Солнцев Иван Иванович : другие произведения.

Кладбище на Одного

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:


 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    "Кладбище на одного" (2016) - это своего рода кошмарный сон на шестнадцати страницах, посвященный одному из наиболее закоренелых социальных предрассудков. ВНИМАНИЕ! НЕ РЕКОМЕНДУЕТСЯ ПРОЧТЕНИЕ РАССКАЗА ЛИЦАМ С НЕУСТОЙЧИВОЙ ПСИХИКОЙ, ВПЕЧАТЛИТЕЛЬНЫМ ЛИЦАМ И ДЕТЯМ.


SOLNTSEV.SU

представляет.

   Все упомянутые ниже в авторской речи, речи персонажей и иных частях текста события, а также имена, фамилии, отчества, названия торговых марок, адреса и иные имена собственные являются вымышленными или случайно подобранными. Любые совпадения с реально существующими лицами, местами и иными названиями и обозначениями, а также совпадения событий в сюжете произведений с реально происходившими событиями совершенно случайны, и автор не несет ответственность за возникающие на почве этих совпадений домыслы.
   Автор не признает за собой безусловное согласие с мнениями и суждениями тех или иных персонажей, в том числе при ведении повествования от первого лица и не осуществляет никаких призывов к тем или иным действиям, а только представляет картину повествования.
   Также автор не считает допустимым повторение в реальной жизни тех или иных негативных (в том числе противозаконных) опытов персонажей и не несет ответственности за субъективное восприятие читателем изложения данных полностью вымышленных событий.
  

Кладбище на одного.

Сцена 1

  
   "Как думаешь - каково жить, когда руки по локоть в крови?"
   Один знакомый задал мне этот вопрос пару месяцев назад. Хотел узнать мое мнение на этот счет. Каково это - быть человеком, способным на холодные, функционально рассчитанные убийства? - спросил он меня. Я спросил его в ответ как насчет крупных политиков, которые проживают обеспеченную жизнь и имеют безбедную старость? Людей, которые отправляли своих собратьев-людей толпами на верную гибель?" Мой знакомый сказал, что это не то. Я ответил, что не понимаю его. Я не понимаю, какой смысл отделять методичное причинение смерти по приказу или из маньяческих побуждений от случайных причинений смерти по наитию. Труп не становится живее только из-за того, что ты не хотел делать его трупом. There's no fucking difference, так я скажу. И люди, всю жизнь отдававшие приказы уничтожать других людей - приказы, в выполнении которых эти люди не сомневались, - живут счастливо, спят спокойно, хотя руки их в крови по самые уши.
   Я, кстати, сплю неплохо. Но мои руки и не по локоть в крови. То есть, фактически, они вообще не в крови. Я вообще стараюсь не контактировать с чужой кровью - бог его знает, что там может быть, даже у моих ребят - объектов, безобидных лишь на первый взгляд. Поэтому, на работе я ношу очень длинные эластичные перчатки-рукава.
   Крик стихает. Наступает тишина. Мальчик готов, и назад пути нет. Вообще, его не было с момента, как этот паренек меня увидел. Только вот он об этом не знал. Но это неведении - из тех, в которых нет ни счастья, ни горя. В короткой жизни этого ребенка ничего не изменилось бы от осознания им скорого перемещения его жалкого сознания куда-то дальше вдоль киноленты его личной сантаны.
   Средних размеров дилдо в моей руке кажется тяжелым грузом, и оттого мне хочется как можно быстрее закрепить его в остывающем теле мальчика и начать процесс. Не подумайте чего лишнего - я просто имитирую изнасилование. После нескольких тугих возвратно-поступательных движений из ануса мальчика начинает подтекать кровь. Я сжимаю зубы крепче и продолжаю. Еще немного.
   Положа руку на сердце, я бы давно отказался от этого и просто проводил ножом по горлу каждого очередного объекта, но создавать разные легенды для меня - processus vital. Сценарии должны быть разными - кому-то повезло стать жертвой воинствующего педофила, кого-то похитили на органы цыгане, кому-то совсем не повезло - ему отрезали маленькие ручки-ножки и скинули в один конец города, а туловище и голову - в другой. Важно уточнить, что я никогда не заставлю человека страдать при жизни - это против моей природы. Все они испускают последний стон быстро и - кому везет, - безболезненно. И только потом уже - максимально оперативно, чтобы озадачить, как следует, криминалистов, - проводятся манипуляции для создания особых эффектов. Мерзко? Не то слово. Но это - то дело, которое оказалось востребованным обществом, а я оказался в нужном месте в нужное время. Лжецы говорят, что нужно просто много работать в одной сфере, и все придет. Но на то они и лжецы. Нужно еще поймать удачу за хвост, пристроиться к нужным людям - руководителям, заказчикам, продюсерам, - и не терять бдительность. А еще - реже подключать эмоции. По крайней мере, сочувствие и сопереживание. Ни торговцу, ни слесарю, ни хирургу - никому вообще не нужны эти эмоции. Ты или делаешь дело или пускаешь слюни.
   И я просто завершаю свое дело.
   Полностью раздетое тело мальчика найдут в лесопарке в области, в тридцати километрах от города уже завтра местные жители, которые гуляют там каждое утро. Это не случайный выбор, а результат основательной подготовки и сбора информации. Подготовка - интересный процесс - сбор сведений, формирование плана, выстраивание комбинации. И только когда приходится заниматься, собственно, объектом, интерес к процессу пропадает, и хочется побыстрее с этим закончить.
   Почему я это делаю, если уже раза три намекнул, что мне это не нравится?
   Потому что, на самом деле, мне это нравится. Просто я боюсь это признать.
   Ведь я такой же лицемер, как и вы.
  

