Он колючий и грубый, у него мягкий кисловатый запах старой вещи.
Этот запах кажется мне родом из детства - очень деревенский. Мы тогда жили на вилле у бабушки, где-то возле Капуи.
Я выходил во двор и видел горы. Я возвращался в дом и видел горы через окно. Я закрывал глаза, и там снова оказывались горы. В общем, горы там были везде.
Снежные вершины в голубой дымке.
Детство. Тогда было очень много света.
Словно с годами свет из твоей жизни уходит. Сейчас даже в самый ясный день того ощущения наполненности не бывает. На нашем солнце -- пятна.
Они появляются в тот момент, когда мы в первый раз надеваем взрослую одежду, и растут с годами. Чтобы заполнить весь солнечный диск. Когда-то солнце было чистым и ясным, но с годами обветшало, обросло слоем пыли и натянуло ветхую дырявую хламиду.
К чему клоню?
Правда всегда одна...
Все проходит.
* * *
Ализон, римская столица варварской Германии. В квартале у Водяных ворот - ветер. Стиснутый с двух сторон домами, по узкому руслу улицы, он мчится все быстрее и быстрее, чтобы, наконец, влететь мне в лицо. Вместе с пылью и мусором. Я моргаю. Сплевываю. Глаза слезятся. Проклятье!
Вонь страшная, хотя, казалось бы, канализация и водопровод в Ализоне - сделаны по римским стандартам.
Странно. Мы пришли сюда надолго...
А воняет по-прежнему.
- Господин, достойный господин, купите! - торговка тянет грязные пальцы. Край моего плаща точно случайно попадает к ней в руки. - Господин!
Я выдергиваю сагум и иду дальше.
- Будь ты проклят, сын шлюхи! - кричит торговка вслед. - Собачье отродье! Тебя зачали всем легионом!
Как быстро меняется мой статус, однако.
Я плотнее заворачиваюсь в плащ. В проклятой богами Германии холодно по утрам, душно ночью и дождливо днем. Собачья погода.
И собачий квартал.
Женщины смотрят враждебно. Взгляды мужчин не предвещают ничего хорошего. Вообще, мрачнее местных жителей только тени Преисподней. А я - словно Орфей, спустившийся в ад.
Так. Главное, не останавливаться и не оглядываться. Спасибо, Орфей уже как-то оглянулся. Перекресток. Слева - таверна "СЧАСТЛИВАЯ РЫБА" (очаровательное название), направо - улица, она тянется до центральной площади.
Иду.
Скрип, скри-ип. Я поднимаю глаза: над входом в таверну раскачивается вывеска. Скри-ип. Синяя рыбина держит в плавнике вилку, на которую наколота бледно-розовая свинья. Вывеска потемнела от копоти.
Рыба мрачная, свинья улыбается. Может, стоило назвать таверну "СЧАСТЛИВАЯ СВИНЬЯ"?
Надеюсь, здесь хорошо кормят.
Ну, или хотя бы остается в живых каждый третий посетитель.
Словно в ответ, дверь таверны распахивается. Через мгновение оттуда вылетает человек. Бум! Пьяница падает на мостовую, словно мешок с тряпьем, и лежит без движения. Обычное дело. Следом из таверны выходит молодая рабыня. Тоненькая, в короткой тунике. В руке - деревянное ведро. Рабыня аккуратно обходит пьяницу и выливает ведро в канаву. Затем некоторое время девушка стоит, словно не чувствуя вони. Лицо измученное...
И почти счастливое.
В каком аду нужно находиться целый день, чтобы вонь сточной канавы показалась свежим воздухом?
Гниющие рыбные головы.
Я иду. Девушка вытирает лоб тыльной стороной ладони, провожает меня взглядом. Что она увидела? Предполагается, что я выгляжу как легионер-дезертир. Таких здесь должно быть полно...
Останавливаюсь. А это мысль, пожалуй.
Возвращаюсь.
Рабыня поднимает брови. Красивая. Хотя под глазами темные круги, а руки и бедра - в синяках от щипков посетителей. Есть такой тип красоты, что сияет только ярче - вопреки всему. Интересно, кто она по происхождению? Гречанка? Италийка? Кожа смуглая. Длинные ноги, гордая осанка, изящный изгиб шеи. Ее отмыть, приодеть, накрасить, надушить, сделать прическу - и готова первая красавица Рима. Жаль, что у меня нет времени заниматься ее судьбой...
