Ящур, о котором идет речь в фильме Л.Гайдая "Кавказская пленница, или Новые приключения Шурика", - болезнь скота; выбором болезни создатели фильма как бы констатируют: трое проходимцев, укравшие девушку-спортсменку, - скоты!

И дальше - сюжет сцены из романа 1903 года - развивается в полном соответствии с сюжетом кинокартины, которая будет снята шесть десятилетий спустя. Под видом дезинфекции в целях предотвращения эпидемии оспы, Бирон, представившийся доктором, - опрыскивает караульных:

"... - Ну а теперь за работу! - Бирон вынул большую бутылку из кармана шубы и маленький "распылятор"...

- Я буду опрыскивать каждого по отдельности, - сообщил Бирон. - Не беспокойтесь: эта жидкость не ядовита, она не испортит ваших мундиров.

"Доктор" Бирон стал поочередно переходить от одного офицера к другому, обильно опрыскивая их таинственной жидкостью. Незаметно он выплескивал большое количество ее на полы мундиров офицеров..."

Точность воспроизведения - доходит... до мельчайших подробностей. Здесь - жидкость, распыляемая в воздухе, предназначенная - для органов дыхания; в фильме - укол шприца в мягкие части тела. Но и в сцене из романа - автор не ограничивается одним, естественным употреблением санитарного средства; он прибегает к его, казалось бы, совершенно ненужному, ничего не прибавляющему к первому, способу использования: "выплескиванию... НА ПОЛЫ МУНДИРОВ".

Но благодаря этому пульверизатор в руках персонажа приближается... к тем самым задним частям тела, в которые делается укол обезбрюченным и распростертым героям фильма, Никулину, Вицину и Моргунову; отождествляется - со шприцем.

Этим дело не ограничивается. В фильме каждый из троицы похитителей - по-своему реагирует на предстоящий укол. "Скажите, доктор, а это не больно?" - в страхе спрашивает персонаж Георгия Вицина, которого так и зовут: "Трус"; сжимает зубами согнутые пальцы, ахает в ожидании укола. Этому соответствует реакция одного из персонажей романной сцены:

"Лицо часового, дожидавшегося своей очереди, выражало страх. Он был убежден в глубине души, что эта самая жидкость и есть та страшная зараза, от которой может приключиться смерть.

- Ну и тебя теперь опрыснем! - улыбнулся "доктор" и стал обливать часового огромной струей".

Одновременно реакция Труса - совмещается здесь с прямо противоположным изображением укола, делаемого в фильме Бывалому, персонажу Евгения Моргунова: медработник - напарник Шурика примеривается к его обширному заду обычным шприцем; в сомнении откладывает его и - заменяет огромным по величине, таким, что, воткнув, потом с трудом удается выдернуть обратно.

И в романе - вдруг появляется "ОГРОМНАЯ струя", упоминания о которой при описании прежних манипуляций не было (речь шла о "МАЛЕНЬКОМ "распыляторе"!) и которая предназначена - только для одного этого персонажа!

*      *      *

Столь же индивидуальна реакция пьянчуги-Балбеса - персонажа Юрия Никулина. Его в производимой процедуре интересует только одно. "Спирт?" - принюхавшись, спрашивает он, оглядываясь на протирающего место предстоящего укола санитара; удовлетворенно кивает в ответ на подтверждение своей догадки.

И в романе:

"Какой-то особенно противный, удушливо-сладкий запах распространился по комнате.

- Я думал, что пахнуть будет хуже! - воскликнул один офицер.

- Действительно, карболка благоухает куда ядовитее..."

Я повторяю: подробностность воспроизведения всех составных компонетнов кинематографической сцены - в романе Антропова невероятная. "Новейшее средство! Вакцина пониженной усвояемости!" - пудрит мозги шофер-медработник своим жертвам, чтобы заставить их не двигаться с места, обеспечить себе с Шуриком выигрыш во времени. Герои романа - вторят ему хором:

"- А это что же за средство, доктор? - вмешался третий офицер.

- Новое средство, господа, - усмехнулся Бирон. - А теперь посидите спокойно... так полагается! - предложил Бирон, а сам незаметно всунул себе в обе ноздри куски ваты..."

