Сушко Антон Иванович : другие произведения.

Engel: Мини-рассказы из книг орденов и других дополнений

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:


 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Переводы мини-рассказов из книг орденов. Ахтунг! Алярм! Перевод делался с немецкого (на английском этих книг увы не существует), который я знаю весьма посредственно, поэтому могут присутствовать корявости и шероховатости.


Engel: Мини-рассказы из книг орденов и других дополнений





  Аннотация: Переводы мини-рассказов из книг орденов.
  Ахтунг! Алярм! Перевод делался с немецкого (на английском этих книг увы не существует), который я знаю весьма посредственно, поэтому могут присутствовать корявости и шероховатости.
  

Содержание

  
  Михаилиты
  Гавриилиты
  Рафаилиты
  Уриилиты
  Рамиилиты
  Matter Ecclesia (Мать Церковь)
  De Bello Britannica (Битва за Британию)
  Codex Urbanis (Кодекс урбанистов)
  

Михаилиты

  

С высоты Химмеля

  
  Бенрен ехал весь день. Его ягодицы казались просто одним болезненным местом, так как он не привык к верховой езде. Там, откуда он прибыл, лошадей использовали для перемещения величественных повозок, которые были удобными и хорошо подрессоренными. Последний раз Бенрен катался верхом, если он правильно помнил, когда еще был мальчиком. Именно тогда он понял, что должно быть что-то лучше, чем верховая езда. Фактически, он поклялся никогда больше не сидеть верхом на лошади. Но иногда приходится просто отбросить старые решения и приспособиться к обстоятельствам. Его отец всегда говорил ему это - знал ли он, что зад Бенрена никогда к этому не приспособится?
  Как бы то ни было, он не мог позволить себе путешествовать по землям Михаила, используя запрещенные технологии. В противном случае он даже близко не подошел бы к Вечному городу, а был бы брошен в какую-то темную дыру на подступах или, что еще хуже, был бы сожжен, как многие из его друзей до него. Как он мог попасть в такую историю? "Тебе нужно идти одному", - сказала Изабелла. Конечно, это было все равно, что стать ягненком на заклание. Но ему все же пришлось ввязаться в это. Как только эта красивая женщина начинала трепетать своими ресницами, он был готов на все, подумал Бенрен про себя, когда вдали показались высокие здания Рома Аэтерна. Над всем возвышался огромный Химмель ангелов-Михаилитов. Какой вид!
  - И пусть мне не говорят, что здесь не использовались технологии, - тихо сказал себе Бенрен, одобрительно приподняв бровь.
  

***

  
  Когда Бенрен оставил городские стены позади, показав печать Михаилитов на входе, он направился прямо к месту, от которого в этот момент хотел бы оказаться в сотнях километров - к Химмелю Михаилитов. Найти тот было действительно несложно, даже если путник был в городе впервые и не решился поговорить с кем-нибудь, опасаясь, что этим только навлечет на себя дополнительные неудобства. На самом деле в этом огромном Молохе не было места, откуда нельзя было бы увидеть крепость ангелов.
  Так что диадоху не потребовалось много времени, чтобы подойти к этому строению с запада. На площади перед Химмелем царила суета. Очевидно, сегодня было что-то вроде базарного дня, потому что бесчисленные торговцы установили свои грубо собранные прилавки на открытых пространствах вокруг Химмеля, и теперь кто громче, кто тише пытались продать за манну свои товары посетителям и жителям Вечного города. [Манна - местная валюта. Прим. переводчика]
  Фактически, диадоху потребовалось больше времени, чтобы подойти к одним из ворот крепости, чем чтобы добраться сюда от ворот города. Почти каждый розничный торговец яростно пытался всучить свои товары окружающим мужчинам или женщинам, и Бенрен уже во второй раз за день упрекнул себя за то, что принял просьбу Изабеллы и взял на себя роль посла.
  Наконец он подошел к одному из крутых спусков, ведущих к вратам Химмеля. Храмовник в одеянии Михаилитов преградил ему путь и дал знак спешиться. Бенрен с большой радостью последовал просьбе, потому что в этот самый момент его зад снова резко заболел и решительно поддержал просьбу храмовника.
  Слегка расставив ноги и дрожа в коленях, диадох остановился перед храмовником, а тот спросил громким голосом, перекрикивающим шум на площади:
  - Куда ты идешь?
  - Я прибыл в качестве посла Лиги Урбанистов. Меня зовут Бенрен, я диадох Москвы. Ваш господин, аб Бриндизи, ждет меня.
  С этими словами Бенрен снова показал печать, которая прежде позволила ему войти в город.
  Лицо храмовника застыло в маске отвращения и презрения. Затем внезапно улыбка расползлась по лицу этого человека, и Бенрену показалось, что он увидел вспышку в глазах охранника, когда тот снова повысил голос.
   - Тогда ты ошибся, друг. Это Врата Смирения, они предназначены для слуг небесных. Ты должен обойти крепость, пока не дойдешь до Врат Благодати. Езжай в этом направлении, - храмовник указал на юг протянутым указательным пальцем, - и отсчитайте двое врат. Когда покажутся третьи, ты на месте. Ты ведь умеешь считать?
  Глаза Бенрена сузились, но он сдержал едкое замечание, которое было на кончике его языка. Вместо этого он кивнул и пошел садиться на лошадь. Когда диадох уже перекинул одну ногу через седло, ему пришло в голову, что пешая прогулка была бы более подходящим вариантом, но сардоническая ухмылка на лице храмовника заставила его забыть о боли. На этот раз его гордость взяла верх. С каменным лицом, но внутренне завывая, Бенрен спокойно поехал верхом, и лишь когда привратник скрылся из виду, он слез с коня и решил пройти последние несколько метров пешком.
  У Врат Благодати его встретили с почти тревожной учтивостью. После того, как он показал печать и рассказал о своей цели мрачным храмовникам Михаила и здесь, охранники сделали дружелюбные лица и даже похлопали диадоха по плечу, когда пропускали его.
  Один из стражников широкими шагами двинулся вперед, когда они вошли в великолепный двор. Что сразу бросилось в глаза усталому диадоху у фантастического фасада главного портала, так это многочисленные мужчины и женщины, которые столпились в просторном дворе и выглядели как избитые собаки. Они миновали этих людей, и большие двустворчатые ворота словно по волшебству открылись перед Бенреном. С другой стороны уже находилась делегация во главе с человеком, который судя по его одеянию, был старшим среди встречавших. У всех на лицах была одинаковая счастливая улыбка, которая была чем-то похожа на ухмылку.
  Бенрен почувствовал себя неуютно.
   - Добро пожаловать в священные залы Михаила, диадох Бенрен из Москвы. Я Джанфранко ди Спетия, настоятель этого места. Аб уже ждет тебя, и он рад видеть, как послушно ты вошел через врата должников Химмеля.
  
  

Слово силы

  
  Гнетущая пелена густого тумана покрывала бескрайние равнины Мавритании, как саван укрывая ужасы последних нескольких дней. Они дрались, бушевали, убивали. В глазах всех сопричастных усилия прошлых дней не особо оправдались. Усталость была преобладающим чувством большинства ангелов и храмовников, которым приходилось пробиваться обратно в основной лагерь через горы трупов. Даже ангелы были слишком измотаны, чтобы летать.
  Когда на них напали армии Ангельской церкви, еретики оказали яростное сопротивление, и все же не все они пали. Те, кто были трусливыми или, возможно, достаточно умными, увидев знамена Господа вовремя убежали. Большинство из них были женщинами и детьми, но для Господа это не имеет значения, когда дело доходит до искоренения тех, кто нарушает Его догмы и ставит под сомнение Его славу. Однако Тураил решил отпустить их. Они не могли быть опасными для Ангельской церкви, и их не было достаточно, чтобы нести свои еретические идеи дальше в мир. Однако Гавриилиты смотрели на это иначе.
  Группа ангелов смерти, казалось, не знала ни усталости, ни истощения. Они преследовали беглецов, снова и снова набрасываясь на них, позволяя своим мощным пылающим мечам кружить над жертвами, перерезая жизни нить за нитью и оставляя таким образом кровавый след, уходивший вглубь суши. Тураил был раздосадован. Его долгом было положить конец этой резне. Все было кончено, черные ангелы должны были это увидеть, а он уже бесконечно устал и истощился. Но обладая невероятной силой воли, Тураил отправил свой дух в путешествие вслед за своими братьями и сестрами. Он знал, что Гавриилиты были очень далеко, но ему было все равно. В разумах ангелов смерти его слова складывались в предложения.
  "Стоп! Все кончено! Мы победили!"
  Ангелы смерти, казалось, вздрогнули, и Тураил понял, что Гавриилиты услышали его послание. Большинство воинов Бога, которые прежде нависали над своими жертвами, как гигантские птицы-падальщики, немедленно остановились. Все, кроме одного.
  Узиил, Гавриилит из собственного братства Тураила, проигнорировал приказ золотого ангела. Его меч продолжал писать в воздухе узоры крови и огня. Михаилит снова отправил послание, и на этот раз его губы вторили словам, которые он передавал в уме, как будто он верил, что так может придать им большее значение.
  "Узиил, приказываю тебе остановиться! Возвращайся немедленно!"
  Но Узиил не отреагировал. Дрожа от ярости и сжав кулаки, золотой ангел поднялся с земли под удивленные взгляды тех, кто находился вокруг. Он расправил свои могучие крылья, взлетел, и пока он был еще в полете, тело Михаилита засияло тем неземным великолепием, от которое леденит от страха противников Господа.
  Тураил подлетел к месту, где его брат Узиил, очевидно, потерял контроль над собой. Прошло совсем немного времени, но для Михаилита будто бы пролетела вечность. Вечность, во время которой все больше отступавших пало жертвами палящего клинка ангела смерти.
  Всю дорогу он вбивал слова в голову Гавриилита. Пожелания, заклинания, проклятия, просьбы - ничего не помогло. Затем золотой ангел сам явился перед ним. Больше нельзя было касаться его души во всем своем великолепии, иначе был риск просто сломать ее. Поэтому с криком Тураил изо всех сил врезался в Узиила, и вместе с ангелом смерти они упали на землю.
  Гавриилит мгновенно поднялся на ноги, его лицо исказила маска ненависти и отвращения.
  - Чего ты хочешь? - взревел он, а его взгляд упал на испуганных беглецов, которые пытались воспользоваться возможностью и спастись, оказавшись вне досягаемости разгневанного ангела.
  "Прекрати сейчас же", - беззвучно ответил Тураил.
   - Они не заслуживают ничего лучшего. Они усомнились в силе Божьей и должны пожать всходы того, что посеяли.
  И снова взгляд Гавриилита переместился на убегающую в панике толпу.
  "Мы их уже осудили. Осмотрись. Вокруг лежат сотни, тысяч трупов. Они усвоили урок".
  - Этого недостаточно. Я видел, как матери оставляли своих детей и убегали в большом смятении, когда я натолкнулся на них со своими братьями. Это называется страхом перед Богом? Это называется заботой?
  Голос ангела смерти надломился от этих слов, и несколькими быстрыми шагами он подошел к Михаилиту.
  Тураил изо всех сил пытался сохранить самообладание. О чем говорил его брат? Он ничего не понял? В его словах не было логики, даже по меркам Гавриилита.
  "Узиил? Что с тобой? Ты же это не серьезно!?" Мысленно говоря это, Тураил чувствовал, как будто кто-то выдергивает землю из-под его ног, и поэтому он не заметил, что ангел смерти теперь уже стоит прямо перед ним, с поднятым мечом для удара, сжатыми костяшками пальцев на рукояти и мрачной решимостью в глазах.
  - Уйди с моего пути, самодовольный слабак, - прорычал Узиил на своего Михаилита, и его манера поведения подсказывала, что он, не колеблясь ни секунды, сейчас совершит худшее из всех преступлений.
  Золотой ангел отступил в сторону. А когда ангел смерти проходил мимо, Михаилит шепнул ему в ухо одно слово. Слово, полное силы. Слово, которому его научили сильные из его ордена. Слово, предназначенное только для этого Гавриилита.
  

***

  
  Когда прибыли другие ангелы, им представилась странная картина. Оставшиеся еретики сбежали, и вокруг было видно лишь множество трупов. Тураил сидел на небольшом выступе, склонив свою голову, глядя прямо перед собой, а его глаза блестели от слез. У него в руках лежал Узиил, ангел смерти, застывший и окоченевший. Казалось, будто бы вся жизнь ускользнула из него, но на самом деле он был все еще жив...
  

Вера

  
  - Что это, дедушка?
  Нежная рука мальчика держала удлиненный предмет молочно-белого цвета, который очевидно истерся за многие годы интенсивного использования в качестве талисмана.
  - Перышко, мой мальчик. Перо ангела.
  Старик на короткое время прервал свою работу над деревянным бруском, который однажды станет филигранной статуей ангела, и странно посмотрел на своего внука.
  - Будьте осторожен, не сломай его. Оно принадлежало очень особенному ангелу.
  - Особенному ангелу? Не все ли ангелы - особенные?
  Малыш стал небрежно, но ритмично раскачиваться на стуле, на котором сидел. Доски пола под громоздкими ножками стула откликались на движения мальчика глухим рокотом, который через короткое время превратился в монотонную мелодию.
  Теперь человек отложил свои инструменты - железное долото и деревянный молоток, которые за эти годы потускнели, и сделал несколько шаркающих шагов к своему внуку.
  - Да, конечно, ты прав, мой мальчик. Я имел в виду... - Старик на мгновение замолчал, словно искал формулировку. Затем он продолжил:
  - Ты знаешь, откуда пришли ангелы? - Он не дал мальчику достаточно времени, чтобы сформулировать ответ, зная, что не получит его, но продолжил: - Архангелы. Они являются источником всех остальных ангелов. Ангелы - это, так сказать, маленькое отображение своих старших братьев и сестер. Понимаешь?
  Мальчик не переставал раскачиваться, слушая объяснения деда. Теперь он смотрел в морщинистое лицо своего собеседника, как будто ему только что сказали, что он не будет ничего есть в тот вечер, забыв, что существенная часть качания в кресле - это движение вперед и назад. Один из этих двух основных принципов только что уступил место размышлениям о том, что мог иметь в виду его дедушка, произнося эти слова. Последствия этого упущения последовала незамедлительно. С громким треском, причудливая конструкция из дерева и человека слишком накренилась и ударились об пол, с хрустом придавив руку ребенка.
  Воцарилось почти бесконечно долгое молчание.
  Испуганный взгляд старика был прикован к предмету, который раньше был ангельским пером. Пером, которым он владел более шестидесяти лет, и которое до сих пор скрашивало его существование. Артефакт ангельской веры, теперь превращенный в гротескную карикатуру, сломанный и разрушенный банальным повседневным предметом, на котором маленький мальчик, его внук, ранее просто раскачивался туда-сюда.
  Мальчик же забыл о боли, которая все нарастала, пока он оставался лежать на досках в неудобной позе, потому что его взгляд встретился с взглядом дедушки. Глаза старика заставили ребенка забыть всю боль, которую тот чувствовал.
  Тонкая нить слюны появилась на краешке рта старика, а его лицо стало похоже на только что вспаханное поле в сумерках.
  - Михаил.
  Голос старика трещал как мнущаяся бумага, когда он произнес это слово своими сухими губами.
  - Оно было от Михаила, понимаешь?
  Мальчик не мог оторвать глаз от глаз деда, но медленно нараставшая боль в руке, зажатой под стулом, на котором он лежал всем своим весом, вкупе с внезапным осознанием того, что произошло нечто невыразимо ужасное, вызвали страх и слезы у него на глазах.
  - Он дал его мне, когда я был примерно в твоем возрасте. Я поднял перо, когда тот обронил его. Когда он заметил, то повернулся и сказал, что я могу оставить его себе, потому что это принесет мне удачу. Это был сам Михаил, понимаешь? Он этого не сказал, но я знаю это.
  Последние несколько предложений старик сказал больше себе, чем мальчику. Он сделал несколько неуверенных шагов к своему внуку, а потом его взгляд стал направлен куда-то вдаль, как если бы он смотрел сквозь стены их жилища в какую-то точку где-то далеко.
  Волна боли захлестнула мальчика и заставила его тихонько застонать, когда он тщетно пытался вырваться из затруднительного положения. Мальчик инстинктивно держал свободную руку перед лицом в качестве защиты, а когда его дед медленно наклонился, то протянул ее навстречу ему. Но произошло отнюдь не то, что он ожидал.
  Почти с любовью старик поднял остатки пера и стал держать их обеими руками, покачивал взад и вперед, вращая и рассматривая, будто бы прикидывая, можно ли их еще спасти. Затем он повернулся на каблуках и нетвердыми шагами направился к двери.
  Мальчик перестал рыдать. Только жалкое хныканье вырвались из его горла. Он услышал, как открылась дверь комнаты, а шаги деда стали медленно, но верно затихать, затем открылась еще одна дверь, и дуновение ветра проникло в теплую комнату. А потом все стихло.
  

Интрига

  
  - Вермонте!
  Молодой монах в цветах Михаилитов пробежал по широким коридорам монастыря, как будто Искуситель гнался за ним лично. Стук его шагов эхом отражался от бесплодных стен, как шум моря в ненастное утро.
   - Вермонте! - снова крикнул коренастый мужчина. С прерывистым дыханием он ворвался в безлюдную прихожую небольшого помещения в западном крыле просторного монастырского комплекса. Когда молодой человек в развевающейся рясе пересек маленькую келью, свечи погасли, оставив комнату без окон в полной темноте. Он поспешно толкнул дверь в дальнем конце помещения.
   - Вермонте, ты здесь?
  Комната за дверью также была скудно обставлена и производила впечатление пустынной. Было не так много места, чтобы спрятаться. Тем не менее после недолгого молчания в одном из углов комнаты послышалось слабое "Да".
  Монах вошел в комнату, чтобы взглянуть на обладателя голоса. Позади кровати, на которой явно никто не спал ночью, на полу скрючился молодой монах, уставший, но с двумя яркими глазами, смотрящий на новоприбывшего.
  - Понтифик Максимус хочет видеть тебя в Рома Аэтерна ..., - выдохнул совершенно запыхавшийся юноша, - ... он послал гонца ... - продолжил он, задыхаясь.
  - О чем ты говоришь, Армандо? Почему Понтифик Максимус хочет меня видеть?
  Человек на полу сел, его лицо было полно смущения.
  - Кенай предложил тебя, - ответил Армандо, глубоко вздохнув, и после этих слов увидел медленное осознание на отчаявшемся лице своего собеседника.
  - Это не может быть правдой, Армандо. Как Кенай дошел до этого, и как Петр Второй может поверить этому, почему я...?
  - Это не имеет значения, Вермонте, - сказал коренастый монах, перебив своего товарища. - Важно лишь то, что папа хочет тебя видеть. От него уже прибыл посланник, он ждет ответа, и, похоже, не примет "Нет".
  Вермонте полностью встал, тяжело опираясь на деревянную ножку своей кровати. Он выглядел так, будто за последние несколько секунд его кости превратились в свинец, а сухожилия и мышцы - в желатин. Когда он, наконец, поднялся, то на короткое время посмотрел Армандо прямо в голубые глаза. Затем повернулся и начал поправлять кровать как обычно.
  - Что ты там делаешь? - выпалил Армандо, смущенный и немного удивленный.
  - Я не вернусь, мой друг, - ответил Вермонте дрожащим голосом, не глядя на монаха.
  - Как так...? Я имею в виду, с чего ты это взял? - запнулся Армандо.
  - Армандо, - ответил Вермонте более твердым, почти поучительным голосом, как если бы он разговаривал с ребенком, - мой брат, мой друг. Есть только две причины, по которым меня могут вызвать в Рома Аэтерна. Первая - почему-то мне хотят предложить должность в этом городе. Второй, и гораздо более печальный вариант - меня просто хотят схватить там и казнить. В данном конкретном случае, к моему большому сожалению, я считаю второе куда более вероятным. Ты понял, Армандо? Ты понимаешь, почему я не вернусь и почему я застилаю свою кровать так, чтобы другой брат мог занять мою келью?
  Ноздри коренастого монаха задрожали, как ноздри жеребца, ощущающего опасность. Затем он тихо ответил:
  - Вермонте, почему ты думаешь, что тебя казнят? Я знаю тебя больше двадцати лет. Мальчишками мы вместе играли в зале, шалили, нарушали то или иное правило распорядка, но ни один из наших проступков не заслуживает такого наказания.
  - Это политика, Армандо. Мой отец был новатором, сторонником революционной мысли. Его последователи, прежде всего Роланд фон Барвальд, за последние пятнадцать лет испытали на себе всю враждебность ангельской церкви из-за своих необычных идей, что позволили бы порвать с застарелыми традициями. Кенай - традиционалист. А набожные не любят, когда им плюют в суп...
  Монах замолчал на полуслове и с жалостью посмотрел на брата.
  На лице Армандо появилось полное непонимание. Его нижняя губа была приподнята, а глубокая складка расколола лоб пополам. Когда он понял, как это, должно быть, выглядело со стороны, его лицо разгладилось, и он пожал плечами, чтобы снова принять образ спокойного монаха.
  - Но дела и мнение твоего отца не имеют к тебе никакого отношения, - заявил он наполовину вопросительно, наполовину убежденный в своих словах.
  - Нет, это не так. По крайней мере, в глазах Кеная и тех, кто разделяет его убеждения. Неважно, что я сам думаю и делаю. Имеет значение только то, что обо мне думают другие. А теперь, - Вермонте поднял сумку, которую он наполнял своими вещами все время, пока они разговаривали, на плечо - отведи меня к посыльному. Я уверен, что он будет нетерпеливым, и я хочу, чтобы моя поездка в Аэтерна была как можно более приятной.
  

***

  
  Когда два монаха прибыли во двор монастыря, их ожидал всадник в одеянии храмовника Михаила. Он спешился и стал ухаживать за своей лошадью, которая, очевидно, проделала долгий и трудный путь, о чем свидетельствовал пот на блестящей шкуре животного. Мужчина повернулся, когда братья остановились перед ним. Вермонте заметил, что это был не обычный храмовник. Даже если бы этот элитный воин ордена попытался скрыть свое звание, его властное поведение и благородный профиль явно выдавали, что он был не из простой арматуры. Возраст и качество доспехов дополняли картину, и когда он начал говорить, подозрения Вермонте подтвердились, поскольку посланник не только в совершенстве владел латынью, но и подчеркивал свои слова так, как это мог делать только член одной из древних благородных семей Рома Аэтерна, находившихся в милости у церкви.
  - Вы фра Вермонте Бриндизи?
  - Да, я, - честно ответил монах и спросил себя, почему они послали такого благородного храмовника из Аэтерна, чтобы забрать в тюрьму обреченного человека.
  - Достопочтенная консистория и ее глава, Понтифик Максимус Петр Второй, желают видеть вас в Рома Аэтерна, фра Бриндизи. Следуйте за мной.
  Вермонте кивнул и снова спросил себя о реальной процедуре конвоирования. Ни кандалов, ни ударов, ни унижений? Зачем ему в поездку еще и дали лошадь? Разве он не должен был пройти путь к покаянию пешком?
  - Давайте, нам нужно спешить. Церемония должна состояться в этом месяце.
  

***

  
  Когда этим вечером двое непохожих мужчин уезжали прочь, Армандо долго стоял и смотрел им вслед, пока его брат все время поворачивался к нему. И на лице Вермонте он увидел выражение медленного осознания произошедшего. Они не хотели его убивать, они хотели возвысить его, чтобы сын пошел против идей отца.
  
