Берли вышла на охоту
/в глазах - жара, в мозгу - метель\
шорты еле прикрывают чулки,
куртка слишком велика,
в берете обвисло перо от птицы
пойманной как то братом в детстве
в зоосаде Кёнегсберга
оно стало символом ее побед
над собой и над тем, кто ушел
не дождавшись ее костра,
но снесла на алтарь памяти,
положила как в банк
и теперь снимает проценты со всех,
кто придет в ее ночь
Расходясь, разлетаясь, рябясь, как круги от весла // между весел - блюда, между яблок и слив, словословия слив, головой в седьдерей два крыла расстелив / ангел спит, как рождественский гусь, в клюкве возле стены в облаках простыни, белых соусов дым // друг за другом вослед за белилами лет достигая ума, продолжаясь зима, гонит белую мглу
Здесь, в палате шестой
Встав на страшный постой
В белом царстве спрятанных лиц
Ночь белеет ключом // пополам со врачом
А мир живет, как старый однодум и снова что-то мутное бормочет \ покуда мы приравниваем ум к пределам и деяниям на ощупь, покуда глаз лежит отдельно от лица на блюде, он зрит в свое владенье через время, что съело свое темя теми, что лиц своих уже не помнят, а мертвеца едят с лица, а не с хвоста - не новость, где с притчею мораль дружна, а мир не дружен, потому как полушариев окружен, на плоском блюде зренья разделен.
А Беркли ходит все по кругу, с фарфоровым лицом незрячим личиной смерти, причиной жизни, как следствием любви ее погребены, решеткой обнесенной белеет монумент, краснея на закате сонц щеками, она сама уже из камня и не имеет права жить; и некого уже ожить - звонком извлечь одушевленно из недр каменоломни. А я все говорю ... как будто панихидно белые слова шипят ехидной но в строк сбивая букв когорту с красною строки - сужает к горлу круг мрамора аорта, Белые стихи.
Стихия смерти. |