Ваган Каспарович Субашиев. Воспоминания о недалёком прошлом

Детство и отрочество

Я родился восемнадцатого ноября тысяча девятьсот шестнадцатого года в Ростове на Дону в большой, чисто армянской семье, члены которой, как и многие ростовские армяне, обрусели. Это, в частности, проявилось в том, что во многих документах родители и дети значились Субашиевыми. В то же время в метриках и в бумагах церковного характера они записаны Субашьянами.

В Ростове много армян, это объясняется тем, что в восемнадцатом веке Екатерина Вторая даровала армянам, желающим переселиться из Крыма, земли на Нижнем Дону. Так был основан армянский город Нор - Нахичеван на Дону, расположенный рядом с Ростовом. После революции 1917 года, Нахичеван превратился в Пролетарский район города Ростова.

Мой отец - Каспар Авдеевич, 1866 года рождения, получил начальное образование в армянской школе. С ранних лет служил приказчиком, а в конце 19го века завёл собственное дело, оптовую торговлю стройматериалами, одновременно был агентом страхового общества. Бережливость и трудолюбие способствовали успешному ходу его дела, а женитьба на дочери процветающего купца, почётного гражданина Ростова Келле - Шагинова Евгении укрепили его положение. Старшая среди своих пяти братьев, она заменяла им рано умершую мать и в этом была помощницей Ивану Матвеевичу Келле - Шагинову. Все дети получили хорошее общее и музыкальное образование. Дома они нередко устраивали концерты струнного квинтета.

Моя мать, Евгения Ивановна, родила и воспитала пятерых дочек и троих сыновей. Я был младшим из этого большого семейства. Мама была на десять лет младше отца, но из - за более полного образования оказалась хорошей помощницей, и дела Каспара Авдеевича пошли настолько успешно, что он построил на Садовой улице Ростова, недалеко от вокзала, большой каменный дом, во дворе которого была конюшня и амбары, а на первом этаже помещалась контора. В последствии отец приобрёл дачу вблизи Геленжика, на которую летом выезжала вся семья.

Всего этого я практически не помню, т.к. в начале 1918 года дом и дача были реквизированы, и семья переехала в небольшую съёмную квартиру. Отец стал агентом по снабжению, потом бухгалтером и счетоводом. Каспар Авдеевич был глубоко верующим и нас, детей, - меня, брата Ваню и сестру Маргариту регулярно водил в армянский собор, расположенный в центре Нахичевана. Собор являлся большим, красивым храмом, богато обставленным внутри. Вокруг него было много деревьев, кустов и древних могил с памятными досками. Мы - дети часто играли там, с интересом и некоторым страхом ходили вокруг плит и склепов. В тридцатые годы этот собор, как и большинство церквей ( четыре армянских и несколько русских ) были разрушены, а на их местах построены очень мало привлекательные постройки.

Мама выделялась скорее не набожностью, а добротой и уравновешенностью, полностью отдавала себя ( особенно после революции ) всестороннему воспитанию детей. Она много читала русских классиков, знала французский, довольно хорошо играла на пианино, которое сохранялось у нас в доме даже в мою бытность. После революции достатка в семье не было, средством существования служила только зарплата отца, т.к. дочери были малы, а старшему сыну Авдею было всего десять лет.

С 1923 года вся семья, кроме старщих сестёр Марьяны и Устиньи, стала жить в жактовской квартире из трёх комнат и полутёмной кухни на первом этаже дома Љ3 по 25ой линии. Квартира не имела водопровода, во дворе располагалась колонка и общая для всего дома уборная на два очка. Вначале во дворе почти не было растительности, и только через два года посадили несколько деревьев, а мы сделали клумбы под нашими окнами. Отапливалась квартира двумя печками, которые топили каменным углём, запасаемым летом в сарае. Восьми лет я пошёл в школу, естественно, русскую.

Дома до этого отец пытался учить меня армянскому по букварю. Он, как и мама, хорошо знал армянский, но в семье и в окружении большей частью разговаривали на русском. Я вырос, не зная армянского. Вначале это не ощущалось, как пробел в образовании, и только много лет спустя я стал чувствовать свою ущербность, как армянина. Стимула для овладения армянским не было, даже наоборот, до 1935 года была тенденция руссификации : раз ты говоришь на русском и воспитан на русской культуре, тебе армянский ни к чему.

Во дворе, в одном из сараев кустарь дядя Лёва с помощником Емельяном изготовлял сапожный крем : варил на примусе в выварке, разливал по банкам, запаковывал в картонные коробки, которые и сдавал для реализации в магазины. Мальчишкой девяти лет, я любил забегать к нему в сарай и постепенно приобщился к их производству. Мне стали доверять клеить этикетки, расставлять и закрывать банки после застывания крема и запаковывать банки с кремом в картонные коробки. Изготовление высококачественного крема имело свои секреты, которые знал только дядя Лёва. После застывания в банке, поверхность должна была быть блестящей, без матовых пятен. Особенно ценилась блестящая поверхность с выступающими волнистыми образованиями. Вообщем, кустарное производство ( см.¹ ) вовсе не означало, как мы часто думали некачественное. Дядя Лёва был добр ко мне. Как - то раз подарил пару голубей, потом золотую рыбку, угощал мороженым.

До поры до времени наши отношения строились на моём энтузиазме. Через два года дядя Лёва купил дом на двенадцатой линии и организовал там в сарае производство крема. Хождение туда отнимало пятнадцать - двадцать минут, и я стал приходить в свободное от школы время, уже как на работу. Дядя Лёва в конце каждого посещения выдавал мне серебрянный полтинник, хотя никакого уговора не было. Так началась моя трудовая деятельность.

Родители снисходительно относились к моей работе и не отбирали у меня заработанных денег. Помню, я накопил десять рублей, на которые купил с помощью мужа моей сестры - Сени Терекова, скрипку. Сеня был скрипачом, играл в оркестре кинотеатра " Спартак ". Тогда кино ещё было немое, и для музыкального сопровождения существовали оркестры. В " Спартаке " это был, по сути, малый симфонический оркестр профессиональных музыкантов. Часто игралась классическая музыка. Увертюры из опер, сопровождающие кадры погони и битв, особенно мне запомнились. Сеня стал учить меня музыкальной грамоте и игре на скрипке. В дальнейшем я продолжил учёбу, занимаясь, правда, всего один год в музыкальной школе. Это привило мне любовь и, в какой - то мере, знание музыки, но не более.

Конечно, я в школе стал октябрёнком и пионером. Наша школа была подшефной крупного завода сельхозмашин " Красный Аксай ". Школьники часто ходили в цеха шефов. Поскольку пионерская организация была при заводе, я, как активный пионер, в шестом и седьмом классе стал регулярно ходить в цеха. Старших пионеров комсомольская организация завода привлекала для агитационной работы. Мне довелось быть в так называемой " лёгкой кавалерии ": группы из трёх пионеров, курируемое вожатым - комсомольцем, рабочим завода.

Шла авральная работа по выполнению плана, выпуска уборочных машин. На заводе то в одном, то в другом цеху не хватало металла какого - то профиля или каких - то деталей, изготовляемых часто в соседнем цеху. Наша задача была разыскать недостающее. Однажды мы, снабжённые бумагой комитета комсомола, отправились на розыски некоторых профилей металла на завод " Ростсельмаш " - крупнейший завод отрасли. Явились к главному инженеру, потом с его разрешения, пошли по цехам. Что - то нашли и получили разрешение на передачу найденного на наш завод. Конечно, это были крохи в масштабе завода, и взрослые просто снисходительно относились к нашей миссии. Ясно, что плохую организацию на заводе пытались компенсировать различным энтузиазмом, в том числе детей. Ещё один вид деятельности " лёгкой кавалерии ".

В цехах существовали ларьки, в которых продавались папиросы и коробочки с едой. Мы, получив сведения от начальника цеха о прогульщиках, нарушителях дисциплины, об ударниках, изготовляли наклейки с соответствующим осуждением или похвалой того или иного рабочего. Естественно, мы, пионеры, были горды этой работой и делали её с энтузиазмом. Вожатым нашего пионеротряда был рабочий, комсомолец завода, красивый стройный юноша с еврейской краткой фамилией. В нём чувствовались ум и политический энтузиазм. Он был членом комсомольской комунны рабочих завода - девушек и юношей, живших общим бытом в предоставленной заводом большой квартире. Романтический облик членов комунны порождал у меня чувство зависти и желание быть таким же.

Я даже строил планы уехать из Ростова от семьи в центр России (почему-то в Актюбинск) и начать там свою рабочую комсомольскую жизнь. В 1929 - 1930 году много говорили о соцсоревновании, внедряли его всюду, в том числе и в школе. Будучи в шестом - седьмом классе я решил развернуть соревнование по учёбе и участию в общественной работе между звеньями в нашем классе. Организовал красочную доску хода соревнования и не на шутку жил этим. Учительница литературы как - то сказала, что я горел идеей соревнования. Моя общественная активность была замечена, и в 1930 году меня приняли в комсомол, а весной 1931 года комитет комсомола решил включить меня в бригаду, отправляемую для проведения коллективизации. Только возражение моего отца избавило меня от этого, как я понимаю, весьма опасного предприятия. Я же был очень недоволен вмешательством отца, но на большее не решился.

В школе часто велись опросы о социальном положении родителей. Большинство моих соклассников были дети рабочих, и я рано почувствовал свою ущербность, как сын служащего, да ещё с не ясным для меня, но явно не пролетарским, прошлым родителей. Этот рок долго и в дальнейшем висел надо мной и формировал мою психику.

[ к оглавлению]

Юношество

Осенью 1934 года я поступил на последний курс рабочего факультета в родном городе. В нашей группе кроме таких как я, уже поработавших на заводе, были молодые ребята, пришедшие после девятого класса обычной школы. Они были лучше подготовлены, но уступали в серьёзности по отношению к учёбе. Я довольно хорошо успевал по физике и математике и сразу же взял на себя помощь отстающим. К окончанию рабфака у нас образовалась группа из пяти человек, решивших поступать в Ленинградский Политехнический институт на специальность " физические основы электротехники ". Все пятеро, в прошлом электромонтёры, закончив раб-фак, стали усиленно готовиться к вступительному экзамену.

После успешной сдачи экзамена нас пригласили на собеседование с директором. По отметкам я был вторым из пятёрки. Кроме меня всех зачислили, мне же было отказано с формулировкой : за отсутствием мест. Как я понял, истинная причина состояла в социальном происхождении. Это следовало из того, что после ответа на вопрос об имущественном положении родителей до революции, в котором я сказал : отец имел каменный дом, директор прекратил беседу.

Мне предстояло возвратиться в Ростов с неясной перспективой о будущем. Это, конечно, очень меня опечалило, но не ожесточило. Внутренне я даже оправдывал решение директора, как торжество социальной справедливости. Вот каковы были плоды пионерско- комсомольского воспитания. Как тогда говорили, в стране шла острая классовая борьба. Только что убили Кирова, и я, как многие, полностью верил официальной версии и пропаганде. Источника другого мнения для меня не существовало.

Дома отец был сдержан, мама вообще не касалась политики. Со старшими сёстрами и братьями я общался мало, а если что-то замечал, идущее вразрез официальной пропаганде, то с некоторым высокомерием относил это к остаткам буржуазного сознания ( которым мне не следует поддаваться ) или просто к тому, что я мало знаю. Неудача с поступлением в институт даже укрепила моё желание продолжать учёбу. Поэтому, вернувшись в Ростов и поступив работать электромонтёром на комбинат " Рабочий ", я сразу же подал заявление в Заочный Индустриальный институт.

Был зачислен и начал аккуратно выполнять письменные задания по математике, химии и физике ; ходить на консультации. На комбинате я активно включился в комсомольскую жизнь. Скоро был выбран в комитет комсомола и делегатом на районную комсомольскую конференцию. Конференция проводилась с большим размахом, в театре с хорошим буфетом. Делегатам подарили только что вышедшую книгу Островского " Как закалялась сталь ". Выступления на конференции были довольно острые : кого - то клеймили, исключали, разоблачали. Всё это укрепляло во мне социалистическое сознание и желание следовать примеру Павки Корчагина. )

А в городе и стране остро ощущалась нехватка продуктов, в том числе хлеба. Возник лозунг : " Сберечь от расхищения зерно от колосков на полях до элеваторов ! " Нас - комсомольцев - посылали охранять зерно в позднее время суток в порту и при перевозке зерна из порта на элеватор. Я не помню случая, когда мы выявили или предотвратили хищение, хотя, может быть, наше присутствие кого - нибудь отпугнуло. Весной 1936 года в известной речи прозвучали слова Сталина : " Сын за отца не отвечает " ( см. ² ) . Надо ли говорить, насколько для меня они были существенны. Сразу же возникло желание повторить попытку поступить в тот же ЛПИ.

[ к оглавлению]

ЛПИ и предвоенные годы

Осенью 1936 года я успешно сдал вступительный экзамен и был зачислен студентом общетехнического факультета ЛПИ. К этому времени у меня выработался повышенный интерес к физике. Большое впечатление произвело сообщение в " Правде " о Всесоюзном съезде физиков и докладе академика А.Ф.Иоффе на нём. Поэтому после второго курса, когда определялась будущая специальность, я избрал физико - механический факультет. Учился я прилежно, продолжал активно заниматься общественной работой. Жил в общежитии, полностью на стипендию ( примерно 40 рублей в месяц ).

Питался, естественно, очень скудно : в день позволял себе потратить на еду 85 копеек. Суп и каша в студенческой столовой, 600 грамм серого хлеба, кусочек сахара к чаю, иногда немного сливочного масла. Родные мне помочь не могли, да я и не считал возможным к ним обратиться. При случае удавалось, правда редко, подработать на разгрузке вагонов. В стране шло разоблачение троцкистов - зиновьевцев, аресты. У нас на комсомольских собраниях разбирали дела комсомольцев, родные которых были арестованы. Требовали отречения от родителей. Робкие слова некоторых, не веривших во вредительскую деятельность отца ( матери ) и не соглашавшихся отказаться от них, пресекались чётким заявлением : " Органы у нас не ошибаются ". В этой обстановке истерии я почувствовал себя виновным и как - то на собрании вышел с покаянием : я виноват перед комсомолом, не заявил о доме моего отца. Моё очень взволнованное, невнятное выступление к счастью не имело видимых последствий.