Сцена 2

  
   Мои заказчики - люди совершенно разные. Единого портрета нет. Я вообще считаю, что все эти психологические портреты - дерьмо собачье. Правило, допускающее несколько тысяч исключений - и вот, нате - весь мир может быть объявлен педофилами и детоубийцами. Причем, в первых рядах будут - внимание! - сами дети.
   Весь этот мир строится только из фактов и практики. По пути в свое жилище - двухэтажный загородный дом с террасой в ста километрах от города, - я перебираю в голове самые забавные формулировки, которые мне приходилось слышать от стыдливо предлагающих мне свой заказ семейных пар. Занятное дело - чаще всего, заказ делают именно пары. Я сталкивался несколько раз с проплакавшими глазами матерями-одиночками, которых задолбал ребенок-ДЦПшник и которые не могут сделать шаг по перемещению его в специализированный интернат. Считанные единицы женщин приходили и, скупо описывая ситуацию, давали понять, что лишние пересуды им ни к чему. Мужчина без пары приходил только однажды - у него был заказ на незаконнорожденную дочь, которая создавала ему множество проблем в перспективе. Кстати, это было одно из самых трудных заданий, но я отработал эту крошку за неделю, а запчасти от нее разбросал по канавам маленького городка в одной из соседних областей. Ужасно звучит, но этот ребенок действительно был крошечным, а выполнение заказа должно быть шокирующим. Я действовал, как настоящий маньяк, и мне даже немного стыдно за то, что я вообще рисковал тогда собственной свободой, но сумма на кону была из тех, от которых не отказываются. За чужой счет, как известно, злоупотребляют даже трезвенники и язвенники.
   Итак, формулировок было множество. Иногда это были действительно тяжелые истории, в которых я даже сочувствовал тем же матерям-одиночкам и помогал им за очень скромные, по моим меркам, суммы избавиться от их проблем. Но ничто не сравнится с одной сакраментальной формулировкой, которая звучит, как правило, из уст выглядящих вполне обеспеченно родителей.
   "Мы его не поднимем, даже не сможем прокормить". Это самый безнадежный аргумент, который я когда-либо слышал. Бессмысленнее, чем оправдать этим заказ мне - разве что пытаться сыграть пуканьем третью часть "Лунной сонаты". Хотя бы потому, что мои услуги - повторюсь, за редким исключением, - стоят крайне недешево. Причин тому масса, но основная - это невыполнимость таких заданий даже опытным и хладнокровным "взрослым" наемником. Да, какой-то объем средств я получаю от грамотных инвестиций после отмывания денег, но основная подпитка моего капитала - это дорогостоящие заказы, которые не делают люди бедные. Бедные могут случайно выронить ребенка из окна или, как одна чокнутая, выпасть из окна роддома вместе с грудничком, но уж точно - не купить ликвидацию уже подросшего ребенка.
   Они могут прокормить и его, и себя, и даже еще одного. Просто в момент родов они не были готовы к ответственности, к ограничениям, к лишним расходам, которые должны быть, по их понятиям, безграничными, чтобы у ребенка было так называемое "только самое лучшее". Даже о том, сколько спорно может быть отдать ребенка няне - вроде одной из тех, что отрезают голову детям и сжигают квартиры клиентов, - они раньше не задумывались. И главное - они не хотят нести ответственность за сознательный и публичный отказ от ребенка. Хуже, чем просочившаяся в дебри их окружения информация о передаче их плода любви в детский дом, может быть для них только отрывание ушей без анестезии. Поэтому сыграть трагедию одной семьи им куда как проще. Поплакать - и забыть, как страшный сон.
   И да - информация о моих услугах, как правило, передается только через знакомства. Потому и категории клиентов у меня не сильно разнятся. У них почти всегда есть деньги. И у них всегда есть одна-единственная проблема.
   Ах, нет - тут я соврал. Как-то пару раз мне делали заказы сразу на двух ребятишек. Однажды это были даже близнецы. Голубоглазые мальчики. Их пришлось просто удушить. Одновременно. После этого случая я неделю не выходил из дома. И вспоминать его подробно я не хочу даже на смертном одре.
   Еще одну интересная формулировка в студию. ы не хотели делать аборт, это же так вредно". Разумеется, если дождаться шестого месяца беременности, и потом выскребать маленький трупик из влагалища - это не очень полезно. И смотрится это вряд ли сильно лучше моего последнего опыта с якобы изнасилованным изувером мальчиком. Но лучше ли после десяти месяцев и мучительных родов поднимать нежеланное дитя, ненавидя свою жизнь, а то и заказывать потом это дитя мне?
   Судите сами. Тут я плохой советчик. Но если надумаете - мой номер может быть у вашего соседа. Или босса. Или жены.
  

Сцена 3

  
   - Мы не можем сдать его в детдом, - вздыхает она.
   Ее грудь едва не выпадает из выреза платья. Мерзкая, ожиревшая грудь. И комок пуза под ней в фиолетовой кофточке свободного кроя. Краска и брюлики вместе с золотым "айфоном" должны скрыть все это, но они не справляются.
   - Почему? - я даже не делаю вид, что мне интересно, но проформа, проформа...
   - Мы наслышаны об историях возвращения, - бормочет контрастно худой муж. - не хотим участвовать в одной из них.
   - Ваше право, - нервно даю залп кончиками ногтей по полировке стола.
   Мы обсуждаем вопрос цены, и с той парочкой я не церемонюсь.
   - А Вы не могли бы немного скинуть - я слышал, Вы с Домиником провели хорошую сделку, и он рекомендовал...
   Жалкий скелет с дряблыми мышцами пытается торговаться. Как мило. Обрубаю, не дослушав.
   - Его деньги - это его деньги. Если вы хотите сослаться на его состояние, можете занять у него. Мое предложение не изменится.
   - Но ведь... - пытается жестами показать свою мнимую ориентированность в ситуации муж.
   - Пойдем, - болезненно тыкает его в плечо толстушка; потом улыбается мне. - Мы на минутку, с Вашего позволения.
   Развожу руками, отпуская их. Спустя три или четыре минуты, в течение которых я безостановочно подкидываю теннисный мячик и смотрю в тонированное окно на берег реки вдалеке, парочка возвращается. Муж - словно побитая собака. Такса. Слово берет потная, раскрасневшаяся пышечка.
   - Мы согласны. Что от нас еще нужно?

Сцена 4

  
   Лиза просит меня подождать, предлагает кофе, но я пью простую воду из кулера, смакуя каждый глоток от скуки. Иногда мне начинает казаться, что на меня обрушится потолок. Какой-то потолок когда-то рухнет мне на голову и рассыплется, и вся эта история прервется на полуслове. Впрочем, если даже это не произойдет, история все равно будет иметь конец. Удивительно то, что я об этом думаю раз в пять лет, не чаще. И это несмотря на то, что я своими руками прекращаю истории пачками. Потолок как-то странно покачивается, и я одеваю солнечные очки. Это помогает.
   Мой консультант по инвестициям пишет, что есть возможность сейчас вписаться в интересный проект. Что-то вроде стартапа. Пишу в ответ, что ему придется долго меня убеждать.
   Лиза выходит, и мы переходим с ней в переговорную.
   - Как дети? - с улыбкой интересуюсь я.
   - Ой, не спрашивай, - вздыхает эта худощавая блондинка с маленькой ямочкой на подбородке. - Завтра опять на собрание.
   - Опять стекло? - всплескиваю руками.
   - Хуже. Рассек бровь однокласснику.
   - Боец растет.
   - Пора сдавать на карате, - машет рукой Лиза. - Как у тебя?
   - Без перемен.
   - Хорошо тебе. Мне бы твои заботы.
   - Я тебя умоляю. Мы оба по-разному загружены.
   - О, да.
   "Мы с тобой в одной лодке" Так я хочу я ей сказать иногда. Но это придется объяснять. А она не знает о моем основном занятии. Инвестиции, частные проекты, какая-то там деятельность по семейным консультациям - вся моя оболочка. Все расплывчато даже для тех, кто считает меня своим другом.
   Лиза - акушер-гинеколог. Врач в частной клинике. Я помогаю ее заведению из-за нашего старого знакомства, никак не связанного ни с ее работой, ни с моей. Это своеобразный вклад в мой бизнес - по балансу минусов и плюсов от него я предпочитаю считать, что я остаюсь в выигрыше от большей части тех, кто все-таки родил. И мы с Лизой, как ни крути, в одной лодке. Она время от времени делает то же, что и я, но ее клиенты далеко не так пугливы и многословны. Иногда она просто дает только-только рассмотревшей бледную полоску на тесте девице таблетку, и после месяца раздувания груди и паршивого настроения, жизнь девицы приходит в норму. Ну, или почти приходит. У меня таких предохранителей, таких альтернативных схем работы нет.
   - Поверь, кладу руку поверх ее тонкой и невероятно нежной на ощупь ладони.
   Муж Лизы умер от рака легких год назад. Она тащит на себе двоих детей. И она не обращается ко мне за особыми услугами. Поэтому она мне чертовски симпатична. Если бы я мог клонировать себя, одну копию я подарил бы Лизе в качестве нового супруга. С переходом клону части прав и обязанностей, конечно. Все равно, в большинстве своем, счастливые жен понятия не имеют, как именно зарабатывают их супруги.
   - Хорошо, верю, - она прячет взгляд своих зеленых глаз, но же спустя несколько секунд снова смотрит на меня.
   - Давай, по делу, - убираю руку.
   Кажется, я готов утонуть в ее глазах. Но это не то мое существо, которое способно выживать в этом мире. Оно спит триста шестьдесят четыре дня в году. И выходит из берлоги лишь на несколько минут. Мы обсуждаем дела, подбиваем общие цифры, строим долгосрочные планы. Она рассказывает, во что я могу вложить деньги, и как это может окупиться, а я на все согласен, лишь бы она посмотрела мне в глаза еще хоть раз. Я мог любить когда-то. Я это знаю. но забыл, что именно это значит.
   "Мы с тобой в одной лодке" - хочу я ей сказать.
   - Значит, все в силе? - улыбается она
   - Конечно. Ужин сегодня? - улыбаюсь в ответ.
   - Конечно. Только решу, с кем детей оставить.
   Я хочу спошлить на эту тему, но не могу. Потому что она все также смотрит на меня своими зелеными, как океан, глазами.

