Сергеев Иван Дмитриевич
16. Декабрь

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками Типография Новый формат: Издать свою книгу
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Всё это грязь и пена! Ещё одна партия в вечной игре, новые фигуры на доске: Сталин, Гитлер, Черчилль... Потом этих уберут в коробку, расставят других. Важно то, что сегодня их день. Тридцать шесть лет назад Виктор привёл её, смертельно напуганную девятнадцатилетнюю девчонку в дом графини Зориной. Тогда тоже был декабрь, а в Москве грохотали пушки... Александра Константиновна сбросила пальто, оставшись в элегантном синем - как тогда - платье. Холодный воздух ожёг обнажённые руки, но женщина не заметила этого; на её лице, ещё красивом, несмотря на годы и лишения, блуждала сомнамбулическая улыбка.

16. Декабрь

   Стены крошечной мёдонской квартиры почти не защищали от декабрьского холода. И всё же, на фоне её двухлетнего гатчинского бедования, пока летом 1919-го не ушла пешком к белым - к армии генерала Родзянко, стоявшей тогда буквально в версте от городка, здесь был почти дворец. Правда, в 19 году она была почти на четверть века моложе.
   Александра Николаевна зябко поёжилась, кутаясь в добротное, хоть видавшее виды чёрное пальто, подышала на руки; наверняка это движение повторяли сейчас тысячи и тысячи других парижанок. Взгляд женщины снова выхватил валявшийся на полу номер французской газетёнки. Грязный листок, хуже советских, полный примитивной ненависти к евреям, русским, англичанам и холуйского преклонения перед немцами и маляром с усиками. Александра Николаевна не понимала, как французские писатели и поэты, чьи книги ещё пять лет назад она читала с интересом, могли опуститься до такой мерзости.
   "Зверства большевиков" (нашли, чем удивить), "крестовый поход на Восток" (при Александре Невском одни уже ходили), "новый порядок" (слово "новый" давно уже ассоциировалось у неё только с ужасом, хамством, разрухой, бесправием), "Москва будет взята победоносным вермахтом" (это мы ещё посмотрим)... В госпиталь, где работала Александра Николаевна, привозили раненых с Восточного фронта, поэтому женщине было известно, что творили в России "освободители" в фельдграу, дети тех, чьи пули в Великую войну сразили Виктора и Дмитрия.
   Она не чувствовала при этом ни отчаяния, ни злорадства. СССР - это режим, который убил её маленький мир, отца, Государя и его семью, церковь, графиню Веру Зорину. Оставалось лишь надеяться, что Настасья с Васенькой выжили... Россия - наше Отечество, но сочувствовать комиссарам и поддержавшему их народу она не в силах.
   Россия простояла тысячу лет и ещё тысячу простоит; Александра Николаевна категорически не соглашалась с теми эмигрантами, кто считал, что родина погибла в ноябре 1917 в Петрограде или в 1920 в Крыму. Многие из мысливших так служили теперь немцам, оправдывая себя тем, что России больше нет, так чего стыдиться. И всё же... Её Россия погибла. Советчина - тоже Россия, другая Россия, но она ей даже не враг - просто чужой. Со смертью близкого человека не умирает человечество, но человечество не заменит близкого человека.
   Англия - другое дело. Извечный враг. Геринговские "блицы " - это возмездие. "Я - часть той силы, что вечно хочет зла и вечно совершает благо". Возмездие за преданного Государя, за февральскую смуту, за павших зря в Галиции, Царстве Польском, Литве, Курляндии, турецкой Армении (а значит, и за её Виктора), за белогвардейцев, убитых под Петроградом без оружия и снарядов, которые должны были приплыть на английских кораблях, или сгнивших в эстонских концлагерях после отступления. Бомбите их, тевтоны, ещё и ещё, военных и гражданских, королей и нищих. На острове нет невинных.
   Жалобы француженок на тяготы войны то смешили, то злили Александру Николаевну. Их бы в туда, под Питер на месячишко, как бы запели! Да тут курорт: открыты кафе, синематограф, есть работа, полиция ловит воров, можно достать продукты и даже вино, у неё имеется несколько платьев, плащ, пальто, чулки, обувь... На чёрном рынке продают вообще всё, даже английские сигареты. Посадить бы Париж на пайковую воблу образца 19 года и обрядить в те обноски, что она носила в Гатчине! Немцы галантны с дамами, не хватают их на улице, не бьют, не позорят, французов не расстреливают семьями, не гоняют на дармовые работы. Да, идёт кровавая охота на евреев и резистанс, но её-то гордые галлы, в большинстве своём искренне поддерживавшие Петэна-миротворца, научились не замечать. Даже в декабрьской Москве 1905 года, не говоря уж о гражданской войне, было страшнее.
   Всё это грязь и пена! Ещё одна партия в вечной игре, новые фигуры на доске: Сталин, Гитлер, Черчилль... Потом этих уберут в коробку, расставят других. Важно то, что сегодня их день. Тридцать шесть лет назад Виктор привёл, а вернее, принёс её, смертельно напуганную девятнадцатилетнюю девчонку в дом графини Зориной. Тогда тоже был декабрь, а в Москве грохотали пушки... Александра Николаевна сбросила пальто, оставшись в элегантном синем - как тогда - платье. Холодный воздух ожёг обнажённые руки, но женщина не заметила этого; на её лице, ещё красивом, несмотря на годы и лишения, блуждала сомнамбулическая улыбка.