Надо сказать, что политические процессы тридцатых годов у меня, как наверное и у многих, рождали множество вопросов и сомнений. Было непонятно, как это герои и организаторы революции становились предателями, агентами империализма, организаторами террактов. В какой-то мере аргументом, заставившим всё же верить официальным обвинениям, было покаяние самих подсудимых и безоговорочное признание выдвинутых против них обвинений руководителей компартий всего мира. Ко всему этому добавлялись раболепные заявления писателей и артистов, имеющих мировую славу. Невозможно было представить, как это выяснилось уже после краха советской власти и социалистического режима во многих странах, что вся эта беспрецедентная ложь была организована огромным аппаратом подавления и пропаганды на деньги рабского труда советского народа.

Уже на втором курсе я стал активно работать в научно - техническом кружке. Со своим товарищем Сергеем Гофшфельдом я даже написал работу об ошибках в физических измерениях. На конкурсе студенческих работ она получила поощрение : мы были премированы экскурсией на теплоходе в Москву. Финская война застала меня на четвёртом курсе. Из студентов старших курсов стали формировать группы из двух - трёх человек для обслуживания высокочастотных установок, посылаемых на фронт для лечения на месте обмороженных. В одну из групп был включён и я. Начал усиленно готовиться, осваивать работу на установке, но к моменту отправки на фронт мой напарник Моня Рывкин заболел, и отправка задержалась, а потом отпала необходимость посылки нашей группы : война заканчивалась. Несмотря на внешнюю общительность, внутренне я чувствовал себя довольно одиноким. Поглощённый идеей поиска смысла жизни я в то же время не мог об этом говорить с родными и приятелями, считая, что меня не поймут, ибо большинство живёт по инерции и глубоко об этом не задумывается. Чувство ущербности моего социального происхождения ( как бы ) вины обостряло внутреннее одиночество. Поэтому я со школьной скамьи мечтал о подруге, с которой можно всем поделиться и прожить всю жизнь. Конечно, за этим стояла и естественная тяга юноши к девушке. Хотя я много жил в достаточно грубом рабочем окружении, внутренняя закрытость способствовала тому, что я не стремился к лёгким, мимолётным встречам.

На втором курсе, приметив девочку с соседнего потока, которая мне очень понравилась, я решил, что это моя судьба. Мои представления о любви складывались под влиянием литературы классиков и из слов, услышенных на уроке биологии в ФЗУ : Н.К.Крупская дала такое определение : " Любовь - это воздушный замок на материальной основе ". Такой красивый замок я хотел бы построить. Целомудренное отношение к любви у меня выработалось, несмотря на довольно грубое просвещение о взаимоотношениях с женщинами, полученное ещё в сарае по варке крема и от сверстников. Я не выносил цыганских романсов и эстрадных певиц, многократно повторяющих "люблю", считая, что это оскорбляет интимное чувство.

Девочка была жгучей брюнеткой. Её называли Аничкой Лосевой, она долго стеснялась назвать мне своё настоящее имя Нехама, которое в документах она всегда сохраняла. Аня была младшей дочерью Боруха и Берты Лосевых, приехавших из города Торопец в двадцатые годы на постоянное место жительства в Ленинград. Еврейская национальность Анички никак не уменьшала моё расположение. Забегая вперёд, скажу, что трое моих сестёр были замужем за армянами, одна за евреем, оба брата и одна сестра за русскими. Школа и пионерская организация привили мне чувство интернационализма. Я стремился сблизиться с Аничкой, приглашал её в филармонию, театр , помогал в занятиях, стал бывать у неё дома, вообщем, всегда стремился быть с ней рядом. Несмотря на множество поклонников, окружавших её, я твёрдо шёл к своей цели. Когда мы были в доме отдыха на Кировских островах по студенческим путёвкам, преодолев стеснение, я объяснился и вроде нашёл отклик. Вообщем, сближение продолжалось, и на четвёртом курсе мы поженились.

Нам было далеко не просто. Я жил в общежитии, Аня с сестрой - студенткой и родителями в небольших двух комнатах в коммунальной квартире. Семья Ани была малообеспеченной, работал только отец, не имевший образования. Одевались скромно, вещи от старших сестёр ( их было две ) переходиле младшей - Ане, которая с седьмого класса бегала по урокам, чтобы пополнить бюджет семьи. Перед женитьбой Аня поставила условие : я должен приобрести себе костюм и пальто. Тогда это было трудно не только из - за отсутствия денег даже на оплату по госцене в пошивочной. Туда нужно было занимать очередь с вечера, часто без надежды на успех. Чтобы заработать, я все каникулы работал : ремонтировал рентгеновские пульты на заводе " Светлана ", обивал ящики, перетаскивал книги в библиотеке института. Свадьбы мы устроить не могли : сходили в ЗАГС, а дома скромно поужинали с родителями.

Наступило распределение. Меня как инженера - физика направили в лабораторию завода " Буревестник ", Аню как инженера - конструктора в конструкторское бюро металлического завода им. Сталина. В конце пятого курса я перебрался жить в семью Лосевых. Нам выделили кровать за ширмой в общей семнадцатиметровой комнате. К скромному питанию мы привыкли. Вскоре всё разрешилось - началась война, и я ушёл на фронт. Вернёмся несколько назад. В 1938 году в Ростове был арестован муж моей сестры Гайк Султан - Шах, работавший экономистом в Управлении Северной Кавказской железной дороги, по клевете о вредительстве. Полугодичное пребывание в заключении, сопровождаемое избиением и шантажом ( не признаешь своей вины, арестуем жену и детей ), к счастью его не сломили. Он отказался оговорить себя, признаться в несуществовавшем вредительстве ( см. ³ ). Его выпустили. Может быть сказалось то, что моя сестра Ашхен обращалась всюду куда можно, вплоть до наркома ж.д. Кагановича ( Ашхен тоже работала в системе ж.д. врачом ). Гайк был очень скромным, лояльным к советской власти человеком. Недаром он уже после войны вступил в КПСС, был пропагандистом и награждён орденом Ленина. Несмотря на то, что семья Субашиевых материально существенно пострадала от революции 1917 года, мои сёстры и братья, как и мама вполне лояльно относились к советской власти. Достаточно сказать, что из восьми детей семеро стали активными членами КПСС, шестеро получили высшее образование, пользовались уважением и успешно работали каждый в своей области. Сын моей сестры Сусанны - Арсен 1926 года рождения погиб, сражаясь с немцами под Владикавказом. Старший сын Ашхен - Сандро, тоже 1926 года рождения воевал в Белоруссии, был тяжело ранен, сейчас инвалид войны 1ой группы. Муж младшей сестры Маргариты - Гриша Копелевич почти всю войну был на фронте, тоже тяжело ранен. Но вернусь к собственно моей жизни.

Как я говорил, уже со второго курса определилась моя специализация - техническая физика. На четвёртом курсе я проходил преддипломную практику в Физико - Техническом институте АНСССР в лаборатории академика А.Ф.Иоффе под руководством тогда доцента Владимира Максимовича Тучкевича. Он занимался исследованием твёрдых, как тогда называли, выпрямителей, и я подключился к этой работе. Вскоре сформировалась тема будущей дипломной работы : " Запирающий слой селеновых выпрямителей ". Работа в лаборатории меня очень увлекала, я приобщился к удивительному, интересному миру знаний, к обстановке творческого доброжелательного коллектива. Владимир Максимович уделял мне большое внимание, многому научил и в то же время не стеснял моей самостоятельности. Я отвечал усердием и трудолюбием, работал в лаборатории допоздна, много больше положенного времени. Когда подошёл срок защиты диплома, у меня по существу всё было готово. Защита была назначена на 28 июня 1941 года. В то время было принято представлять дипломную работу, написанную от руки. 22 июня в десять утра я сидел за столом, дописывая набело дипломную работу. Предстояло ещё её сброшюровать и переплести. И вот по радио объявляют - немецкие самолёты подвергли бомбёжке ряд наших городов, началась война.

[ к оглавлению]

Первый год войны

Хотя я прошёл военную подготовку только в объёме военных занятий в институте, я сразу решил, что моё место, как комсомольца, в армии. Наскоро сброшюровав свою дипломную работу в переплёт из подвернувшегося картона, я представил её в Государственную комиссию по защите. 28 июня защита состоялась. Комиссия присудила мне диплом с отличием. Через пару дней защитила диплом и Аня. Мы сразу же отправились по местам распределения : я на завод " Буревестник ", Аня в КБ металлического завода.

Ещё через несколько дней я с повесткой отправился в военкомат Смольнинского района. Там толчея. Я нашёл комнату, где оформляли добровольцев - комсомольцев. Так я попал в партийно - комсомольскую часть, которую уже 3 июля эшелоном отправили куда - то на юг. Как оказалось, мы направлялись под Москву в район Звенигорода на формирование. Там пробыли дней десять, из которых значительное время было потрачено на строевые занятия. Наш полк во многом состоял из необученных комсомольцев и небольшого числа более старших - партийцев.

Тут, может быть впервые, я прямо почувствовал безалаберщину в действии выше стоящих начальников : я спросил политрука, зачем мы тратим драгоценное время на строевую подготовку, когда на носу бой, а для него у нас явно нет навыков. Политрук, старый партиец, ответил мне : " Нам надо уметь пройти чётко строем, когда мы займём немецкий город ". Более идиотского ответа в той обстановке дать было нельзя. По - видимому, дело было проще. Продуманного плана как использовать формирования добровольцев не было. Наша часть, как потом и оказалось, предназначалась для затыкания дырок в обороне.

Настроение было угнетённое, начало войны шло совсем не так, как нам вдалбливали многие годы, и мы начинали это чувствовать. Через неделю нас по тревоге подняли, погрузили в эшелон, и уже утром 13 июля мы были под Вязьмой, погрузились в грузовики и колонной двинулись на запад. Не прошло и часу, появились немецкие самолёты, бомбёжка, разбитые машины, трупы и раненые. Была команда покинуть машины и укрыться в ближайшем лесу. Бомбёжка и налёты продолжались до темноты, только тогда нас построили, и ночью в пешем строю полк двинулся в неком направлении. Примерно к утру мы подошли к окраине какого - то пылающего в огне города. Это было Ярцево, которое находится примерно в двадцати километрах северо - западней Смоленска. Из города по дороге бежали жители с детьми и небольшими пожитками. Как нам сказали, немцы выбросили десант в Ярцево, в тыл Смоленска, у которого шли основные бои. В Ярцево в то время войск не было, и наш 48ой стрелковый полк был срочно переброшен сюда, чтобы ликвидировать десант. Но эта задача быстро не решалась, авиация немцев господствовала. Полк укрепился на окраине леса, так чтобы контролировать Ярцево, в котором уже были немцы. Так продолжалось с неделю, в течение которой мы несли потери главным образом от сильного миномётного огня и налётов, а так же при вылазках в город. По - видимому, сил было недостаточно, чтобы ликвидировать десант, а последний не мог уничтожить нас.

В конце июля была попытка организовать наступление, ночью мы сосредоточились на окраине Ярцево, и по сигналу были подняты в атаку. Цепи с криком " ура за Сталина " побежали ( см. ⁴ ) вперёд под пулемётный огонь засевших в домах немцев. К утру атака выдохлась, кто - то успел добежать до домов и выбить немцев. Все подразделения перемешались. Было много трупов наших и немцев. Стали закрепляться на занятой территории. На расстоянии примерно полкилометра просматривались одиночные немецкие окопы. По - видимому, прежде чем двигаться дальше, надо было навести порядок в частях. Поэтому был дан приказ ночью отойти на несколько сот метров, окопаться и организовать массу солдат, оказавшихся без командиров. Прошло ещё несколько дней, и стало ясно, что фронт от Смоленска передвинулся к Ярцево, где он и оставался весь август. Через наше расположение проходили разбитые под Смоленском части и группы солдат. С начала сентября резко усилились налёты немецких самолётов. На этом, начальном отрезке войны, немецкая авиация господствовала и не давала возможности выйти из укрытий ( см. вставку ).

⁴

В начале сентября нашему подразделению приказали продвинуться вперёд по рву, который простреливался немецкими снайперами. Надо было ликвидировать последних. Мы перебегали от окопчика, вырытого на склонах рва, к окопчику. При такой перебежке один из бойцов попытался перебежать с одной стороны рва на другую. Последовал выстрел, он упал, я инстинктивно потянулся к нему, и следующим выстрелом меня ранило в руку и голову. Это было осколочное попадание разрывной пули от края каски. Кровь стала заливать глаз, и я перестал видеть. Пришлось отходитьк санитарам, голова всё больше болела. Меня подобрала санитарная повозка. Так я попал во фронтовой госпиталь. Там нашли, что меня надо переправить в стационарный госпиталь.

На самолёте я был отправлен в подмосковный госпиталь и через некоторое время оттуда в Московскую глазную больницу. Всё время сильно болела голова, обследование установило, что яблоко правого глаза пробито осколком, оставшимся внутри, и заполнено кровью. Попытка извлечь осколок магнитом оказалась безуспешной, и с моего согласия врачи удалили глаз. Они предупредили, что консервативное лечение грозит потерей зрения и у второго глаза, поэтому мне нельзя было рисковать. 15 октября я был выписан из больницы, как непригодный к дальнейшей службе в армии. Встал вопрос : что же мне делать ? Связь с женой была потеряна, я не знал, как там она и её родные в Ленинграде. Ростов в то время тоже находился в поле боёв. Я попросил выписать мне литер на проезд в Ленинград, не зная о начале блокады.

15 и 16 октября в Москве царила напряжённая обстановка, ожидали возможного прорыва фронта. На улицах - поток куда - то едущих со скарбом автомашин, кое - где заграждения, отряды идущих ополченцев и милиционеров. Я ещё не совсем оправился после операции, не привык существовать с одним глазом. Санитар проводил меня на Ярославский вокзал. Оттуда поездом я отправился в северном направлении к Ленинграду. Поезд по пути подвергся бомбёжке и дальше Буя не пошёл, надо было двигаться дальше на попутных товарниках. Так я доехал до Волховстроя, там уже фронт, Мга занята, на Ленинград сухопутного пути нет, единственный путь через Ладогу. Еду в Ново - Ладожскую, иду к морскому коменданту, прошу разрешить мне на одном из судов, идущих в Ленинград, вернуться домой. Категорический отказ : есть распоряжение переправлять только по военной, служебной надобности.