Сцена 5

  
   Девочка уже в таком возрасте идет сама из школы. Родителям плевать на нее. Школе плевать на нее. В сущности, единственный - и последний, - человек, которому она интересна - это я. Но улик, свидетельствующих об этом, никто никогда не найдет. Девочку перехватывает грузовик, номера которого меняются трижды по дороге и который идет на пределе разрешенной скорости, углубляясь в область этого города. Города, который девочка никогда больше не увидит.
   Я оставляю грузовик в подземном гараже. Скоро начнется самое трудное, но перед этим объект должен отстояться до ночи. Она устанет, проголодается, а, возможно, и уснет - шок работает достаточно разнообразно. Иногда я представляю, как сам ощущал бы себя, загрузи меня какой-нибудь здоровяк против моей воли в фургон и провези в неизвестном направлении, чтобы потом привести в исполнение приговор, не подлежащий обжалованию. Но ненадолго. И мне это очень быстро надоедает. Для меня нет моей личной вины. Слишком большая ее доля на тех, кто делает заказ. Почему Лиза может воспитывать двоих детей одна, а эта идеальная парочка из толстухи и скелета - нет?
   Я просыпаюсь в два ночи и сразу рвусь к бутылке с минеральной водой. Меня всего трясет, и я выпиваю почти литр воды, потом часть ее меня рвет в ржавую металлическую раковину. Кошмарные образы все еще гнездятся в моей голове, и я пытаюсь прийти в себя, но это удается с трудом. Я вспоминаю, что у меня было с Кларой, и эти дни уродливыми черно-белыми кадрами военной кинохроники проносятся передо мной, и я швыряю бутылку, которая, как приклеенная, зависла у меня в руке, в дверной проем.
   Зачем я вообще тогда с ней связался? Что со мной произошло? Я точно помню, что нас развело, и я не верю, что дело в ее обиде. Она трахалась со мной, как в последний раз, год назад. Я опробовал каждую лазейку, которую нашел в ее теле, она отдавалась мне целиком. А потом я просто ушел. И она исчезла. Она не знает, где я живу и что я делаю. Я поменял все с тех пор. Я стал богаче и достойнее.
   Так какого хрена ей надо?
   Я открываю дверцу фургона, и девочка вскакивает, и я одним ударом оглушаю ее и тащу ее тело по лестнице, безжалостно ударяя ее головой и о каждую ступеньку. Притащив тело на кухню, я сметаю со стола стоящие на нем баночки черт те с чем, швыряю девчонку на столешницу и достаю пристроенный к ножке стола топорик. Недолго думая, я размахиваюсь посильнее и наношу удар прямо по горлу. Но в момент замаха девочка открывает глаза, и когда лезвие опускается и рассекает ее трахею и ломает ей шейный отдел позвоночника, звучит быстрый визг, переходящий в сип, и на меня хлещет кровь.
   И на меня смотрят ее глаза - удивленные, полные страха, переходящего в мольбу, а затем - в апатию. У нее были зеленые глаза. Такого же зеленого цвета, как у Лизы. Тело девочки рефлекторно дергается, и я рублю снова и снова, пока голова не отлетает в сторону, и ее глаза не перестают на меня смотреть.
   Я обнимаю двумя руками топорик и обрушиваю свое внезапно онемевшее тело на пол, рядом со столом. Только сейчас я понимаю, что натворил. Ненависть, зародившаяся во мне еще со сна, ослепила меня окончательно. Я впервые причинил боль находящемуся в сознании ребенку. Впервые так жестоко обошелся с чувствующим все человеком. Я впервые забрызгал себя и все вокруг себя кровью. Мне нужно срочно уничтожить все это. Завершить дело. Сходить в церковь. Выпить чего-нибудь покрепче воды.
   Но больше всего этого мне нужно найти Клару.
   Она снова принесла в мою жизнь слишком много вопросов.
  