Жаль.
Киваю девушке и толкаю дверь таверны.
* * *
Народу немного. Мало кто оборачивается в мою сторону.
Над очагом висят засиженные мухами колбасы. Рядом - свиная нога, закопченная вместе с кожей. Огромная. По коричневой поверхности взгляд невольно скользит.
Деревянные столы и лавки -- грубые, но добротные, словно их на века делали.
В целом, здесь лучше, чем я думал. Обстановка как в дешевой таверне где-нибудь в Субуре. В центре - очаг со столом для готовки. Вон та дверь ведет в кладовую. Слева - лестница на второй этаж. Это для тех, у кого есть деньги.
Жужжание. Я лениво отмахиваюсь. Мухи сонные, словно вот-вот на лету впадут в спячку. Скоро осень...
Она уже наступила.
Я сажусь, кладу ладони на столешницу. Закопченная, жирная поверхность. Крошки попадают между пальцами. На столешнице вырезана надпись:
LEVATE DALOCU
LUDERE NESCIS
IDIOTA RECEDE
Встань и уезжай
Ты не знаешь игру
Идиот, уходи!
Если бы я не знал, что это поле для игры в дуодецим -- "дюжину", я бы решил, что это личное послание.
Для меня.
Интересное ощущение. Этот стол мне точно родной. Немало времени я провел, играя в "дюжину" в самых грязных и опасных кабаках Субуры.
Азарт. Особая болезнь.
С замиранием сердца смотришь, как кости со стуком падают на стол, кружатся в танце и... вот-вот... есть! Есть!
Шесть и один.
Отличный ход. Ставишь фишки на первую и на шестую буквы. Затем ход соперника. Потом снова кидаешь и снова ходишь, все дальше передвигая фишки. Двигаясь к финалу.
А потом соперник рубит твою фишку. И все приходится начинать сначала...
Да, немало времени.
И еще больше - денег. Я почти наяву вижу: золотые ауреи, падающие в гору таких же золотых ауреев. И на каждой монете: профиль божественного Августа...
- Что угодно?
Я поднимаю взгляд.
Хозяин -- упитанный, с лысой головой, словно надетой прямо на плечи, минуя шею. Толстые пальцы с короткими фалангами. Кожаный фартук, засаленный и прожженный.
Взгляд его зеленых -- надо же! -- щелок-глаз останавливается на мне. Хозяин мигает, раз. Другой. Похоже, у него нервный тик.
- Господин? - говорит хозяин. - Чего желаете?
Его левая рука поднимается, чтобы почесать правую. Я моргаю. Большая часть предплечья у него нежно-розовая, резкими пятнами. От вида этих пятен меня бросает в дрожь.
Ожог. Когда кожа сгорела едва не до мяса...
Огонь. Пламя. "Смотри, Гай".
Я моргаю. Потом говорю:
- Жареной колбасы. Полкувшина вина. И хлеба на два асса.
Достаю монету и бросаю.
Хозяин ловит ее на ладонь. Смотрит рыбьим взглядом. Похоже, теперь я знаю, с кого рисовали вывеску "Счастливой рыбы"...
- Мирца! - вдруг орет он. Я вздрагиваю.
От этого крика всю пыль внутри таверны встряхивает в воздухе и ударяет о стену. Бум.
- Дай ему колбасы!
- Жареной, - напоминаю я.
- Жареной, - повторяет хозяин "Счастливой рыбы", затем смотрит на монету так, словно видит ее впервые:
- Римские?
Проклятье. Отличный ход, Гай. Вместо оккупационных денег - с пометкой VAR, которые чеканят для солдат легионов - я дал хозяину монету с лицом юного Августа. Такая стоит в полтора раза больше.
И стоило, спрашивается, разводить комедию с переодеванием?!
- Да. Сам чеканил, - говорю я. - Веришь?
Хозяин хмыкает. И я, наконец, понимаю, что улыбающуюся свинью на вывеске тоже рисовали с хозяина.
- Мирца! - орет он. Я снова вздрагиваю. Рабыня, которую я встретил на улице, подходит к нам, вытирая руки полотенцем. Красивая.
- Чего? - у нее слегка подсевший, грудной голос.
- Дай господину жареной колбасы, ленивая корова.
* * *
Мирца приносит глиняную тарелку с почерневшей от жара колбасой. Колбаса скворчит. Там, где кожица лопнула, виднеется розовое мясо. Как при ожоге.
