"Господи, ну что за уродка, - думал отец, раскладывая ноут в сплошную горизонтальную линию. Теперь голография мужчины, плавающая над монитором, будет видна во всей красе - даже если дочь в сердцах отключит принимающее устройство на своей стороне защитного купола. - Нет, правда, жуть какая. Когтистые птичьи лапы вместо рук, толстые стёкла очков вместо изящных корректирующих линз, комки слуховых протезов по обеим сторонам головы, редкие полуседые космы. И ещё эта жуткая бугристая кожа в белесых пятнах: классический лик льва. Или, скорее, львицы".
Дочь его была заражена, как практически все женщины на Земле. Особая разновидность вялотекущей лепры, "Белая болезнь", что названа так с лёгкой руки Карела Чапека. Бацилла передаётся через мужчин в результате, скажем так, тесных контактов особого рода, но поражает лишь противоположный пол. Гемофилия наоборот. Наследственным заболеванием, однако, в отличие от последней не является и никаким медикаментам не поддаётся в принципе. Женщина до того, как умереть в возрасте, который раньше называли цветущим (лет двадцати пяти - тридцати), успевает зачать от одного до девяти младенцев. А потом её луна окончательно переходит в ущербную фазу: уже с первым дитятей нечто резко подламывается в самой матери, потом процесс идёт по нарастающей - и так до самого конца. Появившиеся на свет мальчики по внешней видимости здоровы, девочки с самого момента зачатия инфицированы отцом и, стало быть, уже больны в латентной форме, которая неминуемо даст о себе знать впоследствии. Но всё же какое-никакое, а продолжение жизни на планете.
- Вот, Машуня, - говорит отец, не поднимая головы и стараясь не видеть то, что находится по другую сторону границы. - Новый претендент на твою руку.
- И свободу, - вставляет женщина будто бы про себя. Отец невозмутимо продолжает:
- Красив, спортивен, характером покладист. Если не мультимиллионер, то весьма близок к этому. Собственный остров в Эгейском море, девственные леса, разработки поделочного мрамора и кварцитов, уже выправлено разрешение на строительство особняка для тебя, где ты можешь родить и воспитать мне внуков.
- Не воспитать. И не внучек, - говорит Мария чуть хрипловато - связки горла тоже поражены некрозом, скайп явно отлажен так, чтобы это не корректировать. - Их сразу берут в... скажем, заповедник и ставят на искусственное вскармливание. Легион будущих невест.
- Ну...да, - отвечает отец. Видно, что эти споры порядком ему надоели, как и казённый медицинский лексикон, который пропитывает их, как особого рода смазка. - Ты должна понять, насколько важно укрепить в девочках жизнь.
- Почему бы вам не выращивать оплодотворённые клетки в пробирке и не доводить до ума в кювезе? Нанотехнологии и расшифровка генома вроде бы такое позволяют. Или не попросить об услуге тех из нас, кто ещё здоров и на воле?
- Сама знаешь, что ин витро получаются стерильные особи... Люди. Так действует Белая Хворь. А те из вас, кто в латентной фазе, не поддаются...
- На сексуальное насилие. Обучились защищать себя от заразы извне. Для того собираются вместе в коммуны, налаживают партнёрство, овладевают оружием и боевыми техниками. Отловленных поодиночке и укрощённых власти вынуждены прятать под такой колпак, как этот. И не отрываясь следить, чтобы не покончили с собой и ребёнком. Такая вот политкорректность.
- Причём тут политкорректность? Они бунтарки. Эгоистки. Если уж ты родилась женщиной - будь добра соответствовать сценарию.
"В тюрьмах "колпаки" не такие, - думает отец, почти машинально проговаривая ртом гладкие фразы. - Обычное силовое поле, которым манипулируют снаружи. Для переговоров вполне хватает старого доброго телефона. А у моей доченьки с подругами как бы не мономолекулярная мембрана с хитроумной входной диафрагмой и управлением изнутри. И что-то там с запаздыванием оптически-звукового сигнала. И чёрт знает откуда появилась на замену прежней".
