Ахметова Елена. Бахир Сурайя

АННОТАЦИЯ

Хорошо градоправителю - девушка спешит к нему во дворец!

Хорошо кочевнику - девушка отправляется к нему в оазис!

Хорошо торговцу - девушка присоединяется к его каравану!

И только девушке плохо: то во дворец, то в оазис, то к караванной тропе...

ГЛАВА 1. Кодекс сдержанности

Одни мы идем быстро, вдвоем мы идем далеко.

африканская пословица

Пустыня скрывала тысячи оттенков, готовая явить их только опытному глазу.

Поначалу пески казались будто нарисованными сепией на тончайшей выделанной шкуре. Но стоило присмотреться, привыкнуть к однообразному пейзажу, как он неуловимо менялся: острые грани барханов отделяли терракотовые теневые склоны от персиково-розовых мазков на самых макушках; округлые линии дюн близ побережья то здесь, то там нарушались серовато-зелеными островками чахлой зелени в разводах соли.

Я успела и присмотреться, и снова замылить взгляд. При всех очевидных достоинствах ездового молоха у него имелся один солидный недостаток: эта скотина была сугубо дневным животным и лучше всего чувствовала себя, когда солнце висело в небе ослепительно-белым диском, выжигающим все краски вокруг. Опытные наездники прилаживали к седлу большой навес, чтобы дать и себе, и ящерице немного тени; я поступила так же, но никакого облегчения это не принесло. Раскаленный воздух вытапливал из меня липкую испарину и тотчас высушивал кожу, а морской бриз вместо прохлады нес мелкий песок, скрипевший на зубах, несмотря на платок, который я обмотала вокруг лица на кочевнический манер. Вдобавок единственным звуком окрест был мерный шелест прибоя, и его неспешный ритм в давящей тишине ввинчивался в уши не хуже инструментов палача.

Немудрено, что я едва не разрыдалась от счастья, когда из-за дюн показался одинокий всадник. Моей безудержной радости он, должно быть, изрядно удивился: от города я успела отъехать от силы на две трети дневного перегона, бурдюк у морды молоха все еще был почти полон воды, да и с караванной тропы я не сбилась - море все так же размеренно несло волны по левую руку от меня. Но, утомленная часами жары и безмолвного одиночества, я привстала в седле и даже замахала рукой.

Всадник ответным энтузиазмом не проникся и остановился, красноречиво повернувшись ко мне щитом. Вблизи стало видно, что на нём кто-то старательно вывел жёлтой краской очертания оазиса. Из-за края щита виднелся только синий тагельмуст* да черные глаза, вопреки всем традициям кочевников поблескивающие безудержным любопытством.

- Ты ступаешь в земли Ваадан, - негромко сказал он, не опуская щит. - Зачем ты здесь?

Говорил он не на тиквенди, а на языке пустыни - с короткими, рублеными словами, словно созданными для того, чтобы как можно меньше открывать рот. Обычаи кочевников позволяли им как грабить поселения оседлых племен, так и наниматься в их же охрану; этот, судя по всему, предпочел второй вариант - и издалека принял меня за налетчика, а теперь изнывал от любопытства пополам с желанием отобрать у меня породистого молоха. Но женщина, рискнувшая путешествовать в одиночку по пустыне, ассоциировалась исключительно с арсанийцами, и дозорный опасался какого-нибудь специфического сюрприза с магией, взрывами и прочей шумихой, без которой никак не могла обойтись уважающая себя кочевница.

Я постаралась соорудить каменное лицо. Не признаваться же, что единственный сюрприз, на который я способна, - это зеркальное отражение того заклинания, что решит использовать сам дозорный?

Ну, или сюрприз приключится через месяц, если я не пошлю никакой весточки в столицу, - придет на четырех лапах и проникновенно улыбнется во всю пасть.

- Разыскиваю Свободное племя, - по-дурацки приободрившись от одного воспоминания о тайфе, ответила я - похоже, с чудовищным акцентом, потому что любопытство дозорного разгорелось только сильнее.

- Здесь разыгралась засуха, и Свободные откочевали к северо-западу, - сообщил дозорный и немного опустил щит - это, кажется, означало, что во мне не видят врага.

Или что меня не считают достойной сражения. Кочевники никогда не были сторонниками излишней прямоты.

- Понятно, - каким-то чудом сохранив ровный голос, отозвалась я. Не то чтобы я надеялась обнаружить стоянку арсанийцев в первом же оазисе, но известие о том, что впереди еще добрая неделя пути по раскаленной пустыне, едва ли могло порадовать. - В таком случае, будет ли мне дозволено остановиться на ночь и дать отдых молоху?

В прошлый мой визит в оазис Ваадан, когда меня сопровождали люди Сабира-бея (чтобы неосторожно бросить без присмотра "рабыню" на пути каравана Тахира-аги), предводитель спрашивал у дозорных то же самое. Пустыня диктовала свои правила гостеприимства: любого путника требовалось немедленно принять с распростертыми объятиями; путник же в этом случае по умолчанию был обязан ответить добром на добро. Но обычно оазис принимал караваны, с которыми можно было торговать и обмениваться слухами, или процессии из крупных городов, возглавляемые влиятельными чиновниками. Одинокая женщина доверия не внушала, и дозорный медлил.

Я обреченно вздохнула и потянула за поводья, вынудив молоха повернуться боком. Клеймо столичных молоховен было сложно перепутать с чьим-либо еще, и это оказалось куда более весомым аргументом, чем все, что я могла привести.

- Люди Ваадан приветствуют тебя, - обронил дозорный и, старательно изображая потерю интереса, развернул своего верблюда.

Похоже, слава о хитроумии Рашеда-тайфы дошла и до оазисов. Я бы не удивилась, если бы его имя послужило пропуском даже на другом конце пустыни.

Оставалось только надеяться, что слухи о побеге любимой рабыни тайфы, укравшей лучшего молоха, будут распространяться чуточку помедленнее. Иначе погоня, которую вынужденно пошлет тайфа, настигнет меня быстрее, чем я успею заполучить арсанийцев в союзники, - и что делать тогда?..