Сцена 6

   Мой взгляд прикован к огромному рекламному щиту. Он призывает меня взять жизнь в свои руки. Сзади раздается недовольный вой сразу нескольких клаксонов, и я сжимаю крепче руль своего "бмв" и ухожу, выжимая со старта до ста километров в час штатное время.
   Мне кажется, и это чушь. Каждый обладатель жизни - ее единоличный владелец. Противоречащие этому утверждения лишь оправдывают бездарей и слабаков, а еще укорачивают полезное время жизни людей более-менее деятельных. Я могу съехать на этой машине на серпантине где-нибудь под Краснодаром и улететь в свободное падение. Шансов на выживание у меня не будет, несмотря на все системы безопасности "бмв" и крепость окружающего меня металла, и машина за четыре миллиона - мечта многих из тех, кто выбирает по вечерам между бич-пакетом и простыми макаронами, - превратится в мое кладбище на одного усопшего - могилу, памятник и площадку обозрения сразу. Любой волен избавиться от жизни и любой волен эту жизнь проживать. Это и есть главная характеристика власти - абсолютное, беспрекословное подчинение объекта власти субъекту в части самого существования объекта.
   За этими рассуждениями я оставляю машину на парковке около церкви. Рядом с машиной архимандрита - местного хозяина. Рядом с его черным "паджеро". Только никто из прихожан не знает, конечно же, что это машина не состоятельного верующего, а верного служителя культа.
   - Сам господь послал тебя ко мне сегодня, сын мой, - сдержанно улыбается архимандрит и пожимает мне руку.
   - Действительно? - изображаю удивление.
   - Надо кое-что подписать и кое насчет кого переговорить.
   - Я весь Ваш, святой отец.
   - "Батюшка", - с укором кладет мне руку на плечо. - У нас не Гейропа, а Святая Русь. Поэтому - "батюшка".
   Архимандрит Филипп - мой хороший знакомый вот уже пятый год, как. Ушлый дядька с претензиями на сан митрополита и мелочностью диакона. Но легкий на язык, что меня в нем и привлекает. А во мне его привлекают взносы в хозяйственную жизнь его прихода. Мне нужна его душеспасительная болтовня, а ему - мои деньги. Ничего сложного, не подумайте. Ну, и часть средств я держу в активах РПЦ, но это уже не вашего ума дело, хорошо?
   Мы садимся в ортодоксальном кабинете Филиппа в большие мягкие кресла коричневой кожи и начинаем с текущих дел, и я даю гору обещаний, пару из которых придется выполнить. Потом наступает время своеобразной исповеди. Я крайне поверхностно рассказываю о своих душевных терзаниях, и Филя помогает мне выстроить недостающие взаимосвязи с помощью своих фирменных штучек с волей божьей и провидением. Будь он обычным попом с тремя классами семинарии, я бы не слушал его и минуты. Но его талант не в том, что он наизусть знает все положенные ему по чину книги - хотя, я уверен, так и есть - у него на каждый случай найдется цитата. Главный его дар - обо всем говорить настолько достоверным тоном, что невозможно не поверить. Иногда я сомневаюсь, хватило бы духу у Филиппа пожимать мне руку, знай он достоверно хотя бы три четверти того, что знаю я о самом себе. С другой стороны, он человек дела. Какая ему, в общем-то, разница?
   - Пойдем-ка, покажу кое-что, - встает и направляется к своему рабочему столу Филипп.
   В моих руках оказывается листок бумаги с распечаткой кадра с камеры видеонаблюдения, на котором отчетливо видно несколько лиц рядом со стоящим к камере спиной Филиппом.
   - Знаешь эту? - тычет искривленным пальцем в одно из лиц архимандрит.
   - Пожалуй, - пожимаю плечами. - Возможно, видел когда-то.
   - Она приходила сюда пару раз. Искала тебя.
   - Она знает мое имя?
   - Ну, а как ты считаешь? - Филипп раздраженно выхватывает у меня из рук листок, запихивает его в шредер и нажимает кнопку запуска.
   - И что ей было нужно?
   - Я так и не понял, - машет рукой Филипп и возвращается к своему креслу, но не садится, а просто опирается о спинку. - Но она говорила, что это серьезный вопрос, и что она не успокоится, пока тебя не найдет.
   - Хм, - поворачиваюсь лицом к Филиппу и изучаю неровный изгиб его старческой спины. - У тебя в церкви стоит камера.
   - И что? Ты еще предложи не ставить камеры в кассах и банках, - огрызается Филипп, разворачивается и смотрит мне прямо в глаза. - Послушай, я догадываюсь, что ты проводишь свои особые дела, некоторые из которых не совсем чисты. Но в мой приход их заносить не стоит. Разве что в виде душевной скорби.
   Деньги стоит - дела не стоит. Логика церкви восхитительна.
   - Хорошо. Я разберусь.
   - Не держи обиды. Все, чьи руки полны денег, когда-то смывали с них кровь.
   - Я не смывал, - не отводя взор от маслянисто-синих кружочков глаз Филиппа, говорю я.
   - Верю, сын мой.
   Он кивает.
   Просто я не могу смыть так много за раз. Но когда-то я, возможно, займусь этим.
   Уходя от Филиппа, я думаю только об этой девице. Ее зовут Клара. Редкое имя, выданное ей родителями, как мне кажется, в месть за ее несвоевременное рождение. По факту, мы недолго встречались еще десять дет назад. Я был моложе и курчавее. Но случай нас развел. Я не сожалел ни капли. В очередной раз мы встретились с ней год назад. Она сама нашла меня каким-то чудом и предложила, между делом, перепихнуться. Я был не против, поскольку она всегда обладала шикарной широкой задницей. А грудь ее, как оказалось, стала только больше. Но что было потом? Тишина и покой. Ее не существовало для меня, а вот я для нее, видимо, где-то, да значился. Если она хочет чего-то потребовать - пусть попробует. Я не стану бегать от нее. Скорее - я побегу ей навстречу.
   Ведь так приятно увидеть бывшую, на которую тебе уже глубоко плевать.
  
   Сцена 7
  
   Это была бы отличная грудь, будь она натуральной. И еще лучше она была бы, если б к ней не прилагался вот этот самый член. Кстати, довольно небольшой. В любой сауне можно встретить мужское достоинство подлиннее, не говоря уже о том, что у меня самого даже в висячем состоянии - в два раза больше. Но после гормональной терапии, замершей на полпути к возможной операции по смене пола, вырасти более длинным член Феликса не мог. Он любит называет себя Феличией - видимо, в честь одной из моделей "шкоды", - но я-то знаю, что его исходное имя - Феликс.
   Он гладко выбрит. Исключение составляет голова с секущимися волосами. Феликс - брюнетка. И еще он считает, что его минет уступает по качеству только работам Саши Грей, но я встречался с обычными геями, у которых выходило гораздо лучше. Впрочем, мнительность в том или ином измерении своих талантов свойственна всем не-гетеро. Возможно, и мне.
   Рука Феликса крадется по простыне и заползает ко мне на грудь. Омерзительно-влажная рука на моей волосатой груди. Если б она была сухой - это было бы еще терпимо. Я опускаю взгляд ниже и обнаруживаю подсохшую сперму у себя на животе. Это точно не мое, поскольку я спускал только в тело Феличии. Мне нужно принять душ.
   - Отваливай, - небрежно убираю руку, один из пальцев которой уже осторожно поглаживает мой сосок.
   - Кажется, ты у меня дома.
   - Да, - лениво киваю. - Отличные обои.
   - Это краска.
   Молча смотрю сквозь стены. Я должен ее найти. Должен понять. Когда-то я лежал так же, как сейчас, в чужой постели и смотрел сквозь стену. Сквозь виниловые обои кремовых оттенков. Сквозь моменты, которые никогда не повторятся. Она говорила, что у нас все может быть здорово. Что мы поставим кроватку вон там, а пеленальный столик - вот тут. Что все изменится. А я плевать хотел на это. Я решил все по-своему. Но я не был жесток. Никогда. Я уговорил ее. Мы объяснились, и не раз. Это всего лишь один из множества моих поступков.
   - Что? - последнюю фразу я услышал, но не понял.
   - Краска. Неважно. Как ты?
   - Мне пора.
   - Много дел?
   - Ага.
   Тропический душ обволакивает мое тело, и в какой-то момент я начинаю ощущать омерзение. К себе? К этому "трансу"? Но он-то мне довольно симпатичен. В отличие от Клары, от мыслей от которой я и решил отвлечься с помощью Феликса. Я пытаюсь разобраться с той путаницей, что творится у меня в голове, третий день подряд. Но ничего не выходит. После заказа на девочку я потребовал двадцать процентов сверху за непредвиденные расходы. Несмотря на претензии тощего, женушка его готова была не только доплатить, но и раздвинуть передо мной ягодицы, лишь бы я не сдал их замечательный план по избавлению от стресса. У них теперь будет много времени, чтобы отдохнуть. А у меня из-за мыслей о Кларе, прорывающихся сквозь щит безостановочного секса пополам с алкоголем и кокаином, времени уже не осталось.
   И я уезжаю от Феликса.
  