И, наконец, так же как в фильме, мнимая "вакцина", "дезинфекционное средство" - оказывается... сно-твор-ным; призванным - обеспечить герою, Бирону, беспрепятственный проезд через заставу:

"... - Ах! - послышался испуганный голос одного из офицеров. - Что это со мной? Мне дурно!.. Голова кружится.

Он хотел вскочить, но не мог - точно какая-то непреодолимая сила властно парализовала его ноги. Он хотел крикнуть - но не мог: голоса не было.

- Что... что с тоб... с тобой?..- попытался подняться другой, чтобы прийти на помощь товарищу, но, едва приподнявшись, он так же бессильно опустился на стул, причем его глаза сомкнулись, а по всему телу пробежали судороги.

Часовой как стоял, так и свалился на пол. Путь был свободен. Бирон помчался к своей Анне Ивановне".

Реминисценция в романе, по сравнению с ее источником, обрезана: в фильме похитители сбежавшей девушки бросаются в погоню и... засыпают уже по дороге. Есть еще одно различие - средство, инструмент, с помощью которого в каждом из двух произведений совершается эта операция; но и в границах самой этой сцены из романа оно, как мы видели, имеет тенденцию к исчезновению.

И оно - полностью исчезает в одном из следующих эпизодов, где мотив опрыскивания сменяется... впрыскиванием; тем же самым уколом, с помощью которого снотворное будет вводится противникам в фильме.

*      *      *

Правда, впрыскивание это производится не человеку, а... лошади (впрочем, быть может, тут обыгрывается выражение "лошадиная доза" - та самая, которую вкатили Бывалому в фильме Гайдая?); но тоже - с коварной целью: даже не усыпить, а - умертвить. Но эта умерщвляемая, бьющаяся в агонии лошадь - в свою очередь, по расчетам злоумышленников, должна стать - орудием убийства человека.

Событие это - темное, и в романе так и не находит себе удовлетворительного объяснения, кто его подстроил: потому что одним из участников его - является тот же самый алхимик Джиолотти, который подстроил изгнание влюбленной в Бирона придворной дамы (и тоже - с помощью распыляемого сомнительного средства!), - являвшейся препятствием в развитии его отношений с герцогиней.

В данном эпизоде этот зловещий персонаж - также является его спасителем; но на этот раз - уже спасителем его жизни.

Впервые интересующий нас мотив появляется в... вызванном колудном "видении", которое долженствовало ясно указать "виновника" вскоре за тем последовавшего реального трагического происшествия:

"...На стене появились искры. Секунда - и стена осветилась фиолетовым светом. На этом фоне сначала слабо, а потом все сильнее и сильнее стала вырисовываться фигура.

- Мориц! - не выдержав, крикнула Анна.

Перед таинственным "видением" - Морицем Саксонским - стоял, подобострастно склонившись, небольшого роста худощавый человек. Он держал в руке маленькую восковую фигурку лошади и ЧТО-ТО ВКАЛЫВАЛ ЕЙ В ПРАВУЮ НОГУ.

- Господи, что делает с бедным животным этот негодяй? - воскликнул Бирон.

Видение исчезло".

Мориц Саксонский - враг и соперник Бирона, несостоявшийся жених Анны Иоанновны, занимается здесь, как видим, тоже колдовством, "симпатической магией": манипуляции, произведенные над подобием лошади - должны вызвать те же последствия у настоящего животного.

*      *      *

И действительно, несчастье с лошадью тут же и происходит - однако, как можно убедиться, при этом у "прорицателя" в его комментариях к событию - получается... несостыковочка: вызвано оно было (по его же собственным, как мы сейчас увидим, словам) отнюдь не магическими средствами, а вполне прозаическими, реальными манипуляциями, проделанными подосланным шпионом:

"... - Ах, ваше сиятельство, какое несчастье! - воскликнул любимый конюшенный "конюха".

- Что такое? - спросил Бирон.

- Эрнестина, ваша любимая лошадь, бьется, как иступленная...

- Почему? - вспыхнул фаворит.

- Ее подковал мастер... Не знаю, что произошло с ней, но только она хрипит, дрожит..."