К содержанию
  

Гавриилиты

  

Небесный огонь

  Дневной свет падал на покрытую высокой травой равнину тусклыми и бледными лучами. Поседевший от борьбы с низко висящими облаками, скрывавшими лик солнца за своими мрачными телами, свет приобретал цвет всего, к чему он прикасался своей слабой неясной сущностью. Журчание темной воды брода окутывало небольшую армию храмовников, которая стояла неподвижно и безмолвно под ветром и шумным дождем, готовясь пересечь реку у подножия холма и нести смерть и разорение в рядах врагов творения. Ярко раскрашенные знамена, которые в другое время вызывающе и гордо провозглашали славу Ангельской церкви и ее последователей, сейчас тяжело свисали со своих шестов. На порывистом ветру, который дул от холмов на северо-восток, они слегка дергались, как извивающаяся рыба, которая медленно погибала, пойманная в сети.
  Здесь было около тысячи человек, как конных, так и пеших. Они стояли плечом к плечу, глядя на север, вдоль пологого склона, где уже могли различить темную массу основных сил, которая врезались в войска врага, выползшего из моря на севере, чтобы сеять страх и ужас в землях Гавриила. Передвижения на поле боя были похожи на некую потустороннюю волну, колыхавшуюся то тут, то там. Но оттуда на бесцветный холм не доносилось ни звука. Здесь говорили только ветер и шум дождя. В холодное небо подымалась белая дымка, появлявшаяся от теплого дыхания людей.
  Все больше и больше взглядов устремлялись вверх по холму от рядов ожидающих храмовников, туда, где между темными доспехами ангельских воинов поднималась единственная сияющая белая фигура. Она была не менее высока, чем стоявшая рядом арматура. Дождевая вода мелкими ручьями стекала с огромных белых крыльев, нависавших над головой небесного существа. Сияющие голубые глаза под толстыми темными линиями бровей смотрели вниз с холма на борьбу, которая угрожала поколебать границы земли Гавриила, но в них не было ни сомнения, ни страха. Юношеские черты Михаилита источали уверенность и веру. Веру, тронувшую сердце каждого, кто видел лицо ангела.
  Серповидные когти гигантских существ Семени Кошмара устрашающе взметнулись над головами людей, которые бросились на врага. Насколько мог видеть глаз, равнина между холмами на севере и темной рекой на юге была черной от тел сражавшихся, и чем дольше длилась битва, тем меньше взлетало штандартов с символами ангелитов к серому небу. На левом фланге упало гордое знамя Вартбурга, дальше, справа, призрачная масса темных когтей и серпов пожирала приглушенные цвета храмовников Эрфурта. Силы Ангельской церкви таяли под натиском с севера, а дополнительные люди все еще стояли на сером холме над рекой, словно ожидая чуда.
  Сквозь шум реки и дождя до ушей храмовников, собравшихся на бледном холме, донесся еще один звук. Он шел с гор на юге, что были позади них, и многие оборачивались, чтобы посмотреть, что несет ветер. Из-за каменистых пиков предгорий на холм донесся звук множества гигантских крыльев, с бешеной силой работавших в воздухе. На мгновение показалось, что мир затаил дыхание.
  Затем ангелы вылетели из-за гор с головокружительной скоростью. Их иссини-черные одежды развевались на резком ветру, и белый цвет их крыльев, казалось, еще ярче сиял на их фоне. Яркие рыжие волосы их предводительницы развивались будто пламя на мече, символе архангела Гавриила. Ее руки, забинтованные чем-то черным, были скрещены на груди. Знамена храмовников ожили от ветра, созданного взмахам крыльев, и их цвета снова начали вызывающе развеваться над серой землей. Крылатые воины Господа целеустремленно направлялись к армии Семени Кошмара. Их тени упали, как знамение рока, на развращенный выводок Повелителя Мух.
  Белый ангел на холме раскрыл свои крылья величественным жестом и скрестил руки как и ангелы смерти, летевшие над ним. Взгляд Михаилита был восторженным, когда он смотрел вдаль, и на его лице была блаженная улыбка.
  Михаилит раскрыл ладони и развел руки, и темное облако ангелов смерти сделало то же самое. Что-то вырвалось из объятий каждого летающего воина. Что-то маленькое и почти невидное с расстояния начало падать на вздымающееся призрачное море тварей Семени Кошмара.
  На короткое время воцарилась тишина. Затем в мрачном небе вспыхнули яркие вспышки света, за которыми последовал ужасный гром, который прокатился по полю битвы, когда разрушительные потоки пламени прорвались сквозь ряды испуганных порождений Повелителя Мух. Земля задрожала, и воздух над равниной наполнился неестественными предсмертными криками тварей Семени Кошмара. Ошметки покрытых хитином тел полетели во все стороны, и даже твари, что сперва не попали по удар, теперь гибли в обжигающем жаре распространявшегося пламени. Свет небесного огня, обрушившегося на врагов творения, залил поле битвы мерцающим красно-оранжевым цветом. Затем стены огня потухли, но повсюду можно было видеть горящие участки посреди вражеской армии. И трава, и демоны полыхали. Выводок Повелителя мух, казалось, удалялся сразу в нескольких направлениях. Нападение Гавриилитов полностью разбило его ряды.
  С серой возвышенности раздался грозный боевой клич. Храмовники приветствовали ангелов. Сотни мечей вышли из ножен и были подняты в воздух, где они соединились вместе с хастами, копьями и развивавшимися знаменами, образуя железный лес, сияющие вершины которого тянулись к небу, наполненному Божьими воинами. Пронзительный звук рога раздался с равнины, и в то же время оранжево-красный свет огня пронесся по небу. Ангелы смерти зажгли свои мечи, прижали крылья к телам и падали, как гигантские хищные птицы, с неба на свою добычу, а их обетные ленты развивались за ними как некие хвосты.
  Войска пошли вниз с холма. Темные воды брода пенились и кипели у их ног, и знамена храмовников гордо развевались на ветру во время натиска. Защитники стали нападающими. Ситуация изменилась. Между мстительным огнем ангелов смерти и верными клинками храмовников порождения Семени Кошмара пролили свою слизистую кровь в земле Гавриила.
  

Кислота

  Селеста все больше ощущала запах самого здешнего воздуха в коридорах. Смесь затхлости, пыли и земли, усиливавшаяся с каждым шагом вниз, проникала через нос и рот, где тонким слоем ложилась на язык и будто хрустела на зубах, как крошечные песчинки. Светящиеся стеклянные столбы, похожие на лучи солнца, освещали путь Селесты и туннель из черного камня. Звук их шагов (ее и проводника-Гавриилита) был единственным, что нарушало полную тишину мрачного склепа. Свет и символы Ангельской церкви, вырезанные на стене на каждом перекрестке, напомнили бегинке Рафаилитов, что она находится в самых недрах гавриилитского Химмеля, а не блуждает в каком-то ужасном лабиринте, даже если это место, где она сейчас оказалась, многим могло бы показаться их худшим кошмаром.
  Изможденный монах Гавриилитов, указывавший ей дорогу, остановился перед закрытым проходом и повернулся к Селесте своим бледным лицом, заросшим неровной щетиной. За оправой из тонкой проволоки и стекла, которая составляла очки священнослужителя, ледяные голубые глаза выжидающе смотрели на нее. Из темноты за решеткой раздался пронзительный сердитый визг, исходивший будто бы откуда-то издали. Такой звук не могло издать ни одно человеческое горло.
  Бегинка Рафаила знала этот маленький ритуал. "Все для Господа", - прошептала она. "Все для Господа", - ответил монах и достал две стеклянные трубки толщиной с палец, которые он носил в кармане своей черной робы. Оба открыли восковые колпачки на флаконах и поднесли трубки к губам. Золотисто-желтая вязкая масса сразу же проявила свой насыщенный сладкий вкус, вкус победы над Семенем Кошмара, который был предназначен одновременно для очищения и предостережения.
  Небрежным движением флаконы вернулись в мантию монаха. "Давай", - прошептал мужчина и открыл решетку с помощью ключа, который, вместе с бесчисленным множеством других ключей различных размеров и форм, был прикреплен к его внушительному поясу. Двери со скрипом открылись, и через несколько шагов едва освещенной тьме в поле зрения Селесты появилась еще одна фигура в черном.
  - Добро пожаловать, сорор [лат. "сестра" - прим. переводчика]. Мы рады снова получить известие от наших братьев и сестер Рафаилитов.
  Селеста вызвала легкую улыбку на своем лице и поклонилась второму монаху. Крепкий слуга Гавриила удовлетворенно кивнул и жестом велел ей следовать за ним.
  Клетка высотой в человеческий рост, от которой исходило едкое зловоние, почти заполняла собой неярко освещенную камеру, в которую ее перенесли. Мясистая масса, колыхавшаяся за решеткой, дышала. В слишком узком контейнере неподвижно хранилось что-то большое. Селеста была втайне благодарна за то, что ей не приходилось ясно видеть это отвратительное существо в тусклом свете комнаты. С гневным ревом густая зеленоватая слюна хлынула из клетки на пол перед ногами Селесты.
  - Мы более чем рады видеть то, что вы нам принесли, сорор.
  Маленькие уши второго монаха заметно вспыхнули от возбуждения, когда он властным движением руки приказал своему помощнику взяться за рычаг сбоку клетки, а сам отступил далеко позади самой Селесты. Бегинка Рафаила встала перед клеткой и кивнула изможденному священнослужителю, что она готова.
  С визжащим скрипом, который почти напоминал крики существа, небольшая часть прутьев отодвинулась, оставив отверстие шириной в несколько сантиметров. Тут же черная поверхность, покрытая слизистым слоем, протиснулась между прутьями.
  Селеста подавила тошноту, когда подошла к вонючему существу. Она почувствовала на себе взгляды двух монахов, когда с мрачной решимостью потянулась к керамическому сосуду размером с кулак в кармане. Надев на руки две большие перчатки, которые ей выдал один из двух монахов, она ослабила восковую пробку и открыла контейнер. Затем она на мгновение закрыла глаза, чтобы успокоить дыхание, и приготовилась к тому, что будет дальше. Селеста позволила прозрачной вязкой субстанции стечь по ее защищенным рукам. Она тут же стиснула зубы и прижала обе ладони к твердой поверхности панциря твари Семени Кошмара.
  Пронзительный крик боли заставил комнату задрожать, когда существо почувствовало, как кислота на руках бегинки проникает сквозь блестящий черный хитин внутрь его мягкого насекомоподобного тела. С визгом оно прижалось телом к решетке, его борьба со стенами клетки сотрясала всю камеру. Существо закричало, и Селеста присоединилась к этому крику. Капли пота выступили у нее на лбу, когда ее руки все глубже и глубже погружались в тело существа, выбирая путь, проложенный для них кислотой. Тварь Семени Кошмара начала гротескно подергиваться, в то время как руки Селесты уже были по локоть в ее плоти. Из последних сил бегинка Рафаила вырвала их из тела существа и со слезами на глазах упала на колени перед клеткой.
  Металлический треск настенного рычага возвестил о новом движении прутьев, и отверстие в клетке неумолимо закрылось. Сердитый рев существа превратился в длинное пронзительное хныканье, которое, как и движения самого существа Семени Кошмара, становилось все слабее и слабее.
  Сквозь пелену боли бегинка Рафаила увидела, как два монаха бросились на помощь, но не осмелился прикоснуться к ней. Дрожа, она потянулась к бутылке с водой, которую они принесли, и начала смывать черную кровь Семени Кошмара с дымящихся перчаток. Голосом, задыхающимся от слез, она сказала Гавриилитам:
  - Она причиняет им больше вреда, чем любая другая кислота, которую мы когда-либо разрабатывали. Она прогрызает их броню, как будто ее и нет. Мы хотим в ближайшее время сосредоточиться на разработке этого вещества. Мы верим, что сможем сделать так, что оно будет убивать только порождений ада и щадить людей.
  Монахи с ужасом смотрели на руки Селесты, которые вылезли из-под разрушенных перчаток. Из-под защитного слоя виднелась болезненная плоть, покрытая покрасневшими волдырями. На всех ее пальцах теперь появились будто бы кровоточащие порезы.
  - Эта кислота и так уже вредит нам гораздо меньше, чем им. Просто пока она слабо различает кожу и хитин.
  

Башня

  Здесь, за тяжелыми воротами из блестящей стали, был едва слышен шум людей, стук молотков и пил. Здесь никому не разрешалось его беспокоить. Это был его мир. Многие сотни людей, которые по его воле создали то, что для их ограниченного разума навсегда останется непостижимым, не могли нарушить священное спокойствие, царившее здесь. Его спокойствие. В его башне.
  Это было именно то спокойствие, которого хотел Синвелл. Он не всегда носил это имя. Раньше он был кем-то другим. Тем, кто обладал высокой должностью, был одет в дорогие одежды и регалии епископа и правил городом целебных источников из здания, полного чудес прошлого.
  Серо-черное одеяние Синвелла длиной до пола скользило по белокаменным ступеням, поднимавшимся все выше и выше. Он нежно провел костлявыми пальцами по безупречно белым стенам башни. Его башни.
  Остекленевший взгляд старика скользнул через одно из узких заостренных окон по хаосу города за окном. Пьедесталы проповедников четко выделялись из толпы, которая раскачивалась у их ног, волоча за собой камни, деревянные и металлические балки. Вскоре будет завершено подключение к другим башням. В тот день, когда он, его братья и сестры должны были получить жизнь вечную.
  Синвелл поднимался все выше и выше, пока его шаги не достигли верхнего этажа башни. Здесь тоже все было белым, ослепительно белым и чистым, как вечность. В бледном свете, падавшем через окна круглой комнаты, блестели переключатели, ручки и рычаги огромной техники, которая почти полностью заполнила стены комнаты. Синвелл подошел к блестящему стальному столу и провел пальцами по холодному материалу. Он сам создал это устройство, своими руками проложил все провода и вкрутил каждый винт. Это было идеально, безупречно. Как и все в его башне.
  Его собственное лицо, изрезанное глубокими морщинами, смотрело на него с отражающей поверхности. Однажды другие будут стоять там и управлять башней, не зная, как работают замки и орудия. Для них это было бы чудом. Чудо, которое он, Синвелл, создал - и он будет наблюдать за ними.
  Синвелл сам был чудом.
  Медленно, почти в трепете, он отнял руки от своего произведения искусства и повернулся. Его босые ноги почти не издавали ни звука на грубом каменном полу, когда он шагал к цилиндрической стеклянной камере, которая возвышалась в центре комнаты. Стекло исказило форму Синвелла, сделав его похожим на бесформенную тень. Бесформенная тень - вот кем он был перед этим залом. В конце концов, старик смотрел на свою могилу.
  Синнвелл будто бы обнял комнату, прижался к ней, как к холодной хозяйке. Стекло было теплым для тонкой, как бумага, бледной кожи его щеки. Краем глаза он увидел, как сверкают иглы, которые пронзят его тело, если кто-нибудь потянет за правый рычаг. Он надеялся, что это сделает она. Голос Гавриила, которая в первую очередь сделала все это возможным для него. На ее глазах он замерзнет изнутри, а жидкий пластик обернет его тело и сохранит его навеки. На ее глазах его душа войдет в башню, в его новое тело, которое ему было разрешено создать для себя, и она даст башне свое имя. Синвелл...
  Его тело дрожало от возбуждения, когда он упал на колени перед камерой. В день триумфа он умрет вместе со всеми другими, братьями и сестрами в других башнях, и все же они будут жить ... жить до тех пор, пока белые башни возвышаются над Нюрнбергом.
  
  

Караван

  Пот струился из-под широкой соломенной шляпы, покрывавшей лысину Ману. Кожаные ремни наполовину заполненного ящика с саженцами, который он нес на спине, глубоко врезались в его плечи. Из-за сильной влажности рисовое поле вокруг будто закипало. Облака тумана окутали долину, и силуэт деревни, которая пряталась дальше на мягком склоне, казался иллюзией. Темные фигуры других фермеров, которые, как и он, сажали молодые рисовые саженцы в илистую землю, были похожи на миражи из другого мира.
  Его лицо исказилось от боли, Ману выпрямился и потянулся со стоном, на который его спина ответила громким хрустом. Стоная, он осторожно потер обеими руками свои выступающие поясничные позвонки. Земли Рафаила может и были более плодородными, и может быть, и богаче, чем земли других архангелов, но работа крестьян здесь была не менее тяжелой.
  Ману прищурился, глядя на долину. За пределами мутной коричневой воды, доходившей ему и другим фермерам, выращивающих рис, выше колен, что-то шевелилось. Очертания огромного фургона, запряженного шестью буйволами, постепенно отделялись от густого тумана. На козлах он мог различить бронированную фигуру храмовника Гавриила, который неприличными взмахами палки гнал животных по улице. За первым фургоном появился второй. Ману знал, что фургоны едут в Грацианополь и что за ним последуют еще многие. Мускулистый рисодел снял соломенную шляпу. Он знал, что его работа на какое-то время закончилась.
  Ману крикнул остальным и указал на долину. Все поставили свои ящики и побежали в деревню. От напряжения сердце Ману забилось быстрее, а его измученные легкие горели, как огонь. Он должен как можно быстрее сообщить об этом другим. Фермер вспомнил первый раз, когда караван проезжал через их деревню. Храмовники из Нюрнберга загоняли людей в их дома и запирали там всех, кто сам не захотел оставаться внутри. Ману подумал о своей жене и маленьком сыне. Если они вовремя вернутся домой, с ними ничего не случится.
  Вернувшись к себе, Ману быстро вытащил сына из сарая и отвел в скромную хижину, в которой он жил со своей небольшой семьей. Его жена услышала крики полевых рабочих издалека. Она уже присела к стене под окном, выходившим на деревенскую улицу. Ману с облегчением опустился рядом с ней. Он приложил указательный палец ко рту и умоляюще посмотрел на сына. Лучше не замечать присутствия храмовников. До сих пор сохранение спокойствия всегда помогало. Фермер уже слышал крики и шум храмовников Гавриила, которые вошли на деревенские улицы. Но все жители села уже знали о них, и поэтому снаружи никого не было видно.
  Стук копыт буйвола по мягкой земле неуклонно приближался. Вскоре тень от первой повозки заглушила бледный свет, падавший через маленькое окно в хижине Ману. Фырканье водяного буйвола и хруст осей под тяжелым грузом, который тащили фургоны, нарушили напряженную тишину. Ману видел стальные контейнеры, в которых находились разгрузочные тачки. Тяжелые цепи и почерневшие железные скобы скрепляли металлические сосуды высотой с человека. Ману вздрогнул и вскинул предплечья, когда услышал скрежет когтей о металл, исходящий из одного из фургонов, и нечеловеческий визг, и щелчки, которые были приглушены, но отчетливо слышны через толстые стенки контейнеров.
  Вся деревня, казалось, затаила дыхание, пока последний из фургонов не проехал по деревенской улице.
  И только когда караван с его неестественным грузом оказался далеко, жизнь в деревне возобновилась, а крестьяне вернулись к своим делам.
  

Послание

  Теплая еда и вино, которые подал им хозяин, согрели живот Сурдена, когда он откинулся на скрипучий стул и на короткое время закрыл глаза. С циновок из рисовой соломы, которые должны были служить ночным ложем на чердаке, он услышал мучительный стон Морица. Послушник сдирал с ног свои тяжелые походные ботинки, и волдыри, появившиеся под ними, не делали процедуру более приятной. Уже прошло несколько месяцев его обучения, и теперь лишь паломничество в Нюрнберг, которое они начали несколько недель назад, отделяло Морица от его рукоположения в монахи ордена Гавриилитов.
  Сурден приоткрыл глаза и посмотрел на свои больные ноги. Для него боль почти не ощущалась, несмотря на глубокую тревогу, которую он чувствовал. Хозяин знал об опасной местности, в которой поселился, и заверил Сурдена, что для него нет ничего важнее, чем защита его гостей. Тем не менее, монах заставил этого человека поклясться, прежде чем позволить ему спрятать себя в этой комнате. Сурден мог представить, что произойдет, если самый опасный и популярный еретик в регионе узнает о двух монахах из ордена Гавриила, которые останавливались в "его" районе. Он боролся с ощущением липкости, от которого у него свело живот при этой мысли, и прислушивался к стону старых балок над ними. Подходил к концу еще один день его паломничества в Нюрнберг. Еще один день, когда их не заметил рыскавший повсюду зверь, которого называли Ансбахером. До сих пор они были в безопасности от мстительного убийцы, который когда-то был Родериком фон Ансбахом.
  - Магистр Сурден?
  Он полностью открыл глаза и посмотрел на своего ученика, который теперь сидел, скрестив ноги, рядом с его походными ботинками.
  - Магистр, вы тоже это слышите?
  Глаза Морица искрились напряжением, когда он указал рукой в сторону пивного зала, который находился под его комнатой.
  Сурден нахмурился и прислушался. Мальчик был прав - кто-то поднимался по лестнице. Он услышал хриплый голос домовладельца, говорящего с кем-то шепотом - и скрип тяжелых ботинок по лестнице.
  - Да, герр, говорю вам, там для вас сидят две толстые птички... по дороге в Нюрнберг, да, да ... просто позвольте мне показать вам. Я просто надеюсь, что это развеет ваши сомнения, герр...
  Стул Сурдена с грохотом ударился об пол. Внезапно паника вернулась. "Мориц, быстро ..." Монах поспешил к окну, ища выход или укрытие. Пока Мориц следовал за ним поспешными шагами, Сурден мельком увидел улицу перед гостиницей. Три фонаря горели на седлах привязанных перед входом лошадей. Допотопное оружие, прикрепленное к спинам животных, дало ему представление о том, во что они вляпались, прежде чем открылась низкая дверь на чердак.
  Сурден развернулся и прижал Морица к задней стене зала. Он встал перед мальчиком, защищая его, и поднял кинжал, но вид высокой фигуры, только что вошедшей в комнату, заставил его замереть посреди движения. Сияние свечей разбивалось о голубоватый металл доспехов, там, где они не были прикрыты тяжелым темным плащом, покрывавшим широкие плечи новоприбывшего. Рядом с ним в комнату вошел хозяин дома вместе с двумя другими фигурами, наставившими тупые металлические концы своего запрещенного оружия на двух Гавриилитов.
  Монах почувствовал, как у него ослабли колени. Его охватило головокружение, но внезапно резкое движение вернуло его к реальности. Он схватил черную мантию послушника Морица и удержал мальчика. Оружие еретиков и холодный взор их предводителя были прикованы к разъяренному мальчику, чьи беспомощные крики гнева эхом разносились по маленькой комнате.
  - Проклятая свинья! - крикнул Мориц домовладельцу, который невольно вздрогнул, но вскоре вернулся к высокомерной ухмылке. - Господом Богом ты поклялся не предавать нас! - темные глаза послушника сверкали гневом, когда он угрожающе поднял руки в сторону трактирщика. - Провались ты к дьяволу, к дьяволу...
  - Мальчик лжет, герр. Я вообще ни в чем не клялся.
  Сурден притянул к себе Морица и прикрыл его рот. Монах почти не чувствовал диких ударов мальчика, обрушившихся на его предплечья. Вместо этого он продолжал завороженно смотреть на лидера еретиков, который холодными глазами смотрел на Морица.
  - Хозяин?
  Низкий голос высокого человека в мерцающих голубых доспехах заставил коренастого хозяина таверны нетерпеливо взглянуть вверх.
  - Принеси мне веревку.
  Когда хозяин поспешно вышел из комнаты, Сурден почувствовал, как страх смерти сжал ему горло.
  - Пожалуйста, не надо, пожалуйста, хотя бы дайте ему жить ... он еще ребенок! - прошептал монах.
  Через несколько мгновений хозяин вернулся с желаемой веревкой, которую тут же перекинули через прочную балку крыши. Трактирщик потянул табурет, на котором сидел Сурден несколько минут назад, под веревку и забрался на него, чтобы завязать петлю. Ноги испуганного монаха наконец перестали работать. Он упал на колени, его безвольные руки освободили дрожащего Морица. Послушник не двинулся с места, просто уставился на петлю, которая должна была положить конец его жизни.
  - Достаточно ли стабильна балка? - голос Ансбахера (Сурден был уверен, что это не может быть кто-то другой) был совершенно спокойным. Его глаза встретились с тускневшим взглядом монаха.
  - Да, очень стабильна, герр, - крикнул домовладелец со стула.
  - Достаточно крепкая, чтобы повесить лживую собаку?
  Сурден услышал свой тихий стон.
  - Послушайте, герр, я думаю, ее вполне достаточно, - ответил хозяин и налег на веревку всем своим весом, чтобы доказать это.
  Все последующее произошло очень быстро. Высокий еретик бросился вперед, схватил хозяина и набросил петлю ему на шею. Резким рывком он вырвал табурет из-под ног трактирщика. Приглушенное бульканье, за которым последовал громкий треск, когда мужчина сломал себе шею, положил конец быстрой последовательности действий Ансбахера. Хозяин еще несколько секунд подергивал ногами, а затем стал неподвижно болтаться над полом чердака. Удивленное выражение на замершем лице мертвого хозяина ни в чем не уступало выражению Сурдена.
  - Постарайся немного поспать. Впереди еще долгий путь до Нюрнберга. И передай своим лживым хозяевам, что в отличие от них, я не проливаю кровь детей.
  Ансбахер кивнул Морицу и повернулся, чтобы уйти. Его шаги и шаги его последователей затихли на скрипучей лестнице. Через некоторое время глухой топот лошадиных копыт стих на юге. Но прошло некоторое время, прежде чем Сурден и Мориц снова смогли пошевелить своими конечностями, застывшими от испуга.
  
К содержанию
  

Рафаилиты

Не столь прекрасная земля

  Спустился на землю
  Исцеляющая рука Господа
  Слава Ему, пой свои песни
  Он благоволит людям.
  
  Но где живут дети, которых Он любит больше всего?
  Где много еды и питья!
  
  В саду Рафаила
  Где ждут сладкие цветы
  В саду Рафаила
  Где ягнята никогда не голодают.
  
  С вершин высоких гор
  Прохладное море до волн
  Расширяет плодородную землю
  Нежно размахивая ветром.
  
  Там живут дети, которых Он любит больше всего!
  Где самые добрые ангелы!
  
  В саду Рафаила
  Где ждут сладкие цветы
  В саду Рафаила
  Где ягнята никогда не голодают.
  
  В безопасности в Его благодати
  Он ведет нас в рай
  Через неизвестное утро
  Из земной темницы.
  
  Где живут дети, которых Он любит больше всего?
  Где больше нет забот и печали!
  
  В саду Рафаила
  Где ждут сладкие цветы
  В саду Рафаила
  Где ягнята никогда не голодают.
  
