Высокие Каблуки -3 : другие произведения.

Подарки конкурсу Вк-3

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:


 Ваша оценка:

  • © Copyright Высокие Каблуки -3
  • Добавление работ: Хозяин конкурса, Голосуют: Любой посетитель
  • Жанр: Любой, Форма: Любая, Размер: от 1 до 10M
  • Подсчет оценок: Среднее, оценки: 0,1,2,3,4,5,6,7,8,9,10
  • Аннотация: Девочки! Мы начинаем КВН - то есть формирование финала и...;) Готовьтесь!
  • Журнал Самиздат: Высокие Каблуки -3. Конкурс женской прозы
    Конкурс. Номинация "Подарки конкурсу" ( список для голосования)

    Список работ-участников:
    1 Ильина И.И. Две дочери   13k   Оценка:10.00*3   "Рассказ" Проза
    2 Пантелеева И.Ю. Чихуа   10k   "Рассказ" Юмор
    3 Неделько Г.А. Ни слова о призраках   11k   Оценка:8.26*5   "Рассказ" Лирика, Мистика, Постмодернизм
    4 Чваков Д. Бразилиана   8k   "Рассказ" Проза, Юмор, Постмодернизм
    5 Чваков Д. Один палец   13k   "Рассказ" Юмор, Байки
    6 Колюча Подарок Вк-3: Я - Оля   2k   "Миниатюра" Проза
    7 Терехов Б.В. Подарок Вк-3: Кадры решают все   2k   "Миниатюра" Байки
    8 Голиков А.В. Боль...   4k   "Миниатюра" Проза
    9 Библиофилка Подарок Вк-3: Тетёха   24k   "Рассказ" Проза
    10 Любительница Подарок Вк-.3: Люди-птицы   17k   "Рассказ" Проза
    11 Ермакова М.А. Три лица Нарлина   17k   Оценка:4.16*49   "Рассказ" Проза, Фэнтези, Постмодернизм
    12 Николаева Г. Подарок Вк-3: Турмалин   14k   "Рассказ" Проза
    13 Мари У.Х. Подарок Вк-3: Заботься о своём муже   10k   "Рассказ" Мистика

    1


    Ильина И.И. Две дочери   13k   Оценка:10.00*3   "Рассказ" Проза


      
       Две дочери
       Вера Васильевна катила впереди себя детскую коляску. Август расцветил парк яркими бордово-красными розами на высоких стеблях, разноцветными ромашками. Звучала бравурная музыка духового оркестра. В полдень воскресенья парк полнился щебетанием детворы, криками подростков, катающихся на "американских горках". Довольно молодая бабушка искала скамейку, на которой можно присесть и, пока спит маленькая внучка, почитать книгу. Это она делала каждое воскресенье. Скамейки искала в тени, потому что было очень жарко. В парк внучку она возила с первых дней: была уверена, только здесь свежий, не насыщенный выхлопными газами, воздух. Маленькая Аленка спала обычно час-полтора, а потом она возвращала внучку матери и, с чувством исполненного долга, шла домой.
       Жила Вера Васильевна в небольшом домике в частном секторе. У нее был маленький палисадник перед окнами, где она выращивала роскошные розы и георгины, и небольшой огородик позади дома. Там по весне она высаживала помидоры, огурцы и чеснок. Все, что делала Вера Васильевна, получалось очень хорошо. Она так и говорила своим знакомым: "Я талантлива во всем. Только вот, с детьми не получилось. Воспитывала обеих одинаково, одна - умница, институт закончила, внучку мне родила. А вторая - из дому сбежала!"
       Сейчас Вера Васильевна находилась в очень расстроенных чувствах. Младшая дочь, та самая, которая "из дома сбежала", прислала письмо, сообщив, что хочет приехать в гости. И не одна! С мужем! Эта новость так испугала мать, что она даже старшей дочери не сказала. Вера Васильевна нашла подходящую скамейку, села, достала книгу. Сейчас у нее был период любовных романов. Детективы надоели. Открытая книга лежала на коленях, взгляд читательницы неподвижно застыл в одной точке. Она вспоминала.
       Конец сентября. Старшая дочь - полуторагодовалая Иринка, у свекрови. Младшая дочь, ждали мальчика - Виктора, поэтому - Виктория, очень неспокойная, крикливая. Сколько бессонных ночей проведено у ее кроватки! Полночи на руках. Утром приходит свекровь со старшенькой, хорошо, живут через дорогу, тогда уставшая мать засыпает ненадолго. Вторая бабушка приходит к вечеру, она помогает приготовить обед и ужин. А сама Вера с ужасом ждет новую ночь. Это продолжалось около полугода. Когда впервые после рождения Виктория дала выспаться матери, та испугалась. Кинулась утром к кроватке - жива ли? Жива! Мирно посапывая, девочка спала.
       Празднуя двухлетие старшей дочери, Вера хвасталась гостям:
       - Вот, сплю вторую неделю! А то, "победа" наша не давала! Полгода каждую ночь орала. Уж как я вымоталась за это время! Да, что говорить, все мы вымотались. И одна бабушка, и вторая, как на работу к нам ходили. А им же и дома что-то поделать надо, да и обе работающие! Тяжело нам далась Виктория! Тяжело. Не то, что Иринка! Та тихая, спокойная.
       Так и росли две дочери. Одна, старшая - послушная, тихая, умничка. Вторая - младшая, строптивая, вредная, себе на уме. Ни в чем не уступит. И учились тоже. Ирина - отличница, пока все уроки не сделает, из-за стола не встанет. Учила наизусть все подряд. От зубов отскакивало. Матери казалось, разбуди ночью, задай вопрос из прошлого материала, все ответит. А Виктория прочтет один раз и закроет учебник. Двоек, правда, не получала, но ей было все равно, что три, что пять. Так Вера и говорила своим друзьям при встречах, а встречались часто - дни рождения, праздники:
       - Вот, Ирочка, та далеко пойдет. Она усидчивая, прилежная девочка. И аккуратная, вы посмотрите, как сидит! - и Ирочка сидела, скромно сложив руки на коленях и потупив взгляд. - А Виктория, только взгляните! У нее, как шило в попе! Она ни минуты не усидит спокойно! Вертится, крутится! И оценки у нее - три и четыре! Ничего из нее не получится! Ничего!
       Сейчас, покачивая коляску со спящей внучкой, она вспоминала выпускной бал старшей дочери. Они с отцом, гордые и счастливые, держали в руках отличный аттестат и золотую медаль. Ирина в пышном платье до пят, с "бабетой" из длинных волос на голове, казалась самой красивой выпускницей. Рядом сидела в рваных джинсах Виктория и шептала матери:
       - Зачем вы такое старомодное платье ей купили? Смотри, какие стильные девчонки!
       - Что ты понимаешь, - обиделась мама, - да она самая красивая!
       Виктория скривила губы:
       - Нет, мне такое купить я не позволю.
       - Да тебе и не за что! Ты хоть бы какой аттестат получила! Троечница! Ирина в институт поступать будет! В педагогический. Уже решили все. А ты? Только в ПТУ и можешь поступить!
       - Как же! В ПТУ! Жди! Я буду поступать в медицинский институт.
       - Ага, там только таких, как ты, и не хватает!
       Последние пять лет Вера Васильевна ненавидела себя за эти слова. И так особых отношений с дочерью не было, а после того разговора разладились совсем. Ирина сразу поступила на самый престижный факультет пединститута. Училась легко и с удовольствием. Виктория почти не общалась с домашними. Только с отцом и разговаривала и то, старалась так, чтобы без матери. В начале третьей четверти классная руководительница позвонила Вере Васильевне и спросила:
       - А почему вы отказываетесь от выпускного бала?
       - Мы не отказываемся. С чего это вдруг такие мысли?
       - Вика сказала, что она на выпускной не придет, поэтому заберет аттестат днем.
       - Я с ней поговорю. Нет, конечно же, мы будем.
       Но разговор с дочерью не получился. Отрезала и все:
       - Я не пойду на выпускной! Можешь идти сама, если тебе так хочется!
       - Вика, я платье тебе заказала, туфли. Все так же красиво, как у Ирины.
       - Лучше отдай мне эти деньги. Мне пригодятся. Слишком далеко еду.
       - Виктория, ты никуда не поедешь! Я уже говорила с подругой. Она поможет тебе с поступлением к нам в пединститут. Правда, только на вечернее отделение, сама понимаешь, твой аттестат...
       - У меня прекрасный аттестат. Да будет тебе известно. И поступать я буду, как и собиралась, в мединститут.
       - Вика, надо реально смотреть на жизнь. Ты уже большая девочка, - начала мать.
       - Остановись! Я наизусть знаю все, что ты собираешься сказать. Я это слышала все семнадцать лет моей жизни. Я знаю, кто на что способен. Ты неоднократно мне это говорила. Давай, больше не будем повторяться. Я знаю, - она кивнула в сторону старшей сестры, корпевшей над учебниками, - Богу - богово, кесарю - кесарево. Все, мама, вопрос решен. Тратить ваши деньги на ненужные тряпки я не собираюсь, выпускного не будет, сразу после получения аттестата я уезжаю в Самару.
       - Почему в Самару?
       - Буду поступать в мединститут.
       - Но есть гораздо ближе.
       - Я не хочу ближе. И я посмотрела в интернете. Мне очень понравилась Самара, Волга и институт.
       - Знаешь, я не дам тебе ни копейки! Ты будешь жить и учиться там, где я тебе велю!
       - Посмотрим! - ответила дочь.
       Этот разговор запечатлелся в памяти женщины, как вырезанный резцом умелого скульптора барельеф в скале. Она вспоминала его каждый день. Дочь стала поздно приходить из школы. Кушала быстро, мыла посуду и закрывалась в своей комнате. Больше они почти не разговаривали. На вопрос:
       - Где ты была?
       Дочь отвечала:
       - Ходила по делу.
       Наконец, мать обратилась к отцу:
       - Не пора ли тебе вмешаться, дорогой папаша? Ты что, не видишь? Виктория допоздна где-то задерживается, как она со мной себя ведет?
       - Вера, у нас прекрасные дочери. Ирина учится, Вика учится и работает. Оставь девочек в покое.
       - Как это работает? - возмущению матери не было предела.
       - В поликлинике на полставки полы моет после школы. На дорогу зарабатывает. Ты уж извини, но я не буду ей мешать ехать, куда она хочет. И денег дам. Более того, поеду с ней. Посмотрю, как устроится.
       - Нет! Я не позволю ей ехать! И в институт она не поступит!
       - Почему?
       - Ума не хватит. У нас Ира умница. А Вика - не способна ни на что!
       Именно в этот момент вошла Вика. Она посмотрела на мать, молча прошла в свою комнату и закрылась там. Сессия у Ирины и выпускные у Вики подошли к концу. После долгих уговоров дочь согласилась пойти на торжественную часть выпускного. Явилась она туда в джинсах и мужской рубашке. Аттестат оказался не так плох, как ждала мать, да и ЕГЭ написала дочь лучше, чем многие в классе.
       Дома накрыли праздничный ужин, пришли обе бабушки. Отец открыл шампанское, разлил по бокалам:
       - Ну, что, за выпускницу! Удачи, тебе, горлица, счастья! Я верю, ты будешь прекрасным врачом!
       Давно они так душевно не сидели. Вера Васильевна всплакнула, вспоминая, как пыталась натянуть шапочку на непослушную голову младшей дочери:
       - Вот всегда ты, Вика, была своенравной! Всегда! Даже шапку не позволяла надеть себе на голову. Не то, что Ира!
       - Ага, только Ирка шапку за углом снимала! - парировала Вика.
       Поступать в институт, несмотря на все материнские "нет", Виктория уехала сразу после выпускных. Отец отвез дочь в чужой далекий город, устроил в общежитие и уехал. А еще через полгода неожиданно умер. Пришел на работу и все. Сердечный приступ, пока дождались "скорую", было уже поздно. Вика приехала на похороны, просидела ночь у гроба, почти ни с кем не разговаривая. Сразу после поминок неловко чмокнула мать в щеку:
       - Держись, мама! Ты не одна. С тобой Ира. А мне надо срочно ехать. Сессия на носу. Нельзя пропускать.
       - Нет! Ты должна остаться хотя бы на пару дней!
       - Не могу, мама, у нас все пропуски отрабатываются. Понимаешь? За неделю пропусков можно из института вылететь.
       - Я не прощу тебя, если ты уедешь сейчас! Ты это понимаешь?
       Вика внимательно посмотрела в глаза матери.
       - Понимаю, мама! Отцу я помочь уже ничем не могу, а ты - сильная. Ты справишься! Захочешь меня видеть, напиши.
       Она сунула матери в руку бумажку и уехала на вокзал. Дома Вера Васильевна развернула листок. Самарский адрес дочери. Первая мысль была порвать, но потом спрятала где-то на дне шкатулки с документами. С этого дня никаких разговоров о младшей дочери не вела ни с кем. Вика присылала открытки к праздникам, мать, прочитав их, складывала в ту же шкатулку. Она не могла простить, что дочь в беде оставила ее, что дочь поступила против ее воли. И еще, почему-то не верила, что та училась в институте.
       Захныкала, просыпаясь, Аленка. Бабушка покачала коляску. "Надо же, - подумала она, - ни строчки не прочла! Все вспоминала. Что же делать-то?" Так ничего не решив, она покатила коляску к выходу из парка. Виктория попросила написать, можно ли ей приехать с мужем на каникулы. Она соскучилась. "Соскучилась, - возмущалась Вера Васильевна, - а замуж выходила, на свадьбу не звала!" И опять задумалась. Письмо пришло неделю назад, а она так и не решилась ответить.
       Август принес прохладу и легкий ветер. Бабушка катила коляску по гудящим улицам уставшего от лета города. Ирина жила в центре, недалеко от парка. Вера Васильевна очень гордилась успехами старшей дочери. Сознание, что ее девочка пишет диссертацию, что она осталась работать на кафедре института, поддерживало в ней мысль, что она правильно воспитала старшую дочь. "Может быть, - впервые возникла у нее мысль, - я к Вике несправедлива? Ведь вот, учится же, и ничего не требует?" И тут же поняла, почему она так строга к младшей дочери. Именно потому, что та ничего не требует! "Я не могу ей простить, что она во мне не нуждается, - ужаснулась мысленно, - сейчас же напишу письмо!" Она позвонила Ирине:
       - Ириша, спустись, мы приехали.
       - Ага, сейчас, мамочка!
       Ирина выпорхнула из подъезда оживленная, счастливая:
       - Пошли, мама!
       - Нет, мне срочно надо домой.
       - Мам! Поднимись, я прошу.
       Вера Васильевна отрицательно покачала головой:
       - Нет, нет, прости, сегодня не могу. Мне срочно домой надо. Понимаешь, Вика письмо написала, а я никак не отвечу!
       - Мама, Вика приехала сегодня, она у меня. Ты слишком долго думала, а каникулы, они же кончаются. Пойдем, мы уже стол накрыли. Тебя только и ждали.
       Вера Васильевна на ватных ногах поднималась на третий этаж. Как она посмотрит в глаза дочери? Простит ли ее девочка? Виктория подошла к матери, обняла, прижалась:
       - Мам, ну я же тебя люблю! Ну, прости, а? Я знаю, я вредная.
       Целуя такие родные глаза и губы, Вера Васильевна шептала:
       - Девочка моя, это ты прости, прости меня! Понимаешь, я только сейчас поняла, что...
       Дочь не дала договорить:
       - Поняла и ладно, знакомься, мама, мой муж Виталий. Мы в одной группе учимся. Расписались сразу после сессии и поехали знакомиться с родственниками.
       Потом они долго сидели за столом, кричали "горько", вкусно ели, шли вместе домой, где все так же цвели георгины и розы, как много лет назад. Виктория рассказывала об институте, Самаре, Волге, строила планы на будущее, сообщила, что хочет быть хирургом, на что мать тихо ответила:
       - У тебя получится. Ты сильная и целеустремленная.
      