Сцена 8

  
   Я случайно сбил собаку, поворачивая на скорости во дворах. Пришлось закинуть несчастное животное в багажник, развернуться и съездить в ближайшую ветеринарку с передержкой, чтобы сдать туда хотя бы на время побитую псину.
   Оплатив месяц содержания, я немного перестраиваю свой маршрут и приезжаю по бывшему адресу Клары. Квартирка в "хрущевке", доставшаяся ей, по ее словам, в наследство от безвременно ушедших родителей, явно не простаивает - в окне занавески, на подоконнике кухни - огромный цветок.
   Цветок мне знаком. Длинные зеленые листья тянут свой век уже не первый год.
   Кого я встречу? И что, если это будет она, и она просто спровоцировала меня на этот визит? Я должен заранее знать причины, но это не представляется возможным.
   Проскользнув в подъезд с улыбкой местной бабушке, я поднимаюсь на этаж по грязной лестнице с разрисованными стенами. Дверь все та же. Посмотрев на нее несколько секунд и закрыв глаза, я вспоминаю моменты, которые потратил на то, чтобы открывать и закрывать эту дверь и вспоминаю момент, когда я поутру вышел из этой двери, и ее, вероятно, закрыли за мной. Шершавая текстура испорченного годами кожзама болезненно цепляется за мою ладонь. Открыв глаза, я обнаруживаю, что практически обнимаю дверь и решаюсь позвонить в звонок. Мне открывает девушка лет двадцати.
   - Вы кто? - с недоверием косится на меня она.
   - Я старый знакомый Клары. Она еще здесь живет?
   - Клары?
   Девица немного смущена. Соски ее крошечной груди проступают из-под серой домашней футболки, и это отнимает у меня слишком много внимания, но я хотел бы оценить ее задницу - кажется, она ее усердно качает, и в спортивных штанах в тон футболке это будет очень хорошо заметно.
   - Да, хозяйки этой квартиры.
   - Хозяйку зовут Людмила, - девица крепче цепляется за дверь, явно жалея о том, что ее открыла.
   Ее отлично закалила жизнь в неблагоприятном районе.
   - Действительно? - удивленно вскидываю брови - нарочито высоко, чтобы помочь девочке расслабиться. - Но здесь когда-то жила Клара, знаете?
   - Нет, - пожимает плечами девочка, и теперь она немного отпустила дверь, и ее симпатичная белокурая головка включилась. - Впрочем...
   - Да?
   - Ах да, конечно. Клара - бывшая арендаторша. Она снимала до меня. Съехала довольно давно, знаете? Год назад, кажется.
   - Во оно что, - складываю руки на груди, и этот жест заставляет девицу снова напрячься. - А Вы не знаете, куда она переехала?
   - Мы с ней толком не общались. Раз встретились, и только.
   - Хорошо. Спасибо, - жестом прощаюсь и ухожу.
   Дверь за мной закрывается очень быстро, и мечты о заднице блондинки остаются лишь мечтами.
   Она не принимала никакого наследства. По крайней мере, здесь. Снимала эту квартиру не один год, а потом съехала. И теперь ее нужно снова искать. Кнопка открытия двери в подъезде срабатывает не сразу, и я в бешенстве бью дверь ногой, еще раз, снова. Но это не помогает. Остается только снова нажать кнопку и уйти из этого клоповника.
   Мне нужна помощь. Мне нужно в церковь. И я сажусь за руль, стараясь ни о чем не думать, и опускаю стекла, пытаясь запустить в голову свежий ветер. Но это не помогает.
   Я звоню на номер Филиппа, но телефон выключен. Если моего святого отца нет на месте, я просто зайду в его кабинет и буду ждать его там день, ночь и даже больше, если понадобится. Мне нужно исповедаться.
   Меня пропускают в служебные покои, и я поднимаюсь вверх по крутой лестнице. Я не стал спрашивать, почему меня не встретил лично архимандрит. Списал это на большое количество бумажной работы. Но как только я захожу в кабинет, на лице сидящего за столом Филиппа оказываются прописаны все ответы на мои вопросы.
   - Что у тебя с телефоном? - бурчу с порога и бесцеремонно заваливаюсь в кресло без приглашения.
   Филипп встает и молча передает мне желтый почтовый пакет, а затем возвращается на свое место.
   - Что это? - вскидываю брови - на этот раз искренне.
   - Что бы это ни было, вскрывать это здесь не стоит, - наконец, разверзаются уста священника. - Она снова была здесь. Но я не хочу, чтоб она здесь еще раз появилась.
   - Почему?
   - Она помечена Сатаной. Истинно тебе говорю.
   - Неужто ты во все это веришь, Филя? - задумчиво верчу в руках пакет.
   - Не перегибай палку, - стучит ногтем по столу Филипп. - Для чего ты пришел?
   - Что у тебя с телефоном?
   - Для чего. Ты. Пришел?
   - Хочу исповедаться.
   - И что же?
   - Хотел исповедаться, - резко встаю, ощущая легкий шум где-то на задворках черепа. - Но, раз уж ты не в духе, я зайду позже.
   - Постой, - голос Филиппа звучит удивительно глупо и жалко.
   - Да?
   - Она кое-что мне рассказала.
   - И что теперь? Что меняется?
   - Ничего. Храни тебя господь.
   Пожимаю плечами и выхожу из кабинета.
   Хотя, мне хотелось ответить "Взаимно".
  