Вот здесь и выясняется, что в деле замешан некий "человек со стороны", чужак, возможно - подосланный, подученный кем-то:

"... - Какого дьявола ты послал ковать Эрнестину, старый мошенник? - грубо, как настоящий конюх, заорал Бирон.

Старый Франц побледнел не столько от страха, сколько от обиды и дрожащим голосом сказал:

- Это мой новый помощник, ваше сиятельство... Он уже подковал не одну лошадь... Я оставался доволен его работой, и так как мне нездоровится, то я и поручил ему Эрнестину.

- Он давно поступил к вам помощником? - спросил Джиолотти.

- Нет, недавно, около двух недель назад, - пробормотал Франц, с испугом глядя на бившуюся лошадь".

Сразу же выясняется здесь и то, чего добивался организатор этой диверсии:

"Он подошел, нежно и ласково посвистывая, к лошади и наклонился над ее правой задней ногой.

- Ну, ну, не надо, моя хорошая Эрнестина!.. Постой... постой! Я посмотрю, что наделал с тобой этот глупый осел...

И тут, прежде чем кто-либо успел вымолвить слово или вскрикнуть, произошло нечто страшное: Эрнестина изо всей силы лягнула старого Франца. Ужасный удар пришелся в голову, и последняя вмиг обратилась в бесформенную кровавую массу. Смерть кучера была моментальна".

Вот только КЕМ был подослан этот "дьявол"? Принцем Морицем Саксонским, давно уже изгнанным из Курляндии, находящимся нивесть где и не имеющим здесь никаких связей, никаких подходов для внедрения своего человека?

Или... "великим магистром" Джиолотти, желающим сделать Бирона обязанным себе за спасение жизни?

*      *      *

В новом объяснении, которое "магистр" дает происшедшему, вновь повторяется интересующий нас мотив впрыскивания, укола:

. " - Боже мой, что же это такое?.. - воскликнул Бирон.

- Вот что предстояло вам, дорогой Бирон, - ответил чародей. - Не правда ли, как хитро было придумано?

- Да объясните все толком!

- Тот человек, который поступил помощником к несчастному Францу, - не кто иной, как подосланный убийца. Зная вашу безумную любовь к лошадям, ваши враги и решили сыграть на этом.

- Но что же они сделали с моей бедной Эрнестиной?

- НЕГОДЯЙ ВПРЫСНУЛ ЕЙ ПОД КОЖУ ЯД, обладающий свойством вызывать сильнейшие судороги... План был таков. Ваша любимая лошадь заболевает. Конечно, вы поинтересуетесь посмотреть, что с ней. Она страшно дрыгает правой ногой. Вы заинтересуетесь и, забыв осторожность, наклонитесь. Этого довольно. Бешеным ударом отравленное животное снесет вам голову, что и случилось с бедным стариком..."

Появление этого мотива, этого медицинского аксессуара - делает окончательным сходство изображенного в соответствующих эпизодах романа с эпизодом "вакцинации" в кинофильме Гайдая.

*      *      *

В построении этого эпизода романа Антропова - вновь проявилось художественное единство, преемственность ряда романов из исторической эпохи России 20-х - 30-х годов XVIII века.

За восемь лет до его написания аналогичные мотивы появлялись в одном из эпизодов знакомого нам уже романа М.Н.Волконского "Брат герцога". Там нет мотивов "впрыскивания", образующих в романе 1903 года предвосхищающую реминисценцию фильма "Кавказская пленница...", но есть мотив злонамеренного повреждения скаковой лошади, и именно - ноги лошади.

Это тот самый эпизод, с которого началось наше сопоставление романа Волконского - с повестью Масальского 1834 года "Регенство Бирона": сцена костюмированного конного ристалища, "карусели". Беглый солдат, сподвижник главного героя - оказывается в этом эпизоде... тоже "шпионом": подосланным своим покровителем проследить за развитием событий.

Но только "шпионом" - не повреждающим лошадь, а наоборот - спасающем поврежденную неизвестными злоумышленниками лошадь участвующего в этой "карусели" сына фельдмаршала Миниха:

"...Стоя тут, Данилов вместе с другими видел, как одетый туркою Миних не мог сесть на непослушную, перебиравшую ногами разукрашенную лошадь. По тому, как она махала правою переднею ногою, он, кажется, понял, в чем было дело. Он выдвинулся из толпы, смело подошел к лошади и обратился к Миниху:

- Ваше благородие, позвольте правую ногу осмотреть?...

