В летние каникулы в июле 2009 года я снова встречался с Людой. Люда – это та самая девушка, ради женитьбы на которой я развёлся со своей женой Тоней. У неё очень хороший характер! Мне очень приятно проводить с ней время. Мы знакомы с 1987 года, много раз встречались и ни разу в жизни не поссорились. Всегда при каждой встрече между нами завязывается непринуждённая беседа. Я всегда ей что-нибудь рассказываю, она с интересом меня слушает и улыбается мне. Мне бывает очень приятно, когда она улыбается.

Непринуждённые дружеские отношения возникли у нас с самого первого дня знакомства. Только после того, как я узнал от своей матери о том, что Люда окончила школу для слаборазвитых и совсем не разбирается в математике, я был огорчён и немного разочарован. До этого мне и в голову не могло прийти, что её интеллект ограничен. Но очень скоро, увидев то, какое громадное удовольствие Люда получает от встреч со мной, и как она гордится перед своими знакомыми тем, что нашла такого красивого, непьющего и некурящего жениха, я снова был почти абсолютно счастлив при встречах с ней.

Почему я женился не на Люде, а на Тоне тогда? С Тоней я ведь страдал уже на второй день знакомства, так как вообще не знал, о чём с ней говорить, и молчал, как набитый дурак.

Дело в том, что сначала я понравился матери Люды, и она предложила мне жить в её квартире с Людой. Но когда я сказал, что не намерен жить в Кинешме, а намерен уехать в Москву и поступить учиться в институт, мать Люды очень рассердилась, не захотела меня больше видеть и строго запретила своей дочери встречаться со мной. Отпускать свою дочь от себя в Москву она категорически не хотела. Мы всё равно встречались иногда с Людой, но мать жестоко била свою дочь ремнём, когда узнавала о том, что та со мной встречается.

Не знаю, почему я не испытывал никаких особо сильных чувств к Люде тогда и даже не всегда был очень рад, когда она ко мне приходила. Тем не менее, я был полностью свободен и независим, так как никогда не боялся потерять дружбу с ней. Совершенно необъяснимо и то, почему я вдруг так захотел привязать к себе Тоню, если разговор с Тоней не клеился уже на второй день знакомства. Интеллект Тони ещё в большей степени был ограничен, чем интеллект Люды. И хотя Люда окончила школу для слаборазвитых, а у Тони в аттестате были "тройки" по всем предметам, именно Тоня утверждала, что не помнит таблицу умножения. В 1989 году, конечно, я написал глупость: "Я даже не подозревал, что моё чувство к Тоне может быть вызвано её привлекательной внешностью. Я даже не подозревал, что здесь могут вступать в действие всесильные законы природы, которые стремиться завоевать эту красивую девушку, вызывают страх её потерять и стремление её привязать к себе и не позволяют видеть в ней никакие недостатки". У "красивых" девушек нет никаких преимуществ при размножении, да и само понятие "красивая девушка" является некорректным. Всякая здоровая молодая девушка должна быть сексуально привлекательна для мужчины.

Дальше идёт история о моих мучениях с женой Тоней, написанная в 1989 году.

Моя бывшая жена Тоня была очень ревнива. Однажды я встретил случайно Люду на улице и решил сходить с ней в кино. Я не скрыл этого от жены, поделился с Тоней своей радостью: "Я сегодня встретил свою старую знакомую Люду, и вот мы решили вместе сходить в кино. Впрочем, можешь тоже пойти вместе с нами в кино. Будем смотреть кино втроём. Мне было бы очень приятно, если бы ты подружилась с Людой. Она очень хороший человек!". Но Тоня ужасно разозлилась, сразу же пошла к родителям Люды и устроила скандал. Жена смотрела на меня, как на свою собственность, как на свою вещь. Она не признавала во мне свободную личность. Ей было тошно, что я встретил своего старого друга и счастлив от этого. Это было омерзительно! Тогда я принял решение развестись с Тоней и жениться на Люде. Люда сказала, что всё ещё согласна стать моей женой.

Я подал на развод. Бракоразводный процесс был очень длительным. Тоня никак не желала давать согласие на развод, просила суд не разводить нас, так как она имеет двух детей от меня. Пока дочке Маше не исполнился один год, нас не могли развести. Наконец, я дождался, когда нас развели.

Меня ждала впереди весьма светлая перспектива жить с девушкой, от которой я никогда не был зависим, которая не была мне особенно дорога, которую я никогда не боялся потерять, и которая, как мне думалось, очень меня любила и ценила. Брак с Людой казался мне очень выгодным. Я был уверен, что в браке с Людой найду безоблачное семейное счастье. Я знал, что между нами никогда не будет никаких ссор, так как если вдруг Люда захочет чего-то потребовать от меня или принудить меня к чему-то, то я просто не буду ей подчиняться, посмеиваясь при этом над её капризом. А если она уйдёт от меня – пусть уходит, я не огорчусь. Я свободен, и она свободна – что может быть лучше этого? Пока я ей нужен, пусть живёт рядом со мной, перестану быть нужен – пусть уходит. Мне без разницы. И так и сяк – всё хорошо.

Почему-то моя мать не одобряла мой выбор, сказала мне о том, что Люда делала аборты, и предложила мне спросить её о причинах этого. Я спросил Люду об этом. Люда сказала, что она по состоянию здоровья не может иметь детей, что имеет инвалидность по зрению, и врачи ей сказали, что дети могут родиться слепыми. Тогда я сказал Люде, что никогда не буду заниматься с ней сексом, если она не может по состоянию здоровья иметь детей. Это было для неё полной неожиданностью. Люда даже заплакала, когда я ей об этом сказал. Я подробно рассказал тогда Люде о своих убеждениях. Я сказал ей о том, что могу заниматься сексом только с целью зачатия ребёнка, что никогда не буду зря губить своё семя, и если она не может рожать детей, то и секса между нами никогда не будет. Люда была просто шокирована этими моими словами и даже разрыдалась тогда. Но потом она решила проверить, не пошутил ли я просто, и попросилась прийти ко мне ночевать. Мы легли с ней на диван, долго обо всём весело болтали. Я не прикасался к ней. Мать уехала за ягодами, и мы были одни в квартире. Люда пришла ещё во второй раз, и снова мы лежали с ней на одной кровати уже в моей комнате. В этот раз мы лежали молча, ни о чём не разговаривали. Я видел, что Люда не спит, а просто молча лежит с открытыми глазами, но почему-то я не хотел прерывать молчание. С Тоней я очень страдал, когда молчание между нами затягивалось, а тут мне было почему-то всё безразлично. Я был бы очень рад, если бы Люда действительно любила меня как личность и была ко мне привязана. Но если бы вдруг я оказался ей не нужен, я бы тоже не расстроился. Я готов был подарить ей свою платоническую любовь и нежную романтическую дружбу. Я готов был заключить с ней асексуальный брак и жить всю жизнь вместе без секса.