Сцена 9

   Я наливаю огромный стакан лимонада со льдом и сажусь в кресло. Открываю пакет.
   Пачка документов, фотографий и медицинских снимков разваливается и рассеивает мое внимание. Поморгав немного, я сосредотачиваюсь снова и первым вижу большой лист формата A4 с надписью "ЗАКАЗ". К нему прикреплено еще несколько листков с текстом, отпечатанным крупным шрифтом и озаглавленным как "Техзадание".
   Это просто очередной заказ. Она передала Филиппу заказ для меня. Очаровательно. В голове у меня все понемногу встает на места. Разброд мыслей, образовавшийся благодаря возвращению Клары в мою жизнь, с ее же подачи превращается в стройный порядок. Она просто пыталась найти меня, чтобы сделать заказ. Нервничала, говорила загадочно, и все в таком духе - как и бывает у неудачников, которые пытаются вписаться в дело с серьезными людьми и изображают высочайший уровень конспирации. Я отпиваю треть стакана лимонада, и он обжигает мое горло, и я откашливаюсь и читаю следующий документ. Но слова расплываются, и я откладываю бумагу и бесцельно, рассредоточено рассматриваю приложенные снимки.
   Объект - мальчик. Симпатичный мальчуган с темными волосами и кругленьким личиком. Вот его первые шаги, а вот его фото из детского сада. На одном из снимков указано, что это актуальное фото. Он одет, как школьник.
   Мы расстались после того, как она сделала аборт. Она не хотела, но я ее убедил. Так было лучше для нас двоих. С годами я только убедился в этом и даже тогда, год спустя, я так и сказал ей, но она ответила, что это не стоит обсуждения. Я решил, что она все поняла. Что она просто решила все забыть. Я видел отрицательный тест, фото которого она мне скинула через пару месяцев, когда ХГЧ должен быть точно упасть. Я проверял дату снимка.
   Зачем я обо всем этом думаю? Я начинаю сомневаться, как любой здравомыслящий человек. Но есть еще вот какой момент. Мы занимались незащищенным сексом десять лет назад. Или около того. А пареньку на вид лет шесть или семь - я не могу узнать точно, потому что ни в одном из документов не указаны ни его возраст, ни полное имя. Он только пошел в школу - так мне кажется. Он точно не мой. И она просто из тех, кто "не может прокормить", но может оплатить кругленькую сумму за ликвидацию. Эти выводы позволяют мне продолжить изучение материала.
   И на этом этапе я вынужден застрять.
   В шапке документа значится "Центр Молекулярной Генетики". И это не совсем обычный документ. Это может быть подделкой, конечно. Но, судя по этому анализу ДНК, ребенок, чье имя удалено из текста с помощью канцелярского ножа, является мне сыном.
   Далее в пакете - подробности обычным текстом. Много болтовни, которую я пропускаю - и немного информации по существу. Она забрала у меня прядь волос в свое время. Потратила деньги на тест. И ничего не сказала. Молчала все эти годы. А теперь у нее заказ. Легко и просто. И она считает, что я это так просто стерплю. Я снова открываю "Техзадание" и жадно вгрызаюсь в каждую строчку текста.
   Домашнего адреса нет. Вообще никаких более-менее конкретных данных, только ориентиры. Для школы указано, что мальчик болеет. "Техзадание" представляет собой готовую разработку довольно высокой точности, и я похвалил бы Клару, если бы не был практически уверен в том, что не она это все написала. По плану, похищение должно пройти в неожиданном для того месте, где будет мало наблюдательных граждан. Ниже указана сумма сделки - разумеется, без обозначения денежных знаков. Но сумма увесистая. Все это как-то тонко намекает мне на целый сюжет жизни Клары, полный бедности, богатства, новых мужчин и новых проблем и одной проблемы, решить которую сама она не в состоянии.
   И я, кажется, тоже.

Сцена 10

  
   "Нужно встретиться. Приезжай. Срочно".
   Этот тот редкий случай, когда я верю таким людям, как Феликс. Когда я захожу к нему в квартиру, я обнаруживаю его сидящим в кресле посреди большой полупустой комнаты с крепко сведенными ногами и чашкой зеленого чая в руках. Чашка нетронута. Губы Феликса иссушены, и когда он видит меня и разнимает их, он морщится от боли.
   - Я хотела тебя увидеть.
   - Просто так? - я подхожу к Феликсу и стою над ним фертом, словно предлагая ему снять с меня штаны и отсосать.
   - Сядь, - почти шепчет он.
   Я покорно сажусь и смотрю в неестественно бледное лицо трансгендера.
   - Она была у меня, - медленно выговаривает Феликс.
   - Когда? - не церемонюсь с объяснениями.
   - Час назад. Искала тебя. Она знает про нас.
   - Откуда? Ты сменил статус на "фейсбуке"?
   Феликс смотрит на меня с осуждением, а я думаю о том, что для столь мелкого и слабого существа у него слишком шикарная квартира. И слишком шикарные загородный дом, конюшня и собственный парк. Но Феликс работает в шоу-бизнесе, и он знает, с кем иметь дело, чтобы так зарабатывать. А сфера развлечений - такая штука - она берет не качеством, а количеством идиотов, которым нужен контент от феликсов и вер брежневых. Поэтому каждый присосавшийся голодранец в этой сфере может получать, как Феликс - важно знать, где сосать.
   - Что у тебя с ней было? - уже плаксивым голосом интересуется Феликс.
   - Это было давно.
   - Вы трахались?
   - Я ее часто и подолгу трахал, - пожимаю плечами. - Но это к делу отношения не имеет.
   - Думаешь? Для женщины?
   - Я не знаю, что ей сейчас от меня нужно.
   - Она угрожала мне. И серьезно. Я решила, что раз вы хорошо знакомы, она может создать серьезные проблемы...
   - Она - нищенка. Кусок падали, получившийся из обычной одноразовой красотки, - пресекаю болтовню Феликса. - Я отымел ее по полной и выбросил, а потом поимел снова. И больше ничего у нас не было.
   - Ты уверен?
   - Абсолютно. Если она придет снова - продиктуй ей мой номер.
   - Она просила, но я ...
   - Дай. Ей. Мой. Номер. Хорошо?
   - Да.
   Феликс облизывает губы и отставляет в сторону кружку. Встает с кресла и становится передо мной на колени, предлагая себя поцеловать. Его губы потеряли форму из-за иссушения, но это добавляет остроты, и я не отказываюсь от предложения. Когда я хватаю Феликса за горло, он останавливает меня, и мы расходимся по креслам. Он закуривает, и какое-то время мы молчим. Я достаю из кармана маленький мячик и начинаю его подбрасывать, чтобы успокоиться. Каждый раз бросок выходит все выше, и в какой-то момент внутри меня мелькает вспышка, и я швыряю мячик мимо Феликса, и он улетает в дверной проем. Феликс безразлично стряхивает пепел на столик рядом с креслом.
   - С этой женщиной что-то не так.
   - То есть?
   - С ней что-то странное. Не могу объяснить, - Феликс делает феноменально глубокую затяжку; обсыпает свою юбку пеплом. - Она может тебе сильно насолить.
   - Она уже это делает, - усмехаюсь.
   - Она тебя погубит.
   - А ты?
   - Я могу тебе помочь.
   - Мне никто не может помочь.
   - Почему?
   - Потому что я не нуждаюсь в помощи.
   Я еще раз целую пахнущий жженым табаком и "листерином" рот Феликса и начинаю уходить.
   - Постой, - бормочет Феликс, достает из-под кресла и поднимает над головой желтый почтовый пакет.
   - Она оставила? - догадываюсь я.
   - Ага.
   В пакете - лишь картонка с указанием времени и места встречи. Через полчаса, в церкви Филиппа. Я выскакиваю из квартиры Феликса, оставив его в задумчивом одиночестве. Ему есть, над чем подумать.
   Через двадцать минут я уже в церкви. Она точна до секунды, и ровно через десять минут я вижу ее снова. Прошел всего год, но она круто поменялась. Ее взгляд выстреливает в меня, и я делаю шаг навстречу. Мы молча киваем друг другу и садимся рядом.
   - Ты не из тех, кто удивляется, - ее голос содержит в себе нечто, что зарывается мне прямо под череп, минуя уши.
   - Это правда?
   - И ты обычно не задаешь лишних вопросов. Во всяком случае, тебя так рекомендовали, - она смотрит на иконы вдалеке и крестится, после чего целует кончики пальцев.
   - Почему ты тянула?
   - Какое тебе дело?
   - Я уйду прямо сейчас.
   - Ты не можешь.
   - Ты плохо меня знаешь.
   - У тебя будут серьезные проблемы, поверь мне.
   Я едва удерживаюсь от того, чтобы расхохотаться, но знаю, что это будет воспринято, как слабость.
   - Поверь, - я перехожу на ядовитое шипение, - если я захочу, ты просто исчезнешь.
   - Это будешь не ты, - она спокойно пожимает плечами. - А вот ты - истинный ты, - просто решишь проблему. Понимаешь?
   - Черта с два.
   Я теряю контроль. Это неправильно. Вещи, вокруг которых строится мой мир, должны оставаться столпами, а не превращаться в карточные домики под ураганом по имени Клара.
   - Все, что ты оставил во мне, будет стерто и забыто. Я пережила больше, чем ты можешь себе представить. Я выстрадала его. И теперь ты должен положить этому конеч.
   - Он болен?
   - Был.
   - Но теперь?
   - Теперь неважно. Ты выполнишь условия - и я пропаду сама, без перехода тобой каких-либо границ.
   - Я подумаю.
   - Ты хочешь остаться на своем месте? Хочешь быть собой?
   Пожимаю плечами.
   - Не лицемерь. Я тоже хочу. Я хочу другой жизни. И в ней не должно быть ни тебя, ни его.
   - Как его зовут?
   - Неважно.
   - Ты сука.
   Я едва удерживаюсь от плевка ей в лицо.
   - Ты тоже.
   - Я должен подумать.
   - Ты выполнишь условия.
   - Легенда должна быть безупречной. Мне нужно подготовиться.
   - Разумеется. Но ты выполнишь условия.
   В левом углу церкви я вижу выходящего из своей подсобки Филиппа. Он кидает на меня взгляд, полный ярости.
   - Пора, - она целует меня в щеку и уходит.
   Я тщательно вытираю рукавом место, куда упал ее поцелуй.
   И улыбаюсь Филиппу.
  