***

- Скажи-ка, дядя, ведь не даром

Москва, спалённая пожаром,

Французу отдана? -

   напевал негромко доктор Пётр Николаевич Сверчков.
   - Типун тебе на язык, - сердито бросила графиня Вера Зорина, известный меценат и филантроп, владелица типографии и нескольких доходных домов в Питере и Москве. - Пожара нам ещё не хватало. И французов.
   - Пожар сейчас во всей стране. Смута, как при лжедимитриях. Дожили. А французы наши союзники, Верочка.
   - Я это заметила во время войны с японцами, - съязвила женщина.
   Доктор нахмурился.
   - А вообще, душа моя, всё это до боли напоминает мне Париж.
   Пётр Николаевич в молодости учился в Париже у прославленных Бернара и Пастера, так что собственными глазами видел и начало войны с Пруссией, и свержение Наполеона III, и осаду города прусскими войсками, и революцию Коммуны, и резню, которой она закончилась.
   - Если бы французы бились с немцами с той же яростью, как они дрались тогда друг с другом, то дошли бы не то что до Берлина - до Кёнигсберга, как при настоящем Наполеоне, а не этом Гришке Отрепьеве с лицом голландского купчика, - сказал он однажды.
   Графиня нервно разгладила складку на рукаве чёрного шёлкового платья.
   - Пьер, говорят, и городские власти, и высшая полиция прекрасно знают о готовящемся вооружённом бунте, но намеренно ничего не делают. Ведь у них драгуны, казаки, жандармы, городовые - сила! Дескать, пусть все смутьяны выйдут на баррикады, а мы их там...
   Доктор развёл руками.
   - В наше время не стоит удивляться ничему, душа моя. Чёрт знает что творится! Несколько сотен человек с дрекольём и парой револьверов держат в плену миллионный город, вторую столицу империи размером с 1/6 суши. А мы диву даёмся, как это нас японцы побили.
   - Зато в Питере в январе наши орлы боевые не мешкали, - добавил он. - Пиф-паф, ой-ой-ой... В безоружных с иконами стрелять много ума не надо.
   - Бедный Государь, - выдохнула графиня. - Кто его окружает... Как я дивилась в молодости мятежу в Варшаве, думала, мол, то сумасшедшие ляхи, фанатики латинства, воспламенённые проповедями своих ксендзов, а теперь вот в Белокаменной такое увидеть сподобилась.
   - Бедный Государь. Бедная Россия. Бедные мы.

