Дарэль : другие произведения.

Уроды

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:


Оценка: 5.00*3  Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Эта вещь была написана в апреле-марте 2000 года. По мнению некоторых моих друзей - она до сих пор лучшая из всего, написанного мною. .


Уроды.

Философско-мистический роман о любви.

  
   С благодарностью за моральную поддержку Ю. Гагариной, а также семье Тарасенко - Ирине, дяде Вите и Ивану Викторовичу в особенности.
  

Часть первая.

Бутоны.

Глава 1

  
   Художник был груб. Он прямо сказал:
   - Кто ночевать будет, тот остается. Все остальные - вон. И еще... - Художник поморщился. - Завтра я никого не жду. Хоть с пивом, хоть без. Я отоспаться хочу, у меня послезавтра практика, урок в 14 школе.
   Все было ясно, и наша кодла, весело гикая и перекрикиваясь, спустилась с четвертого этажа в холод, мороз, в ночь. Но даже тридцать градусов ниже нуля не уняли пьяной компании, и я первым предложил:
   - А пойдемте к Хадже? Там будет весело! - И мы, невзирая на холод, на позднее время и большое расстояние, пошли к Хадже.
   По пути собрали по карманам на литр розливного портвейна - немного, конечно, но учитывая, что Принцесс, Ольга и Юльга не пьют портвейн, а Цесарь пьет медленно и не всегда даже допивает один стакан, нам предстояло давить литр на троих - на меня, Хаджу и Молодого.
   Принцесс заявила, что ей холодно; тут же ей было предложено три способа согреть ее - один неприличней другого, причем самый неприличный предложила Юльга. Все с удовольствием посмеялись, потом Юльга предательски, сзади, подставила мне сзади подножку, а когда я упал, кошкой прыгнула сверху. От нее легонько пахло перегаром и сладкими духами.
   - Пишешь? - дерзко спросила она. - Я хочу.
   Я перекатился на нее сверху, и сделал вид, что пытаюсь раздеться.
   - Подонок! - прошипела она и скрипнула зубами. - Ну ничего, женишься - жена тебя вылечит!
   - Возьмешься? - иронически спросил я.
   - Еще чего! - возмутилась она. Вся компания ушла уже за поворот, и мы побежали догонять - заодно и погреться, не май месяц на земле валяться. - А ты это серьезно? - на бегу спросила Юльга.
   - Поздно, - вякнул я сквозь зубы. Пиво, наполнявшее меня, бухало и булькало, требуя остановиться, сесть в теплое мягкое кресло, и продолжить беседу о судьбе русской интеллигенции, так грубо оборванную Художником. Но кресла не было, а было холодно - причем так холодно, что невозможно даже подумать о том, чтобы достать сигарету и прикурить - пальцы можно поморозить.
   Когда мы их догнали, они уже моргали, замотав свои многострадальные верхние дыхательные пути шарфами и надвинув шапки поглубже на уши, и только Цесарь, равнодушный к жестокостям погоды, вдумчиво рассуждал, почему бы Ольге не отдаться ему. По всему выходило, что причин не отдаваться у Ольги не было, и даже более того, были все причины отдаться.
   - Ты молода, красива, замуж тебе рано - вначале отучиться надо, жизненный опыт приобрести, материальную самостоятельность. Молодые кретины - кивок в мою сторону - тебя не могут интересовать, старые идиоты - кивок в сторону Молодого - слишком скучны, а я как будто идеально создан для тебя...
   Хаджа был дома - это стало ясно, когда мы вышли к пустырю - с другой его стороны стояла девятиэтажка, и на девятом этаже, в четвертом окне справа горел свет. Горел маняще, обещая теплое мягкое кресло, стакан портвейна и тлеющую сигарету, забытую в пыле дискуссии.
   Однако вдруг оказалось, что мы потеряли тропинку. Молодой высказался в том плане, что он нас предупреждал, хотя никто никого ни о чем не предупреждал - а заблудились мы потому, что луны нет, и фонарей нет, а есть только десяток освещенных окон в доме Хаджи, да тусклые звезды над головой.
   Потом тропинку все же нашли, и уже не только мы с Юльгой были с головы до ног в снегу; но тропинка вела не туда, а потому до манящей девятиэтажки мы шли не десять минут, а все полчаса.
   Лифт, естественно, не работал. Дверь Хаджа открыл сразу, не спрашивая. Увидев нас, он буркнул - "щас", закрыл перед нашими носами дверь и убежал. Я вторично нажал кнопку звонка, и дверь вторично открылась. Хаджа выключил в прихожей свет, отошел на шаг от дверного проема и сфотографировал нас кодаковской "мыльницей".
   - Я и представить не мог, что немцы, выходя из-под Сталинграда, выглядели так жалко! - Объяснил он. - Пусть хоть потомки мои реально смогут это представить.
   Я посмотрел в зеркало - бобровая шапка, съехавшая на бок, была вымазана в снегу; шарф косо закрывающий пол-лица заледенел от моего дыхания; полушубок на мне не висел - он стоял колом. Остальные выглядели не лучше, и только Принцесс выглядела гораздо хуже. Ей растерли уши, и уши опухли. Растерли пальцы на ногах, и пальцы на ногах тоже опухли. Хаджа подивился такому явлению и предложил растереть ее всю. Принцесс отказалась.
   - А почему? - удивился я. - Ты такая худенькая - а если растереть, пополнее станешь, посолиднее.
   - Ты считаешь, что я тощая? - возмутилась и обиделась Принцесс. Впрочем, на меня долго не обижаются - рылом не вышел.
   А потом из магнитофона запел Никольский, из пластиковой бутылки полился теплый портвейн, достались из карманов сигареты, а Молодой по вечной своей дурости заявил, что Чечню надо стереть с лица Земли, а мусульманство - это гнойное пятно и ничего более.
   - Во-первых, - раздраженно начал Хаджа, - не мусульманство, а Ислам. Во-вторых, на Чечню могут быть разные точки зрения, но вопрос не в этом, вопрос в том, что общего между исламом и Чечней?
   И пошло, и поехало. Портвейн пился, Хаджа доказывал Молодому что исламский фундаментализм - это хорошо, потому что это тебе не сектантство какое-то, а приверженность старым канонам, и никогда настоящий мусульманин не подымет оружия на человека только за то, что тот православный либо иудей - ибо священная война - это война духа, а не война оружия, а за сектантов-идиотов ни Хаджа, ни ислам ответа не несут. Во время этой беседы Молодой сыпал матами, а Хаджа - цитатами из Корана и Библии. Молодой ссылался на Ваську-дурака, который ушел в армию тупицей, а вернулся идиотом, получив осколок в голову, да так и не подержав в руках боевого оружия. Хаджа ссылался на святого Августина, на Идриса Шаха и Даниила Андреева, и никакого диалога у них не получалось и получиться не могло в принципе.
   Цесарь на пару с Принцесс уговаривали Ольгу отдаться Цесарю, Ольга отшучивалась, но не было у нее опыта словесных баталий, и хотя чувствовалось, что опыт этот у нее скоро будет, и многих молодых парней она вгонит в оскорбительную краску - но сейчас сама она сидела красная и смущенная, не находя доводов "против" и погибая в массе доводов "за"...
   - Ну так когда свадьба? - подчеркнуто невинно спрашивала меня Юльга. - Я шикарное подвенечное платье на днях видела.
   - Ты отказалась, - парировал я. - Навсегда разбив мое сердце.
   - А теперь согласилась, - настаивала она. - Кот, ты передергиваешь. Когда делают предложение, дают время подумать.
   - А ты не думая сказала "нет". - Я глотнул вина, и, сморщившись, допил стакан. Потом налил себе еще. Юльга взяла мой стакан, и, предварительно скривившись, сделала глоток. - Ты же не пьешь портвейн!
   - А еще, - обвиняюще заявила она, доставая сигарету из моей пачки, - я не курю и не разговариваю с наглыми, пошлыми молодыми людьми и животными.
   Молодой, жутко вспотев, войдя в то состояние, когда выпито слишком мало для того, чтобы опьянеть по-настоящему и слишком много, чтобы остановиться, допил свое вино, с тоской посмотрел на мой, почти полный стакан, на стакан Цесаря, полный наполовину, на стакан Хаджи, в котором что-то еще плескалось, и заявил, что ему мало.
   Делиться никто не пожелал, и Молодой, обидевшись, быстро оделся, попрощался и ушел в какие-то другие места, где наливают, а не давят эрудицией. Впрочем, на самом деле Молодой отнюдь не был глуп, и многое знал и умел, но за несколько лет близкого знакомства с алкоголем изрядно потерял себя и запутался.
   Девчата начали оживленно спорить, кто из них старше - спор был бессмысленным, самой старшей была Юльга, которой месяц назад исполнился 21 год, Ольге было 16, а Принцесс - 15. Но они спорили ради того, чтобы понять, кто будет спать в центре дивана, кто у стены и кто с краю.
   Этот спор также был бессмысленным - в доме было две кровати и диван, одна кровать - Хаджи, одна - узкая и пружинная - гостевая - и плюс диван-трехспалка, громадное раскладывающееся чудовище. И если девчонки думали, что мы с Цезарем будем спать на узкой кровати, то они очень ошибались.
   В конце концов все утряслось и Хаджа, уверяя, что приставать не будет, увел Юльгу, презрительно глянувшую на меня, в свою комнату, Цесарь - а он сегодня был со дня, и завтра ему было в ночь, лег один, а я между Ольгой и Принцесс. За сорок минут я выяснил, что максимум моих возможностей крайне далек от предела моих желаний, и большего, чем поглаживание спины ни одна из девчонок не допустит. Это было понятно, я и проверял больше из любопытства, чем из желания - девчонки молодые, свои, зачем с ними портить отношения? Ладно бы хоть влюблен был...
   ... - Ждешь меня? - спросил мальчик в серой тройке с черным галстуком.
   - Жду, - продолжил бесконечный разговор я. - Только я тебя не приму. Ты мне никто.
   Мальчик издевательски осклабился, и стало видно, что зубы у него желтые и острые, а четыре клыка сильно выдаются из ряда зубов.
   - Ты урод, - констатировал он после минутного молчания. - А я повелитель уродов.
   - Я не урод! - закричал я. - Я просто не такой как все!
   - Ты убил человека, - серый мальчик изменился, на мгновение я узнал в нем себя в детстве, но он тут же вытянулся, и превратился в серого юношу с довольно большим животиком, длинными руками и ногами и хищным желтым оскалом. - Ты мой!
   - Я был ребенком. Я не понимал, что делаю! Он все равно умирал!!!
   - Но ты не дал ему шанса, - серый юноша внезапно похудел, стал ниже - внезапно я опять узнал в нем себя, но уже взрослого, теперешнего. - А я не дам шансов тебе.
   Теперь это был серый мужчина лет тридцати, с руками, испорченными синевой татуировок, у него было грустное измученное лицо интеллигентного человека, прошедшего ад, которому нет дороги обратно - но и вперед, в глубину, ему совсем не хотелось.
   - Я свободен, - как-то неуверенно сообщил я. - Я людям помогаю...
   - Людям?!? - заорал Серый Человек и расхохотался. От следов интеллигентности ничего не осталось. - Кому? Этому молодому отребью? Лечебное кровопускание делаешь? Таланты ищешь? Дурак! Нет алмазов в выгребной яме - по чину ей не положено!!!
   - Я не твой... - слабеющим голосом ответил я и перевернулся на другой бок, чуть подвинув Ольгу. На другом боку сны были другие - тоже нервные, но не такие страшные.
   И весь остаток ночи мы вместе с ежиком бродили по туманному болоту в поисках лошадки, где-то ухал филин, что-то скрежетало то слева, то справа, а ежик не хотел со мной разговаривать, и потому мне было ужасно печально. А все вокруг оказалось таким тусклым, почти черно-белым, а под утро стало ужасно холодно. И когда я открыл глаза, то обнаружил, что на полу возле дивана спит Юльга, а Цесаря уже нет - то ли домой ушел, то ли в туалет, а Принцесс в свои 15 лет довольно-таки громко храпит, а у Ольги под одеялом сползли колготки - самую малость, но все же довольно-таки пикантно. За окном выла вьюга.
  

Глава 2

  
   Света гордилась своими волосами, а Аня ей тихо завидовала. Еще бы - у Светы была настоящая грива черных, блестящих, здоровых - а у Ани только короткий ежик соломы, которая когда-то, до всех этих экспериментов с красками, лаками, гелями и тому подобной мурой была длинной русой косой под колени, на которую заглядывались мужики, и на которых она по дурости и молодости плевала и крутила ими так, что ни один не выдерживал ее крутого норова больше месяца.
   Ане было 29, Свете - 27. Аня, визажист со своей клиентурой, с параметрами 90-60-90, которые сохраняла еще с бытности своей манекенщицей, девушка небедная и довольно-таки красивая, в любви была несчастлива.
   Зато Света, маленькая, хрупкая как девочка, росточком около метра пятидесяти и не имеющая ни образования, ни жизненного опыта, зато обладающая веселым жизнерадостным характером и непреходящим оптимизмом, в любовь не верила и потому часто бывала любима.
   - Я, - говаривала не раз Света, - признаю у женщин только два состояния - Женщина Свободная либо Женщина Любимая. Женщина Любящая - зрелище жалкое, а Женщина, Любящая Без Взаимности - еще и пошлое.
   - Ты не права, - говорила Аня, которая влюблялась регулярно, причем в мужчин небогатых, ревнивых и неверных, которые помотав ей нервы, как правило, со стуком захлопывали за собой дверь, оставляя ревущую Аню набирать номер светиного телефона. - Ты не права.
   Три дня назад Света бросила своего последнего любовника, царственно похлопав его по щеке. От денег отказалась, оскорбленно заявив, что она не проститутка, и на вопрос "Как жить будешь?" презрительно рассмеялась.
   Жизнь Светы была проста и необычна. Рано оставшись без родителей, Света жила с бабушкой и проигрывателем, причем больную бабушку Света не слушалась, а вот проигрыватель, исторгавший из себя песни Высоцкого и Окуджавы, она любила и слушалась беспрекословно.
   За два месяца до окончания школы она влюбилась в человека, носившего ей охапки роз, следившего за ней влюбленными глазами из красивой иностранной машины, когда она, довольная окончанием уроков, выбегала из школы.
   Школу она так и не закончила. Зато выяснила, что машина эта не только красивая, но еще и удобная, и очень быстрая. Любовь прошла быстро - любовь Светы к этому человеку, но не его любовь к ней. Человек этот (в рассказах Света называла его Тигром, и никак иначе) часто уезжал, много работал, и, в конце концов, через пять с половиной лет после встречи со Светой разбился на совсем другой, куда более дорогой но от этого не менее иностранной машине.
   Семья Тигра и его партнеры забрали почти все - она замуж за Тигра так и не вышла, хотя, судя по всему, он ей предлагал. И вот она осталась, имея на руках акустическую гитару "Ибанес", кучу мягких игрушек и несколько очень дорогих украшений - тряпки она оставила в шкафу, взяв с собой только две пары любимых джинсов и очень удобную коричневую кожаную куртку-косуху, не считая того, что было на ней.
   Больная бабка умерла два года назад, и, так как, похоронив бабку Света намертво забыла про ее комнату, и наследство не востребовала, комната вполне логично отошла государству.
   И вот сидит несчастная Света возле станции метро, а ехать ей некуда, и бренькает она спокойным перебором что-то лиричное из Высоцкого, и есть у нее ощущение, что все будет хорошо.
   Точно! Выплюнуло строение с буковкой "М" на крыше девятнадцатилетнего мальчишку с потрепанным рыжим чемоданом, болотного цвета рюкзаком, короткой стрижкой, некрасивым смуглым лицом и странным вопросом - "Тебе есть куда идти?".
   ... А потом двоюродная сестра этого мальчишки била его по щекам в ванной, требуя сказать - где он выкопал "это", а "это" сидело на кухне и пило чай - "этим" была сама Света, а еще через две недели влюбленный парень уехал обратно к себе на Урал, а в однокомнатной уютной квартирке остались две лучшие подруги - маленькая темненькая Света и высокая русая красавица Аня.
   Потом Света два года жила с тридцатилетним владельцем антикварного магазина, называла его не иначе как Львом, бросила, вернулась к Ане, потом был Ягуар, был Барс и был Пума, брошенный три дня назад после бурного восьмимесячного романа.
   Всех Аниных любовников Света называла "сусликами", и если поначалу Аня протестовала, то потом привыкла, и нередко сама в постели говорила своему избраннику - "Суслик мой", и, как ни странно, редко кто обижался.
   И вот теперь сидели они, две одинокие молодые женщины - одна брошенная, другая свободная, и курили, и тихо разговаривали. О чем? Да обо всем - о музыке, о новой кафешке, в которую обязательно надо сходить, об Анином парне, которого Аня стеснялась и которого Света ненавидела, и вдруг Аня заявила:
   - Все. Кончились настоящие мужики - были, да перевелись. А может и не было никогда.
   А Света посмотрела на нее с сомнением и пожала плечами:
   - Еще бы, с одними сусликами водиться - так точно решишь, что все остальные звери или тушканчики или в красной книге. Давай на спор - я тебя за полчаса познакомлю с настоящим мужчиной.
   - На что спорим? - загорелись глаза Ани, представившей жгучего Гепарда на черном "Мерседесе".
   - Если я проиграю, то всю неделю готовить буду, а если ты - то чтобы я тебя в этом парике не видела. По рукам?
   - По рукам, - согласилась Аня.
   Света достала мобильник из сумочки и набрала какой-то номер.
   - Прачечная, - отозвался усталый мужской голос. Света нажала кнопку, и их рассоединили.
   - Нет, мужчина на телефоне в прачечной - это не мужчина. - Заявила она и не глядя набрала следующий номер. Ответил женский голос, и Света опять нажала на кнопочку.
   Пол часа не полчаса, но часа через два этой интереснейшей игры мужской голос на другом конце провода после фразы - "Нужен хороший, надежный мужчина - сусликов просьба не предлагать" ответил "Да, я слушаю вас", а не "Что за дурацкие шутки!" и не "Простите, а вы куда звоните", и даже не "Это я. Это именно я. Секундочку - (и, гораздо тише и куда-то в сторону) - Маш, это Саня с судоремонтного, я ему срочно нужен...".
   Договорились на восемь вечера, в ресторанчике, который знали все участвовавшие в авантюре. "Да, за третьим столиком... Аня. Ой, Анна Павловна. Ну ладно, можно Аней...". Быстрый взгляд на часы - пол пятого. Ой! А времени-то почти нет!
   - А может не идти? - вдруг воскликнула Аня. - У меня прическа пацанячья, а какое платье к такой прическе?
   - Ты у меня хоть в ватнике пойдешь, - заявила Света, пресекая паникерские настроения, и, для большей страшности добавила - На голое тело. Если мужчина стоящий - а мне его голос нравится - то он тебя и в ватнике разглядит.
   Аня села к зеркалу и за пять минут ее лицо расцвело. А потом она прикоснулась к волосам... и расплакалась. Тушь не текла - она была очень хорошей. Света попыталась пресечь истерику, с нахрапу это не получилось, и через минуту Света, глядя на плачущую подругу, вдруг совершенно неожиданно для себя заревела. Громко, в голос. Пораженная Аня умолкла, и через две минуты обе подруги катались по полу, истерично всхлипывая от смеха.
   ... Из дома вышли только в четверть восьмого. Ане пришлось-таки смыть макияж и нанести его по-новой. Света одела бесформенные старые джинсы и бесформенный же свитер, а сверху - старую косуху, и теперь, если не приглядываться к выражению глаз, могла сойти за пятнадцатилетнюю девочку-подростка. Сделано это было для того, чтобы Евгений - так звали "настоящего мужчину" - обращал внимание только на Аню. У подруги и мысли не было, что Аня поедет одна.
   Частника поймали сразу. Аня всегда называла их "таксовщиками", а Свете больше нравилось крепкое емкое слово "Частник". Пожилой уже мужчина (нет, не Тигр - слишком стар!) на серой Волге мигом подбросил их к требуемому месту, Аня, по договоренности, кинула ему две бумажки, и в без десяти восемь они вошли в ресторан.
   - Столик заказан, - не дал им сесть официант. - Если хотите, можете сесть за шестой или восьмой. - Официант разговаривал конкретно с Аней - Свету он поначалу принял за подростка, чувствовалось, что он вот-вот предупредит о том, что детям спиртное в общественном месте...
   - Как занят? - хрипло спросила Света. Этот момент она не учла, и внутренне приготовилась к битве за столик, обдумывая, какую взятку было бы нормальным предложить. Однако после этих слов официант внимательно посмотрел на Свету, осознал ошибку и спросил:
   - Одна из вас Света, другая Аня?
   - Да, - поразились подруги.
   - Ну тогда столик заказан для вас, - успокоил их официант. - Что заказывать будете?
   Но не успели они не только заказать, но даже и сесть на предусмотрительно отодвинутые официантом стулья, как легкий порыв ветра заставил их оглянуться - в зал входил Он. Высокий, худощавый, чуть смуглый, он не принадлежал к породе кошачьих. Но и к грызунам его отнести было бы сложно. Хищные глаза, орлиный профиль, и даже своеобразная манера держаться выдавали в нем птицу.
   Мощную, совершенную, несколько неестественно выглядящую в белом костюме-двойке. Воротник черной шелковой рубашки плотно охватывал его горло под сильно выступающим кадыком.
   Улыбнувшись, он пошел прямо к Ане. Аня замерла на стуле, и Света поняла - еще минута, и она все испортит. Либо вскочит и опрокинет столик, лошадь этакая, либо заплачет, либо просто онемеет, что в данной ситуации тоже неправильно.
   Но Света была не права. Под взглядом Евгения Аня расправила плечи, спокойно улыбнулась и приветствовала мужчину таким изящным кивком, что Света онемела. Рядом с ней сидела не "лошадка", как она ее иногда называла в шутку, а лань - чистая, изящная, совершенная.
   - Чудесный вечер, - заявил Евгений. - Снег идет. Вы сегодня ужинали? А то я как-то не успел.
   "Что он несет? - подумала Света. - Он или дурак, или все испортит!"
   - Прекрасный вечер! - не согласилась с ее мыслями Аня. - А поужинать мы тоже не успели.
   Света себе представляла все совсем не так. Но плевали Женя с Аней на то, как она себе все представляла. Женя заказал ужин, и только Света, с минуты на минуту ожидавшая что все испортится, почти не притронулась к еде - ее неправильная подруга и этот не менее неправильный птиц мигом смели с тарелок их содержимое, непозволительно быстро выпили по бокалу вина "за знакомство" и пошли танцевать под красивую лирическую песню Владимира Высоцкого, исполняемую местными музыкантами.
   "Слишком правильный голос у певца, - раздраженно подумала Света. - СЛИШКОМ правильный".
   На стуле Евгения лежало маленькое белое перышко с синим верхом. Света взяла его и посмотрела на свет - перышко переливалось и немножко блестело. Странное это было перышко.
   А Женя прижимал к себе в танце Аню, и Аня совсем не была против, и он что-то шептал ей на ухо, и она улыбалась - беспечно и счастливо, и они кружились, а правильный, почти мальчишеский голос звенел красиво и мягко, и Свете дико было видеть Аню такой счастливой - она боялась за Аню, и Свете дико было слышать эту песню спетой не хриплым прокуренным голосом, а почти оперным, поставленным - ей было обидно за Высоцкого. А потом ей стало совсем дико и в голове колоколом зазвучала непонятно откуда взявшаяся цитата - "Крылья, ноги... Главное - хвост!"
   И звучали слова Высоцкого, и кружилась в танце безумно красивая пара, и на голове у Ани был не ежик соломы, а просто красивая стильная прическа...
  

Глава 3

  
   Я попытался проанализировать свой сон. Серого человека можно было рассматривать либо как свое второе я - "альтер эго", либо как дьявола, который в свою очередь либо приснился мне, что приравнивает его к "альтер эго", либо явился мне из своего Ада, а это уже мистика и дешевая эзотерика, и ни в жизни бы я в это не поверил, если бы сам не был уродом.
   Началось все это давно, мне тогда лет шесть было, мы всей семьей - Ташка тогда еще не родилась, и всей семьей были я, папа и мама - поехали в Сочи. Ехали мы на поезде, и мне нравилось выскакивать на станциях с ребятами постарше и покупать себе мороженое.
   Мать, конечно, пресекала это как могла, но разве уследишь за шестилетним сорванцом, особенно если перед поездкой он разбил свою копилку и теперь у него куча денег, почти одиннадцать рублей медью, серебром и тремя рублевыми бумажками? И если мороженое стоило 15 копеек, простой подсчет подсказывал, что за две недели я просто обожрусь мороженым, и именно так я и собирался поступить?
   Дети часто бывают жестоки, поэтому я не вижу ничего странного в том, что трое девяти-десятилетних охламонов послали меня тогда за мороженым на вокзал - на перроне мороженого не было, поезд стоял на этом вокзале минут пять, и они боялись отстать, а я был маленький, обмануть меня было несложно, и они ссыпали мне свою медь в карман шортов, сказали: "Только быстро! Одна нога здесь - другая там!", и уже через десять минут я стоял на перроне с четырьмя холодными стаканчиками, а хвост поезда виднелся вдалеке.
   Как мне потом говорили, меня искали по громкоговорителю, облазили с милицией весь вокзал и принимали всяческие меры. Но громкоговорителя я не слышал, а они не знали, что я забрался в вокзальный салон игровых автоматов, закрытый по непонятной мне причине. Залезть в него худому шестилетнему ребенку было просто - там, где фанерная стена примыкала к окну, я залез на подоконник, протиснулся между фанерой и стеклом и спрыгнул уже возле автомата, который назывался "Морской бой".
   Не знаю, сколько времени я лазил среди высоченных автоматов, но потом почувствовал голод, и выглянул в щель между фанерными листами стены. И тут что-то произошло с моим восприятием, и вместо людей я увидел глыбы грязи. Глыбы вкусной, сочной, пряной, сладкой грязи. Одна такая глыба стояла совсем рядом, и я мысленно потянулся к ней, и оторвал от нее такой заманчивый, сочный кусок. Потом еще. И еще. А потом все изменилось, и не было никаких глыб, а были люди, и буквально в метре от меня оседал на пол старик, держась за грудь возле сердца, а через десять минут хмурый врач спрашивал у женщины, посеревшей от горя:
   - У вашего отца раньше были инфаркты?
   - Да, - шепотом ответила бедная женщина, глядя, как старика кладут на носилки. - Два.
   Нашли меня на следующее утро, с собаками. На удивление матери я был спокоен и не хотел есть. На радостях мне купили пистолет из тяжелой черной пластмассы, который я через неделю утопил в Черном море, и на три дня лишили мороженого. Впрочем, я не был в обиде - у меня появились новая интересная и приятная игра, которой я, впрочем, не увлекался - на всю жизнь въелись мне в память глаза той женщины, когда она, быстро собирая вещи, спросила у доктора:
   - Папа умрет?..
   ... Цесарь ушел в десять утра, и Хаджа остался этим недоволен - у него был к Цесарю какой-то серьезный разговор.
   - А почему Юльга на полу спала? - как бы мимоходом спросил я. И тут Хаджа покраснел! Хаджа - и покраснел!! Да ну на фиг!!!
   - Я к ней даже не лез, серьезно! - смущенно ответил он. - Ночью проснулся, смотрю - она скоро с кровати упадет, на краю спала, я ее аккуратно обнял и к себе подвинул. Чтобы не упала. И тут она глаза открыла, и, ни слова не говоря, встает, одевает свитер - она в майке спала - ну, думаю, сейчас уйдет. На мороз, в темноту, а там буран. Я что-то попытался сказать, она посмотрела на меня так, будто я - пустое место, и пошла в зал на пол спать. Совсем дурная. Но я ее пообломаю. Или у тебя другие планы?
   - Ее дело, - неопределенно ответил я. - Чем машину балуешь?
   Я имел в виду компьютер - потрепанная "четверка" Хаджи в последнее время пребывала в отличнейшем расположении духа, и зачастую работала даже лучше, чем мой 166 "цирикс", якобы аналог 200 интеловского.
   - "Дьяболо" домучиваю, в "фотошопе" работаю, видел мой новый рабочий стол? - с готовностью ответил Хаджа. - Мне диск притащили - 10000 фотографий, от легкой эротики до жуткой порнухи, копаюсь, кое-что переделываю.
   - Отставить порнуху! - весело скомандовала проснувшаяся Принцесс, которая свежим ветерком ворвалась в Хаджовскую спальню-кабинет. - Даешь Талькова, свежий чай и бутерброды! Долой порнуху, уныние и похмелье!
   - А тебе в школу не надо? - едко спросил я. Впрочем, некстати.
   - Какая школа в воскресенье? - поразилась девушка.
   Я поставил чайник, проснувшаяся от наших разговоров Ольга помыла заварник и засыпала туда свежего чаю. Принцесс и Хаджа на пару делали бутерброды из хлеба, масла и сыра.
   Юльга еще спала, причем спала, очень неудобно перегородив проход. Я осторожно поднял ее (тяжелая!) и положил на диван, накрыв одеялом. Она тяжело дышала, сны ей снились явно не самые приятные, но будить человека, по-моему, один их худших возможных грехов.
   Я снял с импровизированного стола в центре зала бокалы и тарелку с засохшим печеньем и отнес это на кухню. Там взял тряпочку и протер "стол", представляющий из себя клеенчатую скатерть в центре ковра. Потом принес сахар, Ольга принесла досточку под чайник и чашки с ложками.
   Чай, заваренный в фарфоре, приятно обжигал язык и снимал легкое похмелье, выраженное вялостью и тяжестью во всем теле. Я съел два бутербродика, и уже тянулся к третьему, когда проснулась Юльга. Пробуждение ее было ознаменовано грохотом падения с дивана спящего тела, и вставанием с пола уже почти бодрствующего человека. Ольга сжалилась над Юльгой и принесла еще одну чашку с ложечкой.
   А потом мы долго весело болтали, за окном выл буран, снег сплошной пеленой покрывал окна, а у нас горел электрический свет, у нас шутили и прикалывались, у нас все было хорошо, тепло, уютно и ласково.
   Потом пришел Студент, которому очевидно совсем нечего делать и он в буран пошел через весь город. Студент был холодным, снежным и очень хотевшим чаю. Чайник поставили еще раз, а потом студент играл на гитаре Цоя и "Алису", и мы подпевали как могли, и вдруг Хаджа забрал у Студента гитару и начал играть - а делает он это раз в пятилетку - и играет он сплошь дворовые песенки и попсу начала девяностых, слабо разбавленную Шевчуком и афганским циклом, но зато как он играет, как поет!
   Но в четыре часа Ольга заявила, что ей надо домой, Принцесс тоже вспомнила, что и ей не мешало бы отметиться дома, а у Юльги дома отец не кормленный, а у меня не пройдена предпоследняя стадия компании в "Героях магии и меча", и вообще мне из Челябинска нужный человек позвонить должен. Хадже нужно что-то набивать, он этим живет, и только Студенту, лодырю и лоботрясу, делать совершенно нечего и идти совершенно некуда.
   - Пойдем ко мне, у меня весь Цой и вся "Алиса" на диске есть. С аккордами, - великодушно предложил я. Студент согласился, и двинулись мы всей толпой в буран, только Хаджа дома остался, а на улице было не так уж холодно, и если бы не ветер, то было бы даже тепло.
   Но ветер не давал нам остановиться, вначале он гнал нас попутно, а потом решил вдруг попробовать с другой стороны, и мы пошли против ветра. Вот теперь стало действительно холодно, и вначале от нас откололась Принцесс, которую мы уже проводили, потом Ольга, которая жила недалеко от Принцесс, а потом и Юльга, и тут Студент решил не идти ко мне.
   - Домой пойду, - сказал он. - А то потом опять из тепла в холод.
   - Ну как знаешь, - согласился я. - Заходи потом, если что.
   - Ага, - ответил он, и мы по-зимнему попрощались, не снимая перчаток.
   В подъезде на меня дохнуло теплом от батареи. Здесь горел свет, хотя на улице было еще не совсем темно. Я поднялся на четвертый этаж, ткнул ключом в скважину, провернул его, и открыл железную дверь. Нажал на ручку, и открыл деревянную.
   - Мусор не вынесешь? - ласково спросила мать, и продолжила, почти виновато - а то пахнуть начинает.
   - Конечно, - вздохнул я, и взял ведро. Буран злился с новой силой, никаких тропинок во дворе, естественно, давно уже не было, и я попер к бакам напрямик, сдуру забыв про яму в центре двора, провалился, выбрался, матеря про себя жилконтору, вывалил ведро в полный снега бак. Побрел обратно, утопая в снегу, неудачно обошел яму, споткнулся об невидимый пень, плюхнулся лицом в снег, пробормотал -"Пьянство до хорошего не доводит", встал, и потопал прихрамывая домой.
   А дома, в ковшике, закипал подогреваемый матерью борщ, в холодильнике лежала колбаса, на столе стояла порядочная краюха черного хлеба и белели ломтики чеснока. Я перелил борщ в тарелку, бухнул туда ложку майонеза, взял горбушку и дольку чеснока.
   - Мне никто не звонил? - крикнул я из кухни, так и не донеся ложку до рта.
   - Девушка какая-то звонила, - сказал отец, заходя на кухню и ставя кружку из-под чая в мойку.
   - А по межгороду не звонили?
   - Нет. А девушка два раза звонила, - отец вымыл чашку, поставил ее в посудницу. - По-моему это та, рыжая.
   - Вряд ли, - ответил я, подумав. - Сашка гордая, она будет ждать, пока я позвоню. - Я зачерпнул борщ и с удовольствием принялся за еду.
   Желудок радуется, я радуюсь, мама довольна, Ташке все равно, а отец как всегда ворчит немножко. Таков расклад через полчаса после того, как я сел за стол. Ташка, конопатое тринадцатилетнее чудо, пытается в Корэле нарисовать портрет Лео ди Каприо, которого ненавидит куча народа, другая куча его любит, а вот я равнодушен.
   - Именно так он и выглядит, - заявил я, вытаскивая сестру за шкирку из-за компьютера. Несмотря на некоторое сходство между Ди Каприо с постера и Ди Каприо с экрана, на экране Ди Каприо был размазанный и страшненький. - Иди, в куклы поиграй. Меня сутки не было, небось набаловалась с компьютером.
   - Я не дорисовала! - возмутилась Ташка.
   - Сохраню я твое художество. А файл назову "Фрик" - урод, если по-русски.
   - Я все твои сэйвчики поудаляю! - возмутилась она, и, хлопнув дверью, вышла.
   И вот только я запустил "Героев", только начал стадию, как вдруг раздался телефонный звонок. Межгород, точно межгород!
   - Павел Сергеич? - снял я трубку. - Это вы?
   - Да, Миша. Ждал звонка? Как рукописи? Собрал?
   - Да, конечно. Восемь человек, всего на сто сорок тысяч знаков, с пробелами.
   - Сто сорок много, на ваш-то город. В книге половина Урала будет, а ты восьмерых только от своего города. Отбери трех получше, свое обязательно, этого, как его...
   - Цесаря? В смысле Сашку Шок?
   - Да, и еще кого-нибудь. Не больше, чем на сорок тысяч знаков - рассказики там, эссе, что-нибудь такое. Добро?
   - Добро, - вяло сказал я, представляя, как буду говорить людям, что их вещи не войдут в книгу "Молодые писатели Урала".
   - Не кукожься! Мыло мое помнишь?
   - Помню.
   - Ну пока. Ты сам отредактируй сразу, мне работы меньше будет. - Он положил трубку, я пошел в свою комнату.
   В четыре утра зашел отец, и поинтересовался - когда я наконец лягу спать.
   - Сейчас, неделю закончу, - ответил я. Потом сохранился, включил диск "Нау" на круговую и лег спать.
   "Эти реки текут в никуда, текут никуда не впадая..." - пел Бутусов, и в моем сне реки текли в никуда и никуда не впадали...
  

Глава 4

  
   - Ты его совсем не знаешь, - заявила Света. - Он тебе никто, а я твоя лучшая подруга.
   Аня, не слушая подругу, собирала сумку. У нее был шальной вид влюбленной кошки, и двигалась она теперь плавно и ровно, на колкости и резкости не реагировала, а подчас даже просто игнорировала Свету.
   - И что, ты вот так просто возьмешь и поедешь с ним на три дня в Новгород? А вдруг он маньяк?
   Аня задумчиво стояла над голубой блузкой. Брать - не брать? А, к черту, не нужна. В сумку больше ничего не лезло, но она попыталась запихнуть туда кремовые итальянские туфли-лодочки.
   - Зачем тебе на три дня две пары туфель, если сама ты едешь в сапожках? - возмутилась Света, видя, что Аня тупеет прямо на глазах. - Аня, он же слесарь! Он просто слесарь!
   Здесь Света немного перегибала палку. Женя был не просто слесарем - инженер-механик по образованию, он в свое время помог другу создать автосервисную станцию, помог бескорыстно, нашел ему туда работников с хорошей квалификацией, помог найти поставщиков. А когда у самого Евгения в институте, в котором он работал, дела пошли совсем плохо, друг, раскрутившийся к этому времени, и имеющий уже четыре автосервисных станции взял его к себе. Поставил директором одной из станций, причем такая ответственная должность подразумевала, что в особо сложных и интересных случаях Женя сам брался за инструменты.
   - Ну ведь он не суслик, а? - откликнулась наконец Аня. - И не тушканчик, правильно?
   Возразить на это было нечего - в такого мужика можно влюбиться, крепкий человек, основательный. И жену бить не будет - не такой человек. Впрочем, Света все-таки нашла что сказать:
   - Ну, тушканчик - не тушканчик, а что за птица тоже не ясно.
   - Тебе не ясно? - рассмеялась Аня. Она уже одевалась, нервно глядя на часы. В число достоинств Евгения входила и пунктуальность. Буквально через пару минут он позвонит в дверь, и Аня кинется ему на шею. В предвкушении она зажмурилась и улыбнулась. - Он - птица счастья. Моя птица счастья.
   Раздался звонок, и Света, внезапно осознав, что она все еще в халате, унеслась в ванную, а Аня опрометью кинулась к двери. Открыв дверь, она носом уткнулась в пышный букет из алых роз. Объятия на несколько мгновений откладывались.
   Услышав восторженный визг Света, торопливо одевавшаяся в ванной, подумала - "Бог мой, да чтобы почти тридцатилетняя баба так взвизгивала! Черт, уж не завидую ли я?" и, быстро накинув шарф, довершающий ее образ светской дамы, она вышла из ванной.
   - Привет, - весело и в то же время спокойно сказал ей Евгений. Он выглядел на тридцать пять лет, и было ему именно тридцать пять. А последний Светкин любовник в свои тридцать два выглядел на сорок пять. "Да, пожалуй я ей завидую". С горечью призналась себе Света.
   Аня с Женей прошли в комнату, присели на дорогу, а потом Света, отдавая старшей подруге, ощущающей себя девчонкой, последние ценные указания, почувствовала, как горький комок подкатывает к ее горлу. И как только она закрыла за ними дверь, сразу же села на пол, и, прислонившись спиной к стене, заревела, второй раз за последние лет десять и второй раз за последние два дня.
   А потом раздался звонок, и подняв трубку Света долго и нудно объясняла, что Ани нет и еще несколько дней не будет.
   - А кто это? - наконец догадалась спросить она.
   - Александр, ее двоюродный брат.
   - Сашка! - обрадовалась Светка, вспоминая нескладного парнишку, который привел ее в эту квартиру.
   - Мы знакомы? - удивился Сашка.
   - Это же я, Света! - восторженно заорала Света и тут же подумала - "А кто я ему? А кто он мне?", но это не имело значения, потому что Сашка вспомнил ее, он ни на секунду не усомнился, что женщина, с которой он разговаривает - это та самая Света, которую он, бездомную и несчастную, нежданно-негаданно подкинул своей старшей сестре.
   - Света? Ты с Аней живешь? Слушай, я к тебе из дома звоню, к вам дней через пять мой друг приедет, звать Рустамом, он к вам ненадолго - комнату снимет и съедет, парень он самостоятельный, твой одногодка. Программист, весельчак, вам он не будет в тягость.
   - Ну не знаю... - начала Света, но Саня прервал ее. - В память о старой дружбе и одной маленькой услуге, помоги. И за Рустама я ручаюсь.
   - Ладно, - сдалась Света. - А ты меня еще помнишь? - Глупый вопрос.
   - Да, - как-то глухо ответил Саня. - Конечно. Ну, в общем, спасибо. Привет Ане. Пока.
   - Пока, - автоматически повторила Света и хотела еще что-то добавить, но в трубке уже раздавались короткие гудки.
   "А ведь он любил меня, - подумала она. - Влюбился с первого взгляда и ни разу ни о чем не попросил. Так и любил издалека". Это воспоминание почему-то добило ее. Она взяла гитару и заиграла что-то из "Металлики" - медленное и красивое, потом был Высоцкий, Розенбаум, Окуджава, что-то еще, и бутылка белого вина, стоявшая в холодильнике на всякий случай. И "Крематорий", и Янка Дягилева, и, морщась, разбавленный спирт, и два полнометражных мультфильма "Аладдин", и опять спирт, и отечественный мультик "Винни-Пух", и кассета со старыми записями Утесова, и сломанный об стенку магнитофон, и истеричный звонок в никуда с соплями и исповедью, и еще что-то, и непослушный замок в двери, так и не открывшийся и вынудивший ее лечь костьми перед дверью...
   А в два часа ночи она проснулась на коврике под дверью с жуткой головной болью и чувством, что вела себя как полная кретинка. Таблетка димедрола не помогла, а после стакана воды ее повело.
   Разгром в комнате, на кухне и в ванной был полным. Света поразилась тому, что кроме магнитофона и любимой Аниной вазы она ничего не разбила. Именно уборка в просторной, хоть и однокомнатной квартире успокоила ей нервы и дала возможность взять себя в руки.
   "Все нормально, - думала Света, закуривая палочку "Vogue". - Если бы я позволяла себе роскошь влюбиться, то давно бы стала еще одной игрушкой в доме какого-нибудь хищного кота. Или, что еще хуже, была бы игрушкой в лапах суслика, служанкой и рабыней". - Эти мысли позволили ей окончательно взять себя в руки, и Света, закурив вторую сигарету, взяла с полки томик Хаксли.
   Впрочем, Хаксли не пошел, и она взяла "Град обреченный" Стругацких. Вот с этим не было никаких проблем - эту книгу Света могла читать когда угодно и где угодно, она зачитала ее чуть ли не до дыр, книга давно уже потеряла товарный вид и от этого была для Светы гораздо дороже. Этой книге в мятежной Светкиной душе был отведен свой, потайной и очень уютный уголок, в который она не пускала не только любовников, но даже и Аню.
   Спать ей теперь не хотелось совсем, она увлеклась чтением, забравшись в кресло с ногами и поджав под себя ноги. За окном шел мокрый снег, потом дождь.
   "Что за погода? - лениво думала она, читая про поход Андрея в бродячее здание. - Зима, февраль, а за окном дождь..."
   И все же в семь утра ее сморил сон. Теперь она уснула умиротворенная, в теплой Аниной двуспалке, укрывшись нежным одеялом, головой на мягкой подушке, в приглушенном свете ночника...
   Она стояла на обрыве, и буйные ветра дули ей в лицо, подталкивали в спину, обволакивали со всех сторон, зовя в мягкие розовые облака, закрывающие ее от грубых солнечных лучей.
   И она взлетела, и не было в этом спокойном ласковом мире существа счастливее нее, и весь мир - да что там мир, все небо было у ее ног. И проплывали под ее ногами облака, и кружилась у нее над головой Земля - тихая, уютная планета, наполненная живыми мягкими игрушками - зайчиками, белочками, медвежатами и прыткими горностаями.
   А потом появились люди - и они работали весело и отдыхали играя. Они пили крепкое вино, а потом пели душевные песни, они ссорились без злобы и мирились по-настоящему...
   И появилась нечисть - русалки и водяные, лешие и драконы, тяжело бухавшие чешуйчатыми хвостами по болотной грязи, домовые и банники, джинны и ифриты, эльфы и грязные забавные гоблины...
   И появилась любовь, и появилась грусть, и тоска - странная и непонятная, но такая своя...
   А по небу плыли розовые облака, все было хорошо, а Света летела, и летела туда, куда ей было нужно, а не просто туда, куда ее нес переменчивый ветер - ибо Света и ветер были заодно, и все было так хорошо, как никогда не бывает, и даже лучше, чем просто во сне...
   А в это время в Новгороде Аня водила пальцем по широкой Жениной груди, а он, усталый и спокойный, засыпал под ее взглядом, и Аня была уверена, что нет в этом мире человека более счастливого, чем она.
   Аня хорошо помнила своего отца - он умер когда ей было четырнадцать. А когда она была еще совсем маленькой и с замиранием сердца ждала конца волшебной сказки, которую читал ей отец, он сказал одну фразу, запомненную ей на всю жизнь:
   - Сказки всегда кончаются хорошо. - Ее отец не умел воспитывать детей, он умел считать чужие деньги и рассчитывать, куда их надо вложить. Он был экономистом на крупном предприятии тогда, когда сокращения были редки, а рубль был стабильной валютой.
   Аня запомнила - все сказки кончаются хорошо. Первый раз в жизни она попала в сказку, и эта сказка просто не имела права кончиться как-то иначе. Аня смотрела на орлиный профиль Евгения и тихо поражалась себе - она и не знала, что в ней может быть столько нежности, столько доверия и любви.
   В Новгород они приехали ночью, номер в гостинице был заказан заранее, в ресторан решили не идти, а к тому времени когда принесли ужин в номер, они уже не хотели есть. От первого же его прикосновения она растаяла, но ему не нужно было быстро - ему нужно было нежно, медленно, и так, как у нее не было никогда -хотя Аня не была маленькой девочкой, с ним она почувствовала себя принцессой, хрупкой, слабой, воспринимающей не только прикосновения, звуки его голоса и пряный запах его тела, но и что-то большее, незаметное глазу и непонятное ей самой...
   В два часа ночи они потребовали шампанского, но бутылку открыли только в пять, потому что в два часа на шампанское времени не было.
   Аня провела рукой по его лбу, и он мягко улыбнулся. Была в нем какая-то загадка - что-то, что она чувствовала, но объяснить не могла. То ли звук голоса, то ли вкус кожи, то ли выражение глаз - но что-то было неправильным, и от этого более интересным, красивым, более любимым ею...
   "Я просто люблю его, - решила в конце концов она. - Так, как никогда и никого не любила". Аня была уверена, что если бы папа был жив, то он одобрил бы ее выбор, он бы поддержал ее - впрочем, именно сейчас было кому ее поддержать, и иной поддержки ей не требовалось.
   "Бедная Светка! - подумалось ей вдруг, и мелькнула шальная мысль позвонить ей. Но на часах было пол девятого, в это время ее подруга еще спит сном праведника, и Аня решила ей не звонить. - Эх, Светка, тебе бы влюбиться! По-настоящему, без оглядки!"
   А еще почему-то вспомнился сын сестры отца - двоюродный брат, который пять с половиной лет назад привел к ней Свету. И подумалось почему-то, что он там, на Урале, живет жизнью скучной и серой, и зимой у них жутко холодно, а летом безумно жарко, а сходить отдохнуть некуда, и вообще, вытаскивать его оттуда надо...
  