Но Люде, наверное, был нужен секс, и она не мыслила свою дальнейшую жизнь без секса. Поэтому на другой день она просто украла у меня все деньги из кошелька, солгав мне, что в скором времени всё равно мы поженимся, и все деньги будут общими, а сама подала заявление в загс с другим человеком. Она вышла замуж за другого, за какого-то уголовника, который жестоко избивал её. Потом она стала пьянствовать, перестала работать, в скором времени пропила свою квартиру, потеряла все свои документы, теперь бомжует и просит милостыню.

Но всё равно я никогда ни за что на неё не сердился, нисколько не рассердился на неё и в тот день, когда она украла из моего кошелька деньги и вышла замуж за другого. Всё равно она всегда для меня – самый лучший друг.

Я очень жадный человек. Если стоит на площади нищий с протянутой рукой, то я подаю ему милостыню в размере 1 рубль всего. Я лучше лишний сникерс съем, чем эти 30 рублей дам нищему в качестве милостыни. Но для Люды мне почему-то совсем не жалко своих денег, и я ей дарю 30 рублей, если она попросит.

Кто знает, нужен ли я ей, интересен ли я ей, не врёт ли она мне, что очень соскучилась, так как давно меня не видела? Вдруг ей нужны просто от меня эти 30 рублей? Ну и что, пусть даже это так. Меня это нисколько не волнует. Интересен я ей или не интересен – мне всё равно. Если есть у меня возможность сделать ей приятное, подарив ей эти 30 рублей, то я с удовольствием воспользуюсь этой возможностью.

Может быть, она мне часто лжёт? Ну и пусть лжёт. Лжёт она мне или не лжёт – мне всё равно. Она свободна поступать так, как хочет, но ведь и я всегда поступаю так, как хочу. Между нами идеальные дружеские отношения. У меня нет к ней никаких требований, но и мной командовать она никак не сможет.

И вот очередная наша встреча в июле 2009 года. Для меня было большим удовольствием высказать в этот раз Люде своё негодование по поводу её сексуальной распущенности: "Как ты только могла выйти замуж за другого, бросить меня из-за такого пустяка, что я отказался заниматься с тобой сексом?! Неужели тебе так уж нужен этот секс? Чего в нём хорошего? Неужели без этого секса ты жить не можешь? Тебе что, заняться больше нечем кроме секса?" – говорил я ей, а сам смеялся в это время, показывая то, что я нисколько на неё не в обиде, но просто шучу

И что вы думаете? Люда категорически отрицала, что ей был нужен секс. Она сказала: "Да нет, я очень хотела выйти за тебя замуж. Но моя мать была категорически против, да и твоя мать тоже была против. Твоя мать мне сказала, чтобы я убиралась и никогда не приходила к тебе".

Не знаю, правда это или нет. В пользу того, что Люда не лжёт, а говорит правду, можно привести следующий довод: если бы в ту ночь Люда действительно хотела секса со мной, то почему бы ей не снять с себя трусики? Почему бы ей не снять с себя всю одежду? Почему бы не лечь ко мне в кровать совсем голой? Почему бы не попытаться соблазнить меня своей наготой? Кто его знает, может быть, сексуальное желание и возникло бы у меня, если бы на ней не было трусиков; а уж в том, чтобы рожать ребёнка и не делать аборт, я мог надеяться её убедить. Но она лежала рядом со мной на кровати в майке и в этих трижды проклятых трусиках и поэтому не вызывала у меня никакого сексуального желания.

Да, несомненно, трусики были изобретены врагами секса, чтобы люди сильно не размножались. Люда же является очень закомплексованной девушкой, стесняется, например, купаться голой, даже если никого кроме меня и её на Волге нет. Поэтому всё-таки непонятно, по какой причине она легла тогда со мной в кровать в трусиках: то ли потому, что вовсе не хотела меня соблазнять своей наготой, то ли потому, что у неё смелости не хватало совсем раздеться, ибо она очень стеснительна. Так это и останется для меня неразрешимой загадкой. Как жаль всё-таки, что у меня нет миелофона, чтобы прочесть её мысли и узнать, лжёт она мне или не лжёт, то есть узнать истинную причину того, почему наша свадьба с ней тогда не состоялась!

Почему я хорошо отношусь к Люде несмотря на то, что она делала аборты? Ведь всякая женщина, убивающая в утробе своего ребёнка, является подлой убийцей и заслуживает только ненависть. Наверное, я просто убедил себя в том, что Люда делала аборты не по своей доброй воле, а её заставила делать эти аборты мать, пригрозив ей, что изобьёт её до полусмерти, если она не согласится сделать аборт. Я ведь сам однажды видел своими глазами, как жестоко избивала Люду мать за то, что та пришла домой поздно. Люда могла испугаться просто жестоких побоев и уступить своей матери. Я не могу строго осуждать трусов, так как я сам являюсь очень большим трусом, о чём свидетельствует история об избиении меня Валерой Васёнкиным, описанная в повести "О моей первой любви".

В этот раз при нашей последней встрече Люда очень много рассказывала мне о своей жизни и жаловалась на свою судьбу. И если бы у меня было много денег, то я бы обязательно стал содержать её, чтобы она могла ничего не делать, жить в своё удовольствие и ни в чём не нуждаться. Я бы подарил ей квартиру и стал бы давать ей деньги на еду. Мне кажется, что ей совсем немного надо для счастья.

24 августа 2009 года. Владимир Фомин.