      

    2


    Пантелеева И.Ю. Чихуа   10k   "Рассказ" Юмор

      Собачонка по кличке Снежа, величиной примерно с детский тапок, эротичной породы чихуа-чинихуа - точно не скажу - напИсала в коридоре, за что была нещадно излупцована обрывком туалетной бумаги и заперта в комнате хозяином Серегой, разнесшем дырявым носком жидкую субстанцию темноватыми оттисками по паркету.
      - Мать моя - японка! - взвыл Серега. - Оля, где носки у нас? Опаздываю!
      - Где у нас носки? У нас носки на нас. А у вас?
      - Хорош прикалываться! Опаздываю же!
      - Под кроватью глянь, где ж им еще быть?
      - Так там грязные!
      - А тебе что, чистые нужны?
      - Оль, добром прошу, будь человечищей, дай носки!
      - Извини, дорогой, убегаю! До вечера! Не забудь про кобеля. - Ольга чмокнула Серегу в выбритую щеку и скрылась в дверях.
      - Жена ты мне или где?
      - Или нигде, - раздалось из лифта.
      Серега заглянул под кровать, выгреб бесформенную кучку темной ткани вперемешку с сероватыми комками пыли, скептически оглядел вынутое и решительно запихнул обратно под кровать.
      - Яп...ония - мать моя! - ругнулся Серега.
      Отряхнув коленки, он метнулся в коридор и, сунув босые ноги в сапоги, подумал: "Все равно под брюками не видно".
      День не заладился с самого утра и, получив выговор за опоздание, злобный Серега, потея ногами, открыл компьютер со служебными файлами.
      К обеду большая часть работы была проделана, и Серега пошел по ссылочке на сайт кинологов и собачников, выбрал подрубрику "чихуахуа - случка" и стал пролистывать объявления. Поковырявшись минут пять, выбрал следующий текст: "Великолепный жених чихуахуа д/ш по кл. Задорный Мачо ищет сучку для случки. ДР - 17.01.2008, окрас - бело-рыжий, вес - 1,7кг. М. Отрадное. Звоните: 8-926-235-и т.д. Мария".
      - Алло, слушаю вас. - Бархатное контральто в телефоне зацепило Серегу за кадык, судорожно сглотнув, он повел поперхнувшимся фальцетом:
      - До... гр.. хм.. брый день, Мария! Я по поводу сучки.
      - А! Да-да, - заколыхалось контральто, - приезжайте, пожалуйста. Когда у вас сроки?
      - Завтра последний день. Можно мне подъехать к вам сегодня, и мы все обсудим?
      - Конечно! - контральто впорхнуло в Серегин мозг сладким предчувствием встречки-сучки-случки, и кадык снова дернулся в сторону галстука. Стало душно как будто.
      Ровно в шесть Серега вырубил компьютер и пошагал в метро.
      - Тихо-тихо, моя собачка. Это хороший дядя. - Мария - очаровательная голубоглазая брюнетка с алебастровой кожей и умопомрачительной родиночкой в уголке правой части улыбающейся губки, посторонилась, пропуская Серегу внутрь квартиры. Задорный Мачо рвался в бой, соскальзывая лапкой с ее груди, скаля мелкие зубки и смешно рыча на гостя.
      - Проходите, раздевайтесь, сейчас чай будем пить, - Мария улыбнулась восхитительной улыбкой, глядя как Серега снимает сапоги.
      Расстегнув молнию, Серега сдернул сапог за пятку, предвкушая чаепитие с прелестной хозяйкой, босая нога застыла в воздухе, и...и...и...
      - Идиот! - шмякнулось у Сереги в голове.
      Минута молчания повисла в воздухе. Первой очнулась Мария:
      - Тапочки здесь, пойдемте на кухню, - промолвила она, спуская с рук собачонку.
      Развернувшись по направлению к кухне, она зашла за угол и там беззвучно и мучительно, зажав обеими ладонями рот, задушила судорогу смеха, чуть всхрюкнув носом.
      - Проходите, Сергей, - промолвила Мария из кухни уже ровным своим меццо, оправившись от приступа хохота.
      Серега, как ни в чем не бывало, как будто это было обычное и совершенно обыденное дело - сапоги на босу ногу, прошествовал на кухню. Ему уже не нравилась Мария, ее родиночка раздражала и висела над губой, как жирное насекомое, подобравшее лапки под черное сытое тельце.
      Они беседовали о новом направлении в собачьей моде - курсы йоги под названием "Doga", которые, по мнению Марии, отлично помогают животным обрести духовное просветление.
      Тем временем Задорный Мачо, привлеченный сладким запахом невесты из Серегиного сапога, быстро и юрко окропил сапог сначала снаружи со всех сторон, приподняв спичечную ножку, потом неспешно влез внутрь, и медленно нюхая блаженный аромат, рыхля ворс стельки лапами и носом, замер в сумасброженном коматозе.
      - Спасибо, Мария, за чай, - сказал Серега, когда все вопросы были решены, - значит, завтра в девятнадцать часов, мы у вас.
      Серега встал и поспешил в коридор, чтобы опередить Марию и надеть сапоги до того, как она выйдет его провожать.
      Отогнав Задорного Мачо мизинцем, Серега ухватил правый сапог за голенище и просунул в него голую стопу. Под пяткой что-то чавкнуло и расползлось.
      - Чихуанский бог! - с омерзением метнулось в голове Сереги.
      Напялив левый сапог, Серега злобно зыркнул на Задорного Мачо, крутившегося тут же, и простер над ним карательную длань: "Уууууууу, блллллллляяяяяяяяяяяяяяяя!"
      - Хороший мальчик, - выдавил Серега, поглаживая Задорного Мачо пальцем между мохнатыми ушами, когда Мария появилась в коридоре.
      ***
      - Серега, я тебе носки постирала, - сообщила Ольга, целуя мужа в прохладную с мороза щеку.
      - Спасибо, роднущая, - это как нельзя кстати.
      - Нашел кобеля?
      - Нет.
      - Завтра же последний день!
      - Оля, умоляю, только не сейчас. Давай не будем сейчас об этом говорить. Я устал, я измотан, будь милосердищей и дружищей, Оля! И убери от меня это чихуавое животное хотя бы до завтрашнего утра.
      - Иди сюда, Снежа, папа не в духе, - обиженно затянула Ольга, подбирая собачонку под брюшко. - А что за запах? Серега, сапоги, что ли воняют? - Ольга приподняла двумя ноготками Серегин сапог и брезгливо поднесла его к носу. - Снаружи нет ничего, а воняет.
      - Снаружи нет, а внутри есть, - злорадно хмыкнул Серега.
      - Как это? Ой, а носки-то у тебя где?
      - Оля! Не говори со мной ровно пятнадцать минут. - Проворчал Серега и злобно закрыл за собой дверь в ванную комнату.
      Снежа нежно нюхала сапог.
      ***
      На следующий день ровно в девятнадцать часов Серега вошел в квартиру Марии. Снежа, укутанная в пестрый шарфик, беспокойно копошилась у него под мышкой, нервно поскуливая.
      - Ты посмотри какая девочка! - с восторгом пропела Мария, поглаживая Снежу и томно поглядывая на Серегу.
      Задорный Мачо из-под стула с опаской косился на Серегу, подергивая блестящей пуговкой носа.
      - Если не возражаете, давайте приступим собственно к делу, - предложил Серега.
      Снежа истерически взвизгнула и зарылась в шарфик.
      - Да, да, конечно, - улыбнулась Мария, жирное тельце насекомого у нее над губкой вытянулось и залоснилось округлым бочком.
      Серега выпростал Снежу из шарфика, покрутил в неловких руках, определяя нужное направление, и аккуратно расположил ее сладкий хвост перед носом Задорного Мачо. Мачо зафыркал, зарычал и еще глубже забился под стул. Снежа легла перед стулом на спинку и раскинула крошечные лапки. "Вот, жеж, шалава, мать ее - чихуанка!" - злобно подумал Серега.
      - Мачо, Мачуня, - затянула Мария, наклоняясь к стулу, - ну, что же ты?
      Задорный Мачо заскулил и заскреб лапками плинтус.
      - Ну, и? - вопросил Серега, нервно оглядывая округлые бедра Марии, утянутые в мини.
      Снежа вздохнула и равнодушно прикрыла глазки.
      - А, может, он у вас того... дефектный? - предположил Серега.
      - Да, что, вы? - возмутилась Мария, заглядывая под стул, - мой Мачо - лучший производитель породы. Он просто стесняется, - добавила она, выпрямляясь.
      - Как это? - удивился Серега.
      - Очень просто, что же здесь такого? Новая невеста, чужой запах. Так и у людей бывает, - пропела Мария. - Пойдемте на кухню, - предложила она, улыбнувшись хорошенькой родинкой, - они тут сами без нас разберутся.
      - Странно, - проговорил Серега, принимая чашечку кофе из рук Марии, - я на его месте не стал бы раздумывать.
      - Правда? - усмехнулась Мария, поведя округлым плечом.
      - Ну, то есть, - смутился Серега, - если бы я был чихуой... чихуом...
      Мария рассмеялась нежным трепетным контральто, низкое декольте ее платья всколыхнулось, кофейная ложечка задрожала в руке, она придвинулась к Сереге и плавно опустила свою ложечку в его чашку. Серега напрягся, судорожно глотнул обжигающий напиток: "чихуанский черт, а почему бы и нет?", - подумал он, ощущая острый аромат ее тела.
      Внезапно на кухню, поджав хвост и выпучив глазенки, вбежала Снежа. Следом, уткнув нос ей под хвост, вился Задорный Мачо. Собачонки резво закружили под кухонным столом в стремительном брачном танце. Неожиданно Снежа остановилась и, злобно рыча, впилась зубками в тапок Марии. Не долго думая, Задорный Мачо ловко пристроился сзади, обхватив Снежу передними лапками. Сучка оторвалась от тапка и, истерически заверещав, вцепилась кобелю в ухо и в одну секунду изорвала его в клочки. Задорный Мачо жалобно заскулил, повалился на пол, судорожно заскреб в воздухе лапками и замер.
      - Ой! - вскинулась Мария, - Маченька, Мачуня!
      Она наклонилась над тельцем, взяла собачку на руки, Задорный Мачо тоненько взвизгнул и принялся лизать хозяйке руки.
      - Да, что же это такое? - заголосила Мария, оглядывая искромсанное собачье ухо. Насекомое над ее губкой налилось темной кровью и нависло над гневно искаженным ртом. - Какого черта вы притащили сюда свою сученку? - разъяренно выговорил Мария, брезгливо оглядывая смущенного Серегу. - Вы что, сроки не понимаете, что ли?
      - Да, я... да мы, вроде бы все правильно посчитали, - промямлил Серега. - Уж не знаю, что с ней случилось. Может, не понравился жених?
      - Да, вы мне кобеля испортили! Понимаете? - взревела Мария грудным басом.
      Снежа радостно вилась у Серегиных ног, виляя хвостом и скребя лапками его штанину.
      "Яп...онский блин! - подумал Серега с сожалением, ожесточенно обматывая Снежу пестрым шарфиком, - вот же тварь чихуавская, всю малину обгадила. Ни себе, ни людям!"
      "А, может, оно и к лучшему? - раздумывал Серега, шагая домой, - чихуа, чинихуа, а дома роднущая женушка ждет", - усмехнулся он, бережно ощупывая шарфик с чихуа.
      Шарфик с удовлетворением фыркнул в ответ.

