится ли она рискнуть? Она сомневалась в этом.
   Безнадежным казалось ее положение - безнадежным оно и было.
   ГЛАВА IV
   В плену
   Как Турия, быстрая гонщица ночь, снова выстрелил в небо, сцена изменилась. Как по волшебству, на лик Природы упал новый аспект. Как будто в одно мгновение тебя перенесли с одной планеты на другую. Это было вековое чудо марсианских ночей, всегда новое даже для марсиан - две луны, сияющие в небе, где только что была одна; противоречивые, быстро меняющиеся тени, меняющие сами холмы; Далекий Клурос, величественный, величественный, почти неподвижный, излучающий свой постоянный свет на мир внизу; Турия, огромная и величественная сфера, стремительно летящая над сводчатым куполом иссиня-черной ночи, такая низкая, что, казалось, задевает холмы, великолепное зрелище, которое, как всегда, держало девушку под чарами своего очарования. всегда бы.
   "Ах, Турия, безумная королева небес!" - пробормотала Тара из Гелия. "Холмы проходят величественной процессией, их груди вздымаются и опускаются; деревья двигаются беспокойными кругами; травинки описывают свои дуги; и все это движение, беспокойное, таинственное движение без звука, пока проходит Турия". Девушка вздохнула и позволила своему взгляду снова упасть на суровую реальность внизу. В огромных бантах не было никакой тайны. Тот, кто ее обнаружил, сидел на корточках и жадно смотрел на нее снизу вверх. Большинство других разбежались в поисках другой добычи, но некоторые еще надеялись вонзить свои клыки в это мягкое тело.
   Ночь продолжалась. Снова Турия оставила небеса своему господину и повелителю, спеша продолжить свое свидание с Солнцем на других небесах. Но один-единственный бант нетерпеливо ждал под деревом, укрывавшим Тару Гелия. Остальные ушли, но их рев, и рычание, и стоны гремели, или грохотали, или доносились к ней издалека и вблизи. Какую добычу они нашли в этой маленькой долине? Должно быть что-то, что они привыкли находить здесь, что их привлекли в таком большом количестве. Девушка задумалась, что это может быть.
   Как длинна ночь! Оцепеневшая, замерзшая и измученная Тара Гелиума прижалась к дереву в нарастающем отчаянии, ибо однажды она задремала и чуть не упала. Надежда замерла в ее храбром маленьком сердце. Сколько еще она могла терпеть? Она задала себе вопрос, а затем, храбро покачав головой, расправила плечи. "Я еще живу!" сказала она вслух.
   Бант посмотрел вверх и зарычал.
   Снова пришла Турия, а через некоторое время великое Солнце - пламенная возлюбленная, преследующая желание своего сердца. А Клерос, холодный муж, продолжал свой путь, такой же безмятежный, как и до того, как в его дом вторгся этот горячий Лотарио. И вот Солнце и обе Луны вместе летели по небу, делясь своими далекими тайнами, чтобы сделать марсианский рассвет странным. Тара из Гелия смотрела на прекрасную долину, раскинувшуюся со всех сторон от нее. Он был богат и прекрасен, но, взглянув на него, она содрогнулась, ибо перед ее мысленным взором возникла картина обезглавленных тварей, спрятанных за башнями и стенами. Те днем и банты ночью! Ах, стоило ли удивляться, что она вздрогнула?
   С восходом Солнца поднялся на ноги великий барсумский лев. Он перевел сердитый взгляд на девушку над ним, издал одинокое зловещее рычание и прокрался к холмам. Девушка смотрела на него и видела, что он обходит башни как можно шире и не отводит глаз ни от одной из них, пока проходит мимо. Очевидно, заключенные научили этих диких существ уважать их. Вскоре он скрылся из виду в узком ущелье, и ни в одном направлении, которое она могла видеть, не было другого. По крайней мере на мгновение пейзаж был пустынным. Девушка задавалась вопросом, осмелится ли она попытаться вернуть холмы и свой летчик. Она боялась прихода рабочих на поля, так как была уверена, что они придут. Она содрогнулась, снова увидев обезглавленные тела, и поймала себя на мысли, что эти твари выйдут в поле и будут работать. Она посмотрела на ближайшую башню. Там не было никаких признаков жизни. Долина теперь была тихой и безлюдной. Она резко опустилась на землю. Ее мышцы были сведены судорогой, и каждое движение вызывало укол боли. Остановившись на мгновение, чтобы снова напиться из ручья, она почувствовала себя освеженной и без промедления повернулась к холмам. Преодолеть расстояние как можно быстрее казалось единственным планом. Деревья больше не служили укрытием, и поэтому она не старалась изо всех сил быть рядом с ними. Холмы казались очень далекими. Накануне она не думала, что проехала так далеко. На самом деле это было недалеко, но теперь, когда средь бела дня нужно было пройти мимо трех башен, расстояние действительно казалось огромным.
   Вторая башня лежала почти прямо на ее пути. Обход не уменьшит шансов на обнаружение, а только удлинит период опасности, и поэтому она взяла курс прямо на холм, где находился ее летчик, невзирая на башню. Когда она проходила мимо первой ограды, ей показалось, что она слышит звук движения внутри, но ворота не открылись, и ей стало легче дышать, когда они оказались позади нее. Затем она подошла ко второй ограде, внешнюю стену которой она должна была обойти, так как она лежала на ее пути. Проходя близко по нему, она отчетливо слышала не только движение внутри, но и голоса. На мировом языке Барсума она услышала, как мужчина отдает инструкции: так много людей должны были собрать нас, так много людей должны были орошать это поле, так много возделывать то и так далее, как бригадир распределяет дневную работу своей бригады. .
   Тара Гелия только что подошла к воротам во внешней стене. Без предупреждения он распахнулся в ее сторону. Она увидела, что на мгновение это скроет ее от тех, кто был внутри, и в этот момент она повернулась и побежала, держась вплотную к стене, пока, скрывшись из виду за изгибом конструкции, не оказалась на противоположной стороне ограждения. . Здесь, задыхаясь от своего усилия и от возбуждения от своего чудодейственного побега, она бросилась среди высоких сорняков, которые росли у подножия стены. Так она лежала некоторое время, дрожа, не смея даже поднять головы и оглядеться. Никогда раньше Тара из Гелиума не испытывала парализующего эффекта ужаса. Она была потрясена и сердита на себя, что она, дочь Джона Картера, военачальника Барсума, проявляет страх. Даже тот факт, что рядом не было свидетелей, не уменьшил ее стыда и гнева, и хуже всего было то, что она знала, что при подобных обстоятельствах она снова будет такой же трусливой. Это был не страх смерти - она это знала. Нет, это была мысль об этих обезглавленных телах и о том, что она может увидеть их и что они могут даже коснуться ее, возложить на нее руки, схватить ее. Она вздрогнула и задрожала при этой мысли.
   Через некоторое время она достаточно овладела собой, чтобы поднять голову и осмотреться. К своему ужасу, она обнаружила, что везде, куда бы она ни посмотрела, она видела людей, работающих в поле или готовящихся к работе. Рабочие шли с других башен. Маленькие группы переходили в то или иное поле. Некоторые из них уже работали в пределах тридцати шагов от нее - примерно в сотне ярдов. В ближайшей к ней компании было, наверное, человек десять, мужчин и женщин, и все они были прекрасны телосложением и гротескными лицами. Снаряжение их было так скудно, что они были практически наги; факт, ничем не примечательный среди земледельцев марсианских полей. На каждом был необычный высокий кожаный воротник, полностью закрывавший шею, и на каждом было достаточно другой кожи, чтобы вместить один меч и карманный кошель. Кожа была очень старой и изношенной, свидетельствующей о долгой и упорной эксплуатации, и была абсолютно простой, за исключением единственного знака на левом плече. Однако головы были покрыты украшениями из драгоценных металлов и драгоценных камней, так что можно было различить лишь глаза, нос и рот. Они были ужасно бесчеловечными и в то же время гротескно человеческими. Глаза были широко расставлены и выпячены, в носу едва ли было больше двух маленьких параллельных прорезей, расположенных вертикально над круглым отверстием, которое было ртом. Головы были особенно отталкивающими - настолько, что девушке казалось невероятным, что они составляли неотъемлемую часть красивых тел под ними.
   Так очарована была Тара из Гелиума, что едва могла оторвать взгляд от странных существ - факт, который должен был доказать ее гибель, ибо, чтобы увидеть их, она была вынуждена обнажить часть своей головы и вскоре испугавшись, она увидела, что одно из существ прекратило свою работу и смотрит прямо на нее. Она не осмелилась пошевелиться, поскольку существо все еще могло не видеть ее или, по крайней мере, только подозревать, что какое-то существо спряталось среди сорняков. Если бы она могла рассеять это подозрение, оставаясь неподвижной, существо могло бы подумать, что оно ошиблось, и вернуться к своей работе; но, увы, это было не так. Она увидела, как это существо привлекло к ней внимание других, и почти сразу четверо или пятеро из них начали двигаться в ее направлении.
   Теперь было невозможно избежать разоблачения. Ее единственная надежда заключалась в бегстве. Если бы она смогла ускользнуть от них и добраться до холмов и летающего впереди них, она могла бы спастись, а это можно было сделать только одним способом - бегством, немедленным и быстрым. Вскочив на ноги, она метнулась вдоль основания стены, которую должна была обойти на противоположную сторону, за которой лежал холм, который был ее целью. Ее поступок был встречен странными свистящими звуками вещей позади нее, и, оглянувшись через плечо, она увидела, что все они быстро преследуют ее.
   Были также пронзительные команды, чтобы она остановилась, но на них она не обращала внимания. Прежде чем она обошла ограждение наполовину, она обнаружила, что ее шансы на успешный побег велики, поскольку ей было очевидно, что ее преследователи не так быстроходны, как она. В самом деле, великие были ее надежды, когда она увидела холм, но вскоре они были разбиты тем, что лежало перед ней, ибо там, в полях, которые лежали между ними, была целая сотня существ, подобных тем, что позади нее, и все они были на настороженность, явно предупрежденная свистом своих товарищей. Инструкции и команды выкрикивались взад и вперед, в результате чего те, кто стоял перед ней, грубо рассредоточились большим полукругом, чтобы перехватить ее, а когда она повернула направо, надеясь ускользнуть от сети, она увидела других, идущих с полей за ней, и слева было то же самое. Но Тара из Гелия не признавала поражения. Не останавливаясь ни разу, она повернулась прямо к центру наступающего полукруга, за которым лежал ее единственный шанс спастись, и на бегу вытащила свой длинный тонкий кинжал. Как и ее доблестный отец, если она должна умереть, она умрет в бою. В тонкой линии перед ней были промежутки, и к самой широкой из них она направила свой курс. Существа по обе стороны от входа догадались о ее намерениях и приблизились, чтобы встать на ее пути. Это расширило проходы по обеим сторонам от них, и когда девушка, казалось, почти бросилась в их объятия, она внезапно повернулась под прямым углом, быстро пробежала в новом направлении несколько ярдов, а затем снова быстро бросилась к холму. Теперь только один воин с широкими промежутками по обе стороны от него преградил ей свободный путь к свободе, хотя все остальные мчались так быстро, как только могли, чтобы перехватить ее. Если бы она могла пройти мимо этого без особого промедления, то смогла бы сбежать, в этом она была уверена. Все ее надежды зависели от этого. Существо перед ней тоже поняло это, потому что двигалось осторожно, хотя и быстро, чтобы перехватить ее, как защитник регби может маневрировать, осознавая, что он один стоит между командой противника и тачдауном.
   Сначала Тара из Гелиума надеялась, что сможет увернуться от него, ибо не могла не догадаться, что она не только более проворна, но и бесконечно проворнее этих странных существ; но вскоре к ней пришло осознание того, что за время, потраченное на попытки ускользнуть от его хватки, его ближайшие товарищи окажутся рядом с ней и убежать будет невозможно, поэтому вместо этого она предпочла броситься прямо на него, и когда он догадался о ее решении, он встал. , полупригнувшись и с распростертыми руками, ожидая ее. В одной руке был меч, но раздался властный голос. "Возьмите ее живой! Не причиняй ей вреда!" Мгновенно парень вернул свой меч в ножны, и тут на него напала Тара Гелия. Она прыгнула прямо на это красивое тело, и в тот момент, когда руки сомкнулись, чтобы схватить ее, ее острое лезвие глубоко вонзилось в обнаженную грудь. Удар швырнул их обоих на землю, и, когда Тара из Гелиума снова вскочила на ноги, она, к своему ужасу, увидела, что отвратительная голова откатилась от тела и теперь уползает от нее на шести коротких паучьих ногах. Тело судорожно билось и лежало неподвижно. Какой бы короткой ни была задержка, вызванная столкновением, ее все же было достаточно, чтобы сломить ее, потому что, как только она поднялась, на нее упали еще две вещи, и сразу же после этого она была окружена. Ее клинок снова вонзился в обнаженную плоть, и еще раз голова выкатилась и уползла прочь. Затем они одолели ее, и в следующий момент ее окружила целая сотня существ, стремящихся наложить на нее руки. Сначала она подумала, что они хотели растерзать ее в отместку за то, что она убила двух их товарищей, но вскоре поняла, что ими двигало скорее любопытство, чем какие-то зловещие мотивы.
   "Прийти!" сказал один из ее похитителей, оба из которых сохранили власть над ней. Говоря это, он пытался увести ее с собой к ближайшей башне.
   "Она принадлежит мне", - воскликнул другой. "Разве я не захватил ее? Она пойдет со мной в башню Моак.
   "Никогда!" настаивал первый. - Она принадлежит Лууду. Я отведу ее в Лууд, и тот, кто помешает, почувствует остроту моего меча - в голову! Он почти выкрикнул последние три слова.
   "Прийти! Хватит об этом, - воскликнул тот, кто говорил с некоторой демонстрацией авторитета. "Она была схвачена на полях Лууда - она отправится к Лууду".
   "Она была обнаружена на полях Моака, у самого подножия башни Моака", - настаивал тот, кто объявил ее Моаком.
   - Вы слышали, как говорят нолахи, - воскликнул лууд. "Будет так, как он говорит".
   - Нет, пока этот Моак держит меч, - ответил другой. "Лучше я разрежу ее пополам и отдам свою половину Моаку, чем отдам всю ее Лууду", - и он обнажил свой меч, или, вернее, положил руку на его рукоять в угрожающем жесте; но прежде чем он успел вытащить его, Лууд выхватил его и страшным ударом глубоко вонзился в голову своего противника. Мгновенно большая круглая голова рухнула, почти как лопается проколотый воздушный шар, когда из него брызнула сероватая полужидкая материя. Выпученные глаза, по-видимому, лишенные век, просто смотрели, сфинктероподобная мышца рта открывалась и закрывалась, а затем голова падала с тела на землю. Тело какое-то время тупо стояло, а затем медленно начало бесцельно блуждать, пока один из других не схватил его за руку.
   Одна из двух голов, ползающих по земле, приблизилась. - Этот рикор принадлежит Моаку, - сказал он. "Я Моак. Я возьму его", и без дальнейших обсуждений он начал ползти вверх по передней части обезглавленного тела, используя свои шесть коротких паучьих ног и две толстые челы, которые росли прямо перед его ногами и очень напоминали таковые у земного омара. за исключением того, что они оба были одного размера. Тело тем временем стояло в пассивном безразличии, лениво свесив руки по бокам. Голова взобралась на плечи и устроилась внутри кожаного ошейника, который теперь скрывал ее челу и ноги. Почти сразу же тело показало разумное оживление. Он поднял руки и поправил ошейник поудобнее, взял голову между ладонями и поставил ее на место, и когда двигался, то не бродил бесцельно, а твердо и целеустремленно ступал.
   Девушка наблюдала за всем этим с растущим удивлением, и вскоре, поскольку ни один из моаков, казалось, не был склонен оспаривать право лууда на нее, похититель увел ее к ближайшей башне. Несколько человек сопровождали их, в том числе один, несший голову под мышкой. Голова, которую несли, разговаривала с головой на плечах существа, несущего ее. Тара из Гелия вздрогнула. Это было ужасно! Все, что она видела об этих ужасных существах, было ужасно. И быть заключенным, полностью в их власти. Тень ее первого предка! Чем она заслужила такую жестокую судьбу?
   У стены, окружавшей башню, они остановились, пока один из них открыл ворота, а затем прошли внутрь ограды, которая, к ужасу девушки, была заполнена обезглавленными телами. Существо, несущее бестелесную голову, теперь положило свою ношу на землю, и оно тут же поползло к одному из тел, лежавших поблизости. Некоторые тупо бродили туда-сюда, а этот лежал неподвижно. Это была женщина. Голова подползла к нему и перебралась на плечи, где и устроилась. В тот же миг тело слегка выпрямилось. Подошел еще один из тех, кто сопровождал их с полей, со сбруей и ошейником, снятым с мертвого тела, на котором прежде была голова. Теперь новое тело усвоило их, и руки ловко поправили их. Существо было теперь так же хорошо, как и до того, как Тара из Гелиума сразила его прежнее тело своим тонким клинком. Но была разница. Прежде он был мужчиной, а теперь стал женщиной. Однако это, казалось, не имело никакого значения для головы. На самом деле, Тара из Гелия заметила во время схватки и драки вокруг нее, что половые различия казались ее похитителям маловажными. Мужчины и женщины принимали равное участие в ее преследовании, оба были одинаково запряжены и оба несли мечи, и она видела, как столько же женщин, сколько и мужчин обнажали свое оружие в тот момент, когда ссора между двумя фракциями казалась неизбежной.
   Девушке дали лишь краткую возможность для дальнейшего наблюдения за жалкими существами в вольере, поскольку ее похититель, приказав остальным вернуться в поля, повел ее к башне, в которую они вошли, проходя в помещение шириной около десяти футов. и двадцать длинных, в одном конце которых была лестница, ведущая на верхний уровень, а в другом - отверстие к такой же лестнице, ведущей вниз. Помещение, хотя и находившееся на уровне земли, было ярко освещено через окна во внутренней стене, свет исходил из круглого двора в центре башни. Стены этого двора оказались облицованы чем-то вроде глазурованной белой плитки, и все внутреннее пространство было залито ослепительным светом, что сразу же объяснило девушке назначение стеклянных призм, из которых были построены купола. Самих лестниц было достаточно, чтобы вызвать замечание, поскольку почти во всей барсумской архитектуре наклонные взлетно-посадочные полосы используются для сообщения между различными уровнями, и особенно это относится к более древним формам и тем из отдаленных районов, где меньше изменений произошло, чтобы изменить. обычаи древности.
   Вниз по лестнице ее похититель повел Тару из Гелиума. Вниз и вниз по камерам, все еще освещенным из сверкающего колодца. Время от времени они обгоняли других, идущих в противоположном направлении, и они всегда останавливались, чтобы осмотреть девушку и задать вопросы ее похитителю.
   - Я ничего не знаю, кроме того, что ее нашли в поле и что я поймал ее после драки, в которой она убила двух рикоров и в которой я убил моака, и что я отвожу ее к Лууду, которому она, конечно же, принадлежит. . Если Лууд хочет расспросить ее, это должен сделать Лууд, а не я. Так он всегда отвечал любопытным.
   Вскоре они достигли комнаты, из которой от башни вел круглый туннель, и в него существо провело ее. Туннель был около семи футов в диаметре и сплющен на дне, образуя дорожку. В сотне футов от башни он был облицован таким же плиткообразным материалом светового колодца и обильно освещен отраженным от этого источника светом. За ним был облицован камень разных форм и размеров, аккуратно вырезанный и подогнанный друг к другу - очень тонкая мозаика без рисунка. Там были ответвления и другие туннели, которые пересекали его, а иногда и отверстия не более фута в диаметре; последние обычно находятся близко к полу. Над каждым из этих меньших отверстий было нарисовано другое устройство, а на стенах больших туннелей на всех пересечениях и точках сходимости появились иероглифы. Их девушка не могла прочесть, хотя и догадывалась, что это были названия туннелей или таблички с указанием точек, к которым они вели. Она попыталась изучить некоторые из них, но не было ни одного знакомого ей знака, что показалось странным, поскольку, хотя письменные языки различных народов Барсума различаются, все же верно, что в них много знаков и слов. в общем.
   Она пыталась поговорить со своим охранником, но он, казалось, не хотел с ней разговаривать, и в конце концов она отказалась. Она не могла не отметить, что он не оказывал ей никаких унижений и не был ни излишне груб, ни сколько-нибудь жесток. Тот факт, что она убила два тела своим кинжалом, по-видимому, не вызвал враждебности или жажды мести в умах странных голов, венчавших тела, даже тех, чьи тела были убиты. Она не пыталась понять это, так как не могла подойти к своеобразным отношениям между головами и телами этих существ на основе каких-либо прошлых знаний или собственного опыта. До сих пор их обращение с ней, казалось, не предвещало ничего, что могло бы пробудить ее опасения. Возможно, ей все-таки повезло попасть в руки этих странных людей, которые могли не только защитить ее от бед, но даже помочь вернуться в Гелиум. То, что они были отталкивающими и жуткими, она не могла забыть, но если они не причиняли ей вреда, она могла бы, по крайней мере, не обращать внимания на их омерзительность. Возродившаяся надежда пробудила в ней дух большей бодрости, и теперь она почти беспечно двигалась рядом со своим странным спутником. Она даже поймала себя на том, что напевает веселую мелодию, бывшую тогда популярной в Гелиуме. Существо рядом с ней обратило на нее свои невыразительные глаза.
   - Что это за шум, который ты издаешь? - спросил он.
   - Я просто напевала воздух, - ответила она.
   " Напевая воздух", - повторил он. "Я не знаю, что вы имеете в виду; но сделай это еще раз, мне это нравится".
   На этот раз она пропела слова, а ее спутница внимательно слушала. Его лицо не выражало никаких признаков того, что происходило в этой странной голове. Оно было таким же лишенным выражения, как у паука. Это напомнило ей паука. Когда она закончила, он снова повернулся к ней.
   "Это было другое, - сказал он. "Это мне понравилось даже больше, чем другое. Как ты сделал это?"
   "Почему, - сказала она, - он поет. Ты не знаешь, что это за песня?"
   - Нет, - ответил он. "Расскажи мне, как ты это делаешь".
   "Это трудно объяснить, - сказала она ему, - так как любое объяснение предполагает некоторое знание мелодии и музыки, а самый твой вопрос говорит о том, что ты не знаешь ни того, ни другого".
   "Нет, - сказал он, - я не знаю, о чем вы говорите; но скажи мне, как ты это делаешь?
   "Это просто мелодичные модуляции моего голоса, - объяснила она. "Слушать!" и снова она пела.
   "Я не понимаю," настаивал он; "но мне нравится это. Не могли бы вы научить меня этому?"
   - Не знаю, но я буду рад попробовать.
   "Посмотрим, что Лууд с тобой сделает", - сказал он. - Если он не захочет тебя, я оставлю тебя, и ты научишь меня издавать такие звуки.
   По его просьбе она снова запела, пока они продолжали свой путь по извилистому туннелю, который теперь освещался случайными лампочками, похожими на радиевые лампочки, с которыми она была знакома и которые были общими для всех народов Барсума, насколько это возможно. она знала, что они были усовершенствованы в такой отдаленный период, что само их происхождение было потеряно в древности. Обычно они состоят из полусферической чаши из тяжелого стекла, в которую упаковано соединение, содержащее, по словам Джона Картера, должно быть радий. Затем чаша вклеивается в металлическую пластину с хорошо изолированной спинкой, и все это дело встраивается в кладку стены или потолка по желанию, где оно излучает свет большей или меньшей интенсивности, в зависимости от состава наполнителя, для почти неисчислимый период времени.
   По мере продвижения они встретили большее количество жителей этого подземного мира, и девушка заметила, что у многих из них металл и сбруя были более богато украшены, чем у рабочих на полях наверху. Однако головы и тела были похожи, даже идентичны, подумала она. Никто не причинил ей вреда, и теперь она испытывала чувство облегчения, почти похожее на счастье, когда ее проводник внезапно свернул в отверстие с правой стороны туннеля, и она оказалась в большом, хорошо освещенном помещении.
   ГЛАВА V
   СОВЕРШЕННЫЙ МОЗГ
   Песня, которая была на нем Ее губы, когда она вошла, замерли там - застыли от ужаса, встретившегося ее глазам. В центре комнаты на полу лежало обезглавленное тело - тело, которое было частично съедено, - а по нему и по нему ползало с полдюжины голов на своих коротких паучьих лапах, и они рвали плоть женщины с свои челы и подносили удила к своим ужасным ртам. Они ели человеческое мясо - ели его сырым!
   Тара Гелия ахнула от ужаса и, отвернувшись, прикрыла глаза ладонями.
   "Прийти!" - сказал ее похититель. "Какая разница?"
   "Они едят плоть женщины", - прошептала она с ужасом.
   "Почему бы и нет?" - спросил он. - Вы полагали, что мы держим рыкоров только для работы? Ах, нет. Они вкусны, когда хранятся и откармливаются. Счастливы и те, которых разводят для еды, поскольку они никогда не призваны делать что-либо, кроме как есть".
   "Это отвратительно!" воскликнула она.
   Мгновение он пристально смотрел на нее, но то ли в удивлении, то ли в гневе, то ли в жалости ничего не выражало его бесстрастное лицо. Затем он провел ее через комнату мимо ужасного существа, от которого она отвела глаза. На полу у стен лежало с полдюжины обезглавленных тел в упряжи. Они, как она догадалась, были временно оставлены пирующими головами, пока им снова не потребовались их услуги. В стенах этой комнаты было множество маленьких круглых отверстий, которые она замечала в разных частях тоннелей, назначение которых она не могла догадаться.
   Они прошли через другой коридор, а затем во вторую комнату, большую, чем первая, и более ярко освещенную. Внутри собралось несколько существ с головами и телами, а у стен валялось множество безголовых тел. Здесь ее похититель остановился и заговорил с одним из обитателей камеры.
   - Я ищу Лууда, - сказал он. "Я приношу Лууду существо, которое поймал в полях наверху".
   Остальные столпились, чтобы осмотреть Тару Гелиума. Один из них свистнул, после чего девушка узнала кое-что о меньших отверстиях в стенах, потому что почти сразу же из них выползли, как гигантские пауки, двадцать или больше отвратительных голов. Каждый отыскал одно из лежащих тел и закрепился на месте. Немедленно тела отреагировали на интеллигентное направление голов. Они встали, руки поправили кожаные ошейники и привели в порядок сбрую, затем существа пересекли комнату туда, где стояла Тара Гелия. Она отметила, что их кожа была более украшена орнаментом, чем кожа любого из других, которых она видела раньше, и поэтому она предположила, что они должны быть более авторитетными, чем другие. И она не ошиблась. На это указывало поведение ее похитителя. Он обращался к ним как к тому, кто имеет общение с начальством.
   Некоторые из тех, кто осматривал ее, ощупывали ее плоть, нежно пощипывая ее между большим и указательным пальцами, фамильярность, которая возмущала девушку. Она ударила их по рукам. "Не трогай меня!" - властно воскликнула она, ибо разве она не принцесса Гелия? Выражение этих страшных лиц не изменилось. Она не могла сказать, рассердились они или развеселились, наполнил ли их ее поступок уважением к ней или презрением. Только один из них заговорил сразу.
   "Ее придется откармливать еще", - сказал он.
   Глаза девушки расширились от ужаса. Она повернулась к своему похитителю. "Неужели эти ужасные существа намерены сожрать меня?" воскликнула она.
   - Это должен сказать Лууд, - ответил он, а затем наклонился ближе, так что его рот оказался возле ее уха. "Твой звук, который ты назвал песней, доставил мне удовольствие, - прошептал он, - и я отплачу тебе, предупредив, чтобы ты не раздражал этих калданов. Они очень мощные. Лууд слушает их. Не называйте их страшными. Они очень красивые. Взгляните на их чудесную атрибутику, на их золото, на их драгоценности".
   - Спасибо, - сказала она. - Ты назвал их калданами - что это значит?
   - Мы все калданы, - ответил он.
   "Ты тоже?" и она указала на него, ее тонкий палец направлен к его груди.
   - Нет, не это, - объяснил он, касаясь своего тела; "это рыкор; но это, - и он коснулся головы, - калдане. Это мозг, интеллект, сила, которая управляет всем. Рикор, - он указал на свое тело, - ничто. Это даже не драгоценности на нашей сбруе; нет, не столько как сама подвеска. Нас носит. Это правда, что нам было бы трудно обойтись без него; но он менее ценен, чем сбруя или драгоценности, потому что его легче воспроизвести". Он снова повернулся к другим калданам. - Вы сообщите Лууду, что я здесь? он спросил.
   "Септ уже ушел к Лууду. Он расскажет ему, - ответил один. "Где ты нашел этого рыкора со странным калдане, который не может отсоединиться?"
   Похититель девушки еще раз рассказал историю ее поимки. Он излагал факты так, как они произошли, без прикрас, его голос был таким же невыразительным, как и его лицо, и его рассказ был воспринят так же, как и изложен. Существа казались полностью лишенными эмоций или, по крайней мере, способности выражать их. Невозможно было судить, какое впечатление произвела на них эта история и даже слышали ли они ее. Их выпученные глаза просто смотрели, и время от времени мышцы их ртов открывались и закрывались. Знакомство не уменьшило ужаса, который девушка испытывала к ним. Чем больше она видела их, тем более отталкивающими они казались. Часто ее тело сотрясалось судорожной дрожью, когда она смотрела на калданов, но когда ее взгляд блуждал по прекрасным телам и она могла на мгновение вычеркнуть головы из своего сознания, эффект был успокаивающим и освежающим, хотя, когда тела лежали, обезглавленные , на полу они были столь же шокирующими, как и головы на телах. Но, безусловно, самым неприятным и жутким зрелищем были головы, ползающие на своих паучьих лапках. Если кто-то из них приблизится и коснется ее, Тара Гелия была уверена, что она закричит, а если кто-то попытается залезть на нее - тьфу! сама мысль вызвала чувство слабости.
   Септ вернулся в палату. - Лууд увидит тебя и пленницу. Прийти!" - сказал он и повернулся к двери, противоположной той, через которую Тара из Гелиума вошла в комнату. "Как тебя зовут?" Его вопрос был адресован похитителю девушки.
   "Я Гек, третий мастер полей Лууда", - ответил он.
   - А ее?
   "Я не знаю."
   "Это не имеет значения. Прийти!"
   Патрицианские брови Тары из Гелиума взлетели вверх. Это не имело никакого значения, на самом деле! Она, принцесса Гелия; единственная дочь Полководца Барсума!
   "Ждать!" воскликнула она. "Большая разница, кто я. Если вы проводите меня в присутствии вашего джеда, вы можете объявить Принцессу Тару из Гелиума, дочь Джона Картера, Полководца Барсума.
   "Помолчи!" - приказал Сент. - Говори, когда к тебе обращаются. Пойдем со мной!"
   Гнев Тары из Гелиума чуть не задушил ее. "Пойдем", - увещевал Гек и брал ее за руку, и Тара из Гелиума подошла. Она была всего лишь пленницей. Ее звание и титулы ничего не значили для этих бесчеловечных монстров. Они провели ее через короткий S-образный проход в комнату, полностью облицованную белым, похожим на плитку материалом, которым была облицована светлая стена внутри. Ближе к основанию стен было множество отверстий меньшего размера, круглой формы, но большего размера, чем те, что она заметила в другом месте. Большинство этих отверстий были запечатаны. Прямо напротив входа был один, обрамленный золотом, а над ним из того же драгоценного металла было выложено своеобразное устройство.
   Септ и Гек остановились прямо в комнате, девушка между ними, и все трое молча стояли лицом к отверстию в противоположной стене. На полу возле проема лежало обезглавленное мужское тело почти героических пропорций, а по обе стороны от него стояли тяжеловооруженные воины с обнаженными мечами. Минут пять все трое ждали, а потом что-то появилось в проеме. Это была пара больших чела, и сразу же за ними выполз отвратительный калдан огромных размеров. Он был вдвое больше всех, кого Тара из Гелиума когда-либо видела, и весь его вид был бесконечно ужаснее. Кожа остальных была голубовато-серой, у этого чуть синеватый оттенок, а глаза были обведены белыми и алыми полосами, как и его рот.
   От каждой ноздри полоса белого и одна алого цвета простирались наружу горизонтально на ширину лица.
   Никто не говорил и не двигался. Существо подползло к распростертому телу и прицепилось к шее. Затем они встали как один и подошли к девушке. Он посмотрел на нее, а затем заговорил с ее похитителем.
   - Ты третий надзиратель полей Лууда? он спросил.
   "Да, Лууд; Меня зовут Гек".
   "Расскажи мне, что ты знаешь об этом", и он кивнул на Тару из Гелиума.
   Гек сделал, как ему было велено, и тогда Лууд обратился к девушке.
   - Что ты делал в пределах Бантума? он спросил.
   "Меня унесло сюда сильным штормом, который повредил мой летчик и унес меня неизвестно куда. Я спустился в долину ночью за едой и питьем. Пришли банты и отвезли меня к безопасному дереву, а потом ваши люди поймали меня, когда я пытался покинуть долину. Я не знаю, почему они взяли меня. Я не причинял вреда. Все, о чем я прошу, это позволить мне идти своим путем с миром".
   "Никто из тех, кто входит в Бантум, никогда не покидает его", - ответил Лууд.
   - Но мой народ не воюет с вашим. Я принцесса Гелия; мой прадед - джеддак; мой дедушка джед; а мой отец - военачальник всего Барсума. Вы не имеете права меня удерживать, и я требую, чтобы вы немедленно освободили меня".
   - Никто из тех, кто входит в Бантум, никогда не покидает его, - без всякого выражения повторило существо. - Я ничего не знаю о меньших созданиях Барсума, о которых ты говоришь. Есть только одна высшая раса - раса бантумцев. Вся Природа существует, чтобы служить им. Вы должны внести свою долю, но не сейчас, вы слишком худы. Нам придется добавить немного жира, Сентябрь. Я устал от райкора. Возможно, это будет иметь другой вкус. Банты слишком злобны, и в долину редко заходит какое-либо другое существо. А ты, Гек; вы будете вознаграждены. Я переведу вас с полей в норы. Отныне ты останешься под землей, как того желает каждый бантумец. Вам больше не придется терпеть ненавистное солнце, или смотреть на отвратительное небо, или на ненавистные растения, оскверняющие поверхность. А пока присмотри за этой тварью, которую ты мне принес, присмотри, чтобы она спала и ела - и больше ничего не делала. Ты меня понимаешь, Гек; ничего больше!"
   - Я понимаю, Лууд, - ответил другой.
   "Унеси это!" приказало существо.
   Гек повернулся и вывел Тару Гелия из квартиры. Девушку ужаснуло созерцание ожидавшей ее участи - участи, от которой, казалось, не было спасения. Было слишком очевидно, что у этих существ не было кротких или рыцарских чувств, к которым она могла бы обратиться, и что ей казалось невозможным выбраться из лабиринта их подземных нор.
   У зала для аудиенций их догнала Септ и недолго поговорила с Геком, затем ее хранительница провела ее через запутанную паутину извилистых туннелей, пока они не пришли в маленькую квартиру.
   "Мы должны остаться здесь на некоторое время. Может быть, Лууд снова пошлет за тобой. Если он это сделает, вы, вероятно, не будете откармливаться - он будет использовать вас для другой цели. К счастью для душевного спокойствия девушки, она не поняла, что он имел в виду. - Спой для меня, - сказал Гек.
   Таре из Гелиума совсем не хотелось петь, но тем не менее она пела, ибо всегда была надежда, что она сможет спастись, если представится возможность, и если ей удастся завоевать дружбу одного из существ, ее шансы пропорционально возрастут. . Все время испытания, ибо таково было положение переутомленной девушки, Гек стоял, не сводя с нее глаз.
   - Это чудесно, - сказал он, когда она закончила. - Но я не сказал Лууду - вы заметили, что я не сказал об этом Лууду. Если бы он знал, он заставил бы вас петь ему, и это привело бы к тому, что вы остались бы с ним, чтобы он мог слушать, как вы поете, когда бы он ни захотел; но теперь я могу иметь тебя все время.
   - Откуда ты знаешь, что ему понравится мое пение? она спросила.
   - Ему придется, - ответил Гек. "Если мне что-то нравится, это должно нравиться и ему, разве мы не одинаковы - все мы?"
   "Людям моей расы не нравятся одни и те же вещи", - сказала девушка.
   "Как странно!" прокомментировал Гек. "Все калдане любят одно и то же и не любят одно и то же. Если я узнаю что-то новое и мне это понравится, я знаю, что это понравится всем калданам. Вот откуда я знаю, что Лууду понравится твое пение. Видишь ли, мы все совершенно одинаковы".
   - Но ты не похож на Лууда, - сказала девушка.
   "Люд - король. Он крупнее и с более пышными пятнами; а в остальном он и я тождественны, а почему бы и нет? Разве Лууд не произвел яйцо, из которого я вылупился?"
   "Какая?" спросила девушка; "Не понимаю тебя."
   "Да, - объяснил Гек, - все мы из яиц Лууда, точно так же, как весь рой Моака из яиц Моака".
   "Ой!" - понимающе воскликнула Тара из Гелия. - Ты имеешь в виду, что у Лууда много жен и что ты - потомок одной из них.
   - Нет, совсем не то, - ответил Гек. "У Лууда нет жены. Сам откладывает яйца. Ты не понимаешь."
   Тара из Гелиума призналась, что нет.
   - Тогда я попытаюсь объяснить, - сказал Гек, - если ты пообещаешь спеть мне позже.
   - Обещаю, - сказала она.
   - Мы не такие, как рикоры, - начал он. - Они существа низшего порядка, как и ты, и банты, и тому подобное. У нас нет секса - ни у кого из нас, кроме нашего короля, бисексуала. Он производит много яиц, из которых мы, рабочие и воины, вылупляемся; и одно из каждой тысячи яиц - еще одно королевское яйцо, из которого вылупляется король. Вы заметили запечатанные отверстия в комнате, где вы видели Лууда? В каждом из них запечатан еще один король. Если один из них сбежит, он набросится на Лууда и попытается убить его, и если ему это удастся, у нас будет новый король; но разницы бы не было. Его имя будет Лууд, и все будет по-прежнему, ведь мы все не похожи? Лууд прожил долгую жизнь и произвел на свет много королей, поэтому он оставляет в живых лишь немногих, чтобы после его смерти мог быть его преемник. Других он убивает.
   "Почему он держит больше одного?" спросила девушка.
   "Иногда случаются несчастные случаи, - ответил Гек, - и все цари, которых спас рой, погибают. Когда это происходит, приходит рой и берет другого короля из соседнего роя".
   "Вы все дети Лууда?" она спросила.
   "Все, кроме нескольких, произошли от яиц предыдущего короля, как Лууд; но Лууд жил долго, а других осталось немного".
   - Долго ты живешь или недолго? - спросила Тара.
   "Очень долгое время."
   - И рикоры тоже; они живут долго?
   "Нет; райкоры живут лет десять, может быть, - сказал он, - если останутся сильными и полезными. Когда они больше не могут нам служить из-за возраста или болезни, мы оставляем их в поле, а ночью приходят банты и забирают их".
   "Как ужасно!" - воскликнула она.
   "Ужасный?" - повторил он. "Я не вижу в этом ничего ужасного. Рикоры всего лишь безмозглая плоть. Они не видят, не чувствуют и не слышат. Они едва могут двигаться, кроме нас. Если бы мы не принесли им еды, они бы умерли от голода. Они меньше заслуживают внимания, чем наша кожа. Все, что они могут сделать для себя, - это взять корм из корыта и положить в рот, а у нас - посмотрите на них!" и он с гордостью демонстрировал благородную фигуру, которую он преодолел, трепещущую от жизни, энергии и чувства.
   "Как ты сделал это?" - спросила Тара у Гелия. - Я совсем этого не понимаю.
   - Я покажу вам, - сказал он и лег на пол. Затем он отделился от тела, которое лежало как мертвое. На своих паучьих лапах он направился к девушке. "Теперь посмотри, - предупредил он ее. - Ты видишь эту штуку? и он вытянул что-то похожее на пучок щупалец из задней части своей головы. - Сразу за ртом рикора есть отверстие, прямо над верхним концом его позвоночника. В это отверстие я просовываю свои щупальца и хватаю спинной мозг. Мгновенно я контролирую каждую мышцу тела рикора - она становится моей, точно так же, как вы управляете движением мышц своего тела. Я чувствую то, что чувствовал бы райкор, будь у него голова и мозг. Если ему больно, я буду страдать, если останусь с ним на связи; но как только один из них получает травму или заболевает, мы бросаем его ради другого. Как мы страдаем от их телесных повреждений, так и мы наслаждаемся физическими удовольствиями рикоров. Когда ваше тело утомляется, вы сравнительно бесполезны; это больно, ты болен; если его убьют, ты умрешь. Ты раб массы глупой плоти, костей и крови. В вашей туше нет ничего более чудесного, чем в туше банта. Только ваш мозг делает вас выше банта, но ваш мозг связан ограничениями вашего тела. Не то что у нас. У нас мозг это все. Девяносто процентов нашего объема составляет мозг. У нас есть только простейшие жизненно важные органы, и они очень малы, поскольку им не нужно поддерживать сложную систему нервов, мышц, плоти и костей. У нас нет легких, потому что нам не нужен воздух. Далеко ниже уровней, на которые мы можем доставить райкоров, находится обширная сеть нор, где проживает настоящая жизнь калдане. Там рыкор, дышащий воздухом, погибнет, как погибнете вы. Там мы храним огромное количество еды в герметически закрытых камерах. Это будет длиться вечно. Далеко под поверхностью находится вода, которая будет течь бессчетное количество веков после того, как поверхностные воды иссякнут. Мы готовимся к тому времени, которое, как мы знаем, должно наступить - времени, когда исчезнут последние остатки барсумской атмосферы, - когда закончатся вода и пища. Для того мы и созданы, чтобы не исчезло с планеты самое божественное творение Природы - совершенный мозг".
   "Но какой цели вы можете служить, когда придет это время?" - спросила девушка.
   - Вы не понимаете, - сказал он. - Он слишком велик для тебя, чтобы понять, но я попытаюсь объяснить. Барсум, луны, солнце, звезды были созданы для одной цели. С начала времен Природа усердно работала над достижением этой цели. В самом начале вещи существовали с жизнью, но без мозга. Постепенно развились рудиментарные нервные системы и мельчайшие мозги. Эволюция продолжалась. Мозги стали больше и мощнее. В нас вы видите высшее развитие; но есть те из нас, кто верит, что есть еще один шаг - что когда-нибудь в далеком будущем наша раса разовьется в сверхвещь - просто мозг. Инкуб ног и челей и жизненно важных органов будет удален. Калдане будущего будет не чем иным, как великим мозгом. Глухой, немой и слепой он будет лежать запечатанным в своем погребенном склепе далеко под поверхностью Барсума - просто великий, чудесный, прекрасный мозг, и ничто не будет отвлекать его от вечных мыслей".
   - Ты имеешь в виду, что он будет просто лежать и думать? - воскликнула Тара из Гелия.
   "Только то!" - воскликнул он. - Что может быть прекраснее?
   "Да, - ответила девушка, - я могу придумать множество вещей, которые были бы бесконечно прекраснее".
   ГЛАВА VI
   В ТЯГАХ УЖАСА
   То, что ей сказало существо, дало Таре Хель пища для размышлений. Ее учили, что каждая сотворенная вещь служит какой-то полезной цели, и она добросовестно пыталась выяснить, какое место занимает калдане во всемирной схеме вещей. Она знала, что у него должно быть свое место, но что это было за место, она не могла себе представить. Ей пришлось отказаться от этого. Они напомнили ей небольшую группу людей в Гелиуме, которые отказались от удовольствий жизни в погоне за знаниями. Они были скорее покровительственными в своих отношениях с теми, кого считали не столь интеллигентными. Они считали себя намного выше. Она улыбнулась при воспоминании о замечании, которое ее отец однажды сделал по поводу них, в том смысле, что, если один из них когда-нибудь отбросит свой эгоизм и сломает его, потребуется неделя, чтобы окурить Гелия. Ее отцу нравились нормальные люди - люди, которые знали слишком мало, и люди, которые знали слишком много, были одинаково скучными. В этом отношении Тара из Гелиума была похожа на своего отца, и, как и он, она была и здравомыслящей, и нормальной.
   Помимо личной опасности, в этом странном мире ее интересовало многое. Рикоры вызывали у нее самую острую жалость и обширные догадки. Как и из какой формы они произошли? - спросила она у Гека.
   "Спойте мне еще раз, и я расскажу вам", - сказал он. - Если бы Лууд позволил мне завладеть тобой, ты бы никогда не умер. Я должен заставить тебя всегда петь для меня.
   Девушка поразилась эффекту, который ее голос произвел на существо. Где-то в этом огромном мозгу была струна, затронутая мелодией. Это была единственная связь между ней и мозгом, когда она была отсоединена от райкора. Когда он доминировал над рикором, у него могли быть и другие человеческие инстинкты; но об этом она боялась даже думать. После того, как она спела, она подождала, пока Гек заговорит. Он долго молчал, просто глядя на нее этими ужасными глазами.
   -- Интересно, -- сказал он вскоре, -- может быть, неприятно быть представителем вашей расы. Вы все поете?
   -- Почти все, немного, -- сказала она. "Но мы делаем много других интересных и приятных вещей. Мы танцуем и играем, работаем и любим, а иногда ссоримся, потому что мы раса воинов".
   "Любовь!" - сказал калдан. "Кажется, я понимаю, что вы имеете в виду; но мы, к счастью, выше сантиментов - когда мы отстранены. Но когда мы господствуем над рыкором - ах, это другое, и когда я слышу, как ты поешь, и смотрю на твое красивое тело, я понимаю, что ты имеешь в виду под любовью. Я мог бы любить тебя".
   Девушка отшатнулась от него. - Ты обещал рассказать мне о происхождении рикора, - напомнила она ему.
   "Много лет назад, - начал он, - наши тела были больше, а головы меньше. Наши ноги были очень слабыми, и мы не могли двигаться быстро или далеко. Жило-было глупое существо, которое ходило на четырех ногах. Он жил в норке в земле, куда приносил свою пищу, так что мы прорыли свои норы в эту дыру и ели принесенную ею пищу; но на всех не хватило - на себя и на всех калданов, живших на нем, так что и нам пришлось ехать за границу и добывать пропитание. Это была тяжелая работа для наших слабых ног. Тогда-то мы и начали кататься на спинах этих примитивных рикоров. Несомненно, на это ушло много веков, но, наконец, настало время, когда калдане нашли способ направлять рикора, пока последний теперь полностью не зависел от превосходящего разума своего хозяина в выборе пищи. Со временем мозг райкора уменьшался. Его уши отключились, а глаза, потому что он больше не нуждался в них, - калдане увидели и услышали вместо него. Такими же шагами райкор стал вставать на задние лапы, чтобы калдане мог видеть дальше. Вместе с мозгом уменьшилась и голова. Рот был единственной использованной частью головы, поэтому остался только рот. Представители красной расы время от времени попадали в руки наших предков. Они увидели красоту и преимущества той формы, которую природа дала красной расе, по сравнению с той, в которую развивался рикор. Путем интеллектуального скрещивания был получен настоящий рыкор. На самом деле он исключительно продукт сверхразума калдане - он наше тело, и мы можем поступать с ним так, как считаем нужным, точно так же, как вы делаете со своим телом то, что считаете нужным, только у нас есть преимущество в том, что мы обладаем неограниченным запасом. тел. Разве ты не хочешь быть калданом?
   Как долго они держали ее в подземной камере, Тара из Гелиума не знала. Казалось, это было очень давно. Она ела, спала и смотрела на бесконечные вереницы существ, которые проходили мимо входа в ее тюрьму. Сверху проходила гружённая очередь с едой, едой, едой. В другой очереди они вернулись с пустыми руками. Когда она увидела их, то поняла, что наверху был дневной свет. Когда они не прошли, она поняла, что наступила ночь и что банты собираются пожрать рикоры, брошенные накануне в полях. Она начала бледнеть и худеть. Ей не нравилась пища, которую ей давали - она не подходила для ее вида, - и она не стала бы есть слишком много вкусной пищи из боязни растолстеть. Идея пухлости приобрела здесь новое значение - ужасное значение.
   Гек отметил, что она похудела и побелела. Он заговорил с ней об этом, и она сказала ему, что не может жить так под землей, что ей нужен свежий воздух и солнечный свет, иначе она завянет и умрет. Очевидно, он передал ее слова Лууду, так как вскоре после этого он сказал ей, что король приказал заключить ее в башню, и ее доставили в башню. Она надеялась вопреки всему, что именно это может стать результатом ее разговора с Геком. Даже снова увидеть солнце было чем-то особенным, но теперь в ее груди зародилась надежда, которую она не осмеливалась лелеять прежде, пока лежала в страшном лабиринте, из которого, как она знала, она никогда не смогла бы найти дорогу во внешний мир; но теперь была небольшая причина надеяться. По крайней мере, она могла видеть холмы, а если бы она могла видеть их, не представилась ли бы ей и возможность добраться до них? Если бы у нее было хоть десять минут, хоть десять маленьких минут! Летчик все еще был там - она знала, что он должен быть. Всего десять минут, и она будет свободна - свободна навсегда из этого ужасного места; но дни шли, и она никогда не оставалась одна, даже на полдесятка минут. Много раз она планировала свой побег. Если бы не банты, это было бы легко сделать ночью. Тогда Гек всегда отделял свое тело и погружался в то, что казалось полукоматозным состоянием. Нельзя было сказать, что он спал, или, по крайней мере, это не было похоже на сон, так как его глаза без век не изменились; но он лежал тихо в углу. Тара из Гелиума тысячу раз разыгрывала в уме сцену своего побега. Она кинулась к рикору и схватила меч, висевший на его сбруе. Прежде чем Гек узнает, что она задумала, она получит это, а затем, прежде чем он успеет поднять тревогу, она вонзит лезвие в его отвратительную голову. Чтобы добраться до ограждения, потребуется всего мгновение. Рикоры не могли остановить ее, потому что у них не хватило мозгов сказать им, что она убегает. Она наблюдала из своего окна, как открываются и закрываются ворота, ведущие из ограды в поле, и знала, как работает большая задвижка. Она пройдет и бросится к холму. Это было так близко, что они не могли догнать ее. Это было так легко! Или это было бы, если бы не банты! Банты ночью и рабочие в полях днем.
   Заключенная в башню и лишенная надлежащих упражнений и еды, девочка не смогла показать улучшение, которого желали ее похитители. Гек расспрашивал ее, пытаясь узнать, почему она не стала круглой и пухлой; что она даже выглядела не так хорошо, как когда ее схватили. Его беспокойство было вызвано неоднократными расспросами со стороны Лууда и, в конце концов, привело к тому, что Тара из Гелиума предложила план, посредством которого она могла бы найти новую возможность для побега.
   "Я привыкла гулять на свежем воздухе и на солнце", - сказала она Геку. "Я не могу стать таким, каким был раньше, если буду всегда заперт в этой единственной комнате, дышу скудным воздухом и не получаю должных упражнений. Разрешите мне каждый день выходить в поле и гулять, пока светит солнце. Тогда, я уверен, я стану милой и толстой".
   - Ты бы убежал, - сказал он.
   - Но как бы я мог, если бы ты всегда был со мной? она спросила. "Даже если бы я хотел убежать, куда бы я мог пойти? Я не знаю даже направления Гелия. Это должно быть очень далеко. В первую же ночь банты доберутся до меня, не так ли?
   - Да, - сказал Гек. - Я спрошу об этом Лууда.
   На следующий день он сказал ей, что Лууд сказал, что ее нужно отвести в поле. Он попробует это какое-то время и посмотрит, поправится ли она.
   -- Если ты не потолстеешь, он все равно пришлет за тобой, -- сказал Гек. - Но он не будет использовать тебя в пищу.
   Тара из Гелия вздрогнула.
   В тот день и еще много дней после этого ее выводили из башни, через ограду и в поле. Она всегда ждала возможности сбежать; но Гек всегда был рядом с ней. Не столько его присутствие удерживало ее от попытки, сколько количество рабочих, которые всегда были между ней и холмами, где лежал летун. Она могла легко ускользнуть от Гека, но других было слишком много. А потом, однажды, Гек сказал ей, сопровождая ее на открытом воздухе, что это будет в последний раз.
   "Сегодня вечером ты отправляешься в Лууд, - сказал он. "Извините, я больше не услышу, как вы поете".
   "Сегодня ночью!" Она почти не выдыхала это слово, но оно трепетало от ужаса.
   Она быстро взглянула на холмы. Они были так близко! И все же между ними были неизбежные рабочие - может быть, несколько десятков из них.
   - Давай пройдемся туда? - сказала она, указывая на них. - Я хотел бы посмотреть, что они делают.
   - Это слишком далеко, - сказал Гек. "Я ненавижу солнце. Здесь намного приятнее, когда я могу стоять в тени этого дерева".
   - Хорошо, - согласилась она. - Тогда оставайся здесь, а я подойду. Это займет у меня всего минуту.
   - Нет, - ответил он. "Я пойду с тобой. Вы хотите сбежать; но ты не собираешься".
   "Я не могу убежать, - сказала она.
   -- Я знаю, -- согласился Гек. - Но ты можешь попробовать. Я не хочу, чтобы вы пытались. Возможно, будет лучше, если мы сразу же вернемся в башню. Мне будет тяжело, если ты сбежишь.
   Тара из Гелиума увидела, как ее последний шанс уходит в забвение. После сегодняшнего никогда не будет другого. Она искала какой-нибудь предлог, чтобы заманить его еще немного ближе к холмам.
   "Я прошу очень немногого, - сказала она. "Сегодня вечером вы захотите, чтобы я спела вам. Это будет в последний раз, если ты не отпустишь меня и не посмотришь, что делают эти калданы, я больше никогда не буду петь тебе".
   Гек колебался. - Тогда я буду держать тебя за руку все время, - сказал он.
   -- Ну, конечно, если хотите, -- согласилась она. "Прийти!"
   Двое двинулись к рабочим и холмам. Маленькая группа выкапывала клубни из земли. Она заметила это и то, что почти всегда они низко наклонялись над своей работой, а отвратительные глаза смотрели на вздыбленную землю. Она подвела Гека совсем близко к ним, делая вид, что хочет посмотреть, как именно они работают, и все это время он крепко держал ее за левое запястье.
   -- Очень интересно, -- сказала она со вздохом и вдруг; - Смотри, Гек! и быстро указал в сторону башни. Калдане, все еще удерживая ее, отвернулась от нее наполовину, чтобы посмотреть в указанном ею направлении, и одновременно с быстротой банта ударила его правым кулаком, опираясь на всю силу, которой она обладала, - ударила по спине мясистая голова чуть выше воротника. Удара было достаточно, чтобы выполнить ее замысел, сбив калдане с рикора и повалив его на землю. Мгновенно хватка на ее запястье ослабла, когда тело, больше не контролируемое мозгом Гека, на мгновение бесцельно спотыкалось, прежде чем опуститься на колени, а затем перевернуться на спину; но Тара из Гелия ждала, чтобы не заметить всех результатов своего поступка. В тот момент, когда пальцы на ее запястье ослабли, она вырвалась и бросилась к холмам. Одновременно с губ Гека сорвался предупредительный свисток, и в ответ рабочие вскочили на ноги, один почти на пути девушки. Она увернулась от протянутых рук и снова направилась к холмам и свободе, когда ее нога зацепилась за одно из похожих на мотыги орудий, которыми вскапывали землю и которые остались наполовину вкопанными в землю. Мгновение она бежала, спотыкаясь, в безумном усилии восстановить равновесие, но вздыбленные борозды зацепили ее за ноги - она снова споткнулась и на этот раз упала, и когда она снова поднялась, на нее упало тяжелое тело и схватило ее. ее руки. Мгновение спустя ее окружили и поставили на ноги, и когда она огляделась, то увидела, как Гек ползет к своему поверженному рикору. Через мгновение он подошел к ней.
   Отвратительное лицо, не способное регистрировать эмоции, не давало ни малейшего представления о том, что происходило в огромном мозгу. Вынашивал ли он мысли о гневе, ненависти, мести? Тара из Гелиума не могла догадаться, да и ей было все равно. Произошло худшее. Она пыталась сбежать, и ей это не удалось. Другой возможности никогда не будет.
   "Прийти!" - сказал Гек. - Мы вернемся в башню. Смертельная монотонность его голоса не прерывалась. Это было хуже, чем гнев, ибо ничего не выдавало о его намерениях. Это только усилило ее ужас перед этими огромными мозгами, которые были за пределами возможностей человеческих эмоций.
   И вот она была оттащена обратно в свою темницу в башне, и Гек снова принялся за свое бдение, присев на корточки у двери, но теперь он нес в руке обнаженный меч и не оставлял своего рикора, только чтобы сменить его на другой, который у него был. принесенный к нему, когда первый дал признаки усталости. Девушка сидела, глядя на него. Он не был к ней недобр, но она не чувствовала ни благодарности, ни, с другой стороны, никакого чувства ненависти. Мозги, неспособные сами к каким-либо тонким чувствам, не пробудили в ней ничего. Она не чувствовала ни благодарности, ни привязанности, ни ненависти к ним. В их присутствии было только то же самое непрекращающееся чувство ужаса. Она слышала, как великие ученые обсуждали будущее красной расы, и вспомнила, что некоторые утверждали, что в конце концов мозг будет полностью господствовать над человеком. Не было бы больше инстинктивных действий или эмоций, ничего не делалось бы импульсивно; но, напротив, разум направлял бы каждое наше действие. Сторонник теории сожалел о том, что он никогда не сможет пользоваться благами такого состояния, которое, как он утверждал, приведет к идеальной жизни для человечества.
   Тара из Гелиума всем сердцем желала, чтобы этот ученый мог быть здесь, чтобы в полной мере испытать на себе практические результаты исполнения своего пророчества. Выбор между чисто физическим райкором и чисто ментальным калдане был невелик; но в счастливой среде нормального и несовершенного человека, каким она его знала, заключалось самое желанное состояние существования. Это было бы прекрасным наглядным уроком, думала она, для всех тех идеалистов, которые ищут массовое совершенство в любой фазе человеческой деятельности, поскольку здесь они могли бы открыть для себя истину, что абсолютное совершенство так же мало желанно, как и его противоположность.
   Мрачными были мысли, наполнявшие разум Тары из Гелиума, пока она ждала зова Лууда - зова, который мог означать для нее только одно; смерть. Она догадывалась, зачем он послал за ней, и знала, что она должна найти средство для самоуничтожения до наступления ночи; но все же она цеплялась за надежду и за жизнь. Она не сдавалась, пока не было другого выхода. Однажды она напугала Гека, громко воскликнув почти яростно: "Я все еще живу!"
   "Что ты имеешь в виду?" - спросил калдан.
   - Я имею в виду именно то, что говорю, - ответила она. "Я все еще живу, и пока я живу, я все еще могу найти способ. Мертвые, надежды нет".
   - Найти способ чего? он спросил.
   "За жизнь и свободу и за свой народ", - ответила она.
   "Никто из тех, кто входит в Бантум, никогда не покидает его", - бубнил он.
   Она не ответила, и через некоторое время он снова заговорил. - Спой мне, - сказал он.
   Пока она пела, пришли четыре воина, чтобы отвести ее к Лууду. Они сказали Геку, что он должен оставаться на месте.
   "Почему?" - спросил Гек.
   - Ты вызвал недовольство Лууда, - ответил один из воинов.
   "Как?" - спросил Гек.
   "Вы продемонстрировали недостаток незапятнанной силы рассуждения. Вы позволили чувствам влиять на вас, тем самым показывая, что вы неполноценны. Вы знаете судьбу дефективных.
   "Я знаю судьбу дефективных, но я не дефективный", - настаивал Гек.
   "Вы позволяли странным звукам, исходящим из ее горла, нравиться и успокаивать вас, хорошо зная, что их происхождение и цель не имеют ничего общего с логикой или силами разума. Это само по себе является безупречным обвинением в слабости. Затем, несомненно, под влиянием нелогичного чувства, вы позволили ей прогуляться по полям до места, где она смогла предпринять почти успешную попытку бегства. Ваша собственная способность рассуждать, если бы она не была ущербной, убедила бы вас в том, что вы не годитесь. Естественным и разумным последствием является разрушение. Поэтому вы будете уничтожены таким образом, что пример будет полезен всем остальным калданам роя Лууда. А пока ты останешься на месте".
   - Ты прав, - сказал Гек. - Я останусь здесь, пока Лууд не сочтет нужным уничтожить меня самым разумным образом.
   Тара из Гелиума бросила на него изумленный взгляд, когда ее выводили из комнаты. Она окликнула его через плечо: "Помни, Гек, ты еще жив!" Затем они повели ее по бесконечным туннелям туда, где ее ждал Лууд.
   Когда ее привели к нему, он сидел на корточках в углу комнаты на своих шести паучьих ногах. У противоположной стены лежал его райкор, его прекрасная форма была закована в великолепную упряжь - мертвое существо без направляющего калдане. Лууд отпустил воинов, сопровождавших пленника. Потом он сидел, устремив на нее свои страшные глаза, и некоторое время молчал. Тара из Гелия могла только ждать. Что будет дальше, она могла только догадываться. Когда оно придет, будет достаточно времени, чтобы встретить его. Не было необходимости предвидеть конец. Вскоре заговорил Лууд.
   - Ты думаешь сбежать, - сказал он мертвенно-бесстрастным монотонным голосом своего вида - единственный возможный результат устного выражения разума, не подверженного влиянию чувств. "Вы не убежите. Вы просто воплощение двух несовершенных вещей - несовершенного мозга и несовершенного тела. Эти двое не могут существовать вместе в совершенстве. Вот вы видите идеальное тело". Он указал на рикора. "У него нет мозгов. Вот, - и он поднял одного из своих чела к голове, - совершенный мозг. Ей не нужно никакого тела, чтобы функционировать совершенно и должным образом, как мозг. Вы бы противопоставили свой слабый интеллект моему! Даже сейчас ты собираешься убить меня. Если вам мешают в этом, вы ожидаете убить себя. Вы познаете власть разума над материей. Я разум. Вы дело. Ваш мозг слишком слаб и неразвит, чтобы заслужить название мозга. Вы позволили ослабить его импульсивными действиями, продиктованными чувством. Это не имеет значения. Он практически не контролирует ваше существование. Ты не убьешь меня. Вы не убьете себя. Когда я закончу с тобой, тебя убьют, если это покажется логичным. Вы не имеете представления о возможностях власти, которые таятся в совершенно развитом мозгу. Посмотрите на этого рыкора. У него нет мозгов. Он может двигаться, но немного по собственной воле. Врожденный механический инстинкт, которому мы позволили остаться в нем, позволяет ему подносить пищу ко рту; но он не мог найти пищу для себя. Мы должны поместить его в пределах его досягаемости и всегда в одном и том же месте. Если мы положим еду к его ногам и оставим его в покое, он умрет от голода. А теперь посмотрите, что может сделать настоящий мозг".
   Он перевел взгляд на рикора и присел на корточки, глядя на бесчувственное существо. Вскоре, к ужасу девушки, обезглавленное тело шевельнулось. Он медленно поднялся на ноги и пересек комнату к Лууду; оно нагнулось и взяло отвратительную голову в руки; он поднял голову и положил ее себе на плечи.
   - Какие у тебя шансы против такой силы? - спросил Лууд. "Как я поступил с рикором, так я могу поступить и с тобой".
   Тара из Гелия ничего не ответила. Очевидно, в устном ответе не было необходимости.
   - Ты сомневаешься в моих способностях! - заявил Лууд, и это был именно тот факт, хотя девушка только подумала об этом, а не сказала.
   Люуд пересек комнату и лег. Затем он отделился от тела и пополз по полу, пока не оказался прямо перед круглым отверстием, через которое она видела, как он вылез в тот день, когда ее впервые привели к нему. Там он остановился и устремил на нее свои страшные глаза. Он не говорил, но его глаза, казалось, впились прямо в центр ее мозга. Она почувствовала почти непреодолимую силу, толкающую ее к калдане. Она боролась, чтобы сопротивляться этому; она попыталась отвести глаза, но не смогла. Они как бы зачарованно смотрели на блестящие, лишенные век шары огромного мозга, обращенного к ней. Медленно, с мучительной борьбой за каждый шаг, она двигалась к ужасающему монстру. Она попыталась громко заплакать, пытаясь пробудить свои онемевшие способности, но с ее губ не слетело ни звука. Если бы эти глаза хотя бы на мгновение отвернулись, она почувствовала бы, что может вновь обрести способность контролировать свои шаги; но глаза не покидали ее. Казалось, они горели все глубже и глубже, собирая все остатки контроля над всей ее нервной системой.
   Когда она приблизилась к существу, оно медленно попятилось на своих паучьих лапах. Она заметила, что его чела медленно качались взад-вперед перед ним, пока он пятился, пятился, пятился через круглое отверстие в стене. Должна ли она следовать за ним и там? Какой новый и безымянный ужас таился в этой тайной комнате? Нет! она бы этого не сделала. Но прежде чем она достигла стены, она обнаружила, что падает и ползет на четвереньках прямо к дыре, из которой два глаза все еще цеплялись за нее. У самого порога проема она сделала последний героический поединок, сражаясь с силой, которая влекла ее; но в итоге она сдалась. Со вздохом, перешедшим в рыдание, Тара Гелиума прошла через отверстие в комнату за ней.
   Отверстие было едва достаточно большим, чтобы пропустить ее. На противоположной стороне она оказалась в небольшой комнате. Перед ней присел Лууд. У противоположной стены лежал крупный и красивый самец-рыкор. Он был без сбруи и других атрибутов.
   "Теперь ты видишь, - сказал Лууд, - тщетность бунта".
   Слова, казалось, на мгновение освободили ее от чар. Она быстро отвела глаза.
   "Посмотри на меня!" - приказал Лууд.
   Тара из Гелия отвела глаза. Она почувствовала новую силу или, по крайней мере, ослабление власти существа над ней. Неужели она наткнулась на тайну его сверхъестественного господства над ее волей? Она не смела надеяться. Отведя глаза, она повернулась к отверстию, через которое ее привлекли эти зловещие глаза. Снова Лууд приказал ей остановиться, но голос сам по себе не мог повлиять на нее. Это было не похоже на глаза. Она услышала свист существа и поняла, что оно зовет на помощь, но поскольку она не осмелилась взглянуть на него, она не увидела, как оно повернулось и сосредоточило взгляд на огромном безголовом теле, лежавшем у дальней стены.
   Девушка все еще находилась под чарами влияния существа - она еще не обрела полного и независимого господства над своими силами. Она двигалась, как в муках какого-то отвратительного кошмара, - медленно, мучительно, как будто каждая конечность была скована огромной тяжестью или как будто она тащила свое тело по вязкой жидкости. Проем был близок, ах, так близок, но, как бы она ни старалась, она, казалось, не продвигалась к нему заметно.
   Позади нее, подгоняемое злобной силой огромного мозга, обезглавленное тело ползло к ней на четвереньках. Наконец она добралась до проема. Что-то, казалось, подсказывало ей, что, оказавшись за его пределами, господство калдане будет сломлено. Она почти прошла в соседнюю комнату, когда почувствовала тяжелую руку на своей лодыжке. Рикор протянул руку и схватил ее, и хотя она сопротивлялась, существо утащило ее обратно в комнату с Луудом. Он крепко держал ее и притягивал к себе, а затем, к ее ужасу, начал ласкать ее.
   "Теперь ты видишь, - услышала она глухой голос Лууда, - тщетность бунта и его наказания".
   Тара из Гелия боролась, чтобы защитить себя, но ее мускулы были жалко слабыми против этого безмозглого воплощения грубой силы. И все же она сражалась, сражалась, несмотря на безнадежные препятствия, за честь гордого имени, которое она носила, - сражалась в одиночку, она, которую воины могущественной империи, цвет марсианского рыцарства, с радостью отдали бы своей жизнью, чтобы спасти .
   ГЛАВА VII
   Отталкивающее зрелище
   Крейсер "Ванатор" несся сквозь бурю. Чтоб она не была тире брошенный на землю или скрученный силой стихии в спутанные обломки, был полностью обусловлен капризом Природы. Всю бурю она ехала, беспомощная изгой, на этих бушующих волнах ветра. Но несмотря на все опасности и перипетии, которым они подверглись, она и ее команда могли бы прожить очаровательную жизнь в течение часа после того, как ураган утих. Именно тогда произошла катастрофа - настоящая катастрофа для экипажа "Ванатора" и королевства Гатол.
   С тех пор, как они покинули Гелиум, люди не ели и не пили, и их швыряло и били кнутами, пока все они не были измотаны до изнеможения. В шторме наступило короткое затишье, во время которого один из членов экипажа попытался добраться до своей каюты, отпустив ремни, которые удерживали его в сомнительной безопасности на палубе. Акт сам по себе был прямым нарушением приказа, и в глазах других членов экипажа эффект, наступивший с поразительной внезапностью, принял форму скорого и ужасного возмездия. Не успел человек отстегнуть предохранительные защелки, как стремительная рука штормового монстра обхватила корабль, переворачивая его снова и снова, в результате чего безрассудный воин свалился за борт при первом же повороте.
   Освобожденные от привязи из-за постоянных поворотов и поворотов корабля и силы ветра, абордажные и посадочные снасти волочились под килем, спутанная масса снастей и кожи. В тех случаях, когда "Ванатор" полностью переворачивался, эти вещи обвивались вокруг него до тех пор, пока новый оборот в противоположном направлении или сам ветер не уносил их с палубы, чтобы шлейф, хлеставший штормом, под мчащимся кораблем. .
   Туда упало тело воина, и, как утопающий хватается за соломинку, так и парень схватился за спутанную веревку, которая зацепила его и остановила падение. С силой отчаяния он цеплялся за веревку, отчаянно стремясь запутать в ней ноги и тело. С каждым рывком корабля его рукоятки чуть ли не вырывались, и хотя он знал, что в конце концов они будут разорваны и что он должен быть брошен на землю внизу, все же он боролся с безумием, порожденным безнадежностью, за жалкую секунду. что только продлило его агонию.
   Именно на это зрелище смотрел Гаан из Гатола через край кренящейся палубы "Ванатора", стремясь узнать судьбу своего воина. Привязанная к планширу под рукой единственная посадочная кожа, которая не запутала спутанную массу под ней, вырвалась из борта корабля, крюк защелкнулся на ее внешнем конце. Джед Гатола понял ситуацию одним взглядом. Под ним один из его людей посмотрел в глаза Смерти. В руке джеда лежало средство помощи.
   Не было мгновенного колебания. Отбросив палубные ремни, он ухватился за посадочную кожу и соскользнул за борт корабля. Раскачиваясь, как качели на бешеном маятнике, он раскачивался далеко вперед и назад, кружась и крутясь в трех тысячах футов над поверхностью Барсума, и тогда, наконец, произошло то, на что он надеялся. Его несли в пределах досягаемости снастей, за которые воин все еще цеплялся, хотя и с быстро уменьшающейся силой. Зацепившись одной ногой за петлю из спутанных прядей, Гаан подтянулся достаточно близко, чтобы схватить другую совсем рядом с парнем. Ненадежно цепляясь за этот новый захват, джед медленно натягивал посадочную кожу, по которой он карабкался, пока не смог ухватиться за крюк на ее конце. Он прикрепил его к кольцу в снаряжении воина как раз перед тем, как ослабевшие пальцы человека выскользнули из хватки на веревке.
   По крайней мере, на время он спас жизнь своему подопытному, а теперь сосредоточил свое внимание на обеспечении собственной безопасности. В беспорядке, за который он цеплялся, неразрывно запутались многочисленные другие посадочные крюки, подобные тем, которые он прикрепил к доспехам воина, и одним из них он пытался обезопасить себя до тех пор, пока шторм не утихнет настолько, чтобы позволить ему подняться на палубу. но как только он потянулся к одному из них, который качнулся рядом с ним, корабль был пойман новым порывом ярости шторма, бьющая веревка хлестала и трещала в рывке большого корабля и одного из тяжелых металлических крюков, хлещущих по воздуху, ударил светловолосого джеда Гатола между глаз.
   На мгновение ошеломленный, пальцы Гаана выскользнули из захвата снасти, и человек полетел вниз через разреженный воздух умирающего Марса к земле на три тысячи футов ниже, в то время как на палубе катящегося Ванатора его верные воины цеплялись за свои ремни, совершенно не осознавая судьба их любимого лидера; и только более чем через час, после того как буря существенно утихла, они поняли, что он погиб, или узнали самоотверженный героизм поступка, который предрешил его гибель. Теперь "Ванатор" стоял на ровном киле, и его нес сильный, хотя и устойчивый ветер. Воины сбросили палубные ремни, а офицеры подсчитывали потери и повреждения, когда с борта послышался слабый крик, привлекший их внимание к человеку, висевшему на снастях под килем. Сильные руки подняли его на палубу, и тогда экипаж "Ванатора" узнал о героизме своего джеда и его конце. Как далеко они ушли после его потери, они могли только смутно догадываться, и они не могли вернуться в поисках его в неисправном состоянии корабля. Это была опечаленная компания, которая дрейфовала по воздуху к тому месту назначения, которое судьба должна была выбрать для них.
   А Гаан, Джед из Гатола - что с ним? Он рухнул вниз на тысячу футов, а затем буря схватила его своей гигантской хваткой и снова унесла далеко вверх. Как клочок бумаги, носимый ветром, его подбрасывало в воздухе, играя и развлекаясь с ветром. Снова и снова она крутила его, несла вверх и вниз, но после каждой новой вылазки стихии он приближался к земле. Причуды циклонических бурь - это правило циклонических бурь, они разрушают гигантские деревья и одним и тем же порывом переносят немощных младенцев на многие мили и оставляют их целыми и невредимыми на своем пути.
   Так было и с Гааном из Гатола. Ожидая, что на мгновение его разобьют, он тут же обнаружил, что его осторожно опустили на мягкий, охряный мох мертвого морского дна, и его тело не пострадало от его мучительного приключения, кроме небольшой опухоли на лбу, где металлический крючок был зацеплен. ударил его. С трудом веря, что Судьба обошлась с ним так мягко, джед медленно поднялся, словно более чем наполовину убежденный, что обнаружит сломанные и расколотые кости, которые не выдержат его веса. Но он был цел. Он огляделся в тщетной попытке сориентироваться. Воздух был наполнен летящей пылью и мусором. Солнце было уничтожено. Его зрение было ограничено радиусом в несколько сотен ярдов, покрытым охристым мхом и наполненным пылью воздухом. В пятистах ярдах в любом направлении могли возвышаться стены большого города, а он этого не знал. Было бесполезно двигаться с того места, где он был, пока воздух не рассеется, так как он не мог знать, в каком направлении он движется, и поэтому он растянулся на мху и ждал, размышляя о судьбе своих воинов и своего корабля, но мало давая задумался о своем безвыходном положении.
   К его сбруе были привязаны шпаги, пистолеты и кинжал, а в кармане - небольшое количество концентрированных пайков, составлявших часть снаряжения воинов Барсума. Этих вещей вместе с тренированными мускулами, высоким мужеством и неустрашимым духом было достаточно для него, какие бы злоключения ни могли произойти между ним и Гатолом, которые лежали в каком направлении он не знал и на каком расстоянии.
   Ветер быстро стихал, а вместе с ним и пыль, закрывавшая пейзаж. В том, что буря закончилась, он был убежден, но его раздражала бездеятельность, которую навязывала ему плохая видимость, и условия перед наступлением ночи не улучшились в материальном отношении, так что он был вынужден ждать нового дня на том самом месте, где бушевала буря. депонировал его. Без своих спальных шелков и мехов он провел далеко не комфортную ночь, и с чувством несмешанного облегчения он увидел, что внезапный рассвет озаряет его. Воздух теперь был прозрачен, и в свете нового дня он увидел расстилавшуюся во все стороны вокруг него волнистую равнину, а к северо-западу едва различимые очертания невысоких холмов. К юго-востоку от Гатола была такая страна, и, поскольку Гаан предположил, что направление и скорость шторма унесли его куда-то в окрестности страны, которую он думал, что узнал, он предположил, что Гатол лежит за холмами, которые он теперь видел. тогда как на самом деле он лежал далеко на северо-востоке.
   Прошло два дня, прежде чем Гаан пересек равнину и достиг вершины холмов, откуда он надеялся увидеть свою страну, но в конце концов встретил разочарование. Перед ним простиралась другая равнина, еще больших размеров, чем та, которую он только что пересек, а за ней другие холмы. В одном существенном отношении эта равнина отличалась от той, что позади него, тем, что она была усеяна редкими отдельными холмами. Убедившись, однако, что Гатол находится где-то в направлении его поисков, он спустился в долину и направил свои шаги на северо-запад.
   В течение нескольких недель Гаан из Гатола пересекал долины и холмы в поисках какого-нибудь знакомого ориентира, который мог бы указать ему путь к его родной земле, но вершины каждого последующего хребта открывали лишь новый незнакомый вид. Он видел мало животных и ни одного человека, пока, наконец, не пришел к убеждению, что напал на ту легендарную область древнего Барсума, которая находилась под проклятием ее древних богов, - некогда богатую и плодородную страну, люди которой в своей гордыне и высокомерии отрицали божества и наказанием которых было истребление.
   И вот однажды он взобрался на невысокие холмы и заглянул в обитаемую долину - долину деревьев, возделываемых полей и участков земли, обнесенных каменными стенами, окружающими странные башни. Он видел людей, работающих в поле, но не спешил их приветствовать. Во-первых, он должен больше узнать о них и о том, можно ли считать их друзьями или врагами. Спрятавшись за кустами, он подполз к выгодной позиции на холме, выступающем дальше в долину, и лег на живот, наблюдая за ближайшими к нему рабочими. Они были еще довольно далеко от него, и он не мог быть в них полностью уверен, но в них было что-то граничащее с неестественным. Их головы казались непропорциональными по отношению к их телам - слишком большими.
   Он долго лежал, наблюдая за ними, и все сильнее укладывалось в его сознании, что они не такие, как он, и что было бы опрометчиво доверять себя среди них. Вскоре он увидел, как из ближайшего загона вышла пара и медленно приблизилась к тем, кто работал ближе всех к холму, где он прятался. Он сразу же понял, что один из них отличался от всех остальных. Даже на большем расстоянии он заметил, что голова была меньше, и когда они приблизились, он убедился, что сбруя одного из них не такая, как сбруя его товарища или любого из тех, кто возделывал поля.
   Эти двое часто останавливались, по-видимому, в споре, как будто один хотел идти в том направлении, в котором они шли, а другой возражал. Но каждый раз меньшие получали неохотное согласие от других, и поэтому они подходили все ближе и ближе к последней линии рабочих, трудившихся между ограждением, из которого они пришли, и холмом, где лежал Гахан из Гатола, наблюдая, а затем внезапно меньшая фигура ударил своего спутника по лицу. Гаан в ужасе увидел, как голова последнего упала с его тела, увидел, как тело пошатнулось и упало на землю. Мужчина наполовину поднялся из своего укрытия, чтобы лучше видеть происходящее в долине внизу. Существо, свалившее своего компаньона, бешено мчалось в направлении холма, на котором он прятался, уворачиваясь от одного из рабочих, пытавшихся его схватить. Гаан надеялся, что оно обретет свободу, почему он не знал, кроме как с более близкого расстояния, что оно выглядело как существо его собственной расы. Затем он увидел, как он споткнулся и упал, и тотчас же его преследователи набросились на него. Затем глаза Гаана случайно вернулись к фигуре существа, которого сбил беглец.
   Что это был за ужас, свидетелем которого он был? Или его глаза сыграли с ним злую шутку? Нет, хотя это было невозможно - это было правдой - голова медленно приближалась к упавшему телу. Оно встало на плечи, тело поднялось, и существо, с виду как новенькое, быстро побежало туда, где его товарищи тащили незадачливого пленника на ноги.
   Наблюдатель видел, как существо взяло своего пленника за руку и повело обратно к ограде, и даже на всем расстоянии, отделявшем их от него, он мог заметить уныние и полную безнадежность в поведении пленника, да и сам он был наполовину убежден, что это была женщина, возможно, красный марсианин его собственной расы. Если бы он был уверен, что это правда, он должен был бы приложить некоторые усилия, чтобы спасти ее, хотя обычаи его странного мира требовали этого только в том случае, если бы она была из его страны; но он не был уверен; она могла быть вовсе не красной марсианкой, а если и была, то вполне возможно, что она произошла от враждебного народа, а не от враждебного народа. Его первой обязанностью было вернуться к своему народу с наименьшим личным риском, и хотя мысль о приключениях будоражила его кровь, он со вздохом отбросил искушение и отвернулся от мирной и красивой долины, в которую так стремился войти. поскольку он намеревался обойти его восточную окраину и продолжить поиски Гатола за его пределами.
   Когда Гахан из Гатола направил свои шаги вдоль южных склонов холмов, ограничивающих Бантум с юга и востока, его внимание привлекла небольшая группа деревьев недалеко от него справа. Низкое солнце отбрасывало длинные тени. Скоро будет ночь. Деревья стояли в стороне от избранной им тропы, и он не хотел сбиваться с пути; но когда он посмотрел снова, он колебался. Там было что-то кроме стволов деревьев и подлеска. Были намеки на знакомые линии рукоделия человека. Гаан остановился и напряг глаза в направлении того, что привлекло его внимание. Нет, он, должно быть, ошибся - в горизонтальных лучах заходящего солнца ветки деревьев и низкий кустарник приобрели неестественный вид. Он повернулся и продолжил свой путь; но когда он бросил еще один взгляд в сторону интересующего его объекта, солнечные лучи ударили ему в глаза из блестящей точки среди деревьев.
   Гаан покачал головой и быстро пошел к загадке, полный решимости разгадать ее. Блестящий объект все еще манил его, и когда он подошел к нему поближе, его глаза расширились от удивления, потому что они увидели не что иное, как инкрустированную драгоценными камнями эмблему на носу маленького летательного аппарата. Гаан, держа руку на коротком мече, бесшумно двинулся вперед, но когда он приблизился к кораблю, он увидел, что ему нечего бояться, потому что он был покинут. Затем он обратил свое внимание на эмблему. Когда его значение вспыхнуло до его понимания, его лицо побледнело, а сердце похолодело - это был знак отличия дома Военачальника Барсума. Мгновенно он увидел удрученную фигуру пленницы, которую вели обратно в свою тюрьму в долине сразу за холмами. Тара Гелия! И он был так близок к тому, чтобы бросить ее на произвол судьбы. Холодный пот выступил бисеринками на его лбу.
   Беглый осмотр покинутого корабля открыл юному джеду всю трагическую историю. Та же самая буря, которая погубила его, унесла Тару из Гелиума в эту далекую страну. Здесь она, без сомнения, высадилась в надежде получить пищу и воду, так как без гребного винта она не могла надеяться добраться до своего родного города или любого другого дружественного порта, кроме как по чистой прихоти судьбы. Летчик казался неповрежденным, за исключением отсутствующего пропеллера и того факта, что он был тщательно пришвартован под укрытием группы деревьев, что указывало на то, что девушка ожидала вернуться к нему, в то время как пыль и листья на его палубе говорили о долгих днях. , и даже недели, так как она приземлилась. Это немое, но красноречивое доказательство того, что Тара из Гелиума была узницей и что она была той самой узницей, чей дерзкий порыв к свободе, свидетелем которого он так недавно был, у него теперь не вызывал ни малейшего сомнения.
   Вопрос теперь вращался исключительно о ее спасении. Он знал, в какую башню ее привели, - столько и не больше. О количестве, роде или характере ее похитителей он ничего не знал; да ему было все равно - ради Тары из Гелиума он в одиночку столкнется с враждебным миром. Он быстро обдумал несколько планов помощи ей; но больше всего ему нравилось то, что давало девушке наибольшие шансы спастись, если ему удастся с ней связаться. Приняв решение, он быстро обратил внимание на летчика. Сняв крепления, он вытащил его из-под деревьев и, взобравшись на палубу, проверил различные органы управления. Мотор запускался от прикосновения и сладко мурлыкал, баки плавучести были хорошо укомплектованы, и корабль прекрасно реагировал на органы управления, которые регулировали его высоту. Не нужно было ничего, кроме пропеллера, чтобы подготовить ее к долгому путешествию к Гелиуму. Гаан нетерпеливо пожал плечами - в радиусе тысячи хаад не должно быть пропеллера. Но какое это имело значение? Корабль даже без гребного винта по-прежнему соответствовал бы цели, которую требовал от него план - при условии, что похитители Тары из Гелиума были людьми без кораблей, и он не видел ничего, что указывало бы на то, что у них были корабли. Архитектура их башен и ограждений убедила его, что это не так.
   Наступила внезапная барсумская ночь. Клерос величественно вознесся к высоким небесам. Грохочущий рев банта эхом отдавался среди холмов. Гаан из Гатола позволил кораблю подняться на несколько футов над землей, а затем, ухватившись за носовой канат, спрыгнул за борт. Теперь буксировать маленькое судно стало несложно, и, когда Гаан быстро двинулся к гребню холма над Бантумом, летчик плыл за ним так же легко, как лебедь на тихом озере. Теперь вниз по холму к башне, смутно видневшейся в лунном свете, гатолианец повернулся. Ближе позади него послышался рев охотничьего банта. Он задавался вопросом, искал ли зверь его или шел по какому-то другому следу. Теперь его не мог задержать ни один голодный хищник, потому что он не мог догадаться, что в это самое мгновение могло случиться с Тарой из Гелиума; и поэтому он ускорил свои шаги. Но все ближе и ближе раздавались ужасные крики огромного плотоядного животного, и теперь он услышал быстрый топот мягких копыт по склону холма позади себя. Он оглянулся как раз вовремя, чтобы увидеть, как зверь бросился в атаку. Его рука метнулась к рукоятке длинного меча, но он не выхватил ее, ибо в тот же миг увидел бесполезность вооруженного сопротивления, так как за первым бантом шло стадо, по меньшей мере, из дюжины других. У бесполезной позиции была только одна альтернатива, которую он понял в тот момент, когда увидел подавляющее число своих противников.
   Слегка спрыгнув с земли, он пополз по веревке к носу летательного аппарата. Под его весом судно немного опустилось, и в тот самый момент, когда человек вытянулся на палубу на носу корабля, ведущий бант прыгнул на корму. Гаан вскочил на ноги и бросился к огромному зверю в надежде сбить его с ног до того, как ему удастся взобраться на борт. В то же мгновение он увидел, что другие бенты мчатся к ним с совершенно очевидным намерением последовать за своим вождем на палубу корабля. Если они достигнут его в любом количестве, он будет потерян. Была только одна надежда. Прыгнув за контроль высоты, Гаан широко развернул его. Одновременно на палубу выскочили три банта. Корабль быстро поднялся. Гаан ощутил удар тела о киль, затем последовали мягкие удары огромных тел, ударившихся о землю внизу. Его поступок не был моментом слишком рано. И вот командир поднялся на палубу и стоял на корме с горящими глазами и рычащими челюстями. Гаан обнажил свой меч. Зверь, возможно, смущенный новизной своего положения, не атаковал. Вместо этого он медленно полз к намеченной добыче. Корабль поднимался, и Гаан поставил ногу на штурвал и остановил подъем. Он не хотел случайно подняться к какому-то более высокому воздушному потоку, который унесет его прочь. Корабль уже медленно двигался к башне, увлекаемый туда толчком тяжелого тела банта, прыгнувшего на него с кормы.
   Мужчина наблюдал за медленным приближением монстра, слюнявыми челюстями, злобным выражением дьявольского лица. Существо, обнаружив, что палуба устойчива, казалось, обретало уверенность, а затем человек внезапно прыгнул в сторону палубы, и крошечный летун так же внезапно кренился в ответ. Бант поскользнулся и отчаянно вцепился в палубу. Гаан прыгнул со своим обнаженным мечом; огромный зверь поймал себя и встал на задние лапы, чтобы протянуть руку и схватить этого самонадеянного смертного, посмевшего усомниться в его праве на плоть, которую он жаждал; а затем человек прыгнул на противоположную сторону палубы. Бант рухнул набок в тот же момент, когда попытался прыгнуть; острый коготь прошел рядом с головой Гаана в тот момент, когда его меч пронзил сердце дикаря, и когда воин вырвал свой клинок из туши, он бесшумно скользнул за борт корабля.
   Взгляд вниз показал, что судно дрейфует в направлении башни, к которой Гаан видел заключенного. Через мгновение или два он окажется прямо над ним. Человек бросился к штурвалу и позволил судну быстро опуститься к земле, где последовали банты, все еще жаждущие своей добычи. Приземлиться за пределами ограды означало верную смерть, а внутри он мог видеть множество фигур, прижавшихся к земле, как во сне. Теперь корабль парил всего в нескольких футах от стены ограждения. Ему ничего не оставалось, кроме как рискнуть всем в дерзкой попытке разбогатеть или беспомощно дрейфовать мимо, не надеясь вернуться через кишащую бантами долину, из многих точек которой он теперь мог слышать рев и рычание этих свирепых барсумских львов.
   Соскользнув за борт, Гаан спускался по волочащемуся якорному канату, пока его ноги не коснулись вершины стены, где ему не составило труда остановить медленно дрейфующий корабль. Затем он вытащил якорь и опустил его внутрь ограждения. Спящие внизу все еще не шевелились - они лежали как мертвые. Из отверстий в башне светили тусклые огни; но не было никаких признаков охранника или бодрствующего заключенного. Цепляясь за веревку, Гаан спустился внутрь вольера, где впервые вблизи увидел существ, лежащих там в том, что, как он думал, спит. С полуприглушенным восклицанием ужаса человек отпрянул от обезглавленных райкоров. Сначала он подумал, что это трупы обезглавленных людей, таких же, как он сам, что было уже достаточно плохо; но когда он увидел их движение и понял, что они наделены жизнью, его ужас и отвращение стали еще больше.
   Таково было объяснение того, чему он стал свидетелем в тот день, когда Тара из Гелиума ударила его спиной по телу. И подумать только, что жемчужина Гелия была во власти таких отвратительных вещей, как эти. Человек снова вздрогнул, но поспешил пристегнуть летательный аппарат, снова взобраться на его палубу и опустить на пол вольера. Затем он направился к двери в основании башни, легко перешагивая лежащие тела бессознательных рикоров, и, переступив порог, скрылся внутри.
   ГЛАВА VIII
   ЗАКРЫТЬ РАБОТУ
   Гек, в свои более счастливые дни третий бригадир на полях Лууда, сидел, лелея свой гнев и свой гул. подвздошный. Недавно в нем пробудилось нечто, о существовании которого он раньше и не мечтал. Было ли влияние чужой пленницы связано с этим волнением и неудовлетворенностью? Он не знал. Он скучал по успокаивающему влиянию шума, который она называла пением. Может быть, есть что-то более желанное, чем холодная логика и незапятнанная сила ума? Было ли в то время более уравновешенным несовершенство, чем высокое развитие одной характеристики? Он подумал о великом, абсолютном мозгу, к которому стремились все калдане. Он был бы глухим, немым и слепым. Тысячи прекрасных незнакомцев могли бы петь и танцевать вокруг него, но он не мог бы получать удовольствия ни от пения, ни от танца, так как не обладал бы способностями к восприятию. Калданы уже отгородились от большей части чувственных удовольствий. Гек задавался вопросом, много ли можно выиграть, еще больше отказываясь от самих себя, и вместе с этой мыслью возник вопрос относительно всей ткани их теории. В конце концов, возможно, девушка была права; какой цели мог служить великий мозг, запечатанный в недрах земли?
   И он, Гек, должен был умереть за эту теорию. Лууд так решил. Его несправедливость переполняла ярость. Но он был беспомощен. Спасения не было. За оградой его ждали банты; внутри, себе подобных, одинаково безжалостный и свирепый. Среди них не было ни любви, ни верности, ни дружбы - это были только мозги. Он может убить Лууда; но какая ему от этого польза? Другой король будет освобожден из своей запечатанной комнаты, а Гек будет убит. Он не знал этого, но он не хотел бы получить даже скудного удовлетворения от удовлетворённой мести, так как не был способен испытывать столь заумное чувство.
   Гек верхом на своем рикоре прохаживался по комнате в башне, в которой ему было приказано оставаться. В обычных условиях он принял бы приговор Лууда с полным хладнокровием, так как это был всего лишь логический результат разума; но теперь это казалось другим. Незнакомая женщина околдовала его. Жизнь казалась приятной вещью - в ней были большие возможности. Мечта об абсолютном мозге растворилась в слабой дымке далеко на заднем плане его мыслей.
   В этот момент в дверях комнаты появился красный воин с обнаженным мечом. Он был мужской копией заключенного, чей сладкий голос подорвал холодный расчетливый рассудок калдане.
   "Тишина!" - увещевал новоприбывший, его прямые брови зловеще нахмурились, а острие длинного меча угрожающе играло перед глазами калдане. "Я ищу женщину, Тару из Гелия. Где она? Если вам дорога ваша жизнь, говорите быстро и говорите правду".
   Если бы он ценил свою жизнь! Это была правда, которую Гек только что узнал. Он быстро подумал. В конце концов, большой мозг не бесполезен. Возможно, здесь можно было избежать приговора Лууда.
   - Вы принадлежите к ее роду? он спросил. - Ты пришел ее спасти?
   "Да."
   - Тогда слушай. Я подружился с ней, и из-за этого я должен умереть. Если я помогу тебе освободить ее, ты возьмешь меня с собой?
   Гаан из Гатола осмотрел странное существо от макушки до пят - идеальное тело, гротескная голова, невыразительное лицо. Среди таких, как они, прекрасная дочь Гелиума находилась в плену дни и недели.
   "Если она жива и невредима, - сказал он, - я возьму тебя с собой".
   "Когда они забрали ее у меня, она была жива и невредима", - ответил Гек. "Я не могу сказать, что случилось с ней с тех пор. Люуд послал за ней.
   "Кто такой Лууд? Где он? Веди меня к нему". Гаан заговорил быстро, властным тоном.
   - Тогда пойдем, - сказал Гек, направляясь из квартиры вниз по лестнице к подземным норам калданов. "Люд - мой король. Я отведу тебя в его покои.
   "Спешите!" - призвал Гаан.
   "Вложи свой меч в ножны, - предупредил Гек, - чтобы, если мы пройдем мимо других людей моего вида, я мог сказать им, что ты новый пленник, и у них есть некоторые шансы завоевать их доверие".
   Гаан сделал, как ему было велено, но предупредил калдане, что его рука всегда готова взяться за рукоять кинжала.
   "Тебе нечего бояться предательства, - сказал Гек. - Моя единственная надежда в жизни - на тебя".
   "И если ты подведешь меня, - предупредил его Гаан, - я могу обещать тебе такую же верную смерть, какую мог бы гарантировать тебе даже твой король".
   Гек ничего не ответил, но быстро двигался по извилистым подземным коридорам, пока Гаан не начал понимать, насколько он действительно оказался в руках этого странного монстра. Если этот парень окажется лжецом, Гаану будет бесполезно убивать его, так как без его руководства краснокожий никогда не сможет вернуться обратно к башне и свободе.
   Дважды они встречались, и к ним приставали другие калданы; но в обоих случаях простое заявление Гека о том, что он везет в Лууд нового пленника, по-видимому, рассеяло все подозрения, и тогда, наконец, они пришли в приемную короля.
   - Вот, сейчас, краснокожий, ты должен драться, если когда-нибудь, - прошептал Гек. "Войди туда!" и он указал на дверной проем перед ними.
   "И ты?" - спросил Гаан, все еще опасаясь предательства.
   "Мой рикор силен", - ответил калдане. "Я буду сопровождать вас и сражаться на вашей стороне. С таким же успехом умереть так, как потом под пытками по воле Лууда. Прийти!"
   Но Гаан уже пересек комнату и вошел в комнату за ней. На противоположной стороне комнаты было круглое отверстие, охраняемое двумя воинами. За этим отверстием он мог видеть две фигуры, бьющиеся на полу, и мимолетный взгляд на одно из лиц внезапно наделил его силой десяти воинов и свирепостью раненого банта. Это была Тара из Гелиума, сражавшаяся за свою честь или свою жизнь.
   Воины, пораженные неожиданным появлением краснокожего человека, на мгновение застыли в немом изумлении, и в этот момент Гахан из Гатола оказался на них, и один был повержен, пронзенный мечом в сердце.
   "Бей по головам", - прошептал голос Гека на ухо Гахану. Последний увидел, как голова павшего воина быстро вползла в проем, ведущий в комнату, где он видел Тару Гелиума в тисках обезглавленного тела. Затем меч Гека ударил по калдане оставшегося воина от его рикора, и Гахан пронзил мечом отталкивающую голову.
   Мгновенно красный воин прыгнул в отверстие, а рядом с ним появился Гек.
   "Не смотри в глаза Лууда, - предупредил калдане, - иначе ты пропал".
   В комнате Гаан увидел Тару из Гелиума в тисках могучего тела, а у стены на противоположной стороне квартиры притаился отвратительный, похожий на паука Лууд. Мгновенно король осознал опасность для себя и попытался устремить свой взгляд в глаза Гаана, и при этом он был вынужден ослабить свою концентрацию на рикоре, в чьих объятиях боролась Тара, так что почти сразу же девушка обнаружила, что может оторваться от ужасного, безголового существа.
   Быстро поднявшись на ноги, она впервые увидела причину, по которой планы Лууда сорвались. Красный воин! Ее сердце подпрыгнуло от радости и благодарности. Какое чудо судьбы послало его к ней? Однако она не узнала его, этого потрепанного в пути воина в простой сбруе, на которой не было ни единого драгоценного камня. Как могла она угадать его таким же, как блестящее существо из платины и бриллиантов, которое она увидела в течение короткого часа при столь разных обстоятельствах при дворе своего августейшего отца?
   Лууд увидел, как Гек последовал за странным воином в комнату. - Ударь его, Гек! приказал король. "Убей незнакомца, и твоя жизнь будет твоей".
   Гаан взглянул на отвратительное лицо короля.
   "Не ищи его глаз, - предостерегающе кричала Тара; но было уже слишком поздно. Ужасный гипнотический взгляд короля Калдейна уже завладел глазами Гаана. Красный воин заколебался. Острие его меча медленно опустилось к полу. Тара взглянула на Гека. Она увидела, как существо глядит своими невыразительными глазами на широкую спину незнакомца. Она увидела, как рука райкора существа украдкой ползла к рукояти кинжала.
   И тогда Тара Гелия подняла глаза вверх и излила ноты прекраснейшей мелодии Марса, Песни Любви.
   Гек вынул из ножен кинжал. Его глаза обратились к поющей девушке. Взгляд Лууда переместился с глаз мужчины на лицо Тары, и в тот момент, когда песня последней отвлекла его внимание от жертвы, Гахан из Гатола встряхнулся и, неимоверным усилием воли, заставил свой взгляд смотреть на стену над головой Лууда. отвратительная голова. Гек поднял кинжал над правым плечом, сделал один быстрый шаг вперед и нанес удар. Песня девушки закончилась сдавленным криком, когда она прыгнула вперед с явным намерением помешать цели калдане; но она опоздала, и хорошо, что через мгновение она поняла цель поступка Гека, когда увидела, как кинжал вылетел из его руки, прошел через плечо Гаана и вонзился в мягкое лицо Лууда.
   "Прийти!" - воскликнул убийца. - Нам нельзя терять времени! - и направился к отверстию, через которое они вошли в комнату. но в своем шаге он остановился, когда его взгляд остановился на фигуре могучего рикора, распростертого на полу, - королевского рикора; самое красивое, самое мощное, что смогли произвести селекционеры Бантум. Гек понял, что в своем побеге он сможет взять с собой лишь одного райкора, а в Бантуме не было никого, кто мог бы оказать ему лучшую услугу, чем лежащий здесь великан. Он быстро перебрался на плечи огромного инертного скитальца. Мгновенно последний превратился в разумное существо, наполненное пульсирующей жизнью и бдительной энергией.
   "Теперь, - сказал калдане, - мы готовы. Пусть мне помешает тот, кто хочет вернуться в небытие". Говоря это, он нагнулся и прополз в комнату за ним, а Гаан, взяв Тару за руку, жестом пригласил ее следовать за ним. Девушка впервые посмотрела ему прямо в глаза. "Боги моего народа были добры, - сказала она. - Ты пришел как раз вовремя. К благодарностям Тары из Гелиума добавятся благодарности Полководца Барсума и его людей. Твоя награда превзойдет твои величайшие желания".
   Гаан из Гатола увидел, что она не узнала его, и быстро сдержал теплое приветствие, сорвавшееся с его губ.
   "Будь ты Тарой из Гелия или другой, - ответил он, - не имеет значения, служить таким образом красной женщине Барсума уже само по себе достаточное вознаграждение".
   Пока они говорили, девушка пробиралась через проем вслед за Геком, и вскоре все трое покинули апартаменты Лууда и быстро двинулись по извилистым коридорам к башне. Гек неоднократно призывал их ехать быстрее, но краснокожие Барсума никогда не стремились к отступлению, и поэтому двое, следовавшие за ним, двигались слишком медленно для калдане.
   "Никто не может помешать нашему продвижению, - настаивал Гаан, - так зачем подвергать принцессу излишней спешке?"
   "Я не боюсь большого сопротивления впереди, потому что там нет никого, кто знает, что произошло в покоях Лууда этой ночью; но калдане одного из воинов, стоявших на страже перед жилищем Лууда, сбежал, и вы можете считать правдой, что он не терял времени, ища помощи. То, что оно не пришло до того, как мы ушли, объясняется исключительно быстротой, с которой события произошли в 4 - й комнате короля. Задолго до того, как мы достигнем башни, они нападут на нас сзади, и я хорошо знаю, что они придут в количестве, намного превосходящем наше, и с большими и сильными рикорами.
   Пророчество Гека не заставило себя долго ждать. Вскоре звуки погони стали слышны в отдаленном лязге снаряжения и свистящем призыве к оружию калданов.
   "Башня уже недалеко", - воскликнул Гек. "Поторопитесь, пока можете, и если мы сможем забаррикадировать его до восхода солнца, мы еще сможем сбежать".
   "Нам не понадобятся баррикады, потому что мы не будем задерживаться в башне", - ответил Гаан, двигаясь быстрее, когда понял по громкости звука позади себя большое количество их преследователей.
   - Но сегодня вечером мы не можем пойти дальше башни, - настаивал Гек. "За башней ждут банты и верная смерть".
   Гаан улыбнулся. - Не бойтесь бантов, - заверил он их. "Можем ли мы добраться до ограждения немного впереди наших преследователей, нам нечего бояться какой-либо злой силы в этой проклятой долине".
   Гек ничего не ответил, и его бесстрастное лицо не выражало ни веры, ни скептицизма. Девушка вопросительно посмотрела в лицо мужчине. Она не понимала.
   - Ваш летчик, - сказал он. - Он пришвартован перед башней.
   Ее лицо озарилось радостью и облегчением. "Ты нашел это!" - воскликнула она. "Какая удача!"
   "Это действительно была удача", - ответил он. "Поскольку там не только говорилось, что вы были здесь заключенным; но это спасло меня от бантов, когда я пересекал долину с холмов к этой башне, в которую я видел, как они затащили вас сегодня днем после вашей храброй попытки побега.
   - Как ты узнал, что это я? - спросила она, ее озадаченные брови сканировали его лицо, как будто она пыталась вспомнить из прошлых воспоминаний какую-то сцену, в которой он фигурировал.
   "Кто еще знает о пропаже принцессы Тары из Гелия?" он ответил. "И когда я увидел устройство на вашем флаере, я сразу понял, хотя я не знал, когда увидел вас среди них в поле незадолго до этого. Расстояние было слишком велико, чтобы я мог определить, был ли пленник мужчиной или женщиной. Если бы случай не выдал тайник твоего летательного аппарата, я бы пошел своим путем, Тара из Гелиума. Я содрогаюсь при мысли, насколько близок был шанс на это. Если бы не краткий отблеск солнца на украшенном гербом знаке на носу вашего корабля, я пропал без вести.
   Девушка вздрогнула. - Боги послали тебя, - благоговейно прошептала она.
   "Боги послали меня, Тара из Гелия", - ответил он.
   - Но я не узнаю вас, - сказала она. - Я пытался вспомнить тебя, но потерпел неудачу. Ваше имя, какое оно может быть?
   - Неудивительно, что такая великая принцесса не помнит лица всех бродячих пантанов Барсума, - ответил он с улыбкой.
   - Но твое имя? настаивала девушка.
   "Зовите меня Тураном", - ответил мужчина, ибо до него дошло, что, если Тара из Гелиума узнает в нем человека, чье безудержное признание в любви разозлило ее в тот день в садах Военачальника, ее положение может стать бесконечно менее благоприятным. терпимее, чем если бы она считала его совершенно незнакомым человеком. Кроме того, как простой пантан 5 , он мог бы завоевать большую степень ее доверия своей преданностью и верностью, а также тем местом в ее уважении, которое, казалось, было закрыто для великолепного джеда из Гатола.
   Они уже достигли башни, и когда они вошли в нее из подземного коридора, взгляд назад показал фургон их преследователей - отвратительных калданов на быстрых и мощных рикорах. Все трое так быстро, как только могли, поднялись по лестнице, ведущей на уровень земли, но за ними еще быстрее шли прислужники Лууда. Гек шел впереди, схватив одну из рук Тары, чтобы легче направлять ее и помогать ей, в то время как Гахан из Гатола следовал за ними в нескольких шагах сзади, его обнаженный меч был готов к нападению, которое, как все понимали, должно обрушиться на них сейчас, прежде чем они достигнут. корпус и флаер.
   "Пусть Гек отстанет на твою сторону, - сказала Тара, - и сразится с тобой".
   - В этих узких коридорах есть место только для одного клинка, - ответил гатолиец. "Поторопитесь с Геком и доберитесь до палубы летательного аппарата. Держите руку на штурвале, и если я пройду достаточно далеко впереди них, чтобы добраться до свисающего троса, вы сможете подняться по моему слову, и я смогу взобраться на палубу, когда мне будет удобно; но если один из них первым появится в ограде, ты будешь знать, что я никогда не приду, и ты быстро поднимешься и доверишься богам наших предков, чтобы они дали тебе попутный ветерок в сторону более гостеприимного народа".
   Тара из Гелия покачала головой. - Мы не бросим тебя, пантан, - сказала она.
   Гаан, проигнорировав ее ответ, заговорил над ее головой с Геком. - Отведи ее к кораблю, пришвартованному внутри ограждения, - приказал он. "Это наша единственная надежда. В одиночку я могу завоевать его колоду; но если мне придется прислуживать вам двоим в последний момент, есть вероятность, что никто из нас не убежит. Делай, как я велю". Его тон был надменным и высокомерным - тоном человека, который с самого рождения повелевал другими людьми и чья воля была законом. Тара из Гелия была и разгневана, и раздосадована. Она не привыкла, чтобы ею командовали или игнорировали, но при всей своей королевской гордости она не была дурой, и она знала, что этот человек был прав, что он рискует своей жизнью, чтобы спасти ее, поэтому она поспешила с Геком, как ей было велено. , и после первого прилива гнева она улыбнулась, потому что поняла, что этот парень был всего лишь грубым необученным воином, не искушенным в лучших обычаях культурного двора. Однако его сердце было право; храброе и верное сердце, и она с радостью простила ему оскорбление его тона и манеры. Но какой тон! Воспоминание об этом заставило ее внезапно задуматься. Пантаны были грубыми и готовыми мужчинами. Часто они поднимались до высших командных должностей, так что властные нотки в голосе этого парня не казались примечательными; но что-то еще - качество, которое было неопределимым, но столь же отчетливым, сколь и знакомым. Она уже слышала это прежде, когда голос ее прапрадеда, Тардоса Морса, джеддака Гелиума, возвысился повелительно; и голосом ее деда, Морса Каяка, джеда; и в звоне ее прославленного отца, Джона Картера, военачальника Барсума, когда он обращался к своим воинам.
   Но сейчас у нее не было времени размышлять о такой ерунде, потому что позади нее раздался внезапный лязг оружия, и она знала, что Туран, пантан, скрестил мечи с первым из их преследователей. Когда она оглянулась, он все еще был виден за поворотом лестницы, так что она могла видеть последовавшую за этим быструю игру на мечах. Дочь величайшего в мире фехтовальщика, она хорошо знала тонкости этого искусства. Она видела неуклюжую атаку калдане и быстрое, уверенное возвращение пантана. Когда она взглянула сверху вниз на его почти обнаженное тело, закованное в самую простую и ничем не украшенную сбрую, увидела игру гибких мускулов под красно-бронзовой кожей и стала свидетельницей быстрой и деликатной игры острия его меча. к чувству долга добавилось спонтанное признание в восхищении, которое было всего лишь естественной данью женщины мастерству и храбрости и, быть может, какой-то мелочью мужественной стройности и силе.
   Трижды лезвие пантана меняло положение: один раз, чтобы отразить жестокий удар; один раз сделать финт; и один раз воткнуть. И когда он вытащил его из последнего положения, калдане безжизненно скатился со своего спотыкающегося рикора, и Туран быстро спрыгнул вниз по ступенькам, чтобы атаковать следующего позади, а затем Гек потянул Тару вверх, и поворот на лестнице закрыл сражающийся пантан из ее поля зрения. ; но все же она слышала звон стали о сталь, лязг снаряжения и пронзительный свист калданов. Ее сердце побудило ее вернуться на сторону своего храброго защитника; но ее здравый смысл подсказал ей, что она могла бы служить ему лучше всего, если бы была готова управлять летательным аппаратом в тот момент, когда он достигнет ограждения.
   ГЛАВА IX
   ПЛАВАТЬ НАД СТРАННЫМИ РЕГИОНАМИ
   Вскоре Гек толкнул дверь, которая открывалась с лестницы, и перед ними Тара увидела лунный свет, заливающий обнесенный стеной двор, где безголовые рикоры лежали рядом со своими кормушками. Она увидела идеальные тела, мускулистые, как у лучших бойцов ее отца, и женщин, чьим фигурам позавидовали бы многие из самых красивых женщин Гелиума. Ах, если бы она могла наделить их силой действия! Тогда действительно можно было бы обеспечить безопасность пантана; но это были всего лишь жалкие комочки глины, и у нее не было силы оживить их. Они всегда должны лежать так, пока холодный, бессердечный мозг калдане не возобладает над ними. Девушка вздохнула от жалости, хотя и содрогнулась от отвращения, когда пробиралась через распростертых существ к летающему аппарату.
   Она и Гек быстро поднялись на палубу после того, как последний отвязался от швартовки. Тара проверила управление, поднимая и опуская корабль на несколько футов в обнесенном стеной пространстве. Он ответил отлично. Затем она снова опустила его на землю и стала ждать. Из открытого дверного проема доносились звуки конфликта, то приближаясь, то удаляясь. Девушка, увидев мастерство своего чемпиона, мало опасалась исхода. Только один противник мог столкнуться с ним одновременно на узкой лестнице, у него было преимущество в позиции и в защите, и он был мастером меча, в то время как они были неуклюжими растяпами по сравнению с ним. Их единственное преимущество было в их количестве, если они не могли найти способ напасть на него сзади.
   Она побледнела при этой мысли. Если бы она увидела его, она могла бы еще больше встревожиться, потому что он не воспользовался многими случаями, чтобы приблизиться к ограждению. Он сражался хладнокровно, но с дикой настойчивостью, мало похожей на чисто оборонительные действия. Часто он перелезал через тело поверженного врага, чтобы прыгнуть на следующего сзади, и как только позади него лежало пять мертвых калданов, так далеко он отбросил своих антагонистов. Они этого не знали; эти калданы, с которыми он сражался, как и девушка, ожидавшая его на летуне, но Гахан из Гатола был занят более заманчивым развлечением, чем завоевание свободы, ибо он мстил за унижения, которым подверглась женщина, которую он любил; но вскоре он понял, что, возможно, бесполезно рискует ее безопасностью, поэтому он сразил еще одного перед собой и, повернувшись, быстро прыгнул вверх по лестнице, в то время как ведущие калданы поскользнулись на покрытом мозгами полу и споткнулись в погоне.
   Гаан добрался до ограждения в двадцати шагах от них и помчался к летчику. "Подниматься!" - крикнул он девушке. "Я поднимусь по канату".
   Маленький корабль медленно поднялся с земли, когда Гаан перепрыгнул инертные тела райкоров, лежащих на его пути. Первый из преследователей спрыгнул с башни как раз в тот момент, когда Гаан схватился за веревку.
   "Быстрее!" - крикнул он девушке наверху, - или нас потащат вниз! Но корабль, казалось, почти не двигался, хотя на самом деле он поднимался так быстро, как можно было ожидать от одноместного летательного аппарата, несущего груз из трех человек. Гаан свободно качнулся над верхушкой стены, но конец веревки все еще волочился по земле, когда калданы добрались до него. Они лились непрерывным потоком из башни в ограждение. Лидер схватился за веревку.
   "Быстрый!" воскликнул он. - Держись, и мы утащим их вниз.
   Для выполнения его замысла требовалось всего несколько весов. Корабль остановился в полете, а затем, к ужасу девушки, она почувствовала, как его неуклонно тянет вниз. Гаан тоже осознавал опасность и необходимость немедленных действий. Цепляясь левой рукой за веревку, он обвил ее ногой, оставив правую руку свободной для своего длинного меча, который не вложил в ножны. Нисходящий удар расколол мягкую голову калдане, а другой разорвал натянутую веревку под ногами пантана. Девушка услышала внезапное возобновление пронзительного свиста своих врагов, и в то же время она поняла, что корабль снова поднимается. Медленно он поплыл вверх, вне досягаемости врага, и мгновение спустя она увидела фигуру Турана, перелезающую через борт. Впервые за много недель ее сердце наполнилось радостью благодарения; но ее первая мысль была о другом.
   - Вы не ранены? она спросила.
   - Нет, Тара из Гелия, - ответил он. "Они едва ли стоили усилий моего клинка и никогда не представляли для меня угрозы из-за своих мечей".
   - Они должны были легко убить тебя, - сказал Гек. "Так велика и высокоразвита сила разума у нас, что они должны были знать, прежде чем вы нанесете удар, именно там, где, по логике, вы должны стремиться нанести удар, и поэтому они должны были быть в состоянии парировать каждый ваш выпад и легко находить лазейку для удара. твое сердце."
   "Но они этого не сделали, Гек", - напомнил ему Гаан. "Их теория развития неверна, ибо она не стремится к совершенно уравновешенному целому. Вы развили мозг и пренебрегли телом, и вы никогда не сможете сделать чужими руками то, что можете сделать своими руками. Мои обучены владеть мечом - каждый мускул мгновенно и точно и почти механически реагирует на потребность момента. Я едва ли объективно осознаю, что думаю, когда сражаюсь, так быстро моя точка зрения использует каждую уязвимость или бросается на мою защиту, если мне угрожают, что это почти так, как если бы у холодного оружия были глаза и мозги. Ты, с твоим калданским мозгом и своим райкорным телом, никогда не мог надеяться достичь того же уровня совершенства, что и я. Развитие мозга не должно быть суммой человеческих усилий. Самые богатые и счастливые люди будут те, кто ближе всего достигнет хорошо сбалансированного совершенства как ума, так и тела, но даже они всегда должны быть лишены совершенства. В абсолютном и всеобщем совершенстве заключается удушающее однообразие и смерть. В природе должны быть контрасты; у нее должны быть как тени, так и блики; печаль со счастьем; и неправильно, и правильно; и грех, и добродетель".
   -- Меня всегда учили по-другому, -- ответил Гек. - но с тех пор, как я узнал эту женщину и вас, представителей другой расы, я пришел к выводу, что могут быть и другие стандарты, столь же высокие и желанные, как стандарты калданов. По крайней мере, я мельком увидел то, что вы называете счастьем, и я понимаю, что это может быть хорошо, хотя у меня нет средств выразить это. Я не могу ни смеяться, ни улыбаться, и все же во мне есть чувство удовлетворения, когда эта женщина поет, чувство, которое, кажется, открывает передо мной удивительные перспективы красоты и неугаданного удовольствия, которые далеко превосходят холодные радости совершенно функционирующего мозга. Я хотел бы, чтобы я родился от твоей расы".
   Подхваченный легким потоком воздуха, летательный аппарат медленно летел на северо-восток через долину Бантум. Под ними лежали возделанные поля, и одна за другой они проходили над странными башнями Моака и Нолаха и других королей роев, населявших эту странную и ужасную землю. В каждом ограждении, окружающем башни, пресмыкались рикоры, отталкивающие безголовые твари, красивые и в то же время отвратительные.
   "Это урок, - заметил Гаан, указывая на райкоров в ограждении, над которым они в то время дрейфовали, - тому, к счастью, малочисленному меньшинству нашей расы, которое поклоняется плоти и делает из аппетита бога. Ты знаешь их, Тара из Гелия; они могут точно сказать вам, что они ели за обедом две недели назад, и как следует приготовить корейку тота, и какой напиток следует подавать с огузком цитидара.
   Тара из Гелия рассмеялась. "Но ни один из них не мог назвать вам имя человека, чья картина получила премию Джеддака в Храме красоты в этом году", - сказала она. "Как и у рикоров, их развитие несбалансировано".
   "Поистине счастливы те, в ком сочетаются немного хорошего и немного дурного, немного познания многих вещей вне их собственного призвания, способность любить и способность ненавидеть, ибо таковые могут терпеливо смотреть на все, беспристрастный к эгоизму того, чья голова так тяжела с одной стороны, что все его мозги устремляются к этой точке".
   Когда Гаан замолчал, Гек издал небольшой горловой звук, как делает тот, кто хочет привлечь внимание. "Ты говоришь как человек, много размышлявший о многих предметах. Так возможно ли, чтобы вы, представители красной расы, получали удовольствие от мысли? Знаете ли вы что-нибудь о радостях самоанализа? Разум и логика составляют какую-либо часть вашей жизни?"
   "Безусловно, - ответил Гаан, - но не до такой степени, чтобы занимать все наше время - по крайней мере, не объективно. Ты, Гек, являешь собой пример эгоизма, о котором я говорил. Поскольку вы и вам подобные посвящаете свою жизнь поклонению разуму, вы верите, что никакие другие сотворенные существа не мыслят. И, возможно, мы не в том смысле, в каком думаете вы, которые думают только о себе и своих великих мозгах. Мы думаем о многих вещах, которые касаются благополучия мира. Если бы не красные люди Барсума, даже калданы исчезли бы с планеты, ибо, хотя вы можете жить без воздуха, вещи, от которых зависит ваше существование, не могут, и на Барсуме не было воздуха в достаточном количестве все эти века. если бы красный человек не спланировал и не построил великую атмосферную установку, давшую новую жизнь умирающему миру.
   "Что сделали все мозги всех калданов, которые когда-либо жили, по сравнению с этой единственной идеей одного красного человека?"
   Гек был в тупике. Будучи калдане, он знал, что мозги означают всеобщее достижение, но ему никогда не приходило в голову, что их нужно использовать на практике и с пользой. Он отвернулся и посмотрел вниз на долину своих предков, по которой медленно плыл, в какой неведомый мир? Он знал, что среди подчиненных он должен быть настоящим богом; но как-то сомнение напало на него. Было видно, что эти двое из того мира готовы были усомниться в его превосходстве. Даже сквозь его большой эгоизм просачивалось подозрение, что ему покровительствуют; может быть, даже пожалел его. Тогда он начал задаваться вопросом, что должно было стать с ним. У него больше не будет много райкоров, выполняющих его приказы. Только этот единственный, и когда он умер, другого быть не могло. Когда он устает, Гек должен лежать почти беспомощным, пока он отдыхает. Он пожалел, что никогда не видел эту красную женщину. Она принесла ему только недовольство и бесчестие, а теперь и изгнание. Вскоре Тара из Гелия начала напевать мелодию, и Гек, калдане, был доволен.
   Мягко они плыли под мчащимися лунами над безумными тенями марсианской ночи. Рев бантов все слабее доносился до их ушей, когда их корабли ушли за пределы Бантума, оставив позади ужасы этой несчастной земли. Но к чему их несли? Девушка посмотрела на мужчину, сидевшего, скрестив ноги, на палубе крошечного летательного аппарата, глядя в ночь впереди, явно погруженная в свои мысли.
   "Где мы?" она спросила. "К чему мы движемся?"
   Туран пожал широкими плечами. "Звезды говорят мне, что мы дрейфуем на северо-восток, - ответил он, - но где мы и что лежит на нашем пути, я даже не могу предположить. Неделю назад я мог бы поклясться, что знаю, что скрывается за каждым последующим гребнем, к которому я приближался; но теперь я со всем смирением признаюсь, что не имею представления о том, что находится за милю в любом направлении. Тара из Гелия, я заблудился, и это все, что я могу тебе сказать.
   Он улыбался, и девушка улыбнулась ему в ответ. На ее лице было слегка озадаченное выражение - в его улыбке было что-то дразняще знакомое. Она встречала много пантанов - они приходили и уходили, следуя за битвами мира, - но она не могла определить местонахождение этого.
   "Из какой ты страны, Туран?" - спросила она вдруг.
   - Разве ты не знаешь, Тара из Гелиума, - возразил он, - что у пантана нет страны? Сегодня он сражается под знаменем одного мастера, завтра под знаменем другого".
   "Но вы должны быть верны какой-то стране, когда не воюете", - настаивала она. - Какое же знамя теперь владеет тобой?
   Затем он встал и встал перед ней, низко поклонившись. "И я приемлем, - сказал он, - я служу под знаменем дочери Полководца сейчас - и навсегда".
   Она протянула руку и коснулась его руки тонкой коричневой рукой. - Ваши услуги приняты, - сказала она. - И если мы когда-нибудь доберемся до Гелия, я обещаю, что твоей наградой будет все, чего только может пожелать твое сердце.
   "Я буду служить верно, надеясь на эту награду", - сказал он; но Тара Гелия не догадывалась, что у него на уме, думая скорее, что он корыстолюбив. Ибо как могла гордая дочь Полководца догадаться, что простой пантан претендует на ее руку и сердце?
   На рассвете они быстро двигались по незнакомому ландшафту. Ночью ветер усилился и унес их далеко от Бантума. Земля под ними была суровой и негостеприимной. Воды не было видно, поверхность земли была изрезана глубокими ущельями, а нигде не различима была какая-либо, кроме самой скудной растительности. Они не видели никакой жизни, и не было никаких признаков того, что страна может поддерживать жизнь. Два дня они дрейфовали над этой ужасной пустошью. Они были без еды и воды и соответственно страдали. Гек временно бросил свой рикор после того, как заручился помощью Турана, чтобы безопасно привязать его к палубе. Чем меньше он использовал его, тем меньше тратилось его жизненных сил. Это уже показывало последствия лишения. Гек ползал по судну, как огромный паук, - через борт, вниз под килем и вверх по противоположному лееру. Он казался одинаково дома как в одном месте, так и в другом. Однако для его спутников каюта была тесновата, ибо палуба одноместного летательного аппарата не предназначена для троих.
   Туран всегда искал впереди признаки воды. Вода, которую они должны иметь, или это дающее воду растение, которое делает возможной жизнь во многих, казалось бы, засушливых районах Марса; но не было ни того, ни другого в эти два дня, и вот наступила третья ночь. Девушка не жаловалась, но Туран знал, что она, должно быть, страдает, и на сердце у него было тяжело. Гек страдал меньше всех, и он объяснил им, что его вид может подолгу существовать без еды и воды. Туран чуть не проклял его, увидев, как форма Тары Гелиума медленно угасает у него на глазах, в то время как отвратительный калдане казался таким же полным жизни, как и прежде.
   "Есть обстоятельства, - заметил Гек, - при которых грубое и материальное тело менее желательно, чем высокоразвитый мозг".
   Туран посмотрел на него, но ничего не сказал. Тара из Гелия слабо улыбнулась. -- Его нельзя винить, -- сказала она, -- не хвастались ли мы немного в гордости своим превосходством? Когда наши желудки были наполнены", - добавила она.
   "Возможно, есть что сказать об их системе", - признал Туран. "Если бы мы только могли отложить свои желудки, когда они кричали о еде и воде, я не сомневаюсь, что мы должны были бы это сделать".
   "Теперь я никогда не упущу свою", - согласилась Тара. "Это очень бедная компания".
   Наступил новый день, открывая менее заброшенную страну и вновь возрождая надежду, которая была в них слаба. Внезапно Туран наклонился вперед, указывая вперед.
   "Смотри, Тара из Гелия!" воскликнул он. "Город! Как я Га, так как я Туран, пантан, город.
   Далеко вдалеке купола, стены и стройные башни города сияли в лучах восходящего солнца. Человек быстро перехватил управление, и корабль быстро скрылся за невысокой грядой холмов, и Туран прекрасно знал, что их нельзя увидеть, пока они не узнают, друг или враг населяет странный город. Скорее всего, они были далеко от обители друзей, и поэтому пантан должен двигаться с величайшей осторожностью; но был город, а где был город, там была вода, хотя бы это был опустевший город, и пища, если он был населен.
   Для краснокожего человека еда и вода, даже в цитадели врага, означали еду и питье для Тары Гелийской. Он примет это от друзей или отнимет у врагов. Пока оно было там, он имел бы его - и был показан эгоизм воина, хотя этого не видел ни Туран, ни Тара, происходившая из длинной череды воинов; но Гек мог бы улыбнуться, если бы знал как.
   Туран позволил летчику подплыть поближе к заслоняющим его холмам, а затем, когда он уже не мог двигаться дальше, не опасаясь быть обнаруженным, осторожно опустил корабль на землю в небольшом ущелье и, перепрыгнув через борт, привязал его к крепкому дереву. Несколько мгновений они обсуждали свои планы - лучше ли будет подождать там, где они были, пока темнота не скроет их движения, а затем приблизиться к городу в поисках пищи и воды, или подойти к нему сейчас, используя любое укрытие, которое они могут, пока не можно было узнать кое-что о характере его обитателей.
   План Турана в конце концов возобладал. Они подошли бы так близко, как того требовала безопасность, в надежде найти воду за пределами города; еда тоже наверное. Если бы они этого не сделали, они могли бы, по крайней мере, разведать местность при дневном свете, а затем, когда наступила ночь, Туран мог бы быстро приблизиться к городу и в относительной безопасности продолжить свои поиски еды и питья.
   Следуя вверх по ущелью, они, наконец, достигли вершины хребта, откуда открывался превосходный вид на ближайшую к ним часть города, хотя сами они были скрыты кустами, за которыми они спрятались. Гек возобновил свой рикор, который пострадал меньше, чем Тара или Туран, из-за принудительного голодания.
   Первый взгляд на город, теперь гораздо ближе, чем когда они впервые открыли его, показал, что он был обитаем. На многих древках сорвались знамена и вымпелы. Перед ними у ворот двигались люди. Высокие белые стены через дальние промежутки прохаживались часовыми. На крышах более высоких зданий можно было увидеть женщин, проветривающих спальные шелка и меха. Некоторое время Туран молча наблюдал за всем этим.
   -- Я их не знаю, -- сказал он наконец. "Я не могу предположить, что это за город. Но это древний город. У его жителей нет летчиков и огнестрельного оружия. Должно быть, он действительно старый.
   "Откуда вы знаете, что у них нет этого?" - спросила девушка.
   - На крышах нет дебаркадеров - ни одного отсюда не видно; если бы мы смотрели так же на гелий, то увидели бы сотни. И у них нет огнестрельного оружия, потому что вся их защита устроена так, чтобы противостоять атаке копья и стрелы, с копьем и стрелой. Это древний народ".
   "Если они древние, возможно, они дружелюбны", - предположила девушка. "Разве мы не узнали в детстве из истории нашей планеты, что когда-то она была заселена дружелюбной, миролюбивой расой?"
   "Но я боюсь, что они не настолько древние", - смеясь, ответил Туран. "Прошло много веков с тех пор, как люди Барсума любили мир".
   - Мой отец любит мир, - ответила девушка.
   - И все же он всегда на войне, - сказал мужчина.
   Она смеялась. - Но он говорит, что любит мир.
   - Мы все любим мир, - возразил он. "мир с честью; но наши соседи не дают нам его, и поэтому мы должны сражаться".
   "А чтобы хорошо драться, мужчины должны любить драться", - добавила она.
   "А чтобы любить драться, они должны уметь драться, - сказал он, - ибо никому не нравится делать то, что он не умеет делать хорошо".
   - Или что кто-то другой может сделать лучше, чем он.
   "И поэтому всегда будут войны, и люди будут сражаться, - заключил он, - ибо всегда люди с горячей кровью в жилах будут практиковать военное искусство".
   - Мы решили важный вопрос, - сказала девушка, улыбаясь. "Но наши желудки все еще пусты".
   - Твой пантан пренебрегает своим долгом, - ответил Туран. "И как он может с великой наградой всегда перед глазами!"
   Она не догадывалась, в каком буквальном смысле он говорил.
   "Я иду немедленно, - продолжал он, - отобрать у древних еду и питье".
   -- Нет, -- воскликнула она, кладя руку ему на плечо, -- еще нет. Они убьют тебя или сделают пленником. Ты храбрый пантан и могучий, но тебе не победить город в одиночку".
   Она улыбнулась ему в лицо, и ее рука все еще лежала на его руке. Он чувствовал, как горячая кровь течет по его венам. Он мог бы схватить ее в свои объятия и прижать к себе. Там был только калдане Гек, но что-то более сильное внутри него сдерживало его руку. Кто может определить это - врожденное рыцарство, которое делает некоторых мужчин естественными защитниками женщин?
   Со своего наблюдательного пункта они увидели, как из ворот выехал отряд вооруженных воинов и, петляя по хорошо протоптанной дороге, скрылся из виду у подножия холма, откуда они наблюдали. Мужчины были рыжими, как и они сами, и ездили на маленьких верховых тотах красной расы. Убранство их было варварским и великолепным, а в головных уборах было много перьев, как это было принято у древних. Они были вооружены мечами и длинными копьями и ехали почти голыми, их тела были окрашены в охристый, синий и белый цвета. Их было, наверное, несколько десятков, и когда они ускакали на своих неутомимых лошадях, они представляли собой картину одновременно дикую и прекрасную.
   "У них вид великолепных воинов", - сказал Туран. "У меня есть большое желание смело идти в их город и искать служения".
   Тара покачала головой. - Подожди, - предупредила она. "Что бы я без тебя делал, а если бы тебя взяли в плен, как бы ты забрал свою награду?"
   "Я должен бежать, - сказал он. -- Во всяком случае, я попробую, -- и он начал подниматься.
   - Не сделаешь, - сказала девушка властным тоном.
   Мужчина быстро посмотрел на нее - вопросительно.
   - Вы поступили ко мне на службу, - сказала она несколько надменно.
   "Ты поступил ко мне на службу по найму и будешь делать то, что я тебе прикажу".
   Туран снова опустился рядом с ней с полуулыбкой на губах. - Это ваша команда, принцесса, - сказал он.
   День прошел. Гек, уставший от солнечного света, бросил свой рикор и сполз в нору, которую обнаружил поблизости. Тара и Туран полулежали в скудной тени небольшого дерева. Они смотрели, как люди входили и выходили через ворота. Отряд всадников не вернулся. Днем в город было пригнано небольшое стадо зитидаров, а однажды караван ширококолесных повозок, запряженных этими огромными животными, свернул с далекого горизонта и спустился к городу. Он тоже скрылся из виду в воротах. Затем наступила тьма, и Тара из Гелия велела своему пантану искать еду и питье; но она предостерегла его от попыток войти в город. Прежде чем покинуть ее, он наклонился и поцеловал ее руку, как воин может поцеловать руку своей королевы.
   4 Я использовал слово "король" при описании правителей или вождей бантумских роев, поскольку само это слово непроизносимо по-английски, а джед или джеддак на красном марсианском языке не имеют того же значения, что и бантумское слово, которое практически то же значение, что и английское слово "королева" применительно к вожаку пчелиного роя. - Дж. К.
   5 Солдат удачи; свободный воин.
   Шахматные фигуры Марса, Эдгар Райс Берроуз (Часть 2)
   ГЛАВА X
   ЭНТРА PPED
   Пантан Туран приблизился к странному городу под покровом темноты. У него было мало надежды найти пищу или воду за стеной, но он попытается, а затем, если ему это не удастся, он попытается пробраться в город, потому что Тара из Гелиума должна иметь пропитание и получить его в ближайшее время. Он видел, что стены плохо защищены часовыми, но они были достаточно высоки, чтобы попытка взобраться на них была обречена на провал. Воспользовавшись подлеском и деревьями, Турану удалось незаметно добраться до основания стены. Бесшумно он двинулся на север мимо ворот, которые были закрыты массивными воротами, которые эффективно препятствовали даже малейшему взгляду на город за их пределами. Туран надеялся найти на северной стороне города вдали от холмов ровную равнину, где выращивали урожай жителей, а также воду из их оросительной системы, но, хотя он путешествовал далеко вдоль этой, казалось бы, бесконечной стены, он не нашел ни полей, ни воды. Искал он и пути проникновения в город, но и здесь неудача была его единственной наградой, и теперь, когда он шел, зоркие глаза наблюдали за ним сверху, и молчаливый сталкер какое-то время шел рядом с ним на вершине горы. стена; но вскоре теневой спустился на тротуар внутри и быстро помчался впереди незнакомца снаружи.
   Вскоре он подошел к небольшим воротам, рядом с которыми стояло невысокое здание, а перед входом в здание стоял на страже воин. Он сказал воину несколько быстрых слов, а затем вошел в здание и почти сразу вернулся на улицу, сопровождаемый сорока воинами. Осторожно открыв ворота, парень внимательно посмотрел вдоль стены снаружи в том направлении, откуда пришел. Очевидно, удовлетворенный, он отдал несколько слов наставления тем, кто стоял позади него, после чего половина воинов вернулась внутрь здания, а другая половина украдкой последовала за человеком через ворота, где они низко пригнулись среди кустов, образуя полукруг прямо перед ним. к северу от ворот, которые они оставили открытыми. Здесь они ждали в полной тишине, и не пришлось долго ждать, пока Туран-пантан осторожно прошел вдоль основания стены. Он подошел к самым воротам, и когда он нашел их и что они были открыты, он остановился на мгновение, прислушиваясь; затем он подошел и заглянул внутрь. Убедившись, что поблизости нет никого, кто мог бы его задержать, он шагнул через ворота в город.
   Он оказался на узкой улочке, идущей параллельно стене. На противоположной стороне возвышались дома неизвестной ему архитектуры, но необычайно красивые. В то время как здания были плотно прижаты друг к другу, казалось, не было двух одинаковых, и их фасады были всех форм и высот и самых разных оттенков. Горизонт был разбит шпилями, куполами, минаретами и высокими стройными башнями, в то время как стены поддерживали множество балконов, и в мягком свете Клуроса, дальней луны, теперь низко на западе, он, к своему удивлению и ужасу, увидел: фигуры людей на балконах. Прямо напротив него стояли две женщины и мужчина. Они сидели, облокотившись на перила балкона, глядя, по-видимому, прямо на него; но если они и видели его, то не подали вида.
   Туран на мгновение заколебался перед почти верным открытием, а затем, уверенный, что они должны принять его за одного из своих людей, смело двинулся по аллее. Не имея понятия, в каком направлении ему лучше всего надеяться найти то, что он ищет, и не желая возбудить подозрение дальнейшими колебаниями, он повернул налево и быстро зашагал по тротуару с намерением как можно скорее выйти за пределы наблюдение этих ночных наблюдателей. Он знал, что ночь должна быть проведена далеко; и поэтому он не мог не удивляться, почему люди должны сидеть на своих балконах, когда они должны были спать среди своих шелков и мехов. Сначала он подумал, что это запоздалые гости какого-то компанейского хозяина; но окна за ними были окутаны тьмой и царила полнейшая тишина, что совершенно опровергало такую теорию. И по мере того, как он шел, он миновал множество других групп, молча сидевших на других балконах. Они не обратили на него никакого внимания, казалось, даже не заметили его ухода. Некоторые оперлись локтем о перила, подперев подбородок ладонями; другие опирались на обе руки через балкон, глядя вниз на улицу, в то время как некоторые из тех, кого он видел, держали в руках музыкальные инструменты, но их пальцы не двигались по струнам.
   А затем Туран подошел к месту, где проспект поворачивал направо, чтобы огибать здание, выступавшее изнутри городской стены, и, завернув за угол, он наткнулся на двух воинов, стоявших по обе стороны от входа в опираясь на его право. Они не могли не знать о его присутствии, но не шевелились и не давали других доказательств того, что видели его. Он стоял и ждал, положив руку на рукоять своего длинного меча, но они не бросили ему вызов и не остановили его. Может быть, и они считали его своим? Действительно, никакими другими причинами он не мог объяснить их бездействие.
   Когда Туран прошел через ворота в город и беспрепятственно двинулся по проспекту, двадцать воинов вошли в город и закрыли за собой ворота, а затем один подошел к стене и последовал по ее вершине в тылу Турана. , а другой последовал за ним по проспекту, а третий пересек улицу и вошел в одно из зданий на противоположной стороне.
   Остальные, за исключением одного часового у ворот, снова вошли в здание, из которого их вызвали. Это были хорошо сложенные, рослые, разрисованные парни, их обнаженные фигуры теперь были прикрыты великолепными одеждами от ночного холода. Говоря о незнакомце, они смеялись над легкостью, с которой обманули его, и все еще смеялись, бросаясь на свои спящие шелка и меха, чтобы возобновить свой прерванный сон. Было очевидно, что они охраняли ворота, у которых они спали, и было столь же очевидно, что ворота охранялись, а город следил за ними гораздо тщательнее, чем полагал Туран. Джед Гатола действительно был бы огорчен, если бы ему приснилось, что его так ловко обманывают.
   Продвигаясь по проспекту, Туран встречал других часовых у других дверей, но теперь он не обращал на них внимания, так как они не оспаривали и не обращали внимания на его прохождение каким-либо иным образом; но хотя почти на каждом повороте зыбкой аллеи он встречал одного или нескольких из этих молчаливых часовых, он не мог догадаться, что он проходил мимо одного из них много раз и что за каждым его движением следили молчаливые ловкие сталкеры. Едва он миновал одного из этих застывших гвардейцев, как тот внезапно очнулся, прыгнул через проспект, вошел в узкий проход во внешней стене, где быстро проследовал по коридору, проложенному внутри самой стены, пока вскоре не оказался на небольшом расстоянии. впереди Турана, где он принял жесткую и молчаливую позу солдата на страже. Не знал Туран и о том, что второй следует за ним в тени зданий позади него, как и о третьем, спешащем впереди него с какой-то срочной миссией.
   И вот пантан бродил по безмолвным улицам чужого города в поисках еды и питья для любимой женщины. Мужчины и женщины смотрели на него с тенистых балконов, но молчали; и часовые видели, как он прошел, и не бросили вызов. Вскоре со стороны проспекта до него донесся знакомый звук лязга снаряжения, предвестник марширующих воинов, и почти одновременно он увидел справа от себя открытую дверь, тускло освещенную изнутри. Это было единственное доступное место, где он мог попытаться спрятаться от приближающейся роты, и, хотя он беспрепятственно миновал несколько часовых, он едва ли мог надеяться избежать пристального внимания и допроса со стороны патруля, поскольку он, естественно, предполагал, что этот отряд людей должен быть.
   В дверном проеме он обнаружил проход, круто поворачивающий направо и почти сразу же налево. Внутри никого не было видно, и поэтому он осторожно обошел второй поворот, чтобы лучше скрыться от улицы. Перед ним тянулся длинный коридор, тускло освещенный, как и вход. Ожидая там, он услышал, как группа приближается к зданию, он услышал, как кто-то у входа в его убежище, а затем он услышал, как дверь, за которой он пришел, хлопнула. Он положил руку на свой меч, ожидая услышать приближающиеся шаги по коридору; но никто не пришел. Он подошел к повороту и огляделся; коридор был пуст до закрытой двери. Кто бы ни закрыл его, он остался снаружи.
   Туран ждал, прислушиваясь. Он не слышал ни звука. Затем он подошел к двери и приложил к ней ухо. На улице воцарилась тишина. Внезапный сквозняк, должно быть, закрыл дверь, или, возможно, обязанность патруля была следить за такими вещами. Это было неважно. Они, очевидно, прошли дальше, и теперь он вернется на улицу и продолжит свой путь. Где-то должен был быть общественный фонтан, где он мог набрать воды, а возможность поесть заключалась в связках сушеных овощей и мяса, которые висели перед дверями почти каждого барсумского дома бедняков, которые он когда-либо видел. Именно этот район он искал, и именно по этой причине его поиски увели его от главных ворот города, которые, как он знал, не должны были находиться в бедном районе.
   Он попытался открыть дверь, но обнаружил, что она сопротивляется всем его усилиям - она была заперта снаружи. Здесь действительно было досадное осложнение. Пантан Туран почесал затылок. -- Фортуна не одобряет меня, -- пробормотал он. а за дверью улыбалась Судьба в образе нарисованного воина. Аккуратно он обманул неосторожного незнакомца. Освещенный дверной проем, марширующий патруль - все это было тщательно спланировано и рассчитано третьим воином, который мчался впереди Турана по другому проспекту, и незнакомец сделал именно то, что этот парень думал, что он сделает - неудивительно, тогда , что он улыбнулся.
   Этот закрытый ему выход Туран повернул обратно в коридор. Он последовал за ним осторожно и молча. Иногда с одной стороны или с другой была дверь. Эти он пытался только найти каждый надежно запертым. Чем дальше он продвигался, тем хаотичнее извивался коридор. Запертая дверь преградила ему путь в конце, но дверь справа от него открылась, и он вошел в тускло освещенную комнату, в стенах которой было еще три двери, каждую из которых он открывал по очереди. Два были заперты; другой открывался на взлетно-посадочную полосу, ведущую вниз. Это была спираль, и он не мог видеть дальше первого поворота. Дверь в коридоре, который он покинул, открылась после того, как он прошел, и третий воин вышел и последовал за ним. Слабая улыбка все еще задержалась на мрачных губах парня.
   Туран обнажил свой короткий меч и осторожно спустился. Внизу был короткий коридор с закрытой дверью в конце. Он подошел к единственной тяжелой панели и прислушался. Из-за таинственного портала к нему не доносилось ни звука. Осторожно он толкнул дверь, которая легко повернулась к нему от его прикосновения. Перед ним была камера с низким потолком и земляным полом. В его стенах было еще несколько дверей, и все они были закрыты. Когда Туран осторожно шагнул внутрь, третий воин спустился по спиральной дорожке позади него. Пантан быстро пересек комнату и толкнул дверь. Он был заперт. Он услышал приглушенный щелчок позади себя и обернулся с мечом наизготовку. Он был один; но дверь, в которую он вошел, была заперта - он слышал, как щелкнул ее замок.
   Рывком он пересек комнату и попытался открыть ее; но безрезультатно. Он больше не искал тишины, так как теперь знал, что дело вышло за пределы сферы случайности. Он навалился на деревянную панель; но толстая сталь, из которой он был построен, выдержала бы удар тарана. Откуда-то извне донесся тихий смех.
   Быстро Туран осмотрел каждую из остальных дверей. Все они были заперты. Осмотрев комнату, я обнаружил деревянный стол и скамью. В стенах висело несколько тяжелых колец, к которым были привязаны ржавые цепи, что слишком важно для цели, для которой предназначалась комната. В грязном полу у стены были две-три дыры, похожие на устья нор - несомненно, место обитания гигантской марсианской крысы. Он много раз наблюдал это, как вдруг тусклый свет погас, оставив его в кромешной и полной тьме. Туран шарил вокруг, искал стол и скамейку. Прислонив последний к стене, он пододвинул к себе стол и сел на скамью, держа перед собой длинный меч наготове. По крайней мере, они должны драться, прежде чем схватить его.
   Некоторое время он сидел и ждал сам не зная чего. Ни один звук не проникал в его подземную темницу. Он медленно прокрутил в уме события вечера - открытые, неохраняемые ворота; освещенный дверной проем - единственный, который он видел таким открытым и освещенным на всем проспекте, по которому он шел; наступление воинов как раз в тот момент, когда он не мог найти другого пути к бегству или укрытию; коридоры и камеры, которые вели мимо множества запертых дверей в эту подземную тюрьму, не оставляли ему другого пути.
   "От моего прародителя!" он поклялся; - Но это было просто, а я простак. Они ловко обманули меня и взяли меня, не поцарапав себя; но с какой целью?
   Ему захотелось ответить на этот вопрос, и тут мысли его обратились к девушке, которая ждала его там, на холме, за городом, - и он никогда не придет. Он знал обычаи более диких народов Барсума. Нет, теперь он никогда не придет. Он ослушался ее. Он улыбнулся сладостному воспоминанию о тех словах повеления, которые сорвались с ее милых уст. Он ослушался ее и теперь лишился награды.
   Но что с ней? Какова теперь ее судьба - голодать перед враждебным городом в компании лишь нечеловеческого калдане? Другая мысль - ужасная мысль - навязалась ему. Она рассказала ему об отвратительных зрелищах, свидетелем которых она была в норах калданов, и он знал, что они едят человеческую плоть. Гек голодал. Если он съест свой рикор, он будет беспомощен; но - там было пропитание для них обоих, для рыкора и калдане. Туран проклинал себя за дурака. Почему он оставил ее? Гораздо лучше остаться и умереть вместе с ней, всегда готовый защитить ее, чем бросить ее на милость отвратительного бантумца.
   Теперь Turan обнаружил в воздухе тяжелый запах. Его угнетало чувство сонливости. Он хотел бы подняться, чтобы побороть наступающую летаргию, но ноги его, казалось, подкосились, так что он снова опустился на скамейку. Вскоре его меч выскользнул из его пальцев, и он растянулся на столе, положив голову на руки.
   * * * *
   Тара из Гелиума, по мере того как тянулась ночь, а Туран не возвращался, становилась все более и более беспокойной, и когда рассвело, а его не было видно, она догадалась, что он потерпел неудачу. Что-то большее, чем ее собственное несчастное положение, вызвало в ее сердце чувство печали - печали и одиночества. Теперь она поняла, как зависела от этого пантана не только в защите, но и в общении. Она скучала по нему и, скучая по нему, вдруг поняла, что он значил для нее больше, чем просто наемный воин. Как будто у нее отняли друга - старого и дорогого друга. Она поднялась из своего укрытия, чтобы получше рассмотреть город.
   У-Дор, двар 8-го Утана О-Тара, джеддак Манатора, рано утром поехал обратно в Манатор после короткой экскурсии в соседнюю деревню. Когда он огибал холмы к югу от города, его зоркие глаза привлекли легкое движение среди кустов у вершины ближайшего холма. Он остановил своего злобного скакуна и стал внимательнее смотреть. Он увидел фигуру, поднимающуюся лицом от него и смотрящую вниз на Манатора за холмом.
   "Прийти!" он сделал знак своим последователям и, дав слово этому тоту, повернул зверя быстрым галопом вверх по склону холма. За ним неслись его двадцать свирепых воинов, бесшумно ступая мягкими ногами по мягкой траве. Это был лязг пистолетов и сбруи, который внезапно заставил Тару Гелиума обернуться лицом к ним. Она увидела десяток воинов со сложенными копьями, несущихся на нее.
   Она взглянула на Гека. Что бы сделал человек-паук в этой чрезвычайной ситуации? Она видела, как он подполз к своему рикору и прицепился к нему. Затем он встал, прекрасное тело снова оживилось и насторожилось. Она подумала, что существо готовится к полету. Что ж, для нее это мало что изменило. Против тех, кто устремлялся вверх по холму к ним, один посредственный фехтовальщик, такой как Гек, был хуже, чем полное отсутствие защиты.
   - Быстрее, Гек! - увещевала она его. "Снова в горы! Вы можете найти там тайник. но существо лишь встало между ней и приближающимися всадниками, обнажив свой длинный меч.
   - Это бесполезно, Гек, - сказала она, когда увидела, что он намерен защищать ее. "Что может сделать один меч против таких разногласий?"
   - Я могу умереть только один раз, - ответил калдане. "Ты и твой пантан спасли меня от Лууда и меня, но сделай то, что сделал бы твой пантан, будь он здесь, чтобы защитить тебя".
   "Это смело, но бесполезно", - ответила она. "Вложи свой меч в ножны. Они могут не желать нам зла.
   Гхек позволил острию своего оружия упасть на землю, но не вложил его в ножны, и так двое стояли, ожидая, пока двар У-Дор остановит перед ними свой тот, а его двадцать воинов образовали грубый круг вокруг. Долгую минуту У-Дор молча сидел на своем скакуне, испытующе глядя сначала на Тару Гелия, а потом на ее отвратительного спутника.
   - Что ты за существо? - спросил он. - А что ты делаешь перед воротами Манатора?
   "Мы из дальних стран, - ответила девушка, - заблудились и голодаем. Мы просим только еды, отдыха и привилегии идти своим путем в поисках собственного дома".
   Ю-Дор мрачно улыбнулся. - Манатор и холмы, которые его охраняют, знают век Манатора, - сказал он. "И все же за все века, прошедшие с тех пор, как появился Манатор, в анналах Манатора не было ни одной записи о том, чтобы незнакомец покинул Манатор".
   - Но я принцесса, - надменно воскликнула девушка, - и моя страна не воюет с вашей. Вы должны оказать мне и моим товарищам помощь и помочь нам вернуться на нашу землю. Это закон Барсума.
   - Манатор знает только законы Манатора, - ответил У-Дор. - Но приезжай. Ты пойдешь с нами в город, где тебе, красивой, нечего бояться. Я сам защищу тебя, если О-Тар так решит. А что касается вашего спутника - но погодите! Вы сказали "товарищи" - значит, есть и другие из вашей группы?
   - Ты видишь то, что видишь, - надменно ответила Тара.
   - Как бы то ни было, - сказал У-Дор. "Если их будет больше, им не сбежать от Манатора; но, как я уже говорил, если ваш товарищ хорошо сражается, он тоже может жить, ибо О-Тар справедлив, а законы Манатора справедливы. Прийти!"
   Гек возмутился.
   "Это бесполезно", - сказала девушка, видя, что он будет стоять на своем и бороться с ними. "Пойдем с ними. Зачем сталкивать свой жалкий клинок с их могучими, когда в твоем великом мозгу должно быть средство перехитрить их? Она говорила тихим шепотом, быстро.
   - Ты права, Тара из Гелия, - ответил он и вложил меч в ножны.
   И вот они двинулись вниз по склону холма к воротам Манатора - Тара, принцесса Гелиума, и Гек, калдане Бантума, - а вокруг них скакали дикие раскрашенные воины У-Дора, гнома 8-го Утана О-Тара. , Джеддак Манатора.
   ГЛАВА XI
   ВЫБОР ТАРЫ
   В Ослепительное солнце Барсума окутало Манатор ореолом великолепия, когда девушка и ее похитители въехали в город через Врата Врагов. Здесь стена была толщиной около пятидесяти футов, а стороны прохода внутри ворот снизу доверху были покрыты параллельными полками каменной кладки. Внутри этих полок или длинных горизонтальных ниш ряд за рядом стояли маленькие фигурки, похожие на крошечные гротескные статуэтки людей, их длинные черные волосы падали ниже ног и иногда спускались к полке внизу. Фигуры не превышали фута в высоту и, если бы не их миниатюрные пропорции, могли бы быть мумифицированными телами некогда живших людей. Девушка заметила, что, когда они проезжали мимо, воины отсалютовали фигурам копьями, как барсумские воины, выражая воинскую любезность, а затем поехали дальше по проспекту, который шел, широкий и величественный, через город к Восток.
   По обеим сторонам были огромные здания чудесной работы. Картины необычайной красоты и древности покрывали многие стены, их цвета смягчились и смешались под воздействием солнца веков. На тротуаре уже кипела жизнь только что проснувшегося города. Женщины в блестящих нарядах, одетые в перья воины, их тела размалеваны краской; ремесленники, вооруженные, но менее ярко одетые, выполняли повседневные обязанности по-разному. Гигантский зитидар, великолепный в богатой сбруе, грохотал на своей ширококолесной телеге по каменной мостовой к Воротам Врагов. Жизнь, цвет и красота сложились воедино в картину, которая наполнила глаза Тары Гелийской изумлением и восхищением, ибо это была сцена из мертвого прошлого умирающего Марса. Таковы были города основателей ее расы до того, как Троксей, могущественный из океанов, исчез с лица мира. И с балконов по обеим сторонам мужчины и женщины молча смотрели вниз на сцену внизу.
   Люди на улице смотрели на двух заключенных, особенно на отвратительного Гека, и спрашивали или комментировали своего охранника; но наблюдатели на балконах молчали, и никто даже не повернул головы, чтобы заметить их прохождение. В каждом доме было много балконов, и ни одного, который бы не вмещал своей молчаливой компании богато устроенных мужчин и женщин, с то тут, то там ребенком или двумя, но даже дети сохраняли равномерную тишину и неподвижность своих старших. Когда они приблизились к центру города, девушка увидела, что даже на крышах стоят компании этих праздных наблюдателей, запряженных и украшенных драгоценностями, как на какой-то праздник смеха и музыки, но смех не срывался с этих безмолвных уст, и музыка не срывалась с струны инструментов, которые многие из них держали в пальцах, украшенных драгоценными камнями.
   И вот проспект расширился до огромной площади, в дальнем конце которой возвышалось величественное здание, белевшее в девственном мраморе среди окружающих его пестро раскрашенных зданий, алой травы и пестроцветущего зеленолистного кустарника. К этому У-Дор подвел своих пленников и их охрану к большому арочному входу, перед которым путь преграждала шеренга из пятидесяти всадников. Когда командир стражи узнал У-Дора, гвардейцы отступили в обе стороны, оставив широкий проспект, по которому прошла партия. Непосредственно внутри входа были наклонные взлетно-посадочные полосы, ведущие вверх по обеим сторонам. Ю-Дор повернул налево и повел их вверх на второй этаж и дальше по длинному коридору. Здесь они миновали других всадников и в покоях по обеим сторонам увидели еще. Иногда была еще одна взлетно-посадочная полоса, ведущая вверх или вниз. Воин на полном скаку выскочил из одного из них и быстро промчался мимо них по какому-то делу.
   Нигде еще Тара из Гелиума не видела человека в этом огромном здании; но когда на повороте У-Дор повела их на третий этаж, она мельком увидела комнаты, в которых было заперто много тотов без всадников, и другие, примыкающие к ним, где спешенные воины разваливались или играли в игры на ловкость или удачу, и многие из них играли в азартные игры. jetan, а затем группа прошла в длинный, широкий парадный зал, такой великолепный зал, какой когда-либо видела даже принцесса могущественного Гелиума. Вдоль всей комнаты тянулся сводчатый потолок, освещенный бесчисленными радиевыми лампочками. Огромные пролеты тянулись от стены к стене, оставляя обширный пол нетронутым ни одной колонной. Арки были из белого мрамора, по-видимому, добытого в виде отдельных огромных блоков, из которых каждая арка была полностью вырезана. Потолок между арками был укреплен радиевыми лампочками с драгоценными камнями, мерцающий огонь, цвет и красота которых наполняли всю квартиру. Камни спускались по стенам неровной бахромой на несколько футов, где они, казалось, свисали красивой и роскошной драпировкой на белом мраморе стены. Мрамор заканчивался примерно в шести или семи футах от пола, стены с этой точки вниз были облицованы чистым золотом. Сам пол был из мрамора с богатой инкрустацией золотом. В этой единственной комнате было огромное сокровище, равное богатству многих больших городов.
   Но что привлекало внимание девушки еще больше, чем баснословное сокровище украшений, так это ряды великолепно запряженных воинов, которые сидели на своих тотатах в мрачном молчании и неподвижности по обе стороны от центрального прохода, шеренга за шеренгой к дальним стенам, и по мере когда между ними прошла вечеринка, она не могла заметить ничего, кроме мелькания век или подергивания уха горла.
   - Зал вождей, - прошептал один из ее охранников, очевидно заметив ее интерес. В голосе парня слышалась нотка гордости и что-то вроде приглушенного благоговения. Затем они прошли через большой дверной проем в залу, большую квадратную комнату, в которой в седлах разваливались дюжина конных воинов.
   Когда У-Дор и его отряд вошли в комнату, воины быстро выпрямились в седлах и выстроились в линию перед другой дверью на противоположной стороне стены. Падвар, командующий ими, отсалютовал У-Дору, который вместе со своим отрядом остановился лицом к охраннику.
   - Пошлите одного к О-Тару, сообщив, что У-Дор привел двух пленников, достойных наблюдения великого джеддака, - сказал У-Дор; "Один из-за ее чрезвычайной красоты, другой из-за его крайнего уродства".
   - О-Тар сидит на совете с меньшими вождями, - ответил лейтенант. "но слова двара У-Дора будут переданы ему", - и он повернулся и дал указания тому, кто сидел позади него.
   - Что за существо самец? - спросил он у У-Дора. "Не может быть, чтобы оба принадлежали к одной расе".
   "Они были вместе на холмах к югу от города, - объяснил У-Дор, - и говорят, что заблудились и голодают".
   - Женщина прекрасна, - сказал падвар. "Недолго она будет просить милостыню в городе Манатор", а потом они заговорили о других вещах - о делах во дворце, об экспедиции У-Дора, пока гонец не вернулся и не сказал, что О-Тар велел им принести заключенные к нему.
   Затем они прошли через массивный дверной проем, который, когда он открылся, показал большой зал совета О-Тара, джеддака Манатора, за ним. Центральный проход вел от дверного проема через всю длину большого зала, заканчиваясь ступенями мраморного помоста, на котором в огромном тронном кресле восседал мужчина. По обеим сторонам прохода стояли ряды резных столов и стульев из твердой стали необычайной красоты. Было занято лишь несколько столов - те, что в первом ряду, чуть ниже трибуны.
   У входа У-Дор спешился с четырьмя своими последователями, которые сформировали охрану вокруг двух заключенных, которых затем отвели к подножию трона, следуя в нескольких шагах за У-Дором. Когда они остановились у подножия мраморных ступеней, гордый взгляд Тары из Гелиума остановился на восседающей на троне фигуре мужчины над ней. Он сидел прямо, не напрягшись - властный вид, заключенный в варварском великолепии, которое так любит барсумский вождь. Это был крупный мужчина, совершенство красивого лица которого портили только высокомерие его холодных глаз и намек на жестокость, придаваемый слишком тонкими губами. Не требовалось второго взгляда, чтобы убедиться в том, что это действительно был правитель людей - воинственный джеддак, чей народ мог поклоняться, но не любить, и за чью малейшую благосклонность воины соперничали бы друг с другом, чтобы пойти и умереть. Это был О-Тар, джеддак из Манатора, и когда Тара из Гелиума впервые увидела его, она не могла не признать определенного восхищения этим диким вождем, который столь мужественно олицетворял древние добродетели Бога Войны.
   У-Дор и джеддак обменялись простыми приветствиями Барсума, а затем первый рассказал подробности обнаружения и поимки пленников. О-Тар внимательно изучал их обоих во время повествования У-Дора о событиях, выражение его лица не показывало ничего из того, что происходило в мозгу за этими непостижимыми глазами. Когда офицер закончил, джеддак устремил свой взгляд на Гека.
   -- А ты, -- спросил он, -- что ты за человек? Из какой страны? Почему ты в Манаторе?
   - Я калдане, - ответил Гек. "высший тип сотворенного существа на лице Барсума; Я ум, ты материя. Я родом из Бантума. Я здесь, потому что мы заблудились и голодали".
   "И ты!" О-Тар внезапно повернулся к Таре. - Ты тоже калдане?
   - Я принцесса Гелиума, - ответила девушка. "Я был заключенным в Бантуме. Этот калдан и воин моей расы спасли меня. Воин оставил нас искать еду и воду. Он, несомненно, попал в руки ваших людей. Я прошу тебя освободить его, дать нам еды и питья и отпустить нас в путь. Я внучка джеддака, дочь джеддака джеддаков, военачальника Барсума. Я прошу только того обращения, которое мой народ оказал бы тебе или твоему".
   - Гелий, - повторил О-Тар. "Я ничего не знаю о Гелиуме, и джеддак Гелиума не правит Манатором. Я, О-Тар, Джеддак из Манатора. Я один правлю. Я защищаю своих. Вы никогда не видели женщину или воина Манатора в плену у Гелиума! Почему я должен защищать людей другого джеддака? Его обязанность защищать их. Если он не может, он слаб, и его народ должен попасть в руки сильных. Я, О-Тар, сильный. Я буду держать тебя. Что... - он указал на Гека, - оно может драться?
   "Он смелый, - ответила Тара из Гелиума, - но у него нет того умения владеть оружием, которым обладает мой народ".
   - Значит, за тебя сражаться некому? - спросил О-Тар. - Мы - справедливый народ, - продолжал он, не дожидаясь ответа, - и если бы вы один сражались за вас, он мог бы добиться свободы и для себя, и для вас.
   "Но У-Дор заверил меня, что ни один посторонний никогда не покидал Манатор", - ответила она.
   О-Тар пожал плечами. - Это не опровергает справедливость законов Манатора, - ответил О-Тар, - а скорее то, что воины Манатора непобедимы. Если бы пришел тот, кто смог бы победить наших воинов, тот завоевал бы свободу".
   - А ты приведи моего воина, - надменно воскликнула Тара, - ты увидишь такое фехтование, какого, несомненно, никогда не видели рушащиеся стены твоего разлагающегося города, и если в твоем предложении нет уловки, мы уже почти свободны.
   О-Тар улыбнулся шире, чем раньше, и У-Дор тоже улыбнулся, а вожди и воины, которые смотрели на это, подталкивали друг друга и шептались, смеясь. И Тара из Гелия знала тогда, что в их правосудии была хитрость; но хотя ее положение казалось безнадежным, она не переставала надеяться, ибо не была ли она дочерью Джона Картера, военачальника Барсума, чей знаменитый вызов Судьбе: "Я все еще живу!" оставался единственной непреодолимой защитой от отчаяния? При мысли о ее благородном отце аристократический подбородок Тары из Гелиума поднялся чуть выше. Ах! если бы он знал, где она, тогда нечего было бы бояться. Войска Гелиума будут бить в ворота Манатора, огромные зеленые воины свирепых союзников Джона Картера выползут со дна мертвого моря, жаждущие грабежа и добычи, величественные корабли ее любимого флота воспарят над незащищенными башнями и минареты обреченного города, который тогда могли спасти только капитуляция и тяжелая дань.
   Но Джон Картер не знал! Был только один человек, на которого она могла рассчитывать, - пантан Туран; но где он был? Она видела его меч в игре и знала, что им владела мастерская рука, и кто должен знать фехтование лучше, чем Тара из Гелиума, которая хорошо изучила его под постоянным наставничеством самого Джона Картера. Уловки, которые она знала, не учитывали даже гораздо большую физическую силу, чем ее собственная, и метод атаки, который мог бы одновременно вызвать зависть и отчаяние самого умного из воинов. И вот ее мысли обратились к пантану Турану, хотя и не одному из-за защиты, которую он мог ей предоставить. Она поняла, что с тех пор, как он оставил ее в поисках еды, между ними выросло определенное товарищество, которого ей теперь не хватало. В нем было что-то такое, что, казалось, соединило пропасть между их жизненными позициями. С ним она не подумала, что он пантан, а она принцесса, - они были товарищами. Внезапно она поняла, что скучала по нему больше по самому себе, чем по его мечу. Она повернулась к О-Тару.
   "Где Туран, мой воин?" - спросила она.
   - У тебя не будет недостатка в воинах, - ответил джеддак. "Одна из ваших красавиц найдет множество готовых драться за нее. Возможно, дальше джеддака Манатора смотреть не надо. Ты доставляешь мне удовольствие, женщина. Что вы скажете о такой чести?
   Сквозь сузившиеся веки Принцесса Гелиума внимательно рассматривала джеддака Манатора, от головного убора с перьями до сандалии и обратно до головного убора с перьями.
   "'Честь'!" - презрительно передразнила она. "Я нравлюсь тебе, не так ли? Тогда знай, свинья, что ты мне не нравишься, что дочь Джона Картера не для таких, как ты!
   Внезапно на собравшихся вождей воцарилась напряженная тишина. Медленно кровь отлила от зловещего лица О-Тара, джеддака Манатора, оставив его болезненно-багровым от гнева. Его глаза сузились до двух тонких щелочек, губы сжались в бескровную злобную линию. Долгое время в тронном зале дворца в Манаторе не было ни звука. Затем джеддак повернулся к Ю-Дору.
   - Уведите ее, - сказал он ровным голосом, который противоречил его гневному виду. - Уведите ее, а на следующих играх пусть заключенные и простые воины сыграют за нее в Джетане.
   "И это?" - спросил У-Дор, указывая на Гека.
   "В боксы до следующих игр", - ответил О-Тар.
   - Так это ваше хваленое правосудие! воскликнула Тара из Гелия; - Что двое незнакомцев, не причинивших вам зла, будут осуждены без суда? И одна из них женщина. Свиньи Манатора столь же храбры, сколь и храбры.
   "Прочь с ней!" - закричал О-Тар, и по знаку Ю-Дора охранники построились вокруг двух заключенных и вывели их из камеры.
   За пределами дворца Гек и Тара из Гелиума были разделены. Девушку повели длинными улицами к центру города и, наконец, привели в невысокое здание, увенчанное высокими массивными башнями. Здесь она была передана воину, носившему знак двара или капитана.
   "О-Тар желает, - объяснил этому У-Дор, - чтобы она сохранилась до следующих игр, когда за нее будут играть заключенные и простые воины. Не будь у нее языка тота, она была бы достойной добычей для нашей благороднейшей стали, - вздохнул У-Дор. - Может быть, я еще добьюсь для нее прощения. Жаль, что такая красота выпала на долю какого-то простого парня. Я бы сам почтил ее.
   "Если меня посадят в тюрьму, посадите меня в тюрьму", - сказала девушка. "Я не припоминаю, чтобы меня приговаривали выслушивать оскорбления каждого неотесанного хама, которому случалось восхищаться мной".
   - Видишь, А-Кор, - воскликнул У-Дор, - какой у нее язык. Даже так и хуже она говорила с джеддаком О-Таром.
   - Понятно, - ответил А-Кор, которого Тара видела с трудом сдерживающим улыбку. "Тогда пойдем со мной, женщина, - сказал он, - и мы найдем безопасное место в Башнях Джетана - но останься! что с тобой?
   Девушка пошатнулась и упала бы, если бы мужчина не подхватил ее на руки. Она, казалось, взяла себя в руки и храбро попыталась встать прямо без поддержки. А-Кор взглянул на Ю-Дора. - Вы знали, что эта женщина больна? он спросил.
   "Возможно, это недостаток еды", - ответил другой. "Я полагаю, она упомянула, что она и ее спутники не ели уже несколько дней".
   - Храбрые воины О-Тара, - усмехнулся А-Кор. "Расточать свое гостеприимство. У-Дор, чьи богатства неисчислимы, и храбрый О-Тар, чьи визжащие тоты содержатся в конюшнях в мраморных залах и кормятся из золотых корыт, не пожалеют ни крошки, чтобы накормить голодающую девушку.
   Черноволосый Ю-Дор нахмурился. "Твой язык еще пронзит твое сердце, сын раба!" воскликнул он. "Однажды слишком часто можно испытать терпение справедливого О-Тара. Отныне храни свою речь так же, как и свои башни".
   - Не думай дразнить меня состоянием моей матери, - сказал А-Кор. "Это кровь рабыни, которая наполняет мои вены гордостью, и мой единственный стыд в том, что я также сын твоего джеддака".
   - И О-Тар слышал это? - спросил Ю-Дор.
   - О-Тар уже слышал это из моих собственных уст, - ответил А-Кор. "это и многое другое".
   Он повернулся на каблуках, все еще поддерживая талию Тары из Гелиума, и таким образом он наполовину повел, наполовину понес ее в Башни Джетана, в то время как У-Дор развернул свою грудь и поскакал обратно в направлении дворца.
   У главного входа в Башню Джетана расположилась полдюжины воинов. С одним из них говорил А-Кор, хранитель башен. - Приведите Лан-О, девушку-рабыню, и прикажите ей принести еду и питье на верхний уровень турианской башни, - затем он поднял полуобморочную девушку на руки и понес ее по спиральному наклонному взлетно-посадочной полосе, ведущей вверх. внутри башни.
   Где-то во время долгого подъема Тара потеряла сознание. Когда он вернулся, она оказалась в большой круглой комнате, каменные стены которой были пронизаны окнами через равные промежутки по всей окружности комнаты. Она лежала на куче спящих шелков и мехов, а над ней склонилась молодая женщина, которая цедила пересохшими губами какой-то прохладительный напиток. Тара из Гелиума приподнялась на локте и огляделась. В первые мгновения возвращения сознания с экрана воспоминаний стерлись события многих недель. Она думала, что очнулась во дворце Полководца в Гелиуме. Ее брови нахмурились, когда она внимательно посмотрела на склонившееся над ней странное лицо.
   "Кто ты?" - спросила она. - Где Уфия?
   - Я Лан-О, рабыня, - ответил другой. - Я не знаю никого по имени Утия.
   Тара из Гелия села прямо и огляделась. Этот грубый камень не был мрамором залов ее отца. "Где я?" она спросила.
   "В Турианской башне", - ответила девушка, а затем, увидев, что другой все еще не понимает, догадалась об истине. "Ты заключенный в Башнях Джетана в городе Манатор", - объяснила она. "Тебя привел в эту комнату, ослабевший и обморок, А-Кор, гном из Башен Джетана, который послал меня к тебе с едой и питьем, ибо добро - сердце А-Кора".
   - Теперь я вспомнила, - медленно сказала Тара. "Я помню; но где Туран, мой воин? Они говорили о нем?
   -- О другом я ничего не слышал, -- ответил Лан-О. "Тебя одного привели к башням. В этом вам повезло, ибо в Манаторе нет человека более благородного, чем А-Кор. Это кровь его матери делает его таким. Она была рабыней из Гатола.
   "Гатол!" - воскликнула Тара из Гелия. - Лежит Гатол недалеко от Манатора?
   - Не близкая, но все же ближайшая страна, - ответил Лан-О. - Он лежит примерно в двадцати двух градусах 6 восточной долготы.
   "Гатол!" - пробормотала Тара. - Далеко Гатол!
   - Но ты не из Гатола, - сказала рабыня. - Твоя сбруя не из Гатола.
   "Я из Гелиума", - сказала Тара.
   "От Гелия до Гатола далеко". - сказала рабыня. - Но в наших исследованиях мы многое узнали о величии Гелия, мы - Гатола, так что это кажется не таким уж и далеким.
   - Ты тоже из Гатола? - спросила Тара.
   "Многие из нас из Гатола, которые являются рабами в Манаторе", - ответила девушка. "Именно в Гатоле, ближайшей стране, манаторийцы чаще всего ищут рабов. Они ходят в большом количестве с интервалом в три или семь лет и преследуют дороги, ведущие к Гатолу, и таким образом захватывают целые караваны, не оставляя никого, кто бы предупредил Гатол об их судьбе. И никто никогда не убегал из Манатора, чтобы сообщить о нас Гаану, нашему джеду.
   Тара из Гелия ела медленно и молча. Слова девушки пробудили воспоминания о последних часах, которые она провела во дворце своего отца, и о большом полуденном приеме, на котором она встретила Гаана из Гатола. Даже сейчас она покраснела, вспомнив его дерзкие слова.
   После ее мечтаний дверь отворилась, и в проеме появился здоровенный воин - неуклюжий парень с толстыми губами и злобным, ухмыляющимся лицом. Рабыня вскочила на ноги, лицом к нему.
   - Что это значит, Э-Мед? - воскликнула она. - Разве не по воле А-Кора не беспокоить эту женщину?
   - Действительно, воля А-Кора! и человек усмехнулся. "Воля А-Кора бессильна ни в Башнях Джетана, ни где-либо еще, ибо А-Кор теперь лежит в ямах О-Тара, а Э-Мед - двар Башен".
   Тара из Гелиума увидела бледное лицо рабыни и ужас в глазах.
   ГЛАВА XII
   ГЕК РАЗБИРАЕТСЯ
   В то время как Тара Гелиума вели в Башни Джетана, Гека сопроводили в ямы под дворцом, где он был заключен в тускло освещенную камеру. Здесь он нашел скамейку и стол, стоящие на земляном полу у стены, и вставил в стену несколько колец, от которых висели короткие отрезки цепи. У основания стен было несколько дыр в земляном полу. Только это из нескольких вещей, которые он видел, интересовало его. Гек сел на скамейку и молча стал ждать, прислушиваясь. В настоящее время огни были погашены. Если бы Гек мог улыбнуться, он бы это сделал, потому что Гек мог видеть в темноте так же хорошо, как и на свету, а может быть, и лучше. Он смотрел на темные отверстия дыр в полу и ждал. Вскоре он почувствовал перемену в воздухе вокруг себя - он стал тяжелым от странного запаха, и, возможно, Гек снова улыбнулся, если бы он улыбнулся.
   Пусть они заменят весь воздух в комнате своими самыми смертоносными испарениями; это было бы все равно для Гека, калдане, который, не имея легких, не нуждался в воздухе. С райкором может быть иначе. Лишенный воздуха он умрет; но если бы было введено достаточное количество газа, чтобы одурманить обычное существо, это не подействовало бы на рикора, у которого не было объективного разума, который нужно было бы преодолеть. Пока избыток углекислого газа в крови недостаточен для предотвращения сердечной деятельности, у райкора будет лишь снижение жизненных сил; но по-прежнему будет реагировать на возбуждение мозга калдане.
   Гек заставил рикора принять сидячее положение, прислонившись спиной к стене, где он мог оставаться без направления со стороны его мозга. Затем он отпустил контакт с его спинным мозгом; но остался лежать на его плечах, ожидая и наблюдая, потому что любопытство калдане пробудилось. Ему не пришлось долго ждать, прежде чем вспыхнул свет и одна из запертых дверей открылась, впустив полдюжины воинов. Они быстро подошли к нему и быстро сработали. Сначала они сняли с него все оружие, а затем, защелкнув кандалы на одной из лодыжек рикора, привязали его к концу одной из цепей, свисающих со стен. Затем они перетащили длинный стол на новое место и там прикрутили его к полу так, что конец, а не середина, был прямо перед арестантом. На стол перед ним поставили еду и воду, а на противоположном конце стола положили ключ от оков. Затем они отперли и открыли все двери и ушли.
   * * * *
   Когда Туран-пантан пришел в сознание, он почувствовал острую боль в одном из своих предплечий. Действие газа исчезло так же быстро, как и одолело его, так что, когда он открыл глаза, он полностью владел всеми своими способностями. Снова зажегся свет, и в его свете человеку открылась фигура гигантской марсианской крысы, присевшей на стол и грызущей его руку. Отдернув руку, он потянулся за своим коротким мечом, а крыса, рыча, снова попыталась схватить его за руку. Именно тогда Туран обнаружил, что его оружие исчезло - короткий меч, длинный меч, кинжал и пистолет. Крыса бросилась на него, и, отбив существо рукой, человек поднялся и попятился, ища что-нибудь, чем можно было бы нанести более сильный удар. Крыса снова рванулась, и когда Туран быстро отступил назад, чтобы избежать угрожающих челюстей, что-то внезапно дернуло его правую лодыжку, и когда он отвел левую ногу назад, чтобы восстановить равновесие, его пятка зацепилась за туго натянутую цепь, и он тяжело упал назад. на пол как раз в тот момент, когда крыса прыгнула ему на грудь и стала искать горло.
   Марсианская крыса - свирепая и неприятная вещь. Он многоногий и безволосый, его шкура по отталкиванию напоминает шкуру новорожденной мыши. По размеру и весу он сравним с крупным эрдельтерьером. Его глаза маленькие и близко посаженные, почти спрятанные в глубоких мясистых отверстиях. Но самой свирепой и отталкивающей его чертой являются челюсти, вся костная структура которых выступает на несколько дюймов над плотью, обнажая пять острых, лопатообразных зубов в верхней челюсти и такое же количество таких же зубов в нижней, что в целом предполагает внешний вид гниющего лица, с которого отслоилась большая часть плоти.
   Это было такое существо, которое прыгнуло на грудь пантана, чтобы разорвать ему яремную вену. Дважды Туран отбивал его, пытаясь встать на ноги, но оба раза он возвращался с повышенной свирепостью, чтобы возобновить атаку. Его единственным оружием являются челюсти, так как его широкие растопыренные ноги вооружены тупыми когтями. Оттопыренными челюстями он роет извилистые норы, а широкими ногами заталкивает за собой грязь. Единственной заботой Турана было удержать челюсти от его плоти, и это ему удавалось, пока случай не ухватил его за горло существа. После этого конец был делом нескольких мгновений. Поднявшись наконец, он с содроганием от отвращения отшвырнул от себя безжизненную вещь.
   Теперь он обратил внимание на торопливый перечень новых условий, окружавших его с момента заключения. Он смутно понял, что произошло. Он был под наркозом и лишен оружия, и когда он поднялся на ноги, то увидел, что одна лодыжка прикована к цепи в стене. Он оглядел комнату. Все двери распахнулись настежь! Его похитители сделают его заточение еще более жестоким, оставив перед ним заманчивые проблески открытых проходов к свободе, которой он не мог достичь. В конце стола и в пределах легкой досягаемости была еда и питье. По крайней мере, это было достижимо, и при виде этого его изголодавшийся желудок, казалось, почти громко взывал к пище. С трудом ел и пил в меру.
   Пока он поглощал пищу, глаза его блуждали по стенке тюрьмы, пока вдруг не остановились на предмете, лежавшем на столе в самом дальнем от него конце. Это был ключ. Он поднял скованную лодыжку и осмотрел замок. В этом не могло быть никаких сомнений! Ключ, лежавший перед ним на столе, был ключом к тому самому замку. Небрежный воин положил его туда и ушел, забыв.
   Надежда вспыхнула высоко в груди Гахана из Гатола, Турана-пантана. Украдкой его глаза искали открытые дверные проемы. В поле зрения никого не было. Ах, если бы он только мог обрести свободу! Он найдет какой-нибудь путь из этого гнусного города обратно к ней и никогда больше не покинет ее, пока не добьется безопасности для нее или смерти для себя.
   Он поднялся и осторожно двинулся к противоположному концу стола, где лежал заветный ключ. Скованная лодыжка остановила его первый шаг, но он вытянулся во весь рост вдоль стола, протягивая жадные пальцы к добыче. Они почти схватили его - еще немного, и они коснутся его. Он напрягался и потягивался, но вещь все еще была вне его досягаемости. Он бросился вперед, пока железные оковы не вонзились глубоко в его плоть, но все напрасно. Затем он откинулся на скамью и уставился на открытые двери и ключ, понимая теперь, что они были частью хорошо продуманного плана изощренных пыток, тем не менее деморализующих, потому что не причиняли физических страданий.
   На мгновение человек поддался бесполезному сожалению и предчувствию, затем собрался с мыслями, прояснил брови и вернулся к недоеденной еде. По крайней мере, они не должны испытывать удовлетворение от осознания того, как сильно они его ударили. Пока он ел, ему пришло в голову, что, волоча стол по полу, он мог бы достать ключ, но когда он попытался сделать это, то обнаружил, что стол был надежно прикручен к полу, пока он был без сознания. . Гаан снова улыбнулся, пожал плечами и продолжил есть.
   * * * *
   Когда воины вышли из тюрьмы, в которой был заключен Гек, калдане сползла с плеч рикора на стол. Здесь он выпил немного воды, а затем направил руки рыкора на ее остатки и на пищу, на которую безмозглое существо с жадностью набросилось. Пока он был занят, Гек пауком пробрался вдоль стола к противоположному концу, где лежал ключ от оков. Схватив его в чела, он спрыгнул на пол и быстро побежал к выходу из одной из нор у стены, в которой и скрылся. Мозг долго созерцал эти входы в норы. Они апеллировали к его калданским вкусам, и, кроме того, они указали тайник для ключа и логово для единственной пищи, которую калдане любили, - плоти и крови.
