Рыбаченко Олег Павлович : другие произведения.

Жизнь щпиона и двойного агента Цру

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:


 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Как например действуют шпионы и какие они приемы используют и насколько они эффективные и что конкретно дают!

  
   Пролог
  
   Хелен
  
   Aкак и в большинстве дней, Дункан Ли рано вставал в своей маленькой квартирке в Джорджтауне. Он надел форму армии США и пошел на работу в Управление стратегических служб (OSS), предшественник сегодняшнего Центрального разведывательного управления (ЦРУ). Любой, кто заметил его утром 21 мая 1943 года, увидел бы прилежного двадцатидевятилетнего мужчину среднего роста, с каштановыми волосами и серыми глазами, обрамленными круглыми очками. Ли мог бы легко сойти за обычного солдата, направляющегося на работу в Вашингтон военного времени. Вместо этого он был высокопоставленным военным офицером в штаб-квартире УСС, который также был советским агентом, одним из лучших шпионов, которых коммунистические шпионы Кремля когда-либо имели в любой разведывательной службе США.1
  
   Когда он прибыл на пересечение 25-й и Е улиц, Северо-запад, Ли показал свое удостоверение личности вооруженной охране, прошел через ворота и направился вниз по склону к своему офису в Секретариате, узлу связи УСС. Его рабочий стол был в комнате 226, на один этаж выше, чем у Уильяма "Дикого Билла" Донована, яркого руководителя OSS и его наставника. Ли был одним из личных привратников шефа разведки для секретных отчетов и телеграмм со всего мира, и Донован держал при себе стипендиата Родса, получившего образование в Йеле и Оксфорде. Ли также был одним из фаворитов недавно назначенного генерала.2
  
   21 мая, когда Ли просматривал сотни телеграмм и отчетов, поступавших из зарубежных отделений УСС и Государственного департамента, его опытный взгляд привлекла одна из них - секретная служебная записка, датированная тем же днем от Уитни Шепардсон, главы Секретного разведывательного отделения шпионского агентства. В записке, адресованной "капитану Ли, Секретариат", объяснялось, что в приложении были два секретных документа из Лондона, "которые генерал Донован желает видеть".3
  
   Один из документов, "SA 4489, реакция британского правительства на русско-польский кризис" из лондонского отделения OSS, был датирован 30 апреля 1943 года и обсуждал растущий раскол между Советским Союзом и польским правительством в изгнании в Лондоне по поводу определения послевоенных границ их стран. Это также высветило разногласия, вызванные этой напряженностью между премьер-министром Великобритании Уинстоном Черчиллем и Энтони Иденом, его министром иностранных дел. Прежде чем передать Доновану пачку бумаг Шепардсона, Ли сел за свой стол и снова и снова перечитывал SA 4489, пока не выучил его наизусть.4
  
   Где-то в течение следующей недели высокая, ширококостная женщина с короткими вьющимися каштановыми волосами посетила его в его квартире. Открыв дверь, Ли пригласил женщину, которую знал только как "Хелен", в свою маленькую гостиную. Он ждал ее, потому что она регулярно приходила к нему каждые две недели.5
  
   Возможно, после нескольких коротких любезностей Ли указал на свой диван и сел рядом с Хелен. Говоря чуть громче шепота, опасаясь, что Федеральное бюро расследований (ФБР) прослушивало его квартиру, он тщательно и медленно пересказал отчеты Шепардсона.6
  
   Почти годом ранее, когда Ли впервые согласился передать секреты УСС Народному комиссариату внутренних дел (НКВД), разведывательной службе Советского Союза, он сказал своим кураторам, что не может забрать секретные документы домой; вместо этого он будет запоминать любые полезные отчеты и пересказывать ихсвоему контролеру. У Ли были веские причины принимать такие меры предосторожности, несмотря на печально известную слабую охрану УСС: он знал, что его могут казнить, если поймают.7
  
   На самом деле Хелен была Элизабет Бентли, опытным курьером Народного Комиссариата государственной безопасности (НКГБ) - НКВД сменил название в апреле 1943 года, - которая получила образование в Вассаре и Колумбии. Она знала, что лучше не давить на нервного и взвинченного Ли, требуя документы. Он был слишком ценен для ее советских хозяев, чтобы рисковать потерять его. Вместо этого Бентли внимательно слушал и впитывал информацию, которую он передавал. Только позже, после того, как она попрощалась и поспешила на Юнион-стейшн, чтобы успеть на свой поезд обратно в Нью-Йорк, она запишет то, что он сказал.8
  
   Кодовое имя Ли было "Кох". 9 июня 1943 года советское консульство в Нью-Йорке отправило зашифрованную телеграмму генерал-лейтенанту Павлу Фитину, главе московского управления внешней разведки НКГБ. "Кох сообщает, что УСС получило от своего [филиала] в Лондоне два конфиденциальных отчета", - говорилось в телеграмме. "В одном из них от 30 апреля говорится, что Иден склоняется на сторону поляков, но Черчилль занимает более умеренную позицию, предлагая уступить [Беларусь] и Украину СССР, а Восточную Пруссию Польше".9
  
   Это была та же самая секретная информация, которую Ли прочитал в SA 4489 21 мая. Иосиф Сталин, железный диктатор Советского Союза, страстно искал такого рода разведданные; он хотел, чтобы британцы и американцы согласились позволить его стране сохранить все земли, которые она насильно отвоевала у Польши в1939 год. Он был чрезвычайно заинтересован в любом окне, которое его шпионы могли открыть для того, что Черчилль или президент Франклин Рузвельт, два его союзника военного времени, могли замышлять в отношении границ Советского Союза после окончания боевых действий с Адольфом Гитлером.10
  
   Секретная информация Ли из Лондона подчеркнула его огромный шпионский потенциал и подчеркнула его доступ к ценным разведданным, предназначенным непосредственно для Донована. Уже 8 сентября 1942 года досье НКВД на Ли в Москве трубило, что "агентурные донесения из Европы и со всего мира проходят через него. Он выбирает среди них и показывает их Доновану для рассмотрения ".11
  
   Mост Американцы слышали об Олдриче Эймсе и Роберте Ханссене - один перебежчик из ЦРУ, другой предатель, работающий на ФБР, - но не о Дункане Ли. Сын миссионеров и потомок знаменитых американцев, этот муж и отец провел три года, сражаясь с нацистской Германией и имперской Японией во имя демократии и свободы. В то же время он шпионил в пользу Советского Союза.
  
   В отличие от Эймса и Ханссена, Ли не занимался шпионажем против Соединенных Штатов из жадности или эгоизма. Скорее, он предпочел свои политические убеждения и совесть своей стране и правительству, хотя это означало нарушение ее законов и предательство тех самых людей, которые завербовали его в свою разведывательную службу. За решеткой пожизненно, Эймс и Ханссен все еще расплачиваются за то, что они сделали, но Ли сбежал. В этой книге рассказывается о том, почему он шпионил, как он ускользал от преследователей, и о личных и национальных последствиях его действий.
  
   Топот фашистских сапог и экономические невзгоды Великой депрессии радикализировали Ли в середине 1930-х годов. Он решил, что только коммунизм в советском стиле может противостоять этим двум злам. К тому времени, когда Уильям Донован завербовал его в УСС в 1942 году, он уже три года был членом Коммунистической партии Соединенных Штатов Америки (КПУСА). Тем не менее, Ли легко прошел поверхностное расследование OSS и был допущен в его высшие эшелоны. Его элитное образование и знаменитое прошлое идеально сочетались с духом джентльменского клуба OSS, основанным на личном доверии и общих ценностях среди равных в обществе.
  
   Ли начал передавать секреты УСС Советам почти сразу, как только начал работать в Секретариате, но он поставил условия, строго разделив две свои жизни. Это соглашение работало до тех пор, пока его тщательно сконструированные миры не начали рушиться друг в друга. Незадолго до весны 1945 года, когда конец войны был уже близок, идеализм Ли растворился в разрушающих сон кошмарах о том, что его обнаружат, арестуют и расстреляют.
  
   Его последняя встреча с советским разведчиком состоялась в начале марта 1945 года. В ужасе он умолял своего контролера оставить его в покое. Хотя Ли никогда не был доволен как источником, считая его слишком независимым, трудным и проблематичным, его московские шпионы не хотели его отпускать. Они надеялись использовать его как специалиста по выявлению талантов внутри УСС.
  
   Их планы рухнули в ноябре 1945 года, когда Элизабет Бентли, преследуемая собственными демонами, перешла на сторону ФБР и разоблачила Ли и других шпионов, с которыми она работала. Теперь, освободившись от Советов, Ли столкнулся с директором ФБР Дж. Эдгаром Гувером, самым страшным человеком в Вашингтоне. Ни один из мужчин не был полностью готов к шоку, вызванному разоблачениями Бентли.
  
   Потрясенный обвинениями в том, что, без его ведома, советские шпионы наводнили Вашингтон военного времени, Гувер начал крупнейшее шпионское расследование за почти четырехдесятилетнюю историю ФБР. Ли был особенно привлекательной мишенью: обходительный, вежливый игрок Лиги Плюща олицетворял все, чем провинциальный и консервативный Гувер не был и презирал. Более того, Ли был главным помощником Уильяма Донована, самого ненавистного соперника Гувера за контроль над послевоенной разведывательной империей США, которая тогда находилась в зачаточном состоянии, хотя уже была богатой наградой для того, кто стал ее царем.
  
   Шахматная партия "все или ничего", в которую играли Ли и Гувер, включала в себя ходы и контрдвижения, часто продиктованные или под влиянием внутренних и международных событий, которые ни один человек не мог контролировать или обойти. Каждый также привлек на свою сторону могущественных союзников, которые играли в игру из личных интересов. Ставки не могли быть выше. Гувер играл, чтобы очистить Соединенные Штаты от опасного шпиона и подрывника; Ли играл за свою жизнь и свободу. Осуждение за шпионаж, совершенный во время войны, означало смерть или пожизненное заключение в федеральной тюрьме.
  
   Позже, что, скорее всего, было попыткой искупить то, что он сделал для Советов, и укрепить свои антикоммунистические убеждения, Ли присоединился к небольшой банде флибустьеров во главе с героем Второй мировой войны Клэр Шенно, которая принесла Соединенным Штатам их первую победу в холодной войне в Восточной Азии, отказав Мао Цзэдуну в праве собственностииз семидесяти одного самолета коммунистический лидер планировал использовать для вторжения на Тайвань. Действия Ли в Гонконге, которым аплодировали в темных закоулках Вашингтона, ничего не значили для Гувера, подобного Ахаву.
  
   Полный решимости привлечь Ли к ответственности, Гувер сделал все возможное. Уроки, которые он извлек, и выводы, которые он сделал из своей охоты на Ли и других, названных Бентли, помогли катализировать его беспрекословный крестовый поход против коммунизма и политических левых внутри Соединенных Штатов. Методы, которые использовал Гувер, и выбранные им цели в конечном итоге сыграют ведущую роль в разрушении его репутации и обуздании незаконной деятельности ФБР.
  
   Шпионаж Ли также обострил и без того напряженный политический климат в Вашингтоне. Летом 1948 года обвинения Бентли против него и других ее источников стали достоянием общественности. Республиканцы, больше озабоченные партийной политикой, чем расследованием поразительного нарушения национальной безопасности, попытались использовать их в серии сенсационных слушаний в Комитете Палаты представителей по антиамериканской деятельности (HUAC) против президента Гарри Трумэна, который и так был аутсайдером на президентских выборах в ноябре. Столь же яростно администрация Трумэна атаковала психическую устойчивость Бентли и высмеивала ее заявления. Ни одна из сторон не заботилась о наилучших интересах американского народа.
  
   Окончательная неудача HUAC в том, чтобы заманить в ловушку Ли и других, на которых указал Бентли, заставила политических противников Трумэна чувствовать глубокую горечь и разочарование. Взрыв советской первой атомной бомбы в августе 1949 года, за которым последовала серия громких уголовных приговоров - в 1950 году Элджеру Хиссу, бывшему сотруднику Госдепартамента, который сопровождал президента Франклина Рузвельта в Ялту в феврале 1945 года, за ложь о передаче секретных документов Госдепартамента Уиттекеру Чемберсу, обвиняемому вКурьер советской военной разведки; и группа атомных шпионов, в которую входили Гарри Голд и Клаус Фукс для шпионаж; в 1951 году Джулиуса и Этель Розенберг также за шпионаж - только усугубил эти чувства и усилил веру консерваторов в то, что подрывные силы подорвали Соединенные Штаты изнутри.
  
   Малоизвестный сенатор-республиканец США от штата Висконсин по имени Джозеф Маккарти воспользовался этой паранойей и обвинил демократов в том, что им нельзя доверять защиту страны от угрозы коммунизма. Маккарти использовал бы это утверждение, чтобы продвинуть себя к славе, а затем к позору. Прежде чем Сенат, наконец, устал от его грубых выходок и осудил его в конце 1954 года, он заставил демократов поверить, что они никогда больше не смогут проявлять мягкость в отношении национальной безопасности. Хотя Маккарти не несет единственной ответственности - советская агрессия и американские опасения умиротворения также сыграли главную роль - его резкие обвинения в том, что на демократов нельзя положиться в защите страны, помогли подтолкнуть Соединенные Штаты к Корейской войне, заливу Свиней и кубинскому ракетному кризису, а также к эскалацииего катастрофическое военное участие во Вьетнаме. Последствия обвинений Маккарти и его призрака все еще ощущаются в Вашингтоне сегодня.
  
   Предательство Ли имело и личные последствия. Это разрушило его семью, пустило под откос его когда-то многообещающую карьеру и вынудило его жить в изощренной лжи всю оставшуюся жизнь. Он сошел в могилу в 1988 году, все еще отрицая, что шпионил в пользу Советов. Его история символизирует морально затененный, сильно разделенный на черное, белое и серое миры, в которых живут шпионы, и ужасные издержки, которые они вызывают.
  
   Это первая биография Дункана Ли. Чтобы написать это, я использовал его личные бумаги и тысячи страниц рассекреченных документов, многие из которых я получил, используя Закон о свободе информации, от ФБР, ЦРУ, Агентства национальной безопасности (АНБ) и Государственного департамента. Я также в значительной степени полагался на восемь записных книжек Александра Васильева, бывшего офицера Комитета государственной безопасности (КГБ) и журналиста, которые посвящены советскому шпионажу внутри Соединенных Штатов с 1930-х по 1950-е годы. Васильев заполнял эти тетради от руки в период с 1993 по 1996 год, когда он имел доступ в основном к архивам НКВД и НКГБ в рамках одобренного СВР (служба внешней разведки России) книжного проекта. Его Белая тетрадь Љ 3, в частности, содержит выдержки, длинные цитаты и резюме досье НКВД и НКГБ Ли в Москве. В 2009 году Васильев пожертвовал свои тетради Библиотеке Конгресса. Кроме того, я добыл другие архивные материалы о Ли и его времени, которые я нашел во множестве библиотек и коллекций. Я использовал все эти источники, чтобы собрать мозаику увлекательной, хотя и глубоко противоречивой жизни Ли.12
  
   ОДИН
  
   РОЖДЕННЫЙ СЛУЖИТЬ
  
   Tу ЦРУ есть сверхъестественный интерес к тем, кто шпионит против своих стран. Агентство понимает, какой огромный ущерб эти агенты могут нанести не только его собственным операциям, но и операциям его врагов. Многолетний опыт - большая часть его была приобретена с трудом, часть - болезненно - научил экспертов контрразведки ЦРУ тому, что большинство этих шпионов имеют две общие характеристики: они растут на психологически плодородной почве, и правильное стечение обстоятельств подтолкнет их к действию. Весьма необычное происхождение Дункана Ли и его интуитивная реакция на экономические и политические катастрофы 1930-х годов дали ему и то, и другое.1
  
   Семена психики Ли проросли на плодородной почве Вирджинии и Новой Англии за два с половиной столетия до его рождения. Он очень гордился своим двойным наследием: оно породило множество непоколебимых мужчин и женщин, которые посвятили свою жизнь служению делу, которое они считали гораздо более важным, чем они сами. Тем не менее, их примеры, часто превышающие реальные, также преследовали его на протяжении всей его собственной жизни.2
  
   По линии своего отца он происходил из "Ли из Виргинии", семьи, в которой, как заметил Джон Адамс в 1779 году, "больше достойных людей, чем в любой другой". Некоторые из наиболее известных членов семьи сделали рискованность и высокие риски образом жизни.3
  
   Долгая история семьи Ли в Вирджинии началась в конце 1639 или начале 1640 года, когда Ричард Ли покинул Срединные земли Англии и поселился в Джеймстауне, штат Вирджиния. К тому времени, когда он умер в 1664 году, ему принадлежало 13 000 акров, что делало его одним из самых богатых людей в Вирджинии. Его потомки использовали его богатство и положение, чтобы увеличить свои владения, утвердившись в качестве одной из самых могущественных и выдающихся семей колонии.4
  
   В 1776 году и снова в 1861 году Ли восстали против своих правительств. Самым известным прямым предком Дункана Ли был лидер революционной войны Ричард Генри Ли. 7 июня 1776 года он поднялся на Втором Континентальном конгрессе в Филадельфии, чтобы представить резолюцию о том, что "эти объединенные колонии являются и по праву должны быть свободными и независимыми штатами". Вскоре после этого он и Фрэнсис Лайтфут Ли, оба британские подданные, стали единственными братьями, подписавшими Декларацию независимости. Как иронично заметил Дункан Ли в "Моя семья: меморандум для моих детей и внуков", мемуарах, которые он написал ближе к концу своей жизни, "Подписавшие были бы ... первыми, кого повесили, если бы революция потерпела неудачу. Успех или неудача в революции делает разницу между героем и предателем ".5
  
   Двоюродным братом прадеда Дункана был Роберт Э. Ли, самый известный из всех Ли, который последовал за Вирджинией и его принципами из Союза в Конфедерацию в 1861 году. К следующему лету его армия Северной Вирджинии превратилась в самую опасную военную угрозу, с которой столкнулось американское правительство с тех пор, как британцы сожгли Вашингтон в 1814 году.6
  
   Tхе Ли, который больше всего повлиял на психологическое развитие Дункана, был Эдмунд Дженнингс Ли IV, его отец-миссионер. Могущественная и мистическая фигура, Эдмунд дал своему сыну образец для подражания, которому можно подражать и, в конечном счете, от которого нужно бежать.
  
   Эдмунд Ли родился 5 сентября 1877 года в Шепердстауне, Западная Вирджиния, и в девятнадцать лет окончил Университет Вирджинии со степенью магистра и ключом Phi Beta Kappa. Больше, чем имя его семьи и его острый интеллект, отличали этого сероглазого молодого человека от его сверстников, которые после окончания учебы с нетерпением устремились в банки и железные дороги, чтобы присоединиться к тому, что Генри Грейди, главный редактор Atlanta Constitution, назвал "Новым Югом"." Вместо того, чтобы последовать за ними, Эдмунд поступил в Вирджинскую теологическую семинарию, чтобы стать иностранным миссионером Епископальной церкви. Опьяненный Евангелием, он был полон решимости донести христианскую весть до отдаленных стран.7
  
   Во время учебы в Университете Вирджинии он попал под влияние Студенческого волонтерского движения за иностранные миссии (SVM), евангелической волны до и после тысячелетия, которая затем захлестнула кампусы колледжей и семинарий страны. Официально организованный в конце декабря 1888 года, SVM стремился, по словам его захватывающего дух манифеста, осуществить "евангелизацию мира в этом поколении".8
  
   Лидеры протестантских студентов основали SVM, чтобы оживить и мобилизовать свои церкви, которые после Гражданской войны переживали кризис целеустремленности. После четырех лет кровавых жертв война уничтожила рабство, самое большое пятно республики, но она также вызвала ошеломляющие темпы индустриализации и открытость Запада. Оба привели в Соединенные Штаты миллионы ирландских и католических иммигрантов из юго-восточной Европы, которые искали спасения в Риме. Американские протестантские церкви, уже оправившиеся от предыдущего удара по христианской вере, нанесенного теорией эволюции Чарльза Дарвина, искали способы снова стать актуальными и оживить свои собрания. Они достигли этих целей, призвав последователей вести новый крестовый поход, направленный не на что иное, как на спасение и улучшение человечества.9
  
   SVM намеревался проложить путь ко Второму пришествию Христа, проповедуя слово Божье за границей тем, кто никогда его не слышал, и распространяя американские идеалы. К тому времени, когда Эдмунд вступил в ряды движения, американский империализм приближался к своему зениту. Проникнутые духом Манифеста Судьбы, Соединенные Штаты аннексировали Гавайи в 1898 году, а также Филиппины, Пуэрто-Рико и Гуам после официального окончания испано-американской войны в 1899 году. Лидеры протестантской церкви считали, что эти территориальные приобретения подтвердили американцев как избранный народ, предназначенный для победы над невзгодами и злом, специально избранный Богом для искупления мира и его иностранных язычников. Америка была городом пуританского лидера Джона Уинтропа на холме с божественной миссией нести свет и истину в мир.10
  
   В то время за границей служило всего несколько тысяч миссионеров из Соединенных Штатов; требовалось больше. Десятки лучших и самых ярких выпускников колледжей страны, воодушевленные евангельской риторикой и сияющими представлениями о моральном героизме и благородном самопожертвовании, записались в ряды христианских пехотинцев SVM. Среди них был Эдмунд Ли. 7 февраля 1902 года, прослужив более года в качестве разъездного вербовщика SVM, он отплыл в Шанхай. Китай был неспокойной и озлобленной страной, только что оправившейся от Боксерского восстания, националистического движения против иностранного империализма и христианства, которые произошли между 1900 и 1901 годами. Боксеры убили более двухсот протестантских и католических миссионеров и их детей. Они также убили почти 30 000 новообращенных китайцев, которых они заклеймили предателями. Западные державы, включая Соединенные Штаты, подавили восстание, публично казнили его главарей, обложили страну репарациями в размере 333 миллионов долларов и вынудили к дополнительным уступкам в бизнесе - действия, которые приводили китайцев в ярость на протяжении последующих поколений.11
  
   Несмотря на все эти потрясения, Эдмунд никогда не сомневался в ценности того, чтобы посвятить свою жизнь служению Христу в Китае. Когда его спросили о его экзотических планах, он ответил, не моргнув глазом: "Все, что я могу сделать дома, будет сделано кем-то другим, если я этого не сделаю; но все, что я делаю в Китае, вероятно, не будет сделано, если я этого не сделаю".12
  
   Китай был ключевой целью для миссионеров, которые верили, что миллионы китайцев умирают, не услышав Божьего послания. Американские империалисты также начали опасаться, что огромная, сильно раздробленная страна может стать российским или японским доминионом. С его глубоко укоренившейся ксенофобией, культурной историей, намного более древней, чем у Перикла, и эклектичными религиозными практиками, Китай представлял собой серьезную проблему для евангелистов. Чтобы справиться с этим, протестантские церкви призвали своих самых образованных, преданных и преданных молодых миссионеров.13
  
   Эдмунд сначала остановился в Нанкине на два года интенсивного языкового обучения. К 1904 году, когда он отплыл в Аньцин, порт на реке Янцзы, расположенный примерно в четырехстах милях к западу от Шанхая, он говорил достаточно свободно, чтобы проповедовать на китайском языке и использовать китайские переводы Библии, Книги общей молитвы и Епископального сборника гимнов. В свободное время он забывал о теологии и охотился на дичь за пределами многовековых городских стен. Он также любил смотреть боксерские матчи, играть в теннис, рассказывать чистые шутки и читать стихи. Первые девять лет в Китае он жил холостяцкой жизнью со своим двоюродным братом, который был служителем и медицинским миссионером.14
  
   В 1910 году, во время чаепития, устроенного другими миссионерами на горном курорте Лушань, Эдмунд познакомился с Люси Чаплин. В рамках кругосветного путешествия, финансируемого ее отцом, она приехала, чтобы принять участие в миссионерской Библейской конференции. Эдмунд был немедленно сражен, но Люси - нет. Не впечатленная, когда хозяева сказали ей, что суровый на вид миссионер из аристократической семьи Ли из Вирджинии, она пренебрежительно заявила после чая: "Он именно тот тип епископального священника, которого я терпеть не могу."Ей особенно не нравилась его практика прикреплять пенсне черной лентой.15
  
   Хотя Люси, конечно, не осознавала этого в тот день, она была идеальной парой для Эдмунда. Ее семья была в Америке даже дольше, чем его. Что не менее важно, его члены посвятили себя служению своему Богу, как только сошли на берег. Первый Чаплин приехал в Мэн в 1638 году из Йоркшира и породил почти непрерывную цепочку искренних священнослужителей. Не менее пятнадцати членов ближайшей семьи Люси Чаплин были людьми из ткани.16
  
   Хотя Дункан Данбар Чаплин, ее отец, порвал с семейной традицией восхождения на кафедру и вместо этого занялся шерстяным бизнесом в Нью-Йорке, он тоже посвящал деньги и время своей церкви. Он также преподавал урок Библии в христианской миссии в Бауэри. Там он встретил свою жену Фанни Майерс, коллегу-учителя Библии и прямого потомка пассажиров "Мэйфлауэр" Джона и Присциллы Олден. Люси родилась 22 января 1884 года в Нью-Йорке.17
  
   Как и многие женщины ее происхождения, она не окончила среднюю школу или колледж. Однако ее отец не пренебрегал ее образованием, отправив ее в эксклюзивную школу мастеров в Доббс-Ферри, Нью-Йорк, одну из самых уважаемых школ в штате. Элиза Бейли Мастерс, строгая пресвитерианская основательница школы, прививала своим девочкам кальвинистские добродетели и наставляла их вести "полезную, упорядоченную жизнь, основанную на правдивости, честности и ответственности". Она также потребовала, чтобы ее подопечные следовали библейскому школьному девизу: "Все, что может сделать рука твоя, делай изо всех сил."Каждый из учеников школы должен был выполнять полезную общественную работу.18
  
   Люси, однако, не закончила Школу мастеров; вместо этого она ушла до начала своего выпускного года, чтобы совершить поездку по великим музеям Европы. Вернувшись из этой поездки в 1904 году и дебютировав в нью-йоркском обществе, Люси начала работать волонтером в Доме Христодора, одном из первых христианских поселений в переполненных трущобах Нижнего Ист-Сайда на Манхэттене. Основанная в 1897 году, Christodora была продуктом движения Социального Евангелия, которое выросло из растущего страха перед трудовыми волнениями в последней четверти девятнадцатого века. Образованные протестанты из среднего класса поддерживали цели движения, полагая, что их церкви должны играть активную роль в борьбе с растущими гетто в стране, кровавыми забастовками рабочих и хроническими циклами экономической депрессии после Гражданской войны. Его последователи служили растущему пролетариату Америки, обучая своих членов Божьей благодати и чудесам культурной ассимиляции.19
  
   В Кристодоре Люси обучала жителей тому, как читать и писать по-английски, практический опыт, который укрепил ее сильное чувство долга и горячий христианский социализм. Она передаст и то, и другое Дункану. Ее вера в действие, а не в разговоры, глубоко сформировала его и сыграла такую же решающую роль в его психологическом развитии, как и замечательное наследие, переданное его отцом.
  
   Eобаяние и настойчивость Дмунда преодолели сомнения и сомнения Люси. Она восхищалась его глубокой преданностью своей работе и спокойной моральной силой. Они были помолвлены через шесть недель после знакомства и поженились 29 июня 1911 года в ее доме в Риджвуде, штат Нью-Джерси. Ему было тридцать три года; ей было двадцать семь. Люси, с ее обостренным чувством практичности, поняла, чего она требует от себя, переезжая в Китай. Ее социальная евангельская работа на полставки в трущобах Нью-Йорка не потребовала от нее каких-либо больших личных жертв или переделки собственной жизни. Она знала, что брак с Эдмундом вынудит ее сделать и то, и другое.20
  
   В конце сентября 1911 года, после короткого медового месяца в Шанхае, молодожены сели на британский речной пароход до Аньцина. Их трехдневное путешествие вверх по мутной Янцзы медленно пронесло их мимо сотен китайских рыбацких деревень с соломенными крышами и глинобитными домами. Позже она вспоминала эту поездку как "последние дни, когда мы с мужем могли быть вместе без тревог и обязанностей, которые ждали нас в Аньцине".21
  
   Древний город Аньцин был серым форпостом с черепичной крышей и высокими зубчатыми стенами, окруженными глубоким рвом. Мародерствующие военачальники и речные пираты регулярно угрожали примерно 45 000 жителям. Четыре крепких городских ворот часто оставались запертыми. Другая стена окружала миссионерский комплекс площадью шестнадцать акров, который находился внутри северо-восточного угла городской стены. Внутри были больница, большая мужская средняя школа, средняя школа для девочек, спортивные площадки, церкви и миссионерские дома. Двадцать три других взрослых миссионера, некоторые с маленькими детьми, присоединились к Ли внутри лагеря.22
  
   Жизнь в Аньцине была трудной. Дизентерия, брюшной тиф и холера были постоянной опасностью. Всю воду приходилось кипятить, а свежего молока не было. Свежие овощи, обычная еда в Соединенных Штатах, были несъедобны, потому что китайцы использовали человеческие отходы в качестве удобрения. Но физические риски были не единственными трудностями. Ли также вступали в эмоционально изолированный мир, вдали от своих семей и ближайших друзей; Епископальная церковь разрешала своим миссионерам только один оплачиваемый шестимесячный визит домой каждые четыре года.23
  
   Молодожены сразу же подверглись насилию, подобному Дикому Западу в Аньцине. Вскоре после того, как они приехали, они спали одну ночь на полу, подложив матрасы под окна, чтобы защититься от стрельбы революционеров Сунь Ятсена, которые пытались свергнуть правящего маньчжура.
  
   Командующий городом генерал, который стал другом Люси, обычно выставлял отрубленные головы казненных речных пиратов на пиках над городскими воротами в качестве устрашающего средства устрашения. Однажды ее слуги пожаловались ей, что генерал нанес пятнадцать ударов своим тупым мечом, чтобы отсечь голову пирату. В ужасе Люси, в крайнем случае применив свое обучение Социальному Евангелию, убедила генерала купить более острый меч. Позже она написала, что "это казалось маленькой победой с моей стороны, и, вероятно, никто из негодяев, погибших от нового меча, не знал, что их смерть, возможно, стала немного более милосердной из-за гнева американской женщины".24
  
   Путешествуя по реке с другим миссионером, Эдмунд с ужасом наблюдал, как китайский рабочий упал в бурлящую воду. Китайский капитан вернулся за тонущим человеком только после того, как Эдмунд и его спутник умоляли его развернуться. Они опоздали. Пока два миссионера трудились на палубе, чтобы оживить утопленника, несколько других пассажиров столпились вокруг и горько жаловались на задержку.25
  
   Семья Ли также столкнулась с личными трагедиями. 9 мая 1912 года Люси родила Эдмунда Дженнингса Ли В. Он умер одиннадцать месяцев спустя от спинального менингита. Точно так же Максвелл Чаплин, ее брат-медик-миссионер, умер от холеры в 1926 году, когда лечил больных в Китае. Такие жестокие и душераздирающие переживания никогда не ослабляли непоколебимую веру Ли.26
  
   Их скорбь по поводу потери первенца немного утихла с рождением Дункана Чаплина Ли 19 декабря 1913 года в 11:50 утра в Американской церковной миссии Аньцина. Братья и сестры Армистед и Присцилла последуют за ним в 1916 и 1922 годах. Благодаря деньгам, полученным от старшего брата Эдмунда и отца Люси, у семьи было достаточно средств, чтобы построить внутри комплекса просторный двух с половиной этажный каменный дом с восемью большими комнатами и двумя верандами, предназначенными для ловли бриза с реки Янцзы. В гостиной висел портрет Роберта Э. Ли в форме Конфедерации.27
  
   Хотя Эдмунд часто отсутствовал, он был любящим, хотя и отстраненным отцом. Иногда он проявлял свою привязанность к Дункану непонятными способами. Однажды, когда у маленького мальчика был запор, его отец дал ему мерзкую смесь из касторового масла и портвейна, чтобы решить его проблемы с пищеварением и навсегда отвратить его от алкоголя. Лечение было успешным лишь частично. Позже Дункан стал алкоголиком, но домашнее средство его отца помешало ему развить вкус к портвейну.28
  
   Для развлечения семья часто читала друг другу вслух. Чарльз Диккенс был любимым автором. Им также нравилось слушать музыку на заводной Victrola. Два мальчика Ли проводили большую часть своего времени с другими детьми-миссионерами, но иногда играли в футбол с маленькими китайскими мальчиками.29
  
   Эдмунд зарабатывал всего 2000 долларов в год, что эквивалентно 40 000 долларов в год сейчас. Однако, поскольку рабочая сила была такой дешевой, он все же смог нанять четырех слуг-китайцев, чтобы готовить, убирать и присматривать за детьми. Он также нанял американского учителя для обучения маленьких детей и построил бунгало в Лушане, чтобы его семья могла избежать худшей летней жары и опасностей для здоровья, которые она приносила.
  
   Наличие слуг позволило Люси сосредоточиться на том, чтобы научиться говорить по-китайски - ее первый учитель подносил апельсин к носу, потому что считал, что все иностранцы плохо пахнут, - и использовать свои уроки Социального Евангелия. В 1914 году она вернулась в Нью-Йорк в отпуск на родину и поступила в социалистическую школу Рэнд. Там она научилась организовывать кооперативы. Когда она вернулась в Китай позже в том же году, она основала то, что стало известно как Аньцинское общество цветной вышивки крестиком, которое в конечном итоге наняло более ста местных женщин на прибыльное швейное предприятие. Люси позаботилась о том, чтобы они сохранили все заработанные деньги.30
  
   Проводя долгое время вдали от дома, Эдмунд продолжал свое евангельское служение. Он часто отправлялся один на велосипеде или пешком в кишащую бандитами сельскую местность, вооруженный только Библией и пистолетом. Люси считала, что опасность возбуждает его. Он построил и управлял пятью церквями и школами в Аньцине и его окрестностях. Он также набирал и обучал китайских священнослужителей, которые помогали ему распространять его послание о скором возвращении Христа.31
  
   Эдмунд изучал буддизм, даосизм и конфуцианство и регулярно дрался с китайскими интеллектуалами, которые ставили под сомнение его христианское учение. Он регулярно проводил воскресные вечера с местными учеными, чтобы обсудить и обсудить религию и философию. Дункан ничего из этого не пропустил. Он почитал своего отца как мистика, который посвятил свою жизнь служению человечеству в лучших традициях своей знаменитой семьи. В то же время мистицизм и духовность его отца вызывали у мальчика смешанные чувства благоговения и отчуждения.32
  
   Дункан воспитывался в миссионерской общине, пока ему не исполнилось одиннадцать лет. В 1925 году он отплыл в Соединенные Штаты вместе с Люси и посещал школу в Риджвуде, штат Нью-Джерси. Когда год спустя он вернулся в Китай, родители отправили его в Лушань, чтобы он посещал там американскую школу. Благодаря намеренной, почти полной отстраненности от Китая, эта школа предоставляла образование, которое позволило бы учащимся вернуться в Соединенные Штаты для обучения в университете. Дункан оставался в американской школе до весны 1927 года.33
  
   Яв мае 1927 года Люси и трое ее детей покинули Китай. Усилия Чан Кайши по объединению страны были направлены против жителей Запада и спровоцировали демонстрации против Иностранцев. Его войска нападали и грабили христианские миссии. Миссионеры сбежали толпами, но Эдмунд настоял на том, чтобы остаться, чтобы спасти то, что он мог, не понимая, что его китайские соседи рассматривают его как еще одного западного захватчика. Уезжая из Аньцина в Шанхай, Люси услышала, как местные кричат: "Убивайте иностранцев".34
  
   Семья, одетая в свои лучшие воскресные наряды, поднялась на борт эсминца ВМС США и поплыла вверх по реке в Цзюцзян. Там они сели на китайскую лодку с другими западными беженцами. Большие крысы в постельных принадлежностях заставляли их спать на палубе, окруженные высокими ящиками, чтобы защитить их от снайперов, засевших в засаде на берегах реки. После нескольких недель в Шанхае Люси и ее дети поднялись на борт "Президента Гранта СС" и отплыли в Нью-Йорк. Выпив испорченного молока, которое корабельный стюард назвал пахтой из-за его кислого запаха, Дункан и его брат заболели дизентерией и чуть не умерли во время долгого перехода.35
  
   Сам сражаясь с амебной дизентерией и окончательно потеряв надежду, Эдмунд покинул Китай в 1928 году. К тому времени, как он уехал, он обратил в христианство нескольких китайцев - с момента их прибытия в 1830-х годах западные миссионеры обратили в христианство менее 1 процента китайцев. Тем не менее, его и Люси целеустремленная преданность делу, которое, по их мнению, было намного больше, чем они сами, вместе с их готовностью пожертвовать всем ради этого, произвели на Дункана неизгладимое впечатление. Он уважал своих родителей и необычную жизнь, которую они вели.36
  
   Дункан отдал бы должное Эдмунду, в частности, в воспитании его идеализма; в то же время он винил своего отца в том, что он вызвал самобичевание, которое он испытывал из-за своей неспособности оправдать ожидания своих родителей, что он посвятит свою жизнь служению более великим целям, чем он сам. В своих семейных мемуарах он долго размышлял о своем давно умершем отце: "Он был мистиком и святым, и я прекрасно понимал, что не был ни тем, ни другим. Я знал, что моя неспособность полностью разделить его религиозную веру была для него большим разочарованием. Это дало ему чувство неудачи, а мне глубокое чувство вины ".37
  
   Следующее десятилетие, 1930-е годы, сын провел в поисках способа избавиться от этого чувства неполноценности и готовился жить в соответствии со своим благородным наследием.
  
   Wпока Люси и ее дети ждали возвращения Эдмунда из Китая, они начали свою новую жизнь в Вашингтоне, округ Колумбия. Осенью 1927 года она записала Дункана в школу Сент-Олбанс, расположенную на территории Вашингтонского национального собора. Эдмунд присоединился к своей семье в начале следующего года и начал перестраивать свою жизнь. В течение нескольких месяцев он много путешествовал, делясь своим опытом в Китае с церковными группами. Он также проходил собеседования для получения работы в нескольких вакантных епископальных приходах.38
  
   Летом 1928 года он принял предложение епархии Южной Вирджинии стать одновременно директором школы Чатем-Холл, подготовительной школы для девочек, и настоятелем епископальной церкви Эммануила в Чатеме. Поскольку у него не было опыта обучения девочек, он не решался занять эту должность. Он решил принять вызов после того, как Беверли Дандридж Такер, настоятель церкви Святого Павла в Ричмонде, заверил его с расцветом псевдосоциологии, что американские девочки психологически похожи на китайских мальчиков.
  
   Когда Ли приехали в Чатем-Холл, их первой задачей было решить, имеет ли вообще смысл управлять маленькой школой. Он умирал: падение цен на табак привело к депрессии в местной экономике, и последовавшее за этим сокращение числа учащихся поставило школу на грань. Эдмунд спас школу от банкротства, выпросив подарок в размере 5000 долларов у обувной компании Craddock-Terry в соседнем Линчбурге. Затем они с Люси запретили курсантам из соседней военной академии Харгрейв бродить по коридорам общежитий Чатем-Холла, усилили патрулирование кампуса и построили часовню на территории школы, чтобы те же самые курсанты не пялились на девочек, когда те шли в городскую епископальную церковь.39
  
   Постепенно, предлагая более дешевое обучение, чем его северные коллеги, и повышая свои академические стандарты, нанимая лучших преподавателей, Lees превратили Чатем-Холл в одну из лучших школ-интернатов для девочек в стране. Социальные связи Люси с некоторыми из самых богатых семей Нью-Йорка в сочетании со славой имени Ли позволили школе собрать деньги и создать свой фонд.40
  
   Они также улучшили жизнь афроамериканцев в расово разделенном городе Чатем. Эдмунд убедил белых лидеров построить общественный центр для значительного чернокожего населения города. Он также преодолел свои собственные расистские чувства и взял на себя инициативу по объединению собраний епархии Епископальной церкви Южной Вирджинии.41
  
   Точно так же Люси основала Лигу социального служения, ориентированную на Евангелие, в Чатем-Холле, которая заставляла избалованных девочек школы помогать городской бедноте. Уроженец севера также отказался подчиниться Старым южным расовым традициям Чатема. к большому неудовольствию белых жителей маленького городка, Люси настояла, чтобы все ее чернокожие посетители пользовались ее парадным входом, а не задней дверью.42
  
   Эдмунд был абсолютно убежден, что он исполняет Божью волю в Чатем-Холле. И снова он приписал свой успех и успех Люси силе молитвы и Божественному руководству. Он верил, что Бог нашел другое применение двум своим инструментам.43
  
   После того, как семья переехала в Чатем, Эдмунд решил отправить Дункана в школу Вудберри Форест, свою альма-матер, недалеко от Оринджа, штат Вирджиния. Капитан Роберт Уокер, который служил одним из рейнджеров полковника Конфедерации Джона Синглтона Мосби во время Гражданской войны, основал школу-интернат в 1889 году. Его первоначальная цель была скромной - каждый год превращать дюжину или около того местных мальчиков в тех, кого он называл "образованными джентльменами", - но после посещения величественной школы Гротон в Массачусетсе он стал более амбициозным, расширил кампус Вудберри и произвел революцию в его учебной программе.
  
   Под его руководством, а позже и его сына, Дж. Картера Уокера, директора школы, в которой учился Дункан, в школе особое внимание уделялось английскому языку, математике, истории, современным языкам и лабораторным наукам. Это был резкий переход от традиционного изучения латыни и греческого в подготовительной школе. Югу нужны были практически образованные люди, чтобы восстановить регион после Гражданской войны, и Уокеры были полны решимости, чтобы Вудберри Форест сыграл ведущую роль в его возрождении. Прежде всего, они верили, что главная цель их школы - вдохновлять своих учеников служить другим. Их стремление обеспечить современное, практичное образование и сформировать христианский характер понравилось Эдмунду и его сыну.44
  
   Будучи ребенком миссионера, Дункан понимал, что у него нет ни независимого состояния, ни удобного семейного бизнеса, в который он мог бы вернуться после окончания учебы. Предприятие его семьи, каким бы оно ни было, заключалось в спасении и улучшении человечества, а не в зарабатывании денег и приобретении богатства. Чтобы прокормить себя и оправдать высокие ожидания своих родителей, он знал, что ему нужно преуспеть.
  
   Дункан быстро зарекомендовал себя как один из лучших учеников Вудберри Фореста. Он сделал большую часть своих трех лет там, заняв первое место по латинской грамматике и переводу, а также по геометрии. Он также оттачивал свои лидерские качества во внеклассных мероприятиях. Он присоединился к команде по дебатам, играл в футбол, редактировал школьную газету, играл в спектаклях драматического кружка и был членом Совета старост, важнейшего школьного суда чести.45
  
   Когда он вступил в подростковый возраст, в нем начал проявляться первый проблеск самодовольного человека, которым он станет. В не по годам развитом письме своему отцу-моралисту он признался, что планирует написать курсовую работу о "невежественном, фанатичном духе пролетариата, который находит свой голос в Ку-клукс-клане".46
  
   Со своего места в Чатем-холле Эдмунд прописал дополнительный режим занятий, чтобы расширить духовное развитие своего сына за пределы классной комнаты. Дункан каждый день читал Библию и изучал план, который его отец тщательно подготовил для него. Однако, демонстрируя свою независимость, мальчик демонстративно поставил перед собой цель самосовершенствования. Он неустанно подталкивал себя и составил для себя строгую программу: "ежедневные упражнения и работа на свежем воздухе, только умеренное курение, чтение Нормана Томаса и The Nation и получение от матери книг о России и Индии".47
  
   Несмотря на вспышки независимости, мальчик все еще очень сильно верил в христианское учение своих родителей. В одном из многочисленных писем, которые он написал своей матери за это время, он упомянул, что читал Коран и "Происхождение видов" Чарльза Дарвина, но закончил свое письмо презрительно: "Мухаммед и Дарвин были великими фигурами примерно в одной и той же области - в области обмана".48
  
   Блестящая успеваемость Дункана в Вудберри Форест сделала его сильным кандидатом для поступления во многие элитные колледжи. Первоначально он планировал поступить в Университет Вирджинии, как и его отец, но заслуженная репутация школы за злоупотребление алкоголем оскорбила его. Затем Ли задумался о Принстонском университете, альма-матер нескольких Чаплинов, в том числе Максвелла, любимого покойного брата Люси. Прочные связи Принстона с пресвитерианской церковью апеллировали к глубоким корням школы мастеров Люси, но не к ее сыну-епископалу.49
  
   Яв конце марта 1931 года Дункан Ли посетил Йельский университет и влюбился в старый кампус школы. Семейные узы также привлекли его в Нью-Хейвен. Двоюродный брат был женат на Майрес Смит Макдугал, стипендиате Родса из Миссисипи и стипендиате Стерлинга в Йельской школе права с 1930 по 1931 год. Ли подал заявление и был принят. К тому времени у Вудберри Фореста были налаженные отношения с приемной комиссией Йельского университета. Когда он прибыл в конце сентября 1931 года, он был одним из тринадцати студентов Вудберри Форест, обучающихся в колледже Йельского университета. Выдающийся послужной список Ли в Вудберри Форест - он был четвертым в своем классе из пятидесяти одного студента - привел к тому, что Йель присудил ему стипендию Ассоциации выпускников Юга на первом и втором курсах. На самом деле, он получал финансовую помощь все четыре года.50
  
   Перед тем, как Дункан уехал в Нью-Хейвен, Эдмунд вызвал его в свой кабинет и предупредил о двух ловушках - алкоголе и женщинах. Он процитировал предостережение Роберта Э. Ли о том, что Ли не склонны к крепким напиткам и должны избегать их. Он также сказал своему сыну, что он абсолютно уверен, что ни один из его двоюродных братьев мужского пола никогда не занимался сексом вне брака. Хотя предупреждения Эдмунда усилили чувство вины его сына, они не остановили бы его ни от добрачного секса, ни от употребления алкоголя.51
  
   Ли поступил в Йель в блестящее время. Даже в разгар Великой депрессии "Нью-Йорк таймс" регулярно освещала спортивные, общественные и академические события в школе, рассматривая их как главные новости. Кто был избран в отделение "Фи Бета Каппа" Йельского университета или был капитаном его футбольной команды, было так же важно для газеты, как и то, кто снялся в последнем голливудском фильме или сыграл в новейшей бродвейской пьесе. Йельский университет 1930-х годов также был университетом переходного периода. Хотя школа оставалась поразительно провинциальной, обслуживая социальную и экономическую элиту с Северо-Востока и Среднего Запада, в которой не было недостатка в отличниках, школа пересмотрела свою учебную программу и изменила свое положение, чтобы оставаться одной из главных тренировочных площадок для правящей элиты Америки. Джеймс Роуленд Энджелл, президент Йельского университета с 1921 по 1937 год, возглавил усилия по преобразованию университета. Во время своего пребывания в должности Энджелл развернул масштабную строительную кампанию, значительно расширил университетские аспирантуры и профессиональные школы и создал систему колледжей-резидентов Йеля. Эта система, основанная на системе Оксфорда, Кембриджа и Гарварда, направлена на то, чтобы способствовать более интеллектуальной жизни студентов Йельского университета. В сентябре 1933 года Ли стал одним из первых жителей Пирсон-колледжа, одного из семи новых колледжей-интернатов Энджелла.52
  
   Ли был среди 846 первокурсников, которых президент Энджелл лично приветствовал в Йельском университете 1 октября 1931 года. К тому времени Великая депрессия шла уже третий год. Даже Энджелл, который разделял убеждения президента Герберта Гувера в свободном предпринимательстве и свободе личности, был тронут повсеместной экономической и социальной разрухой. В своей речи перед классом Ли он напомнил его привилегированным сыновьям, что их страна переживает беспрецедентный экономический коллапс и что миллионы американцев остались без работы. Энджелл воззвал к их чувству долга: "Мы не должны упускать ничего, что мы можем сделать, чтобы облегчить их нужду, и ничего из того, чему мы можем научиться, чтобы предотвратить повторение, не должно быть отменено".53
  
   Великая депрессия достигла своей низшей точки в первые два года обучения Ли в Йеле. Американская экономика распадалась, поскольку бурная эпоха промышленного роста, которая поддерживала ее со времен гражданской войны, остановилась. Более 5000 банков обанкротились в период с октября 1929 года по март 1933 года, уничтожив миллиарды личных активов. К 1933 году четверть рабочей силы Америки бездействовала. Даже Йель не избежал сейсмических потрясений Депрессии. К сентябрю 1933 года более 46 процентов из 704 студентов, включенных в список отличников Йельского университета той осенью в"Нью-Йорк таймс", включая Ли, зарегистрировались в университетском бюро приема на работу и учебу.54
  
   Но большинство студентов Йельского университета не испытывали особых неудобств из-за экономического кризиса в своей стране. Они продолжали жить финансово обеспеченной жизнью, разбавленной выходными, проведенными под парусом в Хэмптонсе, и летом, посвященным совершенствованию своих ударов справа на теннисных кортах загородного клуба.55 Однако, в отличие от многих своих одноклассников, Ли был далеко не богат. Он отслеживал каждый цент и посылал домой длинные письма, в которых рассказывал о своих стесненных финансовых возможностях. Академические стипендии, работа в кампусе, обслуживание столов и стеллажей с книгами, а также деньги от родителей дали ему достаточно финансовой свободы, чтобы посещать футбольные матчи на Йельском кубке и балы дебютанток в Нью-Йорке. Это было золотое время в Йеле, и ему это очень нравилось. Сенатор Уильям Проксмайр из Висконсина, окончивший университет в 1938 году, позже говорил о беззаботном настроении кампуса в середине 1930-х годов: "Если ты хотел быть счастливым, это было прекрасное время, чтобы быть Яли. Если ты хотел быть серьезным - тебе нужно было подождать".56
  
   Ли не хотел ждать. После выступления Энджелла он написал Люси, что планирует максимально использовать свое время в Йельском университете, используя его академические, спортивные и внеклассные занятия для продвижения своих карьерных перспектив. Он уже нацелился на получение стипендии Родса в Оксфорде. Он закончил свое письмо матери заверением: "Конечно, мне нет нужды говорить, что все это время я стремлюсь к духовному развитию и зрелой стабильности мышления (какой бы радикальной она ни была)".57
  
   Однако радикальное мышление не привлекло много времени и внимания Ли. Вместо этого он сосредоточился на том, чтобы завоевать как можно больше наград Йельского университета. Он с головой окунулся в богатые предложения школы. На первом курсе худощавый, 5'10", 140-фунтовый Ли играл за футбольную команду первокурсников Йельского университета (на последнем курсе он играл за очную футбольную команду колледжа Пирсона), боролся за команду первокурсников (позже он два года боролся за университетскую команду), участвовал в дебатахкоманда, играла в спектакле драматического кружка, обслуживала столики в столовой и начала получать ряд блестящих академических наград.58
  
   Ли провел часть своего первого года обучения, изучая способность христианства противостоять растущим социальным проблемам страны. Он также последовал пожеланиям Эдмунда: в 1931 году он вступил в главную протестантскую студенческую организацию университета Дуайт Холл. Однако он нашел это разочаровывающим, особенно его скучные собрания, проводимые "серьезными, тяжелыми молодыми людьми", которые верили, что молитва может остановить болезни общества, и уволился в конце третьего года обучения.59
  
   Продолжая учиться в Йеле, он направил свою энергию на то, чтобы стать вице-президентом дискуссионного клуба и писать для Harkness Hoot, одного из самых откровенных студенческих изданий Йеля. Он также помог основать Йельский политический союз для борьбы с апатичной политической культурой университета, вступил в университетский либеральный клуб и работал главным библиотекарем Пирсон-колледжа.60
  
   То, что должно было стать кульминационным моментом для Ли, произошло 10 мая 1934 года, когда Берцелиус, одно из шести высших обществ Йельского университета, пригласил его стать членом. Его вступление было горько-сладким. "Череп и кости", самый элитный из шести, не выбрали его, хотя "Нью-Йорк таймс" отметила, что он "считался лучшим оратором в Йеле". Его разочарование продолжалось еще долго после того, как он закончил.61
  
   Преданность Ли своей внешней деятельности соответствовала энергии, которую он вкладывал в свои академические усилия. Он начал свое обучение в Йеле со второго высшего балла на вступительном экзамене по латыни в своем классе. В феврале 1933 года он получил премию Паркера Диксона Бака "за лучшую речь на тему патриотического характера". Он выиграл две академические стипендии, а также все университетские награды за дебаты и ораторское искусство, кроме одной, и получил, как и его отец, ключ Phi Beta Kappa.62 К тому времени, когда Ли окончил университет в 1935 году как ученый второго ранга со средним баллом в восемьдесят семь баллов, он с отличием закончил работу по современной европейской истории о причинах Первой мировой войны с профессором Гарри Рудином, ведущим специалистом исторического факультета по европейской дипломатии. Он также выиграл или был удостоен шести наград.63
  
   Интересно, что его академические способности были на том же высоком уровне, что и у нескольких других советских шпионов его поколения. Гай Берджесс, Джон Кэрнкросс, Энтони Блант, Гарольд Эдриан Рассел "Ким" Филби, Дональд Маклин (все члены шпионской сети "Великолепная пятерка", завербованной НКВД в Кембриджском университете) и американцы Элджер Хисс и Дональд Уилер были одаренными студентами. К середине 1930-х годов НКВД понял, что образование, даже больше, чем деньги и социальное положение, открывало двери для быстро растущей британской и американской правительственной бюрократии. Кремлевские шпионы были привлечены к академическим высокопоставленным лицам так же, как эти высокопоставленные лица были привлечены к ним.
  
   Поиск Ли своей идентичности также повлиял на его академический опыт в Йеле. На протяжении всех своих студенческих лет он боролся с серьезными философскими и политическими вопросами. Будучи первокурсником, он написал своей матери, что "одна определенная вещь, которую я обнаружил, заключается в том, что во всем нужно думать по-своему и учитывать все свои вкусы. ... Запомни это, что, будучи твоим сыном, я никогда не смог бы довольствоваться жизнью эгоистичной культуры ".64 В другом письме к Люси он сказал ей, что пишет эссе о патриотизме ура-патриотов. В эссе был задан вопрос: "Признаете ли вы какое-либо соображение выше, чем социальный долг поддержки вашей страны, правильной или неправильной, в любом направлении, которое она может предпринять?" В поразительно точном прогнозе своего выбора в 1942 году Ли ответил, что в конфликте между его совестью и его страной он будет следовать своей совести.65
  
   В Йеле были и другие слабые, но ясные намеки на то, что ждет Ли в будущем. Например, он поддерживал Нормана Томаса, кандидата в президенты от Социалистической партии в 1932 году, но сомневался, что социализм сработает в Соединенных Штатах. Даже тогда он был искусен разделять свою жизнь и скрывать свои истинные мысли и чувства от всех, кроме Люси. Доктор Джон Скалли, его сосед по комнате в течение двух лет в Пирсон-колледже, вспоминал его как консерватора, серьезного и религиозного, но никогда не "анти-Рузвельта".66
  
   Несмотря на его заигрывание с социализмом, Ли покинул Йель таким же неполитизированным, как и поступил. Он был гораздо более одержим победой и достижением академических и общественных почестей, чем изучением Карла Маркса или беспокойством об Адольфе Гитлере.67
  
   Политическая апатия Ли отражала апатию многих других молодых американских мужчин его поколения. Ему не было еще и четырех лет, когда Соединенные Штаты проигнорировали предупреждение Джорджа Вашингтона о европейских проблемах и послали своих солдат сражаться в лесу Белло и на Марне. Не успели высохнуть чернила на основном договоре, положившем конец Первой мировой войне, как американцы отступили за два своих бескрайних океана. 19 ноября 1919 года Сенат США отклонил Версальский договор, а вместе с ним и надежду президента Вудро Вильсона на то, что его страна будет играть ведущую роль в послевоенных международных делах. Это возвращение к изоляционизму и эгоцентризму означало, что Соединенные Штаты не будут действовать как стабилизирующая сила в Европе, которая только что стала свидетелем распада Австро-Венгерской, Османской империй и империй Гогенцоллернов и свержения Романовых в России, или в Азии, столкнувшейся с воинственной Японией, решившей статьравный любой западной державе.
  
   Худший экономический кризис" который мир знал со времен промышленной революции, последовал за катастрофическим поворотом американцев. В то время как Соединенные Штаты были озабочены собственным экономическим крахом, Япония вторглась в Маньчжурию в 1931 году, а Адольф Гитлер стал канцлером Германии в 1933 году. Этот шокирующий поворот вправо в Японии и Германии потряс тех американцев, которые уделяли внимание международным делам, и убедил их в том, что над Европой и Азией наступает новый темный век. Ли собирался вступить в их ряды.68
  
   Aкогда его время в Йеле подошло к концу, Ли сосредоточился на получении стипендии Родса, названной в честь Сесила Джона Родса, британского империалиста и алмазного барона Кимберли. Когда Родс умер в 1902 году, его последняя воля учредила стипендиальную программу в его альма-матер, Оксфордском университете. По его условиям Соединенным Штатам было выделено тридцать две стипендии на два или три года обучения в Оксфорде.
  
   Критерии Роудса для победителей его стипендий были такими же эксцентричными, как и сам человек. Нетрадиционно, Родс искал ученых, которые были бы "не ... просто книжными червями", а всесторонне развитыми мужчинами - женщины не имели права подавать заявки до 1976 года - выбранными за их интеллектуальные и личные качества, включая их академические достижения, характер, интерес к своим сокурсникам, лидерские инстинкты и физическую силу. Прежде всего, Родс хотел, чтобы его ученики были лучшими в том, что он называл "мировой битвой"." К 1935 году это означало выбор кандидатов, которые не верили, что изоляционизм является приемлемой политикой для такой могущественной и важной страны, как Соединенные Штаты. Ли, с его отличием за работу о причинах Первой мировой войны, другими академическими и общественными наградами, легкой атлетикой и унаследованным идеализмом, был естественным кандидатом. Он хорошо понимал привлекательность стипендии и тщательно планировал свою деятельность в Йеле, чтобы стать вероятным победителем. Но, несмотря на его значительные усилия, у него не получилось с первой попытки.69
  
   Ли повторно подал заявление осенью 1934 года. В своем эссе на соискание стипендии он написал, что хочет изучать юриспруденцию в Оксфорде, чтобы стать "чем-то большим, чем обычный практикующий врач с сумкой для мусора, полной некоррелированных фрагментов информации". Его семь рекомендательных писем были надежной поддержкой. Майрес Макдугал написал председателю комитета по отбору стипендий Вирджинии Родс, что его родственник по браку обладает первоклассным умом, необычным даром самовыражения и приятной личностью. Он также отметил, что Ли был воспитан в "атмосфере культуры и альтруистического служения обществу". Леонард У. Лабари, доцент кафедры истории Йельского университета, отметил, что, хотя работа Ли с ним и не была блестящей, она была отмечена "интересом, инициативностью, независимостью и добросовестным выполнением высшего порядка". Другой из его профессоров в Йеле отметил, что Ли был "основательным джентльменом, серьезным, благородным, тактичным, чистым и благородным, а также человеком необычной интеллектуальной силы и перспектив".70
  
   8 января 1935 года Ли был одним из четырех стипендиатов Родса, отобранных из Йельского университета. Три дня спустя Эдмунд поздравил его: "Мир, безусловно, нуждается именно в том, что ты можешь предложить, и, хотя мы должны скромно оценить конкретную точку зрения, с которой ты применишь свой рычаг, я не сомневаюсь, что это будет реальная сила, и она будет проявлена вправильное направление".71
  
   Mнесколько лет спустя, когда Ли размышлял о своем времени в Йеле, он не обращал внимания ни на свои выдающиеся академические достижения, ни на свой завидный социальный статус. Вместо этого он снова остановился на том, как часто наследие Эдмунда омрачало его в те критические для развития годы: "Все мои ранние годы, включая годы учебы в Йеле, меня преследовало чувство вины за то, что я не мог разделить качества веры моего отца или подражать его жизни служения илидаже высокие стандарты личного поведения, которые он соблюдал и ожидал от своих детей".72
  
   Хотя чувство неполноценности и вины, возможно, были скрытыми лейтмотивами в течение его четырех лет в Йеле, университет привил Ли многое. Прежде всего, это научило его задавать вопросы. Впервые в своей жизни Ли начал сомневаться в непогрешимости христианства и его способности арестовывать и решать гигантские социальные и экономические проблемы, порожденные кажущимся крахом капитализма.
  
   Что не менее важно, Йель дал ему возможность выиграть стипендию Родса и учиться в Оксфорде. Там он встретит свою первую жену, отправится в милитаризованную нацистскую Германию, воочию увидит чудеса рабочего рая Иосифа Сталина и столкнется с непредвиденными обстоятельствами, которые приведут его к шпионажу против собственной страны. В очень политизированном Оксфорде он выбрал бы свой собственный способ изгнать свою глубокую вину и внести свой вклад в спасение человечества.
  
   ДВА
  
   "РАССАДНИК НЕСКОЛЬКО РЕВОЛЮЦИОННЫХ ИДЕЙ"
  
   O25 сентября 1935 года Дункан Ли поднялся на борт эсминца "Вашингтон" в Нью-Йоркской гавани и отплыл в английский портовый город Плимут. Пока роскошный пароход качало и качало во время семидневного перехода через штормовой Атлантический океан, Ли и его коллеги-стипендиаты Родса обменивались информацией об Оксфорде, почерпнутой из книг или полученной от членов их приемных комиссий.1
  
   Класс Ли был таким же географически и экономически разнообразным, как и любой из двадцати семи классов американских стипендиатов Родса до него. Его тридцать один одноклассник приехал со всех концов Соединенных Штатов, включая поля сахарной свеклы в Колорадо, равнины Северной Дакоты и Пьемонт в Вирджинии. Один из членов вырос в палаточном домике штата Вашингтон без водопровода и электричества. Другой был сыном сапожника-иммигранта. В классе также было три еврея. Несмотря на такое разнообразие, девять участников окончили университеты Лиги Плюща; еще несколько окончили эксклюзивные американские подготовительные школы.2
  
   После недели осмотра достопримечательностей в Лондоне Ли отправился "наверх" в Оксфорд 8 октября. Из его чтения Ли знал, что университет состоит из нескольких колледжей. Еще в Йеле он написал Беверли Такер, старому наставнику своего отца и стипендиату Родса из класса 1905 года, чтобы спросить, на что ему следует пойти. Такер порекомендовал Крайст-Черч, свой собственный колледж и самый аристократический в Оксфорде.3
  
   Крайст-Черч определил Ли в комнату номер 2, лестница I, в Медоу-Билдинг, наименее фешенебельном студенческом общежитии. Арнольд Кантуэлл Смит, канадский стипендиат Родса, жил в том же здании и был самым близким другом Ли в Оксфорде. Позже Смит служил дипломатом в посольстве Канады в Москве во время Второй мировой войны. Позже, по иронии судьбы, он был секретарем Королевской комиссии Келлока-Ташеро 1946 года, созданной Маккензи Кингом, премьер-министром Канады, для расследования проникновения Советов в канадское правительство во время войны.4
  
   Съев свой обычный студенческий завтрак из яиц и сосисок, Ли регулярно посещал лекции по юриспруденции, плавал на одной из лодок Крайст-Черча по реке Айсис, притоку Темзы, и готовил еженедельное эссе на юридическую тему для своего преподавателя, который записал, что Ли "очень увлечен и имеетмного трудолюбия и здравого смысла. Он достиг хорошего уровня B, и с ним очень приятно работать ". В течение первой недели обучения Ли вступил в Лейбористский клуб левого толка, а также в Ассоциацию правых консерваторов, чтобы в полной мере ощутить политическую жизнь Оксфорда. Он также вступил в Оксфордский союз, ведущее университетское дискуссионное общество.5
  
   Три года, проведенные Ли в Оксфорде, были самыми формирующими в его жизни. В то время как он учился думать в Вудберри Форесте и Йеле, он научился думать в Оксфорде. Он приехал осенью 1935 года в поисках себя и того, во что верить. Он нашел и то, и другое в Оксфорде более политизированным, чем в любое другое время за свою почти семисотлетнюю историю. Выбор, который он сделал в этой напряженной атмосфере, определил ход его жизни.
  
   Яесли на первый взгляд Оксфорд, который Ли посещал с 1935 по 1938 год, казался тем же идиллическим местом, которым он всегда был, это, конечно, не так. В отличие от Йельского университета, экономический крах Великой депрессии и наступление фашизма привлекли внимание даже самых эгоцентричных студентов Оксфорда. В то время как большинство оставалось на политической обочине, надежно укрытое самодовольством Консервативной партии, заметное меньшинство оказалось более смелым и откровенным. Это было особенно верно для политических левых и для стипендиатов Родса.
  
   Все это не ускользнуло от проницательного смотрителя Родс-хауса Карлтона Кемпа Аллена, выпускника Оксфорда и ветерана окопов Первой мировой войны. В своем ежегодном отчете попечителям Родса за 1935-1936 годы он посетовал, что многие ученые Родса считают Оксфорд "рассадником несколько революционных идей". Он считал, что американские комитеты по отбору стипендий Родса имеют обыкновение посылать к нему левых нарушителей спокойствия. И все же, демонстрируя восхитительный реализм и терпимость, застегнутый на все пуговицы Аллен позже признался одному из попечителей: "Мы ничего не можем поделать, если стипендиаты Родса станут коммунистами, и совершенно очевидно, что при нынешнем положении дел все большее число из них так и поступит . . . . Этоэто не то обстоятельство, которое приятно для себя, но ясно, что мы ничего не можем и не должны с этим делать ".6
  
   Аллен понимал, что Родс ожидал от своих учеников полного участия в интеллектуальной жизни Оксфорда, которая к 1935 году была явно красной. Когда Ли прибыл в Оксфорд, университет находился всего в семнадцати годах от пропитанных кровью полей сражений Первой мировой войны. Этот ужасный опыт и его отголоски превратили древний университет в идеальную чашку Петри, чтобы воспитать в Ли сомнение в его христианской вере и растущую потребность найти свой собственный путь служения человечеству. Знакомство Ли с этой средой превратило его из мягкого, в основном аполитичного социалиста в будущего коммуниста, готового шпионить против своей собственной страны.
  
   Bмежду 1914 и 1918 годами социальная элита, составляющая Оксфорд, была разорвана на куски за четыре года широкомасштабного уничтожения. Со времен Войны Алой и Белой Розы в пятнадцатом веке ведущие семьи Англии не видели столько кровопролития. К перемирию 11 ноября 1918 года каждый четвертый британский и ирландский пэр погиб в ходе конфликта.7
  
   Оксфорд и Кембридж понесли особенно тяжелые потери. Ожидалось, что младшие офицеры британской армии, получившие образование в Оксбридже, с гораздо большей вероятностью будут убиты, перейдя "черту", чем люди из рабочего класса, которых они возглавляли. Шансы студента Оксфорда или Кембриджа погибнуть на войне были как минимум в пять раз выше, чем у обычного солдата. Многие из этих младших офицеров просто исчезли в братских могилах, которыми были усеяны такие поля смерти, как Сомма и Пашендаль.8
  
   Чуть более 29 процентов молодых людей, поступивших в Оксфорд между 1910 и 1914 годами, погибли на западном фронте. В целом, университет потерял 2569 человек в ходе войны, в то время как его ежегодное количество студентов никогда не превышало 3000 студентов. Выжившие из этого "Потерянного поколения" горько разочаровались в сохраняющихся эдвардианских ценностях, которые они обвиняли в этой массовой бойне.9
  
   В 1920-х годах жители Оксона отступили от этого кровопролития в интенсивные приступы нигилизма и гедонизма; студенты стали поразительно равнодушны ко всему, кроме спорта и эстетики. Однако 1930-е годы привели к иному политическому климату в мечтающих шпилях университета. К тому времени последствия краха Уолл-стрит в 1929 году со всей силой обрушились на британскую экономику. Великая депрессия обнажила внутренние экономические слабости страны. Империализм позволил сменявшим друг друга британским правительствам игнорировать международных конкурентов своей страны, даже в то время как их немецкие и американские конкуренты индустриализировались головокружительными темпами. Еще в 1938 году треть британцев все еще жила за чертой бедности, в то время как другая треть едва держалась выше нее. Последняя треть, впрочем, жила вполне безбедно.10
  
   Этот парадокс бедности среди изобилия разжег огонь политического недовольства. Сотни привилегированных сыновей Оксфорда и Кембриджа, которые больше всех выиграли от эксцессов капитализма, стали его самыми суровыми критиками. Становление так называемыми предателями своего класса ослабило их гложущую личную вину и породило острое чувство морального превосходства. На каком-то уровне их отступничество также удовлетворяло эмоциональную потребность восстать против экономической и классовой системы, которая была им очень выгодна.11
  
   В 1931 году в Кембридже и Лондонском университете образовались коммунистические ячейки. Их члены поклялись спасти Британию, следуя учениям Карла Маркса и Владимира Ленина. Вскоре последовал Оксфорд; два года спустя, к 1933 году, его коммунистический октябрьский клуб насчитывал примерно триста членов. В том же году Оксфордский союз, все еще отражающий разрушительные последствия Первой мировой войны для университета, проголосовал 275 голосами против 153, "что этот факультет ни при каких обстоятельствах не будет сражаться за своего короля и страну".12
  
   Политическое разочарование и кажущийся крах капитализма частично способствовали ничьей коммунизма. Для тех, кто считал, что наступил новый темный век, неспособность великих демократий обуздать безграничную жажду фашизма к насилию ответила на все сохраняющиеся вопросы о достоинствах коммунизма. Иностранная агрессия осталась без ответа. В марте 1935 года Гитлер объявил о своем намерении перевооружить Германию и нарушить Версальский договор 1919 года. Итальянский диктатор Бенито Муссолини вторгся в Эфиопию семь месяцев спустя. В марте 1936 года Гитлер провел ремилитаризацию Рейнской области.13
  
   Но именно Гражданская война в Испании наэлектризовала Оксфорд и Кембридж, принеся многим студентам все романтические обертоны крестового похода. Вирджиния Вулф назвала их одержимость Испанией "лихорадкой в крови молодого поколения". Испанские оливковые рощи притягивали их так же сильно, как греческие рощи притягивали лорда Байрона в 1823 году, когда он отправился сражаться с турками-османами в войне Греции за независимость. Было шикарно заботиться о событиях в Испании в середине 1930-х годов. События там привели Ли в восторг и подтолкнули его налево.14
  
   К лету 1936 года Испания, страна, которая мало что значила на международной арене с тех пор, как стала "кровоточащей язвой" Наполеона во время его кампании 1808-1814 годов на полуострове, оказалась в эпицентре борьбы между демократией и фашизмом. Ранее в том же году шаткая коалиция различных испанских социалистических, коммунистических и либеральных партий одержала очень незначительную победу на выборах над смесью правых партий. Новое республиканское правительство так и не обрело равновесия из-за внутренних разногласий и волн политических убийств.15
  
   17 июля 1936 года правые генералы, в том числе генерал Франсиско Франко, герой католической церкви Испании и ее консервативного среднего класса, попытались свергнуть республиканцев. Германия и Италия немедленно поддержали этот переворот по своим внутренним причинам и послали оружие и войска, чтобы способствовать его успеху. Действия Гитлера и Муссолини превратили гражданскую войну в провинции, причины которой глубоко коренятся в запутанных зарослях испанской истории, в сумеречную борьбу между добром и злом. Многие левые считали, что Гражданская война в Испании представляла их лучший шанс остановить фашизм на его пути.16
  
   В отличие от Германии и Италии, Великобритания, Франция и Соединенные Штаты оставались нейтральными. Только Советский Союз встал на сторону республиканцев, отправив оружие и военных советников. Его Коммунистический Интернационал (Коминтерн) также спонсировал и вербовал международные бригады иностранных боевиков. Действия Сталина чрезвычайно подняли престиж Советского Союза в глазах левых. Хотя некоторые левые, такие как писатель и эссеист Джордж Оруэлл, который написал рассказ о своем опыте борьбы за республиканцев, поняли намерения Сталина после того, как увидели Испанию своими глазами, большинство из тех, кто приветствовал действия советского диктатора, не понимали, что он использовал гражданскую войну, чтобы приукрасить свой международный имидж,переключите внимание с его собственных внутренних чисток, убивайте троцкистов и проверяйте тактику своих генералов на поле боя.17
  
   Ли не стал советским шпионом во время учебы в Оксфорде, но его опыт там подготовил его к вербовке позже. Хотя его мать Люси не могла знать об этом, она беспокоилась о влиянии Оксфорда на ее впечатлительного сына. В начале марта 1936 года, чувствуя себя неловко, она написала ему, чтобы спросить, как университет влияет на его философию и мораль, и напомнила ему о его неопытности и незрелости. Ли раздраженно ответил, что он "очень переживает муки интеллектуальной зрелости", добавив: "Вы должны понимать, что в поиске моего опыта и в осуществлении моего спасения я больше не могу обращаться ни к кому, кроме себя".18
  
   Эта позиция изменилась два месяца спустя. На танцах в конце мая 1936 года в Школе рисования и изящных искусств Раскина Ли встретил и сразу же увлекся Изабеллой Мэри Энн Скотт Гибб, гибкой молодой женщиной с каштановыми волосами и пронзительными голубыми глазами. После того, как она рассказала ему о своем интересе к гражданской войне в АМЕРИКЕ, он похвастался своими кровными узами с Робертом Э. Ли. На следующий день он послал ей записку, официально адресованную "Дорогой мисс Гибб", приглашая ее посмотреть "Как вам это понравится" Шекспира в Стратфорде-на-Эйвоне. В августе того года они были помолвлены.19
  
   Явлияние Сабеллы на Ли в Оксфорде было таким же глубоким, как и влияние его родителей в Китае за десять лет до этого. В то самое время, когда он предложил своей невесте новую жизнь в Соединенных Штатах, она указала ему на новый путь, который резко повернул налево.
  
   Ишбель, как звали ее в семье, родилась 12 октября 1913 года в Аллахабаде, Индия. Томас Гибб, ее шотландский отец, был комиссаром акцизной службы. Кэтрин Скотт Гибб, ее мать, была упрямой дочерью шотландского управляющего недвижимостью и мирового судьи.
  
   Детство Ишбель было типичным для британского ребенка, выросшего в начале двадцатого века в Индии. По воскресеньям фаланга вооруженных британских солдат сопровождала ее и ее семью на службы Шотландской церкви. Этот еженедельный эскорт подчеркнул молодой девушке, что она нежеланный иностранный оккупант.20
  
   Она видела, как Мотилала Неру, соседа ее семьи и отца Джахаварлала Неру, первого премьер-министра Индии, арестовали и судили после того, как он отказался платить налоги британскому правительству. Ее отец дал показания против него. Она также была в Индии, когда Мохандас Ганди начал свое Движение против сотрудничества, направленное на мирный бойкот товаров британского производства.21
  
   Хотя Ишбель была слишком мала, чтобы эти события произвели большое впечатление, это сделал другой. Она пришла в ярость, когда увидела, как скучающие британские солдаты высоко на вершине своего могольского форта стреляют для развлечения в частично кремированные индийские трупы, плавающие в реке Ганг. Когда ей было десять лет, ее семья отправила ее обратно в Шотландию в школу. Позже она читала современную историю в оксфордском колледже Сомервилл, тогда одном из четырех женских колледжей.
  
   В перерывах между еженедельными уроками истории и лекциями Ишбель погрузилась в левую политику Оксфорда. Она провела время в университете в поисках независимости и забыла сцены своего детства. Она вступила в Лейбористский клуб и Оксфордский профсоюз. Ишбель был в аудитории в ту пьянящую ночь, когда союз проголосовал за то, чтобы не сражаться за короля и страну. Она также собирала деньги для республиканцев в Испании, считая, что это лучший способ уберечь Британию от новой мировой войны. В 1935 году она окончила школу с отличием второго класса и пошла работать в универмаг Selfridges в Лондоне. Ее работа позволяла ей навещать свою мать, которая жила в Оксфорде, по выходным.22
  
   В письме домой Ли описал Ишбель своей матери, восхваляя ее ценности и "очень подлинный идеал служения", а затем признав, что она не такая социально искушенная, как американские девушки. Он также отметил ее напряженность: "Она может быть полностью поглощена разговором и осыпать себя пеплом, не замечая этого".23
  
   Во многих отношениях Ли и Ишбель идеально подходили друг другу: оба бунтовали против своего миссионерского и колониального прошлого и против непреклонной веры своих отцов. Ли знал, что никогда не сможет разделить безоговорочную веру Эдмунда в то, что христианство спасет мир от всех зол, и вместо этого он хотел полагаться на свой собственный интеллект и опыт. Точно так же Ишбель не разделяла непоколебимую веру своего отца в доброту и милосердие Британской империи. Только левые, казалось, предлагали ей замену этому.
  
   Было и другое, более фундаментальное влечение: Ли тянуло к волевым и интеллектуально уверенным женщинам. Люси была его советником, его священником и его доверенным лицом с тех пор, как он был маленьким мальчиком, но сейчас она была в 3000 милях от него. Ему нужна была другая независимая женщина, которой он мог бы довериться, и он выбрал Ишбель, чтобы удовлетворить эту психологическую потребность. Хотя он никогда не признавался в некоторых вещах ни одной из них, он дал этим двум женщинам больше, чем кому-либо другому, доступ к своему внутреннему "я". Ни одна женщина не предала бы доверие Ли, независимо от того, насколько он разочаровал или причинил им боль.
  