- Папа, говори спасибо, что я с тобой пока общаюсь, - гневно шепчет Мари. - Интересы коллектива - одно, торговля своими детьми - другое. Мы тут все решили жить и умереть так, как нам хочется, а не на благо чему-то там в особо крупных размерах. Когда в твоём теле постепенно истощаются все пять чувств, шестому, то есть патриотизму, некуда внедриться.
Захлопывает ноутбук, не дожидаясь, пока отец сделает то же. Поднимается, тяжело опираясь на костыль, вешает плоскую сумку через плечо. И уходит шаркающей старческой походкой.
Снаружи восемьдесят пять, внутри двадцать один с небольшим.
Когда один за одним умирают нервы, ступень за ступенью ухудшается слух, падает зоркость, становится безвкусной любая пища, благовоние делается равным зловонию, а скрюченные будто в пароксизме пальцы - этакие клещи! - в равной степени легко управляются с углекислым льдом и мерцающими углями болгар-нестинаров, необработанной акульей шагренью и скользким, как вода, шёлком; когда от той пятерицы, в рамках которой человек познаёт мир, остаются несвязные тени, ты совсем иначе понимаешь великие строки Гумилёва:
Так век за веком - скоро ли, Господь? - Под скальпелем природы и искусства Кричит наш дух, изнемогает плоть, Рождая орган для шестого чувства.
Природа - конечно, она такая и есть. Дама резкая и крутая, будто штопор. Искусство? Ну, не совсем оно. Скорее - тот элитный особнячок, который люди построили для себя из отборных кирпичиков натуры. Культурный анклав человечества. Великий немой, который с чего-то обрёл божественный голос - и вступил в диалог со всеземельными лишенками. Как это? "Дух Мой оставляю вам. Дух Мой даю вам. Да не смутится сердце ваше и не устрашится". Цитата неточная, ибо Книгу цитировали по памяти. Однако действовала на входе и выходе безотказно.
Сначала им всем ещё была необходима защита от ослепительного сияния Misterio Tremendous et Fascinates, Тайны одновременно Блистательной и Ужасающей: тусклая видимость тварного мира, что была дана им в ощущениях. Бионано(как их)механические окуляры-телескопы, гигагерцевые процессоры за каждой ушной раковиной, встроенные в плоть анализаторы и манипуляторы. Чтобы не оглушило потусторонними впечатлениями, когда они начнут проявляться. Но однажды, около года назад, Мария враз, легко и со всей очевидностью поняла, как обойти фатальную заразу по кривой. И почти одновременно с этим - как необходимо перестроить защитную оболочку над островом, чтобы та пропускала вовнутрь лишь то, чему рады обитательницы. Эфирный свет. Бесплотные голоса. Силу Мирового Разума, которую, хоть она и казалась неисчерпаемой, жаль было тратить на своё бренное. Пелены, паутины и связи, для которых не находится слов в языке людей. Пищу, что лишь по ошибке считается нематериальной. Иногда и очень редко - телесные оболочки тех людей, которым можно доверить самую главную женскую тайну.
А за Мари узнали это другие пленницы Нео-Молокаев.
Женщина дожидается, пока родитель напоследок вздохнёт над своей неудавшейся рекламной акцией (какой по счёту - оба давно сбились), и с полным чувством своего мужского достоинства двинется по обрывистому склону атолла. Там, на песке, ждёт его личный гироплан, изящная винтовая машинка с горизонтальным взлётом и небольшим динамическим потолком. Безвредная для них, здешних обитательниц, и довольно-таки безопасная для самого отца - благодаря их же скрытным усилиям.
Потом она откладывает в сторону устройство для переговоров с внешним миром, палку - и чётким, молодым шагом двигается внутрь тех нарядных джунглей, в которые за последние годы обратился их коралловый островок. Мимо бараков и библиотеки, аккуратно выбеленных извёсткой, и медицинского корпуса, крашенного в лимонный цвет. Вдыхая терпко-сладкие ароматы трав, цветущих кустов и деревьев: раскидистых семиметровых плюмерий, таких же белых и жёлтых, как дома, ало-розового гибискуса, орхидей, что дерзновенно карабкаются даже на ветви мангровой рощицы и совместно с ней полощут корни в озёрной воде.