   Гек никогда не видел ulsio, так как эти большие марсианские крысы давно исчезли из Бантума, калданы очень смаковали их плоть и кровь; но Гек унаследовал в почти неизменном виде все воспоминания о каждом предке, и поэтому он знал, что ульсио обитает в этих логовищах и что ульсио хорош для еды, и он знал, как ульсио выглядит и какие у него повадки, хотя никогда его не видел. ни его изображения. Как мы разводим животных для передачи физических атрибутов, так и калдане разводят себя для передачи атрибутов разума, включая память и силу памяти, и, таким образом, они подняли то, что мы называем инстинктом, выше уровня порога разума. объективный ум, где им можно управлять и использовать при воспоминании. Несомненно, в нашем собственном субъективном уме лежат многие впечатления и опыт наших предков. Они могут воздействовать на наше сознание только во сне или в смутных, навязчивых предположениях, которые мы ранее испытали в какой-то преходящей фазе нашего настоящего существования. Ах, если бы у нас была сила вспомнить их! Перед нами развернулась бы забытая история потерянных эпох, которые предшествовали нам. Мы могли бы даже ходить с Богом в саду Его звезд, когда человек был еще только зарождающейся идеей в Его разуме.
   Гек спустился в нору по крутому склону примерно на десять футов и очутился в замысловатой и восхитительной сети нор! Калдане был в восторге. Это действительно была жизнь! Он двигался быстро и бесстрашно и направился прямо к своей цели, насколько это возможно, на кухню собственного дома. Эта цель находилась на низком уровне в сфероидальной полости размером с большую бочку. Здесь, в гнезде из рваных лоскутков шелка и меха, лежали шесть детенышей ulsios.
   Когда мать вернулась, там было всего пять младенцев и большое паукообразное существо, на которого она немедленно прыгнула, чтобы напасть, но была встречена могучими челами, которые схватили ее и удерживали так, что она не могла двигаться. Медленно они подтянули ее горло к отвратительному рту, и через мгновение она была мертва.
   Гек мог остаться в гнезде надолго, так как еды было предостаточно на много дней; но он этого не сделал. Вместо этого он исследовал норы. Он последовал за ними во многие подземные помещения города Манатор и вверх через стены в комнаты над землей. Он нашел множество хитроумно придуманных ловушек, а также отравленную пищу и другие признаки постоянной битвы, которую жители Манатора вели против этих отвратительных существ, обитавших под их домами и общественными зданиями.
   Его исследование выявило не только огромные размеры сети взлетно-посадочных полос, которые, по-видимому, пересекали каждую часть города, но и большую древность большинства из них. Тонны и тонны грязи, должно быть, были удалены, и он долгое время гадал, где она отложилась, пока, спускаясь вниз по туннелю огромных размеров и длины, он не почувствовал перед собой оглушительный прилив подземных вод и вскоре не пришел к берег великой подземной реки, мчащейся вперед, без сомнения, на длину мира к погребенному морю Омеан. В эту проливную канализацию невообразимые поколения ульсиос заталкивали свои горсти земли, раскапывая свой обширный лабиринт.
   Лишь на мгновение Гек задержался у реки, ибо его кажущиеся бесцельными скитания на самом деле были вызваны определенной целью, которую он преследовал с энергией и целеустремленностью. Он следовал за проходами, которые, казалось, заканчивались ямами или другими помещениями жителей города, и исследовал их, обычно из безопасного входа в нору, пока не убедился, что того, что он искал, там не было. Он быстро передвигался на своих паучьих лапах и преодолевал значительные расстояния за короткие промежутки времени.
   Его поиски не увенчались немедленным успехом, и он решил вернуться в яму, где лежал прикованный рикор, и заняться его нуждами. Когда он приблизился к концу норы, которая заканчивалась ямой, он замедлил шаг, остановившись прямо у входа в проход, чтобы осмотреть внутреннюю часть камеры, прежде чем войти в нее. Сделав это, он увидел, как в дверном проеме напротив внезапно появилась фигура воина. Рикор растянулся на столе, его руки слепо искали еще еды. Гек увидел, как воин остановился и с внезапным изумлением посмотрел на рикора; он увидел, как глаза парня расширились, а медно-бронзовые щеки сменились пепельным оттенком. Он отступил назад, как будто кто-то ударил его по лицу. Лишь мгновение он стоял так, словно в параличе страха, потом издал сдавленный вопль, повернулся и побежал. Снова была катастрофа, что Гек, калдане, не мог улыбаться.
   Быстро войдя в комнату, он подполз к столешнице и прицепился к плечам своего рикора, и там стал ждать; и кто может сказать, что Гек, хотя и не умел улыбаться, не обладал чувством юмора? С полчаса он просидел так, а потом до него донесся звук людей, приближающихся по каменным коридорам. Он слышал, как их руки лязгают о каменные стены, и знал, что они приближаются в быстром темпе; но как раз перед тем, как они достигли входа в его темницу, они остановились и продвигались медленнее. Впереди шел офицер, а сразу за ним, широко раскрытые глаза и, может быть, еще немного пепельный, воин, так недавно ушедший в спешке. В дверях они остановились, и офицер строго повернулся к воину. Подняв палец, он указал на Гека.
   "Там сидит тварь! Так ты посмел солгать своему двару?
   - Клянусь, - воскликнул воин, - что я говорил правду. Но мгновение с тех пор, как безголовое существо пресмыкалось на этом самом столе! И пусть мой прародитель сразит меня на месте, если я скажу неправду!"
   Офицер выглядел озадаченным. Марсиане редко лгут, если вообще когда-либо лгут. Он почесал голову. Затем он обратился к Геку. "Как давно ты здесь?" он спросил.
   "Кто знает лучше, чем те, кто поместил меня сюда и приковал к стене?" он вернулся в ответ.
   - Ты видел, как этот воин входил сюда несколько минут назад?
   - Я видел его, - ответил Гек.
   - И ты сидел там, где сидишь сейчас? продолжал офицер.
   "Посмотри на мою цепь и скажи мне, где еще я могу сидеть!" - воскликнул Гек. "Неужели жители твоего города все дураки?"
   Трое других воинов теснились позади двух впереди, вытягивая шеи, чтобы рассмотреть пленника, и ухмылялись при виде замешательства своего товарища. Офицер сердито посмотрел на Гека.
   "Твой язык так же ядовит, как язык шебанты О-Тар, посланной в Башни Джетана", - сказал он.
   - Вы говорите о молодой женщине, которую взяли в плен вместе со мной? - спросил Гек, его невыразительный монотон и лицо не выражали никакого интереса, который он испытывал.
   - Я говорю о ней, - ответил двар и, повернувшись к воину, позвавшему его, - возвращайся в свои покои и оставайся там до следующих игр. Возможно, к тому времени твои глаза научились не обманывать тебя.
   Парень бросил ядовитый взгляд на Гека и отвернулся. Офицер покачал головой. - Я этого не понимаю, - пробормотал он. "У-Ван всегда был настоящим и надежным воином. Может быть?.. он пронзительно взглянул на Гека. - У тебя странная голова, которая не подходит твоему телу, парень, - воскликнул он. "Наши легенды рассказывают нам о тех древних существах, которые наводили галлюцинации на разум своих собратьев. Если ты такой, то, возможно, У-Ван пострадал от твоей запретной силы. Если ты такой, О-Тар хорошо знает, как с тобой обращаться. Он развернулся и жестом приказал своим воинам следовать за ним.
   "Ждать!" - воскликнул Гек. "Если мне не суждено умереть с голоду, пришлите мне еды".
   "Вы поели", - ответил воин.
   "Меня нужно кормить только один раз в день?" - спросил Гек. "Я нуждаюсь в еде чаще, чем это. Пришлите мне еды".
   "У вас будет еда", - ответил офицер. "Никто не может сказать, что заключенных Манатора плохо кормят. Таковы законы Манатора, - и он ушел.
   Как только звуки их движения стихли вдалеке, Гек слез с плеч своего рикора и поспешил к норе, где спрятал ключ. Взяв его, он развязал оковы вокруг лодыжки существа, запер их пустыми и понес ключ дальше в нору. Затем он вернулся на свое место на своем безмозглом слуге. Через некоторое время он услышал приближающиеся шаги, после чего встал и прошел в другой коридор из того, по которому, как он знал, идет воин. Здесь он ждал вне поля зрения, прислушиваясь. Он услышал, как мужчина вошел в комнату и остановился. Он услышал невнятное восклицание, за которым последовал звон металлической посуды, когда поднос ударил по столу; затем быстро удаляющиеся шаги, которые быстро стихли вдали.
   Гек, не теряя времени, вернулся в комнату, забрал ключ и снова запер рикор на своей цепи. Затем он положил ключ в нору и, присев на стол рядом со своим обезглавленным телом, направил его руки на еду. Пока райкор ел, Гек сидел, прислушиваясь к шороху сандалий и лязгу рук, которые, как он знал, скоро раздадутся. И ему не пришлось долго ждать. Гек вскарабкался на плечи своего рикора, услышав их приближение. И снова это был офицер, которого вызвал У-Ван, и с ним трое воинов. Тот, кто находился прямо за ним, очевидно, был тем самым, кто принес еду, потому что его глаза расширились, когда он увидел Гека, сидящего за столом, и выглядел очень глупо, когда двар обратил на него свой суровый взгляд.
   -- Это именно то, что я сказал, -- воскликнул он. - Его не было здесь, когда я принес ему еду.
   -- Но теперь он здесь, -- мрачно сказал офицер, -- и его кандалы застегнуты на щиколотке. Смотреть! она не открыта - но где ключ? Он должен быть на столе в конце напротив него. Где ключ, существо? - крикнул он Геку.
   "Откуда мне, заключенному, лучше моего тюремщика знать, где находится ключ от моих пут?" - возразил он.
   -- Но он лежал здесь, -- воскликнул офицер, указывая на другой конец стола.
   "Ты видел это?" - спросил Гек.
   Офицер колебался. "Нет, но он должен был быть там", парировал он.
   - Ты видел ключ, лежащий там? - спросил Гек, указывая на другого воина.
   Парень отрицательно покачал головой. "И ты? а вы?" - продолжал калдане, обращаясь к остальным.
   Они оба признались, что никогда не видели ключа. "А если бы он был там, как бы я мог добраться до него?" он продолжил.
   -- Нет, он не мог дойти до него, -- признался офицер. - Но этого больше не будет! И-Зав, ты останешься здесь на страже с этим заключенным, пока тебя не сменят.
   И-Зав выглядел каким угодно, только не счастливым, когда ему передали эту информацию, и подозрительно посмотрел на Гека, когда двар и другие воины повернулись и оставили его наедине с его несчастной участью.
   ГЛАВА XIII
   ПОСТУПОК ОТЧАЯНИЯ
   E-Med пересек буксир эр к Таре из Гелиума и рабыне Лан-О. Он грубо схватил первого за плечо. "Стоять!" - приказал он. Тара оттолкнула его руку от себя и, поднявшись, попятилась.
   "Не поднимай руки на принцессу Гелиума, зверь!" - предупредила она.
   Э-Мед рассмеялся. "Вы думаете, что я играю для вас в джетан, не зная предварительно кое-что о ставке, ради которой я играю?" - спросил он. "Иди сюда!"
   Девушка выпрямилась во весь рост, скрестив руки на груди, и Э-Мед не заметил, что тонкие пальцы ее правой руки были просунуты под широкий кожаный ремень сбруи там, где он проходил через левое плечо.
   - И О-Тар узнает об этом, и ты пожалеешь, Э-Мед, - воскликнула рабыня. "Ни один закон в Манаторе не даст вам эту девушку до того, как вы завоюете ее по справедливости".
   "Какое дело О-Тар до ее судьбы?" ответил Э-Мед. "Разве я не слышал? Разве она не презирала великого джеддака, осыпая его оскорблениями? По моему первому предку, я думаю, О-Тар мог бы сделать джеда из человека, который подчинил ее, - и он снова двинулся к Таре.
   "Ждать!" сказала девушка низким, ровным тоном. "Возможно, вы не знаете, что делаете. Священны для жителей Гелия лица женщин Гелия. Ради чести самого скромного из них великий джеддак сам обнажит свой меч. Величайшие народы Барсума трепетали перед громами войны, защищая Дею Торис, мою мать. Мы всего лишь смертны и поэтому можем умереть; но мы не можем быть осквернены. Вы можете играть в джетан за принцессу Гелиума, но даже если вы выиграете матч, вы никогда не сможете претендовать на награду. Если ты хочешь завладеть мертвым телом, нажми на меня слишком далеко, но знай, человек из Манатора, что кровь Полководца течет в жилах Тары из Гелиума не напрасно. Я говорил."
   - Я ничего не знаю о Гелиуме, а О-Тар - наш военачальник, - ответил Э-Мед. "Но я знаю, что хотел бы более внимательно изучить приз, за который я буду играть и выиграю. Я испытал бы уста той, которая станет моей рабыней после следующих игр; и нехорошо, женщина, доводить меня до гнева. Когда он говорил, его глаза сузились, а лицо приняло сходство с рычащим зверем. - Если ты сомневаешься в правдивости моих слов, спроси Лан-О, рабыню.
   - Он говорит правду, о женщина Гелиума, - вмешался Лан-О. "Не испытывайте нрава Э-Мед, если вам дорога ваша жизнь".
   Но Тара из Гелия ничего не ответила. Она уже говорила. Теперь она молча стояла лицом к подошедшему к ней здоровенному воину. Он подошел вплотную, а потом совершенно неожиданно схватил ее и, наклонившись, попытался привлечь ее губы к своим.
   Лан-О увидел полуобернувшуюся женщину из Гелиума и быстрым движением вырвал ее правую руку из того места, где она лежала на груди. Она увидела, как рука вырвалась из-под руки Э-Меда и поднялась за его плечо, а в руке она увидела длинное тонкое лезвие. Губы воина приблизились к губам женщины, но так и не коснулись их, потому что вдруг мужчина выпрямился, натянуто, с криком на губах, а затем сжался, как пустой мех, и лег сморщенной грудой на этаж. Тара из Гелиума наклонилась и вытерла клинок о его упряжь.
   Лан-О, широко раскрытыми глазами, с ужасом смотрел на труп. -- За это мы оба умрем, -- воскликнула она.
   - А кто стал бы жить рабом в Манаторе? - спросила Тара у Гелия.
   "Я не такая смелая, как ты, - сказала рабыня, - и жизнь сладка, и всегда есть надежда".
   "Жизнь сладка, - согласилась Тара из Гелиума, - но честь священна. Но не бойтесь. Когда они придут, я скажу им правду, что вы не имели к этому никакого отношения и не имели возможности этому помешать.
   На мгновение рабыня, казалось, глубоко задумалась. Внезапно ее глаза загорелись. - Возможно, есть способ, - сказала она, - отвести от нас подозрения. У него при себе ключ от этой комнаты. Давайте откроем дверь и вытащим его, может быть, мы найдем место, чтобы спрятать его.
   "Хороший!" - воскликнула Тара из Гелия, и они сразу же приступили к делу, предложенному Лан-О. Они быстро нашли ключ и отперли дверь, а затем вдвоем наполовину вынесли, наполовину протащили труп Э-Мед из комнаты вниз по лестнице на следующий этаж, где, по словам Лан-О, были свободные комнаты. Первая дверь, которую они попробовали, была незаперта, и через нее они вдвоем внесли свою ужасную ношу в маленькую комнату, освещенную единственным окном. Квартира, судя по всему, использовалась как гостиная, а не как келья, и была обставлена с некоторым комфортом и даже роскошью. Стены были обшиты панелями на высоте около семи футов от пола, а штукатурка выше и потолок были украшены выцветшими картинами того времени.
   Когда взгляд Тары быстро пробежался по интерьеру, ее внимание привлекла часть панели, которая, казалось, была отделена одним краем от соседнего куска. Она быстро подошла к нему и обнаружила, что один вертикальный край всей панели на полдюйма выступает за другие. Было возможное объяснение, которое возбудило ее любопытство, и, следуя его предположению, она ухватилась за выступающий край и потянула наружу. Панель медленно повернулась к ней, открывая темное отверстие в стене позади.
   - Смотри, Лан-О! воскликнула она. "Смотрите, что я нашел - дыру, в которой мы можем спрятать эту штуку на полу".
   Лан-О присоединился к ней, и они вдвоем исследовали темное отверстие, обнаружив небольшую платформу, от которой узкий взлетно-посадочный путь вел вниз, в стигийскую тьму. Густая пыль покрывала пол в дверном проеме, что указывало на то, что прошло много времени с тех пор, как по нему ступала человеческая нога - тайный путь, без сомнения, неизвестный живым манаторийцам. Сюда они притащили труп Э-Мед, оставив его на помосте, а выходя из темной и запретной каморки, Лан-О врезался бы в панель, если бы не помешала Тара.
   "Ждать!" - сказала она и принялась рассматривать дверной косяк и перекладину.
   "Торопиться!" - прошептала рабыня. - Если они придут, мы пропали.
   "Нам может пригодиться знание того, как снова открыть это место", - ответила Тара из Гелиума, а затем внезапно надавила ногой на секцию резного основания справа от открытой панели. "Ах!" - вздохнула она с ноткой удовлетворения в голосе и закрыла панель, пока она не встала на свое место. "Прийти!" - сказала она и повернулась к внешнему дверному проему зала.
   Они добрались до своей камеры незамеченными, и, закрыв дверь, Тара заперла ее изнутри и положила ключ в потайной карман в своей сбруе.
   - Пусть приходят, - сказала она. "Пусть расспрашивают нас! Что могли знать два несчастных заключенных о местонахождении их благородного тюремщика? Я спрашиваю тебя, Лан-О, что они могли?
   - Ничего, - признала Лан-О, улыбаясь вместе со своим спутником.
   - Расскажите мне об этих мужчинах Манатора, - сказала Тара. "Они все как Э-Мед, или некоторые из них похожи на А-Кора, который казался смелым и рыцарским персонажем?"
   - Они мало чем отличаются от народов других стран, - ответил Лан-О. "Среди них есть и хорошие, и плохие. Они храбрые воины и могучие. Между собой они не лишены рыцарства и чести, но в обращении с чужими знают только один закон - закон силы. Слабые и несчастные других стран наполняют их презрением и пробуждают все самое худшее в их природе, что, несомненно, объясняет их обращение с нами, их рабами".
   "Но почему они должны испытывать презрение к тем, кто имел несчастье попасть в их руки?" - спросила Тара.
   -- Не знаю, -- сказал Лан-О. "А-Кор говорит, что, по его мнению, это потому, что их страна никогда не подвергалась вторжению победоносного врага. В своих тайных набегах они никогда не терпели поражения, потому что никогда не ждали встречи с могущественной силой; и поэтому они пришли к выводу, что они непобедимы, а другие народы вызывают презрение за то, что они уступают в доблести и владении оружием".
   - И все же А-Кор - один из них, - сказала Тара.
   -- Он сын О-Тара, джеддака, -- ответил Лан-О. "Но его мать была высокородной гатолийкой, захваченной и обращенной в рабство О-Таром, и А-Кор хвастается, что в его венах течет только кровь его матери, и действительно он отличается от других. Его рыцарство более мягкое, хотя даже его злейший враг не осмелился усомниться в его храбрости, в то время как его умение обращаться с мечом, копьем и тотатом славится по всему Манатору вдоль и поперек".
   - Как вы думаете, что они с ним сделают? - спросила Тара у Гелия.
   - Приговори его к играм, - ответил Лан-О. "Если О-Тар не сильно рассердится, его могут приговорить к одной игре, и в этом случае он может выйти живым; но если О-Тар действительно захочет избавиться от него, он будет приговорен ко всей серии, а ни один воин никогда не пережил полные десять, или, вернее, ни один из тех, кто находился под приговором от О-Тара".
   "Какие игры? Я не понимаю, - сказала Тара, - я слышала, как они говорят об игре в джетан, но, конечно же, никто не может быть убит в джетане. Мы часто играем в нее дома".
   - Но не так, как играют на арене Манатора, - ответил Лан-О. "Подойдите к окну", и они вдвоем подошли к отверстию, обращенному на восток.
   Под ней Тара Гелия увидела большое поле, полностью окруженное низким зданием и высокими башнями, частью которых было то, в чем она была заточена. Вокруг арены стояли ряды сидений; но что привлекло ее внимание, так это гигантская доска для джетана, разложенная на полу арены большими квадратами чередующихся оранжевых и черных цветов.
   "Здесь играют в джетан живыми фигурами. Они играют по-крупному и обычно для женщины - какой-нибудь рабыни исключительной красоты. Сам О-Тар мог бы играть за тебя, если бы ты не разозлил его, но теперь тобой будут играть в открытой игре рабы и преступники, и ты будешь принадлежать победившей стороне - не одному воину, а всем. кто выживает в игре".
   Глаза Тары из Гелиума сверкнули, но она ничего не сказала.
   "Те, кто руководит игрой, не обязательно принимают в ней участие, - продолжала рабыня, - но сидят на тех двух огромных тронах, которые вы видите на обоих концах доски, и направляют свои фигуры с поля на поле".
   - Но в чем опасность? - спросила Тара у Гелия. "Если фигуру берут, ее просто убирают с доски - это правило джетана так же старо, как и цивилизация Барсума".
   - Но здесь, в Манаторе, когда играют на большой арене с живыми людьми, это правило меняется, - объяснил Лан-О. "Когда воин перемещается на поле, занятое противостоящей фигурой, двое сражаются насмерть за владение полем, и тот, кто успешен, выигрывает от хода. Каждый одет в попону, имитирующую предмет, который он представляет, и, кроме того, он носит то, что указывает на то, является ли он рабом, воином, отбывающим наказание, или добровольцем. При отбытии наказания также указывается количество партий, которые он должен сыграть, и, таким образом, тот, кто направляет ходы, знает, какими фигурами рисковать, а какие сохранять, и, кроме того, на шансы человека влияет позиция, которая ему отведена для игра. Те, кого они хотят убить, всегда являются пантанами в игре, потому что у пантанов меньше всего шансов выжить".
   "Принимают ли когда-нибудь участие те, кто ставит пьесу?" - спросила Тара.
   - О да, - сказал Лан-О. "Часто, когда два воина, даже самого высокого класса, затаили друг на друга обиду, О-Тар принуждает их разрешить ее на арене. Затем они принимают активное участие и с обнаженными мечами направляют своих игроков с позиции вождя. Они сами выбирают себе игроков, обычно лучших из своих воинов и рабов, если это могущественные люди, обладающие таковыми, или их друзья могут добровольно вызваться, или они могут получить пленников из ям. Это действительно игры - самые лучшие из тех, что когда-либо видели. Часто убивают самих великих вождей".
   - Значит, именно в этом амфитеатре вершится правосудие Манатора? - спросила Тара.
   - Очень сильно, - ответил Лан-О.
   "Как же при таком правосудии заключенный мог добиться свободы?" продолжила девушка из Гелиума.
   "Если человек, а он выжил десять игр, то его свобода будет его", - ответил Лан-О.
   - Но никто никогда не выживает? - спросила Тара. - А если женщина?
   "Ни один незнакомец в воротах Манатора никогда не выживал в десяти играх", - ответила рабыня. "Им позволено отдать себя в вечное рабство, если они предпочитают это сражению в Джетане. Конечно, их, как и любого воина, можно призвать для участия в игре, но тогда их шансы на выживание возрастут, поскольку у них может больше никогда не быть шанса добиться свободы".
   - Но женщина, - настаивала Тара. "Как женщина может завоевать свою свободу?"
   Лан-О рассмеялся. - Очень просто, - насмешливо воскликнула она. "Она должна найти воина, который проведет за нее десять игр подряд и выживет".
   " Таковы законы Манатора", - с презрением процитировала Тара.
   Затем они услышали шаги снаружи своей камеры, а через мгновение ключ повернулся в замке, и дверь открылась. Перед ними стоял воин.
   "Видел гнома Э-Мед?" он спросил.
   "Да, - ответила Тара, - он был здесь некоторое время назад".
   Мужчина быстро оглядел пустую комнату, а затем испытующе посмотрел сначала на Тару Гелия, а затем на рабыню Лан-О. Озадаченное выражение на его лице усилилось. Он почесал голову. - Странно, - сказал он. "Двадцать человек видели, как он поднимался в эту башню; и хотя есть только один выход, и он хорошо охраняется, никто не видел, как он вырубился.
   Тара из Гелиума спрятала зевок тыльной стороной красивой руки. - Принцесса Гелиума голодна, приятель, - протянула она. - Скажи своему хозяину, чтобы она поела.
   Через час принесли еду, офицер и несколько воинов сопровождали носильщика. Первый внимательно осмотрел комнату, но не было никаких признаков того, что там произошло что-то неладное. Рана, которая отправила гнома Э-Меда к его предкам, не кровоточила, к счастью для Тары из Гелиума.
   "Женщина, - воскликнул офицер, повернувшись к Таре, - вы последней видели карлика Э-Меда. Ответь мне сейчас и ответь мне правдиво. Вы видели, как он выходил из этой комнаты?
   "Да", - ответила Тара из Гелиума.
   - Куда он ушел отсюда?
   "Как я должен знать? Думаешь, я могу пройти через запертую дверь из скила? тон девушки был пренебрежительным.
   -- Этого мы не знаем, -- сказал офицер. "В камере вашего спутника в ямах Манатора произошли странные вещи. Возможно, вы могли бы пройти через запертую дверь из скила так же легко, как он совершает, казалось бы, более невероятные подвиги.
   -- Кого вы имеете в виду, -- воскликнула она. "Туран пантан? Значит, он жив? Скажи мне, он здесь, в Манаторе, невредим?
   -- Я говорю о том, что называет себя Гек Калдане, -- ответил офицер.
   "Но Туран! Скажи мне, падвар, ты что-нибудь о нем слышал? Тон Тары был настойчивым, и она немного наклонилась к офицеру, ее губы были слегка приоткрыты в ожидании.
   В глаза рабыни Лан-О, наблюдавшей за ней, вкрался мягкий свет понимания; но офицер проигнорировал вопрос Тары - как сложилась для него судьба еще одного раба? - Люди не растворяются в воздухе, - проворчал он, - и если Э-Мед не найдется в ближайшее время, О-Тар может сам приложить к этому руку. Предупреждаю тебя, женщина, если ты один из тех ужасных капралов, которые, повелевая духам злобных мертвецов, обретают злобную власть над живыми, как многие теперь считают существом, именуемым Геком, то, чтобы ты не вернула Э-Мед, о -Тар не пощадит тебя.
   - Что за глупость? закричала девушка. "Я принцесса Гелиума, как я уже говорил вам множество раз. Даже если легендарные капралы существовали, как ныне верят только самые невежественные, предания древних говорят нам, что они вселялись только в тела злых преступников низшего сословия. Человек Манатора, ты дурак, и твой джеддак, и весь его народ, - и она повернулась своей царственной спиной к падвару и посмотрела в окно на Поле Джетана и крыши Манатора, сквозь низкие холмы и холмистую местность. Страна и свобода.
   "И вы так много знаете о капфалах, - воскликнул он, - вы знаете, что, хотя ни один простой человек не посмеет причинить им вред, они могут быть безнаказанно убиты рукой джеддака!"
   Девушка не ответила и больше не заговорила, несмотря на все его угрозы и ярость, ибо теперь она знала, что ни один Манатор не посмеет причинить ей вред, кроме О-Тара, джеддака, и через некоторое время падвар ушел, забрав своих людей. с ним. И после того, как они ушли, Тара долго стояла, глядя на город Манатор и гадая, какие еще жестокие обиды уготованы ей судьбой. Она стояла так в безмолвной медитации, когда до нее донеслись звуки военной музыки из города внизу - глубокие, мягкие звуки длинных боевых труб конных войск, ясные, звенящие ноты музыки пехотинцев. Девушка подняла голову и огляделась, прислушиваясь, и Лан-О, стоявшая у противоположного окна и смотрящая на запад, жестом пригласила Тару присоединиться к ней. Теперь они могли видеть через крыши и проспекты Ворота Врагов, через которые войска маршировали в город.
   "Великий Джед грядет, - сказал Лан-О, - никто другой не посмеет войти таким образом, с ревом труб, в город Манатор. Это У-Тор, Джед Манатоса, второй город Манатора. Они называют его Великим Джедом вдоль и поперек Манатора, и, поскольку люди любят его, О-Тар ненавидит его. Они говорят, кто знает, что достаточно небольшой провокации, чтобы спровоцировать их на войну. Чем кончится такая война, никто не мог предположить; ибо жители Манатора поклоняются великому О-Тару, хотя и не любят его. У-Тора они любят, но он не джеддак, - и Тара поняла, как может только марсианин, как много заключает в себе это простое утверждение.
   Верность марсианина своему джеддаку - почти инстинкт, причем не уступающий даже инстинкту самосохранения. И это не странно для расы, религия которой включает в себя поклонение предкам, и где семьи ведут свое происхождение от далеких веков, а джеддак восседает на том же троне, который его прямые предки занимали, возможно, сотни тысяч лет, и правит народом. потомки того же народа, которым правили его предки. Злые джеддаки были свергнуты с престола, но их редко заменяют кем-то другим, кроме членов императорского дома, даже несмотря на то, что закон дает джедам право выбирать, кого им заблагорассудится.
   - Значит, У-Тор - справедливый и хороший человек? - спросила Тара у Гелия.
   - Нет благороднее, - ответил Лан-О. "В Манатосе только злые преступники, заслуживающие смерти, не вынуждены играть в джетан, и даже тогда игра честная, и у них есть шанс на свободу. Добровольцы могут играть, но ходы не обязательно ведут к смерти - рана, а иногда даже очки в фехтовании решают исход. Там на джетан смотрят как на боевой вид спорта, здесь это не что иное, как бойня. А У-Тор выступает против древних набегов рабов и против политики, которая навсегда держит Манатор в изоляции от других народов Барсума; но У-Тор не джеддак, так что никаких изменений".
   Две девушки смотрели, как колонна движется по широкой улице от Врат Врагов к дворцу О-Тара. Великолепная варварская процессия раскрашенных воинов в усыпанных драгоценными камнями доспехах и развевающихся перьях; злобные, визжащие тотлы, одетые в богатые сбруи; высоко над их головами развевались длинные копья всадников; пехотинцы легко раскачивались по каменной мостовой, их сандалии из кожи цитидара не издавали ни звука; и в задней части каждого утана вереница расписных колесниц, запряженных гигантскими зитидарами, везущими снаряжение роты, к которой они были прикреплены. Утан за утаном входили через большие ворота, и даже когда голова колонны достигла дворца О-Тара, не все они были в городе.
   -- Я здесь много лет, -- сказала девушка Лан-О. "Но я никогда не видел, чтобы даже Великий Джед приводил столько бойцов в город Манатор".
   Полузакрытыми глазами Тара из Гелиума наблюдала за марширующими по широкой улице воинами, пытаясь представить их бойцами своего возлюбленного Гелиума, идущими на помощь своей принцессе. Эта великолепная фигура на огромном тоте могла быть самим Джоном Картером, военачальником Барсума, а за ним утан за утаном ветеранов империи, и тогда девушка снова открыла глаза и увидела сонм раскрашенных, покрытых перьями варваров и вздохнул. Но все же она смотрела, зачарованная этой военной сценой, и теперь снова заметила группы безмолвных фигур на балконах. Никаких развевающихся шелков; никаких криков приветствия; никаких дождей цветов и драгоценностей, которые могли бы ознаменовать вступление такого великолепного, дружеского театрализованного представления в города-побратимы, где она родилась.
   "Люди не кажутся дружелюбными воинам Манатоса", - заметила она Лан-О; "Я не видел ни одного приветственного знака от людей на балконах".
   Рабыня посмотрела на нее с удивлением. - Не может быть, чтобы ты не знал! - воскликнула она. -- Да ведь они... -- но дальше она не пошла. Дверь распахнулась, и перед ними предстал офицер.
   "Рабыня Тара вызвана к О-Тару, джеддаку!" он объявил.
   ГЛАВА XIV
   ПО КОМАНДЕ ГЕКА
   Пантан Туран натерся на свою ча входы Время тянулось; тишина и однообразие растягивали минуты в часы. Неизвестность судьбы любимой женщины превращала каждый час в вечность ада. Он с нетерпением прислушивался к звуку приближающихся шагов, чтобы увидеть какое-нибудь живое существо и поговорить с ним, а может быть, узнать какое-нибудь слово Тары Гелийской. После долгих часов пыток его уши были вознаграждены лязгом сбруи и оружия. Мужчины шли! Он ждал, затаив дыхание. Возможно, это были его палачи; но он будет приветствовать их, несмотря на это. Он будет расспрашивать их. Но если бы они ничего не знали о Таре, он не стал бы разглашать местонахождение тайника, в котором оставил ее.
   И вот они пришли - полдюжины воинов и офицер, сопровождавшие безоружного человека; заключенный, несомненно. В этом Туран недолго сомневался, так как пришельца привели и приковали к соседнему кольцу. Сразу же пантан начал допрашивать офицера, отвечающего за охрану.
   "Скажи мне, - потребовал он, - почему я попал в плен, и были ли схвачены другие чужаки с тех пор, как я вошел в твой город?"
   - Какие еще заключенные? - спросил офицер.
   "Женщина и мужчина со странной головой", - ответил Туран.
   "Возможно," сказал офицер; - Но как их звали?
   "Женщиной была Тара, принцесса Гелиума, а мужчиной был Гек, калдан из Бантума".
   - Это были твои друзья? - спросил офицер.
   "Да", - ответил Туран.
   "Это то, что я хотел бы знать", - сказал офицер и, коротко скомандовав своим людям следовать за ним, повернулся и вышел из камеры.
   "Расскажи мне о них!" - крикнул Туран ему вслед. "Расскажи мне о Таре Гелия! Она в безопасности? но человек не ответил, и вскоре звук их ухода замер вдалеке.
   "Тара из Гелиума была в безопасности, но совсем недавно", - сказал заключенный, прикованный цепью рядом с Тураном.
   Пантан повернулся к говорящему, увидев крупного мужчину с красивым лицом и манерами одновременно величавого и достойного. - Ты ее видел? он спросил. - Значит, они захватили ее? Она в опасности?
   - Ее держат в Башнях Джетана в качестве приза для следующих игр, - ответил незнакомец.
   "И кто ты?" - спросил Туран. - А почему ты здесь, заключенный?
   "Я гном А-Кор, хранитель Башен Джетана", - ответил другой. "Я здесь, потому что осмелился рассказать правду о джеддаке О-Таре одному из его офицеров".
   - А твое наказание? - спросил Туран.
   "Я не знаю. О-Тар еще не говорил. Несомненно, игры - возможно, все десять, потому что О-Тар не любит А-Кора, своего сына.
   - Ты сын джеддака? - спросил Туран.
   "Я сын О-Тара и рабыни Хаджи из Гатола, которая была принцессой в своей стране".
   Туран испытующе посмотрел на говорящего. Сын Хаджи из Гатола! Сын сестры своей матери, этот человек, таким образом, приходился ему двоюродным братом. Хорошо помнил Гаан таинственное исчезновение принцессы Хаджи и целой утаны ее личного войска. Она была с визитом далеко от города Гатол и, вернувшись домой, исчезла вместе со всем своим эскортом из виду мужчин. Так в этом и заключалась тайна кажущейся тайны? Несомненно, это объяснило множество других подобных исчезновений, которые восходят к истории Гатола. Туран внимательно изучил своего спутника, обнаружив множество свидетельств сходства с людьми его матери. А-Кор мог быть на десять лет моложе его, но такие различия в возрасте редко встречаются среди людей, которые редко или никогда не стареют внешне после достижения зрелости и чья продолжительность жизни может достигать тысячи лет.
   - А где лежит Гатол? - спросил Туран.
   - Почти восточнее Манатора, - ответил А-Кор.
   - И как далеко?
   -- Около двадцати одного градуса от города Манатор до города Гатол, -- ответил А-Кор. "Но немногим более десяти градусов между границами двух стран. Однако между ними лежит страна расколотых скал и зияющих пропастей".
   Хорошо знал Гаан эту страну, граничащую с его западом, - даже воздушные корабли избегали ее из-за предательских течений, поднимавшихся из глубоких расщелин, и почти полного отсутствия безопасных мест для посадки. Теперь он знал, где находится Манатор, и впервые за долгие недели путь к своему собственному Гатолу, а здесь был человек, товарищ по заключению, в жилах которого текла кровь его собственных предков, - человек, знавший Манатора; его люди, его обычаи и страна, окружающая его - тот, кто мог бы помочь ему, хотя бы советом, найти план спасения Тары из Гелиума и побега. Но посмеет ли А-Кор... осмелится ли он затронуть эту тему? Он мог сделать не меньше, чем попробовать.
   - И ты думаешь, О-Тар приговорит тебя к смертной казни? он спросил; "и почему?"
   - Он хотел бы, - ответил А-Кор, - потому что люди раздражаются под его железной рукой, и их верность - не что иное, как верность народа длинной линии прославленных джеддаков, из которой он произошел. Он ревнивый человек и нашел способ расправиться с большинством тех, чья кровь могла дать им право претендовать на трон и чье положение в сердцах народа придавало им какое-либо политическое значение. Тот факт, что я был сыном раба, отодвигал меня на второстепенное место в глазах О-Тара, тем не менее я все еще сын джеддака и мог бы сидеть на троне Манатора с таким же совершенным соответствием, как и О-Тар. Сам Тар. К этому добавляется тот факт, что в последние годы люди, и особенно многие молодые воины, проявляют ко мне растущую привязанность, которую я приписываю некоторым достоинствам характера и обучению, унаследованным от моей матери, но которые О-Тар предполагает быть результатом стремления с моей стороны занять трон Манатора.
   "И теперь, я твердо убежден, он ухватился за мою критику его обращения с рабыней Тарой как за предлог, чтобы избавиться от меня".
   "Но если бы вы могли сбежать и добраться до Гатола", - предложил Туран.
   - Я думал об этом, - размышлял А-Кор. "Но насколько лучше я был бы? В глазах гатолийцев я был бы не гатолийцем; но чужаком, и, несомненно, они отнесутся ко мне так же, как мы, Манатор, относимся к незнакомцам.
   - Если бы ты убедил их, что ты сын принцессы Хаджи, ты был бы обеспечен, - сказал Туран. "В то время как, с другой стороны, вы могли купить свою свободу и гражданство за короткий период работы на алмазных рудниках".
   - Откуда ты все это знаешь? - спросил А-Кор. - Я думал, ты из Гелиума.
   "Я пантан, - ответил Туран, - и я служил многим странам, в том числе и Гатолу".
   "Это то, что сказали мне рабы из Гатола, - задумчиво сказал А-Кор, - и моя мать, прежде чем О-Тар отправил ее жить в Манатос. Я думаю, он, должно быть, боялся ее власти и влияния среди рабов из Гатола и их потомков, которых насчитывается, возможно, миллион человек по всей земле Манатор.
   "Эти рабы организованы?" - спросил Туран.
   А-Кор долго смотрел прямо в глаза пантану, прежде чем ответить. - Вы человек чести, - сказал он. - Я прочитал это по твоему лицу и редко ошибаюсь в своих оценках мужчин; но... - и он наклонился ближе к другому, - даже у стен есть уши, - прошептал он, и на вопрос Турана был дан ответ.
   Ближе к вечеру пришли воины, сняли оковы с лодыжки Турана и увели его, чтобы он предстал перед О-Таром, джеддаком. Его вели ко дворцу по узким извилистым улочкам и широким проспектам; но всегда с балконов на них смотрели бесконечными рядами безмолвные горожане. Сам дворец был наполнен жизнью и деятельностью. Конные воины скакали по коридорам и вверх и вниз по взлетно-посадочным полосам, соединяющим соседние этажи. Казалось, что во дворце никто не ходил, кроме нескольких рабов. Визжащих, дерущихся тотов держали в роскошных залах, а их всадники, если не по какой-то дворцовой обязанности, играли в джетан с маленькими фигурками, вырезанными из дерева.
   Туран отметил великолепие внутренней архитектуры дворца, щедрую трату драгоценных камней и металлов, великолепные фрески, изображавшие почти исключительно боевые сцены, и главным образом дуэли, которые, казалось, сражались на джетанских досках невероятных размеров. Капители многих колонн, поддерживающих потолки коридоров и комнат, через которые они проходили, были выкованы в виде формальных подобий фигур джетан - везде, казалось, присутствовал намек на игру. По тому же пути, по которому вели Тару Гелиума, Турана вели к тронному залу джеддака О-Тара, и когда он вошел в Зал вождей, его интерес сменился удивлением и восхищением, когда он увидел ряды статных таотменов, одетых в облачения. их великолепная боевая броня. Он думал, что никогда еще не видел на Барсуме более воинственных фигур или тотов, столь прекрасно обученных совершенной неподвижности, как эти. Ни один мускул не дрогнул, ни один хвост не дернулся, и всадники были так же неподвижны, как и их кони - каждый воинственный взгляд был направлен вперед, большие копья наклонены под одним и тем же углом. Это была картина, способная наполнить грудь воина благоговением и благоговением. Это не могло не подействовать и на Турана, когда его вели по всему залу, где он ждал перед большими дверями, пока его не вызовут к правителю Манатора.
   * * * *
   Когда Тару из Гелиума ввели в тронный зал О-Тара, она обнаружила, что большой зал заполнен вождями и офицерами О-Тара и У-Тора, причем последний занимал почетное место у подножия трона, как и прежде. его должное. Девушку подвели к концу прохода и остановили перед джеддаком, который смотрел на нее сверху вниз со своего высокого трона хмурыми бровями и свирепыми, жестокими глазами.
   -- Законы Манатора справедливы, -- сказал О-Тар, обращаясь к ней. - Вот почему вас снова призвали сюда, чтобы вас судила высшая власть Манатора. До меня дошли слухи, что вас подозревают в том, что вы корфал. Какое слово вы можете сказать в опровержение обвинения?
   Тара из Гелиума едва сдержала усмешку, отвечая на нелепое обвинение в колдовстве. "Культура моего народа настолько древняя, - сказала она, - что подлинная история не находит оправдания тому, что, как мы знаем, существовало только в невежественных и суеверных умах самых примитивных народов прошлого. Для тех, кто еще настолько необразован, чтобы поверить в существование Корфалов, не может быть аргумента, который убедит их в их заблуждении - только долгие века утонченности и культуры могут освободить их от рабства невежества. Я говорил."
   - И все же вы не отрицаете обвинения, - сказал О-Тар.
   -- Это недостойно достоинства отказа, -- надменно ответила она.
   -- А я был бы тобой, женщина, -- сказал низкий голос рядом с ней, -- тем не менее я должен отрицать это.
   Тара из Гелиума повернулась и увидела на себе взгляд У-Тора, великого джеда Манатоса. У них были храбрые глаза, но не холодные и не жестокие. О-Тар нетерпеливо постучал по подлокотнику своего трона. "У-Тор забывает, - воскликнул он, - что О-Тар - джеддак".
   "У-Тор помнит, - ответил джед Манатоса, - что законы Манатора позволяют любому обвиняемому получить совет и совет перед своим судьей".
   Тара из Гелиума увидела, что по какой-то причине этот человек должен был ей помочь, и поэтому последовала его совету.
   "Я отрицаю обвинения, - сказала она, - я не капрал".
   - Об этом мы еще узнаем, - отрезал О-Тар. "У-Дор, где те, кто знает силы этой женщины?"
   И У-Дор привел нескольких, которые рассказали то немногое, что было известно об исчезновении Э-Мед, и других, которые рассказали о поимке Гека и Тары, предполагая путем вывода, что, будучи найденными вместе, у них было достаточно общего, чтобы сделать это разумным. уверен, что один был так же плох, как и другой, и что, следовательно, оставалось только уличить одного из них в корфализме, чтобы убедиться в виновности обоих. И тогда О-Тар позвал Гека, и тут же отвратительного калдане поволокли перед ним воины, которые не могли скрыть страха, в котором держали это существо.
   "И ты!" - сказал О-Тар холодным обвиняющим тоном. "Я уже достаточно рассказал о тебе, чтобы гарантировать, что сталь джеддака пройдет сквозь твое сердце - как ты украл мозги у воина У-Вана, так что он подумал, что видит твое обезглавленное тело, все еще наделенное жизнью; о том, как вы заставили другого поверить, что вы сбежали, заставив его увидеть только пустую скамейку и глухую стену там, где вы только что были".
   - Ах, О-Тар, да это же пустяки! - закричал молодой падвар, командовавший эскортом, доставившим Гека. - То, что он сделал здесь с И-Завом, доказывает только его вину.
   - Что он сделал с воином И-Зав? - спросил О-Тар. "Пусть И-Зав говорит!"
   Воин И-Зав, крупный парень с накачанными мышцами и толстой шеей, продвинулся к подножию трона. Он был бледен и все еще заметно дрожал, как от нервного потрясения.
   "Пусть мой прапредок будет мне свидетелем, О-Тар, что я говорю правду", - начал он. "Меня оставили охранять это существо, которое сидело на скамейке, прикованное к стене. Я стоял у открытой двери на противоположной стороне комнаты. Он не мог дотянуться до меня, но, О-Тар, пусть Исс поглотит меня, если он не притащит меня к себе беспомощного, как невылупившееся яйцо. Он притащил меня к себе, величайший из джеддаков, своими глазами! Своими глазами он схватил меня за глаза и потащил меня к себе, и он заставил меня положить мои мечи и кинжал на стол и отступить в угол, и все еще не сводя глаз с моих глаз, его голова оторвалась от тела и поползла на шести коротких ноги он спустился на пол и отступил частично в отверстие ulsio, но не так далеко, чтобы глаза не были все еще на мне, а затем он вернулся с ключом к своим оковам и, снова заняв свое место на своих плечах, отпер оковы и снова потащил меня через комнату и заставил сесть на скамейку, где он был, и там он закрепил оковы вокруг моей лодыжки, и я ничего не мог сделать против силы его глаз и того факта, что он носил мои два мечи и мой кинжал. А затем голова исчезла в отверстии ulsio с ключом, а когда вернулась, снова приняла свое тело и стояла у дверей, охраняя меня, пока падвар не пришел, чтобы привести ее сюда".
   "Достаточно!" - строго сказал О-Тар. "Оба получат сталь джеддака", и, поднявшись с трона, он обнажил свой длинный меч и спустился к ним по мраморным ступеням, в то время как два мускулистых воина схватили Тару обеими руками, а двое схватили Гека, держа их лицом к обнаженному клинку джеддака. .
   "Стой, просто О-Тар!" - воскликнул Ю-Дор. "Еще один будет судим. Давайте столкнем того, кто называет себя Тураном, с этими его товарищами, прежде чем они умрут".
   "Хороший!" - воскликнул О-Тар, останавливаясь на полпути вниз по ступенькам. "Приведи Турана, раба!"
   Когда Турана ввели в комнату, его поставили немного левее Тары и на шаг ближе к трону. О-Тар угрожающе посмотрел на него.
   "Ты Туран, - спросил он, - друг и товарищ этих?"
   Пантан собирался ответить, когда заговорила Тара из Гелия. - Я не знаю этого парня, - сказала она. "Кто посмеет сказать, что он друг и компаньон принцессы Тары из Гелиума?"
   Туран и Гек удивленно посмотрели на нее, но на Турана она не взглянула, а на Гека она бросила быстрый предостерегающий взгляд, как бы говоря: "Молчи".
   Пантан старался не понимать ее предназначения, ибо голова бесполезна, когда сердце узурпирует ее функции, и Туран знал только, что женщина, которую он любил, отказала ему, и хотя он старался даже не думать об этом, его глупое сердце требовало единственного объяснения. - что она отказалась признать его, чтобы не оказаться вовлеченной в его трудности.
   О-Тар посмотрел сначала на одного, потом на другого из них; но никто из них не говорил.
   - Разве они не были захвачены вместе? - спросил он у У-Дора.
   - Нет, - ответил карлик. "Того, кого зовут Туран, нашли ищущим вход в город и заманили в ямы. На следующее утро я обнаружил двух других на холме за Воротами Врагов.
   "Но они друзья и товарищи, - сказал молодой падвар, - потому что этот Туран спросил меня об этих двоих, назвав их по именам и сказав, что они его друзья".
   - Достаточно, - сказал О-Тар, - все трое умрут, - и сделал еще один шаг вниз от трона.
   "За что нам умирать?" - спросил Гек. - Твой народ болтает о справедливых законах Манатора, а ты убил бы троих незнакомцев, не сказав им, в каком преступлении они обвиняются.
   - Он прав, - сказал низкий голос. Это был голос У-Тора, великого джеда Манатоса. О-Тар посмотрел на него и нахмурился; но из других частей зала доносились голоса, поддерживающие требование справедливости.
   "Тогда знай, хоть ты и умрешь в любом случае, - воскликнул О-Тар, - что все трое осуждены за корфализм и что, поскольку только джеддак может убить таких, как ты, в безопасности, ты будешь удостоен чести стать сталью О-Тара. ".
   "Дурак!" - воскликнул Туран. - Разве ты не знаешь, что в жилах этой женщины течет кровь десяти тысяч джеддаков, что ее власть на ее собственной земле больше твоей? Это Тара, принцесса Гелиума, правнучка Тардоса Морса, дочь Джона Картера, военачальника Барсума. Она не может быть корфалом. И это существо не Гек, и я тоже. И вы бы знали больше, я могу доказать свое право быть услышанным и быть услышанным, если я поговорю с принцессой Хаджей из Гатола, чей сын является моим товарищем по заключению в ямах О-Тар, его отец.
   При этом У-Тор поднялся на ноги и посмотрел на О-Тара. "Что это значит?" он спросил. "Правду ли говорит мужчина? Сын Хаджи пленник в твоих ямах, О-Тар?
   "И что за джеды Манатоса, которые являются узниками в ямах его джеддака?" - сердито спросил О-Тар.
   - Это джеду Манатоса, - ответил У-Тор голосом настолько тихим, что едва ли громче шепота, и все же его было слышно по всей длине и ширине великого тронного зала О-Тара, джеддака Манатор. "Ты дал мне рабыню, Хаджу, бывшую принцессу Гатола, потому что боялся ее влияния среди рабов Гатола. Я сделал из нее свободную женщину, женился на ней и сделал ее, таким образом, принцессой Манатоса. Ее сын - мой сын, О-Тар, и хотя ты мой джеддак, я говорю тебе, что за любой вред, который постигнет А-Кор, ты ответишь перед У-Тором из Манатоса.
   О-Тар долго смотрел на У-Тора, но ничего не ответил. Затем снова обратился к Турану. - Если кто-то из вас корфал, - сказал он, - то все вы корфалы, и мы хорошо знаем из того, что сделало это существо, - он указал на Гека, - что он корфал, ибо ни у одного смертного нет такого силы, как он. А поскольку вы все капралы, вы все должны умереть. Он сделал еще один шаг вниз, когда Гек заговорил.
   - У этих двоих нет таких сил, как у меня, - сказал он. - Это всего лишь обычные, безмозглые существа, такие как ты. Я сделал все, что сказали вам ваши бедные, невежественные воины; но это только доказывает, что я выше вас, как это и есть на самом деле. Я калдан, а не корфал. Во мне нет ничего сверхъестественного или таинственного, кроме того, что для невежественного все, чего он не может понять, таинственно. Я легко мог ускользнуть от твоих воинов и сбежать из твоих ям; но я оставался в надежде, что смогу помочь этим двум глупым созданиям, у которых не хватает мозгов, чтобы сбежать без посторонней помощи. Они подружились со мной и спасли мне жизнь. Я в долгу перед ними. Не убивайте их - они безобидны. Убей меня, если хочешь. Я предлагаю свою жизнь, если это усмирит твой невежественный гнев. Я не могу вернуться в Бантум и поэтому могу умереть, потому что нет никакого удовольствия в общении со слабыми умами, которые обременяют лицо мира за пределами долины Бантум.
   - Отвратительный эгоист, - сказал О-Тар, - приготовься умереть и предположи, что не будешь диктовать О-Тару джеддак. Он вынес приговор, и вы все трое почувствуете обнаженную сталь джеддака. Я говорил!"
   Он сделал еще один шаг вниз, и тут произошла странная вещь. Он сделал паузу, его глаза остановились на глазах Гека. Его меч выскользнул из бесчувственных пальцев, а он все еще стоял там, раскачиваясь вперед и назад. Джед поднялся, чтобы броситься к нему; но Гек остановил его словом.
   "Ждать!" воскликнул он. "Жизнь твоего джеддака в моих руках. Вы верите, что я капрал, и поэтому вы также верите, что только меч джеддака может убить меня, поэтому ваши клинки бесполезны против меня. Нанесите вред любому из нас или попытайтесь приблизиться к своему джеддаку, пока я не скажу, и он рухнет бездыханным на мрамор. Освободите двух заключенных и дайте им подойти ко мне - я поговорю с ними наедине. Быстрый! Делай как я говорю; Я бы предпочел не убивать О-Тара. Я оставлю его в живых, чтобы обрести свободу для моих друзей, - помешай мне, и он умрет".
   Охранники отступили, выпустив Тару и Турана, подошедших вплотную к Геку.
   - Делай, как я тебе говорю, и делай это быстро, - прошептал калдане. - Я не могу долго удерживать этого парня и не могу убить его таким образом. Многие умы работают против меня, и вскоре мой устанет, и О-Тар снова станет самим собой. Вы должны максимально использовать свои возможности, пока можете. За аррасами, которые вы видите висящими сзади трона над вами, есть потайное отверстие. Из него коридор ведет в подвалы дворца, где есть кладовые с едой и питьем. Туда мало кто ходит. Из этих ям ведут других во все части города. Следуйте по тому, который идет прямо на запад, и он приведет вас к Воротам Врагов. Остальные тогда будут лежать с вами. Я больше ничего не могу сделать; поторопитесь, пока мои слабеющие силы не подведут меня - я не Лууд, который был королем. Он мог бы держать это существо вечно. Спешите! Идти!"
   ГЛАВА XV
   СТАРИК ИЗ ЯМ
   "Я не брошу тебя, Гек", - сказала Тара из Хель. эм, просто.
   "Идти! Идти!" - прошептал калдане. - Ты не можешь сделать мне ничего хорошего. Иди, или все, что я сделал, было напрасно".
   Тара покачала головой. - Я не могу, - сказала она.
   "Они убьют ее", - сказал Гек Турану, и пантан, разрываемый между верностью этому странному существу, отдавшему за него свою жизнь, и любовью к женщине, колебался всего мгновение, затем сбил Тару с ног и подняв ее на руки, вскочил по ступенькам, ведущим к трону Манатора. За троном он раздвинул аррас и нашел потайное отверстие. В это он нес девушку и шел по длинному, узкому коридору и извилистым подъездам, которые вели к нижним уровням, пока они не пришли к ямам дворца О-Тара. Здесь был лабиринт проходов и комнат с тысячей укрытий.
   Когда Туран нес Тару вверх по ступеням к трону, поднялось множество воинов, словно бросившись вперед, чтобы перехватить их. "Остаться!" - воскликнул Гек, - или твой джеддак умрет, - и они остановились, ожидая воли этого странного, сверхъестественного существа.
   Вскоре Гек оторвал взгляд от глаз О-Тара, а джеддак встряхнулся, как тот, кто хочет избавиться от дурного сна, и выпрямился, все еще наполовину ошеломленный.
   "Послушай, - сказал тогда Гек, - я отдал жизнь твоему джеддаку и не причинил вреда ни одному из тех, кого мог бы легко убить, когда они были в моей власти. Ни я, ни мои друзья не причинили вреда городу Манатор. Почему же вы должны преследовать нас? Дайте нам наши жизни. Дай нам нашу свободу".
   О-Тар, теперь полностью владевший своими способностями, нагнулся и снова взял меч. В комнате воцарилась тишина, все ждали ответа джеддака.
   - Таковы законы Манатора, - сказал он наконец. "Возможно, все-таки в словах незнакомца есть правда. Затем верните его в ямы, преследуйте остальных и захватывайте их. По милости О-Тара им будет позволено обрести свободу на Поле Джетан в грядущих играх.
   По-прежнему пепельным было лицо джеддака, когда Гека уводили, и вид у него был такой, как у человека, которого вырвали с края вечности, в которую он вглядывался не с самообладанием великого мужества, а со страхом. В тронном зале были те, кто знал, что казнь троих заключенных была отложена, а ответственность легла на плечи других, и одним из тех, кто знал, был У-Тор, великий джед Манатоса. Его кривая губа свидетельствовала о его презрении к джеддаку, выбравшему унижение вместо смерти. Он знал, что за эти несколько мгновений О-Тар потерял больше престижа, чем смог бы вернуть за всю жизнь, ибо марсиане завидуют мужеству своих вождей - нельзя уклоняться от сурового долга, нельзя медлить с честью. Молчание и мрачные взгляды свидетельствовали о том, что в комнате были и другие, разделявшие убеждения У-Тора.
   О-Тар быстро огляделся. Он, должно быть, почувствовал враждебность и догадался о ее причине, потому что внезапно пришел в ярость и, как человек, стремящийся горячностью своих слов утвердить мужество своего сердца, выкрикнул то, что можно было расценивать не иначе как вызов.
   - Воля О-Тара, джеддака, - закон Манатора, - воскликнул он, - а законы Манатора справедливы - они не могут ошибаться. У-Дор, отправь тех, кто будет обыскивать дворец, ямы и город, и верни беглецов в их камеры.
   "А теперь о тебе, У-Тор из Манатоса! Думаешь, ты безнаказанно угрожаешь своему джеддаку - ставишь под вопрос его право наказывать предателей и подстрекателей к измене? Что мне думать о твоей преданности, если ты женишься на женщине, которую я изгнал из своего двора из-за ее интриг против авторитета ее джеддака и ее господина? Но О-Тар справедлив. Дайте свои объяснения и успокойтесь, пока не стало слишком поздно.
   - У-Тору нечего объяснять, - ответил джед Манатоса. "и он не воюет со своим джеддаком; но у него есть право, которым пользуется каждый джед и каждый воин, требовать справедливости от рук джеддака для всех, кого он считает преследуемым. С возрастающей строгостью джеддак Манатора преследовал рабов из Гатола с тех пор, как забрал к себе противную принцессу Хаджу. Если рабы из Гатола и лелеют мысли о мести и побеге, то это не больше, чем можно ожидать от гордого и храброго народа. Я когда-либо советовал нам быть более справедливым в обращении с нашими рабами, многие из которых в своих собственных землях являются людьми большой известности и власти; но всегда О-Тар, джеддак, высокомерно отвергал каждое мое предложение. Хотя этот вопрос возник не благодаря моим поискам, теперь я рад, что он возник, ибо должно было наступить время, когда джеды Манатора потребуют от О-Тара уважения и внимания, которых они заслуживают со стороны человек, который занимает свой высокий пост в свое удовольствие. Знай же, О-Тар, что ты должен немедленно освободить гнома А-Кора или предать его справедливому суду перед собравшимися джедами Манатора. Я говорил."
   - Ты сказал хорошо и по делу, У-Тор, - воскликнул О-Тар, - ибо ты открыл своему джеддаку и своим товарищам-джедам всю глубину предательства, о котором я давно подозревал. А-Кора уже судил и приговорил высший трибунал Манатора - О-Тар, джеддак; и вы тоже получите правосудие из того же неизменного источника. Тем временем вы арестованы. В ямы с ним! В ямы с У-Тором, фальшивым джедом!" Он хлопнул в ладоши, призывая окружающих воинов выполнить его приказ. Счет прыгнул вперед, чтобы схватить У-Тора. В основном это были дворцовые воины; но два десятка прыгнули, чтобы защитить У-Тора, и звенящей сталью они сразились у подножия ступеней к трону Манатора, где стоял О-Тар, джеддак, с обнаженным мечом, готовый принять участие в рукопашной.
   При звоне стали дворцовая стража бросилась к месту происшествия из других частей великого здания, пока число тех, кто защищал бы У-Тора, не оказалось в два раза меньше, а затем джед Манатоса медленно отступил со своими силами, пробивая себе дорогу. через коридоры и покои дворца вышли, наконец, на проспект. Здесь он получил подкрепление небольшой армией, которая двинулась с ним в Манатор. Медленно они отступили к Воротам Врагов между рядами молчаливых людей, смотревших на них с балконов, и там, в пределах городских стен, остановились.
   В тускло освещенной комнате под дворцом джеддака О-Тара пантан Туран снял Тару из Гелия со своих рук и повернулся к ней лицом. "Мне очень жаль, принцесса, - сказал он, - что я был вынужден не подчиниться вашим приказам или покинуть Гека; но другого выхода не было. Если бы он спас тебя, я бы остался на его месте. Скажи мне, что ты прощаешь меня".
   "Как я мог сделать меньше?" - любезно ответила она. - Но бросить друга казалось трусостью.
   "Если бы нас было трое воинов, все было бы по-другому", - сказал он. "Мы могли только остаться и умереть вместе, сражаясь; но ты знаешь, Тара из Гелиума, что мы не можем подвергать опасности безопасность женщины, даже если мы рискуем потерять честь.
   - Я знаю это, Туран, - сказала она. "Но никто не может сказать, что вы рисковали честью, кто знает честь и храбрость, которые принадлежат вам".
   Он услышал ее с удивлением, потому что это были первые слова, сказанные ею ему, в которых не чувствовалось отношения принцессы к пантану, хотя он уловил разницу скорее в ее тоне, чем в словах. Как расходились они с ее недавним отказом от него! Он не мог понять ее, и поэтому он выпалил вопрос, который был у него в голове с тех пор, как она сказала О-Тару, что не знает его.
   "Тара из Гелиума, - сказал он, - твои слова бальзамом на рану, которую ты нанесла мне в тронном зале О-Тара. Скажи мне, принцесса, почему ты отказала мне?
   Она подняла на него свои большие, глубокие глаза, и в них было немного упрека.
   -- Ты не догадался, -- спросила она, -- что одни мои уста, а не мое сердце отказали тебе? О-Тар приказал мне умереть больше потому, что я был товарищем Гека, чем из-за каких-либо улик против меня, и поэтому я знал, что, если я признаю тебя одним из нас, ты тоже будешь убит.
   - Значит, это было для того, чтобы спасти меня? - воскликнул он, и его лицо внезапно просветлело.
   - Это было сделано для того, чтобы спасти моего храброго пантана, - сказала она тихим голосом.
   - Тара из Гелиума, - сказал воин, опускаясь на одно колено, - твои слова - как пища для моего голодного сердца, - и он взял ее пальцы в свои и прижал их к своим губам.
   Она осторожно подняла его на ноги. - Тебе не нужно говорить мне, стоя на коленях, - мягко сказала она.
   Ее рука все еще была в его руке, когда он поднялся, и они были очень близко, и мужчина все еще пылал от прикосновения ее тела с тех пор, как вынес ее из тронного зала О-Тара. Он чувствовал, как колотится его сердце в груди, и горячая кровь струилась по его венам, когда он смотрел на ее прекрасное лицо с опущенными глазами и полуоткрытыми губами, за обладание которыми он отдал бы целое королевство, а затем подхватил ее к себе. его, и когда он прижал ее к своей груди, его губы задушили ее поцелуями.
   Но только на мгновение. Как тигрица, девушка повернулась к нему, ударила его и оттолкнула. Она отступила назад, ее голова была высоко поднята, а глаза сверкали огнем. - Ты посмеешь? воскликнула она. - Ты посмел бы так осквернить принцессу Гелиума?
   Его глаза встретились с ее глазами, и в них не было ни стыда, ни раскаяния.
   - Да, я бы осмелился, - сказал он. "Я осмелился бы полюбить Тару из Гелия; но я не посмел бы осквернить ее или любую женщину поцелуями, которые не были бы вызваны любовью к ней одной". Он подошел ближе к ней и положил руки ей на плечи. "Посмотри мне в глаза, дочь Полководца, - сказал он, - и скажи мне, что ты не желаешь любви к Турану, пантану".
   - Я не желаю твоей любви, - воскликнула она, отстраняясь. "Я ненавижу тебя!" а затем, отвернувшись, склонила голову на ладонь и заплакала.
   Мужчина шагнул к ней, как бы утешая, когда его остановил хриплый смех позади него. Обернувшись, он обнаружил странную фигуру человека, стоящую в дверном проеме. Это был один из тех раритетов, которых иногда можно было увидеть на Барсуме - старик с признаками возраста. Согнутый и морщинистый, он больше походил на мумию, чем на человека.
   "Любовь в ямах О-Тара!" - воскликнул он, и снова его тонкий смех всколыхнул тишину подземных сводов. "Странное место для ухаживаний! Действительно, странное место для ухаживаний! Когда я был молодым человеком, мы бродили по садам под гигантскими пималиями и крали наши поцелуи в кратких тенях мчащейся Турии. Мы пришли в мрачные ямы не для того, чтобы говорить о любви; но времена изменились, и пути изменились, хотя я никогда не думала, что доживу до того времени, когда отношения мужчины с горничной или горничной с мужчиной изменятся. Ах, но мы же целовались с ними тогда! А если бы они возражали, а? А если бы они возражали? Почему, мы целовали их больше. Эй, эй, это были дни!" и он снова захихикал. "Эй, хорошо помню я первого из них, которого я когда-либо целовал, и с тех пор я целовал целую армию; она была славная девушка, но она попыталась воткнуть в меня кинжал, пока я целовал ее. Эй, эй, это были дни! Но я поцеловал ее. Она умерла уже больше тысячи лет назад, но ее никогда больше так не целовали, пока она была жива, клянусь, и с тех пор, как она умерла. А потом был тот другой... - но Туран, увидев, что предвещают тысячу или более лет оскулирующих мемуаров, прервал его.
   -- Расскажи мне, древний, -- сказал он, -- не о любви твоей, а о самом себе. Кто ты? Что ты делаешь здесь, в ямах О-Тара?
   - Я мог бы спросить вас о том же, молодой человек, - ответил другой. "Немногие посещают ямы, кроме мертвых, кроме моих учеников - эй! Вот и все - вы новые ученики! Хороший! Но никогда прежде они не посылали женщину учиться великому искусству у величайшего художника. Но времена изменились. Так вот, в мое время женщины не работали - они были только для поцелуев и любви. Эй, это были женщины. Я помню ту, которую мы захватили на юге - эй! она была дьяволом, но как она могла любить. У нее была мраморная грудь и огненное сердце. Ведь она...
   - Да, да, - перебил Туран. "Мы ученики, и нам не терпится приступить к работе. Веди вперед, и мы пойдем за тобой".
   "Эй, да! Эй, да! Прийти! Все спешит и спешит, как будто впереди нет еще бесчисленных мириадов веков. Эй, да! столько, сколько лежит позади. Прошло две тысячи лет с тех пор, как я разбил свою скорлупу и все спешу, спешу, спешу, но не вижу, чтобы что-то было сделано. Манатор сегодня такой же, как и тогда, за исключением девушек. У нас тогда были девочки. Был один, который я получил на Полях Джетана. Эй, вы бы видели...
   "Веди!" - воскликнул Туран. - Когда мы закончим работу, вы расскажете нам о ней.
   - Эй, да, - сказал старик и зашаркал по тускло освещенному коридору. "Подписывайтесь на меня!"
   - Ты идешь с ним? - спросила Тара.
   "Почему бы и нет?" - ответил Туран. "Мы не знаем, где находимся и как выйти из этих ям; ибо я не знаю восток от запада; но он, несомненно, знает, и если мы проницательны, мы можем узнать от него то, что мы знали бы. По крайней мере, мы не можем позволить себе вызвать у него подозрения"; и так они последовали за ним - последовали по извилистым коридорам и через множество комнат, пока, наконец, не пришли в комнату, в которой было несколько мраморных плит, поднятых на пьедесталы примерно в трех футах от пола, и на каждой плите лежал человеческий труп.
   - Вот и мы, - воскликнул старик. - Они свежие, и нам скоро придется заняться ими. Сейчас я работаю над одним для The Gate of Enemies. Он убил многих наших воинов. Он действительно имеет право на место во Вратах. Приходи, ты увидишь его.
   Он привел их в соседнюю квартиру. На полу было много свежих человеческих костей, а на мраморной плите масса бесформенной плоти.
   -- Вы узнаете об этом позже, -- объявил старик. - Но вам не помешает понаблюдать за мной сейчас, ибо подготовленных таким образом не так много, и может пройти много времени, прежде чем у вас будет возможность увидеть другого, приготовленного для Врат Врагов. Сначала, видите ли, я удаляю все кости, осторожно, чтобы как можно меньше повредить кожу. Череп - это самое сложное, но его может снять искусный художник. Видите ли, я сделал только одно отверстие. Это я сейчас зашью, и это сделано, тело так и подвешено, - и он привязал кусок веревки к волосам трупа и повесил эту ужасную штуку на кольцо в потолке. Прямо под ним был круглый люк в полу, из которого он снял крышку, обнажив колодец, частично заполненный красноватой жидкостью. "Теперь мы опускаем его в эту формулу, которую вы выучите в свое время. Прикручиваем его таким образом к нижней части крышки, которую сейчас заменим. Через год он будет готов; но тем временем его нужно часто осматривать и держать жидкость выше уровня его макушки. Это будет очень красивое произведение, когда оно будет готово.
   "И вам снова повезло, потому что сегодня выйдет один". Он перешел на противоположную сторону комнаты, поднял еще одну крышку, протянул руку и вытащил из дыры гротескно выглядящую фигуру. Это было человеческое тело, сжавшееся под действием химического вещества, в которое оно было погружено, до маленькой фигурки ростом не больше фута.
   "Эй! разве это не хорошо?" - воскликнул старичок. "Завтра он займет свое место во Вратах Врагов". Он вытер его тряпкой и тщательно упаковал в корзину. "Возможно, вы хотели бы увидеть кое-что из моей жизни", - предложил он и, не дожидаясь их согласия, повел их в другую квартиру, большую комнату, в которой находилось сорок или пятьдесят человек. Все тихо сидели или стояли у стен, за исключением одного огромного воина, оседлавшего огромного тота в самом центре комнаты, и все были неподвижны. Мгновенно в сознании Тары и Турана возникли ряды безмолвных людей на балконах, выстроившихся вдоль городских улиц, и благородный строй конных воинов в Зале вождей, и обоим пришло одно и то же объяснение, но ни один из них не осмелился произнести ни слова. вопрос, который был у него в голове, из боязни раскрыть своим невежеством тот факт, что они были чужими в Манаторе и, следовательно, самозванцами под видом учеников.
   "Это очень замечательно", - сказал Туран. "Это должно потребовать большого мастерства, терпения и времени".
   -- Так и есть, -- ответил старик, -- хотя, занимаясь этим так долго, я проворнее большинства; но мои самые естественные. Да ведь я бы бросил вызов жене этого воина, если бы она сказала, что с точки зрения внешности он не живет, - и он указал на человека на тоате. "Многих из них, конечно, привозят сюда истощенными или тяжело ранеными, и этих мне приходится чинить. Вот где требуется большое мастерство, ибо каждый хочет, чтобы его умершие выглядели так, как они выглядели в свои лучшие годы; но вы научитесь - монтировать их, красить и ремонтировать, а иногда и уродливому придавать красивый вид. И это будет большим комфортом, чтобы иметь возможность смонтировать свой собственный. Ведь полторы тысячи лет никто не садился верхом на моих собственных мертвецов, кроме меня самого.
   "У меня их много, мои балконы забиты ими; но у меня есть большая комната для моих жен. Они у меня все, еще с первого, и много вечеров провожу с ними - вечера тихие и очень приятные. И тогда удовольствие подготовить их и сделать еще краше, чем в жизни, частично компенсирует их потерю. Я не тороплюсь с ними, ищу новый, пока работаю над старым. Когда я не уверен в новом, я приношу ее в комнату, где находятся мои жены, и сравниваю ее прелести с их прелестями, и в такие моменты я всегда испытываю большое удовлетворение, зная, что они не будут возражать. Я люблю гармонию".
   - Ты подготовил всех воинов в Зале вождей? - спросил Туран.
   "Да, я готовлю их и ремонтирую", - ответил старик. "О-Тар не будет доверять никому другому. Даже сейчас у меня есть двое в другой комнате, которые были каким-то образом повреждены и сведены ко мне. О-Тар не любит, когда они уходят надолго, так как в Зале остаются два тота без всадников; но я буду иметь их готовы в настоящее время. Он хочет, чтобы все они были там на тот случай, если возникнет какой-либо важный вопрос, по которому живые джеды не смогут прийти к согласию или не согласятся с О-Таром. С такими вопросами он обращается к джедам в Зале вождей. Там он запирается наедине с великими вождями, достигшими мудрости через смерть. Это отличный план, и никогда не бывает трений или недоразумений. О-Тар сказал, что это лучший совещательный орган на Барсуме - гораздо более разумный, чем тот, что состоит из живых джедов. Но пойдемте, мы должны приняться за работу; пройди в соседнюю комнату, и я начну твое обучение".
   Он проследовал в комнату, где на мраморных плитах лежало несколько трупов, и, подойдя к шкафу, надел огромные очки и начал выбирать различные инструменты из маленьких отделений. Сделав это, он снова повернулся к своим двум ученикам.
   - А теперь дай мне взглянуть на тебя, - сказал он. "Мои глаза уже не те, что были раньше, и мне нужны эти мощные линзы для работы или для того, чтобы отчетливо видеть черты окружающих".
   Он перевел взгляд на двоих перед собой. Туран затаил дыхание, потому что знал, что теперь этот человек должен обнаружить, что на них не было доспехов или знаков отличия Манатора. Он и раньше задавался вопросом, почему старик этого не заметил, ведь он не знал, что тот наполовину слеп. Другой изучал их лица, его взгляд долго задерживался на красоте Тары Гелийской, а затем они переместились к упряжи двоих. Турану показалось, что он заметил заметное удивление со стороны таксидермиста, но если старик что-то и заметил, то следующие его слова этого не выдали.
   "Пойдемте с I-Gos, - сказал он Турану, - у меня в соседней комнате есть материалы, которые я прошу вас принести сюда. Оставайся здесь, женщина, мы уйдем на мгновение.
   Он направился к одной из многочисленных дверей, ведущих в зал, и вошел впереди Турана. У самой двери он остановился и, указывая на сверток шелка и меха в противоположной части комнаты, приказал Турану принести их. Последний пересек комнату и нагнулся, чтобы поднять сверток, когда услышал позади себя щелчок замка. Мгновенно повернувшись, он увидел, что он один в комнате и что единственная дверь закрыта. Быстро подбежав к ней, он попытался открыть ее, но обнаружил, что он заключенный.
   Ай-Гос, выйдя и заперев за собой дверь, повернулся к Таре.
   - Твоя кожа предала тебя, - сказал он, смеясь своим кудахчущим смехом. - Вы пытались обмануть старого И-Го, но обнаружили, что, хотя его глаза слабы, его мозг - нет. Но тебе не будет плохо. Ты прекрасна, а I-Gos любит красивых женщин. Может быть, я и не заполучу тебя где-нибудь еще в Манаторе, но здесь нет никого, кто мог бы отрицать старые I-Go. Немногие приходят в ямы мертвых - только те, кто приносит мертвых, и они спешат прочь так быстро, как только могут. Никто не узнает, что у I-Gos есть красивая женщина, запертая с его мертвецом. Я не буду задавать вам вопросов, и тогда мне не придется вас отдавать, потому что я не буду знать, кому вы принадлежите, а? А когда ты умрешь, я прекрасно оседлаю тебя и положу в комнату с другими моими женщинами. Разве это не будет хорошо, а?" Он приблизился, пока не оказался рядом с испуганной девушкой. "Прийти!" - воскликнул он, схватив ее за запястье. "Приезжайте в И-Гос!"
   ГЛАВА XVI
   ЕЩЕ ОДНА СМЕНА НАЗВАНИЯ
   Туран бросился к двери своей темницы в тщетной попытке прорваться через твердый скелет к Таре, которой, как он знал, угрожала серьезная опасность, но тяжелые панели выдержали, и ему удалось только ушибить себе плечи и руки. В конце концов он воздержался и принялся обыскивать свою тюрьму в поисках других способов побега. Он не нашел другого прохода в каменных стенах, но его поиски выявили разнородную коллекцию обрывков оружия и одежды, сбруи, украшений и знаков различия, а также шелка и меха для сна в большом количестве. Там были мечи, копья и несколько больших боевых топоров с двумя лезвиями, наконечники которых поразительно напоминали пропеллер небольшого летательного аппарата. Схватив одну из них, он снова с большой яростью атаковал дверь. Он ожидал услышать что-нибудь от И-Госа при этом безжалостном разрушении, но из-за двери, которая, как он думал, была слишком толстой для человеческого голоса, не доносилось ни звука; но он бы поставил на многое, что Ай-Гос его услышал. Кусочки твердого дерева раскалывались при каждом ударе тяжелого топора, но это была медленная и тяжелая работа. Вскоре он был вынужден отдохнуть, и так продолжалось несколько часов, работая почти до изнеможения, а затем несколько минут отдыхая; но дыра становилась все больше, хотя он ничего не мог видеть внутри комнаты из-за драпировки, которую Ай-Гос натянул на нее после того, как запер Турана внутри.
   Наконец, однако, пантан прорубил отверстие, через которое могло пройти его тело, и, схватив длинный меч, который он специально поднес к двери, прополз в следующую комнату. Отбросив в сторону аррас, он стоял с мечом в руке, готовый пробиться к Таре из Гелиума, но ее там не было. В центре комнаты лежал Ай-Гос, мертвый на полу; но Тары из Гелия нигде не было видно.
   Туран был в замешательстве. Должно быть, это ее рука сразила старика, но она не предприняла никаких усилий, чтобы освободить Турана из заточения. И тут он подумал о тех ее последних словах: "Я не хочу твоей любви! Я тебя ненавижу", и правда озарила его: она ухватилась за эту первую возможность сбежать от него. С поникшим сердцем Туран отвернулся. Что он должен сделать? Ответ мог быть только один. Пока он жив и она жива, он не должен оставить камня на камне, чтобы обеспечить ее побег и безопасное возвращение на землю ее народа. Но как? Как ему вообще найти выход из этого лабиринта? Как он мог найти ее снова? Он подошел к ближайшей двери. Случилось так, что она вела в комнату с мертвецами на конях, ожидающими транспортировки на балкон, в мрачную комнату или в любое другое место, где они должны были их принять. Его взгляд скользнул к огромному разрисованному воину на томе, и, когда он пробежался по великолепной сбруе и исправному оружию, в потускневших от боли глазах пантана вспыхнул новый свет. Быстрым шагом он подошел к мертвому воину и стащил его с коня. С одинаковой быстротой он снял с него сбрую и руки и, оторвав свои собственные, надел регалии мертвеца. Затем он поспешил обратно в комнату, в которой был заперт, ибо там он увидел то, что ему было нужно, чтобы завершить свою маскировку. Он нашел их в шкафу - банки с краской, которые старый таксидермист использовал, чтобы нанести боевую раскраску широкими полосами на холодные лица мертвых воинов.
   Через несколько мгновений из комнаты вышел Гаан из Гатола, воин Манатора, во всех деталях доспехов, снаряжения и украшений. Он снял с кожи мертвеца знаки отличия его дома и звания, чтобы тот мог сойти с наименьшей опасностью вызвать подозрение за простого воина.
   Поиски Тары из Гелия в огромном сумрачном лабиринте ям О-Тар казались гатолианцу безнадежным занятием, заранее обреченным на провал. Было бы разумнее поискать улицы Манатора, где он мог бы сначала узнать, была ли она снова поймана, а если нет, то он мог бы вернуться в ямы и продолжить охоту на нее. Чтобы найти выход из лабиринта, ему пришлось пройти значительное расстояние по извилистым коридорам и камерам, так как он понятия не имел, где и в каком направлении находится выход. На самом деле, он не мог вернуться назад и на сто ярдов к тому месту, где он и Тара вошли в мрачные пещеры, и поэтому он отправился в путь в надежде, что случайно найдет либо Тару из Гелия, либо путь к уровень улицы выше.
   Некоторое время он проходил комнату за комнатой, заполненную искусно сохраненными мертвецами Манатора, многие из которых были сложены ярусами, подобно дровам, и, двигаясь по коридорам и комнатам, он замечал иероглифы, нарисованные на стенах над каждым отверстием. и на каждой развилке или пересечении коридоров, пока путем наблюдения он не пришел к заключению, что они обозначают обозначения проходов, так что тот, кто понимает их, может быстро и уверенно пройти через ямы; но Туран их не понял. Даже если бы он читал язык Манатора, они не могли бы существенно помочь человеку, незнакомому с городом; но он вообще не мог их прочесть, поскольку, хотя на Барсуме всего один разговорный язык, существует столько же различных письменных языков, сколько народов. Однако вскоре ему стало ясно одно: иероглиф коридора оставался прежним, пока коридор не кончился.
   Вскоре Туран понял из пройденного им расстояния, что ямы были частью обширной системы, подрывающей, возможно, весь город. По крайней мере, он был уверен, что вышел за пределы дворца. Коридоры и комнаты время от времени менялись по внешнему виду и архитектуре. Все они были освещены, хотя обычно довольно тускло, радиевыми лампочками. Долгое время он не видел никаких признаков жизни, кроме случайных ulsio, потом совершенно неожиданно столкнулся лицом к лицу с воином на одной из многочисленных переправ. Парень посмотрел на него, кивнул и прошел дальше. Туран вздохнул с облегчением, когда понял, что его маскировка была эффективной, но его застал посредине окрик воина, который остановился и повернулся к нему. Пантан был рад, что у него на боку висел меч, и рад тому, что они похоронены в сумрачных углублениях ям и что будет только один противник, ибо время было дорого.
   -- Слышал ли ты что-нибудь о другом? подозвал к себе воина.
   - Нет, - ответил Туран, не имевший ни малейшего понятия, о ком или о чем говорил этот парень.
   - Он не может убежать, - продолжал воин. "Женщина бросилась прямо в наши объятия, но поклялась, что не знает, где можно найти ее спутницу".
   - Они забрали ее обратно в О-Тар? - спросил Туран, ибо теперь он знал, кого имел в виду другой, и он узнает больше.
   "Они забрали ее обратно в Башни Джетана", - ответил воин. "Завтра начинаются игры, и, несомненно, за нее будут играть, хотя я сомневаюсь, что она кому-то нужна, какой бы красивой она ни была. Она не боится даже О-Тара. Клурос! но из нее получится рабыня, которую трудно подчинить, - она настоящая бант. Не для меня, - и он продолжал свой путь, качая головой.
   Туран поспешил в поисках авеню, ведущей на уровень улиц наверху, как вдруг наткнулся на открытую дверь маленькой комнаты, в которой сидел прикованный к стене человек. Туран издал тихий возглас удивления и удовольствия, узнав, что это был А-Кор, и что он случайно наткнулся на ту самую камеру, в которой был заключен. А-Кор вопросительно посмотрел на него. Было видно, что он не узнал своего сокамерника. Туран подошел к столу и, прислонившись к другому, что-то прошептал ему.
   "Я Туран пантан, - сказал он, - который был прикован рядом с тобой".
   А-Кор внимательно посмотрел на него. - Твоя собственная мать никогда бы тебя не узнала! он сказал; - Но скажи мне, что произошло с тех пор, как тебя увезли?
   Туран рассказал о своем опыте в тронном зале О-Тара и в ямах под ним: "А теперь, - продолжил он, - я должен найти эти Башни Джетана и посмотреть, что можно сделать для освобождения принцессы Гелиума".
   А-Кор покачал головой. "Долгое время я был гномом Башен, - сказал он, - и могу сказать тебе, незнакомец, что ты мог бы с таким же успехом попытаться победить Манатора в одиночку, как и спасти пленника из Башен Джетана".
   "Но я должен", - ответил Туран.
   - Ты лучше, чем хороший фехтовальщик? - спросил А-Кор.
   "Меня так считают", - ответил Туран.
   - Тогда есть способ - тсс! он внезапно замолчал и указал на основание стены в конце комнаты.
   Туран посмотрел в направлении, указанном указательным пальцем другого, и увидел, что из устья норы ульсио торчат две большие челы и пара выпученных глаз.
   "Гек!" - закричал он, и тут же отвратительный калдане выполз на пол и подошел к столу. А-Кор отпрянул с полупридушенным восклицанием отвращения. - Не бойся, - успокоил его Туран. - Это мой друг - тот, о котором я тебе говорил, держал О-Тара, пока мы с Тарой бежали.
   Гек взобрался на столешницу и сел между двумя воинами. - Вы можете с уверенностью предположить, - сказал он, обращаясь к А-Кору, - что у пантана Турана нет мастера во всем Манаторе, когда речь идет об искусстве фехтования. Я подслушал ваш разговор - продолжайте.
   - Ты его друг, - продолжал А-Кор, - и поэтому я могу безопасно объяснить в твоем присутствии единственный известный мне план, посредством которого он может надеяться спасти принцессу Гелиума. Она должна стать ставкой в одной из игр, и О-Тар желает, чтобы ее выиграли рабы и простые воины, поскольку она дала ему отпор. Так он накажет ее. Не один мужчина, а все, кто выживет на стороне победителя, должны обладать ею. Однако деньгами можно откупиться от других перед игрой. Это ты мог сделать, и если твоя сторона победит и ты выживешь, она станет твоей рабыней.
   - Но как это может сделать незнакомец и преследуемый беглец? - спросил Туран.
   "Никто тебя не узнает. Завтра ты отправишься к хранителю Башен и запишешься на ту игру, в которой ставка должна быть на девушку, сказав хранителю, что ты из Манатаджа, самого дальнего города Манатора. Если он спросит вас, вы можете сказать, что видели ее, когда ее привели в город после пленения. Если ты выиграешь ее, то найдешь тотов в конюшне в моем дворце и унесешь от меня знак, который отдаст в твое распоряжение все, что у меня есть.
   "Но как я могу откупиться от остальных в игре без денег?" - спросил Туран. - У меня их нет, даже в моей собственной стране.
   А-Кор открыл карман и вынул пачку манаторских денег.
   "Здесь достаточно, чтобы откупиться от них вдвое больше", - сказал он, передавая часть Турану.
   - Но почему ты делаешь это для незнакомца? - спросил пантан.
   "Моя мать была здесь пленницей принцессы", - ответил А-Кор. - Я всего лишь делаю для принцессы Гелиума то, чего хочет от меня моя мать.
   "В сложившихся обстоятельствах, манаториец, - ответил Туран, - я не могу не принять твою щедрость от имени Тары Гелийской и жить надеждой, что когда-нибудь я смогу сделать для тебя что-то взамен".
   "Теперь ты должен уйти", - посоветовал А-Кор. - В любую минуту может прийти охранник и обнаружить вас здесь. Идите прямо к Аллее ворот, которая окружает город прямо за внешней стеной. Там вы найдете много мест, предназначенных для ночлега незнакомцев. Вы узнаете их по голове тотата, вырезанной над дверью. Скажи, что ты приехал из Манатаджа, чтобы стать свидетелем игр. Возьми имя Ю-Кал - оно не вызовет подозрений, как и ты, если сумеешь избежать разговора. Рано утром найдите хранителя Башен Джетана. Да пребудет с тобой сила и удача всех твоих предков!"
   Попрощавшись с Геком и А-Кором, пантан, следуя указаниям, данным ему А-Кором, отправился искать дорогу к Аллее Врат, и это не составило для него больших трудностей. По пути он встретил несколько воинов, но они, кроме кивка, не обратили на него никакого внимания. Он с легкостью нашел ночлег там, где было много пришельцев из других городов Манатора. Поскольку он не спал с прошлой ночи, он бросился на шелка и меха своего ложа, чтобы получить отдых, который ему необходим, если на следующий день он даст наилучший отчет о себе в служении Таре из Гелиума. .
   Было уже утро, когда он проснулся и, встав, заплатил за ночлег, отыскал место, где можно поесть, и вскоре уже направлялся к башням Джетана, которые ему нетрудно было найти из-за большого скопления людей. петляли по проспектам к играм. Новый хранитель Башен, сменивший Э-Мед, был слишком занят, чтобы внимательно изучать записи, поскольку в дополнение к множеству игроков-добровольцев были десятки рабов и заключенных, которых заставляли участвовать в играх их владельцы или правительство. Имя каждого должно быть записано, а также позиция, которую он должен был играть, и игра или игры, в которых он должен был участвовать, а затем были заменители для каждого, которые были заявлены более чем в одной игре - по одному на каждую. дополнительная игра, на которую было заявлено лицо, чтобы ни одна следующая игра не могла быть отложена из-за смерти или инвалидности игрока.
   "Ваше имя?" - спросил клерк, когда Туран представился.
   - У-Кал, - ответил пантан.
   "Ваш город?"
   "Манатай".
   Хранитель, стоявший рядом с клерком, посмотрел на Турана. "Вы пришли к отличному способу сыграть в джетан", - сказал он. "Мужчины Манатаджа редко посещают что-либо, кроме десятилетних игр. Расскажи мне об О-Заре! Будет ли он участвовать в следующем году? Ах, но он был благородным бойцом. Если ты будешь наполовину фехтовальщиком, У-Кал, слава Манатаджа в этот день возрастет. Но скажи мне, что насчет О-Зара?
   - Он здоров, - бойко ответил Туран, - и передал привет своим друзьям в Манаторе.
   "Хороший!" - воскликнул хранитель. - А теперь в какую игру вы хотите вступить?
   "Я бы играл за гелиуметическую принцессу Тару", - ответил Туран.
   "Но человек, она должна стать ставкой игры для рабов и преступников", - воскликнул смотритель. "Вы бы не вызвались на такую игру!"
   "Но я бы хотел", - ответил Туран. "Я видел здесь, когда ее привели в город, и даже тогда я поклялся обладать ею".
   "Но тебе придется делить ее с выжившими, даже если твой цвет победит", - возразил другой.
   "Они могут быть привлечены к ответственности", - настаивал Туран.
   "И вы навлечете на себя гнев О-Тара, который не питает любви к этому дикому варвару", - объяснил смотритель.
   "И я выиграю ее, О-Тар избавится от нее", - сказал Туран.
   Хранитель Башен Джетана покачал головой. - Вы опрометчивы, - сказал он. - Хотел бы я отговорить друга моего друга О-Зара от такого безумия.
   "Вы бы предпочли друга О-Зара?" - спросил Туран.
   "С радостью!" - воскликнул другой. - Что я могу для него сделать?
   "Сделай меня вождем черных и дай мне взамен всех рабов из Гатола, ибо я понимаю, что это отличные воины", - ответил пантан.
   - Странная просьба, - сказал смотритель, - но для моего друга О-Зара я бы сделал еще больше, хотя, конечно, - он замялся, - принято, чтобы тот, кто будет главой, платит небольшую плату. "
   "Конечно", - поспешил заверить его Туран; "Я этого не забыл. Я как раз собирался спросить вас, какова обычная сумма.
   "Для друга моего друга она будет номинальной", - ответил хранитель, назвав цифру, которую Гаан, привыкший к высокой цене богатого Гатола, счел смехотворно низкой.
   "Скажите мне, - сказал он, передавая деньги вратарю, - когда будет сыграна игра за гелиумита".
   "Это вторая по порядку игра дня; а теперь, если вы пойдете со мной, вы можете выбрать свои произведения.
   Туран последовал за хранителем к большому двору между башнями и полем джетан, где собрались сотни воинов. Начальники для игр дня уже отбирали свои фигуры и расставляли их по позициям, хотя для основных игр эти вопросы были улажены за несколько недель до этого. Хранитель привел Турана в ту часть двора, где собралось большинство рабов.
   "Выбирай тех, кто не назначен, - сказал смотритель, - и, когда у тебя будет своя квота, выводи их на поле. Ваше место будет назначено вам там офицером, и там вы останетесь со своими фигурами, пока не будет объявлена вторая игра. Желаю тебе удачи, Ю-Кал, хотя, судя по тому, что я слышал, тебе больше повезет, если ты потеряешь раба Гелиума, чем завоюешь его.
   После того, как парень ушел, Туран подошел к рабам. "Я ищу лучших фехтовальщиков для второй игры", - объявил он. "Люди из Гатола мне нужны, потому что я слышал, что это благородные бойцы".
   Раб встал и подошел к нему. "Все равно, в какой игре мы умрем", - сказал он. "Я бы сражался за тебя как пантан во второй игре".
   Пришел другой. - Я не из Гатола, - сказал он. "Я из Гелиума и буду сражаться за честь принцессы Гелиума".
   "Хороший!" - воскликнул Туран. - Ты известный фехтовальщик в Гелиуме?
   "Я был гномом под командованием великого Полководца и сражался на его стороне в множестве сражений от Золотых Утесов до Гнилых Пещер. Меня зовут Вал Дор. Кто знает Гелия, тот знает мою доблесть.
   Это имя было хорошо известно Гаану, который слышал, как об этом человеке говорили во время его последнего визита на Гелиум, и обсуждали его загадочное исчезновение, а также его славу бойца.
   - Откуда мне знать что-нибудь о Гелиуме? - спросил Туран. - Но если вы такой боец, как вы говорите, никакая должность не подойдет вам лучше, чем должность Флиера. Что скажешь?
   В глазах мужчины отразилось внезапное удивление. Он внимательно посмотрел на Турана, его взгляд быстро пробежался по ремням безопасности другого. Затем он подошел совсем близко, чтобы его слова не могли быть услышаны.
   - Мне кажется, ты знаешь о Гелиуме больше, чем о Манаторе, - прошептал он.
   - Что ты имеешь в виду, парень? - спросил Туран, пытаясь найти источник знаний, догадок или вдохновения этого человека.
   - Я имею в виду, - ответил Вал Дор, - что вы не из Манатора и что, если вы хотите скрыть этот факт, будет лучше, если вы разговариваете не с манаторцем, как вы только что говорили со мной о - Летунах! В Манаторе нет летунов, и в их игре Джетан нет фигур, носящих это имя. Вместо этого они называют того, кто стоит рядом с вождем или принцессой, Одваром. Фигура имеет те же ходы и силу, что и Летун в игре вне Манатора. Тогда помни об этом и помни также, что если у тебя есть секрет, он должен храниться в Вал Дор из Гелиума.
   Туран ничего не ответил, а занялся подбором оставшихся фигур. Вал Дор, Гелиумит, и Флоран, доброволец из Гатола, оказали ему большую помощь, так как тот или другой из них знал большинство рабов, из которых он должен был выбрать. Все фигуры были выбраны, Туран провел их к месту рядом с игровым полем, где они должны были ждать своей очереди, и здесь он сообщил всем, что они должны бороться за больше, чем ставка, которую он предложил за принцессу, если они выиграют. Они приняли эту ставку, так что Туран был уверен, что Тара будет в его руках, если его сторона одержит победу, но он знал, что эти люди будут сражаться еще более доблестно за рыцарство, чем за деньги, и нетрудно было заручиться интересом даже гатолийцев в битве. служба принцессы. И теперь он предложил еще одну награду.
   "Я не могу обещать вам, - объяснил он, - но я могу сказать, что слышал, что этот день делает возможным, что если мы выиграем эту игру, мы можем даже выиграть вашу свободу!"
   Они вскочили на ноги и столпились вокруг него, задавая множество вопросов.
   - Об этом нельзя говорить вслух, - сказал он. - Но Флоран и Вал Дор знают об этом и уверяют меня, что вам всем можно доверять. Слушать! То, что я хотел бы вам сказать, отдает мою жизнь в ваши руки, но вы должны знать, что каждый мужчина осознает, что сегодня он сражается в величайшей битве своей жизни - за честь и свободу самой чудесной принцессы Барсума и за свою собственную свободу как хорошо - за возможность вернуться каждый в свою страну и к женщине, которая его там ждет.
   "Сначала мой секрет. Я не из Манатора. Как и вы, я раб, хотя на данный момент замаскированный под манаторианца из Манатаджа. Моя страна и моя личность должны оставаться нераскрытыми по причинам, не имеющим отношения к нашей сегодняшней игре. Я, значит, один из вас. Я борюсь за то же, за что и вы будете бороться.
   - А теперь о том, что я только что узнал. У-Тор, великий джед Манатоса, позавчера поссорился с О-Таром во дворце, и их воины напали друг на друга. У-Тора оттеснили к Вратам Врагов, где он теперь расположился лагерем. В любой момент бой может возобновиться; но считается, что У-Тор послал в Манатос за подкреплением. А теперь, люди Гатола, вот что вас интересует. У-Тор недавно женился на принцессе Хадже из Гатола, которая была рабыней О-Тара и чей сын, А-Кор, был дваром Башен Джетана. Сердце Хайджи наполнено верностью Гатолу и состраданием к ее сыновьям, которые здесь порабощены, и это последнее чувство она до некоторой степени передала У-Тору. Поэтому помогите мне освободить принцессу Тару из Гелия, и я верю, что смогу помочь вам, ей и мне сбежать из города. Приклоните уши, рабы О-Тара, чтобы ни один жестокий враг не услышал моих слов, - и Гахан из Гатола прошептал тихим голосом свой дерзкий план, задуманный им. -- А теперь, -- потребовал он, закончив, -- пусть тот, кто не смеет теперь говорить. Никто не ответил. - Нет?
   -- И это не предаст тебя, если я бросу свой меч к твоим ногам, это было сделано еще до этого, -- сказал один тихим голосом, полным подавленного чувства.
   "И я!" "И я!" "И я!" - подхватили остальные бодрым шепотом.
   ГЛАВА XVII
   ИГРА ДО СМЕРТИ
   Ясно и сладко прозвучала труба над Полями Джетана. С Высокой Башни его прохладный голос плыл над городом Манатор и над вавилоном человеческих разногласий, поднимавшихся из толпы, заполнявшей трибуны стадиона внизу. Он созвал игроков на первую игру, и одновременно на вершинах тысяч шестов на башне, бойницах и великой стене стадиона развевались богатые яркие вымпелы боевых вождей Манатора. Так было ознаменовано открытие Джеддакских игр, самых важных в году и уступающих только Великим десятилетним играм.
   Гаан из Гатола зорко следил за каждой игрой. Матч был неважным, поскольку предназначался только для разрешения какого-то мелкого спора между двумя вождями, и в нем участвовали профессиональные игроки в джетан только за очки. Никто не погиб, крови пролилось мало. Она длилась около часа и была прервана начальником проигравшей стороны, намеренно позволившим себя переиграть, чтобы партия могла быть признана ничьей.
   Снова прозвучала труба, на этот раз возвещавшая вторую и последнюю игру дня. Хотя этот матч не считался важным, те, что были зарезервированы на четвертый и пятый дни игр, обещали доставить достаточно волнения, поскольку это была игра насмерть. Существенное различие между игрой, в которую играют живыми людьми, и игрой, в которой используются неодушевленные фигуры, заключается в том, что если в последней простое размещение фигуры на поле, занятом фигурой противника, завершает ход, то в первой две фигуры, собранные таким образом, вступают в поединок за владение квадратом. Поэтому в первую игру входит не только стратегия джетана, но и личная доблесть и храбрость каждой отдельной фигуры, так что знание не только своих людей, но и каждого игрока на противоположной стороне имеет огромную ценность для вождя.
   В этом отношении Гэхан был ограничен, хотя лояльность его игроков во многом компенсировала его невежество в отношении них, поскольку они помогли ему расставить доску с наибольшей выгодой и честно рассказали ему о недостатках и достоинствах каждого. Один сражался лучше всего в проигрышной игре; другой был слишком медленным; другой слишком порывистый; у этого был огонь и стальное сердце, но ему не хватало выносливости. Однако о противниках они знали мало или совсем ничего, и теперь, когда обе стороны заняли свои места на черных и оранжевых квадратах большого джетанового поля, Гаан впервые получил близкое представление о тех, кто противостоял ему. Оранжевый вождь еще не вышел на поле боя, но все его люди были на месте. Вал Дор повернулся к Гаану. "Все они преступники из шахт Манатора", - сказал он. "Среди них нет рабов. Нам не придется воевать ни с одним соотечественником, и каждая жизнь, которую мы отнимем, будет жизнью врага".
   "Хорошо, - ответил Гаан. - Но где же их вождь и где две принцессы?
   - Они сейчас идут, видишь? и он указал через поле туда, где можно было увидеть двух женщин, приближающихся под охраной.
   Когда они подошли ближе, Гаан увидел, что одна из них действительно была Тарой из Гелиума, но другую он не узнал, а затем они были доставлены в центр поля на полпути между двумя сторонами и там ждали прибытия Вождя Оранжистов.
   Флоран издал удивленный возглас, когда узнал его. "От моего прапредка, если это не один из их великих вождей, - сказал он, - и нам сказали, что рабы и преступники должны играть на кон в этой игре".
   Его слова прервал смотритель Башен, в обязанности которого входило не только объявлять игры и ставки, но и выступать в роли судьи.
   "Из этой второй игры в первый день Игр Джеддака в четыреста тридцать третьем году О-Тара, Джеддак Манатора, принцессы каждой стороны должны быть единственными ставками, и для выживших победителей сторона будет принадлежать обеим принцессам, и они будут поступать так, как они сочтут нужным. Оранжевая принцесса - рабыня Лан-О из Гатола; Черная принцесса - рабыня Тара, принцесса Гелия. Черный вождь - это У-Кал из Манатаджа, игрок-доброволец; Оранжевый Вождь - карлик У-Дор из 8-го Утана джеддака Манатора, также игрок-доброволец. Площади будут состязаться насмерть. Таковы законы Манатора! Я говорил."
   Первоначальный ход выиграл У-Дор, после чего два вождя сопроводили своих принцесс на площадь, которую каждая должна была занять. Это был первый раз, когда Гаан остался наедине с Тарой с тех пор, как ее привели на поле боя. Он видел, как она внимательно изучает его, когда он подошел, чтобы отвести ее к ее дому, и задавался вопросом, узнала ли она его, но если и узнала, то не подала виду. Он не мог не вспомнить ее последних слов: "Я тебя ненавижу!" и ее бегство от него, когда он был заперт в комнате под дворцом таксидермистом И-Госом, и поэтому он не пытался просветить ее относительно его личности. Он собирался сражаться за нее - умереть за нее, если потребуется, - и, если не умрет, продолжать бороться до конца за ее любовь. Гаана из Гатола было нелегко обескуражить, но он был вынужден признать, что его шансы завоевать любовь Тары из Гелиума невелики. Она уже дважды оттолкнула его. Один раз как джед из Гатола и снова как Туран, пантан. Однако его любви важнее ее безопасность, и первое должно быть отодвинуто на задний план, пока не будет достигнуто второе.
   Проходя между игроками, уже находящимися на своих позициях, двое заняли свои места на своих местах. Слева от Тары был Черный Вождь, Гаан из Гатола; прямо перед ней Пантан принцессы, Флоран из Гатола; а справа от нее принцесса Одвар, Вал Дор из Гелиума. И каждый из них знал, какую роль он должен сыграть, выиграть или проиграть, как и каждый из других черных игроков. Когда Тара заняла ее место, Вал Дор низко поклонился. - Мой меч у твоих ног, Тара из Гелия, - сказал он.
   Она повернулась и посмотрела на него с выражением удивления и недоверия на лице. "Вал Дор, двар!" - воскликнула она. - Вал Дор из Гелиума - один из доверенных капитанов моего отца! Неужели мои глаза говорят правду?"
   - Это Валдор, принцесса, - ответил воин, - и он здесь, чтобы умереть за тебя, если понадобится, как и каждый, кто носит черное на этом поле джетана сегодня. Знай, принцесса, - прошептал он, - что на этой стороне нет ни одного человека Манатора, но все до единого враги Манатора.
   Она бросила быстрый многозначительный взгляд на Гаана. - А что с ним? - прошептала она, а затем у нее перехватило дыхание от удивления. "Тень первого джеддака!" - воскликнула она. - Я узнал его только по его маскировке.
   - И ты ему доверяешь? - спросил Вал Дор. "Я не знаю его; но говорил он честно, как честный воин, и мы поверили ему на слово.
   "Вы не ошиблись, - ответила Тара из Гелиума. "Я доверил бы ему свою жизнь - свою душу; и вы тоже можете доверять ему.
   Действительно, счастлив был бы Гаан из Гатола, если бы услышал эти слова; но судьба, обычно неблагосклонная к любовникам в таких делах, распорядилась иначе, и тогда игра началась.
   У-Дор передвинул Одвар своей принцессы на три клетки вправо по диагонали, в результате чего фигура оказалась на седьмой клетке Одвара Черного вождя. Этот ход указывал на игру, в которую намеревался играть У-Дор - игру крови, а не науки - и свидетельствовал о его презрении к своим противникам.
   Гаан следовал своим Пантаном Одвара на одну клетку прямо вперед, более научный ход, который открыл для него путь через его линию Пантанов, а также объявил игрокам и зрителям, что он намеревался сам принять участие в битве еще до того, как требования игры заставили его. Этот ход вызвал бурю аплодисментов в тех секциях мест, отведенных для простых воинов и их женщин, что, возможно, показало, что Ю-Дор не слишком пользовался их популярностью, и это также повлияло на боевой дух фигур Гаана. Вождь может сыграть и часто играет почти всю партию, не покидая своего поля, где, сидя на тоате, он может обозревать все поле и руководить каждым ходом, и его нельзя упрекнуть в недостатке мужества, если он выберет такой вариант. играть в эту игру, поскольку, по правилам, если бы он был убит или настолько тяжело ранен, что был бы вынужден отступить, игра, в которой в противном случае можно было бы выиграть благодаря науке его игры и доблести его людей, была бы ничья. Таким образом, приглашение к личному бою означает уверенность в собственном фехтовании и большое мужество, два атрибута, которые были рассчитаны на то, чтобы наполнить черных игроков надеждой и доблестью, когда их Вождь проявил их на столь раннем этапе игры.
   Следующий ход У-Дора поместил Одвара Лан-О на четвертого Одвара Тары - в пределах досягаемости Черной Принцессы.
   Еще один ход, и игра будет проиграна Гаану, если только Оранжевый Одвар не будет свергнут или Тара не переместится в безопасное место; но сдвинуть свою принцессу сейчас значило бы признать свою веру в превосходство апельсина. В трех разрешенных ему квадратах он не мог расположиться прямо на квадрате, занятом Одваром принцессы У-Дора. Был только один игрок на стороне черных, который мог оспорить поле с противником, и это был Одвар вождя, который стоял слева от Гаана. Гаан повернулся на груди и посмотрел на мужчину. Он был великолепно выглядящим парнем, великолепно одетым в великолепные атрибуты одвара, пять блестящих перьев, которые обозначали его положение, вызывающе торчали из его густых черных волос. Как и каждый игрок на поле и каждый зритель на переполненных трибунах, он знал, что происходит в голове у его начальника. Он не смел говорить, этика игры запрещала это, но то, что его губы не могли произнести, его глаза выражали воинственный огонь и красноречиво: "Честь Черного и безопасность нашей принцессы в безопасности со мной!"
   Гаан больше не колебался. "От вождя Одвара до четвертого принцессы Одвар!" - приказал он. Это был смелый ход лидера, принявшего вызов, брошенный его противником.
   Воин прыгнул вперед и прыгнул на площадь, занятую фигурой У-Дора. Это было первое спорное поле в игре. Глаза игроков были устремлены на соперников, зрители наклонились вперед на своих местах после первых аплодисментов, приветствовавших ход, и в огромном зале воцарилась тишина. Если бы черные потерпели поражение, У-Дор мог бы переместить свою победоносную фигуру на поле, занятое Тарой из Гелиума, и игра была бы окончена - окончена через четыре хода и проиграна Гахану из Гатола. Если бы оранжевые проиграли, Ю-Дор пожертвовал бы одной из своих самых важных фигур и более чем потерял бы то преимущество, которое мог дать ему первый ход.
   Физически двое мужчин казались идеально подходящими, и каждый боролся за свою жизнь, но с самого начала было очевидно, что Черный Одвар был лучшим фехтовальщиком, и Гаан знал, что у него есть еще одно и, возможно, большее преимущество перед своим антагонистом. Последний боролся только за свою жизнь, без намека на рыцарство или верность. У Черного Одвара были они, чтобы укрепить свою руку, и, помимо этого, знание того, что Гаан нашептал своим игрокам перед игрой, и поэтому он боролся за то, что для человека чести больше, чем жизнь.
   Это была дуэль, заставившая завороженно молчать тех, кто ее видел. Переплетающиеся лезвия сверкали в ярком солнечном свете, звеня в парировании рубящих и колющих ударов. Варварская упряжь дуэлянтов придавала великолепный колорит дикой, воинственной сцене. Оранжевый Одвар, вынужденный обороняться, отчаянно боролся за свою жизнь. Черные с хладнокровием и страшной ловкостью неуклонно, шаг за шагом, загоняли его в угол площади - позицию, из которой нельзя было выбраться. Покинуть площадь означало уступить ее противнику и выиграть для себя позорную и немедленную смерть перед глумящимся народом. Вдохновленный кажущейся безнадежностью своего положения, Оранжевый Одвар впал в внезапную ярость нападения, которая заставила Черного отступить на полдюжины шагов, а затем меч фигуры У-Дора прыгнул и пролил первую кровь из плеча его беспощадный противник. Из людей У-Дора вырвался сдавленный крик ободрения; Оранжевый Одвар, воодушевленный своим единственным успехом, стремился подавить Черного быстротой своей атаки. Был момент, когда мечи двигались с быстротой, за которой ни один человеческий глаз не мог уследить, а затем Черный Одвар молниеносно парировал яростный выпад, быстро наклонился вперед в проделанную им брешь и вонзил свой меч в сердце. Оранжевого Одвара - он насквозь вонзил его в тело Оранжевого Одвара.
   На трибунах раздались крики, ибо какова бы ни была благосклонность зрителей, не было никого, кто мог бы сказать, что это была некрасивая драка или что лучший человек не победил. А от черных игроков вырвался вздох облегчения, расслабившийся от напряжения прошедших моментов.
   Я не буду утомлять вас подробностями игры - для вашего понимания результата необходимы только ее высокие черты. Четвертый ход после победы Черного Одвара застал Гаана за четвертым ходом У-Дора; Оранжевый Пантан находился на соседнем поле по диагонали справа от него и был единственной противостоящей фигурой, которая могла сразиться с ним, кроме самого У-Дора.
   И для игроков, и для зрителей в течение последних двух ходов было очевидно, что Гаан двигался прямо через поле в страну противника, чтобы искать личного боя с Вождем Оранжистов - что он делал ставку на свою веру в превосходство своих собственных. фехтование, поскольку, если два вождя вступают в бой, исход игры решается. У-Дор мог выйти и вступить в бой с Гааном, или он мог переместить Пантан своей Принцессы на клетку, занятую Гааном, в надежде, что первый победит Черного Вождя и, таким образом, сыграет вничью, что является исходом, если любой другой исход, кроме Вождь убивает противостоящего Вождя, или он мог бы отойти и временно избежать необходимости личного боя, или, по крайней мере, очевидно, что он имел в виду, что было очевидно для всех, кто видел, как он просматривал доску вокруг него; и его разочарование стало очевидным, когда он, наконец, обнаружил, что Гаан так расположился, что не было поля, на которое мог бы переместиться У-Дор, которого Гаан не мог бы достичь своим следующим ходом.
   У-Дор разместил свою собственную принцессу в четырех клетках к востоку от Гаана, когда ее положение было под угрозой, и он надеялся заманить Черного вождя за ней и подальше от У-Дора; но в этом он потерпел неудачу. Теперь он обнаружил, что может сыграть своего Одвара в личном бою с Гааном; но он уже потерял одного Одвара и не мог пощадить другого. Его положение было деликатным, поскольку он не хотел вступать в бой с Гэханом лично, в то время как вероятность того, что он сможет сбежать, была невелика. Была только одна надежда, и она лежала на пантане его принцессы, поэтому, не раздумывая, он приказал фигуре попасть на поле, занятое Черным вождем.
   Все симпатии зрителей теперь были на стороне Гаана. Если бы он проиграл, игра была бы объявлена ничьей, и они на Барсуме думают о ничьей лучше, чем земляне. Если он победит, это, несомненно, будет означать дуэль между двумя вождями, на что все они надеялись. Игра уже обещала быть короткой, и толпа разозлится, если будет решена ничья с двумя убитыми. Были зарегистрированы великие исторические игры, в которых из сорока фигур на поле в начале игры выжили только три - две принцессы и победивший Вождь.
   Они обвинили У-Дора, хотя на самом деле он имел полное право руководить своей игрой так, как считал нужным, и отказ с его стороны вступить в бой с Черным вождем не обязательно был обвинением в трусости. Он был великим вождем, который задумал завладеть рабыней Тарой. Не было никакой чести, которую он мог получить, сражаясь с рабами и преступниками, или неизвестным воином из Манатаджа, и ставка не была достаточно важной, чтобы оправдать риск.
   Но теперь дуэль между Гааном и Оранжевым Пантаном была в самом разгаре, и решение о следующем ходе уже не было в других руках, кроме них. Это был первый раз, когда эти манаторийцы видели бой Гахана из Гатола, но Тара из Гелиума знала, что он мастер своего меча. Если бы он увидел горделивое сияние в ее глазах, когда скрестил клинки с обладательницей Апельсина, он легко мог бы подумать, были ли это те же самые глаза, излучавшие на него огонь и ненависть, когда он покрыл ее губы безумными поцелуями. , в ямах дворца О-Тара. Глядя на него, она не могла не сравнить его фехтование с фехтованием величайшего фехтовальщика двух миров - ее отца, Джона Картера, из Вирджинии, принца Гелиума, военачальника Барсума, - и она знала, что мастерство Черного вождя пострадало. мало по сравнению.
   Короткий и по существу был поединок, который решил владение четвертым вождем оранжевых. Зрители приготовились к интересному сражению, по крайней мере, средней продолжительности, когда они были почти остановлены яркой вспышкой быстрой игры на мечах, которая закончилась, прежде чем можно было перевести дыхание. Они увидели, как Черный Вождь быстро отступил назад, острием упершись в землю, в то время как его противник, меч выскользнул из его пальцев, схватился за грудь, опустился на колени, а затем бросился вперед на лицо.
   И тогда Гахан из Гатола обратил свой взор прямо на У-Дор из Манатора, находившегося в трех квадратах от него. Три клетки - это ход Вождя - три клетки в любом направлении или комбинации направлений, только при условии, что он не пересекает одну и ту же клетку дважды за данный ход. Люди видели и догадывались о намерениях Гаана. Они встали и заревели, одобряя его, когда он неторопливо двинулся через промежуточные площади к Вождю Оранжистов.
   О-Тар сидел в королевской ограде, хмуро наблюдая за происходящим. О-Тар был зол. Он был зол на У-Дора за то, что он вступил в эту игру из-за обладания рабом, за которого, как он хотел, должны бороться только рабы и преступники. Он был зол на воина из Манатаджа за то, что он так далеко превзошел в генеральстве и сражении людей из Манатора. Он был зол на население из-за его открытой враждебности к тому, кто долгие годы грелся в лучах его благосклонности. Джеддаку О-Тару этот день не понравился. Столь же угрюмы были и окружавшие его - они тоже хмуро смотрели на поле, на игроков и на людей. Среди них был согбенный и морщинистый старик, который слабыми и слезящимися глазами смотрел на поле и игроков.
   Как только Гаан вошел на свою площадь, У-Дор прыгнул к нему с обнаженным мечом с такой яростью, которая могла бы одолеть менее опытного и сильного фехтовальщика. В течение минуты бой был быстрым и яростным, и по сравнению с ним все, что было раньше, было ничтожным. Здесь действительно были два великолепных фехтовальщика, и здесь должна была состояться битва, которая должна была компенсировать все, что люди чувствовали, что их лишили из-за краткости игры. И это продолжалось задолго до того, как нашлись многие, кто предсказал бы, что они станут свидетелями дуэли, которая войдет в историю джетана в анналах Манатора. Все уловки, все уловки, известные в искусстве фехтования, использовали эти люди. Снова и снова каждый набирал очко и проливал кровь на медную шкуру своего противника, пока оба не стали красными от крови; но ни один из них, казалось, не мог совершить смертельный удар.
   Со своей позиции на противоположной стороне поля Тара Гелия наблюдала за затянувшимся сражением. Ей всегда казалось, что Черный Вождь сражался в обороне, или, когда он собирался толкнуть своего противника, он пренебрегал тысячей лазеек, которые видел ее наметанный глаз. Никогда не казалось, что он находится в реальной опасности, и никогда не проявлял силы, достаточной для победы. Дуэль уже давно шла, и день близился к концу. Вскоре произойдет внезапный переход от дневного света к темноте, который из-за разреженности воздуха на Барсуме происходит почти без предупреждающих сумерек Земли. Бой никогда не закончится? Будет ли игра все-таки называться ничьей? Что случилось с Черным Вождем?
   Тара хотела, чтобы она могла ответить хотя бы на последний из этих вопросов, потому что она была уверена, что Туран, пантан, каким она его знала, хоть и блестяще сражался, но не выкладывался на полную катушку. Она не могла поверить, что страх сдерживал его руку, но она была уверена, что было что-то помимо неспособности сильнее толкнуть Ю-Дора. Что это было, однако, она не могла предположить.
   Однажды она увидела, как Гаан быстро взглянул на заходящее солнце. Через тридцать минут стемнеет. А потом она увидела, как и все остальные увидели странный переход, подкрадывающийся к фехтованию Черного Вождя. Как будто он играл с великим гномом У-Дором все эти часы, и теперь он все еще играл с ним, но была разница. Он ужасно играл с ним, как хищник играет со своей жертвой за мгновение до убийства. Оранжевый вождь теперь был беспомощен в руках фехтовальщика столь превосходного, что не могло быть никакого сравнения, и люди сидели с открытым ртом в изумлении и благоговении, когда Гаан из Гатола разрезал своего врага на ленточки, а затем сразил его ударом, который расколол его до подбородка.
   Через двадцать минут солнце сядет. Но что из этого?
   ГЛАВА XVIII
   ЗАДАЧА НА ЛОЯЛЬНОСТЬ
   Лон g и громкими были аплодисменты, которые поднялись над Полем Джетана в Манаторе, когда Хранитель Башен призвал двух Принцесс и победоносного Вождя в центр поля и представил последнему плоды своей доблести, а затем, как того требовал обычай, игроки-победители во главе с Гааном и двумя принцессами выстроились в процессию за Хранителем Башен и были проведены к месту победы перед королевским ограждением, чтобы получить одобрение джеддака. Те, кто был верхом, отдавали свои тоты рабам, так как для этой церемонии все должны были идти пешком. Непосредственно под королевским ограждением находятся ворота в один из туннелей, которые, проходя под сиденьями, обеспечивают вход или выход на Поле или с него. Перед этими воротами группа остановилась, пока О-Тар смотрел на них сверху вниз. Вал Дор и Флоран, бесшумно пройдя впереди остальных, направились прямо к воротам, где были спрятаны от тех, кто занимал ограждение с О-Таром. Хранитель Башен, возможно, и заметил их, но был так занят формальностями представления победившего Вождя джеддаку, что не обратил на них внимания.
   "Я приношу тебе, О-Тар, джеддак из Манатора, У-Кал из Манатаджа, - воскликнул он громким голосом, который могли услышать как можно больше людей, - победитель над Апельсином во второй из джеддакских игр четыреста тридцать третий год О-Тара, и рабыня Тара, и рабыня Лан-О, чтобы вы могли даровать эти ставки У-Кэлу".
   Пока он говорил, маленький, сморщенный старичок посмотрел через перила ограды на троих, стоявших прямо за Хранителем, и напряг свои слабые и слезящиеся глаза, пытаясь удовлетворить старческое любопытство в вопросе никакого особенного значения, ибо что значат два раба и простой воин из Манатаджа для того, кто сидит с джеддаком О-Таром?
   - У-Кал из Манатаджа, - сказал О-Тар, - ты заслужил ставки. Редко мы видели более благородное фехтование. И если вы устали от Манатаджа, здесь, в городе Манатор, для вас всегда найдется место в Стражах Джеддака.
   Пока джеддак говорил, маленький старичок, не сумевший ясно разглядеть черты Черного вождя, полез в карман и вынул очки с толстыми линзами, которые надел на нос. Мгновение он внимательно изучал Гаана, затем вскочил на ноги и, обращаясь к О-Тару, ткнул в него трясущимся пальцем. Когда он поднялся, Тара из Гелиума схватила руку Черного вождя.
   "Туран!" прошептала она. "Это Ай-Гос, которого я думал убить в ямах О-Тара. Это Ай-гос, и он узнает вас и...
   Но то, что предпримет I-Gos, уже выяснялось. Своим фальцетом он довольно кричал: "Это раб Туран украл женщину Тару из твоего тронного зала, О-Тар. Он осквернил мертвого вождя И-Мала и теперь носит его сбрую!"
   Мгновенно все было столпотворение. Воины обнажили мечи и вскочили на ноги. Победившие игроки Гаана рванулись вперед всем корпусом, сметая Хранителя Башен с ног. Вал Дор и Флоран распахнули ворота под королевской оградой, открыв туннель, который вел к проспекту в городе за Башнями. Гаан, окруженный своими людьми, увлек Тару и Лан-О в проход, и в быстром темпе группа стремилась добраться до противоположного конца туннеля, прежде чем их бегство могло быть отрезано. Им это удалось, и когда они вышли в город, солнце уже село и наступила тьма, облегченная только устаревшей и неэффективной системой освещения, отбрасывавшей лишь бледный свет на затененные улицы.
   Теперь-то Тара из Гелиума догадалась, почему Черный Вождь затянул свою дуэль с У-Дором, и поняла, что тот мог убить своего человека почти в любой момент по своему выбору. Весь план, который Гаан шепнул своим игрокам перед игрой, был полностью понят. Они должны были пробраться к Вратам Врагов и там предложить свои услуги У-Тору, великому джеду Манатоса. Тот факт, что большинство из них были гатолийцами и что Гахан мог привести спасателей к яме, где был заточен А-Кор, сын жены У-Тора, убедил джедов Гатола в том, что они не встретят отпора со стороны У. -Тор. Но даже если бы он отказал им, они все равно были бы связаны вместе, чтобы идти к свободе, в случае необходимости прорубая себе путь сквозь силы У-Тора у Врат Врагов - двадцать человек против небольшой армии; но из такого материала воины Барсума.
   Они преодолели значительное расстояние по почти пустынному проспекту, прежде чем появились признаки погони, и тут внезапно сзади на них налетела дюжина воинов на тоатах - отряд, очевидно, из Стражей Джеддака. Мгновенно проспект превратился в столпотворение сталкивающихся клинков, ругающихся воинов и визжащих тотов. В первом же натиске кровь пролилась с обеих сторон. Двое из людей Гаана погибли, а со стороны противника три тота без всадников засвидетельствовали, по крайней мере, часть их потерь.
   Гаан был помолвлен с парнем, который, по-видимому, был выбран только для того, чтобы отвечать за него, так как он ехал прямо на него и пытался срубить его, не обращая ни малейшего внимания на нескольких, которые рубили его, когда он проезжал мимо них. Гатолиец, искушенный в борьбе с конным воином с земли, стремился добраться до левой стороны груди наездника немного сзади всадника, единственной позиции, в которой он мог иметь какое-либо преимущество перед своим противником, или, скорее, перед ним. положение, которое значительно уменьшило бы преимущество всадника, и точно так же манаториец стремился помешать его замыслу. И поэтому гвардеец крутил и поворачивал своего злобного, разъяренного скакуна, в то время как Гаан прыгал туда-сюда, пытаясь достичь заветной выгодной точки, но всегда ища какую-нибудь другую брешь в защите своего врага.
   И пока они боролись за место, мимо них быстро пронесся всадник. Проходя позади Гаана, последний услышал крик тревоги.
   "Туран, я у них!" донесся до его слуха голосом Тары из Гелия.
   Быстрый взгляд через его плечо показал ему скачущего галопом человека, тянущего Тару к холке зверя, а затем с яростью демона Гахан из Гатола прыгнул на своего человека, стащил его с коня и, как он упал, сразив голову с плеч одним ударом своего острого меча. Едва тело коснулось тротуара, как гатолиец уже сидел на спине коня мертвого воина и быстро галопом мчался вниз по проспекту вслед за уменьшающимися фигурами Тары и ее похитителя, звуки боя затихали вдалеке, пока он преследовал свою добычу. по аллее, которая проходит мимо дворца О-Тара и ведет к Воротам Врагов.
   Лошадь Гаана, на которой был только один всадник, обогнала лошадь Манаториана, так что, когда они приблизились к дворцу, Гаан отстал всего на сто ярдов, и теперь, к своему ужасу, он увидел, как тот свернул к большому входу. Только на мгновение его остановили охранники, а затем он исчез внутри. Гаан почти настиг его, но, очевидно, он предупредил охрану, потому что они выскочили, чтобы перехватить гатолийца. Но нет! этот парень не мог знать, что его преследуют, поскольку он не видел, как Гаан схватил лошадь, и не мог подумать, что погоня начнется так скоро. Если бы он умер тогда, то мог бы пройти и Гаан, ведь он не носил атрибуты манаторийца? Гатолиец быстро сообразил и, остановив свой тот, крикнул гвардейцам, чтобы они пропустили его: "Именем О-Тара!" Они колебались мгновение.
   "В сторону!" - воскликнул Гаан. - Должен ли посланник джеддака вести переговоры о праве передать свое послание?
   - Кому бы вы его доставили? - спросил падвар стражника.
   -- Не видели ли вы того, кто только что вошел? - закричал Гаан и, не дожидаясь ответа, погнал своего тота прямо мимо них во дворец, и, пока они решали, что им лучше сделать, было слишком поздно что-либо предпринимать - что не является чем-то необычным.
   По мраморным коридорам Гаан вел свой тотат, и потому, что он уже ходил этим путем раньше, а не потому, что знал, в какую сторону вели Тару, он пошел по подиумам и прошел через залы, которые вели в тронный зал О-Тара. На втором уровне он встретил раба.
   "Куда пошел тот, кто нес женщину перед собой?" он спросил.
   Раб указал на ближайшую взлетно-посадочную полосу, ведущую на третий уровень, и Гаан быстро бросился в погоню. В тот же миг ко дворцу подъехал бешеный гонщик и остановил коня у ворот.
   - Вы когда-нибудь видели воина, преследовавшего того, кто нес перед собой на груди женщину? - крикнул он охраннику.
   - Он только что вошел, - ответил падвар, - сказав, что он посланник О-Тара.
   -- Он солгал, -- воскликнул вновь прибывший. - Это был Туран, раб, который два дня назад похитил женщину из тронного зала. Поднимите дворец! Его нужно схватить и, по возможности, живым. Это приказ О-Тара.
   Немедленно были отправлены воины на поиски гатолийца и предупредить обитателей дворца, чтобы те поступали так же. Из-за игр в огромном здании было сравнительно немного слуг, но те, кого они находили, тут же привлекались к поискам, так что в настоящее время не менее пятидесяти воинов рыскали по бесчисленным комнатам и коридорам дворца О-Тара.
   Когда тот перенес Гаана на третий уровень, человек мельком увидел заднюю часть другого тота, исчезнувшего на повороте коридора далеко впереди. Подгоняя собственное животное вперед, он стремительно помчался в погоню и, повернувшись, обнаружил впереди лишь пустой коридор. По этому пути он поспешил обнаружить у его дальнего конца взлетно-посадочную полосу на четвертый этаж, по которой пошел вверх. Здесь он увидел, что настиг свою добычу, которая как раз сворачивала в дверной проем в пятидесяти ярдах впереди. Добравшись до входа, Гаан увидел, что воин спешился и тащит Тару к маленькой двери на противоположной стороне зала. В то же мгновение лязг сбруи сзади заставил его бросить взгляд назад, где по коридору, который он только что прошел, он увидел трех воинов, приближавшихся бегом пешком. Спрыгнув со своей груди, Гаан прыгнул в комнату, где Тара пыталась вырваться из хватки своего похитителя, захлопнул за собой дверь, всадил в гнездо огромный засов и, вытащив меч, бегом пересек комнату, чтобы вступить в бой с врагом. Манаторианский. Парень, которому угрожала такая угроза, громко крикнул Гаану, чтобы он остановился, в то же время оттолкнув Тару на расстоянии вытянутой руки и угрожая ее сердцу острием своего короткого меча.
   "Остаться!" - воскликнул он. - Или женщина умрет, ибо таков приказ О-Тара, а не чтобы она снова попала в твои руки.
   Гаан остановился. Но несколько футов отделяли его от Тары и ее похитителя, и все же он был бессилен помочь ей. Медленно воин попятился к открытой двери позади себя, увлекая за собой Тару. Девушка боролась и боролась, но воин был сильным мужчиной и, схватив ее сзади за сбрую, смог удержать ее в беспомощном положении.
   "Спаси меня, Туран!" воскликнула она. "Пусть не влекут меня к судьбе хуже смерти. Лучше мне умереть сейчас, когда мои глаза увидят храброго друга, чем потом, сражаясь в одиночестве среди врагов, защищая свою честь".
   Он сделал шаг ближе. Воин сделал угрожающий жест, приблизив меч к мягкой, гладкой коже принцессы, и Гаан остановился.
   - Я не могу, Тара из Гелия, - воскликнул он. "Не думайте обо мне плохо, что я слаб, что я не могу видеть, как вы умираете. Слишком велика моя любовь к тебе, дочь Гелия.
   Воин-манаториец с насмешливой ухмылкой на губах неуклонно пятился назад. Он почти достиг дверного проема, когда Гаан увидел еще одного воина в комнате, к которой несли Тару, - парня, который бесшумно, почти незаметно двигался по мраморному полу, приближаясь к похитителю Тары сзади. В правой руке он сжимал длинный меч.
   "Два к одному", - подумал Гаан, и его губы тронула мрачная улыбка, поскольку он не сомневался, что, как только они благополучно доставят Тару в соседнюю комнату, эти двое набросятся на него. Если он не смог спасти ее, он мог хотя бы умереть за нее.
   И вдруг глаза Гаана с изумлением остановились на фигуре воина позади ухмыляющегося парня, который держал Тару и гнал ее к дверному проему. Он увидел, как новичок шагнул почти на расстояние вытянутой руки от другого. Он увидел, как тот остановился, и на его лице отразилась злобная ненависть. Он видел, как огромный меч пронесся по дуге большого круга, набирая стремительный и ужасающий импульс от собственного веса, подкрепленного мускулами направляющих его стальных пальцев; он видел, как он прошел сквозь пернатый череп Манаториана, разделив его сардоническую ухмылку надвое, и вскрыл его до середины грудины.
   Когда мертвая рука ослабила хватку на запястье Тары, девушка прыгнула вперед, не оглядываясь, в сторону Гаана. Его левая рука обхватила ее, и она не отстранилась, так как с мечом наизготовку гатолианец ждал следующего указа Судьбы. Перед ними избавитель Тары вытирал кровь со своего меча о волосы своей жертвы. Очевидно, он был манаторианцем, его атрибуты были такими же, как у стражи Джеддака, поэтому его поступок был необъясним для Гаана и Тары. Вскоре он вложил свой меч в ножны и подошел к ним.
   "Когда человек решает скрыть свою личность за вымышленным именем, - сказал он, глядя прямо в глаза Гэхану, - какой бы друг ни пронзил обман, он не был бы другом, если бы он разгласил секрет другого".
   Он помолчал, словно ожидая ответа.
   "Ваша честность восприняла, и ваши уста произнесли неизменную истину", - ответил Гаан, чей разум был полон удивления, может ли вывод быть правдой - что этот манаториец догадался о его личности.
   - Таким образом, мы договорились, - продолжал другой, - и я могу сказать вам, что, хотя я здесь известен как А-Сор, мое настоящее имя - Тасор. Он сделал паузу и внимательно посмотрел на лицо Гэхана в поисках признаков воздействия этого знания, и был вознагражден быстрым, хотя и сдержанным выражением узнавания.
   Тасор! Друг его юности. Сын того великого гатолийского дворянина, который отдал свою жизнь так славно, хотя и тщетно, в попытке защитить сира Гаана от кинжалов убийц. Тасор - младший падвар в охране О-Тара, джеддака Манатора! Это было непостижимо - и все же это был он; в этом не могло быть никаких сомнений. "Тасор", - повторил Гаан вслух. - Но это не манаторское имя. Заявление было наполовину вопросительным, поскольку любопытство Гэхана было возбуждено. Он узнает, как его друг и верный подданный стал манаторианцем. Прошли долгие годы с тех пор, как Тасор исчез так же таинственно, как принцесса Хаджа и многие другие подданные Гаана. Джед Гатола давно считал его мертвым.
   - Нет, - ответил Тасор, - и это не манаторское имя. Пойдемте, пока я буду искать для вас укрытие в какой-нибудь забытой комнате в одной из незанятых частей дворца, а пока мы идем, я кратко расскажу вам, как Тасор Гатолианец стал А-Сором Манаторийцем.
   "Случилось так, что, когда я ехал с дюжиной моих воинов вдоль западной границы Гатола в поисках зитидаров, отбившихся от моих стад, на нас напала и окружила большая группа манаторийцев. Они одолели нас, хотя не раньше, чем половина нашего числа была убита, а остальные беспомощны от ран. И вот меня привели пленником в Манатадж, далекий город Манатора, и там продали в рабство. Меня купила женщина - принцесса Манатаджа, чье богатство и положение не имели себе равных в городе, где она родилась. Она любила меня, и когда ее муж узнал о ее увлечении, она умоляла меня убить его, а когда я отказался, она наняла для этого другого. Потом она вышла за меня замуж; но никто не хотел иметь с ней ничего общего в Манатадже, потому что они подозревали ее в том, что она знала об убийстве своего мужа. Итак, мы отправились из Манатаджа в Манатос в сопровождении большого каравана со всеми ее мирскими благами, драгоценностями и драгоценными металлами, и по дороге она распустила слух, что мы с ней умерли. Затем мы пришли в Манатор вместо этого, она взяла новое имя, а я имя А-Сор, чтобы нас нельзя было отследить по нашим именам. Благодаря своему огромному богатству она купила мне место в страже Джеддака, и никто не знает, что я не манаториец, потому что она мертва. Она была красива, но она была дьяволом".
   - И вы никогда не стремились вернуться в родной город? - спросил Гаан.
   "Никогда надежда не покидала мое сердце, а мой разум не был лишен плана", - ответил Тасор. "Я мечтаю об этом днем и ночью, но всегда должен возвращаться к одному и тому же заключению - что может быть только одно средство спасения. Я должен подождать, пока Фортуна не благословит меня местом в отряде рейдов на Гатол. Затем, оказавшись в пределах моей собственной страны, они больше не увидят меня".
   "Возможно, ваша возможность уже находится в пределах вашей досягаемости, - сказал Гаан, - если бы ваша верность собственному джеду не была подорвана годами связи с людьми Манатора". Заявление было наполовину вызовом.
   "И мой джед стоял сейчас передо мной, - воскликнул Тасор, - и мое признание могло быть сделано, не нарушая его доверия, я должен был бросить свой меч к его ногам и молить о высокой привилегии умереть за него, как мой сир умер за своего сира. "
   Не могло быть никаких сомнений ни в его искренности, ни в том, что он знал личность Гаана. Джед Гатола улыбнулся. - И если бы ваш джед был здесь, нет никаких сомнений, что он приказал бы вам посвятить свои таланты и свое мастерство спасению принцессы Тары из Гелиума, - многозначительно сказал он. "И он обладал знанием, которое я приобрел во время моего плена, он сказал бы тебе: "Иди, Тасор, в яму, где заточен А-кор, сын Хаджи из Гатола, и освободи его, и вместе с ним подними рабов из Гатол и идите к Вратам Врагов и предложите свои услуги У-Тору из Манатаджа, который женат на Хадже из Гатола, и попросите его взамен напасть на дворец О-Тара и спасти Тару из Гелиума, и когда это свершилось то, что он освободил рабов Гатола и снабдил их оружием и средствами для возвращения в свою страну". Этого, Тасор из Гатола, и требовал от тебя Гаан, твой джед.
   "И это, раб Туран, я приложу все свои усилия для достижения после того, как я найду безопасное убежище для Тары из Гелиума и ее пантана", - ответил Тасор.
   Взгляд Гаана донес до Тасора намек на удовлетворение его джеда и наполнил его рыцарской решимостью сделать то, что от него требовалось, или умереть, поскольку он считал, что получил из уст своего любимого правителя поручение, которое легло на его плечи. ответственность, которая касалась не только жизни Гаана и Тары, но и благополучия, а может быть, и всего будущего Гатола. И вот он погнал их вперед по затхлым коридорам старого дворца, где вековая пыль лежала нетронутой на мраморных плитах. Время от времени он пробовал дверь, пока не нашел ту, которая была незаперта. Открыв ее, он провел их в комнату, полную пыли. Стены украшали крошащиеся шелка и меха, старинное оружие и огромные картины, цвета которых от времени приобрели удивительную мягкость.
   "Это будет так же хорошо, как и любое другое место", - сказал он. "Сюда никто не приходит. Я никогда раньше не был здесь, поэтому знаю о других покоях не больше, чем вы; но этот, по крайней мере, я могу снова найти, когда принесу тебе еды и питья. О-Май Жестокий занимал эту часть дворца во время своего правления, за пять тысяч лет до О-Тара. В одной из этих комнат его нашли мертвым, лицо его было искажено выражением страха, столь ужасного, что сводил с ума тех, кто смотрел на него; однако на нем не было следов насилия. С тех пор кварталы О-Май избегали, ибо, по легенде, призраки Корфалов каждую ночь преследуют дух злого джеддака через эти покои, крича и стоная на ходу. Но, - добавил он, как бы успокаивая себя и своих товарищей, - такие вещи не могут быть оправданы культурой Гатола или Гелиума.
   Гаан рассмеялся. "И если все, кто смотрел на него, сошли с ума, кто тогда должен был совершать последние обряды или готовить для них тело джеддака?"
   "Ничего не было", - ответил Тасор. "Там, где его нашли, там и оставили, и там и по сей день лежат его разлагающиеся кости в какой-то забытой комнате этой запретной палаты".
   Затем Тасор ушел, заверив их, что при первой же возможности поговорит с А-Кором, а на следующий день принесет им еду и питье. 7
   После того, как Тасор ушел, Тара повернулась к Гахану и, подойдя, положила руку ему на плечо. "События произошли так быстро с тех пор, как я узнала вас под вашей маскировкой, - сказала она, - что у меня не было возможности заверить вас в моей благодарности и высоком уважении, которое ваша доблесть завоевала для вас в моих глазах. Позвольте мне теперь признать мой долг; и если обещания того, чья жизнь и свобода находятся в серьезной опасности, не напрасны, примите мое заверение в великой награде, ожидающей вас от руки моего отца в Гелиуме.
   "Я не желаю никакой награды, - ответил он, - кроме счастья знать, что женщина, которую я люблю, счастлива".
   На мгновение глаза Тары из Гелиума вспыхнули, когда она надменно вытянулась во весь рост, а затем они смягчились, и ее поза расслабилась, когда она печально покачала головой.
   "У меня нет на сердце упрекать тебя, Туран, - сказала она, - как бы велика ни была твоя вина, ибо ты был честным и верным другом Тары Гелийской; но вы не должны говорить того, чего не должны слышать мои уши.
   "Вы имеете в виду, - спросил он, - что уши принцессы не должны слушать слов любви от пантана?"
   "Это не так, Туран, - ответила она; "но скорее для того, чтобы я не мог из чести выслушивать слова любви от другого, кроме того, с кем я обручен, - соотечественника Джора Кантоса".
   - Ты имеешь в виду, Тара из Гелия, - воскликнул он, - если бы не это, ты бы...
   "Останавливаться!" - приказала она. - Вы не имеете права предполагать что-либо иное, кроме того, что свидетельствуют мои губы.
   - Глаза часто красноречивее губ, Тара, - ответил он. "и в твоих я прочитал то, что не является ни ненавистью, ни презрением к Турану-пантану, и мое сердце говорит мне, что твои уста лжесвидетельствовали, когда они в гневе восклицали: "Я ненавижу тебя!"
   - Я не ненавижу тебя, Туран, и все же не могу любить, - просто сказала девушка.
   "Когда я вырвался из комнаты И-Гос, я действительно был на грани того, чтобы поверить, что ты ненавидишь меня, - сказал он, - ибо только ненавистью, как мне казалось, можно объяснить тот факт, что ты ушел, не сделав попытки освободить меня; но вскоре и мое сердце, и мой рассудок сказали мне, что Тара из Гелиума не могла бросить товарища в беде, и хотя я все еще не знаю фактов, я знаю, что ты не был в силах помочь мне.
   - Это действительно так, - сказала девушка. "Едва И-Гос пал от укуса моего кинжала, как я услышал приближение воинов. Я побежал, чтобы спрятаться, пока они не прошли, думая вернуться и освободить вас; но, пытаясь ускользнуть от партии, которую я слышал, я бросился в объятия другой. Они спросили меня о твоем местонахождении, и я сказал им, что ты ушел вперед, а я следую за тобой и таким образом увел их от тебя".
   "Я знал", - был единственный комментарий Гаана, но его сердце наполнилось восторгом, как и должно быть у влюбленного, услышавшего из уст своего божества признание в интересе и верности, как бы мало не было окрашено намеком на более теплое отношение. быть. Быть оскорбленным даже со стороны хозяйки своего сердца лучше, чем быть проигнорированным.
   Пока они беседовали в плохо освещенной комнате, тусклые лампочки которой были покрыты скопившейся веками пылью, согбенная и иссохшая фигура медленно шла по мрачным коридорам снаружи, его слабые и слезящиеся глаза всматривались сквозь толстые линзы в признаки отрывок, написанный на пыльном полу.
   ГЛАВА XIX
   УГРОЗА МЕРТВЫХ
   Ночь была еще молодым, когда кто-то подошел к входу в банкетный зал, где О-Тар из Манатора обедал со своими вождями, и, пройдя мимо охранников, вошел в большую комнату с дерзостью привилегированного человека, каким он и был на самом деле. Когда он приблизился к голове длинной доски, О-Тар обратил на него внимание.
   - Ну, седой! воскликнул он. "Что сегодня снова выводит тебя из любимой и вонючей норы. Мы думали, что вид множества живых людей на играх заставит вас вернуться к своим трупам так быстро, как только вы сможете уйти.
   Кудахчущий смех I-Gos подтвердил королевскую выходку. - Эй, эй, О-Тар, - пропищал древний, - И-Гос выходит не ради удовольствия; но когда кто-то безжалостно оскверняет мертвых I-Gos, необходимо отомстить!"
   - Вы имеете в виду поступок раба Турана? - спросил О-Тар.
   "Туран, да, и рабыня Тара, подсунувшая под мою шкуру смертоносный клинок. Еще доля дюйма, О-Тар, и древний и мятый покров Ай-Госа даже сейчас были в руках какого-то ученика кожевника, эй, эй!
   - Но они снова ускользнули от нас, - воскликнул О-Тар. "Даже во дворце великого джеддака им дважды удавалось ускользнуть от глупых мошенников, которых я называю Стражей Джеддака". О-Тар поднялся и сердито подчеркивал свои слова сильными ударами по столу, на который наносился золотой кубок.
   - Эй, О-Тар, они ускользают от твоей охраны, но не от старого мудрого калота, И-Гос.
   "Что ты имеешь в виду? Говорить!" командовал О-Тар.
   - Я знаю, где они спрятаны, - сказал древний таксидермист. "В пыли неиспользуемых коридоров их выдали ноги".
   "Вы следовали за ними? Вы их видели? - спросил джеддак.
   -- Я последовал за ними и услышал, как они разговаривают за закрытой дверью, -- ответил И-Гос. - Но я их не видел.
   - Где эта дверь? - воскликнул О-Тар. -- Сейчас пошлем и привезем, -- он оглядел стол, как бы решая, кому доверить эту обязанность. Дюжина вождей встала и возложила руки на свои мечи.
   - Я проследил их до покоев О-Май Жестокого, - пропищал И-Гос. "Ты найдешь их там, где стонущие корфалы преследуют визжащего призрака О-Май; Эй! и он перевел взгляд с О-Тара на вставших воинов, только чтобы обнаружить, что, по-человечески, они торопливо возвращаются на свои места.
   Кудахчущий смех I-Gos насмешливо нарушил тишину, воцарившуюся в комнате. Воины застенчиво смотрели на еду на своих золотых тарелках. О-Тар нетерпеливо щелкнул пальцами.
   "Неужели среди вождей Манатора есть только трусы?" воскликнул он. "Неоднократно эти самонадеянные рабы попирали величие вашего джеддака. Должен ли я приказать кому-нибудь пойти и привести их?
   Медленно поднялся вождь, и двое других последовали его примеру, хотя и с плохо скрываемым нежеланием. - Значит, не все трусы, - заметил О-Тар. "Обязанность неприятная. Поэтому вы все трое должны идти, взяв с собой столько воинов, сколько пожелаете".
   - Но не спрашивай добровольцев, - прервал И-Гос, - а то пойдешь один.
   Трое вождей повернулись и вышли из банкетного зала, медленно идя, словно обреченные на произвол судьбы.
   Гаан и Тара остались в комнате, куда их привел Тасор, мужчина стряхивал пыль с глубокой и удобной скамьи, где они могли отдохнуть в относительном комфорте. Он обнаружил, что старинные спальные шелка и меха слишком устарели, чтобы приносить какую-либо пользу, рассыпаясь в прах от прикосновения, лишая тем самым возможности сделать удобную постель для девушки, и поэтому они сели вместе, тихо разговаривая. о приключениях, через которые они уже прошли, и размышляя о будущем; планируя пути побега и надеясь, что Тасор не исчезнет надолго. Они говорили о многом - о Хасторе, Гелиуме и Птарсе, и, наконец, разговор напомнил Таре о Гатоле.
   - Вы там служили? она спросила.
   "Да", - ответил Туран.
   "Я встретила Гаана, джеда из Гатола, во дворце моего отца, - сказала она, - за день до того, как буря вырвала меня из Гелиума - он был самонадеянным парнем, великолепно увязшим в платине и бриллиантах. Никогда в жизни я не видел такой великолепной сбруи, как у него, и ты должен хорошо знать, Туран, что великолепие всего Барсума проходит через двор в Гелиуме; но в моем воображении я не мог представить столь великолепного существа, обнажающего этот украшенный драгоценными камнями меч в смертельной схватке. Я боюсь, что джед из Гатола, хотя и симпатичный мужчина, не более того.
   В тусклом свете Тара не заметила кривого выражения на полуотвернутом лице своей спутницы.
   - Тогда вы мало думали о джеде из Гатола? он спросил.
   "Тогда или сейчас", - ответила она и немного рассмеялась. "Как бы тронуло его тщеславие, если бы он узнал, что бедный пантан занял более высокое место в глазах Тары Гелийской", - и она мягко положила пальцы ему на колено.
   Он схватил пальцы и поднес их к губам. "О, Тара из Гелия, - воскликнул он. - Думаешь, я каменный человек? Одна рука скользнула ей на плечи и притянула податливое тело к себе.
   "Пусть мой прародитель простит мне мою слабость", - воскликнула она, когда ее руки обвились вокруг его шеи, и она приблизила свои задыхающиеся губы к его. Долго они цеплялись за первый поцелуй любви, а потом она нежно оттолкнула его. "Я люблю тебя, Туран", - всхлипнула она; "Я так люблю тебя! Это мое единственное плохое оправдание за то, что я причинил зло Джору Кантосу, которого, как теперь я знаю, я никогда не любил, который не знал, что такое любовь. И если ты любишь меня так, как говоришь, Туран, твоя любовь должна защитить меня от большего бесчестия, ибо я всего лишь глина в твоих руках".
   Он снова прижал ее к себе, а затем так же внезапно отпустил и, встав, быстро зашагал взад и вперед по комнате, как будто стараясь с помощью яростных упражнений овладеть и усмирить какого-то злого духа, который овладел им. В его мозгу, в сердце и в душе, как в какой-то радостной песне, звенели те слова, которые так изменили мир для Гаана из Гатола: "Я люблю тебя, Туран; Я так люблю тебя!" И это произошло так внезапно. Он думал, что она чувствует к нему только благодарность за его верность, и тут, в одно мгновение, все ее преграды рухнули, она уже не была принцессой; но вместо этого... его размышления были прерваны звуком из-за закрытой двери. Его сандалии из цитидаровой шкуры не издавали ни звука на мраморном полу, по которому он шел, и когда его быстрая походка несла его мимо входа в комнату, издалека в длинном коридоре доносился слабый звук металла о металл - безошибочный вестник приближения вооруженных людей.
   Мгновение Гаан внимательно прислушивался к двери, пока не осталось никаких сомнений в том, что приближается группа воинов. Из того, что сказал ему Тасор, он правильно догадался, что они придут в эту часть дворца, но с единственной целью - найти Тару и его самого, - и поэтому ему надлежало искать немедленные средства, чтобы ускользнуть от них. В комнате, в которой они находились, помимо той, через которую они вошли, были и другие дверные проемы, и в одной из них он должен был искать более безопасное укрытие. Подойдя к Таре, он сообщил ей о своих подозрениях, подведя ее к одной из дверей, которую они нашли незапертой. За ней лежала тускло освещенная комната, на пороге которой они остановились в ужасе, быстро ретируясь в комнату, которую только что покинули, поскольку их первый взгляд обнаружил четырех воинов, сидящих вокруг джетанской доски.
   То, что их вход не был отмечен, Гаан приписал поглощению двух игроков и их друзей игрой. Тихо закрыв дверь, беглецы бесшумно двинулись к следующей, которую нашли запертой. Теперь была еще одна дверь, которую они не пробовали, и к ней они подошли быстро, так как знали, что обыск должен быть близко к комнате. К своему огорчению, они обнаружили, что путь к спасению закрыт.
   Теперь они действительно были в плачевном положении, потому что, если бы искатели получили информацию, ведущую их в эту комнату, они были бы потеряны. Снова ведя Тару к двери, за которой сидели джетаны, Гаан обнажил меч и стал ждать, прислушиваясь. Звук отряда в коридоре отчетливо донесся до их ушей - они, должно быть, были совсем близко, и, несомненно, приближались большими силами. За дверью стояли всего четыре воина, которых можно было легко застать врасплох. Тогда мог быть только один выбор, и, действуя по нему, Гаан снова тихо открыл дверь, шагнул в соседнюю комнату, держа руку Тары в своей, и закрыл за собой дверь. Четверо у джетанской доски явно их не слышали. Один из игроков либо только что сделал, либо обдумывал ход, так как его пальцы схватили фигуру, еще лежавшую на доске. Остальные трое наблюдали за его движением. Мгновение Гаан смотрел на них, играя в джетан в тусклом свете этой забытой и запретной комнаты, а затем медленная улыбка понимания осветила его лицо.
   "Прийти!" - сказал он Таре. "Нам нечего бояться их. Вот уже более пяти тысяч лет они стоят так, как памятник работе какого-то древнего таксидермиста.
   Подойдя поближе, они увидели, что реалистичные фигуры были покрыты пылью, но в остальном кожа была в таком же прекрасном состоянии сохранности, как и у самой последней из групп И-Го, а затем они услышали, как дверь комнаты, которую они вышел открытым и знал, что искатели были близко к ним. В другом конце комнаты они увидели отверстие, похожее на коридор, который при осмотре оказался коротким проходом, заканчивающимся в комнате, в центре которой находился богато украшенный спальный помост. Эта комната, как и другие, была слабо освещена, время погасило сияние ее ламп и покрыло их пылью. Взгляд показал, что он был увешан тяжелыми грузами и содержал значительную массивную мебель в дополнение к платформе для сна, второй взгляд на который показал то, что казалось фигурой человека, лежащего частично на полу и частично на помосте. Не было видно никаких дверных проемов, кроме той, через которую они вошли, хотя оба знали, что другие могут быть скрыты портьерами.
   Гаан, любопытство которого было вызвано легендами, окружающими эту часть дворца, подошел к возвышению, чтобы осмотреть фигуру, которая, по-видимому, упала с него, и найти высохший и сморщенный труп человека, лежащего на спине на полу с раскинутыми руками. и пальцы туго растопырены. Одна его нога частично была подогнана под ним, а другая все еще запуталась в спящих шелках и мехах на помосте. По прошествии пяти тысяч лет выражение иссохшего лица и безглазых глазниц до такой степени сохранило выражение жуткого страха, что Гаан понял, что смотрит на тело О-Маи Жестокого.
   Внезапно Тара, стоявшая рядом с ним, схватила его за руку и указала в дальний угол комнаты. Гаан посмотрел и, глядя, почувствовал, как волосы на его шее встают дыбом. Он обхватил девушку левой рукой и с обнаженным мечом встал между ней и драпировками, на которые они смотрели, а затем Гахан из Гатола медленно попятился, ибо в этой мрачной и мрачной комнате, по которой не ступала ни одна человеческая нога в течение пяти тысяч лет и куда не мог проникнуть ни дуновения ветра, тяжелые драпировки в дальнем углу сдвинулись. Они двигались не плавно, как мог бы двинуть их сквозняк, если бы был сквозняк, а вдруг выпучились, как будто их сзади толкнули. В противоположный угол отступал Гаан, пока они не встали спиной к драпировкам там, а затем, услышав приближение их преследователей через комнату за Гаханом, толкнул Тару через драпировку и, следуя за ней, держал открытой левой рукой, которую он вырвавшись из рук девушки, крошечное отверстие, через которое он мог видеть квартиру и дверной проем на противоположной стороне, через который войдут преследователи, если они зайдут так далеко.
   За портьерами между ними и стеной было пространство около трех футов ширины, образующее проход, полностью огибающий комнату, прерываемый только единственным входом напротив них; это обычное дело, особенно в спальных покоях богатых и влиятельных людей на Барсуме. Целей этой договоренности было несколько. Коридор предоставлял охранникам место в одной комнате с их хозяином, не нарушая полностью его личную жизнь; он скрывал потайные выходы из камеры; это позволяло обитателю комнаты прятать подслушивающих и убийц для использования против врагов, которых он мог заманить в свою комнату.
   Трем вождям с дюжиной воинов не составило труда пройти по следам беглецов в пыли коридоров и комнат, по которым они прошли. Чтобы вообще войти в эту часть дворца, требовалось все мужество, которым они обладали, и теперь, когда они находились в самих покоях О-Маи, их нервы были на пределе, - еще один поворот, и они сломаются; ибо жители Манатора полны странных суеверий. Когда они вошли во внешнюю комнату, они двигались медленно, с обнаженными мечами, никто, казалось, не стремился взять на себя инициативу, а двенадцать воинов держались подальше в нескрываемом и бесстыдном ужасе, в то время как трое вождей, подгоняемые страхом перед О-Таром и гордости, прижавшись друг к другу для ободрения, пока они медленно пересекали тускло освещенную комнату.
   Следуя по следам Гэхана и Тары, они обнаружили, что хотя к каждому дверному проему они подошли, только один порог был перейден, и эту дверь они осторожно открыли, открыв своему изумленному взгляду четырех воинов за столом джетан. На мгновение они были на грани бегства, потому что, хотя они знали, кто они, приближаясь к ним в этой таинственной и наполненной призраками свите, они были так поражены, как будто увидели самые призраки усопших. Но вскоре они достаточно набрались храбрости, чтобы пересечь и эту комнату и войти в короткий проход, который вел к древней спальне О-Маи Жестокого. Они не знали, что эта ужасная комната находится прямо перед ними, и вряд ли они пошли бы дальше; но они увидели, что те, кого они искали, пришли сюда, и поэтому они последовали за ними, но в темной внутренней части зала они остановились, трое вождей тихим шепотом призывали своих последователей сомкнуться позади них, и там, прямо у входа они стояли до тех пор, пока их глаза не привыкли к тусклому свету, один из них вдруг не указал на существо, лежащее на полу и одной ногой запутавшееся в покрытии помоста.
   "Смотреть!" - выдохнул он. "Это труп О-Май! Прародитель предков! мы в запретной комнате". В то же время из-за драпировок за выросшими мертвецами донесся глухой стон, за которым последовал пронзительный крик, и драпировки затряслись и вздулись у них на глазах.
   Единодушно, вожди и воины, они повернулись и бросились к двери; узкий дверной проем, где они забились, борясь и крича, пытаясь убежать. Они отбросили свои мечи и вцепились друг в друга когтями, пытаясь спастись бегством; те, кто сзади, взобрались на плечи тех, кто впереди; и некоторые упали и были затоптаны; но, в конце концов, все они прошли и, самые быстрые первыми, рванулись через две промежуточные комнаты к внешнему коридору за ними, и не остановили своего безумного отступления, прежде чем, спотыкаясь, ввалились, слабые и дрожащие, в банкетный зал О-Тара. . При виде их воины, оставшиеся с джеддаком, вскочили на ноги с обнаженными мечами, думая, что их товарищей преследует множество врагов; но никто не последовал за ними в комнату, и трое вождей подошли и встали перед О-Таром с опущенными головами и трясущимися коленями.
   "Что ж?" - спросил джеддак. "Что с тобой? Говорить!"
   - О-Тар, - воскликнул один из них, когда наконец научился владеть своим голосом. "Когда мы трое подвели тебя в битве или бою? Разве наши мечи не всегда были одними из первых в защите вашей безопасности и вашей чести?
   - Разве я отрицал это? - спросил О-Тар.
   "Послушай же, о Джеддак, и суди нас снисходительно. Мы последовали за двумя рабами в апартаменты О-Май Жестокого. Мы вошли в проклятые покои и не дрогнули. Мы пришли, наконец, в эту ужасную комнату, которую ни один человеческий глаз не видел за пятьдесят столетий, и мы увидели мертвое лицо О-Маи, лежащего так же, как он лежал все это время. Мы подошли к самой камере смерти О-Маи Жестокого и все же были готовы идти дальше; как вдруг до наших перепуганных ушей донеслись стоны и визг, характерные для этих заколдованных палат, и драпировки зашевелились и зашумели в мертвом воздухе. О-Тар, это было больше, чем могли выдержать человеческие нервы. Мы развернулись и убежали. Мы выбросили наши мечи и сражались друг с другом, чтобы спастись. С печалью, но без стыда говорю я, потому что во всем Манаторе нет человека, который не поступил бы так же. Если эти рабы - корфалы, они в безопасности среди своих собратьев-призраков. Если они не Капфалы, то они уже мертвы в покоях О-Маи, и пусть там они сгниют для всего меня, ибо я не вернусь в то проклятое место за сбруей джеддака и половинкой Барсума за империя. Я говорил."
   О-Тар нахмурил брови. - Все мои вожди трусы и малодушны? он потребовал в настоящее время в насмешливых тонах.
   Среди тех, кто не был в поисковом отряде, поднялся вождь и повернул хмурое лицо к О-Тару.
   - Джеддак знает, - сказал он, - что в анналах Манатора ее джеддаки всегда считались храбрейшими из ее воинов. Куда ведет мой джеддак, я буду следовать за ним, и ни один джеддак не может назвать меня трусом или трусом, если только я не откажусь идти туда, куда осмеливается идти он. Я говорил."
   После того, как он вернулся на свое место, воцарилась мучительная тишина, ибо все знали, что говорящий бросил вызов мужеству О-Тара, джеддака Манатора, и все ждали ответа своего правителя. У всех в голове была одна и та же мысль: О-Тар должен немедленно привести их в покои О-Маи Жестокого или навсегда принять на себя клеймо трусости, и на троне Манатора не может быть труса. Что все они знали, и О-Тар тоже знал.
   Но О-Тар колебался. Он оглядел лица окружающих его за пиршественным столом; но он видел только мрачные лица безжалостных воинов. Ни в ком не было и следа снисходительности. А затем его взгляд метнулся к маленькому входу в одной из сторон большого зала. Выражение облегчения стерло с его лица выражение беспокойства.
   "Смотреть!" - воскликнул он. "Смотрите, кто пришел!"
   ГЛАВА ХХ
   Обвинение в трусости
   Гаан, наблюдая за В проеме между драпировками увидели бешеное бегство преследователей. Мрачная улыбка заиграла на его губах, когда он наблюдал за безумной схваткой за спасение и видел, как они бросают свои мечи и сражаются друг с другом, чтобы первыми выйти из комнаты страха, и когда все они ушли, он повернулся к Таре, улыбка все еще на его губах; но улыбка исчезла, как только он повернулся, ибо увидел, что Тара исчезла.
   "Тара!" - крикнул он громким голосом, так как знал, что нет никакой опасности, что их преследователи вернутся; но ответа не последовало, если не считать слабого звука кудахтанья издалека. Он торопливо обыскал проход за портьерами, обнаружив несколько дверей, одна из которых была приоткрыта. Через нее он вошел в соседнюю комнату, которая на мгновение была освещена еще ярче мягкими лучами мчащейся по небесам Турии. Здесь он нашел взъерошенную пыль на полу и отпечатки сандалий. Они пришли сюда - Тара и существо, которое украло ее.
   Но что это могло быть? Гаан, человек культуры и высокого интеллекта, почти не придерживался суеверий. Подобно почти всем расам Барсума, он более или менее внутренне цеплялся за некую возвышенную форму поклонения предкам, хотя обожествлял он скорее память или легенды о добродетелях и героических подвигах своих предков, чем их самих. Он никогда не ожидал каких-либо материальных доказательств их существования после смерти; он не верил, что они обладают силой ни добра, ни зла, кроме того воздействия, которое их пример при жизни мог оказать на последующие поколения; поэтому он не верил в материализацию мертвых духов. Если и существовала жизнь после смерти, он ничего об этом не знал, поскольку знал, что наука продемонстрировала существование некой материальной причины для каждого, казалось бы, сверхъестественного явления древних религий и суеверий. И все же он не мог понять, какая сила могла так внезапно и таинственно удалить Тару от него в комнате, которая не знала присутствия человека в течение пяти тысяч лет.
   В темноте он не мог разглядеть, есть ли отпечатки других сандалий, кроме Тариных, - только пыль мешала, - а когда она уводила его в мрачные коридоры, он вообще терял след. Совершенный лабиринт проходов и комнат теперь открылся ему, когда он спешил через пустынные кварталы О-Маи. Здесь была древняя баня - несомненно, купальня самого джеддака, и он снова прошел через комнату, в которой пять тысяч лет назад на столе была накрыта еда - возможно, непродегустированный завтрак О-Маи. В те краткие мгновения, что он проходил по залам, перед его глазами проносилось множество украшений, драгоценных камней и драгоценных металлов, поразивших даже джеда Гатола, чьи доспехи были украшены бриллиантами и платиной и чье богатство вызывало зависть у всего мира. Но, в конце концов, его поиски в покоях О-Май закончились в маленькой каморке, в полу которой был выход на спиральный взлетно-посадочную полосу, ведущую прямо в стигийскую тьму. Пыль у входа в чулан была только что поднята, и, поскольку это было единственным возможным признаком того, что Гаан знал о направлении, взятом похитителем Тары, казалось, лучше следовать дальше, чем искать в другом месте. Итак, без колебаний он спустился в кромешную тьму внизу. Ощупывая ногой перед тем, как сделать шаг вперед, его спуск неизбежно был медленным, но Гаан был барсумцем и поэтому знал ловушки, которые могли поджидать неосторожных в таких темных, запретных частях дворца джеддака.
   Он спустился, по его оценке, на три полных уровня и остановился, как он иногда делал, чтобы прислушаться, когда отчетливо услышал странный шаркающий, скрежещущий звук, приближающийся к нему снизу. Что бы это ни было, оно поднималось по взлетно-посадочной полосе с постоянной скоростью и скоро будет рядом с ним. Гаан положил руку на рукоять меча и медленно вытащил его из ножен, чтобы не издать ни звука, который уведомил бы существо о его присутствии. Ему хотелось, чтобы тьма хоть немного рассеялась. Если бы он мог видеть только очертания того, что приближалось к нему, он бы почувствовал, что у него больше шансов на встречу; но он ничего не видел, а затем, поскольку он ничего не видел, конец его ножен ударился о каменную сторону взлетно-посадочной полосы, издав звук, который тишина, узкие пределы прохода и темнота, казалось, усилили до ужасающего грохота. .
   Мгновенно шаркающий звук приближения прекратился. Мгновение Гаан стоял в молчаливом ожидании, затем, отбросив осторожность, снова двинулся вниз по спирали. Эта штука, чем бы она ни была, теперь не издавала ни звука, по которому Гаан мог бы ее обнаружить. В любой момент она могла напасть на него, поэтому он держал свой меч наготове. Вниз, все вниз вела крутая спираль. Темнота и тишина гробницы окружали его, но где-то впереди что-то было. Он был не один в этом ужасном месте - другое присутствие, которого он не мог слышать или видеть, парило перед ним - в этом он был уверен. Возможно, это было то, что украло Тару. Возможно, сама Тара, все еще в тисках какого-то безымянного ужаса, была прямо перед ним. Он ускорил шаг - он превратился в бег при мысли об опасности, угрожавшей женщине, которую он любил, а затем наткнулся на деревянную дверь, которая распахнулась от удара. Перед ним был освещенный коридор. По обеим сторонам были камеры. Он продвинулся на небольшое расстояние от основания спирали, когда понял, что находится в ямах под дворцом. Мгновение спустя он услышал позади себя шаркающий звук, привлекший его внимание на спиральной взлетно-посадочной полосе. Обернувшись, он увидел автора звука, выходящего из дверного проема, мимо которого он только что прошел. Это был Гек Калдане.
   "Гек!" - воскликнул Гаан. - Это ты был на взлетно-посадочной полосе? Вы видели Тару из Гелия?
   - Это был я в спирали, - ответил калдане. "Но я не видел Тару из Гелия. Я искал ее. Где она?"
   -- Не знаю, -- ответил гатолиец. - Но мы должны найти ее и забрать отсюда.
   - Мы можем найти ее, - сказал Гек. - Но я сомневаюсь, что мы сможем ее увезти. Покинуть Манатор не так просто, как войти в него. Я могу приходить и уходить, когда захочу, через древние норы ulsios; но вы слишком велики для этого, и вашим легким нужно больше воздуха, чем можно найти на некоторых более глубоких взлетно-посадочных полосах.
   - Но У-Тор! - воскликнул Гаан. - Вы слышали что-нибудь о нем или его намерениях?
   - Я много слышал, - ответил Гек. "Он расположился лагерем у Врат Врагов. Это место, которое он держит, и его воины лежат прямо за Вратами; но у него недостаточно сил, чтобы войти в город и взять дворец. Еще час, и вы могли бы добраться до него; но теперь каждый проспект усиленно охраняется с тех пор, как О-Тар узнал, что А-Кор сбежал к У-Тору.
   "А-Кор сбежал и присоединился к Ю-Тору!" - воскликнул Гаан.
   - Но прошло немногим больше часа. Я был с ним, когда пришел воин - человек по имени Тасор - который принес послание от тебя. Было решено, что Тасор должен сопровождать А-Кора в попытке добраться до лагеря У-Тора, великого джеда Манатоса, и получить от него требуемые заверения. Затем У-Тор должен был вернуться и принести еду вам и принцессе Гелиума. Я сопровождал их. Мы легко победили и обнаружили, что У-Тор более чем готов уважать каждое ваше желание, но когда Тасор должен был вернуться к вам, путь был прегражден воинами О-Тара. Именно тогда я вызвался прийти к вам и доложить, найти еду и питье, а затем отправиться к гатолийским рабам Манатора и подготовить их к их участию в плане, задуманном У-Тором и Тасором.
   - И что это был за план?
   "У-Тор послал за подкреплением. В Манатос он послал и во все отдаленные области, которые его. Чтобы собрать и доставить их сюда, потребуется месяц, а тем временем рабы в городе должны тайно организоваться, красть и прятать оружие на случай прибытия подкрепления. Когда этот день наступит, силы У-Тора войдут во Врата Врагов, и когда воины О-Тара бросятся давать им отпор, рабы из Гатола обрушатся на них с тыла с большей частью своего числа, в то время как баланс будет нарушен. штурмовать дворец. Таким образом они надеются отвлечь от Врат так много людей, что У-Тору будет несложно пробить вход в город.
   "Возможно, они добьются успеха", - прокомментировал Гаан; - Но воинов О-Тара много, и те, кто сражается, защищая свои дома и свой джеддак, всегда имеют преимущество. Ах, Гек, если бы у нас были великие боевые корабли Гатола или Гелиума, чтобы обрушить свой безжалостный огонь на улицы Манатора, пока У-Тор марширует во дворец по трупам убитых. Он сделал паузу, глубоко задумавшись, а затем снова обратил свой взор на калдане. - Ты слышал что-нибудь о группе, которая бежала со мной с Поле Джетана, - о Флоране, Вал Доре и других? Что из них?
   "Десять из них прошли через У-Тора у Врат Врагов и были хорошо приняты им. Восемь пали в бою по дороге. Думаю, Вал Дор и Флоран живы, потому что я слышал, как У-Тор называл двух воинов этими именами.
   "Хороший!" - воскликнул Гаан. - Тогда иди через норы ульсиоса к Вратам Врагов и передай Флорану сообщение, которое я напишу на его родном языке. Приходи, пока я напишу сообщение.
   В соседней комнате они нашли скамейку и стол, за которыми сидел Гаан и писал странными стенографическими буквами марсианского письма послание Флорану из Гатола. "Почему, - спросил он, когда закончил, - ты искал Тару по спиральной взлетно-посадочной полосе, где мы чуть не встретились?"
   "Тасор сказал мне, где вас можно найти, и, поскольку я исследовал большую часть дворца с помощью подъездных путей ulsio и более темных и менее посещаемых проходов, я точно знал, где вы находитесь и как добраться до вас. Эта секретная спираль поднимается из ям на крышу самой высокой из дворцовых башен. У него есть секретные отверстия на каждом уровне; но я полагаю, что нет ни одного живого манаторианца, который знал бы о его существовании. По крайней мере, я никогда не встречал его внутри, и я использовал его много раз. Трижды я был в комнате, где лежит О-Май, хотя ничего не знал ни о его личности, ни об истории его смерти, пока Тасор не рассказал ее нам в лагере У-Тора.
   - Значит, вы хорошо знаете дворец? Гаан прервал.
   - Лучше, чем сам О-Тар или любой из его слуг.
   "Хороший! И ты будешь служить принцессе Таре, Гек, ты можешь служить ей наилучшим образом, сопровождая Флорана и следуя его указаниям. Я напишу их здесь, в конце своего послания к нему, потому что у стен есть уши, Гек, и никто, кроме гатолийца, не может прочитать то, что я написал Флорану. Он передаст его вам. Могу я доверять тебе?"
   - Я могу никогда не вернуться в Бантум, - ответил Гек. "Поэтому у меня всего два друга во всем Барсуме. Что я могу сделать лучше, чем верно служить им? Ты можешь доверять мне, Гатолиан, который с женщиной твоего рода научил меня тому, что есть вещи более прекрасные и благородные, чем совершенный ум, не подверженный влиянию неразумных побуждений сердца. Я пойду."
   * * * *
   Когда О-Тар указал на маленькую дверь, все взгляды обратились в указанном им направлении, и на лицах воинов отразилось удивление, когда они узнали двоих, вошедших в банкетный зал. Там был И-Гос, и он тащил за собой того, у кого был заткнут рот и чьи руки были связаны сзади лентой из жесткого шелка. Это была рабыня. Кудахтанье смеха Ай-Го вознесся над тишиной комнаты.
   "Эй, эй!" - завопил он. "То, что не могут сделать молодые воины О-Тара, делает старый Ай-Гос в одиночку".
   "Только корфал может захватить корфала", - прорычал один из вождей, бежавших из покоев О-Маи.
   И-Гос рассмеялся. "Ужас превратил ваше сердце в воду, - ответил он. "и пристыди свой язык к клевете. Это не корфал, а всего лишь женщина из Гелия; ее компаньон воин, который может сразиться с лучшими из вас и разрубить ваши гнилые сердца. Не так во времена юности I-Gos. Ах, тогда в Манаторе были мужчины. Хорошо ли я помню тот день, когда я...
   - Успокойся, дряхлый дурак! командовал О-Тар. - Где мужчина?
   "Там, где я нашел женщину - в камере смерти О-Май. Пусть ваши мудрые и храбрые вожди пойдут туда и приведут его. Я старый человек и мог бы привести только одного.
   "Ты молодец, Ай-Гос", - поспешил заверить его О-Тар, ибо, узнав, что Гаан все еще может быть в палатах с привидениями, он хотел умилостивить гнев Ай-Гос, хорошо зная язвительный язык и нрав древнего. - Значит, ты считаешь, что она не корфал, Ай-гос? - спросил он, желая передать эту тему от человека, который все еще был на свободе.
   - Не больше, чем ты, - ответил древний таксидермист.
   О-Тар долго и испытующе смотрел на Тару из Гелиума. Вся ее красота, казалось, внезапно проникла в каждую клеточку его сознания. На ней все еще была богатая сбруя Черной принцессы Джетана, и, глядя на нее, джеддак О-Тар понял, что никогда еще его взгляд не останавливался на более совершенной фигуре и более прекрасном лице.
   - Она не корфал, - пробормотал он себе под нос. - Она не капрал, а принцесса - принцесса Гелиума, и, клянусь золотыми волосами святого Хеккадора, она прекрасна. Выньте кляп у нее изо рта и отпустите ее руки, - громко приказал он. "Освободите место для принцессы Тары из Гелиума рядом с О-Тар из Манатора. Она будет обедать, как подобает принцессе.
   Рабы сделали, как велел О-Тар, и Тара из Гелиума стояла с горящими глазами за предложенным ей стулом. "Сидеть!" командовал О-Тар.
   Девушка опустилась на стул. "Я сижу как заключенная, - сказала она. "не как гость за столом моего врага, О-Тара из Манатора".
   О-Тар жестом приказал своим последователям выйти из комнаты. - Я хотел бы поговорить наедине с принцессой Гелиума, - сказал он. Компания и рабы удалились, и джеддак Манатора снова повернулся к девушке. - О-Тар из Манатора был бы твоим другом, - сказал он.
   Тара Гелийская сидела, скрестив руки на своей маленькой твердой груди, глаза ее сверкали из-под сузившихся век, и она не соизволила ответить на его предложение. О-Тар наклонился ближе к ней. Он заметил враждебность ее поведения и вспомнил свою первую встречу с ней. Она была бантом, но красивой. Она была самой желанной женщиной, которую когда-либо видел О-Тар, и он был полон решимости завладеть ею. Он сказал ей так.
   - Я мог бы взять тебя в рабыни, - сказал он ей. - Но мне приятно сделать тебя своей женой. Ты будешь Джеддарой Манатора. У тебя будет семь дней, чтобы подготовиться к великой чести, которую оказывает тебе О-Тар, и в этот час седьмого дня ты станешь императрицей и женой О-Тара в тронном зале джеддаков Манатор. Он ударил в гонг, стоявший рядом с ним на столе, и, когда появился раб, приказал ему отозвать компанию. Медленно вошли вожди и заняли свои места за столом. Их лица были мрачными и хмурыми, потому что вопрос о храбрости их джеддака все еще оставался без ответа. Если бы О-Тар надеялся, они бы забыли, что он ошибся в своих людях.
   О-Тар встал. "Через семь дней, - объявил он, - будет большой пир в честь нового Джеддара Манатора", - и он махнул рукой в сторону Тары Гелиума. "Церемония состоится в начале седьмого зода 8 в тронном зале. Тем временем о принцессе Гелиума будут заботиться в башне женских покоев дворца. Отведи ее туда, Э-Тас, с соответствующим почетным караулом и проследи, чтобы в ее распоряжение были предоставлены рабы и евнухи, которые будут исполнять все ее нужды и тщательно охранять ее от вреда.
   Теперь Э-Тас знал, что истинный смысл, скрытый в этих прекрасных словах, заключался в том, что он должен провести пленницу под усиленной охраной в женские покои и заключить ее там в башне на семь дней, расставив вокруг нее надежных охранников, которые не дадут ей сбежать. или сорвать любую попытку спасения.
   Когда Тара уходила из комнаты с Э-Тасом и охранником, О-Тар наклонился к ее уху и прошептал: "Хорошо обдумай в течение этих семи дней высокую честь, которую я тебе оказал, и - ее единственную альтернативу". Словно не слыша его, девушка вышла из банкетного зала с высоко поднятой головой и устремленными вперед глазами.
   После того, как Гек оставил его, Гахан бродил по ямам и древним коридорам заброшенных частей дворца в поисках какого-нибудь ключа к местонахождению или судьбе Тары Гелиума. Он использовал спиральную взлетно-посадочную полосу, переходя с уровня на уровень, пока не узнал каждый ее фут от ям до вершины высокой башни, и в какие помещения она открывалась на разных уровнях, а также хитроумный и скрытый механизм, приводивший в действие замки искусно замаскированных дверей, ведущих к нему. В пищу он черпал запасы, которые находил в ямах, а когда спал, то лежал на королевском ложе О-Маи в запретной комнате, разделяя помост с мертвой ногой древнего джеддака.
   Во дворце вокруг него кипело, неизвестное Гаану, огромное волнение. Воины и вожди выполняли свои обязанности с угрюмыми лицами, и маленькие группы их собирались то тут, то там, и гневно нахмурив брови, обсуждали какую-то тему, занимавшую всеобщее внимание. На четвертый день после заточения Тары в башне Э-Тас, мажордом дворца и одно из созданий О-Тара, пришел к своему хозяину с каким-то тривиальным поручением. О-Тар был один в одной из меньших комнат своих личных апартаментов, когда доложили о назначении мажордома, и после того, как дело, по которому пришел Э-Тас, было решено, джеддак подписал его остаться.
   "С положения безвестного воина я возвысил тебя, Э-Тас, до почестей вождя. В пределах дворца твое слово уступает только моему. Не за это тебя любят, Э-Тас, и если другой джеддак взойдёт на трон Манатора, что будет с тобой, чьи враги среди самых могущественных Манаторов?
   - Не говори об этом, О-Тар, - умолял Э-Тас. "В последние несколько дней я много думал об этом и хотел бы забыть об этом; но я стремился умилостивить гнев моих злейших врагов. Я был очень добр и снисходителен к ним".
   - Ты тоже читал безмолвное послание в эфире? - спросил джеддак.
   Э-Тасу было явно не по себе, и он не ответил.
   - Почему ты не пришел ко мне со своими опасениями? - спросил О-Тар. - Быть этой верностью?
   "Я боялся, о могучий джеддак!" - ответил Э-Тас. - Я боялся, что ты не поймешь и рассердишься.
   "Что ты знаешь? Говори всю правду!" командовал О-Тар.
   "Среди вождей и воинов много волнений, - ответил Э-Тас. "Даже те, кто был твоим другом, боятся силы тех, кто говорит против тебя".
   - Что они говорят? - прорычал джеддак.
   "Говорят, что ты боишься входить в покои О-Май в поисках раба Турана - о, не сердись на меня, Джеддак; это только то, что они говорят, что я повторяю. Я, ваш верный И-Тас, не верю такой гнусной клевете.
   "Нет нет; почему я должен бояться?" - спросил О-Тар. "Мы не знаем, что он там. Разве мои вожди не ходили туда и ничего о нем не видели?
   - Но они говорят, что ты не пошел, - продолжал Э-Тас, - и что они не допустят ни одного труса на троне Манатора.
   - Говорили, что измена? О-Тар чуть не закричал.
   -- Они сказали и то, и другое, великий джеддак, -- ответил мажордом. "Они сказали, что ты не только боялся входить в покои О-Май, но и боялся раба Турана, и они обвиняют тебя в том, что ты обращаешься с А-Кором, который, по их мнению, был убит по твоему приказу. Они любили А-Кор, и теперь многие вслух говорят, что из А-Кора вышел бы чудесный джеддак".
   - Они смеют? - закричал О-Тар. "Они смеют предлагать имя незаконнорожденного раба для трона О-Тара!"
   - Он твой сын, О-Тар, - напомнил ему Э-Тас, - и нет более любимого человека в Манаторе - я говорю тебе только факты, которые нельзя игнорировать, и я осмелюсь сделать это, потому что только тогда, когда ты осознайте истину, пусть вы ищите лекарство от болезней, которые окружают ваш трон".
   О-Тар рухнул на свою скамью - вдруг он стал сморщенным, усталым и старым. "Проклят тот день, - воскликнул он, - когда эти трое незнакомцев вошли в город Манатор. Если бы этот Ю-Дор был пощажен для меня. Он был силен - мои враги боялись его; но он ушел - умер от рук этого ненавистного раба Турана; да будет над ним проклятие Исса!"
   - Мой джеддак, что нам делать? - взмолился И-Тас. "Проклятие раба не решит ваших проблем".
   "Но до великого пира и свадьбы осталось всего три дня", - умолял О-Тар. "Это будет большое торжественное событие. Все воины и вожди знают, что таков обычай. В этот день будут дарованы подарки и почести. Скажи мне, кто больше всего ожесточен против меня? Я пошлю вас к ним и дам знать, что планирую награду за их прошлые заслуги перед троном. Мы сделаем джеды из вождей и вождей из воинов и дадим им дворцы и рабов. А, Э-Тас?
   Другой покачал головой. - Так не пойдет, О-Тар. У них не будет ничего из ваших подарков или почестей. Я слышал, как они так говорят.
   "Чего они хотят?" - спросил О-Тар.
   "Они хотят, чтобы джеддак был таким же храбрым, как и самый храбрый", - ответил И-Тас, хотя колени у него тряслись, когда он это говорил.
   "Они думают, что я трус?" - воскликнул джеддак.
   - Говорят, ты боишься ходить в апартаменты О-маи Жестокого.