Мне едва не становится плохо.
Мирца ставит передо мной чашку с соусом. Резко пахнет уксусом и медом. И чесноком.
- Ешь, солдат, - говорит девушка. И добавляет вполголоса: - И уходи.
Я поднимаю голову, улыбаюсь глазами.
- Скоро уйду.
Когда она поворачивается, я накрываю ее руку своей.
- Подожди.
- Солдат, - произносит она тихо, не поворачивая головы. - Отпусти.
- Мы оба знаем, что я не солдат. Скажи мне кое-что. Пожалуйста.
Мирца выпрямляется.
- Сейчас тебе будет плохо, - предупреждает она.
- Наплевать. Если бы у меня были ожоги -- как у твоего хозяина, то...
- То что?
- К кому лучше обратиться? Здесь есть лекарь?
- Солдат, отстань...
- Ты красивая.
Мирца вздыхает. Судорожно, словно я ее ударил.
- Помоги мне, Мирца. Я прошу.
- Ешь свою колбасу, солдат.
- Верно сказано, - мужской голос. Я поднимаю взгляд. Затем -- откидываюсь назад, прислоняюсь к стене затылком.
- Правда? - говорю я.
- Правда. Клянусь мужскими частями Юпитера!
В первый момент кажется, что передо мной - близнецы. Оба в грубых коричневых туниках, рослые, квадратные. Я оцениваю чудовищные мышцы правой руки у одного из близнецов. Впечатляет. Гладиатор или атлет? Для атлета он чересчур уродлив. Шрам через бровь и на носу мозолистая прослойка -- такая остается от долгого ношения самнитского шлема.
Гладиатор.
Второй -- из той же породы, но еще шире в плечах. Шея толщиной с храмовую колонну.
Сцилла и Харибда, чудовища из "Одиссеи". И теперь мне, как Одиссею, предстоит пройти между ними...
Желательно сохранив при себе как можно больше частей своего тела.
- Брат, - я делаю знак Большой школы, по-особому складывая пальцы. Этому меня научил Фессал, наставник и телохранитель моего младшего брата - Квинта. У гладиаторов свои тайные общества, куда посторонних не пускают. Но есть и черный ход для таких настырных, как я. - Я пришел с миром, брат.
Близнецы переглядываются. У широкого часть уха отрублена, розовеет шрам.
Первый из близнецов улыбается:
- Правда?
От такой улыбки впору взобраться повыше на дерево. Или вину превратиться в уксус. Мирца за спинами близнецов подает мне страшные знаки. Съедят они меня, что ли?
- Какая школа? - говорю я. - Ага, сейчас вы скажете: не твое дело.
- Не скажем, - говорит широкий и открывает рот, чтобы рассмеяться. Выходит у него довольно пугающе.
- Садитесь, прошу. Выпейте со мной.
Близнецы занимают место напротив. Лавка под ними жалобно скрипит, стол сдвигается. Еще бы. Гладиаторы, получившие подготовку в настоящей, хорошей школе с правильным питанием -- чаще всего великаны.
Высокий протягивает правую руку через стол. Она чудовищно большая, гладкая, без волос, и длиннее левой на пол-ладони минимум. По такой лапище легко опознать профессионала.
Мы пожимаем друг другу запястья.
- Школа, говоришь? - Старший хмыкает.
- Да.
- Школа Галлов. А этот малыш, - он кивает в сторону рубленноухого, - из Капуи, из школы Менавра.
- Зачем вы здесь?
- Деньги, - Старший ухмыляется. Шрамы приходят в движение. На удивление, от улыбки его лицо становится добродушным. - Римские Игры. Пропретор хочет сделать гостям красиво.
Младший кивает. Я невольно смотрю на его обрубленное ухо.
- А мы не против. Мы любим делать красиво... когда платят по красоте.
Возвращается Мирца. Ставит на стол кувшин с вином и чашу, наклоняется ко мне.
Шепчет:
- Шел бы ты отсюда, солдат.
А мне смешно.
Хорошие ребята. Понятные мне.
Я многого в этой жизни не понимаю. Так пусть хоть что-то приносит мне душевный покой. Вот эти ребята, кровь на острие меча и песок арены...
И крики толпы.
Нет, я не гладиатор. Я никогда не дрался на настоящей арене.