    3


    Неделько Г.А. Ни слова о призраках   11k   Оценка:8.26*5   "Рассказ" Лирика, Мистика, Постмодернизм


    Григорий Неделько

    Ни слова о призраках

       В наушниках играли Def Leppard. Она не любила хард-рок, и даже баллады "леопардов" не резонировали с её душой. Однако эта вещица, ритмичная, но при этом полная лирики - странное сочетание! - проникла к ней в сердце, уютно там расположившись. Это была её песня. И мелодичные гитары Коллена с Кэмпбеллом, и мягкий, но вместе с тем драйвовый вокал Эллиота - они все пришли из её мира. Стали его вестниками, оберегами. Она слушала музыку, и музыка защищала её, дарила ей радость, согревала...
      
       All my pain
       All my fear
       Disappears when you are here
       I break through
       To the sky
       You are the reason why
      
       "It's All About Believin'"... Новая песня... Слова становились чем-то большим, одновременно превращаясь в набор звуков, закодированных, облечённых в тайный смысл. Странное и непередаваемое сочетание обыденного с волшебным.
       Волшебство может быть разным. Одно вырывает нас из жизни, чтобы укутать в тёплое, полное ночных фантазий покрывало. Другое страшно мстит за ошибки, не давая возможности оправдаться. Третье слепо, и эта слепота сродни безразличию великана, случайно раздавившего муравья.
       Существуют и другие виды волшебного - ведь, во что облечь магию, зависит от самого человека. Обычно есть выбор, даже если он очень хорошо запрятан. Только не у неё. Виновата ли в этом звезда, под которой она родилась, или дело в том, что течение жизни переменчиво и непредсказуемо? Кто знает... Однако она всё равно оказалась проклята, заражена. Призраки. Бесплотные полупрозрачные видения поселились в её быту, в её мечтах, в её надеждах. В квинтэссенции жизни. И это тоже своего рода волшебство, ведь никто не знал, как и почему начались беды.
       Вроде бы обычная девушка. Тёмные короткие волосы. Чуткие, музыкальные пальцы. Милое личико со вздёрнутым носом. И удивительно красивые ушки, небольшие, округлые, оттенка нежности. Почти как у героини Харуки Мураками.
       Так получилось, что именно его книга, знаменитая "Охота на овец", лежала у неё на коленях. Вместо закладки между страницами - нераспечатанный конверт. К чему читать письмо, когда знаешь истину наперёд?
       За окном автобуса мелькали деревья - с пышной, летней листвой. Зелёная трава тянулась к небу. Яркий жёлтый карлик на кристально-синем полотне изливался лучами. И природа, дорога, машины искрились после недавнего дождя.
       Люди в салоне молчали и не обращали на неё внимания. Как хорошо, что они не умеют читать мысли... Им нет дела до её призраков, потому что они не знают. Великая сила несказанного! Если бы они пригляделись чуть лучше, то между строчек романа, написанного её жизнью, могли бы прочесть много пугающего - для обычного человека. На её песочных часах кто-то вывел затейливым почерком приказание. Так она превратилась в повязанную. Опутанную. Сплетённую. Призраки стали частью её души. Она хотела - она страстно желала вырваться, - но кто-то наверху, видимо, вынес ей приговор.
       Призраки гонялись за ней, безымянной, подобной персонажу из неоромантического произведения. Всё тот же Мураками, всё те же слова, всё - то же... Поиск без смысла и предназначения. Без изменений и - на краю сознания. Разум против воли цеплялся за ужасы, за кошмары из повседневности, рождённые в прошедшем и растущие в будущем.
       Где бы она ни появлялась... возвращалась ли она или уходила прочь... умалчивая суть либо высказывая потаённое... Неважно. Фигуры-тени, бледные, цвета разведённой в воде туманной дымки плясали вокруг неё. Пытались достать, укусить, захватить. Сначала - её личное пространство, затем - тело, а после...
       ...Пришлось бежать, нигде надолго не останавливаясь. Одолевая дорогу без возврата. А через какое-то время она узнала, что есть другой человек. Тот, кто поймёт, приласкает, защитит. И она опять бежала, теперь - мыслями. Забыв про дом, родителей, бросив друзей и подруг. Она стремилась к нему...
       Автобус плёлся по загородному шоссе.
       Она осмотрелась. Пассажиры по-прежнему занимались своими делами: кто-то играл в стрелялку на ноутбуке, кто-то читал книжку, кто-то разговаривал. Взгляд цеплялся за толстую женщину в круглых очках, за непричёсанного, неряшливого мужчину, за переговаривающихся детей в пёстрой одежде... Как и заведено в этом мире, никому не было дела до чужих проблем.
       Прыщавый подросток уставился на её высокие, проступающие под блузкой груди. Она посмотрела в глаза паренька, внимательно, предостерегающе. Хотела сказать: "Отвернись, пока призраки не увидели тебя!". Но тот, к кому она беззвучно обратилась, ошибся. Да, подросток отвернулся, только не страх, а стыд исказил черты его лица.
       С каждым оставленным позади, в прошлом, километре усиливалось волнение. И, казалось, духота в салоне набирала в силе.
       Она открыла окошко, позволив летнему ветерку ворваться внутрь. Освежить и попытаться ободрить.
       Раскрыла книжку, но не для того, чтобы прочесть ещё пару глав. Взяла в руки конверт и долго-долго смотрела на белую, склеенную бумагу. Маленькая ручка гладила послание, взор был устремлён вдаль, а мысли, наконец, освободились от пугающих образов. Она не заметила, как задремала...
       ...И ей приснился он: красивый, высокий, статный. Будто эльф, сказочный, с волшебной красотой. Со светлыми, бело-жёлтыми волосами. И, конечно, с голубыми глазами, которые уверенно смотрели на этот жестокий и радостный мир. Он носил синие джинсы, выглаженную стильную рубашку, чистые, тёмного цвета ботинки.
       Ей вдруг стало жарко, и она сняла блузку, выставив напоказ белый лифчик, прикрывающий большую грудь.
       Но он продолжал смотреть лишь ей в глаза - так, как умела она одна. До этого мига.
       Она поправила юбку, хотя только что была в джинсах.
       "Как всё странно, - подумалось ей, а когда он взял её за руку, почувствовала себя Алисой, падающей в кроличью нору. - Всё страньше и страньше..."
       Чудесатее и чудесатее...
       Они шли под руку - и внезапно начался бег, гонки времени и пространства. Происходящее согнулось, завязалось в узел, растаяло и перенеслось в несуществование. Какая-то белая дымка покрывала ничто. Минуло несколько секунд или дней, и реальность - вернулась. Сконденсировалась из небытия, сотворив самое себя и их, лежащих на кровати, лишённых одежд и обретших счастье.
       Ей вдруг стало безумно легко и хорошо, а внизу живота зародилось нечто неописуемо приятное. Волна тепла растеклась по телу...
       ...- Конечная! - громко объявил водитель, вернув привычный мир на место.
       Она проснулась. Закрыла книжку, убрала в сумочку, которую повесила на плечо, и вышла наружу, к солнцу.
       Он уже стоял на остановке, ждал её, точно такой, как во сне, - если только то был сон.
       Впервые за долгое время почувствовав смущение, она опустила взгляд и протянула ему нераспечатанный конверт. Но гость из её мечтаний не разозлился, не закричал: почему ты не открыла его?! Тот, кто тревожил её сны, всё понял, потому что когда-то давно в каком-то ином мире их души сроднились.
       Она пригладила блузку, коснувшись груди, небольшой и упругой. Кроме этого нашлись и другие отличия, но ничто не могло омрачить счастья. Исполнилась грёза, мечтание, проникшее в реальность и растворившееся в её лучезарных потоках. Обратившееся ей.
       И вот, уже взаправду, взявшись за руки, они пошли по асфальтовой дороге. Он прижимал конверт к себе, к самому сердцу.
       - Знаешь, а я до самого последнего момента не верила, - сказала она.
       - Тш-ш, - отозвался он.
       - И ты не боишься моих призраков? - Она вдруг вспомнила о прошлом.
       - Ни слова о призраках, - произнёс он, и было понятно: он знает, о чём говорит.
       Его дом, вынырнув, как из омута, из окружения однотипных построек, приближался, с каждым шагом становясь выше. И вместе с ним вырастало глубоко запрятанное, почти угасшее чувство.
       Она сжала крепкую руку спутника ещё сильнее.
       - Как ты нашёл меня?
       - Неважно.
       - Мне нужно знать?
       - Сегодня всё неважно.
       - И даже ты?
       - Даже я.
       А потом - как во сне. Такой же разрыв реальности, свихнувшийся пространственно-временной континуум, попирание законов бытия - и, как финальная точка, её крик. Наслаждение, достигшее апогея. Эндшпиль. Лезвие действительности, перерезавшее сонную артерию ужаса.
       Обнажённые, сплетённые виноградными лозами тела. Ощущение непередаваемости, невозможности, невыносимости счастья - это продолжалось почти бесконечно. Почти - но всегда есть грань, которую не перейти.
       Фантазия...
       Смерть...
       Любовь...
       Сброшенная в порыве страсти одежда усеивала пол ненужной трухой. Часы отсчитывали время. Квартира была пуста и пропитана полумраком. Картина как в фильме - но отнюдь не на экране...
       Она повернулась к нему. Каштановые глаза нашли глаза цвета изначальной синевы.
      