   О-Тар долго сидел, опустив голову на грудь, и тупо уставился в пол.
   - Скажи им, - сказал он наконец глухим голосом, совсем не похожим на голос великого джеддака; "Скажи им, что я пойду в покои О-Май и поищу раба Турана".
   ГЛАВА ХХI
   РИСК ДЛЯ ЛЮБВИ
   "Эй, эй, он трус, и он назвал меня трясущейся дурак'!" Говорившим был И-Гос, и он обратился к группе вождей в одной из палат дворца О-Тара, джеддака Манатора: "Если бы А-Кор был жив, для нас был бы джеддак!"
   "Кто сказал, что А-Кор мертв?" - спросил один из вождей.
   - Где он тогда? - спросил И-Гос. - Разве не исчезли другие, кого О-Тар считал слишком любимыми для людей, столь близких к трону, как они?
   Начальник покачал головой. - И я так думал, или, вернее, знал; Я бы присоединился к Ю-Тору у Врат Врагов".
   "С-с-с", - предупредил один; "а вот и лизун ног", и все взоры были обращены на приближающегося Э-Таса.
   "Каор, друзья!" - воскликнул он, остановившись среди них, но его дружеское приветствие не вызвало ничего, кроме нескольких угрюмых кивков. "Ты слышал новости?" - продолжал он, не смущаясь обращения, к которому привык.
   - Что? О-Тар увидел ульсию и потерял сознание? - спросил И-Гос с широким сарказмом.
   - Люди умерли за меньшее, древний, - напомнил ему И-Тас.
   - Я в безопасности, - возразил И-Гос, - потому что я не храбрый и популярный сын джеддака Манатора.
   Это действительно было открытой изменой, но Э-Тас притворился, что не слышит этого. Он проигнорировал I-Gos и повернулся к остальным. "О-Тар идет в комнату О-Май этой ночью в поисках раба Турана", - сказал он. "Он огорчается, что у его воинов не хватает мужества для такого низкого долга, и что их джеддак вынужден арестовать простого раба", - с насмешкой Э-Тас распространил слухи в других частях дворца. На самом деле, последняя часть его послания была полностью исходной для него самого, и он с большим удовольствием доставил ее к смущению своих врагов. Когда он уходил, маленькая группа мужчин позвала его вслед. "В котором часу О-Тар намеревается посетить покои О-Май?" он спросил.
   -- К концу восьмого зода 9 , -- ответил мажордом и пошел своей дорогой.
   - Посмотрим, - заявил Ай-Гос.
   - Что мы увидим? - спросил воин.
   "Посмотрим, посетит ли О-Тар комнату О-Май".
   "Как?"
   "Я сам буду там, и если я увижу его, то буду знать, что он был там. Если я его не увижу, я буду знать, что его нет, - объяснил старый таксидермист.
   "Есть ли что-нибудь, что могло бы напугать честного человека?" - спросил вождь. "Что ты видел?"
   -- Дело было не столько в том, что я видел, хотя и это было достаточно скверно, сколько в том, что я слышал, -- сказал Ай-Гос.
   "Расскажи нам! Что слышало и видело тебя?
   - Я видел мертвого О-Маи, - сказал И-Гос. Остальные вздрогнули.
   - И ты не сошел с ума? они спросили.
   "Я сошел с ума?" - возразил И-Гос.
   - И ты снова поедешь?
   "Да."
   "Тогда ты действительно сумасшедший", - воскликнул один из них.
   "Вы видели мертвого О-Маи; но что вы слышали хуже? - прошептал другой.
   "Я видел мертвого О-Маи, лежащего на полу его спальной комнаты с одной ногой, запутавшейся в спальных шелках и мехах на его кушетке. Я слышал ужасные стоны и страшные крики".
   - И ты не боишься туда снова пойти? потребовал несколько.
   - Мертвецы не могут причинить мне вреда, - сказал Ай-Гос. "Он пролежал так пять тысяч лет. И звук не может причинить мне вред. Я услышал это один раз и живу - я слышу это снова. Он исходил почти сбоку от меня, где я спрятался за портьерами и наблюдал за рабом Тураном, прежде чем вырвать у него женщину.
   "И-гос, ты очень храбрый человек", - сказал вождь.
   "О-Тар назвал меня "слабаком-дураком", и если бы он не посетил комнату О-Май, мне пришлось бы столкнуться с опасностями похуже, чем лежать в запретных покоях О-Маи. Тогда действительно О-Тар падет!
   Наступила ночь, и зоды волочились, и приближалось время, когда О-Тар, джеддак Манатора, должен был посетить покои О-Май в поисках раба Турана. Нам, сомневающимся в существовании злых духов, его страх может показаться невероятным, ибо он был сильным человеком, превосходным фехтовальщиком и воином с большой репутацией; но факт оставался фактом: О-Тар из Манатора нервничал от опасения, когда он шел по коридорам своего дворца к пустынным залам О-Маи и когда, наконец, остановился, держа руку на двери, которая открывалась из пыльного коридора в даже сами апартаменты его чуть не парализовало от ужаса. Он пришел один по двум очень веским причинам, первая из которых заключалась в том, что таким образом никто не мог заметить ни его охваченного ужасом состояния, ни его отступничества, если бы он потерпел неудачу в последний момент, а вторая заключалась в том, что он мог бы совершить это в одиночку или быть в состоянии чтобы заставить своих вождей поверить в то, что он это сделал, доверие было бы гораздо большим, чем если бы его сопровождали воины.
   Но хотя он начал один, он понял, что за ним следят, и он знал, что это произошло потому, что его люди не верили ни в его мужество, ни в его правдивость. Он не верил, что найдет раба Турана. Он не очень хотел его найти, ибо, хотя О-Тар был превосходным фехтовальщиком и храбрым воином в физическом бою, он видел, как Туран играл с У-Дором, и у него не хватило смелости на бой с одним из них. кого он знал, превосходил его.
   И вот О-Тар стоял, приложив руку к двери, - боялся войти; боюсь не сделать. Но, наконец, его страх перед собственными воинами, наблюдавшими за ним, стал больше, чем страх перед неизвестным за древней дверью, и он оттолкнул тяжелый скелет в сторону и вошел.
   Тишина, мрак и пыль столетий тяжело ложились на комнату. От своих воинов он знал маршрут, которым он должен был идти к ужасному залу О-Май, и поэтому он невольно пересек комнату перед собой, через комнату, где игроки в джетан сидели за своей вечной игрой, и пришел к короткой коридор, который вел в комнату О-Май. Его обнаженный меч дрожал в его руках. Он останавливался после каждого шага вперед, чтобы прислушаться, и когда он был почти у двери наполненной призраками комнаты, его сердце замерло в груди, а холодный пот выступил на липкой коже его лба, потому что изнутри испуганные уши звук приглушенного дыхания. Именно тогда О-Тар из Манатора был близок к тому, чтобы бежать от безымянного ужаса, которого он не мог видеть, но который, как он знал, ждал его в этой комнате впереди. Но снова пришел страх гнева и презрения его воинов и его вождей. Они унижали бы его и вдобавок убили бы. Не было никаких сомнений в том, какой будет его судьба, если он в ужасе покинет апартаменты О-Май. Его единственная надежда, таким образом, заключалась в том, чтобы отважиться на неизвестное, а не на известное.
   Он двинулся вперед. Несколько шагов привели его к двери. В комнате перед ним было темнее коридора, так что он мог лишь нечетко разглядеть предметы в комнате. Рядом с центром он увидел спальный помост, рядом с которым на мраморном полу лежало более темное пятно чего-то. Он сделал еще шаг в дверной проем, и ножны его меча заскребли по каменному каркасу. К своему ужасу, он увидел, как шевелятся спящие шелка и меха на центральном помосте. Он увидел фигуру, медленно поднимающуюся в сидячее положение с смертного одра О-Маи Жестокого. Его колени дрожали, но он собрал все свои моральные силы и крепче сжал меч в дрожащих пальцах, готовый прыгнуть через комнату на ужасное привидение. Он колебался всего мгновение. Он чувствовал на себе взгляды - омерзительные глаза, пронзающие сквозь тьму его иссохшее сердце, глаза, которых он не мог видеть. Он собрался с духом, чтобы рвануть вперед, - и тут из твари на кушетке раздался ужасный визг, и О-Тар без чувств рухнул на пол.
   Гаан поднялся с ложа О-Маи, улыбаясь, только для того, чтобы быстро развернуться с обнаженным мечом, когда тень шума ударила в его чуткие уши из теней позади него. Между разорванными драпировками он увидел согбенную и морщинистую фигуру. Это был Ай-Гос.
   - Вложи свой меч в ножны, Туран, - сказал старик. "Тебе нечего бояться I-Gos".
   - Что ты здесь делаешь? - спросил Гаан.
   "Я пришел убедиться, что великий трус не обманул нас. Эй, и он назвал меня "слабаком"; но посмотри на него сейчас! Пораженный ужасом, но, эй, можно простить тому, кто услышал твой жуткий крик. Все это чуть ли не подорвало мою собственную храбрость. И это ты стонала и кричала, когда пришли вожди в тот день, когда я украл у тебя Тару?
   - Так это был ты, старый негодяй? - спросил Гаан, угрожающе приближаясь к I-Gos.
   "Приди, приди!" увещевал старик; - Это был я, но тогда я был твоим врагом. Я бы не стал этого делать сейчас. Условия изменились".
   "Как они изменились? Что их изменило?" - спросил Гаан.
   "Тогда я не полностью осознал трусость моего джеддака или храбрость тебя и девушки. Я старик из другого века, и я люблю мужество. Сначала меня возмутило нападение девушки на меня, но позже я увидел ее храбрость, и она вызвала у меня восхищение, как и все ее действия. Она боялась не О-тара, она не боялась меня, она не боялась всех воинов Манатора. И ты! Кровь миллионов сиров! как вы боретесь! Мне жаль, что я разоблачил вас на полях Джетана. Мне жаль, что я потащил девушку Тару обратно в О-Тар. Я бы поправился. Я был бы твоим другом. Вот мой меч у твоих ног, - и, вытащив свое оружие, Ай-Гос бросил его на пол перед Гааном.
   Гатолиец знал, что едва ли самый брошенный из плутов откажется от этого торжественного обещания, поэтому он нагнулся и, подняв меч старика, вернул его ему рукоятью вперед, принимая его дружбу.
   "Где принцесса Тара из Гелия?" - спросил Гаан. - Она в безопасности?
   - Она заточена в башне женских покоев в ожидании церемонии, которая должна сделать ее Джеддарой Манатора, - ответил И-Гос.
   "Это существо осмелилось подумать, что Тара из Гелиума соединится с ним?" - прорычал Гаан. - Я быстро с ним расправлюсь, если он еще не умер от испуга, - и он шагнул к упавшему О-Тару, чтобы пронзить мечом сердце джеддака.
   "Нет!" - воскликнул И-Гос. - Не убивай его и молись, чтобы он не умер, если ты хочешь спасти свою принцессу.
   "Как так?" - спросил Гаан.
   "Если весть о смерти О-Тара дойдет до женских кварталов, принцесса Тара будет потеряна. Они знают о намерении О-Тара взять ее в жены и сделать ее Джеддарой Манатора, так что можете быть уверены, что все они ненавидят ее ненавистью ревнивых женщин. Только сила О-Тар теперь защищает ее от вреда. Если О-Тар умрет, ее отдадут воинам и рабам-мужчинам, потому что некому будет за нее отомстить.
   Гаан вложил свой меч в ножны. "Ваша точка зрения хорошо понята; но что нам с ним делать?
   - Оставь его там, где он лежит, - посоветовал Ай-Гос. "Он не умер. Когда он оживет, он вернется в свои покои с прекрасным рассказом о своей храбрости, и никто не сможет оспорить его хвастовство - никто, кроме Ай-Гос. Прийти! он может ожить в любой момент и не должен застать нас здесь.
   Ай-Гос подошел к телу своего джеддака, на мгновение встал на колени рядом с ним, а затем вернулся мимо кушетки к Гаану. Они вышли из комнаты О-Май и направились к спиральной взлетно-посадочной полосе. Здесь Ай-Гос повел Гаана на более высокий уровень и вышел на крышу той части дворца, откуда он указал на высокую башню совсем рядом. "Там, - сказал он, - лежит принцесса Гелиума, и она будет в полной безопасности до момента церемонии".
   "Возможно, в безопасности от чужих рук, но не от ее собственных", - сказал Гаан. "Она никогда не станет Джеддарой Манатора - сначала она уничтожит себя".
   - Она бы сделала это? - спросил И-Гос.
   "Она будет, если только вы не передадите ей известие, что я все еще жив и что еще есть надежда", - ответил Гаан.
   - Я не могу передать ей весточку, - сказал Ай-Гос. "Покои своих женщин О-Тар охраняет ревнивой рукой. Вот его самые доверенные рабы и воины, но даже при этом среди них полно бесчисленных шпионов, так что никто не знает, кто из них кто. В этих покоях не падает ни одна тень, не отмеченная сотней глаз".
   Гаан стоял, глядя на освещенные окна высокой башни, в верхних покоях которой была заточена Тара Гелия. - Я найду способ, И-гос, - сказал он.
   - Нет возможности, - ответил старик.
   Некоторое время они стояли на крыше под сияющими звездами и мчащимися лунами умирающего Марса, строя свои планы на время, когда Тара Гелиума должна быть доставлена из высокой башни в тронный зал О-Тара. Именно тогда, и только тогда, утверждал И-Гос, можно было питать надежду на ее спасение. Насколько он мог доверять другому Гахану, он не знал, и поэтому он держал при себе информацию о плане, который он передал Флорану и Вал Дору через Гека, но заверил древнего таксидермиста, что, если он был искренен в своих частых -неоднократное заявление о том, что О-Тар должен быть осужден и заменен, у него будет возможность в ту ночь, когда джеддак хотел жениться на принцессе гелиуметиков.
   "Тогда придет ваше время, Ай-гос, - заверил Гаан другого, - и если у вас есть кто-то, кто думает так же, как и вы, подготовьте их к возможности, которая придет на смену самонадеянной попытке О-Тара жениться на дочери Полководца". . Где я увижу тебя снова и когда? Я иду поговорить с Тарой, принцессой Гелиума.
   -- Мне нравится твоя смелость, -- сказал Ай-Гос. - Но это вам ничем не поможет. Ты не будешь говорить с Тарой, принцессой Гелиума, хотя, несомненно, кровь многих манаторийцев залит полы женских покоев, прежде чем ты будешь убит.
   Гаан улыбнулся. "Я не буду убит. Где и когда встретимся? Но ночью вы можете найти меня в комнате О-Май. Это кажется самым безопасным убежищем во всем Манаторе для врага джеддака, во дворце которого он находится. Я пойду!"
   - И пусть тебя окружают духи твоих предков, - сказал И-Гос.
   После того, как старик ушел от него, Гаан направился по крыше к высокой башне, которая, казалось, была построена из бетона, а затем искусно вырезана, вся ее поверхность была покрыта замысловатыми узорами, вырезанными глубоко в камнеподобном материале. оно было составлено. Несмотря на то, что с тех пор он был выкован веками, он мало изношен из-за засушливости марсианской атмосферы, редкости дождей и редкости пыльных бурь. Однако его масштабирование сопряжено с трудностями и опасностями, которые могли бы отпугнуть самого храброго из мужчин - что, несомненно, отпугнуло бы Гаана, если бы он не чувствовал, что жизнь женщины, которую он любит, зависит от совершения им опасного подвига.
   Сняв сандалии и отложив в сторону всю свою упряжь и оружие, за исключением единственного ремня с кинжалом, гатолиец попытался совершить опасное восхождение. Цепляясь за резные фигурки руками и ногами, он медленно поднимался вверх, избегая окон и держась затененной стороны башни, подальше от света Турии и Клуроса. Башня возвышалась примерно на пятьдесят футов над крышей прилегающей части дворца и состояла из пяти уровней или этажей с окнами, выходящими во все стороны. Несколько окон выходили на балконы, и он старался избегать их больше, чем других, хотя, поскольку сейчас приближался конец девятого зода, маловероятно, что многие не спят в башне.
   Его продвижение было бесшумным, и он наконец подошел незамеченным к окнам верхнего этажа. Они, как и некоторые другие, которые он проходил на более низких уровнях, были сильно зарешечены, так что у него не было никакой возможности проникнуть в комнату, где содержалась Тара. Темнота скрыла интерьер за первым окном, к которому он приблизился. Второй открывался в освещенную комнату, где он мог видеть охранника, спящего на своем посту за дверью. Здесь также была вершина взлетно-посадочной полосы, ведущей на следующий уровень ниже. Обогнув башню еще дальше, Гаан подошел к другому окну, но теперь он цеплялся за ту сторону башни, которая заканчивалась двором в сотне футов ниже, и вскоре свет Турии достигнет его. Он понял, что должен спешить, и молился, чтобы за окном, к которому он теперь приближался, он нашел Тару Гелия.
   Подойдя к отверстию, он заглянул в маленькую комнату, тускло освещенную. В центре был спальный помост, на котором под шелками и мехами лежало человеческое тело. Обнаженная рука, торчащая из-под одеяла, лежала обнаженной на фоне черно-желтой полосатой кожи орлука - рука удивительной красоты, на которой был застегнут знакомый Гаану браслет. В камере не было видно никаких других существ, все они были открыты для взгляда Гаана. Прижавшись лицом к решетке, гатолианец прошептал ее дорогое имя. Девушка пошевелилась, но не проснулась. Он снова позвал, но на этот раз громче. Тара села и огляделась, и в то же мгновение огромный евнух вскочил на ноги с того места, где он лежал на полу рядом с той стороной возвышения, которая была самой дальней от Гаана. В то же время яркий свет Турии ярко вспыхнул на окне, где Гаан прильнул к нему, отчетливо обрисовывая его силуэт с двумя внутри.
   Оба вскочили на ноги. Евнух обнажил свой меч и прыгнул к окну, где беспомощный Гаан пал бы легкой жертвой единственного удара смертоносного оружия, которое держал парень, если бы Тара из Гелиума не прыгнула на свою стражу и не потащила его назад. В то же время она вытащила тонкий кинжал из тайника в своей сбруе, и даже когда евнух попытался отбросить ее в сторону, его острое острие нашло его сердце. Без звука он умер и рухнул на пол. Тогда Тара подбежала к окну.
   "Туран, мой начальник!" воскликнула она. "Какой ужасный риск вы принимаете, чтобы искать меня здесь, где даже ваше храброе сердце бессильно мне помочь".
   - Не будь так в этом уверен, сердце мое, - ответил он. "Пока я приношу своей любви только слова, они будут предтечей дел, надеюсь, которые вернут ее мне навсегда. Я боялся, что ты можешь погубить себя, Тара из Гелиума, чтобы избежать бесчестия, которое О-Тар нанесет тебе, и поэтому я пришел, чтобы дать тебе новую надежду и умолять тебя жить для меня во что бы то ни стало, зная, что есть еще способ, и если все пойдет хорошо, мы наконец будем свободны. Ищи меня в тронном зале О-Тара в ночь, когда он женится на тебе. А теперь, как мы можем избавиться от этого парня? Он указал на мертвого евнуха на полу.
   - Нам не о чем беспокоиться, - ответила она. "Никто не посмеет причинить мне вред из-за страха перед гневом О-Тара, иначе я был бы мертв, как только вошёл в эту часть дворца, потому что женщины меня ненавидят. Один только О-Тар может наказать меня, и какое дело О-Тару до жизни евнуха? Нет, не бойтесь на этот счет.
   Их руки были сцеплены между прутьями, и Гаан притянул ее ближе к себе.
   "Один поцелуй, - сказал он, - прежде чем я уйду, моя принцесса", - и гордая дочь Деи Торис, принцессы Гелиума и полководца Барсума, прошептала: "Мой вождь!" и прижалась губами к губам Турана, обыкновенного пантана.
   ГЛАВА XXII
   В МОМЕНТ БРАК
   Тишина могилы тяготила его, когда О-Та р, Джеддак из Манатора, открыл глаза в покоях О-Май. Воспоминание о страшном привидении, которое стояло перед ним, охватило его сознание. Он прислушался, но ничего не услышал. В поле его зрения не было ничего, что могло бы вызвать тревогу. Он медленно поднял голову и огляделся. На полу рядом с кушеткой лежало то, что сначала привлекло его внимание, и его глаза в ужасе закрылись, когда он узнал, что это такое; но он не двигался и не говорил. О-Тар снова открыл глаза и поднялся на ноги. Он дрожал каждой конечностью. На возвышении не было ничего, из чего он видел, как поднимается существо.
   О-Тар медленно попятился из комнаты. Наконец он добрался до внешнего коридора. Было пусто. Он не знал, что она быстро опустела, когда громкий крик, смешанный с его собственным, разорвался на испуганных ушах воинов, посланных шпионить за ним. Он посмотрел на часы в массивном браслете на левом предплечье. Девятого зода почти наполовину не стало. О-Тар пролежал без сознания около часа. Он провел час в покоях О-Май и не умер! Он посмотрел в лицо своему предшественнику и все еще был в здравом уме! Он встряхнулся и улыбнулся. Он быстро совладал с бунтарски трясущимися нервами, так что к тому времени, когда он добрался до жилой части дворца, он взял себя в руки. Он шел с высоко поднятым подбородком и чем-то чванливым. Он пошел в банкетный зал, зная, что там его ждут вожди, и когда он вошел, они встали, и на лицах многих было недоверие и изумление, ибо они не думали снова увидеть джеддака О-Тара после того, что рассказали шпионы. им ужасные звуки, исходящие из комнаты О-Май. О-Тар был благодарен за то, что он пошел один в эту комнату страха, потому что теперь никто не мог отрицать историю, которую он должен был рассказать.
   Э-Тас бросился вперед, чтобы поприветствовать его, потому что Э-Тас видел, как на него устремлены черные взгляды, когда талы ускользнули, а его бенефактор не вернулся.
   "О храбрый и славный джеддак!" - воскликнул мажордом. "Мы радуемся вашему благополучному возвращению и просим вас рассказать историю вашего приключения".
   - Ничего, - воскликнул О-Тар. "Я тщательно обыскивал покои и ждал в укрытии возвращения раба Турана, если он временно отсутствовал; но он не пришел. Его там нет, и я сомневаюсь, что он когда-нибудь туда пойдет. Мало кто захочет оставаться надолго в таком мрачном месте.
   - На вас не напали? - спросил Э-Тас. - Вы не слышали ни криков, ни стонов?
   "Я слышал ужасные звуки и видел призрачные фигуры; но они бежали передо мной, так что я никогда не мог схватить ни одного, и я посмотрел в лицо О-Май, и я не сошел с ума. Я даже отдыхал в камере рядом с его трупом".
   В дальнем углу комнаты согбенный и морщинистый старик спрятал улыбку за золотым кубком крепкого варева.
   "Прийти! Давайте пить!" - воскликнул О-Тар и потянулся за кинжалом, навершием которого он привык бить по гонгу, призывавшему рабов, но кинжала не было в ножнах. О-Тар был озадачен. Он знал, что оно было там как раз перед тем, как войти в комнату О-Май, потому что тщательно ощупал все свое оружие, чтобы убедиться, что ни одно из них не пропало. Вместо этого он схватил столовую утварь и ударил в гонг, а когда подошли рабы, велел им принести самое крепкое зелье для О-Тара и его вождей. Еще до рассвета с пьяных губ сорвалось множество выражений восхищения - восхищения мужеством их джеддака; но были и такие, кто все еще выглядел угрюмым.
   * * * *
   Наконец настал день, когда О-Тар взял в жены принцессу Тару из Гелиума. Рабы часами готовили невольную невесту. Семь ароматных ванн заняли три долгих и утомительных часа, затем все ее тело было умащено маслом цветов пималии и массировано ловкими пальцами рабыни из далекого Дусара. Ее сбруя, совершенно новая и изготовленная специально для этого случая, была сделана из белой шкуры больших белых обезьян Барсума, увешанной платиной и бриллиантами и довольно инкрустированной ими. Блестящая масса ее темных волос была уложена в прическу величественного и величественного вида, в которую были воткнуты шпильки с ромбовидными головками, так что все это засверкало, как звезды на небе в безлунную ночь.
   Но это была угрюмая и дерзкая невеста, которую они вели из высокой башни в тронный зал О-Тара. Коридоры были заполнены рабами и воинами, а также дворцовыми и городскими женщинами, которым было приказано присутствовать на церемонии. Вся сила и гордость, богатство и красота Манатора были там.
   Медленно Тара, окруженная тяжелым почетным караулом, двигалась по мраморным коридорам, заполненным людьми. У входа в Зал вождей ее встретил мажордом Э-Тас. Зал был пуст, если не считать рядов мертвых вождей на мертвых конях. Через эту длинную комнату Э-Тас провел ее в тронный зал, который также был пуст, церемония бракосочетания в Манаторе отличалась от церемонии бракосочетания в других странах Барсума. Здесь невеста ждала жениха у подножия ступенек, ведущих к трону. Гости последовали за ней и заняли свои места, оставив центральный проход от Зала Вождей к трону свободным, ибо выше этот О-Тар подходил к своей невесте в одиночестве после короткого уединенного общения с мертвыми за закрытыми дверями в Зале Шефы. Таков был обычай.
   Все гости прошли через Зал вождей; двери с обоих концов были закрыты. Вскоре те, что в нижнем конце зала, открылись, и вошел О-Тар. Его черная сбруя была украшена рубинами и золотом; его лицо было закрыто гротескной маской из драгоценного металла, в которой два огромных рубина были установлены вместо глаз, хотя под ними были узкие прорези, через которые владелец мог видеть. Его корона представляла собой повязку, поддерживающую резные перья из того же металла, что и маска. Его регалии до мельчайших деталей соответствовали требованиям королевского жениха по обычаям Манатора, и теперь, в соответствии с тем же самым обычаем, он пришел один в Зал вождей, чтобы получить благословение и совет великих людей Манатора, которые предшествовал ему.
   Когда двери в нижнем конце Зала закрылись за ним, джеддак О-Тар остался один на один с великими мертвецами. По велению веков ни один смертный не мог смотреть на сцену, разыгравшуюся в этой священной комнате. Как сильные мира сего уважали традиции Манатора, так и мы будем уважать эти традиции гордого и чуткого народа. Какое нам дело до того, что происходит в этой торжественной комнате мертвых?
   Прошло пять минут. Невеста молча стояла у подножия трона. Гости переговаривались тихим шепотом, пока комната не наполнилась гулом многих голосов. Наконец двери, ведущие в Зал вождей, распахнулись, и великолепный жених на мгновение застыл в обрамлении массивного проема. Среди гостей свадьбы воцарилась тишина. Размеренным и внушительным шагом жених подошел к невесте. Тара почувствовала, как мышцы ее сердца сжались от нараставшего в ней предчувствия, когда кольца Судьбы сомкнулись вокруг нее все плотнее, а Туран не подавал никаких признаков. Где он был? Что, в самом деле, он мог сделать сейчас, чтобы спасти ее? Окруженная мощью О-Тара, среди которых никогда не было друга, ее положение, наконец, казалось безнадежным.
   "Я еще живу!" - прошептала она про себя в последней храброй попытке побороть ужасную безнадежность, охватившую ее, но ее пальцы украдкой украдкой потянулись к тонкому лезвию, которое ей удалось незаметно перекинуть со старой сбруи на новую. И вот жених был рядом с ней и, взяв ее за руку, вел ее вверх по ступеням к трону, перед которым они остановились и встали лицом к собравшимся внизу. Затем из задней части комнаты вышла процессия во главе с высоким сановником, чьей обязанностью было сделать этих двоих мужем и женой, и прямо за ним богато одетый юноша с шелковой подушкой, на которой лежали золотые наручники, соединенные короткая золотая цепочка, которой завершалась церемония, когда сановник застегивал наручники на запястьях каждого, символизируя их неразрывный союз в священных узах брака.
   Не придет ли обещанная Тураном помощь слишком поздно? Тара слушала длинную монотонную интонацию свадебной службы. Она слышала, как превозносятся достоинства О-Тара и красота невесты. Момент приближался, а Турана все не было видно. Но что он мог сделать, если ему удастся добраться до тронного зала, кроме как умереть вместе с ней? Надежды на спасение быть не могло.
   Сановник снял золотые наручники с подушки, на которой они лежали. Он благословил их и потянулся к запястью Тары. Время пришло! Дальше дело не могло пойти, ибо живая или мертвая, по всем законам Барсума, она станет женой О-Тара из Манатора в тот момент, когда они будут заперты вместе. Даже если спасение придет тогда или позже, она никогда не сможет разорвать эти узы, и Туран будет потерян для нее так же неизбежно, как если бы смерть разлучила их.
   Ее рука потянулась к спрятанному клинку, но тут же рука конюха метнулась и схватила ее за запястье. Он угадал ее намерение. Сквозь прорези в гротескной маске она могла видеть его взгляды и угадывала сардоническую улыбку, которую скрывала маска. Какое-то напряженное время они стояли так. Люди внизу хранили затаившее дыхание молчание, пока трон не прошел незамеченным.
   Каким бы драматичным ни был момент, он внезапно стал втрое более драматичным из-за шумного открывания дверей, ведущих в Зал вождей. Все взгляды обратились в сторону перерыва, чтобы увидеть другую фигуру в массивном проеме - полуодетая фигура, торопливо застегивающая полупристегнутые ремни - фигура О-Тара, джеддака Манатора.
   "Останавливаться!" - закричал он, бросаясь вперед по проходу к трону. "Схватить самозванца!"
   Все взгляды устремились на фигуру жениха перед троном. Они видели, как он поднял руку и сорвал с себя золотую маску, а Тара из Гелиума недоверчиво посмотрела в лицо Турана-пантана.
   "Туран раб", - кричали они тогда. "Смерть ему! Смерть ему!"
   "Ждать!" - закричал Туран, обнажая меч, когда дюжина воинов прыгнула вперед.
   "Ждать!" - закричал другой голос, старый и надтреснутый, когда И-Гос, древний таксидермист, выскочил из числа гостей и достиг трона на ступеньки впереди передовых воинов.
   Увидев старика, воины остановились, потому что люди Барсума почитают старость, как, возможно, и всех народов, чья религия в той или иной степени основана на поклонении предкам. Но О-Тар не обратил на него внимания, а вместо этого быстро прыгнул к трону. - Стой, трус! - воскликнул И-Гос.
   Люди смотрели на маленького старика в изумлении. "Люди Манатора, - загоготал он своим тонким, пронзительным голосом, - неужели правит трус и лжец?"
   - Долой его! - закричал О-Тар.
   - Нет, пока я не заговорю, - возразил Ай-Гос. "Это мое право. Если я потерплю неудачу, моя жизнь будет потеряна - это вы все знаете, и я знаю. Поэтому я требую, чтобы меня услышали. Это мое право!"
   "Это его право", - эхом отозвались голоса десятков воинов в разных частях зала.
   - Я могу доказать, что О-Тар - трус и лжец, - продолжал Ай-Гос. "Он сказал, что мужественно встретил ужасы палаты О-Май и ничего не видел раба Турана. Я был там, прятался за портьерами, и видел все, что происходило. Туран прятался в комнате и уже тогда лежал на кушетке О-Май, когда О-Тар, дрожа от страха, вошел в комнату. Туран, встревоженный, поднялся в сидячее положение, в то же время издав пронзительный крик. О-Тар закричал и потерял сознание".
   "Это ложь!" - воскликнул О-Тар.
   - Это не ложь, и я могу это доказать, - возразил Ай-Гос. "Заметили ли вы, что ночью, когда он вернулся из покоев О-Маи и хвастался своим подвигом, что, когда он призывал рабов принести вино, он потянулся за своим кинжалом, чтобы ударить по гонгу навершием, как это всегда было у него в обычае? Кто-нибудь из вас это заметил? И что у него не было кинжала? О-Тар, где кинжал, который ты нес в комнату О-Май? Вы не знаете; но я знаю. Пока ты лежал в обмороке от ужаса, я вынул его из твоей упряжи и спрятал среди спальных шелков на кушетке О-Май. Вот оно и сейчас, и если есть сомнения, пусть идут туда, и там они его найдут и узнают о трусости своего джеддака.
   - А что насчет этого самозванца? - потребовал один. "Неужели он будет безнаказанно стоять на троне Манатора, пока мы ссоримся из-за нашего правителя?"
   "Именно благодаря его храбрости ты узнал о трусости О-Тара, - ответил И-Гос, - и благодаря ему ты получишь больший джеддак".
   "Мы сами выберем джеддак. Схватить и убить раба!" Со всех концов комнаты раздались одобрительные возгласы. Гаан внимательно прислушивался, словно ища какой-то желанный звук. Он увидел воинов, приближающихся к возвышению, где он теперь стоял с обнаженным мечом и одной рукой обнимал Тару из Гелиума. Он задавался вопросом, не осуществились ли его планы в конце концов. Если бы они это сделали, это означало бы для него смерть, и он знал, что Тара лишит себя жизни, если он упадет. Неужели он так тщетно служил ей после всех своих усилий?
   Несколько воинов настаивали на необходимости немедленно послать в покои О-Маи на поиски кинжала, который в случае нахождения докажет трусость О-Тара. Наконец трое согласились пойти. - Вам нечего бояться, - заверил их И-Гос. - Там нет ничего, что могло бы причинить тебе вред. В последнее время я часто бывал там, и раб Туран спал там все эти ночи. Крики и стоны, напугавшие тебя и О-Тара, были озвучены Тураном, чтобы выгнать тебя из его укрытия". Стыдно все трое вышли из квартиры на поиски кинжала О-Тара.
   И теперь остальные снова обратили свое внимание на Гаана. Они подошли к трону с обнаженными мечами, но шли медленно, потому что видели этого раба на Поле Джетан и знали силу его руки. Они достигли подножия ступеней, когда откуда-то сверху донесся глубокий гул, и еще, и еще, и Туран улыбнулся и вздохнул с облегчением. Возможно, в конце концов, еще не поздно. Воины остановились и прислушались, как и остальные в зале. И тут до их ушей донесся громкий треск мушкетов, и все это доносилось сверху, как будто люди сражались на крышах дворца.
   "Что это?" - спросили они один у другого.
   "Сильный шторм разразился над Манатором", - сказал один из них.
   "Не обращайте внимания на бурю, пока не убьете существо, которое посмеет встать на трон вашего джеддака", - потребовал О-Тар. "Схватить его!"
   Как только он перестал говорить, аррас позади трона раздвинулся, и на помост вышел воин. С губ воинов О-Тара сорвался возглас удивления и смятения. "У-Тор!" они плакали. - Что это за измена?
   - Это не измена, - сказал Ю-Тор своим низким голосом. "Я приношу вам новый джеддак для всего Манатора. Не лживый трус, а мужественный человек, которого вы все любите.
   Затем он отошел в сторону, и из коридора, скрытого за аррасами, появился еще один. Это был А-Кор, и при виде его раздались возгласы удивления, удовольствия и гнева, поскольку различные фракции признали государственный переворот, который был спланирован так хитроумно. За А-Кором шли другие воины, пока они не заполнили помост - все мужчины Манатора из города Манатоса.
   О-Тар призывал своих воинов атаковать, когда через боковой вход в зал ворвался окровавленный и взлохмаченный падвар. "Город пал!" - воскликнул он. "Орды Манатоса хлынули через Врата Врагов. Рабы из Гатола восстали и уничтожили дворцовую стражу. Огромные корабли высаживают воинов на крышу дворца и на поля Джетана. Люди Гелиума и Гатола маршируют через Манатор. Они громко взывают к принцессе Гелиума и клянутся превратить Манатор в пылающий погребальный костер, пожирающий тела всех наших людей. Небо черное от кораблей. Они приходят большими процессиями с востока и с юга".
   А затем еще раз распахнулись двери Зала вождей, и люди Манатора обернулись и увидели еще одну фигуру, стоящую на пороге - могучую фигуру человека с белой кожей, черными волосами и серыми глазами, которые теперь блестели, как точки. из стали, а позади него Зал вождей был заполнен воинами, одетыми в доспехи дальних стран. Тара из Гелиума увидела его, и ее сердце затрепетало от ликования, ибо это был Джон Картер, военачальник Барсума, явившийся во главе победоносного войска на помощь своей дочери, а рядом с ним был Джор Кантос, с которым она была обручена. .
   Военачальник некоторое время смотрел на собравшихся, прежде чем заговорил. - Сложите оружие, люди Манатора, - сказал он. "Я вижу свою дочь и то, что она жива, и если с ней не случилось ничего плохого, то не нужно проливать кровь. Ваш город полон бойцов У-Тора, Гатола и Гелиума. Дворец находится в руках рабов из Гатола, помимо тысячи моих собственных воинов, которые заполняют залы и комнаты, окружающие эту комнату. Судьба вашего джеддака находится в ваших руках. У меня нет желания вмешиваться. Я пришел только за своей дочерью и освободить рабов из Гатола. Я говорил!" и, не дожидаясь ответа, как будто комната была заполнена его собственными людьми, а не враждебной бандой, он зашагал по широкому главному проходу к Таре Гелиума.
   Вожди Манатора были ошеломлены. Они посмотрели на О-Тара; но он мог только беспомощно смотреть вокруг, когда враг вошел из Зала вождей и кружил по тронному залу, пока не окружил всю роту. И тут вошел гном из армии Гелия.
   "Мы захватили трех вождей, - сообщил он Военачальнику, - которые умоляют разрешить им войти в тронный зал и доложить своим товарищам о каком-то деле, которое, по их словам, решит судьбу Манатора".
   "Принеси их", - приказал Военачальник.
   Под усиленной охраной они подошли к подножию ступеней, ведущих к трону, и там остановились, а вождь повернулся к остальным Манатору и, высоко подняв правую руку, показал украшенный драгоценными камнями кинжал. "Мы нашли его, - сказал он, - даже там, где И-Гос сказал, что мы его найдем", - и он угрожающе посмотрел на О-Тара.
   "А-Кор, джеддак Манатора!" - закричал голос, и крик подхватила сотня охрипших воинов.
   - В Манаторе может быть только один джеддак, - сказал вождь, державший кинжал. его глаза все еще были устремлены на несчастного О-Тара, он подошел к тому месту, где стоял последний, и, держа кинжал на вытянутой ладони, протянул его дискредитированному правителю. - В Манаторе может быть только один джеддак, - многозначительно повторил он.
   О-Тар взял протянутый клинок и, вытянувшись во весь рост, вонзил его стражнику в грудь, тем самым искупив себя в глазах своего народа и завоевав вечное место в Зале вождей.
   Когда он упал, в большой комнате воцарилась тишина, которую вскоре нарушил голос У-Тора. "О-Тар мертв!" воскликнул он. "Пусть правит А-Кор, пока не будут созваны вожди всех манаторов, чтобы выбрать нового джеддака. Какой твой ответ?"
   "Пусть правит А-Кор! А-Кор, джеддак Манатора! Крики заполнили комнату, и никто не возражал.
   А-Кор поднял меч, призывая к тишине. "Это воля А-Кора, - сказал он, - и великого джеда Манатоса, и командующего флотом из Гатола, и прославленного Джона Картера, военачальника Барсума, чтобы в городе был мир. Манатора, и поэтому я постановляю, чтобы люди Манатора вышли и приветствовали воинов этих наших союзников как гостей и друзей и показали им чудеса нашего древнего города и гостеприимство Манатора. Я говорил." А У-Тор и Джон Картер отпустили своих воинов и предложили им принять гостеприимство Манатора. Когда комната опустела, Джор Кантос подошел к Таре из Гелиума. Радость спасения девушки была омрачена видом этого человека, с которым, как подсказывало ей ее добродетельное сердце, она поступила несправедливо. Она боялась испытания, которое предстояло ей, и бесчестия, которое она должна была признать, прежде чем она могла надеяться на освобождение от понимания, которое издавна существовало между ними. И вот Джор Кантос подошел и, стоя на коленях, поднес пальцы к губам.
   "Прекрасная дочь Гелиума, - сказал он, - как я могу сказать вам то, что должен вам сказать, - о бесчестии, которое я невольно причинил вам? Я могу только броситься на вашу щедрость для прощения; но если ты потребуешь, я могу получить кинжал так же достойно, как и О-Тар.
   "Что ты имеешь в виду?" - спросила Тара у Гелия. "О чем ты говоришь, зачем говорить так загадками тому, чье сердце уже разрывается?"
   Ее сердце уже разрывается! Перспективы были какими угодно, только не многообещающими, и юный падвар пожалел, что не умер прежде, чем ему пришлось произнести слова, которые он теперь должен был произнести.
   - Тара из Гелия, - продолжал он, - мы все думали, что ты мертва. На долгий год тебя не было в Гелиуме. Я искренне оплакивал тебя, а потом, меньше чем через месяц, женился на Ольвии Мартис. Он остановился и посмотрел на нее глазами, которые могли бы сказать: "Теперь убей меня!"
   - О, глупый человек! - воскликнула Тара. "Ничто из того, что вы могли бы сделать, не могло бы порадовать меня больше. Джор Кантос, я готов тебя поцеловать!"
   "Я не думаю, что Ольвия Мартис будет возражать", - сказал он, теперь его лицо расплылось в улыбке. Пока они говорили, группа мужчин вошла в тронный зал и подошла к возвышению. Это были высокие мужчины, закованные в простую упряжь, абсолютно без украшений. Как только их лидер достиг возвышения, Тара повернулась к Гаану, жестом приглашая его присоединиться к ним.
   "Джор Кантос, - сказала она, - я приношу тебе пантана Турана, чья верность и храбрость завоевали мою любовь".
   Джон Картер и предводитель вновь прибывших воинов, стоявшие рядом, быстро посмотрели на небольшую группу. Первый улыбнулся непостижимой улыбкой, второй обратился к принцессе Гелиума. " Туран пантан!" - воскликнул он. - Разве ты не знаешь, прекрасная дочь Гелиума, что этот человек, которого ты называешь пантаном, - Гаан, Джед из Гатола?
   Всего на мгновение Тара из Гелия посмотрела на нее с удивлением; а затем она пожала своими прекрасными плечами и повернула голову, чтобы бросить взгляд на одного из них, на Гаана из Гатола.
   - Джед или пантан, - сказала она. - Какая разница, кем был твой раб? и она лукаво засмеялась в улыбающееся лицо своего любовника.
   * * * *
   Закончив свой рассказ, Джон Картер поднялся со стула напротив меня, вытягивая свое гигантское тело, как какой-то большой лесной лев.
   "Вы должны пойти?" Я плакала, потому что мне было ненавистно видеть, как он уходит, и казалось, что он был со мной всего мгновение.
   "Небо уже красное за этими твоими прекрасными холмами, - ответил он, - и скоро будет день".
   - Всего один вопрос, прежде чем ты уйдешь, - попросил я.
   "Что ж?" - добродушно согласился он.
   "Как Гаан смог войти в тронный зал, одетый в атрибуты О-Тара?" Я попросил.
   "Это было просто - для Гаана из Гатола", - ответил Военачальник. "С помощью И-Госа он прокрался в Зал вождей перед церемонией, в то время как тронный зал и Зал вождей были освобождены для приема невесты. Он вышел из ям по коридору, который открывался за арками в задней части трона, и, пройдя в Зал Вождей, занял свое место на спине тота без всадника, чей воин находился в ремонтной мастерской И-Госа. Когда О-Тар вошел и подошел к нему, Гахан напал на него и ударил острием тяжелого копья. Он думал, что убил его, и был удивлен, когда появился О-Тар, чтобы осудить его".
   "А Гек? Что стало с Геком? Я настаивал.
   "После того, как он привел Вал Дора и Флорана к неисправному летающему аппарату Тары, который они починили, он сопровождал их в Гатол, откуда мне в Гелиум было отправлено сообщение. Затем он повел большую группу, включая А-Кора и У-Тора, с крыши, куда их приземлили наши корабли, по спиральной взлетно-посадочной полосе во дворец и провел их в тронный зал. Мы взяли его с собой в Гелиум, где он живет до сих пор, вместе с его единственным райкором, которого мы нашли чуть не умершим от голода в ямах Манатора. Но приезжайте! Теперь вопросов больше нет".
   Я проводил его до восточной аркады, где за арками сиял красный рассвет.
   "До свидания!" он сказал.
   - Я с трудом могу поверить, что это действительно ты, - воскликнул я. "Завтра я буду уверен, что мне все это приснилось".
   Он рассмеялся и, обнажив меч, нацарапал грубый крест на бетоне одной из арок.
   "Если вы сомневаетесь завтра, - сказал он, - приходите и посмотрите, не снилось ли вам это".
   Через мгновение он исчез.
   ДЖЕТАН, ИЛИ МАРСИАНСКИЕ ШАХМАТЫ
   Для тех, кто неравнодушен к таким вещам, и хотел бы попробовать игру, я даю правила Джетана в том виде, в каком их дал мне Джон Картер. Написав названия и ходы различных фигур на кусочках бумаги и приклеив их на обычные шашки, можно играть так же хорошо, как с декоративными фигурами, использовавшимися на Марсе.
   ДОСКА: Квадратная доска, состоящая из ста чередующихся черных и оранжевых квадратов.
   ФИГУРКИ: В том порядке, в котором они стоят на доске в первом ряду, слева направо от каждого игрока.
   Воин: 2 пера; 2 клетки прямо в любом направлении или комбинации.
   Падвар: 2 пера; 2 клетки по диагонали в любом направлении или комбинации.
   Двар: 3 пера; 3 клетки прямо в любом направлении или комбинации.
   Летчик: 3-х лопастной пропеллер; 3 клетки по диагонали в любом направлении или комбинации; и может перепрыгивать промежуточные фигуры.
   Шеф: диадема с десятью камнями; 3 пробела в любом направлении; прямые или диагональные или комбинированные.
   Принцесса: диадема с одним камнем; то же, что и Шеф, за исключением того, что он может перепрыгивать промежуточные фигуры.
   Флаер: См. выше.
   Двар: См. выше.
   Падвар: См. выше.
   Воин: См. выше.
   И во втором ряду слева направо:
   Тот: Конный воин 2 пера; 2 клетки, одна прямая и одна диагональная в любом направлении.
   Пантаны: (8 штук): 1 перо; 1 пробел, вперед, в сторону или по диагонали, но не назад.
   Тот: См. выше.
   Игра ведется с двадцатью черными фигурами одним игроком и двадцатью оранжевыми его противником, и предполагается, что первоначально она представляла собой битву между черной расой юга и желтой расой севера. На Марсе доска обычно устроена так, что черные фигуры играют с юга, а оранжевые - с севера.
   Игра выиграна, когда любая фигура находится на одном поле с принцессой противника или вождь берет вождя.
   Игра заканчивается вничью, когда любой из вождей берется фигурой, отличной от вождя соперника, или когда обе стороны сокращаются до трех или менее фигур равной ценности, и игра не выиграна в следующие десять ходов, по пять за штуку.
   Принцесса не может ходить на поле, находящееся под угрозой, и не может брать фигуру противника. Она имеет право на один ход на десять клеток в любой момент игры. Этот ход называется бегством.
   Две фигуры не могут занимать одну и ту же клетку, за исключением последнего хода игры, в которой берется Принцесса.
   Когда игрок, двигаясь правильно и по порядку, ставит одну из своих фигур на клетку, занятую фигурой противника, фигура противника считается убитой и удаляется из игры.
   Объяснены ходы. Прямые движения означают направление на север, юг, восток или запад; диагональные движения означают северо-восток, юго-восток, юго-запад или северо-запад. Двар может двигаться прямо на три клетки на север, или на одну клетку на север и на две клетки на восток, или любую подобную комбинацию прямых ходов, если он не пересекает одну и ту же клетку дважды за один ход. Этот пример объясняет комбинированные ходы.
   Первый ход может быть решен любым способом, приемлемым для обоих игроков; после первой игры победитель предыдущей игры делает ход первым, если он того пожелает, или может поручить своему противнику сделать первый ход.
   Азартные игры: марсиане играют в Джетан несколькими способами. Конечно, исход игры указывает на то, кому принадлежит основная ставка; но они также назначают цену за голову каждой фигуры в соответствии с ее стоимостью, и за каждую фигуру, которую игрок теряет, он платит ее стоимость своему противнику.
   6 Приблизительно 814 земных миль.
   7 Те, кто читал описание Зеленых марсиан Джоном Картером в "Принцессе Марса", помнят, что эти странные люди могли существовать в течение значительных периодов времени без еды и воды, и в меньшей степени это относится ко всем марсианам.
   8 Около 20:30 по земному времени.
   9 Около 1:00 по земному времени.
   ГЛОССАРИЙ ИМЕН И ТЕРМИНОВ, ИСПОЛЬЗУЕМЫХ В МАРСИАНСКИХ КНИГАХ ЭРБА
   Аан тор. Мертвый город древнего Марса.
   Аллея Надежды. Проход, ведущий в зал суда в Гелиуме.
   Кв. Арктический монстр. Огромное, покрытое белой шерстью существо с шестью конечностями, четыре из которых, короткие и тяжелые, несут его по снегу и льду; два других, растущие вперед от его плеч по обеим сторонам длинной мощной шеи, оканчиваются белыми безволосыми руками, которыми он хватает и держит свою добычу. Его голова и рот похожи на гиппопотама, за исключением того, что по бокам нижней челюсти два могучих рога слегка изгибаются вниз вперед. Два его огромных глаза простираются двумя обширными овальными участками от центра верхней части черепа вниз по обеим сторонам головы и ниже корней рогов, так что это оружие действительно вырастает из нижней части глаз, которые состоит из нескольких тысяч глазков каждый. Каждый глазок снабжен собственной крышкой, и апт может по желанию закрыть столько фасеток своих огромных глаз, сколько пожелает. (См . "Полководец Марса" .)
   Асток. Принц Дусара.
   Аллея предков. Улица в Гелиуме.
   Бант. Барсумский лев. Свирепый хищник, который бродит по низким холмам, окружающим мертвые моря древнего Марса. Он почти безволосый, на толстой шее у него только большая щетинистая грива. Его длинное гибкое тело поддерживается десятью мощными ногами, огромные челюсти снабжены несколькими рядами длинных игольчатых клыков, а рот доходит до кончика далеко позади крошечных ушей. У него огромные выпуклые глаза зеленого цвета. (См . Боги Марса .)
   Бар Комас. Джеддак Вархуна. (См . "Принцесса Марса" .)
   Барсум. Марс
   Черные пираты Барсума. Мужчины ростом от шести футов и выше. Иметь четкие и красивые черты лица; их глаза хорошо посажены и большие, хотя небольшая узость придает им лукавый вид. Радужная оболочка очень черная, а само глазное яблоко довольно белое и чистое. Их кожа имеет вид полированного черного дерева. (См . Боги Марса .)
   Калот. Собака. Размером с шетландского пони, у него десять коротких ног. Голова немного напоминает лягушачью, за исключением того, что челюсти снабжены тремя рядами длинных острых клыков. (См . "Принцесса Марса" .)
   Картер, Джон. Военачальник Марса.
   Карторис из Гелия. Сын Джона Картера и Деи Торис.
   Дак Кова. Джед среди Warhoons (позже джеддак).
   Дарсин. Хамелеоноподобная рептилия.
   Датор. Вождь или принц среди Перворожденных.
   Дея Торис. Принцесса Гелия.
   Джор Кантос. Сын Кантоса Кана; падвар Пятой Утаны.
   Дор. Долина Неба.
   Дотар Соят. Марсианское имя Джона Картера, от фамилий первых двух вождей воинов, которых он убил.
   Дусар. Марсианское царство.
   Двар. Капитан.
   Эрсите. Разновидность камня.
   Отец Тернов. Верховный жрец религиозного культа.
   Первенец. Черная раса; черные пираты.
   Кар Комак. Одвар из лотарианских лучников.
   Ворота Джеддаков. Ворота в Гелиуме.
   Гозава. Мертвая жена Тарса Таркаса.
   Гур Тус. Гном Десятого Утана.
   Хаад. Марсианская миля.
   Хэл Вас. Сын Вас Кора, дусарского дворянина.
   Хастор. Город Гелия.
   Хеккадор. Титул отца Тернов.
   Гелий. Империя деда Деи Торис.
   Святые Терны. Марсианский религиозный культ.
   Хортан Гур. Джеддак Торкаса.
   Хор Вастус. Падвар во флоте Гелия.
   Горз. Пустынный город; Барсумиан Гринвич.
   Illall. Город Окар.
   Исс. Река Смерти. (См . "Принцесса Марса" .)
   Иссус. Богиня Смерти, чья обитель находится на берегу Затерянного Моря Коруса. (См . Боги Марса .)
   Яв. Лотарианец.
   Джед. Король.
   Джеддак. Император.
   Каб Каджа. Джеддак Warhoons юга.
   Кадабра. Столица Окара.
   Кадар. Сторожить.
   Кальксус. Крейсер; транспорт под Вас Кор.
   Кантос Кан Падвар во флоте Гелиума.
   Каол. Марсианское царство в восточном полушарии.
   Каор. Приветствие.
   Карад. Марсианский градус.
   Комал. Лотарийский бог; огромный бант.
   Корад. Мертвый город древнего Марса. (См . "Принцесса Марса" .)
   Корус. Затерянное море Дора.
   Кулан Тит. Джеддак из Каола. (См . "Полководец Марса" .)
   Лакор. Терн.
   Ларок. Дусарский воин; ремесленник.
   Лоркас Птомель. Джед среди тарков. (См . "Принцесса Марса" .)
   Лотар. Забытый город.
   Маринина. Княжество Окар.
   Матай Шанг. Отец Тернов. (См . Боги Марса .)
   Морс Каяк. Джед меньшего гелия.
   Нотан. Королевский психолог Зоданги.
   Нутус. Джеддак Дусара.
   Од. Марсианская нога.
   Одвар. Командир или генерал.
   Окар. Страна желтых человечков.
   Старый Бен (или дядя Бен). Слуга писателя (в цв.).
   Омад. Человек с одним именем.
   Омеан. Погребенное море.
   Орлук. Черно-желтый полосатый арктический монстр.
   Горы Отц. Вокруг Долины Дор и Затерянного Моря Коруса.
   Падвар. Лейтенант.
   Пантан. Солдат удачи.
   Партак. Зоданган, принесший еду Джону Картеру в карьеры Зат Аррас. (См . Боги Марса .)
   Пьедестал Истины. В зале суда Гелия.
   Файдор. Дочь Матай Шан. (См . Боги Марса .)
   Пималия. Шикарное цветущее растение.
   Растение людей Барсума. Раса, населяющая долину Дор. Их рост составляет десять или двенадцать футов, когда они стоят прямо; их руки очень короткие и изогнуты по форме хобота слона; тело безволосое и отвратительно-синее, за исключением широкой белой полосы, которая окружает выступающий единственный глаз, зрачок, радужная оболочка и шар которого мертвенно-белые. Нос представляет собой рваную воспаленную круглую дыру в центре пустого лица, напоминающую свежую пулевую рану, которая еще не начала кровоточить. В голове нет рта. За исключением лица, голова покрыта спутанной массой угольно-черных волос длиной около восьми или десяти дюймов. Каждый волосок имеет толщину большого морского червя. Тело, ноги и ступни имеют человеческую форму, но чудовищных пропорций, ступни достигают трех футов в длину, очень плоские и широкие. Способ кормления состоит в том, что они проводят нечетными руками по поверхности дерна, срезая нежную растительность острыми, как бритва, когтями и высасывая ее из двух ртов, лежащих по одному на ладони каждой руки. Они оснащены массивным хвостом около шести футов длиной, довольно круглым в месте соединения с телом, но сужающимся к плоскому тонкому лезвию к концу, которое тянется под прямым углом к земле. (См . Боги Марса .)
   Принц Соран. Повелитель флота Птарса.
   Птарс. Марсианское царство.
   Птор. Фамилия трех братьев Зоданган.
   Саб Тан. Принц Зоданга. (См . "Принцесса Марса" .)
   Сафад. Марсианский дюйм.
   Сак. Прыжок.
   Саленс Олл. Джеддак из Окара. (См . "Полководец Марса" .)
   Саран Тал. Мажордом Карториса.
   Саркойя. Зеленая марсианка. (См . "Принцесса Марса" .)
   Сатор Трог. Святой терн десятого цикла.
   Шадор. Остров в Омеане используется как тюрьма.
   Силиан. Слизистые рептилии, населяющие Море Коруса.
   Ситх. Шершнеподобный монстр. Лысый и размером с герефордского быка. Имеет страшные челюсти спереди и могучее отравленное жало сзади. Многогранные глаза покрывают три четверти головы, позволяя существу видеть одновременно во всех направлениях. (См . "Полководец Марса" .)
   Скил. Марсианская твердая древесина.
   Сола. Молодая зеленая марсианка.
   Солан. Чиновник дворца.
   Сомпус. Своего рода дерево.
   Сорак. Маленькое домашнее животное среди рыжих марсианских женщин, размером с кошку.
   Сорапус. Марсианская твердая древесина.
   Сорав. Офицер Саленсус Олл.
   Тал. Марсианская секунда.
   Таль Хаджус. Джеддак Тарка.
   Талу. Мятежный принц Марентины.
   Тан Гама. Вархун воин.
   Тардос Морс. Дедушка Деи Торис и Джеддака Гелиума.
   Тарио. Джеддак Лотара.
   Тарс Таркас. Зеленый человек, вождь тарков.
   Храм Награды d. В гелии.
   Десятый цикл. Сфера или план возвышения среди Святых Тернов.
   Табис. Вождь Исса.
   Чем Косис. Джеддак из Зоданги. (См . "Принцесса Марса" .)
   Тарк. Город и название зеленой марсианской орды.
   Тот. Зеленый марсианский конь. Десять футов высотой в плече, с четырьмя ногами по бокам; широкий плоский хвост, больше на конце, чем у основания, который он держит прямо за спиной во время бега; рот, разделяющий голову от морды до длинной массивной шеи. Он полностью лишен шерсти, темно-серого цвета, чрезвычайно гладкий и блестящий. У него белый живот, а ноги имеют оттенок от сланцевого на плечах и бедрах до ярко-желтого у ступней. Лапы сильно подушечки и без когтей. (См . "Принцесса Марса" .)
   Тор Бан. Джед среди зеленых людей Торкаса.
   Ториан. Вождь меньших тернов.
   Престол Праведности. В зале суда Гелия.
   Троксус. Самый могущественный из пяти океанов.
   тр. Зеленая орда, враждебная Торкасу.
   Турия. Ближайшая луна.
   Турид. Черный датор.
   Туван Дин. Джеддак из Птарса.
   Тувия. Принцесса Птарса.
   Торит. Офицер охраны бассейна подводных лодок.
   Торкар Бар. Каолийский дворянин; двар с Каолианской дороги.
   Торкас. Зеленая орда.
   Турджун. Псевдоним Карториса.
   Утан. Рота из ста человек (военная).
   Вас Кор. Дусарский дворянин.
   Уорхун. Сообщество зеленых человечков; враг Тарка.
   Вула. Барсумский калот.
   хат. Марсианская минута.
   Ксавариан. Военный корабль Гелий.
   Ксодар. Датор среди перворожденных.
   Йерстед. Командир подводной лодки.
   Зад. Таркийский воин.
   Зат Аррас. Джед из Зоданги.
   Зитхад. Датор стражи Исса. (См . Боги Марса .)
   Зитидарс. Мастодонтские тягловые животные.
   Зоданга. Марсианский город красных людей воюет с Гелием.
   Зоде. Марсианский час.
   ЗАВОЕВАНИЕ МАРСА ЭДИСОНОМ, Гаррет П. Сервисс (Часть 1)
   Глава I.
   Невозможно, чтобы колоссальные события, последовавшие за катастрофическим вторжением марсиан на Землю, остались без записи, и обстоятельства, предоставившие факты в мое распоряжение, я считаю своим долгом как перед потомством, так и перед теми, кто был свидетелем и участников мстительного контрудара, который земля нанесла в ответ своему безжалостному врагу на небесах, записать рассказ в связной форме.
   Почти все марсиане погибли не из-за наших ничтожных усилий, а вследствие болезней, а немногие выжившие бежали в одной из своих машин-снарядов, нанеся свой самый жестокий удар в момент отъезда.
   Их таинственная взрывчатка.
   У них была таинственная взрывчатка невообразимой силы, с помощью которой они пустили свою машину на Марс из пункта в округе Берген, штат Нью-Джерси, сразу за Палисейдс.
   Силу взрыва можно себе представить, если вспомнить, что им пришлось придать машине скорость более семи миль в секунду, чтобы преодолеть притяжение земли и сопротивление атмосферы.
   Толчок уничтожил весь Нью-Йорк, еще не ставший жертвой, и все еще уцелевшие здания в окрестных поселках и поселках рухнули одними далеко кружащимися руинами.
   Палисейды рухнули огромными пластами, подняв в Гудзоне приливную волну, затопившую противоположный берег.
   Тысячи жертв.
   Жертвы этого свирепого взрыва исчислялись десятками тысяч, а толчок, передавшийся по скальному каркасу земного шара, был зафиксирован сейсмографическими маятниками в Англии и на континенте Европы.
   Ужасные результаты, достигнутые оккупантами, повсюду вызывали смешанное чувство ужаса и безнадежности. Разруха была повсеместной. Смертоносные машины, которые принесли с собой марсиане, оказались непреодолимыми, и у жителей Земли не было ничего, что могло бы им противостоять. У больших городов не было защиты; никакой защиты даже для открытой местности. Все рухнуло перед диким натиском этих безжалостных захватчиков из космоса. Дикие руины покрывали места многих некогда процветавших городов и деревень, а разрушенные стены великих городов смотрели в небо, как выкопанные скелеты Помпеи. Ужасные агенты истребили пастбища и луга и иссушили те самые источники плодородия в земле, где они их коснулись. В некоторых частях опустошенных земель разразилась моровая язва; в других местах был голод. Уныние, черное, как ночь, охватило некоторые из прекраснейших уголков земного шара.
   Все еще не уничтожено.
   Но не все было уничтожено, потому что не до всего дошла иссушающая рука разрушителя. Не успели марсиане закончить свою работу, как они сами стали жертвой болезней, унесших их в самый разгар своего триумфа.
   Из тех земель, которые, к счастью, избежали вторжения, пострадавшим прислали помощь. Порыв жалости и милосердия превзошел все, что знал мир. Расовые и религиозные различия были поглощены всеобщим сочувствием к тем, кто так ужасно пострадал от зла, столь же неожиданного, сколь и невообразимого по своей чудовищности.
   Но худшего еще не было. Последовавшая за этим глубокая душевная и нравственная депрессия была более ужасной, чем настоящие страдания и сцены смерти и опустошения, охватившие пораженные земли. Это разделяли даже те, кто не видел марсиан и не был свидетелем разрушительного действия ужасных военных машин, которые они импортировали для завоевания земли. Все человечество погрузилось глубоко в это всеобщее отчаяние, и стало в десять раз чернее, когда астрономы объявили из своих обсерваторий, что видны странные огни, движущиеся и вспыхивающие на красной поверхности Планеты Войны. Эти таинственные появления можно было истолковать только в свете прошлого опыта как означающее, что марсиане готовились к новому вторжению на землю, и кто мог сомневаться, что с непобедимыми силами разрушения в их распоряжении они на этот раз завершат свою работу и финал?
   Поразительное объявление.
   Это поразительное известие было тем более жалким по своим последствиям, что оно обеспокоило и обескуражило тех немногих, кто обладал более мужественным сердцем и более оптимистичным темпераментом, кто уже начал работу по восстановлению и реконструкции среди углей своих опустошенных домов. В Нью-Йорке особенно проявились это чувство надежды и уверенности, эта решимость восстать против бедствия и как можно скорее стереть следы его ужасного присутствия. Уже была сформирована компания, и на восстановление разрушенных мостов через Ист-Ривер было выделено большое количество капитала. Архитекторы уже усердно работали над проектированием новых двадцатиэтажных отелей и жилых домов; новые церкви и новые соборы в большем масштабе, чем раньше.
   Марсиане возвращаются.
   Среди этого возрождения жизни пришло роковое известие, что Марс, несомненно, готовится нанести нам смертельный удар. Внезапное отвращение чувства мелькнуло, как тень затмения, над землей. Последовавшие за этим сцены были неописуемы. Мужчины потеряли разум. Малодушные закончили ожидание самоуничтожением, храбрые остались стойкими, но без надежды и не зная, что делать.
   Но был проблеск надежды, о котором широкая публика еще ничего не знала. Это произошло благодаря нескольким бесстрашным ученым, среди которых выделялись лорд Кельвин, великий английский ученый; Господин Рентген, первооткрыватель знаменитого рентгеновского излучения, и особенно Томас А. Эдисон, американский гений науки. Эти люди и еще несколько человек с величайшей тщательностью исследовали боевые машины, летательные аппараты, генераторы таинственной разрушительной силы, созданные марсианами, с целью обнаружить, если возможно, источники их энергии.
   Внезапно из лаборатории мистера Эдисона в Оранже промелькнуло поразительное сообщение о том, что он не только открыл способ, которым захватчики были в состоянии производить мощные энергии, которые они применяли с таким ужасным эффектом, но и, идя дальше, он обнаружил способ их преодоления.
   Радостная весть быстро разлетелась по всему цивилизованному миру. К счастью, марсиане не разрушили атлантические кабели, так что связь между Восточным и Западным континентами не прерывалась. Это был гордый день для Америки. Даже в то время, когда марсиане были на земле, несли все перед собой, показывая, к смущению самых оптимистичных, что нет возможности противостоять им, чувство - уверенность проявилась во Франции, в незначительной степени в Англии. , и особенно в России, чтобы американцы могли найти способы встретить и одолеть захватчиков.
   Теперь, казалось, эта надежда и ожидание должны были осуществиться. Слишком поздно, это правда, в определенном смысле, но не слишком поздно, чтобы встретить новое вторжение, о надвигающемся объявлении астрономов. Эффект был такой же чудесный и неописуемый, как то уныние, которое совсем недавно охватило мир. Можно было почти услышать всеобщий вздох облегчения, который исходил от человечества. На смену облегчению пришла уверенность - так быстро, как упругая пружина, восстанавливается человеческий дух, когда сбрасывается давление.
   "Мы к ним готовы!"
   "Пусть приходят", - был почти радостный крик. "Мы будем готовы к ним сейчас. Американцы решили проблему. Эдисон предоставил нам средства для победы".
   Сейчас, оглядываясь на то время, я с трепетом вспоминаю ту гордость, которая будоражила меня при мысли о том, что, в конце концов, жители Земли были ровней тем ужасным людям с Марса, несмотря на все преимущества, которые они приобрели. из их миллионов лет предшествующей цивилизации и науки.
   Поскольку удача, как и неудача, никогда не приходит поодиночке, за новостями об открытии мистера Эдисона вскоре последовали дополнительные радостные вести из лаборатории чудес на лоне Оранжевых гор. За время своей завоевательной карьеры марсиане не меньше поразили жителей Земли своими летательными аппаратами, которые перемещались в нашей атмосфере так же легко, как и в атмосфере их родной планеты, - чем своими более разрушительными изобретениями. Эти летательные аппараты сами по себе дали им огромное преимущество в соревновании. Высоко над опустошением, которое они заставили царить на поверхности земли, и вне пределов досягаемости наших орудий они безопасно висели в воздухе. С облаков они сбросили смерть на землю.
   Летающая машина Эдисона.
   Ходили слухи, что мистер Эдисон изобрел и усовершенствовал летательный аппарат, гораздо более совершенный и управляемый, чем марсианские. В газетах быстро появились замечательные истории о том, чего мистер Эдисон уже добился с помощью своей модели электрического воздушного шара. Его лаборатория тщательно охранялась от вторжения любопытных, потому что он справедливо чувствовал, что преждевременное объявление, которое должно обещать больше, чем может быть выполнено, в этот критический момент снова ввергнет человечество в бездну отчаяния, из Который только начал появляться.
   Тем не менее, намеки на правду просачивались. Многие люди видели, как летательный аппарат парил ночью высоко над Оранжевыми холмами и исчезал в слабом свете звезд, как если бы он ушел в глубины космоса, из которого он должен был появиться снова до того, как утренний свет озарил небо. на восток, и вас снова увидят в стенах, окружавших лабораторию великого изобретателя. Наконец распространился слух, постепенно переросший в убеждение, что сам Эдисон в сопровождении нескольких друзей-ученых совершил экспериментальное путешествие на Луну. В то время, когда дух человеческий был менее глубоко взволнован, такой рассказ был бы воспринят с полным недоверием, но теперь, поднявшись на крыльях новой надежды, поднявшей землю, этот необыкновенный слух стал дневной звездой правду народам.
   Путешествие на Луну.
   И это было правдой. Я сам был одним из пассажиров летающего Корабля Космоса в ту ночь, когда он бесшумно оторвался от Земли и, выйдя из огромной тени земного шара, устремился к Луне. Мы приземлились на покрытом шрамами и пустынном лице земного спутника, и, если не считать более важных и интересных событий, рассказ о которых нельзя откладывать, я взялся бы описать подробности этого первого визита людей в другой мир. .
   Но, как я уже говорил, это была лишь экспериментальная поездка. Посетив этот близлежащий островок в космическом океане, мистер Эдисон просто хотел продемонстрировать осуществимость своего изобретения и, прежде всего, убедить себя и своих друзей-ученых в том, что люди - смертные люди - могут выйти из и вернуться на Землю по своему желанию. Этой цели эта экспериментальная поездка триумфально достигла.
   Это увлекло бы меня в технические детали, которые вряд ли заинтересуют читателя, если бы я описывал механизм летательного аппарата мистера Эдисона. Достаточно будет сказать, что это зависело от принципа электрического притяжения и отталкивания. С помощью весьма хитроумной и сложной конструкции он освоил проблему получения в ограниченном пространстве электричества любого желаемого потенциала и любой полярности, причем без опасности для экспериментатора или материала, на котором проводится эксперимент. Гравитация, как всем известно, делает человека пленником на земле. Если бы он мог преодолеть или нейтрализовать гравитацию, он мог бы унести свободное существо межзвездного пространства. Мистер Эдисон в своем изобретении противопоставил электричество гравитации. Природа, по сути, сделала то же самое задолго до этого. Это знал каждый астроном, но никому не удавалось сымитировать или воспроизвести это чудо природы. Когда комета приближается к Солнцу, орбита, по которой она движется, указывает на то, что она движется под действием импульса солнечной гравитации. На самом деле это падение по большой параболической или эллиптической кривой в пространстве. Но когда комета приближается к Солнцу, она начинает показывать - простирающуюся на миллионы, а иногда и сотни миллионов миль в сторону от Солнца - огромный светящийся шлейф, называемый хвостом. Этот шлейф тянется обратно в ту часть космоса, из которой движется комета. Таким образом, солнце в одно и то же время притягивает комету к себе и отталкивает от кометы в противоположном направлении мельчайшие частицы или атомы, которые, вместо того чтобы подчиняться силе тяготения, явно вынуждены ей не подчиняться. В том, что эта энергия, которую солнце проявляет против собственного тяготения, есть электрическая природа, вряд ли кто-нибудь усомнится. Голова кометы, будучи сравнительно тяжелой и массивной, падает на Солнце, несмотря на электрическое отталкивание. Но атомы, образующие хвост, будучи почти невесомыми, поддаются скорее электрическому, чем гравитационному влиянию, и таким образом улетают прочь от солнца.
   Преодоление гравитации.
   То, что сделал г-н Эдисон, заключалось в том, чтобы создать наэлектризованную частицу, которую можно было бы сравнить с одним из атомов, составляющих хвост кометы, хотя на самом деле это был своего рода автомобиль из металла, весивший несколько сотен килограммов. фунтов и способный нести с собой в полете несколько тысяч фунтов. Создав с помощью электрического генератора, содержащегося в этой машине, огромный заряд электричества, мистер Эдисон смог уравновесить, и даже чуть больше, чем уравновесить, притяжение земли и, таким образом, заставить машину взлететь. от земли, как наэлектризованный шарик отлетает от главного проводника.
   Когда мы сидели в ярко освещенной камере, составлявшей салон вагона и где были запасы сжатого воздуха вместе с химическими приборами, с помощью которых можно было получать свежие запасы кислорода и азота для нашего потребления во время полета через пространство, мистер Эдисон коснулся полированной кнопки, вызвав тем самым генерацию необходимого электрического заряда на внешней стороне автомобиля, и мы тут же начали подниматься.
   Момент и направление нашего полета были так рассчитаны и предопределены, что первоначальный импульс понесет нас прямо к Луне.
   Триумфальное испытание.
   Когда мы попали в сферу притяжения этого шара, нам стало необходимо так манипулировать электрическим зарядом на нашей машине, чтобы почти, но не совсем, уравновесить эффект притяжения Луны, чтобы мы могли постепенно приблизиться к ней и с легкое движение, оседание без толчка на его поверхность.
   Мы не остались осматривать чудеса Луны, хотя и не могли не заметить там много любопытного. Продемонстрировав, что мы можем не только покинуть Землю, но и совершить путешествие в космосе и благополучно приземлиться на поверхность другой планеты, непосредственная цель мистера Эдисона была выполнена, и мы поспешили обратно на Землю, потрудившись покинуть Луну и приземляясь снова на нашу собственную планету теми же средствами управления электрическим притяжением и отталкиванием между соответствующими планетами и нашей машиной, которые я уже описал.
   Телеграфирование новостей.
   Когда фактический эксперимент продемонстрировал, таким образом, осуществимость изобретения, г-н Эдисон больше не скрывал от мира новости о том, что он делал. Телеграфные линии и океанские кабели работали с сообщениями, которые в бесконечной последовательности и с бесконечными подробностями рассылались по всей земле. Повсюду был возбужден величайший энтузиазм.
   "Пусть придут марсиане", - был крик. "Если необходимо, мы можем покинуть землю, как афиняне бежали из Афин от наступающего войска Ксеркса, и подобно им укрыться на наших кораблях - этих новых космических кораблях, которыми нас снабдила американская изобретательность".
   И тут, как вспышка, какой-то гений выхватил идею, которая зажгла мир.
   "Почему мы должны ждать? Почему мы должны рисковать тем, что наши города будут разрушены, а наши земли опустошены во второй раз? Отправимся на Марс. У нас есть средства. Возьмем льва в его берлоге. Давайте сами станем победителями и овладеем этой отвратительной планетой, а если потребуется, уничтожим ее, чтобы избавить землю от этой вечной угрозы, которая теперь висит над нами, как дамоклов меч".
   Глава II.
   Этот энтузиазм не имел бы большого оправдания, если бы мистер Эдисон не сделал ничего, кроме изобретения машины, которая могла бы перемещаться в атмосфере и областях межпланетного пространства.
   Однако он, и этот факт был общеизвестен, хотя подробности еще не просочились, изобрел также военные машины, предназначенные для противодействия всему, что марсиане могли сделать для нападения или обороны в борьбе, которая вот-вот должна была развернуться. .
   Замечательный инструмент.
   Руководствуясь намеком, полученным из различных исследований в области физики, и сосредоточив на решении проблемы все те непревзойденные силы интеллекта, которые отличали его, великий изобретатель преуспел в создании небольшого инструмента, который можно было носить в руке. но который был мощнее любого линкора, который когда-либо плавал. Детали его механизма не могли быть легко объяснены без использования утомительных технических деталей и использования терминов, диаграмм и математических утверждений, которые выходят за рамки этого повествования. Но принцип был достаточно прост. Именно на основе великой научной доктрины, которую мы с тех пор видели столь полной и блестящей, о законе гармонических колебаний, простирающемся от атомов и молекул на одном конце ряда до миров и солнц на другом конце, г-н Эдисон основал свое изобретение.
   Каждый вид вещества имеет свой собственный вибрационный ритм. Железо отличается от соснового дерева. Атомы золота не колеблются в то же время или в том же диапазоне, что и атомы свинца, и так для всех известных веществ и всех химических элементов. Итак, в более широком масштабе каждое массивное тело имеет свой период колебаний. Большой висячий мост колеблется под действием приложенных к нему сил в течение длительных периодов времени. Ни одна рота солдат никогда не пересекает такой мост, не сбиваясь с шага. Если бы они шли вместе, а за ними следовали другие группы, двигаясь в том же темпе ногами, через некоторое время вибрации моста становились бы такими сильными и разрушительными, что он развалился бы на куски. Таким образом, любая структура, если известна частота ее колебаний, может быть легко разрушена силой, приложенной к ней таким образом, что она должна просто увеличить размах этих вибраций до точки разрушения.
   Теперь м-р Эдисон был в состоянии определить вибрационные колебания многих хорошо известных веществ и произвести с помощью изобретенного им прибора пульсации в эфире, которые были полностью под его контролем и которые можно было делать длительными. или короткий, быстрый или медленный, по его желанию. Он мог пробежать всю гамму от медленных колебаний звука в воздухе до четырехсот двадцати пяти миллионов миллионов колебаний в секунду ультракрасных лучей.
   Получив инструмент такой силы, оставалось только сосредоточить его энергию на данном объекте, чтобы атомы, составляющие этот объект, пришли в сильное волнообразное движение, достаточное, чтобы разорвать его на части и разбросать его молекулы. Это изобретатель осуществил простейшими в мире средствами - просто параболическим отражателем, с помощью которого разрушительные волны можно было посылать, как луч света, но невидимый, в любом направлении и фокусировать в любой нужной точке.
   Тестирование "Дезинтегратора".
   Мне посчастливилось присутствовать при первом испытании этой мощной машины разрушения. Мы поднялись на крышу лаборатории мистера Эдисона, и изобретатель держал в руке маленький прибор с прикрепленным к нему зеркалом. Мы искали какой-нибудь предмет, на котором можно было бы испытать его силы. На голой ветке дерева неподалеку, потому что была поздняя осень, сидела безутешная ворона.
   "Хорошо, - сказал мистер Эдисон, - этого достаточно". Он коснулся кнопки сбоку инструмента, и послышался тихий жужжащий звук.
   "Перья, - сказал мистер Эдисон, - имеют период вибрации триста восемьдесят шесть миллионов в секунду".
   Говоря, он поправил указатель. Затем через прицельную трубу навел на птицу.
   - Теперь смотри, - сказал он.
   Судьба Ворона.
   Еще одно тихое жужжание в инструменте, мгновенная вспышка света вокруг него, и вот, ворона превратилась из черной в белую!
   "Его перья исчезли", - сказал изобретатель; "они были рассеяны на составляющие их атомы. Теперь мы закончим ворону".
   Мгновенно произошла еще одна настройка указателя, еще один выброс вибрационной силы, быстрое движение указателя вверх и вниз, чтобы включить определенный диапазон вибраций, и сама ворона исчезла - исчезла в пустом пространстве! Там была голая ветка, на которой мгновение назад она стояла. Позади, в небе, было белое облако, на фоне которого резко очерчилась его черная форма, но ворона больше не было.
   Плохо для марсиан.
   - Это выглядит плохо для марсиан, не так ли? - сказал Волшебник. "Я установил скорость вибрации всех материалов, из которых состоят их боевые машины, останки которых мы собрали вместе. Их можно превратить в ничто за долю секунды. Даже если бы период вибрации был неизвестен, его можно было бы быстро найти, просто пробежав всю гамму".
   "Ура!" - воскликнул один из зрителей. "Мы встретили марсиан, и они наши".
   Таково, вкратце, первое из изобретений мистера Эдисона для приближающейся войны с Марсом.
   И эти факты стали широко известны. Дополнительные эксперименты завершили демонстрацию способности изобретателя с помощью своего замечательного прибора разрушать любой данный объект или любую часть объекта, при условии, что эта часть отличается по своему атомному строению и, следовательно, по своему колебательному периоду от другие части.
   Среди руин Нью-Йорка была устроена самая впечатляющая публичная демонстрация способностей маленького дезинтегратора. На нижнем Бродвее часть стен одного из гигантских зданий, разрушенных марсианами, нависала так, что грозила в любой момент обрушиться на головы прохожим. Пожарная служба не осмелилась тронуть его. Взорвать его представлялось опасным мероприятием, потому что по соседству с ним уже были возведены новые здания, и разлетающиеся осколки угрожали их безопасности. До меня дошел этот факт.
   "Вот возможность, - сказал я мистеру Эдисону, - испытать возможности вашей машины в больших масштабах".
   "Столица!" он мгновенно ответил. - Я пойду сейчас же.
   Разрушение здания.
   Для предстоящей работы необходимо было использовать целую батарею дезинтеграторов, так как поле разрушения, охватываемое каждым из них, было сравнительно ограниченным. Все надвигающиеся части стены должны быть разрушены сразу и вместе, иначе опасность скорее усугубится, чем будет уничтожена. Дезинтеграторы были размещены на крыше соседнего здания так, что их поля разрушения перекрывали друг друга на стене. Все их индексы были установлены в соответствии с периодом вибрации особого вида кирпича, из которого состояла стена. Затем была включена энергия, и множество людей, собравшихся на безопасном расстоянии, чтобы стать свидетелями эксперимента, завопили от удивления.
   Осталось только Облако.
   Стена не упала; он не разорвался; никаких осколков, летевших туда-сюда и высоко в воздух; взрыва не было; ни толчки, ни шумы не нарушали неподвижной атмосферы - только тихое жужжание, которое, казалось, пронизывало все и щекотал нервы зрителей; и - что было, того не было! Стены не было! Но высоко наверху и вокруг того места, где оно нависло над улицей с угрозой своей смерти, появилось, быстро развевающееся во все стороны, слабое голубоватое облачко. Это были рассеянные атомы разрушенной стены.
   А теперь крик "На Марс!" было слышно со всех сторон. Но для такого предприятия нужны были средства - миллионы и миллионы. Тем не менее, некоторые из прекраснейших и богатейших уголков земли были истощены ужасным опустошением тех врагов, которые обрушились на них с небес. Тем не менее, деньги должны быть. Спасение планеты, как теперь все были убеждены, зависело от успешных переговоров о гигантском военном фонде, по сравнению с которым все расходы на все войны, которые вели народы в течение 2000 лет, были бы ничтожны. Электрические корабли и вибрационные двигатели должны быть построены десятками и тысячами. Только огромные ресурсы и непревзойденное оборудование мистера Эдисона позволили ему создать модели, мощность которых была так удовлетворительно продемонстрирована. Но умножить их в военном масштабе было не только по силам любому человеку - вряд ли какая-либо нация на земном шаре в период своего наивысшего процветания могла бы взяться за такую работу. Итак, теперь все народы должны соединиться. Они должны объединить свои ресурсы и, если необходимо, исчерпать все свои запасы, чтобы собрать необходимую сумму.
   Янки лидируют.
   Сразу же начались переговоры. Соединенные Штаты, естественно, взяли на себя инициативу, и их лидерство ни на минуту не подвергалось сомнению за границей.
   Вашингтон был выбран местом встречи великого конгресса наций. Вашингтон, к счастью, был одним из мест, которых марсиане не коснулись. Но если бы Вашингтон был городом, состоящим только из гостиниц, и каждая гостиница была бы настолько велика, что сама по себе была бы маленьким городом, этого было бы совершенно недостаточно для размещения бесчисленных толп людей, стекавшихся теперь к берегам Потомака. Но когда американское предпринимательство было не в состоянии справиться с кризисом? Необходимые гостиницы, ночлежки и рестораны были построены с поразительной быстротой. Можно было видеть, как город растет и расширяется день за днем и неделя за неделей. Она текла над Джорджтаун-Хайтс; он перепрыгнул через Потомак; он распространился на восток и запад, юг и север; квадратная миля за квадратной милей территории погребалась под наступающими зданиями, пока гигантский город, выросший, таким образом, как гриб за ночь, не был полностью способен принять всех своих ожидаемых гостей.
   Сначала предполагалось, что на этом всемирном съезде должны лично присутствовать главы различных правительств, но по мере того, как дело продвигалось, по мере распространения энтузиазма, по мере того, как необходимость спешки становилась все более очевидной в предупредительных нотах, которые постоянно раздавались из обсерватории, где астрономы каждую ночь наблюдали новые свидетельства угрожающих приготовлений на Марсе, короли и королевы старого мира чувствовали, что не могут оставаться дома; что их надлежащее место было в новом средоточии и центре всего мира - в городе Вашингтоне. Без согласованных действий, без обмена предложениями этот порыв, казалось, охватил сразу всех монархов старого мира. Внезапно правительству в Вашингтоне полетели телеграммы, в которых сообщалось, что королева Виктория, император Вильгельм, царь Николай, Альфонсо Испанский со своей матерью Марией Кристиной; старый император Франц-Иосиф и императрица Елизавета Австрийская; король Оскар и королева София Швеции и Норвегии; король Гумберт и королева Маргарита из Италии; король Георгий и королева Ольга Греции; Абдул Хамид из Турции; Цайтянь, император Китая; Муцухито, японский Микадо, со своей прекрасной принцессой Харуко; президент Франции, президент Швейцарии, первый синдик маленькой республики Андорра, взгроможденной на гребне Пиренеев, и главы всех республик Центральной и Южной Америки прибыли в Вашингтон, чтобы принять участие в обсуждениях. , которые, как считалось, должны были решить судьбу Земли и Марса.
   Однажды, после того как было получено это известие и поступили дополнительные известия, что почти все приезжие монархи в сопровождении блестящих свитов и флотилий военных кораблей отправились к месту назначения, причем некоторые из них прошли через Атлантику в порт Нью-Йорк, другие через Тихий океан в Сан-Франциско, мистер Эдисон сказал мне:
   "Это будет прекрасное зрелище. Хочешь посмотреть?"
   "Конечно, - ответил я.
   Грандиозное зрелище.
   Корабль Космоса был немедленно в нашем распоряжении. Кажется, я еще не упомянул тот факт, что изобретатель управлял электрическим генератором, перевозимым в автомобиле, был настолько совершенен, что, изменяя потенциал или меняя полярность, он мог заставить его медленно или быстро, по желанию, приближаться или удаляться. с любого объекта. Единственная практическая трудность возникла тогда, когда полярность электрического заряда на объекте поблизости от автомобиля была неизвестна тем, кто находился в автомобиле, и оказывалась противоположной полярности заряда, которым автомобиль в данный конкретный момент был. несущий. В таком случае, конечно, машина летела бы к объекту, чем бы он ни был, вроде пробкового шарика или пера, притянутого к рукоятке электрической машины. Таким образом, время от времени возникала значительная опасность, и нескольких несчастных случаев нельзя было избежать. Однако, к счастью, такие случаи были редки. Только время от времени из-за какой-то местной причины электрическая полярность, неизвестная штурманам или неожиданная для них, угрожала безопасности автомобиля. Однако, как я буду иметь случай сообщить, по ходу повествования эта опасность становилась все более острой и принимала временами самую грозную фазу, когда мы отваживались выходить за пределы земного шара и двигались через неизведанные области за ее пределами.
   В этот раз, сев на борт, мы быстро поднялись на высоту в несколько тысяч футов и взяли курс на Атлантический океан. На полпути к Ирландии мы увидели вдалеке, плывущем на запад, дым нескольких флотов. Когда мы подошли ближе, перед нашими глазами открылось чудесное зрелище. С северо-востока, сверкая на солнце своими мощными орудиями и из огромных труб, извергающих черные объемы, покоившиеся на море, как грозовые тучи, шли могучие военные корабли Англии с ее метеоритным флагом, развевающимся на ветру красным цветом, а королевские знаки отличия, указывающие на присутствие правителя Британской империи было заметно показано на флагмане эскадры.
   Следуя курсом более прямо на запад, под другим черным облаком дыма показались корпуса, пушки и ростки другого большого флота, несущего триколор Франции и несущего в своем центре голову великолепной западноевропейской республики.
   Южнее, борясь с северными ветрами, шел третий флот, на мачте которого развевались золотые и красные цвета Испании. Это тоже влекло своего Короля на запад, куда теперь действительно направилась звезда империи.
   Вселенское братство.
   Поднявшись немного выше, чтобы расширить горизонт, мы увидели идущие по Ла-Маншу, позади британского флота, черные корабли России. Бок о бок или следуя друг за другом, эти военные флоты совершали мирное плавание, которое противоречило их угрожающему внешнему виду. Не было и мысли об опасности, исходящей от фортов и портов соперничающих наций, которые они миновали. Между ними не было ни вражды, ни страха, когда над волнами друг на друга зияли глотки их тяжелых орудий. Теперь они были по духу одним флотом, имеющим одну цель, противостоящим одному врагу, готовым защищать только одну страну, и этой страной была вся земля.
   Прошло некоторое время, прежде чем мы увидели флот императора Вильгельма. Кажется, что кайзер, сначала согласившись с соглашением, по которому Вашингтон был выбран местом сбора наций, впоследствии возражал против него.
   Ревность кайзера Вильгельма.
   "Я должен сделать это сам", - сказал он. "Мои славные предки никогда бы не позволили этим выскочкам-республиканцам возглавить такое военное предприятие. Что сказал бы на это мой дедушка? Я подозреваю, что это какая-то схема, направленная на божественное право королей.
   Но здравый смысл германского народа не позволил бы своему правителю поставить его в столь фальшивое и несостоятельное положение. Подхваченный их энтузиазмом, кайзер наконец согласился сесть на свой флагман в Киле и теперь следовал за другими флотами в их великой миссии на Западном континенте.
   Вы спросите, зачем они привели свои военные корабли, когда их намерения были миролюбивыми? Что ж, отчасти это было следствием древней привычки, а отчасти тем, что такое множество чиновников и членов правящих семей желало отправиться в Вашингтон, что обычные средства океанского сообщения были бы совершенно недостаточны для их доставки.
   После того, как мы полюбовались этим странным зрелищем, мистер Эдисон вдруг воскликнул: "А теперь давайте посмотрим на парней с восходящего солнца".
   Над Миссисипи.
   Машину немедленно направили на запад. Мы быстро приблизились к американскому побережью и, пролетая над горами Аллегани и широкими равнинами Огайо и Миссисипи, увидели, как под нами с запада, юга и севера ползет бесконечная череда железнодорожных поездов, несущих свое множество в Вашингтон. . С поразительной скоростью мы неслись на запад, поднимаясь высоко, чтобы скользить над заснеженными пиками Скалистых гор, а затем перед нами предстал сверкающий край Тихого океана. На полпути между американским побережьем и Гавайями мы встретили флоты, идущие из Китая и Японии. Бок о бок пахали они главное, забыв или отложив в сторону все вражды своих прежних войн.
   Я хорошо помню, как мое сердце взволновалось при этой впечатляющей демонстрации безграничного влияния, которое моя страна оказала на всех людей мира, и я повернулся, чтобы посмотреть на человека, чьему гению было обязано это восстание земли. Но г-н Эдисон, по своему обыкновению, совершенно не осознавал того факта, что он несет личную ответственность за происходящее. Его мысли, по-видимому, были полностью поглощены рассмотрением проблем, решение которых могло иметь решающее значение для нашего успеха в ужасной борьбе, которая вскоре должна была начаться.
   Вернемся в Вашингтон.
   - Ну что, ты видел достаточно? он спросил. - Тогда вернемся в Вашингтон.
   Когда мы мчались обратно через континент, мы снова видели под собой нагруженные поезда-экспрессы, несущиеся к Атлантике, и сотни тысяч обращенных кверху глаз наблюдали за нашим стремительным продвижением, и до наших ушей долетали залпы аплодисментов, ибо все знали, что это электрическое движение Эдисона. военный корабль, от которого зависела надежда нации и надежды всех наций. Эти сцены повторялись снова и снова, пока машина не зависла над все еще расширяющейся столицей на Потомаке, где неумолчный звон молотов поднимался к облакам.
   С глава III.
   День, назначенный для собрания народов в Вашингтоне, начался ярко и красиво. Были приняты меры для приема высоких гостей в Капитолии. Нельзя было терять времени, и, собравшись в сенатской палате, они должны были немедленно приступить к делу, которое их сплотило. Сцена на Пенсильвания-авеню, когда процессия высокопоставленных лиц и королевских особ прошла к Капитолию, никогда не забудется. Играли оркестры, великолепные экипажи сверкали в лучах утреннего солнца, флаги каждой нации на земле развевались на ветру. Королева Виктория в сопровождении принца Уэльского, ехавшая в открытой карете, была встречена ревом аплодисментов; Император Вильгельм, следующий в другой карете с императрицей Викторией рядом с ним, снизошел до поклона и улыбки в ответ на приветствия свободного народа. Таким же образом был принят и каждый из других монархов. Царь России пользовался особым фаворитом у народа из-за давней дружбы его дома с Америкой. Но самые громкие аплодисменты раздались, когда появились президент Франции, а за ним президент Швейцарии и Первый Синдик маленькой Республики Андорра. Столь же теплыми были приветствия представителям Мексики и южноамериканских штатов.
   Султан Турции.
   Толпа, по-видимому, поначалу едва знала, как принять турецкого султана, но всеобщее благожелательное отношение было в его пользу, и, наконец, аплодисменты и возгласы приветствовали его продвижение по великолепной аллее.
   Очевидно, императору Китая и микадо Японии пришла в голову удачная идея, поскольку в сопровождении их смешанной свиты они ехали вместе в одной карете. Этот наглядный урок единства интернационального чувства чрезвычайно понравился зрителям.
   Бесподобная сцена.
   Сцена в Сенатской палате всех глубоко взволновала. То, что это было блестяще и величественно, само собой разумеется, но была серьезность, сильное чувство ожидания, проникавшее как в тех, кто смотрел, так и в тех, кто должен был выполнять работу, ради которой собрались эти магнаты земли, что произвело неистребимое впечатление. Председательствовал, разумеется, президент США. Передние места занимали представители великих держав, а некоторые из них удостоились специальных кресел возле президента.
   На предварительные этапы время не было потрачено зря. Президент выступил с краткой речью.
   "Мы собрались вместе, - сказал он, - чтобы рассмотреть вопрос, который в равной степени интересует всю землю. Мне не нужно напоминать вам, что неожиданно и без провокации с нашей стороны люди - я бы сказал, чудовища - с Марса, недавно спустившиеся на землю, напали на нас в наших домах и сеяли вокруг них запустение. Имея преимущество веков эволюции, которые для нас еще в будущем, они принесли с собой машины смерти и разрушения, с которыми мы не смогли бороться. В памяти каждого, кто был в пределах досягаемости моего голоса, именно благодаря совершенно неожиданной помощи, посланной нам Провидением, мы были внезапно и действенно освобождены от захватчиков. Собственными усилиями мы ничего не смогли бы сделать".
   Дань МакКинли.
   "Но, как вы все знаете, первое чувство облегчения, последовавшее за смертью наших врагов, быстро сменилось страшными известиями, дошедшими до нас из обсерваторий, что марсиане, несомненно, готовятся ко второму вторжению на нашу планету. Против этого у нас не было бы никакого выхода и никакой надежды, кроме гения одного из моих соотечественников, который, как вы все знаете, усовершенствовал средства, которые могут позволить нам не только противостоять нападению этих ужасных врагов, но и противостоять их и, будем надеяться, победить их на их собственной территории".
   "Г-н. Эдисон здесь, чтобы объяснить вам, что это за средства. Но у нас есть и другой объект. Отправим ли мы флот межпланетных кораблей для вторжения на Марс или просто сосредоточим свое внимание на оборонительных работах, в любом случае потребуется собрать очень большую сумму денег. Никто из нас еще не оправился от последствий недавнего вторжения. Сегодня Земля бедна по сравнению с тем, в каком она находилась несколько лет назад; однако мы не можем позволить, чтобы наша бедность стояла у нас на пути. Деньги, средства должны быть. Частью нашего бизнеса здесь будет сбор гигантского военного фонда, с помощью которого мы сможем построить оборудование и машины, которые нам потребуются. Это, я думаю, все, что мне нужно сказать. Приступим к делу".
   - Где мистер Эдисон? - воскликнул голос.
   "Мистер Эдисон, пожалуйста, сделайте шаг вперед?" - сказал президент.
   Собрание зашевелилось, и сквозь толпу показалась седая, как железо, голова великого изобретателя. В руке он нес один из своих чудесных дезинтеграторов. Его попросили объяснить и проиллюстрировать его действие. Мистер Эдисон улыбнулся.
   Эдисон спешит на помощь.
   "Я могу объяснить его детали, - сказал он, - лорду Кельвину, например, но, если их величества простят меня, я сомневаюсь, что смогу объяснить это коронованным особам".
   Император Вильгельм надменно улыбнулся. Очевидно, он думал, что было совершено еще одно посягательство на божественное право королей. Но царя Николая, казалось, это забавляло, а китайский император, изучавший английский язык, смеялся в рукав, как будто подозревая, что шутку устроили.
   "Я думаю, - сказал один из депутатов, - что для нашей цели будет достаточно простой демонстрации возможностей прибора без технического объяснения его принципа действия".
   Это предложение было немедленно одобрено. В ответ на это г-н Эдисон несколькими простыми экспериментами показал, как он может быстро и наверняка разбить на составляющие его атомы любой объект, на который следует направить вибрационную силу дезинтегратора. Таким образом, он заставил чернильницу исчезнуть под самым носом у императора Вильгельма, при этом ни единое пятно чернил не попало на его священную особу, но очевидно, что запах разъединенных атомов не был приятен ноздрям кайзера.
   Г-н Эдисон также в общих чертах объяснил принцип работы прибора. Его приветствовали бурными аплодисментами, и настроение собравшихся поднялось.
   Затем было объяснено устройство электрического корабля, и было объявлено, что после закрытия собрания будет организована демонстрация летных способностей корабля под открытым небом.
   Этих экспериментов вместе с сопутствующими разъяснениями, добавленными к тому, что уже было распространено через государственную прессу, было вполне достаточно, чтобы убедить всех представителей, собравшихся в Вашингтоне, в том, что вопрос о том, как победить марсиан, решен. Средства были явно под рукой. Оставалось только применить их. Для этого, как указал Президент, необходимо собрать очень большую сумму денег.
   "Сколько потребуется?" - спросил один из английских представителей.
   "Не менее десяти тысяч миллионов долларов", - ответил президент.
   "Было бы безопаснее, - сказал сенатор от Тихоокеанского побережья, - сделать двадцать пять тысяч миллионов".
   "Я предлагаю, - сказал король Италии, - чтобы народы были названы в алфавитном порядке и чтобы представители каждого имени давали сумму, которую оно готово и может внести".
   "Нам нужны деньги или их эквивалент", - кричал сенатор от Тихоокеанского побережья.
   "Я не буду строго следовать алфавиту, - сказал президент, - но начну сначала с более крупных наций. Возможно, в сложившихся обстоятельствах Соединенные Штаты должны лидировать. Господин секретарь, - продолжал он, обращаясь к министру финансов, - сколько мы можем выдержать?
   Огромная сумма.
   "Не менее тысячи миллионов", - ответил министр финансов.
   Из собравшихся вырвался рев аплодисментов, потрясший зал. Даже некоторые монархи вскинули шляпы. Император Цайт'тен улыбался от уха до уха. Один из роко-туи, или туземных вождей, с Фиджи вскочил и размахивал боевой дубиной.
   Затем президент обзвонил другие страны, начиная с Австро-Венгрии и заканчивая Занзибаром, чей султан Хамуд бин Мухаммед прибыл на конгресс в сопровождении королевы Виктории. Каждый внес щедрый вклад.
   Германия, стоявшая в алфавитном порядке непосредственно перед Великобританией, назвала через своего канцлера сумму в 500 000 000 долларов, но когда первый лорд британского казначейства, не желая отставать от Соединенных Штатов, назвал двойную эту сумму как вклад Британская империя, император Вильгельм выглядел недовольным. Он сказал слово на ухо канцлеру, который тут же поднял руку.
   Тысяча миллионов долларов.
   "Мы дадим тысячу миллионов долларов", - сказал канцлер.
   Королева Виктория казалась удивленной, но не недовольной. Первый Лорд Казначейства встретился с ней взглядом, а затем, встав на свое место, сказал:
   "Сделайте полторы тысячи миллионов для Великобритании".
   Император Вильгельм снова посоветовался со своим канцлером, но, очевидно, решил не увеличивать свою ставку.
   Но, во всяком случае, благодаря этой небольшой вспышке имперского соперничества фонд извлек выгоду в размере миллиарда.
   Однако самым большим сюрпризом для всех стало то, что король Сиама был призван внести свой вклад. Ему не было отведено первое место в Конгрессе, но когда было произнесено название его страны, он поднялся со своего стула, одетый в великолепный образец своеобразного одеяния своей страны, затем медленно протиснулся вперед, шагнул вперед. подошел к столу президента и положил на него маленькую коробочку.
   "Это наш вклад", - сказал он на ломаном английском.
   Крышка была поднята, и из шкатулки метнулась, мерцая в полумраке Зала, вспышка переливчатого света.
   Давно потерянное сокровище.
   "Моим друзьям из западного мира, - продолжал король Сиама, - будет интересно увидеть этот драгоценный камень. Только однажды глаз европейца был благословлен его видом. Ваши книги расскажут вам, что в семнадцатом веке путешественник Тавернье видел в Индии несравненный алмаз, который впоследствии исчез, как метеор, и считалось, что он исчез с лица земли. Вы все знаете название этого бриллианта и его историю. Это Великий Могол, и он лежит перед вами. Как он попал ко мне, я не буду объяснять. В любом случае, он мой, и я добровольно вношу его сюда, чтобы помочь защитить мою родную планету от тех врагов, которые, похоже, полны решимости ее уничтожить.
   Когда волнение, вызванное появлением этого давно утерянного сокровища, которое было предметом стольких романов и столь долгих и бесплодных поисков, улеглось, председатель продолжал называть список, пока не закончил его.
   При взятии суммы взносов (Великий Могол считался в три миллиона) оказалось, что до требуемой суммы еще не хватает одной тысячи миллионов.
   Министр финансов мгновенно вскочил на ноги.
   "Г-н. Президент, - сказал он, - я думаю, мы можем принять это дополнение. Пусть это будет добавлено к вкладу Соединенных Штатов Америки".
   Когда аплодисменты, приветствовавшие завершение дела, стихли, президент объявил, что следующим делом Конгресса является выбор директора, который должен взять на себя полную ответственность за подготовку к войне. Всеобщим мнением было то, что ни один человек не может так хорошо подходить для этой должности, как сам мистер Эдисон. Соответственно, он был избран единодушным и восторженным выбором великого собрания.
   "Сколько времени вам нужно, чтобы привести все в готовность?" - спросил президент.
   "Дайте мне карт-бланш, - ответил мистер Эдисон, - и я полагаю, что смогу подготовить сотню электрических кораблей и три тысячи дезинтеграторов в течение шести месяцев".
   Это известие было встречено бурными аплодисментами.
   "Ваши полномочия безграничны, - сказал президент, - берите из фонда столько денег, сколько вам нужно", после чего казначей Соединенных Штатов был назначен распорядителем средств фонда, и собрание было закрыто.
   В Вашингтоне собралось не менее 5 000 000 человек со всех концов света. Каждый из этого огромного множества имел возможность слушать речи и аплодисменты в зале Сената, хотя и не присутствовал там лично. По всему городу были проложены провода и установлены сотни усовершенствованных телефонных трубок, чтобы все могли слышать. Даже те, кто не мог посетить Вашингтон, люди, живущие в Балтиморе, Нью-Йорке, Бостоне и даже в Новом Орлеане, Сент-Луисе и Чикаго, также слушали слушания с помощью этих приемников. В целом, вероятно, не менее 50 000 000 человек слышали прения великого конгресса наций.
   Волнение в Вашингтоне.
   Телеграф и кабель разослали новости через океаны во все столицы земли. Ликование было так велико, что люди, казалось, обезумели от радости.
   Обещанная выставка электрохода состоялась на следующий день. Свидетелями эксперимента были огромные массы людей, и шла борьба за места в вагоне. Даже королева Виктория в сопровождении принца Уэльского осмелилась прокатиться на нем, и им это так понравилось, что мистер Эдисон продлил путь до Бостона и памятника Банкер-Хилл.
   Большинство других монархов тоже ездили верхом, но когда пришла очередь китайского императора, он повторил басню, которая, по его словам, дошла до нас со времен Конфуция:
   Китайская легенда.
   "Жил-был китаец в долине реки Хоанг-Хо, который имел привычку часто лежать на спине, глядя и завидуя птицам, которых он видел улетающими в небе. Однажды он увидел черное пятнышко, которое быстро росло все больше и больше, пока, приблизившись, он не понял, что это была огромная птица, заслонившая землю своими крыльями. Это был слон среди птиц, рух. "Пойдем со мной, - сказал рух, - и я покажу тебе чудеса птичьего царства". Человек ухватился за его коготь и устроился среди его перьев, и они быстро поднялись высоко в воздух и уплыли в горы Куен-Лунь. Здесь, когда они проходили возле вершины пиков, появился еще один Рух. Крылья двух огромных птиц соприкоснулись, и они сразу же принялись драться. В разгар схватки мужчина потерял хватку и рухнул на вершину дерева, где его косичка зацепилась за ветку, и он остался висеть. Там несчастный беспомощно висел, пока крыса, обитавшая в скалах у подножия дерева, не сжалилась над ним и, взобравшись наверх, не перегрызла ветку. Когда человек медленно и мучительно брел свой утомительный путь домой, он сказал: "Это учит меня тому, что существа, которым природа не дала ни перьев, ни крыльев, должны оставить царство птиц тем, кто приспособлен для его обитания".
   Рассказав эту историю, Цайтьен повернулся спиной к электрическому кораблю.
   Большой бал.
   После того, как выставка была закончена, и среди последовавшего за этим нового взрыва энтузиазма, было высказано предположение, что надлежащим способом завершить Конгресс и дать должное выражение праздничному настроению, охватившему теперь человечество, будет большой бал. Это предложение встретило немедленное и всеобщее одобрение.
   Но для такого гигантского дела нужно было, конечно, сделать особые приготовления. Было выбрано удобное место на виргинской стороне Потомака; площадь в десять акров была тщательно выровнена и покрыта полированным полом, ряды колонн, отстоящих друг от друга на сто футов, шли во всех направлениях и были украшены электрическими лампами, отображающими все цвета спектра.
   Непревзойденный фейерверк.
   Над этим огромным пространством, возвышающимся в центре на высоту более тысячи футов, было закреплено огромное количество воздушных шаров, светящихся огнями и образующих огромный купол, в котором блестящие лампы были расположены таким образом, чтобы выставить в бесконечной последовательности комбинаций все национальные цвета, знамена и знаки различия различных стран, представленных на Конгрессе. Сверкающие орлы, львы, единороги, драконы и другие воображаемые существа, выбранные разными народами в качестве своих символов, казалось, парили высоко над танцорами, проливая яркий свет на сцену.
   Круги великолепных тронов были расставлены на полу в удобных для обзора местах. Играли тысячи музыкальных оркестров, и десятки тысяч пар, ярко одетых и сверкающих драгоценными камнями, кружились вместе на полированном полу.
   Танцы королевы Виктории.
   Королева Англии вела танец под руку с президентом Соединенных Штатов.
   Принц Уэльский вывел прекрасную дочь президента, которой все восхищались как самой красивой женщине большого бального зала.
   Император Вильгельм в военной одежде танцевал с прекрасной принцессой Масако, дочерью микадо, которая по этому случаю была одета в старинный костюм женщин своей страны, сверкающий драгоценностями и сияющий причудливыми сочетаниями цветов, как шикарная бабочка.
   Китайский император с высоко развевающейся косичкой танцевал с российской императрицей.
   Король Сиама танцевал вальс с королевой Мадагаскара Ранавалоной, а турецкий султан наслаждался улыбками чикагской наследницы сотен миллионов.
   Царь выбрал себе в партнершу черноглазую красавицу из Перу, но король Самоа Малиетоа с подозрением относился к цивилизованным прелестницам и, избегая всех их соблазнов, выражал свою радость и изливал свой энтузиазм в pas seul. В этом к нему быстро присоединилась группа вождей индейцев сиу, чьи возгласы и крики так напугали лидера немецкой группы на их части зала, что он выронил свою палочку и, сопровождаемый музыкантами, бросился наутек.
   Это происшествие позабавило добродушного китайского императора больше, чем что-либо другое.
   "Сделай много шума", - сказал он, указывая большим пальцем на убегающих музыкантов. "Аллее, тот же самый, флейд-шум", а затем его круглое лицо расплылось в новом смехе.
   Снаружи картина была еще более впечатляющей, чем та, что открывалась глазу внутри ярко освещенного помещения. Далеко-далеко в ночи, поднимаясь высоко среди звезд, огромный купол из светящихся шаров казался каким-то сверхъестественным творением, слишком величественным и славным, чтобы его могли построить жители Земли.
   Вокруг него и из некоторых воздушных шаров вздымались струи и фонтаны огня, беспрестанно играя и затмевая своим великолепием небесные созвездия.
   Тост принца Уэльского.
   За танцем последовал грандиозный банкет, на котором принц Уэльский произнес тост за мистера Эдисона:
   "Мне доставляет большое удовольствие, - сказал он, - предложить от имени народов Старого Света эту дань уважения и нашей уверенности в гении Нового Света. Возможно, в таком случае, как этот, когда все расовые различия и предрассудки должны быть похоронены и забыты, я не стал бы вспоминать ничего, что могло бы оживить их; тем не менее я не могу не выразить свою радость от осознания того, что чемпион, который должен добиться спасения земли, вышел из лона англо-саксонской расы".
   Услышав слова принца Уэльского, несколько великих властителей помрачнели, а царь и кайзер обменялись взглядами; но последовавшие за этим возгласы не прерывались. Мистер Эдисон, чья скромность и нелюбовь к вещам и выступлениям были хорошо известны, просто сказал:
   "Я думаю, что у нас есть машина, которая может их хлестать. Но нам не следует терять время понапрасну. Наверное, они не танцуют на Марсе, а готовятся заставить нас танцевать".
   Спешите приступить.
   Эти слова мгновенно перевернули поток чувств в огромном собрании. Больше не было склонности тратить время на напрасное хвастовство и ликование. Повсюду теперь раздавались крики: "Поторопимся! Приготовимся немедленно! Кто знает, марсиане уже взошли на борт и теперь собираются уничтожить нас?
   Под влиянием этого нового чувства, которое, надо признать, в значительной степени было вызвано страхом, огромный бальный зал быстро опустел. Огни в огромном куполе воздушных шаров внезапно погасли, потому что кто-то прошептал:
   - А что, если они увидят это с Марса? Разве они не догадаются, о чем мы, и не удвоят свои приготовления, чтобы прикончить нас?
   По предложению президента Соединенных Штатов был назначен исполнительный комитет, представляющий все главные нации, и без промедления в Белом доме было созвано заседание этого комитета. Мистера Эдисона вызвали к нему и попросили кратко набросать план, над которым он намеревался работать.
   Тысячи мужчин на Марс.
   Мне нет нужды вдаваться в подробности того, что было сделано на этой встрече. Достаточно будет сказать, что, когда он распался в ранние утренние часы, было единодушно решено, что столько тысяч людей, сколько может потребоваться мистеру Эдисону, должно быть немедленно предоставлено в его распоряжение; что, насколько это возможно, все крупные производственные предприятия страны должны быть немедленно преобразованы в фабрики, на которых можно было бы строить электрические корабли и дезинтеграторы, и по предложению профессора Сильвануса П. Томпсона, знаменитого английского специалиста по электротехнике, поддержанного лордом Кельвином, было решено, что все ведущие ученые мира должны предоставить свои услуги в распоряжение мистера Эдисона в любом качестве, в котором, по его мнению, они могут быть ему полезны.
   Члены этого комитета были готовы поздравить друг друга с хорошей работой, которую они так быстро выполнили, когда в момент перерыва президенту была вручена телеграфная депеша от профессора Джорджа Э. Хейла, директора великого Обсерватория Йеркса в Висконсине. Телеграмма гласила:
   Что происходит на Марсе?
   "Профессор Барнард, наблюдая сегодня вечером за Марсом в сорокадюймовый телескоп, увидел внезапную вспышку красноватого света, которая, как мы думаем, указывает на то, что с планеты что-то выстрелили. Спектроскопические наблюдения этого движущегося света показали, что он приближался к земле, будучи видимым, со скоростью не менее ста миль в секунду".
   Едва утихло волнение, вызванное прочтением этой депеши, как из Ликской обсерватории в Калифорнии пришли другие сообщения такого же содержания; из филиала Гарвардской обсерватории в Арекипе, Перу, и из Королевской обсерватории в Потсдаме.
   Когда телеграмма из этого последнего места была прочитана, император Вильгельм повернулся к своему канцлеру и сказал:
   "Я хочу пойти домой. Если мне суждено умереть, я предпочитаю оставить свои кости среди костей моих имперских предков, а не в этой вульгарной стране, где никогда не правил ни один король. Мне не нравится эта атмосфера. Это заставляет меня чувствовать себя вялой".
   И теперь, подхлестываемая чередой надежды и страха, земля приступила к своей подготовительной работе.
   Глава IV.
   Мне нет необходимости описывать, как мистер Эдисон выполнил свою грандиозную задачу. Он сдержал свое слово, и в течение шести месяцев после первого удара молота сотни электрических кораблей, каждый из которых был оснащен полной батареей дезинтеграторов, парили в воздухе над гаванью и частично восстановленным городом Нью-Йорком. .
   Это была замечательная сцена. Полированные борта огромных плавучих автомобилей сверкали на солнце, и, пока они медленно поднимались и опускались, раскачивались из стороны в сторону, по волнам воздуха, словно удерживаемые невидимыми тросами, сверкающие вымпелы свисали с их вершин. раскачивались вверх и вниз, как крылья стайки гигантских колибри.
   Не зная, будет ли атмосфера Марса пригодной для дыхания обитателей Земли, мистер Эдисон позаботился о том, чтобы с помощью множества окон, защищенных стеклом, обитатели электрических кораблей могли обозревать свое окружение без выход из салона. Удалось, правильно подобрав скорость волнистости, пропускать вибрационный импульс от дезинтеграторов через стёкла автомобиля, не повреждая самого стекла. Окна были устроены так, что дезинтеграторы могли огибать вагон со всех сторон, а также могли быть направлены вверх или вниз, в зависимости от необходимости.
   Для преодоления разрушительных сил, применяемых марсианами, еще не было разработано удовлетворительного плана, потому что не было возможности экспериментировать с ними. Производство этих сил по-прежнему оставалось секретом наших врагов. Но г-н Эдисон не сомневался, что если мы не можем сопротивляться их воздействию, то, по крайней мере, сможем избежать их за счет быстроты наших движений. Как он указывал, боевые машины, которые марсиане использовали во время своего вторжения на Землю, были на самом деле очень неудобными и неуправляемыми. С другой стороны, электрические корабли мистера Эдисона были чудесами скорости и управляемости. Они могли метаться, поворачиваться, менять курс, подниматься и падать с быстротой и легкостью рыбы в воде. Мистер Эдисон подсчитал, что даже если таинственные болты упадут на наши корабли, мы можем уменьшить их способность причинять вред нашей быстрой эволюцией.
   Мы можем обмануться в своих ожиданиях и переоценить свои силы, но в любом случае мы должны рискнуть и попытаться.
   Наблюдая за марсианами.
   Множество людей, превышающее даже то, что собралось во время великого конгресса в Вашингтоне, теперь заполнило Нью-Йорк и его окрестности, чтобы стать свидетелями сбора и отплытия кораблей, направлявшихся на Марс. Больше ничего не было слышно о таинственном явлении, о котором сообщали обсерватории шесть месяцев назад и которое в то время считалось указанием на отправку еще одной экспедиции с Марса для вторжения на Землю. Если марсиане намеревались напасть на нас, они явно сбились с пути; или, может быть, это был какой-то другой мир, в который они целились в это время.
   Экспедиция, конечно, глубоко возбудила интерес ученого мира, и представители всех отраслей науки, всех цивилизованных народов выдвинули свои претензии на места на кораблях. Мистер Эдисон был вынужден из-за нехватки места отказать в транспортировке более чем одному из тысячи тех, кто теперь, под предлогом того, что они могли бы принести что-то полезное для науки, хотели отправиться на Марс.
   Как это делал великий Наполеон.
   По образцу прославленного отряда литераторов и ученых, который Наполеон привел с собой во время своего вторжения в Египет, г-н Эдисон отобрал отряд из выдающихся астрономов, археологов, антропологов, ботаников, бактериологов, химиков, физиков, математиков, механиков, метеорологи и специалисты горного дела, металлургии и всех других отраслей практической науки, а также художники и фотографы. Разумно было предположить, что в другом мире, в мире, который намного древнее Земли, как Марс, эти люди смогут собрать материалы, по сравнению с которыми открытия, сделанные среди руин древних империй в Египте и Вавилонии, покажутся несостоятельными. быть действительно незначительным.
   Чтобы покорить другой мир.
   Это было чудесное предприятие и странное зрелище. Было чувство неуверенности, которое вызывало благоговение у огромной толпы, чьи глаза были обращены к кораблям. Экспедиция была невелика, учитывая гигантский характер предприятия. На каждом из электрических кораблей находилось около двадцати человек вместе с обильным запасом сжатого воздуха, научной аппаратуры и так далее. Всего было около 2000 человек, которые собирались покорить, если смогут, иной мир!
   Но хотя и немногочисленные, они представляли собой цветок земли, кульминацию гения планеты. Там были величайшие лидеры науки, как теоретики, так и практики. Это была эволюция Земли против эволюции Марса. Это была планета в период расцвета своего могущества, противопоставленная старому и дряхлому миру, который, тем не менее, вследствие своего долгого существования приобрел опыт, сделавший его опаснейшим противником. С обеих сторон было отчаяние. Земля была в отчаянии, потому что предвидела гибель, если не сможет сначала уничтожить своего врага. Марс был в отчаянии, потому что природа постепенно лишала его средств для поддержания жизни, и его многочисленное население было вынуждено роиться, как обитатели переполненного пчелиного улья, и искать новые дома в других местах. В этом отношении положение на Марсе, как нам было хорошо известно, напоминало то, что уже было известно на Земле, где переполненные населением древние народы искали новые земли для поселения и с этой целью изгоняли местных жителей. всякий раз, когда эти туземцы оказывались неспособными противостоять вторжению.
   Никто не мог предвидеть исход того, что мы собирались предпринять, но огромная сила, которую продемонстрировали дезинтеграторы, и поразительная эффективность электрических кораблей породили почти всеобщую уверенность в том, что мы добьемся успеха.
   Главные умы мира.
   Автомобиль, в котором путешествовал мистер Эдисон, был, конечно, флагманом эскадрильи, и мне посчастливилось оказаться в числе его пассажиров. Здесь, помимо нескольких видных ученых из нашей страны, были лорд Кельвин, лорд Рэлей, профессор Рентген, доктор Муассан - человек, впервые изготовивший искусственные алмазы, - и некоторые другие, чья слава облетела весь мир. Каждый из этих людей лелеял надежду, что на Марсе будут сделаны замечательные открытия по линии его исследований.
   Разумеется, для управления эскадрильей должна была быть разработана сложная система сигналов. Эти сигналы состояли из ярких электрических огней, показываемых ночью и управляемых таким образом, что с их помощью можно было легко и быстро передавать длинные фразы и указания.
   Новая сигнальная система.
   Дневные сигналы частично состояли из ярких вымпелов и флагов, которые должны были служить только тогда, когда, затененные облаками или другими препятствиями, полный солнечный свет не должен был падать на корабли. Естественно, это могло произойти только вблизи поверхности земли или другой планеты.
   Выйдя из земной тени, у нас не должно быть больше ни туч, ни ночи, пока мы не прибудем на Марс. В открытом космосе постоянно светило бы солнце. Для нас это был бы вечный день, если бы мы искусственными средствами не снабдили себя тьмой, чтобы способствовать сну. Таким образом, в этой области вечного дня сигналы также должны были передаваться вспышками света от зеркал, отражающих солнечные лучи.
   Вечная ночь!
   И все же этот вечный день был бы также, в некотором смысле, вечной ночью. Для нас не было бы больше голубого неба, потому что без атмосферы солнечный свет не мог бы рассеиваться. Объекты будут освещаться только со стороны, обращенной к солнцу. Все, что заслоняет прямые солнечные лучи, создает за собой абсолютную тьму. Не было бы никакой градации тени. Небо было бы черным, как чернила, со всех сторон.
   Хотя было намерение оставаться как можно дольше внутри вагонов, но поскольку была вероятность того, что время от времени возникнет необходимость покидать внутренние помещения электрических кораблей, мистер Эдисон предусмотрел этот случай, изобретя воздухонепроницаемое платье, сконструированное что-то вроде водолазного костюма, но из гораздо более легкого материала. На каждом корабле было несколько таких костюмов, в которых можно было выйти из машины, даже если она находилась за пределами земной атмосферы.
   Ожидаются жуткие холода.
   Были приняты меры, чтобы справиться с ужасающим холодом, с которым, как мы знали, мы встретимся, как только мы выйдем за пределы атмосферы, - с этим ужасным абсолютным нулем, который люди измерили заранее, но никогда еще не испытали, - с помощью простой системы производства в воздухе... плотно подходит для температуры, достаточно повышенной, чтобы противодействовать эффектам фригидности снаружи. С помощью длинных гибких трубок к владельцам костюмов можно было непрерывно подавать воздух, а с помощью остроумного изобретения для каждого костюма был предусмотрен запас сжатого воздуха, которого хватило бы на несколько часов, так что в случае необходимости владелец мог скинуть трубки, соединяющие его с воздушными баллонами в машине. Еще одной целью, которую держали в поле зрения при подготовке этих скафандров, было возможное исследование безвоздушной планеты, такой как Луна.
   Необходимость какого-либо приспособления, с помощью которого мы могли бы разговаривать друг с другом, находясь снаружи автомобилей в открытом космосе или находясь в безвоздушном мире, таком как луна, где не было бы среды, через которую волны Звук мог передаваться так же, как и в атмосфере земли, предвидел наш великий изобретатель, и ему не составило труда изобрести подходящие устройства на случай чрезвычайной ситуации.
   Внутри головного убора каждого из электрокостюмов находился рупор телефона. Он был соединен с проволокой, которую, когда она не использовалась, можно было удобно намотать на руку владельца. Рядом с ушами, так же соединенные проводами, находились телефонные трубки.
   Воздушный телеграф.
   Когда два человека в воздухонепроницаемых платьях хотели поговорить друг с другом, им нужно было только соединиться проводами, и тогда можно было легко вести разговор.
   Тщательные расчеты точного расстояния Марса от Земли в момент начала экспедиции были произведены большим числом специалистов по математической астрономии. Но мистер Эдисон не собирался лететь прямо на Марс. За исключением первого электрического корабля, который он построил, ни один еще не был испытан в дальнем плавании. Было желательно, чтобы качества каждого из кораблей были предварительно тщательно проверены, и по этой причине руководитель экспедиции определил, что луна должна быть первым космическим портом, в который зайдет эскадра.
   Случилось так, что в это время Луна была расположена так, что находилась почти на линии между Землей и Марсом, который находился в оппозиции к Солнцу, и, следовательно, располагалась как можно более благоприятно для целей путешествия. Что было бы тогда для 99 из 100 кораблей эскадры пробным ходом, было бы в то же время шагом в четверть миллиона миль, пройденных в направлении нашего пути, и так не было бы времени потрачено.
   Отлет с земли был устроен ровно в полночь. Полная луна висела высоко над головой, и взорам внизу предстало чудесное зрелище, когда большая эскадра плавучих кораблей, с горящими сигнальными огнями, оторвалась и начала медленно удаляться в своем авантюрном и невиданном ранее полете. Экспедиция в великое неизвестное. Громкое ликование, вырвавшееся из глоток миллионов возбужденных мужчин и женщин, казалось, разорвало завесу ночи и заставило дирижабли содрогаться от атмосферных вибраций, пришедших в движение.
   Великолепный фейерверк.
   Мгновенно великолепный фейерверк был показан в честь нашего отъезда. Ракеты сотнями тысяч устремлялись к небу, а затем разрывались созвездиями огненных капель. Произведенное таким образом внезапное освещение, охватившее сотни квадратных миль поверхности земли светом, почти подобным дневному, должно было быть несомненно видно жителям Марса, если бы они наблюдали за нами в то время. Они могут или не могут правильно интерпретировать его значение; но, во всяком случае, нам было все равно. Мы ушли и были уверены, что сможем встретить нашего врага на его же территории, прежде чем он сможет снова атаковать нас.
   И Земля была подобна шару.
   И теперь, когда мы медленно поднимались выше, открылась чудесная картина. Поначалу земля под нами, погребенная ночью, напоминала впадину огромной чаши эбеновой черноты, в центре которой, подобно расплавленной лаве, стекающейся на дне вулканического кратера, сиял свет иллюминации вокруг Нью-Йорка. Но когда мы вышли за пределы атмосферы, а земля все еще продолжала отступать под нас, ее вид изменился. Чашеобразный вид исчез, и он начал округляться перед нашими глазами в форме огромного шара - огромного шара, таинственно подвешенного под нами, мерцающего на большей части своей поверхности при слабом освещении луны и показывающего к его восточному краю встречный свет восходящего солнца.
   Когда мы были еще дальше, немного изменив наш курс, так что солнце снова полностью скрылось за центром земли, мы увидели его атмосферу, полностью освещенную вокруг него призматическими огнями, как гигантская радуга в форме кольца.
   Очередное изменение нашего курса быстро вывело нас из тени земли на всепроникающее солнце. Затем огромная планета под нами повисла невыразимой красоты. На его поверхности были отчетливо различимы очертания нескольких континентов, испещренных нежными оттенками разного цвета, а солнечные лучи вспыхивали и светились длинными полосами на выпуклой поверхности океанов. Параллельно с экватором и вдоль областей, где постоянно дуют пассаты, тянулись обширные пояса облаков, сверкающих малиновым и лиловым цветом, когда на них падал солнечный свет. Огромные просторы снега и льда лежали сверкающей одеждой как на суше, так и на море вокруг Северного полюса.
   Прощай, эта земная сфера.
   Когда мы смотрели на это великолепное зрелище, наши сердца бились внутри нас. Это была наша Земля, это была планета, которую мы собирались защищать, наш дом в бескрайних просторах космоса. И это действительно казалось нам домом, ради которого мы могли бы с радостью отдать свой последний вздох. В наших сердцах зародилась новая решимость победить или умереть, и я увидел, как лорд Кельвин, посмотрев на прекрасную картину, которую представляла Земля через его бинокль, повернулся и посмотрел в том направлении, в котором, как мы знали, находился Марс, с внезапный хмурый взгляд, из-за которого стакан выпал из хватки и упал, болтаясь на шнурке, ему на грудь. Даже мистер Эдисон казался тронутым.
   "Я рад, что подумал о дезинтеграторе, - сказал он. "Я бы не хотел, чтобы тот мир снова опустел".
   "И не будет, - сказал профессор Сильванус П. Томпсон, сжимая ручку электрической машины, - если мы сможем помочь".
   Ча птер В.
   Во избежание несчастных случаев было решено, что корабли должны находиться на значительном расстоянии друг от друга. Некоторые из них постепенно удалялись, пока из-за нейтрального оттенка их сторон не были поглощены космической бездной. Тем не менее, благодаря постоянному обмену сигналами можно было узнать, где находится каждый член эскадрильи. Они, как я объяснил, производились с помощью зеркал, отражающих солнечный свет.
   Но, хотя для нас был теперь непрерывный день, тем не менее, не было никакой атмосферы, рассеивающей солнечный свет, звезды были видны нам так же, как ночью на земле, и сияли необыкновенным великолепием на интенсивном черном фоне неба. твердь. Огни некоторых более дальних кораблей нашей эскадры были не ярче звезд, по соседству с которыми они, казалось, находились. В некоторых случаях можно было отличить свет корабля от света звезды только по тому факту, что первый постоянно вспыхивал, в то время как звезда была устойчива в своем сиянии.
   Невероятный эффект.
   Наиболее жуткое впечатление производило отсутствие вокруг нас атмосферы. Внутри вагона, где был воздух, солнечный свет, проникая через одно или несколько окон, рассеивался и давал обычный дневной свет.
   Но когда мы отважились выйти наружу, мы могли видеть вещи только наполовину. Сторона автомобиля, которой касались солнечные лучи, была видна, другая сторона была невидима, свет от звезд не делал ее достаточно яркой, чтобы воздействовать на глаз в отличие от освещенной солнцем половины.
   Когда я поднял руку перед глазами, половина ее, казалось, была выбрита вдоль; компаньон на палубе корабля был похож на получеловека. Так что другие электрические корабли рядом с нами выглядели как полукорабли, видны были только освещенные борта.
   Мы забрались так далеко, что земля приняла вид небесного тела, подобного луне. Все его цвета смешались в золотисто-красный оттенок, который покрыл почти всю его поверхность, за исключением полюсов, где были широкие белые пятна. Было чудесно смотреть на этот огромный шар позади нас, а далеко за ним сияло пылающее солнце, подобное огромной звезде в самую черную из ночей. В противоположном направлении показался серебряный шар луны, и вокруг были разбросаны миллионы блестящих звезд, среди которых, как светлячки, вспыхивали и искрились сигнальные огни эскадры.
   Опасность проявляется.
   Опасность, которую можно было легко предвидеть, которую, возможно, можно было предвидеть, но против которой было бы трудно, если не невозможно, позаботиться, немедленно проявилась.
   Выглянув в окно справа, я вдруг заметил огни далекого корабля, двигавшегося по странной кривой. Мгновенно после этого другой член эскадрильи, находившийся поблизости, вел себя таким же необъяснимым образом. Затем две или три плавучих машины, казалось, резко сбились с курса и быстро помчались в направлении флагмана. Немедленно я заметил маленький объект, зловеще пылающий, который, казалось, двигался с огромной скоростью в нашем направлении.
   Правда тут же вспыхнула у меня в голове, и я крикнул остальным пассажирам машины:
   Пораженный метеоритом!
   "Метеор!"
   Так и было на самом деле. Мы встретили этого таинственного странника в космосе в тот момент, когда двигались в направлении, перпендикулярном пути, который он проходил вокруг Солнца. Каким бы маленьким он ни был, а его диаметр, вероятно, не превышал одного фута, он все же был независимым маленьким миром и, как таковой, частью Солнечной системы. Его расстояние от Солнца было так близко к земному, что я знал, что его скорость, если предположить, что он движется по почти круговой орбите, должна быть около восемнадцати миль в секунду. Таким образом, с такой скоростью он вонзился, как снаряд, выпущенный каким-то таинственным врагом в космосе, прямо сквозь нашу эскадрилью. Оно пришло и исчезло прежде, чем можно было произнести предложение из трех слов. Его внешний вид и воздействие, которое он производил на корабли, мимо которых он проходил, указывали на то, что он носил интенсивный и громадный заряд электричества. Как он стал таким заряженным, я не претендую на то, чтобы сказать. Я просто фиксирую факт. И этот заряд, как было очевидно, был противоположен по полярности тому, что несли корабли эскадры. Поэтому оно оказывало на них притягательное влияние и, таким образом, увлекало их за собой.
   Я только успел подумать, какое счастье, что метеорит не попал ни в кого из нас, как, взглянув на корабль прямо впереди, я понял, что произошла авария. Корабль резко сбился с курса, вокруг него заиграли ослепительные вспышки, и двое или трое членов экипажа на мгновение появились снаружи, дико жестикулируя, но почти мгновенно падая ничком.
   С первого взгляда было видно, что в машину попал метеорит. Насколько серьезным может быть повреждение, мы не могли сразу определить. Курс нашего корабля был немедленно изменен, электрическая полярность изменена, и мы быстро подошли к неисправной машине.
   Упавшие мужчины лежали на его поверхности. Одно из тяжелых круглых стекол, закрывавших окно, было разбито вдребезги. Через него прошел метеор, убив двух или трех человек, стоявших на его пути. Затем он врезался в противоположную сторону автомобиля и, пройдя дальше, исчез в космосе. Запасы воздуха, находившиеся в машине, немедленно вырвались наружу через отверстия, и когда двое или трое из нас, как можно быстрее надев герметичные костюмы, вошли в разбитую машину, мы обнаружили, что все ее обитатели растянулись на полу в состояние удушья. Их, как и тех, кто лежал снаружи, тут же перенесли на флагман, применили восстановительные средства, и, к счастью, наша помощь подоспела так быстро, что жизнь всем им была спасена. Но жизнь убежала из искалеченных тел тех, кто стоял прямо на пути страшного снаряда.
   За этим странным происшествием наблюдали несколько членов флота, и они быстро собрались вместе, чтобы узнать подробности. Поскольку флагманский корабль был теперь переполнен из-за того, что к его экипажу добавилось такое количество людей, мистер Эдисон приказал распределить их между другими автомобилями. К счастью, дезинтеграторы, находившиеся в разбитой машине, не пострадали. Мистер Эдисон подумал, что можно починить и саму машину, и для этой цели он прикрепил ее к флагману, чтобы ее можно было нести до Луны. Тела умерших перевозились вместе с ним, как было определено, вместо того, чтобы предать их в страшную пучину космоса, где они блуждали вечно или падали, как метеоры, на землю, чтобы дать им погребение в лунном почвы.
   Приближение к Луне.
   По мере того как мы теперь быстро приближались к Луне, изменение, которое претерпевал вид ее поверхности, было не менее чудесным, чем то, которое представляла поверхность Земли в обратном порядке, пока мы удалялись от нее. Из бледно-серебряного шара, сравнительно слабо сияющего среди звезд, он медленно принял вид обширной гористой пустыни. По мере того, как мы приближались, его цвета становились более отчетливыми; большие плоские области казались темнее; горные вершины сияли ярче. Огромные пропасти казались бездонными и чернее полуночи. Постепенно появились отдельные горы. То, что казалось снежными просторами и огромными ледниками, стекающими по их склонам, сияло ярким блеском в перпендикулярных лучах солнца. Наше движение приняло форму падения. Казалось, мы падаем с неизмеримой высоты и с невероятной скоростью прямо на эти гигантские вершины.
   Горы Луны.
   Кое-где на таинственной поверхности луны вспыхивали любопытные огоньки. Там, где край луны разрезал небо за собой, оно было изломано и изрезано горными массивами. Огромные кольца кратеров покрывали его поверхность, и в некоторых из них, как мне казалось, я мог видеть зловещее свечение, выходящее из их самых глубоких полостей, и клубы ядовитых паров вокруг их ужасных пастей.
   Мы приближались к той части Луны, которая известна астрономам как Залив Радуги. Здесь перед нашим взором лежала огромная полукруглая область, гладкая, почти как поверхность прерии, простирающаяся к югу в безбрежное океаноподобное пространство, а с севера она была окружена огромной грядой горных утесов, поднимающихся отвесно на высоту многих тысяч футов, и разорваны и разорваны во всех направлениях силами, которые, казалось, в какой-то отдаленный период трудились над тем, чтобы разорвать этот маленький мир на куски.
   Мертвый и искаженный мир.
   Странная и ужасная поверхность Луны на виду у человека.
   Это было страшное зрелище; мертвый и искалеченный мир, слишком ужасный, чтобы на него смотреть. Идея смерти Луны была, конечно, не нова для многих из нас. Нам давно было известно, что спутник Земли был телом, вышедшим из стадии жизни, если он вообще когда-либо был шаром, поддерживающим жизнь; но никто из нас не был готов к страшному зрелищу, которое теперь поразило наши глаза.
   На каждом конце полукруглого хребта, окружающего залив Радуги, есть высокий мыс. Тот, что на северо-западной оконечности, давно известен астрономам под именем мыса Лапласа. Другой мыс, на юго-восточной оконечности, называется мысом Гераклидов. К последнему мы приближались, и по обмену сигналами все члены эскадры были проинформированы, что мыс Гераклида должен стать местом нашей встречи на Луне.
   Могу сказать, что я был немного знаком с пейзажем этой части лунного мира, так как часто изучал его с Земли в телескоп и думал, что если есть какая-то часть Луны, где можно было бы с справедливой надеждой на успех, искать жителей, или если не жителей, то хотя бы реликтов жизни, уже не существующих там, это, несомненно, место. Поэтому с немалой долей любопытства, несмотря на неожиданно устрашающий и отталкивающий вид, который представляла поверхность Луны, я теперь видел себя быстро приближающимся к области, тайной которой так часто занималось мое воображение. Когда г-н Эдисон и я совершили наше предыдущее посещение Луны во время первого экспериментального полета на электрическом корабле, мы приземлились в точке на ее поверхности, удаленной от этой, и, как я уже объяснял ранее, мы тогда не предпринимали никаких усилий. исследовать его секреты. Но теперь все должно было быть иначе, и мы наконец увидели кое-что из чудес луны.
   Как Человеческое Лицо.
   Я часто на земле вызывал улыбку у своих друзей, показывая им в телескоп мыс Гераклида и обращая их внимание на тот факт, что очертания пика, завершающего мыс, были таковы, что представляли удивительное сходство с человеческим лицом. безошибочно женское лицо, если смотреть в профиль и обладающее немалой степенью красоты. К моему удивлению, это любопытное человеческое подобие еще сохранялось, когда мы подошли к луне так близко, что горы, образующие мыс, заполнили почти все поле зрения окна, из которого я наблюдал за этим. Сходство, действительно, было поразительным.
   Сходство исчезает.
   "Неужели это действительно сама Диана?" - сказал я вполголоса, но тотчас же рассмеялся над своей фантазией, потому что мистер Эдисон услышал меня и воскликнул: "Где она?"
   "Кто?"
   "Диана."
   - Ну вот, - сказал я, указывая на луну. Но вот! внешний вид исчез, даже когда я говорил. Произошло быстрое изменение направления взгляда, с которого мы смотрели на него, и в результате сходство исчезло.
   Через несколько мгновений мое изумление возродилось, но на этот раз причина была совсем в другом. Мы стремительно падали к горам, и электрик, заведовавший машиной, быстро и беспрестанно менял свой потенциал и, как лоцман, нащупывающий путь в неизвестную гавань, старался приблизиться к луне так, чтобы скрытая опасность должна нас удивить. Когда мы таким образом приблизились, я вдруг увидел, что на самой вершине высокой вершины у окончания мыса находятся руины того, что, по-видимому, было древней сторожевой башней. Он, очевидно, состоял из циклопических блоков, больших, чем какие-либо, которые я когда-либо видел даже среди руин Греции, Египта и Малой Азии.
   Луна была обитаема.
   Таким образом, здесь было видимое доказательство того, что Луна была обитаема, хотя, вероятно, сейчас она не обитаема. Я не могу описать того ликующего чувства, которое охватило меня при этом открытии. Он урегулировал так много, о чем ученые люди спорили веками.
   "Что они скажут, - воскликнул я, - когда я покажу им эту фотографию?"
   Ниже вершины, простиравшейся далеко вправо и влево, лежал голый пляж, который, очевидно, когда-то был омыт морскими волнами, потому что он был отмечен длинными изогнутыми гребнями, такими как надвигающиеся и отступающие приливные листья на берегу океана.
   Этот берег быстро спускался в стороны и вниз к глубокой пропасти, которая когда-то, по-видимому, была дном моря, а теперь представлялась нам просто пустой, зияющей раковиной давно исчезнувшего океана.
   С немалым трудом и только по прошествии значительного времени все плавучие корабли эскадры постепенно остановились на этой одинокой горной вершине Луны. В соответствии с моей просьбой мистер Эдисон пришвартовал флагман внутри огромной разрушенной сторожевой башни, которую я описал. Другие корабли стояли на склоне горы вокруг нас.
   Хотя время поджимало, поскольку мы знали, что безопасность Земли зависит от нашей скорости нападения на Марс, все же было решено остаться здесь по крайней мере на два или три дня, чтобы можно было починить разбитую машину. Выяснилось также, что прохождение сильно наэлектризованного метеорита вывело из строя электрическое оборудование некоторых других вагонов, так что требовалось произвести еще много ремонтных работ, помимо тех, которые были необходимы для восстановления места крушения.
   Погребение мертвецов.
   Кроме того, мы должны похоронить наших несчастных товарищей, погибших от метеорита. Это, по сути, была первая работа, которую мы выполнили. Странным было зрелище, и страннее были наши чувства, так как здесь, на поверхности мира, далекого от земли, и на почве, которая никогда прежде не ступала нога человека, мы совершали последний обряд почтения, которым смертные воздают смертным. . На древнем пляже у подножия пика мы сделали глубокую дыру и навсегда закрыли там лица наших друзей, оставив их спать среди руин империй и среди могил рас, исчезнувших, вероятно, за века до Адама и Ева появилась в раю.
   Пока производился ремонт, в разные стороны Луны было отправлено несколько научных экспедиций. Один отправился на запад, чтобы исследовать великую кольцевую равнину Платона и лунные Альпы. Другой пересек древнее Море Дождей в сторону лунных Апеннин.
   Начали исследовать огромный кратер Коперника, который, зияя на пятьдесят миль в поперечнике, представляет чудесный вид даже с земного расстояния. Корабль, на который мне посчастливилось сесть, направлялся к таинственной лунной горе Аристарх.
   Перед началом этих экспедиций в окрестностях мыса Гераклида были проведены тщательные исследования. Но, кроме того, что сломанные стены сторожевой башни на вершине, сложенные из блоков огромных размеров, очевидно, были делом рук существ, наделенных человеческим разумом, никаких останков, указывающих на прежнее присутствие жителей на этой части Луны, найдено не было. .
   Гигантский человеческий след.
   Но вдоль берега старого моря, как раз там, где так называемая бухта Радуги отделяется от бездны Моря Дождей, были найдены слоистые скалы, в которых зачарованному взору исследователя виден четкий отпечаток гигантского человеческая ступня длиной пять футов от пятки до пятки.
   Подробно о чудесных приключениях воинов Земли в неизвестных мирах.
   Самые тщательные поиски не смогли обнаружить еще одного следа присутствия древнего великана, оставившего отпечаток своей ноги на мокром песке здешнего пляжа столько миллионов лет назад, что даже воображение геологов содрогнулось от задачи. попытки установить точный период.
   Великий След.
   Вокруг этого гигантского следа собралось большинство научных членов экспедиции, одетых в свои причудливой формы герметичные костюмы, соединенные телефонными проводами, и зрелище, если бы не впечатляющее открытие, было бы до крайности смехотворным. Склонившись над отметиной в скале, дружно кивая головами, указывая неуклюже сложенными руками, они выглядели сборищем допотопных чудовищ, собравшихся вокруг своей добычи. Их разочарование по поводу того, что не удалось обнаружить никаких других следов чего-либо, напоминающего человеческое жилище, было очень велико.
   Тем не менее этого следа самого по себе было вполне достаточно, как они все заявляли, чтобы решить вопрос о прежнем обитании Луны, и он послужил бы для создания многих научных томов после их возвращения на Землю, даже если бы не было никаких дальнейших открытий. должны быть сделаны в других частях лунного мира.
   Экспедиции над Луной.
   Именно надежда на совершение таких других открытий привела к отправке других различных экспедиций, которые я уже назвал. Я решил сопровождать машину, направлявшуюся к Аристарху, потому что, как известно каждому, кто видел луну с земли, в этой горе было что-то очень таинственное. Я знал, что это кратер около тридцати миль в диаметре и очень глубокий, хотя его дно было хорошо видно.
   Светящиеся горы.
   Что делало его замечательным, так это тот факт, что дно и стены кратера, особенно с внутренней стороны, светились с изумительной яркостью, которая делала их почти ослепляющими, если смотреть в мощный телескоп.
   Они были настолько яркими, что глаз не мог разглядеть многих деталей, которые сделал бы видимыми телескоп, если бы не поток света, лившийся с гор. Сэр Уильям Гершель был настолько введен в заблуждение этим явлением, что предположил, что наблюдает за извержением лунного вулкана.
   Всегда был трудным вопрос, чем вызвана необычайная светоносность Аристарха. Для объяснения этого было придумано множество гипотез. Теперь я должен был помочь решить эти вопросы навсегда.
   От мыса Гераклида до Аристарха расстояние по воздушной линии составляло более 300 миль. Наш путь лежал через северо-восточную часть Моря Дождей, с огромными утесами, горными массивами и пиками, сияющими справа, а с другой стороны вид был ограничен далеким хребтом лунных Апеннин, некоторые из которых возвышались пики, если смотреть с нашей огромной высоты, казались такими же острыми, как швейцарский Маттерхорн.
   Когда мы приблизились примерно на сотню миль к месту назначения, мы обнаружили, что плывем прямо над так называемыми Горами Предвестника. Затем перед нами показались зазубренные пики Аристарха, изрядно сверкающие на солнце.
   Гигантская цепочка бриллиантов.
   Казалось, будто гигантская цепочка бриллиантов, каждый из которых был величиной с горную вершину, была брошена на бесплодную поверхность луны и оставлена растрачивать свое сияние на пустынный воздух этого заброшенного мира.
   По мере того, как мы быстро приближались, ослепительное великолепие горы стало почти невыносимым для наших глаз, и мы были вынуждены прибегнуть к приему, практикуемому всеми альпинистами высоких гор, где яркий солнечный свет на снежной поверхности может вызвать временное ослепление. , защиты наших глаз очками с нейтральными тонами.
   Профессор Муассан, великий французский химик и создатель искусственных бриллиантов, буквально заплясал от восторга.
   "Вуаля! Вуаля! Вуаля!" было все, что он мог сказать.
   Гора кристаллов.
   Когда мы были сравнительно близко, гора уже не казалась светящейся однородным сиянием, равномерно распределенным по всей ее поверхности, но теперь бесчисленные точки света, все такие же яркие, как множество маленьких солнц, пылали в нас. Было очевидно, что перед нами гора, состоящая из кристаллов или, по крайней мере, покрытая ими.
   Не останавливаясь, чтобы приземлиться на внешних склонах огромной кольцеобразной гряды пиков, составляющих Аристарх, мы пересекли их край и заглянули внутрь. Здесь великолепие кристаллов было больше, чем на внешних склонах, а широкое дно кратера, в тысячах футов под нами, сияло и переливалось подавляющим сиянием, как если бы это был огромный кладезь алмазов, в то время как вершина в центр пламенел, как колоссальная тиара, инкрустированная отборными драгоценными камнями.
   Стремясь увидеть, что это за кристаллы, машине позволили быстро упасть внутрь кратера. С большой осторожностью мы положили его на пылающую землю, так как острые края кристаллов наверняка разорвали бы металлические борта автомобиля, если бы он вступил с ними в сильный контакт.
   Надев наши воздухонепроницаемые костюмы и осторожно ступив на эту прекрасную опору, мы попытались отделить несколько кристаллов. Многие из них были прочно закреплены, но некоторые - некоторые поразительных размеров - легко ослабли.
   Богатство драгоценных камней.
   Мгновенный осмотр показал, что мы наткнулись на самое чудесное произведение сил кристаллизации, на которое когда-либо останавливался человеческий глаз. Когда-то в прошлой истории Луны произошел огромный выброс расплавленного материала из кратера. Он распространился по стенам и частично заполнил интерьер, а позже его поверхность расцвела драгоценными камнями, такими же густыми, как цветы на ложе из анютиных глазок.
   Вся масса сверкала призматическими лучами неописуемой красоты и интенсивности. Сначала мы смотрели безмолвно от изумления.
   -- Не может быть, конечно, не может быть, -- наконец сказал профессор Муассан.
   "Но это так", - сказал другой член партии.
   - Это бриллианты? - спросил третий.
   - Пока не могу сказать, - ответил профессор. "У них блеск бриллиантов, но они могут быть чем-то другим".
   "Лунные драгоценности", - предложил третий.
   "И стоят несметные миллионы, какими бы они ни были", - заметил другой.
   Драгоценности с Луны.
   Эти великолепные кристаллы, некоторые из которых казались почти безупречными, варьировались по размеру от размеров лесного ореха до геометрических тел в несколько дюймов в диаметре. Мы тщательно отобрали столько, сколько было удобно возить, и поместили в машину для дальнейшего изучения. Мы решили еще одну давнюю лунную проблему и, возможно, открыли неиссякаемый кладезь богатств, которые могли бы в конечном счете пойти далеко на возмещение Земле ущерба, нанесенного ей вторжением марсиан.
   Вернувшись на мыс Гераклида, мы обнаружили, что другие экспедиции прибыли на место встречи раньше нас. У их членов были замечательные истории о том, что они видели, но ничто не вызывало такого удивления, как то, что мы должны были рассказать и показать.
   Однако группа, отправившаяся посетить Платона и лунные Альпы, привезла с научной точки зрения сведения не менее интересные, чем те, которые удалось собрать нам.
   Они нашли в этом любопытном кольце Платона, представляющем собой кольцо гор в шестьдесят миль в диаметре, окружающее ровную равнину, удивительно гладкую на большей части своей поверхности, безошибочные свидетельства прежнего обитания. Гигантский город, очевидно, когда-то существовал недалеко от центра этой великой равнины. Очертания его стен и отметки фундамента некоторых из его огромных зданий были ясно различимы, и несколько членов отряда подготовили подробные планы этой исчезнувшей лунной столицы.
   Больше свидетельств обитания.
   Одному из них посчастливилось обнаружить еще более ценную реликвию древних лунарианцев. Это был кусок окаменевшей черепной кости, представлявший лишь небольшую часть головы, которой он принадлежал, но все же достаточный для того, чтобы антропологи, немедленно приступившие к его изучению, могли нарисовать идеальные изображения головы, какой она должна была быть в жизнь - голова гиганта огромных размеров, которая, если бы она обладала высокоорганизованным мозгом пропорционального размера, должна была бы дать своему обладателю интеллектуальные способности, несравненно большие, чем те, которыми когда-либо был наделен кто-либо из потомков Адама.
   Гиганты по размерам.
   Действительно, один из профессоров был уверен, что некоторые маленькие конкременты, обнаруженные внутри куска черепа, были окаменевшими частями самого мозгового вещества, и начал работать с микроскопом, чтобы изучить его органическое качество.
   Тем временем ремонт электрических кораблей был завершен, и, хотя эти открытия на Луне произвели глубочайшее впечатление среди членов экспедиции и пробудили почти непреодолимое желание продолжить так счастливо начатые исследования, тем не менее все знали, что эти вещи были в стороне от основной цели, и что мы должны были нарушить свой долг, потратив на Луну больше времени, чем было абсолютно необходимо, чтобы привести корабли в надлежащее состояние для продолжения их боевого плавания.
   Отправление с Луны.
   Когда все было подготовлено, мы с большим сожалением покинули Луну всего через сорок восемь часов после того, как высадились на ее поверхность, неся с собой решимость снова посетить ее и узнать больше о ее удивительных тайнах на случай, если мы переживем опасности, которые мы теперь собирались столкнуться.
   С глава VI.
   Через день или два после того, как мы покинули Луну, у нас было еще одно приключение со странствующим обитателем космоса, которое принесло нам гораздо большую опасность, чем наша встреча с метеором.
   Воздушные корабли были разделены перегородками, так что часть салона могла быть затемнена, чтобы служить спальной комнатой, в которой, согласно уставу, установленному командиром эскадры, каждый член экспедиции в свою очередь пропускал восемь из каждые двадцать четыре часа - если мог, то спал, а если нет, то медитировал в более или менее ошеломленном состоянии о чудесных вещах, которые он видел и делал, о вещах гораздо более невероятных, чем творения сна.
   Однажды утром, если можно назвать утром время моего периодического выхода из затемненной комнаты, взглянув в одно из окон, я с изумлением увидел в черном небе блестящую комету.
   Приключение с кометой.
   Захватывающая история встречи, которая чуть не закончила Великую экспедицию.
   Насколько мне было известно, ни одна периодическая комета в это время не приближалась к окрестностям Солнца, и обсерватории не обнаружили ни одной посторонней кометы, направляющейся к солнцу до того, как мы покинули Землю. Здесь, однако, несомненно, была комета, несущаяся к солнцу, отбрасывающая за собой большой блестящий хвост и так близко к нам, что я удивился, увидев ее почти неподвижной в небе. Вскоре мне объяснили это явление, и объяснение это носило весьма тревожный характер.
   Незнакомца уже заметили не только с флагмана, но и со стороны других членов эскадры, и, как я теперь узнал, были предприняты попытки убраться из района, но почему-то электроаппарат не работал. совершенно - какая-то таинственная возмущающая сила, действующая на нее, - и потому оказалось невозможным избежать встречи с кометой, не фактического соприкосновения с ней, а попадания в сферу ее влияния.
   По следам кометы.
   В самом деле, мне сообщили, что уже несколько часов эскадра волочится вслед за кометой, подобно тому, как иногда буксирует лодки раненый кит. Были предприняты все усилия, чтобы отрегулировать электрический заряд кораблей таким образом, чтобы они отталкивались от кометной массы, но, по-видимому, из-за эксцентрических изменений, постоянно происходящих в электрическом заряде, действующем на сталкивающуюся массу метеоритных тел, составлявшую голову кометы, мы сочли невозможным избежать ее влияния.
   В одно мгновение корабли будут отброшены; сразу же после этого их снова притягивало, и таким образом их тащило туда и сюда, но они никогда не могли вырваться из невидимой привязи, которую набросила на них комета. Последнее двигалось с огромной скоростью к солнцу, и, следовательно, нас снова уносило назад, прочь от цели нашей экспедиции, с хорошей перспективой раствориться в пылающих парах, когда комета утащила нас, невольных пленников, в непосредственной близости от солнечной печи.
   Даже самые хладнокровные потеряли самообладание в этой ужасной ситуации. Были испробованы все приспособления, которые мог подсказать опыт или воображение, но ничего не помогало. Мы все еще мчались вместе с наэлектризованными атомами, составляющими хвост кометы, проносящимися взад и вперед над членами эскадры, когда они меняли свое положение, подобно столбу дыма от гигантского парохода, парящего над морскими птицами, которые следуют за ним. курс.
   Это конец?
   Значит, на этом все закончилось? Была ли такая судьба уготована нам провидением? Так погибнут ли надежды земли? Неужели экспедиция потерпит крушение и ее судьба навсегда останется неизвестной планете, с которой она отправилась? И был ли наш любимый шар, который казался нам таким прекрасным, когда мы в последний раз смотрели на него вблизи, и в защиту которого мы решили потратить наш последний вздох, быть оставленным беспомощным и на милость его непримиримого врага в небе ?
   Наконец мы сдались. Казалось, нет никакого способа освободиться от зловещей хватки этого ужасного и нежданного врага.
   Отказ от всякой надежды.
   По мере приближения кометы к солнцу ее электрическая энергия быстро увеличивалась, и, наблюдая за ней в телескопы, мы не могли отвести от нее зачарованного взгляда, мы могли ясно видеть ужасные вещи, происходящие в ее ядре.
   Он состоял из огромного числа отдельных метеоров, не очень больших размеров по отдельности, но находившихся в постоянном движении друг вокруг друга, метавшихся туда-сюда, сталкиваясь и сталкиваясь друг с другом, в то время как фонтаны пылающих металлических частиц и горячих минеральных паров изливались во все стороны. направление.
   Летающий ад.
   Наблюдая за этим, не в силах оторвать глаз, я увидел воображаемые формы, появляющиеся среди пылающих метеоров. Они казались существами в агонии, вскидывающими руки, оплакивающими в своих позах ужасную судьбу, постигшую их, и изрядно леденящие мою кровь пантомимой пытки, которую они демонстрировали. Я вспомнил старое суеверие, которое часто слышал о земле, и воскликнул: "Да, конечно, это летающий ад!"
   По мере того, как электрическая активность кометы возрастала, ее непрерывные изменения потенциала и полярности становились все более частыми, и электрические корабли метались с еще большим беспорядком, чем раньше. Время от времени один из них, охваченный внезапным порывом, бросался вперед к ядру кометы с внезапным набором скорости, которая сбивала с ног каждого члена экипажа, и все распластывались на полу вагона, пока оно шло, как казалось, к неизбежному и мгновенному уничтожению.
   Спасен на краю гибели.
   Тогда либо судорожными усилиями борющегося с контроллером электрика, либо очередным изменением полярности кометы корабль будет спасен на грани гибели и, пошатываясь, ускользнет от непосредственной опасности.
   Так неслась захваченная эскадра, качалась и металась туда и сюда, но так и не смогла отойти достаточно далеко от кометы, чтобы разорвать узы ее рокового притяжения.
   Снова Земля!
   Так велико было наше волнение и так полно мы были поглощены страшной опасностью, что не заметили точного направления, в котором нас несла комета. Достаточно было знать, что целью путешествия была печь солнца. Но вскоре кто-то на флагмане напомнил нам о более точном понимании нашего положения в космосе восклицанием:
   - Да вот земля!
   Захватывающие приключения толкают друг друга в Великой войне на Марсе.
   И действительно, он был там, его огромный шар катился перед нашими глазами, с контрастными цветами континентов и облаков и водянистым блеском океана, раскинувшимся под нами.
   "Мы нанесем удар!" - воскликнул кто-то. "Комета вот-вот врежется в землю".
   Такое столкновение сначала казалось неизбежным, но вскоре было замечено, что направление движения кометы таково, что, хотя она и может задеть землю, она не ударит ее в действительности.
   И так, подобно рою гигантских насекомых, кружащихся вокруг электрического света, от волшебного влияния которого они не могут убежать, наши корабли шли вперед, на ходу хлеставаясь о землю, а затем продолжая свой стремительный путь к гибели.
   Неожиданная помощь.
   "Слава богу, это спасает нас", - вдруг воскликнул мистер Эдисон.
   "Что-что?"
   "Ну, земля, конечно. Разве ты не видишь, что когда комета приблизится к великой планете, превосходящее ее притяжение вырвет нас из ее хватки, и тогда мы сможем спастись?"
   И это действительно было так, как и предсказывал мистер Эдисон. В сиянии падающих метеоров комета охватила внешние пределы земной атмосферы и прошла дальше, в то время как качающиеся корабли, получив сигналы о том, что делать, отчаянно использовали свои электрические машины, чтобы обратить притяжение вспять, и бросились в объятия их мать-земля.
   Над Атлантикой.
   В следующее мгновение мы все были свободны, усаживаясь в тихой атмосфере с Атлантическим океаном, сверкающим в лучах утреннего солнца далеко внизу.
   Мы посмотрели друг на друга в изумлении. Вот и подошло к концу наше путешествие! Это было завершением нашего военного предприятия. Мы отправились покорять мир, а вернулись позорно втянутыми в поезд кометы.
   Земля, которую мы собирались защищать и оберегать, сама стала защитницей, и, протянув свою сильную руку, вырвала своих глупых детей из разрушения, которое они навлекли.
   Невозможно описать огорчение каждого участника экспедиции.
   Чувство стыда.
   Электрические корабли быстро собрались и зависли высоко в воздухе, пока их командиры совещались, что делать. Всеобщее чувство стыда чуть не подтолкнуло их к решению не высаживаться на поверхность планеты и по возможности не сообщать ее обитателям о случившемся.
   Но для этого было слишком поздно. Внимательно заглянув под себя, мы увидели, что судьба вернула нас к самой отправной точке, а сигналы, выставленные в окрестностях Нью-Йорка, свидетельствовали о том, что нас уже узнали. Тогда нам ничего не оставалось, как спуститься вниз и объяснить ситуацию.
   Я не буду откладывать свой рассказ, чтобы описать удивление и разочарование жителей земли, когда через две недели после нашего отъезда они снова увидели нас без лавров победы, венчающих наши брови.
   Сначала они надеялись, что мы возвращаемся с триумфом, и нас завалили вопросами, как только мы оказались на расстоянии разговора.
   - Ты их выпорола?
   "Сколько потеряно?"
   - Есть ли еще опасность?
   - Фейкс, у тебя есть один из этих людей с Марса?
   Но их радость и их шутки превратились в стенания, когда была передана истина.
   Короткое пребывание на Земле.
   Мы написали об этом краткий рассказ, потому что не решались вдаваться в подробности. Мы рассказали о наших несчастных товарищах, которых мы похоронили на Луне, и был один проблеск удовлетворения, когда мы показали чудесные кристаллы, которые мы собрали в кратере Аристарха.
   Мистер Эдисон решил остановиться только на время, достаточное для проверки электрических механизмов автомобилей, которые были более или менее серьезно выведены из строя во время нашей дикой погони за кометой, а затем отправиться прямо на Марс - на этот раз в сквозном путешествии.
   Таинственные огни на Марсе.
   Астрономы, наблюдавшие за Марсом с момента нашего отъезда в свои телескопы, сообщили, что таинственные огни продолжают быть видны, но ничего, что указывало бы на начало новой экспедиции к Земле, замечено не было.
   Через двадцать четыре часа мы были готовы ко второму запуску.
   Луна больше не могла помочь нам в пути. Он переместился за линию между Марсом и Землей.
   Высоко над нами, в центре неба, сияла красная планета, которая и была целью нашего путешествия.
   Повторив необходимые расчеты скорости и направления полета и приведя все корабли в готовность, мы двинулись прямо к Марсу.
   Большая подготовка сделана.
   Каждому члену эскадры был дан огромный заряд электричества для того, чтобы, как только мы достигнем верхних пределов атмосферы, где корабли могли двигаться быстро, не опасаясь быть поглощенными теплом, выделяемым при трении при их прохождении через воздух можно было бы сообщить очень большую начальную скорость.
   Начав с этого мощного электрического удара и не имея атмосферы, которая могла бы сопротивляться нашему движению, мы должны быть в состоянии сохранять ту же скорость, за исключением случайных столкновений, пока не приблизимся к поверхности Марса.
   Когда мы освободились от атмосферы и корабли удалялись от земли с наибольшей скоростью, которую мы могли им сообщить, были произведены наблюдения за звездами, чтобы определить величину нашей скорости.
   Десять миль в секунду!
   Оказалось, что это составляет десять миль в секунду или 864 000 миль в день, что намного больше той скорости, с которой мы путешествовали, начиная касаться Луны. Если предположить, что эта скорость остается неизменной, а при отсутствии известного сопротивления можно разумно ожидать, что это произойдет, то мы должны прибыть на Марс немногим менее чем за сорок два дня, при этом расстояние планеты от Земли равно время, около тридцати шести миллионов миль.
   В течение многих дней ничего не происходило, что могло бы прервать наше путешествие. Мы привыкли к нашему странному окружению, и было предложено множество развлечений, чтобы скоротать время. Астрономы экспедиции нашли много занятий в изучении аспектов звезд и других небесных тел с их новой точки зрения.
   Приближаясь к Марсу.
   По прошествии примерно тридцати пяти дней мы подошли к Марсу так близко, что в наши телескопы, хотя и небольшие, но огромной мощности, мы смогли различить на его поверхности черты и детали, которые никто не мог разглядеть с небес. земной шар.
   По мере того как поверхность этого мира, к которому мы приближались, как охотник на тигров приближается к джунглям, постепенно раскрывалась перед нашим взором, вряд ли кто-то из нас был готов посвятить сну или праздности положенные восемь часов, время, в течение которого каждый член экспедиции должен оставаться в затемненной камере. Нам слишком не терпелось выследить каждое новое откровение на Марсе.
   Но случилось то, чего мы не ожидали. Мы должны были встретиться с марсианами до прибытия в мир, в котором они жили.
   Среди звезд, сиявших в той четверти неба, где Марс являлся главной сферой, была одна, лежащая прямо на нашем пути, которая, к нашему изумлению, по мере того, как мы шли дальше, изменила вид звезды, претерпела изменения. постепенно увеличиваясь, и вскоре предстала в виде маленькой планеты.
   Астероид.
   "Это астероид", - сказал кто-то.
   "Да, очевидно; но как он попадает на орбиту Марса?"
   "О, есть несколько астероидов, - сказал один из астрономов, - которые движутся внутри орбиты Марса на части своего пути, и, насколько мы можем судить, может быть много таких, которые еще не были замечены. от земли, которые ближе к солнцу, чем Марс".
   - Это должно быть один из них.
   "Очевидно, что да".
   Когда мы приблизились, таинственная маленькая планета предстала перед нами в виде совершенного шара не более пяти миль в диаметре.
   - Что это на нем? - спросил лорд Кельвин, пристально вглядываясь в маленький мир сквозь подзорную трубу. "Пока я живу, оно движется".
   Появление марсианина!
   Первое знакомство с ужасными обитателями Красной планеты.
   - Да, да! - воскликнули несколько других. - На нем есть обитатели, но какие великаны!
   "Какие монстры!"
   - Разве ты не видишь? - воскликнул взволнованный ученый. "Они марсиане!"
   Поразительная истина взорвалась в умах всех. Здесь, на этом маленьком планетоиде, находились несколько гигантских обитателей мира, на которых мы собирались напасть. На флагманском корабле было не один человек, который хорошо их узнал и вздрогнул от узнавания, инстинктивно вспомнив недавний ужасный опыт земли.
   Был ли это форпост воинственного Марса?
   Вокруг этих чудовищных врагов мы видели несколько их боевых машин. Некоторые из них выглядели разбитыми, но по крайней мере один, насколько мы могли видеть, все еще был в надлежащем состоянии для использования.
   Как эти существа попали туда?
   "Почему, это достаточно легко объяснить", - сказал я, когда внезапное воспоминание вспыхнуло в моей голове. "Разве вы не помните отчет астрономов более полугода назад, в конце конференции в Вашингтоне, что что-то вроде бы указывает на то, что ими замечен отъезд новой экспедиции с Марса? С тех пор мы ничего не слышали об этой экспедиции. Мы знаем, что оно не достигло земли. Должно быть, он упал на этот астероид, налетел на эту скалу в космическом океане и разбился здесь.
   - Значит, они у нас есть, - крикнул наш электрический рулевой, который работал в лаборатории мистера Эдисона и безгранично доверял своему шефу.
   Подготовка к посадке.
   Электрические корабли были немедленно проинструктированы с помощью сигнала замедлиться, операция, на которую легко повлияло электрическое отталкивание астероида.
   Чем ближе мы подходили, тем ужаснее становился вид гигантских существ, которые скакали по маленькому миру перед нами, как потерпевшие кораблекрушение моряки на глыбе льда. Как люди, и все же не как люди, сочетающие в своем облике человеческое и звериное, требовалось крепкое мужество, чтобы смотреть на них. Если бы мы не знали их злобности и их способности творить зло, все было бы иначе, но в наших глазах их моральный характер сиял через их физический аспект и, таким образом, делал их более ужасными, чем они были бы в противном случае.
   Марсиане узнают нас.
   Когда мы впервые увидели их, их внешний вид был самым несчастным, и их позы указывали только на отчаяние и отчаяние, но когда они увидели нас, их пагубная сила интеллекта мгновенно проникла в тайну, и они узнали нас такими, какие мы есть.
   Их отчаяние тут же сменилось пробужденной злобой. В тот же миг они зашевелились такими леденящими сердце движениями, как те, которые характеризуют ядовитую змею, готовящуюся к удару.
   Не предполагая, что они смогут оказать серьезное сопротивление, мы подошли к ним несколько неосторожно.
   Ужасный тепловой луч.
   Внезапно среди марсиан произошло более быстрое движение, чем обычно, быстрое приспособление одной из их боевых машин, которая, как уже было замечено, казалась практически невредимой, а затем метнулся от нее и приземлился на один из передовых кораблей. Ослепительная молния ударила в милю длиной, от прикосновения которой металлические борта машины согнулись и засохли, и, на мгновение лизнутые чем-то вроде мерцающего пламени, рухнули в простой пепел.
   Еще один корабль уничтожен.
   Смертоносные марсиане наносят страшный удар земным воинам.
   Мгновение не было произнесено ни слова, настолько внезапным и неожиданным был удар.
   Мы знали, что каждая душа в подбитой машине погибла.
   "Назад! Назад!" сигнал мгновенно вспыхнул с флагмана, и, поменяв полярность, члены эскадры рванулись прочь от маленькой планеты так быстро, как только мог их направить электрический импульс.
   Но не успели мы оказаться вне пределов досягаемости, как из страшной машины выстрелил второй пылающий язык смерти, и еще один из наших кораблей со всем экипажем был уничтожен.
   Обескураживающее начало.
   Это было неблагоприятное начало для нас. Два наших электрических корабля со всеми их экипажами были стерты с лица земли, и этот ужасный удар был нанесен несколькими застрявшими и выведенными из строя врагами, плавающими на астероиде.
   Какая была бы у нас надежда, когда мы встретимся с миллионами самого Марса на их собственной земле и приготовимся к войне?
   Однако унывать не стоило. Мы были неосторожны, и нам следует позаботиться о том, чтобы снова не совершить ту же ошибку.
   Месть прежде всего!
   Первым делом нужно было отомстить за смерть товарищей. Вопрос, смогли ли мы встретить этих марсиан и победить их, можно было бы решить прямо здесь и сейчас. Они доказали, на что способны, даже будучи инвалидами и в невыгодном положении. Теперь была наша очередь.
   Глава VII.
   Эскадрилья была быстро отведена на очень значительное расстояние от астероида. Дальность действия загадочной артиллерии, применявшейся марсианами, была нам неизвестна. Мы даже не знали предела дальности действия собственных дезинтеграторов. Если бы было доказано, что марсиане могли наносить удары на расстоянии большем, чем мы могли бы достичь, тогда они, конечно, имели бы непреодолимое преимущество.
   С другой стороны, если окажется, что наш диапазон больше, чем их, преимущество будет на нашей стороне. Или, что, пожалуй, наиболее вероятно, практически не будет разницы в дальности действия двигателей.
   Во всяком случае, мы собирались выяснить, как обстоит дело, и сделать это без промедления.
   Готов с Дезинтегратором.
   Все наготове, все дезинтеграторы в рабочем состоянии, и люди, которые могли с ними обращаться, большинство из которых были опытными стрелками, выбранными из числа офицеров регулярной армии Соединенных Штатов и приученными к меткой стрельбе и верными ударами запада, стоя на своих постах, эскадры снова наступали.
   Чтобы отвлечь внимание марсиан, электрические корабли были расставлены по широкому пространству. Некоторые падали прямо на астероид; другие подошли к нему фланговой атакой, то с той, то с другой стороны. Флагман двинулся прямо к тому месту, где произошла первая катастрофа. Его бесстрашный командир чувствовал, что его пост должен представлять наибольшую опасность и где будут наноситься и приниматься самые жестокие удары.
   Стратегическое продвижение.
   Подход кораблей производился с большой осторожностью. Наблюдая за марсианами в наши телескопы, мы могли ясно видеть, что они были сбиты с толку нашим рассеянным порядком атаки. Даже если бы все их боевые машины были в надлежащем состоянии, они не смогли бы противостоять одновременному нападению стольких врагов, падающих на них с неба.
   Но они были сделаны из боевого металла, как мы знали по старому опыту. О капитуляции не могло быть и речи. Они не умели сдаваться, а мы не умели требовать сдачи. Кроме того, гибель двух электрических кораблей с сорока людьми, имена многих из которых были широко известны на земле, возбудила среди членов эскадры некую ярость, призывавшую к мести.
   Еще одна атака.
   Внезапно было замечено повторение быстрого движения марсиан, которое было предвестником прежнего переворота; снова ослепительная вспышка вырвалась из их боевой машины, и мгновенно дрожь пробежала по корпусу флагмана; воздух внутри задрожал странными пульсациями и, казалось, вдруг принял температуру доменной печи.
   Мы все затаили дыхание. Наши горла и легкие казались обожженными в процессе дыхания. Некоторые падали без сознания на пол. Стрелки с готовыми к использованию дезинтеграторами пошатнулись, и один из них выронил свой инструмент.
   Но мы не были уничтожены, как наши товарищи до нас. Через мгновение волна жара прошла; те, кто упал, пришли в себя от мгновенного оцепенения и, пошатываясь, поднялись на ноги.
   Электрический рулевой стоял в нерешительности на своем посту.
   - Продолжайте, - строго сказал мистер Эдисон, черты его лица были полны решимости, а глаза горели. "Мы все еще за пределами их эффективного радиуса действия. Давайте подойдем поближе, чтобы убедиться, что мы сработаем, когда нанесем удар".
   Корабль двинулся дальше. Было слышно биение сердец его обитателей. Остальные члены эскадры, решив на мгновение, что катастрофа постигла флагман, остановились и, казалось, обдумывали бегство.
   "Скажите им двигаться дальше", - сказал мистер Эдисон.
   Битва начинается.
   Был дан сигнал, и круг электрических кораблей приблизился к астероиду.
   Тем временем мистер Эдисон надел свой герметичный костюм. Прежде чем мы смогли ясно понять его намерения, он прошел через дверь с двойной ловушкой, которая давала доступ снаружи вагона, не допуская потери воздуха, и стоял на том, что служило палубой корабля.
   В руке он нес дезинтегратор. Быстрым движением он увидел его.
   Как можно быстрее я подскочил к нему. Я как раз вовремя заметил знакомое голубое свечение инструмента, указывающее на то, что его потрясающая энергия работает. Жужжание отсутствовало, потому что здесь, в открытом космосе, где не было атмосферы, не могло быть и звука.
   Сила Дезинтегратора.
   Мои глаза были устремлены на двигатель марсиан, который только что нанес нам ошеломляющий, но не смертельный удар, и особенно я заметил торчащую из него полированную ручку, которая, казалось, была фокусом, из которого исходил его разрушительный болт.
   Через мгновение ручка исчезла. Непреодолимые вибрации вырвались из электрического дезинтегратора, обрушились на него и мгновенно разбили на атомы.
   "Это их исправит", - сказал мистер Эдисон, повернувшись ко мне с улыбкой.
   И действительно, это их исправило. Мы самым эффективным образом закололи их пушку. Он больше не будет наносить смертельных ударов.
   Вся эскадра внимательно следила за действиями флагмана. Эффект от его удара был очевиден для всех, и мгновение спустя мы увидели на некоторых ближайших кораблях людей, одетых в воздушные скафандры, которые появились на палубе, размахивая руками и издавая беззвучные возгласы в пустое пространство.
   Говорящий ход.
   Нанесенный нами удар был воспринят несколькими электрическими кораблями как сигнал к общей атаке, и мы увидели, как два марсианина упали рядом с обломками своего двигателя, их головы были оторваны от тел.
   "Дай им сигнал прекратить огонь", - приказал мистер Эдисон. "Мы их поймали и не собираемся убивать без необходимости".
   "Кроме того, - добавил он, - я хочу поймать некоторых из них живыми".
   Сигнал был дан, как он и приказал. Только после этого флагман медленно опустился к тому месту на астероиде, где находились поверженные марсиане.
   Ужасная сцена.
   Когда мы приблизились к ним, нашим глазам открылась ужасная картина. Очевидно, в начале было не более полудюжины монстров. Двое из них лежали без голов на земле. Трое других получили ужасные раны, когда невидимые вибрационные лучи дезинтеграторов задели их, и они не могли долго выжить. Только один остался явно невредимым.
   Гигантский марсианин.
   Я не могу описать внешний вид этого существа понятными словами. Был ли он похож на мужчину? Да и нет. Он обладал многими человеческими качествами, но они были преувеличены и чудовищны по своим масштабам и деталям. Голова у него была огромных размеров, а огромные выпученные глаза светились странным огнем разума. Его лицо было похоже на карикатуру, но не такую, чтобы смешить смотрящего. Выпрямившись, он возвышался на высоту не менее пятнадцати футов.
   Но пусть читатель не предполагает из этого неадекватного описания, что марсиане возбудили в смотрящем именно то ощущение, которое вызвало бы зрелище гориллы или другого отталкивающего обитателя одного из наших земных джунглей, внезапно столкнувшегося с ним в его родных дебрях.
   При всех своих ужасных чертах и всех своих намеках на зверя и монстра марсианин, тем не менее, производил впечатление человека, а не простого животного.
   Его Испуганный Аспект.
   Я уже упоминал о громадных размерах его головы и о том, что его лицо имело значительное сходство с лицом человека. В этом лице было что-то такое, что вызывало дрожь в душе смотрящего. Глядя на него, можно было почувствовать, что здесь разум, разум, развитый в высшей степени, но в сторону зла, а не добра.
   Ощущения того, кто стоял лицом к лицу с сатаной, когда он был изгнан с небесных укреплений мечами своих собратьев-архангелов и видел, как он превратился из Люцифера, Сына Утра, в Князя Ночи и Ад, возможно, мало чем отличался от тех, которые мы испытали сейчас, глядя на эту ужасную личность, которая, казалось, сочетала в себе интеллектуальные способности человека, возвысившиеся до своего наивысшего уровня, с некоторыми физическими чертами животного и всеми моральная испорченность изверга.
   Ярость марсианина.
   Вид марсианина действительно был настолько угрожающим и отталкивающим, что мы остановились на высоте пятидесяти футов над землей, не решаясь подойти ближе. Ухмылка ярости и ненависти расплылась по его лицу. Если бы он был мужчиной, я бы сказал, что он грозил нам кулаком. Что он сделал, так это выразил в еще более красноречивой пантомиме свою ненависть и неповиновение, а также свою решимость стереть нас в клочья, если он однажды сможет заполучить нас в свои когти.
   Мистер Эдисон и я все еще стояли на палубе корабля, где вокруг нас собралось еще несколько человек. Атмосфера маленького астероида была настолько редкой, что практически ничего не значила, и мы вряд ли смогли бы выжить, если бы не продолжали носить наши воздухонепроницаемые костюмы. Как марсиане ухитрились здесь жить, было для нас загадкой. Это был еще один их секрет, который нам еще предстояло узнать.
   Мистер Эдисон держал в руке дезинтегратор.
   "Убей его", - сказал кто-то. "Он слишком ужасен, чтобы жить".
   "Если мы не убьем его, мы никогда не сможем приземлиться на астероид", - сказал другой.
   Мы убьем его?
   "Нет, - сказал мистер Эдисон, - я не убью его. У нас есть для него другое применение. Том, - продолжал он, обращаясь к одному из своих помощников, которого он привел из своей лаборатории, - принесите мне обезболивающее.
   Это было чем-то совершенно новым почти для всех участников экспедиции. Мистер Эдисон, однако, перед тем, как мы покинули Землю, поделился со мной фактом, что он изобрел небольшой инструмент, с помощью которого пузырек, сильно заряженный сильнодействующим анестетиком, можно было направить на значительное расстояние в лицо врага, где, взорвавшись без других повреждений, мгновенно усыпит его.
   Когда Том вложил прибор в его руки, мистер Эдисон приказал электрическому кораблю немного продвинуться вперед и опуститься немного ниже к марсианину, который зоркими глазами и угрожающими жестами заметил наше приближение в позе дикого зверя на земле. весна. Внезапно мистер Эдисон выпустил из инструмента, который держал в руке, маленький газообразный шар, который сверкнул на солнце, как шар перепутанных радуг, и метнулся с поразительной скоростью прямо в перевернутое лицо марсианина. Он лопнул при прикосновении, и чудовище без чувств упало на землю.
   Один из воинствующих марсиан попадает в руки мирян.
   - Ты убил его! воскликнул все.
   "Нет, - сказал мистер Эдисон, - он не умер, он только спит. Теперь мы спустимся вниз и крепко свяжем его, прежде чем он проснется.
   Когда мы пришли, чтобы связать нашего пленника прочными веревками, мы были более чем когда-либо поражены его гигантским ростом и силой. Очевидно, в единоборстве с равным оружием он был бы ровней двадцати из нас.
   Все, что я читал о великанах, не произвело в моем сознании впечатления огромных размеров и огромной физической энергии, которые производило спящее тело этого огромного марсианина. Он упал на спину и погрузился в самый глубокий сон. Все его черты были расслаблены, и все же даже в этом состоянии в нем было что-то дьявольское, что заставляло наблюдателей инстинктивно вздрагивать.
   Бессознательный марсианин.
   Настолько сильным был эффект анестетика, который мистер Эдисон выпустил ему в лицо, что он оставался в полном бессознательном состоянии, пока мы переворачивали его наполовину, чтобы надежнее связать его мускулистые конечности.
   Тем временем подошли другие электрические корабли, и несколько из них совершили посадку на астероид. Всем не терпелось увидеть этот чудесный маленький мир, который, как я уже заметил, был всего пять миль в диаметре.
   Изучение планеты.
   Несколько человек с флагмана поспешно отправились исследовать миниатюрную планету. И вот наше внимание было привлечено к чрезвычайно интересному явлению, занимавшему наши мысли не только тогда, когда мы были на Луне, но и во время нашего полета в космосе. Это было почти полное отсутствие веса.
   На Луне, где сила тяготения в шесть раз меньше, чем на Земле, мы обнаружили, что стали удивительно легкими. Пять шестых нашего собственного веса и веса непроницаемых для воздуха скафандров, в которых мы были заключены, волшебным образом упали с нас. Поэтому нам, обремененным, было сравнительно легко пробираться по Луне.
   Но когда мы были далеко и от Земли, и от Луны, потеря веса была еще более удивительной - не удивительной, потому что мы не знали, что это будет так, но тем не менее удивительным явлением по сравнению с нашим жизненным опытом на Земле.
   Мужчины без веса.