  Как всегда, когда кардинал Жиль слышал этот гимн из тысяч глоток, он украдкой вытирал слезу из уголка глаза, прежде чем та успевала скатиться по его жирной щеке. Он никогда не понимал, что обидело некоторых критиков из других орденов, которые утверждали, что песня возвышает людей земель Рафаила над другими. Жиль взглянул на Корнелиуса, своего ближайшего помощника, но последний, похоже, не заметил эмоций кардинала. Своих эмоции по поводу пылкой преданности его милым агнцам было нечего стыдиться, но сегодня, наконец, был День Восторга, когда радость должна царить повсюду и когда не было времени для слез.
  Жиль скользнул взглядом по толпе, которая собралась перед его официальной резиденцией в ярком свете заходящего солнца, чтобы вместе с ним отпраздновать самый важный праздник в честь Рафаила. Владыка Марселя знал, что за отполированными до блеска воротами дворца монахи и бегинки готовы в любой момент начать раздачу тех кусочков, которые люди охотно растворяют во рту, стремясь впасть в состояние развязанного опьянения, которое так приятно архангелу Рафаилу.
  Когда пришло время, жители Марселя не двинулись вперед, как стадо диких коров, а образовали непрошеную цепь, которая бесчисленными кольцами обвилась вокруг дворца. Один за другим люди получали благословенный дар святой матери церкви, и один за другим они начинали буйно танцевать и петь.
  Жиль улыбнулся. Вскоре весь город превратится в одно счастливое празднество, как это было принято в День Восторга. Уже появились первые пары, жадно припадавшие друг к другу губами. Церкви нужны были бойцы в неутомимой борьбе с происками противника, и именно в такие ночи они и зарождались.
  - Ваше высокопреосвященство!
  Озабоченный оттенок в голосе Корнелиуса показал кардиналу, что должно быть его подчиненный уже несколько раз пытался привлечь внимание своего хозяина, который был поглощен созерцанием мирской суеты.
  Жиль жестом попросил его заговорить.
  - Ваше высокопреосвященство, мое сердце разбивается, когда я так грубо прерываю ваше созерцание, но мы только что получили плохие новости, - сказал Корнелиус, склонив голову и теребя вышитый на его одеянии знак целителя.
  Жиль вздохнул.
  - Что случилось, Корнелиус?
  - Вы наверняка помните флот помощи, который мы отправили на север несколько дней назад, ваше преосвященство, - Корнелиус тяжело сглотнул. - Он был потерян. Кардинал Жиль глубже погрузился в подушку своего кресла.
  - Все корабли?
  - Вместе со всеми людьми и мышами на них. Согласно первоначальному расследованию, виной всему могут быть только разбойники на службе у распутного мусорного владыки. Я советую немедленно принять ответные меры по отношению...
  - Довольно, Корнелиус, - прервал его Жиль. - В такую ночь я не хочу беспокоиться о злых негодяях, мешающих нашей работе. Делай то, что считаешь нужным, но не порть мне больше радость праздника!
  Эти слова не допускали двойных толкований. С волчьей ухмылкой Корнелиус удалился, его мысли уже вертелись вокруг того, какую наиболее подходящую кару обрушить на пиратов за их дерзкое преступление.
  Едва легкие шаги его советника затихли, как Жиль склонил голову и горько зарыдал. Он не оплакивал потерянные корабли и те души, которые были потеряны вместе с ними. Жиль плакал, потому что не хотел понимать, как Господь смог создать столь двойственный мир, в котором радость и печаль были не только близки друг к другу, но и казались почти неразрывно связанными.

Родное место

  Мудриил изо всех сил старался не отставать от Ирваниил, которая летела в воздухе все быстрее и быстрее, ловко и уверенно взмахивая крыльями, как будто ей не терпелось вернуться домой, а ведь их совместная прогулка длилась едва ли больше полдня. Используя всю свою силу, он сумел догнать сестру, которая была рядом с ним, давая советы и помогая с тех самых пор, как он стал плотью.
  - Подожди, Ирваниил! Не так быстро!
  Она на мгновение повернулась к нему своим красивым лицом, вокруг которого ее черные волосы танцевали на летящем ветру, а затем направилась к скалистому гребню, недоступному для смертных, высоко между пиками двух гор. Мудриил был более чем благодарен за короткий отдых, потому что он еще не привык к длительным перелетам.
  Одной рукой защищая глаза от солнца, Мудриил настороженно огляделся, а Ирваниил сначала расправила крылья с громким шуршанием перьев, а затем сложила их на спине.
  - Еще далеко?
  Ирваниил покачала головой.
  "Но я еще совсем не вижу Химмеля", - подумал Мудриил.
  - Потому что ты смотришь не в ту сторону, - засмеялась Ирваниил, тыча большим пальцем себе за спину.
  Действительно, за камнями виднелось что-то огромное.
  - Могу я спросить тебя кое о чем, Ирваниил?
  Ангел пожала плечами.
  - Для этого я здесь.
  - Кто это построил? Я имею в виду Химмель, - спросил он и сел у ее босых ног.
  - Люди. По велению нашего Небесного Отца после того, как Он явил Себя им, чтобы спасти их. - Ирваниил нежно погладила свои волосы. - Они построили Химмель, чтобы почтить Его.
  - А потом, когда Он увидел, что мы им нужны, то послал нас. Ирваниил было приятно слышать голос своего прилежного ученика.
  - Да, это так, - кивнула она. - Мы нужны людям, чтобы защитить их от козней врага.
  Некоторое время они молчали, и Ирваниил заметила, что ее протеже, похоже, все еще обдумывал заданный им вопрос.
  - Я слышал одну историю, - наконец начал он. - Монах рассказал ее бегинке. Она была о других людях.
  - Каких еще людях? - спросила Ирваниил.
  - О тех, кто раньше жил в нашем Химмеле, - смущенно сказала Мудриил. - И я ничего не понял из этой истории. Это были люди, которые построили Химмель? Тогда почему они ушли?
  Ирваниил вздохнула.
  - Это действительно непросто понять, брат. Люди, построившие Химмель, и первые ангелы, которых послал им Господь, действительно ушли.
  Мудриил поднял небольшой камень и швырнул его изо всех сил в долину.
  - Но почему?
  Взгляд Ирваниил следил за камнем, пока она не потеряла его из виду.
  - Они не были Рафаилитами. Они были другими, они отличались. Так же, как слуги Гавриила и Михаила отличаются друг от друга. А те, кто жили вне Химмеля, не понимали их. Потому что те люди закрылись от мира. Если сегодня врата нашего Химмеля открыты для всех, то тогда они почти всегда были закрыты. Но люди хотели испытать славу нашего Небесного Отца на себе и продолжали стучаться в ворота, и поэтому тот орден решил уйти далеко на север, в уединение.
  - Это ужасно, - воскликнул Мудриил. - Разве мы не должны быть рядом с людьми, чтобы защитить их, как сказал нам Бог?
  Ирваниил внимательно посмотрела на своего подопечного.
  - Бог дал каждому архангелу отдельную задачу, Мудриил. Нам нужно быть рядом с людьми, это верно. Но слуги того другого архангела защищали людей по-своему. Не нам их судить.
  - А что мне следует понять из этой истории? Ведь я должен чему-то учиться из каждой истории, верно?
  Мудриил поднялся и уставился на мерцающую точку света, которая указывала ему путь к Химмелю.
  Ирваниил расправила крылья.
  - Делайте то, что велит нам делать Господь. Вы должны любить людей, чтобы они любили вас. В любви мы можем познать Бога, хотя мы намного дальше от Него здесь, на земле, чем в то время, когда мы еще не были прикованы к плоти.
  Она оттолкнулась от острого гребня, на котором они задержались, и полетела.
  На последнем отрезке пути Мудриил обдумывал слова своей сестры, и чем дольше он думал об этом, тем теплее становилось у него на сердце и тем больше он осознавал глубокую мудрость, заключенную в словах Ирваниил. Ибо, хотя он был небесным существом, которому Господь дал земное тело, чтобы оно могло выполнять Его работу в этом мире, Мудриил желал, чтобы его любили и уважали хрупкие, бренные существа, населявшие этот мир.

Искушение

  Вначале всегда присутствует опьяняющее чувство власти, контроля. Я слышал много историй о других себе подобных, которые пристрастились к нему, и которые хотели полностью погрузиться в это чувство. Большинство из тех, кто находит обратный путь, утверждают, что таким образом они чувствовали себя невероятно близкими к Богу, ближе, чем во время своих полетов в выси. Но это ложь. Их интересовал не Господь, а только они сами.
  Я не могу видеть, что происходит в теле человека. Мои ощущения, когда мой дух вливается в смертного, не имеют ничего общего с глазами. Они исходят из более широкого смысла, который дал мне Творец для выполнения Его работы на земле.
  Независимо от этого, я использую изображения, чтобы описать другим, что я переживаю во время своих путешествий через инородные тела. Я скрываю тот факт, что в основном внутри тела ничего не видно, потому что в людях слишком темно. Я намеренно прибегаю к этому обману, потому что многих смутила бы господствующая тьма, поскольку где-то внутри человеческого тела должна мерцать божественная искра. Возможно, мне следует посоветовать им залезть в тело мертвого быка, потому что, хотя бык является такой же частью творения, внутри царит такая же тьма, как и в человеческом существе.
  Я проглатываю эти впечатление, точнее их проглатывает моя оболочка. Я в жилах бедной маленькой девочки. Там тепло. Тепло и влажно. Мне не нужно тщательно нащупывать свой путь, потому что я знаю человеческое тело лучше, чем любой смертный целитель. Я влетаю, как стрела, в ребенка, останавливаясь тут и там. Острые осколки сильно повредили ее кожу. Если бы к ней допустили старого шарлатана, которого жители далекой альпийской деревни называют мудрым травником, она осталась бы изуродованной до конца своей жизни.
  Я же все делаю куда лучше и быстрее. Я умело стягиваю ее эпидермис, пока края зияющих трещин не соприкоснутся и не сольются. Это почти не тратит мою энергию. Для более плотной ткани и поврежденных органов требуется немного больше усилий. Тем не менее, это не может сравниться с тем, что мне предстоит дальше. Ожоги все еще являются проблемой. Как ни странно, тепло заставляет тело наполнять водой каждую клетку, так что тонкие мембраны растягиваются до точки разрыва. Каждое мое действие нужно тщательно продумать. В работе с этой девочкой я могу положиться только на свои чувства и наставление Господа.
  Один из ее товарищей по играм был достаточно глуп, чтобы вытащить длинный шип, что застрял в ее груди между ребер. Конечно, при этом он порезал себе пальцы, но об этом я позабочусь позже. Если только я не решу рассматривать боль мальчика как урок, который нужно усвоить. Беспечность и неосторожность иногда убивают быстрее, чем острые когти Семени Кошмара. Я подхожу к сердцу девочки, части которого пробиты осколками. В безжалостном неудержимом равновесии большая умирающая мышца давит, сжимает и выдавливает кровь в грудь малышки. Я останавливаюсь, завороженный. Есть что-то обнадеживающее в том, как сердце постепенно теряет свою силу, удар за ударом. Чувствую сомнения. Я знаю, как были бы потрясены мои братья и сестры, если бы они знали природу этих сомнений. Это не потому, что я сомневаюсь в своей способности остановить смерть девочки. Подобное предположение просто смешно. Скорее, мне интересно, стоит ли мне вообще вмешиваться. Создатель дал мне силу побеждать смерть, и все же в конечном итоге я сам должен решать, когда и где использовать эту силу. Стоит ли ангелу спасти этого ребенка? Что, если она вырастет после исцеления и встанет на темные тропы Повелителя Мух? Что, если она присоединится к девиантам, которые захотят оборвать мою жизнь? Даже если этот ребенок чист сердцем, почему я должен удерживать ее от получения своей праведной платы на Небесах?
  В своем отстраненном раздумье я почти не заметил, насколько слабыми уже стали подергивания, которые лишь изредка проходят через истерзанный орган передо мной. Я устремился сквозь тело девочки к ее черепу. Там я узнаю, не поздно ли.
  Хотя сердце девочки уже отказалось от борьбы с неминуемым концом, ее мозг цепляется за жизнь с диким отчаянием. Будь моя воля, я бы часто спрашивал людей, которых я вернул в мир, видели ли они кусочек рая. Если бы они только испытали мрачную черноту, я бы непременно уступил все более частым побуждениям в моей душе просто позволить людям умереть. Потому что, если их не ждут Небеса, почему я должен наказывать их продолжением существования в мире, который знает так много невзгод и так мало кратких мгновений счастья для них? Но что, если Господь забирает у них память о Небесах, которые они видели, чтобы облегчить им возвращение в этот мир в Его бесконечной благодати? Мне, как и людям, было отказано в ответе на эти вопросы.
  Я внезапно понимаю, что это должно быть кощунственный шепот Повелителя Мух заставил меня усомниться в доброте Господа. Я возвращаюсь в сердце девочки и делаю то, что наш Бог заставил меня делать.
  Сегодня вечером я раскаюсь в своем проступке и горячо буду молиться, чтобы меня избавили от таких искушающих испытаний. Когда я возвращаюсь в свою оболочку, я чувствую, что мои щеки мокрые от слез. Жители могут воспринять это как тревогу. Они неправы. Я скорблю, потому что знаю, что быть невосприимчивым к злобным атакам Повелителя Мух способны лишь те, чьи помыслы абсолютно чисты, и потому что в один ужасный день моей веры будет недостаточно, чтобы уберечь меня от греха.

Покаяние

  Пришло время Мауфану покаяться. Он зажег две свечи, приятный аромат которых успокаивал его возбужденные чувства. Сломанные конечности, потрескавшаяся кожа и лица, искаженные болью, заплясали в его голове ужасный танец, как только он на слишком долго закрыл глаза. Он выскользнул из халата, аккуратно сложил его и задумчиво прошелся по вышивке в виде крыла ангела, указывающего вправо, цвет которого сразу напомнил ему кровь людей, которых принесли ему сельские жители.
  Для одного из них помощь пришла слишком поздно. Падающие ящики раскололи ему череп, и едва заметные подергивания, которые иногда пробегали по его ногам, были лишь последней отчаянной попыткой его души прильнуть к своему эфемерному телу. Мауфан спас другого человека и взял на себя его грехи, чтобы заставить его остаться на земле. Тем не менее Мауфан выступил против воли Господа, сделав это. Этот человек согрешил и должен был умереть в тот же день. Бог позволил ему наложить шину на сломанные кости, остановить кровотечение и зашить рваные раны, но, тем не менее, это был повод для продолжительного покаянного обряда.
  Мауфан закрыл дверь своей кельи, открыл сундук рядом с кроватью и вынул украшенный ракушками ящик, в котором хранились предметы, которые должны были причинить ему необходимую степень боли, чтобы искупить его собственную вину и преступления за паломника, которого он исцелил. В мерцающем свете свечей металл игл выглядел до странности тусклым, как будто они хотели скрыть свое благочестивое намерение из-за отсутствия блеска. Он сидел, скрестив ноги, на прохладной плитке. Как всегда, Мауфан вставил первую иглу длиной в палец в подушечку большого пальца правой ноги. Едва ли ему стоило дополнительных усилий протолкнуть кончик дальше. Когда-то он долго колебался, прежде чем начать обряд, но те дни давно прошли.
  Он всегда продвигался по своему телу снизу вверх. Когда он закончил с ногами, то продолжил на икрах. Самая сложная часть обряда, которую он выбрал, заключалась в том, чтобы не допустить, чтобы его пальцы начали кровоточить, потому что из-за этого иглы соскальзывают или не проникают достаточно глубоко.
  Мауфан должен был быть предельно осторожным при установке игл. Он знал, где проходят важные нервные пути, в которые он ни в коем случае не должен попадать, если не хочет рисковать нанести непоправимый урон своему телу, и, поскольку он все еще был готов верно служить архангелу Рафаилу, подобное несчастье было для него немыслимо.
  Мауфан дотянулся до середины своего туловища с помощью игл и потянулся за лежащей наготове тканью, которой он вытер пот со лба и верхней части тела. Он задавался вопросом, какова природа грехов, которые его последний паломник навлек на себя - они, должно быть, были огромными, если Господь решил вырвать его из его жизни таким мучительным образом. Этот человек, вероятно, питал кощунственные мысли.
  С годами навыки Мауфана в обращении с иглами выросли до такой степени, что он смог дотянуться ими до кожи на спине. Обычно он вводил последнюю иглу в веко или в ноздрю, чтобы затем медленно отпустить свое тело. Каждое движение заставляло его проходить новые мучения, смывая грехи.
  Всякий раз, когда Мауфан чувствовал себя особенно виноватым, он нагревал иглы пламенем свечи, но на сегодняшний день ему казалось достаточно, чтобы закончить свой покаянный обряд, пробормотав двести пятьдесят ангельских верований. Так же искусно, как и раньше, он вынул иглы и стер кровь. Он натер свое тело лечебной пастой, снова надел халат, открыл дверь кельи и вышел в коридор. Не успел он сделать два шага, как услышал, как знакомая бегинка зовет его по имени.
  Мауфан вздохнул. Судя по всему, целителю снова предстояло согрешить сразу после покаянного обряда, однако уже иным образом. Но сегодня он уже больше не будет использовать иглы. Это может подождать и до следующего утра.

Возмездие

  Странное чувство закралось в Сонедиила, когда он шел через деревню. Отчасти это, должно быть, было изумлением тому, как легко ему было, вопреки ожиданиям, смотреть, как умирают люди. Тем более, что его Небесный Отец на самом деле дал ему силу предотвратить это. Большинство жителей деревни были мертвы уже несколько часов. Сонедиил смотрел на их широко раскрытые глаза и пенистые пузыри на губах, которые не могла смыть постоянная морось. Он вспомнил неспешные дебаты в Клермо, которые сосредоточились исключительно на том, было ли доказано вне всяких сомнений, что этот удаленный городок где-то в недоступных ущельях массива, на самом деле был гнездом еретиков, которое до сих пор избегало тщательного исследования и оставалось скрытым от Святой Матери Церкви. В конечном итоге было решено не рисковать. Бог уже знал бы свой народ и пощадил бы его, если бы среди жителей деревни была хоть одна душа, заслуживающая спасения.
  Постепенно Сонедиилу стало ясно, что это странное ощущение также вызвано определенным удовлетворением. Он ни на мгновение не сомневался, что действие оружия, которое использовал он и его союзники, будет совершенно разрушительным. Даже весь скот погиб.
  Неожиданный шум вырвал его из раздумий. Сначала он подумал, что ветер сыграл с ним злую шутку, но потом Рафаилит услышал звук четче. Молящий жалобный всхлип донесся до его уха из одного из домов слева.
  Сонедиил остановился и закрыл глаза. Ему хотелось просто слушать шум дождя, и он долго ждал, не двигаясь, пока тот наконец почти прекратился после очередного раската грома.
  Тем временем хныканье продолжалось, и тот, кто его производил, похоже, еще не был на последнем издыхании. Сонедиил вздохнул и размеренно пошел вперед в поисках этого беспомощного существа. Слух ангела был достаточно хорош, чтобы легко решить, за какой дверью стоит искать. Он осторожно перешагнул через тело еретички, которая, очевидно, подавилась собственной рвотой, прежде чем упала на грязную дорогу.
  Комната за открытой дверью, через которую не успела пройти мертвая женщина, лежала в полумраке. Вонь была отвратительной. Едкая смесь различных телесных жидкостей, которые люди выделяли, когда их конец уже был близок.
  Одного еретика судьба настигла над тарелкой супа, что стал его последней трапезой. Крошечные слуги Повелителя Мух, укрытые от дождя внутри дома, ползали по лицу и рукам мертвеца. Они старательно искали подходящие места, чтобы отложить едва заметные яйца.
  При виде завораживающего вида того, как быстро смертная оболочка еретика послужила наименьшим из созданий Бога для увеличения численности их вида, Сонедиил почти полностью перестал слышать хныканье. Но затем оно вновь зазвучало, так громко и почти требовательно, что он быстро шагнул мимо стола и трупа, чтобы отодвинуть занавеску, которая вела в соседнюю комнату.
  Новорожденный (ему вряд ли было больше нескольких дней) сузив глаза, сбросил с тела козью шкуру, которой его прикрыла порочная мать, и заревел на удивление сильно, как будто он каким-то образом почувствовал, что ангел встал у его койки. Сонедиил поднял ребенка обеими руками, чтобы внимательно его рассмотреть.
  Это была девочка с пушистыми темными кудрями. Он сжал свои маленькие ручки в кулаки и крепко прижал колени к своему круглому животу.
  - Надо же, - сказал Сонедиил изумленно, - мой Небесный Отец нашел среди всех этих грешников человеческую душу, достойную спасения.
  Он осторожно завернул малышку в мех. Послышался гулкий смех, когда девочка сжала его тонкие пальцы и поджала губы. Она должно быть была голодна, но ей придется какое-то время потерпеть.
  Когда Сонедиил скользил по воздуху со своим драгоценным грузом, оставляя за собой серую пелену дождя, он осознал, чем была третья часть его эмоций: надежда. Он был совершенно уверен, что девочка на его руках принесет много радости сначала бегинкам, а потом и его ордену. Потому что даже там, где в остальном самая кромешная тьма, Бог всегда оставляет немного света, что показывает Его детям, как сильно Он их любит.
  
К содержанию
  

Уриилиты

Стрелы в воде

   Джодро пришел рано. Сумерки, которые уже царили над бескрайними рисовыми полями, казалось, лишили мир всех красок. Жизнь в деревне постепенно просыпалась, пока Джодро выкурил первую за ночь трубку из конопли и завязал свой маленький сверток: нож, чтобы развязать узлы на ловушках и иметь возможность удалить их содержимое на месте, тяжелая дубинка из твердых пород дерева, чтобы оглушить более крупную рыбу ударом по голове, а также прочную кожаную сумку, в которую он складывал свой улов и относил его обратно в свою хижину.
  В ту ночь было очень важно принести в деревню много рыбы, потому что старейшина сказал ему, что группа молодых женщин из соседней деревни направлялась на поиски людей, с которым они могли бы иметь детей. "Если бы у Джодро было достаточно рыбы, чтобы доказать свое мастерство, ему не пришлось бы проводить следующий день в одиночестве на своей циновке", - подумал он.
  Тихо бормоча молитву Бдительному архангелу, Джодро направился к первой из ловушек, которую проверял каждый вечер. Одноногий Пергел был лучшим строителем ловушек во всей деревне, и от него Джодро бесчисленное количество раз слышал историю о том, как слуги Уриила учили своих подопечных-людей бесчисленное количество поколений назад пользоваться канавами и каналами, которые использовались для орошения рисовых полей, а также как пользоваться рыболовными угодьями. Мудрость Уриила была непостижимой, а его забота о людях не знала границ. Джодро присел, нащупал в прохладной воде сизалевую веревку и поднял ловушку. Было так светло, что мгновенная дрожь ужаса пробежала по его спине - и действительно, ни одно серебристое тело не дергалось между стойками, и вода оставалась спокойной. Этого не могло быть! Ловушка никогда не была пустой в течение нескольких недель, и сегодня из всех дней, когда от этого так много зависело для Джодро, ни одна рыба не поплыла в ловушку. Разочарованный, он позволил пустой ловушке соскользнуть обратно в канаву и поплелся по каналу к следующей.
  К ужасу Джодро, эта ловушка тоже была пуста, и, что еще хуже, что-то явно пронзило некоторые стойки острыми зубами и мощным ртом. Рыба не убежала от грабителя. Крошечные обрывки ее серебристо-белой плоти и мерцающая чешуя все еще плавали в воде, которая была слишком темной, чтобы сказать, была ли она все еще красной от ее крови. Джодро выругался. Грабитель не мог быть далеко. Молодой рыбак позволил своему взгляду блуждать по рисовому полю и прислушался в надежде услышать характерные всплески. Некоторые из зверей за последние годы стали достаточно смелыми, чтобы грабить ловушки на берегах траншей, и он слышал о бродячих кошках и диких собаках с подобной хитростью.
  Последним шансом Джодро добиться подходящего улова для невесты была большая группа ловушек, которая была прикреплена к толстому столбу в самом широком месте траншеи посреди воды. Хранители троп научили людей, что некоторые виды рыбы были слишком редки и не водились дальше, и местные оставались на берегу реки, чтобы иметь возможность ловить рыбу ловушками здесь.
  Несмотря на значительную ширину траншеи, вода доходила Джодро только до груди. Уравновешивая себя узелком на голове, он осторожно ступал шаг за шагом по темной илистой земле. Течение было настолько слабым, что оно не могло унести даже маленького ребенка. Во время своего долгого спуска с гор вода за день так нагрелась, что Джодро даже находил удовольствие в этой своеобразной ванне, несмотря на мучавшие его заботы.
  Когда он был всего в нескольких шагах от небольшой платформы, к которой были прикреплены ловушки, как соты на улье, Джодро почувствовал рвущую боль в икре. Что-то теплое поднялось по его голой ноге. Молодой рыбак прыгнул вперед, но нога, в которой внезапно вспыхнула боль, подвела его. Его испуганный прыжок был недостаточным, чтобы спасти его. Лишь кончиками пальцев правой руки он царапал край спасательной платформы. Голова Джодро погрузилась в воду, и его узелок соскользнул в канаву. Его левая рука ненадолго пробежала по неровному, скользкому телу, состоящему из странно правильных узлов и шишек, которое вырвалось от незнакомого прикосновения человека по щелчку плавника. "Костяная щука!" - было единственной мыслью Джодро. Как он мог быть таким глупым, чтобы полностью забыть, что животное, ограбившее вторую ловушку, не обязательно должно было прийти с земли к своей добыче. Он молился, чтобы хищная рыба была одиночкой, а не частью косяка.
  Неповрежденная правая нога Джодро вылезла из грязи, и его плечо ударилось о бамбуковые палки на платформе. Стройное тело хищной рыбы метнулось к его шее сбоку из темноты воды. Две узкие тени быстро просвистели друг за другом мимо уха Джодро. Одна проткнул шею щуки на ширину пальца, пробив защитную хрящевую пластину, другая проткнул покрытое серебряной чешуей брюшко прямо перед зазубренным хвостом. Стремительная атака заставила хищную рыбу еще по инерции двинуться к Джодро, но она была уже мертва. Ее морда, усеянная острыми зубами, безвредно воткнулась в грудь Джодро.
  Так быстро, как если бы Повелитель Мух гнался за ним лично, Джодро сперва поднялся на платформу, а затем поднялся на выступающую из воды часть ловушки. Где-то далеко над ним раздался шум огромных крыльев, но глаза молодого рыбака не могли разглядеть ангела Господа, который спас его. А в том, что спасителем Джодро был крылатый слуга Уриила, две стрелы с зелеными оперениями в теле щуки не оставляли никаких сомнений.
  Осмотрев свою рану, которая была болезненной, но не очень опасной, Джодро вытащил мертвого грабителя за острие стрелы в его шее на платформу. Хвала бдительности Уриила! Животное было почти такой же длины, как сам Джодро, а его тело в два раза толще его мускулистого бедра. Если бы не Уриилит, Джодро, вероятно, не смог бы спастись от ужасной участи рыбьего корма.
  Джодро перевязал свою окровавленную ногу куском веревки, которую достал из одной из ловушек. Когда он снова с благодарностью посмотрел на две стрелы, которыми Уриилит обезвредил хищную рыбу, его взгляд упал на икру, сверкавшую в свете звезд, что цеплялись за нижнюю часть щуки. Животное, должно быть, была самкой. Джодро на мгновение задумался, как старейшины и деревенский священник интерпретируют этот знак, но он не мог представить, что он может сулить что-то хорошее. Неужели его жизнь была спасена только для того, чтобы Господь мог объявить, что многие люди в других местах скоро потеряют свои?