       "Всё дело в вере,
       Ведь, когда ты веришь, ты претворяешь мечты в жизнь...", - пел глубокий, хрипловатый голос в её голове.
      
       - Любимый... милый... мой... - слетели опадающими лепестками слова.
       Он тоже хотел что-то сказать, и она увидела это. Тихо проговорила:
       - Прошепчи мне их на ухо.
       - Три слова? То, что говорит мужчина женщине в такой момент?
       - Да.
       - Хорошо.
       Он улыбнулся. Приподнялся, приблизил тонкие губы к прекрасному ушку и, словно летний ветер, холодный и горячий одновременно, зашептал мучительно медленно заветные слова:
       - Я... тебя... обманул...
       И призраки ворвались в открытую, неупокоенную безмятежность.
      

    (Август 2011 года)


    4


    Чваков Д. Бразилиана   8k   "Рассказ" Проза, Юмор, Постмодернизм


    БРАЗИЛИАНО

      
       Помещение представляет собой актовый зал дома отдыха "Путин Завета" в натруженной об обещания проведения судьбоносных национальных проектов провинции. Несколько поселян и поселянок, удостоенные права заслуженного отдыха, как очень корректно и вежливо пишут в пенсионном фонде РФ, "по старости", сидят перед телевизором в час показа очередного иноземного сериала об иноземной же сказочной здоровой жизни, усердно рекламируемой ВОЗ, ВТО и МЧС России.
      
       Телевизор старый, он пытается что-то продемонстрировать на запылённом экране посеревшей от времени и от ленивых уборщиц электронно-лучевой трубке. Но кроме сполохов паутины ничего не разобрать. Зато звук превосходен: ещё бы - ведь сериал дублирован на старой доброй киностудии "Союзмультфильм". Здесь, правда, давно не снимают анимацию, но зато закрома переламываются от добротности иноземного "мыла", герои которого говорят на языке шепелявящего Толстого и заикающегося Достоевского. О, нет... я не клевещу на актёров, просто отдыхающие знают текст наизусть и заглушают порой диалоги, льющиеся из воображаемого эфира.
      
       Прислушаемся - это интересно, недаром же зрители внимают каждому звуку, доносящемуся из таинственной и пока невидимой Бразилии.
      
       Первый мужской голос: Добрый день, тётя Роза, тётя Ася, дядя Педра и донья Алисинья.
       Три женских голоса разом: Ах! Ах! Ах! Милый Эшкабар. Знаешь, какое несчастье: Эдвальдо не может иметь детей...
       Первый мужской голос: Уж, я бы ему помог...
       Второй мужской голос: Да, и я ещё бы смог поучаствовать...
       Третий женский голос: Дон Педра, с вашим здоровьем лучше подумать о том, как бы дожить до 567-ой серии, а вы туда же, о женщинах...
       Первый и второй женский голоса первому мужскому голосу на ухо: Эшкабар, милый Эшкабар. Алисинья -то, вот чёртова девка, увела чужого мужа... Такой позорный разврат!
       Второй мужской голос: Женщин я люблю. А вы слышали, что у Эдвальдо есть дети... от Эшкабара?.. Не слышали? Вот и то-то! Ха-ха-ха!
       Первый женский голос: Эшкабар, Эшкабар, что ты наделал бразильянский развратник! Неистовый, будто Бальбоа... Васко Нуньес де...
       А, кстати, не хотите ли сельди под шубой? Мне как раз рецепт из Морокко привезли вчера...
       Второй мужской голос: Селёдка под шубой или селёдка под юбкой? Мне-то, собственно, всё равно... Эшкабара жаль. Так и придётся ему с Эдвальдо свои лучшие годы мыкать...
       Первый мужской голос: Видел я Эдвальдо с женой... Они в таком горе, в таком горе... Мне стало их невероятно жалко, что они на моих глазах навернулись с ... лез... с лестницы... Алисинья, где ты? Зачем тебе чужой муж? Давай лучше создадим крепкую бразильскую ячейку бразильского же общества! Айда?
       Второй женский голос первому: Вы уже слышали, что Эдвальдо импотент?
       Первый женский голос второму: Как, опять?!
       Мужские голоса вразнобой: И куда только министерство здравоохранения смотрит? Долой дона Мигеля Зураба!
       Строгий мужской голос: Мигеля Зураба уволили ещё в 310-ой серии. Теперь у нас в министерстве всё в порядке - там синьора Тана Клара Гимарайнш-Голикофф...
       Мужские голоса хором: Да продлятся благословенные серии под патронажем Таны Клары!
       Первый женский голос всем мужским: Вот же засранцы! Льстецы...
       Второй мужской голос: А мне всё равно, я уже не в том возрасте, чтоб не думать о 567-ой серии. Тьфу на ваши измышления, клянусь левой ногой Гарринчи!
       Второй женский голос: Этот из вредности доживёт! Отвалится в кому серий на сто, но дотянет. Дон Педра - даже слов нет!
       Третий женский голос: Странно, и в одном, вроде, городе все здесь обретаются... а никто ничего толком не знает... Поговорить не о чем. Пойдём, Эшкабар... До 589-ой серии я совершенно свободна...
      
       Внезапно на экране возникает изображение. Просторная палата бразильского католического госпиталя имени Плащаницы наполнена воздухом, солнечным светом и рекламой спонсоров сериала.
       - Ты родишь, Лусинья! Ты непременно родишь...
       - Но я не могу, Хосе Игнасио, я не могу!
       - Я не Хосе Игнасио, милая.
       - А кто ты?
       - Я Эдвальдо, твой муж. Ты должна помнить...
       - Ах, Эдвальдо, дорогой мой муж, я так виновата перед тобой...
       - Ты не выключила утюг в позапрошлой серии?
       - Нет, я виновата в том, что впала в беспамятство сразу после нашего венчания в церкви Санта Клары де Альвадорес.
       - Это был храм великомученика дона Амичи, дорогая!
       - А ещё - я изменила тебе с Эшкабаром.
       - С тем самым развратником?
       - Да любимый, с ним.
       - Но это не станет препятствием нашему счастью. Ты непременно родишь, Лусинья!
       - Нет, дорогой... нет...
       - То есть, как это - нет, Лусинья дель Потро? Ты непременно сейчас родишь. У нас же такие отличные врачи, дорогая...
       - Нет, Хосе Игнасио, мой единственный... мой дорогой. Нет, это невозможно...
       - Я не Хосе Игнасио...
       - А я не рожу.
       - Сейчас мы вместе помолимся и попросим доктора...
      
       - Хосе Игнасио, причём здесь доктор! Мы же с тобой не были близки уже 256 серий!
       - Но я не Хосе Игнасио! Я Эдвальдо!
       - Тот самый Эдвальдо, который уехал в Морокко и привёз рецепт селёдки под шубой?
       - Да, именно! Так ты родишь?
       - Чёрт возьми, Эдвальдо, возьми себя в руки! Как я могу родить, если я даже не беременна?!
       - Это такие пустяки, Лусинья. Когда у нас в Бразилии настолько прекрасная медицина, просто грешно не родить при всяком удобном случае...
       - Стоп-стоп, сто-о-о-п! Никаких родов в кадре, иначе ...
      
       Камера отъезжает. Панорама Сан-Пауло с высоты птичьего помёта. Извините. Конечно, полёта...
      
       Телевизор сверкает в последний раз, хрюкает и уходит в себя. Там темно и гнусно.
      
       Итак...
      
       ...мы снова в актовом зале, напичканном по периметру осыпающегося штукатуркой потолка веб-камерами, пожарными датчиками и беспроводными ADSL-модемами... Беспроводна и вся остальная аппаратура - обитатели дома отдыха знают дорогу к приёмщику цветных металлов. И всё же - информационные коммуникации и безопасность шагают в ногу со временем, чего нельзя сказать о подъездных дорогах к "Путям Завета". Но и это будет исправлено, если электорат проголосует... а он проголосует - куда ему деваться. И тогда, возможно, в дом отдыха проведут газ, тепло и воду, уличные "гнёзда" с милыми душе резными сердечками подключат к канализации и даже к Интернету, чтобы стало удобней мочить и мочиться.
      
       Камера отъезжает. Становится видно "Пути Завета" во всей красе: одинокое покосившееся от влияния судьбоносных программ здание... почти, о, Сколково!
      
       6 февраля 2012 г.

    5


    Чваков Д. Один палец   13k   "Рассказ" Юмор, Байки


    ОДИН ПАЛЕЦ

       Учился я в Киеве с кубинцем Венансио Кастильо Уреко на одном факультете. Был этот смуглый латинский парень похож на настоящего барбудос... только росточком не вышел - полтора метра в прыжке... и то, если в кепке и на коньках.
      
       Написал я и понял, ни к чему мне подставляться, используя старинные, как фекалии саблезубого мамонта сравнения... И то! Попробую сформулировать иначе. Вот так примерно...
      
       Был этот смуглый латинский парень похож на настоящего барбудос... только росточком не вышел - не получалось в яхту "Гранма" забраться без подкидной доски по причине глубокого младенчества... да и позже до Теофило Стивенсона мой герой не дорос - в полном расцвете сил мог только в пупок именитому боксёру дышать.
      
       Не, чёрт... "Дышать в пупок" - очередной штамп, из числа тех, что так опасаются современные литераторы, предпочитая невнятные формулировки, которые читатель забудет, ещё не дорулив до конца абзаца.
      
       Придётся плюнуть в сторону и оставить всё, как есть, а не то завязка истории зависнет, доставив апологетам классических выражений (не похожих на классические же канцеляриты) неслыханное удовольствие моим неадекватным стилем изложения.
      
       Итак...
      
       Свою миниатюрность Венансио компенсировал огромной роскошной бородой, весёлым живым характером и привычкой к крепкому алкоголю, которую успешно развивал всё время заграничного обучения.
      
       Кастильо очень любил Пугачёву... Бывало, поставит пластинку с "Сонетом N90" Шекспира в исполнении примадонны и орёт на всю общагу что-то вроде "...уж если ти раслубишь, так теперрррр...", ударяя раскатистым "эрр" по барабанным перепонкам мирных студентов. А ещё у Венансио имелось одно интересное пристрастие - увлечение народным творчеством. Читал русские сказки, пословицы и поговорки запоем, а потом при всяком удобном случае преподносил собеседникам в качестве божественных откровений, подсмотренных кем-то из кубинских предков прямо на Моисеевых скрижалях. На дежурный вопрос "Как дела?" Кастильо Уреко отвечал с придыханием, выкатывая из орбит роскошные сливы глаз необычайной бархатной поспелости: "Как вы сыкаске - чем далше, тем стрррррашнее!"
      
       Кубинцам за время учёбы разрешалось однажды съездить домой на каникулы за счёт государства. Один раз за шесть лет очень мало, но и билеты до Гаваны уж очень дорогие. Поехал навестить родню и Венансио - зимой на 3-ем курсе. По приезду рассказал замечательную историю.
        
       В первый же вечер отправился он с братьями на дискотеку в бар. А на Кубе принято сосать ром... но очень медленно - цедить, будто кашалот цедит планктон, закатив глаза и рассуждая о прелестных мулатках из Сантьяго или зажигательных квартеронках из Артемиса. Как сказал бы известный киевский (а теперь - израильский) бард Кимельфельд: "А по секрету: так они ж не пьют! Сидят весь вечер, дубят полстакана..."
      
        Заказ в гаванских питейных заведениях делается с порога. Стоит показать бармену один или два пальца - именно столько (в толщину) тебе и наливают на дно широкого - без талии - стакана. Один палец - норма. Таких порций за вечер бывает две-три. Если же человек показал два пальца, то у него какой-то исключительный повод: сильно устал или поругался с кем-то... Бывает и "три пальца". Но это уже экстрим. Людей, делающих подобные заказы, знают на острове Свободы наперечёт и слегка опасаются, подозревая в связях с ЦРУ.
      