Сцена 11

  
   Я осознаю, что происходит только в момент, когда камера закрывается.
   Он выглядит ровно также, как на фото. И ему действительно почти десять лет. Но он сопротивлялся слишком слабо даже для десятилетнего. Я бы сомневался в том, что он может быть моим сыном сильнее, если бы не черты лица. Слишком много наметок на превращение почти в то, что я вижу каждое утро в зеркале. Я давно не брился, и сейчас - самое время.
   Сполоснув лицо лосьоном, я долго смотрю себе в глаза. Пытаюсь понять, кто я такой. Пытаюсь ответить - много ли таких, как я. Пытаюсь что-то выбит из себя самого. И в какой-то момент мне начинает казаться, что я просто обычный человек, попавший в серьезный переплет по своей же глупости. Включается жалость к себе. К себе, а не к пареньку, которому осталось жить считанные дни. Я ложусь на пол в ванной и пытаюсь уснуть. Хотя бы на полчаса. Но сон дается мне с трудом уже который день. После последнего разговора с Кларой прошла неделя, и я начал забывать, как она выглядит. Но этот паренек мне напомнил. Его лицо - удивительный слепок из наших с ней черт. Это странно и даже фантастично. Но мне нужно избавиться от этого чувства. Иначе я не смогу даже попытаться приступить к решению вопроса.
   Я открываю камеру и вношу два стула. Один поменьше - специально для паренька. Второй для себя. Развернув стул спинкой к себе, я сажусь и смотрю на забившегося в угол мальчика.
   - Сядь, - показываю на стул. - Поговорим.
   Он какое-то время мнется, трет рука об руку.
   - Не бойся. Я тебя не трону. Я даже вставать не буду.
   Еще немного помявшись и облизнув губы, мальчик молча встает, подходит ближе и садится на стул. Кладет ладони на ободранные при попытке сбежать от меня колени.
   - Как думаешь - каково жить, когда руки по локоть в крови?
   Он молчит. Вздыхаю. Почесываю голову.
   - Ты вряд ли узнаешь. Вряд ли ты можешь знать. Впрочем...
   Я смотрю ему в глаза, но он тут же прячет лицо.
   - Как тебя зовут?
   Он молчит и трет рука об руку.
   - Ты понимаешь, что тебе лучше поговорить со мной? Понимаешь, что я могу сделать больно, если ты не ответишь?
   Он кивает. Я пытаюсь понять, все ли с ним в порядке. Мне кажется, что с его психикой какая-то беда, но после того, что я с ним сделал - похитил и заточил в камере-одиночке, - трудно остаться стабильным, и понять его истинный психический статус уже не представляется возможным.
   - Я тебя породил, ты меня и убьешь, - усмехаюсь я
   Встаю, забираю только свой стул и ухожу. Закрываю камеру.
   Я не смогу. Хоть убейте.
   А вы сможете?
  