Исчерпав возможности возвращения домой, я вспомнил, что в одном письме на фронт мне сообщили, что моя сестра Устиния Мохова отправилась вольнонаёмной ( она была работником библиотеки ) в один из госпиталей Тихвина. Поскольку от Волховстроя в Тихвин шли грузовые поезда, решил попытать счастья разыскать её. И вот превратность судьбы : среди десятка госпиталей Тихвина, часть из которых уже на колёсах готовится к перебазированию, разыскал сестру. Их госпиталь тоже сворачивался и через несколько дней отправлялся куда - то на восток, фронт вплотную подошёл к Тихвину. Решаем, что мне стоит оформиться в госпиталь вольнонаёмным - cанитаром - и ехать с ними, чтобы затем связаться с женой и определить, что делать дальше, где осесть и работать. Так с госпиталем к середине ноября я оказываюсь в Прокопьевске Кемеровской области.

[ к оглавлению]

В Прокопьевске

Сразу же по прибытию в Прокопьевск я решил поступить работать на электроподстанцию, имея ввиду свою монтёрскую профессию и не очень веря, что физик в этой обстановке может больше пригодиться. Пережили зиму. На подстанции меня оформили в релейную службу, сначала электромонтёром. Тем временем я получил долгожданное письмо от Ани, что она с сестрой по " дороге жизни " ( Ладоге ) эвакуировалась из Ленинграда к родителям в город Бузулук. Госпиталь в апреле снова снялся и отправился на запад, сестра - с ним. Я остался в Прокопьевске дожидаться Аню. В мае она приехала.

Трудно и долго описать начало нашего существования, благо в доме подстанции нам дали комнату. Подстанция находилась на краю города. Рядом жилой деревянный 8ми квартирный двухэтажный дом и одноэтажный дом начальника подстанции, сараи и хоздвор ( лошади, коровы ). Мы полуголы, Аня после блокадных дней в Ленинграде истощена. Но надо жить и работать ради будущего, ради Победы. Аня поступила на завод мукомольных машин конструктором, я продолжаю работать на подстанции уже мастером, а затем инженером релейной службы. Обычные заботы о пропитании, благо был огород у дома.

В 1943 году получили письмо из Ростова, умер отец, а ещё перед войной тяжело заболел и умер старший брат. От него осталась дочь Женичка - инвалид детства. Ростов два раза переходил к немцам. Там было голодно и холодно, много разрушений. Сестра Ашхен на фронте, Маргарита в эвакуации, муж её на фронте. В Ростове осталась мама с Женичкой и золовка Полина с маленьким сыном. Мы вызвали в Прокопьевск их всех. Они к осени приехали. Так в нашей комнате оказалось шесть человек.

Приехавшие не имели продуктовых карточек, спасал огород и небольшая помощь с работы. В октябре приехал эвакуированный с заводом в Сталинск ( рядом с Прокопьевском ) брат Ваня, и Полина с сыном переехала к нему. 24 октября 1943 года у нас родился сын, которого в память погибшего на фронте сына Сусанны назвали Арсеном.

Радость рождения сына была омрачена отсутствием всего, что надо малышу. Ни пелёнок, ни кроватки. Из - за плохого питания и пережитого в Ленинграде голода у Ани не было молока. К счастью, завод, где работала Аня, выделил две смены постельного белья, исполком - детское одеяло. На заводе из прута сварили подобие кроватки. Продать нам было нечего. С хоздвора подстанции нам стали выдавать по пол-литра коровьего молока один раз в два дня. Из - за скудного питания зубы у Арсена появились только к двум годам. В четыре года, уже в Ленинграде, он заболел детским туберкулёзом. На учёт в туб.диспансер попала и Аня.

Конечно, главным переживанием того времени были сводки информбюро, перед которыми меркли повседневные заботы. Прокопьевская подстанция, одна из крупнейших в сети Кемеровоэнерго, питала все шахты и предприятия города. Это определяло большую ответственность работающих на ней. Было известно, что за промах, который повлёк или мог повлечь даже кратковременный перерыв питания от какого - нибудь фидера, можно попасть в НКВД. Но не только страх заставлял меня работать очень собранно. Ясное понимание возможного ущерба играло не меньшую роль.

В зиму 42 - 43 года на подстанции монтировался эвакуированный с запада мощный генератор. Для выполнения строительных работ прислали мобилизованных в Средней Азии сотню рабочих. Многие были из сельской местности и не знали бетонных работ, которые предстояло выполнить. Плохо экипированные, зачастую в чалме и халате, они представляли тягостное зрелище. Но, как у нас часто бывало, засчёт большого числа рабочих и жёсткой дисциплины, строительные работы были выполнены в короткий срок. Предстоял монтаж и наладка электрических цепей, так что нам - релейщикам - приходилось работать буквально дни и ночи, не покидая подстанцию сутками. Инженерная часть коллектива подстанции с начала войны сильно выросла засчёт прибывших с запада эвакуированных специалистов. Мы все мечтали о победе, окончании войны, возврате к своему прежнему месту жительства.

[ к оглавлению]

Вступление в КПСС

Весной 1943 года секретарь партячейки подстанции предложил мне подать заявление о приёме в кандидаты в члены партии. После фронта, в госпитале мой комсомольский билет не сохранился. Прибыв в Прокопьевск, чувствуя себя по возрасту переросшим, я не стал восстанав- ливаться в комсомоле. Предложение секретаря заставило меня ещё раз подумать о цели жизни. К этому времени я уже многое повидал и понимал, что не всё в " Датском королевстве " хорошо. Серьёзные просчёты руководства партии были налицо.

В январе 1943 года я прочёл случайно попавшую в книжный шкаф подстанции книгу Декарта " О методе ". В ней говорилось, что нерегулярные занятия без фиксации мысли на 80% бесполезны. Отсюда возникла привычка, по крайней мере в важнейших случаях, фиксировать свои мысли на бумаге. Возникло и понимание, что необходима целеустремлённость в занятиях и действиях, которая должна опираться на представление о цели жизни. Тогда же я записал рассуждения о цели жизни. Вот выдержка из записи : " Существование человечества имеет пока один объективный смысл : материя познаёт сама себя. Животные живут по инстинкту, большинство людей по инерции.

Когда кто - то ставит вопрос, зачем жить, какова цель, вопрос почти всегда ставится в субъективном смысле ( зачем мне жить ). Отсюда и ответ - ради удовольствия. Верующие скажут - чтобы служить Богу. А Лермонтов сказал : " Жизнь, как посмотришь с холодным вниманием вокруг, такая пустая и глупая штука ". Итак, по - моему, цель, достойная человека, жить так, чтобы способствовать прогрессу человечества - науки " ( см. ⁵ ).

⁵

Думая о вступлении в партию, я на основе этих записок попытался вывести схему, которая сводилась к следующему. Раз я признаю, что социалистический строй - самая прогрессивная система, то я должен активно участвовать в его создании. ВКП (б) - единственная сила, способная создать его, поэтому, несмотря на то, что в партии и её руководстве есть негативные явления, надо вступать в партию. Так я решил подать заявление и был принят.

Через год в толчее поезда у меня вытащили бумажник с парткарточкой. Первичная организация и райком меня исключили, а затем на партколлегии в Кемерово восстановили с записью строгого выговора. Пройдя это испытание, я понял, что в партии партбилет ценят гораздо выше человека.

[ к оглавлению]

Победа

Хочу описать, как встретили мы в Прокопьевске 9-ое мая 1945 года. Воскресный день, ясное утро предвещало отличную погоду. Вдруг прибегает с подстанции помощник дежурного с криком : " По радио сообщили о Победе, конце войны ! " Конечно, уже за неделю из сводок информбюро мы ждали, что этот день вот - вот наступит. Но всё равно восприняли сообщение бурно. На квартире у начальника подстанции сразу же собрался инженерно - технический персонал с жёнами, принесли у кого что было. Воодушевление и радость били через край. В городе началось гуляние. Во второй половине дня мы отправились в соседний парк, где была музыка и танцы.

Начались послевоенные дни, а с ними новые заботы и думы о возвращении к родным местам. Раньше всех поднялась мама с Женичкой. Она получила вызов из Ростова, куда уже возвратилась сестра Маргарита, и вернулся из госпиталя её муж. В то время просто выехать из Прокопьевска, как, наверное, отовсюду было нельзя - надо было иметь вызов и получить разрешение из управления МНВД на выезд, т.е. на приобретение железнодорожного билета. Я пошёл в управление на приём к начальнику или его заместителю. В приёмной я был свидетелем сцен, приоткрывших мне глаза на правоохранительные органы. В приёмной, не таясь и не стесняясь окружающих, секретарша принимает подношения. Заходит ещё какая - то сотрудница и между ними идёт такой разговор : " - Ты не знаешь имеющего квартиру, которому нужно разрешение на выезд ? - Надо подумать. - Мы бы это быстренько сделали." Я был поражён ; сказать начальнику - так он наверное сам причастен.

О взятках в милиции за прописку слышал, но чтобы в приёмной начальника Управления! Конечно, я сразу же успокоил себя : это же далёкий Прокопьевск, а не центр. Увы ! Мама уехала. Нас тоже тянуло домой, тем более, что я чувствовал, что теряю квалификацию физика, а они становятся очень нужными. С подстанции меня не хотели отпустить, тут ещё партийные вожжи - должен быть там, где партия считает нужным. Пришлось вспомнить про мою инвалидность ; по состоянию здоровья мне противопоказана работа в высоковольтной сети. С некоторым скандалом, плата за который был отказ выдать мне справку о доблестном труде во время Отечественной войны ( хотя я все эти годы получал премии за успешную работу ), мне подписали увольнительную и разрешение на выезд. К этому времени и Ане прислали с завода, где она работала, вызов.

[к оглавлению]

Возвращение в Ленинград

В ноябре 1945 года я с Аней и двухлетним сыном возвратились в Ленинград. Наши комнаты были свободны, но основательно разграблены, закопчены и без стёкол. Не было мебели и посуды. Всё надо было начинать с нуля. Первые полгода мы прожили в 14ти метровой комнате двоюродной сестры Ани, которая как раз вернулась с фронта в чине майора медсанслужбы с орденом " Красная Звезда ". Зиму 1945 - 46 года прожили трудно, сын заболел корью и жили в тесноте. Понемногу привели свои комнаты в жилой вид и к лету перебрались, собрав самое необходимое с миру по нитке.

Когда мы жили у Аниной сестры, сын, не понимая, почему у меня разные глаза, пальчиком ткнул мне в здоровый глаз. Я целый месяц после этого очень плохо видел. Это так напугало Аню, что она боялась оставить работу до самой пенсии, хотя родился второй ребёнок, и нужно было вести хозяйство.

С работой у меня получилось на удивление хорошо. Через неделю по приезду, я решил отправиться в Физико - Технический институт. Выхожу из трамвая и сразу же встречаю сокурсника Моню Рывкина, с которым мы делали дипломы в одной и той же комнате. Он только что вернулся из армии и поступил в Физтех. Он говорит : " Идём, о тебе спрашивал Владимир Максимович Тучкевич ". В Физтехе разворачивались важные работы, требовались физики. Тучкевич был обо мне хорошего мнения, и я был зачислен старшим лаборантом в лабораторию полупроводников, руководимую академиком А.Ф.Иоффе, с условием, что потом я сдам экзамен в аспирантуру ( см. ⁶ ).

Решить возвратиться к физике мне было непросто : как инженер релейной службы я имел бы твёрдую специальность и высокий заработок. Поступление в Физтех сулило трудный путь в науку с весьма проблематичным заработком. Однако я без колебания выбрал этот путь и никогда об этом не жалел. Начало работы в ФТИ Часть сотрудников лаборатории, в том числе и В.М.Тучкевич, занимались тогда контактными явлениями в полупроводниках. К этим работам подключился и я. Вспомнил то, что делал ещё дипломником, и скоро Тучкевич и я подготовили доклад для семинара об измерениях неоднородных полупроводниковых структур. На основе этого доклада в 1947 году вышла моя в соавторстве с Тучкевичем научная публикация в журнале технической физики. Это был уже некоторый успех.

Вскоре большая часть сотрудников лаборатории была переключена на решение важнейшей задачи, связанной с созданием атомной бомбы. Для изготовления последней необходимо иметь уран, обогощённый по сравнению с природным изотопом 235 (см. ⁷ ) . Прежде всего необходимо было научиться управлять пучком ионов урана. Этой проблемой занялся В.М.Тучкевич с группой сотрудников, в которую вошёл и я. Для меня тут всё было ново : техника эксперимента, теория ионных пучков и связанные с ней вопросы. Поэтому пришлось напряжённо работать, а дома изучать научные статьи.

⁶

⁷

Нужно было готовиться к сдаче кандидатского экзамена. Строгая секретность усложняла работу и публикацию результатов. Руководство Тучкевича и контакт с теоретиками В.Глагольевым и О.Фирсовым, работавших в этой области, очень способствовали научному росту и достижению успеха. К 1952 году я сдал кандидатские экзамены и представил к защите закрытую тогда работу по исследованию ионных пучков урана. Защита в Учёном Совете ФТИ прошла успешно. Параллельно с научной работой, я активно участвовал в общественной жизни, политических семинарах и в избирательных компаниях. Будучи руководителем агитколлектива, пытался внести в его работу больше неформальных элементов, обеспечивавших лучший контакт с избирателями. Однако инициатива в этом направлении сдерживалась строгими рамками, задаваемыми райкомом партии.

Припоминаю один из случаев такой регламентации при выборах в Совет Союза в 1950 году. На собрании сотрудников института, посвящённом выдвижению кандидата в депутаты, заведующий теоретическим отделом член - корреспондент Академии Наук СССР Я.И.Френкель предложил кандидатуру академика А.Ф.Иоффе. Секретарь парторганизации воспрепятствовал принятию этой кандидатуры, мотивируя своё возражение тем, что по нашему избирательному округу уже выдвинута другая кандидатура. Всем стало ясно - настаивать бесполезно и небезопасно.

Другой случай, о котором я, правда, узнал со слов члена участковой комиссии через несколько лет. В голосовании по кандидатуре Сталина в Совет Союза был обнаружен один бюллетень с вычеркнутой фамилией. Это уже ЧП. Приехал секретарь райкома и приказал ликвидировать этот бюллетень. Строго запретил об этом говорить.