Глава 5

  
   Цесарь позвонил в пол десятого. Я еще фактически спал, когда он спросил меня, знаю ли я, что Хаджа собирается уезжать.
   - Как? - тупо спросил я в трубку. - Куда?
   Это было очередным ударом. Димка уехал полгода назад в Белгород, вся старая компания сейчас кто в Новосибирске, кто в Ёбурге, кто в Питере, кто в Москве, а тут еще и Хаджа сваливает.
   Сон сняло как рукой. Нужно было что-то делать, но на ум кроме прощальной пьянки не приходило ничего, а что такое прощальная пьянка как не замаскированные поминки? А поминки я не люблю.
   Ташка свалила в школу, родители на работе, из колонок Бутусов рассказывает про Ваську Кривого, который убил рыбаков, выпил дешевого вина и был в конце концов расстрелян в результате суда скорого и неправого. Причем за ночь его расстреляли раз семь, не меньше.
   Цесарь сегодня с ночи, вывалив на меня неприятное известие, он пошел спать, а я запустил Word и опустил руки на клавиатуру.
   "Когда из твоей жизни исчезают друзья, тускнеют краски мира. Это как будто исчезает один цвет из очень разнообразной, но все же конечной палитры. И уже нет в закате того оттенка, который вдохновлял тебя теплыми июньскими вечерами на признание в любви красивой девушке, за которой ты осторожно ухаживал последние три месяца, нет того запаха в только что сваренных громадных пельменях, на которые ты вывалил шмат чистого сливочного масла, нет того звука в любимой мелодии, будящей тебя каждое утро и убаюкивающей каждый вечер.
   И что-то неуловимо меняется в мире, который еще вчера был полон; и ты знаешь, что скоро привыкнешь, и тоска по прежнему, более полному миру уйдет глубоко в сердце, и ты вновь будешь открыт для новых друзей и радостей жизни - но ты не забудешь, что раньше мир был другим..."
   Закончив печальное эссе, я выключил компьютер и раздраженно посмотрел в окно. В окне желтым блином висело солнце. "Ну, чего уставилось? - мрачно подумал я. - Потухни".
   Но солнце не потухло. И жизнь не прекратилась, о чем мне напомнил звонок в дверь. Накинув на себя халат, я открыл дверь. За дверью стояла шестнадцатилетняя девушка хорошо мне знакомая, рыжая, и совершенно нежданная.
   - Пустишь? - сурово спросила она.
   - Проходи, - почти жалобно ответил я. - Чай будешь?
   - Я не из-за чая к тебе пришла. - Саша, моя улыбчивая Саша совершенно разучилась улыбаться. - Кот. Ты меня ненавидишь?
   - Чего? - смутился я. Вот это номер! Я - ее -- ненавижу?? Пусть я урод, пусть сволочь, пусть неверный и неправильный до глубины души, но чтобы я ее ненавидел? - Ты чего это?
   - Ты изменил мне с моей лучшей подругой, ты знаешь, что я об этом знаю, и ты ни слова не сказал мне в свое оправдание! А вместо этого ты где-то шляешься целыми сутками, пьешь, гуляешь, на компьютере играешься, общественными делами занимаешься, рассказики шлепаешь, но хоть бы раз за последнюю неделю ты вспомнил обо мне!
   Поразительно точное описание моего образа жизни. Неудивительно - она терпела это целых три месяца с того самого момента как я очаровал ее своими дикими стихами, объяснил, почему со мной водиться опасно и рассказал про некоторые свои задумки на будущее.
   А вот насчет лучшей подруги она не права. Нинка сама ко мне пришла, якобы спросить что-то про нее, про Сашу, но так почему-то и не спросила, зато попила чаю, попробовала домашнего вина, которое ставит мой отец (и хорошо попробовала!) изъявила желание поучиться работать на компьютере и учеба эта закончилась в кровати, причем я даже не заметил того момента, когда из-за монитора мы переместились под одеяло.
   - Саш, я хотел бы извиниться...
   - Поздно, - отрезала она, серьезно смотря в мои глаза.
   - Тогда зачем?.. - я хотел спросить, зачем она тогда пришла ко мне, но она перебила меня:
   - Чтобы в глаза тебе посмотреть. - А потом она вышла в подъезд и аккуратно закрыла за собой дверь.
   - Вот оно как... - печально пробормотал я, и тут в дверь опять позвонили. Я кинулся к двери, но это был лохматый Хно, и вел он за собой свою девушку, и, насколько я понимал суть их отношений, одной из его главных обязанностей было выгуливать ее - то есть водить по людям, на дискотеки, в кино и так далее.
   - Чаю? - грустно спросил я.
   - Естественно, - согласился Хно. Лянуська уже раздевалась.
   - С вареньем и бутербродами, - добавила она.
   - Без проблем, - пробормотал я с таким видом, что даже Хно понял, что все не совсем без проблем.
   - А что это Сашка от тебя такая мертвая вышла? - Спросил он. - Опять поссорились?
   - Не опять, а поссорились, - поправил я его. - Тебе-то какое дело?
   - Не заводись, - мирно сказал он. - Ты помни - я к тебе чай пришел пить, а не по морде туда-сюда.
   Он был прав, а я, как обычно, не прав. Но мне было хреново, и я посмотрел на них по-другому - теперь Хно представлял собой сплошной комок липкой вкусной грязи, а Лянуська выглядела как статуя, выполненная из комковатой глины не без влияния кубизма.
   По опыту я знал, что грязь Хно вкуснее глины его девушки. Отлепив от него кусок, я почувствовал себя гораздо лучше, увереннее и спокойнее. И тут меня вырвало из этого состояния.
   - Не смотри так! - агрессивно заявил Хно, и Лянуська пораженно посмотрела на него.
   - Эй, приятель, ты сюда пришел чай пить, а не по морде туда-сюда! - с веселой издевкой произнес я.
   - Да, точно... - опомнился мой друг. - Что это я? Но ты так странно смотрел...
   Я поставил чайник и отметил про себя - надо будет потом проанализировать этот случай. Раньше такого не случалось, чтобы кто-то замечал мои фокусы, и уж тем более чтобы вырывали меня из состояния "охотника".
   - Кот, у тебя ручка с бумажкой есть? - Хно стоял сзади сидящей на табурете Лянуськи и гладил ее волосы.
   - Есть конечно. Сейчас принесу, - вполне естественно. Такие люди, как Хно, Цесарь или Художник после того, как я полакомлюсь их энергией сразу же испытывают желание что-нибудь сотворить и прилив творческих сил. "Энергетическое кровопускание" - так я это называю. Мне приятно, а им полезно.
   - Кот, ты мамонт, - внезапно заявила Лянуська.
   - Это почему? - возмутился я.
   - Потому что ты только что поссорился со своей девушкой, и ничего, и по барабану тебе на это!
   - А вот это правильно, - констатировал, записывая что-то, Хно. - А вот это по-нашему. Баба с возу - в доме спокойней.
   - Молчал бы уж, - скорее ласково, чем сердито сказала его подруга. Теперь уже Хно сидел на табуретке, склонившись над столом с ручкой в руке, а Лянуська стояла сзади него и гладила его волосы. У Хно волосы были длиннее, чем у нее, раза в три.
   - Слушайте. - Заявил Хно. - "И духу отдалась, поверивши на слово,/ позором прославляя еврейскую страну,/ Представь - жена твоя Марией станет новой,/ и ты как плотник Изя посмотришь на жену;/ Отец крылат - тебе рога достались;/ Отцу почет - тебе тоска и жалость./ Напрасен будет твой - любой, поверь мне, труд;/ В евангелии новом - отцом не назовут..."
   - Хватит, - заявил я, прерывая его. - Лажа. И антисемитизм полный.
   - Знаю. - Хно совсем не расстроился. Он скомкал листок, кинул его в мусорное ведро. - Я дома по-другому перепишу. Совсем по-другому.
   Чайник закипел, заваривать новую мне не хотелось, и я "поженил" старую заварку. Вместо бутербродов я предложил позавчерашние пирожки с вареньем, которые в доме кроме матери никто не любит, и все ими гостей угощают. Хно было наплевать на то, что есть, а Лянуське пирожки понравились.
   - Пошли в клуб, - дернула за рукав своего парня Лянуська.
   - И что там делать? В два часа дня? - философски спросил Хно.
   - Сегодня собрание. В шесть часов.
   - Ну тогда можно. Уже наверное пьют... -- мечтательно произнес он и получил от Ля по голове. - Ну, уже и помечтать нельзя! Кот, ты пойдешь?
   - Пить? Днем? - я задумался. - Если пиво будет, то пойду.
   - Там только водку пьют, - отрезвила меня Лянуська. Я тяжело вздохнул.
   - Водка - это плохо. Ну ладно, сейчас оденусь.
   Мороз и солнце -- день ужасный. Не люблю солнце, приторное оно, когда вот так, без единого облачка - чем-то напоминает мне оно Господа Бога - вроде есть, а вроде и нет. Зимнее солнце - это точно как Бог. То есть я внутренне уверен, что он есть, но мне от этого ни жарко ни холодно, и никакого реального влияния на мою жизнь он не оказывает и вряд ли окажет. Надеюсь, Сатана будет ко мне так же равнодушен. Сны эти...
   В клубе не пили. Уже не пили. В ди-джейской маялось несколько зубров, молодняк собирал на портвейн в гардеробе и прихожке.
   Бегло поздоровавшись с молодняком, я поднялся наверх. Зубры хотели выпить, они рады были меня видеть, они просто счастливы... Денег нет? Ну тогда не так уж и рады. "Как дела", "Что делаешь?", "Где пропадаешь?", "Да пошел ты... А, это ты, извини, Кот, я тебя за этого принял, из молодняка, как его...".
   Впрочем, какие это зубры? Здесь зубров по пальцам, и то много будет. Старые, матерые, или разъехались, или спились, или в люди выбились, или семью завели, или свою компанию узкую имеют, или... А здесь все пришли года два-три, ну максимум четыре назад, а туда же, в зубры. Впрочем, я не лучше. Вот Хно лучше - он зубр матерый, но дурак.
   Талант есть, мозги есть, счастья - полные пригоршни, а все от того, что ума нет. Шмалит, водку пьет, на гитаре играет, стихи пишет, рисует, по девчонкам ходит, пока Ля не смотрит...
   В сущности, чем отличается молодняк от зубров? Не возрастом, не временем прихода в Клуб, не умом, а талантом. Если ты можешь то, чего не могут другие, то через полгода ты - зубр. А если ничего кроме хлестания водки и присовывания в доступные места не можешь, то и через пять лет, как Ванек - молодняк.
   Но уж если выбился в зубры, то имеешь кучу преимуществ - за водкой ходит молодняк; тебя обязаны знать все, ты не обязан знать ничего подобного; ты можешь поднять с дефицитного сидячего места девушку - и уже ее дело сесть тебе на колени или гордо встать в сторонке; в случае надобности ты можешь взять ключи от Клуба и закатить здесь пьянку или еще что, но горе тебе, если что пропадет или сломается - председатель морально придавит тебя к полу, пока на собрании ты будешь стоять и равнодушно ковырять в носу. И еще куча всего такого.
   Часам к пяти молодняк собрал на портвейн, но портвейна мне совсем не хотелось. Не хотелось мне и на собрание. Ненавистное солнце скрылось уже, сумерки опустились на город и я пошел гулять - абсолютно бесцельно, Город небольшой, очень далеко от дома я не уйду.
   Зачем-то свернул в заснеженный двор. Эти двухэтажные бараки расселяли уже лет пять, и довольно успешно, заселенным оставался только один, самый благоустроенный, с туалетами на каждом этаже и даже с ванной, в которую переделали одну из комнат. Маленькая получилась ванная, видел я ее.
   А нелегкая, принесшая меня в этот двор, понесла меня в подвал заброшенного барака. И зря. Не знаю, чего я там хотел, но получил явно больше. Из сырого дверного проема пахнуло теплом и почему-то ладаном, передо мной выросло двое парней в косухах, кто-то сзади споткнулся о железку, через которую я только что осторожно переступил, матюгнулся и произнес тихо:
   - Ждали мы тебя. - Дикая радость охватила меня, и я, твердо выдохнув тугой влажный воздух, с оттяжкой ударил в лицо ближайшему. Разворачиваясь, произнес: "Гопье проклятое!", и тут же получил чем-то тяжелым в затылок.
   ... - Трезвый? - хрипло спросил странно знакомый голос.
   - Трезвый, трезвый, - ответил ему баритон. - В лучшем виде.
   - Не дебоширил? - заботливо продолжал хриплый. - Излишнего геройства не проявлял?
   - Не успел особо.
   - Это хорошо. Когда очнется?
   - Уже очнулся. Череп у него крепкий, я бы еще минут десять...
  

Глава 6

  
   Евгений не курил, и Аня решила бросить. Через четыре часа будут уже сутки, как она не курит, в легких теперь чуть-чуть суховато, и как будто чего-то не хватает, но в то же время курить уже почти не хочется.
   Когда она проснулась, он принес ей в постель кофе, и, сидя возле нее на кровати, с улыбкой ждал, пока она допьет. Потом убрал чашку, полуобнял, привлек к себе и поцеловал.
   - Вкусное кофе, - констатировал он, облизывая губы. - Все удовольствия сразу.
   - Ты использовал меня! - притворно возмутилась она. - Заставил выпить кофе, а потом поцеловал чтобы... - тут Аня попыталась поймать мысль, но мысль не давалась.
   - Аня, ты не должна думать что я тебя использую. - Евгений сразу стал жутко серьезным, и у нее сжалось сердце. - Не знаю, может показаться что это слишком рано... Но я предлагаю выйти за меня замуж. - Аня пораженно ойкнула. - Ты... выйдешь за меня?
   - Да... Ой... А можно я подумаю?.. - Женя ласково кивнул, но она уже сообразила, что порет чушь и исправилась. - Да, я согласна стать твоей женой. Я готова быть твоей любовницей, твоей любимой женщиной, твоей женой - кем угодно, лишь бы ты любил меня, и позволял мне любить тебя. Хорошо?
   Позавтракав, они отправились бродить по городу. На три часа у Евгения была назначена встреча, но он решил не идти, и только настойчивость Ани заставила его изменить решение. Он пошел на встречу, а она к гостинице - благо, недалеко.
   Гостиницу уже видно было, когда к ней подошла опрятная бабка в яркой куртке и длинной фиолетовой юбке. Старуха осторожно тронула Аню за рукав кожаного плаща и Аня остановилась, сунув руку в карман за мелочью. Старуха жестом остановила ее.
   - Погадать тебе хочу, - прямо сказала бабка. - Бесплатно. Всю правду какую знаю, и денег не возьму.
   Аня испугалась, ее рука в кармане нащупала бумажку и она, вытащив ее, не глядя на номинал, попробовала сунуть ее неприятной собеседнице. Это был полтинник, но старуха оттолкнула руку. Аня попыталась уйти, но ее крепко держали за руку.
   - Зря ты меня оскорбляешь, - заявила она. - Слушай: не для тебя он... - Аня вырвалась и побежала, злость и страх душили ее, а бабка сзади негромко, но так, что Аня услышала, сказала:
   - Попробуй. Кто знает. Может его воля и пересилит...
   Ане было страшно и холодно. Она, как была в верхней одежде, так и залезла под одеяло. Потом был приступ страшного истеричного смеха, звонок Свете - Светы не было дома и осознание, что сейчас она, абсолютно нормальная Аня, подходит к тому порогу, за которым начинается безумие. И тогда Аня собралась с силами и забыла про старуху. Когда ей раньше бывало плохо, эта способность не раз выручала ее.
   Но Евгений заметил в ней перемену, его трудно было обмануть, это не влюбленный двадцатилетний пацан, а любящий зрелый мужчина, его руки обняли ее, губы прошептали: "Я с тобой... Все хорошо...", а потом он поцеловал ее и все стало действительно хорошо. А потом они лежали, и он рассказывал как ему пытались что-то всучить задорого а он их заставил отдать задешево, потому что контракт, и они идиоты, если не понимают этого, а Ане это было неинтересно но ей нравился звук его голоса, и на остальное ей было совершенно наплевать.
   - Тебе еще с ними встречаться надо? - спросила она его потом.
   - Зачем? - удивился он, и оказалось, что она все неправильно поняла, и что он приехал сюда не договариваться и не подписывать, а просто объяснить людям что они неправильно поступают, пытаясь изменить условия контракта, а контракт хитрый и сделать это они могут только себе в убыток, и Евгений им это уже объяснил, и больше их здесь ничего не держит, кроме его желания побыть с ней наедине, но раз она хочет обратно...
   А Аня действительно хотела обратно, и они поехали обратно, но буквально перед тем как сесть в машину Аня услышала сзади - "Держись. Если любишь - держись", и оглянувшись, она никого не увидела, и от этого ей стало еще более страшно, потому что голос был знакомый, но Евгений был рядом и страшно было недолго, почти вообще не было страшно.
   Перед выходом она опять звонила Свете, но Света не ответила. Аня подумала, что ее нет дома. Она была не права - ее подруга с того момента как проснулась в час дня и до самой ночи была дома, но сидела в наушниках и с нотной тетрадью в руках, перекладывая какую-то сложную партию соло-гитариста известной группы на ноты. У нее не было абсолютного слуха, зато желания, упорства и времени всегда хватало.
   На столике рядом с нотной тетрадью стояла початая бутылка пива - пиво Света уважала, но пила его жутко медленно, и двух бутылок ей могло хватить на целый день. Еще Света уважала преферанс во всех его вариантах, к нему ее пристрастия Барс, любитель интеллектуальной игры, но, к сожалению, в последнее время очень сложно было найти третьего игрока, не говоря уже о большем - не то чтобы к Свете и Ане не ходили гости, просто редко кто умел играть в эту интереснейшую игру. А если кто и умел, то не было или времени или желания.
   В семнадцать мнут десятого Света допила пиво, закрыла тетрадь, выключила плейер, сняла наушники и пошла на кухню в поисках чего-нибудь съедобного. Именно там ее застало треньканье телефона. "Аня!" мелькнуло в ее голове, но это была не Аня, это был пьяный Пума и он интересовался, где это она была весь день? Света презрительно хмыкнула - в общении с любовниками она предпочитала словарь Эллочки-людоедки, и не потому, что ей нечего было сказать, просто не видела, о чем с ними говорить.
   В данном случае ее хмыканье означало - "Я свободная женщина, что хочу, то и делаю. Говори, что надо, и отваливай". Пума хотел поговорить в более уютной обстановке. В ресторане, например. На Пушкинской. Он сегодня крайне неудачно взял партию немецкого пива с истекающим сроком хранения, а потом крайне удачно сдал его старому приятелю, у которого связи с Зауральем, а там пиво в момент раскидают. Так что Пума не только не в убытке, но еще и с прибылью, совершенно неожиданной и потому очень радостной.
   - И что? - без интереса спросила Света. Ей все это было фиолетово. Она всегда знала, что Пума своего не упустит, а подробности ее мало интересовали.
   - Ты придешь? - почти грустно спросил отставленный любовник. - Я извинюсь.
   - За что? - поразилась Света. - Это ведь я тебя бросила. Живи свободным! - и положила трубку. Она представила себе как Пума со злостью кидает свой сотовый в карман, громко шепчет "Сука!", вскидывает два пальца вверх и орет - "Официант! Двойной виски, и не вздумай разбавить!", а потом смотрит на сидящего напротив приятеля, который взял у него партию пива и печально говорит ему - "Сука-то она сука, но какая женщина!".
   Свете было приятно так думать. Она с удовольствием отрезала ломоть ветчины, положила его на кусок белого хлеба и запила это ударной дозой кофе. Потом быстро собралась, достала из резного сундука (подарок Ягуара) массивный золотой браслет, повертела его в руках. Пума никогда не отличался особым вкусом. Она заранее предполагала, что от него останется только картина "Удав" художника с неразборчивой фамилией, которой она восхитилась в присутствии своего любовника рассчитывая, что он ее купит, и он ее купил.
   Еще от него ей останется два шикарных костюма, шитых на заказ специально для нее, и два фотоальбома набитых солнечными фотографиями Египта, в который она ездили на две недели.
   На улице было прохладно, но Света только плотнее укуталась в шубку. В ломбарде ее хорошо знали, и выйдя оттуда она победно улыбнулась - пусть Аня гуляет со своим птицем, Света от скуки не умрет, весь Город на эти два вечера станет ее игрушкой.
   Она подняла руку, но машины пролетали мимо по своим делам, не торопясь подобрать одинокую девушку. Света изумилась - что это с Городом, он что, с ума сошел?
   - Куда едем? - неожиданно спросили сзади. Света оглянулась - там стоял хорошо одетый пожилой мужчина. - Не стойте, садитесь.
   "Постарели "частники", честное слово", - подумала Света, садясь в "Волгу". Машина мягко завелась, шофер повернулся к ней и спросил:
   - Куда сегодня?
   - В смысле? - удивилась она.
   - Вы не помните? - поразился старик. - Я вас уже в третий или четвертый раз за последние две недели подбрасываю! - и точно, тут Света припомнила его и рассмеялась.
   - Давайте в центр, не очень быстро. Где мне понравится, там сойду.
   Через сорок минут, после некоторого кружения по центру Света вышла возле казино, в котором любил играть Барс, когда ему удавалось за дикие деньги продать какому-нибудь тупому иностранцу картину одного из своих "питомцев", как называл Барс нескольких голодных художников, которые очень быстро становились сытыми и гораздо менее интересными...
   В этом казино подавали очень вкусные коктейли. Иногда здесь бывали интересные люди, которые, правда, мало интересовались Светой и, по ее мнению, были либо импотентами, либо сумасшедшими, либо голубыми. Она очень смутно себе представляла, как можно сутками стоять или сидеть за игорным столом, выкидывая кучу денег и седея за один час.
   Света не то чтобы совсем была лишена азарта, но ей больше нравились игры, в которых все зависело от мозгов и навыков, а не от удачи. Барс здесь обычно скидывал долларов триста-четыреста, а потом спокойный и довольный собой уводил Свету в свою четырехкомнатную квартиру в двух кварталах отсюда.
   - Светка! - окликнул ее симпатичный парень лет двадцати пяти, проходящий мимо машины, из которой она вылезала. - Светка Летова, это ты?
   Она стояла и смотрела на него, но не узнавала. Тертая, но опрятная кожаная куртка, фетровая шапка, - как их обзывают?.., -- начищенные теплые туфли, симпатичное голубоглазое лицо - нет, это не из знакомых ее любовников. Может, Анин? Нет, не Анин.
   - Забыла? - улыбнулся парень. - А мы тебя долго еще помнили - тебя тогда Витька Мираев у школы встречал, на BMW за тобой приезжал, розы дарил, помнишь?
   Еще бы не помнить! Как она тогда в Витьку влюбилась, в Тигра своего! А этот парень... Это Леха, с параллельного класса, он тогда еще в Ленку влюбился, Ленка гордая ходила, на Леху половина старшеклассниц глаз положила, а он все к ней, и Светка тоже Ленке завидовала, по инерции, и потому что за ней вообще никто до Витьки не ухаживал, а потом появился Витька...
   - А как там Ленка? - небрежно спросила Света, и только потом подумала, что, может быть, по больному ударила. Но Леха просиял как начищенная копейка и выложил ей, что Ленка - прекрасно, второго ребенка ждет, обещают девочку, и это хорошо, потому что четырехлетний сорванец ни отца не признает, ни мать, на гостей пальцем грозит и требует пельменей каждый день.
   - Слушай, Света, а ты в курсе что было после того, как... Ну, в общем, когда ты школу бросила? Нет? Такой скандал! Директор педсовет собрал, Наталью Федоровну, классную вашу, до слез довел, Витьку твоего вызывал... Ты не знала? Попытался на Витьку наорать, мы все слышали - под дверью стояли, а Витька ему тихо так сказал: "Ты на меня не ори. Я уже не школьник. Тебе фирма "Эклет" обещала компьютерный класс оборудовать? В "Эклете" мои друзья, они тебе "двойки" или "корветы" поставят. А будешь скромнее - ребята на "486-ых" поработают. Понял? Все, я пошел". И директор, когда Витька вышел, стоял красный и что-то бурчал, а потом заорал на нас, и мы уже не застали, а после нас ребята на "четверках" работали...
   Он говорил что-то еще, а Светка стояла не слушая, и было ей нетерпимо стыдно, и за Витьку, разбившегося так нелепо, и за директора, краснеющего перед двадцатилетним сопляком, и за школьников, которые работали на хороших компьютерах только потому, что директор наступил на горло своей гордости и своему долгу, как он его понимал.
   - Ладно, пока, привет Ленке! - крикнула вдруг Светка и быстрым шагом пошла к парочке, вылезающей из сверкающего черного "мерса". Это был Барс с девушкой, жутко похожей на Свету два года назад - только волосы чуть короче, сама чуть выше, и в лице чуть больше азиатского. Девушка дернулась, когда Света взяла ее за подбородок.
   - А ничего, похожа! - звонко воскликнула она и добавила для ошарашенного Барса - Хороший у тебя вкус. Хвалю. - И пошла мимо, чувствуя себя самой счастливой стервой на всем белом свете. Пошел фиолетовый снег и Светка расхохоталась небу. Достала сигарету, закурила и заорала во весь голос:
   - Я - стерва! Я - самая счастливая стерва! - Прохожие оглядывались, но никто ничего не сказал, и только пятнадцатилетняя девчонка ткнула в бок своего спутника и что-то ему прошептала, глядя на Свету. Они засмеялись, и Светка демонически захохотала вместе с ними и фиолетовым снегом, который, смеясь, падал на мерцающий асфальт.
   А в двухстах метрах от нее, за шумом машин и милицейским свистом девушка в мягкой норковой шубке дала пощечину Игорю Борисовичу, которого Светка называла Барсом и пошла в сторону метро. Характером девушка тоже была похожа на Светку.
  

Глава 7

  
   Прикованный за ногу к батарее, я смотрел самое странное действо из всего, виденного мною: шестеро плуголых мужиков, выкрашенных красно-бело-черным а-ля "Пьеро, измазавшийся в вишневом соке", кругом сидели вокруг пентаграммы, в центре которой стояло высокое серое кресло. В кресле сидел высокий человек в красном плаще, укрывавшем его от шеи до пят. А напротив меня, в другом конце подвала, освещенного доброй сотней свечей - обычных, трешка штука, двадцатник десяток, полулежала на облезлой кушетке обнаженная девушка, судя по виду, в бессознательном состоянии.
   "Доигрался", -- подумал я. Сатанизм в натуре оказался куда более неприглядным, чем в теории. В подвале воняло мочой и ладаном, и было довольно-таки холодно - я полулежал на хромом стуле в рубашке и трениках, а вещи, довольно корректно снятые с меня несмотря на сопротивление этими шестью паяцами, валялись в двух метрах, но, к сожалению, мои руки были связаны под коленями, а одна прикована к ржавой холодной батарее, стоящей позади.
   Шестеро паяцев монотонно мычали какую-то чушь, когда центральный, седьмой сатанист встал, повернулся ко мне - до этого я его не видел, мне мешала повязка на глазах а потом, когда ее сняли, он уже сидел ко мне спиной.
   - Митька! Козел! - заорал я. Это был тридцатилетний Дмитрий Макаренков, бывший капитан КВНовской команды сборной двух городских ВУЗов, бабник, философ и пофигист. Всего неделю назад я искал его, в надежде, что у него есть что-нибудь для книги "Молодые писатели Урала", но не нашел. - Сука! Развяжи меня, я тебе врежу!
   - Спокойно, Мишенька, котик ты мой, - ответил Митька, подошел ко мне и вдруг сильно ударил по щеке. Я почувствовал кровь на языке, рот наполнился слюной, и я открыл его, чтобы матюгнуться. В этот момент бывший КВНщик неожиданно вытянул руку, взял меня за нижнюю челюсть и дернул ее в сторону. Я почувствовал, что больше не владею нижней челюстью и не могу закрыть рот. Митька вытащил из кармана плаща пластиковую баночку из-под майонеза и подставил ее под струйку кровавой слюны, стекающей у меня по подбородку.
   - Я буду называть тебя Бегемотом. Знаком с христианской мифологией? Нет? А Булгакова читал? Ну и то ладно.
   Я мотал головой, но много попадало и в баночку. Наконец он удовлетворенно кивнул, и, нажав на мою челюсть, легонько потянул ее на себя, сразу же убрав руку. Челюсть с клацаньем захлопнулась. Жутко болел весь рот.
   - У-у-у, - пробормотал я, потом добавил - Бу-бу-бу.
   Но Митька меня уже не слышал - он шел к девушке, доставая из другого кармана нож.
   - Хэй, братишка, может не надо? - В чисто дворовой манере спросил я. - Проблемки могут быть.
   Митька удивленно посмотрел на меня, потом склонился над девушкой, повозился пару минут, разогнулся, и пошел к своему креслу. Нож был в крови, однако со своего места я не видел на девушке никаких следов насилия. Она дышала так же ровно, как и до этого.
   А между тем Митька прошел между мычащих клоунов, небрежно вылил содержимое баночки под кресло, в центр пентаграммы, скептически посмотрел на баночку, потом швырнул ее в сторону. Нож вытер о свой плащ и сунул в карман. Потом развернул кресло так, чтобы видеть меня и девушку, и крикнул в потолок требовательно:
   - Жду!
   Ничего не происходило. Этот подонок презрительно плюнул на пол, мычание раскрашенных идиотов стало громче. Я увидел, как Митька стиснул пальцы на рукоятках кресла и еще раз заорал:
   - Жду, я сказал!
   И тут все изменилось. Я почувствовал приход моего вампирского состояния, но вместо восьми энергетических сущностей я увидел серо-розовый туман, который ближе к центру подвала превращался в коричневое желе. Все это было так аппетитно, что я не выдержал и начал втягивать в себя туман, стараясь ментально дотянуться до коричневого сгустка, но через две-три секунды почувствовал ужасное пресыщение и меня энергетически вырвало - такое было со мной впервые.
   Все вокруг словно взорвалось, и я вынырнул в реальность. Клоуны больше не мычали - они смотрели на Макаренкова, и тот сидел в кресле и мотал головой. Я обратил внимание на то, что обнаженная девушка очнулась. Она равнодушно осмотрелась, а потом устроилась поудобнее и закрыла глаза.
   - Свершилось... - прошипел Митька. - Ладно, ребята, собираемся.
   "Ребята" встали, поклонились - но скорее не Митьке, а друг другу, и, перешептываясь, пошли в один из углов - там стояла незамеченная мной канистра с водой и лежало несколько губок. Они быстро вымылись, помогая друг другу по мере надобности, потом оделись, и двое начали собирать свечи, двое пошли одевать лежащую девушку, а двое подошли к пентаграмме и начали губками стирать ее.
   Митька, задумчиво сидевший до этого момента в кресле, встал, поднял его и с неожиданной для довольно тщедушного тела силой швырнул его в угол. Там кресло с сухим треском соприкоснулось со стеной и рассыпалось. Сам он подошел ко мне и развязал руки. Я хотел ударить его, но затекшие руки не слушались.
   - Брось, - миролюбиво заявил он. - Что я тебе плохого сделал?
   - Ах так... - даже задохнулся я. - Ты, падла, вы меня сюда как теленка, сатанизм здесь развели, челюсть чуть не вывихнули...
   - Хорош, хорош. Да, вот такой я плохой. Пойдем ко мне, я тебе за чаем все объясню. Или ты хочешь побить меня?
   Такое желание у меня имелось. Но любопытство победило, и через десять минут один из шестерых - рыжий мужик, жутко похожий на педераста из какого-то американского фильма всучил мне сумку с огарками свечей. Мы с Митькой выходили последними - девушку утащили сразу как одели, минут за пять до этого.
   В ста метрах от барака, под разбитым фонарем, стола желтая "Нива" - это была Митькина машина. По пути он молчал, а я ничего не спрашивал. На часах в приборной панели было пол восьмого, и я вначале не поверил, взглянул на свои часы - на них было девятнадцать тридцать две.
   Квартира у Митьки на Холме, в двенадцатиэтажке, построенной Комбинатом для комбинатовцев - мастеров, начальников смен, цехов и так далее. Насколько я знал, Митька работает в профкоме, и именно профком ведал распределением четырех-пятикомнатных квартир, равно как и распределением полученных по бартеру "Нив", а распределяли все это за гроши и в рассрочку.
   - Умеешь жить... - с завистью произнес я.
   - Когда все есть... - начал он, вжал педаль газа, и "Нива" выдала сто сорок по городу, в гору. - Начинаешь хотеть того, чего за деньги не купишь. Риска, произведений искусства, любви и поклонения толпы, да всего не упомнишь... Но, - и тут он сбросил газ, - хоть я и живу неплохо, я не то чтобы очень богат. И тут всплывают другие мотивы. Еще лет пять назад я, имея жену, рахитичного сына и двадцать один метр жилой площади в убогой двухкомнатной на отшибе мечтал о том, что имею сейчас - роскошная квартира, машина, довольная жена, сын - здоров, два года умнице дочке.
   Он загнал машину на стоянку - шлагбаум подняли метров за двести, когда еще не было видно номеров, но, очевидно, его машину здесь хорошо знали. На стоянке стояло еще восемь таких же "Нив", штук пятнадцать иномарок разной степени крутизны и с три десятка хорошо сохранившихся "Волг" и "Жигулей". По пути к подъезду - от крытой стоянки метров двести - он продолжил:
   - И всего этого я добился с помощью простейших духовных практик. Не той чепухи, о которой пишут жекаренцевы и лазаревы, в их книгах больше психологической пошлятины, чем реальных методов, а с помощью тщательного изучения Ветхого Завета, кое-какой суфийской литературы и современных переложений буддийской философии типа Кастанеды. Балуешься? - спокойно поинтересовался он у пацана, приехавшего в лифте на первый этаж и выходить не собирающегося.
   - Не-а, - ответил мальчишка. - У меня ключей нет, родаки в гости свалили, вот, с соседями так знакомлюсь, может, кто на чай пригласит.
   Митька расхохотался, достал из кармана дубленки "Сникерс" и дал его наглому ребенку. Пока ехали в лифте, мы молчали, а ребенок рассказывал про злобную тетку с одиннадцатого этажа, которая хотела сдать его в милицию.
   - Лизка Могиш, бухгалтер с металлопрокатного цеха, - объяснил мне Митька. - Двадцать пять лет, детей нет, два развода. Характер злобный, аппетит зверский, удовлетворить в постели почти невозможно.
   - Ты с ней спал? - поразился я.
   - Практику одну испытывал, - туманно заявил он. - Не на жене же.
   Как только он вошел, к нему кинулись дети - пацан лет восьми и совсем крохотная девочка. Он подхватил девочку на руки, подкинул вверх - благо, потолки не хрущевские, - опустил на пол, достал из-за пазухи красивую маленькую куклу, дал дочери, потом оттуда же извлек свернутый трубкой журнал коммиксов и сунул его сыну. Тот смущенно посмотрел на меня, и тяжело потопал в комнату.
   - Митька! - заорал мой недавний мучитель сыну. - Ноги подымай! - и сын тут же выправил свою походку.
   Мы разделись и пошли на кухню. Коридор показался мне бесконечным. Дмитрий поставил чайник на плиту, включил конфорку, и газ зажегся сам. Я посмотрел удивленно, и он объяснил:
   - Нет, это не я, это электрозажигалки, плита просто такая. На чем остановились? Впрочем, тебя наверное интересует то, что произошло сегодня, правильно? С чего бы начать... В общем, перечитал я массу книг, и понял, что истины там - крупицы. Пару лет назад понял, когда уже мог отсеивать мусор от того, что надо.
   И тогда встал вопрос о получении информации. Было несколько вариантов - найти Учителя; бросить работу и уйти в поиск, отказаться от мирского, искать просветления; начать писать свой канон - авторы новых канонов получают личный информационный канал.
   Я люблю легкие пути, а все эти способы подразумевают затрату сил, времени, изменение образа жизни. Не мое это все, понимаешь? И тогда я решил обратиться к темной, жесткой стороне пути.
   Оказалось, что я не один такой умный. Работая в профкоме, я общался с самыми разными людьми, и среди них были очень интересные экземпляры - начиная от священников и заканчивая заведующими детскими учреждениями. Опыт организаторской работы у меня есть, и я собрал группу "энтузиастов". Многие уже очень давно увлекались Темным Путем, и мне было нелегко доказать им что я, самый младший, могу их возглавить.
   Через этих людей я вышел на литературу, которую не достать в книжных магазинах. Большей частью она оказалась полной чушью, написанной сумасшедшими людьми, правда, искренне верящими в то, что они писали.
   Четыре месяца я готовил ритуал, не понимая до конца того, что могу получить в конце концов - а это верная примета дела, обреченного на провал. Петр - тот, рыжий, - это будущий священник, он сейчас в семинарии учится, так он мне многим помог, у него есть талант - он видит "меченых". Я так и не понял, что это значит, но это не примитивные три шестерки на лбу, это что-то другое.
   Вас, Миша, очень мало. Прямо-таки совсем мало. И большинство - в крупных городах. Один такой есть в Челябинске, двое в Екатеринбурге и ты вот. Остальные дальше тысячи километров, вне пределов досягаемости.
   - Пределов досягаемости кого? - уточнил я. Мне этот разговор нравился все меньше и меньше.
   - Пределов досягаемости заклятия. Нет, это не примитивное бормотание с вырыванием волос из бороды, это серьезные вещи, завязанные на знании причинно-следственных связей. То есть ты просто не мог не прийти на обряд.
   - Каков смысл обряда? Дьявола вызывали?
   - Ха-ха, - рассмеялся Митька. Его глаза горели, он возбужденно заходил по кухне, снял закипевший чайник, газ потух. Мне он налил чаю, себе сделал кофе. - Ну почему если Темный обряд - то сразу вызов дьявола? Стереотипы! Я просто хотел чистого знания. И я его получил! Через твой канал. Ты ведь чувствовал, как информация перетекает через тебя в меня?
   - Ха-ха! - рассмеялся теперь я. Потянулся через стол, взял пирожок, откусил - точно такие пирожки с вареньем делает моя мать. Недовольно поморщившись, я отложил пирожок. - Если ты думаешь, что информация просто перетекает от кого-то или из чего-то через меня в тебя, то ты очень ошибаешься.
   - То есть? - забеспокоился он. - Я конечно, не структурировал полученное знание, но оно есть! Я чувствую его! Вот: "Поток сознания наиболее плотен в местах..." или еще: "Что-то неуловимое меняется в мире, который еще вчера был полон...", или... да нет... что это за гадость на поверхности? Кто такая Ля? Она беременна?
   - Лянуська беременна? - поразился я. - Вот это номер! - но Митьку не интересовала беременность подруги Хно - он тряс головой, что-то бормотал, махнул рукой и сбил свой кофе, потом поднял голову и иронично произнес:
   - Значит, я опять выставил себя дураком. Масса информации, куча интересного, много всякой гадости, но ни одной законченной смысловой конструкции - обрывки, ошметки. Ты можешь это обяснить?
   - По-моему, да. Как ты себе представляешь, чем я отличаюсь от обычных людей?
   - Я смутно представляю себе это. - Дмитрий почесал голову. - Пожалуй, ты просто вампиришь на информации - стягиваешь интересные куски, но распорядиться ими нормально не можешь. Так?
   - Почти. Но не совсем - я забираю у интересных мне людей информационный мусор, но воспринимаю его не как информацию, а как грязь, как чистую - в смысле голимую - энергию. А во время вашего дурацкого обряда вокруг меня появилась масса очень вкусного информационного мусора. Я им как бы наелся, а потом меня им как бы вырвало. Причем вырвало направленно - именно на тебя. И там были мои старые информационные объедки, мой информационный желудочный сок и так далее. И собрать винегрет, борщ и пельмени из этой дикой смеси обратно тебе скорее всего не удастся.
   - Ч-ч-черт! - с обидой возмутился Митька. - Это надо обдумать. Извини, но мне думать лучше в одиночестве.
   - Ну, я пойду, - понял я. Одеваясь, я вспомнил еще пару моментов, жутко меня интересовавших. - А что это за девчонка была?
   - А! Хлам. Трудный подросток. На иглу села, один барыга ее предложил моему человеку, она еще девственница, как раз для ритуала, мы ей снотворное вместо ханки вкачали. А кровь я взял у нее сделав небольшой разрез на спине. Некоторые под словосочетанием "кровь девицы" понимают другую кровь, но это неправильно. А порез она в лучшем случае через месяц найдет, когда ее в ванную родители затолкают - я его медицинским пластырем заклеил.
   - А мне почему челюсть выставил, а не сделал порез на спине?
   - Ну... - смутился мой собеседник - нужно было чтобы ты во время ритуала чувствовал боль и унижение. Прости уж - сам понимаешь... - Я хлопнул дверью.
   А дома меня ждал сюрприз - вместе с Ташкой за компьютером сидел Цесарь, причем он объяснял моей сестре, что нужно делать, чтобы мои игры плохо шли или почаще вылетали...
  

Глава 8

  
   Город встретил их яркими огнями и мягким фиолетовым снегом. Аня была счастлива, но теперь где-то глубоко в сердце затаилась змея сомнения - долго ли продлится счастье? Ане хотелось верить, что всю жизнь.
   Евгений чуть отстраненно улыбался - ему было грустно оттого, что они вернулись, оттого, что вот сейчас навалятся домашние дела и Аня уедет к своей беспокойной подруге, и опять он останется один - а Света, он это чувствовал, заметила в нем странность, которую он держал в себе, и хотя наверняка она не догадалась, что это за странность, сам факт того, что о ней догадывались, был ему не очень приятен.
   Евгений жил в двухкомнатной квартире, на удивление Ани очень чистой и аккуратной - он заранее предупредил ее о том, что там маленький бардак, и бардак действительно был маленьким - книги и газеты не всегда знали свое место, да маленькие диванные подушки разбросались по полу. А так - чисто. Даже удивительно.
   - Какую музыку слушаешь? - спросила Аня, увидев громадный музыкальный центр в зале.
   - "Пинк флойд", "Дурс", "Роллинг стоунз". И еще кучу всего. А ты?
   - А, поп-музыку. Я понимаю, это все не круто и не модно, но мне нравятся Пугачева, Леонтьев, Ротару, Пьеха.
   - Почему же немодно? - улыбнулся Евгений. - Многое из того, что они пели уже стало классикой отечественной эстрады, а к классике понятия "модно - не модно" неприменимы. - Он секунду подумал, высоко вскинув голову, и предложил - Давай сейчас поставим кассету с Софией Ротару, когда она пела с "Машиной времени", а потом я буду привыкать к Алле Борисовне, а ты - к "Роллингам" и "Пинкам". Хорошо? - она довольно кивнула.
   Светки все еще не было дома - где она шляется в такое время? А, впрочем, девочка она самостоятельная, если куда и влипнет, так им всем от нее хуже будет - такую веселую стерву как Светка еще поискать надо, она не пропадет.
   - ...И значит что будет, если я вдруг разобью этот бокал? - спокойно спрашивала в это время Света у солидного бармена, полуоблокотясь на стойку и осматривая зал.
   - Заплатите за бокал - и всё. - С деланным равнодушием ответил бармен.
   - А если два? - продолжала осматривать кафе Света. Судя по всему, почти все посетители знали друг друга - клиентура у этого заведения была постоянная.
   - Заплатите за два, - бармен позвал девушку с кухни, что-то шепнул ей и вновь повернулся к Свете, автоматически что-то наливая, что-то протирая и делая еще что-то, чего за стойкой видно не было. Через минуту девушка с подносом, на котором стояло три кружки пива, пошла к дальнему столику, сняла там пустые кружки, отдала полные и взяла деньги. По пути обратно она собрала еще несколько пустых кружек и бутылок.
   - А если я... - тут Света хищно посмотрела на поднос с чистыми бокалами, на которых желтели наклейки с названием кафе, - вдруг совершенно случайно и без всякого злого умысла скину весь поднос?
   - Заплатите за все разбитые бокалы, - бармен едва заметно отодвинулся от подноса с бокалами.
   - А моральный ущерб? - подозрительно спросила она.
   - Включен в стоимость, - тихо ответил бармен. И еще больше отодвинулся от подноса.
   - Сколько? - еще тише спросила Света. Бармен сказал. И тогда Света неосторожно сняла локоть со стойки бара, разворачиваясь в зал. Поднос тихо соскользнул со стойки вслед за ее локтем, и веселый звон поднялся с пола и прогулялся по залу. - Ой! - подавленно сказала Светочка и с дикой радостью в глазах продолжила - Извините, Бога ради, сейчас заплачу, я все уберу! - но с места не сдвинулась. Бармен изучающе посмотрел в ее лицо, и увидел в нем только искреннее раскаяние. Перегнувшись через стойку, он посмотрел вниз.
   - Два не разбилось, - он еще раз посмотрел на Свету. Несколько посетителей, обернувшихся на звон, уже отвернулись обратно. - Их как считать?
   - Ай! - покачнулась Света и случайно наступила на один из неразбившихся бокалов. Потом подняла второй, достала банкноты, и спросила - Можно мне пива в этот бокал? На вынос?
   Юркая официантка уже убирала стекло с пола, закидывая его руками в перчатках на поднос. Бармен взял деньги, налил в бокал пива и дал сдачи. Судя по сдаче, пиво он в счет не включил. Света посмотрела на него с молчаливым вопросом. Бармен слегка растянул губы в улыбке и ответил:
   - Скучно, - потом добавил, - заходите еще.
   На небе нарождался месяц, фиолетовый снег блестел под ногами, понедельник, тяжелый день, подходил к концу - на часах было уже без пяти минут полночь, но Света не собиралась заканчивать этот веселый день так быстро.
   Прихлебывая пиво из фирменного бокала она шла куда глаза глядят - а глядели они прямо, по сторонам, и иногда даже назад, выискивая что-нибудь интересное. Забавное объявление с косоглазой мартышкой "Куда пойти лечиться?" она содрала со стены и, скомкав, кинула в задумчивый памятник. Это было совсем не так весело как ожидалось, и Света встала на месте, задумавшись о жизни.
   - Девушка, с вами можно познакомиться? - спросил почти мальчишеский голос сзади, и, обернувшись, девушка увидела парня лет двадцати двух - двадцати трех с пухлой смазливой мордашкой.
   - Молодой человек, - тщательно выговаривая слова начала Света - не слишком ли вы юны, чтобы приставать к такой клюшке как я?
   - Зато по поведению я вам в отцы гожусь, - уверенно заявил он.
   - Это плохо. - Свету понесло. - Молодость должна быть веселой и бесшабашной, иначе это не молодость а порнография, и от такой порнографии повеситься можно. У меня есть дома прекрасная бельевая веревка - старая, грязная, но прочная! Вы живете в коммуналке? - Молодой человек, задумчиво слушающий ее, автоматически кивнул. - Санузел совмещенный? - еще один кивок, - тогда возьмешь у меня веревку, пойдешь в свою коммуналку, и повесишься в туалете. Ах, нет! Это же не эстетично - представь, по твоим белым ногам будут ползать мерзкие домашние, почти ручные тараканы, а в это время пьяный сосед будет выламывать дверь потому что у него понос, а туалет занят... Впрочем, езжай лучше в Третьяковку, там знаешь какие туалеты? Или в Эрмитаж. Или хотя бы в Русский Музей. Ни в коем случае не вешайся в своей коммуналке! А, что бы ты понимал в искусстве... С таким отношением к жизни тебе вешаться вовсе нельзя. И не уговаривай меня! Не дам я тебе веревку! И вообще, тебя как зовут?
   - Саша. - Света поморщилась, а потом улыбнулась.
   - Иди домой, мне одного Саши хватило - вся жизнь по-другому пошла. - Света отвернулась и пошла мимо грустного памятника в парк.
   - По-другому в худшую сторону? - догнал ее крик парня.
   - В лучшую! - крикнула Света. - Но от добра добра не ищут.
   В парке бродили милиционеры, запоздавшие парочки и темные личности, на проверку оказывающиеся студентами в разной степени опьянения; Света поговорила с ментом, который показался ей смутно знакомым - он ее не помнил, но не прочь был познакомиться. Света взяла его телефон, свой не дала, сказав, что у нее нет, и как только менты пошли дальше, выкинула бумажку с телефоном в кусты.
   Теперь Свете было до безобразия скучно и очень хотелось в туалет. Холодный парк мало прельщал ее в качестве уборной и она пошла в сторону ближайшей улицы, видневшейся за голыми остовами деревьев.
   Ввалившись в ближайшую кафешку, она кинула десятку пораженной официантке и спросила "Где?", официантка показала пальцем и Света быстрым шагом прошла к двери, на которой висела табличка - "ЭТО ЗДЕСЬ!!!". На стене сортира - чистого, к облегчению Светы - висели стандартные листы с инструкциями по пользованию туалетной бумаги, унитазом и раковиной как в целях прямого назначения так и для различных сексуальных и морально-идеологических извращений.
   Выйдя из туалета, Света поняла, что для нормального завершения вечера ей необходим еще один бокал пива и интересный собеседник. Пиво было получено, а в качестве собеседника Света присмотрела пожилого мужчину интеллигентной наружности, сидящего над бокалом с чем-то темно-красным, судя по бокалу - коньяком.
   - Вы хотите сесть со мной или вам просто нравится этот столик? - поинтересовался старик.
   - А что, есть большая разница? - спросила Света.
   - Вопросом на вопрос? Ну что же, да, разница есть и она концептуальна - либо вас интересую я, либо - столик. Хотя быть может, вас не интересуют ни старики ни столики, или же мы со столиком образуем именно то, что вам надо.
   - Я думаю, вы со столиком - это то, что мне надо, - выбрала Света. - Меня зовут Света.
   - Исаак, - ответил старик, и Света протянула руку для пожатия. Однако ее собеседник был воспитан по-другому, и мгновение спустя она ощутила на руке поцелуй - не кокетливый или слюнявый, не неумелый или строго по секундам рассчитанный, а нормальный, глубоко естественный в данной ситуации. Так ей еще никто не целовал руку, и Света оценила такт старика, в другой ситуации граничащий с наглостью.
   - Только не подумайте, что я имею на вас виды - чопорно заявил Исаак. - В моем возрасте красивые женщины - это всего лишь приятное глазу эстетическое зрелище.
   Света рассмеялась и глотнула пива. Этот человек показался ей существом старого, еще дореволюционного мира - существом старомодным, интересным и приятным в общении.
   - Вы работаете? - спросила она, и Исаак кивнул. - Кем?
   - Редактором в отделе прозы одного почтенного журнала. А... тысячу извинений заранее, если мой вопрос покажется вам бестактным - а вы чем занимаетесь?
   И вот тут Света впервые за все эти годы подумала - и чем же она занимается? Получалось, что ничем хорошим. Прожигает жизнь, живет в свое удовольствие, сводит с ума мужчин и вызывает ревность жен. Тренькает на гитаре, балуется по телефону и думает о будущем так, как будто навсегда останется молодой и красивой.
   - Я думаю, вам не стоит отвечать на вопрос, если он не корректен, - заметил Исаак, видя ее колебания. - Скажите, вы когда-нибудь сталкивались с миром литературы?
   - Да, - с облегчением ответила Света, она попыталась забыть неприятные мысли, но до конца сделать это не удалось. - Я знала одного писателя. Сорокалетний жлоб с грязным хайром и бегающим взглядом. Он писал детективы.
   - Позвольте поправить вас, - заявил Исаак, и, отвечая на ее немой вопрос продолжил - Русский язык - это величайшее достояние русского народа. Уничтожить его пока есть хоть один носитель языка невозможно, а вот опошлить можно. Я думаю что знаю молодого человека, о котором вы говорите. Действительно самодовольный и неприятный субъект, и волосы моет нерегулярно. Но во-первых, нельзя судить обо всем литературном мире по нему одному, а во-вторых, извините, конечно, но в своих произведениях он выражается куда более правильно чем вы. Что, однако, совсем не говорит о том, что его произведения мне нравятся...
   ... Два часа ночи. Аня плачет, Евгений непонимающе смотрит в ее лицо. Что случилось? В чем причина трагедии? Черт возьми, во всем виновато женское любопытство. Редкий мужчина не побывал в такой ситуации - когда он знает что-то, чего совсем не надо знать ей, но она знать это хочет, и плевала она на то, что ее мужчина не хочет ей сказать правды из благих побуждений. И будет она его пилить - "Нет, вот ты скажи, почему Наташка ушла из фирмы?" и то, что еще час назад было незначительной деталью, случайно опущенной в беседе, вдруг раздувается до размеров всемирного потопа. И если теперь сказать правду, то она не поверит: "А чего ты молчал? Почему тогда не сказал?", а если сказать неправду, так ведь это неправильно, бессмысленно и потом всплыть может...
   Впрочем, здесь ситуация была иной - Евгению есть что скрывать, в нем есть настоящая, стопроцентно интересная загадка, и хотя Аня и понимает, что ведет себя как идиотка, но поделать ничего не может, ибо женское любопытство - это, пожалуй, единственное, перед чем сама женщина устоять не может.
   - Аня, я с самого начала хотел сказать, но... это так необычно.
   - Евгений, я не понимаю - ведь я люблю тебя. Я имею право знать!
   Грубо. Фи! Истинные леди так не поступают. К сожалению, порой даже истинные леди испытывают мучительное любопытство и порой за счет этого на время перестают быть леди.
   - Хорошо, Аня. Я расскажу. Но мне надо подумать, как это сказать, потому что это очень личное...
   - Женя, размышляй сколько хочешь, ведь я люблю тебя. Но даже не знаю, как это сказать - в общем, мне стыдно за свою настойчивость, но ведь это касается тебя - а все, что касается тебя, я просто обязана знать.
   И потом еще сорок минут они сидели на диване молча, прижавшись друг к другу плечами - она правым, он левым, и пытались думать, но мысли разбегались, а когда эти сорок минут истекли, Евгений не выдержал и сказал:
   - Аня, я должен тебе признаться - я ангел.
   А Аня смотрела на него и пыталась понять - что бы это значило.
  

Глава 9

  
   Вторник застал меня в постели. Лег спать я в без пяти полночь, а встал в начале двенадцатого. За дверью кто-то подозрительно шебуршал. Поразмыслив, я понял - ни папы, ни мамы, ни Ташки сейчас в доме быть не может, значит, это воры.
   Вытащив из-за отопительной батареи полуметровую алюминиевую трубку залитую свинцом с кожаной петлей на ручке, чтобы не потерялась в пылу боя, я осторожно подошел к двери из комнаты.
   Дубинку эту я самолично изготовил в восьмом классе, когда начиналась война между районами. К счастью, мне так и не удалось тогда опробовать ее - три раза брал на стрелки с собой и три раза обходилось миром, а когда в четвертый раз я, уверенный что все повторится, не взял ее, драка все-таки произошла.
   Причем мой одноклассник и приятель Серега, сделавший себе точно такую же дубинку в свалке получил гораздо больше повреждений чем я, и мы сделали вывод - не умеешь пользоваться - не бери, а то только мешать будет.
   Впрочем, сейчас я осторожно приложил ухо к двери и услышал, как вор открыл холодильник. Затем раздалось тихое бульканье и я понял - сейчас или никогда. Ухватив поудобнее дубинку я вылетел на кухню и с диким воплем замахнулся.
   Впрочем, дубинку я так и не опустил. Ибо на кухне, спиной ко мне, стояла Ташка. На голове у нее тихо повизгивали наушники, горло было перевязано шарфом. Покачивая в такт музыке головой, она повернулась ко мне и, окинув равнодушным взглядом, заявила:
   - Сегодня я болею, - потом увидела в моей руке дубинку и добавила, - А про человекообразных обезьян с палками-копалками мы уже проходили. И вообще, у тебя трусы сползают - как ты стоишь перед дамой?
   Наушники она так и не сняла, что не дало мне шанса достойно ей ответить. Чуть покачиваясь, она ушла в зал, а я пошел одеваться. Когда я оделся и встал перед книжными полками, пытаясь угадать, что мне сейчас нужно - Фармер или Булгаков, раздался телефонный звонок.
   - Да, - ответила Ташка в соседней комнате. - Сейчас. Мишка, котяра ты облезлый, тебя к телефону.
   - Алло. - Осторожно произнес я, ожидая от маленького кнопочного чуда китайской техники любого подвоха.
   - Михаил Викторович? - спросил знакомый голос. Голос Дмитрия Макаренкова - работника комбинатовского профкома и последователя, как он выражался, "Темного пути".
   - Дмитрий, я узнал вас, - ответил я. - Мне с вами не о чем разговаривать, события минувшего дня показали полную несостоятельность любых ваших попыток заполучить меня в качестве друга, единомышленника и жертвы.
   - Ого! - поразился Макаренков. - Повтори, пожалуйста, я запишу. Такие фразы очень нравятся Семену Павловичу.
   - Не вижу причин разговаривать с вами далее, - ответил я и положил трубку. И снова зазвенел телефон.
   "У, змея подколодная!" - подумал я в адрес кнопочного чуда. И не снял трубку, а сел в кресло рядом с полочкой, на которой лежал телефон. Звонок позвенел еще немного, потом телефон голосом моего отца спокойно заявил: "В данный момент никто из хозяев подойти и снять трубку не может", потом голос матери добавил: "Если вы хотите поговорить со мной, то попытайтесь позвонить мне на работу - телефон 2-37-731", потом раздалось Ташкино взвизгивание - "Если это меня, то я очень рада! Но именно сейчас меня нет...", а потом я добавил: "Не пытайтесь меня найти - бесполезно. Впрочем, скиньте информацию - рано или поздно я окажусь дома и услышу ее", а потом отец заключил: "После гудка можете говорить, можете молчать, а можете положить трубку. Информация будет занесена в память телефона и впоследствии выслушана нами. Секретов просьба не оглашать".
   После гудка заговорил Макаренков. Заговорил спокойно, твердо и очень устало. Вначале сказал, что жалеет о моем отсутствии (я не сразу понял, что он говорит это в расчете, что слушать информацию буду не я один), а после вступления начал о цели своего звонка: оказывается, я со своими журналистскими и литературными связями очень (!!!) нужен Комбинату, и Комбинат прямо-таки жаждет заполучить меня в свой пресс-центр на соответствующий оклад, причем возможно мне будет представлена потрясающая возможность написать книгу об истории родного города, естественно, не умалчивая и не умаляя заслуг Комбината на этом поприще. Конечно, я могу и отказаться, но лично он мне настоятельно рекомендует соглашаться. Шанс редкий и очень хороший.
   Дальше была информация, что мне нужно сделать для поступления на работу - куда принести свою трудовую с единственной институтской записью, свой белый военник и две фотографии 3х4. Потом Макаренков попрощался и положил трубку.
   Вот это да!!! Всемогущий монстр, многотысячерукий, многотысячеглазый Комбинат нуждается во мне, хочет меня купить, обернуть в блестящую подарочную бумагу и положить пред очи светлого Митьки, который захотел сделать себе такой подарок и хлопнул в ладоши.
   Профком великая вещь - и великая сила. И это, конечно, интересно узнать - какие горы свернул Дмитрий Макаренков чтобы заставить всемогущего монстра предложить мне это теплое местечко. А возможно, и не пришлось ему горы сворачивать - а просто моргнул глазом, и все, и ему меня уже на тарелочке готовы. А хрен вам! Откажусь! И запись сотру, а то предки затерроризируют - мол, иди работай, место перспективное, и нам на старости помогать будешь, и Ташке...
   Запись я стер. Через полчаса пришла Юльга, и сходу поздравила меня.
   - С чем?
   - С тем, что ты так хорошо устроился.
   - Куда?
   - На комбинат.
   - С чего взяла?
   - Слухи...
   - Вранье!
   - Да ладно, колись, все уже знают...
   - Значит так, - я мрачно посмотрел на нее, она уже разделась, и рвалась на кухню, к чаю, булочкам, и быть может, даже к чудному домашнему вину. - Пока не скажешь, откуда слухи, внутрь не приглашу.
   Юльга удивилась. Не видела она меня таким злобным. Ехидным - видела. Даже мрачно хандрящим видела. А вот злобным - не видела. И Юльга испугалась, и выложила все как на духу, а на духу почти ничего не было - минут двадцать назад позвонил Грин, и сказал, что меня берут в пресс-центр Комбината, и позавидовал мне, и сказал, что у него рука не поднимается - позвонить мне и поздравить, мол, зависть душит, жаба давит, а поздравить надо, и потребовать чтобы я поставил, так что Юльге представляется эксклюзивная возможность, информация свежайшая, свежее не бывает...
   - Это ладно, - помрачнел я еще больше, и, судя по субъективным ощущениям, начал раздуваться - то есть пухнуть от злости. - А он-то откуда узнал?
   Это было, есть, и скорее всего останется для Юльги загадкой. А я, если сменю гнев на милость, и если вообще есть во мне хоть что-то от джентльмена, могу пригласить ее на кухню и поставить чайник...
   От водки она, естественно, отказалась, вино я ей не предложил из вредности, поэтому грохнул я полстакана в одиночку, как алкоголик, а Юльга смотрела на меня с жалостью и непониманием. Мне хотелось ей все объяснить, но "все" - это настолько запутанная вещь, а если не все, то не получится, и я налил себе еще полстакана, а потом Юльга погладила меня по голове и сказала:
   - Несчастный Кот. Всем нужный, всем интересный, и никто без него жить не может - а он такой несчастненький-несчастненький. Прямо до отвращения.
   - Что б ты понимала? - с тоской произнес я, и налил себе еще полстакана. Закипел чайник, Юльга выключила его, и сразу пошла в прихожку - одеваться.
   - Даже чаю не попьешь? - с издевкой спросил я, и тут же пожалел о своем вопросе.
   - Нет у меня желания смотреть на свою кислую физиономию, - ответила она. - Тот Кот, которого я знаю - бабник, балагур, поэт и писатель, интересный собеседник и перспективный парень, сейчас в тебе мертв, а жив в тебе старый облезлый шакал, жалеющий себя и плюющий на окружающих. Пока, Шакал.
   - Так вот она какая, моя истинная сущность, - пробормотал я, закрыв за ней дверь.
   На кухне стояла бутылка, и водки в ней оставалось чуть меньше чем на стакан. "Странная водка... - подумал я. - Пью и пью. А легче не становится...".
   - Что с тобой? - поразилась Ташка, входя на кухню. Увидела бутылку, полный стакан, ойкнула, чуть подумала, и сказала: - Не пей, Мишка. Я знаю, что тебе нужно, сейчас принесу.
   Я удивленно посмотрел ей вслед, отследил на столе кусок хлеба с колбасой, которым закусывал, и приготовился выпить. Но Ташка уже снова была рядом, она совала мне в руку мерзкую большую желтую таблетку с неприятным травяным запахом.
   - Это экстези, - заявила она. - Выпей, легче будет.
   "Откуда у тринадцатилетнего подростка экстези? - поразился я. - Надо будет потом ей лекцию прочитать. О вреде наркотиков, за здоровый образ жизни и за презервативы. Хотя какие презервативы в ее возрасте? Ч-черт, взрослеет, стерва, скоро парней в дом водить будет..."
   Я проглотил таблетку, запил водкой. И уже через минуту понял, как жестоко меня наколола сестренка - никакое это было не экстези, а было это, пришло мне над унитазом озарение, рвотное, причем рвотное мощное, не дающее разогнуться и побежать в детскую, чтобы накостылять сестренке за такие шутки над старшим братом.
   "Убить упрямую тварь", - подумал я, полулежа возле унитаза. Других мыслей в голове не было еще полчаса, а потом я на подгибающихся ногах залез в ванну, включил холодную воду и пять минут отмокал, не обращая внимание на мерзко липнущие к коже треники - рубашку я потерял еще возле унитаза. Потом я выпил немного воды из крана и опять склонился - но на этот раз над раковиной.
   Пошатываясь, я вошел к Ташке. Она, развалившись в кресле, слушала музыку и одновременно читала "Уленшпигеля". Посмотрела на меня - и в глазах ее я увидел испуг.
   - Ну что... - начал я, зачесывая назад ладонью мокрые волосы. - Поговорим о вреде наркотиков?
   Беседа затянулась на десять минут, после этой беседы я вышел из ее комнаты с чувством исполненного долга. На моей щеке алела царапина, несколько таких же осталось на руках, большой палец на левой она прокусила до крови. И тем не менее Ташка получила десять заслуженных ударов скакалкой по мягкому месту, обтянутому лосинами.
   Черт возьми! Я ее пеленки стирал, горшок за ней вытаскивал, в школу водил, в институт из-за этого опаздывал, а какая благодарность? Никакой! Даже более того - черная неблагодарность. Вот так.
   В четыре пришла мать и с ходу меня поздравила.
   - С чем?
   - С работой, конечно!
   - С какой работой?
   - На Комбинате... Ой, что-то ты плохо выглядишь, а что это за царапина? Опять дрался? Здоровый уже лоб, 23 года, вон на какую хорошую работу устроился, а все по подворотням мается...
   За двадцать минут я ей как смог объяснил, что насчет работы еще подумаю, хотя мать так и не поняла - чего думать-то? Пора бы уже и о будущем позаботиться.
   Потом пришел отец. Я даже не удивился тому, что он сказал мне. Естественно, он меня поздравил. Достал бутылку коньяка, сказал, что это нужно отметить, отмахнулся от слабого возгласа матери "Неделя же только началась!" и заявил:
   - Только теперь я вижу, что вырастил не тунеядца и лоботряса, а вполне приличного человека.
   При мысли о коньяке меня замутило, и я, судя по отражению в трюмо, малость позеленел. Отнекиваться и говорить, что я "еще подумаю" отцу было никак нельзя, мать посмотрела на меня довольно-таки сурово и по сорок грамм коньяка мы все-таки тяпнули.
   Потом бутылка до субботы была тщательно закупорена, посыпались звонки многочисленной родни - как отца, так и матери. Все поздравляли меня с тем, что теперь я настоящий мужчина и вообще молодец, прошел слух, что меня ставят замом начальника отдела рекламы, а начальник там классный мужик и до пенсии ему всего четыре года...
   Всех их отец приглашал в субботу к нам, и я начал тихо шизеть, представляя, как скажу ему, что не хочу работать на Комбинате. От одной этой мысли холодный пот прошибал. И тут позвонил Цесарь.
   - Соглашайся, - заявил он после приветствия. - Я с Макаренковым говорил, ты ему зачем-то нужен в отделе рекламы, фабрика слухов запущена по полной программе, и кроме того - такой шанс бывает раз в жизни. Соглашайся, а то потом жалеть будешь.
   - А ты часто жалеешь о неслучившемся? - спросил я убито.
   - Нет, - резко ответил мой друг. - Я жалею только об одном - что семь с половиной лет назад не остался в другом городе, в который ездил после диплома.
   - Почему? - поразился я.
   - Потому что тогда я любил. Неважно, как это было - сейчас и она другая, и я совсем другой, но тогда я любил. А значит, зубами должен был землю рыть, но остаться...
   - А ты?
   - А я уехал. Не испугался, не сыграл в благородство - просто время кончилось и я уехал. С тех пор я никого не любил.
   - А ее?
   - Ту ее, которая осталась в квартире сестры до сих пор люблю. А ту Свету, с которой я вчера разговаривал по телефону, я не знаю. Она другая, я другой. Прошлого не вернешь, но и избавиться от него крайне сложно. Так что решай сам - наплюй на всех, это только твоя жизнь. Пока. - И Цесарь положил трубку. Вот оно как...
   Макаренков позвонил в одиннадцать. Он спокойно объяснил мне, что я ему вообще-то не нужен, но если не хочу быть его другом, то не должен отказываться быть у него на виду - иначе он сочтет меня врагом.
   Это была угроза - спокойная, мягкая, подслащенная крупной взяткой в виде теплого местечка на комбинате - и я испугался, просто испугался, причем испугался всего - объяснений с родителями и друзьями, этой страшной фабрики слухов и возможности стать врагом Митьки Макаренкова - и я сказал в трубку:
   - Когда выходить на работу?
   - Завтра, - ответил сатанист-кэвээнщик. - В управлении на входе скажешь кто ты, тебе скажут куда идти.
  

Глава 10

  
   И тогда Аня заявила ему:
   - А зачем ты мне правду сказал?
   Женя посмотрел на нее пораженно. В свои тридцать пять он отнюдь не был ангелом - ибо суть его внутреннего отличия от обычного человека была примитивной - он просто свободно видел энергетические поля людей и мог с ними работать, причем воспитание и образование не позволяли ему делать это нанося прямой вред людям, и он решил, что он - ангел.
   И тем не менее у этого "ангела" остался за плечами не один роман, но так как он никого так не любил как Аню - даже близко никто не вызывал в нем такой странной дрожи в груди - вследствие этого некоторые женщины скорее заподозрили бы в нем дьявола чем ангела.
   И их разбитые сердца остались тому свидетельствами - впрочем, не было никаких разбитых сердец, а была скорее жалось к себе покинутых женщин, ибо мужчина, не любящий женщину, может вызвать у нее любое чувство - от поклонения до презрения, но настоящей любви вызвать не может. Настоящая любовь всегда взаимна, со временем не проходит, науке практически неизвестна, и встречается крайне редко...
   - Ты должен был меня обмануть, - убежденно сказала она. - Ну, там сказать, что связан с наркомафией или что у тебя трое детей. Зачем же вываливать правду на неподготовленного человека?
   - Я люблю тебя, - грустно сказал Евгений. - И не могу лгать.
   И тут же он был прощен, обнят и поцелован. И тут же забылись его странно-ангельские замашки, ибо сказав "я люблю тебя", он заработал амнистию, и, может быть, даже и реабилитацию.
   Умиляет меня это! Пять утра, двое взрослых, зрелых людей сидят на кухне и целуются, и чувствуется, что хотят они даже заплакать от радости - он не могут. Потому что Он - не умеет, а Она - все уже выплакала.
   И нет чтобы пойти в спальню, лечь, и, раз уж так любят и так устали, хоть и не заняться любовью, а даже просто уснуть обнявшись. Но нет! И сидят они на кухне возле пустых кофейных чашек, сидят обнявшись пять минут, десять, двадцать - а потом, видимо, от физического перенапряжения (неудобно сидеть в одной неестественной позе столько времени) они начинают молоть друг другу всякую чушь о том, как они друг друга любят, как у них все будет хорошо и т.д. и т.п.
   Наконец Он подхватывает Ее и уносит в спальню, даже не замечая, что Она - девочка не из легких, и не вспоминая о том, как вчера в постели же потянул спину, впрочем, Он и тогда этого не заметил - так что куда ему это вспомнить...
   Света проснулась в семь утра - ровно через три часа после того как легла спать. Вырвана из сна она была кошмаром, содержания которого не помнила, но что это был именно кошмар, ей было абсолютно ясно - вся в холодном поту, дрожащая, испуганно посматривающая в сторону темного проема окна, Света себе совсем не нравилась.
   - Здесь лапы у елей дрожат на весу! - громко продекламировала она, чтобы отогнать страх. Но цитата из Высоцкого оказалась некстати двусмысленной, и Света поплотнее закуталась в мягкое одеяло. Что-то в последнее время все наперекосяк.
   Вначале в результате обычного телефонного хулиганства стала потерянной для нормальной жизни Аня. Потом пьяный дебош, разбитая ваза, сломанный магнитофон... Ах да, и звонок Сашки - он тоже как-то относится к неправильности момента... А еще этот старик-редактор с таким несвоевременным инсультом.
   А что у нас в позитиве? А в позитиве у нас: пристроенная кое-как Аня, не звонящая и оттого беспокоящая; проданный пошлый золотой браслет; ошарашенная морда холеного Барса; куча битых бокалов в кафешке - но за них она заплатила...
   "Н-да, негусто. Хреновая из меня стерва, - подумала Света. - Надо или искать что-нибудь поинтереснее... Или искать что-нибудь поинтереснее". Других выводов она, как ни старалась, найти не смогла.
   Сорок минут Света делала гимнастику - двадцать минут за сегодня, и двадцать - за вчера. Вначале все тело ныло, в голове что-то подвывало, и непреодолимая сила тянула ее в ванну, чтобы залить в нее прохладную воду и плюхнуться самой, с хорошей книжкой и полным кофейником рядом...
   Но малодушие прошло, прошла и физическая слабость. А после контрастного душа Света решила малость покулинарить. Плов, суп харчо и торт "Наполеон". Если вкусно будет, то с красным вином. А если невкусно, то с белым.
   В одиннадцать позвонила Аня и сообщила приятную новость. Света, в душе ожидавшая чего-то подобного, все же чуть не села на пол.
   - Дружкой хоть позовете? - осторожно спросила она.
   - Конечно! - возмутилась подруга. - Я кроме тебя никого не хочу!
   -Ну, если так, то я всегда готова... - двусмысленно сказала Света и мрачно подумала, куда отнести новость - в позитив или негатив...
  

Часть вторая

Все страньше и страньше...

Глава 10-2

  
   Света открыла дверь. За дверью стоял знакомый ей суслик. Суслика звали Буторенко Иваном Никитичем, и было ему то ли тридцать два, то ли тридцать три года. В левой руке у него имел место жалкий букетик из трех увядших малость гвоздик, правой рукой гордо сжималось горлышко бутылки дешевого шампанского.
   - Аня дома? - спросил суслик басом.
   - Аня замуж вышла, - холодно ответила Света. Суслик явно не поверил.
   - А можно я проверю? - одновременно и нагло, и заискивающе пробормотал он и начал просачиваться сквозь Свету - то под правую руку, то под левую. Света не пускала, что усилило подозрения этого полноватого, лысеющего суслика.
   - Кто там с утра ломится? - показался из ванной невысокий парень в большом, теплом халате с капюшоном. На синем халате белыми буквами было начертано (почему-то по-русски) "Гуд найт, Америка!".
   Парень этот вполне сошел бы за русского, если бы не хитрые, с искрой злобного напора глаза. Глаза выдавали в нем азиата - то ли татарина, то ли башкира. Вот к этому суслик и прицепился.
   - А это что за чукотская морда? - возопил суслик. Он прорвался мимо Светки, и кинулся к парню. - Откуда чурки в этом доме?
   Азиат крепко, без замаха, разбил нос Ивану Никитичу - человеку очень солидному вследствие наличия костюма, шампанского и цветов. Впрочем, мы думаем, что именно шампанское и цветы помешали ему выступить на защиту своей чести.
   - Ничего, что я вот так, по-русски? - издевательски спросил парень, выталкивая суслика с окровавленной мордочкой за дверь. - А не чуркой какой-нибудь, или не по-чукотски?
   - Ну нельзя же так... - бормотал тот, сдавая позиции. - Это же возмутительно! Это уму не постигнуто!
   - А вы-то сам русский? - заботливо спрашивал парень, выходя за вытолкнутым гостем на площадку. - А то разговариваете как-то странно. Леонид Андреев так бы не написал. И Набоков - уж на что Набоков англичанин, а так бы тоже не написал.
   Света прикрыла за ними дверь и пошла на кухню. Суслик, от которого Аня пару лет назад делала два аборта и который бросил ее, когда она заговорила о том, чтобы оставить ребенка, был ей совершенно несимпатичен. Зато в умение Рустама контролировать ситуацию она верила.
   И верно - через пять минут Рустам вернулся, вполне довольный собой, с бутылкой шампанского в руке, и маленькой гвоздичкой на отвороте халата.
   - Когда я ему предложил выпить шампанского за молодоженов, он - странный человек! - отдал мне бутылку и по лестнице, не вызывая лифта, побежал вниз. Прямо-таки свинья какая-то.
   - Не свинья, - поправила Света. - Суслик.
   - Да? - удивился Рустам. - Из Аниных? - он был в курсе этой классификации, и она ему очень понравилась - впрочем, себя он рекомендовал называть просто "Хаджой".
   Хаджа несколько припозднился, и попал в Город за две недели до регистрации Ани и Жени. Молодоженам он сразу и в лицо сказал, что очень им завидует и вместе с тем безумно жалеет их.
   Так как Аня уже основательно переселилась к Евгению, Хадже было позволено жить в Аниной квартире пока его терпит Света - а Свете он неожиданно очень понравился, и через несколько дней после Хаджи в дом въехал его новый компьютер, потом Хаджа нашел себе работу и заявил, что скоро весь Город будет у его ног.
   - Раньше города брали силой, - объяснял он. - Потом - идеологией. Потом - голосом. А теперь Город по ласке соскучился. А я очень ласковый.
   В апреле он уже договаривался со своим шефом о новом отделе под его, Рустамовским, началом. И новый отдел, занимающийся полиграфией - и полиграфией престижной, появился в день рождения Ленина.
   Дома Хаджа начал поговаривать о преобразовании отдела в дочернее предприятие - естественно, с шефом говорить об этом было рано - отделу едва неделя исполнилась - но причины для такого сверхоптимизма были - мало того, что фирма сама пользовалась услугами нового отдела - а фирма занималась рекламой - так еще и со стороны заказы пошли сразу.
   И в этом была заслуга самого Рустама. Меньше чем за два месяца он оброс невероятными связями, у него появились левые деньги, и за зарплатой он ходил только для того, чтобы не нервировать шефа.
   - Хаджа, ты авантюрист, - говорила ему Света, принимая очередную дорогую цацку в изящной фиолетовой коробочке.
   - Авантюристы - это если без связей и серьезных намерений, - отвечал он ей. - А у меня и связи, и намерения самые серьезные.
   Но намерения намерениями, а предложение, сделанное ей первого мая, она с ходу отвергла, а потом задумалась. Замуж в цвете лет ей не хотелось, но, с другой стороны, пора бы и ребенка родить, не всю же жизнь на гормональных таблетках сидеть.
   - В общем, я подумаю, - сказала она.
   - Думай, - великодушно согласился Хаджа. - Пока я рядом - предложение в силе.
   Впрочем, она не раз замечала, что он не против пофлиртовать и с другими молодыми женщинами, но грань не переступал, хотя и не скрывал, что женское внимание ему приятно. В постели он был более интересен чем все ее предыдущие коты, но сам он это объяснял опытом и философским отношением ко всему, что не имело отношения к сексу и деньгам.
   - Выше секса и денег я ставлю только свою семью, - сказал он однажды. - А все эти цацки, бирюльки, игрушки - это показатель статуса, не более. Все эти люди - если они не друзья и не выход на еще большие деньги - тоже мусор. Подчас интересный, в чем-то полезный, где-то приятный, но - мусор.
   Света не любила и не хотела быть мусором. В их отношениях установилось подозрительное равноправие, и она подозревала, что, выйдя замуж за Рустама, она потеряет большую часть свобод и привилегий, обретая что-то взамен - но что именно ускользало от ее разума. Ситуация становилась неподконтрольной, и это пугало...
   - Плохое шампанское, - заявил Хаджа и кинул бутылку в ведро. Наступало утро, и его сотовый заверещал. - Ну что ж, - сказал он и снял трубку.
  

Глава 11

  
   Город был взят. Пошла заставка. Я удовлетворенно откинулся в кресле. Дома мне теперь играть неинтересно, дома не компьютер, а груда металлолома - то ли дело на работе. Хорошая работа у меня - пришел утром, поиграл до полудня, потом походил по друзьям-подругам, вернулся на работу к концу рабочего дня, выключил компьютер и пошел домой.
   А вначале я ругался. Рвал и метал. Как это так - мне и нечего делать? Но оказалось, что должность зама предусмотрена штатным расписанием, но до меня у главного нашего замов не было - да и впредь бы не надо, если бы Макаренков не нажал.
   - Ты это... Думай как бы... - говорил Семен Павлович. - А вообще твоя работа - на подхвате... У меня, да и вообще... И это, ты вообще, книгу пиши...
   Чувствовалось, что сказать ему мне нечего, и работы у него для меня никакой нет, и отдел укомплектован специалистами, и на "подхвате" здесь ловить нечего.
   - Какой объем книги нужен? - спросил я по дурости.
   - Как напишешь, - ответил Семен Павлович. - Чем больше, тем лучше. Можно даже на сотню страниц.
   - И какое время мне дается? - вопрошал я.
   - Ну... - смутился мой начальник. - Год, наверное. Может быть, два...
   На сотню страниц? Я понимаю - месяц работы в архиве, месяц - подгонка, компиляция, две недели - литературная обработка, неделя - технические детали. Итого - три месяца. Ну четыре, если полениться. Но я сделал это за два месяца - и даже за пятьдесят шесть дней.
   Начальник мой долго рассматривал страницы, выпущенные принтером, чуть ли не обнюхивал иллюстрации-фотографии, пейзажи, портреты. Потом отдал каким-то специалистам на проверку ценности для Комбината. Специалисты сказали - все "о'кей", можно пускать. Тогда Семен Павлович прочитал книгу и поразился.
   - Так ты это можешь? - удивлению его не было предела. - Тебе отпуск. И премию. Без отказов!
   Но я отказался. Во-первых, и так на работе через день бываю, слухи ползут, что я - чей-то ставленник, хотя чей - не знает никто. Отец простой мастер в цехе, мать - инженер по технике безопасности, кто меня на халяву посадит в теплое кресло?
   А во-вторых, Сашка. Через три дня после устройства в рекламный отдел я открыл дверь и увидел ее. Она сразу заявила, что пришла только потому, что Юльга сказала ей, что я в полном ступоре. Ага, значит Юльге я нужен наглый, пошлый и бодрый, а Сашка пришла ко мне тихому, несчастному и подавленному? Слова колкие и неприятные крутились у меня на языке, но я почему-то сказал только:
   - Прости меня, сволочь такую.
   - Клясться в вечной любви не будешь? - спросила она.
   - Нет, - ответил я.
   - Это хорошо. Не люблю обещаний, заведомо невозможных, - поставила она точку. Это был новый, странный виток наших отношений. С первой зарплаты я подарил ей шикарный букет из цветов, названий которых так и не запомнил. Это был самый странный букет в магазине, и я его сразу взял.
   - Как наши отношения... - тихо сказа она и поцеловала меня. - Только наши отношения еще более странные...
   Тогда я понял, что она любит меня. И предать эту любовь было бы слишком пошло и мерзко, слишком неправильно даже для меня, и я стал белым и пушистым - только ради нее.
   Днями я сидел в архиве, а долгими вечерами мы бродили по заснеженному городу, катали снеговиков и бегали наперегонки. Она начала было курить, но я так ее попросил, что она не смогла не бросить.
   Ташка в Корэле нарисовала умильного толстого белого кота с абсолютно дурацкой ухмылкой на роже, и подписала: "Влюбленный Кот". И в тот момент я действительно был таким. Так что в отпуск сейчас, когда у меня все хорошо, а у Сашки на носу выпускные экзамены и поступление в ВУЗ, мне никак нельзя - отпуск меня распустит.
   И я сел за своих любимых "Героев майт энд мэйджик". Этажом выше, в такой же синекурной должности сидел племянник мэра - девятнадцатилетний пацан, ЧГТУ, заочно. Иногда мы с ним сражаемся в "Квак" по сетке. Не то чтобы мне нравились эти бойни, но парень он неплохой, и ему еще более скучно, чем мне.
   - Миш, у тебя принтер свободный? - спросила Ленок, она у нас якобы "свободный художник", а на самом деле просто очень хороший компьютерный график.
   - Да, можешь взять, - ответил я. Принтер у меня конечно похуже, чем у нее, но у ее принтера драйвер кривой, вот и приходится ей у меня брать плохой, но зато обеспеченный всем необходимым.
   Помнится, в тот момент, когда я осознал, что должность моя - чистейшая синекура, а осознал я это в первый же день, я сразу кинулся к Макаренкову. Он вытаращил на меня глаза:
   - И ты еще недоволен?
   - Мне перспективы нужны! - заявил я.
   - Перспективы - вопрос субъективный, и от объективной реальности зависит не сильно, - сказал Митька и объяснил - Вот сейчас у тебя есть место работы, стабильный заработок и уверенность в завтрашнем дне. У тебя есть возможность писать, есть возможность лазить в городской архив и встречаться с интересными людьми. И ты мне говоришь, что у тебя нет перспектив?
   Как-то он все не так повернул. Я пытался что-то доказать, но Макаренков в два счета доказал мне что я просто с жиру бешусь, и выставил меня за дверь - утираться. И я со злости сел за эту дурацкую книгу, и написал ее - хотя какая это книга? Так, брошюра, которую наверняка запихают в твердый подарочный переплет, разошлют всем партнерам, вероятным партнерам и злостным не-партнерам Комбината для того, чтобы все они поняли, что связались не с шавкой, но со зверем серьезным.
   А я, злой, довольный и до безобразия опустошенный сел за компьютерные игрушки. Попытался в первый раз за последние два месяца напиться, но как-то не удалось собрать нормальных собутыльников и я ограничился пивом. Точнее - "Челябинским темным".
   - Миша, открой окно - май на улице! - радостно приказала мне Вера Васильевна (оператор ПК, корректор, 48 лет).
   Я открыл окно - для этого пришлось взять специальную палку и еще потянуться вверх на цыпочках. Вот потому я им и нужен - длинный, забавный, и никому не мешаю. Могу чай подать, могу подиктовать немного, могу новый костюм заценить - вы только попросите, и Михаил Ломовой, зам начальника отдела, всегда поможет.
   - Ну и дурак, - сказал мне Цесарь, когда я ему рассказал о том, как со мной обращаются в отделе. - И что, что им всем за сорок? А этого, как его, ну, ты говорил - племянника мэра в отделе гоняют? Нет? А сколько ему? 19? Естественно, без образования. Что статус? - возмутился Цесарь на мое бурчание. - Надо было сразу себя ставить - у тебя статус покруче будет, ты писатель, специалист с высшим образованием, а он всего лишь племянник мэра - Фламин Ювента, легионер, серая масса...
   Когда я работал над книгой, сотрудники - извиняюсь, сотрудницы, мужиков у нас я да Семен Павлович - немного притихли, и просили помочь только по делу. Вроде, даже немного уважать начали.
   А когда четыре дня назад я сел за игрушки и отказался от отпуска, они поняли, что в душе я трутень, и работать могу только очень непродолжительное время.
   Вышел из своего кабинета Семен Павлович, сосредоточенно осмотрел нас, достал очки, одел их, потом снял, откашлялся. Все внимание к этому времени уже было приковано к нему.
   - Так, Леночка, тебе задание, - заявил он. - Помнишь ту фотографию - Президент здоровается с Директором Комбината?
   - Помню, - с готовностью отозвалась Ленок.- Там еще у Директора на пиджаке жуткая складка.
   - Отретушировать, сгладить, ну, ты вообще знаешь, - заявил наш начальник. - Выставить наших оракулов на передний план, на заднем - завод с трубами, рабочие, восход солнца, и еще надпись - из тех, заготовленных слоганов - типа "Доверие и стабильность", ну, ты вообще знаешь.
   - Трубы с дымом или без? - спросила она.
   - Как без? - поразился шеф. - Обязательно с дымом! Никаких намеков на то, что можем встать!
   - А экология? - спросила неугомонная Ленок.
   - Добавь деревья возле завода. Если будут плохо выглядеть, вырежем. Все должно быть естественно. А вот дым, пожалуй, сделай поэстетичней, чтобы было видно, что он есть, но чтобы внимание не привлекал.
   - А куда это? - спросил я. Мне глупые вопросы разрешались.
   - На Ледовый дворец, сбоку. Метров 15 на 15, - ответил Семен Павлович.
   - Кто-то приезжает? - продолжал спрашивать я. Все затаили дыхание.
   - Да. Через полтора месяца ожидаем комиссию из Москвы. Могут дать нам льготы по железнодорожным перевозкам. Но учтите! - он грозно поднял голос. - Информация пока секретная, всем подряд не рассказывать! И Ленок, пожалуйста, займись в первую очередь.
   Все было ясно и понятно. Как только он вышел, как минимум трое из восьми присутствующих женщин взялись за телефоны - сообщат новость друзьям и родне. Причем остальные не взялись за телефоны просто из-за недостатка оных. Фабрика слухов работала безукоризненно.
   Одна Ленок с удовольствием окунулась в компьютер. Я минут пять понаблюдал за ее лицом - мне всегда было интересно наблюдать творческого человека в процессе реализации им очередной фантазии или задумки. Потом я начал следующую стадию.
   Незаметно время подошло к пяти. Около четырех к нам начали звонить и сообщать, что а) через пару недель приедет Президент и разгонит Комбинат; б) через два месяца все налоги для Комбината отменят и мы тогда заживем; в) что к Директору Комбината приезжали и предлагали ему место главы Челябинской области; г) что вот-вот приедут японцы и по бартеру передадут нам супер-поезда, на которых все очень дешево; д) ...; е) ... ; и так далее в рамках алфавита. Поток информации, вернувшийся бумерангом был скорее забавен, чем глуп.
   На вахте стоял мой бывший одногруппник. Мы, помнится, даже на диплом заходили - вначале он, а потом я. И вот теперь он - в охране Комбината, сторожит одно из его сердец, то есть, если ближе к анатомии, то одно из предсердий или один из желудочков - как вам удобнее. И это он, подающий все надежды инженер, почти гений! Но его квоту закрыли, и вот он в охране.
   А меня, поэта, сценариста и кэвээнщика, бабника и дебошира судьба с трудом дотащила до диплома (спасибо профкому), сломала мне ногу и заставила взбеситься тогдашнюю мою "тройку", чтобы я на ней мог только набивать, но ни в коем случае не играть в "КВ2".
   Он сдал диплом на пять, а я на натянутую тройку. Потому что даже несмотря на сломанную ногу и бешеный компьютер не тянуло меня делать нудные сопроматовские расчеты и расчерчивать ватманы всякой дрянью. Кое-как рассчитал-таки (неправильно), что-то нарисовал (некрасиво) и меня допустили до защиты (спасибо профкому!), а на защите даже сильно не валили, все и так было ясно.
   А теперь я - зам начальника отдела, а Кайрат - в охране. Правда, я в "героев" играю, а он хоть что-то делает - но ведь не суть важно.
   - Здравствуй, Кайрат.
   - Здравствуй, Миша. Или мне тебя Михаилом Викторовичем, как положено?
   - Да брось ты... - мне стало неудобно. Он сверлил меня своими умными карими глазами и улыбался, а у меня на душе разливалось что-то гадкое.
   - Не морщись, ты не виноват, - сказал Кайрат, и иронически отдал честь.
   Черт, черт, черт. Что я себя перед ним виноватым чувствую? Где здесь моя вина? Он тоже неплохо пристроился - половина потока у нас вообще без работы сидит. На черную работу не хотят, а по специальности в городе человек пять в год требуется, а не сорок. Девчата ладно, они замуж повыскакивали, а парни маются - многие уже семейные...
   Дома никого не оказалось. Из записки, лежащей на трельяже, явствовало, что мать задержится, отца вызвали на работу, а Ташка гуляет. Я побродил по квартире, включил телевизор - шла какая-то мура - выключил телевизор. Зашел к Ташке, погладил компьютер, который своими руками ей отдал, но включать не стал. Пошел к себе, подержал в руках гитару, на которой так и не научился играть, и взял Сервантеса. Второй том "Дон Кихота" мне нравится больше - он злее, острее, ближе...
  
  
  
  

Глава 12

  
   Рустам вернулся пьяный и довольный. Кожаная шляпа съехала набок, полы плаща - в грязи, улыбка в пол-лица и аккуратный букет из десятка черно-алых роз. Из кейса на кухне он достал бутылку коньяка и коробку конфет. Пачки с бумагами, диски и дискеты, какие-то конверты, обычно хорошо знающие свое место теперь вроде как тоже перепились и, заблудившись, не дошли до хаты - они лежали в полном беспорядке.
   - Гуляем, - бодро сказал Рустам. - Хаджа я или не Хаджа?
   - Ты уже третий день по вечерам Хаджа, - улыбнулась Света. - Но смотри - сопьешься - выгоню!
   - Я сам кого хочешь выгоню! - возмутился было Хаджа, но, посмотрев в глаза Светы, которые он называл "блядскими", давая ей, по своему мнению, лучший комплимент, Рустам поправился - Ну уйду. Сам. Если что. Если что, - посмотрел еще раз. От такой женщины ему уходить не хотелось - по крайней мере пока. - Нет. Не уйду. Даже если погонишь. Ну, доставай бокалы!
   - А повод? - спросила Света, доставая хрусталь из шкафа. Ей нравилось иногда, в перерывах между приступами стервозности, побыть женщиной семейной.
   - Повод есть! - Хаджа задумался на секунду. - Контракт новый. Во!
   Света пристально на него посмотрела. За полторы недели работы отдела Рустам заключил уже восемь контрактов. Его сотрудники работали до восьми-девяти вечера, и это с восьми утра! Она знала об этом потому что они, сдавая ключи на вахту, звонили Рустаму. Сам же Рустам свой рабочий день не нормировал - иногда, как проклятый, сутками пропадал в конторе, а иногда вставал в двенадцать утра и в пять уже возвращался.
   - Если каждый контракт отмечать будешь, то сопьешься, - констатировала она.
   - Как же не отмечать? - поразился Хаджа. - Удачи же не будет?
   - Ты точно татарин, а не русский? - ответила вопросом Света. - Я, конечно, не разбираюсь, но вроде бы мусульмане не пьют.
   - А я наполовину хохол, - парировал Хаджа. - Кроме того, коньяк полезен в оздоровительных целях.
   - Каждый день?- скептически спросила Света.
   - Ну, это вроде как курс лечения, - подтвердил тот.
   - Как бы после этого лечения еще раз лечиться не потребовалось, - заявила ему девушка.
   - Да ты никак ворчишь, моя старушка? - поразился неунывающий Хаджа.
   "И впрямь, что это я? - подумала Света. - Расслабилась. Глядишь, скоро его со скалкой встречать буду - а это не дело. Надо или выгнать, или принять таким, какой есть. Выгонять пока жалко - еще пригодится. А принимать... Ну, пока примем". После этого размышления она успокоилась, и они переместились в комнату, где сели в кресла по бокам журнального столика.
   Свете хороший коньяк нравился, но она его смаковала, гоняла по рту, а Рустам пил как водку, и, судя по всему, считал просто очень вкусной и качественной водкой. Впрочем, в коньяках он разбирался, и брал не то, что самое дорогое, а то, что самое приятное.
   Потом со стены была снята гитара, первым ее взял Хаджа, и, по установившейся традиции, после нескольких аккордов он с удовольствием провел вдоль "бедра" инструмента и произнес:
   - Эх, хороша девочка! - Света при этом, как всегда, поморщилась - она не воспринимала свою гитару, купленную еще Тигром в незапамятные времена как девочку. Она воспринимала ее как друга, и, видя гитару в чужих руках, немного ревновала.
   Впрочем, Рустам играл хорошо. Не то, конечно, к чему привыкла гитара, но все же хорошо - с наворотами, иногда убегая обеими руками к середине грифа, иногда отпуская руку, ставящую аккорды и зажимая ею струны сверху - чувствовалось, что гитару он любит и может с ней делать если не что угодно, то, во всяком случае, очень многое.
   - А сейчас, - заявил Хаджа, - песня одного моего друга. Я думаю, тебе понравится. - И, неожиданно грубо и хрипло запел:
   По речке, по красной, в малиновой фуражке,
   Спускался Никитка, хорошенький такой!
   В лодчоночке утлой, в ручонке бумажка,
   И верил Никитка, что он везде свой.
  
   Сам дедушка Ленин бумажку ту выдал,
   Сам дядюшка Троцкий печать приложил,
   "Теперь ужо Фенька не скажет мне - "Быдло",
   Теперь ужо я туть большой командир!"
  
   По бабам прошелся, кабак сжег по пьяни,
   Никитка-начальник во власти страшон,
   На вилы наткнулся - три раза, случайно,
   Теперь комиссаром здесь будет не он.
  
   На речке, на красной, в малиновом гробе,
   Хоронят Никитку - хорошенький такой!
   На грудке бумажка, пониже чуть - орден,
   И в речи сказали, что был он герой.
  
   Мол, дедушка Ленин бумажку ту выдал,
   Мол, дядюшка Троцкий печать приложил,
   А Фенька, дуреха, над гробом сказала,
   Что быдлом он помер и быдлом он жил.
  
   По бабам,мол, шлялся, кабак сжег по пьяни,
   Никитка во власти - мол, что уж страшней?
   Такой и на вилы наткнется случайно,
   А новый комиссар, мол, будет умней.
  
   Никитка истлел, Фенька где-то в сибири,
   На Красной реке поднялся триколор.
   И новых Никиток во власть понаперло -
   Страна что ль такая? А, впрочем, все вздор!...
  
   - Что-то знакомое... - произнесла Света. - На "Чижа" чем-то похоже.
   - И чем-то на Талькова. - согласился Хаджа. - А вообще, если убрать навороты, то примитив примитивом - соль, лесенка, верхний частушечный, средний частушчный.
   - Я ноты знаю, что ты меня дворовщиной путаешь? - возмутилась Света. - А вообще это не совсем то, что я играю. И даже совсем не то.
   - Да ладно, что расшумелась? - удивился Рустам. - Я же по привычке, у нас в городе половина молодежи на гитаре играть учатся - соображения никакого, аккордов не знают, руку не держат, а все им покажи да расскажи.
   И тут раздался звонок телефона. Света автоматически посмотрела на часы - половина десятого вечера. Скорее всего, Рустаму, сказать, что все в порядке и ключи на вахте.
   И точно - это звонили Рустаму с работы. Но, судя по напряжению Рустама, не для того чтобы сообщить что все в порядке, а наоборот, по поводу какой-то проблемы.
   - Перегружали? - спросил Хаджа сурово. - "Скандиском" смотрели? А что еще делали? Ага. Ага. Ага. Почему резервных копий на другой машине нет? Я же говорил - с важнейшими документами каждый час, и чтобы еще на дискету... - вдруг он побагровел и заорал неожиданно грубо. - Врешь, собака! Нет у нас еще старых дискет! - потом успокоился, и, зажав трубку ладонью, повернулся к Свете. - Колеса пинали? Пинали. Фары протирали? Протирали. Из багажника все вытащили? Все. Ну, тогда не знаю... Анекдот прямо, - пока он говорил это Свете, из телефона натужно оправдывались. Теперь Рустам взял трубку и четко туда сказал, пресекая жалобные повизгивания: - Все. Я буду через сорок минут - максимум через час. Без меня машину не мучить, на месте разберусь. - Он встал, прошелся по комнате. - Света, я там скорее всего на ночь останусь, ты не беспокойся попусту, ложись спать. Эти придурки умудрились новый жесткий диск запоганить, а на нем кроме всего прочего - файл, за который нам хорошие деньги обещали. Срочная работа, обычно такое за месяц делают, я взялся за четыре дня - Кузя, мой график, прямо чародей, за три дня сделал. Сделал, и сам же вместе с диском запоганил. Чтобы восстанавливать - времени нет, а не сдадим завтра клиенту - придется голову пеплом посыпать, а я такие движения не люблю.
   Он вышел, Света взяла гитару и заиграла. Играла она несколько проще, чем Хаджа, зато пела более красиво - и странно даже было, откуда в таком маленьком, хоть и ладном теле такой глубокий голос...
   - Так... Это мусор... - пальцы Рустама Ришатовича бегали по клавиатуре, глаза не отрываясь смотрели на экран. - Это тоже мусор... Странно, что новый диск полетел. Как это случилось?
   - Электричество отключили, - мрачно буркнул Кузя. Кроме них в помещении офиса никого не было, четыре из пяти кабинетов были закрыты, и даже в комнате, в которой сидели они, свет был выключен.
   - Электричество отключили?!?! - зловеще спросил Хаджа, отрывая глаза от экрана и медленно поворачивая голову к Кузе. - А бесперебойник? Отказал?
   - Так долго же с бесперебойником... - смутился график. - Я напрямую.
   - Сколько ты должен был получать? - поинтересовался Рустам, возвращаясь взглядом к экрану. - Шесть? Получишь четыре с половиной. Нет, лучше три. Если не повторится, со следующего месяца зарплату восстановим. Хор-рошо... - это относилось не к Кузе, а компьютеру - у Хаджи что-то получалось. - Еще один акт саботажа, и я тебя выкину туда, где про пастуха Макара никто не слышал... Отличненько... Как файл назывался?.. Вот он!
   Файл восстановили, скинули на другой диск, сразу же создали несколько копий. Минут десять файл открываться не хотел, потом неожиданно открылся в простом просмотрщике.
   - Это что за порнография? - возмутился Хаджа.
   - Это ничего страшного, это я все восстановлю! - обрадовался график тому, что основная часть его работы уцелела.
   Но Хаджа был не таков. После часа мучений (хотя какие мучения - он наслаждался работой!) была извлечена другая восстановленная версия файла - абсолютно целая. Еще час ушел на то, чтобы скачать все остальное - к счастью, за две недели работы накопилось немного, но и не так уж мало.
   В час ночи радостный Кузя засобирался домой, но быстро опомнился - метро уже закрыто, а пешком на другой конец города около суток ходьбы. Хаджа похлопал его по плечу и пошел к недовольному вахтеру, а еще через сорок минут они сидели уже втроем с вахтером - пожилым мужиком лет шестидесяти, еще бодрым и живым, на вахте вокруг бутылки водки и двух упаковок крабовых палочек. За телефоном лежал нарезанный батон.
   - За инициативу и против саботажа, - провозгласил Хаджа и они выпили.
   Потом выпили за творчество и против войны. Потом за небо и против сломанного трактора. Сторож-вахтер удивился такому тосту, но Хаджа объяснил, что тост должен быть конструктивно-позитивным, и в то же время не допускающим трояких толкований. Небо - это позитивно и даже в какой-то степени конструктивно. А сломанный трактор - это может быть понято двояко, но ни в коем случае не трояко, а это главное.
   Кузя пытался спорить, но какой из него спорщик - после восстановления файла он расслабился, и водка здорово дала ему в голову, а Рустам был после прочищающего разум коньяка, и от водки его голова становилась более ясной, а тело - более тяжелым.
   - За здоровую критику и самокритику, и против обезлички, - попытался двинуть тост Кузя, но был неверно понят начальником и тост забраковали.
   Сходили за второй бутылкой. Батона и палочек осталось больше половины, и закуски покупать не стали. В решающий момент сторож отказался принимать участие в банкете под предлогом должностных обязанностей и Рустам принялся его уговаривать:
   - А если тебя уволят, - убеждал Хаджа сторожа, - то я тебя к себе возьму. Кем? Графиком. Вот, вместо него - он пальцем показал на Кузьму. - Хотя нет. Кузя талант, таких беречь надо. - Кузя попытался что-то сказать, но Хаджа перебил - Беречь надо. И пороть. Талантливых надо время от времени пороть, чтобы не расслаблялись. А то холишь его, лелеешь, глядь - а таланта уже и нет. Выпорол - талант с новой силой.
   Эти рассуждения Кузе очень не понравились. Он даже попытался обидеться на своего начальника, но тот отмел все его попытки пространной речью о том, что на начальников, дураков и талантов обижаться вредно.
   Тогда Кузя выразился в том плане, что ему, может быть, и не срезать зарплату, а восстановить в нормальном размере? Но в этом вопросе Рустам придерживался другого мнения.
   - Не срезать никак нельзя. Проступок есть? Есть. Наказание есть? Есть. Равновесие есть? Есть. А ты что, за всемирный Хаос? Нет? Ну вот. А чтобы все было по справедливости, выдадим тебе премию в размере стоимости жесткого диска и заберем эту премию в качестве штрафа. - Хаджа был начальником добрым, но суровым. Он чувствовал в себе задатки великого лидера.
   Кое-как поднявшись на свой третий этаж (лифт на ночь отключали) они легли кому как удобно - Кузя на офисные стулья, выставленные в ряды, а его начальник - на стол, тщательно изогнувшись между двумя мониторами и одним системным блоком.
   И снилась ему земля под ногами. И даже не просто земля - а Земля с большой буквы. Все было хорошо, просто прелестно, но потом он обнаружил на Южной Америке большой след правой босой ноги, явно не его, потому что сам он был в ботинках, и ему стало неуютно, но вообще все было хорошо, и даже замечательно...
   А Света в это время раскинулась на большой Аниной кровати. Ей тоже было неуютно, но неуютно ей было оттого, что она спала одна, хотя привыкла к тому, что рядом лежит раскинув руки и ноги Рустам, который спал на полу только первые четыре дня, а потом перебрался к ней.
   И видела Света черные точки звезд на белоснежном небосводе, и синюю луну, и множество желтых птиц. А сама Света была рыжей кошкой, спрятавшейся от дичи в ветвях оранжевого дерева. Дичь, которую она ждала, все не приходила и не приходила, а приходили (точнее, прилетали) фиолетовые бабочки.
   И еще приходили (точнее, приползали) малиновые улитки. Но не было ни одного зеленого зайца, не говоря уже о сочных розовых кабанчиках и белых оленях. Но она терпеливо ждала, а где-то в другой галактике медленно ворочалось ее маленькое ладное тело на большой крепкой кровати.
   И она дождалась. С неба спустился черный тетерев, и зря спустился - это Света могла бы ему сказать со всей очевидностью, но она ничего ему не сказала, а просто прыгнула сверху и одним движением лапы свернула шею.
   Вгрызаясь в сочное сиреневое мясо, она осторожно поглядывала по сторонам - не зарится ли кто на ее добычу, да и на нее саму заодно? Но все было тихо и спокойно. Насытившись, она, играясь, прыгнула в сторону, махнула лапой и сбила одну бабочку. Прыгнула еще раз, и сбила другую.
   Небо чуть-чуть почернело - это всходило солнце. Ночь кончалась, и Света решила лечь спать. Но спать ей было неудобно, и она заворочалась...
  

Глава 13

  
   Сашка позвонила в шесть утра. Ни я, ни мать, н отец уже не спали - спала только Ташка, но чтобы ее разбудить до семи утра, надо быть одновременно Шварцнеггером, Тарзаном и Лео ди Каприо. Шварцнеггером - чтобы оторвать от кровати, Тарзаном - чтобы заорать "Рота, подъем!!!", а Лео ди Каприо - чтобы добавить "Дорогая, это я" ("Бэйби, итс ми"). И тогда, может быть, она проснется.
   - Привет, Саш, - сказал я в трубку. - Не спится?
   - Спалось, - ответила она. - Кошмары.
   - Н-да... - сумрачно сказал я, и мы дружно помолчали. - Что перед сном читала?
   - Физику для поступающих в ВУЗы.
   - Немудрено... - мы опять помолчали. - А ты читай перед сном историю. Она вроде у вас тоже в выпускных экзаменах?
   - С историей я не засну, история интересная, - пожаловалась Сашка. - После биологии сны хорошие, только мне биологию не надо, мне уже "пять" поставили.
   - Молодец, - похвалил я.
   - Ну вот еще! - возмутилась она. - С биологией все с самого начала ясно было! Это вот по физике четыре может выйти.
   - А так ли тебе нужна золотая медаль? - к школьным достижениям я относился скептически. Все равно в институте переучивать будут.
   - Ты что! Если с золотой медалью, то в универ математику сдам, и без конкурса, - заявила она.
   - Так ты у меня карьеристка! - восхитился я. - Далеко пойдешь.
   - Дурак! - обиделась Сашка. - Я просто хочу как лучше. - И положила трубку.
   А чего она хотела от меня? От сонного еще, голодного и обделенного вниманием? В шесть-то утра? Я еще даже зубы почистить не успел!
   Я пошел в ванную комнату и почистил зубы. Потом встал под душ и сбросил остатки сна. Мать на кухне позвякивала посудой - готовила завтрак на всю семью. "Когда она спит? - пораженно подумал вдруг я. - Я ложусь - она что-то делает, встаю - она уже готовит". Душа моя наполнилась благодарностью к матери. Выйдя из ванной, я с ходу чмокнул ее в щеку и пробормотал: "Спасибо, мама". Она удивленно спросила:
   - Миш, ты не больной? - руки ее автоматически обваливали котлеты в муке и кидали их на сковородку. - Может, тебе не идти на работу, а к доктору сходить?
   - С чего бы это? - сама мысль о том, что я болен, поразила меня.
   - Ну, глаза горят, щеки красные, поведение неестественное... - начала было перечислять мать, но я перебил:
   - Мам, а что ты знаешь о психологии и физиологии влюбленных писателей?
   - Достаточно, чтобы понять, что влюбленный писатель - это тоже что и обычный влюбленный человек, только еще больший идиот.
   - Да ну? - поразился я. - А ты что, никого никогда не любила?
   - Почему? - удивилась мать. Она закрыла сковороду с котлетами крышкой, и начала резать овощи. - Я папу твоего люблю, тебя, Наташку, своих родителей - Царство им небесное. А вот ты путаешь Любовь и Влюбленность. Влюбленность - чувство дикое, пылающее, зовущее к авантюрам и подвигам. А Любовь - она сама по себе подвиг. Она спокойная и непреходящая. Она вечная. - Мать посмотрела на меня, чтобы убедиться - понял ли я? Я понял.
   - Кто тут кого любит? - вышел из ванной отец. - Я люблю котлеты с тушеными овощами. А вот любят ли они меня? Или у них просто кратковременная влюбленность? Или они даже притворяются, вовсе меня не любя? - отец сделал вид, что задумался. Мы с матерью дружно расхохотались.
   Потом мы позавтракали. Мать любит, когда завтракают все вместе, а не по очереди, когда что-то приходится подогревать, что-то уже кончилось (самое вкусное), и кто-то обязательно остается голодным и недовольным (Ташка обычно).
   К концу завтрака вылезла сонная Ташка и попыталась влезть за стол минуя умывальник. Мы с матерью дружно выразили протест, а отец так любит мою сестру, что готов принять ее неумытой, о чем он нам и заявил. На это мы (мать) ответили, что тоже ее любим, и потому пусть лучше умоется, а то еда плохо усвоится сонным организмом.
   Папа попытался провести блестящую теорию о том, что сонный организм лучше усваивает пищу, но мы (я) задавили его новаторскую теорию фундаментально-консервативными доводами. Мы пили чай, а во время чая уже можно и пофилософствовать, и дискуссии поразводить. Из ванной выскочила Ташка.
   - Хорошеешь понемногу, - заявил я. - Все больше и больше на меня похожа. - Она, проходя мимо меня, незаметно для родителей больно дернула за волосы. "Ну что ж, предки уйдут на работу, получишь по загривку подушкой", - подумал я.
   Предки ушли, Ташка получила по загривку за неуважение к старшему брату, обиделась и ушла в школу. Между тем, как она обиделась и тем, как ушла в школу, я тоже схлопотал подушкой по голове якобы за неуважение к младшей сестре. А какое к ней может быть уважение при таком поведении? Правильно, никакого.
   Ближе к восьми я позвонил на работу и сказал Семену Павловичу, что сегодня пойду в архив. Семен Павлович с легкостью согласился - его не нужно уговаривать, он и сам понимает, что делать мне в отделе нечего.
   Городской архив располагается в центре - между мэрией и комбинатовским комплексом. И заведует им дядя Коля ("Никаких Николаев Иванычей! Я библиотекарь, а не профессор!").
   - Дядя Коля, вы здесь? - спросил я, отворяя тяжелую дверь. Дядя Коля был здесь - где же ему еще быть? - Здравствуйте.
   - Здравствуйте, здравствуйте юноша. Что копать будем? - он никогда не говорил - "Что будем искать?", он всегда говорил или "Что копать будем?" или "С чем работать будем?".
   - У меня один вопрос не по теме. Что такое любовь?
   - Любовь? - поразился старик. - А вам не рано? - он осмотрел меня с ног до головы и продолжил: - Верю, верю что не рано. Любовь - это то, что в сытости уходит первым, а в бедности остается последним.
   - Это откуда? - спросил я.
   - Не помню... - жалобно произнес дядя Коля. - А может быть, мое...
   - Дядя Коля, а я вот сейчас сытый, это значит, что у меня нет никакой любви?
   - Не путайте меня, молодой человек, - чуть раздраженно ответил архивариус. - Худший вид сытости - сытость духовная. И даже духовное ожирение. Нет ничего хуже духовного жирка за с виду умными глазами.
   - А как этот жирок определить? - допытывался я.
   - Миша, вы дурак, - совершенно неожиданно заявил дядя Коля.
   - А почему? - заинтересовался я.
   - Вот видите! - вдруг обрадовался старик. - Человек с жирком самодоволен и самодостаточен, он бы мне сказал - Ты сам дурак, а вы интересуетесь - почему вы дурак.
   - И что, я могу выйти на улицу и всем подряд говорить что они дураки, и таким образом определять кто истинный дурак, а кто еще не совсем?
   - Миша, вы провокатор. Из-за таких как вы, я в сорок девятом вступил в интереснейший клуб любителей книги в Москве, а в пятьдесят втором оказался здесь, с неоконченным средним образованием.
   - Расскажите, - попросил я, но старик отказался.
   И тогда я по уши залез в архив, копаясь то здесь, то там, раскапывая то биографию купца Семенихина, изданную в виде страшненькой брошюры тиражом аж в двести экземпляров, то дело о хлыстах, которые, оказывается, осененные дьяволом даже по воде ходить могли, смущая порядочных людей.
   Старые ветхие газеты выдавали мне устаревшие новости, а в одном альманахе я узнал почти свежую сплетню (за 1874 год) об малоизвестном ныне, зато гремящем тогда человеке. Сплетня была состряпана очень культурно, но между строчками несло такой пошлятиной и вульгарностью, что куда уж до тех авторов нашим журналистам-очернителям, которые четно признают: "Да, такой-то такой-то спал с этакой, а вон того вовлекали туда-то и туда-то". И никакой литературной культуры, никакой куртуазной интриги, все сверху, все жалко и низко.
   Куда там компьютеру до гор ветхой бумаги! Эту пыль нужно чуять, обонять, пробовать на вкус, надо часами возиться в ней, чтобы потом, заходя с улицы, замирать в сладостном предвкушении поиска и находок! Надо жить этим, в этом - жизнь, а в компьютере только очень хорошее подобие.
   А сколько сюжетов история закопала в эти провинциальные архивы? А как интересно наткнуться на знакомую фамилию и потом часами рассуждать - приходится ли родственником Симашевич, геройски погибший в русско-турецкой войне, Светлане Симашевич, с которой я поцеловался первый раз в жизни?
   Здесь нет времени - здесь есть только жизнь, но не плоский сиюминутный миг, а объемная, с настоящей историей и с безумными планами на будущее, которое либо уже само стало историей, либо происходит именно сейчас...
   Около двух часов дня забежали к нам три школьницы, и начали спрашивать - а был ли у нас Иван Грозный? Какой Грозный, когда городом в то время еще и не пахло, а была, в лучшем случае деревня Гнилуха или село Подморозки.
   К трем подошел студент-юрист, выбирая себе для курсовой архивное дело позабавнее. Я посоветовал ему дело про хлыстов, но он посмотрел его и заявил что-то вроде того, что сейчас дела и похлеще идут, это скучно и неинтересно, а надо что-нибудь новенькое, остренькое и духовышибательненькое.
   К четырем пришел жутко усталый учитель истории из гимназии, он принес две бутылки портвейна и они с дядей Колей смотрели на меня так жалостно, что я не выдержал, и пошел домой. За моей спиной ревел благим матом тупой студентик с юрфака, любитель остренького, но его-таки выгнали, и дверь в здание архива была заперта изнутри.
   Я пошел к Сашке. Этого требовала моя душа. А еще этого требовало не по-майски теплое вечернее солнце, этого требовали легкие облака и птицы, зовущие к любви и безумствам.
   Она живет на четвертом - дверь "как спускаешься", с бабушкой и отцом. Отец - интеллигентный мужчина скептического нрава с язвой желудка. Бабушка - милая старая ведьма. И Сашка - чудо, каких мало, с тугой рыжей косой чуть ниже лопаток. У нас с ней принято приходить друг к другу незваными.
   - Есть такое заморское слово - сюрпрайз, - говорила она. - И я его очень люблю.
   Я вжал кнопку звонка, в квартире раздалось верещание придавленного кота - это у них звонок такой, я когда его слышу, мне всегда охота руки себе между ног сунуть - проверить, все ли в порядке, да и защитить если что.
   - Кто это? - ухнула из-за двери бабушка.
   - Это Миша, - ответил я.
   - А, Миша! - как всегда обрадовалась эта милая ведьма и открыла дверь. - Ну заходи, котик, заходи, касатик.
   Если честно, то после таких слов и заходить-то несколько страшно. Потому как я опасаюсь - а не посадят ли меня на ухват и не попытаются ли в печь засунуть? Это, конечно, интересно, но только в теории или до того момента как огонь начнет лизать ваши пятки.
   - Ми-и-ишка! - вылетела из комнаты Сашка и от полноты чувств влепила мне влажный поцелуй в щеку, вися при этом на моей шее. - Котяра ты пуховастый!
   - Ну, вы тут развлекайтесь, - заявила бабуля, щуря подстеповатые глаза, - а я пойду повяжу. Только без глупостей! - она посмотрела на меня, как на старшего, а потом на внучку - как на ответственную за глупости. И ушла.
   - Нет такого слова - пуховастый, - ласково проворчал я, но Сашка отмела все мои возражения:
   - А у меня такое слово есть! И это - ты!
   Потом мы сидели в гостиной и болтали про разные глупости, потом Сашка попыталась заставит меня решать физику, и я даже что-то решил, но совсем не так, как нужно, и Сашка решила все сама. За это время пришел отец, Сашка разогрела ему картошки, выложила туда соленых груздей, и я почувствовал, что в моем животе урчит.
   Но я стоически попытался забыть об этом, и Сашка все же догадалась, а когда ее отец вышел из кухни, мы пошли туда пить чай с бутербродами, но почему то налив чаю, пить мы его не стали, а стали целоваться, и когда через мгновение - или вечность - вошел ее отец, то посмотрев на чашки, полные холодного чаю, он печально произнес:
   - Ах, молодость, молодость... - и вышел, плотно затворив дверь и включив нам свет.
   А потом просто целоваться нам было уже мало, но злоупотреблять доверием отца и бабушки не хотелось, и мы решили пойти к Цесарю - погода хорошая, на улице лепота, да и вообще, почему бы не погулять?
   - Ах, Сашка, Сашка... - заявил я на улице. - Кто бы знал, как мне хорошо...
   - Я знаю, - ответила она, и, отвечая на мой немой вопрос, продолжила. - Мне самой так хорошо, что я просто представить не могу, чтобы тебе было плохо. И вообще - со мной тебе не может быть плохо.
   И мы взялись за руки, и пошли к Цесарю; и был май, самое начало; и было хорошо, как никогда ранее...
  