   В открытом космосе мы были практически без веса. Нас привлекала только масса электромобиля, в котором мы были заключены, и внутри которого мы могли занять любое положение, не упав. Мы могли парить в воздухе. Для нас не было ни верха, ни низа, ни вершины, ни низа. Выйдя из машины, нам было бы легко отскочить от нее и покинуть навсегда.
   Одно из самых поразительных событий, которые я когда-либо пережил, произошло однажды, когда мы путешествовали в космосе примерно на полпути между Землей и Марсом. Я вышел из машины с лордом Кельвином, мы оба, разумеется, были в герметичных костюмах. Мы прекрасно понимали, к чему приведет отрыв от машины во время движения. Мы должны еще сохранить поступательное движение автомобиля и, конечно же, сопровождать его в полете. Не было бы падения ни в ту, ни в другую сторону. Автомобиль имел бы тенденцию притягивать нас назад своим притяжением, но эта тенденция была бы очень слабой и практически незаметной на расстоянии.
   Шагая в космос.
   - Я собираюсь уйти, - внезапно сказал я лорду Кельвину. "Конечно, я буду следовать за машиной и снова сяду на борт, когда буду готов".
   "Совершенно верно в общих чертах, молодой человек, - ответил великий ученый, - но остерегайтесь, как вы сойдете с ума. Помните, если вы дадите своему телу импульс, достаточный для того, чтобы унести его от машины на сколько-нибудь значительное расстояние, вы не сможете вернуться обратно, если только мы не сможем поймать вас лодочным крючком или леской. Там, в пустом космосе, вам нечего будет оттолкнуть, и вы не сможете двигаться в направлении машины, а ее притяжение настолько слабо, что мы, вероятно, прибудем на Марс раньше, чем она снова потянет вас обратно.
   Все это было, конечно, совершенно само собой разумеющимся, но я думаю, что, если бы не предостережение лорда Кельвина, я был бы достаточно опрометчив, чтобы шагнуть в пустое пространство с достаточной силой, чтобы безнадежно отделить себя от электрического корабля.
   Безрассудный эксперимент.
   Как бы то ни было, я позаботился о том, чтобы удержать выступающую часть машины. Время от времени осторожно отпуская хватку, я на несколько минут испытал восхитительное, неописуемое удовольствие быть маленькой планетой, качающейся в космосе, где ничто не держит меня и ничто не мешает моему движению.
   Мистер Эдисон, оказавшись в это время на палубе корабля и увидев, что мы собираемся, сразу же сказал:
   "Я должен обеспечить защиту от этой опасности. Если я этого не сделаю, есть шанс, что мы прибудем на Марс с полупустыми кораблями и беспомощно плавающими вокруг нас экипажами".
   Эдисон всегда готов.
   Способ мистера Эдисона защититься от опасности состоял в том, что он изобрел небольшой аппарат, смоделированный по образцу того, который был управляющей силой самих электрических кораблей и который, будучи заключенным в воздухонепроницаемые костюмы, позволял их владельцам управлять электрическим зарядом. на них таким образом, чтобы они могли совершать экскурсии из машин в открытый космос, как паровые катера с корабля, отправляясь и возвращаясь по своему желанию.
   Эти маленькие машины быстро изготовлялись, поскольку у мистера Эдисона на борту была миниатюрная лаборатория, и были распределены по эскадрилье, и с тех пор мы имели удовольствие наносить визиты различным членам флота.
   Но вернемся от этого отступления к нашему опыту с астероидом. Последнее, будучи телом некоторой массы, конечно, могло сообщить нам измеримую степень веса. Имея пять миль в диаметре, если предположить, что его средняя плотность была такой же, как у Земли, вес тел на его поверхности должен был иметь такое же отношение к их весу на Земле, как радиус астероида относился к радиус земли; другими словами, как от 1 до 1600.
   Произведя в уме этот расчет, я понял, что мой вес, равный 150 фунтам на Земле, должен составлять на этом астероиде полторы унции.
   Любопытствуя, подтвердят ли факты теорию, я взвесил себя на пружинных весах. Мистер Эдисон, лорд Кельвин и другие выдающиеся ученые с большим интересом наблюдали за операцией.
   К нашему полному удивлению, мой вес вместо полутора унций, как должно было бы получиться, исходя из предположения, что средняя плотность астероида похожа на плотность Земли, - весьма либеральное предположение со стороны астероида , между прочим - действительно вышло пять унций с четвертью!
   "Что в мире делает меня таким тяжелым?" Я попросил.
   "Да, действительно, каким слоном ты стал", - сказал мистер Эдисон.
   Лорд Кельвин вкрутил бинокль в глаз и внимательно проверил весы.
   Вес пять с четвертью унций.
   - Совершенно верно, - сказал он. - Вы действительно весите пять унций с четвертью. Слишком много; вообще слишком много", - добавил он. - Ты не должен этого делать, ты же знаешь.
   "Возможно, виноват астероид", - предположил профессор Сильванус П. Томпсон.
   - Совершенно верно, - воскликнул лорд Кельвин, и на его лице отразилось внезапное понимание. "Несомненно, причиной аномалии является внутреннее строение астероида. Мы должны изучить это. Дайте-ка подумать? Вес этого джентльмена в три с половиной раза больше, чем должен быть. Какой элемент имеет плотность, превышающую среднюю плотность Земли примерно в такой пропорции?"
   "Золото", - воскликнул один из участников.
   Золотой астероид!
   На мгновение мы были поражены невыразимо. Правда сверкнула перед нами.
   Должно быть, это золотая планета - этот маленький астероид. Если бы он не состоял внутри из золота, он никогда не заставил бы меня весить в три раза больше, чем я должен весить.
   - Но где же золото? - воскликнул один.
   - Конечно, прикрыли, - сказал лорд Кельвин. "Похоронен в звездной пыли. Этот астероид не мог продолжать свое путешествие в течение миллионов лет через области космоса, усеянные метеоритными частицами, не покрываясь неизбежной пылью и грязью такого путешествия. Мы должны копать, и тогда, несомненно, мы найдем металл.
   Этот намек был немедленно принят. Один из мужчин схватил что-то, что могло служить лопатой, и через несколько минут в сравнительно легком грунте астероида была вырыта яма.
   Обнаружен драгоценный металл.
   Я никогда не забуду ни зрелища, ни возгласов удивления, раздавшихся у всех нас, стоявших вокруг, когда под "звездной пылью" появился желтый отблеск драгоценного металла. Собранные в огромные массы, они отражали свет солнца из своего укрытия.
   Очевидно, планета не была сплошным золотым шаром, образованным, как пуля в форме, а состояла из самородков разного размера, которые соединились здесь под действием их взаимного тяготения и образовали маленькую металлическую планету.
   Судя по испытанию веса, которое мы уже пробовали и которое привело к открытию золота, состав астероида должен быть одинаковым до самого его центра.
   Невероятный феномен.
   В собрании таких известных ученых, как это, открытие, конечно же, немедленно вызвало вопросы о происхождении этого невероятного явления.
   Как эти массы золота собрались вместе? Как получилось, что, за исключением тонкой коры астероида, почти все его вещество состояло из драгоценного металла?
   Один утверждал, что совершенно невозможно, чтобы на таком большом расстоянии от солнца было так много золота.
   "Это общий закон, - сказал он, - плотность планет увеличивается по направлению к Солнцу. Есть все основания думать, что внутренние планеты обладают большим количеством плотных элементов, а внешние сравнительно легкие".
   Откуда пришло сокровище?
   Но другой ссылался на старую теорию о том, что когда-то в этой части Солнечной системы была планета, которая была разорвана на куски каким-то таинственным взрывом, и осколки образовали то, что мы знаем как астероиды. По его мнению, эта планета могла содержать большое количество золота, и с течением веков золото, вследствие своего превосходящего атомного веса, не было так широко рассеяно взрывом, как некоторые другие элементы Земли. планета, собралась вместе в этом теле.
   Но я заметил, что лорд Кельвин и другие более выдающиеся люди науки ничего не сказали во время этой дискуссии. По-настоящему образованный человек - это по-настоящему мудрый человек. Они не собирались выдвигать теории без достаточных фактов, подтверждающих их. Единственный факт, что золото было здесь, было всем, что у них было на данный момент. Пока они не узнали больше, они не были готовы теоретизировать о том, как туда попало золото.
   И в самом деле, следует признать, что большинство из нас действительно меньше заботились об объяснении этого удивительного факта, чем о самом факте.
   Золото - это вещь, которая может появиться в любом месте и в любое время, не предлагая никаких оправданий или объяснений.
   Видения могучей удачи.
   "Фу! Разве мы не будем богаты?" - воскликнул голос.
   "Как мы собираемся выкопать его и вернуть на землю?" - спросил другой.
   "Носи его в карманах", - сказал один.
   "Нет нужды предъявлять претензии здесь", - заметил другой. "Хватит на всех".
   Мистер Эдисон внезапно изменил ход разговора.
   - Как вы думаете, что здесь делали эти марсиане?
   - Да ведь они здесь потерпели крушение.
   "Нисколько, - сказал мистер Эдисон. - По вашим собственным данным, они не могли здесь потерпеть крушение. На этой планете недостаточно гравитации, чтобы разрушить их при падении, и, кроме того, я смотрел на их машины и знаю, что там была драка.
   "Драка?" - воскликнули некоторые, навострив уши.
   -- Да, -- сказал мистер Эдисон. "Эти машины несут следы молний марсиан. Они выведены из строя, но сделаны из какого-то металла или из какого-то неизвестного мне сплава металлов, и потому выдержали приложенную к ним разрушительную силу, как не выдержали наши электрические корабли. Мне совершенно ясно, что они были выведены из строя в бою. Марсиане, должно быть, дрались между собой.
   Марсианская гражданская война!
   "О золоте!" - воскликнул один.
   "Конечно. О чем еще было спорить?
   В этот момент издалека прибежал один из наших людей, возбужденно размахивая руками, но не в силах озвучить свою историю в неуловимой атмосфере астероида, пока не подошел и не установил с нами телефонную связь.
   "Там много мертвых марсиан", - сказал он. "Они чистили друг друга".
   - Вот и все, - сказал мистер Эдисон. "Я понял это, когда увидел состояние этих машин".
   - Значит, это не потерпевшая крушение экспедиция, направленная против земли?
   "Нисколько."
   "Должно быть, это великий золотой рудник Марса", - сказал президент австралийской горнодобывающей компании, открыв глаза и рот.
   - Да, очевидно, это оно. Вот куда они приходят, чтобы получить свое богатство".
   "И это, - сказал я, - должно быть, их время сбора урожая. Вы заметили, что этот астероид, находящийся на несколько миллионов миль ближе к Солнцу, чем Марс, должен иметь значительно более короткий период обращения. Когда он находится в соединении с Марсом или почти так, как в настоящее время, расстояние между ними не очень велико, тогда как, когда он находится в противоположной части своей орбиты, их разделяет огромная пропасть в пространстве и солнце между ними".
   "Очевидно, что в последнем случае для марсиан было бы опасно, если не совсем невозможно, посетить золотой астероид, но когда он находится рядом с Марсом, как это происходит в настоящее время и как это должно происходить периодически в течение нескольких лет, тогда это их возможность".
   "С помощью своих ракетных машин, отправленных с помощью таинственной взрывчатки, которой они обладают, им легко при таких обстоятельствах совершать визиты на астероид".
   "Получив все необходимое им золото или все, что они могут унести, сравнительно слабый импульс, приданный их машине, направление которого тщательно рассчитано, унесет их обратно на Марс".
   - Если это так, - воскликнул чей-то голос, - нам лучше остерегаться самих себя! Мы попали в самое осиное гнездо! Если это то место, куда марсиане приходят копать золото, и если это их сезон, как вы говорите, они вряд ли оставят нас здесь надолго.
   "Эти ребята, должно быть, были пиратами, с которыми они дрались", - сказал другой.
   - Но что же тогда стало с завсегдатаями?
   "Возможно, они вернулись на Марс за помощью, и, боюсь, они скоро будут здесь снова!"
   Такая точка зрения вызвала серьезную тревогу, и нескольким электрическим кораблям был отправлен приказ уйти на безопасное расстояние в направлении Марса и внимательно следить за приближением врагов.
   Открытие того, что астероид представляет собой сплошную массу золота.
   Тем временем наш пленник проснулся. Он обратил взоры на стоявших вокруг него без всякого страха, а скорее с презрением, вроде того, которое Гулливер, должно быть, испытывал к лилипутам, связавшим его при подобных обстоятельствах.
   В его взгляде были и ненависть, и вызов. Он попытался освободиться, и веревки натянулись от огромного давления, которое он на них оказал, но он не мог оторваться.
   Марсианин, безопасно связанный.
   Убедившись, что марсианин благополучно связан, мы оставили его там, где он лежал, и, ожидая известий от кораблей, посланных на разведку, продолжили исследование маленькой планеты.
   В точке, почти противоположной той, где мы приземлились, мы наткнулись на шахту, которую разрабатывали марсиане. Они сняли тонкий слой почвы, обнажив под ним богатые запасы золота, и большое количество последнего было изъято. Некоторые из них были так плотно упакованы, что удары инструментов, с помощью которых они отделяли их, были видны, как полосы, оставленные ножом, разрезающим сыр.
   Причина удивления.
   Чем больше мы видели эту золотую планету, тем больше становилось наше изумление. То, что убрали марсиане, было пустяком по сравнению со всей массой астероида. Если бы до небесного рудника было легче добраться, возможно, они вывезли бы больше, а может быть, их политэкономы прекрасно понимали необходимость правильного контроля над количеством драгоценного металла в обращении. Мы подумали, что вполне вероятно, что добыча полезных ископаемых на Марсе находится под контролем правительства, и может случиться так, что большинство людей там ничего не знают об этом богатстве, плавающем на небосводе. Это объясняет битву с предполагаемыми пиратами, которые, без сомнения, организовали секретную экспедицию на астероид и были пойманы с поличным в шахте.
   Богаче, чем Клондайк.
   Повсюду было разбросано множество отдельных слитков золота, и некоторые люди, подняв их, с удивлением восклицали по поводу их недостатка веса, забывая на мгновение, что тот же самый закон, из-за которого их собственные тела весят так мало, должен обязательно действовать и на них. все остальное в той же степени.
   Кусок золота, который на земле не смог бы поднять ни один человек, здесь можно бросать, как полый резиновый мяч.
   Пока мы осматривали шахту, к нам прибежал один из людей, оставленных охранять марсианина, чтобы сообщить, что последний, видимо, желает установить какое-то сообщение. Мистер Эдисон и другие поспешили в сторону заключенного. Он по-прежнему лежал на спине, из которого не мог пошевелиться, несмотря на все свои усилия. Но движением глаз, подкрепленным пантомимой пальцев, он дал нам понять, что в металлическом ящике, прикрепленном к его боку, что-то есть, до чего он хотел дотянуться.
   Сундук с сокровищами марсианина.
   С некоторым трудом нам удалось открыть коробку, и в ней обнаружилось множество ярко-красных шариков величиной с обычное яйцо.
   Когда марсианин увидел их у нас в руках, он движением губ дал нам понять, что хочет проглотить одну из них. Поэтому ему в рот положили шарик, и он тут же и с большим рвением проглотил его.
   Таинственные гранулы.
   Пытаясь сообщить нам о своих пожеланиях, заключенный, похоже, испытывал немалое беспокойство. Он демонстрировал судорожные движения, которые заставили некоторых свидетелей подумать, что он вот-вот умрет, но через несколько секунд после того, как он проглотил таблетку, он, казалось, полностью выздоровел. Все признаки страдания исчезли, и на его уродливом лице появилось довольное выражение.
   "Должно быть, это мощное лекарство", - сказал один из прохожих. "Интересно, что это такое".
   "Я объясню вам мою мысль, - сказал профессор Муассан, великий французский химик. "Я думаю, это была пилюля воздуха, которую он принял".
   "Что ты имеешь в виду?"
   Искусственная атмосфера.
   - Я имею в виду, - сказал профессор Муассан, - что марсианин должен иметь, чтобы он мог жить, азот и кислород. Их нельзя получить здесь, где нет атмосферы. Следовательно, он должен получить их каким-то другим способом. Это ему удалось сделать, соединив в этих пилюлях кислород и азот в пропорциях, составляющих атмосферный воздух. Несомненно, на Марсе живут великие химики. Они обнаружили, как это можно сделать. Когда марсианин проглотит свою маленькую пилюлю, кислород и азот передаются в его кровь, как если бы он их вдохнул, и поэтому он может жить с тем воздухом, который был распределен ему с помощью желудка вместо дыхания. его легкие".
   Если объяснение месье Муассан и было неверным, то, во всяком случае, оно казалось единственным, которое соответствовало имеющимся у нас фактам. Конечно, марсианин не мог дышать там, где практически не было воздуха, но точно так же после того, как он проглотил таблетку, он выглядел так же комфортно, как и любой из нас.
   Сигналы с корабля.
   Внезапно, в то время как мы собрались вокруг узника и заинтересовались этим новым свидетельством удивительной изобретательности марсиан и их контроля над природными процессами, один из электрических кораблей, отправленных в сторону Марса, исчез. замечены быстро возвращающиеся и отображающие сигналы.
   Марсиане идут.
   Он сообщил, что марсиане идут!
   С глава VIII.
   Тревога мгновенно распространилась среди жителей планеты и остального флота.
   Один из людей с возвращающегося электрического корабля приземлился на астероид и дал более подробный отчет о том, что они видели.
   Именно его корабль ушел на самое большое расстояние в направлении Марса. Во время путешествия туда, приковав все свои взоры, они вдруг заметили сверкающий объект, движущийся со стороны алой планеты и явно приближающийся к ним. Небольшой осмотр в телескоп показал, что это была одна из машин-снарядов, использовавшихся марсианами.
   Наш корабль отважился уйти так далеко от астероида, что на мгновение показалось сомнительным, что он сможет вернуться вовремя, чтобы дать предупреждение, потому что электрическое воздействие астероида было сравнительно слабым на таком расстоянии, и после того, как они поменялись местами, их полярности и применили их усилитель, чтобы сделать это влияние эффективным, их движение было сначала чрезвычайно медленным.
   К счастью, через какое-то время они тронулись с достаточной скоростью, чтобы вернуть их к нам прежде, чем приближающиеся марсиане успели их догнать.
   Последние не двигались с большой скоростью, очевидно, выбросившись из Марса с силой, достаточной лишь для того, чтобы бросить их в слабую сферу гравитации астероида, так что они должны были очень мягко приземлиться на его поверхность.
   Действительно, выглянув за электрический корабль, принесший нам предупреждение, мы сразу увидели приближающийся снаряд марсиан. Он сверкал, как звезда на черном небе, когда на него падал солнечный свет.
   Готов к врагу.
   Корабли эскадры, экипажи которых не высадились на планету, получили сигнал готовиться к бою, а те, кто находился на астероиде, готовились к бою там. На приближающихся марсиан было направлено несколько дезинтеграторов, но мистер Эдисон строго приказал не предпринимать никаких попыток случайного разряда вибрационной силы.
   "Они не знают, что мы здесь, - сказал он, - и я убежден, что они не в состоянии контролировать свои движения, как мы можем это делать с нашими электрическими кораблями. Они зависят просто от силы гравитации. Преодолев предел притяжения Марса, они теперь попали под действие притяжения астероида и должны медленно опускаться на его поверхность".
   Марсиане не могут остановиться.
   "Не имея, как я убежден, средств для производства или контроля электрического притяжения и отталкивания, они не могут остановиться и должны обрушиться на астероид. Оказавшись здесь, они уже никогда не смогут уйти, за исключением того, что, как мы знаем, оставшиеся в живых ушли с земли, запустив свой снаряд против гравитации с помощью взрывчатки.
   "Поэтому в определенной степени они будут в нашей власти. Давайте позволим им спокойно приземлиться на планету, и тогда, я думаю, если понадобится, мы сможем их освоить.
   Несмотря на обнадеживающие слова и манеру мистера Эдисона, группа на астероиде испытала ужасное напряжение, в то время как снаряд, который казался очень грозным по мере приближения, медленно и изящно опускался к поверхности земли. Очевидно, он собирался приземлиться совсем рядом с тем местом, где мы его ждали.
   Его обитатели, по-видимому, только что заметили нас. Они выразили удивление и, казалось, не знали, что делать. Мы могли видеть выступающие из передней части их машины по крайней мере две полированные ручки, чье страшное назначение и силу мы хорошо понимали.
   Несколько наших людей в ужасе кричали мистеру Эдисону:
   "Почему вы не уничтожаете их? Поторопитесь, или мы все погибнем".
   "Нет, - сказал мистер Эдисон, - опасности нет. Вы же видите, что они не готовы. Они не попытаются напасть на нас, пока не приземлятся.
   Земля марсиан.
   И мистер Эдисон был прав. С постепенно увеличивающейся скоростью, и все же очень, очень медленно по сравнению со скоростью, которую они должны были бы проявить при падении на такую планету, как Земля, марсиане и их машина спустились на землю.
   Мы стояли на расстоянии примерно трехсот футов от точки, где они коснулись астероида. Мгновенно дюжина великанов выскочила из машины и какое-то время осматривалась с выражением сильного удивления. Сначала было сомнительно, что они вообще собирались напасть на нас.
   Мы стояли на страже, несколько человек несли дезинтеграторы в руках, в то время как еще несколько десятков этих ужасных двигателей были направлены на марсиан с парящих поблизости электрических кораблей.
   Выступление их лидера.
   Внезапно тот, кто казался предводителем марсиан, заговорил с ними в пантомиме, используя свои пальцы так, как они используются для разговора глухонемых людей.
   Мы, конечно, не знали, что он говорил, но через минуту его смысл стал совершенно очевиден. Очевидно, они не понимали силы ничтожных на вид незнакомцев, с которыми им приходилось иметь дело. Вместо того, чтобы направить на нас свои разрушительные машины, они шли бегом с очевидной целью сделать нас пленниками или сокрушить главными силами.
   В восторге от дезинтегратора.
   Мягкое жужжание дезинтегратора в руках мистера Эдисона, стоявшего рядом со мной, донеслось до моих ушей по телефонному проводу. Он быстро провел концентрирующим зеркалом немного вверх и вниз, и тотчас самый передовой марсианин исчез! Часть какой-то металлической одежды, которую он носил, упала на землю там, где он стоял, частота ее вибрации не входила в диапазон, переданный дезинтегратору.
   Его последователи на мгновение замерли в изумлении, огляделись, словно выискивая своего лидера, а затем поспешили обратно к своему снаряду и исчезли внутри него.
   "Теперь у нас есть дело, - сказал мистер Эдисон. "Береги себя".
   Пока он говорил, я увидел смертоносную ручку боевой машины, которая находилась в машине марсиан, движущихся к нам. В другое мгновение он выпустил бы свой разрушительный болт.
   Однако прежде чем это могло произойти, оно было рассеяно в пространстве вибрационным потоком из дезинтегратора.
   Но нам не суждено было так легко одержать победу. В машине была еще одна боевая машина, и, прежде чем мы смогли сосредоточить на ней огонь, вспыхнула ее ужасная вспышка, и на наших глазах погибла дюжина наших товарищей.
   "Быстрый! Быстрый!" - крикнул мистер Эдисон одному из своих экспертов по электрике, стоявшему рядом. "Что-то не так с этим дезинтегратором, и я не могу заставить его работать. Цельтесь в ручку и не промахнитесь.
   Марсиане и земляне ведут ужасную битву.
   Но прицелиться не удалось, и вибрационная сила обрушилась на часть машины на значительном расстоянии от ручки, образовав большую брешь, но не повредив двигатель.
   Часть боковой части автомобиля была разрушена, и вибрационная энергия не распространялась дальше. Пытаться пронести машину из конца в конец было бы бесполезно, так как время действия дезинтеграторов при каждом разряде не превышало одной секунды, а распределение энергии по такому огромному пространству серьезно ослабило бы ее способность к разрушению. разъединить атомы сопротивляющегося вещества. Дезинтеграторы были подобны огнестрельному оружию в том смысле, что после каждого выстрела их нужно было перенастраивать, прежде чем их можно было использовать снова.
   Марсиане в отчаянии.
   Через брешь мы видели, как марсиане внутри предпринимали отчаянные попытки направить на нас свою машину, потому что после их первого катастрофического удара мы быстро изменили свою позицию. Полированная ручка, блестевшая, как дурной глаз, быстро повернулась, чтобы пронестись над нами. Инстинктивно, хотя и неосторожно, мы собрались в группу.
   Один-единственный разряд унес бы нас всех в вечность.
   Щекотливая позиция.
   - Никто не будет стрелять по ним? - воскликнул мистер Эдисон, борясь с дезинтегратором в руках, который все еще отказывался работать.
   В этот страшный момент я оглядел нашу компанию и был поражен зрелищем. В присутствии опасности многие из них потеряли всякое самообладание. Полдюжины сбросили свои дезинтеграторы на землю. Другие стояли, словно застыв на месте. Опытный электрик, плохое прицеливание которого привело к таким катастрофическим последствиям, держал в руке инструмент, который был в отличном состоянии, но, разинув рот, стоял, дрожа, как пойманная птица.
   Электрики теряют голову.
   Это была позорная выставка. Мистер Эдисон, однако, не растерялся. Снова и снова он целился в ужасную ручку своим дезинтегратором, но вибрационная сила отказывалась реагировать.
   Средства безопасности были в наших руках, и все же из-за сочетания невезения и парализующего ужаса мы, казалось, не могли их использовать.
   Еще секунда, и с нами все будет кончено.
   На самом деле ожидание длилось лишь мгновение ока, хотя казалось, что длилось века.
   Не выдержав, я резко ударил парализованного электрика в плечо. Попытка вырвать дезинтегратор из его рук была бы фатальной тратой времени. К счастью, удар либо вывел его из оцепенения, либо вызвал инстинктивное движение руки, запустившее маленькую машину.
   Я уверен, что он не целился, но по провидению сила вибрации попала в нужную точку, и ручка исчезла.
   Сохранено!
   Мы были спасены!
   Мгновенно полдюжины бросились к машине марсиан. Мы горько раскаялись в их поспешности; они не дожили до покаяния.
   Неизвестные нам марсиане были вооружены ручными двигателями, способными запускать смертельные разряды того же характера, что и те, что исходили из ручек их более крупных машин. Из них они, так сказать, выстрелили в брешь в своей машине, и четверо наших людей, бросившихся на них, упали в кучи пепла. Действие страшного огня было похоже на то, какое иногда производят на земле самые сильные удары молнии.
   Разрушение угрожающей ручки мгновенно ослабило давление на охваченные ужасом нервы нашей роты, и все они вновь обрели самообладание и самообладание. Но это новое и неожиданное бедствие, столь близкое после охватившего их страха, вызвало вторую панику, в результате которой они не замерли на месте, как прежде, а погнались во все стороны в поисках убежища. укрытия.
   Любопытный эффект.
   И теперь в наших приключениях начал играть заметную роль весьма любопытный эффект малости планеты, на которой мы находились. Стоять на земном шаре всего в пять миль в диаметре было все равно, что стоять на вершине горы, склоны которой стремительно уходят во все стороны и исчезают в черном небе со всех сторон, как если бы это был какой-то колоссальный пик, возвышающийся из бездонной бездны.
   Вследствие быстрого скругления сторон этого шара линия горизонта оказалась совсем близко, и, пробежав менее 250 ярдов, беглецы скрылись по бокам астероида, а за горизонтом даже с высоты около пятнадцати футов, с которой марсиане могли наблюдать за ними. Из поля нашего зрения они исчезли гораздо раньше.
   Небольшое притяжение планеты и вытекающая из этого почти полная невесомость позволили людям бежать с огромной скоростью. В результате, как я впоследствии узнал, было то, что после того, как они исчезли из нашего поля зрения, они полностью покинули планету, сила была достаточна, чтобы частично освободить их от ее притяжения, так что они уплыли в космос, беспомощно кружась один за другим, пока эллиптические орбиты, по которым они путешествовали, в конце концов снова привели их на планету на стороне, почти противоположной той, с которой они улетели.
   Охота на врага.
   Но некоторые из нас вместе с мистером Эдисоном стояли на месте, выжидая возможности вывести марсиан в зону досягаемости дезинтеграторов. К счастью, мы смогли, сдвинув нашу позицию немного левее, выйти из поля зрения наших врагов, спрятавшихся в машине.
   "Если мы не сможем их заметить, - сказал мистер Эдисон, - нам придется изрешетить машину, чтобы не задеть их".
   "Это будет все равно, что стрелять в кусты, чтобы убить спрятавшегося медведя", - сказал один из участников.
   Но помощь пришла с той стороны, которая была для нас неожиданной, хотя и не должна была быть таковой. Несколько электрических кораблей зависли над нами во время боя, их командиры явно не знали, как действовать - возможно, опасаясь ранить нас в попытке поразить нашего врага.
   Но теперь ситуация для них явно облегчилась. Они увидели, что мы находимся в очень невыгодном положении, и некоторые из них немедленно направили свои батареи на машину марсиан.
   Они изрешечили его гораздо быстрее и эффективнее, чем это могли бы сделать мы. Каждый удар вибрационного излучения создавал брешь в боку вагона, и мы могли понять по суматохе внутри, что наших врагов быстро истребляли в их укреплениях.
   Сила и преимущество кораблей были настолько подавляющими, что вскоре все было кончено. Мистер Эдисон дал им сигнал прекратить огонь, потому что было ясно, что всякое сопротивление прекратилось и, вероятно, ни один из марсиан не остался в живых.
   Теперь мы приблизились к машине, которая была пронизана во всех направлениях и чьи оставшиеся части светились жаром вследствие распространения атомных вибраций. Сразу же мы обнаружили, что все наши ожидания были правильными и что все наши враги погибли.
   Воздействие дезинтеграторов на них было ужасным - даже слишком отталкивающим, чтобы описывать его в деталях. Некоторые из тел, очевидно, полностью исчезли; остались только некоторые металлические предметы, которые они носили, как в случае с первым убитым марсианином, что указывает на то, что такие существа когда-либо существовали. Природа металла, из которого изготовлены эти изделия, была нам неизвестна. Очевидно, его вибрационный ритм не соответствовал ни одному из входящих в обычный ряд дезинтеграторов.
   Ужасный эффект дезинтеграторов.
   Некоторые из гигантов были уничтожены лишь частично, вибрационный поток задел их таким образом, что сокрушительные волны не действовали на все тело.
   Отсутствовала одна вещь, которая придает особый ужас земному полю битвы; кровопролития не было. Вибрационная энергия не только полностью разрушала все, на что падала, но и обжигала вены и артерии расчлененных тел, так что не было никакого кровавого проявления, связанного с ее убийственной работой.
   Все это время скованный марсианин лежал на спине там, где мы оставили его связанным. Можно себе представить, что он чувствовал. Временами я мельком видел его глаза, бешено вращавшиеся и выставлявшие, когда он видел, что победа в наших руках, первые признаки страха и ужаса, сотрясавшие его душу, еще не явившиеся.
   "Наконец-то этот парень испугался, - сказал я мистеру Эдисону.
   "Ну, я думаю, ему следует бояться", - был ответ.
   - Так и должно быть, но, если я не ошибаюсь, этот его страх может быть для нас началом нового открытия.
   "Как так?" - спросил мистер Эдисон.
   "Этим способом. Когда он убоится нашей силы и увидит, что не было бы никакой надежды бороться против нас, даже если бы он был на свободе, он будет уважать нас. Это изменение в его психическом отношении может сделать его коммуникабельным. Я не понимаю, почему мы должны отчаиваться, чтобы научиться у него его языку, и, сделав это, он будет служить нашим проводником и переводчиком и принесет нам неисчислимую пользу, когда мы прибудем на Марс".
   "Столица! Столица!" - сказал мистер Эдисон. "Мы должны немедленно сосредоточить лингвистический гений нашей компании на этой проблеме".
   Возвращение дезертира.
   Тем временем некоторые из скрытников, о бегстве которых я упомянул, начали возвращаться, упавшие, но радующиеся исчезновению опасности. Некоторые из них, к своему стыду, были армейскими офицерами. Тем не менее, возможно, можно найти какое-то оправдание ужасу, охватившему их. Ни один человек не имеет права требовать от своих ближних ответственности за линию поведения, которую они могут проводить в обстоятельствах, которые не только совершенно беспрецедентны в их опыте, но и почти не поддаются воображению.
   Парализующий ужас, видимо, охватил их при внезапном осознании невиданной необычности их положения. В миллионах миль от земли, столкнувшись на астероиде с этими дьявольскими монстрами с пагубной планеты, которые были готовы уничтожить их странной мукой смерти, - возможно, это было действительно больше, чем человеческая природа, лишенная поддержки со стороны человеческое окружение, можно было бы ожидать.
   Те, кто, как уже было сказано, бежали с такой огромной скоростью, что были спроецированы, все против воли, в космос, поднимаясь по эллиптическим орбитам с поверхности планеты, описывая большие кривые в том, что можно было бы назвать ее небом, а затем прибывая обратно к маленькому земному шару на другой стороне, были так переполнены чудесами своего замечательного приключения, что почти забыли ужас, который его вдохновил.
   Не было ничего удивительного в том, что пришло им в голову при рассмотрении законов гравитации на астероиде, но их рассказы вызывали живой интерес у всех, кто их слушал.
   Лорд Кельвин был особенно заинтересован, и пока мистер Эдисон торопился с приготовлениями покинуть астероид и возобновить наше путешествие на Марс, лорд Кельвин и ряд других ученых поставили ряд замечательных экспериментов.
   Прыжки в пустое пространство.
   Это была одна из самых смешных вещей, которые только можно себе представить, когда лорд Кельвин, одетый в свой герметичный костюм, совершает огромные прыжки в пустоту. Это резко напомнило мне о том, что делали лорд Кельвин, тогда еще простой Уильям Томпсон, и профессор Блэкберн, проводившие летние каникулы на море, когда они были студентами Кембриджского университета. Все свое время они, к удивлению зевак, тратили на то, чтобы крутить на берегу округлые камни, а их цель состояла в том, чтобы получить практическое решение математической задачи о "прецессии".
   Немедленно лорду Кельвину подражала дюжина других. С, казалось бы, незначительным усилием они устремились прямо вверх, поднявшись на высоту четырехсот или более футов, а затем медленно снова опустились на поверхность астероида. Общее время подъема и падения составляло от трех до четырех минут.
   На этой маленькой планете ускорение свободного падения или скорость, приобретаемая падающим телом за одну секунду, составляли всего четыре пятых дюйма. Телу потребовалась целая минута, чтобы упасть с высоты всего 120 футов. Следовательно, это было больше похоже на постепенное оседание, чем на падение. Фигуры этих людей науки, поднимающиеся и опускающиеся таким образом, походили на множество гигантских марионеток, подпрыгивающих вверх и вниз в пневматической бутылке.
   "Давайте попробуем", - сказал мистер Эдисон, очень заинтересованный экспериментами.
   Восхитительный опыт.
   Мы оба прыгнули вместе. Сначала с большой стремительностью, но постепенно теряя скорость, мы прямо с земли поднимались на огромную высоту. Когда мы достигли предельного предела нашего полета, мы, казалось, остановились на мгновение, а затем начали медленно, но с ускоренной скоростью, снова опускаться на планету. Это было не только необычное, но и восхитительное ощущение, и если бы не отданный строгий приказ о немедленной подготовке электрических кораблей к отплытию, вся наша компания могла бы на неопределенное время наслаждаться этим новым видом спортивных упражнений в мире. где гравитация стала настолько скромной, что с ней можно было шутить.
   Пока производились последние приготовления к отъезду, лорд Кельвин поставил другие эксперименты, не менее уникальные по своим результатам. Опыт тех, кто совершал непреднамеренные полеты по эллиптическим орбитам, когда они бежали из окрестностей марсиан, предполагал бросание твердых предметов в различных направлениях с поверхности планеты, чтобы определить расстояние, на которое они пролетят, и кривые они описали бы в возвращении.
   Марс, смертоносная планета, совсем рядом!
   Для этих опытов не было ничего более удобного и обильного, чем куски золота из марсианского рудника. Их, соответственно, швыряло в разных направлениях и с разной скоростью. Небольшой расчет показал, что начальной скорости в тридцать футов в секунду, сообщаемой одному из этих кусков, движущихся под прямым углом к радиусу астероида, было бы достаточно, если пренебречь сопротивлением почти незаметной атмосферы, чтобы повернуть кусок. золота в маленький спутник, который будет описывать орбиту вокруг астероида и продолжать делать это вечно или, по крайней мере, до тех пор, пока небольшое атмосферное сопротивление не вытолкнет его на поверхность.
   Но скорость меньше тридцати футов в секунду заставила бы золотую ракету пролететь только часть пути, в то время как большая скорость придала бы ей эллиптическую, а не круговую орбиту, и по этому эллипсу она продолжала бы вращаться вокруг астероида в характер спутника.
   Если бы направление первоначального импульса было больше, чем под прямым углом к радиусу астероида, то летящее тело прошло бы на большее или меньшее расстояние в пространстве по эллиптической орбите, в конце концов снова вернулось бы и упало на астероид. , но не в том же месте, откуда он ушел.
   Интересные эксперименты.
   В этих необычных экспериментах, которые скорее напоминали спорт на открытом воздухе, чем научную демонстрацию, принимало участие так много людей, что за короткое время мы снабдили астероид очень большим количеством маленьких лун или спутников из золота, которые вращались вокруг Земли. он движется по орбитам различной степени эллиптичности, совершая в среднем около трех четвертей часа, чтобы совершить полный оборот. Так как, завершив оборот, они обязательно должны пройти через точку, из которой они стартовали, они постоянно держали нас в напряжении, чтобы не быть сбитыми ими, когда они вращались по своим орбитам.
   Наконец всем был дан сигнал к посадке, и с великим сожалением ученые бросили свои научные игры и приготовились возвращаться на электрические корабли.
   Как раз в момент отплытия один из тех, кто производил небольшие вычисления на клочке бумаги, объявил, что скорость, с которой должно быть брошено тело, чтобы навсегда избежать притяжения астероида и пройти на бесконечное расстояние в любом направлении, было всего около сорока двух футов в секунду.
   Очевидно, было бы довольно легко придать такую скорость кускам золота, которые мы держим в руках.
   Послание к Земле.
   "Ура!" - воскликнул один. "Давайте отправим часть этого обратно на землю".
   "Где земля?" - спросил другой.
   Получив просьбу, несколько астрономов обратили свои взоры в сторону солнца, где черный небосвод пылал звездами, и через мгновение узнали сияющую там земную звезду, а рядом с ней находилась луна.
   "Вот, - сказал один, - земля. Можешь ли ты бросить достаточно точно, чтобы попасть в цель?"
   "Попробуем", - последовал ответ, и тут же несколько огромных золотых самородков бросились в сторону нашего далекого мира, стараясь придать им хотя бы требуемую скорость сорок два фута в секунду, которая обеспечила бы их преодоление за пределами притяжения астероида, и, если на пути не будет помех и цель будет точной, их возможное прибытие на Землю.
   "Вот тебе, Старая Земля, - сказал один из метателей, - удачи тебе и побольше золота!"
   Мы знали, что если эти драгоценные ракеты когда-либо достигнут земли, они ворвутся в атмосферу, как метеоры, и что, вероятно, тепло, выделяемое при их прохождении, расплавит и рассеет их золотыми парами, прежде чем они коснутся земли.
   Однако был шанс, что некоторые из них - если бы цель была верна - могли бы пережить огненный переход через атмосферу и упасть на поверхность нашей планеты, где, быть может, их потом подберет разведчик и приведет его к считают, что он наткнулся на новое золотое дно.
   Но пока мы не вернемся на Землю, мы не сможем сказать, что стало с золотыми дарами, которые мы запустили в космос для нашей родной планеты.
   ЗАВОЕВАНИЕ МАРСА ЭДИСОНОМ, Гаррет П. Сервисс (Часть 2)
   Глава IX.
   Все на борт Марса!
   "Все на борт!" был сигнал, и эскадра, собравшись под предводительством флагмана, снова двинулась к Марсу.
   На этот раз, как оказалось, перерыва больше не было, и когда мы остановились в следующий раз, это произошло в присутствии мира, населенного нашими врагами, и лицом к лицу с их хмурыми батареями.
   Сложность запуска.
   Нам не так легко было стартовать с астероида, как с Земли; иными словами, мы не могли так легко генерировать очень высокую скорость.
   Вследствие сравнительно небольшого размера астероида его электрическое воздействие было гораздо меньше, чем земное, и, несмотря на имеющиеся у нас приспособления для усиления электрического воздействия, было невозможно произвести отталкивание, достаточное для того, чтобы оттолкнуть нас от земли. для Марса чем-то вроде импульса, который мы получили от Земли при нашем первоначальном отбытии.
   Максимальная скорость, которую мы могли развить, не превышала трех миль в секунду, и для ее достижения требовались все наши усилия. На самом деле казалось невозможным, чтобы мы достигли даже такой большой скорости. Это было намного больше, чем мы могли ожидать, и даже г-н Эдисон был удивлен, а также очень доволен, когда обнаружил, что мы движемся со скоростью, которую я назвал.
   Марс на расстоянии 6 000 000 миль.
   Мы все еще находились примерно в 6 000 000 миль от Марса, так что, путешествуя со скоростью три мили в секунду, нам потребовалось бы не менее двадцати трех дней, чтобы достичь непосредственной близости от планеты.
   Тем временем у нас было много занятий, чтобы время проходило быстро. Наш пленный был перевезен вместе с нами, и теперь мы начали свои попытки выяснить, каков его язык, и, если возможно, освоить его самим.
   Перед тем, как покинуть астероид, мы обнаружили, что ему необходимо проглотить одну из своих "воздушных пилюль", как их называл профессор Муассан, по крайней мере три раза в течение каждых двадцати четырех часов. Один из нас регулярно снабжал его, и я подумал, что могу обнаружить в его выражении признаки определенной степени благодарности. Это воодушевляло, потому что давало дополнительную надежду на то, что мы сможем общаться с ним каким-то более эффективным способом, чем простые знаки. Но, оказавшись в машине, где у нас был запас воздуха, поддерживаемого при обычном давлении на земле, он мог дышать, как и все мы.
   Изучение языка марсиан.
   Лучшие лингвисты экспедиции, как и предполагал мистер Эдисон, теперь собрались на флагманском корабле, где находился заключенный, и приступили к разработке способов выяснения того, как он привык выражать свои мысли.
   Мы не слышали, как он говорит, потому что, пока мы не перенесли его в нашу машину, не было атмосферы, способной передать какие-либо звуки, которые он мог бы попытаться произнести.
   Казалось справедливым предположение, что язык марсиан будет научным по своей структуре. У нас было так много свидетельств практической направленности их ума и огромного прогресса, которого они добились в направлении научного покорения природы, что нельзя было предположить, что средства их общения друг с другом будут недостаточными. ясности или обладали бы какой-либо загадочной и ненужной двусмысленностью, характерной для языков, на которых говорят на земле.
   "Мы не найдем, чтобы они делали "он" и "она" из камней, палок и других неодушевленных предметов", - сказал один из американских лингвистов. "Они, должно быть, давно избавились от всей этой чепухи".
   "Ах, - сказал французский профессор Сорбонны, один из создателей словаря, который никогда не будет закончен. "Это будет похоже на язык моей страны. Прозрачный, похожий на алмаз, и сверкающий, как фонтан".
   Волапук Марса.
   "Я думаю, - сказал один немецкий энтузиаст, - что это будет универсальный язык, волапук Марса, на котором будут говорить все жители этой планеты".
   "Но все эти спекуляции, - вмешался мистер Эдисон, - мало вам помогут. Почему бы не начать с практической точки зрения, например, выяснив, как марсианин называет себя?
   Это показалось хорошим предложением, и, соответственно, несколько свидетелей начали выразительную пантомиму, намереваясь указать великану, который следил глазами за всеми их движениями, что они хотят знать, как он называет себя по имени. Указывая пальцами на свою грудь, они одно за другим повторяли слово "мужчина".
   Если бы наш пленный был глупым дикарем, то, конечно, всякая подобная попытка заставить его понять была бы тщетной. Но следует помнить, что мы имели дело с личностью, которая предположительно унаследовала от сотен поколений результаты цивилизации и интеллектуальный прогресс, измеряемый постоянным прогрессом миллионов лет.
   Поэтому мы не очень удивились, когда после нескольких повторений эксперимента марсианин, одна из рук которого была частично освобождена от пут, чтобы дать ему некоторую свободу движений, подражал действиям своих следователей. прижав палец к сердцу.
   Марсианин говорит.
   Затем, открыв рот, он издал звук, сотрясший воздух вагона, как хриплый рык льва. Он, казалось, и сам удивился производимому им шуму, потому что не привык говорить в такой густой атмосфере.
   Наши уши были оглушены и сбиты с толку, и мы отшатнулись в изумлении, если не сказать, в полуужасе.
   С уродливой ухмылкой, искажающей лицо, как будто он наслаждался нашим замешательством, марсианин повторил движение и звук.
   "Рррррр!"
   Для наших ушей оно было нечленораздельным и не могло быть представлено какой-либо комбинацией букв.
   "Вера, - воскликнул профессор Дублинского университета, - если они так себя называют, как мы будем когда-либо переводить их имена, когда будем писать историю завоевания?"
   "Вист, приятель, - ответил профессор из Абердинского университета, - давайте сначала выпорем разоряющих жабры негодяев, а затем мы сможем описать их любыми интитуциями, которые могут соответствовать нашему решению".
   Начало нашего лингвистического завоевания, конечно, не было многообещающим, по крайней мере, если судить по тому, как мы овладеваем словами, но с другой точки зрения оно было очень приятным, поскольку было ясно, что марсианин понял, что мы пытаемся сделать, и был , в настоящее время, по крайней мере, расположен помочь нам.
   Эти усилия по изучению марсианского языка возобновлялись и повторялись каждые несколько часов, весь опыт, знания и гений эскадрильи были сосредоточены на работе, и в результате в течение нескольких дней нам действительно удалось выучить дюжину или более слов марсианина и смогли заставить его понять нас, когда мы их произносили, а также понять его, когда наши уши привыкли к рычанию его голоса.
   Наконец, однажды арестант, который, казалось, был в необычайно веселом расположении духа, показал, что носит в груди какой-то предмет, который он хочет, чтобы мы видели.
   Книга марсианина.
   С нашей помощью он вытащил книгу!
   На самом деле это была книга, мало чем отличавшаяся от книг, которые есть у нас на земле, но напечатанная, конечно, совершенно чуждыми и неизвестными нам буквами. Однако эти знаки, очевидно, выражали высокоинтеллектуальный язык. Все стоявшие в этот момент издали восклицания удивления и восторга, и возглас: "Книга! книга!" побежали по кругу, и радостная весть была даже оперативно сообщена некоторым из соседних электрокораблей эскадры. От них в спешке вызвали еще несколько ученых мужей, чтобы осмотреть наше новое сокровище.
   Марсианин, добродушие которого явно росло день ото дня, наблюдал за тем, как мы изучали его книгу, с большим интересом, не лишенным веселья. Наконец он подозвал держателя книги к себе и, положив широкий палец на одну из огромных букв - если это были буквы, потому что они больше походили на иероглифы, используемые китайским печатником, - издал звук, который мы, конечно, приняли за слово, но оно отличалось от всего, что мы когда-либо слышали. Затем он указал на одного за другим из нас, стоящих вокруг.
   "Ах, - объяснили все, истина была очевидна, - это слово, которым марсиане называют нас. Значит, у них есть имя для жителей земли".
   "Или, может быть, это, скорее, название самой земли", - сказал один.
   Но это, конечно, не могло быть определено сразу. Как бы то ни было, это слово, каково бы ни было его точное значение, теперь было добавлено в наш словарный запас, хотя пока наши органы речи оказались не в состоянии воспроизвести его в узнаваемой форме.
   Это многообещающее и неожиданное открытие книги марсианина придало дополнительный энтузиазм тем, кто пытался овладеть языком нашего пленника, и прогресс, достигнутый ими в течение следующих нескольких дней, был поистине поразительным. Если бы арестант не хотел помогать им, то, конечно, было бы невозможно идти дальше, но, к счастью для нас, он, казалось, все более и более проникался духом предприятия и даже сам наслаждался им. Столь ярким и быстрым было его понимание, что он мог даже указать нам способы овладения своим языком, которые в противном случае, вероятно, никогда бы не пришли нам в голову.
   Заключенный учит.
   В самом деле, за очень короткое время он стал учителем, и все эти ученые мужи, окружавшие его с жадным вниманием, стали его учениками.
   Я не могу точно сказать, какая часть марсианского языка была усвоена главными лингвистами экспедиции до того времени, когда мы прибыли так близко к Марсу, что большинству из нас пришлось бросить занятия, чтобы подготовиться к экспедиции. более серьезное дело, которое теперь стояло перед нами.
   Но, во всяком случае, приобретение было настолько значительным, что позволяло обмениваться с нашим пленником обычными идеями, и уже не было никаких сомнений в том, что он сможет дать нам много информации, когда мы приземлимся на его родной планете.
   По прошествии двадцати трех дней по земному времени, прошедших с момента нашего отлета от астероида, мы достигли неба Марса.
   В течение долгого времени румяная планета становилась все крупнее и грознее, постепенно превращаясь из огромной звезды в большую красную луну, а затем расширяясь все больше и больше, пока не стала заслонять из виду созвездия позади себя. Любопытные отметины на его поверхности, которые с земли можно разглядеть лишь в мощный телескоп, стали отчетливо обнаруживаться нашим невооруженным глазом.
   Я рассказывал, как еще до того, как мы достигли астероида, Марс начал представлять собой весьма внушительный вид, каким мы видели его в наши телескопы. Однако теперь, когда она была совсем близко, вид на планету невооруженным глазом был более замечательным, чем все, что мы могли видеть в телескопы, находясь на большем расстоянии.
   Марс в поле зрения.
   Мы приближались к южному полушарию Марса примерно на 45 градусе южной широты. Это было во время весеннего равноденствия в этом полушарии планеты, и под стимулирующим влиянием Весеннего солнца, поднимавшегося с каждым днем все выше и выше, на ее поверхности пробуждалась жизнь и активность, как это происходит на Земле при подобных обстоятельствах. обстоятельства явно складывались.
   Вокруг Южного полюса были раскинуты огромные поля снега и льда, сверкающие огромным блеском. Врезавшись вглубь границ этих ледяных полей, мы могли видеть широкие протоки открытой воды, свидетельствующие о быстром разрыве тисков мороза.
   Почти прямо под нами находилась широкая овальная область светло-красного цвета, которую земные астрономы назвали Элладой. Ближе к югу, между Элладой и границами полярных льдов, простиралась огромная полоса тьмы, которую астрономы всегда склонны считать морем. Глядя на север, мы могли видеть необъятные красные просторы марсианских континентов с длинной изогнутой линией Большого Сирта, или "Море Песочных Часов", тянущейся через их середину к северу, пока не исчезло под водой. горизонт.
   Пересекая и пересекая красные континенты во всех направлениях, были каналы Скиапарелли.
   Наконец-то достигнут Марс - захватывающие приключения.
   Обильно разбросанные по поверхности, мы могли видеть блестящие точки, некоторые ослепительной яркости, затмевающие дневной свет. Удивительное разнообразие красок было и в широких просторах под нами. Активность, живость и красота, к которым мы совершенно не были готовы созерцать, выражали свое присутствие со всех сторон.
   Волнение на флагмане и среди других членов эскадры было огромным. Это была, безусловно, захватывающая сцена. Здесь, прямо под нашими ногами, лежал мир, с которым мы пришли сражаться. Его явления, хотя и напоминающие в некоторых из своих более широких аспектов те, которые он представлял при наблюдении из наших обсерваторий, были гораздо более странными, сложными и удивительными, чем любой астроном когда-либо мог мечтать. Предположим, что все наши ожидания относительно Марса в конце концов окажутся ошибочными?
   Не могло быть уже и речи о том, что это был мир, который если и не изобиловал абсолютно обитателями, как гигантский муравейник, то, во всяком случае, со всех сторон носил на себе следы их присутствия и их невероятных начинаний и достижений.
   Тут и там клубы дыма поднимались и медленно расползались по атмосфере под нами. Выше над поверхностью планеты парили облака пара, принявшие привычные формы слоистых и кучевых облаков, с которыми мы были знакомы на Земле.
   Появляются густые облака.
   Эти облака, однако, казались в целом гораздо менее плотными, чем те, к которым мы привыкли дома. Кроме того, они обладали особой переливающейся красотой, как будто в их составе или текстуре было что-то такое, что раскалывало цветовые элементы солнечного света и, таким образом, создавало внутренние радужные эффекты, из-за которых некоторые более тяжелые облачные массы напоминали огромные скопления опалов. живой игрой постоянно меняющихся цветов и волшебным образом парящий над планетой.
   Продолжая изучать явления, которые постепенно разворачивались под нами, мы думали, что сможем обнаружить во многих местах свидетельства существования сильных укреплений. Планета войны оказалась подготовленной к атакам врагов. Поскольку, как показал наш собственный опыт, он иногда воевал с далекими планетами, было вполне естественно, что он оказывался готовым противостоять врагам, которые могли быть расположены мстить за нанесенные ему раны.
   Как и ожидалось, наш пленник теперь оказался очень полезным для нас. По-видимому, он испытывал некоторую гордость, демонстрируя незнакомцам из далекого мира красоты и чудеса своей родной планеты.
   Марсианина понимают.
   Мы никак не могли понять всего, что он говорил, но легко могли понять по его жестам и по тому, как озарялись его черты при узнавании знакомых сцен и предметов, каковы были его чувства по отношению к ним. и вообще какую роль они играли в жизни планеты.
   Он подтвердил наше мнение, что некоторые сооружения, которые мы видели под собой, были укреплениями, предназначенными для защиты планеты от захватчиков из космоса. Хитрое и почти дьявольское выражение появилось в его глазах, когда он указал на одну из этих крепостей.
   Причина беспокойства.
   Его самоуверенность и насмешливые взгляды нас не успокаивали. Он знал, на что способна его планета, а мы нет. Он видел на астероиде пределы нашей силы, и хотя ее демонстрация пугала его там, все же теперь, когда он и мы вместе столкнулись с миром, в котором он родился, его страх, очевидно, покинул его, и он манера того, кто чувствует, что над ним простерся щит всемогущего покровителя.
   Но уже совсем скоро мы должны установить с помощью бесповоротной проверки фактического опыта, обладали ли марсиане силой уничтожить нас или нет.
   Как мне описать наши чувства, когда мы смотрели на сцену, раскинувшуюся под нами? Они были не совсем такими, как у первооткрывателя новых земель на земле. Это был совершенно новый мир, который мы открыли, и он был наполнен, как мы могли видеть, обитателями.
   Но это еще не все. Мы пришли не с мирными намерениями.
   Мы должны были вести войну с этим новым миром.
   За вычетом наших потерь у нас осталось не более 940 человек. С ними нам предстояло завоевать мир, содержащий невозможно сказать, сколько миллионов!
   Впереди трудная задача.
   Наши враги, вместо того чтобы быть ниже нас по шкале интеллекта, были, как мы имели все основания полагать, намного выше нас. Они доказали, что обладают такой властью над силами природы, как мы, вплоть до того времени, когда г-н Эдисон сделал свои изобретения, даже не мечтали о том, чтобы мы могли получить это.
   Действительно, в настоящее время у нас, казалось, было преимущество как в наших электрических кораблях, так и в наших средствах нападения. Дезинтегратор был, по крайней мере, таким же мощным орудием разрушения, как и все, что марсиане до сих пор продемонстрировали. Не казалось, что в этом отношении они могли бы превзойти нас.
   Во время непродолжительной войны с марсианами на земле порох был против таинственной силы, настолько более могущественной, чем порох, поскольку последний превосходил предшествующие ему луки и стрелы.
   Не было никакого сравнения между наступательными средствами, применявшимися обеими сторонами в борьбе на земле.
   Но гений одного человека внезапно поставил нас на один уровень с нашими врагами в том, что касается боеспособности.
   Кроме того, наши электрические корабли были гораздо более эффективны для своих целей, чем автомобили-снаряды, использовавшиеся марсианами. На самом деле принцип, на котором они основывались, был в сущности настолько прост, что казалось удивительным, что марсиане до него не додумались.
   Сам г-н Эдисон никогда не уставал говорить по этому поводу:
   Марсиане загадка.
   "Я не могу понять, почему марсиане не изобрели эти вещи. Они дали убедительные доказательства того, что разбираются в электричестве лучше, чем мы. Зачем им прибегать к сравнительно неуклюжим и неуклюжим средствам передвижения с одной планеты на другую, которые они использовали, когда они могли бы с легкостью проехать через солнечную систему на таких транспортных средствах, как наши?"
   "Кроме того, - добавлял мистер Эдисон, - я не могу понять, почему они не использовали принцип гармонических колебаний в конструкции своих военных машин. Молниеносные удары, которые они наносят из своих машин, несомненно, одинаково сильны, но я думаю, что диапазон разрушения, покрываемый дезинтеграторами, больше".
   Однако эти вопросы должны оставаться открытыми до тех пор, пока мы не сможем совершить посадку на Марс и узнать кое-что о состоянии там вещей.
   Больше всего нас беспокоило то, что мы еще не знали, какие силы могут быть в резерве у марсиан. Было вполне естественно предположить, что здесь, на своей территории, они будут располагать средствами защиты даже более эффективными, чем наступательные машины, которые они использовали для нападения на врагов, находящихся за многие миллионы миль от дома.
   Было важно, чтобы мы не теряли времени даром, и не менее важно было выбрать наиболее уязвимое место для атаки. Поэтому было само собой разумеющимся, что нашей первой обязанностью будет разведка поверхности планеты и определение наиболее слабого места ее защиты.
   Сначала г-н Эдисон собирался отправить различные корабли в разных направлениях вокруг планеты, чтобы можно было быстро выполнить работу по исследованию. Но, поразмыслив, казалось более разумным держать эскадру вместе, уменьшая таким образом вероятность катастрофы.
   Кроме того, командир хотел своими глазами увидеть точное положение различных частей планеты, откуда нам может показаться целесообразным начать штурм.
   До сих пор мы оставались в подвешенном состоянии на такой большой высоте над планетой, что едва вошли в ощутимые пределы ее атмосферы, и не было никаких свидетельств того, что нас видели жители Марса; но прежде чем отправиться в наше исследовательское путешествие, было решено спуститься поближе к поверхности, чтобы мы могли более точно определить места, над которыми мы пролетали.
   Этот маневр едва не привел нас к серьезным неприятностям.
   Огромный дирижабль.
   Когда мы прибыли на расстояние трех миль от поверхности Марса, мы внезапно заметили приближающийся с востока большой воздушный корабль, который плыл в марсианской атмосфере на высоте примерно полумили над землей.
   Еще больше захватывающих приключений наших воинов против Марса.
   Этот воздушный корабль быстро двинулся в точку почти под нами, когда вдруг остановился, изменил курс и, очевидно, подал сигналы, назначение которых сначала было для нас неясным.
   Но вскоре их смысл стал совершенно ясен, когда мы оказались в окружении не менее двадцати таких же аэростатов, стремительно приближающихся с разных сторон.
   Для нас было большой загадкой, где было спрятано столько воздушных кораблей до их внезапного появления в ответ на сигналы.
   Но загадка была быстро решена, когда мы увидели отделяющуюся от поверхности планету под нами, где, хотя она оставалась неподвижной, ее цвет слился с цветом почвы, что сделало ее невидимой, еще один из таинственных кораблей.
   Затем наши испуганные глаза увидели со всех сторон этих грозных врагов, поднимающихся из-под земли под нами, как множество гигантских насекомых, встревоженных внезапной тревогой.
   За короткое время атмосфера в миле или двух под нами и на расстоянии примерно двадцати миль вокруг во всех направлениях наполнилась воздушными кораблями различных размеров и самых необычных форм, которые обменивались сигналами, носились взад и вперед, но все, наконец, сосредоточились под тем местом, где была подвешена наша эскадрилья.
   Мы с удвоенной силой разорвали осиное гнездо!
   Пока еще не было укуса, но мы могли ожидать, что вскоре почувствуем его, если не будем выходить за пределы досягаемости.
   Спасение от опасности.
   По всей эскадрилье быстро пронеслись инструкции немедленно поменять полярность и как можно быстрее подняться на большую высоту.
   Было очевидно, что этот маневр спас бы нас от опасности, если бы он был осуществлен быстро, потому что воздушные корабли марсиан были просто воздушными кораблями и не более того. Они могли только парить в атмосфере и не имели возможности подняться над ней или перемещаться в пустом пространстве.
   Направить против них наши дезинтеграторы и тут же начать битву было бы безумием.
   Они подавляюще превосходили нас численностью, большинство из них было еще на значительном расстоянии, и мы не могли вести бой даже всей нашей эскадрой, действовавшей вместе, с более чем четвертью их одновременно. Тем временем остальные окружили бы нас и, возможно, уничтожили бы. Мы должны сначала получить некоторое представление о средствах защиты планеты, прежде чем рискнем напасть на нее.
   Быстро поднявшись на высоту в двадцать пять или тридцать миль, чтобы мы могли быть уверены, что наши корабли исчезли, по крайней мере, из виду невооруженным глазом наших врагов внизу, было проведено краткое совещание.
   Было решено придерживаться нашей первоначальной программы и обогнуть Марс во всех направлениях, прежде чем приступить к войне.
   Запуганный Врагом.
   Подавляющие силы, показанные противником, запугали даже некоторых из самых храбрых наших людей, но все же все считали, что нельзя отступать без нанесенного удара.
   Чем больше мы видели мощь марсиан, тем больше мы убеждались, что для Земли не будет никакой надежды, если эти враги когда-либо снова осуществят высадку на ее поверхность, тем более что наша эскадра содержала почти все земные силы. сила, которая была бы эффективна в таком состязании.
   В отсутствие мистера Эдисона и других ученых они не смогут дома сконструировать такие двигатели, какие есть у нас, или управлять ими, даже если они будут построены.
   Наша планета поставила все на один бросок.
   Эти соображения снова закалили наши сердца и заставили нас мужественно выстоять перед лицом ужасных трудностей, с которыми мы столкнулись.
   Повернув носы наших электрических кораблей на запад, мы начали кругосветное плавание.
   Глава Х.
   Сначала мы поднялись на еще большую высоту, чтобы эффективнее скрыться от бдительных глаз наших врагов, а затем, быстро продвинувшись на несколько сотен миль к западу, мы снова спустились вниз в пределах видимости поверхности планеты. , и приступили к осмотру.
   Когда мы первоначально достигли Марса, как я уже рассказывал, именно в точке его южного полушария, на 45 градусах южной широты и 75 градусах восточной долготы, мы впервые приблизились к его поверхности. Под нами была земля под названием "Эллада", и именно над этой землей Эллады внезапно появился марсианский воздушный флот.
   Наше движение на запад, находясь на большой высоте над планетой, привело нас к другой земле овальной формы, называемой "Ноахия", окруженной темным океаном, "Маре Эритрей". Теперь, приближаясь ближе к поверхности, наш курс изменился, чтобы привести нас к экватору Марса.
   Мы прошли над любопытным полузатонувшим континентом, известным земным астрономам как область Девкалиона, затем пересекли еще одно море или залив, пока не очутились на высоте около пяти миль над огромной континентальной землей, по крайней мере три тысячи миль в ширину с востока на запад, и который я сразу узнал как тот, которому астрономы дали различные названия "Аэрия", "Эдом", "Аравия" и "Эдем".
   Здесь зрелище стало захватывающим дух интересом.
   "Замечательно! Замечательно!"
   "Кто бы мог в это поверить!"
   Такие возгласы раздавались со всех сторон.
   Когда мы сначала парили над Элладой, глядя на север, северо-восток и северо-запад, мы видели на расстоянии некоторые из этих больших красных областей и заметили причудливую сеть каналов, которыми они пересекались. Но это был далекий и несовершенный взгляд.
   Теперь, когда мы были совсем рядом и прямо над одной из этих странных земель, великолепие открывавшейся панорамы превзошло все ожидания.
   С земли было замечено около дюжины главных каналов, пересекающих континент под нами, но мы видели их сотни, нет, тысячи!
   Это была двойная система, предназначенная как для орошения, так и для защиты, и гораздо более чудесная по своей завершенности, чем когда-либо осмеливались вообразить самые смелые спекулятивные умы среди наших астрономов.
   "Ха! это то, что я всегда говорил", - воскликнул ветеран одной из наших великих обсерваторий. "Марс красный, потому что его почва и растительность красные".
   И, конечно, внешность указывала на то, что он был прав.
   Не было ни зеленых деревьев, ни зеленой травы. Оба были красными, не с однородным красным оттенком, а с огромным разнообразием оттенков, которые производили самый яркий эффект, буквально ослепляя наши глаза.
   Но какие деревья! А какая трава! А какие цветы!
   Гигантская растительность.
   Наши телескопы показали, что даже самые маленькие деревья должны быть 200 или 300 футов в высоту, и были леса великанов, средняя высота которых, очевидно, составляла не менее 1000 футов.
   "Все в порядке", - воскликнул энтузиаст, которого я только что процитировал. "Я знал, что так будет. Деревья большие по той же причине, что и люди, потому что планета маленькая, и они могут вырасти большими, не становясь слишком тяжелыми, чтобы стоять".
   Со всех сторон сверкали на солнце крыши металлических зданий, которые, по-видимому, были единственными строениями, имевшимися на Марсе. Во всяком случае, если в их конструкции использовался камень или дерево, то и то, и другое было полностью покрыто металлическими пластинами.
   Это чрезвычайно добавило воинственности планете. Для воинственного это было. Повсюду мы узнавали укрепленные станции, сверкающие множеством полированных набалдашников молниеносных машин, подобных тем, что мы видели в стране Эллады.
   Из земли Эдома, прямо над экватором планеты, мы повернули лица на запад и, огибая Эритрейское море, достигли того места, где широкий канал, известный как Инд, впадает в море.
   Перед нами простирался далеко к северо-западу теперь континент Хриса, обширная красная земля, овальной формы, окруженная и пересекаемая бесчисленными каналами. Хриса была не менее 1600 миль в поперечнике и тоже, очевидно, кишела гигантскими обитателями.
   Но тень ночи легла на большую часть земли Хрисы. В нашем быстром движении на запад мы обогнали солнце и теперь достигли точки, где день и ночь встречаются на поверхности планеты под нами.
   Сзади все сияло солнцем, но перед нами лицо Марса постепенно исчезало в сгущающемся мраке. Вдали сквозь темноту мы могли видеть великолепные лучи электрического света, проносящиеся сквозь завесу ночи и, очевидно, служащие для освещения лежащих под ней городов и городов.
   Мы углубились в ночь на двести или триста миль над той частью континента Хриса, жители которой, несомненно, наслаждались глубоким сном, который сопровождает темные часы, непосредственно предшествующие рассвету. Повсюду, как упавшие созвездия, лежали на земле великолепные скопления света, указывающие на места больших городов, которые, как и земные, никогда не спят.
   Но эта сцена, хотя и странная и красивая, могла дать нам мало той информации, которую мы искали.
   Соответственно, было решено повернуть обратно на восток, пока мы не окажемся в сумеречном пространстве, разделяющем день и ночь, а затем зависнуть над планетой в этой точке, позволив ей повернуться под нами так, чтобы, глядя вниз, мы увидели по очереди весь круг земного шара Марса, пока он вращался у нас на глазах.
   Вращение Марса вокруг своей оси совершается за период, немногим превышающий период вращения Земли, так что продолжительность дня и ночи в мире Марса лишь на сорок минут больше, чем их продолжительность на Земле.
   Таким образом, оставаясь в подвешенном состоянии над планетой, так сказать, на линии рассвета, мы полагали, что должны быть особенно защищены от обнаружения глазами жителей. Даже астрономы вряд ли проснутся на рассвете. Мы были уверены, что почти все жители будут еще крепко спать на той части планеты, которая проходит прямо под нами, а те, кто бодрствует, вряд ли будут ждать неожиданных явлений в небе.
   Кроме того, наша высота была так велика, что, несмотря на численность эскадры, нас было нелегко увидеть с поверхности планеты, а если бы и заметили, то могли бы принять за высоколетящих птиц.
   Марс проходит под нами.
   Здесь мы оставались затем в течение всех суток и видели по очереди, переходя из ночи в день, под нашими ногами землю Хрисы, великий континент Фарсис, любопытную область пересекающихся каналов, которая озадачила астрономов на Земле. назвал "Гордиевым узлом", континентальные земли Мемнонии, Амазонии и Эолии, таинственный центр, где со всех сторон сходятся сотни обширных каналов, назвал Тривиум Харонтис; огромный круг Элизиума, тысячу миль в поперечнике, полностью окруженный широким зеленым каналом; континент Ливия, который, как я помнил, был наполовину покрыт огромным наводнением, последствия которого были видны с земли в 1889 году, и, наконец, длинное темное море Большого Сирта, лежащее прямо к югу от земли Эллада.
   Волнение и интерес, которые мы все испытали, были так велики, что ни один из нас не сомкнул глаз за все двадцать четыре часа нашего чудесного дежурства.
   Среди множества сделанных нами замечательных наблюдений есть один или два особенно интересных факта, о которых я должен здесь упомянуть ввиду их связи с важными событиями, последовавшими вскоре после этого.
   К западу от земли Хрисы мы увидели меньшую землю Офир, посреди которой находится уникальное место, называемое Ювентае Фонс, и этот Источник Молодости, как назвали его наши астрономы по какому-то пророческому вдохновению, позже оказалось одним из самых невероятных чудес на планете Марс.
   Дальше к западу и к северу от великого континента Фарсис мы увидели огромную овальную землю Таумасию, содержащую в своем центре знаменитое "Озеро Солнца", круглый водоем не менее 500 миль в диаметре. с десятками больших каналов, расходящихся от него, как спицы колеса, во всех направлениях, таким образом соединяя его с океаном, окружающим его с юга и востока, и с еще большими каналами, которые окружают его с севера и запада.
   Это Озеро Солнца сыграло большую роль в наших последующих приключениях. Для нас с самого начала было очевидно, что это главный центр населения на планете. Он расположен на 25 градусах южной широты и примерно на 90 градусах западной долготы.
   Завершение цепи.
   Совершив обход марсианского земного шара, мы были тронуты тем же чувством, которое испытывает всякий открыватель новых земель, и тотчас же вернулись на свое исходное место над землей Эллады, потому что это была первая часть Марса, которую мы видели , мы чувствовали большую степень знакомства с ним, чем с любой другой частью планеты, и там, в определенном смысле, мы чувствовали себя "дома".
   Но, как оказалось, наши враги караулили нас там. Мы почти забыли о них, так были поглощены грандиозными зрелищами, разворачивавшимися у нас под ногами.
   Мы, конечно, должны были быть немного осторожнее, приближаясь к тому месту, где они впервые заметили нас, так как мы могли знать, что они останутся на страже около этого места.
   Но, во всяком случае, они нас заметили, и теперь было слишком поздно думать о том, чтобы снова застать их врасплох.
   Они, со своей стороны, приготовили для нас сюрприз, превосходящий все, что мы когда-либо испытывали.
   Мы увидели, как их корабли снова собираются далеко внизу, в атмосфере под нами, и подумали, что сможем обнаружить признаки чего-то необычного, происходящего на поверхности планеты.
   Внезапно с кораблей и из разных точек земли под ними поднялись высоко в воздух и разнесены невидимыми потоками во всех направлениях огромные объемы черного дыма или пара, которые скрыли из виду все, что было под ними!
   К югу, северу, западу и востоку завеса тьмы быстро расползлась, пока весь лик планеты, насколько могли дотянуться наши глаза, и воздушные корабли, толпящиеся под нами, не скрылись из виду!
   Марс играл в игру каракатицы, которая, когда ее преследуют ее враги, затемняет воду позади себя внезапным выбросом чернильной жидкости и, таким образом, ускользает от глаз врага.
   Большое облако дыма.
   Наши воины считают марсиан врагами, которых стоит опасаться.
   Глаза человека никогда не видели такого зрелища!
   Там, где всего несколько минут назад под нами сиял солнечный лик красивой и многолюдной планеты, теперь не было видно ничего, кроме черных клубящихся облаков, вздымавшихся повсюду, как мышиный дым, вырывающийся из огромного трансатлантического лайнера, когда Свежий уголь только что был сложен в ее костры.
   Кое-где дым вырывался вверх огромными струями на высоту в несколько миль; в других местах он завихрялся огромными водоворотами чернильной черноты.
   Нигде не было видно ни намека на спрятанный внизу мир.
   Марс носит свою боевую маску.
   Марс надел свою боевую маску, и вид у него действительно был ужасный!
   После первой неожиданной паузы эскадрилья быстро попятилась в небо, быстро набирая высоту, потому что дым от одного из клубившихся под нами вихрей вдруг стал собираться в огромную воздушную гору, вершины которой взмывали все выше и выше, с явно увеличивая скорость, пока, казалось, они не собираются поглотить нас своими кувыркающимися черными массами.
   Не подозревая, какова природа этого таинственного дыма, и опасаясь, что он представляет собой нечто большее, чем щит для планеты и может быть разрушительным для жизни, мы бежали от него, как от наступающей эпидемии.
   Прямо под флагманом один из устремленных клубов дыма рос со зловещей быстротой и, несмотря на все наши усилия, вскоре окутал нас.
   Удушающий дым.
   Некоторые из нас стояли на палубе электрического корабля. Мы почти задохнулись в дыму и были вынуждены укрыться в вагоне, где до тех пор, пока не зажглось электрическое освещение, царила такая черная тьма, что она сдавила напряженные глаза.
   Но в этом коротком опыте, каким бы ужасающим он ни был, мы узнали одну вещь. Дым удушил бы, но, очевидно, в его природе не было ничего особенно ядовитого. Этот факт может быть полезен нам в наших последующих разбирательствах.
   - Это портит наши планы, - сказал командир. "Нет смысла оставаться здесь пока; посмотрим, как далеко простирается это дело".
   Сначала мы сразу же поднялись на высоту 200 или 300 миль, полностью выходя за пределы видимых пределов атмосферы и намного выше самой высокой точки, до которой мог дотянуться дым.
   С этой господствующей точки зрения наша линия обзора простиралась на огромное расстояние по поверхности Марса во всех направлениях. Везде один и тот же вид; вся планета явно была покрыта дымом.
   Замечательная система.
   Полная телеграфная система, очевидно, соединила все стратегические пункты на Марсе, так что по сигналу с центральной станции чудесная завеса могла мгновенно опуститься на все лицо планеты.
   Чтобы убедиться, что ни одна часть Марса не осталась незакрытой, мы снова спустились ближе к верхнему уровню облаков дыма, а затем полностью обогнули планету. Считалось возможным, что на ночной стороне дыма не будет и там можно будет совершить спуск.
   Но когда мы прибыли на ту сторону Марса, которая была обращена от Солнца, мы уже не видели под собой, как в предыдущий наш визит в ночное полушарие планеты, блестящие группы и скопления электрических огней под нами. . Все было темно.
   В самом деле, огромная дымовая оболочка настолько полностью скрывала планету, что место, занимаемое последней, казалось просто огромной черной дырой на небосводе.
   Солнце было скрыто за ней, и дым был настолько плотным, что даже солнечные лучи не могли проникнуть в него, и, следовательно, вокруг скрытой планеты не было видимого атмосферного ореола.
   Все небо вокруг было усыпано звездами, но их бесчисленное множество вдруг исчезло, когда наши взоры обратились в сторону Марса. Огромный черный шар затмевал их, но сам не был виден.
   Попытки атаковать сбиты с толку.
   "Очевидно, мы ничего не можем здесь сделать, - сказал мистер Эдисон. - Вернемся на дневную сторону.
   Когда мы приблизились к тому месту, где мы были, когда чудесное явление впервые проявилось, мы остановились, а затем, по предложению одного из химиков, спустились близко к поверхности дымовой завесы, которая теперь опустилась в сравнительного покоя, чтобы мы могли рассмотреть его несколько более критически.
   Флагман так глубоко загнали в облако дыма, что на минуту нас снова окутала ночь. Некоторое количество дыма было заключено в стеклянную банку.
   Изучение дыма.
   Поднявшись снова на солнечный свет, химики принялись за исследование состава дыма. Они не смогли точно определить его характер, но обнаружили, что его плотность поразительно мала. Этим объяснялась скорость, с которой он поднимался, и большая высота, которую он достиг в сравнительно легкой атмосфере Марса.
   "Очевидно, - сказал один из химиков, - что этот дым не распространяется на поверхность планеты. Судя по тому, что астрономы говорят о плотности воздуха на Марсе, можно предположить, что между поверхностью Марса и нижней границей дымовой завесы существует чистое пространство по крайней мере в милю высотой. Насколько глубока последняя, мы можем определить только экспериментально, но было бы неудивительно, если бы толщина этого огромного покрова, накинутого вокруг себя Марсом, оказалась бы равной четверти или полумиле".
   "В любом случае, - сказал один из офицеров армии Соединенных Штатов, - они скрылись из виду, и я не понимаю, почему бы нам не увернуться и не добраться до них. Если под дымом, как вы думаете, чистый воздух, то почему корабли не могли нырнуть сквозь завесу и вступить в схватку с марсианами?
   "Это совсем не годится", - сказал командир. - Мы можем просто нарваться на засаду. Нет; мы должны оставаться снаружи и, если возможно, сражаться с ними отсюда.
   Используемые стратегические меры.
   "Они не могут поддерживать эту штуку вечно", - сказал офицер. "Возможно, через некоторое время дым рассеется, и тогда у нас будет шанс".
   - Боюсь, на это мало надежды, - сказал первоначальный говоривший химик. "Этот дым может оставаться в воздухе неделями, и единственное, что меня удивляет, это то, как они вообще рассчитывают избавиться от него, когда думают, что их враги ушли, и им снова нужен солнечный свет".
   "Все это просто предположения, - сказал мистер Эдисон. "Давайте займемся чем-нибудь практическим. Мы должны сделать одно из двух: либо атаковать их, пока они защищены, либо подождать, пока рассеется дым. Единственная другая альтернатива - нырнуть вслепую через занавеску - в настоящее время не может быть и речи".
   - Боюсь, мы сами не выдержали бы очень долгой осады, - вдруг заметил главный комиссар экспедиции, один из членов роты флагмана.
   "Что ты имеешь в виду?" - резко спросил мистер Эдисон, повернувшись к нему.
   -- Видите ли, сэр, -- сказал комиссар, заикаясь, -- нашей провизии не хватит.
   - Не выдержал бы? - воскликнул мистер Эдисон в изумлении. - Да ведь мы собрали и приготовили столько провизии, что этой эскадрилье хватит на три года.
   -- У нас было, сэр, когда мы покидали землю, -- сказал комиссар с явным беспокойством, -- но, к сожалению, что-то случилось.
   "Что-то случилось! Объяснись!"
   Авария в магазинах.
   "Я не знаю, что это такое, но при осмотре некоторых сжатых хранилищ, недавно, я обнаружил, что большое количество их было разрушено, то ли из-за утечки воздуха, то ли еще чего, я не могу сказать. Я послал узнать о состоянии запасов на других кораблях эскадры и обнаружил, что там преобладает такое же состояние вещей".
   -- Дело в том, -- продолжал комиссар, -- что у нас есть только провизия в надлежащем состоянии примерно на десять дней потребления.
   -- После этого нам придется кормиться в деревне, -- сказал армейский офицер.
   - Почему вы не сообщили об этом раньше? - спросил мистер Эдисон.
   "Потому что, сэр, - был ответ, - открытие было сделано только после того, как мы приблизились к Марсу, и с тех пор было так много волнений, что я едва успел провести расследование и выяснить, каково точное состояние дел есть; кроме того, я думал, что мы должны приземлиться на планете, и тогда мы сможем возобновить наши запасы.
   Я внимательно следил за выражением лица мистера Эдисона, чтобы увидеть, как повлияет на него эта крайне тревожная новость. Хотя он вполне осознавал его страшное значение, он не терял самообладания.
   Мы должны действовать быстро.
   -- Ну-ну, -- сказал он, -- тогда нам придется действовать быстро. Очевидно, мы не можем ждать, пока рассеется дым, даже если бы была хоть какая-то надежда на его рассеивание. Мы должны сейчас же спуститься на Марс, предварительно покорив его, если это возможно, но в любом случае мы должны спуститься туда, чтобы избежать голодной смерти".
   "Очень повезло, - продолжал он, - что у нас остался запас на десять дней. Многое можно сделать за десять дней".
   Через несколько часов после этого командир отозвал меня в сторону и сказал:
   "Я все обдумал. Я собираюсь реконструировать некоторые из наших дезинтеграторов, чтобы увеличить их радиус действия и мощность. Затем я попрошу некоторых астрономов экспедиции определить для меня наиболее уязвимые точки на планете, где плотность населения наиболее высока и сильный удар будет иметь наибольший эффект, а я буду колотить по ним, дым, и посмотрим, не сможем ли мы вытащить их из их скорлупы".
   План организован.
   Со своими опытными помощниками г-н Эдисон сразу же принялся за преобразование нескольких дезинтеграторов в еще более мощные машины того же типа. Одно из этих новых орудий было роздано каждому члену эскадрильи, и следующей проблемой было решить, куда нанести удар.
   Когда мы впервые исследовали поверхность планеты, следует помнить, что мы рассматривали Озеро Солнца и его окрестности как самый центр планеты. Хотя это могло быть и сильной оборонительной точкой, но эффективный удар, нанесенный туда, попадал бы в самое сердце врага и с большей вероятностью быстро заставил бы марсиан примириться, чем что-либо еще.
   Итак, первым делом нужно было найти Озеро Солнца на скрытой дымом поверхности планеты под нами. Это была проблема, которую астрономы могли легко решить.
   К счастью, на самом флагманском корабле находился один из джентльменов-астрономов, специализирующихся на изучении Марса. Эта планета, как я уже объяснил, теперь находилась в оппозиции к Земле. У астронома в кармане были записи, которые позволили ему с помощью кратких расчетов точно сказать, когда Солнечное озеро окажется на меридиане Марса, если смотреть с Земли. Наши хронометры еще показывали земное время; мы знали точное количество дней и часов, прошедших с тех пор, как мы улетели, и поэтому можно было, расположившись на линии между Землей и Марсом, оказаться практически в положении астронома в его домашней обсерватории.
   Тогда оставалось только дождаться часа, когда Озеро Солнца окажется на меридиане Марса, чтобы убедиться, каково истинное направление последнего от флагмана.
   Обнаружив, таким образом, сердце нашего врага за его щитом тьмы, мы приготовились нанести удар.
   Дым должен рассеяться.
   "Я установил, - сказал мистер Эдисон, - период вибрации дыма, так что нам будет легко разбить его на невидимые атомы. Вы увидите, что каждый удар дезинтеграторов будет открывать дыру в черной завесе. Если бы их поле поражения можно было сделать достаточно широким, мы могли бы таким образом расчистить весь покров дыма, но все, что мы действительно сможем сделать, это проткнуть его дырами, которые, быть может, позволят нам поймать проблески поверхности внизу. Таким образом, мы сможем более эффективно сосредоточить наш огонь на наиболее уязвимых точках".
   Удар и его последствия.
   Когда все было подготовлено, и вся эскадрилья собралась, чтобы наблюдать за эффектом первого удара и быть готовым продолжить его, мистер Эдисон сам поднял один из новых дезинтеграторов, который был слишком велик, чтобы его можно было носить в руке, и, следуя направлению, указанному расчетами астрономов, запустил вибрационный разряд в океан черноты внизу.
   Ужасная встреча.
   Марсиане и наши воины сражаются насмерть.
   Мгновенно под нами открылась огромная колодезная дыра, из которой яростно покатились во все стороны черные тучи.
   Через это отверстие мы увидели отблеск ярких огней внизу.
   Мы сделали хит.
   "Это Озеро Солнца!" - закричал астроном, сделавший расчет, с помощью которого было обнаружено его положение.
   И действительно, это было Озеро Солнца. Хотя отверстие в облаках, проделанное разрядом, было нешироким, но его было достаточно, чтобы мы могли видеть часть изогнутого берега озера, освещенного электрическими огнями.
   Нанес ли наш выстрел какой-либо ущерб, кроме круглого отверстия в облачной завесе, мы не могли сказать, потому что почти сразу окружающие массы черного дыма хлынули внутрь, чтобы заполнить отверстие.
   Но за краткий миг мы увидели два или три больших воздушных корабля, парящих в пространстве над той частью Озера Солнца и граничащим с ним городом, который мы видели. При беглом взгляде мне показалось, что один корабль был затронут разрядом и беспорядочно блуждал. Но облака сомкнулись так быстро, что я не уверен.
   Проникновение в Облако.
   Как бы то ни было, мы продемонстрировали одну вещь: мы могли проникнуть сквозь облачный щит и добраться до марсиан в их укрытии.
   Было заранее условлено, что первый выстрел с флагмана должен был послужить сигналом к сосредоточению огня всех других кораблей на том же месте.
   Однако произошла небольшая заминка, и прошло полминуты, прежде чем в дело вступили дезинтеграторы других членов эскадрильи.
   Искусственный день марсиан.
   Затем внезапно мы увидели сильное волнение в облаке под нами. Казалось, что его бьют и швыряют во все стороны и протыкают, как сито с почти сотней больших круглых отверстий. Через эти промежутки мы могли ясно видеть большой участок поверхности планеты с множеством воздушных кораблей, парящих над ним, и сияние бесчисленных электрических огней, освещающих его. Марсиане создали искусственный день под занавеской.
   На этот раз не было никаких сомнений в том, что удар был эффективным. Четыре или пять воздушных кораблей, частично разрушенные, рухнули вниз головой к земле, и даже с нашего большого расстояния было безошибочно видно, что среди переполненных строений на берегу озера была совершена страшная казнь.
   Поскольку на каждом из наших кораблей был только один из новых дезинтеграторов, а на то, чтобы приспособить их к новому разряду, требовалась минута или около того, мы какое-то время бездействовали после нанесения удара. Тем временем облачная завеса, хотя и разорванная в клочья концентрированным разрядом дезинтеграторов, быстро снова превратилась в сплошную черную пелену, скрывающую все.
   Мы только успели поздравить себя с успешным открытием нашей бомбардировки, и дезинтегратор флагмана был готов к новому разряду, как вдруг из черного пространства внизу задрожали огромные электрические лучи, четкие и прямые, как стальные прутья. , но ослепляя наши глаза нестерпимым блеском.
   Это был ответ марсиан на нашу атаку.
   Разорение нашей армии.
   Три или четыре электрических корабля были серьезно повреждены, а один, стоящий рядом с флагманом, изменил цвет, засох и рухнул с теми же отвратительными явлениями, которые заставили наши сердца содрогнуться, когда во время нашего короткого сражения за астероид.
   Еще два десятка наших товарищей ушли, а мы еще едва начали бой.
   Взглянув на другие корабли, которые были повреждены, я увидел, что повреждения на них были не столь серьезными, хотя они, очевидно, пока были выведены из строя.
   Наша боевая кровь теперь кипела, и мы недолго останавливались, чтобы подсчитать наши потери.
   "В дым!" был сигнал, и девяносто с лишним электрических кораблей, которые еще оставались в боевой готовности, тотчас устремились вниз.
   Глава XI.
   Рывок в дыму.
   Это был дикий рывок. Мы держались подальше от палуб, мчась сквозь ослепляющий дым, но в тот момент, когда мы оказались внизу, где мы оказались еще в миле над землей, мы снова были снаружи, готовые нанести удар.
   У меня просто смутное воспоминание о сверкающих огнях внизу и о большой темной арке облаков наверху, из которой наши корабли, казалось, выпадали со всех сторон, а затем вокруг нас и вокруг нас вспыхнула схватка, и никто ничего не мог видеть и замечать. кроме полупонятых взглядов.
   Казалось, почти в одно мгновение нас окружил рой воздушных кораблей, а из того, что, за неимением более описательного названия, я назову фортами вокруг Озера Солнца, вырвались языки электрического огня, перед которыми некоторые из наших корабли летели, как клочья пылающей бумаги на сильном ветру, сверкая на мгновение, затем сворачиваясь и исчезая навсегда!
   Никогда не было такого конфликта.
   Это было ужасное зрелище; но в нас бушевала боевая лихорадка, и мы со своей стороны не бездействовали.
   У каждого человека был дезинтегратор, и эти ручные инструменты вместе с инструментами более крупного калибра на кораблях изливали свои непреодолимые вибрации во всех направлениях сквозь дрожащий воздух.
   Дирижабли марсиан были уничтожены десятками, но все же они налетали на нас все плотнее и быстрее.
   Мы опустились ниже, и наши удары обрушились на форты и на обширный город, граничащий с Озером Солнца. Мы почти полностью заглушили огонь одного из фортов; но было еще сорок в полном действии в пределах досягаемости наших глаз!
   Некоторые из металлических зданий были частично сорваны дезинтеграторами, стены некоторых были изрешечены, и они рухнули с громоподобным грохотом, звук которого донесся до наших ушей, перекрывая адский грохот битвы. Я мельком увидел гигантские фигуры, бьющиеся в руинах и бешено несущиеся по улицам, но не было времени, чтобы что-то разглядеть ясно.
   Флагман очарован!
   Наш флагман казался очарованным. Толпа воздушных кораблей висела на нем, как рой разъяренных пчел, и временами не видно было ударов молнии, но мы избежали гибели, а сами несем смерть всем и каждому.
   Это была славная битва, но не война; нет, это была не война. У нас действительно было не больше шансов на окончательный успех среди этого множества врагов, чем у заключенного, бросающего вызов толпе дикарей, на побег.
   Убеждение в безнадежности боя окончательно утвердилось в наших умах, и разбитая эскадрилья, хорошо державшаяся среди смертоносной бури, получила сигнал к отступлению.
   Стряхнув с себя преследователей, как загнанный медведь стряхивает собак, шестьдесят электрических кораблей поднялись из облаков туда, где потонуло более девяноста!
   Мы с бешеной скоростью устремились вверх через обширную завесу и продолжили полет на большую высоту, далеко за пределы досягаемости ужасной артиллерии противника.
   Вынужден отступить.
   Оглядываясь назад, казалось, что это та самая пасть ада, из которой мы сбежали.
   Марсиане ни на мгновение не прекращали огня, даже когда мы были далеко за пределами их досягаемости. С бешеной настойчивостью они проносились сквозь облачные завесы, и яркие всплески молний так быстро вздрагивали друг за другом, что казались пылающим ореолом электрических копий вокруг хмурого шлема Планеты Войны.
   Но через некоторое время они прекратили свою ужасающую перепалку, и огромный шар снова принял вид огромного шара черного дыма, все еще сильно взволнованного недавним волнением, но не имеющего отверстия, через которое мы могли бы разглядеть, что происходит внизу.
   Очевидно, марсиане считали, что прикончили нас.
   Отчаяние охватывает нас.
   Никогда с самого начала нашего приключения оно не казалось мне таким безнадежным, безрассудным и безумным, как теперь.
   Мы понесли ужасные потери, и все же чего мы достигли? Мы выиграли две битвы на астероиде, это правда, но тогда на нашей стороне было подавляющее большинство.
   Теперь мы столкнулись с миллионами на их собственной земле, и наша самая первая атака закончилась катастрофическим отпором с потерей по крайней мере тридцати электрических кораблей и 600 человек!
   Очевидно, мы не могли вынести такого рода вещи. Мы должны найти какие-то другие средства нападения на Марс или отказаться от этой попытки.
   Но о последнем не следовало думать. Однако дело было не только в гордыне и не в соображениях поставленных на карту огромных интересов, которые заставляли бы нас продолжать наши явно тщетные попытки.
   Нет надежды в поле зрения.
   Наших провизий могло хватить лишь на несколько дней дольше. Снабжение не унесло бы нас и на четверть обратно на землю, и поэтому мы должны остаться здесь и буквально победить или умереть.
   В этом крайнем случае на палубу флагмана было созвано совещание старших офицеров.
   Здесь было высказано предположение, что мы должны попытаться осуществить с помощью стратегии то, что нам не удалось сделать с помощью силы.
   Автором этого предложения был старый армейский офицер, участвовавший во многих войнах против коварных индейцев Запада, полковник Алонзо Джефферсон Смит.
   "Давайте их обойдем", - сказал он. "Мы можем сделать это таким образом. Скорее всего, все имеющиеся боевые силы планеты Марс теперь сосредоточены на этой стороне и в районе Озера Солнца".
   Формулирование "Последней надежды".
   "Возможно, из-за какого-то рентгеновского дела они могут видеть нас только смутно сквозь облака, а если мы отойдем немного дальше, они вообще не смогут нас увидеть".
   "Теперь предлагаю некоторое количество электрических кораблей отвести от эскадры на большое расстояние, а остальные остаться здесь; или, что еще лучше, приблизиться к точке, находящейся за пределами досягаемости этих молний, и начать бомбардировку облаков, не обращая внимания на то, проникают ли удары сквозь облака и наносят ли какой-либо ущерб или нет".
   "Это заставит марсиан поверить в то, что мы полны решимости начать атаку прямо сейчас".
   "Тем временем, пока эти корабли поднимают шум на этой стороне планеты и ведут свой огонь, насколько это возможно, не подвергаясь реальной опасности, пусть другие, выбранные для этой цели, быстро плывут вокруг. на другую сторону Марса и забрать их в тыл".
   Было не совсем ясно, что намеревался делать полковник Смит после того, как высадка была произведена в тылу марсиан, но все же казалось, что его предложение можно было многое сказать, и во всяком случае, если оно будет реализовано, позволит нам узнать кое-что о состоянии вещей на планете и, возможно, подскажет нам, как нам лучше действовать в дальнейшем продолжении осады.
   В связи с этим было решено, что за это движение следует отчитать около двадцати кораблей, а сам полковник Смит был назначен командовать.
   По моему желанию я сопровождал нового командира на его флагмане.
   Фланговые движения.
   Поднявшись на значительную высоту, чтобы не быть замеченными, мы начали фланговое движение, в то время как остальные корабли, в соответствии с договоренностью, спустились ближе к облачной завесе и начали обстрел дезинтеграторами, вызвавший сильное смятение в облаках, открывающее в них огромные промежутки и время от времени открывающее проблеск электрических огней на планете, хотя было очевидно, что вибрационные токи не достигают земли. Марсиане тотчас же ответили на эту новую атаку, и снова затянутый облаками шар ощетинился молниями, которые так яростно вспыхнули из темноты внизу, что самые отважные из нас содрогнулись, хотя мы находились далеко за пределами опасности.
   Но это возвышенное зрелище быстро исчезло из наших глаз, когда, достигнув должной высоты, мы начали свой путь к противоположному полушарию планеты.
   Мы направляли свой полет по звездам, и, зная период вращения Марса и положение, которое должны занимать главные точки на его поверхности в определенные часы, мы могли сказать, какая часть планеты лежит под нами.
   Завершив наш полукруг, мы оказались на ночной стороне Марса и решили, не теряя времени, осуществить наш переворот. Но было сочтено лучшим, чтобы исследование сначала было проведено на одном электрическом корабле, и полковник Смит, естественно, хотел предпринять это приключение на своем собственном судне.
   Спуск на Планету.
   Мы быстро нырнули сквозь черную облачную завесу толщиной не менее полумили, а затем внезапно вынырнули, словно подвешенные на вершине огромного купола, выгибающегося над поверхностью планеты в миле под нами, что сверкали со всех сторон бесчисленными огнями.
   Эти огни были так многочисленны и так ярки, что создавали слабую имитацию дневного света даже на нашей огромной высоте над землей, а купол облаков, из которого мы вышли, приобрел нежно-палевый цвет, производивший неописуемо красивый эффект.
   На мгновение мы отшатнулись от нашего предприятия и остановили движение электрического корабля.
   Но, внимательно изучив поверхность под нами, мы обнаружили, что там была широкая область, где можно было увидеть сравнительно немного ярких огней. Из моих знаний о географии Марса я знал, что это часть Земли Авзонии, расположенная в нескольких сотнях миль к северо-востоку от Эллады, где мы впервые увидели планету.
   Очевидно, она была не так густо заселена, как некоторые другие части Марса, и нас привлекала ее относительная темнота. Мы решили приблизиться на несколько сотен футов к земле на электрическом корабле, а затем, если не появятся враги, посетить саму землю.
   "Возможно, мы увидим или услышим что-нибудь полезное для нас, - сказал полковник Смит, - и для целей этой первой разведки лучше, чтобы нас было немного. Остальные корабли будут ждать нашего возвращения, и в любом случае мы не уйдем надолго.
   Когда наша машина приблизилась к земле, мы оказались возле верхушек высоких деревьев.
   "Этого достаточно, - сказал полковник Смит электроштурману. - Оставайся здесь.
   Затем мы с ним спустились на ветки деревьев, каждый нес небольшой дезинтегратор, и осторожно спустились на землю.
   Посадка на Марс.
   Мы считали себя первыми из потомков Адама, ступившими на планету Марс.
   Опыт на Марсе.
   Великая планета демонстрирует свои чудеса нашим воинам.
   Сначала мы несколько пострадали от воздействия разреженной атмосферы. Ему так не хватало плотности, что он напоминал воздух на вершинах высочайших земных гор.
   Благополучно добравшись до подножия дерева, мы на мгновение прилегли на землю, чтобы прийти в себя и привыкнуть к новому окружению.
   Трепет, рожденный наполовину удивлением, наполовину недоверием, пронзил меня при прикосновении к марсианской почве. Вот я, собственно, на той планете, которая казалась такой далекой, такой недоступной и такой полной загадок с земли. И тем не менее меня окружали вещи, правда, гигантские, но все же напоминавшие и напоминавшие знакомые виды моего собственного мира.
   Через некоторое время наши легкие привыкли к разреженности атмосферы, и мы почувствовали некоторую стимуляцию дыхания.
   Начиная с наших путешествий.
   Затем мы встали и вышли из-под тени гигантского дерева. Высоко наверху мы могли смутно разглядеть наш электрический корабль, мягко покачивающийся в воздухе у самой верхушки дерева.
   В непосредственной близости от нас не было электрических фонарей, но мы заметили, что вся поверхность планеты вокруг нас сияла ими, создавая эффект, подобный зареву большого города, видимого издалека ночью. Блеск слабо отражался от огромного купола облаков наверху, производя общее впечатление лунной ночи на земле.
   Это было удивительно тихое и красивое место, куда мы спустились. Воздух был нежным на ощупь и бодрящей температурой, а мягкий ветерок шелестил листьями дерева над нашими головами.
   Неподалеку был берег канала, окаймленный великолепной аллеей, затененной двойным рядом огромных тенистых деревьев.
   Мы подошли к каналу и, выйдя на дорогу, повернули налево, чтобы произвести разведку в этом направлении. Тень деревьев, падающая на дорогу, создавала густой мрак, посреди которого мы чувствовали, что будем в безопасности, если только у марсиан не глаза, как у кошек.
   Тревожная встреча.
   Пока мы продвигались вперед, наши сердца, признаюсь, забились немного быстрее, перед нами зашевелилась тень.
   Приближалось нечто более темное, чем сама ночь.
   Когда он приблизился, он принял вид огромной собаки ростом с быка, которая быстро побежала в нашу сторону, угрожающе двигая головой. Но прежде чем оно успело издать даже рык, раздался жужжание дезинтегратора полковника Смита, и существо исчезло в тени.
   - Милостивый, вы когда-нибудь видели такого зверя? - сказал полковник. - Да ведь он был размером с гризли.
   - Люди, которым он принадлежал, должны быть поблизости, - сказал я. - Весьма вероятно, что он был вахтенным на страже.
   - Но я не вижу признаков жилья.
   - Верно, но вы заметили, что на обочине дороги напротив канала есть густая живая изгородь. Если мы пройдем через это, может быть, мы что-нибудь заметим.
   Дворец в поле зрения.
   Осторожно мы пробрались через живую изгородь, состоящую из кустов размером с небольшое дерево и очень густых внизу, и, перейдя ее, очутились на большом, похожем на луг, пространстве, которое могло быть лужайкой. На значительном расстоянии, посреди купы деревьев, возвышалось ввысь большое здание, его стены из какого-то красного металла блестели, как полированная медь, в мягком свете, падавшем из облачного купола.
   Вокруг самого здания не было никаких огней, и мы не видели ничего, что соответствовало бы окнам с той стороны, которая была обращена к нам, но дверь справа, очевидно, была открыта, и из нее струился блестящий луч света, ярко ложившийся на лужайку. , затем пересек шоссе через отверстие в живой изгороди, и мерцал на воде канала позади.
   Там, где мы стояли, земля, очевидно, была недавно расчищена, и не было никакого препятствия, но когда мы подкрались ближе к дому - наше любопытство стало теперь непреодолимым, - мы обнаружили, что ползем по такой высокой траве, что, если бы мы стояли прямо, она бы поднялись намного выше наших голов.
   Принятие мер предосторожности.
   "Это обеспечивает хорошую защиту", - сказал полковник Смит, вспоминая свои приключения на западных равнинах. - Мы можем подобраться к индейцам - прошу прощения, я имею в виду марсиан - незаметно.
   Боже, какое это было приключение! Ползать в ночи по лицу иного мира и отважиться, быть может, в пасти опасности, неизмеримой человеческим опытом!
   Но мы пошли дальше, и через некоторое время мы выбрались из высокой травы и были несколько поражены открытием, что мы подошли близко к стене здания.
   Мы осторожно прокрались к открытой двери.
   Когда мы приблизились к нему, мы внезапно остановились, как будто нас поразил мгновенный паралич.
   Из-за двери в мягком ночном воздухе выплыла самая сладкая музыка, которую я когда-либо слышал.
   Чудовищный сюрприз.
   Это вернуло меня в одно мгновение в мой собственный мир. Это была музыка земли. Это было мелодичное выражение человеческой души. Это взволновало нас обоих до глубины души.
   "О Господи!" - воскликнул полковник Смит. "Что это может быть? Мы спим или где, во имя небес, мы?"
   Тем не менее чарующая гармония плыла по воздуху.
   Что это был за инструмент, я не мог сказать; но звук, казалось, больше походил на звук скрипки, чем на что-либо другое, о чем я мог думать.
   Великолепная музыка.
   Когда мы впервые услышали его, звуки были нежными, сладкими, ласкающими и полными бесконечной глубины чувств, но вскоре его тон изменился, и он превратился в великолепный марш, пульсирующий в воздухе волнующими нотами, заставляющими биться наши сердца. в унисон с его шагом и вселяя в нас мужество, которого мы не чувствовали раньше.
   Затем оно переходило в дикую фантазию, все еще невыразимо сладкую, а оттуда снова превращалось в реквием или плач, чей медоточивый прилив гармонии снова уносил наши мысли к земле.
   - Я больше не могу этого терпеть, - сказал я. "Я должен увидеть, кто делает эту музыку. Это продукт человеческого сердца и должно исходить от прикосновения человеческих пальцев".
   Мы осторожно изменили нашу позицию, пока не оказались в ярком свете, лившемся из-за двери.
   Дверной проем представлял собой огромный арочный проем, великолепно украшенный, возвышавшийся, я бы сказал, не менее чем на двадцать или двадцать пять футов в высоту и пропорциональный ширине. Сама дверь была широко открыта, и она, вместе со всей фурнитурой и окружением, была сделана из того же прекрасного красного металла.
   Красивая девушка!
   Выйдя немного на свет, я увидел за дверью огромное помещение, сверкающее со всех сторон металлическими украшениями и драгоценными камнями и освещенное в центре большой люстрой из электрических свечей.
   Посреди большого зала, изящно держа инструмент и все еще пробуждая его чарующий голос, стояла фигура, при виде которой у меня чуть не перехватило дыхание.
   Это была стройная сильфида!
   Девушка моей расы: человек здесь, на планете Марс!
   Ее волосы были свободно завиты, и она была одета в изящную белую драпировку.
   "По--!" - воскликнул полковник Смит. - Она человек!
   Глава XII.
   По-прежнему до наших ушей долетали сбивающие с толку звуки музыки, и все же мы стояли незамеченными, хотя и в ярком свете люстры.
   Лицо девушки было представлено в профиль. Оно было изысканно красивым, бледным, нежным, с какой-то умоляющей грустью, которая трогала нас до глубины души.
   В наше приключение внезапно вошли элемент романтики и прикосновение личного интереса, которого мы не ожидали.
   Мысли полковника Смита все еще возвращались к опасностям равнин.
   Человеческий заключенный.
   - Она пленница, - сказал он, - и клянусь семью дьяволами доньи Аны, мы не оставим ее здесь. Но где сами адские гончие?
   Наше внимание было так поглощено видом девушки, что мы даже не подумали посмотреть, нет ли еще кого-нибудь в комнате.
   Взглянув за нее, я увидел сидящих в богато украшенных креслах трех или четырех гигантских марсиан. Они слушали музыку как завороженные.
   Вся история рассказала сама себя. Эта девушка, если и не их рабыня, то, во всяком случае, находилась под их контролем, и она доставляла им удовольствие своими музыкальными способностями. Тот факт, что они могли находить удовольствие в такой прекрасной музыке, был, возможно, признаком того, что на самом деле они не были такими дикими, как казались.
   И все же наши сердца обратились к девушке и обратились против них с неудержимой ненавистью.
   Они принадлежали к той же безжалостной расе, что и те, кто так недавно опустошал нашу прекрасную землю и которые завершили бы ее разрушение, если бы Провидение не вмешалось в нашу пользу.
   Удивительно, хотя мы и стояли в полном свете, они нас еще не видели.
   Марсиане охраняют ее.
   Внезапно девушка, движимая не знаю каким порывом, повернула лицо в нашу сторону. Ее взгляд упал на нас. Она резко остановилась в игре, и ее инструмент упал на пол. Потом она вскрикнула и с протянутыми руками побежала к нам.
   Но когда она подошла близко, она резко остановилась, радостное выражение исчезло с ее лица, и отпрянула с испуганными глазами, как будто все-таки она нашла нас не такими, какими ожидала.
   Потом на мгновение она пристальнее посмотрела на нас, лицо ее снова прояснилось, и, охваченная каким-то странным волнением, глаза ее наполнились слезами, и, подойдя немного ближе, она умоляюще простерла к нам руки.
   Тем временем марсиане вскочили на ноги. Они смотрели на нас с удивлением. Мы были для них пигмеями; как маленькие гномы, выросшие из земли у их ног.
   Один из великанов схватил какое-то оружие и двинулся вперед с угрожающим жестом.
   Девушка обращается к нам.
   Девушка подскочила ко мне и с криком страха схватила меня за руку.
   Это, казалось, привело марсианина в бешенство, и он поднял руки для удара.
   Но дезинтегратор был в моей руке.
   Моя ярость была равна его.
   Я чувствовал концентрированную месть земли, дрожащую во мне, когда нажимал кнопку дезинтегратора и, быстро взмахивая им вверх и вниз, видел, как гигантская фигура, стоявшая передо мной, растворялась в небытии.
   В комнате было еще трое великанов, и они собирались продолжить атаку своего товарища. Но когда он исчез из их глаз, они остановились, с изумлением уставившись на то место, где всего мгновение назад он стоял, а теперь на полу лежало только металлическое оружие, которым он владел.
   Сначала они отпрянули и, казалось, были готовы бежать; затем, оглянувшись вторым взглядом, снова поняв, как мы малы и ничтожны, все трое вместе двинулись на нас.
   Девушка, дрожа, опустилась на колени.
   Тем временем я перенастроил свой дезинтегратор для еще одного разряда, и полковник Смит стоял рядом со мной, и на его лице светился бой.
   "Пронеси разряд по троим", - воскликнул я. "Иначе останется один, и прежде чем мы сможем снова выстрелить, он сокрушит нас".
   Марсиане убиты.
   Жужжание двух инструментов прозвучало одновременно, и быстрым горизонтальным движением мы развернули силовые линии таким образом, что все три марсианина были подхвачены вибрирующими потоками и фактически разрезаны надвое.
   В стене комнаты позади них открылись длинные бреши, через которые прошли разрушительные токи, ибо с яростной яростью мы прогнали вибрации через полгаммы по указателю.
   Победа была за нами. Других врагов, которых мы могли видеть, в доме не было.
   Однако в любой момент могут появиться другие, а то, что мы сделали, нужно делать быстро.
   Девушка, очевидно, была поражена произведенным нами эффектом не меньше, чем марсиане. Тем не менее она не испугалась и продолжала цепляться за нас и умоляюще вглядываться в наши лица, выражая каждым своим взглядом и жестом тот факт, что она знала, что мы принадлежим к ее расе.
   Но ясно, что она не могла говорить на нашем языке, потому что слова, которые она произносила, были неразборчивы.
   Полковник Смит, чей долгий опыт ведения войны с индейцами сделал его чрезвычайно практичным, не утратил своих военных инстинктов даже посреди столь странных событий.
   "Мне приходит в голову, - сказал он, - что у нас есть шанс получить припасы врагов. Предположим, мы начнем добывать пищу прямо здесь. Посмотрим, не покажет ли эта девушка нам продовольственный отдел.
   Он тут же стал делать девушке знаки, чтобы показать, что он голоден.
   Девушка нас понимает.
   На ее лице мелькнуло понимание, и, схватив нас за руки, она повела нас в соседнюю квартиру и указала на несколько металлических ящиков. Одну из них она открыла, вынув из нее что-то вроде лепешки, которую положила между зубами, отломив очень маленькую часть и затем протянув ее нам, жестом приглашая кушать, но в то же время показывая нам, что мы следует брать только небольшое количество.
   "Слава Богу! Это прессованная пища, - сказал полковник Смит. "Я думал, что эти марсиане с их замечательной цивилизацией справятся с этим. И нам очень повезло, потому что, не перегружая себя, если мы найдем еще один-два таких тайника, мы сможем перепровизировать весь флот. Но мы должны получить подкрепление, прежде чем сможем завладеть фуражом.
   Заключенный спасен.
   Поэтому мы поспешили в ночь, вышли на проезжую часть и, взяв с собой девушку, как можно быстрее побежали к подножию дерева, откуда мы спустились. Затем мы дали сигнал электрическому кораблю спуститься на уровень земли.
   Это было быстро сделано, девушка была взята на борт, и дюжина мужчин под нашим руководством поспешила обратно в дом, где мы нагрузились спрессованной провизией и перенесли ее на корабль.
   Красивая девушка-заключенная.
   Установление личности марсианского пленника.
   Во время этой второй поездки в таинственный дом мы обнаружили еще одну квартиру, содержащую очень большое количество металлических ящиков, наполненных прессованной едой.
   -- Ей-богу, это склад, -- сказал полковник Смит. "Мы должны набрать больше сил и унести все это. Милостиво, но это счастливая ночь. Мы можем пополнить запасы всего флота из этой комнаты.
   -- Мне показалось странным, -- сказал я, -- что, за исключением девочки, которую мы спасли, в доме не было замечено ни одной женщины. Очевидно, огни вон там указывают на местонахождение крупного города, и вполне вероятно, что это здание без окон и такой прочной конструкции является общим складом, где хранятся провизии для города. Парни, которых мы убили, должно быть, были сторожами на складе, и они угощались музыкой в исполнении рабыни, когда мы случайно наткнулись на них.
   Новая продовольственная база.
   С предельной поспешностью несколько других электрических кораблей, ожидавших над облачной завесой, были призваны спуститься, и мы с более чем сотней человек вернулись в здание, и на этот раз почти полностью исчерпали его запасы, каждый человек нес по настолько, насколько он мог шататься под.
   К счастью, наши действия проходили без особого шума, а склад находился на значительном расстоянии от других построек, и никто из марсиан, кроме тех, кто никогда не рассказывал об этом, не знал ни о нашем прибытии, ни о наших действиях на планете.
   "Теперь мы вернемся и удивим Эдисона новостью", - сказал полковник Смит.
   Наш корабль последним поднялся сквозь облака, и было странно наблюдать, как другие один за другим поднимались к огромному куполу, входили в него, хотя снизу он напоминал сплошной свод из серовато-розового мрамора, и исчез.
   Солнышко снова.
   Мы быстро последовали за ними и, проникнув сквозь огромную завесу, были весьма удивлены, вынырнув наверх, и обнаружили, что солнце ярко светит на нас. Следует помнить, что по эту сторону Марса, когда мы спускались, была ночь, но наше приключение заняло несколько часов, и теперь Марс так сильно повернулся вокруг своей оси, что часть его поверхности, над которой мы находились, превратилась в солнечный свет.
   Мы знали, что эскадрилья, которую мы оставили для осады Озера Солнца, должна была перемещаться таким же образом, уходя в ночь, в то время как сторона планеты, где мы находились, выходила в день.
   Кратчайший путь назад был бы на запад, потому что тогда мы должны были бы двигаться в направлении, противоположном тому, в котором вращается планета, и главная эскадра, разделяя это вращение, постоянно двигалась бы в нашем направлении.
   Но отправиться на запад означало еще раз проникнуть на ночную сторону планеты.
   Соответственно, носы наших кораблей, если можно так их назвать, были повернуты в сторону огромной тени, которую Марс незримо отбрасывал в пространство позади себя, и, войдя в эту тень, солнце исчезло из наших глаз, и снова огромная скрытый шар под нами стал черной пропастью среди звезд.
   Теперь, когда мы находились вблизи шара, способного придавать значительный вес всем вещам под влиянием его притяжения, то особое состояние, которое я ранее описал как существующее посреди пространства, где для нас не было ни верха, ни низа, прекратился. Здесь, где мы имели вес, слова "вверх" и "вниз" обрели свои старые значения. "Низ" относился к центру Марса, а "верх" - вдали от этого центра.
   Две Луны Марса.
   Стоя на палубе и глядя вверх, пока мы быстро прокладывали свой гладкий путь на большой высоте сквозь теперь уже незаметную атмосферу планеты, я увидел две луны Марса, встретившиеся в небе точно над нами.
   Перед нашим прибытием на Марс среди ученых людей велись серьезные споры о целесообразности прикосновения к одной из их лун, и когда было сделано открытие, что наши запасы почти исчерпаны, было высказано предположение, что марсианские спутники могут предоставить нам с дополнительной поставкой.
   Но это оказалось достаточным ответом на это предположение, что оба спутника Марса являются незначительными телами, ненамного больше астероида, на который мы упали, и что на них не может быть никакой растительности или других съедобных продуктов.
   Когда этот взгляд возобладал, мы перестали интересоваться спутниками, а не рассматривать их как объекты большого любопытства из-за их движения.
   Ближайший из этих спутников, Фобос, находится всего в 3700 милях от поверхности Марса, и мы наблюдали, как он совершает три круга вокруг планеты в течение каждого дня. Более отдаленному, Деймосу, находящемуся на расстоянии 12 500 миль, потребовалось значительно больше одного дня, чтобы совершить свой круг.
   Случилось так, что они сошлись, как я уже сказал, прямо над нашими головами, и, бросившись на спину на палубу электрического корабля, я долго наблюдал за гонкой между двумя спутниками. пока Фобос, быстро догоняя другого, не оставил своего соперника далеко позади.
   Внезапно полковник Смит, мало интересовавшийся этими астрономическими диковинками, коснулся меня и, указывая вперед, сказал:
   "Там они."
   Воссоединение с флотом.
   Я посмотрел, и действительно, там были сигнальные огни главной эскадры, и пока мы смотрели, мы время от времени видели, как из огромной облачной массы внизу, яростно вонзался в небо электрический штык, который показывал, что осада все еще продолжается. активно происходило, и что марсиане наносили удары по своим невидимым врагам за занавесом.
   Вскоре два флота соединились, и мы с полковником Смитом немедленно перебрались на флагман.
   - Ну, что ты сделал? - спросил мистер Эдисон, в то время как другие столпились вокруг с нетерпеливым вниманием.
   "Если мы не захватили их обоз с припасами, - сказал полковник Смит, - мы сделали нечто не менее хорошее. Мы добывали пищу в стране и собрали припасы, которых, я думаю, хватит этому флоту по крайней мере на месяц.
   "Это что? Это что?"
   - Я именно так и сказал, - и полковник Смит достал из кармана одну из квадратных лепешек прессованной пищи. "Вцепись в это зубами и посмотри, что ты о нем думаешь, но не принимай слишком много, потому что это очень сильно".
   -- Я говорю, -- продолжал он, -- у нас всего этого добра хватит на месяц, но мы сделали и больше; у нас есть для вас сюрприз, который заставит вас открыть глаза. Просто подожди минутку.
   Уход за спасенной девочкой.
   Полковник Смит дал сигнал электрическому кораблю, который мы только что покинули, подойти ближе. Он шел рядом, так что с его палубы можно было выйти на флагман. Полковник Смит на минуту исчез внутри своего корабля, а затем снова появился, ведя за собой девушку, которую мы нашли на планете.
   "Отведи ее внутрь, быстро, - сказал он, - она не привыкла к этому разреженному воздуху".
   В самом деле, мы находились на такой большой высоте, что разреженность атмосферы теперь вынуждала всех нас носить наши воздухонепроницаемые костюмы, и девушка, не будучи так одета, упала бы без сознания на палубу, если бы мы немедленно не сняли ее. ее в салон автомобиля.
   Там она быстро оправилась от последствий лишения воздуха и огляделась вокруг, бледная, удивленная, но, по-видимому, без страха.
   Каждое движение этой девушки убеждало меня в том, что она не только признает в нас представителей своей расы, но и чувствует, что ее единственная надежда заключается в нашей помощи. Поэтому, как ни чужды мы были ей во многих отношениях, тем не менее она не думала, что ей грозит опасность, находясь среди нас.
   Обстоятельства, при которых мы ее нашли, быстро объяснились. Ее красота, ее странная судьба и непостижимая тайна, окружавшая ее, вызывали всеобщее восхищение и удивление.
   Как она попала на Марс?
   - Как она попала на Марс? был вопрос, который все задавали, и никто не мог ответить.
   Но в то время как все столпились вокруг и ошеломили бедную девушку своими взглядами, она вдруг расплакалась, а затем, раскинув руки в той же умоляющей манере, которая так возбудила наше сочувствие, когда мы впервые увидели ее в доме марсиан, она разразилась дикой декламацией, которая была наполовину песней, наполовину воплем.
   Пока она продолжала, я заметил, что ученый профессор языков из Гейдельбергского университета слушает ее с напряженным вниманием. Несколько раз казалось, что он готов вмешаться с восклицанием. Я мог ясно видеть, что он становился все более и более возбужденным по мере того, как слова лились из уст девушки. Иногда он кивал и бормотал, улыбаясь про себя. Закончив свою песню, полуобессиленная девушка опустилась на пол. Ее подняли и положили в полулежачее положение сбоку от машины.
   Тогда гейдельбергский профессор вышел на середину вагона, на виду у всех, и самым внушительным тоном сказал:
   "Господа, наша сестра".
   "Я узнал ее язык! Язык, на котором она говорит, содержит корни великого индоевропейского или арийского рода".
   "Эта девушка, господа, принадлежит к древнейшему роду человеческого рода. Ее языку предшествует каждый язык, на котором сейчас говорят на земле. Я убеждён, что это великая самобытная речь, из которой произошли все языки цивилизованного мира".
   "Как она попала сюда, за столько миллионов миль от земли, - великая тайна. Но оно будет проникнуто, и именно из ее уст мы узнаем истину, потому что нам нетрудно усвоить язык, на котором она говорит, поскольку он сродни нашему".
   Удивительное заявление профессора.
   Это заявление гейдельбергского профессора глубоко взволновало всех нас. Это не только усилило наш интерес к прекрасной девушке, которую мы спасли, но и в какой-то мере дало нам основания надеяться, что мы все-таки найдем какой-нибудь способ подчинить себе марсиан, нанеся им удар изнутри.
   Ожидалось, помнит читатель, что марсианин, которого мы взяли в плен на астероиде, может быть полезен нам таким же образом, и по этой причине были предприняты большие усилия, чтобы выучить его язык, и значительный прогресс были осуществлены в этом направлении.
   Но с момента нашего прибытия на самый Марс и особенно после начала сражений пленник вернулся к своему дикому и неразговорчивому настроению и, казалось, постоянно ожидал, что мы станем жертвами доблести его собратьев и что он будет освобожден. Трудно было понять, как преступник, каким он, по-видимому, был, пойманный при ограблении марсианских золотых приисков, мог избежать наказания по возвращении на родную планету. Тем не менее, настолько сильны межрасовые узы, что мы могли ясно видеть, что все его симпатии были на стороне его собственного народа.
   На самом деле, из-за его угрюмого поведения и попыток сбежать, его связали более строго, чем раньше, и, чтобы убрать его с дороги, сняли с флагмана, который уже был переполнен, и поместили в один из другие электрические корабли, и этот корабль, как оказалось, был одним из тех, которые погибли в великой битве под облаками. Так ведь и марсианин погиб от мстительного удара, нанесенного из родного земного шара.
   Но провидение дало в наши руки гораздо лучшего переводчика, чем он когда-либо мог быть. Эта девушка из нашей расы не нуждалась бы в уговорах или принуждении с нашей стороны, чтобы побудить ее раскрыть какие-либо тайны марсиан, которые могли бы быть полезны в наших дальнейших действиях.
   Но сначала нужно было сделать одну вещь.
   Мы должны научиться разговаривать с ней.
   Изучение ее языка.
   Если бы не обнаружение склада провизии, мы не могли бы уделить времени, необходимого для изучения языка девушки, но теперь, когда мы были спасены от опасности голодной смерти, мы могли бы продлить осаду на несколько недель. , используя прошедшее время с максимальной пользой.
   Ужасной катастрофы, которую мы потерпели в великой битве над Солнечным озером, в которой мы потеряли почти треть всех наших сил, было вполне достаточно, чтобы убедить нас в том, что наша единственная надежда на победу заключается в том, чтобы нанести марсианам несколько парализующих сил. удар, который одним ударом лишит их силы сопротивления. Победа, которая стоила нам потери одного корабля, была бы куплена слишком дорого сейчас.
   Как нанести этот удар и, прежде всего, как найти средства для его нанесения, были в настоящее время главными проблемами, которые волновали нас.
   Единственная надежда для нас была на девушку.
   Если бы, как имелись все основания полагать, она была знакома с обычаями и секретами марсиан, тогда она могла бы направить наши усилия таким образом, чтобы сделать их эффективными.
   "Мы можем выделить на это две недели", - сказал мистер Эдисон. "Можете ли вы, многоязычные, за это время научиться разговаривать с девушкой?"
   "Мы попробуем", - сказали некоторые.
   -- Так и сделаем, -- с большей уверенностью воскликнул гейдельбергский профессор.
   - Тогда незачем оставаться здесь, - продолжал командир. "Если мы уйдем, марсиане подумают, что мы либо отказались от участия в состязании, либо были уничтожены. Возможно, тогда они скинут свое одеяло и позволят нам еще раз увидеть свое лицо. Это даст нам больше возможностей нанести эффективный удар, когда мы снова будем готовы".
   Подготовка рандеву.
   "Почему бы не встретиться на одной из лун?" сказал астроном. "Ни одна из двух лун не имеет большого значения по размеру, но тем не менее она послужила бы чем-то вроде якорной площадки, и пока мы там, если бы мы старались держаться подальше от Марса, мы бы избежали обнаружения. ".
   Это предложение было немедленно принято, и эскадрилья, получившая сигнал к сборке, быстро направилась в сторону более отдаленной луны Марса, Деймоса. Мы знали, что он немного меньше Фобоса, но его большее расстояние давало надежду, что он лучше послужит нашей цели временного сокрытия. Луны Марса, как и земная луна, всегда обращены к своему хозяину одним и тем же лицом. Спрятавшись за Деймосом, мы избежим любопытных глаз марсиан, даже когда они используют телескопы, и, таким образом, сможем оставаться сравнительно близко, готовые снова наброситься на них после того, как мы добудем их, как мы теперь надеялись на это. информацию, которая сделала бы нас хозяевами положения.
   Глава XIII.
   На одной из лун Марса.
   Деймос оказался, как мы и ожидали, около шести миль в диаметре. Его средняя плотность не очень велика, так что ускорение свободного падения не превышает одной двухтысячной земного. Следовательно, вес человека, поворачивающего дома весы на 150 фунтов, составлял здесь всего около одной унции.
   В результате мы могли передвигаться с большей легкостью, чем на золотом астероиде, и некоторые ученые охотно возобновили свои прерванные эксперименты.
   Но притяжение этого маленького спутника было настолько слабым, что мы должны были быть очень осторожны, чтобы не двигаться слишком быстро, чтобы не оторваться от земли и не уплыть в космос, как, как мы помним, случилось с беглецами во время бой на астероиде.
   Такое приключение было бы не только неприятным, но и могло поставить под угрозу успех нашей схемы. Наше нынешнее расстояние от поверхности Марса не превышает 12 500 миль, и у нас были основания полагать, что марсиане обладают достаточно мощными телескопами, позволяющими им не только видеть электрические корабли на таком расстоянии, но и видеть нас по отдельности. Хотя облачная завеса все еще лежала на планете, вполне вероятно, что марсиане пошлют к ее поверхности несколько своих воздушных кораблей, чтобы определить нашу судьбу. Мы боялись, что с этой точки зрения, с их чрезвычайно мощными очками, они смогут обнаружить что-нибудь необычное на Деймосе или поблизости от него.
   Корабли пришвартованы.
   В связи с этим были отданы строгие указания не только о том, что корабли должны быть пришвартованы на той стороне спутника, которая постоянно отвернута от Марса, но и о том, что без приказа никто не должен отваживаться на другую сторону маленького земного шара или даже на краю его, где его можно было увидеть в профиль на фоне неба.
   Тем не менее, конечно, было важно, чтобы мы, со своей стороны, внимательно наблюдали, и поэтому было выбрано несколько часовых, чьей обязанностью было расположиться на краю Деймоса, откуда они могли заглянуть за горизонт. , так сказать, и завидеть земной шар наших врагов.
   Расстояние от Марса до нас было примерно в три раза больше его собственного диаметра, следовательно, он закрывал большую часть неба, если смотреть с нашей позиции.
   Но чтобы увидеть всю его поверхность, нужно было выйти немного за край спутника, с той стороны, которая обращена к Марсу. По предложению полковника Смита, который так часто выслеживал индейцев, что подобные устройства легко приходили ему в голову, все часовые были одеты в одежду, соответствующую по цвету почве астероида, которая имела темный, красновато-коричневый оттенок. . Это могло скрыть их от посторонних глаз марсиан.
   Сам командир часто обходил край планеты, чтобы посмотреть на Марс, и я часто его сопровождал.
   Чудесные открытия.
   Марсиане были строителями Великого Сфинкса и пирамид.
   Я никогда не забуду один случай, когда, лежа плашмя на земле и осторожно пробираясь боком к Марсу, мы только начали наблюдать его в свои телескопы, когда я заметил на фоне обширной завесы дыма маленький мерцающий объект, который я сразу же заподозрил, что это воздушный корабль.
   Я обратил на это внимание мистера Эдисона, и мы оба согласились, что это, несомненно, один из воздушных кораблей марсиан, возможно, высматривающий нас.
   Вскоре после этого на верхней поверхности облаков появилось большое количество воздушных кораблей, которые двигались взад и вперед, и хотя в наши очки мы могли различить только общий вид кораблей, но не могли различить Марсиане на них, но у нас не было ни малейшего сомнения, но они прочесывали небо во всех направлениях, чтобы определить, были ли мы полностью уничтожены или отошли на некоторое расстояние от планеты.
   Даже когда та сторона Марса, на которую мы смотрели, погрузилась в ночь, мы все еще могли видеть сторожевые корабли, кружившие над облаками, их присутствие выдавало слабое мерцание электрических огней, которые они несли.
   Наконец, по прошествии примерно недели, марсиане, очевидно, решили, что они нас уничтожили и что опасаться больше нечего. Убедительные доказательства того, что они считали, что о нас больше не услышат, были представлены, когда началось отступление великой завесы облаков.
   Великий Феномен.
   Это явление сначала проявлялось в постепенном истончении парообразного щита, пока, наконец, мы не стали различать тускло светящуюся сквозь него красную поверхность планеты. Он становился тоньше и реже, а по прошествии часов восемнадцати совсем исчез, и огромный шар снова засиял, отражая свет солнца от своих континентов и океанов с яркостью, которая, в отличие от всего - окутывающая ночь, которой мы так долго подвергались, казалась невыносимой для наших глаз.
   Действительно, освещение, падавшее на поверхность Деймоса, было настолько ярким, что количество людей, которым было разрешено проходить по открытой стороне спутника, было тщательно ограничено. В сиянии света, внезапно обрушившемся на нас, мы почувствовали себя чем-то вроде злодеев, неожиданно объятых светом темного полицейского фонаря.
   Между тем цель, которую мы преследовали, отступая к спутнику, не была упущена из виду, и для овладения новым языком вновь были привлечены услуги главных лингвистов экспедиции. Эксперимент проводился на флагмане. Тот факт, что на этот раз нам предстояло экспериментировать не с чудовищем, принадлежащим к совершенно чуждой расе, а с прекрасной дочерью нашей общей Матери Евы, добавлял пикантности и интереса, а также самых уверенных надежд на успех к усилиям тех, кто стремился понять акценты ее языка.
   Языковые трудности впереди.
   Тем не менее трудность была очень велика, несмотря на убеждение профессоров, что ее язык окажется формой великого индоевропейского языка, от которого произошли многие языки цивилизованных людей на земле.
   Ученые мужи, по правде говоря, не давали бедной девушке покоя. Часами они допрашивали ее голосом и жестами, пока, наконец, не выносимо уставшая, она не засыпала у них на глазах.
   Затем ее ненадолго оставляли в покое, но как только ее глаза снова открывались, безжалостные профессора снова стекались вокруг нее и возобновляли утомительное повторение своих экспериментов.
   Наш гейдельбергский профессор был главным инквизитором и открылся нам в новом и совершенно неожиданном свете. Никто не мог предвидеть глубины и разнообразия его ресурсов. Он становился перед девушкой и жестикулировал и жестикулировал, кланялся, кивал, пожимал плечами, корчил лицо в бесконечное разнообразие выражений, улыбался, смеялся, хмурился и сопровождал все эти немые зрелища позированием, восклицаниями, вопросами, только наполовину выраженные словами, и интонациями, которые с помощью какой-то искусной манипуляции с тонами голоса ему удалось так чудесно выразить своими желаниями.
   Он был универсальным актером - комик, трагик, шут - все в одном. Не было ни тени человеческого чувства, которое он, казалось бы, не мог выразить.
   Профессор делает все возможное.
   Каждое его положение было символом, и все его черты в быстрой последовательности становились типами мысли и выразителями скрытых чувств, в то время как его любознательный нос выступал посреди их непрерывной игры, как вечный вопросительный пункт, который наэлектризовал бы Сфинкса к жизни. , и его каменные губы бормотали ответы и объяснения.
   Девушка смотрела, отчасти удивленная, отчасти удивленная, отчасти понимающая. Иногда она улыбалась, и тогда красота ее лица становилась самой пленительной. Иногда она заливалась веселым смехом, когда профессор проделывал перед ней какие-то из своих необыкновенных вращений.
   Это была чудесная демонстрация того, на что способен человеческий интеллект, когда все его силы сосредоточены на одном объекте. Мне казалось, когда я смотрел на представление, что если все расы людей, которые были разбиты на части у подножия Вавилонской башни чудом, которое заставило языки каждого говорить на языке, неизвестном другим , могли бы снова собраться у подножия той же башни, со всеми преимуществами, которые тем временем дали им тысячи лет образования, они были бы в состоянии без всякого чуда добиться взаимного понимания.
   И было видно, что между девушкой и профессором действительно росло взаимопонимание. Их умы явно встретились, и когда оба сфокусировались на одной и той же точке, стало совершенно ясно, что цель эксперимента будет достигнута.
   Всякий раз, когда профессор получал от девушки умный ответ на свои пантомимические расспросы или всякий раз, когда он полагал, что получил такой ответ, он тотчас же заносил его в вечно открытую тетрадь, которую он носил в руке.
   И тогда он поворачивался к нам, стоящим рядом, и, положив одну руку на сердце, а другой величественно водя по воздуху, делал глубокий поклон и говорил:
   "Мы с юной леди уже добились больших успехов. Я понял ее слова. Мы должны разгадать чудесные тайны. Яволь! Вундерлих! Успокойтесь, господа. Здесь я открыл родовой корень человеческого рода".
   Однажды я просмотрел страницу его блокнота, и там я прочитал это:
   "Марс - Замор".
   - Медь - Хайез.
   "Меч - Анз".
   - Я прыгаю - Альтесна.
   - Я убиваю Амуту.
   - Голову отрезал - Ксутаскофа.
   - Я сплю - Злча.
   - Я люблю... Левзу.
   Ага, профессор Гейдельберг!
   Когда я увидел эту последнюю запись, я подозрительно посмотрел на профессора.
   Пытался ли он незаметно для нас заняться любовью с прекрасной пленницей с Марса?
   Если так, то я был уверен, что он попадет в затруднительное положение. Она произвела глубокое впечатление на каждого мужчину на флагманском корабле, и я знал, что многие молодые люди немедленно призвали бы его к ответу, если бы заподозрили, что он пытается выучить из этих прекрасных уст слова: "Я люблю."
   Я представил себе состояние полковника Алонзо Джефферсона Смита, если бы он на моем месте просмотрел блокнот и прочитал то, что я прочитал.
   А потом я подумал о другом красивом молодом человеке на флагманском корабле - Сидни Филлипсе, - который, если бы только действия и взгляды могли сделать его таковым, стал чрезвычайно предан этой давно потерянной и счастливо обретенной дочери Евы.
   На самом деле, я уже задавал себе вопрос, будет ли строго соблюдаться мир между полковником Смитом и мистером Филлипсом, поскольку первый, насколько мне известно, заметил обожающие взгляды молодого человека и начал смотреть на него с испугом. уголками глаз, как будто он считал его ничем не лучше апача или мексиканского гризера.
   Ревность выходит наружу.
   "Но в чем, - спрашивал я себя, - была бы месть полковника Смита этому тощему профессору из Гейдельберга, если бы он подумал, что тот, воспользовавшись своими языковыми способностями, встал между ним и девицей, которую он спас". ?"
   Однако, когда я еще раз взглянул на профессора, я убедился, что он невиновен в подобных любовных намерениях и что он выучил или полагал, что выучил слово "любовь" просто в соответствии с методом который он намеревался приобрести язык девушки.
   Был один момент, который вызывал у некоторых из нас серьезные опасения, и это был вопрос, действительно ли язык, который осваивал профессор, действительно был языком девушки или языком, которому она научилась у марсиан.
   Но профессор попросил нас успокоиться на этот счет. Он заверил нас, во-первых, что эта девушка не может быть единственным человеком, живущим на Марсе, но что у нее должны быть там друзья и родственники. Если это так, то у них, несомненно, был свой собственный язык, на котором они говорили, когда были между собой. Здесь, оказавшись среди существ, принадлежащих к ее собственной расе, она, естественно, будет говорить на своем языке, а не на том, который она усвоила от марсиан.
   "Кроме того, господа, - добавил он, - я уже узнаю в ее речи многие корни великого арийского языка".
   Мы испытали большое облегчение от этого объяснения, которое всем нам показалось вполне удовлетворительным.
   Однако на самом деле не было никаких причин, по которым один язык мог бы быть лучше другого для наших нынешних целей. На самом деле нам может быть полезнее знать язык самих марсиан. Тем не менее, мы все чувствовали, что лучше знать ее язык, чем язык монстров, среди которых она жила.
   Полковник Смит выразил то, что было у всех на уме, когда, выслушав рассуждения профессора, выпалил:
   - Слава богу, она не говорит ни на одном из их проклятых жаргонов! Клянусь Юпитером, это испачкало бы ее красивые губы.
   "Но также и то, что она тоже говорит", - сказал человек из Гейдельберга, с ухмылкой повернувшись к полковнику Смиту. "Мы оба в конце концов научимся".
   Утомительный урок языка.
   Так прошли целых три недели. После первой недели девочка сама материально помогала лингвистам в их усилиях по овладению ее речью.
   Наконец задача зашла так далеко, что мы могли в известном смысле считать ее практически выполненной. Гейдельбергский профессор заявил, что освоил язык древних арийцев. Его восторгу не было предела. С невероятным усердием он принялся за работу, почти не останавливаясь ни на еду, ни на сон, чтобы составить грамматику языка.
   "Вот увидите, - сказал он, - домыслы моих соотечественников подтвердятся".
   Без сомнения, профессор был преувеличенным мнением о своих познаниях, но факт остается фактом: он достаточно изучил язык девушки, чтобы позволить ему и нескольким другим общаться с ней так же охотно, как человеку с хорошими способностями, изучившему под руководством преподавателя-носителя в течение шести месяцев может разговаривать на иностранном языке.
   Немедленно почти каждый мужчина в эскадрилье принялся энергично работать, чтобы выучить язык этого прекрасного существа для себя. Полковник Смит и Сидни Филлипс были ноздря в ноздрю в лингвистической гонке.
   Одним из первых сведений, которые сообщил профессор, было имя девушки.
   Мы узнаем ее имя.
   Это была Айна (произносится как А-и-на).
   Эта весть пронеслась по всей эскадрилье, и имя нашей прекрасной пленницы было у всех на устах.
   После этого последовала ее история. Это был чудесный рассказ. В переводе на наш язык это звучит так:
   "Предания моих отцов, передающиеся из поколения в поколение так много, что никто не может сосчитать их, утверждают, что планета Марс не была местом нашего происхождения".
   "Много веков назад наши предки жили в другом и далеком мире, который был ближе к солнцу, чем этот, и наслаждался более ярким дневным светом, чем мы здесь".
   "Они жили - как я часто слышал эту историю от моего отца, который выучил ее наизусть от своего отца, а он от своего - в прекрасной долине, окруженной огромными горами, возвышавшимися в облаках и белыми на вершинах своими снег, который никогда не таял. В долине были озера, вокруг которых сгрудились жилища нашей расы".
   "Это была, как говорят предания, земля, чудесная своим плодородием, наполненная всем, чего только может пожелать сердце, пышная цветами и богатая сочными плодами".
   "Это была земля музыки, и люди, жившие в ней, были очень счастливы".
   Пока девушка рассказывала эту часть своей истории, гейдельбергский профессор заметно волновался все больше и больше. Вскоре он не мог больше молчать и вдруг воскликнул, обращаясь к нам, которые слушали, поскольку слова девушки были истолкованы для нас одним из других лингвистов:
   "Господа, это Кашемировая долина! Разве не так заявил мой великий соотечественник Аделунг? Разве он не говорил, что Кашемировая долина уже была колыбелью человечества?
   "От Кашемировой долины до планеты Марс - какая романтика!" - воскликнул один из прохожих.
   Полковник Смит, казалось, был особенно тронут, и я услышал, как он напевает себе под нос, к моему большому удивлению, потому что этот грубый солдат не очень любил поэзию или музыку:
   "Кто не слышал о Кашемировой долине,
   С ее самыми яркими розами, которые когда-либо давала земля;
   Его храмы, его гроты, его фонтаны так же ясны,
   Как сияющие любовью глаза, висящие над волной".
   Мистер Сидней Филипс, стоявший рядом и также уловивший бормотание слов полковника Смита, отразил на своем красивом лице признаки беспокойства, как будто ему хотелось, чтобы он сам подумал об этих строках.
   Айна рассказывает свою историю.
   Девушка продолжила свой рассказ:
   "Внезапно с неба упали странные гигантские враги, вооруженные таинственным оружием, и стали убивать, жечь и опустошать. Наши предки не могли противостоять им. Они казались демонами, посланными из обителей зла, чтобы уничтожить нашу расу".
   "Некоторые из мудрецов сказали, что это случилось с нашим народом, потому что они были очень злы, и боги на Небесах разгневались. Кто-то сказал, что они пришли с Луны, а кто-то с далеких звезд. Но об этих вещах мои предки ничего не знали наверняка".
   "Разрушители не проявили пощады к обитателям прекрасной долины. Не довольствуясь превращением ее в пустыню, они захлестнули другие части земли".
   "Предание говорит, что они увели из долины, которая была нашей родной землей, большое количество нашего народа, уведя их сначала в чужую страну, где были океаны песка, но где великая река, протекающая посреди из песков, создал узкую плодородную землю. Здесь, перебив и изгнав туземных жителей, они оставались в течение многих лет, держа в рабстве наш народ, которого они увели в плен".
   "Говорят, что в этой Стране Песка они совершили много чудесных дел".
   "Они были поражены видом огромных гор, окружавших нашу долину, ибо на Марсе нет гор, и после того, как они пришли в Страну Песка, они построили там из огромных блоков каменные горы, подражая тому, что они видели. , и использовали их для целей, которые наш народ не понимал".
   "Кроме того, говорят, что они оставили там, у подножия этих гор, что они сделали гигантское изображение великого вождя, который вел их в завоевании нашего мира".
   В этом месте рассказа гейдельбергский профессор снова вмешался, изрядно дрожа от волнения:
   Чудеса марсиан!
   -- Господа, господа, -- воскликнул он, -- неужели вы не понимаете? Эта земля песка и чудесной плодородной реки - что это может быть? Господа, это Египет! Эти скальные горы, которые воздвигли марсиане, что они собой представляют? Господа, это великая тайна страны Нила, Пирамиды. Гигантская статуя их вождя, которую они поставили у подножия своих искусственных гор, - господа, что это? Это Сфинкс!"
   Волнение профессора было так велико, что он не мог идти дальше. И действительно, не было ни одного из нас, кто не разделял бы полностью его волнение. Подумать только, что мы должны были прилететь на планету Марс, чтобы разгадать одну из постоянных загадок Земли, которая озадачивала человечество и бросала вызов всем его усилиям по разгадке на протяжении стольких веков! Таково было объяснение того, как эти гигантские блоки, из которых состоит великая пирамида Хеопса, были подняты на свою высокую высоту. Это была работа не маленького человека, как утверждали многие инженеры, а работа этих гигантов Марса.
   Чудесная история Айны.
   Прекрасная узница марсиан рассказывает о своих чудесных приключениях.
   Айна продолжила свой рассказ.
   "В конце концов, как говорят наши предания, в Стране Песка разразилась великая моровая язва, и нам была дарована частичная месть в виде уничтожения большого числа наших врагов. Наконец оставшиеся великаны, спасаясь от этого бича богов, воспользовались таинственными средствами, находившимися в их распоряжении, и, унеся с собой наших предков, вернулись в свой мир, в котором мы с тех пор живем".
   - Значит, на Марсе есть еще ваши люди? - сказал один из профессоров.
   - Увы, нет, - ответила Айна, глаза ее наполнились слезами, - осталась я одна.
   Несколько минут она не могла говорить. Затем она продолжила:
   Древнее марсианское завоевание.
   "Какая ярость им овладела, я не знаю, но недавно с планеты отправилась экспедиция, целью которой, как прошумели над Марсом, было завоевание далекого мира. Через некоторое время вернулись несколько выживших из той экспедиции. Рассказанная ими история вызвала большой ажиотаж среди наших мастеров. Они успешно сражались с обитателями захваченного ими мира, но, как и во времена наших предков, в Стране Песка их поразила чума, и лишь немногие выжившие спаслись".
   "Вскоре после этого вы со своими таинственными кораблями появились в небе Марса. Наши хозяева изучали вас в свои подзорные трубы, и те, кто вернулся из злополучной экспедиции, заявили, что вы жители мира, в который они вторглись, пришли, без сомнения, чтобы отомстить им".
   "Некоторые из моих людей, которым разрешили смотреть в телескопы марсиан, тоже видели вас и признали в вас представителей своей расы. Всего нас было несколько тысяч, и нас держали марсиане, чтобы мы служили им в качестве рабов и особенно для услаждения их слуха музыкой, ибо наш народ всегда был особенно искусен в игре на музыкальных инструментах и в пении, и хотя сами марсиане обладают небольшими музыкальными способностями, они чрезвычайно любят эти вещи".
   В ожидании спасения.
   "Хотя Марс совершил не менее пяти тысяч оборотов вокруг Солнца с тех пор, как наши предки были доставлены в плен на его поверхность, тем не менее память о нашем далеком доме никогда не исчезала из сердец нашей расы, и когда мы узнали вас, как мы верили, что наши собственные братья пришли спасти нас от долгого заточения, было великое ликование. Новость передавалась из уст в уста, где бы мы ни находились, в домах и семьях наших хозяев. Мы казались бессильными помочь вам или связаться с вами каким-либо образом. Тем не менее, наши сердца были обращены к вам, поскольку на ваших кораблях вы висели над планетой, и все представители нашей расы тайно готовились к вашему приему, когда, как мы полагали, вы должны будете совершить посадку на планету. и уничтожь наших врагов".
   "Но каким-то образом тот факт, что мы узнали вас и готовились приветствовать вас, дошел до ушей марсиан".
   В этот момент девушка вдруг закрыла глаза руками, вздрогнула и откинулась на спинку сиденья.
   - О, вы не знаете их так, как знаю я! наконец воскликнула она. "Монстры! Их месть была слишком ужасна! Мгновенно поступил приказ всех нас перебить, и этот ужасный приказ был исполнен!
   - Как же ты тогда сбежал? - спросил гейдельбергский профессор.
   Айна какое-то время не могла говорить. Наконец, справившись с эмоциями, она ответила:
   Ее удачный побег.
   "Один из старших офицеров марсиан пожелал мне остаться в живых. Он со своими помощниками отнес меня на один из военных складов, где меня нашли и спасли, - и, говоря это, она повернулась к полковнику Смиту с улыбкой, которая отразилась на его румяном лице и заставила его сиять, как Китайский фонарик.
   "По--!" - пробормотал полковник Смит. - Этого парня мы взорвали! Черт бы его побрал, он слишком легко отделался!"
   Остальную часть истории Айны можно кратко рассказать.
   Когда мы с полковником Смитом вошли в загадочное здание, которое, как теперь оказалось, оказалось не деревенским складом, как мы предполагали, а одним из военных складов марсиан, девушка, увидев нас, немедленно признали нас принадлежащими странной эскадрилье в небе. Таким образом, она чувствовала, что мы должны быть ее друзьями, и видела в нас свою единственную возможную надежду на спасение. По этой причине она немедленно бросилась под нашу защиту. Этим объяснялось исключительное доверие, которое она проявляла к нам с самого начала.
   Ее удивительная история так пленила наше воображение, что мы еще долго после ее окончания не могли оправиться от чар. Это снова и снова передавалось из уст в уста и повторялось с корабля на корабль, везде вызывая крайнее удивление.
   Судьба, казалось, послала нас в эту экспедицию в космос с целью прояснить тайны, которые долгое время озадачивали умы людей. Когда на Луне мы неожиданно для себя решили вопрос, который обсуждался с самого начала астрономической истории, о прежней обитаемости этого земного шара.
   Вопрос решен.
   Теперь, на Марсе, мы решили не менее загадочные вопросы, касающиеся прошлой истории нашей собственной планеты. Аделунг, как утверждал гейдельбергский профессор, назвал Кашемировую долину вероятным местом Эдемского сада и местом происхождения человечества, но более поздние исследователи не согласились с этим мнением, и вопрос о том, откуда арийцы возникла на Земле, долгое время была одной из самых загадочных, которые представляла наука.
   Теперь этот вопрос казался решенным.
   Айна сказала, что Марс совершил 5000 оборотов вокруг Солнца с тех пор, как ее люди были доставлены туда в качестве пленников. Один оборот Марса занимает 687 дней. Таким образом, с момента первого вторжения марсиан на Землю прошло более 9000 лет.
   Другая великая загадка - происхождение этих гигантских и необъяснимых монументов, великих пирамид и Сфинкса на берегах Нила - также, по-видимому, была решена нами, хотя эти египетские чудеса были самым далеким от наших мыслей, когда мы отправляемся на планету Марс.
   Мы преодолели более тридцати миллионов миль, чтобы получить ответы на вопросы, которые нельзя было решить дома.
   Но от этих домыслов и ретроспектив нам напомнил командир экспедиции.
   Айна хранит тайну?
   -- Все это очень интересно и очень романтично, господа, -- сказал он, -- но теперь давайте перейдем к практической стороне дела. Мы выучили язык Айны и услышали ее историю. Давайте теперь выясним, не может ли она дать нам какой-нибудь ключ, который отдаст Марс в нашу милость. Помните, зачем мы пришли сюда, и помните, что земля требует от каждого из нас выполнения своего долга".
   Этот нельсоновский призыв снова изменил ход наших мыслей, и мы тотчас же принялись за работу, чтобы узнать у Айны, нет ли у Марса, как и у Ахиллеса, какого-нибудь уязвимого места, где удар был бы смертелен.
   С глава XIV.
   Это была любопытная сцена, когда началась важная встреча, которая должна была решить нашу судьбу и судьбу Марса. Айну предупредили о том, что грядет. Все мы на флагманском корабле более или менее легко научились говорить на ее языке, но было решено, что гейдельбергский профессор с помощью одного из своих коллег будет выступать в качестве переводчика.
   Девушка, раскрасневшаяся от волнения новой ситуации, вполне сознавая важность того, что должно было произойти, и выглядя еще более очаровательной, чем прежде, стояла в стороне от главной комнаты. Прямо перед ней стояли переводчики, а остальные, все с напряженными ушами и глазами, устремленными на Айну, стояли в двойной ряд позади них.
   Как и прежде, я излагаю ее слова, переведенные на наш родной язык, позволив себе только такую вольность, чтобы соединить предложения в более строгую последовательность, чем те, которые были у нее, когда они слетали с ее губ в ответ на вопросы, которые сыпались на нее.
   У нее есть план.
   "Ты никогда не одержишь победу, - сказала она, - если будешь атаковать их открыто, как ты делал это раньше. Они слишком сильны и слишком многочисленны. Они хорошо подготовлены к таким атакам, потому что им приходилось и раньше отражать их".
   "Они вели войну с обитателями астероида Церера, народы которых - великаны, превосходящие их самих. Их враги с Цереры напали на них здесь. Отсюда и эти укрепления с оружием, направленным в небо, и огромные воздушные флоты, с которыми вы столкнулись.
   "Но должен быть какой-то момент, - сказал мистер Эдисон, - где мы можем это сделать".
   -- Да, да, -- быстро перебила девушка, -- есть один удар, который вы можете им нанести, которого они не выдержали.
   "Что это?" - жадно осведомился командир.
   - Ты можешь их заглушить.
   "Как? С каналами?
   Мы должны утопить их.
   - Да, я объясню тебе. Я уже говорил вам, и, в самом деле, вы, должно быть, сами видели, что на Марсе почти нет гор. Один очень ученый человек из моей расы говорил, что причина в том, что Марс - настолько старый мир, что горы, которые на нем когда-то были, почти полностью сровнялись с землей, и вся поверхность планеты превратилась в огромную равнину. Однако есть впадины, большая часть которых занята морями. Большая часть суши лежит ниже уровня океанов. Для того, чтобы в то же время орошать почву и делать ее плодородной, а также защищать себя от разливов океана, обрушивающегося на них, марсиане построили огромные и бесчисленные каналы, которые, как вы видите, бегут во всех направлениях по континентам".
   "Есть один период в году, и этот период сейчас наступил, когда существует особая опасность великого потопа. Большая часть океанов Марса лежит в южном полушарии. Когда в этом полушарии лето, огромные массы льда и снега, скопившиеся вокруг южного полюса, быстро тают".
   -- Да, это так, -- перебил один из наших астрономов, внимательно слушавший. "Много раз я видел, как обширные снежные поля вокруг южного полюса Марса полностью исчезают, когда над ними высоко поднимается летнее солнце".
   "С таянием этих снегов, - продолжала Айна, - происходит быстрый подъем уровня воды в южных океанах. На стороне, обращенной к этим океанам, материки Марса достаточно приподняты, чтобы предотвратить переполнение, но ближе к экватору уровень земли опускается ниже".
   "С помощью ваших телескопов вы, несомненно, заметили, что есть большое изгибающееся море, соединяющее океаны юга с океанами севера и протекающее посреди континентов".
   "Совершенно верно, - сказал астроном, говоривший ранее, - мы называем его Большим Сиртом".
   -- Это длинное узкое море, -- продолжала Айна, -- образует великий канал, по которому потоки вод, вызванные таянием южных полярных снегов, быстро текут к экватору, а затем к северу, пока не достигают морских бассейнов, существующих на Земле. там. В этот момент он быстро превращается в лед и снег, потому что, конечно, пока в южном полушарии лето, в северном - зима".
   Марс будет нашим.
   "Большой Сирт (я даю наше название каналу связи вместо того, которым его назвала девушка) подобен большому предохранительному клапану, который, позволяя водам течь на север, спасает континенты от затопления".
   "Но когда наступает середина лета, снега вокруг полюса полностью растаяли, наводнение прекращается, и вода начинает отступать. В это время, если бы не устройство, которое применили марсиане, каналы, соединяющиеся с океанами, высохли бы, а растительность, оставшаяся без влаги под летним солнцем, быстро погибла бы".
   "Чтобы предотвратить это, они построили ряд огромных ворот, простирающихся полностью через Большой Сирт в его самом узком месте (25 градусов южной широты). Все эти ворота управляются механизмами, собранными в одной точке на берегу пролива. Как только паводок в Большом Сирте начинает отступать, ворота закрываются, и, таким образом, вода задерживается, а оросительные каналы остаются полными достаточно долго, чтобы созреть урожай".
   "Клюк! Клубок наконец!" - воскликнул мистер Эдисон. "Это то место, где мы их прищемим. Если мы сможем закрыть эти ворота сейчас, в момент прилива, мы затопим страну. Вы сказали, - продолжил он, повернувшись к Айне, - что движение ворот контролировалось из одной точки?
   Дом Великой Силы.
   - Да, - сказала девушка. "Есть большое здание (электростанция), полное огромного оборудования, в которое я однажды вошел, когда моего отца привел туда его хозяин, и где я видел, как один марсианин, повернув маленькую ручку, заставил большую линию ворот, растянувшуюся на сто миль по морю, чтобы медленно смыкаться, край за край, пока течение воды на север не остановилось".
   "Как охраняется здание?"
   - Настолько полно, - ответила Айна, - что я боюсь только того, что ты не сможешь добраться до него. Из-за опасности со стороны своих врагов на Церере марсиане сильно укрепили ее со всех сторон и даже окружили и покрыли сверху огромной электрической сетью, прикосновение к которой означало бы мгновенную смерть".
   - А, - сказал мистер Эдисон, - у них есть электрический щит, не так ли? Что ж, думаю, мы с этим справимся".
   "В любом случае, - продолжал он, - мы должны попасть в этот дом власти, и мы должны закрыть эти ворота, и мы не должны терять много времени, решая, как это сделать. Очевидно, это наш единственный шанс. У нас недостаточно сил, чтобы вести открытый бой с марсианами, но если мы сможем затопить их и тем самым сделать бесполезными машины, содержащиеся в их укреплениях, то, может быть, мы сможем справиться с воздушными кораблями, которые будут всеми средствами защиты, которая затем останется за ними".
   Эта идея понравилась всем руководителям экспедиции. Было решено немедленно провести разведку.
   Но нам не годится приближаться к планете слишком поспешно, и мы уж точно не можем думать о посадке на нее средь бела дня. Тем не менее, пока мы находились еще на значительном расстоянии от Марса, мы чувствовали, что должны быть в безопасности от наблюдения, потому что прошло так много времени, пока мы прятались за Деймосом, что марсиане, несомненно, пришли к выводу, что нас больше не существует. .
   Итак, мы смело покинули маленький спутник всей нашей эскадрой и еще раз стремительно приблизились к красной планете войны. На этот раз это была схватка насмерть, и наши шансы на победу все еще казались неплохими.
   Готов к смертельной схватке.
   Как только мы подошли к планете настолько близко, что возникла опасность, что нас действительно увидят, мы приложили все усилия, чтобы постоянно оставаться в тени Марса, и, чтобы вернее скрыть свое присутствие, все огни на кораблях погасли. Предусмотрительность командира дошла даже до того, что гладкие металлические борта машин зачернили, чтобы они не отражали свет и, таким образом, стали видны марсианам как сияющие точки, подозрительно движущиеся среди звезд.
   Тщательно установив точное местонахождение великой электростанции на берегу Большого Сирта, эскадра однажды ночью опустилась в верхние пределы марсианской атмосферы, прямо над заливом.
   Затем на флагмане была созвана консультация, и был быстро разработан план кампании.
   Было сочтено разумным, чтобы попытка была предпринята с одним электрическим кораблем, а остальные должны были оставаться поблизости, готовые немедленно отреагировать на любой сигнал о помощи, который может прийти снизу. Считалось, что, несмотря на замечательную оборону, которая, по словам Айны, окружала здание, небольшая группа имела больше шансов на успех, чем большая.
   Мистер Эдисон был уверен, что электрическая сеть, которая была описана как покрывающая машинное отделение, не станет для нас серьезным препятствием, потому что, тщательно прочесав пространство, через которое мы намеревались пройти дезинтеграторами, прежде чем покинуть корабль, сеть может быть достаточно расчистили, чтобы обеспечить нам беспрепятственный проход.
   Сначала предполагалось, что двадцать человек, каждый из которых будет вооружен двумя дезинтеграторами (это наибольшее число, которое один человек может нести с пользой), сойдут с электрического корабля и отправятся в рискованное предприятие. Но после дальнейшего обсуждения это число было уменьшено; сначала до дюжины, а, наконец, только до четырех. В эту четверку входили мистер Эдисон, полковник Смит, мистер Сидней Филипс и я.
   И по ее собственной просьбе, и потому, что мы не могли не чувствовать, что ее знание местности будет нам необходимо, Айна тоже была включена в нашу партию, но, конечно, не в качестве боевого члена.
   Было около часа после полуночи, когда корабль, на котором мы должны были совершить путешествие, отделился от остальной эскадры и осторожно опустился вниз. Вспышка электрических фонарей, разбегавшихся в разные стороны, указывала на линии бесчисленных каналов с жилыми домами, сгрудившимися по их берегам, которые сфокусировались в точке на континенте Аэрия, к западу от Большого Сирта.
   Уничтожение марсиан.
   С помощью Айны наши воины готовят страшную месть врагу.
   Мы остановили электрокорабль на высоте около трехсот футов над огромной крышей здания, которое, как заверила нас Айна, и было тем зданием, которое мы искали.
   Здесь мы пробыли несколько минут, осторожно осматриваясь. С той стороны здания электростанции, которая была против берега Большого Сирта, была густая роща деревьев, освещенная снизу, как это было видно по освещению, которое кое-где пробивалось сквозь лиственный покров, но, тем не менее, темный и мрачный над верхушками деревьев.
   "Электрическая сеть проходит как над рощей, так и над зданием", - сказала Айна.
   Нам это повезло, так как мы хотели спуститься среди деревьев, и, разрушив часть сети над верхушками деревьев, мы могли добраться до желаемого укрытия и в то же время пройти в пределах линии электрозащиты.
   С повышенной осторожностью и почти затаив дыхание, чтобы не издать какой-нибудь шум, который мог бы достичь ушей часовых внизу, мы заставили машину плавно опуститься, пока не увидели металлическую сетку, натянутую в воздухе между нами и деревьями. .
   После нашей первой встречи с марсианами на астероиде, где, как я уже говорил, некоторый металл, включенный в их одежду, сопротивлялся действию дезинтеграторов, мистер Эдисон отрегулировал диапазон вибраций, охватываемых приборами, и с тех пор мы не нашли ничего, что не уступало бы им. Следовательно, у нас не было опасений, что металл сети не разрушится.
   Однако существовала опасность привлечь внимание, пробивая дыры в верхушках деревьев. Этого можно было избежать, если сначала тщательно выяснить, как далеко находится сеть, а затем с помощью регулируемых зеркал, прикрепленных к дезинтеграторам, сфокусировать вибрационный разряд на этом расстоянии.
   Преодолевая их меры предосторожности.
   Мы были настолько успешны, что открыли значительную брешь в сети, не причинив заметного вреда деревьям под ней.
   Корабль осторожно опустили через отверстие и остановили среди верхних ветвей одного из самых высоких деревьев. Полковник Смит, мистер Филлипс, мистер Эдисон и я сразу вылезли на крепкую ветку.
   На мгновение я испугался, что наше прибытие было раскрыто из-за слишком шумного спора, который возник между полковником Смитом и мистером Филлипсом, кто из них должен помочь Айне. Чтобы урегулировать спор, я взял на себя заботу о ней.
   Наконец мы все благополучно оказались на дереве.
   Затем последовал еще более опасный спуск с этой огромной высоты на землю. К счастью, ветки были очень близко друг к другу и тянулись вниз на небольшом расстоянии от земли. Так что настоящие трудности спуска были в конце концов не очень велики. Единственное, что мы должны были особенно помнить, это абсолютная необходимость не производить шума.
   Наконец спуск был успешно завершен, и мы все пятеро стояли вместе в тени у подножия большого дерева. Роща была вокруг такой густой, что, хотя среди деревьев было обилие электрических фонарей, их свет не падал на нас там, где мы стояли.
   Осторожно вглядываясь в панораму в разные стороны, мы установили свое положение относительно стены здания. Как и все структуры, которые мы видели на Марсе, он состоял из полированного красного металла.
   Ищем Вход.
   - Где вход? - спросил мистер Эдисон шепотом.
   "Иди сюда осторожно и остерегайся часового", - ответила Айна.
   Крепко схватив наши дезинтеграторы и набравшись храбрости, мы бесшумными шагами последовали за девушкой среди тени деревьев.
   У нас было одно очень большое преимущество. Марсиане, очевидно, настолько доверяли электрической сети, которая окружала здание электростанции, что никогда не думали о том, что враги смогут проникнуть в нее - по крайней мере, не предупредив о своем приближении.
   Но дыра, которую мы проделали в этой сети с помощью дезинтеграторов, была сделана бесшумно, и мистер Эдисон полагал, что, поскольку врагов не появилось, наши действия не были выданы никаким автоматическим сигналом наблюдателям внутри здания.
   Следовательно, у нас были все основания полагать, что мы теперь стояли в пределах линии обороны, на которую они полагались больше всего, не имея ни малейшего подозрения о нашем присутствии.
   Айна уверяла нас, что во время ее предыдущего визита в здание электростанции у входа дежурили всего два часовых. Во внутреннем конце длинного прохода, ведущего внутрь, по ее словам, было еще два. Кроме них там было три или четыре марсианских инженера, наблюдавших за механизмами внутри здания. Несколько воздушных кораблей должны были охранять сооружение, но, возможно, их бдительность была ослаблена, потому что не так давно марсиане отправили экспедицию против Цереры, которая оказалась настолько успешной, что сила этой планеты, чтобы совершить атаку на Марсе к настоящему времени уничтожен.
   Если предположить, что мы были уничтожены в недавней битве среди облаков, у них не было бы ни страха, ни повода для бдительности из-за нас.
   Вход в огромное сооружение был низким - по крайней мере, по меркам роста марсиан. Очевидно, намерение состояло в том, чтобы только один человек за раз мог пройти через него.
   Осторожно приблизившись, мы различили очертания двух гигантских фигур, стоявших в темноте по обе стороны от двери. Полковник Смит шепнул мне:
   Дезинтегратор снова.
   - Если вы возьмете того, что справа, я займусь другим.
   Прицелившись настолько тщательно, насколько это было возможно в темноте, мы с полковником Смитом одновременно разрядили наши дезинтеграторы, быстро взмахнув ими вверх и вниз так, как мы привыкли, когда пытались уничтожить одного из гигантских марсиан одним ударом. И мы были настолько успешны, что два стража исчезли, словно призраки ночи.
   Мгновенно мы все поспешили вперед и вошли в дверь. Перед нами простирался длинный прямой коридор, ярко освещенный несколькими электрическими свечами. Его полированные бока сияли кроваво-красными отблесками, а галерея заканчивалась на расстоянии двухсот или трехсот футов входом в большое помещение, на дальней стороне которого мы могли видеть часть гигантской и сложной массы. техники.
   Издавая как можно меньше шума, мы двинулись вперед по проходу, но, оказавшись в дюжине шагов от внутреннего конца, остановились, и полковник Смит, опустившись на колени, пополз вперед, пока не достиг внутренний конец прохода. Там он осторожно выглянул из-за края в комнату и, повернув голову через мгновение, поманил нас пройти вперед. Мы подкрались к нему и, выглянув в просторную квартиру, не увидели врагов.
   Что стало с часовыми, которые должны были стоять во внутреннем конце прохода, мы не могли себе представить. Во всяком случае, их не было на своих постах.
   В Доме Великой Силы.
   Комната представляла собой огромную квадратную комнату не менее ста футов в высоту и 400 футов в ширину, и почти всю противоположную нам стену занимала замысловатая экспозиция механизмов, колес, рычагов, стержней и полированных пластин. Мы не сомневались, что это был один конец великой машины, которая открывала и закрывала огромные ворота, способные запрудить океан.
   - Никого не видно, - сказал полковник Смит.
   "Тогда мы должны действовать быстро", - сказал мистер Эдисон.
   - Где, - сказал он, обращаясь к Айне, - ручка, повернув которую ты видел, как марсианин закрыл ворота?
   Айна растерянно огляделась. Механизм перед нами был настолько сложен, что даже опытному механику было бы простительно не понять его. Там было множество ручек и ручек, все блестевших в электрическом свете, каждая из которых, насколько мог сказать неподготовленный, могла быть отмычкой, управляющей всем сложным устройством.
   Волшебный рычаг!
   "Быстрее, - сказал мистер Эдисон, - где это?"
   Девушка в замешательстве бегала из стороны в сторону, безнадежно поглядывая на машины, но, видимо, совершенно не в силах нам помочь.
   Оставаться здесь бездействовать значило не только навлечь на себя гибель, но и наверняка навлечь неудачу на цель экспедиции. Все мы тотчас же принялись озираться в поисках подходящей ручки, хватаясь за каждую рукоятку и колесо, которые попадались на глаза, и норовя повернуть их.
   "Прекрати это!" - закричал мистер Эдисон. - Вы можете все неправильно истолковать. Ничего не трогайте, пока мы не найдем нужный рычаг.
   Но найти это казалось большинству из нас сейчас совершенно неподвластным человеку.
   Именно в этот критический момент проявились удивительная глубина и размах механического гения мистера Эдисона. Он отступил назад, быстро осмотрел всю необъятную массу колес, ручек, болтов, стержней и рычагов, помедлил с минуту, как бы решаясь, потом решительно сказал: вперед, выбрал маленькое колесо среди дюжины других, снабженных по окружности ручками, как у рулевого штурвала, и, быстро повернув его, повернул наполовину.
   Удивлен противником.
   В этот момент до наших ушей донесся пугающий крик. Позади нас раздался громоподобный топот, и, обернувшись, мы увидели трех несущихся вперед гигантских марсиан.
   Глава XV.
   "Подмести их! Подмети их!" - воскликнул полковник Смит, пуская в ход свой дезинтегратор. Мы с мистером Филлипсом немедленно последовали его примеру и, таким образом, унесли марсиан в вечность, в то время как мистер Эдисон хладнокровно продолжил свои манипуляции с колесом.
   Эффект от того, что он делал, стал очевиден менее чем через полминуты. Дрожь пробежала по массе машин и сотрясла все здание.
   "Смотреть! Смотреть!" - воскликнул Сидни Филипс, отступивший немного в сторону от остальных.
   Большой канал.
   Мы все подбежали к нему и оказались перед огромным окном, которое открывалось в боковой части двигателя и давало вид на то, что находилось перед ним. Там, сияя в электрическом свете, мы увидели Большой Сирт, его воды высоко омывали стены огромного здания электростанции. Прямо от берега тянулись огромные металлические ворота не менее 400 ярдов в длину и возвышались на 300 футов над нынешним уровнем воды.
   Эти огромные ворота медленно поворачивались на невидимой петле таким образом, что через несколько минут они, очевидно, стояли поперек течения Большого Сирта под прямым углом.
   За ними были вторые ворота, которые двигались таким же образом. Далее были третьи ворота, а затем еще и еще, насколько мог дотянуться глаз, очевидно, непрерывной серией идущие через весь большой пролив.
   Когда ворота с ускоренным движением, когда их подхватило течением, звякнули друг о друга, мы увидели зрелище, которое почти остановило биение наших сердец.
   Великий прилив воды.
   Великий Сиртис, казалось, на мгновение собрался, а затем прыгнул на препятствие и швырнул свои воды в один огромный пенящийся гейзер, который, казалось, устремился ввысь на тысячу футов.
   Но металлические ворота выдержали удар, хотя и утонули от нашего взора в бурлящей белой массе, и сбитые с толку воды тотчас же закружились десятью тысячами гигантских водоворотов, поднявшись до уровня нашего окна и начав затапливать электростанцию прежде, чем мы успели сообразить. наша опасность.
   "Мы сделали работу", - сказал мистер Эдисон, мрачно улыбаясь. "Теперь нам лучше убраться отсюда, пока нас не обрушил потоп".
   Предупреждение пришло не сразу. Нужно было действовать немедленно, если мы хотим спасти свою жизнь. Еще до того, как мы добрались до входа в длинный проход, через который мы попали в большое машинное отделение, вода поднялась нам до колен. Полковник Смит, подхватив Айну под мышку, шел впереди. Рев обезумевшего потока позади оглушил нас.
   Пока мы бежали по проходу, вода преследовала нас со страшным шуршанием и через пять секунд была выше наших колен; за десять секунд до наших талий.
   Теперь большая опасность заключалась в том, что нас сметет с ног, а когда мы опустимся в этот поток, у нас будет мало шансов когда-либо поднять голову над его уровнем. Поддерживая себя, как могли, стенами, мы частью бежали, частью неслись вперед, пока, когда мы не достигли внешнего конца прохода и не вышли на открытый воздух, поток не закрутился у нас на плечах.
   Бегство от воды.
   Здесь у нас была возможность схватиться за часть декоративной работы, окружавшей дверной проем, и, таким образом, нам удалось остановить наше безумное продвижение и постепенно уйти от течения, пока мы не обнаружили, что вода, имеющая теперь достаточно места для растекания, снова упал ниже колен.
   Но вдруг мы услышали грохот кувыркающихся за спиной и направо и налево берегов и дикий рокот высвободившейся воды, хлынувшей из проломов.
   Я думаю, что до конца своих дней я не забуду зрелища огромного столба жидкости, прорвавшегося через дамбу на краю рощицы и под действием огромной силы своего потока превратившейся, казалось, в твердое тело.
   Подобно огромному барану, он вспахивал землю на глубину двадцати футов, вырывая с корнем целые акры огромных деревьев, словно стерню, перебранную лемехом.
   Шум был так ужасен, что на мгновение самые хладнокровные из нас потеряли самообладание. И все же мы знали, что не можем терять ни доли секунды. Обрушение берегов заставило воду снова быстро подняться вокруг нас. Через какое-то время она снова достигла нам уровня талии.
   В волнении и смятении, оглушенные шумом и ослепленные летящей пеной, мы рисковали разлучиться в потоке. Мы уже не знали наверняка, в каком направлении находится дерево, с помощью которого мы поднялись с электрического корабля. Мы толкались сначала в одну сторону, потом в другую, шатаясь по бурлящим водам в поисках его. Наконец нам удалось найти его, и мы изо всех сил поспешили к нему.
   Затем раздался шум, как будто земной шар Марса раскололся на части, и еще одна огромная водяная струя рухнула на землю перед нами и, не успев растечься, проделала в земле обширную полость и вычерпала вся роща пред глазами так же легко, как садовник лопатой поднимает дерн.
   Мы тоже уничтожены?
   Наша последняя надежда исчезла. На мгновение уровень воды вокруг нас снова понизился, так как она вливалась в огромную выемку, где стояла роща, но в мгновение ока она укрепилась со всех сторон и снова начала быстро подниматься.
   Мы считали себя проигравшими, и действительно не было никакой надежды на спасение.
   Даже в крайнем случае я увидел, как полковник Смит поднял тело потерявшей сознание Айны над поверхностью бурлящей воды, а Сидни Филлипс стоял рядом с ним и помогал ему поддерживать потерявшую сознание девушку.
   "Мы задержались слишком долго", - был единственный звук, который я услышал от мистера Эдисона.
   Огромный корпус электростанции частично защищал нас от силы течения, и вода кружилась вокруг нас большими водоворотами. Они несли нас туда и сюда, но все же нам удалось держаться вместе, решив не разлучаться в смерти, если мы сможем избежать ее.
   Вдруг прямо над нашими головами раздался крик:
   "Прыгай, чтобы спасти свою жизнь, и будь быстрым!"
   В то же мгновение в воду шлепнулись концы нескольких веревок.
   Мы посмотрели вверх, и там, в трех-четырех ярдах от наших голов, висел электрический корабль, который мы оставили пришвартованным на верхушке дерева.
   Том, опытный электрик из мастерской мистера Эдисона, который продолжал командовать кораблем, никогда не мечтал о том, чтобы бросить нас. В тот момент, когда он увидел, как вода прорвалась через плотину и, очевидно, затопила здание, в которое мы вошли, он, как мы узнали впоследствии, сбросил швартовы и завис над входом в здание электростанции, опускаясь как можно ниже и удерживая четкие часы для нас.
   Но большинство электрических ламп поблизости погасло первым приливом воды, и в темноте он не увидел нас, когда мы вышли из подъезда. Только после того, как смыв рощицу позволил потоку света хлынуть на сцену от группы электрических фонарей на дальнем участке берега Сиртиса, который еще не уступил дорогу, он увидел нас.
   Марс разрушен!
   Тотчас же он начал кричать, чтобы привлечь наше внимание, но в страшном гаме мы не могли его услышать. Собрав вместе все веревки, какие только мог, он направил корабль прямо над нами, а затем упал в нескольких ярдах от кипящего потока.
   Теперь, когда он навис над нашими головами и увидел, что вода по самые наши шеи и все еще быстро поднималась, он снова закричал:
   - Держись, ради бога!
   Трое мужчин, которые были с ним на корабле, поддержали его крики.
   Но к тому времени, когда мы довольно ухватились за веревки, так быстро поднимался поток, мы уже были на плаву. С помощью Тома и его людей нас быстро вытащили, и Том тут же поменял электрическую полярность, и корабль начал подниматься.
   В то же мгновение с грохотом, сотрясшим воздух, огромная металлическая силовая установка рухнула и рухнула, как оторвавшийся от основания холм, на то самое место, где мгновение назад мы стояли. Одно секундное колебание со стороны Тома, и электрический корабль превратился бы в бесформенный комок металла из-за кренящейся массы.
   Потоп на Марсе. Как марсиане встретили свою гибель благодаря планам Айны.
   Когда мы достигли значительной высоты, так что мы могли видеть на большое расстояние в обе стороны, зрелище стало еще более страшным, чем это было, когда мы были близко к поверхности.
   Со всех сторон спускались банки и дамбы; деревья выкорчевывались; здания рушились, и океан одерживал ту победу над землей, которая давно была ему положена, но которую изобретательность обитателей Марса отложила на века.
   Вдалеке мы могли видеть переднюю часть наступающей волны, увенчанную пеной, которая искрилась в электрических огнях, и по мере того, как она неслась, меняла весь облик планеты - впереди всю жизнь, позади всю смерть.
   На восток наш взгляд простирался через Большой Сирт к земле Ливии и региону Исидиды. С этой стороны дамбы также прогибались под огромным давлением, и потоки воды устремлялись к восходу солнца, который только что начал омывать восточное небо.
   Континенты, которые были захвачены на западной стороне Сиртиса, были Мероэ, Эрия, Аравия, Эдом и Эдем.
   Вода под нами постоянно углублялась. Поток от тающих снегов вокруг южного полюса был самым сильным, и вряд ли можно было поверить, что любое препятствие, поставленное на его пути, сможет остановить его и превратить в эти два всепоглощающих потопа, несущихся на восток и на запад. . Но, как мы теперь поняли, уровень земли на большей части ее поверхности был на сотни футов ниже уровня океана, так что последний, как только преграды были разрушены, устремлялся во впадины, которые зияли, чтобы принять его.
   В ожидании потопа.
   Точка, в которой мы нанесли удар, находилась далеко от великой столицы Марса, вокруг Озера Солнца, и мы знали, что нам придется ждать, пока наводнения достигнут этой точки, прежде чем можно будет произвести желаемый эффект. По ближайшему пути воде предстояло пройти не менее 5000 миль. Мы оценили его скорость там, где мы зависли над ним, до ста миль в час. Даже если бы эта скорость сохранилась, потопу потребовалось бы более двух дней и ночей, чтобы достичь Озера Солнца.
   Но по мере того, как вода устремлялась вперед, она разбивала берега всех каналов, пересекающих страну, и они, будучи также возвышающимися над поверхностью, добавляли импульс своим убегающим водам, чтобы ускорить продвижение наводнения. Мы рассчитали поэтому, что около двух дней будет достаточно, чтобы планета оказалась в нашей власти.
   На полпути от Большого Сирта к Солнечному озеру существовало еще одно большое связующее звено между бассейнами Южного и Северного океанов, названное на наших картах Марса Индом, и мы знали, что через этот канал из юг к северу. Потоп, который мы начали, должен был достичь и разбить берега Инда в течение одного дня.
   Затопление сотен каналов.
   Потоп, идущий в другом направлении, к востоку, должен был бы пройти значительно дальше, прежде чем достиг бы окрестностей Озера Солнца. Он также будет включать в себя сотни больших каналов по мере своего продвижения и обрушится на Озеро Солнца и окружающие его форты и города, вероятно, примерно на полдня позже прибытия потопа, который двигался на запад.
   Теперь, когда мы выпустили ужасный разрушитель, мы чуть не содрогались от мысли о последствиях, которые мы произвели. Сколько миллионов погибло бы в результате нашего поступка, мы и предположить не могли. Насколько нам было известно, многие из жертв могли быть совершенно невиновны в вражде к нам или во зле, причиненном нашей родной планете. Но это был тот случай, когда добрые, если они существовали, должны были страдать вместе со злыми из-за злых дел последних.
   Я уже отмечал, что континенты Марса были выше на своих северных и южных границах, где они были обращены к великим океанам. Эти естественные преграды несли к основной массе суши некоторое отношение края неглубокой тарелки к ее дну. Их подъем со стороны суши был слишком пологим, чтобы придать им вид холмов, но со стороны моря они разбивались на крутые берега и скалы высотой в несколько сотен футов. Мы догадывались, что именно в направлении этих возвышенностей будут бежать жители, и те, кто вовремя предупредил, могли таким образом спастись на случай, если наводнение не захлестнет - а казалось возможным, что в своем первом безумном порыве - захлестнет их. самые высокие точки на Марсе.
   Ужасная сцена.
   Когда рассвело и солнце медленно поднялось над ужасной картиной под нами, мы начали замечать некоторых убегающих жителей. Мы изменили позицию флота на юг и теперь зависли над юго-восточным углом Аэрии. Здесь к морю примыкал высокий берег красноватой скалы, воды которой с ревом и хлесткостью бежали по утесам, компенсируя быстрое течение, вызванное опустошением Большого Сирта. Вдоль берега тянулась узкая полоса суши, длиной в сотни миль, но шириной менее четверти мили, которая еще немного возвышалась над поверхностью воды, и эта земля-убежище была сплошь заселена чудовищными обитателями. планеты, которые бежали сюда при первом предупреждении о приближении воды.
   В некоторых местах было так тесно, что более поздние пришедшие не могли найти твердого места на суше, а постоянно соскальзывали назад и падали в воду. Смотреть на них было ужасно. Это напомнило мне картины потопа, которые я видел во времена Ноя, когда вода поднялась до горных вершин, и мужчины, женщины и дети боролись за то, чтобы закрепиться на последних сухих участках земли.
   Мы все были движимы желанием помочь нашим врагам, ибо мы были охвачены чувством жалости и угрызений совести, но помочь им было уже совершенно не в наших силах. Могучие наводнения ушли, и конец был в руках Божьих.
   К счастью, времени на эти размышления у нас было мало, потому что едва вокруг нас начал светать день, как появились воздушные корабли марсиан. Очевидно, люди в них были ошеломлены катастрофой и не знали, что делать. Сомнительно, чтобы они сначала поняли, что мы были агентами, которые произвели катаклизм.
   Стая дирижаблей.
   Но по мере того, как наступало утро, воздушные корабли стекались во все большем и большем количестве со всех сторон, многие пикировали близко к потоку, чтобы спасти тонущих. Сотни собрались на участке земли, который, как я описал, был переполнен беженцами, в то время как другие сотни быстро собрались вокруг нас, очевидно готовясь к нападению.
   В наших предыдущих состязаниях с воздушными кораблями марсиан мы узнали, что наши электрические корабли имеют большое преимущество перед ними не только в скорости и легкости движения, но и в том, что наши дезинтеграторы могут перемещаться во всех направлениях, в то время как это только с большим трудом, чтобы марсианские дирижабли могли разрядить свои электрические разряды по врагу, парящему прямо над их головами.