Впрочем, если быть честной, я с некоторым трудом представляла, что делать сейчас. Положим, тропу до третьего по удаленности оазиса я знала, но что, если арсанийцы успели уйти к самым горам на северо-западе? На возвышенностях засуху пережидать проще, по ночам там выпадает роса, и верблюдам ее достаточно, чтобы выжить.

А Ваадан, как назло, поголовно оседлые. Им ни к чему пускаться в дальние странствия: в оазисе сразу два колодца, и вдобавок через него лежат торговые пути в столицу, которые не пустеют даже в самые засушливые месяцы. Вот их дозорный, с другой стороны...

Я подняла взгляд и с трудом сдержала смешок.

Традиции кочевников предписывали благородным мужам хранить спокойствие, оставляя все эмоциональные припадки женщинам. Благородные, правда, никогда не нанимались в охрану - но подражать им старались все, от рабов до, собственно, женщин.

Дозорного это поветрие не обошло стороной. Оборачиваться, выдавая острое любопытство, он не стал, но позволял верблюду едва переставлять ноги, чтобы молох скорее с ним поравнялся. Я вдумчиво изучила широкую спину дозорного - он, казалось, нарочно расправил плечи, чтобы выглядеть грозно и представительно, будто ощутив затылком мой взгляд, - и натянула поводья.

Отчасти - потому что жгучий интерес следовало поддерживать всеми возможными способами.

Отчасти - банально из вредности.

После продолжительного общения с Рашедом все остальные представлялись восхитительно простыми и понятными, и сдержаться было невозможно - хоть я и подозревала, что от этого только становлюсь похожей на тайфу, от которого удрала при первой же возможности, поджав хвост.

Эта мысль почти заставила меня устыдиться и догнать-таки дозорного. Но тут он, как по заказу, позволил верблюду вовсе остановиться, якобы соблазнившись какой-то особо аппетитной колючкой, и я не стала ослаблять поводья. Молох пританцовывал, радуясь, что не нужно никуда спешить, и до дозорного добрался только к тому моменту, когда верблюд уже собрался трогаться дальше, на ходу пережевывая травяной комок.

Дозорный все-таки обернулся - и вздрогнул от неожиданности, обнаружив совсем рядом с собой рогатую башку ездовой ящерицы. Верблюд тоже не пришел в восторг, но, поразмыслив, тратить свежайшую травяную жвачку на всяких молохов не стал.

- А не порадует ли господин путницу беседой? - вкрадчиво поинтересовалась я. - Давно ли Свободные люди ушли из оазиса?..

Беседу дозорный завязал охотно, но порадовать путницу не смог. Арсанийцы снялись с лагеря еще до того, как я в первый раз угодила в этот оазис и попала во дворец тайфы. До гор за это время они едва ли добрались, но за границы известной мне территории наверняка уже вышли. Если только их не задержала в пути песчаная буря - но я не знала, разыгралась ли хоть одна за то время, что я провела взаперти. Под защитой городских стен за капризами пустыни следили разве что маги, ответственные за поддержание купола над столицей, - и то лишь в те моменты, когда приближалось время подпитки плетений.

Дозорный будто нарочно сгущал краски, расписывая размеренные дни в оазисе, благополучно минувшие, пока я потихоньку сходила с ума во дворце тайфы. Послушать его, так прошла целая вечность, и Свободные могли не только откочевать к горам, а благополучно вымереть. От скуки и чрезмерно благоприятной для путешествий погоды, которая сменилась буквально только что.

Я слушала его - и не могла нарадоваться, что о кодексе сдержанности вспомнила раньше, чем о Рашеде.

После многоходовых дворцовых интриг, когда одно слово правителя способно изменить настроения в целом городе по ряду совершенно никак не связанных между собой причин, то, что пытался провернуть дозорный, казалось восхитительно простым и понятным. А я чувствовала себя такой умудренной опытом, что поневоле искала подвох.

Только его не было.

Он и в самом деле надеялся, что я испугаюсь дальнего путешествия в одиночку и, пытаясь расположить к себе единственного кочевника на дневной переход окрест, выложу как на духу и последние новости из столицы, и подлинные цели своей поездки, и еще пару поучительных историй сверху отсыплю.

Стоило отдать дозорному должное: дальнего путешествия я и в самом деле побаивалась. А он и впрямь был единственным кочевником на дневной переход окрест.

Только вот выкладывать все на духу было все равно что начинать торг с настоящей цены.

Поэтому в ответ на самые душераздирающие пассажи я сладко улыбалась и молчала в тряпочку, причем благодаря специфическому пустынному ветру делала это в самом что ни на есть прямом смысле. За беседой время пролетело незаметно, и из-за дюн показались серовато-зеленые макушки финиковых пальм.

Оазис Ваадан был довольно крупным, и при нем давно разрослось постоянное селение-ксар - десяток глиняных домов с плоскими крышами и старательно огороженными внутренними двориками, где готовили еду и просто проводили время. Мое появление поначалу нешуточно заинтересовало вездесущих мальчишек исключительно оборванного вида, но, поняв, что я пришла одна и не намерена ничем торговать, дети моментально разбежались - успев, впрочем, известить взрослых и о прибытии чужака, и о том, что дозорный не посчитал его угрозой. Поэтому встречали меня мужчины хоть и вооруженные - но не хватающиеся за рукояти мечей.

Глава ксара оказался темнокожим мужчиной с сухой сеткой морщин на лице, прикрытом тагельмустом. Он выступил вперед, стоило мне приблизиться, и вежливо склонил голову перед моим сопровождающим - но не передо мной.

Я любопытно стрельнула глазами в сторону невозмутимого профиля дозорного, проглотила тысячу и один вопрос - чтобы хозяин деревеньки кланялся наемнику, где это видано?! - и неловко спешилась, придерживая молоха за поводья.

- Меня зовут Аиза Мади, добрый господин, - представилась я, стараясь незаметно размять затекшие ноги. - Я путешествую к северо-западным горам по поручению моего повелителя, благородного Рашеда-тайфы, долгих ему лет под этими небесами и всеми грядущими. Будет ли мне дозволено остановиться на ночь на твоей земле и дать отдых моему молоху?