Политическая обстановка в стране в то время была напряжённой. Ещё в феврале 1948 года вышло постановление ЦК ВКП(б) об опере "Великая дружба" В. Мурадели, в котором констатировалось нетерпимое состояние советской музыкальной критики, переставшей выражать мнение советской общественности, мнение народа и превратившейся в рупор отдельных композиторов. Последовала серия статей в газетах "Правда" и "Культура и жизнь", бичующих представителей безродного космополитизма в музыкальной и театральной критике. В статье "Буржуазные космополиты в музыкальной критике" Т.Хренников и В.Захаров клеймят деятельность группы музыковедов и критиков - Л.Мазеля, Д.Житомирского, С.Шлифштейна, Г.Шмеерсона и других. В статье "О происках антипатриотической группы театральных критиков" в газете "Культура и жизнь" говорилось: "Группа безродных космополитов - Ю.Юзовский, А.Гуревич, И.Альтман, А.Борщаговский, которым не дороги интересы Родины и интересы советского народа, заражённые упаднической идеологией буржуазного Запада, раболепствуют перед иностранщиной и отравляют здоровую творческую атмосферу советского искусства. Выступления этих людей без роду, без племени направлены против всего нового, передового в советской драматургии и театре".

Подбор фамилий и фразеология в статьях не оставляли сомнений в том, что формируется широкий государственный антисемитизм под маской борьбы с буржуазной идеологией Запада. За идеологическими акциями следовали кадровые решения. Так называемые "космополиты" изгонялись из всех учреждений культуры, лишались возможности работать. Вышло постановление ЦК ВКП(б) по журналам "Нева" и "Ленинград". В нём подверглись бичеванию писатели с мировым именем А.А.Ахматова и М.М.Зощенко. Деятельность журналов осуждалась, как якобы дающая прибежище чуждым советскому народу упадническим настроениям. Постановление прорабатывалось во всех парторганизациях и творческих союзах. На этих обсуждениях неизменно принимались решения, полностью одобряющие постановление ЦК. В том же году была проведена широкая акция, аналогичная политическим процессам 36-38 годов.

В ходе этой акции, известной как Ленинградское дело, видные деятели партии и правительства член Политбюро КПСС, зам. предсовмина Н.Л.Вознесенский и секретарь ЦК КПСС А.А.Кузнецов (один из организаторов обороны Ленинграда), а так же ряд других руководящих деятелей ленинградской парторганизации были обвинены в попытке создать оппозицию ЦК, оторвать Ленинград от остальной партии. Результаты этого процесса - расстрел Вознесенского, Кузнецова и других. Репрессиям подверглись многие деятели среднего звена. Всё шло по отработанной схеме: покаяния осуждаемых, безоговорочная поддержка всей партии и народа, при отсутствии данных, подтверждающих обвинения. В этом ряду идеологической обработки общества стоит и борьба с вейсманистами, разгром генетики, организованный на сессии ВАСХНИЛ Т.Лысенко и другими. Готовился и разгром физики под флагом борьбы с идеалистическими течениями в ней. В качестве последних назывались теория относительности и квантовая механика.

Только, как мы потом узнали, благодаря ультимативному заявлению Курчатова и других атомщиков ( тогда делайте бомбу сами ) кампания была спущена на тормозах. Ограничились скандальными статьями В.Е.Львова и критикой якобы идеалистических высказываний Я.И.Френкеля и А.Ф.Иоффе на семинарах. После войны, при Сталине практиковалось зачитывание на партсобраниях в обстановке строгой секретности писем ЦК для членов партии. В них, по существу, ничего неизвестного не было. Особенно нелепым было такое закрытое чтение работы Сталина о законах социализма. Обстановка секретности, по - видимому, создавалась для того, чтобы подчеркнуть особые права членов партии, сплотить их в орден меченосцев. Строго регламентировались все публичные выступления, которые делались по заранее написанному и согласованному тексту. Так на торжественном заседании в институте, посвящённом дню рождения Ленина, член партии, милейшая научная сотрудница Скальская, не менее 3/4 своего доклада посвятила Сталину. Сталин - Ленин сегодня : так по указанию райкома она должна была строить доклад.

Несмотря на напряжённую работу и трудные бытовые условия, карточки на продукты и на одежду, я и Аня, как многие другие молодые физтеховцы, старались читать литературные новинки, ходили в театры и филармонию, зимой ездили на лыжные прогулки, в летний отпуск отправлялись в туристкие походы. Хотя зарплата была небольшой, в то время это было доступно : молодыми мы легко переносили отсутствие комфорта. По мере того, как атомная проблема в Союзе была решена, а развитие физики полупроводников привело к потрясающему открытию, приведшему к созданию в 1948 году в США транзистора ( см. ⁸ ). Большая часть сотрудников лаборатории Иоффе возвращалась к полупроводниковой тематике.

Перед группой, руководимой В.М.Тучкевичем, в которую вошёл и я, стояла задача получить монокристаллы германия, а затем так называемые Р - n переходы в них. Такие переходы, представляющие контакт дырочного (Р) и электронного (n) полупроводника в одном монокристалле, обладали замечательными свойствами и являлись основой ряда полупроводниковых приборов ( выпрямителей, транзисторов, фотоэлементов ). Задача эта решалась в нескольких отраслевых и академических институтах. Вскоре монокристаллы германия были получены в достаточных для экспериментов количествах в отраслевом НИИ. Но над получением Р - n переходов предстояло основательно потрудиться.

Было известно несколько методов получения Р - n переходов, но надо было найти наиболее технологичный способ, дающий высококачественные образцы. Лаборатория Тучкевича стала работать сразу в нескольких направлениях. Метод выплавления индия, которым занимался и я, дал наилучший результат, описанный в отчёте по теме " Плоскость ". Этот результат был признан существенным достижением в масштабе СССР. Распоряжением Президиума АН нас наградили значительной денежной премией.

В 1951 году произошло важное для Физтеха изменение в руководстве : академик Иоффе был, по сути, отстранён от руководства ( как потом выяснилось, под давлением Берия ) и остался заведовать только полупроводниковым отделом. Директором был назначен академик Украинской АН Комар А.П., который постепенно организовал давление на Иоффе : некоторые близкие последнему сотрудники ( Бредов М.М., Маслоковец Ю.П., Мочан И.В. ) были уволены по анкетным соображениям. На одном из партсобраний Комар даже заявил, что отдел полупроводников гипертрофирован, и это в то время, когда СССР

⁸

предстояло догонять американцев в области зарождавшейся транзисторной электроники. Будучи к этому времени членом парткома, я был свидетелем попытки Комара создать личное дело Иоффе, связанное с этим неблаговидным поведением бывших в его директорство зав. спецотделом и секретаря парткома. Сидя на парткоме рядом с Комаром, я ему сказал, что большинство членов парткома не поддержат его в этом вопросе. Так оно и оказалось. Чувствуя ненормальную обстановку, А.Ф.Иоффе добился Постановления Президиума АН о выделении его с группой сотрудников из Физтеха в отдельную лабораторию. Остались в Физтехе две полупроводниковые лаборатории Д.Н.Наследова и В.М.Тучкевича, в одной из которых был и я.

У нас - группы молодых физтеховцев, в большинстве младших научных сотрудников, сложилась хорошая традиция собираться с жёнами в праздники. В нашу компанию постоянно входили Рывкин, Златин, Рыскин, Каминкер, Лемберг, Субашиев, Скорняков, Флакс. Почти все они в последующем стали докторами наук, лауреатами, зав. лабами. Устраивая складчину, мы весело, часто с выдумками отмечали праздники. Эти встречи способствовали установлению дружеских отношений, сохранившихся на многие годы.

5 марта 1953 года умер Сталин. Большинство искренне скорбело, чувствуя, что могут произойти значительные перемены, неясно, в какую сторону. Я тоже думал, что страна потеряла великого, мудрого руководителя. В парткоме сочинялась траурная телеграмма в ЦК. Двое молодых сотрудников лаборатории - Ж.И.Алфёров. и А.А.Лебедев. ринулись в Москву, желая присутствовать на похоронах ( см. вставку ). Прошли траурные дни. После окончания темы " Плоскость " встала задача получить монокристаллы кремния и затем Р - n переходы на них. Но сперва, наверное, стоит рассказать о некотором трении, возникшем в ходе работы над темой " Плоскость ", у меня с Владимиром Максимовичем.

Как только мы стали получать хорошие Р - n переходы на германии, Тучкевич посчитал необходимым оформить их в виде приборов и изготовить первый в Союзе транзисторный приёмник. Это было в первой половине 1953 года. Предполагалось сделать два приёмника - один для Г.М.Маленкова, другой для Л.П.Берия. Работа шла под личным надзором секретарей обкома, тогда Игнатьева и Попова. Как - то раз, из - за отсутствия Тучкевича, пришлось докладывать в обкоме о ходе работы мне. Работа по созданию приёмника, хотя в ней я не участвовал, мне казалось, отвлекает лабораторию от её прямого дела ( см. ⁹ ).

Может быть, я был неправ, ибо действительно демонстрация действующего транзисторного приёмника принесла лаборатории моральные дивиденты. Разработку метода получения монокристаллов кремния Тучкевич возложил на мою группу, состоящую из научных сотрудников Мокровского и Романенко и двух лаборантов. Для получения монокристаллов кремния могла использоваться та же методика, как и для германия, но физико - химические особенности кремния создавали большие трудности. Поэтому в Союзе для решения этой задачи было привлечено несколько групп физиков и металлургов различных институтов. После напряжённой работы, длившейся более полугода, у нас стали получаться були, состоящие из нескольких крупных кристаллов, а затем и первый в Союзе монокристалл кремния. О получении монокристаллов кремния В.М.Тучкевич доложил в Президиуме АН, а в апреле 1955 года я и Мокровский на Всесоюзном совещании ( проходившем в Грузинском Физтехе в Сухуми ) сделали соответствующее сообщение.

⁹

Наш опыт в последующем был использован в Гиредмеге, работа которого закончилась созданием промышленного производства остро необходимого для полупроводниковой электроники монокристаллического кремния. Косвенным показателем важности нашей работы по кремнию было внимание к ней гостей ФТИ. Когда во ФТИ приехал президент АН Вавилов С.И., его привели в нашу группу. Он посмотрел установку, и я имел счастье с ним говорить.

[ к оглавлению]

Годы в ИПАН ' е

В 1954 году у меня родилась дочь Галя, так что нас оказалось четверо в 17ти метровой комнате, смежной с комнатой семьи сестры Ани : родители умерли от рака в 1947 - 48 годах. Отношения с семьёй сестры из - за тесноты были натянутые. В нашей коммуналке жило пять семей с детьми и стариками. Ванная комната с дровяной колонкой постоянно занята. В кухне четыре стола и одна раковина. Повесить пелёнки негде, они всем мешают. Устроить дочку в ясли, несмотря на то, что мы стали на очередь сразу же после её рождения, не удалось : ясли почти всё время были на карантине. Пришлось нанять приходящую няню прямо по объявлению. Поменять комнату или разменять смежные мы не могли, т.к. все предложенные варианты сестра Ани отвергла. В этой тяжёлой для меня квартирной обстановке не видно было просвета.

Как раз тогда мне было сделано предложение перейти из Физтеха в организующийся на основе лаборатории Иоффе Институт полупроводников АН ( ИПАН ). Я всегда с глубоким уважением относился к академику Абраму Фёдоровичу Иоффе, поэтому такое предложение было очень лестным. При этом я надеялся скорее улучшить своё жилищное положение. Мой уход из Физтеха организационно и психологически был непрост. Как члену парткома, мне пришлось объяснить на парткоме мотивы. Перед Тучкевичем, хотя и были трения, я чувствовал себя тоже неловко, тем более, как вскоре выяснилось, он до моего заявления о переходе, направил в дирекцию представление меня на должность старшего научного сотрудника.

Ещё будучи в Физтехе, я начал читать лекции по полупроводниковой электронике пятому курсу радиотехнического факультета ЛПИ. С тех пор, с некоторым перерывом, я читал там курс по полупроводниковой электронике и по оптическим и фотоэлектрическим явлениям в полупроводниках до 1970 года. В ИПАН я был переведён из Физтеха распоряжением Президиума АН на должность старшего научного сотрудника в лабораторию профессора Ю.П.Маслоковца. В качестве направления моей деятельности было выбрано создание высокоэффективных фотоэлементов на базе Р -n переходов в кремнии. Р - n переходы предполагали получать диффузией в дырочный кремний сурьмы. Мне была передана группа молодых сотрудников и лаборант. Уже к середине 1956 года наметился первый успех - получен фотоэлемент с КПД преобразования солнечной энергии в электрическую около 3%. Тогда только у американцев был существенно лучший результат.

С начала пятидесятых годов в Союзе, как и в США, велись интенсивные работы по созданию искусственного спутника Земли. Для него необходим был источник питания радиопередатчика. Среди таких источников наиболее перспективным, обеспечивающим питание на длительный отрезок времени, считался фотоэлемент, работающий от солнечного излучения. Понимая это, ещё до нас, ряду организаций была поручена разработка кремниевых фотоэлементов, которые по американским данным могли служить такими источниками. Наш успех обратил на себя внимание, и мы были подключены к этой, тогда очень секретной, теме - создания солнечной батареи для спутника. Космическую программу в АН возглавлял академик М.В.Келдыш.

Вскоре меня вызвали в Институт прикладной математики, где он был директором. Я рассказал о наших результатах и получил от Келдыша несколько монокристаллов кремния, необходимых для дальнейшей работы. Тогда эти кристаллы были большой редкостью. Моя группа сразу же установила тесный рабочий контакт с лабораторией А.П.Ландсмана Института Источников тока, которому было поручено изготовление солнечной батареи. Наша группа была слишком мала и не обладала технологическими возможностями для решения такой задачи. Мы взяли на себя разработку физических проблем, которые стояли перед создателями технологии производства элементов с достаточно высоким КПД.

К этому времени приказом директора я был назначен Учёным секретарём ИПАН' а. Естественно, это сильно расширило круг моей деятельности и обязанностей, но я не оставлял повседневной, часто вечерами, работы в лаборатории. В стране происходили очень важные события. Прошёл двадцатый съезд КПСС. Доклад Н.С.Хрущёва на нём поверг в шок очень многих, в том числе и меня. В эти дни я, будучи в Доме творчества писателей в Репино, общался с московскими писателями. Помню слова одного из моих собеседников, члена КПСС, по поводу доклада : " Как в душу плюнули ". Такое же ощущение было и у меня, рушилась вера во многое, что годами закладывалось в сознание.