2 июня 2017 года спустя 25 лет от тех событий, в то время, как у меня гостила Настя О., вдруг раздался стук в дверь, и на пороге стояла та самая Людмила Ф., ради женитьбы на которой я развелся со своей первой женой Антониной. Людмила сказала, что сожитель избил ее жестоко и выгнал на улицу за то, что она, получив свою пенсию, купила продуктов вместо того, чтобы отдать пенсию ему. Она пожаловалась на сожителя, что он отбирает у нее пенсию и пропивает ее, а также бьет ее. Людмила сказала, что вообще не употребляет алкоголь и не собирается его употреблять, что она любит меня и хочет со мной жить. Я обрадовался возможности приютить Людмилу в своей комнате и защитить ее от сожителя. Вторая комната ведь все равно оставалась в полном распоряжении Насти Оленниковой.

Но Людмила была похожа на настоящего бомжа. От нее исходил ужасный запах, как будто она не мылась очень долгое время. Настя Оленникова зашла на минуту на кухню, познакомилась с Людмилой и затем снова ушла в свою комнату, а Людмила пожелала помыться в ванной и постирать всю свою одежду. Ей в голову не пришло воспользоваться стиральной машиной, и она очень долго стирала в ванной свою одежду, будучи голой. Я заглянул в ванну и впервые тогда увидел Людмилу голой. Ее голое тело, конечно, было прекрасно, как прекрасно голое тело любой женщины независимо от ее возраста, а любая одежда только уродует природную красоту и придумана врагами эротики и секса. Я постучался и попросил разрешения взять из ванной воды для мытья пола. Людмила разрешила взять воды, и я еще мельком полюбовался на ее голое тело. Потом Людмила очень долго мылась в ванной. Настя Оленникова предложила принести Людмиле чай прямо в ванную, но Людмила отказалась, спросив удивленно: "Зачем?" Второе ведро для мытья полов я набрал ужа в кухне, так как постеснялся еще раз заходить в ванную, где мылась Людмила. Пока Людмила мылась, я под прекрасным руководством Насти Оленниковой мыл полы в туалете, на кухне и в своей комнате. Я обожаю, когда Настя Оленникова мной руководит. Мне доставляет величайшее удовольствие выполнять все ее инструкции. Тем не менее, если верить рассказу Людмилы, она получает ежемесячно пенсию в размере 12 тысяч рублей, и имея ежемесячно такую громадную по моим понятиям сумму денег, она вполне может снимать в Кинешме квартиру и нормально питаться, ни в чем не знать нужды, то есть вовсе не является бомжом, имея такую пенсию. Но, по словам Людмилы, на эти ее деньги сожитель снимает квартиру за 4 тысячи рублей, большую часть ее пенсии пропивает, отбирает у нее деньги. Я дал Людмиле длинное платье моей мамы, и она после ванной надела его на голое тело. Теперь после мытья от нее уже не исходил никакой дурной запах, и я рад был тому, что Людмила будет спать со мной в одной кровати, так как вторая комната занята Настей Оленниковой.

Когда мы стали ложиться в кровать, Людмила спросила:

- Мы будем спать в платьях?

- Нет, мы будем спать совершенно голыми, - ответил я ей и снял с себя всю одежду, предложив и Людмиле тоже снять платье и спать со мной голой.

Людмила сняла платье и легла со мной под одно одеяло совершенно голая. Наконец-то на ней не было этих мерзких трусиков, по вине которых 25 лет тому назад у меня не возникло никакой эрекции, когда Людмила спала со мной в одной кровати. Несмотря на то, что Людмила меня на год старше, и ей в июне исполнится 51 год, мне все равно было необыкновенно приятно, когда она своим голым телом прижалась крепко к моему голому телу, и я слегка возбудился даже от этого. Вот что значит отсутствие этих мерзких трусиков на теле! Но моя эрекция была незначительной в эту первую ночь, и заняться сексом с Людмилой я все же не смог бы, даже если бы захотел.

Я предполагал, что буду очень крепко спать в обнимку с голой Людмилой, но ошибся. В эту первую ночь я долго не мог заснуть. Мне было тесно, я не смел часто поворачиваться , и наши голые тела потели от тесного контакта, а к потному телу уже совсем не так приятно прикасаться своим потным телом, как к непотному телу после душа. Я даже на следующий день попросил еще одно одеяло у соседки, решив спать вторую ночь под разными одеялами с Людмилой, вспомнив о том, что со своей бывшей женой я чаще всего спал под разными одеялами. Меня терзала мысль о том, не будет ли Людмиле скучно жить со мной без секса, а также мысль о возможности зачать с ней совместного ребенка. Я спросил Людмилу, бывают ли у нее месячные, и она ответила отрицательно. Но ведь только эксперимент мог бы показать, может она забеременеть или не может.

На следующий день 3 июня 2017 года мои опасения по поводу того, что Людмиле скучно будет жить со мной, были полностью развеяны. Оказалось, что Людмила обожает смотреть индийские фильмы. Она спала очень долго, часов до 14, а после весь этот день она смотрела индийские фильмы. Я же почти не мог заснуть и встал очень рано. Включив Людмиле индийский фильм продолжительностью три часа, я сам крепко заснул, а когда Людмила стала будить меня, чтобы я выключил ноутбук, я испугался и заорал, как будто меня режут. Людмила подумала, что я сошел с ума, и с большим трудом успокоила меня. Но я прекрасно выспался за эти три часа, пока она смотрела индийский фильм, и когда Людмила снова голая легла со мной под одно одеяло, я очень сильно сексуально возбудился, прижимаясь своим голым телом к прекрасной шелковистой коже ее голого тела. В этот раз эрекция была достаточно сильной для того, чтобы я мог заняться сексом с Людмилой, но я стеснялся предложить Людмиле секс. Я ждал, что она сама проявит инициативу, сама предложит мне секс, сама возьмет мой твердый член в руку и вставит в свою вагину. Она ведь чувствовала, наверное, как я возбужден, когда я прижимался к ней. Но Людмила лежала, как бревно, и не выказывала никакого сексуального желания. Я опасался, что она может согласиться на секс со мной просто из благодарности за то, что я ее приютил, накормил, защитил от сожителя, то есть на секс без любви, а я категорически не хотел брать с нее плату натурой. Покупка проституток кажется мне невероятно омерзительным делом.