Мужчина задумчиво осмотрел и мои ноги, вынудив застыть на месте, и флегматичного молоха, причем последнему уделил ощутимо больше внимания. Меч у седла едва ли добавил мне очков, но клеймо столичных молоховен снова сыграло в мою пользу.

- На земле Ваадан рады любому путнику, - помедлив, отозвался глава ксара. - Камаль уступит тебе свой шатер, ас-сайида Мади, и покажет колодец, а в сумерках проводит к общему костру. Но не тревожь наших женщин и не обнажай оружия.

Как раз женщины потревоженными не выглядели - они как ни в чем не бывало сидели на крышах домов, едва видимые из-за саманных оград, и занимались своими делами, уверенные, что все проблемы за порогом касаются исключительно мужчин.

В чем-то я им даже завидовала, но слишком хорошо понимала, что сама бы так жить не смогла.

- Благодарю, добрый господин, - сдержанно отозвалась я. - Где мне найти почтенного Камаля?

В уголках глаз главы ксара разом собрались веера смешливых морщинок. Улыбки я не видела, но уже была готова поклясться, что он не хохочет во все горло только потому, что считает открытое проявление эмоций уделом женщин.

- Почтенный Камаль сам нашел тебя, ас-сайида Мади.

Я обреченно прикрыла глаза и повернулась, набрав полные легкие сухого раскаленного воздуха. Дозорный тоже прятал под тагельмустом широкую улыбку, одним взглядом обещая мне отыграться за провалившуюся попытку запугать.

Я медленно выдохнула и напомнила себе, что он единственный кочевник в этом оазисе, но кто сказал, что я не найду другого в следующем? После этого я даже смогла улыбнуться в ответ, прежде чем задумалась, зачем вообще деревеньке в непосредственной близости столицы и султанских янычаров вдруг понадобилась охрана. Особенно - такая, которой сам глава ксара кланяется, как господину... но все равно отдает приказы.

Впрочем, осыпать своего сопровождающего вопросами, выдавая проснувшийся интерес, я все же поостереглась - и просто скопировала поведение главы ксара, склонив голову. Камаль насмешливо сощурился и тоже спешился.

- Сюда, - негромко сказал он и потянул своего верблюда к самой пышной и зеленой пальме во всем оазисе. В ее тени предсказуемо скрывался колодец - искусно замаскированная дыра в земле, откуда полагалось черпать воду чудовищно неудобным кожаным ведром.

Или вытаскивать заклинанием. Я его даже знала, но без свитка или заранее поглощенного плетения не могла воспроизвести.

Камаль, явно красуясь, благородно пришел на помощь и вытянул из колодца полное ведро красноватой воды, но наверняка добавил еще один пунктик к уже сделанным выводам. Пока молох неспешно полоскал рогатую морду в узковатом для него корыте, я отпихнула чью-то наглую козу, возжаждавшую не только воды, но еще и приманки для муравьев, и оставила ящерицу в теплой компании. Пустынные муравьи - не чета тем, что выращивают на фермах специально на прокорм молохам, зато куда проворнее: на медовый запах они сползлись моментально, отпугнув коз. Верблюд кочевника неодобрительно покосился на быстро выстроившуюся черную цепочку и отступил в сторону, утягивая за собой хозяина. Тот и не думал сопротивляться, благо уже успел наполнить водой свои бурдюки.

А его шатер, хоть и стоял на самой окраине поселения, безо всякой защиты саманных стен, оказался соткан из драгоценного чинайского шелка, который мне до сих пор доводилось видеть разве что на тайфе. Готовность впустить внутрь случайную путницу теперь казалась мне до того подозрительной, что я замешкалась, не решаясь откинуть полог, и Камаль сам приподнял его для меня, уже не скрывая веселья.

- Ну что, ас-сайида Мади, не порадуешь ли дозорного беседой?

Закатный луч с любопытством заглянул в шатер, рассыпавшись игривыми бликами по огромной лисьей шкуре, расстеленной вместо постели. Я нервно сглотнула.

Радовать дозорного не хотелось совершенно.

Прим. авт.:

Тагельмуст - традиционный головной убор, прикрывающий голову и нижнюю часть лица на манер тюрбана с вуалью, благодаря чему защищает и от солнца, и от песка.

ГЛАВА 2. Щедрый дар

Кто не станет волком, того волки загрызут.

арабская пословица

Мне понадобилась не одна минута, чтобы осознать, что Рашед и Руа в обороте были совершенно другого оттенка, а эта шкура принадлежала скорее пустынному фенеку* - разве что огромному, как и все оборотни. Все это время я простояла столбом, прикипев взглядом к походной постели, и сам дозорный уже казался скорее польщенным, чем позабавленным.

Я скрестила руки на груди и сощурилась.

- Если добрый господин намерен удовольствоваться беседой.

Господин на поверку оказался весьма недобр и, сдавленно фыркнув в тагельмуст, молча отошел к своему верблюду. Полог шатра с тихим шелестом опустился прямо перед моим носом, скрывая чужой военный трофей. Я сжала кулаки, медленно досчитала до трех и все-таки вошла внутрь.

Ни к чему кочевнику или жителям оазиса знать, что так остро я отреагировала не на шелк и дорогую обстановку, а на одинокую шкуру на постели. Если в городских стенах оборотней просто не терпели, то в пустыне - сразу палили на поражение, потому как Свободные еще могли промышлять не только разбоем, но и скотоводством, и наемной работой, а вот у оборотней выбора не было. Трудновато разводить коз, если раз в месяц все племя разом выходит на охоту, не слишком-то разбирая, где свой, а где чужой. Я могла попасть под раздачу просто потому, что воспитывалась в городе, где надо мной не висела угроза голода из-за украденной козы, и, хоть я и понимала, почему оборотней терпеть не могут, все же не могла мысленно приравнять их к паразитам и поддерживать безоговорочное истребление. Не говоря уже о том, что произошло бы, если б кто-то в оазисе узнал, что я выполняю поручение одного из перевертышей. Или что он вообще есть в столице...