Вслед за двадцатым съездом стали появляться статьи о том, что годами скрывалось или представлялось в искажённом виде. Многие советские и партийные руководители предстали в своём истинном обличии, как карьеристы, деспоты, лжецы. Стала доступной критика коммунистической идеи, постоянно существовавшая с момента её зарождения, широко известная на Западе и скрытая для нас. Порядки в партии оказались далёкими от тех, которые декларировались : вместо широкой демократии господствовал тоталитаризм. Декларируемые положения конституции не соблюдались. Такие произведения, как "Один день Ивана Денисовича " А.И.Солженицына и " Не хлебом единым " В.Д.Дудинцева произвели на меня огромное впечатление, граничившее с ужасом : в какой страшной стране мы живём. В то же время рождалось желание участвовать в коренном изменении создавшегося положения и надежда, что скоро многое начнёт меняться к лучшему.

Действительно, кроме более открытой и полной информации, появления политических дискуссий, происходили подвижки в методах хозяйствования, соблюдении законности, доступности информации ; о зарубежье. Значительно расширились научные контакты и выезды за рубеж. В 1956 году мне довелось, в составе небольшой делегации АН СССР, съездить и в течение трёх недель ознакомиться с научными исследованиями и жизнью в ГДР. В последующем я был ещё во многих поездках, на научных конференциях и в командировках во Францию, Англию, Венгрию, Чехословакию, Канаду, США, Китай и Болгарию. Я убеждался, насколько мы отстали, жалко живём, насколько мы несвободны в поведении, в выражении своих мыслей. Отрицательная реакция на политику и действие партийного руководства у меня возникала не раз. Например, я надеялся, что сразу по окончанию войны Сталин всенародно признает ошибки и промахи. Вместо этого он в известной речи поблагодарил русский народ за терпение. Я воспринял эти слова, как пощёчину народу. Сталин косвенно назвал народ баранами, какими, впрочем, он его и считал. Внушали сомнения политические процессы, гонения то на одного, то на другого руководящего деятеля.

Поразило меня и обращение Политбюро в день смерти Сталина - соблюдать спокойствие, как будто не партия правила государством, а только один человек - Сталин. Подавление нашими войсками выступлений в Венгрии тоже мной не разделялось. Остался в памяти и такой эпизод, наверное в конце 1956 года. На парткоме ИПАН ' а, членом которого был и я, обсуждался доклад, с которым должен был выступить секретарь на отчётном собрании. В общей политической части были слова о правильности линии Ленинского политбюро. Я предложил вычеркнуть слово " ленинское ", поскольку к этому времени чувствовался разлад в руководстве, и я считал славословие ненужным : довольно скоро многие - Молотов, Маленков, Каганович, Ворошилов - стали оппозиционерами - не ленинцами. Только один член парткома Пикус Г.Е. поддержал меня, предложение не было принято.

Вскоре я был выбран секретарём парторганизации ИПАН 'а и освобождён от должности учёного секретаря. Как - то раз, в качестве секретаря парторганизации, я присутствовал на собрании руководства района, где сообщалось о борьбе в Политбюро, зачитывались выдержки из выступлений на одном из его заседаний. Меня поразили слова Молотова : " Мы не можем сказать правду народу и партии ( о Сталине и его политике ) ( см. ¹⁰ ). Обстановку того времени характеризует и следующий эпизод. На семинар ИПАН был приглашён лектор общества "Знание", занимавшийся исследованием дела первого президента ВАСХНИЛ академика Николая Вавилова. В тридцатые годы Н.И. Вавилов был арестован, обвинён во вредительстве и умер в тюрьме в 1943 году. Как оказалось, всё обвинение было инспирировано Т.Д.Лысенко, громившим генетику и всю школу Вавилова под маркой защиты марсистко-ленинского подхода в биологии от тлетворного влияния западных теорий. В разоблачении ретроградных взглядов Лысенко на генетику видную роль сыграли физики академик И.Е.Тамм и академик Я.Б.Зельдович.

¹⁰

Несмотря на разоблачение научной несостоятельности взглядов Лысенко, Н.С.Хрущёв клюнул на его обещания резко повысить эффективность сельского хозяйства и ещё долго поддерживал его. Так что правда о гнусной роли Лысенко и его последователей в деле Н.И.Вавилова скрывалась. Так как эта правда излагалась в лекции, то лектор, чтобы обезопасить себя от лживых обвинений сказал, что он не начнёт лекцию, пока не будет обеспечена магнитофонная запись. Это было сделано. Слушатели были поражены сообщением, так как в нём приводились фамилии ещё оставшихся в руководстве научных институтов подручники Лысенко, подписавших заключение для НКВД о якобы вредительской деятельности Н.Вывилова.

Забегая вперёд, скажу, что устранение Хрущёва от власти я воспринял, как дворцовый переворот, а полное замалчивание даже от партии расстрела рабочих в Новочеркасске ( о нём я узнал от Ростовских родственников и от приехавшего с каким - то делом в ИПАН инженера из Новочеркасска ) как свидетельство того, что партия погрязла во лжи. И всё же, когда в доверительном разговоре член партии, начальник нашего СКБ сказал о политбюро : " Это мафия , я посчитал это перехлёстом. Но жизнь продолжалась, принося огорчения и радости. К последним особо относится получение в 1956 году отдельной двухкомнатной квартиры, в которой мы жили более 40 лет. А.Ф.Иоффе сумел добиться от города выделения пяти квартир для сотрудников ИПАН 'а в только что построенном доме на улице Академика Павлова. Наша радость по этому поводу била через край. Получив ключи и войдя в квартиру, мы с Арсеном устроили пляску диких индейцев в вознаменование этого события.

Лаборатория продолжала работать над исследованием кремниевых фотоэлементов, разрабатывала методики измерений, выясняла роль разных факторов, влияющих на КПД фотоэлементов. Как - то раз Абрам Фёдорович привёл к нам в группу академика П.Л.Капицу. Мы тогда наладили осциллографическую регистрацию световых вольтамперных характеристик, и это понравилось Капице. Такое внимание нас порадовало. Мне постоянно приходилось общаться с Абрамом Фёдоровичем, как Учёному секретарю, секретарю парторганизации и просто научному сотруднику. Он вообще любил оказывать внимание молодым сотрудникам, и я не раз чувствовал его одобрение по разным поводам.

Из прошедшего того времени запомнилось празднование 75ти летия А.Ф.Иоффе 30 октября 1955 года. Он был награждён званием Героя Социалистического труда. Торжественное заседание проходило в Петровском зале в здании Ленинградского отделения АН СССР при огромном стечении участников. Поступило множество поздравлений от самых видных наших и зарубежных учёных. Вечером в Ленинградском доме учёных Иоффе дал ужин для своих бывших учеников и сотрудников. Мне довелось побывать там. Съехались видные академики : Александров, Арцимович, Орбели, Семёнов, Капица ; всех не перечислишь. Были очень содержательные тёплые выступления, в которых просвечивался путь Абрама Фёдоровича и его школы. Это поистине был праздник советской физики.

Образованный из отдельной лаборатории ИПАН ютился вместе с лабораторией озероведения в здании на Петровской набережной ( когда - то это был особняк великого князя Николая Николаевича, потом Институт мозга, теперь Дворец Бракосочетания ). Вышло постановление Совета министров РСФСР о передаче институту для развития полуразрушенного в войну здания бывшего Французского посольства на набережной Кутузова. Но у городских властей имелись какие - то свои виды на это здание, и они задерживали его передачу. Дело затягивалось, без решения города нельзя было даже составлять проект восстановления.

Я решил написать Хрущёву об этом, с моей точки зрения, безобразии. Через сравнительно короткое время всё зашевелилось. Городская власть приняла необходимое решение ( кто - то из аппарата обкома проговорился, что был грозный окрик сверху в ответ на жалобу ). После этого Абрам Фёдорович спросил меня о письме и сказал, что он собирается написать Хрущёву обстоятельную бумагу о нуждах развития исследований полупроводников, о первоочерёдных мерах, направленных на резкое развитие исследований в области полупроводниковой науки и техники в Союзе.

Запомнилась доверительная беседа с А.Ф. в его кабинете после партсобрания, посвящённого 20тому съезду КПСС. На этом собрании в моём выступлении были довольно криминальные для того времени слова об отсутствии демократии в партии: по сути дела рядовые члены отстранены от возможности влиять на формирование руководящих органов всех уровней. Без альтернативных выборов, результаты которых даже в урезанном виде не доводятся до сведения основной массы членов партии (сколько голосов было подано "за" и "против" по каждой кандидатуре).

А.Ф. одобрил моё высказывание: действительно, настоящих выборов в партии и государстве нет. Тогда же он рассказал, что ещё перед войной президент АН СССР академик В.Л. Комаров докладывал Сталину о выдающихся работах советских учёных за последнее время. За этим последовала реплика "великого учителя", вполне характеризующая его сущность: "Посадим ещё два десятка академиков, остальные будут работать ещё лучше". Ясно, что какого - либо разглашения этих слов ни Комаров, ни Иоффе в страшном сне не могли помыслить.

Однажды А.Ф. пригласил меня приехать к нему на дачу в Комарово, чтобы обсудить работы по фотоэлементам. Я был польщён и очень взволнован. А.Ф. и его жена Анна Васильевна встретили меня весьма приветливо. Состоялась содержательная беседа, в которой А.Ф. высказал несколько соображений о направлении работ по повышению КПД фотоэлементтов. Прощаясь, Анна Васильевна пригласила меня заезжать к ним. Выйдя из дачи, в электричке, я постарался тщательно записать беседу. Прошёл месяц, но я не чувствовал, что смогу что - нибудь существенное добавить к этой беседе и поэтому не решался приехать к ним повторно. Это было ошибкой. Как - то Анна Васильевна меня спросила, почему я не приезжал, Абрам Фёдорович был бы доволен моим посещением.

В 1957 году Советский Союз первым в мире запустил искусственный спутник Земли. Это была мировая сенсация. Вскоре был запущен второй спутник, а в середине 1958 года - третий. На этом третьем спутнике было установлено довольно много приборов наблюдения и радиопередатчик. Питание их впервые осуществлялось солнечной батареей, описанной в статье В.С.Вавилова, А.П.Ландсмана и В.К.Субашиева. Статья была напечатана в сборнике " Искусственные спутники Земли " за 1958 год. Надо ли говорить, какая радость заполнила наши сердца.

Хочу рассказать ещё один запомнившийся эпизод, произошедший вскоре. Не помню по какому поводу, я был в Москве одновременно с Абрамом Фёдоровичем. Тогда же директор Института Источников тока Н.С.Лидоренко решил организовать встречу А.Ф. с одним из руководителей космической программы академиком В.П.Глушко по вопросу об обеспечении спутников источниками электроэнергии. А.Ф. взял меня с собой. Поехали на автомашине куда - то далеко на север Москвы в совершенно закрытое предприятие ( КБ ). Состоялось заседание с небольшим числом участников ( человек десять ). Обсуждали различные возможные решения. После заседания я был свидетелем такого любопытного разговора :
Глушко : - Нам в скором времени понадобится на борту источник мощностью 50 квт. Можно ли рассчитывать на солнечные фотоэлементы ?
А.Ф. : - Это же фантастика !
Глушко : - А мы только фантастикой и занимаемся !
Пройдёт время, и действительно станции типа " Мир " будут снабжены примерно такими батареями.

Тем временем в Физтехе нарастало недовольство политикой Комара. Зачатки недовольства ясно проявились на одном из заседаний парткома ФТИ, в котором участвовал и я. При очередных выборах в партком Комар был забаллатирован - беспрецендентный для того времени случай. Вслед за этим отделение физики АН не утвердило Комара директором на следующий срок. Это была косвенная поддержка Иоффе.

Вскоре в Москве проходило годичное собрание Академии. Там был А.Ф.Иоффе, зам. директора ИПАН'а Соминский М.С. и я, как секретарь парторганизации. В один из вечеров А.Ф. пригласил Соминского и меня к себе в гостиницу " Советская " ( он занимал номер, в котором незадолго при визите в Москву располагался канцлер ФРГ Аденауэр ). А.Ф. сообщил, что ему со стороны академиков Капицы, Семёнова, Константинова сделано предложение занять пост директора Физтеха.

Он спросил, что мы по этому поводу думаем, стоит ли принять это предложение? Соминский и я единодушно сказали : не стоит. Я мотивировал это огромной нагрузкой и сложностью обстановки в Физтехе, где, как я знал Комар всё же смог создать группу несимпатизирующих Иоффе. Особенная сложность возникла бы с оставшимися полупроводниковыми лабораториями. Они успешно работали, и в то же время в них ясно чувствовалось недоброжелательство ( см. ¹¹ ) к А.Ф. Между этими лабораториями и ИПАН' ом негласно существовала конкуренция, основанная частью на прежних обидах и частично на разных взглядах на приоритетные направления и стиль работы.

Точку зрения мою и Соминского поддержала и Анна Васильевна. А.Ф. не принял предложения академиков - директором Физтеха отделение выбрало тогда членкора Б.П.Константинова. Шёл шестидесятый год. Продолжалась напряжённая работа в ИПАН 'е. В октябре группа сотрудников, в которой был и я, выехала в Баку на конференцию по полупроводникам. Иоффе не поехал, он готовил материал для важной поездки в Москву. В конце конференции пришла телеграмма о скоропостижной смерти Абрама Фёдоровича. Для нас это был страшный удар. Наша группа срочно вылетела в Ленинград. Шло приготовление к похоронам. Гроб с телом Иоффе был поставлен для

¹¹

прощания и траурного митинга в том же Петровском зале, где праздновалось его 75тилетие. Приехали академики, ученики и сотрудники умершего, делегации физиков из многих городов Союза. Из выступлений запомнились слова академика Н.И.Семёнова : " Абрам Фёдорович учил нас, как жить и показал, как надо умирать ". Буквально за десять минут до смерти А.Ф. был у себя в кабинете и просматривал бумаги, нужные ему для Москвы. Б.П.Константинов сказал : " С Абрамом Фёдоровичем ушла целая эпоха ". Похороны собрали так много народа, что набережную у Академии милиция вынуждена была перекрыть.