Сгнившая тень

  Задумавшись, Джука бродил между деревьями-великанами в Лесу Слез. Некоторые из них защищали тайну, хранить которую седовласый монах считал своим благочестивым долгом. Были ли правы он и другие члены тайного общества, к которому он принадлежал почти двадцать лет, раскрыв существование Чаши Вечности другому потомку Уриила?
  Что они знали о Тесатииле? Что ж, они знали истории, которые слышал почти каждый обитатель Химмеля. Умбро [Самоназвание храмовников Уриилитов, буквально "тени" - прим. переводчика] восхваляли ангела, чье очищение было уже не за горами. Тесатиил храбрый. Тесатиил неутомимый. Тесатиил мстящая рука Уриила. Но что на самом деле было правдой из этих хвалебных слухов о натуре ангела? Было ли ошибкой обращаться к нему так откровенно? В конце концов, может вернутся в Мон-Салвидж, чтобы спросить совета у аба? А что если это неправда, что Гийом равно знал о Чаше Вечности и одобрял ее планы?
  Джука тяжело вздохнул и остановился перед деревом, в котором спал один из самых смелых и закаленных в боях храмовников Уриила. Монаху всегда было легче сделать умбро предложение, которое он сделал Тесатиилу несколькими часами ранее. В конце концов, умбро были людьми. Совсем другое дело - обратиться к небесному существу, чьи мысли и мотивы никогда не понять смертному. И все же Тесатиил дал понять Джуке, что рассмотрит его предложение.
  Сложнее всего в любом разговоре такого рода было найти правильные оправдания, когда один из героев ордена, которому Чаша Вечности намеревалась дать сон праведника, начнет задавать острые вопросы, ответы на которые не знали даже члены данной ложи. Когда наступит ночь, чтобы пробудить самых верных защитников Уриила? Накануне решающей битвы между ангелами и Семенем Кошмара? Когда именно это будет? Через десять лет? Через сто? Никто не знал, хотя новости с остального континента заставили многих членов Чаши предположить, что прежде чем Господь перестроит Свое творение, пушки заговорят в последний раз, и это будет раньше, чем ожидалось. Говорили, что Рамиилиты скоро вернут себе то, что когда-то было владениями Рагуилитов, которыми управляли Уриилиты после падения Химмеля в Тронхейме. Гарбалеро [Наименование диадохов среди Уриилитов - прим. переводчика] по всей Европе, по-видимому, начали общаться друг с другом более тесно, чем когда-либо прежде. Из Коридора Выжженных земель на востоке поднимались демоны Семени Кошмара одни за другими. Гигантский мост в Африку не строили и не хотели достраивать, а теперь еще и решительный бросок на Британские острова. Предзнаменования, несомненно, становились все яснее.
  Но даже если вербовщикам Чаши Вечности удалось задобрить выбранных ими защитников Уриила, оставалась другая, еще более насущная проблема. Если действительно было так, что Ночь Возрождения была неизбежна, то ложа должна была сделать все возможное, чтобы наконец усовершенствовать ритуал возрождения, который не был полностью передан по наследству, а также провести его на избранных бойцах. Это было величайшим бременем на душе Джуки, и в то же время он скрывал от всех тех, кого ему удалось убедить отдохнуть в прохладных камерах в стволах самых старых деревьев, что пробуждение не столь безопасно, как сон тех, кто будут разбужены, когда это станет необходимо.
  Старый монах почувствовал что-то прохладное и влажное между пальцами ног. У подножия огромного дерева, перед которым он остановился, образовалась глубокая лужа странно вязкой и вонючей жидкости, вонь от которой заставила Джуку подумать о котелке с рыбными отходами. Нет! Сердце Джуки колотилось. Он знал наизусть места на коре ствола, до которых нужно было дотронуться, чтобы открыть доступ к внутренней камере. С почти незаметным шипением и скрежетом трещина в коре сначала разошлась на щель шириной с палец, прежде чем почти вся кора передней части ствола как бы исчезала в задней части. Если раньше Джука благодарил Господа за непостижимый вид, когда открывалась капсула, то теперь он не чувствовал ничего, кроме явного ужаса. Синий, холодный свет, который обычно исходил из капсулы, погас, а отчаянье, наполнившее его, заставило задуматься, не поддавался ли он все эти годы искушению врага, вместо того чтобы исполнять волю Уриила.
  Спящий умбро, которого он сам привел сюда много лет назад, теперь был отвратительной карикатурой на самого себя. Когда-то натянутая бледная кожа, вечно удерживаемая божественной силой капсулы, стала темной и опухшей. Из одной из глазниц сочилась масса, напоминавшая Джуке свернувшийся яичный белок. Рука храмовника Уриила, десятилетиями сжимавшая древко гарпуна, превратилась в комок гниющей плоти и желтоватой кости.
  С дрожью, прошедшей через его постаревшее тело, Джука оторвался от ужасного зрелища. Никто не имел права ничего об этом знать. Сегодня вечером ему придется открыть другие священные деревья, чтобы убедиться, что неудача в этой капсуле была всего лишь несчастным случаем. Джука молил Бога и Уриила, чтобы это было так. Любое другое положение дел было бы ударом, который не только разбил бы Чашу Вечности, но, возможно, и стоил бы войскам Святой Матери-Церкви победы в предстоящей последней битве между добром и злом.

Смерть на деревьях

  Пьеро никогда не любил джунгли. Душный, липкий зной, жужжание и шум больших крылатых насекомых, тревожные крики вонючих обезьян и птиц, густая душная зелень в ее бесчисленных оттенках. Всякий раз, когда дела заносили его в глушь, мускулистый плотный человек ощущал погружение в чужой мир, чья постоянная кишащая и суетливая жизнь наполняла его отвращением, которое не могла вызвать в нем даже самая старая шлюха.
  Ночью отвращение Пьеро переходило в откровенную ненависть к лабиринту деревьев и кустов. Жара сохранялась, а шум из джунглей, казалось, становился только громче. Вероятно, это было из-за того, что лунного света, проникающего сквозь навес, было едва достаточно, чтобы разглядеть стволы гигантских деревьев, не говоря уже о обитающих в джунглях чудищах, издающих странные звуки в темноте.
  Ветеран перелетных птиц испытывал не более чем презрение к напуганным торговцам с пухлыми лицами, которых он и его люди должны были защищать, когда те пробирались через иберийскую пустошь. Будь его воля, они бы не остановились посреди ночи, устали те или нет. Было достаточно плохо, что хилые плаксы отказались путешествовать днем, посчитав это слишком утомительным, а пот лил с их лица. Однако Пьеро слишком хорошо знал, что ночь не даст им ни малейшей защиты или преимущества. Наоборот: эти проклятые верные церкви дикари почти всегда наносили удары по ночам.
  В конце концов, капитан наемников настоял на своем, так как любая дальнейшая задержка каравана вызвала бы неудовольствие короля Лариса. Владыку Мадрида не заботили соль и специи, которыми были нагружены мулы. Скорее всего, гарбалеро с тоской ждал прихода того изможденного человека, вечно бормочущего себе под нос, который брел по грунтовой тропе через зеленый ад в нескольких шагах от Пьеро. Он был представлен перелетной птице как Люмен, и, как говорили, и вроде был в состоянии исполнить желание короля - наконец вернуть ему жизненную силу и радость его юности. Пьеро не имел ни малейшего представления о том, как Люмен планировал это сделать, но надеялся на то, что этот человек не просто хвастливый шарлатан. А иначе голова того вскоре украсит зубчатые стены городских ворот.
  Слабый, почти незаметный шорох и скрежет слева вырвал Пьеро из раздумий. Он ругал себя за невнимательность, хотя, по всей вероятности, это был звук змеи или другого безобидного лесного зверя. Затаив дыхание, он прищурился, пытаясь прочесть путаницу теней и форм впереди каравана. Не было ли движения, суеты, как будто кто-то прыгает? Свистнув сквозь зубы, он остановил караван. Вьючные животные беспокойно фыркали и рыли копытами влажную землю.
  Что-то с шипением пронеслось по воздуху мимо Пьеро, сбив стоявшую позади него перелетную птицу с ног: из плеча того торчало древко копья. Крик раненого, казалось, еще больше раззадорил лесных зверей, которые тут же разразились стрекотом, ревом и визгом. Сильный рывок сбил с ног тело перелетной птицы, и человека, отчаянно махавшего здоровой рукой, стащили с тропы вниз, в чащу ночных джунглей, словно того схватили невидимые руки. "Гарпуны! Эти животные ловят нас, как рыбу!" - подумал Пьеро и вспомнил, как он, будучи мальчишкой, бегал к ручью, чтобы проткнуть колюшку заточенной бамбуковой палкой.
  Пока трусливые торговцы укрывались за телами мулов, которых едва могли сдерживать их загонщики, подчиненные Пьеро подняли оружие, не зная, куда им то направить. Внезапно крик человека, которого, казалось, поглотили джунгли, оборвался влажным, задыхающимся бульканьем, и среди испуганных приспешников гарбалеро с деревьев упали смертоносные тени, с почерневшими лезвия цвета, похожего на перезревшие плоды...

Конец мечты

  Печаль охватила сердце Катулиил, когда она увидела то, что так долго охраняла и что теперь представляло реальную угрозу самому существованию ее ордена. Она задавалась вопросом, что может быть такого опасного в этом месте, что аб Гийом и Уриил решили отправить умбро сюда, в Нормандию, прогнать жителей маленькой деревушки. Арматура сказал ей, со всем почтением к созданию с небес, что также никто не должен знать, что эта деревня, где люди жили долго и счастливо, вдали от всех бед, которые терзали остальную Европу, когда-либо существовала.
  Катулиил была готова признать, что поначалу она тоже была озадачена образом жизни деревенских жителей, так радикально отличавшимся от всего, что она видела раньше в других регионах Европы, за исключением глубокой и искренней веры в слуг Уриила и благодать Владыки, которой обладали жители деревни. Тем не менее, после уничтожения второй группы ангелов, с которыми она верно и честно служила своему Создателю, она была счастлива найти такой источник мира и духовной силы, как это село на окраине территории, управляемой Святой Матерью-Церковью. Ей потребовалось некоторое время, чтобы приспособиться к отношению жителей деревни к тому, что, согласно учению ордена, было отягощено грехом, и что без колебаний сочли бы ересью в других местах. Например, огромная шумная машина, которую ее подопечные использовали для уборки урожая, и длинные столбы с лампами, горящими без масла вдоль зеркально-гладкой черной деревенской улицы. Она давно догадалась, что они принадлежат одному из проклятых гарбалеро из Иберии, но когда Катулиил поняла, что эти инструменты и устройства не умаляют преданности жителей деревни Богу и Уриилу, то постепенно возникла определенная гордость за трудолюбие и усердие тех, кто находился под ее опекой.
  Она хорошо помнила интересный разговор с бегинкой в Химмеле в Мон-Салвидже, которая впервые рассказала ей об этом месте, а поскольку Катулиил всегда любила людей, она быстро приняла предложение, чтобы больше не летать в сонме, а наблюдать за жителями деревни и следить, чтобы те не сбились с пути. Сейчас Уриилитка была сильно поражена тем, что деревня опустела, хотя у нее никогда не было ни малейшего повода для беспокойства или жалоб.
  Катулиил уставилась на факел в своей руке, полыхающее белое пламя которого не мог потушить даже свежий западный ветер. Отсюда заброшенная деревня, площадь которой не превышала размерами большой площади в Монте, выглядела такой мирной, как будто люди просто спали в своих домах, ожидая, когда после захода солнца можно будет возобновить свою ночную работу. Умбро собрали в колодце все предметы ночного использования, транспортные средства и инструменты, испорченные технологией, и облили их маслом. Арматура не осмелилась отказать Катулиил в желании быть той, кто предаст очищающему огню деревню, которую она так полюбила.
  Теперь она кружила высоко над домами со странными плоскими крышами из блестящей серебряной черепицы, снова и снова задавая себе один и тот же вопрос: что же такого опасного в этом месте и в том, что здесь проживало меньше двухсот человек, что его невозможно было сохранить? Должен ли весь ордена Уриила или лидеры других орденов ангелов когда-нибудь узнать об этом? Катулиил почувствовала, как что-то влажное стекает по ее щекам, и с изумлением обнаружила, что плачет.
  Стоп! Не было ли только что движения на окраине села? Сила Уриила, наполнившая телесную оболочку Катулиил, придала взгляду ангела такую остроту, что никто не мог долго прятаться от нее - даже изможденный мужчина, прижатый к стене дома, недоверчиво глядящий на костер, который соорудили умбро из технических приспособлений сельских жителей. Руки мужчины были мозолистыми, а на поясе висели молот и еще один инструмент, названия которого Катулиил не знала, но много раз видела среди корабелов Средиземноморского побережья. Ветер на крыльях Уриила донес до нее обрывки слов на диалекте, которые идентифицировали человека как незнакомца для слуха Катулиил. Худощавый мужчина, по-видимому, долгое время гулял в одиночестве, потому что у него вошло в привычку постоянно разговаривать с самим собой, чтобы сделать свое одиночество более терпимым.
  Катулиил смотрела, как мужчина идет, сначала нерешительно, а потом все быстрее, к площади у колодца, чтобы поближе осмотреть то, что там было собрано. Из его болтовни Катулиил догадался, что этот человек, должно быть, один из корабелов, которых Ангельская церковь в Бресте собрала для окончательной отделки построенного там массивного корабля, необходимого для подготовки его к долгому путешествию на восток, к Британским островам. Видимо, в какой-то момент он решил, что работа для него слишком тяжела, и отправился в глушь, по которой, должно быть, бродил, пока не нашел эту деревню.
  Мужчина только что заметил что-то в вонючей нефтяной куче, что привлекло его внимание. Он тянул и дергал за ручку массивного орудия, которое жители деревни использовали, чтобы опылять свои фруктовые деревья тонким белым туманом. Печаль Катулиил сменилась гневом. Она не могла позволить этому бездельнику осквернить память ее деревни, и если человек с артефактом сбежит, есть риск, что другие узнают о существовании этого места.
  Уриилитка бросила факел в сторону аппарата и быстро натянула стрелу на тетиву. Как только факел с жадным рычанием оживил масло, стрела пронзила шею мародёра. Мгновение спустя мужчина был в огне, как и все остальное. Его покачивающаяся фигура скрылась за яркой завесой, пожравшей всю деревню в считанные минуты.
  Катулиил вырвалась из горячего облака дыма несколькими энергичными взмахами крыльев и уставилась на ревущее пламя. Как бы она ни сопротивлялась, Уриилитка болезненно чувствовала, что сейчас будто бы зажгла собственное чистилище.

Тело рыси

  Старик давно не был на охоте. Не то чтобы он чувствовал себя слишком слабым для этого. Наоборот, его жилистые мускулы почти не потеряли той силы, которая придавала ему такую уверенность в юности. Он просто никогда не находил времени для нее. Однако сегодня ночью у него не было выбора - он должен быть с добычей, и он будет с добычей, если не потеряет след, по которому шел, из-за ошибки, которую не сделал бы даже иберийский ребенок.
  Звуки ночных джунглей были ему знакомы, и он наслаждался тяжелым запахом жизни, который поднимался в голову, как красное вино. Почему он так долго не был здесь? Он ругал себя, как дурака, за то, что был так поглощен своими обязанностями, что лишил себя того удовольствия, которому также поклонялся каждый верный слуга Уриила.
  Добыча, за которой он следовал, была не для его тела, а для духа. Он мог есть оленину в любое время, подчиненные исполнили бы любое его желание. Были времена, когда он упивался этим чувством силы, но теперь из-за этого иногда он чувствовал себя женоподобным и... старым. Предстояло еще так много сделать. Больше, чем он мог себе позволить несмотря на то, что прожил достаточно долго.
  Едва слышный шорох слева от него выдал добычу. Облачный покров, висевший, как свинец, на ночном небе, раздвинулся, и в бледном лунном свете охотник и добыча встали лицом к лицу. Это была незнакомая роль для существа, которое должно было стать добычей старика. Для рыси было мало других обитателей джунглей, которых нужно было бы опасаться здесь, в горных долинах. Одними из них были двуногие, носившиеся по лесу, как тени.
  Лунный свет отражается в кошачьих глазах. Ее усы дернулись, но лапы остались вросшими в мягкую землю, как будто она смирилась со своей судьбой.
  Безмолвно старик пробормотал молитву Уриилу и сжал пальцы правой руки вокруг древка гарпуна. Большим пальцем левой руки он одним плавным движением проверил, правильно ли расположены петли свернутой веревки в другой руке. Менее двадцати шагов отделяло его от рыси, которая все еще не шевелилась.
  Гарпун пронзил грудь рыси до четвертого позвонка. "Нехороший бросок", - подумал старик, дергая обеими руками веревку, которая неминуемо должна была привести к нему добычу. В кошке проснулась воля к выживанию, она зашипела и предприняла обреченную с самого начала попытку бежать на развилку.
  Костяные зазубрины не давали оружию выйти из раны, так что старику ничего не оставалось делать, кроме как держаться за веревку и ждать. Опыт подсказывал ему, что раненое животное, которое становилось все слабее и слабее, не нападет на него.
  После того, как последняя искра жизни покинула рысь, старик подошел к своей добыче, осторожно перевернул ее на спину и отработанным разрезом вскрывал теплое тело. Внутренности животного сверкали перед ним. Дыра в облаках резко закрылась, но старику для этой цели свет был не нужен. Чтобы угодить Уриилу, толкования, которым давным-давно научил старейшина его деревни, можно было делать в полной темноте.
  Рука старика погрузилась в скользкую внутренности рыси. Некоторые вещи никогда не забудешь. Вот печень. Кончики пальцев жадно пробежались по ней. "Гладкая, с острыми краями, - подумал старик. - Хоть что-то". Грубая поверхность означала бы разлад в деревне. Видимо, он мог рассчитывать на поддержку своих слуг.
  Старик искал между легкими сердце рыси. Он уже собирался вздохнуть с облегчением, когда почувствовал вздувшуюся вену там, где ее быть не должно. "Соседняя деревня пытается заполучить наши поля", - вспомнил он. Рамиилиты, которые, как говорят, хотят вернуть Скандинавию? Гавриилиты, которые тоже без приглашения вторглись в земли Исцеляющих Рук?
  Сердце старика екнуло, когда он проверил почки, сжав их после того, как без дурных предзнаменований провел большую часть петель кишечника через руки. "Мягко!" Это означало кровопролитие и трудный путь к цели. Но какая цель? У него было их так много. Было ли это связано с целями Святой Матери-Церкви в целом или только с его собственным орденом?
  Тело рыси больше не могло дать старику ответов. Но он уже и так знал достаточно. Он вытер грязные руки о кошачью шерсть, прежде чем отрезать щетки от ушей и сложить их в небольшой кожаный мешочек на поясе. Завтра он созовет своих ближайших советников, чтобы дать им свою оценку политической ситуации в Европе...
  ...Все с трепетом следили за губам Гийома, когда аб, Хранитель Путей, глава ордена Уриилитов, говорил. Он выступал за поддержку предстоящего завоевания Британских островов в меру своих возможностей, но при этом не собирался прекращать собственных усилий по борьбе с угрозой гарбалеро. И те, и другие заплатят кровью за свои прегрешения.
  
К содержанию
  

Рамиилиты

Полет

  Через некоторое время у Павла не было иного выбора, кроме как столкнуться с печальной правдой: ему действительно удалось безнадежно заблудиться в лабиринте внутренних помещений огромной крепости ордена посреди ночи.
  У узкой лестницы, которую, как ему показалось, он узнал, коренастый новиций [послушник - прим. переводчика] беспомощно остановился и откинул со лба растрепанные волосы. Возможно, его маленькая разведывательная прогулка была не такой уж и хорошей идеей. Даже днем многие коридоры в Химмеле выглядели почти одинаково, а теперь скудное освещение довершило ему окончательное замешательство. Он вспомнил, что держался правее общежития, пока не оказался перед запертыми дверями в лекционные залы. В какой-то момент Имола сказал ему, что оттуда можно подняться по скрытой шахте снабжения на более высокие уровни, которые были закрыты для любого потенциального посетителя. Однако его единственный друг во всем этом огромном здании не сказал ему, насколько запутанным на самом деле был лабиринт коридоров на этих этажах.
  Павел глубоко вздохнул. Он втайне желал немного, чтобы какой-нибудь монах или бегинка нашли его поскорее, и непременно найдут, стыд ему и позор, и, по всей видимости, после нескольких мощных пинков он вернется на свой родной этаж Химмеля, но даже это будет лучше этого ноющего чувства полной потерянности.
  Тихий звук вывел Павла из задумчивости. Разве где-то не была открыта дверь? Слабый отблеск света освещал голый коридор не далее, чем в двадцати шагах впереди. Новиций набрался смелости и нерешительно подошел к свечению.
  Он узнал стройную фигуру бегинки, вырисовывающуюся в дверном проеме.
  - Извините... сестра... я... - пробормотал Павел, смиренно склонив голову.
  - Сюда! Быстро! - прошипела женщина, схватила Павла за рукав рясы и грубо потащила в кабинет, из которого как раз хотела уйти.
  Новиций, спотыкаясь, сделал несколько шагов в комнату, пока не ударился бедром о массивный стол, за которым сидел недовольный монах средних лет.
  - Ты сошла с ума, Елена? Что этот идиот здесь делает? - Изможденный человек приподнялся и уставился на бегинку.
  Елена закрыла дверь и толкнула Павла на стул.
  - Я хочу кое-что узнать, Игорь.
  Павел шаркал ногами.
  - Я просто потерялся, - сказал он со слезами на глазах.
  - Это так? - спросил Игорь, вскинув голову, как хищная птица, рассматривающая свою добычу. - Для новиция ты очень далеко от общежития, где должно отдыхать от тягот долгого дня.
  - Как тебя зовут? - спросила Елена, занявшая позицию позади мальчика.
  - Павел, - быстро ответил новиций.
  Игорь сузил глаза.
  - Может быть, я уже видел тебя раньше? Вместе с магистром Иосифом?
  Павел кивнул.
  - Конечно. Магистр Иосиф ведет мой класс по догматике.
  Двое старших слуг Рамиила обменялись многозначительными взглядами.
  - А что ты думаешь об Иосифе? - поинтересовалась Елена и нежно положила руку на плечо дрожащего мальчика.
  - О, он очень добр ко мне, - пробормотал Павел. - Иногда мы немного разговариваем после занятий. Магистр Иосиф всегда говорит, что я очень способный к обучению, и он уверен, что когда-нибудь из меня выйдет толк. "Вы просто должны всегда соблюдать правила нашего ордена и Святой Матери-Церкви, - говорит он. - Тогда Господь все исправит. К сожалению, в наших рядах слишком много инакомыслящих, - говорит магистр Иосиф. - Все должны подчиняться правилам, если мы хотим победить нашего противника", - на глаза Павла навернулись слезы. - И именно поэтому мне так ужасно жаль, что я... что я...
   - То, что ты проник в закрытые для тебя помещения капитула без разрешения? - укоризненно заметил Игорь.
  Павел закрыл лицо руками и горько зарыдал.
  Елена успокаивающе погладила послушника по длинным волосам.
  - Не волнуйся, Павел. Теперь все, что нам нужно сделать, это убедиться, что никто не узнает о твоем маленьком путешествии.
  - Совершенно, верно, Елена, - уверенно согласился монах с сестрой.
  В душе Павла затеплилась надежда.
   - Это... вы готовы все забыть? Большое спасибо. Я торжественно обещаю вам, что ничего подобного больше никогда не повторится!
  Игоря, похоже, позабавило обещание новиция.
  - Если ты так говоришь, мальчик...
  Когда Павел пришел в себя, бегинка взяла его за руку и вывела в коридор.
  - Я покажу тебе кратчайший путь вниз, - прошептала она, ведя его туда, где две светящиеся стрелы на стене указывали на существование шахты.
  - Стой здесь, - сказала бегинка, указывая на едва различимую трещину в стене. Затем она быстро нажала ряд кнопок рядом с сигнальными стрелками и удовлетворенно кивнула, когда две панели перед Павлом отъехали в сторону с тихим шипением.
  Одним плавным движением рамиилитка подошла к Павлу сзади и сильно толкнула его, отчего новиций с головой окунулся в черноту шахты. Панели закрылись, резко оборвав крик Павла. На обратном пути к своему сообщнику Елена не смогла сдержать смешок. "Как же ты был прав, Павел, - подумала она. - Ты действительно больше никогда не повторишь подобного".