***

   Москва тогда жила какой-то странной ненастоящей жизнью. Манифест 17 октября превратил город в сумасшедший дом: одни праздновали свалившуюся на голову свободу; другие готовились толкать страну дальше - кто к английской монархии, кто к республике, кто к новой пугачёвщине; третьи копили силы для контрудара.
   Шура, впрочем, мало вникала в политические страсти. Отец её, Николай Сергеевич Лебедев, овдовевший два года назад инженер-путеец, свалился в жестокой инфлюэнце. На работе, впрочем, он и так не был тогда особо нужен: железная дорога бастовала. Бастовали и фабрики, остановились трамваи, закрывались магазины, гас свет. Немногочисленная прислуга вела себя всё наглее, хамила, отлынивала от дела, так что дом остался на одной Саше. Старшая сестра Анастасия жила с мужем далеко, в Казани.
   Припасы закончились тогда, когда отдельные звуки на улице, похожие на рвущееся полотно (Шура никогда не слышала выстрелов) слились в единый гул, к которому всё чаще примешивались странные дроби и тяжёлое уханье, от которого вздрагивал весь дом. Шура осталась одна в квартире с лежавшим в полубеспамятстве отцом; соседи тоже подъели к этому времени припасы и смогли поделиться с ней только чёрствым хлебом, чаем, сахаром и новостями: из Питера прибыли семёновцы с большими пушками.
   - Баиньки народ укладывать будут, - мрачно шутканул кто-то.
   Отцу были нужны куриный бульон, яйца, белый хлеб, мёд, другое Сашу не интересовало. Надеяться оставалось только на себя. Надев синее шерстяное платье, накинув беличью шубку, платок, она выскочила на опустевшую заснеженную улицу. Знакомые лавки все были закрыты, и девушка всё дальше уходила от дома. Несколько раз Сашу останавливали патрули - то полиция, то мятежники - но её красота, молодость и наивно-искренние ответы ("отец болен, бульон варить надо, в лавочку бегу") всякий раз вызывали снисхождение и становились пропуском. С обеих сторон, ещё не потерявших человеческий образ, как это случится тринадцать лет спустя, в ней видели хрупкую беззащитную барышню, а не врага.
   Стрельба не прекращалась, её буханье неумолимо приближалось, тротуар и мостовая уже буквально ходуном ходили от взрывов. Наконец, Шура нашла открытую лавочку, буквально ворвалась туда - и в ужасе замерла, увидев пятерых оборванцев, скорее всего с Хитровки, методично набивавших мешки ворованным добром. Один из них, явно атаман, щёлкнул ружейным затвором.
   - Хватай девку за косу. Чур, я первый, - скомандовал он.
   Очнувшись, Шура ринулась к выходу, но там уже стоял один из грабителей. Он широко осклабился...и в этот момент грохнул очередной взрыв, помещение заполнил едкий дым, перемешанный с пылью. Верзила у дверей рухнул, как подкошенный, увлекая за собой оглушённую Шуру.

***

   Стройную, как стебель, золотоволосую сероглазую девушку в дом принёс Виктор - сын графини Зориной и доктора Сверчкова, поручик-семёновец
   - Оглушило, - по-военному коротко бросал он, - снаряд шальной взорвался, наводчику руки оторвать бы.... Шёл с командой, слышу, стоны из лавочки. Там она и пятеро мародёров. Хитровка на промысел вышла, началось. Одного убило осколком, остальные и барышня без памяти... С мародёрами у нас разговор короткий, а её сюда.
   К этому времени дом превратился в импровизированный лазарет. Супругов не волновали политические лозунги - они видели лишь испуганных людей с обеих сторон, обречённых на смерть и увечья. Пётр Николаевич вспоминал ощетинившийся штыками, перегороженный баррикадами Париж 1870-1871 гг., Вера Викторовна - уроки дяди Павла и вечное лицо насилия и страха в образе барона Варгклинта. В их доме находили помощь и укрытие раненые солдаты и полицейские, истекающие кровью рабочие, случайные прохожие, застигнутые перестрелкой.
   С Шуры аккуратно сняли шубку, размотали платок, стянули ботики. Она почти сразу пришла в себя.
   - Где я? Отец! Он там один... больной... Мне надо к отцу! Пустите! Зачем вы раздеваете меня?!
   - Успокойтесь, милая, - ласково заговорила графиня. - Вы в безопасном месте, здесь Вам помогут. Вас оглушило взрывом гранаты, но мы позаботимся о Вас. Как Ваше имя?
   - Александра.
   - Хорошее имя. Меня зовут Вера Викторовна, это мой муж Пётр Николаевич, он врач, и мой сын Виктор, он принёс Вас сюда.
   Александра почти не слушала, через головную боль всё время повторяя, что хочет к больному отцу. Она была близка к истерике, когда Виктор спросил у неё адрес. Выслушав ответ, он покачал головой.
   - Это невозможно. Поймите, сейчас между вашим домом и домом моих родителей, где Вы сейчас находитесь, идут настоящие бои, как в недавнюю войну с японцами. Свистят пули, рвутся гранаты... В городе орудуют мародёры, второй раз Вам может не повезти.
   - Что же делать?! - заходясь в рыданиях, кричала Саша. - Папа с ума сойдёт, он болен! Пустите меня, умоляю, это же не острог!!
   - Он точно сойдёт с ума, если узнает, что его дочь обесчестили и убили разбойники. Или её сразила шальная пуля, - жёстко сказал доктор.
   - Я сейчас же иду к Вашему отцу, Александра, ммм... - заговорил Виктор.
   - Николаевна.
   - Александра Николаевна. Проведаю его и поручу заботам соседей. Уговорю, дам денег, прикажу, наконец.
   - А Вас послушают? - пролепетала Саша.
   - У Москвы сейчас два хозяина: мы и мятежники. Пусть попробуют не послушать.
   - У отца совсем не осталось еды, я за ней и вышла...
   - Еда найдётся, - сказала графиня. - Успокойтесь, моя милая, и дайте Пьеру осмотреть Вас.