       Так вот, Венансио - как юноша благопристойный и фиделебоязненный - продемонстрировал на входе дежурный палец, а потом, получив порцию рома, "наехал" на бармена со свойственной ему "русской прямотой":
       - Тебя что просили, камрад? Просили налить рому! А ты?
       - Я и налил...
       - А сколько просили налить?
       - На один палец. Я и налил на один палец...
       - Нет, камрад, я тебе показывал "на один палец" не так, а вот так!
       В этом месте рассказа Венансио эффектно демонстрировал слушателям указательный перст, подняв его в верх в позицию незабываемого "факела" от клятiх гринго.
      
       У родных братьев и бармена, по словам нашего кубинского друга, глаза разъехались по углам заведения от внезапно приключившегося стресса, а Венансио преспокойно засандалил "сто пятьдесят" рому, что называется - "в одни ворота", и преспокойно же взрезался своей почти воздушной плотью в кордебалет "зажигающих" под музыку девиц. В ритме танца Кастильо не забывал овладевать диалектической полнотой философских учений, рекомендующих проверять, надето ли на прекрасной креолке или же мулатке нижнее бельё, прежде чем отправляться провожать барышню по ночной Гаване. Бывало так, что упоительной красоты девица оказывалась вовсе не девицей... Но - тс-с-ссс... об этом я ничего не знаю.
      
        Добром дело с "убийственной передозировкой" не кончилось - братья привели маму с папой и всех ближайших родственников до третьего колена, чтобы те успели попрощаться со "смертельно отравленным" Венансио. Приехала и вызванная барменом неотложка, чтобы совершить народный кубинский обряд промывания желудка молодому человеку, постигшему тайны таинственного европейского коммунизма так глубоко.
      
       Венансио же, между тем, успел треснуть ещё "сотку" и скрыться от назойливых родственников в окружение двух роскошных барышень, страдающих расстройством памяти, по причине которого они пришли в бар совершенным образом без труселей...
      
       Такая вот история вспомнилась из старинной жизни. Кому-то она покажется убогой и непонятной, незаконченной, как роман "Мёртвые от удушья" одного замечательного, да что там замечательного - выдающегося пульманолога. И я отвечу просто - тот, кто хотел найти решения сокровенных жизненных вопросов, завершив чтение, обратился не по адресу... Ему бы лучше пошерудить кочергой в камине, как завещал Николай Васильевич...
      

    Рукописи не... Эксперимент

         
          Гоголь шарит в Гугле!
          Гоголь шерудит угли.
          Гоголь доволен.
          Главное -- угол не голый...
          ...как Голем обглоданный богом -
          человекомашиной,
          механизмом кабалистического осколка из олова
          глухо -
          Гоголь в печке
          кочергой бухает
          с насечкой на ручке,
          чтоб не выпадала из рук
          горгульей летучей,
          испуг
          по свету рассеивая
          теменью темени
          поэта Есенина,
          осеняет знамением
          святым
          кусты
          купины горящей,
          явившейся в сон
          явственней настоящего!
         
          Гугол шерудит в голове Гоголя
          испареньем ментоловым
          мысли гения трогает...
      
       Но не вздумайте утопить меня в саже, дамы и господа...
      
       А подлинную историю эту я использовал в своём шпионском романе "Только шепни мне имя своё" (во второй части).
      
       Приведу здесь означенный фрагмент, чтоб было понятно, насколько чистая правда порой близка к грязному вымыслу...
      
          Что русскому хорошо, то мексиканцу полная текила! Так и знайте, когда разлив пойдёт в этой удивительной стране. Мексике, то есть. Когда я впервые посетил с Аллочкой бар в Акапулько, то поначалу удивлялся, как бармену удаётся двойную и тройную порции в таких низких стаканах умещать? Их, эти порции, местное население пальцами показывало ещё на входе. Один палец - одна порция, два - двойная, и так далее. Четверную, правда, никто из мучачос не заказывал. А бармен всё в одинаково небольшие стаканчики разливал. Может быть, за следующей порцией мексиканцы потом подойдут со словами "повторяю, комрад"? По крайней мере, в наших пивнухах так было раньше принято. Но как бармен всех помнить может в лицо, кто сколько заплатил?
         
          Мои сомнения быстро разрешились, когда я заказал одну порцию текилы для себя и один коктейль "Маргарита" для Аллочки. В такую жару пить больше одного стакана не следует. Я же не пропойца, как эти аборигены. Каково же было моё удивление, когда передо мной поставили немытый стаканчик с остатками от предыдущего клиента. Я возмущаться не стал, уважая местные традиции, и принялся терпеливо дожидаться, когда мне наполнят посуду текилой. Бармен обернулся ко мне и спросил:
          - Что-то не так, синьор?
          - Где моя текила, козья морда? - вежливо осведомился я.
          - Вот, в стакане, - занервничал мексиканец.
          - Вот это? - переспросил я, указывая на немытую посуду с остатками жидкости на дне.
          - Именно, сэр! - перешёл на подчёркнуто вежливый стиль общения бармен, очевидно, приняв меня за капризного гринго. - Здесь ваша порция, за которую вы заплатили.
          Я с удивлением уставился на свой указательный палец, будто ожидал увидеть, что он у меня резко укоротился за последнюю минуту. Нет, не укоротился. Всё те же девять с лишним сантиметров - два с четвертью вершка, если вглядеться через микроскоп. Мексиканец осторожно взял мой палец двумя своими и повернул его горизонтально полу.
         
          Тут до меня и дошло, что у нас с мексиканцами разные системы счисления. Ох, уж, эта Латинская Америка! Они меряют спиртное горизонтально, тогда как у нас принято - исключительно вертикально. Это в начальной стадии употребления. В дальнейшем системы становятся обе горизонтальными, но с разной скоростью. Да, на эту тему можно не только кандидатскую защитить! Однако вернёмся в мексиканский бар, где двоих комрадов осенило откровение. Взаимопонимание пришло к нам внезапно, и я с удовлетворением унёс свой коктейльный стакан с текилой, полный на 94,5 мм, вместо мексиканских 16 мм.
         
          Бармен с тревогой взирал, как я, не спеша, осушаю приятную жидкость с привкусом лекарственного кактуса. При этом он разговаривал с кем-то по телефону. Из-за стойки доносились знакомые слова:
          - Амба садор текилас гаммадриласс гринго капут!
          Ага, что-то про меня говорит. Неужели разоблачили? Так это не желательно сейчас, когда мы с очаровательной спутницей только-только на пляж собрались. Взяв Аллочку под руку, я поспешил к выходу, перед которым уже заруливала каретка скорой мексиканской помощи. Два вежливых врача всё норовили померить мне давление и уложить на носилки. Успокоились они только после того, как я собственноручно написал расписку в том, что передозировка текилой для меня таковой не является, что я сам несу ответственность за своё здоровье, и разную прочую дребедень.
         
          Для убедительности я шлёпнул печать отдела внешней разведки ФСБ РФ на эту Хорхину грамоту.
      
       3 февраля 2012 г.

    6


    Колюча Подарок Вк-3: Я - Оля   2k   "Миниатюра" Проза

       С некоторых пор мы живем с ней вместе, не помню с каких, но с очень давних. Она и я. И больше никого. Она плотно закрывает окна. А я люблю солнечный свет.
       Я пыталась уехать в другой город, поменять работу, выйти замуж - она неотступно преследовала меня. Представляете?
       Я вхожу в новую квартиру - а она уже расставляет в ней мебель. Или ссорится с сотрудниками в новом офисе, пока я решаю, что же мне надеть сегодня на работу. Ну, а уж про её появление в ЗАГСе и первую брачную ночь лучше и не вспоминать.
       При этом именно меня она считает виновной во всех наших бедах!
       - Оля, не надевай светлое платье - ты непременно все испачкаешь! - И я надеваю что-нибудь темное, немаркое, доверяя чужому вкусу - сама я давно перестала смотреться в зеркало.
       - Не приглашай гостей, ты же не умеешь готовить!- именно поэтому в нашем доме редко бывают друзья.
       - Оля, ты что, не видишь - он не обращает на тебя никакого внимания. Не вздумай пойти на свидание.
       А если я все же иду на это чертово свидание, то она незримой тенью появляется за нашим столиком и начинает капать мне на мозги, да так, что мне хочется побыстрее сбежать домой. Ну, какой уж тут интим?
       Иногда она таинственно исчезает, чтобы появиться вновь в самый неподходящий момент. А я так привыкла, что сразу теряюсь и начинаю сама повсюду её искать. Или - того хуже - придумываю слова, что могла бы от неё услышать.
       Вечерами ей не нужно предлагать чая или кофе. Она делает это сама, будто хозяйка квартиры. Мы кладем по две ложечки сахара и долго размешиваем, стуча по краям кружек - я вправо, она - влево.
       А потом она долго разъясняет мне, какая же я неудачница. Мне становится все труднее дышать, болят плечи, я не могу их расправить, словно невидимая тяжесть бесконечно давит на них сверху.
       Но однажды я нашла её логово - проходя мимо стенного шкафа, мимолетом поглядела в зеркало и застыла. О, она выглядела крайне удивленной и растерянной. Я застала её врасплох! Я подняла правую руку - она левую, я шагнула вперед с левой ноги - она с правой. Милая! Так вот кто виновник всех моих бед - ты, мое отражение, перевёртыш, вечно недовольная Яло!
       Ах, так?! Ну хорошо...
       Я раскрыла шторы и распахнула окна, весело рассмеявшись, расправила плечи. Вернулась к зеркалу. Улыбаясь, склонила голову направо. Приветливо помахала себе в ответ левой рукой. Прощай, дорогая Яло!
       Теперь есть только Я - Оля.

    7


    Терехов Б.В. Подарок Вк-3: Кадры решают все   2k   "Миниатюра" Байки


    Кадры решают все
      
      
      Мой друг Толик, по прозвищу Люк, очень похож на голливудского киноактера Жан-Клода Вам Дамма - у него точно такая же шишка на лбу. Вам, наверно, интересно узнать, как он ее заполучил - не вопрос. Но прежде о том, откуда взялось его прозвище. Два года назад Толик случайно провалился в открытый люк. Но не волнуйтесь, его сломанные ноги-ребра давно срослись.
      Однако к его знаменитой шишке. Все очень просто. Возвращается недавно домой Толик с работы раньше обычного и замечает в поведении жены некоторые странности, а главное обнаруживает в спальне чужой костыль. (Его-то костыль пылится за ненадобностью на антресолях). В душу Толика, естественно, змеюкой заползают нехорошие подозрения. Отдергивает шторы на окне, заглядывает под кровать, открывает шкаф, а там стоит инвалид Вася Ведеркин, сосед с третьего этажа.
      - Я это... шел мимо, заглянул на огонек, - поясняет.
      Недолго думая, Толик бьет того промеж глаз. Понять человека можно, кому ж понравится, что посторонние роются в его личном гардеробе? Потом к жене, успевшей скрыться на кухне, с вопросом: почему, дескать, не следишь за домашним хозяйством? Почему допускаешь безобразия? Та то, да се...
      "Быть или не быть - вот в чем загвоздка" - думает Толик и хрясть ее по губам. Но несильно - зубы не повреждает. И тут вспоминает, что в потайном кармане пиджака, висевшем в шкафу, хранилась его заначка. Назад в спальню, а Васи уж и след простыл. Он за ним, ну и оступается на лестнице и летит прямиком вниз. Вот, собственно, откуда взялась его шишка.
      Да, теперь жена Толика смахивает на Анжелину Джоли - у нее такие же пухлые чувственные губы. А Вася Ведеркин точная копия Савелия Крамарова - такой же косоглазый.
      В общем, живу я, разлюбезные дамы и господа, среди сплошных знаменитостей, чего и вам желаю!


    8


    Голиков А.В. Боль...   4k   "Миниатюра" Проза


       А. Голиков
      
      

    БОЛЬ...