Посланник

  Ангел ждал в условленном месте встречи в монастырском саду. Он стоял спиной к Иштвану перед живой изгородью из роз в полном цвету. Его длинные волосы мягко развевались на легком вечернем ветерке.
  - Вы опоздали, Иштван, - сказал ангел-Рамиилит, обращаясь к смертному слуге Рамиила.
  - Прости, Гилиил, но я должен был убедиться, что за мной никто не следит, - извинился костлявый архивариус в очках с толстыми стеклами.
  - Что должно быть подозрительного во встрече архивариуса и ангела в саду монастыря? - Гилиил склонил голову набок и задумчиво посмотрел на Иштвана.
  Иштван изучал темные линии на лбу Гилиила.
  - Никогда нельзя быть слишком осторожным.
  Ангел сорвал с живой изгороди бледно-розовый цветок и мечтательно покрутил его между своими длинными пальцами.
  - Разве вы не говорили мне на нашей последней встрече, что наше дело набирает обороты на всех уровнях ордена?
  Иштван поправил очки.
  - Возможно так, но популярность в нашем ордене иногда ослабевает так же быстро, как и была достигнута, и мы не должны забывать, что то, чем мы занимаемся, обычно подпадает под категорию ереси.
  С закрытыми глазами ангел вдохнул аромат роз.
  - Вы применяете стандарты людей, мой дорогой, и это стандарты, по которым небесное существо не должны судить.
  Архивариус подошел к ангелу на шаг ближе и прошептал:
   - Понтифик Максимус, конечно, смотрит на вещи по-другому, и он был там, когда наша Святая Мать-Церковь приняла решение отказать людям в силе письменного слова.
  Небесный вестник небрежно отшвырнул розу в сторону, быстро шагнул мимо живой изгороди вправо и схватил вдруг ожившую тень, подкравшуюся к Иштвану и Гилиилу вдоль монастырской стены.
  Толстый архивариус до смерти перепугался, когда ангел вытащил на гравийную дорожку извивающегося мальчика, который, не впечатленный величием небесного создания, изрыгал громкие ругательства и сквернословие.
  - Шпион! - в ужасе выдохнул Иштван и с тревогой огляделся в поисках других подслушивающих, которые могли скрываться в саду. - Как я мог согласиться встретиться с вами в сумерках? Нам нужно было дождаться темноты.
   - Ха! - выдавил мальчик из рук Гилиила и внезапно перестал сопротивляться. - Как будто я не мог вас тогда подслушать!
  - Он прав, - заявил Гилиил и посмотрел на юного подслушивавшего. - Кто ты, дитя мое?
  - Меня зовут Юрий, - ответил мальчик, волосы которого были так коротко подстрижены, что даже слабого света заходящего солнца было достаточно, чтобы сквозь короткую щетину выглядывал его скальп. - Вы, должно быть, архивариус Иштван. Отец Богдан послал меня.
  Архивариус удивленно покачал головой.
  - Отец Богдан? Это отец Богдан из Беловара?
  - Так точно! - ответил Юрий.
  - Для такого мальчика, как ты, это удивительно долгий путь от Балкан до сюда, - спокойно заявил Гилиил. - Ты должно быть принес действительно важное сообщение.
  Юрий гордо поднял свою коротко остриженную голову.
   - Это так, ангел.
   - Почему ты прячешься в кустах, если у тебя есть сообщение для меня? - спросил Иштван.
  - Ты был так занят весь день, что я никак не мог застать тебя одного - и, кроме того, никому больше не позволено видеть меня в монастыре. Я должен хранить свой секрет.
  Юрий украдкой огляделся.
  - Кто этот Богдан, о котором мы говорим? - спросил ангел архивариуса.
  - О, Богдан был одним из самых заметных моих учеников, пока его не отправили в провинцию, - объяснил Иштван, присаживаясь на каменную скамью против изгороди из роз. - Яркий ум, который всегда остро осознавал все риски, связанные с участием в нашем движении.
  Мальчик с готовностью кивнул.
  - Да. Отец Богдан очень умный человек, поэтому он и послал меня к вам.
  - И что? - удивленно спросил Иштван, а затем ободряюще улыбнулся взволнованному мальчику. - Что же просил передать отец Богдан?
  Мальчик глубоко вздохнул.
   - Отец Богдан сказал, что ты и другие учителя грамоты должны стать моими новыми учителями, потому что он больше ничему меня не может научить. Я уже умею читать и писать на общем. Но вы и другие, вы можете научить меня другим диалектам и даже языкам из того, что было до этого, сказал Богдан...
  С удивительно громким треском шея Юрия сломалась под сильными руками ангела-Рамиилита. Мальчик был мертв еще до того, как ангел спрятал тело под изгородью из роз, и лишь тогда к ошеломленному архивариусу вернулся голос.
  - Но, но... - пробормотал Иштван и дрожащими руками снял толстые очки. - Бедный ребенок... Гилиил... ты...
  Монотонная интонация ангела указывала на то, что Рамиилит произнес следующие слова из глубокого прозрения, очевидного для Знающих ангелов:
  - Этот бедный ребенок был шпионом. Его акцент был слишком мягким, искусственное шипение и слишком долгие гласные. Он никогда не был на Балканах. Отец Богдан, вероятно, уже мертв и назвал ваше имя под пытками. Если бы он действительно хотел, чтобы этот Юрий был вашим учеником, он бы дал ему рекомендательное письмо для вас. В конце концов, распространение информации - наша главная задача. К сожалению, я не могу сказать, кто послал мальчика, но в любом случае вы не можете оставаться здесь. Лучше всего уехать сегодня вечером и попытаться пробраться на юг, к Альпам. Укройтесь там в рафаиилитском монастыре. Целители редко задают слишком тщательные вопросы. Иштван тяжело сглотнул.
   - Спасибо за внимательность, Гилиил. Если бы не ты, я бы попался на эту гадкую уловку.
  - Не благодари меня слишком рано, - серьезно сказал Гилиил. - Если вас поймают, и вы упомянете мое имя, я буду вынужден уничтожить остальную часть ячейки, чтобы не ставить под угрозу свое положение.

Подарок

  Аб Арбогаст возмутился.
  Хотя глава Рамиилитов обычно контролировал себя в присутствии других, настоятель Алексис знал его достаточно долго, чтобы легко заметить первые признаки надвигающейся вспышки гнева своего начальника. Маленькая мышца на левой щеке аба почти незаметно дернулась, и то, как обычно похожий на доброжелательного дедушку мужчина втягивал воздух сквозь зубы, говорило о многом.
  Настоятель Алексис прочистил горло.
  - Не стоит придавать такого значения сообщениям из провинции.
  - Разве? - Аб Арбогаст разгладил документ, лежавший перед ним на мраморной плите его стола. - Скажи мне одну вещь. Что знает настоятель, едва ступавший за врата своего Химмеля вот уже последние двадцать лет, о бурях, бушующих в мире снаружи, что угрожают самому существованию нашего ордена?
  Настоятель пожал плечами, не избегая стального взгляда Арбогаста.
  - Возможно, я действительно мало знаю о том, что происходит за пределами этих стен. Но тем не менее я знаю, что Скандинавия далеко.
  Аб Арбогаст насмешливо фыркнул.
  - Как будто физическое расстояние имеет значение! Это касается нашей репутации. Я слышу, как консистория богохульствует до сих пор, когда эти дикари с севера продолжают дурачить нас, - он взглянул на усталого ангела, принесшего ему известие об очередном набеге на процерковный анклав, и теперь стоящего в углу комнаты в ожидании ответа аба Арбогаста. - Ануриил! - позвал он его. - Опиши своими словами еще раз, что произошло в Нарвике.
  Крылатый слуга Рамиила послушно кивнул и сделал шаг вперед.
  - Как пожелаете! Нападавшие пришли, как обычно, в сумерках. Вторгшаяся орда, должно быть, насчитывала двести воинов. Прежде чем городская стража успела предупредить мой сонм, внешняя стена города пала, и враг безжалостно атаковал беззащитных женщин и детей.
  Настоятель Алексис сглотнул.
  - Я понятия не имел, что там есть племена такого размера.
  Ануриил проигнорировал прерывание и продолжил, не смущаясь, с закрытыми глазами.
   - Все без исключения трудоспособные мужчины и те женщины, которые пытались защитить своих беззащитных детей, были вырезаны. Остальных женщин похитили и увели в глушь вместе с детьми. Так же быстро, как они появились, язычники исчезли. Нашим Гавриилитам удалось схватить только одного из нападавших. Несмотря на тщательный допрос с применением всех необходимых средств, дикарь упорно отказывался сообщить нам, где расположилась его орда.
  Неловкое молчание повисло в личных покоях аба высоко над окутанной туманом Прагой.
  Как раз в тот момент, когда настоятель Алексис собирался еще раз прокомментировать рассказ очевидца ангела, аб Арбогаст схватил статуэтку, подаренную ему последним посланником из Рома Аэтерны, и со всей силы швырнул ее на плитку своей комнаты, где та разлетелась на тысячи осколков. После чего аб вскочил и смел все папки со своего стола.
  - Эти животные! - бушевал Арбогаст. - Как они смеют атаковать мой орден и моих подопечных?
  Будь прокляты Рагуилиты! Если бы они так долго не пускали все на самотёк, мне бы сейчас не пришлось беспокоиться о семенах их небрежности. Вот! - Он указал на осколки разбитой статуэтки. - Вы знаете, что это такое?
  - Подарок от Михаилитов... - неуверенно пробормотал настоятель.
  Аб Арбогаст сжал руки в кулаки и ударил ими по столу, как двумя тяжелыми кувалдами.
  - Неверно! Это и есть вся Ангельская церковь, если мы продолжим позволять ее руководству предаваться мелким играм, пока волки воют у ворот. Понтифик Максимус Петр Второй выродился в марионетку своих советников, которые озабочены не нашей священной задачей, а исключительно поддержанием собственной власти. Те самые советники, которые посмеются в свои рукава, как только узнают о нашей слабости.
  Алексис набрался смелости и твердым голосом заявил своему начальнику:
  - Не позволяйте своему гневу заставлять вас произносить необдуманные слова, ваше преосвященство.
  - Избавь меня от правил и предписаний, - сказал аб Арбогаст и выпрямился во весь рост, расправив плечи. - О лидере судят не по его словам, а только по его делам. - Шурша мантией, аб Рамиилитов повернулся к ангелу. - У меня есть задание для тебя, Ануриил. Мы подадим пример, чтобы показать дикарям, что слуг Рамиила нелегко осмеять.
  Ангел склонил голову.
  - Я жду вашего приказа.
  Аб Арбогаст потер руки в тихом предвкушении.
  - Я отправляю тебя и твой сонм в Нарвик. Вы выследите лагерь этих язычников, и мне все равно, та же самая это орда, которая совершила набег на город. За каждого благочестивого ангелита, который потерял свою жизнь, вы поймаете двух дикарей, отрубите им руки и головы и разбросаете их словно ужасный дождь по всему региону. Возможно, это научит варваров немногому уважению к служителям Божьим.
  Настоятель Алексис неловко поерзал на стуле, когда ангел повернулся, чтобы уйти. Едва Ануриил подошел к двери, как глава Рамиилитов снова заговорил с ним:
  - Еще одно, Ануриил. Найди три самые красивые головы и доставь их в Прагу. - Аб Арбогаст сгреб ногой остатки статуэтки. - Я должен отблагодарить кое-кого за подарок.
  
К содержанию
  

Matter Ecclesia (Мать Церковь)

Приговор

  Аб Иштван старался не показывать своей скуки. Машинально он глядел направо, когда говорил тощий прокурор, и налево, когда говорил дородный защитник крестьянина-еретика. В нужные моменты приор Рамиилитов поднимал бровь или потирал подбородок в притворной задумчивости. Хотя такие случаи не были обычным явлением, за время своего пребывания в должности он имел дело с достаточным количеством подобных, чтобы успеть устать от них.
  - Не может быть сомнения, что этот человек, находящийся на скамье подсудимых, нарушил заповеди нашей церкви, - закончил Мирослав свои пространные объяснения, призванные убедить аба в виновности крестьянина. От напряжения кадык монаха сотрясался, будто прыгая вверх и вниз по его костлявой шее.
  - При всем уважении, это чепуха, - возразил толстый Тибек и резко засмеялся так, что массивный живот, растянувшийся у него под грудью, резко задрожал. Мало того, что он был значительно выше своего оппонента, так еще и был человеком со стажем и знал, что прокурор ходит по тонкому льду.
  - Сомнения в невиновности честного Горга в данном случае возмутительны.
  - Правда? - спросил аб Иштван, обмахиваясь ладонью. Каждое лето в последние годы было более душным, чем предыдущее. Настоятеля монастыря раздражало, что ему приходится заниматься такой ерундой, когда есть куда более насущные дела: новая система орошения монастырского сада, гидроизоляция крыши над помещением для послушников...
  - Да, это правда, - отстаивал свою точку зрения Тибек. - Подведем краткий итог: брат мой Мирослав обвиняет подсудимого в том, что тот спрятал в своем доме тайную библиотеку с греховными письменами еще давно. Он опирается на тот факт, что между глиной и тростником внешней стены дома обвиняемого были найдены несколько страниц книги, написанной, по-видимому, еще до Великого потопа.
  - Значит, дело ясное, - сказал Мирослав. Он поправил хрупкие очки, которые сделала ему бегинка-Рафаилитка в знак благодарности за помощь в прояснении запутанной юридической ситуации. - Крестьянин Горг - еретик!
  При каждом упоминании его имени невысокий человек, сидевший жалкой тенью рядом с Тибеком, заметно вздрагивал. Он просто не хотел верить в то, что здесь происходит. Как он попал в это?
  - Приговор еще не вынесен, - невозмутимо ответил Тибек на пронзительный взгляд Мирослава. Его было не так-то просто запугать.
  - Тибек прав, - сказал аб, сложив руки на коленях и сделав серьезное выражение лица были руки на коленях и серьезное выражение лица. - Я еще не вынес окончательное решение. Тем не менее, текущая совокупность доказательств дает мало оснований ссылаться на смягчающие обстоятельства.
  - Могу я сделать несколько комментариев по этому поводу? - спросил Тибек.
  - Давай, - снисходительно ответил аб Иштван, откидываясь назад. Дело все-таки обещало быть интересным. Аб ценил ясный и острый ум Тибека и задавался вопросом, есть ли у хитрого старого монаха туз или два в рукаве.
   - Прежде всего, - начал Тибек, - я хотел бы предположить, что как слуги Рамиила мы, возможно, упустили важный факт, который мог бы доказать невиновность Горга.
  - Какой же? - уточнил аб Иштван.
  - Этот крестьянин не умеет читать. Что он должен был делать с секретной библиотекой? Горг просто счастлив, когда он может заняться своими дневными делами, а вечером выпить чашку или две рисового вина. Его не интересуют нечестивые знания.
  - Тьфу, - усмехнулся Мирослав. - Чтобы грешить, не обязательно быть грамотным. Разве на найденных страницах не были также литографии с изображением своеобразных орудий и машин? Устройства, которые могли появиться только в больном уме слуги Повелителя Мух?
  - Я очень хорошо знаю, о чем вы говорите, брат Мирослав, - ответил Тибек, которого возражение прокурора не смутило. - Есть прецедент из Праги, но там был несколько иной случай. Там рассматриваемые документы не были вмурованы в стену, а хранились в сундуке на чердаке. Но раз мы говорим о конструктивных особенностях дела, нельзя не упомянуть, что Горг не строил дом, в котором живет. На самом деле, это самое старое здание в деревне. Кто знает, возможно, первоначальный строитель совершенно без задней мысли использовал страницы старой книги в качестве дополнительного герметизирующего материала для защиты от влаги.
  - Кто знает? Кто знает? - сказал Мирослав, подражая адвокату предполагаемого еретика. - Это все домыслы. Возможно, в этом селе давно гноится ересь, а данный крестьянин - глава еретического культа, который бессовестно скрывается прямо у нас под носом..
  - Я прошу вас рассуждать здраво, - строго произнес аб. - Мы ни к чему не придем, если будем здесь рисовать ужасные картины, которые в конечном итоге лишь бросают вызов нашему собственному авторитету.
  - Простите меня, почтенный аб, - сказал Мирослав, опустив голову. - Я отнюдь не собирался производить на вас такое впечатление. Но факт остается фактом: у крестьянина Горга в доме были еретические писания.
   - Хороший выбор слов, брат Мирослав, - произнес Тибек и развел руками. - Они были у него дома. В его доме. Как часть стены. Как, спрашиваю вас, мог он совершать предполагаемые греховные дела и смотреть на изображения на страницах, когда они были прочно вмурованы в стены его жилища? Или вы хотите сказать, что он взламывал стену каждый раз, когда у него возникало нечестивое желание видеть творения врага?
  - Эразм Варшавский написал замечательный трактат об изобретательности еретиков, в котором раскрывается коварство, на которое они способны, - ответил Мирослав, подняв палец, как бы в качестве упрека. - Чтение этого мастерского трактата - священная обязанность каждого служителя Господа, серьезно занимающегося вопросами права. Что говорит против того факта, что крестьянин Горг поступал именно так, как вы только что описали, брат Тибек? В конце концов, глина на стене, о которой идет речь, была еще свежей, когда прибыли храмовники. Тибек довольно усмехнулся: Мирослав по неосторожности попал в расставленную им ловушку.
   - Хотя ни один слуга Знающего архангела, насколько мне известно, еще не написал об опасностях движения повозок, думаю, эту работу все же нужно будет когда-нибудь написать. Аб моргнул.
   - Что ты хочешь этим сказать?
   - Глина на стене была еще свежая, потому что всего два дня назад телега с волом, возница которой задремал, сильно повредила дом крестьянина Горга. И этому есть многочисленные свидетели, - проговорил Тибек, а затем сел и потер живот. - Итак, то, с чем мы здесь имеем дело, является простым совпадением, скорее даже счастливым, потому что в конце концов мы узнали о существовании опасных документов только благодаря этому несчастному случаю.
  - Хорошо, - сказал Иштван, расправляя плечи. Его желудок заурчал от того, что он съел только тарелку риса этим изнуряюще жарким утром. Эти дебаты и так уже отняли у него драгоценное время. - Услышьте приговор, который я выношу от имени Господа, Верховного Понтифика и архангела Рамиила: дом крестьянина Горга нужно сровнять с землей, чтобы гарантировать уничтожение всех еретических документов.
  Горг тяжело вздохнул. Его жизнь была спасена, но где ему и его семье теперь жить? Без дома человек ничто.
  - Однако милость Всемогущего не знает границ, - продолжал аб Иштван. - Я предоставлю полдюжины моих самых сильных новициев, чтобы построить новый дом для фермера Горга. Пока дом не будет достроен, он и его семья будут гостями монастыря.
  С этими словами аб встал, произнес краткое благословение над присутствующими и поспешил покинуть зал суда. Со слезами на глазах Горг взял руку Тибека и с благодарностью поцеловал ее. Пока на службе церкви будут такие люди, как этот достопочтенный монах, его вера в Бога и ангелов будет оставаться такой же непоколебимой, как и всегда.

Бастион

  Твердыня еретиков казалась неприступной. Густис уже два дня пролежал в грязи здесь, у подножия холма, со своими товарищами - живыми и мертвыми, ибо до сих пор нельзя было оказать последнюю милость павшим.
  Еретики были настороже, а их адская машина, казалось, готовилась в любой момент извергнуть огненную смерть и разрушение на любого врага.
  С того места, где стояли храмовники, крепости еретиков почти не было видно - кроме гладкой серой навесной стены с узкой горизонтальной щелью посередине. Вопреки ожиданиям, эта стена представляла собой до сих пор непреодолимое препятствие.
  Если бы не арматура, Густис был бы в отчаянии после первого неудачного нападения на бастион нечестивцев. Эти трусливые крысы, естественно, не осмелились покинуть свое логово, чтобы сразиться со святыми воинами на поле брани честно. И они знали, что храмовники не смогут достаточно быстро взобраться по крутому гравийному склону.
  Густис вздрогнул, когда вспомнил, как Тина была буквально изрешечена рядом с ним. Мгновение назад она была лучезарной поборницей Господа, бесстрашно идущей в бой против всех врагов Святой Матери Церкви, но затем раздался грохот, и ее стало швырять, как тряпичную куклу, пока она, наконец, не упала, вся в крови и бесчисленных ранах, перестав шевелиться. Теперь ворона села ей на грудь и вяло клевала ее череп.
  Но, в конце концов, Тине повезло больше, чем Ярославу. Свету внутри нее была дана свобода, а воин Рафаила все еще беспокойно катался по постели, снова и снова пытаясь сорвать повязку, которой были обмотаны остатки его лица. Густис молился Рафаилу, чтобы он сам избежал такой же участи. Жестокая, быстрая смерть была гораздо предпочтительнее обезображивания, какими бы искусными ни были врачи его ордена.
  Сквозь угасающий свет дня к посту Густиса пробежала пригнувшаяся фигура. Легкость, с которой она двигалась, не оставляла сомнений, что это Ян из арматуры. Густис затаил дыхание. Захочет ли светловолосый великан начать еще одну атаку, даже несмотря на то, что второе нападение арматуры была также легко отражено?
   - Он скоро будет здесь, - прошептал Ян, присев рядом с Густисом за скалой, которая защищала храмовника Рафаила от нечестивого механизма богохульников.
   - Он? - недоуменно спросил Густис. - Разве ты не послал Николенн призвать сонм ангелов?
  Ян покачал головой.
   - Нет. Это не имело смысла.
  - Не имело смысла? - спросил Густис и его сердце упало. - Как нам противостоять еретикам? Нам нужны наши крылатые братья по оружию.
  - Возможно, - сказал Ян, положив руку на плечо своего подчиненного. - Но на данный момент здесь всего несколько сонмов. Борьба с бриттами сковывает наши силы. Я послал Николенн за кое-кем другим.
   Густис на мгновение пожалел, что не был одним из храмовников, отправившихся на "Терра Нове" к языческим берегам.
   - Но рядом должен быть хоть какой-то сонм. Они же не могут быть все на островах. Густис увидел, как сверкнули зубы Яна. Арматура был слишком хладнокровен, чтобы не улыбнуться даже в этой ситуации.
  - Здесь, в Альпах, гонец слишком много проведет времени в пути, прежде чем достигнет такого отряда. Но, возможно, нам не нужны ангелы, чтобы взять ситуацию под контроль.
  - Ты говоришь загадками.
  - Помнишь черную лошадь в монастырской конюшне?
  - Конечно! - уверенно кивнул Густис. - Прекрасное животное статного роста. Но как лошадь может помочь нам?
  - Нам поможет не лошадь, а ее хозяин, - пояснил Ян.
  Густис все еще ничего не понимал.
  - Всего один человек? И что это нам даст?
   - Это не простой человек, - ответил Ян, и в его голосе было почти столько же уважения и признательности, как если бы он говорил об ангеле. Но был ьам еще один оттенок, которого Густис прежде не слышал у арматуры: страх. - Он пеккатус. [Пеккати - служители церкви, которым разрешено пользоваться некоторыми запретными технологиями. Прим. переводчика] И вдруг зловещее шипение нарушило напряженную тишину, воцарившуюся над этой отдаленной долиной с момента последней атаки храмовников.
   - Там! - закричал Ян и указал пальцем на длинную полосу огня, которая пронеслась по воздуху с головокружительной скоростью.
   Густис с трудом проследил взглядом за жутковатым фантомом, но у него было представление о том, где эта упавшая с неба звезда врежется в склон. И действительно: с громким треском в этой точке стена еретиков лопнула. Именно там в этой крепости, очевидно, заблудшие сокрыли тот греховный аппарат, жертвами которого пало столько честных воинов Господних.
  Светящийся шар из дыма, угольков и огня поднялся в небо. Никто из грешных стрелков не смог бы выжить в этом аду. Густис почувствовал, как тонкие волоски на его затылке начали вставать дыбом. Неужели ему хватило благодати увидеть, как гнев Всемогущего обрушился на еретиков? Как в те времена, когда Он сравнял с землей проклятый Лиссабон и наверняка вселил страх в души язычников Британских островов.
  - Хвала Господу, хвала его ангелам, - благоговейно прошептал Ян и удовлетворенно кивнул. - Рассказы о пеккати правдивы.
  - Э-э-это был пеккатус? - в замешательстве пробормотал Густи. - Этот удар - дело рук одного человека?
   - Да, - сказал Ян, оглядывая остальных своих мужчин и женщин. Из-за надежного укрытия уже начали неуверенно выглядывать первые головы. - Готовьтесь к следующей атаке, - крикнул арматура. - Обещаю, на этот раз это будет легкая прогулка.