***

   В доме пахло карболкой, потом, немытыми телами. Не снимая чёрного шёлкового платья, графиня промывала и перевязывала раны, выполняя назначения мужа, поила больных, кормила, выслушивала их, утешала. Артиллерийская канонада напомнила ей рассказ дяди Павла о гибели "вепря" Варгклинта под Полтавой. Её извечный враг, казалось, возродился уже не в конкретной персоне, а в общем духе раздора, ненависти и бессмысленной резни.
   Спасённая Шурочка вскоре присоединилась к ней - молодость взяла своё, а быть обузой девушка не хотела, к тому же работа, которой учила её графиня Вера, отвлекала от тревожных дум. Особенно приободрилась она, когда Виктор вернулся с рапортом: отец за это время пережил кризис, идёт на поправку, поручен заботам жившей напротив вдовой попадьи. Оставшись наедине с матерью, поручик Зорин, комкая в руках фуражку, зашептал:
   - Дантов ад... Фабрику Шмита на Пресне приходится громить артиллерией. Сколько людей там работало, кто поднимет её из руин?! Жжём и бьём свои же заводы, в нашей-то отсталой избяной России. Помню, как мы с Дмитрием мечтали о Маньчжурии, о том, как отомстим японцам за Порт-Артур, за Макарова, как самого микадо приведём на аркане. А вот что нам выпало. Вообще, там, в Китае, на поле брани ещё ничего не было решено, война только начинала разворачиваться. Да, получили по морде, но в 1812 летом Наполеон был здесь, в Москве, а зимой уже на Березине. Вот только посмотрел бы я, что бы делал Кутузов, если б в тылу у него объявился новый Емелька или Стенька... Э, да что об этом! Брат сейчас в Лифляндии со своими гусарами, там сущая герилья, как на офортах Гойя, латыши режут немцев-баронов, жгут их имения, бесчестят жён и дочерей...
   Доктор Сверчков внешне держался бодро, его интеллигентское пенсне забавно контрастировало с бородкой идальго из романов о старой Кастилии. Он успевал всюду, приводя Шуру в трепет и восхищение, и ухитрялся даже полемизировать с выздоравливающими.
   - ... Ошибаетесь, царь не бездарный кучер, а становой хребет империи. Мужик идёт в армию, потому что царь позвал, слушается администрации, потому что та царская, терпит помещика на земле, потому что царь так велел, а земля тоже царская. Теперь уберите царя из этого уравнения, любезнейший. Что будет?..
   - ... Какой ещё вампир? Не плохой он, просто от народа далёк и неверно воспитан. Тут не Копенгаген, принц датский надорвётся, надобен второй Пётр...
   Однажды Шура, набравшись смелости, поймала в коридоре Виктора и торопливо заговорила, как она благодарна ему. Поручик внезапно опустился на одно колено, поцеловал девушке руку и серьёзно проговорил:
   - Располагайте мною, Александра Николаевна. Если же стану не нужен - скажите сразу. Вас никогда не забуду и никогда не потревожу.