Но я видел, как кровь многих достойных бойцов впиталась в песок. Там все было просто и понятно.
Я отодвигаю тарелку, поднимаюсь:
- Пора мне. Удачи, парни.
- Бывай, солдат.
* * *
За столом рядом с дверью режутся в латрункули. Рыжий играет черными, его приятель, сидящий ко мне спиной - белыми. Колоритная парочка.
И, кажется, рыжий уже загнал "орла" противника в ловушку.
Я иду к выходу. В последний момент один из игроков вскакивает и загораживает мне дорогу.
Ну и рожа! На левом глазу - огромное бельмо.
- Чего тебе, солдат? - говорит бельмастый. Таким тоном, словно это я у него на пути встал, а не наоборот.
Поднимаю брови. Не об этом ли пыталась меня предупредить Мирца?
- Ну, раз ты спросил. Я ищу местного мага. Знаешь, где он живет?
- А тебе какое дело? - выговор у бельмастого явно не римский.
- Свое.
Бельмастый качает головой.
- Ты не слишком о себе возомнил, солдат? Зачем "мулам" понадобился наш колдун, а? Ты соглядатай? Соглядатай, да?! Награды захотел? - он накручивает себя. Делает шаг. - Скажешь, что ты здесь делаешь, или правду из тебя вынуть? Вместе с кишками?
В руке у него появляется нож. Блестят следы свежей заточки.
- Ты с кем разговариваешь? - рыжий поднимает голову, словно только что меня заметил. - С этим, что ли? Чего тебе, солдат?
- Он из дезертиров, не видишь?
- Не вижу. - Рыжий поднимается на ноги. Когда он встает в полный рост, я улыбаюсь ему в лицо.
Мгновенная растерянность.
Я сдвигаюсь в сторону, уходя с линии атаки. Поворот. И оказываюсь за спиной у рыжего. Выдергиваю из ножен кинжал-пугио, приставляю к горлу ублюдка. Лезвие упирается под кадык, заросший рыжими волосками. Нажать посильнее и...
- Ну, и что дальше? - интересуется рыжий. Голос на удивление спокойный. - Убьешь меня?
- Не совсем.
- Тогда что... ааа! - он начинает орать.
- Побрею.
Я продолжаю нажимать на кинжал. Веду вниз - ровно, как настоящий цирюльник. Противный скрежет металла о щетину. Влажная струйка сбегает вниз по его шее. Кровь. Рыжий дергается, но всерьез вырываться не рискует.
- Ааааа! - выдыхает он.
Я довожу лезвие до ключицы и отнимаю. С силой встряхиваю пугио - капли крови и рыжие щетинки летят в стороны. Толпа подается ко мне. Снова приставляю кинжал к горлу рыжего - они нехотя отступают. Так-то лучше.
- Еще? - говорю я. Рыжий мычит. Кровь стекает ему на тунику. Красное пятно расплывается по грубой ткани.
- Что ты... что ты хочешь?!
- Угадай, - говорю я. - Или помочь? Тихо вы!!
Голоса смолкают.
Я тщательно вытираю окровавленный клинок о тунику рыжего. Снова приближаю лезвие к кадыку.
- Так где живет колдун? Забыл? Эй, вы! - это уже толпе. - Кто знает местного лекаря? Ну же, вспоминайте!
- Я вспомнил! - орет рыжий. - Опусти кинжал... не надо.
* * *
- Где? - спрашиваю я. - Где мне его искать?
- У Водяных ворот, инсула, третий этаж.
Давно бы так.
- Отлично.
Я отпускаю рыжего - он тут же отскакивает на безопасное расстояние. Убираю пугио в ножны... оглядываюсь. Та-ак.
Такое ощущение, что людей в таверне прибавилось.
- Может, лучше сыграем в "дюжину"?
Угрюмое молчание.
Похоже, местным находка с бритьем не очень понравилась. Они медленно обступают меня. Лица недобрые, рыжий подхватил кочергу. За их спинами я вижу братцев-гладиаторов, которые смотрят на происходящее, сложив могучие руки на груди.
- Хорошо, - говорю я. С тихим шелестом меч выскальзывает из ножен. Вот и пришло время гладия. - Ну, кто первый?
Словно я тут всех положу, один. Оптимист.
- Я - гражданин Рима, - говорю я. - Слышите?
Им все равно. Один из ублюдков - тот, что с бельмом на глазу - пытается достать меня ножом снизу, из-под руки. Подлый прием. За такое в кабаках Субуры ломают руки...