Миних оглядел еще раз лошадь, продолжавшую вертеться и прихрамывать... и, видя помощь только со стороны этого совершенно не известного ему, выдвинувшегося из толпы человека, махнул рукою и проговорил:

- Пусть посмотрит.

Кузьма Данилов велел конюхам взять лошадь под уздцы, ловко подскочил к ней, в удобный момент захватил ее правую ногу и, быстро проведя несколько раз рукою по шерсти и словно оборвав что-то, быстро выпустил ногу лошади и торжественно поднял руку перед Минихом, объясняя:

- Волосок, ваше благородие. Это-с так солдаты друг другу делают, когда подвести хотят кого перед смотром: перевяжут ногу у лошади волосом - она заволнуется и захромает... - И он действительно показал Миниху снятый им с ноги лошади волос и добавил: - Теперь, ваше благородие, можете смело садиться. Коли лошадь смирная - по-прежнему как теленок будет.

И в самом деле, лошадь послушно позволила подвести себя к Миниху и стояла как вкопанная, когда тот садился на нее".

Эпизоды двух романов, 1895 и 1903 года, взаимно ориентированы друг на друга. Меры предосторожности, которые принимает персонаж романа Волконского, чтобы осмотреть лошадь ("Кузьма Данилов велел конюхам взять лошадь под уздцы, ловко подскочил к ней, в удобный момент захватил ее правую ногу..."), - словно бы имеют в виду, предусмотрительно учитывают тот смертоносный удар, который наносит конюху лошадь в романе Антропова.

Оба эпизода отмечены фигурой умолчания: несмотря на подробные, исчерпывающие, казалось бы, объяснения, которые колдун дает Бирону - в романе 1903 года так и остается неизвестным истинный организатор состоявшейся провокации. В романе Волконского - происшедшей диверсии и вовсе никаких объяснений не дается, и тоже остается неизвестным, кто и на каком основании подстроил эту каверзу сыну фельдмаршала Миниха.

*      *      *

Но читательские догадки, которыми при сочувственном чтении неизбежно будет заполняться эта сфера молчания, противоположны друг другу.

В отличие от колдуна у Антропова, на которого падает тень подозрения у читателя романа, - у Волконского таким злоумышленником, безусловно, не мог быть исправивший лошадь Миниха-младшего, спасший его от публичного позора (как персонаж первого из этих двух романов спасает от смерти Бирона) Кузьма Данилов: хотя он тоже, как видно из дальнейшего хода событий, и попытался - простодушно, неумело - извлечь из этого происшествия для себя пользу.

Его и для того, чтобы помочь, к лошади Миниха пускать не хотели, что уж тут говорить о возможности для него - ее повредить:

"...Миних, растерявшийся, взволнованный происшествием и сильно озабоченный тем, что не поспеет вовремя ко второму сигналу, не сразу понял то, что говорил ему Данилов.

- А? Что? - начал он спрашивать. - Что ему нужно?

Конюхи засуетились, стали было отгонять Данилова, но толпа сейчас же приняла в нем участие, и послышались голоса:

- Чего ж гнать-то его? Ты, милый человек, погоди!.. Он, может, и знахарь какой... Вишь, правую ногу хочет посмотреть, ну ты ему и позволь, может, дело сделает.

Старший конюх выказал нерешительность.

- Ваше благородие, - обратился он к Миниху, - он у коня правую ногу осмотреть хочет..."

Предвосхищающей реминисценции этот эпизод в романе Волконского, в отличие от соответствующего эпизода в романе Антропова, как мы сказали, не образует.

Но именно эта заслуга перед его сыном, за которую персонаж наивно понадеялся выхлопотать себе прощение у всесильного фельдмаршала, - и привела его... в застенок Тайной канцелярии: с чего, как мы знаем, и начала осуществляться потенциально намеченная в предыдущем повествовании реминисценция из другого фильма Гайдая, "Спортлото-82".