Комтур

  Олмас ненавидел поселения в глубине страны. Его нежелание бывать там не имело никакого отношения к тому факту, что до них было труднее добраться, чем до тех, что находились ближе к одному из оживленных торговых путей. Скорее, в маленьких деревнях было больше проблем, чем в больших поселениях.
  Он напряженно ерзал в седле своего жеребца, наблюдая, как жители деревни спешат между своими хижинами, чтобы отдать десятину. Люди были истощены, и он все время слышал сухой свистящий кашель. Олмас надеялся, что сырость не проникнет к нему в рюкзак, иначе это сделало бы вещи, находившиеся в нем, непригодным для использования. Он тщательно проверил, как сидит черная ткань, которой он завязал рот и нос. В таких местах нельзя быть слишком осторожным.
  Бернгин, ротмистр, вопросительно посмотрел на Олмаcа.
  Комтур пожал плечами.
  Эти двое путешествовали вместе так долго, что понимали друг друга с полуслова.
   Бернгин спешился и осмотрел мешки с мясом и рисом, которые жители деревни несли на небольшую площадь перед часовней. Ротмистр застонал. Он предпочел бы манну, но следовало ожидать, что в этом регионе люди в основном будут рассчитываться натурой.
  Матерь, измученная заботами женщина, в чреве которой, должно быть, уже давно не было потомства, подошла к комтуру с опущенной головой.
  - Мы готовы, герр, - прошептала она.
  Олмас огляделся.
  - Я не вижу детей.
  - Они в ризнице, - сказала матерь. - Из-за ливня.
  Одним плавным движением Олмас соскользнул с седла.
  - Некоторым из них придется к этому привыкнуть во время путешествия к Химмелю.
   - Извините, герр, - шептали деревенские старейшины, делая приветственный жест в сторону своего ветхого храма.
   Олмас хмыкнул и побрел по грязи, которой было по щиколотку, к ризнице. Там дьяконша присматривала за дюжиной детей, которые смотрели на устрашающего человека в длинном плаще. В сколько таких пар глаз заглянул всадник? Малыши казались кроликами перед змеей. Трудно поверить, что эти существа должны стать гордыми служителями церкви. Что ж, немного амброзии превратит страхи избранных в веселье, как только они усядутся в свою ярко украшенную повозку. В этом году, так или иначе, он сможет претендовать только на двоих детей из этой деревни.
  - Встаньте в очередь.
  Дьяконша была поражена мягким тоном комтура. Отряд, который раньше собирал десятину в их родной деревне, обращался с людьми куда жестче, чем эти люди со странным акцентом. Возможно, они были родом из земли Гавриила?
  Дети нерешительно подчинились. Олмас подошел к ним. Мальчик справа казался хорошим выбором на первый взгляд. Судя по чертам лица, ему было не больше семи, но если оценивать рост, он вполне мог быть на год или два старше. Затем комтур заметил, что у мальчика слегка искривлено бедро, и отвел взгляд. Следующий ребенок был слишком маленьким - Олмас подумал, что он научился ходить всего несколько недель назад. Рядом с ним стояла жалкая девочка, наряженная по этому случаю матерью. Ее черные волосы блестели как шелк, на ней было что-то похожее на свежевыстиранное платье, расшитое цветными деревянными бусинами. К сожалению, остальная ее внешность не оставляла сомнений в том, что малышка была слабоумной.
  Олмас покачал головой. Он мог понять, почему родители этого ребенка предпочли бы оставить его в лоне Церкви, но не мог одобрить такого отношения. Что ему с ней делать? Ангелитам нужны были талантливые дети безупречной внешности, и его работа заключалась в том, чтобы отбирать таковых.
  Блондин привлек внимание Олмаса. Он был старшим из детей и скоро должен был быть готов к конфирмации.
  - Как тебя зовут? - спросил командир и присел на корточки перед ребенком.
  - Беньядикт, - благоговейно ответил мальчик, но Олмас не мог не заметить, что в этом слове была нотка гордости. Мальчик, вероятно, счел за честь, что с ним разговаривает командующий отрядом.
   - Беньядикт, возьми свои вещи и подойди к человеку, который собирает десятину перед церковью. Ты отправляешься в путешествие.
  Мальчик сглотнул.
  - Да, герр.
  Пока Олмас осматривал другого ребенка, сквозь стук дождя, который не прекращался, послышался пронзительный крик.
  - Беньядикт - первенец Наташи, - извиняющимся тоном пробормотала матерь. - Она хорошая, благочестивая женщина, которая много работает.
   - Господь вознаградит ее, - ответил Олмас, повернувшись к следующему ребенку. Что-то в позе девочки вызвало у него подозрения, она как будто старалась не переносить вес на левую ногу, но так как ее сильно трясло, у нее это просто не получалось.
   - Что с тобой? - прошептал Олмас. - Давай посмотрим.
  Ребенок вздрогнул от прикосновения черной перчатки комтура, но малышка сохранила самообладание, приподняв подол своего платья. На ее бедре был запекшийся от крови порез, которому не больше дня или двух.
  Олмас погладил девочку по волосам.
  - Все будет хорошо, малышка.
  Комтур подошел так близко к матери, что их лица почти соприкоснулись.
  - Приведите мне мать этой девочки!
  Матерь молча встретила этот прилив холодного гнева.
  Не дожидаясь ответа, комтур вышел на передний двор и вытащил свой длинноствольный пистолет. Хорошая, дорогая штука. Шедевр иберийского оружейника. Олмас с тихим щелчком взвел курок. Не обращая внимания на встревоженные взгляды жителей деревни, он сел на мешки с рисом и ждал там, пока матерь не вернулась, ведя за собой молодую женщину, которая напомнила Олмасу его бывшую спутницу. Лира, которая так никогда и не родила ему ребенка. Женщина, которая носила под сердцем чужой плод. Женщина, которая открыла ему глаза на тот факт, что у храмовника вроде Олмаса был только один способ вернуть благосклонность Господа.
  - Ваш ребенок ранен, - сказал комтур голосом, лишенным сострадания. Женщина побледнела.
  - Она упала, герр, она...
  Комтур наотмашь ударил дулом своего оружия женщины по лицу, и она, хныкая, упала на землю, прижав руку к разбитой переносице.
  - Это за то, что соврала мне.
  Затем Олмас еще раз сильно ударил рыдающую мать.
  - А это за то, что причинила вред собственной плоти и крови, чтобы скрыть ее от меня.
  Комтур дрожал от гнева.
  - Ты же должна понимать, что куда бы я ни отвел твою дочь, ей было бы лучше, чем здесь. Кто знает, возможно, однажды она бы даже стала кардиналом. Но ты украла у нее этот шанс - из эгоизма!
  Матерь успокаивающе подняла руки.
  - Она не знала, что делает.
  Олмас убрал пистолет в кобуру и посмотрел на матерь.
  - Ты обязана сделать все возможное, чтобы предотвратить причинение вреда детям в вашем поселении, и если я снова увижу что-то подобное во время моего следующего визита, вы все будете сурово наказаны. Господь мне свидетель.
  Затем комтур сел на коня.
  - Прочь отсюда. Я на сегодня насмотрелся на деревенщин, не знающих своего места.
  Он пришпорил жеребца и выскочил из деревни. Во что бы то ни стало, ему придется уговорить пастыря назначить ему новый маршрут в следующем году. Олмас ненавидел поселения в глубине страны.

В начале

  На улице уже несколько дней льет дождь. Что, если шлюзы Химмеля никогда больше не закроются?
  Старик у окна вздохнул и заставил себя не отвлекаться на подобные раздумья. Колин и Николо были правы: есть дела поважнее, чем гадать и мечтать.
   - Люди будут задавать вопросы, - настаивал Колин на том, о чем говорил уже несколько часов. - Основа прочная, но все еще слишком много пробелов.
   - Тогда, наконец, ясно скажи, что ты имеешь в виду, - проворчал Николо и хлопнул ладонью по столу так, что тонкие хрустальные бокалы яростно зазвенели. - У нас нет вечности. Наши люди в поселениях становятся беспокойными. Кто-то должен остановить хаос, прежде чем он поглотит нас.
  - Поспешные действия могут оказаться смертельной ошибкой, мой мальчик, - заметил Пиачи и, наконец, оторвался от вида городского пейзажа, расстилавшегося во всех направлениях далеко внизу. - Мы должны создать что-то, что прослужит дольше, чем все, что когда-либо изобретало человечество.
  Колин кивнул.
  - Наши возможности значительны. К сожалению, таковы и риски нашего плана.
   - Я думаю, мы все согласны с тем, что, как только мы запустим проект, никто не сможет оказать нам серьезного сопротивления, - нетерпеливо прорычал Николо. - Наша военная мощь будет подавляющей.
  - Такая обширная территория, как европейский континент, никогда не будет полностью умиротворена, если мы не объясним людям, что такое рабство лучше для них прочих альтернатив.
  С содроганием Пиачи подумал о донесениях шпионов, которых они отправили в более отдаленные районы континента. Он получал информацию о безумных диктаторах, фанатичных культах и даже о невероятном вырождении вроде каннибализма и ритуального инцеста.
  - Кто сможет сомневаться в ангелах? - вмешался Николо. - Мы дадим людям осязаемые доказательства истинности наших учений.
   - Люди не глупы. Они необразованные, да. Но не дураки, - сказал Колин и медленно погладил свои редеющие волосы. - Мы хотим внушить людям, что ангелы - это воины Господа, которых Он послал на землю вести священную войну, не так ли?
  - Хорошо, что ты понял хотя бы это, - передразнил Николо, презрительно сморщив нос.
   - Если Бог посылает своих воинов, то почему они выглядят как дети? - Колин разыграл свою первую предполагаемую козырную карту. - Почему он не посылает в виде сильных людей? Почему эти воины вообще похожи на человека?
  Застонав, Пиачи опустился на свободный стул за столом.
  - Правильный вопрос, но не тот, на который нельзя дать удовлетворительный ответ.
  Колин скрестил руки на груди.
  - Ну давай, мне любопытно.
  - Во-первых, Господь создал человека по своему образу и подобию, - пояснил Пиачи, подчеркивая свои слова искусно вкрапленными жестами - тут поднятый указательный палец, там сжатый кулак. Даже самые одаренные ораторы древности гордились бы им. - Следовательно, не может быть сомнения, что Он создает и тех существ, которые еще выше человека, по своему образу и подобию. В этом случае, стоит добавить, Он даже наделяет их неизменным обликом. Человек, напротив, на протяжении всей своей жизни все дальше и дальше удаляется от той божественной чистоты, в которой Он видит истинный свет. Превращение из ребенка в мужчину - это не взросление, а потеря. Господь подобен ребенку - безграничен в Своей благости и безграничен в Своем гневе. Простой факт, который может понять любой, кто когда-либо наблюдал за ребенком в течение длительного периода времени. Он то собирает цветы для матери, то отрывает лапки насекомому. Разве это не объясняет дела Господа, как мы того желаем?
  Николо дерзко ухмыльнулся, но Колин еще не сдался.
  - Что ж, этим мы объясним, почему ангелы принимают форму детей. Но почему Господь лично не вмешивается в борьбу со злом, хотя говорят, что Он так заботится о том, чтобы добро восторжествовало?
  - Может быть, люди прогневили Его, поэтому Бог просто посылает своих представителей вместо того, чтобы вмешаться самому.
  Колебание в голосе Николо свидетельствовало о том, что он считает свою попытку дать объяснения достаточно неадекватной. Внезапно просторная комната, в которой он сидел с другими лидерами движения, показалась тесной и душной. Было ли это просто его воображение, или оборудование, которое ранее обеспечивало такой чистый воздух для дыхания, вдруг отказало? Нет, низкий гул, возвещавший о работе машины, не прекратился.
  - Бог не сердится на людей так сильно, как тебе кажется, старый друг, - сказал Пиачи, качая головой. - Подобное толкование усилит подозрение, что Он может ошибаться. Должна быть другая причина его нежелания вмешиваться: милосердие.
   - Какова благодать в том, что Он не вмешивается в ход вещей? - спросил Колин.
  - Благодать Господня состоит в том, что Он даровал нам свободу воли, - объяснил Пиачи. - Если бы Он сам вмешался напрямую, то не дал бы людям возможности принимать собственные решения. Важно иметь возможность свободно исповедовать волю Его, Его ангелов и Его церкви. Если бы это было не так, то какая разница была бы между Ним и одним из тех тиранов, перед которыми люди сегодня уже так бессильны?
  - Нам никто не поверит! - вмешался Колин. - Помните, как мы хотели распространять новую веру в самом начале?
  - Они поверят нам, когда увидят ангелов, - многозначительно сказал Николо. - И даже это не сработает... что ж, в нашем распоряжении есть и другие методы.
  - Но в этом-то и беда, - сказал Колин, а затем вскочил и подбежал к окну. - Там живые люди! Если мы даем им выбор исповедовать нашу веру или умереть, мы заставляем их верить в учения нашей церкви.
  - Я не понимаю, в чем твоя проблема, - усмехнулся Николо. - Ты же сам сказал: у них ведь есть выбор. Это гораздо больше, чем можно ожидать от многих других правителей. И как должна, по-твоему, выглядеть альтернатива? Настоящее миссионерство? У нас нет на это времени. Или ты хотел бы годами скитаться по стране и убеждать всех в благой вести добрыми словами? Удачи. Я уже вижу твою голову над городскими воротами какого-то сумасшедшего, который случайно наткнулся на старую казарму и сделал себя королем своего родного края.
  - Вы говорите о выборе там, где его нет. Рабство или смерть - разве это выбор? - голос Колина казался все более отчаявшимся. - Не поймите меня неправильно: я не хуже вас знаю, что люди не умеют обращаться со свободой. Время, в которое мы живем, лучшее тому доказательство. Я просто сомневаюсь, что люди купятся на эту "свободу воли", когда мы, наоборот, так явно пытаемся лишить их ее. В соответствии с твоей интерпретацией, Пиачи, свобода воли - вообще всего лишь иллюзия, хуже того, ложь.
  Пиачи взял свой бокал с вином и не торопился с ответом. Только сделав крепкий глоток, он посмотрел Колину в глаза, по-доброму улыбнулся и спросил:
  - Разве свобода воли не всегда была ложью? Так как же мы можем украсть у людей то, чего не существует?
  
К содержанию
  

De Bello Britannica (Битва за Британию)

Хронология Британии

  Хотя бритты вели гораздо более подробную историографию, чем ангелиты, в хрониках язычников тоже есть пробелы, в частности время Пляски святого Вита привело к большой потере знаний и также почти не задокументировано. С появлением домов танов децентрализованная форма правления и ревнивая настойчивость в отношении вековых притязаний также затруднили создание полных анналов. Приведенные ниже даты относятся к официально известной британской истории.
  
  2064-2084. Десятилетия отступничества: раздираемая гражданской войной Великобритания отворачивается от объединенной Европы. . Многие записи о том времени уничтожены.
  12.04.2084. Ричард Саммер коронован королем Британии. Культурная кампания против "европейского эгалитаризма".
  11.01.2093. Пляска святого Вита приходит в Лондон и другие крупные города. Начинается массовое бегство людей в сельскую местность.
  16.05.2093. Предположительно последняя английская жертва первой волны Пляски святого Вита умирает в графстве Кент.
  Начало 2095-го. Большая часть прибрежных районов Британии была затоплена приливами. Немногие выжившие бегут вглубь страны.
  Середина 2124-го. Последний представитель королевской семьи Саммер умирает, как и многие британцы во второй волны Пляски святого Вита.
  02.02.2126. Движение друидов официально основано в Девоншире. Оно учит возвращению к "старым путям", но подвергается массовому притеснению и противодействию со стороны местных военачальников.
  Конец 2162-го. Лишь недавно воссозданные новые силовые структуры рушатся из-за третьей волны Пляски святого Вита. Британия погружается в 'темные века'.
  2188. Учредительный парламент собирается в Лондоне и своей резолюцией определяет границы территории Англии.
  2188-2192. Восстановлена связь с правителями других регионов Британских островов. Основаны Терри в их нынешнем виде.
  2193. Термин "дом танов" стал общепринятым для сфер власти отдельных правителей, которые затем с годами приняли титул "тан".
  2201. Первые ангельские войска и разведчики достигают Британии. Происходят стычки с верующими в ангелов (в основном в британских владениях на материке).
  08.11.2209. Представители Национального парламента и посланники Понтифика подписывают мирный договор.
  2210. Согласно резолюции Национального парламента, Англия отказывается от всей собственности, не являющейся частью Британских островов, и провозглашает Новую великолепную изоляцию.
  2211-2215. Крах британской экономики из-за жесткой изоляции.
  04.04.2215. После длительных и жестких переговоров с ангелитами Лондон становится свободным портом под контролем Лондонского совета.
  02.02.2222. Усиление движения друидов. Всеобщие забастовки и теракты вынуждают танов к военному вмешательству.
  17.09.2229. Официальное признание дру вторым сословием. [Примечание переводчика. Дру - неязыческое духовенство Британии, по аналогии с верхами Ангельской церкви владеет некоторыми остатки утерянных технологий. Все дру - исключительно женщины, в зависимости от возраста, делящиеся на три категории - дева, мать и ведьма.]
  2230-2245. "Война малых волн": Кровопролитные столкновения ангелитов и бриттов в открытом море.
  2245. Возведение укреплений на южном побережье Британских островов. Рост войск обороны под эгидой Национального парламента.
  2260. Усилия по самообеспечению распространились среди британцев. Волнения привели к введению крестьянских и буржуазных сословий.
  20.02.2262. "День огненных духов": Дру по всей стране борются против использования определенных технологий, чтобы избежать гнева огненных духов. В качестве предупреждения обитатели "Потустороннего мира" уничтожили небольшой городок Ортис в Кармартене (Уэльс).
  2262-2266. "Годы пылающего гнева": Духи огня постоянно разрушают деревни или иное имущество, пока, наконец, Национальный парламент не вмешивается и не вводит каталог запретов дру по всей стране. Этот документ подтверждают новоизбранные аспекты Зимней Королевы. [Главы дру, куда избираются по одной женщине из трех возрастных категорий - прим. переводчика.]
  2271-2307. "Брачные войны": борьба за власть между дру и отдельными танами вспыхивает в Британии и заканчивается только с приходом Летнего Короля. Устанавливается самостоятельность рощ и предусматривается подготовка юристов и коппперов.
  2307. Экономический бум по всей Британии приносит общее процветание и укрепление кастовой системы.
  2392-2397. Между танами вспыхивают отдельные небольшие войны, которые в конечном итоге приводят к установлению системы "танских войн".
  13.05.2455. Испуганные рыбаки сообщают о больших пожарах в море недалеко от Исландии. Беспорядки и хаос вспыхивают в Британии на фоне опасений новых "годов пламенного гнева". По настоянию дру многие технологические предметы изымаются и сдаются на хранение.
  2475. Национальный парламент после долгих лет разногласий находит достаточно сплоченности, чтобы начать общебританскую кампанию против "злых духов", которые принялись появляться по всей стране. Добровольческие отряды во главе с матерями формируются для того, чтобы взять верх над духами.
  2531. Корпус Призраков расформирован под давлением дру, его бойцы включены в состав малых гвардий танов.
  2535. С подачи Новой Ганзы большое количество крупных и мелких торговых домов открыли офисы в Лондоне. В результате значительно укрепляется торговля, и Лондон становится одним из важнейших торговых центров Европы.
  2572. Дру выслеживают и уничтожают многочисленные ячейки "Последователей Утренней Звезды". Только лондонская секта выживает и остается скрытой в нижнем городе.
  2620-2630. Постепенное возвышение Нового Ганзейского союза. Ганзейский союз скупает многочисленные представительства, но продолжает управлять ими под их старыми старым названиями.
  16.11.2656. Завершение строительства и запуск "Терра Новы". [Гигантский корабль, созданный для вторжения на Британские острова ангелитами - прим переводчика.].
  04.01.2657. Прибытие "Терра Новы" к Лондонскому острову и начало "Великой оборонительной войны".
  Декабрь 2657. Англия и Уэльс в большинстве своем захвачены ангелитами, которые официально объявляют об окончании войны и своей победе.

Потусторонний мир

  Гэри снова и снова ругал себя за глупость. Из всех людей, он, как коппер, оказался в ситуации, которая едва ли могла быть хуже. Слава духам, по крайней мере, никто в его округе не узнает, какая безграничная глупость стоила ему жизни. Другие правоохранители наверняка бы посмеялись над ним и увековечили бы его как печального героя сатирического рассказа.
  А ведь он просто не хотел беспокоить дру по всяким пустякам. В конце концов, старая Алиса много говорила, а день и так был длинным. В последний раз, когда она утверждала, что мстительный дух из Потустороннего мира забрел в Лейкс, предполагаемой угрозой оказался дикий кот, заблудившийся в чулане в доме старушки.
  Итак, Гэри решил взять дело в свои руки, когда Алиса взволнованно подбежала к нему, чтобы сообщить, что странные звуки продолжают доноситься в темноте из-под крышки люка за калиткой ее сада. Алиса в отчаянии рвала на себе волосы на протяжении всего рассказа и не раз напоминала Гэри, что его долг - провести расследование. Ведь она всегда вовремя платит налоги и пошлины, а начальник Гэри, сержант Уинтроп, все-таки ее троюродный брат.
  В настоящий момент Гэри запоздало понял, что было бы все же разумнее отправиться в Священную рощу и немного побеспокоить почтенных женщин. Феттель Присцилла наверняка бы поняла - даже если призрак, гнездившийся под домом Алисы, на самом деле оказался бы лишь бредом сумасшедшей. Но до рощи было долго идти, а Гэри рассчитывал успеть закончить работать вовремя.
  Итак, он еще раз проверил, правильно ли сидит шлем, крепко привязал кожаную петлю на рукояти дубинки к ремню и с помощью любопытного жильца открыл крышку люка. В миазмах, обрушившихся на них снизу, зловоние человеческих экскрементов смешалось с мерзким ароматом гниющей пищи и мертвых мелких животных, попавших в воду.
  Гэри собрал все свое мужество (истинный коппер не должен терять лицо даже в таких ситуациях) и спустился в чужой мир. Канализация появилась еще до разделения правления дру и танов. В те дни, когда бритты полностью отвернулись от Потустороннего мира, люди были способны на непостижимые глупости. Ходили слухи, что жители города в то время даже не спрашивали разрешения у духов, когда начинали, как кроты, рыть землю, вырубая разветвленную сеть подземных тоннелей, шахт и коридоров. Так неужели в истории Алисы не может быть крупицы истины?
  Осторожно спускаясь по скользким железным кольцам, Гэри размышлял о том, как бы он себя чувствовал, если бы существо из другого мира вошло в его дом, чтобы преобразить его с нуля. Он бы точно не стал мириться с таким наглым подходом. Оказавшись на твердой земле, он понял, что духи вернули себе то, что всегда принадлежало им по праву: в туннеле, пролегавшем под дорогой, если не считать узких полос света, проникавших через крохотные дырочки в крышках люков, расположенных в обычном порядке, воцарилась почти непроглядная тьма.
  Гэри склонил голову набок и прислушался к темноте, но поначалу был слышен только шум широкой струи нечистот, текшей сквозь темноту, как могучая змея. Слишком поздно он заметил огромную тень, бесшумно несшуюся к нему. Последнее, что он услышал перед тем, как что-то вроде стального кольца обернулось вокруг его груди и у него перехватило дыхание, был сдавленный крик ужаса Алисы. Судя по всему, старуха продолжала наблюдать за ним с высоты крышки люка, когда он проникал в глубины под городом.
  Внезапно Гэри понял, что другие копперы услышат о недостойных обстоятельствах, при которых он умер. Алиса. Она обязательно расскажет всем, кого встретит, о том, что он пошел в канализацию. Гэри смиренно опустил голову - по крайней мере, насколько позволяла липкая паутина, в которой он был пойман.
  Поспешное движение Гэри привлекло внимание ужасного существа, притащившего его сюда. Придя в сознание после нападения разгневанного духа, коппер оказался в этой маленькой комнате, стены которой были покрыты толстым слоем зеленой слизи, излучавшей ядовито-зеленое свечение. Гэри висел в углу комнаты, плотно закутанный в кокон зловонной, пульсирующей ткани, которая на ощупь напоминала крылья дохлой летучей мыши, но существо, напавшее на него, не имело никакого сходства с летучей мышью. Его тело было больше похоже на тело крысы размером с лошадь, но там, где у грызуна были бы усы, из верхней челюсти воплощенного обитателя Потустороннего мира выростали нижние челюсти длиной с руку. Его глаза также были больше похожи на глаза паука, чем млекопитающего.
  Монстр издал ужасный звук, нечто среднее между хихиканьем и шипением, и его раздувшееся тело поползло к Гэри. Казалось, что его время пришло: эта жизнь подошла к концу, и он мог только надеяться, что в следующей для него все будет лучше. Его немного огорчило, что дру не будет присутствовать, когда его душа войдет в Потусторонний мир, чтобы дождаться своего возрождения. С другой стороны, подобная участь постигла бы его, если бы он, будучи моряком, был бы смыт штормом за борт или погиб бы в результате несчастного случая. Гэри принял свою судьбу и закрыл глаза.
  Громкий хлопок эхом разнесся по залу, за которым последовало ритмичное стаккато новых громовых раскатов. Гэри почувствовал, как что-то теплое плюхнулось ему на лицо. Он моргнул в замешательстве. Чьи шаги он слышал? Здесь пахнет пороховым дымом? Где теперь чудовище? А, вон там, в двух метрах от его ног. Оно лежала совершенно неподвижно, а его черная кровь струилась из полдюжины отверстий толщиной с большой палец.
  В комнату вошел коренастый джентльмен с дробовиком на плече. Он бросил быстрый взгляд на тварь, затем указал на кого-то в темноте, кто, казалось, ждал у входа в комнату.
  Гэри едва поверил своим глазам, когда Феттель Присцилла подошла к джентльмену. В своей коричневой мантии из волшебных волос дру выглядела почти как старое дерево, которое, вопреки всем законам этого и Потустороннего мира, бросило вызов годам здесь, внизу.
  - Если мать хочет наказать... - тихо пробормотала она.
  - ...спускается могучая рука отца, - закончил джентльмен рядом с ведьмой традиционной фразой, произносимой по случаю изгнания духа, убитого в человеческом мире. Присцилла подошла к Гэри, обойдя жуткого зверя.
  - Феттель, я... - заикался коппер, изо всех сил пытаясь освободиться от тошнотворных пут.
  - Прибереги свою благодарность, - тонко сказал дру. - Если тебе есть кого благодарить, так это Алису. Если у тебя еще будет такой шанс. Она бежала всю дорогу до рощи, а в ее возрасте такое усилие легко могло означать смерть. Если бы ей не удалось связаться с нами, вряд ли я смогла бы спуститься сюда с отважными бойцами моего мужа, чтобы спасти глупого коппера, который не знает, когда пора призвать тех, кто обладает познаниям касательно укрощеия духов.
  - Тот, кто раскаивается перед разгневанной матерью... - начал Гэри.
  - Да будет прощен, - добавила Присцилла, грустно покачав головой. - Ты уже должен подумать о том, что ты можешь подарить Алисе в качестве благодарности, чтобы ты мог достойно отплатить ей. Если она выживет, конечно. Но это знают только духи. - Она резко отвернулась. - Уоррен, позови двух своих людей, чтобы вытащить этого человека отсюда. Ему придется пройти очищение в роще. А пока оставте меня делать все, что в моих силах, чтобы духи снова были к нам добры.
  Присцилла полезла под свои одежды и вытащила серебряный серп. Затем она приступила к расчленению тела духа искусными разрезами. Только когда его сердце было обожжено, этот нарушитель спокойствия, наконец, успокоился. "Духи обеспокоены, - подумала она. - Кажется, что в Потустороннем мире назревает буря. Пусть Зимняя Королева дарует нам избавление от нее".

Хижина на болоте

  Сесилия промокла до нитки, а ручка тележки, которую она тянула за собой целую вечность, была холодной и скользкой.
  Девочке было трудно угнаться за родителями. Она молча проклинала своего отца.
  - Мы должны идти, - сказал он. В его голосе безошибочно слышался страх. - У нас нет другого выбора. Ты ведь не хочешь, чтобы злые люди из-за моря убили нас всех?
  Тогда она поверила ему и оставила все, что знала и любила: свою хижину рядом с пекарней, бабушку, которая была слишком слаба для долгой дороги, Джеффа, который всегда сидел рядом с ней в школе, и ее короткие заметки с милыми стихами, которые она написала, своих кукол, ее котенка...
  Она подавила слезы, которые на мгновение навернулись на ее глаза. Потом она сдалась. Кого она должна была стыдиться? Ее отца, который становился все более и более молчаливым с каждой опустевшей деревней, мимо которой они проезжали? Своей матери, которая каждую ночь плакала перед сном? Брэндона, который был слишком мал, чтобы понять, как плохо обстоят дела у них всех?
  Прошло много дней с тех пор, как они встретили последнюю семью беженцев. 'Не ходите через болото'. Такой совет дал им бородатый мужчина. Он защищал себя и своих близких, как будто боялся, что отец Сесили захочет забрать последнее, что у них осталось. Но ее отец не был грабителем.
  Сесилия вызывающе вытерла слезы со щек. Они найдут выход из болота. В конце концов дождь прекратится и снова засияет солнце. Тогда ей было бы легче тянуть свою тележку и верить, что все будет хорошо. У них еще было с собой пол крупа сыра и целый кусок ветчины, и только позавчера отец поймал кролика. Они пока не голодали.
  Сесилия чуть не врезалась в мать, которая внезапно остановилась.
  - Вон там, - сдавленно прошептала мать, указывая на пелену дождя протянутой рукой.
  - Тебе показалось, Кейт, - пробормотал отец Сесилии. - Здесь ничего нет. Дождь сыграл с тобой злую шутку.
  Кейт крепче обняла Брэндона и покачала головой.
  - Я знаю, что я видела, Джон. Там был свет.
   - Свет? - выпалила Сесилия. - Какой свет? Свет как от фонаря?
  Кейт кивнула.
  - Думаю, да, но твой отец просто не хочет мне верить.
  Джон сузил глаза.
  - Никто не живет на болоте. Кроме призраков и преступников.
   - Первых я не боюсь, потому что я никогда не вызывала страданий в Потустороннем мире, - возразила Кейт. - А для вторых у нас нет ничего, что они могли бы украсть.
   - Они могут просто убить нас, Кейт.
  Сесилия поразилась тому, насколько маленьким и незначительным был шок, который вызвали в ней эти слова. Оказавшись в Потустороннем мире, она могла хотя бы дождаться возрождения, и, если повезет, пребывание среди призраков будет менее ужасным, чем бесцельные скитания последних нескольких недель.
  - Пощупай его лоб, Джон! - сказала Кейт, сжимая Брэндона и протягивая его мужу. - Он горит как при лихорадке. Если мы не найдем убежище в ближайшее время, он так или иначе умрет.
  Джон собирался ответить, когда раздался тонкий звон крошечных колокольчиков.
   - Там! - воскликнула Сесилия. - Вы слышали это? - Ее сердце бешено колотилось. -Звук ветра! Как тот, что за моим окном дома! - Она позволила ручке тележки выскользнуть из онемевших пальцев.
  - А где музыка ветра, там и дом. Давай, посмотрим!
   - Слушай свою дочь, Джон! - взмолилась Кейт. - Если не хочешь слушать меня, послушай хотя бы ее.
  Джон вздохнул и взял Сесилию за руку.
  - Будь по-вашему, - сказал он бесцветным голосом. - Если ты видела свет сквозь этот чертов дождь, Кейт, то этот дом или хижина не может быть далеко. Мы сначала проверим, а потом вернемся за нашими вещами.
  И вот они свернули с узкой тропинки и вышли в болото. Звон колокольчиков становился все громче и громче. Через сотню (или тысячу?) шагов из темноты вынырнула маленькая хижина. Над деревянной входной дверью танцевал колокольчик, и вдруг из-за окон засиял теплый свет, как будто кто-то внутри здания зажег свечу или масляную лампу. Из трубы на кривой крыше поднимался вялый дым, и до них доносился запах свежеиспеченного хлеба.
  Сесилия радостно закричала, и даже ее мать впервые за много дней улыбнулась.
   - Я так и знала, - продолжала шептать Кейт, нежно поглаживая волосы Брэндона.
  Хозяйка хижины, должно быть, заметила их приближение, ибо сейчас дверь жилища отворилась, и согбенная фигура, опираясь на корявую палку, сделала шаг к замерзшему семейству.
   - Бабушка? - осторожно спросила Сесилия. Она почувствовала тепло на своем лице, как будто она сидела очень близко к печи. Нежные, ловкие руки помогли ей вылезти из мокрого платья и накинули на нее что-то сухое. Чаша с дымящимся травяным чаем была поднесена к ее губам. Она услышала смех родителей, а потом вдруг устала, так невероятно устала...
  

***

  
   - Сжечь их! - приказал арматура Хуанеско. Он был опытным умбро, который верил, что никакое искусство противника больше не может вызывать у него кошмары. Тем не менее он знал, что никогда не забудет этого зрелища, пока жив. Он также знал, что огонь обязательно привлечет внимание любых мятежников, отступивших в пустоши перед приближающимися войсками Понтифика Максимуса. Тем не менее, эта мерзость должна была быть предана очищающему пламени Гавриила.
  Кожа мертвых язычников имела пористую текстуру, напоминавшую Хуанеско вяленое мясо. Ни одно животное не нападало на трупы, хотя они были всего в трех шагах от обочины. Их одежда была будто старой, сухой и изъеденной молью.
  Все это Хуанеско мог бы стерпеть, но именно позы мертвых тел заставили его кровь стынуть в жилах.
  Двое детей были плотно свернуты, как будто лежали рядом в кроватке. Девочка обняла мальчика. Можно было почти подумать, что даже после смерти она не отпустит своего брата. Мужчина и женщина выглядели так, словно сидели за столом. Она сгорбилась будто над тарелкой и держала ложку в правой руке, а он словно расслабленно сидел в кресле, вытянув ноги. Но не было ни кровати, ни стола, ни тарелки, ни ложки, ни стула. Тем не менее мертвые оставались в таком положении, которое не оставляло сомнения в том, что в последние минуты своей жизни они были твердо убеждены, что мирно сидят вместе в одной комнате.
   - Сжечь их! - повторил Хуанеско, хотя Паоло и Рике уже поливали трупы маслом и задумчиво смотрели на болото. Он задавался вопросом, сколько еще ужаса таила в себе эта неизвестная земля.

Пики и копья

  Тан Винчестера спокойно смотрел на боевые порядки ангелитов. Он рассеянно похлопал своего вороного коня по шее и покачал головой. "Какой примитивный строй! - подумал он. -На самом деле они просто маршируют большой группой между двумя рощами. Если бы у меня сейчас была артиллерия, бой закончился бы так быстро, что я успел бы вернуться домой к чаю".
  - О чем ты думаешь? - обратился тан к Джеймсу, полковнику и его телохранителю.
  Солдат сидел на серой в яблоках лошади, ноздри которой раздувались от страха.
  - Не знаю, сэр! Должен сказать, мне кажется очень странным, как ведут себя эти педофилы. - Он посмотрел в бинокль, который носил на кожаном ремешке на шее. - На переднем фланге стоят тяжелобронированные войска, но я не вижу ни одного орудия. Даже нет арбалетов. А вместо этого пики и копья всякие.
  Тан презрительно фыркнул.
  - Пики и копья? Это почти как стрельба по тарелочкам!
  Правитель Винчестера и его самый способный военный советник разместились на холме, с которого можно было легко обозревать все поле битвы. Стрелки тана (кроме его личной охраны) - все молодые люди из окрестных деревень, которых он быстро завербовал и экипировал, укрылись за низкой каменной стеной, которая обозначала границы земель какого-то местного крупного фермера. Слава духам, это было пастбище, а не поле. В противном случае тану, возможно, пришлось бы заплатить за потерю урожая, если бы ангелиты вытоптали посевы.
  Взволнованный тан поерзал в седле.
  - Почему они так медленно идут? Они должны знать, что мы ждем их здесь. Джеймс пожал плечами.
  - Возможно, они ждут, что мы сдадимся.
  Британский дворянин с отвращением сморщил нос и бросил на Джеймса презрительный взгляд бледно-голубых глаз.
  - Сдадимся? Почему мы должны это делать? Эти безумцы с материка явно уступают нам.
  - По крайней мере, им удалось высадиться в Кентербери, - осторожно сказал Джеймс. Его начальник был очень раздражительным человеком, и Джеймс не хотел спровоцировать истерику у тана в этой опасной ситуации.
   - Ты забыл, какое поражение я нанес этому придурку из Кентербери шесть лет назад? - возмутился правитель. - У него было в два раза больше войск, чем у меня, и все же мы раздавили его. Потом он жаловался на более чем два десятка травм.
  - Возможно, сэр, - признал Джеймс, проверяя посадку своего толстого жилета. - Но, как видите, педофилы не следуют правилам.
  Тан открыл крышку карманных часов.
  - Я устал от ожидания. Скажи моим людям стрелять.
  Джеймс сглотнул. Он сомневался, что новобранцы на самом деле попадут во что-нибудь на таком большом расстоянии, которое все еще разделяло их и нападавших. Но у него не хватило смелости перечить своему правителю. Он схватил охотничий рог на седле и дал сигнал стрелкам применить ружья. Выстрелы прогремели в напряженной тишине, воцарившейся над полем боя, и в облачное небо поднялся дым из нескольких сотен стволов карабинов.
  Догадка Джеймса подтвердилась. Только кое-где выстрелы попали в верующих в ангелов. Если бы терпения тана было немного больше, такой залп мог бы перебить всю первую линию ангелитов.
  То, что произошло дальше, противоречило всем ожиданиям, с которыми тан Винчестерский вышел на поле боя: вместо того, чтобы броситься в бегство, захватчики с материка бросились в сторону британцев. Они бежали так быстро, как будто за ними гнался воплощенный огненный дух. Они выкрикнули несколько слов как бы из одного горла, которых тан не понял.
  "Что это такое? - Правитель стиснул зубы. - Неужели эти дураки не видят, что мы их перебьем? Что заставляет их быть такими смелыми?"
  Солдаты дали второй залп, но новобранцам, похоже, было еще труднее целиться в бегущих к ним людей, чем аккуратно маршировавших по полю.
  "Мы не должны отступать! - подумал Джеймс. - Мы не можем позволить себе такую потерю лица! Мы должны позволить нашей кавалерии атаковать врага во фланг!"
  - Дайте сигнал кавалерии! Фланговая атака! - рявкнул тан, не сводя глаз с поля боя, где третий залп стрелков был так же малоэффективен, как и предыдущие.
  Только после нескольких морганий он заметил, что сигнала нет. Он повернулся к Джеймсу, готовый дать пощечину этому наглому трусу, но сам испугался почти до смерти и чуть не упал с лошади. Джеймс больше не сможет подать сигнал. Черная стрела пронзила его шею, и в широко распахнутых глазах солдата был ужас. Полковник знал, что умрет.
   - Джеймс! Клянусь кровью Летнего Короля! - в ужасе воскликнул тан. Засада! Бесчестные ангелиты на самом деле устроили ему засаду.
  Булькая, Джеймс выпал из седла, но его нога зацепилась за стремя. Внезапный толчок заставил лошадь убитого полковника окончательно запаниковать. С пронзительным ржанием он ускакал прочь, волоча за собой мертвого Джеймса, как куклу.
  "Укрыться! Я должен укрыться!" - мелькнуло в голове у тана. Он спешился и укрылся за массивным телом своей лошади. Каким-то образом он должен был превратить эту катастрофу в победу. Ситуация на поле боя вряд ли могла быть хуже: большая часть британских войск уже бежала. Храмовники, легко перепрыгнув через невысокую стену, были заняты тем, что вырезали своими хастами тех рекрутов, которые не были достаточно умны, чтобы отступить дальше.
  "Откуда взялась эта стрела? - удивился тан. - Разве Джеймс не говорил, что у них нет дальнобойного оружия?"
  Когда один из убегающих солдат указал на маленькую черную точку, кружащую в небе, тан понял: "Ангелы! Они привели с собой своих ангелов!"

Разногласия

  Массимо ди Терни едва замечал тихую рябь мелодий, звучавшую в каждом уголке и закоулке сариилитского зала для аудиенций, но он не сомневался, что приглушенные тона чрезвычайно способствовали его концентрации. Прелат ордена расценил это обстоятельство как впечатляющее доказательство того, как много всегда знали служители Восхваляющего архангела о многих процессах в человеческом духе, которые миряне могли понять с большим трудом. Там, где Сариилиты занимались своими делами, приятная гармония быстро убаюкивала даже самый беспокойный разум до состояния почти восторженной тишины, а там, где настоятели ордена стремились отвадить человека задерживаться в определенной части кампуса дольше, чем это было строго необходимо, ужасная какофония заставляла его быстро сбежать.
  Массимо задумчиво покачал головой. Для него до сих пор оставалось большой загадкой, почему Сариилитам никогда не приходило в голову использовать великую силу, которой так явно обладал их орден, в своих интересах. Он задавался вопросом, сколько бы еще просуществовал бы Хор в таком жалком состоянии, если бы божественное провидение не привело его в Вечный город.
  Мягкое прочищение горла справа от него привлекло его внимание. Прелат ордена опустил документ, который только что изучал.
  - Ты давно там стоишь?
  - Нет, - сказал тот, к кому обращались, с покорно склоненной головой.
  Массимо смотрел на своего помощника Ральфа фон Файхингена холодным взглядом пресыщенной змеи. Силача с тонкими усами не всегда звали Ральфом, и его родина находилась не в городе, давшем ему новое имя. Массимо знал это - ведь именно он дал этому скромному помощнику вторую жизнь. Без вмешательства прелата ордена этого монаха на службе у ангела смерти непременно обвинили бы в ереси, но ди Терни решил, что такая растрата таланта и рвения недопустима. Да, Ральф использовал запрещенные технологии для достижения своих целей. Однако, если принять во внимание причины, по которым он это делал, его вина была невелика. Церкви нужно было больше таких мужчин и женщин, как он, - верных служителей, которые не уклонялись бы от победы над врагом в его собственной игре, когда того требовала ситуация. Кости четверых грешников, которые благодаря смелому решению Ральфа уже не могли переманить невинных людей на сторону врага, были достаточным доказательством, подтверждающим оценку ди Терни.
  - Что такое? - наконец спросил Массимо.
   - Ропот среди воспитателей. - Ральф скрестил руки на груди. - Здесь все еще есть некоторые учителя, которые просто не хотят видеть, что времена изменились.
  - Есть зачинщик? - Как инквизитор, ди Терни привык к тому, что при выполнении своего священного долга его загоняют в тупик подозрительность и упрямство. Кампус Сариилитов отличался развеч что своими размерами от монастырей и аббатств, где он работал в годы своей карьеры докумуса и палармуса.
  - По всей видимости, да. Горькая, уродливая ярость по имени Ивонна. - Ральф скривил рот, словно надкусил гнилое яблоко. - Она назвала вас мясником и невежественным дураком.
  - Публичная критика? - Массимо заинтересованно поднял бровь. Окажется ли эта Ивонна настоящим противником, достойным его внимания?
  - Если бы, - ответил Ральф. - Она считала себя невидимой, когда были произнесены эти постыдные слова.
  Ди Терни вздохнул.
  - Почему эти дураки не понимают, что здешние стены имеют уши? Ральф не понял, что его начальник задал риторический вопрос.
   - Это потому, что только эдикулярии знают, на что способны объекты, находящиеся под их опекой. Обычные Сариилиты думают, что ящики на стенах нужны только для того, чтобы сочинять музыку. Массимо не мог не улыбнуться.
  - О, Ральф! Чтобы я делал без тебя? Кто бы тогда объяснял мне, как устроен мир? Монах в белом официальном платье покраснел от стыда.
   - Я не хотел показаться претенциозным, сир.
   - Уже забыли, друг мой, - отмахнулся прелат ордена. - Но на самом деле есть кое-что, что ты уже знаешь, а я нет.
  - А именно? - с нетерпением спросил Ральф.
   - На каком инструменте играет эта... Ивонна, так ее звали, не так ли? - Массимо хотел поскорее покончить с этим утомительным делом.
  - Флейта, - ответил Ральф, и, зная, что благодушный прелат ордена любит грязные намеки, он быстро добавил: - И если вы спросите меня, это был единственный инструмент, который касался ее губ за долгие годы.
  Широко ухмыляясь, ди Терни наклонился и выдвинул один из ящиков своего стола. Его настроение улучшилось еще больше, когда он подумал о том, как встревожены Сариилиты старой гвардии тем, что он сделал комнату для аудиенций аба Орфея своим кабинетом и изгнал дряхлого ловкача в его личные покои.
  - Вот, - сказал ди Терни, сунув маленькую банку в руку своему помощнику. - Подарок от наших новых друзей из земель Рафаила. Проследи, чтобы немного этой мази попало на мундштук флейты Ивонны. Ральф осмотрел неприметный контейнер.
  - Я полагаю, это будет выглядеть так, как будто она скончалась от болезни. Ди Терни потер руки.
  - Как я рад, что ты был рядом со мной в течение этого долгого времени... Ральф ответил на эту похвалу коротким кивком.
   - Есть ли у вас какие-либо дальнейшие распоряжения по этому поводу?
  Взгляд прелата упал на жезл Орфея, которым он в данный момент прижал важные документы, чтобы их не сдуло внезапным порывом ветра со стола.
  - О, да. Подготовь большую ярмарку. Со всей мыслимой помпой. Я проведу эту церемонию, когда... придет время. Не могу не сказать несколько слов лично о памятных достижениях Ивонны в преобразовании нашего ордена.

Свет во тьме

  Уэйн Симэн знал, что не может показать, что его позабавил разговор с ангельским посланником. Трудно было поверить, что эта миниатюрная женщина с тонкими, как хворост, руками была одной из, казалось бы, непобедимых завоевателей, поставивших гордую британскую нацию на колени. С другой стороны, мать ланкских танов рано научила сына, что внешность человека ничего не говорит о том, на что он или она действительно способен. Сама Элеонора Симэн была лучшим примером этого смелого тезиса.
   - Кардинал Бьерксон принял ваш подарок, - сказала переговорщица Михаилитка на том безупречном, но слишком правильном британском языке, который свидетельствовал о том, что она могла выучить язык только по книгам, а не в результате длительного пребывания на островах.
   - Я горячо надеюсь, что Его Высокопреосвященство был удовлетворен, - ответил Уэйн.
  Легкая улыбка скользнула по тонким губам слуги Указывающего архангела, которую Уэйну представили как Мариэтту.
  - Да.
  Уэйн невинным жестом развел руки.
  - Могу ли я чувствовать себя желанным гостем в лоне Святой Матери Церкви, когда вы говорите, что Его Высокопреосвященство с удовлетворением изучил содержимое ящика, который я ему послал? Мариэтта посмотрела вниз и расправила складки своего официального платья.
  - Вы вкладываете слишком много смысла в мои слова. Я не говорила, что больше нет вопросов, на которые нужно ответить.
  Ангелитка выглядела немного смущенной, как будто ей было неловко предать ожидания этого неуклюжего мужчины в роскошном одеянии британского тана. Уэйн знал, как он действует на женщин. Он не был красив, но благодаря воспитанию своей матери мог посылать тонкие сигналы, которые давали людям понять, что он внимательный и понимающий собеседник - качество, которое многие женщины считают чрезвычайно важным, привлекательным и ценными. Например, Уэйн держал рот закрытым и склонил голову набок, когда Мариэтта говорила с ним, стараясь как можно чаще встречаться взглядом с переговорщиком, не показывая, что смотрит на нее непокорно или с желанием.
  - Какие вопросы? - осторожно спросил он. Заметили ли ангелиты, что в его семейной истории есть пробелы? Пробелы, противоречащие утверждению о том, что Симэны давным-давно эмигрировали из континентальной Европы на Британские острова как стойкие верующие в ангелов, чтобы торговать с язычниками?
  Мариэтта взволнованно посмотрела на храмовника Гавриила, который сопровождал ее на этой встрече на нейтральной территории в палатке недалеко от Ланкса. Ей приходилось полагаться на благоразумие Божьего воина. Если бы слухи о тане распространились дальше, был бы хороший шанс, что переговоры сорвутся, и ангелитам придется готовиться к затяжной осаде хорошо укрепленного города Симэнов.
  - Позвольте мне сказать так, - начала объяснять Михаилитка, - наши самые знающие историки просмотрели все имеющиеся в их распоряжении архивы, но не нашли никаких доказательств того, что когда-либо существовала семья Симэнов, занимавшаяся торговыми отношениями с язычниками с одобрения Святой Матери Церкви.
  Уэйн поднял брови и решил, что пора переходить в наступление.
  - Значит, меня обвиняют во лжи?
  Мариэтта нервно откинула со лба прядь своих темных волос.
  - Косвенно. Но вы должны понимать, что нам трудно опираться на уставы и документы, не исходящие из наших собственных источников, при принятии такого важного решения.
   - Вы хотите сказать, что казнь всех дру в моем королевстве, которую я устроил, не была достаточно убедительной, чтобы доказать, что слова в хрониках и документах, которые я представил Его Высокопреосвященству, верны? - Уэйн покачал головой в притворном смятении.
  Михаилитка изо всех сил пыталась найти правильный ответ на вопрос тана, но ее знаменитое дипломатическое мастерство подвело ее именно сейчас.
   - Его Преосвященство, должно быть, подумал, что я приказал обезглавить всех этих развратных женщин только для того, чтобы спасти свою голову. - Голос Уэйна колебался от подавленного негодования до глубокого отчаяния. - Возможно, он прав. Симэнам следовало действовать раньше и никогда не скрывать от язычников своей веры. Тогда, по крайней мере, мы бы умерли как мученики вместо того, чтобы провести столетия скрываясь.
  Тан Ланкса почувствовал, что его разговор с ангелиткой достиг критической точки. Он молился, чтобы Король Истинного Света послал ему знак того, как Уэйн может выйти из этого тупика таким образом, чтобы не ставить под угрозу роль его семьи как пионеров прихода Спасителя Мира. Его безмолвная молитва была услышана.
  Слабый луч света падал через щель шириной с палец в крыше палатки на крест с золотыми крыльями, который Михаилитка носила на тонкой цепочке на шее.
  Уэйн протянул руку и вытащил пистолет, который носил в черной кожаной кобуре на бедре. Тан перехватил пальцы божьего воина, сопровождавшего Мариетту в переговорную палатку, и стиснул его хасту.
  Михаилитка широко раскрытыми глазами смотрел, как Уэйн кладет грешное огнестрельное оружие на стол. Что означало это странное поведение?
  - У меня есть только один выход, - сдавленным голосом сказал тан. - Если мне не будет дано быть признанным между братьями моими равными в вере, то я, по крайней мере, умру с незапятнанной честью. Если позволите?
  Уэйн встал и обошел стол, встав на колени перед Мариэттой.
  - Единственное, о чем я прошу, прежде чем покончу со своей жалкой жизнью, это поцеловать знак моей веры, освященный ангелитом, которому не приходилось выживать среди безбожных язычников.
  Тан схватил крылатый крест Мариэтты.
  Искренние слезы эмоций навернулись на глаза Михаилитки. Она схватила за руку человека, склонившегося перед ней, и мягко, но твердо поставила тана на ноги.
  - Клянусь Понтификом Максимусом и всеми восемью архангелами! - всхлипнула она. - Как мы можем сомневаться в вашей искренности?
  Мариэтта сняла ожерелье с крестом в виде крыла и сунула драгоценный подарок в руку Уэйна.
  - Прими это как доказательство того, как сильно я сожалею о своих подозрениях.
  Тан с благоговейным трепетом смотрел на золотые украшения, а затем сказал:
  - В глубочайшей тьме свет сияет ярче всего.
  У Мариэтты почти сложилось впечатление, что эти слова были обращены не к ней, а к невидимому наблюдателю, которого мог видеть только тан.
  
