|
Недавно в гостевой у у Сергея Панарина был разговор на тему, кто что читает. Странникс принес ссылку на Раздумья ездового пса Василия Ершова. Это мемуары летчика аэрофлота, налетвашего более 20 тысяч часов на Ту-154. Конечно, я прочла. А потом прочла все, что там у него в разделе было.
И хочу рассказать о повести Страх полета
Это самый лучший текст Ершова! В нем собрано все, весь его опыт, вся боль за состояние нашей авиации, и, конечно же, попытка переиграть одну очень знаковую авиакатастрофу, размышления о которой во всех дневниках проходит красной линией.
Написано пронзительно, цепляет до дрожи, до слез, до... в общем, когда я отревелась над финалом, я полезла в гугль искать данные об аварийной посадке Ту-154 на лед Байкала, которой, конечно же, никогда не было. Но пространство текста оказалось настолько реальным, что я поверила, я была там, в этом самолете, от и до. Вот - мастерство Пилота, Человека и Автора! Мне б так писать научиться... (и научусь! Во всяком случае, попытаюсь...)
В общем, цитата:
Второй пилот Дмитрий Кузнецов не был заядлым театралом и не задумывался над столь часто употребляемым в театральной среде, да и не только в ней, умным понятием 'катарсис'. Выросший в семье пилота и неоднократно слышавший рассказы старых летчиков о пережитых ими страшных моментах в полете, когда вся жизнь переворачивалась, он верил, что да, в минуты острой опасности человек таки может испытать потрясение, возвышающее его над обстоятельствами и над своим прежним мировоззрением. Дима рос умным, начитанным мальчиком, однако потребности идти в театр, чтобы там, искусственно, окунаясь в лицедейство актеров, доводить себя до состояния просветления, очищения и прочей интеллигентской белиберды, - он не испытывал. Он больше верил в логику ума, чем в силу эмоционального потрясения.
Если бы ему сказали, что вот сейчас, в минуту испытания судьбой, в минуту высшего душевного напряжения, он пережил этот самый катарсис, - Димка бы рассмеялся этому человеку в лицо. Он испытал другое: страх, безысходность, отчаяние, бессилие, - а потом его за ухо вытащили из этого бесконечного ужаса, обматерили и заставили работать, и это как-то помогло отодвинуть страх, скатать его в холодный комочек, и загнать его в уголок под ложечкой, чтобы как все мыслить, работать и спасать полет.
... Вообще, весь этот полет, если можно было назвать полетом эту подвешенность между пожаром двигателя и вполне возможным падением машины, - выполнялся не только не по инструкции, а вообще против всякой логики. Следуя прямолинейной логике, самолет должен был уже давно упасть, а он все летел.
Существовала, стало быть, иная логика - логика творчества летчика, логика продуманной последовательности действий в катастрофической ситуации, логика, отвергаемая абсолютным большинством грамотных, здравомыслящих пилотов, не желающих заглянуть за привычную грань. Эта логика, вот сейчас, вот здесь, - выделяла капитана Климова и поднимала его над всеми. И второй пилот глядел теперь на своего капитана с благоговением.
Он испытывал благодарность к лысому деду-бортинженеру за своей спиной, который знал и умел так много, - он спас всех от пожара, самого страшного, что только может приключиться с самолетом.
Он был благодарен энергичному и умному штурману, который сумел направить самолет в эту точку, используя совершенно нестандартные способы выдерживания курса и без подготовки умеющий определить, далеко ли горы, и не завести в них летящий на малой высоте самолет, - человеку, умеющему рассчитать время этого зигзагообразного полета по непостоянным, меняющимся параметрам и вывести машину на Байкал, а попутно еще контролирующего крены, ведущего связь и решающего в уме задачи, пока недоступные неопытному второму пилоту.
Он был благодарен этим мужикам за то, что они вытащили его из пучины ужаса, подняли до своего уровня и не давали сжавшейся от страха душе снова юркнуть за спину взрослых дядь.
Он взрослел в этом бесконечном полете и не замечал этого.
Читайте, друзья и гости. Это - настоящее...
|
|
|