Так что этот эпизод, пусть и косвенно, - тоже участвует в осуществлении предвосхищающей реминисценции; не завершает ее, как в романе 1903 года, - но, в качестве ближайшей причины в цепи сюжетных событий, предшествует ей.

*      *      *

Сразу же после того, как предвосхищающая реминисценция в романе Антропова выявлена, - возникает вопрос: почему же появилась реминисценция - именно из этого, а не какого-либо другого фильма Гайдая? Мы видели, что в случае романа "Брат герцога" выбор источников реминисцирования - был тщательно мотивирован.

Не приходится долго искать ответ: выбор этот обусловлен тем эпизодом кинокартины, в котором Шурик - во второй раз встречается с шофером санитарной автомашины, благодаря чему и удалось успешно провести операцию с мнимой "эпидемией ящура". Это - эпизод пребывания... в сумасшедшем доме после обильных возлияний, подстроенных герою испугавшимся разоблачения Сааховым на свадьбе у прокурора.

Этот эпизод - имеет прямое отношение к историческим событиям, отраженным в романе "Герцогиня и "конюх". Причем это касается обеих его составляющих: и алкогольной, и психиатрической.

Находящиеся в фаворе князья Долгорукие - СПАИВАЮТ юного императора Петра II: чтобы сделать его в своих руках безвольной марионеткой. Действие второй части романа, в которой появляется Петр II, и начинается с того, что мальчик плохо чувствует себя после вчерашней попойки:

"...Император был еще не одет. Он вскочил с кровати, потому что его юная голова нестерпимо болела, а болела она потому, что накануне его напоил чуть не до бесчувствия князь Иван Долгорукий.

- Иван... Ваня... худо мне что-то!.. - подошел Петр Алексеевич к Долгорукому, храпевшему на двух вместе составленных креслах...

- Силушки нет, как трещит голова, Ваня! - жалобно произнес Петр Алексеевич.

- Ничего, государь, это мы сейчас вылечим, - тряхнул головой наперсник юного императора, хотя тоже чувствовал себя отвратительно.

- И зачем это ты мне так много вина наливал вчера!.. - с легкой досадой попенял император.

- А не пить, государь, вы не могли: кто же из смиренных рабов дерзнет прикоснуться к вину, раз сам августейший цезарь не делает этого? - улыбнулся наглой улыбкой князь Иван Долгорукий...

- А чем же ты будешь лечить твоего августейшего цезаря, князь Иван?

- Сначала доброй чаркой мальвазии, а потом - свежим воздухом, государь. Не улыбается ли вам мысль поехать за Преображенское, слегка поохотиться?...

Петр Алексеевич рассмеялся и жадно, мелкими глотками осушил кубок до дна.

- Ух, хорошо! - переводя дух, воскликнул венценосный отрок. - А то во рту было сухо.

- Теперь и голова пройдет, государь..."

*      *      *

Но оказывается, что на этот раз - похмелье было симптомами начавшегося заболевания оспой, от которой император и умер:

"...Завтрак начался, но никакого веселья не было. Князь Иван Долгорукий, сидевший рядом с Петром Алексеевичем, усиленно подливал ему в кубок вино.

На охоту все отправились уже в состоянии изрядного опьянения...

Преследуя с борзыми лисицу, Петр Алексеевич упал с лошади и по горло провалился в большой сугроб снега.

Бирон первый помог императору вылезти из снега.

- Что это со мной? Как мне худо!.. - произнес Петр Алексеевич слабым голосом.

- Вы озябли, ваше величество!.. Вы дрожите, как в сильнейшей лихорадке.

- Да, да... мне холодно... Ах, как болит голова! И круги все красные перед глазами...

Императора отвезли в охотничий замок. Там он выпил насильно еще вина, и ему стало совсем скверно. Его колотил ужаснейший озноб, глаза покраснели, на лице появились ярко-багровые пятна.

- Скорее, скорее во дворец!.. Доктора!.. Я, кажется, умираю... - пролепетал он в полубредовом состоянии..."

И наоборот: заболевание царя Петра, сведшее его в могилу, воспринимают как следствие того, что Долгорукие приучили его к вину:

"...В то же самое время между Долгорукими - отцом, сыном и дочерью - в глубине спальни полушепотом шло бурное объяснение.