    рассказ

       В этот сон я входил, как в хорошо знакомый дворик возле родного подъезда. Смотрел на играющих детей, вереницу неподвижно стоящих автомобилей у бордюров, смотрел на слепые окна в многоэтажках, ловил отражающиеся от них блики света и чему-то улыбался. На душе было легко и светло. Как от тех же бликов, что слепили глаза...
       В этот сон я входил, как актёр в хорошо отрепетированную пьесу - легко, свободно и на правах главного персонажа. Было интересно и занимательно двигаться на сцене, смотреть в зрительный зал и мимоходом отмечать, что в оркестровой яме все на месте, и руки музыкантов напряжены и ответственны. Что ж, не подгадай, артист. Теперь от тебя зависит всё остальное...
       В этот сон я входил, как мачо на пляж с одними только женщинами. Все взгляды на меня, любимого. Обворожительницы и просто красавицы взглядами ощупывали мою фигуру, в которой даже намёка не было на изъян, мысленно они дарили мне жаркие ночи с последующим необременительным пробуждением, и я, чего греха таить, мысленно был рядом с ними. Мы не в ответе за тех, кого приручили. Мы просто рядом...
       В этот сон я входил, как нож в масло. Непринуждённо и красиво. Одним движением свободного лезвия, не знающего ни преград, ни ограждений. И потом так же красиво менял масло и хлеб на калории жизни...
       В этот сон я входил, как самолёт, устремлённый в небо: мощно, длинно и самозабвенно, готовясь к встрече с непознанным! С беспредельной синевой и закатным небом, алеющим где-то там, вдали...
       В этот сон я входил, как птица в предутреннюю тишину. С грацией орла и стремительностью коршуна. С последующим пробуждением где-то там, в бесконечности...
       В эти сны я входил, разучившись плакать. О той единственной и любимой...
       Моей женщине...
       Иногда думаю, что бы стало со мной, не имей я этих снов? Ответ - не знаю. Я ими просто жил. Три месяца, как тебя не стало, ласточка моя. Милая. Родная. Единственная...
       Единственная... Как много тут всего, в одном этом слове. И как мало, оказывается. Ты и птица, рвущаяся в небесную синь, ты и росток, что только нарождается, ты и влага на растрескавшихся губах, ты... Ты - всё! Как же мне без тебя, любовь моя?!..
       Я машинально готовлю ужин и тихо и печально смотрю на сумрак за окном. Штор не закрываю. Помнится, тебе нравилось, чтоб на нас смотрели. Смотрели, как мы счастливы вместе. И как хорошо нам вдвоём. Потому и не трогаю этих штор - пусть смотрят. На то, как я тебя люблю до сих пор...
       Я могу войти в любой из этих снов. Потому что знаю - ты меня там ждёшь. Особенно там, где мне снится это чарующее и великолепное небо. И в котором ты прилетаешь ко мне непременно. Орлицей ли, голубкой ли - но прилетаешь! Как же я рад этой встрече, любимая...
       И с некоторых пор я жду этих снов, как путник забытого отдыха, как растрескавшаяся земля долгожданной влаги, как потускневшие угли огня... Я ими просто живу. Потому что есть грань. Там, справа, - тебя нет и никогда уже не будет. А тут, слева - целый мир и ты... Одна. Единственная. Ненаглядная. Которая на всю жизнь. Что мне стоит эту грань перейти?..
       ... И потому я снова и снова ухожу в мои сны. В последнее, что у меня осталось. Где ты будешь одна на весь этот белый свет и - настоящая. Милая ты моя... Радость ты моя... Единственная... Ненаглядная....
       Просто и навсегда - ТЫ!...
      
      
      

    ..........................................................................

       Пенза, 2012.
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
       2
      
      
      