Глава 14

  
   Теперь Евгений редко копался в машинах. Только в случаях, которые он считал исключительными. Он чаще всего был одет в костюм, и о его гардеробе заботилась жена, а не прачечная. В браке есть свои преимущества.
   Кроме того, его каждый вечер ждали домой - ждали с улыбкой и готовым ужином, а не с кислой миной и вчерашними щами. Евгений за пару месяцев приосанился, чуть-чуть пополнел и, в общем, стал гораздо солидней.
   Желудок его, еще недавно начавший протестовать против вечных гамбургеров, салатов и яичниц на скорую руку, теперь блаженствовал. Кроме того, ему никогда не нравились связи со случайными женщинами, которые были или слишком холодны для него, или слишком извращены - а Евгений во многом был консерватором, впрочем, как и Аня.
   Они подходили друг другу. Первые две недели они постоянно созванивались, подчас мешая и не замечая этого; но потом все утряслось, и звонки стали реже и более вовремя. Аня после свадьбы под действием Жениных уговоров подстриглась налысо и долго рыдала.
   Зря рыдала. Волосы выросли быстро и совершенно здоровые. Аня поклялась себе никогда больше не издеваться над ними, а отпустить - и пусть растут, подравниваемые изредка.
   Друг Евгения - тот, что одновременно партнер и начальник, заявил, что теперь на него, на Евгения, можно и все дело оставлять - как никак человек семейный, ответственный. Сказано это было в шутку, но Евгений помнил, как раньше его друг бредил производством дисков для колес, все что-то рассчитывал, что-то проверял, но никому не показывал.
   Так что с некоторой долей вероятности в этой шутке была довольно большая доля правды, а ели так - то Евгений готов, еще полгода назад он бы отказался, а сейчас - нет, не откажется.
   Домой он вернулся пораньше, в пять, чтобы обрадовать жену. Та колдовала на кухне, стараясь сделать все как можно более вкусным. И действительно - она обрадовалась.
   - Жень, ну что ты, у меня руки жирные... - слабо отбрыкивалась она от обнимающего ее мужа. - И вода сейчас сбежит...
   Но избежать его объятий ей, к ее же удовольствию, не удалось. Они целовались минут пять, не обращая внимания на шипящую воду, которая действительно сбежала, и теперь щедро орошала плиту под кастрюлей...
   Что есть любовь двух зрелых идиотов? Ой, нет, не так. Что есть любовь, как не чувство, превращающее взрослых людей в идиотов? Или нет, насколько сильна любовь, если она может превратить двух нормальных, обычных людей в черт знает что и с боку бантик, - причем бантик дурацкий и симпатичный одновременно? Вот, так пойдет.
   Рустам в этот день проснулся от того, что один монитор давил ему на кончики пальцев ног, другой - на локоть правой руки, а системный блок мешал разогнуть ноги. Принтер не мешал совсем, но грозил вот-вот упасть.
   Легкая головная боль выбралась из головы и пронзила все тело, когда он слез со стола. Кузя спал так сладко, что Рустаму захотелось убрать центральный стул и посмотреть - как он, упадет или провиснет?
   Но будить Кузю все равно надо - кому-то ведь идти за пивом. Рустам Ришатович взглянул на часы - семь десять. В восемь начнут собираться работники. Кузя просыпаться не хотел, он нагло сопел, отбрыкивался и мычал.
   - Файл будешь восстанавливать? - тихо, но вкрадчиво спросил хитроумный Хаджа.
   Кузя замер. Попытался перевернуться на другой бок - не получилось. Почесал левой ступней правое колено, застонал и открыл глаза.
   - Мне кошмар такой приснился, - доверительно сообщил он своему начальнику, сидящему перед ним на корточках, - как будто файл надо за сорок минут восстановить. - Рустам огорченно помотал головой:
   - Совсем плохо. Но я сегодня добрый, вот деньги на пиво. Давай - одна нога здесь, другая сам знаешь где, магазин через дорогу.
   Кузя со стоном поднялся и в точности повторил все те жалобные телодвижения, которые совсем недавно здесь выделывал Хаджа. Тяжело вздыхая, он накинул курточку и поплелся за пивом.
   Когда пробило восемь, и пиво все уже выпили, спрятав пустые бутылки в корзинах для мусора (там, к удивлению Рустама, были и другие бутылки - в том числе и одна из-под коньяка), и никто еще не появился, Хаджа грозно вопросил Кузю:
   - Где народ? - сам он успел умыться и привести себя в порядок. Кузя, судя по всему, мылся раз в неделю и приводил себя в порядок раз в полгода.
   - Придет, - с готовностью ответил Кузя. - Минут через двадцать.
   - Вы же с восьми работаете? - возмущенно спросил Рустам.
   - Ну... - философски начал его подчиненный. - Все относительно... Часы у кого-то отстают, кто-то в метро задержится, кто-то ребенка в садик поведет.
   - И так всегда? - уже успокоился Хаджа.
   - Почти. Редко-редко кто случайно к семи успеет, - ответил Кузьма, радуясь спокойствию шефа. Он не знал что такое спокойный Рустам. В гневе он может нахамить, взять за грудки и прижать к стене. Или не сделать этого - в зависимости от обстоятельств, пола и возраста оппонента. Зато спокойный Рустам будет урезать зарплату, сокращать штат и вообще заниматься вещами нехорошими и неправильными с точки зрения подчиненных.
   Дверь открылась, и вошел зам Хаджи, исполнительный директор, жутко удивленный, что кто-то успел раньше него. Первым он увидел Кузьму, Рустам стоял вне поля его зрения.
   - А, Кузя! - сказал зам, небрежно вскидывая в вялом приветствии руку. - Ты чего так рано? - Потом он увидел начальника, и его вялое лицо вытянулось и напряглось.
   - Так, - твердо сказал Рустам Ришатович и хлопнул плоскостью ладони по столу. - Шарашку разгоним, тебя, Володя, курьером, а этого - он указал на Кузьму - на полставки. Вы со скольки, сволочи, работаете?
   Дверь открылась вторично, и влетела Настенька, солнышко, секретарша отдела, по совместительству - делопроизводитель. Она бегло поздоровалась с Кузей и замом Володей, но тут увидела начальника и сразу же покраснела. Чувствовалось, что шефа своего она уважает, обожает и боится одновременно. А теперь еще и чувствует себя виноватой, хотя не совсем понимает - за что.
   - Барда-а-ак, - протянул Хаджа, подошел к окну, выходящему на большую улицу, по которой, едва слышно звякая, шел трамвай. - Ну и барда-а-к. - Ругаться ему больше не хотелось, на Настю он имел свои, никому еще не известные планы, и смущать девушку, и так уже смущенную было выше его сил.
   - Это... Шеф, вы же всегда не раньше девяти бываете...
   - И что? - возмутился шеф. - Это значит, что работу надо в девять начинать? Подзапустил я вас.
   Открылась дверь, и вошел курьер - восемнадцатилетний парнишка, который, увидев Хаджу, даже чуть присел - решая, очевидно, то ли ему в обморок упасть, то ли сразу валить отсюда. "А ведь только-только устроился..." - с тоской подумал он.
   - Значит так, - начал командовать Рустам. - Бардак отменяется, что с вами делать я еще подумаю, посмотрю по результатам. Новому заказу... - он повернулся к Кузе и ткнул в него пальцем - Первоочередное внимание и усердие. Если еще хоть раз... - Он посмотрел на своего зама, и тот усердно закивал. - Ну, вы, я вижу, все поняли.
   Дверь открылась опять, и вошло сразу несколько человек - вроде бы все оставшиеся сотрудники. Видя начальника, они останавливались как вкопанные, и в дверях образовался затор. Хаджа растолкал их и вышел, мрачный как грозовая туча.
   На двенадцать у него была назначена встреча, и он теребил свой сотовый - отменить. Но было еще только начало восьмого, кроме того, для дела эта встреча была важной, и Хаджа решил еще подумать.
   В двадцать минут девятого он своим ключом открыл дверь, вошел в квартиру, разделся и нырнул к Светке под одеяло. Светка спала крепко, и он, будучи в раздумьях, завел будильник на половину одиннадцатого.
   Однако спать не стал, а закурил, вытащил из-под кровати пепельницу и задумался. Разгонять отдел имело смысл в единственном случае - если с новым составом он будет сам приходить в семь и уходить в девять - иначе история грозила повториться.
   Докурив, Рустам провел рукой по обнаженному телу подруги - но она спала, причем спала сжавшись в клубок, спиной к нему. Рустам мягко провел рукой по спине, от копчика до шейных позвонков, потом повторил, нажимая чуть сильнее.
   Светка сладко вздохнула. Рустам сунул руку ей между ног и провел ею по внутренней стороне бедер, потом едва касаясь, начал массировать ей живот и левый, верхний бок. Дошел до груди, и Света перевернулась на спину.
   Он, не прекращая ласкать ее руками, куснул левую грудь, провел рукой по щеке, спустился по шее между грудей, по животу и лону и провел рукой дальше - между бедер, до колен. Света еще раз вздохнула, и открыла глаза.
   - Балуешься? - хрипло спросила она.
   - Почему балуюсь? - Так же хрипло ответил Рустам. - Заигрываю.
   В пол одиннадцатого что-то жутко заверещало, и Рустам, ученный уже жизнью, быстро оторвался от подруги. Света со злостью хлопнула рукой по будильнику и влажно взглянула на него.
   - Кончил - не кончил, пять минут, - мрачно пошутил Рустам и потянулся к Свете. Но Света по-кошачьи выгнулась и уклонилась от его рук. Тут все было понятно - она уже успела получить два полноценных оргазма, до третьего далеко, а мучить себя понапрасну девушка не собиралась. Рустам в принципе тоже был удовлетворен, без второго оргазма он обойдется, не маленький, поди.
   Рустам полежал рядом со Светой двадцать минут - ей было приятно оттого, что можно просто положить ногу, обнять его и чувствовать нежные прикосновения его рук. Потом Хаджа ушел в ванную, постоял пять минут под душем, сдал пост Свете и пошел завтракать. С его приходом в этой квартире началась новая эра - никаких консервов и холодных блюд. По праздникам (каждую неделю) - плов, в остальные дни - вкуснейшая тушеная картошка, пряный сладковатый суп (из всего, что есть в холодильнике) и холодец, который, очевидно, готовила та часть Рустама, что досталась ему от украинских предков.
   Теперь Света готовила редко - когда Рустам зарывался в работу или, как в последние дни, начинал глушить коньяк каждый день. Так что достал Хаджа из холодильника половину сковороды жареной картошки и начал над ней мудрить - параллельно с подогреванием картошки он поставил вариться яйца, а картошку залил горьковатым лечо.
   Сняв сковороду, он кинул туда нарезанного репчатого лука и закрыл крышкой - запариваться. Между тем снял яйца, слил горячую воду, залил холодной, потом слил воду вторично, почистил, нарезал яйца, кинул в них остатки лука, залил майонезом, нарезал черного хлеба, достал из холодильника молока и выставил две чашки.
   Света, завернувшаяся в халат хаджи и утонувшая в нем - выглядела потрясающе свежо и молодо, лет на двадцать, не больше. Она грустно посмотрела на еду, понюхала и поморщилась:
   - Я не люблю жареный лук.
   - А я лук и не жарил, - парировал Рустам. - Ешь давай, а лук - это полезно.
   И они с неплохим аппетитом истребили картошку, не забыв и все остальное, запивая молоком, закусывая хлебом. Потом Рустам вызвал такси, кинул в рот капсулу, отбивающую дурной запах, и ушел одеваться. Без двадцати двенадцать, когда в дверь постучали, он уже завязал шнурки и накинул кожан. За окном шел мелкий нудный дождь. Света подарила Рустаму на прощанье легкий поцелуй и закрыла за ним дверь.
   Потом скинула халат и сделала в коридоре колесо. Мышцы были напряжены еще с постельной разминки - ни Хаджа, ни Светка в постели консерваторами не были, и их секс был подобен серии акробатических экспериментов, с регулярным возвращением к старым, испытанным трюкам.
   Светка потянулась до хруста в позвоночнике - и начала делать зарядку. Секс - это одно, а вот чтобы этого хруста не было, надо держать себя в форме.
   В начале первого позвонила Аня и долго чирикала что-то бессмысленное, но очень ей приятное, Света в это время чистила ногти, под которыми осталась кожа Рустама. Потом Аня поинтересовалась, как у Светы с этим, как его, ведь помнила же, ну этим, озорным таким, Сашкиным другом еще...
   - С Рустамом, что ли? - спросила Света, осматривая свои ногти.
   - Ну да! - обрадовалась Аня.
   - Пока хорошо. А что тебя интересует?
   - Замуж не собираешься? - прямо спросила Свету подруга.
   - Упаси Господи! - воскликнула Света, и с перепугу даже уронила маникюрный прибор.
   "Становиться клушкой, вот так чирикать по телефону и ждать пока милый и ненаглядный, успевший уже превратиться из тигра в козла, вернется домой? Ну уж нет! Увольте!"
   ... Хаджа пришел вовремя - часы в офисе его предполагаемых партнеров, пробили двенадцать как только он вошел. Это стоило ему двух счетчиков и кучи нервов, когда юркое "VOLVO" подрез?ло троллейбус, а троллейбус не притормозил.
   Но дело того стоило. Он оглядел офис - сплошной евроремонт, евростандарт, евро-черт-знает-что, даже морды у сотрудников европейские, сытые, неприницаемо-самодовольные.
   - Игнат Маркович примет вас, - вышла из-за стеклянной непроницаемо-черной двери кукла-секретарша. Ее глаза были очень умными и недобрыми. Рустаму, несмотря на все его мусульманство, захотелось перекреститься и воскликнуть "Чур меня!".
   Но он улыбнулся, вежливо кивнул, поправил и так идеально сидящий галстук и отворил дверь. Эта дверь была еще одной ступенью к покорению города. Знакомый азарт охватил его, но ни одна черточка лица не шелохнулась.
   - Здравствуйте, Игнат Маркович! - затворил за собой дверь Хаджа.
  
  

Глава 15

  
   Цесарь пил портвейн. Причем пил его у Шнапса - своего соседа и друга. Сто лет не видел Шнапса - а он между тем подстригся и заматерел, причем матерость его выражалась в кожаной жилетке, которую он на себя напялил и которая шла его пошлой роже как нельзя более.
   - О, Кот, - образовался мне Цесарь. - Хоть не я один на портвейн потрачусь, а то эти гаврики - он кивнул на Шнапса и его старшего брата - совсем обеднели, работать не хотят, денег, соответственно, нет.
   - Кот, ты сегодня не пьешь, - торжественно сообщила мне Сашка.
   - Да? - искренне удивился я. - А почему?
   - А чтобы не портить вечер, - "объяснила" Саша. - И потому что я не хочу тащить тебя пьяного домой.
   - Ты хоть раз видела Кота пьяным? - удивился Шнапс. - Он же пить не умеет - сколько ни пьет, а все трезвый, бедолага.
   - Да? - поразилась она. - Это называется "не умеет пить"?
   - Естественно, - Включился в беседу брат Шнапса, Юра. - Пьют ведь для того, чтобы опьянеть, а не для того, чтобы показать стойкость организма, зависящую исключительно от физических данных.
   - Ну хватит, - пресек я странную дискуссию. - Пить я буду, но мало. На портвейн скинусь. Саше куплю пива. О'кей?
   Сашка задумалась - подрывает это ее авторитет или нет. Все выжидающе смотрели на нее, и она наконец улыбнулась и едва заметно кивнула.
   - Вот и хорошо. Вот и ладно, - закомментировал это решение Шнапс, выливая мне остатки портвейна из бутылки.
   - Немного! - напомнила Сашка, но куда там! Через полчаса мы сидели вокруг импровизированного стола в зале на полу и глотали теплое дешевое вино, а Сашка, укоризненно глядя на меня, пила баночное пиво, перелитое в бокал.
   - А не спеть ли мне песню? - риторически спросил Цесарь. - О любви?
   - Нет! - в один голос заорали Шнапс с Юркой.
   - Да! - в голос опровергли мы их с Сашкой. Сашка - просто из оппозиции к Шнапсу, а я потому, что мне нравится как поет Цесарь.
   - Ну что, Кот, заказывай, - обратился Цесарь ко мне, беря в руки гитару. - Ты у меня главный заказчик.
   - Давай твою, - с готовностью заказал я. - "Поезд встал в разъезде, опять дожидается встречного".
   - Хорошо, - он подержал гитару в руках, сделал пару разминочных движений руками и заиграл - заиграл волшебно, пусть не академически, но очень хорошо и очень по-своему.
  
   Поезд встал на разъезде, опять дожидаемся встречного,
   Распогодилась осень и водит листва хоровод.
   Ей ответило небо своими дождями беспечными,
   И наполнился криками птиц голубой небосвод.
  
   А на грешной земле зарастали травою отметины,
   Мир окрасила в бронзовый цвет золотая заря.
   И вступили мы в жизнь, словно боги на плаху отверженны,
   Окропив своей кровью точеный гранит алтаря.
  
   Ах как хочется сбросить сбрую и покоем наполниться,
   И попить родниковой воды с золотого ковша!
   Обезглавленным храмом распята Россия-невольница,
   И дождем проливным тебе вторит хмельная душа.
  
   А мы были тогда молодыми веселыми парнями,
   И в мечтах покоряли вершины, забыв про рубеж.
   Только стали мечты эти краеугольными камнями,
   На которых построен был замок разбитых надежд.
  
   Лишь колеса судьбы колеею разбухшею правятся,
   И укрылся под сеть проводов перекресток дорог.
   Не хватает нам совести, чтоб перед богом покаяться,
   И на паперти стоя, мы вновь ждем от неба даров.
  
   Ах как хочется сбросить сбрую и покоем наполниться,
   И попить родниковой воды с золотого ковша!
   Обезглавленным храмом распята Россия-невольница,
   И дождем проливным тебе вторит хмельная душа.
  
   Тихо тронувшись, поезд ветрами наполнился встречными,
   И остался за стуком колес перекресток дорог.
   И опять распогодилась осень дождями беспечными,
   И опять мы с надеждой глядим в голубой небосвод.
  
   И опять на земле зарастают травою отметины,
   И опять на востоке взошла золотая заря.
   Кто-то в жизнь свою вступит, как боги на плаху отверженным,
   Окропив своей кровью точеный гранит алтаря.
  
   - Обожаю эту песню, - заявила Сашка. Я ревниво посмотрел на нее, но ничего не сказал - песня мне и самому нравилась.
   Потом Цесарь спел максовскую песню "Я приду минут на пять раньше, чем это возможно", потом - песню Хно "Из хрупкой глубины веков", потом еще что-то и еще.
   - Тебе завтра в школу? - тихо спросил я Сашу.
   - Нет, мы в субботу ходим только на факультативы, а я председатель дискуссионного клуба, могу туда не ходить, - так же тихо ответила Саша.
   - Тогда я твоему отцу позвоню, скажу, что ты в час вернешься. - Мне не хотелось вести ее домой так рано - в десять вечера. А хотелось еще сидеть и сидеть, обнимая родную девушку за талию, слушая песни Цесаря и попивая портвейн.
   - В час? - переспросил сашкин отец. - Почему в час?
   И пришлось объяснить, что здесь хорошая компания, вся сплошь барды, люди спокойные и интеллигентные, многих по местном телевидению показывали, а Сашку Шок даже по областному.
   - По телевизору? - с сомнением спросил Иван Семеныч. Интеллигенты, по-моему, делятся на два вида - первый вид считает, что все средства массовой информации только врут, а вторые считают, что они врут всегда, кроме новостей культуры, чтобы хоть что-то правдивое было. Отец моей девушки относился ко второму виду. - Ну ладно. Но если хоть в полвторого - ты меня, Миша, знаешь, я потом Сашку в девять домой загонять буду. Ну, гуляйте. Только не пейте и глупостями не занимайтесь.
   - До свиданья, - вежливо отвели я и посмотрел на ждущую Сашу. Положил трубку. - Саш, мы остаемся.
   - Ур-ра! - заорала она, пиво, очевидно, уже возымело свое пагубное действие.
   Она уже почти не протестовала, когда мы со Шнапсом еще раз пошли за портвейном. Когда мы вернулись, нас ждал сюрприз - в зале заливисто смеялась Юльга и обстоятельно молол каую-то чушь про миграцию карликовых снусмумриков из Копчегая в Индию Художник.
   - Портвейн, - грустно констатировал он, понюхав запечатанные бутылки. - Гадость.
   Он принес пиво и привел с собой Юльгу с Принцесс. Хотя, быть может, это Юльга привела с собой Принцесс и принесшего пиво Художника. Или дело обстояло как-то иначе, но в принципе это не важно.
   Затеяли играть в сплетню. Пришла Светик - сестра Шнапса и Юры. Кто пишет сценарий? Три кандидата - я, Цесарь и Художник. Решили, что все-таки я. И правильно - а то у Художника юмор могильный, а Цесарь - пошлее меня, хотя я тоже не сахар.
   Смысл игры прост - придумывается короткая, но информационно насыщенная история (сценарий) и пересказывается автором-режиссером первому участнику. Первый участник в соответствии со своей ролью передает свою историю второму, и так далее. Последний рассказывает ее всем. Суть в том, что вначале в комнате только автор и первый участник и так далее.
   В игре должно участвовать от шести человек до двенадцати - если меньше, то информация может дойти неизменной, а если больше, то искажение слишком велико, в то время как при лучшем раскладе история доходит до беспредела, но определенное зерно в ней остается.
   - Заходите! - крикнул я, дописав сценарий. Вошла Сашка. - Значит, ты - преподаватель тонкой японской эротической культуры в колледже для благородных девиц. В своем любимом псевдояпонском журнале ты вычитала такую историю. "В 1792 году великий Сёгун Хаматутра-Таки-Надо взял в наложницы Алую Лилию - лучшую проститутку Тайваня. Потом она благодаря утонченной эротической культуре и полному отсутствию комплексов стала любимой женой взамен удавленной Каки-По-Ноцы. Через год после свадьбы во время покушения на Сегуна Лилия проявила чудеса героизма и буквально грудью закрыла своего мужа. Безгрудую жену Сегун с почетом отправил в монастырь по ее выбору. Она выбрала мужской, где и умерла в почтенном возрасте и очень уважаемая монахами за хорошее знание противозачаточных средств".
   - Фу, какая пошлятина! - Сашка возмутилась историей и потребовала: - Перепиши!
   Но переписывать я отказался. Пришлось ей примириться с моей историей. "Следующий!" - заорал я и вошел Художник. Художник выжидающе смотрел на нас.
   - Значит, ты, Художник, благородная девица, - Художник изобразил немое возмущение, посмотрел на свои мятые джинсы, взъерошил великолепную шапку жестких волос, привел рукой по щетине на щеках и скептически осмотрел полупустую кружку пива. - Да-да, не сомневайся, - уверил его я. - А это - твоя учительница, разъяренная тем, что ты пропустила урок и что ей придется пересказывать целую тему для тебя одной. - Я показал на Сашку. Сашка изобразила разъяренность, но у нее получалось слабо. - Художник, тебя зовут Арина. Родионовна.
   - Да ну? - поразился он. - Даже так?
   - Ариночка, слушай внимательно, - заявила Сашка. - Тема урока - Эротическая культура... Китая. В 1297 году император Китая женился на шлюхе из Таиланда... - я улыбнулся, представляя, что будет дальше. А дальше было интересно - Художник ввел в действие тень отца императора, Юльга все вывернула, Цесарь все опошлил, Шнапс добавил интриги, Светик интригу убрала, Принцесс попыталась сделать историю пристойной, последним вышел Юра - он по сценарию был мясником-меломаном, и, выслушав Принцесс, он сообщил нам следующую историю:
   - В общем, братья-коллеги, дело было так - пришел в мексиканский публичный дом венесуэльский наркобарон, и, попробовав всех девушек, остановил выбор на самой старой негритянке, потому что чем старше - тем умнее.
   Мы все падали со смеха. Юрка сократил байку раза в три, многое выкинул, почти ничего не вставил, но все равно было смешно. Я прочитал первоначальный вариант и все опять катались по полу от смеха. Потом все орали друг на друга - кто что вставил, кто что изменил, кто что переврал.
   Потом байку писал Цесарь и я был последним участником. Потом писал Художник, и я был третьим. Потом постучались соседи и попросили потише быть - мол, уже половина первого.
   - В Москву, в Москву! - заявил я, натягивая Сашке тугие ботинки и отвечая друзьям, интересующимся - куда это мы так рано.
   Ночь была волшебной, звезды высыпали на небе сверкающей крошкой, облаков не видно, месяц светил нам превосходно. Мы дурачились, кидались остатками прошлогодней листвы, бегали наперегонки и я поддавался, а она не хотела выигрывать, вдруг налетел холодный ветер и я отдал ей свою джинсовку, оставшись в одном свитере да рубашке под ним, но мне не было холодно.
   Потом мы стояли возле ее двери, на часах было семь минут второго, но она не хотела заходить, а я не хотел портить отношения с ее отцом, и уже в двадцать минуть второго я прямо-таки втолкнул ее в квартиру, где было все темно - видно, отец и бабушка спали.
   - Я сейчас вернусь, - заявила она, и действительно, через пару минут вышла. - Отец спит в зале, я его укрыла, он теперь не проснется. Пойдем на кухню? - и мы пошли на кухню.
   Потом был долгий двухчасовой поцелуй, потом я прочитал свое последнее стихотворение, которое читать не хотел, потому что личное и лажа, но она заставила, а потом возмутилась:
   - Отличное стихотворение! Это же мне? Ну точно, кому еще, и в точности про меня. Давай, я перепишу.
   - Я тебе на открытке подарю, - заявил я, раздуваясь от радости, что ей понравилось. Теперь уже и мне казалось, что стихотворение хорошее.
   В четыре утра я вышел от Сашки в звездную ночь - окрыленный и счастливый, безумный в лучшем смысле этого слова, пьяный, но не портвейном - а любовью и лаской. Все было так хорошо, так приятно, так ласково и так просто, как давно уже не бывало.
   Фонари уже умерли и еще не успели воскреснуть. Луна, не умирающая на эту ночь, светила и пела - я пел вместе с ней. Это было песней про последнюю осень Шевчука, песней про родину Кинчева и песней про попытку уйти от любви "Наутилуса".
   В один момент я даже лег на асфальт, глядя в звездное небо. И надо же такому случиться, что в это время на меня наткнулся случайный патруль.
   - Сержант Михайлов, - представился милиционер и казенно предложил подняться. - Кто такой? - спросил он, когда я встал.
   - Влюбленный, - ответил я серьезно.
   - И пьяный? - поинтересовался второй, который не представился. Он теребил ручку дубинки, висящей на поясе.
   - От любви, - подтвердил я.
   - Да оставь ты его, Миша, - предложил первый. - Видишь, стоит твердо.
   Я качнулся, но они не обратили на это внимания. Второй предложил меня обыскать, первый предложил отпустить. Вяло переговариваясь, они смотрели на меня, и от одного из них несло женскими духами. Вроде бы, от Михайлова.
   В конце концов меня отпустили даже не обыскав - и тут оказалось, что мне с ними по пути. "Заодно и проводим..." - проворчал Михайлов. Мой тезка кивнул.
   - Ты работаешь? - спросил Миша.
   - На комбинате, - односложно ответил я. Мне не хотелось говорить много - портвейн выветрился не полностью.
   - У меня брат на комбинате работает, - заявил сержант Михайлов. - Это было неудивительно. Половина города на комбинате работает. В нашей семье это я и отец.
   - Много получаешь? - поинтересовался тезка. Потом подумал, и добавил. - Можешь не отвечать, это не допрос. - Но я ответил. - Ого! Я столько за два месяца не получу! - удивился он. - А семья есть?
   - Отец, мать, сестра, - скупо ответил я.
   - Это не семья, - вздохнул тот, который не тезка. - Когда ты сказал, что влюблен, я сразу понял, что ты не женат. Женатые не любят, а долюбливают и расхлебывают. - То есть? - Я удивился. - Ну то есть залетел, женился, осознал, развелся, поклялся этой ошибки не повторить - и по новой... - Сержант грустно улыбнулся. - Но ты об этом не думай, а то все неинтересно будет.
   Я попрощался с ними. "Может, до подъезда?" - Спросил Михайлов. "Не маленький, дойдет", - ответил тезка. Я, естественно, дошел. Возле подъезда обнимались двое - Ленка из моего подъезда и Серега-Червь из соседнего. Я тихо прошел мимо - они на меня не обратили внимания.
   - Точное время - четыре часа пятьдесят восемь минут и сорок секунд, - заявил голос из трубки. Я поверил и пошел спать. Есть уже не хотелось, а хотелось положить голову на подушку, что я и сделал, сразу же уснув после этого.
   - Влюблен? - мрачно спросил Серый. - Баловство это. Не наше.
   - А плевал я на тебя, - спокойно сказал я. - И на всех остальных тоже.
   - И на Бога? - поразился Серый.
   - И на Бога, - ответил я. - Если он против любви.
   - Завидую, - заявил Серый. - Я вот на Бога вообще плевать не могу. Не по чину мне. А вы, люди - только этим и занимаетесь.
   - Вот еще! - обиделся я за человечество. - Делать нам нечего. Мы живем, любим, а к вам обращаемся только когда припрет.
   - Ага, - согласился он. - Это ты сейчас значит гордый такой. А когда припрет - на карачках приползешь.
   - К тебе - не приползу, - ответил я.
   - А Он - тебя не примет. - Серый ухмыльнулся. - Ты - мой. Ты - урод.
   - Значит, обойдусь, - отрезал я. И отвернулся. Но Серый не исчез - он потускнел и съежился, но остался. - Вали отсюда. Я - не твой, - добавил я, и тогда он все таки исчез.
   Потом появился Винни-Пух и мы с ним вместе спели. Мы пошли к Пятачку, но его не было дома. Не было дома и Совы. Зато Иа оказался возле своей лужи, гордо именуемой "Озером" и был Иа несчастным серым философом и все порывался заявить на меня свои права, но я твердо отрекся от него и он исчез. Винни расстроился и пошел искать мед, не взяв меня с собой.
   Я долго блуждал по Неверланду, дважды разминулся с Питером Пэном, нарвался на серого капитана Крюка, но Крюк был таким тусклым, что мне его стало даже жалко - но я опять сказал ему, что он мне не нужен, и тогда он исчез вообще.
   Потом я перевернулся на другой бок - и здесь была Сашка, здесь был Цесарь и был здесь Художник - они пили пиво с фисташками и беседовали о проблеме вымирания снусмумриков. Тема была наболевшей, и я к ним присоединился.
   Нам было весело, пиво не кончалось, возникли Шнапс, Псих и еще куча знакомого и полузнакомого народа, Длинный Трешер беседовал с Тимуром про информационное пространство, а Мыша требовала от Цесаря чтобы он на ней женился.
   Но мне было хорошо, и я только боялся что появится Серый, а Серый не появился, и это было очень вежливо с его стороны, и я сказал Сашке, что прощаю Серого, хотя он мне никаким боком не нужен. А нужна мне Сашка, нужен Цесарь, нужны Художник, уехавшие Хаджа и Димка мне тоже нужны, а все остальные - хлам.
   А Сашка со мной согласилась - она тоже считала, что ей нужен только я и больше никто совсем-совсем не нужен. "Вот так и ладно", - подумал я во сне.
  

Глава 16

  
   - Хляпс! Хляпс! - ревела музыка, Светка для разнообразия включила радио и уже жалела об этом, но к магнитофону идти через всю комнату, а ей было лень вставать.
   Рустам опять задерживается. В чем-то он конечно хорош, Светка с этим не спорила, да и спорить с этим было сложно, потому что из всех ее любовников - а Света их насчитывала уже шесть человек начиная с Тигра - именно Рустам подходил ей больше всего.
   Он не был занудой; он играл на гитаре; он не храпел и не скрипел зубами; он был за свободный поиск в сексе; он был независим финансово и не кричал ей о любви.
   В общем, почти идеал. Но Света знала - мужчин идеальных нет, а женщины идеальные попадаются крайне редко, и сама Света тому пример. Так что Рустам - это вопрос еще совсем нерешенный.
   Он задерживался, но ее это совсем не беспокоило - он постоянно задерживается, если что - позвонит. Мужчины - они как дети, время от времени влипают в какие-то истории, расхлебывают их, потом опять влипают, и так постоянно.
   Это только суслики живут спокойно и самодовольно, уверенные, что они - центр сытой вселенной, и нет в этом мире существ более важных и интересных, чем они. Сталкиваясь с проблемами, суслики бегут от них, мелко тряся жирными задками и приговаривая про себя - "Это не со мной. Это не со мной".
   И, что самое интересное, это действительно не с ними. Потому что какие проблемы могут быть у суслика кроме набивания желудка и удовлетворения незатейливых сексуальных желаний? Пихнуть сына в институт, потому что жена заела? Скрыть сотню от жены на пьянку с такими же сусликами? Это не проблемы - это сусличьи мелкие заботы.
   Света ненавидела эту довольно распространенную породу полумужчин-сусликов. Она их органически не переваривала. Ей нужны были люди, которые ломали действительность под себя, а не искали в ней нишу потише и поукромней.
   - Хлюпс! Хлюпс! - давила музыка. И Света все-таки встала и выключила ее. Потом оделась, написала на обрывке бумажки "Рустам. Я гуляю. Когда приду - черт его знает. Света", и вышла за дверь.
   Солнце заходило- и это было вполне сносным закатом, видала Света в этом городе закаты и похуже. Ходили по улицам люди, ездили машины и трамваи, галдели птицы, отсвечивали последние лучи заходящего светила из окон квартир и контор.
   Все было хорошо, но мятежная Светкина душа не хотела, чтобы все было хорошо, она жаждала действия и порыва, событий и катастроф, чтобы все вертелось и кружилось, если весна - то чтобы чувствовалась осень, если лето - то чтобы мнилась зима.
   - Молодой человек, закурить не будет? - обратилась она к длинноволосому парню в рваной джинсе с кучей бисера на руках.
   - Будет, - спокойно ответил тот и достал пачку "Примы". - Хочется жизни, действия, событий? - спросил он.
   Света закурила и осмотрела парня. Джинса хоть и рваная, но чистая. Лицо неглупое, хотя возраст за счет волос и неопределим - то ли девятнадцать, то ли все двадцать пять. Состояние ее он угадал, но это еще ни о чем не говорило.
   - Спокойная жизнь не устраивает? - продолжил парень. - Обыденность кажется пошлой и нудной? Выйди в никуда - и иди прямо к цели.
   - Это как? - спокойно спросила девушка. Разговор становился интересным.
   - Обыкновенно. - Чувствовалось, что для парня "выход в никуда" - дело и впрямь обыкновенное. - Пойди на вокзал и купи билет на ближайший поезд. Сойди с него не доезжая до места в которое купила билет, выйди на центральную улицу - если там есть такая, пройди два квартала и сверни налево. И кто знает - может быть, там будет твое счастье.
   - Ага, - скептически произнесла Света. - И там будут два амбала с монтировками - во сколько счастья.
   - Нет, ты еще не готова к Выходу, - с сожалением произнес парень и пошел от нее в сторону шума большой улицы. Он довольно заметно покачивался, и Света решила, что к своему Выходу парень подготовился превосходно - то ли накурился, то ли наглотался чего, а может и укололся.
   Но что-то в его рассуждении задело струну в ее мятущейся душе, и тогда она вышла на большую улицу, прошла два квартала и свернула налево.
   Это была жалкая улочка, имеющая в своем начале платный туалет с короткой очередью и овощным ларьком напротив туалета. Света посмотрела дальше - там заходило солнце.
   "Рано мне еще... - подумала Света. - Если это и есть выход, то выход примитивный, жалкий и беспомощный - туалет и намыленная веревка". Света вспомнила дурацкий стишок, который сочинил кто-то из ее одноклассников. Стишок подходил этой жалкой улочке, этому грязному туалету и этой истории с Выходом - а звучал он так:
  
   Я искал слишком много лет
   Этот темный, пустой проход,
   Все считали - то дверь в туалет,
   Ошибаясь из года в год.
  
   Нет, сейчас Свете было совсем не это нужно. А так как она не понимала, что именно нужно ей, то взяла бутылку пива и пошла домой. Дома ее уже ждал Хаджа. На журнальном столике стояла полная бутылка коньяка, открытая, но еще не початая.
   - Алкоголик! - заявила Света. - Ты вот пьянствуешь, а я сегодня Выход нашла.
   - Откуда? - спросил Хаджа, доставая второй бокал.
   - Не откуда, а просто Выход. Представляешь, маленькая узкая улочка с сортиром на входе.
   - А на Выходе? - поинтересовался Рустам.
   - На каком выходе? - удивилась Света.
   - Ладно, давай коньячку тяпнем. За новый контракт. - Он, чувствовалось, был всем доволен. - Завтра начну еще одного графика искать - третьего уже, и еще одного печатника - чтобы круглосуточно работать.
   - Ничего ты не понимаешь, - грустно констатировала Света, поднимая бокал с янтарной жидкостью. - А все потому, что алкоголик и авантюрист.
   - Я же тебе объяснял - я не авантюрист, - не обиделся Хаджа. А заявление про алкоголика он просто проигнорировал.
   Раздался звонок в дверь, Света поперхнулась, а Рустам допил, мягко, но довольно сильно ударил девушку по спине, и Свете стало легче. Между тем Рустам пошел к двери и, не спрашивая, открыл ее.
   - О-о! Какие люди! - гостеприимно и радостно разводил руками он, впуская молодоженов. - Анна Павловна, Евгений Васильевич!
   - По имени, просто по имени... - щебетала довольная Аня.
   - А мы тут гуляли рядом, решили зайти, так, по-свойски, без приглашения... - тихо говорил Евгений. Хаджа все звал их внутрь, а они, естественно, не отказывались.
   Вышла к гостям Светка - и Аня поразилась ее красным слезящимся глазам, жалобно-радостному выражению лица, смутному покашливанию в ладонь.
   - Поперхнулась я, - объяснила Света, но Аня, естественно, не поверила. - Коньяком поперхнулась.
   Ах они еще и коньяк пьют! Какой повод? Повод есть! Ну, можно и коньяка. Евгений снял пиджак, под пиджаком оказался галстук и животик. Естественно, галстук над рубашкой, а животик - под.
   - Готовит Аня вкусно, - смутился слегка Евгений, но никто кроме Хаджи шутить над ним и не собирался.
   Сели к коньяку. Аня отказалась - она надеялась, что забеременела, так что курящим, извините, если что - на кухню. Это было понятно и простительно, Светка в который раз удивилась тому, с какой легкостью Аня бросила курить, Аня в который раз махнула рукой - мол, это и не сложно.
   - Любовь и не к таким подвигам подводит, - заявил Хаджа. - Любовь - великая вещь.
   - Кто бы говорил, - вставила Света. - Ты хоть раз любил что-нибудь кроме коньяка?
   - А как же! - возмутился Хаджа. - Я тебя, например, люблю. - В воздухе повисла тишина, нарушенная Аней:
   - Ну раз так, то женитесь.
   - А меня никто не спросил? - тихо сказала Света. - Я, может, не хочу.
   - Ну, не хочешь - не надо, - примирительно заявил Евгений. - Брак ведь дело сугубо личное и толкать к нему нельзя.
   - Хорошее дело браком не назовут, - гордо сказала Света и потянулась к бутылке - разлить коньяк по бокалам. Но Хаджа заявил, что спиртным заниматься - дело мужское и очень ровно, никого не обделив, налил коньяк в три бокала.
   - Молодая ты еще, - с материнскими интонациями заявила Аня. - Дикая.
   - Объездим, научим, - пробормотал Хаджа и громко спросил. - За что пьем?
   - Кобыл объезжай, - так же тихо сказала Света, обладающая тонким слухом. - А выпьем за тяжелую мужскую долю.
   - То есть? - поразился Евгений. Ему не нравился ход беседы.
   - А то и есть, что мужчины - животные странные и неправильные, истинное свое значение обретающие только после того, как заведут семью, - объяснила Света.
   - Ну, то же самое можно сказать и про женщин, - не согласилась с подругой Аня, и все опять замолчали.
   - Глупо это, - сказал Рустам, и они помолчали еще. Потом Светка так же молча выпила коньяк, после нее опрокинул бокал Евгений, а потом - Хаджа.
   - Ну, мы, пожалуй, пойдем... - с сожалением произнес Евгений, но Аня с ним не согласилась.
   - Что вы как дети? - спросила она у Светы с Рустамом. - Не хотите жениться - не женитесь, но ведите себя пристойно. И не бычьтесь!
   Набычившиеся было молодые люди взглянули друг на друга и расхохотались. Напряжение спало. Всем стало весело, и только у Евгения остался некоторый осадок. Он откинулся в кресле, странно сощурился и Хаджа узнал этот взгляд - так иногда смотрел на него Мишка, старый приятель, еще там, на Урале.
   - Выпьем? - спросил Евгений. Глаза его горели неестественным блеском.
   - Только же пили! - воскликнул Рустам, ощущая неожиданный прилив сил и странную нежность по отношению к Свете.
   - Не будь занудой, - ласково сказала ему она. И почти крикнула: - Наливайте! - Аня пораженно посмотрела на подругу. Но Евгений совсем не удивился. Он разлил остатки коньяка и поднял свой бокал.
   - Выпьем за дружбу. Сейчас я не представляю - как жить без любви, но раньше жил. А вот без друзей жить совсем невозможно.
   И они выпили. И Светка вдруг почувствовала себя почти на вершине блаженства - а когда ей улыбнулась Аня, да еще Рустам сжал ее руку, она поняла, что эта вершина покорена.
   Потом была гитара, был сумбурный, но веселый разговор Рустама и Евгения на кухне, превращенной в курилку, и разговор этот был прекращен только под строгим взглядом пришедшей Ани - мол, что это наши мужчины без нас тут делают?
   И был тот веселый полуночный час, когда все вдруг понимают, что все настолько хорошо, что лучше уже не будет - и тем не менее было лучше, коньяк давно уже забылся, теперь Хаджа с Евгением дискутировали по поводу реальности конца света, и Светка кричала, то не надо ей никакого конца, ей и Рустама хватает, а Аня требовала чтобы прекратили ее пугать, ей может рожать месяцев через девять, и на одном ребенке она останавливаться не собирается.
   Плавно перешли к Фрейду и Берну, Фрейда дружно обругали, Берна ругать не стали, но и хвалили скупо. Тема показалась исчерпанной, перешли к политике, тут Светка не выдержала и обругала их наплевательское отношение к их, женскому, с Аней присутствию.
   Тогда поговорили о проблемах дошкольного, школьного и послешкольного образования. Хаджа впервые узнал, что Света так и не закончила школу, и выразился в том плане, что и правильно, и нечего там делать, и все с ним согласились.
   - А давайте в фанты! - предложила Аня, но в фанты было мало народу и тогда решили в преферанс.
   Партия затянулась, но никому не хотелось останавливаться. К пяти утра все-таки доиграли, Аня случайно взглянула на часы и обнаружила, что время уже позднее - ой, что это я - раннее, а потому надо бы подумать и о расставании.
   Пока думали, пили чай и обсуждали партию, Евгений успел предложить Хадже идти к нему работать, а не дурака валять по разным шарашкам, а Хаджа в ответ предложил Евгению идти работать к нему - чтобы у Евгения перспективы были, а не сидеть на одном месте, в котором и перспектив-то никаких нет.
   - Это у меня перспектив нет? - поразился Евгений. - У меня ого-го какие перспективы! Пойдешь ко мне - не прогадаешь. Ты парень хваткий, быстро разберешься.
   - Жень, ты мужик с мозгами, понимать должен - за полиграфией будущее, это серьезная вещь. Я через месяцев семь-восемь свое дело открою, тогда развернусь во всю ширь. Но и сейчас, всего с одним отделом я такие дела проворачиваю, и с каждым днем дела все серьезней и серьезней...
   - А прохладно... - поежилась Света, когда они вышли провожать до метро Аню с Женей.
   - Это мелочь, - заявил Евгений, и действительно, уже через минуту Света согрелась и холод показался ей мелочью - самой несущественной.
  
  

Глава 17

  
   Суббота - очень тяжелый день. Особенно если он начинается со звонка в девять утра, а вы легли спать в пять. Ташка подняла меня единственным возможным в такой ситуации способом - щекотанием пяток. Опасное это занятие - но при ее сноровке можно и ускользнуть от моей сонной мести.
   - Кто еще?.. - вяло пробормотал я в трубку.
   - Кот, тебе котенок не нужен? - поинтересовался смутно знакомый голос. Женский. Молодой. Не помню.
   Я посмотрел в зеркало - для отцовства я еще слишком молод. Дети - это конечно хорошо, но не сейчас же! Я еще и пожить-то толком не успел.
   - Кто это? - повторил я свой вопрос.
   - Нина, - ответили мне. Это было уже серьезно. Я загибал пальцы, высчитывая срок - получилось два с половиной, почти три месяца. Тупая тоска охватила меня. Если Нинка беременна, то теперь в любом случае на моих отношениях с Сашкой можно ставить крест. - Так что, котенок нужен? Могу двух. - "Еще и издевается..." - вяло подумал я. Жить не хотелось.
   - Ты беременна? - прямо спросил я. За моей спиной ойкнула подслушивающая Ташка. - Брысь! - крикнул я на нее. - Это не тебе, - продолжил я в трубку.
   - Дурак ты! - воскликнула Нинка. - Так и думала, что тебе звонить не надо. У меня кошка окотилась, четыре котенка, девать некуда, не топить же.
   У меня отлегло от сердца. Фу ты елки, вот напугала, нельзя же так прямо со сна. И так у меня с Сашкой из-за Нинки размолвка была, да не просто размолвка, а серьезная ссора, и неизвестно, чем бы это все кончилось, если бы сейчас оказалось... Ничем хорошим бы это не кончилось.
   - А ты точно не беременна? - уточнил я. Пределы женского коварства мне не известны, но что я точно знаю - так это то, что оно беспредельно.
   - Ой, Кот, ну ты достал! - она с треском положила трубку, и я сел, думая, что бы это значило.
   - Миша, у меня племянник будет? - поинтересовалась Ташка из-за спины. Я обернулся и так на нее посмотрел, что она смутилась - Да ладно, что ты, я все понимаю. Но если племянник, то лучше племянницу...
   - Брысь! - заорал я. Это переходило границы. - И чтоб я...!!!
   - Не ори, - внушительно заявил отец, появляясь в комнате. - Не на базаре. И даже не на работе - это там ты зам начальника, а здесь в первую очередь сын и брат.
   - Извини, пап, - ответил я тихо. Ярость ушла, осталось раскаяние. Захотелось извиниться перед сестрой - не стоило так орать, надо было просто все объяснить. Но я опоздал. Ташка взяла отца за локоть и первой начала объяснять.
   - Па, прикинь, у тебя скоро внук будет. А лучше - внучка.
   Папа как стоял в пижаме, так в пижаме и сел. На стол, держась за сердце. Он глубоко вздохнул, зашевелил губами - вроде, считал по-английски.
   - Все не так, - смутился я. - Не будет пока внуков.
   - Я - против абортов! - воскликнул отец и стукнул кулаком по столу, да так, что в серванте посуда загремела. - Накуролесил - женись. Пора, чтобы остепенился. Уж ребенок-то тебя сделает шелковым.
   - Какой ребенок? - удивилась мать, входя в зал. - У кого ребенок?..
   На объяснения ушло около часа, после чего Ташка извинилась передо мной, я извинился перед ней, а отец выпил валерьянки и извинился почему-то перед матерью. Я думаю, просто за компанию. А мать извиняться ни перед кем не стала.
   В процессе беседы выяснилось, что отец уже хочет внуков, а мать заявила, что жениться я должен только по любви, и нечего себе жизнь ломать из-за залета. Впрочем, никакого залета не было и дело замяли.
   Самой несчастной осталась Ташка, лишенная племянника (лучше племянницы). В памяти я отложил - сделать ей маленькую, но симпатичную пакость. Пусть думает что говорить.
   Сели есть. Пока ели - молчали, потом, когда все перешли к чаю, Ташка тяжело вздохнула, я понял это как намек и грозно взглянул на нее.
   - Да молчу, молчу, - уверила она меня. - Уже и повздыхать нельзя!
   - У некоторых народов за хорошую отрыжку барана дать могут, - некстати сказал отец и заработал укоризненный взгляд матери.
   - Националистические бредни! - опроверг я отца. - Если раньше такое и было, то теперь уже наверняка нет. Иначе те, у кого желудок послабее, всех баранов бы себе за отрыжки позабирали.
   - Ну что это за тема! - возмутилась мать. - Поговорим о чем-нибудь другом. Наташ, как у тебя с геометрией?
   Наташка начала краснеть от шеи и выше. Сразу стало ясно, что с геометрией у нее туго. Это было тем более странно, что она очень неплохо работала с объемной графикой, в пределах разумного, конечно, но, пожалуй, даже не хуже чем Ленок с моего отдела.
   - Она меня заставляет учить слово в слово, - наконец сказала Ташка. - А я не буду. Я ей все задачи решаю, только не по правилам, а правильно.
   - Да ладно, - я наелся и теперь любил весь мир. - Не иди на принцип, сделай как она хочет, ты же можешь.
   - Могу, - согласилась Ташка. - Но это неинтересно и неправильно. Папа, ты же сам говорил, что законы незыблемы только для тех, кто из не понимает!
   - Говорил, - ответил отец. - И не отрицаю. Но ты хочешь сказать, что прекрасно разбираешься в педагогике?
   - А при чем тут?.. - удивилась сестрица. - Дело в геометрии, и в том, что моя учительница - дура.
   - А вот и нет! - радостно заявил отец. - Здесь ты не права. То есть, конечно, быть может, ваша учительница и дура... - "Виктор!" - раздраженно сказала мать, но отец не заметил - он воспитывал дочь - ... но даже если она и дура, то все равно дело в педагогике, а не в геометрии. Я сейчас скажу одну фразу, а ты подумай над ней - "Не дай Бог ни одному учителю СЛИШКОМ умных учеников, которые не хотят учиться, а хотят УЧИТЬ самого учителя". Все. Думай.
   Из моего папы вышел бы неплохой гуру среднего пошиба. К нему приходили бы ученики, он бы им что-нибудь этакое умненькое говорил и отправлял бы думать, пока не просветлеют. И, думаю, с помощью отца многие бы добились просветления.
   После еды мне с новой силой захотелось спать. Мой суточный график и так сбит до безобразия, так что час-другой сна уже не помешают. Я лег, и два часа суетно-маетно дремал, пока история не повторилась и не раздался телефонный звонок.
   Ташка опять зашла в надежде пощекотать мои многострадальные пятки, но я не спал, и она осталась ни с чем.
   - Да, слушаю вас.
   - Мишка, котяра ты мой пушистый, спал еще? - О, это Сашка. - Вредно так много спать. Ты дома будешь?
   - Ага, - ответил я довольно. Этот вопрос означал, что Сашка скоро придет.
   - Ну, тогда жди, я через полчасика подойду. - Точно! А это значит, что надо умыться, побриться, привести себя в надлежащий вид и хоть капельку прибраться в комнате, чтобы рубашки вперемешку с книжками везде не валялись.
   Раз-раз-раз, сделано. Теперь одеться. Звонок в дверь застал меня за продеванием левой ноги в штанину, и, пытаясь завершить это непростое упражнение, я пропрыгал в коридор.
   - Ташка, это ко мне! - сестра обиженно отошла от двери не открыв ее, а я шлепнулся на пол перед дверью. Оглянувшись, я успел заметить убираемую ногу с моей штанины. Ну попадись ты мне!
   - Что так долго? - строго спросила Саша. - Здравствуй, милый.
   Мы прошли в комнату, я аккуратно закрыл дверь. Из-за пазухи у девушки выглянул симпатичный котенок. "Мяв", - нерешительно сказал он и посмотрел на меня.
   - И тебе здравствуй, - ответил я.
   - Мишка, у меня для тебя две новости - одна хорошая, другая, по-моему, очень хорошая. Во-первых, это теперь твой котенок. А во вторых, я поступила. По баллам я даже могу выбирать, где учиться - или в Питере или в Москве, у меня самый высокий балл по школе.
   - И какая же из этих новостей хорошая? - мрачно спросил я, забирая у нее котенка. Тот посмотрел на меня и еще раз мявкнул. - Я тоже тебя люблю, - ответил я животному.
   - Миш, ты должен понять - там европейское образование, мне наша химичка сказала, что я не должна упускать шанс, отец говорит, что семья это потянет, да и я могу подрабатывать. А ты, если любишь, приедешь.
   - Правильно, - ожесточенно сказал я, наблюдая за котенком, грызущим мой палец, - что это за любовь, если никаких препятствий? Это так, легкое увлечение. А вот препятствия, причем препятствия преодолимые, и делают твое чувство именно любовью.
   - Кот, ты должен понять - это важно для меня.
   - Да, я понимаю, - котенок, яростно жующий мой палец, сделал попытку его проглотить. - Надо ему молока налить.
   - Кот, очнись! Я в конце августа уеду! - возмутилась моим невниманием Сашка. Мне стало еще тоскливей.
   - Надо ему молоко вначале подогреть. А то простудится. - Тупая боль начала саднить мой затылок. Мир рушился.
   - Кот, ты меня вообще слышишь? - говорила Сашка из другого мира.
   - Я назову тебя Изей, - сказал я котенку, и тот оставил попытки съесть мой палец и доверчиво посмотрел на меня. - Исааком, как одного хорошего человека из Вифлеема. И еще как Кацмана из "Града обреченного".
   - Мишенька, скажи честно - это истерика или невнимание? - Сашка уже начала обижаться, но мне плевать - вернее, мне не плевать, но поделать с этим я уже ничего не могу.
   - Изя, вот уедет Сашка, и останемся мы с тобой два одиноких кота...
   - Это девочка, - заявила моя девушка. Тупая боль теперь гремела набатом, слезы навернулись на глаза.
   - Не повезло тебе, Изенька, с именем. Мужское. А какое самое близкое по звучанию женское? Не помню. Ладно, назову тебя Сашкой, все равно другие имена забыл...
   - Кончится истерика - позвонишь, - сказала Сашка и вышла. Боль ломала череп, слезы так и лились, котенок сделал (сделала?) вторую попытку съесть мой палец, при этом уже помогая себе левой передней лапкой.
   - Кот, что это с тобой? - поразилась заглянувшая сестра.
   - Ташка. Уйди, - пробормотал я, голова уже не выдерживала напряжения, я почувствовал, что там что-то лопнуло. Потом еще. Я взялся обеими руками за голову, где-то в стороне взвизгнул котенок, и застонал.
   - От любви не умирают, - заявил отец, стоя над кроватью. - Если только не кончают жизнь самоубийством. Данный случай очень похож на попытку.
   - Хватит, - оттолкнула его от кровати мать. - Миша, мы врача вызвали, ты нас очень пугаешь. А эту твою Сашку мы больше на порог не пустим.
   - Зверя дайте, - сказал я. Голова больше не болела, зато саднило в легких, трудно было разговаривать. - С Сашкой сам разберусь, это мое дело.
   Они положили котенка на одеяло. Усы его были в чем-то белом - значит, молоком напоили. Долго я был в отрубе? Черт его знает. Но не пару минут, это точно.
   Котенок по-хозяйски прошелся по мне, и свернулся на одеяле напротив сердца. Сразу стало легче. Предки немного посуетились вокруг, мать вытащила у меня из подмышки градусник, грустно покачала головой, потом они с отцом вышли, осталась только Ташка. Она смотрела на меня испуганно, и я понял.
   - Ты под дверью стояла? Подслушивала? - она замотала головой, но так отчаянно покраснела, что я все понял. - Пошла вон, заноза.
   Она ушла, я остался один. Думать не хотелось. Я закрыл глаза, потом открыл их - и вместо котенка на мне сидел розово-серый червь и сосал из меня сизый с черным дым. Я догадался, что это котенок забирает боль. И правильно - а то я у всех беру всякую гадость, а переварить нормально не могу - вот и заболел. А котенок переварить может, и ему это даже нравится.
   Но все-таки это странно - сколько раньше видел кошек и котов и обычным зрением, и вторым - никто ничего подобного не делал, кошки, как я считал, идеально уравновешенные в энергетическом плане существа - ни забрать у них, ни дать им нечего. А вот Изя-Сашка отсасывает из меня боль и с удовольствием в себя впитывает. Странно.
   И пришел доктор, и было странно; он щупал меня равнодушно - этакая каменная глыба, несокрушимая в своем мощном равнодушии. Он пожимал каменными плечами, доставал что-то из карманов каменного халата и был уверен, что я - вещь. Тогда я обиделся, и это было страшно. Я еще никогда так не обижался. Даже на Ташку.

Глава 18

  
   Хаджа смотрел на него и думал, может ли это быть провокацией. Вряд ли, конечно, но Бог его знает, а береженного Бог бережет.
   - Нет, - ответил он. - Мы этим не занимаемся.
   - Сто баксов, - сказал Игорь.
   - Я же сказал - нет, - отказался Хаджа.
   - Сто пятьдесят. - Но Рустам был неумолим. Цена поднялась до трехсот, и тогда Игорь взорвался. - Ну ты понимаешь, я просто спор проиграл! Просто проиграл! И теперь должен сжечь удостоверение.
   - А я причем? - поинтересовался Хаджа.
   - Ты можешь сделать такое же. Я же не прошу на другое имя или с другой фотографией. Сделай такое же - и триста баков. Или тебе что-то другое надо?
   - Игорь, ты не понимаешь. - Рустам с жалостью посмотрел на обладателя корочек с солидной аббревиатурой. - Вот я тебе сделаю, и ты будешь знать, что я это могу. А я не заинтересован в этом.
   - Ч-черт! - Игорь скривился. - Понимаешь, мне срочно надо. Иначе я бы нашел как это сделать. Мне сказали, что ваша компания - самые быстрые решения.
   - Кто сказал? - быстро спросил Рустам. Игорь молчал - чувствовалось, он не привык выдавать источники. - Пока не скажешь, разговора не будет.
   Они помолчали еще пять минут. Разговор происходил в рустамовском кабинете, в соседнем матерился Кузя, а в кабинете напротив работал плоттер. Изумительная акустика - в кабинете слышно все, а вот звуки из кабинета не выходят за стены. Хадже такая акустика нравилась.
   - Триста пятьдесят, - наконец выдавил Игорь. Рустам помотал головой. - Росин.
   - Так бы и сразу. - Хаджа облегченно вздохнул. - Семен Росин был клиентом значительным, и выгода в их сотрудничестве оказалась обоюдной. Росин бы не стал подставлять Рустама - он бы нашел другого козла отпущения если что. - Дай посмотреть.
   Игорь протянул удостоверение, и Хаджа долго рассматривал его, ощупывал, тер осторожно пальцем. Хмыкал, смотрел под разными углами на солнце и на лампу, и осмотром остался доволен. - Контора солидная, а корочки примитив. Обложка есть?
   Игорь достал из кармана синие корочки с надписью "Студенческий билет" и обложку цвета красного мрамора с оттесненной аббревиатурой как на тех корочках, которые держал в руках Рустам.
   - Ты уверен, что сами корочки делать не надо? - спросил Рустам. - Только внутренности?
   - И корочки можешь? - поразился Игорь.
   - Да. Только вечером, когда все уйдут.
   -Тогда не надо. - Игорь зачарованно смотрел как Хаджа отсканировал его удостоверение, поколдовал с компьютером, потом долго искал бумагу похуже, не нашел, вышел, все-таки где-то достал десяток страниц, сунул одну из них в принтер (поморщившись при этом и сказав: "Зажует же, собака") и принтер зажевал. Еще через некоторое время испробовав несколько способов, Хаджа все-таки вывел на принтере нужный "рисунок". Цвета были несколько ярче, чем на оригинале. Он демонстративно сунул лист в уничтожитель бумаг.
   Еще поколдовал с компьютером. С четвертого раза из принтера вылезла точная копия. Аккуратно вырезав ее, Рустам еще раз посмотрел на оригинал, а потом очень ловко приклепал свое произведение к "Студенческому билету". Потом одел фальшивку в обложку и осмотрел обе версии. Они ничем не отличались. Он спрятал их за спиной, перетасовал и дал Игорю - мол, найди. Тот, не открывая удостоверений, ткнул в одно из них. Это действительно был оригинал.
   - В нем сила чувствуется, ты не виноват, - сказал Игорь. Потом достал бумажник и начал отсчитывать доллары, но Хаджа его остановил.
   - Давай лучше услуга за услугу. Как говорится - я тебе, ты мне.
   - Возьми деньги, это надежней, - Игорь не хотел себя связывать.
   - Нет уж, - воспротивился Рустам. - Деньги приходят и уходят, а люди остаются.
   - Хорошо, что тебе надо?
   - Пока ничего, возможно, я к тебе никогда не обращусь. Но на всякий случай...
   - Записывай телефон. В любое время суток, скажешь, что ты львенок. Мне передадут, я тебе перезвоню. Где файл?
   Точно. - Хаджу аж передернуло от собственной небрежности. Они уничтожили файл, убедились, что от него ничего не осталось.
   - Слушай... - Игорь уже уходил, Рустам позвал его когда тот стоял у дверей. - А ты бы мог действительно сжечь свое удостоверение? - Игорь побледнел и дернулся:
   - Никогда при мне не говори таких гадостей. Я не знаю как муляж этот жечь буду, а ты говоришь... Но слово не воробей. Счастливо. - Счастливо. - откровенно говоря, Хаджа был рад избавиться от такого гостя. Тридцать восемь лет, полковник, "Давай на ты. Меня - Игорь". Посмотрел Хаджа на часы - всего-то прошло часа три, не больше, а сколько нервов, какой концерт! На самом деле он бы сделал эти корочки за двадцать минут, но нельзя, нельзя это показывать таким людям...
   За стеной Кузя доказывал Володе, что по субботам работать вредно. Он еще не знает, что для него есть работа и на воскресенье. И на следующее воскресенье найдется. Пусть ночью отдыхает, пока есть возможность. Зато его премия зашкалит за очень высокий порог. Пусть копит, не вечно же ему в одной комнате с родителями жить.
   - Света, дома есть что пожрать? - позвонил он домой. - Я просто скоро приеду - голодный как собака. Ага. Ага. Ну, масло я куплю. Ага. Нет, коньяк сегодня отменяется - ты как хочешь, а я водочки тяпну. Точно татарин. Нет, русской нет - украинская есть. Ага. Ну, пока, скоро приеду, - положил трубку, посмотрел в зеркало. "Держусь".
   Светка кидала картофелины в загадочный агрегат, из которого они вываливались значительно уменьшившиеся и без кожуры. Но глазки ей все равно приходилось выковыривать.
   "Твой дом был под самой крышей..." - напевала она, не замечая этого сама. В голове роились мысли, но ни одной дельной там не было. Надо что-то делать, что-то делать надо, делать надо что-то, надо делать что? Скучно. И грустно. И Рустам каждый день пьет.
   Пришел Рустам, причем пришел без водки и с двумя бутылками пива. Ели молча, потом сели читать - Хаджа достал из коробочки, оббитой малахитовым бархатом свой Коран, а Света взяла "Улитку на склоне" братьев Стругацких.
   Читали долго. Вначале под Никольского, который больше нравился Рустаму, а потом под "Алису", которая больше нравилась Свете. Никольский пел довольно громко, а вот "Алису" сделали потише.
   Весь вечер они не разговаривали, и потому он прошел удивительно мирно и гладко. В десять Света собралась на прогулку, и Хаджа предложил составить ей компанию. Она мягко, но убедительно отказалась. Закрыв за собой дверь, Света тяжело вздохнула.
   И ведь вроде все нормально, все гладко - а что-то не так. Что-то гложет изнутри, что-то метет снегом и воет ветром несмотря на кажущееся благополучие. "Снег в лицо и навстречу ветер - за свои поступки я сама в ответе!" - пришли откуда-то строки.
   На улице было ветрено влажно, после утреннего дождя застыли на асфальте лужи, и такие же лужи застыли в Светиной душе, хотя там вроде бы не было дождя. А может и был.
   - Есть здесь люди? - Громко спросила она, напугав случайного прохожего и пару кошек. Никто не ответил. - А жаль...
   Она пошла в сторону гаражей - туда она никогда не ходила, просто надобности не возникало, да и теперь ее не было, но не идти же к метро или в магазины - состояние не то.
   Гаражи вблизи выглядели лучше, чем издалека. За большинством из них ухаживали, и только два-три запущенных портили вид.
   Сбоку от блока гаражей нашелся проход. Узкий, грязный, скользкий - но проход. Света отважно полезла в него. И не зря - в его конце оказался выход, и оттуда открывался неплохой вид - дальше город как бы немного спускался, ближайшая четырехэтажка находилась метрах в трехстах, между Светой и этим домом раскинулось озеро гаражей, на крышу ближайшего она могла залезть по выщербленной стене, благо крыша гаража была ей чуть выше груди - он рос прямо из земли.
   Так она и сделала. С крыши вид открывался вообще потрясающий - направо гаражи, а потом какой-то стадион; налево гаражи, дальше - высотные здания; сзади - уродливая обшарпанная пятиэтажка, рядом с ней гаражи, с другой стороны - другая пятиэтажка; впереди - гаражи и четырех-пятиэтажные дома престижной сталинской застройки.
   На крыше валялись битые бутылки, ржавая колючая проволока, все было измазано мазутом или чем-то в этом роде - Света не очень хорошо разбиралась в подобных материях.
   "Замажусь так замажусь. Если что, выкину брюки и куртку, а ботинки всегда почистить можно". Она пошла по крышам в сторону странного металлического вагончика-гнезда, который стоял на крыше одного гаража недалеко от стадиона.
   Однако оказалось, что дойти туда практически невозможно - опустилась уже ночь, и Света обнаружила, что линия гаражей кончилась, а внизу перед ней шлагбаум и лающая собака.
   - Ну что "гав", что "гав"? - спросила она ласково. - Вот тебе "гав" да "гав", а я не знаю как спуститься.
   - Кто там? - хрипло спросил голос снизу. - А ну слазьте, шпана... и брысь, а то милицию вызову.
   - Я не шпана, - ласково отозвалась Света. - Я заблудилась.
   Тремя метрами ниже перед ней стоял сорокалетний небритый мужик в грязном кителе и фуражке без кокарды. Он унял собаку, подставил лестницу и помог Свете спуститься.
   - Спасибо, - поблагодарила она его, тот в ответ очень матерно, но довольно-таки вежливо выразил надежду, что она больше не будет блуждать по гаражам, а будет сидеть дома и смотреть телевизор.
   - Сломался телевизор, - фальшиво вздохнула Света и моментально была приглашена в сторожку к старому и черно-белому, но все же телевизору. Но она отказалась.
   Дорога домой заняла очень много времени. И тем не менее уже около половины первого она стояла в коридоре однокомнатной квартиры и читала записку, пришпиленную к двери.
   "Светик, извини, дела. Проблемы с новым графиком, ночевать не приду. Засыпай без меня.
   Твой Хаджа".
   "Ну и ладно, - не огорчилась она. - Хоть постель и не согрета, зато места больше". Но спать не пошла, а влезла с головой в холодильник, извлекла из него пакет натурального яблочного сока, перелила его в бокал и села к телефону.
   - Ал-ло, - рисуясь, сообщила она случайному абоненту. - Вам кого?
   - Ну ведь я же просила, - заныл женский голос из трубки. - Час ночи все-таки, не звоните так поздно...
   - Во-первых, - назидательно начала Светка, - не час ночи, а без десяти час. - Она загнула палец. - Во-вторых, лично меня вы ни о чем не просили. И в-третьих, не зевайте в трубку, это неприлично.
   - А кто это? - поразился голос.
   - Какая вам разница? - удивилась Света. - Разве не все равно?
   - Даже не знаю... Нет, наверное, - голос задумался. - Конечно не все равно!
   Разговор Свете разонравился и она положила трубку. Час ночи, пора бы и поспать. Но уснуть не получилось - накатывали какие-то дурные мысли, Света поворочалась минут сорок и встала. В холодильнике стояла бутылка "Старого Мельника", купленная вчера и не выпитая по причине принесенного Рустамом коньяка.
   Она открыла бутылку и сделала большой глоток. Пиво оказалось ужасно холодным, но вполне пристойным по вкусу. Света сделала еще один глоток и пошла включать магнитофон. Янка запела о том, как ей хреново, надпись на кассете предупреждала о наличии ненормативной лексики.
   Пиво кончилось, и Света позвонила в магазин, чтобы ей принесли пару бутылок. Благо, магазин рядом и продавщицы все знакомые, а им тоже жить надо, не на зарплату же...
   Вторая бутылка растянулась часа на полтора. И все равно была выпита слишком быстро. "Я вот Хаджу ругаю, а сама с ним алкоголичкой стала", - грустно подумала Света. Из магнитофона давно уже хрипел Шевчук, а до него был "Чайф".
   Третью бутылку Света так и не допила. Она сыграла сама с собой в шахматы, заполнила всю комнату ароматным сигаретным дымом, постояла минут десять под душем, и теперь лазила по квартире демонстративно нагая, открыв шторы и включив везде свет.
   Теперь ей было не очень скучно, а даже почти весело. Придумывая себе занятие, она додумалась до очень интересной игры - начала собирать Рустамовские вещи и пихать их в два его чемодана, в кучу своих пакетов, в драную Анину сумку и в коробку из-под рыбных паштетов.
   - А что мы забыли? - спросила она себя и сама себе ответила: - А ванную мы забыли.
   И вытащила из ванной все мужское барахло - бритву, лезвие, гель, пасту и щетку Хаджи, его полотенце и пошлый халат с надписью "Гуд найт, Америка".
   - Вот теперь все, - успокоилась она, но тут же сорвалась, сбегала на кухню и собрала пять бутылок из-под коньяка, две водочные и одну из-под шампанского. Хотела включить еще и все пивные и одну из-под уксуса, но поняла, что это пошло и неправильно. Все сумки, пакеты и чемоданы она выставила в коридор возле двери. Теперь - все.
  

Глава 19

Бред

  
   Небо оказалось не просто синим, а синим в белую полоску облаков. По небу гуляли птицы и желтое солнце. Я сидел не вершине холма и кивал в такт небу. Иногда я подымал маленькие камушки и швырял их в небо. Потом, сразу же после этого небо кидало в меня камушки. Но я всегда попадал, а оно почти всегда мазало.
   И пришел доктор. Каменный такой, непробиваемый. Я вытащил меч и ткнул в него. Доктор не обратил внимания и начал жестоко щупать мой живот. Меч сломался.
   Тогда я вытащил молот, и ударил по доктору. Молот сломался, твердый доктор решительным движением открыл мне рот и пихнул туда таблетку - безвкусную и противную.
   Я долго думал, а он стоял рядом и совершал странные движения, получающие полное одобрение со стороны расплывчатых фигур отца, матери и Ташки.
   А когда доктор мне надоел, я пощупал его живот, открыл ему рот, но таблетку не положил - у меня их нет, а ту, безвкусную, я уже проглотил. Потом я постучал по его каменной груди и она отворилась - в ней лежало каменное сердце.
   - Ух ты! - беззвучно воскликнул я, и только хотел забрать его себе на память, как вдруг доктор грудой щебня посыпался по склону вниз от меня. Я обиделся на него, но не сильно - на дураков я не обижаюсь.
   И пошел дождь, и мы играли в ляпы. Но я проиграл, потому что он меня полностью заляпал, а я его ляпать не успевал. Мне это быстро надоело и дождь прекратился.
   Прилетела ворона и голосом Ташки доложила все что она думает о симулянтах, а потом пожалела меня, бедненького. Я посмотрел на ворону - она, видимо, попала под дождь и тоже промокла.
   - На водку наберем? - деловито спросил я, но ворона испуганно каркнула и улетела, тяжело махая мокрыми черными крыльями. Наверное, она не знала, что люди тоже умеют разговаривать.
   И был снег и был гром. И была грустная мама, растекающаяся вокруг и был отец, подпирающий холм. И было грустно и было весело. Было все - хотя ничего не было, и это было.
   "Хорошо-то как, - подумал я. И мне понравилось думать. А потом оказалось, что это вредно для пищеварения и я перестал думать, чтобы не заработать несварение желудка.
   Потом меня посадили, несмотря на то, что я и раньше сидел, и накормили чем-то теплым и вкусным, а вот запить дали какую-то гадость и я ее выплюнул, но меня уговаривали очень долго и я все же выпил.
   После этой гадости пришли животные, сели вокруг холма и начали меня обсуждать. Они долго не могли понять, какой я породы, и тут шакал выдвинул предположение, что я - человек.
   - Ну нет, - отверг эту идею Лев. - Человек - это животное легендарное, по преданиям, царь зверей. А что мы видим здесь? Высказывайтесь.
   - Хилое безволосое существо, - поддакнула ему Лиса.
   - Глаза посажены рядом - явный признак дегенерации, - высказался Медведь. - Уши округлые, нос выражен неясно.
   - Что вы все накинулись на бедное тупое существо! - заревел Осел.
   - Мы не про тебя говорим, - вставил Кабан, и все засмеялись над Ослом.
   Заяц, все время поправляя очки, пытался что-то сказать, но его никто не слушал. Все пространство вокруг холма было занято животными, причем все что-то болтали, над чем-то смеялись, и, тем не менее, в этой толпе довольно мирно уживались и не пытались друг друга съесть.
   Некоторые животные, те, что имели поменьше шерсти или привыкли к более теплому климату, кутались в дешевые дерматиновые куртки, потрепанные одеяла и что-то еще, гораздо менее связанное в моем сознании с материальным благополучием.
   - Это биоробот, - заявил седой Тушкан, пробравшись поближе ко мне. - Для выяснения пределов выживаемости. Если, скажем, у вас атрофированы практически все органы взаимодействия со внешним миром.
   - Нет, - вылезло вперед серое Кенгуру в облезлом одеяле. - Это, возможно, предок обезьяны. Смотрите, как у него руки развиты - он, наверное, палку уже взять сможет.
   Но эта версия была отвергнута ввиду полной своей дикости и неприемлемости - Обезьяны народ уважаемый, а не черт-те-что, и никаких таких самозванных предков им не надо.
   Потом меня попытались проверить на разумность, но я на них не реагировал, и потому было решено, что разума я не имею. Было принято коллегиальное решение (72% за, 11% против при 17% воздержавшихся) о том, что надо бы меня уничтожить, чтобы не пугать молодое поколение и вообще.
   - Кого уничтожить? - возмутилась Изя-Саша, которая, оказывается, все это время сидела рядом. - Вы своих уничтожайте, а это - мой. Захочу - уничтожу. А пока - не буду.
   И тогда все животные поняли, что я ручной и безобидный, а не дикий какой-нибудь. И начали расходиться. А Выдр поинтересовался у Изи-Саши, чем она меня кормит. Та сказала, что картошкой.
   - Ну еще бы он такой худой не был! - возмутился Выдр. - Ты его хорошей травой корми, а лучше комбикормом - он знаешь какой жирный будет? Только бери на вес - в пачках комбикорм сухой, а когда на вес, то вполне сносный, я вон курей им кормлю - жирные как луна!
   - Чем хочу, тем и кормлю, - нагло заявила Изя-Саша, а Выдр обиделся и отстал.
   Изя-Саша начала приучать меня к ласке. Она заставляла меня гладить себя по голове, и давала за это по ложечке горькой жидкости, видимо, настоянной на комбикорме, чтобы я стал жирным.
   Но я не хотел стать жирным и был готов гладить Изю-Сашу просто потому что у нее приятная шерстка и это меня успокаивает, и тогда она перестала меня поить и мяукнула. Вот так: "Мяв!".
   И исчезла. А осталось небо, остался блин солнца и остался холм на котором сидел я. Причем я сидел здесь вечно, а небо, солнце и холм появились совсем недавно и скоро, наверное, уйдут обратно.
   Прилетела ворона и Ташкиным голосом спросила: "Ну, как тебе?", но бутылки в ее крыльях или лапах не было, значит, на водку она не сообразила. Это было обидно.
   - Ладно, - миролюбиво согласился я. - Водку беру на себя, но с тебя тогда что-нибудь закусить - огурчики, селедочка, морсик. Хорошо?
   Но ей не было хорошо. Ворона прикрыла крыльями глаза и закаркала - "Бредит, бредит". А может быть - "Бренди, бренди". Но на бренди я бы уж никак не сообразил, мне не чекушку-то еле наскрести, не говоря уж о бренди. Так что я предпочел услышать "Бредит, бредит!" и заявил:
   - Кто бредит, я? Я нахожусь в самом чистом сознании.
   - Выздоровел? - поразилась ворона.
   - Нет, - горько сказал я, и ворона подошла поближе. - И не выздоровею, пока ты, стерва пернатая, за пузырем не слетаешь! - заорал я так, что ворона аж подлетела.
   - Бе-едненький... - пробормотала она, и улетела не взяв денег. Вот тупица.
   Потом поднялся галдеж и лай, но старый попугай ничего не сказал, потому что его не было. И появилась тезка Изи-Саши. В смысле, Саша. Но появилась она почему-то в виде Эйфелевой башни, и сделала попытку извиниться, но это ей, естественно, не удалось - потому что Эйфелевы башни извиняться не умеют, а умеют только стоять в центре Парижа или целовать мне лоб.
   А еще они, как выяснилось, умеют плакать. Горько, навзрыд, причитая и всхлипывая. Я попытался ей объяснить, что она может заржаветь, но она, видимо, была из нержавейки и на мой тезис о нецелесообразности взаимодействия соленой жидкости с металлоконструкциями внимания не обратила.
   Холм исчез, исчезло и небо. И теперь я сидел в яме, судя по запаху - выгребной. Эйфелева башня качалась вдалеке, ее я почти не видел. Вокруг кружилась дурная ворона и ташкиным голосом уверяла Эйфелеву башню, что это та во всем виновата.
   - Чушь собачья! - воскликнул я. - Это виноват тот портвейн, которого я выпил слишком мало чтобы опьянеть и слишком много чтобы остановиться!
   - Бе-едненький, - хором сказали Эйфелева башня и ворона. Но похмелиться не дали, безмозглые создания.
   - А у доктора инфаркт, - сообщила полуворона-полуташка.
   - То есть? - удивилась Эйфелева полу-Сашка. И они начали болтать про материи заумные и тупые одновременно. Потом пришла Изя-Саша и мне стало чуть легче.
   - Обойдусь без водки, - согласился я на компромисс. - Пиво несите.
   Но пива не принесли, а принесли поесть и еще какую-то мерзость, которую надо было пить, хотя это не пиво - совсем не пиво. Я долго ее пил, пытаясь сообразить - есть ли в ней алкоголь? Но алкоголя в ней не было, и остатки я выплюнул.
   А потом пришел дедушка Ленин и выписал мне какую-то бумажку, как в песне моего друга. И еще я долго ждал дядюшку Троцкого, но он не пришел, и я на него обиделся. Зато пришел кто-то другой и долго мучил гитару, на которой я так и не научился играть, и он сыграл хорошую, но глупую песню:
  
   Стала забывать его губы и тело,
   Стала уставать стоять у окна,
   Будь оно проклято, святое дело,
   Будь она проклята, святая страна.
  
   Светлая княгиня стоит у окна,
   Светлая княгиня устала ждать,
   Светлая княгиня - десять лет одна,
   Светлая княгиня, одинокая мать!
  
   Несколько строк чужой рукою -
   Князь писать не умел никогда,
   Мол, сгорает там от скуки с тоскою,
   И рубить неверных устала рука.
  
   Старость недалече, и дети взрослеют,
   Князь в чужой земле, и меч его свят,
   Десять лет ждала, а теперь жалеешь,
   Что все десять лет верно ждала.
  
   В вечер будет пир - скоморохи и пляски,
   В вечер будет тот, кто плечо подставлял,
   Ты ему отдашь свое тело для ласки,
   Свят был твой мир, а теперь вот устал.
  
   Дочь все поймет, а сын не узнает,
   Он весь в отца, за правду сгорит.
   И твоя судьба за правду сгорает,
   Спросишь - "Чья та правда?" - Господь молчит.
  
   Не мужней рукою себя обнимешь,
   Страх в глазах мелькнет и уйдет во хмелю,
   Голову склоненную со смехом подымешь,
   Скажешь - "Я проснулась! Я больше не сплю!"
  
   Князь хай воюет, хоть голову сложит,
   Хоть возвернется в рогатом венце,
   Но ты устала, прости тебя боже,
   Жить как в темнице в своем же дворце!
  
   Светлая княгиня стоит у окна,
   Светлая княгиня устала ждать,
   Светлая княгиня - десять лет одна,
   Светлая княгиня, одинокая мать!
  
   И я уже был не в яме, а в ванной, по которой плавали пластмассовые кораблики, и на одном из них гордо красовалась надпись "Банный день", а на другом уродливо топорщилось ненашенское слово "Джакузи".
   Мокро не было совершенно, а было сухо и прохладно. Через некоторое время меня прямо поверх ванной укрыли одеялом и стало тепло, а потом даже мокро - в районе ступней (озеро Чад), в районе подмышек (Каратамарское водохранилище) и в районе спины, местами (Гольфстрим).
   Ткнулась было лампочка выключиться, но я сделал вид что пожар, и лампочка включилась. Мне было довольно-таки странно, но я не унывал, а ждал дядюшку Троцкого и Винни-Пуха. А можно и Чебурашку, хотя Чебурашка пить точно не будет - он слишком правильный. Но никто из вышеозначенных на симпозиум не пришел, и лампочка все-таки выключилась.
   Вот тут-то и пришел дядюшка Троцкий! Зря я его так ждал. Дядюшка Троцкий оказался Серым. Он долго стоял и молча смотрел на меня, пока наконец я, не выдержав, не заорал:
   - Ну что тебе надо, зверюга ты революционная?
   - Вставай под мои знамена. - Он вытянул вперед палец и уставил его на меня, став очень похожим на плакат "Ты записался в Красную Армию?", вот только текста внизу не было.
   - А у тебя много знамен? - удивился я.
   - Все знамена мои, - ответил он. - И не под одно ты не встаешь.
   На заднем плане я увидел море знамен, флагов, флажков, тряпок на палках и даже целых фанерных листов. Там был и алый стяг и родной российский красно-бело-синий триколор. Были зеленые знамена и голубые, и белые с рисунками и черные без.
   - А что ты мне дашь? - спросил я, хитро улыбнувшись.
   - Все что хочешь кроме свободы, - ответил он.
   - А зачем мне все, если нет главного? - удивился я, но он объяснил:
   - Свободы в чистом виде нет, да и не нужна она вам. Мелкие куски свободы - то, чем пользуется большинство - я тебе оставлю. А вот часть заберу - ты уж пойми меня правильно.
   - Расчетно-кассовый центр, - тихо пробормотал я, сделав вид, что понял. Серый пораженно посмотрел на меня, потом подошел, пощупал пульс и сказал:
   - Так дело не пойдет. Утром встанешь как Лазарь и будешь даже живее Ленина, хотя куда уж живее, - он усмехнулся, обнажив хищно-желтые клыки и исчез.
   Перед исчезновением я получил от него бутылку с этикеткой, на которой прыгающими буквами было написано: "Челябинское темное". Я выпил, и буквы упрыгали под кровать, а Челябинское Темное оказалось воздухом, и, обманутый в лучших чувствах я уснул.
   Открыв глаза я увидел луну в пустом проеме окна. Она была дикой, но я все равно чувствовал себя хорошо. Хоть и был в холодном поту. Остатки кошмара еще не выветрились, впрочем, какой там кошмар - скорее приятный сон.
   Изя-Саша, черно-белое чудо величиной чуть меньше моей ладони спало на моей груди. Я погладил ее и она тихо заурчала, не открывая глаз. Это было приятно нам обоим.
   "Я здоров", - сказал себе я, но, опровергая меня, из-под кровати вылезла прыгающая заглавная буква "Ч" и прыгнула сквозь стекло на дикую луну. Я еще ни разу не видел, чтобы буквы объезжали луны, но эта буква, чувствуется, была опытной, и луна скоро сдалась.
   - Вот это зрелище, - сказал я.
   - Ага, - согласилась Изя-Саша. - Такого в цирке не увидишь. Это круче чем вид алкаша, выливающего утром пиво из бутылки в унитаз потому что иначе зеленые человечки угрожают весь алкоголь на Земле в воду превратить. И он, плача, страдает за родную планету, и выливает пиво, давясь слюной...
   - Ты где этого насмотрелась? - поразился я.
   - У Нинки, - ответила Изя-Саша. - У нее отец все из запоя выйти не может. А ведь золотой мужик, работящий, ласковый, только вот отпуск на него дурно влияет.
   Я перевернулся на другой бок. Здесь стоял Серый Дядюшка Троцкий. Опять...
  

Глава 20

  
   Ну что ж, видно такова его нелегкая доля. Рустам понял все сразу, ему не нужно было объяснять, что значат сумки, пакеты и чемоданы в прихожей.
   - Это все? - спросил он спокойно.
   - Ага, - ответила Света. Рустам взял один чемодан, порылся в сумках и пакетах, переложил в чемодан смену белья, костюм и бритвенные принадлежности. Закрыл его и пошел обратно за дверь. - Это все?
   - Ага, - ответил Рустам и вышел. Его гордость была несколько уязвлена, но не настолько, чтобы унижаться прося и требуя. Света закрыла за ним дверь.
   - Я свободен, - попробовал Хаджа на вкус эти слова, и они ему понравились. - Меня бросили. - Эти слова ему понравились гораздо меньше. - Сама такая. - И эти слова были правдой.
   Воскресное утро дарило солнце всем прохожим - и ему в том числе. Первой мыслью мелькнуло "выпить бы", но уже вторая мысль показалась куда более заманчивой - "По девушкам" Однако не успел он посмаковать эту вторую мысль, как появилась третья, еще более интересная - "А не отдохнуть ли мне пару дней?", причем под отдыхом Рустам подразумевал не спиртное и девушек, а, как ни странно, возможность сесть за компьютер и поработать. А еще - заставить Кузю работать быстрее и вообще загрузить работой на полную мощность весь персонал.
   Метро проглотило его и через двадцать минут выплюнуло. Это было обычной процедурой, и что Хаджа, что метро - все уже к ней привыкли. Он посмотрел на свои часы - без восьми одиннадцать. Не такое уж и утро.
   - Извините пожалуйста. - Он оглянулся - его остановила симпатичная девушка лет восемнадцати, одетая в брючный костюм и легкую курточку. Костюм подчеркивал ее легкую полноватость. - Вы кажетесь мне добрым человеком.
   - Именно такой я и есть, - добродушно ответил Рустам. Взглянув на девушку, он понял, что отдых может и подождать. - Чего вы хотели?
   - Знаете, у меня сейчас некоторые проблемы... - девушка смутилась. - Но вы меня наверное не так поняли. Вот.
   На ее ладони сидела крыса - абсолютно белая, с красными глазками и розовым хвостом. Крыса спокойно посмотрела на Рустама, потом на свою хозяйку, и равнодушно принялась мыть мордочку.
   - Какая симпатичная, - сказал Рустам и погладил крысу пальцем по голове.
   - Правда? - улыбнулась девушка. - Вам нравится?
   - Ну как такая прелесть может не нравиться? - резонно поинтересовался Хаджа. Он прекрасно знал эту накатанную тропинку к сердцу женщины через похвалу ее детей либо домашних животных. Безотказный метод.
   - Тогда вы меня поймете. - Девушка заторопилась. - Берите, она ваша. Только дайте мне какую-нибудь монетку, животных просто так отдавать нельзя.
   - Теперь она моя? - удивился Рустам.
   - Он, - поправила его девушка. - Раджа хороший мальчик, ест все что угодно.
   - Загадочно... - пробормотал Хаджа. - И был у Хаджи Раджа, и джили они джолджо и джаджливо. А что заставляет симпатичную любящую хозяйку отдавать доброе милое животное в чужие руки?
   Через сорок минут Рустам пил пиво с милой девушкой Таней, предлагал ей свою посильную помощь в поисках квартиры, щедро дарил комплименты и прощупывал её безобидными намеками.
   А уже ночью они вдвоем опробовали кровать в только что снятой квартире. Кроватью Раджа остался недоволен, дав себе зарок позаботится о более удобном ложе. Светку он вспомнил неоднократно за вечер - Танюша во многом ей уступала, но Рустам чувствовал в ней потенциал.
   Женя с Аней настолько вошли во вкус новых забот, что мир их сузился до понятий Дом - Работа - Семья, причем семья, как это ни странно, оказалась на первом месте. И Евгений решил полностью отказаться от своего "ангельства", предпочтя ему обычную, человеческую жизнь. Причем он не сознавал, насколько ему повезло, и не только с Аней - которой, кстати, тоже повезло...
   Вот только парнишка из соседней квартиры начал стихи писать, девчушка из квартиры сверху перестала ненавидеть фортепьяно, да и вообще окружающий народ стал относиться к жизни малость по другому. А всё оттого, что Евгению приходили странные сны, и кто знает - сдержит ли Аня своего мужа, когда Серый поставит жесткие условия "или - или", а впрочем, может и не поставит...
  