А ведь Рашед об этом наверняка уже подумал, просчитал все варианты, прикинул возможности... и все равно отпустил меня. Интересно, почему - так сильно хотел добиться моего доверия или имел неплохую подстраховку?

Я вспомнила непробиваемую физиономию тайфы и поняла, что верны, кажется, обе версии.

А шкура на ощупь оказалась жёсткой и теплой. Наверное, это было именно то, что нужно холодными ночами в пустыне, но я все равно гадливо отдернула пальцы и поспешила потратить часть воды из бурдюка на то, чтобы привести себя в порядок после дороги.

Смеркалось здесь моментально: когда я вошла в шатер, солнце ещё назойливо висело над горизонтом, и жара давила, будто пресс для отжима сока, - а теперь над пустыней воцарилась звёздная ночь, моментально выдувавшая остатки тепла к морю. Ксар озарился огнями: костерки во внутренних двориках отбрасывали пляшущие тени на саманные стены, плошки с жиром светились в узких окнах домов, а на окраине полыхал огромный костер в человеческий рост высотой - словно жители оазиса желали подольше сохранить дневной зной.

У большого огня сидели мужчины: женщинам надлежало держаться подальше от путников и чужаков. В их отсутствие благоверные творили священнодействие со сладким до невозможности чаем с густой белесой пеной и горьким настоем на кактусовом соке, и, разумеется, их дозорный никак не мог пропустить все веселье.

Мне хватило одного взгляда, чтобы понять, что развлекаться он намерен за мой счёт. Я предпочла устроиться возле хозяина ксара, благо он ничуть не возражал.

Его звали Вагиз, и его семья жила в оазисе Ваадан вот уже пять поколений, застав и временные шатры у глубинного источника, который выдавали лишь две изогнутые ветром пальмы, и расцвет города у колодцев, когда воды стало больше, и его разорение кочевниками, и новое возрождение. Его историю слушали с почтительным интересом, не рискуя перебивать, хотя уж здешние-то жители, должно быть, знали ее не хуже самого Вагиза; мужчины не снимали тагельмустов, но что-то в их лицах подсказывало, что они с нетерпением ждали, когда же глава договорит - и передаст слово чужачке.

Увы, я их жестоко разочаровала. У меня и у самой хватало вопросов.

- Я видела здесь огромную шкуру, - сказала я, когда глава ксара умолк, - и теряюсь в догадках, какому зверю она принадлежала.

"Благо уже знаю, какому зверю она принадлежит теперь", - мрачно подумала я, но благоразумно оставила это наблюдение при себе.

А жителям оазиса, что характерно, не понадобилось даже уточнять, где это "здесь" я успела полюбоваться на огромную шкуру. Только Камаль, занявший стратегически выгодное место возле меня и главы ксара, демонстративно приподнял одну бровь и отвернулся. Молча.

Кажется, простой разговор этого недоброго господина по-прежнему не устраивал.

Вагиз покосился на наемника с заметным удивлением, но все же ответил вместо него, понизив голос:

- Это был пустынный лис-перевертыш, ас-сайида Мади. Он приходил в оазис одну ночь из месяца, убивал наших коз и, не довольствуясь ими, пытался пробраться в мой дом, где спали жены и дочери. Никто не мог справиться с чудовищем, пока с караваном Свободного племени не пришел храбрый Камаль. Он сразил монстра и согласился хранить покой ксара ещё месяц, чтобы убедиться, что следом за зверем не придут другие.

Камаль едва заметно задрал подбородок, словно и не обратив внимания на намёк: храбрый-то храбрый, только вот полнолуние было вчера, шкура в его шатре по-прежнему одна - а уходить дорогой гость что-то не торопится. Похоже, Вагиз тоже рассчитывал, что я найму Камаля для защиты, но я не спешила радовать обоих опрометчивыми предложениями.

А оборотня стало откровенно жалко. Я видела всего одну причину, по которой он не побоялся прийти даже в охраняемый ксар, где уже как-то воровал коз и где его из месяца в месяц ждали с убийственными свитками и острыми мечами.

Интересно, одна из жен или дочерей? Кто из семьи Вагиза оказался истинной парой для покойного фенека?..

Впрочем, кажется, случайную путницу должно волновать вовсе не это.

- Прекрасная добыча, достойная храброго охотника, - недрогнувшим голосом похвалила я. - Не согласится ли уважаемый Камаль продать мне шкуру в память о доблести настоящих воинов пустыни?

Рашед, по крайней мере, сумеет организовать несчастному пристойные похороны - и будет куда осторожней со Свободными. Что-то подсказывало, что его опыт общения с кочевниками едва ли включал ночевку в шатре охотника на оборотней.

- Как я могу, прекрасная ас-сайида Мади? - вдруг отозвался Камаль, от которого я, признаться, уже не ожидала услышать ни слова. - Прими ее в подарок и вспоминай эту ночь. Шкура еще не раз пригодится в странствиях.

От этой возмутительной двусмысленности на мгновение замерли все - и Вагиз, явно пожалевший, что вынудил чужака уступить шатер женщине, и я, потому как принять подарок от кочевника означало признать, что я должна ему ответный, и он только что намекнул, какой именно.

Причем нужно ему было вовсе не то, о чем подумал глава ксара.

- Благодарю, щедрый Камаль, - мрачно буркнула я. - Она будет согревать меня этой ночью.

После чего я эту ночь уж точно не забуду.

Камаль пропустил мимо ушей и этот намек, одарив меня почтительным поклоном, и все-таки отвернулся, чтобы отпить кактусовую настойку, а потом и вовсе встал и отошёл к своему верблюду. Я осталась сидеть у костра, честно расплачиваясь за ночлег последними новостями и сплетнями из столицы.

Но отчего-то совсем не удивилась, когда, уже распрощавшись с гостеприимными хозяевами, обнаружила Камаля у шатра.

Кочевник восседал прямо на песке и дымил маленьким походным кальяном - с таким невозмутимым видом, словно планировал прождать меня до утра, не шелохнувшись, если понадобится. Я принюхалась к дыму и поспешно встала с наветренной стороны. Камаль проводил движение глазами и вынул трубку из-под тагельмуста - правда, только ради того, чтобы выдохнуть сквозь ткань сладко пахнущую струю.

- Ты не доберешься до гор, ас-сайида Мади, - констатировал он, так тщательно перемешивая уважительные интонации с насмешливыми, что меня начало неотступно преследовать ощущение, что я где-то это уже слышала. - Кое-чего любезный господин Вагиз тебе не расскажет, потому что перед грядущей бурей ему не нужны лишние рты в оазисе. Засуха и без того жестока, а вода в колодцах не бесконечна.

- Перед бурей? - недоверчиво переспросила я и огляделась.

Ночь была тиха и прозрачна, и над задремывающим поселением склонялось темное небо, усыпанное звездами - крупными и яркими. Пески остывали, и из сердца пустыни веяло холодком.

- Ты не отсюда, - изрек Камаль, и в его голосе явственно зазвучали нотки легкого пренебрежения. - Ты не слышишь пустыню, но она поет для всех одинаково. Надвигается Бахир Сурайя, что смещает дюны и погребает дома под песком, и ты не выстоишь перед пустынным ветром в одиночку.

У него определенно хватало причин солгать мне, но о буре кочевник говорил серьезно - не то с восхищением, не то с ужасом, будто описывал не природное явление, а капризного бога, и я замерла, ощущая, как по хребту поползли холодные мурашки.

- Но я знаю, как пройти через сердце бури и уцелеть, - договорил Камаль и умолк, выжидательно глядя на меня снизу вверх.

Вставать и пропускать меня в шатер он явно не собирался, не то опасаясь, что я не впущу его внутрь следом за собой, не то просто переживая о приличиях. Я помедлила - и тоже уселась на песок, скрестив ноги.

Пустыню, положим, я действительно не слышала. Зато гудение магических струн вокруг широкоплечей фигуры кочевника преследовало меня неотступно: тягучая, напряженная мелодия, способная сама по себе нагнетать обстановку так, как не смог бы ни один грозный взгляд и самое опасное оружие.

Маг. Сильный.

Очень сильный. Очень умелый. Пожалуй, ему не составило бы труда смести меня одним заклинанием - я бы просто не успела его поглотить. Да что там, пожелай маг такой силы заполучить незаконную рабыню (а кто там в пустыне проверит, законная она или нет?!), я бы и пикнуть не успела, как уже считала бы себя его собственностью - и вдобавок была бы неописуемо счастлива по этому поводу! А уж заставить меня думать, что мне позарез нужен сопровождающий, и вовсе можно было без помощи магии - изогнутые клинки дозорного выглядели донельзя убедительно.

Но Камаль отчего-то считал необходимым, чтобы я сама попросила его проводить меня до стойбища Свободного народа. Причем заинтересовался мной он ровно в тот момент, когда увидел клеймо на молохе, не раньше и не позже, как бы мне ни хотелось верить в силу женских чар.

- Я бы наняла тебя, отважный Камаль, - медленно изрекла я, положив расслабленные ладони себе на колени, - но никак не могу понять, отчего же столь могучему воину нужно заступничество тайфы?

Рашед бы животики надорвал, изложи я ему всю иронию ситуации. А вот Камаль, не сдержавшись, задрал брови и даже чуть подался назад, выдавая удивление. Я поморщилась, но не стала тыкать кочевника носом во все его оговорки и предпосылки, из которых кто угодно сделал бы нужный вывод.

- Я не могу обещать, что тайфа будет щедр и благосклонен, даже если ты проводишь меня к своему народу, - предупредила я, не дожидаясь наводящих вопросов. - Но мой господин мудр и справедлив... - "...на свою голову", - едва не брякнула я, но вовремя прикусила язык. - К тем, кому и впрямь нужна его помощь.

Тагельмуст мешал считывать выражение лица, но уже по глазам можно было определить, что с предложением я крупно промахнулась.

- Мне не нужна помощь от оседлого, - презрительно отозвался Камаль, не дав мне договорить. - Я хочу твой меч.

Я с трудом удержалась, чтобы не хлопнуть себя ладонью по лбу.

Великий переговорщик и дипломат, тьфу! Меч же висел с того же бока, где стоит клеймо! А маг, должно быть, с одного взгляда определил, что плетение на клинке уникально...

И, в общем-то, мог с чистой совестью подкрасться ночью к молоху, срисовать себе плетение и спокойно переждать бурю в оазисе. А меч потом заговорить свой, благо Камаль явно предпочитал работать с более длинными и тяжелыми клинками, нежели Рашед. Разве что решил не портить глаза, вычерчивая плетение при свете факела?..

Что-то все равно не вязалось.

- Меч по приказу моего господина назначен в подарок Свободному племени в обмен на службу, - я покачала головой.

Камаль нахмурился, но никаких дурацких вопросов в духе "да чтобы Свободные согласились служить оседлым?!" задавать не стал. А я чуть склонила голову набок и сощурилась, впервые позволив себе внимательно рассмотреть его вблизи.

Первое, за что цеплялся взгляд, - фигура: высокий в сравнении с местными рост, крепкие плечи и длинные ноги - Камаля с пеленок растили именно как воина, не рассматривая других вариантов. Оттуда эта текучая, почти звериная манера движения, оттуда привычка выбирать позу так, чтобы в любой момент можно было вскочить и схватиться за мечи...

...мечи тоже хороши. Не то чтобы я была таким уж знатоком, но они буквально кричали о редком мастерстве кузнеца и отличной дорогой стали.

И ткань тагельмуста стоила, должно быть, немногим меньше. Краска почти не выцвела, несмотря на месяц под палящим солнцем пустыни, и до сих пор немного пачкала лицо - за яркими складками проглядывала синеватая полоска кожи.

А кожа - куда светлее, чем можно было бы ожидать от кочевника, - выдавала примесь северных кровей. Арсанийцы никогда не брезговали рабынями - но детей от них оставляли лишь в том случае, если они появлялись на свет с магическим даром.

Мне не повезло. Зато Камалю природа, казалось, отмерила силы за двоих, и по жизни ему сопутствовала удача - до определенного момента, как это обычно с удачей бывает.

Иначе с чего бы племени бросать одного из сильнейших своих магов на другом конце пустыни, будто младенца без дара?..

- Я не могу отдать меч. Но я не стану спрашивать, отчего Свободные пожелали оставить столь отважного воина, - медленно сказала я, - и найму тебя в качестве проводника до гор - и обратно. Мой господин щедро заплатит тебе, когда я вернусь в целости и сохранности.

Если раньше не помрет со смеху. Впрочем, я имела все основания подозревать, что шкура фенека живо отобьет у Рашеда все желание иронизировать над ситуацией, когда охотник на оборотней приходит к оборотню за наградой после того, как поработал охранником для избранницы оборотня.

А Камаль, и не подозревая о столь специфической подоплеке моего предложения, молча вытянул клинок и полоснул себя по ладони, не тратя время на торги: понимал, что окончательную цену все равно буду назначать не я.

- Клянусь своей магией оберегать Аизу Мади на ее пути по пустыне, - скупо проговорил он и, уронив три капли крови в песок, сжал кулак.

Потревоженная движением магическая струна отозвалась глухим вибрирующим гулом и прочертила тонкую линию света в ладони мага. Когда Камаль разжал кулак, никакой раны уже не было - только капли крови едва заметно поблескивали, впитываясь в песок: пустыня приняла клятву.

Я нервно сглотнула и достала нож.

Прим. авт.:

Фенек - пустынная лисица с очаровательными большими ушами.

ГЛАВА 3. Змеиное коварство

В беседе сокращается путь.

арабская пословица

Шкура, справедливости ради, была царским подарком. На базаре за нее можно было бы выменять двух крепких рабов или даже молодую верблюдицу, если как следует поторговаться. Не всякому охотнику удается не просто убить оборотня, а сделать это так, чтобы в выделанной шкуре не было ни единого изъяна. Камаль действительно заслуживал гордого звания арсанийского воина.

Но вместо невольного уважения к чужому мастерству я испытывала только страх.

Хуже всего было то, что укладываться спать на песке после того, как при всех мужчинах оазиса проявила интерес к этой проклятой шкуре, я уже не рискнула. Особого доверия у меня не вызывал ни Вагиз, неприкрыто стремившийся избавиться от лишних ртов, ни сам Камаль - несмотря на ответную клятву, дружеских чувств я к нему не питала, и он явно отвечал мне полной и безоговорочной взаимностью. И тот, и другой вполне могли тайком заглянуть в шатер ночью, просто чтобы убедиться, что мой интерес был типичным женским капризом, а не симпатией к оборотням.

Симпатии к оборотням в целом я, впрочем, действительно не испытывала. Но отношения с Рашедом накладывали определенный отпечаток на все мои впечатления и суждения.

Знать бы еще, что это за "отношения".

Или как же так вышло, что я добровольно сунулась в пустыню в гордом одиночестве, оставив своего раба во дворце, исключительно ради того, чтобы Рашед мог на него рассчитывать и удержался у власти. Или почему я, уже начав задумываться об этом, до сих пор не повернула назад. Или хотя бы почему абсолютно все, связанное с Рашедом, было настолько сложным, что одно воспоминание о нем гарантировало бессонницу.

Щедрый подарок Камаля только добавлял нотку брезгливого беспокойства, и утра я ждала с нетерпением - а оно наступило даже раньше, чем я могла надеяться.

- Вставай, ас-сайида Мади.

Голос звучал так близко, что я подскочила на треклятой шкуре и уставилась на полог шатра, но тот остался недвижим. Кажется, я думала о Камале хуже, чем он того заслуживал.

Или больше, чем следовало бы.

- Встаю, - пробурчала я и откинулась назад, растерев руками лицо.

В голове плавала какая-то серая муть, как это обычно бывает под утро после бессонной ночи. Собравшись с духом, я все-таки высунулась из шатра, чтобы обнаружить, что мир снаружи мало отличался от того, что царил в моих мыслях: солнце еще не встало, и только краешек неба едва заметно посветлел. Ветер из сердца пустыня нес уже не прохладу, а пронизывающий холод, мгновенно взбодривший лучше любого кофе.

- Нужно выйти до рассвета, - скупо проинформировал меня Камаль, терпеливо дожидавшийся меня на песке у шатра. - Тогда к вечеру успеем добраться до оазиса Гиберун и заночевать там.

- А из Гиберуна нас не попросят так же, как из Ваадана? - на всякий случай уточнила я.

- Пусть попробуют, - хмыкнул Камаль и так выразительно опустил ладони на рукояти парных мечей, что я сначала вздрогнула и только потом подумала, что угрожать целому поселению двумя клинками - не самая лучшая идея за утро.

Но других не было ни у меня, ни у "доблестного воина", так что я придержала замечания при себе и, распрощавшись с гостеприимными хозяевами, нескрываемо осчастливленными нашим отъездом, ушла к молоху.

Ящер еще спал, оправдывая славу дневного животного, и на пустынных муравьев, сбежавшихся на приманку, отреагировал без должного энтузиазма. Седло тоже не внушило ему оптимизма, и молох попытался зарыться в песок, не давая затянуть подпругу. Увы, удача ему не сопутствовала: Камаль как раз управился с шатром и вышел к животным. Перечить вооруженному мужчине молох уже не рискнул, и мы наконец-то выехали - даже действительно до рассвета, как и собирались.

Правда, спутник вовсе не собирался делать путешествие легким и быстрым, как я надеялась. Камаль забрался на своего верблюда молча - и так и вывел его на едва заметную тропу между дюн. Тратить силы на беседу и пояснения он и не думал.

А у меня, как и обычно бывало от нервов, немедленно зачесался язык.

Как назло, именно о том, что интересовало меня больше всего, я поклялась не спрашивать и потому молча кусала губы, рассматривая невозмутимый профиль своего проводника - благо больше глазу уцепиться было практически не за что.

Профиль, как назло, вместо того, чтобы подбросить еще пару-тройку занимательных вопросов, как и подобало таинственной физиономии, начал подбрасывать варианты ответов. И все они мне категорически не нравились.

Чем дольше я смотрела, тем больше находила подтверждений тому, что парень был не просто арсанийцем, а арсанийцем благородным. Это читалось и в непринужденно-каменном выражении его лица, и в осанке, и в поведении - начиная от манеры сидеть на верблюде и заканчивая такой привычкой к тагельмусту, что, казалось, Камаль чувствовал бы себя куда комфортнее без штанов, чем без него: арсанийская знать считала, что юноша, справивший совершеннолетие, должен скрывать лицо ото всех чужаков. За воинами-кочевниками порой принимались повторять другие племена, но нигде это правило не имело такой власти, как среди Свободного народа.

У них даже имелось десятка два объяснений разной степени идиотизма, но я склонялась к тому, что защита от песчаной пыли еще никому не повредила, а шанс встретить кого-то знакомого посреди пустыни стремится к нулю. А арсанийцы свою знать берегли свято - потому как среди нее встречались самые сильные маги и могущественные воины, прекрасно поддерживавшие пугливое уважение к племени в целом.

Только вот это и было их основным занятием. В охрану благородные все-таки обычно не шли.

И уж точно не стремились так отчаянно набиться в компаньоны случайно подвернувшейся девице - "зеркалу". От нашего брата арсанийцы в принципе старались держаться подальше.

Молчаливое наблюдение все больше утверждало меня в мысли о том, что с моим проводником не все ладно. Что-то он натворил - настолько жуткое, что племя махнуло рукой даже на ценные гены сильного мага и оставило его позади. Что-то, о чем сам Камаль не хотел даже вспоминать - иначе с чего бы ему соглашаться на клятву не спрашивать ни о чем вместо того, чтобы потребовать-таки у меня зачарованный меч? Едва ли кочевника так уж прельщало золото тайфы - в пустыне оно стоило куда меньше, чем в городе...

Ко всему прочему, проводником Камаль оказался превосходным.

Поднявшееся из-за горизонта солнце мгновенно превратило пустыню в раскаленную сковороду, но аккурат за пару часов до полудня мы добрались до оазиса, затерявшегося в песках, - такого крохотного, что вокруг него не выросло ни деревеньки, ни временного поселения. Зато здесь была тень от трех старых пальм и колодец - хоть воды в нем и оказалось на самом дне.

- Переждем полуденные часы здесь, - прокомментировал Камаль и легко соскочил с верблюда.

Измученная нестерпимой жарой и недобрыми мыслями, я только вяло кивнула и с грехом пополам выпала из седла. Молох, напротив, приободрился: неумелая всадница утомляла его не меньше, чем долгие дневные переходы.

Верблюд Камаля неспешно огляделся и уже через минуту с исключительно индифферентным видом пережевывал какую-то серовато-зеленую колючку. Кочевник деловито снял с его спины один из вьюков и потащил в тень. На объяснения он не разменивался, но план был ясен и так: от жары кружилась голова и напрочь пропадал аппетит, а вот попить и нормально вытянуть ноги хотелось нестерпимо.

Я так и сделала - набрала полный рот воды, не спеша глотать, и уселась в тени пальмы, откинувшись спиной на шершавый ствол. Желание пуститься в расспросы испарилось вместе со всякой влагой на коже, едва встало солнце, а все навыки ведения беседы - чуть позже, когда назойливые лучи раскалили даже воздух под навесом у седла. Ни на какой диалог я уже не рассчитывала, но Камаль будто специально выбрал этот момент, чтобы устроиться рядом и негромко поинтересоваться:

- Почему тайфа послал тебя?

"Потому что я не послала его", - тоскливо подумала я и прикусила губу.

А ведь стоило бы.

Послать к ар-раджиму и Рашеда, и его интересы - в конце концов, кто он мне, чтобы я очертя голову бросалась решать его проблемы, будто свои собственные?! - и то дурацкое обещание вернуться... много ли стоит слово невольницы, данное ради того, чтобы вырваться на свободу? Я ведь и правда могла пересечь пустыню, уйти в другой город, начать новую жизнь. Нормальную. Свободную. Может быть, даже счастливую - если удастся забыть его философские рассуждения не к месту, саркастичные шутки, серьезное лицо и острый взгляд. И горячие руки на моих бедрах, чтоб им пусто было!..

...и бедрам, и рукам, будто зудящим от невозможности прикоснуться.

Кажется, главная моя проблема заключалась в том, что я хотела вернуться - и в то же время прекрасно понимала, что делать этого нельзя, несмотря на все обещания. Прежде чем позволить мужчине запереть меня в золотую клетку, следовало хотя бы убедиться, что он не намерен припаять дверцу намертво - но рассуждать здраво я не могла даже посреди ар-раджимовой раскаленной пустыни, когда от Рашеда и его треклятой улыбки меня отделяли не просто дворцовые стены, а полтора дневных перехода.

И это уж точно было не то, о чем за милую душу рассказывают наемному проводнику!

- Оседлые не доверяют женщинам, - подлил масла в огонь Камаль, не дождавшись ответа. - Знатные оседлые - тем более. Но он отправил тебя. Одну. У него совсем не осталось верных людей?

Во всем этом подспудно сквозила одна до крайности неприятная мысль: у хороших правителей всегда найдутся сторонники, и уж едва ли исключительно среди женщин - а у небольшого вооруженного отряда куда больше шансов успешно выполнить дипломатическую миссию, нежели у одной девицы, которая с некоторым трудом припоминает, с какого конца у меча рукоять.

Справедливости ради, Рашед вполне мог снарядить нормальный караван - сторонников у него и впрямь хватало, как идейно верных, так и идейно купленных. Но стоило только озвучить цель миссии при янычарах - и можно было сразу забыть о том, что эта вылазка должна быть тайной.

- Его люди нужны моему господину там, в городе, - расплывчато отозвалась я и честно призналась: - Я одна болталась без дела и цели. А рядом с моим господином... в общем, рядом с ним мало кто может болтаться не озадаченным достаточно долго.

- Воистину правильное распределение задач - признак великого правителя, - так саркастично отозвался Камаль, что я немедленно взъерепенилась - и только потом заметила, что он вовсе не насмехается, а пытается меня спровоцировать.

Не то чтобы совсем уж безуспешно. Но после общения с Рашедом все подобные поддевки и манипуляции были как на раскрытой ладони.

- Воистину, - с напускной невозмутимостью согласилась я и умолкла, прикрыв глаза.

Камаль ожидаемо выдержал несколько минут и все-таки спросил:

- А как ты попала во дворец к тайфе?

Кажется, его гораздо больше интересовало, как неполноценный маг и, хуже того, женщина могла попасть в число доверенных лиц самого градоправителя, но он понимал, что ответа на этот вопрос не получит. Я знала его меньше двух дней, и у меня не было ни единого повода ему доверять - сверх вынужденного, разумеется.

Я с тоской вспомнила, как Рашед ухитрялся любой разговор свести к рассказу о моем прошлом - просто потому, что ему было интересно. Градоправитель и в самом деле хотел со мной подружиться.

Камаль - пытался выудить как можно больше информации, чтобы использовать в своих интересах, и это было настолько очевидно, что я мстительно сказала чистейшую правду:

- Мой господин изволил купить меня на базаре.

Честно - и совершенно неинформативно. Я бы еще добавила, в какую сумму моему господину и повелителю обошлось столь сомнительное приобретение, но именно этого как раз не знала. Впрочем, как раз это можно было и придумать - в конце концов, не станет же Камаль сверять с моими показаниями учетные книги градоправителя! - и я уже открыла рот, когда кочевник вдруг негромко, но очень внушительно приказал:

- Не двигайся.

Смотрел он при этом куда-то мне за спину, и я, разумеется, тут же обернулась, опираясь на руку, - и тут же об этом пожалела.

Из песка торчала только голова змеи - такого обманчивого окраса, сливающегося с окружением, что рассмотреть форму не получалось, даже отчаянно напрягая зрение. Но воображение охотно дорисовало и длинное гибкое тело, и внушительные зубы, а слух тут же добавил к этому еще и мерзкий шипящий звук, пробирающий до костей, - увы, отнюдь не иллюзорный.

В город песчаные змеи не заползали, опасаясь защитной магии, но генетическая память все-таки заставила меня застыть - но не замолчать.

- Разве им не полагается днем охотиться, а не тихариться по кустам?!

Змея зашипела громче, подавшись вперед, словно пожелала лично ответить на не слишком умный вопрос - или спохватилась и решила-таки отправиться на дневную охоту. Я наконец-то догадалась еще и заткнуться, но потревоженную близостью человека тварь это не успокоило.

Тело действительно было длинное - и гибкое. А еще двигалось как-то странно, боком, отчего было совершенно невозможно определить, в какую сторону змея намерена направиться в следующее мгновение. Шипение стало громче, словно кто-то вылил на раскаленную сковороду полный стакан воды.

От накатившего страха я позорно замерла. Скорости реакции мне хватало ровно на то, чтобы успевать отследить перемещение змеи взглядом - и, поскольку между нами и так было от силы несколько шагов, натренироваться до приличного уровня я все равно не успевала.

Зато Камалю лишняя практика не требовалась. Все то время, что я бестолково паниковала на одном месте, он потратил на плетение.

Мощный гул магических струн разом перекрыл и змеиное шипение, и зарождающийся где-то в моей груди позорный взвизг. Я узнала простенькое заклинание "летучего огонька", которым обычно зажигали фонари на улицах, и от неожиданности повернулась обратно - и тут же пригнулась, закрывая руками голову.

У змеи такой возможности не было, но ей, кажется, тоже очень хотелось. "Летучий огонек" у Камаля получился размером с человеческую голову.

И летал не в пример быстрее собратьев, которыми пользовались в городах, - я только и успела, что издать непристойный возглас и перепугаться вусмерть, а за спиной уже полыхнуло, грохнуло и тошнотворно завоняло. Взвившиеся языки пламени породили змееобразно изгибающиеся тени, но от самой змеи и мокрого места не осталось. В прямом смысле: почерневший силуэт намертво вплавился в стеклянно поблескивающий песок.

Я убрала руки от головы и добавила еще один возглас, куда непристойней первого. Камаль скользнул безразличным взглядом по мертвой змее и тревожно обернулся к привязанным животным, но его верблюд, кажется, успел привыкнуть к подобным сценам и просто отбежал подальше на длину поводьев, а молох, хоть и шарахнулся куда эмоциональней, счел, что на сей раз можно взять хороший пример с более флегматичного товарища, и вернулся к выслеживанию диких муравьев.

Убедившись, что драгоценного верблюда ловить не придется, Камаль наконец соизволил обратить внимание на объект охраны.

- Песчаные змеи не охотятся днем в засуху, - прокомментировал он, - пережидают жару в норах и укрытиях. А ветер заметает следы.

Я представила, что было бы, рискни я все-таки отправиться к горам без опытного проводника, и покрылась холодным потом.

- Спасибо, - выдавила я. Голос звучал высоко и неровно.

Камаль скупо кивнул и отвернулся.

- Обойду оазис на всякий случай. Пересядь ближе к верблюду и следи за его поведением. Забеспокоится - лезь в седло.

Судя по морде верблюда, его не слишком обеспокоил бы и близящийся конец света, но я все-таки кивнула и перебралась под другую пальму. Верблюд покосился на меня с нескрываемым презрением.

Камаль приготовил еще одно плетение - все тот же "летучий огонек", судя по звуку, - и неспешно двинулся в обход оазиса.

Он повернулся ко мне спиной, и за это я была ему особенно благодарна.

Комментарии: 27, последний от 22/06/2020. © Copyright Ахметова Елена (morwen_ei@mail.ru) Размещен: 07/05/2020, изменен: 07/05/2020. 72k. Статистика. Глава: Фэнтези, Любовный роман, Юмор Истинная пара		Ваша оценка:
Аннотация: Хорошо градоправителю - девушка спешит к нему во дворец! Хорошо кочевнику - девушка отправляется к нему в оазис! Хорошо торговцу - девушка присоединяется к его каравану! И только девушке плохо: то во дворец, то в оазис, то к караванной тропе... Полный текст тут

Ахметова Елена Бахир Сурайя

Ахметова Елена
Бахир Сурайя