Одеяло, взятое у соседки, не понадобилось. В эту вторую ночь я очень крепко спал голым с голой Людмилой под одним одеялом, было нисколько не тесно, мы нисколько не потели, засыпая, я был очень сексуально возбужден в этот раз. Я надеялся, что Людмила всегда будет спать со мной голой, но она спала голой со мной только первые две ночи, к сожалению.

Когда мы пошли с Людмилой в огород, я предложил ей надеть мою длинную юбку, но она отказалась, сказала, что привыкла ходить в брюках и не сможет ходить по улице в юбке или платье. Я понял, что Людмила точно так же стыдится носить юбки и платья, как я стыжусь носить брюки, точно также стыдится носить длинные волосы, как я стыжусь коротко стричься. Она сказала, что хочет быть внешне похожей на мужчину, и ей это удалось: сосед по даче, знакомые все спрашивали меня, друг со мной идет или подруга. В огороде, пока я полол, поливал, Людмила сидела на стуле и слушала интернет радио "Мелодия" из Санкт-Петербурга. Ей, видимо, очень нравились те же самые пенсии, что и мне, так что она подпевала. У нее отличный слух. Она раньше пела в хоре. Среди ее самых любимых песен такие, как "Беловежская пуща", "Живи, родник, живи" и т.д. А позднее Людмила стала с интересом слушать "Модель для сборки", "Радио фантастики", например, ей понравился длинный роман Клиффорда Саймака "Кольцо вокруг солнца", и она почти 8 часов с интересом слушала эту аудиокнигу. А рассказ Клиффорда Саймака "Когда в доме одиноко" мы вместе послушали, и я снова плакал навзрыд, слушая этот трогательный рассказ. Мы также в самый первый день посмотрели вместе индийский фильм "Звездочки на Земле", который произвел на меня громадное впечатление и очень повлиял на мое мировоззрение. В частности, я усомнился после просмотра этого фильма в правильности своей точки зрения, что не существует неспособных к учебе детей, а есть просто ленивые дети, которые не хотят учиться. Удивительно то, что родители того мальчика придерживались точно такого же мнения. В общем, после всего этого, я понял, что Людмила будет счастлива и не будет скучать со мной, даже если между нами не будет секса. Я думал, что она очень оценит то, что я даже не предлагаю ей помогать мне полоть в огороде, позволяя ей целые дни смотреть фильмы, слушать музыку, аудиокниги, радиоспектакли. По словам Людмилы, ее сожитель заставлял ее ходить по помойкам и собирать для него окурки. Я был намерен никогда ничего не заставлять Людмилу делать, даже не заставлять ее носить платья и юбки, позволить ей носить всегда брюки, как она того хочет.

Но меня постоянно мучили угрызения совести по поводу того, что я трачу мамино наследство на продукты для Людмилы: на колбасу, на сырковую массу, на хлеб, на чай, на сахар. Теперь я уже в день тратил на продукты не 100 рублей, как раньше, а 200 рублей и больше. Это казалось мне неуважением к памяти моей матери, которая копила эти деньги не для того, чтобы я тратил их на баб. Поэтому я с нетерпением ждал 9 июня, когда Людмила получит пенсию и будет покупать продукты на свои деньги, а также, желательно, возместит мне те деньги, которые я потратил на продукты для нее за эти 7 дней, что она у меня прожила. Даже покупая для Людмилы самые дешевые продукты, как и для самого себя, я мысленно представлял, как рада она такой еде, думая, что сожитель постоянно пропивал ее пенсию, и она постоянно голодала поэтому. Колбаса по 41 рубль за полкило, по словам Людмилы, ей понравилась, показалась вкусной. Особенно приятно мне было ни в чем не ограничивать свободу Людмилы и не оказывать на нее ни малейшего психологического давления, а напротив во всем ей угождать, находить в Интернете разные интересные для нее фильмы. Я был рад, что она увлекается фильмами, аудиокнигами и музыкой, следовательно, не будет у меня скучать. А ее громадная пенсия позволит ей покупать очень вкусные и дорогие продукты для себя, тратить на еду не 100 рублей в день, как я, а 400 рублей, то есть она будет сыта, свободна и счастлива, и никто ее спаивать не будет больше, никто не будет ее бить, никто не будет отбирать у нее деньги, никто больше не будет заставлять ее собирать окурки по помойным ящикам. Я чувствовал себя величайшим благодетелем. Мне и в голову не приходило потребовать от Людмилы оплачивать коммунальные услуги и квартплату из ее пенсии или сдать ей комнату тысячи за 4 и поиметь от ее пенсию какую-то личную выгоду. Я хотел помочь ей бескорыстно совершенно. Но я не хотел ее кормить на свои деньги, не хотел ее содержать. Мне было жалко денег, которые я трачу на продукты для нее, и которые достались мне по наследству от матери.

Ярким свидетельством того, как я не хотел ни в чем ее стеснять, является то, что на третью ночь она легла со мной спать не голой, а в какой-то неприятной короткой колючей майке, но я не осмелился попросить ее снять эту майку и спать полностью обнаженной. Материал майки был довольно неприятным на ощупь и очень нарушал гармонию с природой, которой является нагота. Хотя трусов на Людмиле не было, наличие на ней майки меня огорчало, и поэтому сексуального возбуждения у меня не возникало. На следующую четвертую ночь она легла в длинной хлопчатобумажной рубашке на голое тело, и материя рубашки была немного приятнее, чем материя той майки, так что снова у меня возникло небольшое сексуальное возбуждение от того, что Людмила лежит со мной в одной ночной рубашке без трусов, но мне все равно очень хотелось, чтобы Людмила сняла с себя и эту рубашку и спала со мной голой, как в первые две ночи, но я опять не осмелился попросить ее снять с себя эту рубашку. А на пятую ночь Людмила вообще легла со мной спать в колготках. Это очень сильно меня огорчило, у меня очень испортилось настроение, но я опять промолчал и не осмелился попросить ее снять с себя эти колготки. Только на шестую ночь Людмила спала снова после приема ванны в ночной рубашке без трусов, что было терпимо, а на седьмую ночь она снова спала со мной в колготках, это меня огорчало, но я терпел и ничего не говорил ей. Я не осмелился попросить Людмилу сфотографироваться голой для Интернета или просто мне на память. Я не осмелился попросить ее дать Интервью и записать на видео это Интервью. Я очень боялся того, что Людмила будет что-либо для меня делать из чувства благодарности, желая отплатить мне за пищу и кров, а не по своей доброй воле, просто считая, что она обязана со мной таким способом расплачиваться, исполняя мои желания. Вот поэтому я не мог осмелиться попросить ее даже всегда спать со мной голой, как в первые две ночи.

Отношение Людмилы к проституткам меня озадачило и даже немного порадовало, хотя это отношение и не было вполне справедливым. Когда мы смотрели с Людмилой фильм "Честь", в котором племянник одного олигарха порезал ножом проститутку и зарезал соседа на площадке, Людмила почему-то говорила про эту проститутку: "Так ей и надо! Еще сильнее надо бы ее порезать! " Я обрадовался тому, что Людмила не может, очевидно, сама быть проституткой, если она так сильно ненавидит проституток. С другой стороны, на мой вопрос, есть ли сейчас секс в ее жизни, она сказала про двух женатых мужиков, с которыми она встречается, один их которых платит ей "пятихатку", и это меня резануло. Впрочем, возможно, я неверно ее понял.

Ужасная глубоко оскорбительная для меня мысль, что Людмила мнит себя элитной проституткой по отношению ко мне, пришла ко мне в тот день, когда Людмила украла у меня из кошелька 3 тысячи рублей. Это было уже тогда, когда Настя Оленникова переехала жить в хостел, сказав, что не хватает теплого одеяла, и что ее напрягает подниматься на пятый этаж, и что она плохо спит в моей комнате. Я взял из маминого наследства купюру в 5 тысяч рублей и пошел в "Пятерочку" за продуктами для себя и Людмилы. Я купил продуктов на 200 рублей, получил сдачу 4800 рублей, пересчитал деньги и положил их в своей кошелек. Когда я пришел домой, я стал искать кошелек. Людмила сказала, что положила мой кошелек в мой стол. Я пожелал пересчитать деньги в кошельке, но Людмила посоветовала мне не пересчитывать деньги и сказала: "Можешь не пересчитывать деньги. Все они на месте. Никто твои деньги не взял". Она нагло лгала мне в этот момент. Пересчитав деньги, я обнаружил, что в кошельке не хватает трех тысяч рублей, что там всего 1800, а не 4800. Но я поступил хитро. Я ничего не сказал Людмиле, не обличил ее во лжи, а просто стал искать пропажу, когда она пошла принимать ванну, и нашел похищенные ею 3000 рублей в кармане ее курточки. Кроме того, в кармане ее курточки была еще мелочь, которую я тоже конфисковал. Вот после такой лжи Людмилы я и стал считать ее отпетой лгуньей и не стал ничему верить из того, что она мне рассказывала, заподозрил ее в том, что все она выдумала и про сожителя, и про пенсию, которую он якобы отбирает и пропивает, и что если ее и избил какой-то мужик, то, скорее всего, за то, что она и его обворовывала, как пыталась обворовать меня. И я, наверное, ошибся , то есть допустил глупую роковую ошибку, когда счел все то, что рассказывала мне Людмила, ее ложью, ее выдумками! Но обо всем по порядку. Далее будет рассказ о том, как моя жадность и мое недоверие к Людмиле сыграли со мной злую шутку.

Итак, пока Людмила мылась, я обшарил ее карманы и нашел похищенные ею из моего кошелька три тысячи рублей. Я вернул свои деньги и ласково сказал вполголоса: "Ах ты милая воришка!" . Но я не уверен, слышала ли Людмила эти мои слова. Когда выйдя из ванной, Людмила легла со мной в длинной хлопчатобумажной рубашке, она вдруг сказала мне, что очень любит меня. А я уже презирал ее за то, что считал ее лгуньей и самой настоящей проституткой, которая ради денег готова признаваться мужчине в любви, притворяться, будто она его любит, и сексом с ним даже заняться, если мужчина сам проявит инициативу, настойчивость, сам вставит свой член в ее вагину без ее помощи. (Ему же нужен от нее этот секс, а не ей, а ей нужны только его деньги! Фу, как это мерзко, как отвратительно!) Я глубоко презирал Людмилу в эту минуту, думая о ней, что она является просто обычной проституткой. Но я скрыл свое презрение, свою обиду, разочарование и весело спросил ее:

- А почему же ты со мной не трахаешся тогда, если ты меня любишь?

- Не время еще, - ответила Людмила. За день до этого, давая Интервью Насте Оленниковой, на вопросы Насти Оленниковой, хочет ли Людмила заняться со мной сексом, согласится ли она заняться со мной сексом, Людмила ответила утвердительно, но на ее лице было написано чувство глубокого стыда, она была крайне раздражена, отвечая на такие вопросы Оленниковой, и ей было крайне неприятно, что Оленникова задает ей такие интимные вопросы. Казалось, что нет на свете более стеснительного и закомплексованного человека, чем Людмила. Я не мог понять также, почему Людмила просит меня ничего не писать о ней в Интернете. Когда я понял это, то было уже поздно, и роковая ошибка была мной совершена. В тот день я категорически отказался выполнить желание Людмилы, когда она попросила меня ничего о ней не писать в Интернете, и возразил ей, сказав, что надо писать о себе в Интернете всю правду, и что у хорошего человека не должно быть никаких тайн от общественности.

Итак, я перестал стесняться и стал расспрашивать Людмилу откровенно о ее чувствах ко мне. Я был уверен, что она лжет мне о своей любви, и что ее интересовали только мои деньги, которые она пыталась похитить из моего кошелька. И я попытался уличить ее во лжи. Я спросил ее:

- Помнишь вторую ночь, когда ты еще спала со мной голой? Помнишь, как сильно я был возбужден? Ты чувствовала мой твердый член, понимала, что я очень хочу обладать твоим телом?

- Да, я это чувствовала, - ответила Людмила.

- Но если я привлекаю тебя, как мужчина, то почему же ты не взяла и не вставила мой твердый член в свою вагину и не занялась со мной сексом в ту ночь?

- Я не умею его вставлять, - ответила Людмила.

- А я тоже не умею вставлять свой член во влагалище женщины. Моя бывшая жена всегда своей рукой вставляла мой эрегированный член в свое влагалище, - сказал я.

Но я не верил ни одному слову Людмилы. Мне казалось, что если бы я возбуждал ее, как мужчина, то она сама проявила бы инициативу и вела бы себя в постели так, как вела себя Елена Бобышева или Вера Качалова, по крайней мере.

Более того, после того, как Людмила солгала мне, сказав, что все деньги в моем кошельке на месте, и что мне не следует их пересчитывать, я стал считать ложью все то, что Людмила рассказывала мне про пенсию в 12 тысяч, получаемую ей ежемесячно, которую якобы отбирает сожитель, оплачивая из этих денег съемную квартиру. Я стал думать о Людмиле, что она бомж и проститутка по жизни, которую мужчины кормят и пускают к себе жить взамен на секс. Думая так о ней, я стал глубоко ее презирать, и перспектива поселить ее у себя навсегда и покупать ей всю жизнь продукты, всю жизнь ее кормить меня не радовала. Если до кражи ею моих денег мне совесть не позволила бы ее выгнать и поехать к Юле Нафиковой работать в Москву, то теперь предложение Юли Нафиковой казалось мне очень привлекательным. И я с нетерпением ждал 9 июня, думая, что в этот день Людмила признается мне, что солгала, будто ей выплачивают ежемесячно пенсию в 12 тысяч, признается мне в том, что у нее нет вообще никаких доходов, нет денег даже на хлеб, нет жилья, и что она нищая бомжиха, которая нуждается в том, чтобы кто-то пустил ее жить и кормил . Конечно же, я не позволю ей обмануть меня, не позволю ей больше выдумать, что очередную пенсию снова отобрал у нее сожитель, но буду ходить за ней следом неотступно весь день , пока она не сознается в том, что она выдумала все про свою пенсию в 12 тысяч рублей. У меня также будет прекрасный повод выгнать ее за всю эту ее ложь и начать новую жизнь в Москве. Я не верил вообще ни в существовании у нее пенсии, ни в существование у нее сожителя, считал все это выдумками Людмилы, и тут я допустил глупейшую ошибку.

Мы хотели поджидать почтальонку в подъезде, где раньше жила Людмила, но в 9 часов утра я не мог разбудить Людмилу, она проснулась и собралась в 11-м часу. Мы доехали с ней на автобусе до Чкаловского, зашли в подъезд, где она раньше жила, и Людмила стала звонить в разные двери и спрашивать, приносили ли пенсию. При этом она орала на меня и требовала от меня, чтобы я ее не позорил в юбке, не поднимался вместе с ней на лестничную площадку и не показывался на глаза ее знакомым. Она стыдилась того, что я ношу юбку. Очень стыдилась! Она стыдилась меня перед всеми своими знакомыми. Она орала: "Я не хочу, чтобы соседи потом говорили обо мне, что я вожусь с каким-то психом ненормальным в юбке. Мне не нужны такие разговоры". А я не догадывался о главной причине того, почему она стыдится меня, и презирал ее, ненавидел ее и орал на нее: "Наглая лживая тварь! Возмести мне те деньги, которые я потратил на продукты для тебя! Я тебя целую неделю кормил, пока ты жила у меня, покупал на свои деньги для тебя продукты. Я требую, чтобы ты получила свою пенсию немедленно и тоже 7 дней меня кормила, 7 дней покупала для меня продукты". На это Людмила гордо и надменно говорила, что может уйти от меня, что я ей нафиг не нужен, демонстрируя глубокое презрение ко мне. Я начал расспрашивать соседей, знают ли они Людмилу, и действительно ли она получает пенсию. Одна соседка сказала, что у Людмилы действительно была квартира в их доме раньше, что про пенсию Людмилы она ничего не знает, и стала выгонять Людмилу из подъезда грубо, как выгоняют бомжей. Это еще сильнее укрепило меня во мнении, что Людмила все выдумала про существование у нее пенсии, и что на самом деле Людмила бомжиха и проститутка по жизни, которая ищет мужика, который пустил бы ее жить и кормил ее на свои деньги. Даже после того, как другая женщина из другого подъезда сообщила мне, что Людмила действительно получает пенсию на почте, я был настолько обозлен на Людмилу, настолько неадекватен, что почти не поверил этой другой женщине про существование у Людмилы пенсии и стал требовать от Людмилы, чтобы она немедленно шла на почту за пенсией, получала эту пенсию на моих глазах и кормила меня после этого на свою пенсию 7 дней, как я ее 7 дней кормил на свои деньги, и не смела мне врать больше, будто ее пенсию отбирает и пропивает у нее сожитель. Но Людмила так не хотела идти на почту за этой пенсией! Она говорила, что там ее будут ждать, а я ей не верил, думал, что она все это выдумывает. Вот какую злосчастную шутку сыграли эти украденные из моего кошелька Людмилой три тысячи и ее ложь, будто все мори деньги в кошельке в сохранности, и будто бы никто их не брал: теперь я не верил ни одному слову Людмилы, даже когда она говорила мне чистую правду. Я требовал и настаивал, чтобы она шла на почту и получала эту пенсию, и чтобы она возместила мне те деньги, которые я потратил на продукты для нее. Я настолько сильно презирал проституток, что испытывал чувство глубокого омерзения к Людмиле, думая о ней, что она относится к их числу. Я стал вдруг необыкновенно жадным. Перспектива тратить еще дня три деньги на продукты для Людмилы, если она сегодня не получит пенсию, казалась мне ужасной. А она так не хотела идти на почту за пенсией и говорила, что там ее ждут! Но я ей не верил! Не верил ни одному ее слову! Боже, какой же я был дурак! Мне так стыдно, что я оказался до такой степени жадным человеком и, наверное, еще ленивым человеком! Ведь если бы я не ленился изучать программирование, вэбдизайн, то мог бы найти удаленную работу в Интернете, плюнуть на пенсию Людмилы и содержать Людмилу на свои заработанные деньги, ничего не писать о ней в Интернете и прятать ее от тех, от кого она сбежала, от тех, кого она боится, от тех, кто, по ее словам, отбирает у нее пенсию. Но вместо этого я пропалывал клубнику в огороде матери, чувствуя чувство вины перед матерью, что огород зарастает бурьяном. Мне можно было забить на огород, сидеть дома с Людмилой постоянно, изучая программирование в то время, пока она смотрит индийские фильмы, слушает музыку и аудиокниги, можно было отказаться от публичности ради Людмилы и не жалеть на нее своих денег. У меня была возможность щедро тратить деньги из наследства мамы на продукты для Людмилы, и к тому времени, как деньги кончатся, научиться чему-то и найти удаленную работу в Интернете, которая позволит мне кормить себя и Людмилу и не ходить на почту за пенсией для Людмилы, где ее может встретить ее сожитель. Ни одна душа в мире не узнала бы, куда исчезла Людмила, если бы я прятал ее в своей комнате, ничего о ней не писал в Интернете, как она просила, покупая ей продукты сам, если бы она вообще никогда на улицу не выходила. Но мне было жаль этих гребаных денег, доставшихся мне по наследству, и меня мучило подозрение, что Людмила уверена в том, что я обязан ее кормить и содержать взамен на то, что она со мной живет и спит в одной кровати, например. И я до такой степени ненавидел всех лжецов, что не мог никак простить Людмиле этой ее лжи, когда она соврала, что деньги все в моем кошельке на месте, и что не надо мне их пересчитывать, взяв при этом из кошелька 3 тысячи. И я настолько сильно презирал проституток, что одна мысль, что Людмила принимает от меня пожертвования не как милостыню, а как должное, заработанное телом, вызывало во мне бурю негодования. Ее слова о каком-то женатом мужчиной, с которым она встречается, и который ей платит "пятихатку" , тоже не выходили у меня из головы. Только сейчас я понял, наконец, почему Людмила стыдилась меня перед своими знакомыми и соседями, почему так орала на меня, так не хотела, чтобы соседи меня с ней видели: она боялась, что ее сожитель от этих соседей узнает, где она находится, и придет за ней, а отказать ему, сказать ему слово поперек она не в состоянии, так как привыкла его беспрекословно слушаться . Я так поздно все это понял! Я не представлял себе, как сильна может быть власть одного человека над другим человеком, и как силен может быть страх и инстинкт самосохранения.

Людмила так не хотела идти за пенсией, зная, что там возле почты будет ждать ее сожитель! Но я требовал и настаивал, орал на нее, говорил ей, что считаю ее лгуньей и не верю ни одному ее слову про сожителя, который якобы будет ждать ее у почты, чтобы отобрать ее пенсию. Я говорил ей: "Да я же великий человек! Мое имя войдет в учебники истории! Про меня в школе будут рассказывать детям! Я гениальный философ 21 века! Я знаменитость! Меня знает весь мир. Какая ты дура! Неужели ты не понимаешь, что если ты, получив пенсию, отдашь ее сразу же мне, то меня никто пальцем не тронет и никто не осмелится меня грабить и отнимать у меня деньги! Я никого не боюсь! Никто не посмеет меня ударить! А мне твоих денег не надо. Я просто потребую, чтобы ты мне покупала продукты одну неделю, как я тебе покупал продукты одну неделю на свои деньги, а всей остальной пенсией ты сама будешь распоряжаться, я твоих денег не возьму, так как я кристально-честный человек, а не вор, как ты! Какая же ты дура!" Я высказывал предположение, что если ее кто-то и будет поджидать в день получения пенсии у почты, то такой же несчастный обворованный ею человек, как я, и я сказал Людмиле, и что я готов выплатить ему ту сумму, которую она у него украла, при условии, что она потом выплатит мне все из своей пенсии. Я очень сильно заблуждался! Людмила говорила мне в данном случае правду, а я не верил ей. Зря я ей не верил! Она, возможно, хотела жить со мной, не хотела возвращаться к своему сожителю, но понимала, что как только лично встретится с ним, не сможет слово поперек ему сказать, но будет снова во всем его слушаться и возвратится к нему жить. Представьте себе жестокие побои, которым подвергают женщину за малейшее неповиновение. Так жестоко била Людмилу ее мать. Так жестоко я мучил своего грудного ребенка Павла, как об этом написано в моем "Покаянии в религиозном фанатизме". Это сломленные и запуганные личности. Их вполне можно сравнить с полицаями, которые во время Великой отечественной войны расстреливали своих ради того, чтобы выслужиться перед фашистами и сохранить свою шкуру. Они готовы вытерпеть любые унижения, несправедливость, готовы во всем слушаться своего Хозяина, лишь бы только Хозяин не бил их очень сильно. Они не способны на смелый героический поступок, не способны восстать, не способны предпочесть лучше умереть, чем позволить себя кому-то запугать.

Я был уверен в том, что никто ее у почты не поджидает, и что она врет мне, но хочет просто припрятать свою пенсию, чтобы снова жить за мой счет, как самая настоящая путана. В чем только я не подозревал Людмилу! После кражи Людмилой этих 3 тысяч я вообще забыл даже о том, что существует какая-то презумпция невиновности. И я жестоко ошибся. У почты ее поджидал сожитель, который уверенным не терпящим возражения тоном сказал ей, что она сейчас возвратится домой, где все ее ждут, что ее долго искали, беспокоились. Я смело заявил ему, что Людмила никуда не пойдет, что она будет теперь жить со мной, и что я не позволю ему отбирать у нее пенсию, и что если она даже задолжала кому-то, то пусть они подают на нее в суд и взыскивают с нее долги по суду. На это сожитель сказал, что она просто боялась возвращаться домой, так как натворила что-то, и просто перекантовалась у меня неделю, и что он живет с нею уже 10 лет, и что она должна ему много денег. Людмила вся лебезила перед своим сожителем, смотрела ему в рот, расспрашивала его обо всем, соглашалась с ним во всем, и сказала мне так: "Да, я должна много денег. Я занимала деньги в долг. Я должна эти деньги сейчас вернуть". Когда я возражал и орал: "Ты же обещала со мной жить, говорила мне, что любишь меня, жаловалась на сожителя, что он тебя избивает и пенсию отбирает и пропивает, съемную квартиру оплачивает из твоей пенсии! А у меня ты будешь жить в квартире бесплатно, будешь всю свою пенсию тратить на продукты для себя". Тогда Людмила отмахивалась от меня презрительно, как от назойливой мухи, и начинала меня вместе сожителем ругать за ношение юбки, твердить, что это позор необыкновенный для мужчины ходить в юбке. Я в ответ орал, что считаю наоборот позором ношение штанов мужчинами, так как ношение штанов навязано сильными самцами всем остальным самцам с целью затруднить им совокупление с самками и размножение, а сожитель говорил, что мне надо пойти к психиатру, если я так думаю, оскорблял меня, а Людмила всячески его поддерживала и соглашалась с ним. Сожитель подтвердил, что Людмила действительно, получив пенсию, купила продуктов на сумму в 5 тысяч рублей, то есть оказалось, что Людмила не солгала, когда сказала, что сожитель избил ее и выгнал за то, что она много денег из полученной ею пенсии потратила на продукты. А я зря ей не верил, зря подозревал ее, что она все выдумывает.

Я поздно догадался позвонить Насте Оленниковой. Я думал, что в присутствии Насти Оленниковой во время видеосъемки сожитель не посмеет отобрать пенсию у Людмилы, или Людмила станет смелее и не отдаст ему свою пенсию. Наконец, Людмила получила деньги и отдала их своему сожителю. Я сообщил почтальонке, что сожитель отобрал пенсию у Людмилы, но почтальонка возразила мне, что Людмила сама отдала ему деньги. Ко мне Людмила выказывала глубочайшее презрение, а на сожителя смотрела влюбленными глазами, всей душой стараясь завоевать его расположение, прощение, помилование. Я вышел за ними на улицу и орал им вслед: "Как так можно! Ты же обещала, что будешь жить со мной, говорила мне о своей любви! Ты же говорила, что тебе надоела такая жизнь, надоели побои, пьянство! Ты же согласна была даже пойти со мной в загс!" Но сожитель твердил, что она у меня просто временно перекантовалась, опять стыдил меня и ругал за ношение юбки, а Людмила презрительно от меня отмахивалась как от назойливой мухи. Все было чисто, и с юридической точки зрения ни к чему нельзя было придраться. Сама почтальонка сказала, что Людмила сама отдала добровольно свои деньги этому мужчине, и Людмила никогда не осмелилась бы публично сказать, что отдает она свою пенсию сожителю не по своей доброй воле. Кто поверит в то, что можно до такой степени выдрессировать человека, до такой степени запугать его, чтобы он просто не мог даже помыслить о том, чтобы ослушаться своего Хозяина, восстать против его воли? Да и много ли найдется тех, кто пожалеет человека с рабской психологией полицая, который ради спасения своей шкуры пойдет на любое преступление по приказу своего Хозяина? Но могу ли я строго судить Людмилу, когда сам позволил себя запугать Валере Васенкину? Я тоже не герой. Я тоже очень боюсь физической боли, и меня тоже можно было бы сломать и запугать. Ведь и эти три тысячи Людмила могла у меня попытаться украсть только с той целью, чтобы Хозяин меньше ее бил за ее побег от него, когда он найдет ее и заставит ее к нему вернуться. С чего я взял, что она считает, что я обязан платить ей за то, что она спит со мной в одной кровати?

Конечно, это всего лишь гипотеза, что Людмила боится своего сожителя, что он бил ее очень сильно и приучил слушаться, приучил беспрекословно повиноваться ему во всем. Можно вернуться и к той прежней гипотезе о том, что Людмила нуждалась и все еще продолжает нуждаться в сексе, и с тем мужиком у нее есть секс, а я с ней сексом снова не занимался, как и 25 лет тому назад, и что она именно была оскорблена и обижена на меня за то, что я не занимался с ней сексом, стала презирать меня за это, подумала, что я импотент, если я ее не трахнул. Но у меня была прекрасная возможность выяснить, стала бы или не стала Людмила жить со мной без секса, если бы я не заставил ее идти на почту за пенсией, где ее поджидал сожитель, если бы я продолжал покупать на свои деньги продукты для нее и кормить ее, если бы даже я в Интернете о ней не упоминал, чтобы никто не мог ее найти в моей квартире. И такую возможность я упустил по причине своей жадности, по причине своего уязвленного самолюбия, гордости, а также по причине того, что Людмила в таком случае никак не смогла бы помочь мне бороться против брючного рабства для мужчин, и мне приходилось бы врать, что я одинок, или отказаться от своей публичности. Ведь рано или поздно сожитель обратился бы в полицию по поводу пропавшей Людмилы, и уже одних только роликов, снятых и выложенных в Интернет Глебом и Настей Оленниковой, было бы достаточно, чтобы выяснить, где находится Людмила. А услышав грозный голос своего Господина за дверью, она бы возвратилась к нему, как верная собака, когда бы он пришел за ней, не осмелилась бы сказать ему, что хочет уйти от него ко мне.

Вот как плохо быть жадным и ленивым человеком и человеком, у которого нет тайн от общественности! Так остается безнаказанным самое большое зло - абсолютная власть одного человека над другим человеком, самая высшая степень рабства в наши дни. Решив стать правдивым, открытым человеком, не имеющим тайн от общественности, я фактически вынес приговор осуждения всем трусам и рабам, которые способны максимум только на трусливый побег от своего Хозяина и наслаждение свободой в тайне от всего мира, но никак не на открытый бунт против Хозяина. Поэтому, возможно, мне надо переосмыслить свое мировоззрение и учесть то, что каким судом я сужу других людей - таким судом и сам буду осужден. Если бы я сам был бесстрашным героем, то мог бы судить всех тех, которые бесстрашными героями не являются. Трусливый и слабый раб восстать не может. Он может лишь сбежать. И если он слабее, то разве не разумно спасаться от более сильного бегством, а не вступать с ним в неравный бой, исход которого заранее предопределен? Казалось бы, чего тут бояться? Не будет же прямо в почтовом отделении отбирать сожитель силой деньги у меня или у нее. Почему не отдать пенсию мне? Не будет же ее сожитель драться тут со мной при всем народе из-за денег? А чего можно бояться, живя со мной за хорошей железной дверью, которую никто не выломает? Но страх на подсознательном инстинктивном уровне убить нельзя. Если она терпела очень жестокие побои, то страх снова подвергнуться этим побоям за непослушание будет настолько велик, что она не рискнет сделать что-то такое, за что она может быть жестоко наказана. Ведь вероятность того, что я ее выгоню, уеду в Москву работать, не устояв перед заманчивым предложением, отлична от нуля. Да и вел я себя в последний день так, как ведут себя самые жадные жлобы, требовал от Людмилы возместить мне те деньги, которые я потратил на продукты для нее. Могла ли она после этого доверить свою судьбу в мои руки?