   Светка, как обычно после расставания, включила магнитофон. И опять свисали с потолка телевизоры, а Ямайка проигрывала Аргентине, опять вверху били хвостами киты, опять воспевал чьи-то формы поэт и рисовал слепой художник, опять застывал темно-красной полосой закат, и был вместо солнца дым.
   А потом была гитара до боли в тренированных пальцах, было дикое, почти истеричное чувство удовлетворения, когда хочется объять весь мир, а мир хочет, чтобы его объяли, но все равно ничего не получается, но от этого совсем не хуже, а даже почти лучше.
   И была улица, был яблочный сок в барах и новые джинсы за бешеные для такой вещи деньги, был не нуждающийся в советах и все-таки получающий их от Светы грузчик возле магазина, а потом был ужин в ресторане при свечах и двое последовательно отшитых молодых людей, желающих присоединиться.
   И была ночь, и был сон, в котором она опять летала, и был ей сам черт не брат, и все было так как нужно, а не так как всегда. И уже под утро она, на мгновение проснувшись подумала:
   "А ведь ради расставаний можно и любить...". И, довольная собой до безумия, она уснула любя всех, в том числе и бездомного теперь Хаджу, и всех своих кошачьих, и бедную Аню с бедным Женей, которые не понимают всей прелести расставаний...
  
  

Книга третья.

Дороги открытые и дороги закрытые. Странные дела

Глава первая

   Сашка уехала двенадцатого августа, прощались спокойно и мирно, договорились, что я приеду к ней где-то в октябре, потом она - на каникулы, а там посмотрим, может и полностью к ней перееду.
   Но не получилось. Я продержался ровно четыре дня, после чего пошел к Семену Павловичу и честно признался, что жизнь мне не мила, вода стала какой-то особо пресной, не-работание особо скучным, и даже пиво потеряло свой вкус.
   - Ну, насчет пива ты не прав... - Задумчиво проговорил мой начальник. - Сейчас на нашем пивзаводе новую линию пустили, выпускают "Бархатное", не пробовал? Нет? Ну, впрочем, я так понимаю, это тебе не поможет. Уволить я тебя не могу, ты уж извини. Но ты ведь знаешь, в институте наверное рассказывали, что у любой проблемы есть несколько вариантов решения.
   - Отпуск? - Нерешительно спросил я.
   - Командировка! - Гордо ответил Семен Павлович. - За счет комбината. Отдохнешь, проветришься, в архивах посидишь, почитаешь, что в прошлые века цари и политики об Урале думали, может, какие идеи в голову придут. Я же тоже не изувер, вижу, как ты без нормальной работы маешься. Езжай.
   - На долго? - с подозрением спросил я.
   - На сколько надо?
   - На... - Я задумался. Хотелось и погулять, и поработать, и Сашке время уделить, и по музеям побродить. - На три месяца.
   - Издеваешься? - Начальник почесал затылок. - Сорок дней.
   - Ну я же не к покойнику еду. - У меня возникла идея - а что, если совсем обнаглеть? Тогда или уволят, или согласятся. Я же в конце концов дипломированный специалист, книгу вон про комбинат написал, да и вообще. - На четыре месяца.
   - Максимум два месяца, больше никак нельзя.
   - Пять месяцев.
   - Слушай, Мишенька, да ты перегрелся. Ты понимаешь, уволить я тебя не могу, все не так просто, но и послать в командировку на такой срок - тоже нереально. - Он задумался, почесал затылок, что-то пробормотал неразборчиво, судя по всему, матерное, хотя раньше я за ним такого не замечал. - Есть вариант. Поедешь корреспондентом от нашей газеты, у меня с редактором прекрасные отношения, аккредитуем тебя на полгода, правда, работать придется, статьи писать, но ты ведь не глупый мальчик, разберешься. Ну и зарплата поменьше будет, но за счет суточных и проездных все равно выгадаешь.
   И я согласился. Маета с переводом меня в другое подразделение комбината заняла некоторое время, Макакренков живо интересовался пичинами, и у нас с ним состоялся еще один разговор, причем меня поразило его землистое лицо, нервные движения, взгляд, упирающийся все время в землю.
   - Что с тобой? - Прямо спросил я, после того, как он объяснил, что времени на меня у него нет, и потому я могу делать все что угодно, только должен буду посылать ему на е-майл письма каждый месяц - просто, чтобы он знал, что я жив.
   - Ты о чем? - Макаренков сделал было вид, что не понял, но почти сразу же вздохнул, - ах да, тебя же не обманешь.
   Эх, Мишка, впутался я по самые уши. Всем хорош темный путь, только компаньоны попадаются подчас не самые приятные. Про тебя там никто не узнает, мне и самому не выгодно, вот только та компания, с которой мы из тебя пытались чистое знание выкачать, она... ну, как бы это сказать... дети, что ли?
   А я дальше полез. Тут на Урале есть такие люди, с такой историей, Кастанеда о них бредить не смог бы, а я как идиот полез туда. Мне теперь выбить заказ для комбината у китайцев как раз плюнуть, на час работы, а вылечить простуду у себя не могу второй месяц - рушатся причинно-следственные связи, я выпадаю из обычной жизни, а куда падаю до конца не понимаю... Вот так.
   - А выйти из этого нельзя? - Поинтересовался я. - Ну, откупиться, или через милицию, через спецслужбы, должно же у нас быть что-то такое?
   - От знания, Мишка, не откупишься. Знание - это сила, а сила, она, брат, ломает...
   Ушел я от него в несколько смятенном состоянии, но долго эта тема меня волновать не могла - слишком много своих проблем. Ташка на удивление равнодушно отнеслась к новости о том, что я на черт-те сколько времни уезжаю черт-те куда.
   - Привезешь что-нибудь. - Сспокойно сказала она.
   Я присмотрелся к ней, и осознал, что именно не так - она никогда не носила закрытых платьев! Тем более дома. К тому же в довершение странностей на шее у неё болтался легкий мамин шарфик. Она настороженно посмотрела на меня, когда я подошел к ней поближе, но ничего не успела сделать.
   - Что это? - Под шарфиком, который я снял с её шеи, виднелись три фиолетовых вздутия.
   - Отдай! - Потребовала Ташка. - Какое тебе дело?
   - С тобой... - Я подавился своими словами, но все же продолжил. - С тобой ничего не сделали?
   - Пошел на фиг, это просто засосы! Понял? Я же ничего тебе не говорила, когда ты в одиннадцатом классе с выпускного вернулся в рубашке, у которой весь воротник был в женской помаде!
   Да, мне она, помнится, ничего не сказала, сразу к матери побежала. Но я не стал лезть в бутылку, учитывая, что свое она тогда же и получила. Я просто подумал, что когда вернусь, буду иметь все шансы вообще не узнать сестрицу - хотя кто его знает...
   - Конечно едь. - Сказал отец. - Нечего тебе здесь дурью маяться. Работай, пиши репортажи, читай, постарайся войти в какое-нибудь общество поприличней, а то здесь тебя рутина тянет, и перспектив почти никаких.
   - Ничего себе! - Возмутилась мать, нервно теребя в руках матерчатую прихватку, которой только что сняла с плиты сковороду. - Зачем так сразу-то? Надо было вначале подумать, у нас спросить, ты хоть понимаешь, что сейчас картошку копать надо, соления заготавливать, Наталья в школу идет, она нам нормально помочь не сможет. У нас с отцом работа, да и не такие мы молодые, нам помощь нужна.
   - Выкопаем. - Категорично сказал отец. - Ну что ты привязалась к сыну? У него перспективы, будущее, любимая девушка, хорошая работа, и все времени требует, а у нас что кроме работы и садового участка?
   - Не утрируй! - Грозно сказала мать.
   Я осторожно вылез из-за стола, не доев второго. Папа обстоятельно даказывал матери, что меня надо отпустить, мать напирала на то, что еще рано, а Ташка вякала со своего места - какое, мол, рано, вон какой лоб вымахал, - заодно пытаясь прощупать почву к тому, чтобы после одиннадцатого класса поехать поступать в Екатеринбург.
   Уже из своей комнаты я слышал обрывки:
   -... Закончишь школу, посмотрим! - Бушевал отец, после чего добавлял что-то гораздо тише.
   - Ты как с дочерью разговариваешь! - Ахала мать, скороговоркой выдавала что-то напряженное, потом не очень громко, но внятно заканчивала, - там посмотрим. Будет хорошо себя вести, отпустим, а если как Мишка в свои семнадцать по подворотням лазить начнет...
   - По каким подворотням? - Стонал отец, и я почти видел, как он опускается на стул, с которого в пылу спора поднялся, и хватается инстинктивно за сердце. - По каким подворотням?
   Дальше слушать смысла не имело. Ташка сейчас поклянется всем чем только можно, что ни по каким подворотням лазить не будет, мать кинется к отцу, отец будет хрипло дышать и осматриваться вокруг, ничего не понимая и не желая понимать самого главного - а дочь-то выросла!
   И фиг они её удержат, лучше даже не пытаться, она ведь вся в меня, только не такая ленивая, а я если б не лень, давно бы уже жил в Челябинске или Екатеринбурге. А может и дальше.
   - Привет, Цесарь. - сказал я в трубку, когда мой друг подошел к телефону. - Ты как к новостям относишься?
   - Судя по твоему убитому голосу, плохо. - Ответил он бодро, очевидно, предположив, что придется меня утешать или еще что-нибудь в этом роде.
   - Ну, если вкратце, то я на некоторое время уезжаю. Туда, где сплошные церкви, дворцы, колонны, и прочие памятники архитектуры, не считая, конечно, твоей сестры и Сашки, которая там без меня опухнуть может.
   - Я сейчас сам опухну. Ну и уезжаешь, ну и что? Я конечно рассчитывал на тебя в эти выходные, мне надо помочь родителям виноград с дачи вывезти, но ничего, и сам справлюсь. Ты ведь ненадолго?
   - Сложный вопрос. Пол года - это долго или недолго?
   - А-а, вот как вопрос ставится. Это хуже. - Он ненадолго задумался. - Кот, мне бы с тобой поговорить надо, пивка попить, побродить немного по городу, ты ведь не сегодня уезжаешь?
   - Можно.
   Мы встретились возле городского музея - что называется, "ни нашим - ни вашим", прямо в центре города. Цесарь был немного задумчив, немного грустен, самую малость не здесь и вообще - в таком состоянии, что я не удержался и вошел на несколько секунд в состояние "охотника", содрав с него кусок "грязи".
   Пошли в сторону телевышки, не дойдя полукилометра. Он указал мне на два окна во втором этаже хрущевского дома - мол, видишь?
   - И что? - Спросил я немного скептически.
   - Открывай пиво. - Цесарь ловко открыл свою бутылку зажигалкой и сделал длинный глоток, чуть не захлебнувшись пеной. - Помнишь Таню, я с ней пару раз к тебе заходил?
   - Обижаешь. Конечно помню, хорошая девчонка, немного странная, ну да кто из нас без греха.
   - Боюсь я. Понимешь?
   - Нет. - Честно ответил я. - Она что, грозится тебя убить? Или может у неё обнаружились братья, которые требуют от тебя чего-то абсолютно немыслимого, может быть даже жениться на ней?
   - Не надо острить, не сейчас.
   Он достал сигарету, прикурил, подумал немного и посмотрел на меня, как будто решая, говорить или нет.
   - Ты боишься её потерять? - Догадался я, и Сашка кивнул. - Ну так женись.
   - Я уже об этом думал. Есть у меня такое чувство, что она не откажется, и другое есть, что лучшей девушки чем она просто нет, по крайней мере среди тех, кого я знаю.
   - Это любовь. - Скептически сказал я, но Цесарь посмотрел на меня искоса и я извинился. - Прости, Саня.
   - Понимаешь, я не часто делаю предложения девушкам... Черт, да я вообще никогда их не делал, и даже не думал, а теперь - боюсь. Нет, не предложение сделать, а, как я уже говорил, потерять её...
   И мы еще некоторое время пили пиво, разговаривали, я обещал обязательно приехать на его свадьбу - "Если она еще будет, конечно" - "Ну естественно!".
   А потом пошли по домам. Я размышлял о том, что Цесарь собирается пригласить Рустама дружкой на свадьбу, только не уверен, что Хаджа сможет выбраться, а кого еще - так, чтобы и находчивый, и разбитной, чтобы и повеселил, и одернул если что.
   Все разъехались, я вот тоже уезжаю, как они тут без меня будут? Внезапно я понял, что мне придется провести полгода без Ташки, без родителей, без Цесаря и Юльги, без Художника и Психа - впрочем, Псих все равно уезжает в Ёбург, так что это не то.
   А еще там не будет Изи-Саши. И она не будет каждое утро будить меня, вылизывая лицо, и не будет притаскивать к моей постели задушенных мышей, доставая их непонятно где в условиях трехкомнатной квартиры на четвертом этаже, а потом жалобно смотреть, как я этих несчастных мышек заворачиваю в газету (не дай Бог мать увидит!) и отношу в мусорное ведро.
   А будет там большой город, Сашка, Хаджа, гонка за сенсациями и поиски материалов для регулярных статей, будут интересные люди и странные места, будут новые дни - и новые ночи, а значит, не о чем жалеть.
   Но я все равно жалел о том, что покидаю мир, в котором прожил всю свою жизнь. И был месяц август - самая его середина; и было тепло и приятно, мягкая грусть тоже была, и это тоже не было плохо; и был Цесарь, необычайно серьезный и задумчивый; и была Ташка, закрывающая шарфом первые в своей жизни следы поцелуев маминым шарфиком; и был я. И было это правильно.
  

Глава 2

  
   - ... Но не каждый может отдать всю жизнь Господу, и поэтому в монастырях введен институт послушания. Вначале ты послушница, молишься, работаешь, втягиваешься в монастырскую жизнь...
   Светка уже не слушала его. А ведь как все хорошо начиналось! Такой представительный мужик, такая бородища, как она его мороженным обляпала! Совершенно случайно, естественно, без всякого злого умысла, ей просто скучно было.
   Извинилась, представилась, а потом начался этот кошмар. Она так и не поняла, кем же он был - то ли поп, то ли протоирей какой, но обнаружив, что девушка совершенно непристроена в жизни, он решил указать ей правильный - истинный путь.
   -... И праведной жизнью ты будешь являть пример мирянам, сможешь молиться за своих близких, осознать ничтожность свою перед лицом Господа нашего, и возвыситься в вере...
   Светка все ждала, когда же он полезет ей под юбку, чтобы резко отшить. Но то ли поп попался правильный, то ли чувствовал он, что время еще не настало, но никакие её ухищрения в виде подворчивания краешка юбки, приглаживания волос и опускания глаз вниз не вызывали в нем нужной реакции.
   - Ладно, вы уж извините, но мне пора. - Сказала она, и не упустила возможности еще раз уронить на собеседника кусочек мороженного.
   Однако он был на чеку, и мороженное упало ему на ладонь. Он с сожалением посмотрел на девушку, пожал плечами и попрощался. Как только она отошла, он задумчиво пробормотал:
   - "Скажи, чтобы камни сии сделались хлебами... Не хлебом одним будет жить человек, но всяким словом, исходящим из уст божних". Если Он устоял перед соблазнами, так и нам следует стоять.
   А Светка пошла домой. Священнослужителя она нашла на старой скамейке в парке, в укромном уголке, где бывает очень приятно летними вечерами почитать Булгакова или Стругацких, поотшивать молодых людей, легонько пофлиртовать с сорокалетними мужиками, застенчиво прикрывающими обручальное кольцо, да мало ли!
   Не мало. А очень много интересных занятий можно придумать красивой молодой девушке, забравшейся в глубину парка в центре мегаполиса.
   Например, ей нравилось представлять, что на самом деле она сидит в лесочке под Таганрогом, во времена Антона Павловича, и милиционеры, которые время от времени подходили и интересовались - все ли в порядке, это ни какие не милиционеры, а переодетые служащие царской охранки, мечтающие найти место, где собираются ссыльные бомбисты.
   Или что сейчас вот сюда ворвутся несколько террористов, и потребуют от неё чтобы она немедленно показала им где заседает президент. Дальше её фантазия рисовала разные варианты, в последнее время её было скучно, и потому она нередко героически умирала, и бывала награждена звездой героя посмертно.
   Длинным звонком она дала понять Сашке, что доставать ключи из сумочки не собирается, пинком в дверь - что настроение у неё не так чтобы очень, а фразой "Какого черта в доме бардак" скинула всю ответственность за устроенный ею же беспорядок на несчастную девушку.
   Впрочем, если по чести, то несчастной Сашка не была. Она откровенно получала удовольствие от этого большого города, её порадовало старое, облезлое снаружи и сияющее внутри здание университетского корпуса факультета химбио, да и погода постаралась - солнце, легкие облака, ветерок, чтобы совсем жарко не было.
   Дикая Света её особо не смущала - папа перед отъездом ей таких ужасов про общежития и коммунальные квартиры рассказал, что хорошо любое место обитания, в котором нет клопов, тараканов, вечно пьяных голых мужиков с топорами и подруг, которые каждый вечер притаскивают с собой по паре мужиков - одного себе, одного тебе, чтобы не скучала ...
   Ну, в общем, Светка её вполне устраивала. Саша безропотно встала, начала прибираться. Минут через пять к ней присоединилась и Светка, которую замучила совесть, загрызла скука да и вообще не по-человечески это, когда гости прибираются - а то ненароком могут себя еще и хозяевами почувствовать.
   - Поставь Розенбаума. - Попросила хозяйка. Саша подчинилась, и из динамиков хрипло и разбитно зазвучало - "Гоп-стоп, мы подошли из-за угла...". - Переключи на шестую! "... Давно лежит на золотых погонах парижских улиц вековая пыль..." - Подпевала Света, водя хоботом пылесоса по ковру.
   Телефонный звонок они услышали не сразу - и первой к телефону подбежала Сашка - "Межгород!" - умоляюще прошептала она. Поздоровавшись, она радостно взвизгнула - это был Мишка. Около минуты Света имела возможность наблюдать, как меняется лицо молодой девушки - от радости до удивления, а потом к озадаченности.
   - Кот приезжает. - Тихо произнесла она, положив трубку.
   - Сюда? - Светка подавилась апельсиновым соком, который допивала из бокала, который надо было вымыть. - Куда я его дену?
   - Да нет, он вроде с Хаджой договорился, тот его на первое время устроит.
   ... Таня опаздывала домой. Должна была прийти минут сорок назад, и, может быть, даже приготовить ужин. Но не пришла, и Хаджа самостоятельно начал кухарить. В таких случаях он вспоминал, что настоящим поваром может стать только мужчина - "хотя бы потому, что женщина может ну максимум стать поварихой, но уж никак не поваром..." - добавил он про себя, улыбнувшись.
   За пару минут он сделал тесто для блинчиков, поставил на несколько минут настояться, нарезал ветчину и кинул утреннее картофельное пюре из холодильника на плиту прямо в кастрюле.
   Кусок сливочного масла сверху, немного укропа и петрушки, перемешать, сделать огонь потише, закинуть ветчину, поставить сковороду накаляться для блинчиков...
   Первый блин, опровергая известную теорию, вышел просто красавцем. Насыпав начинку, Хаджа, ласково ругаясь и обжигая чуть-чуть пальцы завернул блинчик.
   - А вот и я. - Веселой искоркой впорхнула Таня. - Как ты тут без меня?
   - Нормльно. - Хаджа снял со сковороды второй блин и положил на него большую ложку картошки с ветчиной. Тут же налил на шипящую сковороду следующую порцию блинного теста. - Что-то интересное было?
   - Да здесь, в переходе, ребята на гитарах играют. Неплохо играют, на пару.
   - Я тоже играю. - Чуть сухо проронил Рустам, и зашипел, заворачивая блинчик.
   - Ну, ты же всегда дома. А там классно, люди слушают, подпевают...
   Хаджа задумчиво посмотрел на неё, перевернул блин. Вообще-то погорячился он, делая это блюдо - Таня последнее время совсем сошла с ума в войне против лишних килограммов.
   - А вот представь... - Он мечтательно зажмурился. - Представь, я пойду на улицу, сниму там девушку, погуляю с ней, свожу в ресторан, потом мы будем ласкать друг друга...
   - Замолчи! Как ты вообще можешь такое говорить при мне?
   - Ну, ты же всегда дома.... - Хаджа облизнул свои покрасневшие пальцы. - А там классно, новые люди.
   - Это разные вещи! - Возмутилась Таня. Она поняла, что Хаджа шутит над ней, но уже не могла остановиться. - Я же там была сама по себе, просто стояла и слушала.
   - Ладно, хватит. Завтра мне договариваться с Семенычем насчет займа, а послезавтра приезжает Мишка, пару недель поживет у нас, потом наверное комнату снимет себе, или черт его знает.
   - Кто это?
   - Кот. Я тебе про него говорил как-то, он рассказы пишет, книгу у него издали не так уж давно. Он в комбинате вроде как работал, хотя больше дурью маялся. Сестренка у него неплохо в "Корэле" работает, только молодая совсем....
   ... Евгений пребывал в задумчивости уже третий день. К нему в офис пришли двое - старик и совсем молодой парень, почти пацан - лет пятнадцати - шестнадцати. Они не собирались заключать гарантийный договор или страховать машину.
   Более того, у них вообще не было машины - а надо сказать, что в последнее время Женя сильно изменился, поменял приоритеты, и всех незнакомых людей делил как правило на две категории - потенциальные клиенты и те, кто к ним не относится. Эти двое не относились - казалось бы, все сказано, но они так не считали.
   - Извините нас, Евгений Васильевич, но разговор достаточно важный. - Старик поставил бамбуковую тросточку в угол и взглядом как плетью огрел своего молодого спутника, когда тот решил присесть рядом. - Мы знаем о вашей странности.
   Пистолет лежал в сейфе, и никаких шансов по-быстрому добраться до него не было. Старик заметил быстрый взгляд хозяина кабинета и усмехнулся.
   - Я не собираюсь угрожать вам или требовать чего-то малореального. Ни в коем случае! Вы готовы меня выслушать? - Евгений заметил, как его собеседник перешел с "мы" на "я" и сделал зарубку в памяти. Он кивнул, соглашаясь выслушать. - Тогда сядьте поудобней.
   Во все времена были люди, которые тоньше чувствовали. Как правило, их уничтожали в детстве - слишком велика разница, здесь никого винить нельзя. Но некоторые выживали - те, кто не проявлял своих способностей слишком явно.
   И общество, которое нас окружает, смирилось - мы не проявляем себя явно, не наносим ему вреда, а оно делает вид что нас нет. Все счастливы, всем хорошо. Точка, конец цитаты.
   - А причем здесь я? - Осторожно спросил Евгений.
   - А вы проявляете себя. Количество талантливых людей в вашем районе начинает зашкаливать. Люди ни с того ни с сего начинают петь оперными голосами, у них появляется чувство вкуса, а вы видели чем расписана ваша парадная?
   - Не обращал внимания. - Сухо ответил хозяин.
   - Обратите, обязательно обратите. Если не быть излишне придирчивым к лексике - а она не всегда цензурна, то у вас в парадной как минимум два будущих Александра Сергеевича. Я утрирую, это бесспорно, но стихи - если не брать во внимание содержание, а сосредоточиться на форме - стихи, несомненно, талантливы.
   - И в чем я виноват?
   - Вы пытаетесь отказаться от своего дара. Это глупо, и сейчас я объясню вам, что человек, подобный вам, - кстати, ничего, что я вас человеком называю? Некоторые обижаются, - так вот, такой человек просто физически не может отказаться от Дара.
   Дар проявит себя хаотично. У вас еще приятный случай, месяц назад мы разбирались с индивидом, у которого в парадной три случая суицида за два месяца, и в половине квартир никто не живет - разбегаются люди, как тараканы.
   Или еще был случай - ну, там уже клиника, пациент просто не выжил после нашего визита - так вот, человек решил, что он сын дьявола и начал истязать себя, не выпуская Дар, истерически боясь конца света. А по ночам домашние животные стали нападать на хозяев, люди начали забывать закрыть газ и выключить утюг, хорошим бы это не кончилось.
   Этот человек не захотел с нами разговаривать, мы для него были слугами Антихриста. Как я уже говорил, пациент не выжил. Но ваш случай иной - у вас удачный брак, любимая работа, все на месте и вообще, вы производите впечатление разумного человека, которому есть что терять.
   Прошу вас, не зарывайте талант в землю - пользуйтесь им в состоянии бодрствования, пользуйтесь им осознанно, иначе последствия могут быть не вполне приятными - вы же не хотите, чтобы после небольшой размолвки с супругой она заболела раком или произошло что - нибудь еще менее приятное?
   Я повторяю - это утрированный вариант событий, вы достаточно благополучны для того, чтобы действительно плохих вещей не произошло, но лучше не рисковать. Согласны?
   - Да, и если то, что вы говорите - правда, то я безусловно последую вашим рекомендациям. Но один вопрос - а кто вы собственно такие?
   - Санитары города. Город болен - любой современный город болен по определению, и в любом большом городе есть Санитары, которые рассматривают процессы, чтобы они не вышли из под контроля. Стасик, пошли.
   - Да, Кэп. - Тихо произнес паренек, и они вместе вышли. А Евгений остался размышлять.
   Он не был ангелом - и, что было гораздо важнее, он не был одинок. Но в этом, несомненно, было что-то жуткое.
  

Глава 3

  
   Я люблю поезда. В них можно играть в карты, пить пиво, разговаривать ни о чем и говорить о чем-то вполне конкетном, не боясь, что случайный попутчик расскажет то, о чем ты ему говоришь кому-то из знакомых.
   В поездах есть что-то странное, они гораздо более живые и гораздо менее реальные чем, скажем, машины или автобусы. Могу объяснить - ведь поезд это большое животное, у него есть голова, есть хвост, и даже пищевод. У поездов есть тайные тропы, по которым они ползают, есть логова, в которых они отсиживаются время от времени, и многое другое, о чем непосвященным вроде меня знать даже и не положено.
   И в то же время - ну кто поверит в существование животного длинной более ста метров? Правильно, никто. Поэтому я смело могу утверждать, что поездов существовать не может. Вот за это я их тоже люблю.
   Я второй раз за свою жизнь ехал в купейном вагоне - обычно это бывал плацкарт, но теперь, являясь, как сказал бы Цесарь, дипломированным специалистом, я мог себе это позволить. Кроме того, проезд все равно проплачивал комбинат.
   - Михаил, партию в преф? - Это Прохор. Ему тридцать два года, у него много денег и мало соображения, если бы я был шулером, промышляющим в поездах, то уже в конце первого дня раздел его.
   - Прохор, ну мне неинтересно с вами играть! Вы же объявляете мизер даже тогда, когда у вас нет никаких шансов! На шесть объявленных мизеров у вас - одиннадцать взяток и только один мизер был взят! Берите пример с Катеньки...
   Но объяснить, почему надо с неё брать пример, я не успел - Катенька, милейшее существо двадцати лет от роду, внезапно схватила со столика газету и хлопнула ею меня по спине.
   - Муха. - Объяснила она своё поведение.
   Мухи - это плохо. Они нас доставали от самого Челябинска, и меня даже подмывало спросить у проводника, так кто же хозяева в этом купе - мы или мухи. Единственное, что удержало - так это слишком большая вероятность того, что проводник подтвердит превосходство мух и высадит нас несмотря на билеты.
   - Так как насчет префа?
   - Прохор, вы провокатор. Согласен, но не раньше чем через пять-шесть часов - и так все утро играли. - Катеньку никто не спрашивал, за последние сутки мы привыкли к тому, что она соглашается с любым предложением.
   Если я предлагал попить пиво, она радостно кивала а потом спокойно потягивала челябинское темное. Если Прохор предлагал партию в преф, она радостно кивала а потом выигрывала у него чуть меньше, чем я.
   И даже когда вчера вечером я, уставший и немного пьяный предложил спать, она легко и радостно согласилась, после чего спокойно уснула, в то время как я у себя на верхней полке долго еще ворочался и думал о Саше, к которой еду.
   Она пришла ко мне во сне. Сияющая, великолепная, немного холодная. Она спрашивала меня, зачем я к ней еду, и выясняла почему-то, а, собственно, зачем?
   - Но я же люблю тебя! - Неубедительно оправдывался я.
   - Любить можно и на расстоянии. А мне учиться надо. Мне говорили, что первые три-четыре семестра самые сложные.
   Потом внезапно заиграла бравурная музыка, и хотя я чувствовал, что мы все еще там, в большом незнакомом городе, но окружал меня наш, неплохо уже знакомый мне ЗАГС, и стоял я в центральной зале, а по левую руку от меня была Сашка в белом подвенечном платье.
   - Согласны ли вы, дети мои? - Загадочно спрашивал Серый распорядитель. - Особенно меня интересуешь ты, Кот.
   - Нет. - Твердо отвечал я, и Сашка обиженно смотрела на меня, а Серый усмехался.
   - Предлагаю подумать. Думай, пока горит свеча.
   И мы с Сашкой оказывались в громадной кровати, у которой одна спинка выгибалась кривой дугой, а в изголовьи, на ночном столике догорала толстая свеча.
   - Кот, ты хочешь отказаться от меня? - Спрашивала меня моя девушка, но голос её подозрительно напоминал голос Серого. - Тогда зачем ты ко мне едешь?
   - Ну, - рассудительно начинал я, - может, я не только к тебе еду, а еще и карьеру делать собираюсь?
   - Да пошел ты! - Восклицала девушка, и после резкого хлопка что-то неуловимо менялось, и она опять спрашивала меня: - Кот, ты хочешь отказаться от меня?
   - Даже и не знаю... - И опять что-то хлопало, и прямо в ухо кто-то говорил мне со смутно знакомыми интонациями - "Третий отказ будет принят".
   - Кот, ты хочешь отказаться от меня?
   - Да что ты! У меня даже и в мыслях такого не было. - И Сашка обнимала меня, и долгим поцелуем мы скрепляли какой-то незримый договор...
   А потом пришел барон Мюнгхаузен и предложил мне слетать с ним на луну, рассказывая о ней такие вещи, что поневоле вспоминался Сирано де Бержерак, барон намекал на мои обширные связи и просил похлопотать за него.
   - Так вы хотите на комбинат устроиться? - Весело спрашивал я. - В отделе, который занимается связями с общественностью, вам будут очень рады!
   Но Мюнгхаузен хотел чего-то иного, он путанно объяснял мне, что мои свяхзи простираются куда дальше, и только в моей власти воспользоваться этими связями, потому что я пока что не спутан ими, а значит, могу диктовать свои условия.
   Но этот разговор мне быстро надоел, и я перевернулся. Не подрасчитал я с этим переворачиванием - конечно, реакция у меня не такая уж и плохая, успел-таки упереться в противоположную полку, а иначе загремел бы вниз.
   Вот такие сны снятся мне порой. Конечно, раньше было хуже, страшнее, иногда я спать даже боялся, а теперь нормально.
   Весь день мы провели в разговорах, а ближе к вечеру выяснилось, что Прохору пора сходитьвыходить. Нам с Катенькой еще четырнадцать часов - до конца, а ему - сходить. Ну что ж, даже при ставке в десять копеек я выиграл у него около ста двадцати рублей - то есть пивом себя на время путешествия обеспечил.
   Единственное, что меня немного смущало, так это запрет матери играть на деньги, тем более с незнакомыми людьми. Но на самом деле, если бы я напоролся на шулеров, то все равно шансов сильно проиграть у меня не было - я мог просто взгляну искоса, и все пойдет по-другому.
   Вагон шел полупустым, многие сошли, и проводник за полтинник пообещал никого не подсаживать. Не то, чтобы мне это было так нужно - просто не хотелось ночью просыпаться от лишних шорохов.
   Вечером я довольно мило побеседовал с Катенькой, мы попили немного пива, я предложил в карты на желания и она легко согласилась. У меня возникло предположение, что она согласится вообще на любое мое предложение.
   - Тебе не кажется, что здесь слишком жарко? - Спросил я.
   - Да, пожалуй. - Просто ответила она, и скинула рубашку, под которой был только топик.
   Что-то екнуло у меня внутри. Катенька посмотрела на меня с неожиданным интересом, как будто увидела кого-то другого. Её взгляд был испытующим - и в то же время в нем была наивность весенней кошки.
   Всколыхнулось в памяти то время, когда я не мог остановиться, и девушки у меня менялись каждую неделю, максимум - месяц. Этот период был не очень долгим, но зато таким насыщенным...
   - А теперь спать. - Спокойно сказал я, и тут она впервые рассмеялась. - Ты чего?
   - Тебя как твоя девушка называет?
   - Как и все - Котом. - Ответил я, не заметив того, что она не ответила на мой вопрос.
   - Дурак ты, Кот. - И расхохоталась. - Ты ведь не прост, правильно? Ну-ка посмотри на меня.
   - Я и так смотрю. - До меня потихоньку начало доходить.
   - Ты посмотри, не просто гляди - а именно посмотри. - Я подчинился.
   И испытал мгновенный шок - такого я еще не видел. Это было нечто туманное, серо-бурое, местами неожиданно переходящее в фиолетовый, а глубоко внутри, по форме фигуры виднелось что-то вроде матово-черного панциря.
   - Что это?
   - Ты когда-нибудь в зеркало смотрелся? При других? - Катенька спокойно потянулась, зажмурилась, напряженно повела головой влево-вправо, хрустнул позвонок, и она расслабленно откинулась спиной на стенку купе. - Когда один в комнате, все равно ничего не увидишь, я и сама знаю.
   - Так ты, значит, тоже?... Ты тот, единственный на весь Челябинск...
   - Нет, что ты. В Челябинске действительно есть один, в мэрии работает, придурок. Он пристроился, обзавелся детьми, от нас шарахается. Мелочный человечишка, никчемный. Да и вообще, в провинции нас почти нет, и это понятно - умеющие смотреть быстро уезжают в центр. Ну, как обычно - половое созревание, открытие взгляда, поступление в какой-нибудь центральный ВУЗ на гуманитарную специальность.
   Нас там человек по пять в каждой общаге, возможностей для развлечений - море. А вот ты из картины выпадаешь. Вроде не полный идиот, ты же не собираешься делать карьеру в провинции, обзаводиться детьми к тридцати и животиком к тридцати пяти, чтобы потом без всяких шансов на нормальную жизнь?
   - Я начал видеть в шесть лет. У меня высшее техническое образование, я делаю карьеру в провинции, у меня есть любимая девушка, лет через пять собираюсь жениться и не имею ничего против детей.
   - Да ладно! Не верю. Нет, попадаются иногда дикари, они не вливаются в систему, и мы их не трогаем. Но только представь, какой кайф - двое парней в паре просто неотразимы. Любая девушка - без проблем. Можно делать с людьми вообще что угодно, никаких шансов на проигрыш, снимаешь информацию с напарника, перекидываешь на объект, и тот делает что надо.
   - А две девушки? В паре?
   - Ну... - Катенька немного покраснела. - И так, конечно, бывает, только цели немного другие. Да и вообще, на самом деле есть Санитары, они нас сдерживают. Шесть старых идиотов и человек десять пятнадцать в их команде. Они могут ограничить - крайне неприятные ощущения, мы друг на друге пробовали.
   - И много... - Я с трудом выплюнул это слово, - ...нас?
   - В больших городах - около половины процента, в маленьких вообше практически нет. Не воспринимай все так серьезно, на самом деле это хорошо - одиночество быстро надоедает, хочется, чтобы рядом были люди, которые тебя понимают. - Она резким движением сняла с себя топик. - Раздевайся, это совсем не страшно.
   - Зачем? Какой смысл? Только не говори мне, что ты меня любишь или еще что-нибудь в этом роде. Я даже не смотря могу сказать, что особого желания у тебя нет.
   - Ну и дурак. Секс между своими абсолютно естественен и совершенно безопасен - никаких шансов залететь без собственного желания, никаких болезней, удовольствие полное, а о том, что пора расходиться, понимаешь без слов. Это даже не измена. А, ладно, по крайней мере можно спать без белья - ненавижу когда что-то мешает, . кКрроме того ты прав - жарко сегодня. Спокойной ночи, Кот. Можешь и дальше гулять сам по себе, но помни - ты многого себя лишаешь.
   Она не спеша разделась - не напоказ, не рисуясь, но и не стесняясь. Это было так эротично и приятно, что я даже пожалел о своем отказе - впрочем, я понимал, что стоит мне сейчас встать и подойти к ней - и Катенька с детской непосредственностью примет это как должное.
   Но я не подошел. Сон долго не шел, а когда я все-таки уснул, то некоторое время бродил по узким коридорам каких-то лабиринтов, то и дело замечая впереди себя замечая серую фигуру.
   Наконец я догнал его, и он дернулся, схваченный мною за плечо.
   - Мишенька, а ты ведь совсем не плох! Чувствуется, чувствуется моя рука!
   - Врешь! - Выдохнул я, не понимая, где ошибся. - Все ты врешь!
   - Ха-ха-ха! - Залился издевательским смехом Серый.
   Неожиданно я понял, что мы с ним идем по полю боя - вокруг нас сражались тысячи людей, ржали кони, звенели мечи, кричали в боевом безумии воины, хрипели умирающие и стонали раненные.
   Я посмотрел на Серого - он оказался статным мужчиной лет тридцати пяти, в панцире цвета воронова крыла, судя по всему - неимоверной тяжести. Его шлем скрывал пол-лица, я видел только ясные голубые глаза и тонкий, почти безгубый рот.
   Тут же я ощутил, что и сам одет по местной моде - не видя себя, все же почувствовал тяжесть кольчуги на плечах и приятное тепло кожи, намотанной на рукоять какого-то оружия - то ли топора, то ли меча, висящего на поясе и поминутно бьющего меня по ногам, если не успею придержать.
   - За кого мы? - Хрипло каркнул я.
   - Мы? - Приятно удивился Серый, и я понял свою ошибку. - Мы против всех, и в союзе с каждым. Ха-ха-ха!
   У нас на пути лежал умирающий воин - он истекал кровью, лицо его было рассечено, на кольчуге не осталось живого места. Серый подхватил с земли выщербленный меч, и, под невидящим взором умирающего подскочил к нему и резким взмахом отсек ему одну ногу. Потом бросил меч и пошел дальше. Не в силах отойти, я шел рядом.
   - Зачем ты это сделал?
   - А что, я его так должен был оставить? - Серый опять рассмеялся.
   Мне стало противно, и я перевернулся. Однако не тут-то было - Серый не пропал. Тогда я лег на живот, но и тут был он. Я чуть поворочался, а потом возобновил спор:
   - Серый, я не твой...
  

Глава 4

  
   Сашка с нетерпением смотрела на выходящих из вагона. Мишки не было - то ли где-то замешкался, то ли вообще не приехал. Это было бы обидно, тем более что она уже взяла два билета на "аккустику" Шевчука.
   Если не приехал, то придется идти со Светкой, она конечно вряд ли будет против, но это все равно не то. Ну где же он? И как дернуло её пройти вдоль вагона, смотря в окна.
   В четвертом окне она увидела, как какая-то невысокая симпатичная девушка дает ему листок бумаги, потом целует в щеку и ерошит волосы.
   - Кто это была? - Строго спросила она, как только Кот показался. Девушка вышла за минуту до этого, и Сашка почти решила не устраивать сцену, но Мишка появился, и она передумала.
   - Кто? Катенька? Да так, попутчица, мы с ней очень мило побеседовали, хорошая девушка. Но не в моем вкусе, совершенно.
   - Не надо этого, я лучше тебя знаю кто в твоем вкусе, а кто нет! Вечно каких-то уродин находишь! - Я с сомнением посмотрел на неё, и она тут же исправилась, - я - это отдельный проблеск хорошего вкуса. Ну, что стоишь? Пойдем.
   И они пошли, но ушли недалеко - как всегда, немного опаздывая, примчался РаджаХаджа. Он поправил галстук, сдержанно поздоровался с Котом, потом махнул рукой и обнял его.
   - На тебе ключи, Таньки дома нет. У вас с Сашкой есть время до шести. Потом придет Таня, я появлюсь к семи. Вам в зале постелено, я с Танькой договорился. Есть дома нечего, если что приготовишь, не обижусь. Ну, пока, я побежал, у меня дела.
   И не успели Сашка с Котом опомниться, как он исчез. Просто растворился в вокзальной суете, не оставив и следа - впрочем, какие могут быть следы на вокзале?
   - Ты у него бывала? - Спросил Кот.
   - Один раз, когда письма заносила. - Ответила его девушка. - Но учти - вопрос о твоих шашнях заминаю в последний раз, верю, можно сказать, на слово.
   Она с сомнением посмотрела на своего молодого человека и первой пошла к выходу. Мишка, все еще немного ошарашенный происходящим, решил посмотреть вокруг. И неожиданно понял, что здесь есть как минимум двое видящих - молодой милиционер неподалеку и суровый старик, стоящий сразу же за ним.
   Милиционер незаметно подмигнул Мишке, когда они поравнялись, и начинающий писатель случайно обратил взгляд на его часы - это были "Ролекс", возможно, даже настоящие.
   Старик не обращал на него внимания, и Кот решил, что так оно и должно быть - если он из Санитаров, то должен обращать внимангие только на нарушения. Какими должны быть нарушения, он не знал, но рисковать не стал, и выключил видение.
   До двухкомнатной квартиры Хаджи добрались за сорок минут - она находилась почти в самом центре, возле метро. Внутри царила приятная прохлада, немного пахло хомяками, которые обнаружились в клетке на книжной полке, и в целом было очень уютно.
   - Поесть бы... - Задумчиво произнес Кот, рассматривая маленьких животных.
   - За хомяков Таня тебе шею свернет. - Грозно сказала Сашка.
   - При чем здесь хомяки? - Удивился Мишка. - Я что, изувер какой?
   - Ну... - Невинно посмотрела на него девушка, - я слышала, что коты питаются мышками. А также хомяками, крысами и морскими свинками.
   - Сама питайся морскими свинками. - Отрезал Кот, открывая холодильник. - А я лично налью себе молока и сделаю буттерброды из булки с маслом и ветчиной.
   Следующие минут двадцать он посвятил молоку и буттербродам, а потом, закинув в рот подушечку "дирола", задумчиво посмотрел на девушку.
   - Знаешь, Саша, а ведь я люблю тебя.
   На секунду девушка напряглась, не понимая, то ли он шутит так некрасиво, то ли с ума сошел, то ли правду говорит, а потом осторожно села рядом с ним на стул и тихо сказала:
   - Кот, повтори пожалуйста еще раз, а то я не совсем тебя понимаю. Ну, просто для того, чтобы стало ясно - это ты не просто после еды такой, а вообще... - Она смутилась и даже сделала робкую попытку прикрыть тыльной стороной ладони лицо, но запуталась в собственных руках и окончательно смутилась.
   - Я люблю тебя. - Повторил Миша, и, беря девушку за руку, продолжил. - А окончательно я это понял, когда ты уехала, и мне стало очень плохо. Я не хочу расставаться с тобой. Я не предлагаю тебе выходить за меня замуж - не потому, что не хочу этого, просто знаю, что ты откажешься, тебе еще учиться, ну, мы об этом уже говорили, хотя и не так конкретно. Но я не хочу тебя потерять и потому говорю - Саша, я люблю тебя и ты нужна мне.
   - Мишенька, ты не... - Было видно, что она готова сказать какую-то колкость, но не решается. - А если мы... - И опять ничего не сказала. - Спасибо. Ты даже не представляешь, насколько... А, какого черта? У меня еще почти две неделяи до начала учебы, давай повеселимся. Сегодня пойдем на Шевчука, я билеты три дня назад у перекупщиков взяла, а завтра... Ну, и завтра найдем чем заняться. А сейчас ты не хочешь меня поцеловать?
   И он поцеловал её. На Шевчука они, конечно, немного опаздали - самую малость, не больше чем сам Юрий Шевчук. Концерт прошел превосходно, рок-певец много шутил, каламбурил, несколько раз позволил себе похулиганить - называл себя "старым мудаком" и призывал внимаельнее относиться к тому, что нам говорят из ящика и к чему призывают власть пердержащие.
   Вечером посидели с Хаджой и Таней, попили коньяка - повод у Хаджи как всегда был, он какой-то контракт заключил. А потом Кот подумал о том, что надо бы снять квартиру.
   - На двухкомнатную в центре у тебя по-любому не хватит. - Подвел итог Хаджа. - А вот однокомнатную где-нибудь с краю, но недалеко от метро ты потянешь. Жалко, я сам этим не особо занимался, да и вообще мои знакомые несколько иного круга люди. На самом деле снять квартиру в конце августа - это проблема. Но если тебе не жалко потратить пару недель на беготню и ты вплотную этим займешься, то должно получиться.
   И тогда Кот решил про себя - а почему бы не попробовать сделать это через Катеньку? Саше можно ничего не говорить, она и не узнает.
   Прямо с утра он отправился в общежитие. Катя даже не удивилась - она приняла его просьбу как должное.
   - Кот, ты пойми - власть, она развращает. Ты наш, ты видишь - и этим все сказано. Конечно, мы поможем тебе. На самом деле, если хочешь - найдем и двухкомнатную в центре, дешевле, чем однокомнатная на окраине. Подожди.
   Она вышла на десять минут, за это время Мишка успел осмотреться в её комнате. Здесь было две кровати - но одна без постельного белья, очевидно, её хозяйка еще не приехала. Кроме кроватей в комнате были только стол несколько книжных полок и два стула. На столе стоял большой, девятнадцатидюмовый монитор, шнуры от которого тянулись вниз, где на полу стоял раскрытый системный блок.
   Наверное, это болезнь любого человека, привыкшего часто общаться с компьютером - на все остальное Кот обратил внимание потом. На полках стояли Кортасар, Воннегут, Кафка, мягкое собрание Ремарка и множество "Амфорных" книжечек из серии "Новая коллекция".
   Также здесь стояли несколько книг Хайнлайна, Желязны, Сильверберга и невзначай затесалась "Кэрри" Кинга. На отдельной полке стопками лежали Набоков и Леонид Андреев, здесь же были компакт-диски с музыкой, играми, программами.
   Но поподробнее рассмотреть это богатство Кот не успел - вошла Катенька вместе с очень худым рыжим молодым человеком, который близоруко сощурился, рассматривая гостя.
   - Слушай, Кот, зайди как-нибудь потом, если хочешь посмотреть книги. Просто мы на лето все отдавали знакомым, сам понимаешь - общага, все свое, все общее, а к некоторым вещам и книгам успеваешь привязаться... Кстати, это твой тезка - Михась. Он поможет.
   - Тебя зовут Кот,? Оон же Миша, опасный уральский рецидивист. Правильно?
   - Нет. - Кот удивленно посмотрел на Михася. - Почему рецидивист?
   - Да брось ломаться! Все свои, все рецидивисты, ты Санитарам объяснять будешь, какой ты хороший, а перед нами можешь вести себя естественно.
   - Михась, я же говорила, он дикарь! - Неожиданно резко вставила Катенька. - Помоги человеку, поговори с ним, объясни терминологию, покажи что и как. Я тебя не часто прошу, кроме того тебе все равно скучно.
   - Ладно, ладно... - Согласился Михась, и достал из кармана очки в изящной оправе. - Ну что, Кот, пошли искать мышек?
   ... Свете было скучно. Не то, чтобы она не привыкла к этому - а в последнее время она получала очень мало удовольствия от жизни, нет, дело было просто в том, что конец лета - самая отвратительная пора. Ничего уже не зацветает, а загнивать еще не начало; солнце очень спокойное, ветерок очень умеренный, тучки крайне эстетичны и ненавязчивы; люди попадаются все больше без воображения и (очень может быть!) просто тупые.
   Кругом тоска. Обещала днем зайти Аня с мужем, но если быть до конца откровенной, старая подруга в последнее время сильно сдала. Она говорила все больше о том, какой Женя хороший, как протекает её беременность, и что бы ей сделать на обед.
   Еще несколько крайне интересных тем Света пресекала в зародыше - ну неинтересно ей было, какие сейчас цены на домики за городом. И еще меньше её интересовало почем можно взять кабачок на рынке.
   Света взяля гитару, провела рукой по струнам, и тут ей в голову пришла забавная мысль. Она подошла к книжной полке, достала толстенный том какой-то энциклопедии, брезгливо положила его на пол - книга была очень пыльной - и вытащила из образовавшегося проема брошюрку Баркова.
   Она разложила перед собой книжицу и попробовала спеть одно стихотворение на мотив "Боже царя храни". Получалось не так, чтобы очень, но забавно. Потом перелистнула страницу и спела другое стихотворение на мотив "В траве сидел кузнечик". Вот это ей понравилось больше, и после исполнения она подбодрила себя негромкими "Браво, маэстро, бис! Бис!", и, повинуясь мнению публики, исполнила скабрезное стихотворение на известный мотив еще раз.
   Потом она исполнила гимн СССР на мотив "Все идет по плану" "Гражданской обороны", спела "Однажды в студеную зимнюю пору" на мотив "Врагу не сдается наш гордый варяг". Ей удалось немного расслабиться, и она уже совсем собралась позвонить в магазин и попросить пару бутылочек пива.
   Но совершенно невовремя раздался звонок в дверь, и уже через пару мгновений в квартиру просочился Евгений, он открыл дверь Аниным ключом - а его жена опрометью бросилась к туалету.
   - Ты уж извини, что я так быстро, но Аня, пожалуй, слишком много молока выпила. - Спокойно сказал Евгений. - Здравствуй, кстати.
   Он почти не касаясь её обнял Свету, и только по еле уловимому теплу возле её щеки девушка поняла, что её поцеловали в щеку.
   - Скучно и грустно... - Процитировала она, после чего улыбнулась - действительно довольно грустно.
   Евгений легонько потрепал её по плечу и дружески улыбнулся. Ей всегда было очень не по себе, когда он так на неё смотрел - но уже через мгновение Света улыбнулась гораздо увереннее.
   - Та-ак! - Грозно зашипела Аня, входя в комнату. - На моих глазах мой муж соблазняет мою лучшую подругу! Я этого так не оставлю! Я буду...
   Последние три слова - "... Жаловаться в исполком" они со Светкой произнесли вместе, и расхохотались. Евгений непонимающе смотрел на то, как две молодые женщины заливаются смехом. Наконец Аня, опомнившаяся первой и пожалевшая мужа, объяснила ему:
   - Понимаешь, Жень, тут у нас раньше соседка была, она все время то ключи теряла, то в милицию попадала, то просто в очень пьяном состоянии не могла подняться на несколько последних ступенек перед дверью.
   - И каждый раз при этом она говорила - "Я буду жаловаться в исполком!". - Добавила Светка. - Представь, приходит, стучится, просит денег - само собой, чтобы пропить, а когда ты ей говоришь что не дашь, она встает в позу и орет - "Я буду жаловаться в исполком!"
   Евгений посмеялся вместе с девушками, но сам подумал: "Грустная история...". Самому ему в последнее время было очень грустно, и понять настоящую причину этой грусти он не мог.
  

Глава 5

  
   Это и впрямь оказалось очень забавным. Я стоял возле выхода из метро и раздавал какие-то бумажки - то ли насчет похудения, то ли о приеме на работу. Не суть - бумажки нам пожертвовала Катенька, а откуда они у неё одному Богу известно.
   Время от времени Михась, стоящий неподалеку, делал мне знак, и я несильно толкал плечом проходящего мимо человека. Мой напарник в этот момент брал кусочек "грязи" с этого человека (я это видел) и перекладывал на меня.
   И мне сразу же становилось ясно, что он нам не подходит. Иногда эти люди после толчка начинали оглядываться вокруг, как будт они не понимали, как сюда попали, но это быстро проходило.
   Через сорок минут такого веселья я почувствовал себя немного пресыщенным и меня самую капельку замутило. Мы поменялись с Михасем местами, и теперь я смотрел на людей, выбирая тех, кто мог бы подойти.
   И уже через пятнадцать минут, автоматически переводя взгляд на очередного клиента я вдруг понял, что Михась подает мне знак - мол, вот оно! Это был крупный пятидесятилетний мужчина с дипломатом, в приличном костюме, белой сорочке, начищенных консервативных ботинках и с фетровой шляпой на голове.
   Он остановлся, осторожно помассировал себе виски и собрался было проследовать дальше, когда Михась сбелал сделал что-то странное, и мужчина уронил свой дипломат. Я подскочил к нему и помог его поднять.
   - Спасибо, молодой человек. - Произнес мужчина.
   Михась в это время, совершенно уже забыв раздавать бессмысленные бумажки, делал нечто совершенно непонятное. Мужчина присмотрелся ко мне и задумался. А еще через мгновение он предложил:
   - Вы не хотели бы прогуляться? Нет, нет, не подумайте плохого, просто мне кажется, что вы чем-то очень похожи на моего покойного сына. Не лицом, а чем-то более...
   Но договорить он не успел - Михась внезапно кинулся ко мне, на бегу шепнув: "Уходим, быстро!" и исчез за поворотом. Я замешкался, не понимая, что происходит, и не сразу понял, что меня за руку держит крепкий старец лет семидесяти.
   - Что происходит? - Спросил я у него.
   Между тем мужчина, который только что предлагал мне прогуляться, совершенно забыв про меня, пошел к автобусной остановке. Никто из окружающих не обращал на нас вниманиея, и я пожалел, что "выключил" состояние "охотника" - происходящее было очень странным.
   - Молодой человек, вы нарушили Негласный Кодекс, и я, к собственному сожалению, вынужден вас ограничить. Ваш друг в данный момент убегает, но я с ним уже знаком, и боюсь, что последнее предупреждение ему уже выносилось. Это распространяется и на вас - я понимаю, что вам ничего не говорили, но работа в парах в условиях города запрещена категорически, так как дает слишком большую власть...
   - А власть развращает. - Продолжил я.
   - Именно. Вот видите, вы совсем не так глупы, как я думал. В каком возрасте вы начали видеть?
   - В шесть лет. - Автоматически ответил я, и лишь потом вспомнил, как Катенька говорила мне, что это - неестественно.
   Тем временем мы спустились в метро, и я заметил, что в паре метров от нас позади идет паренек лет пятнадцати, пристально наблюдая за ходом беседы. Онб заметив мой взгляд, серьезно кивнул мне.
   - Шесть лет? Плохо. Возможно, мы не сможем вас ограничить, и придется полностью вырезать...
   И вот тут я испугался по-настоящему. Что-то внутри говорило мне, что спорить и торговаться в данной ситуации абсолютно бессмысленно. Старец полностью контролировал ситуацию, и выхода не было.
   - Не выдавай себя. - Тихо, но внятно сказал кто-то в моей голове. Голос был смутно знаком. - Их двое, старик и пацан, они - Санитары, им плевать на все, кроме Кодекса.
   - Кто ты? - Мысленно спросил я, хотя уже догадывался и сам.
   - Ты называешь меня Серым. На самом деле разделить тебя и меня мог бы только хороший психиатр, и вместе с тем мы очень разные. Я могу - и, надо добавить, хочу - тебе помочь.
   - Что надо? Договор, скрепленный кровью?
   - Нет, просто согласись с тем, что ты мне будешь должен, и услуга за тобой.
   - Согласен. - Сказал мысленно я. Парень за моей спиной громко шепнул - "Кэп, что-то не так", старик ответил спокойным голосом - "А что здесь может быть так? Он же с шести лет! Он полностью нестабилен, половое созревание с даром - это один случай на тысячу, а здесь с шести лет!"
   И меня озарило. Они переговаривались мысленно, я не должен был этого слышать! Я слышал их переговоры, а они мой разговор с Серым - нет.
   - Серый, что делать-то?
   - Воздействуй. Только не на них, это бессмысленно. Пусть они отвлекутся, тогда бей по старику. Ни в коем случае не снимай с него - он защищен. Лучше сними с окружающих и отдай старику, он в возрасте, ему мало надо, он сломается, пацана бей лучше физически, руками, ну, быстрее, электричка идет!
   В тот момент, когда поезд метро остановился перед нами, я резко вошел в состояние "охотника" - было неожиданно трудно, но я как будто прорвал незримую пленку. За несколько секунд произошло очень многое.
   Во-первых, старец, начавший уже заходить в вагон, обернулся, и люди закричали на него - он мешал им входить. Со всех, кто в этот момент кричал или просто злился на старика, я снял по приличной доле "грязи" и кинул ком на старца.
   - Кэп!!! - Заорал пацан, а старик очень знакомо падал на пол перед самыми дверями.
   - Осторожно... - Донеслось из вагона. Я с полоборота, почти без замаха, не выходя из состояния "охотника" ударил по напарнику старика. - ...Двери... - Парень "склался" - видимо, сказался опыт уличных драк, и удар получился отменным. Я бросился к эскалатору, не замечая, что на меня уже смотрят двое милиционеров, стоящих в отдалении. - ...Закрываются.
   - Кретин! - Орал в моей голове Серый. - Выруби ментов! - Я не оглядываясь - да это и не было нужно - снял с милиционеров. - Ты же их чуть не убил! Идиот! Садись на эскалатор, сними куртку, кинь её на руку, поздоровайся с девушкой, да, с этой, именно, кретин!
   Зря он меня так обзывал. Я еще удивился - что это Серый нервничает? На самом деле я никогда раньше не пытался двигаться в состоянии "охотника", а теперь сделал это несколько раз. Думать в этом состоянии сложно, и потому я вышел обратно.
   - Привет. - Улыбнулся я девушке, стоящей рядом на эскалаторе.
   - Привет. - Удивилась она. Я почувствовал, что немного нравлюсь ей.
   - Вы меня извините, дело в том, что у меня нет пропискиб, а здесь очень злые милиционеры, вы бы не могли просто пойти рядом со мной? И что-нибудь говорить?
   Она пораженно посмотрела на меня. У неё были красивые русые волосы, правильные черты лица, и что-то в этом лице было странным, и именно эта странность привлекала взгляд.
   - Не беспокойтесь, ничего страшного не произойдет! - Сказал я.
   - Я не боюсь, со мной не может произойти что-то плохое, все идет так, как и должно быть. И - и я знаю, что все будет хорошо. - Ответила она.
  
   Мы вышли из метро незамеченными. Не похоже было, чтобы кто-то начал суетиться, но я решил не рисковать. Деньги у меня еще были, и я, попрощавшись с прекрасной незнакомкой - она ничему не удивлялась - пошел ловить машину.
   Почти сразу рядом со мной остановилось такси. Я заколебался - вроде, кто-то говорил, что в такси дороже, чем в частной машине. Но потом понял, что мне плевать, сколько платить - главное быстрее уехать оттуда быстрее.
   У Хаджи никого не было. На столе лежали две записки - в одной Таня просила что-нибудь приготовить, в другой Сашка информировала меня о том, что поехала к Светке. Я набрал номер их телефона, но там было занято.
   Адрес аниной квартиры у меня был - Цесарь давно еще давал, когда я собирался сюда после дипломной, но не получилось, и выбрался вот только теперь и совсем по другому поводу. Я решил ехать.
   И опять первой же машиной было такси. "Расплодилось вас..." - подумал я, вспоминая как в детстве в Крыму вместе с мамой возле ж/д вокзала стояли в очереди за такси.
   Мы некоторое время крутились вокруг каких-то гаражей, водитель отчаянно материл тех, кто перерыл прямой подъезд к парадной, хотя ни этой парадной, ни самого дома мы не видели, и потом оказалось, что мы трижды проезжали мимо искомого дома, но что-то было неправильно, и именно это сбтвало с толку моего водителя.
  
   - Здравствуйте. - Осторожно сказал я, заходя в квартиру.
   - А я тебя знаю. - Невысокая чернявая девка внаглую изучала меня. - Ты Кот. Очень, знаете ли, наслышаны.
   - Света, кто там? - Поинтересовался кто-то из глубины квартиры. - Ты ждала гостей?
   - Это Кот. Он же Миша, друг Сашки и молодой человек Саши.
   - Поясни, пожалуйста. - В прихожую вошел высокий худощавый мужчина с орлиным профилем. - Насчет Саш и Сашек.
   Я внутренне охнул - в этом человеке было что-то такое, от чего у меня побежали мурашки. Бежать было поздно.
   - Вы Санитар? - Спросил я прямо.
   - Нет, я больной. - Пошутил мужчина, но что-то в его голосе дрогнуло, и я понял, что он знает, о чем я говорю. - Ну, проходи. А ты, Света, не ответила мне...
   И опять раздалась трель дверного звонка. "Сашка!" - подумалось мне, но я ошибся. Это были Санитары - двое стариков вошли без приглашения, отстранив Светку и взяв меня под руки.
   - Постойте, что вы делаете? Спокойно спросил Орлиный профиль.
   - Евгений! Что там? - Донесся женский голос из комнаты. Евгений пристально взглянул в ту сторону, ничего не говоря, но я почувствовал, что женщина, сидящая там, успокоилась.
   - Вы тоже должны пройти с нами. - Твердо сказал один из стариков.
   - Никуда я не пойду! - Возмутился Евгений. - И он, - взмах рукой в мою сторону, - тоже никуда не пойдет, по крайней мере, пока вы мне все не объясните!
   - Никто ничего не будет объяснять! Слишком поздно. - Из них двоих говорил только он, второй старец сохранял ледяное спокойствие. - Обувайтесь и пойдем.
   Я посмотрел на Светку - она спала. Очевидно, её усыпили, чтобы не путалась под ногами. Той секунды, которая мне понадобилась на этот взгляд, хватило Евгению на два действия - во-первых, он выхватил из внутреннего кармана пиджака пистолет, и во-вторых, поднес его к виску говорливого старца.
   - Я требую объяснений. И никто никуда не пойдет!
   Старики ослабили свою хватку, и тут я понял, что не дышал целых две минуты! Они меня чуть не убили и, очевидно, не видели в этом ничего плохого.
   - Дергай, Мишка, валим пока не зашибли! - Взмолился Серый, который исчез еще там, на эскалаторе. - Лягай молчаливого в ногу и валим!
   - Я так не могу. - Молча сказал я ему. - Так нельзя, сюда же Сашка должна прийти!
   - Сашка не придет! Они же блокировали район, ты разве не понял почему такси не могло подъехать? Это блокада, чертово место, сюда никто не захочет! Они предвидели, что ты здесь появишься, но ты нестабилен, у тебя есть против них шанс!
   Эта перепалка заняла от силы секунд десять - все это время старики и Евгений молча смотрели друг на друга, и вдруг Евгений, не выпуская из руки пистолета, начал съезжать вниз по стене. На его лбу отчетливо виднелись капельки пота.
   Я не выдержал, и лягнул молчаливого по коленке каблуком. Евгений упал, и я краем глаза заметил, что пистолет - на предохранителе. С криком "Мама!!" я ударил второго локтем, за который он меня придерживал, и попытался выскочить в открытую дверь. Не получилось, и тогда я, не оборачиваясь, как тогда, в метро, попытался снять со стариков, но они были будто из неделимого металла, и тогда я, в безумном озарении смешал их.
   Однако это помогло лишь частично. Стариков я больше не чувствовал, но что-то меня держало. Я рванул сильнее, и рубашка, которой я зацепился за дверную ручку, порвалась. По лестнице я почти скатился.
   - Это все. - Сказал Серый. - Они нас достали, их слишком много.
   Их действительно было около двадцати человек. Они смотрели на меня как на кунсткамерного вечно пьяного уродца, при этом с определенной долей страха и уважения.
   - Пожар!!! - Заорал я первое, что пришло в голову, и кинулся в сторону. При этом я почувствовал, что мой нелепый крик не сработал, дыхание резко перехватило, ноги подкосились.
   Из последних сил я выбежал за угол, и тут меня отпустило. "Контролируй себя!" - Вопил Серый в моей голове, но я не мог понять, что он имеет в виду. "Мы самые крутые, они все идиоты!" - Не переставал этот подонок.
   Я свернул в какой-то грязный проулок, потом запрыгнул на высокий поребрик, оказавшийся крышей гаража, пробежал пару метров, а затем свалился с лицевой стороны этого самого гаража.
   Дверь была открыта, и я нырнул внутрь. На меня дикими глазами смотрела молодая женщина, держащая в руках банку соленых огурцов.
   - Ну подавай, Галя, я тоже не железный! - Донеслось откуда-то снизу. Галя медленно открыла рот и вытаращилась за мою спину.
   Там, один за другим, спрыгивали люди. Восемнадцать мужчин разного возраста и три пожилые женщины. Не знаю, стал бы я спрыгивать вниз, если бы видел, что здесь три с половиной метра высоты, но они все прыгнули.
   Хотя, возможно, они тоже просто не успели остановиться. Я посмотрел на ближайших - человек семь-восемь, и, стараясь контролировать свои действия, стал перемешивать их энергетические структуры.
   Они падали безмолвно. В проеме двери появлялись новые люди, и я их всех перемешивал, пока перед дверью в гараж не образовалась приличная куча.
   - Валим, валим! - Кричал Серый. - Ты же здесь заперт!
   И я выскочил. Передо мной, в двух шагах, старчески покряхтывая, слезал с крыши гаража молчаливый старец из светкиной квартиры. "Я же его..." - Подумалось мне, но додумать не успел - сзади, в смешанной куче кто-то зашевелился. Они все были живы! Мне сразу стало гораздо легче, и в то же время я понял, что ничего не могу поделать - ноги просто подгибаются.
   За Молчаливым слез и Говорливый. Я прижался спиной к стене, понимая, что теперь - это точно конец. "Дурак ты, Кот... - плакался Серый. - Подохнем мы с тобой в этой дыре, ой как пить дать подохнем!".
   - Всем стоять. - Я не видел, кто это был, потому что хриплый голос раздался с крыши того гаража, к которому я прижимался спиной. - Где Мишка?
   - Тут я. - Я видел, что Санитары не делают попыток напасть на меня, и поэтому, хоть и с опаской, но вышел на место, с которого Евгений мог меня увидеть. Из носа у него текла кровь, бледности он был необычайной.
   - Миша, я вам со всей серьезностью заявляю - вы провокатор. - Мне показалось, что я уже стоял вот здесь вот, и слышал эти самые слова, и вот также доносилось из открытой двери гаража "Дай я с ними разберусь! Пусти меня Галя, да хоть трижды с Марса, а против топора ни один телепузик...". Это было самое четкое и полное "дежа вю" в моей жизни. - Миша, забирайтесь на крышу и пойдемте отсюда, ибо одно из трех - либо это плохое место для разговора, либо это плохая компания, а скорее всего и то и другое.
   Я залез на крышу, и бросил взгляд назад. Они стояли там и смотрели на меня. И в этих взглядах была такая тоска, что мне стало просто плохо. Я непонимающе посмотрел на них, потом на Евгения, и тихо спросил:
   - А что, собственно, случилось?
  

Последняя глава

  
   Тогда я долго не мог понять, почему они собственно не пошли за нами - их все равно было больше. Я каким-то сложным способом вырезал способности всех Санитаров, то есть их можно было вырезать и более простым способом, но я пошел своим путем.
   - Понимаешь, я бы тебя убил, если бы был уверен, что смогу и потом не сяду. - Честно признавался мне Стас, когда мы с ним пили пиво - Сашка ненадолго ушла поискать местные удобства, она не может держать в себе много пива сразу. - Но нас всего трое осталось, да и то, у меня сотрясение мозга, Кэп ногу сломал, а Дашка совсем молодая, её по идее саму ограничивать надо...
   Впрочем, все по порядку. Когда я выскочил из квартиры, а старцы ненадолго потеряли сознание, в прихожую вышла Аня. Она была в некоторой прострации, и потому довольно спокойно, хотя и очень грустно произнесла:
   - А папа говорил, что сказки всегда хорошо кончаются.
   И заплакала. Евгений после этих слов - как истинный джентельмен - очнулся, посмотрел непонимающим взором вокруг, пробормотал что-то вроде "я ненадолго" и вновь потерял сознание.
   Потом очнулись старцы. Они также осмотрелись вокруг непонимающе, потом один легонько хлопнул себя ладонью по голове и сказал:
   - Этот маленький подонок нас вырезал. Его надо остановить! Бог мой, это же антихрист в миниатюре!
   На что второй старец (молчаливый) ответил:
   - А почему "в миниатюре"? - И они, переглянувшись траическими взглядами, поспешили за мной.
   Через минуту вторично очнулся Евгений. От переживаний последних нескольких минут он очень взволновался, а когда Евгений волновался, то в нем всплывало то, что вбивал в него в свое время отец - а именно интеллигентность.
   - Извините, но я должен вас ненадолго покинуть. - Осторожно сказал он ошарашенной Ане, поднял выроненный пистолет и побежал за старцами с целью выяснить, так что же все таки происходит.
   Дальше я все видел сам. Через несколько минут пришла Сашка, которая рассказала дикую историю про трамвай, который ходит в другую сторону, потом очнулась Светка, которой срочно надо было в туалет, потом позвонил Хаджа, а сразу после него - Цесарь.
   Потом к нам кинулись звонить все старые светкины любовники, и анины (к её ужасу) тоже, и еще домоуправу что-то нужно было, и дворник зашел, за компанию, наверное, и всем было не до нас.
   Евгений утешал Аню, Светка отпинывалась от звонков, разговаривала с дворником и домоуправом, а мы с Сашкой тихо выбрались на улицу.
   - Что происходит? - Спросила она прямо.
   - Не знаю. - Ответил я честно. - И знать не хочу.
   - Врешь? - Поинтересовалась она, и я признался, что действительно вру, самую малость.
   Потом два вечера подряд я провел в разговорах со Светкой - не знаю, как так получилось, но мы с ней очень легко подружились, а Сашка ложилась спать рано, она почему-то очень уставала. Интересно, почему? Может, потому, что я не хотел ей все объяснять?
   Хаджа о многом догадывался, ну или по крайней мере делал вид что догадывается, и что вообще ему все это неинтересно, особенно в связи с тем, что Цесарь жениться, и его дружкой пригласил, а по гордому горскому обычаю невесту положено воровать.
   - И кто из вас горец? - Спрашивал я его.
   - И ты тоже. - Отвечал он спокойно. - На Урале жил? Жил. Урал это горы? Горы. Больше вопросов быть не должно.
   Он согласился с тем, что мне с Сашкой лучше пожить у Светки после того, как на него накричала ставшая очень нервной в связи с беременностью Аня. Она (а надо сказать, что Аня так до конца и не поняла происходящего) сказала что времена сейчас неспокойные, вот, пытались ограбить Свету, и если бы не мужественные Миша и Женя (Женя в особенности, естественно), то неизвестно, что вообще получилось бы.
   Женю она никому не отдаст, это её право, а вот нас с Сашкой надо срочно переселять к Свете. Она решила все за нас и с упорством параноика провела свою идею в жизнь.
   Кстати, насчет параноика. Оказалось, что Михась учится на пятом курсе и скоро станет психиатром. Я по дружбе попросил его объяснить мне кое-что, и он согласился.
   Как выяснилось, Серый - это сублимированный продукт моего подсознания, появился он в момент моего полового созревания, тогда, когда нормальные видящие только начинают видеть.
   Если бы не та ситуация, в которую я попал, он бы так и сидел в моем подсознании, но и теперь вылазит только в критические моменты, а это хороший признак, хотя сам факт наличия второй личности хорошим признаком назвать нельзя.
   И еще он говорил много длинных слов, показывая, насколько круче и умнее меня.
   - А ты двадцатерых санитаров Санитаров за раз положить сможешь? - Не выдержал наконец я. Конечно, можно было бы ему объяснить что такое сопромат, чтобы не выпендривался, но я решил пойти по более простому пути.
   - Н-нет, пожалуй... - сдулся Михась...
   А потом к нам с Сашкой зашел Стас. На носу у него была полоска пластыря, и шел он ко мне, чувствовалось, как на казнь. Я, откровенно говоря, смутился, и от смущения предложил пойти пивка попить.
   К моему удивлению он согласился. Сашка возмутилась до глубины души и потребовала, чтобы её взяли с собой. Что делать? Женщина! Любимая, кстати.
   И мы пошли пить пиво. На тот момент, когда мы все-таки остались со Стасом одни, в нас сидело уже по две бутылки балтики четверки. Мне это не страшно, а вот собутыльник мой немного опьянел.
   - Понимаешь, я бы тебя убил, если бы был уверен, что смогу и потом не сяду. - Честно признался мне Стас. - Но нас всего трое осталось, да и то, у меня сотрясение мозга, Кэп ногу сломал, а Дашка совсем молодая, её по идее саму ограничивать надо...
   - Да брось ты, чуть что, сразу убивать. Я же из самозащиты, а не со зла! - Оправдывался я. - Ты и сам намекал, что у молодых способности восстановятся.
   - Лет через десять. - Кивал Стас. - Или через пятнадцать. Слушай, а может ты уедешь, а? Ну, скажем, будешь иногда приезжать, говорить нам - вот, мол, здесь я! Только ненадолго, а то магистры нервничать будут. Нам еще восстанавливаться надо, народ набирать, а ты только представь - я теперь единственный, кто может ограничивать, а насчет вырезать так и вообще все плохо, Кэп, как я уже говорил, в гипсе...
   И я согласился. Мол, да, буду иногда приезжать, а так поживу у себя на Урале. Сашка немного подулась, но потом мы договорились, что я буду к ней приезжать осенью и весной, а она ко мне - летом и зимой. Не так уж все и страшно.
   А Катенька сказала, что я теперь на все плевать должен и делать что хочу. И Серый по ночам то же самое твердит, да еще утверждает, что я ему что-то должен, вот только я ему по научному объяснил что он - мой сублимационный бред, а что такое обещание, данное в состоянии бреда нереальному собеседнику?
   Серый обиделся и исчез.
   А я уехал домой.
  
  

Часть третья

А впрочем, все вздор...

  
   Грустный день - первое сентября. В этот день я вспоминаю древний анекдот о том, как первоклашка перед первым сентября почти не спал, все собирался, рвался в школу, а когда вернулся из школы, то со злостью кинул ранец в угол и с подозрением спросил родителей:
   - А теперь объясните, почему мне никто раньше не говорил, что эта бодяга на целых десять лет?..
   А впрочем, все вздор. Я любил ходить в школу. Любил пропускать уроки и сбегать с них, любил не учить задания и показывать какой я умный, если учителям не удавалось разоблачить меня в моей глупости.
   Я обожал школу. Я любил своих одноклассников. Заранее - ностальгически; просто по-дружески; некоторых одноклассниц - особенно.
   Я тогда еще не был Котом. Не был зубром. Но уже тогда я был уродом. По-моему, это врожденное. Впрочем, неважно. Неважно, что одноклассники были ко мне равнодушны, а учителя либо делали из меня чудо-чудное, либо всячески мстили за любовь к выпендрежу, либо (чаще всего) подавляли этот выпендреж и силком приравнивали к остальным, таким же непохожим друг на друга как и на меня...
   Я люблю первое сентября. Сходив в институт, можно было рвануть всей группой в кафешку и ужраться дешевой водкой, пока девушки лакают вино. Можно было поднять рюмку, насадить пельмень на вилку и произнести замысловатый тост, в котором смешаются все тосты - и за легкие сессии и против сложных курсовых, и за любовь и против войны, и за дружбу и против равнодушия, и за счастье и против непонимания, и за нас и против них, и за тех и против этих...
   Я любил своих одногруппников, и они ценили во мне мою непохожесть, равно как и я ценил их непохожесть. Я был своего рода юродивым - но юродивым своим. Преподаватели не любили во мне лентяя и прогульщика и вынужденно, под давлением профкома, ценили во мне человека творческого и в чем-то талантливого.
   А впрочем, все вздор. Вот сейчас я сижу, и напротив меня дядя Коля разливает портвейн по граненым стаканам, а тезка моего отца Виктор Михайлович, учитель истории, талантливый педагог, разминает в пальцах овальную сигарету "Прима", и собирается воткнуть ее в мундштук, сделанный умельцами в одной из бесчисленных российских колоний. Не заморских, естественно, а своих, внутренних - других колоний у нас не наблюдается...
   - А я думал ты правильный. - Дядя Коля смотрел на меня. - Пока два дня неделю назад не увидел как тебя двое парней почти несут по Ленинскому проспекту.
   - Девушка у меня уехала, - вздохнул я. - И еще много кто уехаля от неё потом уехал.
   - А зачем уезжаютуезжаете? - Ссурово спросил Виктор Михайлович.
   - Учиться, работатьПо разному бывает... - грустно ответил я. Но такой ответ не удовлетворил моих собеседников. Впрочем, они промолчали.
   Мы подняли стаканы, чокнулись и выпили. Я сегодня ходил в свою школу, там все не так. И ученики слишком спокойные, и учителя слишком грустные, и стены слишком обшарпанные.
   Взял Взяв две бутылки портвейна "Талас" я пошел к дяде Коле. А он ждал историка из гимназии. Сели в пять, посидели, помолчали каждый о своем.
   Из-за пазухи у меня высунулся кот. Изя-Саша, как это ни странно, любит, когда я беру ее с собой. Забьется подальше в одежду и непонятно - чем она там дышит?
   Я снял джинсовку вместе с кошкой, а Изя-Саша пошла исследовать архив на предмет наличия мышей и крыс. Она у меня охотница, даже в нашей квартире мышей ловит, хотя не было их у нас отродясь.
   - Красивая, - угадал пол моего питомца Виктор Михайлович.
   - Да, Виктор Михайлович, она еще и умная, - ответил я. Портвейн оставил после себя в гортани странный привкус, к такому привкусу привыкнуть надо, и тогда он будет даже приятным.
   - Просто Витя, - сказал историк. - Еще меня при дяде Коле по имени-отчеству называть будут.
   Разлили по стаканам. Чокнулись, выпили. К Цесарю теперь так запросто не пойдешь - у него теперь женаневеста. Симпатичная, умная, талантливая девочка - и где только таких берут? Там у них какая-то странная история - то ли он ее у кого-то отбил, то ли она ради него кого-то бросила.
   Впрочем, не суть важно. А важно то, что он ее с нами познакомил за месяц перед свадьбой. Мы даже опомниться не успели - а Цесарь, бабник, пошляк и циник уже почти женатый человек. Впрочем, я-то знал - бабник он больше для виду, в основном он только ухаживал, сводил и советовал, как правило не заводя романов с кем попало...
   Разлили. Выпили. Поговорили об истории освоения Урала. Ладно Цесарь, он тихушник по жизни, хоть и кажется, что весь как на ладони. А вот то, что Псих уехал в Челябинск - вот это новость. Поступил там куда-то по классу гитары. Все экзамены - на пять, только за физкультуру трояк. Зачем физкультуру в экзамены вставили? Непонятно.
   Дядя Коля предложил в карты. Расписали "тысячу", попутно выпив еще два раза. А Сашка уже письмо мне прислала, по электронной почте. Живет там спокойно со какой-то Светкой, которая якобы и утверждает, что по жизни она похожа чем-то на меня, но более дикая. Что значит "более дикая", если я совсем не дикий, а ручной и домашний?
   Выиграл дядя Коля. Он аккуратно написал себе в конце колонки единицу с тремя нулями, а потом сложил тетрадь и сунул обратно в стол. Витя разлил по стаканам, выпили.
   А Макаренков предложил мне новый проект. Я, не слушая его, отказал наотрез. Но, чувствуется, он уверен, что со временем убедит меня. Флаг ему в руки, а я к Серому не хочу. Серый ко мне последнее время зачастил, но все больше не угрожает, а плачется, только мне его совсем не жалко, а вот Митьку жалко, мог бы и человеком остаться, а впрочем, всё вздор...Макаренков трагически погиб. Эта история окутана таинственной завесой - то ли он в колодец неудачно провалился, то ли на провода где не надо наступил, но только в любом случае комбинат оплатил похороны, выплатил жене какую-то несметную компенсацию и выдал статью на целую полосу в своей газете. Статью писала моя знакомая, она утверждает, что все знает про его смерть, но никому ничего не расскажет, потому что не поверим и вообще служебная тайна.
   Хаджа прислал два письма - одно всей честной компании, и в нем только хвастался и жаловался, причем хвастался много, а жаловался так, что сразу и не поймешь - то ли жалуется, а то ли хвастается. Мол, крут он безмерно, да вот времени не хватает, мол, все его знают, ему даже за год все заказы не выполнить, а заказы сплошь срочные... Мол, работают у него крутые специалисты, только вот лодыри они все, и если бы Хаджа за ними не присматривал, все бы уже в трубу вылетело...
   А второе письмо он прислал лично Цесарю. Чтобы Цесарь к нему перебирался, золотые горы Хаджа сулил, только вот Цесаря теперь трактором с места не сдвинешь - он теперь почти женатый человек., и сам Хаджа такие письма пишет только для того, чтобы не надо было ехать к нам, его ведь Цесарь на свадьбу дружкой пригласил.
   - Ого! Смотри! - дядя Коля показывал на Изю-Сашу, моя кошка тащила за шкирку дохлую крысу. - У нас же крыс нет!
   - И еще она сквозь стеллажи ходит, - добавил Витя. - А это мистика и вообще непорядок.
   Разлили, выпили. Поговорили о смерти великой державы, в которой мы все родились, но в которой уже никто не умрет. Изя-Саша посмотрела на нас и тактично ушла сквозь стеллаж. Оттуда донеслись звуки возни, кошка игралась с дохлым грызуном, а может быть и ела его.
   Мою книгу издали вторым тиражом в три тысячи экземпляров. Подарочное издание, суперобложка, целлофановый переплет, пошлость жуткая - для тонюсенькой двухсотстраничной книжицы такая роскошь. Дали гонорар - по пять тысяч за печатный лист, вышло двадцать тысяч.
   Сашка тогда долго извинялась, страдала, требовала чтобы я ее простил, но я на нее не был в обиде. А она мне так и не поверила. Доктора, который меня лечил, и вправду увезли с инфарктом, а до этого он на сердце никогда не жаловался. Теперь я даже побаиваюсь включать свое второе зрение. Но оно теперь иногда включается автоматически, и ничего поделать с этим я не могу.
   - Миша, ты что-нибудь пишешь? - дядя Коля расплескал по стаканам остатки портвейна. А ведь было четыре бутылки!
   - Мне предлагают сделать новую редакцию, внести поправки и дополнения, - сказал я. - Комбинат собирается выпускать второй третий тираж - первый второй разошелся по школам, библиотекам и по партнерам Комбината.
   - Это не то, - заявил дядя Коля, когда мы выпили. - Новое что-нибудь пишешь?
   - Да вы же видели, я в архиве почти не бываю...
   - При чем здесь архив? - удивился он. - Ты садись за роман. Про жизнь, про себя, про любовь, - он взглянул на выходящую из стеллажа кошку и добавил. - мистики Мистики немножко и еще что-нибудь. Сядешь?
   - Сяду, - ответил я. Портвейн кончился, беседа не идет, можно и домой. За роман сесть.
   Вышли вместе. На небе уже высыпали первые звезды, холодный ветер прогулялся по нам, но портвейн - хорошая защита от холода.
   Изя-Саша шевелилась под джинсовкой, устраиваясь поудобней.
   К Сашке, что ли рвануть? Плюнуть на работу, на Комбинат, на Макаренкова - и рвануть? А Цесаря куда? Вернее, как я без него? И без Художника? И без Юльги?
   Но ведь любовь... Да и все равно многое еще изменится. Может она через неделю там влюбится, а еще через месяц замуж выйдет? Как Танька, жена Цесаря?
   Я открыл дверь, заломился в Ташкину комнату - сестричка, делая вид, что взрослая, отпросилась у родителей на ночь и рванула на вечеринку в соседний дом, к одноклассникам, к своему рыжему недорослю, тоже забавный человечек... Завидую - у нас класс не такой дружный был.
   Я включил компьютер и начал набивать: "Художник был груб. Он прямо сказал..."
  
   Конец
  
  
  
Оценка: 5.00*3  Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"