Ещё на похоронах ко мне подошёл Б.П.Константинов и сказал, что собирается ходатайствовать о присвоении Физтеху имени Иоффе. " Вам не стоит обращаться с просьбой о присвоении ИПАН' у этого имени. Если власти на это пойдут, это не будет из добрых чувств к Иоффе. Поймите, что присвоение имени А.Ф. Физтеху значительно почётнее, чем ИПАН ' ". Я согласился с этим, хотя зав.лабов ИПАН 'а хотели бы обратного. Они считали, что после присвоения ИПАН ' у имени Иоффе положение института станет стабильным. Посоветовавшись с Анной Васильевной, руководство ИПАН ' а решило последовать совету Константинова. Так Физтех получил имя А.Ф.Иоффе.

Нас же в ИПАН 'е ждали трудные испытания. Хотя естественным приемником Иоффе стал его ученик, в то время зам. директора, Анатолий Робертович Регель, в обкоме возобновились разговоры о слиянии ИПАН ' а с Физтехом : разделение полупроводников на два института неразумно. Константинов тоже давил на Регеля, чтобы тот согласился на объединение. Как стало известно, Регель готов был уступить давлению. Поскольку эти намерения обсуждались за спиной Учёного Совета и парторганизации, я, как секретарь последней, посчитал необходимым собрать партфракцию Учёного Совета с целью обсуждения этого вопроса. Все единодушно высказались против объединения, считая, что ИПАН имеет высококвалифицированный научный коллектив с оригинальной тематикой, в основном не перекрывающейся с тематикой лабораторий Физтеха. Было решено этот вопрос поставить перед Учёным Советом ИПАН ' а.

На нём подтвердилось вышеуказанное мнение, и было поручено профессору Г.А.Смоленскому, Г.Е.Пикусу и мне поехать в Москву к академику, секретарю ОФМ, Л.А.Арцимовичу изложить точку зрения Совета и настаивать на сохранении самостоятельности ИПАН ' а. Мы добились желаемого, атака на ИПАН была отбита, увы, только на десять лет. В 1961 году в Президиуме АН СССР состоялось награждение сотрудников АН, участвовавших в работах по космосу. Я получил из рук Президента АН СССР академика М.В.Келдыша орден " Знак Почёта " за работу по солнечным батареям.

По представлению директора А.Р.Регеля Президиум АН назначил меня зам. директором ИПАН ' а. Я с энтузиазмом принялся за общеинститутские дела, так как понимал, что без Иоффе институту, чтобы утвердиться, нужно добиться существенных успехов. Термоэлектрическую тематику, которую Иоффе ставил во главу угла работы института, Регель взял на себя, и здесь институт имел несомненные успехи. Но в это время главным в полупроводниках были вопросы, связанные с полупроводниковой электроникой. Институт не мог игнорировать это обстоятельство. Решено было перепрофилировать мою лабораторию на микроэлектронику.

Решением ОФМН я по конкурсу был утверждён зав. лабораторией пограничных явлений. Лаборатория взяла на себя ряд тем по выполнению правительственных заданий. Мы начали заниматься получением контактов двух полупроводников с разными ширинами запрещённой зоны (см. ¹² ). Такие контакты, осуществлённые в монокристалле, должны были обладать уникальными свойствами. Эти структуры мы назвали варизонными переходами. Название привилось и употребляемо до сих пор, хотя более распространённым оказалось сходное по смыслу - гетеропереходы, употребляемое в зарубежных работах. Одновременно с нами гетеропереходами начала заниматься группа Ж.И.Алфёрова лаборатории Тучкевича в Физтехе.

Тем временем на меня навалилась и общеинститутская забота. Дело в том, что 24.01.1961 года вышло развёрнутое постановление ЦК КПСС и Сов. мина СССР, подготовленное ещё А.Ф., о развитии полупроводниковой техники. В нём предусматривалось строительство в Ленинграде комплекса зданий для ИПАН ' а и Физтеха со сроком окончания строительства в 1963 году. В спешном порядке ИПАН форсировал согласования на участок для строительства в районе Поклонной горы ; предварительное согласие архитектурно - планировочного управления было. К маю 1961 года все документы были оформлены, оставалось получить разрешение Ленгорисполкома. Его надо было иметь до сентября, т.к. тогда закрывалось финансирование на следующий год.

Проектировщики торопили, предупреждая, что может быть потерян год. В конце июля Регель ушёл в отпуск. Исполнять должность директора стал я. Была организована телеграмма президента Келдыша на имя секретаря обкома Спиридонова с просьбой ускорить выделение участка под строительство. Последовало сообщение исполкома о решении вопроса в ближайшее время. Это было обманом, до конца августа решения нет. Я разыскиваю Константинова ( он член бюро обкома и на днях уходит в отпуск ) в перерыве между заседанием обкома, происходящем в Смольном. Прошу обратиться лично к секретарю обкома. Константинов относится прохладно -" это не так делается ". Дело не двигается.

В конце августа возвращается Регель, а я иду в отпуск. Вся эта история так меня возмутила, что перед поездкой на юг 21.08 я написал письмо Хрущёву. Изложил ситуацию и добавил : " Коммунист, как Вы сказали, не имеет права быть посторонним

¹²

наблюдателем в делах, связанных с коммунистическим строительством, поэтому я не могу смотреть без возмущения на " художества " главного архитектора Каменского и председателя исполкома Исаева. ...... Невольно думаешь, как можно догнать и превзойти уровень США в нашей области в течение нескольких лет ( так говорится в решении ЦК ), если мириться с тем, что на такое пустяковое ( в общем плане ) дело, как получение участка для строительства, уходит полгода ? "

Последствия письма скоро проявились, ещё когда я был в отпуске. Был грозный звонок Устинова. На заседание Исполкома пригласили Регеля и Константинова. Было сказано : " От вас кто - то в недопустимых выражениях жаловался, мы выделяем на строительство участок не на Поклонной горе, а в районе Шувалово ". Константинов и Регель пытались возражать. На площадке вблизи Шувалово нет электропитания, воды и коммуникаций. Это задержит и удорожит строительство. Возражения не были приняты.

Кое -кто потом меня упрекал - вот что ты натворил, с городскими властями нельзя ссориться. Для меня это был ещё один урок, как важнейший государственный вопрос решается в угоду амбициозным нравам властителей. Через полгода в ИПАН 'е был зам. пред. Совмина СССР. Он спросил про наши нужды. Я и Соминский настойчиво советовали Регелю возвратиться к вопросу о площадке, т.к. стало ясным, что значительная часть денег, выделяемая на новое здание, пойдёт на коммуникации, и в итоге нам не получить оборудования для лабораторий. Регель отказался.

Вообще, будучи храбрым в повседневной жизни, с начальством он держался послушным, убеждая себя и других, что в действиях начальства есть рациональное зерно. В итоге здание в Шувалово было введено не в 1963, а в 1971 году. Хотя никаких личных трений с Анатолием Робертовичем у нас не было, у меня назревало несогласие с его позицией легко поддаваться давлению партийного начальства. В институт были приняты по протекции райкома несколько человек, в том числе на проектимую должность зав. лабораторией электроники Писаревский, личность не внушавшая доверия большинству членов Учёного Совета. В необычную силу вошёл альянс двух дам : зав. отделом кадров и главного бухгалтера ( протеже райкома ). В отличие от порядка, который существовал при Иоффе - заботиться в первую очередь о научной работе -, стали вводиться всякие ограничения, особая форма отчётности по командировкам. Формализм стал заедать.

Как - то раз в кабинете Регеля в его присутствии у меня произошла стычка с главной бухгалтершей. Я настаивал на отмене разного рода бюрократических нововведений бухгалтерии : особая подробная отчётность не перед зав. лабораторией, а перед бухгалтершей за содержание командировки ; подробнейшая инвентаризация всего оборудования, способная остановить работу лабораторий на многие недели. Регель меня не поддержал. На следующий день я подал заявление с просьбой освободить меня от должности зам. директора, т.к. я хочу сосредоточиться на работе лаборатории и написании докторской диссертации, материал для которой у меня уже был. Регель удивился, но без особых разговоров дал согласие. 19.08.1963 года вышло Постановление Президиума АН, в котором я был освобождён от должности замдира по личной просьбе. Там же мне объявлялась благодарность за добросовестную работу в должности зам. директора.

У меня росли сын и дочь, мы вступили в дачно - строительный кооператив академических учреждений в Горьковском. О своём будущем сыне я задумывался ещё до женитьбы, намереваясь избавить его от тягостных проблем, преследовавших меня. Среди них, как мне казалось, было и понимание смысла жизни. Считая, что уже пора вести этот серьёзный разговор ( сын уже кончил школу ), как - то я его начал. Но интереса и живой реакции не было. Это был ещё один пример замеченной мною особенности : часто урок и опыт старших не воспринимается молодыми.

В 1960 году сын поступил в ЛПИ на специальность полупроводники. В июне 1968 года состоялась защита в ИПАН 'е моей докторской диссертации " Физика фотоэлектрических преобразователей солнечной энергии ". Оппонентами были доктора - профессора В.С.Вавилов, В.М.Тучкевич и Л.С.Стальбанс. В этот же день защищали кандидатские диссертации два моих ученика Кукарский и Чаликян. Защиты прошли хорошо, и мы их коллективно отпраздновали банкетом в " Европейской ".

Всего под моим руководством защитилось 11 кандидатов наук, и в 1970 году мне было присвоено звание профессора. С 1960 года лаборатория выполнила пять правительственных тем, которые были сданы государственным комиссиям, а отчёты направлены в отраслевые институты. Мы продолжали искать пути повышения КПД фотоэлементов, разрабатывали методики измерений, начали заниматься варизонными переходами. Поскольку в большинстве это были физические исследования, мы заходили в смежные области : исследование оптических свойств, зонной структуры, влияние сильного легирования. На этих исследованиях у сотрудников выработался значительный опыт в своей области и научные работы, позволяющие довести их до диссертации.

Технологическая работа по получению разных гетероструктур была нашим слабым местом. Тем не менее, у нас уже начали получаться эпитаксиальные структуры Ge - GaAs. По приходу в лабораторию бывшего аспиранта лаб. диффузии Джафарова, ему вместе со Степановой по моему предложению удалось получить гетеропереход AlAs - GaAs путём вплавления в монокристалл арсенида галлия алюминия. Это была первая работа такого рода. Однако полученные образцы быстро разрушались на воздухе. К сожалению, события внутри и вне лаборатории привели к прекращению этой работы. Внутренние трудности заключались в том, что сотрудники, занимавшиеся физическими исследованиями, прямо не связанными с гетеропереходами, не хотели ими заниматься. У них не было уверенности в перспективности гетеропереходов. Дирекция не оказала мне помощи в пополнении лаборатории технологами ( что, конечно, было нелегко ). Вскоре состоялось обсуждение тематики лаборатории на Учёном Совете.

Выделенная для этого комиссия в составе теоретиков Пикуса, Мойжеса и зам. директора Сорокина предложила перепрофилировать лабораторию на исследование фотооптических свойств, в которых действительно у нас были серьёзные успехи. Я вынужден был согласиться с этим, но в частной беседе с Регелем сказал, что гетеропереходы очень перспективное направление и, прекращая, а не усиливая работу по ним, институт делает большую ошибку. В дальнейшем это полностью подтвердилось.

Параллельно с нами примерно на том же уровне занималась гетеропереходами группа Ж.И.Алфёрова в лаборатории Тучкевича. Они значительно больше нас уделяли внимание технологии, возможным применениям результатов и через несколько лет добились потрясающих успехов. Надо сказать, что сплавные переходы AlAs - GaAs впервые получены были нами ( см. ¹³ ). В частной беседе тогда Алфёров сказал мне : " Вы напрасно оставили работу над этой системой ". Действительно, улучшенная за счёт рационального подбора соотношения аллюминия и галлия система стала стабильной, что обеспечило ей ведущее положение в семье гетеропереходов..

В 1971 году я вместе с группой сотрудников Института источников тока и зав. лабораторией ФИАН ' а В.С. Вавиловым был награждён Государственной премией за разработку кремниевых солнечных батарей для спутников. Получил много поздравлений, в том числе от президента АН и секретаря райкома КПСС Фирсова.

Между тем положение ИПАН ' а ухудшилось. Партийные органы обращали внимание дирекции на ненормально высокий, по их мнению, процент евреев в институте. На одном из партсобраний представитель из парторганов об этом прямо сказал. Подоспевшее дело по попытке угона самолёта в Израиль и то, что на суде свидетелем оказался Соминский, а в числе обвиняемых старший научный сотрудник Корнблит, сильно подорвало позиции института. Соминский был освобождён от должности зам. директора.

[ к оглавлению]

Снова в Физтехе

Окончание сроительства здания в Шувалове и предыдущее сделало вновь идею объединения ИПАН ' а с Физтехом актуальной. Регель и партком ( я не был в его составе ) не посчитали нужным отстаивать самостоятельность ИПАН ' а, и решением ОФМН ИПАН был влит в Физтех. Работала комиссия. Директор ФТИ определял судьбы каждого подразделения и его руководителя. Вызвав меня, Тучкевич сказал, что не считает нужным оставлять меня в должности зав. сектором. Я возразил : это не вяжется с полученной благодарностью за работу и поздравлением Президента с присуждением Гос. премии. Я буду опротестовывать предполагаемое решение, вплоть до обращения в Президиум АН. Это сработало. Я был переведён в ФТИ начальником одного из секторов лаборатории членкора Г.А.Смоленского. В моей лаборатории в ИПАН'е, как я уже говорил, большое число сотрудников защитили диссертации, было много поощрительных премий институтских и Президиума АН, стажировались и проходили практику специалисты из Китая, Индии, Венгрии. В числе моих аспирантов, защитивших диссертацию, были болгарин и вьетнамец.

¹³

В общественном плане мне довелось многократно принимать участие в избирательных комиссиях по выборам в Советы. Работая в лаборатории Смоленского, я много лет был его заместителем по руководству философским семинаром. Мы старались выбрать темы, интересные для сотрудников, однако нередко партком под давлением райкома навязывал дежурные вопросы. Несмотря на то, что занятия проходили в рабочее время, для обеспечения посещаемости приходилось оказывать моральное давление, особенно на комсомольцев и членов партии. Мои попытки развязать на семинаре непринуждённую свободную дискуссию, как правило, успеха не имели. Сотрудники были закомплексованы, опасаясь, что - то сказать не так, в большинстве случаев повторяли вычитанное из рекомендованной литературы.