Сцена 12

   - Ты понял задачу?- недоверчиво переспрашиваю у Игоря.
   - Я буду творить, мой друг. Покиньте помещение.
   Если вы захотите узнать, где я достал это чучело - лысого сорокалетнего педофила Джона, сейчас стоящего в шаге от камеры с мальчиком девяти с лишним лет, - то вам придется долго меня пытать. Но факт остается фактом. Я открываю дверь в камеру и запускаю туда Джона, как быка на арену с безоружным матадором. Я не знаю, до какого предела может дойти этот выродок. На самом деле, после слов "мой друг" мне хотелось скорее приложить его лысиной о стену и вышвырнуть отсюда, но теперь назад дороги нет. Я отсчитываю гонорар Джона и кладу на стол снаружи. Видеть происходящее я не желаю, но крики мальчика доносятся до меня еще до того, как я закрываю дверь в помещение. Мои зубы отбивают чечетку, а сердце вот-вот выломает ребра. Я не чувствую ни капли симпатии к этому пареньку. Мне плевать на условные родственные связи, которые на поверку могут оказаться фикцией с поддельными документами.
   Мне кажется, что все дело только в ней. Она смотрит на меня даже сейчас - изучает, оценивает. Будучи ничтожной погрешностью в мой жизни, она заняла позицию, на которую я даже не обращал внимания. И из этой позиции я получаю чистый мат. А как начать новую партию я понятия не имею. Впрочем, в "Техзадании" для этого есть заключительные строки.
   Я ухожу и наливаю себе стакан "спейберн". Пью чистым и безо льда, и оттого первый же крупный глоток превращается в оплеуху. Меня едва не рвет, когда вместе с жгучим ядовитым виски я, как мне кажется, ощущая в горле кровь умирающего, как мне кажется, в этот момент мальчика. Умирающего в страданиях. Я совершаю ошибку за ошибкой. Я хочу это все остановить, но не знаю, что будет дальше. Мне остается лишь ждать, когда Джон - это мерзкое животное с комплексом неполноценности, - выйдет и сообщите мне, что дело сделано.
   Но спустя полчаса или немногим больше дверь открывается, и в нее вваливается окровавленный Джон со словами "Все, все, хватит"
   - Что за дерьмо? - я вскакиваю и машинально отшвыриваю в сторону пустой стакан.
   Лязг бьющегося стекла поднимает на ноги лысого педофила-насильника.
   - Я больше не могу... - он никак не может поймать дыхание. - Я... Это все... Прости. Я не возьму деньги. Я все.
   Оставляя меня в недоумении, он уходит, а я сажусь за стол и смотрю на разлетевшиеся в стороны мелкие осколки. Тихие всхлипы со стороны камеры проникают вглубь моего сознания, и мне ничего не остается, кроме как пойти и проверить, что же там натворил Джон и чем ему так не угодил мой парнишка.
   Одежда паренька почти полностью разорвана - осталось лишь несколько обрывков ткани на ноге и на поясе. Джон рвал ее с неистовой силой. И с той же силой он насиловал парня - судя по кровавым потека на его ногах. Но довести дело до трагического завершения он не смог. Вот только почему? Почему сукин сын, замучивший уже не одного мальчика таким образом, на этот раз сломался, причем за приличную сумму?
   - Ты как? - зачем-то спрашиваю у паренька, понемногу перестающего всхлипывать.
   Он кивает, словно давая понять, что все нормально.
   - Как-то дерьмово вышло, правда? - говорю на ходу, возвращаясь за бутылкой виски на кухню. - Тебе надо бы умыться.
   Алкоголь ударил мне в голову, и я слегка покачиваюсь, наливая в новый стакан "спейберн". Вернувшись, я оглушаю еще один стакан, глядя на упершего взгляд куда-то в пустоту ребенка.
   - Как же мы до этого с тобой дошли? - говорю я, глядя в сторону огромного ножа, лежащего недалеко от камеры, на столике - на подмогу Джону, кстати. - Это все современное общество - да, именно оно. Оно нас с тобой покалечило.
   Парень смотрит на меня. Его взгляд заставляет меня задрожать и покрыться мурашками. Но благодаря спиртному, внешне я остаюсь спокоен и неподвижен.
   - Не веришь? Думаешь, я просто душегуб?
   Он продолжает на меня смотреть. Я хотел бы прекратить это, но не знаю, как. Рядом со мной лежит мобильник, и я хотел бы набрать этой шлюхе - его матери, чтобы спросить - как совладать с ее сыном. Но у меня нет ее номера. Хотя, следовало его взять. Другое дело, что это не обязательно во всех случаях заказа - исполнение становится очевидным в момент, когда ребенок бесследно исчезает или же обнаруживается усопшим.
   - Я увяз во всем этом, - встаю, едва не теряя почву из-под ног, и подхожу к камере, старательно вымеряя каждый шаг. - Пойдем, поговорим.
   Паренек привстает, корча гримасы от боли со стороны сильно травмированного Джоном зада. Его взгляд наполняется жестокостью.
   - Зря ты меня боишься, - развожу руками и швыряю еще один стакан - на этот раз в дверь. - Я не тот, кого ты видишь, - показываю двумя пальцами на свое лицо и наклоняюсь поближе к мальчику, едва не падая на него.
   Он продолжает стоять и смотреть на меня, словно на изготовке бежать. Но я-то знаю, что бежать засранцу некуда. Вокруг только тишина, поля и леса. Я снова в бессилии всплескиваю руками и разворачиваюсь, направляясь к бутылке, чтобы влить еще немного виски в кровь.
   - Садись, поговорим, - предлагаю на ходу. - Или можешь лечь. В конце концов...
   Меня прерывает жуткая, невыносимая боль, прорывающаяся даже сквозь завесу опьянения. Боль в пояснице. Потом в спине. Потом в ноге. Во второй. Потом еще...
   Я с трудом поворачиваю голову назад и в изумлении смотрю на обхватившего двумя руками рукоятку ножа паренька. С ножа стекает обильно нанесенная кровь. Моя кровь. Я так редко видел ее, в отличие от чужой, что не сразу признаю, что это может быть именно она.
   - Я тебя породил, ты меня и убьешь, - выдавливаю из себя, тщетно пытаясь улыбнуться ощущая, как отказывают ноги.
   Я встречаюсь с жестким полом уже спустя пару секунд. Как оказывается, паренек бил далеко не наобум. Я не могу ни встать, ни толком пошевелиться. Кое-как перевернувшись на левый бок, я вижу, как мальчик бросает нож и хватает мой телефон. Набрав какой-то номер, он проводит еще какие-то манипуляции и оставляет телефон с включенным экраном. После этого он ковыляет куда-то прочь, а я пытаюсь хотя бы немного приподняться. Но все тщетно.
   Я не был уверен в том, как это кончится. Как и в том, стоило ли вообще связываться с Кларой. Грехи прошлого никогда не оставляют тебя, сколько ни ходи к батюшке Филиппу на исповедь. Я думаю, если б я сейчас позвонил Феликсу, он наверняка успел бы спасти меня. Но я истекаю кровью, а паренек вызвал кого-то сам. И это вряд ли полиция.
   Несмотря на то, что мой слух рассредоточен, а перед глазами все плывет, я смутно догадываюсь, что теперь в списке последних вызовов у меня есть номер Клары.
  
  
  

Сцена 13

  
   Мне все хуже. Я заново научился управлять руками и пытаюсь карабкаться, но ни руки, ни ноги не слушаются достаточно хорошо, а самое страшное - я начинаю выпадать из сознания. И тут приходит она.
   Пинком в грудь остановив мою унылую попытку доползти до телефона, она подводит ко мне мальчика. Теперь передо мной оба их лица, и я пытаюсь сосредоточиться на том, что у них общего. Понять, что в чертах мальчика мое, а что Клары.
   - Его зовут так же, как и тебя, - улыбается Клара.
   Я не могу пошевелить губами и языком и просто мычу что-то, но даже если бы я мог нормально говорить, мне было бы нечего сказать. Я хотел бы заплакать, но это было бы верхом идиотизма. Говорят, даже почить можно с честью. Впрочем, я в этот бред не верю.
   - Ты почти ни в чем не ошибся. Ты всегда был так хорош. Но, увы, не во всем.
   Мне плевать. Уберите эту тварь от меня. Оставьте только паренька. Он так травмирован. Ему нужна помощь. Вызовите "скорую". Вызовите полицию. Помогите же ему!
   Какого черта вы смотрите на все это?! Вы же можете помочь!
   - Пора прощаться, милый, - звучит ее голос.
   Бесцветный, бледный, бескровный. Я закрываю глаза. Но хочу снова их открыть.
   Передо мной снова их лица.
   По горлу мальчика скользит лезвие огромного ножа, и горячая детская кровь заливает мне глаза и все лицо. Ослепляет меня. Отделяет этот мир от меня. Кажется, я пытаюсь крикнуть, но крик умирает, не успев родиться, и наступает тишина.
   "Как думаешь - каково умирать, когда руки по локоть в крови?"
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   1
  
  
  
  

 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"