- Щенок!! - грозно подставляя огромный кулак к полупьяному лицу своего сына Ивана, хрипло прошептал Алексей Долгорукий. - Это все благодаря твоим проклятым кутежам мальчишка заболел.

Князь Иван отшатнулся, но, нахально глядя прямо в лицо отцу, ответил:

- Да не вы ли сами, батюшка, приказывали мне: "Развлекай молодого царя"? Ну, я его и развлекал..."

Срв. в фильме Гайдая лекцию, которую читает усваивающим вакцину похитителям санитар, одобряемый и поддерживаемый персонажем Г.Вицина: "Вирус ящура особенно успешно развивается в организме, ослабленном алкоголем... Излишествами всякими нехорошими..."

*      *      *

И - симптомы психического расстройства, сопровождающие "делириум тременс" - "белую горячку" (срв. в романе - противоположый эпитет в названии болезни: "черная оспа"); симптомы, которые лицемерно перечисляет врачу-психиатру товарищ Саахов: "Все время рвется кого-то спасать... Бредит о какой-то похищенной девушке..."

В романе этому соответствуют - бредовые видения, которые одолевают умирающего императора:

"Бедный полуребенок, император Петр, в беспамятстве метался на своей пышной кровати.

- Душно мне!.. Это ты, прекрасная гречанка?.. Ах, берите медведя! Он меня съест! Ой, боюсь, боюсь!.. - кричал он диким голосом, вскакивая и сбрасывая с головы "ледяной колпак"...

Князь Долгорукий подошел к венценосному страдальцу. Тот хрипло дышал, поводя широко раскрытыми глазами, в которых светилось бредовое безумие, и лепетал:

- Пустите меня, крамольники! Кто смеет держать за грудь самого цезаря?! Я - бог! Я вас всех велю казнить! Зачем вы льете смолу мне на голову?.. А-ах!..

...Шум, послышавшийся из спальни Петра Алексеевича, прервал работу по составлению подложного царского тестамента.

Алексей Долгорукий побледнел и, шепнув "мастеру": "Работай!" - бросился в опочивальню императора.

Тот стоял в рубашке посредине спальни и кричал:

- На колени, злодеи! Император-цезарь приказывает вам повиноваться его воле!..

А страшные печати зловещей "черной смерти" все победнее и победнее разгорались на лице венценосного страдальца..."

*      *      *

С другой стороны, в повествовании прочерчивается линия симптомов психического расстройства - у Анны Иоанновны. Оно выражается, прежде всего, в овладевающих ею тревожных состояниях:

"...И в это-то вот время то, что составляло отличительную черточку ее характера - суеверие, достигло наивысшего напряжения.

Случайно горящие три свечи приводили ее в ужас.

- Вон одну! Вон! - кричала герцогиня на своих придворных.

Если же к этому злосчастному предзнаменованию примешивалось еще заунывное вытье ветра в старых печах Кетлеровского замка, несчастная Анна Иоанновна совсем падала духом, тряслась, бледнела.

"Смерть... Неужели я должна умереть, когда меня так тянет к иной, блистательной жизни?" - мелькала у нее страшная мысль.

Она глубокой ночью подымала трезвон, призывала к себе то одну, то другую гофмейстерину, приказывала зажечь все канделябры и рассказывать ей какие-нибудь "сказания", но только не мрачного характера..."

Общая характеристика психического состояния императрицы, данная здесь, - иллюстрируется затем отдельной сценой:

"...И в это время - был уже одиннадцатый час ночи - в старых печах кетлеровского замка послышался скорбный, заунывный вой...

"У-у-у!.. А-а-а!" - доносились тоскливые звуки.

Анна Иоанновна побледнела. Она бросилась к Бирону и, охватив его шею своими пышными руками, затрепетала на его груди.

- Ты слышишь? Слышишь? - воскликнула она. - Опять этот страшный вой... Спаси меня, Эрнст, я не хочу умирать... Господи, как мне страшно!..

- Анна... милая моя!.. - актерски-сладким голосом воскликнул Бирон. - Приди в себя... придите в себя, ваша светлость...