Как я уже говорил, с 1956 года я много раз выезжал за рубеж. Расскажу, какой порядок был при оформлении выезда. В первые годы выезжающих подробно инструктировали, как вести себя, собирали в отделе ЦК, давали подписать инструкцию о поведении. Затем процедура упростилась. Центр тяжести перенесли на парткомиссии, которые допрашивали кандидатов на поездку с целью выяснения их политической подготовки. Это была унизительная процедура, которой подвергались многократно все, даже те, которые уже не раз выезжали. Один из членов такой комиссии Физтеха славился своей въедливостью ( мой знакомый А.И.Уваров, тоже член комиссии, охарактеризовал его словами " информированный дурак " ).

Хуже всего то, что " информированные дураки " искренне думали, что совершают очень нужное, полезное дело. Когда выезжали группой, всегда был сопровождающий, по сути надсмотрщик, который по возвращению указывал лиц, которые, с его точки зрения, вели себя не так, как положено.

После переезда в 1972 году в Шуваловское здание год ушёл на обустройство. Наша тематика начала меняться в сторону исследования нелинейных оптических явлений в полупроводниках и сегнетоэлектриках. Появились публикации, выступления на конференциях, заявки на изобретения. Позже я с частью сотрудников занялся новой быстро развивающейся областью - оптической бистабильностью. С 1972 года в секторе было защищено четыре кандидатских и одна докторская диссертации. Всего за всю мою жизнь у меня набралось свыше 150 научных работ и 6 свидетельств о изобретениях. В 1980 году мне было присвоено звание Ветерана Труда и Ветерана Физтеха, тогда же я получил диплом заслуженного изобретателя.

Мне довелось работать в Учёном Совете ИПАН' а, а позже в Учёном Совете ГОИ и Учёном Совете ФТИ, принимавшем к защите кандидатские диссертации по полупроводникам. Я выступал официальным оппонентом по девяти кандидатским и одной докторской диссертации.

[ к оглавлению]

Годы застоя и перестройки

Трудно и не очень хочется писать о мутном застойном времени. Всё сильнее ощущалось загнивание верхов и падение нравственности. Смена руководства и некоторая демократизация в Польше, а также Пражская весна пробуждали у меня надежды, что и у нас политический климат начнёт меняться к лучшему. Увы, этого не случилось. Наши танки в Праге раздавили демократию не только там, но и вызвали гонения в Союзе. Ложь, наполнявшая в эти дни газеты ( одни статьи Ю.Жукова чего стоили ) и эфир, вызывала поистине тошнотворную реакцию.

Помню спор, возникший у меня с сестрой Устей - правоверной коммунисткой. Я утверждал, что страна всё время уходит от социализма, как я его тогда понимал. Она выдвигала обычное возражение : у нас нет частной собственности, все средства производства принадлежат народу ( сейчас мы скажем - принадлежали партийным функционерам ). Этот спор кончился моей репликой : " На лжи построить коммунизм нельзя ". Дезинформация о Солженицыне, Сахарове и диссидентах подчас сбивала с толку, но всё же меня не убеждала.

Я участвовал в заседании Учёного Совета ГОИ, на котором было отказано в защите кандидатской диссертации товарищу Козачкова, младшему научному сотруднику Физтеха, обвинённому и арестованному КГБ, якобы за шпионаж. Разобраться в правдивости обвинений было очень трудно, сомнения и вопросы по этому поводу навлекли бы подозрение на спрашивающего. Тогда же Учёный Совет Физтеха единодушно, тайным голосованием, лишил звания старшего научного сотрудника Казаринова. Последний позволил в квартире своей жене - художнице - устроить выставку неформальных художников. К выставке было привлечено внимание иностранных корреспондентов. Этого оказалось достаточно для закрытия выставки, Казаринов - доктор физико - математических наук, вскоре вынужден был уехать в США.

Перед голосованием выступил сотрудник КГБ и рассказал об общении жены Казаринова с иностранцами. Это уже было страшным криминалом. В прениях директор института Тучкевич и несколько зав. лабов ( Алфёров, Коломиец ) убеждали, что надо голосовать за лишение товарища Казаринова звания старшего научного сотрудника, т.к. оно, якобы, даётся для работы, а Казаринов поставил себя в положение, когда он не может работать в таком закрытом институте, как Физтех.

Было также ошибочное стадное чувство, что если кто - либо проголосует против, это навлечёт санкции на институт, так что от греха подальше, проголосуем все за. Но у меня ( как, думаю, и у других ) возникло чувство вины за содеянное. Старческое маразмирующее Политбюро полностью потеряло в глазах интеллигенции уважение. Смерть Суслова восприняли, как тогда говорили, как великий почин. Смерть же Брежнева - скорее как благо. Короткий период власти Андропова, хотя и сулил вначале перемены, но закончился приходом следующей маразматической фигуры - Черненко.

С приходом Горбачёва и провозглашённой им перестройкой появилась более реальная надежда на демократизацию жизни. Возвращение из ссылки Сахарова и ряд актов по реабилитации ранее политических осуждённых, дальнейшее раскрытие дел эпохи Сталина вызвало быстрое прозрение, рост политической активности. Я быстро " правел " - если под этим понимать отход от прежней просоветской идеологии. В качестве иллюстрации изменения моего сознания и связанных с этим моих поступков приведу ниже материалы, относящиеся к тому времени, с небольшими комментариями.

[ к оглавлению]

Кое - что о семье

Сын Арсен окончил аспирантуру, как теоретик в области физики твёрдого тела, а в 1969 году защитил диссертацию, стал работать в ЛПИ, в 1983 году защитил докторскую диссертацию. После женитьбы и рождении дочки они с женой жили в нашей квартире, в которой опять оказалось шесть человек. Хорошо, что началось строительство кооперативных домов, как потом их назвали, хрущёб. С моей материальной помощью семья Арсена приобрела маленькую кооперативную квартиру. У нас дома стало посвободней, но ненадолго. Подросла дочь Галя, поступила и окончила медицинский институт. Вышла замуж за однокурсника Сергея Быкова, родила дочь Марину. Мы снова оказались впятером в двух комнатах.

Началось моё хождение по инстанциям с унизительной просьбой улучшить квартирное положение. Большей частью мне отвечали : " А у многих ещё хуже ", и это было правдой, но не утешало. В 1977 году меня, наконец, приняли на учёт для вступления в жилищно - строительный кооператив, и только в 1983 году я с женой вселился в небольшую двухкомнатную квартиру в новом доме. Семья дочери осталась в нашей прежней квартире. Галя работала сперва в госпитале Инвалидов Отечественной войны, затем в больнице Кировского завода, Сергей - в Научно-Исследовательском институте онкологии в Песочной.

Оба переживали плохое оснащение больниц, частое отсутствие необходимых лекарств, и, главное, невозможность на что - либо повлиять. Мои попытки убедить их, что они, как комсомольцы, должны бороться за лучшее, вызывали реакцию типа : " Что ты говоришь, они все повязаны ". У Сергея наметился успех в научной работе, но его руководитель сказал : " Если хочешь продвигаться и ездить за рубеж, вступай в КПСС ". Такая ситуация была характерна для того времени и у нас в Физтехе. Так организовывался рост партии. Сергей так и поступил. Защитил диссертацию, съездил в зарубежную командировку, но удовлетворения не было. Росло ощущение несвободы.

Близкие друзья Гали и Сергея, очень способные математики, хорошо владеющие английским, по аналогичной причине - невозможности себя реализовать решили уехать в США. За право выезда им пришлось заплатить разводом и последующим фиктивным браком с американцами. В конце концов они хорошо устроились, как в профессиональном, так и в материальном отношении в США. Галя болезненно переживала отношение к евреям, и они стали думать об отъезде в Израиль. Моя попытка убедить их, что в стране меняется политический климат, можно ожидать существенных улучшений, успеха не имела, встречая возражение : " На это уйдёт десяток лет, мы боимся за будущее не только своё, но и своей дочери ". В

1989 -1990 годах многие их знакомые молодые семьи уехали. 29 апреля 1990 года уехала и семья моей дочери. Отъезд сопровождался тяжёлыми переживаниями, связанными с неизвестностью будущего и сложностями оформления документов в советских органах. Процветали поборы по разным поводам, начиная от оформления выездных и багажных документов. Советские органы требовали для получения разрешения на выезд отказ от гражданства, за который тоже надо было платить, и письменное согласие родителей. С моей стороны никаких препятствий не было, отец же Сергея, будучи военным, опасался, что его разрешение может повлиять на его карьеру. Я всё же убедил его не мешать сыну устраивать свою жизнь так, как он хочет.

Уже скоро по прибытию в Израиль семья Гали и мы стали скучать, поэтому уже в октябре я с женой приехал к ним в гости на два месяца. Во время этих двух месяцев мы побывали в пяти туристических поездках по стране, которые в Израиле очень распространены и дают возможность новым репатриантам из Союза много повидать, познакомиться с замечательным прошлым и настоящим цветущего края, возрождённого и возрождающегося на камнях и пустыне. Поразил и уровень обслуживания, доброжелательность израилитян и огромная помощь и внимание к новым репатриантам, как со стороны государства, так и большой части израильского общества.

Несмотря на всё это, Гале, Сергею и Марише предстояло пройти тяжёлый путь вхождения в новую среду, освоить иврит и найти место для успешной трудовой жизни. Сергею и Гале надо было сдать экзамены, подтверждающие их право на врачебную работу. Подготовка к экзаменам была напряжённой и изнурительной. Непросто было и Марине - вхождение в израильский школьный коллектив требовало упорства и характера.

Очень помогало то, что школа устраивала многочисленные экскурсии по стране и летние лагеря. Мы - родители - как могли материально и морально поддерживали семью Гали, письма и телефонные разговоры, несмотря на их дороговизну, оставались живительным источником тепла, одинаково необходимым семье Гали и нам. Четыре года напряжённого труда увенчались для Гали и Сергея успехом - прочным положением на работе, признанием их высокой квалификации и, как следствие этого, существенным увеличением заработка, а также покупкой машины и квартиры.

Мариша освоила иврит и успешно окончила школу. Встал вопрос, какой путь выбрать дальше: поступать в высшее учебное заведение или сначала отслужить в армии. Мариша выбрала второе и, как оказалось в дальнейшем, поступила очень правильно. Служба в армии явилась для неё хорошим путём адаптации в израильском обществе, способствовала совершенствованию иврита и приобретению новых друзей. После демобилизации Марина поступила в Хайфский университет, на факультеты психологии и английской филологии.

Мой внук Ильюша, сын Арсена, кончил ЛПИ по специальности "прикладная математика", но ещё до окончания института решил, что выгодней заняться предпринимательской деятельностью и организовал с приятелем фирму по оптовой закупке и реализации медикаментов. Пока это у них получается неплохо. Дочь сына - Женичка - кончила ЛПИ, защитила диссертацию по физико - математическим наукам, вышла замуж, родила сына в 1994 году. Так я стал прадедом.

[ к оглавлению]

Переезд в Израиль

Прошло почти десять лет с момента отъезда семьи дочери. Мне и жене пошёл девятый десяток. За это время мы почти ежегодно по полтора - два месяца гостили у дочери. Я побывал в трёхдневной туристской поездке в Финляндии. Воотчию убедился, что по уровню и качеству жизни Финляндия, как и Израиль, заметно опережает Россию. В 1995 году я ушёл на пенсию, уволился из Физтеха, стал много читать политической и познавательной литературы, посильно учавствовал в будничной политической жизни страны. По - прежнему оставался приверженцем либеральных ценностей и рыночной экономики, хотя многие действия правительства вызавали раздражение или сомнения.

В Израиле служебные дела у Гали и Сергея шли всё более успешно. Они получили статус врачей - специалистов. Галя стала заведующей поликлиникой и на этом поприще добилась значительных успехов. Её поликлиника стала одной из лучших на Севере Израиля. Сергей и Галя ежегодно отправлялись в отпуск на 10-12 дней в зарубежные поездки. Несколько раз побывали в Испании и странах Западной Европы. У Мариши с учёбой тоже всё шло хорошо. На каникулы она несколько раз приезжала в Санкт-Петербург навестить нас и школьных товарищей. Наблюдая в течение нескольких лет за изменением жизни в Израиле, мы поражались динамичности этой страны. Во всю шло строительство дорог и жилья.

За несколько лет в Назарет - Иллите, где жила семья нашей дочери выросли целы районы красивых домов, появились новые магазины и административные здания. Несмотря на напряжённое отношение у Израиля с враждебным арабским окружением, страна укрепляла свои международные позиции и связи с цивилизованным миром, завоёвывала положение в области высоких технологий. Это резко контрастировало с тем, что наблюдалось в России и странах СНГ. Политические неурядицы, бандитские разборки и продолжающееся падение уровня жизни подталкиавли нас к тому, чтобы склониться к настойчивым предложниям Гали и Сергея переехать в Израиль на постоянное жительство. Мы всё больше ощущали необходимость жить к ним поближе, тем более, что с возрастом возникали проблемы здоровья, которые требовали постоянного врачебного внимания и помощи. В конце концов мы решились: переехали в Израиль и ещё полнее ощутили правильность этого решения. Высокое качество жизни среди прочего позволило больше читать и обдумывать прошлое.

Мой бывший коллега по Физтеху, М.С.Соминский, ныне проживающий в Израиле, подарил мне свою книгу "Антисемитизм и антисемиты", изданную в Израиле в 1991 году. В этой очень интересной, содержательной книге приводится беседа автора с отцом советской физики, величайшим учёным, академиком Абрамом Фёдоровичем Иоффе, в которой проявляются взгляды Иоффе на еврейство и его местов современном мире. Иоффе сказал: "Я убеждён, что все евреи, где бы они не находились, являют собой пример высоких гражданских чувств, горячего патриотизма по отношению к той стране, в которой они живут" и далее: "Стремление работать значительно лучше других, воевать отважнее, чем воевали представители господствующей национальности - это стремление пронизывает на протяжении многих веков всю жизнь еврейского народа, рассеянного по свету". Я многократно убеждался в справедливости этих слов и в какой-то мере мог их распространить на многие группы людей, подвергающихся гонению. гонение нередко порождает стремление у гонимых быть лучше, искусней своих поработителей. У евреев это особенно ярко проявилось на протяжении многовековой истории.