   Соответственно, всей эскадрилье немедленно был дан приказ подняться вертикально на высоту настолько большую, что разреженность атмосферы помешала бы дирижаблям достичь того же уровня.
   Перехитрить врага.
   Этот маневр был выполнен так быстро, что марсиане не успели нанести нам удар, пока мы не оказались над ними в таком положении, что они не могли легко добраться до нас. Тем не менее, они не собирались отказываться от конфликта.
   Вскоре мы увидели, как один из самых больших их кораблей маневрировал весьма своеобразным образом, назначение которого мы сначала не поняли. Его передняя часть начала медленно подниматься, пока не стала указывать вверх, как нос рыбы, приближающейся к поверхности воды. В тот момент, когда он оказался в этом положении, из его носа вылетела электрическая молния, и один из наших кораблей получил удар, который, хотя и не оказался смертельным для самого корабля, убил двух или трех человек на борту, вывел из строя его аппаратуру. и сделал его на время бесполезным.
   - Ах, это их уловка, не так ли? - сказал мистер Эдисон. "Мы должны следить за этим. Всякий раз, когда вы видите, как один из дирижаблей начинает задирать нос после этой моды, палите по нему.
   Соответствующий приказ был передан по всей эскадрилье. В то же время несколько самых мощных дезинтеграторов были направлены на корабль, осуществивший хитрость, и, превратившись в обломки, он упал, кружась, как сломанный воздушный змей, пока не упал в воду внизу.
   Тысяча марсианских кораблей.
   Тем не менее корабли марсиан стекались во все большем количестве со всех сторон. Они предпринимали отчаянные попытки достичь того уровня, на котором мы висели над ними. Это было невозможно, но многие, получив толчок быстрым бегом в более плотной части атмосферы внизу, преуспели в подъеме так высоко, что могли произвести значительный выстрел из своей электрической артиллерии. Другие с большим или меньшим успехом повторили маневр корабля, атаковавшего нас первым, и, таким образом, сражение постепенно становилось все более общим и ожесточенным, пока в течение часа или двух наша эскадра не оказалась втянутой, вероятно, в тысяча воздушных кораблей, сверкающих непрерывными ударами молнии и слишком часто способных причинить нам серьезный ущерб.
   Но с нашей стороны битва велась с хладнокровием и сознанием непреодолимого преимущества, предвещавшего неприятелю недоброе. Только три или четыре из наших шестидесяти электрических кораблей были серьезно повреждены, а на работу дезинтеграторов над переполненным флотом, плававшим под нами, было ужасно смотреть.
   Они сражаются всерьез.
   Наши удары падали густыми и быстрыми со всех сторон. Это было похоже на стрельбу по стае птиц, которые не могли улететь. Несмотря на все их усилия, они были практически в нашей власти. Разлетевшись на неузнаваемые осколки, сотни дирижаблей то и дело падали со своей огромной высоты, чтобы быть поглощенными кипящей водой.
   И все же они играли до последнего. Они приложили все усилия, чтобы добраться до нас, и в своем безумии они, казалось, разрядили свои болты, не обращая особого внимания на то, ранены ли друзья или враги. Наши глаза были почти ослеплены непрекращающимся светом под нами, и шум был неописуем.
   Наконец, после того как это страшное сражение длилось не менее трех часов, стало очевидно, что силы врага быстро ослабевают. Почти весь их огромный флот воздушных кораблей был уничтожен или настолько поврежден, что едва мог летать. Однако до тех пор, пока они оказывали сопротивление, мы продолжали обрушивать на них наш беспощадный огонь, и сигнал к прекращению не был дан до тех пор, пока избежавшие серьезных повреждений воздушные корабли не начали разбегаться во всех направлениях.
   Победа за нами!
   "Слава богу, все кончено", - сказал мистер Эдисон. "Наконец-то мы одержали победу, но как мы ею воспользуемся, я пока не вижу".
   "А не возобновят ли атаку?" - спросил кто-то.
   "Я не думаю, что они могут", - был ответ. "Мы уничтожили самый цвет их флота".
   "И что еще лучше, - сказал полковник Смит, - мы уничтожили их порыв; мы заставили их бояться. Их дисциплина исчезла".
   Но это было только начало нашей победы. Потоки внизу одержали еще большую победу, и теперь, когда мы победили воздушные корабли, мы приземлились в нескольких сотнях футов от поверхности воды, а затем повернулись лицом на запад, чтобы проследить за продвижением потока и посмотреть, как мы и надеялись, он сокрушит наших врагов в самом центре их силы.
   Наступление Потопа.
   Вскоре мы настигли фронтовую волну, которая все еще пожирала все вокруг. Мы видели, как оно вырывалось из берегов каналов, сметая леса гигантских деревьев, поглощая города и деревни, оставляя только широкое пространство бурлящих и бурлящих вод, которые, вследствие преобладающего красного оттенка растительности и почвы Мы смотрели на него, содрогаясь, как океан крови, испещренной пеной и дымящейся убегающей жизнью планеты, из вен которой она хлестала.
   Когда мы огибали южные границы континента, перед нами предстали те же ужасные картины, которые мы наблюдали на побережье Аэрии. Толпы беженцев заполнили высокую границу земли и боролись друг с другом за плацдарм против постоянно растущего наводнения.
   Наблюдая за Разрушением.
   Мы видели также, мелькавшие во все стороны, но быстро убегавшие перед нашим приближением, множество воздушных кораблей, явно переполненных марсианами, но не вооруженных ни для нападения, ни для обороны. Их мы, конечно, не беспокоили, ибо, как бы безжалостны ни были наши действия даже нам самим, мы не собирались вступать в войну с невиновными или с теми, кто не имел возможности сопротивляться. То, что мы сделали, казалось нам необходимым сделать, но впредь мы были полны решимости не уносить больше жизней, если этого можно было избежать.
   Таким образом, остаток дня, всю следующую ночь и весь следующий день мы шли по пятам надвигающегося потока.
   Глава XVI.
   На вторую ночь мы могли видеть впереди себя электрические огни, освещающие землю Таумазии, посреди которой лежало Озеро Солнца. Потоп начнется на рассвете, и, если предположить, что деморализация, вызванная известием о приходе воды, которое, как мы знали, за несколько часов до этого было донесено до столицы Марса, помешает марсианам эффективно укомплектовать свои форты. Мы сочли безопасным поспешить с флагманским кораблем и еще одним или двумя другими впереди воды и парить над Озером Солнца в темноте, чтобы мы могли наблюдать, как потоп совершает свою ужасную работу в утро.
   Великанша утонула.
   Она, как и остальные, стала жертвой всепожирающего потока каналов.
   Тавмасия, как я уже отмечал, представляла собой широкую овальную землю около 1800 миль в поперечнике, точно в центре которой находилось Озеро Солнца. От этого озера, которое имело четыреста или пятьсот миль в диаметре и имело круглые очертания, во всех направлениях расходилось множество каналов, прямых, как спицы колеса, и соединяли его с окружающими морями.
   Как и все другие марсианские континенты, Таумазия лежала ниже уровня моря, за исключением южной части, где она выходила к океану.
   Озеро полностью окружало большое кольцо городов, составляющих столицу Марса. Здесь гений марсиан проявил себя в полной мере. Окрестности орошались до тех пор, пока не зацвели гигантской растительностью и цветами; каналы были тщательно зарегулированы шлюзами, так что подача воды находилась под полным контролем; демонстрация великолепных металлических зданий всех видов и размеров производила самый ослепительный эффект, и защита от врагов, обеспечиваемая бесчисленными укреплениями, окружающими окруженный город и охраняющими соседние земли, казалась полной.
   В ожидании потопа.
   Подвешенные на высоте примерно двух миль от поверхности, у южного края озера, мы ждали надвигающегося паводка. С рассветом мы стали яснее ощущать последствия, которые произвело известие о затоплении планеты. Видно было, что многие жители городов уже бежали. Воздушные корабли, на которых беглецы висели густыми, как пчелиные рои, были видны, возвышавшиеся, но на небольшом расстоянии над землей, и быстро двигавшиеся к югу.
   Марсиане знали, что их единственная надежда на спасение заключается в том, чтобы добраться до высокой южной границы земли до того, как на них обрушится наводнение. Но они должны были также знать, что этого узкого пляжа недостаточно, чтобы вместить каждого десятого из тех, кто искал там убежища. Плотность населения вокруг Озера Солнца показалась нам невероятной. Снова наши сердца замерли внутри нас при виде страшной гибели жизни, за которую мы были ответственны. И все же мы утешали себя мыслью, что это неизбежно. Как выразился полковник Смит:
   "Нельзя доверять этим койотам. Оставалось только заглушить их. Мне жаль их, но я думаю, их останется столько, сколько нам будет нужно.
   Гребень Вод.
   Нам не пришлось долго ждать наводнения. Когда заря начала проноситься на восток, мы увидели, как его ужасный гребень выдвигается из темноты, прорывается через каналы и прокладывает себе путь к многолюдным берегам Озера Солнца. Запасы воды за этой огромной волной казались неисчерпаемыми. Он преодолел пять тысяч миль, и все же его сила была так же велика, как и тогда, когда он стартовал из Большого Сирта.
   Мы заметили приближающуюся воду до того, как ее увидели марсиане под нами. Но когда он был еще за много миль, до них донесся его рев, а затем поднялся хор ужасных криков, действие которых, долетев до наших ушей из полумрака утра, было самым жутким и ужасным. Тысячи и тысячи марсиан все еще оставались здесь, чтобы стать жертвами потопа. Кое-кто, возможно, сомневался в правдивости сообщений о том, что берега опустились и наводнения прекратились; другие по тем или иным причинам не смогли уйти; другие, как жители Помпеи, задержались слишком долго или вернулись после того, как начали свое бегство, чтобы найти брошенные сокровища, и теперь было слишком поздно уходить.
   Поглощение города.
   С грохотом, потрясшим планету, белая стена обрушилась на великий город у нас под ногами и в мгновение ока была поглощена. Потоп продолжался, поглотив само Озеро Солнца, и вскоре, насколько хватало глаз, земля Таумазии превратилась в бушующее море.
   Теперь мы повернули наши корабли к южной границе земли, следуя в направлении воздушных кораблей с беглецами, некоторые из которых все еще бороздили атмосферу в миле под нами. В своем волнении и ужасе марсиане почти не обращали на нас внимания, хотя, когда утро стало светлее, они, должно быть, почувствовали наше присутствие над их головами. Но, по-видимому, они уже не думали о сопротивлении; их единственной целью было избежать непосредственной и ужасающей опасности.
   Когда мы продвинулись примерно на полпути от Озера Солнца к границе моря, опустившись в нескольких сотнях футов от поверхности, посреди бушующих вод внезапно появилось зрелище, столь примечательно, что сначала я в изумлении протер глаза, не поверив их рассказу о том, что они увидели.
   Женщина сорок футов высотой!
   На вершине песчаной возвышенности, которая все еще возвышалась на несколько футов над сгущающимся потоком, стояла фигура женщины, такой же совершенной по форме и классической красоте черт, как Венера Милосская, - увеличенное человеческое существо не менее сорок футов в высоту!
   Если бы не ее раскачивание и дикие движения рук, мы бы приняли ее за мраморную статую.
   Случайно наблюдавшая Айна тут же воскликнула:
   "Это женщина с Цереры. Она была взята в плен марсианами во время их последнего вторжения в этот мир и с тех пор находится в рабстве во дворце Императора.
   Настигнут Потопом.
   Очевидно, ее большой рост позволил ей бежать, в то время как ее хозяева утонули. Она бежала, как и другие, на юг, но, в конце концов, окруженная прибывающими водами, укрылась на песчаном холме, где мы ее и видели. Он быстро прогибался под натиском волн, и даже пока мы смотрели, вода поднималась до колен.
   "Опускайтесь ниже", - был приказ электрорулевого флагмана, и мы как можно быстрее подошли к месту, где стояла возвышающаяся фигура.
   Она осознала безнадежность своего положения и быстро прекратила те ужасающие и отчаянные жесты, которые вначале служили для того, чтобы убедить нас в том, что перед нами действительно живое существо.
   Спасите женщину с Цереры!
   Там она стояла в легком белом одеянии, накинутом на нее, прямая, полудерзкая, полуподдавшаяся своему страху, изящнее любой греческой статуи, с раскинутыми руками, но неподвижная, с поднятыми вверх глазами, как будто молясь ей. Боже, защити ее. Волосы ее, сиявшие, как золото, в лучах дневного света, струились по плечам, а огромные глаза смотрели между ужасом и мольбой. Настолько дико красивое зрелище, которое никто из нас никогда не видел. На мгновение сочувствие было поглощено восхищением. Затем:
   "Спаси ее! Спаси ее!" был крик, который возник по всему кораблю.
   Веревки тут же были брошены, и один или два человека приготовились спуститься, чтобы лучше помочь ей.
   Но когда мы были почти в пределах досягаемости и так близко, что могли видеть выражение ее глаз, которые, казалось, не обращали на нас никакого внимания, а были устремлены, с далеким взглядом на что-то, недоступное человеческому пониманию, вдруг подрытый берег, на котором она стояла, поддался, кроваво-красный поток закружился справа налево, и тогда:
   "Воды сомкнулись над ее лицом
   Со многими кольцами".
   Она, как и остальные, ушла.
   "Если бы не эта женщина, мне жаль, что мы утопили планету", - воскликнул Сидни Филлипс. Но через мгновение я увидел, что он сожалеет о том, что сказал, потому что глаза Айны были устремлены на него. Впрочем, может быть, она не поняла его замечания, а может быть, если и поняла, то это не обидело ее.
   После этого эпизода мы продолжали свой путь быстро, пока не достигли берега Южного океана. Там, как мы и ожидали, должна была быть видна узкая полоска земли с океаном с одной стороны и бушующим потоком, стремящимся уничтожить его с другой. Кое-где она уже была прорвана, так что океан вливался, чтобы помочь Таумасии затопить.
   Но некоторые части берега были, очевидно, так возвышены, что, как бы высоко ни поднимался поток, он не покрывал бы их полностью. Здесь беглецы собрались плотной толпой, а над ними парило большинство воздушных кораблей, нагруженных другими, которым не нашлось места на суше.
   Марсиане не унывают.
   На одном из самых высоких и широких из этих возвышений мы заметили признаки военного порядка в расстановке толпы, а берег со всех сторон охраняли гигантские пикеты, которые безжалостно сталкивали обратно в поток всех более поздних пришедших и таким образом предотвращали слишком большие толпятся на земле. В центре этого возвышения возвышалось роскошное сооружение из красного металла, которое, как сообщила нам Айна, было одной из резиденций императора, и мы пришли к выводу, что сам монарх сейчас находится там.
   Отсутствие каких-либо признаков сопротивления со стороны воздушных кораблей и полное затопление всех грозных укреплений на поверхности планеты убедили нас в том, что все, что нам теперь нужно сделать для завершения нашего завоевания, - это овладеть личности главного правителя.
   Соответственно, флот был сосредоточен, и мы быстро приблизились к огромному марсианскому дворцу. Когда мы приблизились к ним на сотню футов и смело пробрались среди их воздушных кораблей, которые отступили при нашем приближении, марсиане смотрели на нас со смесью страха и удивления.
   Мы были их победителями, и они это знали. Мы шли требовать их сдачи, и они, видимо, это тоже понимали. Когда мы приблизились к дворцу, из него пошли сигналы яркими цветными знаменами, которые, как сообщила нам Айна, предназначались в знак перемирия.
   -- Полагаю, нам придется спуститься вниз и побеседовать с ними, -- сказал мистер Эдисон. "Мы не можем убить их сейчас, когда они беспомощны, но мы должны каким-то образом заставить их понять, что безоговорочная капитуляция - их единственный шанс".
   Переговоры с врагом.
   "Возьмем с собой Айну, - предложил я, - и поскольку она может говорить на языке марсиан, нам, вероятно, не составит труда прийти к пониманию".
   Соответственно, флагман осторожно опустили перед входом во дворец, который охраняли марсианские охранники, и в то время как остальная часть эскадры собралась в нескольких футах прямо над нашими головами с дезинтеграторами, направленными на дворец. и толпа внизу. Мистер Эдисон и я в сопровождении Айны вышли на землю.
   В огромной толпе было движение вперед, но охранники сурово сдерживали всех. Группа из дюжины великанов во главе с тем, кто, по-видимому, был их командиром, великолепно одетым в украшенные драгоценностями одежды, вышли из входа во дворец, чтобы встретить нас. Айна обратилась к вождю с несколькими словами, тот строго ответил, а затем, поманив нас за собой, вернулся во дворец.
   Несмотря на нашу уверенность в том, что всякое сопротивление прекратилось, мы не сочли разумным рисковать в логово льва, не приняв всех мер предосторожности против неожиданности. Соответственно, прежде чем последовать за марсианином во дворец, мы пришвартовали вокруг него двадцать электрических кораблей, чтобы они контролировали не только вход, но и все главные окна, а затем отряд из сорока отборных людей, каждый из которых был вооружен вдвое. с мощными дезинтеграторами, были выбраны для сопровождения нас в здание. Эта группа была поставлена под командование полковника Смита, и Сидней Филлипс настоял на том, чтобы стать ее членом.
   Близкий взгляд на марсиан.
   Тем временем марсианин со своими спутниками, которые первыми пригласили нас войти, обнаружив, что мы не последовали за ним, вернулись к передней части дворца. Он увидел расположение, которое мы сделали с нашими силами, и тотчас же понял его значение, так как его манера несколько изменилась, и он, казалось, более чем прежде желал примирить нас.
   Когда он снова поманил нас войти, мы без колебаний последовали за ним и, пройдя великолепный вход, очутились в обширной передней, украшенной самым дорогим образом на манер марсиан. Оттуда мы прошли в большое круглое помещение с куполом, нарисованным в подражание небу, и таким высоким, что нашим глазам он казался небом. Здесь мы подошли к возвышающемуся трону, расположенному в центре помещения, а по обеим сторонам от нас стояли длинные ряды блестяще бронированных охранников, сгруппировавшихся вокруг трона, одни стояли, а другие полулежали на лестничных пролетах, которые, казалось, из чистого золота, представляла собой группу марсианских женщин, красиво и прилично одетых, каждая из которых очень поразила нас необычайным очарованием своих лиц и осанки, столь отличавшихся от внешнего вида большинства марсиан, с которыми мы уже встречались.
   Красавицы марсиан.
   Несмотря на их рост - для этих женщин в среднем двенадцать или тринадцать футов роста - красота их лица - темного, оливкового оттенка - была не менее блестящей, чем у женщин Италии или Испании.
   На вершине ступеней на великолепном золотом троне восседал сам Император. Я видел несколько бюстов Каракаллы, которые почти так же уродливы, как лицо марсианского правителя. Он был гигантского роста, крупнее большинства своих подданных, и, насколько я мог судить, был между пятнадцатью и шестнадцатью футами в высоту.
   Глядя на него, я понял замечание, сделанное Айной, о том, что марсиане не все одинаковы и что особенности их ума отпечатываются на их лицах и выражаются в их формах в очень удивительной, а иногда ужасная манера.
   Я также узнал от нее, что Марс находится под властью военного правительства и что военный класс имеет абсолютный контроль над планетой. Тогда я был несколько поражен, глядя на главу и центр великой военной системы Марса, обнаружив в его внешности поразительное подтверждение предположений наших земных френологов. Его широкая, уродливая голова выпирала в тех местах, где располагались так называемые органы воинственности, разрушительности и т. д.
   Что-то узнали о них.
   Очевидно, это было следствием его обучения и воспитания. Сам его мозг стал военной машиной; и вид его лица, безжалостные линии его рта и подбородка, злобный блеск его глаз, поза и осанка его мускулистого тела, все это имело тенденцию завершать воинственный ансамбль.
   Он был великолепно одет в какое-то одеяние, имевшее блеск полированной золотой пластины и мягкость бархата. Когда мы подошли, он строго вперил в наши лица свои огромные, глубоко посаженные глаза.
   Контраст между его поистине ужасным ликом и Евоподобными чертами женщин, окружавших его трон, был так велик, как если бы сатана после своего падения вновь воссел здесь среди ангелов.
   Мистер Эдисон, полковник Смит, Сидней Филлипс, Айна и я двинулись во главе процессии, наша охрана следовала за нами плотным строем. С того момента, как мы вошли во дворец, было очевидно, что все марсиане относились к Айне с отвращением. Когда мы приблизились, даже женщины у трона хмуро посмотрели на нее. Очевидно, горечь чувств, приведшая к ужасной резне всего ее народа, еще не исчезла. И действительно, поскольку о том, что она осталась жива, мог знать только похитивший ее марсианин и его непосредственные спутники, то ее новое появление у нас должно было быть великой неожиданностью для всех, кто теперь смотрел на нее.
   Враг побежден.
   Марсиане наконец гибнут и находятся в нашей власти.
   Мне было ясно, что чувство, возбуждаемое ее появлением, с каждой минутой становилось все сильнее. Тем не менее, мысль о насильственной вспышке не пришла мне в голову, потому что наш недавний триумф казался настолько полным, что я полагал, что марсиане испугаются нашего присутствия и не станут на самом деле причинять девушке вред.
   Я думаю, что у всех нас сложилось одинаковое впечатление, но, как показал случай, мы ошиблись.
   Внезапно один из гигантских охранников, словно движимый приступом неукротимой ненависти, поднял ногу и пнул Айну. С громким криком она упала на пол.
   На Айну напал марсианин.
   Удар был настолько неожиданным, что на секунду мы все застыли на месте. Затем я увидел, как лицо полковника Смита побагровело, и в то же мгновение услышал жужжание его дезинтегратора, в то время как Сидни Филлипс, забыв о смертоносном орудии, которое он держал в руке, бешено бросился на зверя, ударившего Айну ногой, как будто собирался чтобы задушить его, колосса, каким он был.
   Но прицел полковника Смита, хотя и мгновенный, как он привык стрелять на равнинах, был верным, и Филипс, бешено ринувшись вперед, казался окутанным бледно-голубым туманом - все, что осталось от гигантского марсианина, оставшееся от дезинтегратора.
   Быстрая месть.
   Кто мог бы адекватно описать последовавшую за этим сцену?
   Я помню, как марсианский Император вскочил на ноги, выглядя в десять раз страшнее, чем прежде. Помню, как из шеренги охранников по обеим сторонам тут же вырвались шуршащие лучи смертоносного огня, которые, казалось, обжигали глаза. Я видел, как полдюжины наших мужчин пали в кучи пепла, и даже в тот ужасный момент я успел удивиться, что хоть один из нас остался жив.
   Скорее инстинктивно, чем по какому-либо приказу, мы выстроились в пустой квадрат, в центре которого лежала бездыханная Айна, а затем, стиснув зубы, сделали свое дело.
   Ряды стражников таяли перед дезинтеграторами, как ряды снежных человечков перед лижущим пламенем.
   Ужасная битва.
   Разряд молниеносных двигателей в руках марсиан в этом ограниченном пространстве произвел настолько сильный грохот, что, казалось, он вышел за пределы человеческого разума.
   Еще больше наших людей пало от их ужасного огня, и во второй раз с момента нашего прибытия на эту ужасную планету войны наше уничтожение казалось неизбежным.
   Но через мгновение вся картина изменилась. Внезапно в комнату попал разряд, который, как я знал, исходил от одного из дезинтеграторов электрических кораблей. Он пронесся сквозь толпу, как разрушительный взрыв. Мгновенно с другой стороны пронесся второй разряд, не менее разрушительный, а за ним быстро последовал третий. Наши корабли стреляли в иллюминаторы.
   Сила дезинтегратора.
   Почти в тот же момент я увидел флагман, который был пришвартован в воздухе недалеко от входа и парил всего в трех-четырех футах над землей, пробиваясь через гигантский дверной проем из вестибюля, с направленными на него огромными дезинтеграторами. на толпу, как дула крейсерских орудий.
   И теперь марсиане увидели, что борьба для них безнадежна, и их безумная борьба за то, чтобы выбраться из зоны действия дезинтеграторов и вырваться из камеры смерти, была ужаснее всего, что происходило до сих пор.
   Это была паника гигантов. Они топтали друг друга ногами; они кричали и кричали в своем ужасе; они рвали друг друга когтистыми пальцами. Они больше не думали о сопротивлении. Боевой дух был выбит из них дыханием ужаса, от которого дрожал их мозг.
   Нет жалости к нашим врагам.
   Тем не менее безжалостные дезинтеграторы играли на них, пока мистер Эдисон, позволив себе быть услышанным, теперь, когда грохот их двигателей перестал эхом разноситься по камере, не приказал прекратить наш огонь.
   Тем временем вооруженные марсиане снаружи дворца, услышав шум внутри, увидев, как наши люди поливают огонь через окна, и предположив, что мы виновны одновременно в предательстве и убийстве, попытались атаковать электрические корабли, стоявшие вокруг здания. . Но, к счастью, у них не было под рукой более крупных машин, и одними ручными орудиями они не могли противостоять дезинтеграторам. Их сносило сотнями испепеляющий огонь кораблей, пока, спасаясь от гибели, они не мчались бешено, загоняя своих безоружных товарищей перед собой в бурлящие воды потопа под рукой.
   Глава XVII.
   Император выживает.
   Во время всего этого ужасного сражения император марсиан стоял на своем троне, глядя на ужасное зрелище и не двигаясь с места. Ни он, ни испуганная женщина, собравшаяся на ступенях трона, не пострадали от дезинтеграторов. Их невосприимчивость была обусловлена тем, что положение и высота трона были таковы, что он не находился в пределах досягаемости электрических кораблей, которые изливали свои вибрационные разряды через иллюминаторы, а мы внутри направляли свой огонь только в сторону воинов, напавших на нас.
   Теперь, когда борьба закончилась, мы обратили внимание на Айну. К счастью, девушка не получила серьезных травм и быстро пришла в сознание. Если бы она была убита, мы были бы практически беспомощны в попытках дальнейших переговоров, потому что знание языка марсиан, полученное нами от пленника, захваченного на золотом астероиде, не соответствовало требованиям случая.
   Император Наш Узник.
   Когда марсианский монарх увидел, что мы прекратили дело смерти, он опустился на свой трон. Там он и остался, подперев подбородок обеими руками и глядя прямо перед собой, как то ужасное обреченное существо, которое завораживает взоры каждого зрителя, стоящего в Сикстинской капелле и созерцающего ужасную картину Микеланджело "Страшный суд".
   Этот злой марсианин также чувствовал, что он находится во власти безжалостной и непреодолимой судьбы и что теперь ему предстоит наказание, слишком заслуженное и от которого не было никакого спасения.
   Там он оставался в безнадежности, которая почти заставила нас сочувствовать, пока Айна не выздоровела настолько, что снова смогла выступать в роли нашего переводчика. Тогда мы быстро покончили с переговорами. Командир сказал через Айну:
   "Вы знаете, кто мы. Мы пришли из земли, которая по твоему повелению была опустошена. Нашим поручением была не месть, а самозащита. То, что мы сделали, было сделано именно с этой целью. Вы только что стали свидетелями проявления нашей силы, применение которой было продиктовано не нашим желанием, а вынужденным нападением на беспомощного представителя нашей собственной расы, находящегося под нашей защитой.
   Мы диктуем условия.
   "Мы опустошили вашу планету, но это просто справедливое возмездие за то, что вы сделали с нашей. Мы готовы завершить уничтожение, не оставив ни одного живого существа в этом вашем мире, или даровать вам покой по вашему выбору. Наше условие мира просто так: "Всякое сопротивление должно быть полностью прекращено".
   -- Совершенно верно, -- перебил его полковник Смит. "Пусть скорпион вытащит свое жало, или мы сделаем это за него".
   "Ничто из того, что мы могли бы сейчас сделать, - продолжал командующий, - по моему мнению, не спасло бы вас от окончательного уничтожения. Силы природы, которые мы были вынуждены обрушить на вас, одержат свою собственную победу. Но мы не хотим без необходимости пачкать наши руки еще больше вашей кровью. Мы оставим вас во владении вашими жизнями. Сохраните их, если сможете. Но, если потоп отступит прежде, чем вы все погибнете от голода, помните, что вы здесь даете клятву, торжественно обязывая себя и своих потомков навеки никогда больше не воевать на земле".
   Мы проявляем милосердие.
   - Это лучшее, что мы можем сделать, - сказал мистер Эдисон, повернувшись к нам. "Мы не можем убить этих людей хладнокровно. Вероятно, наводнение безнадежно загубило все их боевые машины. Я не верю, что есть один шанс из десяти, что вода сойдет вовремя, чтобы позволить им добраться до своих запасов провизии до того, как они умрут от голода".
   "По моему мнению, - сказал лорд Кельвин, присоединившийся к нам (пара его дезинтеграторов висела сбоку, прикрепленная к ремню, перекинутому через шею, очень похоже на то, как фермер иногда носит свои большие рукавицы), - я думаю, что наводнение будет отступать быстрее, чем вы думаете, и что большинство этих людей выживет. Но я вполне согласен с вашим милосердным взглядом на этот вопрос. Мы не должны быть виновны в бессмысленном разрушении. Вероятно, в результате потопа погибло более девяти десятых жителей Марса. Даже если все остальные выживут, пройдут века, прежде чем они снова смогут причинить нам вред.
   Марсиане подчиняются.
   Мне не нужно подробно описывать, как наши предложения были восприняты марсианским монархом. Он знал, и его советники, некоторых из которых он вызывал для консультаций, тоже знали, что все в наших руках, и мы можем делать все, что захотим. Поэтому они с готовностью согласились, что не будут больше сопротивляться и что нас и наши электрические корабли не должны беспокоить, пока мы остаемся на Марсе. Монарх принес присягу, предписанную обычаю его расы: таким образом, дело было завершено. Но все это время на лице императора была тень насмешки, которая мне не нравилась. Но я ничего не сказал.
   И теперь мы начали думать о нашем возвращении домой и о том удовольствии, которое мы получили бы, рассказывая о наших приключениях нашим земным друзьям, которые, несомненно, с нетерпением ждали от нас новостей. Мы знали, что они наблюдали за Марсом в мощные телескопы, и нам также не терпелось узнать, как много они видели и как много они смогли догадаться о наших действиях.
   Но по крайней мере день или два потребуется, чтобы отремонтировать электрические корабли и проверить состояние наших провизий. Те, что мы привезли с земли, как мы помним, были испорчены, и мы были вынуждены заменить их прессованной провизией, найденной на складе марсиан. Эта прессованная пища оказалась не только чрезвычайно приятной на вкус, но и очень питательной, и мы все очень полюбили ее. Однако для того, чтобы вернуть нас на землю, потребуется новый запас. Для возвращения домой потребовалось бы не менее шестидесяти дней, потому что мы едва ли могли ожидать старта с Марса с той же начальной скоростью, которую мы смогли развить, покидая дом.
   При рассмотрении вопроса о снабжении флота пришлось, наконец, учитывать наши потери. Это было то, от чего мы все боялись, потому что они казались нам почти слишком ужасными, чтобы их можно было вынести. Но теперь пришлось столкнуться с фактами. Из 100 кораблей, перевозивших более двух тысяч душ, с которыми мы покинули землю, осталось только пятьдесят пять кораблей и 1085 человек! Все остальные были потеряны в наших ужасных встречах с марсианами, и особенно в нашей первой катастрофической битве под облаками.
   Подготовка к возвращению.
   Среди пропавших было много людей, чьи имена были известны на земле и чья смерть вызвала бы широкое сожаление, когда известие о ней дошло бы до их родной планеты. К счастью, в это число не входил ни один из тех, кого я имел случай упомянуть в ходе этого повествования. Почтенный лорд Кельвин, который, несмотря на свой возраст и свой миролюбивый нрав, свойственный человеку науки, вел себя с мужеством и хладнокровием ветерана в каждом кризисе; г-н Муассан, выдающийся химик; Профессор Сильванус П. Томпсон и гейдельбергский профессор, перед которым мы все чувствовали себя в особом долгу, потому что он открыл нашему пониманию очаровательные уста Айны, - все они выжили и собирались вернуться с нами на землю.
   Некоторым из нас казалось почти бессердечным лишить оставшихся в живых марсиан любого из продуктов, которые им самим потребуются, чтобы продержаться в течение долгого периода, который должен пройти, прежде чем отступление потопа позволит им обнаружить места захоронения. их разрушенные дома, и найти средства к существованию. Но необходимость была теперь нашим единственным законом. Мы узнали от Айны, что по соседству с дворцом должны быть запасы провизии, потому что у марсиан был обычай откладывать такие запасы во время сбора урожая каждого марсианского года на случай непредвиденной засухи. .
   Марсианский Император не слишком любезно согласился на наши требования открыть один из складов, но сопротивление было бесполезным, и мы, конечно, добились своего.
   Запасы воды, которую мы добыли из-под земли, благодаря своеобразному способу, изобретенному мсье Муассаном, содержались в исключительно хорошем состоянии, но теперь они истощались, и возникла необходимость пополнить и их. Это легко было сделать из Южного океана, ибо на Марсе со времени выравнивания континентальных возвышенностей, произведенного много лет назад, морские воды имеют сравнительно небольшую соленость.
   Пока шли эти приготовления, лорд Кельвин и другие люди науки с величайшим рвением занялись теми исследованиями, продолжение которых было главным побудительным мотивом, побудившим их отправиться в экспедицию. Но так как почти все лицо планеты было покрыто потопом, сделать они могли сравнительно немного. Однако многое можно было узнать с помощью Айны от марсиан, теперь теснившихся на земле около дворца.
   Результаты этих открытий появятся в свое время, полностью изложенные в ученых и авторитетных трактатах, подготовленных самими этими учеными. Обращу внимание только на одно, которое показалось мне весьма примечательным. Я уже говорил, что были поразительные различия во внешности марсиан, очевидно проистекавшие из различий характера и образования, которые отразились на физическом аспекте индивидуумов.
   Теперь мы узнали, что эти различия в большей степени являются результатом образования, чем мы предполагали вначале.
   Глядя среди марсиан, которыми мы были окружены, нам вскоре стало легко различать, кто были солдаты, а кто гражданские, просто по внешнему виду их тел и особенно их голов. Все представители военного сословия походили в большей или меньшей степени на самого монарха тем, что те части их черепа, которые наши френологи обозначили как бугорки разрушительности, воинственности и т. д., были чрезвычайно и непропорционально развиты.
   И все это, как нас уверяли, было полностью под контролем самих марсиан. Они изучили или изобрели методы, с помощью которых можно было, так сказать, манипулировать самим мозгом и специально развивать любые желаемые его части, в то время как другие его части оставляли для их нормального роста. Следствием этого было то, что в марсианских школах и колледжах не было преподавания в нашем понимании этого слова. Это была культура мозга.
   У марсианского юноши, избранного в солдаты, были особенно развиты боевые способности, а также те части мозга, которые придают мужество и твердость нервов. Тот, кто был предназначен для научных исследований, развил свой мозг в математическую машину или инструмент наблюдения. Поэты и литераторы были полны воображения. Головы изобретателей приобрели еще иную форму.
   "Итак, - сказала Айна, переводя для нас слова профессора Имперского Марсианского университета, от которого мы получили большую часть информации по этому предмету, - марсианские мальчики не изучают предмет; им не нужно учить его, но, когда их мозг достаточно развит в правильном направлении, они понимают его мгновенно, благодаря своего рода божественному инстинкту".
   Но среди женщин Марса мы не видели ни одной из этих любопытных и, на наш взгляд, чудовищных различий в развитии. В то время как мужчины получали, помимо специального образования, еще и широкую общую культуру, у женщин специального образования не было. Все это было общим по своему характеру, но в этом отношении достаточно основательным. Следствием этого было то, что только женский мозг на Марсе был полностью сбалансирован. По этой причине мы неизменно находили марсианских женщин удивительно очаровательными существами, лишенными тех физических преувеличений и неотесанных особенностей, которые уродовали их мужских спутниц.
   Мы установили, что все книги марсиан были книгами истории и поэзии. В научных трактатах они не нуждались, потому что, как я уже объяснил, когда мозг тех, кто предназначался для научных занятий, был развит должным образом, знание законов природы пришло к ним без труда, как родник, бьющий из скал.
   Одно слово может быть необходимо для объяснения того, что марсиане, со всеми их чудесными способностями, не смогли изобрести электрические корабли, подобные кораблям мистера Эдисона, и машины разрушения, сравнимые с нашими дезинтеграторами. Эта неудача произошла просто из-за того, что на Марсе не существовало специфических металлов, с помощью комбинации которых г-н Эдисон смог осуществить свои чудеса. Теория наших изобретений была ими прекрасно понята, и если бы у них были средства, они, несомненно, смогли бы применить ее на практике даже более эффективно, чем это сделали мы.
   Через два-три дня, когда все приготовления были закончены, был дан сигнал к отъезду. Люди науки еще не желали покидать этот странный мир, но мистер Эдисон решил, что мы не можем больше задерживаться.
   В момент старта произошло трагическое событие. Наш флот собрался вокруг дворца, и был дан сигнал медленно подняться на значительную высоту, прежде чем придать большую скорость электрическим кораблям. Когда мы медленно поднялись, мы увидели огромную толпу великанов под нами, с обращенными кверху лицами, наблюдающими за нашим уходом. Марсианский монарх и вся его свита вышли на террасу дворца, чтобы посмотреть на нас. В момент, когда он, вероятно, полагал, что за ним не следят, он погрозил кулаком отступающему флоту. Мои глаза и глаза нескольких других на флагмане случайно остановились на нем. Как раз в тот момент, когда он сделал этот жест, одна из женщин его свиты, желая посмотреть на нас, видимо, потеряла равновесие и споткнулась о него. Ни минуты не колеблясь, страшным ударом он повалил ее, как быка, к своим ногам.
   Страшное проклятие сорвалось с губ полковника Смита, который был одним из тех, кто смотрел. Случилось так, что он стоял рядом с главным дезинтегратором флагмана. Прежде чем кто-либо успел вмешаться, он заметил и разрядил его. Вся мощь страшной машины, способной почти разрушить форт, обрушилась на марсианского императора и не только разнесла его в облако атомов, но и проделала огромную дыру в земле на том месте, где он только что стоял.
   Марсиане закричали, но они были слишком поражены случившимся, чтобы устраивать враждебные демонстрации, и, во всяком случае, они прекрасно знали, что полностью в нашей власти.
   Мистер Эдисон был готов упрекнуть полковника Смита за то, что он сделал, но вмешалась Айна.
   "Я рада, что это было сделано, - сказала она, - потому что теперь только ты можешь быть в безопасности. Это чудовище было более непосредственно ответственно, чем любой другой обитатель Марса, за все злодеяния, в которых они были виновны".
   "Экспедиция против Земли была вдохновлена исключительно им. Среди марсиан существует предание, которому мой народ, однако, никогда не мог поверить, что он обладал чем-то вроде бессмертия. Они заявили, что это он возглавил предыдущую экспедицию против земли, когда мои предки были вывезены в плен из их счастливого дома, и что именно его образ они воздвигли в камне посреди Страны Песка. Согласно этой легенде, он продлил свое существование тем, что пил воды чудесного источника, тайна точного местонахождения которого была известна ему одному, но который располагался в том месте, где на ваших картах Марса стоит имя Фонс Ювентае. имеет место. Я знаю, что он был олицетворением зла; и он никогда не сдержал бы своей клятвы, если бы к нему снова вернулась сила причинять вред земле. Уничтожив его, вы обеспечили себе победу".
   С Глава XVIII.
   Когда, наконец, мы снова увидели нашу родную планету с ее хорошо запомнившимися чертами суши и моря, катившуюся перед нашими глазами, чувство радости, охватившее нас, превзошло все силы выражения.
   Для того чтобы все народы, объединившиеся для отправки экспедиции, имели наглядное свидетельство ее триумфального возвращения, было решено совершить кругосветное путешествие, прежде чем искать нашу отправную точку и высаживаться. Краткие отчеты на всех известных языках, рассказывающие о том, что мы сделали, были соответственно подготовлены, и затем мы спускались по воздуху, пока снова не увидели всеми любимый синий купол над нашими головами и не оказались подвешенными прямо над белым- увенчанный конус Фудзиямы, священной горы Японии. Сместившись на северо-восток, мы повисли над городом Токио и упали в толпы, собравшиеся поглазеть на нас, готовые отчеты о нашем путешествии, которые в тот момент, когда они были прочитаны и осмыслены, привели к такому взрыву радости, как это было бы совершенно невозможно описать.
   Один из кораблей с японскими участниками экспедиции упал на землю, и мы оставили их среди ликующих соотечественников. Прежде чем мы стартовали - а мы пробыли в воздухе лишь короткое время над японской столицей - миллионы людей собрались, чтобы приветствовать нас своими аплодисментами.
   Теперь мы повторили то, что сделали во время нашего первого исследования поверхности Марса. Мы просто оставались в воздухе, позволяя земле вращаться под нами. По мере того, как Япония отступала вдаль, мы обнаружили, что начинает появляться Китай. Немного сместившись к югу, мы снова остановились над городом Пекином, где еще раз расстались с некоторыми из наших товарищей и где повторился взрыв всеобщего ликования.
   Из Азии, пересекая Каспийское море, мы миновали Россию, посетив по очереди Москву и Санкт-Петербург.
   Тем не менее огромный шар неуклонно катился внизу, и мы все еще держали солнце с собой. Теперь появилась Германия, а теперь Италия, а затем Франция и Англия, по мере того как мы смещали свои позиции сначала на север, затем на юг, чтобы дать всему миру возможность увидеть, что его воины вернулись победителями из своего далекого завоевания. И в каждой стране, когда она проходила у нас под ногами, мы оставляли некоторых товарищей, разделявших наши опасности и наши приключения.
   Наконец Атлантика ушла под нами, и мы увидели шпили нового Нью-Йорка.
   Весть о нашем приезде промелькнула из Европы, и наши соотечественники были готовы приветствовать нас. Первоначально мы начали, как мы помним, в полночь, и теперь снова, когда мы приближались к новой столице мира, ночная завеса только начинала опускаться над ней. Но наши сигнальные огни горели, и по ним они узнали о нашем приближении.
   Снова воздух наполнился разрывами ракет и сотрясся от грохота орудий и залповых возгласов, лившихся из миллионов глоток, когда мы остановились прямо над городом.
   Через три дня после высадки флота, когда первый энтузиазм нашего приема немного улегся, я получил прекрасно выгравированную открытку с приглашением присутствовать в Троицкой церкви на свадьбе Айны и Сиднея Филлипсов.
   Когда я прибыл в церковь, которая была великолепно украшена, я нашел там мистера Эдисона, лорда Кельвина и всех других членов команды флагмана и, к моему большому удивлению, полковника Смита, одетых подобающе и с милость, за обладание которой я не отдал ему должного, отдал прекрасную невесту.
   Но Алонзо Джефферсон Смит был мужчиной и солдатом, каждый его дюйм.
   "Я просил ее для себя, - прошептал он мне после церемонии, сглатывая большой ком в горле, - но она исполнила желание своего сердца. Я возвращаюсь на равнины. Я снова могу получить команду, и я все еще знаю, как сражаться".
   И таким образом соединился на все будущие времена первый ствол арийской расы, давно потерянный, но не уничтоженный, с позднейшим потомством этой великой семьи, и связующим звеном, которое служило их сближению, была дальняя -прочь планета Марс.
   ГУЛЛИВЕР МАРСА, Эдвин Л. Арнольд (Часть 1)
   ГЛАВА I
   Осмелюсь сказать? Смею ли я сказать, что я, простой, прозаический лейтенант республиканской службы, совершил невероятные вещи, изложенные здесь, из любви к женщине, из-за химеры в женском обличье; для бледного, пресного призрака женской прелести? Иногда я говорю себе, что не смею: вы будете смеяться и отвергнете меня как фабриканта; и тогда я снова беру перо и собираю разбросанные страницы, потому что я ДОЛЖЕН написать это - бледное великолепие того, что я любил, и завоевал, и потерял, всегда передо мной и не будет забыто. Шум борьбы, в которую меня привело это видение, до сих пор пульсирует в моем сознании, тихие, шепелявые голоса планеты, которую я разграбил ради нее, и рев разрушения, преследовавший меня с пути, заглушают все другие звуки в моих ушах. ! Я должен и буду писать - это меня успокаивает; читать и верить, как вы перечисляете.
   В тот момент, когда эта история началась, я думал о стейке на гриле и помидорах - стейк хрустящий и румяный с обеих сторон, а помидоры красные, как закатное солнце!
   Хотя я и забыл многое другое, ЭТОТ факт остается столь же ясным, как последний вид хорошо запомнившегося берега в уме какого-нибудь путешественника, брошенного волной. И поводом, породившим эту прозаическую мысль, была ночь, хорошо рассчитанная на то, чтобы напомнить об ужине и камине, хотя один мог быть скромным, а другой одиноким, и как я, Гулливер Джонс, бедный вышеупомянутый лейтенант флота, с почетными звездами нашей республики на моем воротничке, и незаслуженное пренебрежение со стороны тех, кто облечен властью в моем сердце, я выбрал кратчайший путь домой через уныние нью-йоркских трущоб. жалкая острота беспокойной души.
   Это была дикая, черная ночь, и странность ее проявлялась, когда я переходил от света к свету или пересекал выходы из темных переулков, ведущих бог знает к каким адским вертепам тайн и преступлений даже в этом позднем городе наш. Луна поднялась до церковных шпилей; по небу между нами и нею неслись большие паровые тучи, и сильный, порывистый ветер, отягощенный крупными каплями дождя, сердито огрызался за углы и вздыхал в парапетах, как странные голоса, говорящие о вещах, не представляющих человеческого интереса.
   Мне, конечно, было все равно. Нью-Йорк в этот благодатный год - не место для сверхъестественного, ибо никогда еще не было времени столь подходящего для катания на ведьмах, а ночной ветер в дымоходах никогда так не звучал, как последние булькающие крики задушенных людей. Нет! мир был очень обыденным, и в особенности для меня, бедного младшего сына с пятью долларами в моем кошельке по состоянию, с пачкой неоплаченных счетов в нагрудном кармане и на шее медальон с портретом в нем о милой пышногрудой, веснушчатой, курносой девушке в маленьком портовом городке на юге, которую, как мне казалось, я любил с величайшей нежностью. Боги! Я даже не коснулся края этого недуга.
   Таким образом, угрюмо прогуливаясь, подперев подбородок грудью и слишком поглощенный размышлениями, чтобы хоть как-то оценить происходящее вокруг, я проходил мимо ветхого квартала домов, построенных почти во времена отцов-пилигримов. , когда у меня было смутное сознание того, что что-то темное внезапно пронеслось мимо меня - нечто похожее на огромную летучую мышь или твердую тень, если такое может быть, и в следующее мгновение раздался удар и удар, снова удар, полупридушенный крик, а затем торопливое видение какого-то черного ковра, который хлопал и трясся, как будто все ветры Эблиса были в его складках, а затем, по-видимому, извергнул из своих самых сокровенных уголков маленького человечка.
   Прежде чем закончился мой первый приступ полушутливого удивления, я увидел, как он при мерцающем свете фонаря схватился за пространство, пытаясь удержаться, споткнулся о скользкий бордюр и в следующий момент упал на затылок с грохотом. самый неприятный стук.
   Теперь я не был лишен чувства, хотя мне приходилось видеть, как люди умирают разными способами, и я подбежал к этому неподвижному телу, не подозревая, что произошло что-то иное, кроме обычного несчастного случая. Там лежал он, молчаливый и, как потом оказалось, мертвый, как гвоздь, самый странный старик, которого когда-либо видели глаза, одетый в ветхую грязно-коричневую одежду старинного покроя, с длинной седой бородой на подбородке, Высокие брови и сморщенное лицо, такое сморщенное и загорелое от непогоды, которую Бог знал, что невозможно было угадать его национальность.
   Я поднял его из лужи черной крови, в которой он лежал, и его голова упала на мою руку, как будто она была привязана к его телу одной веревкой. В нем не было ни биения сердца, ни дыхания, и последняя вспышка жизни исчезла с его изможденного лица, пока я смотрел. Это была не совсем приятная ситуация, и единственное, что можно было сделать, это как можно скорее передать покойнику надлежащий уход (хотя сейчас это мало что могло ему помочь!) Итак, послав случайного прохожего на главную улицу за извозчиком, я посадил его в него, как только он подъехал, и, так как больше ехать было некому, сел с ним сам, приказав шоферу взять нас в ближайшую больницу.
   - Это ваш ковер, капитан? - спросил случайный прохожий, когда мы отъезжали.
   - Не мое, - несколько грубо ответил я. - Вы же не думаете, что я хожу в это время ночи с турецкими коврами под мышкой? Он принадлежит вот этому старику, который только что упал с неба вниз головой; бросьте его сверху и закройте дверь! И этот ковер, главная движущая сила последовавших за этим поразительных событий, был так небрежно наброшен на карету, и мы поехали.
   Ну, короче говоря, я сдал этого угрюмого старого путешественника из ниоткуда в больницу и из любопытства посидел в приемной, пока его осматривали. Через пять минут ко мне вошел дежурный фельдшер и, покачав головой, коротко сказал:
   - Пропало, сэр, пропало! Сломал себе шею, как трубку. Самый странный на вид мужчина, и никто из нас не может даже предположить его возраст. Не ваш друг, я полагаю?
   - Мне нечего делать, сэр. Он поскользнулся на тротуаре и только что упал прямо передо мной, и я из общего милосердия привел его сюда. Были ли при нем какие-либо средства опознания?
   -- Ничего, -- ответил доктор, вынув свой блокнот и для порядка записав мое имя, адрес и кое-какие краткие сведения, -- ничего, кроме этой странной на вид бусинки, висевшей у него на шее на почерневшем ремешке. из кожи, - и он вручил мне предмет размером с орех фундука с петлей для подвешивания, по-видимому, из горного хрусталя, хотя настолько закопченный и тусклый, что о его природе трудно было говорить с уверенностью. Бусина не представляла никакой ценности и непреднамеренно проскользнула в жилетный карман, пока я болтал с доктором еще несколько минут, а затем, пожав руки, попрощался и вернулся к кебу, который все еще ждал снаружи.
   Только добравшись до дома, я заметил, что носильщики в больнице не взяли ковер мертвеца с крыши кэба, когда вносили его, а так как извозчик не заботился о том, чтобы ехать с ним обратно в больницу, а он мог не оставлять на улице, я несколько неохотно взял его с собой в дом.
   Однажды при свете собственной лампы и сигары во рту я поближе разглядел это древнее произведение искусства с неба, или из другого места, неизвестно какого древнего ткацкого станка.
   Большой прочный ковер выцветшего восточного цвета, он покрывал половину пола моей гостиной, материал был больше похож на верблюжью шерсть, чем на что-либо другое, и при внимательном рассмотрении пересекались темные волокна, такие длинные и хорошо, что они наверняка произошли от самого любимого черного жеребца Соломона. Но самым странным в этом ковре был его рисунок. Местами она была достаточно потерта на совесть, но рисунок еще жил в торжественных, потускневших от времени тонах, и, когда я притащил ее к своей печке и разложил, мне показалось, что она так же похожа на карта звездного неба, составленная писцом, недавно вылечившимся от белой горячки, как и все остальное. В центре появился круг, который можно было принять за солнце, а кое-где, "в поле", как говорят глашатаи, были меньшие шары, которые по своему размеру и положению могли представлять меньшие миры, вращающиеся вокруг него. Между этими сферами были пунктирные линии и наконечники стрел древнейшей формы, направленные во все стороны, в то время как все промежуточные промежутки были заполнены переплетенными знаками, по внешнему виду находившимися на полпути между рунами и загадочным санскритом. За границами эти персонажи попадали в дикий лабиринт, в совершенные джунгли алфавита, через которые мог бы пробраться только волшебник в поисках смысла.
   В общем, думал я, швыряя его прямо на пол, это был странный и не безобразный предмет мебели - он отлично подойдет для столовой на Каролине, и если завтра объявятся представители этого бедолаги, Я бы дал им пару долларов за это. Я и не подозревал, насколько он будет дорог любой ценой!
   Между тем бифштекс опоздал, и теперь, когда временное волнение вечера прошло, я снова впал в уныние. Какой это был темный, сырой мир, который хмурился передо мной, когда я подошел к окну и открыл его на благо прохладного воздуха, и как ветер завывал над крышами. Как я был одинок! Каким же я был дураком, что попросил отгула и вот так сошёл на берег, чтобы выслужиться перед кучкой упрямых болванов, которым было наплевать на меня или на Полли, и которые не могли или не хотели понять, насколько это важно для наших интересов. Службы, что я должен получить то повышение, которое одно только вернет меня к ней подходящим женихом! Какой же я была дурой, что не вызвалась на какую-то отчаянную службу вместо того, чтобы тратить время вот так! Тогда по крайней мере жизнь была бы интересна; теперь оно было унылым, как вода в канаве, с жалкими перспективами застойного ожидания между сегодняшним днем и тем радостным днем, когда я смогу заявить, что эта дорогая розовощекая девушка станет моей. Каким же я был дураком!
   -- Хотел бы я, хотел бы, -- воскликнул я, обходя маленькую комнату, -- хотел бы я быть...
   Пока эти незаконченные восклицания действительно срывались с моих губ, я случайно наткнулся на эту адскую циновку, и это не более удивительно, чем правда, но по моему слову дрожь ожидания пробежала по этой тощей паутине, шелест предвкушения наполнил ее древнюю ткань, и один потрепанный угол взметнулся вверх, и, когда я шаганием прошел по его поверхности, фраза, еще не оконченная на моих губах, обвилась вокруг моей левой ноги с необычайной быстротой и так эффективно, что я чуть не упал в объятия моей хозяйки, которая открыла дверь в данный момент и вошел с подносом и стейком и помидорами упомянутыми уже не раз.
   Конечно, именно сквозняк, вызванный открывающейся дверью, так странно поднял ковер мертвеца - что же еще это могло быть? Я принес это извинение доброй женщине, и когда она накрыла на стол и закрыла дверь, еще раз или два повернулся вокруг моей каморки, продолжая при этом свои гневные мысли.
   -- Да, да, -- сказал я наконец, возвращаясь к печке и вставая, руки в карманах, перед ней, -- всякое лучше этого, всякое предприятие, как бы безумно оно ни было, всякое приключение, как бы отчаянно оно ни было. О, если бы я был где угодно, только не здесь, где бы то ни было из нашего бюрократического мира! Хотел бы я оказаться на планете Марс !"
   Как мне описать, что последовало за этими злополучными словами? Пока я говорил, ковер-самолет ответно задрожал у меня под ногами, и по всей бахроме прошла волна, как будто ее тряс внезапный ветер. Он изогнулся посередине так резко, что я сел в шоке, который на мгновение ошеломил меня. Он повалил меня на спину и вздымался вокруг меня, как будто я был в корыте бушующего моря. Быстрее, чем я успеваю писать, оно захлестнуло угол и завертело меня в своих складках, как куколку в коконе. Я издал дикий крик и отчаянно боролся, но было слишком поздно. С кожаной силой гиганта и быстротой искусного скручивателя сигары, покрывающего "сердцевину" листом, он захлестывал мои усилия, выпрямлял мои конечности, перекатывал меня, наматывал сгиб за сгибом, пока голова и ноги, и все ушел - вдавил жизнь и дыхание обратно в самое сокровенное мое существо, а затем, с последней частицей сознания, я почувствовал, что поднимаюсь с пола, прохожу еще раз по комнате и, наконец, вылетаю стрелой вперед в пространство через открытое окно. и подниматься все выше и выше со звуком разрывающихся атмосфер, которые, казалось, разрывались, как разорванный шелк, в одном продолжительном крике у меня под головой, и смыкались в громе за кормой, пока мои шатающиеся чувства не могли больше выносить этого, а время и пространство и обстоятельства все потеряли для меня свое значение.
   ГЛАВА II
   Как долго длился этот дикий порыв, я не могу судить. Это могло длиться час, день или много дней, потому что все это время я находился в состоянии анабиоза, но вскоре ко мне начали возвращаться чувства, а вместе с ними и ощущение убывающей скорости, благодарное облегчение тяжелому давлению, которое было держал мою жизнь в своей хватке, не разрушая ее полностью. Это было как раз то чувство, хотя и более острое, которое испытывает, сонный на своей койке, путешественник, когда он сознает, без особого восприятия, что гавань достигнута и плавание подходит к концу. Но в моем случае замедление было давно сравнительным. Тем не менее это ощущение оживило мои рассеянные чувства, и как только я начал пробуждаться к живому чувству изумления, невероятному сомнению в собственных чувствах и страстному желанию узнать, что же произошло, мое странное транспортное средство качнулось раз или два, волнообразно. легонько вверх-вниз, как дятел, перелетая с дерева на дерево, а потом садясь на землю, сначала луки, несколько раз перекатываясь, потом снова стабилизируясь, и, остановившись наконец, в следующую минуту адский ковер разверзся, дрожа всем своим граничит по-своему своеобразно, и, сгорбившись посередине, я взлетел на пять футов в воздух, как кошка, сброшенная с школьного одеяла.
   Когда я перевернулся, я увидел смутное видение ясного света, похожего на сияние зари, и твердую землю, спускающуюся подо мной. На этом склоне выстроилась толпа сидящих на корточках людей, а ближе стоял степенный человек, повернувшись спиной. Впоследствии я обнаружил, что он читает лекции всем этим натурщикам об этике гравитации и неотъемлемых свойствах падающих тел; в тот момент я только знал, что он был прямо на моей линии, когда я спускался, и я схватил его за талию, кружась от легкого и свежего воздуха, вальсируя вниз по склону с силой моего порыва, и, споткнувшись на дне , безрассудно перекатывался с ним прямо в объятия зияющей толпы внизу. Снова и снова мы входили в самую густую массу тел, пробираясь сквозь людей, пока, наконец, не остановились в идеальной насыпи корчащихся фигур, размахивающих руками и ногами. Когда мы закончили, месса распуталась, и я смог поднять голову с плеча того, на кого я упал, одновременно поднимая его или ее - что это было? - в сидячее положение рядом со мной, в то время как другие поднимались вокруг нас, как стебли пшеницы после бури, и робко удалялись, как могли.
   Такой гладкий, стройный юноша сел напротив меня, с румянцем нежного удивления на лице и щеголеватыми руками, которые осторожно ощупывали его анатомию в поисках раненых мест. Вид у него был такой причудливо-грустный, но в то же время такой добродушный, что я невольно расхохотался, несмотря на собственное изумление. Потом он тоже засмеялся, степенным, музыкальным смешком, и сказал что-то непонятное, указывая в то же время на порез на моем пальце, который немного кровоточил. Я покачал головой, подразумевая тем самым, что ничего страшного, но незнакомец с грациозной заботливостью взял меня за руку и, осмотрев рану, нарочно оторвал полоску ткани от ярко-желтой одежды, похожей на тогу, которая была на нем, и перевязал место. с женской нежностью.
   Между тем, пока он служил, было время осмотреться обо мне. Где был я? Это был не Бродвей; это был не Стейтен-Айленд субботним днем. Ночь только что закончилась, и солнце вот-вот взойдет. Тем не менее вокруг все еще было темно, воздух был на удивление прохладным и приятным для чувств. Причудливые, мягкие ароматы, как дыхание нового мира, - аромат неведомых цветов и росистый запах нехоженых полей донесся до моих ноздрей; и до моих ушей донесся смех, едва ли более человеческий, чем шелест ветра в деревьях, и приятный волнообразный шепот, как будто большая толпа людей тихо переговаривалась во сне. Я глядел туда-сюда, едва осознавая, что из моих ощущений и окружающего было реальным, а сколько вымышленным, пока не осознал, что розовые сумерки сгущаются в день, а в усиливающемся сиянии вырисовывается странная картина.
   Сначала это было опаловое море тумана, на которое я смотрел, рассыпавшееся по его верхней поверхности розово-золотым и розовым светом зари. Затем, когда это мягкое, прозрачное озеро отступило, через него выступили выступающие холмы, черные и малиновые, и, когда они, казалось, поднялись в воздух, другие более низкие холмы показались сквозь пелену с округлыми лесными вершинами, пока, наконец, светлеющий день не рассеял туман, и пока розовые прозрачные осколки медленно уплывали, перед моими ногами лежала удивительно красивая страна, а вдалеке мерцало широкое море во многих рукавах и заливах. Сначала все было смутно и нереально, горы в тени, океан нереален, цветущие поля между ним и мной пусты и призрачны.
   Но были ли они свободны? Когда мои глаза прояснились, а день стал еще ярче, и я повернул голову туда и сюда, вскоре передо мной предстали все луговые рощицы и террасы к северу от того места, где я лежал, вся эта синяя и просторная земля, которую я считал голой и бескрайней. пустые, были полны палаток и палаток; теперь я присмотрелся повнимательнее: на склоне стоял целый город, построенный, как могло быть ночью, из ветвей и ветвей, еще не засохших; улицы и подъезды этого города в тени были забиты ожидающими людьми, двигавшимися группами и переходящими в другую сторону. туда и обратно оживленными потоками - болтая у стойл и собираясь вокруг дверей палатки мягкими, прозрачными, пестрыми толпами, что одновременно завораживает и сбивает с толку.
   Я смотрел вокруг себя, как ребенок на его первую пантомиму, смутно понимая, что все, что я видел, было новым, но более очарованным цветом и жизнью картины, чем заинтересованным в ее точном значении; и пока я смотрел и вертелся, мой палец был забинтован, и мой новый друг шепелявил мне, не получив в ответ ничего, кроме покачивания головы. Это заставило его задуматься, и затем последовал любопытный случай, который я не могу объяснить. Сомневаюсь даже, поверите ли вы этому; но что мне делать в таком случае? Вы уже приняли эпизод моего приезда, иначе вы закрыли бы одеяло, не дойдя до этой страницы моего скромного повествования, и это меня приободряет. Я могу подкрепить свое заявление о вашей доверчивости, указав на необычайные чудеса, которым учит вас наука даже в нашем собственном маленьком мире. Процитируем один пример: если бы кто-нибудь заявил десять лет назад, что в скором времени два человека смогут легко и осуществимо разговаривать с берега на берег через Атлантику без какого-либо промежуточного посредника, его бы высмеяли как возможно забавного, но конечно экстравагантный романтик. И все же эта живописная ложь вчерашнего дня находится среди свершившихся фактов сегодняшнего дня! Поэтому я прошу у вас снисхождения во имя ваших предыдущих ошибок в следующих и любых других случаях, в которых я могу показаться шуткой со строгой правдивостью. В нашей Вселенной нет ничего невозможного!
   Когда мой дружелюбный спутник обнаружил, что я не понимаю его, он минуту или две выглядел серьезным, затем укоротил свою блестящую желтую тогу, как будто пришел к какому-то решению, и опустился на колени прямо передо мной. Затем он взял мое лицо в ладони и, приблизив свой нос к моему на дюйм, изо всех сил уставился мне в глаза. Сначала я хотел рассмеяться, но вскоре мною овладели самые любопытные ощущения. Они начались с трепета, который прошел по всему моему телу, а затем все чувства, кроме сознания громкого биения моего сердца, прекратились. Тогда казалось, что глаза мальчика были внутри моей головы, а не снаружи, а вместе с ними что-то неосязаемое пронизывало мой мозг. Ощущение сначала было похоже на нанесение эфира на кожу - прохладная, сковывающая эмоция. За этим последовало странное ощущение покалывания, когда некоторые дремлющие клетки моего разума ответили на передачу мысли и наполнились и оплодотворились! Другие клетки моего мозга отчетливо ощутили оживление своих товарищей, и около минуты я испытывал сильную тошноту и головную боль, как от чрезмерной учебы, хотя и то, и другое быстро прошло. Я предполагаю, что в будущем мы все будем получать знания таким образом. Профессора более позднего времени, возможно, будут держать магазины для продажи разнообразной информации, а мы будем заглядывать туда и надуваться знаниями точно так же, как велосипедист накачивает свою шину или автомобилист заряжается электричеством по такой-то цене на единицу. Экзамены тогда станут вопросом способностей в истинном значении этого слова, и у нас возникнет искушение вложить свои карманные деньги в рекламу "Дешевый курс по астрологии", "Попробуйте наш двойной двухминутный курс классики". ", "Это остаточный день для тригонометрии и метафизики" и так далее.
   Мой друг до этого не дошел. У него этот процесс занял не больше минуты, но поразил своими результатами и привел меня в необычайное состояние гипнотической восприимчивости. Когда все закончилось, мой инструктор постучал пальцем по моим губам, произнося при этом вслух слова:
   "Не знаю никого; знать некоторые; мало знать; знать больше" снова и снова; и самое странное во всем этом то, что, пока он говорил, я сначала немного, потом больше и еще больше, благодаря быстрому накоплению, понял его речь и смысл. В самом деле, когда он вдруг положил руку мне на глаза, а затем отпустил мою голову с любезно заданным вопросом о том, как я себя чувствую, я без труда ответил ему на его языке и поднялся с земли, словно один встает с кресла парикмахера с смутной мыслью найти мою шляпу и предложить ему свой гонорар.
   - Слово мое, сэр! Я сказал на марсианском шепелявом, стягивая манжеты и поправляя галстук: "Это был быстрый процесс. Однажды я слышал о человеке, который выучил язык за те минуты, которые он каждый день посвящал чистке своих ботинок; но это бьет все. Надеюсь, я был послушным учеником?
   - О, честно, сэр, - ответил мягкий музыкальный голос странного существа рядом со мной. - Но у тебя толстая голова и крепкий мозг. Я мог бы научить другого за половину времени".
   "Как ни странно, - был мой ответ, - это почти те самые слова, с которыми мой дорогой старый наставник отпустил меня в то утро, когда я покинул колледж. Ничего, дело сделано. Я могу вам что-нибудь заплатить?
   "Я не понимаю."
   - Тогда какой-нибудь гонорар? Некоторые люди понимают одно слово, а другое нет". Но мальчик только покачал головой в ответ.
   Как ни странно, я все это время не сильно удивлялся ни новизне своего местонахождения, ни только что полученному гипнотическому обучению новому языку. Возможно, это было потому, что моя голова все еще кружилась слишком головокружительно от этого полета на старом ковре, чтобы много думать; может быть, потому, что я еще не вполне осознал, что произошло. Но, так или иначе, есть факт, который, как и многие другие в моем повествовании, должен, увы! остаются пока необъяснимыми. Ковер, между прочим, совершенно исчез, мой друг, впрочем, утешил меня на этот счет, сказав, что видел, как его свернул и унес знакомый.
   - Мы здесь очень аккуратные люди, незнакомец, - сказал он, - и все, что найдено лежащим, возвращается в кладовые дворца. Вы будете смеяться, увидев там пиломатериалы, потому что немногие из нас когда-либо берут на себя труд вернуть свою собственность.
   Видит бог, мне было совсем не до смеха, когда я снова увидел эту заколдованную паутину!
   Когда я полежал и какое-то время наблюдал за проясняющейся сценой, я встал, и, растянув и приведя в порядок одежду, мы спустились с холма и присоединились к беззаботной толпе, сбившейся по равнине и через долину. улицы их города киосков. Это были самые красивые, самые изящные люди, которых когда-либо видели глаза, хорошо сложенные и похожие на нас, насколько это возможно в целом, но стройные и изящные, такие изящные и легкие, как мужчины, так и женщины, такие хорошенькие щеками и волосами, такие кроткие на вид, я чувствовал, шагая среди них, что мог бы сорвать их, как цветы, и связать в пучки своим ремнем. И все же как-то они мне понравились с первой минуты; такой счастливой, беззаботной, беззаботной гонки, повторяю, никогда еще не видели. Ни на одном из этих белых лбов, кружившихся вокруг меня под своими остроконечными, похожими на цветы шапками, не было ни пятна мысли или заботы, вечная улыбка их лиц никогда и нигде не терпела упрека; самые их движения были грациозны и медленны, их смех был низким и музыкальным, от них пахло дружеским, ленивым счастьем, которое заставляло меня восхищаться, хочу я этого или нет.
   К сожалению, я не мог жить смехом, каким они, по-видимому, были, поэтому тотчас же повернувшись к моему знакомому, который сказал мне, что его зовут простым односложным Ан, и, похлопав меня по плечу, пока он стоял, погруженный в сонные размышления, сказал добродушно и сердечно: "Здравствуй, друг Желтая Куртка! Если незнакомец может помешать веселому течению ваших размышлений, может ли он спросить, далеко ли до ближайшей винной лавки или киоска, где жаждущий человек может получить кружку эля по умеренной цене?
   Этот золоченый юноша пошатнулся от моего дружеского удара, словно молот самого Тора вдруг опустился на его плечо, и, уныло потирая свою нежную кожу, обратил на меня кроткие, красивые глаза, ответив через мгновение, в течение которого его врожденная кротость боролась с боль, которую я невольно причинил ему...
   - Если твоя жажда так же настойчива, как и твое приветствие, друг Тяжелый Кулак, это, безусловно, будет добрым делом, если я приведу тебя к питейному месту. Мое плечо покалывает от твоего дружеского общения, - добавил он, держась от меня на расстоянии двух вытянутых рук. -- Вы желаете, -- сказал он, -- только прочистить запыленное горло или голубого или розового забвения?
   -- Что ж, -- ответил я, смеясь, -- со вчерашнего вечера я проделал долгий путь -- путь, не поддающийся учету всех разумных миль, -- и я вполне мог бы сослаться на пыльное горло как на оправдание начала пути; а что касается до остального упомянутого, этих окрашенных забывчивостей, то я даже не знаю, что вы имеете в виду.
   -- Несомненно, вы чужой, -- сказал дружелюбный юноша, оглядывая меня с ног до головы с новым удивлением, -- и, судя по вашему незнакомому одеянию, издалека.
   "Откуда никто не может сказать, даже я, но, по правде говоря, очень далеко. Пусть это пока останется вашим любопытством. А теперь к скамейке и кружке эля, молодец! - кратчайший путь. Я никогда не испытывал такой жажды, как сейчас, с тех пор, как наши бочки с водой ушли за борт, когда я плыл по южным морям в качестве ученика бродяги, и в течение трех дней нам приходилось мочить наши черные языки лужами, которые ночная роса оставляла на подъеме нашего грота. ".
   Без лишних слов, немного благоговея передо мной, подумал я, мальчик повел меня сквозь веселую толпу туда, где, лицом к главной дороге в город, но немного защищенный рощей деревьев, покрытых гигантскими розовыми цветами, стояло питейное заведение - группа столов, расставленных вокруг открытой лужайки. Здесь он принес мне тарелку с легкими, бесполезными пирожными, которые просто служили для того, чтобы заглушить чувство голода, и немного прекрасного ароматного вина в тройной фляжке, в каждой части которой помещался марочный напиток отдельного оттенка. Мы преломили наши бисквиты, потягивали это таинственное вино и говорили о многом, пока, наконец, что-то не натолкнуло нас на предмет астрономии, науки, в которой, как я обнаружил, мой щеголеватый кавалер имел некоторые познания, и неудивительно, что он Каждую ночь небо над его кудрявой головой густо усеяно рыжевато-коричневыми планетами, а сверкающие созвездия рассеялись в пространстве, словно цветы на майских лугах. Он знал, какие миры вращаются вокруг солнца, большие или меньшие, и, увидев это, я начал расспрашивать его, ибо я был неспокоен в самом сокровенном моем уме и, как вы помните, до сих пор не знал точно, где я нахожусь, только смутно , беспокойное подозрение, что я вышел за рамки всех человеческих знаний.
   Поэтому, обметая доску рукавом и разломав вафельный корж, который я ел, я отложил одну центральную часть для солнца и: "Смотрите сюда!" Я сказал: "Молодец! Этот кусочек будет означать то солнце, которое вы только что приветствовали с помощью причудливого ритуала. Теперь растяните свои звездные знания до предела и отложите на мгновение эту кружку. Если это будет то солнце, а эта меньшая крошка будет самой внешней из нашей вращающейся системы, а это следующее внутри, а это следующее и так далее; теперь, если это так, скажи мне, какая из этих фрагментарных сфер наша, на какой из всех этих крох от руки первобытного мы стоим?" И я ждал с легко скрываемой тревогой, чтобы услышать его ответ.
   Оно пришло сразу. Смеясь, как будто вопрос был слишком тривиален, и скорее для того, чтобы ублажить мою своенравную фантазию, чем что-либо еще, этот мальчик около минуты кружил своим розовым большим пальцем и обрушил его на планету Марс!
   Я вздрогнул и уставился на него; тогда весь трепет кричал: "Вы шутите со мной! Выбери снова - вот, смотри, я поставлю символы и назову их тебе заново. Ну вот, клянусь душой, скажи мне правду, что это за планета, та, что у наших ног?" И снова мальчик покачал головой, удивляясь моему рвению, и указал на Марс, мягко сказав при этом, что факт был очевиден, как день над нами, ничего не было чудесно, кроме моего вопроса.
   Марс! о, ужасно, потрясающе, неожиданно! С криком испуга и ударив кулаком по столу так, что все чашки на нем подпрыгнули, я сказал ему, что он солгал - солгал, как простак, чья астрономия так же гнила, как и его остроумие, - ударил по столу и сердито посмотрел на него. заклинание, затем отвернулся и уронил подбородок на грудь, а руки на колени.
   И все же, и все же, может быть и так! Все во мне было новым и странным, свежим, разреженным воздухом, которым я дышал, был новым; теплое солнце новое; гладкие, длинные, цвета слоновой кости лица новых людей! Вчера - было ли это вчера? - я был там - далеко в мире, который томится познать другие миры, и одно мое фантастическое желание, подкрепленное ужасным, адским случаем, распахнуло двери пространства и прострелило меня - если бы этот мальчик говорил правду - во внешнюю пустоту, где не было прежде никогда живого человека: весь мой ум во мне, весь ужасный бафос моей земной одежды на мне, весь мой земной голод в моих венах!
   Я вскочил на ноги и провел руками по глазам. Это был сон или это? Нет, нет, оба были слишком реальными. Гул моего далекого города все еще звенел в моих ушах: быстрое видение девушки, которую я любил; мужчин, которых я ненавидел; то, на что я надеялся, возникло передо мной, все еще ослепляя мой внутренний взор. И эти около меня тоже были настоящие люди; это была настоящая земля; настоящие небеса, деревья и скалы - неужели адские боги услышали, спрашивал я себя, глупое желание, которое сорвалось с моих губ в момент яростного недовольства и увлекло меня в другую сферу, в другое существование? Я посмотрел на мальчика, как будто он мог ответить на этот вопрос, но в его лице не было ничего, кроме бессмысленного удивления; Я хлопнул в ладоши и стал бить себя в грудь; это было правдой; моя душа во мне говорила, что это правда; мальчик не солгал; Джины слышали; Я был просто во плоти, которую имел; мои обычные человеческие голоды все еще не удовлетворены там, где никогда раньше не голодал смертный человек; и едва зная, боюсь я или нет, смеяться мне или плакать, но со всем изумлением и ужасом этого великого удаления, внезапно нахлынувшего на меня, я отшатнулся к своему месту и, опустив руки на стол, тяжело оперся головой на их и пытался подавить охватившую меня страсть.
   ГЛАВА III
   Это было легкое прикосновение мальчика Ана на моем плече, который разбудил меня. Он наклонился, его красивое лицо было полно заботливого сочувствия, и через минуту сказал, ничего не зная, конечно, о моих мыслях.
   "Это вино, незнакомец, розовое забвение, от него иногда чувствуешь себя так, пока не выпьешь достаточно; вы остановились как раз перед тем, что должны были выпить, и следующая чашка была бы наслаждением - я должен был сказать вам".
   "Да, - ответил я, радуясь, что он так думает, - без сомнения, дело было в вине; Ваш причудливый напиток, сэр, на мгновение запутал мои чувства, но теперь они прояснились, и мне не терпится узнать немного больше об этой странной стране, в которую я забрел.
   -- Я бы предпочел, -- сказал мальчик, снова впадая в состояние добродушной летаргии, -- чтобы вы учились вещам на ходу, ибо разговоры -- это работа, а работу мы ненавидим, но сегодня мы все новые и свежие, и если когда-нибудь вы должны задавать вопросы сейчас, безусловно, время. Пойдем со мной в тот город, и по дороге я отвечу на все, что ты хочешь знать. и я пошел с ним, потому что я был смирен и удивлен, и, по правде говоря, в тот момент не имел ни слова сказать о себе.
   На всем пути от равнины, где я проснулся, до стен города стояли киоски, питейные заведения и сады, разделенные лабиринтами каналов и утопающие в кустах, которые, казалось, распускались листьями и цветами, когда мы смотрели, так быстро было процесс их роста. Эти водные пути были покрыты лодками, которые толкали и гребли во всех направлениях; веселые гребцы перекликались между собой сквозь лиственные перегородки, отделявшие одну дорожку от другой, пока место не наполнилось их счастливым щебетанием. Каждая будка и придорожный привал были забиты этими деликатными и бойкими людьми, такими дружелюбными, такими любезными и вместе с тем такими бесцельными.
   Я начал думать, что мы никогда не достигнем самого города, потому что сначала мой проводник садился на зеленый берег ручья, болтая ногами в прозрачной воде, и болтал с проплывающей лодкой, как будто в этом мире больше ничего не было. мир для размышлений. И когда я вытащил его оттуда, шепнул ему на ухо: "Город, мой милый мальчик! город! Я весь нетерпелив, чтобы увидеть это", - он неохотно прогуливался к палатке в сотне ярдов дальше и начинал есть странные сладости или потягивать цветные вина со случайными знакомыми, пока я снова не дергал его за рукав и не говорил: "Сет, хороший товарищ, - не так ли ты только что называл свой город? - подведи меня к воротам, и я буду тебе благодарен", потом снова по цветущей улочке, бесцельно и счастливо, тратя мое и его время, с безмятежной учтивостью Меня вел этот простой проводник.
   Куда бы мы ни пошли, люди смотрели на меня так, как могли, когда я шел сквозь них, опережая самых высоких на голову или больше. Чаши для питья остановились на полпути ко рту; шутки замерли на их устах; и мигающие глаза пьющих сияли мгновенным блеском удивления, когда их разум катился вниз по этим многоцветным потокам в царства забвения, которые они любили.
   Я слышал, как мужчины шептали друг другу: "Кто он?"; "Откуда он приходит?"; - Он сборщик дани? Пока я бродил среди них, мой разум все еще был так взволнован сомнениями и удивлением, что они казались мне не более чем раскрашенными марионетками, виды на их прекрасные поляны и город из слоновой кости были недоступны только воображению во сне, а их разговоры были такими же несдержанными, как журчание ручья.
   Затем, к счастью, пока я шел с опущенной головой, размышляя о невероятном происшествии, стройные ноги моего спутника подкосились, и со вздохом усталости он предложил нам взять лодку среди множества лежащих на полях и плыть к город. "Потому что, - сказал он, - ветерок дует туда, и стыдно пользоваться своими конечностями, когда природа носит нас даром!"
   -- А у вас поблизости есть собственная лодка? - спросил я. - По правде говоря, я сам пришел из дома, имея несколько скудные средства для покупки или обмена, и если ваш кошелек не тяжелее моего, мы все равно должны поступать так, как поступают бедняки.
   "Ой!" - сказал Ан. - Нечего и думать об этом, здесь некого нанять или нанять; мы просто возьмем первую лодку, которая нам подойдет.
   - А что, если придет хозяин и обнаружит, что его лодка пропала?
   -- Да что же ему делать, как не вести следующего по берегу, а хозяина того -- снова следующего, -- как же иначе? - сказал марсианин и, пожав плечами, потому что я был не в настроении спорить, мы спустились к реке, через чащу распустившихся деревьев, покрытых ковром из маленьких красных цветов, наполняющих воздух медовым ароматом, и Вскоре на берегу остановилось маленькое судно. В нем было несколько изящных плащей и накидок, которые Ан вынул и положил под дерево. Но сначала он нащупал в мешочке одного леденца, о котором его тонкие ноздри, острые, как у белки, сказали ему, что он там, и, вынув из него кусок, потом положил его в карман хозяина с самой откровенной простотой.
   Затем мы оттолкнулись, подняли стройную мачту, поставили самый маленький парус, который когда-либо улыбался моряку, и, я у руля и этот золотой юноша посреди корабля, мы поплыли под зарослями поникшего тростника, украшенного желтыми сережками. , вверх по голубому переулку воды в более широкую открытую реку с ее быстрым течением и толпами лодок, белый фасад города теперь ясно возвышается перед нами.
   Воздух был полон солнечного света и веселых голосов; пели птицы, распускались деревья; только на сердце было тяжело, на уме спуталось. Но почему я должен быть грустным, сказал я себе в настоящее время? Жизнь билась в моих пульсах; чего мне бояться? Этот мир, в который я попал, был, без сомнения, новым и странным, но завтра он будет старым и знакомым; это дискредитировало мою мужественность, сидеть вот так с нахмуренными бровями, поэтому я с усилием встрепенулся.
   "Старый парень!" Я сказал своему спутнику, когда он сидел верхом на сосне, медленно пережевывая что-то липкое и глядя на меня краем глаза с бессмысленным удивлением: "Расскажи мне что-нибудь об этой твоей земле или что-нибудь о себе - что напоминает мне, что я есть вопрос задать. Это немного деликатно, но вы выглядите благоразумным малым и не обидитесь. Дело в том, что я заметил, когда мы приехали, что половина вашего населения носит одежду всех цветов радуги - "причудливые костюмы", как наши портные могли бы назвать это дома, - и эта половина переписи, несомненно, мужчины и женщины. Загвоздка в том, что другая половина, к которой ты принадлежишь, одевается одинаково в ЖЕЛТОЕ, и я буду стрелять из самой большой пушки на главной палубе "Каролины", если смогу определить, к какому полу ты принадлежишь! Я принял тебя за мальчика в начале, и то, как ты закончил с идеей выпить со мной, казалось, показало, что я был на правильном пути. Затем, немного позже, я услышал, как вы и ваш друг злоупотребляете нашим сексом со стороны, что меня очень смущает. Это и некоторые другие вещи заставили меня снова отправиться за границу, и, поскольку судьба, кажется, решила сделать нас приятелями в этом путешествии, почему... ну, откровенно говоря, я был бы рад узнать, мальчик ты или девочка? Если ты такой же, как я, не больше и не меньше, тогда - потому что ты мне нравишься - моя рука в товариществе. Если вы не правы, как, кажется, обещают эти гладкие очертания, - о, вот снова моя рука! Но ты должен быть мужчиной или женщиной - ну, что же?
   Если раньше я был озадачен, то теперь наблюдать за этим мальчиком было еще любопытнее, чем когда-либо. Он отпрянул от меня с видом оскорбленного достоинства, потом закусил губу, вздохнул, уставился и нахмурился. -- Ну, -- сказал я, смеясь, -- говори! это порождает двусмысленность быть настолько двусмысленным в отношении пола! "Это не имеет большого значения, да или нет, простой ответ укрепит нашу дружбу; если товарищ, то пусть будет товарищ; если служанка, то я не стану с этим спорить, хотя это и стоило мне вероятного соседа по столу.
   - Ты издеваешься надо мной.
   - Не я, я никогда ни над кем не издевался.
   - А мой халат тебе ничего не говорит?
   "Ничего особенного; желтая туника и вполне достаточно, но ничего, на чем можно было бы основывать вывод. Прийти! Ты ведь девушка?"
   "Я не считаю себя девушкой".
   "Почему же тогда вы самый цветущий мальчик, на которого когда-либо попадались глаза; и хотя это с некоторым оттенком сожаления, тем не менее я с радостью приветствую вас в рядах мужчин.
   "Я ненавижу твою мужественность, пошли ее за девственностью; он подходит мне так же плохо".
   "Но Ан, будь благоразумен; вы должны быть мужчиной или девушкой.
   "Должно быть; Почему?"
   "Почему?" Задавался ли когда-нибудь такой вопрос здравомыслящему смертному? Я уставился на это двусмысленное существо передо мной, а затем, немного разозлившись, прорычал что-то насчет того, что марсиане пьяны или безумны.
   "Это вы сами являетесь тем или иным, - сказал этот человек, к этому времени порозовевший от гнева, - и если вы думаете, что раз я такой, какой я есть, вы можете смело насмехаться надо мной, то вы ошибаетесь. Видеть! У меня есть жало, - и, как сбитый с толку ребенок, моя спутница наполовину вытащила из складок желтого платья-туники самый изящный, самый безобидный на вид кинжал, какой только можно было видеть.
   -- О, если уж на то пошло, -- ответил я, дотрагиваясь до военно-морских ножен, все еще висевших у меня на бедре, и овладевая собой при виде ее, -- ведь у меня тоже есть жало -- и в два раза длиннее твоего! Но на самом деле, Ан, не будем об этом; если что-то в том, что я сказал, оскорбило добрые марсианские чувства, я прошу прощения и больше не буду спрашивать, оставив мое удивление на время, чтобы успокоиться.
   "Нет, - сказал другой, - я виноват, что поторопился с обидой; Я так не злюсь раз в год. Но на самом деле ваш вопрос глубоко трогает нас, желтых мантий. Разве ты не знал, что мы, носящие эту шафрановую тунику, - рабы, отдельная раса, всеми презираемая".
   " Рабы", нет; откуда мне это знать?
   "Я думал, что вы должны понимать такую фундаментальную вещь, и именно из-за этой мысли ваши вопросы кажутся недобрыми. Но если вы действительно дошли до того, что не понимаете и этого, то позвольте мне сказать вам, что когда-то мы в этом одеянии были женщинами - жрицами непорочных зачатий человечества; хранители тех великих надежд и стремлений, которые так легко умирают. А поскольку мы забыли о своем высоком положении и стали подражать другому полу, боги покинули нас, а люди презирали нас, дав нам в ярости своего презрения то, о чем мы просили. Мы - муравьи-рабыни гнезда, пчелы-работницы улья, происходящие, правда, из тех здесь, кто еще есть своего рода мужчины и женщины, но только труженики; неизвестные в любви, не пожалевшие о смерти - те, кто качает всех детей, кроме своих собственных, - рабы, проклятые осуществлением собственных амбиций".
   Несомненно, бедняжка Ан поверила тому, что она сказала, потому что, когда она говорила, в ее позе было крайнее уныние, и, чтобы подбодрить ее, я рассмеялся.
   "Ой! приезжайте, это не может быть так плохо, как это. Наверняка иногда некоторые из вас возвращаются к женственности? Вы и сами не выглядите так далеко, но какой-нибудь поступок самоотречения, какая-нибудь сильная любовь, если бы вы только могли вообразить, что это снова исправит вас. Неужели вы, облачённые в первоцветные одежды, можете иногда любить?"
   Где невольно я взволновал воды в безмятежной душе этого отверженного марсианина! Я не могу точно описать, как это было, но она молча наклонила голову на мгновение или два, а затем, со вздохом, подняв вдруг свои глаза на меня, тихо сказала: "Да, иногда; иногда - но очень редко", - а на лице ее на мгновение блеснула летняя молния новой надежды, один-единственный мимолетный взгляд задумчивой, робкой мольбы; удивления и восторга, которые еще не осмеливались признать себя.
   Потом настала моя очередь молчать, и пауза была такая неловкая, что через минуту, чтобы прервать ее, я воскликнул:
   - Опустим личности, старина, я имею в виду мою дорогую мисс Ан. Расскажите мне что-нибудь о своем народе, и давайте начнем с самого начала: например, у вас есть король?
   На это девушка, вырвавшись из приятной трясины своей апатии и попав в мою вену, ответила:
   -- И да, и нет, господин путник издалека, -- главным образом нет, а между тем, может быть, и да. Если нет, то было так, а если да, то Хат был нашим королем".
   "Я должен судить о мягком короле по вашей неуверенности. Там, откуда я родом, короли несколько яснее внушают свои индивидуальности своим подданным. Хат здесь, в городе? Он приходит сегодня на ваши пиры?
   Ан кивнул. Он был на реке, он должен был встретить восход солнца; даже сейчас она подумала, что смех и пение за поворотом могли быть королевской баржей, приближающейся к городу. -- Он не опоздает, -- сказал мой спутник, -- потому что завтра во дворце назначен свадебный пир.
   Я заинтересовался. Короли, дворцы, свадебные пиры - ведь здесь было что-то существенное; после всех этих прозрачных людей могли оказаться хорошие ребята, веселые товарищи, чтобы пожить среди них - и свадебные пиршества снова напомнили мне, что я голоден.
   "Кто это, - спросил я с большим интересом в своем тоне, - кто женится? Это сам ваш двусмысленный король?"
   На что лиловые глаза Ана расширились от удивления: потом, как будто не желая быть неучтивой, она сдержала себя и ответила с приглушенной жалостью к моему невежеству: "Не только он сам, но и каждый, незнакомец, все они завтра женаты; вы бы не женили их по одной, не так ли?" - это с невыразимой насмешкой.
   Я смиренно сказал, что нечто подобное произошло в том месте, откуда я родом, и спросил ее, как получилось, что удобство стольких людей достигло кульминации в один и тот же момент. "Конечно, Ан, это чудо аранжировки. Там, где я жил, ухаживания иногда были долгими, а иногда короткими, и все служанки не успокаивались на таком всеобщем согласии".
   Девушка была явно озадачена. Она некоторое время смотрела на меня, а затем сказала: "Какое отношение длинные или короткие ухаживания имеют к свадьбам? Вы так говорите, как будто сначала ухаживали, а потом поженились - мы сначала поженимся, а потом сватаемся!
   "Это неплохая идея, и я вижу, что она может придать времяпрепровождению легкость и уверенность, чего не хватает нашему методу. Но если сначала поймают женщину, а потом засудят, кто вас сведет? Кто заботится о необходимых предварительных условиях ассортимента?
   Ан, глядя на мои туфли, как будто размышляя о дальности пути, который я проделал, если его измерять моим невежеством, ответила: "Урна, незнакомец, урна делает то - что еще? Как это может быть в той старомодной области, из которой вы приехали, я не могу сказать, но здесь - это настолько обычное дело, я должен был подумать, что вы должны были это знать - мы каждый новый год помещаем имена всех женщин в урну и люди рисуют для них каждый город, каждую деревню отдельно, и те, кого они рисуют, принадлежат им; возможно ли, чтобы у вашей расы были другие методы?"
   Я сказал ей, что так оно и есть - мы выбирали и выбирали сами, умоляя девиц, сражаясь за них, и удерживая солнце романтики на закате именно там, где марсиане удерживали его восход. При этом Ан разразился смехом - звонким звонким смехом, от которого все беззаботные люди в ближайших лодках сочувственно засмеялись. Но когда гротескность этой идеи несколько рассеялась, она посерьезнела и спросила меня, не приводит ли такая фантазия к злобе, зависти и пререканиям. -- Мне кажется, -- сказала она, качая курчавой головой, -- такой план может сжечь города, пустынные равнины и пустые дворцы...
   "Такие дела были".
   "Ах! наш путь намного лучше. Видеть!" - сказал этот нежный философ. " Вот, - говорила одна из наших женщин, - я сегодня, незамужняя, так же свободна от мыслей, как вон та птичка, гоняющаяся за сережкой; завтра я выйду замуж, у меня будет целое лето, чтобы заниматься любовью, я избавлюсь от всех тех неопределенностей, в которых ты признаешься, мне нечего делать, кроме как лежать на солнечных берегах с тем, кого посылает мне случай, придти к цели любви без каких-либо поездок, чтобы добраться туда. Да ведь вы должны признать, что это совершенство непринужденности.
   -- А если, -- сказал я, -- случай неблагосклонно поступил с вами из вашей брачной урны, если этот человек вам не понравился или другой возжелал его? На что Ан ответил с некоторой проницательностью:
   "В первом случае мы должны делать то, что можем, будучи не хуже, чем те в вашей стране, которые сыграли с собой злую шутку. Во-вторых, ни одна девица не пожелала бы того, кого судьба подарила другой, это было бы слишком утомительно, а если бы такое и случилось, то кто-нибудь из них отказался бы от своих притязаний, ибо ни один мужчина или женщина, когда-либо рожденные, не стоили ссоры, и нам разрешено торговаться и немного меняться".
   Все это было достаточно странно. Я не мог не рассмеяться, в то время как Ан смеялся при малейшем приглашении, и, таким образом, болтая и высмеивая социальные отношения друг друга, мы лениво плыли в сторону города и вскоре вышли к главному водному пути шириной примерно в милю и текли быстро, как ручьи на пороге весна, с дерзкими или пустынными далекими пляжами, катящимися по ней, и время от времени сломанная ветка или ствол дерева, проглядывающий сквозь волны, гребни которых свежий ветер поднимал и сеял золотыми дождями в промежуточных бороздах. Марсиане казались экспертами в воде, проворно лавируя между этими плавающими опасностями, когда они встречались с ними, но по большей части держась берега, где более спокойный поток больше соответствовал их фантазии, и какое-то время все шло хорошо.
   Ан, пока мы шли, рассказывала мне больше о своей странной стране, указывая на птиц или цветы и называя их мне. "Теперь, - сказала она, указывая на маленькую серую сову, сидевшую в задумчивости на плавающем бревне, к которому мы приближались, - это птица-предзнаменование; закрой свое лицо и отвернись, ибо нехорошо смотреть на это".
   На что я рассмеялся. "Ой!" Я ответил: "Значит, эти древние глупости дошли до этого, не так ли? Но ни серая, ни черная, ни белая птица не могут испугать людей там, откуда я родом; смотри, я разобью ему его философию, - и, сообразуя действие со словами, поднял камешек, случайно лежавший на дне лодки, и швырнул его в существо с меланхолическими глазами. Сова улетела прочь, опуская крылья в воду при каждом взмахе, и на ходу издавала призрачный крик, от которого даже среди солнечного света и блеска мурашки по коже.
   Ан покачала головой. - Тебе не следовало этого делать, - сказала она. "Наши мертвецы, которых мы спускаем через водопад, возвращаются в теле той маленькой птички. Но теперь он ушел, - прибавила она с облегчением. "Смотрите, он садится далеко вверх по течению, на кончик вон того гнилого сучка; Я бы не стал беспокоить его снова, будь я на вашем месте...
   Что бы еще ни сказал Ан, это было потеряно, потому что среди звуков флейт и пения из-за излучины реки внизу появилась толпа лодок, украшенных цветами и гирляндами, все столпились вокруг баржи, едва способной двигаться, настолько густой, что меньшие лодки давил на это. Так близко висели эти лодки, что гребцы в гирляндах, сидевшие за веслами, едва могли тянуть, но и здесь, как и везде, было такое же добродушие, та же небрежность к порядку, как цветущий остров в танцующей синей воде пестрый подошёл флот.
   Я отвел нашу лодку подальше от берега, чтобы лучше видеть, а Ан хлопала в ладоши и смеялась. - Это Хат - он сам и те, кто с ним во дворце. Подойди еще ближе, друг, - так! между этими плавающими мусорными площадями, потому что на тех, у кого есть Хат, приятно смотреть.
   Ничего особенного, я выбежал на середину ручья, чтобы посмотреть, как мимо проходит этот странный принц, даже не подозревая, что через несколько минут я буду пожимать ему руку, мокрому и мокрому герою. Подошла толпа, и, пользуясь преимуществом ветра, мне не потребовалось много времени, чтобы занять первое место в толпе, откуда я принялся за работу, с республиканским интересом к королевской власти, чтобы посмотреть на человека, который, по словам Ана, был лучшим. глава марсианского общества. Он не вызывал у меня желания отказаться от своих демократических принципов. Королевский юноша сидел в центре баржи под балдахином и на троне, представлявшем собой массу цветов, не сложенных вместе, как у нас, а так искусно уложенных, что они поднимались от скамеечки для ног до вершины в ритм цвета, стихотворение в бутонах и лепестках, подобного которому для гармоничной красоты я не мог вообразить возможным. И в этой волшебной берлоге был худощавый, изможденный молодой человек, одетый в какую-то черную ткань, настолько невзрачную, что казался не более чем тенью. Я считал само собой разумеющимся, что под этим мрачным костюмом скрыта плоть из костей и мускулов, но только лицо наверху приковало мой взгляд и заставило меня ответить тем же взглядом, что и он, когда мы подошли друг к другу с удвоенным интересом. Это было не некрасивое лицо, а пепельно-серого цвета, и среди безвкусных лиц марсиан вокруг него он был удивительно задумчив. Я не знаю, оставляют ли когда-нибудь призраки те, кто покончил с собой, учась, но если да, то это был идеал для такого человека. У его ног я заметила, когда наконец оторвала от него взгляд, сидела девушка в свободном кораллово-розовом платье, полная его антипода. Принцесса Хору, как ее звали, положила руку ему на колено при нашем приближении и рвала на куски бутон синего вьюнка - очаровательная картина изящной праздности. Ничего такого мягкого, такого шелковистого, как эта маленькая леди, никто прежде не видел. Кто я такой, бедный бездельник, чтобы пытаться описать то, чего не смогли бы понять ни поэт, ни художник? Я знаю, конечно, ваши стандартные описания: тающий глаз, коралловая губа, персиковая щека, вороная коса; но они были придуманы для смертных женщин, и это не было одним из них. Я не буду пытаться описать великолепную нежность тех глаз, которые она сейчас же обратила на меня; светящееся сияние ее кожи; бесконечная грация каждого действия; невероятная, проникающая в душу гармония ее голоса, когда я услышал его позже, -- вы должны уловить кое-что из этого, пока я иду, -- достаточно сказать, что, увидев ее там в первый раз во всей полноте ее красоты, я упал отчаянно, безумно влюблен в нее.
   Между тем, даже самый увлеченный из смертных не может вечно смотреть, ничего не говоря. Скрип нашего носа о украшенный гирляндами борт королевской баржи вывел меня из задумчивости, и, кивнув Ану, давая понять, что я скоро вернусь, я легко вскочил на судно Хата и с уверенностью свободного и независимого Американский избиратель, подошел к этому человеку, протянул мне ладонь и сказал, когда я это сделал:
   "Пожмите друг другу руки, господин президент!"
   Принц выступил вперед по моему приказу и протянул мне руку. Он медленно и степенно поклонился, как это принято у марсиан, и волна удовлетворенной учтивости прошла по его телу; он кланялся все ниже и ниже, пока его лицо не оказалось над нашими сцепленными руками, а затем, с простой вежливостью, он поцеловал мои кончики пальцев! Это несколько смущало. Насколько я мог читать, это не было похоже на процедуру, применяемую в судах ближе к Вашингтону, чем этот, и, торопливо отдернув пальцы, я повернулся к принцессе, которая встала и смотрела на нее несколько неловко, одновременно недоумевая. какое приветствие было бы уместно в ее случае, когда случилось поразительное происшествие. Река, как сказано, была полна плавающего хлама, принесенного весенним паводком с далеких возвышенностей, в то время как царский конвой медленно продвигался вверх по течению и, таким образом, встретил все это на своем пути. Кое-что из этого материала было тяжелым деревом, и когда с ведущих шлюпок раздался внезапный предупредительный крик, моему матросскому чутью не потребовалось много времени, чтобы догадаться, что не так. Те, что впереди, стреляли из стороны в сторону, те, кто сзади, пытались отступить, когда прямо на королевскую баржу упало бревно из черного дерева двадцати футов длиной и толщиной с грот-мачту старого трехпалубного корабля.
   Лодка Хата могла спастись не больше, чем если бы она была установлена на каменном постаменте, гирлянды и занавески, волочащиеся по воде, так тяжело висели на ней. Позолоченные весла стройных гребцов были так слабы - они только сделали пол-оборота от дороги этого большого дротика, как он налетел на них, сбив первых нескольких хорошеньких гребцов кубарем и хрустя веслами, как бык по сухой воде. стебли кукурузы. Я прыгнул вперед и, вырвав у нерешительного раба шест, воткнул его конец в головку бревна и навалился на него всем своим весом, немного отклонив его и тем самым, может быть, спас сам корабль, но недостаточно. Когда он пронесся мимо, ветка зацепилась за висячий гобелен, швырнув меня на палубу и сорвав с собой весь этот наряд. Затем огромный лонжерон, подбросив в воздух половину своей мокрой длины, понесся вниз по течению, из него тянулись клочья шелка и цветы, а в его задней части пузырилась белая вода.
   Когда я вскочил на ноги, на борту царила нелепая неразбериха. Все еще стоял у своего трона - остров в море беспорядка - глядя на меня; все остальное было хаосом. Гребцы и придворные брыкались и валялись в "талии" корабля, как рыбы, только что выловленные из траловой сети, но принцессы уже не было. Где она была? Я стряхнул брызги с глаз и уставился за борт. Ее не было рядом с бурлящей голубой водой. Потом я взглянул назад, туда, где бревно, уже в пятнадцати ярдах от меня, плескалось на солнце, и, пока я смотрел, из-под него высунулась белокурая рука и белые пальцы судорожно вцепились в небо. Какой мужчина может нуждаться в большем? Я бросился вниз по барже и, бросив только портупею, бросился ей на помощь. Нежные марсиане были слишком ошеломлены, чтобы поднять руку на помощь; но в этом не было необходимости. У меня был прилив со мной, и я выигрывал с каждым ударом. Тем временем это проклятое дерево, с зацепившимися за ветку юбками бедной Хору, топило ее на досуге; поднимая ее, когда она поднималась на гребни, прекрасный, беспомощный узел, а затем опуская ее при падении в нижние воды, где я мог видеть, как она время от времени блестела, как розовый коралл.
   Я удвоил свои усилия и подобрался к берегу, держась за корку этого старого пня, и, плывя и карабкаясь, наконец оказался в пределах досягаемости княгини. Тогда бревно игриво подняло ее к моим рукам, а когда я ухватился за нее, обрушилось сокрушительной тяжестью и толкнуло нас далеко в липкое лоно марсианского моря. Мы снова поднялись, кашляя и задыхаясь - я яростно дергал эту спутанную одежду, а леди - просто комок сладости в моей другой руке - затем снова спускались вниз с этим бревном на мне и со всеми шумами Эблиса в моих ушах. Мы ходили вверх и вниз, снова и снова, пока силы не иссякли и мои ребра, казалось, не сломались; затем, с последним отчаянным усилием, я уперся коленом в ствол и только силой освободил мою принцессу - злобный брус сделал последний безобразный толчок в нас, откатываясь, - и мы были свободны!
   Я повернулся на спину и, уже уверенный в том, что меня спасут, взял голову дамы себе на грудь, сжимая ее милые белые кулачки в своих, и, паря, ждал помощи.
   Это произошло слишком быстро. Доблестные марсиане, увидев, что принцесса спасена, стремительно обрушились на нас. Сквозь плеск воды в ушах я слышал их вздохи, похожие на крики восхищения и удивления, стук брызг о борта каноэ, смешанный с плеском весел, порхающие тени их носов были повсюду вокруг нас, и в меньшей степени времени, чем нужно, чтобы написать, нас подняли на борт, оживили и доставили на баржу Хата. Снова губы принца были на кончиках моих пальцев; снова заиграли флейты и музыка; и пока я выжимал воду из волос и пытался отвести взгляд от контура Херу, чье очарование сияло сквозь ее влажную, облегающую розовую одежду, как если бы эта одежда была всего лишь прозрачной фантазией, я смутно услышал, как Хат сказал: удивительные вещи моей галантности, и, что было более важно, попросил меня пойти с ним и остаться на эту ночь во дворце.
   ГЛАВА IV
   В первую ночь они поселили меня, как принца, в подданной стране. Я был устала. Накануне я пришел на жесткую сцену, и мне дали кушетку, эфирная мягкость которой, казалось, закрывалась, как крылья птицы, когда я погружался от ее прикосновения в бездонный сон. Но едва наступил следующий день, как я проснулся и, вытянувшись на нагроможденном шелке безногой кровати на полу, очутился в большой комнате с пурпурным гобеленом на входе и квадратной аркой, ведущей к плоская терраса снаружи.
   Это был чудесный рассвет, от которого мое сердце засветилось во мне, воздух стал подобен молодому молоку, а цвета восхода солнца лежали фиолетовыми и желтыми в решетках по всей моей комнате. Я зевнул и потянулся, затем встал, завернулся в шелковое одеяло и вышел на плоскую террасу, откуда можно было видеть весь город, раскинувшийся в лоскутном одеяле цвета слоновой кости и изумруда, с открытой голубой водой с одной стороны и марсианским равнина, уходящая в безграничное расстояние друг к другу.
   Прямо внизу, на большой площади, у подножия ступеней дворца Хата, собралась толпа людей, блестящих в разноцветных одеждах. Они сидели или лежали, точно так же, как они могли бы, насколько я знаю, делали всю теплую ночь, без особого порядка, за исключением того, что там, где черные полосы инкрустированного камня обозначали проезжую часть через площадь, никто не стоял. Пока я раздумывал, что может собрать так много людей в такую рань, раздались звуки флейт, -- ибо эти люди ничего не могут делать, не флейтя, как зяблики в майских зарослях, -- и от амбаров на полпути к гавани потянулась вереница телег, нагруженных едой. Вниз спускались упряжки в сопровождении рабов, кружась и выезжая на открытое место, и когда они проходили мимо каждой группы, эти ленивые, бездельничающие нищие толпились вокруг и брали пособие, которое они были слишком бережливы, чтобы заработать себе. Странно было видеть, как вяло они отнеслись к еде, хотя само провидение вручило ее им; заметить, как бегали среди них рабы в желтых подпояшках, раздавая хлебы, сами выращенные, собранные и испекшиеся; переходя от группы к группе, пробуждая, увещевая, управляя беспомощной толпой, которая принимала их усилия без раздумий и благодарности.
   Я долго стоял там, поставив одну ногу на карниз и подперев подбородок рукой, отмечая красоту разрушенного города и недоумевая, как такая слабая раса, которая лежала поблизости и завтракала в прозрачном солнечном свете, могла прийти к город, подобный этому, или сохранил даже руины его стен и построек от алчности других, пока вскоре не раздался шорох первоцветных одежд и мой вчерашний друг не встал передо мной.
   - Ты отдохнул, путник? - спросила она своим красивым голосом.
   "Амброзиально отдохнул, Ан".
   "Это хорошо; Я скажу правительству, и оно придет, чтобы вымыть и одеть вас, а потом позавтракать".
   - За завтрак, девица, я буду благодарен, а вот за умывание и одевание я скорее буду защищаться до последнего вздоха, чем подчинюсь такому управлению.
   "Как странно! Вы никогда не моетесь в своей стране?
   - Да, но это вопрос, оставленный в значительной степени на наше усмотрение; так что, моя дорогая девочка, если вы оставите меня на минуту или две в поисках той еды, о которой вы упомянули, я гарантирую, что буду готов, когда она будет доставлена.
   Она ускользнула, пожав розовыми плечами, чтобы вскоре вернуться, неся поднос, покрытый белой тканью, на котором было полдюжины блестящих покрывал, откуда исходил самый ароматный запах приготовленных блюд.
   -- Что ж, товарищ, -- сказал я, садясь и поднимая крышку за крышкой, потому что холодный, сладкий воздух снаружи проголодал меня, -- это лучше, чем я надеялся; Из того, что я увидел внизу, я подумал, что мне придется бежать за кучей завтрака и есть его на пятках среди ваших сонных друзей внизу.
   Ан ответил: "Чужак - это принц, как мы понимаем, в его собственной стране, а князья живут не совсем так, как простые люди, даже здесь".
   - Итак, - сказал я с набитым ртом странной, неизвестной рыбы и лепешкой, мягкой, как молоко, и белой, как хлопок, в стручке. "Теперь я чувствую себя как дома!"
   - Разве вы могли бы поступить иначе с нами?
   "Нет! теперь я думаю об этом, вполне естественно, что вещи должны быть очень похожими во всех уголках вселенной; Великолепная простота, правящая сферами, без сомнения действует почти одинаково как на одной стороне солнца, так и на другой. Тем не менее, каким-то образом - вы не можете этому удивляться - вчера я искал ваш мир, когда я понял, куда я упал, мир джинов и великанов; Безумные возможности более реализованы, и вот я вижу вас, обитателей совершенно отдаленного мира, немногим более чудесного, чем если бы я оказался среди вас по введению дешевого туристического билета и зашел в какой-нибудь заброшенный уголок моего собственного далекого мира!"
   - Я едва понимаю, что вы имеете в виду, сэр.
   - Нет, нет, конечно, нельзя. Я забыл, что ты не знал! Вот, передай мне то, что лежит на том блюде, похожее на запекшуюся грязь от якорной лапы и набухающее, как райское дыхание, и позволь мне тебя расспросить. и пока я сидел и пил с этой желтой служанкой, сидевшей передо мной, я засыпал ее вопросами, как мог бы младенец, появившийся на свет с полноценным даром речи. Но хотя она была готова и достаточно охотно отвечала и весело смеялась над моим странным невежеством в простых вещах, однако воды в колодце было мало.
   "Имели ли они какие-либо ремесла или науки; какой-нибудь культ звезд или фигур?" Но она снова покачала головой и сказала: "Может, и знала, многое понимала, но сама мало знала ни о том, ни о другом". "Армии или флота?" и снова марсианка пожала плечами, в свою очередь спрашивая:
   "Зачем?"
   "Зачем!" Я воскликнул, немного разозлившись на ее очаровательную тупость: "Почему, чтобы сохранить то, что досталось сильной руке, и получить больше для тех, кто придет дальше; флоты, чтобы прочесывать синие моря, и армии, чтобы охранять то, что они должны принести домой, или охранять городские стены от всех врагов, - ибо, я полагаю, Ан, - сказал я, опуская нож, когда меня посетила ободряющая мысль, - - Я полагаю, Ан, у тебя есть враги? Это не похоже на провидение, чтобы дать такие богатства, которыми вы владеете, такие земли, такие города, и не дать противоядие в кого-то достаточно бедного, чтобы желать их.
   Тотчас же лицо девушки помрачнело, и было видно, что наткнулась на нежную тему. Она нетерпеливо махнула рукой, словно собираясь сменить тему, но меня это не остановило.
   - Пойдем, - сказал я, - это лучше, чем завтрак. Это было одно - этот твой неизвестный враг - хотел использовать тупую массу твоего слишком миролюбия. Какой он? Как сильно? Как переживает ссора между вами? Я сам был солдатом до того, как меня привлекло море, и больше всего на свете люблю лошадь и меч.
   - Вы бы не шутили, если бы знали нашего врага!
   "Это может быть так. Я смеялся в лицо многим более сильным врагам, чем твой; но в любом случае, дайте мне возможность судить. Ну, кто это, что пугает всю кровь из ваших щек одним только упоминанием и не может быть осмеяно даже за этими солидными стенами?
   - Во-первых, вы, конечно, знаете, что давно уже эта наша земля была огонена с запада.
   "Не я".
   "Нет!" сказал Ан, с небольшим теплом. - Если уж на то пошло, ты ничего не знаешь.
   На что я рассмеялся и, сказав, что ответ был справедлив, поклялся, что больше не перебиваю; поэтому она не стала говорить, как Хат - этот бесконечный Хат! - мог знать все это лучше, чем она, но давным-давно земля была захвачена людьми из-за широких голубых вод снаружи; громадный народ, мохнатый и дикий, неотесанный, неграмотный, и голос бедного Ана дрожал даже при описании их; люди без жалости и угрызений совести, живущие в лесах, поедающие плоть, которые сжигали, грабили и уничтожали все на своем пути и разрушили этот город вместе со многими другими в древнем набеге, ужасы которого все еще полыхали зловещим светом в умы ее людей.
   -- С тех пор, -- продолжала девушка, -- эти отвратительные ужасы дальней земли стали для нас кошмаром, лишая нас удовольствия и наполняя наш покой ужасными мыслями о том, что может быть, если они снова придут. "
   - Несомненно, леди, к несчастью, - ответил я. - Но это было давно, и грабители далеко. Почему бы не подняться и не напасть на них по очереди? Жить в таком кошмаре ужасно, и поэт на моей стороне эфира сказал:
   "Либо он слишком боится своей судьбы,
   Или его заслуги малы,
   Кто не прикоснется к нему,
   Чтобы выиграть или потерять все это".
   Мне кажется, ты должен или хлопотать и снова драться, или смирно сидеть и, уплатив трусливую плату за мир, дорого купить снисходительность у победителя.
   -- Мы, -- сказал Ан просто и без всякого стыда, -- скорее умрем, чем сразимся, и потому идем по более легкому пути, хотя он и тяжел. Смотреть!" - сказала она, привлекая меня к широкому окну, из которого мы могли мельком увидеть западный город и гавань за стенами. "Смотреть! вон тот длинный ряд лодок с коричневыми парусами, свободно свисающими с каждого двора, выстроились вдоль набережной. Даже отсюда можно разглядеть тонкую струйку рабов-носильщиков, бегущих туда-сюда между ними и амбарами, как муравьи на солнечной дорожке. Это корабли наших сборщиков налогов, они прибыли вчера издалека из-за моря, пунктуальны, как судьба, с первым днем весны, и мы надеемся, что через две или три ночи они снова отправятся в путь; и мы будем рады видеть, как они отправляются в путь. , хотя они оставляют корзинку с нашим сукном, нашим зерном и золотом".
   - Это то, что они берут за дань?
   - Это и одна девушка - самая красивая, которую они могут найти.
   "Один - только один! Это очень умеренно, учитывая все обстоятельства.
   "Она принадлежит тому королю, Архап, и хотя она всего одна, как ты говоришь, незнакомец, но тот, кто ее теряет, иногда склонен думать, что она слишком много потеряна".
   - Клянусь самим Юпитером, это хорошо сказано! Если бы я был этим человеком, я бы взбудоражил небо и ад, пока не вернул бы ее; ни человек, ни зверь, ни черт не должны остановить меня в моих поисках!" Пока я говорил, мне на минуту показалось, что пальцы Ан слегка дрожали, когда она прикрепляла цветок к моему пальто, а в ее голосе было что-то вроде вздоха, когда она сказала:
   - Горничные этой страны не привыкли, сэр, быть так сильно любимыми.
   К этому времени, позавтракав и восстановившись, я был готов идти дальше. Девушка откинула тяжелую портьеру, служившую вместо двери у входа в мою комнату, и повела меня по коридору и мраморным ступеням, а я последовал за ней, и был ли это марсианский воздух или еда, я не знаю, но подумал Я был очень доволен собой, пока мы не вышли на главную дворцовую лестницу, которая величественными маршами вела от верхних галерей к широкой площади внизу.
   Когда мы вышли на яркое солнце - а ни один солнечный свет не бывает таким ярко-золотым, как марсианский, - среди переплетающихся цветов и кустов и веселых причудливых птиц, строящихся на карнизах, лоснящийся юноша медленно поднялся с того места, где он расстелил свой плащ, как диван на диване. шаг и, подойдя, спросил:
   - Ты вчерашний незнакомец?
   - Да, - ответил я.
   "Тогда я принес сообщение от принца Хата, в котором говорится, что он будет очень рад, если вы поужинаете с ним".
   "Почему, - ответил я, - это очень вежливо, но я уже позавтракал".
   - И Хэт тоже, - сказал мальчик, мягко зевнув. "Видите ли, я пришел сюда рано утром, но, зная, что вы рано или поздно пройдете, я подумал, что мне не будет хлопот, если я полежу, пока вы не придете - эти странные люди, которые построили эти места, были так расточительны по шагам", - и улыбаясь извиняясь, он откинулся на спинку дивана и начал играть с листом.
   "Милый друг, - сказал я, и вы заметите, как я проникся их стилем разговора, - возвращайтесь к Хату, когда отдохнете, передайте ему мою любезнейшую благодарность за предполагаемую любезность, но скажите ему, что приглашение должно было быть началось на неделю раньше; скажи ему от меня, ты, проворный гонец, что я просрочу его любезность и приду завтра; скажите, что тем временем я прошу его передать вам любые плохие новости, которые у него есть для меня. Сообщение слишком громоздко для ваших стройных плеч?"
   - Нет, - сказал мальчик, медленно вставая, - я возьму, - и приготовился идти. Он снова повернулся и сказал без следа невежливости: "Но в самом деле, незнакомец, я бы хотел, чтобы ты сам принял это сообщение. Это третий лестничный пролет, который я поднялся сегодня".
   Везде была такая же дружеская лень. Половина завтракающих лежали кучками на цветных шалях на площади; другая половина шла прочь - все в одном направлении, как я заметил - так медленно, как только возможно, к открытым полям позади; никто не был активен и не имел никаких дел, кроме желтых людей, которые порхали взад и вперед, помогая другим и выполняя городскую работу, как будто это была их единственная мысль в жизни. В том чужом городе не было магазинов, ибо не было нужды; я действительно видел некоторые будки и места, похожие на храмы, но пустые и предназначенные для птиц и зверей - вещи, которые любят эти ленивые марсиане. Не было никакого топота занятых ног, потому что никто не был занят; ни лязга мечей и доспехов на этих мирных улицах, ибо никто не был воинственным; никакой толкотни, ибо никто не торопился; не было набитых ослов, кивающих в переулках, потому что нечем было наполнить их вьюки, и хотя иногда проезжала повозка с грузом развалившихся мужчин и служанок или маленькая лошадь, поскольку лошади у них были, почти такой же ленивый, как хозяин, которого он носил, с украшениями, нашитыми на кусочки цветных раковин и кораллов, но каким-то образом все это было необычайно нереальным. Это был город, полный призраков жизни, которая когда-то пульсировала на его пути. Улицы были заполнены людьми, всюду болтали голоса, поющие мальчики и смеющиеся девушки бродили, взявшись за руки, по дорожкам наполняли каждое эхо своим весельем, но почему-то все это было так поверхностно, что я снова и снова протирал глаза, недоумевая. действительно ли я бодрствовал, или это был не долгий сон, завтрашний день которого был еще впереди.
   -- Что мне больше всего кажется странным, добрый товарищ, -- любезно заметил я спотыкающемуся присутствию у моего локтя, -- так это то, что эти ваши соотечественники, которые избегают подниматься по лестнице и имеют ладони, нежные, как лепестки роз, эти широкие дороги, вымощенные камнями, твердыми, как сердце ростовщика".
   Ан засмеялся. "Камни все еще находились бы в своих родных каменоломнях, если бы нам пришлось их искать; мы, сэр, подобны кроликам в руинах, наследникам того, что сделали другие руки.
   - Да, и я тоже думаю, что погиб, потому что, проходя мимо, я заметил сколы топоров на стенах, пятна древнего огня и дыма на карнизах.
   Ан слегка поморщилась и беспокойно уставилась на стены, бормоча себе под нос что-то о попытках скрыть цветочными гирляндами знаки, которые они не могли изгнать, но было видно, что разговор ей не понравился. Столь неприятны были разговоры или вид лесорубов (тут-народ, как она их называла, в отличие от здешних людей вокруг нас), что девушка явно почувствовала облегчение, когда мы вырвались из города и вышли на открытую игровую площадку леса. люди. Там внизу все было веселой, суетливой толпой. Вчерашние киоски, аркады, арки все еще стояли, и за ночь неизвестные руки украсили их цветами, а солнце другого дня распустило полевые почки, так что все место было блестящим от прошлого выражения. И вот жители Хайтера чередовали свое безделье всеобщим праздником. Они стояли кучками или лежали рядами, как только что сорванные цветы на берегу, переговариваясь друг с другом через камыши так же мягко и мелодично, как бегущая вода. Они играли в непоследовательные игры и обрывались посреди них, как дети, ищущие новых удовольствий. Они бездельничали возле питейных палаток, деликатно глупых, с причудливыми, жидкими винами, которые раздавали всем, кто просил; служанки были готовы перекусить или быть перехваченными через цветущие заросли любым, кто наткнулся на них, мужчины обняли стройные талии и брели по дорожкам, по-видимому, почти не заботясь даже о том, чью талию они кружат или в чье ухо они прошептал остаток любовной сказки они начали кому-то другому. И повсюду было "Привет", и "Ха", и "Так", и "Видите", - кричали друг другу эти причудливые люди, зная друг друга так фамильярно, как муравьи в гнезде, и по той же магии казалось, мне.
   -- А, -- сказал я вскоре, когда мы примерно час бродили по дрейфующей толпе, -- неужели у этих ваших добрых соотечественников нет других имен, кроме односложных, и нет ничего, что бы их обозначало, кроме этих щебетающих слогов?
   - Разве этого недостаточно? ответил мой собеседник. - Когда-то у нас действительно были более длинные имена, но, - добавила она, улыбаясь, - сколько хлопот сэкономит, если ограничить каждое одним звуком. Невежливо по отношению к ближнему обременять свой язык двойной обязанностью, когда можно было бы и наполовину".
   - А у вас нет отчеств - ничего, что указывало бы на то, что ребенок происходит из того же источника, что и его отец?
   "У нас нет отцов".
   "Какая! нет отцов? - сказал я, вздрагивая и глядя на нее.
   - Нет, и матерей тоже, или, по крайней мере, тех, кого мы помним, ибо опять же, зачем нам? Может быть, в том чужом районе, откуда ты родом, ты ведешь счет этим вещам, но что нам до них, когда их первоначальная обязанность выполнена. Посмотрите на эту нарисованную бабочку, качающуюся на медовой серёжке. Что ей известно о матери, которая пролила свою жизнь в цветочную чашу и через минуту забыла, какой это цветок. Мы тоже насекомые, странник.
   "И вы хотите сказать об этом великом скоплении здесь, что каждый атом одинок, индивидуален и не может претендовать ни на какое родство с другим, кроме рыхлых уз всеобщего братства - благовидная идея, ужасная, неосуществимая!"
   На что Ан рассмеялся. "Спросите у кузнечиков, невозможно ли это; спроси у маленьких жужжащих существ из травы и листьев, которые носятся туда и сюда при каждом дуновении ветра и повсюду находят родных только товарищей, - спроси их, ужасно ли это".
   Это повергло меня в меланхолию и как-то заставило задуматься о неизмеримо далеких друзьях, которых я оставил еще вчера.
   Что они делали? Они скучали по мне? Я должен был зайти за своей зарплатой сегодня днем, а завтра должен был бежать на юг, чтобы увидеть свою веснушчатую даму. Что она подумает о моем отсутствии? Что бы она подумала, если бы узнала, где я? Боги, это было слишком безумно, слишком абсурдно! В яростном отчаянии я засунул руки в карманы, а там они сжимали старую танцевальную программу и просроченный чек на нью-йоркский паром. Я сердито посмотрел на этих солнечных, беспомощных людей и, с горечью прижав руку к сердцу, пошарил в нагрудном кармане под пачкой неоплаченных счетов бостонских портных и запиской от моей квартирной хозяйки с вопросом, позволю ли я ее тетке стирать, пока я Я был на берегу. Ой! что они все обо мне подумают? Заклеймят ли они меня дезертиром, трусом и вором, позволив моему имени погрузиться в позор и тайну в темное царство забытого? Ужасные мысли! Я бы не стал думать больше.
   Может быть, Ан заметила мою меланхолию, потому что вскоре она подвела меня к прилавку, где в причудливых вазах были расставлены вина тех сортов, которые я описал выше, для всех, кто приходил их попробовать. Здесь было лекарство от всякого рода скуки - не то грубое лекарство, которое производит земное вино, но настолько точно соразмерное каждой конкретной потребности, что можно было регулировать свой разврат на волосок, поднимаясь по всей гамме удовлетворения, от уравновешенного довольства, приходящего от этой фляги до дикой экстравагантности самой дальней вазы. Так сказала мне моя юная девочка, водя пальцем по ряду кубков, украшенных странными фигурами и заключенных в серебряную оправу, каждый в своей группе маленьких чашечек для питья, похожих по цвету, и ожидающих на белых салфетках, пока ждут лодки на берегу. разгрузить груз вокруг бортов торгового судна.
   -- А что, -- сказал я, с любопытством осмотрев по очереди каждый ликер, -- что это такое, что стоит там, в скромном глиняном кувшине, как будто недостойное компании других?
   "О, это, - сказал мой друг, - самое важное из всех - это вино выздоровления, без которого все остальные были бы смертельными ядами".
   - Который, леди, выглядит так, как будто к нему есть моральная привязанность.
   "Может быть; действительно я думаю, что это было, но я забыл. Принц Хат знал! А пока позволь мне напоить тебя, великий незнакомец, позволь мне угостить тебя чем-нибудь.
   "Ну, тогда, - засмеялся я, - назовите мне противоядие от судьбы, специальное для отсутствующей любовницы и забывчивых друзей".
   - Какой она была? - сказал Ан, немного поколебавшись и нахмурившись.
   "Нет, добрый друг, - был мой ответ, - какое вам до этого дело?"
   -- О, ничего, конечно, -- ответила та марсианка, и пока она брала со стола чашку и наполняла ее жидкостью, я пошарил в мешочке портупеи, не лежит ли там случайно немного денег, но ничего не было, только косточки апельсина, которые бедняжка Полли высосала и со смехом швырнула в меня.
   Однако это не имело значения. Девушка протянула мне чашку, и я приложил к ней губы. Первый вкус был горьким и едким, как отвар долго выдержанного дерева. При втором вкусе по мне пробежала дрожь удовольствия, я открыл глаза и пристально вгляделся. Третий вкус - мерзость, тяжесть и досада - выпал из сердца моего; весь облик провидения изменился в одно мгновение, и глупая неудержимая радость, неразумная, неудержимая, овладела моим волокном. Я опустился на заросший мхом берег и, склонив голову, по-идиотски сиял на валявшихся вокруг меня марсиан. Как долго я был таким, я не могу сказать. Тяжёлые минуты томительного довольства тянулись незаметно, бессчетно, пока я снова не ощутил прикосновение кубка с вином к своим губам, и после очередного глотка отупение исчезло из моего ума, глаза прояснились, сердце затрепетало; фантастическое веселье охватило мои члены; Я вскочил на ноги и, схватив две руки Ан в своих, закружил эту девицу в головокружительном танце, прыгая так, как никогда раньше не танцевал танцор, пока, измученный и утомленный, я снова не опустился на землю от явной нехватки дыхания, и только после этого знал, что Ан сидел рядом со мной и говорил: "Пей! выпей незнакомец, выпей и забудь!" и когда чаша в третий раз была поднесена к моим губам, боль и наслаждение, глупость и радость, сама жизнь, казалось, ускользнули в блестящую золотую пустоту, туманный эпизод бессознательного Элизиума, неопределенного и непостижимого.
   ГЛАВА V
   Когда я проснулся, чувствуя себя таким отдохнувшим, как будто я видел сон всю долгую ночь, Эн, увидев, что я открыт посмотрел, помог мне подняться на ноги, а когда я немного пришел в себя, спросил, можем ли мы идти дальше. Я к этому времени снова был самим собой, поэтому охотно взял ее за руку и вскоре вышел из клубка на просторы. Должно быть, я находился под обаянием марсианских вин дольше, чем казалось, потому что уже был поздний полдень, тени деревьев лежали глубоко и далеко над пестрыми толпами людей. Здесь, когда день клонился к закату, они разработали какой-то метод в своих видах спорта. Перед нами была широкая, покрытая травой дорожка, отмеченная украшенными гирляндами столбиками для пальцев, и на этом пространстве собравшиеся рабочие принимали участие во всевозможных играх на глазах большого скопления зрителей, доставляя им марсианские удовольствия. как они делали свою работу. Ан осторожно вела меня, опираясь на мою руку тяжелее, как мне казалось, чем утром, и время от времени обращала на меня свои газельские глаза с выражением, которое я не мог понять. Пока мы неторопливо продвигались вперед, я заметил круги поменьше, где одетые в желтое подпояски вызывали восторженный смех добродушной толпы трюками и ловкостью рук, позированием или подбрасыванием позолоченных кубков и мячей, как если бы они угощали гостей. действительно они были, для переросших детей. Другие играли на флейтах или пели хором песни под медленное хлопанье в ладоши, а другие занимались неведомо чем, молча сидели среди безмолвных зрителей, которые то и дело заливались смехом без причины, которую я мог видеть. Но Ан не дал мне остановиться, и мы протиснулись сквозь толпу, пока не подошли к главному загону, где дюжина рабов пробежала наперегонки для развлечения тех, кому было лень участвовать в скачках, и сидели, тяжело дыша, на траве.
   Может быть, для того, чтобы дать им время перевести дух, из толпы вышел человек, одетый в темно-синий камзол, странного пустого вида малый, и, бросив сноп дротиков, отошел шагов на дюжину, потом, повернувшись лицом, крикнул громко, он даст шестнадцать костюмов "летнего сукна" тому, кто сможет уколоть его дротиком из кучи.
   -- Да ведь, -- сказал я в изумлении, -- это лучший из дураков -- никто не мог промахнуться с такого расстояния.
   "Да, но, - ответил мой проводник, - он одаренный человек, сведущий в мистике".
   Я как раз собирался сказать, что хорошее копье, обутое в железо, было более сильным аргументом, чем любой мистик, о котором я когда-либо слышал, когда из толпы вышел юноша и среди насмешливых возгласов своих друзей выбрал трость из расслоение. Он подержал его в руке минуту, чтобы попасть в середину, затем повернулся к живой мишени. Кем бы они ни были, эти марсиане, несомненно, были прекрасны, как день. Никогда еще я не видел такого совершенного воплощения изящества и изящества, как этот мальчик, когда он на мгновение замер, готовясь к броску; яркое и теплое послеполуденное солнце на его собранных в пучок каштановых волосах, румянец девичьей застенчивости на красивом лице и гладкое совершенство его конечностей, четко очерченное на сумеречном фоне за ним. И вот дротик пошел. Наверняка мистик одумается в последний момент! Нет! посвященный стоял на месте с плотно сжатыми губами и оглядываясь назад, и пока я смотрел, оружие летело по своей цели.
   "Вот идет душа дурака!" - воскликнул я, и когда эти слова были произнесены, копье попало, или показалось, между шеей и плечом, но вместо того, чтобы пронзить, поднялось высоко в воздух, дрожа и сверкая, и вскоре, перевернувшись, упало назад и погрузилось глубоко в землю. дерн, в то время как тихий ропот безразличного удовольствия пронесся среди зрителей.
   Тут Ан, мягко зевнув, посмотрел на меня и сказал: "Волевой парень, правда, друг?"
   Я поколебался с минуту, а затем спросил: "Это УИЛЛ вращал этот вал?"
   Она простодушно ответила: "Почему, конечно, что еще?"
   К этому времени вышел другой мальчик и, выбрав копье, испытал его рукой и ногой, затем, отступив на два шага, подбежал к месту метания и точно и точно вонзил его в обнаженную грудь человека. И, словно ударившись о медную стену, древко отскочило назад и упало, дрожа, к ногам метателя. Еще и еще безуспешно пытались, пока, наконец, раздосадованный их тщетностью, я не сказал: "У меня несколько скудный гардероб, который был бы тем лучше для летнего костюма этого парня, с вашего позволения я рискну бросить против него".
   "Это бесполезно, - ответил Ан. "никто, кроме того, кто знает больше магии, чем он, или особенно дружит с Судьбой, может коснуться его через конверт, который он надел".
   - Тем не менее, думаю, я попытаюсь.
   "Это безнадежно, я бы не хотела, чтобы ты потерпел неудачу", - прошептала девушка с внезапным проявлением дружбы.
   -- А что, -- сказал я, нагнувшись, -- вы мне дадите, если у меня получится? На что Ан смущенно засмеялась и, вырвав свою руку из моей, наполовину отвернулась. Поэтому я протиснулся сквозь зрителей и вышел на ринг. Я подошел прямо к груде оружия и, выбрав одно, подошел к мистику. -- Молодец, -- воскликнул я нарочито, пробуя пальцем остроту острия копья, -- где все эти твои шестнадцать летних костюмов спрятались?
   - Это ничего не значит, - сказал мужчина, как будто он спал.
   - Да, но, клянусь звездами, это так, потому что завтрашняя тишина вашей души будет нарушена, если ваши наследники поклянутся, что не смогли их найти.
   - Это ничего не значит, - пробормотал окутанный волей провидец.
   "Это будет иметь какое-то значение, если я поверю вам на слово. Подойди, друг Пурпурная Куртка, примешь ли ты совет ногами и побежишь, пока еще есть время, или встанешь, чтобы тебя кинули?
   "Я стою здесь неподвижно в уверенности в своем посвящении".
   "Тогда громом я посвящу тебя в таинства наконечника копья, и твоя кровь будет на твоей голове".
   Марсиане все вытягивали шеи в приглушенном рвении, когда я повернулся к месту заброса и, подняв дротик, столкнулся с магом. Сбежит ли он в последний момент? Я наполовину на это надеялся; на минуту я дал ему шанс, затем, поскольку он не выказал никаких признаков колебания, я отдернул руку, встряхнул копье, пока оно не согнулось, как тростник, и метнул его в него.
   Головы марсиан повернулись, как будто все на одном стержне, когда копье мчалось по воздуху, без сомнения ожидая увидеть, как оно отскочит, как это сделали другие. Но она попала ему прямо в грудь и диким взмахом рук и взмахом пурпурных одежд отбросила его назад, вниз, снова и снова бесформенной грудой конечностей и развевающихся одежд, в то время как тихий ропот благоговейного удивления поднялось от зрителей. Они столпились вокруг него плотным кольцом, когда Ан подбежал ко мне с испуганным лицом.
   -- О, незнакомец, -- выпалила она, -- ты, верно, убил его! но я больше был поражен тем, что сломал его защиту, чем огорчен его раной.
   - Нет, - ответил я с улыбкой. "Возможно, завтра у него будет боль в груди, но он не мертв, потому что я повернул острие копья назад, когда крутил его, и метнул в него острие!"
   "Это было тем не менее замечательно; Я думала, что вы простой человек, может быть, принц, только что из-за холмов, но теперь что-то подсказывает мне, что вы нечто большее, - и она на некоторое время погрузилась в задумчивое молчание.
   Ни один из нас не хотел возвращаться к тем, кто поднимал израненного волшебника на ноги, а вместо этого брел сквозь сгущающиеся сумерки к городу по лугам, чей влажный, мягкий аромат наполнял воздух сонным наслаждением, ни один из нас не произнес ни слова. Пока не сгустились сумерки и не опустилась быстрая ночь, пока мы шли среди домов в саду, тысячи огней нереального города вставали перед нами, как украшенный драгоценностями берег, и там Ан сказала, что оставит меня на время, чтобы снова встретиться со мной в Дворцовая площадь позже: "Чтобы увидеть, как принцесса Херу читает судьбы года".
   "Какая!" Я воскликнул: "Больше магии? Меня воспитывали на более существенных умственных вещах, чем это".
   -- Тем не менее я бы посоветовал вам прийти на площадь, -- настаивал мой спутник. "Это влияет на всех нас, и - кто знает? - может повлиять на вас больше, чем что-либо еще".
   При этом бедняжка Ан сама неосознанно облачилась в плащ пророчества, и, добродушно пожав плечами, я поцеловал ее в подбородок, едва осознавая, что ее пальцы выскользнули из моих, что я ее больше не увижу.
   Возвращаясь в одиночестве через город, по улочкам, мерцающим мириадами огней, когда маленькие фонарики начали мигать среди гирлянд и украшенных цветами киосков со всех сторон, я шел, теряясь в различных мыслях, пока, довольно усталый и голодный, не нашел себя возле киоска, где многие марсиане стояли и ели и пили в свое удовольствие. Я не был известен никому из них и, забыв прошлый опыт, смотрел с некоторой завистью, когда кто-то коснулся моей руки и...
   - Вы голодны, сэр? - спросил прохожий.
   -- Да, -- сказал я, -- проголодался, добрый друг, и со всем аппетитом, который придает этому состоянию пустой кошелек.
   - Тогда вот что вам нужно-с, даже отсюда вино хорошо пахнет, а от жареных фруктов и мышиный глаз мелькнет. Почему ты ждешь?
   "Зачем ждать? Почему, потому что, хотя обед богатого человека проходит через его рот, бедный человек часто должен довольствоваться тем, что обедает через нос. Говорю тебе, мне не из чего поесть.
   Незнакомец, казалось, какое-то время размышлял над этим, а затем сказал: "Я не могу понять, что вы имеете в виду, сэр. Покупка и продажа, золото и деньги - все это не имеет для меня значения. Несомненно, двойное благословение аппетита и еды, готовой и бесплатной до того, как вы насытитесь".
   "Какая! бесплатно ли это - бесплатно, как завтрак, поданный сегодня утром?
   -- Конечно, -- сказал юноша с легким пренебрежением. "Здесь все бесплатно. Все его, кто возьмет, без исключения. Какая еще польза от сплоченного общества и правительства, если оно не может обеспечить вас такой элементарной вещью, как еда?
   На что я с радостью расстегнул пояс и, не разобравшись толком в аргументах, прошел в кабинку и там испытал марсианское гостеприимство, ел и пил, но на этот раз с возрастающей мудростью, пока не стал новым человеком, а затем, махнув рукой на прощание тому, кто раздавал общий корм, в желтой опояске, я снова зашагал дальше, почти не заботясь о том, в какую сторону ведет дорога, и вскоре сквозь поток моих раздумий прорвался взрыв смеха, в сопровождении флейты где-то поблизости, и в следующую минуту я оказался среди кольца веселых гуляк, взявшихся за руки для танца под музыку, которую делал рядом кудрявый парень.
   Они заставили меня присоединиться к ним! Одна розоволицая девица на другом конце цепи подошла ко мне и, не говоря ни слова, вложила в мою руку свои нежные детские пальчики; с другой стороны пришла другая, с тающими глазами, дыханием, похожим на клумбу из фиалок, и застывшим весельем, сморщившим изящный ротик. Что я мог сделать, кроме как помочь ей? Флейта снова забулькала, как носик для питья весной, и мы пошли дальше, все быстрее и быстрее с каждой минутой, мальчишки и девчонки раскачивались в такт мелодии и прыгали, пока их нежные ножки не замелькали над земля в веселом замешательстве. Быстрее и быстрее, пока зараза танца не распространилась даже на внешние группы, и я тоже прыгал. Мое слово! если бы они увидели меня в ту ночь с палубы старой Каролины, как бы они расхохотались - размахивая шпагой, развеваются фалды - все быстрее и быстрее, круг за кругом, пока конечности не выдержали; задыхающийся волынщик выдохся, и танец закончился так же внезапно, как и начался, танцоры растворились, чтобы присоединиться к другим, или бросились, тяжело дыша, на газон.
   Несомненно, эти марсианские девушки были наделены заискивающей простотой. Мой новый друг фиалкового дыхания немного попятился, потом, скромно посмотрев на меня минуту или две, как ребенок, выбирающий нового товарища по играм, тихонько подошел и, встав на цыпочки, поцеловал меня в щеку. . Это было не противно, поэтому я повернул другую, после чего, догадавшись, что я имею в виду, без малейшего колебания она снова протянула руку и во второй раз прижалась своим красивым ртом к моей загорелой коже. Затем, с легким вздохом удовлетворения, она провела рукой по моей, сказав: "Товарищ, из какой страны ты приехал? Я никогда раньше не видел такого, как ты.
   "Из какой страны я прибыл?" Снова хмурый взгляд опустился на мой лоб. Был ли я во сне - был ли я сумасшедшим? Действительно, откуда я пришел? Я оглянулся через плечо, и там, как бы в ответ на мою мысль, - там, где черный узор цветущих кустов колыхался на мягком ночном ветру, над щелью в крошащихся валах цвета слоновой кости, небо светлело. Когда я посмотрел в центр этого сияния, планета, увеличенная чудесным воздухом, взлетела вверх, бледная, но великолепная, окрашенная в мягкие цвета - зеленый, фиолетовый и красный. Я знал это с минуты на минуту, Бог знает как, но я знал это, и отчаянный трепет одиночества охватил меня, судорога осознания ужасной пустоты, разделяющей нас. Никогда тоскующий младенец не протягивал руки к недостижимой матери с большей тоской, чем я в тот момент к матери-земле. Вся ее подлость и прозаичность была забыта, все ее несовершенства и недостатки; это был дом, единственная осязаемая вещь в сверкающей пустоте сфер. Вся моя душа бросилась мне в глаза, а потом я сильно чихнул и, обернувшись, увидел, что милая девица, чья шелковистая головка так дружелюбно прильнула к моему плечу, щекочет мне нос поднятым перышком.
   По-женски она совсем забыла о своем первом вопросе и теперь задала другой: "Пойдешь ли ты со мной ужинать, незнакомец? Думаю, он почти готов.
   -- Уметь отказаться от такого приглашения, леди, -- это первое, что должен усвоить молодой человек, -- легкомысленно ответил я. но затем, видя, что в этих карих глазах не было ничего, кроме самого невинного дружелюбия, я продолжал: - Но это строгое правило может допускать отклонения. Только, как случилось, я только что поужинал на казенный счет. Если вместо этого вы на час станете возлюбленной матроса и возьмете меня на это ваше представление - в честь вашей принцессы или что там еще, - я буду вам обязан; мой предыдущий проводник скрылся за горизонтом, а я совершенно не в счет в этой толпе".
   В ответ маленькая леди, легкая, как эльф, взяла меня за кончики пальцев и, радостно подскакивая вперед, повела меня через лабиринты своего города, пока мы не вышли на большую площадь перед дворцом, возвышавшимся за это как белая меловая скала в тусклом свете. Нигде по его окружности не было видно свечения, но таинственное сияние, похожее на фосфоресцирование моря, исходило от дворцового крыльца. Все было в такой гробовой тишине, что гвозди в моих "амуниционных" ботинках неприятно лязгали, ударяясь о мраморную мостовую; тем не менее, при зыбком свете звезд я, к своему удивлению, увидел, что вся площадь была заполнена марсианами, обращенными к крыльцу, как неподвижные изваяния и на этот раз такие безмолвные, словно они и в самом деле были мраморными. Было странно видеть, как они сидят в сумерках, ожидая неизвестно чего, и голос моей подруги у моего локтя почти испугал меня, когда она сказала шепотом: "Принцесса знает, что вы в толпе, и желает, чтобы вы подняться по ступенькам рядом с тем местом, где она будет.
   - Кто принес ей сообщение? - спросил я, рассеянно оглядываясь по сторонам, потому что никто не разговаривал с нами уже час или больше.
   "Никто", - сказал мой спутник, осторожно подталкивая меня к дворцовым ступеням, оставленным свободными сидящими марсианами. "Это пришло прямо от нее ко мне в эту минуту".
   "Но как?" Я настаивал.
   "Нет, - сказала девушка, - если мы остановимся, чтобы так говорить, мы не окажемся на месте раньше, чем она придет, и таким образом выкинем знания за целый год".
   Итак, сдерживая свои размышления, я позволил провести себя по первому пролету потертых белых ступеней туда, где на террасе между ними и следующим пролетом, ведущим прямо к дворцовому портику, находилась квартира, имевшая в окружности около двадцати футов поперек, инкрустированные по мрамору блоками более темного цвета. Внутри этого круга, когда я подсел к нему в сумерках, показался другой круг, а затем последний, в самой середине которого стоял высокий железный треножник и что-то на нем, прикрытое тканью. И по всему внешнему кругу были магические символы - я начал, узнав значение некоторых из них - внутри них снова внутренний круг содержал что-то похожее на изображения планет, заканчивающееся, как я уже сказал, выпуклой впадиной, сделанной бесчисленные ноги танцоров и одинокая тренога. Я снова взглянул на площадь, где большое собрание людей - возможно, десять тысяч человек - безмолвно и безмолвно сидело в сгущающихся тенях, потом снова на магические круги, пока тишина и ожидание странной сцены не начали овладевать мной. .
   Внизу тень, вверху усыпанное звездами небо, и ни одной движущейся фигуры; как вдруг что-то похожее на протяжный вздох сорвалось с губ ожидающей толпы, и я понял, что все глаза вдруг обратились к дворцовому крыльцу, где, пока мы смотрели, появилась фигура, закутанная в бледно-голубые одежды, и постоял с минуту, затем украдкой спустился по ступенькам с рвением в каждом движении, завораживающим нас. Я видел много роскошных представлений и зрелищ, каждое из которых могло бы стать предметом разговоров на всю жизнь, но почему-то ничто не было таким захватывающим, таким захватывающим, как эта призрачная фигура в развевающихся одеждах, крадущаяся по площади в звездном свете и тишине - принцесса разрушенное королевство, жрица забытой веры, пришедшая на свое место, чтобы проделать жонглирование, в котором она не знала даже смысла. Это была моя разносторонняя подруга Хор, и быстрыми, резкими шагами, всем телом охваченным пылом ее миссии, она быстро спустилась на дюжину ярдов от того места, где я стоял. Хор, правда, но не та принцесса, что утром; скорее вдохновенная жрица, ее стройное тело, окутанное синевой и дрожащее от волнения, ее лицо сияло дельфийским огнем, ее волосы были распущены, ее ноги были босыми, пока, наконец, когда она не остановилась в пределах магического круга, ее белые руки на ее груди, ее глаза сверкали, как сами планеты в звездном сиянии, она казалась такой призрачной и нереальной, что на мгновение мне показалось, что я сплю.
   Затем начался странный, причудливый танец среди изображений колец, над которыми моя планета Земля начала бросать дымку света. Сначала это была не более чем прогулка, медленное шествие по двум окружностям треножника в центре. Но вскоре он увеличился до необычайно грациозной меры, ритмичного шага без музыки и звука, который приковал мой взгляд к танцору. Вскоре я увидел, как ее таинственные мерцающие ноги - по мере того, как танец становился все быстрее - совершали размеренный круг среди знаков планет - выговаривая что-то, я не знаю что, быстрым, легким прикосновением среди зодиакальных фигур, танцуя беззвучно. призывание какого-то рода, как немой человек может составить сообщение, касаясь букв. Все быстрее и быстрее, минута за минутой, нарастал танец, все быстрее и быстрее колебалась голубая драпировка, когда жрица с нетерпеливым лицом и вытаращенными глазами кружилась, тяжело дыша, по своей орбите и все краснее и краснее поднималась над городскими вершинами. окружность земли. Мне казалось, что вся безмолвная толпа тяжело дышала, пока мы смотрели на этот головокружительный танец, и что бы ОНИ ни чувствовали, все мои собственные чувства, казалось, наматывались на эту вращающуюся фигуру, как нить наматывается на веретено.
   - Когда она остановится? - прошептал я своему другу себе под нос.
   "Когда земная звезда покоится в нише крыши храма, она поднимается", - ответила она в ответ.
   "А потом?"
   "На треноге шар с водой. В нем она увидит судьбу года и расскажет нам. Чем белее остается вода, тем лучше для нас; он никогда не отличается от белого. Но мы не должны говорить; видеть! она останавливается".
   И когда я оглянулся назад, танец уже точно затихал такими плавно уменьшающимися волнами, что каждое сердце в ответ забилось спокойнее. Минута или две такого медленного прекращения, а затем сказать, что она остановилась, было бы слишком грубым описанием. Движение в ней почти замерло, и жрица приземлилась так же плавно, как корабль в хорошую погоду садится на песчаный берег. Наконец она оказалась там, согнувшись за треногой, схватив один край ткани, покрывающей его, и ее глаза были устремлены на сияющий снаряд, только что застывший на далеком бегущем.
   Девушка зорко наблюдала, как он скользнул в зенит, а потом ткань сорвали с верхней части треножника. Падая, он обнаружил красивый и совершенный шар из прозрачного белого стекла, около фута в диаметре, явно наполненный самой тонкой и прозрачной водой, какую только можно вообразить. Сначала мне, стоявшему рядом со жрицей Марса, с этой сияющей сферой прямо между нами и только что возникшим миром, казалось, что ее гладкое и безупречное лицо совершенно лишено ни знака, ни окраски. Затем, по мере того как далекая планета усиливалась в усиливающемся марсианском воздухе или мои глаза лучше привыкали к этому внезапному лучу света, на нее надвигалась нежная и бесконечно прекрасная сеть цветов. Они были подобны лучезарным призмам, которые иногда больше, чем что-либо другое, освещают поверхность пузыря на какое-то время. Но когда я наблюдал, как эта мозаика из желтого и фиолетового мягко ползет взад и вперед по земному шару, мне казалось, что они медленно обретают форму и значение. Еще минута или две, и они, несомненно, сгустились в четкий план, а затем, пока я смотрел и удивлялся, через минуту меня осенило, что я смотрю на точную во всех деталях картину мира, в котором я стою; все его румяные леса, его сапфировое море, широкое и узкое, его горы с белыми пиками и бесчисленные острова нанесены на карту с поразительной четкостью для заклинания на этом сияющем шаре.
   Затем произошла странная вещь. Хор, дрожащая кучкой скрючившаяся у треножника, украдкой встала и несколько раз провела руками по сфере. Цвет и изображение исчезали от ее прикосновения, как дыхание из зеркала. Опять все было ясно и прозрачно.
   "Ну, - сказал мой спутник, - теперь слушай! Ибо Херу читает судьбу; чем белее будет земной шар, тем лучше для нас... - и тут я почувствовал, как ее рука сжимается в моей, когда слова замерли на ее губах.
   Пока девушка говорила, сфера, которая сияла в центре безмолвной площади, как могучий белый драгоценный камень, начала вспыхивать гневно-красным. Краснее и краснее становилось сияние - огненное сияние, которое, казалось, сворачивается внутри круга, как если бы оно было наполнено пламенем; краснее и краснее, пока принцесса, глядя в него, не превратилась, казалось, на фоне угольно-черной ночи позади, в форму расплавленного металла. Судорога ужаса прошла через нее, когда она смотрела; ее конечности напряглись; ее испуганные руки были стиснуты вперед, и она стояла, съежившись под этим огромным багровым ядром, как человек, лишенный силы и жизни и потерявший все чувства, кроме чувства агонии. Ни слова не сорвалось с ее губ, ни одно движение не шевельнуло ее тела, только этот немой, глупый взгляд ужаса на то, что она увидела в шаре. Что я мог сделать? Я не мог сидеть и смотреть, как ее душа выходит из ее испуганных глаз, и ни один марсианин и пальцем не пошевелил, чтобы спасти ее; красное сияние отражалось на пустых лицах, ярус за ярусом, и заливало своим широким румянцем бесконечную шеренгу разинутых зевак, потом я снова посмотрел на Хору - ту обаятельную маленькую леди, для которой, как вы помните, у меня было уже более мимолетная фантазия - и с трепетом умиления увидела, что пока она все еще не сводила глаз с пылающего шара, как в страшном сне, руки ее медленно, очень медленно поднимались в мольбе ко МНЕ! Это не было тщеславием. Нельзя было ошибиться в направлении этого безмолвного, умоляющего обращения.
   Ни один мужчина из ее соотечественников не пошевелился, даже черный Хат! Казалось, в мире не было ни звука, кроме шумного стука моих собственных когтей по мраморным плитам. В огромном красном глазу этого нечестивого земного шара марсиане мерцали, как множество картин под красной скалой их разрушенного дворца. С минуту я смотрел на них с презрением, потом прыгнул вперед и схватил принцессу. Это было похоже на вырывание цветка с корнем. Она была неподвижна и сурова, когда я схватил ее, но когда я вырвал ее из волшебной земли, она вдруг издала пронзительный крик и потеряла сознание у меня на руках.
   Затем, когда я повернулся на каблуках с ней на груди, моя нога зацепилась за ткань, все еще намотанную на треногу сферы. Это орудие тысячелетнего колдовства погасло, и погасло красное пламя. Но меня это мало заботило - принцесса была в безопасности! И я поднялся по дворцовым ступеням, среди тихого, завывающего гула ужаса выздоравливающих марсиан, я вынес этот комок вялой и бессмысленной красоты на бледное сияние ее собственного крыльца и там, уложив ее на кушетку, наблюдал за ней. Сейчас я выздоравливаю среди ее женщин, и в моих венах пульсирует разнообразный ассортимент эмоций.
   ГЛАВА VI
   Помимо первого трепета удивления, марсиане не проявили никакого интереса к резкому завершению годовых предсказаний. В y таяла, чуть тише, может быть, чем обычно, когда я разбивал волшебный шар, но с их неизменным равнодушием и отдавая оживающую Херу каким-то женщинам, которые уводили ее, видимо, уже наполовину забыв о том, что только что было Случилось так, что я остался один на ступенях дворца, даже Ана рядом со мной не было, и только тень прохожего время от времени нарушала одиночество. Тогда великое одиночество охватило меня, и, расхаживая взад и вперед по древней террасе с наклоненной головой и скрещенными руками, я оплакивал свою судьбу. Я ходил взад и вперед, беспечный и меланхолический, думая о старом мире, который был так далеко, и об этом ближнем мире, столь далеком от меня, во всем, ради чего стоит жить, думая, угрюмо шагая туда и сюда, как охотно я променяю эти бедные марионетки и насмешка над городом, в котором они жили, ради вида на моих товарищей и уголка в самом бедном салоне винного магазина в Нью-Йорке или Фриско; лениво размышляя, зачем и как, я пришел сюда, пока бродил среди блестящих, похожих на раковины осколков разбитого земного шара, и не находил ответа. Как я мог? Это было слишком красиво, подумал я, стоя там на открытом воздухе; в воздухе витала роковая сладость, смертоносная достаточность красоты всего окружающего, падающая на вялые чувства, как сонный глоток наслаждения. Ни один лист не шелохнулся, широкая лиловая крыша неба не была нарушена здоровым обещанием облака от края до края, великолепная страна, изобилующая своим весенним богатством, повсюду лежала в чине совершенства; и столь же чинными, гладкими и бесстрастными были те, кто им владел.
   Ведь даже я, вчера сильный, стал поддаваться его чарам. Но вчера еще был силен во мне дух старого мира, а как же все теперь изменилось. Натянутые мышцы расслабляются, сердце бьется все медленнее, занятый ум засыпает до апатии. Неужели и мне суждено стать таким? Неужели красная жидкость в моих венах должна быть разбавлена до бледного марсианского сока? Неужели честолюбие и надежда покинули меня, и самое безделье сделалось трудным, а жизнь утонула в позолоченной бесполезности? Я и не догадывался, насколько напрасными были мои страхи и невероятная сказка приключений, в которую собиралась ввергнуть меня судьба.
   На следующее утро, все еще поглощенный этими мыслями, я решил отправиться в Хат. Он был мужчиной - по крайней мере, так говорили - он мог сочувствовать, хотя и не мог помочь, и поэтому, переодевшись, я спустился в самый внутренний дворец, откуда в течение часа или двух доносились звуки непривычной суеты. Время от времени спрашивая дорогу у сонных людей, слонявшихся по коридорам, ожидавших, казалось, завтрака, и смущенный новым дневным светом, я бродил взад и вперед по лабиринтам этого каменного муравейника, пока не наткнулся на занавешенный дверной проем вел в длинную комнату с высокой крышей, обширных размеров, с колоннадами по обеим сторонам, отделенными от главного прохода рядами цветочных фигур и символических завитков, означающих я не знаю что. Над этими колоннами проходила галерея со множеством окон, выходивших на разрушенный город. А в дальнем конце зала стояли три широкие ступеньки, ведущие к возвышению. Когда я вошел, все место было заполнено суетливыми девушками, их желтые одежды напоминали клумбы с цветами в солнечном свете, просачивающемся сквозь оконные проемы, и все были полны решимости разложить пиршество на длинных столах, расставленных взад и вперед по залу. Утренний свет падал на белые ткани. Он блестел на стекле и золоте, которым украшали козлы, и придавал ослепительную глубину цвета лентам вокруг колонн. Все были так заняты, что никто не заметил меня, стоящего в полумраке у двери, но тут же, положив руку на плечо рабочего, я спросил, для кого они пируют и к чему такое непривычное приготовление?
   - Сегодня свадебный пир, незнакомец, и чудо, что ты этого не знал. Вы тоже должны выйти замуж.
   - Я не слышал об этом, девица; отцовская предусмотрительность вашего правительства, я полагаю? Вы хоть представляете, кто эта дама?
   "Как я должен знать?" - смеясь, ответила она. - Это секрет урны. Тем временем мы выделили тебе место за столом рядом с принцессой Херу, и сегодня вечером ты окунаешься и получаешь свой шанс, как и все они; пусть удача пошлет тебе румяную невесту и спасет ее от Ар-хапа".
   "Да, теперь я вспомнил; Ан говорил мне об этом раньше; Ар-хап - суверен, с которым у вашего народа есть небольшие разногласия, и он непрошенно участвует в бесплатной раздаче невест сегодня ночью. Это обещает быть интересным; быть в зависимости от этого я приду; если вы сохраните для меня место, где я смогу слушать речи, и не забудете обо мне, когда варится черепаший суп, я буду более чем благодарен. Теперь о другом. Я хочу провести несколько минут с вашим президентом, принцем Хэтом. Мне сказали, что он концентрирует текучий разум этой сферы. Где я могу найти его?
   - Он пьян, в библиотеке, сэр!
   "Мое слово! Для этого еще рано, и странное сочетание места и обстоятельств.
   "Где, - сказала девушка, - он может быть в большей безопасности? Мы всегда можем достать его, если захотим, и, погрузившись в голубое забвение, он не причинит вреда.
   - Веселое зрелище, мисс, достойное внимания наших реформаторов. Тем не менее, я пойду к нему. Я знаю, что в таком состоянии люди говорят больше правды, чем в любом другом".
   Слуга направил меня в библиотеку, и после унылых блужданий по осыпающимся ступеням и по разваливающимся коридорам, солнечным и прекрасным в разложении, я пришел к огромному сараю знаний, о котором мне рассказывали, городу мертвых книг, месту, где пыльных проходов собора, хранящих забытую ученость. За столом сидел бесцельный Хаф, восседающий на троне в коже и пергаменте, и храпел в божественном удовольствии среди всего этого напрасного труда, и я ничего не мог сделать, чтобы привести его в подобие разума. Поэтому я вынужден был отвернуться, пока он не пришел в себя, и, бродя среди великолепного хлама благородной библиотеки, среди груды томов на полу, среди этих величественных фолиантов в изодранной зелени, золоте и слоновой кости, мой глаз загорелся. на томе, с любопытством подпертом на конце, и, подойдя к нему сквозь суматоху, я увидел по кожуре сухофруктов на палках, поддерживающих его, что преподобный фолиант был создан для того, чтобы поймать мышь! Это была великолепная книга, когда я пригляделся повнимательнее, переплетенная так, как король может связать свое самое дорогое сокровище, благоухающая кожа на ней, без сомнения, потерлась; золотые арабески на обложках давно уже сбросили глаза вставленных драгоценных камней, украшенная драгоценностями застежка, закрывающая его учение от пошлого взгляда, была согнута и открыта. И все же это был величественный фолиант, от которого пахло святостью, и, с трудом подняв его, я заметил на обложке красное пятно мышиной крови. Те, кто использовал это причудливое использование мышеловки, уже немного позабавились, но, конечно же, никогда раньше мышь не была раздавлена таким большим количеством знаний. И пока я стоял, размышляя о том, что может быть в книге, Хор, принцесса, подошла ко мне и с внезапной фамильярностью своего вида положила бархатную руку мне на запястье и присвоила титул себе.
   - Что там написано, милая девочка? Я попросил. "Материя познается на ощупь", и эта служанка, поджав свои прелестные губки, прочитала мне название: "Тайна богов".
   - Тайна богов, - пробормотал я. "Возможно ли, чтобы другие миры безнадежно боролись за то, чтобы проникнуть в самую суть этого великого знания, в то время как здесь то же самое было настроено на то, чтобы поймать мышь?"
   Я сказал: "Сильноногий, сядь и прочитай мне отрывок или два", и, поставив огромный том на стол, пододвинул к нему скамью и посадил ее рядом со мной.
   "Ой! Ужасная, сухая старая книга, конечно, - воскликнула эта дама, ее розовые кончики пальцев касались заплесневелых листьев так же легко, как лепестки миндаля - мартовской пыли. "С чего мне начать? Все одинаково скучно".
   "Окунуться", - был мой ответ. - Неважно где, но в самом начале. Что говорит писатель о своем намерении? Что он собирается доказывать?
   - Он говорит, что это Тайна Первой Великой Истины, сошедшая прямо к нему...
   "Многие говорили так много, но солгали".
   "Он говорит, что то, что написано в его книге, написано через него, но не от него, вне критики и придирок. "Все это написано древними и корявыми буквами, восходящими к порогу моего обучения, но здесь, на этом проходе, где они написаны крупным шрифтом, я заставляю их сказать: "ТОЛЬКО ЧЕЛОВЕК, КОТОРЫЙ УМЕР МНОГО РАЗ, НАЧИНАЕТ ЖИТЬ". "
   "Беременный пассаж! Переверните другую страницу и попробуйте еще раз; У меня уже есть некоторое представление о книге.
   "Это жалкие, глупые вещи", - сказала девушка, тайно беря мою руку в свою. "Почему ты заставляешь меня читать? У меня есть книга о помадах, которая стоит в два раза больше этой.
   - Тем не менее, окунитесь снова, дорогая леди. Что говорит следующий заголовок?" И, немного вздохнув от тяжести ее задачи, Хор прочел: "ИНОГДА САМ БОГИ ЗАБЫВАЮТ ОТВЕТЫ НА СВОИ СОБСТВЕННЫЕ ЗАГАДКИ".
   - Леди, я так и знал!
   "Все это еще предваряет великий смысл книги, но бормотание священника, отдергивающего завесы алтаря, - и здесь, после того как писец оставил эти две желтые страницы пустыми, как будто для того, чтобы между собой и тем, что последует, - здесь говорит правда, голос, факт всей жизни". Но "О! - Джонс, - сказала она, отвернувшись от пыльных страниц, обхватив меня своими молодыми, теплыми от молока руками и наклоняясь ко мне, пока ее краснеющая щека не оказалась у моего плеча, а ладан ее дыхания не коснулся меня. "Ой! Гулливер Джонс, - сказала она. "Заставь меня больше не читать; душа моя бунтует от задачи, перед глазами плавают сумасшедшие коричневые буквы. Нет ли под рукой учения, которое было бы приятнее читать, чем эту твою глупую книжку? Что, в конце концов, - сказала она, осмелев при звуке собственного голоса, - что, в конце концов, затхлое молчание богов по отношению к секрету, который шепчет девица? Джонс, великолепный незнакомец, для которого все мужчины стоят в стороне, а женщины оглядываются, о, позволь мне быть твоей книгой! - прошептала она, скользнув ко мне на колено и обвивая руками мою шею, пока сквозь белое мерцание ее единственного жилета я не почувствовал, как ее сердце бьется рядом с моим. "Новый и самый дорогой из друзей, уязвленный этой унылой ученостью и взглядом в мои глаза; там нечего расшифровывать?
   И я был вынужден делать то, что она велела мне, потому что она была свежа, как цветок миндаля, тронутый солнцем, и смотрела вниз на два плавающих голубых озера, где боролись застенчивость и страсть - книги, на самом деле достаточно легкие, чтобы их можно было читать. , я видел, что она любила меня, с нетрадиционной пылкостью своей натуры.
   Это было приятное открытие, хотя внезапность его смущала, ибо она была девицей из тысячи; и полустыдясь и полусмеясь, я позволил ей обойти меня, бросая то и дело печальный взгляд на Тайну Богов и на все это бесценное знание, с которым обращались так недостойно.
   Что еще я мог сделать? Кроме того, я любил ее сам! И если бы кто-то на мгновение огорчился тем, что это золотое знание было отложено из-за этого прекрасного прерывания, но я был из плоти и крови, боги могли бы подождать - им приходилось ждать долго и часто, прежде чем, и когда этот милый толкователь успокоился бы, мы бы еще одна попытка. Так случилось, что я принял ее в свое сердце и дал ей ответ, о котором она просила.
   Долгое время мы сидели в сумрачном величии королевской библиотеки, мой разум метался между изумлением и восхищением перед заброшенными знаниями и пробуждениями новой любви, в то время как сама Хору, снова погрузившись в марсианское спокойствие, лежала в полусне. на моем плече, но в настоящее время, развязав ее руки, я положил ее.
   "Ну вот, милая, - прошептал я, - довольно об этом на данный момент; сегодня вечером, может быть, еще, но пока мы здесь, среди всего этого барского сора, я не могу думать ни о чем другом. Я снова попросил ее перевернуть страницы, отмечая при этом, что каждая глава начинается с цветной конфигурации мира. Мы перелистывали страницу за страницей потрескивающего пергамента, пока случайно, наверху одной, мой взгляд не остановился на цветном круге, который я не мог не узнать - это была крутящаяся пуговица на синей груди неизмеримого, в котором вчера я обитал. "Читайте здесь", - воскликнул я, хлопая пальцем по странице посередине, где были какие-то знаки, похожие на египетские письмена. - Говорит ли этот странный дилетант со всеми познаниями что-нибудь об Исиде, что-нибудь о Фра, об Аммоне, об Аммон Топе?
   "А кем была Исида? Кто Аммон Топ? - спросила дама.
   -- Нет, прочтите, -- ответил я, и ее тонкие пальцы скользнули вниз по странице, пока не остановились на месте узловатых надписей. "Да вот кое-что о твоей Изиде", - воскликнул Хор, как будто забавляясь моей проницательностью. "Здесь, на полпути к этой главе земной истории, - говорится, - и положив одно розовое колено на другое, чтобы лучше подпирать книгу, которую она читала:
   "И жрецы Фив ушли; песок стоял нетоптанным на ступенях храма тысячу лет; дикие пчелы пели песнь запустения в ушах Изиды; дикие кошки валялись на каменистых коленях Аммона; да, прошла еще тысяча лет, и земля была возделана невидимыми руками и засеяна желтым зерном из Рая, и тонкая завеса, отделяющая известное от неизвестного, разорвалась, и люди ходили взад и вперед".
   - Продолжай, - сказал я.
   -- Нет, -- засмеялся другой, -- мышки в своем рвении были раньше вас -- видите, весь этот угол обглодан.
   "Прочитайте еще раз, - сказал я, - где страница цела; эти глотки знаний, которые вы дали, заставляют меня жаждать большего. Вот, начните с того места, где эта красная и золотая эмблема с инициалами так похожа на ковер, расстеленный писцом для ног суверенной истины, - что он здесь говорит? И она, наполовину дуясь от того, что снова вернулась к этой задаче, наполовину недоумевая, глядя на эти волшебные буквы, пробежала глазами по странице, затем начала:
   "И это было Начало, и в центре пустоты вскоре возникло ядро света: и свет засиял в сером первозданном утре и стал определенным и отчетливым. И из этого родового великолепия, за которым скрывалось Непознаваемое, пришла сюда жизнь; из середины этого ядра, неописуемого, не поддающегося описанию, раздался первобытный вздох, вдохнувший дыхание жизни во все вещи. И этот вздох пронесся сквозь пустые просторы беспредельного: он дышал дыханием обетования над застывшими холмами внешних планет, где безначально длился ночной мороз: и воды десяти тысяч безымянных океанов, опоясывая безымянные планеты, были зашевелились, дрожа в их глубине. Он пересёк бескрайние просторы, где вечно кружатся в пространстве вслед за бегущим миром пасущиеся аэролиты, и все их свистящие крылья отвечали ему. Он эхом прокатился по серым пустошам пустоты и пересек темные океаны Внешнего, даже к черным берегам вечной ночи за его пределами.
   "И едва эхо этого дыхания замерло в ложбине небес и пустых чревах миллионов бесплодных миров, как свет снова засиял, и вовлечение в себя стало определенным и приняло форму, и оттуда, в момент примитивное представление, пришло...
   И как раз в тот момент, когда она дочитала до этого места, когда все мои способности жаждали узнать, что будет дальше, -- было ли это праздной писаниной пустого дурака или чем-то другим, -- раздались звуки мягких флейт и позвякивание. колокольчики в коридорах, когда сенешалы бродили по дворцу, созывая людей на трапезу, запах жареного мяса и рыбы на гриле, когда эта процессия поднимала занавески между залами, и...
   "Обед!" - закричал мой милый марсианин, хлопнув обложкой "Тайны богов" и стремительно столкнув величественный том со стола. "Обед! "Это стоит сотни тысяч планет для голодных!"
   Ничто из того, что я мог сказать, не удержало бы ее, и, едва зная, смеяться мне или злиться из-за столь неуместного вмешательства, но и бесцельно, я сунул руки в карманы и несколько угрюмо отказался от приглашения Хора позавтракать в коридоре. паек не подходил моему желудку для этих постоянных разгулов с паутинной пищей), снова прогуливался по городу в не очень приятном расположении духа.
   ГЛАВА VII
   Только в такие моменты у меня было время подумать о моих обстоятельствах или о том головокружительном случае, который выбросил меня в космос в этой моде. на, и, честно говоря, возможности, когда они представились, вызвали такой необычайно угнетающий ход мыслей, что я ни в коем случае не приглашал их. Даже при наличии времени повод для таких размышлений всегда был неудачным. Из-за этих изящных пустяков дуться среди них было так же невозможно, как заниматься философией в бальном зале. Когда я в таком прекрасном настроении вышел из библиотеки, чтобы морализировать и апострофировать небеса таким образом, который, без сомнения, прекрасно смотрелся бы на этих страницах, одна бойкая девица, как только мрачная риторика сорвалась с моих губ, сунула цветок под мой нос, чей запах вызвал сильный приступ чихания, ее спутники взялись за руки и танцевали вокруг меня, имитируя мою агонию. Потом, когда я вырвался из их рук и помчался по узкой аркаде полуразрушенных особняков, другая остановила меня на полпути и, взяв медовую палочку, которую она сосала изо рта, приложила ее к моим, как хорошенькое, шаловливое дитя. . Другая попросила меня станцевать, другая выпить с ней розового забвения и так далее. Как можно было сокрушаться среди всей этой раздражающей бодрости?
   Ан мог бы помочь мне, ибо бедняжка Ан была умна для марсианина, но она исчезла, и ужасная пустота жизни на планете была навязана мне, когда я понял, что, не имея ни прозвища, ни постоянного адреса, ни рейтинга, она бы будет самым простым шансом, если я когда-нибудь снова столкнусь с ней.
   В поисках моего дружелюбного проводника и все больше и больше погружаясь в море среди лабиринта миловидных, но похожих лиц, я случайно познакомился с другим из ее вида, который весело пил мое здоровье за счет правительства и болтал о марсианских вещах. Она взяла меня на похороны ради развлечения, и я обнаружил, что эти люди сплавляют своих умерших на плотах, украшенных цветами, вместо того, чтобы хоронить их, и все проводы происходили на неком быстром ручье, который уносил мертвых. далеко в обширный район северных льдов, а точнее, куда мой информатор, похоже, понятия не имел. Путешественник в этот раз был стар, и это напомнило мне тот любопытный факт, что я видел в городе мало детей и ни одного старика, все, кроме, может быть, Хата, были в состоянии гладкой юности. Мой новый друг объяснил эту особенность, заявив, что марсиане необычайно быстро созревают от младенчества до возраста, эквивалентного примерно двадцати пяти годам у нас, и затем остаются в этом периоде, сколько бы они ни жили; Только когда они умерли, их накопленные сезоны пришли к ним; девушка побледнела и заломила свои красивые руки в сочувственном беспокойстве, когда я сказал ей, что есть страна, где дряхлость не так счастливо откладывается. Она сказала, что марсиане составляли свой календарь по разным цветам времен года и любили синий цвет как противоядие от обычно красного и ржавого цвета их почвы.
   Обсуждая подобные вещи, мы легко растратили день, и я не знаю, на что еще обратить внимание, пока снова не наступил вечер: тот чудесный пурпурный вечер, который ползет по внешним мирам на закате, соблазнительная тьма, украшенная десятью тысячами звезд, летящих так низко в небе они кажутся едва выше мачты. Когда этот час настал, мой друг снова на цыпочках подошел к моей щеке, а потом, указывая на дворец и смеясь, надеясь, что судьба пошлет мне невесту "мягкую, как сережка, и сладкую, как мед", ускользнул в темноту.
   Потом я вдруг вспомнил, что это был супружеский вечер моих бойких друзей - случай, когда, как сказал мне Ан, правительство образовало гигантское брачное агентство и с веселой небрежностью этого места перетасовывало брачные упаковать заново и раздать новую руку всем игрокам. Теперь у меня не было никакого желания пользоваться матросской привилегией невесты в каждом порту, но, несомненно, эта игра была бы достаточно интересна, даже если бы я был всего лишь незаинтересованным зрителем. На самом деле я был чем-то большим и много думал о Хору в течение дня. Я не знаю, действительно ли я претендовал на ее руку - это был большой заказ, даже если бы у меня не было подозрений, что она уже каким-то смутным образом заказана невидимым Хатом, самым неудачным из принцев. Но она, бесспорно, была милой девушкой; чем больше о ней думали, тем больше росла ее фантазия, и тогда то предпочтение, которое она оказала мне, было очень приятно. Да, я непременно увидел бы этот причудливый церемониал, даже если бы не принимал в нем ведущего участия.
   Когда я вошел, большой центральный зал дворца был полон сияющего света, поднявшего его разрушенные колонны и вторгающиеся лианы для лучшего эффекта. Обед тоже только что подавался, как сказали бы по-другому, и увы! очень далеком месте, и все здание было переполнено народом. Внизу по центру были расставлены низкие столы, рассчитанные на четыреста человек, но выглядели они довольно странно, поскольку за ними сидело всего две сотни, все новоиспеченные холостяки вот-вот должны были превратиться в новоявленных Бенедиктов, и, казалось, восприняли это очень спокойно. В верхней части холла стоял приподнятый стол, точно так же расставленный и украшенный; и, проникнувшись духом происходящего и мало предполагая, насколько суровой реальность должна была прийти с вечера, я сел на свободное место рядом с возвышением, всего в нескольких шагах от того места, где стоял бледный, призрачноглазый Хат. уже сели.
   Почти тотчас же после этого по всему залу загудела музыка, любимая народом музыка, которая всегда казалась мне так, словно исходила от столов и скамеек, такая бестелесная и трудная, что ее было трудно уловить; все сонные кавалеры одновременно подняли свои увитые цветами головы, схватив свои кубки с вином, уже наполненные до краев, и дверь в конце зала открылась, дамы, а впереди одна из них несла таинственную вазу, покрытую вошла блестящая ткань.
   Теперь, испытывая некоторую жажду, я уже выпил половину вина из своего кубка, и было ли это вином, одурманенным, как все марсианские вина, или просто прелестью самих служанок, я не могу сказать, но когда процессия вошла, и, разделяясь, кружась под колоннадами зала, на меня нашло ощущение необычайного блаженства - чувство божественного довольства, очищенного от всякой грубости, - и я смотрел и смотрел на кружащуюся прелесть, одетую в паутинку, опоясанную цветами, спотыкаясь обо мне с пустым восторгом. То ли вино рождалось у меня в голове, то ли среди них было мало выбора, ибо села бы какая-нибудь из тех дам на освободившееся место рядом со мной, я бы непременно принял ее как дар небес, без вопросов и придирок. . Но один за другим они проскальзывали мимо, скромно занимая свои места в тенях, пока, наконец, не появилась Принцесса Хору, и при виде ее моя душа затрепетала.
   Она шла, колеблясь, по белому мрамору, прелесть ее волшебной личности была затемнена, но едва скрыта платьем из нежнейшего батиста цвета лепестков розы, ее глаза блестели от возбуждения, а на лице был очаровательный румянец.
   Она подошла прямо ко мне и, положив изящную руку мне на плечо, прошептала: "Вы пришли только как зритель, дорогой мистер Джонс, или присоединитесь к нашему обычаю сегодня вечером?"
   "Я пришел только как свидетель, леди, но очарование этой возможности смертельно..."
   - А у вас есть какие-нибудь предпочтения? - раздался самый тихий голосок где-то у меня на затылке. "Незнакомцы иногда говорят, что в Сете есть прекрасные женщины".
   "Ничего - пока ты не пришел; а теперь, как было сказано давным-давно: "Все, что не Елена, - отбросы". Дорогая леди, -- продолжал я, удерживая ее за кончики пальцев и глядя вверх в эти застенчивые звездоподобные глаза, -- неужели я действительно должен положить все надежды, которые ваша доброта пробудила во мне в эти последние несколько дней, на перетасовку в вон той урне? воспользоваться моим шансом со всеми этими ленивыми парнями? В той стране, где я был, у нас не было бы этого, мы поставили наши кости в этих вопросах, у сильного мужчины могла бы быть желанная девушка, даже если бы все небеса были настроены против него! Но позвольте мне, милая барышня, и я потреплю этих парней; дайте мне взглянуть, и я отдам свою жизнь за вашу заготовку, когда она будет вытащена, но стоять сложа руки и видеть, как вы выиграли по чистой случайности, я не могу этого сделать.
   Та дама рассмеялась и сказала: "Мужчины издают законы, дорогой Джонс, а женщины их соблюдают. Это правило, и мы не должны его нарушать". Затем, осторожно потянув свои сжатые пальцы и подобрав юбки, чтобы уйти, она добавила: "Но может случиться так, что остроумие здесь лучше меча". Потом она помедлила и, освободившись, наконец соскользнула с моей стороны, но не успела уйти, еще раз полуобернулась и прошептала так тихо, что никто, кроме меня, не мог ее расслышать: толще волоса!" и прежде, чем я успел спросить ее, я прошел по коридору и занял место с другими ожидающими девами.
   "Золотой пруд, - сказал я себе, - серебряная рыбка и линия волос". Что она могла означать? И все же в том, что она что-то имела в виду, и что-то явно важное, я не мог сомневаться. "Золотой пруд и серебряная рыбка..." Я уткнулся подбородком в грудь и глубоко задумался, но безрезультатно, в то время как приготовления были сделаны и роковая урна, каждая дева сунула в нее табличку с именем, была доставлена к нам, покрытая в прекрасную паутину из ткани розового цвета, и начал свой круг, медленно переходя из рук в руки, когда каждый из этих красивых, бесстрастных кавалеров с желтыми глазами по очереди приподнимал угол паутины и помогал судьбе.
   -- Золотая лужа, -- пробормотал я, -- и серебряная рыбка, -- так поглощенный своими мыслями, что едва заметил, как большая чаша начала свое путешествие, но когда она прошла три или четыре места, блеск огней на ней привлек мое внимание. глаз. Оно было из чистого золота, с круглыми полями и обвито ниткой из голубых вьюнков, что для этих людей означает наслаждение. Ай! и каждый погружал руку в темноту и по очереди брал из нее маленькую перламутровую заготовку с зазубринами, которая мягко и серебристо вспыхивала, когда он поворачивал ее в руке, чтобы прочитать имя, выгравированное на ней неизвестными буквами. "Почему, - сказал я вздрогнув, - конечно, ЭТО может быть золотым прудом, а эти серебряными рыбками, но тончайшая леска?" И снова я глубоко медитировал, сосредоточив все свои чувства на часах.
   Медленно урна ползла по кругу, и когда каждый мужчина вынимал из нее билет и, улыбаясь, передавал его сенешалю позади себя, этот чиновник зачитывал имя на нем, и краснеющая девица выскользнула из толпы наверху, перейдя к стороны человека, с которым случай так легко связал ее на краткий марсианский год, и, вложив свои руки в его, они поцеловались перед всем обществом и сели на свои места за столом так спокойно, как деревенские жители могли бы выбирать партнеров в деревенская ярмарка в сено.
   Но не так со мной. Каждый раз, когда называлось имя, я вздрагивал и смотрел на ящик так, что он должен был бы встревожиться, если бы тревога была возможна для миролюбивых бездельников, затем поворачивался, чтобы посмотреть туда, где среди женщин была моя нежная маленькая принцесса. прислонившись к столбу, опустив голову, медленно рвет в клочья бутон вьюнка. Никто не рисовал, хотя все думали о ней, насколько я мог судить по кончикам пальцев. Все острее и острее росло напряжение по мере того, как называлось имя за именем, и каждая стройная белая девица прыгала на отведенное ей место. И все время я бормотал про себя про этот "золотой бассейн", удивляясь и удивляясь, пока урна не прошла половину столов и не оказалась от меня всего каких-то три человека, - и тогда у меня мелькнула мысль. Я окунул пальцы в надушенный тазик на столе, тщательно вытер их салфеткой и ждал, внешне такой же спокойный, но внутренне сжимаемый теми трепетами, которые одолевают в таких обстоятельствах все мужское творение.
   И вот наконец настала моя очередь. Огромная урна, сияющая золотом сквозь розовое покрытие, стояла впереди, и все взгляды были устремлены на меня. Я хлопнул загорелой ладонью по его вершине, как бы желая взять все оставшееся в нем себе, и огляделся на эту компанию - только на нее саму я не смел смотреть! Затем, с бьющимся сердцем, я поднял угол паутины и сунул руку в темноту внутри, бормоча себе под нос: "Золотая лужа, и серебряная рыбка, и леска не толще волоса. " Я дотронулся по очереди до двадцати сбивающих с толку таблеток и ничуть не поумнел, ощупывая стороны, но ни к чему не притрагиваясь, ощупывая то тут, то там с нарастающим отчаянием, пока мои пальцы, все еще влажные и тонкие наощупь, не скользнули по сторонам второй раз да! было что-то, что-то в углублении флейты, мысль, нить, и все же достаточно. Я взял ее незаметно, подняв с бесконечной выдержкой, и конец был утяжелен, другие скрижали соскользнули и загремели, как будто из их середины, свисая с того единственного тонкого девственного волоса, вышла жемчужная заготовка. Я больше не сомневался, но оборвал нить и показал табличку, услышал имя Хора, прочитал его среди тихих аплодисментов этой роскошной компании со всей беззаботностью, на которую был способен.