    9


    Библиофилка Подарок Вк-3: Тетёха   24k   "Рассказ" Проза


    Этот рассказ сильно закосил под мистику, но ей никак не является. Простая констатация фактов. Другое дело, какой смысл этим фактам придать.
    В постперестроечные годы приняли в нашу библиотеку новую сотрудницу. Тогда у нас появился подержанный компьютер, и возникла идея забить в него все библиотечные книги... то есть, натурально, книжные карточки. На это никто из наших женщин был в принципе неспособен - боялись, как чёрт ладана.
    Татьяна Терентьевна Харлова начинала еще на недоброй памяти "Агатах" - там шрифт вылазит белыми точками по чёрному фону, а редакторы годятся только для писания программ. Очень неудобь сказуемые. То есть читаемые. Оттого и очки, что украшали ее приплюснутый носик. Тяжёлая золочёная оправа, легкие пластиковые стёкла, минус четыре диоптрии. Личико округлое, кожа тугая, седых волос не красит в принципе, хоть до пенсии осталось года три от силы. Носит исключительно куртки и брюки со свитером или рубашкой поло, да чтобы карманов было побольше. Чтобы содержимое портфеля можно было по ним распихать - начиная с кошелька и проездного и кончая папкой с деловыми бумагами.
    И как её ни наряжай, что ни дари на юбилеи - всё сбивается на лягушачью болотно-зелёную палитру. Так и ходит зимой ожившим кустом осоки. Но уж не ёлкой: никаких игрушек и безделушек на себя не навешивает. Только, как потом выяснилось, сгоревшую родительскую дачу, собаку шибко универсальной породы и дочь-студентку. Не нашу: библиотека ведь была университетская.
    Любимая книга кой-кого из нас была "Республика ШКИД" Пантелеева. Вот и пошло от этого прозвище по первым слогам: Та, Те и Ха. Вместе - Татеха. В Тетёху, то есть тётку, это попозже само собой переделалось.
    Да, едва не забыл: она ведь из дворян была. Замаскированных под крепостное право. До того замаскированных, что под коротко подстриженными ногтями (чтобы удобнее было по клаве стучать) вечно пребывал несмываемый чернозём. Или уголь. В общем, как у рудокопа.
    Сказано неточно, зато по-мужски кратко и исчерпывающе.
    Ибо я, между прочим, мужчина. Ведущий библиограф и промежуточное начальство. Под моей командой уже служила такая милая Женечка, вот к нам и определили компьютерную асшу.
    Нет, я, собственно, умел свои опусы набивать в машину и распечатывать на принтере. Даже стихи печатал на старых компьютерных картах с дырочками. Поэт-концептуалист. Оттого и намечал вскоре уволиться и убраться из нашего подвальчика хоть на этаж выше.
    Заработала Тетёха решительно: винд вообще и библиотечная программа в частности её прямо-таки очаровали. Не то что слегка тупенькую Женюру.
    И далеко не так, как нашу начальницу Альбину Ивановну, которая была под стать мне поэт - живой книги. "Девочки, не смотрите в машину, а работайте с полкой и каталогами" - вот девиз.
    Вот наш библиотечный планктон так и работал. Мало кто выдерживал сессию, хотя были и корифеи из здешних платных студенток. Вся штука в том, что сотрудникам и членам семей полагалась пятидесятипроцентная скидка на обучение, так что они старались у нас зацепиться.
    Вскоре было замечено, что дольше всего оставались на плаву те "девочки на выдаче", которых Тетёха одаривала на очередном празднике сувенирчиками своей работы. Она ведь всё время устраивала потлачи на манер алеутов или эскимосов - типа соберёт то, что в доме лишнего накопилось из красивых вещиц, и во время очередного пира оделяет, стараясь всем угодить. Даже Альби.
    Тетёхе ведь книжные заморочки были не очень по нраву: стояла за прогресс и перекомбинацию книжной информации внутри самого компьютера. Но гражданка она была покладистая - уминалось как-то до поры.
    История с тухлым трупом тоже.
    Дело в том, что Альбина запасла груду крепких картонных ящиков для будущего переселения в новый корпус, и вот оттуда начало наносить чем-то подозрительным: никакая влажная уборка не помогала. Пирамида была как раз за креслом шефини, и робкие намёки на то, чтобы передвинуть стратегический запас, не воспринимались. И вот, дождавшись, пока она выйдет в отпуск, Тетёха вооружилась лопатой и тряпкой и решительно вгрызлась в коробки, Прочие брезговали.
    Через некое время она говорит мне:
    - Павел Юрьевич, это там ворона умерла. Найдите для нее небольшой футляр, пожалуйста: в неприбранном виде волочь покойницу на помойку вроде бы негоже. На улицу я ее уже на лопате вынесла и полы промыла с уксусом.
    Н-да-а. Аристократка ты наша.
    Ладно. Отыскал тару типа детского гробика и выдал.
    После отпуска история несколько преобразилась. Оказывается, то была не ворона, а крыса, извлекла и предала ее христианскому погребению не кто иная, как Альбина. Тетёха не спорила - было бы о чем, спрашивается.
    Еще кое-что. Те коробки были от так называемых подарков Сороса: по особому каталогу можно было заказывать книги за полцены и ещё иметь кое-что сверху, типа полного собрания сочинений А.С. Пушкина. Тетёху призывали консультантом, указывали сумму, внутри которой можно было разворачиваться, и она перепечатывала заявки в особой программе, которая сама себя сверяла и просчитывала. С моего молчаливого согласия туда пристёгивались как бы личные призы Тетёхи: "Белая Богиня" Роберта Грейвса, редчайший иллюстрированный "Каталог старинного холодного оружия" или "Сто шедевров мировой живописи" с именами, тогда еще не бывшими в России на слуху.
    В общем, Тетёха рулит.
    Далее события развились так.
    Мой картотечный шедевр взяла для своей экспозиции новая Третьяковка.
    Старая дева Женечка выскочила замуж и на тридцать шестом году жизни собралась в декрет. Трогательно взяв с Тетёхи клятву, что та сохранит всякие милые мелочи с ее места, в частности, миниатюрную пароварку для диетпитания и глиняный бубенчик в виде крысы - подарок Жене от коллектива на соответствующий год.
    Меня позвали в молодой оппозиционный журнал, на моё место назначили Женечку, чтобы сделать хорошее пособие по брюхатости и родам.
    Библиотека торжественно переехала на Ходынку, то бишь в район метро "Октябрьское поле". В нашем полуразвалившемся подвале устроили ресторан "Мастер и Маргарита", его владелец как раз и похлопотал об аренде шикарного помещения.
    Тетёхе дотуда ехать часа два. Уламывали всем коллективом, включая директрису:
    - Куда вам на пенсию, Татьяна Тетеревна? Временно, до возвращения Женечки Яковлевны, будете за начальника отдела, зарплату прибавим как кандидату наук.
    - Но ведь не библиотечных, Альбина Ивановна - отвечает. - Лингвистических. Художественная литература - это моё хобби.
    - Да вы столько о книгах знаете - никакой Университет Культуры такого образования не даст!
    - Устала я - кругом народ толпится, шаги, знаете, за спиной работать мешают.
    - Для компьютеров уже выделено отдельное помещение. Светлое, не то что закуток посреди полок.
    Ага. В этом закутке Тетёха в салятах тренировалась - это когда ей взбрендило арабский учить. То есть вот так прямо три раза в течение рабочего дня обмывалась в сортире, расстилала на полу большой лист крафт-бумаги и того... поклоны отвешивала и декламировала Коран в натуральном виде. Впечатляюще.
    - Персональную оплату выхлопочем, наконец. Выкроим лишний выходной день, если ездить покажется далеко.
    Словом, доконали её. Согласилась. Только начальствовать не хочу, говорит. Не сумею. Так и не надо, разумеется!
    Я навещал старых друзей по мере моих сил и заценял новшества: роскошный кабинет начальства с мягкими креслами, столы выдачи, намертво отгороженные от книгохранилищ, комнатка для компьютеров и картотек и столовая - потому что нельзя ведь питаться и гонять чаи на рабочем месте: неровен час книжки обольёшь.
    Что имело под собой основу. Как-то Тетёха, уже выселённая в спецкухню со своей неизменной заварочной кружкой, опрокинула из нее кофе в картофель фри, что всем приготовили дежурные библиодевочки, да так и выхлебала смесь, приговаривая: "Зачем добро выкидывать? Так даже мягче, он ведь немного пересушен". К сожалению, мадам Эльвира как раз прибежала, чтобы показать подчинённой новые издания, которые предстоит обработать после чаепития...
    Да нет, книги нисколько не пострадали. Обошлось малым страхом.
    А, вы про то, кто такая Эльвира?
    Через месяц после моего ухода в отдел взяли временную начальницу. Эльвира Петровна. Бывший сотрудник парткома. Лет сорок, сухопарая брюнетка с причёской ёжиком, Тоже с лозунгом наперевес: "Меня взяли, чтобы организовать библиотечную деятельность, а работать должны другие". И лучший друг Альбины Ивановны.
    С лёгкой руки Тетёхи - оговорилась разок - нашу сладкую парочку прозвали Альдина и Эльзевира. Не понимаю, что тут обидного - именоваться в честь редких первопечатных изданий. И вообще наша корифейка принципиально не была способна обижать, как и обижаться. Только подварчивала всё чаще, что делать из компьютера и принтера пишмашинку для изготовления каталожных карточек и вручную вбивать инвентарные номера на неположенное место - занятие нерациональное. Надо вбить каждое издание один раз и навсегда и потом уж оперировать им как понадобится. Разные годы, различные номера - разные книги.
    А что в качестве заставки на обоих компьютерах, оснащённых уже новой программой (не помню, "Марс- 666", кажется) вертелась отчётливая надпись "Kobjol", напоминающая всем о полузабытом языке программирования, то лишь отдельные посвященные личности могли принять это на счёт авторитарной Эльзе... тьфу, Эльвиры Петровны.
    На второй, резервный комп через три года посадили Женечку. С присловьем, что начальник всего нового отдела программирования обязан знать, где в его отделе сидит фазан, а не умеешь - не берись. Хоть место за тобой, как за родильницей, и зарезервировано.
    Конечно, Тетёха кое-как поднатаскала юную мамашу, но чудес не бывает.
    - Это же как дислексия, - жаловалась она мне. - Закоротило психику намертво. Я им что - кудесник или психотерапевт?
    В общем, Женю по собственному желанию отправили в простой народ и подчинили той же Эльзе, которая давно уже стала по факту начальством в законе. Лишний выходной у Тетёхи тотчас срезали, но она приняла сие благодушно: Женя после родов то и дело прихварывала, что-то там с разлитием желчи, а книжное дело на месте стоять не должно. У самой Тетёхи неладное происходило с глазами - будто пересыхали, приходилось то и дело вставать с рабочего места и отсиживаться по тёмным углам. Это несмотря на более творческий оттенок работы: руководство осчастливило отдел интернетом. Только и исключительно в рабочих целях, сразу постановила Альбина Ивановна. Никаких тайных поползновений на информацию, даже в отсутствие всякого присутствия. Присутствия начальства, естественно.
    Благодаря столовой празднование торжественных дат приобрело размах. Особенно это проявилось на пятьдесят пятом, пенсионном дне рождения Тетёхи, куда я тоже был зван. Торт был куплен роскошный, весь в орнаментах из натуральных фруктов. Салатики и прочие овощные закуски второпях рубил и сдабривал майонезом весь насущный коллектив. Сыры и брынзы всевозможных разновидностей: пластами, кубиками, мешочками с начинкой, рулетиками и косичками, - главенствовали над всем. И ни единого мясоколбасного или рыбного блюда! Народ как-то подзабыл, что Тетёха исповедовала вегетарианство. Лактовегетарианство, уточню. И готовить умела так же, как робкая Женюра - лазить по интернету. Jedem ist sein. Каждому - своё.
    Вот тут-то впервые у Тетёхи прорезалось нечто вроде характера.
    - Но вы, надеюсь, не бросите нас, Тать Терентьевна? - спросил кто-то из девочек последнего набора прямо за столом. (Между нами говоря, они того страх как боялись, да и начальство не хотело, вопреки сложившимся стереотипам.)
    И вот тут она высказалась напрямую:
    - Мне деньги как никогда пригодятся. Участок за эти годы я вчерне порасчистила, останки отволокла на мусорку. Теперь заказываем дачный домик, а в кредит у нас с дочкой брать не принято.
    - Что же дочка не помогает? - удивилась авторитарная мать Эльвира Петровна. Владелица собственной студентки-первокурсницы.
    - В чём? - удивилась Тетёха. - Времени у неё нет - горелые брёвна жечь, обугленные кирпичи ворочать и корчевать берёзки с осинками. Там же на фундаменте прямо пирамида наросла. Её работа - учиться, писать доклады и рефераты, сочинять диплом. Потом в аспирантуру хочет - и вроде берут её по бесплатному лимиту, но вполне может сорваться.
    Словом, Тетёха снова рулит и разруливает...
    В общем, оформила она через отдел кадров пенсию, купила домашний интернет и ещё пуще прежнего впряглась в подработки по выходным и вечерам. Уже гораздо более умственные.
    Вы знаете, что если домработница оказывается богаче хозяйки, ее положено уволить? А если это недостижимо - хотя бы приструнить хорошенько.
    О положении на фронтах гражданской войны мне докладывала одна из сотрудниц: теперь можно признаться, что и ходил я в гости с подрывной целью - выманить ее (и ещё одного человека) в наше "Эхо Столицы". Я так думаю, ей, как и прочим уходящим от них девочкам, Тетёха уже приготовила отвальный кулончик: амфору с аметистовой пробкой или иной самоцветный камень на цепочке. Такая новая мода у неё завелась.
    А кризис назревал подспудно, точно раковая опухоль.
    Женю по причине здоровья вынудили уйти на полставки. С причитаниями и сюсюканьем типа "ах ты наша милая, с чего-то ты совсем позеленела". Альбина была из потомственной семьи докторов, вот она и устраивала Жене то одного специалиста, то другого, но никто не мог в ней разобраться как следует. Разлитие дурных жидкостей соседствовало с непрерывной головной болью. Наши специалисты по Пантелееву вспомнили, что мать Лёньки из романа страдала в точности тем же, пока жила с постылым мужем.
    - Что ты за эту работу держишься? - спрашивала Женю Тетёха.
    - А кто меня такую возьмет? Больную да с больным дитём? Здесь вроде как моя вторая семья.
    В самом деле, "вторая семья" - это было у Альбины любимое присловье. По слухам, она хотела завещать отлаженное хозяйство сыну, будущему аспиранту Университета Культуры по библиотечным делам. Оттого их всех там и строили.
    Женин мальчишка в самом деле был слабенький, но старшие женщины с обеих сторон его обожали. Жили они вместе с отцом у маминой мамы, в комнатульке, перегороженной трёхспальным диваном-кроватью.
    - Ладно, жираф большой, ему видней, - философски отвечала Тетёха.
    Женя и в самом деле была длинной и тощей - на голову выше её самой.
    Вскоре Тетёха была поймана Эльзевирой на очередной дикости: тишком вытащила из носа упитанную чёрную козюлю с капелькой крови и сосредоточенно её рассматривала, будто советовалась. По гороскопу она, кстати, была Козерог.
    - Что вы такое делаете! - возмутилась Эльза. - А ещё интеллигент.
    Получила ли она в ответ нечто помимо Тетёхиной глупой улыбочки, осталось невыясненным.
    А накануне одного из праздников главное начальство захотело отпустить всех пораньше и сообщило, когда именно.
    Вот тут это и прорвалось.
    Женя в каком-то азарте выдумала, что если она существует на полставки, то любой срок имеет право делить на два. И тихо смылась к сыну - забрать из ясель домой. Татёха уговаривала:
    - Не нарывайся. Вот, смотри: мне надо, я и держу фасон.
    Но, говорят, всему приходит срок.
    И, говорят, фасоном латиносы называют острый ножик. Заткнутый за пояс и до поры укрытый под полой.
    За полчаса до урочного времени Эльза строго вопросила, где Евгения. Ей сказали.
    - Да как она смела! - взвыла та.
    - Она же полуставочница, - спокойно ответила Тетёха. - С укороченным рабочим днём. И нездоровилось ей.
    - Что она же со мной лично не поговорила!
    Чтобы ты могла ей мягко этак запретить, было написано на всех лицах.
    - Было распоряжение, - ответила Тетёха спокойно. - Общее для всех сотрудников.
    - Но мы - дело особое! Мы филиал! Послушайте, Татьяна Тенетьевна: пока в университете остаётся хоть один сотрудник, библиотека обязана функционировать!
    - Нет, это ты меня послушай, - необычно твёрдым тоном ответила Тетёха: очевидно, издевательство над отчеством достало её вконец. - Мы не остров в океане, а часть целого. Я только что позвонила Жениным родителям домой, сама она спит от усталости. Потом мы связались с замдиректора по кадрам, и тот ответил, что все сотрудники на полставки ушли еще три часа назад. Сейчас в главном корпусе остались только вооружённые охранники и он сам.
    Откинулась на своём специальном кресле и заложила ногу за ногу.
    После выходных вызвала ее Альбина и потребовала от Тетёхи извиниться перед Эльзой. Или пускай подаёт на увольнение.
    - Извиниться - это я с восторгом, - ответила та. - Как ей надо - публично или интимом ограничится? А уволиться сама давно хочу. Собиралась, правда, перед Новым годом, чтобы полную премию получить.
    Тут, по словам моей подружки, дверь в кабинет закрылась намертво, и обе умерили голоса. Тетёха - не очень: я вам говорил, что она была глуха на оба уха и носила аппарат? Так что её реплики пробивались наружу почти без помех.
    Ей сразу предложили восстановить третий выходной.
    - Да я ведь понимаю, что он был незаконный, не волнуйтесь так! - отвечает.
    И прибавить зарплату. Из ведущего библиотекаря сделать главным библиографом. Или наоборот - не помню.
    - Я не справлюсь, - учтиво объясняет Тетёха. - Мне одна Всемирная Паутина нынче интересна, тут я на коне. И вообще - за большие деньги много и работать надо, а у меня здоровье не то.
    - Вам же много денег надо на дачу, вот бы и поднакопили. Останьтесь хоть до конца следующей сессии.
    - Всех денег в мире не загребёшь. Две законных недели у вас ведь и так имеются.
    Ну, вопрос об извинении отпал сам собой. Подписанную директором цидулку отвезли в отдел кадров. Женя, узнав о случившемся, едва не плакала. В сердцах разбила заветный колокольчик.
    - Но ты же остаёшься? - кротко говорила Тетёха.
    - Да что я без вас делать буду! Вы не думаете вернуться?
    - Только когда Альбина Ивановна уйдёт на пенсию, а Эльвира уволится подчистую. Вот тебе моё слово. Надеюсь, это значит "никогда".
    Начальство в сердцах нагрузило обеих работой. Распределялась она так: Тетёха индексировала книги и вводила их в компьютер, Женя варила ей крепкий "редакторский" чай, цветом такой же, как обеденный кофе: как следует взбодриться.
    - Вы бы собирали потихоньку свои вещи, - предупредила Эльзевира буквально сразу. - Слишком у вас их много скопилось за всё время.
    В ответ Тетёха широко распахнула свою половину письменного стола: там сиротливо болталась пара пластиковых скрепок. Ну, еще и сменные тапочки из тех, что не жалко под конец выбросить в урну.
    То есть она и в самом деле готовилась к эвакуации по крайней мере месяц! Эльза только рот разинула...
    Ну, проводили Татьяну свет Терентьевну вполне пристойно: закатили торжественный обед, на котором была без помех спета некая умеренно озорная песенка про радости библиотечного сачкизма. Афронт, возмущалась Альбина. Потом Татьяна ещё и на день рождения Женюры пришла и на "отвальную" Ольги, моей агентши в стане противника. Переманил я её таки окончательно.
    А ещё позже...
    Когда перезагружали библиотечную программу, вся последняя Тетёхина работа стёрлась: Эльзевира впопыхах запретила ей сбрасывать материал на запасную дискету, а Тетёха впервые в жизни послушалась.
    Университет не выдержал арендной платы, которую повышали каждый год, - такая мина была заложена в договоре с самого начала. Словом, ресторанщик крупно их всех подвёл.
    Эльвира Петровна ушла с большим повышением в аппарат Президента, но не выдержала - показалось слишком напряжным. Обратно её либо не взяли, либо сама не захотела. И то, и другое - понятно, почему.
    Альбина сломала шейку бедра, но дружное медицинское семейство мигом поставило её на ноги с помощью дорогущего импланта. Зато милый сын на пороге выпуска схлопотал микроинсульт. Рука повисла в параличе и до сих пор не может восстановиться, оттого неугомонной матери пришлось, наконец, выйти на пенсию.
    Женечка скоропостижно умерла под самую Пасху от прободения язвы двенадцатипёрстки. По сути, отравилась болеутоляющими и антидепрессантами. Чем она была больна, так и осталось невыясненным.
    Наша Татьяна прибыла на похороны с огромным букетом огненно-рыжих хризантем, которые роняли редкие лепестки на длинный чёрный плащ. Мельком, уже после поминок, сообщила мне, как её дела.
    Дачу она поставила и узаконила, но до этого пришлось (тут она рассмеялась своим прежним дураковатым смехом) срочно передвигать сырой бревёнчатый сруб от забора. Стандарт они с дочкой не поняли: думали, надо на прежнем месте, а оказалось - всё равно в пяти метрах от забора. Однако нашёлся умелец под стать самой хозяйке, что проделал всё с помощью двух горизонтальных лебёдок, причём тянул всё лето - лили дожди, глина была сырая.
    - Особняк шесть на шесть весил тонн двенадцать, а лебёдки хилые, рассчитаны каждая на две, - похвасталась она. - Мой Владимир ещё какой-то уникальный домкрат напоследок арендовал. Потом так собой гордился - первый парень на деревне! Заказами теперь так и заваливают: самыми обыкновенными, конечно. У нас там, в Ермолаеве, строительный техникум, даже отличнику в мастера пробиться нелегко. Он уж мне и облицовку дома соорудил задёшево, и баньку, и хозблок.
    - А дочь как?
    - Учится. Деньги гребёт лопатой: не в дом, а из дома, однако. Обучение платное, а на работе кафедральным ассистентом много не выгадаешь. Приходится из нежирных авторских гонораров добавлять. Ну что уж там: достаток развращает, абсолютный достаток развращает...
    - Как и абсолютная власть - всецело, - закончил я.
    - Да. Жаль Евгению, что вовремя этого не поняла. Что делать! Свою голову к чужим плечам не приставишь.
    Напоследок я вновь повторил своё предложение насчёт журнала.
    - Не пойду, Пал Юрьич. У вас там и правда весело и прикольно - то прикроют, то снова откроют, то закрутят, то раскрутят. Только боюсь подвести: здоровье не то, что прежде. Раньше-то, бывало, по двадцать кило в одной руке тащишь. Киркомотыгой сухую глину рубишь и ровняешь. А теперь попробовала двенадцать соток бензотриммером в один раз скосить - фигушки. Плечи враз как отвалились. Пришлось дочкина бойфренда просить - хороший парень, однако, безотказный. Да что уж печалиться! Все там будем рано или поздно...
    Попрощалась и ушла, вложив мне в руку очередную свою поделку: что-то вроде агатового брелка для ключей. Статная, лёгкая, почти величественная в своём трауре.
    А теперь я боюсь, что многожильная Тетёха, которая несёт на спине все беды мира, и в самом деле когда-нибудь помрёт. Что нас всех тогда ожидает? Боюсь, непотопляемые круизные лайнеры каждый месяц начнут ложиться на воду боком, турбины и котлы электростанций - взрываться без видимых причин, цунами - занимать пятизвёздочные приморские отели без всякой на то прописки, земля - всем назло трястись в самых сейсмически благополучных местах вроде Москвы или Рязани. Снег будет падать летом, грозы - бушевать в середине зимы. А начальники всех рангов - блеять, что ничего подобного не было на картах, географических и таро, в исторических и метеопрогнозах, да и вообще в природе.
    Одна надежда на знак "ОМ", что как бы сам собой нарисовался на срезе моего мохового агата...
    Примечание. Между названием языка КОБОЛ и именем для активной лесбиянки есть такая маленькая разница: в одну букву.