"Ах!" - тихо пронесся чей-то подавленный шепот отчаяния за портьерой.

Анна Иоанновна, оттолкнув от себя Бирона, стояла в позе холодного ужаса, с широко раскрытыми глазами.

- Ты слышал? Слышал? - пробормотала она.

- Что? Я ничего не слыхал... - голос Бирона тоже задрожал.

"Ах, эти проклятые бабы! - промелькнуло в его голове. - Они могут хоть кого свести с ума своими нелепыми страхами!.."

- Там... за портьерой... кто-то плакал и кричал страшным страданием, - продолжала лепетать Анна Иоанновна..."

Это была, однако, не галлюцинация (за портьерой скрывалась та самая влюбленная в Бирона баронесса фон Клюгенау, которая была изгнана потом с помощью алхимика Джиолотти) - но искаженное восприятие действительности; фантастическая интерпретация реально существующих стимулов.

Отметим, что, находящиеся в разных частях повествования, два этих последних фрагмента соотнесены между собой одним и тем же начинающим их выражением: "И в это-то вот время... И в это время..." - означающим, однако, в соответствии с характером содержания фрагмента, в каждом случае разное: эпоха, период жизни человека - и определенный, конкретный момент времени.

*      *      *

К этому прибавляются кошмарные сны (и тоже... отягченные пристрастием к алкоголю):

"Она только что отобедала и потому была весьма изрядно возбуждена. Привыкшая и всегда пить довольно неумеренно, Анна Иоанновна на этот раз постаралась особенно. От нее несло запахом вина и ее излюбленными духами (мускусом)...

Несколько раз, чтобы успокоить себя, она подкреплялась стаканчиками вина, и с каждым новым приемом отравы у нее становилось легче на душе...

С большим трудом ей удалось заснуть... Сначала сон был тревожный, часто прерывающийся. Анна Иоанновна вскакивала на постели и кричала диким, испуганным голосом: "Ой, ой!.. Пусти!" Но постепенно она успокоилась, и вскоре сон перешел в глубокий.

И страшное, диковинное стало сниться ей...

Анна Иоанновна громко вскрикнула и проснулась. Она хотела вскочить с кровати, но не могла... Какая-то непреодолимая сила тянула ее возбужденную вином голову к подушке. И она снова забылась сном, тем больным, кошмарным сном, который часто мучил ее и довел до серьезных припадков, которые тогдашние врачи не умели определить, на которые теперешняя медицина определяет приступами histeria magna..."

Приведенный в тексте романа 1903 года латинский термин - "histeria magna" ("Одна из форм тяжкого нервного заболевания", - как поясняет сам автор) - соответствует латинскому названию мнимого заболевания Шурика, звучащему из уст врача-психиатра - персонажа все той же замечательной актрисы Нины Гребешковой, которая играла роль хозяйки дома в южном курортном городке в фильме "Спортлото-82".

*      *      *

В одном случае у собеседника герцогини - прямо возникает подозрение, что она... сходит с ума:

"...Анна Иоанновна вдруг схватилась за сердце.

- Что с тобой? Тебе худо? - испуганно вскочил фаворит.

- Шаги... шаги... Это - его шаги? Да?.. Он идет! Идет!

Анна Иоанновна вскочила со стула. Бирон побледнел.

- Кто он? О ком вы говорите?.. Ваше высочество, это плохо, если вы еще до вступления на российский престол сойдете с ума. Тогда мне не миновать каторги...

- Эрнст, милый, я не знаю, что со мной, но чувствую, что меня обволакивает какая-то странная, непостижимая сила! Ах смотри, он!

- Черт возьми! Кто "он"?! - вскакивая, бешено закричал Бирон. - Вы решили и меня свести с ума?..."

И вновь, это не видение, а преувеличенно воспринятая расстроенным вображением персонажа реальность: "он" - это действительно приближающийся к покоям герцогини тот самый алхимик Джиолотти, при каждой их встрече оказывающий на ее расстроенные нервы подобное трамвирующее воздействие.

*      *      *

Вообще же, надо сказать, это выражение - "сойти с ума" - в переносном значении, в качестве гиперболы, лейтмотивом проходит через все повествование (один такой случай мы уже встретили в предыдущей беседе Бирона с Анной Иоанновной):

" - ...Да ты, любезный лошадник, С УМА СОШЕЛ! - расхохотался Мориц...