Гладь здешнего внутреннего моря отражает многие радуги, что загораются, меркнут, снова вспыхивают и перекрещиваются под разными углами. Так выдаёт себя мембрана номер два, потайная и куда более мощная, чем та, что снаружи. Чтобы она пропустила внутрь, женщине приходится освободиться от всех тряпок, кроме тончайшего парео или сари, и пропустить себя через особый шлюз. Обрушенной сверху дезинфекции хватает на час, можно растянуть эффект и на два, но грех рисковать своим будущим.
Внутри будто гигантский паук заткал всю лагуну от края до края, и в его сетях, мягко подталкиваемые волной, колышутся полупрозрачные капсулы. Или яйца. Или колыбели.
На пляж вытащены узкие, как стрела, челны, тут же в беспорядке разбросаны фантастически нарядные поделки из раковин, кокосовой скорлупы, пальмовых листьев и коры. Всё точёное, полированное, крашенное в цвета самих тропиков. Игрушки, которые старшие ладят для младших.
Девочка-сторож лет десяти-одиннадцати, смугленькая, с гладкой кожей, по-обезьяньи ловко спрыгнула с навеса, прицепленного едва ли не под самой кроной, обеими руками изобразила воздушный поцелуй:
- Как чудесно, Мари, что ты пришла! Твоя Руати сегодня утром сложила свою первую фразу, представляешь? И длинную какую! Приподнялась на ручках в колыбельке, уселась покрепче и запела: "Зачерпну ковшом Молочный Путь, напоюсь лунячьим молоком, чтобы мне, летучей, не свернуть на пути в планет привольный дом".
- А не стихами она может? - смеётся Мари. Её голос на несколько тонов понизился по сравнению с прошлым разговором и звучит ныне чистым грудным контральто. Хрипота куда-то исчезла вместе с понурой осанкой и видом предельной немощи.
- Это успеется, - весело говорит девочка.- Главное - начало положено. Вот она, смотри, снова приподнимается, хлопает в ладоши. Уже заметила маму. Может, дать тебе на руки?
- Не нужно сейчас, - смущённо отвечает женщина. - Добро бы одна была, так ведь эта малявка и с прочими юными девицами вовсю копошится и тискается.
- Они же все чистые, как вода в роднике.
- Так ведь не я. Меня это рождение не исцелило, - с лёгкой грустью отвечает Мари. - Жизнь продлит, может статься. Но ведь это не очень важно, правда?
Они не обсуждают между собой того, что на самом деле важно. Что дочери, появившиеся на свет благодаря поддержанному извне и такому, на самом деле, естественному партеногенезу, - вовсе не клоны и не слепки с мам даже по внешности. А внутри...
В четыре-пять месяцев их речь уже можно понять без особого труда. В шесть они с плаванья, барахтанья и ползанья переходят на ходьбу, вернее, на бег. В семь - познают первоначальные буквы и наиглавнейшие слова. Они пьют солнечный свет и дышат луной. Любое знание проникает в них без усилий, будто горный воздух в лёгкие. Эти создания мало поддаются хвори и практически не знают утомления, они красивы, ловки, грациозны и небывало сильны. Они почти не страдают от зноя и мороза: возможно, поэтому всецелая нагота беспокоит их не больше, чем в те благие времена, когда до Гаваики и подобных мест ещё не добрались христианские миссионеры.
Старшие из девушек уже прекрасно осознают, для чего появились на свет. Здесь и в других таких же запретных, запредельных анклавах, разбросанных по всему миру, вестницы готовятся выйти из своих магических оболочек, чтобы передать истосковавшемуся без них человечеству свою священную природу.
Изначальную природу человека.
И, поистине, это будет самое лучшее, самое бескровное завоевание на свете.