***

   В последние дни боёв дух Варгклинта настолько набрал силу, что обрёл воплощение. Сначала это был пьяный кавалерийский офицер с командой солдат, ворвавшийся в их дом среди ночи. Тыча в лицо доктору револьвером, он орал:
   - Вы укрываете мятежников, государственных преступников! Обыскать! Расстрелять! Прочь с дороги, лекаришка!
   Его голос и безумные рачьи глаза графиня узнала сразу. Барон Аксель, он за волосы тащит её в спальню, рвёт вдовий наряд... В неизменных чёрных шелках, холодная, как мрамор, и непоколебимая, как скала, она неторопливо встала между мужем и военными
   - Ротмистр, на улицах Москвы хозяйничают бродяги и каторжники. Вы нужны там. А подобным поведением Вы позорите себя, свой мундир, армию, Россию, Государя. Прочь отсюда!
   Пробурчав нечто среднее между извинением и проклятьем, ротмистр удалился.
   Враг отступил, но ненадолго. Он вернулся в облике молодого командира дружины мятежников, заявившегося в дом через несколько часов с горсткой вооружённых товарищей. Это был фанатичный большевик, одетый в рабочую одежду, испачканную сажей и кровью, его глаза горели огнём беспощадной ненависти. Тот же самый хищный, похотливый, всепоглощающий взгляд, что был у барона Акселя. Тот же оскал абсолютной уверенности в своём праве вершить насилие. Та же животная жажда разрушения. Менялись декорации, мундир - на засаленную тужурку, салонный французский - на уличный жаргон, но суть - та же прогнившая душа Варгклинта.
   - Буржуазный гуманизм! - кричал он. - Да, это тактическое поражение, но на прощание мы хлопнем дверью. Требую выдать карателей и царских сатрапов для осуществления народного возмездия!
   Ужас оледенил Веру, она нащупала спрятанный в складках платья револьвер.
   - По какому праву Вы говорите от имени народа, хотелось бы знать, - проговорила графиня.
   - Отойдите, дамочка, - презрительно бросил большевик. - Ваш век прошёл. Мы вас сметём. Это помещичье милосердие - лишь жалкий пережиток.
   - Я презираю Вас не за убеждения, - процедила Зорина, - в них как раз много правды. Презираю за духовное убожество. Вы - новое платье на старой гнили, не более. Вон отсюда!
   Она выхватила револьвер. Vega и Варгклинт. Шура, наблюдавшая за этой сценой, тихо ахнула и молча заплакала. Большевик потупился; привыкший к миру подполья и баррикад, он нутром понимал, что столкнулся с чем-то древним и необъяснимым.
   - Идём, товарищи, времени в обрез. Рано или поздно это разбойничье гнездо запылает, как и остальные, - скомкав бранные слова, бросил он.

***

   Графиня успокаивала Шуру, гладила её золотистые волосы и укрытые синей тканью плечи. За окном бухали одиночные пушечные выстрелы.
   - Вера Викторовна, как вы можете оставаться такой спокойной? Разве всё это не доказательство, что Бог отвернулся от нас? Или что дьявол правит миром? Наверное, я дура и заячий хвост. Простите меня за трусость. Трясусь, как осина, и думаю о себе!
   Графиня смотрела на пламя свечи, её лицо казалось высеченным из старого камня.
   - Есть сила, Alexandrine, но это не Бог и не дьявол в привычном нам понимании. Они... старше. Холоднее. Я называю их Секунданты вечности.
   Они не спасают людей, девочка моя. Они лишь корректируют вероятности, пишут мир пером из пепла. Нож в складках простыни (Веру передёрнуло от воспоминания), вовремя найденная записка, внезапная болезнь палача... Это их почерк. Они не остановят пулю, летящую в сердце, но могут сделать так, что солдат оступится за секунду до выстрела. Они не любят грубых вмешательств. Это... неэлегантно.
   Шура слушала, заворожённая и испуганная.
   - За кем же они следят, Вера Викторовна?
   Вера перевела на неё тяжёлый взгляд.
   - За мной. И за ним, за тем, кто приходил сегодня. Это наша... вечная партия. Они следят, чтобы мы играли честно. Чтобы зло не использовало слишком грязные приёмы, а добро не возомнило себя святее, чем оно есть. Они - причина, по которой чудовища иногда спотыкаются на ровном месте, а жертвы находят силы для последнего удара. И они - причина, по которой эта партия никогда не закончится. Ничья их устраивает больше всего.
   Возможно, они приглядывают и за тобой, девочка моя.
   Она замолкла. За стеной комнате раздавался тяжёлый хрип раненого.
   - Поэтому я спокойна, детка. Потому что знаю правила этой игры. И знаю, что сегодня он нарушил их, дважды явившись сюда с угрозами. А значит, его ход будет прерван. Рано или поздно. Секунданты уже ведут подсчёт.
   Она улыбнулась и потрепала Шуру по щеке.
   - Мы с Пьером рекомендуем тебе идти по медицинской части. У тебя дар, а зарывать талант в землю грешно.