   Там она была через мгновение, губа к губе со мной, перед всеми, ее глаза более чем когда-либо походили на планеты с ее родного неба, и только быстрое вздымание ее груди, медленно спадающей, как земляная зыбь после бури, оставалась скажите, что даже марсианская кровь могла иногда биться быстрее, чем обычно! Она самым простым образом села на свое место рядом со мной, и вскоре все стало так весело, как только могло быть. Приступила к основной трапезе, и, насколько я мог видеть, у этих марсианских кавалеров был чрезвычайно хороший аппетит, хотя пили они поначалу мало, благоразумно помня о крепости своих вин. Что касается меня, то я ел рыб, никогда не плававших в земных морях, и диковинных птиц, которые никогда не летали в густом земном воздухе, ел и пил так счастлив, как король, и с каждым мгновением все больше и больше влюблялся в чудесную красивая девушка рядом со мной, настоящая женщина из плоти и крови, которую я знал, но какая-то такая нежная, такая розово-белая, такая непохожая на других девушек плавностью очертаний, тонкой грацией каждой бездумной позы, что снова и снова Я снова посмотрел на нее поверх кружки, наполовину опасаясь, что она может раствориться в ничто, будучи наполовину феей, какой она и была.
   Вскоре она спросила: "Этот мой поступок, волосы в урне, оскорбил тебя, незнакомец?"
   - Оскорбите меня, госпожа! Я смеялся. - Да ведь если бы это было самое гнусное преступление, какое когда-либо исходило из-за извращенного воображения, оно принесло бы с собой свое прощение; Я меньше всего в этой комнате имею меньше всего причин обижаться".
   - Я многим рисковал ради тебя и нарушил наши правила.
   - Нет сомнения, что это так, но для вашего рода это привилегия иметь право голоса в этом маленьком вопросе о браке. Меня только удивляет, что ваши соотечественницы так безропотно подчиняются самой причудливой азартной игре, в которую я когда-либо играл.
   - Да, и женская природа, несомненно, состоит в том, чтобы соблюдать законы, установленные другими, как вы сами сказали. Тем не менее, это правило, леди, скорее нарушается, чем соблюдается, и если вы никого не оскорбили больше, чем меня, ваше покаяние легко исполнить.
   -- Но я обидела кое-кого, -- сказала она, кладя свою руку на мою с легким нервным прикосновением, -- того, у кого есть сила причинить боль и достаточно энергии, чтобы возмутиться. Сильно ли я обиделась сегодня вечером там, за перекрестным столом, потому что он надеялся заполучить меня и вынудил бы любого другого мужчину обменять меня на предоставленную ему служанку; но вас он почему-то боится... я видел, как он смотрел на вас и менял цвет, как будто знал что-то, чего не знает никто другой...
   -- Коротко, очаровательная девушка, -- сказал я, потому что вино начало петь в моей голове, а глаза глупо моргали, -- короче, не имеет тебя, и тому конец. Я бы выплюнул дюжину хатов, как эти смоквы плюют на этот золотой вертел, прежде чем уступлю ему или какому-либо мужчине волос с твоей головы". В сгущающемся угаре моего смятения я улыбнулся этой милостивой даме и стал шептать ей не знаю что, и шептать, и дремать, и дремать...
   Не знаю, сколько времени прошло после этого, минуту ли или час, но когда я вдруг поднял голову с плеча дамы, все в зале смешалось, все вскочили на ноги, разговоры и пьянство прекратились, и все взгляды повернулся к дальнему дверному проему, где занавески только что снова опустились, когда я посмотрел, а перед ними стояли трое мужчин.
   Эти новоприбывшие были совершенно непохожи на других - пугающее видение уродливой силы среди бездельной красоты вокруг. Невысокого роста, широкоплечий, волосатый, с глубокой грудью, с пронзительными мерцающими глазами, далеко посаженными под густыми бровями, покатым лбом и приплюснутыми носами на лицах, загорелых до темно-медного оттенка от воздействия любой погоды, которая выматывает экстремальный марсианский климат, они были так противоположны всему вокруг меня, так причудливы и мрачны среди этих кротких, светлокожих людей, что сначала я подумал, что они всего лишь беспорядочное творение моего воображения.
   Я протер глаза, уставился и моргнул, но нет! они были настоящими мужчинами, из плоти и крови, и теперь они спустились с таким величием, какое только позволяли их кривые ноги, в яркий свет огней к центральному столу, за которым сидел Хат. Я увидел их великолепные одеяния, огромные нити грубо отполированных драгоценных камней, свисающие с их волосатых шей и запястий, искусно окрашенные шкуры мягкошерстных животных, зеленые, красные и черные, которыми были обмотаны их конечности, и затем я услышал, как кто-то - шепчу я испуганным тоном: "Посланники из-за морей".
   "О, - сонно подумал я про себя, - так это люди-обезьяны из западных лесов, не так ли? Те, кто давно победил моих белокожих друзей и ежегодно приходят требовать свою дань. Юпитер, какое сено они, должно быть, сделали из них! Как, должно быть, кричали эти девушки с персиковой кожей, и пушистые юноши, стоявшие рядом с ними, чувствовали, как их коленки с ямочками стучат друг о друга, когда из леса хлынул бешеный поток варваров и давным-давно штурмовал их цитадели, как поток красной лавы, как смертоносный такой же неотразимый, такой же безжалостный!" И я растянулся, раскинувшись на руках, на столе, наблюдая за ними с глупым безразличием, которое, как мне казалось, я мог себе позволить.
   Тем временем Хат шел пешком, бледный и подобострастный, как и другие в присутствии этих ужасных послов, но, как мне показалось, более собранный. С глубочайшими поклонами он приветствовал их, подавая им напиток из золотой государственной чаши, и когда они выпили (я слышал, как ликер течет по их огромным глоткам в испуганной тишине, как вода в ручье в дождливый день), они вытерли яростные губы о меховые рукава, и вождь начал читать дань уважения за год. Так много хлеба, так много вина - и это было очень много - так много тысяч локтей ткани и лямок, и так много чеканного золота, синаха и лара, драгоценного металла, о котором я еще ничего не знал; и каждый раз, когда он рычал по списку своим резким животным голосом, он освежал свою память цветной палкой, на которой была сделана насечка для каждого предмета, так как лесорубы, по-видимому, еще не достигли более мягкого искусства письменных знаков и знаков. символы. Все длиннее и длиннее тянулся перед моим воображением караван незаслуженных богатств, но, наконец, это было сделано или почти сделано, и главный посланник, передав раскрашенную палку стоявшему сзади человеку, скрестил голые жилистые руки, на которых красная щетина упала, как у гориллы, на его пышную грудь, и, нахмурив всех нас, он повернулся к Хату и сказал:
   "Все это для Ар-хапа, лесного царя, моего господина и твоего; все это, и самая красивая женщина здесь сегодня вечером за вашими столами!
   -- Предмет, -- глупо усмехнулся я про себя, потому что действительно был очень сонным и плохо разбирался в вещах, -- который показывает, что его величество с двусмысленным именем все-таки весельчак и знает, что богатство неполно без венец и заправку всех богатств. Интересно, как марсианским мальчишкам понравится этот постскриптум, - и, подперев подбородок рукой, и с трудом остававшимися открытыми глазами, я смотрел, что будет дальше. Между принцем и человеком-обезьяной произошел небольшой разговор; затем я увидел, что предатель указал в мою сторону и сказал:
   - Раз вы спрашиваете и получите совет, то, могучий сэр, в этом не может быть никаких сомнений, самая красивая женщина здесь, несомненно, та, что сидит вон там, рядом с ним, в голубом.
   "Очень красивый комплимент!" - подумал я, слишком скучный, чтобы понять, что происходит так быстро, - и красиво со стороны Хата, учитывая все обстоятельства.
   И вот я дремал и дремал, а потом встрепенулся и стал смотреть! Был ли я в своем уме? Был ли я сумасшедшим или сплю? Опьянение спало с меня, как мантия; с единым сдавленным криком я пришел в себя и увидел, что все это было слишком правдой. По мстительному наущению Хата свирепый посланник прошел по коридору, поднял мою прекрасную девушку на ноги и тут же, на моем взгляде, втянул ее, белую, как смерть, в красный круг своей руки, и одной рукой под ее подбородком поднял ее милое лицо на дюйм от его и смотрел на нее маленькими, безобразными глазками.
   -- Да, -- сказал наслаждение с большим интересом, чем прежде, -- сойдет; дань принята - за Ар-хапа, моего господина! И, взяв сжимающуюся Хору за запястье и положив тяжелую руку ей на плечо, он собирался вести ее по коридору.
   Тогда я был достаточно трезв. В мгновение ока я был уже на ногах, и на глазах у всей блестящей компании, на глазах у жеманных девушек и бледных марсианских юношей, которые сидели и шевелили пальцами, слишком напуганные, чтобы оторвать взгляд от недоеденных обедов, я бросился на посланника. Я ударил его сжатым кулаком по боку его пулевидной головы, и он отпустил Хора, который бесчувственно соскользнул с его волосатой груди, как белое облако, скользящее по склонам холма на рассвете, и повернулся ко мне с фырканьем. гнева. С минуту мы смотрели друг на друга, а потом я почувствовал, как в голове бушует винный пар; Я бросилась на него и закрылась. Это было все равно, что обнять горного быка, и он ответил объятием, от которого у меня затрещали ребра. Минуту мы так сцепились, раскачиваясь из стороны в сторону, а потом высвободив руку, я так безжалостно ругал его, что он опустил голову, а мне этого и хотелось. Я снова схватил его, пока мы шатались и ныряли, ревя, как дикие звери, которыми мы были, стуча зубами в головах марсиан, наблюдавших за нами, а затем, напрягая все свои силы, поднял его с ног и с величайшим усилием взмахнул его вверх, на уровне плеч, и могучим рывком швырнул его через столы, швырнул этого посла, на которого ни один марсианин не смел смотреть, разбиваясь и распластываясь среди золота и серебра пира, закружил его с таким Великолепная посылка, эта скамья и эстакада, кружки и кувшины, стулья, скатерти и канделябры - все погрузилось вместе с ним в грохочущий хаос, и посланник остался только тогда, когда его священная особа пришла укрыться среди западного хлама, грязного белья и грязного белья. блюда нашего свадебного пира.
   Я помню, как видел его там на четвереньках, и тогда выпивку, которую я выпил, никто не отменял. Напрасно я водил руками по опущенным векам, напрасно пытался совладать со своими коленями, которые стучали вместе. Чары любовного напитка, который Хор, покраснев, поднес к моим губам, были на мне. Его мягкое, подавляющее влияние поднялось призматическим туманом между мной и моим врагом, все снова стало туманным и похожим на сон, и, слабо взывая к Хору, мой подбородок опустился на грудь, мои члены расслабились, и я в сонном забвении соскользнул вниз перед моим соперником. .
   ГЛАВА VIII
   Они, должно быть, отнесли меня, все еще находящегося под действием винных паров, в комнату, где я спал той ночью, потому что, когда я проснулся на следующее утро, мое окружение Я достаточно знаком, хотя восхитительный лабиринт неопределенностей качался взад и вперед в моем сознании.
   Был ли это настоящий пир, который мы разделили за одну ночь, или всего лишь причудливый сон? Был ли Хор настоящим или всего лишь милой фантазией? А эти мохнатые хулиганы, ужасные видения которых плясали перед моими бодрствующими глазами, тоже были выдумкой? Нет, мои запястья еще болели от напряжения драки, странный, печальный вкус вина все еще был на моих губах, - все это было достаточно реально, решил я, вскакивая с постели; а если это было на самом деле, где была маленькая принцесса? Что они с ней сделали? Наверняка они не отдали ее людям-обезьянам - хоть они и были трусами, они не могли быть достаточно трусливыми для этого. И пока я дивился, перед моим мысленным взором предстала проницательная, яркая картина несчастной девушки, когда я видел ее в последний раз, когда послы с обеих сторон держали ее за запястья, и она в ужасе отшатывалась от них, в то время как ее бедное белое лицо повернулось ко мне для спасение в отчаянной мольбе - о! Я должен найти ее во что бы то ни стало; и, вскочив с постели, я схватил штаны, без которых лучший из героев ничто, и едва влез в них, как снаружи послышался топот легких ног и марсианин, на этот раз спешащий, а за ним с полдюжины других. , отодвинул шторы моего дверного проема.
   Они глядели и озирались по всей комнате, потом один сказал: "Принцесса Херу с вами, сэр?"
   - Нет, - грубо ответил я. - Святые живы, чувак, ты думаешь, я бы заставил вас кувыркаться здесь друг другу по пятам, если бы она была такой?
   "Тогда это, должно быть, действительно был Хор, - сказал он благоговейным голосом своим товарищам, - которых мы видели, как на рассвете те лесные люди уносили их в гавань", и румянец на их хорошеньких щеках исчез до нуля предложение.
   "Какая!" Я взревел: "Херу забрали из дворца горстка мужчин, и никто из вас, адских негодяев, никто из вас, белокожие аборты, не поднял руки, чтобы спасти ее, - проклинайте вас тысячу раз. Прочь с дороги, вы, негодяи!" И, схватив плащ, шляпу и шпагу, я бешено бросился вниз по длинной мраморной лестнице как раз в тот момент, когда короткая марсианская ночь сменилась бледно-лиловым утренним светом. Каким-то образом я пробрался по пустынным коридорам, где воздух был насыщен ароматными парами; Я летел мимо занавешенных ниш и залов, где среди курганов полуувядших цветов медленно пробуждались влюбленные марсиане. Я помчался вниз, в банкетный зал, и там, в сумерках, все еще был мусор с пиршества - золотые кубки и серебро, прерванный хлеб и мясо, цветы вьюнков, все обращали свои бледные лица к розовому дневному свету, образуя лужи света между тени. Среди подстилки кормились маленькие сапфировые зяблики, весело чирикая про себя, прыгая, а там и сям на длинных столах распластывался запоздалый гуляка, с пустым сосудом забвения перед ним, с курчавой головой на руках, мечтая. может быть, о вчерашнем пиру и брошенной невесте, бесстрастно дремлющей в какой-нибудь отдаленной комнате. Но Хора там не было, и мне было мало дела до чирикающих зябликов или вздыхающих девиц. Торопливыми ногами я помчался по коридору на прохладный сладкий воздух планетарного утра.
   Там я встретил одного знакомого, и он сказал мне, что был среди толпы и слышал, что лесники не ушли дальше речных ворот, что Хор, несомненно, был с ними. больше слушать бы не стал. "Хороший!" Я закричал. "Дайте мне лошадь и горстку своих холеных сородичей, и мы еще вытащим приз из медвежьей лапы! Наверняка, - сказал я, обращаясь к группе марсианских юношей, которые стояли и слушали в нескольких шагах от меня, - наверняка кто-нибудь из вас пойдет со мной в столь трудную минуту? Больших хулиганов очень мало; море бежит за ними; за служанку в их лапах стоит бороться; нужно всего одно хорошее наступление, пять минут галантности, и она снова наша. Подумай, как хорошо будет вернуть ее до того, как эти сонные парни найдут свое оружие. Ты, в синей тунике! ты выглядишь приличным малым, и сердце должно биться под таким пестрым одеянием, ты пойдешь со мной?
   Но Голубоглазый, кусая пальцы, пробормотал, что еще не завтракал, и отпрянул за своими спутниками. Куда бы я ни посмотрел, глаза опускались, а робкие руки ерзали, когда их владельцы отступали от моего опасного энтузиазма. Помощи от них явно не было, а между тем драгоценные мгновения летели, так что, бросив презрительный взгляд, я повернулся на каблуках и изо всех сил пустился один к гавани.
   Но было слишком поздно. Я мчался по рыночной площади, где все было тихо и пустынно; Я побежал дальше к причалам, и они были пусты, если не считать мусора и угольков от костров, которые люди Ар-Хапа развели во время их пребывания; Я бросился к пристани, а там, в гавани, только что погрузились последние лодки с негодяями, две лодки в двадцати ярдах от берега, а другая все еще на берегу. Этот последний кренился, когда смуглая группа мужчин поднимала на борт к вороху смятых шелков и тканей на корме, такой милый кусок бесчувственного товара, который ни один человек, по крайней мере я, не мог перепутать. Это была сама Хор, и негодяи набрасывали ее на борт, словно сандаловое дерево или хлопчатобумажную ткань. Я не стал ждать большего, но извлек свой меч, и, поддавшись безрассудному порыву, в котором, быть может, виновато вчерашнее вино, я спрыгнул со ступенек и вскочил на борт лодки как раз в тот момент, когда ее толкнули. по быстрому течению. Исполненный ярости берсарка, я зарубил одного мускулистого вора цвета меди, а другого ударил кулаком между глаз, так что он с головой ушел в воду, погружаясь, как свинец, и глубоко в огромную мишень на груди его соседа я вогнал свой лезвие. Если бы рядом со мной был мужчина, если бы было всего два или три этих шелковых пустяка, которые слишком поздно вышли на террасы наверху, чтобы посмотреть, мы могли бы победить. Но что я мог сделать совсем один? Этот последний красный зверь повернулся к моему клинку и, падая, увлек меня наполовину за собой. Я пошатнулся и, выдернув из него металл, повернулся к следующему.
   В этот момент причина всей суматохи, разбуженная сражением, пришла в себя и, сидя на груде добычи в лодке, с детским ужасом огляделась на варваров, добычей которых она была, потом на меня, потом на мертвеца у моих ног, чья кровь хлестала красной струей из раны на груди. Когда до нее дошел весь смысл этой сцены, она вскочила на ноги, выглядя удивительно красивой среди этих сумрачных фигур, и, протянув ко мне руки, заплакала самым жалостным образом. Я прыгнул вперед и увидел, как человек-обезьяна хлопнул своей волосатой лапой по ее рту и лицу - это было похоже на затмение луны красной земной тенью, подумал я в тот момент - и грубо потащил ее назад. , но это было последнее, что я помню. Когда я повернулся, чтобы ударить его, стоявшего на скользком брусе, сзади подкрался еще один мошенник и пустил в ход дубинку, которая была у него в руке. Дубина попала мне в бок по голове, скользящий выстрел. Я помню вспышку света, странную смесь звуков в моих ушах, а затем, когда я падала, сжимая груду вещей, высокие столбы брызг, поднимающиеся с обеих рук, и прохладный толчок синего моря, когда я нырнул с головой - и ничего после этого!
   Не знаю, сколько прошло времени, но вскоре мне в глаза ударил дневной свет, и я снова проснулся. Возможно, это было лучше, чем ничего, но это было плохое пробуждение. Большое солнце садилось низко, и день почти закончился; так много я догадывался, пока качался в этом свете волнообразным движением, а затем, когда мои чувства вернулись более полно, я с изумлением осознал, что все еще нахожусь в воде, плыву по быстрому течению в неизвестность по воздуху... наполненную грудой шелковых тканей, которые я стащил с лодки, когда я получил свою тяжесть от булавы вон того мошенника. Это была мокрая кушетка, сырая и холодная, но по мере того, как освежающий вечерний ветер дул мне в лицо, а темнеющая вода плескалась мне в лоб, я еще полнее приходил в себя.
   Куда мы пришли? Я повернул ноющую шею, и все это время по обеим сторонам, казалось, тянулись крутые прямые берега примерно на милю друг от друга, в тени заходящего солнца, черного, как черное дерево. Между ними быстро бежала тесная вода, а вдали справа виднелись неглубокие песчаные косы и островки, поросшие карликовым кустарником, - холодными, негостеприимными местами казались они, когда я обращал на них свой взор; но тот, кто беспомощно едет по вечернему течению, не отличается особыми тонкостями приземления; если бы я только дотянулся до них, они составили бы, по крайней мере, более сухую постель, чем моя, и при этой мысли, перевернувшись, я обнаружил, что все мои мускулы застыли, как железо, сухожилия моей шеи и предплечий - масса агонии и не более того. в состоянии переплыть меня в эти тростниковые болота, которые теперь, когда боль и голод начали сказываться, казалось, обрели черты рая.
   Со стоном я опустился на свой плот и стал смотреть, как мимо уплывают острова, а над моими ногами южное небо потемнело до пурпура. Там не было никакой помощи, но, оглянувшись налево и на несколько стадий от себя, я заметил на поверхности воды две сходящиеся светящиеся нити, угол которых, казалось, приближался ко мне. Он подходил все ближе и ближе, прямо поперек моей дороги, пока я не увидел черную точку на острие, голову, которая только что развилась, а затем, когда мы приблизились к ушам и рогам плывущего оленя. Это был огромный зверь, вырисовывающийся на фоне зарева, больше, чем любой смертный олень, - такой попутчик, к которому никто не хотел бы приставать, но даже если бы я захотел убраться с его пути, у меня не было бы сил Сделай так.
   Мы подходили все ближе и ближе, один из нас беспомощно дрейфовал, а другой решительно плыл к островам. Когда мы были примерно в фарлонге друг от друга, огромный зверь, казалось, изменил свой курс, может быть, он принял обломки, на которых я плыл, за отдаленную отмель, что-то, на чем он мог бы отдохнуть во время этого долгого плавания. Как бы то ни было, зверь бросился мне на губу глубоко в волнах, могучая коричневая голова с остроконечными ушами, которые время от времени стряхивали с них воду, маленькие блестящие глаза, посаженные далеко назад, и широкие ладончатые рога на могучем лоб, как мертвые ветки дерева. Можно только догадываться, на что надеялся этот марсианский горный лось, наткнулся он на клубок плавающих нарядов, несущих на себе онемевшего путника, и с разочарованным фырканьем обернулся.
   Это был плохой шанс, но лучше, чем ничего, и когда он повернулся, я попытался набросить нить шелка, которую размотал из промокшей массы, на его разветвленные пальцы. Быстро, как мысль, зверь отвернул голову в сторону и тряхнул рогами, так что попытка оказалась бесплодной. Но неужели я потеряю свой единственный шанс на берег? Со всей силы бросился я на него, опять промахнувшись на волосок, и опрометью нырнув в соляную борозду, которую вздыбила его грудь. К счастью, я удержался за паутину, потому что затем большой лось повернул назад, пройдя между мной и кучей вещей и забрав таким образом шелк себе под подбородок, и, когда я, задыхаясь, поднялся наверх, снова наткнулся на изящные обломки его тела. назад, и я схватился за него, и скорее, чем нужно, чтобы сказать, я буксировал к берегу, как, может быть, никто никогда не буксировал прежде.
   Большой зверь таскал за собой навоз, как засохшую траву, все время ревя таким голосом, что холмы эхом отзывались повсюду; а затем, когда он встал на отмель, поднялся мокрый и горный, очень утес из черной шкуры и конечностей на фоне ночного блеска, и одним взмахом его рогов сорвал паутину с меня, который лежал ничком и задыхался в грязь, и, думая, что это его враг, швырнул обмякший сверток на берег, а затем, разбив его своими раздвоенными ногами в бесформенные клочья, снова победоносно заревел и ушел в темноту лесов.
   ГЛАВА IX
   Я приземлился, довольно жестко, как вы догадываетесь, но рад снова оказаться на берегу. Это было унылое соседство низменных островов, поросших гнилой травой и кустами, с соленой водой, окружая их, и внутри песчаных дюн и кочек с мелкими заводями, призрачно поблескивающими в уходящем дневном свете, а за ними возвышались черные бугры чего-то похожего на лес. Туда я и направился, с трудом ныряя по мелководью и спотыкаясь о почерневшие ветки, которые, лежавшие чуть ниже поверхности, дрожали, как змеи, когда вечерний ветерок колыхал каждую поверхность, пока земля не затвердела под ногами, и вскоре я стоял, голодный и голодный. слабый, но безопасный, снова на суше.
   Лес был так близок к морю, что нельзя было пройти, не зайдя в него, и внутри его темных аркад все пути казались одинаково мрачными и безнадежными. Я пробирался сквозь заросли ночи, которые с каждой минутой становились все более и более непроницаемыми, пока не смог идти дальше, и там, где на краю болотистой лощины густая крона деревьев на минуту угасла, я решил дождаться дневного света.
   Никогда не было более мокрого или утомленного путника или более отчаянно одинокого, чем тот, кто завернулся в жалкую нехватку своих мокрых тряпок и без огня и ужина полз среди обнаженных корней дерева, растущего на берегу, и приготовился мрачно надеяться на утро.
   Кругом тем временем стягивалась тесная завеса ночи, пока поляна впереди не скрылась, и только вершины деревьев, черные, как крутые холмы одна за другой, выделялись на густом лиловом венце неба над головой. По мере того, как вечер сгущался, со всех сторон начинались самые причудливые звуки - звуки настолько странные и сбивающие с толку, что, когда я съежился, стуча зубами и пристально вглядываясь в непроницаемое, их можно было сравнить ни с чем, кроме плача всех душ мертвых существ. с самого начала. Никогда еще не было такого адского хора, как тот, в котором играли марсианские звезды. Там впереди, где росла кочкарная трава, беспрерывно пищал какой-то зверь, пока я на него не закричал, тогда он остановился на минуту и начал опять совсем на другой ноте. Далеко, на холмах, два соперничающих монстра перекликались голосами такими глухими, что, когда я слушал, они казались проникающими сквозь меня и снова эхом из моего сердца. Далеко над головой порхали гигантские летучие мыши, тень от их крыльев затмевала сразу дюжину вселенных, и кричали друг другу пронзительным голосом, который разрывал воздух, как рвущийся шелк.
   Пока я слушал вампиров, обсуждающих свою адскую любовь под звездами, с ветки прямо над головой из горла бродячей лесной кошки вырвался такой смертельный вой, что все остальное на мгновение замолчало. Повсюду мириады насекомых кружили голову своими призрачными огнями, а из-под земли и из лабиринтов спутанных корней доносились причудливые звуки шороха змей и лесных свиней, и всех меньших существ, которые копают, царапают и рычат.
   И все же я отчаянно хотел спать, моя свинцовая сабля висела у меня на боку, веки мои опустились, и, наконец, я тревожно задремал на час или два. Затем, внезапно, я проснулась от шока. Ночь стала тише; далеко, в лесной глубине, еще раздавались странные звуки, но совсем рядом стояла странная тишина, похожая на тишину ожидания, и, с удивлением прислушиваясь, я чуял медленные, тяжелые шаги, доносившиеся из реки, то через два, то через три шага. , потом пауза, потом еще шаг или два, и когда я наклонился к приближающемуся предмету, вглядываясь в темноту, мои напряженные чувства осознали еще одно приближение, которое, насколько возможно, приближалось сзади меня. Они приближались, заставляя землю сотрясаться под своим весом, пока я не прикинул, что обе они стоят на краю поляны, две огромные крысоподобные тени, но огромные, как слоны, и несущие с собой невыносимый запах кислой слизи. их. Там, на краю амфитеатра, каждый впервые как будто осознал присутствие другого - шаги замерли. Я слышал, как вода капает с меха этих гигантских зверей среди теней и глубокое дыхание ближайшего ко мне, всего в десяти шагах от меня, но ни звука в тишине.
   Проходила минута за минутой, но никто не двигался. Полчаса превратились в целый час, и этот час растянулся в острейшем напряжении, пока мои уши не заболели от прослушивания, а глаза не заболели от напряжения в темноте. Наконец я начал задаваться вопросом, не были ли эти сотрясающие землю звери дурным сном, и только что отважился вытянуть сведенную судорогой ногу и собраться с духом из-за своей трусости, когда без предупреждения у меня под локтем поднялось самое ухо- пронзительный крик ярости, который когда-либо исходил из живого горла. В темноте пронесся стремительный порыв, который я мог чувствовать, но не видеть, и в шоке два гладиатора встретились посреди арены. Снова и снова они кричали и боролись, скользили и ныряли. Я слышал, как они рвут друг друга, и резкие крики боли, издававшиеся сначала одним, а затем другим, когда когти или зубы попадали в цель, и все время, хотя земля содрогалась от их борьбы и воздух был полон ужасного грохота, ничего не было видно. Я даже не знал, что это были за звери, которые качались, катались и рвали друг другу глотки, но я слышал их щелканье зубов и их яростное дыхание в паузах борьбы, и мог только ждать, сбившись в кучу среди корней. пока это не закончилось. Они ходили взад и вперед, то на дальнем конце темной поляны, то так близко, что горячие капли крови из их челюстей падали мне на лицо, как дождь во мраке. Казалось, драка никогда не кончится, но теперь в ней было больше беспокойства и меньше ссоры; было ясно, что у одного или у другого было достаточно, и когда я заметил это, эти черные тени, задыхаясь, приблизились ко мне. Внезапно раздался резкий крик, отчаянная последняя схватка, перед которой затрещали крепкие деревья и приплюснулись, как трава, кусты не более чем в двадцати ярдах, и потом на минуту все стихло.
   Один из них был убит, и, сидя как вкопанный, я был вынужден слушать, как его враг разрывает и съедает его. Я был на многих банкетах, но никогда не был более уродливым, чем этот. Я сидел во мраке, пока неведомое существо у моих ног рвало на куски плоть с полумертвого соперника, и сквозь сырой ночной ветер разносился смрад этого отвратительного пира - смрад крови и выпавших внутренностей, - пока я не отвернулся. мое лицо было в отвращении, и я почти вскочил на ноги, чтобы отважиться ринуться в лесные тени. Но я был очарован и продолжал слушать тяжелый жевание окровавленных челюстей, пока не понял, что приближаются другие, менее крупные пиршества. По краям местности мерцали голодные глаза, сияли зеленые точки завистливого огня, которые кружили по уменьшающимся орбитам, когда толпились лисята и шакалы. Я сидел, положив его горячие, мягкие лапы себе на колено на некоторое время, а другие проходили мимо меня так близко, что я едва не касался их.
   Большой зверь к этому времени убрался, и этих пришельцев должно было быть несколько сотен. Они весело провели время; все место было полно зеленых, торопливых глаз, и сквозь щелканье зубов, тявканье и ссоры я слышал, как во все стороны рвется плоть с красных костей. Одна волкоподобная особь принесла мне между ног массу горячей печени, но я пнул ее и, к его большому удивлению, отослал прочь. Однако мало-помалу шум этого нечестивого пира затих, и, хотя вы с трудом верите в это, я задремал. Это был не сон, но он сослужил свою службу, и когда через час или два меня разбудил сквозняк прохладного воздуха, я проснулся, снова почувствовав себя самим собой.
   Медленно наступало утро, и черная стена леса вокруг покрылась пурпурными промежутками, когда воссиял восток. Эти проблески света между ветвью и стволом стали желтыми и красными, дневное сияние растянулось, как навес, от вершины деревьев по обе стороны от моего спального места, и я встал.
   Все члены мои окоченели от холода, вены опустели от голода и ран, и какое-то время у меня не было даже сил пошевелиться. Но легкое растирание вскоре размягчило мои сведенные судорогой мышцы, и, мучительно прихрамывая к месту боя, я осмотрел следы той полуночной драки. Я не буду останавливаться на этом. Это было уродливо и мрачно; вытоптанная трава, гигантские следы, каждый из которых окружает свою лужицу застывшей крови; сломанные кусты, бороздчатые грязевые оползни, по которым скользили в смертельных объятиях неизвестные звери; дупла, обломанные ветки, их рваные концы, обтянутые кожей и волосами, - все мне было противно. Но я был так голоден, что, когда я повернулся к отвратительным остаткам побежденных - бесформенной массе мерзости, - мои мысли тотчас же устремились к завтраку! Я спустился вниз и осторожно осмотрел жертву - огромный крысоподобный зверь, насколько можно было судить по голым торчащим ребрам, - все, что от него осталось, похоже на каркас шхуны-яхты. Его сердце лежало среди потрохов, и мой нож вынул из него кусок еды, но я не смог этого сделать. Трижды я пытался справиться с задачей, голод и отвращение боролись за мастерство; трижды обернулся с отвращением. Наконец я не выдержал и, снова ударив ножом, повернулся на каблуках и побежал на свежий воздух к берегу, где море начинало мерцать на свету в нескольких десятках ярдов через лес. стебли. Там, еще раз на открытом воздухе, на галечном пляже, я разделся, расстелил свои вещи сушиться на камнях и лег под плеск волн в ушах, и первое желтое солнце, оттаивающее мои члены, пытался собрать воедино торопливые события последних дней.
   Что делали мои веселые марсиане? Ленивые псы позволили мне, чужаку, обнажить меч в защиту собственной принцессы! Где был бедный Хор, эта милая дева-жена? Мысль о ней в руках людей-обезьян была отвратительна. И все же не сошел ли я с ума, пытаясь спасти ее или хотя бы последовать за ней в одиночку? Если бы мне удалось выбраться из этого населенного зверями места и догнать похитителей, чего мне было ждать от них, кроме скорого вымирания, да и то, вполне вероятно, в результате самого болезненного процесса, с которым они были знакомы?
   Другой вариант вернуться с пустыми руками был ужасно постыдным. Я так убедительно отчитал любезный юноша Сета на предмет галантности и дважды подал им такой хороший пример, что было бы банально возвращаться назад, засунув руки в карманы, и признаваться, что ничего не знал о судьбе этой дамы. и был обескуражен первой ночью в лесу. Кроме того, как скучно было бы в этом красивом полуразрушенном старом городе без Херу, без надежды день за днем видеть ее сильфидоподобную форму и слышать веселый звон ее волшебного смеха, когда она насмехается над неведомыми знаниями, собранными ее предки за тысячу кропотливых лет. Нет! Я бы продолжил однозначно. Я был молод, влюблен и зол, и перед этими квалификациями трудности стали легкими.
   Между тем, первым важным был какой-то завтрак. Я встал, потянулся, оделся в полувысохшую одежду и, взобравшись на невысокую кочку на опушке леса, огляделся. Солнце поднималось к небу, и море на востоке сияло на лиги и лиги прекраснейшей лазурью. Там, где он рябил на моем собственном пляже и на низких островах, отмеченных за ночь, на песке играл чудесный синий и красный огонь, как будто взволнованная вода была полна живых драгоценных камней. Небо было полно странных чаек с длинными раздвоенными хвостами, и симпатичная летучая ящерица с прозрачными крыльями бледно-зеленого цвета, как у кузнечика, порхала, подбирая отставших насекомых.
   Все это было очень очаровательно, но я все твердил себе: "Сырные лепешки и горячий кофе: сухарики, кофе и булочки", и в самом деле, если бы сами райские врата открылись в эту минуту, я боюсь своего первого взгляда в небесную улицы внутри были бы рестораном. Они этого не сделали, и я уже безутешно отворачивался, когда мой взгляд уловил поднимающуюся из-за очередного утеса вниз по берегу тонкую струйку дыма, поднимавшуюся в утренний воздух.
   Само по себе это было пустяком - тонкая спираль, ползущая вверх на высоту мачты, а затем сплющивающаяся в грибовидную головку, - но она значила для меня все. Там, где был огонь, должно быть и человечество, а где было человечество - да, до самых окраин вселенной, - там должен быть и завтрак. Это была великолепная мысль; Я бросился вниз по пригорку и весело пошел за этой синей нитью среди камыша. Это было не более чем в двухстах ярдах, и вскоре подо мной была крошечная бухта с голубейшей водой, окаймляющей серебристый пляж, а посреди нее огонь в очаге танцевал вокруг котелка, который славно кипел. Но хозяина там не было видно. Я глядел из стороны в сторону на берег, но ничего не шевелилось, а в море вода блестела, как расплавленный металл, без единой точки! Я смеялся, когда, довольный и голодный, я соскользнул с берега и зашагал по пескам; Судьбе было угодно сыграть со мной в хоккей с мячом, и если она отправила меня спать без ужина, что ж, вот возмещение в виде завтрака. Я набрал в котелке на удобную палочку кусочек этой субстанции и нашел ее вкусной - более того, я сразу понял, что это очень изысканная каша, приготовленная из корней травы, которую очень любили марсиане; Ан наполнил им мое блюдо, когда мы ужинали в тот вечер на рыночной площади Сета, и сладкое белое вещество растворилось в моей телесной сущности, казалось, без какого-либо грубого промежуточного процесса пищеварения. И вот я снова, голодный, вдыхаю ароматное дыхание сытой еды, и ни души в поле зрения - я был бы дураком, если бы не поел. Подумав так, я сел, взял кастрюлю с места и, когда стало немного прохладно, погрузил в нее руки и стал есть с таким аппетитом, как никогда прежде.
   Это было восхитительно амброзия, и я погружался все глубже и глубже, с высоким стеблем дыма впереди, растущим из очага, как какое-то странное новое растение, с приятным солнечным светом на моей спине, и никогда не думал ни о чем, кроме задачи в рука. Глубже и глубже, не обращая внимания на все остальное, пока, чтобы допить последние капли, я не поднял пипетку и, запрокинув голову, не стал пить таким образом.
   И только когда со вздохом удовольствия я снова медленно опустил его, над краем, когда он погружался, передо мной предстало видение марсианина, стоящего у пустого каноэ на краю воды и смотрящего на меня с тихим изумлением. Я был так изумлен, что на минуту пустой горшок остановился перед моим лицом, и мы через его край уставились друг на друга в немом удивлении, затем со всем достоинством, какое только могло быть, я поставил сосуд между ног. и ждал, пока новичок заговорит. Судя по желтому одеянию, она была девушкой, судя по всему, рыбачкой, потому что на носу ее корабля была сложена сеть, на которой мерцала чешуя рыб - очевидно, марсианина, но нечто более крепкое, чем большинство из них, рыбак. от ее загорелого лица пахло честным трудом, которого не хватало моим бледным друзьям, и когда мы несколько мгновений молча смотрели друг на друга, она сделала шаг вперед и сказала без тени страха или застенчивости: Вы дух, сэр?
   "Почему, - ответил я, - примерно столько же, не больше и не меньше, чем большинство из нас".
   - Да, - сказала она. - Я так и думал, потому что здесь, на этом острове, живут только духи; ты за добро или за зло?"
   "Гораздо лучше для завтрака, который, боюсь, я у вас украл, но, бродя по берегу и обнаружив, что этот котел кипит без хозяина, я осмелился попробовать его, и он был так хорош, что мой аппетит взял верх над манерами".
   Девушка поклонилась и, стоя на почтительном расстоянии, спросила, не хочу ли я тоже рыбки; у нее было немного, но немного, и если бы я поела, она приготовила бы их для меня в минуту - это было нечасто, легкомысленно добавила она, она встречала одного из моих видов раньше. На самом деле было очевидно, что простой человек действительно принял меня за существо из другого мира, и разве мне было говорить, что она неправа? Поэтому, приняв достоинство, достойное моей репутации, я серьезно кивнул на ее предложение. Она вытащила из лодки четырех маленьких рыбок самого изысканного вида, какой только можно вообразить. Каждый из них был размером с ладонь и бледно-голубым, если смотреть на них сверху вниз, но настолько отчетливым на свету, что можно было проследить каждую кость и каждую вену в их телах. Они были завернуты, как и были, в широкий зеленый лист, а затем марсианин, взяв заостренную палку, сделал углубление в белом пепле, положил их рядом и снова натянул горячую пыль.
   Пока они готовили, мы болтали, как будто это знакомство было самым случайным событием в мире, и я обнаружил, что мы действительно находимся на острове, а не на материке, как я надеялся сначала. Она сказала мне, что Сет находится далеко на востоке, и если бы лесорубы проплыли мимо на своих кораблях, они бы прошли к северо-западу от того места, где мы были.
   Я провел час или два с этим любезным человеком и, надо надеяться, сохранил характер духовного гостя с большим достоинством. По крайней мере в одном, а именно в отношении аппетита, я оказал честь моему предполагаемому источнику, а так как моя угостительница и слышать не хотела о материальной оплате, все, что я мог сделать, это показать ей некоторые фокусы, которые значительно увеличили ее поверить в мое сверхъестественное происхождение и научить ее новым узлам и узлам, используя в качестве иллюстрации ее леску, демонстрацию, которая вызвала у нее естественное замечание, что мы должны быть хорошими моряками "наверху", раз уж мы это знаем. много о снастях, потом мы расстались.
   Она не видела лесных людей, хотя слышала, что они были на Сете, и думала, исходя из некоторых тонкостей географических расчетов, которых я не мог понять, что они, как только что было сказано, пересекли север ее острова. Там она рассказала мне, очень удивленная моим желанием узнать, как я могу, следуя по лесной тропе к западному побережью, добраться до рыбацкой деревни, где мне дадут каноэ и направят меня, так как такие было моим необычайным желанием, туда, где, если вообще где-нибудь, дикие люди затронули свой путь домой.
   Она наполнила мой кошелек сушеными медовыми лепешками, а мой рот сахарными сливами из своего магазинчика, потом опустилась к ней на колени бедная беспризорница изношенной цивилизации и смиренно поцеловала мне руки на прощание, а я, краснея от того, отдал честь и, в конце концов, всего лишь матрос, взял ее за розовые пальцы и поднял на высоту плеч, и, просунув одну руку ей под подбородок, а другую за голову, дважды поцеловал ее в хорошенькие щечки; и так, говорю, мы расстались.
   ГЛАВА X
   Я пошел в лес, чувствуя мальчишеский восторг от того, что я свободен, и не обращая внимания на безрассудное приключение, которое предстояло мне. Марсианская погода в тот момент была прекрасной, и разноцветная трава пышная и мягкая под ногами. Миля за милей я шел, слегка соблюдая расстояние, настолько эластичен был воздух. Теперь, когда главная цель моего поручения взяла верх, я устремился вперед, и воспоминание о бедном Хору, подобно раздавленному белому цветку в красной хватке этих жестоких похитителей, настигло меня, а затем я остановился, чтобы вздохнуть от удовольствия или замереть с открытым ртом - даже забывчивый. ее - в удивлении неизвестной красоты во мне.
   И хорошо бы я смотрел! Все в том лесу было прекрасно! Были растения, которые меняли цвет на цвет в зависимости от времени суток. В то время как другие росли так быстро, что сидеть рядом с ними было опасно, потому что длинные, сочные усики, карабкающиеся по родительскому стеблю, сплетали вас в беспомощный клубок, пока вы, зачарованно, смотрели на них. Были растения, которые лазили и ходили; вздыхающие растения, призывавшие к себе крылатых существ воздуха шумом, столь похожим на рыдания девушки, что я снова и снова останавливался на запутанной дорожке, чтобы послушать. По поверхности неподвижных заводей плавали зеленые пузырчатые мхи, похожие на выводки гигантских лягушек. На горных хребтах горели деревья-воины, пылающие мстительностью за давно забытое дело - пламя малиновых шипов ятагана от корня до самой верхней ветки; а внизу, в прохладных лощинах, снова росли божьи коровки, освещая зеленую тьму своими облачными цветками цвета слоновой кости и наполняя тени таким тяжелым ароматом, что голова и сердце кружились от рокового удовольствия, когда отводишь в сторону их ветви. Каждое русло реки было полно могучего тростника, чьи стебли стучали вместе, когда ветер дул, как мечи по щитам, и время от времени клочок леса сплетался вместе с веревочными стеблями гигантских лиан, так что ни человек, ни зверь не могли пройти мимо. за исключением путей, которые постоянное использование оставило открытым через лабиринты.
   Целый день я бродил по этим чудесным лесам, и в самом деле, так много слонялся среди их бесконечных чудес, что, когда солнце наступало слишком рано, повсюду все еще был холмистый лес, со всех сторон виднелись волшебные поляны, населенные невероятными вещами и эхом отзывавшиеся эхом. звуки, которые будоражили слух так же сильно, как и другие вещи, завораживали глаза, но нигде не было видно ни моря, ни моей рыбацкой деревушки.
   Это не было важно; немного марсианской неторопливости проникало в мою кровь: "Если не сегодня, то почему завтра", как сказал бы Ан; и с этим для удобства я выбрал теплую песчаную ложбину под корнями большого дерева, сделал свои краткие приготовления на ночь, съел несколько медовых лепешек и вскоре заснул блаженным сном.
   На следующее утро я проснулся рано утром, после многих часов прерванных снов, и мне нечего было делать до тех пор, пока белый туман не рассеялся и я не смог начать все сначала, лениво прислонившись некоторое время к локтю и наблюдая, как солнечный свет просачивается в ниши.
   Очень красиво было видеть, как толстый полог над головой, при таком непроницаемом звездном свете, открывал свои щели и трещины, когда лучи солнца падали на него; видеть, как промежутки между булавочными отверстиями сияют, как блестки, как пространство расширяется в меньшие солнца, и даже толстая листва светлеет и сияет на меня мягким сиянием цвета морской волны. Стороны стволов деревьев, обращенные к солнцу, засветились, и роса, стекавшая по их мшистым бокам, кроваво-красными струйками падала на землю. В других местах тени были еще черны, и в них зашевелились странные существа - существа, подобия которых мы в нашем зрелом мире никогда не видели: звери-полуптицы, птицы-полуползающие существа и ползающие существа, сквозь которые, как мне казалось, проходили. меньшие творения вплоть до самой низменной жизни, которая ползет без перерыва и разделения.
   Не мне, моряку, многое знать о таких вещах, но кое-что я не мог не заметить. На одной из серых веток над головой, торчащей из ствола дерева, где участок бархатного мха по утрам сверкал волшебной клумбой, распустился чудесный цветок. Это был великолепный бутон цвета слоновой кости, обтянутый листьями и прикрепленный к своему месту обнаженными белыми корнями, которые обхватывали ветку, как пальцы женской руки. Пока я смотрел, она раскрылась, бледно-белая звезда, и задумчиво и маняще повисла на своей мшистой подушке. От него исходил такой восхитительный запах, что даже я, на дальнем конце великой шкалы жизни, почувствовал, как мой пульс участился, а глаза заблестели от алчности. Я как раз собирался взобраться на дерево, но прежде, чем я смог шевельнуть рукой или ногой, произошли две вещи, поверишь ли ты мне на слово или нет.
   Сначала через поляну в подлеске, привлеченная запахом, пролетела уродливая коричневая птица с большим клювом и блестящими когтями. Он присел рядом и глядел и глядел, пока не различил цветок, томящийся на ее девственном стебле, после чего он вскочил на ее ветку и там, с циничным смешком, расхаживал взад и вперед между ней и главным стеблем, как больной гений. охраняет сказочную принцессу.
   Несомненно, Небеса не позволили бы ему вмешиваться в столь целомудренный бутон! Моя рука потянулась за камнем, чтобы бросить в него, когда случилось второе. Раздалось легкое шлепанье по лесной земле, и с дерева над головой упало другое живое растение, похожее на то, что было выше, но не совсем похожее, мужское, как подсказывали мне мои инстинкты, в полном одиночном цветении, как и она выше, окруженное листьями, и опирался на полдюжины толстых белых корней, которые, на мой взгляд, напоминали конечности краба. В мгновение ока этот пестрый джентльменский овощ рядом со мной превратился в стебель, на котором росла его возлюбленная; бегая и карабкаясь, волоча за собой наряд из своих лепестков с кисточками, было смешно наблюдать за его рвением. Он ухватился за дерево и пошел вверх, "рука за рукой", корень за корень. Я как раз успел заметить, что другие представители его вида падали тут и там на землю и с неистовой поспешностью мчались к тому же месту назначения, когда он достиг роковой ветки и победоносно оседлал ее, слепой ко всему, кроме любви и тоски. . Та зловещая птица, что стояла над девичьим цветком, позволила ему приблизиться на длину стебля, так близко, что белое великолепие его спящей дамы замерцало на расстоянии вытянутой руки, тогда большой клюв раскрылся, большие когти сцепились, голова галанта была оторвана от шеи, и, пока она кувыркалась в пасть пернатого существа, его белые ноги, кружась, летели сквозь пространство и лежали, сцепляясь в агонии, на земле в течение минуты или двух, прежде чем они расслабились и стали вялыми. покой смерти. На это роковое свидание съезжались еще один и еще поклонники овощей, и каждый раз щелчок клюва коричневой птицы был их прощанием. Наконец больше ничего не было, и тогда Немезида когтей и игл подошла к девушке-цветку, перья его живота взъерошены от сытости, зеленая кровь ее любовников капала из его когтей, и вырвала ее золотое сердце, разорвала ее белую конечности одну от другой, и проглотил ее по частям на моих глазах! Затем в гневе я вскочил и заорал на него, пока лес не отозвался эхом, но было слишком поздно, чтобы остановить его святотатство.
   К этому времени солнце залило все своим великолепием, и, отвернувшись от окружавших меня чудес, я двинулся в лучшем темпе по протоптанной тропе, которая вела, не сворачивая, к деревне на западном побережье, где стояли каноэ.
   Он оказался гораздо ближе, чем ожидалось. На самом деле лес в этом направлении рос до самой кромки воды; солелюбивые деревья буквально нависали над волнами - одно из самых приятных зрелищ в природе - и, таким образом, я оказался прямо на вершине деревушки, прежде чем появились признаки ее присутствия. Он занимал две стороны красивой небольшой бухты, а третья сторона представляла собой равнину, отданную под выращивание огромного вида тыквы, чьи характерные желтые цветы и зеленые сочные листья были различимы даже на таком расстоянии.
   Я разветвлялся вдоль края прибоя и спускался по изящной цветочной дорожке, замечая тем временем, как вся бухта была заполнена сотнями пустых каноэ, в то время как десятки других стояли на берегу, и тогда первое, на что я наткнулся, была группа людей - юных, конечно, с вечным марсианским румянцем - и в великолепной простоте почти полной наготы. Моей первой мыслью было, что они купаются, и, устремив взгляд на верхушки деревьев с большим приличием, я предостерегающе кашлянул. При этом звуке, вместо того чтобы укрыться или одеться, все вздрогнули и некоторое время стояли, уставившись, как стадо испуганного скота. Это было очень неловко; они были прямо на дорожке, около дюжины, голые и так мало пристыженные, что, когда я скромно отодвинулся, они побежали за мной. И чем дальше они продвигались вперед, тем больше я удалялся, пока мы не начали играть в нечто вроде игры в прятки вокруг стволов деревьев. Посреди его моя пятка зацепилась за корень, и я спустился очень тяжело и очень позорно, куда ворвались смеющиеся, веселые люди и с улыбками и шутками помогли мне подняться на ноги.
   "Был ли я путешественником, пришедшим от Сета?"
   "Да."
   - О, тогда это было хорошо. Они слышали, что такой путник был на дороге, и прошли немного по тропе, насколько это было возможно без усталости, чтобы встретить его.
   - Я бы поела с ними? - спрашивали эти любезные незнакомцы, всовывая свои мягкие теплые пальцы в мои и кружась вокруг меня. "Но во-первых, не могли бы они помочь мне раздеться? Было жарко, и эти вещи были громоздкими". Что касается еды, то я был достаточно любезен, видя, что в последнее время у меня были обыденные приемы пищи, но я отчаянно цеплялся за свою одежду, хотя Бог свидетель, что она ужасно ободралась и запачкалась в путешествии.
   Мои новые друзья пожали своими покрытыми ямочками плечами и, так как споры были утомительны, сразу же присели вокруг меня в пятнистой тени большого дерева и достали свои запасы никогда не иссякающей провизии. После приятного небольшого обеда на свежем воздухе и со всей простотой, которой наслаждаются марсиане, мы заговорили о тех желтых каноэ, которые покачивались в голубых водах залива.
   "Хотите посмотреть, где они растут?" - спросил человек, купающийся рядом со мной.
   "Вырос!" Я ответил с недоверием. - Вы имеете в виду. Никогда в жизни я не слышал о выращивании лодок".
   -- Но ведь, сударь, -- заметила девушка, высасывая мед из стебля лазурного цветка вьюнка и бросая остатки в пролетевшую по солнцу бабочку, -- вы так мало знаете! Вы приехали издалека, из какой-то варварской и бесплодной местности. Здесь мы, несомненно, выращиваем наши лодки, и хотя мы знаем, что народ Туда и такие некультурные народы изготавливают свои корабли громоздкими методами из плоских досок, тем не менее мы предпочитаем наш собственный путь, во-первых, потому что это избавляет от неприятностей, - и когда она пробормотала, что все - Достаточное основание, чтобы нежная девица задумчиво кивнула.
   Но один из ее товарищей, на тот момент более оживленный, пощекотал ее соломинкой, пока она не проснулась, а затем сказал: "А теперь отведем незнакомца в лодочный сад. Течение унесет нас вокруг залива, и мы сможем вернуться, когда оно повернет. Если мы будем ждать, нам придется грести в обоих направлениях или даже идти пешком", и снова планетарная лень взяла верх.
   Итак, мы спустились к пляжу и запустили одну из золотистых лодок на красивые танцующие волны прямо там, где они бежали, осыпая драгоценными брызгами, на берегу, и только тогда у меня была возможность тщательно изучить их материал. Я погладил ту, на которой мы были внутри и снаружи. Я с восхищением моряка отметил ее легкость, упругость и исключительную плавность, ее изумительную плавучесть и сказочные "линии", и после нескольких минут размышления вдруг мелькнуло у меня, что все это из кожуры тыквы. И как бы в подтверждение, плоская земля, к которой мы приближались, на противоположной стороне залива была покрыта характерной зеленью этих растений с оттенком кое-где великолепных желтых цветов, но все гигантских размеров.
   -- Ага, -- сказала марсианская девица, лежавшая на дне и с простодушием своего народа взявшая и поцеловавшая мою руку, -- я вижу, вы догадались, как мы делаем наши лодки. В твоей далекой стране то же самое?"
   -- Нет, девочка моя, и более того, я немного беспокоюсь о том, что скажут ребята на "Каролине", если узнают, что я вышел в море в выдолбленной тыкве и с молодой дамой -- ну, одетой как вы - для экипажа. Я и теперь не могу себе представить, как у вас получаются такие стройные и стройные корабли - нигде нет ни шва, ни заплаты, как будто вы их отлили".
   "Это именно то, что мы сделали, сэр, и теперь вы станете свидетелями работы плесени, потому что вот мы здесь", и маленький скиф был вытащен на берег, и мы с марсианами выпрыгнули на спуск к берегу, подняли нашу лодку высоко. и сухие, и прямо над нами, как большие зеленые зонтики, раскинулись ветви дальнего сада этой страннейшей из всех судостроительных верфей. Вкратце, чтобы не удлинять эту часть моего рассказа, эти позолоченные мальчики и девочки вывели меня на берег и, стрекоча, как зяблики по вечерам, показали, как они сажали семена тыквы, питали гигантские растения, пока они росли, солоноватой водой и сгоревший пепел; затем, когда они зацвели, мужские и женские цветки соединились, образовав великолепные воронки золотистого оттенка, достаточно большие, чтобы в них мог жить один человек; и когда молодой плод был величиной с обыкновенную подушку, как они помещали его в двойную форму из тростника, что-то вроде двух половинок скорлупы грецкого ореха; и как, день за днем увеличиваясь в этом, он вскоре принял все изгибы и линии, которые они выбрали, чтобы придать ему, даже висящий киль внизу, укрепленные фальшборты и высокий нос. Это было так гениально, но в то же время просто; и, признаюсь, я смеялся над своей первой лодкой "на стебле" и принялся подтрунивать над марсианами, спрашивая, хороший ли сейчас сезон для военно-морского флота, хорошо ли расползаются их кунардеры, не могут ли они дать мне щепотку баржевого семени, или яхту в зародыше, чтобы показать друзьям дома.
   Но эти ленивые отнеслись к делу достаточно серьезно. Они вели меня по зеленым аллеям, увенчанным огромными листьями, похожими на дыни; они вели меня бесчисленными окольными путями, заставляя смотреть и всматриваться сквозь пестрое солнечное сияние в океанорастущие корабли, которые расцвели двенадцать месяцев назад и уже заполнили свои формы до последнего дюйма пространства. Они рассказали мне, что, когда процесс выращивания зашел достаточно далеко, они ослабили оболочку и, проделав отверстие внутри каждого гигантского фрукта, вычерпнули все его семена, тем самым сдерживая дальнейшее продвижение и добавляя в кожуру силу, которая в противном случае была бы невозможна. ушел в репродуктивную функцию. Они говорили, что из каждого фрукта получается два сосуда, но верхняя половина всегда была лучшей и использовалась для дальних путешествий по соленой воде, а нижняя часть предназначалась только для катания на лодках или рыбной ловли на их озерах. Они разрезали их пополам, пока они были еще зелеными, выскребали легкую оставшуюся мякоть, когда они высохли, и тащили вниз с минимальными усилиями, легкие, как перышки, цепкие, как стальная пластина, и уже в форме и манере изящного ремесла от пяти до двадцать футов в длину, когда процесс был завершен.
   К тому времени, когда мы исследовали эту страннейшую из судостроительных верфей и я увидел прошлогодний урожай на стапелях, полированных и оснащенных сиденьями и снаряжением, солнце уже садилось; и марсианские сумерки, из-за сравнительной крутизны стенок маленькой планеты, были краткими, и мы побрели обратно в деревню, и там мне дали ночлег, амброзионный ужин и большой глоток вина Забвения под туманное заклинание, в котором реальное и нереальное растворялось в розовом забвении, и я заснул.
   ГУЛЛИВЕР МАРСА, Эдвин Л. Арнольд (Часть 2)
   ГЛАВА XI
   С новым утром пришла свежая энергия и спазм совести, когда я подумал о бедной Хору и об жалкой спасительнице, у которой мне предстояло лежать с этими хорошенькими пустяками, пока она оставалась в опасности.
   Так что у меня была ба го, купание, завтрак и, к стыду моему, своего рода прощальный хоровод на желтых песках с дюжиной молодых людей, беззаботных, как утро, прекрасных, как цветы, их волосы, и в конце статных одеяний.
   Наконец я уговорил их дать мне морское каноэ, запас пирожных и свежую воду; и многими напутственными наставлениями, как найти след Вудмана, так как я не хотел слушать доводы и всю оставшуюся жизнь пролежать с ними на солнышке, они оттолкнули меня от моего одинокого путешествия.
   "Над синими водами!" - кричали они хором, когда я опускал весло в волны с ромбовидными гребнями. "Шесть часов, предприимчивый незнакомец, с солнцем позади тебя! Потом в широкую реку за желтой песчаной косой. Но только не черная река на север! Не сильная, черная река, прежде всего, незнакомец! Ибо это Река Мертвых, по которой многие уходят, но никто не возвращается. До свидания!" И, помахав им на прощание, я сурово отвел глаза от наслаждений назад и встретил очарование опасностей впереди.
   За четыре часа (ибо марсиане забыли в своих расчетах, что мои мускулы были несколько лучше, чем у них) я "поднялся" на дальний берег, и тогда вопрос был, куда текла эта их западная река?
   Впоследствии выяснилось, что, ничего не зная об их приливах, я слишком далеко отнесся к северу, и, следовательно, берег закрыл устье эстуария, в которое я должен был войти. Нигде не было видно ни единого признака прохода, и, не имея никакого ориентира, я повернул на север, жадно осматривая бесконечную линию низких утесов по мере того, как день уменьшался, в поисках обещанной песчаной косы или бухты.
   Около сумерек мое каноэ, быстро летевшее вперед по своей воле, привело меня в бухту, голую, пустынную местность, где не было никакой растительности, кроме травы и осоки на близлежащих болотах и каменистых холмах, возвышавшихся за ними, а за ними поднимались другие. шаг за шагом к длинной череде гребней и пиков, все еще покрытых зимним снегом.
   Перспектива была какой угодно, только не аплодисментами. Давно уже не было видно ни следа жилья, ни одного живого существа, по соседству с которым я мог бы приземлиться и спросить дорогу; ничего живого нигде, кроме чудовищного морского слизня, величиной с собаку, цепляющегося за отбросы у берега, и изможденных птиц, похожих на стервятников, которые каркали на илистых отмелях, с полурасправленными крыльями похоронной черноты, резвящимися здесь и там. Где был бедный Хор? Где розовоплечий Ан? Где те дикари, что украли у нас принцессу? Наконец, но не в последнюю очередь, где я был?
   Все первые звезды марсианского неба были для меня чужими, и моя лодка, крутившаяся по течению, спутала то немногое, что в противном случае я мог бы сохранить в своей географии. Это был унылый вид, и снова и снова я проклинал свою глупость за то, что пришел с таким дурацким поручением, когда я сидел, подперев подбородок рукой, глядя на пейзаж, который с каждой милей становился все более и более унылым. Идти дальше было похоже на гибель, вернуться без проводника было почти невозможно; и пока я все еще размышлял, какое из этих двух зол может быть меньшим, ручей, по которому я шел, свернул за угол, и через мгновение мы оказались на воде, которая с быстрой, маслянистой гладкостью бежала прямо к снежным грядам, которые теперь начинали вырисовываться. неприятно близко впереди.
   К этому времени быстро приближалась ночь, последние зловещие птицы перелетели через красное закатное сияние, и, хотя на середине реки под берегом, теперь крутым и непреодолимым, было уже достаточно ясно, вечер.
   А с наступлением темноты с ледяных полей донеслось чудесное холодное дыхание, пронизавшее мои низинные одеяния, как если бы они были всего лишь тканью. Я жевал пряник, осторожно глотнул вина, и хотя не признаюсь, что испугался, но никто не станет отрицать, что обстоятельства были обескураживающими.
   Стоя в утлом каноэ и оглядываясь по сторонам, при втором взгляде мне на глаза попался предмет, идущий по течению и стремительно настигающий меня на сильном водовороте. Это был какой-то плот, и что-то необыкновенно похожее на сидящего на нем марсианина! Он подходил все ближе и ближе, покачиваясь на подъеме и падении каждой волны, с последним ледяным солнечным светом, окрашивавшим его красным и золотым, все ближе и ближе в смертельной тишине этого заброшенного края, а затем, наконец, так близко, что показался совершенно ясно. на сиреневой воде плот с кем-то сидящим под навесом.
   С трепетом восторга я взмахнул фуражкой и крикнул:
   "Корабль-привет! Привет, товарищ по столу, куда мы направляемся?
   Но ответа от быстро прошедшего незнакомца так и не последовало, так что я снова окликнул...
   - Поднимите руль, мистер Шкипер. Я сбился с курса, и хронометр сбился", но без паузы и звука проскользнуло странное судно.
   Это молчание было больше, чем я мог вынести. Это было против всех морских любезностей и последней возможности узнать, где я умираю. Итак, в гневе весло было выдернуто из днища каноэ и снова с ревом...
   "Стой, говорю, ты, сволочь, стой, клянусь всеми богами, я тебя сотворю!" Я погрузил весло в воду и направил свое маленькое судно наискось через ручей, чтобы перехватить вновь прибывшего. Один взмах отправил меня на середину течения, второй привел меня в соприкосновение с этим странным кораблем. Несомненно, это был плоский плот, хотя он был так замаскирован цветами и шелковыми дорожками, что его форму было трудно разобрать. В центре стоял церемониальный стул, украшенный зеленью и крупными бледными бутонами, едва еще увядшими - о, где я видел раньше такой стул и такой плот?
   И загадка недолго оставалась без ответа. На этом сиденье, когда я подошел и положил на его край загорелую руку, была девушка, и еще один взгляд сказал мне, что она мертва!
   Такая милая, бледная марсианская дева, ее белокурая голова откинулась на спинку кресла и мягко двигалась взад и вперед вместе с подъемом и опусканием ее корабля. Ее лицо в бледном вечернем свете, похожее на резную слоновую кость, и не менее бесстрастное и неподвижное; ее руки были обнажены, а ее бедные пальцы все еще сжимали на коленях прекрасные бутоны, которые они вложили в них. Я чуть не задохнулся от изумления от ужасной сладости этой одинокой дамы и с трудом поверил, что она действительно труп! Но увы! в этом не было никаких сомнений, и я смотрел на нее, наполовину с восхищением, наполовину со страхом; заметив, как последний закатный румянец на мгновение придал лихорадочной красоте ее лицу, а потом как прекрасна и призрачна она стала на фоне багровеющего неба; как ее легкая драпировка развевалась на ледяном ветру, и как ужасно странно казались все эти благоухающие цветы и украшения, когда мы мчались бок о бок в страну ночи и снега.
   И вдруг до меня дошел истинный смысл ее присутствия, и я вздрогнул и закричал, оглядевшись. МЫ СТРЕМИТЕЛЬНО ЛЕТИЛИ ВНИЗ ПО РЕКЕ МЕРТВЫХ, О КОТОРОЙ, О КОТОРОЙ МНЕ СКАЗАЛИ, НЕ ИМЕЕТ ВЫХОДА И ВОЗВРАТА!
   С безумной поспешностью я снова схватил весло и попытался грести против огромного черного течения, несущего нас вперед. Я работал до тех пор, пока пот не выступил у меня бисеринками на лбу, и все время я работал, река, как черная змея, шипела и извивалась, а эта хорошенькая дама весело ехала рядом со мной. На морозном небе вспыхивали звезды неземного блеска, а по обеим сторонам были высокие берега и тени под ними черные, как чернила. В этих тенях время от времени я с ужасным безразличием замечал, что плыли другие плоты, и вскоре, когда поток сузился, они вышли и присоединились к нам, мертвые марсиане, подающие надежды мальчики и девочки; пожилые путешественники, возраст которых ускоряется на марсианский манер, подобно тому, как некоторые плоды созревают только после того, как упадут; желтопоясные рабы, глядящие в ночь впереди, довольно веселая команда, все столпились вокруг меня и этой нежной дамы, и еще больше впереди и еще больше сзади, все подпрыгивая и толкаясь вперед, пока мы спешили к ужасному кладбищу в марсианских областях вечности. зимы никто никогда не видел и никто не пришел в себя! Я громко вскрикнул от отчаяния и страха и закрыл лицо руками, а ледяные скалы издевались над моим криком, и мертвая дева, спотыкаясь рядом, переворачивала голову и смотрела на меня каменными, невидящими глазами.
   Ну, я не хороший писатель. Я сел, чтобы рассказать простую, неприкрашенную историю, и я не позволю странному ужасу этой поездки попасть в мое перо. Мы неслись вперед, я и эти потерянные марсиане, почти до полуночи, когда великие светоносные планеты уже поднялись, и судьба не дала мне за все это время шанса расстаться с ними. Около полуночи мы оказались прямо в области снега и льда, не в самом полярном регионе планеты, как я впоследствии догадался, а в одной из тех длинных окраин, которые следуют по течению широких водных путей почти в плодородные области и холодные, хотя и интенсивное, оно было несколько смягчено полной неподвижностью воздуха.
   Именно в этот момент я начал слышать впереди низкий рокочущий звук, который постоянно усиливался, пока не осталось никаких сомнений в том, что путешествие почти закончено, и мы приближаемся к тем огромным водопадам, о которых мне рассказывал Ан, о которые падали мертвые. к вечному забвению. Не было возможности действовать и, к счастью, мало времени для размышлений. Я помню, как приложил руку к сердцу, когда бормотал несовершенную молитву, и немного рассмеялся, когда почувствовал в своем кармане, между ним и этим органом, конверт с кукурузным пластырем и пачку неоплаченных портновских счетов. Потом я вытащил тот медальон с бедной забытой фотографией Полли, и, пока я все еще горячо целовал его, а мертвая девушка справа от меня ревниво подталкивала мое каноэ углом своего плота, мы нырнули в черную, как ад, узкую расщелину. , вылетел из-за острого угла с огромной скоростью и через мгновение вошел в озеро посреди сплошного амфитеатра скал, мерцающих мягким светом со всех сторон.
   Я до сих пор помню голубое сияние этих страшных ледяных утесов, обрамляющих со всех сторон странную картину, и странное впечатление, которое произвело на меня мое сознание, когда мы вышли из темноты лощины, по которой мы вошли в могильное сияние. этого места. Но хотя он одной мгновенной вспышкой запечатлелся в моей памяти навсегда, любоваться им было некогда. Когда мы выплыли на поверхность озера, и луч света, падавший слева из-за провала в ледяных стенах, с поразительной отчетливостью осветил мертвые лица и полуувядшие цветы моих попутчиков, я с новым ужасом заметил в нижнем конце озера, к которому мы спешили, вода вдруг исчезла в облаке морозных брызг, и оттуда донесся тихий зловещий гул, наполнявший овраг при нашем приближении. Была осень, и дальше поток стекал вниз, шаг за шагом, в дикие заводи и пороги, через которые ни одна лодка не могла прожить ни минуты, к черному входу в пещеру, где он был поглощен вечной ночью.
   Я бы не пошел таким путем! С таким воплем, какого, вероятно, никогда не слышали эти пустыни с тех пор, как планета образовалась из пустоты, я снова схватил весло и яростно вырвался из основного потока, в результате чего на время отсрочил кризис и обнаружил, что качаюсь. повернуться к северному амфитеатру, где ярче всего падал свет планет над головой. Это было похоже на большой бальный зал с этими созвездиями вместо свечей, и ужасная толпа марсиан исполняла котильоны и вальсы вокруг меня на своих плотах, а взволнованная вода, ледяная и прозрачная, как стекло, кружила нас то здесь, то там в торжественном смятении. На узких пляжах у подножия утеса стояли сотни потерпевших крушение путешественников - тихоокеанские цветы этого призрачного зала собраний, - и я ходил, толкаясь и кружась, по кругу, словно ища подходящего партнера, пока мой мозг не закружился, а сердце не забилось. больной.
   Минут двадцать судьба играла со мной, а потом смертоносный поток ручья снова опустил меня туда, где вода начала мчаться к водопаду. Я свирепо поклялся, что не наступлю на них, если можно будет помочь, и яростно боролся.
   Слева, в тени, между водой и подножием утеса, казалось, лежал узкий пляж; к этому я боролся. При первом же ударе я запутался в плоту; его обитатель кувыркнулся на борт и чуть не затопил меня. Но теперь это была борьба за жизнь, поэтому я без церемоний схватил его за мокрую шею и ногу и бросил обратно в воду. Затем другой шаловливый марсианин ударил меня в заднюю часть каноэ и заставил его вращаться, так что все звезды, казалось, кружились в небе. С воплем я оттолкнул его, но только для того, чтобы обнаружить, что его товарищи сомкнулись вокруг меня плотным кольцом, пока мы мчались в пропасть со все возрастающей скоростью.
   Затем я боролся, как ярость, рубя, толкая и гребя к берегу, крича от возбуждения, крутясь, толкаясь и изгибаясь все ниже и ниже. На каждый фут, который я поднимал, они толкали меня на ярд, как будто решив, что их судьба должна быть и моей.
   Они столпились вокруг меня плотным кругом, их бедные головы, обвитые цветами, качались, когда быстрое течение делало реверанс над их кораблями. Они окружили меня с отчаянной настойчивостью, когда мы мчались сквозь призрачный звездный свет кружащейся массой вниз, к разрушению! И через минуту мы были так близко к краю обрыва, что я мог видеть, как вода разбивается на гребни, чувствуя, как под ней прогибается твердое дно. Мы были так близко, что передние плоты уже в десяти ярдах впереди опрокидывались, а их пассажиры один за другим размахивали руками и падали с погребальных кресел, когда они врывались в пелену брызг и исчезали из виду под слабой радугой, аркой вон там, символом мира и единственной прекрасной вещью в этом ужасном регионе. Еще минута, и я, должно быть, ушел с ними. Тогда было слишком поздно думать о том, чтобы выбраться из клубка; вода позади была тяжела от шелков и цветов. Мы были стиснуты вместе почти как один огромный поплавок, и в этом последнем факте был мой единственный шанс.
   Слева был низкий уступ скал, ведущий обратно к уже упомянутому узкому пляжу, и уступ находился в нескольких футах от того места, где его могла бы пройти самая дальняя лодка с той стороны. Это был единственный и жалкий шанс, но уже первая шеренга моего флота дрожала на краю пропасти, и, не останавливаясь, чтобы все взвесить, я соскочил со своего каноэ на соседний плот, который качался под моей тяжестью, как чайная ложка. -лоток. Оттуда я перепрыгнул с такой искренней доброжелательностью, какой у меня никогда прежде не было, ко второму и третьему. Я прыгнул со скамейки для ног одного марсианина на колено другого, удерживая себя на ногах благодаря тому, что они свободно кивали головами, проходя мимо. И каждый раз, когда я прыгал, позади меня рушился корабль. Когда я, спотыкаясь, прыгнул в последнюю и самую дальнюю лодку, уступ был еще в шести футах от меня, наполовину скрытый пеной, а край огромного водопада находился прямо под ним. Тогда я собрал всю свою матросскую ловкость, и как раз в тот момент, когда маленькое судно носом забралось за край, я спрыгнул с него - ослепленный брызгами, упал на край, перевернулся, отчаянно вцепился в мерзлый грунт и оказался в безопасности. на данный момент, но всего в нескольких дюймах от вихря внизу!
   Как только я пришел в себя и отдышался, я пошел к берегу и с большим удовлетворением обнаружил, что уступ переходит в отлогий пляж, и так пошел в синей тьме тени утеса назад от водопада в надежде, что пляж мог каким-то образом вести в овраг, по которому мы пришли, и в открытую местность за его пределами. Но через пару сотен ярдов эта надежда оборвалась так же внезапно, как и сама коса в глубокой воде, и вот я, насколько позволяла мне удостовериться тьма, оказался в такой ловушке, какой только может быть смертный.
   Я не буду останавливаться на следующих нескольких минутах, потому что никто не любит признавать, что он был беспилотным даже на какое-то время. Когда эти минуты закончились, ко мне вернулись спокойствие и внимание, и я смог осмотреться.
   Все противоположные утесы, отвесно возвышавшиеся над водой, были освещены светом, их холодные бело-голубые поверхности возвышались над черными звездными полями над головой. Внимательно глядя на них с этого наблюдательного пункта, я увидел, не сразу поняв, что вдоль них горизонтально, ярус за ярусом, тянулись ряды предметов, вроде-как-почему, боже мой, они были похожи на мужчин и женщин во всевозможных странных позах. и должности! Протирая глаза и снова вглядываясь, я с вздрагиванием и со странным жутким ощущением по спине понял, что это были мужчины и женщины! - их сотни, тысячи, все рядами, как бакланы стоят на прибрежных скалах, мириады и мириады теперь я огляделся во всех мыслимых позах и позах, но ни звука, ни движения в огромном скоплении людей.
   Затем я повернулся к скалам позади меня. Да! они и там есть, тусклые из-за теней, но наверняка там, со снежников далеко наверху, вниз, вниз - боже мой! до самого уровня, где я стоял. Один из них был не более чем в десяти ярдах, наполовину в ледяной стене, наполовину вне ее, и, сжав зубы, я подошел и осмотрел его. А дальше был еще один, когда я всматривался в прозрачную голубую глубину, еще один за тем, еще за ним - совсем как вишенки в желе.
   Это было поразительно и почти невероятно, однако за последнее время произошло столько чудесного, что чудеса потеряли свою остроту, и вскоре я рассматривал утес почти так же хладнокровно, как если бы это был всего лишь какой-то тривиальный геологический "участок", какой-то новый вид окаменелых отложений. морские ежи, которые привлекли мое внимание, а не целая нация во льду, огромный амфитеатр окаменелых людей, которые смотрели на меня сверху вниз.
   Дело было достаточно простым, если посмотреть на него с философской точки зрения. Марсиане отправляли сюда своих мертвецов на протяжении многих тысяч лет, и пока они приходили, они были заморожены, полосы и зоны, в которых они сидели, указывали, возможно, на смену времен года. Затем, после того как природа хранила их в таком виде долгие века, произошел какой-то переворот, и эта расщелина и озеро открылись в самом сердце заповедника. Вероятно, река когда-то бежала далеко вверх там, где звездный свет венчал голубые скалы серебряной диадемой света, только когда эта лощина разверзлась, она медленно углублялась в нижнее русло, растекаясь в озере, и, наконец, кувыркаясь по этим ледяным ступеням, терялась. себя в темных корнях холмов. Без сомнения, это было очень просто, но невероятно странно и чудесно для меня, единственного живого существа в этом огромном скоплении мертвого человечества.
   Смотри, где бы я ни был везде одинаковым. Эти бесконечные ряды лежащих, сидящих и стоящих замороженных тел смотрели на меня из каждой ниши и карниза. Казалось, когда свет медленно поворачивал вокруг, они улыбались и хмурились время от времени, но среди этих миллионов не было ни слова; сама тишина была слышна, и, кроме глухого глухого грохота осени, к такому монотонному ухо привыкло и скоро проигнорировало его, нигде не было ни звука, ни шороха, ни шепота, нарушавшего вечное спокойствие того великого караван-сарая мертвых.
   Даже стук гальки под моими ногами и звон моих военно-морских ножен казались оскорбительными в полной тишине, и, слишком благоговейный, чтобы испугаться, я вскоре отвернулся от ужасного блеска этих утесов и ощупал свой путь вдоль подножия скалы. стена на моей стороне. Пути спасения таким образом не было, и вскоре сам галечный пляж сдался, как и было сказано, там, где стена утеса поднималась прямо над поверхностью озера, я повернул назад и, найдя во льду грот, решил сделать все возможное. удобно, как могло бы быть, пока не пришел дневной свет.
   ГЛАВА XII
   К счастью, на отметке "высокая вода" было выброшено немало сломанных бревен, и из этой кучи у входа в маленькую пещеру вскоре развели приятный костер с помощью кремневого камешка и стальной спинки моего костра. меч. Это было мощное пламя, осветившее все близлежащие скалы румяным прыгающим сиянием, которое придавало их обитателям чудесный вид жизни. Жара также вызвала тусклый иней по бокам моей ниши, сделав ее прозрачной, как полированное стекло, и я был немного поражен, увидев, что он всего в дюйме или около того отошел ото льда и стоит так же прямо, как когда-либо в жизнь, фигура импозантного мужчины в сером. Его руки были скрещены, подбородок опущен на грудь, его одежда была из тончайшего материала, те самые цветы, которыми они украшали его голову, застыли от бессмертия, а под ними, вокруг его хрустящих седых волос, была простая золотая лента. с выгравированными на нем странными рунами и фигурами.
   В нем было что-то очень простое, но в то же время величественное, хотя лицо его было скрыто, и, пока я долго и пристально вглядывался, мне пришла в голову мысль, что он был королем невырожденной марсианской расы и стоял в ожидании Рассвета очень, очень долго. очень долгое время.
   Я немного пожалел, что он не был так близко к стеклянной поверхности льда, по которой тепло стекало быстрыми каплями влаги. Если бы он был там, в голубых глубинах, где сидели и скорчились другие, было бы гораздо удобнее. Но я был моряком, а несчастья делают странных спутников, так что я снова собрал огонь и, улегшись на сухую гальку спиной к нему, угрюмо смотрел на пламя, пока усталость дня не сказалась, мои веки не опустились. и со многими порывистыми вздрагиваниями и поворотами, наконец, я заснул.
   Это было за час до рассвета, костер догорел, и я мечтал о гневном споре с моим портным в Нью-Йорке о том, где будут сидеть мои последние новые брюки, когда слабый звук движущейся гальки уловил мой чуткий слух моряка, и прежде чем Я мог поднять голову или поднять руку, на мне была тяжесть человека - тяжелого, сильного мужчины, который с непреодолимой силой тянул меня вниз. Я почувствовал шлепок его ледяной руки по моему горлу и его зубы в затылке! В одно мгновение, хотя и в полусне, с воплем удивления и гнева я схватился с неприятелем и, напрягая все силы, опрокинул его. Снова и снова мы шли к огню, и когда я подгонял его примерно на фут или около того, я оказывался сверху и, вцепившись костяшками пальцев в его дроссель, в безрассудной ярости бил его головой о каменный пол, пока все вдруг мне показалось, что с ним покончено. Я ослабил хватку, но другой мужчина не двинулся с места. Я снова встряхнул его, как терьер крысу, но он никогда не возмущался. Я убил его? Как он был вялый и холодный! И тут меня вдруг охватило тревожное чувство. Я протянул руку и бросил пригоршню сухих вещей на угли, огонь весело заплясал в воздухе, и пламя показало мне, что я свирепо цепляюсь за гравий и стою коленями на груди того давно умершего короля из моего грота. стена!
   Без сомнения, это был человек, вышедший изо льда. Там была та самая ниша, из которой он выпал под влиянием жара огня, та самая ниша, точно по его форме во всех деталях, откуда он стоял все эти годы, глядя в пустоту. Я оставил свою хватку и, после того как трепет в моем сердце утих, извиняясь поставил его к стене пещеры, откуда он выпал; затем разожгли костер, пока вихри пламени не заплясали до самой крыши в голубом свете зари, а тени хобгоблинов прыгали и скакали вокруг нас. Затем я снова сел по другую сторону костра, подперев подбородок руками, и уставился в застывшие глаза этого мрачного незнакомца, который, упершись подбородком в колени, смотрел на меня с непреодолимой, безжалостной стойкостью. .
   Он был так свеж, как будто умер только вчера, но по его одежде и чему-то в его внешности, не похожем на сегодняшнего марсианина, я понял, что ему может быть много тысяч лет. Какие вещи он видел, какие чудеса он знал! Какую историю можно было бы вложить в его уста, если бы я был способным писателем, одаренным временем и воображением, а не бедным изгоем, плохо оплачиваемым лейтенантом, чье литературное остроумие часто едва ли может заполнить даже запись в бортовом журнале! Я так долго и упорно смотрел на него, а он на меня сквозь мерцающее пламя, что я снова задремал - и задремал - и снова задремал, пока, наконец, когда я не проснулся всерьез, уже рассвело.
   К этому времени голод был очень агрессивным. Огонь был не чем иным, как обручем серого пепла; мертвый король, все еще сидевший у края пещеры, выглядел очень синим и холодным, и с неловким осознанием своего положения я встряхнулся, поднял и без долгих раздумий сунул в карман странный золотой венец, упавший с его лба, и вышел наружу, чтобы посмотреть, какую перспективу побега принес новый день.
   Это было немного. Выше по реке не было ни малейшего шанса. Даже ниагарский пароход не смог бы протиснуться к шлюзу, спускавшемуся из ущелья. Оглядевшись, стены ледяного амфитеатра, только что озаренные великолепными золотыми и малиновыми отблесками утра, были круты, как стена; только назад, к водопаду, была возможность выбраться из ужасной ловушки, и я отправился туда, после последнего взгляда на бедного старого короля, вдоль моего узкого берега со всем рвением, порожденным последним шансом. До самого края он выглядел довольно безнадежно, но, когда он был достигнут, глядя вниз, вместо отвесного обрыва склон казался дикой "лестницей" из скал и ледяных уступов с кое-где небольшими клочьями песка на склоне. карнизом, а далеко внизу, примерно в пятистах футах, порядочно-широкая полоса гравия шириной в акра или два рядом с тем местом, где река скрывалась из виду, в устье самой дальней пещеры.
   Наверху было так безнадежно, что хуже быть не могло дальше внизу, и в дыру бежал уродливый черный поток, которому я мог довериться как последнему средству; так скользя и скользя, я начал спуск.
   Если бы я был школьником, у которого впереди был хороший завтрак, инцидент мог бы быть достаточно забавным. Путешествие в основном проходило на заднице моих брюк, которые впоследствии затвердели от грязи и ледникового суглинка. Некоторые из них были выполнены на четвереньках, время от времени немного спускаясь по снежному склону, в хорошей, честной манере кувырком. Результатом был прекрасный аппетит к следующей еде, когда провидение должно было послать его, и внезапное прибытие на нижний берег примерно через пять минут после выхода из верхних кругов.
   Я очутился за группой скал высотой по грудь и, прежде чем двигаться, огляделся. Судите же тогда о моем изумлении и радости при втором взгляде, когда я увидел примерно в сотне ярдов от себя коричневый предмет, похожий на обезьяну в полумраке, который медленно извивался по краю воды ко мне. Время от времени оно останавливалось, наклоняясь, чтобы подобрать что-то из тины вдоль потока, и именно то, что эти мелочи, чем бы они ни были, клались в бумажник рядом с видением, а не в его рот... что впервые заставило меня с радостным трепетом понять, что передо мной ЧЕЛОВЕК - настоящий, живой человек в этом огромном зале мертвых ужасов! И снова в моей голове в просветляющем моменте мелькнуло, что там, где один человек может прийти, уйти или жить, другой может сделать то же самое, и никогда кошка не следила за мышью с таким сосредоточенным рвением, как я, эта причудливая, согбенная тварь, ковыляющая вокруг. в голубых утренних тенях, где все остальное было тишиной.
   Он подходил все ближе и ближе, пока не стали различимы так близко лицо и одежда, и тогда уже не могло быть никаких сомнений, что это был дровосек, старик, с седым обезьяньим лицом, сутулой походкой, в лохматом меховом плаще, совершенно в отличие от воздушных одежд моего ближнего народа, который теперь стоял передо мной. Я вздрогнул, узнав его там, потому что это означало, что я был в новой стране, и, поскольку он так весело занимался своими делами, какими бы они ни были, должен быть какой-то выход из этой проклятой ямы в что я упал. Поэтому я очень осторожно выбрался наружу, пользуясь всеми возможными укрытиями, пока мы не оказались всего в двадцати ярдах друг от друга, а затем внезапно встал и, изобразив самую приветливую улыбку, крикнул:
   - Привет, товарищ по столу!
   Эффект был электрический. Этот чудаковатый старичок подпрыгнул на ярд в воздух, как будто его подбросила пружина. Затем, спустившись, он застыл во весь свой рост, неподвижный, как шомпол, глядя на меня с невероятным удивлением. Он выглядел так смешно, что, несмотря на голод и одиночество, я расхохотался, на что дровосек, внезапно опомнившись, повернулся на каблуках и пустился во весь опор в противоположном направлении. Это никогда не будет делать! Я хотел, чтобы он был моим проводником, философом и другом. Он был моей единственной видимой связью с внешним миром, поэтому я помчался за ним на максимальной скорости и, догнав его в пятидесяти ярдах по гальке, вцепился в его нижнюю одежду. Когда старик внезапно остановился, я прострелил ему спину, приземлившись плечом на гравий.
   Но я был намного моложе его и через минуту снова был в погоне. На этот раз я схватил его за плащ, и в тот момент, когда он почувствовал мою хватку, он сорвал шейные ремешки, и в моих руках осталась только облезлая одежда. Мы снова тронулись в путь, петляя и мчась изо всех сил по этому замерзшему участку берега. Деятельность этого старика была изумительна, но я не мог и не хотел потерять его. Я бросился и схватил его, но он мотнул головой и снова ускользнул под мою руку, как будто его воспитал китайский борец. Потом он оказался на одной стороне плоской скалы, я на другой, и минуты три-четыре мы вальсировали вокруг этой плиты самым безумным образом.
   Но к этому времени мы оба изрядно вымотались - он из-за возраста, а я из-за слабости после долгого голодания, и вскоре мы остановились.
   Посмотрев на меня какое-то время, лесоруб задохнулся, пытаясь отдышаться...
   "О могучий и грозный дух! О, обитатель первобытных льдов, скажи, из какой ниши скал тебя оттаяло дыхание случая?
   - Никакой ниши, мистер Охотник за глазами пикши, - ответил я, как только смог говорить. - Я всего лишь потерпевший крушение прошлой ночью на этом вашем берегу, и я буду очень признателен, если вы покажете мне дорогу сначала к завтраку, а потом во внешний мир.
   Но старик не поверил. -- Такие духи, как вы, -- угрюмо сказал он, -- не нуждаются в пище и идут куда хотят только по желанию.
   - Говорю тебе, я не дух, и такой голодный, каким мне особенно не хочется снова быть. Вот, взгляните на заднюю часть моих брюк, на три дюйма в грязи. Если бы я был духом, ты думаешь, я бы так скользил на фалдах своего сюртука? Вы думаете, что если бы я мог путешествовать по своей воле, я бы соскользнул с этих адских скал на сиденье моих штанов, как я только что сделал? А что до материализма - взгляните на этот кулак; он ударил вас только что! Неужели в этом стуке не было ничего духовного?"
   -- Нет, -- сказал дикарь, потирая голову, -- это был хороший, честный рэп, так что я должен поверить вам на слово. Если ты действительно мужчина и голоден, накормить тебя будет милостыней; если вы дух, по крайней мере будет интересно смотреть, как вы едите; Так что садись и посмотрим, что у меня в кошельке.
   Так что, скрестив ноги, мы присели друг напротив друга на каменный стол, и, чувствуя себя еще одним Синдбадом-мореходом, я смотрел, как мой новый друг роется в своей сумке и раскладывает рядом всякие обрывки веревок, рыболовные крючки. , жевательная резинка, материал для разведения костра и так далее, пока, наконец, он не дошел до свертка (свернутого, как я с удовольствием отметил, в широком зеленом листе, который определенно рос тем утром) и, развернув его, , показал кусок вяленого мяса, несколько бисквитов, гораздо более толстых и тяжелых, чем медовые лепешки хайтерского народа, и что-то, что выглядело и пахло крепким белым сыром.
   Он предложил мне поесть, и вы можете быть уверены, что я не замедлил принять приглашение. Этот жесткий билтонг показался мне самым нежным бифштексом, который когда-либо готовили на гриле; печенье было ароматным; сыр таял во рту у меня, как масло во рту добродетельного; но когда старик закончил свой причудливый пикник, пригласив меня пойти с ним на берег выпить, я покачал головой. Я с большим уважением отношусь к мертвым королевам и королям, сказал я, но их слишком много наверху, чтобы нынче утром меня мучила жажда; мое уважение не сводилось к тому, чтобы вызвать у меня желание впитать их в растворе!
   Потом я случайно спросил его, что он только что уловил на обочине, и, с минуту подозрительно глядя на меня, он спросил:
   - Ты не вор? Успокоившись на этот счет, он продолжил: "И вы не попытаетесь лишить меня урожая, ради которого я отважился отправиться в эту населенную призраками долину, которую видели только вы и я из живых людей?"
   "Нет." Какими бы они ни были, сказал я, я буду уважать его заработок.
   "Хорошо, - сказал старик, - послушайте! Я пришел сюда, чтобы забрать те прелестные безделушки, с которыми покончили вон те лорды и дамы, - и, сунув руку в другой мешок, вытащил целую горсть великолепных драгоценных камней и драгоценных камней, одни в оправе, другие без оправы. "Они смываются с рук и запястий тех, кто поселился в расщелинах водопада наверху", - объяснил он. "Через некоторое время пляж здесь будет кишеть ими. Если бы я встал там, откуда вы спустились, их можно было бы собрать целыми мешками. Прийти! есть еще неизведанный водоворот, и я покажу вам, как они лежат".
   Это было очень увлекательно, и мы с этим стариком принялись за работу среди гравия и, если быть кратким, за полчаса нашли достаточно блестящего материала, чтобы открыть ювелирный магазин на Пятой авеню. Но, по правде говоря, теперь, когда я позавтракал и снова почувствовал мужественность в своих жилах, мне не терпелось уйти из душной, отравленной смертью атмосферы этой долины. Поэтому я вскоре встал и сказал:
   -- Послушайте, старик, это, без сомнения, хорошая забава, но сейчас у меня есть большая работа, которая не будет ждать, и мне пора идти. Видишь ли, удача и молодые глаза сопутствовали мне; здесь золота и камней в два раза больше, чем вы собрали, - все это без вопросов ваше, если вы укажете мне выход из этого логова, а потом поведете меня по дороге в ваш большой город, ибо там я связан с поручение твоему королю, Ар-хапу.
   Вид моих драгоценностей, подкрепленный, быть может, упоминанием имени Ар-гапа, понравился старику; и, поворчав пару раз о том, что "потеряли прилив" как раз тогда, когда добыча была так велика, он принял сделку, взвалил на плечи свои пожитки и повел меня к дальнему углу пляжа.
   Казалось, что мы идем прямо против возвышающейся ледяной стены, но когда мы были в ярде или двух от нее, узкая расселина, всего восемнадцать дюймов шириной, чудесно замаскированная ледяной колонной, показалась слева и в эту мы протиснулись, вход, через который мы пришли, казалось, мгновенно закрылся, мы прошли шага или два, так идеально подходили друг к другу ледяные стены.
   Это была самая жуткая магистраль, какую только можно себе представить, - отвесная, острая трещина в голубых ледяных скалах, тянущаяся от того места, где солнечный свет сиял ослепительной золотой полосой, в пятистах футах над головой, до того места, где дно касалось синей тьмой ледяного подножия. Он был так узок, что нам приходилось двигаться боком, и это обстоятельство приблизило мое лицо к стенам из прозрачного синего стекла и время от времени позволяло мне видеть в этих прозрачных глубинах все больше и больше и все больше и больше. замороженные марсиане в каменном молчании ждут освобождения.
   Но дело в том, что дно расщелины медленно поднималось вверх, в то время как полоса неба, казалось, спускалась вниз, чтобы встретить его. Милю, может быть, мы рычали и протискивались по этому чудесному оврагу; затем с чувством невероятной радости я ощутил, как на меня обрушился чистый внешний воздух.
   В спешке и восторге я уперся головой в поясницу пыхтящего старика, который преградил путь впереди и толкнул его вперед, пока, наконец, прежде чем мы этого ожидали, расселина внезапно не закончилась, и мы с ним упали. стремглав друг через друга на сверкающий, замерзший снежный склон; лазурное небо над головой, солнечный свет, теплый, как прохладная ванна, и широкий вид на горы и равнины, простирающиеся вокруг.
   Столь восхитительной была внезапная перемена обстоятельств, что я совсем по-мальчишески схватил старика в своем ликующем энтузиазме за руки, поднял его на ноги и стал кружить с ним по кругу, пока его старые волосы развевались вокруг его головы. , его кожаный плащ развевался с плеч, как пара темных крыльев и недоеденных лепешек, высохшая плоть, сверкающие драгоценности, сломанные диадемы и золотые перстни летели по дуге вокруг нас. Мы скакали до тех пор, пока не запыхались, а потом, хлопнув его по плечу, я спросил, чья это земля вокруг нас.
   Он ответил, что ничей, все отбросы от края до края.
   "Какая!" было мое восклицание. - Все бесхозные, а вокруг спрятано столько сокровищ! Да ведь я присоединю его к своей стране, и мы с тобой удовлетворим требования первоначальных поселенцев!" И, все еще взволнованный горным воздухом, я выхватил меч и, за неимением звездного знамени, чтобы водрузить на новоприобретенной территории, начертал гигантскими буквами на снежной корке - США.
   -- А теперь, -- прибавил я, вытирая иней с лезвия полой сюртука, -- давайте перестанем тут слоняться и приступим к делу. Вы обещали провести меня в ваш большой город.
   - Тогда пошли, - сказал человечек, собирая свое имущество. "Этот белый склон ведет в никуда; мы должны сперва попасть в долину, и тогда ты увидишь свою дорогу. И хорошо, что странный варвар сдержал свое обещание.
   ГЛАВА XIII
   Это ва Полдня пути от этих блестящих снежных полей до низменности, и когда я достиг этого, я оказался среди совершенно других людей.
   Земля больше не была тучной и цветущей, дающей всевозможные продукты по запросу, но по большей части каменистой, и там, где мы впервые встретились с растительностью, поросшей елями, с сосной, которая показалась мне разновидностью, которая исчезла. сделать угольные меры на моей дорогой, но далекой планете. Большего я не могу сказать, ибо нет на свете места, подобного кают-компании и квартердека, где можно забыть школьную учебу. Вместо славного богатства разноцветной растительности, к которому мои глаза привыкли в последнее время, здесь они отдыхали на неплодородных участках болот, пересеченных замшелыми гравийными зарослями, как будто их вытолкнули на равнины перед приближающимися потухшими ледниками. вниз из области позади нас. На невысоких холмах вдали от моря эти мрачные вечнозеленые леса с подлеском из мха и красных лишайников были более пестрыми со светлой листвой, и действительно, сосны оказались лишь бахромой арктических льдов, быстро уступая место более типичной марсианской растительности. каждую милю мы продвигались на юг.
   Что касается жителей, то они казались, как и мой проводник, грубыми, неотесанными ребятами, но достаточно честными, когда знакомишься с ними поближе. Однако знакомство было весьма желательным. Я случайно встретил первого туземца, когда он собирал ягель. Мой спутник в этот момент немного отстал, и когда кроткий абориген увидел незнакомца, он пристально посмотрел на мгновение, а затем, повернувшись на каблуках, с необычайной быстротой швырнул в меня полфунта твердого кремневого камня. Если бы его цель была немного осторожнее, этот скромный рассказ никогда не появился бы на бродвейских книжных прилавках. А так камешек, не долетев до моей головы на дюйм или два, разлетелся на сто осколков о скалу позади, и пока я размышлял, что предпочтительнее: мстительный бросок на пращника или стратегическое продвижение в тыл, мой проводник крикнул своему земляку:
   "Хо! вы базируете бродягу в болотах; пожиратель нечистой растительности, разве ты не видишь, что это призрак, которого я провожу, обитатель ледяных скал, дух десятитысячелетнего возраста? Возьми свою пращу, чтобы он не иссушил тебя одним взглядом. И, вполне обоснованно, удивленный, абориген сделал, как ему было велено, и осторожно приблизился, чтобы осмотреть меня.
   Вскоре по округе разнеслась весть о том, что мой охотник за драгоценностями привел с собой живого "призрака", значительное любопытство, смешанное с благоговением, - все это в мою пользу характеризовало людей, которых мы встретили после этого. Однако удивление было не столь велико, как можно было бы ожидать, ибо эти люди привыкли встречать ярлыки исчезнувших рас, и, хотя они пристально всматривались, их интересовало главным образом то, как, когда и где меня нашли, был ли Я кусал или брыкался, или имел какие-либо другие пороки, и если я обладал какой-либо коммерческой ценностью.
   Горло моего проводника, должно быть, сжалось от повторения повествования, но, поскольку он во многом преумножил рассказ к своей славе, он охотно смирился с хрипотцой. Таким образом, идя и разговаривая попеременно, мы путешествовали среди дня по стране, которая постепенно теряла свои суровые черты и становилась все более и более населенной, выносливые люди, живущие в разрозненных деревнях, в отличие от униженного, любящего города хайтерского народа.
   С наступлением темноты мы пришли в деревню морских рыбаков, где, после того как старик объяснил мою возвышенную натуру и почтенную древность, мне предложили ночлег.
   Моим хозяином был староста, и я должен сказать, что его отношение к сверхъестественному было совершенно незатронутым. Если бы это был отель на Авеню, я не нашел бы более красивого обращения, чем в этой хижине с тростниковой крышей. Они заставили меня умыться и отдохнуть, а потом были в восторге от моей истории; но это я отложил, удовлетворившись рассказом им, что я недавно был в Сете и пришел оттуда, чтобы увидеть их через ледяную долину, - все это они слушали с простодушием детей. После этого я обратился к ним и откровенно поразился тому, что такое небольшое географическое расстояние между этой землей может иметь такое большое человеческое различие. "Правда, о обитатель синих теней первозданного льда, заключается в том, - сказал умнейший из обитателей Туда, когда мы в тот вечер сидели в его хижине над жареным оленьим бифштексом, - мы, ЛЮДИ, а не Перизад, не просроченные феи, подобные тем, среди которых вы были, являются новичками здесь, на этом берегу. Мы пришли всего несколько поколений назад оттуда, где золотые занавеси солнца прячутся за соснами на западе, и по мере нашего прихода мы гнали, год за годом, этих фей, этих отработанных пустяков назад перед собой. Вся эта земля когда-то принадлежала им, и все больше и больше по направлению к нашему старому дому. Вы все еще можете видеть следы вырытых гаваней и городов, построенных тысячи лет назад, когда жители Хайтера были живыми мужчинами и женщинами, а не их тенями. Большая вода снаружи останавливает нас на некоторое время, но, - добавил он, хрипло смеясь и отхлебнув крепкого пива, которое подогрел у огня, - король Ар-хап держит их хорошенькие носы между пальцами; он берет дань и девушек, пока собирается - говорят, он почти готов этим летом, и если так, то это не будет большим оправданием, ему нужно будет слизывать последние пустяки, эти притворства мужественности.
   Затем мы заговорили об Ар-хапе, его подданных и городе, и я узнал, что приливы унесли меня далеко на север от надлежащего пути между столицами двух рас, в тот день они унесли меня в Мертвые- Мужской лед, как эти мои артисты называли северные снега. Чтобы вернуться в то место, на которое прежде нацеливались, где дорога лесников выходила на берег моря, нужно было идти либо на лодке, окольным путем через лабиринт каналов, "запутанных, как корни травы осенью"; или, во-вторых, пройти пару дней прямо на юг через основание большого полуострова, на котором мы находились, и, таким образом, снова коснуться голубой воды в долгожданной гавани.
   В тот вечер, когда я дремлет и мечтаю на куче странных мехов в углу хижины, я решился на завтрашнее путешествие по суше, сыт по горло морскими марсианскими приключениями; и этот вопрос был решен, и я снова стал задаваться вопросом, что заставило меня следовать столь безрассудному поиску таким образом, как я это делал; Снова и снова спрашивая себя, что для меня в конце концов была газельеглазая Херу, и почему это должно иметь такое же значение, как и медная пуговица от жилета, была ли у Хата она или Ар-хап? Какой же я была дурой, что рисковала собой день за днём в причудливых и опасных приключениях, изнашивая хорошие правительственные туфли в чужих ссорах, и всё ради глупого промаха королевской девицы, которая к этому времени, вероятно, устроилась поудобнее и забыла и Хат, и я в объятиях ее грубого нового лорда.
   И от Херу мой разум мечтательно перенесся обратно к бедному Ану и Сету, городу падшего великолепия, где теперь в страдании жили истощенные владыки чужой планеты - призраки их прежних личностей. Где был Ан, где гуляки в то утро - так давно это казалось! - когда впервые этот мой адский ковер превратил случайное желание в ужасную реальность и застрелил меня здесь, чужого и отверженного? Где был сам волшебный коврик? Где мой стейк и томатный ужин? Кто это съел? Кто получал мою зарплату? Если бы я только мог найти ковер, когда вернусь к Сету, о боги! но я бы попробовал, если бы он не вернулся туда, откуда я пришел, и так же быстро, из всех этих глупых извилин и приключений.
   Так размышляя, свет костра погас, и громоздкие тела закутанных в кожу дровосеков, спящих на полу, медленно исчезли в темноте, как горные хребты, исчезающие во мраке ночи. Все эти неотесанные формы и пульсация моря снаружи вскоре угасли в моих чувствах, и я заснул тяжелым сном человека, чье бодрствование уступает место властному физическому требованию. В течение долгих ночных часов, пока волны снаружи грызли гравий, а лесники беспокойно храпели и хрюкали, одновременно мечтая о дневной охоте и переваривая ее добычу, я спал; а затем, когда начало светать, я перешел из этого тяжелого оцепенения в другое, более легкое царство, где воображение снова поднялось над телесной усталостью, и события последних нескольких дней прошли в моем уме.
   Мне приснилось, что я обедаю на фешенебельном морском курорте с Полли рядом, а Ан все время приносил нам дыни, которые становились такими чудовищными каждый раз, когда в них втыкали нож, что бедная Полли громко кричала. Мне снилось, что я плыву на плоту, преследуемый моим портным, чья голая и блестящая голова - да помилует его провидение! , крича мне, чтобы я остановился. И так мы танцевали вниз по чернильно-черной реке, пока он не втолкнул меня в просторный зал Адмиралтейства, где надо мной возвышался грозный секретарь, чьи золотые зубы стучали и выпадали из головы со смесью холода и гнева, и спрашивал, почему Я отсутствовал на своем корабле без разрешения. И я как раз бормотал извинения, наклоняясь, чтобы подобрать его золотой зубной врач, когда меня разбудил кто-то в хижине. Я вскочил на локоть и огляделся. Где был я? На минуту все было спутано и темно. Тяжелые насыпи спящих людей, смутные очертания их охотничьего снаряжения на стенах, бледное море за ними, полувидимое через открытый дверной проем, лишь багровеющее в утреннем свете; а потом, по мере того как мои глаза привыкали к темноте и возвращались мои глупые чувства, я узнавал обстановку и со вздохом вспоминал вчерашние приключения.
   Однако хандрить никогда не стоит; так что, бесшумно поднявшись и пробираясь сквозь человеческие бревна на полу, я вышел и спустился к кромке воды, где была сброшена "береговая" одежда, как мы, матросы, называем ее, и я погрузился в море на заплыв.
   Это было долгожданное падение, потому что мне нужно было погрузиться физически и интеллектуально, но оно закончилось внезапно. Туземцы, по-видимому, никогда не слышали об этой форме наслаждения; для них вода означала питье или утопление, и ничего больше, а так как человек не мог пить море, находиться в нем означало, даже для призрака, утонуть. Поэтому, когда по только что проснувшимся деревням разнесся слух, что "Он-пеший-из-далека" плывет по волнам, были спешно организованы спасательные отряды, спущена на воду лодка, и, несмотря на все мои пинки и крики ( что они приняли за свидетельство моего полуумирающего состояния), меня быстро вытащили наверх волосатыми и сильными руками, прижигая под носом острые травы, высоко подняв пятки в воздух, чтобы из меня вытекла вода. . С огромным трудом эти грубые, но честные парни в конце концов поверили, что я спасен.
   Однако завтрак, который я приготовил из жареного оленьего мяса и рыбы, похожей на лосося, убедил их в моем выздоровлении, и после этого мы расстались очень хорошими друзьями; потому что было что-то в характере этих грубых варваров, только что вступивших на зарю цивилизации, что покорило меня гораздо больше, чем изнеженная мягкость других по ту сторону воды.
   Когда пришло время расставания, они не проявили никакого интереса к моему поручению, а только дали мне еды в мешке из рыбьей кожи, сунули мне в руку тяжелый топор с каменным набалдашником, "на случай, если мне придется поговорить с вором на дорогу, - и указал на южную сторону горизонта на разветвленную гору, под которой, по их словам, была гавань и большая дорога в столицу царя Ар-Хапа. Потом они по очереди прижали меня к своей волосатой груди и отпустили с благословением путешественника.
   Я снова был там, в полном одиночестве, и ничего, кроме мыслей о компаньонах, и ничего, кроме молодости, чтобы оправдать безрассудство, затеянное таким безрассудным поиском!
   Впрочем, кто может опровергнуть ту самую молодость? Сама приправа опасности сделала мои шаги легкими и приятными. Милю или две тропинка была достаточно ровной, по холмистой местности, постепенно становившейся все более и более лесистой растительностью, быстро меняющейся от альпийской до субтропической. Воздух также стал теплее, и когда разделительный хребет был перейден и вошел густой лес, снега и ужасная область Льда Мертвеца уже казались далекими от нас.
   Вероятно, с одной стороны полуострова играло теплое океанское течение, а с другой - холодное, но научная сторона вопроса меня мало заботила в моей радости от того, что я снова оказался в мягком климате, среди прекрасных цветов и яркой жизни. Миля за милей пролетала быстро, пока я шагал вперед, насвистывая про себя "Янки Дудл" и наслаждаясь переменами. В одном месте я встретил сурового вида марсианского дровосека, который хотел драться, пока не обнаружил, что я тоже этого хочу, когда он стал очень вежливым и таким разговорчивым, каким часто бывает одинокая печень, когда его язык начинает шевелиться. Он особенно желал знать, откуда я родом, и, как и в случае со многими другими его соотечественниками, принял как должное и почти не удивился, что я был либо духом, либо обитателем другого мира. Имея в виду эту идею, он сообщил мне любопытную информацию, которую, к сожалению, я так и не смог проверить.
   - Я не думаю, что ты можешь быть духом, - сказал он, критически осматривая мою одежду, которая теперь становилась неописуемой рваной и грязной. "Они красивее тебя, и я сомневаюсь, что их пальцы на ногах проходят сквозь обувь, как у тебя. Если ты странник со звезд, ты не такой, как тот, что у нас внизу, - и он указал на юг.
   "Какая!" - спросил я, навострив уши от изумления, - очередной странник из внешнего мира! Он пришел с земли?" - используя слово, которое Ан дал мне, чтобы обозначить мою собственную планету.
   "Нет, не оттуда; от той, что горит голубым вечером между солнцем и морем. Люди говорят, что он работал кочегаром или кем-то в этом роде, когда был дома, и баловался с краном вулкана, и его обливали горячей грязью, и здесь его унесло ветром. Мой брат видел его около недели назад.
   "Теперь то, что вы говорите, очень любопытно. Я думал, что у меня монополия на такого рода дела в этой вашей сфере. Мне должно быть чрезвычайно интересно увидеть его.
   - Нет, не стал бы, - коротко ответил дровосек. - Он самый глупый дурак, которого когда-либо перебрасывало из одного мира в другой, на вид глупее, чем ты. Он газообразное, волнообразное существо, такой угрюмый, что из него и двух слов в неделю не вытянешь, и такой непостоянный, что никогда не знаешь, когда ты с ним, а когда ветерок унес его куда-то еще.
   Я мог только рассмеяться и настаивать, при всем уважении к дровосеку, о таком человеке стоило знать, каким бы неустойчивым ни было его телосложение; на что человек пожал плечами и сменил тему разговора, как будто тема была слишком тривиальной, чтобы заслуживать большого внимания.
   Этот человек радовал меня своим обществом почти до захода солнца и, обнаружив, что я интересуюсь лесными вещами, указал на более любопытные растения и деревья, чем я могу упомянуть. Два из них, однако, очень цепко держатся в моей памяти. Одна была настоящей Цирцеей среди растений, ужасное очарование которой невозможно забыть. Мы спускались по поляне, когда мне в ноздри ударил самый восхитительный запах. Оно было небесно-сладким, но вместе с тем в нем таилась невероятно, невыразимо соблазнительная приправа злобы. В тот момент, когда он уловил в воздухе это благоухающее приглашение, мой лесник яростно сплюнул на землю и, вынув из мешка комок шерсти, заткнул себе ноздри. Потом он поманил меня уйти. Но запах был слишком восхитительным, я должен был увидеть, откуда он взялся, и, обнаружив, что я глух ко всем предупреждениям, человек неохотно свернул в сторону по соблазнительной тропе. Мы прошли около сотни ярдов через кусты, пока не пришли к маленькой арене, залитой солнцем, где не было ни птиц, ни бабочек, а все было в мертвой тишине. Действительно, это место казалось избегаемым, несмотря на приторную прелесть этого аромата, который монополизировал и проникал в мой мозг, пока я не начал опьянеть от чистого удовольствия от него. И там, в центре пространства, стояло растение, похожее на древовидный папоротник, около шести футов высотой, увенчанное одним огромным прекрасным цветком. Он напоминал огромный пассифлору невероятного великолепия. Там было четыре лепестка с кончиками, упиравшимися в землю, каждый шесть футов в длину, цвета слоновой кости внутри, изысканно украшенные сверкающими серебряными прожилками. От их основания поднималась прозрачная завеса из лазурных нитей такой же длины, как и лепестки, проволокообразные, но мягкие, как шелк, а внутри них снова покоилась серебряная чаша с крошечной лужицей прозрачного золотого меда. Цирцея, точно! Именно от этой чашки исходил аромат, и мое горло пересохло от тоски, когда я смотрел на нее; мои глаза устремились сквозь голубые усики к этому жидкому нектару, и мои головокружительные чувства чувствовали, что они должны выпить или умереть! Я взглянул на дровосека с улыбкой пьяного счастья, затем повернул дрожащие ноги к цветку. Шаг вверх по гладкой дорожке из белых лепестков, толчок сквозь лазурную дымку, и вино лесной волшебницы будет моим - расплавленное янтарное вино, горячее и золоченее солнечного света; огонь его был в моих венах, безрассудство опьянения было на мне, сама жизнь ничто по сравнению с глотком из той чаши, мои губы должны вкусить, иначе моя душа умрет, и с дрожащей рукой и напряженным лицом я начал подниматься .
   Но лесник потянул меня обратно.
   - Назад, незнакомец! воскликнул он. "Те, кто пьют там, никогда больше не живут".
   "Благословенное забвение! Даже если бы у меня была тысяча жизней, цена все равно была бы слишком низкой, - и я снова попытался вскарабкаться.
   Но мужчина был крупный, и с заткнутыми ноздрями и отвернув глаза от смертоносного очарования, он схватил меня за воротник и отшвырнул назад. Трижды я пытался, трижды он швырял меня вниз, слишком слабый и поглощенный, чтобы обращать внимание на личное насилие. Затем встал между нами: "Смотри, - сказал он, - смотри и учись".
   В то утро он убил маленькую обезьяну, намереваясь впоследствии использовать ее мех в качестве одежды, и теперь он снял ее с плеча и, вонзив рукоять топора в рыхлую кожу на затылке, осторожно двинулся к ведьминого растения и осторожно водрузил обезьяну на голубые ограды. В тот момент, когда его обмякшие, мертвые ноги коснулись золотого пруда, по растению пробежала дрожь, и где-то далеко в лесу в ужасе закричала птица. Быстрая, как мысль, судорога жизни взметнула щупальца, и, как языки голубого пламени, они сомкнулись вокруг жертвы, лаская в своих объятиях его жалкое тело. В то же время лепестки начали подниматься, обнажая при этом такую твердую, кожистую, непривлекательную внешнюю корку, и к тому времени, когда лесоруб вернулся ко мне, цветок уже закрылся.
   Ближе и ближе скручивались синие усики; крепче и крепче сжимали жестокие лепестки своей железной хваткой, пока, наконец, мы не услышали, как кости обезьяны хрустят, как сухие дрова; затем его голова лопнула, мозги вытекли из щелей, а кровь и внутренности последовали за ними через каждую щель, и ужасная каша с переливом чаши вилась по стеблю сотней дымящихся струй, пока, наконец, лепестки не сомкнулись. с уродливым щелчком на их ужасной еды, и я отвернулся от зрелища в страхе и отвращении.
   Это был завод номер один.
   Растение номер два отличалось более мягким нравом и вызвало у моего дружелюбного дровосека от души смех. На самом деле, будучи ребенком по натуре, его успех в качестве профессора ботаники весьма обрадовался ему, и, не довольствуясь ответами на мои вопросы, он принялся за работу, чтобы найти новые растительные сюрпризы, очень наслаждаясь моим удивлением и чувством важности, которое оно ему придавало. .
   Таким образом, позже в тот же день мы пришли к месту, где трава была несколько более скудной, трава грубее, а почва неглубокой. Здесь я заметил маленькое деревце, видимо засохшее, но еще с несколькими засохшими листьями на самых верхних ветвях.
   -- Это, -- сказал профессор, -- очень любопытное дерево, и я хотел бы, чтобы вы поближе с ним познакомились. Он вырастает из семени в течение одной весны, погибает летом; но несколько экземпляров стоят всю зиму, если место защищено, как это сделал этот. Если вы соблаговолите спуститься вниз и потрясти его стебель, я думаю, вы узнаете кое-что интересное".
   Итак, очень желая ублажить его, я подошел к дереву, совершенному во всех деталях, но, по-видимому, очень сухому, обхватил его обеими руками и, собравшись с силами, сильно встряхнул его. Результат был мгновенным. Все это было не чем иным, как пыльной коркой, из которой исчезли все волокна и сок, и от моего прикосновения она растворилась в облако порошка, огромное облако белой пыли, которое опустилось на меня, как будто пара мешков с мукой упала на меня. был перевернут над моей головой; и когда я, пошатываясь, чихал и моргал, весь весь белый, как мельник, марсианин разразился диким, радостным смехом, от которого снова зазвенел лес. Его веселье было таким искренним, что у меня не хватило духу рассердиться, и вскоре я расхохотался так же громко, как и он; хотя на будущее я относился к его ботаническим эссе с несколько большей осторожностью.
   ГЛАВА XIV
   Этот дровосек друг d из моих оказался настолько привлекательным, что было трудно уйти, и поэтому, когда сгущались сумерки, а моя цель была еще далеко, он попросил меня переночевать в его хижине, я с радостью согласился.
   Вскоре мы добрались до хижины, где мужчина жил один, работая в лесу. Это было живописное маленькое местечко над нависшей над деревьями лагуной, крытое соломой, плетёное, и кругом валялись кучи приятно пахнущей коры, собранной для дубления шкур, и я не мог не удивляться, что такой привычный процесс одинаково практикуется по обе стороны универсального эфира. Но на самом деле сходство многих деталей существования здесь и там было самым поразительным из того, что я узнал, находясь на красной планете.
   Внутри хижины в центре пола стоял очаг, в котором вскоре вспыхнуло уютное пламя, а на стенах висели различные орудия труда, шкуры и запас сушеных фруктов самых разных видов. Хозяин, несколько пренебрежительно наблюдавший, как я умываюсь в ближайшем ручье, предложил поужинать, и я от всего сердца согласился.
   "Ничего чудесного! О, мистер Синий плащ! - сказал он, прыгая вокруг, готовясь к гостеприимству. "Никакого изысканного мяса или ароматного вина, чтобы открыть одну за другой все двери рая, какие, как я слышал, есть в землях за морем; но достаточно хорошо для простых людей, которые едят только для того, чтобы жить. Так! принеси мне вон ту связку желтых плодов ару и не опрокидывай эту тыкву, потому что все мои самые смешные истории таятся на ее дне".
   Я сделал, как он велел, и вскоре мы уже сидели на корточках у костра, поджаривая арус на заостренных палках, дверной проем был закрыт плетневым барьером, а черно-золотой свет огня заливал хижину фантастическими тенями. Затем, когда бананоподобный плод был готов, человек принес из ниши буханку хлеба, приправленную пылью сушеной и толченой рыбы, поставил упомянутую калебасу с крепким элем, чтобы согреться, и мы сели ужинать с настоящим лесным аппетитом. . Редко я так наслаждался едой, и когда мы доели фрукты и пшеничную лепешку, мой проводник схватил большую тыкву эля и, поднеся ее к губам, воскликнул:
   "Вот вам, незнакомец; вот в вашу страну; вот твоей девушке, если она у тебя есть, и смерть твоим врагам!" Затем он выпил много и долго и передал мне.
   "Вот вам, хулиган-хозяин, и барыня, и дети, если они есть, и побольше власти на локоть!" - что очень его обрадовало, хотя, вероятно, он мало понимал, что я имею в виду.
   И прямо веселые мы были в тот вечер. Хозяин был славным парнем, а его эль с приятным привкусом мяты был самым крепким напитком, который я когда-либо пробовал. Мы разговаривали и смеялись, пока сами шакалы снаружи не затявкали от сочувствия. И когда он рассказал множество удивительных лесных историй, столь же острых о жизни этих сказочных лесов, как ароматный запах его коры снаружи, столь же переливающихся красками другого мира, как радужные пузыри, катящиеся по его звездному ручью, я повернулся и рассказал ему о банальностях моего далекого мира, над чем он снова громко рассмеялся. Чем больше банальности, тем больше его радость. Самый скромный рассказ, вряд ли рассчитанный на то, чтобы произвести впечатление на грифона между вахтами на главной палубе, был шедевром остроумия для этого кроткого дикаря; и когда я "снимал" уловки и слабости некоторых из моих начальников - простите меня за такую измену! - он слушал с утонченным открытым ртом восторга человека, блуждающего в совершенно новом мире веселья.
   Мы пили и смеялись над этим крепким пивом, пока маленькие совы снаружи не закричали хором, а затем дровосек, встряхнув вместе последние остатки своего сонного ума и укоризненно взглянув на меня за то, что я, наконец, передал ему пустую тыкву, чтобы последняя капля поднялась, швырнула мех на кучу мертвой травы у стены хижины и велела мне спать, "потому что его мозг был затуманен чудесами невероятной и смехотворной сферы, в которой я недавно обитал".
   Медленно огонь угас; медленно дрожащие золотые и черные арабески на стенах слились в красную дымку, палочки упали в трут, и громадный черный контур мохнатого чудовища, бросившегося в угли, поднялся по стенам на фоне этого румянца, как очертание ряд холмов против зарева заката. Некоторое время я сонно прислушивался к его храпу и смеющемуся ответу ручья снаружи, а затем тот нежный сон, который является нежным спутником невзгод и опасностей, коснулся моих усталых век, и я тоже заснул.
   На следующее утро мой друг был мрачен, как и бывает с теми, кто слишком долго задерживается у кувшина с ужином. Когда я вышел на открытое пространство, он уже час работал на своих кучах коры, и только благодаря хорошей дипломатии и некоторой материальной помощи в сортировке хвороста его настроение улучшилось. Я не мог, однако, полностью доверять его настроению, и так как я не хотел заканчивать столь веселую дружбу ссорой, я торопливо доел наш завтрак из черствого хлеба с сваренными вкрутую яйцами ящериц, а затем свел счеты с одним медных пуговиц от моего сюртука, которые он тотчас же, с видимым величайшим удовольствием, нанизал на веревку безделушек, висевших у него на шее, спросил у него дорогу в столицу Ар-гапа.
   - Легок твой путь, друг, пока ты держишься прямого пути и вон та двугорбая гора впереди. Слева море, а за холмом проходит канал и дорога, по которой все движение приходит или идет в Ар-хап. Но прежде всего вещи не идут прямо к холмам, потому что никто не идет туда; там вдалеке леса густы, как ночь, и в их вечных тенях лежат руины ближнего города, заколдованного волшебного города, в котором побывали некоторые путешественники, но откуда никто никогда не возвращался живым".
   "Клянусь великим Юпитером, это звучит многообещающе! Я хотел бы увидеть этот город, если бы мое поручение не было таким срочным.
   Но старик покачал лохматой головой и пожелтел. - Здесь не место для порядочных людей, - прорычал он. "Я сам однажды прошел в миле от его окраины в сумерках и увидел, как нечестивые людишки с фонарями отправились к святилищу королевы Ян, которая, как гласит предание, убила себя и тысячу детей вместе с ней, когда мы захватили эту землю".
   "Честное слово, это был холокост! Нельзя ли мне зайти туда пообедать? Это была бы прекрасная газета для антикварного общества.
   Дровосек снова нахмурился. - Делай, как я тебе говорю, сынок. Вы слишком молоды и зелены, чтобы идти на риск в одиночку. Держись прямой дороги: избегай болот и волшебного леса, иначе никогда не увидишь Ар-хапа".
   - А так как у меня к нему очень срочное и очень важное дело, товарищ, то, без сомнения, ваш совет хорош. Я зайду к принцессе Ян в другой день. А теперь до свидания! Более грубое, но более дружелюбное убежище, чем вы дали мне, никто не может желать. Мне очень жаль расставаться с вами в этой одинокой стране. Если мы еще когда-нибудь встретимся..." Но мы так и не встретились! Честный старый мерзавец трижды прижал меня к своей волосатой груди, набил мой бумажник сухофруктами и хлебом и, еще раз повторив свои указания, отправил меня в одинокую дорогу.
   Признаюсь, я вздохнул, сворачивая в лес, и не раз оглядывался на его удаляющуюся фигуру. Одиночество моего положения, безнадежность моего предприятия переполняли мое сердце после этого доброго товарищества, и, когда хижина скрылась из виду, я пошел вперед по зеленой травяной дороге, прижавшись подбородком к груди, минут двадцать в глубочайшем унынии. . Но, слава Богу, я родился с сильным духом и обладаю умом, который научился во многих битвах давать мужественные советы моему духу, и таким образом вскоре я собрался с духом, смело устремившись к поиску и дневной работе. .
   Утро было не таким ясным, как предыдущее, и парящий ветер, который в море я назвал бы носом правого борта, когда я продвигался вперед к далекому холму, оказал странное успокаивающее действие на мои мысли и наполнил лес. поляны с трепетной нереальностью, ни на что не похожей на нашей земле и отчетливо смущающей чужака в чужой стране. Маленькие птички в этой причудливой атмосферной дымке казались кондорами, бабочки - гигантскими курами, а простейшие предметы леса - фантазиями беспорядочного сна. За этой прозрачной галлюцинацией поднялся тонкий белый туман, и солнце распласталось по небу плоским и красным, а сдерживаемый жар стал почти невыносимым.
   Тем не менее я брел, ворча про себя, что в христианских широтах все признаки предвещали бы бурю перед ночью, что бы они ни делали здесь, но по большей части погрузились в свои мрачные размышления. Это было тем более жалко, что, размышляя теперь о прогулке, мне кажется, что я прошел мимо многих чудес, увидел много великолепных пейзажей в этих безымянных лесах, много цветов, много происшествий, которые, если бы я мог вспомнить их более отчетливо, снабдил бы меня материалом для того, чтобы заработать состояние в качестве описательного путешественника. Но что бы вы сделали? Я забыл и слишком добродетелен, чтобы полагаться на свое воображение, как, как иногда говорят, поступали другие путешественники, когда не хватало живописных фактов. Да, я совсем забыл об этом дне, кроме того, что было знойно и жарко, что я снял пальто и жилет, чтобы было прохладнее, неся их, как бродяга, на руке, и таким образом, растрепанный, провел некоторое время в после полудня лагерь лесного народа, откуда почти все мужчины ушли, а женщины застенчивы и угрюмы.
   Сам в не очень светском настроении я ходил вокруг их лесной деревни, а на окраине, у ручья, как раз в тот момент, когда мне захотелось с кем-нибудь пообедать в одиночестве, я наткнулся на парня, занятого кувалкой из камней в оружие. на кремневой наковальне.
   Он был в лучшем случае уродливым человеком, но мне было трудно найти компанию, поэтому я снял пальто и, усевшись на бревно напротив, начал открывать бумажник и доставать скромные запасы, которые дал дровосек. меня в то утро.
   Человек сидел на земле, держа между ног каменную наковальню, а руками он поворачивался и с большим искусством откалывал наконечник копья, который делал из кремня. Это было едва ли не единственное его времяпрепровождение, и его маленькие желтые глазки блестели ремесленным удовольствием, его мохнатые круглые плечи склонялись над работой, щепки летели быстрыми частицами, и дерево музыкально эхом отзывалось мастером, наблюдавшим за вещью под его руки принимают форму и моду. Вскоре я заговорил, и рабочий поднял голову, не слишком довольный тем, что его прервали. Но он легко поддавался умилостивлению и общителен за горстью сушеного изюма.
   Как, спросил я, зная, что ремесло ремесленника часто ближе всего к его сердцу, как случилось, что такие вещи, как то, что он вырезал, пришли к мысли о нем и его? На что лесоруб, выплюнув косточки изюма и вытерев пальцы о мех, сказал, по существу, что первое оружие было создано, когда первая обезьяна в гневе бросила первый камень.
   - Но, приятель, - сказал я, беря его наполовину готовое копье и с восхищенной осторожностью дотрагиваясь до острого, как бритва, лезвия, - от метания грубого камешка до такой формы - большой шаг. Кто первым уловил и указал на первобытную злобу? Какой человек с душой тысячи нерожденных бойцов в себе вырезал и заострил твой естественный камень?
   На что рубильщик ухмыльнулся и ответил, что, когда лесорубы нашли камни, которыми можно раскалывать черепа, они вскоре сообразили, что они могут раскалывать и орехи. И щелкая орехи между двумя камнями, однажды разбился кремень, и там, на траве, была золотая тайна края - то, что сделало человека таким, какой он есть.
   -- Еще раз, добрый молодец, -- спросил я, -- даже этот счастливый случай дает нам только оружие, несомненно, острое и рассчитанное на сотню услуг вместо десяти, которые мог бы сделать первоначальный камешек, но все еще необработанный, маленький в размерах. сила, несовершенство - теперь скажи мне, кто из твоих любезных предков первым приложил рукоять к лепному кремню и как он это придумал?
   Рабочий уже сделал свой чешуй, завернул его в кусок кожи и аккуратно засунул за пояс, прежде чем повернуться, чтобы ответить на мой вопрос.
   "Кто сделал первую ручку для первого кремня, у вас много вопросов? Она сделала, она, Мать, - вдруг вскричал он, похлопывая по земле своей коричневой рукой и напрягая себя, - сотворила в сердце своем для нас своего первенца. Смотри, вот такое первое ручное оружие, когда-либо появившееся из тьмы, - и он схватил с земли, где оно лежало, спрятанное под лисьим плащом, тяжелую дубину. Я сразу увидел, как это было. Дубина была саженцем, и корни саженца разрослись и великолепно обхватили кусок местного кремня. Лесоруб вытащил саженец, нашел кремень и в момент счастливого вдохновения вылепил из них двоих: одного в топорище, а другого в рукоятку, так как они лежали, спаянные природой!
   -- Это, говорю я, первый -- первый! - завопил старик, как будто я противоречил ему, колотя по земле своим оружием и доводя себя до ярости, когда черная магия проникла в его существо. "Это первое: этим я убил Хеттера и Гура, и тех, кто грабил мои тайники в лесах; этим я убил множество других, проломив им головы и раздробив их кости, как сухие палки. С этим... с этим... - но тут его ярость заставила его замолчать; он запинался и заикался с минуту, а затем, когда убийственная ярость обрушилась на него, его желтые зубы сомкнулись с внезапным щелчком, а сквозь них его дыхание захрипело, как ветер сквозь сухие сосновые ветки в декабре, сухожилия напряглись на его руках, когда его пальцы, стиснутые на рукояти топора, как корни тех же сосен из земли, когда зимний дождь вымыл почву из-под них; его маленькие глаза блестели, как зловещие планеты; каждый волосок на его лохматой спине стал жестким и торчащим - еще минута, и моя жизнь кончилась.
   Вскочив с того места, где я сидел, я бросился на этого мохнатого зверя и, глубоко вонзив кулаки в его дроссель, встряхнул его так, что его глаза вспыхнули безумным огнем. Мы вальсировали по невысокой лужайке, среди стволов деревьев и вокруг них, трясясь, дергая и ударяясь на ходу, пока, наконец, я не почувствовал, как энергия этого человека умирает внутри него; еще немного тряски, внезапный поворот, и он лежит передо мной на земле, бесчувственный и вежливый! Это худший из некоторых ораторов, подумал я про себя, мрачно собирая разбросанные куски моего обеда; они никогда не знают, когда сказали достаточно, и слишком склонны увлекаться своими аргументами.
   Эта негостеприимная деревня была оставлена позади в полной уверенности, что гора, возвышающаяся на юге, может быть достигнута до наступления темноты, а дорога слева от нее послужит верным проводником к еде и убежищу на вечер. Но, как оказалось, утренняя дымка превратилась в сильный туман еще до полудня, сквозь который невозможно было видеть дальше двадцати ярдов. Мой холм на какое-то время вырисовывался гигантским, с дразнящим видом всего в миле или двух впереди, затем колебался, становился призрачным и, наконец, исчез так полностью, как будто лесной туман целиком поглотил его.
   Мне еще предстояла дорога, довольно хорошо протоптанная тропа, вьющаяся через поляны; но даже лучшие из дорог трудны в тумане, а эта была осложнена различными боковыми тропами, проложенными, вероятно, охотниками или резчиками коры, и без компаса или ориентиров нужно было продвигаться с крайней осторожностью или беспомощно запутаться.
   Час упорного хождения ни к чему особо не привел, и, остановившись на минуту, чтобы подумать, я сорвал с нависшего куста несколько дикорастущих плодов, вроде тех, что съел мой друг-лесоруб, и при этом поскользнулся, так как земля теперь уже осыпалась. отсырел и при падении сломал ветку. Инцидент был важен только из того, что следует. Поднявшись, быть может, слегка потрясенный толчком, я снова двинулся по, казалось бы, ровной дороге и, будучи к этому времени недовольным своим окружением, решил сделать рывок к "цивилизации", прежде чем уляжется быстро сгущающаяся тьма.
   Засунув руки в карманы и подняв воротник, я в течение часа шел вперед хорошим круговым шагом, постоянно напрягая глаза, чтобы увидеть холм, и слух, чтобы увидеть какие-нибудь признаки живых существ в мертвой тишине окутанного леса, и в конце на этот раз, чувствуя, что жилища должны быть уже близко, он пришел к какому-то открытому пространству, как-то знакомому в своих смутных очертаниях.
   Где я раньше видел такое место? Прогуливаясь по опушке, мое внимание вдруг привлек куст со сломанной веткой - сломанный куст с длинной горкой в грязи под ним и топот морских ботинок по мягкому дерну! Мгновение я смотрел на эти знаки, потом с огорченным восклицанием узнал их слишком хорошо - это был куст, с которого я сорвал плод, и след моего падения. Час тяжелого хождения по какой-то проклятой лесной тропе привел меня ровно туда, откуда я начал, - я заблудился!
   Когда я сделал это отвратительное открытие, действительно, казалось, стало на двадцать процентов темнее, и положение предстало во всей своей неудобной напряженности. Ему ничего не оставалось, как снова тронуться в путь, на этот раз определяя мое направление только по легкому дуновению воздуха, уносившему клубы тумана перед ним; и в этом я сделал большую ошибку, ибо ветер сместился на несколько пунктов от квартала, откуда он дул утром.
   Ничего об этом не зная, я шел вперед со всей возможной беззаботностью, напевая себе под нос песню и тщательно отбрасывая мысли о тепле и ужине, в то время как сумерки сгущались, а большая лесная растительность, казалось, с каждым разом сгущалась и сближалась. шаг.
   Еще смущало то, что земля постепенно спускалась вниз, а не вверх, как должно было бы быть, пока не показалось, что путь лежит через равнины, поросшие лесом, что не соответствовало моему желанию идти по дороге пешком. холмы горы. Однако я продолжал брести, получая небольшое утешение от того факта, что с наступлением темноты туман поднялся над землей и, казалось, сгустился призрачной завесой в двадцати футах над головой, где он повис между мной и ясным ночным небом, освещенным звездным светом. с самым странным эффектом.
   Усталый, с больными ногами и удрученный, я пробрался немного дальше. О такси, я горько рассмеялся про себя. О, даже скромный необходимый омнибус цивилизации. Ох уж эта самая скромная забегаловка, где бездомный бродяга мог выпить кружку горячего кофе и перекусить; и пока я думал и яростно брел с поднятым воротником, с руками в карманах, сквозь черные заросли этого бескрайнего леса, вдруг до моего слуха донесся плач детей!
   Это была самая мягкая, самая грустная музыка, которую когда-либо слышал смертный. Словно десятки младенцев, страдающих от боли, засыпали на груди своих матерей, и все в едином порыве заглушали свои печали общим меланхолическим хором. Я стоял как завороженный этим эльфийским воплем, первым звуком, нарушившим мертвую тишину дороги на час или больше, и моя кровь покалывала, когда я слушал его. Тем не менее, это было то, что я искал; там, где плачут дети, должны быть и жилища, и кров, и - прекрасная мысль! - ужин. Бедные малышки! их плач был самым смертоносным, самым сладким из скорбей, которые я когда-либо слышал. Если это был желчный пузырь, то ведь я немного разбирался в медицине, и в благодарность за этот предполагаемый ужин у меня была душа, достаточно большая, чтобы вылечить тысячу; и если бы они были в опале и по какому-то причудливому марсианскому обычаю подверглись одновременному наказанию за детские проступки, я бы заступился за них.
   В самом деле, я честно пустился бежать навстречу рыдающим, в черном, мокром, ночном воздухе впереди и, спотыкаясь на бегу, посмотрел вниз и увидел в фильтрующем звездном свете, что лесная трава уступила место древней проезжей части. , вымощенные заросшими мхом каменными плитами, такими, какие до сих пор используются в Сете.
   Не останавливаясь, чтобы подумать, что бы это могло означать, я поспешил дальше, вопль теперь прямо впереди, трепетный шум нежной печали, поднимающийся и опускающийся в ночном воздухе, как шум моря после бури; и вот, вскоре, через минуту или две, я наткнулся на разрушенную арку, перекрывающую пустынную дорогу, скрепленную огромными массами чернопалых лиан, тощих и призрачных в тенях, необычайное и неожиданное видение; и когда я рывком остановился под неприступными воротами и впился взглядом в обвалившуюся каменную кладку и огромные порталы, висящие на петлях, внезапно истина сверкнула передо мной. В конце концов, я выбрал запретную дорогу. Я был в древнем, населенном призраками городе Королевы Ян!
   ГЛАВА XV
   Темный лес, казалось, закрылся d, когда я вошел в ворота покинутого Хитерского города, против которого предостерег меня мой друг-лесоруб, а внутри мягкий туман висел в свете звезд, как серая драпировка над бесконечными просторами руин. Что мне было делать? Снаружи все было черно и безотрадно, внутри было хоть какое-то укрытие. Мокрое и холодное, мое мужество не поколебалось рассказами глупого дикаря; Я бы продолжал, что бы ни случилось. Кроме того, тихий звук плача, теперь, по-видимому, повсюду, казался мне приятным, а я так много слышал о привидениях в последнее время, что острота страха перед их присутствием сходила на нет.
   Итак, я пошел: вверх по широкой, загнившей улице, плиты которой вздымались повсюду корнями искривленных деревьев, и, не найдя ничего, кроме развалин, попытался отдохнуть под стеной. Но ночной воздух был холодным, а убежище плохим, поэтому я вышел снова, и вопль в тенях был так близок, что я остановился и, набравшись смелости, громко крикнул:
   "Здравствуйте, вы, плачущие там в темноте, вы живы или мертвы?" А через минуту из дупла пустых очагов вокруг донеслось грустное ответное эхо:
   - Ты жив или мертв? Это было очень обманчиво и неудовлетворительно, и я соображал, что делать дальше, когда позади меня под туманом подул косой более теплый ветер, и тотчас же в каждой темной щели без видимой причины расцвели язычки голубого пламени; бледные вспышки миазмического света поднимались бледно из каждого закоулка и закоулка в черной пустыне, как будто тысячи ламп были зажжены невидимыми пальцами и, по колено, выплыли на улицу, где они мягко колебались в воздушной грации, а затем, образуя в процессию, начали дрейфовать в прохладном воздухе к центру города. Я сразу же подумал о том, что видел дровосек, но к этому времени был слишком мокрым и угрюмым, чтобы обращать на это внимание. Очарованность этого места охватила меня, и, опустившись в тыл марша, я двинулся вперед вместе с ним. К этому времени вопли прекратились, хотя время от времени казалось, что в пустых дверных проемах по обеим сторонам шевелятся темные фигуры, а туман, распадаясь на паутинку на ветру, принимал чудесные человеческие формы в каждом переулке и переулке, который мы проходили.
   Так я, промокший великан, ведомый этими эльфийскими факелами, шагал по городу, пока мы не вышли на открытую площадь с огромными грудами руин в центре, испорченными и испорченными растительностью; и здесь огни дрогнули и погасли десятками и сотнями, как падают лепестки с увядших цветов, и казалось, хотя это был всего лишь ветер в гнилой траве, что воздух был полон самых жалобных вздохов, когда каждый маленькая лампа канула в лету.
   Большая куча представляла собой массу упавшей каменной кладки, которая, судя по разбитым вокруг колоннам, когда-то могла быть дворцом или храмом. Я протиснулся внутрь, но здесь было темно, как в Аиде, поэтому, поборовшись какое-то время в лабиринте комнат, выбрал песчаную нишу с какой-то сухой травой в качестве подстилки в углу и там, благодарный хотя бы за убежище, кончились мои ночные скитания, и я свернулся клубочком, съел последнюю горсть сухофруктов и, как это ни странно, вскоре заснул мирно.
   В ту ночь мне приснилось, что женщина с лицом белым, как слоновая кость, подошла и склонилась надо мной. Она вела младенца за обе руки, а за нею шли десятки других, с прекрасными лицами, но все такие же бледные, как сами звезды, которые смотрели и вздыхали, но ничего не говорили, а когда они насмотрелись досыта, выронили одну. по одному, оставляя чудесный пробел в монотонности того места, где они были; но кроме этого сна ничего не произошло.
   Когда я снова проснулся, было прекрасное утро, и, очевидно, на дворе был ясный день, солнечные лучи проникали сквозь щели в крыше старого дворца и ослепляли золотыми лужами на полу.
   Протирая глаза и садясь, мне потребовалось некоторое время, чтобы прийти в себя, и сначала мною овладело тревожное чувство, что я каким-то образом дематериализован и нахожусь в нереальном мире. Но приступ судороги в левой руке и здоровое чихание, напугавшее дюжину летучих мышей над головой, чуть не потерявших рассудок, успокоили меня в этом отношении, и, стирая судорогу и, пошатываясь, вставая на ноги, я огляделся вокруг. странное окружение. Со всех сторон царил пещерный хаос: великолепная архитектура сводилась к беспорядку груды обломков, только полые помещения кое-где сохранились за массивными колоннами, сходившимися наверху. В них просачивался желтый свет везде, где его пропускала щель в куполе или боковой стене, и, очарованный видением коридоров, один за другим, я вскоре отправился на поиски новых открытий.
   Двадцать минут карабканья привели меня к месту, где упавшие косяки красивого дверного проема лежали так близко друг к другу, что между ними едва оставалось место, чтобы пройти. Однако, увидев за окном свет, я протиснулся и очутился в лучше всего сохранившемся помещении - широком просторном зале с куполообразной крышей, дымкой фресок на стенах и мраморным полом, почти скрытым в столетие падающей пыли. Я споткнулся обо что-то на пороге и, подняв, обнаружил, что это череп младенца! И теперь их стало больше, когда мои глаза привыкли к свету. Весь пол был усыпан ими - десятки и сотни костей и эти несчастные маленькие реликвии человечества, торчащие повсюду из песка. В тишине этой огромной мертвой детской маленькие белые трофеи казались невыразимо жалкими, и я должен был благоговейно вернуться из этой комнаты забытых печалей, но что-то привлекло мой взгляд в центре ее.
   Это была продолговатая груда белого камня, очень плохо использованного и щербатого, по запястье засыпанной пылью, но когда косой луч света падал сверху и падал прямо на нее, мрамор на фоне черного мрака сверкал, как живая жемчужина. Это было ослепительно; и, прикрыв глаза и нежно пройдясь по бедным мертвым младенцам, я посмотрел, и там, весь в сиянии, лежал женский скелет, все еще закутанный в платье, от которого почти не осталось ничего, кроме грубого золотого шитья. Ее каштановые волосы, как это ни удивительно, все еще лежали вокруг нее, как сухие водоросли, и среди них была корона из простого железа, усыпанная драгоценными камнями, каких никогда прежде не видел глаз. Их было немного, но достаточно, чтобы горделивая простота этого венца блестела, как маленькая огненная полоса - мерцающий ореол на ее мертвом лбу, бесконечно завораживающий. По бокам от нее были еще два маленьких выцветших человеческих цветка, и я долго стоял перед ними в молчаливом сочувствии.
   Могла ли это быть королева Ян, о которой мне рассказал дровосек? Должно быть, кто еще? А если так, то какая странная случайность привела меня сюда - чужую, но первую, после ее печали, из ее дальней родни? А если так, то это филе по праву принадлежало Хору, последнему представителю своего вида. Не лучше ли мне отдать его ей, чем оставить в качестве добычи первому праздному вору, у которого хватит смелости высмеивать тайны города с привидениями? Я долго думал над ним в слабой, тяжелой атмосфере этого зала, а потом очень осторожно раскрутил волосы, поднял обруч и, сам того не понимая, сунул его в сумку.
   После этого я более бодро вышел на солнечный свет и, положив одежду сушиться на камень, оценил ситуацию. Место было, быть может, не столь романтичным днем, как ночью, и разрозненные деревья, заросшие лианами, которые все заросли, не позволяли получить сколько-нибудь обширный вид на разрушенный город. Но что доставило мне большое удовлетворение, так это то, что я заметил над этими деревьями на востоке двугорбую гору, не более чем в шести или семи милях от нее, ту самую, которую я потерял накануне. Здесь была реальность и шанс вернуться к цивилизации. Я был так рад, как будто дом был в поле зрения, и, может быть, не меньше, потому что холм означал деревни и пищу; и те, кто, несомненно, хорошо позавтракал в последнее время, пожалуйста, имейте в виду, что со вчерашнего завтрака я ничего не ел; и хотя это может выглядеть живописно на бумаге, на практике это болезненный пункт в программе.
   Что ж, я выставил свою мокрую одежду еще на солнце, а затем, сославшись на то, что с голой земли, где лес заканчивается на полпути к холму, открывается широкий обзор, я поспешил надеть одежду и оттуда прямо радостно. Пара поворотов вниз по пустынным улицам, теперь уже достаточно обыденным, легкая пробежка через щель в рушащихся зубчатых стенах, и снова был открытый лес с дружественной тропой, хорошо отмеченной прохождением тех диких животных, которые сделали город своим домом. логово стремится к моей ориентир.
   Легкий завтрак из мягких зеленых орешков, сорванных по дороге, а потом земля стала прогибаться вверх и лес немного редеть. С бесконечным рвением, незадолго до полудня, я вскарабкался на голый холмик на самом склоне холма и упал в изнеможении, не успев добраться до вершины.
   Но что такое голод или усталость для удовлетворения этого момента? Передо мной было море, чистое, сильное, ласковое море, голубые лиги его, изборожденные белыми гребнями какой-то далекой бури. Я чувствовал его запах даже здесь, и мое сердце моряка забилось от гордости за общение с этим чуждым океаном. Прекрасная и благословенная вещь! как часто я отворачивался от мелких пустяков земли и находил утешение в силе вашего величественного одиночества! Как часто я отворачивался от мишурного присутствия берега, от бесконечных притязаний суши, которые превращают жизнь в жалкую, суматошную притворность, и находил в черном лоне Великой Матери утешение и утешение! Дорогое, прекрасное море, мужчина, половина каждой сферы, столь же далекая в последовательности ваших сильных эмоций от нарисованной мишуры страны-женщины, как шест от полюса, - благодарное благословение на вас самых скромных из ваших последователей!
   Один только вид соленой воды подействовал на меня хорошо. Небеса знают, что наша разлука была недолгой, и много недобрых пощечин Мать нанесла мне в прошлом; однако один вид ее был тонизирующим, избавлял от неприятностей, успокаивал уставшие нервы; и я смотрел в то утро на бескрайнюю синеву, на великую, ничем не ограниченную дорогу повсюду, на вечно переменчивое, неизменное, на то, что было прежде всего и будет последним, в экстазе нежности.
   Не обошлось и без других удовольствий. Не далее чем в миле от них лежала четко очерченная дорога - несомненно, та самая, о которой говорил дровосек, - и там, где дорога указывала на берег, виднелись низкие крыши и кружащийся дым здешнего поселка.
   Там я впал в горячку и, слишком голодный, чтобы вести себя вежливо, подошел к самому большому зданию на набережной и потребовал завтрака у человека, который бездельничал у его дверей и жевал медовый тростник. Он бесстрастно оглядел меня с ног до головы, затем, впав в обычную ошибку, сказал:
   "Это не общежитие для привидений, сэр. Мы не сажаем и не селим здесь призраков; это магазин вяленой рыбы".
   "Трижды благословенная торговля!" Я ответил. - Дай мне, добрый молодец, вяленой рыбы, или, если уж на то пошло, вяленой лошади, или собаки, или чего-нибудь еще, что можно прокусить смертными зубами, и я покажу тебе, что мои вкусы совершенно приземленны.
   Но он покачал головой. "Здесь не место для таких, как вы, которые пришли, может быть, из города Ян или какого-либо другого обители бестелесных духов, вы, которые пришли за озорством и платят злом за укрывательство, - разве вы могли бы есть здоровую пищу? "
   - На самом деле, я мог бы, и много, учитывая, что я обедал и завтракал у живой изгороди с черными дроздами в течение этих двух дней. Смотри сюда, я заплачу вперед. Это принесет мне еду?" и, выхватив нож, отрезал еще одну пуговицу от моего сюртука.
   Мужчина воспринял это с большим интересом, как я и надеялся, поскольку желтый металл, по-видимому, был очень дефицитным товаром в его части планеты.
   "Золото?" он спросил.
   - Ну... гм! Я забыла спросить у человека, который их мне сшил, что это такое, но оно похоже на золото, не так ли?
   - Да, - ответил он, с восхищением вертя его в руке, - вы первое привидение, которое, как я знаю, платит вперед, и многие из них ходят сюда туда и сюда. Такая хорошенькая штучка стоит того, чтобы ее съесть, если, конечно, вы можете переварить нашу грубую пищу. Вот, женщина внутри, - обратился он к даме, которая, как я полагаю, была его женой, - вот джентльмен из Нижнего мира, который хочет позавтракать и заплатил вперед. Отдайте ему часть своего лучшего, ибо он хорошо заплатил".
   - А что, - сказал женский голос изнутри, - что, если я откажусь служить еще одному из этих чумных скитальцев, которых ты всегда мне навязываешь?
   - Не обращайте внимания на ее язык, сэр. Это худшая часть ее характера, хотя она очень гордится этим. Входите, и она увидит, что вы не выходите голодным, - и человек Туда спокойно вернулся к своей медовой палочке.
   "Пойдем, Душа-с-мужским-желудком", - прорычала женщина, и, слишком голодная, чтобы обращать внимание на тон приглашения, я вошла в гостиную этого странного буфета. Эта женщина была первым представителем внешней расы, которого я увидел, и она выглядела лучше, чем можно было ожидать. Большая, сильная и румяная, она была душевным потрясением после стройных шлепков девичества по ту сторону воды, с полдюжины которых она без труда могла бы унести своими длинными руками. Тем не менее в ней было свидетельство крепкого здоровья, достоинства мускулов, прямой осанки, животной грации движений и, вместе с тем, миловидного, хотя и с сильными чертами лица, которое сразу же понравилось мне, а позже я имел веские основания помнить. ее с благодарностью. С минуту она угрюмо смотрела на меня, затем ее хмурый взгляд постепенно смягчился, и инстинктивная любовь женщины к сверхъестественному взяла верх над остальными ее чувствами.
   - Так ты выглядел в другом мире? она спросила.
   "Да, именно, шапка к ботинкам. Как вам наряд, мэм?
   - Немного, - откровенно ответила добрая женщина. "Это не могло быть к лицу, даже когда оно было новым, и вы выглядите так, как будто с тех пор шли по грязной дороге. От чего ты умер?
   -- Вот что я вам скажу, сударыня, -- то, от чего я сейчас умру, -- это от голода, от простого, неприкрытого голода, так что, во имя бога, достаньте то, что у вас есть, и дайте мне упасть до последней капли крови. еда была вчера утром.
   Тогда, пожав плечами на эксцентричность обитателей низов, женщина прошла в заднюю часть дома и вскоре вернулась с едой, которая показала, что ее муж не отдал должное заведению, назвав его магазином сушеной рыбы. . Это правда, что главным продуктом трапезы была рыба, что было неизбежно в морском порту, но, как и вся марсианская рыба, она была амброзиальной, с привкусом вина и солнечного света, какой не бывает на нашей стороне космоса. может похвастаться. Затем были пирожные, дымящиеся и горячие, овощи, которые с изысканным изяществом подходили к предыдущему блюду, и, наконец, деревянная кружка неизменного пива "Туда" в завершение. Такую еду, какую голодный человек мог бы счесть удачей встретить в любой день.
   Женщина с большим удовлетворением наблюдала, как я ем, и когда я более или менее к ее удовлетворению ответил на десятки бесхитростных вопросов о моем прежнем состоянии или нынешнем состоянии и перспективах, она, в свою очередь, снабдила меня некоторыми сведениями, которые были действительно ценны для меня. я как раз тогда.
   Сначала я узнал, что люди Ар-хапа с похищенным Хору прошли через этот самый порт два дня назад и к этому времени, вероятно, уже были в главном городе, до которого, как оказалось, оставалось всего около двенадцати часов гребли по солончаку. -Устье воды снаружи. Вот это были новости! Херу, добыча и цель моего дикого приключения, рядом и хорошо. Это принесло совершенно новый ход мыслей, так как последние несколько дней были настолько наполнены стрессом путешествия, голой, тяжелой необходимостью продвигаться вперед, что цель моих поисков, как бы нелогична она ни казалась, ушла в фон перед этими вещами. И вот снова, когда я доел последний пирог и выпил до дна кружку с элем, меня осенило крайнее безумие затеи, безумие отважиться в одиночку проникнуть в логово Лесного Короля. На что мне было надеяться? Какой шанс, пусть даже отдаленный, успешно вырвать этот цветущий трофей из рук ее похитителя? О силе не могло быть и речи; скрытность была совершенно непрактичной; что же касается задабривания, по-видимому, единственного оставшегося средства вернуть себе принцессу, - ведь можно было бы с таким же успехом пытаться уговорить голодного орла грошовой флейтой, чем пытаться возбудить таким образом сочувствие Ар-гапа к осиротевшему Хату. Несомненно, идти вперед означало бы верную гибель для меня, без какой-либо выгоды, без помощи Хору; и если мне когда-нибудь суждено было повернуть назад или остановиться в праздном поиске, то здесь было самое подходящее место и время. Мои дальние друзья были за морем; к ним я мог бы вернуться, пока не стало слишком поздно, и здесь были грубые, но честные жители Туда, которые, без сомнения, позволили бы мне жить среди них, если бы это было моей судьбой. Тот или иной вариант был лучше, чем идти на пытки и смерть.
   -- Ты, кажется, слишком близко к сердцу принимаешь судьбу этой твоей девушки из Хизер, незнакомец, -- сказала моя хозяйка с оттенком женской ревности, наблюдая за моими колебаниями. - Вы знаете что-нибудь о ней?
   - Да, - мрачно ответил я. - Я видел ее раз или два в Сете.
   "Ах, это напомнило мне! Когда ее принесли сюда с лодок сушить мокрое платье, она плакала и звала в своей печали именно такого, как ты, говоря, что только тот, кто сразил наших людей на ее пиру, может спасти ее...
   "Какая! Херу здесь, в этой комнате, но вчера! Как она выглядела? Она была ранена? Как они обращались с ней?
   Мое рвение выдало меня. Женщина некоторое время смотрела на меня полуприкрытыми глазами, а потом сказала: "О! сидит ветер в ЭТОМ квартале? Таким образом, вы можете любить, а также есть. Я должен сказать, что вы хорошо подготовлены для духа.
   Я встал и прошелся по комнате некоторое пространство, затем, чувствуя себя очень одиноким и зная, что никогда не рождалась женщина, которая не интересовалась бы любовью другой женщины, я смело отвел свою хозяйку в сторону и рассказал ей о Херу и о том, что я в опасности. преследовании ее, останавливаясь на кроткой беспомощности девушки, на собственном легкомысленном приключении и откровенно спрашивая, что за государь Ар-хап, каковы могут быть обычаи его двора и не может ли она предложить какие-либо средства, мирские или духовный, благодаря которому он мог бы побудить вернуть Херу ее родственникам.
   И моя уверенность была не напрасной. Женщина, как я догадался, была тронута где-то в глубине своего женского сердца моей тающей любовной историей, моим беспокойством и опасностью для Хора. Кроме того, призрак в поисках волшебной дамы - а такими до сих пор считались худощавые жители Сета сменившей их расой - это и в самом деле была романтика. Короче говоря, эта хорошая женщина оказалась бесценной.
   Во-первых, она сказала мне, что, как считается, Ар-хап уехал на войну, "проводит выходные", как это было у него в обычае, среди мятежных племен, и, отправившись сразу же вверх по воде, я, вероятно, доберусь до города раньше, чем он. . Во-вторых, она думала, что если я буду держаться подальше от частных ссор, то маловероятно, что я получу травму от людей, во всяком случае, так как они привыкли к странным посетителям и достаточно вежливы, пока их не подожгла война. "Серп холоден, меч горяч" - гласила одна из их пословиц, подразумевая, таким образом, что в мирное время они были агнцами, какими бы львиными они ни были в состязании.
   Это успокаивало, но что касается спасения дамы, то это был другой вопрос, по поводу которого добрая женщина покачала головой. Она сказала, что трудно встать между Ар-хапом и его данью; тем не менее, если я хотел снова увидеть Хору, это была моя возможность, а в остальном этот шанс, который часто благоприятствует влюбленным, должен помочь мне.
   Короче говоря, хотя я, вероятно, в любом случае пошел бы вперед из чистого упрямства, если бы это привело к неминуемой гибели, эта лучшая сторона ситуации ускорила мое решение. Я поблагодарил женщину за помощь, а затем был вызван человек снаружи, чтобы посоветовать, как лучше и быстрее всего попасть в зону слышимости его волосатого монарха, монарха Тайтерленда.
   ГЛАВА XVI
   Марсианин рассказал мне о торговом судне с десятью гребцами. который должен был добраться до столицы через пару часов, и, поскольку шкипер был его другом, они, без сомнения, взяли меня в качестве сверхгруза, тем самым избавив меня от необходимости платить пассажирские сборы, что, очевидно, было соображением с моей стороны. Это был не совсем романтический поход в темницу заключенной красавицы, но он был практичным, что часто лучше, если не так приятно. Так что предложение было с радостью выполнено, и, свернувшись клубочком из лисьих шкур, я устал от долгих прогулок, а матросы никогда не были хорошими пехотинцами, я крепко спал, когда они пришли сказать мне, что пора подниматься на борт.
   Судно было больше похоже на канальную баржу, чем на что-либо другое, узкое и длинное, с грузом, сложенным в гребне вниз по центру, как фермеры хранят свою зимнюю репу, а гребцы сидели по обе стороны от этих весел, похожих на десертные ложки с длинными ручками. , в то время как они скандировали монотонную каденцию односложных:
   О, хо, о,
   О, хо, о,
   Как высоко, как высоко.
   а потом еще раз после паузы-
   Как высоко, как высоко
   О, хо, о,
   О, хо, о.
   то, что бесконечно вызывало сонливость, если не рефрен высокого интеллектуального уровня.
   Я закрыл глаза, когда мы отъехали от причала этого безымянного торгового центра и выбрали проход через толпу причудливых кораблей, задаваясь вопросом, где я нахожусь, и спрашивая себя, поднимаюсь ли я мысленно наравне с моим необыкновенным окружением, адекватно ли я оцениваю безмерность моего удаления от тех других морей, по которым я в последний раз путешествовал с румпельными канатами в руках, управляя капитанской галерой от пристани. Боже мой, что бы сказали мои товарищи на моем корабле, если бы увидели, как я сейчас веду стаю волосатых дикарей по одному из тех водных путей, которые наши самые большие телескопы увеличивают лишь до толщины индикатора? Нет, я не был на высоте, да и не мог. В конце концов, возможности человеческого разума ограничены, и такие капризы судьбы находятся за пределами его понимания. Я знал, что нахожусь там, где я был, но я знал, что мне, вероятно, никогда не представится случая рассказать об этом, и что никто никогда не поверит мне, если я скажу, и я смирился с неизбежным с угрюмым согласием, подавляя удивление, что могло бы быть подавляющим в мимолетных интересах момента.
   Об этом путешествии мало что известно. Мы прошли через флотилию военных кораблей Ар-Хапа, пустых и стоящих на якоре в двойном ряду, исправных полупалубных катеров, построенных из прочного дерева, а не из тыквенной кожуры, как это было приятно заметить, а затем город исчез, когда мы двинулись вверх по склону. ручей такой же широкий, как Гудзон в самом широком месте, и обильно усеянный островами. Эта вода была горько-соленой и сливалась с другим морем на другой стороне марсианского континента. Тем не менее, он имел отчетливо выраженный поток против нас на восток, этот прилив шел в течение трех весенних месяцев и, как я узнал, за ним, как я узнал, по мере изменения температуры океана, в течение всего лета следовал поток в противоположном направлении.
   Как раз сейчас течение было таким сильным на восток, что влага капала на рыжевато-коричневые шкуры моих гребцов, когда они боролись с ним, и их меланхолическая песня мешкала в "связанной сладости, долго тянущейся", в то время как взмах их весел становился все длиннее и длиннее. Воистину, было очень жарко, намного жарче, чем обычно в это время года, заявили эти люди, и, возможно, это лишило меня моей обычной энергии, а вас, любезный читатель, - описания всех странных вещей, которые мы проезжали по этой дороге.
   Достаточно сказать, что мы провели знойный полдень, большую часть душной ночи швартовались под илистым берегом с рощей деревьев на вершине, с которой свисали гигантские светлячки, как будто это место было освещено для садового праздника, а затем , который снова греб в сравнительно прохладные предрассветные часы, превратился в заводь при крике петуха.
   Шкипер нашего грузового судна разбудил меня, как только мы повернулись, сунул мне под сонные ноздри горсть поджаренных бобов на листе и маленькую чашку, полную чего-то, что не было кофе, но пахло так же хорошо, как этот утренний напиток всегда пахнет. усталый путник.
   Над нашим носом была огромная арка листвы, а под ней длинная аркада прохладных черных теней, укрывающих неподвижную воду, пока вода и тень внезапно не закончились в четверти мили внизу ярким пятном. Это было так мирно, как только может быть в первом утреннем свете, и для меня во всем было невыразимое притяжение неизведанного.
   Пока наша лодка бесшумно скользила по этой зеленой тропинке, только тонкое белое "перышко" во рту ломало стальную гладь потока, мужчины отдохнули от своей работы и принялись, как это делают моряки, надевать свою одежду для похода на берег. , пока они вполголоса болтали о прибылях от путешествия. Белки-летяги порхали взад-вперед, как летучие мыши, или обстреливали плоды, шелуха которых с приятным плеском падала на нас, а на одном берегу две ранние матери мыли своих младенцев, чьи приглушенные протесты были почти единственным звуком в это утро. Мир.
   Еще одно или два плавных движения весел, и цвет впереди превратился в город. Если бы я сказал, что это похоже на африканскую деревню в большом масштабе, я, вероятно, должен был бы дать вам лучшее описание в наименьшем количестве слов. От самой кромки воды до вершины невысокого холма в глубине страны тянулась масса хижин и деревянных построек, утопающих в ярко-зеленой листве и частично скрытых кое-где вкраплениями проса или какого-нибудь другого кормового растения и цветов. которые растут везде так обильно в этой стране. Все было по-аркадски и достаточно мирно в данный момент, и, когда мы приблизились, люди уже выходили на набережные вдоль гавани, улицы заполнялись людьми, и город просыпался к оживленной жизни.
   Поворот налево через водные ворота, защищенные деревянными и глинобитными башнями, и мы оказались в самой городской гавани; со всех сторон пришвартованы всевозможные лодки; причудливые суда из заливов и заливов Нигде, полные неслыханных товаров и укомплектованные экипажами со странными лицами, каждое судно - романтика безымянных морей, воплощение неизведанного мира, и с каждой минутой сцена становилась все более оживленной по мере завтрака. поднялся дым, и пристань и трап принялись за дневную работу.
   Наша лодка, нагруженная, как оказалось, добычей Сета, была поставлена на почетное место в конце городской площади и вызвала большое любопытство у небольшой толпы, которая быстро собралась и протянула руку помощи. швартовные канаты, взволнованно болтая с командой о дальнейшей дани и последних новостях из-за границы. В это же время к нашему "капитану" подошел смуглый варвар, судя по сбруе какого-то чиновника, и между ними много кивал головами и пересчитывал зазубренные палки.
   Я, действительно, был, по-видимому, наименее интересным пунктом груза, и это смущало. Ни один герой не любит, когда им пренебрегают, это губительно для его части. Я вознес свои молитвы и закалился во всевозможных прекрасных терпениях на пути вверх, а здесь, когда дело дошло до кризиса, никто не стремился разыгрывать необходимого злодея. Они просто помогли мне сойти на берег достаточно вежливо, капитан кивнул мне головой, бормоча что-то равнодушным тоном чиновнику о привидении, которое забрело за море и выпросило проход вверх по каналу; группа у набережной немного уставилась, но это было все.
   Однажды я видел сидящего на корточках языческого идола в натуральную величину, поднятого из трюма корабля и положенного на ящик из-под сахара на набережной Нью-Йорка. Какой-то грубый прохожий надел на священные кудри Вишну потрёпанную фетровую шляпу, и вот бедный образ сидит, чужой в равнодушной стране, с мешком на плечах, с "петухом" на голове и удостоившийся в лучшем случае мимолетного внимания. глазеть. Я думал об этом одиноком образе почти так же, как одиноко я стоял на мужской набережной Туда, без поддержки друзей или героев, задаваясь вопросом, что делать дальше.
   Однако веселый нрав иногда лучше, чем счет в банке, и, не имея одного, я культивировал другой, некоторое время загорая среди тюков, а затем, так как никто не интересовался мной, отправился в город, отчасти для того, чтобы удовлетворить мое любопытство, а отчасти и в смутной надежде удостовериться, действительно ли моя принцесса здесь, и, если возможно, увидеть ее.
   А между тем жаром стало вообще какой-то сверхъестественной, тяжелой жарой, слышал я необыкновенные восклицания прохожих, и, побродив с час по садам и бесконечным улицам с соломенными хижинами, я был так рад броситься в тень. из нескольких деревьев на окраинах большой центральной груды зданий, целая деревня из балочных башен и жилых домов, что наводило на мысль своим большим размером, что это действительно мог быть дворец Ар-Хапа.
   Становилось все жарче и жарче, в то время как странный вторичный восход солнца на западе, подобного которому я никогда раньше не видел, казалось, добавлял жару, и мои веки становились все тяжелее и тяжелее, пока я, наконец, не задремал и, наконец, какое-то время спал в беспокойстве. .
   Внезапно встряхнувшись, представьте себе мое удивление, когда я увидел сидящую, опершись подбородком на колени, примерно в ярде от меня стройную девичью фигуру, бесконечно неуместную в этом мире грубых варваров. Было ли это возможно? Я мечтал? Нет, в этом не было никаких сомнений, это была девушка из хайтерского народа, стройная и хорошенькая, но с удивительно грустным взглядом в глазах газели, и почти без признаков праздного счастья Сета в бледном маленьком личике, смотрящем на меня. так устойчиво.
   -- Боже милостивый, мисс, -- сказал я, все еще протирая глаза и сомневаясь в своих чувствах, -- вы с неба упали? Ты самый последний человек, которого я ожидал увидеть в этом варварском месте.
   - И вы тоже, сэр. О, как приятно видеть человека, недавно вышедшего из дома и кажущегося свободным, а не рабом.
   - Как ты узнал, что я от Сета?
   - О, это было достаточно просто, - и, посмеиваясь, указала на лежащий между нами камешек, на котором лежал кусок истертого сладкого мяса в дырявой бамбуковой коробке. Бедная Ан подарила мне что-то подобное в шутливом настроении, и я держал это в кармане для нее, будучи, как вы, несомненно, заметили, сентиментальным молодым человеком, и теперь я хлопнул в ладоши, где это должно было быть. был, но пропал.
   - Да, - сказал мой новый друг, - это твое. Я учуял сладкое мясо, идущее вверх по холму, и шел по траве, пока не нашел тебя здесь спящим. О, это было прекрасно! Я вынул его из твоего кармана, и белый Сет встал перед моими заплывшими глазами, даже от его запаха. Меня зовут Си, хорошее имя, потому что в нашей стране это означает печаль, Си, дочь главного кондитера принца Хата, так что я должен кое-что знать о таких вещах. Можно, пожалуйста, откусить кусочек?
   "Съешьте все это, моя девочка, и добро пожаловать. Как ты сюда попал? Но я могу предположить. Не отвечай, если не хочешь".
   - Да, но я буду. Не каждый день я могу говорить с такими дружелюбными ушами, как ваши. Я рабыня, избранная за мою неудачную красоту в качестве прошлогодней дани Ар-хапу".
   "И сейчас?"
   - А теперь раба Аргаповского конюховода, отставленная в сторону, чтобы освободить место для более свежего лица.
   - А ты знаешь, чье это лицо?
   "Не я, несчастная дева, посланная в эту страну ужасов, чтобы нести позор и побои, есть грубую пищу и выполнять грубую работу, жалкую игрушку какого-то зверя в получеловеческом обличье, с одним лишь утешением умереть рано мы дань-женщины всегда умирают. Бедный товарищ по ссылке, я знаю ее пока только по сочувствию.
   - Что, если я скажу, что это Хор, принцесса?
   Марсианка вскочила на ноги и, всплеснув руками, воскликнула:
   "Херу, Слендер! Затем наступает конец, ибо в наших книгах написано, что последняя дань воздается тогда, когда воздается лучшая. О, как прекрасно, если бы она добровольно отдалась этому рабству, чтобы покончить с ним раз и навсегда. Так ли это было?
   - Я думаю, Си, твоя принцесса не могла знать об этой традиции; она пришла не добровольно. Кроме того, я пришел забрать ее, если это возможно, а это портит вид жертвы.
   - Ты вернешь ее обратно и из объятий Ар-гапа? Честное слово, сэр Дух, вы должны знать некоторые могущественные чары; или, что менее вероятно, мои соотечественники, должно быть, удивительно окрепли в мужестве с тех пор, как я их покинул. У тебя под рукой большая армия?
   Но я только покачал головой и, прикоснувшись к своему мечу, сказал, что это единственная армия, идущая на помощь Хору. На что дама ответила, что, по ее мнению, моя доблесть делает мне больше чести, чем моя благоразумие. Как я предложил забрать принцессу у ее похитителей?
   - По правде говоря, девица, это дело придется оставить на ваше усмотрение или на доброту таких, как вы. Я здесь с безрассудным поручением, играя в странствующего рыцаря так, что это шокирует мой здравый смысл. Но раз дело зашло так далеко, я либо доведу дело до конца, либо умру в попытке. Ваш хулиган-лорд должен либо дать мне Херу, ложу, замок и блок, либо повесить меня на рее. Но я предпочел бы даму. Приди, ты поможешь мне; и для начала, если она вон там, в лачуге, поговорите с ней.
   Глаза бедняги Си расширились от опасности этого предположения, и я увидел, как вялая марсианская натура борется против своих лучших чувств. Но в настоящее время последний победил. "Я постараюсь, - сказала она. "Какое значение имеют несколько полосок больше или меньше?" указывая на ее розовые плечи, где красные шрамы перекрещивались друг с другом, показывало, как марсианские девушки поживали во дворце Ар-Хапа, когда их новизна стиралась. "Я постараюсь помочь вам; а если меня за это убьют, - ведь это еще ничего не значит. И тотчас же, в этот пылающий предполуденный день в мерцающих тенях деревьев, мы собрались вместе, чтобы посмотреть, что мы можем сделать для Херу.
   На данный момент это было немного. Что бы мы ни делали в тот день, я не смог убедить тех, кто отвечал за принцессу, позволить мне даже приблизиться к месту ее заточения, но Си, как женщина, добилась большего успеха, фактически увидев ее на несколько мгновений, и сумела шепнул ей на ухо, что я пришел, Дух-с-золотыми-пуговицами-спереди, а затем описал мне плавными марсианскими образами - но, несомненно, не более яркими, чем того требовало волнение бедного Хора, - с каким восторгом эта дама получил известие.
   Си оказал мне и другую услугу, представив меня жене привратника, которая держала у ворот дворца Аргапа что-то вроде пансиона для кавалеров и дам с обидами. Я и раньше слышал о лоббировании и подаче петиций, хотя никогда не предавался этому времяпрепровождению; но толпа просителей здесь, с петициями столь же дикими и живописными, как и их собственная пестрая внешность, была, несомненно, самой странной из тех, что когда-либо собирались вокруг престола верховной власти.
   Си шепнула на ухо этой доброй женщине характер моего поручения, несомненно, с некоторой собственной льстивостью; и так как мое поручение было настолько выше простого народа и так близко касалось суверена, что мне тотчас же отвели отдельную комнату в сторожке, откуда я мог в сравнительном спокойствии смотреть вниз на простое стадо женихов и слушать гул их инвектив, поскольку они репетировали речи, которые, как я подсчитал, Ар-хапу потребуется все оставшееся время его правления, чтобы слушать, не давая ему времени для вынесения приговоров по ним.
   Здесь я устроился поудобнее и ждал возвращения государя со всей возможной безмятежностью. Тем временем судьба играла на руку моим слабым рукам.
   Я сказал, что это была жаркая погода. Сначала это казалось всего лишь следствием марсианского климата, но с течением времени жара достигла невероятной степени. Кроме того, красное сияние, ранее замеченное на западе, становилось все ярче, пока часы шли, и весь город смотрел на него, задыхаясь от ужаса. Я видел горящую прерию, к счастью, с дальнего берега довольно широкой реки, и проезжал через сосновый лес, когда каждое дерево на много миль было поднятым факелом, а едкий желтый дым катился по обеим сторонам карет серыми реками с гребнями. с танцующим пламенем. Но этот марсианский взгляд был более мрачным и ужасным, чем любой из них.
   "Что это?" - спросил я у бедного Си, который, задыхаясь, вышел, чтобы поговорить со мной у ворот.
   - Никто из нас не знает, и если только боги, в которых верят жители Туда, не разозлятся и не намереваются уничтожить мир тем красным мечом в небе, я не могу предположить. Возможно, - добавила она с внезапной вспышкой вдохновения, - это связано с вашими махинациями с целью помочь Хору.
   "Нет!"
   "Если не по твоему желанию, то во имя всего, что ты любишь, противопоставь свое желание этому. Если ты знаешь какие-нибудь заклинания, подходящие для случая, о, сейчас же упражняйся в них, ибо смотри, даже самая трава засыхает; птицы падают с деревьев; по дымящимся ручьям начинают плыть ужасно раздутые рыбы; и я, как и все остальные, питаю ко мне безымянный страх".
   Становилось все жарче и жарче, пока около заката красное пламя в небе медленно не открылось и примерно на полчаса показало нам через отверстие зловещий, огненно-красный метеор далеко в космосе; затем щель снова закрылась, и сквозь эту отвратительную красную завесу проникло само дыхание Аида.
   Что происходило на самом деле, я не настолько астроном, чтобы сказать, хотя по более трезвому размышлению я пришел к заключению, что наша планета, отправляясь на свои летние пастбища в отдаленные области космоса, каким-то образом наткнулась на блуждающий меньший мир и попала в него. довольно хорошо опаленный мимоходом. Это чисто мое личное мнение, и я еще не представил его любезным властям Ликской обсерватории для проверки. Все, что я могу сказать наверняка, это то, что за невероятно короткий промежуток времени лицо страны из зеленого превратилось в иссушенное, цветы поникли; ручьи (видимо, их было немного в округе) высохли; рыбы погибли; сильная жажда, которую нечем было утолить, обрушилась на людей и животных, и мы все чувствовали, что, если только Провидение не прислушается к молитвам и проклятиям, которые с неистовым рвением принялся обрушивать на него весь город, или на эту гнусную комету в небе, Если бы мы свернули на другой галс с наименьшей возможной задержкой, мы бы все обратились в пепел в очень короткий промежуток времени.
   ГЛАВА XVII
   Уже наступил вечер второго дня, когда Ар-хап прибыл домой после выходных среди племени мятежных подданных. Но любое внушительное вторжение государства, которое могло быть задумано, стало невозможным из-за жары и угрозы этого зловещего мира в западном небе.
   Это было зловещее, но беспорядочное зрелище, которое я наблюдал из своей комнаты в сторожке сразу после наступления темноты. Вернувшаяся армия, по-видимому, утомилась на марше через город; только около трехсот телохранителей брели вверх по холму, обмякшие и потные, за группой вымпелов, посреди которых ехал всадник, чей властный вид и великолепная военная упряжь произвели на меня впечатление, хотя я не мог разглядеть его лица; дикая, импрессионистская сцена с черными очертаниями, качающимися головными уборами и копьями, сверкающими и исчезающими в красном сиянии неба, но не более того. Даже пересохшие горла женихов во дворе едва издали хриплый приветственный крик, когда кавалькада ворвалась в ограду, а затем тени окружили их молчанием, и, слишком разгоряченные и вялые, чтобы заботиться о том, что принесет завтрашний день, Я бросился на голый пол, ворочаясь и ворочаясь в тщетной попытке уснуть, пока снова не наступил рассвет.
   Тонкий туман, опустившийся с рассветом, на час или два заволок пеленой жуткое сияние на западе, и, воспользовавшись небольшим облегчением жары, я встал и пошел в сад, чтобы насладиться купанием в бассейне, делая, с окружающими его джунглями цветов, одна из самых приятных вещей в лесной цитадели лесного короля. Сама земля казалась выжженной и пекшейся под ногами - и лужи не было! Он высох, как печь для обжига извести; ничего не осталось от красивого падения, которое накормило его, кроме жалкой струйки капель с каскада наверху. Внизу, за городом, блестела вода там, где горький канал дымился и кипел в утренней серости, но здесь, наверху, шесть месяцев палящей засухи не могли произвести большего опустошения. С деревьев падали самые листья, и буйная растительность вчерашнего дня выглядела так, словно на них играл самун.
   Я с отвращением отшатнулся и обнаружил во дворце какие-то признаки официальной активности. Оказалось, что у короля был обычай выслушивать прошения и возмещать ущерб как можно скорее после своего возвращения, но сегодня церемония должна была быть прервана, так как его величество собирался со всем своим двором на соседнюю гору, чтобы "помолиться". комета", которая к тому времени уже вызывала страшную тревогу по всему городу.
   "Собственное благословение Небес на его молитвы, друг мой", - сказал я человеку, который сказал мне это. - Если молитвы его величества не увенчаются успехом, мы все будем приготовлены, как печеная картошка, еще до наступления темноты, и хотя я столкнулся со многими видами смерти, я бы предпочел не ее. Есть ли шанс, что меня услышат у трона? Ваш своеобразный климат побуждает меня поторопиться со своими делами и уйти, если можно.
   - Вас не только выслушают, сэр, но и призовут. Король как-то прослышал о вас и послал меня найти и немедленно привести вас к себе.
   - Да будет так, - сказал я, слишком возбужденный, чтобы заботиться о том, что произошло. "У меня нет с собой дамского платья. Некоторое время назад я потерял свою багажную квитанцию, но если вы подождете снаружи, я скоро буду с вами.
   Поспешно приведя себя в порядок и расчесав волосы, словно собираясь повидаться с господином министром военно-морского флота или направляясь к сенатору, чтобы он протолкнул для меня новое запатентованное лекарство, я присоединился к своему проводнику снаружи и вместе мы пересекли широкий двор, вошли в большие бревенчатые ворота дома Аргапа и тотчас же после этого очутились в обширной зале, тускло освещенной лучами, проходившими сквозь квадратные пространства под карнизами, и с обеих сторон забитой стражей, придворными , и просители. Жара была невыносимой, запах людей Туда и плохо одетых шкур, которые они носили, был почти невыносимым. Но ни на то, ни на другое я не обращал особого внимания, потому что там, в верхней части комнаты, на помосте из грубо отесанного дерева, украшенного золотом и покрытого роскошными мехами, сидел сам Ар-хап.
   Красавец, смуглый, огромный и волосатый, в любое другое время и в любом другом месте я мог бы отдать ему должное восхищение, как замечательному образцу дикаря на стыке грации и культуры, но теперь я только взглянул на него, а затем где рядом с ним на корточках сидела девушка, жемчужина человеческой красоты на фоне сумеречной обстановки. Это была Хору, моя восхищенная принцесса, и, все еще одетая в свои прозрачные хитерские одежды, с белым от беспокойства лицом и яркими, как звезды, глазами, воплощением беспомощной цветочной красоты, мое сердце сжалось при виде ее.
   Бедная девушка! Увидев, что я вхожу в зал, она быстро встала с боку Ар-гапа, всплеснула своими красивыми руками и, вскричав от радости, хотела броситься ко мне, но царь наложил на нее могучую лапу, под которой она с треском опустилась. дрожь, как будто прикосновение побледнело всю жизнь внутри.
   - Доброе утро, ваше величество, - сказал я, смело поднимаясь на нижнюю ступеньку возвышения.
   "Доброе утро, необычайно выглядящий бродяга из Неведомого", - ответил монарх. "Чем я могу быть вам полезен?"
   - Я пришел из-за этой девушки, - сказал я, кивнув в сторону Хора, распустившегося в жарком полумраке, как бутон, распускающийся ночью. "Я не знаю, известно ли вашему величеству, как она попала сюда, но это в высшей степени позорный инцидент во время вашего во всем остальном безупречного правления. Несколько грубых поварят, которым было поручено собирать таможенные пошлины вашего величества, попросили принца Хата из ближнего народа указать самую привлекательную молодую особу на его свадебном пиру, и принц указал на ту даму, которая была рядом с вами. Это был подвох, и тем хуже, что он был вдохновлен злобой, самой подлой из всех слабостей. Я имел удовольствие сбить с ног некоторых представителей вашего величества, но они украли девушку, пока я спал, и на короткое время я пришел, чтобы вернуть ее.
   Монарх следил за моей речью, самой длинной в моей жизни, яростными, моргающими глазами, а когда она остановилась, посмотрел на бедного съёжившегося Хору, как будто ожидая объяснения, затем обогнул круг своих благоговейных придворных и прочитал смятение от моей дерзости. в их лицах, залились гортанным смехом.
   - Я полагаю, в этой просьбе вас поддерживает великая и могущественная ближняя нация, мистер Спирит?
   - Нет, я пришел один, надеясь найти здесь справедливость, а если нет, то готов был сделать все, что в моих силах, чтобы ваше величество прокляло тот день, когда ваши слуги жестоко обошлись с моими друзьями.
   "Высокие слова, незнакомец! Могу я спросить, что вы собираетесь делать, если Ар-хап, в своем собственном дворце, среди своих людей и солдат, откажется выдать хороший приз по приказу одного жалкого незваного гостя, грязного и одинокого?
   "Что я должен делать?"
   - Да, - сказал король, надменно нахмурившись. "Чтобы ты делал?"
   Не знаю, чем был вызван ответ. На мгновение я совершенно растерялся, что ответить на этот вполне очевидный вопрос, а потом вдруг, вспомнив, что они считали меня каким-то бестелесным духом, по счастливому вдохновению, устремив мрачный взор на короля, Я ответил,
   "Что бы я сделал? Я БУДУ ТЕБЯ ПРЕСЛЕДОВАТЬ!
   Это может показаться здесь не большим гениальным ходом, но эффект на марсианина был мгновенным. Он сел прямо, его руки были напряжены, глаза расширились, а затем, беспокойно ерзая, через минуту он поманил к себе слишком одетого человека, который, как впоследствии сказал мне Хор, был придворным некромантом, и начал шептать ему на ухо.
   После минутного совещания он снова повернулся, несколько испуганная вежливость боролась с гневом на его лице, и сказал: "У нас нет желания, конечно, незнакомец, оскорбить вас или тех, кто имел честь вашего покровительства. Возможно, с принцессой здесь обошлись несколько грубо, и, признаюсь, если бы она вообще так сопротивлялась, как кажется, то и служанка поменьше поступила бы так же. Я мог бы ухаживать за ним в Сете, куда, возможно, вскоре приеду, и наши женихи, возможно, придали бы моему приезду довольно радостный вид в глазах твоих друзей. Но мои послы не имели большого дипломатического образования; они привезли сюда принцессу Хору, и как я могу передать ее тому, о ком ничего не знаю? Откуда мне знать, что ты призрак? Откуда мне знать, что у вас есть что-то, кроме ржавого меча и большой дерзости, чтобы поддержать ваше поразительное заявление?
   - О, пусть будет как тебе угодно, - сказал я, спокойно чистя и съедая подорванный орех. - Только если вы не вернете служанку, почему тогда... - И я замолчал, как будто продолжение было слишком болезненно, чтобы выразить словами.
   Снова этот суеверный монарх страны, кишащей злобными духами, позвал своего волшебника и, посовещавшись на мгновение, более весело повернулся ко мне.
   "Послушайте, господин из ниоткуда, если вы действительно дух и обладаете силой причинять боль, как вы говорите, у вас также будет сила ходить и входить между живыми и мертвыми, между настоящим и прошлым. . А теперь я дам тебе поручение и даю пять минут, чтобы ты его выполнил.
   "Пять минут!" - воскликнул я в неосторожной тревоге.
   - Пять минут, - свирепо сказал монарх. "И если за это время поручение не будет выполнено, я буду считать тебя самозванцем, наглым вором из какого-то негодяйского племени этого моего мира и сделаю из тебя пример, от которого у людей будет звенеть в ушах целый век". или два".
   Бедняга Хору обмяк и рухнул от этой ужасной угрозы, в то время как я должен сказать, что чувствовал себя несколько неловко, что не было неестественно, если принять во внимание все обстоятельства, но ограничился замечанием, со всей возможной бравадой:
   - А теперь к делу, Ар-хап. Что я могу сделать для вашего величества?
   Король посовещался с негодяем у локтя, а затем, кивнув и посмеиваясь в ожидании своего триумфа, обратился ко мне.
   "Слушай, - воскликнул он, ударяя огромной волосатой ладонью по колену, - слушай и делай или умри. Мой волшебник говорит мне, что в его книгах записано, что когда-то, около пяти тысяч лет назад, когда эта земля принадлежала народу Хайтер, здесь жил король. Жаль, что он умер, потому что он, кажется, был веселым стариком; но он умер, и, по их обычаю, они сплавили его по течению, впадающему в области вечных льдов, где он, без сомнения, находится в настоящий момент, застывший с десятью миллионами своих подданных. А теперь иди и найди мне этого государя, о ты, дерзкий иной житель иных миров!"
   - А если я уйду, как я узнаю вашего древнего короля, как вы говорите, среди десяти миллионов других?
   - Это достаточно просто, - легкомысленно ответил Ар-хап. "Ты только ходишь взад и вперед по ледяным горам, открывая рты мертвым мужчинам и женщинам, которых встречаешь, и когда ты подходишь к мужчине среднего роста с повязкой на голове и челюстью, заделанной золотом, то будет тот, кого вы ищете. Принеси мне это филе в течение пяти минут, и служанка твоя.
   Я вздрогнул и уставился в изумлении. Был ли это сон? Королевский дикарь впереди играл со мной? По какой невероятной случайности он наткнулся на то самое поручение, на которое я мог ответить лучше всего, на тот самый трофей, который я привез из мрачной долины льда и смерти и все еще хранил в своей сумке? Нет, он не играл; он, в свою очередь, пристально смотрел на меня, радуясь моему явному замешательству и явно думая, что загнал меня в угол без всякой надежды на искупление.
   -- Неужели ваше величество не испугается такой простой задачи, -- нахмурился государь, играя рукоятью своего огромного охотничьего ножа, -- и всех ваших друзей-родственников тоже. В такой жаркий день такая прогулка должна быть приятной для такого духа, как ты.
   - Не испугался, - холодно ответил я, повернувшись на каблуках к двери, - только поразился, что череп вашего величества и череп вашего некроманта не смогли придумать более трудную задачу.
   Я вышел на двор, и сердце мое, несмотря на притворное равнодушие, билось очень хорошо; снял сумку с крючка в моей спальне и вернулся к бревенчатому трону не прошло и четырех минут, как я.
   -- Старый хайтерский король передает вашему величеству комплименты, -- сказал я, кланяясь, в то время как все собрание погрузилось в мертвую тишину, -- и он говорит, что, хотя вашим предкам не нравилось слушать его голос при жизни, ты какая-то челюсть, теперь он мертв, - и я бросил на пол золотой венец замерзшего короля.
   Глаза Ар-гапа чуть не вылезли из орбит, когда он вместе со своими придворными смотрел в молчаливом изумлении на это сияющее существо, в то время как большие капли страха и пота стекали по его лбу. Что же касается бедного Хора, то она, как дух, поднялась позади них, посмотрела на челюсть своего мифического предка, а затем, внезапно поняв, что мое поручение выполнено и она, по-видимому, свободна, протянула руки и с дрожащим криком пришли ко мне.
   Но Ар-хап был слишком быстр для нее. Вся черная дикая кровь наполнилась его венами, когда он отбросил ее прочь одной огромной рукой, а затем ногой ударил несчастную челюсть, отчего та заблестела и закружилась в дальнем дверном проеме на солнце.
   "Садитесь, - заорал он, - вы, наглая девка, которая так жаждет уйти от короля ради заботы безымянного бродяги! А вы, сэр, - повернувшись ко мне и чуть ли не дрожа от ярости и страха, - я не стану отрицать, что вы выполнили поручение, которое вам было поручено, но, может быть, на этот раз это был случай, когда вы получили этот проклятый знак, какой-то счастливый случай. удачи. Я не уступлю свой приз при одном броске костей. Еще одна задача, которую вы должны сделать. Один раз может быть шанс, но такой шанс не выпадает дважды".
   - На этот раз ты поклялся отдать мне служанку.
   "И почему я должен держать свое слово перед полупроверенным духом, таким как ты?"
   "Есть несколько особенно веских причин, почему вы должны это сделать", - сказал я, приняв позу, которую я однажды видел у драматурга из мюзик-холла, когда он собирался взорвать чье-то будущее - палка со звездой наверху в руке. и сорок строк белых стихов в его устах.
   Король корчился и жестом умолял меня воздержаться.
   "У нас нет желания злить вас. Выполни нам эту другую задачу, и никто не усомнится в том, что ты сильный дух, и даже я, Ар-хап, послушаю тебя".
   -- Ну, тогда, -- угрюмо ответил я, -- что будет на этот раз?
   Посовещавшись с минуту и говоря медленно, как будто осознавая, как много значат его слова, король сказал:
   "Слушать! Мой прорицатель говорит мне, что где-то есть город, затерянный в лесу, и храм, затерянный в городе, и могила, затерянная в храме; город призраков и джинов, отданных злым духам, поэтому все люди избегают его днем и ночью. И на могиле она, которая когда-то была королевой, и рядом с ней лежит ее корона. Быстрый! о ты, для кого все расстояния ничто и кто видит своей тонкой сущностью все времена и места. Прочь в тот город! Растолкайте воспоминания о нечистых вещах, которые прячутся в его тенях; спросите, кто из них знает, где мертвая королева Ян все еще лежит в пыльном состоянии. Найдите проводников среди своих товарищей-призраков. Найди королеву Ян и принеси мне через пять минут окровавленный обруч из ее волос.
   Тогда, и тогда впервые, я поверил, что планета действительно населена привидениями, а сам я, сам того не зная, находился под каким-то странным и бдительным влиянием. Духи, демоны! Ой! Что, как не какая-то непостижимая сила, какое-то невидимое влияние, направляющее мои усилия к цели, могло побудить этого волосатого варвара во второй раз так же сыграть мне на руку, выбрать из бесконечных записей его мира второй из двух инцидентов, которые я коснулись в поспешном путешествии по нему? Я был почти подавлен на минуту; затем, собравшись с силами, яростно шагнул вперед и, говоря так, чтобы все могли меня слышать, воскликнул: "Низкий царь, который не знает способностей духа и не научился еще бояться его гнева, смотри! ваше поручение исполняется в мысли, точно так же, как могло бы быть и ваше наказание. Хор, иди сюда. И когда девушка, потеряв дар речи от изумления, встала и скользнула ко мне, я поправил ее красивые волосы со лба, а затем способом, который сделал бы мое состояние, если бы я мог повторить это за столом фокусника, хлестал бедного Янга по голове. корону из драгоценных камней из моего кармана, блеснула своим зловещим великолепием в глазах придворных и надела ее на волосы первой королевской дамы, которая носила ее с тех пор, как ее законная владелица умерла сто лет назад.
   Когда я закончил, в зале воцарилась тяжелая тишина, и какое-то время ничего не было слышно, кроме рыданий Хору на моей груди и измученного жаждой младенца где-то снаружи, зовущего свою мать за водой, которой не было. Но вскоре на эти звуки послышался топот встревоженных ног, и гонец, войдя в дверной проем, подошел к трону, дважды лег плашмя, после чего поклонился, чтобы напомнить королю об утренней церемонии на далеком холме, чтобы "помолиться". прочь комету", сказав его величеству, что все готово и процессия с нетерпением ждет его.
   На что Ар-хап, очевидно, очень довольный тем, чтобы сменить тему, поднялся и, спустившись с помоста, протянул мне руку. Он был славный малый, как я уже сказал, сильный и смелый, и вел себя неплохо для самодержца, так что я с большим удовольствием сжал его могучий кулак.
   -- Я не могу отрицать, незнакомец, -- сказал он, -- что вы сделали все, о чем вас просили, и служанка принадлежит вам. Но прежде чем вы заберете приз, я должен быть уверен, что вы сами сделаете с ней. Поэтому на данный момент, пока не исчезнет эта ужасная тварь в небе, которая угрожает моему народу гибелью, пусть между нами будет перемирие - ты в свою квартиру, а принцесса вернется, невредимая, среди моих женщин, до тех пор, пока мы не встретимся снова".
   "Но-"
   - Нет, нет, - сказал король, махнув рукой. "Довольствуйтесь своим преимуществом. А теперь к делу более важному, чем десять тысяч глупых девиц, - и, подобрав мантию поверх великолепного военного снаряжения, лесной король надменно вышел из зала.
   ГЛАВА XVIII
   Все горячее и горячее становилось это удушающее заклинание, все более томное человек и зверь, все суше и суше испепеляющая земля.
   Вся вода ушла на следующее утро после того, как я бородатый Ар-хап в его берлоге, а вместе с ней ушла и наша сила. Ни один земной жар не был таким, как он, и он выпивал нашу жизненную силу из каждой поры. Вода там была внизу, в горьком, струящемся заливе, но такая вонючая, что мы не осмелились даже искупаться в ней; здесь не было ничего, кроме слабейшей струйки. Всякая дисциплина подошла к концу; все желания, кроме рожденных жаждой. Я видел Хору столько раз, сколько хотел, когда она лежала, задыхаясь, с бедной Си у ее ног, на женской веранде; но жара была так ужасна, что я смотрел на нее тусклыми глазами, шатаясь взад и вперед среди теней двора, не имея мужества, чтобы замышлять ее спасение, или силы, чтобы осуществить что-либо, что мог задумать мой разум.
   Мы молились о дожде и передышке. Ар-хап молился с богатым живописным церемониалом. Мы все молились и проклинали по очереди, но небеса не сдавались, а дождь не шел.
   Наконец удушающая жара и пар достигли почти невыносимой степени. Земля пахла нездоровой влагой, которую не могло извлечь из нее обычное лето, воздух был сернистым и тяжелым, а небо над головой казалось рыжевато-коричневым куполом, от края до края разгневанных облаков, то и дело расступавшихся, чтобы мы могли видеть грозный красный диск. нас.
   Час шел за часом, пока, когда наступил вечер, тучи не сомкнулись, и гром с непрерывным низким грохотом не начал качать с неба на небо. Пошли редкие дожди, пахучие и тяжелые, но ненасытные, и лесные птицы и звери закрались на наши улицы и дворы. С тех пор, как небо впервые потемнело, наши собственные животные стали до странности знакомыми, и вот эти дикие лесные твари крались к нам в поисках компании, с обвисшей и испуганной головой. Особенно они приходили ко мне, пока в тот последний вечер, когда я шатался, умирая, по улицам или сидел, глядя на безжалостное небо со ступеней тюремного дома Хору, всевозможные звери тихонько вползали и толпились вокруг, сидел я или двигался, все прося надежды, которую я не должен был дать им.
   В другое время это могло бы смутить; тогда это казалось чистой обыденностью. Это было зрелище, когда они прокрадывались между бесполезными ливнями, падавшими на нас горячими слезами, - гладкие пантеры с высунутыми языками; красно-рыжие древесные собаки; медведи и ленивцы из темных аркад отдаленных лесов, все падают, задыхаясь, в тени дворца; странные олени, которые, спотыкаясь, забрели на огороды и лежали там, вытягивая свою жизнь; могучие кабаны, явившиеся из речных болот и молча протоптавшие место среди своих врагов, чтобы там умереть! Даже волки сошли с холмов и с налитыми кровью глазами и языками, с которых капала пена, бросились в мою тень.
   Вдоль высоких частоколов сидели грустные и вялые обезьяны, а на коньках крыш умирали аисты. Над ветвями деревьев, чьи листья были такими тонкими, как будто у нас была шестимесячная засуха, туканы и марсианские попугаи висели вялыми и немодными, как безвкусные тряпки, а на дворовой земле из своих туннелей выползли кукурузные крысы. в раскаленной земле умирать, скрипя десятками под стенами.
   Наше общее горе сделало нас такими общительными, как если бы я был Ноем, а дворец Ар-Хапа насыпал другой Арарат. Час за часом я сидел среди всех этих меньших тварей в жаркой тьме, ожидая конца. Время от времени тяжелые тучи расходились, сменяя мрак внезапным огненным дневным светом, когда большое красное око на западе смотрело на нас через расщелину, и, пользуясь этим сиянием, я перебирался туда, где под струей, ведущей из высохшего ручья я поставил чашу, чтобы собрать медленные и прохладные капли, которые теперь все текли по тростнику для Хору. И когда я возвращался каждый раз с этой ложечкой на дне сосуда, все умирающие звери поднимали головы и смотрели - измученные жаждой волки брели за мной; кабаны приподнялись и жалобно захрюкали; пантеры, слишком слабые, чтобы подняться, били хвостами по пыльной земле; а с портика синие аисты, раскинув крылья, хрипло каркали приветствие.
   Но все медленнее и медленнее прибывала капающая вода, все невыносимее жара. Наконец я не выдержал. К чему было лежать, задыхаясь, жестоко умирая без надежды на спасение, когда более короткий путь был рядом со мной? Я не пил полтора дня. Я перестал активно поносить; у меня закружилась голова; мой разум был затуманен. Нет! Я бы больше не выдержал. Еще раз я возьму Хору и беднягу Си чашу, которая, в конце концов, была всего лишь издевательством, затем воткну свой меч в землю и испытаю, что дальше уготовила мне Судьба.
   Итак, кожаная кружка снова была взята и пронесена через распростертых охранников туда, где марсианская девушка лежала, как увядший цветок, на своем ложе. Я еще раз увлажнил эти светлые губы, пока мой собственный язык был черным и распухшим в моем горле, затем сказал Си, которая не пила весь день, выпить половину, а половину оставить Хору. Бедняжка Си приложила свои ноющие губы к чашке и немного наклонила ее, а затем передала ее своей хозяйке. И Хор выпил все это, и Си пролила несколько горячих слез себе на руки, ПОТОМУ ЧТО ОНА НИЧЕГО НЕ ПРИНИМАЛА, и она знала, что это ее жизнь!
   Снова пробираясь через двор, едва замечая, как звери поднимали головы, когда я проходил, я инстинктивно пошел с чашкой в руке к колодцу, а потом замешкался. Был ли я трусом, чтобы так оставить Хора? Разве я не должен остаться и довести дело до конца? Ну, я бы слился с Судьбой. Я бы дал злым богам еще один шанс. Я снова ставил чашку и ждал, пока в нее не упадет семь капель. Чтобы не было ошибки, как только кружка оказалась на месте под соплом, из которого капли влаги собирались и падали с бесконечной медлительностью, мой меч, на который я собирался броситься, обнажился, а рукоять загнали в зияла трещина в земле, и, угрюмо удовлетворившись тем, что так сложилась моя судьба, я сел рядом с ней.
   Я мрачно повернулся к носику и увидел, как упала первая капля, потом еще одна, потом еще одна, но помощи все не было. Теперь в облаках образовалась длинная трещина, и на меня падал свет, похожий на тот, что исходил из открытой дверцы топки. Когда я подошел к источнику, я заметил, что комета, убившая нас, зависла точно над вершиной отдаленного холма. Если бы он прошел свой ужасный меридиан, если бы он уходил от нас, если бы он утонул всего на волосок до того, как упадет седьмая капля, я мог бы сказать, что это означало бы спасение.
   Но упала четвертая капля, и он был как всегда большим. Упала пятая капля, и мне в руку сунулся горячий, приятный нос, и, посмотрев вниз, я увидел, как серая волчица проползла через двор и красноречивыми глазами просила о помощи, которую я не мог оказать. Шестая капля собралась и упала; уже седьмой был как росток жемчужины на своем месте. Умирающая волчица ласково дернула меня за руку, но я удержал ее и расстегнул тунику. Большая и яркая капля висела на губе носика; еще минута, и он упадет. Прекрасная капля, - засмеялся я, пристально всматриваясь в нее, - разноцветная, призматическая, переливающаяся красным и розовым, крошечный живой рубин, висящий на прикосновении к зеленому ободку наверху; достаточно! достаточно! Колчан ресницы расшатал бы его теперь; разозлившись на жизнь, которую я уже чувствовал, позади, и, повернувшись в дерзком ожидании грядущего нового, я встал, увидел красный отблеск моего меча, торчащего, как огненное копье, из растрескивающейся почвы, куда я воткнул его, потом посмотрел еще раз на обрыв и в последний раз взглянул на угрюмый красный ужас на холме.
   Были ли мои глаза ошеломлены, мои чувства пошатнулись? Я сказал некоторое время назад, что метеор стоял точно на вершине горы, и если бы он опустился на толщину волоса, я бы это заметил; а теперь, почему, на его нижнем крае БЫЛ изъян, уплощение большой красной ноги, которая раньше была круглой и идеальной. Я отвел на минуту свои жгучие глаза, -- увидел, как седьмая капля упала с мелодичным звоном в чашу, потом обратно, -- ошибки быть не могло -- прогуливающего огня было чуть меньше, он даже за горой чуть-чуть сжался. с тех пор, как я взглянул, и вся моя жизнь побежала обратно в свои русла, мир заплясал передо мной, и "Херу!" Я хрипло закричал, отшатываясь назад к дворцу: "Херу, все хорошо; худшее уже позади!"
   Но маленькая княгиня была без сознания, а у ее ног лежала бедняжка Си, совсем мертвая, все еще полулежащая, обхватив голову руками, как я ее и оставил. Затем мои собственные чувства отказали, и, спустившись с ними, я больше ничего не помнил.
   Должно быть, я пролежал там час или два, потому что, когда сознание снова пришло в себя, была ночь - черная, прохладная, глубокая ночь, с чернильным небом, низко опустившимся на верхушки деревьев, и из нее такой великолепный поток дождя, быстро падающий на землю. и молча, как наполнил мои вены даже слушать. Нетерпеливо я поплелся к ступеням крыльца, спустился по ним во внутренний дворик и, по щиколотку погрузившись в великолепный поток, принялся за работу, яростно лакая первую лужу, задыхаясь от удовольствия, задыхаясь и снова выпивая, чувствуя, как мое тело наполняется. как испепеляющая жажда земля подо мной. Затем, когда я все еще жадно пил, из мрака над головой сверкнула молния, ярко-желтое пламя, и я увидел в нескольких ярдах от меня пантеру, пьющую из того же пруда, что и я, с опущенными, как у меня, блестящими глазами. мой на воде, а рядом с ним две обезьяны, черная вода втекала в их разинутые пасти, а снаружи были еще лужи, еще пьющие животные. Все пили. Я видел их очертания, блеск, сияющий на мокрой коже, как будто они были вырезаны из серебра в темноте, каждый зверь дымился, как вулкан, когда посланный Небесами дождь дымился из его лихорадочной шкуры, все пили за свою жизнь, не обращая внимания на что-нибудь еще - и тут грянул гром.
   Он бежал по облачному своду, словно само небо разрывалось на части, перекатываясь могучим эхом то здесь, то там, прежде чем замереть. Когда он прекратился, дождь на минуту стал менее сильным, и, пока я лежал, опустив лицо, я слышал тихое, довольное плеск бесчисленных языков, непрекращающийся, ненасытный. Затем снова сверкнула молния, осветив все, как будто это был день. Черные обезьяны-близнецы все еще пили, но пантере через лужу уже надоело; Я видел, как он поднял свою благодарную голову к факелу; увидел вялый красный язык, облизывающий черный нос, зеленые глаза, сияющие, как опалы, воду, капающую бриллиантовыми нитями с волосатой бирюзы под подбородком и каждого пучка на груди, - и снова мрак.
   Зеленое пламя качалось из стороны в сторону между раскатами грома. Он попал в дом в сотне ярдов от него, содрав с крыши каждую гальку лучше, чем это сделал бы мастер-строитель за неделю. Минуту спустя он упал на высокое дерево у ворот двора, и когда ствол разлетелся на белые осколки, я увидел, как каждый листок на пернатой верхушке повернулся светлой стороной вверх на фоне фиолетового отражения в небе за ним, а затем вся масса рухнула на землю. на землю с глухим стуком, раздробившим дворовой частокол на двадцать ярдов и отбросившим меня даже через площадь.
   В другой раз я мог бы остановиться, чтобы поразиться или понаблюдать, как я часто наблюдал с сочувствующим удовольствием, за игрой богов; но сегодня вечером были другие вещи под рукой. Напившись, я взял глиняный кувшин, наполнил его и пошел к Хору. Это был грубый сосуд для питья для этих нежных губ и безразличное питье, будучи таким же грязным, как и все остальное, но его действие было чудесным. При первом же прикосновении к этому опухшему веществу дремлющую даму пронзила дрожь восторга. На втором она вздохнула, и ее рука крепче сжала мою руку. Я принес еще один кувшин и при мерцающем свете, качающемся взад и вперед в небе, положил ее голову себе на плечо, как блудный новоиспеченный богач, промотал все, напоил ее и обмыл лицо и шею до тех пор, пока не мой восторг, глаза принцессы открылись. Затем она села и, взяв у меня тазик, стала пить так, как никогда прежде не пила леди, и вскоре почти снова была собой.
   Я вышел на портик, вдыхая глубокое, сильное дыхание пахучей чернозема, принимающего обратно в свою зияющую сущность то, что отняли у него последние несколько дней, в то время как в моем мозгу проносились быстрые сменяющие друг друга мысли о побеге и бегстве. На протяжении всего огненного времени у нас только что была возможность сбежать с прекрасной добычей, которая была там. Без нее полет был бы достаточно легким, но об этом даже думать не стоило. С ней было труднее, однако, когда я наблюдал за лесными людьми, привыкшими к прохладной лесной тени, изнемогающими от огненного сияния мира наверху, рывок к свободе казался с каждым часом все легче. Я видел, как люди на улицах падали один за другим, и копья выпадали из рук стражников у частокола; Я видел, как посыльные падали туда-сюда, прежде чем их поручение было выполнено, и лесные женщины, тюремщицы Хору, со стоном и падая на пороге ее темницы, пока, наконец, путь не освободился - младенец мог бы вынести то, что он уедет из этого полувыжженного города и ни у кого не спросит разрешения. Но что мне это дало? Хор был беспомощен, мой собственный дух сгорел в бессильном теле, и так мы остались.
   Но с дождем сила вернулась к нам обоим. Охранники, валявшиеся, как черные бревна, только медленно приходили в сознание; город еще спал, и тьма благоволила; прежде чем они разминутся по нам в утреннем свете, мы, возможно, уже будем далеко на обратном пути к Сету - действительно опасный путь, но если мы останемся, то пройдем еще более трудный путь. На самом деле, как только ко мне вернулись силы с более прохладным воздухом, я решился на это предприятие и отправился к Хору, который к тому времени уже сильно поправился. Ей я прошептал свой план, и эта кроткая дама, что было вполне естественно, задрожала от его опасностей. Но я сказал ей, что нет лучшего времени, чем настоящее: буря утихала; утро "очертит черную мантию ночи розовым рассветом обещания"; прежде чем кто-нибудь шевельнется, мы могли быть далеко, прокладывая путь своей удачей и звездами для ее сородичей, при имени которых она вздыхала. Если мы останемся, возразил я, и король передумал, тогда смерть для меня, а для Хору руки этого угрюмого монарха, и вся остальная ее жизнь заперта в этих частоколах среди неотесанных форм вокруг нас.
   Дама испуганно вздрогнула при виде картины, но через мгновение, положив голову мне на плечо, ответила: "О, мой дух-хранитель и помощник в невзгодах, я тоже думала о завтрашнем дне и сомневаюсь в том ли ужасе, в том ли большая свинья, у которой есть я, не будет изобретать предлог, чтобы держать меня. Поэтому, хотя лесные дороги ужасны, а Сиф очень далеко, я приду; Я отдаю себя в твои руки. Делай со мной, что хочешь".
   - Тогда чем раньше, тем лучше, принцесса. Как скоро вы сможете быть готовы?"
   Она улыбнулась и, нагнувшись, подняла свои тапочки, сказав при этом: "Я готова!"
   Не было никаких договоренностей. Каждое мгновение было ценно. Короче говоря, я набросил на плечи девицы темный плащ, потому что она была одета в немногим более, чем ее прелесть и тончайшие нити нижнего белья здешней девушки, и рука об руку повел ее вниз по бревенчатым ступеням, через забрызганный, глубиной по щиколотку двор, и в тени ворот за ним.
   Мы пошли вниз по склону; мы шли к гавани, через десятки пустынных улочек, где не было слышно ничего, кроме рева дождя и плеска людей и животных, пьющих в тени, как будто они никогда не остановятся, и так мы, наконец, беспрепятственно добрались до пристань. Там я спрятал королевского Сета между двумя грудами товаров и отправился искать лодку, подходящую для наших нужд. Вдоль набережной к кольцам было пришвартовано множество мелких судов, и, выбрав каноэ - не было времени останавливаться на тонкостях собственности - легко управляемое одним веслом, я подвел его к крыльцу, поставил в пресную воду... горшок, и пошел за принцессой.
   Когда она была благополучно спрятана на носу, беспомощный, промокший кусочек женской красоты, все стало казаться более обнадеживающим, и побег в голубую воду, моя единственная идея, впервые стал возможным. И все же я должен пойти и почти все испортить чрезмерной заботой о моем подопечном.
   Если бы мы оттолкнулись сразу, не было бы сомнений, что мой авторитет как духа навсегда утвердился бы в Туда-столице, и все считали, что Хор был унесен моими чарами в области неизвестного. Эта идея постепенно переросла бы в традицию, получая украшения в последующих поколениях, пока маленькие деревянные дети на коленях у своих матерей не стали с благоговением слушать историю о том, как когда-то бог Солнца любил прекрасную девушку и гнал свою огненную колесницу по черным ночным полям к дверям ее темницы, сжигая насмерть всех, кто пытался перечить ему. Как она бросилась в его объятия и уехала на глазах у всех мужчин в его красной машине на запад, и больше ее никто не видел - вышеупомянутым богом Солнца был я, Гулливер Джонс, малооплачиваемый лейтенант в славном Объединенном Королевстве. Военно-морской флот штата, с пачкой просроченных портновских счетов в кармане, и во мне нет ничего привлекательного, кроме пристрастия к вмешательству в чужие дела.
   Так могло бы быть, но я испортил красивую сказку и изменил весь ход марсианской истории, вернувшись в тот момент назад в поисках обертки для своего приза. Прямо на вершине лестницы стоял человек с фонарем, и с первого взгляда я понял, что это капитан порта, которого я встретил при первой высадке.
   - Добрый вечер, - подозрительно сказал он. - Могу я спросить, что вы делаете на набережной в такой час?
   "Делает? О, ничего особенного, просто порыбачить.
   - А ваша спутница дама - она слишком любит рыбалку?
   Я выругался сквозь зубы, но не смог помешать парню подойти к краю набережной и осветить фигуру девушки внизу. Я ненавижу людей, которые вмешиваются в чужие дела!
   - Если я не ошибаюсь, ваш друг-рыболов - та женщина из Хизер, которую несколько дней назад привезли сюда в качестве дани Ар-хапу.
   -- Ну, -- ответил я, приходя в приятное расположение духа, потому что в последнее время меня сильно достали, -- скажем так. Что бы вы сделали, если бы это было так?"
   - Позови мою пьяную от дождя охрану и дай тебе командовать как вору, пойманному на краже королевского имущества.
   - Спасибо, но так как мои беседы с Ар-хапом уже начинают надоедать, мы сейчас же уладим этот маленький вопрос между собой. И без дальнейших дел я закрыл с ним. Произошла короткая потасовка, а затем я получил удар по его челюсти, отчего капитан гавани отлетел кубарем среди тюков сахара и картофеля.
   Не дожидаясь, как он себя поведет, я сбежал по ступенькам, вскочил на борт, ослабил веревку и вытолкнулся в реку. Но мое сердце было сердитым и болезненным, потому что я знал, как оказалось, что наша тайна больше не одна; через короткое время мы должны были преследовать дикого царя, и теперь ничего не оставалось, кроме стремительного бегства с очень небольшим шансом убежать к далекому Сету.
   К счастью, начальник гавани лежал в бессознательном состоянии, пока его не нашли на рассвете, так что у нас был хороший старт, и в тот момент, когда каноэ отошло от аркадного подхода к городу, течение самопроизвольно повернуло голову в сторону моря, и мы поплыли вниз по течению. в темпе, еще раз наполняя меня надеждой.
   ГЛАВА XIX
   Все шло хорошо, и мы бежали вниз по горькому течению Марсианского залива со скоростью le Мне нечего делать, кроме как вести наш курс, минуя коряги и мысы на берегу порта. Однако незадолго до рассвета, когда вода была покрыта тонким туманом, а стаи птиц, похожих на фламинго, с карканьем летели над головой на юг, мы снова чуть не попались в плен.
   Бесшумно плывя вниз по скалистому острову, я в это время пил из кувшина с водой, а Херу с волосами, усыпанными призматической влагой и выглядевшими еще более неземными, чем когда-либо, сидела на носу, робко вдыхая дыхание свободы, когда вдруг голоса, невидимые в тумане, раздались из-за угла. Это была одна из военных каноэ Ар-Хапа, плывущая вверх по течению. Хор и я нырнули в дымку, как цыпочки, и затаили дыхание.
   Прямо на нас шел трудящийся корабль, плеск весел звучал в глухом тумане, и отчетливо различимым плеском плескался волнорез.
   Ой ой!
   Ху, ху!
   Как высоко, как высоко!"
   - зазвучала сонная песня гребцов, пока они не вырисовались прямо в ряд, и мы почувствовали запах их сырых шкур в утреннем воздухе. Затем они внезапно остановились, и кто-то спросил:
   - Нет ли справа чего-то вроде лодки?
   - Ничего, - сказал другой, - но осадок вчерашнего пива свернулся в твоем глупом мозгу.
   - Но я видел, как он шевелился.
   - Должно быть, это было во сне.
   - О чем все это говорит? - прорычал сонный властный голос с кормы.
   - Лучник, сэр, говорит, что видит лодку.
   "И какая разница, если он может? Должны ли мы откладывать каждый раз, когда этот ленивый негодяй, подглядывающий за тенью, дает повод остановиться, чтобы зевать и чесаться? Давай, ты, дощечка лубберов, или я дам тебе кое-что, о чем стоит подумать! И радостно, о, так радостно, мы снова услышали угрюмый плеск весел.
   После этого ничего больше не происходило, пока солнце наконец не осветило маленький портовый городок в устье эстуария, и мачты рыбацких судов сгрудились там, словно золотой тростник на фоне прохладной, чистой синевы моря.
   Мы очень обрадовались, увидев это, и, держась теперь в тени берегов, поторопились, пока свет был слабым и туман висел на пути к городу, наконец протолкнулись через лодки и нашли безопасное укрытие, не замеченное враждебными действиями. был ясный день.
   Прикрыв Хору и хорошо зная, что все наши шансы на спасение заключаются в экспедиции, я сразу же отправился, следуя плану, составленному ночью, к доброй даме в месте, которое, за неимением лучшего имени, должно по-прежнему называться в рыбной лавке и, застав ее одну, откровенно рассказал ей основные моменты моей истории. Когда она узнала, что я "отнял у льва его добычу" и в одиночку забрал его новую жену у страшного Ар-Хапа, ее удивлению не было предела. Ничего не оставалось делать, кроме как посмотреть на принцессу, поэтому мы вернулись к укрытию, и когда Хор понял, что от этой женщины зависят наши жизни, она сошла на берег, взяв крепкую марсианскую руку своими изящными пальцами и умоляя ее о помощи. сладко, что мое собственное сердце растрогалось, и, сунув руки в карманы, я отошел в сторону, предоставив этим двоим уладить дело по-своему, по-женски.
   И когда я оглянулся назад через пять минут, королевский Сет обнял женщину за шею, целуя невзрачные щечки с более чем имперским рвением, так что я знал, что до сих пор все было хорошо, и перестал отхаркивать маленьких рыбок в воде внизу и перешел к ним. Было время! Не успели мы и минуты поговорить вместе, как из-за ближайшего мыса появились две боевые каноэ, набитые людьми, и с быстротой стрелы мчались вниз по бурным водам.
   "Быстрый!" - сказала торговка рыбой. - Или мы все пропали. Садитесь в свое каноэ и гребите по этому ручью. Он выходит к морю за городом, а у бара среди многих других рыбацкая лодка моего человека. Спрячьтесь там, пока он не придет, если вам дороги ваши жизни. Итак, мы вошли внутрь, и пока эта добрая самаритянка возвращалась к своему дому, мы осторожно проплыли через пустынную заводь туда, где она вскоре повернула через низкие песчаные отмели к заливу. Там были лодки, и мы спрятали каноэ и легли среди них, пока вскоре после этого из деревни не спеша не пришел человек, в котором легко можно было узнать мужа нашей подруги.
   Сначала он был угрюм, небезосновательно встревоженный опасностью, в которую его толкала добрая женщина. Но когда он увидел Хора, то тут же смягчился. Вероятно, этот толстяк никогда в жизни не видел столько женской прелести в таком маленьком объеме и, будучи мужчиной, сдался на усмотрение.
   - Тогда присоединяйтесь к вам, - прорычал он, - поскольку я должен рискнуть своей шеей ради пары беглецов, которые лучше заслуживают повешения, чем я. Идите с вами обоими в мой рыбацкий булыжник, и я закрою вас сетями, а пока пойду за мачтой и парусом, и помните, что вы лежите неподвижно, как бревна. В городе уже полно солдат, ищущих вас, и если вас заметят, мы все быстро расправимся.
   Хорошо зная об этом и теперь в руках судьбы, мы с принцессой легли, как велено, на нос, и человек слегка накрыл нас одним из тех мелкоячеистых неводов, которыми эти люди ловят маленькую рыбу, которую я выловил. завтракал не раз.
   В материальном отношении я мог бы насладиться следующими полчаса, так как такой отдых после напряжения был желанным, солнце грело, плеск моря о гальку бесконечно успокаивал, и, прежде всего, Херу был в моих руках! Какой она была милой и детской! Я чувствовал, как бьется ее маленькое сердечко сквозь скудную одежду, в то время как она время от времени переводила свои глаза газели на мои с бесконечно соблазнительным доверием и восхищением. Да! что касается этого, я мог бы лежать там с этой девицей царственной вечности, но очарование момента было омрачено мыслью о нашей опасности. Что помешало этим новым друзьям выдать нас? Они знали, что у нас нет денег, чтобы компенсировать им риск, которому они подверглись. Они были бедны, и блестящая награда, само богатство для них, без сомнения, была бы их, если бы они предали нас хотя бы взглядом. Тем не менее, каким-то образом я доверял им, как раньше доверял бедным с самыми счастливыми результатами, и, говоря это себе и утешая Хора, я слушал и ждал.
   Шла минута за минутой. Казалось, прошло много лет с тех пор, как рыбак ушел, но вскоре звуки голосов прервали ропот моря. Осторожно украдкой взглянув в щель, представьте себе мои чувства, когда я увидел полдюжины солдат Ар-Хапа, идущих по берегу прямо на нас! Тогда мое сердце ожесточилось внутри меня, и я почувствовал вкус поражения, даже с Хором в моих руках. К счастью, даже в этот момент агонии я оставался неподвижным, и еще один вздох показал, что люди теперь бродят довольно бесцельно. Может быть, они все-таки не знали о нашей близости? Затем они начали возиться, как праздные солдаты будут даже на Марсе, забрасывая друг друга кусками дерева и дохлой рыбой, и после этого я снова вздохнул.
   Они подходили все ближе и ближе, мое сердце бешено колотилось, пока они прогуливались среди лодок, пока не начали "развлекаться" вокруг той, что была рядом с нашей. Минута или две, и еще один шаг захрустел по гальке, быстрый, нервный, который, как подсказывало мне мое чутье, принадлежал нашему вернувшемуся другу.
   "Здравствуй, старый ловец кильки! Пойти под парусом? - крикнул солдат, и я знал, что вся группа окружила нашу лодку, и Хору так сильно дрожала в моей груди, что я подумал, что она заставит судно трястись.
   - Да, - хрипло сказал мужчина.
   - Пойдем с ним, - закричали несколько голосов. -- Вот, старая сушеная пикша, возьмешь ли ты нас, если мы поможем тебе вытащить сети?
   "Нет, не буду. Твои уродливые лица распугали бы всю рыбу в море".
   - А твой, старый кусок высохшего красного дерева, наверняка их привлечет.
   "Давайте привяжем его к столбу и сами порыбачим на его лодке", - предложил кто-то. Тем временем двое из них начали яростно раскачивать булыжник из стороны в сторону. Это было ужасно, и я каждую минуту ожидал, что сеть и парус, бесцеремонно наброшенные на нас нашим другом, сорвутся.
   "О, перестань", - сказал марсианин, который, без сомнения, так же хорошо осознавал опасность, как и мы. - Прилив полный, отмели в бухте - кончай нести чушь и помоги мне спуститься, как молодцы.
   - Ну, тогда берите нас двоих. Мы будем сидеть на этой куче сетей, тихо, как мыши, и угостим вас выпивкой, когда вернемся.
   -- Нет, ни один из вас, -- сказал отважный малый, -- а вот мой посох в моей руке, и если вы не оставите в покое мое снаряжение, я размозжу вашим уродливым головам.
   "Как жаль, - подумал я про себя, - потому что, если они начнут драться, будет шесть к одному - большие шансы против наших шансов". Действительно была потасовка, а потом крик боли, как будто солдата ударили по костяшкам пальцев; но через минуту наиболее расположенные крикнули: "О, перестаньте веселиться, мальчики, и дайте парню выйти, если он хочет. Вы знаете, что флот тут же пойдет ко дну, а Ар-хап пообещал кое-что ценное тому, кто найдет свой потерянный кусочек потрескивания. По-моему, она в городе, и я, например, скорее поищу ее, чем буду каждый день ловить пикшу.
   - Вы правы, товарищи, - сказал наш друг с видимым облегчением. - И более того, если вы поможете мне спустить эту лодку на воду, а потом пойдете к моей благоверной и расскажете ей, что вы сделали, она поймет и даст вам самую большую тыкву пива в этом месте. Ах, она поймет и благословит ваши мягкие сердца и головы, пока вы пьете, она милая, моя благоверная.
   - А ты не боишься оставить ее у нас?
   - Не я, моя маргаритка, если только вид твоего красивого лица не вызовет у нее истерики. А теперь помогите, ваша проклятая болтовня уже стоила мне получаса лучшего рыболовного времени.
   - С тобой, старый олень! кричали солдаты; Я почувствовал, как шагнул рыбак, на самом деле он наступил мне на пальцы ног; дюжина рук была на планшире; шесть солдатских воплей раздались, кажется, в моих ушах; под килем раздался скрежет и грохот камешков; к шахте, а затем к нежному плеску глубоких синих вод под нами!
   Об этом путешествии можно сказать немногое. Мы шли до тех пор, пока город не скрылся из виду, затем подняли паруса и при попутном ветре держали один галс, пока не достигли острова, где была небольшая колония жителей Хайтера.
   Тут наш друг повернул назад. Я дал ему еще одну золотую пуговицу от моего пальто, и принцесса поцеловала в обе щеки, что ему, казалось, понравилось даже больше, чем пуговица. Это была небольшая плата, но лучшее, что у нас было. Несомненно, он благополучно добрался до дома, и я могу только надеяться, что провидение так или иначе заплатило ему и его жене за отважно сделанное доброе дело.
   Те островитяне, в свою очередь, предоставили нам еще одну лодку с проводником, у которого были дела в дальней столице, и вечером второго дня, поскольку прямой путь был очень коротким по сравнению с ним, мы оказались под осыпающимися мраморными стенами Сета.
   ГЛАВА ХХ
   Словно от увлеченной зимней прогулки превратившись в теплицу, наш приезд на красотку Мрачный, но безжизненный город после моей жизни среди лесорубов.
   Что до народа, то они были рады возвращению своей принцессы, но с восторгом детей, которые льстили ей, пели, хлопали в ладоши, но не спрашивали, где она была, не выказывая никакого восторга от наших приключений, - серьезный оскорбление в моих глазах - и, возможно, самое главное, непонимание того, что я могу назвать политической подоплекой восстановления Хора, и того, насколько их заклятые враги за морем могут быть склонны пытаться вернуть ее.
   Они были просто рады возвращению принцессы, и на этом все закончилось. Их радость была отпущена на волю огромной детской. Были организованы цветочные процессии, гирлянды сплетены на милю, издан общий приказ, что нация может не спать в течение часа после отхода ко сну, и в вихре этого нежного ликования Херу была взята у меня, и я больше не видел ее, пока не случилась самая дикая сцена из всех, которыми вы так терпеливо делились со мной.
   Забытый, неблагодарный, я надулся, и когда это настроение, которое я никогда не смогу поддерживать долго, рассеялось, я с сердитым рвением пустился в беспутство вокруг себя. Мне откровенно стыдно за это признание, но я был "моряком на берегу" и могу требовать только приличествующих ситуации снисхождений. Я смеялся, танцевал, пил всю ночь; Я упивался дюжиной розовых способов забвения, пока мой разум не превратился в великий беспорядок, полный мелькающих картинок красоты, пока сама жизнь не превратилась в призрачную пантомиму, а моя воля - лишь чертополох, поглощенный безрассудством момента. Я пил с этими нежными гуляками всю их звездную ночь, и если мы останавливались, когда наступало утро, то скорее от усталости, чем от добродетели. Затем рабы в желтых одеждах дали нам вино выздоровления - увы! моего верного Ана среди них не было - и весь день мы валялись в пьяном счастье.
   Ближе к ночи я снова стал самим собой, но, к сожалению, не с заслуженной головной болью, но с достаточным раскаянием, чтобы быть в состоянии принять хорошие решения на будущее.
   В этом настроении я смешался с веселой толпой, такой же бесцельной и веселой, как обычно, но вскоре начал ощущать влияние одного из этих дрейфов, всеобщего поворота в одном направлении, подобно тому, как водоросли поворачиваются при изменении прилива, столь характерного для марсиан. общество. Были сумерки, чудесные мягкие бархатные сумерки, но еще не стемнело, и я сказал фее в желтом платье рядом со мной:
   -- Куда, товарищ? Еще нет восьми склянок. Неужели нас не уложат спать так рано?
   "Нет, - сказал этот улыбающийся человек, - это принцесса. Мы собираемся послушать принцессу Херу на дворцовой площади. Сегодня вечером она снова читает глобус на террасе, чтобы узнать, благоприятны ли предзнаменования для ее замужества. Она ДОЛЖНА выйти замуж, и вы знаете, что церемония до сих пор неизбежно откладывалась.
   - Неизбежно отложено? Да, Небеса знали, что я знал об этом факте. И разве Хор собирался жениться на черном Хате в такой спешке? И после всего, что я для нее сделал? Едва ли это было прилично, и я пытался разозлиться на это, но как-то разлилось в моих жилах соблазнительное марсианское довольство любой судьбой. Я еще не совсем погрузился в их ленивое приятие неизбежного, но не было ни малейшего сомнения, что горячая красная кровь во мне превращается в пресное вещество, которое в их венах должно служить статьей. Я нерешительно нахмурился, услышав это неприятное известие, и повернулся с ним лицом к рабыне; но она ускользнула в толпу, так что хмурость испарилась, и, пожав плечами, я сказал себе: "Какое это имеет значение? Для меня подойдут еще двадцать человек. Если не один, то почему, очевидно, другой, это единственный разумный способ мышления, и во всяком случае есть волшебный глобус. Это может нам кое-что сказать. И, обняв за талию первую расставшуюся девушку - мы тогда, заметьте, еще не были в Атлантик-Сити, - я безукоризненно поцеловал ее в щеку с ямочками и весело последовал за движением человечества, направляясь с тихим гулом удовольствия к большие белые террасы под крыльцом дворца.
   Как хорошо я их знал! Это был именно такой вечер, когда Хор однажды уже консультировался с Судьбой в том же самом месте; сколько всего произошло с тех пор! Но сейчас было мало времени или желания думать об этих вещах. Все население города-призрака слилось в один общий центр. Осыпающиеся валы, обращенные к морю, были заброшены; не было солдатской вахты, чтобы заметить, если из-за моря придут разгневанные лесорубы; мягкий ветер дул из рассола, но не рассказывал сказки; улицы были пусты, и, когда мы ждали далеко в южном небе, планета Земля вскоре встала, в ее свете Херу снова сама, спотыкаясь, спустилась по ступеням, чтобы узнать свою судьбу.
   Для нее под саваном на треноге поместили еще один волшебный глобус. Он стоял внутри заколдованного круга на террасе, и я был рядом, хотя принцесса меня не видела.
   Снова начался этот странный, фантастический танец, принцесса разгоняла себя от самых сонливых волн до урагана эмоций. Затем она остановилась рядом с шаром и схватила угол паутины, покрывающей его. Мы видели, как земной шар начал сиять завуалированным великолепием от ее прикосновения.
   Ни один глаз не дрогнул, ни одна мысль не отошла от нее во всем этом безмолвном множестве. Это был момент острейшей напряженности, и как раз в тот момент, когда она достигла своего апогея, позади самой дальней толпы послышался странный звук торопливых ног, ропот, который могла бы издавать огромная стая волков, мчащихся по снегу, в то время как тихий протяжный вой поднялся из темноты.
   Я не могу сказать, понял Хор это или нет, но она мгновение колебалась, затем смахнула ткань со сферы своей судьбы.
   И когда его призрачный, самоизлучающийся свет засиял во тьме странным сиянием, там рядом с ним, в золоте, мехах и боевых доспехах, стоял огромный, свирепый и опускающийся - САМ АР-ХАП!
   Да, а позади него, возвышаясь над притаившимися марсианами, блокируя все выходы и улицы, стояли десятки и сотни его людей. Никогда еще не было такого полнейшего удивления, такой полной засады. Даже я был поражен изумлением, глядя с открытым ртом на великолепную фигуру короля варваров, когда он стоял, сверкая в красном свете, вызывающе хмурясь на толпу вокруг него. Так тихо он явился со своим поручением отомстить, что трудно было поверить, что он был реальностью, а не какой-то искусной театральной постановкой, каким-то видением, вызванным марсианской некромантией.
   Но он был хорошей реальностью. Через минуту комедия превратилась в трагедию. Ар-хап сделал знак рукой, после чего все его люди подняли страшный боевой клич, подобного которому Сет не слышал уже очень давно, и, насколько я мог разобрать в полумраке, принялись рубить и рубить мои несчастные друзья изо всех сил. Тем временем король направился к Хору, на этот раз будучи уверенным в ней и, несомненно, намереваясь заставить ее отведать его мести до дна; и видя, как с ней обращаются таким образом, и слыша ее жалобные крики, гнев сменил во мне глупое удивление. Через секунду я вскочил на ноги и со всей силы нанес королю удар в челюсть, от которого даже он отшатнулся. Не успел я снова сомкнуться, как стремительна была последовательность событий в эти летящие минуты, между нами оказалась дикая толпа людей, жертв и палачей в одной беспорядочной толпе. Я не знаю, как вел себя король, и не стал спрашивать, но наполовину волоча, наполовину неся Хор через визжащую толпу, поднял ее по дворцовым ступеням и вошел в большие двери, которые пара одетых в желтое рабов, больше всего напуганных, варвары, чем задумавшись о толпе снаружи, тут же хлопнули в ладоши и выстрелили в болты. Таким образом, на мгновение мы были в безопасности, и, положив принцессу на кушетку, я взбежал на небольшой лестничный пролет и выглянул в переднее окно, чтобы посмотреть, есть ли шанс помочь тем, кто находится на дворцовой площади. Но это был безнадежный хаос, когда город уже начал гореть, а не показная борьба, к которой я мог бы присоединиться.
   Я смотрел на эту адскую суматоху мгновение или два в агонии бессильной ярости, затем повернулся к гавани и увидел, как в сиянии горящего города внизу древние зубчатые стены и башни Сета начинают сиять, как великолепный мороз. работа из живого металла, четко очерченная на фоне гладкой черной ночи позади, и ни малейшего сопротивления. Да, а в это время люди Ар-гапа били в наши ворота большим бревном, и как-то, не знаю как, сам дворец справа, где лежала сухая, как прах, библиотека, был тоже начинает гореть.
   Снаружи было безнадежно, и ничего нельзя было сделать, кроме как спасти Хор, поэтому я спустился вниз и вместе с рабами вынес ее из зала через один или два вестибюля в приемную, где находились несколько желтопоясных людей. уже занят наводящей на размышления работой по связыванию дворцовой утвари в связки, между прочим, увы! большая золотая чаша любви, из которой - о! так давно - я нарисовал брачный билет Хора. Эти люди сказали мне с дрожащим акцентом, что у них есть лодка на тайном водном пути за дворцом, откуда бегство к главной реке и, таким образом, далеко вглубь страны, к другому меньшему, но более мирному городу их расы, было бы вполне практичным; и, радостно услышав эту новость, я передал им принцессу, а сам пошел искать Хата.
   И поиски были не долгими. Вбегая в банкетный зал, все еще захламленный остатками пиршества, и оглядывая его пустынные просторы, там, в дальнем конце, на своем троне, одетый в мрачные одежды, которые он изображал, с поднятым подбородком рукой, степенный в царственной меланхолии, равнодушно слушая разграбление своего города снаружи, сидел сам принц. Странный, мрачный человек, великий мертвый разум его расы сиял на его лице так странно и неуместно, как одинокий морской маяк, исчезающий в лучах восхода солнца, никогда еще он не казался таким таинственным, как в этот момент. Даже в пылу возбуждения я смотрел на него с изумлением, поспешно желая, чтобы суматоха последних нескольких недель дала мне возможность проникнуть в тайники его разума и оттуда пересказать вам то, что лучше выслушать, чем все происшедшее. моих приключений. Но сейчас не было времени думать, мало времени действовать.
   "Хэт!" - воскликнул я, бросаясь к нему, - очнитесь, ваше величество. Люди Тамера снаружи, убивают и жгут!
   "Я знаю это."
   "И дворец в огне. Ты чувствуешь вонь даже здесь.
   "Да."
   - Тогда что ты собираешься делать?
   "Ничего такого."
   - Честное слово, это прекрасное предложение для принца! Если тебя не волнуют ни город, ни дворец, возможно, ты будешь стремиться к принцессе Херу.
   Слабый проблеск интереса вспыхнул на алебастровом спокойствии его лица при этом имени, но тут же померк, и он тихо сказал:
   "Рабы спасут ее. Она будет жить. Вчера я заглянул в книгу ее судьбы. Она сбежит, и забудет, и сядет на другой брачный пир, и станет матерью, и подарит людям еще одного принца, чтобы сохранить слабый отблеск наших предков. Я доволен."
   - Но, черт возьми, это не я! Я проявляю к этой юной леди гораздо больше интереса, чем вам кажется, и из-за нее обшарил половину вашей драгоценной планеты, и меня повесят, если я буду сидеть сложа руки, пока ее хорошенькая кожа находится в опасности. Но Хат погрузился в размышления о своих шнурках.
   - Послушайте, сэр, - сказал я, тряся его величество за плечо, - не полагайтесь на свою удачу. Между нами было некоторое соперничество, но не думайте об этом сейчас. Принцесса хочет тебя. Я собираюсь спасти и ее, и тебя, ты должен пойти с ней".
   "Нет."
   - Но ты ДОЛЖЕН прийти.
   "Нет!"
   К этому времени дворец пылал, как костер, а шум снаружи был ужасным. Что мне было делать? Пока я колебался, аррасы в дальнем конце зала были сметены в сторону, беспорядочная толпа рабов, несущих узлы и волочащих за собой Хору, устремилась к ближайшей к нам двери. Когда Хора быстро несли, она протянула свои молочно-белые руки к принцу и повернула к нему свое лицо, прекрасное, как цветок вьюнка, даже в своей бледности.
   Это был трогательный призыв женщины с сердцем ребенка, и Хат поднялся на ноги, и на мгновение в его глазах засияло ответственное мужественное выражение. Но он быстро исчез; он медленно поклонился, как будто получил обращение с соболезнованиями по поводу состояния его империи, и в следующий момент испуганные рабы, спотыкаясь под своим бременем, вынесли бедного Хору через дверной проем.
   Я свирепо оглянулся на клубящийся дым над головой, на красные щупальца огня, карабкающиеся по дальней стене, и там, на столе рядом с нами, стояла недопитая фляжка прекрасного подкрашенного вина забвения. Если Хат не придет трезвым, возможно, он придет пьяным.
   -- Вот, -- воскликнул я, -- выпейте за завтрашний день, ваше величество, суверенный тост за все века, и повезет в следующий раз, когда эти волосатые джентльмены будут ломиться в двери вашего величества и выплескивать полный кубок того, что я ему протянул. Для него.
   Он взял ее и довольно любовно заглянул в прозрачную лужицу, затем неторопливо вылил ее на ступеньку перед собой и, отбросив чашку, любезно сказал:
   "Не сегодня, добрый товарищ; сегодня я пью забвение побольше, и вот идут мои виночерпии.
   Пока он говорил, дворцовые ворота поддались; была ужасная смесь визгов и криков, быстрый звук бегущих ног; затем снова поднялись аррасы, и внутрь хлынула орда латников Ар-гапа. В тот момент, когда они заметили нас, около дюжины из них, вооруженные луками, подтянули толстые кожаные тетивы к ушам, и по коридору пронеслась жадная стая стрел. Одна прошла сквозь мою шапку, две, дрожа, застряли в троне, а одна, окрыленная совиным пером, вцепилась в грудь черного Хата.
   Он смело стоял перед первым приступом, скрестив руки на груди, подняв подбородок и выглядя более джентльменским, чем я когда-либо видел его прежде; и вот, пораженный, он серьезно улыбнулся, потом, не дрогнув, и по-прежнему глядя на своих врагов с кротким спокойствием, его колени разомкнулись, его тело дрожало, затем он рухнул вниз головой, его красная кровь струилась ручьями среди вина забвения, которое он выпил. только что вылил.
   Не было времени на сантименты. Я пожал плечами и, развернувшись на каблуках, в сопровождении лесников бросился в ближайший дверной проем. Где был Хор? Я полетел по коридору, по которому, казалось, она отступила, а затем, помедлив мгновение там, где он разделялся надвое, взял левый. К моему огорчению, он вскоре начал подниматься вверх, в то время как я знал, что Хор направляется к реке внизу.
   Но вернуться назад было невозможно, и всякий раз, когда я останавливался в этих пустынных переходах, я слышал волчий топот человеческих ног, идущих по моему следу. Снова продвигаясь по каменным лабиринтам старого дворца, все выше и выше, несмотря на мое желание спускаться вниз, пока, наконец, преследователи на мгновение не сбились с пути, я подошел к северному окну во дворцовой стене и, и затаив дыхание, остался смотреть.
   Здесь все было мирно; небо нежно-лилового цвета, обещающее наступление утра, и усыпанная золотом завеса из звезд на горизонте. Ни одна душа не шевельнулась. Внизу показался отвесный обрыв на сто футов в ров, петляющий через заросли тяжело пахнущих цветов вьюнков к водным путям за ним. И пока я смотрел, лодка с полдюжиной гребцов быстро вышла из темноты стены и прошла, как тень, среди зарослей. На носу была вся свадебная тарелка Хата, а на корме, слабое видение бессознательной красоты, лежал Херу!
   Прежде чем я успел пошевелить пальцем или крикнуть, даже если бы у меня было желание сделать это, тень скрылась за поворотом, и крик во дворце сообщил мне, что меня снова заметили.
   Еще раз, горячо преследуемый, пока последний коридор не закончился двумя дверями, ведущими в полуосвещенную галерею с открытыми окнами в дальнем конце. По бокам большой мансарды валялась груда бревен, и теперь, когда я вспоминаю об этом спокойнее, я представляю, что это была контора находок Хата, огромное хранилище, куда его рабы складывали все, что ленивые марсиане забывали или оставляли в своей повседневной жизни. жизнь. В этот момент она представляла собой лишь последнее убежище, и я бросился туда, распахнул двери и запер их как раз в тот момент, когда первые из людей Ар-Хапа бросились на барьер снаружи.
   Там я был, как крыса в капкане, и, как крыса, решился яростно драться до конца, ни на минуту не обманывая себя насчет того, каким должен быть этот конец. Даже там, наверху, был отчетливо слышен ужасный рев разрушения, когда варвары разграбили и сожгли древний город, и я от всего сердца был рад, что моя бедная маленькая принцесса благополучно выбралась из него. Я не испытывал ни на нее, ни на нее ни малейшей обиды за то, что они сбежали, пока еще было время, и оставили меня на произвол судьбы - все другое было бы противно марсианской природе. Несомненно, она уйдет, как сказал Хат, и в другом месте прольет несколько жемчужных слез, а затем над своим леденцом и поеданием лотоса забудет со счастливой полнотой - благословеннейший дар! А тем временем означенные варвары ломились в мои двери, а над их головами во все возрастающем объеме вливался удушливый дым.
   Вспыхнула первая панель, потом еще одна, и сквозь щели я увидел смесь метающегося оружия и диких лиц снаружи. Если бы они прорвались, меня бы не расправились, поэтому в упрямстве отчаяния я принялся складывать старую мебель и галантерею к баррикаде. И пока они кричали и стучали снаружи, я кричал, вызывая вызов изнутри, потея, дергая и тяня с силой десяти человек, нагромождая старые марсианские бревна у входа, пока, так свирепо была атака снаружи, мало что осталось от Оригинальный дверной проем, и ничего между мной и осаждающими, кроме вала из сломанного дерева, наполовину виднеющегося в дыму и пламени.
   Тем не менее они наступали, вонзая копья и дротики в каждую щель, и моя сила начала уходить. Два стола я швырнул в щель, осаждающему проломил мозг колодой торговца сластями, задушил другого и опрокинул большой сундук на свою баррикаду; но какова была цель всего этого? Они были пятьдесят против одного, и мой вал содрогнулся перед ними. Дым душил, и боли растворялись в сердце. Они ворвались внутрь и полезли на вал, как черные муравьи. Я огляделся в поисках еще одного предмета, который можно было бы швырнуть в брешь. Мои глаза загорелись на рулоне ковра: я схватил его за угол, намереваясь подтащить к дверям, и он развязался от прикосновения.
   Этот странный, этот невероятный узор! Где за всеми перипетиями пестрой карьеры я видел раньше такую? Я в изумлении смотрел на него под самыми копьями лесорубов в красном свете горящего дворца Хата. И вдруг до меня дошло, что ЭТО БЫЛ ПРОКЛЯТЫЙ КОВР, тот самый, который в ответ на неосторожное желание выкинул меня из моего родного мира и заставил совершить самое дикое путешествие в космос, какое когда-либо случалось. к уделу человека с тех пор, как была создана вселенная!
   А еще через секунду мне пришло в голову, что если оно привело меня сюда, то может и увести отсюда. Это был всего лишь шанс, но стоило попробовать, когда все остальные шансы были против меня. Когда люди Ар-Хапа с криками перелезли через баррикаду, я бросился на этот невероятный ковер и заплакал от всего сердца:
   "Хотел бы... хотел бы я оказаться в Нью-Йорке!"
   Да!
   Момент захватывающего ожидания, а затем углы приподнялись, как будто на них играл сильный ветер. Еще мгновение, и они закружились, словно надвигающаяся волна. Один быстрый взгляд на дым и пламя, сверкающие копья и сердитые лица, а затем складка на складку, удушающие, всеохватывающие объятия, подъем, ощущение сверхчеловеческой скорости - и затем забвение.
   Когда я пришел в себя, как говорят репортеры, я понял, что ковер выбросил меня на твердую землю и исчез навсегда. Где был я! Было прохладно, сыро и грязно. Под рукой было несколько железных перил и уличный фонарь над головой. Все это отчетливо предстало передо мной, когда я сидел на пороге при этом свете, подперев голову руками, изумленный и головокружительный - настолько изумленный, что, когда постепенно пришло осознание невероятного факта, мое желание было удовлетворено, и я снова был дома, колоссальное происшествие почти не привлекало внимания. к моим чувствам покалывания больше, чем одно из многих других, которые я недавно испытал.
   Очень медленно я поднялся на ноги и, насколько мог быть постыдным гулякой, поднялся по ступенькам. Входная дверь была открыта, и, войдя в такой знакомый холл, я услышал звуки голосов в моей гостиной справа.
   - О нет, миссис Браун, - сказал один из них, в котором я сразу узнал свою Полли, - он точно мертв, и мое сердце разрывается. Он никогда, никогда не оставил бы меня так долго без письма, если бы был жив, - а потом раздались громкие рыдания.
   -- Благослови ваше доброе сердце, сударыня, -- сказал в ответ голос моей хозяйки, -- но вы не так много знаете о молодых джентльменах, как я. Маловероятно, если он пустился в галиматью, а я в этом уверен, он будет писать каждый пост и рассказывать вам об этом. А теперь отправляйся к своей матушке в гостиницу, как родная, и забудь о нем, пока он не вернется, - вот МОЙ совет.
   - Я не могу, я не могу, миссис Браун. Я не могу отдыхать днем и спать ночью из-за того, что думаю о нем; за недоумение, почему он так внезапно ушел, и за жажду новостей о нем. О, я несчастен. Овраг! Овраг! Иди ко мне, - и тут послышались беспокойные шаги взад и вперед и женское горе.
   Это было больше, чем я мог вынести. Я распахнул дверь и, грязный, взлохмаченный, нетвердыми шагами вошел в комнату.
   - Кхм! - кашлянула миссис Браун. - Как я и ожидала!
   Но я не смотрел на нее. "Полли! Полли!" - воскликнул я, и эта милая девушка после испуганного крика и взгляда, чтобы убедиться, что это действительно выздоровевший блудный сын, бросилась ко мне и бросила всю свою тяжесть милой, теплой, удобной женственности в мои объятия, а через мгновение взорвалась страсть счастья рвёт мне воротник.
   "Хм!" - сказала хозяйка. - Это не то, что БРАУН получает, когда забывает о себе. Нет, ни в коем случае".
   Но она была в душе добрая старушка и, видя, как обстоят дела, бросив на меня прощальный презрительный взгляд и встряхнув головой, вышла из комнаты и закрыла за собою дверь.
   Нужно ли подробно рассказывать, что за этим последовало? Полли вела себя как ангел, и когда в ответ на ее нежные упреки я рассказал ей в общих чертах свою чудесную историю, она почти поверила мне! Вон там, на письменном столе, лежал целый ряд нераспечатанных писем, которыми она осыпала меня за время моего отсутствия, и среди них одно официальное. Мы пошли и открыли его вместе, и это было предзнаменованием моего продвижения по службе, гораздо лучшим "шагом", на который я когда-либо смел надеяться.
   Когда я держал это послание в руке, мне вдруг пришла в голову мысль.
   - Полли, дорогая, благодаря этому письму я могу содержать тебя так, как ты должна содержаться, а у меня еще есть две недели отпуска. Полли, ты завтра выйдешь за меня замуж?
   - Нет, конечно, нет, сэр.
   - Тогда ты выйдешь за меня замуж в понедельник?
   - Ты правда, правда хочешь, чтобы я этого хотел?
   "Верно, верно".
   - Тогда да, - и краснеющая милая девушка опять бросилась мне в объятия.
   Пока мы были таким образом, дверь открылась, и вошли ее родители, которые остановились в соседней гостинице, пока расспрашивали о моем таинственном отсутствии. Вполне естественно, что мое появление во многом подтвердило подозрения, в которых призналась миссис Браун, и, после того как они холодно поприветствовали меня, мать Полли, поправив золотые очки на переносице и высокомерно глядя на меня оттуда, заметила:
   - А теперь, когда вы снова в безопасности дома, лейтенант Гулливер Джонс, я думаю, что заберу с собой свою дочь. Завтра ее отец удостоверится в истинном состоянии ее чувств после этого неприятного опыта, а впоследствии, несомненно, свяжется с вами по этому поводу. Это очень ледяно.
   Но я был слишком счастлив, чтобы меня легко усыпить.
   "Дорогая мадам, - ответил я, - я счастлив, что могу избавить ее отца от этой неприятности. Я уже говорил с этой молодой леди о состоянии ее чувств, и в результате я рад сообщить вам, что мы поженимся в понедельник.
   "О да, матушка, это правда, и если ты не хочешь снова сделать меня самой несчастной из девочек, ты не будешь к нам недобра".
   Короче говоря, этот милый чемпион говорил так красиво и так ловко сглаживал детали, что меня "простили", а позже вечером разрешили проводить Полли обратно в отель.
   - И о! - сказала она со своим чарующим энтузиазмом, когда мы прощались, - ты напишешь книгу об этой необыкновенной истории, которую ты мне только что рассказал. Только ты должен пообещать мне одну вещь.
   "Что это?"
   "Чтобы не упоминать о Хору - мне это совсем не нравится". Это с самой хорошенькой надутой губкой.
   - Но, дорогая Полли, видишь, как она важна для повествования. Я не могу этого сделать.
   - Значит, вы будете говорить о ней как можно меньше?
   - Не более того, к чему меня принуждает история.
   - И вы совершенно уверены, что я вам нравлюсь больше всего, и вы больше не пойдете за ней?
   "Совершенно уверен".
   Компакт был скреплен самым одобренным образом; и вот, снисходительный читатель, бесхитростный рассказ, который получился в результате, - случай настолько невероятный в этом прозаическом современном мире, что я не осмеливаюсь просить вас поверить и должен смиренно довольствоваться надеждой, что, если мне все же не удастся убедить, я смогу по крайней мере требовать утешения от того, что позабавил вас.
   МАРСИАНСКАЯ ОДИССЕЯ , Стэнли Г. Вайнбаум
   Джарвис растянулся так роскошно, как только мог, в тесных общих помещениях " Ареса " .
   "Воздух, которым можно дышать!" он ликовал. "Он кажется густым, как суп, после того, как там осталось жидкое!" Он кивнул на марсианский ландшафт, раскинувшийся в плоском и пустынном свете приближающейся луны за стеклом иллюминатора.
   Остальные трое сочувственно смотрели на него - Путц, инженер, Лерой, биолог, и Харрисон, астроном и капитан экспедиции. Дик Джарвис был химиком знаменитой экспедиции Ареса, первых людей, ступивших на загадочную соседку Земли, планету Марс. Это, конечно, было в старые времена, менее чем через двадцать лет после того, как безумный американец Доэни ценой своей жизни усовершенствовал атомный взрыв, и всего через десять лет после того, как не менее безумный Кардоза скатился на нем на Луну. Они были настоящими первооткрывателями, эти четверо Аресов. За исключением полдюжины лунных экспедиций и злополучного полета де Ланси, нацеленного на соблазнительную орбиту Венеры, они были первыми людьми, почувствовавшими гравитацию, отличную от земной, и, безусловно, первым успешным экипажем, покинувшим систему Земля-Луна. И они заслужили этот успех, если принять во внимание трудности и неудобства - месяцы, проведенные в акклиматизационных камерах на Земле, обучение дыханию воздухом, столь же разреженным, как на Марсе, вызов пустоты в крошечной ракете, приводимой в движение капризными реактивными двигателями. двадцать первого века, и в основном лицом к лицу с совершенно неизвестным миром.
   Джарвис потянулся и потрогал ободранный и шелушащийся кончик своего обмороженного носа. Он снова удовлетворенно вздохнул.
   - Ну, - резко взорвался Харрисон, - мы услышим, что случилось? Вы отправляетесь в полном порядке на вспомогательной ракете, мы десять дней не слышим ни звука, и, наконец, Путц выберет вас из сумасшедшего муравейника с уродливым страусом в качестве вашего приятеля! Выкладывай, чувак!"
   "Спел?" - недоуменно спросил Лерой. - Что?
   - Он имеет в виду " шпиль ", - трезво объяснил Путц. - Это рассказать.
   Джарвис встретил удивленный взгляд Харрисона без тени улыбки. - Верно, Карл, - сказал он в серьезном согласии с Путцем. " Ich spiel es! Он комфортно хмыкнул и начал.
   "Согласно приказу, - сказал он, - я наблюдал, как Карл взлетел на север, а потом сел в свой летающий бокс и направился на юг. Ты помнишь, Кэп, у нас был приказ не приземляться, а просто разведать достопримечательности. Я включил щелканье двух камер и помчался дальше, двигаясь довольно высоко - около двух тысяч футов - по нескольким причинам. Во-первых, это дало камерам большее поле зрения, а во-вторых, нижние форсунки перемещаются так далеко в этом полувакууме, который здесь называют воздухом, что поднимают пыль, если вы двигаетесь низко".
   - Все это мы знаем от Путца, - проворчал Харрисон. - Но я бы хотел, чтобы ты сохранил фильмы. Они заплатили бы стоимость этого пиршества; помните, как толпа толпилась над первыми лунными снимками?
   "Фильмы безопасны", - возразил Джарвис. "Ну, - продолжал он, - как я уже сказал, я двигался в довольно хорошем темпе; как мы и предполагали, крылья не имеют большой подъемной силы в этом воздухе при скорости менее ста миль в час, и даже тогда мне пришлось использовать подреактивные двигатели.
   "Итак, со скоростью, высотой и размытостью, вызванной форсунками, видимость была не слишком хорошей. Однако я мог видеть достаточно, чтобы различить, что то, над чем я проплыл, было всего лишь частью этой серой равнины, которую мы исследовали целую неделю с момента нашего приземления, - те же кляксы и тот же вечный ковер из ползающих маленьких растений-животных или биоподы, как их называет Лерой. Итак, я плыл, каждый час сообщая свое местонахождение, как мне было приказано, и не зная, слышишь ли ты меня".
   "Я сделал!" - отрезал Харрисон.
   - В ста пятидесяти милях к югу, - невозмутимо продолжал Джарвис, - поверхность превратилась в нечто вроде низкого плато, сплошь пустыни и оранжевого песка. Тогда я понял, что мы были правы в нашем предположении, и эта серая равнина, на которую мы упали, на самом деле была Киммерийским морем, что сделает мою оранжевую пустыню областью под названием Ксанф. Если бы я был прав, я должен был бы наткнуться на другую серую равнину, Море Хрониум через пару сотен миль, а затем еще на одну оранжевую пустыню, Тайл I или II. Так я и сделал".
   "Путц подтвердил нашу позицию полторы недели назад!" - проворчал капитан. "Перейдем к делу".
   "Приходящий!" заметил Джарвис. "В двадцати милях от Тайла - хотите верьте, хотите нет - я пересек канал!"
   "Путц сфотографировал сотню! Давайте послушаем что-нибудь новое!"
   - А город он тоже видел?
   - Двадцать из них, если вы называете эти кучи грязи городами!
   - Что ж, - заметил Джарвис, - с этого момента я буду рассказывать кое-что, чего Путц не видел! Он потер свой покалывающий нос и продолжил. "Я знал, что в это время года у меня шестнадцать часов светового дня, поэтому в восьми часах - восьмистах милях - отсюда я решил повернуть назад. Я все еще был над Тайлом, не знаю, I или II, не более чем в двадцати пяти милях от него. И тут же заглох любимый мотор Путца!
   "Покидать? Как?" Путц был осторожен.
   "Атомный взрыв стал слабым. Я сразу начал терять высоту, и вдруг я оказался с глухим стуком прямо посреди Тайла! Я тоже разбил себе нос об окно! Он уныло потер раненый член.
   "Может быть, вы пробовали мыть камеру сгорания серной кислотой?" - спросил Путц. - Иногда свинец дает вторичное излучение...
   "Нет!" - с отвращением сказал Джарвис. - Я бы, конечно, не пробовал - не больше десяти раз! Кроме того, удар сплющил шасси и оторвало нижние форсунки. Предположим, у меня все заработало - что тогда? Десять миль, когда взрыв идет прямо снизу, и я бы расплавил пол из-под себя!" Он снова потер нос. "К счастью для меня, фунт здесь весит всего семь унций, иначе я бы размяк!"
   "Я мог бы починить!" - воскликнул инженер. - Держу пари, это несерьезно.
   - Наверное, нет, - саркастически согласился Джарвис. - Только он не летал. Ничего серьезного, но у меня был выбор: ждать, пока меня подберут, или попытаться вернуться пешком - восемьсот миль и, возможно, двадцать дней до отъезда! Сорок миль в день! Что ж, - заключил он, - я решил идти пешком. Столько же шансов быть пойманным, и это занимало меня".
   - Мы бы вас нашли, - сказал Харрисон.
   "Без сомнений. Так или иначе, я соорудил упряжь из ремней безопасности, повесил на спину цистерну с водой, взял патронташ и револьвер, железный паек и отправился в путь".
   "Водный танк!" - воскликнул маленький биолог Лерой. "Она весит четверть тонны!"
   "Не был полон. Весил около двухсот пятидесяти фунтов земного веса, что здесь составляет восемьдесят пять фунтов. Кроме того, мои личные двести десять фунтов - это всего лишь семьдесят на Марсе, так что с баком и прочим я набрал сто пятьдесят пять фунтов, или на пятьдесят пять фунтов меньше, чем мой обычный земной вес. Я рассчитывал на это, когда совершал ежедневную прогулку по сорок миль. О, конечно, для этих зимних марсианских ночей я взял термокожаный спальный мешок.
   "Я пошел, подпрыгивая довольно быстро. Восемь часов дневного света означали двадцать миль или больше. Это, конечно, стало утомительно - брести по пустыне с мягким песком, когда нечего было видеть, даже ползающих биоподов Лероя. Но час или около того привел меня к каналу - всего лишь сухая канава футов в четыреста шириной, прямая, как железная дорога на карте собственной компании.
   - Однако когда-то в нем была вода. Канава была покрыта чем-то, похожим на красивую зеленую лужайку. Только, когда я подошел, газон сдвинулся с моего пути!"
   - А? - сказал Лерой.
   "Да, это был родственник ваших биоподов. Я поймал одну - маленькую, похожую на траву травинку длиной с мой палец, с двумя тонкими стебельчатыми ножками".
   - Он где? Лерой был нетерпелив.
   "Его отпускают! Мне нужно было двигаться, поэтому я пахал вместе с ходячей травой, открывающейся впереди и закрывающейся сзади. А потом я снова оказался в оранжевой пустыне Тайла.
   - Я упорно ехал, ругая песок, из-за которого ехать так утомительно, и, кстати, ругая твой капризный мотор, Карл. Как раз перед сумерками я достиг края Тайла и посмотрел вниз на серое Море Хрониума. И я знал , что нужно пройти семьдесят пять миль , потом две сотни миль по Ксантусской пустыне и примерно столько же по Киммерийскому морю. Был ли я доволен? Я начал ругать вас, ребята, за то, что вы меня не подобрали!
   - Мы пытались, ты, подлец! - сказал Харрисон.
   "Это не помогло. Что ж, я подумал, что могу использовать остатки дневного света, чтобы спуститься со скалы, окружавшей Тайл. Я нашел легкое место и пошел вниз. Море Хрониум было точно таким же местом, как и это - сумасшедшие безлистные растения и кучка ползающих; Я взглянул на него и вытащил свой спальный мешок. До того времени, знаете ли, я не видел ничего стоящего в этом полумертвом мире, ничего опасного, то есть.
   - А ты? - спросил Харрисон.
   " Я! Вы услышите об этом, когда я приду к этому. Ну, я уже собирался лечь, как вдруг услышал дичайшие махинации!
   - Что это за махинации? - спросил Путц.
   "Он говорит: "Je ne sais quoi", - объяснил Лерой. "Это значит сказать: "Я не знаю что".
   - Верно, - согласился Джарвис. - Я не знал, что именно, поэтому я подкрался, чтобы узнать. Был грохот, как стая ворон, пожирающих стаю канареек - свистки, кудахтанье, карканье, трели и все такое. Я обогнул кучу пней, и там был Твил!
   - Твил? - спросил Харрисон. - Твил? - сказали Лерой и Путц.
   "Этот странный страус", - объяснил рассказчик. "По крайней мере, Твил настолько близок, насколько я могу произнести его без бормотания. Он назвал это что-то вроде "Трррверрлл".
   "Что он делает?" - спросил капитан.
   "Его съели! И визжать, конечно, как всякий".
   "Съел! Чем?"
   "Я узнал позже. Все, что я мог видеть тогда, было связкой черных липких рук, обвивающих то, что выглядело, как описал вам Путц, страусом. Естественно, я не собирался вмешиваться; если бы оба существа были опасны, у меня было бы на одного меньше поводов для беспокойства.
   "Но птица, похожая на птицу, устроила хороший бой, нанося яростные удары восемнадцатидюймовым клювом между визгами. И кроме того, я мельком увидел то, что было на концах этих рук! Джарвис вздрогнул. "Но решающим моментом стало то, что я заметил маленький черный мешочек или футляр, висевший на шее птицы! Это было разумно! Это или приручить, предположил я. Так или иначе, это определило мое решение. Я вытащил автомат и выстрелил в противника, которого мог видеть.
   "Появился шквал щупалец и всплеск черной порчи, а затем существо с отвратительным всасывающим звуком втянуло себя и свои руки в дыру в земле. Другой издал серию щелчков, пошатываясь на ногах толщиной с клюшку для гольфа, и внезапно повернулся ко мне лицом. Я держал свое оружие наготове, и мы оба смотрели друг на друга.
   - Марсианин на самом деле не был птицей. Это было даже не похоже на птицу, разве что только на первый взгляд. У него был клюв и несколько перистых придатков, но клюв на самом деле не был клювом. Это было несколько гибко; Я видел, как кончик медленно изгибается из стороны в сторону; это было почти что-то среднее между клювом и хоботом. У него были четырехпалые ноги и четырехпалые штуки - руки, как бы их назвать, и маленькое округлое тело, и длинная шея, оканчивающаяся крошечной головкой, - и этот клюв. Он был на дюйм или около того выше меня, и... ну, Путц это видел!
   Инженер кивнул. " Джа! Я видел!"
   Джарвис продолжил. "Итак, мы уставились друг на друга. Наконец существо начало щелкать и чирикать и протягивало ко мне пустые руки. Я воспринял это как жест дружбы".
   -- Возможно, -- предположил Харрисон, -- оно посмотрело на твой нос и подумало, что ты его брат!
   "Хм! Вы можете быть смешным, не говоря ни слова! Так или иначе, я поднял пистолет и сказал: "Ой, не упоминай об этом" или что-то в этом роде, и дело дошло до нас, и мы стали приятелями.
   "К тому времени солнце было довольно низко, и я знал, что мне лучше развести костер или влезть в термокожу. Я решился на огонь. Я выбрал место у подножия скалы Тайл, где скала могла отражать немного тепла мне в спину. Я начал отламывать куски этой высохшей марсианской растительности, а мой спутник уловил мысль и принес охапку. Я потянулся за спичкой, но марсианин порылся в своем мешочке и вытащил что-то похожее на тлеющий уголь; одно прикосновение, и огонь запылал - а вы все знаете, какая у нас работа по разведению огня в этой атмосфере!
   - И эта его сумка! продолжал рассказчик. "Это была сфабрикованная статья, друзья мои; нажмите на конец, и она раскроется, нажмите на середину, и она закроется так идеально, что вы не сможете увидеть линию. Лучше, чем молнии.
   "Ну, мы некоторое время смотрели на огонь, и я решил попытаться как-то связаться с марсианином. Я указал на себя и сказал "Дик"; он сразу уловил дрейф, протянул ко мне костлявый коготь и повторил: "Тик". Затем я указал на него, и он дал тот свист, который я назвал Твил; Я не могу имитировать его акцент. Дела шли гладко; чтобы подчеркнуть имена, я повторил "Дик", а затем, указывая на него, "Твил".
   "Вот мы и застряли! Он издал несколько щелчков, которые звучали отрицательно, и сказал что-то вроде "Ппп-прот". И это было только начало; Я всегда был "Тик", но что касается его, то он часть времени был "Твил", часть времени он был "Ппп-прот", а часть времени он был шестнадцатью другими звуками!
   "Мы просто не могли подключиться. Я пробовал "камень", пробовал "звезда", и "дерево", и "огонь", и Бог знает что еще, и как я ни старался, я не мог подобрать ни одного слова! Ничего не изменилось две минуты подряд, и если это язык, то я алхимик! В конце концов я отказался от этого и назвал его Твил, и, похоже, так оно и было.
   "Но Твил ухватился за некоторые мои слова. Он вспомнил пару из них, что, я полагаю, является большим достижением, если вы привыкли к языку, который вам приходится придумывать по ходу дела. Но я не мог понять его речи; либо я упустил какой-то тонкий момент, либо мы просто не думали одинаково - и я скорее верю последнему мнению.
   - У меня есть другие причины так полагать. Через некоторое время я бросил языковой бизнес и занялся математикой. Я нацарапал два плюс два равно четырем на земле и продемонстрировал это камешками. Твил снова уловил эту мысль и сообщил мне, что три плюс три равно шести. И снова мы, казалось, куда-то шли.
   "Итак, зная, что у Твила есть хотя бы школьное образование, я нарисовал круг для солнца, указывая сначала на него, а затем на последний отблеск солнца. Затем я сделал набросок Меркурия, Венеры, Матери-Земли и Марса и, наконец, указывая на Марс, провел рукой в каком-то объединяющем жесте, показывая, что Марс является нашим текущим окружением. Я работал над тем, чтобы отказаться от идеи, что мой дом находится на земле.
   - Твил хорошо понял мою схему. Он ткнул в нее клювом и с большим количеством трелей и кудахтанья добавил к Марсу Деймос и Фобос, а затем набросал земную луну!
   "Вы видите, что это доказывает? Это доказывает, что раса Твила использует телескопы - что они цивилизованы!
   "Не!" - отрезал Харрисон. "Луна видна отсюда как звезда пятой величины. Они могли видеть его революцию невооруженным глазом".
   - Луна, да! - сказал Джарвис. "Вы упустили мою мысль. Меркурия не видно! А Твил знал о Меркурии, потому что он поместил Луну на третью планету, а не на вторую. Если бы он не знал Меркурия, то поставил бы Землю на второе место, а Марс на третье, а не на четвертое! Видеть?"
   "Хм!" - сказал Харрисон.
   -- Так или иначе, -- продолжал Джарвис, -- я продолжил свой урок. Дела шли гладко, и казалось, что я могу отказаться от этой идеи. Я указал на землю на своей схеме, потом на себя, а потом, чтобы зафиксировать, указал на себя, а потом на саму землю, сияющую ярко-зеленым цветом почти в зените.
   "Твил устроил такое возбужденное щелканье, что я был уверен, что он понял. Он подпрыгивал и вдруг указал на себя, потом на небо, потом на себя и снова на небо. Он указал на свою середину, а затем на Арктура, на свою голову, а затем на Спику, на свои ноги, а затем на полдюжины звезд, а я просто смотрел на него. Затем, внезапно, он сделал огромный прыжок. Мужик, какой прыжок! Он взлетел прямо в звездный свет, на семьдесят пять футов, если на дюйм! Я видел его силуэт на фоне неба, видел, как он повернулся и обрушился на меня головой вперед, и приземлился на клюв, как копье! Вот он и застрял прямо в центре моего солнечного круга на песке - прямо в яблочко!
   "Орехи!" заметил капитан. "Простые орехи!"
   - Я тоже так думал! Я просто смотрел на него с открытым ртом, пока он вытаскивал голову из песка и вставал. Потом я сообразил, что он упустил мою мысль, и снова проделал всю эту проклятую чепуху, и она закончилась тем же самым, с Твилом на носу посреди моей картины!
   - Может, это религиозный обряд, - предположил Харрисон.
   - Возможно, - с сомнением сказал Джарвис. "Ну, вот и мы. Мы могли обмениваться идеями до определенного момента, а потом - бля! Что-то в нас было другим, несвязанным; Я не сомневаюсь, что Твил считал меня таким же чокнутым, как я считал его. Наш разум просто смотрел на мир с разных точек зрения, и, возможно, его точка зрения так же верна, как и наша. Но - мы не могли собраться, вот и все. И все же, несмотря на все трудности, Твил мне нравился, и у меня есть странная уверенность, что я ему нравлюсь.
   "Орехи!" повторил капитан. "Просто глупо!"
   "Ага? Ждать и смотреть. Пару раз я думал, что, возможно, мы... - Он сделал паузу, а затем возобновил свой рассказ. "В любом случае, я, наконец, сдался и заснул в термокоже. Огонь не слишком согревал меня, но этот проклятый спальный мешок согревал. Стало душно через пять минут после того, как я закрылась. Приоткрыла и бинго! Мне в нос ударил воздух при температуре около восьмидесяти градусов ниже нуля, и именно тогда я получил приятное небольшое обморожение вдобавок к шишке, полученной во время крушения моей ракеты.
   "Я не знаю, что Твил сделал из моего сна. Он сидел рядом, но когда я проснулась, его уже не было. Однако я только вылез из своей сумки, когда услышал чей-то щебет, и вот он приплыл, спустившись с трехэтажного утеса Тайла, чтобы сесть на свой клюв рядом со мной. Я указал на себя и на север, а он указал на себя и на юг, но когда я погрузился и отправился в путь, он пошел дальше.
   "Боже, как он путешествовал! Сто пятьдесят футов в прыжке, пролетая по воздуху, как копье, и приземляясь на клюв. Он казался удивленным моей медлительностью, но через несколько мгновений он упал рядом со мной, только каждые несколько минут он совершал один из своих прыжков и утыкался носом в песок на квартал впереди меня. Потом он стрелял в меня; поначалу я нервничал, когда видел, как его клюв приближается ко мне, как копье, но он всегда заканчивался в песке рядом со мной.
   - Итак, мы вдвоем пересекли Море Хрониума. Такое же место, как и это - те же сумасшедшие растения и те же маленькие зеленые биоподы, растущие в песке или ползающие с вашего пути. Мы разговаривали - не то чтобы понимали друг друга, знаете ли, а просто для компании. Я пел песни, и, подозреваю, Твил тоже; по крайней мере, некоторые из его трелей и щебетаний имели тонкий ритм.
   "Затем, для разнообразия, Твил показывал свое поверхностное знание английских слов. Он указывал на выступ и говорил "камень", потом указывал на гальку и повторял это снова; или он касался моей руки и говорил "Тик", а затем повторял это. Его ужасно забавляло, что одно и то же слово дважды подряд означает одно и то же или что одно и то же слово может относиться к двум разным предметам. Это заставило меня задуматься, не похож ли его язык на примитивную речь некоторых земных людей - знаете, капитан, вроде негритоев, например, у которых нет общих слов. Нет слов для еды, воды или человека - слов для хорошей и плохой еды, дождевой воды и морской воды, сильного человека и слабого человека - но нет названий для общих классов. Они слишком примитивны, чтобы понять, что дождевая вода и морская вода - это просто разные стороны одного и того же. Но это было не так с Твилом; просто мы были какими-то таинственно разными - наши умы были чужды друг другу. И тем не менее - мы любили друг друга!
   - Луни, вот и все, - заметил Харрисон. - Вот почему вы двое так любили друг друга.
   - Ну, ты мне нравишься ! - злобно возразил Джарвис. - В любом случае, - продолжил он, - не думайте, что с Твилом было что-то неладное. На самом деле, я не уверен, что он не смог бы научить наш восхваляемый человеческий интеллект одному или двум трюкам. О, я думаю, он не был интеллектуальным сверхчеловеком; но не упускайте из виду тот факт, что ему удалось кое-что понять в моей мыслительной деятельности, а я даже не заметил его.
   - Потому что у него их не было! - предложил капитан, а Путц и Лерой внимательно заморгали.
   - Вы сможете судить об этом, когда я закончу, - сказал Джарвис. - Что ж, мы шли через Море Хрониум весь тот день и весь следующий. Mare Chronium - Море Времени! Скажем, к концу марша я был готов согласиться с именем Скиапарелли! Только эта серая, бесконечная равнина со странными растениями и ни единого признака какой-либо другой жизни. Это было так однообразно, что я был даже рад увидеть пустыню Ксанфа к вечеру второго дня.
   "Я был изрядно утомлен, но Твил казался таким же свежим, как всегда, хотя я никогда не видел, чтобы он пил или ел. Я думаю, что он мог бы пересечь Море Хрониум за пару часов с этими своими ныряниями носом длиной в блок, но он держался вместе со мной. Я предложил ему воды раз или два; он взял у меня чашку и всосал жидкость в клюв, а затем осторожно выплюнул ее обратно в чашку и важно вернул обратно.
   "Как только мы увидели Ксанф или окружающие его утесы, пронеслось одно из этих противных песчаных облаков, не такое сильное, как то, что было здесь, но собирающееся идти против него. Я натянул на лицо прозрачный клапан термокожного мешка и справился довольно неплохо, и я заметил, что Твил использовал какие-то перистые придатки, растущие наподобие усов у основания клюва, чтобы прикрыть ноздри, и какой-то похожий пух, чтобы защитить его глаза."
   "Он пустынное существо!" - воскликнул маленький биолог Лерой.
   "Хм? Почему?"
   - Он не пьет воду - он приспособлен к песчаной буре...
   "Ничего не доказывает! Недостаточно воды, чтобы тратить ее на эту высохшую таблетку под названием Марс. Знаете, мы бы назвали все это пустыней на земле. Он сделал паузу. "Как бы то ни было, после того, как песчаная буря улеглась, нам в лицо продолжал дуть легкий ветерок, недостаточно сильный, чтобы шевелить песок. Но вдруг со скал Ксанфа понеслись какие-то предметы - маленькие прозрачные шарики, похожие на стеклянные теннисные мячики! Но легкие - они были почти достаточно легкими, чтобы парить даже в этом разреженном воздухе - и пустые; по крайней мере, я открыл пару, и ничего не вышло, кроме неприятного запаха. Я спросил Твила о них, но он сказал только: "Нет, нет, нет", что, как я понял, означало, что он ничего о них не знает. Так что они проносились мимо, как перекати-поле или как мыльные пузыри, а мы направились к Ксантусу. Твил однажды указал на один из хрустальных шаров и сказал "камень", но я слишком устал, чтобы спорить с ним. Позже я понял, что он имел в виду.
   "Наконец-то мы подошли к подножию утесов Ксантуса, когда дневного света уже почти не осталось. Я решил по возможности переночевать на плато; что-нибудь опасное, рассудил я, с большей вероятностью бродит по растительности Моря Хрониума, чем по песку Ксанфа. Не то чтобы я видел хоть один признак угрозы, кроме черной твари с веревкой, поймавшей Твила в ловушку, и, по-видимому, она вообще не рыскала, а заманивала своих жертв в пределах досягаемости. Он не мог заманить меня, пока я спал, тем более, что Твил, казалось, вообще не спал, а просто терпеливо сидел всю ночь. Мне было интересно, как этому существу удалось заманить Твила в ловушку, но спросить его было невозможно. Это я тоже узнал позже; это дьявольски!
   "Однако мы бродили вокруг основания барьера Ксанфа в поисках удобного места для подъема. По крайней мере, я был. Твил мог бы легко перепрыгнуть через него, потому что утесы были ниже, чем Тайл, возможно, на шестьдесят футов. Я нашел место и тронулся, ругаясь на бак с водой, привязанный к моей спине - он меня не беспокоил, кроме как при подъеме - и вдруг я услышал звук, который, как мне казалось, я узнал!
   "Вы знаете, как обманчивы звуки в этом разреженном воздухе. Выстрел звучит как хлопок пробки. Но этот звук был гулом ракеты, и, конечно же, наш второй помощник пролетел примерно в десяти милях к западу, между мной и закатом!
   "Вас меня!" - сказал Путц. "Я охочусь за тобой".
   "Ага; Я знал это, но что мне это дало? Я повис на скале и кричал и махал одной рукой. Твил тоже увидел это и издал трели и чириканье, прыгнув на вершину барьера, а затем высоко в воздух. И пока я смотрел, машина гудела в тени на юге.
   "Я взобрался на вершину скалы. Твил все еще тыкал пальцем и взволнованно издавал трели, устремляясь к небу и падая лоб в лоб, чтобы застрять клювом в песке вверх ногами. Я указал на юг и на себя, и он сказал: "Да-да-да"; но каким-то образом я понял, что он думал, что летающее существо было моим родственником, возможно, родителем. Быть может, я поступил с его интеллектом несправедливо; Теперь я думаю, что я сделал.
   "Я был горько разочарован тем, что мне не удалось привлечь к себе внимание. Я вытащил свой термокожаный мешок и залез в него, так как ночной холод уже был очевиден. Твил сунул клюв в песок, вытянул ноги и руки и посмотрел на весь мир, как на один из тех безлистных кустов. Я думаю, он пролежал так всю ночь.
   "Защитная мимика!" - воскликнул Лерой. "Видеть? Он пустынное существо!"
   -- Утром, -- продолжал Джарвис, -- мы снова отправились в путь. Мы не прошли и ста ярдов в Ксантусе, когда я увидел что-то странное! Держу пари, это одна вещь, которую Путц не сфотографировал!
   "Там была линия маленьких пирамид - крошечных, не более шести дюймов в высоту, тянущихся через Ксанф, насколько я мог видеть! Маленькие домики из карликовых кирпичей, полые внутри и усеченные, или, по крайней мере, сломанные сверху и пустые. Я указал на них и сказал: "Что?" Твилу, но он несколько раз отрицательно чирикнул, чтобы указать, я полагаю, что он не знал. Итак, мы пошли вдоль ряда пирамид, потому что они шли на север, а я шел на север.
   "Чувак, мы шли по этой линии часами! Через некоторое время я заметил еще одну странную вещь: они становились больше. Одинаковое количество кирпичей в каждом, но кирпичи были больше.
   "К полудню они были выше плеч. Заглянул в парочку - все такие же, надломленные вверху и пустые. Я также осмотрел один или два кирпича; они были из кремнезема и стары, как само творение!"
   "Откуда ты знаешь?" - спросил Лерой.
   "Они были обветрены - края закруглены. Кремнезем нелегко выветривается даже на земле, а в этом климате!..
   - Как ты думаешь, сколько лет?
   "Пятьдесят тысяч... сто тысяч лет. Как я могу сказать? Малыши, которых мы видели утром, были старше - может быть, в десять раз старше. рушится. Сколько им лет? Полмиллиона лет? Кто знает?" Джарвис на мгновение остановился. "Ну, - продолжил он, - мы шли по линии. Твил указал на них и сказал "рок" раз или два, но он делал это много раз раньше. Кроме того, в этом он был более или менее прав.
   "Я пытался допросить его. Я указал на пирамиду и спросил: "Люди?" и указал на нас двоих. Он устроил отрицательное кудахтанье и сказал: "Нет, нет, нет. Нет раз-два-два. Нет, два-два-четыре, - тем временем потирая живот. Я просто смотрел на него, и он снова пошел по делу. - Раз-два-два. Нет, два-два-четыре. Я просто пялился на него".
   - Это доказывает! - воскликнул Харрисон. "Орехи!"
   "Ты так думаешь?" - сардонически спросил Джарвис. "Ну, я понял это по-другому! - Раз-раз-два! Вы, конечно, не понимаете?
   - Нет, и ты тоже!
   "Я думаю, я сделаю! Твил использовал несколько известных ему английских слов, чтобы изложить очень сложную идею. О чем, позвольте спросить, заставляет вас думать математика?"
   - Почему? Астрономии. Или... или логика!
   "Вот и все! - Раз-раз-два! Твил говорил мне, что строители пирамид не были людьми - или что они не были разумными, что они не были разумными существами! Возьми?"
   "Хм! Будь я проклят!"
   - Ты, наверное, будешь.
   "Почему, - вставил Лерой, - он потирает живот?"
   "Почему? Потому что, мой дорогой биолог, вот где его мозги! Не в его крошечной головке - в его середине!
   " Это невозможно!"
   "Не на Марсе, это не так! Эта флора и фауна не земные; ваши биоподы доказывают это!" Джарвис усмехнулся и продолжил свой рассказ. - Как бы то ни было, мы пересекли Ксантус, и примерно в середине дня произошло еще кое-что странное. Пирамиды закончились".
   "Конец!"
   "Ага; самое странное было то, что последний - а теперь они были десятифутовые - был закрыт колпачком! Видеть? Что бы это ни построило, оно все еще было внутри; мы проследили их от их полумиллионного происхождения до настоящего времени.
   "Твил и я заметили это примерно в одно и то же время. Я выдернул свой автомат (у меня была обойма разрывных пуль Боланда), и Твил, быстро, как ловкость рук, выхватил из сумки странный маленький стеклянный револьвер. Оно было очень похоже на наше оружие, за исключением того, что рукоятка была больше, чтобы вместить его четырехпалую руку. И мы держали наше оружие наготове, пока подкрадывались вдоль линий пустых пирамид.
   "Твил первым заметил движение. Верхние ярусы кирпичей вздымались, тряслись и вдруг с тонким треском соскальзывали по бокам. А потом - что-то - что-то вышло наружу!
   "Появилась длинная серебристо-серая рука, волочащая за собой бронированное тело. Бронированный, я имею в виду, с чешуей, серебристо-серой и тускло блестящей. Рука вытащила тело из ямы; зверь рухнул на песок.
   "Это было невзрачное существо - тело, похожее на большую серую бочку, рука и что-то вроде ротового отверстия на одном конце; жесткий, заостренный хвост у другого - и все. Ни других конечностей, ни глаз, ни ушей, ни носа - ничего! Существо проползло несколько ярдов, воткнуло острый хвост в песок, выпрямилось и просто село.
   "Твил и я наблюдали за ним десять минут, прежде чем он сдвинулся с места. Потом со скрипом и шорохом, как - о, как смятая жесткая бумага, - его рука двинулась к ротовому отверстию, и из него вышел кирпич! Рука осторожно положила кирпич на землю, и все снова замерло.
   "Еще десять минут - еще один кирпич. Всего лишь один из каменщиков Природы. Я уже собирался ускользнуть и уйти, когда Твил указал на эту штуку и сказал "камень"! Я спросил: "А?" и он сказал это снова. Затем, под аккомпанемент своих трелей, он сказал: "Нет... нет..." и сделал два или три свистящих вдоха.
   "Ну, я понял его смысл, на удивление! Я сказал: "Нет дыхания?" и продемонстрировал слово. Твил был в восторге; он сказал: "Да, да, да! Нет, нет, нет! Затем он подпрыгнул и поплыл, чтобы приземлиться на нос примерно в одном шаге от монстра!
   "Я был поражен, вы можете себе представить! Рука потянулась за кирпичом, и я ожидал увидеть Твила пойманным и покалеченным, но - ничего не произошло! Твил стукнул по существу, и рука взяла кирпич и аккуратно положила его рядом с первым. Твил снова постучал по его телу и сказал "камень", и я набрался смелости, чтобы сам взглянуть.
   "Твил снова был прав. Существо было каменным и не дышало!"
   "Откуда ты знаешь?" - рявкнул Лерой, его черные глаза пылали интересом.
   "Потому что я химик. Зверь был сделан из кремнезема! В песке, должно быть, был чистый кремний, и он этим питался. Возьми? Мы, и Твил, и те растения, и даже биоподы - это углеродная жизнь; эта штука жила другим набором химических реакций. Это была кремниевая жизнь!"
   "La vie siliceuse!" - крикнул Лерой. "У меня есть подозрение, а теперь и доказательство! Я должен пойти посмотреть! Il faut que je...
   "Хорошо! Хорошо!" - сказал Джарвис. "Можешь пойти посмотреть. Во всяком случае, там была вещь, живая и в то же время не живая, движущаяся каждые десять минут, и то только для того, чтобы убрать кирпич. Эти кирпичи были его отходами. Видишь, Френчи? Мы - углерод, и наши отходы - углекислый газ, а эта штука - кремний, а его отходы - двуокись кремния - кремнезем. Но кремнезем твердый, отсюда и кирпичи. И он встраивается, и когда он покрыт, он перемещается на новое место, чтобы начать все сначала. Неудивительно, что он скрипел! Живому существу полмиллиона лет!
   - Откуда ты знаешь, сколько лет? Лерой был в бешенстве.
   - Мы проследили его пирамиды с самого начала, не так ли? Если бы это не был первоначальный строитель пирамид, серия закончилась бы где-нибудь до того, как мы его нашли, не так ли? - закончилась бы и началась с самых маленьких. Это достаточно просто, не так ли?
   "Но он размножается или пытается размножаться. Прежде чем выпал третий кирпич, раздался легкий шорох, и оттуда выскочил целый поток этих маленьких хрустальных шариков. Это его споры, или яйца, или семена - называйте их как хотите. Они пронеслись мимо Ксантуса точно так же, как проплыли мимо нас в Море Хрониума. Я тоже догадываюсь, как они работают - это для твоего сведения, Лерой. Я думаю, что кристаллическая оболочка кремнезема - не более чем защитное покрытие, подобное яичной скорлупе, и что активным началом является запах внутри. Это какой-то газ, который атакует кремний, и если оболочка разорвется рядом с источником этого элемента, начнется какая-то реакция, которая в конечном итоге превратится в зверя, подобного этому".
   "Тебе стоит попробовать!" - воскликнул маленький француз. "Мы должны сломать один, чтобы увидеть!"
   "Ага? Ну, я сделал. Я разбил парочку о песок. Хочешь вернуться примерно через десять тысяч лет и посмотреть, не посадил ли я каких-нибудь монстров-пирамид? К тому времени вы, скорее всего, уже сможете это сказать! Джарвис остановился и глубоко вздохнул. "Господин! Это странное существо! Вы это представляете? Слепой, глухой, без нервов, безмозглый - всего лишь механизм, а между тем - бессмертный! Обязан продолжать делать кирпичи, строить пирамиды, пока существуют кремний и кислород, и даже после этого он просто остановится. Это не будет мертво. Если случайности миллиона лет снова принесут ему пищу, он будет готов снова бежать, а мозги и цивилизации - часть прошлого. Странный зверь, но я встретил чужого!
   - Если да, то, должно быть, это было в твоих снах! - прорычал Харрисон.
   "Ты прав!" - серьезно сказал Джарвис. - В некотором смысле ты прав. Сон-зверь! Это лучшее название для него - и это самое дьявольское, ужасающее создание, которое только можно себе представить! Опаснее льва, коварнее змеи!"
   "Скажи-ка!" - умолял Лерой. - Я должен пойти посмотреть!
   - Только не этот дьявол! Он снова сделал паузу. - Что ж, - продолжил он, - мы с Твилом оставили существо-пирамиду и побрели через Ксанф. Я устал и был немного обескуражен тем, что Путц не смог меня подобрать, а трели Твила действовали мне на нервы, как и его летящие пики. Так что я просто шагал, не говоря ни слова, час за часом по этой однообразной пустыне.
   "Ближе к полудню мы увидели низкую темную полосу на горизонте. Я знал, что это было. Это был канал; Я пересек его на ракете, и это означало, что мы преодолели всего треть пути через Ксантус. Приятная мысль, не так ли? И тем не менее, я придерживался графика.
   "Мы подходили к каналу медленно; Я вспомнил, что этот был окаймлен широкой полосой растительности и что на нем был Город Грязной Кучи.
   "Я устал, как я уже сказал. Я все думал о хорошей горячей еде, а потом перескакивал к размышлениям о том, каким милым и домашним покажется даже Борнео после этой сумасшедшей планеты, и оттуда к мыслям о маленьком старом Нью-Йорке, а потом к мыслям о девушка, которую я там знаю, Фэнси Лонг. Знаю ее?"
   "Визионер, - сказал Харрисон. "Я настроил ее. Симпатичная блондинка - танцует и поет в час Yerba Mate".
   - Это она, - неграмотным тоном сказал Джарвис. - Я довольно хорошо ее знаю - просто друзья, понимаешь? - хотя она и приехала проводить нас на "Аресе". Ну, я думал о ней, чувствуя себя довольно одиноким, и все это время мы приближались к тому ряду каучуковых растений.
   - А потом - я сказал: "Что за черт!" и смотрел. И вот она - Фэнси Лонг, стоящая как день под одним из этих сумасшедших деревьев, улыбающаяся и машущая руками точно так же, как я помнил ее, когда мы уходили!
   "Теперь ты тоже сошел с ума!" заметил капитан.
   "Парень, я почти согласился с тобой! Я смотрел, щипал себя, закрывал глаза, а потом снова смотрел - и каждый раз Фэнси Лонг улыбалась и махала рукой! Твил тоже что-то увидел; он что-то чирикал и кудахтал, но я его почти не слышал. Я мчался к ней по песку, слишком пораженный, чтобы даже задавать себе вопросы.
   - Я не был в двадцати футах от нее, когда Твил поймал меня одним из своих прыжков. Он схватил меня за руку, крича: "Нет-нет-нет!" своим скрипучим голосом. Я попытался стряхнуть его - он был таким легким, словно был сделан из бамбука, - но он вцепился в меня когтями и завопил. Наконец ко мне вернулось какое-то здравомыслие, и я остановился менее чем в десяти футах от нее. Вот она стояла, выглядя твердой, как голова Путца!
   - Вот? сказал инженер.
   "Она улыбалась и махала, махала и улыбалась, а я стоял молча, как Лерой, а Твил пищала и болтала. Я знал, что это не может быть правдой, но вот она!
   "Наконец я сказал: "Фэнси! Фэнси Лонг! Она продолжала улыбаться и махать руками, но выглядела так реально, как будто я не оставил ее за тридцать семь миллионов миль.
   "Твил вынул свой стеклянный пистолет и направил его на нее. Я схватила его за руку, но он попытался оттолкнуть меня. Он указал на нее и сказал: "Нет, бреет! Нет брета! и я понял, что он имел в виду, что Фэнси Лонг не был живым. Блин, у меня голова закружилась!
   "Тем не менее, я вздрогнул, увидев, как он направил на нее свое оружие. Не знаю, почему я стоял и смотрел, как он тщательно прицеливается, но я это сделал. Затем он сжал рукоять своего оружия; вырвался пар, и Фэнси Лонг исчезла! А на ее месте был один из тех корчащихся черных вооруженных веревками ужасов, подобных тому, от которого я спасла Твила!
   "Сон-зверь! У меня кружилась голова, и я смотрел, как он умирает, а Твил издавал трели и насвистывал. Наконец он коснулся моей руки, указал на крутящуюся штуку и сказал: "Ты раз-раз-два, он раз-раз-два". После того, как он повторил это восемь или десять раз, я понял. Кто-нибудь из вас?
   "Уи!" - пронзительно прокричал Лерой. - Moi-je le comprends! Он имеет в виду, что вы думаете о чем-то, зверь, которого он знает, и вы видите это! Un chien - голодный пес, он увидит большую кость с мясом! Или понюхать - нет?
   "Верно!" - сказал Джарвис. "Сновидящий зверь использует стремления и желания своей жертвы, чтобы заманить ее в ловушку. Птица в период гнездования увидит свою пару, лиса, рыщущая в поисках добычи, увидит беспомощного кролика!"
   - Как он? - спросил Лерой.
   "Откуда я знаю? Как змея на земле зачаровывает птицу в самой своей пасти? А разве нет глубоководных рыб, которые заманивают своих жертв в рот? Господин!" Джарвис вздрогнул. "Видишь, какое коварное чудовище? Теперь мы предупреждены, но отныне мы не можем доверять даже своим глазам. Вы можете увидеть меня - я могу увидеть одного из вас - и за этим может оказаться не что иное, как еще один из этих черных ужасов!
   - Откуда твой друг узнал? - резко спросил капитан.
   "Твил? Я думаю! Возможно, он думал о чем-то, что никак не могло меня заинтересовать, и когда я побежал, он понял, что я вижу что-то другое, и был предупрежден. Или, возможно, сон-зверь может проецировать только одно видение, и Твил видел то, что видел я, или ничего. Я не мог спросить его. Но это всего лишь еще одно доказательство того, что его интеллект равен нашему или превосходит его.
   - Он чокнутый, говорю вам! - сказал Харрисон. "Почему ты думаешь, что его интеллект стоит на одном уровне с человеческим?"
   "Много вещей! Во-первых, пирамида-зверь. Он не видел ни одного раньше; он так и сказал. И все же он узнал в нем мертво-живой автомат из кремния".
   -- Он мог об этом слышать, -- возразил Харрисон. - Он живет где-то здесь, ты же знаешь.
   "Ну как насчет языка? Я не мог уловить ни одной его идеи, а он выучил шесть или семь моих слов. И вы понимаете, какие сложные идеи он изложил всего лишь этими шестью или семью словами? Чудовище-пирамида - зверь-мечта! В одной фразе он сказал мне, что один из них безобидный автомат, а другой смертоносный гипнотизер. Что об этом?"
   "Хм!" - сказал капитан.
   "Ха, если хочешь! Смогли бы вы сделать это, зная всего шесть слов по-английски? Не могли бы вы пойти еще дальше, как это сделал Твил, и сказать мне, что другое существо обладало разумом, настолько отличающимся от нашего, что взаимопонимание было бы невозможным - даже более невозможным, чем между мной и Твилом?
   "Э? Что это было?"
   "Потом. Я хочу сказать, что Твил и его раса достойны нашей дружбы. Где-то на Марсе - и вы увидите, что я прав - есть цивилизация и культура, равные нашим, а может быть, и более чем равные. И между ними и нами возможно общение; Твил доказывает это. Могут потребоваться годы терпеливых испытаний, потому что их разум чужд, но менее чужд, чем следующие разумы, с которыми мы столкнулись, - если это разумы".
   "Следующие? Какие следующие?"
   "Жители грязных городов вдоль каналов". Джарвис нахмурился, затем продолжил свой рассказ. "Я думал, что сон-зверь и кремниевый монстр были самыми странными существами, какие только можно вообразить, но я ошибался. Эти существа еще более чужие, менее понятные, чем те и другие, и гораздо менее понятные, чем Твил, с которым возможна дружба и даже, при терпении и концентрации, обмен идеями.
   - Что ж, - продолжал он, - мы оставили сонного зверя умирать, затаскивая себя обратно в свою нору, а сами двинулись к каналу. Ковер этой странной ходячей травы убегал с нашего пути, а когда мы достигли берега, по нему текла желтая струйка воды. Город-курган, который я заметил из ракеты, находился в миле или около того справа, и мне было достаточно любопытно, чтобы взглянуть на него.
   - Судя по тому, что я видел раньше, он казался заброшенным, и если в нем скрывались какие-то существа... что ж, мы с Твилом оба были вооружены. И кстати, хрустальное оружие Твила было интересным устройством; Я взглянул на него после эпизода со зверем из сна. Он выстрелил небольшим стеклянным осколком, я полагаю, отравленным, и, думаю, в нем было не менее сотни таких осколков. Движущей силой был пар - просто пар!
   "Штим!" - повторил Путц. - Откуда пришел, команда?
   "Из воды, конечно! Сквозь прозрачную ручку виднелась вода и около жабры другая жидкость, густая и желтоватая. Когда Твил нажимал на рукоятку - спускового крючка не было, - капля воды и капля желтого вещества брызнули в патронник, и вода испарилась - хлоп! - вот так. Это не так сложно; Я думаю, мы могли бы разработать тот же принцип. Концентрированная серная кислота нагреет воду почти до кипения, и негашеная известь тоже, а там калий и натрий...
   "Конечно, его оружие не могло сравниться с моим по дальности, но оно было не так уж и плохо в этом разреженном воздухе, и в нем было столько же выстрелов, сколько у ковбойского ружья в вестерне. Это также было эффективно, по крайней мере, против марсианской жизни; Я попробовал это, нацелившись на одно из сумасшедших растений, и, черт возьми, растение не засохло и не развалилось! Вот почему я думаю, что осколки стекла были отравлены.
   "Как бы то ни было, мы побрели к городу из глины, и я начал задаваться вопросом, рыли ли строители города каналы. Я указал на город, а затем на канал, и Твил сказал: "Нет, нет, нет!" и указал на юг. Я решил, что это означает, что какая-то другая раса создала систему каналов, возможно, люди Твила. Я не знаю; может быть, на планете есть еще одна разумная раса или дюжина других. Марс - странный маленький мир.
   "В сотне ярдов от города мы пересекли какую-то дорогу - просто натоптанную грязную тропу, и тут вдруг появился один из строителей кургана!
   "Чувак, расскажи о фантастических существах! Это было похоже на бочку, бегущую рысью на четырех ногах с четырьмя другими руками или щупальцами. У него не было головы, только тело, члены и ряд глаз вокруг него. Верхний конец корпуса ствола представлял собой диафрагму, натянутую так же туго, как и пластик барабана, вот и все. Он толкал маленькую медную тележку и пронесся прямо мимо нас, как летучая мышь, вылетевшая из ада. Он даже не заметил нас, хотя мне показалось, что глаза с моей стороны немного переместились, когда он прошел.
   "Мгновение спустя появился еще один, толкая еще одну пустую тележку. То же самое - он просто пронесся мимо нас. Что ж, меня не собиралась игнорировать кучка бочек, играющих в поезд, поэтому, когда подошла третья, я встала на пути - конечно, готовая прыгнуть, если эта штука не остановится.
   "Но это произошло. Он остановился и начал как бы барабанить от диафрагмы сверху. И я протянул обе руки и сказал: "Мы друзья!" И что, по-твоему, сделало это существо?
   - Сказал: "Приятно познакомиться", держу пари! предложил Харрисон.
   "Я не мог бы быть более удивлен, если бы это было так! Он забарабанил на своей диафрагме, а потом вдруг выпалил: "Мы врр-друзья!" и злобно тыкнул в меня своей тележкой! Я отскочил в сторону, и он исчез, а я тупо смотрел ему вслед.
   "Через минуту прибежал еще один. Этот не остановился, а просто пробарабанил: "Мы врр-друзья!" и пробежал мимо. Как он выучил фразу? Были ли все существа в некотором роде общения друг с другом? Были ли все они частями какого-то центрального организма? Я не знаю, хотя я думаю, что Твил знает.
   "В любом случае, существа проплыли мимо нас, приветствуя нас одним и тем же заявлением. Это должно быть смешно; Я никогда не думал, что найду столько друзей на этом богом забытом балу! Наконец я сделал озадаченный жест Твилу; Думаю, он понял, потому что сказал: "Раз-раз-два - да! - два-два-четыре - нет!" Возьми?"
   "Конечно, - сказал Харрисон, - это марсианская детская песенка".
   "Ага! Ну, я привыкал к символизму Твила, и понял это так. - Раз-раз-два - да! Существа были разумны. - Два-два-четыре - нет! Их разум был не нашего порядка, а нечто иное, за пределами логики два и два четыре. Может быть, я упустил его смысл. Возможно, он имел в виду, что их ум был низкого уровня, способный сообразить простые вещи - "Раз-раз-два - да!" - но не более сложные вещи - "Два-два-четыре - нет!" Но я думаю из того, что мы увидели позже, что он имел в виду другое.
   "Через несколько мгновений существа примчались обратно - сначала одно, потом другое. Их тележки были полны камней, песка, кусков каучуконосных растений и тому подобного хлама. Они пробормотали свое дружеское приветствие, которое на самом деле не звучало так дружелюбно, и помчались дальше. Третьего я принял за своего первого знакомого и решил еще раз с ним поболтать. Я снова встал на его пути и стал ждать.
   "Он поднялся, громко выкрикивая свое "Мы врр-друзья" и остановился. Я посмотрел на него; четыре или пять его глаз смотрели на меня. Он снова попробовал ввести пароль и толкнул тележку, но я стоял твердо. А потом... пунктирное существо протянуло одну из своих рук, и два пальцеобразных щипца ущипнули меня за нос!
   "Ха!" - взревел Харрисон. "Может быть, у вещей есть чувство прекрасного!"
   "Смех!" - проворчал Джарвис. "У меня уже была неприятная шишка и ужасное обморожение на этом носу. Во всяком случае, я закричал: "Ой!" и отскочил в сторону, и тварь умчалась прочь; но с тех пор их приветствие было: "Мы врр-друзья! Ой! Странные звери!
   "Мы с Твилом шли по дороге прямо до ближайшей насыпи. Существа приходили и уходили, не обращая на нас ни малейшего внимания, принося свою кучу мусора. Дорога просто ныряла в расщелину и шла наклонно вниз, как старая мина, и туда-сюда метались люди-бочонки, приветствуя нас своей вечной фразой.
   "Я заглянул; где-то внизу был свет, и мне было любопытно увидеть его. Вы понимаете, это было не похоже на пламя или факел, а скорее на цивилизованный свет, и я подумал, что смогу получить некоторый ключ к разгадке развития существ. Итак, я пошел, а Твил последовал за мной, не обошлось, однако, без нескольких трелей и чириканья.
   "Свет был любопытным; он шипел и вспыхивал, как старая дуговая лампа, но исходил от единственного черного стержня, вбитого в стену коридора. Он был электрическим, вне всякого сомнения. Судя по всему, существа были довольно цивилизованными.
   "Затем я увидел другой свет, сияющий на чем-то блестящем, и продолжил смотреть на это, но это была всего лишь куча блестящего песка. Я повернулся к выходу, чтобы уйти, и черт бы меня побрал, если бы его не было!
   - Я предполагаю, что коридор изогнулся, или я ступил в боковой проход. Так или иначе, я пошел назад в том направлении, я думал, что мы пришли, и все, что я видел, был более тусклым коридором. Это был лабиринт! Не было ничего, кроме бегущих во все стороны извилистых проходов, освещенных случайными огнями, и время от времени какое-нибудь существо пробегало мимо, иногда с тележкой, иногда без.
   - Ну, сначала я не очень волновался. Твил и я прошли всего несколько шагов от входа. Но каждое движение, которое мы делали после этого, казалось, погружало нас глубже. Наконец я попытался последовать за одним из существ с пустой тележкой, думая, что он пойдет за своим мусором, но он бесцельно бегал, то в один проход, то в другой. Когда он начал носиться вокруг столба, как одна из этих вальсирующих японских мышей, я сдался, вылил на пол бак с водой и сел.
   "Твил был таким же потерянным, как и я. Я указал вверх, и он сказал: "Нет-нет-нет!" в какой-то беспомощной трели. И никакой помощи от туземцев мы получить не могли. Они вообще не обращали внимания, кроме как заверить нас, что они друзья - ой!
   "Господин! Не знаю, сколько часов или дней мы там бродили! Я дважды спал от полного изнеможения; Казалось, Твил никогда не нуждался во сне. Мы пытались идти только по восходящим коридорам, но они шли вверх по склону, а затем сворачивали вниз. Температура в этом проклятом муравейнике была постоянной; нельзя было отличить ночь от дня, и после первого сна я не знал, проспал ли час или тринадцать, поэтому по часам не мог сказать, полночь сейчас или полдень.
   "Мы видели много странных вещей. В некоторых коридорах работали машины, но, похоже, они ничего не делали - только вращались колеса. И несколько раз я видел двух бочкообразных зверей, между которыми рос малый, присоединившийся к обоим".
   "Партеногенез!" - ликовал Лерой. "Партеногенез путем почкования, как у тюльпанов !"
   - Если ты так говоришь, Френчи, - согласился Джарвис. - Существа вообще нас не замечали, разве что, как я уже сказал, приветствовали нас словами: "Мы врр-друзья! Ой! У них, казалось, не было никакой домашней жизни, и они просто носились со своими ручными тележками, возя мусор. И, наконец, я узнал, что они сделали с ним.
   "Нам немного повезло с коридором, который уходил вверх на большое расстояние. Я чувствовал, что мы должны быть близко к поверхности, как вдруг проход ведет в куполообразную камеру, единственную, которую мы видели. И, черт возьми! Мне захотелось танцевать, когда я увидел что-то похожее на дневной свет сквозь щель в крыше.
   "В комнате было что-то вроде машины, просто огромное колесо, которое медленно вращалось, и одно из существ как раз сбрасывало под ним свой мусор. Колесо перемалывало его с хрустом - песок, камни, растения, все в порошок, который куда-то просеялся. Пока мы смотрели, присоединялись другие, повторяя процесс, и на этом, похоже, все. Ни рифмы, ни смысла во всем этом - но это характерно для этой сумасшедшей планеты. И был еще один факт, в который почти невозможно поверить.
   "Одно из существ, сбросив свой груз, с грохотом оттолкнуло свою телегу и спокойно залезло под колесо! Я видел, как его раздавили, он был слишком ошеломлен, чтобы издать звук, а через мгновение другой последовал за ним! И в этом они были совершенно методичны; одно из безтележных существ взяло брошенную тележку.
   "Твил не казался удивленным; Я указал ему на следующее самоубийство, и он только пожал плечами самым человечным образом, какой только можно вообразить, словно говоря: "Что я могу с этим поделать?" Должно быть, он более или менее знал об этих существах.
   "Тогда я увидел кое-что еще. Что-то было за колесом, что-то сияло на каком-то низком пьедестале. я подошел; там был маленький кристалл размером с яйцо, флуоресцирующий, чтобы победить Тофета. Свет от него жег мои руки и лицо, почти как статический разряд, а потом я заметил еще одну забавную вещь. Помнишь ту бородавку, которая была у меня на большом пальце левой руки? Смотреть!" Джарвис протянул руку. "Он засох и отвалился - вот так! А мой истерзанный нос - мол, боль ушла из него как по волшебству! Эта штука обладала свойством жесткого рентгеновского или гамма-излучения, только в большей степени; он разрушил больную ткань и оставил здоровую ткань невредимой!
   "Я думал о том, какой это был бы подарок, чтобы забрать его на Мать-Землю, когда шум прервался. Мы метнулись обратно к другой стороне колеса как раз вовремя, чтобы увидеть, как одна из тележек приземлилась. Кажется, какое-то самоубийство было неосторожным.
   "Внезапно существа загрохотали и забарабанили вокруг нас, и их шум стал явно угрожающим. Толпа их двинулась к нам; мы попятились из того, что, как я думал, было проходом, в который мы вошли, и они с грохотом пошли за нами, некоторые толкая тележки, а некоторые нет. Сумасшедшие скоты! Был целый хор "Мы врр-друзья!" Ой! Мне не понравилось "ай"; это было довольно наводит на размышления.
   "Твил вытащил свой стеклянный пистолет, и я для большей свободы сбросил свой резервуар с водой и получил свой. Мы попятились по коридору, а за нами следовали бочкообразные звери - штук двадцать. Странное дело - те, кто приезжал с гружеными телегами, проезжали мимо нас в нескольких дюймах без знака.
   - Твил, должно быть, заметил это. Внезапно он выхватил свою пылающую угольную зажигалку и дотронулся до тележки, нагруженной ветками растений. Пух! Вся ноша горела - и бешеный зверь, толкая ее, шел вперед, не меняя темпа! Однако это вызвало некоторый переполох среди наших "Врр-друзей" - а потом я заметил клубы дыма, кружащиеся мимо нас, и, конечно же, это был вход!
   "Я схватил Твила, и мы выскочили, а за нами двадцать наших преследователей. Дневной свет казался раем, хотя я с первого взгляда увидел, что солнце почти село, и это было плохо, так как я не мог жить вне своего термокожаного мешка в марсианскую ночь - по крайней мере, без огня.
   "И все стало еще хуже в спешке. Они загнали нас в угол между двумя курганами, и там мы стояли. Я не стрелял, как и Твил; бесполезно было раздражать зверей. Они остановились немного поодаль и начали болтать о дружбе и обидах.
   "Тогда все стало еще хуже! Вышла бочковая скотина с тележкой, и все схватились за нее и вылезли с пригоршнями метровых медных дротиков - острых на вид - и вдруг одна пролетела мимо моего уха - звеня! И это было стрелять или умереть тогда.
   "Некоторое время мы неплохо справлялись. Мы подобрали тех, что рядом с тележкой, и сумели свести дротики к минимуму, но вдруг раздался оглушительный грохот "врр-друзей" и "аучей", и целая армия их вылезла из своей норы.
   "Мужчина! Мы прошли, и я знал это! Потом я понял, что Твила нет. Он мог бы перепрыгнуть холм позади нас так же легко, как и нет. Он остался у меня!
   - Дескать, я бы расплакалась, если бы было время! Мне с самого начала нравился Твил, но была ли бы у меня благодарность за то, что он делал, - предположим, я спасла его от первого чудовища из сна - он сделал для меня столько же, не так ли? Я схватил его за руку, сказал "Твил" и указал вверх, и он понял. Он сказал: "Нет... нет... нет, Тик!" и выскочил со своим стеклянным пистолетом.
   "Что я мог сделать? Я в любом случае погибну, когда зайдет солнце, но я не мог ему этого объяснить. Я сказал: "Спасибо, Твил. Вы мужчина!' и почувствовал, что я вовсе не делаю ему комплиментов. Человек! Есть очень немного мужчин, которые сделали бы это.
   Так что я "бахнул" своим ружьем, а Твил "пыхтел" своим, а стволы метали дротики и готовились броситься на нас, и бубнили о том, что мы друзья. Я потерял надежду. Внезапно прямо с небес спустился ангел в образе Путца, и его форсунки разнесли стволы на очень мелкие кусочки!
   "Ух ты! Я вскрикнул и бросился к ракете; Путц открыл дверь, и я вошла, смеясь, плача и крича! Прошло мгновение или около того, прежде чем я вспомнил о Твиле; Я вовремя огляделся, чтобы увидеть, как он поднимается в одном из своих пике над насыпью и прочь.
   "У меня была чертовски трудная работа, чтобы убедить Путца следовать за мной! К тому времени, когда мы подняли ракету в воздух, стемнело; Вы знаете, как это происходит здесь - как выключить свет. Мы проплыли над пустыней и раз или два приземлились. Я закричал: "Твил!" и кричал это сто раз, я думаю. Мы не могли найти его; он мог путешествовать со скоростью ветра, и все, что я получил - или мне показалось, - это слабое трели и чириканье, доносящиеся с юга. Он ушел, и черт возьми! Я бы хотел... если бы он этого не сделал!
   Четверо мужчин с "Ареса" молчали, даже язвительный Харрисон. Наконец маленький Лерой нарушил тишину.
   - Я хотел бы увидеть, - пробормотал он.
   - Ага, - сказал Харрисон. - И лекарство от бородавок. Жаль, что вы пропустили это; это может быть лекарство от рака, за которым они охотятся уже полтора века".
   "Ах это!" - мрачно пробормотал Джарвис. "Вот из-за чего началась драка!" Он вытащил из кармана блестящий предмет.
   "Вот."
   ДОЛИНА МЕЧТЫ, Стэнли Дж. Вайнбаум
   Капитан Харрисон из экспедиции " Арес " отвернулся от маленького телескопа в носовой части ракеты. - Еще две недели, самое большее, - заметил он. "Марс бывает ретроградным только в течение семидесяти дней по отношению к Земле, и в течение этого периода мы должны либо возвращаться домой, либо ждать полтора года, пока старая Мать-Земля сделает оборот вокруг Солнца и снова догонит нас. . Хотели бы вы провести здесь зиму?
   Дик Джарвис, химик вечеринки, вздрогнул, оторвавшись от блокнота. "Я бы так же быстро провел его в жидкости баллон с воздухом!" он утверждал. - Этих восьмидесятиградусных летних ночей мне вполне достаточно.
   "Что ж, - размышлял капитан, - первая успешная марсианская экспедиция должна вернуться домой задолго до этого".
   "Успешно, если мы вернемся домой", - поправил Джарвис. - Я не доверяю этим капризным ракетам - с тех пор, как на прошлой неделе вспомогательные службы сбросили меня посреди Тайла. Возвращаться домой после полета на ракете - новое для меня ощущение".
   - Что напомнило мне, - ответил Харрисон, - что мы должны вернуть ваши пленки. Они важны, если мы хотим вытащить эту поездку из убытка. Помните, как общественность толпилась над первыми лунными снимками? Наши выстрелы должны догнать их до дверей. И права на трансляцию тоже; мы могли бы принести прибыль Академии.
   "Что меня интересует, - возразил Джарвис, - так это личная выгода. Книга, например; исследовательские книги всегда популярны. "Марсианские пустыни" - как вам такое название?
   "Отвратительно!" - буркнул капитан. "Похоже на кулинарную книгу десертов. Вы должны назвать это "Любовная жизнь марсианина" или что-то в этом роде.
   Джарвис усмехнулся. "В любом случае, - сказал он, - если мы когда-нибудь вернемся домой, я возьму все, что есть, и никогда, никогда не улетаю от земли дальше, чем меня доставит хороший стратосферный самолет. Я научился ценить планету после того, как проглотил эту засохшую пилюлю, которую мы сейчас принимаем".
   - Ставлю на то, что вы вернетесь сюда через год, - усмехнулся капитан. - Ты захочешь навестить своего приятеля - этого хитрого страуса.
   - Твил? Тон другого отрезвил. "Жаль, что я не потерял его, в то время. Он был хорошим разведчиком. Если бы не он, я бы никогда не пережил чудовище из сна. А эта битва с тележками - у меня даже не было возможности поблагодарить его.
   -- Пара сумасшедших, вы двое, -- заметил Харрисон. Он скосил взгляд через иллюминатор на серый мрак Моря Киммерия. "Приходит солнце". Он сделал паузу. - Послушай, Дик, ты и Лерой берете другую вспомогательную ракету и идете спасать эти пленки.
   Джарвис смотрел. - Я и Лерой? - повторил он неграмотным эхом. "Почему не я и Путц? У инженера есть шанс доставить нас туда и обратно, если ракета выйдет из строя.
   Капитан кивнул на корму, откуда в этот момент раздалась смесь ударов и гортанных ругательств. "Путц обследует внутренности " Ареса ", - объявил он. - Пока мы не уйдем, у него будут заняты дела, потому что я хочу проверить каждый болт. Когда мы отчалим, будет слишком поздно для ремонта.
   - А если мы с Лероем поссоримся? Это наш последний помощник.
   "Возьмите еще одного страуса и идите обратно", - хрипло предложил Харрисон. Затем он улыбнулся. "Если у вас возникнут проблемы, мы выследим вас в " Аресе ", - закончил он. "Эти фильмы важны". Он повернулся. "Лерой!"
   Появился щеголеватый биолог с вопросительным лицом.
   - Вы с Джарвисом отправляетесь спасать вспомогательный корабль, - сказал капитан. - Все готово, и вам лучше начать прямо сейчас. Обратный звонок с получасовым интервалом; Я буду слушать".
   Глаза Лероя заблестели. - Может быть, мы приземлимся за образцами? Нет? - спросил он.
   "Приземлитесь, если хотите. Этот мяч для гольфа кажется достаточно безопасным.
   - Кроме чудовища из сна, - пробормотал Джарвис, слегка вздрогнув. Он вдруг нахмурился. - Слушай, раз уж мы едем в ту сторону, предположим, я поищу дом Твила! Он должен жить где-то там, и он самое важное, что мы видели на Марсе".
   Харрисон колебался. - Если бы я думал, что ты сможешь избежать неприятностей, - пробормотал он. "Хорошо, - решил он. "Взглянуть. На вспомогательном корабле есть еда и вода; можно пару дней. Но оставайтесь на связи со мной, подлецы!
   Джарвис и Лерой прошли через шлюз на серую равнину. Разреженный воздух, еще едва согретый восходящим солнцем, вонзался в плоть и легкие, как иголки, и они задыхались от удушья. Они сели в сидячее положение, ожидая, пока их тела, месяцами тренировавшиеся в акклиматизационных камерах на земле, приспособятся к разреженному воздуху. Лицо Лероя, как всегда, побагровело, и Джарвис услышал, как его собственное дыхание хрипит и хрипит в горле. Но через пять минут дискомфорт прошел; они поднялись и вошли в маленькую вспомогательную ракету, стоявшую рядом с черным корпусом " Ареса " .
   Нижние форсунки взревели огненными атомными взрывами; грязь и осколки разбитых биоподов разлетелись облаком, когда ракета взлетела. Харрисон смотрел, как снаряд летит огнем на юг, а затем вернулся к своей работе.
   Прошло четыре дня, прежде чем он снова увидел ракету. Как раз вечером, когда солнце скрылось за горизонтом с внезапностью падения свечи в море, вспомогательный корабль вспыхнул с южных небес, плавно опускаясь на пылающих крыльях подводных струй. Появились Джарвис и Лерой, прошли сквозь быстро сгущающиеся сумерки и встретились с ним в свете "Ареса". Он осмотрел двоих; Джарвис был оборван и поцарапан, но явно в лучшем состоянии, чем Лерой, чей щеголеватый вид был полностью утрачен. Маленький биолог был бледен, как ближайшая луна, сиявшая снаружи; одна рука была перевязана термокожей, а одежда висела настоящими лохмотьями. Но больше всего Харрисона поразили его глаза; для того, кто прожил эти долгие утомительные дни с крохотным французом, в них было что-то странное. Они были явно напуганы, и это было странно, поскольку Лерой не был трусом, иначе он никогда не был бы одним из четырех, выбранных Академией для первой марсианской экспедиции. Но страх в его глазах был более понятен, чем то другое выражение, эта странная неподвижность взгляда, как у человека в трансе или как у человека в экстазе. "Как парень, который вместе видел рай и ад", - сказал Харрисон про себя. Ему еще предстояло понять, насколько он был прав.
   Он принял грубоватый вид, когда усталая пара села. "Вы красивая пара!" - прорычал он. "Я должен был знать лучше, чем позволить вам бродить в одиночестве". Он сделал паузу. - С твоей рукой все в порядке, Лерой? Нужно какое-нибудь лечение?"
   Джарвис ответил. - Все в порядке - просто поранил. Думаю, здесь нет опасности заражения; Лерой говорит, что на Марсе нет микробов.
   - Ну, - взорвался капитан, - тогда послушаем! Твои репортажи по радио звучали глупо. "Сбежал из рая!" Хм!"
   - Я не хотел сообщать подробности по радио, - серьезно сказал Джарвис. - Можно было подумать, что мы сошли с ума.
   - Во всяком случае, я так думаю.
   " Мои аусси! - пробормотал Лерой. "Я тоже!"
   "Начать сначала?" - спросил химик. "Наши ранние отчеты были практически завершены". Он уставился на Путца, который бесшумно вошел с лицом и руками, почерневшими от копоти, и сел рядом с Харрисоном.
   "Сначала", - решил капитан.
   - Что ж, - начал Джарвис, - мы тронулись в путь и полетели прямо на юг вдоль меридиана Ареса тем же курсом, что и я на прошлой неделе. Я привыкал к этому узкому горизонту, поэтому мне не так хотелось сидеть взаперти под большой миской, но все равно приходится переоценивать расстояния. Что-то в четырех милях от вас выглядит как восемь, когда вы привыкли к земной кривизне, и это заставляет вас предположить, что его размер всего в четыре раза больше. Небольшой холм выглядит как гора, пока вы почти не над ним".
   - Я знаю это, - проворчал Харрисон.
   - Да, но Лерой этого не знал, и я потратил первые пару часов, пытаясь ему это объяснить. К тому времени, как он понял (если понял), мы миновали Киммерий и над пустыней Ксанфа, а затем пересекли канал с грязным городом и бочкообразными жителями и местом, где Твил застрелил чудовище из сна. И ничто не поможет Пьеру здесь, кроме того, что мы запишем его, чтобы он мог практиковать свою биологию на останках. Так мы и сделали.
   "Вещь все еще была там. Нет признаков распада; без бактериальных форм жизни, конечно, не обойтись, а Лерой говорит, что Марс стерилен, как операционный стол".
   -- Comme le coeur d'une fileuse , -- поправил маленький биолог, к которому постепенно возвращалась его обычная энергия. "Как сердце старой девы!"
   - Однако, - продолжал Джарвис, - около сотни маленьких серо-зеленых биоподов прикрепились к этой штуке и росли и разветвлялись. Лерой нашел палку и сбил ее, и каждая ветка оторвалась и превратилась в биопод, ползающий вместе с другими. Так что он ковырялся в существе, пока я отводил от него взгляд; даже мертвый, этот вооруженный веревкой дьявол вызывал у меня мурашки по коже. А потом пришел сюрприз; эта штука была наполовину растением!"
   " С'est vrai! - подтвердил биолог. "Это так!"
   "Это был большой родственник биоподов, - продолжил Джарвис. "Лерой был очень взволнован; он полагает, что вся марсианская жизнь относится к такому типу - ни растения, ни животные. По его словам, жизнь здесь никогда не отличалась; у всего есть обе природы, даже у бочкообразных существ, даже у Твила! Я думаю, что он прав, особенно когда я вспоминаю, как Твил отдыхал, воткнув клюв в землю и пролежав так всю ночь. Я никогда не видел, чтобы он ел или пил; возможно, его клюв был больше похож на корень, и таким образом он питался".
   "Мне кажется, что это безумие, - заметил Харрисон.
   - Что ж, - продолжал Джарвис, - мы разбили несколько других наростов, и они вели себя точно так же - куски ползали, только гораздо медленнее, чем биоподы, а затем застревали в земле. Затем Лерой должен был поймать образец ходячей травы, и мы уже были готовы уйти, когда мимо промчалась вереница бочкообразных существ со своими тележками. Меня они тоже не забыли; все забарабанили: "Мы врр-енды - ой!" так же, как они были раньше. Лерой хотел подстрелить одного и разрезать его, но я вспомнил нашу с Твилом битву с ними и наложил вето на эту идею. Но он нашел возможное объяснение тому, что они сделали со всем мусором, который собрали".
   -- Наверное, лепешки из грязи делал, -- проворчал капитан.
   - Более или менее, - согласился Джарвис. "Они употребляют его в пищу, - думает Лерой. Видите ли, если они наполовину овощные, им бы этого и хотелось - почвы с органическими остатками, чтобы сделать ее плодородной. Вот почему они измельчали песок, биоподы и другие растения вместе. Видеть?"
   - Смутно, - возразил Харрисон. - А как же самоубийства?
   - У Лероя тоже было предчувствие. Самоубийцы бросаются в мясорубку, когда в смеси слишком много песка и гравия; они берутся за корректировку пропорций".
   "Крысы!" - с отвращением сказал Харрисон. "Почему нельзя было привезти дополнительные ветки со стороны?"
   "Потому что покончить жизнь самоубийством проще. Вы должны помнить, что этих существ нельзя судить по земным меркам; они, вероятно, не чувствуют боли, и у них нет того, что мы бы назвали индивидуальностью. Любой разум, который у них есть, является достоянием всего сообщества, как муравейник. Вот и все! Муравьи готовы умереть за свой муравейник; как и эти существа".
   -- Как и мужчины, -- заметил капитан, -- если уж на то пошло.
   - Да, но мужчины не особо торопятся. Требуются некоторые эмоции, такие как патриотизм, чтобы довести их до смерти за свою страну; эти вещи делают все это в повседневной работе ". Он сделал паузу.
   "Ну, мы сделали несколько снимков сказочного зверя и бочкообразных существ, а затем отправились дальше. Мы плыли над Ксанфом, держась как можно ближе к меридиану Ареса, и довольно скоро пересекли след строителя пирамид. Так что мы повернули назад, чтобы позволить Лерою взглянуть на него, и когда мы его нашли, мы приземлились. Эта штука построила всего два ряда кирпичей с тех пор, как мы с Твилом покинули ее, и вот она, вдыхая кремний и выдыхая кирпичи, как будто у нее была вечность, чтобы сделать это - а она есть. Лерой хотел вскрыть его разрывной пулей Боланда, но я подумал, что все, что прожило десять миллионов лет, имеет право на уважение к старости, поэтому я отговорил его от этого. Он заглянул в дыру наверху и чуть не попал под руку с кирпичом, а потом отколол от него несколько кусков, что ничуть не потревожило существо. Он нашел место, которое я отколол, попытался посмотреть, есть ли какие-нибудь признаки заживления, и решил, что через две-три тысячи лет он сможет лучше сказать. Так что мы сделали несколько кадров и поплыли дальше.
   "В полдень мы обнаружили обломки моей ракеты. Ничего не беспокоит; мы взяли мои фильмы и попытались решить, что делать дальше. Я хотел найти Твила, если это возможно; Судя по тому, что он указывал на юг, я понял, что он жил где-то рядом с Тайлом. Мы проложили наш маршрут и решили, что пустыня, в которой мы сейчас находимся, это Тайл II; Тайл, я должен быть к востоку от нас. Итак, по наитию, мы решили взглянуть на Тайле I, и поехали дальше".
   - Дер моторс? - спросил Путц, нарушив свое долгое молчание.
   - Удивительно, но у нас не было проблем, Карл. Ваш взрыв сработал отлично. Так что мы шли, довольно высоко, чтобы получить более широкий обзор, я бы сказал, около пятидесяти тысяч футов. Тайл II расстилался оранжевым ковром, и через некоторое время мы подошли к серой ветви Моря Хрониума, которая его ограничивала. Это было узко; мы пересекли его за полчаса, и там был Тайле I - такая же оранжевая пустыня, как и его помощник. Мы повернули на юг, к Морю Острале, и пошли по краю пустыни. А ближе к закату мы его заметили.
   - Застрелен? - повторил Путц. - Что вас застрелило?
   "Пустыня была замечена - со зданиями! Ни одного грязевого города каналов, хотя через него проходил канал. По карте мы поняли, что канал был продолжением канала, который Скиапарелли назвал Асканиусом.
   "Наверное, мы были слишком высоко, чтобы нас могли увидеть жители города, но и слишком высоко, чтобы хорошо рассмотреть его, даже в очках. Тем не менее, в любом случае близился закат, поэтому мы не планировали заходить. канал выходил в Море Австралии, и там, на юге, блестела тающая полярная ледяная шапка! Канал осушил его; мы могли различить блеск воды в нем. К юго-востоку, прямо на краю Моря Острале, была долина - первая неровность, которую я видел на Марсе, если не считать утесов, ограничивающих Ксанф и Тайл II. Мы пролетели над долиной... Джарвис вдруг замолчал и вздрогнул; Лерой, цвет которого начал возвращаться, казалось, побледнел. Аптекарь продолжал: "Ну, долина выглядела нормально - тогда! Просто серая пустошь, вероятно, полная краулеров, как и другие.
   "Мы кружили над городом; скажем, я хочу сказать вам, что это место было... ну, гигантским! Это было колоссально; сначала я подумал, что размер обусловлен той иллюзией, о которой я говорил, - вы знаете, близостью горизонта, - но это было не так. Мы проплыли прямо над ним, и вы никогда не видели ничего подобного!
   "Но солнце тут же скрылось из виду. Я знал, что мы находимся довольно далеко на юге - 60-я широта, - но я не знал, сколько у нас будет ночи".
   Харрисон взглянул на диаграмму Скиапарелли. - Около 60, а? он сказал. "Близко к тому, что соответствует полярному кругу. В это время года у вас будет около четырех часов ночи. Через три месяца у тебя вообще ничего не будет.
   "Три месяца!" повторил Джарвис, удивленный. Затем он ухмыльнулся. "Верно! Я забыл, что времена года здесь в два раза длиннее, чем у нас. Итак, мы отплыли в пустыню примерно на двадцать миль, так что город оставался за горизонтом на случай, если мы проспим, и провели там ночь.
   - Ты прав насчет длины. У нас было около четырех часов темноты, которые оставили нас довольно отдохнувшими. Мы позавтракали, назвали вам нашу локацию и отправились осматривать город.
   "Мы подплыли к нему с востока, и он вырисовывался впереди нас, как гряда гор. Господи, какой город! Не то чтобы в Нью-Йорке не было более высоких зданий или в Чикаго было больше земли, но по своей массе эти строения были в своем классе сами по себе. Гигантский!
   "Однако в этом месте было какое-то странное выражение. Вы знаете, как расползается земной город, нимб предместий, кольцо жилых кварталов, заводские районы, парки, шоссе. Здесь ничего этого не было; город возвышался из пустыни так же круто, как утес. Лишь несколько маленьких песчаных насыпей отметили раздел, а затем стены этих гигантских сооружений.
   "Архитектура тоже была странной. Было много устройств, которые невозможны дома, например, отступы в обратном направлении, чтобы здание с небольшим основанием могло расширяться по мере подъема. Это было бы ценным трюком в Нью-Йорке, где земля почти бесценна, но для этого нужно было бы перенести туда марсианское тяготение!
   "Ну, так как вы не можете посадить ракету на городской улице, мы приземлились прямо у канала со стороны города, взяли наши маленькие камеры и револьверы и направились к пролому в каменной стене. Мы не были в десяти футах от ракеты, когда оба увидели объяснение многих странностей.
   "Город был в руинах! Брошенный, покинутый, мертвый, как Вавилон! По крайней мере, так оно выглядело для нас тогда с его пустынными улицами, которые если и были вымощены, то теперь глубоко засыпаны песком".
   - Руины, а? прокомментировал Харрисон. "Сколько?"
   - Как мы могли сказать? возразил Джарвис. "В следующей экспедиции к этому мячу для гольфа должен быть археолог - и филолог, как мы узнали позже. Но оценить возраст чего-либо здесь - чертовски трудная задача; все выветривается так медленно, что большинство зданий можно было бы построить еще вчера. Ни дождей, ни землетрясений, ни растительности, которая своими корнями распространяла бы трещины, - ничего. Единственными факторами старения здесь являются ветровая эрозия (а в этой атмосфере она незначительна) и трещины, вызванные изменением температуры. И еще один агент - метеориты. Должно быть, время от времени они обрушиваются на город, судя по разреженности воздуха и тому факту, что мы видели четыре удара по земле прямо здесь, возле "Ареса".
   - Семь, - поправил капитан. - Три упали, пока тебя не было.
   "Ну, урон от метеоритов в любом случае должен быть медленным. Большие здесь были бы такой же редкостью, как и на Земле, потому что большие проникают сквозь атмосферу, а эти здания могли бы выдержать много маленьких. Мое предположение о возрасте города - и оно может быть ошибочным на большой процент - составляет пятнадцать тысяч лет. Даже это на тысячи лет старше любой человеческой цивилизации; пятнадцать тысяч лет назад был позднекаменный век в истории человечества.
   "Итак, Лерой и я подкрались к этим громадным зданиям, чувствуя себя пигмеями, словно охваченные благоговейным трепетом, и разговаривая шепотом. Говорю вам, это было призрачно ходить по этой мертвой и пустынной улице, и каждый раз, когда мы проходили сквозь тень, мы дрожали, и не только потому, что на Марсе тени холодные. Мы чувствовали себя незваными гостями, как будто великая раса, построившая это место, могла возмущаться нашим присутствием даже через сто пятьдесят столетий. Здесь было тихо, как в могиле, но мы продолжали воображать себе вещи и заглядывали в темные переулки между зданиями и оглядывались через плечо. В большинстве строений не было окон, но когда мы увидели отверстие в этих огромных стенах, мы не могли отвести взгляд, ожидая увидеть какой-то ужас, выглядывающий из него.
   "Затем мы миновали здание с открытой аркой; двери были там, но заблокированы песком. Я набрался смелости, чтобы заглянуть внутрь, а потом, конечно же, мы обнаружили, что забыли взять свои вспышки. Но мы продвинулись на несколько футов в темноту, и проход превратился в колоссальный зал. Далеко над нами небольшая трещина пропускала бледный луч дневного света, которого было недостаточно, чтобы осветить это место; Я даже не мог разглядеть, поднимается ли коридор до далекой крыши. Но я знаю, что место было огромным; Я что-то сказал Лерою, и из темноты до нас донеслось миллион тонких эхо. А после этого мы стали слышать другие звуки - скользящие шорохи, и шепоты, и звуки, похожие на затаенное дыхание, - и что-то черное и безмолвное прошло между нами и этой далекой расщелиной света.
   "Затем мы увидели три маленьких зеленоватых светящихся пятна в сумерках слева от нас. Мы стояли и смотрели на них, и вдруг они все разом переместились. Лерой крикнул: " Ce sont des yeux! " ' и они были! Это были глаза!
   "Ну, мы замерли на мгновение, пока крик Лероя эхом отдавался взад и вперед между далекими стенами, а эхо повторяло слова странными, тонкими голосами. Послышалось бормотание, бормотание, шепот и звуки, похожие на странный тихий смех, а затем трехглазое существо снова шевельнулось. Потом мы рванули к двери!
   "Мы чувствовали себя лучше на солнце; мы смущенно переглянулись, но ни один из нас не предложил еще раз взглянуть на здания внутри - хотя мы действительно видели это место позже, и это тоже было странно - но вы услышите об этом, когда я дойду до этого. Мы просто ослабили револьверы и поползли по этой призрачной улице.
   "Улица изгибалась, извивалась и разделялась на части. Я внимательно следил за нашими направлениями, так как мы не могли рисковать заблудиться в этом гигантском лабиринте. Без наших сумок из термокожи ночь прикончила бы нас, даже если бы то, что скрывалось в руинах, этого не сделало. Мало-помалу я заметил, что мы сворачиваем обратно к каналу, здания кончились и остались лишь несколько десятков ветхих каменных хижин, которые выглядели так, как будто они были построены из обломков города. Я уже начал немного разочаровываться, не обнаружив здесь никаких следов людей Твила, когда мы завернули за угол, и вот он!
   "Я закричал: "Твил!" но он просто смотрел, и тогда я понял, что он не Твил, а еще один марсианин в своем роде. Перистые придатки Твила были более оранжевого оттенка, и он был на несколько дюймов выше этого. Лерой плевался от возбуждения, а марсианин не сводил с нас своего злобного клюва, так что я выступил вперед как миротворец. Я сказал: "Твил?" очень вопросительно, но результата не было. Я пробовал это дюжину раз, и в конце концов нам пришлось от него отказаться; мы не смогли подключиться.
   "Лерой и я пошли к хижинам, а марсианин последовал за нами. Дважды к нему присоединялись другие, и каждый раз я пытался крикнуть им "Твил", но они просто смотрели на нас. Итак, мы пошли неторопливо, а трое следовали за нами, и тут мне вдруг пришло в голову, что, возможно, виноват мой марсианский акцент. Я повернулся лицом к группе и попытался выкрикивать ее так, как это делал сам Твил: "Трр-рви-р-рл!" Как это.
   "И это сработало! Один из них повернул голову на девяносто градусов и завопил: "Трр-рви-р-рл!" а через мгновение, как стрела из лука, Твил пролетел над ближайшими хижинами и приземлился прямо передо мной на клюв!
   "Чувак, мы были рады видеть друг друга! Твил начал чирикать и чирикать, как летняя ферма, и плавать вверх и вниз на своем клюве, и я бы схватил его за руки, но он не удержался бы достаточно долго.
   "Другие марсиане и Лерой просто смотрели, и через некоторое время Твил перестал подпрыгивать, и вот мы и оказались. Мы не могли разговаривать друг с другом больше, чем раньше, поэтому после того, как я пару раз сказала "Твил", а он сказал "Тик", мы были более или менее беспомощны. Однако была только середина утра, и казалось важным узнать все, что можно, о Твиле и городе, поэтому я предложил ему провести нас по окрестностям, если он не занят. Я отказался от этой идеи, указывая на здания, а затем на него и на нас.
   - Что ж, по-видимому, он был не слишком занят, потому что отправился с нами, ведя впереди один из своих 150-футовых прыжков, от которых Лерой задохнулся. Когда мы догнали его, он сказал что-то вроде "раз, раз, два, два, два, четыре - нет, нет - да, да - рок - нет брита!" Это, казалось, ничего не значило; возможно, он просто дал понять Лерою, что может говорить по-английски, или, возможно, он просто перебирал свой словарный запас, чтобы освежить память.
   "В любом случае, он показал нам окрестности. В его черном мешочке был своего рода фонарь, достаточно хороший для маленьких комнат, но он просто терялся в некоторых колоссальных пещерах, через которые мы прошли. Девять из десяти зданий абсолютно ничего для нас не значили - просто огромные пустые залы, полные теней, шорохов и эха. Я не мог себе представить их использование; они не казались подходящими ни для жилья, ни даже для коммерческих целей - торговли и проч.; они могли бы быть хороши в качестве электростанций, но зачем было заполнять целый город? А где остатки техники?
   "Это место было загадкой. Иногда Твил проводил нас через зал, в котором мог бы разместиться океанский лайнер, и, казалось, раздувался от гордости, а мы ни черта не могли понять! Как демонстрация архитектурной мощи город был колоссальным; как и все остальное, это было просто безумно!
   "Но мы видели одну вещь, которая была отмечена. Мы подошли к тому самому зданию, в которое мы с Лероем вошли раньше, - тому, что в нем было три глаза. Что ж, нас немного трясло от того, что мы собирались туда войти, но Твил щебетал и щебетал и продолжал повторять: "Да, да, да!" поэтому мы последовали за ним, нервно оглядываясь в поисках существа, наблюдавшего за нами. Однако этот зал был точно таким же, как и другие, полным бормотания, скользящих звуков и призрачных существ, ускользающих в углы. Если трехглазое существо все еще было там, оно, должно быть, ускользнуло вместе с остальными.
   "Твил вел нас вдоль стены; его свет показал ряд маленьких ниш, и в первой из них мы столкнулись с загадочной вещью - очень странной вещью. Когда свет вспыхнул в алькове, я увидел сначала просто пустое место, а потом, присев на пол, увидел - оно! Это было маленькое существо размером с большую крысу, серое, сбившееся в кучу и явно испуганное нашим появлением. У него было самое странное, самое дьявольское личико! - заостренные уши или рога и сатанинские глаза, которые, казалось, сверкали каким-то дьявольским разумом.
   Твил тоже увидел это и испустил гневный визг, а существо встало на две тонкие, как карандаш, ноги и с полуиспуганным, полудерзким писком побежало прочь. Он мчался мимо нас в темноту слишком быстро даже для Твила, и пока он бежал, что-то колебалось на его теле, как развевающийся плащ. Твил сердито взвизгнул на него и поднял пронзительный гул, который звучал как неподдельная ярость.
   "Но вещь исчезла, и тут я заметил самые странные из вообразимых деталей. Там, где он сидел на полу, была книга! Он сгорбился над книгой!
   "Я сделал шаг вперед; действительно, на страницах была какая-то надпись - волнистые белые линии, как запись сейсмографа, на черных листах, как материал сумки Твила. Твил закипел и присвистнул от гнева, взял том и поставил его на место на полке, полной других. Мы с Лерой ошеломленно уставились друг на друга.
   "Неужели крошка с дьявольским лицом читала? Или он просто ел страницы, получая физическую пищу, а не умственную? Или все произошло случайно?
   "Если существо было каким-то крысоподобным вредителем, который уничтожал книги, ярость Твила была понятна, но почему он должен пытаться помешать разумному существу, пусть даже принадлежащему к инопланетной расе, читать - если оно читало? Я не знаю; Я заметил, что книга была совершенно неповрежденной, и я не видел поврежденной книги среди тех, с которыми мы обращались. Но у меня есть странное предчувствие, что если бы мы узнали секрет маленького чертенка в плаще, мы бы узнали тайну огромного заброшенного города и упадка марсианской культуры.
   "Ну, Твил через некоторое время успокоился и провел нас полностью по этому огромному залу. Думаю, это была библиотека; по крайней мере, там были тысячи и тысячи этих странных томов с черными страницами, напечатанных волнистыми белыми линиями. В некоторых были и картинки; и некоторые из них показывали людей Твила. Это точка, конечно; это указывало на то, что его раса построила город и напечатала книги. Я не думаю, что величайший филолог на земле когда-либо переведет хотя бы одну строчку из этих записей; они были созданы умами, слишком отличными от наших.
   - Твил, естественно, мог их прочитать. Он чирикнул несколько строк, а потом я с его разрешения взял несколько книг; он сказал: "Нет, нет!" некоторым и "да, да!" другим. Возможно, он утаил те, которые были нужны его людям, или, возможно, он позволил мне взять те, которые, как он думал, мы поймем легче всего. Я не знаю; книги снаружи там, в ракете.
   "Затем он поднес свой тусклый факел к стенам, и они были изображены. Господи, какие фотографии! Они тянулись все выше и выше в черноту крыши, таинственные и гигантские. Я не особо разбирался в первой стене; это казалось изображением большого собрания народа Твила. Возможно, он должен был символизировать общество или правительство. Но следующая стена была более заметна; это показывало существ за работой какой-то колоссальной машины, и это была бы Промышленность или Наука. Задняя стена была частично разрушена, судя по тому, что мы могли видеть, я подозревал, что сцена предназначалась для изображения искусства, но именно на четвертой стене мы испытали шок, который почти ошеломил нас.
   "Я думаю, что символ был "Исследование" или "Открытие". Эта стена была немного проще, потому что движущийся луч дневного света из этой трещины освещал верхнюю поверхность, а факел Твила освещал нижнюю. Мы разглядели гигантскую сидячую фигуру, одного из клюворылых марсиан, вроде Твила, но каждая его конечность наводила на мысль о тяжести и усталости. Руки вяло опустились на стул, тонкая шея согнулась, а клюв уперся в тело, как будто существо едва переносило собственный вес. А перед ним была странная коленопреклоненная фигура, и при виде ее мы с Лероем чуть не пошатнулись друг против друга. Это был, по-видимому, мужчина!"
   "Человек!" - проревел Харрисон. - Мужчина, говоришь?
   "Я сказал, по-видимому", - возразил Джарвис. "Художник преувеличил нос почти до длины клюва Твила, но у фигуры были черные волосы до плеч, а вместо марсианской четверки на вытянутой руке было пять пальцев! Он стоял на коленях, словно поклоняясь марсианину, а на земле стояло что-то похожее на глиняную чашу, полную еды в качестве подношения. Что ж! Мы с Лероем думали, что облажались!
   - И Путц, и я тоже так думаю! - взревел капитан.
   "Может быть, у всех нас есть", - ответил Джарвис, слегка ухмыльнувшись бледному лицу маленького француза, который ответил молча. "В любом случае, - продолжал он, - Твил пищал, тыкал пальцем в фигуру и говорил: "Тик! Поставить галочку!' так что он признал сходство - и не говоря уже о трещинках на моем носу! - предупредил он капитана. "Важное замечание сделал Лерой; он посмотрел на марсианина и сказал: "Тот! Бог Тот!"
   " Уи! - подтвердил биолог. " Comme l'Egypte! "
   - Ага, - сказал Джарвис. - Как египетский бог с головой ибиса - с клювом. Ну, как только Твил услышал имя Тота, он поднял шум чириканья и писка. Он указал на себя и сказал: "Тот! Тот! а затем махнул рукой вокруг и повторил это. Конечно, он часто делал странные вещи, но мы оба думали, что поняли, что он имел в виду. Он пытался сказать нам, что его раса называла себя Тот. Вы понимаете, к чему я клоню?
   - Понятно, - сказал Харрисон. "Вы думаете, что марсиане посетили землю, а египтяне запомнили это в своей мифологии. Ну, тогда ты ушел; не было никакой египетской цивилизации пятнадцать тысяч лет назад".
   "Неправильный!" усмехнулся Джарвис. "Жаль, что с нами нет археолога, но Лерой говорит мне, что тогда в Египте существовала культура каменного века, додинастическая цивилизация".
   - Ну, даже так, что из того?
   "Множество! Все на этой картинке подтверждает мою точку зрения. Поза марсианина, тяжелая и усталая, - это неестественное напряжение земного тяготения. Имя Тот; Лерой говорит мне, что Тот был египетским богом философии и изобретателем письменности! Получи это? Должно быть, они подхватили эту идею, наблюдая, как марсианин делает записи. Слишком уж для совпадения то, что Тот должен быть клювовидным и иметь голову ибиса, и что клювовидные марсиане называют себя Тотом".
   "Ну, меня повесят! А как же нос у египтянина? Вы хотите сказать мне, что у египтян каменного века носы были длиннее, чем у обычных людей?
   "Конечно нет! Просто марсиане очень естественно отливали свои картины в марсианизированной форме. Разве люди не склонны все относить к себе? Вот почему дюгони и ламантины породили мифы о русалках - моряки думали, что видят в зверях человеческие черты. Так что марсианский художник, рисуя либо по описаниям, либо по несовершенным фотографиям, естественно, преувеличивал размер человеческого носа до такой степени, которая казалась ему нормальной. Во всяком случае, это моя теория.
   - Что ж, в качестве теории подойдет, - проворчал Харрисон. "Что я хочу услышать, так это то, почему вы двое вернулись сюда, выглядя как парочка позапрошлогодних птичьих гнезд".
   Джарвис снова вздрогнул и бросил еще один взгляд на Лероя. Маленький биолог немного восстановил свою привычную самообладание, но ответил на его взгляд эхом содрогания химика.
   "Мы доберемся до этого", - резюмировал последний. - А пока я буду придерживаться Твила и его людей. Как вы знаете, мы провели с ними большую часть трех дней. Я не могу рассказать все подробности, но я подытожу важные факты и дам наши выводы, которые, возможно, не стоят и надутого франка. Трудно судить об этом высохшем мире по земным меркам.
   "Мы сфотографировали все, что только можно; Я даже пытался сфотографировать эту гигантскую фреску в библиотеке, но, если только лампа Твила не была необычайно богата актиничными лучами, я не думаю, что она будет видна. А жаль, так как это, несомненно, самый интересный объект, который мы нашли на Марсе, по крайней мере, с человеческой точки зрения.
   "Твил был очень вежливым хозяином. Он показал нам все достопримечательности, даже новые водопроводные сооружения.
   При этом слове глаза Путца загорелись. - Фатерворкс? - повторил он. - Для вот?
   - Для канала, естественно. Им приходится создавать напор воды, чтобы прогнать ее; Это очевидно." Он посмотрел на капитана. - Ты сам сказал мне, что гонять воду из полярных шапок Марса к экватору равносильно тому, чтобы гнать ее на двадцатимильный холм, потому что Марс сплющен у полюсов и выпучен на экваторе, как и Земля.
   - Верно, - согласился Харрисон.
   -- Что ж, -- продолжал Джарвис, -- этот город был одной из ретрансляционных станций для увеличения потока. Их электростанция была единственным из гигантских зданий, которое, казалось, служило какой-то полезной цели, и на это стоило посмотреть. Хотел бы я, чтобы ты это видел, Карл; вам придется сделать то, что вы можете из наших фотографий. Это солнечная электростанция!
   Харрисон и Путц переглянулись. "Солнечная сила!" - буркнул капитан. "Это примитивно!" И инженер добавил выразительное " Ja! " соглашения.
   - Не так примитивно, - поправил Джарвис. "Солнечный свет фокусировался на причудливом цилиндре в центре большого вогнутого зеркала, и они брали от него электрический ток. Сок заработал насосы.
   "Термопара!" - воскликнул Путц.
   "Звучит разумно; можно судить по картинкам. Но с силовой установкой были некоторые странности. Самым странным было то, что за механизмами ухаживали не люди Твила, а какие-то бочкообразные существа, подобные тем, что обитают в Ксанфе! Он оглядел лица своих слушателей; комментариев не было.
   "Возьми?" - возобновил он. Когда они замолчали, он продолжил: "Я вижу, что нет. Лерой понял это, но правильно это или нет, я не знаю. Он думает, что бочонки и раса Твила имеют взаимное расположение, как... ну, как пчелы и цветы на земле. Цветы дают пчелам мед; пчелы несут пыльцу для цветов. Видеть? Бочки ухаживают за работами, а люди Твила строят систему каналов. Город Ксантус, должно быть, был подпиточной станцией; это объясняет таинственные машины, которые я видел. И далее Леруа полагает, что это не разумное расположение - по крайней мере, со стороны стволов, - но что оно делалось на протяжении стольких тысяч поколений, что стало инстинктивным - тропизмом - точно так же, как действия муравьев и муравьев. пчелы. Существа приучены к этому!"
   "Орехи!" заметил Харрисон. "Тогда послушаем, как вы объясните причину появления этого большого пустого города".
   "Конечно. Цивилизация Твила находится в упадке, вот в чем причина. Это вымирающая раса, и из всех миллионов, которые когда-то там жили, пара сотен товарищей Твила - это остаток. Это аванпост, оставленный присматривать за источником воды в полярной шапке; вероятно, где-то в системе каналов осталось еще несколько респектабельных городов, скорее всего, вблизи тропиков. Это последний вздох расы - и расы, которая достигла более высокой вершины культуры, чем человек!"
   "Хм?" - сказал Харрисон. "Тогда почему они умирают? Недостаток воды?"
   - Я так не думаю, - ответил химик. - Если моя догадка о возрасте города верна, пятнадцать тысяч лет не окажут достаточного влияния на водоснабжение - да и сто тысяч, если уж на то пошло. Это что-то другое, хотя вода, несомненно, играет роль.
   " Das wasser ", - отрезал Путц. "Вир идет точка?"
   - Это знает даже химик! - усмехнулся Джарвис. "По крайней мере, на земле. Здесь я не уверен, но на Земле каждый раз, когда вспыхивает молния, происходит электролиз некоторого количества водяного пара на водород и кислород, а затем водород улетает в космос, потому что земная гравитация не будет удерживать его постоянно. И каждый раз, когда происходит землетрясение, часть воды уходит внутрь. Медленно, но чертовски уверенно. Он повернулся к Харрисону. - Верно, Кэп?
   - Верно, - согласился капитан. - Но здесь, конечно, - ни землетрясений, ни гроз - потери должны быть очень медленными. Тогда почему вымирает раса?"
   - На это отвечает солнечная электростанция, - возразил Джарвис. "Недостаток топлива! Отсутствие власти! Не осталось ни нефти, ни угля - если на Марсе когда-либо был каменноугольный век - и никакой гидроэнергетики - только капельки энергии, которую они могут получить от солнца. Вот почему они умирают".
   "С безграничной энергией атома?" - взорвался Харрисон.
   "Они ничего не знают об атомной энергии. Наверное, никогда не делал. Должно быть, они использовали какой-то другой принцип в своем космическом корабле.
   - Тогда, - огрызнулся капитан, - что заставляет вас ставить их интеллект выше человеческого? Наконец-то мы взломали атом!"
   "Конечно, есть. У нас была подсказка, не так ли? Радий и уран. Как вы думаете, мы бы когда-нибудь научились, как без этих элементов? Мы бы даже не подозревали, что атомная энергия существует!"
   "Что ж? Разве они не?..
   - Нет. Вы сами сказали мне, что плотность Марса составляет всего 73 процента от земной. Даже химику понятно, что это означает недостаток тяжелых металлов - ни осмия, ни урана, ни радия. У них не было подсказки".
   "Даже если так, это не доказывает, что они более продвинуты, чем мы. Если бы они были более продвинутыми, они бы все равно это обнаружили.
   - Возможно, - признал Джарвис. "Я не утверждаю, что мы не превосходим их в чем-то. Но в других они намного опережают нас".
   - В чем, например?
   - Ну, во-первых, социально.
   "Хм? Что ты имеешь в виду?"
   Джарвис взглянул по очереди на каждого из троих, стоящих перед ним. Он колебался. "Интересно, как вы это воспримете, - пробормотал он. "Естественно, каждому больше нравится его собственная система". Он нахмурился. "Послушайте, у нас на земле есть три типа общества, не так ли? И прямо здесь есть член каждого типа. Путц живет при диктатуре - самодержавии. Леруа гражданин Шестой Коммуны во Франции. Харрисон и я - американцы, члены демократии. Вот вам - самодержавие, демократия, коммунизм - три типа земных обществ. У людей Твила система отличается от любой из нас.
   "Другой? Что это?"
   - Тот, который не пробовал ни один земной народ. Анархия!"
   "Анархия!" - взорвались капитан и Путц.
   "Вот так."
   - Но... - бормотал Харрисон. - Что ты имеешь в виду - они впереди нас? Анархия! Ба!"
   - Хорошо - ба! - возразил Джарвис. - Я не говорю, что это сработает для нас или для любой расы людей. Но это работает для них".
   - Но - анархия! Капитан возмутился.
   "Ну, если говорить прямо, - защищаясь, возразил Джарвис, - анархия - идеальная форма правления, если она работает. Эмерсон сказал, что лучшее правительство - это то, которое управляет меньше всего, и так же говорили Уэнделл Филлипс и, я думаю, Джордж Вашингтон. И у вас не может быть никакой формы правления, которая управляет меньше, чем анархия, которая вообще не является правительством!"
   Капитан хрипел. - Но... это неестественно! Даже у диких племен есть свои вожди! Даже у стаи волков есть свой вожак!"
   - Что ж, - вызывающе возразил Джарвис, - это только доказывает, что правительство - примитивное устройство, не так ли? С идеальной расой вам это вообще не понадобится; правительство есть признание в слабости, не так ли? Это признание того, что часть людей не будет сотрудничать с остальными и что нужны законы, чтобы сдерживать тех индивидуумов, которых психолог называет антиобщественными. Если бы не было антиобщественных личностей - преступников и им подобных, - вам бы не понадобились законы или полиция, не так ли?
   "Но правительство! Вам нужно правительство! Как насчет общественных работ, войн, налогов?
   - Никаких войн на Марсе, несмотря на то, что он назван в честь Бога Войны. Здесь нет смысла в войнах; население слишком малочисленно и слишком рассеяно, и, кроме того, для поддержания функционирования системы каналов требуется помощь каждого отдельного сообщества. Никаких налогов, потому что, по-видимому, все люди сотрудничают в строительстве общественных работ. Никакой конкуренции, чтобы вызвать проблемы, потому что каждый может помочь себе в чем угодно. Как я уже сказал, при идеальной расе правительство совершенно не нужно.
   - И вы считаете марсиан идеальной расой? - мрачно спросил капитан.
   "Нисколько! Но они существуют намного дольше, чем человек, что они развились, по крайней мере, в социальном плане, до такой степени, что им не нужно правительство. Они работают вместе, вот и все". Джарвис остановился. - Странно, не правда ли - как будто Мать-природа проводила два эксперимента, один дома, а другой на Марсе. На земле это испытание эмоциональной, высококонкурентной гонки в мире изобилия; здесь это испытание тихой, дружной расы в пустынном, непродуктивном и негостеприимном мире. Здесь все способствует сотрудничеству. Ведь нет даже того фактора, от которого столько хлопот дома, - секса!
   "Хм?"
   "Да: люди Твила размножаются точно так же, как бочки в грязных городах; между двумя особями растет третья. Еще одно доказательство теории Лероя о том, что марсианская жизнь не является ни животной, ни растительной. Кроме того, Твил был достаточно хорошим хозяином, чтобы позволить ему высунуть клюв и пошевелить перьями, и осмотр убедил Лероя.
   " Оуи ", - подтвердил биолог. "Это правда."
   - Но анархия! - с отвращением проворчал Харрисон. "Это проявилось бы на головокружительной, полумертвой таблетке, такой как Марс!"
   "Пройдет много столетий, прежде чем вам придется беспокоиться об этом на земле", усмехнулся Джарвис. Он возобновил свой рассказ.
   "Ну, мы бродили по тому могильному городу, все фотографируя. А потом... - Джарвис сделал паузу и вздрогнул, - потом мне пришла в голову идея взглянуть на ту долину, которую мы заметили с ракеты. Я не знаю почему. Но когда мы попытались направить Твила в этом направлении, он поднял такой крик и визг, что я подумал, что он сошел с ума.
   "Если возможно!" - издевался Харрисон.
   "Итак, мы начали там без него; он все плакал и кричал: "Нет, нет, нет! Поставить галочку!' но это сделало нас более любопытными. Он проплыл над нашими головами, застрял на клюве и проделывал с десяток других выходок, но мы продолжали пахать, и в конце концов он сдался и безутешно поплелся вместе с нами.
   - Долина находилась не более чем в миле к юго-востоку от города. Твил мог бы покрыть это расстояние за двадцать прыжков, но он отставал, мешкал и то и дело указывал на город и вопил: "Нет, нет, нет!" Затем он взлетал в воздух и спускался на клюве прямо перед нами, и нам приходилось ходить вокруг него. Конечно, я и раньше видел, как он делает много сумасшедших вещей; Я к ним привык, но было ясно, что он не хочет, чтобы мы видели эту долину.
   "Почему?" - спросил Харрисон.
   - Вы спрашивали, почему мы вернулись, как бродяги, - сказал Джарвис, слегка вздрогнув. "Вы научитесь. Мы взобрались на невысокий скалистый холм, который его ограничивал, и, когда мы приблизились к вершине, Твил сказал: "Нет брета", Тик! Нет брета!' Ну, это были слова, которые он использовал для описания силиконового монстра; это были также слова, которые он использовал, чтобы сказать мне, что образ Фэнси Лонг, который чуть не заманил меня к чудовищу из сна, не был реальным. Я помнил это, но для меня это ничего не значило - тогда!
   "Сразу после этого Твил сказал: "Ты один-один-два, он один-один-два", и тогда я начал видеть. Это была фраза, которую он использовал, чтобы объяснить сон-зверя, чтобы сказать мне, что то, о чем я думал, думало существо, - чтобы рассказать мне, как это существо завлекало своих жертв их собственными желаниями. Поэтому я предупредил Лероя; мне казалось, что даже сон-зверь не может быть опасен, если мы предупреждены и ожидаем его. Ну, я был неправ!
   "Когда мы достигли гребня, Твил полностью повернул голову, так что его ноги были вперед, но его глаза смотрели назад, как будто он боялся смотреть в долину. Мы с Лероем смотрели на него, вокруг нас была такая же серая пустошь, с мерцанием южной полярной шапки далеко за ее южным краем. Вот что было в одну секунду; следующим был - Рай!
   "Какая?" - воскликнул капитан.
   Джарвис повернулся к Лерою. - Можешь описать? он спросил.
   Биолог беспомощно замахал руками: " Это невозможно! " он прошептал. " Il me rend muet! "
   - Меня это тоже поражает, - пробормотал Джарвис. "Я не знаю, как это сказать; Я химик, а не поэт. "Рай" - самое подходящее слово, которое я могу придумать, и это совсем не то. Это был Рай и Ад в одном флаконе!"
   - Ты будешь говорить разумно? - прорычал Харрисон.
   "Насколько это имеет смысл. Говорю вам, вот мы смотрели на серую долину, поросшую кляксами, а через мгновение - Господи! Вы не можете себе представить, что в следующий момент! Как бы вы хотели, чтобы все ваши мечты стали реальностью? Каждое желание, которое вы когда-либо удовлетворяли? Все, что ты когда-либо хотел, там для взятия?
   "Я бы хотел, чтобы это было хорошо!" - сказал капитан.
   - Тогда милости просим! Не только ваши благородные желания, помните! Каждый хороший порыв, да, но также и каждое маленькое гадкое желание, каждая порочная мысль, все, чего вы когда-либо желали, хорошего или плохого! Сновидящие звери - прекрасные продавцы, но у них нет нравственного чувства!"
   - Сновидящие звери?
   "Да. Это была их долина. Я полагаю, сотни, может быть, тысячи. Достаточно, во всяком случае, чтобы развернуть полную картину ваших желаний, даже всех забытых, которые должны были быть извлечены из подсознания. Какой-то рай! Я видел дюжину Фэнси Лонг в каждом костюме, которым я когда-либо восхищался на ней, а некоторые, должно быть, я вообразил. Я видел всех красивых женщин, которых когда-либо знал, и все они умоляли о моем внимании. Я увидел все прекрасные места, где я когда-либо хотел быть, все причудливо упакованные в эту маленькую долину. И я видел... другие вещи. Он серьезно покачал головой. "Это было не совсем красиво. Господин! Сколько зверя осталось в нас! Я полагаю, что если бы каждый живой человек мог хоть раз взглянуть на эту чудную долину и хоть раз увидеть, какая гадость таится в нем, что ж, мир мог бы выиграть от этого. Потом я благодарил небеса за то, что Лерой и даже Твил видели свои картины, а не мои!
   Джарвис снова помолчал, а затем продолжил: "У меня закружилась голова от экстаза. Я закрыл глаза - и с закрытыми глазами я все еще видел все это! Эта красивая, злая, дьявольская панорама была у меня в голове, а не в глазах. Вот как действуют эти изверги - через разум. Я знал, что это звери сна; Мне не нужен был вопль Твила "Нет брета"! Нет брета!' Но - я не мог удержаться! Я знал, что это манит смерть, но это стоило одного момента с видением".
   - Какое именно видение? - сухо спросил Харрисон.
   Джарвис покраснел. - Неважно, - сказал он. - Но рядом со мной я услышал крик Лероя: "Ивонн! Ивонна! и я знал, что он попал в ловушку, как и я. Я боролся за здравомыслие; Я говорил себе остановиться, и все время стремглав бросался в силки!
   "Тогда меня что-то сбило с толку. Твил! Он подскочил сзади; когда я рухнул вниз, я увидел, как он пронесся надо мной прямо к тому, к чему я бежал, с его злобным клювом, направленным прямо ей в сердце!
   "Ой!" кивнул капитан. " Ее сердце!"
   "Неважно. Когда я вскарабкался, этот образ исчез, а Твил был в переплетении черных веревочных рук, точно так же, как когда я впервые увидел его. Он упустил жизненно важный момент в анатомии зверя, но отчаянно тыкал клювом.
   "Каким-то образом заклинание снялось или частично снялось. Я был не в пяти футах от Твила, и это потребовало ужасной борьбы, но мне удалось поднять револьвер и всадить в зверя патрон Боланда. Вырвалась струя ужасной черной порчи, пропитав Твила и меня - и я думаю, ее тошнотворный запах помог разрушить иллюзию той долины красоты. Как бы то ни было, нам удалось увести Лероя от дьявола, который завладел им, и мы втроем, шатаясь, добрались до хребта и перебрались через него. У меня хватило присутствия духа, чтобы поднять камеру над гребнем и сделать снимок долины, но держу пари, что он не показывает ничего, кроме серых пустошей и корчащихся ужасов. То, что мы видели, было нашим разумом, а не глазами".
   Джарвис остановился и вздрогнул. - Зверюга наполовину отравила Лероя, - продолжил он. "Мы поплелись обратно в подсобку, позвали вас и лечились чем могли. Леруа выпил большую порцию коньяка, который был у нас с собой; мы не осмелились попробовать что-нибудь из Твила, потому что его метаболизм настолько отличается от нашего, что то, что вылечило его, может убить нас. Но коньяк, похоже, подействовал, и вот, после того как я сделал еще одно дело, которое хотел сделать, мы вернулись сюда - и все.
   - Все? - спросил Харрисон. - Так ты разгадал все тайны Марса, а?
   - Ни черта! - возразил Джарвис. "Осталось много вопросов без ответов".
   "Джа!" - отрезал Путц. - Испарение... как остановили?
   "В каналах? Я тоже думал об этом; за эти тысячи миль и при таком низком атмосферном давлении можно подумать, что они многое потеряют. Но ответ прост; они плывут по воде бурдюком с маслом".
   Путц кивнул, но вмешался Харрисон. - Вот загадка. Имея только уголь и нефть - только сжигание или электроэнергию - откуда они взяли энергию для строительства системы каналов по всей планете, тысяч и тысяч миль? Подумай о работе, которую мы проделали, чтобы сократить Панамский канал до уровня моря, а потом ответь на это!"
   "Легкий!" усмехнулся Джарвис. "Марсианская гравитация и марсианский воздух - вот ответ. Поймите: во-первых, земля, которую они выкопали, весила всего треть веса земли. Во-вторых, паровая машина здесь расширяется против давления воздуха на десять фунтов на квадратный дюйм меньше, чем на Земле. В-третьих, здесь можно было построить двигатель в три раза больше без увеличения внутреннего веса. И в-четвертых, вся планета почти ровная. Верно, Путц?
   Инженер кивнул. "Джа! Der shteam - двигатель - это sieben-und zwanzig - здесь в двадцать семь раз эффективнее.
   "Ну, вот и последняя загадка, - размышлял Харрисон.
   "Ага?" - сардонически спросил Джарвис. - Тогда ответь на них. Какова природа этого огромного пустого города? Зачем марсианам каналы, ведь мы никогда не видели, чтобы они ели или пили? Действительно ли они посещали землю на заре истории, и, если не атомная энергия, что питало их корабль? Так как раса Твила, кажется, нуждается в небольшом количестве воды или совсем не нуждается в ней, они просто управляют каналами для какого-то высшего существа, которое в ней нуждается? Есть ли на Марсе другие разумные существа? Если нет, то что за бес с лицом демона мы видели в книге? Есть несколько загадок для вас!"
   - Я знаю еще одного или двух! - прорычал Харрисон, внезапно взглянув на маленького Лероя. "Ты и твои видения! - Ивонн! а? Твою жену зовут Мари, не так ли?
   Маленький биолог покраснел. - Оуи, - несчастно признался он. Он обратил умоляющий взгляд на капитана. - Пожалуйста, - сказал он. -- В Париже tout le monde -- все думают об этих вещах по-разному -- нет? Он неловко повернулся. "Пожалуйста, вы не скажете Мари, n'est-ce pas?"
   Харрисон усмехнулся. - Не мое дело, - сказал он. - Еще один вопрос, Джарвис. Что еще вы сделали, прежде чем вернуться сюда?
   Джарвис выглядел застенчивым. "Ах это." Он колебался. "Ну, я чувствовал, что мы многим обязаны Твилу, поэтому после некоторых хлопот мы уговорили его сесть в ракету и отправили к месту крушения первой, на Тайле II. Затем, - закончил он извиняющимся тоном, - я показал ему атомный взрыв, заставил его работать - и отдал ему!
   "Ты что?" - взревел капитан. "Вы передали что-то столь мощное инопланетной расе - может быть, когда-нибудь как вражеской расе?"
   "Да, я это сделал", - сказал Джарвис. - Послушайте, - возразил он, защищаясь. "Эта паршивая, высохшая пилюля пустыни под названием Марс никогда не сможет прокормить большое количество людей. Пустыня Сахара - такое же хорошее поле для империализма и гораздо ближе к дому. Так что мы никогда не найдем расовых врагов Твила. Единственная ценность, которую мы здесь найдем, - это коммерческая торговля с марсианами. Тогда почему бы мне не дать Твилу шанс на выживание? С помощью атомной энергии они могут управлять своей системой каналов на сто процентов, а не только на один из пяти, как показали наблюдения Путца. Они могут заселить эти призрачные города; они могут возобновить свое искусство и промышленность; они могут торговать с народами земли - и я держу пари, что они могут научить нас кое-чему, - он сделал паузу, - если они смогут вычислить атомный взрыв, а я ставлю на то, что они могут. Они не дураки, Твил и его страусиные марсиане!
   ЧЕЛОВЕК, СДЕЛАННЫЙ МАРСИАНАМИ, Фрэнк Белкнап Лонг
   В лагере была смерть.
   Когда я проснулся, я знал, что оно пришло, чтобы встать с нами в ночи, и теперь ждало рассвета, который зальет пустыню светом. У основания моего скальпа покалывало, и я был мокрым от холодного пота.
   У меня возник порыв вскочить и пойти, спотыкаясь, в темноте. Но я дисциплинировала себя. Я скрестил руки на груди и стал ждать, пока небо станет ярким.
   Рассвет на Марсе не похож ни на что, о чем вы когда-либо мечтали. Вы просыпаетесь утром, и вот оно - яркое, ясное и сияющее. Ты щипаешь себя, сидишь прямо, но оно не исчезает.
   Затем вы смотрите на свои руки с большими мозолями. Ты тянешься к зеркалу, чтобы взглянуть на свое лицо. Это не так уж хорошо. Вот где безобразие входит в картину. Вы оглядываетесь и видите Ральфа. Ты видишь Гарри. Вы видите женщин.
   На Земле женщина может выглядеть не лучшим образом в ярком свете раннего рассвета, но если она действительно красива, то выглядит не так уж плохо. На Марсе даже самая красивая женщина при вставании выглядит злой, слишком утомленной и измученной человеческими недостатками, чтобы взять сборную металлическую лачугу и превратить ее в настоящий дом для мужчины.
   Вы должны делать скидку на многие вещи на Марсе. Вы должны начать с того, что примете трудности и лишения как свой ежедневный удел. Вы должны привыкнуть к жизни в строительных лагерях в пустыне, с красной пылью, от которой вы чувствуете себя пустым и высохшим внутри. Заставляя чувствовать себя барабаном, сморщенным стручком гороха, соленой рыбой, подвешенной сушиться. Пыль внутри вас гремит, вода из каналов просачивается, гниют подошвы ваших ботинок.
   Итак, вы просыпаетесь и смотрите. Накануне ночью вы собрали коряги и сложили их у костра. Коряги исчезли. Кто-то украл вашу очень драгоценную корягу. Марсиане? Угадай еще раз.
   Вы встаете и идете прямо к Ральфу, расправив плечи. Вы говорите: "Ральф, какого черта тебе понадобилось красть мою корягу?"
   В своем уме вы говорите это. Скажи это Дику, скажи это Гарри. Но на самом деле вы говорите: "Ларсен снова был здесь прошлой ночью!"
   Вы говорите, я поставил рыбу вариться, и Ларсен ее съел. У меня была хорошая колода карт, все блестящие и новые, и Ларсен сделал на них пометки. Это не я обманывал. Это Ларсен надеялся, что я выиграю, чтобы он мог подстеречь меня в пустыне и забрать у меня все деньги.
   У тебя есть девушка. В лагерях не так уж много девушек, в которых есть смех, свет и огонь. Но их несколько, и если вам повезет, вам понравится одна конкретная девушка - ее пухлые красные губы и золотистые волосы. Внезапно она исчезает. Кто-то убегает с ней. Это Ларсен.
   В каждом человеке есть дремлющий великан. Когда жизнь бурлит вокруг вас в суровом и новом мире, вы должны продолжать уважать парней, которые связали свою судьбу с вами, даже когда их порывы так же суровы, как отблеск солнечного света на отполированном пустыней надгробии.
   Ты придумываешь имя-Ларсен. Вы начинаете с нуля и строите Ларсена до тех пор, пока у вас в голове не сложится его четкая картина. Вы развиваете его до тех пор, пока он не станет таким кричащим, скандальным, золотым человеком, как Пол Баньон.
   Даже злая легенда может показаться золотой на Марсе. Ларсен был не только моим дремлющим великаном - или Диком, или Гарри. Он был дремлющим великаном во всех нас, и это делало его таким потрясающим. Все гигантское обладает красотой, силой и драйвом.
   В одиночку мы ничего не могли сделать с энтузиазмом Ларсена, так что, когда какой-то великий злодейский поступок был совершен с энтузиазмом, как это могли быть мы? А вот и Ларсен! Он возьмет на себя всю вину, но не будет чувствовать себя виноватым, потому что он первый мужчина в Эдеме, ребенок, который так и не вырос, смеющийся мальчик, Геракл, балансирующий мир на своих плечах и ищущий женщину с длинными блестящими волосами. и глаза, подобные звездам небесным, подчиняются его воле.
   Если бы такая женщина ожила в объятиях Геракла, захотели бы вы помешать ему разрушить мир? Не могли бы вы попробовать?
   Разве ты не видишь? Ларсен был для нас ближе, чем дыхание, и так же необходим, как еда, питье и наши мечты о светлом завтрашнем дне. Не думайте, что мы не ненавидели его время от времени. Не думайте, что мы не проклинали и не поносили его. Вы можете прославлять легенду отсюда и до вечности, но блеск никогда не остается совершенно незапятнанным.
   Ларсен не казался бы нам вполне реальным, если бы мы не дали ему мышцы, способные утомляться, и глаза, способные моргать, закрываясь от усталости. Ларсену нужно было спать, как и нам. Он пропадал на несколько дней.
   Мы подмигивали и говорили: "На этот раз Ларсен хорошо отдохнул. Но он вернется с чем-то новым в рукаве, не волнуйтесь!
   Мы могли бы пошутить об этом, конечно. Когда Ларсен воровал или жульничал, мы могли притворяться, что играем в игру с загруженными костями - не совсем смертельную игру, но игру, полную шума и ярости, с взрывом веселья в конце.
   Но есть и более смертоносные игры. Я лежал неподвижно, скрестив руки на груди, и каждая пора потела. Я уставился на Гарри. Мы работали всю ночь, копая колодец, и через несколько дней вода будет пузыриться сладкой и прохладной, и нам не нужно будет идти к каналу, чтобы наполнить нашу кухонную утварь. Гарри моргал и шевелился, и я мог сказать, только взглянув на него, что он тоже беспокоился. Я посмотрел за его спину на круг лачуг.
   Большинство из нас спали под открытым небом, но в лачугах было несколько юношей и женщин, слишком утомленных тяжелой работой, чтобы их особенно заботило, спят ли они в удушающей темноте или под ясным холодным светом звезд.
   Я медленно встал на колени, зачерпнул горсть песка и позволил ему медленно просочиться сквозь пальцы. Гарри посмотрел прямо на меня, и его глаза расширились от тревоги. Должно быть, это было выражение моего лица. Он встал и подошел к тому месту, где я сидел, его рот слегка дернулся. В Гарри не было ничего обнадеживающего. Жизнь не была к нему благосклонна, и он смирился с тем, что без протеста принимает пращи и стрелы неистовой судьбы. У него было одно из тех изможденных, почти черепообразных лиц, которые пугают детей и заставляют женщин плакать.
   - Ты плохо выглядишь, Том, - сказал он. - Ты слишком сильно себя загоняешь.
   Я быстро отвел взгляд. Я должен был сказать ему, но что-нибудь ужасное могло деморализовать Гарри и заставить его в слепой панике вскинуть руку перед лицом. Но я не мог держать его запертым внутри себя ни на мгновение дольше.
   - Садись, Гарри, - прошептал я. "Я хочу поговорить с тобой. Нет смысла будить остальных.
   - О, - сказал он.
   Он присел рядом со мной на песок, его глаза изучали мое лицо. - Что такое, Том?
   - Я услышал крик, - сказал я. "Это было довольно ужасно. Кто-то пострадал - плохо. Это разбудило меня, и это требует некоторых усилий".
   Гарри кивнул. - Ты спишь как убитый, - сказал он.
   "Я просто лежал неподвижно и слушал, - сказал я, - с широко открытыми глазами. Что-то вышло из колодца - двуногое. Это не издавало ни звука. Он был большим, Гарри, и, казалось, растворялся в тенях. Не знаю, что помешало мне вскочить и пойти за ним. Это как-то связано с моим самочувствием. Все замерзло внутри".
   Гарри, казалось, понял. Он кивнул, его глаза метнулись к колодцу. "Как давно это было?"
   "Десять-пятнадцать минут".
   - Ты просто ждал, пока я проснусь?
   - Верно, - сказал я. "В этом крике было что-то такое, что заставило меня отложить это выяснение. Компания Двоих - и когда ты наедине с чем-то вроде этого, лучше сначала обсудить это, прежде чем действовать.
   Я видел, что Гарри был доволен. Тоже расстроен и ужасно потрясен. Но он был доволен, что я обратился к нему как к другу, которому можно доверять. Когда ты больше не можешь зависеть от жизни, хорошо знать, что у тебя есть друг.
   Я стряхнул песок с брюк и встал. - Пошли, - сказал я. "Мы посмотрим".
   Для него это было испытанием. Его лицо дернулось, а глаза заблестели. Он знал, что я не солгал о крике. Если один-единственный крик мог меня так расстроить, значит, это было плохо.
   Мы шли к колодцу в полной тишине. Повсюду были тени, холодные и неприступные. Они казались почти как люди, перешептываясь друг с другом, прижимаясь друг к другу в зловещей болтливой тишине, зная, что мы обнаружим.
   От костра до колодца было шестьдесят футов ходьбы. Прогулка под солнцем - прогулка под ярким жарким солнцем Марса, возможно, с полным ужасом в конце.
   Ужас был там. Гарри издал тихий горловой звук, и мое сердце забилось, как бас-барабан.
   II
   У человека на песке не было макушки на голове. Его череп был раздавлен и сплющен так безобразно, что он казался лежащей на нем деревянной фигурой - анатомическим манекеном со снятой черепной коробкой.
   Мы огляделись в поисках ящика с черепом, надеясь, что найдем его, надеясь, что совершили ошибку и случайно наткнулись на лабораторию для вскрытия под открытым небом и смотрели на жуткие реквизиты из пластика и блестящего металла вместо костей и мышцы и плоть.
   Но у человека на песке было имя. Мы знали его несколько недель и разговаривали с ним. Он был не медицинским манекеном, а трупом. Его конечности ужасно тряслись в конвульсиях, глаза были широко раскрыты и смотрели в упор. Песок под его головой был запекся запекшейся кровью. Мы искали оружие, которое размозжило ему череп, но не смогли его найти.
   Мы искали оружие до того, как увидели следы на песке. Они были большими - невероятно большими и массивными. Человек в ботинке двенадцатого размера мог бы оставить такие отпечатки, если бы кожа немного промокла и расплылась вокруг подошвы.
   - Бедный парень, - прошептал Гарри.
   Я знал, что он чувствует. Нам всем нравился Нед. Безобидный человечек с большой любовью к одиночеству, парень, у которого не было ни одного злого волоса в голове. Счастливый маленький парень, который любил петь и танцевать в свете высоко прыгающего костра. У него было банджо, и он хорошо музицировал. Кто мог ненавидеть Неда с такой примитивной и дикой яростью? Я посмотрел на Гарри и увидел, что он задается тем же вопросом.
   Гарри выглядел довольно плохо, он был готов сдаться. Он стоял, прислонившись к колодцу, и в его глазах горела мучительная ярость.
   - Убийственный ублюдок, - пробормотал он. "Я хотел бы взять его за горло и задушить его дыхание. Кто захочет сделать что-то подобное с Недом.
   - Я тоже не могу понять, - сказал я.
   Потом я вспомнил. Я не думаю, что Молли Иган действительно могла любить Неда. Любопытно было то, что Неду даже не нужна была та любовь, которую она могла бы дать ему. Он был самодостаточным маленьким парнем, несмотря на свою хрупкость, и на самом деле не нуждался в женщине, которая бы за ним присматривала. Но Молли, должно быть, увидела в нем что-то жалкое.
   Молли была красивой женщиной сама по себе, и не было в лагере мужчины, который бы не завидовал Неду. Это озадачивало, но могло бы объяснить, почему Нед лежал, сгорбившись, на песке с разбитым черепом. Это могло бы объяснить, почему кто-то так ненавидел его, что убил.
   Не пошевелив пальцем, Нед завоевал любовь Молли. Это может разозлить кого-то другого, как гиену в клетке - не того парня. Даже маленький человек мог бы размозжить Неду череп, но следы на песке были большими.
   Сколько мужчин в лагере носили туфли двенадцатого размера? Это был вопрос на шестьдесят четыре доллара, и он повис в мерцающем воздухе между мной и Гарри, как невысказанный вызов. Мы почти могли видеть кривую большого вопросительного знака, подвешенного в ослепительном свете.
   Я немного подумал, глядя на Гарри. Затем я глубоко вздохнул и сказал: "Нам лучше сначала обсудить это с Биллом Ситоном. Если он будет двигаться слишком быстро, эти следы будут растоптаны. И если страсти начнут нарастать, может случиться все, что угодно".
   Гарри кивнул. Билл был из тех парней, на которых можно было положиться в экстренной ситуации. Хладнокровный, уравновешенный, эффективный, с властным видом, вызывающим уважение. Временами он мог быть упрямым, но его чувство справедливости было острым, как кнут.
   Мы с Гарри очень тихо прошли по усыпанному песком участку и остановились у двери в хижину Билла. Билл был холостяком, и мы знали, что внутри не найдется женщины, которая встанет на ноги и скажет ему, что он будет дураком, если будет действовать как законник. Или будет? Мы должны были рискнуть.
   Правоохранительные органы - неблагодарная работа, будь то на Земле или на Марсе. Вот почему он привлекает худших - и лучших. Если вы одержимый властью садист, вы возьметесь за работу только ради удовольствия, которое она вам доставляет. Но если вы действительно заинтересованы в том, чтобы держать насилие в рамках, чтобы у довольно порядочных парней был шанс побороться за будущее, вы возьметесь за работу, не думая о вознаграждении, кроме простого удовлетворения от протянутой руки помощи.
   Билл Ситон был таким человеком, даже если ему нравилось быть в центре внимания и ему нравилось командовать.
   - Пошли, Гарри, - сказал я. - Мы можем разбудить его и покончить с этим.
   Мы вошли в хижину. Билл спал на полу, подтянув длинные ноги. Его рот был открыт, и он громко храпел. Я не мог не думать о том, насколько он был похож на переросшего кузнечика. Но это было только первое впечатление от перенапряженных нервов.
   Я наклонился и встряхнул Билла. Я схватил его за руку и тряс до тех пор, пока его челюсти не сомкнулись, и он резко выпрямился, внезапно оживившись. Мгновенно гротескный аспект упал с него. Достоинство снизошло на него и окутало его, как плащ.
   - Нед, говоришь? Бедняжка! Так что помогите мне - если я доберусь до крысы, которая это сделала, я поджарю ее на медленном огне!
   Он встал, доковылял до шкафчика с оборудованием и достал солнцезащитный шлем и пару шорт. Он быстро оделся, постоянно ругаясь и глядя за дверь на яркое зарево рассвета, как будто он хотел, чтобы оба его кулака врезались в первого подозрительного парня, который встретится ему на пути.
   - Мы не можем допустить, чтобы эти следы затаптывались, - пробормотал он. "Здесь много тупых ублюдков, которые ничего не знают о сохранении указателей в целости. Эти отпечатки могут быть единственным, что нам нужно сделать.
   - Только мы втроем справимся, Билл, - сказал я. - Когда ты решишь, что делать, мы сможем разбудить остальных.
   Билл кивнул. "Сохранять молчание - это важно. Мы отнесем его сюда. Когда мы сообщим новости, я хочу, чтобы это тело исчезло из виду.
   Гарри, Билл и я - мы снова прогулялись на солнце. Я посмотрел на Гарри, и зеленоватый оттенок его лица меня потряс. Он очень тяжело переживает это, подумал я. Если бы я не знал его так хорошо, я мог бы сделать неприятный вывод. Но я просто не мог себе представить, чтобы Гарри ссорился с Недом из-за Молли.
   Как я принимал это сам? Я поднял руку и посмотрел на нее. Тремора не было. Нервы крепкие, мозг чистый. Никакого удовольствия в соблюдении закона - переложи это бремя на Билла. Но впереди была ужасная работа, и я справлялся с ней так хорошо, как можно было ожидать.
   Вы когда-нибудь пробовали поднять труп? Труп незнакомца легче поднять, чем труп человека, которого ты знал и любил. Мы с Гарри подняли его вместе. Между нами мертвый груз не казался слишком невыносимым-поначалу нет. Но она быстро превратилась в ужасную, тяжелую вялость, которая волочила наши руки, как сырое бревно, вытащенное из темных вод канала.
   Мы внесли его в лачугу и опустили на пол. Его голова откинулась назад, а глаза закатились.
   Смерть всегда постыдна. Он срывает все человеческие недомолвки и высмеивает человеческое достоинство и бунт человека против жестокости судьбы.
   Какое-то время мы стояли, глядя на все, что осталось от Неда. Я посмотрел на Билла. "Сколько мужчин в лагере носят туфли с номером двенадцать?"
   - Мы скоро узнаем.
   Все это время мы не упоминали Ларсена. Ни слова о Ларсене, ни одного произнесенного слова. Обман, да. Ложь, и вероломная неверность, и злоба, и злоба. Драки у костров в полночь, разбитые лица, сломанные запястья и непрекращающиеся проклятия. Во всем, что мы могли свалить на Ларсена. Но безобидный маленький парень, лежащий мертвым у колодца в растекающейся луже крови - это было возмутительно, что остановило нас в наших легендарных следах.
   Есть что-то в человеческом уме, что отшатывается от слишком возмутительного обмана. Как замечательно было бы сказать: "Ларсен снова был здесь прошлой ночью. Он нашел маленького парня, который никогда никому не причинял вреда, стоящего у колодца в лунном свете. Просто ради удовольствия он решил убить маленького парня прямо здесь и сейчас". Просто для того, чтобы добавить блеска легенде, просто для того, чтобы вызвать волнение в лагере.
   Нет, это была бы колоссальная ложь, в которую не мог бы до конца поверить ни один здравомыслящий человек.
   Затем произошло нечто, что еще больше нас расстроило.
   Самый тревожный звук, который вы можете услышать на Марсе, - это шепот. Обычно он начинается с едва слышимого бормотания и нарастает с каждым изменением ветра. Но теперь он начался пронзительно и настойчиво и не прекратился.
   Это был шепот умирающей расы. Марсиане так же неуловимы, как эльфы, и вся безжалостная логика науки не смогла вывести их на солнечный свет, чтобы предстать перед людьми в бескомпромиссном высокомерии равных человеческому роду.
   Эта неудача сама по себе была трагедией. Если человеческое превосходство вообще должно быть оспорено, пусть это будет существо из плоти и крови, двуногое с большим мозгом, которое должно убивать, чтобы жить. Это гораздо лучше, чем призрачное мерцание в сгущающихся сумерках, шепот, хлопанье крыльев и протяжный вздох, предвещающий смерть.
   О, марсиане были вполне реальными. Реальна порхающая летучая мышь-вампир или жалящий скат в глубинах голубой лагуны. Но кто мог указать на марсианина и сказать: "Я видел тебя ясно, средь бела дня. Я смотрел в твои совиные глаза и смотрел, как ты носишься по песку на своих тонких, стебельчатых ногах? Я знаю, что в тебе нет ничего загадочного. Вы похожи на водяное насекомое, скользящее по поверхности пруда на знакомом лугу на Земле. Вы быстры и бдительны, но не ровня мужчине. Ты не более чем интересное насекомое.
   Кто мог сказать такое, когда глубоко под песком были погребены руины, чтобы опровергнуть любую подобную идею. Сначала руины, а потом и сами марсиане, всегда неуловимые, гномоподобные, гоблинские, улетающие в растворяющиеся сумерки.
   Вы специалист по сравнительной археологии, и вы находитесь на Марсе с первой группой суровых молодых людей, вывалившихся из космического корабля со звездной пылью в глазах. Вы видите этих молодых людей, копающих колодцы и потеющих в пустыне. Вы видите, как строятся сборные дома, путаница машин, кемпинги становятся похотливыми из-за полуночных драк и головокружительных выходок. Вы видите города в пустыне, правоохранительные комитеты, сторонников лагеря, фанатиков реформ.
   Ты трезвомыслящий ученый, поэтому начинаешь копаться в руинах. Вы вспоминаете странные цилиндры, рулоны пленки с резьбой, инструменты науки настолько сложные, что у вас кружится голова.
   Вы удивляетесь марсианам - какими они были, когда были молодой и гордой расой. Если вы археолог, вам интересно. Но мы с Биллом были еще подростками. О, конечно, нам было за тридцать, но кто бы мог подумать? Билл выглядел на двадцать семь, а у меня на голове не было ни единого седого волоса.
   III
   Билл кивнул Гарри. - Тебе лучше остаться здесь. Том и я будем задавать несколько острых вопросов, и наш первый шаг будет зависеть от ответов, которые мы получим. Не позволяйте никому шнырять вокруг этой лачуги. Если кто-то засунет голову и начнет безобразничать, предупредите его хотя бы один раз, а затем стреляйте на поражение". Он протянул Гарри пистолет.
   Гарри мрачно кивнул и устроился на полу рядом с Недом. Впервые с тех пор, как я его знала, Гарри выглядел полностью уверенным в себе.
   Когда мы вышли из лачуги, шепот был таким громким, что весь лагерь был приведен в состояние боевой готовности. Нам не нужно было бы заходить в лачугу за лачугой, наблюдая, как удивление и потрясение мелькают в их глазах.
   Между лачугой Билла и колодцем стояла дюжина мужчин. Они мрачно смотрели на рассвет, как будто уже видели кровь на небе, проливающуюся на песок и растекающуюся зловещей лужей у их ног. Озеро, похожее на мираж, отражающее их собственные скрытые предчувствия, отражающее веревку с узлами и напряженные плечи людей, слишком мстительных, чтобы знать, что означает сдержанность.
   Джим Кенни стоял особняком и один, примерно в сорока футах от колодца, глядя прямо на нас. Его рубашка была расстегнута у горла, обнажая волосатую грудь, а большие руки были глубоко засунуты за пояс. Он был ростом около шести футов и трех дюймов, очень сильный и с большими ногами.
   Я толкнула руку Билла. "Что вы думаете?" Я попросил.
   Кенни действительно казался вероятным подозреваемым. Молли привлекла его внимание с самого начала, и он не терял времени, преследуя ее. Такой парень, как Кенни, почувствовал бы, что проигрыш человеку его же породы был бы ужасным ударом по его гордости. Но только представьте, что Кенни проигрывает такому маленькому парню, как Нед. Это привело бы его в ярость и заволокло бы его глаза красной пленкой ненависти.
   Билл медленно ответил на мой вопрос, не сводя глаз с стриженой головы Кенни. - Я думаю, нам лучше взглянуть на его ботинки, - сказал он.
   Мы медленно приближались, стараясь не мешать остальным, делая вид, что неторопливо идем к колодцу на прогулке перед завтраком.
   Именно тогда Молли вышла из своей хижины. Мгновение она стояла, моргая в лучах рассвета, ее распущенные волосы беспорядочной темной массой падали ей на плечи, ее глаза все еще были сонными. На ней были тапочки цвета ржавчины и облегающий желтый халат с поясом на талии.
   Молли точно не была красивой. Но в ней было что-то тревожное, и было легко понять, почему такому мужчине, как Кенни, трудно ей сопротивляться.
   Билл скосил взгляд на Кенни, затем пожал плечами и посмотрел прямо на Молли. Он повернулся ко мне почти шепотом: - Ей надо сказать, Том. Ты делаешь это. Ты ей очень нравишься".
   Я и сам думал об этом - насколько я ей нравлюсь. Было трудно быть уверенным.
   Билл заметил мое колебание и нахмурился. - Вы можете сказать, прикрывается ли она. Ее реакция может дать нам зацепку.
   Молли испугалась, когда увидела, что я приближаюсь без маски, которую я обычно носил, когда вальсировал с ней, ухмылялся, взъерошивал ей волосы и говорил ей, что она самая милая девочка, какую только можно вообразить, и из нее получится какой-нибудь мужчина - не я - прекрасная жена.
   Это делало говорить ей все труднее. Самое сложное было в конце, когда она уставилась на меня сухими глазами и обняла меня, как будто я был последней опорой, оставшейся для нее на Земле.
   На мгновение я почти забыл, что мы не на Земле. На Земле я мог бы утешить ее совершенно разумным способом. Но на Марсе, когда женщина оказывается в ваших объятиях, ваши эмоции могут расплавиться в считанные секунды.
   - Спокойно, - прошептал я. - Мы просто хорошие друзья, помнишь?
   - Я бы хотела забыть, Том, - сказала она.
   - У тебя был ужасный шок, - прошептал я. - Ты действительно любил этого маленького парня - больше, чем ты думаешь. Вполне естественно, что ты чувствуешь ко мне определенную теплоту. Я просто оказался здесь, так что ты поцеловал меня.
   "Нет, Том. Это совсем не так...
   Тогда я мог бы позволить себе немного расслабиться, если бы Кенни нас не заметил. На мгновение он замер, глядя на Молли. Затем его глаза сузились, и он медленно пошел к нам, все еще засунув руки за пояс.
   Я быстро взглянул на Молли и увидел, что черты ее лица ожесточились. В ее глазах мелькнуло мрачное подозрение. Билл тоже наблюдал за Кенни, ожидая, когда тот двинется. Он измерял шаги вместе с Кенни, двигаясь в том же направлении под другим углом в темпе настолько рассчитанном, что они, казалось, случайно встретились прямо перед нами.
   Билл не рисовал, но его рука не отрывалась от бедра. Его голос был ясным и резким, с холодной настойчивостью. - Ты что-нибудь знаешь об этом, Кенни?
   Напряжение, казалось, исказило лицо Кенни, но в его глазах не было ни паники, ни настоящего страха. - С чего ты взял, что я знаю? он спросил.
   Билл не сказал ни слова. Он просто начал смотреть на ботинки Кенни. Он немного отступил и продолжал смотреть, как будто что-то жизненно важное ускользнуло от него и спряталось под мокрой кожей вокруг ног Кенни.
   - Какой размер обуви ты носишь, Джим? он спросил.
   Кенни, должно быть, подозревал, что этот вопрос таит в себе столько же взрывоопасности, сколько детонирующая проволока, настроенная на то, чтобы сработать от малейшего толчка. Его глаза стали проницательными и насмешливыми.
   - Значит, парень, который это сделал, оставил отпечатки на песке? он сказал. - Отпечатки больших ботинок?
   - Верно, - сказал Билл. - У тебя очень активный ум.
   Кенни рассмеялся, и насмешка в его взгляде усилилась. "Ну, - сказал он, - давайте взглянем на эти отпечатки, и если это вас успокоит, я сниму туфли, и вы сможете примерить их по размеру".
   Кенни, Билл и я медленно шли от хижины Молли к колодцу в жарком и ослепительном свете, и шепот продолжался, мучительно проникая нам под кожу.
   Кенни все еще носил эту тревожную ухмылку. Он посмотрел на отпечатки и хмыкнул. "Да, - сказал он, - они действительно большие. Самые большие отпечатки, которые я когда-либо видел".
   Он сел и начал расшнуровывать ботинки. Сначала правый ботинок, потом левый. Он снял обе туфли и передал их Биллу.
   "Подгоните их", - сказал он. "Измерьте их по размеру. Измерьте меня по размеру, и черт с вами!"
   Билл тщательно проверил. Оттисков было восемь, и он старательно подогнал туфли к каждому из них. При каждой попытке оставалось свободное место.
   Это полностью очистило Кенни. На этот раз он не был убийцей. Мы могли вызвать в лагере ярость линчевания, и Кенни погиб бы за преступление, совершенное другим человеком. Я закрыл глаза и увидел, как Ларсен свисает с крыши с черным капюшоном на лице. Я увидел Молли, стоящую на солнце рядом со мной, ее лицо превратилось в каменную маску.
   Я открыл глаза и увидел Кенни, презрительно ухмыляющегося нам. Он раскрыл наш блеф и выиграл. Теперь ботинок был на другой ноге.
   Холодный озноб пробежал по моему позвоночнику. Это Кенни смотрел сейчас, и он смотрел прямо на мои туфли. Он немного отошел и продолжал смотреть. Он так драматизировал свой внезапный триумф, что моя кровь застыла в жилах.
   Потом я увидел, что Билл тоже смотрит - прямо на туфли человека, которого он знал три года и к которому привык и которому доверяет. Но за теплотой и дружелюбием Билла скрывалась гранитная целостность, которую ничто не могло поколебать.
   Первым заговорил Билл. - Думаю, тебе лучше снять их, Том, - сказал он. "Мы можем также быть тщательными в этом".
   Конечно, я был большим. В детстве я быстро рос и в восемнадцать лет весил двести тридцать фунтов, весь был тощий. Если обувь была велика, я иногда мог втиснуть ноги в двенадцатый размер, но я чувствовал себя намного комфортнее в размере или двух большем.
   Что еще хуже, я нравился Молли. Я был связан с ней, но никто не знал, насколько. Никто не знал, поссорились мы или нет, и насколько безумно я могла ревновать. Никто не знал, только ли Молли притворялась, что любит Неда, неся за меня факел, и насколько опасно сложной могла стать ситуация по ходу дела.
   Я стоял очень тихо, прислушиваясь. Шепот был таким громким, что теперь заглушал вздохи ветра. Я посмотрел на свои туфли. Они были запекшиеся от грязи, мокрые и обесцвеченные. День за днем я тащился взад и вперед от канала к лачугам под палящим солнцем, не думая о своих ногах, пока боль в них не становилась невыносимой, отдых был абсолютной необходимостью.
   Оставалось только одно - разоблачить блеф Кенни так быстро, чтобы у него не было времени бросить мне еще одно обвинение.
   Я отдал Биллу обе свои туфли. Он посмотрел на меня и кивнул. Я ждала, прислушиваясь к шепоту взлетов и падений, наблюдая, как он наклоняется и вставляет туфли в следы на песке.
   Он резко выпрямился. Лицо его ничего не выражало, но я видел, что он вел ужасную внутреннюю борьбу с самим собой.
   - Твои туфли почти полностью соответствуют этим отпечаткам, Том, - сказал он. "Я не могу быть уверен, но тест на восковой оттиск должен все прояснить". Он схватил меня за руку и кивнул в сторону лачуг. - Лучше держись поближе ко мне.
   Кенни сделал медленный шаг назад, его челюсти сжались, его глаза изучали лицо Билла. "Тест восковых оттисков, черт возьми!" он сказал. - У вас есть убийца. Я позабочусь о том, чтобы он получил то, что ему причитается - прямо сейчас!
   Билл покачал головой. - Я сделаю это по-своему, - сказал он.
   Кенни посмотрел на него, а затем резко рассмеялся. - У тебя не будет шанса, - сказал он. "Мальчики этого не потерпят. Я собираюсь распространить информацию, и вам лучше не пытаться меня остановить".
   Это сделало это. Я сдерживала себя, но у меня возникло внезапное, непреодолимое желание ударить Кенни кулаком в лицо, швырнуть его на песок. Я бросился к нему, но он отпрыгнул назад и начал кричать.
   Точно не помню, что он кричал. Но он сказал ровно столько, чтобы накинуть петлю на мою шею. Все мужчины и женщины между лачугами и колодцем повернулись, чтобы посмотреть на меня. Я видел шок и ярость в глазах людей, у которых обычно крепкие нервы. Теперь они не были спокойны - ни один из них.
   IV
   Все произошло так быстро, что я потерял равновесие. Под суровым марсианским солнечным светом человеческие эмоции могут быть такими же неустойчивыми, как бьющая по ветру дюна.
   Сумасшедшая мысль промелькнула у меня в голове: "Поверит ли и Молли в это?" Присоединится ли она к этим безумцам в их дикой жажде мести? Моя потребность в ней внезапно стала непреодолимой. Просто увидеть ее лицо могло бы помочь, но теперь из лачуг вышло еще больше мужчин, и я не мог видеть дальше них. Они направлялись прямо ко мне, и я знал, что даже Билл не сможет их остановить.
   С лавиной не поспоришь. Он катился прямо ко мне, набирая скорость по мере приближения - не один человек и не дюжина, а сплошная стена человеческой ненависти и неразумия.
   Билл стоял на своем. Он выхватил пистолет и начал кричать, что отпечатки не могли быть оставлены моими ботинками. Я списал это на его счет и решил никогда этого не забывать.
   Я знал, что мне придется сделать рывок для этого. Я бежал так быстро, как только мог, не сводя глаз с проблесков солнечного света на вздымающихся дюнах и глубоких лощин, которые метко пущенная пуля могла бы быстро превратить в могильный холм.
   Внезапный треск выстрелов пронзил воздух. Прямо на моем пути песок вздымался гейзером, когда пули рвали и рвали его. Кто-то не был хорошим стрелком или позволил слепой ярости расстроить его и помешать прицеливанию. Много кого - ибо стрельба усилилась и на мгновение стала почти непрерывной, глухой треск, заглушавший шепот и вздохи ветра.
   Затем резко все звуки прекратились. На пустыню опустилась полнейшая тишина - неестественная, ужасающая тишина, как будто сама природа замерла и ждала, когда кто-нибудь закричит.
   Должно быть, я сошла с ума, раз повернулась. У плетущейся мишени есть шанс, но мишень, стоящая неподвижно, - сидячая утка, и ее жизнь висит на волоске. Но все же я повернулся.
   Что-то происходило между колодцем и лачугами, что остановило погоню как вкопанный. Одна из лачуг была окутана мечущимися языками пламени, женщина кричала, а мужчина рядом с ней боролся с чем-то огромным и бесформенным, что резко вырисовывалось на фоне зари.
   Человеческая форма? Я не мог быть уверен. Он казался чудовищным, с выпуклостью между плечами, которая придавала гротескный и искаженный вид тени, отбрасываемой его плетущейся массой на песок. Я мог ясно видеть тень на трехстах футах песка. Он удлинялся и укорачивался, словно свирепость осьминога наделила его силой искажаться по желанию, удлиняя свои щупальца, а затем снова отбрасывая их назад.
   Но это был не осьминог. У него были ноги и руки, и он сжимал человека стальной хваткой. Я мог видеть это сейчас. Я смотрел, как другие смотрели, повернувшись ко мне спиной, их слепая ненависть ко мне была стерта еще большим ужасом.
   Я вдруг понял, что форма была человеческой. У него были голова и плечи человека, туловище, которое могло скручиваться мускулами, и массивные руки, которые могли терзать и калечить. Он выбросил несчастного из себя внезапным судорожным сокращением всего своего тела. Я никогда не видел, чтобы человеческое существо двигалось таким образом, но даже по мере того, как в нем вспыхивала ярость, его человеческий облик становился все более явным.
   Тогда случилось страшное. Женщина вскрикнула и с растопыренными пальцами бросилась к свирепому маньяку. Покачивающаяся фигура наклонилась, схватила ее за талию и подняла высоко в воздух. На мгновение мне показалось, что он вот-вот раздавит ее, как раздавил мужчину. Но я был неправ. Ее швырнуло на песок, но с такой силой, что она мгновенно обмякла.
   Затем жестокий безумец повернулся, и я увидел его лицо. Если когда-либо чудовищная жестокость и злобное коварство и выглядывали из человеческого лица, то они выглядывали из глаз, устремленных в мою сторону, безжалостных в своей ненависти.
   Я не мог оторвать взгляда от его лица. Ненависть в нем можно было ощутить даже сквозь ослепляющую дымку солнечного света, которая стирала резкие очертания физических вещей. Но можно было почувствовать больше, чем ненависть. Было что-то потрясающее в этом лице, как будто зло, опустошившее его, оставило жгучее клеймо самого Люцифера!
   Мгновение безумец стоял неподвижно, его жуткая жестокость не вызывала возражений. Затем за это взялся Джефф Уинтерс. Джефф прибыл на Марс один и с каждым днем становился все более одиноким. Это был задумчивый, сросшийся человек, скрытный и угрюмый, с чертой дикости, которую ему обычно удавалось контролировать. Он бросился на сумасшедшего, как гигантский щенок терьера, лохматый, свирепый и презирающий смерть.
   Большая фигура быстро повернулась, подняла руку и ударила Джеффа по черепу сжатым кулаком. Джефф рухнул, как разбитый гипс. Его тело, казалось, сломалось и раскололось, и он растянулся на песке.
   Он не вставал.
   У Фрэнка Андерса на обоих бедрах были пистолеты, и он быстро их вытащил. Никто не знал, что за человек Андерс. Он почти никогда не жаловался и не выставлял себя напоказ. Маленький парень с песочного цвета волосами и холодными голубыми глазами, он обладал точностью прицеливания, которая говорила за него.
   Его пушки внезапно взревели. На мгновение воздух между его руками и маньяком превратился в потрескивающую стену пламени. Зверь немного покачнулся, но не отвернулся. Он бросился прямо на Андерса, широко раскинув руки.
   Он схватил Андерса за талию, поднял его и швырнул телом на песок. Пока я смотрел, меня охватила болезнь. Сумасшедший снова и снова бил Андерса головой об землю. Внезапно большие руки расслабились, и Андерс безвольно свалился на землю.
   Какое-то мгновение сумасшедший медленно раскачивался взад-вперед, как окровавленная марионетка на проволоке. Потом он двинулся вперед страшной, шаркающей походкой, опустив голову, и темная бесформенная тень как бы удлинилась перед ним на песке, как огненное веретено.
   Поляна внезапно наполнилась шумом. Ярость, которая была высвобождена против меня, обратилась против монстра и превратилась в замкнутый круг смертоносной, намеренной цели, окружившей его - и он попал под перекрестный огонь, отбросивший его на песок.
   Он вскочил и бросился прямо к колодцу. То, что произошло потом, было похоже на пробуждение какого-то ужасного сна. Безумец проковылял мимо колодца, воздух за его спиной был потрескивающим пламенем. Шквал позади него был непрерывным и беспощадным. Теперь люди были организованы, стояли сплошной стеной, стреляя со смертельной точностью и мрачной целью, превосходящей страх.
   Сумасшедший прошел мимо меня и взобрался на дюну с распрямленными плечами. В сиянии заката вокруг него стало темнее, и он перешагнул через дюну и скрылся из виду.
   * * * *
   Я повернулся и посмотрел на лагерь. Погоня миновала колодец и направилась на меня. Но никто не обращал на меня ни малейшего внимания. Мимо меня прошли двенадцать человек, идущих по трое в ряд. Билл шел следом за ними, его глаза были каменно-жесткими. Он протянул руку, когда проходил мимо меня, схватил меня за плечо и одарил меня улыбкой наподобие виселицы.
   - Теперь мы знаем, кто убил Неда, - прошептал он. - Мы знаем, парень. Успокойся, расслабься".
   Моя голова пульсировала, но я мог видеть большие отпечатки с того места, где стоял - отпечатки убийцы, которого предало ненасытное желание убивать.
   Я увидел, как прошел Кенни, и он презрительно усмехнулся. Он сделал все возможное, чтобы уничтожить меня, но во мне больше не осталось ненависти.
   Я сделал медленный шаг вперед - и упал лицом вниз...
   Я проснулась, положив голову на колени Молли. Она смотрела мне в лицо, забавно всхлипывая и запуская пальцы в мои волосы.
   Она выглядела пораженной, когда увидела, что я проснулась. Она яростно заморгала и начала шарить на талии в поисках носового платка.
   "Должно быть, я потерял сознание от холода", - сказал я. "Очень тяжело быть жертвой пчелы-линчевательницы. И то, что я увидел потом, было не совсем приятным".
   - Дорогой, - прошептала она, - не двигайся, не говори ни слова. У тебя все будет хорошо".
   "Спорим, я!" Я сказал. "Сейчас я чувствую себя прекрасно".
   Моя рука легла ей на плечо, и я наклонил ее голову вниз, пока ее дыхание не стало теплым на моем лице. Я целовал ее волосы, губы и глаза целую минуту в полном безрассудстве.
   Когда я отпустил ее, ее глаза сияли, она немного смеялась и тоже плакала. - Ты передумал, - сказала она. - Теперь ты мне веришь, не так ли?
   - Не разговаривай, - сказал я. - Не говори больше ни слова. Я просто хочу посмотреть на тебя".
   - Это был ты с самого начала, - сказала она. - Ни Нед, ни кто-либо еще.
   - Я был слепым дураком, - сказал я.
   - Ты никогда не давал мне второго взгляда.
   - Одного взгляда было достаточно, - прошептал я. - Но когда я увидел, как это было между тобой и Недом...
   "Я никогда не была в него влюблена. Это было просто-"
   - Ничего, не говори так, - сказал я. "С этим покончено".
   Я остановился, вспоминая. Ее глаза расширились и испугались, и я увидел, что она тоже вспоминает.
   "Что случилось?" Я попросил. - Они поймали эту злобную крысу?
   Она откинула волосы назад, солнечные лучи внезапно ударили по ее лицу. "Он упал в канал. Пули сбили его, и он рухнул на берег".
   Ее рука сжала мое запястье. - Билл сказал мне. Он попытался плыть, но течение унесло его под воду. Он упал и больше не поднялся".
   - Я рад, - сказал я. - Кто-нибудь в лагере когда-нибудь видел его раньше?
   Молли покачала головой. "Билл сказал, что он бродяга - опасный маньяк, который, должно быть, сошел с ума от солнца".
   - Понятно, - сказал я.
   Я протянул руку и снова заключил ее в свои объятия, и мы на мгновение замерли, растянувшись бок о бок на песке.
   - Забавно, - сказал я через некоторое время.
   "Что такое?"
   - Ты знаешь, что говорят о шепотах. Иногда, когда вы внимательно слушаете, вам кажется, что вы слышите слова глубоко в своем уме. Как будто марсиане обладали телепатическими способностями.
   - Возможно, они есть, - сказала она.
   Я покосился на нее. - Помни, - сказал я. "На Марсе были города, когда наши предки были волосатыми обезьянами. Марсианская цивилизация процветала и была великой за пятьдесят миллионов лет до того, как пирамиды возникли как памятник человеческой солидарности и достоинству. Плохой памятник, построенный рабским трудом. Но, по крайней мере, это было начало".
   - Ты поэтичен, Том, - сказала она.
   "Возможно, я. У марсиан, должно быть, тоже были свои пирамиды. И на стадии пирамиды у них должны были быть свои Ларсены, чтобы взвалить на себя всю вину. Для них мы все еще можем быть на стадии пирамиды. Предполагать-"
   - Что, если предположить?
   - Предположим, они хотят нас предупредить, преподать нам урок, который мы не сможем забыть. Как мы можем с уверенностью сказать, что вымирающая раса не может использовать определенные техники, которые нам недоступны?
   - Боюсь, я не понимаю, - озадаченно сказала она.
   "Когда-нибудь, - сказал я, - наша собственная наука возьмет крошечный фрагмент человеческой ткани из тела мертвого человека, поместит его в инкубационную машину, и из этого крошечного кусочка плоти снова возникнет новый человек. Человек, который может ходить, жить и снова дышать, и снова любить, и снова умереть после еще одной полной жизни.
   "Возможно, марсианская наука когда-то была такой же великой. И марсиане, возможно, еще помнят некоторые приемы. Возможно, из наших человеческих мозгов, из наших погребенных воспоминаний и желаний они могли бы украсть ключ и воплотить в жизнь ужасную вещь, столь чудовищную и ужасную...
   Ее рука внезапно похолодела в моей. "Том, ты не можешь честно думать..."
   "Нет, я сказал. - Это ерунда, конечно. Забудь это."
   Я не сказал ей, что, казалось, говорил шепот где-то в глубине моего сознания:
   Мы принесли вам Ларсена! Вы хотели Ларсена, и мы сделали его для вас! Его плоть и его разум, его жестокая сила и его злое сердце! Вот он идет, вот он! Ларсен, Ларсен, Ларсен!
   ЧЕРНАЯ АМАЗОНКА МАРСА, Ли Брэкетт
   ГЛАВА I
   В течение всех долгих холодных часов северной ночи марсианин не шевелился и не говорил. Накануне в сумерках Эрик Джон Старк занес его в разрушенную башню и уложил, завернувшись в одеяла, на снег. Он развел костер из сухих веток, и с тех пор двое мужчин ждали в одиночестве на огромной пустоши, опоясывающей полярную шапку Марса.
   Теперь, незадолго до рассвета, Камар Марсианин заговорил.
   "Старк".
   "Да?"
   "Я умираю."
   "Да."
   "Я не дойду до Кушата".
   "Нет."
   Камар кивнул. Он снова замолчал.
   Ветер дул с северного льда, и на него возвышались разбитые стены, нависшие, гигантские, теперь без крыш, но такие огромные и раскинувшиеся, что они казались не стенами, а утесами из эбенового камня. Старк не подошел бы к ним, если бы не Камар. Каким-то образом они были неправы, и на них все еще пахло забытым злом.
   Большой землянин взглянул на Камара, и лицо его было печальным. - Человеку нравится умирать у себя дома, - резко сказал он. "Мне жаль."
   - Повелитель Безмолвия - великая личность, - ответил Камар. "Он не возражает против места встречи. Нет. Я вернулся в Норланды не для этого.
   Его сотрясала агония, которая не была телесной. - И я не дойду до Кушата!
   Старк говорил тихо, используя учтивый высший марсианин почти так же бегло, как и Камар.
   "Я знал, что на душе моего брата лежало бремя тяжелее смерти".
   Он наклонился, положив большую руку на плечо марсианина. "Мой брат отдал свою жизнь за меня. Поэтому я возьму его бремя на себя, если смогу".
   Он не хотел бремени Камара, каким бы оно ни было. Но марсианин сражался вместе с ним в долгой партизанской кампании среди измученных племен ближайшей луны. Он был хорошим человеком в своих руках и в конце концов принял пулю, предназначенную для Старка, прекрасно зная, что делает. Они были друзьями.
   Вот почему Старк привел Камара в суровую северную страну, пытаясь добраться до города, где он родился. Марсианином управлял какой-то тайный демон. Он боялся умереть, не дойдя до Кушата.
   И теперь у него не было выбора.
   - Я согрешил, Старк. Я украл святыню. Ты чужеземец, ты не знаешь о Бане Круахе и талисмане, который он оставил, когда навсегда ушел за Врата Смерти.
   Камар отшвырнул одеяла и сел, его голос набрал лихорадочную силу.
   "Я родился и вырос в Воровском квартале под Стеной. Я гордился своим мастерством. И талисман был вызовом. Это была ценная вещь - настолько ценная, что почти никто не прикасался к ней со времен Бана Круаха, который ее сделал. И это было в те дни, когда люди еще имели на себе блеск, прежде чем они забыли, что они боги.
   "Хорошо охраняйте Врата Смерти, - сказал он, - это доверие города. И храните талисман всегда, ибо может настать день, когда вам понадобится его сила. Кто держит Кушат, тот держит Марс, а талисман сохранит город в безопасности.
   "Я был вором и горд. И я украл талисман.
   Его руки потянулись к ремню, ремню из потертой кожи с выступом из помятой стали. Но его пальцы уже онемели.
   - Возьми, Старк. Откройте босса - там, сбоку, где вырезана голова зверя. . . ".
   Старк взял ремень у Камара и нашел спрятанную пружину. Округлая вершина босса освободилась. Внутри было что-то завернутое в клочок шелка.
   - Мне пришлось покинуть Кушат, - прошептал Камар. "Я никогда не мог вернуться. Но этого было достаточно - взять это.
   Он смотрел, колеблясь между благоговением, гордостью и угрызениями совести, как Старк разворачивал кусок шелка.
   Старк отнесся к большей части разговоров Камара как к суеверию, но даже в этом случае он ожидал чего-то более впечатляющего, чем объект, который держал в своей ладони.
   Это была линза около четырех дюймов в диаметре, сделанная руками человека и сделанная с большим мастерством, но все же всего лишь кусочек хрусталя. Повернув его, Старк увидел, что это не простая линза, а сложное переплетение многих граней. Невероятно сложный, гипнотический, если смотреть на него слишком долго.
   "Какая польза от него?" - спросил он у Камара.
   "Мы как дети. Мы забыли. Но есть легенда, поверье, что сам Бан Круах сделал талисман в знак того, что он не забудет нас и вернется, когда Кушату будет угрожать опасность. Назад через Врата Смерти, чтобы снова научить нас его силе!
   - Я не понимаю, - сказал Старк. "Что такое Врата Смерти?"
   Камар ответил: "Это перевал, ведущий в черные горы за Кушатом. Город стоит перед ним на страже - почему, никто не помнит, кроме того, что это великий трест".
   Его взгляд был прикован к талисману.
   Старк сказал: "Ты хочешь, чтобы я отнес это в Кушат?"
   "Да. Да! И все еще. . . ". Камар посмотрел на Старка, его глаза внезапно наполнились слезами. "Нет. Север не привык к чужакам. Со мной ты мог бы быть в безопасности. Но один. . . . Нет, Старк. Вы уже слишком сильно рисковали. Возвращайся из Норландов, пока можешь.
   Он снова лег на одеяла. Старк увидел, что в впадинах его щек появилась синеватая бледность.
   - Камар, - сказал он. И снова "Камар!"
   "Да?"
   - Иди с миром, Камар. Я отнесу талисман Кушату.
   Марсианин вздохнул и улыбнулся, и Старк был рад, что дал обещание.
   - Всадники Мекха - волки, - внезапно сказал Камар. "Они охотятся в этих ущельях. Берегись их".
   "Я буду."
   Знания Старка о географии этой части Марса были действительно смутными, но он знал, что горные долины Меха лежат впереди и к северу, между ним и Кушатом. Камар рассказал ему об этих горных воинах. Он был готов прислушаться к предупреждению.
   Камар покончил с разговорами. Старк знал, что ждать осталось недолго. Ветер говорил голосом большого органа. Луны сели, и снаружи башни было очень темно, если не считать белого мерцания снега. Старк посмотрел на мрачные стены и вздрогнул. В воздухе уже пахло смертью.
   Чтобы не думать, он наклонился ближе к огню, изучая линзу. На безеле были царапины, как будто его когда-то держали в зажиме или оправе, как драгоценный камень. Украшение, вероятно, носимое как знак звания. Странное украшение для короля варваров на заре Марса. В бесконечных внутренних гранях отблески огня мелькали крошечные танцующие искры. Совершенно неожиданно у него возникло странное ощущение, что эта штука жива.
   Укол примитивного и необоснованного страха пронзил его, и он подавил его. Зрение его начало расплываться, и он закрыл глаза, и в темноте ему показалось, что он может видеть и слышать. . . .
   Он вскочил, потрясенный жутким ужасом, и поднял руку, чтобы отшвырнуть талисман. Но та его часть, которая с большим трудом и болью научилась быть цивилизованным, заставила его остановиться и задуматься.
   Он снова сел. Инструмент гипноза? Возможно. И все же это мимолетное прикосновение зрения и звука не было его собственным, из его собственных воспоминаний.
   Теперь он был искушен, очарован, как ребенок, играющий с огнем. Талисман как-то носили. Где? На груди? На лбу?
   Он попробовал первый, безрезультатно. Затем он коснулся плоской поверхностью линзы своего лба.
   Огромная каменная башня чудовищно вздымалась к небу. Он был цел, и внутри шевелились и мерцали бледные огни, и его венчала мерцающая тьма.
   Он лежал вне башни, на животе, и был полон страха, и великого гнева, и отвращения, от которого кости превращаются в воду. Снега не было. Повсюду был лед, поднимавшийся до половины высоты башни и покрывавший землю.
   Лед. Холодный, чистый, красивый - и смертоносный.
   Он двигался. Он скользил, как змея, с бесконечной осторожностью по гладкой поверхности. Башни не было, и далеко под ним был город. Он видел храмы и дворцы, сверкающий прекрасный город подо ним во льду, расплывчатый, сказочный и странный, сон, наполовину увиденный сквозь хрусталь.
   Он увидел Единых, которые там жили, медленно двигавшихся по улицам. Он не мог видеть их отчетливо, только смутное сияние их тел, и он был рад.
   Он ненавидел их ненавистью, которая побеждала даже его страх, который действительно был велик.
   Он не был Эриком Джоном Старком. Это был Бан Круах.
   Башня и город исчезли, унесенные бурлящим приливом.
   Он стоял под уступом черной скалы, изрезанной одним проходом. Скалы нависали над ним, нависая всей своей громадой, как будто желая раздавить его, а узкое устье перевала наполнялось злым смехом там, где дул ветер.
   Он пошел вперед, в перевал. Он был совсем один.
   Свет был тусклым и странным на дне расщелины. Маленькие пелены тумана ползли и цеплялись между льдом и скалой, сгущались, становились все гуще по мере того, как он продвигался все дальше и дальше в перевал. Он не мог видеть, и ветер говорил на многих языках, дуя в расщелинах скал.
   Внезапно перед ним возникла тень в тумане, смутная гигантская фигура, которая двигалась к нему, и он знал, что смотрит на смерть. Он закричал. . . .
   Это был Старк, который закричал в слепом атавистическом страхе, и эхо его собственного крика заставило его встать, дрожа всем телом. Он уронил талисман. Он лежал, сверкая на снегу, у его ног, и чужие воспоминания исчезли - и Камар был мертв.
   Через некоторое время он присел на корточки, тяжело дыша. Он не хотел снова прикасаться к объективу. Та его часть, которая с каждым шагом научилась бояться чужих богов и злых духов, примитивного аборигена, находившегося так близко под поверхностью его разума, предупреждала его покинуть это место, бежать, покинуть это место смерти. и разрушенный камень.
   Он заставил себя поднять его. Он не смотрел на это. Он завернул его в кусок шелка и вложил в железную втулку, а затем застегнул пояс вокруг талии. Затем он нашел маленькую фляжку, которая лежала рядом с его снаряжением рядом с огнем, сделал большой глоток и попытался рационально обдумать то, что произошло.
   Воспоминания. Не его собственные, а воспоминания Бана Круаха, миллион лет назад, на заре мира. Воспоминания о ненависти, тайной войне против нечеловеческих существ, обитавших в кристальных городах, вырубленных в живом льду, и использующих эти разрушенные башни для какой-то своей темной цели.
   В этом ли смысл талисмана, та сила, которая в нем заключена? Неужели Бан Круах с помощью какой-то древней и забытой науки заключил в кристалл отголоски собственного разума?
   Почему? Возможно, как предупреждение, как напоминание о нестареющей, инопланетной опасности за Вратами Смерти?
   Внезапно один из зверей, привязанных к разрушенной башне, проснулся с шипящим рычанием.
   Мгновенно Старк стал неподвижным.
   Они шли бесшумно на своих мягких ногах, стройные горные звери изящно двигались по раскинувшимся руинам. Молчали и их всадники - высокие люди со свирепыми глазами и рыжеватыми волосами, в кожаных плащах и с длинными прямыми копьями.
   Вокруг башни в ветреной тьме их было с десяток. Старк не стал вытаскивать пистолет. Он очень рано усвоил разницу между мужеством и идиотизмом.
   Он направился к ним, медленно, чтобы один из них не испугался и не пронзил его копьем, но недостаточно медленно, чтобы показать страх. И он поднял правую руку и приветствовал их.
   Они не ответили ему. Они сидели на своих беспокойных лошадях и смотрели на него, и Старк знал, что Камар сказал правду. Это были всадники Меха, и они были волками.
   ГЛАВА II
   Старк ждал, пока они не устанут от собственного молчания.
   Наконец один спросил: "Из какой ты страны?"
   Он ответил: "Меня зовут Н'Чака, Человек-Без-Племени".
   Это имя дали ему получеловеки-аборигены, вырастившие его среди пламени, грома и лютого мороза Меркурия.
   - Незнакомец, - сказал вождь и улыбнулся. Он указал на мертвого Камара и спросил: "Ты убил его?"
   "Он был моим другом, - сказал Старк, - я приносил его домой умирать".
   Два всадника спешились, чтобы осмотреть тело. Один крикнул вождю: "Он из Кушата, если я знаю породу, Торд! И его не ограбили". Он сам позаботился об этой детали.
   - Незнакомец, - повторил лидер, Торд. "Направился в Кушат с одним из жителей Кушата. Что ж. Я думаю, ты пойдешь с нами, незнакомец.
   Старк пожал плечами. И с длинными копьями, пронзающими его, он не сопротивлялся, когда высокий Торд украл у него все, что он имел, кроме одежды и пояса Камара, который не стоил кражи. Пистолет Торд презрительно отшвырнул.
   Один из мужчин вывел зверя Старка и Камара оттуда, где они были привязаны, и землянин оседлал - как обычно, несмотря на яростный протест существа, которому не нравился его запах. Они вышли из-под укрытия стен на полную ярость ветра.
   Всю оставшуюся ночь, а также весь следующий день и ночь, последовавшую за ним, они ехали на восток, останавливаясь только для того, чтобы дать животным отдохнуть и пожевать свою порцию вяленого мяса.
   Старк, сидящий на заключенном, понял, что это Северная страна, полмира от Марса, где есть космические корабли, торговля и посетители с других планет. Будущее никогда не касалось этих диких гор и бесплодных равнин. В прошлом было достаточно гордости.
   На севере горизонт показал странное и призрачное мерцание там, где барьерная стена полярной стаи вздымалась гигантской на фоне неба. Ветер дул со льда, через горные ущелья, через равнины, не переставая. И тут и там возвышались загадочные башни, разбитые монолиты из камня. Старк вспомнил видение талисмана, огромное сооружение, увенчанное жуткой тьмой. Он смотрел на руины с отвращением и любопытством. Люди Меха ничего не могли ему сказать.
   Торд не сказал Старку, куда его везут, а Старк не спросил. Это было бы признанием страха.
   В полдень второго дня они подошли к выступу скалы, где был чистый снег, а под ним был отвесный обрыв в узкую долину. Глядя вниз, Старк увидел, что на дне долины, вверх и вниз, насколько он мог видеть, были люди и звери, укрытия из шкур и кустов и горящие костры. Сотнями, несколькими тысячами они разбивали лагеря под скалами, и их голоса поднимались в разреженном воздухе громадным глубоким ропотом, оглушающим после безмолвия равнин.
   Военный отряд, собравшийся сейчас, до оттепели. Старк улыбнулся. Ему стало любопытно встретиться с лидером этой армии.
   Они шли гуськом по извилистой тропе, спускавшейся вниз по скале. Ветер резко прекратился, срезанный стенами долины. Они вошли среди укрытий лагеря.
   Здесь снег взбалтывался, пачкался и превращался в слякоть у пожаров. В лагере не было ни женщин, ни признаков обычного веселого сброда, следующего за варварской армией. Там были только мужчины - все горцы и воины, жестокие убийцы, которые думали только о битве.
   Они вылезли из своих нор, чтобы покричать на Торда и его людей и поглазеть на незнакомца. Торд покраснел и повеселел от важности.
   - У меня нет на тебя времени, - крикнул он в ответ. - Я иду поговорить с лордом Кьяраном.
   Старк ехал бесстрастно, темный великан с каменным лицом. Время от времени он изгибал своего зверя и внутренне смеялся над собой за это.
   Наконец они подошли к убежищу, большему, чем другие, но построенному точно так же и не более удобному. Копье было воткнуто в снег у входа, и с него свисал черный вымпел с единственной серебряной полосой поперек, как молния в ночном небе. Рядом был щит с таким же устройством. Охранников не было.
   Торд спешился, приказав Старку сделать то же самое. Он постучал по щиту рукоятью меча, возвещая о себе.
   "Лорд Киаран! Это Торд с пленником.
   Голос, бесцветный и странно приглушенный, говорил изнутри.
   - Входите, Торд.
   Торд отодвинул занавеску из шкуры и вошел, Старк следовал за ним по пятам.
   Тусклый дневной свет не проникал внутрь. Светильники горели, издавая мерцающий блеск и запах крепкого масла. Пол, утоптанный в снегу, был устлан сильно изношенными мехами. В остальном не было ни украшений, ни мебели, кроме стула и стола, потемневших от старости и износа, и тюфяка из шкур в темном углу, на котором, казалось, лежала куча тряпья.
   В кресле сидел мужчина.
   В дрожащем свете факелов он казался очень высоким. От шеи до бедер его худощавое тело было облачено в черную кольчугу, а под ней тунику из кожи, выкрашенной в черный цвет. Поперек коленей он держал соболиный топор, великолепную вещь, сделанную для рубки черепов, и его руки нежно лежали на нем, как будто это была любимая игрушка.
   Его голова и лицо были покрыты вещью, которую Старк видел раньше только на очень старых картинах, - древней боевой маской внутренних королей Марса. Выкованный из черной блестящей стали, он представлял собой нечеловеческое лицо с прорезями для глаз и зарешеченным отверстием для дыхания. Сзади он взметнулся тонким, стремительным взмахом, словно темное крыло, вздернутое ребром в полете.
   Пристальный, невыразительный взгляд этой маски был прикован не к Торду, а к Эрику Джону Старку.
   Глухой голос снова заговорил из-за маски. "Что ж?"
   - Мы охотились в ущельях к югу, - сказал Торд. "Мы видели пожар. . . ". Он рассказал историю, как нашли незнакомца и тело человека из Кушата.
   "Кушат!" - тихо сказал лорд Киаран. "Ах! И зачем, незнакомец, ты собирался в Кушат?
   "Меня зовут Старк. Эрик Джон Старк, землянин, с Меркурия". Он устал от того, что его называют незнакомцем. Совершенно неожиданно ему надоело все это дело.
   "Почему бы мне не поехать в Кушат? Разве это противоречит какому-то закону, что человек не может отправиться туда с миром, иначе его будут преследовать по всей Норландии? И почему мужчины Меха делают это своим делом? Они не имеют никакого отношения к городу".
   Торд затаил дыхание, наблюдая с восторженным ожиданием.
   Руки человека в доспехах ласкали топор. Это были тонкие руки, гладкие и жилистые - казалось, маленькие руки для такого оружия.
   "Мы делаем то, что хотим, нашим делом, Эрик Джон Старк". Он говорил с особенной мягкостью. - Я спросил тебя. Зачем ты ехал в Кушат?
   - Потому что, - так же сдержанно ответил Старк, - мой товарищ хотел отправиться домой умирать.
   "Это кажется долгим и трудным путешествием только для того, чтобы умереть". Черный шлем склонился вперед в задумчивой позе. "Только осужденные или изгнанные покидают свои города или свои кланы. Почему твой товарищ бежал из Кушата?
   Внезапно из-за кучи тряпья, лежавшей на тюфяке в тени угла, раздался голос. Мужской голос, глубокий и хриплый, с резкой дрожью возраста или безумия.
   - Трое мужчин, кроме меня, сбежали из Кушата за эти годы. Один погиб во время весеннего паводка. Один попал в движущийся лед зимы. Жил один. Вор по имени Камар, который украл некий талисман.
   Старк сказал: "Моего товарища звали Греши". Кожаный ремень давил на него тяжелым грузом, а железный выступ казался горячим на животе. Теперь он начинал бояться.
   Лорд Киаран говорил, не обращая внимания на Старка. "Это был священный талисман Кушата. Без него город подобен человеку без души".
   Как Завеса Танит была для Карфагена, подумал Старк и размышлял о судьбе этого города после того, как Завеса была украдена.
   - Дворяне боялись своего народа, - сказал человек в доспехах. "Они не осмелились сказать, что он пропал. Но мы знаем".
   - И, - сказал Старк, - ты нападешь на Кушат до оттепели, когда тебя меньше всего ожидают.
   - У тебя острый ум, незнакомец. Да. Но даже в этом случае великую стену будет трудно нести. Если бы я пришел, неся в руках талисман Бана Круаха. . . ".
   Он не договорил, а повернулся к Торду. - Когда вы ограбили тело мертвеца, что вы нашли?
   "Ничего, Господи. Несколько монет, нож, вряд ли стоит брать.
   - А ты, Эрик Джон Старк. Что ты взял с тела?
   Совершенную правду он ответил: "Ничего".
   - Торд, - сказал лорд Киаран, - обыщите его.
   Торд с улыбкой подошел к Старку и разорвал его куртку.
   Землянин двигался со сверхъестественной быстротой. Ребро одной широкой руки взяло Торда под ухо, и, прежде чем колени мужчины успели опуститься, Старк схватил его за руку. Он повернулся, наклонился вперед и швырнул Торда головой в дверной проем.
   Он выпрямился и снова повернулся. В его глазах был дикий блеск. "Этот человек однажды ограбил меня, - сказал он. "Достаточно."
   Он услышал приближение людей Торда. Трое из них попытались протиснуться через вход сразу, и он прыгнул на них. Он не издал ни звука. За него говорили его кулаки, а затем и ноги, когда он отбросил ошеломленных варваров на их лидера.
   - А теперь, - обратился он к лорду Кьярану, - поговорим как мужчины?
   Человек в доспехах рассмеялся, и это был звук чистого удовольствия. Казалось, что взгляд под маской изучал свирепое лицо Старка, а затем поднялся, чтобы поприветствовать угрюмого Торда, который вернулся в убежище, его щеки покраснели от ярости.
   - Иди, - сказал лорд Киаран. - Мы с незнакомцем поговорим.
   - Но, Господи, - запротестовал он, глядя на Старка, - это небезопасно. . . ".
   - Моя темная госпожа заботится о моей безопасности, - сказал Киаран, поглаживая топор по коленям. "Идти."
   Торд пошел.
   Тогда человек в доспехах замолчал, слепая маска повернулась к Старку, который встретил этот безглазый взгляд и тоже замолчал. И пучок тряпья в тени медленно выпрямился и стал высоким стариком с ржавыми волосами и бородой, из-за которой выглядывали скалистые выступы костей и две яркие маленькие точки огня, как будто в нем горело какое-то злое пламя.
   Он подошёл и присел у ног лорда Кьярана, наблюдая за землянином. И человек в доспехах наклонился вперед.
   "Я скажу тебе кое-что, Эрик Джон Старк. Я бастард, но я происхожу от крови королей. Мое имя и звание я должен сделать своими руками. Но я подниму их высоко, и мое имя будет звучать в Норландах!
   "Я возьму Кушат. Кто владеет Кушатом, тот владеет Марсом, а также властью и богатствами, лежащими за Вратами Смерти!"
   - Я видел их, - сказал старик, и глаза его сверкнули. "Я видел Могучего Бана Круаха. Я видел храмы и дворцы, сверкающие во льду. Я видел Их , сияющих. О, я видел их, красивых, безобразных!
   Он искоса взглянул на Старка, очень хитро. - Вот почему Отар безумен, незнакомец. Он видел. "
   Холод охватил Старка. Он тоже видел, но не своими глазами, а разумом и воспоминаниями Бана Круаха, жившего миллион лет назад.
   Тогда это не было иллюзией, фантастическое видение открылось ему талисманом, спрятанным теперь за поясом! Если бы этот старый сумасшедший видел. . . .
   - Какие существа скрываются за Вратами Смерти, я не знаю, - сказал Кьяран. - Но моя темная госпожа проверит их на прочность - и я думаю, что мои рыжие волки выследят их, как только почувствуют запах добычи.
   - Прекрасные, ужасные, - прошептал Отар. "Ах, храмы и дворцы, и великие каменные башни!"
   - Поезжай со мной, Старк, - резко сказал лорд Киаран. "Отдай талисман и стань щитом за моей спиной. Я не оказывал такой чести никому другому".
   Старк медленно спросил: "Почему ты выбрал меня?"
   - Мы одной крови, Старк, хоть и чужие.
   Холодные глаза землянина сузились. "Что скажут на это ваши рыжие волки? А что скажет Отар? Взгляните на него, уже окоченевшего от ревности, и бойтесь, как бы я не ответил: "Да".
   - Я не думаю, что ты бы испугался ни одного из них.
   -- Напротив, -- сказал Старк, -- я человек благоразумный. Он сделал паузу. "Есть еще одна вещь. Я не буду торговаться ни с кем, пока не посмотрю ему в глаза. Сними шлем, Киаран, и тогда, возможно, мы поговорим!
   Дыхание Отара змеиным шипением зашипело между его беззубыми деснами, и руки лорда Киарана сжались на рукояти топора.
   "Нет!" он прошептал. - Этого я никогда не смогу сделать.
   Отар поднялся на ноги, и Старк впервые ощутил всю силу, заключенную в этом странном старике.
   "Хотели бы вы взглянуть на лицо разрушения?" - прогремел он. "Ты просишь смерти? Неужели вы думаете, что за маской из стали скрыта вещь без причины, что вы требуете ее увидеть?"
   Он повернулся. - Мой Лорд, - сказал он. "К завтрашнему дню к нам присоединится последний из кланов. После этого мы должны маршировать. Отдайте этого землянина Торду на оставшееся время - и вы получите талисман.
   Пустая слепая маска неподвижно повернулась к Старку, и землянину показалось, что из-за нее раздался слабый звук, который мог быть вздохом.
   Затем. . . .
   "Торд!" - воскликнул лорд Киаран и поднял топор.
   ГЛАВА III
   Языки пламени вырывались из костра в безветренном ущелье. Люди сидели вокруг него большим кругом, дикие всадники из горных долин Меха. Они сидели с обузданным и дрожащим рвением волков вокруг умирающей каменоломни. Время от времени их белые зубы скалились в безмолвном смехе, а глаза смотрели.
   "Он сильный", - шептали они друг другу. - Он точно проживет ночь!
   На выступе скалы сидел лорд Киаран, закутанный в черный плащ, сжимая большой топор на сгибе руки. Рядом с ним в снегу скорчился Отар.
   Рядом были глубоко вбиты длинные копья и связаны вместе, чтобы получились леса, и на этой раме висел человек. Крупный мужчина с железной мускулатурой и очень худой, большая часть его плеч заполнила пространство между изгибающимися стержнями. Эрик Джон Старк с Земли, с Меркурия.
   Его уже бичевали без пощады. Он обмяк под собственным весом между копьями, тяжело всхлипывая, а утоптанный снег вокруг него был в красных пятнах.
   Плетью владел Торд. Он снял собственное пальто, и, несмотря на холод, его тело блестело от пота. Он резал свою жертву с большой осторожностью, заставляя длинную плеть петь и трещать. Он гордился своим мастерством.
   Старк не кричал.
   Вскоре Торд отступил назад, тяжело дыша, и посмотрел на лорда Кьярана. И черный шлем кивнул.
   Торд уронил кнут. Он подошел к большому темнокожему мужчине и поднял его голову за волосы.
   - Старк, - сказал он и резко покачал головой. "Незнакомец!"
   Глаза открылись и уставились на него, и Торд не смог сдержать легкую дрожь. Казалось, что боль и унижение наложили какое-то злое волшебство на этого человека, с которым он ехал, и думал, что знает. Он видел точно такой же взгляд у большого снежного кота, пойманного в капкан, и вдруг почувствовал, что это не человек, с которым он разговаривает, а хищный зверь.
   - Старк, - сказал он. "Где талисман Бана Круаха?"
   Землянин не ответил.
   Торд рассмеялся. Он взглянул на небо, где луны плыли низко и быстро.
   "Ночь прошла только наполовину. Думаешь, ты сможешь выдержать это?"
   Холодные, жестокие, терпеливые глаза смотрели на Торда. Ответа не было.
   Какая-то гордость в этом взгляде разозлила варвара. Казалось, это насмехается над ним, который был так уверен в своей способности развязать сопротивляющийся язык.
   - Ты думаешь, я не могу заставить тебя говорить, не так ли? Ты меня не знаешь, незнакомец! Ты не знаешь Торда, который может заставить скалы говорить, если захочет!
   Он протянул свободную руку и ударил Старка по лицу.
   Казалось невероятным, что что-то настолько неподвижное может двигаться так быстро. Зубы уродливо сверкнули, и запястье Торда застряло выше сустава большого пальца. Он взревел, и железные челюсти сомкнулись, потревожив кость.
   Совершенно неожиданно Торд вскрикнул. Не от боли, а от паники. И ряды наблюдающих двинулись вперед, и даже Лорд Кьяран вздрогнул, вздрогнув.
   " Слушай !" пронесся шепот вокруг костра. "Послушай, как он рычит!"
   Торд отпустил волосы Старка и бил его по голове сжатым кулаком. Его лицо было белым.
   "Оборотень!" он закричал. "Отпусти меня, зверюга! Отпусти меня!"
   Но темный человек вцепился в запястье Торда, рыча, и не слышал. Через некоторое время раздался глухой треск кости.
   Старк открыл рот. Торд перестал его бить. Он медленно отступил, глядя на разорванную плоть. Старк опустился на длину его рук.
   Левой рукой Торд выхватил нож. Лорд Киаран выступил вперед. - Подожди, Торд!
   -- Это зло, -- прошептал варвар. "Чернокнижник. оборотень. Зверь."
   Он бросился на Старка.
   Человек в доспехах двигался очень быстро, и огромный топор пронесся по воздуху. Она попала Торду прямо в то место, где связки его шеи переходили в плечо, - зацепилась и вырвалась насквозь.
   В долине повисла тишина.
   Лорд Киаран медленно прошел по утоптанному снегу и снова взялся за топор.
   "Мне будут подчиняться", - сказал он. "И я не устою в страхе ни перед богом, ни перед человеком, ни перед дьяволом". Он указал на Старка. "Выруби его. И смотри, чтобы он не умер".
   Он ушел, и Отар начал смеяться.
   Издалека Старк услышал этот пронзительный, дикий смех. Его рот был полон крови, и он обезумел от холодной ярости.
   Тогда его движениями руководила чисто животная хитрость. Голова его упала вперед, а тело неподвижно повисло на ремнях. Возможно, он был почти мертв.
   Группа мужчин подошла к нему. Он слушал их. Они колебались и боялись. Затем, поскольку он не двигался, они набрались смелости и подошли ближе, и один осторожно ткнул его острием копья.
   - Уколи его хорошенько, - сказал другой. "Будем уверены!"
   Острие чуть глубже. Несколько капель крови брызнули и присоединились к маленьким красным струйкам, бежавшим из плетения плети. Старк не шевелился.
   Копейщик хмыкнул. - Сейчас он в достаточной безопасности.
   Старк почувствовал, как лезвия ножей работают над ремешками. Он ждал. Сыромятная кожа порвалась, и он был свободен.
   Он не упал. Он не упал бы тогда, если бы получил смертельную рану. Он подобрал под себя ноги и прыгнул.
   Он поднял копьеносца в первом броске и швырнул его в огонь. Затем он побежал к тому месту, где паслись чешуйчатые скакуны, оставляя за собой кровавый след на снегу.
   Перед ним возник мужчина. Он увидел тень копья, повернулся и поймал рукоять обеими руками. Он вырвал его, ударил прикладом и пошел дальше. Позади него он услышал крики и начавшуюся суматоху.
   Лорд Киаран повернулся и вернулся быстрым шагом.
   Теперь перед Старком стояли люди, много мужчин, круг наблюдателей распался, потому что больше не на что было смотреть. Он схватил длинное копье. Это было хорошее оружие, лучше палки с кремневым наконечником, с помощью которой мальчик Н'Чака охотился на гигантскую ящерицу скал.
   Его тело согнулось в полусогнутом положении. Он издал один крик, вызывающий крик хищного убийцы, и вошел в толпу мужчин.
   Он убивал этим копьем. Они не ожидали нападения. Они ничего не ждали. Старк ожил слишком быстро. И боялись его. Он чувствовал их страх. Бойтесь не такого человека, как они сами, а существа меньшего и большего, чем человек.
   Он убил и был счастлив.
   Они отпали от него, дикие всадники Меха. Теперь они были уверены, что он демон. Он пронесся среди них с ярким копьем, и они снова услышали тот звук, который не должен был исходить из человеческого горла, и их суеверный ужас поднялся и заставил их карабкаться с его пути, топча друг друга в детской панике.
   Он прорвался, и теперь между ним и бегством не было ничего, кроме двух всадников, охранявших стадо.
   Будучи верхом, они имели больше мужества. Они чувствовали, что даже колдун не может устоять против их атаки. Они набросились на него, когда он бежал, мягкие лапы их зверей приглушенно барабанили по снегу.
   Не сбавляя шага, Старк метнул копье.
   Он пронзил тело одного человека и сбил его с ног, так что он попал под коня своего товарища и запачкал его ноги. Он пошатнулся и встал на дыбы, шипя, и Старк побежал дальше.
   Однажды он оглянулся через плечо. Сквозь снующую кричащую толпу мужчин он мельком увидел темную фигуру в кольчуге и крылатой маске, которая скачущей походкой шла через нагорье и держала в руках соболиный топор, высоко поднятый для метания.
   Теперь Старк был близко к стаду. И они уловили его запах.
   Норландским зверям никогда не нравился его запах, а теперь одного запаха крови на нем было достаточно, чтобы свести их с ума. Они начали беспокойно шипеть и рычать, потирая друг о друга бока рептилий, пока кружились, глядя на него блестящими глазами.
   Он поторопил их, пока они не решили сломаться. Он был достаточно быстр, чтобы поймать одного из них за мясистый гребешок, служивший ему чубом, удержать его с диким безразличием к его визгу и прыгнуть ему на спину. Затем он дал ей помчаться и, пока ехал, издал пронзительный грубый крик, который поверг существ в панику.
   Стадо разбилось, рванувшись наружу из своего центра, как лопнувшая скорлупа.
   Старк был впереди. Низко цепляясь за чешуйчатую шею, он видел, как люди Мекха разбросаны, взбиты и втоптаны в снег летающими лапами. Входя и выходя из укрытий, пиная стены кустарника, возвышая свои резкие змеиные голоса, они носились по лагерю, оставляя после себя обломки, как после бури. И Старк пошел с ними.
   Он сорвал на ходу плащ с плеч какого-то мелкого вождя, а потом, жестоко крутя мясистый гребень, ударяя кулаком по голове твари, повернул скакуна так, как ему хотелось, вниз по долине.
   Он в последний раз увидел лорда Киарана, пытающегося удержать одно из существ достаточно долго, чтобы оседлать его, а затем вокруг него хлынула дюжина борющихся тел, и Старк исчез.
   Зверь не сбавлял темпа. Как будто он думал, что сможет обогнать инопланетянина, кровавую тварь, которая цеплялась за его спину. Последние окраины лагеря мелькнули и исчезли во мраке, и перед ним раскинулся чистый снег нижней долины. Существо прижалось брюхом к земле и пошло, белые брызги брызнули из-под его пяток.
   Старк держался. Теперь его силы ушли, внезапно иссякнув в боевом безумии. Теперь он осознал, что болен и истекает кровью, что его тело было одной жестокой болью. В этот момент, больше, чем в предыдущие часы, он ненавидел черного лидера кланов Мех.
   Тот полет по долине превратился в какой-то безобразный сон. Старк чувствовал, как мимо катятся каменные стены, а затем они, казалось, расширялись, и ветер дул из ниоткуда, как удар огромного молота, и он снова очутился на открытых болотах.
   Зверь начал колебаться и замедляться. В настоящее время он остановился.
   Старк зачерпнул снег, чтобы растереть раны. Он был близок к обмороку, но кровотечение остановилось, и после этого боль стала тупой. Он обернул вокруг себя плащ и призвал зверя идти дальше, на этот раз мягко, терпеливо, и после того, как оно сделало вдох, оно повиновалось ему, войдя в шаркающий темп, который мог поддерживать в течение нескольких часов.
   Он был три дня на болотах. Часть времени он ехал в каком-то оцепенении, а часть времени лихорадочно наблюдая за горизонтом. Часто он принимал за всадников очертания торчащих камней и находил любое укрытие, какое только мог, пока не удостоверялся, что они не двигаются. Он боялся спешиться, потому что у зверя не было узды. Когда он остановился, он остался лежать на спине, дрожа, на лбу у него выступили капельки пота.
   Ветер смыл его следы, как только он их оставил. Дважды вдалеке он видел всадников, и один раз зарылся в высокий сугроб и просидел там несколько часов.
   Разрушенные башни шли вместе с ним по горькой земле, одинокие гиганты в пятидесяти милях друг от друга. Он не подходил к ним.
   Он знал, что бродил изрядно, но ничего не мог поделать, и, вероятно, это было его спасением. В этих истерзанных бесплодных землях, расколотых веками мороза и наводнения, можно было следовать за человеком по прямой дороге между двумя точками. Но найти хоть одного всадника, потерявшегося в этой глуши, было чистой удачей, и шансы были на стороне Старка.
   Однажды вечером на закате он вышел на равнину, которая поднималась вверх к черному и возвышающемуся утесу, изрезанному одним проходом.
   Свет был ровным и кроваво-красным, сверкая на морозной скале так, что казалось, что горло перевала пылает злобным пламенем. Для разума Старка, по существу примитивного и теперь лишенного всего приобретенного разума, эта узкая щель представлялась дверью в жилище демонов, столь же ужасных, как легендарные существа, бродящие по Темной стороне его родного мира.
   Он долго смотрел на Врата Смерти, и в его мозг закралось мрачное воспоминание. Воспоминание о том кошмарном опыте, когда талисман заставил его войти в этот ужасный проход не как Старк, а как Бан Круах.
   Он вспомнил слова Отара - я видел могучего Бана Круаха. Был ли он все еще там, за темными вратами, сражаясь в своей невообразимой войне в одиночестве?
   Снова в памяти Старк услышал злобное дуновение ветра. Снова перед ним возникла смутная и ужасная тень. . . .
   Он заставил себя вспомнить это видение из своего разума, приложив огромные усилия. Он не мог сейчас повернуть назад. Деваться было некуда.
   Его утомленный зверь брел дальше, и теперь Старк как во сне увидел, что перед этими ужасными Вратами стоит на страже огромный город, обнесенный стеной. Он смотрел, как город скользит к нему сквозь малиновую дымку, и ему казалось, что он видит века, сбившиеся, как птицы, вокруг башен.
   Он добрался до Кушата с талисманом Бана Круаха, все еще привязанным к окровавленному поясу вокруг его талии.
   ГЛАВА IV
   Он стоял на большой площади, окруженной лавками торговцев и палатками виноторговцев. Дальше были дома, улицы, город. У Старка сложилось смутное впечатление о величественной и задумчивой тьме, огромной громадой на фоне гор, таких же унылых и гордых, как они, и таких же древних, со множеством руин и заброшенных кварталов.
   Он не знал, как попал сюда, но стоял на собственных ногах, а кто-то вливал ему в рот кислое вино. Он жадно выпил его. Вокруг него были люди, толкавшиеся, болтавшие, требующие ответов на свои вопросы. Голос девушки резко сказал: "Оставь его! Разве ты не видишь, что он ранен?
   Старк посмотрел вниз. Она была стройной и оборванной, с черными волосами и большими желтыми, как у кошки, глазами. В руках она держала кожаную бутылку. Она улыбнулась ему и сказала: "Я Танис. Выпьешь еще вина?"
   "Я так и сделаю", - сказал Старк, и сделал, а затем сказал: "Спасибо, Танис". Он положил руку ей на плечо, чтобы не упасть. Это было гибкое плечо, удивительно сильное. Ему нравилось это ощущение.
   Толпа все еще крутилась вокруг него, становясь все больше, и теперь он услышал топот военных ног. Небольшой отряд людей в легких доспехах прорвался вперед.
   Совсем молодой офицер, у которого нагрудный доспех резал глаз яркостью, потребовал немедленно сообщить, кто такой Старк и зачем он сюда явился.
   "Никто не пересекает болота зимой", - сказал он, как будто это само по себе было признаком злого умысла.
   - Кланы Мехов пересекают их, - ответил Старк. "Армия, чтобы взять Кушат - один, два дня позади меня".
   Толпа подхватила это. Возбужденные голоса перебрасывали его туда-сюда и требовали новых новостей. Старк обратился к офицеру.
   - Я увижусь с вашим капитаном, и немедленно.
   - Скорее всего, ты увидишь внутреннюю часть тюрьмы! - отрезал молодой человек. - Что это за ерунда про кланы Мекха?
   Старк посмотрел на него. Он смотрел так долго и с таким любопытством, что толпа захихикала, а безбородое лицо офицера вспыхнуло до ушей.
   - Я участвовал во многих войнах, - мягко сказал Старк. "И давно я научился слушать, когда кто-то приходил предупредить меня о нападении".
   - Лучше отведи его к капитану, Луг, - закричал Танис. - Это и наши шкуры, знаете ли, если будет война.
   Толпа начала кричать. Все они были бедняками, закутанными в поношенные плащи или изорванную кожу. Они не любили охранников. И была ли война или нет, зима у них была долгой и унылой, и они собирались максимально использовать это волнение.
   "Возьми его, Луг! Пусть предупредит дворян. Пусть думают, как будут защищать Кушат и Врата Смерти теперь, когда талисмана больше нет!"
   "Это ложь!" - крикнул Луг. - И ты знаешь наказание за это. Придержите языки, или я вас всех выпорю. Он сердито указал на Старка. - Посмотри, вооружен ли он.
   Один из солдат шагнул вперед, но Старк оказался быстрее. Он снял стринги и уронил плащ, обнажая верхнюю часть тела.
   "Члены клана уже забрали все, что у меня было, - сказал он. - Но они дали мне кое-что взамен.
   Толпа уставилась на полузажившие шрамы, оставшиеся на нем, и у них перехватило дыхание.
   Солдат подобрал плащ и накинул его на плечи землянина. И Луг угрюмо сказал: "Тогда пошли".
   Пальцы Старка сжались на плече Таниса. - Пойдем со мной, малышка, - прошептал он. - Иначе мне придется ползти.
   Она улыбнулась ему и подошла. Толпа последовала за ним.
   Капитан стражи был плотный человек, от которого пахло вином, и лицо его уже рассыпалось на части, хотя волосы еще не поседели. Он сидел в приземистой башне над площадью и без особого интереса наблюдал за Старком.
   - Тебе было что рассказать, - сказал Луг. "Скажи это."
   * * * *
   Старк сказал им, опустив все упоминания о Камаре и талисмане. Не время и не тот человек, чтобы слушать эту историю. Капитан выслушал все, что он хотел сказать о собрании кланов Меха, а затем сел, изучая его с мутной проницательностью.
   - У вас есть доказательства всего этого?
   "Эти полосы. Их лидер Киаран приказал наложить их на себя.
   Капитан вздохнул и откинулся назад.
   - Любая бродячая банда охотников могла бы наказать тебя, - сказал он. - Безымянный бродяга бог знает откуда, да еще и беззаконник, если я хоть немного разбираюсь в людях, - вы, наверное, это заслужили.
   Он потянулся за вином и улыбнулся. "Послушай, незнакомец. Зимой в Норландах никто не воюет. И никто никогда не слышал о Кьяране. Если вы надеялись на награду от города, вы сильно промахнулись".
   - Лорд Киаран, - сказал Старк, сдерживая гнев, - через два дня будет ломиться в ваши ворота. И тогда вы о нем услышите".
   "Возможно. Вы можете подождать его - в камере. А из Кушата можно выйти с первым после оттепели караваном. У нас здесь достаточно сброда, чтобы больше не принимать".
   Танис схватил Старка за плащ и удержал.
   - Сэр , - сказала она, как будто это было нечистое слово. - Я ручаюсь за незнакомца.
   Капитан взглянул на нее. "Ты?"
   "Сэр, я свободный гражданин Кушата. По закону я могу поручиться за него.
   - Если бы вы, подонки из Воровского квартала, так же хорошо соблюдали бы закон, как болтаете о нем, у нас было бы меньше проблем, - прорычал капитан. - Хорошо, возьми существо, если оно тебе нужно. Я не думаю, что вам есть что терять.
   Луг рассмеялся.
   -- Имя и место жительства, -- сказал капитан и записал их. "Помни, он не должен покидать Квартал".
   Танис кивнул. - Пойдем, - сказала она Старку. Он не двигался, и она посмотрела на него снизу вверх. Он смотрел на капитана. Его борода отросла в эти последние дни, а лицо все еще было покрыто шрамами от ударов Торда и сделалось волчьим от боли и лихорадки. И вот из-под этой злой маски глаза его с холодом и ужасной напряженностью смотрели на мягкобрюхого человека, который сидел и издевался над ним.
   Танис положила руку на его грубую щеку. - Пойдем, - сказала она. "Приходи и отдохни".
   Она осторожно повернула его голову. Он моргнул и покачнулся, а она обняла его за талию и без сопротивления повела к двери.
   Там она остановилась, оглядываясь назад.
   - Сэр, - сказала она очень кротко, - новости об этом нападении сейчас разносятся по Кварталу. Если бы оно пришло , и было бы известно, что вы получили предупреждение и не передали его дальше. . . ". Она сделала выразительный жест и вышла.
   Луг с тревогой взглянул на капитана. - Она права, сэр. Если случайно человек сказал правду. . . ".
   Капитан выругался. "Гнил. Сказка о разбойнике. И все еще. . . ". Он нерешительно нахмурился, а затем потянулся за пергаментом. "В конце концов, это простая вещь. Запишите это, передайте, и пусть дворяне беспокоятся".
   Его ручка начала царапаться.
   Танис вел Старка по крутым и узким тропинкам, теперь темным в послесвете, где город поднимался и снова падал на неровную скалу. Старк чувствовал тяжелые запахи специй и незнакомой пищи, а также мускусные оттенки миллионов поколений, собравшихся вместе, чтобы порождать и умирать в этих переполненных катакомбах из сланца и камня.
   Там был дом, слившийся с другими домами, недалеко от ткацкого станка Великой Стены. Там был лестничный пролет, глубоко выдолбленный от использования, безумно извивающийся вокруг внешних углов.
   Там была низкая комната и смутно мелькавший стройный мужчина по имени Балин, который сказал, что он брат Таниса. Там была кровать из шкур и тканых тканей.
   Старк спал.
   * * * *
   Руки и голоса звали его обратно. Сильные руки трясут его, настойчивые голоса. Он зарычал, как животное, внезапно проснувшееся, все еще потерявшееся в темном тумане изнеможения. Балин выругался и отдернул пальцы.
   - Что это ты принес домой, Танис? Ей-богу, он огрызнулся на меня!"
   Танис проигнорировал его. - Старк, - сказала она. "Старк! Слушать. Мужчины идут. Солдаты. Они будут расспрашивать вас. Ты слышишь меня?"
   Старк тяжело сказал: - Я слышу.
   " Не говори о Камаре!"
   Старк поднялся на ноги, и Балин поспешно сказал: "Мир! Вещь безопасна. Я бы не стал воровать смертный приговор!"
   В его голосе звучала правда. Старк снова сел. Это была попытка не заснуть. На улице внизу поднялся шум. Была еще ночь.
   Балин осторожно сказал: - Скажи им то, что ты сказал капитану, и ничего больше. Они убьют тебя, если узнают".
   Грубая рука грохнула в дверь, и чей-то голос крикнул: "Открой!"
   Балин не спеша подошел, чтобы поднять штангу. Танис села рядом со Старком, ее рука коснулась его руки. Старк потер лицо. Его побрили и вымыли, раны натерли мазью. Пояс исчез, как и его окровавленная одежда. Только тогда он понял, что голый, и закутался в ткань. Танис прошептал: "Пояс вон там, на крючке, под твоим плащом".
   Балин открыл дверь, и комната была полна мужчин.
   Старк узнал капитана. Были и другие, четверо из них, молодые, старые, средние, раздраженные тем, что в такой час их оттащили от их кроватей и игровых столов. Шестой мужчина носил украшенную драгоценными камнями кирасу дворянина. У него было красивое, доброе лицо. Седые волосы, мягкие глаза, мягкие щеки. Прекрасный человек, но нелепый в солдатских атрибутах.
   - Это мужчина? - спросил он, и капитан кивнул.
   "Да." Настала его очередь сказать "сэр".
   Балин принес стул. У него был прекрасный росчерк о нем. В левом ухе у него был малиновый драгоценный камень, и каждая его линия была быстрой и чувствительной, с насмешкой. Его глаза были ярко-циничными, на лице, измученном годами веселых грехов. Старк любил его.
   Он был цивилизованным человеком. Все они были - дворянин, капитан, многие из них. Настолько цивилизованными, что истоки их культуры были забыты за полвека до того, как в Вавилоне был заложен первый глиняный кирпич.
   Слишком цивилизованно, подумал Старк. Мир обнажил клыки и подрезал когти. Он подумал о диких соплеменниках, быстро несущихся по снегу, и почувствовал некую жалость к людям Кушата.
   Дворянин сел.
   - Странную историю ты рассказываешь, странник. Я бы услышал это из твоих собственных уст.
   Старк рассказал. Он говорил медленно, следя за каждым словом, проклиная усталость, затуманившую его мозг.
   Дворянин, которого звали Рогейн, задавал ему вопросы. Где был лагерь? Сколько мужчин? Каковы были точные слова лорда Кьярана и кто он такой?
   Старк ответил с дотошной осторожностью.
   Рогейн некоторое время сидел в задумчивости. Он казался встревоженным и расстроенным, одна рука бесцельно играла с рукоятью меча. Рука ученого без мозолей.
   - Есть еще кое-что, - сказал Рогейн. - Какие дела были у вас на болотах зимой?
   Старк улыбнулся. "По профессии я странник".
   "Вне закона?" - спросил капитан, и Старк пожал плечами.
   - Наемник - более мягкое слово.
   Рогейн изучил рисунок полос на темной коже землянина. - Почему так называемый Лорд Киаран приказал вас бичевать?
   - Я избил одного из его вождей.
   Рогейн вздохнул и поднялся. Он стоял, глядя на Старка из-под задумчивых бровей, и наконец сказал: "Это дикая сказка. Я не могу в это поверить - и все же, зачем тебе лгать?
   Он сделал паузу, словно надеясь, что Старк ответит на это и избавит его от беспокойства.
   Старк зевнул. "Сказка легко доказуема. Подождите день или два".
   - Я вооружу город, - сказал Рогейн. "Я не смею поступить иначе. Но я скажу тебе вот что". Удивительно неприятное выражение появилось в его глазах. - Если нападение не произойдет - если вы зря напугали целый город, - я прикажу содрать с вас кожу заживо и сбросить ваше тело со Стены на съедение птицам-падальщикам.
   Он вышел, взяв с собой свою свиту. Балин улыбнулся. - Он тоже это сделает, - сказал он и уронил планку.
   Старк не ответил. Он уставился на Балина, затем на Танис, а затем на ремень, висевший на крючке, странно пустым и в то же время проницательным взглядом, как животное, которое думает о своих собственных мыслях. Он глубоко вздохнул. Затем, словно найдя воздух чистым от опасности, он перевернулся на другой бок и тут же заснул.
   Балин выразительно вздернул плечи. Он ухмыльнулся Танису. - Ты уверен, что это человек?
   - Он красивый, - сказал Танис и подоткнул вокруг себя одежду. "Придержи свой язык." Она продолжала сидеть там, наблюдая за лицом Старка, когда по нему двигались медленные сны. Балин рассмеялся.
   Когда Старк проснулся, снова был вечер. Он сел, лениво потягиваясь. Танис присел у очага, помешивая что-то вкусное в почерневшей кастрюле. На ней была красная юбка и колье из чеканного золота, а ее волосы были гладко причесаны и блестели.
   Она улыбнулась ему и встала, принеся ему его собственные сапоги и брюки, тщательно выстиранные, и тунику из тонкой дубленой кожи, мягкой, как шелк. Старк спросил ее, где она его взяла.
   - Балин украл его - из бань, куда ходит дворянство. Он сказал, что вы могли бы также получить лучшее. Она смеялась. "Он чертовски долго искал один, достаточно большой, чтобы соответствовать вам".
   Она с нескрываемым интересом наблюдала, как он одевается. Старк сказал: "Не подожги суп".
   Она показала ему язык. - Лучше гордись этой прекрасной шкурой, пока она у тебя есть, - сказала она. - Никаких признаков нападения.
   Старк слышал звуки, которых раньше не было - шаги людей на Стене над домом, зов часов. Кушат был вооружен и готов, а его время истекало. Он надеялся, что Кьяран не задержался на болотах.
   Танис сказал: "Я должен объяснить насчет пояса. Когда Балин раздевал тебя, он увидел имя Камара, выцарапанное на внутренней стороне босса. И он может открыть яйцо ящерицы, не повредив скорлупу".
   "А ты?" - спросил Старк.
   Она согнула свои гибкие пальцы. "Я достаточно хорошо справляюсь".
   Вошел Балин. Он искал новостей, но их было немного.
   "Солдаты ропщут на ложную тревогу, - сказал он. "Люди взволнованы, но больше, как будто они играют в игру. Кушат веками не воевал. Он вздохнул. "Жаль, Старк, я верю твоей истории. И я боюсь".
   Танис протянул ему дымящуюся миску. - Вот - займись этим своим языком. Боюсь, правда! Вы забыли Стену? Никто не носил его с тех пор, как был построен город. Пусть атакуют!"
   Старк был удивлен. - Для ребенка ты много знаешь о войне.
   - Я знал достаточно, чтобы спасти твою шкуру! - вспыхнула она, и Балин улыбнулся.
   - У нее есть ты, Старк. И кстати о шкурах. . . ". Он взглянул на ремень. - Или, лучше сказать, о талисманах, которых у нас не было. Как вы к этому пришли?
   Старк сказал ему. - У него был грех на душе, - сказал Камар. И... он был моим другом.
   Балин посмотрел на него с глубоким уважением. - Ты был дураком, - сказал он. "Смотрю на тебя. Вещь возвращается в Кушат. Ваше обещание сдержано. Здесь для тебя нет ничего, кроме опасности, и будь я тобой, я не стал бы ждать, пока с меня содрают кожу, или убьют, или втянут в ссору, которая тебе не принадлежит.
   - А, - мягко сказал Старк, - но он мой. Лорд Киаран сделал это так. Он тоже посмотрел на ремень. - Что с талисманом?
   - Верни его туда, откуда он пришел, - сказал Танис. "Мой брат лучший вор, чем Камар. Он, конечно, может это сделать".
   "Нет!" сказал Балин, с удивительной силой. "Мы сохраним его, Старк и я. Есть ли у него сила, я не знаю. Но если есть... думаю, он понадобится Кушату, и в сильных руках.
   Старк мрачно сказал: "В нем есть сила, Талисман. К добру или ко злу, я не знаю".
   Они посмотрели на него, пораженные. Но легкое благоговение, казалось, подавляло их любопытство.
   Он не мог им сказать. Ему почему-то не хотелось рассказывать кому-либо о том мрачном видении того, что лежит за Вратами Смерти, которое дал ему талисман Бана Круаха.
   Балин встал. - Что ж, хорошо это или плохо, но, по крайней мере, священная реликвия Бана Круаха вернулась домой. Он зевнул. "Я иду спать. Ты придешь, Танис, или останешься и поссоришься с нашим гостем?
   "Я останусь, - сказала она, - и поссорюсь".
   "Ах хорошо." Балин ехидно вздохнул. "Спокойной ночи." Он исчез во внутренней комнате. Старк посмотрел на Таниса. У нее был теплый рот, а глаза были прекрасны и полны света.
   Он улыбнулся, протягивая руку.
   Ночь тянулась, и Старк дремал. Танис открыл шторы. Ветер и лунный свет ворвались в комнату, и она стояла, облокотившись на подоконник, над дремлющим городом. Улыбка, задержавшаяся в уголках ее рта, была грустной, далекой и очень нежной.
   Старк беспокойно пошевелился, издавая тихие горловые звуки. Его движения стали резкими. Танис пересекла комнату и коснулась его.
   Мгновенно он проснулся.
   - Животное, - тихо сказала она. "Ты мечтаешь."
   Старк покачал головой. Его глаза все еще были затуманены, хотя и не ото сна. "Кровь, - сказал он, - тяжелая на ветру".
   - Я ничего не чувствую, кроме рассвета, - сказала она и рассмеялась.
   Старк поднялся. "Возьми Балина. Я поднимаюсь на Стену".
   Теперь она его не знала. - Что такое, Старк? Что случилось?"
   "Возьми Балина". Внезапно ему показалось, что комната душит его. Он схватил свой плащ и ремень Камара и распахнул дверь, стоя на узких ступенях снаружи. Лунный свет блеснул в его глазах, бледных, как морозный огонь.
   Танис вздрогнул. Балин присоединился к ней без зова. Он тоже спал, но чутко. Вместе они последовали за Старком вверх по грубой лестнице, ведущей на вершину Стены.
   Он посмотрел на юг, где равнина спускалась с гор и простиралась далеко за пределы Кушата. Там ничего не двигалось. Ничто не омрачало пустую белизну. Но Старк сказал:
   "Они нападут на рассвете".
   ГЛАВА V
   Они ждали. На некотором расстоянии к парапету прислонился часовой, закутанный в плащ. Он равнодушно посмотрел на них. Было ужасно холодно. Ветер со свистом ворвался во Врата Смерти, а внизу на улицах вздрогнули и вспыхнули сторожевые костры.
   Они ждали, и все еще ничего не было.
   Балин нетерпеливо сказал: "Откуда ты знаешь, что они идут?"
   Старк вздрогнул, легкая рябь по телу не имела ничего общего с холодом, и каждый мускул его тела ожил. Фобос рухнул вниз. Лунный свет потускнел и изменился, и равнина стала очень пустой, очень тихой.
   "Они будут ждать темноты. У них будет час или около того между заходом луны и рассветом.
   Танис пробормотал: "Сны! К тому же мне холодно. Она поколебалась, а затем прокралась под плащ Балина. Старк ушел от нее. Она угрюмо смотрела на него, когда он опирался на камень. Он мог быть частью этого, такой же темный и неподвижный.
   Деймос низко опустился к западу.
   Старк повернул голову, неизбежно влекомый взглядом на утесы над Кушатом, взмывающие ввысь, чтобы скрыть половину неба. Здесь, близко под ними, они, казалось, возвышались наружу изогнутой массой, словно катящаяся вниз последняя волна вечности, увенчанная пеплом разрушенных миров.
   Я уже стоял под этими скалами раньше. Я почувствовал, как они наклонились, чтобы раздавить меня, и испугался.
   Он все еще боялся. Разум, изливший свои воспоминания в эту хрустальную линзу, был мертв уже миллион лет, но ни время, ни смерть не притупили ужас, охвативший Бана Круаха в его путешествии по этому кошмарному перевалу.
   Он заглянул в черную и узкую пасть Врат Смерти, рассекшую уступ, как рана, и примитивное обезьяноподобное существо внутри него сжалось и застонало, подавленное внезапным чувством судьбы.
   Он с трудом преодолел полмира, чтобы пригнуться перед Вратами Смерти. Какая-то злая магия позволила ему увидеть запретное, соединила его разум нечестивой связью с давно умершим разумом того, кто был наполовину богом. Эти злые чудеса не были напрасными. Ему не дадут уйти невредимым.
   Тут он резко выпрямился и выругался. Он оставил позади Н'Чаку, голого мальчика, бегущего среди скал и солнца на Меркурии. Он стал Эриком Джоном Старком, мужчиной и цивилизованным человеком. Он отбросил от себя бессмысленное предчувствие и повернулся спиной к горам.
   Деймос коснулся горизонта. Последний отблеск красноватого света окрасил снег, а затем исчез.
   Танис, который был в полусне, сказал с внезапным раздражением: "Я не верю в ваших варваров. Я собираюсь домой." Она оттолкнула Балина и ушла вниз по ступенькам.
   Равнина погрузилась в кромешную тьму под тусклыми далекими северными звездами.
   Старк прислонился к парапету. В нем было какое-то вечное терпение. Балин завидовал этому. Он хотел бы пойти с Танис. Он был холоден и сомневался, но остался.
   Прошло время, бесконечные минуты, растянувшиеся в то, что казалось часами.
   Старк сказал: "Ты их слышишь?"
   "Нет."
   "Они приходят." Его слух, гораздо более острый, чем у Балина, улавливал тихие звуки, громкий зарождающийся шорох армии, движущейся в тайне и темноте. Легковооруженные люди, охотники, привыкшие преследовать диких зверей в сериале. Они могли двигаться мягко, очень мягко.
   - Ничего не слышу, - сказал Балин, и они снова стали ждать.
   Западные звезды двинулись к горизонту, и наконец на востоке по небу расползлась тусклая бледность.
   Равнина все еще была окутана ночью, но теперь Старк мог различить высокие башни королевского города Кушата, призрачные и неясные - древние, гордые высокие башни правителей и их знати, возвышающиеся над многолюдными кварталами торговцев и ремесленников. и воры. Он задавался вопросом, кто станет королем Кушата к тому времени, когда зайдет это неподнявшееся солнце.
   - Ты был неправ, - сказал Балин, всматриваясь. - На равнине ничего нет.
   Старк сказал: "Подожди".
   * * * *
   Теперь быстро, в разреженном воздухе Марса, стремительно и стремительно наступала заря, заливая мир резким светом. Он сверкал жестоким сиянием от лезвий мечей, от наконечников копий, от шлемов и полированных кольчуг, от боевой упряжи зверей, блестел на голых рыжих головах и кожаных плащах, зажигал знамёна кланов, багряно-золотых и зеленый, яркий на фоне снега.
   Не было ни звука, ни шепота на всей земле.
   Где-то охотничий рог издал один глубокий крик, разорвав утро. Затем разразился дикий треск горных флейт и прерывистый грохот барабанов, и бессловесный крик ликования, который отозвался от Стены Кушата, как сам голос битвы. Люди Меха начали двигаться.
   Рвано, сначала медленно, а затем быстрее, когда толпа воинов прорвалась и потекла, варвары устремились к городу, как вода хлынула через прорвавшуюся плотину.
   Узлы и скопления людей, высокие люди бегут, как олени, прыгают, кричат, размахивают своими огромными клеймами. Всадники, пришпоривающие своих скакунов, пока те не бежали брюхом вниз. Копья, топоры, лезвия мечей мечутся, море людей и зверей несутся, топчут, сотрясают землю громом своего движения.
   И впереди их всех появилась одинокая фигура в черной кольчуге, верхом на разгребающемся звере, весь в черном, и с соболиным топором в руках.
   Кушат ожил. На улицах поднялась давка и крики, и солдаты стали стекаться на Стену. Худая компания, подумал Старк и покачал головой. Толпы горожан заполнили переулки, и все крыши были переполнены. Мимо прошел отряд аристократов, смелых в ярких кольчугах, чтобы занять свой пост на площади у больших ворот.
   Балин ничего не сказал, и Старк не стал тревожить его мысли. Судя по его виду, они были действительно темными.
   Пришли солдаты и приказали им слезть со Стены. Они вернулись на свою крышу, где к ним присоединился Танис. Она была в сильном волнении, но не боялась.
   "Пусть атакуют!" она сказала. "Пусть ломают свои копья о Стену. Они снова уползут".
   Старк начал нервничать. На своих высоких позициях скрипели и гудели большие баллисты. Приглушенная песня смычков превратилась в воющий гул. Мужчины падали, и их товарищи сбрасывали их с уступов. Кровавый вой кланов безмолвно разносился по морозному воздуху, и Старк слышал стук карабкающихся по камню лестниц.
   Танис резко сказал: "Что это? Звук, похожий на гром?"
   - Рамс, - ответил он. "Они ломятся в ворота".
   Она прислушалась, и Старк увидел в ее лице начало страха.
   Это был долгий бой. Все утро Старк жадно наблюдал за этим с крыши. Воины Кушата действовали храбро и хорошо, но они были как загнанные овцы против высоких убийц гор. К полудню офицеры били кварталы, чтобы заменить убитых мужчин.
   Старк и Балин снова поднялись на Стену.
   Кланы пострадали. Их мертвецы лежали рядами под Стеной, среди сломанных лестниц. Но Старк знал своих варваров. Они просидели в долине в беспокойстве и раздражении много дней, а теперь их охватило безумие битвы, и их было не остановить.
   Волна за волной их накатывали, отбрасывали назад и снова безжалостно наступали. Перемежающийся гром все еще гремел у ворот, где потные великаны под прикрытием своих лучников взмахивали таранами. И повсюду, вверх и вниз по авангарду сражающихся, ехал человек в черных доспехах, и дикие аплодисменты сопровождали его.
   Балин тяжело сказал: "Это конец Кушата".
   Лестница ударилась о камни в нескольких футах от него. Мужчины толпились на ступенях, члены клана со свирепыми глазами и хохотали во рту. Старк был первым во главе.
   Они дали ему копье. Он проткнул им двух человек и потерял его, а третий человек перепрыгнул через парапет. Старк принял его на руки.
   Балин смотрел. Он видел, как воин рухнул назад, сметая своих товарищей с лестницы. Он увидел лицо Старка. Он слышал звуки и чувствовал запах крови и пота войны, и он был болен до мозга костей, и его ненависть к варварам была ужасной вещью.
   Старк схватил клинок мертвеца, и через десять минут его рука стала красной, как у мясника. И он всегда смотрел на крылатый шлем, который ходил взад и вперед внизу, как знамя кланов.
   К полудню варвары захватили Стену в трех местах. Они растеклись внутрь по уступам, хлынув непреодолимой волной, и защитники сломались. Разгром превратился в панику.
   - Теперь все кончено, - сказал Старк. "Найди Танис и спрячь ее".
   Балин уронил свой меч. - Дай мне талисман, - прошептал он, и Старк увидел, что он плачет. "Отдай его мне, и я пройду через Врата Смерти и разбужу Бана Круаха от его сна. И если он забыл Кушата, я возьму его власть в свои руки. Я распахну Врата Смерти и обрушу разрушение на людей Меха - или, если все легенды - ложь, тогда я умру".
   Он был как сумасшедший. - Дай мне талисман!
   Старк осторожно и без жара ударил его по лицу. - Возьми свою сестру, Балин. Спрячь ее, если только ты не будешь дядей рыжеволосой мальчишки.
   Он пошел тогда, как человек, который был ошеломлен. Кричащие женщины с детьми загромождали проходы, ведущие от Стены внутрь, а на крышах и в узких переулках шла кровавая работа.
   Ворота все еще держались.
   * * * *
   Старк направился к площади. Лавки торгашей были опрокинуты, винные кувшины разбиты, красное вино пролито. Звери визжали и топали, уставшие от натертой сбруи, обезумевшие от крика и запаха крови. Мертвые были навалены высоко там, где они упали сверху.
   Все они здесь были солдатами, мрачно цепляющимися за свой последний плацдарм. Глубокая песня баранов сотрясала самые камни. Обшитые железом бревна ворот издали ответный крик, и к концу все другие звуки стихли. Дворяне медленно спустились со Стены, сели в седла и ждали.
   Теперь их стало меньше. Их яркая броня была помята и покрыта пятнами, а на лицах была бледность.
   Последний удар молота баранов.
   С горьким визгом вырвались ослабевшие засовы, и большие ворота были выбиты.
   Дворяне Кушата предприняли первую и последнюю атаку.
   Как солдаты они выступили против всадников Меха, и как воины удерживали их до тех пор, пока те не умерли. Те, что остались, были вынесены обратно на площадь, захваченные, как на гребне лавины. И первым через ворота прошла крылатая боевая маска лорда Кьярана и черный топор, выпивший человеческие жизни там, где рубил.
   Там был зверь без всадника, который дергал его за головной канат. Старк запрыгнул на седельную подушку и освободил ее. Там, где была самая густая толпа, толпа дерущихся зверей и людей, сражающихся колено к колену, стоял мужчина в черных доспехах, скачущий как бог, величественный, рожденный для войны. Глаза Старка сияли странным холодным светом. Он сильно ударил пятками по чешуйчатым бокам. Зверь рванулся вперед.
   Снова и снова и снова, заставляя длинный меч петь. Зверь был силен и напуган сверх страха. Оно кусало и топтало, и Старк прокладывал им путь, и вскоре он крикнул сквозь шум:
   "Здесь жарко! Киаран!"
   Черная маска повернулась к нему, и запомненный голос радостно заговорил из-за зарешеченной щели.
   "Странник. Дикий человек!"
   Два их ездовых животного сотряслись вместе. Топор со свистом опустился вниз, и навстречу ему сверкнуло красное лезвие меча. Стремительно, стремительно, звенящий лязг стали, и лезвие раскололось, и топор упал на землю.
   Старк вмешался.
   Киаран потянулся за своим мечом, но его рука онемела от силы этого удара, и он был медленным, на долю секунды. Рукоять оружия Старка, все еще сжатая в его онемевшей хватке, нанесла ему ошеломляющий удар по шлему, так что металл зазвенел, как сломанный колокол.
   Лорд Киаран отшатнулся, только на мгновение, но достаточно долго. Старк схватил боевую маску, сорвал ее и схватил руками за обнаженное горло.
   Он не сломал шею, как планировал. И члены клана, которые бросились спасать своего лидера, остановились и не двинулись с места.
   Теперь Старк понял, почему лорд Киаран никогда не показывался.
   Горло, которое он держал, было белым и сильным, а его руки были зарыты в гриву рыжевато-золотых волос, спадавших на кольчугу. Красный рот, страстный от ярости, чудесная изогнутая кость под скульптурной плотью, глаза свирепые, гордые и неукротимые, как глаза молодого орла, огненно-голубые, бросающие вызов ему, ненавидящие его. . . .
   - Во имя богов, - очень тихо сказал Старк. "Клянусь вечными богами!"
   ГЛАВА VI
   Женщина! И в этот момент изумления она была быстрее, чем он.
   Ничто не предупредило его, ни малейшее выражение лица. Два ее кулака соединились между его вытянутыми руками и попали ему под челюсть с силой, которая чуть не сломала ему шею. Он опрокинулся навзничь, совершенно выпав из седла, и растянулся на окровавленных камнях, полуоглушенный, выбитый из него ветром.
   Женщина повернула своего скакуна. Низко наклонившись, она подняла топор с того места, где он упал, и повернулась лицом к своим воинам, которые были так же ошеломлены, как и Старк.
   - Я хорошо вас вела, - сказала она. "Я забрал тебя, Кушат. Будет ли кто-нибудь оспаривать меня?"
   Они знали топор, если не знали ее. Они беспокойно, совершенно растерянно переглядывались из стороны в сторону, и Старк, все еще задыхаясь от земли, думал, что никогда не видел ничего столь гордого и прекрасного, как она была тогда в своей черной кольчуге, с развевающимися светлыми волосами и взглядом как синяя молния.
   Дворяне Кушата выбрали этот момент для атаки. Это странное разоблачение владыки мехишей дало им время сплотиться, и теперь они думали, что Боги сотворили чудо, чтобы помочь им. Они нашли надежду там, где потеряли все, кроме мужества.
   - Девка! они плакали. "Распутница из лагерей. Женщина!"
   Они выли это как эпитет и рвались на варваров.
   Та, что была Лордом Кьяраном, глубоко вонзила шпоры, так что зверь с криком прыгнул вперед. Она пошла и не посмотрела, не последовал ли кто-нибудь из мужчин Кушата. И большой топор поднялся и упал, и снова поднялся.
   Она убила троих и оставила двоих истекающих кровью на камнях, и ни разу не оглянулась.
   Члены клана нашли язык.
   "Киаран! Киаран!"
   Громкий крик заглушил шум битвы. Как один мужчина, они повернулись и последовали за ней.
   Старк, борясь за свою жизнь под ногами, не мог сдержать улыбку. Их детские умы видели только две альтернативы: убить ее на месте или поклоняться ей. Они выбрали поклонение. Он думал, что барды будут воспевать лорда Кьярана из Мекха, пока есть люди, которых можно слушать.
   Ему удалось укрыться за разбитой будкой и вскоре выбраться с площади. Они забыли его, на данный момент. Он не хотел ждать именно сейчас, пока они - или она - вспомнят.
   Она.
   Он все еще не верил в это, совсем. Он дотронулся до синяка под челюстью, где она ударила его, и подумал о ее гибкой, быстрой силе и о том, как она в одиночку отправилась в бой. Он вспомнил смерть Торда и то, как она приручила своих рыжих волков, и наполнился удивлением и глубоким волнением.
   Он вспомнил, что она однажды сказала ему: "Мы одной крови, хотя и чужие".
   Он тихонько засмеялся, и глаза его очень блестели.
   Волна войны катилась к Королевскому городу, где, судя по звуку, вокруг замка шли ожесточенные бои. По улицам с визгом пронеслись водовороты основной борьбы, но крысиные побеги под Стеной были отчетливы. Все бросились внутрь, жертвы с победителями следовали за ними по пятам. Короткий северный день почти прошел.
   Он нашел укрытие, обеспечивающее разумную безопасность, и устроился ждать.
   Наступила ночь, но он не двигался. Судя по доносившимся до него звукам, разграбление Кушата шло полным ходом. Сначала они грабили более богатые улицы. Их громкие голоса были густы от вина и смешивались с криками женщин. Отражение множества огней окрашивало небо.
   К полуночи звуки стали стихать, а ко второму часу город заснул, одурманенный вином, кровью и усталостью битвы. Старк молча вышел на улицу, в сторону Королевского города.
   Согласно незапамятному образцу марсианских городов-государств, замки короля и знатных семей были сгруппированы вместе в уединенном величии. Многие из башен уже рухнули, большие залы открыты к небу. Время сокрушило величие Кушата более губительно, чем сапоги любого завоевателя.
   В доме короля пламенные плафоны пламенели низко, а вожди Меха спали со своими усталыми волынщиками на скамьях банкетного зала. В нишах высокого резного портала стражники кивали копьями. Они тоже дрались в тот день. Тем не менее, Старк не подошел к ним.
   Слегка дрожа от пронизывающего ветра, он проследовал вдоль массивных стен, пока не нашел заднюю дверь, полуоткрытую, потому что какой-то кухонный мошенник оставил ее во время бегства. Старк вошел, двигаясь как тень.
   Проход был пуст, тускло освещенный единственным факелом. От него ответвлялась лестница, и он поднялся по ней, выбирая путь на основе догадок и воспоминаний о подобных замках, которые он видел в прошлом.
   Он вышел в узкий зал, явно предназначенный для слуг. Гобелен закрывал конец, шевелясь на холодном сквозняке, дувшем по полу. Он огляделся и увидел массивный сводчатый коридор с каменными стенами, обшитыми деревянными панелями, сильно потрескавшимися и почерневшими от времени, но все еще демонстрирующими чудесную резьбу зверей и людей, больше, чем в натуральную величину, покрытую золотом и яркой эмалью.
   Из коридора открывалась единственная дверь - и Отар спал перед ней, свернувшись на тюфяке, как собака.
   Старк вернулся в узкий коридор. Он был уверен, что в царские покои должен быть черный ход, и нашел маленькую дверцу, которую искал.
   Оттуда была тьма. Он нащупывал свой путь, ступая с бесконечной осторожностью, и вскоре по краям другого занавеса из тяжелого гобелена блеснул слабый отблеск света.
   Он подкрался к ней и услышал медленное дыхание человека с другой стороны.
   Он осторожно отдернул занавеску на дюйм. Мужчина растянулся на скамейке у двери. Он спал честным сном усталости, с мечом в руке, пятна дневной работы все еще были на нем. Он был один в маленькой комнате. Дверь в дальней стене была закрыта.
   Старк ударил его и поймал меч, прежде чем он упал. Мужчина хмыкнул один раз и полностью расслабился. Старк связал его собственным ремнем, засунул в рот кляп и пошел дальше, через дверь в противоположной стене.
   Комната за ней была большой, высокой и полной теней. В очаге слабо горел огонь, и в зыбком свете смутно виднелись портьеры и богатые ткани, устланные ковром на полу, и темные редкие очертания мебели.
   Старк разглядел решетку накрытой кровати, вделанную в стену по северному обычаю.
   Она была там, спала, ее рыжевато-золотые волосы цвета пламени.
   Он постоял мгновение, наблюдая за ней, а затем, как будто она почувствовала его присутствие, пошевелилась и открыла глаза.
   Она не вскрикнула. Он знал, что она не будет. В ней не было страха. Она сказала с некоторой кривой усмешкой: "Я поговорю об этом со своими охранниками".
   Она отбросила покрывало и встала. Она была почти такого же роста, как он, белокожая и очень прямая. Он отметил длинные бедра, узкую талию и пышные плечи, маленькую девственную грудь. Она двигалась так, как двигается мужчина, без кокетства. Длинное меховое платье, которое, как догадался Старк, недавно украшало плечи короля, лежало на стуле. Она надела его.
   - Ну что, дикарь?
   - Я пришел предупредить тебя. Он заколебался над ее именем, и она сказала:
   - Моя мать назвала меня Сиарой, если тебе так больше нравится. Она бросила на него свой соколиный взгляд. - Я мог бы убить вас на площади, но теперь я думаю, что вы оказали мне услугу. Правда когда-нибудь всплыла бы наружу - лучше тогда, когда им некогда было об этом думать". Она смеялась. "Они последуют за мной сейчас, через край мира, если я попрошу их".
   Старк медленно сказал: - Даже за Вратами Смерти?
   "Конечно, есть. Прежде всего, там!"
   Она повернулась к одному из высоких окон и посмотрела на утесы и высокий выступ перевала, тронутые зеленовато-серебристым светом маленьких лун.
   "Бан Круах был великим королем. Он появился из ниоткуда, чтобы править Норландами железным жезлом, и люди до сих пор говорят о нем как о полубоге. Откуда он взял свою силу, если не из-за Врат Смерти? Зачем он вернулся туда в конце своих дней, как не для того, чтобы скрыть свою тайну? Зачем он построил Кушат, чтобы вечно охранять перевал, если не для того, чтобы хранить эту силу в недоступном для всех других народов Марса месте?
   - Да, Старк. Мои люди последуют за мной. А если нет, то я пойду один".
   "Ты не Бан Круах. Я тоже. Он взял ее за плечи. - Послушай, Сиара. Ты уже король Норландов и наполовину легенда. Быть довольным."
   "Содержание!" Ее лицо было близко к его, и он видел его сияние, белоснежную силу амбиций и железную гордость. - Вы довольны? - спросила она. - Ты когда-нибудь был доволен?
   Он улыбнулся. "Что касается незнакомцев, мы хорошо знаем друг друга. Нет. Но шпоры во мне не так глубоки.
   "Ветер и огонь. Один тратит силы на скитания, другой пожирает. Но один может помочь другому. Однажды я сделал тебе предложение, и ты сказал, что не будешь торговаться, если не посмотришь мне в глаза. Посмотри сейчас!"
   Он так и сделал, и его руки на ее плечах задрожали.
   - Нет, - резко сказал он. - Ты дура, Сиара. Будешь ли ты, как Отар, обезумевший от увиденного?"
   "Отар - старик и, вероятно, сошел с ума еще до того, как пересек горы. Кроме того, я не Отар.
   Старк мрачно сказал: - Даже самые смелые могут сломаться. Сам Бан Круах. . . ".
   Должно быть, она увидела тень этого ужаса в его глазах, потому что он почувствовал, как напряглось ее тело.
   "Что с Баном Круахом? Что ты знаешь, Старк? Скажи-ка!"
   Он молчал, и она сердито ушла от него.
   - Талисман у тебя, - сказала она. - В этом я уверен. И если понадобится, я содраю с тебя кожу живьем, чтобы получить его! Она смотрела на него через всю комнату. "Но получу я это или нет, я пройду через Врата Смерти. Я должен ждать, теперь, пока не оттепели. Скоро подует теплый ветер, и ущелья наполнятся. Но потом я уйду, и никакие разговоры о страхах и бесах меня не остановят".
   Она начала ходить по комнате широкими шагами, и пышные юбки платья слегка шептались о ней.
   - Вы не знаете, - сказала она тихим и горьким голосом. "Я была девочкой без имени. К тому времени, когда я научился ходить, я был слугой в доме моего дедушки. Две вещи, которые заставляли меня жить, были гордость и ненависть. Я бросил мыть полы, чтобы потренироваться с мальчишками. Меня за это били каждый день, но я каждый день ходил. Я уже тогда знал, что только сила освободит меня. А мой отец был сыном короля, хорошим человеком его рук. Его кровь была сильна во мне. Я узнал."
   Она держала голову очень высоко. Она заслужила право так считать.
   Она тихо закончила: "Я прошла долгий путь. Я не поверну назад сейчас".
   "Киара". Старк подошел и встал перед ней. "Я говорю с вами как с бойцом, с равным. Может быть, за Вратами Смерти скрывается сила, я не знаю. Но это я видел - безумие, ужас, зло, которое выше нашего понимания.
   - Думаю, вы не обвините меня в трусости. И все же я не пошел бы в тот перевал за всю мощь всех королей Марса!"
   Однажды начав, он уже не мог остановиться. Вся сила этого темного видения талисмана снова пронеслась над ним в памяти. Он подошел ближе к ней, движимый необходимостью заставить ее понять.
   "Да, у меня есть талисман! И я почувствовал вкус его цели. Я думаю, что Бан Круах оставил это как предупреждение, чтобы никто не последовал за ним. Я видел храмы и дворцы, сверкающие во льду. Я видел Врата Смерти - не своими глазами, Киара, а его. С глазами и воспоминаниями о Бане Круахе!"
   Он снова поймал ее, его сильные руки на ее сильных руках.
   "Поверишь ли ты мне или увидишь сам - ужасных тварей, что бродят по этим затерянным улицам, фигур, возникающих из ниоткуда в тумане перевала?"
   Ее взгляд прожег его. Ее дыхание было горячим и сладким на его губах, и она была подобна мечу в его руках, сияющая и бесстрашная.
   "Отдай мне талисман. Дайте-ка подумать!"
   Он в ярости ответил: "Ты сошел с ума. Безумный, как Отар. И он поцеловал ее в ярости, в панике, как бы не разрушить всю эту красоту, - поцелуй, жестокий, как удар, потрясший его.
   Она медленно отступила на один шаг, и он подумал, что она убьет его. Он сказал тяжело:
   "Если увидишь, увидишь. Дело здесь".
   Он открыл босса и вложил кристалл в ее протянутую руку. Он не смотрел ей в глаза.
   "Садиться. Прижми плоскую сторону ко лбу".
   Она сидела в большом кресле из резного дерева. Старк заметил, что ее рука дрожит, а лицо цвета белого пепла. Он был рад, что у нее не было топора, куда она могла бы дотянуться. Она не играла в гневе.
   Долгое время она изучала замысловатую линзу, невероятное хранилище человеческого разума. Затем она медленно поднесла его ко лбу.
   Он видел, как она напряглась в кресле. Как долго он смотрел рядом с ней, он никогда не знал. Секунды, вечность. Он видел, как ее глаза стали пустыми и странными, и тень легла на ее лицо, слегка изменив его, изменив черты, так что казалось, что сквозь ее плоть вглядывается почти незнакомец.
   Внезапно чужим голосом она ужасно воскликнула: "О боги Марса!"
   Талисман упал на пол, и Сиара упала в объятия Старка.
   Сначала он подумал, что она умерла. Он отнес ее к кровати, в агонии страха, удивившего его своей жестокостью, уложил ее и положил руку ей на сердце.
   Оно сильно билось. Облегчение, которое было почти болезнью, охватило его. Он повернулся, рассеянно ища вина, и увидел талисман. Он поднял его и положил обратно в босса. Украшенный драгоценностями кувшин стоял на столе напротив. Он взял его и пошел назад, а затем внезапно в коридоре снаружи раздался дикий шум, и Отар выкрикивал имя Киары, стуча в дверь.
   Это не было запрещено. Через мгновение они прорвутся, и он знал, что они не остановятся, чтобы узнать, что он там делает.
   Он уронил кувшин и быстро вышел тем же путем, которым пришел. Охранник все еще был без сознания. В узком коридоре Старк колебался. Женский голос возвышался над шумом в главном коридоре, и ему показалось, что он узнал его.
   Он подошел к гобеленовой занавеске и во второй раз заглянул за ее край.
   Высокое пространство было полно мужчин, только что проснувшихся от тяжелого сна и нервных, как медведи. Танис боролся в объятиях двух из них. Ее алая юбка была разорвана, волосы развевались лохматыми эльфийскими локонами, а лицо было лицом безумца. На нем была написана вся история гибели Кушата.
   Она кричала снова и снова и не могла заставить себя замолчать.
   "Скажи ей, ведьме, которая ведет тебя! Скажи ей, что она уже обречена на смерть со всей своей армией!"
   Отар открыл дверь в комнату Сиары.
   Танис бросился вперед. Должно быть, она бежала через весь замок, прежде чем ее поймали, и сердце Старка сжалось за нее.
   "Ты!" - крикнула она через дверной проем и вылила всю грязь квартала на имя Киары. "Балин пошел, чтобы навлечь на вас гибель! Он распахнет Врата Смерти, и тогда ты умрешь! Умри! Умри!
   Старк ощутил потрясение от ужаса, когда опустил занавеску. Обезумев от ненависти к завоевателям, Балин выполнил свое яростное обещание и отправился распахивать Врата Смерти.
   Вспоминая свое кошмарное видение сияющих злых существ, которых Бан Круах давным-давно заключил в тюрьму за этими воротами, Старк почувствовал, как в нем растет болезнь, когда он спускался по лестнице и выходил через заднюю дверь.
   Был почти рассвет. Он посмотрел на задумчивые утесы, и ему показалось, что ветер на перевале издал звук смеха, насмехающийся над его растущим страхом.
   Он знал, что должен сделать, чтобы на Кушат не обрушился древний таинственный ужас.
   Я еще могу поймать Балина, пока он не зашел слишком далеко! Если я не...
   Он не смел думать об этом. Он очень быстро пошел по ночным улицам к далеким возвышающимся Вратам Смерти.
   ГЛАВА VII
   Было уже за полдень. Он поднялся высоко к седловине перевала. Кушат лежал под ним маленьким, и теперь он мог видеть рисунок ущелий, прорубленных веками глубоко в живой скале, которые несли весенние потоки водораздела вокруг могучего уступа, на котором был построен город.
   Сам перевал был проложен, но только собственными снегами и тающим льдом. Это было слишком высоко для водотока. Тем не менее, подумал Старк, человеку может быть трудно остаться в живых, если его застигнет там оттепель.
   Он ничего не видел Балина. Боги знали, сколько часов у него впереди. Старк представил, как он карабкается по скалам с дикими глазами, движимый тем же безумием, которое отправило Таниса в замок, чтобы обрушить разрушение на голову Киары.
   Солнце было ярким, но без тепла. Старк вздрогнул, и подул сильный ледяной ветер. Над ним нависли скалы, огромные, отвесные и сокрушительные, а перед ним был узкий вход в перевал. Он не пошел бы дальше. Сейчас он повернется.
   Но он этого не сделал. Он начал идти вперед, во Врата Смерти.
   Свет был тусклым и странным на дне расщелины. Маленькие пелены тумана ползли и цеплялись между льдом и скалой, сгущались, становились все гуще по мере того, как он продвигался все дальше и дальше в перевал. Он не мог видеть, и ветер говорил на многих языках, дуя в расщелинах скал.
   Шаги землянина замедлились и запнулись. Он и раньше знал страх в своей жизни. Но теперь он нес бремя двух человеческих ужасов - Бана Круаха и своего собственного.
   Он остановился, окутанный липким туманом. Он пытался урезонить себя - что страхи Бана Круаха умерли миллион лет назад, что Отар прошел этот путь и остался жить, и Балин тоже пришел.
   Но тонкая оболочка цивилизации сошла с него, оставив голые кости истины. Его ноздри дернулись от запаха зла, тонкой нечистой заразы, которую может чувствовать и знать только зверь или такой близкий к нему, как он. Каждый нерв был точкой боли, обожженной опасениями. Непреодолимое сознание опасности, скрытой где-то, насмехаясь над ним, заставило само его тело измениться, сжаться и распластаться вперед, так что, когда он, наконец, снова пошел вперед, он был больше похож на четвероногое существо, чем на человека, идущего прямо. .
   Бесконечно настороженный, молчаливый, уверенно двигаясь по льду и обрушившейся скале, он следовал за Балином. Он перестал думать. Теперь он действовал чисто инстинктивно.
   Перевал шел все дальше и дальше. Становилось темнее, и в смутных, зловещих сумерках вырисовывались грозные очертания, и призрачные крылья, касавшиеся его, и жуткая тишина, которую не нарушали жуткие голоса ветра.
   Скала, туман и лед. Ничего, что двигалось или жило. И все же чувство опасности усилилось, и когда он остановился, сердце его стучало, как гром в ушах.
   Однажды, далеко, ему показалось, что он слышит эхо плачущего мужского голоса, но Балина он не видел.
   Перевал начал опускаться, и сумерки превратились в какую-то болезненную ночь.
   Вперед и вниз, теперь уже медленнее, приседая, крадучись, сильно подавленный, испытывая искушение рычать на валуны и рвать призраки тумана. Он понятия не имел, сколько миль он проехал. Но теперь лед стал толще, холод стал сильнее.
   Каменные стены резко обломались. Туман поредел. Бледная тьма превратилась в ясные сумерки. Он подошел к концу Врат Смерти.
   Старк остановился. Впереди, почти перекрывая конец прохода, в редеющем тумане маячило что-то темное, высокое и массивное.
   Это была огромная пирамида из камней, и на ней сидела фигура, обращенная лицом наружу от Врат Смерти, как будто она следила за тем, что лежало за ними.
   Фигура человека в старинных марсианских доспехах.
   Через мгновение Старк подкрался к пирамиде из камней. Он все еще был почти весь свиреп, разрываясь между страхом и восхищением.
   Ему пришлось карабкаться по нижним камням самой пирамиды. Совершенно неожиданно он почувствовал сильный толчок и вспыхнувшее ощущение тепла, которое было как-то внутри его собственной плоти, а не в какой-то закалке морозного воздуха. Он испуганно прыгнул вперед и развернулся, глядя вверх в лицо закованной в кольчугу фигуры с смутной мыслью, что она наклонилась и ударила его.
   Конечно, он не двигался. И Старк знал, и никто ему не говорил, что он смотрел в лицо Бану Круаху.
   Это было лицо, созданное для сражений и правления, с грубыми и сильными костяными гребнями и впадинами под ними, глубоко изношенными годами. Эти глаза, темные тени под ржавым шлемом, грезили высокими мечтами, и ни старость, ни смерть не победили их.
   И даже после смерти Бан Круах не был безоружен.
   Одетый, как для битвы, в свою древнюю кольчугу, он держал в руках могучий меч. Навершие представляло собой хрустальный шар размером с человеческий кулак, внутри которого была искра яркого сияния. Маленькое слепящее пламя пульсировало собственной силой, а лезвие меча полыхало белым жестоким сиянием.
   Бан Круах, мертвый, но застывший до вечной неизменности из-за сильного холода, сидит здесь, на своей пирамиде, уже миллион лет и вечно охраняет внутренний конец Врат Смерти, как его древний город Кушат охранял внешний.
   Старк сделал два осторожных шага поближе к Бану Круаху и снова ощутил шок и жар в своей крови. Он отпрянул, довольный.
   Странная сила в пылающем мече воздвигла невидимую преграду перед входом в перевал, защитив самого Бана Круаха. Барьер из коротких волн, подумал он, того типа, который используется в глубокой терапии, не имеющий тепла сам по себе, но увеличивающий тепло в клетках тела за счет увеличения их вибрации. Но эти волны были сильнее, чем все, что он знал раньше.
   Барьер, стена силы, закрывающая внутренний конец Врат Смерти. Барьер, который не был создан против человека.
   Старк вздрогнул. Он отвернулся от мрачного, задумчивого Бан Круаха, и его глаза проследили взгляд мертвого короля за пирамидой из камней.
   Он посмотрел на эту запретную землю внутри Врат Смерти.
   За его спиной был горный барьер. Перед ним, в нескольких милях к северу, возвышался конец полярной шапки, словно скала из голубоватого хрусталя, устремляющаяся ввысь, чтобы коснуться первых звезд. Между этими двумя титаническими стенами была огромная ледяная долина.
   Белой и мерцающей была эта долина, и очень тихой, и очень красивой, лед изящно формировал изогнутые купола и впадины. А в центре стояла темная каменная башня, циклопическая громада, которая, как знал Старк, должна уйти на немыслимое расстояние до своего основания на скале. Это было похоже на башню, в которой умер Камар. Но это не были разбитые руины. Он вырисовывался с чуждым высокомерием, и внутри его массива устрашающе мерцали бледные огни, и его венчало облако мерцающей тьмы.
   Это было похоже на башню его ужасного видения, башню, которую он видел не как Эрик Джон Старк, а как Бан Круах!
   Взгляд Старка медленно переместился с зловещей башни на извилистый лед долины. И страх внутри него вырос за все пределы.
   Он тоже видел это в своем видении. Мерцающий лед, его купола и впадины. Он смотрел сквозь него на город, лежавший под ним, и видел тех, кто приходил и уходил по погребенным улицам.
   Старк пригнулся. Он долго не шевелился.
   Он не хотел идти туда. Он не хотел уходить от мрачной, предупреждающей фигуры Бана Круаха с его пылающим мечом в эту безмолвную долину. Он боялся, боялся того, что мог бы увидеть, если бы пошел туда и посмотрел сквозь лед, боялся окончательного ужасного исполнения своего видения.
   Но он пришел за Балином, а Балин должен быть где-то там. Он не хотел идти, но он был самим собой, и он должен.
   * * * *
   Он пошел, очень тихо, к каменной башне. И не было ни звука во всей той земле.
   Последние сумерки рассеялись. Лед блестел, слабо светясь под звездами, а под ним был свет, мягкое сияние, наполнявшее всю долину сиянием погребенной луны.
   Старк старался не отрывать глаз от башни. Он не хотел смотреть вниз на то, что лежало под его крадущимися ногами.
   Непременно, он посмотрел.
   Храмы и дворцы сверкают во льду. . . .
   Уровень за уровнем, спускаясь вниз. Колодцы мягкого света с парящими ввысь мостами, стройными шпилями, бесконечным разнообразием улиц и кристальных стен с изысканным узором, сверху и снизу и перекрывающих друг друга, так что это было похоже на взгляд сквозь тысячи гигантских снежинок. Мегаполис из паутины и мороза, хрупкий и прекрасный, как сон, запертый в ясном, чистом своде льда.
   Старк видел горожан, проходящих по светлым улицам, их очертания размыты ледяным сводом, словно вода наполовину скрывает вещи. Существа видения, смутно сияющие, бесконечно злые.
   Он закрыл глаза и подождал, пока шок и головокружение не оставят его. Затем он решительно устремил свой взор на башню и пополз дальше по стеклянному небу, покрывавшему эти погребенные улицы.
   Тишина. Даже ветер стих.
   Он прошел примерно половину расстояния, когда раздался крик.
   Он ворвался в долину с ошеломляющей силой. "Старк! Старк! Лед звенел вместе с ним, изогнутые хребты подхватывали его имя и швыряли его вперед и назад с жуткими кристальными голосами, а эхо убегало, шепча Старк! Старк! пока не показалось, что сами горы заговорили.
   Старк обернулся. В бледном мраке между льдом и звездами было достаточно света, чтобы разглядеть пирамиду позади него и смутную фигуру на ней с сияющим мечом.
   Света было достаточно, чтобы увидеть Сиару и группу темных всадников, следовавших за ней через Врата Смерти.
   Она снова выкрикнула его имя. "Вернись! Вернись!"
   Лед долины насмешливо ответил: "Вернись! Вернись!" и Старка охватил ужас, заставивший его замереть.
   Она не должна была звонить ему. Она не должна была издавать ни звука в этом мертвом месте.
   Хриплый крик мужчины перекрыл летящее эхо. Всадники внезапно повернулись и побежали, визжащие, шипящие звери теснили друг друга, дико барахтались на камнях пирамиды из камней и бежали обратно в проход.
   Сиара осталась одна. Старк увидел, как она сражается с вздыбленным зверем, на котором она ехала, а затем выпрыгнул из седла и отпустил его. Она бежала к нему, вся в своих черных доспехах, с высоко поднятым топором.
   "Позади тебя, Старк! О, боги Марса!"
   Затем он обернулся и увидел их, выходящих из каменной башни, бледных, сияющих существ, которые так быстро передвигаются по льду, так проворны и стремительны, что ни один живой человек не может их обогнать.
   Он крикнул Сиаре, чтобы она повернулась. Он обнажил меч и через плечо проклял ее в черной ярости, потому что слышал, как ее бронированные ноги приближаются к нему сзади.
   Парящие существа, гладкие и стройные, похожие на тростник, изгибающиеся, нежные, как призраки, их тела, вылепленные из северных радуг аметистов и роз, - если они коснутся Киары, если их отвратительные руки коснутся ее. . . .
   Старк испустил один яростный кошачий крик и бросился на них.
   Переливчатые тела ускользнули за пределы его досягаемости. Существа наблюдали за ним.
   У них не было лиц, но они смотрели. Они были безглазыми, но не слепыми, безухими, но не лишенными слуха. Пытливые щупальца, формировавшие их органы чувств, шевелились и шевелились, как лепестки безбожных цветов, и цветом их был белый морозный огонь, танцующий на снегу.
   - Вернись, Сиара!
   Но она не пошла, и он знал, что ее не пустят. Она подошла к нему, и они сели спиной друг к другу. Сияющие окружили их на расстоянии многих футов по льду и смотрели на длинный меч и огромный голодный топор, и в плавном покачивании их тел было что-то, что наводило на мысль о смехе.
   - Ты дурак, - сказал Старк. - Ты чертов дурак.
   "И ты?" ответила Сиара. "О, да, я знаю о Балине. Та сумасшедшая, кричащая во дворце, - она рассказала мне, и тебя видели со стены, карабкающегося к Вратам Смерти. Я пытался поймать тебя.
   "Почему?"
   Она не ответила на это. - Они не будут драться с нами, Старк. Как ты думаешь, мы сможем вернуться к пирамиде из камней?
   "Нет. Но мы можем попробовать".
   Прикрывая спины друг друга, они направились к Бан Круах и перевалу. Если бы они однажды смогли добраться до барьера, они были бы в безопасности.
   Теперь Старк знал, против чего была построена стена силы Бана Круаха. И стал отгадывать загадку Врат Смерти.
   Сияющие скользили вместе с ними вне досягаемости. Они не пытались преградить путь. Они образовали круг вокруг мужчины и женщины, двигаясь вместе с ними и вокруг них одновременно, бесконечная переплетающаяся цепь множества тел, сияющих мягкими драгоценными оттенками цвета.
   Они подходили все ближе и ближе к пирамиде из камней, к задумчивой фигуре Бана Круаха и его меча. Старку пришло в голову, что существа играют с ним и Сиарой. При этом у них не было оружия. Почти, он начал надеяться. . . .
   Из башни, к которой цеплялось мерцающее облако тьмы, вышел черный полумесяц силы, который пронесся по ледяному полю, как серп, и собрал двух людей.
   Старк ощутил приступ ошеломляющего холода, от которого его нервы превратились в лед. Его меч выпал из его руки, и он услышал, как опустился топор Сиары. Его тело было без сил, без чувств, мертвое.
   Он упал, и сияющие скользнули к нему.
   ГЛАВА VIII
   Дважды в своей жизни Старк чуть не замерз. Это было так, онемение и холод. И все же казалось, что темная сила поразила скорее его нервные центры, чем плоть.
   Он не мог видеть Сиару, стоявшую позади него, но он услышал металлический лязг ее кольчуги и один тихий шепот, и он понял, что она тоже упала.
   Светящиеся существа окружили его. Он видел их тела, склонившиеся над ним, морозные усики на их лицах, извивающиеся, словно от волнения или восторга.
   Их руки коснулись его. Маленькие ручки с семью пальцами, ловкие и хрупкие. Даже его онемевшая плоть почувствовала ужасный холод их прикосновения, леденящий, как космическое пространство. Он кричал или пытался, но они не смутились.
   Они подняли его и понесли к башне, группа из них, неся его тяжелый вес на своих блестящих плечах.
   Он увидел, как башня возвышается над ним все выше и выше. Облако темной силы, увенчавшее его, затмило звезды. Оно стало слишком огромным и высоким, чтобы вообще что-либо видеть, а затем над его лицом возникла низкая плоская каменная арка, и он оказался внутри.
   Прямо над головой - в сотне футов, в двухстах, он не мог сказать - находился хрустальный шар, вставленный в вершину башни, как драгоценный камень в оправу.
   Воздух вокруг него был затенен тем же жутким мраком, что и снаружи, но менее плотным, так что Старк мог видеть тлеющую пурпурную искру, которая горела внутри шара, посылая свои темные вибрации.
   Шар из хрусталя с сердцем из угрюмого пламени. Старк вспомнил меч Бана Круаха и белый огонь, горящий в его рукоятке.
   Два шара, светлый и темный. Меч Бана Круаха коснулся крови жаром. Шар башни омертвлял плоть холодом. Это была та же самая сила, но на противоположных концах спектра.
   Старк увидел загадочные органы управления этого мрачного шара - их ряд, на широком каменном уступе прямо внутри башни, рядом с ним. На том уступе были сияющие, которые обслуживали эти элементы управления, а также там были другие странные и массивные механизмы.
   Летающие ледяные спирали взбирались внутрь башни, перекрывая огромный каменный колодец паучьими мостиками, соединяясь с ледяными галереями. В некоторых из этих галерей Старк смутно видел застывшие, блестящие фигуры, похожие на ледяные статуи, но он не мог ясно их видеть, пока его несли.
   Его несли вниз. Он миновал щели в стене и понял, что бледные огни, которые он видел сквозь них, были движущимися телами существ, когда они двигались вверх и вниз по этим высоким ледяным мостам. Ему удалось повернуть голову, чтобы посмотреть вниз, и он увидел то, что было под ним.
   Колодец башни врезался в скалу на добрых пятьсот футов, расширяясь по мере продвижения. Паутина ледяных мостов и спиралевидных путей то спускалась, то поднималась, и существа, несшие его, плавно двигались по прозрачной ленте льда шириной не более ярда, подвешенной над этим страшным обрывом.
   Старк был рад, что сейчас не может пошевелиться. Одно инстинктивное начало ужаса отбросило бы его и его носителей на скалу внизу и увлекло бы Сиару с собой.
   Вниз и вниз, скользя в полной тишине по спускающейся спиральной ленте. Огромный сумрачный кристалл стал далеко над ним. Теперь в щелях в стенах застыл лед. Он задавался вопросом, не привели ли они Балина таким образом.
   Были и другие проходы, широкие арки, подобные той, через которую они привели своих пленников, и через них Старк мельком увидел широкие проспекты и невероятные здания, сформированные из прозрачного льда и залитые мягким сиянием, похожим на жуткий лунный свет.
   Наконец, на том, что Старк принял за третий уровень города, существа вынесли его через одну из этих арок на улицы за ним.
   * * * *
   Под ним теперь была полупрозрачная толща льда, которая образовывала пол этого уровня и крышу нижнего уровня. Он мог видеть расплывчатые вершины изящных минаретов, сгруппированные крыши, сияющие, как алмазные осколки.
   Над ним была ледяная крыша. К нему поднимались эльфийские шпили, тонкие, как иголки. Ажурные зубчатые стены и куполки, звездообразные, колесообразные здания, причудливые, прелестные формы снежных кристаллов, обледеневших искрящейся пеной света.
   Жители города собрались по пути, чтобы посмотреть на живую, меняющуюся радугу из аметистов, роз и зелени на фоне чистого сине-белого. И нигде не было слышно ни малейшего шепота.
   Некоторое расстояние они прошли по геометрическому лабиринту улиц. А потом было похожее на собор здание со всеми арками и шпилями, стоящее в центре площади с двенадцатью лучами. Здесь они повернулись и ввели своих пленников.
   Старк увидел сводчатую крышу, очень тонкую и высокую, украшенную сверкающим узором, который мог быть инопланетной резьбой, тонкой, как плетение пауков. Ноги его носильщиков молчали на ледяной мостовой.
   В дальнем конце длинного свода сидели семеро сияющих на высоких сиденьях, чудесно вылепленных изо льда. А перед ними, серолицый, содрогающийся от холода и не замечающий его, одурманенный болезненным ужасом, стоял Балин. Он огляделся один раз и ничего не сказал.
   Старк был поставлен на ноги, Сиара рядом с ним. Он видел ее лицо, и было ужасно видеть страх в ее глазах, которые никогда прежде не показывали страха.
   Он сам изучал, почему люди сходят с ума за Вратами Смерти.
   Холодные, страшные пальцы мастерски коснулись его. Вспышка боли пронзила его позвоночник, и он снова смог стоять.
   Семеро, сидевшие на высоких сиденьях, были неподвижны, их яркие щупальца шевелились с бесконечной деликатностью, словно они изучали трех человек, стоявших перед ними.
   Старку показалось, что он чувствует холодное, мягкое прикосновение к своему мозгу. Ему пришло в голову, что эти существа, вероятно, были телепатами. У них не было органов речи, но они должны были иметь какие-то эффективные средства коммуникации. Телепатия не была редкостью среди многих рас Солнечной системы, и Старк уже имел с ней опыт.
   Он заставил свой разум расслабиться. Инопланетный импульс мгновенно усилился. Он послал свою собственную пытливую мысль и почувствовал, как она коснулась границ сознания, настолько совершенно чуждого его собственному, что он знал, что никогда не сможет исследовать ее, даже если бы у него были навыки.
   Он узнал одно - что сияющие безликие смотрят на него с одинаковым ужасом и отвращением. Они отшатывались от неестественных человеческих черт и больше всего, сильнее всего ненавидели теплоту человеческой плоти. Даже бесконечно малое количество тепла, излучаемого их полузамороженными человеческими телами, вызывало у ледяных людей дискомфорт.
   Старк собрал свои несовершенные способности и задал семерым мысленный вопрос.
   - Чего вы хотите от нас?
   Ответ пришел, слабый и несовершенный, как будто пропасть между их чужими разумами была слишком велика, чтобы ее можно было преодолеть. И ответ был одним словом.
   "Свобода!"
   Балин заговорил внезапно. Он издал только шепот, и все же звук был шокирующе громким в этом хрустальном хранилище.
   "Меня уже спрашивали. Скажи им нет, Старк! Скажи им нет!"
   Затем он посмотрел на Сиару взглядом убийственной ненависти. "Если ты выпустишь их на Кушат, я убью тебя своими собственными руками, прежде чем умру".
   Старк снова беззвучно обратился к семерым. "Я не понимаю."
   Снова борющаяся, трудная мысль. "Мы старая раса, короли ледникового льда. Когда-то мы владели всей землей за горами, за перевалом, который ты называешь Вратами Смерти.
   Старк видел руины башен на болотах. Он знал, как далеко простиралось их царство.
   "Мы контролировали лед далеко за пределами полярной шапки. Наши башни покрыли землю темной силой, черпаемой из самого Марса, из магнитного поля планеты. Это излучение не пропускает жару от Солнца и даже от ужасных ветров, дующих с юга. Так что оттепели никогда не было. У нас было много городов, и наша раса была велика.
   "Затем с юга пришел Бан Круах. . . .
   "Он вел войну против нас. Он узнал тайну хрустальных шаров и научился обращать их силу вспять и использовать ее против нас. Он, ведя свое войско, разрушил одну за другой наши башни и отбросил нас назад. . . .
   "Марсу нужна вода. Внешний лед растаял, наши прекрасные города рухнули в прах, чтобы у таких существ, как Бан Круах, была вода! И наши люди погибли.
   "Мы отступили последними, в эту нашу древнюю полярную цитадель за Вратами Смерти. Даже здесь Бан Круах последовал за ним.
   Даже эту башню он разрушил однажды, во время оттепели. Но этот город основан в полярных льдах, и пострадали только верхние уровни. Даже Бан Круах не смог прикоснуться к сердцу вечной полярной шапки Марса!
   "Когда он увидел, что не может уничтожить нас полностью, он поставил себя перед смертью охранять Врата Смерти своим пылающим мечом, чтобы мы никогда больше не смогли вернуть себе наши древние владения.
   "Вот что мы имеем в виду, когда просим свободы. Мы просим вас забрать меч Бана Круаха, чтобы мы могли снова пройти через Врата Смерти!"
   Старк громко и хрипло воскликнул: "Нет!"
   Он знал бесплодные пустыни юга, пустоши из красной пыли, мертвое морское дно - ужасную жажду Марса, усиливающуюся с каждым годом из миллиона, прошедшего с тех пор, как Бан Круах запер Врата Смерти.
   Он знал каналы, жалкие водные пути, которые стояли между жителями Марса и вымиранием. Он помнил ежегодное освобождение от смерти, когда весенняя оттепель принесла хлынувшую с севера воду.
   Он подумал об этих холодных существах, которые уходят, строят свои огромные каменные башни, покрывают полмира льдом, который никогда не растает. Он думал о жителях Джеккары, Валкиса и Барракеша, о бесчисленных южных городах, ожидающих наводнения, которое так и не пришло, и, наконец, падающих, чтобы смешать свои тела с взметнувшейся пылью.
   Он снова сказал: "Нет. Никогда."
   Далекий мысленный голос семерых заговорил, и на этот раз вопрос был адресован Сиаре.
   Старк увидел ее лицо. Она не знала Марса, который знал он, но у нее были собственные воспоминания - горные долины Меха, вересковые пустоши, заснеженные ущелья. Она посмотрела на сияющих на высоких сиденьях и сказала:
   "Если я возьму этот меч, то использую его против тебя, как это сделал Бан Круах!"
   Старк знал, что семеро поняли мысль, стоящую за ее словами. Он чувствовал, что они забавляются.
   "Секрет этого меча был утерян миллион лет назад, в день смерти Бана Круаха. Ни вы, ни кто-либо другой теперь не умеет им пользоваться так, как он. Но тепловое излучение меча по-прежнему запирает нас здесь.
   "Мы не можем приблизиться к этому мечу, потому что его вибрации тепла убьют нас, если мы это сделаем. Но вы, теплолюбивые, можете приблизиться к нему. И ты сделаешь так, и возьмешь его с места. Один из вас возьмет его!"
   Они были в этом очень уверены.
   "Мы можем немного заглянуть в ваши злые умы. Многого мы не понимаем. Но - ум крупного мужчины полон образа женщины, и ум женщины обращается к нему. Также существует связь между большим человеком и маленьким человеком, менее сильная, но достаточно сильная".
   Мысль-голос семерых закончил: "Большой человек заберет меч для нас, потому что он должен - спасти двух других".
   Сиара повернулась к Старку. - Они не могут заставить тебя, Старк. Не позволяй им. Что бы они со мной ни сделали, не позволяй им!"
   Балин смотрел на нее с некоторым удивлением. - Ты бы умер, чтобы защитить Кушата?
   - Не только Кушат, хотя его жители тоже люди, - сказала она почти сердито. "Вот мои красные волки - дикая стая, но моя собственная. И другие." Она посмотрела на Балина. "Что ты говоришь? Твоя жизнь против Норландов?
   Балин сделал усилие, чтобы поднять голову так же высоко, как и ее, и красный драгоценный камень блеснул у него в ухе. Он был человеком, раздавленным падением своего мира и напуганным тем, во что привела его безумная страсть, здесь, за Вратами Смерти. Но он не боялся смерти.
   Он так сказал, и даже Сиара знала, что он говорит правду.
   Но семеро не смутились. Старк знал, что когда их мысленный голос прошептал в его сознании: "Вы, люди, должны бояться не только смерти, но и того, как вы умираете. Ты увидишь это, прежде чем выберешь.
   * * * *
   Быстро и бесшумно те из ледяного народа, которые несли пленников в город, подошли сзади, где они стояли в ожидании. И один из них нес хрустальный стержень, похожий на скипетр, с уродливой пурпурной искрой, горящей на круглом конце.
   Старк прыгнул, чтобы встать между ними и Сиарой. Он ударил в ярости, и поскольку он был почти так же быстр, как они, он поймал одно из тонких светящихся тел между своими руками.
   Крайний холод этой чужой плоти обжигал его руки, как обжигает мороз. Несмотря на это, он цеплялся, рыча, и видел, как щупальца корчились и напрягались, словно от боли.
   Затем из хрустального жезла сплелась нить тьмы, чтобы коснуться его мозга тишиной и холодом, лежащим между мирами.
   Он не помнил, как его снова несли по мерцающим улицам этого эльфийского, злого города, обратно к изумительному колодцу башни и вверх по ледяной спиральной дорожке, которая взмывала на эти головокружительные сотни футов от скалы к сумрачному кристаллу. глобус. Но когда он снова открыл глаза, он лежал на широком каменном уступе на уровне льда.
   Рядом с ним была арка, ведущая наружу. Недалеко от его головы находился блок управления, который он видел раньше.
   Сиара и Балин тоже были там, на выступе. Они плотно прислонились к каменной стене рядом с блоком управления, а перед ними стоял приземистый круглый механизм, из которого торчало нечто вроде колеса из хрустальных стержней.
   Их тела были странно напряжены, но их глаза и разум бодрствовали. Ужасно проснулась. Старк увидел их глаза, и его сердце перевернулось внутри него.
   Сиара посмотрела на него. Она не могла говорить, но в этом не было необходимости. Что бы они со мной не делали. . . .
   Она не боялась мечников Кушата. Она не испугалась своих красных волков, когда он разоблачил ее на площади. Теперь она боялась. Но она предупредила его, приказала не спасать ее.
   Они не могут заставить вас. Старк! Не позволяй им.
   И Балин тоже умолял его о Кушате.
   Они были не одни на уступе. Ледяной народ сгрудился там, и на летящей спиральной тропе, на узких мостах и пролетах из хрупкого льда, они стояли сотнями, наблюдая, безглазые, безликие, их тела вычерчивались радужными линиями в полумраке шахты.
   Разум Старка мог слышать тихие грани их смеха. Тайный, знающий смех, полный зла, полный триумфа, и Старка наполнил разъедающий ужас.
   Он попытался пошевелиться, подползти к Сиаре, стоящей, как резное изображение, в своей черной кольчуге. Он не мог.
   Снова ее свирепый, гордый взгляд встретился с его. И безмолвный смех ледяного народа отозвался эхом в его сознании, и он подумал, что очень странно, что в этот момент, сейчас, он осознал, что во всех мирах Солнца никогда не было другой женщины, подобной ей.
   Страх, который она чувствовала, был не за себя. Это было для него.
   Помимо множества ледяных людей, на уступе стояла группа из семи человек. И теперь их мысленный голос обратился к Старку: "Посмотри вокруг. Взгляните на людей, которые прошли перед вами через Врата Смерти!"
   Старк поднял глаза туда, куда указывали их тонкие пальцы, и увидел ледяные галереи вокруг башни, яснее разглядел в них ледяные статуи, которые раньше лишь мельком видел.
   Мужчины, ставьте лайки изображениям в галереях. Мужчины, чьи тела были покрыты сверкающей кольчугой льда, запечатавшей их навсегда. Воины, дворяне, фанатики и воры - скитальцы на миллионы лет, которые осмелились войти в эту запретную долину и остались там навсегда.
   Он видел их лица, их измученные глаза, широко открытые, их черты, застывшие в агонии медленной и ужасной смерти.
   - Они отказали нам, - прошептали семеро. "Они не хотели отнимать меч. И поэтому они умерли, как умрут эта женщина и этот мужчина, если вы не решите их спасти.
   "Мы покажем тебе, человек, как они погибли!"
   Один из ледяных людей наклонился и коснулся приземистого круглого механизма, стоящего перед Балином и Сиарой. Другой перенес схему управления на мастер-банк.
   Колесо хрустальных стержней этого приземистого механизма начало вращаться. Стержни расплылись, превратились в диск, который вращался все быстрее и быстрее.
   Высоко наверху, на вершине башни, размышлял огромный шар, окутанный облаком мерцающей тьмы. Диск превратился в кружащееся пятно. Мрачная тень земного шара сгущалась, сгущалась. Он начал удлиняться и опускаться, вытягиваясь к вращающемуся диску.
   Хрустальные стержни механизма впитывали тень. И из этого кружащегося пятна возникло тонкое переплетение нитей тьмы, паутинной завесой, обернувшейся вокруг Сиары и Балина, так что их очертания стали призрачными, а бледность их плоти стала как бледность. бледность снега ночью.
   И все же Старк не мог пошевелиться.
   Завеса тьмы начала слабо искриться. Старк смотрел на это, смотрел, как светлеют холодные пылинки, как белеют узоры инея на кольчуге Сиары, как серебрятся темные волосы Балина.
   Мороз. Яркие, сверкающие, красивые, ореол инея вокруг их тел. Пыль осколков алмаза на их лицах, ореол хрупкого света над головами.
   Мороз. Плоть медленно затвердевала до мраморной белизны, по мере того как холод медленно усиливался. И все же их глаза все еще жили, и видели, и понимали.
   Мысль-голос семерых снова заговорил.
   - У тебя есть всего несколько минут, чтобы принять решение! Их тела не могут выдержать слишком многого и снова жить. Взгляните на их глаза, и как они страдают!
   - Всего несколько минут, человек! Заберите меч Бана Круаха! Откройте нам Врата Смерти, и мы выпустим этих двоих живыми".
   Старк снова почувствовал вспыхивающий укол боли по нервам, когда одно из сияющих существ двинулось позади него. Жизнь и чувства вернулись в его конечности.
   Он с трудом поднялся на ноги. Сотни ледяных людей на мостах и галереях смотрели на него в нетерпеливом молчании.
   Он не смотрел на них. Его глаза были на Сиаре. И теперь ее глаза умоляли.
   - Не надо, Старк! Не променяй на меня жизнь Норландов!
   Мысль-голос ударил Старка, врезаясь в его разум с жестокой настойчивостью.
   "Скорее, человек! Они уже начинают умирать. Убери меч и оставь их в живых!"
   Старк повернулся. Он закричал голосом, от которого задрожали ледяные мосты:
   "Я возьму меч!"
   Затем он вышел, пошатываясь. Через арку, по льду, к далекой пирамиде из камней, блокировавшей Врата Смерти.
   ГЛАВА IX
   По раскаленному льду долины Старк шел спотыкающимся бегом, который становился все быстрее и увереннее по мере того, как его оцепеневшее тело начинало восстанавливать свои функции. А за ним, высыпая из башни, чтобы посмотреть, пришли сияющие.
   Они последовали за ним, легко скользя. Он чувствовал их волнение, холодный, странный экстаз триумфа. Он знал, что они уже думали об огромных каменных башнях, возвышающихся над Норландией, о хрустальных городах, неподвижных и прекрасных подо льдом, обо всех остатках уродливых цитаделей человека, ушедшего и забытого.
   Семеро заговорили еще раз, предупреждение.
   "Если вы повернетесь к нам с мечом, женщина и мужчина умрут. И ты тоже умрешь. Ибо ни ты, ни кто-либо другой не может теперь использовать меч как орудие нападения".
   Старк побежал дальше. Он думал тогда только о Сиаре, с морозными кристаллами, блестящими на ее мраморной плоти, и с глазами, полными немой муки.
   Впереди маячила пирамида из камней, темная и высокая. Старку показалось, что задумчивая фигура Бана Круаха наблюдала за его приближением темными глазами из-под ржавого шлема. Огромный меч сверкал между этими мертвыми, замерзшими руками.
   Ледяной народ замедлил свой рывок вперед. Они остановились и подождали далеко от пирамиды из камней.
   Старк достиг края обрушившейся скалы. Он почувствовал первую теплую вспышку силовых волн в своей крови, и по его костям медленно пополз холодок. Он карабкался вверх по грубым камням пирамиды из камней.
   Внезапно у ног Бана Круаха он поскользнулся и упал. На секунду показалось, что он не может пошевелиться.
   Он был повернут спиной к ледяному народу. Его тело было наклонено вперед и защищено так, что его руки работали с лихорадочной скоростью.
   Он оторвал от своего плаща полоску ткани. С железного босса он взял сверкающую линзу, талисман Бана Круаха. Старк приложил линзу ко лбу и надел ее.
   Шок воспоминаний, поток и поток воспоминаний, которые не были его собственными. Разум Бан Круах громогласно предостерегает, с трудом завоевывает знания о древней, эпической войне. . . .
   Он широко открыл свой разум, чтобы воспринять эти воспоминания. До того, как он сражался с ними. Теперь он знал, что они были его единственным маленьким шансом в этой стремительной игре со смертью. Только две свои вещи он твердо сохранил в этом ошеломляющем потоке чужих воспоминаний. Два имени - Сиара и Балин.
   Он снова поднялся. И теперь его лицо имело странное выражение, любопытную двойственность. Черты лица не изменились, но линии тела каким-то образом слегка изменились, так что казалось, будто сам старый непобедимый король снова поднялся в бою.
   Он поднялся на последнюю ступеньку или две и встал перед Баном Круахом. По его телу пробежала дрожь, словно плоть сжалась и успокоилась, как будто существо Старка приняло в себя незнакомца. Его глаза, холодные и бледные, как тот самый лед, покрывавший долину, горели жестоким светом.
   Он протянул руку и взял меч из замерзших рук Бана Круаха.
   Как будто он был его собственным, он знал тайну металлических колец, которые стягивали его рукоять под хрустальным шаром. Дикая пульсация невидимого излучения билась в его оживляющейся плоти. Он снова был теплым, его кровь текла быстро, его мускулы были уверенными и сильными. Он коснулся колец и повернул их.
   Веерообразная аура силы, которая закрыла Врата Смерти, сузилась, и когда она сузилась, она отскочила от лезвия меча языком бледного огня, слабо мерцая, и теперь стала видимой благодаря полному сосредоточению своей силы. .
   Старк почувствовал, как волна ужаса вырвалась из умов ледяного народа, когда они поняли, что он сделал. И он рассмеялся.
   Его горький смех резко разнесся по всей долине, когда он повернулся к ним лицом, и он услышал в своем мозгу дрожащий безмолвный крик, исходивший от всей собравшейся компании. . . .
   "Бан Круах! Бан Круах вернулся!
   Они коснулись его разума. Они знали.
   Он снова засмеялся и взмахнул мечом, описав сверкающую дугу, и увидел, как длинное яркое лезвие силы ударило страшнее стали по радужным телам сияющих.
   Они упали. Как цветы под косой, они падали, и по всему льду те, кто еще не тронут, развернулись сотнями и побежали обратно к башне.
   Старк спрыгнул с пирамиды из камней, талисман Бана Круаха был привязан к его лбу, меч Бана Круаха сверкал в руке.
   Он размахивал этим ужасным клинком на бегу. Силовой луч, вышедший из него, прорезал толпу существ, бегущих перед ним, стесненных их собственным числом, когда они толпились назад через арку.
   У него было всего несколько коротких секунд, чтобы сделать то, что он должен был сделать.
   Бегая широкими шагами по льду, пренебрегая иссохшими телами мертвецов. . . . И тут из сумрачной тьмы, нависшей над каменной башней, ударил черный холодный луч.
   Словно извивающийся хлыст, он хлестнул его. Смертельное онемение проникло в клетки его плоти, заныло в костном мозгу. Яркая сила меча сражалась с холодными захватчиками, и разъедающая агония разрывала внутреннее тело Старка, где антипатические излучения вели войну.
   Его шаги сбились. Он издал один хриплый крик боли, а затем его конечности подкосились, и он тяжело упал на колени.
   Инстинкт только заставлял его цепляться за меч. Волны ослепляющей боли сотрясали его. Извивающаяся плеть тьмы окружила его, и ее прикосновение было бездонным холодом космоса, проникающим глубоко в его сердце.
   Держи меч близко, держи его ближе, как щит. Боль велика, но я не умру, пока не уроню меч.
   Могущественный Бан Круах уже сражался в этом бою.
   Старк снова поднял меч, прижав его к телу. Яростный пульс его яркости отогнал холод. Недалеко, ибо леденящее прикосновение было очень сильным. Но достаточно далеко, чтобы снова подняться и, шатаясь, идти дальше.
   Темная сила башни корчилась и лизала его. Он не мог этого избежать. Он в слепой ярости разрубил его пылающим мечом, и там, где силы встретились, в воздухе вспыхнула вспышка молнии, но она не была отбита.
   Он закричал на это, яростным кошачьим криком, в котором был весь Старк, вся примитивная ярость из-за необходимости боли. И он заставил себя бежать, быстрее волочить по льду свое измученное тело. Потому что Сиара умирает, потому что темный холод хочет, чтобы я остановился. . . .
   Ледяной народ столкнулся и нахлынул на арку, в панике спеша укрыться далеко внизу, в своем многоуровневом городе. Он тоже злился на них. Они были частью холода, частью боли. Из-за них Сиара и Балин умирали. Он послал клинок силы, пронзивший их, и его ненависть наполнилась волной, присоединившись к ненависти к Бану Круаху, которая засела в его разуме.
   Коли, руби и руби длинным ужасным ярким лучом. Они падали и падали, отвратительный сияющий народ, и Старк посылал свет оружия Бана Круаха сквозь саму башню, через отверстия, похожие на окна в камне.
   Снова и снова, протыкая открытые щели на бегу. И вдруг темный луч силы перестал двигаться. Он вырвался из нее, и она не последовала за ним, оставаясь неподвижной, как бы прикованной ко льду.
   Битва сил покинула его плоть. Боль ушла. Он помчался к башне.
   Он был уже близко. Иссохшие тела грудами лежали перед аркой. Последние из ледяного народа ворвались внутрь. Держа меч на уровне копья, Старк прыгнул через арку в башню.
   Сияющие умерли там, где их коснулось разрушительное тепло. Летящие спиральные ленты льда очистили их, арочные мосты и галереи этой верхней части башни.
   Они лежали мертвыми вдоль уступа, под контрольным берегом. Они были мертвы в механизме, который вращал ледяную гибель вокруг Сиары и Балина. Вращающийся диск все еще гудел.
   Внизу, в этом изумительном колодце, толпящиеся ледяные люди образовывали кипящий разноцветный узор на узких проходах. Но Старк повернулся к ним спиной и побежал по уступу, и в нем было тяжелое сознание, что он пришел слишком поздно.
   Мороз вокруг Сиары и Балина сгустился. Оно покрывало их, как застывшее кружево, и теперь их плоть была покрыта алмазной ледяной оболочкой.
   Конечно, они не могли жить!
   Он поднял меч, чтобы поразить жужжащий диск, разбить его, но в этом не было необходимости. Когда полная сила этого концентрированного луча ударила в него, встретив фокус тени, который он удерживал, возникла сильная вспышка света и разбился кристалл. Механизм молчал.
   Мрачная завеса исчезла вокруг мужчины и женщины в ледяном панцире. Старк забыл о существах в шахте под ним. Он направил пылающий меч на Сиару и Балина.
   Это не повлияет на тонкое ледяное покрытие. Если женщина и мужчина мертвы, это не повлияет на их плоть, как и на тело Бана Круаха. Но если бы они были живы, если бы еще была искра, мерцание под этой застывшей кольчугой, радиация согрела бы их кровь, снова запустила бы пульс жизни в их телах.
   Он ждал, наблюдая за лицом Сиары. Он был еще как мрамор и как белый.
   Что-то - инстинкт или предупредительный разум Бана Круаха, который миллион лет назад научился остерегаться ледяных созданий, - заставили его оглянуться.
   Скрытно, быстро и бесшумно они шли извилистыми путями. Они догадались, что он забыл их в своем беспокойстве. Теперь меч был отвернут от них, и если бы они могли взять его сзади, оглушить его леденящей силой скипетроподобных стержней, которые они несли. . . .
   Он рубил их мечом. Он видел, как мерцающий луч спускался вниз и вниз по шахте, видел, как тела падали, как капли дождя, отскакивая то тут, то там от летящих пролетов и увлекая за собой живых.
   Он думал о многих уровнях города. Он думал обо всех бесчисленных тысячах, которые должны населять их. Он мог бы удерживать их в шахте сколько угодно долго, если бы ему больше не нужен был меч. Но он знал, что как только он повернется спиной, они снова набросятся на него, и если он хоть раз упадет. . . .
   Он не мог уделить ни минуты, ни шанса.
   Он посмотрел на Сиару, не зная, что делать, и ему показалось, что ледяной покров вокруг ее лица совсем чуть-чуть растаял.
   В отчаянии он снова ударил существ в шахте, и тут к нему пришел ответ.
   Он уронил меч. Рядом с ним стоял приземистый круглый механизм со сломанным хрустальным колесом. Он поднял его.
   Это было тяжело. Двум мужчинам было бы тяжело поднять его, но Старк был целеустремленным человеком. Кряхтя, покачиваясь от усилия, он поднял его и позволил ему упасть наружу и вниз.
   Словно удар молнии, он ударил среди этих стройных мостов, паутины ледяных нитей, опутавших шахту. Старк смотрел, как он уходит, и слушал хрупкий треск льда, последний разбивающийся о дно миллионы осколков далеко внизу.
   Он улыбнулся и снова повернулся к Сиаре, поднимая меч.
   * * * *
   Это было через несколько часов. Старк шел по светящемуся льду долины к пирамиде из камней. Меч Бана Круаха висел у него на боку. Он взял талисман и заменил его в боссе, и он снова стал самим собой.
   Сиара и Балин шли рядом с ним. Краска вернулась на их лица, но слабо, и они все еще были достаточно слабы, чтобы радоваться рукам Старка, поддерживающим их.
   У подножия пирамиды они остановились, и Старк взобрался на нее один.
   Он долго смотрел в лицо Бану Круаху. Затем он взял меч и осторожно повернул на нем кольца, чтобы радиация распространилась, как это было раньше, и закрыла Врата Смерти.
   Почти благоговейно он заменил меч в руках Бана Круаха. Затем он повернулся и пошел вниз по рухнувшим камням.
   Мерцающая тьма все еще висела над отдаленной башней. Подо льдом эльфийский город все еще простирался вниз. Сияющие перестроят свои мосты в шахте и продолжат свой путь, как прежде, грезя своими холодными мечтами о древней силе.
   Но они не выйдут через Врата Смерти. Бан Круах в своей ржавой кольчуге по-прежнему был хозяином перевала, стражем Норландов.
   Старк сказал остальным: "Расскажите историю в Кушате. Расскажите это через Норланды, историю Бана Круаха и почему он охраняет Врата Смерти. Мужчины забыли. И они не должны забывать".
   Тогда они вышли из долины, двое мужчин и женщина. Больше они не разговаривали, и выход через перевал казался бесконечным.
   Некоторые из вождей Киары встретили их у входа в перевал над Кушатом. Они ждали там, стыдясь вернуться в город без нее, но не решаясь снова вернуться в перевал. Они видели существ долины и все еще боялись.
   Они дали маунтов троим. Сами они шли за Сиарой, и головы их были опущены от стыда.
   Они вошли в Кушат через расколотые ворота, и Старк отправился с Сиарой в Королевский город, где она заставила Балина следовать за ними.
   - Твоя сестра там, - сказала она. - Я позаботился о ней.
   В городе было тихо, с угрюмой апатией, которая следует после битвы. Мужчины Меха подбадривали Сиару на улицах. Она ехала гордо, но Старк видел, что ее лицо было изможденным и напряженным.
   Он тоже был глубоко отмечен тем, что видел и делал за Вратами Смерти.
   Они поднялись в замок.
   Танис взяла Балина на руки и заплакала. Она утратила свою первую дикую ярость и теперь могла смотреть на Сиару с сдерживаемой ненавистью, в которой был оттенок почти восхищения.
   - Ты сражался за Кушат, - неохотно сказала она, когда услышала эту историю. - По крайней мере, за это я могу поблагодарить тебя.
   Она подошла к Старку и посмотрела на него. - Кушат и жизнь моего брата. . . ". Она поцеловала его, и на губах ее были слезы. Но она повернулась к Сиаре с горькой улыбкой.
   "Никто не может удержать его, как не может удержать ветер. Вы научитесь этому".
   Затем она вышла с Балином и оставила Старка и Сиару одних в покоях короля.
   Сиара сказала: "Малыш очень проницателен". Она расстегнула кольчугу и уронила ее, выпрямившись в тунике из черной кожи, и подошла к высоким окнам, выходившим на горы. Она устало прислонилась головой к камню.
   "Злой день, злое дело. И теперь у меня есть Кушат, чтобы править, без награды власти из-за Врат Смерти. Как можно ввести человека в заблуждение!"
   Старк налил вина из фляги и принес ей. Она посмотрела на него поверх края чашки с некоторой кривой усмешкой.
   "Малышка проницательна, и она права. Я не знаю, смогу ли я быть таким же мудрым, как она. . . . Ты останешься со мной, Старк, или пойдешь?
   Он ответил не сразу, и она спросила его: "Что тобой движет, Старк? Это не завоевание, как было со мной. Что вы ищете, но не можете найти?"
   Он мысленно вернулся в прошлое, к началу - к мальчику Н'Чаке, который когда-то был счастлив со Старейшиной и малышкой Тикой, среди пламени, грома и лютого мороза в долине Сумеречного Пояса Меркурия. Он помнил, чем все это закончилось под ружьями горняков - людей, которые были ему по роду.
   Он покачал головой. "Я не знаю. Это не имеет значения". Он взял ее обеими руками, чувствуя ее силу и великолепие, и было странно трудно подобрать слова.
   - Я хочу остаться, Сиара. Сейчас, в эту минуту, я мог пообещать, что останусь навсегда. Но я знаю себя. Вы здесь, вы сделаете Кушат своим. Я не. Когда-нибудь я поеду". Сиара кивнула. "Моя шея тоже не была создана для цепей, и одной страны было слишком мало, чтобы удержать меня. Очень хорошо, Старк. Да будет так." Она улыбнулась и уронила кубок с вином.
 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"