Я пинаю со всей силы, звон металла - нож ударяется в стену. Н-на!
Все будет хорошо...
Кто-то обхватывает меня сзади. Сукин сын!
...даже если - не будет.
Не глядя, бью локтем. Хруст! Вопль. Гладием задеваю руку рыжего, тот отступает к стене и начинает орать. Кровь течет по голому предплечью, капает на пол. Рыжий орет. Дурак. Если бы я хотел убить, уже убил бы...
"Мой меч - это я".
- Ааааа!
С острия гладия срывается темная капля. Остро пахнет кровью и чесночным соусом.
Капля разбивается. Щелк!
Ситуация непростая. Или они задавят меня числом - или я их всех поубиваю. Но это уже что-то из области сказаний о Геркулесе...
- Берегись! - знакомый голос. Кажется, это один из братьев-гладиаторов. - Сзади!
Я успеваю повернуться и увидеть - оскаленные зубы, гримаса ярости...
Кочерга летит мне в лоб...
В последний момент я вскидываю гладий. Металл звенит. Сустав едва не выворачивает. В ладонь отдается так, что я чуть не роняю меч.
Проклятье!
Почему я пришел сюда без Тита Волтумия?! Было бы кому прикрыть мне спину!
Рыжий оскаливается и снова поднимает кочергу.
- Сюда! - слышу я голос.
Краем глаза замечаю движение. Здоровенный легионер расшвыривает местных в стороны - с легкостью. Бум, трах, н-на! С грохотом переворачивается деревянный стол, один из бродяг оказывается под ним... отлично!
Я бью рукоятью гладия в лоб самому настырному - н-на! - и иду вперед. Запрыгиваю на стол и взмахиваю мечом. Теперь нужно добраться до выхода. Но как?
Легионер машет рукой.
- Сюда! - кричит он. - Сюда, друг!
Я перепрыгиваю на другой стол, перебегаю. Мы с треском вываливаемся на улицу. Здоровенный полосато-серый котяра смотрит на нас с удивлением. Щурит желтые равнодушные глаза.
- Легат?! - мой спаситель удивлен.
Он кажется мне смутно знакомым.
- Ты - Виктор? - говорю я. - Верно? Семнадцатый Морской?
Легионер закрывает рот.
- Так точно, легат. - Выпрямляется, салютует. - Секст Анний, первый манипул второй когорты! Я был с Титом Волтумием... если помните.
- Милит?
- Арматура, легат.
Все "мулы" разделяются по сроку службы. Начиная от тирона - новобранца до эвокати - ветерана, отслужившего двадцать лет и добровольно вернувшегося на службу. Арматура - золотое сечение, костяк легиона. Это солдат, который служит давно и умеет все, что должен уметь легионер, но пока не освобожден от повседневной работы.
Когда я только ехал в Германию, Виктор сопровождал мою повозку от границы с Бельгикой до самого Ализона. Тогда мы еще столкнулись с галлами-дезертирами. В том бою я познакомился с Арминием, царем херусков, нашим союзником. Моим другом.
Давно это было...
Примерно месяц назад.
- Для римлян тут небезопасно, легат, - Виктор чешет затылок. - Даже для таких больших и красивых, как мы.
Я не выдерживаю. И смеюсь. Виктор тоже начинает смеяться...
Мы стоим в переулке и хохочем. Это нервное. Наконец я говорю:
- Берегись!
- Легат?
Я хватаю его за тунику и дергаю на себя. Треск ткани. Бум! Прилетевший из темноты камень ударяет в стену дома - там, где только что была голова легионера.
- Вот сукины дети, - говорит Виктор с каким-то даже восхищением. - Нам бы побыстрее свалить, легат.
Побыстрее? С удовольствием, но...
- Мне нужен лекарь.
- Я знаю, где это, - говорит Виктор. - Бежим!
* * *
Они настигают нас в переулке. Обходят с двух сторон - по всем правилам военного искусства.
Темнота сгущается.
Даже в Субуре, самом мрачном и опасном квартале Рима, есть ночное освещение - уличные лампы. Чтобы, когда тебя будут резать, резали с удобством, не напрягая глаз. В Германии ничего подобного нет.
Только звезды.
- Эй, римлянин, - доносится из темноты стерто-безличный голос. - Слышишь? Самое время расплатиться...