- А где же Петр Михайлович? И он не едет. Да что они все, С УМА ПОСХОДИЛИ, что ль?...

- То есть как это: я вмешался в "курляндское дело"? - первым нарушил тягостное молчание Бестужев. - НЕ СОШЛИ ЛИ ВЫ С УМА, мой любезный друг Эрнст Иванович?...

- Бирон! ВЫ С УМА СОШЛИ! Ведь вы - интимный друг русской царевны!...

Анна Иоанновна всплеснула руками:

- Да ты что, Эрнст? РЕХНУЛСЯ в Москве, что ли? Какое "величество"?

- Нет. Я НЕ СОШЕЛ С УМА, хотя от радости за вас это было бы и неудивительно. Я... я привез вам корону, императорскую российскую корону".

Вот вся эта-то общность мотивов в романе и в фильме - и обусловила, видимо, появление в повествовании 1903 года кинематографической реминисценции. Фамилия его автора... всего лишь одной буквой отличается от фамилии председателя КГБ СССР Ю.В.Андропова, и это тоже должно было сказаться на разработке мотивно-реминисцентной оркестровки этого произведения.

В брежневские времена печально известное учреждение это боролось с диссидентами - с помощью фальсифицированных психиатрических диагнозов: что и отразилось, по мнению некоторых зрителей, в сцене принудительного лечения героя в фильме Гайдая "Кавказская пленница, или Новые приключения Шурика".

*      *      *

Еще раз вернемся к эпизоду с уколом, в котором эта реминисценция получает свои окончательные очертания. Этот эпизод одновременно является - и своеобразным комментарием к самому феномену таких художественных предвосхищений. Алхимик Джиолотти ведь экспонирует в нем способность к предвидению будущих событий, которой он, якобы, обладает.

Эту предполагаемо наличествующую у него способность - он и употребляет, чтобы спасти своего покровителя:

"... - Моя милая Эрнестина! Что с тобой, моя прелесть? - произнес Бирон и хотел было подойти к лошади.

Но дорогу ему загородил Джиолотти.

- Оставьте! Ни шагу далее, Бирон! - властно произнес он.

- Это почему же? - вспыхнул фаворит.

- Потому что здесь ваша смерть...

- Где? - вздрогнул и затрясся Бирон.

Джиолотти тихо шепнул ему:

- А видение на стене забыли?..."

Он проделывает этот фокус с предсказаниями на протяжении повествования не первый раз, но данный эпизод со злонамеренной порчей лошади Бирона - представляет собой не что иное, как вариацию сюжета пушкинской "Песни о вещем Олеге". "...Но примешь ты смерть от коня своего", - предупреждает русского князя кудесник куда более ранней исторической эпохи. Но тоже: являющий собой парадигму, образующий извечную, повторяющуюся во все эпохи пару - колдун и властитель.

В пушкинской балладе - тоже... наличествует несостыковочка в предсказании: кудесник предсказывает смерть "от коня", а князь умирает - от змеиного укуса! Сложись все иначе, не послушайся герой баллады "кудесника", не расстанься со своим любимым конем - и никакого несчастья бы не случилось.

Мне всегда, еще с детства, когда я читал это стихотворение Пушкина, - казалось, что "волхв" - подстроил эту катастрофу, обрек князя на смерть (быть может, чтобы - отомстить ему за что-то; за тех же "неразумных хазар", "села и нивы" которых в момент их встречи герой стихотворения собирается разорить?); а князь - малодушно пошел у него на поводу.

У Пушкина причиной смерти - служит укус змеи, выползшей из черепа павшего коня; укол, сделанный лошади, - тоже некая вариация... змеиного укуса. Но в романе "предсказание" модернизировано: если в переданной Пушкиным легенде оно совершается с помощью слов, то здесь - с помощью... "ВИДЕНИЯ НА СТЕНЕ".

То есть: некоего аналога... демонстрируемой в кинозале кинокартины. Тоже - некоего видения... из будущего, проникающего - в словесные произведения прошлого, несущего в них отчетливую весть о себе.