***

   Через день Виктор отвёл к Шуру домой, к отцу. По пути он вдруг бережно прикрыл глаза девушки рукой в перчатке.
   - Не смотрите, Александра Николаевна, Вы и так достаточно уже натерпелись, - зашептал офицер.
   Городовые снимали с фонаря мёртвое тело того самого большевика, нарвавшегося вчера на карательный отряд ротмистра.

***

   Доктор Сверчков неодобрительно покачал головой.
   - Романтизм, рыцарство - это прекрасно, меня самого зовут Дон Кихотом, но надо же и о хлебе насущном думать. Душа моя, ты не находишь, что намерение Виктора оставить полк и свататься к этой вертихвостке - это чересчур?
   Графиня возмущённо вскинула серебристо-седую голову.
   - Пьер, откуда в тебе эта феодальная спесь?! Сын николаевского бурбона, чей отец заработал дворянство каторжным трудом на плацу и в походах. Вспомни, сколько дверей закрылось передо мной после нашего брака. Графиня Зорина, Vega и какой-то докторишка... Пока покойные Государь и Государыня не позвали нас во дворец, чтобы из первых уст услышать о том, что мы делаем для простого люда, ты и я были как прокажённые.
   Alexandrine не "вертихвостка", а честная, добрая, милая, работящая девушка. Они счастливы вдвоём, её появление в нашем доме - перст судьбы. А полк... Из похода в Лифляндию Дмитрий вернулся нейрастеником... Что терять-то? Виктор в полку белая ворона, чинами его обходят. Всё к лучшему, Пьер.
   Прошуршав чёрным шёлком, графиня подошла к мужу, обняла. Поцеловав её руку, тот сказал:
   - Виктор - взрослый мальчик. Я приму любой его выбор, кроме подлости и грязи. А это он никогда не выберет.
   - И у "Велесова бора", наконец, появится хозяин, - добавила графиня. - У меня руки не доходят, а управляющие сплошь рвачи и выжиги. Всё к лучшему.