   Ишбель также предложила ему сексуальное освобождение. Это не сделало его мать счастливой. Люси и Эдмунд приехали в Оксфорд летом 1936 года, чтобы совершить поездку по Англии и встретиться с Ишбель, которая явно проводила много времени в комнатах Крайст-Черча их сына. В Лондоне Люси целый день и ночь читала молодой паре лекцию об ответственности и респектабельности. В откровенном письме с благодарностью Ишбель сказала Люси, что ее слова остались без внимания: "Боюсь, вы будете разочарованы тем, что мы решили продолжать в том же духе, что и раньше".24
  
   В том же письме она рассказала о растущем влечении Ли к социализму: "Меня чрезвычайно интересует этот новый интерес, который он проявляет к социалистической теории и практике. Я боялся, что он всегда будет слишком осторожным и широкомыслящим, чтобы быть убежденным социалистом, но теперь он так тщательно убеждает себя, что это будет вдвойне ценнее, чем слишком большая готовность - так много людей в Оксфорде - это энтузиазм и никаких знаний ".25
  
   Она была не единственной силой, которая тянула его в этом направлении. В 1936 году Ли дважды посетил Германию. Он отправился в Мюнхен в апреле того года, сразу после того, как Гитлер ремилитаризировал Рейнскую область, регион Германии, контролируемый Францией после Первой мировой войны. Еще в январе 1935 года Саар проголосовал на плебисците за воссоединение с Германией. В марте 1936 года Гитлер оккупировал его с 3000 военнослужащих, несмотря на то, что по Версальскому договору он все еще оставался демилитаризованной зоной. В письме Люси из Мюнхена Ли с беспокойством прокомментировал растущий милитаризм в стране и то, что он назвал "великим прославлением солдата".26
  
   Он взял Ишбель в Германию тем летом после визита его родителей в Великобританию. Во время похода рядом с горным убежищем Гитлера в Берхтесгадене они столкнулись с двумя нацистами. Мужчины одобрили ее светлые, выгоревшие на солнце волосы, но отчитали его как декадента после того, как он упомянул, что любит американский джаз.27
  
   В недатированном письме к своей матери тем летом из Баварии Ли объявил, что, несмотря на его восхищение искусным управлением экономикой Германии Гитлером, "Я ненавижу фашизм все больше и больше ... Его отказ от интеллектуализма, интернационализма и гражданских свобод просто не стоит того". Он также сообщилона рассказала, что Ишбель получила новую работу преподавателя латыни, английского и истории в Лэнгдон Гроув, школе в Молдене, Эссекс, утверждая, что ее радикальная политика может привести к кратковременному пребыванию. "Я сильно подозреваю, - признался он, - что "она намерена сделать из них коммунистов, и я надеюсь, что ее не вышвырнут за ее старания".28
  
   Когда Ли вернулся в Оксфорд осенью 1936 года, он решил посетить Советский Союз до окончания учебного года, хотя на самом деле он поехал только в конце следующего лета. Поездка туда, писал он Люси, была "таким же важным делом, как и любой вклад в мой опыт здесь, который я могу придумать". В другом из его писем домой резко критиковалось британское правительство, осуждая его нейтралитет в гражданской войне в Испании как "совершенно неоправданный". Той же осенью Ишбель поделился с Люси Ли растущим увлечением коммунизмом и его разговорами о вступлении в Коммунистическую партию. Нападки Ли на христианство почти так же беспокоили его родителей, которые поддерживали Епископальную церковь и мягкую разновидность социализма, пропагандируемую Норманом Томасом, шестикратным кандидатом в президенты от Социалистической партии Америки. Еще в Германии он потряс Эдмунда, написав, что христианская церковь подавила человеческое благородство "целым комплексом догматических учений" и что он собирался "читать Евангелия с точки зрения Христа как гуманиста и социалиста".29
  
   Письма Ли домой в первой половине 1937 года продолжали отражать его растущий радикализм и влияние Ишбель, содержали новости из Испании и обсуждения проблем капитализма, его угасающей веры в Бога своих родителей и устаревания Британской империи. 3 января он написал своей матери, что Ишбель вернулась крайне взволнованной после выходных в Кембридже, проведенных на собраниях по Испании. Он сообщил, что она сократила количество сигарет до пяти в день, чтобы сэкономить деньги для республиканцев, и что "это не так тривиально, как кажется. Это не совсем академический вопрос, когда несколько человек, которых ты знаешь, были убиты в бою ". Хотя Ишбель и Ли были преданы республиканцам, их преданность была интеллектуальной и эмоциональной. Ни один из них не думал о том, чтобы сражаться в одной из международных бригад или водить машину скорой помощи. Один из однокурсников Ли по программе Rhodes Scholar был более смелым: Дональд Уилер стал коммунистом и отправился в Париж, где служил курьером республиканцев.30
  
   Испания была не единственной заботой Ли. 10 мая он написал Люси о публикации Time фотографий линчевания в Миссисипи. Хотя он приветствовал решение журнала продемонстрировать эти жестокие фотографии, он предупредил, что расовая проблема Америки останется нерешенной до тех пор, пока капиталистические институты страны не будут свергнуты. Два месяца спустя он признал, что стал "квалифицированным агностиком", проповедуя, что "человек должен пройти через мельницу марксистской дисциплины и продвинуться немного дальше".31
  
   Разочаровавшись в Боге и капитализме, Ли обратился за ответами к Карлу Марксу и Советскому Союзу. В апреле 1937 года он написал в Общество культурных связей с СССР, прося его познакомить его с советским студентом-юристом. Общество, всегда в поисках интеллектуалов, заинтересованных в посещении Советского Союза, направило его в тур для адвокатов в Ленинград и Москву, который в августе того года возглавлял Дадли Коллард, известный адвокат, часто представлявший Коммунистическую партию Великобритании (КПГБ). В 1937 году Коллард написал бесстыдное извинение за январский показательный процесс над семнадцатью "старыми большевиками", которых Сталин обвинил в сговоре с Львом Троцким с целью его свержения. Коллард высмеял как "чистую чушь" распространенное среди советских эмигрантов представление о том, что Сталин "уничтожал своих старых соратников". Он также огласил вынесенные приговоры - тринадцать обвиняемых были расстреляны, а четверо отправлены умирать в трудовые лагеря - "как подобает."Печать юридического одобрения Колларда придала этому фиктивному судебному процессу и тем, которые последовали за ним, налет легитимности, который облегчил беспокойную совесть рядовых членов КПГБ, недовольных жестокими результатами.32
  
   Ожидая отъезда в Советский Союз, Ли сдавал экзамены по юриспруденции. Несмотря на то, что он был поглощен своим растущим политическим сознанием и поиском собственного пути, он никогда не отказывался от своей трудовой этики. Он очень серьезно относился к изучению права, и его преподаватели возлагали на него большие надежды, будучи уверенными, что он получит диплом с отличием первого класса, высшего университетского уровня. Вместо этого Ли сравнялся с успеваемостью Ишбель и большинства других стипендиатов Родса, получив респектабельную степень с отличием второго класса.
  
   В июльском отчете 1937 года комитету по отбору стипендий Родса, который выбрал Ли, Карлтон Аллен, смотритель Родосского дома, указал на гибель Ли: "Его трудолюбие было почти слишком велико, и я подозреваю, что он, возможно, довел себя до несколько несвежего состояния для выпускных экзаменов". Несмотря на это, Аллен отметил, что диплом второго класса Ли "был очень хорошим и заслуживающим доверия, и что у него есть заметные способности к юриспруденции". Он добровольно заявил, что характер Ли "полон замечательных качеств" и что его одноклассники в целом любили его.33
  
   Результаты разочаровали Ли, но были достаточно хороши в учебе, чтобы обеспечить себе третий год обучения в Оксфорде за счет Сесила Родса и возможность получить степень бакалавра гражданского права (BCL), которая в то время считалась лучшей степенью общего права в Британской империи. Еще один год в Оксфорде также означал больше времени с Ишбель.34
  
   Bперед началом третьего курса Ли хотел увидеть Советский Союз. 8 августа 1937 года он и Ишбель пошли к Лондонскому мосту и сели на "Андрей Жданов", небольшой советский пароход. В тот же день Ли написал Люси на почтовом бланке с изображением серпа и молота, описывая их попутчиков как "странную смесь туристов и красных интеллектуалов". В эту смесь входили Дэниел Бурстин, стипендиат Родса из класса 1934 года, будущий член Американской коммунистической партии, а позже консервативный историк и библиотекарь Конгресса, и Вилли Галлахер, первый избранный член парламента от КПГБ. Ли заверил Люси, что "Коллард, похоже, знает свое дело и должен стать хорошим лидером".35
  
   12 августа они прибыли в Ленинград, где их советские кураторы разместили их в роскошном отеле "Европа". Позже в тот же день и на следующий их гиды из Интуриста, советского государственного туристического агентства, провели для них увлекательную экскурсию по огромным сокровищам города, включая Зимний дворец и Эрмитаж. Ночью 13 августа Ли и Ишбель сели на специальный поезд до Москвы, запряженный дровяным локомотивом, который выбрасывал искры и пепел в теплый летний воздух. В их поезде были удобные спальные места и не было толпы, роскошь за пределами мечтаний среднего советского гражданина. Первая открытка Ли домой была в восторге: "Москва превосходит все ожидания. Совершенно невероятно".36
  
   У многих западных интеллектуалов, совершавших эти тщательно организованные паломничества, была такая же головокружительная реакция на этот "рай для рабочих". Что делает это еще более примечательным, к концу лета 1937 года сталинский "Большой террор" потерпел полный крах. Когда Ли и Ишбель сошли с поезда в Москве, в камерах городской тюрьмы на Лубянке и в мрачных лесах на ее окраинах лилась кровь. Сталин, охваченный безумной паранойей и яростным контрреволюционным рвением, решил избавиться от любых реальных или воображаемых внутренних угроз. Его приспешники из НКВД казнили 750 000 советских граждан в период с 1936 по 1938 год. Его народные суды приговорили еще 750 000 человек к смерти в замороженных сибирских гулагах.37
  
   Хозяева "Интуриста" держали Ли и Ишбель подальше от сталинской смертоносной машины, похожей на скотный двор. Поселившись в Москве в другом первоклассном отеле, прямо через реку от Кремля, они посетили могилу и дом Ленина, где прослушали запись его голоса. Они также наблюдали за тремя судьями Московского городского суда, которые председательствовали на некоторых мелких делах, и брали интервью у группы советских адвокатов в Московской коллегии адвокатов. После этого Ишбель и Ли посетили залитый водкой прием с несколькими адвокатами, "защищавшими" горстку тех, кого Сталин назвал предателями. Ли сообщил в письме Люси, что еда на приеме была "излишне роскошной".38
  
   Группа Ли посетила исправительное поселение Болшево, потемкинскую деревню, мэр которой, бывший насильник и убийца, прочитал группе лекцию о том, что человечеству нужна надлежащая работа и заработная плата. Ли был поражен, когда мэр заявил, что не нуждается ни в охране, ни в ограждениях, чтобы удержать заключенных поселения от побега; вместо этого, хвастался он, он полностью полагался на угрозу высылки, чтобы держать жителей в узде.39
  
   Ишбель посетил родильный дом и взял интервью у социального работника, который периодически отправлял открытки местным проституткам, напоминая им, когда пришло время сдавать анализы на венерические заболевания. Как и на первом свидании, Ишбель и Ли посмотрели комедию Шекспира, на этот раз в Большом театре. Полностью очарованные, они вернулись в Лондон 30 августа.40
  
   Tдокументы НКВД на Ли не содержат доказательств того, что его офицеры оценивали и вербовали его, когда он посещал Советский Союз. На первый взгляд это кажется странным. НКВД традиционно использовал эти морские прогулки для проверки потенциальных новобранцев. Они рассчитывали на подобную поездку в августе 1935 года, чтобы оценить американца Майкла Стрейта, студента Кембриджа и отпрыска богатой семьи, которая управляла журналом New Republic. Энтони Блант, один из печально известных шпионов "Великолепной пятерки" НКВД, путешествовал со Стрейтом. Блант завербовал его в 1937 году, чтобы проникнуть в правительство США.41
  
   Никто не вербовал Ли в Москве, потому что НКВД и Главное разведывательное управление (ГРУ), его военный аналог, были в кровавых лохмотьях. Сталин выпустил НКВД на волю в марте 1937 года в рамках своей кампании по очистке Советского Союза от контрреволюционеров. К концу того года 3000 самых опытных офицеров комиссариата были похоронены в братских могилах. Даже если НКВД и оценивало Ли в августе того года, у него почти не осталось опытных офицеров, чтобы завербовать его.42
  
   Sвскоре после своего возвращения Ли написал Люси, что Советский Союз превзошел его "самые смелые мечты". В своем следующем письме он ошеломил своих родителей, объявив, что они с Ишбель планируют вступить в Коммунистическую партию Великобритании.43
  
   Сочетая лекцию по сценарию и откровенный бунт, Ли объяснил своим родителям, что он вступает на новый путь к своему собственному духовному спасению. Пронзив их до глубины души своим заявлением о том, что он нашел свою религию в коммунизме - "Я считаю Коммунистическую партию гораздо более близким воплощением того, что я считаю подлинным христианством, чем любая организованная церковь", - он шокировал их еще больше своим планом присоединиться к тайному подполью партии. Это, по его словам, позволило бы ему поддерживать "некоторую безопасность", занимаясь "партийной работой, в которой отказано открытому члену"." (Понимал ли он, что эта работа может включать шпионаж, неясно.) Он предупредил, что отказ от вступления в партию вообще вынудит его к тому, что он назвал "неэффективным розовым креслом", трусливым вариантом, с которым он больше не мог жить.44
  
   19 сентября 1937 года Ли заявил в другом письме своей матери, что отказывается от пацифизма своих родителей. Он предупредил Люси, что только сила может противостоять фашизму, и предсказал грядущую революцию. Он также напомнил ей на языке, который Карл Маркс одобрил бы, что "класс собственников повсюду показывает, что он будет защищать то, что у него есть, массовыми убийствами, самоубийственной войной, чем угодно. ... Мы просто открываем способы сопротивления и самозащиты".45
  
   Ишбель написала Люси в тот же день, бурля, что Советский Союз был "раем для матерей и детей". Она подтвердила, что Ли планировал вступить в Коммунистическую партию. "Я думаю, - рискнула она, - это лучшее, что он мог сделать в данный момент, чтобы сосредоточить социальные импульсы, которые Россия так сильно стимулировала в нас обоих".46
  
   Потрясенные Люси и Эдмунд немедленно отправили телеграмму своему сыну, умоляя его не разрушать его блестящее будущее. Когда Ли ответил, он обвинил фашизм в том, что он толкнул его в объятия Коммунистической партии: "Поездка в Россию, гражданская война в Испании и ужасы того, что происходит внутри Китая, только что довели дело до крайности. Это просто заблуждение воображать, что есть какой-то средний выбор между Гитлером и Сталиным. . . . Коммунисты - единственные, кто хоть немного понимает реальность, и, поскольку они нашли реальность, они в состоянии предложить наиболее эффективную оппозицию угрозе фашизма ". И словами, которые сам Эдмунд мог бы произнести перед отъездом в Китай, Ли сказал своему отцу: "Любойдругой курс, кроме вступления, был бы полным предательством самого себя . . . . Это случай необходимости и ничего более ".47
  
   Его родители отказались уступить. Несмотря на то, что они были взволнованы поездкой их сына в Советский Союз, они никогда не ожидали, что он вернется новообращенным в коммунизм и учеником Карла Маркса. Ли хотел их одобрения; вместо этого они были в ужасе.
  
   К середине октября он и Ишбель договорились не вступать в Коммунистическую партию, пока не смогут обеспечить себя материально. Однако Ли дал понять своим родителям, что "мы с Изабеллой оба чувствуем, что необходимость в конечном итоге присоединиться к КП неизбежна". Затем он попытался успокоить их в другом письме ложью: "Я рад тому, что на данный момент я могу считать уважительным оправданием для того, чтобы остаться вне вечеринки", - написал он Люси. "Знаешь, я никогда не хотел вступать".48
  
   Oна первый взгляд, Ли был так же увлечен коммунизмом, как Эдмунд был увлечен студенческим добровольческим движением более трех десятилетий назад. И отец, и сын хотели спасти и переделать человечество. Вера в то, что только Евангелие, проповедуемое им и другими, может освободить языческие народы от греха, давила на Эдмунда так же, как личный призыв спасти мир от порабощения наступающим фашизмом давил на его сына. Самопожертвование и праведность их дела возбудили обоих мужчин. Смелое наследие их семьи, проявившееся в Американской революции и гражданской войне, в том, что они шли на большой риск и отстаивали смелые позиции, требовало от них не меньшего.
  
   Принятие Ли коммунизма также восполнило критическую психологическую потребность. Под опекой Ишбель он, наконец, освободился от притяжения своих родителей и начал действовать самостоятельно. Он, должно быть, понимал, что истинный коммунизм нацелен на уничтожение церкви и религии Эдмунда. И все же Ли верил, что Бог его отца был слишком слаб, чтобы остановить гипнотические разглагольствования Адольфа Гитлера или искоренить укоренившуюся гниль капитализма.
  
   Только Советский Союз, казалось, предлагал путь вперед. Теперь Ли нашел способ избавиться от чувства вины и неадекватности. Судьба человечества висела на волоске, и он присоединился к единственному делу, которое, по его мнению, могло спасти его. Коммунизм также предложил ему, как Социальное Евангелие дало Люси, практический способ действия.
  
   И все же вера Эдмунда в христианство отличалась от веры его сына в коммунизм ключевым образом. Эдмунд искренне верил, что Бог призвал его стать священником, миссионером и школьным учителем. Ли пришел к коммунизму с помощью Ишбель и, как она заметила в одном из своих писем Люси, "убедив себя так тщательно". Чья вера была сильнее и стойче, станет яснее с годами.
  
   Люси, наконец, не выдержала напряжения. Жить с Эдмундом в маленьком сельском городке Вирджинии с памятником Конфедерации перед зданием суда было достаточно сложно. Теперь один из ее детей решил стать коммунистом. Он тоже решил жениться. 24 апреля 1938 года официальное объявление о помолвке Ли и Ишбель появилось в Danville Register, местной газете его родителей. В июне того года физически и эмоционально истощенная Люси прошла психиатрическое лечение в Фонде Остина Риггса в Стокбридже, штат Массачусетс. Хотя они оставались близки, Ли никогда больше не писал своей матери с такой же частотой или глубокой близостью.49
  
   Через шесть дней после объявления о помолвке Ли гордо прошествовал с делегацией Оксфордского университета на праздновании Первомая в Лондоне. В недатированном письме к ней вскоре после марша он предсказал фашистский государственный переворот во Франции и "черную ночь варварства по всей Европе". Всего этого, заключил он, "достаточно, чтобы заставить тебя плакать". Ли также защищал показательные процессы Сталина. В письме, которым Коллард мог бы гордиться, он критиковал своего брата Армистеда за его "либеральное отвращение к сильной руке исполнительной власти".50
  
   Однако, как и в Йеле, Ли не делился своими политическими убеждениями со своими однокурсниками по Оксфорду. Только Даниэль Бурстин, который путешествовал с ним и Ишбель в Советский Союз, знал о его коммунистических пристрастиях. Однажды, однако, его новое кредо просочилось на поверхность. В начале мая 1938 года он присоединился к автобусу, набитому стипендиатами Родса, в поездке в Кливден, загородный дом леди Нэнси Астор. Не в силах больше сдерживать себя публично, Ли отчитал ее по крайней мере перед двумя одноклассниками, отметив, что Кливден станет "прекрасным домом отдыха для рабочих." Ответ Астор американского происхождения был таким же остроумным, как и ее речи в парламенте: "Да, когда вы, большевики, придете к власти, я надеюсь, что кто-то немного отдохнет. Сейчас я, конечно, ничего не понимаю".51
  
   За два месяца до этой конфронтации Ли узнал, что Йельская юридическая школа присудила ему стипендию Стерлинга за 1938-1939 учебный год. К тому времени президент университета Энджелл улучшил и модернизировал преподавательский состав и учебную программу юридического факультета. Оба теперь подчеркивали важность общественных сил для юридических прецедентов. Энджелл также подарил юридической школе новое здание. Майрес Макдугал, родственник Ли, получивший стипендию Родса, убедил его, что ему нужно потратить год на изучение американского права в качестве аспиранта Йельского университета, прежде чем он "займется Уолл-стрит".52
  
   Когда он давал этот совет, Макдугал ничего не знал о планах своего родственника вступить в Коммунистическую партию. Он знал, что Ли все еще зависел от Люси и Эдмунда в плане денег и что Йельская юридическая школа направила большое количество своих выпускников в самые высокооплачиваемые юридические фирмы Нью-Йорка. Совет Макдугала убедил Ли, что практика на Уолл-стрит обеспечит отличную юридическую подготовку. В подобных финансовых затруднениях и с новой женой Элджер Хисс, впоследствии один из советских шпионов в Государственном департаменте, сделал тот же выбор: в 1932 году он ненадолго присоединился к юридической фирме в Нью-Йорке с несколькими клиентами с Уолл-стрит.53
  
   Ли было трудно совместить свои мечты о работе на то, что он называл "делом" и юридической практикой на Уолл-стрит. Он признался Люси: "Меня преследует призрак адвоката с мозгами Бэббита и всего, что он отстаивает". Несмотря на это, он никогда бы не покинул Заведение. Он хотел, чтобы у него было и то, и другое. В этом он ничем не отличался от советских кембриджских шпионов, которые не желали отказываться от своего комфортного окружения и стали заметными фигурами в Британской телерадиовещательной корпорации, Министерстве иностранных дел и разведывательных службах. Гай Берджесс, Дональд Маклин и Ким Филби бежали в московские убогие квартиры и дешевую водку, пока не оказались на пределе своих возможностей. Только одно отличало их с Ли от их сверстников из правящего класса: они шпионили против своих стран.54
  
   В июне 1938 года Ли сдал экзамены BCL и получил еще одну солидную степень с отличием второго класса. Затем он женился на Ишбель 18 июня на религиозной церемонии в маленькой пресвитерианской церкви в Оксфорде. Он неохотно подчинился желанию Эдмунда провести религиозную церемонию после того, как его отец предупредил, "что отказ от службы, насколько это было известно, повредит вашему влиянию. Это, вместе с твоими радикальными убеждениями, если об этом станет известно, приведет к тому, что тебя будут считать "безбожным коммунистом", что значительно уменьшит любое влияние, которое ты можешь оказать на дело, которое у тебя в сердце ".55
  
   Тем не менее, Ли размышлял об этой капитуляции. В письме к своей матери он сказал ей: "Мы, безусловно, не хотим создавать репутацию "безбожного коммунизма" на второстепенных вещах, которые не наносят ущерба основам нашей позиции. Это, конечно, то, где жизнь всегда будет такой тяжелой . . . . Будет так ужасно легко начать с небольших отступлений, которые закончатся бессилием салонного радикализма ".56
  
   Пара провела скромный медовый месяц в Эмберли, на окраине Котсуолдса, недалеко от Оксфорда. Ли вернулся в Чатем-Холл в июле того года, а Ишбель последовала за ним в южную Вирджинию в августе того же года. В сентябре они переехали в Нью-Хейвен. Теперь они были готовы сделать "довольно неизбежный" шаг, о котором он предупреждал своих родителей после возвращения из Советского Союза.57
  
   ТРИ
  
   ВЕЧЕРИНКА
  
   O27 августа 1940 года в полевой офис ФБР в Нью-Хейвене вошла высокая, крепкая женщина. Кэтрин Робб Роулз Нэнгл пришла предупредить агентов Дж. Эдгара Гувера о Дункане и Ишбел Ли, двух ее бывших арендаторах. Она предоставила бы ФБР наиболее полную картину погружения семьи Ли в радикальную политику Нью-Хейвена и их первых дней в качестве членов Коммунистической партии Соединенных Штатов Америки.
  
   Кэтрин Нэнгл была одной из тысяч благонамеренных граждан, которые тем летом наводнили бюро сообщениями о подозреваемых нацистских и коммунистических подрывных действиях. К тому времени Гитлер и Сталин расчленили Польшу. Нацистский лидер также завоевал Данию, Норвегию, Нидерланды и Францию. Многие европейцы считали, что так называемые "пятые колонны" подорвали обороноспособность этих стран и сделали возможными молниеносные победы Гитлера.1
  
   В этом была доля правды. Хотя вооруженные силы Гитлера легко уничтожали любое сопротивление, нацисты использовали тайно организованных сторонников в Австрии в 1938 году и Чехословакии в 1939 году, чтобы помочь аннексировать обе страны. А в 1940 году норвежский политик Видкун Квислинг саботировал мобилизацию своей страны против вторжения Германии и создал марионеточное правительство.2
  
   Все это потрясло президента Франклина Рузвельта. 26 мая 1940 года он напугал своих сограждан-американцев новостями о диверсантах в одной из своих бесед у камина: "Мы знаем о новых методах нападения. Троянский конь. Пятая колонна, которая предает нацию, не готовую к предательству. Шпионы, диверсанты и предатели - новые действующие лица в этой трагедии". Радиопередача президента вызвала кратковременную волну истерии. В один день в конце мая ФБР получило почти 3000 сообщений от нервных американцев о предполагаемых актах саботажа.3
  
   Через три месяца после выступления президента, когда в небе над Англией бушевала Битва за Британию, Кэтрин Нэнгл решила обратиться в ФБР. Она и раньше предоставляла правительству информацию. В 1923 году, возвращаясь домой в Индиану после годичной службы медсестрой-миссионеркой в Китае, она сделала фотографии Токийской гавани из иллюминатора своего пассажирского судна и отправила их ВМС США. Опыт Нангл в Китае убедил ее, что Япония представляет угрозу для Соединенных Штатов. Теперь она подозревала, что Ли планировали навредить ее стране.4
  
   Она сообщила интервьюирующему агенту, что Ли были коммунистами. По ее словам, она знала это, потому что они с мужем хорошо узнали молодую пару, когда они снимали третий этаж дома Нэнглов на Ливингстон-стрит, 23, в Нью-Хейвене в период с 1938 по 1939 год. Ишбель, в частности, была радикальной и проповедовала достоинства коммунизма, когда могла.
  
   Близость Ли дала Нанглу идеальную возможность поговорить с ними и понаблюдать за их повседневной деятельностью. С самого начала она заметила, что у них было несколько туристических плакатов с изображением серпа и молота и много книг о коммунизме. Когда Нангл спросил Ишбель, почему Ли читают эти книги, она ответила, что всегда была социалисткой и не видит большой разницы между социализмом и коммунизмом. Комментарии Ишбель привели в ужас Нангл, убежденную элитарную личность и дочь профессора бизнес-школы Университета Индианы.5
  
   В конце своего интервью Нангл передала агенту ФБР список из четырнадцати человек, которые знали Ли в Нью-Хейвене. Она объяснила, что каждый из них, вероятно, был коммунистом. Она либо разговаривала с ними сама, либо подслушала их разговор с Ли. Красочным языком она описала эти разговоры как "определенно розовые", если не определенно "красные".6
  
   Выслушав ее, агент напечатал отчет, который он озаглавил "Адвокат и миссис Дункан Ли, коммунистка". 10 октября 1940 года агент отправил свой отчет в местное отделение ФБР в Нью-Йорке, где клерк присоединил его к тысячам других документов о подозреваемых фашистах и коммунистах. Эта ключевая улика против Ли не всплывала более десяти лет, спустя долгое время после того, как он перестал шпионить в пользу Советов.7
  
   Явесной 1952 года ФБР снова допросило Кэтрин Нэнгл, на этот раз вместе с ее мужем, Бенджамином Кристи Нэнглом. Скандалы усилили обвинения, которые Кэтрин передала почти двенадцать лет назад. Кэтрин, в частности, до сих пор живо помнила Лиса. Нэнглы сообщили, что пара переехала в их дом в сентябре 1938 года. Хотя в сводке ФБР не объясняется, как молодая пара поселилась на Ливингстон-стрит, 23, Ли, вероятно, впервые встретил Бенджамина Нэнгла в 1934 году, когда профессор был стипендиатом Йельского колледжа Пирсона, а Ли был студентом, проживающим там.8
  
   У обоих мужчин было общее миссионерское наследие. Бенджамин Нэнгл окончил Йельский университет в 1921 году и присоединился к программе Йельского университета в Китае. Сейчас доцент кафедры английского языка Йельского университета, он помогал выплачивать ипотеку за свой трехэтажный дом из белой вагонки, арендуя его третий этаж за 20 долларов в месяц. На этом этаже была небольшая гостиная, кухня, одна спальня и ванная комната.9
  
   Поначалу Нэнглы находили Лиса привлекательным. Они часто виделись и разговаривали с молодой парой, потому что Ли должны были пройти через главный коридор семьи и мимо их гостиной, чтобы добраться до лестницы, ведущей на третий этаж. Однако эти теплые чувства остыли после того, как Ли окунулись в антифашистскую политику Нью-Хейвена, и Кэтрин пришла к выводу, что они коммунисты.10
  
   Нэнглы добровольно заявили, что Ли были очень активны в Американской лиге за мир и демократию (ALPD) и Североамериканском комитете помощи испанской демократии (NACASD). Основанная коалицией левых и коммунистических группировок в 1933 году, ALPD трубила об опасности фашизма и пропагандировала необходимость коллективной безопасности с Советским Союзом и другими нефашистскими странами. В 1939 году в нем было 20 000 членов. Точно так же NACASD, созданная коммунистами, социалистами и либералами в 1936 году, была крупнейшей из происпанских республиканских гуманитарных организаций. Членство Ли в NACASD отражало их воспитанную в Оксфорде страсть к борьбе республиканцев против Франко.11
  
   Дункан и Ишбель звонили по телефону для обеих групп, распространяли литературу, проводили собрания NACASD в своей квартире, принимали участие в различных забастовках и пикетах и спешили, согласно the Nangles, на неопознанные встречи с незнакомцами. Ли выступил на демонстрации ALPD, организованной йельским отделением лиги. Он также произвел незабываемое впечатление на юридическом факультете, но не за его понимание правовых принципов. В 1955 году профессор юридической школы Йельского университета сообщил ФБР, что Ли был его самым радикальным учеником в 1938-1939 учебном году. Ишбель также был членом Клуба трудовых отношений Нью-Хейвена, который лоббировал улучшение условий труда на фабриках Нью-Хейвена, особенно для женщин.12
  
   Бенджамин Нангл вспомнил, что двое его бывших арендаторов помогли организовать происпанский республиканский митинг в местном зале, который демонстранты сорвали, заблокировав вход. Пара и другие организаторы, наконец, провели свой митинг из-за гаража. Нангл не знал, что этот инцидент стоил Ишбель работы тренера по хоккею на траве в женском колледже Альбертуса Магнуса, который находился недалеко от кампуса Йельского университета. Хотя монахини католического колледжа изначально согласились позволить Ли использовать их зал для этого митинга, Рыцари Колумба раскритиковали сестер за помощь "красным." Вскоре после этого администрация колледжа сдалась под давлением Рыцарей и уволила Ишбеля.13
  
   В начале осеннего семестра Нэнглы время от времени приглашали Ли на ужин. После ужина две пары обсуждали международную и внутреннюю политику. Эти приглашения прекратились, потому что Lee всегда защищали политику CPUSA, особенно те, которые были сосредоточены на общественной собственности на собственность, борьбе трудящихся и социальной справедливости. Один разговор с Ишбель особенно расстроил Катарину. После того, как Ишбель проповедовала, что "надежда мира - это классовая борьба", Катарина пристально посмотрела на нее и сказала: "Я думаю, ты коммунист." Вместо того, чтобы отрицать это, Ишбель заявила: "Я должна признать, что я думаю, что нет ничего важнее классовой борьбы". Кэтрин также вспомнила, что Ли любили играть в карточную игру под названием "Привилегия". В этой игре черные карты представляли папу Римского и Уолл-стрит, в то время как красные карты, которые значили больше, обозначали то, что Кэтрин помнила как "социалистические институты или идеи".14
  
   Оба Нэнгла согласились, что Ишбель доминировала над Ли и была главной движущей силой во всей политической деятельности пары. Кэтрин, однако, отказалась охарактеризовать Ли как простого послушника. Она отметила, что он никогда не соглашался ни с чем, что говорила его жена, и придерживался тех же убеждений.15
  
   Kатарин Нэнгл был прав насчет Ли. В файлах НКВД отражено, что он и Ишбель вступили в Коммунистическую партию в 1939 году, в тот же год, когда Франко победил республиканцев в Испании, когда он учился в Йеле. К тому времени Коммунистическая партия Соединенных Штатов Америки насчитывала почти 100 000 членов. Хотя она все еще сохранила некоторые из своих самых ранних характеристик - примерно 40 процентов ее членов жили в Нью-Йорке, и почти половина были евреями, - партия, как стало известно, прошла долгий путь с момента своего основания двадцать лет назад.16
  
   Еще в августе 1918 года Ленин призывал американских рабочих: "Поднимитесь и возьмите все в свои руки". В течение года его ученики устроили революции в Польше, Германии, Венгрии, Латвии и Финляндии. В марте 1919 года он созвал делегатов из тридцати семи стран под эгидой Третьего коммунистического Интернационала и заставил их совершить мировые революции.17
  
   В этой пьянящей атмосфере отколовшиеся члены Социалистической партии Америки Юджина В. Дебса основали в 1919 году две коммунистические партии: Коммунистическую партию Америки и конкурирующую Коммунистическую рабочую партию. Вместе они насчитывали 34 000 членов, менее 4000 из которых говорили по-английски. Это не менялось до середины 1930-х годов, когда большинство членов партии были коренными американцами.18
  
   Тем временем Коминтерн вынудил две враждующие американские коммунистические партии объединиться в 1921 году и сформировать новую Коммунистическую партию Америки. Этот указ был издан в разгар подавления коммунизма в Соединенных Штатах. Между 1919 и 1922 годами местные, государственные и федеральные власти арестовали и депортировали тысячи коммунистов иностранного происхождения за пропаганду насильственного свержения правительства США. Они также арестовали и даже ненадолго посадили в тюрьму множество американских граждан. Эти жесткие действия загнали Коммунистическую партию в подполье и вызвали резкое сокращение ее членства.19
  
   Коминтерн вливал деньги в казну движения, чтобы удержать его на плаву. Золото Москвы поддерживало жизнеобеспечение американского коммунизма, но дорогой ценой. Эта помощь стоила движению независимости. Рабская преданность Кремлю в конечном счете подорвала любые шансы коммунизма играть более чем незначительную роль в американской политике. Коминтерн эффективно управлял партией из Москвы через свою американскую комиссию. В 1929 году Сталин, ставший преемником Ленина после ожесточенной борьбы с Львом Троцким, приказал партии очистить свои ряды от всех троцкистов. К тому времени переименованная Коммунистическая партия Соединенных Штатов Америки насчитывала всего 7500 членов.20
  
   Возможно" самой серьезной проблемой коммунизма была сильная неприязнь к нему большинства американцев. Президент Вудро Вильсон отказался установить дипломатические отношения с новым правительством Ленина и даже послал войска, чтобы помочь свергнуть его в 1918 году. Его антисоветская позиция проистекала из давней традиции противодействия восстанию в США, восходящей, по крайней мере, к Актам об иностранцах и подстрекательстве к мятежу 1798 года, которые были сильной реакцией на эксцессы Французской революции. Основные принципы коммунизма вступили в противоречие с фундаментальной верой американцев в Бога, мобильность и индивидуализм. Они верили в христианство, частную собственность и свободное предпринимательство так же, как Советы верили в Маркса, общественную собственность и плановую экономику. Точно так же опора коммунизма на классовую солидарность не привлекала расово и этнически разделенный американский рабочий класс.21
  
   Великая депрессия и фашизм спасли CPUSA и превратили его в уютный интеллектуальный дом для Ли. Это была первая политическая партия, организовавшая общенациональные демонстрации против повсеместной безработицы. Его кадры возглавляли забастовки от угольных шахт Кентукки до текстильных фабрик Северной Каролины. CPUSA также отстаивал весьма заметные социальные причины, такие как освобождение мальчиков из Скоттсборо, несправедливо обвиненных в изнасиловании в Джим Кроу, штат Алабама, и права женщин.
  
   Коммунизм привлекал группы самых выдающихся интеллектуалов Америки, так же, как и многих ведущих мыслителей Великобритании. Тем не менее, большинство американцев оставались крайне подозрительными ко всему, что попахивало этим. Они поддержали своего президента и свою систему правления. CPUSA не помогла своему делу, отвергнув Новый курс как "американский фашизм" и отчаянную уловку по спасению капитализма. Партийные лидеры сделали это, конечно, по указанию Коминтерна, которому они следовали в точности.22
  
   Крайне критический взгляд американцев на КПУСА смягчился в 1935 году после того, как Коминтерн приглушил нападки КПУСА и подтолкнул движение Народного фронта против фашизма. Газета КПУСА "Дейли Уоркер" призвала к созданию "Единого фронта борьбы с фашизмом" еще в марте 1933 года, после того как Гитлер уничтожил Коммунистическую партию Германии. Сталину нужны были союзники, чтобы держать нацистского лидера в узде, и он посмотрел на Запад, чтобы найти их. К тому времени он понял, что Великая депрессия не вызовет революцию под руководством коммунистов в Соединенных Штатах. В результате удивительного поворота Коминтерн приказал КПУ поддержать Новый курс. Это изменение политики совпало с левым уклоном президента Рузвельта, когда он искал союзников, чтобы заручиться поддержкой своих программ. В 1936 году Эрл Браудер, генеральный секретарь КПУ США, заявил: "Коммунизм - это американизм двадцатого века."23
  
   Помощь Сталина республиканцам в гражданской войне в Испании завоевала поддержку многих ведущих американских интеллектуалов. Как и в Британии, это также отразило любую критику его чисток. Хотя сталинский "Большой террор" не был секретом в Соединенных Штатах, очень немногие американцы понимали его гигантский размах и масштабы. Немало апологетов согласились с тем, что если бы у Сталина не было так много врагов, ему не пришлось бы тратить столько времени на защиту своего правительства и ограничение личной свободы.24
  
   TКПУ попыталась в полной мере воспользоваться популярностью Сталина, чтобы распространить свою собственную привлекательность, но советский лидер сам подорвал эти усилия 23 августа 1939 года, когда министры иностранных дел Германии и Советского Союза подписали пакт о ненападении. По его условиям Сталин и Гитлер договорились не нападать друг на друга в течение десяти лет. Они также договорились в секретных протоколах разделить Восточную Европу: в рамках этой сделки Советский Союз аннексировал половину Польши, шестую часть Румынии и всю Литву, Латвию и Эстонию. Протоколы стали достоянием общественности только в 1945 году.25
  
   Пакт о ненападении заставил КПУ отказаться от политики Народного фронта и открыто критиковать президента Рузвельта за его поддержку европейских демократий. Большинство членов CPUSA, несмотря на их недоумение по поводу этого сейсмического сдвига, остались в партии. Ли был среди них. Американские коммунисты утверждали, что Сталин заключил это соглашение, чтобы выиграть время для подготовки советского народа к неизбежному вторжению Гитлера. Испания пала от рук фашистов в марте 1939 года, и многие члены КПУ беспокоились, что следующим будет Советский Союз. Возможно, одна треть членов партии тихо ушла с отвращением, поскольку их бывшие лидеры проводили кампанию против переизбрания президента Рузвельта в 1940 году.26
  
   Для тех, кто остался, верность Советскому Союзу и цели свержения правительства США превзошла все остальное. Члены научились никогда не подвергать сомнению авторитет партии. Преданность ему и его учению перевесила все другие соображения, включая страну, семью и друзей. Эта основная приверженность партии и делу значительно облегчала кражу секретов для тех, кто был завербован для этой задачи.27
  
   Хотя в файлах НКВД ничего не говорится о том, где Ли присоединились к CPUSA, они, вероятно, сделали это в Нью-Йорке. Мало того, что Нью-Хейвен находится в нескольких минутах езды на поезде от Нью-Йорка, так еще и членство в одном из многочисленных подразделений Нью-Йорка обеспечило им гораздо лучшую безопасность и большую анонимность. В 1939 году, вероятно, всего восемьсот или девятьсот коммунистов жили или работали в Коннектикуте. Отчет в файлах НКВД от Дональда Уилера - одноклассника Ли по программе Rhodes scholar и члена CPUSA, а также другого советского шпиона внутри УСС - подтверждает их членство в Нью-Йорке. Как и Мэри Прайс, первый куратор Ли из НКВД, которая рассказала Элизабет Бентли, что Ли были членами партии в Нью-Йорке.28
  
   Ли всегда отрицал, что вступил в CPUSA. Хотя документы НКВД опровергают их опровержения, они, вероятно, никогда не были официальными членами с карточками. Партия выдавала членские карточки тем, кто хотел их получить, но лидеры понимали, что многие юристы, врачи и интеллектуалы не хотели никаких прослеживаемых связей с организацией - открытое членство могло нанести ущерб их профессиональному положению. Как однажды заметил Ли, "Никто не спрашивал друга о членстве больше, чем сегодня спросили бы друга о том, чтобы быть скрытым геем." Чтобы защитить своих членов, CPUSA хранила свои списки профессионалов в безопасных местах и следила за тем, чтобы в них были указаны только партийные имена или псевдонимы. Элизабет Бентли сказала ФБР, что партийное имя Ли было "Пэт".29
  
   Tодержимость CPUSA секретностью сделала его идеальным партнером для разведывательных служб Советского Союза. Самая высокопоставленная из этих служб, НКВД, завербовала Ли в 1942 году. История и миссия НКВД объясняют, почему он был такой привлекательной и важной мишенью.
  
   Еще в феврале 1920 года Ленин спросил, почему у него нет агентов разведки, действующих в Соединенных Штатах. В том же году Коминтерн на своем Втором Всемирном конгрессе в Петрограде и Москве изложил двадцать одно условие, которому должны были соответствовать национальные коммунистические партии, чтобы быть принятыми в его ряды. Третье условие требовало, чтобы национальные партии создали тайное подполье, которое помогло бы грядущей революции. Подполье, которое американские коммунисты создали во время первой Красной паники в стране между 1919 и 1922 годами, предоставило строительные блоки, которые НКВД использовало для вербовки множества американцев, включая Ли, во время Второй мировой войны.30
  
   Мы можем проследить происхождение вопроса Ленина и ответа Коминтерна на непоколебимую веру советского лидера в использование шпионажа и тайных действий для искоренения и уничтожения своих врагов. 20 декабря 1917 года Ленин создал Всероссийскую Чрезвычайную комиссию по борьбе с контрреволюцией и саботажем (ВЧК). Ленин поручил ЧК убить или заключить в тюрьму его внутренних врагов. В 1921 году он основал свой иностранный отдел.
  
   В то время как ЧК и ее преемники никогда не прекращали преследовать тех, кто хотел задушить революцию, они также стремились украсть западные технологии, чтобы поднять советскую плановую экономику и перетащить ее в двадцатый век. В мае 1924 года советское правительство создало торговую корпорацию "Амторг" в Нью-Йорке, чтобы ускорить торговлю с Соединенными Штатами. К началу 1930-х годов в компании работало от семисот до восьмисот человек. Эти рабочие украли американские технологии и военные секреты. Амторг также обеспечивал коммерческое или деловое прикрытие для советских шпионов.31
  
   Советы развили этот успех, когда в 1927 году основали компанию World Tourists Inc. с офисами в нью-йоркском Флэтайрон Билдинг на Пятой авеню, 175. Туристы из мира служили американским агентом в "Интуристе", официальном туристическом агентстве Советского Союза. В дополнение к отправке американских делегаций и отдельных лиц в Советский Союз для мероприятий Коминтерна и туризма, World Tourists собирали свидетельства о рождении умерших американцев. Объединенное государственное политическое управление (ОГПУ), которое сменило ЧК в 1923 году, использовало эти свидетельства о рождении для получения американских паспортов, чтобы создать фальшивые американские удостоверения личности для своих офицеров.32
  
   Несмотря на эти усилия, Соединенные Штаты были разведывательным захолустьем для Советов в 1920-х и начале 1930-х годов. Они направили свои шпионские усилия в первую очередь на сбор военной и технической информации из Великобритании, Франции, Финляндии, Германии, Японии и Польши. ГРУ, советское военное разведывательное подразделение, созданное в 1921 году, присоединилось к ОГПУ в выполнении этих задач.33
  
   ОГПУ и ГРУ постепенно изменили свои приоритеты в 1933 году, когда Соединенные Штаты официально установили дипломатические отношения с Советским Союзом. Администрация Рузвельта признала Советский Союз по экономическим соображениям. Американским производителям нужны были новые рынки, чтобы помочь ослабить тиски депрессии. К 1933 году Советский Союз уже был седьмым по величине торговым партнером Америки и ее крупнейшим заказчиком тяжелой техники. Но более тесные связи с Советами служили и стратегической цели. Президент Рузвельт представлял себе дружественный Советский Союз, работающий с ним, чтобы умерить территориальные амбиции Японии в Азии. Точно так же приход Гитлера к власти в 1933 году показал Вашингтону и Москве, что фашизм представляет собой растущую угрозу для Европы. Наконец, Рузвельт попался на ложное обещание Сталина воздержаться от помощи КПУ.34
  
   ОГПУ немедленно воспользовалось признанием американцев и разместило большинство своих сотрудников в новом посольстве Советского Союза в Вашингтоне, округ Колумбия, и в его консульствах в Нью-Йорке и Сан"Франциско. Это были три "легальных" отделения ОГПУ, где его сотрудники служили под дипломатическим прикрытием. Эти три отделения дополняли "отделение нелегалов", расположенное в Нью-Йорке, для офицеров, которые использовали фальшивые документы и часто работали под коммерческим прикрытием. У этих офицеров под глубоким прикрытием не было открытого контакта с другими тремя станциями.35
  
   К середине 1930-х годов ОГПУ превратилось в НКВД, а также в крупнейшую и самую мощную разведывательную службу в мире. По мере приближения Второй мировой войны у него было девяносто два источника - американцы, которых Советы завербовали для передачи им конфиденциальной информации, - разбросанные по всему правительству США и в частном секторе. По крайней мере, трое из них действовали в Государственном департаменте, один в Министерстве юстиции и один - конгрессмен - в Палате представителей. Аналогичным образом, его ведущий сотрудник в Amtorg завербовал несколько ключевых источников в различных отраслях. В 1939 году эти коммерческие шпионы передали НКВД 18 000 страниц технической документации, 487 комплектов технических чертежей и пятьдесят четыре новых образца техники.36
  
   Примечательно, что сам Сталин положил конец этой разведывательной авантюре. Большая часть советского шпионажа прекратилась после того, как он вырезал огромные кровавые куски из НКВД и ГРУ между 1937 и 1938 годами. К тому времени, когда он избавился от своей паранойи, он приказал убить 20 000 своих самых высокопоставленных офицеров разведки и почти 23 000 самых опытных офицеров своей армии. Среди жертв были десятки высших офицеров НКВД за рубежом, в том числе те, кто возглавлял его американские отделения. Массовое убийство советской армии Сталиным также опустошило ГРУ. Ни одна революция в истории, даже залитая кровью Французская революция, не уничтожала своих собственных детей с такой безудержной жестокостью и бездонной глупостью. Годы институциональной памяти и с трудом приобретенный оперативный опыт теперь были похоронены в мрачных лесах под Москвой или заперты в замороженных лагерях ГУЛАГа. Чистки также привели к дезертирству двух высокопоставленных генералов НКВД и ГРУ и Дэвида Уиттакера Чемберса, американца, работавшего на ГРУ в качестве курьера, который позже обвинит Элджера Хисса из Госдепартамента в том, что он советский шпион.37
  
   Массовые убийства Сталина резко снизили его способность собирать американскую разведданную. К апрелю 1941 года в Соединенных Штатах у НКВД оставалось всего пятнадцать офицеров. Только двое из них имели какой-либо опыт работы в Америке, и только четверо достаточно хорошо говорили по-английски. Большинство из девяноста двух американских шпионов НКВД теперь бездействовали.38
  
   Aкогда мир приблизился к войне, тяжело раненный сотрудник НКВД обратился за помощью к КПУСА. Для сбора разведданных внутри Соединенных Штатов партия в значительной степени полагалась на загадочного Джейкоба Голоса, человека, который организовал вербовку Ли. В конце 1930-х и начале 1940-х годов он служил связным КПУ с НКВД. При росте всего 5 футов 2 дюйма у Голоса были прямые каштановые волосы, овальное веснушчатое лицо и глаза, которые никогда ни на кого не смотрели прямо. Несмотря на его неприметную внешность, он быстро стал столпом шпионских операций НКВД в Соединенных Штатах после чисток.39
  
   Яков Голос, настоящее имя которого было Яков Изюм или Тасин, родился 23 апреля 1890 года на Украине. Он вступил в русское революционное движение в 1904 году. Три года спустя он был приговорен к каторжным работам в Сибири за то, что управлял подпольной типографией для большевиков. Голос сбежал, добрался до Японии и Китая и прибыл в Соединенные Штаты в 1909 году. Он стал натурализованным гражданином США и вступил в Социалистическую партию Америки в 1915 году. В 1919 году он помог основать Коммунистическую партию Америки и принял "Джейкоб Голос" в качестве своего партийного имени.40
  
   В 1920-х годах "Голос" был в разъездах, работал над несколькими партийными изданиями и организовывал организации в Чикаго и Мичигане, а также жил в Советском Союзе почти четыре года. В 1930 году лидеры КПУСА назначили его в Центральную контрольную комиссию партии, ее внутренний дисциплинарный совет. К тому времени НКВД упоминало его в отчетах как "нашего надежного человека в США".41
  
   К 1932 году Голос был президентом World Tourists. Оттуда он отмывал деньги для НКВД, помогая ему получать американские паспорта. Многие из них были от американцев, которых он завербовал для борьбы в Испании за Коминтерн: по прибытии в Испанию они передали свои паспорта командирам своих батальонов на хранение. НКВД отправил примерно 2000 таких паспортов в Москву. У "Голоса" также сложились чрезвычайно тесные личные связи с Эрлом Браудером, генеральным секретарем CPUSA. Он использовал эти отношения для проверки и вербовки членов CPUSA для разведывательной работы.42
  
   Но даже "Голос" не был защищен от паранойи Сталина. К апрелю 1938 года в его досье разведывательной службы в Москве отмечалось, что он знал шестерых офицеров НКВД, арестованных за государственную измену. Вскоре после этого Московский центр НКВД, его огромная штаб-квартира на Лубянке, начал расследование в отношении Голоса как подозреваемого троцкиста, придя к выводу к лету 1940 года, что он на самом деле был опасным подрывником. Агенты центра устроили так, чтобы его семья попросила его вернуться в Советский Союз.43
  
   По иронии судьбы, растущая волна антикоммунизма в Соединенных Штатах спасла "Голос". К 1938 году экономическая политика президента Рузвельта вызвала негативную реакцию, поскольку в Конгрессе сформировалась консервативная коалиция, состоящая из республиканцев и демократов юга. Эта коалиция считала, что Рузвельт намеревался навязать Соединенным Штатам социализм или что-то похуже. Это набрало силу из-за его провалившегося плана захватить Верховный суд США в 1937 году, серии жестоких сидячих забастовок рабочих в том же году и углубляющегося экономического спада.
  
   Эта мощная реакция в сочетании с политическим союзом нацистской Германии с Австрией 13 марта привела к созданию 26 мая Специального Комитета Палаты представителей по антиамериканской деятельности и вызвала поток антикоммунистических и антифашистских законов, включая Закон о регистрации иностранных агентов 1938 года (FARA). FARA требовало, чтобы любой, кто распространял пропаганду от имени иностранного правительства, регистрировался в Государственном департаменте США.44
  
   После заключения пакта Сталина с Гитлером в 1939 году утверждения о том, что генеральный секретарь партии Эрл Браудер путешествовал по поддельному паспорту, привели к расследованию ФБР и обвинительному заключению. Затем бюро открыло расследование FARA в отношении туристов со всего мира и в октябре того же года обыскало его офисы. После ознакомления с бухгалтерскими книгами корпорации прокуратура Южного округа Нью-Йорка обвинила компанию и Джейкоба Голоса в нарушении закона.45
  
   Московский центр внимательно следил за судебными разбирательствами с туристами со всего мира и периодически информировал о них Сталина. Центральный комитет КПУ приказал Голосу, как главному должностному лицу корпорации, признать себя виновным. Ни партия, ни НКВД не хотели длительного судебного процесса или расширенного расследования ФБР теневых финансов World Tourists. Благодаря "кроту" CPUSA в Министерстве юстиции центр знал, что ФБР не знает о связях "Голоса" с НКВД. Голос сделал то, что ему сказали, признал себя виновным в 1940 году и получил штраф в размере 500 долларов, тюремное заключение с отсрочкой от четырех до двенадцати месяцев и испытательный срок. По иронии судьбы, обвинительный приговор, вероятно, спас ему жизнь, потому что Государственный департамент отказался выдать ему паспорт для поездки в Советский Союз позже.46
  
   Вторжение Гитлера в Советский Союз 22 июня 1941 года положило конец расследованию центра "Голос". Теперь, оказавшись в смертельной схватке с Германией, Советский Союз нуждался в точной и своевременной разведданной для поддержки своих военных усилий. Руководители НКВД снова обратились за помощью к Голосу, несмотря на риск полагаться на него: Голос был обучен поддерживать операции НКВД, а не руководить ими. Его ремесло было дилетантским и временами безрассудным. Он смешал секс с бизнесом, соблазнив Элизабет Бентли, своего главного курьера; он отказался уйти из World Tourists, хотя ФБР по-прежнему интересовалось его связями с Советским Союзом; и он отказался разделить своих необученных, высокоидеалистичных рекрутов CPUSA на маленькие отдельные ячейки. Но у НКВД не было выбора: Сталин уже обескровил его, и на американской земле ему больше не к кому было обратиться.
  
   Тем временем Эрл Браудер был признан виновным в мошенничестве с паспортами и приговорен к четырем годам тюремного заключения. 25 марта 1941 года он сдался федеральным маршалам. Перед тем, как отправиться в тюрьму Атланты, он перевел нескольких членов подполья КПУСА в "Голос".47
  
   Oодним из самых важных переводов Браудера была Мэри Вулф Прайс, которая станет первым куратором Ли и его любовницей. Прайс, десятый ребенок обедневших фермеров, выращивающих табак в Северной Каролине, родился 3 марта 1909 года в Мэдисоне, городе, сельская экономика которого была построена на эксплуатации: покупатели табака использовали фермеров, а фермеры поступали так же со своими арендаторами.48
  
   Родители Прайса верили в Божью милость и в силу образования. Молодая девушка не нуждалась в Боге, но она нуждалась в образовании. Она окончила Университет Северной Каролины в Чапел-Хилл, где изучала журналистику и, согласно ее досье ФБР, проявила интерес к левым движениям. После недолгой работы корректором в газете в Гринсборо весной 1933 года она покинула Северную Каролину и переехала в Нью-Йорк. Прайс некоторое время работал в управляющей компании, а затем устроился штатным редактором в Ассоциацию страховых брокеров Нью-Йорка.49
  
   В 1936 году Прайс сопровождал свою сестру Милдред в поездке по Европе, которая включала почти три недели в Советском Союзе. Сестры Прайс совершили поездку по Ленинграду, Москве и Сталинграду. Обе женщины восхищались, как и семья Ли год спустя, экспериментом Советов по созданию бесклассового общества, сильно отличающегося от сильно расслоенного общества, которое они знали, когда росли в сельской местности Северной Каролины. Позже ФБР узнало, что Мэри Прайс открыто поддерживала Советский Союз после того, как она вернулась из своей поездки и посещала собрания Комсомольской лиги, молодежного отделения КПСС.50
  
   Сестры Прайс также начали тайные отношения с НКВД. Мэри, ростом 5футов 7 дюймов и весом 135 фунтов, с серыми глазами и волнистыми черными волосами, стала бы особенно важным оперативником. К сентябрю 1939 года у нее было два кодовых имени НКВД: "Кид" и "Дир". Работа Милдред на НКВД, возможно, началась еще до ее поездки в Советский Союз. Источник в ФБР сообщил в 1941 году, что она "занималась исследованиями или секретной работой на коммунистическую партию более десяти лет".51
  
   Хорошо образованные и вежливые сестры Прайс были именно такими рекрутами CPUSA, которых хотел НКВД. К 1938 году Советы начали деруссифицировать своих американских шпионов, отвергая потенциальных агентов, которые говорили на ломаном английском с русским акцентом. Московский центр был особенно заинтересован в наборе незамужних американских женщин, знатоков стенографии, которые могли бы найти работу в федеральном правительстве и частных офисах. Их также можно использовать в качестве сексуальных приманок - "медовых ловушек" - для шантажа нежелательных источников.52
  
   Исхак Ахмеров, глава нелегального отдела НКВД с конца 1937 года, возлагал особенно большие надежды на Мэри Прайс, особенно после того, как 10 июля 1939 года она стала личным секретарем и стенографисткой Вальтера Липпманна. Липпманн, работавший тогда в "Нью-Йорк Геральд Трибюн", был самым известным политическим обозревателем страны и известным вашингтонским инсайдером, имевшим практически неограниченный доступ к коридорам власти американской столицы. Но когда НКВД отозвало Ахмерова в Москву в том же году, Мэри Прайс была деактивирована, потому что некому было с ней справиться. Это изменилось в феврале 1941 года после того, как Эрл Браудер, который собирался отправиться в федеральную тюрьму, передал ее имя Джейкобу Голосу. Вскоре она начала снабжать его документами и перепиской, которые скопировала из личных файлов Липпманна.53
  
   Яв 1939 году, когда НКВД все еще не оправился от расправы Сталина над его самыми опытными офицерами, Ли заканчивал год обучения в Йельской юридической школе и искал работу. У него не было установленного курса обучения. Будучи безупречным парнем, он мог посещать любые занятия на юридическом факультете, какие хотел. Но он приехал в Йель не для того, чтобы писать диссертацию или получать степень, которых у него уже было три. Он поступил, чтобы изучить достаточно американского права, чтобы сдать экзамен в коллегию адвокатов штата Нью-Йорк.
  
   Крайние политические взгляды Ли не помешали ему искать работу на Уолл-стрит, в эпицентре финансового капитализма. Он нуждался в деньгах и не видел противоречия между своей радикальной политикой и выбором традиционной работы. Не один юрист-коммунист проводил дни, работая на Уолл-стрит, а ночи в заговорах с целью коллективизации ее богатств. Хотя весной 1939 года Ли брал интервью в нескольких других престижных юридических фирмах Нью-Йорка, в конечном итоге он выбрал "Донован, Лейзер, Ньютон и Лумбард".54
  
   Уильям Джозеф Донован, харизматичный герой войны и Донован, главный партнер Leisure, основал фирму летом 1929 года после награждения крестом "За выдающиеся заслуги" и медалью Почета во время Первой мировой войны, а затем работал помощником генерального прокурора в уголовном и антимонопольном отделах Министерства юстиции США. Он ушел из Министерства юстиции после того, как президент Герберт Гувер отказался от своего обещания выдвинуть его на пост генерального прокурора.
  
   Юридическая фирма Донована специализировалась на антимонопольных, налоговых, корпоративных и апелляционных делах. Фондовый рынок рухнул в течение нескольких месяцев после открытия фирмы, и вскоре она справилась со многими сложными банкротствами и слияниями, вызванными финансовым крахом. К 1939 году это была одна из лучших юридических фирм Нью-Йорка. Занимая два этажа на Уолл-стрит, 2, он приносил более 800 000 долларов в год - более 13 миллионов долларов в долларах 2013 года - и имел в штате более сорока сотрудников.55
  
   Ли начал работать в фирме в качестве юриста в сентябре 1939 года, в том же месяце, когда Гитлер вторгся в Польшу и развязал Вторую мировую войну. Он был уверен, что сложная практика фирмы отточит его юридические навыки и, возможно, проложит путь к карьере в политике.56
  
   Он и Ишбель поселились в квартире на верхнем этаже дома 531 по Восточной 84-й улице. Ли днем работал в "Донован, Досуг", а по вечерам и выходным готовился к экзаменам в Нью-йоркскую коллегию адвокатов. Эдмунд посылал молодой паре 30 долларов в месяц, чтобы помочь с арендной платой и расходами. Им нужна была субсидия, особенно после того, как 23 декабря 1940 года родился Гэвин Данбар Ли, их первенец.57
  
   Ишбель работал неполный рабочий день у профессора Джеймса Маршалла Осборна с английского факультета Йельского университета. Осборн и Бенджамин Нэнгл были коллегами, сотрудничали в издании The Gentleman's Magazine, британском издании восемнадцатого века. Осборн нанял Ишбель, чтобы она проводила для него исследования в Нью-Йоркской публичной библиотеке, потому что она специализировалась на этом периоде британской истории в Оксфорде.58
  
   В 1939 и 1940 годах Ишбель также работал волонтером в Ассоциации арендаторов Йорквилля (YTA), которая проводила кампанию за доступное жилье. CPUSA поддержал это. Газета Daily Worker от 1 мая 1939 года включила ассоциацию в список участников ежегодного первомайского парада того года.59
  
   Ишбель раскрыла свое членство в YTA в регистрационной форме иностранцев, которую она заполнила 28 сентября 1940 года. Закон о регистрации иностранцев, более известный как Закон Смита, требовал, чтобы все постоянно проживающие иностранцы регистрировались в федеральном правительстве и сдавали отпечатки пальцев. Закон также запрещал преподавание или пропаганду свержения Соединенных Штатов силой или насилием. Закон Вурхиса, сопутствующий ему закон, требовал, чтобы все группы с иностранными филиалами регистрировались в федеральном правительстве. Этот закон также позволил федеральному правительству депортировать иностранцев, принадлежащих к любой контролируемой иностранцами организации, которая стремилась к насильственному свержению Соединенных Штатов.60
  
   После того, как в январе 1941 года Закон Вурхиса вступил в силу, КПУСА получила разрешение из Москвы отмежеваться от Коминтерна и выйти из-под его зонтика. CPUSA также исключил из своих списков 7500 членов, которые не подавали заявления на получение американского гражданства, тем самым избавив этих людей от процедуры депортации. Позже Бентли сказал ФБР, что Ишбель был среди тех, кого сбросил CPUSA. Несмотря на то, что она рассматривала возможность натурализации, Ишбель никогда не подавала заявление на получение гражданства, потому что боялась, что расследование ее прошлого может раскрыть ее членство в CPUSA. Это решение будет возвращаться, чтобы преследовать ее чрезвычайно болезненным образом.61
  
   Письма Ли Эдмунду в 1939 и 1940 годах были поразительно аполитичными. Возможно, он хотел скрыть свое членство и членство Ишбель в КПУ от своих родителей, хотя в одном письме он показал свои просоветские симпатии. На следующий день после того, как 27 сентября 1940 года Трехсторонний пакт между Германией, Италией и Японией учредил альянс Оси, Ли написал Эдмунду: "Возможно, вы заметили в сегодняшних газетах, что впервые с момента подписания германо-советского пакта Ось принимает открыто враждебный тонпо отношению к СССР".62
  
   Ли не сдал экзамен в коллегию адвокатов штата Нью-Йорк с первой попытки. Он сделал это на втором и был принят в Нью-Йоркскую коллегию адвокатов 10 февраля 1941 года. В фирме Донована он занимался в основном антимонопольными и корпоративными вопросами. Ему не нравилась его работа, и, как и многие другие молодые юристы в крупных фирмах, он жаловался на долгие часы работы: "[Я] только что провел самую отвратительную неделю в офисе, - писал он своему отцу, - возвращаясь домой только за один вечер до 11:00 вечера, исключая субботу."63
  
   Как бы он ни ворчал, трудовая этика Ли произвела такое же впечатление на партнеров фирмы, как и на его преподавателей в Оксфорде. В апреле 1941 года Комитет Палаты представителей США по военным вопросам нанял фирму Донована для оказания помощи в расследовании военной готовности страны. Донован отправил Отто К. Доеринга-младшего, одного из своих партнеров, помогать комитету в течение восьми недель. Деринг выбрал Ли своим главным помощником.64
  
   Несмотря на то, что Ли работал сверхурочно, он находил время, чтобы удовлетворить свою общественную совесть, выполняя добровольную юридическую работу для Китайского совета помощи (CAC) и Russian War Relief (RWR). Обе организации были гуманитарными, и у фирмы Донована не было возражений. HUAC позже обвинит CAC в сильных связях с коммунистами. Ли работал над слиянием CAC с другой благотворительной организацией. К 1942 году он занял место в исполнительном комитете CAC, где его юридическая работа произвела благоприятное впечатление на Милдред Прайс, ныне главу CAC и члена его исполнительного комитета. Под ее руководством CAC оказывал прямую экономическую помощь китайским организациям, связанным с Коммунистической партией Китая.65
  
   Ли находил свою добровольную работу гораздо более удовлетворительной, чем защита корпораций. Благодаря этому он познакомился с председателем RWR Эдвардом Картером (Луис Буденц, бывший главный редактор Daily Worker, позже утверждал, что Картер был членом CPUSA). Вскоре Ли стал членом совета директоров RWR и его главным юрисконсультом. Он также выступал в качестве его помощника секретаря. RWR в основном направлял частные средства и поставки в Советский Союз, который сражался с Гитлером с момента нападения нацистского лидера ранним утром 22 июня 1941 года.66
  
   Милдред Прайс познакомила Ли со своей сестрой где-то весной 1942 года. Их встреча не была случайной. НКВД подталкивал Мэри Прайс "найти кого-то нового", и Милдред помогла своей сестре, познакомив ее с Ли. Мэри и Дункан, два южанина, мгновенно потянулись друг к другу. Хотя Мэри жила и работала в Вашингтоне, она часто приезжала в Нью-Йорк, чтобы навестить свою сестру. Находясь там, она также увидела Ли.67
  
   Голос, не зная, что сам Донован одобрял работу Ли в CAC и RWR, решил, что открытая работа молодого юриста в двух организациях может разрушить его будущую полезность. Где-то весной 1942 года он сказал Мэри Прайс сделать Ли членом секретного подполья КПУ. В 1930-х и начале 1940-х годов термин "подполье" был синонимом героизма, самопожертвования и моральной чистоты.68
  
   В конце весны или начале лета 1942 года Мэри Прайс сообщила Голосу, что Ли последует за Донованом в Вашингтон, чтобы присоединиться к его новой разведывательной службе. Голос немедленно приказал ей завербовать Ли в качестве шпиона.69
  
   ЧЕТЫРЕ
  
   МОЯ ЛИГА ДЖЕНТЛЬМЕНОВ
  
   Яв начале марта 1941 года, как и миллионы других молодых американских мужчин, Ли заполнил анкету для первого призыва его страны в мирное время. Поскольку у него было двое иждивенцев, призывная комиссия предоставила ему отсрочку. В то же время, ожидая, ввяжутся ли Соединенные Штаты в боевые действия, он продолжал заниматься юридической практикой, работал волонтером в Китайском совете помощи и в Российской военной помощи и заботился о своей молодой семье.1
  
   Хотя большинство американцев были против Адольфа Гитлера в начале 1941 года, они сами были против борьбы с нацистской Германией еще больше. Они усвоили урок Первой мировой войны. Эта бойня не принесла им ничего, кроме разочарования и желания держаться подальше от любых будущих глобальных конфликтов. Глубокий изоляционизм, смешанный с пацифизмом, охватил нацию в 1930-х годах. Многие утверждали, что банкиры и производители вооружения, такие как Дж.П. Морган-младший и Пьер Дюпон, втянули страну в Первую мировую войну, чтобы заработать миллионы, продавая боеприпасы армии США и ее союзникам. Ошеломленные предположением о таком заговоре, американцы ничего так не хотели, как отступить между своими океанами и сосредоточиться на своих собственных делах.2
  
   Президент Франклин Рузвельт, чувствительный к общественному мнению и не желающий скрещивать мечи с изоляционистами в своей правящей коалиции, на протяжении большей части 1930-х годов поддерживал преобладающие настроения. Когда 4 марта 1933 года он принимал присягу в качестве тридцать второго президента страны, Соединенные Штаты переживали самую страшную экономическую катастрофу в своей истории. Американцы выбрали его, чтобы вытащить их из финансового положения, а не втягивать в международные кризисы. Первая инаугурационная речь Рузвельта отразила это мощное, всеобъемлющее убеждение. Он посвятил иностранным делам только один абзац речи.3
  
   Жестокая эскалация японского вторжения в Китай летом 1937 года, за которой последовал захват Германией Австрии в марте 1938 года и аннексия Чехословакией Судетской области в конце сентября того же года, убедили Рузвельта в том, что изоляционизм и умиротворение не предотвратят еще одного глобального столкновения. Его уверенность усилилась после того, как Франция пала перед немцами в июне 1940 года. К тому времени большинство американцев считали Адольфа Гитлера угрозой Соединенным Штатам; тем не менее, они не были готовы вести еще одну мировую войну. К тому времени, когда немцы захватили Париж, армия США была меньше, чем у Бельгии. Он все еще сильно полагался на лошадей и попросил еще 20 000 той осенью. Хотя Рузвельт протолкнул Закон о расширении военно-морского флота на 1,5 миллиарда долларов через Конгресс в 1938 году и призвал к производству 10 000 боевых самолетов в том же году, большинство кораблей и самолетов все еще строились в 1940 году. В стране не было крупной оружейной промышленности.4
  
   TСоединенным Штатам также не хватало централизованного способа сбора и оценки иностранной разведки. До лета 1941 года основные обязанности по сбору разведданных были распределены между Государственным департаментом, Управлением военно-морской разведки (ONI) и Отделом военной разведки армии США (MID). Их методы и средства принадлежали скорее девятнадцатому веку, чем двадцатому. Острая потребность в современной разведывательной службе привела президента Рузвельта в конечном итоге к созданию Управления стратегических служб, что, в свою очередь, позволило НКВД завербовать Ли в качестве шпиона.
  
   В 1940 году в Государственном департаменте было всего семьсот сотрудников дипломатической службы, расквартированных по всему миру (сегодня их как минимум в десять раз больше). Никто из них не собирал разведданные тайно; вместо этого они собирали политическую и экономическую информацию из открытых источников. Они редко анализировали и понимали даже эту информацию, выходящую за рамки того, что было нужно дипломатам для решения очень специфических проблем. Это было наглядно продемонстрировано как раз перед тем, как японские бомбы начали падать на Перл-Харбор, когда Стэнли Хорнбек, отвечающий за дела Китая в Государственном департаменте с 1928 года, написал меморандум, в котором уверенно предсказывал, что "японское правительство не желает, не намерено и не ожидает немедленного вооруженного конфликта с Соединенными Штатами".5
  
   Аналогичные проблемы со сбором и пониманием иностранной разведки преследовали ВМС и армию США. Военно-морской флот учредил ONI в 1882 году, но пятьдесят лет спустя в нем служили только двадцать четыре офицера и восемнадцать клерков, которые ориентировались на технические характеристики иностранных флотов и в значительной степени полагались на военно-морских атташе, размещенных в посольствах США. ONI не делал анализ официальной функцией до 1937 года, всего за четыре года до Перл-Харбора.
  
   Армия последовала примеру флота и создала MID в 1885 году. Военное министерство немедленно продемонстрировало отсутствие интереса к новому подразделению, выделив ему всего четырех человек. Амбициозные офицеры быстро поняли, что карьера уходит в середину, чтобы умереть, а не процветать. В 1936 году в MID работало всего шестьдесят шесть рядовых и офицеров, причем большинство офицеров были назначены атташе при американских посольствах за рубежом. Почти никто не понимал функции и важности военной разведки в современной войне. Это было правдой, несмотря на то, что к 1940 году криптологи армии и флота США могли читать японские дипломатические сообщения между Токио и его посольством в Вашингтоне.
  
   Множество других агентств и ведомств США, начиная от ФБР и заканчивая Министерством финансов, также собирали иностранную разведданную. Они редко придавали смысл информации, собранной для их собственных ограниченных целей, или делились ею за пределами своих очень узких внутренних каналов.6
  
   Расстроенный до отчаяния, Рузвельт обратился к другим источникам. Уильям Буллит, его посол во Франции, прислал ему разведданные из Deuxième Bureau, военной разведывательной службы этой страны. Точно так же его посол в Польше отправлял донесения польского разведывательного бюро. Рузвельт также полагался на сообщения из первых рук от иностранных корреспондентов и неофициальной, но надежной сети юристов и бизнесменов, которые путешествовали за границу. Но большая часть их репортажей содержала не более чем слухи или слухи.7
  
   К весне 1941 года это отсутствие скоординированной и взвешенной внешней разведки оставило Соединенные Штаты функционально слепыми. Это было особенно опасное время, потому что в марте того года Конгресс принял Закон о ленд-лизе, действуя по призыву президента превратить Соединенные Штаты в "великий арсенал демократии". Когда непрерывный поток британских кораблей доставлял американские военные припасы в охваченную войной Великобританию, Рузвельт предпринял шаги, чтобы защитить их от бродячих групп гитлеровских подводных лодок. Немецкие подводные лодки торпедировали более 500 000 тонн британских судов в месяц в Северной Атлантике. Чтобы быть эффективными, поставки по ленд-лизу нуждались в защите ВМС США.8
  
   Несмотря на растущую опасность в Северной Атлантике, никто в правительстве США не мог ответить на самый насущный вопрос Рузвельта: куда Гитлер нанесет следующий удар? 27 мая 1941 года президент, убежденный в решимости нацистского диктатора завоевать мир, сделал единственное, что он мог сделать: он объявил чрезвычайное положение в стране на неограниченный срок.9
  
   Рузвельту было не привыкать к чрезвычайным кризисам. С момента принятия присяги он мало с чем сталкивался. Только Авраам Линкольн вступил в должность при более серьезных обстоятельствах. Но, как и Линкольн, Рузвельт почти мистически верил в способность федерального правительства решать проблемы. Во время своего первого срока он создал множество агентств Нового курса, снабдив их блестящими политиками и талантливыми администраторами. Эти мужчины и женщины произвели революцию в том, как федеральное правительство контролировало и регулировало американскую экономику. Президент Рузвельт применил ту же тактику, чтобы произвести революцию в том, как Соединенные Штаты собирали и анализировали иностранную разведку.
  
   11 июля 1941 года Рузвельт подписал приказ, который отразился на жизни Ли на десятилетия вперед. Орден создал Управление координатора информации (COI), первую в стране гражданскую автономную разведывательную организацию мирного времени. КОИ был одним из самых новых и необычных из 136 отдельных военных ведомств, которые Рузвельт создаст к 1945 году. Выполняя свою двойную роль президента и главнокомандующего, Рузвельт уполномочил КОИ собирать, анализировать и передавать ему и всем руководителям его соответствующих департаментов всю информацию о национальной безопасности, собранную федеральным правительством.10
  
   Рузвельт выбрал Уильяма Дж. Донована, наставника Ли, чтобы возглавить COI. Хотя они учились в одном классе юридического факультета Колумбийского университета - Донован закончил его, а Рузвельт нет, - они не очень хорошо знали друг друга. Донован был ирландским католиком из Буффало, который когда-то серьезно подумывал о том, чтобы стать священником. Рузвельт был протестантским патрицием, происходившим из богатых семей долины реки Гудзон и воспитанным в Гротоне и Гарварде. Он также был дальним родственником Теодора Рузвельта, двадцать шестого президента страны. Как следствие, Рузвельт был демократом, а Донован был республиканцем: в 1932 году Донован безуспешно баллотировался на пост губернатора Нью-Йорка, и в то же время он проводил кампанию за переизбрание Герберта Гувера против Рузвельта.11
  
   Несмотря на эти серьезные социальные и политические различия, оба мужчины разделяли сложный взгляд на мир и место Америки в нем. Они почувствовали величие своей страны и ее необходимость играть гораздо большую роль в международных делах. И каждый видел в другом то, что ему нравилось. Рузвельт знал, что Донован был настоящим героем войны; он также чувствовал, что Донован был абсолютно бесстрашным, не боялся ни Гитлера, ни вашингтонских бюрократов. Донован, чрезвычайно амбициозный и очень социально сознательный, восхищался царственной личностью Рузвельта, его непринужденной уверенностью в себе и аристократической осанкой.12
  
   Оба мужчины также обладали харизматичными личностями, которые вдохновляли тех, кого они вели, противостоять убийственному огню встроенных пулеметов или экономическим разрушениям Великой депрессии. Эта же харизма также вызвала глубокое чувство ненависти и зависти среди их ожесточенных и частых недоброжелателей.
  
   RОзвельт, стремясь заручиться двухпартийной поддержкой своей все более смелой позиции против Германии и Японии, пригласил республиканцев Генри Стимсона и Фрэнка Нокса присоединиться к его кабинету министров в 1940 году в качестве военного и военно-морского министров соответственно. Тем летом Нокс вновь представил Донована Рузвельту. К тому времени Донован был национальной фигурой. В январе Warner Brothers выпустили фильм "Битва 69-го", в котором рассказывается о мужественных подвигах Донована во время Первой мировой войны.13
  
   После того, как британская армия была спасена с пляжей Дюнкерка и Франция пала в июне, Рузвельт последовал совету своего недавно назначенного военного и военно-морского министров и попросил Донована отправиться в Англию, чтобы оценить ее шансы выстоять против безжалостной воздушной кампании Гитлера. Рузвельт получил десятки пессимистичных сообщений от Джозефа П. Кеннеди, своего посла в Лондоне, который поддерживал политику умиротворения бывшего премьер-министра Невилла Чемберлена. Рузвельт, сомневаясь в склонности Кеннеди делиться честной оценкой, хотел, чтобы Донован дал ему независимую оценку.14
  
   Всегда беспокойный интеллектуально и физически, Донован был рад еще одному отсутствию на своей практике на Уолл-стрит. Уинстон Черчилль, преемник Чемберлена на посту премьер-министра, стремился заручиться поддержкой Америки и предоставил Доновану беспрецедентный доступ ко многим наиболее секретным секретам британской обороны и разведки. Его открытость окупилась. Вернувшись в августе того года, Донован сказал Ноксу и Рузвельту, что британцы смогут продержаться, если получат необходимые им военные припасы из Соединенных Штатов.15
  
   Впечатленный этой резкой оценкой, Рузвельт затем одобрил план Донована провести стратегическую оценку средиземноморского театра военных действий в декабре 1940 года. К тому времени, когда он вернулся в середине марта 1941 года, Донован посетил более дюжины стран и побывал на полях сражений в Ливии и Албании. На протяжении всего этого он держал Нокса и Белый дом в курсе событий с помощью длинных и подробных отчетов.16
  
   26 апреля Донован поступил по предложению Нокса и составил подробное исследование о том, как британцы собирали и оценивали информацию иностранной разведки. В своем "Меморандуме о создании Службы стратегической информации", отправленном Рузвельту 10 июня, Донован подчеркнул, что беспокоило президента, по крайней мере, с весны 1941 года: "Хотя мы сталкиваемся с неминуемой опасностью, нам не хватает эффективной службы для анализа, понимания и оценки такой информации, как мыможет получить (или в некоторых случаях получил), относительно намерений потенциальных врагов и предела экономических и военных ресурсов этих врагов ". Рузвельт лучше, чем кто-либо, знал, что Донован был прав. С тонким и не очень тонким побуждением со стороны Нокса и британцев, которые отчаянно хотели делиться и координировать разведданные с Соединенными Штатами, президент в июле учредил COI с Донованом в качестве его главы.17
  
   Решение Рузвельта вызвало бурю негодования в ФБР и вооруженных силах США. Оба, следуя худшим традициям укоренившейся вашингтонской бюрократии, боялись вторжения Донована на их территории и его доступа в Овальный кабинет. Рузвельт, в ответ, запретил COI действовать, за исключением очень ограниченных способов, внутри Соединенных Штатов, где безраздельно властвовало ФБР, и вмешиваться в основные миссии MID и ONI. Несмотря на заверения, Дж. Эдгар Гувер назвал КОИ "безумием Рузвельта". Генерал Джордж К. Маршалл, холодно сдержанный начальник штаба армии, объединился с военным министром Стимсоном, чтобы заблокировать присвоение звезд генерал-майора - или любого другого военного звания, - которыми Рузвельт размахивал перед Донованом, чтобы заманить его на эту работу. Стимсон также гарантировал, что Донован не получит оплату за свою службу в качестве главы COI. Хотя независимость COI от любого департамента кабинета министров давала Доновану широкие возможности, это также гарантировало, что его новая организация никогда не будет лишена непримиримых бюрократических соперников.18
  
   Хотя Донован не из тех, кто отступает перед своими врагами, он сосредоточился на гигантской задаче создания COI с нуля. Во что бы ни верили его враги, он знал, что Рузвельт дал ему широкие полномочия по защите Соединенных Штатов. В сентябре миссия COI расширилась еще больше, когда она поглотила небольшие шпионские подразделения ONI и MID - они больше не были нужны флоту и армии - и получила доступ к нецелевым средствам со счета Рузвельта. Теперь Донован мог оплачивать секретные операции, не входящие в компетенцию аудиторов Бюджетного бюро.19
  
   Донован сразу же решил нанять подходящих людей для выполнения масштабных миссий COI. Будучи отстраненным от вербовки в армии и ФБР и по темпераменту не желая этого делать, он искал мужчин и женщин, отлитых по тому же образцу, что и он. Чтобы найти их, он обратился к своим юридическим, деловым, политическим и общественным кругам, из которых те, кому он доверял больше всего - юристы, промышленники, банкиры и ученые - в свою очередь обратились к своим контактам в юридических фирмах и залах заседаний, на Уолл-стрит, а также в более престижных университетах иКолледжи.20
  
   У Донована была племенная, почти британская привязанность к высшему классу к учреждениям, к которым он принадлежал, и ценностям, которые они представляли. Он верил, что те, кто ходил в лучшие школы, состоял в правильных клубах, поддерживал ту же политическую партию, занимал ту же работу и был финансово обеспеченным, никогда не подумают о предательстве своей страны. Он построил свою новую организацию на доверии. Для него было непостижимо, что те, кого он выбрал, чтобы присоединиться к нему, могли предпочесть другую страну своей собственной. Донован выразил свою глубокую веру в эту замкнутость, назвав свой внутренний круг внутри OSS "моей лигой джентльменов".21
  
   Хотя он в значительной степени полагался на восточный истеблишмент, чтобы заполнить высшие эшелоны COI, Донован не ограничивал свою вербовку исключительно этим. Джон Патон Дэвис, офицер дипломатической службы, служивший в Китае вместе с генерал-лейтенантом Джозефом Стилуэллом, позже живо описал наемников Донована как "острую коллекцию головорезов, постдебутанток, миллионеров, профессоров, юристов корпораций, профессиональных военных и неудачников, действующих в условиях высокого напряжения и шепотом". С таким же успехом Донован мог нанять коммуниста, который сражался в Испания против Франко, поскольку он должен был нанять биржевого маклера с Уолл-стрит - если бы этот человек мог помочь ему выиграть войну. Однажды он похвастался: "Я бы поставил Сталина на службу в УСС, если бы думал, что это поможет победить Гитлера". В некотором смысле, он так и сделал. После Второй мировой войны ФБР и Агентство национальной безопасности выявили по меньшей мере двадцать две женщины и мужчины, включая Ли, которые были советскими источниками в УСС. Хотя невозможно быть точным, где-то от пятидесяти до ста сотрудников OSS принадлежали к CPUSA. Несмотря на это, Донован сказалNew York Herald Tribune в августе 1948 года он сказал, что, по его мнению, ни одна секретная информация УСС "никогда не передавалась кому-либо, не уполномоченному ее получать".22
  
   Dсильные стороны Онована заключались в лидерстве, а не в управлении разросшейся бюрократией, численность которой выросла до 13 000 человек. В частном порядке даже его поклонники признавали, что он заслужил прозвище "Дикий Билл" не за свой героизм на поле боя, а за то, что позволил развиться самому дикому, самому свободному виду административного и процедурного хаоса. Следуя своей привычке полагаться на тех, кому он доверял больше всего, Донован обратился в свою юридическую фирму за помощью в управлении своей новой организацией.23
  
   Чтобы навести хоть какое-то подобие порядка в повседневных делах ИСП, Донован нанял Отто "Оле" Доеринга, своего научного партнера по юриспруденции и еще одного наставника Ли, в качестве главного юрисконсульта. Белый дом предложил Элджера Хисса из Госдепартамента на эту должность, но Донован хотел Доеринга, который происходил из богатой чикагской семьи и имел дипломы инженера и юриста Корнельского университета. Спокойный темперамент Доринга и терпеливый подход к решению проблем были идеальной преградой для стремительного поведения Донована и его бешеного темпа.24
  
   Весной 1942 года Доринг и Донован попросили Ли присоединиться к COI. Он ухватился за возможность служить под началом своих старых боссов и выполнять такую стимулирующую и захватывающую работу. Нет никаких доказательств того, что Советы просили его обратиться в УСС. 1 мая Ли взял интервью у Джона Дж. Макдоно, сотрудника ЦРУ, который позже служил офицером контрразведки УСС в Нью-Дели. В тот же день Макдоно составил меморандум, в котором выразил свою уверенность в том, что молодой человек был идеальным новобранцем из-за его исключительного происхождения и образования. Макдоно, понятия не имевший о членстве Ли в CPUSA, был особенно впечатлен способностью молодого стипендиата Родса помогать службам помощи пострадавшим от войны в России и Совета помощи Китаю, работая полный рабочий день в требовательной юридической фирме Донована.25
  
   На следующий день Ли подал заявление в нью-йоркское отделение COI. Он полагался на свои связи в Йеле. В своем заявлении о личной истории он перечислил Генри Слоуна Коффина, выпускника Йельского университета 1897 года и президента теологической семинарии Союза, и Майреса Макдугала, его родственника, наставника, стипендиата Родса и профессора юридической школы Йельского университета, в качестве двух личных рекомендаций. Макдоно взял интервью у первого в течение недели, сообщив, что Коффин "знал семью Ли в течение трех поколений ... и [имеет] большое доверие к молодому Ли, и говорит, что он умен, амбициозен и [что] он очень искренне рекомендует его нам ".26
  
   21 мая Аллен Уэлш Даллес, известный нью-йоркский юрист (и будущий глава ЦРУ), который руководил офисом Рокфеллеровского центра COI, переслал досье Ли в Вашингтон с приложенной небольшой запиской: "Наше впечатление было самым благоприятным". Восемь дней спустя Макдоно написал Уоттсу Хиллу:администратор в вашингтонском офисе COI, вторящий Даллесу: "Этот молодой человек выглядит как отличная перспектива, о чем свидетельствует его послужной список".27
  
   13 июня 1942 года Франклин Рузвельт подписал приказ о переименовании КОИ в Управление стратегических служб и передаче его под юрисдикцию Объединенного комитета начальников штабов Вооруженных сил. К тому времени Соединенные Штаты уже пять месяцев воевали с Японией и Германией. Донован знал, что КОИ нуждается в поддержке и ресурсах военных, чтобы сыграть значимую роль в победе в войне, и Рузвельт согласился. Донован также считал, что новое название его организации лучше отражает ее миссию по предоставлению стратегической информации Рузвельту и Военному ведомству. Его критики жаловались, что OSS на самом деле означает "О, такой социальный" из-за количества голубокровных в его рядах. Президент повысил Донована с гражданского статуса до директора УСС с военным званием полковника.28
  
   O1 июля 1942 года Ли заполнил Стандартную форму Љ 57 "Заявление о приеме на работу в федеральное управление". Он описал себя как двадцативосьмилетнего, ростом 5 футов 10 дюймов и весом 160 фунтов, страдающего близорукостью и астигматизмом. Он также утверждал, что он лояльный американец. В своем заявлении и прилагаемом подписанном аффидевите он отрицал принадлежность к какой-либо организации, которая выступала за свержение правительства США. В тот же день Ли предстал перед нотариусом и поклялся поддерживать и защищать Конституцию США от всех врагов, внешних и внутренних.29
  
   На следующий день Ли был принят на работу в качестве адъютанта и помощника главного юрисконсульта в кабинете директора на время войны. Его обязанности варьировались от рутинных административно-правовых вопросов - составления и рассмотрения контрактов, договоров аренды, директив и сводок - до взаимодействия с адвокатами из Министерства юстиции и других правительственных учреждений. Его начальником был Отто Деринг, ныне капитан армии США. Директор по персоналу подчеркнул веру Доринга и Донована в Ли в отчете, написанном в тот же день: "Поскольку работа на этой должности включает в себя много особого и очень конфиденциального характера, особенно желательно назначить представленного здесь кандидата . . . . Г-н Ли был тесно связан в егоюридическая работа как с полковником Донованом, так и с капитаном Дорингом, с которыми он будет работать, давая им полное представление о его характере и честности ".30
  
   Ли начал работать в кабинете директора 2 июля, но его назначение было условным. Ему пришлось пройти формальную проверку в Комиссии по гражданской службе, чтобы сохранить свою работу. После Перл-Харбора ФБР взяло на себя задачу провести расследование всех случаев, когда КОИ нанимали. Однако к концу весны 1942 года бюро было перегружено расследованиями в отношении федеральных служащих, чья лояльность была поставлена под сомнение, в дополнение к другим его обязанностям в военное время, поэтому Комиссия по гражданской службе взяла на себя работу по проверке кандидатов в COI, а затем в OSS. Но ресурсы Комиссии по гражданской службе были так же ограничены, как и ресурсы ФБР, потому что начало войны вызвало еще один взрыв в федеральном найме. Это оправдало Ли через восемь дней после того, как он начал работать в офисе Донована.31
  
   В 1952 году ФБР проследило за поспешным расследованием Ли, проведенным Комиссией по гражданской службе, и повторно допросило Джорджа С. Сьюарда, одного из его соседей по 85-й восточной улице 531 в Нью-Йорке. Сьюард, выпускник юридического факультета Университета Вирджинии и адвокат юридической фирмы "Ширман и Стерлинг" на Уолл-стрит, сообщил ФБР в 1952 году, что Ли и Ишбел придерживались очень либеральных политических взглядов, что не беспокоило его до тех пор, пока следователь Государственной службы не допросил его о лояльности его соседа кСоединенные Штаты. Вскоре после этого интервью Ли спросил Сьюарда, есть ли у кого-нибудь проверял его. Когда Сьюард сказал "да", Ли небрежно ответил, что благосклонное одобрение Сьюарда, вероятно, сделало его "недосягаемым для ФБР". Сьюард признался в 1952 году, что это странное замечание вызвало у него беспокойство и что он пожалел, что дал Ли положительную рекомендацию. Любопытно, что он добавил, что у Ли сильный характер и "он ничего не сделает, если не будет убежден, что это правильный курс". ФБР также обнаружило, что Комиссия по гражданской службе не опрашивала ни Нэнглов, ни бывших арендодателей Ли, ни каких-либо профессоров юридической школы Йеля.32
  
   6 июля Ли заполнил анкету Военного министерства и подал заявление на зачисление в резерв в качестве первого лейтенанта армии США. Донован нашел военные вакансии для многих гражданских, которые присоединились к УСС, хотя большинство из них не провели ни дня на базовой подготовке. Ли дал армии список рекомендаций о персонах "голубых фишек". Среди них были Донован, Деринг и Коффин, а также Карл Ньютон, другой партнер юридической фирмы Донована и стипендиат Родса, и Аллен Уордвелл, лидер нью-йоркской городской коллегии адвокатов и член Йельского класса 1895 года. Коффин и Донован также писали письма от имени Ли. С их восторженной поддержкой он стал первым лейтенантом три недели спустя.33
  
   Ятем временем усилия Мэри Прайс по вербовке увенчались успехом. Ли согласился стать шпионом. 8 сентября 1942 года Московский центр получил свой первый подробный отчет от Джейкоба Голоса о Ли. "Голос" взволнованно отметил: "Телеграммы, идущие в Государственный департамент, проходят через него. Он выбирает среди них и показывает их Доновану для рассмотрения. Кроме того, через него проходят отчеты агентов из Европы и со всего мира . . . . Кох [кодовое имя Ли] хочет работать с нами и предоставлять нам любую информацию, которую он может получить. Он не может забрать какие-либо документы из своего отдела, но он выучит их наизусть, насколько это возможно, а затем запишет и отдаст Дир [кодовое имя Мэри Прайс] ".34
  
   Советы не знали, что Ли также спал с Прайсом. Московский центр запретил секс между своими кураторами шпионов и их агентами, опасаясь, что это может повлиять на суждения обеих сторон и создать предвзятые оценки. Их сексуальные отношения расцвели поздней весной 1942 года, когда она завербовала его в шпионаж. Скорее всего, это началось в Вашингтоне. В интервью ФБР 17 апреля 1947 года Прайс призналась, что новый сотрудник Донована остался с ней "на неделю или две", когда он приехал в Вашингтон, чтобы найти квартиру для своей семьи.35
  
   Старая поговорка ФБР гласит, что не было ни одного дела о шпионаже, в котором секс не сыграл бы роли. Хотя это не совсем так, сексуальное обаяние Прайса, вероятно, сыграло важную роль в стирании любых сохраняющихся сомнений, которые Ли мог питать в 1942 году по поводу предоставления секретной информации Советам. Их незаконные отношения шли рука об руку с его новой, тайной двойной жизнью. Роман Ли с Прайсом также представлял собой нечто большее, чем просто готовность потакать его физическому желанию. Это показало, что он собирается создавать и играть по своим собственным правилам и может разделять.
  
   Однако Ли не соглашался заниматься шпионажем, чтобы заняться сексом с Прайсом. Хотя их интимные часы вместе облегчали ему выполнение ее просьбы, они не мотивировали его шпионить в пользу Советов. Скорее, он сделал это, потому что знал, что его час настал. Другие члены его семьи пережили похожие прозрения, изменившие жизнь: Ричард Генри Ли в 1776 году, Роберт Э. Ли в 1861 году и Эдмунд в 1902 году. В 1942 году Ли знал, что великий советский эксперимент с его обещанием открыть новое царство на земле боролся за саму свою жизнь. Случай и способности привели Ли в УСС. Он не мог упустить эту потрясающую возможность помочь тому, что он считал лучшей надеждой на будущее человечества. Красная звезда заменила христианский крест.
  
   С самого начала НКВД осознало огромный потенциал Ли, который только возрос, когда 6 февраля 1943 года Доеринг попросил его стать помощником начальника Секретариата, нервного центра УСС. Ли описал Секретариат в меморандуме для всех сотрудников OSS как "канал для всех бумаг, требующих одобрения Директора и помощников директора". Эта должность давала ему неограниченный доступ к самым деликатным вопросам и секретным операциям УСС. Месяц спустя армия повысила Ли до капитана. Доеринг поставил ему оценку эффективности "отлично" - самую высокую в OSS - с отметками "выдающиеся" в двадцати различных областях, включая "надежность" и "способность принимать решения".36
  
   Ли одновременно был секретарем исполнительного комитета OSS и подписывал протоколы его заседаний. Среди других своих задач этот комитет решал судьбы сотрудников OSS, которые были признаны Комиссией по гражданской службе угрозой безопасности. 30 апреля 1943 года комитет приказал, чтобы все кандидаты в OSS проходили полную проверку безопасности, прежде чем их принимали на работу. Ли повезло, что он присоединился к OSS, когда он это сделал: даже при полной поддержке Донована он, вероятно, не смог бы пережить тщательное расследование, включавшее интервью с Нэнглами и его профессорами в Йельской юридической школе.37
  
   Ятем временем, к сентябрю 1942 года Ли начал передавать Прайсу секреты УСС. Они встречались в ее квартире или у него. Ишбель часто участвовала в их встречах. Она знала, что ее муж передавал Прайсу секретную информацию; она не знала, что он также спал с ней.38
  
   Секретная информация, которую он устно передавал Прайсу, охватывала широкий спектр политической разведки. 13 мая 1943 года Московский центр НКВД обобщил разведданные, которые он до сих пор передавал ей и "Голосу". Это варьировалось от планов лидера китайских националистов Чан Кайши встретиться с лидерами Коммунистической партии Китая до сообщения посла США в Москве о циркулирующих там слухах о том, что Черчилль сказал Сталину, что союзники не откроют второй фронт против Германии, пока СССР не объявит войну Японии.39
  
   Ли также рассказал Прайсу о телеграмме Госдепартамента от Карлтона Хейса, посла США в Испании. Секретный межведомственный меморандум, который Ли написал и адресовал Доновану 5 октября 1942 года, резюмировал эту телеграмму, в которой обсуждались попытки Аргентины убедить папу Пия XII договориться о прекращении боевых действий с Гитлером. В докладной записке содержались выдержки из наиболее важных политических разведданных, полученных УСС в сентябре. В подзаголовке "Католическое сопротивление" Ли написал об ужесточении отношения Ватикана к Оси и процитировал: "В частности, телеграмма Госдепартамента от посла Хейса от 9/8/42, в которой цитируется заявление аргентинского посланника в Испании о том, что, отвергая попытки Аргентины к миру, Папа заявил, что поражение нацистов необходимо и будет достигнуто ". Информация Хейса вызвала живой интерес НКВД, потому что Сталин хотел знать о любых мирных переговорах с Гитлером - он был в ужасе от того, что Великобритания и Соединенные Штаты заключат сепаратный мир с Германией, оставив его один на один с Гитлером. В то же время американцы и англичане беспокоились, что Сталин сделает с ними то же самое.40
  
   Хотя Ли передавал НКВД ценные разведданные, Московский центр жаловался на его рассеянность. Центр обвинил Прайс в неопытности в обращении с агентами и предложил заменить ее более опытным куратором. Месяц спустя он также потребовал, чтобы Ли получил конкретные вопросы для ответа, особенно о структуре и персонале OSS. 13 мая 1943 года центр снова выразил свое разочарование по поводу неспособности его нью-йоркского отделения должным образом управлять Ли: "На данный момент K [och] не дает информацию, основанную на наших заданиях. ... Он представляет для нас большой интерес. На данный момент нет никакой информации от станции, что его вербовка была официально оформлена ".41
  
   К тому времени НКГБ (НКВД сменил название в апреле 1943 года) находился под огромным давлением со стороны Сталина, требуя собирать точные и своевременные разведданные. За год до этого, когда гитлеровские войска двигались к Москве, он решил проникнуть в ЦРУ и УСС. Он поручил своим секретным агентам собирать американскую разведданную по четырем основным направлениям: планы Гитлера в отношении Советского Союза; секретные военные цели Рузвельта и Черчилля, особенно их планирование второго фронта, которое отвлекло бы внимание и ресурсы Гитлера от Советского Союза; любой намек на секретные планы его западных союзниковмирные переговоры с нацистским лидером; и любые американские научно-технические достижения, которые его агенты могли украсть или скопировать.42
  
   Ли, как один из самых доверенных помощников Донована, был в идеальном положении, чтобы помочь Советам. Но неопытность Прайса была лишь одной из причин, по которой он не оправдал ожиданий НКГБ. Ли понимал, что у него гораздо больше шансов выжить, если он выберет, что подарить ей, и не оставит при этом бумажного следа. Ему не нужны были дипломы Йеля и Оксфорда, чтобы понять разницу между искушением и управлением судьбой.
  
   Однако больше, чем выживание, побудило его контролировать свои отношения с Советами. Ли боролся с глубоко укоренившейся чертой характера: его интеллектуальной и эмоциональной неспособностью полностью отдавать себя, будь то религия его отца, его брак, его страна или коммунизм. Возможно, он также испытывал двойственные чувства по поводу своей разделенной лояльности к Доновану и УСС, а также к Прайсу и Советскому Союзу.
  
   В апреле 1943 года здоровье Прайса пошатнулось из-за напряжения, вызванного одновременной работой на таких требовательных боссов, как Вальтер Липпманн и НКВД. Она не только общалась с Ли, но и получала секретную информацию от Мориса Гальперина, тогдашнего начальника латиноамериканского отдела Отдела исследований и анализа УСС. Разбитая и измученная, она отправилась в Нью-Йорк, чтобы вылечиться от вирусной пневмонии. Она оставалась там восемь недель. Джейкоб Голос немедленно заменил ее Элизабет Бентли, своей любовницей и самым доверенным курьером.43
  
   ПЯТЬ
  
   КРИЗИС СОВЕСТИ
  
   Oна первый взгляд, Элизабет Бентли была идеальным куратором для Дункана Ли. Ее семья жила в Соединенных Штатах даже дольше, чем его, и у нее было столько же демонов. Повторяя друг друга в прошлом и личности, Бентли и Ли столкнутся с личными кризисами в 1944 и 1945 годах, которые пошатнут их веру в коммунизм и друг в друга.
  
   Хотя Бентли солгала Советам о том, что она происходит от пилигримов Мэйфлауэра и от Роджера Шермана, подписавшего Декларацию независимости, оба ее родителя действительно происходили из старой породы Новой Англии. Ее отец был странствующим торговцем галантереей, который проводил кампанию против зла алкоголя. Ее мать была школьной учительницей, на которую сильно повлияло движение Социального Евангелия и его призыв помогать городской бедноте.1
  
   BЭнтли, родившаяся 1 января 1908 года в Нью-Милфорде, штат Коннектикут, была единственным ребенком своих родителей. Постоянные попытки ее отца утвердиться в стабильном бизнесе вынудили его несколько раз покидать свою маленькую семью. В 1944 году она рассказала НКГБ, что ее воспитание было чрезмерно строгим и болезненно одиноким.2
  
   В 1926 году Бентли выиграл академическую стипендию в колледже Вассар. Она не была ни академически, ни социально подготовлена для посещения одного из самых элитных американских женских колледжей того времени. Она изучала в основном французский, итальянский и английский, но успевала только на C + средний.3
  
   В социальном плане ей жилось еще хуже. К тому времени, когда она поступила в Вассар, она была почти 5 футов9 дюймов ростом, с крупным телосложением и длинной шеей. Бывшие агенты ФБР описали ее как "не красивую, но и не непривлекательную". Позже Бентли сказал Советам, что она не встречалась с мужчинами, потому что не могла позволить себе красивое платье, хотя это, вероятно, было неправдой. Один из ее одноклассников позже резко охарактеризовал ее как "этакую зануду, простую, скучную, очень похожую на учительницу. Насколько я помню, у нее не было ни одного парня. Все, кто ее знал, называли ее просто Бентли. Она была грустной и одинокой девочкой."В младшем классе ее одиночество усилилось, когда умерла ее мать.4
  
   После окончания Вассара в 1930 году она поехала в Европу и получила свой первый сексуальный опыт. Год спустя эксклюзивная школа Фокскрофт, школа-интернат для девочек недалеко от Вашингтона, округ Колумбия, наняла ее в качестве учителя. Тем летом она поехала в Перуджу, Италия, изучать итальянский. Находясь там, она переспала с гораздо более старшим офицером венгерской армии.5
  
   В 1932 году она бросила школу Фокскрофт и осенью того же года поступила в аспирантуру на итальянское отделение Колумбийского университета. Ее отец умер в апреле 1933 года. Теперь совершенно один, Бентли вернулся в Италию, чтобы провести целый год, обучаясь во Флорентийском университете. Не привязанная и свободная от моральных ограничений своих родителей, она занималась сексом со многими мужчинами, включая одного из своих профессоров, который, очарованный высоким, сексуально раскрепощенным американцем, заставил одного из своих ассистентов написать магистерскую диссертацию Бентли о поэме четырнадцатого века. Плагиат был наименьшей из ее проблем. Во Флоренции она пристрастилась к алкоголю и заигрывала с фашизмом.
  
   Провалив один из своих курсов, Бентли попыталась покончить с собой, проглотив яд. Однако к лету 1934 года она достаточно укротила своих демонов, чтобы вернуться в Колумбийский университет и получить степень магистра. Она вернулась в Нью-Йорк убежденной алкоголичкой и опытной лгуньей.
  
   Bэнтли также вернулся к разрушенной экономике. Не сумев найти работу по специальности, она записалась на курсы секретарей, чтобы научиться печатать и стенографировать. Она также снимала небольшую квартиру недалеко от Колумбии. Одинокая и подавленная, она приняла приглашение соседки осенью 1934 года посетить собрание местного отделения Американской лиги против войны и фашизма (ALAW & F), группы коммунистического фронта. Отделение немедленно зачислило ее в члены, и она стала его постоянным экспертом по опасностям итальянского фашизма.6
  
   Очарованная своей новой ролью, Бентли сделала следующий шаг в марте 1935 года и стала членом Коммунистической партии Соединенных Штатов Америки, которая определила ее в свою ячейку Колумбийского университета. В знак уважения к ее приукрашенным корням из Новой Англии она взяла "Элизабет Шерман" в качестве своего партийного имени. Членство в CPUSA стабилизировало ее жизнь и, наконец, дало ей направление и цель. В то время как она работала на нескольких бесперспективных работах, чтобы выжить в течение дня, она вызвалась быть организатором и директором по образованию на вечеринке ночью.7
  
   Она сразу же привлекла ГРУ, советскую военную разведывательную службу. Ее дипломы Вассара и Колумбийского университета в сочетании с ее беглым знанием итальянского сделали ее избранным кандидатом на подпольную работу в Италии. Вскоре после того, как Бентли присоединилась к CPUSA, исполнительный секретарь ALAW &F познакомил ее с Джульеттой Стюарт Пойнтц, разведчицей ГРУ, получившей образование в колледже Барнард и Оксфорде. Пойнтц специализировалась на вербовке женщин, от которых она ожидала, что они будут использовать любые доступные им средства, включая секс, для сбора секретной информации.8
  
   Бентли, однако, не желал становиться "медовой ловушкой" для ГРУ. После неудачной попытки завербовать Бентли, Пойнтц, которая все больше разочаровывалась в коммунизме после того, как побывала в Москве и стала свидетелем начала сталинских чисток, исчезла из своего номера в нью-йоркском отеле. Джейкоб Голос позже сказал Бентли, что ее ликвидировали приспешники Сталина.9
  
   В июне 1938 года бюро трудоустройства Колумбийского университета нашло Бентли работу исследователя и секретаря в Итальянской информационной библиотеке, подразделении Министерства пропаганды Бенито Муссолини. Она сразу же предупредила CPUSA и предложила передать любую полезную информацию, которую она сможет взять или скопировать. Партия приняла ее предложение. После того, как она пожаловалась лидеру CPUSA на то, что никто не воспринимает ее усилия всерьез, он познакомил ее с Джейкобом Голосом 15 октября 1938 года. "Голос" мгновенно распознал потенциал Бентли, исключил ее из открытой партии и поместил в подполье CPUSA. Во время снежной бури в декабре он также соблазнил Бентли в его машине.10
  
   В марте 1939 года заведующая итальянской библиотекой узнала о членстве Бентли в ALAW&F и уволила ее. Затем Бентли сменил несколько канцелярских должностей и проводил исследования для "Голоса" по таким разнообразным темам, как Герберт Гувер и мексиканская политика. Она также начала учиться шпионить и обрабатывать источники.11
  
   Шпионская система "Голоса" в значительной степени зависела от рекрутов КПУ и Эрла Браудера, его генерального секретаря. Будучи главой партии, Браудер проверял потенциальные источники, а затем передавал в "Голос" тех, у кого был наилучший доступ к конфиденциальной информации. Миниатюрный Голос полагался на то, что ФБР называло методом губки для сбора информации: он принимал любые материалы из любого источника, который он мог получить. Он также тратил очень мало денег на организацию своих шпионских сетей. Каждые два месяца "Голос" получал от Советов от 2000 до 3000 долларов. Он почти не использовал эти деньги, чтобы заплатить своим источникам. Они шпионили, потому что верили, что помогают Советскому Союзу выжить, особенно после вторжения Гитлера в июне 1941 года.12
  
   Голос научил Бентли не только экономно обращаться с московскими деньгами, но и определять, следят ли за ней. Она научилась искать аптеки и туалеты с двумя выходами, переходить улицу и обратно, идти против движения на улицах с односторонним движением, когда подозревала, что за ней следит машина, и поворачивать и преследовать преследователей, если не могла от них ускользнуть. Он научил ее стирать подсказки о том, откуда она родом, снимая магазинные бирки со своей одежды, уничтожать компрометирующие улики, сжигая их или смывая в унитаз, и передавать объемистые отчеты другим в своих сетях, оставляя их в шкафчиках на железнодорожных и автобусных станциях. Он также обучил ее тому, как узнать, не входил ли кто-то тайно в ее квартиру и не обыскивал ли ее, и как обслуживать почтовые отправления.13
  
   Голос научил Бентли всем этим вещам, потому что он нуждался в ней больше, чем в любовнице. К 1940 году у него было досье ФБР и судимость, и он стал объектом расследования Комитета Палаты представителей по антиамериканской деятельности. Он тоже был очень болен. Хотя ему было едва за пятьдесят, в начале 1941 года несколько разных врачей сказали ему, что у него развился атеросклероз - затвердение артерий - и посоветовали ему сбавить обороты.14
  
   В марте 1941 года Голос представил Бентли Мэри Прайс. Той весной Бентли раз в месяц ездил в Вашингтон, округ Колумбия, чтобы помочь ей разобраться в файлах Уолтера Липпманна и скопировать его объемистую переписку с ведущими американскими и международными политическими деятелями.15
  
   В апреле "Голос" использовал средства CPUSA для создания Корпорации обслуживания и судоходства Соединенных Штатов (USSSC). "Туристы мира", его первоначальная подставная компания, которая обеспечивала НКВД деньгами, прикрытием и паспортами, после расследования ФБР 1939-1940 годов стала не более чем подставной фирмой. Он создал USSSC в качестве корпоративного контролера World Tourists и дал Бентли новое прикрытие для ее шпионской работы. Она стала его первым вице-президентом.16
  
   К концу весны 1941 года Бентли действовал как правая рука Голоса. Ее расширение роли совпало с ухудшением его здоровья и 22 июня маршем гитлеровских войск в Советский Союз. Позже Бентли сказал НКГБ, что "Голос" очень тяжело воспринял вторжение и работал круглосуточно, чтобы помочь СССР. Поскольку Эрл Браудер сидел в тюрьме за мошенничество с паспортами, ему пришлось уделять больше времени координации своей шпионской деятельности с функционерами CPUSA, которых он не уважал. Более того, ему приходилось управлять быстро растущей сетью агентов, которые хотели помочь Советам, теперь сцепившимся в смертельной схватке с Гитлером.17
  
   Среди этих источников была свободная конфедерация государственных служащих США, возглавляемая Натаном Грегори Сильвермастером, давним коммунистом, русским эмигрантом и экономистом, работающим в Управлении безопасности фермерских хозяйств и Совете по экономической войне. Уильям Людвиг Ульманн, отпрыск богатой семьи из Миссури и выпускник Гарвардской школы бизнеса, возглавлял группу вместе с Silvermaster. Ульман, который жил с Сильвермастерами, а также спал с женой Грегори, Хелен, работал в Министерстве финансов и в Пентагоне. В полном составе Группа Сильвермастера состояла из четырнадцати агентов и субагентов.18
  
   Члены группы, государственные служащие, разбросанные по всему федеральному правительству и даже внутри Белого дома, предоставили Голосу и Бентли огромное количество ценных разведданных для отправки в Советский Союз, включая секретную информацию об американском производстве самолетов, статистику производства высокооктанового авиационного топлива и производства танков, профили американскихОфицеры армейской авиации, данные о вооруженных силах Германии и их местонахождении, конфиденциальный доклад Рузвельту от советника президента Гарри Хопкинса о его летней поездке в Москву в 1941 году, и очень секретные документы об англо-американской финансовой помощи Советскому Союзу.19
  
   Голос руководил этой группой до весны 1942 года, когда Сильвермастер стал объектом четырех отдельных федеральных расследований из-за его подозрений в связях с CPUSA. Встревоженный Московский центр приказал "Голосу" прервать все контакты с группой на два месяца. Когда НКВД приказало ему возобновить контакт, Голос обратился за помощью к Бентли.20
  
   4 мая 1942 года Нью-йоркское отделение НКВД сообщило в Московский центр, что "Умница", кодовое имя Бентли, связалась с Сильвермастером 30 марта и будет встречаться с ним один или два раза в месяц. В течение четырех месяцев производительность группы взлетела до такой степени, что Сильвермастер и Ульманн построили фотолабораторию в подвале своего дома по адресу 5515 30th Street, NW, для фотографирования секретных документов. Бентли возвращался в Нью-Йорк каждые две недели в пятницу вечеромCongressional Limited с сумкой для вязания, набитой рулонами микрофильмов и копиями правительственных документов. Она также собирала секретную информацию от пятнадцати других шпионов в Вашингтоне, которые не были связаны ни с какой группой. Дункан Ли был одним из них.21
  
   EЛизабет Бентли полностью заменила Мэри Прайс на посту куратора Ли только осенью 1943 года, но впервые она встретилась с ним в декабре 1942 или январе 1943 года. Прайс был госпитализирован в январе того года в Нью-Йорке с плевритом. Под неустанным давлением Москвы, желавшей выжать из Ли побольше, "Голос" в конце концов отправил Бентли в Вашингтон для встречи с ним. Она пришла в его квартиру в Джорджтауне и представилась Хелен; позже она подтвердила более раннюю оценку Прайса о том, что Ли имел доступ к самым тщательно охраняемым секретам УСС.22
  
   Голос быстро договорился о встрече с ним в Нью-Йорке, но Ли не смог произвести хорошее первое впечатление. 9 февраля 1943 года нью-йоркская резидентура НКВД мрачно сообщила Московскому центру, что "Голос" обнаружил, что он не нужен в качестве преданного члена КПУСА и добровольного посредника. Несмотря на это, подчеркивается в отчете, "Однако он не бросил работу и продолжает предоставлять устную информацию. Он отказывается передавать информацию в письменном виде Директору [Мэри Прайс] ".23
  
   Когда Прайс снова заболел в апреле 1943 года, вмешался Бентли и начал обращаться с Ли как с собственным источником. Она встречалась с ним каждые две недели примерно до июня 1943 года, когда он покинул Вашингтон, чтобы отправиться за границу с миссией УСС. 26 мая нью-йоркское отделение НКГБ отправило зашифрованное сообщение, в котором сообщало Москве о предстоящей в середине июня поездке Ли в Китай с полковником армии США, чтобы лично ознакомиться с операциями УСС там. Неделю спустя Московский центр узнал, что Ли обсудил свою поездку с "Голосом" и пообещал сделать для него лучшую работу, когда он вернется.24
  
   Перед отъездом Ли в Китай Бентли устроил ему перекрестный допрос о Дональде Уилере, близком друге Ли, стипендиате Родса и члене CPUSA, который работал в OSS, исследуя проблемы с рабочей силой в Германии. "Голос" хотел завербовать Уилера и нашел описание Ли о нем как о "действительно прогрессивном человеке" обнадеживающим. К 1944 году Уилер стал самым продуктивным и увлеченным шпионом НКГБ в УСС.25
  
   O16 июня 1943 года Донован подписал секретный меморандум с просьбой к Пентагону запланировать полеты для подполковника Ричарда П. Хеппнера, будущего помощника министра обороны, и Ли в Чунцин, Китай, с длительными остановками в Лондоне и Каире. Донован хотел познакомить своего протеже с некоторыми проблемами в зарубежных отделениях УСС.26
  
   Донован попросил Хеппнера и Ли разобраться в одной из самых насущных проблем УСС: ее измученных отношениях с Тай Ли, хитрым начальником разведки Чан Кайши. Тай Ли использовал оружие и военные материалы, предоставленные ОСС, для борьбы с японцами и коммунистами Мао Цзэдуна и для укрепления своей собственной империи рэкета. И все же он поделился с американцами очень небольшим количеством ценных разведданных. Он также ограничил их независимые операции против японцев. Ли получил подробную информацию о трудностях OSS с Тай Ли, прежде чем он покинул Вашингтон 29 июня 1943 года - информацию, которую он передал Бентли непосредственно перед отъездом.27
  
   Ли никогда бы не встретился с Тай Ли. 2 августа он и двадцать других пассажиров и членов экипажа сели на двухмоторный самолет Curtiss-Wright C-46 Commando в Ассаме, Индия, для 2,5-часового полета над "Горбом", зубчатой восточной оконечностью Гималаев между Индией и Китаем. В 1942 году японцы захватили Рангун и перекрыли Бирманскую дорогу, по которой британцы снабжали националистические войска Чан Кайши оружием, медикаментами и продовольствием из Индии. Теперь союзники были вынуждены снабжать армии Чана по воздуху. К тому времени, когда Ли сел на С-46, американские пилоты переправили тонны военных припасов и тысячи солдат-националистов туда и обратно через Горб в ходе операции, которую те, кто управлял самолетами и должен был их чистить, окрестили "Операцией Рвота".28
  
   В 8 часов утра того августовского утра Ли пристегнул парашют, сел в одно из алюминиевых ковшеобразных сидений самолета и открыл книгу. Эрик Севарейд, репортер CBS и протеже Эдварда Р. Марроу, сидел рядом с ним, делая заметки для депеши из Китая. Джон Патон Дэвис, офицер дипломатической службы США и политический советник генерал-лейтенанта Джозефа Стилуэлла, командующего союзниками на китайско-бирманско-индийском театре военных действий, также был в полете. После часа в воздухе С-46 потерял мощность в левом двигателе и начал штопором снижаться. Когда самолет резко накренился на бок, Ли схватил пистолет, вытащил из сумки бутылку джина Carew's, вышвырнул ее ногой за дверь и выпрыгнул. Он никогда не прыгал с парашютом с самолета. Джин благополучно приземлился у Ли, который поделился им со своими товарищами в ту первую ночь в джунглях.29
  
   Он приземлился рядом с Дэвисом на склоне холма, по пояс в траве. Они спустились в холмы Нага, район густых джунглей, расположенный на границе между Индией и Бирмой и кишащий пиявками, острой, как бритва, травой, японскими патрулями и охотниками за головами. С того января в одной близлежащей деревне охотники за головами сварили более ста голов, взятых у соседних племен. Когда Дэвис и Ли, пошатываясь, поднялись на ноги, четверо мускулистых татуированных мужчин, одетых только в стринги, с ножами и копьями, окружили их.30
  
   Севареид столкнулся с той же угрозой в нескольких милях от него. Когда его окружили охотники за головами, он поднял ладонь, как в субботнем утреннем вестерне, и пробормотал: "Как". Это было не хуже всего, что он мог бы сказать. Перед тем, как мужчины ушли, армия США дала им лист бумаги с экстренными предложениями на неправильном языке.31
  
   К счастью для Ли и его товарищей, охотники за головами не любили японцев больше, чем американцев. С их помощью и ежедневными поставками из Ассама Ли и другие ускользнули от патрулей японской армии и вышли из джунглей двадцать шесть дней спустя. Фотографии Ли, который не был идентифицирован как член УСС, и других, с которыми он был брошен вместе, быстро распространились по всему миру.32
  
   Севареид написал о своем пребывании в горах Нага для "Ридерз Дайджест" в 1943 году и в мемуарах, опубликованных в 1946 году. В своей книге он описал Ли как "мальчишеского, высокоинтеллектуального агента УСС ... который был стипендиатом Родса в Оксфорде". Дэвис, чья собственная карьера в Госдепартаменте была прервана почти десять лет спустя из-за необоснованных обвинений в том, что он подорвал политику своего правительства в Китае, похвалил Ли в письме, адресованном Доновану. "Поведение капитана Ли во время кризиса и в течение нескольких последующих недель, пока мы были в джунглях и выбирались оттуда, было полностью образцовым. Хотя это было первое предприятие капитана Ли в поле, он продемонстрировал зрелость суждений, чувство ответственности и готовность проявлять инициативу, когда это необходимо ".33
  
   Lу него было мало времени, чтобы насладиться своим приключением в джунглях. Он вернулся в Соединенные Штаты 4 октября 1943 года, к шаткому браку, сердитой любовнице и обеспокоенному Джейкобу Голосу. Пока он был в отъезде, Ишбель каким-то образом узнала о его романе с Прайс. Последствия были немедленными: она впала в то, что Бентли описал Советам как "приступы ревности" перед Прайсом, который вернулся в Вашингтон той осенью. Не в силах справиться с этим, Прайс решила, что больше не может работать с Ли.34
  
   Все это потрясло Голос, вынудив его приехать в Вашингтон, чтобы противостоять Ли. Несмотря на тяжелую болезнь, он не мог рисковать потерять шпиона, который сидел справа от Донована. Они с Бентли общались с the Lees октябрьским вечером в клубе 823, немецком пивном погребке, на 15-й улице. Ли выбрал это место, потому что ожидал не встретить там никого из своих знакомых. Позже Бентли объяснил ФБР причину этой встречи: "Ли был очень увлечен Мэри Прайс, и ... эта ситуация причиняла Ишбел значительные страдания. Частью цели было заставить Ишбель принять активное участие в операциях шпионского аппарата в той мере, в какой это касалось Дункана Ли ".35
  
   Мастер обращения с нервными американскими новобранцами и их личными проблемами, Голос успокоил Ишбель и объяснил важность работы ее своенравного мужа для партии. Его стратегия увенчалась успехом. Позже Бентли использовал Ишбель, чтобы побудить Ли продолжать шпионить.36
  
   Встреча также дала "Голосу" возможность оценить физическое и психическое здоровье Ли после Бирмы. Нью-йоркское отделение НКВД передало в московский центр "Голос" оценку того, что "блуждания по бирманским джунглям сильно утомили [Ли], и пройдет некоторое время, прежде чем мы сможем снова привлечь его к действительной работе на нас".37
  
   Джунгли истощили Ли, но не настолько, чтобы помешать ему переспать с Прайс, которая влюбилась в него. Она надеялась, что он разведется с Ишбель и женится на ней. Прайс также искала новую карьеру, потому что она уволилась с работы у Уолтера Липпманна.38
  
   Когда в сентябре Прайс вернулась в Вашингтон из продолжительного отпуска в Мексике, она вернулась в свою квартиру на 2038 I Street, NW, и, следуя инструкциям "Голоса", подала заявление о приеме на работу в OSS, Государственный департамент и Корпус связи армии США на станции Арлингтон-Холл. Восемью месяцами ранее в Арлингтон-холле армия начала свою сверхсекретную операцию по расшифровке зашифрованных дипломатических сообщений Советского Союза между Москвой и ее американским посольством, консульствами и торговыми представительствами. Прайс не получил ни одной из этих особо деликатных работ. Хотя ее способности произвели впечатление, УСС поставило под сомнение ее лояльность Соединенным Штатам из-за ее "крайне левых взглядов и ассоциаций". На этот раз агентству удалось помешать опасному агенту получить прямой доступ к его секретам.39
  
   После того, как Ли возобновил свою работу в Секретариате той осенью, Бентли поручил ему выяснить, почему OSS отказал Прайсу. Что было для него нехарактерно, он последовал ее инструкциям и изучил досье безопасности Прайса. Он сказал Бентли, что Прайсу отказали из-за его прошлых связей с известными коммунистами. Его отчет не только ответил на вопрос НКВД, но и подчеркнул его доступ к строго засекреченным файлам службы безопасности. Бентли проинструктировал Ли следить за любой информацией в этих файлах, которая может представлять интерес.40
  
   24 ноября 1943 года нью-йоркское отделение НКГБ внесло в каталог то, что Ли обсуждал с Бентли после своего возвращения из Бирмы: отношения УСС с польской разведывательной службой внутри Соединенных Штатов, возможность заключения финско-советского мирного договора, политика Болгарии, встреча посла США в Великобританиии глава польского правительства в изгнании в Лондоне, и слухи о японском вторжении в Советский Союз. Он также поделился с Бентли планами УСС по спасению сбитых американских летчиков в Греции. На самом деле, Секретариат отправил президенту Рузвельту меморандум Донована, в котором раструбил об успехе шпионской службы в спасении четырнадцати из них.41
  
   O13 декабря 1943 года армия повысила Ли до звания майора. Чуть более месяца спустя он стал начальником секретариата УСС, должность, которую он занимал официально до 20 ноября 1944 года. Он также начал регулярно встречаться с Бентли в его квартире. Позже Ли признался одному из своих ближайших друзей, что спал с ней.42
  
   Бентли столкнулся с теми же проблемами с Ли, с которыми столкнулся Прайс. Он отказался дать ей какие-либо документы OSS и не позволил ей делать заметки, когда он сообщал о собранной им информации. Как и Прайс, она должна была запоминать то, что он говорил, пока не сможет записать это после того, как уйдет. И, за исключением очень редких случаев, он решал, какую информацию он передаст ей, вместо того, чтобы следовать любым инструкциям, которые она ему давала.43
  
   Хотя Голос, казалось, придавал большое значение своей информации, Бентли считал Ли трудным и даже бесхребетным источником. Позже она описала его ФБР "как довольно слабого человека, на которого произвело впечатление то, что он потомок генерала Ли, и большую часть времени, когда я его видел, он нервничал и был эмоционально расстроен". С их самой первой встречи она пыталась заверить его, что его информация попадет только к Эрлу Браудеру и CPUSA. Бентли сказал ту же ложь нескольким другим своим источникам.44
  
   Выдумка о том, что их информация дошла только до Браудера и CPUSA, была важна для Голоса и его американских источников. Зная, как близко он был к казни во время чисток, Голос полагал, что сообщение своим московским хозяевам о том, что его американские источники будут передавать свою информацию только другим американцам, сделало его незаменимым в операциях НКВД и защитило его от вреда или высылки. Это также позволило многим его источникам отрицать, что они передавали секреты своей страны Советскому Союзу. Этот самообман, возможно, успокоил совесть тех, кто был обеспокоен предательством. Бентли укрепила этот миф, собирая взносы своих источников в CPUSA и давая им партийную литературу для чтения. Однако позже она призналась ФБР, что сказала Ли, что Голос был главой их конкретной шпионской группы, и "через некоторое время он понял, что такая информация на самом деле предназначалась для российской разведки". Невероятно, чтобы Ли когда-либо верил, что секретная информация, которую он передавал Прайсу и Бентли, направлялась только в CPUSA. Он был слишком умен и искушен, чтобы не понимать, что его секретная информация - например, о проблемах УСС с Тай Ли, главой секретной службы Чан Кайши, или секретные отчеты о болгарской политике - попадала к московским шпионам. Бентли также предположил, что Мэри Прайс, вероятно, рассказала Ли, кем на самом деле был Голос, столп операций НКВД в Соединенных Штатах.45
  
   Во что бы он ни притворялся, что верит, Ли продолжал снабжать Бентли устными резюме секретных отчетов OSS, которые поступали в Секретариат и выходили из него. В этих сводках подробно описывались интриги Венгрии с целью заключения сепаратного мира с Соединенными Штатами, открытие станции OSS в Индии и проблемы OSS в Испании с американским послом Карлтоном Дж. Хейсом-Ли лично поручил своим сотрудникам в Секретариате отправить Доновану в Нью-Дели секретный "Меморандум о взаимопонимании между[Посольство] и OSS в Испании", которые разрешили этот кризис.46
  
   В начале марта 1944 года Ли поделился с Бентли своим убеждением, что предстоящая поездка Донована в Европу в апреле, вероятно, сигнализировала о приближении давно обещанного вторжения союзников во Францию. Он предсказал, что высадка состоится между серединой мая и началом июня, и указал, что Донован присутствовал при начале всех крупных военных операций США. Бентли знал, что Ли был особенно взволнован хронической задержкой Британии и Америки с открытием второго фронта - Рузвельт и Черчилль пообещали Сталину на своей конференции в Тегеране в конце 1943 года, что вторжение во Францию через Ла-Манш состоится в мае 1944 года - и не стал бы делать это предсказание, если бы не был уверен в своих силах.собственное суждение.47
  
   20 апреля 1944 года британская и американская военные миссии в Москве сообщили Сталину, что операция "Оверлорд" начнется в начале июня. Сталин, однако, помнил, что Рузвельт и Черчилль поклялись пересечь Ла-Манш в 1942 и 1943 годах; вместо этого они вторглись в Северную Африку и Италию. Информация Ли добавила к доказательствам, которые другие шпионы Сталина собирали в Великобритании, что генерал Дуайт Эйзенхауэр действительно готовился к вторжению во Францию.48
  
   Несмотря на усилия Ли, Московский центр продолжал жаловаться, что большая часть его информации все еще слишком расплывчата.49
  
   Bут Ли уже терял самообладание. Бессонница, вызванная кошмарами о том, что его поймают и казнят, началась несколько месяцев назад, в декабре 1943 года, когда Донован отправился в Советский Союз после встречи Рузвельта, Черчилля и Сталина в Тегеране. Целью его поездки было установить партнерство по обмену разведданными между УСС и НКГБ, но Ли опасался, что Донован может добиться большего и раскрыть его шпионаж.
  
   Донован понимал огромную убойную силу советских вооруженных сил и хотел помочь им убить как можно больше немцев. Также зная, что НКГБ действовал в странах и регионах, где УСБ не имело большого присутствия или понимания, он хотел получить любую информацию об этих слепых зонах, которую Советы могли бы передать. Он прилетел в Советский Союз с предложением разместить небольшую группу УСС в Москве в обмен на небольшую группу НКГБ, размещенную в Вашингтоне. Павел Михайлович Фитин, молодой начальник управления внешней разведки, с готовностью согласился. Фитин, который знал все о сетях Голоса и Ли, казалось, больше интересовался предложениями Донована о технической помощи, чем обменом разведданными.50
  
   Донован покинул Москву 6 января 1944 года, убежденный, что он организовал крупный прорыв в отношениях с Советами. И Аверелл Гарриман, посол США в Советском Союзе, и Объединенный комитет начальников штабов поддержали открытый обмен мнениями с Советами. Но проект Донована ошеломил Ли. Бентли в своих весьма драматичных мемуарах 1951 года живо описал, как сильно его напугал предложенный обмен с Советами. Она утверждала, что Ли стал ползать по полу своей квартиры в поисках прослушек ФБР на своем телефоне и что однажды ночью он умолял ее прийти к нему домой, где, обливаясь потом, он взволнованно заявил, что обмен добьет его: "Они придут ко мне с визитоми когда я впущу их, они пожмут мне руку и скажут: "Молодец, товарищ".51
  
   Ли внимательно следил за ходом предлагаемого обмена и делился с Бентли тем, что слышал и читал об этом. Он сказал ей, что Донован был полностью откровенен с Фитином, но что директор ФБР Дж. Эдгар Гувер ненавидел этот план. К 1943 году Гувер только начал видеть очертания систематических и давних шпионских усилий Советов против Соединенных Штатов. Ли сообщил Бентли в январе 1944 года, что Донован назвал Гувера "дураком", услышав, что директор ФБР выступил против обмена и утверждал, что у Советов были шпионы в Соединенных Штатах с момента создания Амторга в 1924 году. Донован злился, что Гувер был "не информирован" о советском шпионаже.52
  
   Ли также объяснил Бентли ожесточенное соперничество между ФБР и УСБ и то, как их бюрократическая война усиливалась по мере того, как каждое из них стремилось стать доминирующим американским разведывательным агентством. Разволновавшись, он выпалил, что ФБР ничего так не хотело бы, как арестовать нелояльного офицера УСС.53
  
   К счастью для Ли, Гувер объединил голоса генерального прокурора Фрэнсиса Биддла, влиятельного советника президента Гарри Хопкинса и начальника штаба Рузвельта адмирала Уильяма Лихи, чтобы обсудить предложение Донована. Биддл особенно боялся, что консервативные республиканцы воспользуются обменом Донована, чтобы напасть на Рузвельта на президентских выборах 1944 года. В начале марта Ли сообщил Бентли, что Гувер предупредил президента о неблагоприятной реакции общественности на план Донована. 15 марта 1944 года Рузвельт наложил вето на предложенный обмен.54
  
   Несмотря на это, Ли был уверен, что его вот-вот разоблачат. В марте того же года нью-йоркское отделение НКГБ сообщило в Московский центр, что он сообщил Бентли имена майора УСС Мюррея Гурфейна и Энджела Куумджиски. Гурфейн со своего поста в Стамбуле, Турция, работал с Куюмджиским, богатым болгарским эмигрантом и активом УСС, живущим в Нью-Йорке, чтобы вывести Болгарию из ее военного союза с Гитлером. Позже в том же месяце Ли в панике сказал Бентли, что Донован получил телеграмму из миссии армии США в Москве, в которой говорилось, что Вячеслав Молотов, министр иностранных дел Советского Союза, знал, кто такой Куюмджиский и что он пытается сделать. Перепуганный Ли не сомневался, что OSS обнаружит в нем инсайдера, который передал имя болгарина в Москву.55
  
   По мере того, как его ноги становились все холоднее, Ли не смог прийти на встречу с Бентли по крайней мере дважды в течение весны 1944 года. Даже Мэри Прайс не смогла уговорить его встретиться с ней. В конце концов, Бентли отправился в квартиру Ли и убедил Ишбель уговорить его встретиться с ней в общественном парке. Она и Ли проговорили три часа, в течение которых Ли сказал ей, что боится быть казненным за измену. Несмотря на свой очевидный ужас, Ли уступил давлению ее и Ишбель и согласился продолжать шпионить. Его работа на Bentley даже ненадолго улучшилась.56
  
   9 июня Нью-йоркская радиостанция телеграфировала московскому центру устное резюме Ли о допросе УСС отца Станислава Орлемански, католического священника из Спрингфилда, штат Массачусетс, который той весной встречался в Москве с Иосифом Сталиным по поводу будущего Польши. Он также продолжал снабжать Бентли устными сводками телеграмм между Государственным департаментом и УСС. Все это время он постоянно беспокоился о том, что его поймают.57
  
   Tчтобы еще больше обезопасить себя, Ли перестал регулярно встречаться с Бентли в его квартире. ФБР было не единственной его заботой. В июле того года Ли переехали в свой новый дом, дом 1522 на 31-й улице, Северо-Запад. Им нужно было больше места для их растущей семьи. 15 ноября 1943 года родился Джон Лайтфут Ли, и вскоре после этого мать Ишбель, Кэтрин Гибб, приехала, чтобы помочь своей дочери. В итоге она осталась на пять лет. Ли сказал Бентли, что он боится, что ее регулярные визиты вызовут подозрения Гибба.58
  
   Однако иногда, когда его семья была в отъезде, Ли позволял Бентли приходить к нему домой. Они проводили вместе два-три часа. Когда его семья была дома, он встречался с ней в одной из двух аптек в его районе Джорджтаун. Он заходил в один из магазинов, нервно оглядывался, покупал пачку сигарет, а затем выходил. Она следовала за ним полквартала, чтобы убедиться, что за ним никто не следит, а потом они гуляли по окрестностям, обсуждая информацию, которую он ей принес.59
  
   Страхи Ли снова усилились летом 1944 года после того, как он узнал о внутренней охоте УСС на коммунистов. 6 июля Секретариат, действуя по указанию Донована, направил меморандум Арчболду ван Берену, главе Управления безопасности УСС, с просьбой подготовить отчет, в котором "было бы указано количество лиц, работающих в агентстве, которые определенно были коммунистами, тех, кого подозревали в том, что они коммунисты, ите, кто, как считалось, придерживался коммунистических убеждений ". В меморандуме Ван Берену также предлагалось порекомендовать, как OSS должна обращаться с названными. Возможно, Донован отреагировал на рекомендацию главы армейского подразделения военной разведки провести чистку всех офицеров, которые также были членами CPUSA.60
  
   Две недели спустя Служба безопасности УСС направила Доновану и Доерингу меморандум под названием "Особые случаи", в котором были указаны сорок семь сотрудников, подозреваемых в том, что они коммунисты или придерживаются коммунистических убеждений. Далее в меморандуме уверенно утверждалось, что "в УСС не было проверенных коммунистов" и что "ни одному известному члену Коммунистической партии это управление никогда не давало рекомендации по одобрению безопасности для трудоустройства в этом агентстве". Донован знал, что это не может быть правдой. УСС завербовало Милтона Вольфа, последнего командира батальона Авраама Линкольна, и других ветеранов Гражданской войны в Испании из-за их опыта ведения партизанской войны. Донован знал, что все они коммунисты, но ему нужны были люди, которые сражались в тылу врага и организовывали партизанские отряды. В драматической демонстрации своего мышления "цель оправдывает средства" он позже солгал комитету конгресса в 1945 году о связях с коммунистами четырех его офицеров, служивших в Италии, включая Вольфа. Он сказал комитету, что лично расследовал всех четверых и обнаружил, что они не были коммунистами.61
  
   Донован также отказался уволить товарища Ли по Родсу, ученого Дональда Уилера, одного из ведущих экспертов УСС по немецкой рабочей силе и одного из самых важных советских шпионов внутри организации, после того, как ФБР сообщило ему в рамках расследования лояльности Закона Хэтча в 1942 году, что Уилер был прокоммунистическими подозреваемый эмиссар Коминтерна. Однако ФБР не обнаружило ничего, что указывало бы на то, что Уилер был шпионом. Ни его членство в таких левых организациях, как Вашингтонский комитет демократических действий и Вашингтонская ассоциация книжных магазинов, ни его подписка на Daily Worker ничего не значили для Донована. Что гораздо важнее, три других офицера УСС поручились за Уилера и высоко оценили его работу по подсчету немецких военных смертей для агентства.62
  
   Хотя его собственного имени не было в списке "Особых случаев", Ли отреагировал немедленно: он отказался от поручения Бентли передать имена и должности всех сотрудников OSS в Москве. Однако он рассказал ей о списке Службы безопасности, заявив, что случайно наткнулся на него. 15 сентября 1944 года Нью-йоркская радиостанция отправила в Москву зашифрованное сообщение о списке УСС. Поскольку компиляция была слишком длинной, чтобы Бентли мог запомнить, Ли, в единственном известном случае, когда он передавал ей рукописную информацию, протянул ей версию списка, в котором было двадцать шесть имен. Неделю спустя Нью-йоркская радиостанция переслала его в Москву. Среди подозреваемых были Дональд Уилер и Морис Гальперин, которые оба были источниками Прайса и Бентли. Московский центр приказал немедленно временно прекратить все контакты с Уилером, которые продолжались до марта 1945 года. До этого он копался в файлах УСС и передавал Советам сокровищницу отчетов УСС. Будучи членом редакционной коллегии Отдела исследований и анализа, он доставлял в НКГБ пачки секретных оценок OSS, в том числе ту, в которой обсуждались потери в вооруженных силах Германии.63
  
   Между тем, 1 октября 1944 года Ли попросил перевести его из Секретариата в Секретное разведывательное подразделение УСС, его тайное подразделение по сбору разведданных. Семь недель спустя он был назначен начальником японско-китайской секции Дальневосточного подразделения. С августа он думал о том, как заработать деньги после войны. Он знал, что Китай придется восстанавливать после боевых действий, и что он был бы привлекательным наймом для любой американской компании, желающей расшириться там. Эдмунд, чувствуя неограниченные послевоенные возможности своего сына, предостерег его не "сжигать мосты" и быть в Вашингтоне, когда "раздавались послевоенные сливы".64
  
   У Ли была еще одна причина для возвращения в Китай, о которой его отец ничего не знал: он хотел сбежать от Бентли и НКГБ. К тому времени он был уверен, что союзники выиграют войну. Он внес свой вклад в спасение великого советского эксперимента, но он никогда не планировал умирать за это. Он не хотел испытывать судьбу ужесточением мер безопасности со стороны УСС.
  
   Несмотря на то, что в конце сентября он сообщил Бентли о возможной поездке в Индию и Китай, а затем снова в октябре об офицере УСС, работающем с группой коммунистов в Китае, которые планировали использовать корейских коммунистов для проникновения в Японию, он утверждал, что большинство сообщений, которые он видел, были бесполезны для нее. После этих встреч нью-йоркская радиостанция отправила в Москву уничтожающий отчет о Ли: "В настоящее время К [оч] имеет доступ только к сообщениям о Японии, которые, по его словам, не представляют интереса. . .. [Он] нуждается в особом руководстве - он одна из "самых слабых из слабых сестер"; нервничает и боится собственной тени ".65
  
   Bу Энтли было гораздо больше поводов для беспокойства, чем испуганный шпион. Ее жизнь разваливалась вокруг нее. Его крах, начавшийся годом ранее, изменил ход жизни Ли.
  
   25 ноября 1943 года Голос пришел в бруклинскую квартиру Бентли и пригласил ее на ужин в День благодарения и на ранний просмотр фильма. Бентли заметил, каким бледным и усталым выглядел Голос. Почти год он вел проигрышное перетягивание каната с Василием Зарубиным, низкорослым и мускулистым новым начальником североамериканских операций НКГБ, за контроль над своими американскими сетями. Зарубин прибыл в Соединенные Штаты в январе 1942 года в качестве третьего секретаря советского посольства. Одной из его самых важных миссий было узнать обо всех источниках "Голоса", сделать их профессиональными, а затем разбить свои сети на более мелкие ячейки. Для этого ему пришлось убрать "Голос" с дороги.66
  
   Зарубин специализировался на наезде на людей. Он вступил в ЧК в 1920 году и служил в ОГПУ и НКВД в качестве нелегала и легального офицера в Маньчжурии, Дании, Франции, Германии и Соединенных Штатах. Он пережил чистки и стал одним из самых опытных и безжалостных офицеров НКВД. Он также" возможно, сыграл свою роль в массовом убийстве советами тысяч пленных польских офицеров в Катынском лесу в апреле и мае 1940 года.67
  
   Когда Голос дремал на диване Бентли после того, как они вернулись в ее квартиру, он издавал ужасные задыхающиеся звуки и умер от обширного сердечного приступа. Его отказ сбавить обороты и борьба с Зарубиным в конце концов убили его. Он упорно боролся, чтобы удержать свои сети, но неустанное давление Зарубина истощило его. Перед смертью он, наконец, сдался и позволил советам очистить ячейку коллег-инженеров Юлиуса Розенберга, которые крали секреты о радарах и самолетах, а также нескольких членов группы Сильвермастера.68
  
   Внезапная смерть Голоса сокрушила Бентли, но с благословения Эрла Браудера - президент Рузвельт помиловал и освободил его из федеральной тюрьмы в 1942 году в качестве жеста доброй воли по отношению к Советам - она заняла его место и сменила его. Когда Советы обнаружили это, а также то, что она была партнером Голоса в шпионаже и сексе, они были шокированы. Он солгал им, утверждая, что она была всего лишь его курьером.69
  
   29 ноября 1943 года Бентли встретилась с "Биллом", которого она позже описала как "среднего роста, [с] темными круглыми глазами [и] синими или фиолетовыми губами, и который всегда был отличным костюмером". Биллом был Исхак Ахмеров, бывший глава нелегальной службы НКВД в Соединенных Штатах в конце 1930-х годов. Он вернулся в Соединенные Штаты в декабре 1941 года, чтобы возобновить работу радиостанции и помочь Зарубину захватить сети "Голоса". Его возвращение, наряду с возвращением Зарубина, сигнализировало о том, что Сталин теперь рассматривал Соединенные Штаты как свою самую важную разведывательную цель.70
  
   Во время своей первой встречи с Бентли Ахмеров потребовал оперативного контроля над Мэри Прайс. Рефлекторно она сопротивлялась его захвату власти. Несмотря на ее сопротивление, она произвела впечатление на Ахмерова своим быстрым умом и воспитанными в Вассаре манерами. Он думал, что сможет работать с ней. 19 декабря 1943 года Зарубин отправил сообщение в Московский центр, что его нью-йоркская резидентура вскоре начнет принимать шпионов Бентли. Во-первых, он хотел Ли и Мориса Гальперина, ныне руководителя латиноамериканского отдела в отделе исследований и анализа OSS. Четыре месяца спустя Ахмеров все еще пытался убедить Бентли передать их.71
  
   Она оказалась не более сговорчивой, чем ее любовник Голос, отказавшись от просьбы Ахмерова хотя бы встретиться с ее источниками. Она парировала ложью, что они были готовы предоставить свою информацию только ей и CPUSA. Ахмеров также отметил не очень скрытую антисоветскую жилку. Он предусмотрительно сообщил в Москву: "Иногда я чувствую по высказываниям, которые делаются, что в глубине души мы ей не нравимся".72
  
   Между тем, в начале 1944 года Эрл Браудер попросил Бентли управлять еще одной группой шпионов, которые работали на федеральное правительство в Вашингтоне и вступили в контакт с Голосом незадолго до его смерти. Виктор Перло, экономист и статистик из Совета по военному производству, был лидером этой группы. Остальные восемь членов были из УСС, сотрудников Подкомитета Сената по военной мобилизации, внешнеэкономического управления, Министерства финансов и Управления Организации Объединенных Наций по оказанию помощи и восстановлению.73
  
   Советы по-прежнему были полны решимости завладеть всеми источниками Бентли. Они уже начали смотреть вперед и сделали кражу американских технологий и сбор информации о планах Вашингтона на послевоенный период своими главными приоритетами. Для достижения этих целей НКГБ планировал усилить свое проникновение в Государственный департамент, Внешнеэкономическое управление, Управление военного производства и УСС. Он также хотел внедрить агентов в ФБР и военное подразделение Министерства юстиции, которые предлагали юридические консультации по вопросам политики военного планирования и контроля над инопланетянами. НКГБ знал, что ему нужны хорошо обученные шпионы, чтобы управлять своими новыми сетями. Ему больше не нужны были американские дилетанты вроде Элизабет Бентли.74
  
   В частности, Московский центр беспокоился о ее неустойчивом характере и понял, что ее сети, хотя и чрезвычайно продуктивные, были пронизаны зияющими дырами в безопасности, которые могли вывести их из строя в любой момент. НКГБ был потрясен тем, что так много источников Бентли знали друг друга и работали так тесно вместе. Зарубин оказывал давление на Эрла Браудера, чтобы заставить ее выдать своих шпионов.75
  
   В ноябре 1944 года Бентли встретила в аптеке Джорджтауна советского агента по имени "Эл", которому было поручено полностью вывести ее из-под контроля американских операций НКГБ. Это был Анатолий Горский, новый первый секретарь советского посольства в Вашингтоне, который сменил Зарубина в августе прошлого года на посту высшего офицера НКГБ в Северной Америке. До этого он занимался шпионской сетью "Великолепной пятерки" в Британии. Московский центр послал его в Соединенные Штаты, чтобы следить за Дональдом Маклином, одним из самых важных членов кольца, которого той весной повысили до поста первого секретаря британского посольства в Вашингтоне. Горский продолжил политику Зарубина по переносу эпицентра операций НКГБ из Нью-Йорка в Вашингтон.76
  
   Позже Бентли описал Ала как "может быть, 5 футов 3 дюйма или 5 футов4 дюйма, широкоплечий, коренастый, толстый, близорукий, в очках без оправы ... [с] двумя дополнительными зубами, выступающими, перекрывающими друг друга, как зубы тигра, в верхней передней части . . . . Онтакой человек, от которого инстинктивно мурашки бегут вверх и вниз по спине". Позже, в ноябре, на другой встрече в Нью-Йорке, Горский сказал ей, что Верховный Президиум Союза Советских Социалистических Республик наградил ее орденом Красной Звезды. Он торжественно объяснил, что эта престижная награда означает привилегии: теперь она имеет право на ежемесячную зарплату, льготное проживание в Москве, оплачиваемый отпуск и бесплатные поездки на трамвае. Он также предложил отправить ее в Москву, где НКГБ смог бы обучить ее правильному управлению источниками.77
  
   На Бентли это не произвело впечатления. Скорее, ее настроение ухудшилось в декабре после того, как Горский сказал ей, что она должна отказаться от своей хорошо оплачиваемой работы в United States Service and Shipping Corporation и начать обучать своего преемника из НКГБ управлять компанией. Его беспокоили сообщения о том, что ФБР начало изучать финансы USSSC, и он опасался, что копание бюро в записях корпорации может привести его агентов к шпионской деятельности Бентли. Он также приказал ей освободить свою квартиру в Бруклине, потому что слишком многие из ее бывших источников знали, где она живет. Горский заставил Бентли переехать в номер в отеле St. George в Бруклине. В депрессии она начала пить еще сильнее, чем раньше.78
  
   К началу 1945 года она больше не имела дела ни с какими источниками, даже с Ли. Советы проинструктировали ее сообщить своим шпионам, что она уезжает, чтобы удалить аппендикс, и что они могут ожидать встречи с ее заменой в ближайшее время. Последний разговор Бентли с Ли состоялся в январе 1945 года. Они встретились в ресторане Longchamps в Нью-Йорке, но OSS secrets не было в меню. Вместо этого он умолял ее помочь с Прайсом, который давил на него, чтобы он оставил Ишбель. Бентли отказался вмешиваться. Требования Прайса появились в особенно неподходящее время, потому что Ли собирался стать отцом в третий раз. Эдмунд Дженнингс Ли VI родился 25 января 1945 года.79
  
   НКГБ испробовал несколько стратегий, чтобы успокоить Бентли после того, как забрал все ее источники. Ахмеров, отвергнув ее как очередную американку, которая жаждет потребительских товаров, предложил ей шубу и кондиционер. Для верности Горски попросила Московский центр найти ей подходящего мужа, предложив ему отправить "польского или прибалтийского беженца в Южную Америку или Канаду. Мы позаботимся об остальном".80
  
   Aжизнь С. Бентли рушилась, как и желание Ли продолжать шпионить. Пока она боролась с советами, он начал встречаться с "Джеком", чье настоящее имя было Джозеф Кац, одним из самых опытных американских агентов НКГБ. Родом из Литвы, он стал гражданином США, изучал авиационную инженерию и вступил в CPUSA в 1932 году. НКВД завербовало его в 1937 или 1938 году. Один из самых разносторонних оперативников и специалистов по устранению неполадок в Нью-йоркской резидентуре, Кац специализировался на создании бизнеса для коммерческого прикрытия, одновременно осваивая черное искусство шпионажа: взлом сейфов, взламывание замков, прослушивание телефонных разговоров, рукопашный бой и использование огнестрельного оружия.81
  
   Бентли описал Каца как человека ростом около 5 футов 9 дюймов, с очень широкими плечами, кудрявыми волосами, очень густыми бровями, ярко-голубыми глазами и лицом, которое "всегда было очень, очень серым". Она утверждала, что он страдал от кровоточащей язвы желудка и хромал.82
  
   Кац также был превосходным оперативным сотрудником, излучавшим дружелюбие и сострадание. Он понимал, что источники с большей вероятностью доверяют тем, кому доверяют и кого любят, чем тем, кого боятся и презирают. Кацу удалось наладить отношения с Ли и уговорить его перепуганного собеседника встретиться. Во время их встречи Ли признался в своем страхе.
  
   3 февраля 1945 года Кац сообщил о своей первой встрече с Ли в Московский центр. Все прошло не очень хорошо: "После того, как он побил себя за то, каким трусливым он был, как сильно он сожалел об этом и т.д., Он сказал мне, что должен придерживаться своего решения уйти . . . . Он абсолютно напуган и пал духом. Его мучают кошмары, в которых он видит свое имя в списках, где его жизнь была разрушена и так далее ".83
  
   Ли поставил Советы в тупик. В Москве руководители разведки НКГБ изучали его прошлое и искали любые зацепки, которые могли бы объяснить его эмоциональный срыв. Они зациклились на его происхождении из CPUSA и его связи с российской военной помощью. Они не могли понять, почему УСС наняло его в первую очередь после его работы в агентстве помощи, в котором доминировали коммунисты, или как он так высоко поднялся в агентстве Донована. Воспитанные в культуре, которая сделала паранойю профессиональным достоинством, они боялись, что он может быть двойным агентом.
  
   Московский центр не обратил внимания на два факта: никто в правительстве США не знал, что Ли был коммунистом, и УСС на самом деле оценило его дополнительные усилия по оказанию помощи России в войне, продемонстрировав его трудовую этику и подчеркнув его интерес к международным делам. Советы также понятия не имели, что Донован разрешил Ли работать на благотворительность во время его сотрудничества с юридической фирмой шпиона.
  
   Однако Кац, возможно, почувствовав профессиональный вызов, отказался отказаться от Ли. Он снова уговорил его встретиться. И снова все прошло плохо. 20 марта 1945 года Горский отправил в Москву сообщение, в котором описал две встречи Каца со своим напуганным и испытывающим чувство вины шпионом. Ли пришел к обоим таким напуганным, что не мог даже удержать чашку кофе в трясущихся руках. Он жаловался на хронические кошмары и уверял Каца, что ФБР ждет окончания войны, прежде чем его агенты набросятся на него и других коммунистов, которые шпионили в пользу Советов. Он также жаловался на "длинный язык" и "неосмотрительность" Бентли. Ли извинился за то, что вел себя так трусливо, но он ясно дал понять, что хочет уйти - "что он не может вести"двойную жизнь", что у него "нечистая" совесть за то, что он "обманул США", и что он постоянно испытывает кризис совести и так далее ".84
  
   Страх сыграл главную роль в решении Ли отказаться от шпионажа в пользу Советов, но это была не единственная его мотивация. Полагая, что Кац действительно понимает его затруднительное положение, Ли признался, что осколки его воспитанной миссионерами совести наконец-то пробились на поверхность; чувство вины, которое они тащили за собой, стало невозможным жить. Его предательство своей страны и людей, которые дали ему возможность и средства служить ей, пересилило холодную праведность, которую он чувствовал, когда согласился шпионить для Советов в 1942 году.
  
   Представление Ли о себе как о спасителе человечества от фашизма, идущем по смелым и героическим стопам своей прославленной семьи, столкнулось лоб в лоб с гораздо более мрачным образом его казни. Охваченный страхом и раскаянием, он был эмоционально истощен и хотел уйти. Оглядываясь назад на время, проведенное с ним, Бентли позже рассказала ФБР, что Ли всегда "казался обеспокоенным серьезным конфликтом идей".85
  
   В своих личных мучениях Ли был не одинок. Бернард Шустер, организационный секретарь Нью-Йоркского округа КПУ США и специалист по выявлению талантов в НКВД, открыто жаловался Бентли на высокие эмоциональные издержки, связанные с риском и стрессом их двойной жизни, которых требовали от его новобранцев. Некоторые из них, совершенно не подготовленные к тому, во что они ввязывались, были эмоционально опустошены своей работой на Советы и нуждались в психиатрическом лечении.86
  
   В первую неделю апреля Московский центр приказал Горскому разорвать все контакты с обвиняющим себя трусом. Тем не менее, центр надеялся спасти Ли в будущем как специалиста по выявлению талантов и инсайдера, который мог бы следить за ходом контрразведывательных расследований УСС.87
  
   Ли не дал им возможности открыться. 25 июля он отправился с Донованом в Куньмин, Китай, на инспекцию станций OSS. Он все еще был там, когда Соединенные Штаты сбросили свои атомные бомбы на Хиросиму и Нагасаки. Хотя НКГБ знал о его поездке, нет никаких указаний на то, что кто-либо из его агентов в Китае пытался связаться с ним.88
  
   Тем не менее, он не мог полностью оставить свое прошлое позади, и его поведение никогда не тревожило некоторые части его совести. Ли оставался дамским угодником и покорял женщин своим остроумием и обаянием. Супружеская измена оставалась частным времяпрепровождением. Уолтер Пфорцгеймер, впоследствии первый юрисконсульт ЦРУ, который знал его со студенческих лет в Йеле, утверждал, что Ли всегда "трахал больше, чем шелкопряда". У него был особенно неудачный роман с секретарем OSS из Пенсильвании, когда он был в Куньмине. Последствия оказались фатальными: позже она покончила с собой в Нью-Йорке, потому что он отказался покинуть Ишбель.89
  
   Однако в своей общественной жизни Ли получил постоянное признание. 11 сентября 1945 года УСС произвело его в подполковники. Два месяца спустя он был назначен исполнительным директором Секретного разведывательного управления, после того как занимал должность начальника японо-китайского отдела. К тому времени его перевели в подразделение стратегических служб Военного министерства. 23 августа 1945 года Донован получил сообщение из Бюджетного бюро президента Гарри Трумэна о том, что УСС грозит роспуск. Донован боялся такого развития событий, потому что, как агентство военного времени, оно всегда находилось под угрозой ликвидации, как только заканчивались боевые действия. Смерть Франклина Рузвельта 12 апреля 1945 года обеспечила такую судьбу. Президент Трумэн, не сторонник Донована, подписал указ 9621 от 20 сентября 1945 года, отменяющий УСС с 1 октября. Старый вояка вернулся в свою юридическую фирму генерал-майором в отставке.90
  
   Прежде чем покинуть Вашингтон, Донован написал личное письмо Ли, в котором восхвалял его службу в военное время: "С первых дней, когда вы способствовали бесперебойному функционированию секретариата, и до последних месяцев, когда вы планировали, укомплектовывали персонал и осуществляли операции в Китае, ваши результаты всегда были превосходными. У тебя есть основания гордиться тем, что ты сделал, и мы гордимся тобой".91
  
   За сорок месяцев службы Ли стал одним из самых надежных помощников Донована. Джеймс Мерфи, главный офицер контрразведки УСС, сказал ФБР в 1954 году, что высшие офицеры агентства полностью доверяли Ли. Он также накопил выдающийся военный послужной список. К концу боевых действий Ли получил медаль за Азиатско-Тихоокеанскую кампанию с двумя бронзовыми боевыми звездами; медаль за Европейскую, Африканскую, Ближневосточную кампании; медаль за американскую кампанию; и Медаль за Победу во Второй мировой войне. В довершение всего военный министр наградил его благодарственной медалью армии США.92
  
   Ценность Ли для УСС была подчеркнута другим, более секретным способом. После расформирования УСС С. Питер Карлоу, который служил одним из его офицеров в Алжире и потерял ногу в разведывательной службе Донована у итальянского побережья, 5 ноября 1945 года составил список всех ключевых сотрудников УСС. Донован, который хотел, чтобы президент Трумэн создал постоянное разведывательное управление с использованием сотрудников УСС, вероятно, попросил Карлоу сделать это. Этот основной список содержал имена всех тех, кто будет рассматриваться для повторного найма, как только новое разведывательное управление заменит OSS. Запись Ли описывала его местную специальность как "Дальний Восток - общая разведка". Под графой "Рекомендация" значилось одно слово: "Весьма".93
  
   Через два дня после того, как Карлоу сделал свое замечание о Ли, Элизабет Бентли села в поезд метро, который высадил ее возле нью-йоркской площади Фоли. В руке она держала журнал - сигнал мужчине в темном двубортном костюме и белой рубашке, ожидавшему ее на платформе, что это та женщина, с которой он разговаривал по телефону накануне. Когда они оба вышли в тускнеющий вечерний свет на улицу, мужчина потащил ее в громадное федеральное здание, выходящее окнами на площадь. Бентли пришла, чтобы рассказать ФБР о своей жизни в качестве курьера НКГБ и главаря шпионов.94
  
   ШЕСТЬ
  
   ГРЕГОРИ
  
   Bв начале ноября 1945 года, когда Элизабет Бентли проскользнула через боковую дверь местного отделения ФБР в Нью-Йорке, ее приверженность коммунизму была такой же изношенной, как и у Дункана Ли. Но между ними была одна существенная разница: он хотел забыть, в то время как она хотела признаться. Последствия ее решения повлияли на их жизни.
  
   Вскоре Бентли узнал, что она перешла на сторону ФБР, которое отражало личность и прошлое Дж. Эдгара Гувера, его выдающегося директора. С 1924 года он методично вбивал в бюро свой собственный образ. Его одержимость и озабоченность в сочетании со стратегическими решениями, принятыми Белым домом Франклина Рузвельта, дали бы Советам огромную фору перед его агентами и проложили дорогу для бегства Ли.
  
   По иронии судьбы, Советы были более ответственны за ее дезертирство, чем ФБР. НКГБ разгадал ее преданность своему делу, лишив Бентли ее самоуважения, ее миссии и ее дома. Анатолий Горский, с его огромным опытом работы с иностранными агентами на двух континентах, почувствовал ее растущий гнев и тлеющее негодование по поводу жестокого обращения с ней со стороны НКГБ. И все же он не мог убедить Московский центр в том, что она быстро превращается в смертельную угрозу для самых важных американских шпионских сетей Советов. Даже уличный Горски не смог понять, что работа Бентли с Джейкобом Голосом наполнила ее жизнь глубоким чувством цели, которое, как она теперь считала, умерло вместе с ним.
  
   Советы также не понимали, что ее одиночество и изоляция заставляли ее пить все больше и больше и проводить дни и ночи в размышлениях о будущем, которое, казалось, никуда не вело. Она была пороховой бочкой, готовой взорваться.
  
   Спичка, которая ее спровоцировала, вспыхнула апрельским днем 1945 года, когда она подцепила мужчину, с которым выпивала в баре своего отеля. Со своими редеющими рыжими волосами и голубыми глазами Питер Хеллер был настолько похож на Голос, что она завязала с ним разговор. После еще нескольких рюмок она отвела его наверх в постель.1
  
   Все еще не оправившись от смерти Голоса, Бентли безумно влюбился в Хеллера. Она обрадовалась своим коллегам из Корпорации обслуживания и судоходства Соединенных Штатов, что планирует выйти за него замуж. Но так же быстро, как они легли в постель, Хеллер исчез. Когда он вернулся несколько недель спустя, он поразил ее заявлением, что он был "большим правительственным шпионом". Бентли сразу заподозрил, что она попала в ловушку. Ее худшие подозрения, казалось, подтвердились, когда однажды ночью она рылась в бумажнике Хеллера, пока он спал. В нем она нашла что-то похожее на удостоверение личности, украшенное щитом.2
  
   Пораженный, Бентли боялся, что Хеллер работает либо на ФБР, либо на НКГБ. Она решила не рассказывать о нем Горски или Джозефу Кацу, а подождать больше подсказок о его истинной миссии. Ее стратегия работала, пока ее экуменический сексуальный аппетит не взял верх над ней. Где-то в конце весны Бентли приставал к Рей Элсон, женщине, которую Советы выбрали вместо нее в USSSC, потому что они беспокоились, что ФБР знает, что корпорация была прикрытием для шпионажа. Элсон горько пожаловался Горски на сексуальные домогательства Бентли, которые, по ее словам, удивили ее, потому что у Бентли был любовник-мужчина. Горский послал Каца расспросить Бентли об этом новом мужчине в ее жизни. После того, как Кац надавил на нее, она рассказала ему, а затем и Горски об удивительном заявлении Хеллера. Они предупредили ее, что он почти наверняка агент контрразведки ФБР или армии США и что она должна разорвать их отношения. Будучи слишком одинокой, она отказалась.3
  
   В первую неделю июня 1945 года Бентли встретился с Горски в маленьком кинотеатре в Вашингтоне, округ Колумбия. Когда они сидели вместе в темноте, он прошептал, что теперь она в крайней опасности и должна немедленно оставить свою работу в USSSC. Он убеждал ее уехать в Мексику или Канаду. Оттуда, заверил он ее, НКГБ сможет тайно переправить ее в Советский Союз. Она была уклончивой.4
  
   Они встретились снова десять дней спустя. Горский сразу же настоял на том, чтобы она поехала в Москву на то, что он назвал специальной подготовкой. После этого, предположил он, НКГБ может отправить ее в Латинскую Америку или Канаду или даже обратно в Соединенные Штаты под вымышленным именем. В знак доброй воли он пообещал отправить ее в оплачиваемый отпуск на морской курорт в Олд Лайм, штат Коннектикут, прежде чем она уедет, чтобы начать новую жизнь. Однако ему просто удалось напугать и вывести Бентли из равновесия еще больше. Она вспомнила исчезновение и убийство Джульет Пойнтц восемь лет назад.5
  
   Бессонница и паранойя преследовали Бентли по ночам, лишая ее покоя и затуманивая ее рассудок. Вместо того, чтобы спать, она бродила по улицам вокруг своего отеля, взвешивая все более плохие варианты. Когда она, наконец, заснула, повторяющийся кошмар о расстрельной команде, расстреливающей Мэри Прайс, Грегори Сильвермастера или ее саму, преследовал ее во сне. Окончание сна особенно встревожило ее: "Пока я стоял там, прикованный к месту от ужаса, жертва внезапно поворачивалась и указывала на меня пальцем. "Предатель", - кричал он. Это ты убил меня. Раздавался залп выстрелов, и казалось, что все они попали в мое собственное тело".6
  
   Элизабет Бентли рушилась под тяжестью своего страха и отчаяния, как и Дункан Ли пять месяцев назад.
  
   Oво время своего отпуска в Олд-Лайме, финансируемого НКГБ, Бентли, наконец, решила действовать. Позже она утверждала в своей автобиографии, что испытала религиозное прозрение, сидя на скамье конгрегационалистской церкви старой колонии художников. Она также написала, что у нее, как и у Ли, был кризис совести, когда она сидела одна в простой церкви в Новой Англии, которую, возможно, основали ее суровые предки: "О Боже, я отчаянно взывала, помоги мне найти в себе силы! ... И тогда, в пустой церкви, голос моей совести, казалось, громко прозвучал: Ты не имеешь права быть здесь - пока. Теперь ты знаешь, что образ жизни, которому ты следовал последние десять лет, был неправильным; ты должен вернуться туда, где твое место. Но сначала ты должен загладить свою вину!"7
  
   Прежде чем искупать вину, Бентли хотел раскрыть правду о Питере Хеллере и о том, на кого он на самом деле работал. Опасаясь, что она может оказаться на грани разоблачения, она решила обратиться в ФБР в процессе зондажа. Применив то, что она узнала от "Голоса", она пришла к выводу, что НКГБ, скорее всего, установил наблюдение за местным отделением ФБР в Нью-Йорке или даже внедрил источник среди своих агентов. Она искала более удаленный офис и выбрала гораздо меньший офис бюро в Нью-Хейвене, тот самый, который Кэтрин Нэнгл, бывшая квартирная хозяйка Ли, посетила в 1940 году, чтобы предупредить ФБР о Дункане и Ишбель.8
  
   23 августа 1945 года Бентли вошел в неприметное здание в центре Нью-Хейвена, поднялся на лифте на три этажа выше офиса ФБР, а затем спустился по пожарной лестнице к дверям бюро. Оказавшись внутри, она столкнулась с маленьким темноволосым мужчиной, который сидел за металлическим столом. Он предложил ей сигарету, откинулся на спинку стула и спросил, почему она пришла на встречу с ФБР. Специальный агент Эдвард Коуди терпеливо слушал в течение двух часов, как она предположила, что Питер Хеллер выдавал себя за федерального агента. Во время их разговора она сказала Коуди, что Хеллер сказал ей собирать разведданные о Советах, которые вели дела с USSSC. Но сначала, сказала Бентли, она хотела, чтобы бюро заверило ее, что Хеллер был настоящим агентом ФБР.9
  
   Коуди, чувствуя, что Бентли хочет получить больше, чем просто информацию о Хеллер, был озадачен ею, но не смог ее вытащить. Наконец, он сказал ей, что не может ни подтвердить, ни опровергнуть личность федеральных агентов. Он также записал ее адрес и номер телефона. После того, как она ушла, он напечатал меморандум своему начальнику, рекомендуя бюро рассмотреть возможность использования ее в качестве источника внутри USSSC.10
  
   Начальник Коуди направил меморандум, озаглавленный "Питер Хеллер; Выдача себя за другого; шпионаж", в местное отделение ФБР в Нью-Йорке 29 августа. После того, как это прибыло, агенты быстро поняли, что Питер Хеллер ни для кого не шпионил. Он был бывшим следователем Отдела условно-досрочного освобождения штата Нью-Йорк и лейтенантом резерва армии США. Он также был женат и имел троих детей. Он обманул Бентли, чтобы произвести на нее впечатление, и использовал свою фальшивую шпионскую историю, чтобы оправдать их разлуку. Однако, заинтригованный Бентли, ФБР решило не говорить ей тогда, что Хеллер был не более чем лжецом и подонком.11
  
   Тем временем Бентли продолжила свои отношения с НКГБ после того, как вернулась из Олд-Лайма. Она ужинала в ресторане с Горским в течение третьей недели сентября в Нью-Йорке. Перед тем, как они поужинали, она выпила несколько сухих мартини за поздним обедом. Алкоголь убил все давние запреты, и она выпалила, что возобновила свою старую работу в USSSC. Явно недовольный, он предложил устроить ее в туристическое агентство или в магазин шляп или платьев. Бентли потеряла тот небольшой контроль, который у нее остался, и набросилась, назвав Советы гангстерами. Она повысила голос на шокированного начальника шпионажа и в странном порыве патриотизма закричала, что она американка и ее нельзя пинать. Она также намекнула, что Голос был на грани дезертирства незадолго до своей смерти из-за бессердечного обращения с ним Василия Зарубина. В последнем слове она заявила, что Хеллер пытался убедить ее стать его информатором в USSSC.12
  
   Возмущенный пьяным поведением Бентли и встревоженный ее не очень тонкими угрозами, Горский телеграфировал в Московский центр и рекомендовал убить ее. Вместо этого центр призвал его успокоить ее - дать ей до 3000 долларов, позволить ей вернуться в USSSC и напомнить ей, что ее предательство разрушит жизни ее американских источников. Несомненно, московские хозяева Горского понимали, что убийство американского агента, даже очень сложного, было плохим способом привлечь больше новобранцев на сторону Советов.13
  
   Ятеперь настала очередь Бентли быть шокированным. 11 октября 1945 года нью-йоркские газеты сообщили, что Луис Буденц, бывший редактор газеты КПУСА "Дейли Уоркер", отрекся от коммунизма и принял католицизм под одобрительным взглядом радио-священника Фултона Шина. Хотя Буденц фактически отказался от коммунизма в августе, Бентли впервые узнал об этом, прочитав сообщения в газетах. Новость ошеломила ее, потому что Буденц знал, кто она на самом деле.14
  
   Буденц знал "Голос" с 1920-х годов, а "Бентли" - с 1943 года. Они впервые встретились после того, как Голос рассказал ему о своих проблемах с сердцем. После этого Буденц передавал ей информацию по меньшей мере тридцать раз. Буденц также знал ее настоящее имя. Хотя ему еще предстояло раскрыть ФБР имена тех, кого он знал как шпионов, он объявил, что отправляется в общенациональный лекционный тур, чтобы пробудить американцев к опасностям коммунизма.15
  
   Через пять дней после того, как Бентли прочитала о Буденце, агент местного отделения бюро в Нью-Йорке попросил ее зайти, чтобы обсудить то, как Хеллер выдавал себя за агента ФБР. Специальный агент Фрэнк Олдрич обратился к Бентли, потому что в октябре она написала письмо в местное отделение, снова жалуясь на Хеллера и его фантастические заявления.16
  
   Когда они встретились в нью-йоркском отделении ФБР 16 октября, она сказала Олдричу, что Хеллер на самом деле может быть советским шпионом и что агенты ФБР следят за ней. Далее она сообщила, что была тесно связана с другими людьми, которые также могли быть советскими шпионами, включая Луиса Буденца. Олдрич, который собирался уходить на пенсию, три недели спустя написал отчет, в котором описал свое интервью с Бентли. Он выразил обеспокоенность по поводу ее психической устойчивости - он знал, что за ней не следили агенты ФБР, - но предположил другому агенту, что бюро могло бы использовать ее в качестве информатора внутри USSSC.17
  
   Хотя она была близка к признанию своей причастности к НКГБ, Бентли не сказала Олдричу, что она встретится с Горским на следующий же вечер в ресторане менее чем в четырех милях отсюда. Увидев дородного русского, Бентли извинилась за свои пьяные выходки в сентябре. Довольный, Горский последовал инструкциям Московского центра и сказал ей, что она может вернуться в USSSC. Он также дал ей 2000 долларов купюрами по 20 долларов, чтобы она тратила их по своему усмотрению. Глядя на деньги, она теперь сожалела о встрече с Олдричем накануне. Они с Горским договорились снова встретиться 21 ноября.18
  
   Ее раскаяние было недолгим. Лемент Апхам Харрис, получивший образование в Гарварде казначей секретных фондов CPUSA и сын финансиста с Уолл-стрит, 24 октября ворвался в офис USSSC и потребовал, чтобы Bentley вернул 15 000 долларов, которые партия первоначально инвестировала в компанию, когда "Голос" основал ее в 1941 году. Она отказалась и сказала ему, чтобы он получил эти деньги от Советов. Харрис, задыхаясь от ярости, пригрозил "взорвать ее к чертовой матери", если она не принесет 15 000 долларов.19
  
   Два дня спустя, сильно потрясенный, Бентли отправился на встречу с Эрлом Браудером, ныне бывшим генеральным секретарем КПУ США. Браудер столкнулся с Москвой в 1944 году, когда переименовал КПУСА в Коммунистическую политическую ассоциацию. Он ошибся, поверив собственной риторике, наивно планируя сделать ассоциацию левым крылом Демократической партии. У сторонников жесткой линии Кремля были другие идеи, и в июне 1945 года он был изгнан за вероотступничество. Браудер, все еще ошеломленный своим внезапным уходом из власти, предупредил Бентли, что угроза Харриса может быть реальной, но сказал, что он ничего не может сделать, чтобы помочь ей. Любая лояльность, которую Бентли все еще испытывал к CPUSA, исчезла в тот день.20
  
   Bэнтли начал отвечать на телефонные звонки ФБР и заложил основу для ее дезертирства. 6 ноября она подняла телефонную трубку, когда позвонил Эдвард Бакли. Он отвечал за расследования бюро по использованию советами подставных компаний в качестве прикрытия для своей шпионской деятельности. Бакли попросил ее встретиться с ним на следующий день. Бентли сначала отказывался возвращаться в офис ФБР для еще одного интервью. Она играла ключевую роль в шпионских операциях НКГБ и помогла почти сорока другим американцам предать свою страну. Она поняла, что пособничество и подстрекательство к шпионажу в военное время является тяжким преступлением.21
  
   Но Бентли был мастером выживать и просчитывать риски. Ее рычагом воздействия были знания и средства, необходимые ФБР для закрытия большинства американских шпионских сетей НКГБ. Возможно, она могла бы обменять такую бесценную информацию на свою свободу. Несмотря на высокие ставки, этот маневр давал ей больше шансов, чем вероятный смертный приговор, который НКГБ предлагал ей в Москве. Она не сомневалась, что Лемент Харрис хотел убить ее, и что, даже если он потерпит неудачу, ей все равно придется бороться с бесконечными планами Горского заманить ее в Москву, и та же участь.
  
   Бакли настаивал. В ноябре 1944 года ФБР начало еще одно расследование в отношении World Tourists, которое, как они знали, было тесно связано с корпорацией обслуживания и судоходства Соединенных Штатов. Бентли может быть тем клином в USSSC, который они искали. Он взывал к ее патриотизму. Бентли, однако, был больше заинтересован в спасении ее жизни, чем в размахивании американским флагом. Убежденная, что у нее больше шансов выжить с ФБР, чем с НКГБ, она согласилась встретиться с ним поздно вечером на следующий день.22
  
   Следуя указаниям Бакли, Бентли вышла из метро с журналом в руке. В одно мгновение Бакли материализовался рядом с ней и повел ее в свой маленький, простой офис в федеральном здании, выходящем окнами на Фоли-сквер. Дон Джардин, один из немногих постоянных экспертов Нью-йоркского отделения по НКГБ, ждал их там. Он расследовал дело журналиста Daily Worker, которого подозревал в шпионаже в пользу Советов.23
  
   Пока два агента яростно строчили заметки в своих разлинованных блокнотах, Бентли методично рассказывала им о своих прошлых жизнях. Примечательно, что она сделала это, не требуя обещания неприкосновенности и не требуя адвоката. Она и два агента, казалось, достигли невысказанного понимания, что ФБР каким-то образом защитит ее.24
  
   Джардин, в частности, был потрясен ее историей. По мере того, как Бентли говорил, он пришел к убеждению, "что мы выиграли золото на этом. У нас были папки здесь и там, и везде, и она как бы сшила все это вместе ".25
  
   Ее первое интервью с Бакли и Джардином было марафоном, длившимся восемь часов. Где-то ранним утром 8 ноября 1945 года она подписала заявление через один интервал на тридцати одной странице, в котором излагались основные моменты ее шпионской карьеры. В нем она кратко рассказала о Ли, но признала, что ему никогда не нравилось давать ей секретную информацию из файлов OSS. ФБР просмотрело свои данные в поисках любого намека на него. Его клерки обнаружили лишь мимолетное упоминание о нем как о бывшем офицере в Советах Совета помощи Китаю и Российской военной помощи, а также копию его отпечатков пальцев, предоставленную армией США, когда он регистрировался для призыва в 1940 году. Имя Ли скоро перестанет быть незнакомым в файлах бюро.26
  
   Bистория Энтли прогремела, как гром, над штаб-квартирой ФБР в Вашингтоне, когда его телетайпы заработали с шокирующими новостями из Нью-Йорка. К тому времени, когда он сел за свой обычный завтрак из яйца-пашот на тосте, Эдгар Гувер, директор ФБР с бульдожьим лицом, знал, что НКГБ внедрился в правительство США в массовом масштабе. Ошеломленный, он, должно быть, задавался вопросом, как долго он еще пробудет у руля бюро. К тому дню Гувер достаточно оправился, чтобы отправить в Белый дом имена четырнадцати человек, которых Бентли считал советскими шпионами. Одним из них был Дункан Ли. На следующий день Гувер рассказал Уильяму Стивенсону, начальнику британской службы координации безопасности и офицеру связи ФБР с Секретной разведывательной службой (МИ-6), о дезертирстве Бентли. Их разговор вскоре будет иметь разрушительные последствия для расследования Гувером Ли и других, названных Бентли.27
  
   Хотя у нее не было документов, подтверждающих ее экстраординарные обвинения, многие из которых основывались на слухах и общих чертах, Гувер с самого начала был склонен доверять ей. В конце концов, Уиттекер Чемберс уже дал агентам ФБР имена нескольких одних и тех же людей в мае и июле 1945 года. Некоторые из тех, кого Чамберс назвал коммунистами - Чарльз Крамер, Локлин Карри, Сол Адлер и Фрэнк Коу - Бентли теперь обвинили в шпионаже.28
  
   Гувер также думал, что она, вероятно, говорит правду из-за того, что ФБР обнаружило пять месяцев назад во время рейда 6 июня 1945 года в офисах "Амеразии", полукультурного, анти-Чан Кайши, малотиражного журнала, который занимался вопросами Восточной Азии. В офисе, разделяемомДва соредактора Амеразии, бюро обнаружили 591 документ, несколько из которых были строго засекречены, которые принадлежали OSS, Военному министерству, Государственному департаменту, Управлению военно-морской разведки и Управлению почтовой и телеграфной цензуры; Агенты OSS и ФБР обнаружили еще десятки во время тайных и незаконных обысков, проведенныхперед налетом. Бюро арестовало редакторов журнала, двух сотрудников Госдепартамента, одного офицера запаса ВМС США, который работал на ONI, и журналиста, чьи статьи регулярно появлялись в Time и Collier's. Большое жюри присяжных предъявило обвинения только троим из шести человек, арестованных ФБР. Никто не был осужден за шпионаж; двое признали себя виновными в незаконном хранении правительственных документов и заплатили штрафы. Гувер и его высокопоставленные заместители были убеждены, что крупной шпионской сети было позволено ускользнуть сквозь пальцы, потому что администрация Трумэна боялась, что судебный процесс перерастет в дебаты о ее политике в Китае.29
  
   События 5 сентября 1945 года в Оттаве, Канада, еще больше убедили Гувера в правдивости Бентли. В ту ночь Игорь Гузенко, шифровальщик ГРУ, работавший в кодовой комнате советского посольства, засунул более сотни секретных документов за пазуху и прошел через ворота посольства. Ожидая отзыва в Москву за нарушение правил безопасности и желая остаться в Канаде, он едва избежал захвата отрядом офицеров службы безопасности ГРУ, которые выбили дверь в его квартиру. Гузенко в конце концов добрался до канадских властей. Его документы доказывали, что ГРУ и НКГБ нацелились на канадское и американское правительства и проникли в Манхэттенский проект, англо-американскую совместную работу по созданию атомной бомбы. Когда агенты ФБР допрашивали его в том же месяце, он упомянул нескольких высокопоставленных американских чиновников, в том числе помощника госсекретаря Эдварда Р. Стеттиниуса. Ни Гузенко, ни ФБР не знали, что этим помощником был Элджер Хисс.30
  
   15 ноября 1945 года президент Трумэн позвонил Гуверу и попросил его встретиться с Джеймсом Бирнсом, его государственным секретарем, чтобы обсудить советский шпионаж. Гувер сказал Бирнс, что, хотя у его агентов не было времени доказать или опровергнуть утверждения Бентли, он склонен ей верить, потому что его агенты уже знали о некоторых из тех, кого она назвала. По крайней мере, десять были объектами Закона Хэтча или других федеральных расследований лояльности.31
  
   К тому времени, когда он встретился с Бирнсом, Гувер и его главные помощники наметили, как они собираются доказать или опровергнуть огульные заявления Бентли. Они сделали первоочередной задачей ФБР выявление высокопоставленного агента НКГБ, которого она знала только как "Ала". После этого бюро сосредоточится на ее самых важных источниках и определит, продолжают ли они шпионить в пользу Советов. Бюро отобрало их на основе их положения в правительстве и их "сравнительной полезности, отраженной в заявлении Бентли". Ли был среди тех, кто был включен.32
  
   ФБР решило, что удвоение Бентли - самый эффективный способ расследовать ее заявления. Агенты Гувера с большим успехом использовали эту тактику против немецких и японских разведывательных служб во время Второй мировой войны. Если бы они могли внедрить двойного агента в НКГБ, они могли бы победить Советы в их собственной игре. Соответственно, они проинструктировали ее сохранить свои планы встретиться с Элом 21 ноября. Тем временем глава местного отделения в Нью-Йорке попросил у Гувера разрешения проникнуть в ее гостиничный номер и обыскать его во время собеседования. ФБР хотело убедиться, что она не скрывает никаких документов в качестве полиса страхования жизни.33
  
   В 4:20 вечера 21 ноября Бентли присоединился к Горски перед рестораном Bickford's. Они пошли в другой ресторан неподалеку, чтобы поужинать. С первого момента Горский почувствовал, что что-то не так, и осторожно отверг ее попытки возобновить свою шпионскую карьеру. Он расспрашивал ее о Питере Хеллере - она сказала, что воткнет в него нож, если увидит его снова, потому что узнала о его жене и троих детях - и о будущем USSSC. После того, как она заявила, что ей было беспокойно и скучно, Горски прокомментировал, что она хотела нормальной, мирной жизни, и теперь она у нее есть. Он также дал ей указание не возвращаться в CPUSA. Они договорились встретиться снова 21 января 1946 года.34
  
   Выходя из ресторана, Горский заметил троих мужчин, следовавших за ним на машине. Он быстро спустился по лестнице станции метро и вернулся в Вашингтон. На следующее утро он узнал, почему чувствовал себя так неловко накануне вечером: Бентли дезертировал. 20 ноября 1945 года лондонское отделение НКГБ передало эту ошеломляющую новость в Московский центр. Ким Филби, ценный член шпионской сети "Великолепной пятерки" Советов, в то время был старшим офицером МИ-6, работавшим в Лондоне. Он видел краткое изложение беседы Дж. Эдгара Гувера с Уильямом Стивенсоном и немедленно передал его в Москву.35
  
   Московский центр немедленно отреагировал на новости Филби, приказав Горскому и Исхаку Ахмерову разорвать все контакты со своими источниками и вернуться в Советский Союз. Центр также сказал им проинструктировать своих источников о том, как вести себя во время допроса в ФБР. Горский и Ахмеров учили их не отрицать встречи с Бентли - советы не знали, когда ФБР начало следить за ней, - но говорить, что любые контакты с ней были чисто социальными. Они также сказали им уничтожить все потенциально опасные документы и дали им пароли для использования после того, как кризис миновал. Они не предупредили Ли, возможно, опасаясь, что он запаникует, но Мэри Прайс, вероятно, сделала это позже.36
  
   Инстинкты и тренировка Горского спасли его. Стремление Бентли возобновить свою работу в НКГБ вызвало у него очень чувствительные внутренние тревожные звоночки. Его решение прислушаться к ним сорвало лучший шанс ФБР удвоить Элизабет Бентли и раскрыть их дело против Ли.
  
   Перед отъездом в Москву 7 декабря Горский снова порекомендовал Московскому центру ликвидировать Бентли. Его конкретные приемы были эклектичными, начиная от обливания ее подушки или еды медленно действующим ядом и заканчивая толканием ее под мчащийся поезд нью-йоркского метро. Он также отметил, что, хотя Джозеф Кац, один из самых опытных офицеров НКГБ, мог ворваться в ее гостиничный номер и инсценировать ее самоубийство, Бентли была очень сильной, высокой, здоровой женщиной, и ее нелегко было одолеть. Горский с сожалением отметил, что здоровье Каца не на пике и, возможно, он не справится с этой работой. Лаврентий Берия, глава советской разведки и главный ставленник Сталина, на данный момент наложил вето на идеи Горского.37
  
   Gжажда мести Орского была понятна. Бентли в одиночку разрушил основные американские шпионские сети НКГБ. Советы смогли возобновить некоторые разведывательные операции в Соединенных Штатах к сентябрю 1947 года, но их американские станции все еще были в беспорядке год спустя. Они никогда не были бы полностью перестроены в таких огромных масштабах внутри правительства США. Предательство Бентли подорвало способность Советов собирать разведданные в Соединенных Штатах и стало худшей неудачей, с которой столкнулись их секретные службы за всю их долгую историю работы внутри страны.38
  
   В конце 1945 года ФБР ничего об этом не знало. Гувер знал, что его агентству нужно многое наверстать. В вашингтонском отделении бюро, которому было поручено прикрывать советское посольство, не было даже специальной группы агентов, чтобы следить за сотрудниками посольства. Вместо этого один из его отрядов выслеживал подозреваемых американских коммунистов.39
  
   19 ноября вашингтонское отделение ФБР получило фотографию Горски из Государственного департамента и переслало ее в Нью-Йорк, где Бентли опознал Ала как Горски. Два дня спустя наблюдение бюро за их встречей 21 ноября подтвердило ее личность, подтвердив очень сильные подозрения, что он сменил Зарубина на посту высшего офицера НКГБ в Соединенных Штатах. Воодушевленное этим, бюро начало крупнейшее шпионское расследование за свою тридцатисемилетнюю историю. Гувер немедленно приказал другим своим отделениям на местах направить агентов, чтобы усилить 115 агентов, работающих в его вашингтонском отделении. К 12 декабря 1945 года 227 из 4370 агентов бюро расследовали обвинения Бентли.40
  
   10 декабря 1945 года Гувер публично выступил на ежегодном съезде Международной ассоциации начальников полиции в Майами, штат Флорида. Его речь, представляющая собой смесь самовосхваления и самообмана, убедила его восприимчивую аудиторию в том, что его спецназовцы снова одержали победу во время Второй мировой войны: "С самого начала войны мы знали, что шпионаж находится под контролем . . . . Программа контрразведки, которую мы разработали, сделалаэто позволило нам не только окружить шпионов и обезвредить их, но и узнать их слабые стороны и цели".41 Он не рассказал своей дружелюбной аудитории о заявлениях Элизабет Бентли или о том, что ФБР на самом деле спало, в то время как Советы украли многие из самых ценных секретов Америки во время войны.
  
   Wпока Гувер пересматривал историю, 30 ноября 1945 года Бентли подписал заявление на 107 страницах. Она дала бюро более 150 имен. Гувер обратилась к Томасу Донегану, эльфу, натянутому помощнику специального агента, отвечающему за его местное отделение в Нью-Йорке, с просьбой возглавить расследование ФБР в отношении тех, кого она перечислила. После того, как он просеял все имена, он выбрал пятьдесят одного человека, чтобы сосредоточиться на нем. Двадцать семь из них, включая Ли, в конце 1945 года все еще работали на федеральное правительство.42
  
   Донеган, которого коллеги-агенты называли "Шляпа", потому что он настаивал на том, чтобы носить свою фетровую шляпу с широкими полями, даже сидя за своим столом, объединил все эти расследования под общим названием "Натан Грегори Сильвермастер и др.". ФБР дало Бентли кодовое имя Грегори, чтобы скрыть ее личность.43
  
   7 ноября Бентли сказал Бакли и Джардину, что Ли прекратил шпионить в пользу НКГБ, но только расследование бюро могло это подтвердить. 21 ноября Гувер написал меморандум генеральному прокурору Тому Кларку, прося его одобрить прослушивание домашнего телефона Ли "с целью определения масштабов его шпионской деятельности и для дополнительной цели выявления других агентов-шпионов".44
  
   В тот же день два агента тайно начали следить за Ли, отслеживая и записывая каждое его движение. Большая часть того, что они наблюдали, было до боли обычным. 29 ноября два агента послушно записали то, что они видели большинство ночей: "Наблюдение за домом Ли было установлено в 5:00 вечера . . . . В 6:02 вечера агенты заметили, как Ли шел на север по 31-й улице и входил в свой дом. Никто не входил и не выходил из его дома в течение оставшейся части вечера, а в 8:30 вечера Ли был замечен в гостиной своего дома в старом свитере. Наблюдение было прекращено в 9:30 вечера, потому что, похоже, Ли не собирался выходить из дома в тот вечер ".45
  
   Однако 4 декабря ФБР последовало за Ли в Нью-Йорк. Он ездил по государственным делам и повидаться с Мэри Прайс. Группа наблюдения видела, как он вошел в бар Stonewall Inn в 7:55 вечера и встретил женщину, которую он описал как "выше среднего роста, привлекательную, с темными волосами, которые она носила в стиле "upsweep"". Агенты записали в своем журнале наблюдения, что Ли и Прайс вышли из бара в 8:30 вечера и сели в такси. Ли вернулся в свой отель в 12:25 утра.46
  
   Как и Ли, Прайс давно перестал шпионить. В конце июня 1944 года она снова потеряла сознание от напряжения, связанного с работой на НКГБ, и сказала Эрлу Браудеру, что хочет уйти. Он согласился освободить ее, но не из сострадания. Он, скорее всего, понял, что провал проверки данных OSS поставил под угрозу ее полезность. Но в декабре 1945 года ФБР не знало, что Прайс больше не был курьером НКГБ. Она тоже стала объектом его масштабного расследования. К тому времени она постоянно жила в Нью-Йорке с конца 1943 или начала 1944 года.47
  
   Гувер одобрил просьбу вашингтонского отделения ФБР тайно проникнуть в дом Ли в Джорджтауне и установить микрофоны. Но это было еще не все. 27 ноября ФБР закрыло почту Ли - это означает, что оно скопировало информацию с внешней стороны конвертов - и начало перехватывать и читать каждую телеграмму, которую семья отправляла или получала. Western Union также передала ФБР копии телеграмм, которые Ли отправил и получил до того, как бюро начало его расследование.48
  
   Менее чем через месяц ФБР раскрыло то, что оно сочло унизительной информацией об Эдмунде. 21 декабря его местное отделение в Ричмонде, штат Вирджиния, отправило телетайп в Вашингтон, в котором говорилось, что "строго конфиденциальный и надежный источник" обнаружил имя Эдмунда в черной записной книжке Элис Берк, секретаря Коммунистической партии Соединенных Штатов Америки по округу 16, в который входили Вирджиния и СевернаяКаролина. В ее записной книжке были имена людей, которые, по ее мнению, сочувствовали некоторым целям CPUSA. Телетайп также отметил: "Он сторонник расового равенства, что привело к тому, что он не пользуется популярностью в Чатеме, штат Вирджиния".49
  
   Несмотря на все эти усилия, ФБР не обнаружило никаких доказательств того, что Ли был или был шпионом НКГБ. Быстрые контрмеры Советов сыграли решающую роль в срыве работы ФБР, но предательство Кима Филби было не единственной причиной, по которой Гувер не смог арестовать Ли за совершение шпионажа.
  
   Aпомимо огромной форы Советов в создании своих американских шпионских сетей, несколько других фундаментальных факторов способствовали продолжению свободы Ли, а именно: мощное ведьмино варево мифов, которые Гувер культивировал о компетентности своих агентов, беспрецедентные требования к ресурсам ФБР, его непонимание угрозы, которую представлял коммунизмбюрократическая неразбериха, человеческие ошибки и хладнокровные расчеты Франклина Рузвельта о том, что потребуется для победы во Второй мировой войне. Глубоко проблемная личность Гувера также сильно подорвала шансы ФБР привлечь Ли к ответственности.
  
   Джон Эдгар Гувер родился 1 января 1895 года в Вашингтоне, округ Колумбия, в семье федеральных государственных служащих. Несмотря на то, что Вашингтон времен юности Гувера был столицей страны, он обладал чувствами провинциального маленького южного городка. Он никогда не ставил под сомнение чувство порядка, места и иерархии, которое он развил, пока рос там. Он также никогда не сомневался в консервативном духе прогрессизма, который он впитал, будучи ребенком федеральной бюрократии. Эта идеология научила его, что правительство обязано регулировать мораль.50
  
   Его преданность этому уникальному американскому кредо никогда не колебалась. Ксенофобия Гувера - две очень короткие однодневные поездки в Хуарес, Мексика, весной 1939 года - его единственные известные поездки за пределы Соединенных Штатов - и безоговорочная защита видения Америки в духе Нормана Рокуэлла привели его к отстаиванию ценностей среднего класса в маленьких городках, таких какпреданность Богу, стране и долгу. Для его многочисленных поклонников не имело значения, что он жил со своей матерью, пока она не умерла, когда ему было сорок три года, или что в его жизни не было другой женщины.51
  
   Гувер назначил себя хранителем этих ценностей и знаменосцем крестового похода, чтобы предотвратить их подрывную деятельность, особенно изнутри и со стороны коммунистов. С этой целью он был готов нарушить Конституцию. Это не означало, что он не верил в Билль о правах; он верил - до тех пор, пока его защита не распространялась на коммунистов, социалистов, профсоюзных активистов и других, кого он хотел убрать с американской сцены. Убеждения Гувера, хотя и крайние, были присущи не только ему. Часть его широкой популярности основывалась на том, что он был одним из самых заметных символов долгой истории страны против восстания.52
  
   Гувер готовил себя к карьере в федеральном правительстве, получив две юридические степени в Университете Джорджа Вашингтона, днем и ночью, работая полный рабочий день клерком в Библиотеке Конгресса. Семейные связи обеспечили ему работу в Министерстве юстиции в 1917 году. Он неуклонно поднимался по служебной лестнице из-за своей тяжелой работы, беспрекословной готовности взяться за любую задачу, покладистого поведения, которое нравилось его руководителям, и сверхъестественного внимания к деталям. Он также был полон уверенности в себе.53
  
   В январе 1920 года он помог спланировать и осуществить крупнейший из так называемых рейдов Палмера, целью которых были американские граждане и иностранцы, проживающие в США, которые, по мнению федеральных и местных правоохранительных органов, были привержены большевистской революции в Соединенных Штатах. Эти массовые облавы задержали где-то от 6 000 до 10 000 человек. Они также помогли загнать американское коммунистическое движение в подполье, предоставив советской разведке готовую базу готовых будущих шпионов. 10 мая 1924 года Гувер стал исполняющим обязанности директора Бюро расследований (BOI), следственного подразделения Министерства юстиции. В декабре того года генеральный прокурор Харлан Ф. Стоун сделал это назначение постоянным; Гувер занимал этот пост до своей смерти 2 мая 1972 года.54
  
   Великая депрессия была такой же находкой для Дж. Эдгара Гувера, как и для CPUSA. Экономическая разруха привела к резкому всплеску преступности и породила гангстера. Американцы, стремящиеся избежать своих экономических проблем, проявили почти спортивный интерес к широко освещаемым подвигам таких людей, как Чарльз Артур "Красавчик" Флойд и Джон Герберт Диллинджер, когда они пересекали границы штатов, грабя банки и стреляя в местных стражей закона из своих дымящихся автоматов.
  
   Драматические изображения в национальных газетах и на экранах кинотеатров показали, что местные правоохранительные органы были либо слишком неумелыми, либо слишком коррумпированными, чтобы справиться с этой волной преступности. Президент Рузвельт в порыве энтузиазма Нового курса ухватился за это в своем ежегодном послании Конгрессу 3 января 1934 года, объявив, что преступность представляет собой угрозу национальной безопасности, и потребовав расширения роли федерального правительства в борьбе с преступлениями, которые традиционно контролируются штатами. К тому лету Конгресс федерализовал преступления, связанные с похищением людей через границы штатов, вымогательством и ограблением банков. Он также разрешил агентам бюро носить оружие и выдавать ордера на обыск и арест.
  
   Вооруженные новыми законами и настоящим оружием, агенты Гувера убили или захватили самых отъявленных гангстеров к 1935 году. В том же году BOI стало Федеральным бюро расследований, изменение названия отражает то, что правительство США теперь ведет федеральную войну с преступностью. Гувер также начал снабжать ФБР агентами, отлитыми по его собственному образцу. Почти все они были белыми, приехали из маленьких городов, посещали приходские школы и придерживались консервативных убеждений. Они также обладали его манихейским мировоззрением.55
  
   Голливудские студии начали прославлять подвиги ФБР, выводя на киноэкран мифического Джи-мэна с его квадратной челюстью, хладнокровной эффективностью, великолепной храбростью и абсолютной неподкупностью. Агенты Гувера стали новыми белыми рыцарями и преданными самураями страны. Он продвигал этот образ на каждом шагу; убитых агентов ФБР даже окрестили "мучениками".56
  
   Легенды, которые Гувер лелеял и создавал о компетентности ФБР, раздули представление страны о том, что бюро действительно может сделать. Преследование и расстрел гангстеров не имели ничего общего с пониманием и борьбой с тонкой и нюансированной угрозой, которую советский шпионаж представлял для Соединенных Штатов. Советы поставили перед нами беспрецедентные задачи, и у бюро практически не было опыта в их решении. Размышляя об этом, ФБР открыло только одно шпионское расследование между 1924 и 1936 годами.57
  
   Современное НКВД почти на два десятилетия опередило любителей Гувера. И даже после неблагодарных сталинских чисток тех, кто выполнял его приказы, НКВД оставался лучшей в мире секретной службой с готовым, способным и хорошо финансируемым партнером в КПУ. В то же время в ФБР все еще не было службы контрразведки. Прошло еще несколько лет, прежде чем слежка за шпионами стала приемлемым карьерным путем для агентов. Даже к началу 1940-х большинство агентов бюро все еще считали контрразведку профессиональным захолустьем. Византийской работе по наблюдению за подозреваемыми в шпионаже не хватало романтизма и карьерного роста, присущего надеванию наручников на злобных и ярких преступников.58
  
   Начало Второй мировой войны заставило ФБР узнать о шпионах на работе. Хотя Советы и коммунисты в целом никогда не были далеки от мыслей Эдгара Гувера, его первоочередной задачей была защита страны от японцев и немцев, и с этой задачей он справился превосходно. Осенью 1940 года Гувер заверил Рузвельта в подробном отчете, что ФБР хорошо справляется с угрозой, исходящей от иностранных шпионских служб: "Специальные агенты Федерального бюро расследований находятся под постоянным наблюдением и наблюдением за рядом известных и подозреваемых агентов немецкого, русского, французского и итальянскогоСпецслужбы. ФБР может благодаря своим усилиям по борьбе со шпионажем тщательно проверять каналы связи, источники информации, методы финансирования и другие данные, касающиеся этих агентов ".59
  
   Меморандум Гувера также выявил другие требования к времени его агентов. Они работали под прикрытием на заводах национальной обороны и проводили проверки безопасности, собирая информацию от информаторов на "более чем тысяче двенадцати сотнях ключевых промышленных объектов", расследуя жалобы и подсказки от общественности - за один день было получено более 2985 - и создали специальное подразделение для обеспечения соблюдения Закона о выборочной службе 1940 года путем арестаУклонист от драфта.60
  
   Это были не единственные потери ресурсов ФБР. Джи-мэны Гувера также отвечали за соблюдение раздела 9А Закона Хэтча 1939 года, в котором говорилось, что никто, принадлежащий к организации или партии, выступающей за свержение правительства США, не может быть федеральным служащим. В период с 1942 по 1945 год ФБР расследовало 6193 дела о преступлениях Хэтча. И более двухсот агентов в составе Специальной разведывательной службы (SIS) бюро расследовали немецкую подрывную деятельность за пределами Соединенных Штатов и противодействовали ей. Агенты, назначенные в SIS, действовали от Канады до Южной Америки.61
  
   Несмотря на то, что численность ФБР увеличилась с 713 агентов в 1939 году до 4370 в 1945 году, эти бесчисленные обязанности истощили его ресурсы до предела. К 1942 году его штаб-квартира в Вашингтоне уже работала двадцать четыре часа в сутки, семь дней в неделю. Персонал бюро был загружен тяжелыми делами на том, что Гувер называл "фронтом ФБР". Средний агент вел двадцать три дела одновременно.62
  
   Даже после того, как Гитлер поглотил большую часть Европы, Гувер оставался непреклонным в том, что коммунизм представляет для Соединенных Штатов еще большую угрозу, чем фашизм. Он никогда не колебался в своей вере в то, что коммунисты планировали разрушить образ жизни его страны. Иллюстраций этому предостаточно в письмах, меморандумах и отчетах, которые он отправлял в Белый дом.
  
   Начиная с 1942 года, Гувер готовил ежемесячный общий разведывательный обзор, который он направлял генерал-майору Эдвину "Па" Уотсону, главе администрации президента. Самые большие разделы этих отчетов касались "коммунистической деятельности". Его обзор за октябрь 1942 года содержал двенадцать страниц на эту тему, включая подраздел под названием "Агитация среди негров". В этом же обзоре "немецкой деятельности" посвящено всего восемь страниц." Обзор Гувера за ноябрь 1942 года на одиннадцати страницах обсуждал коммунистов, в том числе их отношения с Национальным комитетом по чрезвычайному положению, чтобы остановить линчевание, в то время как действия Германии заслуживают только девяти страниц. Его обзор за август 1944 года был одним из самых извращенно составленных, в общей сложности восемнадцать страниц о деятельности Германии, десять о японцах, пять об итальянцах и шестьдесят две о коммунистах. Раздел, посвященный коммунистам, включал в себя пространное обсуждение Конгресса негритянской молодежи Юга и Южной конференции за благосостояние человека.63
  
   Растущая одержимость Гувера тем, что он считал пагубным влиянием коммунизма на афроамериканцев, проявляется в его письме в Белый дом от 3 августа 1943 года, которое он наполнил необоснованными слухами о расовых беспорядках в столице страны. Цитируя нескольких конфиденциальных информаторов, Гувер предупредил о заметном всплеске коммунистической агитации среди вашингтонского "менее желательного цветного элемента"."Среди них, как утверждал один информатор, были "молодые негры в возрасте от 16 до 18 лет, которые не служат в армии и которые продемонстрировали наглое отношение, что они ничего ни у кого не возьмут". Тем временем, пока Гувер и его агенты зацикливались на расе, Советы продолжали красть секреты Америки в том же городе в промышленных масштабах.64
  
   Хотя ни в одном из опросов Гувера не обсуждалась шпионская деятельность Советского Союза, ФБР внимательно следило за советскими посольскими и консульскими должностными лицами. Это началось примерно во время заключения Сталиным пакта о ненападении с Гитлером в августе 1939 года. Агенты Гувера прослушивали советское посольство, советские консульства, штаб-квартиру КПУ и множество левых профсоюзов и политических организаций. (21 мая 1940 года Рузвельт тайно одобрил прослушивание телефонных разговоров в вопросах национальной безопасности, несмотря на запреты Конгресса и Верховного суда на любое электронное прослушивание.) ФБР также врывалось в офисы и дома видных американских коммунистов, устанавливало микрофоны и перехватывало их почту.
  
   Несмотря на такие широко распространенные нарушения закона, бюро во время Второй мировой войны не удалось раскрыть ни одного американского коммуниста, который шпионил в пользу Советского Союза. Еще в декабре 1944 года в сводке ФБР "Шпионские и контрразведывательные операции внутри Соединенных Штатов" обсуждалась только деятельность немецких агентов. Однако в том же году Гувер доложил Сенату, что ФБР выявило 1 миллион человек, "связанных" с организациями коммунистического фронта, включая Национальную ассоциацию содействия улучшению положения цветных людей.65
  
   Aпочти за три с половиной года до доклада Гувера Сенату ФБР едва не нанесло НКВД серьезный удар, который мог привести спецназовцев к парадной двери Ли, но бюро не смогло соединить точки. 5 мая 1941 года, следуя указаниям британцев и канадцев, агенты арестовали Гайка Овакимяна, в то время самого высокопоставленного офицера НКВД в Соединенных Штатах. Американские прокуроры обвинили его в нарушении Закона о регистрации иностранных агентов. Овакимян, инженер и химик, руководил усилиями НКВД в Соединенных Штатах по краже технологий. Он въехал в страну в 1933 году и смог остаться, потому что Государственный департамент продлевал его визу тринадцать раз. Он работал под прикрытием инженером в торговой корпорации "Амторг", не имея дипломатического иммунитета. Государственный департамент в обмен на эмиграцию нескольких жен американцев русского происхождения разрешил ему покинуть Соединенные Штаты и вернуться в Советский Союз 23 июля 1941 года. Оттепель в американо-советских отношениях, вызванная вторжением Гитлера в Советский Союз месяцем ранее, способствовала этим переговорам.66
  
   Перед тем, как ФБР арестовало Овакимяна, агенты видели, как Джейкоб Голос передал ему пакет на углу улицы в Нью-Йорке. Это была первая из семи встреч, свидетелем которых стало ФБР между двумя мужчинами. Джозеф Володарский, перебежчик из НКВД, сообщил ФБР в конце 1940 года, что "Голос" передавал разведданные Овакимяну. Хотя ФБР следило за Голосом, оно не могло напрямую связать его с НКВД до дезертирства Бентли. К тому времени он был мертв уже почти два года.67
  
   Физическое наблюдение ФБР за "Голосом", однако, привело его агентов к Элизабет Бентли. Она ускользнула от них, войдя в одну из дамских комнат Пенсильванского вокзала и выйдя через задний выход. Хотя агенты не догнали Бентли в тот раз, они идентифицировали ее через просмотр "Голоса". Они продолжали следить за ней до 20 августа 1941 года, но прекратили физическое наблюдение из-за нехватки рабочей силы и сосредоточились на требованиях других, более громких дел.68
  
   ФБР действительно закрывало Бентли почтой где-то до 1942 года. В 1946 году ФБР с опозданием обнаружило, что на одном из перехваченных писем, которые они видели, был почтовый штемпель от 6 марта 1941 года и обратный адрес: 2921 Olive Street, NW, Вашингтон, округ Колумбия. Так получилось, что этот адрес принадлежал Мэри Прайс. Позже Бентли сказал ФБР, что письмо, скорее всего, касалось следующей поездки Прайса в Нью-Йорк. В удивительно откровенном отчете 1955 года ФБР признало колоссальную ошибку, не связав Голоса и Бентли с НКВД, с сожалением заметив: "В свете того, что мы знаем, мы, безусловно, должны были".69
  
   Почти так же катастрофично, что ФБР сделало ошибочный вывод из своего расследования в отношении Овакимяна: оно рассудило, что, поскольку ни один из платных агентов российской шпионской системы не был американским коммунистом, ни один член КПУ не мог быть шпионом. Вместо этого бюро убедило себя, что Советы дали указание своим шпионам не принимать участия ни в каких партийных мероприятиях. Из этого не следовало, что сталинские чистки вынудили НКГБ полагаться на агентов КПУ или что Советы использовали партийное подполье, чтобы перевести агентов с открытой работы на шпионаж.
  
   Точно так же ФБР не удалось извлечь выгоду из ряда осведомленных перебежчиков. Уолтер Кривицкий, бывший старший офицер ГРУ и НКВД, обладавший энциклопедическими знаниями об операциях обеих служб, был одним из самых важных. Кривицкий приехал в Соединенные Штаты в конце 1938 года, в разгар сталинской расправы с советскими спецслужбами. Когда ФБР допрашивало его 27 июля 1939 года, часть информации, которую он предоставил, противоречила тому, что уже было в его файлах. Но вместо того, чтобы исправить файлы, ФБР ошибочно заключило, что он лжет. Хотя его откровения иногда были запутанными и осторожными, Кривицкий не был лжецом. Не имея опыта или подготовки в обращении с нервными и подозрительными перебежчиками, агенты ФБР, по сути, подписали ему смертный приговор. Он был найден мертвым с огнестрельным ранением в висок в отеле в Вашингтоне, округ Колумбия, 10 февраля 1941 года. Департамент полиции округа Колумбия признал его смерть самоубийством.70
  
   ФБР также не смогло воспользоваться дезертирством в 1944 году Виктора Кравченко, чиновника Советской комиссии по закупкам, который предложил выдать шпионские сети Советов в обмен на деньги и защиту. Гувер подозревал, что он может быть двойным агентом, и безуспешно расследовал его.71
  
   В 1944 году бюро упустило еще одну возможность, на этот раз, чтобы идентифицировать Джозефа Каца как советского агента. 27 мая 1944 года агенты ФБР наблюдали за тайной встречей между человеком, который хромал, и Михаилом Шаляпиным, известным агентом НКГБ, работавшим в советском консульстве в Нью-Йорке. После этого агенты проследили за неизвестным мужчиной до особняка в Гринвич-Виллидж, в который он вошел с помощью ключа. Суперинтендант утверждал, что не знает этого человека, но бюро по необъяснимым причинам не смогло опросить кого-либо еще в здании. ФБР потребовалось до осени 1948 года, чтобы расспросить других жителей о том, кто он такой, и узнать, что его зовут Джозеф Кац. В январе 1949 года агенты Гувера, наконец, связали его с серолицым, хромающим хэндлером, которого Бентли описала им при ее дезертирстве.72
  
   Аналогичным образом, бюро не понимало чрезвычайной важности письма, которое оно получило из Белого дома 5 июля 1944 года. Отправленное 14 апреля 1944 года и адресованное Франклину Рузвельту, оно содержало, как ни странно, неполный список коммунистического подполья в Вашингтоне, округ Колумбия. Несколько его членов были частью шпионской сети Perlo, которой Элизабет Бентли руководила после смерти Джейкоба Голоса. ФБР отследило неподписанное письмо Кэтрин Уиллс Перло, бывшей жены Виктора Перло, советского шпиона и экономиста, работавшего в Совете по военному производству. Она написала оскорбительное письмо на почтовом бланке WTSN, радиостанции Форт-Уэрт, штат Техас. Агенты взяли у нее интервью 13 октября 1944 года и узнали, что она и Перло были вовлечены в ожесточенную борьбу за развод и опеку. Они также обнаружили, что психиатр поставил ей диагноз "параноидальная шизофрения". ФБР никогда не следило за ее заявлениями, пока Бентли не дезертировал.73
  
   Несмотря на эти ошеломляющие ошибки, ФБР улучшало свою игру. С 1943 года происходили постепенные, но неуклонные изменения в море. В апреле того же года агенты видели, как Зарубин встречался с представителем CPUSA, чтобы обсудить проникновение в Радиационную лабораторию Калифорнийского университета в Беркли. Их слежка, которая включала прослушку и микрофоны, спровоцировала два масштабных расследования бюро о связях между Советами, действующими под дипломатическим прикрытием, и предполагаемыми американскими источниками.74
  
   7 августа 1943 года у ФБР был еще один прорыв, когда Гувер получил анонимное письмо, написанное на русском языке, в котором утверждалось, что Зарубин был шефом НКВД в Соединенных Штатах. Его автор назвал одиннадцать других советских агентов в Нью-Йорке, Сан-Франциско, Буффало, Вашингтоне, Мехико и Оттаве, которые тесно сотрудничали с Зарубиным. Это письмо заставило Московский центр отозвать Зарубина и большинство названных обратно в Советский Союз в 1944 году.75
  
   Эти перерывы вызвали резкий всплеск усилий бюро по наблюдению за Советами. Усиленная слежка делала встречи с источниками намного сложнее, а иногда и невозможнее. Наблюдение также прервало слежку за по меньшей мере четырьмя американцами, которые крали военные и промышленные секреты для Советов. Тем не менее, ФБР сильно отставало от своих советских противников.76
  
   Tэти оплошности помогают объяснить, почему ФБР не смогло противостоять шпионажу Советов и обнаружить Ли, но, возможно, еще более серьезная причина - стремление победить Гитлера - вырисовывалась больше, чем навязчивые идеи Гувера и гигантские неудачи его агентства.
  
   Почти с того момента, как первые немецкие бомбы упали на Советский Союз, Франклин Рузвельт понял, что ключ к победе во Второй мировой войне лежит на восточном фронте. Советская выдержка, писал Рузвельт 26 июня 1941 года, "[означала бы] освобождение Европы от нацистского господства - и в то же время я не думаю, что нам нужно бояться какой-либо возможности русского господства". Почти год спустя он сказал министру финансов Генри Моргентау: "Весь вопрос о том, выиграем мы или проиграем войну, зависит от русских."Тревожный факт, что Сталин уже убил миллионы своих собственных граждан, бледнеет рядом с его способностью уничтожать солдат Гитлера.77
  
   Если смотреть сквозь призму холодной войны, омраченной событиями конца 1940-х и начала 1950-х годов, слова Рузвельта кажутся безнадежно близорукими. Некоторые тогда, довольно опрометчиво, даже назвали их предателями. Рузвельт четко осознал, что Соединенные Штаты не готовы вести войну на два фронта и что Британия, ворота для американского вторжения на Континент, почти на коленях. Только реки советской крови могли остановить Гитлера и выиграть Соединенным Штатам достаточно времени, чтобы мобилизоваться для войны и использовать свою огромную промышленную мощь в интересах союзников. Рузвельт уловил высшую иронию в том, что только Советы могли спасти те самые западные демократии, которые они поклялись свергнуть.78
  
   Холодная математика доказывает, что Рузвельт прав. К концу весны 1941 года гитлеровская армия насчитывала 208 дивизий. Его генералы считали 167 из них полностью готовыми к бою. 22 июня 1941 года Гитлер развязал 146 из них против Советского Союза. С тех пор и до конца войны Германия посвятила две трети своих вооруженных сил борьбе и смерти на восточном фронте. И уже к 6 июня 1944 года - Дню "Д" - 70 процентов немецких дивизий были связаны боями с Красной Армией.79
  
   В общей сложности во Второй мировой войне погибло 27 миллионов советских граждан, что является беспрецедентной потерей жизней в современной истории. Примерно 11 миллионов погибших сражались в Красной Армии. Для сравнения, Соединенные Штаты потеряли 407 316 солдат, летчиков и моряков. Советы потеряли больше солдат под Сталинградом зимой 1942-1943 годов, чем британцы или американцы за все сражения войны. То, что многие солдаты Советского Союза погибли из-за плохой тактики своих генералов, не отменяет этой ошеломляющей жертвы.80
  
   В то же время Советы нанесли где-то от 80 до 90 процентов от предполагаемых 5,5 миллионов потерь, которые гитлеровские войска понесли в войне. С июня 1941 по май 1944 года солдаты Сталина убивали 60 000 немецких солдат в месяц, ломая хребет гитлеровской военной машине и уничтожая ее наступательную мощь. А к 1943 году победы Красной Армии над отступающими немцами на равнинах юга России позволили американцам начать переброску большего количества войск на Тихоокеанский театр военных действий для борьбы с японцами.81
  
   Эти жестокие, несентиментальные факты оказали огромное влияние на планирование и политику Рузвельта в военное время. Чтобы удержать Сталина в войне и помешать ему вести переговоры о сепаратном мире с Гитлером, он сделал все, что мог. Даже осенью 1943 года опасения Рузвельта по поводу того, что Сталин заключит сделку с нацистским лидером, точно так же, как Ленин заключил сделку с кайзером в самом конце 1917 года, были реальными.82
  
   Чтобы накормить военную машину Сталина, Рузвельт и Черчилль продлили Ленд-лиз Советскому Союзу. Соединенные Штаты отправили Сталину военные припасы и оборудование на сумму более 5 миллиардов долларов, в том числе 363 000 грузовиков, 6000 танков, 5000 миль телефонной линии, 58 процентов топлива для советских ВВС и 53 процента взрывчатых веществ для своей армии. Это, конечно, не удовлетворило Сталина, действующего параноика. Успокоить его мог только второй фронт во Франции, который начался только 6 июня 1944 года. Тем временем Рузвельт понял, что Соединенные Штаты не могут позволить себе расстроить глубоко подозрительные Советы.83
  
   Министр иностранных дел СССР Вячеслав Молотов прибыл в Вашингтон 29 мая 1942 года с пистолетом и чемоданом, полным черного хлеба и толстых сосисок. Он боялся, что его убьют или отравят. В качестве приветственного жеста Рузвельт смягчил тюремный срок генерального секретаря КПУ Эрла Браудера и освободил его. Государственный департамент также запретил публикацию уничтожающей биографии Иосифа Сталина убитого Льва Троцкого. Советы ответили взаимностью, отменив Коминтерн в 1943 году.84
  
   В рамках стратегии администрации Рузвельта, направленной на то, чтобы сосредоточить внимание Сталина на Гитлере и натравить его на японцев после поражения немцев, генеральный прокурор Фрэнсис Биддл 1 апреля 1944 года пообещал госсекретарю Корделлу Халлу, что он "не предпримет никаких преступных действий против любого русского, связанного с российским правительством, безсначала получил одобрение [Халла] ". Это, конечно, никогда не означало, что советских шпионов, таких как Ли, нельзя было заставить покинуть их правительственные посты или что ФБР не могло отправить обратно в Москву ни одного пойманного им офицера НКВД и ГРУ. Это означало, что Министерство юстиции Франклина Рузвельта не собиралось арестовывать и преследовать советских шпионов, в то время как солдаты Красной Армии умирали толпами, а американцы все еще планировали свое вторжение через Ла-Манш во Францию.85
  
   Сбор разведданных о Советах и их источниках - это одно. Отправить их в тюрьму - совсем другое. Ли понял это в марте 1945 года, когда сказал Джозефу Кацу, что ФБР знает все о членах КПУ, передающих информацию Советам, но что его агенты ждут поражения Германии, прежде чем кого-либо арестовывать. Хотя он ошибался в том, что было известно ФБР, он был точен в отношении сдержанности правительства США.86
  
   Но война уже закончилась. Рузвельт лежал в своей могиле в Гайд-парке, его дипломатические и стратегические заботы были забыты. Политический контекст сильно изменился. Все, что оставалось, это искоренить всех нынешних или бывших советских шпионов. Гложущая проблема, которая не давала Гуверу спать по ночам, заключалась в том, как собрать убедительные доказательства и доказать их вину в суде и общественном мнении.
  
   СЕМЬ
  
   СО СТОРОНЫ СМОТРЯЩИЙ ВНУТРЬ
  
   J. Эдгар Гувер не испытывал недостатка в вере в Элизабет Бентли. Его упорядоченный разум видел слишком много последовательных закономерностей в ее заявлениях его агентам, чтобы сомневаться, что она говорит правду. Проблема заключалась в том, чтобы доказать то, что она утверждала. Его G-men все еще не нашли способа выдвинуть ее обвинения против Ли или кого-либо из других, кого она обвинила. В течение следующих двух лет десятки агентов ФБР будут неустанно работать, чтобы подтвердить ее обвинения и гарантировать, что Ли никогда больше не сможет украсть секреты своей страны.
  
   21 февраля 1946 года Гувер направил в Белый дом 194-страничный отчет, в котором кратко излагались основные выводы ФБР с момента первой встречи Бентли с агентами Бакли и Джардином более трех месяцев назад. Гувер подчеркнул свое доверие к своему ценному информатору, озаглавив свой сборник "Подпольная советская шпионская организация (НКВД) в агентствах правительства Соединенных Штатов". В преамбуле объяснялось, почему он был так уверен, что Бентли говорит правду: "Ни в одном случае Грегори - ее кодовое имя в ФБР - не предоставляла информацию, которую нельзя было проверить ни прямо, ни косвенно".1
  
   Бентли дал ФБР имена более 150 человек, которые действительно существовали. Она также описала методы шпионажа, практикуемые всеми секретными службами мира, назвала Анатолия Горского, начальника отдела американских операций НКГБ, и перечислила политику и позиции, которые могли быть известны только тем, кто находится внутри правительства США. Что не менее важно, бюро подтвердило, что у Сильвермастеров - Грегори Сильвермастер был одним из руководителей крупнейшей группы советских шпионов в правительстве США - была фотолаборатория в подвале. Почти три месяца назад агент использовал уловку с Хелен Сильвермастер, чтобы проникнуть в подвал пары. Там он нашел темную комнату, в которой находились проявляющие жидкости, сушильные рамы и бумага. Этот важный прорыв обеспечил первое физическое подтверждение информации Бентли.2
  
   Но ни одно разоблачение не приблизило ФБР к юридическим доказательствам, необходимым для ареста, судебного преследования и осуждения Дункана Ли или любого другого, на кого она донесла. Даже обыск, проведенный агентом в темной комнате Сильвермастеров, не смог обнаружить никаких компрометирующих улик. Несмотря на это, Гувер и его главные помощники все еще цеплялись за угасающую надежду, что они смогут удвоить Бентли и использовать ее, чтобы снова склонить ее бывших источников к шпионажу.
  
   12 марта 1946 года она приехала в Вашингтон в командировку. Следуя указаниям ФБР, она позвонила Сильвермастерам, которые пригласили ее к себе домой. Несмотря на вежливость, они не были теплыми. Ни Грегори, ни Хелен не упоминали о ее прошлых визитах. Они и виду не подали, что знали о ее дезертирстве.3
  
   На следующий день Бентли обедал в вашингтонском ресторане с Хелен Тенни, одним из ее источников в УСС. К тому времени Тенни была убеждена, что ФБР следит за ней. Она была права. Агенты уже допросили шофера ее семьи. Теперь два агента наблюдали за ней из-за соседнего столика. Чувствуя ее паранойю и волнение, Бентли не стал выпытывать у нее никакой информации. Однажды ночью в конце августа 1946 года, пробормотав подруге, что она советская шпионка, Тенни сломалась и получила передозировку смесью фенобарбитала и алкоголя, оставив ее без сознания на пять дней. После того, как врачи привели ее в чувство, она бурно реагировала даже на упоминание слова "русский". Пять месяцев спустя Тенни была психически больной в клинике Пейн-Уитни на Манхэттене, где ее психиатр диагностировал у нее психотические галлюцинации о том, что она советская шпионка. Когда агенты, наконец, взяли у нее интервью в 1947 году, они записали, что Тенни выглядел "несколько ошеломленным и заявил, что все это выше ее понимания".4
  
   Разочарования Сильвермастера и Тенни не исчерпали надежд ФБР. 23 марта 1946 года Бентли получил закодированное телефонное сообщение с предложением встретиться с Горским в ресторане Bickford's на Манхэттене. Она быстро предупредила ФБР. Хотя несколько агентов с нетерпением ждали внутри и снаружи ресторана, он так и не пришел, потому что был в Москве. НКГБ отозвал его 7 декабря 1945 года, после дезертирства Бентли. Зашифрованное сообщение, возможно, было уловкой НКГБ, чтобы заманить Бентли в ресторан, чтобы похитить ее или оценить, какая у нее охрана ФБР.5
  
   Фактически, это было последнее сообщение Бентли от Советов и последний шанс ФБР превратить ее в двойного агента. 25 ноября 1946 года Эдвард А. Тамм, один из главных помощников Гувера, признал в меморандуме то, что уже знали многие агенты, назначенные для расследования: "Похоже, нет никакой возможности восстановить [контакт между НКГБ и] информатором".6
  
   Тем временем ФБР приблизилось к Ли с других сторон. 26 февраля и 7 марта 1946 года бюро направило два отчета об обвинениях Бентли в его адрес в G-2, подразделение военной разведки армии, где ФБР обнаружило, что он занимал должность подполковника запаса. Ли получил его в тот же день, когда уволился из УСС. Примечательно, что армии потребовалось бы до марта 1949 года, чтобы перевести Ли из активного в неактивный резерв.7
  
   Месяц спустя, в апреле 1946 года, ФБР направило аналогичное резюме адмиралу Сиднею У. Соуэрсу, первому директору недавно созданной Центральной разведывательной группы (CIG), которая в январе того года взяла на себя некоторые функции OSS и в 1947 году станет Центральным разведывательным управлением. Десятки бывших офицеров УСС, которые с нетерпением ждали, когда президент Трумэн поймет, что Донован был прав насчет необходимости страны в постоянной службе внешней разведки, начали стекаться в CIG. Образцовый послужной список Ли как одного из главных помощников Донована сделал его идеальным кандидатом на высокий пост в новом агентстве. Отчет ФБР для Соуэрса гарантировал, что CIG никогда не наймет Ли.8
  
   ФБР закрыло одну дверь, пока строило потайной люк. 2 июля 1946 года бюро внесло Ли в свой Индекс безопасности, секретный список политических подрывников, которых ФБР планировало задерживать и удерживать во время чрезвычайного положения в стране. Гувер начал список 2 сентября 1939 года, через день после того, как немцы вторглись в Польшу. К 1952 году Индекс безопасности содержал 19 577 имен. Два года спустя список расширился до более чем 26 000 имен. ФБР планировало арестовать тех, кого оно охарактеризовало как "наиболее потенциально опасных" подрывников, включая Ли, в течение часа после того, как Гувер отдал приказ.9
  
   Wпока ФБР блокировало Ли новый доступ к секретам Америки и строило планы по его задержанию в случае чрезвычайной ситуации в стране, Ли сосредоточился на своей послевоенной жизни. Он официально покинул правительство 30 января 1946 года.
  
   Сначала Ли планировал вернуться в Нью-Йорк в юридическую фирму Донована. У него были глубокие личные связи с Донованом, Лейзером - Отто Деринг вернулся туда после увольнения из УСС, когда ушел Донован, - и ему нравились деньги. Доеринг надеялся, что его блестящий бывший коллега и надежный помощник присоединится к нему в их практике на Уолл-стрит. 4 февраля 1946 года он написал Ли, восхваляя его личную преданность и службу во время войны: "Я буду особенно ярко помнить не ваше умное, находчивое и энергичное решение проблем, которые сняли такой груз с моих плеч, а безграничную меру самоотверженной преданности и сотрудничества, которые вы проявили ко мне как к своему начальнику". Когда он писал эти слова, Доеринг никогда не слышал ни об Элизабет Бентли, ни о ее подопечных.10
  
   Но Ли не нравились долгие часы работы фирмы и тяжелая корпоративная практика. Он также начал думать о Вашингтоне как о своем доме. Они с Ишбель считали, что это лучшее место, чем Нью-Йорк, для воспитания их растущей семьи. У Ли было трое детей, и скоро должен был родиться еще один. Кэтрин Максвелл Ли родилась 23 февраля 1947 года.11
  
   Вкратце, Ли подумывал о том, чтобы последовать примеру своего брата Армистеда на дипломатическую службу. Быть дипломатом удовлетворит его собственный интерес к американской внешней политике и может привести к должности посла или даже послужить стартовой площадкой в политике. Но карьера на дипломатической службе также означала бы, что он постоянно бросает свою семью и снова живет на федеральную зарплату.12
  
   Вместо этого он решил продолжить свое увлечение Китаем, огромной страной, которой нужно было восстанавливаться после войны. Ли полагался на свои связи в OSS, чтобы найти работу, которую он хотел. Во время службы в УСС он вновь познакомился с Майклом Куинном Шонесси, выпускником юридической школы Гарварда, который до 1941 года работал в Комиссии по ценным бумагам и биржам. Находясь там, он просмотрел заявления о регистрации ценных бумаг, которые Ли подал для клиентов Donovan, Leisure. Двое мужчин вскоре стали друзьями.
  
   После Перл-Харбора Шонесси присоединился к China Defense Supplies (CDS) и служил в Индии и Китае. CDS была частной корпорацией, которая координировала и управляла американской программой ленд-лиза в Китае во время Второй мировой войны. Это было детище Томми "Корка" Коркорана, блестящего вашингтонского инсайдера, который при полной поддержке Франклина Рузвельта выпустил компакт-диски весной 1941 года в Делавэре. Рузвельт посчитал, что это более простой способ получить экономическую помощь Китаю, чем идти в Конгресс, все больше нервничающий из-за растущей роли США в войне, в которой они официально не участвовали. Коркоран создал CDS как подразделение китайского националистического правительства, укомплектовав его американцами и открыв штаб-квартиру в Вашингтоне.13
  
   Шонесси вступил в Корпус морской пехоты в январе 1944 года и получил звание первого лейтенанта. Когда в апреле того года его назначили в OSS, он возобновил дружбу с Ли. Шонесси служил в основном в Китае, пока не уволился из агентства Донована в сентябре 1945 года. После войны он присоединился к недавно созданной Комиссии по снабжению Китая (преемнице CDS, которая ликвидировалась 1 июля 1944 года), основная цель которой сместилась с борьбы с японцами на восстановление разрушенной экономики Китая.14
  
   Шонесси, скорее всего, познакомил Ли с Уильямом С. Янгманом-младшим, партнером вашингтонской юридической фирмы "Коркоран, Кларк и Янгман" в конце 1945 года. Янгман также был директором, главным юрисконсультом и президентом Комиссии по снабжению в Китае. Ли и Янгман, с их общим образованием в Лиге Плюща и любовью к Китаю, вскоре завязали дружбу и деловые отношения, которые продлятся более четырех десятилетий. Янгман также был впечатлен военной службой Ли и его стремительным ростом от первого лейтенанта до подполковника.15
  
   Янгман познакомил Ли с Коркораном незадолго до конца 1945 года. Сообразительному вашингтонскому адвокату понравилось то, что он увидел. Когда он узнал, что Ли ищет работу в Вашингтоне, он нанял его в качестве юриста в основном для Комиссии по снабжению Китая, к тому времени крупного клиента юридической фирмы Коркорана. Если Ли и видел иронию в работе на Чан Кайши, человека, который выгнал его отца, Эдмунда, из Китая, он никогда не обсуждал это. Когда он сказал Доновану, что планирует принять предложение Коркорана, генерал в отставке дал своему бывшему протеже свое благословение.16
  
   Вскоре после прихода в юридическую фирму Коркорана в январе 1946 года Ли узнал, вероятно, от Мэри Прайс, о дезертирстве Бентли и расследовании Гувера. Взвесив свои варианты, он решил сосредоточиться на своей новой работе и ждать, когда ФБР постучит в его дверь.17
  
   Первоначальная работа Ли заключалась в переговорах и подготовке контрактов, необходимых националистическому китайскому правительству для восстановления разрушенной войной инфраструктуры страны. Его работа включала в себя составление контрактов на ремонт железных дорог и соглашений о покупке, которые позволили националистам купить флот грузовых судов у Морской комиссии США.18
  
   Неумолимо Ли был вовлечен в усилия Коркорана по предотвращению того, чтобы коммунистические армии Мао Цзэдуна сбросили правительство Чана в море. Позже он написал, что его работа на Коркорана с 1946 года была сосредоточена на том, чтобы остановить продвижение коммунизма на Дальнем Востоке. Всего два года назад Ли был одним из самых высокопоставленных шпионов НКГБ. Мучительный страх и сильно расшатанные нервы заставили его резко развернуться на 180 градусов.19
  
   Возможно, что-то помимо самосохранения спровоцировало его удивительный поворот. Несмотря на то, что в молодости он восстал против учения Эдмунда, он впитал от своего отца, христианского мистика, больше, чем когда-либо признавал. Будучи горячо верующим в Божью благодать, Эдмунд проповедовал своему сыну, что грех и вина могут быть прощены и изглажены исповедью и искуплением. В марте 1945 года Ли признался Джозефу Кацу из НКГБ в своей вине в предательстве Соединенных Штатов. Хотя в трудах Ли ничего не говорится о каких-либо угрызениях совести, которые он мог испытывать за свое предательство - он ушел в могилу, отрицая, что когда-либо шпионил в пользу Советов, - такие чувства терзали его совесть и, скорее всего, побудили его искупить вину борьбой с коммунизмом в Китае. Он надеялся, что противостояние Мао Цзэдуну изгонит демонов, преследующих его совесть, и создаст, как он позже назвал, "полезный послужной список нанесения значительного удара международному коммунизму", который он сможет использовать против своих обвинителей.20
  
   J. Эдгар Гувер, однако, не верил в прощение. Его Бог обитал на страницах Ветхого Завета. Он и его агенты были полны решимости наказать Ли за его преступления, отправив его на электрический стул и епископальное кладбище. Их уверенность в Элизабет Бентли, наряду с быстро меняющимся внутренним и международным политическим климатом, подстегивала их.
  
   Гувер, почувствовав эти сейсмические сдвиги, решил в полной мере воспользоваться ими, чтобы выдвинуть свое дело против Ли. Он понял, что ранний энтузиазм Америки по поводу Гарри Трумэна почти исчез к осени 1946 года, когда страна изо всех сил пыталась перейти, в социальном и экономическом плане, от войны к миру. Собственная партия Трумэна подчеркнула его непопулярность, воспроизводя выступления Франклина Рузвельта по радио во время кампаний своих кандидатов в Конгресс вместо того, чтобы пригласить действующего президента выступить на их митингах.21
  
   В ноябре 1946 года республиканцы впервые с 1928 года получили контроль над обеими палатами Конгресса. Их простые и прямые предвыборные лозунги "Хватит?" и "Коммунизм против республиканства" отразили усталость страны от долгого правления демократов и их программ "Нового курса". Той зимой в Вашингтон прибыли красные байтеры Джозеф Маккарти и Ричард Никсон. Восьмидесятому конгрессу предстояло провести двадцать два исследования коммунизма за два года своей жизни.22
  
   Гувер усугубил беды Трумэна, объявив за месяц до выборов, что в Соединенных Штатах насчитывается 100 000 коммунистов - в 1946 году в КПУ было примерно 50 000 членов - и по десять попутчиков на каждого. Он настаивал на том, что эта пятая колонна готова воспользоваться любым хаосом.23
  
   Ухудшающиеся отношения между Соединенными Штатами и Советским Союзом разжигали эти общественные страхи. Непоколебимая решимость Сталина сохранить границы Советского Союза 1941 года, его намерение доминировать в Восточной Европе, его разногласия с Америкой, Великобританией и Францией по поводу будущего Германии и его задержка с выводом своих солдат из иранской провинции Азербайджан весной 1946 года усилили растущие подозрения Америки вего бывший союзник. Уинстон Черчилль усилил это недоверие 5 марта 1946 года, когда во время речи в Вестминстерском колледже в Фултоне, штат Миссури, предупредил, что над Европой опускается железный занавес, "от Штеттина на Балтике до Триеста на Адриатике". Его послание было безошибочно ясным: Советам нельзя доверять,и что еще хуже, они были в движении.
  
   Гувер был уверен, что Советы планировали нападение на Соединенные Штаты, подобное нападению на Перл-Харбор, которому внутренние подрывные силы будут помогать и подстрекать. Чтобы оградить себя и ФБР от любой вины, он наводнил Белый дом слухами о шпионских сетях и их заговорах, возглавляемых Гидрой. Он также считал, что Гарри Трумэн был слишком наивен и слишком сосредоточен на иностранных делах, чтобы понять, насколько опасна эта внутренняя угроза.24
  
   Гувер был прав насчет сосредоточенности Трумэна на иностранных делах. Это была единственная арена, которую его политические враги оставили ему. Восьмидесятый конгресс, контролируемый республиканцами, заблокировал его внутренние программы по обеспечению полной занятости, поддержке цен на ферму, помощи малому бизнесу и расширению социального обеспечения. В ответ Трумэн воспользовался своим правом вето 250 раз за почти восемь лет пребывания в Белом доме.25
  
   Советы тоже были на марше. К 1947 году Сталин создал марионеточные правительства в большей части Восточной Европы. Что еще более пугающе, он, похоже, нацелился на Турцию и Грецию. 21 февраля 1947 года истощенная и почти обанкротившаяся Британия заявила администрации Трумэна, что она больше не может позволить себе посылать деньги и материалы антикоммунистическому правительству Греции.26
  
   Гарри Трумэн хотел сдержать распространение коммунизма, но сначала, по словам сенатора-республиканца Артура Ванденберга, он должен был "напугать американский народ до чертиков". Ванденберг, который представлял интернационалистское крыло Республиканской партии, понимал, что большинство американцев после их жертв во Второй мировой войне,хотел повторить то, что они сделали после Первой мировой войны, и отступить за свои два огромных океана. Он также признал, что его коллеги-республиканцы хотели сократить федеральные налоги на 20 процентов и сократить и без того ограниченный бюджет Трумэна еще на 6 миллиардов долларов. Единственным способом мобилизовать страну на крестовый поход против коммунизма было напугать ее.27
  
   12 марта 1947 года Трумэн выступил перед переполненной специальной сессией Конгресса и потряс его членов новостью о том, что Соединенные Штаты теперь вовлечены в битву с коммунизмом "убей или будь убитым": "Политика Соединенных Штатов должна заключаться в поддержке свободных народов, которые сопротивляются попыткампорабощение вооруженными меньшинствами или внешним давлением". Потрясенный Конгресс дал ему 400 миллионов долларов, которые он просил для Турции и Греции. Девять дней спустя он запустил программу лояльности для федеральных служащих. Чрезмерно драматизируя опасности внутренней подрывной деятельности, Трумэн сыграл на Дж. Руки Эдгара Гувера и поощрял тех, кто считал, что послевоенные достижения Советского Союза были результатом не военных реалий в Восточной Европе, а работы агентов Москвы внутри правительства США.28
  
   Ненависть двух мужчин друг к другу только усилила эту загрязненную страхом атмосферу. В 1939 году ФБР расследовало связи тогдашнего сенатора Трумэна с Томом Пендергастом, коррумпированным политическим боссом из Канзас-Сити, штат Миссури, который только что был осужден за уклонение от уплаты подоходного налога. Три года спустя Трумэн усомнился в компетентности ФБР после неожиданного нападения Японии на Перл-Харбор. Он принес свои сомнения по поводу ФБР с собой в Белый дом. С первых дней своего президентства он говорил своим помощникам, что он "очень против создания гестапо" с Гувером во главе. Трумэн считал, что бюро угрожает гражданским свободам американцев и что Гувер удерживает власть, запугивая членов Конгресса своими толстыми папками, документирующими и каталогизирующими их сексуальную жизнь.29
  
   Dнесмотря на все более антикоммунистический климат, сформировавшийся в Америке в 1946 году, расследование ФБР в отношении Ли зашло в тупик. 21 октября Гувер отправил 335-страничный отчет генеральному прокурору Тому Кларку, в котором признал это. Впервые он пожаловался, что поздняя дата дезертирства Бентли помешала расследованию бюро ее источников.30
  
   Не имея новых перспектив на горизонте, высшее командование бюро неохотно решило позволить прокурорам Министерства юстиции допросить своего ценного информатора. Эдвард Тамм, один из главных помощников Гувера и самых проницательных советников, разделял низкое мнение своего босса о юристах департамента. Он также беспокоился об утечках в прессу. То, что уголовный отдел генерального прокурора Тома Кларка уже "пытался", по словам Тамма, "уклониться от принятия решения о судебном преследовании", беспокоило его еще больше. Он считал, что главной заботой генерального прокурора была защита администрации Трумэна от политических проблем. Тамм не хотел, чтобы ФБР дало Кларку повод заявить, что бюро затягивает расследование Министерства юстиции по обвинениям Бентли, не предоставляя ее для интервью. Лейтенант Гувера повторил разочарование сотен агентов ФБР, когда он подтолкнул директора, сказав: "Очень важно, чтобы в Департаменте было принято какое-то решение по этому делу, потому что мы не можем продолжать и продолжать в том же духе".31
  
   Два дня спустя Кларк признался Гуверу, что один из страхов Тамма оправдался: произошла утечка информации. Некоторые факты по этому делу попали в руки Международной службы новостей United Press. Гувер немедленно обвинил Министерство юстиции и предупредил Кларка, что утечки спровоцируют расследование конгресса "со всеми его нежелательными результатами". В тот же день Джеймс Макинерни, бывший агент ФБР и опытный юрист Министерства юстиции, встретился в Нью-Йорке со звездным свидетелем Гувера.32
  
   Хотя ФБР не сообщило истинное имя Макинерни Бентли, его агенты, работающие с ней в Нью-Йорке, поделились своим мнением о ее сильных сторонах как потенциального свидетеля. Они подчеркнули ее интеллект и надежность, но добавили, что "она довольно невзрачный человек", который может произвести не самое лучшее впечатление на жюри, потому что "она не особенно щепетильна в своей одежде или внешности".33
  
   Хотя Бентли произвел на Макинерни благоприятное впечатление, когда допрашивал ее, он все еще колебался, что делать с ее обвинениями. Вкратце, он рассматривал возможность судебного преследования Ли и других за мошенничество, которое, по его мнению, они совершили против федерального правительства. Он думал, что может основывать свои обвинения в мошенничестве на услугах и времени, которые правительственные учреждения потеряли, пока их сотрудники шпионили в пользу Советов.34
  
   ФБР не доверяло неубедительной юридической теории Макинерни. На той же неделе Тамм попросил Эдварда Пирпонта Моргана, одного из самых уважаемых главных инспекторов бюро, проанализировать дело Грегори в соответствии с существующими законами о шпионаже. Морган, превосходный юрист, не стал наносить ударов в четко сформулированном пятистраничном меморандуме от 14 января 1947 года: "То, что мы знаем как правду в этом деле, очень далеко от того, что мы в состоянии доказать вне всяких разумных сомнений". Он прекрасно понимал, что у ФБР есть претензии Бентли и мало что еще. Он также отметил, что многих из ее бывших источников, таких как Ли, будет особенно трудно загнать в угол, потому что они "необычайно умны" и "необычайно хорошо образованы".35
  
   Морган методично разбирал дело бюро. Он подчеркнул, что его агенты до сих пор не идентифицировали "Билла" или "Джека" (Исхака Ахмерова и Джозефа Каца), что Горский бежал в Москву и что Бентли не знает, кому, кроме Эрла Браудера, Джейкоб Голос передал ее информацию. Он намеренно держал ее подальше от своих собственных кураторов из НКГБ.
  
   Аналогичным образом, бюро не хватало доказательств того, что источники Бентли намеревались нанести ущерб Соединенным Штатам в интересах иностранного государства или что они незаконно передавали правительственные документы тем, кто не должен был их получать. Одно или другое требовалось, чтобы обвинение в соответствии с существующими законами о шпионаже имело хоть какую-то надежду привести к осуждению. Хотя Бентли помнила содержание некоторых документов, которые она видела, она не сохранила копии ни одного из них. Морган многозначительно объяснил, что все это означало: "Придя после события, как это сделало Бюро, мы теперь наблюдаем со стороны, с довольно неловкой ответственностью за то, что нам на колени свалилось самое серьезное дело о советском шпионаже без достойной возможности его закрепить".36
  
   Морган назвал теорию мошенничества Макинерни "смехотворной", убежденный, что это был случай советского шпионажа и ничего больше. Сложная проблема заключалась в том, как доказать, что шпионаж имел место. Он согласился с Таммом, что ФБР должно изменить свою тактику. Он должен был взять интервью у источников Бентли и попытаться повернуть или сломать один. Если, как он и ожидал, это не удастся, Морган рекомендовал, в качестве последнего средства, публично разоблачить то, что он назвал "этим паршивым нарядом".37
  
   На следующий день Тамм поддержал предложение Моргана провести интервью. Он тоже скептически отнесся к их успеху, но снова посоветовал Гуверу, что ФБР не может вечно расследовать обвинения Бентли, добавив, что допросы, по крайней мере, позволят бюро сохранить лицо: "Конечно, главным преимуществом этих допросов было бы то, что они, по крайней мере, поставили бы этих людей в известность.принимая во внимание тот факт, что Бюро уже давно знает, чем они занимаются, и, по крайней мере, мы были бы рады сообщить им, что они нас не обманули ".38
  
   Флойд Л. Джонс, руководитель ФБР в Вашингтоне, округ Колумбия, присоединился к внутренним дебатам и выразил беспокойство по поводу дела, разделяемого многими в высшем руководстве бюро: это может превратиться, как он выразился, в "политический футбол". Он особенно беспокоился о том, что администрация Трумэна может подтолкнуть ФБР к провальному судебному преследованию, а затем заявить на президентских выборах 1948 года, что обвинения республиканцев в том, что коммунисты проникли в правительство, были необоснованными. Чтобы предотвратить это, Джонс утверждал, что бюро должно передать претензии Бентли в комитет Конгресса.39
  
   Д.М. "Микки" Лэдд, опытный глава отдела внутренней разведки ФБР, согласился с Джонсом, но предусмотрительно воспротивился его рекомендации направить дело в Конгресс: "Я сомневаюсь, что это можно было бы уладить без того, чтобы они не играли в политику и не привели к тому, что это стало горем для всех вовлеченных и нев результате получилось нечто". Гувер не согласился. Чтобы защитить себя и ФБР от любой возможной критики конгресса, что бюро спало, в то время как по крайней мере две крупные советские шпионские сети действовали в военное время в Вашингтоне, и втереться в доверие к республиканцам, Гувер тайно приказал отделу криминальных записей бюро, возглавляемому Луисом Беррусом Николсом, который также был его связным сКонгресс, чтобы отправить избранные фрагменты своих материалов по делу Грегори в Комитет Палаты представителей по антиамериканской деятельности. ФБР отправило свою первую унизительную информацию о Ли в HUAC 20 января 1947 года.40
  
   Тем временем Тамм сказал генеральному прокурору Тому Кларку, что Гувер "очень, очень неохотно" преследует любого из источников Бентли, потому что шансы на успех невелики. Тамм также прочитал Кларку лекцию о том, как утечки Министерства юстиции повредили делу ФБР. Гувер согласился. Характерными синими чернилами он нацарапал следующую заметку в конце отчета Тамма о его встрече с Кларком: "Конечно, учитывая всю болтовню, которую Департамент [так в оригинале] устроил прессе, сейчас мало чего можно ожидать от каких-либо действий".41
  
   В конце января 1947 года Гувер сообщил Кларку, что утечки информации из его отдела подорвали способность бюро собирать более полезные разведданные. Это стало еще более очевидным шесть дней спустя. В ночь на 2 февраля газетный обозреватель Дрю Пирсон предупредил нацию во время своей еженедельной радиопрограммы о том, что бывшему профессору Университета Оклахомы, который также работал в Государственном департаменте, предъявлено обвинение в коммунистической деятельности. Хотя он и ошибался в отношении ожидающего предъявления обвинения, он имел в виду Мориса Гальперина, одного из шпионов Бентли в УСС, который перешел в Госдепартамент после роспуска агентства Донована.42
  
   Правда, все эти утечки были разрушительными, но Гувер никогда не подозревал в 1947 году, что британский перебежчик Ким Филби уже сорвал расследование ФБР почти до его начала. Утечка, однако, имела некоторые положительные последствия. К марту только семь человек, которых назвал Бентли, все еще были федеральными служащими.43
  
   Tу Министерства юстиции и ФБР, казалось, заканчивались варианты. 21 февраля 1947 года генеральный прокурор Кларк попросил Т. Винсента Куинна, главу уголовного отдела департамента, и Тома Донегана, который ушел из ФБР и вернулся в департамент в качестве специального помощника генерального прокурора, просмотреть все материалы дела Бентли и рекомендовать окончательный курс действий. Пока двое мужчин изучали документы, Кларк также приказала Гувер опросить пятнадцать ее источников. Большинство из них принадлежали к шпионским группировкам Silvermaster или Perlo. Поскольку двое из них находились за пределами Соединенных Штатов, бюро решило взять интервью только у тринадцати.44
  
   15 апреля состоялось двенадцать собеседований. Все прошло именно так, как предсказывали Морган и Тамм. Грегори Сильвермастер, который в конечном итоге будет включен в Зал славы КГБ, назвал обвинения Бентли "абсурдными" и настаивал на своей лояльности Соединенным Штатам. Он отрицал, что был членом CPUSA, но признался, что однажды встречался с Голосом. По словам Сильвермастера, он попросил "Голос" забронировать поездку в Советский Союз. Хелен Силвермастер также солгала, сказав ФБР, что впервые встретила Бентли на балу испанской помощи в 1937 году в Нью-Йорке. Она признала, что часто видела ее во время войны, но утверждала, что никогда не спрашивала, почему она так часто приезжает в Вашингтон. Невероятно, но Хелен Сильвермастер сказала, что считала, что Бентли работает на УСС, и что она не хотела совать нос в ее секретную работу. Она тоже отрицала, что является членом CPUSA, назвав такие обвинения "смехотворными".45
  
   Интервью бюро Уильяма Ульмана, который работал в Пентагоне и был одним из руководителей шпионской сети Silvermaster, прошло аналогичным образом. Он сказал, что впервые встретил Бентли в 1939 или 1940 году в доме Сильвермастеров. Вначале он признался, что она посещала Сильвермастеров каждые две недели между 1939 и 1944 или 1945 годами. Через несколько минут он указал от пятнадцати до сорока посещений. Он отрицал, что знал что-либо о ее бизнесе, ее прошлом или о том, почему она так много раз приезжала в Вашингтон. Бентли, по его признанию, была "истеричной, очень эмоциональной занудой", и ни он, ни Сильвермастерс не любили ее.46
  
   ФБР планировало допросить Мэри Прайс 15 апреля, но не смогло, потому что она была на пути из Гринсборо, Северная Каролина, в Бирмингем, штат Алабама, для участия в заседании Южной конференции по благосостоянию человека (SCHW). Она присоединилась к этой организации за гражданские права в сентябре 1945 года и стала секретарем ее организационного комитета. В 1947 году HUAC заклеймил SCHW как коммунистический фронт, "который стремится привлечь южных либералов на основе кажущегося интереса к проблемам Юга, хотя его заявленный интерес к благосостоянию юга является просто средством для достижения более крупных целей, служащих Советскому Союзу и подчиненной ему Коммунистической партии в Соединенных Штатах."47
  
   ФБР последовало за Прайс в Бирмингем и направило двух агентов своего отделения в Нью-Йорке, чтобы допросить ее там. Прайс встретился с ними в офисе бюро в Бирмингеме в 12:30 вечера 17 апреля. Ее ответы оказались такими же бесполезными, как и те, которые ФБР получало во время других допросов. Единственное отличие было в том, что она была более воинственной. Она потребовала, чтобы ей сказали, чего хотят два агента, и спросила их, нужен ли ей адвокат. Они заверили ее, что хотели только спросить ее о некоторых событиях в Вашингтоне. Поколебавшись, Прайс посмотрел на фотографии Мориса Гальперина, Джейкоба Голоса и Эрла Браудера. Она отрицала, что знала их, так же, как и Дональда Уилера, стипендиата Родса Ли и другого советского шпиона в УСС. В меморандуме Гуверу на следующий день специальный агент, отвечающий за бирмингемское отделение ФБР, написал: "Через многочисленные промежутки времени она становилась непокорной. Было совершенно очевидно, что она не будет добровольно предоставлять какую-либо информацию ".
  
   Как и другие, Прайс призналась, что знала Бентли, назвав ее "девушкой Вассар", которая работала в туристическом бюро в Нью-Йорке. Она также признала, что знала Ли, сказав агентам, что ее сестра познакомила ее с Дунканом Ли. Прайс сказала, что видела его "много раз" в Нью-Йорке и Вашингтоне. Она также призналась, что он оставался в ее квартире "неделю или две" в августе 1942 года, когда искал квартиру для своей семьи после того, как вступил в УСС.
  
   Прайс сказала агентам, что ей было известно о том, что он занимал важный пост в УСС, и что он часто навещал ее в ее квартире, надев армейскую форму. Но она отрицала, что когда-либо получала от него какую-либо секретную информацию. Прайс добровольно призналась, что ей очень нравятся Ли и Ишбель, но настаивала на том, что любые отношения с ними были чисто социальными. К сожалению, агенты ФБР никогда не подвергали Прайса перекрестному допросу о том, встречались ли Ли с Бентли на одной из коктейльных вечеринок Прайса.48
  
   Другие опросы бюро дали такие же безрезультатные результаты. Все бывшие источники Бентли следовали сценарию НКГБ и отвечали на вопросы ФБР точно так, как Горский и Ахмеров инструктировали еще в конце 1945 года.
  
   Провал этих допросов оставил Тому Кларку только один выбор: большое жюри. 10 марта Куинн встретился с главой отдела внутренней разведки Микки Лэддом в штаб-квартире ФБР и признал, что ни он, ни Донеган не думали, что у них есть доказательства для судебного преследования кого-либо, кого назвал Бентли. Тем не менее, утверждал Куинн, большое жюри могло бы послужить важной политической цели: оно могло бы отвести обвинения от HUAC, в котором доминируют республиканцы, в том, что демократы ничего не сделали с ее шокирующими обвинениями.49
  
   TФБР собиралось постучать в парадную дверь Ли.
  
   В июне 1947 года, чуть более чем через три месяца после встречи Куинна с Лэддом, генеральный прокурор Кларк передал дело в руки большого жюри Манхэттена. Тем временем Куинн и Донеган попросили ФБР опросить "оставшихся субъектов и руководителей дела". Еще в феврале бюро обдумывало, стоит ли противостоять Ли. Может ли он быть слабой сестрой, которую искал Эдвард Пирпонт Морган, опытный главный инспектор бюро? Микки Лэдд так и думал. Он изложил свои причины Гуверу 7 февраля. Указав на то, что Ли происходил из гордой семьи со старым происхождением из Вирджинии, которое он не хотел бы запятнать, Лэдд подчеркнул замечание Бентли о том, что временами он казался необычно нервным и взволнованным. Он сказал Гуверу, что агенты ФБР должны быть в состоянии использовать эти черты, чтобы сломить его.50
  
   29 мая, ровно в 10:30 утра, два агента ФБР вошли в здание "Тауэр" на 1401 К-стрит, адрес десятков самых влиятельных лоббистов Вашингтона. Когда они ехали в одном из лифтов здания в стиле ар-деко, специальные агенты Чарльз Г. Кливленд и У. Рэймонд Уоннолл выглядели так, как будто они только что сошли со съемочной площадки одного из голливудских фильмов о ФБР. Одетые в фирменные накрахмаленные белые рубашки бюро, темные костюмы и фетровые шляпы с широкими полями, они олицетворяли собой серьезных джи-мэнов Гувера. Секретарь Ли провел их в его кабинет.51
  
   После того, как они сели, Кливленд и Уонналл сразу же воззвали к патриотизму Ли. Они напомнили ему о его глубоких американских корнях и указали, что он и они разделяют один и тот же интерес к благосостоянию страны. Оба агента заметили его видимое волнение и распознали те же физические реакции на стресс, которые Джозеф Кац наблюдал в начале марта 1945 года. Они записали то, что увидели, в своем отчете: "В начале интервью Ли, казалось, был заметно потрясен и очень нервничал. Поговорив примерно час, он успокоился и перестал дрожать. Его дрожь была настолько заметна в начале интервью, что было отмечено, что ему было трудно закурить сигарету. После того, как он успокоился, Ли спросили, почему он так нервничал и был потрясен. Он ответил, что, по его мнению, любой был бы взволнован, когда его допрашивали агенты ФБР ".52
  
   Ли объяснял свое беспокойство ростом антикоммунизма и антипрогрессивизма, которые последовали за окончанием войны. Хотя он солгал о том, что был членом CPUSA, он признал, что является "левым вингером". Постепенно он взял себя в руки и приспособился к опасной подаче вопросов.
  
   Когда Кливленд и Уонналл спросили, ожидал ли он визита из ФБР, Ли признался, что ожидал. Он сказал, что за год до этого слышал, что бюро заинтересовалось его отношениями с Милдред и Мэри Прайс. Когда агенты стали расспрашивать его о том, кто ему это сказал, он отказался отвечать.
  
   Расспросив Ли о его прошлом и образовании, агенты показали ему фотографию Бентли. Он назвал ее "Хелен" и сказал, что не знает ее фамилии или где она работает. Он не лгал, потому что Бентли никогда не говорила ему ни своего настоящего имени, ни чем она зарабатывала на жизнь. Большинство источников НКВД ничего не знали о своих советских кураторах, кроме их вымышленных имен. Ли сказал, что впервые встретил ее в конце 1942 года на вечеринке в квартире Мэри Прайс и что в последний раз он видел ее в конце 1944 или начале 1945 года в Нью-Йорке или Вашингтоне. Он не мог вспомнить, какой именно.
  
   Когда агенты спросили его, почему он так мало знает о Хелен, Ли слабо ответил, что у него плохая память на имена и что "большинство его контактов с ней были на общественных мероприятиях, и что он не помнит ни одного инцидента, когда он мог бы обсудить с ней ее род занятий". Он сказал, что она, похоже, не проявляла чрезмерного любопытства по поводу его работы в УСС и никогда не просила у него никакой секретной информации; и он не давал ей никакой. Самое большее, он допускал, что мог бы случайно обсудить с ней некоторые несекретные аспекты своей работы. Хотя Ли сказал, что дважды встречался с Бентли в Нью-Йорке, он отрицал, что когда-либо встречал ее в аптеках Джорджтауна. Он признался, что пару раз случайно сталкивался с ней на улице в Вашингтоне.
  
   Кливленд и Уонналл также воспитывали Мэри Прайс. Ли описал ее как "высокую, брюнетку и довольно привлекательную". Он утверждал, что впервые встретил ее в 1941 году и останавливался в ее квартире с Ишбель, когда они искали квартиру в Вашингтоне. Он сказал, что все еще часто видел ее в Нью-Йорке, чтобы выпить. Он отрицал, что говорил ей что-либо об OSS, о чем она не могла прочитать в газетах.
  
   Ли также сказал агентам, что он обедал с Бентли и человеком, которого она называла Джон - Джон был псевдонимом Джейкоба Голоса - один раз в Нью-Йорке в начале 1943 года и еще раз той осенью в Вашингтоне. Обе даты совпадали с теми, которые Бентли дал ФБР в ноябре 1945 года. Тогда она объяснила бюро, что Голос использовал первую встречу в Нью-Йорке, чтобы оценить потенциал Ли как шпиона, а вторую в Вашингтоне, чтобы успокоить Ишбель после того, как она обнаружила связь своего мужа с Мэри Прайс. Ли утверждал, что ничего не знал о прошлом Джона, но сказал, что он ему нравится и считает его "очень интересным парнем". Политика Джона была, по его оценке, "очень прогрессивной". Ли отрицал, однако, что обсуждал с ним что-либо об OSS, что еще не было обнародовано.53
  
   Когда Кливленд и Уонналл снова спросили его о передаче секретной информации Хелен, Джону или Прайсу, Ли возмутился. Хотя он признал, что, возможно, обсуждал с ними несекретные и общеизвестные аспекты своей работы и признал, что имел доступ ко всему, что видел Донован, он утверждал, что его собственные неотложные обязанности в OSS не оставляли ему достаточно времени даже для чтения ежедневных сводок, поступающих в Секретариат.
  
   Два агента закончили с Ли в 12:10 вечера, тридцать минут спустя они сидели в его гостиной в Джорджтауне и допрашивали Ишбель. Как и ее муж, она показалась двум агентам "довольно нервной и эмоционально расстроенной". Она утверждала, что была крайне удивлена их визитом, потому что никто не был более предан Соединенным Штатам, чем она и Ли.
  
   Пока служанка Ишбель, навещавшая Ли сестра Присцилла и ее мать Кэтрин Гибб присматривали за ее четырьмя детьми, Ишбель провела агентов через свое прошлое в Индии и Великобритании. Она скрывала, что вступила в КПУ, но призналась, что была членом Британской лейбористской партии, когда училась в Оксфорде.
  
   Ответы Ишбель о Бентли немного отличались от ответов ее мужа. Когда агенты показали ей фотографию Бентли, она сказала, что знает ее только как Хелен. Подумав еще немного о фотографии, она рискнула предположить, что фамилия Хелен, возможно, была Грант. Ишбель также утверждала, что впервые встретила Хелен на вечеринке в квартире Мэри Прайс незадолго до октября 1943 года. Она запомнила дату, потому что в том месяце встретила друга Бентли Джона в вашингтонском ресторане. Она особенно запомнила ту встречу, потому что тогда ей оставался всего месяц до рождения второго ребенка.
  
   Ишбель охарактеризовала свои и Ли встречи с Бентли как чисто социальные. Она рассказала, что встречалась с Хелен "около пяти раз и, возможно, еще несколько раз, которые она не могла вспомнить". Она сказала, что Бентли навещал их, потому что она любила Ли и их детей. Она ни разу не слышала, чтобы Бентли запрашивал у ее мужа какую-либо секретную информацию.
  
   Агенты встретились с Ишбель всего на полчаса. Их отчет отражал их полную неспособность вырвать у нее какие-либо порочащие признания: "Миссис Ли категорически отрицал, что предоставлял какую-либо информацию какому-либо лицу, которая могла бы работать против интересов Соединенных Штатов. Далее она отрицала, что ей что-либо известно о том, что ее муж кому-либо предоставил такую информацию ".54
  
   Ни один осадок не треснул. В ту же ночь они устроили то, что ФБР назвало "пивной вечеринкой" в их доме в Джорджтауне. Они запланировали свою вечеринку несколькими днями ранее. Они не собирались позволить ФБР испортить им веселье; и при этом они не были готовы снять свои маски.55
  
   ВОСЕМЬ
  
   УЖАСНОЕ ЛЕТО 1948 ГОДА
  
   Hовера беспокоило не столько бурное празднование Ли, сколько тот факт, что ФБР теперь приходилось полагаться на юристов Министерства юстиции и большое жюри, заседающее в Южном округе Нью-Йорка, чтобы превратить недоказанные обвинения Элизабет Бентли в обвинения, подлежащие судебному преследованию. Потребовалась бы юридическая алхимия, чтобы это произошло. Хотя Гувер знал, что любые свидетели, вызванные перед большим жюри, могут запаниковать и признаться или дать ложные показания и быть обвиненными во лжи, он не верил, что такие результаты вероятны. Он был опытным чудаком, и не только на ипподроме.
  
   Ли, вероятно, давал показания перед большим жюри где-то летом 1947 года. Хотя точная дата его появления еще не обнародована, Мэри Прайс звонила ему четыре раза в период с 11 июня по 13 июля. Она также дважды встречалась с ним в ресторане Parchey's на 19-й и К-стрит в Вашингтоне. Обе встречи были организованы в спешке и состоялись в течение нескольких минут после ее телефонных звонков.1
  
   Когда Ли давал показания, он предстал перед большим жюри и дал клятву говорить правду. Он не воспользовался своим правом по Пятой поправке не отвечать на любые вопросы, которые могли бы его обвинить; и при этом он не отступил от того, что он сказал специальным агентам Чарльзу Г. Кливленду и У. Рэймонду Уонналлу. Он придерживался своей истории и настаивал на своей невиновности. Мэри Прайс давала показания перед большим жюри 3 декабря 1947 года. Она заняла пятое место, когда ее спросили, знает ли она Ли, Голоса или Бентли. Она снова приняла это, когда ее спросили, является ли она членом CPUSA.2
  
   Лжесвидетельство и пятая поправка были не единственными проблемами большого жюри. К поздней осени 1947 года серия сенсационных сообщений о его расследовании начала неуклонно просачиваться в газеты. 16 октября New York Sun сообщила о шпионской сети "гигантских масштабов", которая проникла "по меньшей мере в шесть правительственных учреждений и заплатила или убедила по меньшей мере пятьдесят американцев служить шпионскими агентами". В этой статье обвинителями были названы Винсент Куинн и Томас Донеган, и она заверила своих читателей, что дело "скоро раскроется". На следующий день,Washington Times-Herald, ярый враг администрации Трумэна, опубликовала статью на первой полосе, озаглавленную "Ожидается, что присяжные предъявят обвинения 60 красным шпионам". Эти шпионы, мрачно заявляла статья, оставили Соединенные Штаты практически беззащитными. Почти месяц спустя обозреватель Washington Post сообщил, что расследование большого жюри инициировала "образованная женщина". Не один наблюдатель проследил за этими утечками в Министерстве юстиции, посчитав их рассчитанными на то, чтобы оказать максимальное давление на большое жюри, чтобы обвинить хотя бы некоторых из тех, кого назвал Бентли.3
  
   Но большое жюри не смогло. Между 16 июня 1947 года и 7 апреля 1948 года сорок семь свидетелей дали показания перед этим. Ничего нового не появилось. Показания тех, кого опрашивало ФБР, тесно связаны с тем, что они уже сказали. Неспособность большого жюри предъявить Ли обвинение в шпионаже или лжесвидетельстве спасла его от предъявления официальных обвинений в федеральном суде, но это не уберегло его от опасности. У Ли было слишком много могущественных врагов для этого, и теперь он попал в быстрые международные и внутренние политические течения, которые не позволили бы ему уйти невредимым. Провал большого жюри также усилил бы чувство отчаяния Элизабет Бентли и толкнул бы ее в нетерпеливые объятия политиков, которые из кожи вон лезут, чтобы сорвать кампанию Гарри Трумэна 1948 года за то, чтобы остаться в Белом доме. С сильным нажимом со стороны Гувера Ли вскоре оказался бы прямо перед самым опасным и нестабильным комитетом в Конгрессе.4
  
   За шесть дней до того, как большое жюри заслушало своего последнего свидетеля, Винсент Куинн столкнулся с разгневанным Гувером. Пытаясь смягчить грядущий удар, он заверил директора, что обвинения Бентли привели большое жюри в ярость; тем не менее, отсутствие конкретных доказательств связало ему руки. Гувер выстрелил в ответ, напомнив Куинну, что он с самого начала был категорически против передачи дела на рассмотрение большого жюри, за что и выступал Куинн. Он закончил страшным предупреждением: "Я заявил, что, как мне кажется, будет самое решительное осуждение Департамента и особенно ФБР, когда это Большое жюри завершит свое разбирательство и не предъявит никаких обвинений".5
  
   Куинн предвидел реакцию Гувера. Чтобы успокоить его и приглушить ожидаемое возмущение Конгресса по поводу провала дела, Куинн уже обсудил с генеральным прокурором Томом Кларком использование того же большого жюри и Закона Смита для преследования высшего командования CPUSA. Закон Смита запрещал организацию или принадлежность к политической партии, которая выступала за насильственное свержение правительства США.6
  
   Идея Куинна понравилась Гуверу. Успешное судебное преследование по Закону Смита против лидеров CPUSA обезглавит партию и серьезно подорвет ее способность привлекать новых рекрутов. Перебежчик из ГРУ Игорь Гузенко предупредил ФБР в 1945 году, что только уничтожение ЦРУ США может искоренить советский шпионаж в Соединенных Штатах. Осуждение по Закону Смита также сделало бы запланированные ФБР массовые аресты коммунистов и их сторонников в условиях чрезвычайного положения в стране более приемлемыми для американского народа.7
  
   ФБР уже подготовило объемистое дело против CPUSA, насчитывавшее 1350 страниц и содержавшее 546 вещественных доказательств, но Гувер не доверял суждению Уголовного отдела о его юридической ценности. Он ехидно сказал Куинну, что хочет, чтобы "несколько настоящих юристов" сначала прочитали и проанализировали его. Джон Ф. Х. Макгохи, прокурор Южного округа Нью-Йорка, просеял восемь тяжелых черных картонных папок, в которых хранились материалы бюро, и согласился представить дело большому жюри.8
  
   К тому времени, когда Макгохи принял свое решение, Куинн и Донеган уже начали готовить большое жюри к его новому делу. 30 марта 1948 года они вызвали Бентли для дачи показаний и спросили ее о планах CPUSA по свержению правительства США. Она отказалась, сказав присяжным, что никогда не слышала, чтобы кто-то в CPUSA говорил о разжигании насильственной революции. Она утверждала, что ее источники хотели только победить фашистов.9
  
   Несмотря на сопротивление Бентли, аргументы Куинн и Донегана против CPUSA были намного сильнее, чем против ее источников. Во-первых, 61 процент американцев сейчас выступает за то, чтобы объявить CPUSA вне закона. Растущая напряженность в отношениях со Сталиным также укрепила позиции Министерства юстиции. В феврале 1948 года коммунисты, поддерживаемые Советским Союзом, совершили успешный государственный переворот в Чехословакии и захватили контроль над правительством. Это вызвало панику в связи с войной в Соединенных Штатах и вынудило Гарри Трумэна в марте обратиться к Конгрессу за разрешением возобновить призыв. 24 июня Советы ввели полную военную блокаду западных секторов Берлина, оккупированных Соединенными Штатами, Великобританией и Францией. Война казалась неизбежной.10
  
   Бентли не волновало дело Министерства юстиции против CPUSA. Ее жизнь снова была в руинах. Ухудшение американо-советских отношений и отказ НКГБ вливать больше денег в "Юнайтед Стейтс Сервис энд Шиппинг Корпорейшн", коммерческое прикрытие для шпионажа, которое Джейкоб Голос основал в 1941 году и в котором она занимала пост вице-президента, вынудили компанию закрыть свои двери в октябре 1946 года. Она была вынуждена устроиться секретарем в Pacific Molasse Company, британское предприятие с офисом в Нью-Йорке. Теперь большое жюри отказалось предъявить обвинение кому-либо из ее бывших источников. Она должна была что-то спасти.11
  
   1 апреля 1948 года Бентли набрал номер Фредерика Уолтмана, репортера New York World-Telegram. Она сказала ему, что у нее есть кое-какая информация о большом жюри. Это был не первый раз, когда она думала о том, чтобы выйти на публику. В декабре 1947 года она написала Луису Буденцу, своему бывшему источнику, который теперь неплохо зарабатывал, читая лекции и рассказывая о зле коммунизма, чтобы попросить его совета относительно написания книги о своем собственном опыте. Буденц, который понимал, в чем заключаются его собственные интересы, быстро передал ее письмо в ФБР.12
  
   Уолтман был другим. Он и Нельсон Фрэнк, другой репортер, согласились встретиться с ней. Оба мужчины сами были бывшими коммунистами. Их первая встреча с Бентли 2 апреля длилась три часа. Несмотря на то, что она рассказала им все о своей жизни в качестве курьера и куратора НКГБ, два репортера ясно дали понять, что они ничего не могут писать, пока большое жюри не закончит свою работу. Они также сказали ей, что собираются рассказать ФБР о встрече.13
  
   Когда Гувер услышал об этом, он взорвался. Он приказал местному отделению бюро в Нью-Йорке обуздать Бентли и прекратить ее несанкционированные контакты с прессой. Наказанная, она объяснила, что была расстроена и беспокоилась о своем будущем. Она пообещала больше не встречаться с Уолтманом и Фрэнком, пока не получит разрешения ФБР.14
  
   Ее обещание оказалось бесполезным. Она ужинала с Фрэнком 16 и 25 апреля. Вскоре после этого она и Фрэнк договорились написать и продать ее историю. 7 мая Фрэнк рассказал ФБР, что они с Бентли планировали. Фрэнк предупредил бюро, что он пишет автобиографию Бентли и работает над серией для своей газеты о ее шпионской карьере. ФБР находило, что ее так же трудно контролировать, как и НКГБ.15
  
   Lв то же время ей повезло. Он дал отпор ФБР и большому жюри. Возможно, молился он, расследование зашло слишком далеко, и его сердце перестало биться быстрее каждый раз, когда звонил его телефон или кто-то стучал в дверь. Хотя он и не знал этого, ФБР прекратило прослушивание его телефона 28 марта 1948 года из-за "непродуктивности". Затем его худший страх материализовался, как случайная молния с голубого неба.16
  
   Незадолго до полудня 20 июля 1948 года большое жюри присяжных предъявило обвинение двенадцати высшим руководителям КПУ США, включая давних сталинистов Уильяма Фостера, Гаса Холла и Юджина Денниса, в заговоре с целью свержения правительства США. На следующее утро New York Sun опубликовала статью о предыстории разбирательства большого жюри и его связи с заявлениями таинственной блондинки о шпионаже в федеральном правительстве.17
  
   Всего несколько часов спустя New York World-Telegram начал публиковать серию статей на первых полосах, которые будут влиять на жизнь Ли на долгие годы. Зажатый прямо между леденящим кровь плакатом об усилиях госсекретаря Джорджа К. Маршалла "Предотвратить третью мировую войну" над Берлином и другим кричащим: "Глава семьи убит на тюремной ферме", другой заголовок поменьше, но не менее потрясающий, гласил: "Красное кольцо обнажила королева блондинок".
  
   Нельсон Фрэнк и Нортон Мокридж, переписчик и еще один репортер World-Telegram, не назвали имя Бентли в этой истории, но причудливо описали ее как "стройную и эффектную блондинку", вынужденную дезертировать из-за "мучительных угрызений совести"." Хотя Ли вряд ли узнал бы ее на этом сексуальном портрете, он, несомненно, был поражен тем, что прочитал на второй странице статьи: "На эту женщину работал человек, занимавший высокий пост в совете Управления стратегических служб (предположительно, самый секретный из всех американских секретных служб).кинжал агентства). Этот мужчина, одетый в армейскую форму, встречал женщину на углу улицы в Вашингтоне и передавал ей секретную информацию ".18
  
   На следующий день в той же газете появилась другая статья, рассказывающая об этом теневом партнерстве: "Само правительство, - заявила белокурая королева, - не было в неведении о том, что некоторые коммунисты занимались шпионажем. Доказательство этого пришло однажды, когда член кольца, работающий на OSS, украл копию документа, подготовленного этим агентством. В нем перечислялись члены коммунистического персонала, которые считались очень опасными, опасными или ненадежными ".19
  
   Этот взрывоопасный абзац содержал неточности, но Ли было достаточно ясно. Он знал, что это относится к списку подозреваемых коммунистов и их сторонников в УСС, который он передал Бентли в сентябре 1944 года. Он также знал, что теперь все узнают об обвинениях против него: его коллеги, его наставники, его друзья и его родители. Что еще хуже, HUAC планировал провести слушания по всем обвинениям Бентли. 21 июля, в день первой истории Фрэнка и Мокриджа, HUAC выдал ей повестку для дачи показаний. Комитет, в котором доминируют республиканцы, которому, скорее всего, помогло ФБР в раскрытии личности королевы шпионов-блондинок, хотел обвинить администрацию Трумэна в передаче правительства коммунистам, и Ли понял, что он окажется в центре этой политической войны. Он также понимал, что ему придется столкнуться с самыми опасными и жестокими следователями Конгресса.20
  
   Tхе ХУАК только что закончил расследование коммунистического проникновения в Голливуд. Нация завороженно наблюдала в течение последних двух недель октября 1947 года, как комитет пытался разоблачить влияние Карла Маркса на киноэкране. За девять дней междоусобного кровопролития киноиндустрия отвернулась от себя и поглотила своих. К концу слушаний десять сценаристов, продюсеров и драматургов, девять из которых были членами CPUSA, были заключены в тюрьму за неуважение к суду и внесены в черный список. Дурной запах теперь висел над комитетом из-за его беспрекословного, охотящегося за головами стиля допроса. Даже в напуганной стране издевательства не прошли хорошо.21
  
   Многие враги HUAC выли за его отмену. Но в одном из величайших просчетов своего президентства Гарри Трумэн вдохнул новую жизнь в комитет и вывел его антикоммунистический крестовый поход против демократов на первые полосы всех крупных газет в Соединенных Штатах.
  
   К лету 1948 года Демократическая партия была финансово разорена и раскололась на враждующие политические группировки. Трумэну нужно было отвлечь внимание общественности от разногласий в его собственной партии на то, что он насмешливо назвал "безответственным, ничего не делающим 80-м конгрессом", который преуспел в блокировании его законодательных программ и немногого больше. Кларк Клиффорд, один из главных советников Трумэна и его специальный советник, предупредил в конце июня 1948 года, что он может победить на предстоящих президентских выборах, только предприняв смелые, но рискованные шаги. Клиффорд посоветовал Трумэну, что самым смелым шагом было бы созвать отставных законодателей на специальную сессию в августе. Он утверждал, что это преувеличит "гнилой послужной список 80-го Конгресса" и "сохранит устойчивый блеск рекламы на неандертальцах Республиканской партии".22
  
   Разгоряченный адреналином от выдвижения своей партии в очень ранние утренние часы 15 июля, Трумэн последовал совету своего специального советника и ошеломил свою аудиторию в Филадельфии, объявив, что он планирует созвать Конгресс снова на сессию 26 июля, в "День репы" в его родном штате Миссури. Когда этот день настанет, сказал он своей потрясенной аудитории, он направит в Капитолий законодательный пакет, который будет включать национальное медицинское страхование, более высокую минимальную заработную плату, либерализацию иммиграции и помощь государственному образованию. Республиканцы без особого энтузиазма поддержали все эти инициативы на своем собственном съезде шесть недель назад, и Гарри Трумэн намеревался разоблачить их блеф. Его политические враги, особенно HUAC, ухватились за возможность разорвать его на части.23
  
   Дж. Парнелл Томас, лунолицый председатель HUAC из Нью-Джерси, повел своих членов в бой. Он был ветераном Первой мировой войны и страховым брокером. Шумный, высокомерный и самоуверенный, Томас презирал левых и все, что отдавало коммунизмом.24
  
   Четыре демократа из HUAC, которые одинаково ненавидели коммунистов и либералов, все были с Глубокого Юга. Их членство в HUAC отражало растущее отчуждение этого региона от Демократической партии. По крайней мере, с конца 1930-х годов его жители имели мало общего, если вообще имели, с городскими либералами, чернокожими, евреями, католиками восточной и южной Европы и членами профсоюзов, которые составляли остальную часть правящей коалиции Нового курса. Гарри Трумэн еще больше разозлил их 29 июня 1948 года, когда он предстал перед Национальной ассоциацией за Продвижение цветных людей и заявил, что федеральное правительство должно взять на себя ведущую роль в обеспечении того, чтобы все граждане страны пользовались гражданскими правами. Четыре месяца спустя Президентская комиссия по гражданским правам призвала его к десегрегации вооруженных сил. Поддержка Трумэном платформы гражданских прав сенатора Хьюберта Хамфри во время съезда партии в июле 1948 года стала последней каплей, особенно для членов HUAC Джона Рэнкина и Ф. Эдварда Эбера. Оба мужчины стали отколовшимися диксикратами, поддержав губернатора Южной Каролины Строма Термонда на выборах президента в 1948 году.25
  
   Помимо Дж. Парнелла Томаса, в республиканскую партию HUAC входили бывший журналист, производитель стали, который беспокоился о том, что коммунизм контролирует мысли американской молодежи, бывший учитель и будущий президент Соединенных Штатов. Последний, Ричард М. Никсон, был самым талантливым членом HUAC. Он был избран в Палату представителей от Калифорнии в 1946 году, когда победил пятикратного действующего демократа Джерри Вурхиса, представив его как инструмент того, что, по словам Никсона, было поддерживаемым коммунистами комитетом политических действий Конгресса промышленных организаций. Выпускник юридического факультета Университета Дьюка, Никсон тщательно и методично готовился к каждому слушанию. Он был внушающим страх и опытным перекрестным допрашивающим, особенно искусным в указании на несоответствия в ответах свидетелей.26
  
   Однако настоящим мозгом HUAC был Роберт Э. Стриплинг, его главный следователь. Сын аптекаря из Сан-Огастина, штат Техас, Стриплинг был худым и смертельно бледным. Восемнадцать месяцев военной службы во время войны стоили ему сорока фунтов, которые он так и не вернул. Его покрытые лаком угольно-черные волосы, тонкие губы и темные костюмы придавали ему всю привлекательность гробовщика из маленького городка. Мартин Дайес, первый председатель HUAC, в 1938 году распознал потенциал Стриплинга и взял его с собой в Вашингтон. Хотя он учился на юридических факультетах Джорджа Вашингтона и Американского университета, он не окончил ни того, ни другого. Тем не менее, восточный техасец мастерски пронзал свидетелей. За десять лет работы в комитете он выработал убийственный стиль допроса, сочетавший почти фотографическую память с саркастическим возмущением.27
  
   Хотя "Реповая сессия" длилась всего двенадцать дней, шесть из которых были потрачены на обструкцию законопроекта о налоге на избирательные участки, возглавляемого Южанами, этого было достаточно, чтобы заставить Гарри Трумэна защищаться. Республиканский национальный комитет сразу понял, что совершил ошибку, снова созвав Конгресс. Представитель Хью Скотт, главный стратег республиканцев, приказал Томасу "оставаться в Вашингтоне, чтобы поддерживать политический накал на Гарри Трумэне".28
  
   Более чем один комитет Конгресса хотел принять участие в акции. Нельсон Фрэнк, тщательно организовав первое публичное выступление Бентли и надеясь избежать печально известного HUAC, договорился о ее дебюте с подкомитетом по расследованиям сенатора Гомера Фергюсона Комитета по расходам в исполнительных департаментах. Фергюсон, с его копной седых волос и двубортными костюмами, был бывшим прокурором из Мичигана. Он взлетел на вершину национальной славы, обвинив Франклина Рузвельта в Перл-Харборе и призвав к импичменту президента Трумэна за отказ предоставить Конгрессу досье лояльности сотрудников исполнительной власти.29
  
   В 2:20 вечера 30 июля Бентли появилась в маленькой, переполненной комнате в здании, которое сейчас является зданием Рассела в Сенате, подняла правую руку и поклялась говорить правду, всю правду и ничего, кроме правды.
  
   С самого начала было очевидно, что ФБР передало подкомитету Фергюсона фрагменты своих секретных файлов по заявлениям Бентли. Обозреватель Washington Post Дрю Пирсон написал, что Лу Николс из бюро, глава отдела криминальных записей и его связи с Конгрессом, был ответственен за передачу этой информации. Генеральный прокурор Том Кларк, безусловно, так и думал, заключив, что Фергюсон "получал отчеты до того, как я их получал" через "прямой канал в ФБР".30
  
   Фергюсон знал кодовое имя Бентли в ФБР, Грегори, чего она сама не знала, и задавал ей острые и обоснованные вопросы об Уильяме Ремингтоне, одном из ее источников в Министерстве торговли, все еще работающем в правительстве, и о Мэри Прайс. Бентли, одетый в черное платье с короткими рукавами, большие серьги и шляпу в цветочек, смотрел прямо перед собой на сверкающие огни позади Фергюсона. Она хладнокровно ответила на вопросы подкомитета.31
  
   Бентли не защищала свои источники, но и не нападала на них. Со временем это изменится, особенно после того, как они начали сопротивляться обвинениям в ее психическом здоровье и эмоциональной стабильности. На данный момент она сказала подкомитету, что они помогли Советам, потому что "они были кучкой заблуждающихся идеалистов. Они делали это ради того, что считали правильным". Когда сбитые с толку сенаторы надавили на нее, она убедительно объяснила, что побудило многих американцев, включая Ли (которого она не назвала), который шпионил в пользу Советов: "Они очень сильно чувствовали, что мы союзники с русскими; что Россия несет на себе основную тяжесть войны; что ей нужна любая помощь, потому что люди из правительства, судя по тому, что им удалось раскопать, не давали ей то, что мы должны былидай ей то, что мы давали Британии, а не ей. И они чувствовали, что на самом деле их долгом было доставить это в Россию, потому что она была в тяжелом положении и слабела, и кто-то должен был ей помочь." Фергюсона и его коллег"сенаторов не тронула ее попытка оправдать и очеловечить мотивы своих источников.32
  
   Сенаторы также расспрашивали Бентли о причинах ее перехода в ФБР. В ее ответе смешались вымысел и факт. Вместо того, чтобы описывать страх и гнев, которые привели ее в объятия бюро, она утверждала, что ее мотивацией было ослабление наркотического эффекта "Голоса" и осознание того, что Эрл Браудер и остальная часть высшего руководства CPUSA были "дешевыми человечками, которых дергают за ниточки из Москвы".Ошеломленная этим открытием, она сказала Фергюсону, что отказалась от коммунизма и "вернулась к тому, чтобы быть хорошей американкой".33
  
   Объявив себя искупленной, Бентли пояснила, что ненавидит своих бывших источников не за то, что они "были втянуты в советский шпионаж и не ведали, что творили". Она также утверждала, что некоторые считали, что она передавала их информацию Браудеру для использования в его книгах. Ни один член комитета не задался вопросом, зачем Браудеру нужны секретные разведданные, чтобы писать сухие полемические статьи, такие как "Победа и после" и "Производство для победы".34
  
   Точно так же никто в комитете не бросил вызов Бентли, когда она заявила, что рассказала ФБР все о своей шпионской карьере во время своего визита в местное отделение в Нью-Хейвене 23 августа 1945 года, или когда она показала, что лично встречалась только с двадцатью из примерно пятидесяти своих источников и подчиненных. Отсутствие беспокойства подкомитета по поводу ее надуманных доказательств и неспособность ФБР самостоятельно обнаружить ее шпионаж подчеркнули, что эти слушания были скорее направлены на то, чтобы поставить Гарри Трумэна в неловкое положение, чем на расследование и доказательство обвинений Бентли.35
  
   Бентли упомянула УСС только один раз за почти три часа своих показаний. И когда она это сделала, она просто перечислила его вместе с рядом других федеральных агентств. Но все изменилось на следующий день, когда она предстала перед HUAC.
  
   AС. Бентли заняла свое место за столом свидетелей HUAC в жаркий последний день июля 1948 года, она столкнулась с комитетом, который давно отказался от какого-либо чувства справедливости. Дж. Парнелл Томас задал тон этому редкому субботнему слушанию в своем вступительном слове, заявив, что работа HUAC заключалась в искоренении шпионов. Все те, кого разоблачил комитет, заверил он свою аудиторию, получат по заслугам.36
  
   Когда ей наконец разрешили дать показания, Роберт Стриплинг терпеливо рассказал сорокалетней Бентли о ее прошлом, истории CPUSA и источниках. Многое из того, что она сказала, повторило ее заявления подкомитету Сената Гомера Фергюсона накануне.
  
   Потом это случилось. Как раз перед обедом он спросил ее о Дункане Ли. Она сказала комитету, что он коммунист и что он передал ей "совершенно секретную информацию" об операциях УСС на Балканах, в Венгрии и Турции и о планах Донована установить открытое присутствие УСС в Москве в обмен на открытое присутствие НКГБ в Вашингтоне. Бентли также рассказала, как она забрала Ли у Мэри Прайс, как она впервые встретила его в его квартире, и как они позже встретились в аптеках Джорджтауна после того, как он стал все больше нервничать из-за того, что его поймало ФБР.37
  
   Менее чем за десять минут Бентли обвинил Ли в предательстве своей страны, разрушил все его надежды на блестящее будущее в послевоенном Вашингтоне и заставил его сражаться за свою жизнь. Единственным спасением, если оно было, было то, что Бентли предоставила более тридцати имен в HUAC к тому времени, когда она закончила давать показания поздно вечером. Это дало комитету несколько целей и сделало Ли просто еще одним именем в длинной серии.
  
   Тем не менее, Ли опубликовал очень короткое заявление для местных газет в ту ночь, горячо отрицая все ее обвинения. Любопытно, что он не потребовал возможности дать показания и очистить свое имя. Скорее всего, он понимал, что любое выступление перед крайне предвзятым HUAC было бы исключительно рискованным. Гораздо лучше, по его расчетам, дать вашингтонским газетам короткое опровержение и надеяться, что его имя смешается, а затем затуманится со всеми остальными, которые она упомянула.38
  
   Дж. Парнелл Томас, однако, решил иначе. 2 августа он сказал The Washington Post, что все люди, которых назвал Бентли, будут вызваны в HUAC и публично допрошены. В тот же день Томас вызвал Ли повесткой, чтобы он предстал перед HUAC 5 августа.39
  
   Ли не до конца понимал это в то время, но ему очень помогло то, что произошло перед HUAC 3 августа. В тот день тучный, помятый мужчина, воротнички рубашки которого свернулись, как жареный бекон, занял свое место за столом для свидетелей и ровным тоном сказал Стриплингу, что его зовут Дэвид Уиттакер Чемберс. Комитет вызвал его в суд, чтобы поддержать показания Бентли и доверие к нему. Позже Стриплинг размышлял, что призыв Чамберса был "неудачным выстрелом в темноте".40
  
   Чемберс, бывший курьер ГРУ, советской военной разведки, был известен в издательских кругах как переводчик "Бэмби" с немецкого на английский. Теперь он был старшим редактором журнала Time Генри Люса. Сильно потрясенный жестокими сталинскими чистками, он покинул КПУ в 1938 году. Свидетельствуя перед HUAC десять лет спустя, Чемберс видел себя мессией, который выступил вперед, чтобы спасти республику от зла коммунизма.41
  
   Вместо того, чтобы играть второстепенную роль, Чемберс быстро стал главным свидетелем HUAC. Его сенсационные обвинения в том, что Элджер Хисс, аристократически выглядящий выпускник юридической школы Гарварда и бывший сотрудник Госдепартамента, сопровождавший президента Рузвельта в Ялту, был членом коммунистического подполья в Вашингтоне, привлекли внимание комитета и заставили его потерять Ли из виду. Хисс и Чемберс свидетельствовали или были отозваны для дачи показаний четырнадцать раз перед HUAC в августе того года. Хисс впервые появился 5 августа, когда комитет первоначально назначил слушание дела Ли.42
  
   Оттесненный Хиссом, Ли в тот день не давал показаний, но HUAC получил известие от Отто Деринга, старого наставника Ли и командира УСС. Деринг телеграфировал с предложением приехать в Вашингтон, чтобы поддержать своего бывшего помощника: "Я знал его работу во время войны, и я полностью верю в его преданность УСС и его стране. Я абсолютно верю в его невиновность в обвинениях, выдвинутых против него Элизабет Бентли ".43
  
   На следующий день Ли пошел в атаку. В письме Томасу он жаловался на "чрезвычайно расплывчатый" характер утверждений Бентли. Он хотел, чтобы комитет предоставил более конкретные подробности о ее обвинениях. Ли также потребовал, чтобы его следователи уведомили Доеринга по крайней мере за сорок восемь часов до слушания, чтобы он мог приехать из своего отпуска в Висконсине в Вашингтон. Томас отклонил обе просьбы. 9 августа Стриплинг позвонил Ли и сказал ему предстать перед комитетом на следующее утро.44
  
   A10 августа было тепло и влажно над сверкающим белым куполом Капитолия. К полудню температура поднялась до липких восьмидесяти одного градуса. Ли Роуз в пустом доме. 17 июня Ишбель поднялась на борт "Королевы Елизаветы" и сопровождала свою мать обратно в Оксфорд. Это была первая поездка Ишбель в Британию с тех пор, как она приехала в Америку в 1939 году. В течение последнего года она делила свое время между преподаванием английского языка в школе Потомак в Вашингтоне - она взяла на себя часть обязанностей жены Элджера Хисса по обучению - и воспитанием четверых детей Ли. Когда их матери не стало, дети были с Люси и Эдмундом в Чатем-Холле и в летнем лагере. Ли не ожидал, что его семья вернется до конца августа.45
  
   В то утро он надел легкий серый костюм, чтобы защититься от липкости и жары, типичных для августа в городе, который вырос из осушенного болота. В своей аккуратно отглаженной белой рубашке, темном галстуке, значке ветерана УСС на лацкане и очках в золотой оправе он выглядел точь-в-точь как тридцатичетырехлетний юрист, получивший образование в Йеле и Оксфорде, которым он и был.
  
   Ли предстоял самый опасный день в его жизни с того августовского утра пять лет назад, когда он выпрыгнул из дымящегося армейского самолета над кишащими японцами джунглями во время выполнения секретной миссии УСС в Китае. Если бы его тогда убили, его бы чтили как героя-мученика войны. Или, если бы его жизнь сложилась по-другому, он мог бы использовать свое время в джунглях, как Джон Ф. Кеннеди использовал его в качестве командира PT-109, патрульного торпедного катера, разрезанного пополам японским эсминцем, чтобы продвинуть свою карьеру до самых высоких высот в Вашингтоне. Вместо этого его теперь обвиняли как предателя и советского шпиона. На карту было поставлено все. Один промах перед HUAC может означать его судебное преследование за лжесвидетельство или гораздо хуже. Осуждение за шпионаж в военное время, не имевшее срока давности, могло привести к его казни.46
  
   Покидая свой тихий дом и направляясь на Капитолийский холм, Ли знал, что независимо от того, какие вопросы обрушит на него HUAC, он не может отступить и принять Пятую поправку. Принятие Пятого обеспечит его профессиональную смерть и навсегда запятнает имя его семьи. Никто в Вашингтоне не нанял бы адвоката, который получил Пятую степень, несмотря на то, что в Конституции говорится об основных правах, и у него было четверо детей, которых нужно было одевать и воспитывать. Ричард Никсон однажды объяснил опасность передачи Пятого другому извивающемуся свидетелю в HUAC: "Я думаю, совершенно ясно, что вы не используете защиту Пятой поправки, потому что вы невиновны".47
  
   Ли также носил одно из самых известных имен в американской истории. Все, что угодно, только не прямота, запятнало бы это. Эдмунд и Люси управляли Chatham Hall с 1928 года. Фамилия Ли и их миссионерское рвение сделали школу одной из лучших в своем роде в Соединенных Штатах. Учреждение сильно зависело от пожертвований. Он не мог допустить ничего, что могло бы навредить его родителям или запятнать их репутацию.
  
   Ли также признал, что HUAC набрал полную силу с тех пор, как Бентли и Чемберс впервые дали показания. Национальные газеты, гораздо более многочисленные и надежные, чем сегодня, печатали каждое обвинение и встречное обвинение. К тому вечеру его фотография будет на первых полосах газет от Вашингтона до Лос-Анджелеса. Это также оживило бы Danville Bee, Danville Register и Pittsylvania Tribune, три местные газеты, которые читают Эдмунд и Люси.
  
   Неважно. Ему пришлось взять себя в руки. В конце концов, он знал, что не давал Бентли никаких реальных документов OSS. Это было его слово, слово стипендиата Лиги Плюща Родса, заслуженного ветерана войны и члена очень уважаемой семьи, против слова признанного предателя и давнего коммуниста, чьи истории до сих пор никого не осудили. Он пережил допрос в ФБР и федеральное большое жюри. Теперь он должен был пережить это слушание и даже повернуть все вспять против своих обвинителей.
  
   К тому времени, когда Ли поднялся по ступенькам офисного здания Олд-Хаус и протолкался сквозь ожидающую толпу репортеров и зрителей, Грегори Сильвермастер и Виктор Перло, два главных источника Бентли и главаря шпионов, уже дали показания. Оба заняли пятое место, когда Стриплинг спросил, знают ли они Бентли. Однако в своих подготовленных заявлениях они атаковали ее как "невротическую лгунью" и участницу "дьявольского заговора", отвергая ее и заявления Уиттакера Чемберса как "выдумки безответственных искателей сенсаций"." Они также назвали ее обвинения против них "ложными и фантастическими", даже "зловещими". Ли последовал за ними на полпути. Хотя он не мог отступить от Пятой поправки, он мог атаковать психическую устойчивость Бентли.48
  
   Ли не знал, что ФБР установило еще одну прослушку его телефона. 1 и 2 августа агенты Гувера записали два его разговора с Майклом Куинном Шонесси, вашингтонским адвокатом, который служил вместе с Ли в УСС и работал с ним в China Defense Supplies. В этих записанных телефонных разговорах двое мужчин обсуждали стратегию Ли перед HUAC. Хотя Ли сказал Шонесси, что показания Бентли о том, что она приходила к нему домой и представилась Хелен, были "проклятой ложью", Шонесси предупредил его, что он должен объяснить, почему он никогда не узнавал ее фамилию и не задавал никаких вопросов о ее прошлом.49
  
   HUAC вызвал Ли, чтобы он появился в 10 часов утра в комнате 345, похожей на пещеру комнате заседаний Палаты представителей. После взрывоопасных показаний Чемберса 3 августа Томас и его коллеги-члены комитета сразу же поняли, какую выгоду он им дал в связях с общественностью. Теперь им нужна была комната, такая же массивная и показная, как героическое дело и священная миссия, которую они поставили перед собой. Они также хотели создать обстановку, которая внушала бы страх и ошеломляла любого свидетеля, которому не повезло предстать перед ними.
  
   Номер 345 отвечал обоим этим требованиям. Его спроектировали два архитектора, которые учились во Франции, которая жаждала былой славы. Когда он был закончен в 1908 году, Конференц-зал имел семьдесят четыре фута в длину и пятьдесят четыре фута в ширину и мог легко вместить четыреста человек. С шестью высокими окнами, четырьмя хрустальными люстрами, которые свисали, как трехъярусные сосульки, и потолком, украшенным классическими мотивами и детализированными антаблементами в насыщенных красных, коричневых и зеленых тонах, комната принадлежала Версалю, подходящему для самого Людовика XIV, короля-солнца. Вместо этого он теперь служил большой сценой HUAC.50
  
   Пока один из агентов Эдгара Гувера тихо сидел в глубине огромной комнаты и делал подробные записи, Ли вышел вперед и сел рядом со столом для свидетелей. Он заметил Бентли, одетую в зеленое платье с цветочным принтом, в передней части зала и посмотрел на нее, как настороженный боксер, кружащий вокруг очень опасного и опытного противника. Он знал, что его ударят. Вопросы были только в том, насколько сильно и сколько раз.51
  
   Ровно в 10 часов утра Томас жестом пригласил Ли занять его место за столом для свидетелей. Подняв глаза на помост из красного дерева, он увидел специальный подкомитет, состоящий всего из четырех членов HUAC: Дж. Парнелла Томаса, Ф. Эдварда Эбера из Луизианы, Карла Мундта из Южной Дакоты и Джона Макдауэлла из Пенсильвании - все они были едины в своей ненависти к коммунизму и Гарри Трумэну. Однако Ли повезло. Ричард Никсон, самый грозный перекрестный допрос в комитете, отсутствовал.
  
   Не уверенный в правдивости показаний Чэмберса, но чувствующий его безграничные возможности, Никсон поехал один накануне вечером в Вестминстер, штат Мэриленд. Там он встретился с этим странно замкнутым человеком, который был полон решимости изменить ход истории. Никсон испытал огромное облегчение от этой встречи на изолированной ферме Чемберса. Он провел следующее утро, обсуждая показания Чемберса от 7 августа с Уильямом П. Роджерсом, адвокатом комитета Фергюсона. Роджерс, который в итоге стал госсекретарем при президенте Никсоне, согласился с калифорнийским конгрессменом в том, что показания Чемберса были убедительными.52
  
   Пока Никсон боролся с доверием к Чемберсу, Ли, выглядевший "по-мальчишески напряженным", согласно Washington Times-Herald, глубоко вздохнул и откинулся на спинку стула. С рядами микрофонов перед ним, нетерпеливыми репортерами позади него и юнцом, белым как полотно и сутулым, с его фирменными напомаженными волосами, справа от него, он поднял правую руку, поклялся говорить правду, а затем нагло солгал.53
  
   Пока камеры новостей молча вращались, он придерживался почти той же истории, которую он придумал для ФБР 29 мая 1947 года. Тем не менее, были некоторые серьезные различия. Чтобы свести к минимуму продолжительность своей дружбы с Бентли, Ли рассказал Стриплингу, что впервые встретил Бентли в октябре 1943 года на коктейльной вечеринке в квартире Мэри Прайс. Но, сделав это, Ли противоречил своему собственному заявлению в бюро. Он сказал агентам Уонналлу и Кливленду, что впервые встретил Бентли в конце 1942 года.54
  
   Он также изменил свои предыдущие заявления о том, что не знал фамилии и профессии Бентли. Следуя совету Шонесси, он теперь вспомнил и то, и другое. Она была Хелен Грант, бизнес-менеджер, скорее всего, в сфере продаж и кожевенного бизнеса. Ранее он не был уверен, находится ли он под физическим наблюдением ФБР, теперь он показал, что встречался с ней примерно пятнадцать раз, в том числе в "одной или двух аптеках в Джорджтауне", отступив таким образом от своего прежнего отрицания агентам Гувера, что встречался с ней в аптеках. "Джон такой-то" (Джейкоб Голос), вместо того, чтобы быть "действительно интересным парнем", стал бесцветным писателем-беженцем, который мало говорил и не произвел на него никакого впечатления. Ли ранее сказал ФБР, что впервые встретил Джона в начале 1943 года в Нью-Йорке. Теперь он сказал, что впервые встретил его в Вашингтоне осенью 1943 года и снова в Нью-Йорке весной 1944 года.55
  
   После того, как Стриплинг надавил на него, почему Бентли лгал о нем, Ли обрисовал их отношения. Он засвидетельствовал, что он и Ишбель изначально нашли ее "привлекательной, хорошо информированной и хорошо образованной". Когда Бентли спросила, может ли она позвонить им во время своего следующего визита в Вашингтон, они с готовностью согласились встретиться с ней. Постепенно их чувства начали меняться после того, как они узнали ее получше. Они пришли к выводу, что "она была очень одинокой и невротичной женщиной, что она была разочарованной женщиной, что ее симпатия и очевидная горячая симпатия к нам были неестественно сильными". Она стала "личной неприятностью" и "эмоциональный груз на наших шеях". В конце концов, они попытались разорвать дружбу по телефону, когда она позвонила однажды вечером, но она отреагировала бурно и рыдала. В результате Ли сказал ей, что она больше не может приходить в их дом в Джорджтауне. Он согласился, хотя и неохотно, иногда встречаться с ней в местных аптеках и в "Таверне Мартина", давнем ресторане по соседству, где Джек Кеннеди, согласно легенде, сделал предложение Жаклин Бувье. Этот разрыв эмоционально расстроил Бентли и направил ее на разрушительный путь злобной мести. Команда защиты Элджера Хисса по уголовным делам позже объяснила мотивы Уиттакера Чемберса во многом таким же образом.56
  
   Ли добавил, что превращение Бентли из, казалось бы, умеренного либерала в просоветского приверженца также вызывало у него беспокойство; он беспокоился, что ее откровенные мнения могут повредить его репутации, если они станут известны. Он сказал комитету, что прекратил свои отношения с ней в декабре 1944 года.57
  
   Ли выразил возмущение и обиду по поводу обвинений Бентли в своем подготовленном заявлении, которое Стриплинг, после того, как все утро засыпал его вопросами, наконец позволил ему прочитать. Напомнив комитету о его выдающемся военном послужном списке, которым "я могу по праву гордиться", Ли перешел в безудержную атаку на личность и мотивы Бентли: "Я знаю, что служил своей стране с полной преданностью и в меру своих возможностей, и это глубокое потрясение длянайти мое имя и военное прошлое, подвергшееся нападкам из-за безответственных обвинений этой женщины. Мне трудно поверить, что заявления мисс Бентли принадлежат рациональному человеку. Я склонен полагать, что [она] использовала свои социальные отношения со мной просто для того, чтобы помочь ей представить своих работодателей в ложном свете для собственного личного укрепления, что у нее был доступ через меня к кому-то важному, как генерал Донован ".58
  
   Когда Стриплинг вызвала Бентли к столу для дачи показаний, она в основном повторила то, что сказала ФБР в ноябре 1945 года, с очень небольшими изменениями. Теперь она показала, что впервые встретила Ли в январе или феврале 1943 года, а не в конце 1942 года, в его квартире после того, как Мэри Прайс заболела; позже она стала его временным куратором. Хотя она не помнила, что он встречался с Голосом в Нью-Йорке в январе 1943 года, она помнила их встречу в Вашингтоне в октябре 1943 года.59
  
   Она также повторила свои заявления от 31 июля о том, что Ли предоставил ей ценные разведданные по таким темам, как внутренние расследования службы безопасности OSS, планы Донована по обмену информацией с НКГБ и операции OSS в Китае и на Балканах. Впервые она упомянула, что он сказал ей, что "в Ок-Ридже происходит что-то очень секретное", прежде чем роль этого объекта в разработке атомной бомбы стала достоянием общественности.60
  
   В последней попытке подорвать доверие к нему Бентли показал, что Ли солгал о том, почему он и Ишбель разорвали с ней отношения; она также заявила, что он подозревал ее в том, что она советский агент, по крайней мере, к весне 1944 года.
  
   Г-н Мундт: Вы помните его заявление о том, что однажды вечером вы позвонили ему домой, и он [sic] сказал вам, что из-за ваших коммунистических взглядов они собирались разорвать это знакомство. Была ли эта часть его заявления правильной? Можете ли вы подтвердить эту часть его заявления?
  
   Мисс Бентли: Мне жаль, но этого не произошло. Этого никогда не было.
  
   Мистер Мундт: Этого никогда не было?
  
   Мисс Бентли: Нет, этого никогда не было.
  
   Г-н Мундт: Вы не припоминаете какой-либо стадии знакомства с г-ном Ли, когда он давал вам понять, что, возможно, подозревал, что вы коммунист?
  
   Мисс Бентли: Он все время знал, что я коммунист. Был период, когда он подозревал, что я советский агент, если вы это имеете в виду.
  
   Мистер Мундт: С весны 1944 года он знал, что вы и коммунист, и русский агент?
  
   Мисс Бентли: Я так думаю, потому что это было по поводу того предполагаемого перевода между НКВД и УСБ, и я помню, что он был очень напуган, потому что он сказал: "Если они придут сюда, они придут ко мне домой, постучат в дверь, пожмут мне руку и скажут: "Товарищ, хорошоГотово".61
  
   Ф. Эдвард Эбер, больше не в силах сдерживаться, выразил разочарование многих в зале слушаний:
  
   Г-н Эбер: Итак, мы переходим к делу, либо вы, либо г-н Ли лжете сегодня.
  
   Мисс Бентли: Я думаю, это единственный вывод, который вы можете сделать.62
  
   На протяжении всего своего свидетельства Ли внимательно слушала. На его лице не было и намека на страх или беспокойство. Газета, которую он принес, небрежно лежала сложенной на углу стола перед ним. Это придавало ему вид человека, присутствующего на слушании в суде по делам о дорожно-транспортных происшествиях, а не на том, которое могло отправить его в федеральную тюрьму или на кладбище в Вирджинии. Это было экстраординарное проявление хладнокровия, сильно отличающееся от той дрожащей нервозности, которую он демонстрировал перед Джозефом Кацем из НКГБ и ФБР.
  
   Явно расстроенный, Стриплинг отозвал Ли к столу свидетелей:
  
   Мистер Стриплинг: Мистер Ли, вы слышали показания мисс Бентли.
  
   Мистер Ли: Конечно, сэр.
  
   Мистер Стриплинг: Вы отрицаете или утверждаете это?
  
   Г-н Ли: Я отрицаю это; и во всех отношениях, в которых это противоречит показаниям, которые я ранее дал.63
  
   Затем Карл Мундт набросился на Ли и высмеял его за то, что он не сообщил о Бентли в Службу безопасности OSS. Ли отбивался с мастерством чемпиона Йельского университета в дебатах, которым он когда-то был.
  
   Мистер Ли: Мистер Мундт, я должен со всем уважением не согласиться с тем, что в наших отношениях с мисс Бентли произошло что-то, что заставило меня поверить, что я должен сообщить об этом кому-либо. Мы считали это полностью, если не главным, личным делом.
  
   Г-н Мундт: Но, конечно, человек, который имел возможность в OSS дослужиться до звания подполковника, имел возможность понять нечто необычное: что эта женщина в течение определенного периода времени преследовала вас, либо как личность, либо как офицера OSS, и постепенно до вас дошлочто эта женщина была коммунисткой, поэтому "Мы с женой не должны больше иметь с ней дела". Но тогда вы не говорите вышестоящему офицеру.
  
   Мистер Ли: Нет, сэр.
  
   Г-н Мундт: Все, что я могу сказать, это то, что, что бы ни вытекало из этого свидетельства, я горько разочарован, узнав, что именно так OSS действовала под руководством г-на Донована.64
  
   Когда Мундт копнул глубже, спросив его, как Бентли стала личной неприятностью, Ли ответил, что на самом деле она "несколько скучная", а ее привязанность к нему и Ишбель была "неестественной и нездоровой".65
  
   Затем Стриплинг заминировал встречу Ли с "Голосом" в Нью-Йорке. Ли вспомнил, как встретил его там ранней весной 1944 года. Когда Стриплинг указал, что Голос умер в ноябре 1943 года, Ли пренебрежительно ответил: "Ну, тогда это должно было быть раньше".66
  
   Эбер, уловив воинственный тон Ли, снова бросился в драку, расспрашивая его о его утверждении, что он впервые встретил Бентли на коктейльной вечеринке в квартире Мэри Прайс где-то в октябре 1943 года.
  
   Г-н Эбер: По какому поводу вы встретились с мисс Бентли?
  
   Мистер Ли: Нас попросили зайти выпить.
  
   Мистер Эбер: Мисс Прайс попросила вас и вашу жену зайти выпить?
  
   Мистер Ли: Да, сэр. Я думаю, там присутствовало несколько человек.
  
   Г-н Эбер: Назовите некоторых присутствующих.
  
   Мистер Ли: Я не помню, кем они были.
  
   Г-н Эбер: Вы понимаете, что это важно?
  
   Мистер Ли: Да, сэр, но это было пять лет назад.
  
   Г-н Эбер: Но вы понимаете, что это важно для правдивости прямо сейчас.
  
   Мистер Ли: Да, сэр. Если бы я знал, что меня будут допрашивать об этом пять лет спустя, я бы, вероятно, составил меморандум, но не было никаких оснований так думать.
  
   Когда Эбер поинтересовался, почему Бентли на коктейльной вечеринке вцепился в Осадок, Ли уклонился от ответа, но выразил собственное недоумение: "Я знаю одну вещь из ее сегодняшних показаний. У нее очень живое воображение".67
  
   Ли тогда категорически отрицал передачу какой-либо секретной информации Бентли. О балканских и турецких операциях УСС он сказал комитету, что, кроме самых общих сведений, ему ничего не известно. Это было неправдой. Будучи главой Секретариата, Ли обработал несколько подробных наборов оперативных планов OSS для обеих областей - факт, который никто в HUAC не затронул.68
  
   Одна из величайших загадок показаний Ли заключалась в том, почему он чувствовал себя так комфортно, произнося такие ложные заявления о своей службе в УСС и своей безоговорочной преданности Уильяму Доновану. В своем письменном заявлении он подчеркнул свою верность обоим: "Я хочу категорически заявить, что я не являюсь и никогда не был коммунистом и что я никогда не разглашал секретную информацию какому-либо постороннему лицу. До войны я был помощником в юридической конторе генерала Донована: поэтому я особенно хорошо осознавал требование личной преданности ему в таких вопросах наряду с моей преданностью службе Соединенным Штатам ".69
  
   Вероятно, Ли рассчитывал на полную поддержку Донована - он сообщил Стриплингу, что генерал хочет дать показания от его имени. Поддержка Донована была основана на эмоциях и личных интересах. Старый воин заботился о своих людях и был очень предан им. Дэвид Брюс, начальник лондонского отделения УСС, а позже посол США во Франции и Великобритании, в письме в "Нью-Йорк таймс" подытожил приверженность Донована: "Его страна, правильная или неправильная, была его основным импульсом, но его парни, правильные или неправильные, были на втором месте".70
  
   Эта защита распространялась и на Дункана Ли. Публично Донован связал руки со своим бывшим протеже. В августе 1948 года, когда он был в Греции, расследуя убийство американского журналиста Джорджа Полка, он внимательно следил за обвинениями Бентли. Когда 30 августа Донован вошел в гавань Нью-Йорка на борту корабля Queen Mary, он сказал ожидавшей его группе репортеров, что он думает о Ли: "Я хорошо знаю Ли. И для меня было бы шоком и неожиданностью, учитывая его происхождение, традиции и характер, узнать, что он был каким-либо образом нелояльным. Он был стипендиатом Родса и очень принципиальным мальчиком. Я верю, что он был бы очень лояльным и не раскрыл бы никаких секретных материалов ".71
  
   Истинные убеждения Донована о виновности или невиновности Дункана остаются загадкой. Ричард Данлоп, бывший офицер УСС и один из биографов Донована, признался офицеру контрразведки ЦРУ в 1986 году, что генерал все знал о Ли, но не хотел разрушать его жизнь. По словам Данлопа, Донован также сомневался, что какая-либо информация, переданная Ли, которая перешла к союзнику, нанесла ущерб операциям УСС в военное время. Но Уолтер Пфорцхаймер, один из доверенных лиц Донована, сказал тому же офицеру, что Донован несколько раз замечал, что Ли не был нелояльным.72
  
   Какой бы ни была правда, Донован понимал, что на карту поставлено нечто большее, чем судьба Ли. На кону была и собственная репутация генерала. Для Донована появление Ли в HUAC было связано как с OSS и его руководством, так и с самим Ли. Он очень гордился достижениями своей организации во время Второй мировой войны и своей репутацией главного шпиона Америки. Доказательство Хуаком того, что один из его самых доверенных помощников был советским шпионом, сильно бросит тень на обоих. Как следствие, Донован тайно нанял Фрэнка Биеласки, бывшего офицера службы безопасности УСС, чтобы он покопался в прошлом Бентли и нашел все, что мог, чтобы дискредитировать ее.73
  
   Донован также не хотел давать Гуверу никакого преимущества в том, что превращалось в битву титанов. Донован оценил, что Гувер и HUAC были союзниками и что директор ФБР хотел уничтожить его лично. Они недолюбливали друг друга с 1924 года, когда Донован возглавил уголовный отдел Министерства юстиции и руководил Бюро расследований и его новым шефом Дж. Эдгаром Гувером. Их разное происхождение способствовало взаимной неприязни: Донован был учтивым выпускником Лиги Плюща, героем войны и непревзойденным дамским угодником; Гувер посещал вечернюю юридическую школу в Университете Джорджа Вашингтона, не участвовал в Первой мировой войне и жил со своей матерью до сорока пяти лет.
  
   После их первого столкновения в Министерстве юстиции два титана увидели друг в друге опасного и хитрого врага, за которым нужно следить и бороться. Они десятилетиями, особенно в 1940-х годах, боролись за то, чтобы стать царем американского разведывательного сообщества. У каждого были толстые досье на другого, в которых содержались все неприятные подробности и грязные сплетни, которые он мог собрать. Донован, например, приказал своим оперативникам из УСС доказать упорные слухи, которые ходили по Вашингтону о том, что Гувер был "феей", в то время как агенты Гувера пристально следили за многочисленными внебрачными связями Донована. Они даже распространили злобную ложь о том, что Донован спал с женой своего сына. Казалось бы, ничто не выходило за рамки дозволенного, и ни один из них не мог успокоиться, пока другой не был разорен или мертв.74
  
   Несмотря на энергичные опровержения Ли, никто из членов HUAC не купил его невиновность. Джон Макдауэлл, который в основном молчал во время слушания, решительно намекнул, что он верит в худшее - что показания Ли были ложью, а его действия предательскими. Глядя на Ли сверху вниз, он мрачно заметил: "Я считаю, что впервые после заговора Аарона Берра высокопоставленный офицер армии был публично обвинен в нарушении Статей Военного устава, [за] что он, безусловно, должен понести наказание". Макдауэлл был не один. Офицеры контрразведки ЦРУ, сидевшие в зале, тоже ему не поверили.75
  
   Председатель Томас извинил Ли в 12:05 после того, как Эбер, испытывая полное отвращение к тому, что он услышал, потребовал, чтобы Министерство юстиции провело расследование в отношении Ли и Бентли за лжесвидетельство.76
  
   Tна следующее утро он, Гай Хоттел, специальный агент, отвечающий за местное отделение бюро в Вашингтоне, написал Гуверу о появлении Ли в HUAC, подчеркнув, что "Ли не сделал никаких уместных признаний и отрицал все обвинения в шпионаже". Как бы для того, чтобы успокоить глубочайший страх Гувера, Хоттел отметил, что "во время слушаний в Комитете Палаты представителей не было ни одного унизительного упоминания о ФБР". Гувер, должно быть, испытал огромное облегчение. Никто в HUAC не спросил, почему ФБР не смогло раскрыть шпионов Бентли во время войны. Связи Гувера с комитетом помогли публично разоблачить Ли и оградили директора и его агентство от уничтожающей критики.77
  
   Ли беспокоился о реакции газет на его показания, и то, что он прочитал в тот вечер, сидя в своей гостиной, мало утешило его. Тон задала вашингтонская "Ивнинг Стар": под полудюймовым баннером с надписью "Бывшие армейские офицеры отрицают обвинения Бентли" появился заголовок "Ли клянется, что никогда не был красным". Хуже того, New York World-Telegram опубликовала сенсационный заголовок "Шпион говорит, что помощник УСС намекнул на атомный заводСуперсекретный". В Чатеме, штат Вирджиния, заголовок Danville Bee кричал: "Ли отрицает, что выдал секреты красных." От побережья до побережья в газетах появились фотографии, на которых он противостоит "белокурой королеве шпионов". Начался полномасштабный медиа-цирк.78
  
   Репортаж на следующий день был не лучше. New York Herald-Tribune, например, сосредоточилась на резких различиях в показаниях Ли и Бентли и иронично заметила, что "члены комитета просто жаждали детектора лжи". Danville Register, однако, в редакционной статье похвалила прямоту Ли и продемонстрировала свою лояльность к Ли из соседнего Чатем-Холла: "Немногие из тех, кого назвал признанный русский шпион или Уиттакер Чемберс, признанный коммунист, поклялись, как это сделал Дункан Ли, что они не являются и никогда не былиБыл, коммунист".79
  
   Washington Post, среди других газет, резко атаковала HUAC за демонстрацию "худшей процедуры расследования в Конгрессе". Херблок, главный карикатурист редакции, изобразил Томаса и Бентли как откровенных искателей рекламы. Редакционная страница также критиковала HUAC за нарушение гражданских прав своих свидетелей и жажду заголовков. Тем не менее, The Post признала, что слушания "[оставили] многих американцев в состоянии глубокого и смущенного беспокойства".80
  
   Ли присоединился к собственному репортажу. 10 августа, в тот же день, когда он давал показания, он написал письмо в "Питтсильвания Трибюн", одну из местных газет, которые читали его родители. Он раскритиковал газету за освещение обвинений Бентли. В частности, он был расстроен тем, что "Трибюн" не упомянула, что "история мисс Бентли была исследована во всех деталях Большим жюри, заседавшим в Нью-Йорке более года, и которое сочло ее обвинения настолько необоснованными и неподтвержденными, что отказалось принимать меры против любого правительственного чиновника, которого она обвиняла".обвинил." Газета напечатала его письмо на первой странице под заголовком "Дункан Ли отрицает все обвинения перед Конгрессом и в письме".81
  
   Эдмунд хотел написать губернатору Томасу Дьюи, кандидату от республиканцев на пост президента в 1948 году, чтобы пожаловаться на HUAC, но Ли попросил его не делать этого из-за "чрезвычайно деликатной ситуации". Эдмунд отправил своему сыну несколько писем поддержки, которые они с Люси получили. Они осудили HUAC и Bentley и выразили шок и отвращение по поводу "нелепых", "несправедливых", "необоснованных" и "неоправданных" нападений. Один родственник резюмировал эти чувства в своем письме Эдмунду: "Поскольку немыслимо, чтобы какой-либо Ли из Вирджинии, особенно тот, кого воспитали вы и тетя Люси, мог быть виновен в таких обвинениях, я уверен, что весь грязный беспорядок будет прояснен, и что Дункан выйдет со своей репутацией не только незапятнанной, но и незапятнанной.Усиленный".82
  
   Ли также помогла тотальная атака администрации Трумэна на Чемберса и Бентли. С приближением президентских выборов в ноябре Гарри Трумэн не мог позволить себе политических последствий и острого смущения из-за обвинений в том, что он был мягок с коммунистами в своем собственном правительстве. 5 августа, в день, когда Элджер Хисс давал показания перед HUAC, Трумэн вызвал бурю негодования, согласившись с предположением репортера о том, что слушания были "отвлекающим маневром", инсценировкой, организованной республиканцами, чтобы отвлечь внимание общественности от их неспособности принять какое-либо значимое законодательство.83
  
   Джордж Элси, помощник Трумэна, объяснил Кларку Клиффорду, как администрация планирует поступить с двумя главными свидетелями HUAC: "[Министерство] юстиции должно приложить все усилия, чтобы установить, виновен ли Уиттекер Чемберс в даче ложных показаний" и провести "расследование содержания Чемберса в психиатрической лечебнице". Это также должно "прояснить, что мисс Бентли не преуспела в передаче секретных материалов русским, которых у них еще не было". Генеральный прокурор Том Кларк пошел еще дальше: он попытался дискредитировать ее, распространяя истории о том, что она сумасшедшая.84
  
   Трумэн также поручил своему генеральному прокурору получить заявление от Гувера о том, что "вмешательство HUAC иссякло", которые ФБР могло использовать для преследования подозреваемых в шпионаже и коммунистов. Следуя пожеланиям Трумэна, Кларк позвонил Микки Лэдду, главе отдела внутренней разведки бюро, но ничего не добился. Лэдд рассказал Гуверу о своем разговоре с генеральным прокурором: "Я очень тщательно не давал никаких обязательств или подтверждений, чтобы [мое] заявление не могло быть приписано мне или Бюро как критическое по отношению к Комитету."Возмущенный этим и заявлением Карла Мундта о том, что он получал разведывательные отчеты от ФБР под столом, Кларк снова позвонил Лэдду и крикнул: "Любой С.О.Б., который предоставит конгрессмену Мундту какую-либо информацию, получит пинком под зад из этого здания. Я хочу, чтобы ты распространил слух, что любой, кто дает информацию Комитету, вне закона ".85
  
   Гувер насмехался над пустыми угрозами Кларка. Совершив ошеломляющий акт неповиновения, он тайно приказал бюро сотрудничать с кампанией Томаса Дьюи, чтобы свергнуть Трумэна на президентских выборах в ноябре того года. ФБР предоставило кандидату от Республиканской партии документы с изложением позиции по возникающей коммунистической угрозе и неспособности Трумэна понять это. Несмотря на это, Трумэн расстроил Дьюи на выборах, выставив свою кандидатуру на Новый курс и очернив Генри Уоллеса, кандидата от Прогрессивной партии, как слишком симпатизирующего Советскому Союзу. Обезумевший Гувер, симулируя приступ пневмонии, вернулся к работе только через двенадцать дней после инаугурации Гарри Трумэна 20 января.86
  
   Президент Трумэн был не единственным, кто стремился дискредитировать Элизабет Бентли честными или нечестными средствами. 31 июля репортер разыскал Мэри Прайс в Северной Каролине и спросил, была ли она коммунисткой. Прайс, ныне кандидат от Прогрессивной партии на пост губернатора Северной Каролины, лаконично ответил: "Давайте не будем вдаваться в подробности. Я связался со своим адвокатом". Однако несколько дней спустя она сделала подробное заявление для прессы: "Обвинения мисс Бентли против меня абсурдны. Мои возмущенные отказы от ее [гомосексуальных] домогательств и мой отказ принимать участие в ее бесконечных коктейльных вечеринках, очевидно, вызвали негодование ". Еще позже Прайс охарактеризовала обвинения Бентли как "подстроенную работу, чтобы дискредитировать" ее губернаторские выборы. Если бы это было так, это было бы излишним: Прайс получил только 2231 голос.87
  
   Политические эксперты страны и общественные интеллектуалы также провели день поля с Bentley. Эй Джей Либлинг, играя на ее корнях в Коннектикуте, высмеял ее в "Нью-Йоркере", назвав "мускатной Мата Хари". А Арчибальд Маклиш написал стихотворение, которое появилось в "Нью-Йорк Геральд Трибюн" и подытожило чувства многих ее критиков среди литераторов: "Боже, помоги той стране, где доносчикипроцветай там, где процветает клевета и изобретается ложь".88
  
   Lee сыграл вничью с ужасным HUAC. Он показал лучшее представление в своей жизни. К счастью для него, он столкнулся с HUAC, более заинтересованным в получении политических очков, чем в раскрытии тревожной правды. Ему также оказали огромную помощь могущественные враги комитета, которые сами больше стремились дискредитировать Элизабет Бентли, чем добиваться справедливости, а также личные интересы вашингтонских политиков и влиятельных игроков.
  
   Тем не менее, слушание было физически и эмоционально тяжелым. Он всегда называл лето 1948 года тем "ужасным летом" и позже признался своим детям, что его появление перед HUAC потрясло его. Он был особенно расстроен, как он позже признался, всей этой разрушительной рекламой, которая поставила его в унизительную роль полковника УСС с детским лицом, противостоящего королеве шпионов-блондинкам.89
  
   Ли упал физически после того, как дал показания. У него развился тяжелый случай флебита в правой ноге, и он начал страдать от хронической гипертонии. Его пьянство также усилилось. Он оставался зависимым от алкоголя в течение следующих двадцати пяти лет. Он находил убежище, где мог. Близкие друзья взяли его к себе и оградили от прессы. Когда Ишбель вернулась из Британии в конце августа, Ли немедленно отправил ее к их детям в Чатем-Холл, чтобы уберечь их от шума в Вашингтоне.90
  
   Но не было бы времени прийти в себя и подвести итоги. Хотя он пережил HUAC, он знал, что Эдгар Гувер придет за ним. К счастью, у Томми Коркорана были другие планы на Ли.
  
   Члены студенческого волонтерского движения в Вирджинской теологической семинарии в 1897 году, с Эдмундом Дженнингсом Ли IV, стоящим в центре сзади. Воодушевленные своим до-миллениалистским боевым призывом осуществить "евангелизацию мира в этом поколении", члены студенческого волонтерского движения, такие как Эдмунд, были полны решимости любой ценой донести Божью весть до чужих земель (ЛИЧНЫЕ ДОКУМЕНТЫ ЛИ).
  
   Эдмунд Дженнингс Ли IV в 1901 году. Непоколебимый и бескомпромиссный человек, который считал себя Божьим инструментом, отец-миссионер Ли служил для него и образцом, и источником пагубной неуверенности и затяжного чувства вины (ЛИЧНЫЕ ДОКУМЕНТЫ ЛИ).
  
   Люси Чаплин Ли в Аньцине, Китай, около 1915 года. Дочь богатого торговца шерстью и ярая последовательница движения Социального Евангелия, Люси Ли была образцом для подражания для своего впечатлительного сына (ЛИЧНЫЕ ДОКУМЕНТЫ ЛИ).
  
   Армистед, Люси и Дункан Ли в Аньцине, Китай, около 1918 года. На обоих сыновей Люси Ли глубоко повлияли ее глубокие религиозные убеждения и философия Социального Евангелия, с которыми они познакомились, когда были маленькими мальчиками, выросшими в миссионерском комплексе в Аньцине (ЛИЧНЫЕ ДОКУМЕНТЫ ЛИ).
  
   Дункан Ли в Аньцине, Китай, около 1922 года. Послевоенная карьера Ли была неразрывно связана с судьбой страны, на которой он родился (ЛИЧНЫЕ ДОКУМЕНТЫ ЛИ).
  
   Дункан Ли в 1935 году, на последнем курсе Йельского университета. Четыре года обучения Ли в Йеле научили его думать самостоятельно и подготовили его к получению стипендии Родса в Оксфорде (ЛИЧНЫЕ ДОКУМЕНТЫ ЛИ).
  
   Класс стипендиата Родса Ли 1935 года на борту SS Washington; Ли пятый слева, второй ряд. Будучи одним из лучших людей Сесила Роудса в "борьбе мира", Ли собирался поступить в крайне политизированный Оксфорд, который просыпался от ужасов фашизма и краха капитализма (ЛИЧНЫЕ ДОКУМЕНТЫ ЛИ).
  
   Ишбел Гибб Ли, начало 1940-х годов. Жена Ли, шотландка, которая сыграла ключевую роль в том, чтобы направить его к коммунизму и радикализировать его, когда он был стипендиатом Родса в Оксфорде в середине 1930-х ГОДОВ (ЛИЧНЫЕ ДОКУМЕНТЫ ЛИ).
  
   Кэтрин Робб Роулз Нэнгл. Дочь профессора бизнес-школы Университета Индианы и в 1938-1939 годах домовладелица Ли в Нью-Хейвене, штат Коннектикут, Нэнгл в мае 1940 года сообщила ФБР, что ее бывшие арендаторы были коммунистами (КАРЕН И РОБЕРТ НЭНГЛ).
  
   Джейкоб Голос, около 1940 года. Завербованный ОГПУ в 1930 году, Голос был высококвалифицированным, но иногда небрежным куратором шпионов, который приказал Мэри Прайс завербовать Ли в качестве советского агента в 1942 году (НАЦИОНАЛЬНОЕ УПРАВЛЕНИЕ АРХИВОВ И ДОКУМЕНТАЦИИ).
  
   Мэри Прайс, 1946 год. Уроженец Северной Каролины, первый куратор Ли из НКВД и его любовница, Прайс начал работать на Советы в конце 1930-х годов после поездки в Россию (ASSOCIATED PRESS).
  
   Бригадный генерал Уильям Дж. Донован в марте 1943 года. Герой войны, интуитивно понимавший потребность страны в централизованной службе стратегической разведки, Донован был посредственным администратором, чья экуменическая кадровая политика сделала Управление стратегических служб самой проницательной разведывательной службой в американской истории (ЛИЧНЫЕ ДОКУМЕНТЫ ЛИ).
  
   Дункан Ли с охотником за головами в северной Бирме, август 1943 года. Вынужденный выпрыгнуть из дымящегося самолета над джунглями северной Бирмы во время секретной миссии OSS в Китай, Ли более двадцати дней жил с охотниками за головами, которые помогли ему и его соотечественникам-американцам избежать патрулей японской армии (ЛИЧНЫЕ ДОКУМЕНТЫ ЛИ).
  
   Майор Дункан Ли в 1944 году. К этому времени Ли стал начальником Секретариата, нервным центром Управления стратегических служб и передатчиком его самых секретных отчетов Уильяму Дж. Доновану, главе шпионской службы (НАЦИОНАЛЬНОЕ УПРАВЛЕНИЕ АРХИВОВ И ДОКУМЕНТАЦИИ).
  
   Аптека Джорджтауна, Висконсин-авеню и О-стрит, Северо-запад. В одной из двух аптек по соседству, где Ли познакомился с Элизабет Бентли весной 1944 года, после того как убедился, что ФБР прослушивает его телефон и следит за его домом (НАЦИОНАЛЬНОЕ УПРАВЛЕНИЕ АРХИВОВ И ДОКУМЕНТАЦИИ).
  
   Эдгар Гувер за своим рабочим столом в марте 1940 года. Через семь месяцев после того, как была сделана эта фотография, директор ФБР с бульдожьим лицом уверенно, но ложно заверил президента Франклина Рузвельта, что его агенты взяли под контроль советский шпионаж внутри Соединенных Штатов (БИБЛИОТЕКА КОНГРЕССА).).
  
   Ужасное лето 1948 года: Джон Ли, Ишбел (держит Кэти Ли), Кэтрин Гибб, Дункан Ли и Эдмунд Ли VI в Чатем-Холле. За два месяца до того, как Ли дал показания перед HUAC, он сопровождал Ишбель, ее мать и троих своих детей, чтобы навестить своих родителей в южной Вирджинии (ЛИЧНЫЕ ДОКУМЕНТЫ ЛИ).
  
   Элизабет Бентли дает показания перед HUAC 10 августа 1948 года, в то время как Ли на заднем плане выслушивает ее обвинения в его адрес. Хотя многие наблюдатели не поверили его опровержению ее показаний, никто из тех, кто наблюдал за выступлением Ли в то утро, не усомнился в его хладнокровии и апломбе под огнем самого опасного комитета Конгресса (ASSOCIATED PRESS).
  
   Карикатура на Херблока, 12 августа 1948 года. Карикатура Херблока, нарисованная через два дня после выступления Ли перед HUAC, отражает настроения тех, кто считал, что Дж. Парнелл Томас, председатель комитета с лунообразным лицом, и Элизабет Бентли были больше заинтересованы в том, чтобы поставить в неловкое положение президента Гарри Трумэна, чем в разоблачении советских шпионов (ФОНД ХЕРБЛОКА).
  
   Томас Гардинер Коркоран в своей юридической конторе в конце 1940-х годов. Возможно, величайший "исправитель" в истории Вашингтона, Томми "Пробка" Коркоран публично защищал Ли, но в частном порядке питал сомнения в правдивости своего молодого сотрудника (ЛИЧНЫЕ ДОКУМЕНТЫ ЛИ).
  
   Генерал-майор Клэр Ли Шенно в Куньмине, Китай, в 1944 году. Одаренный воздушный тактик, который также был прирожденным бунтарем, Шенно после Второй мировой войны связал оружие с Чан Кайши в его борьбе с Мао Цзэдуном, втянув гражданский воздушный транспорт и Ли в гражданскую войну в Китае (ASSOCIATED PRESS).).
  
   Дункан Ли с Луизой и Уайтингом Уиллауэр в 1950 году. Соучредитель гражданского воздушного транспорта, "Уайти" Уиллауэр объединил усилия с Ли в конце 1949 года, чтобы обеспечить Соединенным Штатам их первую победу в холодной войне в Восточной Азии (ЛИЧНЫЕ ДОКУМЕНТЫ ЛИ).
  
   Гражданский транспортный грузовой самолет, заправляющийся для миссии во время гражданской войны в Китае где-то в 1948 году. Основанная в 1946 году Клэр Шенно и Уайтингом Уиллауэром, двумя капиталистическими флибустьерами, компания Civil Air Transport дала Ли шанс искупить свою вину и стать Воином холодной войны в Восточной Азии (ЛИЧНЫЕ ДОКУМЕНТЫ ЛИ).
  
   Удостоверение личности Дункана Ли 1948 года, выданное националистическим правительством Китая. Советский агент всего четыре года назад, Ли превратился в холодного воина на переднем крае борьбы Америки против коммунистов Мао Цзэдуна (ЛИЧНЫЕ ДОКУМЕНТЫ ЛИ).
  
   Дункан Ли на Бермудах, декабрь 1953 года. Глубоко задумавшись после того, как губернатор Бермудских островов отдал приказ о его депортации, Ли знал, что его отправляют обратно в Соединенные Штаты, где в июне того года казнили Розенбергов, и маккартизм сейчас в разгаре (ЛИЧНЫЕ ДОКУМЕНТЫ ЛИ).
  
   Государственный секретарь Джон Фостер Даллес представляет Рут Б. Шипли награжден медалью "За выдающиеся заслуги", 28 апреля 1955 года. В лице Рут Шипли, главы печально известной "Паспортной королевы" Госдепартамента, Ли нашел врага столь же коварного и грозного, как Дж. Эдгар Гувер (НАЦИОНАЛЬНОЕ УПРАВЛЕНИЕ АРХИВОВ И ДОКУМЕНТАЦИИ).
  
   Дункан Ли на Бермудах в 1957 году. Получив разрешение вернуться на Бермуды от тогдашнего губернатора британской колонии в 1955 году, Ли выглядит более расслабленным, но все еще задумчивым, поскольку он радуется своему возвращению (ЛИЧНЫЕ ДОКУМЕНТЫ ЛИ).
  
   Фотография на паспорт Дункана Ли 1958 года. До того, как этот паспорт был выдан Ли в 1958 году, у него не было действительного паспорта в течение шести лет, благодаря решительным усилиям Рут Шипли, яростного антикоммуниста, начальника паспортного стола Государственного департамента (ЛИЧНЫЕ ДОКУМЕНТЫ ЛИ).
  
   Дункан Ли в 1960-х годах. Несмотря на то, что он всего лишь среднего возраста и успешно ускользнул от Дж. Эдгара Гувера, лицо Ли отражает огромные потери, которые нанесли ему чрезмерное употребление алкоголя, курение и беспокойство (ЛИЧНЫЕ ДОКУМЕНТЫ ЛИ).
  
   ДЕВЯТЬ
  
   САМАЯ РИСКОВАННАЯ АВИАКОМПАНИЯ В МИРЕ
  
   Bк тому времени, когда летом 1948 года обвинения Бентли стали достоянием общественности, Ли превратился из советского шпиона в американского воина холодной войны. Работа с Томми "Корком" Коркораном связала его не только с одним из самых востребованных столичных юристов, но и с одним из самых ярых антикоммунистов. Его отношения с Коркораном изменили ход жизни Ли так же сильно, как и его предыдущие отношения с Донованом. Это обеспечило ему необходимое прикрытие и дало ему возможность загладить вину за предательство по отношению к Советам.
  
   Невысокий и квадратный, с большими ушами, румяным лицом и быстрой походкой, Томми Коркоран был человеком огромного таланта и больших амбиций. Он родился 29 декабря 1900 года в Потакете, штат Род-Айленд, и был старшим сыном ирландских католиков, решивших видеть своих детей успешными.1
  
   Он закончил первым в своем классе Университет Брауна и играл главную роль в качестве защитника в его футбольной команде. Получив степень магистра по классике и едва не пропустив стипендию Родса в Оксфорде, он поступил в Гарвардскую школу права. Там Коркоран повторил свой академический успех и завоевал репутацию самого блестящего члена своего класса. Его ясный, как лед, интеллект и ирландское обаяние привлекли внимание профессора Феликса Франкфуртера, который стал его наставником и воротами в коридоры власти Вашингтона.
  
   После работы секретарем помощника судьи Верховного суда США Оливера Уэнделла Холмса и адвокатом с Уолл-стрит Коркоран в 1932 году переехал в Вашингтон, чтобы работать в Reconstruction Finance Corporation. Находясь там, он откликнулся на призыв Франкфуртера помочь ему пересмотреть неадекватные законы о ценных бумагах в стране в рамках усилий президента Франклина Рузвельта по укреплению рушащихся финансов страны. Франкфуртер также нанял Бена Коэна, умного молодого юриста из Чикагского университета и мастера составления юридических документов. Коркоран и Коэн, которых рекламировали в газетах как "близнецов золотой пыли" или как "Мальчиков-хот-догов Франкфуртера", сотрудничали в разработке некоторых из самых важных и революционных законодательных актов раннего Нового курса, включая Закон о ценных бумагах и биржах 1933 года и Закон о федеральном жилищном управлении 1934 года.2
  
   Коркоран подвел итог тому, как он добился успеха таким образом: "Мне не сходит с рук ничего, что неправильно. Просто у меня больше воображения, чем у большинства". Подпитываемый большими чашками черного кофе и таблетками декстрозы, он быстро вырос и стал одним из самых энергичных и неутомимых специалистов по устранению неполадок и устранению неполадок в Белом доме. Он также входит в число его самых страшных. Даже влиятельные конгрессмены задрожали, получив телефонный звонок, который начинался словами: "Это Томми Коркоран, звонит из Белого дома".3
  
   После того, как Рузвельт отказался назначить его генеральным солиситором в Министерстве юстиции или заместителем министра военно-морского флота, он решил покинуть правительство в 1941 году. К его чести, Рузвельт знал, что у Коркорана слишком много врагов в Сенате, чтобы быть утвержденным. Но Коркоран также ушел, потому что хотел заработать больше денег. С этой целью он создал новый вид юридической практики, которая специализировалась на том, чтобы направлять клиентов через ту самую федеральную бюрократию, которую он вынашивал. К 1941 году он был на пути к тому, чтобы стать одним из самых влиятельных юристов-лоббистов Вашингтона. Вскоре он смог похвастаться: "Я знаю все уголки этого города в темноте".4
  
   Томми Коркоран творил чудеса, обходя федеральные законы и правила, которые он ранее написал. В телефонном разговоре, записанном ФБР в 1946 году, он объяснил свою аморальную философию бизнеса: "Вы не можете наслаждаться своими личными дружескими отношениями, симпатиями и антипатиями, чувствами справедливости и несправедливости, когда вы играете в этот рэкет". За первые несколько месяцев практики он заработал 100 000 долларов, огромную сумму в 1941 году (1,5 миллиона долларов сейчас). Хотя он зарабатывал много денег, представляя такие компании, как Lever Brothers и Sterling Products, Коркоран всегда считал себя скорее предпринимателем, чем юристом. Однажды он классно пошутил, что "закон [это] то, где все хорошие люди пропадают".5
  
   Коркоран не собирался упускать свой шанс заработать кучу денег после окончания Второй мировой войны. В сентябре 1945 года, в том же месяце, когда Япония официально капитулировала перед союзниками, он основал Rio Cathay, корпорацию, которая занималась бизнесом в Китае и Южной Америке. Дэвид Коркоран, его брат, и Уильям Янгман, его партнер по юридической фирме, составили совет директоров.6
  
   Коркоран особенно интересовался Китаем из-за его военной службы в качестве основателя China Defense Supplies. Этот опыт открыл ему глаза на необычайные экономические возможности, которые манили, учитывая, казалось бы, безграничные запасы олова, угля, железной руды и вольфрама в Китае. Однако почти восемь лет постоянных боев с японцами серьезно повредили большую часть дорожной системы страны, ее речных судов и 90 процентов железных дорог. Только авиаперевозки предложили китайцам немедленный способ встать на ноги в экономическом плане.7
  
   Коркоран и его партнеры верили, что гражданская грузовая авиалиния, курсирующая между морскими портами Китая и его обширными внутренними районами, может принести огромную прибыль. Но сначала Рио Катай нужно было нанять подходящих людей для отправки в Китай. Коркоран доверился Клэр Шенно и Уайтингу Уиллауэру, паре нонконформистских адреналиновых наркоманов и ярых антикоммунистов.8
  
   Wкогда 2 сентября 1945 года японцы официально капитулировали на палубе американского корабля "Миссури", Клэр Ли Шенно оставалось всего четыре дня до своего сорок восьмого дня рождения. Он надеялся, что в тот день все еще будет в форме, будет стоять на борту линкора со своими товарищами-офицерами и наблюдать, как война, которую он вел с 1937 года, наконец закончится. Однако неоднократные ссоры с высшим командованием военно"воздушных сил США по поводу доктрины и стратегии разрушили эту мечту месяц назад, когда его отправили домой из Китая. Вспыльчивый, хронически не в ногу, но блестящий в полетах сомкнутым строем и воздушной акробатике, он был вынужден уволиться из армии во второй раз. Хотя его "Летающие тигры" и Четырнадцатая воздушная армия героически сражались с японцами в Китае, сбив почти 3000 их самолетов и уничтожив 2,23 миллиона тонн их припасов, нетрадиционные методы Шенно и укоренившаяся неприязнь к власти сделали его кошмаром для старшего командира.9
  
   Когда летом 1945 года Шенно вернулся в Вашингтон, он сразу же отправился на встречу с Томми Коркораном. Двое мужчин впервые встретились в марте 1941 года, когда Рузвельт послал Коркорана оценить план Шенно по вербовке американских пилотов-добровольцев для участия в боевых действиях в Китае. Коркоран, всю жизнь искавший таланты, сообщил Рузвельту, что они "имеют дело с чем-то оригинальным, будь то гениальность или безумие". Шенно и Коркоран стали близкими друзьями.10
  
   Теперь, летом 1945 года, двое мужчин говорили о следующем шаге недавно ушедшего в отставку генерала. Шенно продемонстрировал всю горечь человека, чья жизнь сложилась не так, как ожидалось, ворча Коркорану, что военное ведомство внесло его в черный список. Это означало, что никто в Пентагоне, скорее всего, не поможет ему закрепиться в прибыльном бизнесе военных поставок. Он даже говорил о возвращении в Луизиану, занятии политикой и баллотировании на место в Сенате США. У Шенно была еще одна идея. Он сказал Коркорану, что, по его мнению, американская авиакомпания в Китае могла бы заработать деньги.11
  
   Уайтинг "Уайти" Уиллауэр, который вскоре станет партнером Шенно, верил в то же самое. Романтический возврат в другую эпоху, он боялся только страха. Он принадлежал к более ранней эпохе, сражаясь с великим английским капером сэром Фрэнсисом Дрейком за королеву, славу и прибыль. Уиллауэр родился в семье из высшего среднего класса в Нью-Йорке 30 ноября 1906 года, в 1924 году окончил элитную академию Филлипса в Эксетере, а четыре года спустя - Принстонский университет. В Принстоне он был превосходным спортсменом и одаренным ученым, играл защитником в университетской футбольной команде и закончил университет с отличием по английскому языку. В обеих школах он жил в одной комнате с Говардом Коркораном, младшим братом Томми. На самом деле, Уиллауэр хорошо знал всех троих коркоранов - Дэвид тоже учился в Принстоне, и Томми посоветовал звездному спортсмену поступить в Гарвардскую школу права. Там он снова поселился в одной комнате с Говардом Коркораном.12
  
   Как и следовало ожидать, дородный Уиллауэр преуспел в учебе, заняв тридцать шестое место в классе из пятисот человек. После ранней юридической карьеры, отмеченной беспокойством, он стал специалистом по устранению неполадок в China Defense Supplies после того, как провалил вводный медосмотр на флоте из-за старой футбольной травмы. Виллауэр помог организовать "Летающие тигры" Шенно, прежде чем большую часть войны потратить на решение огромных логистических проблем Четырнадцатой воздушной армии. Находясь в Китае, он тайно заказал исследование, чтобы изучить потребность этой страны в средствах воздушного транспорта. В письме к своей жене Уиллауэр позже признался, что ему нравились его обязанности во время войны и эмоциональное удовлетворение, которое они ему приносили: "Действительно, у меня будет чертовски много времени, чтобы вернуться к чему-то менее захватывающему, чем военная работа". Он не должен был.13
  
   Осенью 1945 года Уиллауэр предложил идею создания авиакомпании в Китае Томми Коркорану и его партнерам из Rio Cathay. Уверенный в том, что авиакомпания принесет прибыль, Рио Катей убедил Pennsylvania Central Airlines дать Уиллауэру 50 000 долларов, которые ему были нужны для предварительной работы над его схемой.14
  
   Перед отъездом в Шанхай в декабре 1945 года Виллауэр попросил Шенно присоединиться к нему. Поскольку ничто не удерживало его в Соединенных Штатах, Шенно согласился поехать после того, как Pennsylvania Central Airlines заплатила ему 35 000 долларов. Коркоран был вне себя от радости. Шенно был национальным героем в Китае. Его тесные связи с Чан Кайши в сочетании с административными способностями Виллауэра могли открыть неограниченные возможности для бизнеса.15
  
   Поначалу сколачивание состояния казалось правдоподобным. 25 октября 1946 года два американца подписали контракт с Китайской национальной администрацией помощи и реабилитации националистов (CNRRA), создав франчайзинговую авиакомпанию CNRRA Air Transport (CAT) для перевозки крайне необходимых медикаментов и продуктов питания из портов страны вглубь страны. Хотя поставки гуманитарной помощи получили первостепенное значение, китайское правительство разрешило CAT продавать неиспользуемые грузовые места населению на всех обратных рейсах. В рамках контракта Организация Объединенных Наций согласилась потратить 2 миллиона долларов на покупку необходимых самолетов и оборудования. Шенно, Уиллауэру и их вашингтонским покровителям пришлось выложить еще 1 миллион долларов. Они также получили опцион на покупку самолетов.16
  
   Чтобы финансировать свою цель, у Шенно и Уиллауэра не было другого выбора, кроме как занять деньги у группы китайских бизнесменов, которые требовали непомерную процентную ставку и 42 процента акций авиакомпании. Прижавшись спиной к стене, они с трудом сглотнули и приняли эти жесткие условия. 31 января 1947 года первый самолет КЭТ вылетел из Шанхая и полетел в Гуанчжоу. Три дня спустя еще один из шести оригинальных самолетов CAT с тигром, смело нарисованным на носу, вылетел из Гуанчжоу в Лючоу, набитый 9000 фунтами медикаментов, которые пролежали в ящиках три месяца.17
  
   Это было только начало. В марте CAT провела операцию "Маленький бо Пип", отправив сотни овец и баранов вглубь сельской местности, чтобы пополнить истощенные деревенские стада. В апреле его самолеты доставили 40 000 фунтов семян хлопка и овощей для весеннего посева в провинции Хунань. Последовал выгодный контракт со Standard Oil на перевозку нефтепродуктов. К концу года авиакомпания была довольно процветающей и с нетерпением ждала расширения своей деятельности.18
  
   Bдо того, как первый самолет КЭТ оторвался от взлетно-посадочной полосы, Ли участвовал в создании и управлении авиакомпанией из вашингтонской юридической конторы Коркорана. Он был ее главным адвокатом, решая повседневные юридические проблемы. КЭТ дала ему шанс переосмыслить себя так же, как это сделали Шенно и Уиллауэр. В то время как они надеялись найти просто богатство и славу, Ли, скорее всего, искал способ искупить свой проступок, отгородиться от ФБР и построить новую жизнь.19
  
   Хотя Ли не мог предвидеть всего, что его ожидало, когда он присоединился к юридической фирме Томми Коркорана в 1946 году, он мог разглядеть отдаленные очертания будущего. Коркоран, защитник католической церкви и капитализма, был убежденным антикоммунистом, как и Шенно и Виллауэр. Основные принципы коммунизма вступали в противоречие с их ценностями христианской веры, экономической свободы и личной независимости. Ли уже встречался с Уиллауэром во время своей несостоявшейся поездки в Китай в 1943 году, а Коркоран познакомил его с Шенно в начале 1946 года.20
  
   Когда он связал свою судьбу с этими крестоносцами холодной войны, Ли поддержал трех самых ярых врагов страны Иосифа Сталина и Мао Цзэдуна. Он также связался с мужчинами, которые, как и он сам, устанавливали свои собственные правила и жили по своим собственным правилам поведения, чего бы это ни стоило.
  
   К лету 1947 года CAT была стабильной, растущей авиакомпанией, перевозившей больше грузов, чем могла перевезти. Виллауэр стал оптимистом. Своей жене он хвастался: "Генерал и я оба доходим до того, что по крайней мере раз в неделю мы склонны гордиться нашим потомством". Теперь Ли был главным юристом авиакомпании, в которой было восемнадцать самолетов и восемьсот сотрудников. Но в декабре 1947 года CNRRA, столкнувшись с серьезными финансовыми проблемами, закрыла свои двери. Когда его родительская организация исчезла, CAT начал искать новых покровителей. Он нашел такого в лице самого Чан Кайши. 2 января 1948 года он предоставил CAT - теперь переименованной в Civil Air Transport - продление на один год, но эта поддержка обошлась дорогой ценой. Армии Чана проигрывали войну против коммунистов Мао. Когда он продлил жизнь КЭТ, Чан, который был известен в Китае как "Генералиссимус", ясно дал понять, что он ожидает, что авиакомпания будет поддерживать его военные операции, перевозя припасы и персонал. Не прошло и года, как он втянул КЭТ и Ли в бушующую в Китае гражданскую войну. К тому времени его контроль над материком вступил в свою заключительную фазу.21
  
   После капитуляции Японии 2 сентября 1945 года Мао Цзэдун быстро оккупировал Маньчжурию. Советы, вторгшиеся в этот огромный регион 8 мая 1945 года, следуя февральскому обещанию Сталина в Ялте - встрече, на которой Рузвельт, Черчилль и Сталин обсуждали послевоенную реорганизацию Европы и объявление Советским Союзом войны Японии после поражения Гитлера, - помогли войскам Мао, предоставив имогромные запасы трофейного японского оружия.22
  
   Не желая уступать коммунистам этот богатый полезными ископаемыми район, Чан сосредоточил цвет своей армии в Маньчжурии. Хотя националисты захватили и оккупировали крупные города провинции, они вскоре поняли, что это были не более чем хорошо сконструированные ловушки. В декабре 1947 года силы Мао окружили Шэньян и его 200 000 защитников-националистов. Отчаянно нуждаясь в еде и лекарствах, они призвали КЭТ спасти их. До того, как Шеньян перешел к коммунистам в октябре 1948 года, авиакомпания эвакуировала 7000 мирных жителей и доставила в осажденный город 17 208 тонн припасов. Это была первая из семидесяти двух эвакуационных миссий КЭТ.23
  
   Операция в Шеньяне открыла занавес для новой роли CAT в качестве военизированных военно-воздушных сил Чана. К концу 1947 года КОТ участвовал в сражениях при Сюйчжоу и Пэнпу. Его самолеты под сильным огнем с земли вывезли десятки раненых солдат и доставили тонны боеприпасов и медикаментов. Авиакомпания была на пути к тому, чтобы заслужить прозвище "Самая рискованная авиакомпания в мире". Он также собирал военную разведку о передвижениях и тактике войск Мао. Боевые действия сделали его крупнейшей в мире авиакомпанией по перевозке грузов.24
  
   CAT по-прежнему перевозил выгодные грузы хлопка-сырца, соли и табака, когда мог, но он все больше становился основой сопротивления и отступления националистов. В начале 1948 года Виллауэр, который сопровождал Шенно на нескольких самых опасных заданиях CAT, поздравил себя с тем, что он был "номером три в списке убийств, совершенных коммунистами, особая честь".25
  
   Убийцы были лишь одной из растущих забот КЭТ. Его самолеты были почти остановлены в середине июня 1948 года из-за безудержной инфляции, когда китайская экономика балансировала на грани краха. Один американский доллар сейчас равен 4 миллионам китайских долларов. Расходы на топливо и техническое обслуживание авиакомпании взлетели, поскольку силы Мао продолжали оттеснять армии Чана на юг.26
  
   Тем временем Шенно начал периодически возвращаться в Соединенные Штаты, пытаясь заручиться более широкой поддержкой пошатнувшегося режима Чан Кайши и поднимая тревогу по поводу последствий победы коммунистов в Китае для Соединенных Штатов. Чтобы достичь этой цели, он обратился к Дункану Ли, бывшему коммунисту в поисках искупления, за которым все еще охотится ФБР.
  
   Wкогда Шенно прибыл в Вашингтон в начале 1948 года, чтобы начать свой антикоммунистический крестовый поход, Ли, как его личный адвокат и редактор, помогал генералу готовить показания в Конгрессе, ястребиные речи и статьи в газетах и журналах.27
  
   Один из самых ранних залпов Шенно, вероятно, призрак Ли, появился в Washington Daily News 2 февраля 1948 года. В статье под названием "Соединенные Штаты могут искоренить угрозу войны" Шенно настаивал на том, что Мао Цзэдун был доверенным лицом Иосифа Сталина и что Советы не начнут войну в Западной Европе, пока не будут доминировать на Дальнем Востоке. Только свободный Китай, проповедовал он, может предотвратить это. Месяц спустя Шенно давал показания перед Комитетом Палаты представителей по иностранным делам и подтвердил важность свободного Китая для безопасности США. В апреле он предупредил в национальном радиообращении, что Соединенные Штаты должны готовиться к войне против Советского Союза, потому что Сталин планировал завоевать свободный мир.28
  
   Ли даже помог Шенно опубликовать его мемуары "Путь бойца" в январе 1949 года. За месяц до этого он договорился о дате выхода книги, стоимости и пресс-релизе с Г. П. Патнэмом, издателем Chennault. Согласованный пресс-релиз задал тон тому, о чем на самом деле была книга: "История Клэр Ли Шенно - это язвительное разоблачение некомпетентности высокопоставленных лиц", то, в чем Ли имел личный опыт. Коркоран, который беспокоился, что рукопись Шенно была слишком зажигательной, напрасно возражал против ее публикации.29
  
   Первое предложение мемуаров отражает апокалиптический взгляд Шенно на события в Китае: "Соединенные Штаты проигрывают войну на Тихом океане". В его книге предсказывается "кольцо советских красных баз", простирающееся "от Сибири до Сайгона". С их помощью Сталин мог в конечном итоге уничтожить Соединенные Штаты. Шенно утверждал, что "слышит, как в Китае шипит запал третьей мировой войны, догорающий на последней пороховой бочке, и я не могу бездействовать, не приложив все усилия, чтобы его потушить". Дункан Ли, из всех людей, позаботился о том, чтобы копииОбраз борца заслонил Конгресс и прессу.30
  
   3 мая 1949 года Шенно подробно остановился на этих темах перед Комитетом Сената по вооруженным силам. Наклонившись вперед и говоря спокойно и обдуманно, он шокировал членов комитета своей теорией домино. Мао мрачно предсказал, что захват власти в Китае приведет к массовой коммунистической помощи партизанам Хо Ши Мина в Индокитае и поражению Франции там. Следующими целями коммунистов станут Таиланд, Бирма, Малайя, Япония и Филиппины. Если Тихий океан станет русским озером, Соединенные Штаты будут вынуждены полагаться на ядерное оружие для самозащиты.
  
   Чтобы предотвратить это, утверждал Шенно, Соединенным Штатам пришлось послать оружие, военных советников и большое количество самолетов, чтобы создать то, что он назвал "санитарной зоной", простирающейся от провинций Северо-западного Китая, где доминируют исламисты и военачальники, через Сычуань и Хунань до Юньнани на юго-западе. Эти провинции были сильно антикоммунистическими и исторически автономными. "При надлежащей помощи и поддержке со стороны Соединенных Штатов, - утверждал Шенно, - эти периферийные районы могут быть объединены в эффективный союз китайского сопротивления" - по сути, во вторую Великую Китайскую стену. Это не последний раз, когда американские политики слышат разговоры об использовании исламских воинов для устранения угрозы коммунизма.31
  
   Не желая ждать, пока нерешительный Конгресс начнет действовать, Шенно и Уиллауэр погрузились в темный мир торговли оружием, чтобы снабжать оружием чернобородого Ма Пуфана, исламского лидера северо-западных провинций Китая. Ма одержал крупную победу над войсками Мао в середине мая и хотел пополнить свои истощенные запасы оружия и боеприпасов. Он быстро стал единственной надеждой националистического Китая. Войска Мао уже пересекли реку Янцзы без единого выстрела. Нанкин пал 24 апреля, а Шанхай - 25 мая.32
  
   6 июня 1949 года Уиллауэр отправил Ли и его коллеге из Вашингтона список всего, что нужно Ма, включая 10 000 винтовок, 2000 легких пулеметов, 400 тяжелых пулеметов, 12 огнеметов, 50 легких переносных полевых орудий и более 30 000 патронов. Виллауэр поручил им купить это у французского торговца оружием, чья компания имела подходящее расплывчатое название Import Export Industries Inc.33
  
   Шенно попытался заручиться дополнительной поддержкой Ма в статье от 11 июля 1949 года под названием "Последний звонок для Китая", которая появилась в журнале Life, посвященном Генри Люсу, выступающему за Чан Кайши. В резких выражениях он сказал почти 4 миллионам читателей журнала, что "лучшая часть Китая уже потеряна из-за политики пассивности АМЕРИКИ".34
  
   Eнесколько дней спустя Ли прилетел в Гуанчжоу, чтобы лично увидеть, как поживает КЭТ в разгар гражданской войны в Китае. Это была первая из, по крайней мере, двух длительных поездок, которые он предпринял в Восточную Азию в 1949 и 1950 годах. Поскольку Уиллауэр был физически истощен, Ли взял на себя большую часть ежедневного бремени по поддержанию самолетов CAT в воздухе. Хотя он продолжал пить и заводить любовниц, пока его жена и дети были в Вашингтоне, он также погрузился в повседневную работу CAT. 27 июля Джеймс Бреннан, исполнительный вице-президент авиакомпании, написал Томми Коркорану и Уильяму Янгману, чтобы поблагодарить их за отправку Ли в Китай: "WW [Уайтинг Уиллауэр] очень устал [и] должен выйти на перерыв. Я не считаю, что генерал должен заменить его. Я чувствую, особенно с Данканом здесь, что мы можем управлять шоу ".35
  
   Ли последовал за этим вотумом доверия своим собственным письмом Коркорану и Янгману от 14 августа. Его новости были мрачными. Коммунисты контратаковали силы Ма в начале августа, и военачальник встретился с Уиллауэром и Ли, чтобы поговорить о военных поставках, в которых он нуждался. Ни один из них не был откровенным. Коммунисты победили Ма в конце августа, но КЭТ спасла его и его 1,5 миллиона долларов в золотых слитках, доставив его в Гуанчжоу. Когда все надежды быстро угасали, Ли предсказал неминуемое падение Гуанчжоу и западного Китая.36
  
   Когда войска Мао наступали ему на пятки и собирались захватить Гуанчжоу, КОТ был в бегах. К 4 сентября авиакомпания перевела своих людей, самолеты и ремонтные мастерские из Куньмина, своего хаба в соседней провинции Юньнань, на остров Хайнань: "Мы не могли позволить, чтобы американский персонал какой-либо важности был пойман", - написал Ли Коркорану. "Некоторые из них в черном списке коммунистов. "Красные" так подчеркивали свою решимость заполучить КЭТ, что это было очевидно ".37
  
   К тому времени, когда Ли написал свое письмо, Государственный департамент уже опубликовал 1054-страничный отчет об отношениях Соединенных Штатов с Китаем, в котором особое внимание уделяется периоду 1944-1949 годов. В этой научной, но стерильной белой книге был сделан вывод, что политические и военные события в Китае находятся вне контроля США. Уиллауэр взорвался, когда прочитал апологию Госдепартамента, и осудил ее, как и большинство ярых антикоммунистов, как трусливое упражнение в мытье рук: "Проклятый богом Госдепартамент должен быть выведен один за другим и повешен [sic]. Белая книга - это позор".38
  
   Позиция Госдепартамента не должна была удивлять Уиллауэра. С середины 1947 года администрация Трумэна тихо списала со счетов шансы Чан Кайши на выживание.39
  
   Дин Ачесон, государственный секретарь Трумэна в 1949 году, был атлантистом, озабоченным Европой, а не Азией. Он также находил продажность и коррупцию националистического правительства отталкивающими. Хотя его все больше беспокоило распространение коммунизма в Азии, он сомневался в решимости и силе Америки предотвратить поражение националистов. Ачесон понял, что быстрая демобилизация американских военных сразу после Второй мировой войны означала, что у Соединенных Штатов больше не было людей для ведения наземной войны в Китае. В любом случае, Гарри Трумэн знал лучше, чем пытаться: в своих мемуарах он писал, что американский народ никогда бы не поддержал такую войну.40
  
   Ачесону также не хватало веры в задумчивый план Шенно по использованию китайских исламистов для сдерживания Мао. 23 июня 1949 года он сказал на закрытом заседании Комитета Палаты представителей по иностранным делам, что он думает об идее Шенно: "Мы, конечно, знакомы с взглядами генерала Шенно. Военные власти не считают их обоснованными. Я сейчас не в том положении, чтобы приходить в Конгресс и просить у Конгресса денег на то, что, по нашему мнению, не может быть эффективным ".41
  
   Другие считали, что Шенно был прав и что администрация Трумэна умышленно отдает Китай коммунистам. Это убеждение было особенно сильно среди тех, кто составлял мощное и громкое Китайское лобби, группу в основном консервативных, протестантских, богатых американцев с миссионерской, патерналистской привязанностью к стране. Его члены утверждали, что больше американской помощи может спасти Китай и что Трумэн применяет свою доктрину сдерживания неравномерно. Они также указали на предполагаемых предателей в Государственном департаменте, которые, как они утверждали, подорвали поддержку Чана в Вашингтоне. Среди сторонников лобби были издатель Time Генри Люс, конгрессмен Уолтер Джадд из Миннесоты и сенатор Уильям Ноулэнд из Калифорнии.42
  
   Несмотря на неустанное политическое давление Китайского лобби, президент Трумэн объявил во время пресс-конференции 5 января 1950 года, что "правительство Соединенных Штатов не будет проводить курс, который приведет к вовлечению в гражданский конфликт в Китае". Утверждение было ложным. Его ЦРУ уже тайно поддерживало дело Чанга, и оно использовало CAT для этого.43
  
   Wкогда Гарри Трумэн отменил УСС 1 октября 1945 года, он практически лишил страну возможности проводить тайные разведывательные операции за рубежом. Продолжающаяся советская агрессия вынудила его изменить это положение вещей. В декабре 1947 года недавно созданное ЦРУ начало свои первые секретные операции. Большинство из них были ограниченными и дилетантскими, они передавали радиопрограммы с критикой коммунизма и использовали воздушные шары для разбрасывания продемократических листовок в центральной и Восточной Европе.
  
   Но воздушных шаров и радиопередач было жалко недостаточно, чтобы противостоять тому, что многие в Вашингтоне считали повторяющимися актами советской агрессии. 25 февраля 1948 года поддерживаемые Кремлем коммунисты захватили власть в Чехословакии. В то же время вдохновленные коммунистами забастовки рабочих охватили Францию и Италию. Более чем в 6000 милях к востоку Хукбалахапы, боевое подразделение Коммунистической партии Филиппин, вели партизанскую войну против коррумпированного, но прозападного правительства в Маниле. А в марте 1948 года телеграмма из Германии повергла правительство США в состояние, близкое к истерии. 5 марта генерал Люциус Клей, командующий сухопутными войсками в Европе и военный губернатор Берлина, направил Объединенному комитету начальников штабов в Вашингтон меморандум, в котором содержалось леденящее душу предчувствие: "Я почувствовал едва заметное изменение в советской позиции, которое я не могу определить, но которое теперь дает мне ощущение, что[война] может начаться с драматической внезапностью".44
  
   Предупреждение Клея в сочетании с обострением событий в Европе и Азии побудили Джорджа Ф. Кеннана, директора отдела планирования политики Государственного департамента, настаивать на расширении тайных операций ЦРУ. Кеннан, архитектор политики сдерживания Гарри Трумэна, утверждал, что Соединенные Штаты должны использовать все доступные средства, за исключением ядерной войны, чтобы остановить Советы. Было предложено два метода: массированная экономическая помощь Западной Европе в рамках Плана Маршалла и широкий спектр тайных психологических и политических операций для усиления преимуществ, которые эти деньги приносили Западная Европа. Кеннан утверждал, что Соединенным Штатам нужна организация, которая могла бы "делать вещи, которые очень нужно было сделать, но за которые правительство не могло взять на себя официальную ответственность". Успех ЦРУ в финансировании центристских христианских демократов на национальных выборах в Италии 18-19 апреля 1948 года особенно пленил его. Это финансирование, наряду с решительной антикоммунистической политикой Ватикана и последствиями организованного советами переворота в Чехословакии, привело к поражению Итальянской коммунистической партии. Кеннан считал, что ЦРУ может повторить свои достижения в Италии в других странах, которым угрожает коммунизм.45
  
   Дин Раск, впоследствии госсекретарь при Джоне Кеннеди и Линдоне Джонсоне, передал настроение "без перчаток" в более темных коридорах американской столицы: "В Вашингтоне" было ощущение, что "Советский Союз уже действовал такими методами. Это была подлая, грязная, закулисная борьба, и если бы США остались в стороне, они бы узнали, что имел в виду Лео Дюрочер [менеджер бейсбольной команды "Бруклин Доджерс"], когда сказал: "Славные парни финишируют последними ".46
  
   В ответ на пропаганду Кеннана Совет национальной безопасности 18 июня 1948 года принял директиву 10/2, санкционирующую резкое увеличение тайных действий, а также использование политической войны, психологической войны и военизированных действий против Советского Союза. Началась долгая и опасная американская любовная интрижка с "правдоподобным отрицанием" и неофициальными тайными операциями.
  
   Для выполнения этих задач директивой 10/2 было создано Управление специальных проектов, которое ЦРУ быстро переименовало в еще более обезболивающее Управление координации политики (OPC). Хотя бюджет и персонал OPC были получены от ЦРУ, его политическое руководство исходило от государственного и оборонного ведомств. 1 сентября 1948 года Фрэнк Гардинер Виснер, ветеран ОСС из Лорела, штат Миссисипи, стал его первым главой. Юрист с Уолл-стрит со степенями Вудберри Фореста и Университета Вирджинии, плотного телосложения Виснер пульсировал от сдерживаемой энергии. В колледже он был почти олимпийским спринтером и барьеристом и всегда подходил к жизни именно так: на цыпочках, бегая вокруг или преодолевая препятствия. Он также был лучшим студентом и членом ведущих университетских обществ почета.47
  
   Кеннан поощрял замкнутого Виснера мыслить масштабно. К 1952 году у его OPC было сорок семь станций за рубежом, что отражало растущее пристрастие Вашингтона к тайным действиям и противодействию Советам по дешевке. Виснер превратил свое агентство в современную версию ордена тамплиеров, отправившегося в крестовый поход, чтобы спасти Запад от ужасов коммунизма. Сначала Виснер ограничил деятельность OPC Западной Европой. Его оперативники - примерно треть из них служили в УСС - направляли средства проамериканским политическим партиям и газетам. Они также обучали беженцев разжигать антикоммунистические беспорядки в их родных странах и работали с профсоюзами, чтобы ослабить влияние Москвы на их рабочих.48
  
   Wкогда Шенно прибыл в Вашингтон весной 1949 года, Виснер уже планировал развернуть свою ОРС в Восточной Азии. Его замыслы помогут Ли добиться искупления.
  
   3 марта президент Трумэн одобрил СНБ 34/2, последнее политическое заявление его администрации в отношении Китая. Хотя он исключил дальнейшую открытую военную помощь Чану, Трумэн не полностью отдал Китай Мао. В пункте 18 это ясно сказано: "Наша принципиальная [так в оригинале] опора в борьбе с влиянием Кремля в Китае должна, однако, основываться на деятельности коренных китайских элементов. Наша официальная заинтересованность в любой поддержке этих элементов не должна быть очевидной и должна осуществляться через очевидные тайные каналы ".49
  
   Где-то в течение первой недели мая 1949 года Коркоран организовал встречу между Шенно и контр-адмиралом Роско Х. Хилленкеттером, директором ЦРУ. Хилленкеттер, человек, более привыкший к кораблям, чем к самолетам, никак не отреагировал на план Шенно. Но Пол Хелливелл, офицер ЦРУ, близкий друг Дункана Ли и бывший руководитель разведывательных операций УСС в Китае, сразу понял, что Шенно может предложить OPC Виснера. Он знал Шенно в Китае и восхищался им. Хелливелл предложил Виснеру встретиться с ним.50
  
   Виснер и несколько офицеров OPC встретились с Шенно 9 мая в отеле Washington. Его план удержать антикоммунистические силы на северо-западе и Юго-западе Китая на местах произвел на них впечатление. Однако Шенно откровенно говорил об ухудшении финансового положения CAT и о необходимости немедленного вливания денежных средств. Чан Кайши, который должен был бежать на Тайвань к концу того же месяца, не платил авиакомпании с начала года.51
  
   После встречи Виснер отправил в Госдепартамент меморандум, в котором изложил свою заинтересованность в CAT и близком банкротстве авиакомпании. Государственный департамент отказался предоставить грант для авиакомпании от Администрации экономического сотрудничества. Невозмутимый, Виснер попросил Хелливелла найти другой способ финансировать CAT, потому что он хотел, чтобы OPC использовала авиакомпанию в Китае.52
  
   29 июня Хелливелл встретился с Коркораном, который прямо признал, что у КЭТ серьезные финансовые проблемы. В меморандуме для Виснера Хелливелл поставил авиакомпании диагноз "острый долларизм". Прогноз, однако, был хорошим. Несмотря на свое несчастье, Хелливелл верил, что авиакомпанию можно спасти: "Если это вообще возможно, необходимо принять меры, чтобы сохранить CAT в целости. "Лицо " операции CAT в сочетании с ее коммуникационной операцией не может быть установлено новой операцией без затрат многих миллионов долларов ".53
  
   Пока Госдепартамент и ЦРУ обсуждали план спасения Хелливелла, Мао объявил, что Китай под его руководством "склонится" к Советскому Союзу. В конце августа Советы успешно взорвали свою первую атомную бомбу. Гарри Трумэн мрачно поделился этой потрясающей новостью с американским народом 24 сентября. Неделю спустя Мао стоял на площади Тяньаньмэнь в Пекине и объявил о рождении Китайской Народной Республики.54
  
   КЭТ начал летать для OPC 10 октября 1949 года. Хотя никто в Госдепартаменте или ЦРУ не чувствовал, что американское вмешательство может теперь переломить ситуацию в Китае, авиакомпания может осложнить жизнь новому режиму Мао. Это также может пригодиться в будущем в Юго-Восточной Азии, которая к 1949 году все больше раздражала экспертов по внешней политике Фогги Боттом и Белый дом.55
  
   1 ноября Коркоран, действующий от имени CAT, подписал официальный контракт с OPC. ЦРУ согласилось заплатить авиакомпании 500 000 долларов. В обмен CAT пообещал предоставить приоритет грузу и персоналу OPC в течение одного года. Чтобы помочь авиакомпании подняться в воздух, OPC немедленно заплатила CAT 200 000 долларов. ЦРУ спасло КЭТ, но не смогло спасти Китай. Падение Гуйлиня 22 ноября 1949 года положило конец надеждам националистов на удержание материка.56
  
   КОТ, судьба которого неразрывно связана с судьбой Чан Кайши, последовал за ним в изгнание на Тайвань. По мере приближения конца осажденная авиакомпания отправила на Тайвань по меньшей мере 100 000 наиболее подготовленных техников Китая. Многие из этих технократов с университетским образованием породили быструю индустриализацию острова и стали сердцем его антимаоистского сопротивления. По словам Коркорана, армии Чана были бы разбиты по крайней мере на год раньше, если бы не титанические усилия КЭТ. Он также думал, что авиакомпания позволила генералиссимусу укрепить свою оборону на Тайване. Уиллауэр даже утверждал, что CAT выиграла время для Соединенных Штатов, дав стране передышку, во время которой она могла пересмотреть свою внешнюю политику в отношении Китая и Восточной Азии.57
  
   Tнесмотря на все это, Ли стоял плечом к плечу с Коркораном, Шенно, Уиллауэром и КЭТ в их донкихотском стремлении остановить Мао Цзэдуна. Его стойкость и преданность особенно впечатлили Уиллауэра: "Мистер Ли был с нами в опасный период эвакуации нашей авиакомпании из Кантона [Гуанчжоу], благодаря чему мы избежали захвата наших самолетов и оборудования коммунистами. В это время г-н Ли проявил значительную личную храбрость в очень тяжелых обстоятельствах, и я хотел бы заявить, что любой беспристрастный свидетель, который наблюдал г-на Поведение Ли в этих обстоятельствах могло быть только самым благоприятным мнением о личной честности и антикоммунистических взглядах г-на Ли ".58
  
   Но Уиллауэра впечатлили не только смелые действия Ли в Гуанчжоу. В декабре 1949 года в Гонконге он и Ли привели в движение то, что Уильям Дж. Донован с ликованием назвал "первой победой Америки в холодной войне на Дальнем Востоке".59
  
   Семь месяцев назад Чан приказал двум национальным авиакомпаниям своей страны отправить то, что осталось от их самолетов и оборудования, в Гонконг. Зная, что Мао не хватает авиации, генералиссимус не хотел, чтобы лидер коммунистов захватил и использовал против него собственные авиакомпании националистов. Китайская национальная авиационная корпорация (CNAC) и Центральная корпорация воздушного транспорта (CATC) подчинились приказу Чана и отправили восемьдесят три самолета и запасные части в Гонконг после падения Шанхая 25 мая 1949 года.60
  
   С самого начала агенты Мао нацелились на сотрудников авиакомпаний, используя взятки и угрозы в адрес членов семьи, все еще находящихся на материке, чтобы организовать дезертирство генеральных менеджеров CNAC и CATC с двенадцатью самолетами 9 ноября 1949 года. После этих дезертирств Мао потребовал возвращения оставшихся семидесяти одного самолета как священной собственности Китайской Народной Республики.61
  
   Новости об этих дезертирствах шокировали Шенно и Виллауэра. Шенно связался с обозревателем газеты Джозефом Олсопом и рассказал ему, насколько важны оставшиеся самолеты: "Эти военно-воздушные силы составляют баланс сил в Азии, потому что их обладание дает полную мобильность их владельцам". Позже он сообщил другому газетчику, что семьдесят один самолет увеличит транспортный флот Мао более чем в четыре раза и позволит ему перевезти 10 000 военнослужащих на Тайвань в течение шести часов после вторжения. К середине ноября двое американцев получили разведданные о том, что Мао готовит десантников для нападения на Тайвань. Шенно и Уиллауэр полагали, что Мао планировал использовать семьдесят один транспортный самолет для начала этого нападения.62
  
   У Чанга был такой же интеллект. Он снова обратился за помощью к Шенно и Виллауэру. 10 ноября 1949 года они согласились действовать как его агенты и не дать правительству Мао прибрать к рукам оставшиеся самолеты. Тем временем Уиллауэр лично провел полуночный рейд на аэродром в Гонконге, где были припаркованы самолеты, сплющил их шины и расставил грузовики поперек взлетно-посадочных полос, чтобы помешать нелояльным сотрудникам скрыться с еще одним самолетом. Британские власти, управляющие Гонконгом, однако, похоже, были склонны передать самолеты Мао после того, как Министерство иностранных дел в Лондоне официально признало его правительство в январе 1950 года.63
  
   Ли сыграл ключевую роль в том, чтобы этого не произошло. Его коллеги из Гонконга телеграфировали Томми Коркорану в Вашингтон, что только покупка самолетов предотвратит их попадание в руки Мао. Коркоран хотел сначала прощупать политическую почву в Вашингтоне. Он был впечатлен. Он сообщил, что "ответственные правительственные чиновники США" решили, что покупка самолетов отвечает "национальным интересам".64
  
   Коркоран поспешно создал две корпорации, чтобы осуществить эту покупку и обеспечить ее исполнение в судах Гонконга. Подкрепленные необходимой официальной поддержкой из Вашингтона, Шенно и Уиллауэр обратились к правительству Чана и предложили купить самолеты CNAC и CATC. К 5 декабря 1949 года Виллауэр составил соглашение с националистами. Ли, тогда в Гонконге, взял соглашение Уиллауэра "barebones" и превратил его в обязательный контракт. Он также составил документы о продаже и передаче самолетов. Как вспоминал Уиллауэр, "В процессе совершения этой покупки возникла очень запутанная юридическая ситуация. Я лично занимался политическими аспектами переговоров с националистическим правительством; и поскольку мистер Ли тогда был с нами в Гонконге, я взял на себя всю проблему составления необходимых юридических документов для совершения этой покупки. Важность приобретения этих авиакомпаний для коммунистического дела невозможно переоценить ".65
  
   Националисты, ратифицировавшие сделку 12 декабря, заставили Уиллауэра и Шенно подписать векселя на 4,75 миллиона долларов для авиакомпаний и их активов. Американцы также согласились "приложить все усилия", чтобы гарантировать, что китайские коммунисты не получат самолеты. 18 декабря Коркоран написал Уиллауэру, заверив его, что "теперь у вас есть прочная основа для признания на всех высших уровнях, вплоть до H. T. [Гарри Трумэна]. И я лично очень горжусь своей связью с такими абсолютно адекватными и эффективными "военными преступниками " ".66
  
   Официальная роль ЦРУ в этом, похоже, ограничивалась тем, что предоставляло деньги CAT для покрытия судебных издержек и других расходов, но позже Коркоран утверждал, что Шенно и Уиллауэр работали как "частные лица" на агентство, когда покупали самолеты. Он также сказал в записанном на пленку интервью, что в то же время он был "очень незначительным сотрудником ЦРУ".67
  
   Какой бы ни была правда, Ли вернулся в Вашингтон в конце декабря и зарегистрировал самолеты в Администрации гражданской авиации. Коркоран также нанял Уильяма Дж. Донована, чтобы вывести самолеты из Гонконга. Донован, который не потерял своего пыла с тех пор, как покинул ОСС, 4 января 1950 года прилетел в колонию Британской короны и потребовал, чтобы губернатор колонии передал ему самолеты. Он недипломатично напомнил губернатору, что если бы не Соединенные Штаты, Британия проиграла бы Вторую мировую войну.68
  
   С 1949 по 1952 год Ли работал почти исключительно над восстановлением самолетов. Будучи главным архитектором юридической стратегии Шенно и Уиллауэра, он тесно сотрудничал в Вашингтоне и Лондоне с Донованом и адвокатом сэром Хартли Шоукроссом, бывшим генеральным прокурором Великобритании, для ее реализации. Проиграв девять раз в судах Гонконга, Шенно и Уиллауэр в конце концов выиграли апелляцию в 1952 году, когда Тайный совет в Лондоне, высший суд Великобритании, признал законным контракт Ли.69
  
   К тому времени Гарри Трумэн укрепил свою позицию в отношении Китайской Народной Республики. Хотя госсекретарь Дин Ачесон заявил 12 января 1950 года, что Соединенные Штаты не планируют защищать Тайвань, политика администрации изменилась в течение следующих шести месяцев под влиянием приливной волны событий, которые включали осуждение Элджера Хисса за лжесвидетельство 25 января; китайско-советский договоро дружбе, союзе и взаимопомощи 14 февраля; материальной поддержке Мао революционеров Хо Ши Мина против французов в Индокитае; и начале Корейской войны 25 июня.70
  
   После того, как в тот день северокорейские войска пересекли 38-ю параллель, Трумэн приказал Седьмому флоту ВМС США пройти через Тайваньский пролив, чтобы защитить правительство Чана от любого возможного нападения со стороны Китая. Теория домино Шенно теперь стала евангелием во внешнеполитических кругах Вашингтона. В апреле 1951 года Шенно призвал Соединенные Штаты перенести боевые действия в Корее в Китай. Когда тысячи американцев умирали в Корее, а Государственный департамент подвергался критике за укрывательство коммунистов и маоистов, никто в официальном Вашингтоне или Лондоне не хотел повышать военный потенциал Мао, предоставляя ему базирующиеся в Гонконге самолеты.71
  
   Корейская война также спасла КЭТ. ЦРУ купило его 23 августа 1950 года. Вскоре авиакомпания выполняла задания агентства в Корее, Индокитае, Индонезии и Лаосе. В марте 1959 года ЦРУ сменило свое название на Air America.72
  
   После благоприятного решения Тайного совета Гарри Трумэн отправил USS Cape Esperance, легкий эскортный авианосец, для переправки двадцати трех более крупных самолетов, которые сейчас принадлежат Шенно и Уиллауэру, в Соединенные Штаты. Когда Шенно спускался по трапу авианосца в Гонконге, он прокричал толпе ожидающих репортеров, что победа КЭТ в Лондоне была "первым поражением, которое коммунисты потерпели на Дальнем Востоке". Все это время ФБР и армия все еще пытались доказать заявления Элизабет Бентли оон следил за поездками Ли в Гонконг и Великобританию.73
  
   Затем Ли работал над продажей самолетов и связывал концы с концами продажи CAT ЦРУ. Хотя Шенно и Уиллауэр постепенно отошли от дел CAT, они по-прежнему гордились подвигами своей авиакомпании и особенно той ролью, которую они с Ли сыграли в том, чтобы семьдесят один самолет не попал в руки Мао. Виллауэр отпраздновал эту с трудом добытую победу в письме 1954 года Шенно: "Несмотря на ад, через который мы прошли, я знаю, вы согласитесь со мной, что то, что мы сделали, очень вероятно, спасло Формозу [Тайвань], если не от захвата парашютистами [так в оригинале], [тогда] из очень неприятной ситуации, которая сложилась бы в 1950 году, если бы коммунисты владели активами ".74
  
   Виллауэр не преувеличивал. По оценкам ЦРУ, весной 1950 года у Мао было около 1 миллиона военнослужащих для вторжения на Тайвань. Он собрал флот из 5000 джонков, чтобы перевезти их через Тайваньский пролив. Однако Мао беспокоился о риске переброски большого количества людей через восемьдесят-сто миль открытой воды и штурма хорошо укрепленных позиций, как только они доберутся до берега. Победа националистов над десантными захватчиками коммунистического лидера в октябре 1949 года на острове Кинмэнь высветила эти опасности.75
  
   Мао мечтал о более крупных военно-воздушных силах, особенно о большем количестве реактивных истребителей, которые могли бы защитить его силы вторжения. Ему также нужно было больше транспортных самолетов, чтобы поддержать их и сбросить 15 000 десантников на оборону Тайваня. Но на приобретение этих самолетов ушло время. Его генералы надеялись начать крупномасштабные маневры для своих десантных войск к весне 1951 года в качестве прелюдии к их фактическому вторжению на Тайвань. Если бы Мао получил семьдесят один самолет, он мог бы ускорить сроки наступления. Вместо этого вторжение Ким Ир Сена в Южную Корею опередило планы китайского лидера.76
  
   Lи блестяще проявил себя во время гражданской войны в Китае. Он успешно превратился из одного из лучших кремлевских шпионов в разведке США в Воина холодной войны, который пользовался благодарностью Белого дома Гарри Трумэна, хотя это было нелегко. Сражаясь с коммунистами Мао в Китае, дома он все еще сталкивался с обвинениями Элизабет Бентли в том, что он предал свою страну во время Второй мировой войны. Ни ФБР, ни HUAC не ушли, и любой из них мог снова наброситься в любой момент. Чтобы удержать Дж. Чтобы агенты Эдгара Гувера не постучали в его парадную дверь, а следователи HUAC не сунули ему в руки очередную повестку в суд, Ли облачился в мантию антикоммунизма и окружил себя людьми с неоспоримыми антикоммунистическими полномочиями.
  
   В 1983 году он написал в мемуарах о своем времени с Коркораном, Шенно и Уиллауэром, отметив, что этот период позволил ему установить "полезный рекорд нанесения значительного удара по международному коммунизму". Что не менее важно, это позволило ему очистить свою совесть. Если его отец был прав насчет всепрощающего Бога, Ли, возможно, считал, что он, наконец, расквитался. Он также завоевал доверие Коркорана, Шенно и Уиллауэра, несмотря на публичные обвинения против него летом 1948 года, хотя по крайней мере у одного из них были серьезные сомнения относительно того, говорил ли он правду о своих отношениях с Бентли.77
  
   Поддержка Томми Коркорана Ли проистекала из сложной смеси сочувствия и личных интересов. Во-первых, у них был общий враг. Дж. Эдгар Гувер ненавидел Коркорана, и Коркоран это знал. Их плохие отношения начались, когда Коркоран еще работал на Франклина Рузвельта. 14 ноября 1940 года Chicago Herald-American опубликовала статью под заголовком "Запланирована чистка Нового курса", в которой утверждалось, что Коркоран был главарем заговора, вынашиваемого "группой внутренних новых дилеров", чтобы выгнать Гувера из ФБР и уйти в частную жизнь. Гувер немедленно открыл досье на Коркорана.78
  
   Когда Гарри Трумэн попросил ФБР прослушивать телефоны Коркорана в июне 1945 года, потому что он считал, что адвокат занимался тем, что Белый дом назвал "сомнительной деятельностью", Гувер с готовностью подчинился. Эта прослушка продолжалась до апреля 1947 года. В одном записанном телефонном разговоре Коркоран усомнился в интеллекте Трумэна, потому что он думал, что может "окружить себя почти полностью тупыми миссурийцами и управлять величайшей страной в мире". Вторая прослушка велась с середины апреля 1948 года по середину мая 1948 года. Коркоран привел Трумэна в ярость в тот год, когда он поддержал помощника судьи Верховного суда США Уильяма О. Дуглас будет кандидатом в президенты от демократов. Когда Трумэн предложил Дугласу пост вице-президента, Коркоран, как сообщается, заметил ему: "Зачем быть человеком номер два для человека номер два?" Эти прослушки породили 6250 страниц расшифровок в 175 сводных журналах.79
  
   Коркоран, через свою сеть контактов в Министерстве юстиции и ФБР, знал все о прослушках. Чтобы помешать им, он регулярно носил пригоршни пятицентовиков в аптеки и отели рядом со своим офисом, чтобы совершать свои более деликатные телефонные звонки. Он даже вычел эти деньги из своих подоходных налогов и регулярно шутил, что все монеты, которые Эдгар Гувер заставлял его носить с собой, испортили карманы не одной хорошей пары парадных брюк.80
  
   25 июля 1951 года Уголовный отдел Министерства юстиции и ФБР начали расследование в отношении Коркорана, чтобы определить, действовал ли он в Соединенных Штатах в качестве незарегистрированного агента националистического китайского правительства. Среди отчетов ФБР в личных бумагах Коркорана был отчет об обвинениях Бентли против Дункана Ли. Будучи сам мишенью ФБР, Коркоран хорошо понимал, на что готов пойти Гувер. Тем не менее, он никогда полностью не доверял Ли, чья история, особенно его заявления в HUAC, по его мнению, содержали слишком много несоответствий. На данный момент, однако, Коркоран оставил свои сомнения при себе. Ему лично нравился Ли, и, по крайней мере, он не хотел, чтобы его многочисленные клиенты-антикоммунисты считали, что его фирма наняла бывшего советского шпиона и получала свои прибыльные гонорары в другом месте.81
  
   Шенно, который разделял отдаленные кровные узы с Ли и доверял ему настолько, что сделал его своим личным адвокатом, также поддержал его после сенсационных показаний Бентли. Он лично столкнулся с убийством характера: он считал, что жестокие личные нападки прервали его военную карьеру и что они не прекратились, когда он ушел в отставку. Шенно был из тех людей, которые полагаются на то, что видят, а не на то, что слышат из вторых рук, и, по его мнению, Бентли не представил никаких доказательств против Ли. Ли, с другой стороны, великолепно выступил в Восточной Азии и в Вашингтоне, и Шенно чувствовал себя обязанным поддержать его.82
  
   Виллауэр был более осмотрительным. Обвинения Бентли обеспокоили его, и он признался, что следил за Ли. Несмотря на это, Ли показал себя надежным коллегой и отважным патриотом в Китае: "Естественно, я был очень обеспокоен обвинениями и нападками [Бентли], и с тех пор я много раз считал своим долгом внимательно наблюдать за мистером Ли. Я могу только сказать, что в этой связи действия говорят громче слов. Я никогда не колебался, несмотря на это обвинение, доверить юридические вопросы юридического бизнеса авиакомпании мистеру Ли ".83
  
   Джеймс Роу-младший, один из юридических партнеров Коркорана и член комиссии Госдепартамента, которая расследовала там шпионаж, был еще более экспансивен в отношении антикоммунизма Ли. Он высоко оценил действия Ли в Гонконге как "единственное наиболее конкретное выступление любого американского индивидуума против мирового коммунизма. Большинство американцев выступают против этого, но мало кто что-то с этим делает. Мистер Ли - яркое исключение ".84
  
   Для Эдгара Гувера и ФБР, однако, Ли остался предателем. Возможно, он и помог спасти Тайвань от Мао Цзэдуна, но ни одно из его действий в Восточной Азии не перечеркнуло его заслуг перед Иосифом Сталиным. И благодаря огромному перерыву в их расследовании, у Гувера и его агентов теперь были доказательства, необходимые для подтверждения обвинений Элизабет Бентли.
  
   ДЕСЯТЬ
  
   ЛОЯЛЬНЫЙ АМЕРИКАНЕЦ
  
   Tбольшой прорыв, о котором молились Эдгар Гувер и ФБР, произошел в неподходящее время и в еще более неподходящем месте. Это произошло, когда Ли сыграл ведущую роль в усилиях США по свержению коммунизма в Восточной Азии. Еще более странно, что это зародилось почти девять лет назад в школе для выпускников в пригороде Вашингтона.
  
   С первых дней пребывания в Соединенных Штатах разведывательные службы Советского Союза столкнулись с очень реальной трудностью тайной связи со своими хозяевами в Москве. В 1927 году, через три года после основания торговой корпорации "Амторг" в Нью-Йорке, Советы разработали, по их мнению, неразрывную сеть связи между Москвой и Соединенными Штатами. Система, которая полагалась на кодовые книги и шифры, позволяла их шпионским службам отправлять и получать секретные сообщения по кабелям и каналам, принадлежащим коммерческим компаниям, таким как Western Union.1
  
   Служба разведки связи армии США (SIS) начала собирать сообщения Советов в январе 1939 года, когда Европа приближалась к войне. SIS управляла семью станциями мониторинга по всей территории Соединенных Штатов, от форта Монмут в Нью-Джерси до форта Шафтер на Гавайях. Несмотря на скромный штат, постам прослушивания удалось перехватить небольшое количество зашифрованных советских сообщений в рамках общего мониторинга большинства иностранных дипломатических сообщений, поступающих в Соединенные Штаты и из них.2
  
   Армия ускорила сбор этих секретных сообщений после нападения японцев на Перл-Харбор в декабре 1941 года. В соответствии с Исполнительным указом 8895 президент Франклин Рузвельт создал Управление цензуры, которое контролировало "почту, кабельное телевидение, радио и другие средства передачи между Соединенными Штатами и любой зарубежной страной". Как и требовалось, RCA Global, ITT World Communications и Western Union предоставили армии копии всех международных сообщений, которые они перевозили. Однако SIS отложила сообщения Советов в сторону и сосредоточила свои криптоаналитические и переводческие ресурсы на взломе и чтении открытым текстом немецких, японских и итальянских кодов.3
  
   Хотя американцы и Советы были союзниками после Перл-Харбора, слухи о секретных германо-советских мирных переговорах потрясли военное министерство США в начале 1943 года. 1 февраля полковник Картер В. Кларк, начальник специального отдела армии, приказал SIS создать небольшую программу для работы над взломом тысяч зашифрованных и зашифрованных советских сообщений, которые она собрала. К 1944 году в армии было восемнадцать деревянных шкафов, набитых 150 000, казалось бы, непроницаемых советских посланий.4
  
   Кларк, которого коллега-офицер однажды охарактеризовал как "очень нестандартного человека с большим моральным мужеством", считал, что Соединенным Штатам нужна программа взлома кодов, чтобы информировать своих лидеров о намерениях своих друзей и врагов. К тому времени, когда Кларк сосредоточился на коммуникациях Советов, недавно переименованная Служба безопасности сигналов действовала в Арлингтон-Холле, бывшем женском колледже в Арлингтоне, штат Вирджиния. В июне 1942 года армия захватила финансово стесненную школу за рекой Потомак из Вашингтона и сделала ее центром своих усилий по взлому немецких и японских кодов.5
  
   WВторая мировая война произвела революцию в армейской программе взлома кодов, заставив ее набирать и развивать новое поколение исключительно одаренных и квалифицированных криптоаналитиков. При содействии британцев они проникли в японские и немецкие шифры всех степеней и сложности, внеся неоценимый вклад в военные усилия. К 1943 году, что имело серьезные послевоенные последствия для Дункана Ли, они обнаружили повторяющийся недостаток в советской системе шифрования сообщений.6
  
   В то время как одна подгруппа американских взломщиков уничтожала советские шифры, другая реконструировала кодовые книги Кремля. Мередит Гарднер, лингвист-затворник из Техаса, возглавила эту последнюю попытку. SIS наняла его в 1942 году из-за его сверхъестественных способностей к изучению иностранных языков. Бывший преподаватель немецкого языка в Университете Акрона, он быстро переключился с работы над немецкими кодами на японские после того, как за три месяца самостоятельно выучил этот необычайно сложный язык. После окончания войны он выучил русский язык и переключился на "советскую проблему"."В декабре 1946 года он раскрыл часть сообщения НКГБ, в котором перечислялись американские ученые, которые создавали атомную бомбу.7
  
   Несмотря на этот замечательный прорыв, армейские криптоаналитики работали в одиночку и в замкнутом вакууме. Навязчивая секретность ограничивала их понимание того, что они читали. Хотя личности, скрывающиеся за некоторыми из разоблаченных ими псевдонимов, были прозрачны, многие другие оставались неясными. Картер Кларк, ныне бригадный генерал в G-2, армейском разведывательном корпусе, обратился за помощью к ФБР.
  
   1 сентября 1947 года Кларк проинформировал специального агента С. Уэсли Рейнольдса, представителя бюро в Арлингтон-Холле, о сокровищнице советских сообщений. Вскоре после этого Рейнольдс передал Кларку список из более чем двухсот имен прикрытия, включая те, которые Игорь Гузенко и Элизабет Бентли предоставили ФБР. В обмен Кларк доверил Рейнольдсу фрагментарные расшифровки своих криптоаналитиков. В свою очередь, Рейнольдс передал эти кусочки головоломки ловцам шпионов ФБР, которые совершили немыслимое: они бросили их в сейф и проигнорировали.8
  
   Наскучив своей работой на шпионские службы восточноевропейских стран, действующие в Соединенных Штатах, специальный агент Роберт Дж. Лэмпфер, который присоединился к ФБР в 1941 году после окончания юридического факультета Университета Джорджа Вашингтона, всю свою карьеру в бюро работал над делами контрразведки. Ученый уроженец Айдахо в очках был редкостью в агентстве, которое рассматривало контрразведку как захолустье и неподходящий путь для продвижения.9
  
   Спокойный и задумчивый характер Лэмпфера сделал его идеальным партнером для застенчивой и блестящей Мередит Гарднер. Лэмпфер привнес в их сотрудничество свои энциклопедические знания об операциях и персоналиях НКГБ, в то время как Гарднер привнес свои необычайные лингвистические таланты и необычную способность переводить чрезвычайно сложный материал. В период с 1948 по 1951 год их тесное партнерство сыграло ключевую роль в разоблачении предателей Комстока: Клауса Фукса, Гарри Голда, Дэвида Грингласса, Теодора Холла, Розенбергов и Дональда Маклина. Это также стало доказательством того, что Бентли сказал ФБР правду в ноябре 1945 года.10
  
   Намного позже, в 1995 году, Агентство национальной безопасности, которое взяло на себя эту работу в 1952 году после того, как Гарри Трумэн создал его в том же году, рассекретило фрагменты своей официальной истории "Веноны", окончательного кодового названия этого волшебства. История АНБ оценила доверие к Бентли: "Мы можем с уверенностью заявить, что противоречивая информация, которую она предоставила сначала ФБР, а затем большому жюри, Конгрессу и общественности, была точной". Двадцать девять американцев, которых она назвала советскими шпионами и источниками, появились в перехваченных НКГБПробки. Одним из них был Дункан Ли.11
  
   Tв то время Хэй этого не знал, но первое представление криптоаналитиков о Ли всплыло в сообщении из нью-йоркского отделения НКГБ в его штаб-квартиру в Москве от 15 сентября 1944 года. 23 июня 1950 года ФБР опубликовало пространное исследование, обобщающее то, что армейские шифровальщики и бюро знали о личностях, скрывающихся за именами прикрытия, которые НКГБ использовал в своей секретной торговле. В нем основное внимание уделялось сообщениям, которые Советы передавали между 28 апреля 1944 года и 26 июня 1945 года из Нью-Йорка в Москву, потому что их было легче всего взломать.12
  
   Исследование показало, что армия и ФБР положительно или предварительно идентифицировали шестьдесят четыре человека, о которых говорилось в телеграммах НКГБ. Среди них были Джейкоб Голос, Джозеф Кац, а также Грегори и Хелен Сильвермастер. В то же время бюро признало, что не выявило еще 215 имен прикрытия. Среди них, согласно одному расшифрованному советскому сообщению, был "Кох" или "Кох", который сообщил Советам в сентябре 1944 года, что УСС составило список двух типов красных в своей организации: (1) открытые члены Коммунистической партии и (2) сочувствующие, левые исильные либералы. В расшифрованном сообщении также говорилось, что Ко пытался получить список. Бентли сказала HUAC практически то же самое 10 августа 1948 года, когда она давала показания против Ли.13
  
   Когда ФБР просматривало свои собственные файлы в поисках улик относительно того, кто такой "Кох" или "Кох", оно обратило свое внимание на арест Джозефа Каца. Бентли идентифицировала его как своего куратора "Джека", когда агенты показали ей его фотографию в январе 1949 года, но ее идентификация осталась неподтвержденной. Его разоблачение в пробке Веноны весной 1950 года подтвердило то, что она сказала о нем.14
  
   Кац, однако, уже покинул Соединенные Штаты и жил в Париже, Франция. В то же время неспособность большого жюри и HUAC раскрыть какие-либо новые факты привела к тому, что расследование ФБР в отношении Ли и других обвиняемых Бентли остановилось. 11 марта 1949 года Гувер дал указание своим отделениям на местах разделить дело Грегори на отдельные досье и просмотреть каждое, чтобы выяснить, "представляется ли необходимым дополнительное расследование, чтобы определить, занимается ли субъект в настоящее время советским шпионажем или другой деятельностью, направленной против интересов страны."Не имея новых зацепок, а Ли сражался с коммунистами в Китае, вашингтонское отделение бюро закрыло его дело 26 сентября 1949 года.15
  
   Менее чем через год Конгресс, сильно потрясенный началом Корейской войны в июне, решительно отменил вето Гарри Трумэна на Закон о внутренней безопасности 1950 года. Сенатор Пэт Маккарран из Невады и выпускники HUAC Ричард Никсон и Карл Мундт, ныне сенаторы США, были инициаторами этого крайне напряженного законодательства. Его внутренности требовали, чтобы все члены Коммунистической партии Соединенных Штатов Америки и ее подставных групп зарегистрировались в недавно созданном Совете по контролю за подрывной деятельностью.16
  
   Принятие закона медленно вдохнуло новую жизнь в дело против Ли. 26 сентября 1950 года Уголовный отдел Министерства юстиции попросил ФБР пересмотреть обвинения Бентли, чтобы определить, следует ли требовать регистрации кого-либо, кого она обвинила. Эта просьба вызвала внутренние дебаты в бюро о наилучшем способе действий. Почти месяц спустя А. С. Брент, сотрудник ФБР, изложил варианты своего агентства в меморандуме. После обсуждения возможностей того, что Кац может сотрудничать с ФБР, может неожиданно появиться один из источников Бентли, или "Венона" может дать больше улик, Брент утверждал, как и старший инспектор Эдвард Пирпонт Морган тремя годами ранее, что у бюро больше шансов раскрыть дело, "сконцентрировавшисьв настоящее время наши следственные действия направлены на то, чтобы найти слабое место в доспехах этих людей, что позволит нам получить успешные интервью с ними ".17
  
   Подчеркнув, что Ли нервничал и был расстроен во время своего интервью 29 мая 1947 года, и указав на семь расхождений в его показаниях перед HUAC, Брент изложил план интервью с Люси и Эдмундом: "Ли происходит из старой известной семьи Вирджинии, и возможно, что если мы начнем с егородители и родственники, он может стать сговорчивым. Если эти интервью вызовут у него жалобы, то, по-видимому, мы сможем подробно расспросить его о отмеченных несоответствиях ".18
  
   Взломщики Арлингтон-Холла сорвали жесткий план Брента. Где-то в конце октября или в начале ноября 1950 года они разорвали телеграмму НКГБ от Нью-йоркского отделения в московскую штаб-квартиру от 10 октября 1944 года. В нем сообщалось, что "Ко" или "Кох" рассказал Элизабет Бентли об офицере УСС в Китае, работающем с группой коммунистов, которые планировали использовать корейских коммунистов для проникновения в Японию. Бюро зафиксировало этот разрыв в письме от 14 ноября 1950 года. Это была вторая из девяти телеграмм НКГБ, разорванных Арлингтон Холлом между 1950 и 1974 годами, которые подтвердили бы, что Ли работал на Советы.19
  
   Сильно подозревая к тому времени, после пересмотра всего, что Бентли сказал о нем, что Ко или Кох был Ли, ФБР возобновило его дело 10 марта 1951 года. Укрепленный достижениями Арлингтон-Холла и с новой верой в своего звездного свидетеля, Гувер набросился на него со всех сторон. Месяц спустя он приказал главе местного отделения в Вашингтоне найти любые отчеты OSS, подтверждающие заявления Бентли. Теперь ФБР пришлось обратиться за помощью к ЦРУ, потому что оно унаследовало большую часть файлов OSS.20
  
   Гувер не доверял агентству. Он беспокоился, что Советы проникли в него, как и в УСС, и полагал, что там содержатся, по его словам, "сомнительные кадры". В 1947 году около трети старших офицеров ЦРУ служили с Донованом. Хотя Гувер и не был готов рассказать ЦРУ об успехах Арлингтон Холла, он неохотно признал, что ему пришлось сотрудничать с агентством, чтобы арестовать Ли. 11 апреля 1951 года ФБР попросило ЦРУ найти какие-либо файлы OSS, подтверждающие заявление Бентли от 30 ноября 1945 года и ее показания в Конгрессе. Среди них были досье на агентов УСС, сброшенных на парашютах в Венгрию, Югославию и Турцию, расследование УСС в отношении коммунистов и сочувствующих советскому союзу, а также его отношения с Тай Ли, главой секретной службы Чан Кайши.21
  
   Пока ЦРУ рылось в своих файлах OSS, 24 апреля 1951 года два агента ФБР повторно допросили Бентли в нью-йоркском отделении бюро. Бюро не допрашивало ее подробно о Ли с ноября 1945 года. Теперь, абсолютно уверенные в том, что она рассказала правду об их отношениях, два агента настаивали на ее точных деталях. Их особенно интересовало, что он рассказал ей об операциях УСС и передавала ли она какую-либо из этих секретных сведений Джозефу Кацу.22
  
   Ее ответы подтвердили то, что Арлингтон Холл уже сообщил. Бентли рассказал агентам о плане внедрения коммунистов в Японию. Когда они спросили, сказал ли Ли ей, что OSS составил список красных, Бентли сразу ответил утвердительно, добавив, что список был разделен на три категории. В телеграмме от 14 сентября 1944 года, которую взломали криптоаналитики Арлингтон-Холла, упоминались только две категории подозреваемых, но файлы НКГБ в Москве показывают, что Кох предоставил "список [в котором] указаны три категории людей, которых отдел безопасности считает особо опасными красными".23
  
   Бентли также правильно вспомнил, что у двух человек в списке была фамилия Джиминез. Мануэль и Майкл Химинез были в списке, переданном в Москву. Несмотря на их коммунистическое прошлое, Донован завербовал обоих мужчин, потому что у них был опыт ведения партизанской войны в составе батальона Авраама Линкольна во время гражданской войны в Испании. Бентли сказал агентам ФБР, что она передала список Ли советскому агенту, которого она знала только как "Билл". Тогда в бюро не знали, что Билл был Исхаком Ахмеровым, начальником нелегальной базы НКГБ в Соединенных Штатах.24
  
   Хотя прошло почти семь лет с тех пор, как Ли передал ей какую-либо секретную информацию, и почти пять с половиной лет с тех пор, как ФБР допрашивало ее о нем, Бентли смог вспомнить подробности о разведданных, которые он передал ей, о которых она ранее не сообщала в бюро. Уиттакер Чемберс рассказал о своем собственном опыте с запоздалыми воспоминаниями в своей автобиографии "Свидетель": "Даже сегодня [1952 год], после исчерпывающих воспоминаний, я иногда вспоминаю свежие детали, которые вылетели у меня из головы".25
  
   Вопросы агентов вызвали поток воспоминаний о доверии Ли, в том числе о том, что посол Карлтон Хейс жаловался на то, как OSS действовала в Испании, попытку Мэри Прайс получить работу в организации Донована и попытку OSS перебросить агентов в Венгрию. Ее воспоминания вызвали еще один запрос в ЦРУ о любых файлах OSS, в которых обсуждались эти конкретные темы.26
  
   Aв то же время армия собиралась отозвать назначение Ли в качестве офицера запаса в своем разведывательном подразделении. С 13 января 1946 года он был подполковником в G-2. Хотя армия перевела его в неактивные резервы 31 марта 1949 года, теперь она хотела полностью вычеркнуть его из своих рядов.27
  
   ФБР впервые подняло вопрос о назначении Ли 16 августа 1949 года во внутреннем меморандуме. 26 сентября, в тот же день, когда было закрыто дело о шпионаже в отношении него, бюро отправило подробный отчет о Ли в G-2. 23 апреля 1951 года, почти через десять месяцев после начала Корейской войны, генерал-адъютант армии попросил его ответить на девятнадцать обвинений, вытекающих из того, что прислало ФБР. Основания варьировались от заявления бывшей домовладелицы Кэтрин Нэнгл в 1940 году в офис бюро в Нью-Хейвене о том, что он и Ишбель "решительно коммунисты", до его признанной связи с "Джоном" или Джейкобом Голосом. Однако нет никаких доказательств того, что генерал-адъютант знал что-либо о сверхсекретной, строго секретной программе службы "Венона".28
  
   С помощью Коркорана Ли составил подробный "Ответ на обвинения", опровергающий каждое из выдвинутых против него обвинений. Он также переписал историю. Теперь Ли вызвал в воображении новое прошлое, в котором он и Ишбель всегда были либеральными демократами и сторонниками Франклина Рузвельта. Точно так же они последовательно выступали против коммунизма и всего, что он символизировал: "Мы всегда были категорически не согласны с коммунистическим мировоззрением. Мы всегда считали русский коммунизм порочной и деспотичной тиранией, которая своим безжалостным пренебрежением к правам и свободам человека разрушает те самые ценности человеческого благополучия, которые, как утверждают коммунисты, ищут и продвигают ".29
  
   Не обращая внимания на его письма к матери, Люси, разглагольствующие о советской утопии после того, как они с Ишбель посетили Ленинград и Москву в августе 1937 года, Ли переделал визит и нарисовал зловещий и кафкианский портрет для генерал-адъютанта: "Мое самое сильное впечатление от этой поездки было от всепроникающей атмосферы страха, которая охватила всехв России, и я вернулся с убеждением, что ничто из того, что коммунизм мог кому-либо пообещать, не стоило той цены, которую платили в России за подавление личности и человеческой свободы ".30
  
   Ли нацелился не только на коммунизм. По совету Коркорана он продолжал нападать на характер и мотивы Бентли. На девяти с половиной страницах с жесткими формулировками Ли проследил свою первую встречу с ней от "весны 1943 года" до ее окончательного погружения в "горькую и мстительную ненависть". Таким образом, он в третий раз изменил дату их первой встречи, но в остальном придерживался остальных своих показаний HUAC.31
  
   Он повторил, что они с Ишбель впервые встретились с Бентли на коктейльной вечеринке, организованной Мэри Прайс. Во время вечеринки Бентли выделил Ли и провел большую часть вечера, разговаривая с ними. Ли описал свои первые впечатления от Бентли: "Она казалась необычайно хорошо интегрированной, умной и культурной женщиной с широким кругом интересов. Ее происхождение из Новой Англии было очень очевидным. Она явно была из старого американского рода. Она одевалась с хорошим вкусом и во всех отношениях казалась типичной выпускницей Вассара, которой она на самом деле и была. У нее была лестная манера казаться полностью поглощенной и заинтересованной в том, что ей говорили ".32
  
   Несколько недель спустя Бентли начал "довольно регулярно" навещать Ли в их доме. Ли признался, что дважды ужинал с ней в Вашингтоне и дважды в Нью-Йорке. Писатель или ученый-беженец, которого Бентли представил как "Джона" (Джейкоб Голос), присоединился к ним на одном ужине в Вашингтоне и на другом в Нью-Йорке, но он не произвел никакого впечатления: он выглядел очень больным и мало говорил. Их разговоры за ужином вращались вокруг войны, фильмов, детей, погоды и "событий дня и всех бесчисленных тем, которые составляют непринужденную беседу за напитками друзей повсюду." Ни Бентли, ни Джон не спрашивали его о его работе в OSS и, казалось, не интересовались этим.33
  
   Затем Ли заявил, что постепенно заметил заметные изменения в своих отношениях с Бентли. Это случилось после смерти Джона: "После этого ее отношение становилось все более и более тем, что я могу описать только как настоятельную зависимость от меня и моей жены. Когда все это стало более очевидным, мы начали чувствовать, что нас делают объектами нездоровой и преувеличенной привязанности и используют для компенсации того, что недавно было эмоционально бесплодным существованием ". Ее нездоровые эмоциональные требования в сочетании с ее откровенной поддержкой Советского Союза вынудили Ли разорвать свои связи. Этот разрыв, объяснил он, вызвал чувство неприятия и породил в ней "горькую мстительную ненависть ко мне и моей жене, что стало одним из основных мотивов для ложных обвинений, которые она позже выдвинула против меня".34
  
   Бентли был не единственным злодеем Ли. Он также нанес удар по ФБР, сравнив свою неспособность понять, что она работала на Советы, с неспособностью бюро поймать ее: "Мисс Бентли так и не была обнаружена, пока она не сделала добровольного признания. При всех обстоятельствах я не чувствую, что меня следует осуждать за то, что я не видел мисс Бентли насквозь и за то, что я чувствовал, что она была личностью, а не проблемой безопасности, - когда все контрразведывательные силы в этой стране также не смогли увидеть ее насквозь ".35
  
   Он завершил свой официальный ответ полным отрицанием и тотальной атакой на характер Бентли. После того, как она раскритиковала свою неспособность объяснить мотив, "почему я должен был предать свою страну, свою форму, своих друзей и свою присягу, чтобы участвовать с ней или кем-либо еще в заговоре с целью передачи коммунистам или русским секретной информации", и заявила, что "в моем происхождении, образовании, убеждениях ничего не былоили характер, который привел бы меня к такому курсу ", он назвал ее "патологической лгуньей, весь послужной список которой показывает, что она врожденная вероломная и лживая ".36
  
   Ли представил одиннадцать письменных показаний, подтверждающих его самооценку как преданного патриота и убежденного антикоммуниста. Они пришли от Уильяма Донована, Клэр Шенно, Уайтинга Уиллауэра и других людей, которые знали его в Йеле, в OSS и в Нью-Йоркской коллегии адвокатов. Отто "Оле" Деринг, его наставник в юридической фирме Донована и его босс в течение первых двух лет работы в УСС, прямо раскритиковал заявления Бентли о том, что Ли предал свою страну: "На военной службе мистер Ли проявил исключительную преданность, мужество и самоотверженную преданность своей стране." Доеринг, которая чувствовала себя оскорбленной своими обвинениями в том, что Советы проникли в УСС, разделила свои конкретные обвинения в юридической манере. Например, он критиковал ее за то, что она давала показания перед HUAC о предлагаемом обмене "агентами" вместо "миссий" между OSS и НКГБ.37
  
   Доеринг сделал больше, чем просто разделил волосы. Он неосознанно обратил решение Ли давать Бентли только то, что он выбрал, в пользу своего бывшего протеже: "Совершенно невероятно, что мистер Ли дал мисс Бентли [то, что], как она утверждает, он дал ей, и в то же время скрыл от нее информацию, которая представляла бы гораздо больший интереси важность для коммунистического дела ". Доеринг не знал бы об отказе Ли выполнять приказы Советов и об их сильном недовольстве им.38
  
   Ли также приложил письменные показания Арчболда Ван Берена. Ван Берен, ныне глава издательства "Кью Паблишинг", во время войны служил начальником отдела безопасности персонала УСС, помощником начальника, а затем начальником его службы безопасности. Он решительно поддержал Ли: "За все время, что я служил в Службе безопасности УСС, я никогда не получал никакой информации, которая каким-либо образом указывала бы на то, что мистер Ли или его жена симпатизировали коммунизму, или были членами Коммунистической партии, или сочувствовалиправительство СССР. Репутация мистера Ли среди его коллег в отношении его характера, способностей и безопасности была превосходной ".39
  
   Ли приложил "Заявление о личной истории Дункана Чаплина Ли как лояльного американца" к своему опровержению и показаниям под присягой. Чтобы продемонстрировать свой патриотизм и свои знаменитые корни, он рассказал о своих кровных связях с двумя Ли, подписавшими Декларацию независимости, с Робертом Э. Ли и с Джоном и Присциллой Олден из "Мэйфлауэр". Впервые он сослался на откровенную ложь о том, что у него развилась стойкая ненависть и недоверие к коммунизму, когда он бежал из Китая в 1927 году, будучи маленьким мальчиком. Он также рассказал о своем изнурительном времяпрепровождении среди охотников за головами в горах Нага, о своих награжденных OSS служение, его антикоммунистическая работа на Шенно и его жену Ишбель, которая была не опасным радикалом, а всеамериканской мамой, стойким членом своего комитета по христианскому образованию Епископальной церкви Христа в Джорджтауне и матерью скаутской стаи. Наконец, Ли заверил генерал-адъютанта, что он готов помочь Соединенным Штатам любым возможным способом: "Моя самая большая надежда и желание - остаться в Вашингтоне, продолжать заниматься юридической практикой здесь и служить моей общине и моей стране любым способом и в любом качестве, которые я могу".40
  
   Пока Ли ждал решения армии о его назначении, Коркоран обратился за помощью к епископу Фултону Шину, ныне католическому телепроповеднику. Он попросил невероятно популярного священника, чья еженедельная телевизионная программа собрала почти 30 миллионов зрителей, публично поддержать Ли. Шин, который обратил Бентли в католичество 5 ноября 1948 года и ненавидел коммунизм так же сильно, как Эдгар Гувер, отказался. Он считал, что его Богом данная миссия - спасать души бывших коммунистов, а не защищать тех, кто открыто не признался в своих грехах.41
  
   Несмотря на все эти усилия, 12 сентября 1951 года помощник начальника штаба G-2 официально рекомендовал уволить Ли из запаса. Когда американские солдаты умирали в Корее, генерал-адъютант согласился и уволил Ли из армии 15 апреля 1952 года в соответствии с правилами, регулирующими нелояльных или подрывных офицеров.42
  
   AРлингтон Холл, Элизабет Бентли и армия были не единственными проклятиями Ли. Весной 1951 года Служба иммиграции и натурализации США (INS) начала расследование, может ли она депортировать Ишбеля в Великобританию в соответствии с положениями Закона о борьбе с подрывной деятельностью от 16 октября 1918 года. Этот закон позволил федеральному правительству задерживать и депортировать иностранцев-резидентов, признанных анархистами или представляющими угрозу национальной безопасности. В разгар этого расследования 18 марта 1951 года родился Александр Скотт Ли, пятый и последний ребенок пары.43
  
   В то время как INS выступил против Ишбеля, Подкомитет по внутренней безопасности Сената начал расследование дел Института тихоокеанских отношений (IPR), аналитического центра, занимающегося изучением Восточной Азии. В 1950 году сенатор Джозеф Маккарти обвинил Оуэна Латтимора, давнего редактора журнала ПИС "Тихоокеанские дела", в том, что он является самым важным советским шпионским агентом в Соединенных Штатах.44
  
   Подкомитет по внутренней безопасности поднял темы обвинений Маккарти в предполагаемом пагубном влиянии IPR на политику страны в Китае. Сенатор Пэт Маккарран, председатель подкомитета, был полон решимости сыграть свою роль в спасении того, что он назвал "нашим образом жизни от подрывной деятельности и разрушения", и раскрытии того, "кто потерял Китай". Маккарран вызвал своего первого свидетеля 25 июля 1951 года. Бентли дал показания три недели спустя, 14 августа. Ли, который присоединился к ПИС в 1946 году, сильно повлиял на ее показания.45
  
   Хотя Бентли перепутала IPR с Советом помощи Китаю, организацией, в исполнительном комитете которой Ли служил до прихода в OSS, она публично повторила, что он был членом CPUSA: "Да, он был членом Коммунистической партии. Он платил мне взносы, я приносил ему его литературу, и он был под коммунистической дисциплиной. Он определенно был членом клуба". Она также засвидетельствовала, что он был "нашим самым ценным источником в УСС".46
  
   Чуть более чем через два месяца после дачи показаний Бентли вашингтонское отделение ФБР отнесло Ли к числу самых опасных людей в своих досье. 6 ноября 1951 года он внес его в списки Comsab (коммунистический саботаж) и Detcom (коммунисты, задержанные). Гувер создал эти два очень секретных списка в 1949 году, чтобы усовершенствовать свой Индекс безопасности, в который уже входило имя Ли. Комсэб сосредоточился на выявлении коммунистов, которых ФБР считало потенциальными диверсантами. Бюро автоматически поместило Ли в этот список из-за его службы в OSS и включило его в число самых первых, кто попал в чрезвычайную ситуацию в стране. Программа Гувера Detcom создала приоритетный список коммунистов, которые должны представлять наибольшую угрозу национальной безопасности.47
  
   В сентябре 1951 года появилась автобиография Бентли о годах, проведенных ею в качестве советского курьера и куратора шпионов. Ли читал отрывки из книги Бентли "Из рабства", когда Макколл издал ее той весной. Рецензенты резко критиковали его содержание и стиль. Обозреватель Джозеф Олсоп отметил: "Во всей ее истории сквозит глубокий налет фальши"; "Нью-Йоркер" иронично заметил, что это звучит так, как будто у Бентли "была почти такая же тяжелая борьба с английским языком первокурсников в Вассаре, как позже у нее была совесть Новой Англии". Элсоп признал, что он не верит, что "вся эта ткань фальшивая".48
  
   В очень драматизированном отчете Бентли Ли занимал видное место. Позже он написал, что хотел подать на Бентли в суд за клевету, но Томми Коркоран и Уильям Янгман, еще один старший партнер юридической фирмы, в которой работал Ли, отговорили его от этого: "Они указали, что все иски о клевете в лучшем случае рискованны. И что в тогдашнем преобладающем климате иск о клевете против любимца ФБР и Республиканской партии был бы проигнорирован при любых обстоятельствах ". Коркоран и Янгман были более правы, чем они думали.49
  
   12 сентября 1948 года Бентли появился в программе NBC "Познакомься с прессой" и заявил, что Уильям Ремингтон, экономист с образованием Дартмутского колледжа и Колумбийского университета, который работал в Совете по военному производству, был коммунистом. В июле 1948 года Бентли рассказала Гомеру Фергюсону в сенатском подкомитете Комитета по расходам в исполнительных департаментах, что Ремингтон предоставил ей информацию о показателях производства самолетов и новом методе производства резины. Она также показала, что он знал ее только как "Хелен", а Голос - как "Джон".50
  
   Ремингтон подал в суд на NBC за трансляцию этих якобы клеветнических заявлений и потребовал возмещения ущерба в размере 100 000 долларов. Хотя ни Бентли, ни NBC не отказались от всего, что она сказала в программе, компания согласилась на 9000 долларов. Иск Ремингтона в сочетании с его решением обжаловать решение совета лояльности о том, что его следует уволить с работы в Министерстве торговли, привел в ярость ФБР и Министерство юстиции. Они начали масштабное расследование его прошлого. Федеральное большое жюри наконец предъявило ему обвинение после того, как его бывшая жена дала против него показания.51
  
   28 января 1953 года, после второго судебного процесса - его первый судебный процесс был полон этических и юридических проблем для правительства - присяжные признали Ремингтона виновным во лжи о предоставлении конфиденциальной информации Бентли и отрицании того, что он знал что-либо о Комсомольской лиге молодежи, когда он был в Дартмуте. Месяц спустя судья приговорил его к трем годам заключения в федеральной тюрьме в Льюисбурге, штат Пенсильвания. 22 ноября 1954 года двое сокамерников забили его до смерти кирпичом, завернутым в носок.52
  
   Cоркоран и Янгман могли контролировать Ли, но они не могли обуздать ФБР. Ранней осенью 1951 года бюро поручило своему агенту по связям в Лондоне запросить британскую службу безопасности (MI5), располагала ли она какой-либо информацией о том, что кто-либо из Ли вступил в британскую коммунистическую партию, когда они учились в Оксфорде. Бюро было особенно заинтересовано в сборе информации, которую СИН могла бы использовать для депортации Ишбель.53
  
   Пока ФБР ждало ответа от британцев, Гувер спросил главу своего вашингтонского отделения, не считает ли он, что его агентам следует повторно допросить Ли. Прежде чем давать рекомендации, ответственный специальный агент перечитал стенограмму интервью Ли от 29 мая 1947 года; его показания от 10 августа 1948 года в HUAC; и "Опровержение обвинений" от 21 июня 1951 года, которые он представил генерал-адъютанту армии. 2 июня 1952 года ответственный специальный агент сказал Гуверу, что он думает.54
  
   Он признал, что все три заявления содержали несоответствия, но утверждал, что Ли, с его гибким интеллектом и солидным юридическим опытом, мог бы объяснить их различиями в воспоминаниях. Вместо этого ФБР должно было найти способ применить "достаточные рычаги воздействия, чтобы выбить его нынешний образ мыслей по этому вопросу." Рычагом, который был необходим, чтобы перевернуть его, была Ишбель: "Поскольку Ишбель Ли является иностранкой, если бы утверждения Бентли о ее интересе к коммунистическим вопросам могли быть подтверждены, поскольку это сделало бы ее подлежащей депортации, считается, что, возможно, Ли был бы более готов помочь в разработкефакты, касающиеся его и ее".55
  
   Ответственный специальный агент также сказал Гуверу, что его ведомство уже предприняло следующие шаги в своем расследовании: "Отчет [Вашингтонского отделения] от 6 мая 1952 года, касающийся Ли, изложил [так в оригинале] зацепки для интервью с 17 лицами, которые посещали Гарвардский университет [так в оригинале] в Англии во времявремя, когда Ли присутствовал с целью определения, известно ли что-либо о том, что он и Ишбель Ли участвовали в какой-либо коммунистической деятельности в Англии." ФБР получило от полиции долины Темзы список стипендиатов Родса, которые учились в Оксфорде вместе с Ли. Он также отыскал копию издания 1950 года журнала Oxford University Press "Реестр стипендиатов Родса", 1903-1945. Этот реестр, когда он был объединен с реестром полиции, позволил бюро идентифицировать и найти одноклассников Ли по Оксфорду.56
  
   Ранней весной 1952 года бюро опросило десятки американцев, которые были с Ли в Оксфорде. Большинство его коллег-стипендиатов Родса сплотились вокруг него и отвергли обвинения Элизабет Бентли как фантастические или злонамеренные. Их воспоминания о Ли почти полностью расходились с тем, что бюро знало о нем.57
  
   Джон Эспи, ученик Ли из класса стипендиатов Родса, который также был сыном миссионера и который недолго жил с ним в одной комнате в Американской школе в Лушане, сказал бюро в 1952 году: "Немыслимо, чтобы кто-то мог обвинять или считать Ли коммунистом или просоветски настроенным." Эспей сообщил, что его одноклассник всегда был политически и социально консервативен и интересовался только его личным продвижением в качестве юриста. Он также рассказал о пьяном заявлении Ли однажды ночью в Оксфорде, что если бы в Соединенных Штатах была королевская семья, это была бы семья Ли из Вирджинии.58
  
   Другие стипендиаты Родса вспоминали Ли как "набитую рубашку", который был "несколько сдержанным", "консервативным джентльменом с Юга", который был "по другую сторону баррикад от коммунизма" и "верным патриотом". Один из них заявил о своем изумлении по поводу обвинений Бентли, потому что он всегда считал Ли политически консервативным. Он добавил, что если Ли был левым или просоветским, он держал это "в глубокой тайне от людей, которые его знали". Никто из одноклассников Ли, казалось, не знал о его сверхъестественной способности разделять и скрывать свои мысли и действия.59
  
   Элвис Стар, член стипендиального класса Родса 1936 года, который тогда был деканом юридического факультета Университета Кентукки, а затем министром армии, сказал ФБР, что Ли "сохранял вид "супер вирджинца" и был несколько напыщенным и снобистским". Он добавил, что Ли все еще "немного таким, но значительно улучшился". Стар также сказал, что обвинения Бентли казались "фантастическими и непонятными", потому что Ли "не казался тем типом, который увлекся бы деятельностью, в которой, по утверждению мисс Бентли, [он] был бы вовлечен"." Он процитировал работу Ли для Клэр Шенно как доказательство антикоммунизма своего коллеги Родса.60
  
   Мурат Уильямс, еще один участник класса стипендиатов Родса 1936 года, бывший сосед Ли по комнате в Вудберри Форест, а позже посол США в Сальвадоре, нарисовал более подробный портрет для ФБР. Уильямс проследил интерес Ли к Советскому Союзу до их дней в Вудберри Форест. Он признался, что они с Ли поддерживали испанских лоялистов против Франко. Уильямс также рассказал, что семья Ли ездила в Советский Союз в 1937 году, и признался, что сожалеет, что не поехал с ними. В то время как он открыто обсуждал интерес Ли к Советскому Союзу, Уильямс ясно дал понять, что, по его мнению, его бывший сосед по комнате не был коммунистом и не мог быть советским шпионом. Уильямс, который присутствовал на свадьбе Ли, также сказал, что ничего не знал о деятельности Ишбель в Оксфорде.61
  
   Другой стипендиат Родса рассказал ФБР совершенно другую историю о Ли в начале 1953 года. Дэниел Джозеф Бурстин, который затем преподавал американскую историю в Чикагском университете, а в 1975 году стал библиотекарем Конгресса, учился в Оксфордском колледже Баллиол в качестве стипендиата Родса с 1934 по 1937 год после окончания Гарвардского университета. Он, как и Ли, изучал юриспруденцию, а позже сдавал экзамены на степень бакалавра искусств и бакалавра гражданского права, получив редкие отличия первого класса в обоих. В августе 1937 года он сопровождал семью Ли в Советский Союз. После того, как Бурстин вернулся в Гарвард, он вступил в CPUSA в 1938 году.62
  
   ФБР впервые допросило Бурстина в 1947 году, хотя Ли тогда не появился. Имя Бурстина появилось в адресной книге Израэля Гальперина, который некоторое время преподавал математику в Гарварде в конце 1930-х годов. После того, как канадские власти начали расследование в отношении Гальперина в рамках расследования обвинений шифровальщика ГРУ Игоря Гузенко в шпионаже, они передали имя Бурстина бюро. Он признался интервьюирующим агентам, что вступил в КПУСА в 1938 году, но сказал, что вышел из партии в 1939 году после того, как Советский Союз и Германия подписали пакт о ненападении. Он также утверждал, что теперь у него нет ничего, кроме презрения к CPUSA, и он больше не смотрит на историю через призму марксизма, а как религиозный верующий.63
  
   14 июля 1952 года Бурстин, который без колебаний назвал HUAC имена своих бывших одноклассников, свидетельствовал на заседании исполнительного комитета о Ли: "Еще один парень - парень по имени Дункан Ли. Я бы не стал клясться в его членстве в группе в Оксфорде, но я знаю, что он был очень близок к этому, и он, возможно, был в группе или на грани ".64
  
   ФБР допрашивало Дэниела Бурстина о Ли 12 января 1953 года в его кабинете в Чикагском университете. Он повторил то, что сказал HUAC за шесть месяцев до этого, заявив, что Ли имел "сильные прокоммунистические наклонности во время учебы в Оксфорде" и "изучал марксистскую теорию". Хотя он потерял контакт с Ли после Оксфорда, Бурстин непреклонно заявил, что ему "было бы трудно поверить, что Ли не присоединился к какой-либо организации, связанной с Коммунистической партией в Соединенных Штатах, если не к самой Коммунистической партии, когда Ли вернулся в Соединенные Штаты из Оксфорда." Он основывал это на том, что он назвал "сильными прокоммунистическими наклонностями Ли во время учебы в Оксфорде". Для верности Бурстин добавил, что Ли, казалось, "очень интересовался" советскими делами, когда они посетили Советский Союз.65
  
   ФБР также допрашивало сотрудника юридической фирмы Донована в начале 1953 года. Она описала Ли как "чрезвычайно нервного и робкого человека", которому, по ее мнению, "не хватало личной храбрости, чтобы быть коммунистом или заниматься шпионажем". Она также признала, что, когда Ли посетил Донована и Доеринга, она и другие дразнили его обвинениями Бентли, потому что считали их "абсурдными", но они прекратили после того, как он стал "очень расстроенным и неудобным".66
  
   Бюро опросило других людей из прошлого Ли, помимо стипендиатов Родса и бывшего коллеги. В начале 1952 года Гувер приказал своему отделению в Нью-Хейвене найти людей, которые знали эту пару в 1938 и 1939 годах, когда Ли учился на юридическом факультете Йельского университета. В конце февраля ФБР допросило Джеймса Осборна. Профессор литературы Йельского университета, Осборн нанял Ишбела, чтобы тот провел для него исследование периодических изданий восемнадцатого века. Он пренебрегал обоими. Хотя он заявил, что ничего не знает об их политике, Осборн назвал Ли "мышастыми личностями, которые никогда не производили на него впечатления людей, обладающих какой-либо особой агрессивностью или способностями".67
  
   ФБР также разговаривало с Кэтрин и Бенджамином Кристи Нэнгл, домовладельцами Ли в Нью"Хейвене. Нэнглы повторили, что семья Ли была "решительно коммунистической". Тем не менее, два информатора, которые были бывшими членами CPUSA в Нью-Хейвене, когда там жили Ли, сказали, что они их не помнят.68
  
   Подкомитет по внутренней безопасности Сената, однако, помнил Дункана Ли. Роберт Моррис, его главный юрисконсульт, пытался найти его в мае 1952 года в юридической фирме Коркорана. Фирма сочла эти телефонные звонки крайне тревожными. Больше свидетельских показаний и больше плохой рекламы было последним, чего хотел Томми Коркоран. Он любил тени и предпочитал манипулировать и направлять силу и влияние, действуя в них.69
  
   Хотя появление Ли в августе 1948 года перед HUAC напрямую не запятнало его, из-за негативной огласки, которую вызвали его показания, юридическая фирма Коркорана не осталась невредимой. Джордж Диксон, автор общенациональной колонки под названием "Сцена Вашингтона", подчеркнул связи Ли с Коркораном в статье, которую он написал в августе 1948 года, вскоре после дачи показаний Ли в HUAC: "Ну, как вы думаете, чем Дункан Ли сейчас зарабатывает на жизнь? Он работает в юридической фирме вездесущего джентльмена, которого когда-то считали вторым ближайшим родственником покойного Ф.Д.Р.парню приписывают способность получать от Белого дома больше выгодных услуг, чем любому другому оператору - Томас Дж. (Томми Корк) Коркоран ".70
  
   К 1952 году Коркоран, который всегда знал, в какую сторону дуют политические ветры в Вашингтоне, рассчитал, что Дуайт Эйзенхауэр станет следующим президентом Соединенных Штатов и что Республиканская партия получит контроль над Конгрессом на осенних выборах. Их победа гарантировала бы, что антикоммунистическая лихорадка, охватившая страну, усилилась, прежде чем перегорела. Это также означало бы, что Коркорану, демократу, который зарабатывал на жизнь главным образом лоббированием, пришлось бы заискивать перед правительством, в котором доминируют республиканцы.71
  
   На этом политическом фоне Коркоран уже решил, что Ли больше не может на него работать. 14 марта 1952 года Таможенное бюро США допросило Ли в нью-йоркском аэропорту Айдлуайлд, позже Джона Ф. Кеннеди. Во время этого интервью он признался, что, хотя у него все еще есть там стол, он больше не является сотрудником юридической фирмы Коркорана.72
  
   Однако Коркоран не бросил Ли на растерзание волкам. Донован, который отказался публично признать, что его доверенный помощник предал его, и который очень хотел стать следующим директором ЦРУ, оказал давление на Коркорана, чтобы тот нашел Ли другую работу. После нескольких месяцев попыток он нашел ему должность юриста в American International Underwriters Corporation в Нью-Йорке, которая в 1967 году стала известна как American International Group (AIG). Уильям Янгман покинул юридическую фирму Коркорана осенью 1950 года, чтобы стать президентом C.V. Старр и компания, материнская компания страховых компаний Старр, включая American International. Янгман, всегда любивший Ли, согласился нанять его.73
  
   Однако Коркоран и Донован не хотели, чтобы Ли находился в Соединенных Штатах. Они хотели, чтобы он был подальше и с глаз долой. К началу 1953 года Джозеф Маккарти занял пост председателя Постоянного подкомитета Сената по расследованию правительственного оперативного комитета. Маккартизм был близок к точке кипения.74
  
   По иронии судьбы, шпионаж Ли вместе с неспособностью ФБР и HUAC привлечь его и других Бентли, обвиняемых в шпионаже, к ответственности, помогли заложить основу для возвышения Маккарти. Многие, кто обратил внимание на показания Ли и других перед HUAC в августе 1948 года, считали, что они не только солгали о том, что были советскими шпионами, но и вышли сухими из воды. Коллективное лжесвидетельство и почти полное бегство обвиняемых оставили после себя глубокую горечь и сохраняющиеся подозрения.
  
   К тому времени, когда Маккарти выступил вперед на обеде в честь Дня Линкольна 1950 года в Уилинге, Западная Вирджиния, с поразительным заявлением о том, что у него в руках список из 205 известных коммунистов в Государственном департаменте, американцы были склонны ему верить. К тому времени Советы взорвали свою первую атомную бомбу 28 августа 1949 года, а Мао Цзэдун, стоя на великих воротах Тяньаньмэнь, 1 октября объявил об образовании Китайской Народной Республики. Эти события, казалось, подтвердили многим американцам, что предатели подорвали безопасность их страны изнутри, как и сказала Элизабет Бентли.75
  
   Маккарти, в поисках причины, которая впечатлила бы его избирателей в Висконсине и привлекла к нему внимание средств массовой информации, решил извлечь выгоду из этого убеждения, особенно после осуждения Элджера Хисса по двум пунктам обвинения в лжесвидетельстве в январе 1950 года, арестов группы атомных шпионов, в которую входил Гарри Голди Клаус Фукс, и начало Корейской войны в том же году.76
  
   К 1953 году этот страх создал чрезвычайно опасную обстановку для любого обвиняемого в шпионаже. 19 июня Джулиус и Этель Розенберги умерли на электрическом стуле после того, как их осудили за шпионаж в пользу Советского Союза двумя годами ранее. 30 июля 1953 года, хотя они недавно купили новый дом в Вашингтоне, Ли и его семья внезапно прибыли в Гамильтон, Бермуды, чтобы начать новую жизнь. Ли принял предложение Янгмана стать адвокатом в офисе American International в Гамильтоне.77
  
   Теперь он был в безопасности и работал. В мгновение ока он нашел дом, записал своих детей в местные школы и устроился на спокойную жизнь в качестве юриста в одной из крупнейших страховых компаний британской колонии. Ему нужна была новая жизнь, которую не преследовали бы постоянно кошмары об аресте и казни. Эти ночные посещения, смешанные с алкоголем, на который он теперь полагался, и двумя пачками сигарет L & M, которые он выкуривал каждый день, держали его эмоционально на острие бритвы. Своим детям, которых он любил, он часто казался далеким и непредсказуемым. Пришло время перевернуть страницу всего этого.78
  
   Однако к Рождеству он оказался в большей опасности, чем до переезда на Бермуды.
  
   ОДИННАДЦАТЬ
  
   ИЗМАИЛ
  
   Tновая жизнь Хе Лиса на Бермудах казалась идиллической. Первые два месяца они жили на Спайс-Хилл, недалеко от живописных пляжей Южного берега острова. Когда его семья благополучно устроилась, Ли купил мотоцикл, присоединился к Coral Beach and Tennis Club и погрузился в свою новую работу в качестве вице-президента, главного юрисконсульта и секретаря American International Underwriters Overseas Inc. 13 августа 1953 года он описал Томми Коркорану свою новую жизнь: "Мы находимся на вершине холма с видом на Южное побережье и открыты преобладающему южному ветру. Позади нас тропический сад (бананы, папайя и тому подобное). У нас есть универсал Morris, водительские права и красивый загар. Основная мерзость состоит из яростно кусающихся наземных муравьев и таракана, зверя, намного большего, чем что-либо в Вашингтоне, который летает! ... Я чувствую себя более расслабленным и спокойным, чем за последние пятнадцать лет ".1
  
   Два месяца спустя он и Ишбель сняли "Клермон", большой, беспорядочный дом восемнадцатого века. Несмотря на то, что он был чем-то вроде развалины, из него открывался захватывающий вид на гавань Гамильтона и источал очарование старого света. В мгновение ока дети Ли поняли, что они живут в раю. Их родители согласились. У Ли была хорошо оплачиваемая работа, а британская колония предлагала безостановочное общение и переливающийся алкоголь. Это также положило 825 миль между ними и Дж. Эдгаром Гувером.2
  
   Это все должно было измениться. Контакты в Службе иммиграции и натурализации сообщили ФБР еще 2 июля 1953 года, что Ли подумывают о том, чтобы уехать из Соединенных Штатов на Бермуды. Бюро знало, что пара столкнулась с двумя серьезными препятствиями: срок действия его паспорта истек, и Ишбель не смогла получить разрешение на повторный въезд в Соединенные Штаты. Ли не нужен был действительный паспорт для поездки на Бермуды, если он оставался там менее шести месяцев, но Ишбел, как иностранец-резидент и гражданин Великобритании, нуждался в разрешении на въезд, чтобы вернуться в Соединенные Штаты. Закон о внутренней безопасности 1950 года дал INS право запрещать въезд в страну иностранцам, которые подозревались в коммунистах. Он также запретил американским членам Коммунистической партии Соединенных Штатов Америки подавать заявления на получение паспортов.3
  
   8 июля Р. Б. Худ, глава вашингтонского отделения ФБР, попросил паспортный стол Государственного департамента немедленно уведомить его, если Ли подаст заявление на получение нового паспорта или спросит о каких-либо ограничениях на поездки на Бермуды. Худ знал, что Ли спрашивал INS о том, какое наказание грозит Ишбель, если она покинет Соединенные Штаты без действительного разрешения на возвращение, но он не знал, что Ли все равно решили отправиться на Бермуды. Они уехали в Гамильтон после консультации с иммиграционным адвокатом, который предупредил их, что INS никогда не даст Ишбелю разрешение на въезд. Однако она могла, как гражданка Великобритании, въехать и остаться на Бермудах, тогда одной из колоний королевы Елизаветы II.4
  
   Почти через две недели после того, как Ли приземлились на Бермудах, ФБР узнало, что они покинули Вашингтон. Агент, проводящий обычную проверку паспортного файла Ли, обнаружил запись о том, что он был на Бермудах.5
  
   Lу ee уже была неприятная история с Рут Шипли, многолетним начальником паспортного стола Государственного департамента. Шипли был титаническим созданием вашингтонской бюрократии, новой породы администраторов / строителей империи, которые обладали поразительным количеством неограниченной власти. 22 июля 1949 года она дала ему новый паспорт для поездки в Китай. Пять месяцев спустя Дональд Л. Николсон, начальник отдела безопасности Государственного департамента, действуя на основе информации, предоставленной ФБР, указал ей, что Элизабет Бентли за год до этого свидетельствовала перед Конгрессом, что Ли был коммунистом и советским шпионом. Услышав это, Шипли поклялся, что никогда не получит другой паспорт.6
  
   В лице Рут Биеласки Шипли Ли нашел врага столь же опасного, хитрого и безжалостного, как Эдгар Гувер. Дочь методистского священника, она выросла с твердыми убеждениями в своей вере и своей стране. В восемнадцать лет она сдала экзамен на государственную службу и стала клерком в Патентном ведомстве США. В 1914 году она поступила на работу в Государственный департамент, как раз когда в Европе разразилась Первая мировая война. Боевые действия привели к ограничению прав американцев на поездки за границу. Хотя эти ограничения закончились в 1921 году, правительство твердо установило прецедент, согласно которому оно может ограничить право американцев на выезд за границу, если это отвечает наилучшим интересам страны. В то время как американцам не нужен был паспорт, чтобы покинуть Соединенные Штаты между 1921 и 1942 годами, другие страны требовали, чтобы у них был паспорт для въезда. В 1926 году Конгресс принял Закон о паспортах, предоставив Госдепартаменту исключительные полномочия по выдаче этих документов. Он также ограничил их срок действия двумя годами.7
  
   Эти правила давали огромную власть человеку, который контролировал доступ к паспортам. Этим человеком была Рут Шипли, которая, как и Гувер в Министерстве юстиции, неуклонно поднималась по карьерной лестнице Госдепартамента, уделяя личное внимание каждой детали, работая бесчисленное количество часов и заставляя себя казаться незаменимой, особенно для своих руководителей. В 1927 году Шипли была назначена начальником паспортного отдела и занимала эту должность следующие двадцать восемь лет. Шипли была еще одним самозваным защитником Америки, которая нуждалась в спасении от богоотрицающих радикалов и их опасного влияния.8
  
   Начало холодной войны только усилило ее власть, чувство собственной важности и авторитет. В октябрьском номере "Ридерз Дайджест" за 1951 год подчеркивалась ключевая роль, которую она сыграла в принятии решения о том, кто может покинуть страну: "Ни один американец не может выехать за границу без ее разрешения. Она решает, имеет ли заявитель право на паспорт, а также будет ли он представлять угрозу для безопасности дяди Сэма или создаст предубеждение против Соединенных Штатов своим неподобающим поведением ". Месяц спустя Time объявил ее "самой неуязвимой, самой недостойной, самой опасной и самой восхищаемой карьеристкой в правительстве"." Дин Ачесон, признавая ее власть и независимость, назвал подразделение Шипли "Королевством паспортов".9
  
   К 1953 году она руководила офисом, который занимал шесть этажей вашингтонского Уиндер-билдинг и насчитывал более двухсот сотрудников. Шипли также курировал работу паспортных столов-спутников в Нью-Йорке, Бостоне, Чикаго, Новом Орлеане и Сан-Франциско, а также в трехстах почтовых отделениях за рубежом. Известная как "Ма" в Государственном департаменте, она вела досье на более чем 12 миллионов человек.10
  
   Шипли предпочитала работать внутри бюрократии и очень мало говорила публично, но она была абсолютно уверена в своей миссии: "Единственное, во что я верю, - это отказывать коммунистам в паспортах. Они долгое время работали против нас". Чтобы помешать им получить эти документы, она очень тесно сотрудничала с ФБР, хотя и скрывала отношения своего офиса с бюро от остальной части Государственного департамента. Ее условия были ясны: она не позволит ФБР цитировать ни одно из ее паспортных досье в своих меморандумах другим отделениям Госдепартамента.11
  
   Ли удавалось избегать ее до февраля 1952 года, когда он подал заявление на продление своего паспорта. Как объяснил Коркоран в письме Шипли от 18 февраля, Ли нужно было поехать в Лондон и Париж, чтобы представлять CAT в ее апелляции перед британским тайным советом. Неделю спустя Коркоран отправил Шипли копии нескольких письменных показаний под присягой, которые Ли подал генерал-адъютанту армии в 1951 году в своей неудачной битве за назначение в резерв.12
  
   Антикоммунистическая работа Ли в Китае и безупречные отзывы о характере ничего не значили для Шипли. Заботясь только о заявлениях Бентли о том, что он был коммунистом и шпионил в пользу Советского Союза, она планировала отклонить заявление Ли. Шипли уступил только под давлением помощника госсекретаря по административным вопросам, который опасался, что Госдепартамент возьмет вину на себя, если CAT потеряет свою привлекательность, а оспариваемые самолеты попадут в руки Мао Цзэдуна. Она согласилась выдать Ли паспорт с ограниченным доступом, но поместила в его досье меморандум, из которого стало ясно, что его дело далеко от завершения: "Поскольку Ли подал нам полные письменные показания под присягой в рамках своей просьбы о продлении срока действия паспорта, его могут привлечь к ответственности за лжесвидетельство, если это позже выяснитсячто его заявления были ложными, я не видел причин, по которым мы не должны выдавать паспорт на ограниченный период ".13
  
   25 февраля 1952 года она дала ему паспорт, срок действия которого истек 25 марта 1952 года. Прежде чем он получил это, Шипли заставил его написать от руки в своем заявлении, что он не был и никогда не был членом CPUSA или Коммунистической политической ассоциации Эрла Браудера. На следующий день она попросила HUAC прислать ей показания Ли от 10 августа 1948 года. Шипли готовился заблокировать его следующий ход.14
  
   Тем временем ФБР продолжало снабжать Управление безопасности Госдепартамента, которое выступало в качестве связующего звена между департаментом и бюро, постоянным источником негативной информации о Ли - в его досье содержалось по меньшей мере тринадцать отчетов бюро о нем - и попросило исполняющего обязанности директора этого управления "посоветоватьэто бюро на тот случай, если Ли подаст заявление на получение паспорта или сделает запрос о своем статусе". Пока Шипли наблюдал и ждал в Вашингтоне, американское консульство в Гамильтоне пристально следило за Ли через источник в American International.15
  
   O21 декабря 1953 года Шипли, наконец, получила новости, которых она ждала. В тот же день начальник отдела уголовных расследований Бермудских островов вручил Ли приказ о депортации, который давал ему всего десять дней, чтобы покинуть остров. Совет губернатора колонии решил, что он нежелательный пришелец. Хотя он не мог этого видеть, Ли чувствовал скрытую руку Дж. Эдгара Гувера, направляющего его в аэропорт.
  
   Ли немедленно обжаловал приказ о депортации и обратился за помощью в американское консульство. Он не знал, что консульство следило за ним с тех пор, как он прибыл на остров. Получив его апелляцию, правительство Бермудских островов запросило консульство о том, "по-прежнему ли Ли считается [угрозой] безопасности [ФБР] и [Департаментом]".16
  
   Ответ Госдепартамента пришел на следующий вечер: "Департамент по-прежнему рассматривает угрозу безопасности. Ppt [паспорт] не нужен для возвращения [в] США и не повторяет, что не разрешен для поездок в другое место ". Хотя телеграмма была подписана "Даллес", под этим именем стояли инициалы "РС". Джон Фостер Даллес, который заменил Дина Ачесона, когда Дуайт Эйзенхауэр стал президентом, был государственным секретарем, но Рут Шипли была королевой паспортов.17
  
   Ли всегда утверждал, что правительство Бермудских островов пошатнулось под давлением ФБР. Правда была намного сложнее и тоньше. Между 4 и 8 декабря 1953 года президент Эйзенхауэр, премьер-министр Великобритании Уинстон Черчилль и президент Франции Джозеф Ланиэль встретились на Бермудах, чтобы обсудить, среди прочих неотложных международных вопросов, встречу с новыми лидерами Советского Союза после смерти Иосифа Сталина в марте того года. Перед саммитом британская служба безопасности посетила колонию, чтобы убедиться, что там безопасно, и проявила особый интерес к любым иностранцам, живущим на острове. Находясь там, один из его офицеров передал информацию полиции Бермудских островов о прошлых связях Ли с Советами. ФБР отправило эту информацию в МИ-5, когда агент бюро по связям, размещенный в Лондоне, запросил у Службы безопасности любую имеющуюся у нее информацию о причастности семьи Ли к коммунизму во время их студенчества в Оксфорде.18
  
   Сначала American International думала, что из-за ее размера, влияния и важности для местной экономики - в январе 1954 года в ее офисе в Гамильтоне работало 140 человек - она может оказать давление на правительство Бермудских островов, чтобы отменить приказ о депортации. Его вмешательство провалилось, но в результате удивительного бюрократического поворота американское консульство решило поддержать апелляцию Ли об отсрочке, основываясь на общем принципе, что он был американским гражданином и заслуживал надлежащей правовой процедуры. Власти Бермудских островов согласились отложить его депортацию на тридцать дней, пока компания пыталась оправдать его. Тем временем Уильям Янгман, президент American International, обратился за помощью в Вашингтон к Томми Коркорану, своему старому другу и бывшему партнеру по юридической профессии.19
  
   26 января 1954 года Коркоран встретился тет-а-тет с Рут Шипли. На следующий день она записала их разговор в меморандуме Скотту Маклеоду, бывшему агенту ФБР и ученику Джозефа Маккарти, который возглавлял Бюро инспекций, безопасности и консульских дел Госдепартамента. Маклеод держал у себя на столе фотографию Маккарти с автографом и ненавидел коммунистов и радикалов почти так же сильно, как его наставник из Висконсина.20
  
   Шипли солгала Коркорану, когда отрицала, что знала что-либо об угрозе депортации Ли, но она признала свою уверенность в том, что Ли представляет угрозу безопасности. Коркоран в порыве откровенности - и, вероятно, это был расчетливый шаг, чтобы выслужиться перед одним из самых влиятельных чиновников Госдепартамента, - поколебался и сказал Шипли, что его собственные чувства к Ли противоречивы. Согласно меморандуму, который она отправила Маклауду,
  
   [Коркоран] сказал, что он никогда не писал письмо с одобрением для Ли, хотя многие из его близких соратников писали, и он никогда не был полностью уверен в нем. Рассказывая о различных попытках устроить Ли туда, где он мог бы зарабатывать на жизнь себе и своей семье, он сказал, что попросил Эрнеста Кунео [известного прокурора Нью-Йорка и бывшего сотрудника УСС] прочитать опубликованные [HUAC] показания Ли и оценить их для него. Он сказал, что Кунео не смог дать ему реальное разрешение на Ли из его показаний, поскольку он увидел в нем следы коммунистически-дисциплинарного поведения - собрания в аптеке и т. Д.21
  
   Коркоран также объяснил ей, что адвокаты посоветовали Ишбель не подавать заявление на получение американского гражданства, пока она живет в Соединенных Штатах. Шипли ехидно предположил, что Ли могли бы переехать в Британию. Она утверждала, что у британцев, похоже, не было никаких возражений против коммунистов. Она закончила свой меморандум, отметив: "Мистер Коркоран несколько раз настаивал на том, что наш разговор был конфиденциальным, что, с моей точки зрения, означает, что информация, которую он мне дал, может быть использована в интересах правительства ".22
  
   Пока Коркоран встречался с Шипли, Уильям Янгман встречался с чиновниками Госдепартамента в Вашингтоне. Они объяснили, что правительство Бермудских островов хотело депортировать Ли из-за обвинений Бентли. Янгман усмехнулся, указав, что все ее заявления о Ли были опровергнуты перед федеральным большим жюри и Конгрессом. В отличие от Коркорана, Янгман не проявлял никаких внешних сомнений в отношении Ли. Хотя и не убежденный, Государственный департамент согласился попросить правительство Бермудских островов предоставить Ли второе тридцатидневное продление пребывания на острове.23
  
   1 февраля 1954 года Янгман вылетел на Бермуды и встретился с Робертом Стрипером, генеральным консулом США. Пол Макнатт, бывший губернатор Индианы и главный юрисконсульт American International в корпоративном масштабе, и Клейтон Сейтц, президент компании, сопровождали его на этой встрече. Янгман заверил Стрипера, что, прежде чем нанять Ли, страховой гигант был хорошо осведомлен о заявлениях Бентли, все из которых были опровергнуты. Он также процитировал выдающуюся антикоммунистическую работу Ли для Клэр Шенно и Уайтинга Уиллауэра.24
  
   На следующее утро делегация встретилась с Освальдом Рейнором Артуром, министром по делам колоний Бермудских островов. Артур обвинил Соединенные Штаты в затруднительном положении Ли. По словам Стрип, "Министр по делам колоний заявил, что местное правительство основывало свое решение исключительно на информации, полученной от агентств правительства Соединенных Штатов. [Он] завершил интервью, заявив, что был бы рад отменить приказ о депортации при наличии гарантий со стороны Соединенных Штатов, что г-н Ли больше не представляет угрозы для безопасности."Артур, соблюдая дипломатические тонкости, не сказал Янгману и другим о телеграмме Госдепартамента, подтверждающей, что Ли представляет угрозу безопасности.25
  
   Стрипер, карьерный дипломат, сочувствовал бедственному положению Ли. 5 февраля он отправил депешу в Государственный департамент, в которой говорилось об этом. В нем он подчеркнул трудности, с которыми столкнется семья Ли, если его депортируют, и рискнул предположить, что Ли стал жертвой маккартизма.26
  
   Sхипли отказался сдвинуться с места. 27 февраля 1954 года полиция Бермудских островов сопроводила Ли в аэропорт и наблюдала, как он садился на рейс в Нью-Йорк. Когда его самолет взлетел, Ли размышлял о том, как он заблуждался, полагая, что Бермуды предложат ему мирное безопасное убежище.27
  
   В ту ночь он оказался сослан в номер 1301 в отеле "Парксайд", его новом доме. Не желая отпускать его или отступать от своих заявлений о Ли во время переговоров со Стрипером и Артуром, Янгман предоставил ему неограниченный отпуск в офисе в Гамильтоне и позволил ему работать в нью-йоркском офисе страховой компании. Его обязанности там, как позже описал их Ли, состояли из рутинной и бесспорной "выполненной работы". Тем не менее, это оплачивало счета в Клермоне и держало его и его семью на плаву.28
  
   4 марта Коркоран снова встретился с Шипли в ее офисе. Он позвонил накануне, чтобы договориться о встрече перед отъездом в Новый Орлеан, чтобы уладить кое-какие дела для United Fruit Company. Он хотел сообщить ей последние новости по делу Ли. Их разговор был широким. Коркоран начал с предположения, что проблемы Ли выросли из ожесточенного соперничества между Дж. Эдгаром Гувером и Уильямом Донованом, которое Шипли немедленно отверг. Затем он повторил свои сомнения по поводу Ли. Шипли зафиксировал свои оговорки в другом меморандуме для протокола:
  
   Мистер Коркоран сказал, что, рассматривая дело Ли с позиции мистера Янгмана, который был его клиентом, становится очевидным, что все труднее безоговорочно и искренне верить рассказу мистера Ли о делах, выдвинутых против него мисс Бентли. Коркоран чувствовал, что он сам и другие не могут быть вполне удовлетворены тем, что все в порядке. Я понял, что у мистера Коркорана был довольно откровенный разговор с мистером Ли и указал, что он должен очень критически оценить свое положение и посмотреть, ставит ли он компанию в положение, когда нанимает кого-то, кто может представлять серьезную опасность.29
  
   Коркоран также намекнул, что Ли может подать заявление на получение паспорта, а затем обжаловать неизбежный отказ Шипли в недавно созданном Апелляционном совете по паспортам. Она отмела эту возможность, сказав, что Ли сначала должен поклясться, что он никогда не был членом CPUSA. Если он солгал, предупредила Шипли, она будет вынуждена передать его дело в уголовный отдел Министерства юстиции и попросить, чтобы его привлекли к ответственности за лжесвидетельство. Она не видела необходимости говорить Коркорану, что апелляционный совет существует только на бумаге. Он был создан, чтобы отразить критику независимого сенатора Уэйна Морса в адрес Шипли, но его процедуры превратили его в нечто большее, чем суд кенгуру.30
  
   Выслушав Коркорана, Шипли, всегда дочь священника, выступила со своей кафедры и прочитала ему лекцию о том, что ФБР считает, что Ли был нечестным, и что "если он чувствовал себя совершенно невиновным, было бы хорошо пойти туда и поговорить с ними, и что, если он не был, это былосамое время ему решиться признаться."Она завершила свой меморандум, заметив: "Я поняла, что никто из лиц, которые сейчас занимаются трудоустройством Дункана Ли, не слишком уверен в правдивости его истории, которая, кажется, приобретает большую силу из-за того факта, что генерал Донован все еще абсолютно верит в этого человека. Я полагаю, что если мистер Коркоран сказал мистеру Ли то, что он говорит мне, он сказал мистеру Ли, что последнему, должно быть, очень непросто решать, каким должен быть его следующий шаг ".31
  
   В тот же день ФБР, обеспокоенное тем, что Ишбель может каким-то образом ускользнуть обратно в Соединенные Штаты, попросило INS разместить объявления о ее розыске во всех своих офисах.32
  
   Яесли у Коркорана был разговор с Ли о признании, это не возымело никакого эффекта. Ли настаивал на своей невиновности, и у Коркорана, с простыми подозрениями в том, что Ли солгал об истинной природе его отношений с Бентли, не было конкретных доказательств для его обвинения. Ничего не оставалось, как бороться и пытаться выпутать Ли из паутины Шипли. Он и Ли были слишком тесно связаны друг с другом, чтобы сделать что-то меньшее.
  
   12 июля 1954 года Уильям Янгман сообщил Шипли, что Ли собирается подать заявление на получение паспорта. American International нужно было отправить его в Лондон для работы над некоторыми неотложными юридическими вопросами. Янгман сообщил, что Пол Макнатт, главный юрисконсульт страховой компании, встретился с Дж. Эдгаром Гувером по поводу Ли и предложил вызвать его на допрос, если ФБР захочет встретиться с ними. Янгман также пообещал предоставить Ли Шипли, если она захочет его допросить.33
  
   Шипли остался непоколебим. В другом меморандуме для записи она отметила, что Гувер отклонил просьбу Макнатта встретиться с Ли. Она также ясно дала понять, что глубоко возмущена попытками American International использовать ее офис в качестве зала суда, чтобы оправдать Ли и привлечь других в правительстве, чтобы помочь ему. Коркоран сообщил ей, что планирует обсудить дело Ли с Уильямом Роджерсом, заместителем генерального прокурора Соединенных Штатов. Во вспышке гнева Шипли записала свою реакцию на то, что она считала бесконечным вмешательством Макнатта и Коркорана: "Я придерживаюсь мнения, что нам нужно действовать осторожно, чтобы гарантировать, что это дело будет рассмотрено по существу, а не по какой-то предвзятой и ограниченной презентации либоМистер Макнатт или мистер Коркоран для высокопоставленных чиновников, которые не будут знакомы со многими последствиями этого дела ".34
  
   Шипли решил преподать этим "высокопоставленным чиновникам" урок. Она села и написала письмо в Министерство юстиции, прося его привлечь Ли к ответственности за ложь ей, федеральному чиновнику, и в отношении его ожидаемого заявления о продлении паспорта о том, что он не был или когда-либо был членом CPUSA. В то время каждое преступление влекло за собой до пяти лет федеральной тюрьмы. Затем она положила письмо в свой стол и стала ждать.35
  
   19 июля Ли подал заявление на получение паспорта для поездки в Лондон. Шипли заставил его приложить к его заявлению письменные показания, в которых говорилось: "Я не являюсь и никогда не был членом Коммунистической партии".36
  
   Янгман и Макнатт были не единственными, кто оказывал давление на Рут Шипли, чтобы она смягчилась и выдала Ли паспорт. Эдмунд, к тому времени уволившийся из Чатем-Холла в 1949 году и живущий в Вашингтоне, попытался заручиться поддержкой сенатора США от имени своего сына. На второй неделе июля он посетил Гарри Ф. Берда из Вирджинии, влиятельного председателя финансового комитета Сената, и проинформировал его о заявлении своего сына на получение паспорта. Шипли, мастер давать сдачи, позвонил, чтобы напомнить одному из помощников Гарри Берда о претензиях Элизабет Бентли. После этого помощник заверил Шипли, что сенатор-консерватор не заинтересован в принуждении ее к действию.37
  
   Устав от давления и полагая, что Ли попал в ловушку, Шипли решила нанести удар. Она открыла свой стол, достала письмо, которое написала почти два месяца назад, и 10 сентября 1954 года вручила его Уоррену Олни III, помощнику генерального прокурора, возглавляющему уголовный отдел Министерства юстиции. Она попросила его привлечь Ли к ответственности за ложь, чтобы получить паспорт.38
  
   Шипли все еще приходилось бороться с Эдмундом. Сейчас ему семьдесят семь лет, но он не закончил отстаивать дело своего сына. 14 сентября он столкнулся лицом к лицу с Шипли в ее офисе. Оба, отражая свою непоколебимую веру, были полностью убеждены в правоте своих целей. Хотя Эдмунд согласился с тем, что Бентли сказал правду о ряде людей, которых она обвинила в работе на Советы, он утверждал, что случай его сына был другим. Он повторил это в проповедническом письме, которое отправил Шипли на следующий день: "Ни в одном другом деле не было доказательств того, что мисс Бентли на самом деле выдвигала обвинение из мести. В случае с Дунканом, он и его жена сначала встретили ее ухаживания с добротой, но как только они узнали, что она за человек, хотя и не подозревали ее в коммунизме, они разорвали отношения и тем самым сделали ее мстительным врагом ".39
  
   Тем временем просьба Шипли о привлечении Ли к ответственности попала в Отдел внутренней безопасности Министерства юстиции. 19 октября она получила ответ, которого не хотела: начальник отдела подрывной деятельности написал ей: "Судебное преследование субъекта в настоящее время невозможно". Тем не менее, в письме ее заверили, что "расследование будет продолжаться в активном режиме в попытке собрать необходимые доказательства."Ни Шипли, ни адвокаты Министерства юстиции не знали о строго засекреченных доказательствах шпионажа Ли в пользу Советского Союза, раскрытых программой " Венона". И без этого доказательства это оставалось делом его слова против слова Бентли. Агентство национальной безопасности и ФБР не желали признавать существование сверхсекретной программы, не говоря уже о ее чрезвычайно секретных методах, которые все еще широко использовались, когда Шипли отправила свое письмо в Министерство юстиции в 1954 году.40
  
   Еще одна плохая новость для Шипли пришла месяц спустя и по той же причине - отсутствие конкретных доказательств. 17 ноября Уильям Ф. Томпкинс, помощник генерального прокурора Отдела внутренней безопасности, сказал Гуверу, что, основываясь исключительно на заявлениях Бентли, Ли не может быть привлечен к ответственности за то, что он не зарегистрировался в Совете по контролю за подрывной деятельностью в качестве шпиона в пользу Советского Союза или за нарушение законов страны о шпионаже.41
  
   EЛизабет Бентли не собиралась давать Гуверу и Шипли то, что им было нужно. Она эмоционально разваливалась на части. Ее стремительное падение началось вскоре после ее публичного выхода в свет в 1948 году. Хотя ее многочисленные критики всегда утверждали обратное, она нелегко вписалась в свою публичную роль коммунистической отступницы. Ее зенит наступил, когда она была правой рукой Джейкоба Голоса. С тех безмятежных дней Бентли изо всех сил пыталась переделать себя и смириться с широко распространенными насмешками и осуждением как лжеца-психопата. Находясь в сильном стрессе, она последовала примеру Уиттакера Чемберса и Луиса Буденца, совершив этот короткий скачок от коммунизма к христианству. Под одобрительным взглядом монсеньора Фултона Шина она перешла в католичество 5 ноября 1948 года.42
  
   После безуспешных попыток заработать на жизнь чтением лекций, Бентли в сентябре 1949 года согласилась на работу преподавателем политологии и социологии в колледже Мундлейн в Чикаго. Ее пребывание в женской католической школе на озере Мичиган было предсказуемо коротким и бурным. Администрация колледжа обвинила ее в том, что она придерживается "распущенных нравов". Бентли, которой больше нравилось называть себя набожной католичкой, чем жить как католичка, злоупотребляла алкоголем и жила с мужчиной, который не был ее мужем. Не прошло и одного семестра, как колледж уволил ее.43
  
   Бентли провела следующий год, давая показания в суде против Уильяма Ремингтона и завершая свою автобиографию. Когда Out of Bondage не удалось продать, Бентли понадобились деньги. Она обратилась за помощью в ФБР. 15 июля 1952 года бюро начало посылать ей 50 долларов в неделю. Три месяца спустя, когда она больше не могла оплачивать свои счета, бюро выделило ей единовременную сумму в размере 500 долларов. Как Алан Белмонт, глава отдела внутренней разведки, изложил в меморандуме Д. Милтону "Микки" Лэдду, помощнику Гувера, "ее текущая задолженность вызывает значительное беспокойство и ставит под угрозу наше использование ее в качестве источника информации по широкому кругу вопросов".44
  
   Беспокойство ФБР о ней умножилось. Той весной женатый мастер и любовник Бентли избил ее до бесчувствия - он так сильно ударил ее во время пьяной ссоры, что два ее зуба пробили нижнюю часть лица, - и она побывала в трех автомобильных авариях. 26 августа глава местного отделения бюро в Нью-Йорке сообщил Гуверу, что Бентли становится все более невротичным и сильно пьет.45
  
   Временами ее растущая неуравновешенность граничила с безумием. В 1954 году Бентли каким-то образом получил еще одну преподавательскую работу, на этот раз в Колледже Святого Сердца в Гранд-Кото, штат Луизиана. Находясь там, она связалась с офисом ФБР в Новом Орлеане, требуя, чтобы его агенты защитили ее от машины Хьюи Лонга, которая все еще доминировала в политике Луизианы почти два десятилетия после убийства "Кингфиш". Специальный агент, ответственный в Новом Орлеане, охарактеризовал ее в майском меморандуме Дж. Эдгар Гувер как "иррациональный и нелогичный, и ее разговор произвел впечатление [на агента, который принял ее звонок] как на сумасшедшего".46
  
   Последовали новые неприятности. В июне 1955 года Налоговое управление США (IRS) заморозило банковский счет Бентли, потому что она не заплатила федеральный подоходный налог. Проступок и психическая неуравновешенность Бентли, откровенно признались в ФБР, заставляли ее все труднее и труднее допрашивать. Полевой отчет 1955 года подчеркивал это: "Бентли казалась несколько истеричной, иногда плакала во время разговора и выражалась бессвязно, когда пыталась рассказать обстоятельства инцидентов, в которых она участвовала".47
  
   Примерно в то же время, что и расследование Налогового управления США, Харви Маршалл Матусоу - бывший коммунист, информатор ФБР и еще один любовник Бентли - дала показания перед Подкомитетом Сената по внутренней безопасности, что она призналась ему, что для поддержания спроса на себя ей приходилось придумывать новые разоблачения. Позже Матусов признался, что был закоренелым лжецом, но бюро какое-то время серьезно относилось к его обвинениям против Бентли. С тех пор, как она дала показания на слушаниях по делу Ли в HUAC, агенты ФБР наблюдали, как она постоянно приукрашивала и преувеличивала свои истории в зале суда, перед Конгрессом и в своей автобиографии. Нападение Матусова только усилило ее паранойю и убедило ее, что коммунисты тоже хотят ее уничтожить. Возможно, она была права. Хотя ни она, ни ФБР этого не знали, Советы отслеживали ее местонахождение по крайней мере до 1955 года.48
  
   Несмотря на такие растущие трудности, ФБР никогда не сомневалось в ее основных заявлениях. Уже в ноябре 1953 года Эдгар Гувер публично подчеркнул веру бюро в нее, когда заявил Подкомитету Сената по внутренней безопасности: "Вся информация, предоставленная мисс Бентли, которую можно было проверить, оказалась правильной".49
  
   Между 24 апреля 1951 года и 25 сентября 1954 года ФБР шесть раз допрашивало ее о Ли. С самого начала его агенты в значительной степени полагались на ЦРУ, чтобы найти секретные документы OSS, которые относились к претензиям Бентли против него. ЦРУ, однако, предупредило ФБР, что общий характер ее утверждений и сложность сбора воедино старых файлов OSS, вероятно, затруднят его поиск. Это было особенно верно, когда ФБР попросило агентство найти документы по таким широким темам, как "антисоветская работа [the] OSS в Европе" и "либералы в Румынии, Болгарии и других балканских странах, выступающие против послевоенного российского господства, ведущие секретные переговоры с OSS в Швейцарии [и] Группы УСС, размещенные в Стамбуле, в конечном итоге предназначались для операций на Балканах ". Эти темы возникли из заявлений, сделанных Бентли о Ли 30 ноября 1945 года в местном отделении ФБР в Нью-Йорке.50
  
   Еще больше усложнял задачу ЦРУ тот простой факт, что Ли никогда не передавал ей никаких отчетов УСС. Его решение 1942 года не передавать Bentley никаких документов, возможно, спасло ему жизнь. Интервью от 28 мая 1952 года наглядно продемонстрировало это, когда два агента ФБР показали ей отчет УСС, в котором обсуждался план Донована по установлению открытого присутствия УСС в Москве в обмен на открыто признанный офис НКВД в Вашингтоне. Ли впервые рассказал ей о предложении Донована в январе 1944 года и держал ее в курсе событий всю зиму, но он всегда делал это устно. Когда Бентли прочитала один из фактических отчетов OSS об этом плане, лучшее, что она смогла собрать, это то, что он "по существу аналогичен информации, которую она получила от Джулиуса Джозефа, заместителя начальника и экономиста Дальневосточного отдела OSS, и Дункана Ли".51
  
   Другой пример произошел 24 июля 1953 года, когда офицер ЦРУ показал ей документ OSS, в котором обсуждалась операция "Воробей", катастрофическая миссия OSS, в результате которой 15 марта 1944 года трое ее сотрудников были сброшены в Венгрию. Американцы надеялись вывести эту страну из военного союза с Германией. Вместо этого гитлеровское гестапо арестовало всех трех агентов вскоре после того, как они приземлились. Немцы вторглись в Венгрию четыре дня спустя. Работая в Секретариате, Ли имел доступ к планам операции, а также к телеграммам о ее провале. И снова Бентли признала, что никогда не видела этого документа; она могла только сказать, "что где-то в 1944 году Ли рассказал ей, по сути, ту же историю". Расстроенная и сбитая с толку, она затем подчеркнула основную слабость, которую Ли или кто-либо другой, служивший в УСС и передавший ей секретную информацию, мог использовать против нее в зале суда: "Она заявила, что так много слышала об операциях УСС во время и после войны, что ей было трудно вспомнить простокогда она услышала об инциденте или его версии. Однако Бентли была вполне уверена, что Ли рассказал ей об этом, а она, в свою очередь, рассказала об этом Джозефу Кацу. "На самом деле, она была права - Ли рассказал ей об операции "Воробей ", - но единственные люди, которые могли это доказать, были в Москве.52
  
   ФБР понимало, что в процессе по делу о шпионаже адвокатам Министерства юстиции придется доказывать вину Ли "вне всяких разумных сомнений", что является гораздо более высоким стандартом доказательства, чем заявление Бентли о "разумной уверенности". Любой компетентный адвокат защиты уничтожил бы ее на свидетельской трибуне, и бюро это знало. И, в отличие от Уиттакер Чемберс, у нее не было тайника с документами, которые она могла бы предъявить, чтобы доказать, что она не лгала. У нее была только память, разрушенная временем и алкоголем.53
  
   Tинтервью ФБР с Джеймсом Р. Мерфи 28 сентября 1954 года сильно подорвало все надежды Эдгара Гувера, которые он все еще питал по поводу использования Бентли против Ли. Мерфи служил в УСС в качестве специального помощника Донована, а затем в качестве начальника X-2, его контрразведывательного подразделения. Донован привел Мерфи в свою разведывательную службу в августе 1941 года с определенной целью: уберечь его от ножей в спине. Британские коллеги Мерфи считали его лучшим офицером разведки США, которого они встречали во время Второй мировой войны.54
  
   Мерфи предоставил ФБР явно противоречивую информацию. Он подтвердил, что Ли имел доступ к большинству секретов УСС, но указал, что лидеры организации считают его полностью заслуживающим доверия. Мерфи подтвердил и опроверг то, что утверждал Бентли. С одной стороны, он сказал, что она была права насчет проблем УСС с послом Карлтоном Хейсом в Испании, что миссия Спарроу в Венгрии была предана, возможно, из-за утечки в Турции, что Донован, возможно, был проинформирован о проекте создания атомной бомбы в Ок-Ридже, и что Ли прерванная поездка в Китай в 1943 году имела какое-то отношение к Тай Ли, начальнику разведки Чан Кайши. С другой стороны, Мерфи сказал, что он не знал ни о каких антисоветских операциях, проводимых УСС, что планы Донована об обмене с НКВД были хорошо известны, особенно в армии США, и что УСС открыто действовало в Турции. Взвесив его заявления, бюро оценило Мерфи скорее как помеху, чем как актив.55
  
   Слабеющая память Бентли и смешанные воспоминания Мерфи усугубили затруднительное положение ФБР. Планы бюро арестовать Джозефа Каца были не лучше. В 1953 году Кац покинул Париж и переехал в Хайфу, Израиль. ФБР выследило его, установив почтовое прикрытие на его брата, который жил в Нью-Йорке. С помощью ЦРУ бюро планировало заманить Каца на борт американского судна в международных водах и вернуть его в Соединенные Штаты. Разъяренный Гувер наложил вето на совместную операцию после того, как ЦРУ напрямую поговорило с Министерством юстиции об этом плане.56
  
   В то время как ФБР изо всех сил пыталось возбудить против него уголовное дело, Ли предстал перед другим федеральным большим жюри. 23 сентября 1954 года он отправился в Камден, штат Нью-Джерси, и повторил те же самые опровержения, которые он делал с тех пор, как ФБР допрашивало его более семи лет назад. Принятие Конгрессом Закона об иммунитете 1954 года привело к созданию большого жюри в Камдене и Вашингтоне, округ Колумбия. Закон дал федеральным прокурорам возможность иммунизировать свидетелей большого жюри, дающих показания по делам о шпионаже и подрывной деятельности. Но в обмен на свою свободу эти свидетели больше не могли отстаивать свое право по Пятой поправке не свидетельствовать против себя. Ли, который никогда не был Пятым, проплыл невредимым.57
  
   После своего успешного выступления в Камдене Ли 2 ноября 1954 года написал Уильяму Томпкинсу в Отдел внутренней безопасности с просьбой разрешить ему вернуться на Бермуды. Он указал, что не видел свою семью с конца февраля и не мог вернуться к ним, пока правительство США не заверит власти Бермудских островов, что он не представляет угрозы безопасности. Чуть более месяца спустя Томпкинс ответил, что департамент не планирует отзывать его в качестве свидетеля перед федеральным большим жюри, которое все еще заседает в Камдене. Ли немедленно передал ответ Томпкинса Гордону Б. Твиди, вице-президент C. V. Starr and Company, материнской компании American International. Твиди отправил копию письма Томпкинса министру по делам колоний Бермудских островов и попросил его повторно принять Ли.58
  
   В тот же день, 10 декабря 1954 года, в защиту Ли вмешался еще более влиятельный сторонник. Уильям Дж. Донован, который продолжал следить за проблемами своего помощника во время войны, попросил президента крупнейшего независимого банка Бермуд оказать давление на местное правительство. Донован заверил банкира, что сэр Уильям Стивенсон, знаменитый "Бесстрашный", который руководил британской разведкой в Соединенных Штатах во время Второй мировой войны и сейчас живет на Бермудах, также поддержал возвращение Ли.59
  
   Письмо Томпкинса в сочетании с давлением сработало. Правительство Бермудских островов смягчилось после того, как Государственный департамент уведомил его, что "у США нет возражений". 22 декабря 1954 года Ли оставил свою работу в Нью-Йорке и приехал в Гамильтон с праздничным визитом. Во время своего изгнания в Нью-Йорке Рут Шипли продолжала получать обновленную информацию о его местонахождении и его попытках вернуться на Бермуды. Хотя она все еще отказывалась дать ему паспорт, он не нуждался в нем для такого краткого пребывания.60
  
   Sпонимая, что Ли снова ускользнет от него, ФБР предприняло еще один большой шаг, чтобы доказать обвинения Бентли. В январе 1955 года отделение бюро в Нью-Хейвене разыскало Натана Шермана и Лену Халперн, двух самопровозглашенных членов CPUSA, которые были знакомы с Ли там в 1938 и 1939 годах. Шерман и Халперн были двумя из четырнадцати "определенно красных" людей, которых Кэтрин Нэнгл назвала ФБР в августе 1940 года как посетивших Ли в ее доме на Ливингстон-стрит, 23.61
  
   И Шерман, и Халперн охарактеризовали Ли, особенно Ишбель, как "левых". Шерман описал Ли как человека с "мышиным характером" и "несколько анемичного", но увлеченного Гражданской войной в Испании. Хотя у него было "впечатление", что Ли, возможно, был членом CPUSA, он не мог вспомнить, чтобы он посещал какие-либо партийные собрания. Халперн сообщила, что Ишбель "была полностью убеждена в коммунизме", но добавила, что она была бы очень удивлена, если бы Ли полностью согласился со взглядами Ишбель. Когда агенты надавили на нее по поводу членства Ли в CPUSA, Халперн ответила, что она была не в том положении, "чтобы смотреть на [партийные] карточки". Два других члена CPUSA, которые, по словам Кэтрин Нэнгл, часто встречались с Ли, сказали ФБР, что не помнят их.62
  
   Пока ФБР отчаянно искало другие доказательства, кроме бесценной "Веноны", чтобы подтвердить обвинения Бентли, Ли наслаждался воссоединением с Ишбель и их пятью детьми. 14 марта 1955 года он вернулся в свой маленький номер в отеле Parkside в Нью-Йорке.63
  
   Хотя власти в очередной раз вынудили Ли покинуть Бермуды, его визит создал важный прецедент. Его работодатель немедленно ухватился за это и засыпал Рут Шипли настоятельными просьбами, чтобы она дала ему паспорт. Уильям Янгман, президент American International, который восхищался юридическими навыками Ли, особенно хотел отправить его на работу над некоторыми запутанными проблемами, возникшими в лондонском офисе страхового конгломерата.64
  
   После того, как Шипли отказался, Янгман встретился с губернатором Бермудских островов сэром Александром Худом 1 апреля 1955 года. Сэр Александр, которого личный врач Уинстона Черчилля описал как "чистокровного краснолицего шотландца, о котором и говорить нечего", был выпускником медицинской школы Эдинбургского университета и бывшим генеральным директором медицинской службы британской армии. В армии Худ испытал острую неприязнь к государственным служащим, придерживающимся строгих правил. Принимая трудные решения, он предпочитал полагаться на то, что он называл своим здравым смыслом.65
  
   Сэр Александр выразил большое сочувствие Ли и его семье, но сказал, что единственной проблемой является безопасность Бермудских островов. Какое-то американское агентство должно было предоставить гарантии, что Ли не представляет угрозы безопасности колонии.66
  
   Десять дней спустя Томми Коркоран лично передал письменное резюме встречи Янгмана с сэром Александром офицеру службы безопасности Госдепартамента. Он также передал то, что Янгман доверил ему в частном порядке: Ли был только частью проблемы. Другая часть была Ишбель. Местные власти были расстроены, потому что она посещала библейские собрания с чернокожими на острове. Они хотели заставить ее уехать, но ее британское гражданство не сделало это легким. Вместо этого они надеялись, что она уйдет, как только станет ясно, что ее муж не может вернуться.
  
   Коркоран пришел в Госдепартамент, чтобы помочь Ли, и поэтому, когда его встреча подходила к концу, он предложил офицеру безопасности, чтобы генеральный консул в Гамильтоне объяснил сэру Александру, что Государственный департамент не имеет полномочий "очистить" Ли как частное лицо. гражданин. Он выдавал паспорта американским гражданам, а не разрешения на безопасность.67
  
   Wпока эксперты по безопасности Госдепартамента обдумывали предложенный ответ Коркорана сэру Александру, шарик рулетки, казалось, ненадолго упал на номер Ли: Рут Шипли ушла в отставку 30 апреля 1955 года. Как и любая королева, отрекающаяся от трона, она уже выбрала своего преемника. Готовясь к отставке, она открыто похвасталась прессе, что оставляет свое королевство в надежных руках: "Да, мой преемник был выбран - мной. У нас хороший корабль. Тебе не кажется, что после 28 лет я должен знать, что нужно?"68
  
   Во многих отношениях Фрэнсис Найт Пэриш, которая использовала свою девичью фамилию, работая в Госдепартаменте, была зеркальным отражением Рут Шипли. Найт, о которой сообщалось, что она была частью того, что сенатор Джозеф Маккарти называл своим "лояльным американским подпольем", считала, что у нее есть законное право и моральная обязанность защищать американцев от идей и политических философий, которые она ненавидела, особенно коммунизма. Джозеф Раух-младший, председатель организации "Американцы за демократические действия", назвал ее выбор "шокирующим для всех, кто хочет сохранить американскую свободу".69
  
   Найт разделял неизменную ненависть Шипли ко всему политическому левому. Со временем - она, наконец, ушла на вынужденную пенсию в 1977 году после двух продлений - она стала известна своим критикам на Капитолийском холме как "людоедка". Но, как и Шипли, она была мастером самозащиты. Когда ее враги в Госдепартаменте попытались сместить ее в 1966 году, она созвала пресс-конференцию и заявила: "Какие-то подонки хотят меня заполучить".70
  
   Найт оказалась такой же безжалостной, как Шипли, в охране своих владений, но дни славы паспортного стола неограниченной власти уже прошли к тому времени, когда она устроилась за старым столом Шипли. К тому времени он столкнулся с растущим вниманием Конгресса, судебными исками, направленными против Закона о внутренней безопасности 1950 года, расследованиями, начатыми частными организациями, такими как Ассоциация адвокатов Нью-Йорка, и появлением более либерального Верховного суда США во главе с Эрлом Уорреном.71
  
   Все это отражало ослабление смуты, называемой маккартизмом. Джозеф Маккарти был прав, когда утверждал, что Советы проникли в правительство США и использовали для этого CPUSA, но его выбор времени и цели были ошибочными. Когда он начал свой крестовый поход, сталинские шпионы в Москве горько жаловались на отсутствие у них источников информации в федеральных агентствах Вашингтона после разоблачений Бентли и Чемберса: "Самый серьезный недостаток в организации разведки в США. это отсутствие агентов в Государственном департаменте, разведывательной службе, службе контрразведки и других важнейших правительственных учреждениях США". Расцвет советских шпионов внутри правительства США уже наступил и прошел. Почти никто из людей, которых обвинял Маккарти, не всплыл в трафике Веноны.72
  
   Когда в январе 1953 года был приведен к присяге в качестве президента, Дуайт Эйзенхауэр проницательно ждал, когда Маккарти переступит черту. Пока он выжидал, напряженность холодной войны спала. Сталин умер 5 марта 1953 года, а чуть более четырех месяцев спустя Корейская война закончилась кровавым тупиком. Чуть более чем за месяц до окончания войны правительство США казнило Розенбергов. Страх перед советскими танками, катящимися по Главной улице, больше не терроризировал американцев. Год спустя сам Маккарти окончательно самоликвидировался.73
  
   Охота "Тайлганнера Джо" на ведьм среди коммунистов в армии в конце 1953 и начале 1954 года, вызванная его неудачной попыткой заставить службу предоставить одному из своих помощников привилегированное отношение, привела к ужасным последствиям и заставила его защищаться. Впервые, благодаря чуду телевидения, миллионы американцев смогли увидеть Маккарти в действии. Они были ошеломлены тем, что увидели. С его хронической пятичасовой тенью и непрекращающимися издевательствами над испуганными свидетелями, он, казалось, принадлежал инквизитору Томасу де Торквемаде в Испании пятнадцатого века, а не в Вашингтоне двадцатого века. Его общественная поддержка исчезла так же быстро, как и виски, на которое он привык полагаться по ночам. Маккарти, наконец, сдался 2 декабря 1954 года, когда его коллеги-сенаторы осудили его.74
  
   Когда Маккарти был в опале, Эйзенхауэр быстро предпринял шаги, чтобы убрать внутреннюю войну страны против коммунизма с первых полос своих газет. Он мог себе это позволить, потому что любая привлекательность, которую коммунизм все еще имел для американцев, быстро ослабевала. К концу 1955 года КПУСА сократилась примерно до 22 000 членов. Осуждение советским лидером Никитой Хрущевым преступлений Иосифа Сталина на Двадцатом съезде Коммунистической партии СССР в феврале 1956 года и его вторжение в Венгрию в октябре того же года почти полностью уничтожили американскую партию. К концу года численность CPUSA сократилась до 3 000-6 000 членов. Даже Эдгар Гувер, который замышлял уничтожить ее раз и навсегда, больше не верил, что партия представляет серьезную шпионскую угрозу.75
  
   Президент Эйзенхауэр, лично близкий к Гуверу, призвал американскую общественность забыть о коммунистах и предоставить их бюро: "Наша великая защита от этих людей - ФБР. ФБР в течение многих лет проделывало великолепную работу в этой области ".76
  
   Lee, в частности, извлек огромную выгоду из краха маккартизма и продолжающейся неспособности бюро подтвердить заявления Бентли доказательствами, не связанными с высокосекретными перехватами Venona. 23 мая 1955 года Фрэнсис Найт телеграфировала Роберту Стриперу, чтобы сказать, что, хотя она не собирается давать Ли паспорт, Паспортный стол не возражает против его присутствия на Бермудах. Две недели спустя Стрипер сообщил министру по делам колоний, что Государственный департамент не возражал против возвращения Ли в Гамильтон "по соображениям безопасности или иным образом." За пять дней до этого Эдмунд снова пригрозил Госдепартаменту действиями Конгресса.77
  
   Пока Госдепартамент ждал, пока правительство Бермудских островов решит, может ли ли вернуться, Коркоран продолжал дергать за ниточки внутри Госдепартамента. После того, как американское консульство узнало, что Коркоран жаловался на медленный ответ, один из его сотрудников отправил в Вашингтон горячую телеграмму: "Ответ будет получен в надлежащее время, и, по моему мнению, если адвокат [Томми Коркоран] сует свой нос во все это и пытается оказать сильное давление на власти здесь, такие действия, вероятно, будуттолько откладывает решение и может даже привести к тому, что решение будет противоречить желаниям Лиса ".78
  
   8 июля 1955 года сэр Александр, устав от дела Ли, отменил распоряжение своего правительства о депортации и позволил ему вернуться, но не без условий. Сэр Александр сказал, что планирует пересматривать свое решение о реадмиссии Ли каждые три месяца и оставляет за собой право депортировать его в любое время. Два дня спустя Ли сел на рейс 136 авиакомпании "Пан Американ" и вылетел на Бермуды. Он возвращался к своей прерванной жизни, но его вынужденный отъезд стоил ему больше, чем он мог себе представить. Непомерной ценой оказался Ишбель.79
  
   ДВЕНАДЦАТЬ
  
   ИРОНИЯ МОЕЙ ЖИЗНИ
  
   Tпоследствия службы Ли Советам во время Второй мировой войны периодически потрясали его жизнь, пока он не умер в 1988 году в возрасте семидесяти четырех лет. Эти толчки также прокатывались по жизни его семьи, его сторонников и его врагов, иногда с разрушительными последствиями.
  
   Пока губернатор Бермудских островов не депортировал его в декабре 1953 года, Ли мог уберечь свою семью от худших последствий своей шпионской деятельности в пользу Советов. Это изменилось после того, как он был вынужден покинуть британскую колонию. На вершине списка жертв его брак так и не оправился от этого расставания.
  
   Почти шестнадцать месяцев Ишбель была предоставлена самой себе с пятью детьми этой пары. Стресс и чувство покинутости, наконец, одолели ее. Ли всегда играл по своим собственным сексуальным правилам в их браке. Как и многие женщины ее эпохи, имеющие детей, она неохотно терпела внебрачные связи своего мужа и оставалась ему верна. Этот двойной стандарт закончился на Бермудах.
  
   Пока Ли был брошен в Нью-Йорке, Ишбель познакомилась с Брайаном Беркли Берландом, который позже стал самым известным романистом Бермудских островов и ее третьим мужем. На семнадцать лет младше Ишбель, Берланд происходил из одной из самых богатых и известных семей Бермудских островов. Прирожденный бунтарь, он играл за чернокожую команду по крикету и отказался закрывать глаза на расовое неравенство на Бермудах. Отсутствие у Бурланда терпения к жесткой социальной структуре колонии взывало к моральным чувствам Ишбель так же, как его готовая улыбка облегчала ее одиночество.1
  
   Хотя неясно, когда начался их роман, Ишбель и Бурланд открыто признали это летом 1958 года. К тому времени Ли пришли к выводу, что их брак не спасти, и решили подвергнуть его эвтаназии. В своих воспоминаниях Ишбель точно определила причину его краха: "Мы пытались возобновить нашу старую жизнь, но у нас обоих появились новые привязанности. Мы были больше заинтересованы в них, чем друг в друге, что означало, что брак вскоре оказался на грани срыва ".2
  
   В 1983 году Ли вспоминал о конце своего союза с Ишбель. Основная вина, по его мнению, лежала не на них обоих, а на Элизабет Бентли. "Наш брак, который с самого начала был окружен множеством проблем взаимного приспособления (особенно небрежным ведением домашнего хозяйства Ишбель), не смог выдержать дополнительного напряжения, вызванного делом Бентли и его последствиями". 15 сентября 1958 года они официально расстались. Чуть больше года спустя они развелись в Кортесе, Мексика. Помимо взаимных обвинений, Ли указал несовместимость в качестве официальной причины.3
  
   Ли никогда не ломался под давлением того, что его оторвали от семьи и развалили его брак, но он был близок к этому. 26 ноября 1956 года его врач отметил, что он по-прежнему выкуривает от двух до трех пачек сигарет в день, страдает от хронического беспокойства, напряжения и гипертонии и "довольно часто глубоко вздыхает". Два года спустя тот же врач написал, что Ли "всегда [производил] впечатление некоторой напряженности", "выкуривал 40 сигарет в день" и демонстрировал "повторяющуюся дрожь, прерывистый сон, [и] липкие руки".4
  
   Lбрак Ии был не единственной жертвой выбора, который он сделал почти полтора десятилетия назад. Армистед Мэйсон Ли, его брат, поступил на дипломатическую службу в 1942 году. До этого он последовал за своим братом в Йель, а затем в Оксфорд в качестве стипендиата Родса. После назначения его в Дакар, Мельбурн, Веллингтон и Вашингтон, Округ Колумбия, Государственный департамент уведомил Армистед в 1954 году, что он размещает его в Бонне. В начале 1950-х годов назначение в столицу Западной Германии было обязанностью на передовой в холодной войне и необходимым шагом для продвижения в высшие эшелоны дипломатической службы.5
  
   Но прежде чем Армистед смог уйти, Госдепартамент отменил его задание как слишком деликатное. Вместо этого Министерство иностранных дел отправило его на Ямайку, тогда британскую колонию, на два года. После этого он провел год в Гарварде. Его следующим назначением была Исландия. Армистед не помог своей карьере, критикуя вице-президента Ричарда Никсона и поддерживая Джона Стюарта Сервиса, одного из офицеров дипломатической службы, служивших в Китае во время Второй мировой войны, которого сенатор Джозеф Маккарти обвинил в "потере Китая"."Когда Госдепартамент уволил Сервис в 1951 году, Армистед распространил петицию с протестом против того, что он считал несправедливым обращением с ним.6
  
   Антиниксоновские высказывания Армистеда и его петиция привлекли внимание Бюро инспекций, безопасности и консульских дел Госдепартамента, но его кровные связи с Ли заставили следователей усомниться в его лояльности Соединенным Штатам. Веря в невиновность своего брата, он оттолкнул его и ответил тем, что его жена назвала "высокомерной манерой". В мгновение ока досье Армистеда на ФБР, по ее словам, "достигло небес".7
  
   Он также перешел дорогу Рут Шипли. 2 февраля 1955 года Армистед написал ей с Ямайки, чтобы пожаловаться на ее обращение с его братом. Он завершил свое письмо плохо завуалированным предупреждением: "Я вряд ли смогу винить Дункана, если он решит предать все это огласке, и я уверен, что результаты вряд ли повысят авторитет Департамента."Шипли отклонила его письмо одним движением ручки: "Как вы знаете, от американских граждан, выезжающих на Бермуды, паспорта не требуются, и просьба вашего брата о выдаче паспорта, по-видимому, вызвана необходимостью показать иностранным властям, что правительство Соединенных Штатов не верит выдвинутым обвинениямпротив него. Это, как вы знаете, не является надлежащей функцией паспорта ".8
  
   Действия Ли во время войны также продолжали беспокоить его бывшего наставника Уильяма Дж. Донована. Когда Дуайт Эйзенхауэр был приведен к присяге в качестве тридцать четвертого президента страны в январе 1953 года, Донован надеялся, что его выдвинут на пост директора ЦРУ. Вместо этого Эйзенхауэр выбрал Аллена Даллеса, который возглавлял отделение УСС в Швейцарии, возглавить агентство и предложил назначить Донована послом в Таиланде. Донован согласился. 12 июня 1953 года государственный секретарь Джон Фостер Даллес (брат Аллена) попросил Эдгара Гувера "провести полное расследование на местах в отношении генерала Донована".9
  
   Даллес ожидал, что ФБР завершит свою работу над обладателем Медали Почета в течение десяти дней. Вместо этого проверка данных заняла до 15 июля. Одной из причин задержки был Дункан Ли. 7 июля местное отделение в Вашингтоне объяснило свое опоздание Д. Милтону "Микки" Лэдду, главе отдела контрразведывательных расследований ФБР: "Хотя расследование в целом было весьма благоприятным для генерала Донована, имеется значительная информация о его мягкой политике по отношению к прокоммунистам в Управлении стратегических служб ввремя, когда он возглавлял это Агентство. Есть также информация о прокоммунистически настроенных сотрудниках в его юридической фирме". По крайней мере, одно резюме ФБР в досье Донована включало длинное изложение обвинений Элизабет Бентли против Ли. Хотя в заключительном отчете, представленном Гувером по Доновану, подчеркивалось, что он был "болваном", который допустил коммунистов в УСС, Сенат все равно утвердил его.10
  
   Mв то же время Эдгар Гувер переживал свой собственный шторм. 17 октября 1955 года Верховный суд США согласился рассмотреть дело, оспаривающее Закон Смита, краеугольный камень успешного судебного преследования ФБР Коммунистической партии Соединенных Штатов Америки. В тот же день агент отдела контрразведки ФБР проанализировал дело Ли и рекомендовал бюро закрыть его "ввиду невозможности установить нарушения в шпионаже или членство в КП со стороны Ли в настоящее время".11
  
   Гувер отказался отложить дело, но шансы ФБР арестовать Ли практически исчезли после того, как оно решило, что расшифрованные перехваты Venona не могут служить прямым доказательством в шпионских процессах. Программа взлома кодов была чрезвычайно успешной в создании зацепок и подтверждении фактов - она помогла ФБР собрать другие доказательства, которые осудили Розенбергов и по меньшей мере десять других людей, - но в нескольких случаях, включая дело Ли, она предоставила бюро единственное конкретное доказательство шпионажа.12
  
   1 февраля 1956 года Алан Белмонт, преемник Микки Лэдда на посту помощника директора отдела внутренней разведки ФБР, составил сверхсекретный меморандум, в котором взвешивались преимущества и недостатки использования перехватов Venona в преследовании за шпионаж. Заметив, что публичное использование информации Venona "подтвердит Элизабет Бентли и позволит правительству осудить ряд субъектов, чья дальнейшая свобода является грехом против правосудия" и "оправдать Бюро в вопросе доверия, которое мы оказали показаниям Элизабет Бентли", Белмонт сожалел, что недостатки этого были "подавляющими". Он утверждал, что адвокаты защиты попытаются обнаружить и оспорить секретные методы, которые Арлингтон Холл использовал для разблокировки сообщений. Он также сомневался, что расшифрованные перехваты могут выдержать любые неизбежные вызовы защиты с использованием слухов и быть допущены в качестве доказательства во время реального судебного разбирательства по делу о шпионаже. Что еще более важно, Бельмонт не хотел, чтобы Советы узнали в полной мере о том, что Арлингтон Холл смог сделать с их сообщениями.13
  
   "Венона", которая в конечном итоге показала, что более 350 американских граждан, иностранцев, постоянно проживающих на территории США, и иммигрантов помогали советским разведывательным службам против Соединенных Штатов во Второй мировой войне, была в значительной степени постоянной контрразведывательной программой в начале 1956 года. Это было правдой, несмотря на то, что Агентство национальной безопасности и ФБР знали или сильно подозревали, что Советы успешно проникли в проект. Ким Филби, работавший в Вашингтоне в качестве представителя британской МИ-6 в разведывательном сообществе США с 1949 по 1951 год, и Уильям Вайсбанд, "крот", внедренный НКГБ в Арлингтон-Холл в 1945 году, рассказали своим московским хозяевам о главных успехах программы. Несмотря на это, Советы не знали всего о Веноне, и АНБ хотело, чтобы так и оставалось.14
  
   Бельмонт также беспокоился о политизации строго засекреченной программы. Он указал, что 1956 год был годом выборов и что республиканцы использовали откровения Веноны, чтобы смутить демократов, подчеркнув масштабы проникновения Советов в американское правительство во время Второй мировой войны. В то же время он беспокоился, что демократы обвинят ФБР, взяв на себя ответственность за спонсирование программы взлома кодов в первую очередь. "Бюро, - сокрушался Бельмонт, - было бы прямо посередине".15
  
   Наконец, он предсказал, что Советы запустят свою пропагандистскую машину на полную мощность, если "Венона" будет обнародована, и "будут кричать, что США никогда не действовали добросовестно во время войны". Гувер согласился со всеми аргументами Бельмонта и решил, в партнерстве с АНБ, что программа должна оставаться сверхсекретной.16
  
   Последовали новые неприятности. 15 марта 1956 года Министерство юстиции, следуя примеру Верховного суда, проинформировало Гувера, что все будущие дела ФБР по Закону Смита должны включать доказательства фактического плана насильственной революции. Бюро полагалось на широкие запреты Закона Смита на пропаганду насильственного свержения правительства США, чтобы обезглавить руководство CPUSA, но инструкции департамента требовали гораздо более высокого стандарта юридических доказательств, практически исключив закон как жизнеспособный инструмент судебного преследования.17
  
   Лишенный чрезвычайно мощного оружия Закона Смита и Веноны в зале суда, Эдгар Гувер остался полон решимости уничтожить угрозу, которую, по его мнению, коммунизм представлял для американского народа. Он почти добился успеха после Первой мировой войны, но, как он убедил себя, те, кто не смог осознать истинный масштаб угрозы, обуздали его, прежде чем он смог завершить свою миссию. Их сомнения по поводу его тактики "все идет своим чередом" и их одержимость юридическими тонкостями удержали коммунистов подальше от ковра и даже укрепили их.18
  
   Неспособный к самокритике, Гувер никогда не признавал, что его собственные действия между 1919 и 1922 годами способствовали тому, что американское коммунистическое движение ушло в подполье. Чтобы выжить, он сделал секретность и конспирацию своей жизненной силой. Кремль смог обратиться к секретным ячейкам и сетям КПУ после того, как Сталин из чистой паранойи убил своих самых опытных офицеров разведки. Шпионаж КПУ во время Второй мировой войны выставил Гувера дураком, который сильно переоценил идеологическую привлекательность партии для подавляющего большинства американцев, недооценив ее способность привлечь небольшую часть, готовую украсть секреты их страны.
  
   Гарри Трумэн должен был уволить Гувера после того, как стал ясен весь масштаб разоблачений Бентли. Но республиканцы, захватившие обе палаты Конгресса в 1946 году, были больше заинтересованы в дискредитации демократов, чем в расследовании провалов ФБР, и заставили президента защищать действия своей администрации в отношении шпионской угрозы, исходящей от коммунизма. Гувер, мастер выживания, быстро и ловко вступил в союз с республиканцами и успешно доказал, что демократы связали ему руки.
  
   Личные интересы и политика спасли Дж. Эдгара Гувера, но он не ожидал, что его пощадят снова, если он оставит себя беззащитным перед своими врагами. Чтобы выгородить себя, а также заменить Закон Смита и компенсировать свою неспособность положиться на Венону в суде, он решил бороться с огнем огнем и уничтожить коммунистов, используя против них их же методы. Он знал, что Ли и большинство других коммунистов, которых назвал Бентли, были виновны в шпионаже, но им удалось скрыться. Он поклялся, что это больше никогда не повторится.
  
   28 августа 1956 года Гувер санкционировал сверхсекретную программу контрразведки ФБР (COINTELPRO) "для разрушения, дезорганизации и нейтрализации" тех организаций и отдельных лиц, которых он считал опасными для "американского образа жизни". Чтобы уничтожить эти угрозы, он дал своим агентам полную свободу действий, чтобы использовать мешки, полные грязных трюков. Жесткие методы включали в себя распространение ложных историй с "дружественными" газетчиками, которые утверждали, что их подданные занимались растратой, мошенничеством или двоеженством, а также распространение уничижительной информации или откровенной лжи посредством анонимных писем и телефонных звонков, в которых утверждалось, что человек был гомосексуалистом, прелюбодеем или информатором ФБР.19
  
   Первой целью COINTELPRO Гувера был CPUSA. Полное уничтожение партии стало его главной навязчивой идеей. Три года спустя местное отделение ФБР в Нью-Йорке насчитывало четыреста агентов, назначенных для расследования проеденного молью CPUSA; в нем было только четыре агента, занимавшихся организованной преступностью. То, что Советы больше не использовали пронизанный информаторами CPUSA для шпионажа, не имело никакого значения для современного Ахава - Гувер все еще верил, что это имело целью подорвать средний класс Америки, который он защищал.20
  
   К 1960-м годам Гувер развернул эту неограниченную кампанию информаторов и грязных трюков против гражданских прав и антивоенных движений, потому что он повсюду видел скрытые марионеточные нити международного коммунизма и был полон решимости перерезать их. Но так же, как это сделал Джозеф Маккарти, Эдгар Гувер привел в движение разрушение своей собственной репутации.
  
   Wкогда Гувер замышлял уничтожить американский коммунизм, глава его местного отделения в Нью-Йорке написал ему 26 марта 1957 года, возобновив просьбу закрыть дело Ли, "поскольку все логические зацепки были рассмотрены, и субъект в настоящее время находится за пределами Соединенных Штатов". Четырьмя месяцами ранее агенты из того же отделения следили за Ли, когда он находился в Нью-Йорке, Делавэре и Коннектикуте в деловой поездке. Информатор в "Америкэн интернэшнл" дал им свой маршрут, а другой в его отеле передал информацию о том, кому он звонил. Несмотря на это полное освещение, они не видели и не слышали ничего, кроме обычных деловых встреч и дискуссий.21
  
   Пока Гувер обдумывал запрос местного отделения, C. V. Starr and Company, материнская компания American International, возобновила поиски паспорта Ли. Компании нужно было, чтобы он выехал за границу, чтобы контролировать свои обширные юридические вопросы. Фрэнсис Найт, ныне глава паспортного стола, сопротивлялась, но предложила Ли подать новое заявление на паспорт. В рамках этого она заставила его подписать еще одно письменное показание, в котором говорилось, что он никогда не был членом CPUSA. Вооруженный показаниями под присягой, Найт попросил экспертов по безопасности Госдепартамента еще раз проанализировать его досье. 1 апреля 1958 года они вручили ей четырехстраничное резюме своих выводов, которое повторяло заключение HUAC, сделанное десятью годами ранее: "Либо мисс Бентли говорит правду, а Ли лжет, либо наоборот". Понимая, что его дело зашло в тупик, они порекомендовали Найту дать ему паспорт.22
  
   После того, как Отдел внутренней безопасности Министерства юстиции признал, что его расследование в отношении Ли практически закончено, Найт, наконец, смягчился и выдал ему паспорт 16 мая 1958 года. В тот же день она рассказала Дж. Эдгару Гуверу о его новом паспорте и его планах использовать его для поездок в Великобританию, Францию и Италию. Месяц спустя Верховный суд США вынес решение по делу Кент против Даллеса, постановив, что Конгресс не намерен предоставлять госсекретарю "неограниченную свободу действий по выдаче или отказу в выдаче паспорта гражданину по любой существенной причине, которую он может выбрать."С "Королевством паспортов", созданным Рут Шипли и увековеченным Фрэнсис Найт, было покончено.23
  
   К тому времени у Гувера не осталось выбора. 24 июня 1958 года он сдался и удовлетворил просьбу местного отделения в Нью-Йорке опустить занавес над делом Ли. Местное отделение бюро в Вашингтоне последовало его примеру и попросило Паспортный стол прекратить отправлять ему информацию о Ли. Фрэнсис Найт, непреклонная в том, что Ли представляет угрозу национальной безопасности и что она знает лучше, проигнорировала эту просьбу. Она продолжала отправлять в ФБР регулярные обновления о планах поездок Ли и продлении паспорта еще почти десять лет.24
  
   Яесли он и почувствовал, что бюро наконец-то завершило свое тринадцатилетнее расследование в отношении него, Ли никогда не показывал этого. На этот раз не было никаких пивных вечеринок или хвастовства тем, что он вне досягаемости ФБР. Его жена ушла, и его семья была разбросана. В 1959 году Ишбель уехала с Бермудских островов вместе со своим младшим ребенком в Великобританию. Четверо других детей Ли, используя деньги, которые давал их отец, периодически навещали свою мать. Она поселилась в Оксфорде, где стала преподавателем на полставки в Колледже дополнительного образования и квартирной хозяйкой для студентов Оксфорда.25
  
   15 апреля 1989 года офицер контрразведки ЦРУ в отставке взял интервью у Ишбеля. Она оставалась непреклонной в том, что ни она, ни ее муж не были коммунистами и никогда не предавали Соединенные Штаты. Она признала, однако, что Ли так и не смог смириться с тем, что его назвали предателем. Служба иммиграции и натурализации не давала ей неограниченную визу для посещения Соединенных Штатов до 1977 года. Она умерла 19 мая 2005 года в Эдинбурге.26
  
   В январе 1960 года Ли перешел из American International в C. v. Starr and Company, став помощником вице-президента и членом юридического отдела в Нью-Йорке. Он продолжал записывать своих оставшихся четырех детей в дорогие подготовительные школы. Вряд ли он был простым родителем, он глубоко любил их и очень серьезно относился к своим обязательствам перед ними. Он отправил их в школы Тафта, Гротона, Чатем-Холла и Формана. Он также каждый месяц посылал Ишбель деньги в Англию, а затем в Шотландию - эту практику он продолжал до самой смерти - и платил за образование их младшего ребенка, Скотта.27
  
   В течение первых двух лет в Нью-Йорке Ли жил в маленькой квартире в Бруклине и в крошечной "железнодорожной" квартире на Манхэттене. Он боролся как с депрессией, так и с финансовыми проблемами. Он также продолжал бороться с алкоголизмом. В редкий момент откровенности он сказал своему старшему сыну: "Как только вы, дети, получите образование, мне все равно, что будет со мной".28
  
   У его необычайно сложной личности были и другие стороны. В один момент Ли мог быть теплым и очаровательным, а в следующий - отстраненным и резким. Он оставался рассказчиком с острым, как бритва, чувством юмора. Для своей племянницы он был романтичной фигурой, вежливым и утонченным, но от него сильно веяло цинизмом и разочарованием в том, как сложилась его жизнь.29
  
   В 1964 году его положение улучшилось. 31 июля он женился на Фрэнсис Адоу Булл, которая выросла в Торонто, Канада, будучи членом высшего общества этого города. Отличный повар и высокоорганизованная, она была всем, чем не была Ишбель. Десять месяцев спустя К. В. Старр, признавая его исключительные юридические способности, повысил Ли до одного из двух вице-президентов и главного юрисконсульта. Его финансовые проблемы прекратились, особенно после того, как компания предоставила ему акции American International Underwriters.30
  
   Ли и его новая жена переехали в дом 1111 по Парк-авеню в богатом Верхнем Ист-Сайде Нью-Йорка. Обедая в клубе на Уолл-стрит и принадлежа к Йельскому клубу, Демократической партии, Американской ассоциации адвокатов и приходу Епископальной церкви Небесного Покоя, он олицетворял комфортабельного капиталиста и солидного члена истеблишмента, которого он так ненавидел, будучи студентом-радикалом в Оксфорде.31
  
   Тем не менее, Ли так и не освободился полностью от своего прошлого. 25 марта 1968 года Джон Р. Рэрик, конгрессмен из Луизианы, обвинил его в том, что он советский шпион, в одной из своих периодических тирад против коммунистов в Палате представителей. ФБР, несмотря на то, что официально закрыло на него дело, периодически допрашивало отдел кадров К. В. Старра о его работе и поездках. Точно так же Фрэнсис Найт, все еще убежденный в своей вине, продолжал откладывать продление своего паспорта.32
  
   Bно это были просто стычки на войне, которая давно закончилась. 6 марта 1970 года специальный агент, отвечающий за местное отделение бюро в Вашингтоне, попросил у Гувера разрешения уничтожить некоторые из досье, которые все еще хранились в его офисе, на людей, которых обвинила Элизабет Бентли. Причина, по которой он хотел уничтожить эти записи, была простой, но печальной: "Со времени рассмотрения дела большим жюри и Комитетом Палаты представителей по антиамериканской деятельности это дело анализировалось снова и снова в попытке подтвердить обвинения Бентли. На сегодняшний день мы не смогли найти источник, который мог бы подтвердить слова Бентли. Подтверждение ее утверждений было получено через бюро source 5 [Venona], но эта информация не может быть использована в доказательственных целях. Все усилия не смогли разрушить этот заговор молчания ". Гувер отклонил его просьбу.33
  
   В 1973 году Ли ушел в отставку с поста главного юрисконсульта, секретаря и вице-президента C. V. Starr. Возможно, компания заставила его уйти раньше из-за его пьянства. Ли регулярно выпивал два-три мартини за обедом. Он продолжал работать консультантом до февраля 1975 года, но страховой гигант никогда не просил его работать над каким-либо из своих специальных проектов, как это делали некоторые из его коллег.34
  
   Поскольку в Нью-Йорке его мало что держало, а дети его новой жены жили в Торонто, он решил эмигрировать туда. "Торонто, - объяснял Ли Арнольду Смиту, своему ближайшему другу по Оксфорду, - был "большим городом, но не слишком большим, с удобствами оживленного мегаполиса и немногими ужасами Нью-Йорка". Впервые он задумался о переезде туда 28 ноября 1972 года, когда написал канадскому консульствугенерал в Нью-Йорке, чтобы узнать о требованиях к въезду в эту страну для постоянных жителей.35
  
   Эмиграция означала раскопки его прошлого и, возможно, возобновление обвинений Бентли. 15 сентября 1973 года он связался с одной из самых уважаемых юридических фирм Торонто по поводу того, насколько глубоко канадские власти будут копаться в его прошлом. Его особенно беспокоил вопрос 31 (2) (d) его заявления о предоставлении постоянного места жительства, в котором спрашивалось, был ли он когда-либо депортирован из Канады или какой-либо другой страны. Ответ его адвоката не был обнадеживающим: "Нам сообщили, что запросы направлены в R.C.M.P. [Королевская канадская конная полиция] и ФБР. если бы заявитель был резидентом Соединенных Штатов. Мы не смогли точно установить, какие расследования были проведены, но нам сообщили, что они очень тщательные ".36
  
   Ли не хотел новых расследований или ущерба, который они могли нанести его тщательно созданному имиджу жертвы безумия Бентли и политического кровопролития, охватившего Соединенные Штаты в конце 1940-х и начале 1950-х годов. И все же он решил, что лучшая защита - это агрессивное нападение. Он атаковал вопрос 31 (2) (d) в лоб: "Действия правительства Бермудских островов были предприняты в разгар маккартистской антикоммунистической истерии. Я полагаю, это произошло в результате некоторой огласки, которую я получил в конце 1940-х годов из-за обвинений, выдвинутых Элизабет Бентли, признавшейся коммунистическим агентом, которую я знал в первые дни Второй мировой войны. В частности, она обвинила меня и других в том, что я являюсь членами Коммунистической партии и источниками информации для нее. В моем случае обвинения были абсолютно ложными, и я несколько раз категорически отрицал их под присягой ".37
  
   Ли закончил последующее письмо своему адвокату просьбой: "Я надеюсь, что нынешняя озабоченность будет ограничена тем, представляет ли мой въезд в Канаду на данный момент какую-либо угрозу безопасности вашей страны". Так и было. Он был принят в качестве постоянного жителя 17 января 1974 года. Он привез с собой ценные бумаги и активы на сумму более 8 миллионов долларов в долларах 2014 года и ежегодную пенсию в размере почти 80 000 долларов.38
  
   Живя на Касл-Фрэнк-роуд, 5 в Торонто, Ли размышлял над тем, что он хотел бы делать дальше. Сейчас ему шестьдесят лет, и он сказал Арнольду Смиту, что хотел бы выполнять какую-то государственную службу. Он так и не нашел правого дела, но вступил в Университетский клуб, центр Торонто для юристов, судей, врачей, ученых и бизнесменов, а также в Ассоциацию канадских стипендиатов Родса и ветеранов OSS. Он также путешествовал, писал о выдающейся истории своей семьи и составил длинное эссе о своем желании, чтобы его внуки познакомились с учением Епископальной церкви. Время от времени он писал письма на редакционную страницу Toronto Globe и Mail. 29 мая 1977 года он раскритиковал газету за "несдержанную и неуместную антиамериканскую обличительную речь" против Чарльза Линдберга и его одиночного перелета 1927 года через Атлантический океан.39
  
   Tфокус жизни Ли изменился с диагнозом эмфиземы в 1982 году. Его привычка курить по две с лишним пачки в день в конце концов доконала его. Его пьянство, однако, в основном было под контролем. Настоящий алкоголик после того, как он вышел на пенсию в 1974 году, он провел время в нескольких разных клиниках. Это было нелегко. Однажды, на заключительном обеде перед тем, как отправиться в лечебный центр, он намеренно напился до отупения. Хотя у него иногда случались рецидивы, к тому времени, когда врачи сказали ему, что у него эмфизема, он уже не был заядлым пьяницей.40 Пристрастие Ли к сигаретам было другой историей. После своего диагноза он ясно дал понять, что никогда не сможет бросить курить. Он настаивал на курении даже после того, как начал использовать кислородные баллоны, чтобы остаться в живых. Он просто вытащил трубки из носа и продолжал курить. Ускоряя свой физический упадок с помощью никотина, он почувствовал, что тени удлиняются. Их приход заставил его задуматься о своем прошлом.41
  
   Большинство из тех, кто сыграл важную роль в этом, ушли. Эдмунд, вернувшись на родину в Шепердстаун, Западная Вирджиния, умер от лейкемии 24 мая 1962 года. Борясь с этой болезнью, он послал Ли экземпляр книги Эдварда У. Баумана "Жизнь и учения Иисуса". Люси пережила Эдмунда почти на девять лет, умерев 25 февраля 1971 года. The Chat, журнал выпускников Чатем-Холла, опубликовал "оценку" ее после ее смерти, сообщив, что "она [ждала] смерти с нетерпением, без обиды или страха. Она сказала, что у нее нет доказательств, но она знала, что присоединится к доктору Ли и другим, кого она любила, и она с нетерпением ждала этого ". Люси и Эдмунд покоятся бок о бок на кладбище в Шепердстауне.42
  
   Мэри Прайс тоже была мертва. 6 декабря 1949 года, когда она переходила улицу, водитель сбил ее и скрылся, она получила тройной перелом основания черепа и почти месяц страдала полной амнезией. В то время она работала клерком и стенографисткой в Чехословакии, тогда сателлите, в котором доминировал Советский Союз, в его посольстве в Вашингтоне. Во время восстановления после травм во Франции Прайс познакомилась и вышла замуж за Чарли Адамсона, тогда американского эмигранта. В 1957 году она пошла работать в Национальный совет церквей, а затем переехала в Окленд, штат Калифорния. 19 апреля 1976 года Проект южной устной истории Университета Северной Каролины в Чапел-Хилл взял у нее интервью. Во время этого интервью Прайс подытожила свою жизненную философию: "Я не могу сожалеть об испытаниях и невзгодах и так далее, потому что я чувствую, что моя жизнь стала намного интереснее для меня и чего-то стоит. Я рад, что принял участие. Я решил, что в классовой борьбе, которая продолжается, я был на стороне рабочего класса. Я рад сделать все, что в моих силах, чтобы сделать это место лучше, и я патриот ". Прайс умер в 1980 году. Она никогда не признавалась в своей непатриотичной работе на Советы.43
  
   Как и некоторые другие, кого обвинял Бентли. Морис Гальперин, коллега Ли по OSS и еще один из ее источников, отказался отвечать на вопросы Подкомитета Сената по внутренней безопасности в 1953 году о своих отношениях с Бентли. Занесенный в черный список Бостонского университета, где он преподавал, он сбежал в Мексику, Советский Союз, а затем на Кубу после получения приглашения от самого Че Гевары переехать туда. Он тоже в конце концов эмигрировал в Канаду и умер в 1995 году в Ванкувере.44
  
   Дональд Уилер, друг Ли и стипендиат Родса, стал механиком по сжиганию нефти и фермером-молочником после того, как всплыли обвинения Бентли. Хотя он занял пятое место, когда HUAC спросил его о его членстве в CPUSA, он выступил 10 марта 1955 года в Рид-колледже в Орегоне, своей альма-матер, и отклонил обвинения ФБР против него "как полностью ложные". Уилер получил степень доктора философии в Оксфорде в 1973 году и преподавал в Университете Брэндона в Манитобе, Канада, до 1980 года. Он умер 8 ноября 2002 года. Его некролог вPeople's World отметил, что он был "давним членом CPUSA", который оставался активным в партии до самой смерти.45
  
   Уильям Дж. Донован, который привел Ли в свою юридическую фирму в 1939 году и в OSS в 1942 году, защищал его в августе 1948 года после его выступления перед HUAC, а затем убедил Томми Коркорана вывезти его из Соединенных Штатов в 1953 году, умер от атеросклеротической атрофии мозга 8 февраля 1959 года. Лоуренс Хьюстон, первый главный юрисконсульт ЦРУ и частый гость у постели старого героя, позже вспоминал, что коммунисты преследовали Донована до самого конца: "Лежа в своей постели, он мог смотреть на мост Куинсборо. Его затуманенный разум вообразил, что русские танки продвигаются по мосту, чтобы захватить Манхэттен".46
  
   Клэр Шенно и Уайтинг Уиллауэр тоже давно в могилах. Шенно умер от рака легких 27 июля 1958 года - через два дня после того, как президент Эйзенхауэр объявил, что он, наконец, был награжден третьей звездой генерал-лейтенанта. Шенно с горечью заметил, что это пришло на десять лет позже.47
  
   Уиллауэр, после службы послом США в Гондурасе и Коста-Рике, умер от эмболии 6 августа 1962 года. До конца он оставался Холодным Воином. Во время службы в Гондурасе он принимал участие в свержении ЦРУ в 1954 году Якобо Арбенса в соседней Гватемале. Позже он хвастался: "Я получил телеграмму от [директора ЦРУ] Аллена Даллеса, в которой он фактически заявил, что революция не могла бы увенчаться успехом, если бы не то, что я сделал. Я очень горжусь этой телеграммой." Во время своего последнего задания в администрации Эйзенхауэра Уиллауэр проанализировал планы ЦРУ в отношении того, что позже стало известно как катастрофа в заливе Свиней. Новая администрация Джона Ф. Кеннеди проигнорировала его жалобы на отсутствие воздушного прикрытия для обреченных захватчиков, выступающих против Кастро.48
  
   Томми Коркоран умер от тромба в легочной артерии 6 декабря 1981 года. "Нью-Йорк таймс" восхваляла его как "адвоката бесспорного блеска и остроумия", который "был олицетворением вашингтонского инсайдера". "Вашингтон пост" была столь же комплиментарной: "Если у критиков были проблемы с г-ном Более поздний переход Коркорана к частной практике в правительственных кругах, ни он, ни его клиенты. Многие из тех самых людей, которые проклинали его как политика, должны были найти в нем полезного коллегу и адвоката в те последние годы, и он нашел эти браки, основанные на взаимных интересах, полезными в полном смысле этого слова ". Ли был почетным носильщиком на его похоронах.49
  
   Lвраги ии тоже исчезли. Элизабет Бентли, глубоко обеспокоенная опора ФБР, практически исчезла из его оперативных файлов к началу 1960-х годов. После консультаций и лекций о коммунизме она некоторое время преподавала в епископальной школе на Лонг-Айленде, работала клерком в строительной компании Коннектикута и посещала вечерние занятия в Тринити-колледже в Хартфорде. После того, как она пережила очередной эмоциональный коллапс, психиатр Бентли сказал ей, что ей нужно забыть свое прошлое и построить новую жизнь.
  
   Когда она стала очень нервной и невосприимчивой на встрече в апреле 1959 года, агенты ФБР решили не давить на нее и закончили свое интервью. К той осени Бентли преподавала в школе Лонг-Лейн, заведении для своенравных девочек в Миддлтауне, штат Коннектикут. Она надеялась, сказала она Эдгару Гуверу в письме, "вырастить хороших граждан", победить коммунизм и "внести свой вклад в лучшую Америку". Она продолжала время от времени встречаться с агентами, чтобы обсудить их дела, связанные с коммунизмом. Эти консультации продолжались до 2 декабря 1963 года, когда Бентли скончалась от рака желудка, несомненно, усугубленного галлонами выпитого алкоголя. Ей не было и пятидесяти пяти лет. После ее смерти глава местного отделения ФБР в Нью-Хейвене телеграфировал Гуверу, что Бентли "до конца демонстрировал теплое уважение и привязанность к Бюро".50
  
   Эдгар Гувер тоже был в земле. Его почти сорокавосьмилетнее правление в качестве главного сотрудника правоохранительных органов страны внезапно закончилось обширным сердечным приступом где-то рано утром 2 мая 1972 года. Гувер был похоронен 4 мая на кладбище Конгресса в Вашингтоне, но в его могилу сошло не только его тело. Лопаты и лопаты также похоронили его легендарную репутацию неподкупного стража безопасности и морали страны.51
  
   В течение года первые откровения о COINTELPRO просочились в прессу. Последовало еще больше. На мрачном фоне Уотергейтского скандала Конгресс начал широкие слушания, которые вынудили бюро признать, что Гувер и его агенты часто действовали вне закона в своем крестовом походе по защите страны.
  
   28 апреля 1976 года так называемый Церковный комитет Сената опубликовал свой обширный отчет о незаконной деятельности ФБР при Гувере. Его вердикт был разрушительным: внутренняя война, которую Гувер и его агенты вели во имя национальной безопасности, создала "образец безрассудного пренебрежения, которое угрожало нашей конституционной системе". В конце концов, Гувер стал такой же угрозой американскому образу жизни, как и CPUSA, которую он так ненавидел. Вместе с его репутацией исчезло признание того, что он и ФБР были правы в отношении Ли и многих других шпионов, которых разоблачил Бентли.52
  
   Еще одной жертвой того времени стал HUAC. Никогда не пользовавшийся широкой поддержкой американцев из-за своих неспортивных методов, комитет еще больше упал в глазах общественности после того, как Дж. Парнелл Томас, его председатель, когда Ли давал показания перед ним, был признан виновным в получении взяток от сотрудников его офиса на их зарплатах федерального правительства. 4 ноября 1948 года он предстал перед большим жюри присяжных, расследующим выдвинутые против него обвинения, и занял пятое место. Его многочисленные враги не упустили из виду поразительное лицемерие Томаса, маскирующегося под защиту гражданских свобод Конституцией США, практику, которую он резко осуждал и высмеивал, будучи председателем HUAC.53
  
   Хотя HUAC был постоянным комитетом почти тридцать лет, Палата представителей проголосовала за его упразднение 14 января 1975 года. В конце концов он стал жертвой некоторых из тех же сил, особенно его расследований внутреннего инакомыслия и движений социального протеста, которые разрушили репутацию Дж. Эдгара Гувера. Сенат последовал его примеру, упразднив свой подкомитет по внутренней безопасности в 1979 году.54
  
   Wкогда его главные противники были мертвы или дискредитированы, Ли решил написать мемуары для своей семьи. Вопрос был только в том, сколько из своего прошлого он опустит или скроет ложью. 23 декабря 1977 года он попросил Армистеда и его жену сохранить письма, которые они с Ишбель написали из Оксфорда Люси и Эдмунду. Они все еще были у Люси, когда она умерла в 1971 году: "Я пишу, чтобы попросить вас не разглашать и не показывать эту переписку никому, включая моих детей, пока у меня не будет возможности просмотреть ее. Извините, что беспокою вас этим, но я хочу, чтобы мои пожелания по этому поводу были предельно ясны ".55
  
   Он знал, что в этих письмах содержались его весьма романтические впечатления о Советском Союзе; в них также раскрывалось его намерение присоединиться к подполью КПУСА, как только он и Ишбель станут финансово независимыми. Они были неопровержимым доказательством того, что ФБР никогда не сможет их найти. Армистед заверил его, что "никто, кроме Ишбель, не видел шкатулку - и не увидит". Причины, по которым Ли так и не уничтожил письма, как только получил их, остаются загадкой, но, возможно, они были связаны с ухудшением его здоровья.56
  
   30 июня 1979 года он сел в своем доме в Торонто и набросал карандашом два наброска семнадцати глав, которые охватывали его жизнь от рождения в Китае до выхода на пенсию в Канаде. В его первом наброске Элизабет Бентли была полностью опущена. Вторая включала главу под названием "Обвинения Элизабет Бентли". Затем он отложил оба наброска до февраля 1982 года, когда он отказался от того, что написал, и начал новую версию. На этот раз Ли вырезал предложенную им главу о Бентли и вместо этого рассказал о ней в кратком введении.57
  
   Признав, что его рассказ будет весьма избирательным, и признавшись, что годами пытался забыть о ее обвинениях, он повторил те же заявления, которые делал с тех пор, как она впервые публично обвинила его летом 1948 года: "Чтобы спасти свою шкуру, она стала профессиональным антикоммунистическим информатором. Таким образом, чем больше людей она могла привлечь, тем больше ее ценность для ФБР, и она выдвинула обвинения против всех, кого знала. Я не знаю о других, я знаю, что обвинения против меня были полностью ложными. Я сказал это под присягой перед открытым слушанием в Комитете по неамериканским делам [так в оригинале] и перед двумя присяжными заседателями и, таким образом, оставил себя открытым для обвинений в лжесвидетельстве. Я никогда не ссылался на Пятую поправку ".58
  
   В том же месяце он написал еще один черновик, в котором не было имени Бентли, но она упоминалась косвенно: "Некоторые переживания были настолько болезненными, что я годами пытался выбросить их из головы. Конечно, я не буду останавливаться на них здесь ". И снова Ли не смог продвинуться дальше драфта.59
  
   Девятнадцать месяцев спустя, кашляя и хрипя от эмфиземы, он отказался от идеи написать мемуары, которые длились от его рождения до выхода на пенсию. Вместо этого он сосредоточился исключительно на своих отношениях со своей ныне мертвой немезидой и на том, как она саботировала его жизнь. 15 сентября 1983 года он закончил "Дело Элизабет Бентли (меморандум для моих детей)", пометив его "конфиденциально" и подписав просто "Дункан К. Ли". В нем он обращался непосредственно к своим детям, хотя иногда казалось, что он обращается к гораздо более широкой аудитории.
  
   В его рассказе умело смешивались факты и вымысел, иногда в одном и том же предложении. Как всегда, он изобразил себя жертвой политической истерии и темных психологических сил, неподвластных ему. HUAC, продукт тех конституционно искаженных времен, организовал охоту на ведьм, целью которой был он и другие, кого обвинял Бентли. Он также проницательно обвинил ФБР в необходимости продемонстрировать компетентность после того, как обнаружилась его неспособность искоренить советских шпионов во время Второй мировой войны, и заявил, что патологическая потребность Гувера смутить и уничтожить Донована сделала Ли идеальной мишенью для ФБР.60
  
   Он перешел на сторону чистого вымысла, когда изобразил себя жертвой психической неуравновешенности Бентли: "Ее поведение по отношению ко мне было настолько мстительным и злобным, что у меня нет ни малейших сомнений в том, что она отплачивала мне за то, что, по ее мнению, мы отвергли ее как личность и друга в 1944 году." Он повторил свою историю о том, что они с Ишбель нашли ее слишком эмоционально подавленной после смерти "Джона" (Джейкоб Голос) и перестали видеться с ней после того, как она стала проявлять все более просоветские убеждения.61
  
   Ли признала, что Бентли был советским курьером, но повторила, что никогда не спрашивала его о каких-либо секретах УСС. Скорее, их общее социальное происхождение и либеральные политические убеждения привлекли ее к нему и Ишбель. Он признался, что они с Ишбель когда-то очень благосклонно относились к Советскому Союзу и даже одно время симпатизировали коммунистам, но утверждал: "Мы никогда не были коммунистами в техническом смысле". Вместо этого, по его словам, они твердо привержены Новому курсу и его кейнсианской основе. Он также утверждал, что резервисты армии США уволили его без какого-либо клейма, игнорируя тот факт, что генерал-адъютант сделал прямо противоположное.62
  
   Ли действительно рассказал правду о замечательном наследии своей семьи, особенно о глубокой вере Эдмунда, и о том, как он чувствовал, что никогда не сможет сравниться с ним. Он признался, что в поисках способа оправдать это высокое наследие и ожидания своего отца, а также подавить свое чувство неадекватности, он радикализировался в Оксфорде, потому что "разочаровался в капитализме до отчаяния" и был убежден, что "Гитлер был антихристом". Хотя он отрицал принадлежность к КПУ и шпионаж в пользу Советов, Ли с сожалением признал, что его вовлеченность в левую политику пустил под откос свои некогда грандиозные амбиции: "Ирония моей жизни заключается в том, что дело Бентли, в которое меня косвенно втянули мои политические симпатии в определенный период моей жизни, фактически навсегда лишило меня возможности участвовать в какой-либо значимой политической деятельности или деятельности, будь то на выборных должностях или на государственной службе. Меня всегда будут считать угрозой безопасности. За исключением моего вклада в Военные действия, я ничего не добился в своей жизни, кроме как зарабатывать на жизнь и помогать растить семью. Оба важны, но с обещанием моей юности я надеялся сделать гораздо больше." Он закончил свой рассказ юридической полуправдой: "Я открыто признаюсь в наивности и недальновидности. Но я никогда сознательно не предавал свою страну, свои высшие принципы или своих друзей".63
  
   Для Ли было немыслимо признать, что он на самом деле сделал, и он никогда этого не делал. В своем искаженном подходе к своему прошлому Ли был не одинок. Розенберги и Элджер Хисс сошли в могилу, отрицая любую нелояльность к своей стране.64
  
   Lиэ умер 15 апреля 1988 года. Он был кремирован и похоронен в Торонто. Семь лет спустя АНБ рассекретило свои перехваты Venona. Их откровения ошеломили детей Ли. Для Джона Ли, второго по старшинству сына Дункана и выпускника Гарвардской школы права, они стали "шокирующим громом среди ясного неба", который обрушился без предупреждения. Он всегда верил заявлениям своих родителей о невиновности своего отца. Насколько понимали Джон и его братья и сестры, Элизабет Бентли была ненормальной и набросилась на них, потому что их родители разорвали с ней отношения. Ее жажда мести привела ее в ожидающие объятия ФБР, HUAC и Джозефа Маккарти. Их отец никогда не принимал Пятого; и он никогда не был арестован, обвинен или осужден как советский шпион. Скорее, он был награжденным офицером, который служил своей стране в меру своих возможностей во время Второй мировой войны. Венона и восемь записных книжек Александра Васильева, которые содержат архивные записи НКВД и НКГБ, скопированные Васильевым от руки в период с 1994 по 1996 год и частично описывающие тайные отношения Советов с Ли, рассказали им совершенно другую историю.65
  
   Рассекречивание АНБ "Веноны" также вызвало бурю негодования среди историков. Хотя многие изучающие американский коммунизм подвергли сомнению надежность и часто фрагментарный характер оборванных кабелей, большинство согласились с тем, что их разоблачения положили конец любым серьезным дебатам о том, помогали ли десятки американцев шпионским службам Советского Союза во время Второй мировой войны.66
  
   Ли никогда не приходилось сталкиваться с этими доказательствами. До конца он заявлял о своей невиновности, ожидая, что его запомнят как жертву безумной женщины и жестокой политической охоты на ведьм конца 1940-х и начала 1950-х годов.67
  
   Полагая, что за этим тщательно продуманным фасадом его репутации ничто не угрожает, он умер, зная, что его выбор в конце 1930-х и начале 1940-х годов безвозвратно изменил его жизнь. Травмированный в середине 1930-х экономической разрухой Великой депрессии и бешеным стремлением фашизма к насилию, и поддерживаемый Ишбель, он вступил в CPUSA по многим из тех же причин, по которым его отец вступил в Студенческое добровольческое движение в конце 1890-х годов. Оба мечтали преобразовать человечество и подготовить почву для наступления новой эры, будь то царство на земле во главе с вернувшимся Христом или рай для трудящихся, управляемый утопическим учением Карла Маркса. Так же, как Эдмунд вступил в ряды тех, кто полон решимости осуществить "евангелизацию мира в этом поколении", его сын присоединился к новому поколению крестоносцев, преданных не нациям, а могущественной абстракции - человечеству. Спасение и освобождение обоих их миров зависели ни много ни мало от их благородства.
  
   Ли достиг совершеннолетия в волнующее и романтическое время, когда самодовольство и дрейф "Потерянного поколения" 1920-х годов уступили место почти безумной настойчивости и целеустремленности его "Кризисного поколения" 1930-х годов. Он был не единственным, кто слышал собачий свисток коммунизма. Многие благонамеренные мужчины и женщины его поколения считали, что крах капитализма во время Великой депрессии обнажил его прогнившие моральные основы. Эти разрушенные основы - а вместе с ними бедность, неравенство, отчаяние и духовный упадок, которые они так долго поддерживали, - нуждались в замене.
  
   Это видение очень понравилось тем, что помимо эмоционального удовлетворения, оно также имело, казалось бы, прочную эмпирическую основу в социальной реальности. Как проповедовал в 1937 году американский писатель Аптон Синклер, Советы, казалось, создали подлинное рабочее правительство. Они также взяли на себя руководство мировой борьбой не на жизнь, а на смерть против международного фашизма. Советский Союз в 1930-х годах предложил блестящую альтернативу Соединенным Штатам с их Гувервиллями, спящими в парках, деморализованными фермерами и безрадостной молодежью, а также с его эгоистичным решением не снабжать республиканцев в Испании винтовками и гранатами.68
  
   Бентли назвал Ли и другие ее источники "кучкой заблудших идеалистов", недовольных тем, как Соединенные Штаты и Великобритания позволяли Советскому Союзу нести основную тяжесть борьбы против Гитлера. Они были полны решимости, сказала она своим следователям в Конгрессе, проследить, чтобы Иосиф Сталин получил все необходимое для победы над нацистами, даже если это означало, что им пришлось нарушить законы своей страны о шпионаже и доверие своих соотечественников. Они верили, что высшие причины - выживание советского эксперимента и самого человечества - оправдывают эти предательства. Они либо не верили, либо игнорировали новости о том, что Сталин систематически расстреливал и морил голодом миллионы своих соотечественников. Адольфа Гитлера просто нужно было остановить.
  
   Президент Франклин Рузвельт разделял убеждение Ли в том, что союзники должны победить Гитлера любой ценой. В стоимость входил брак с Советским Союзом Иосифа Сталина. Рузвельт поддерживал свой шаткий союз со Сталиным, потому что понимал, что это ключ к разгрому военной машины Адольфа Гитлера. Его расчет, с его хладнокровной предпосылкой, что только солдаты Красной Армии в сочетании с американскими машинами могут победить Гитлера, создал чрезвычайно благоприятную среду для кремлевских шпионов внутри Соединенных Штатов. Хотя программы Черчилля и Рузвельта по Ленд-лизу значительно помогли его военным усилиям, Сталин полагался на своих шпионов, которые брали то, что его союзники не давали ему - особенно в области атомных исследований и передовых промышленных технологий.
  
   Администрация Рузвельта, не желая перечить Сталину, в то время как Красная Армия убивала 60 000 немецких солдат в месяц, ясно дала понять, что не хочет арестов ФБР и судебного преследования Министерством юстиции подозреваемых советских шпионов, даже если бы они их поймали. Никто в Белом доме не мог предвидеть, что эта жестоко прагматичная политика позже будет рассматриваться через резко преломляющиеся линзы холодной войны вместо тех отчаянных дней Второй мировой войны, когда Соединенные Штаты были на грани войны с Германией и Японией. Политика взорвалась при Гарри Трумэне.
  
   Этот подход также руководил Уильямом Дж. Донованом, руководившим УСС: поражение Гитлера было первым, и он полагался на коммунистов, которых он сознательно завербовал в организацию, чтобы помочь добиться этого. Он никогда не ожидал, что они предпочтут Советский Союз своей собственной стране. Его отношение и практика найма сделали УСС самой проницательной разведывательной службой в американской истории.69
  
   Между тем, на протяжении большей части Второй мировой войны ФБР сосредоточилось на выслеживании шпионов стран Оси и нейтрализации предполагаемой угрозы коммунизма образу жизни Америки вместо того, чтобы выслеживать агентов Сталина. Бентли безнаказанно действовала в Вашингтоне и никогда не беспокоилась о бюро, собирая секретные разведданные из своих сетей и отдельных источников. К тому времени, когда ФБР нацелилось на Ли, его шпионская карьера была закончена.
  
   Политический экстремизм конца 1940-х и начала 1950-х годов также работал в пользу Ли. HUAC и его коллеги в Сенате обвинили так много американцев в нелояльности, что отделить виновных от невиновных было практически невозможно. HUAC, в частности, потворствовал партийной политике и был больше нацелен на уничтожение Гарри Трумэна, чем на руководство значимым расследованием того, как Советам удалось с такой легкостью проникнуть в правительство США. Политика, как это часто бывает в Вашингтоне, превзошла любовь к стране.
  
   Тактика тоже имела значение. Продуманная игра Ли в спарринг с HUAC и отказ от защиты Пятой поправки значительно облегчили ему отстаивать свою невиновность и до конца утверждать, что он был всего лишь еще одной жертвой вашингтонского буйства.
  
   Чтобы противостоять этому политическому безумию, он окружил себя очень влиятельными людьми, которые встали на его защиту. Вокруг фургонов кружили Уильям Донован, Томас Коркоран, Клэр Шенно и Уайтинг Уиллауэр, каждый из которых ошибочно перешел на сторону доверия и личных интересов. Возможно, замечание Джона ле Карре о легком принятии Кима Филби его британскими коллегами относилось к Ли и его коллегам с хорошими связями: он был их крови и охотился с их стаей. Роберт Лэмпфер, агент ФБР, сыгравший такую важную роль во взломе советских кодов во время Второй мировой войны и работавший с Филби в Вашингтоне, предположил, что Филби сошло с рук его предательство из-за неспособности британского высшего класса поверить в собственное зло. МИ-6 наняла его не потому, что он прошел какую-то строгую проверку, а потому, что он ходил в правильные школы, вступал в правильные клубы и исповедовал правильные убеждения.70
  
   То же самое можно сказать и о Ли, хотя Коркоран, похоже, верил в него меньше, чем другие его покровители. Ли, как и Филби, сплотил Истеблишмент на своей стороне и заставил его защищать его как одного из своих. По иронии судьбы, это сделало его зависимым от тех самых людей, которых он обманул.71
  
   Его также спасла хамелеоноподобная личность Ли, позволившая ему шпионить для коммунистов до 1945 года и сразу после этого стать воином холодной войны. Он извлек огромную пользу из своей способности приспосабливать свою личность к конкретной ситуации. Этот талант и его способность разделять психологически сделали невозможным для большинства тех, кто знал его до и после войны, поверить обвинениям Элизабет Бентли.
  
   Это было особенно верно после его блестящей послевоенной службы в Китае против коммунистов Мао Цзэдуна. Его работа там придала ему толстый антикоммунистический лоск. Крайне правые союзники по холодной войне, такие как Клэр Шенно и Уайтинг Уиллауэр, защищали его в трудную минуту. Его связи с ними также дали ему замечательную возможность компенсировать свое предыдущее предательство и искупить свою вину. К тому времени, когда он начал работать на Коркорана в начале 1946 года, он был не большим коммунистом или советским шпионом, чем Эдгар Гувер, но ФБР никогда в это не верило. Попытка Ли уравновесить чашу весов, сыграв ключевую роль в удержании Тайваня вне досягаемости Мао Цзэдуна, ничего не значила для его целеустремленных федеральных преследователей.
  
   Менее ясно, насколько глубоко Ли придерживался каких-либо своих убеждений. Эдмунд был всеобъемлющим, а его сын - определенно в меньшей степени. Хотя, конечно, не Юлиус Розенберг, он когда-то верил в коммунистическое дело достаточно твердо, чтобы оправдать передачу секретной информации Советам, но не настолько, чтобы умереть за это. Ли чувствовал себя наиболее комфортно, помогая Советам на своих условиях, с управляемым риском. Он предпочитал быть главным и нервничал, когда чувствовал, что контроль ускользает. Ему также понравилась двусмысленность, которую поначалу создавало участие Бентли. Ее роль посредника позволила ему притвориться в своей адвокатской манере, что он никогда "сознательно" не предавал Соединенные Штаты, потому что он передавал свою информацию непосредственно ей и Мэри Прайс, а не Советам.
  
   Но даже этого самообмана было недостаточно, чтобы оградить его от реальных страхов разоблачения. Он сломался от напряжения своей двойной жизни, когда услышал, как Советы передали ему его собственную информацию, и узнал о планах Донована более тесно сотрудничать с ними. К тому времени любые сохраняющиеся иллюзии или заблуждения о том, что его информация поступает только в CPUSA, давно отошли на второй план.
  
   Если Ли не был Джулиусом Розенбергом, он также не был Уиттекером Чемберсом. Его неприятие своих прошлых убеждений никогда не было достаточно сильным, чтобы превратить его в измученного отступника, который исповедовал мессианскую миссию выйти и раскрыть врожденное зло коммунизма. Ли никогда не думал о том, чтобы признаться в том, что он сделал, и просить публичного прощения. Было намного легче удвоить ложь, чем изображать раскаявшегося.
  
   Это было также намного безопаснее. Он знал, что нет срока давности за шпионаж, совершенный в военное время. Если его признают виновным, ему грозит казнь. Он также знал, что принятие Пятой поправки, равносильное признанию, погубило бы его в профессиональном плане - у Ли были дети, которых нужно было одевать, кормить и воспитывать, - и запятнало его прославленное семейное имя.
  
   Хотя нет никаких доказательств того, что психиатры ЦРУ когда-либо изучали прошлое Ли, его личность отражала несколько основных черт, которые они видели у других, которые украли секреты своей страны. Большинство шпионов способны демонстрировать притворную, поверхностную лояльность. Как нарциссы, которые считают, что им суждено сыграть особую роль в истории, они уже прожили жизни, полные мини-дезертирства, прежде чем, наконец, перейти к полномасштабному предательству. Возможно, самое главное, что они способны игнорировать дьявола в себе, осуждая его в других. Это позволяет им отвести от себя чувство вины, вины и ответственности.72
  
   Многочисленные сексуальные связи Ли, или "мини-дезертирства", его замкнутая личность, нарушение доверия его правительства и наставников, его потрясающая способность лгать, его вера в то, что его час настал, когда Мэри Прайс завербовала его шпионить для Советов, его погрязание в жертвенности и его жестокиенападения на Бентли подчеркивают, насколько точно соответствует профилю ЦРУ. Чтобы раскрыть эти черты и совершить шпионаж, Ли нужно было только великое дело, доступ к секретной информации и благоприятное окружение.
  
   Однако, в конце концов, чувство вины и раскаяния, вероятно, настигли его. Его отец, Эдмунд, учил, что грешник всегда может искупить вину и обрести искупление. Если Ли в конце концов поверил в это, то Эдгар Гувер так и не поверил.
  
   Tущерб, который Ли нанес национальной безопасности Соединенных Штатов, подвести итог сложнее, чем его битва с Гувером. Артур М. Шлезингер-младший, один из ведущих политических историков Америки и ветеран УСС, утверждал в своих мемуарах, что информация, которую кроты УСС передавали Советам, мало навредила военным усилиям США. Вместо этого, предположил Шлезингер, их украденные разведданные, возможно, действительно помогли американцам, показав Иосифу Сталину, что Франклин Рузвельт не замышлял против него заговор, и тем самым уменьшив вероятность заключения Сталиным сепаратного мира с Гитлером, что было более чем возможно, пока Красная Армия не вынудила немцев капитулировать в начале 1943 годаПод Сталинградом.73
  
   Шлезингер может быть прав, потому что секретная информация, которую Ли передал Мэри Прайс и Элизабет Бентли, досталась союзнику, хотя и чудовищному. Тем не менее, его разведка предупредила Советы о британской и американской дипломатической стратегии ведения переговоров со Сталиным о границах послевоенной Польши и дипломатической деятельности США в Румынии и Болгарии, особенно с прозападными политиками этих стран, которые оказались в большой опасности, как только оказались за Железным занавесом.
  
   По крайней мере, один бывший офицер УСС считал, что Ли серьезно повредил долгосрочным интересам его страны. Будущий член Верховного суда США Артур Голдберг, главный архитектор провальной миссии УСС "Спарроу" в Венгрии, целью которой было отделение этой страны от ее военного союза с Адольфом Гитлером, сильно подозревал, что Советы, предупрежденные Ли, слили информацию о миссии немцам, чтобы обеспечить уничтожение про-Западные политики, прокладывающие путь к послевоенному господству Сталина. Однако информация, которую русские до сих пор публиковали из своих разведывательных архивов, не дает никаких доказательств, подтверждающих подозрения Голдберга.74
  
   Самой разрушительной информацией, которую Ли передал Советам, возможно, была информация, которую он собрал о внутреннем расследовании УСС в отношении сотрудников, которых оно подозревало в угрозе безопасности. Его информация об этом расследовании позволила советам предупредить Дональда Уилера, их самого плодовитого шпиона в УСС, и обезвредить его на шесть месяцев. Позже Уилер разоблачил ряд агентов УСС и их сети, тайно действовавших на территории, контролируемой Советским Союзом. В этом смысле Ли нанес косвенный, но глубокий - и, для некоторых, вероятно, смертельный - вред.75
  
   Независимо от оценки, советское проникновение сделало УСС открытой книгой. Это дало Кремлю ясный взгляд на ранее малоизвестную деятельность службы внешней разведки своего самого важного военного союзника. Как заметил Джон ле Карре, разведывательная служба раскрывает свое собственное невежество, когда раскрывает свои цели. Благодаря своим "кротам" в организации Донована НКГБ пришло к пониманию мастерства, подготовки и персонала УСС. Знания этих инсайдеров, возможно, дали московским шпионам раннее представление об источниках, методах и персонале ЦРУ после того, как Гарри Трумэн создал агентство в 1947 году, потому что новая служба шпионажа переняла многие оперативные тактики УСС и наняла множество самых опытных офицеров Донована. Примерно треть старших офицеров агентства в 1947 году были выходцами из УСС. Дезертирство Элизабет Бентли и успехи "Веноны" дали агентам Гувера такое же окно во внутреннюю работу НКГБ.76
  
   Президент Гарри Трумэн, возможно, временно ослепил Соединенные Штаты, когда закрыл УСС, но он также непреднамеренно нейтрализовал значительную угрозу безопасности для своей страны. Ли бросил шпионаж и прекратил свои отношения с Советами к ранней весне 1945 года, но другие сотрудники УСС этого не сделали; распад управления 1 октября 1945 года, за которым последовало дезертирство Бентли, положил конец их возможностям украсть еще какие-либо секреты. Послевоенное обнаружение "кротов" внутри УСС заставило ЦРУ ужесточить свои расследования и серьезно отнестись к контрразведке. Не было обнаружено никаких доказательств того, что Советы проникли в раннее ЦРУ.77
  
   Однако внутренние последствия шпионажа Ли и других американцев в пользу Советов были огромными. Пресса жестоко обошлась с Бентли, но другие, кроме членов HUAC, считали, что она сказала правду. К тому времени, когда сенатор Джозеф Маккарти вышел на национальную сцену, атмосфера Вашингтона уже была сильно заряжена горечью и взаимными обвинениями, потому что так много подозреваемых в шпионаже избежали наказания.
  
   Эти чувства помогают объяснить, почему так много американцев поддерживали Маккарти, пока он не самоликвидировался. Существование настоящих шпионов в 1940-х годах создало реалистичные миражи о них к началу 1950-х годов. Приговоры Алджеру Хиссу, Гарри Голду и Клаусу Фуксу в 1950 году и Розенбергам в 1951 году - все они на самом деле занимались шпионажем гораздо раньше - только усилили доверие к его ужасающему заявлению о том, что десятки скрытых шпионов продолжали работать.
  
   Утверждения Маккарти о том, что демократы руководили крупнейшим в истории иностранным проникновением в правительство США, привели к утверждению республиканцев, что демократы слабы в вопросах национальной безопасности и им нельзя доверять в защите страны. Чтобы противостоять этим обвинениям, демократы стали еще более воинственными и желали показать, какие они крутые. Эти язвительные обвинения в том, что демократы были слабы в вопросах национальной безопасности и мягки к коммунизму, помогли подтолкнуть Соединенные Штаты к Корейской войне, заливу Свиней и Кубинскому ракетному кризису, а также к катастрофической эскалации во Вьетнаме. Обвинения республиканцев в слабости и встречные обвинения демократов остаются очень живыми и сегодня.
  
   Яесли Ли когда-либо думал об ущербе, который он оставил после себя, он никогда не говорил об этом. Возможно, все это было слишком болезненно. Он надеялся увидеть, как коммунизм откроет новое царство на земле; вместо этого его приверженность доктрине безвозвратно исказила его жизнь и привела в движение события и силы, которые он едва ли мог себе представить, когда согласился шпионить против своей собственной страны.
  
   Ли никогда не признавал этого, но Бентли был прав насчет него. Он был заблуждающимся идеалистом, который предпочел свою совесть своей стране. Он шпионил в пользу Советов, потому что верил в нечто большее, чем его преданность своей стране и правительству, на которое он работал. Он занимался шпионажем не ради денег, славы, эгоизма, этнической лояльности или мести - классические мотивы американцев после Второй мировой войны, которые украли секреты своей страны, - а потому, что он думал, что помогает спасти и реформировать человечество, выполняя ту же великую миссию, что и его отец-евангелист и сторонник Социального Евангелиямама взяла на себя обязательство, когда они поехали в Китай проповедовать Евангелие. Хотя философы-моралисты, изучающие зверства Гитлера, могли бы согласиться с решением Ли помочь Сталину в его смертельной битве с фюрером, хранители секретов страны и исполнители ее законов не могли.
  
   Ли сошел с рук шпионаж, но не без того, чтобы заплатить самую высокую цену. В конце концов, он обманул себя так же, как и все остальные.
  
   Благодарность
  
   Mлюбые люди и учреждения сделали эту книгу возможной.
  
   Прежде всего, я не смог бы написать это без помощи Джона Ли, Кэтрин Ли Коул, Гэвина Ли и Элеоноры Ли, четырех детей Дункана Ли и его племянницы, которые позволили мне воспользоваться его личными документами и ответили на бесчисленные вопросы о человеке, которого они знали. Несмотря на то, что мои выводы об их отце и дяде часто причиняли боль и расстраивали, они всегда были удивительно отзывчивыми и открытыми. Дети и племянница Ли представляют все лучшие традиции великой американской семьи. Джон Ли, в частности, открыл мне свой дом и прочитал мои черновики глав и окончательную рукопись. Его внимательное чтение истории своей семьи и событий, которые он действительно помнил, спасло меня от совершения бесчисленных ошибок. Я во всем старался следовать требованию Джона о справедливости и о том, что я "позволяю фишкам падать, где они могут".
  
   Но даже исключительная возможность, предоставленная семьей Ли, была бы упущена впустую, если бы не тщательный надзор и щедрая поддержка небольшой группы ученых, которых мне посчастливилось назвать наставниками и друзьями. Доктор Барри Ф. Мачадо, который преподавал мне американскую историю в Университете Вашингтона и Ли, прочитал мое предложение, черновики глав и окончательные корректуры, как если бы они были его собственными. Его резкая критика и столь необходимые слова поддержки не давали мне соскальзывать с рельсов несколько раз. Я не смог бы закончить эту книгу без поддержки Барри. Доктор Джон Уолш и Уильям Томас, два моих преподавателя современной истории в Оксфорде, продолжали подталкивать меня, как и десятилетия назад, к тому, чтобы оттачивать мои аргументы и презентации. Я также в полной мере воспользовался внимательным редактированием доктора Николаса Рейнольдса, увлеченного исследователя истории Управления стратегических служб и близкого друга со студенческих лет на юридическом факультете Университета Вирджинии.
  
   В то время как эти четверо мужчин взяли на себя основную тяжесть чтения и комментирования моих черновиков глав, другие вмешивались в критические моменты, чтобы ответить на мои вопросы и прояснить мое мышление. Среди них были Джон Эрл Хейнс, ведущий историк этой страны, вместе с Харви Клером, о советском шпионаже внутри Соединенных Штатов во время Второй мировой войны; Хейден Пик, бывший офицер контрразведки ЦРУ и куратор коллекции исторических разведданных ЦРУ, который первым написал о Дункане Ли, Элизабет Бентли,и проникновение Советов в Управление стратегических служб; доктор Дэниел Горовиц, Мэри Хаггинс Гэмбл, почетный профессор американистики в колледже Смита, которая требовала большей ясности в моих работах и особенно помогла сформировать мои взгляды на Йельский университет во время учебы Ли; Дэвид Гарроу, профессор-исследователь права и истории в Университете Питтсбурга, чья стипендия на ФедеральномБюро расследований остается основополагающим; доктор Кен Уайт, Уильям П. Эймс, почетный профессор социологии и антропологии в Вашингтоне и Ли, чей внимательный взгляд заметил ошибки в рукописи, которые я пропустил; и Юджин Фиделл, приглашенный преподаватель Флоренс Рогатц в Йельской школе права, за ответы на мои вопросы по военному праву.
  
   Несколько человек, которые знали Дункана Ли, любезно поделились своими взглядами на его личность и характер: Дэвид Ачесон, который был самым близким другом Ли в конце 1940-х и начале 1950-х годов; Элизабет "Бетти" Макинтош, которая служила вместе с Ли в Управлении стратегических служб; доктор Джон П. Скалли, сосед Ли по комнате в Йельском университетеУниверситет; Уолтер Пфорцхаймер, который также знал Ли как студента Йельского университета, а затем в Вашингтоне; Герберт Мериллат, который знал Ли в Оксфорде и Йельской школе права; и Джон Эспи, еще один однокурсник Ли по программе Rhodes Scholar.
  
   Доктор Уильям Блэк из Чатем-Холла поделился своими знаниями об Эдмунде Дженнингсе Ли IV, когда эта книга была еще не более чем идеей.
  
   Роберт и Карен Нэнгл прислали мне фотографию Кэтрин Робб Роулз Нэнгл, которая фигурирует в этой книге. Боб поделился со мной своими воспоминаниями о взаимоотношениях его матери с Дунканом и Ишбел Ли.
  
   Я также хотел бы поблагодарить Орианну Датку, которая помогла составить мою главу о юности Ли в Китае; доктора Джерролда Поста из Университета Джорджа Вашингтона, который очень любезно прислал мне машинопись своего проницательного психологического исследования о предателях; Джима Семивана, который служил со мной в ЦРУ, который передал мою последнюю рукописьочень внимательно прочитал; и Кен Муди и Джеймс Уорд, которые доставали для меня столь необходимые документы из Президентской библиотеки имени Франклина Д. Рузвельта в Гайд-парке и Библиотеки Вирджинии в Ричмонде, соответственно.
  
   Множество друзей в Министерстве юстиции комментировали мои работы или выступали в качестве слушателей, пока эта книга ползла к завершению. Среди них Кевин Тирнан, Сьюзан Ким, Лиза Фараби, Хайди Бауэр, Майкл Дик, Розмари Харт, Джон Дион и Джефф Бодман.
  
   Помимо вышеперечисленных людей, при написании этой книги я полагался на множество учреждений. В их число входили Библиотека Конгресса; Институт Гувера, где я провел неделю в качестве сотрудника СМИ Уильяма К. и Барбары Х. Эдвардс, проводя исследования в работах Клэр Ли Шенно и Дж. Рассела Форгана; Национальное управление архивов и документации, где моим исследованиям чрезвычайно помогли труды Джона Тейлора, ЛарриМакдональд, Уильям Дэвис, Дэвид Лэнгбарт и Роберт Рид; Президентская библиотека имени Франклина Д. Рузвельта; Гарри С. Президентская библиотека Трумэна; Родс-Хаус, где я воспользовался помощью сэра Энтони Кенни и сэра Колина Лукаса; библиотека и архив Крайст-Черч в Оксфорде (особая благодарность Джудит Кертойс); Библиотека Сили Мадд Принстонского университета; Библиотека специальных коллекций Альберта и Ширли Смолл в Университете Вирджинии; Библиотека Юджина Макдермотта в Техасском университете, Даллас; Центр изучения Американского Юга в Университете Северной Каролины, Чапел-Хилл; Мемориальная библиотека Стерлинга Йельского университета (особая благодарность Джудит Шифф, Ребекке Хэтчер и Кристен Макдональд); Институт военной истории армии США в Карлайлских казармах, где мне умело помогал покойный доктор Артур Бержерон-младший; Библиотека Wellcome в Лондоне; Библиотека Конгресса; и особенно Институт образования и исследований, который предоставляет выдающуюся коллекцию из тысяч странициз рассекреченных отчетов Федерального бюро расследований.
  
   Точно так же я не смог бы написать эту книгу без ссылок на работы других историков, которые были до меня. В дополнение к работам Джона Эрла Хейнса и Хейдена Пика, я нашел особенно полезными работы следующих авторов: Александра Васильева, Кэтрин Олмстед, Харви Клера, Мориса Иссермана, Эллен Шрекер, Атана Теохариса, Курта Джентри, Джона Фокса, Кэтрин Сибли, Джеффри Кана, Майкла Уорнера, Ричарда Гида Пауэрса, УильямаЛири и Дуглас Уоллер.
  
   Тодд Шустер, мой агент, и Джейкоб Мур, один из его редакционных помощников, выполнили работу йомена над моим предложением, помогая мне формировать и совершенствовать мои идеи. К счастью, Тодд купил его Ларе Хеймерт, ныне издателю Basic Books. Я извлек огромную пользу из острого, как бритва, понимания Ларой того, как должна выглядеть книга. Она спасла меня от того, чтобы засорять эту книгу слишком большим количеством посторонних деталей. Ее команда в Basic Books - Кэтрин О'Доннелл, Мишель Уэлш-Хорст и особенно Роджер Лабри и Дженнифер Келланд - сделали эту книгу намного сильнее, чем то, что я изначально представил. Никто из вышеперечисленных не должен быть обвинен в недостатках конечного продукта.
  
   Наконец, я хочу поблагодарить Лайзу, Анну и Робин. Написание книги - это обязательно уединенное и эгоцентричное занятие. Ваше терпение и любовь действительно сделали эту книгу возможной.
  
   Поскольку я бывший сотрудник Центрального разведывательного управления, Совет по обзору публикаций ЦРУ прочитал эту книгу до ее публикации, чтобы убедиться, что в ней нет секретной информации. Это не так, но правление требует, чтобы все сотрудники и бывшие сотрудники ЦРУ включали в документальные книги следующее заявление об отказе от ответственности:
  
   Все высказанные факты, мнения или анализ принадлежат автору и не отражают официальную позицию или взгляды ЦРУ или любого другого правительственного учреждения США. Ничто в содержании не должно быть истолковано как утверждение или подразумевающее аутентификацию информации правительством США или одобрение агентством взглядов автора. Этот материал был рассмотрен ЦРУ, чтобы предотвратить разглашение секретной информации.
  
   Я благодарю правление за его тщательный анализ.
 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"