К содержанию
  

Codex Urbanis (Кодекс урбанистов)

Безбилетница

  Галера храмовников, находившаяся на расстоянии короткого корабля от "Франкфурта", не должна была даже заметить нас в туманной полосе, но она направилась прямо к нашему когу. С нее полетели веревки с крючьями. Экипаж "Франкфурта" даже не собирался давать бой, капитан Гернсбург спокойно встретила первого храмовника, который поднялся на нашу палубу в полном вооружении, и подняла руку в приветствии "Божье благословение".
  Дальше она ничего не успела сделать - храмовник сбил ее с ног образцовым ударом в живот.
  - Я декан Сигурт из Кулака Гавриила, - гаркнул он ей. - У вас на корабле есть запрещенные вещи. Сдавайтесь, или мы вас потопим!
  Пока грубиян выкрикивал свои слова, его люди столпились на корабле и систематически избивали франкфуртских моряков. Эти матросы были крутыми парнями, но не могли сравниться с храмовниками Гавриила, которые в количестве пятидесяти или более человек уже обыскивали наш корабль с факелами и фонарями, действуя так воинственно, как будто здесь таилось Семя Кошмара за каждым поворотом, в каждой бочке и под каждым люком.
  - Мы везем смолу, рисовую муку и древесину из колонии Агриппиненсис войскам ангелов в Бервике. Можете все перепроверить - наши счета, числа и записи чисты, как ангелы.
  Декан Сигурт посмотрел на капитана Гернсбург как на мусор:
  - Так ты все отрицаешь?
  В этот момент снизу послышался треск. Храмовники разбили топором одну из бочек, и сразу после этого мужчина завопил снизу:
  - Черт, декан, нам не повезло. Здесь какая-то дрянь и она уже горит, как трут.
  Быстрее, чем они вошли на наш корабль, храмовники бросились обратно на свой. Декан на мгновение задержался перед веревкой, ведущей обратно к его галере.
   - Подумайте вот о чем: если вы признаетесь, я позволю вам и вашей команде взойти на борт моего корабля. Иначе вы сгорите здесь, в шести часах пути от Бервика, и ваш маленький грязный секрет утонет вместе с вам и пойдет на корм рыбам, - крикнул он через перила. - Ну так что?
   - Вы что, свихнулись? Вы должны принять нас, иначе мы все здесь утонем. Я не могу признаться в том, чего не делала.
  Голос капитана звучал панически. Все ее спокойствие куда-то испарилось.
   - Я должен лишь служить Господу и Церкви, и ничего более. Эй, - сказал декан, показывая указательным пальцем на матроса, что с испуганным видом смотрел на него, - ты хочешь жить или умереть?
   - Господи, я... умоляю вас, - запинаясь, пробормотал матрос, - что бы там ни было, - указал он на Гернсбург, - это была она! Клянусь святым Себальдом Лотарингским, я ничего не знаю. Не хочу тонуть ради нее.
  Моряк снова указал, теперь со смесью гнева и смертельного страха в глазах, на своего капитана, которая смотрела на него в недоумении.
  Декан притянул к себе стройного матроса за шиворот, как будто тот ничего не весил, и снова взглянул на Гернсбург, которая смотрела все с таким же недоумением. Она как бы указала на команду, чьи тщетные попытки бороться с огнем были слышны под палубой сквозь пронзительные и нарастающие испуганные крики, и широко раскинула руки:
   - А мы? А как же мы?
   - Жизни ваших людей теперь на вашей совести. Пламя Гавриила принесет вам справедливый конец и сожжет ваши грехи.
  Перекинув матроса через плечо, декан оттолкнулся и грациозно скользнул по последней веревке, соединявшей камбуз с нашим когом. Я прыгнула вперед и помахала ему вслед. Но прежде, чем я успела крикнуть: "Не меня ли ты ищешь?" что-то тяжелое ударило меня по затылку, и я упала.
  Когда через несколько мгновений я очнулась, матросы все еще кричали с нижних палуб, тщетно пытаясь потушить пожар. Гернсбург невозмутимо поставила рядом с перилами деревянную дубинку, название которой я так и не смогла вспомнить, и повернулась ко мне.
   - Все будет хорошо. Наше маленькое представление отвлекло храмовников достаточно надолго, чтобы мы могли спустить вас за борт на шлюпке. Вы слышали, что нам совсем недалеко до Бервика, а поскольку мы должны были добраться до него с северо-запада, вы попадете в Ангус на нашей шлюпке и вместе с двумя нашими гребцами менее чем за восемь часов.
   - Капитан, - сказала я, потерев все еще болевший затылок, - вы же все утонете. Я не могу просто уплыть на лодке в безопасное место, пока вы...
   - Мы сможем поддерживать этот цирк с огнем еще несколько часов. Не смотри так удивленно! Мы подготовились. Покрыли товары кое-где специальным порошком, который если вспыхивает, то кажется, будто весь трюм горит. Но на самом деле огонь горит всего несколько мгновений, чтобы отпугнуть любопытных храмовников. Пламя Гавриила, как же. Мои люди еще будут поддерживать видимость пожара, чтобы вы могли уйти отсюда. А лучше всего то, что я еще и смогла избавиться от шпиона. "Клянусь святым Себальдом Лотарингским", - передразнила она коварного матроса. - Этот пацан больше не поднимется ко мне на борт, и ни на один другой ганзейский ког. Впрочем, через час-другой даже такой болван, как Сигурт, сообразит, что мы не тонем, а плывем дальше. Но он уже не найдет, к чему придраться, потому что к тому времени вы будете далеко, и все здесь будут говорить, что вы в панике прыгнули за борт, чтобы присоединиться к водным ткачам. И все же я не очень понимаю, почему вы хотите отправиться в Британию к псам-язычникам. Ведь они так же позорно побеждены и изгнаны церковью, как и вы, Лотта Сарбрикская.

Ссора

  Таинственные своды Кордовы, если вспоминать их здесь, в Вене, могут показаться относительно уютными. Алеандро однажды сказал ей, что нужно любить того, кто у тебя есть, если ты не можешь владеть тем, кого любишь. Но Изабелле Кордовской было трудно любить двух послов, Ксандра Афинского и Полония фон Ротмана Франкфуртского, когда их тщеславие сталкивалось и одно оскорбление следовало за другим...
  - Несомненно, ты бы все обдумал и присоединился к нам, Полоний, только если бы ложный понтифик преклонил колени перед нами, его галеры были сожжены, а все его армии храмовников разбиты...
   - О, конечно, и, конечно же, Бавос...
   - Для тебя все еще Морской царь Бавос!
  - Да чего мелочиться, - пробормотал глядя на рюмку франкфуртец, посланник Ксавера Меринга.
  - Его Величество, Правитель Средиземноморья, Морской царь Бавос, ваш владыка, о благородный посланник...
  Афинский посол самодовольно посмотрел на свое худощавое тело и погладил кожаную куртку, которую носил поверх изъеденной молью туники.
   - ...Морской царь Бавос с его двумястами тысячами летающих кораблей и десятью миллионами непобедимых воинов.
  Афинский посол выглядел озадаченным.
  - Что ты несешь, Полоний? Неужели твоя тоска по Франкфурту лишила тебя того небольшого ума, который у тебя был, когда мать отправила тебя сюда, в Вену?
   - О, так все же заметил? Я не ожидал, что ты обратишь внимание на мое маленькое преувеличение. В конце концов, Бавос, его Великолепие, Морской царь Бавос, всегда чрезвычайно ценил истину. Например, когда передал нам через тебя, что его корабли, оснащенные допотопными технологиями, потопили три галеры, полные наемников и храмовников Рамиила...
   - И это чистая правда! - заорал афинянин, покраснев, и махнул сжатым кулаком исцарапанной руки в сторону Полония, у которого все еще был насмешливо-забавный вид.
  Симпатичный бледный юноша с кудрявыми волосами подошел к Изабелле, издавая при ходьбе странный металлический шум и прошептал:
  - Болен Ларис лжет о твоем отце в синей гостиной и оскорбляет всех, кто не согласен с ним. Стаубфессер из Мет-Нэнси объявил о своем немедленном уходе...
   - Третий раз на этой неделе. Это становится скучно. Свяжись с Лерой и скажи ей, что я сейчас приду. Я хочу досмотреть это до конца.
  Посланник Бавоса уже был в бешенстве и его слова были подобны выстрелам из мушкета:
   - Да ты бы даже подал руку ложному понтифику и помог ему подняться на ноги, если бы он упал. Ты просто трус, Полоний.
  В зале стало очень тихо.
  - А ты, вероятно, просто утомил бы его описанием стратегии вашего Морского царя в третьем морском сражении при Саламине.
  Сколько на самом деле ваш хозяин платит вам за распространение этой неуклюжей лжи? Неужели он действительно думает, что мы, жители земель Гавриила, забыли об уничтожении Ансбаха? Хотите запугать нас, видевших своими глазами падение Сарбрика и Лаутерна, пустым хвастовством? Я видел мужчин из Аугсбурга и вооруженных людей из Франкфурта, сражавшихся со служителями церкви в Лаутерне. Они плакали, когда поняли, что помощи больше не будет, а ты стоишь здесь, оскорбляя нашу разведку, утверждая, что Афины хоть однажды сделали что-то полезное под властью Бавоса, и даже одержали победу? Как ты думаешь, насколько мы глупы? Все, что ты хочешь сделать, это вытянуть из нас побольше манны для твоей гнилой маленькой помойки, где Бавос, которого я мог бы также назвать Промерзлым царем, потеет над своими любовницами за наш счет, а ты, Ксандер, помогаешь ему в этом, его маленький посол, его ручная шавка.
  Вся кровь отлила от лица афинянина, когда он ответил:
  - Я. Его. Сын!
  - Гнилое яблоко от яблоньки недалеко падает.
  Когда Ксандер и Полоний рухнули среди осколков стекла, как два уличных мальчишки, обмениваясь ударами кулаков и грубыми ругательствами, Изабелла закатила глаза, с громким стуком поставила бокал и вышла из комнаты. Вена была пропастью - не из-за безбожия, а из-за некомпетентности. С такими плохими союзниками действительно приходилось обращаться к любому, у кого были хоть какие-то навыки и опыт, независимо от того, насколько была плоха его репутация...

Особое блюдо

  Ткань, смоченная душистым маслом, больше не могла сдерживать тошнотворный запах разложения. Медленно, как прорастающий корень, тот впился в его сознание, пока Дьюек по-прежнему рассеянно глядел на нелепый труп. Коронер вышел из комнаты, сообщив ему все подробности. Дьюеку, следователю комиссии по Семени Кошмара, потребовалось некоторое время, чтобы организовать и собрать воедино свои мысли, а также просто осознать, что он видел. Он слышал об этих существах, но не думал, что они вторглись в Свободные города. Все правила гигиены соблюдались с момента их составления. Он горько улыбнулся и покачал головой. Но не из-за Семени они принимались. Нашествие крыс и грызунов, болезни и эпидемии - вот подлинная основа для принятия правил.
  Дьюек склонил голову, взял один из продолговатых ножей со стола рядом с собой и снова приподнял кожаный покров, лежавший на поверхности мокрой восковой пеленой. Он изучал черную паутину вен на теле, теперь уже беловатую, а не красную. Затем он снова обошел тело и встал рядом с открытым с левой стороны черепом. Кость черепа была распилена от носа до затылка, чтобы можно было увидеть ее содержимое. Он видел много трупов раньше. Особенно в ранние годы, когда исследовал жертв убийств, а позже также останки, оставленные тварями Семени после набегов на окрестные поселения. Дьюек много путешествовал, чтобы изучать трупы существ Повелителя Мух, которые порой можно было обнаружить в другом Свободном городе. Но это дело было чем-то новым, и оно обеспокоило следователя больше, чем тому хотелось бы признать. От передней доли головного мозга до основания позвоночника в черепе гнездилась личинка, ее лапки проникали глубоко в извилины головного мозга хозяина, а зубообразные выросты на голове впились в мягкий материал на уровне лба, ниже кости. Арген, придворный медик, сказал, что она еще была жива, когда он ее обнаружил. Дьюек вздрогнул. Его взгляд блуждал по телу мертвеца. Было ясно, что когда-то он был человеком, но тоже изменился. Кожа местами была покрыта следами, которые на первый взгляд выглядели как грязь или выступающие тонкие вены. Но это были черные сосуды, которые начали образовываться под кожей и местами давить на больную плоть.
  Мужчина был каменщиком. Человек простой, загородного жилья по документам нет, иногородних родственников нет. Дьюек склонился над стопкой папок и просмотрел обстоятельства жизни покойного. Он возмущенно закрыл одну из них с едва сдерживаемым ворчанием раздражения и повернулся к трупу. Сегодня Арген показал ему четыре таких случая. Четыре, и абсолютно не видно ничего общего. Он провел рукой по волосам, погрузив в них кончики пальцев. Этого не могло быть. Он был уверен, когда осматривал труп торговца, что тот привез с собой личинку откуда-то еще, эдакий отвратительный сувенир издалека. Потом он увидел ребенка. Двенадцать лет, а черные кровеносные сосуды пробивались даже сквозь его большие голубые глаза. Потом был страж правопорядка, а теперь еще и этот каменщик. Все простые люди, но это было единственное сходство. Следователь беспокойно барабанил пальцами по столешнице. Его мысли слились в вязкую массу, вонь парализовала движения.
  Поспешным жестом, не глядя, он схватил стопку папок и, сунув их под мышку, вышел из комнаты, бросив отвратительную клеенку в небольшой стальной контейнер у двери.
  После Дьюек принялся бесцельно гулять по городу: для него это был лучший способ подумать. Сперва осмотреть место преступления, задуматься, проверить свои впечатления, а затем отправиться на улицы, где бурлит жизнь, где запахи и звуки соперничают между собой. Дьюек слушал коробейников, детей, новости, выкрикиваемые на углу рынка. Затем он прислушался. Количество загадочных смертей увеличилось. Люди начали замечать. Дьюек стоял и беспокойно внимал голосу глашатая, который читал вслух с большого печатного пергамента, чтобы заинтересованные могли слышать его сквозь шум базарной толкотни. Распространители новостей становились все более и более провокационными. Этот хотел узнать, почему милиция ничего не делает, нет ли в стенах города сумасшедшего и почему люди диадоха будто бы вообще ничего не делают. Дьюек огляделся. На лицах прохожих в основном выражалось согласие. Проклятая свобода информации. Что он должен сказать, когда очистители придут спрашивать о причинах смерти? Должен ли он быть честным и ответить, что эти люди были заражены паразитом Семени Кошмара и что диадох на самом деле уже в курсе?
  Он покачал головой и пошел дальше, чуть приподняв воротник жилета. Это вызвало бы у людей панику, и, хотя такая паника была бы оправдана, диадох решил не раскрывать причин смерти, и Дьюек разделял его мнение, хотя оно и раздражало его. Пока они не узнали, как личинки проникали в тело, обнародовать ничего не разрешалось. Он не хотел знать, сколько подобных смертей проглядели коронеры, прежде чем закономерность стала очевидна. Похоже, паразит со временем адаптировался. Поведенческие проблемы у последней жертвы проявились только в последние дни перед смертью. Как, во имя всех архангелов, эта личинка попала в тело? Этот вопрос мучил Дьюека, когда он пробирался сквозь толпу к старому повару, который на другой стороне города каждый день предлагал на продажу свое рагу.
   - Как всегда?
   Мужчина, похожий на старого толстого кота, израненного многочисленными драками, посмотрел на Дьюека с широкой ухмылкой, обнажив немного зубов.
  Дьюек просто кивнул, так как стал более молчалив в результате событий последних нескольких недель.
  - Но я также могу предложить вам сегодня мое особое блюдо. Оно дешевле.
   - Нет, спасибо. Как всегда.
  Чаша наполнилась с чавкающим звуком, и Дьюек взял ее в руки, прежде чем обернуться и посмотреть на толкотню и суету на рынке. Повар, пожав плечами, повернулся и вошел в свой дом, что находился позади прилавка, чтобы начать готовить свое особо рагу. Он улыбнулся, когда вошел в теплую влажную темную комнату и окунул горшок в желеобразную жидкость, усеянную маленькими белыми личинками, которая капала из воронкообразного брюшка многолапой матки...

Шпионаж

  Старуха с нетерпением ожидала Абеллинию в полумраке за дверью. Тот факт, что та вела прямо в вестибюль, едва ли был заметен при данном освещении. Если бы она не знала наверняка, то предполагала бы, что войдет в дверь из ценных пород дерева и попадет в простой городской дом. Свет масляной лампы освещал только ветвистые пальцы владелицы дома и рукав синего великолепного одеяния гильдии, красочная вышивка которого была едва различима узором в мерцающем свете.
   - Он у тебя, малышка?
  Голос пронесся всего несколько шагов и проник, как мягкое дуновение ветра, под широкий капюшон только что вошедшей. Она ответила кивком, тонкий шелк бледно-голубого платья сопровождал этот жест возмущенным шорохом.
   - Да. Я не думала, что это будет так легко... Алебастровая рука с грацией танцовщицы потянулась под струящуюся ткань и вытащила темный прямоугольник размером с ладонь.
  Перед тем, как женщина напротив приняла то, что было предложено, ее рука по-матерински протянулась к щеке пришедшей. Холодная и с торчащими суставами, она легла на податливую, светлую кожу и любовно погладила ее нежный изгиб.
  - Я знала, что ты не разочаруешь свою Мать.
  Она медленно откинула капюшон молодой женщины и посмотрела на нее доброжелательным взглядом красавицы, чей блеск померк много лет назад.
  - Отец заметил тебя?
  Девушка, известная всем как Бриллиант Палермо, покачала головой. Маленькие металлические проволоки, которые соединяли темно-каштановые пряди ее светло-русых волос в танцующие линии на ее голове, вспыхивали в отблесках света и бились друг о друга, как струны музыкального инструмента.
  - Он был подозрительным, но в конечном счете слишком гордым, - торжествующе рассмеялась она. - Но я не смогла поговорить с Сапфиром. Вчера она вернулась из Метрополитена, но с тех пор ее никто не видел. Отец немедленно позвал ее к себе, и сейчас в его покои никто не смеет войти, даже я. Он допускает туда только своих самых старых и верных слуг. Я сомневаюсь, что Сапфир просто отдыхает после трудного путешествия, Мать.
  Старая хозяйка задумчиво кивнула. Если Отец отделил только что вернувшуюся Кубину от остальных, значит, ему есть что скрывать. Ее предположение (а она знала Отца достаточно давно) заключалось в том, что либо он в этот момент получает от хорошо обученной Сапфир какую-то весьма интересную информацию и на это требуется время, либо состояние, в котором она вернулась, было весьма неприятным. Согласно дошедшим до нее рассказам о диадохе Мета, возможно даже, что оба варианта могли быть правдой одновременно. Улыбаясь, она изогнула бровь и поцеловала девушку в лоб.
   - Уходи. Он не должен заметить твое отсутствие. - Глаза Абеллинии заблестели, и она бесшумным движением натянула капюшон на волосы. - Торопись, но действуй осторожно. После того, как за девушкой закрылась дверь, старая Бриллиант выверенным жестом потушила свет лампы и посмотрела в соседнюю комнату, отделенную полупрозрачными занавесками.
  - Ты можешь снова включить свет, Саджан.
   Она привычным жестом собрала развевающуюся ткань своего халата и вошла в светлеющую комнату. Та была заполнена подушками и низкими столами, на которых стояли фрукты, как маленькие сокровища, в чашах разных размеров, и пахло чаем и тяжелыми, сладкими духами старухи. Ее когда-то светлые волосы свисали до плеч и были ослепительно белыми, и их украшала только серебряная цепочка с бриллиантом в центре ее лба. Ее возраст лишь робко уменьшил изящество ее шагов, она шла так, как будто не решалась подойти ближе. Юношеским, почти грубым жестом она протянула книжку молодому человеку, который как раз отворачивался от выключателя. Он быстро повертел его в руках, а затем вернул ей. Она улыбнулась его отсутствию любопытства и села на одну из подушек.
  - Я не думал, что она принесет тебе что-нибудь ценное от Отца, - наконец сказал он одобрительно.
  - Но, мой милый, - весело ответила старуха и взвесила книгу, как сокровище, в руках, даже вдохнув на краткий миг запах книги с толикой давней тоски, - я же говорила, эта девушка мне пригодится. Я не понимаю, почему Отец до сих пор не обучил ее лучше. Но она по-прежнему знает о шпионаже столько же, сколько ангел знает о женском теле. Она не понимает, что происходит. Все-таки... - старуха замялась, заметно задумавшись, и сделала знак молодому человеку, который сел рядом с ней и прислонил голову к ее груди. - Будь так добр, мой дорогой... позаботьтесь о гостях диадоха в ближайшие дни. Может быть, ты подберешь кого-нибудь, кто поможет нам.
  Она погладила его бритую, гладкую голову и осмотрела стройный обнаженный торс, прежде чем жестом попросила его встать и выйти из комнаты. С улыбкой молодой человек встал и оставил старуху одну. Повертев книжку в руках, она после некоторого колебания почти нежно раскрыла ее и узнала почерк своего бывшего любовника. Его дневник. Абеллиния даже не представляла, что принесла ей. То, что Отец до сих пор держал его на том же месте, что и несколько лет назад, забавляло ее и вызывало чувство ностальгии. Старуха пролистала записи последних нескольких лет. Он записывал только самое необходимое, поэтому книга просуществовала последние несколько десятилетий с несколькими пустыми страницами. Она улыбнулась некоторым записям. Другие удивляли ее и заставляли одобрительно кивать. Он оказался лучше, чем она думала. Мать с трудом поднялась. Когда она была одна, то более отчетливо чувствовала свой возраст, потому что без публики ей не нужно было утруждать себя дисциплиной и концентрацией, чтобы скрыть свои годы. Ее рука потянулась к висевшему на стене шлангу с металлической оболочкой, и она начала диктовать в устройство несколько ключевых слов, комментируя их своими пометками, указывая какие действия дальше стоит предпринять и за какими людьми нужно проследить.
  Просмотрев записи за последние пять лет в поисках подходящих ключевых слов, Мать закрыла книгу и посмотрела на нее с тяжелым сердцем. Ей было жаль, что пришлось использовать такие методы против Отца. Но после напряженности последних лет она не видела другого выхода, кроме как действовать именно так. Даже если это означало предать его. Она открыла первую страницу книги, и ее взгляд внезапно упал на самую верхнюю запись там:
  "Все, что ты здесь прочтешь - ложь".
  
К содержанию
  


(C) Angvat, 2021-2022г.


 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"