[ к оглавлению]

Материалы прошлого

1. К 45ой годовщине октября ( доклад на торжественном собрании ИПАН 'а, ноябрь 1962 г. )

" В ходе исторического развития разных государств и народов неизбежно возникают особые рубежи, исторические даты, связанные с событиями, имеющие огромное значение для судеб того или иного народа. Для Советского народа день 7 ноября - такой национальный праздник, но в то же время, как это становится очевидным для всё большего и большего круга людей, Октябрьская революция является событием, зна менующим новую более высокую ступень жизни всего человеческого общества. И с этой точки зрения 7 ноября - праздник всего человечества.

Так думают люди, разделяющие коммунистическое мировозрение, а их с каждым годом на нашей планете становится больше и больше. Отмечая 45ую годовщину знаменательного события, оглядываясь на события прошедшего года, мы можем сказать, что человечество продви нулось ещё на шаг к тому времени, когда для всех людей на Земле станет ясным великое значение Октября. Социальные и исторические науки, в отличие от естественных, для подтверждения правильности своих выводов не могут ставить ( или, по крайней мере, пока не ставили ) экспериментов, дающих ответ в короткое время. Правильность или ложность их выводов следует из анализа больших исторических периодов в жизни общества, проверяется в социальной борьбе людей.

45 лет - срок небольшой. Жажда новой лучшей жизни, энтузиазм людей, верующих в силу человеческого разума, характерный для деятелей первых лет Революции, внушал им тогда радужные надежды на скорое достижение цели, не позволял видеть трудности будущего. Нам сейчас, через 45 лет, вспоминая гигантский путь, пройденный на пути к коммунизму, неизменно легче оценить грандиозность и сложность предстоящего. Не буду приводить цифры для иллюстрации сказанного, они вам известны. Мне бы хотелось проиллюстрировать слож ность, с которой встретилась наша страна, когда она перешла от стихийного общественного развития ( характерного для социалистических формаций ) к построению общества, в основе которого лежит сознательная деятельность его членов, следующей аналогией.

Известно, что природа за многие тысячелетия стихийно создала замечательные творения. Скажем, птица долгие годы служила и сейчас служит для человека образцом, по которому создавались летательные аппараты. Много лет создаваемые сознательной деятельностью людей самолёты уступали, да ещё и сейчас уступают в некотором отношении, например, по надёжности и экономичности, стихийно рождающимся созданиям природы - птицам. Так и в человеческом обществе, новый рождающийся строй - плод сознательной деятельности людей - должен пройти многие годы шлифовки, чтобы во всех деталях превосходить старый строй, созданный стихийным развитием.

Новое, создаваемое сознательной деятельностью людей, общество требует более совершенных научных методов управления. Только при наличии такого управления могут в полной мере проявиться колоссальные экономические и прочие преимущества социалистического общества перед капиталистическим. Двадцатый и двадцать первый съезды нашей Партии дали значительный толчок в выработке новой, более совершенной, отвечающей духу социалистического общества, системы управления ".

Как видно из предыдущего, в ноябре 1962 года я ещё полностью находился в кругу коммунистических идей и пытался сравнением самолёта ( плода сознательной деятельности человека ) с птицей ( плода стихийного развития ) утвердить, что плановый строй неизбежно превзойдёт старый строй, рождённый стихийным развитием экономики. Правда, уже тогда подчёркивалось, что для реализации преимуществ командно - административных ( как мы теперь говорим ) методов управления над рыночными, необходимо создать более совершенные научные методы управления.

Так вот, последующие 25 лет показали, что таких методов нет и в ближайшем будущем ожидать их появления не приходится. Рыночная же экономика является той альтернативой, которая обеспечивает поступательное развитие общества. Но в 1962 году и ещё весь застойный период мы - основная часть населения - не только не располагали объективными данными о состоянии экономики коммунистического и капиталистического блоков, но и были лишены возможности знать критику плановой экономики, развиваемую экономистами Запада. Просачиваемая информация об этой критике решительно пресекалась, поскольку рассматривалась, как антисоветская.

2. К 60ти летию ФТИ

В связи с 60ти летием основания Физтеха в 1978 году комитет ВЛКСМ института обратился к старейшим сотрудникам с обширным вопросником, имея ввиду соединить энергию молодости с опытом зрелости. Получив этот вопросник, я написал на него ответы. Некоторые ответы, характеризующие мою позицию в октябре 1978 года, я приведу.

Вопрос : Какова была средняя продолжительность Вашего рабочего дня в институте, дома ?
Ответ : В 1945 - 47 году в институте 10 - 11 часов, дома 2 - 3 часа.

Вопрос : Хватало ли Вам зарплаты? Как физтеховцы преодолевали материальные трудности?
Ответ : Старался сообразовать свои потребности с получаемой зарплатой. Материальное благополучие своё и семьи не считал главным, поэтому не подчинял свою деятельность добыванию денег, хотя делал оплачиваемые переводы статей, важных для моей научной работы. С 1951 года преподавал по совместительству. Подрабатывать другим способом не пытался.

Вопрос : Является ли сегодняшняя физика " королевой наук "? Какая наука в будущем будет играть ведущую роль в жизни общества?
Ответ : Мне не нравится выражение " королева наук ". Пока выяснением самых глубинных закономерностей материального мира занимается физика, она является базой для остальных естественных наук. Если выражение " королева наук " понимать с этой точки зрения, то физика останется ею до тех пор, пока у из неё не выделится, может быть, в синтезе с какими - то разделами математики или ещё чего - нибудь новая наука, занимающаяся основами мироздания ( микро и макрокосмос ). Если же слова " королева наук " понимать в смысле роли в развитии общества, то такого положения физика, по - моему, никогда ещё не достигала и не видно, что достигнет. Создание атомной бомбы и овладение атомной энергией совсем не означает, что развитие общества начало определяться развитием физики. Я думаю, что в ближайшем будущем для человечества важнейшим является не познание элементарных частиц, строение микро- космоса или жизни в других мирах, а проблемы, как не изгадить Землю, не перебить друг друга, как создать общество, достойное разумных существ. В решении этих вопросов, мне кажется, главное слово не за физикой.

3. Выступление на открытом партсобрании ФТИ 19.11.1987 года

" Здесь вполне уместно сказать о некоторых вопросах перестройки в партии. Буду опираться на следующие неоднократно высказанные М.С.Горбачёвым положения.

а) Перестройку надо начинать с партии ( см. ¹⁵ ).

б) Коренное условие перестройки - изменение сознания.

Я бы сказал - изменение сознания ( прежде всего руководителей ) в сторону приближения его на деле, а не на словах, к марксизму - ленинизму (см. ¹⁴).

в) У спех перестройки невозможен без единства слова и дела ( см. ¹⁵ ).

В свете этих положений ход перестройки ( в том числе и в высшем эшелоне ), мне думается, оставляет желать многого. Например : говоря о расширении гласности и полной правде, нельзя оставлять членов партии в неведении о подлинных полных текстах выступлений на пленумах ЦК и съездах. Ведь только в полном тексте выявляется лицо выступающего, его позиция и творческий потенциал ; обстановка в руководстве партии. Такая информация учит ленинизму в действии лучше многих формальных занятий по политучёбе, она позволяет всем оценить каждого члена руководства, инициирует политическую активность всех членов общества. Считаю совершенно ненормальным, когда информация о событиях внутри страны, и, в частности, в партии поступает за рубеж раньше и полнее, чем к гражданам нашей страны.

¹⁴

¹⁵

Возьмём конкретно дело Ельцина. Из опубликованного подробного и поучительного отчёта о пленуме МГК каждый видит, что неблагополучие в МГК далеко не сводится к ошибкам в поведении Ельцина, его амбициозности и пр. Как же так? Два года Ельцин насаждал авторитарный стиль руководства, а бюро МГК, его секретари не препятствовали этому и прозрели только после пленума ЦК. Разве это не говорит, о том, что чинопочетание, стиль " чего изволите " в характере ряда секретарей и членов бюро МГК? Не могу отказать себе в удовольствии процитировать слова Горбачёва на пленуме МГК : " Иногда послушаешь, некто горой за перестройку, и вывод сделает и заверит в преданности передовым идеям. Но когда слушаешь его, то чувствуется такой застоявшийся нафталин в заявлениях и заверениях, что невмоготу становится ".

Вот таким нафталином веяло от ряда выступлений на пленуме МГК. Возникает вопрос, почему не дана возможность, по крайней мере членам партии, если не всему народу, познакомиться в подлиннике с выступлением Ельцина на пленуме ЦК? До каких пор руководство будет считать рядовых членов партии неспособными критически, правильно подойти к любому выступлению? Ещё один пример. 13 марта этого года " Правда " поместила обширную статью чл.кор. Смирнова " Революционная суть обновления ". В ней тоже было немало полуправды и нафталина. 21 марта я отослал в редакцию " Правды " заметку для публикации, в которой, критикуя обтекаемую половинчатую позицию Смирнова по вопросу о социальной природе механизма торможения и застойных явлений, написал, что главная причина возникновения их в том, что в руководстве создался слой людей, материально и социально заинтересованных в сохранении власти и больших привилегий, себе присвоенных. Под флагом коллективного руководства они насаждали чуждые социализму порядки. Там же было сказано, что революционная перестройка требует изменения процедуры выборов, т.к. существующий сейчас порядок не обеспечивает подлинных демократических выборов и через них контроль масс над руководством. Примерно через месяц я получил ответ из редакции :
" Уважаемый товарищ Субашиев, получили Ваше письмо. Благодарим за обстоятельный отклик на материал газеты. Всего доброго.
Отдел писем.
О.Великанова ".

Это же бюрократическая отписка : я прошу опубликовать заметку - мне присылают благодарность за отклик. У Райкина это называлось " запустить дурочку "...".

Моё выступление было встречено бурным одобрением ( сидящий со мной рядом завлаб сказал : " На вас реагируют, как на известного артиста " ). После собрания и на следующий день ко мне подходили сотрудники, высказывали одобрение и даже благодарность за правдивые слова. Кто - то удивился смелости. Таков был уровень свободы в обществе, когда несколько свежих правдивых слов ( сейчас почти тривиальных ) воспринимались, как некое опасное заявление.

Примечания на двух последних страницах я внёс через 7 лет после собрания.

[ к оглавлению]

Заключение

Прожито более восьми десятков лет в огромной стране, где в этот период развёртывались события всепланитарного значения. Происходила коренная ломка государственного и экономического устройства, сопровождаемая страшными актами насилия, гибелью людей в гражданской войне и от политических преследований. В это же время происходило военное, политическое и идеологическое противостояние систем государств, ломались судьбы массы людей, изменялся менталитет нескольких поколений. Одновременно в мире происходила научно - техническая революция, небывало ускорилось развитие науки и техники. Появились средства, способные уничтожить человеческую цивилизацию на Земле.

С другой стороны, значительно увеличилась власть человека над природой. Возникла возможность обеспечить новое, несравненно более высокое качество жизни. Резко увеличились международные общения, поездки людей в разные страны мира, связи через средства телекоммуникаций. Земля воистину стала планетой людей. Волей судьбы я оказался близким ко многим поворотным и ключевым этапам этого периода, имел возможность видеть и участвовать в них. Происходило формирование моего сознания, которое в ходе окружающих катаклизмов тоже притерпело значительные изменения. Поняв необходимость целеустремлённой жизни и выработав, хотя может быть и спорное, представление о предназначении человека, я пытался ему следовать. За короткое время с 1985 по 1992 год я прошёл путь от активного коммуниста до убеждённого антикоммуниста - либерала.

В чём причина такой трансформации ( истинной перестройки сознания, о которой говорил, но только говорил, а не следовал Горбачёв )? Я вижу их в следующем :

1.Появившаяся возможность правдивого взгляда на наше прошлое и настоящее, на окружающий мир ( поистине жить не во лжи ).

2. Крах коммунизма в странах Восточной Европы и коммунистических идей в мире.

3. Знакомство с либеральными идеями Нобелевского лауреата Хайта ( " Новый мир ", 1991г. ) и критикой коммунизма. Я стал сторонником Ельцина, вступил в Республиканскую партию Российской Федерации ( РПРФ ), исповедующую либеральные идеи. Активно участвовал в проводимой ею избирательной кампании. Как и РПРФ, поддерживая Ельцина, я был не согласен с рядом его действий. Я не уверен, что наилучшим способом использовал свои природные способности и имевшиеся у меня в жизни возможности.

Я всегда вёл здоровый образ жизни, не курил и не был склонен к выпивке, умеренно и рационально питался. Физические упражнения ( зарядка, лыжи, плавание ) всегда входили в мой быт. Однако трудолюбие и целеустремлённость долгое время были закомплексованы советскими установками, ложными, часто утопическими идеалами и представлениями. Но, думаю, что кое - что полезное я сделал, во всяком случае, обеспечил неплохое продолжение своего рода в детях и внуках. Я сохранил интерес к жизни, политике, науке и культуре, так что могу сказать : интересно посмотреть это кино и дальше.

Я понимаю, что изложенные мною воспоминания далеки от совершентва во многих отношениях. Одно могу сказать : я старался быть правдивым и показать свою внешнюю и внутреннюю жизнь ( т.е. развитие сознания ) такой, какой она была, описать события, какими они представлялись мне, как очевидцу.

В. К. Cyбашиев,

Ваган Каспарович Субашиев : другие произведения.

Воспоминания о недалёком прошлом

"Воспоминания о недалёком прошлом"

Ваган Каспарович Cyбашиев

Оглавление

Оглавление

Вступление

Детство и отрочество

Юношество

ЛПИ и предвоенные годы

Первый год войны

В Прокопьевске

Вступление в КПСС

Победа

Возвращение в Ленинград

Годы в ИПАН ' е

Снова в Физтехе

Годы застоя и перестройки

Кое - что о семье

Переезд в Израиль

Материалы прошлого

Заключение

Послесловие . В поисках смысла жизни.

Комментарии: 1, последний от 21/04/2020. © Copyright Ваган Каспарович Субашиев (a_subashiev@hotmail.com) Размещен: 18/11/2005, изменен: 18/11/2005. 171k. Статистика. Эссе: Мемуары Иллюстрации/приложения: 1 шт.		Ваша оценка: