Консилиариус Министратор : другие произведения.

N 2 - 2005 Апрель

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
 Ваша оценка:

Оглавление.
 1. "Мозаика (иорданские наброски)" Константина Андреева
2. "Открывать воспрещается!" Михайлова Артема Вячеславовича.
3. Самый плюшевый мишка Кича Максима Анатольевича
4. Рожденный ползать Людмилы Фатеевой
5. "Мистерия о Страстях Господних" Sergeant'а
6. "Утка в яблоках" Аделаиды

"Мозаика (иорданские наброски)" Константина Андреева

Есть стихи, которые читателями невольно воспринимаются как вызов. Иногда - как вызов идейный, когда оспориваются вещи, затрагивающие нашу глубинную суть (есть ли Бог, куда мы идем, хорошая страна Россия или плохая и пр.). Временами - как вызов "общественному вкусу" (кажется, автором руководила одна, но пламенная страсть: "Вот я сейчас такой кич выдам, что эти ханжи закачаются!"). Часто - как вызов интеллектуальный (что-то автор там наворотил: и Платона приплел, и Рамакришну, и Гитчи Маниту... Умный, что ли?).
Мне уже приходилось видеть, как стихи Константина Андреева пытаются разгадать, будто они - какой-то занимательный ребус или шарада. Искушение заняться подобным анализом может, оказывается, быть почти необоримым; это я выяснила, прочитав "Мозаику" из его иорданских впечатлений. В самом деле, представьте себе набор небольших стихотворений, которые автор составил в цикл, казалось бы, только по одной причине - он, видите ли, привез их все из одной поездки.
Целью мозаики всегда является составление единой, цельной картины, когда пестрые клочки, кусочки, осколки вдруг на глазах изумленного читателя склеиваются, срастаются и перестают существовать отдельно друг от друга. Вдруг обнаруживается, что у них общие грани, общий рисунок, и вообще они каким-то удивительным образом дополняют и оттеняют друг друга. Конечный результат иногда оказывается неожиданным даже для самого автора...
Если посмотреть на "Мозаику" Константина Андреева с этой точки зрения, то обнаружится, к примеру, странная цепочка, перетекание поэтической, образной ткани одного стихотворения - в ткань другого.
Начнем, пожалуй, с начала. Первым в цикле "Мозаика (иорданские наброски)" автор поставил "Герасу" (пояснив при этом, что "Гераса (совр. Джераш) - античный город, также известный как Антиохия на Золотой реке. Находится в 40 км к северу от Аммана"):
ГЕРАСА
Золотая река!
Ты текла сквозь тревожные сны
о минувшем и будущем,
ты утекала сквозь пальцы.
Я запомнил тебя,
не найдя благодатной страны,
где хотелось бы жить,
где хотелось навеки остаться.
Золотая река!
Ты давно растворилась в песках,
а веселые флейты поют,
перепутав столетья,
в этих песнях танцует надежда и мечется страх,
и свистят над камнями
тяжелого времени плети.
Я готов погрузиться в привычный тяжелый кошмар,
в бесконечную тьму, что черней и черней раз от раза,
но опять в небеса поднимается огненный шар,
и бурлит золотая река и танцует Гераса!
Выделенные слова отмечают тот набор образов, который будет в различных вариациях повторяться в других стихотворениях цикла. Например, тема тревожных, а то и кошмарных снов будет преследовать читателя практически в каждом осколке этой мозаики: как видение танцующей Саломеи - в "Горе Макерос", как призрак сгинувших Содома и Гоморры - в "Мертвом море", как кошмарный монстр базальтового города - в "Гадаре", как "звериная" тоска о минувшем - в "Иордане"... Собственно, весь цикл погружает нас в область видений, призраков, мифов и размышлений, а совсем не реальных, современных нам пейзажей или событий.
Итак, "Гераса" дарит нам золотую реку, тревожные сны о минувшем и будущем, веселые флейты, танец, надежду (на что?) и страх (чего?), камни, свистящие плети времени, тьму и черноту.
Уже в "Горе Макерос" мы находим сцепления - где прямые, а где ассоциативные - с некоторыми из этих образов. Напомню, что: "Гора Макерос (гора Виселицы) - расположена в Иордании. На этой горе находятся руины дворца Ирода, в котором, по преданию, танцевала Саломея и была отсечена голова Иоанна Крестителя" (прим. самого автора).
ГОРА МАКЕРОС
Молчащая гора.
Среди руин
танцует монотонно Саломея.
Ее порабощенный господин
уже века, века следит за нею.
Видение. Ненадолго. На миг.
Трава суха и неподвижны камни.
Гора молчит.
А ветер - прочь манит.
От смерти прочь.
От смерти - в мир бескрайний.
Но не уйти.
Опять глухой удар,
и камни прожигает кровь пророка.
И монотонный танец до утра,
и флейта, флейта плачет одиноко,
и бубен, бубен слышится едва.
Гора молчит. Гора давно мертва.
Легко заметить здесь продолжение и развитие темы камней: теперь это уже не просто камни, а руины, следы минувшего, которое умерло, и это гора, которая молчит, потому что также мертва. Так в мир "Мозаики" и в читательское сознание входит смерть. К флейте, которая в "Гадаре" звучала весело, а здесь плачет, присоединяется мерный, монотонный ритм бубна, бесстрастно отсчитывающий время - мгновения, которые складываются в века. В этой монотонности есть диссонирующий акцент - тот миг, когда кровь пророка прожигает камни. Мне в слове "прожигает" чудится связь с "огненным шаром" над Гадарой, но тут лукавый ум может меня обманывать. Собственно, единственным живым движением в этом механическом призрачном танце является ветер (сходный со свистом "тяжелых плетей времени", как мне кажется), который стремится прочь от мертвой горы и руин - в мир бескрайний... Какой? Ответ на этот вопрос мы находим в следующем стихотворении - "Мертвое море".
МЕРТВОЕ МОРЕ
Слышен, слышен шепот стародавний,
бьется, бьется вековечный стон
волнами о камни. Камни, камни,
соль и смерть везде, со всех сторон!
Катят, катят камень неподъемный
волны, волны - горькая вода,
белые кристаллы - волны, волны,
а на дне - пустые города!
Сгинуть, сгинуть без следа и звука,
рухнуть, рухнуть на глухое дно,
но везде и всюду мука, мука,
соль и смерть - иного не дано!
Камней, как видим, тут много, но они лишены неподвижности - волны заставляют их стонать, вторя призрачным стонам погибших городов, и эта мука непокоя длится вечно. Вечный шепот, вечное мучительное движение (как вечный танец Саломеи перед Иродом), горечь оттого, что даже смерть не несет облегчения. Слова "рухнуть" и "волны" таинственным образом сцепляют это стихотворение и упомянутые в нем города с другим, тоже мертвым, лежащим в руинах ("камни") городом - Гадарой ("Гадара - античный город на иорданской территории, известный некогда как город поэтов. Находится почти на стыке нынешних фактических границ Иордании, Израиля и Сирии. Именно там, по некоторым преданиям, бросилось с обрыва стадо свиней, в которых вселисись бесы, изгнанные Иисусом Христом. Гадара примечательная черными базальтовыми развалинами" (прим. самого автора)).
ГАДАРА
Гадара, черная Гадара
голодным зверем затаилась,
Гадара, черная Гадара
глядит до желтизны в глазах
в туман над морем Галилейским
и все мечтает устремиться
в туман над морем Галилейским,
но в ярости ползет назад.
Голодный черный зверь томится
на обезлюдевшем обрыве,
голодный черный зверь тоскует
о бесах, ринувшихся вниз,
там нынче огоньки границы
зрачками тусклыми мерцают,
там нынче огоньки границы -
три царства жадно смотрят ввысь.
А ты, голодная Гадара
глотаешь рухнувшие звезды,
а ты, голодная Гадара,
не в силах совершить прыжок
в туман над морем Галилейским,
где тает голод дней далеких,
в туман над морем Галилейским,
где по волнам проходит Бог.
Черный цвет, заявленный еще в "Герасе" и ощутимо присутствующий в остальных частях цикла (ночь на горе Макерос, глухая тьма морского дна) здесь, наконец, концентрируется в очертаниях базальтовых руин древнего города. Рухнувшие звезды, тускло догорающие на земле в качестве "огоньков границы" между "тремя царствами", вкупе с мечтой упасть на древнее дно настойчиво вызывают в памяти библейский образ Денницы - падшего ангела. Ну, на худой конец, тех самых бесов, вселившихся в стадо свиней... Добро пожаловать в ад, господа, - с его черной, гложущей ("голодная Гадара" которая "глотает" звезды), многовековой тоской по утраченному раю, напоминанием о котором остался только "туман над морем Галилейским, где по волнам проходит Бог".
Ну, теперь, когда мы поняли наконец, куда же позвал нас за собой досточтимый автор, впору задуматься о том, как же мы отсюда выберемся. К свету хочется, к свету! И автор, опомнившись, возвращает нас в настоящее время - к нынешнему Иордану:
ИОРДАН
Священный Иордан давно не полноводен,
изменчивым ручьем скитаясь по пескам.
Еще горит звезда на древнем небосводе,
но раздирает грудь звериная тоска.
Кинжалы мертвых слов распарывают русло,
и вытекает кровь из побледневших вен,
но в сердце бьется жизнь - растерянно и грустно,
и кажется, вот-вот проснется Вифлеем.
Золотая река, бушевавшая в начале, в "Герасе", и обещавшая, казалось, бесконечное огненное возрождение, здесь находит слабый отклик в образе ручья, бывшей реки - Иордана, который "давно уже не полноводен". Ручей этот "скитается по пескам", которые, как известно, имеют печальную привычку "утекать сквозь пальцы" ("Гераса"). Ничто не вечно, ничто не надежно, даже святыни! Кровь, которая в "Горе Макерос" прожигала камни, в "Иордане" способна только неспешно вытекать из побледневших вен. Слово - мертво. Ритм бубна, ритм волн, перекатывающих камни, ритм мерцающих огоньков - оказывается, это просто ритм сердца, в котором "бьется жизнь - растерянно и грустно". Вроде и тягостные, страшноватые грезы ушли (в "Гадаре" мы видели погружение в тревожные сны, здесь слышим некую надежду в слове "проснуться"), и кошмарный сон прервался, но ничего не изменилось, остались "звериная тоска", горечь и грусть. И гори звезда - не гори, просыпайся Вифлеем - не просыпайся, что, в сущности, может от этого измениться, если времена, когда Бог ступал по волнам Галилейского моря, канули в прошлое?
Вот так из пестрой поэтической мозаики рождается странное и мучительное полотно - душа, которая ощущает себя покинутой на произвол стихии снов, видений, кошмаров, тоски... И ищет пробуждения.

(Майра)

  
  

"Открывать воспрещается!" Михайлова Артема Вячеславовича.

Милый, добрый, прекрасно написанный рассказ, вызывающий активное сопереживание. Может быть, потому, что автор описывает не только себя, но и некий собирательный образ, беззащитную и светлую душу неопытного творца?

(Ал Алустон)

  
  
  
   Между сегодня и завтра
  

"Текст создавался на трезвую голову.
Всё, что я могу об этом сказать..."

Максим Кич

  
  
   Пойдём в Детский Мир и купим там плюшевого мишку.
   Обязательно пойдём, даже если это не мой мотив и не мои стихи и вообще не мной и не для тебя написано.
   Обязательно пойдём. Даже если скажут, что непонятно, где в этом рассказе фантастика. И что "герой мог вполне сочинить эту историю для того, чтобы совершить акт подсознательно мщения, манипулируя психикой девушки, находящейся на грани". И даже если ничтоже сумняшись влепят диагноз: "рассуждения подавленного, раздраженного человека, наделённого фантазией и образностью мышления, не более..."
   Забудем о них.
   Они ведь просто не знают, что дело-то не в моей бороде и не в твоей гитаре, просто всё это уже задрало до потемнения взгляда.
   Они ведь никогда не жили так долго исключительно друг для друга, чтобы перестать существовать для остального мира.
   Поэтому забудем о них. И прямо завтра встанем и пойдём покупать тебе этого долбаного медведя. Он будет смотреть вокруг слепыми от рождения бусинками и тупо так улыбаться. Что, довольна? Да чего ты опять ревёшь? Есть же и другие. Они скажут: "Не знаю, и знать не хочу, к какому жанру это относится, и кто его туда отнёс или отвёз. Знаю, что просто за сердце взяло..."
   А диагноз "не литература" автору уже выносили. "Теперь вот "не фантастика". Развитие диагнозов (или определений, если слово "диагноз" кого-то коробит) по нисходящей наводит на мысль, что всё идёт к лучшему..." И можно даже забыть о том, что мы застряли в этой ночи по самое "ой, куда ты лезешь"... Постарайся заснуть.
   Тебе обязательно приснится плюшевый медведь, "самый плюшевый из всех, что мы сможем сегодня найти..."
  
  
  

В тексте использованы цитаты из рассказа Максима Кича "Самый плюшевый мишка" и комментариев к нему.
  

(Вадим Субботин)

  
  

"Рожденный ползать" Людмилы Фатеевой.

Людмила Фатеева давно и прочно устроилась в моём избранном. С того самого дня, как я прочитал 'Рожденного ползать'. По уровню замысла и глобальности поднимаемой темы это произведение можно поставить в один ряд с классикой русской сатиры Салтыкова-Щедрина и Гоголя. Легкость изложения и веселость повествования лишь прикрывают те глубинные пласты нравственных проблем, которые столетиями висят над нашей страной, формируя уродливое и хамское отношение к самому образу России. Перечитывая рассказ для написания статьи, я ловил себя на том, что в нем нет длиннот, повторов и пустословия, так нередких в сегодняшней литературе. Все детали и подробности оправданы, содержательны и несут сюжетную нагрузку либо психологический подтекст. И читая, постоянно ощущаешь, как меняться твое отношение к героям произведения.

***

Приморский городок с говорящим названием - Неможищи. Тамошний мэр, ума-разума набираться, отправляется, по стопам государя великого, аж в Голландию. Набрался, и первыми указами велит переименовать Неможищи в Амможудам, засадить весь город тюльпанами и открыть публичный дом.
Ну, как же нам... без публичного дома, сами посудите?
Даешь свободную любовь, согласно КЗОТу!
А в это время... местные браконьеры, закинув сети, вылавливают не рыбу, не рака, а самую настоящую русалку. С глазами, красоты неописуемой, волосами по пояс и прочей полагающейся атрибутикой. В каких иных краях-местах принялись бы обследовать - исследовать чудо это чудесное, пришелицу из сказок, а наши кудесники, пойдя на поводу у острого, сообразительного бабьего ума, продают её в тот самый публичный дом.
Не буду вам пересказывать содержание. Неблагодарное это занятие. Скажу только, что пропитана повесть горечью и болью за наше сегодня, бестолковое и непонятное, и надеюсь, что, прочитав её, вы получите немалое удовольствие.

(Сергей Горохов)

  
  

"Мистерия о Страстях Господних" Sergeant'а.

Манера изложения нарочито медлительная, с повторами и старомодными поучениями - созвучная темпу жизни века восемнадцатого. Читателя словно проверяют. Если непоседа, сосредоточиться, поймать ритм не можешь - не твоё, не читай. Но если втянешься - можешь проникнуться мистическим чувством, насколько оно было присуще нашим предшественникам по цивилизации. И сквозь медлительность и морализаторство почувствуешь силу, глубинную правоту и очищение.

(Алексей Рыбкин)

  
  

"Утка в яблоках" Аделаиды.

Рассказы Аделаиды всегда подкупают изысканностью стиля. Не в злободневном понимании изысканности, не в экзотических авто и инкрустированных бриллиантами ногтях, а в понимании истинном: рассказчик обладает умением задрапировать жизненные неладности такой тонкой иронией, что уже и нет никаких неладностей, и нет никаких "малых сих", а за каждым героем - огромный и яркий внутренний его мир.
Чувство свободы человеческой души, какое я испытал после прочтения рассказа "Утка в яблоках", сродни тому состоянию, в котором я выходил из кинозала после "Полета над гнездом кукушки" Милоша Формана и "Летучего голландца" Йоса Стеллинга. Этот рассказ - одно из самых запоминающихся произведений, встреченных мною на электронных страницах СИ за несколько лет.

(Павел Пономарев)

 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список
Сайт - "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"