***

   Перед катастрофой жизнь подарила им несколько лет счастья. После отставки Виктор обручился с Шурой и вскоре уехал в "Велесов бор". Александра, окончив при содействии графини Зориной и доктора Сверчкова фельдшерские курсы, присоединилась к нему. Супруги занимались хозяйством, открыли при имении сначала лечебницу для крестьян, следом школу.
   - Нет ничего глупее хрестоматийного выражения "кающийся дворянин", - говорил Виктор. - Не каяться надобно, а работать.
   К ним наезжали в гости то отец Шуры, то доктор и графиня, то Дмитрий, то Анастасия с мужем. Родился сын Васенька, следом дочка Людмила, которую быстро унесла скарлатина. До 1914 года только это горе омрачило жизнь супругов.
   Когда началась война, Виктор, как и брат, ушёл на фронт.
   - Если все останутся у жениных юбок, сюда ступит прусский сапог, - коротко оборвал он возражения Шуры.
   Погиб он в Восточной Пруссии, как и тысячи других солдат и офицеров армии Самсонова. Тело так и не нашли.
   Дмитрий пал годом позже во время Великого отступления. Через год под гром побед генерала Брусилова в имение приехала доживать вновь одетая в чёрное вдовье платье графиня Зорина: доктора Сверчкова унёс сердечный приступ. Месяцем позже скончался инженер Лебедев.
   Ещё через год женщины и Вася еле унесли ноги из обезумевшего уезда. "Велесов бор" разорили и сожгли крестьяне, которые после отречения царя делили оставшуюся, по их убеждению, бесхозной землю.
   В Петрограде оказалось не намного безопасней. На улицах стреляли, грабили, насиловали, с запада надвигались немцы, власти не было никакой. В октябре большевики заняли Зимний, где сидела кучка людей, мнивших себя правительством, чьи распоряжения не уходили дальше стен не то что дворца - кабинета.
   Вера Зорина убедила Шуру, отказывавшуюся покинуть Петроград и одинокую графиню, спасти хотя бы Васю, отправив семилетнего мальчика к тётке в Казань (брак Насти оставался бездетным), где было потише и посытнее. Она же нашла Шуре место фельдшера в Гатчине.
   Мир с немцами, подписанный в Брест-Литовске, мира не принёс.
   - Поздно, - сказала в том марте Вера. - Год назад надо было. Империя Романовых воевать могла, февральский кисель Керенского - нет.
   Тело сползавшей в холод, голод и мрак страны кромсали линии внутренних фронтов. Казань лихо заняли, а следом сдали чехи и солдаты Каппеля. Вестей от Насти и Васи Шура не получала, прорваться к ним тоже было не реально: война и разруха разделяли людей надёжнее любых стен. Летом 1918 пришла весть об убийстве в Екатеринбурге царя, всей его семьи, слуг.
   В Питере царил красный террор. Весной 1919 года забрали в ЧК и вскоре расстреляли графиню Веру Зорину. Узнав о её гибели, Шура решилась идти к белым.
   "Если что, живой на поругание не отдамся. Успеть бы, - думала она, вставляя патроны в барабан дамского "Бульдога". - Помогите, Секунданты".
   За день до бегства она пошла к гадалке. Та разложила Таро и бесстрастно, словно учитель математики, доказывающий теорему, объясняла: сестра и сын претерпят много мытарств и выживут; Вася ещё будет мстить немцам за отца и дядю.
   - Ты их больше не увидишь никогда и ни строчки о них не получишь. Не реви, ни в чём ты не виновата, фельдшерица. Сейчас все мучаются, виноватые и невинные, время такое. Писатели наши всё взывали - "пострадать бы" - вот, наверху их услышали. А отсюда беги, гиблое место. Старуху убили и до тебя доберутся, мало ли доброхотов. Забыла, где муж служил, что в Москве в декабре делал?
   Александра вздрогнула, гадалка обнажила белые зубы.
   - Убежишь - будешь жить в большом городе на Западе. Тяжело, одиноко, в неустанном труде, но достойно, уж всяко лучше, чем тут в общей яме гнить. Там и умрёшь. От неба.

***

   Александра Николаевна погибнет в Париже в 1943 году во время налёта английской авиации. Примерно в это же время артиллерист Красной армии Василий Викторович Зорин будет жечь немецкие танки на Курской дуге.
  

Комментарии

   Фельдграу ("полевой серый") - название военной формы немецкой армии.
   Россия - наше Отечество - цитата из "Учебника русской грамматики" П. Смирновского, по которому учились дети с 1884 г.: "Воробей - птица. Россия - наше отечество. Смерть неизбежна" .
   Резистанс - Движение Сопротивления в оккупированной Франции.
   Французы наши союзники - в 1891 году заключён военно-политический союз Российской империи и Франции, действовавший до октябрьского переворота 1917 года.
   Гришке Отрепьеве с лицом голландского купчика - среди слухов о подлинном отце второго императора французов Наполеона III (которым официально считался Луи-Бонапарт, младший брат Наполеона I) ходили и сплетни о том, что им был голландский адмирал Карел Хендрик Вер Хюел.
   Микадо - император Японии.
   Лифляндия - область на территории современной Латвии.
   Тут не Копенгаген - намёк на то, что мать Николая II, императрица Мария Фёдоровна (до крещения в православии Дагмар) была урождённой принцессой Дании.
   Бурбон - в Российской империи так называли выслужившихся из рядовых офицеров.
  

Август 2025 г.

  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"