    10


    Любительница Подарок Вк-.3: Люди-птицы   17k   "Рассказ" Проза

      Люди-птицы.
      "Отчего люди не летают, как птицы?- страдала героиня из школьного учебника литературы. - Вот так бы разбежалась, подняла руки и полетела". Эта взбалмошная особа неправильно представляла себе технику полетов. Она не видела людей-птиц. Настоящие люди-птицы летают по-другому. Как и положено птицам, по земле они передвигаются довольно неуклюже. Одетые в широченные штаны с карманами на коленях и большие красно-черные куртки с капюшонами, они неловко спрыгивают с подъемников, держа в руках разрисованные доски. Потом садятся на склоне и сидят, нахохлившись, как воробьи. Их мешковатые куртки складываются в коконы, скрывающие очертания их тел. Они переговариваются на своем птичьем языке, и их смешные шапочки с помпонами покачиваются в такт разговору. Время от времени люди-птицы что-то клюют из пестрого пакета, передавая его из рук в руки. Потом один из них поднимается, защелкивает крепления и, покачиваясь вместе с доской, словно вальсируя, начинает неторопливо скользить вниз, туда, где насыпаны снежные уступы, служащие им в качестве трамплинов. За ним так же не спеша поднимаются другие. Постепенно они набирают скорость. Сноуборды вздымают снежную пыль. И вот уже первый человек-птица взмывает в воздух. За ним второй. Люди-птицы парят в воздухе и кувыркаются на лету. Их пестрые, мешковатые одежды трепещутся, словно оперение гигантских птиц. По тому, как легко они проделывают эти акробатические трюки, можно догадаться, что под бесформенными одеждами спрятаны сильные, тренированные тела. Потом они снова сидят на склоне, и что-то обсуждают, размахивая руками.
      
      Я тоже хочу летать. В своих мечтах я подхожу к ним, небрежно бросаю "привет", разгоняюсь и так же непринужденно взлетаю над снежным склоном. Доска закручивается в воздухе, и горы вертятся вокруг меня, как в веселом калейдоскопе. Но мне до них как до вершин. Этот выезд в горы для меня первый. Свои первые студенческие каникулы я провожу на горнолыжном курорте в Альпах. Раньше я никогда не стояла на лыжах. Но два года назад моя мама вышла замуж. Отчим доставляет мне кучу проблем. Во-первых, я до сих пор не знаю, как к нему обращаться. "Отчим" как-то грубо и формально. "Папа" пока не получается. "Сергей" или "Сережа" немного неловко. Он хоть и младше моей мамы на целых пять лет, но далеко не ровесник для меня. "Сергей Леонидович" слишком официально, как будто к учителю. Во-вторых, он сторонник здорового образа жизни. Из нашего холодильника исчезли колбаса и майонез. Мало того, он взялся за приобщение нашей семьи к спорту. Купил нам с мамой велосипеды. Мама до самых морозов ездила с ним по выходным кататься в парк. Меня тоже зовут, но я нахожу важные причины. Сначала был выпускной класс, экзамены, теперь вот первый курс. А еще он увлекается горными лыжами. Маму он в прошлом году уже возил в Австрию. Я тогда спаслась тем, что нужно было готовиться к выпускным экзаменам. А в этом году отвертеться не удалось, и поездка на горнолыжный курорт стала для меня, как решил отчим, подарком за успешно сданную первую сессию.
      
      Первые два дня я катаюсь с инструктором на детской горке. Невозмутимый австриец Дитмар добросовестно возит меня за руки и показывает правильные движения бедрами. Его бедра двигаются изящно и ловко, и мне приходит в голову неприличная мысль, что Дитмар находит этой ловкости и другое применение. Но со мной Дитмара интересуют только лыжи. По вечерам у меня гудят ноги и ломит все тело, но отчим говорит, что скоро все пройдет, и я полюблю кататься.
      На третий день мои лыжи уже не пытаются уехать из-под меня и коленки почти не дрожат. Я перебираюсь на самую простую "синюю" трассу и осторожно, по-ученически повторяя про себя команды Дитмара, съезжаю вниз. Недалеко от старта начинается зона с трамплинами и разными приспособлениями для трюков на сноубордах. Кататься там рискуют немногие смельчаки. Кто-то решается, но быстро отказывается от этой затеи. Только четверка людей-птиц, кажется, поселилась здесь основательно.
      Постепенно я начинаю их различать. Двое в одинаковых красно-черных куртках самые отчаянные. Они постоянно соревнуются и, похоже, подначивают друг друга на головокружительные прыжки. Сначала я принимаю их за братьев, но потом замечаю, что они совершенно не похожи. Один светленький и курносый. Второй темненький, с еле пробивающейся юношеской порослью на подбородке и озорным взглядом. Третий, рыжеволосый, с веснушками на переносице, не так ловок и только осваивает самые сложные трюки. Есть еще четвертый. Он выглядит старше остальных. Когда он снимает шапку, видно, что его волосы собраны в жиденький конский хвостик. Он редко прыгает, но, кажется, умеет гораздо больше, чем показывает. Чаще всего он просто наблюдает.
      
      Сегодня с утра погода - хуже не придумаешь. Метет так, что невозможно высунуть нос из отеля. Катание накрылось. Мы долго завтракаем в номере. Снежинки бьются в окна, ветер воет на все лады. Потом я читаю скачанный на электронную книгу роман. Серый день тянется бесконечно. Наш номер гордо называется апартаментами и представляет собой что-то типа двухкомнатной квартиры с небольшим кухонным закутком. Сергей с мамой по праву молодоженов заняли спальню, мне остался диванчик в гостиной. Кухонька позволяет приготовить незамысловатый ужин. Обычно мы ужинаем в ресторане в городке, но сегодня идти туда нет ни малейшего желания. В нашем маленьком отельчике на три десятка номеров нет ресторана, только небольшой бар. Продуктов в холодильнике мало, и Сергей решается добежать до минимаркета. От нечего делать я спускаюсь с ним, высовываю нос за дверь, и ветер сразу же бросает мне в лицо охапку ледяных иголок. Мы живем на окраине игрушечного альпийского городка с церковью, каменным мостом, елками и занесенными снегом домиками. От центра жизни далековато, зато близко к подъемникам. До магазинчика нужно пройти метров триста. Ветер срывает капюшон, и его приходится держать рукой.
      В минимаркете небольшая очередь в кассу. Набираем продуктов на двадцать пять евро. Сергей протягивает кассирше пятисотку. Та с сожалением разводит руками. Нет сдачи. Отчим шарит по карманам, но находит только немного мелочи. Я тоже обыскиваю свои карманы. Нахожу сто рублей и мятую пятиевровую бумажку. Отчим озадачен.
      - Подождешь меня здесь? Я пойду разменяю где-нибудь. Или, может, иди в отель? Я потом вернусь.
      - Зачем бегать по такой погоде? Вот, возьмите! - слышу я сзади на чистом русском языке.
      Я оборачиваюсь и теряю дар речи. Прямо за мной стоит человек-птица, тот, который с хвостиком. В одной руке у него корзина, в которой лежат металлические банки с печеньем и упаковки сосисок, другой он протягивает кассирше свою пластиковую карточку.
      - Ой! Ну что Вы? - Смущается отчим.
      - Вообще не проблема, - говорит человек-птица, - отдадите потом.
      Кассирша берет карточку.
      - Спасибо Вам большое. Вы в какой гостинице живете? - Спрашивает отчим.
      - "Альпен Пансион", - отвечает человек-птица.
      Мое сердце колотится.
      - И мы в этой же! - Радуется отчим. - А номер у вас какой?
      - Двадцать четвертый.
      - Спасибо! Правда, очень выручили. Я сегодня обязательно занесу.
      
      У мамы находятся три десятки. Я вырываю их у нее из руки и бегу отдавать.
      - Сдачу, скажи, не надо! - Кричит вслед отчим.
      
      В двадцать четвертом номере на стук не открывают. Некоторое время я стою озадаченная. Вряд ли по такой погоде они отправились на склоны. Вернуться в свой номер с невыполненной миссией выше моих сил. Решаю поискать внизу.
      
      В баре на первом этаже все столики оккупированы немцами и уставлены кружками с пивом. Компанию людей-птиц я нахожу за дальним угловым столиком. Они пьют глинтвейн и едят печенье из металлической банки.
      
      Я протягиваю деньги.
      - Спасибо большое.
      - Г**но вопрос, - улыбается человек-птица и выковыривает из кошелька монетки на сдачу. - Кирюха! Дай два евро.
      - Не надо сдачи, - пытаюсь отказаться я.
      - Бери, бери! - Человек-птица высыпает мелочь мне в ладонь. Я поворачиваюсь уходить.
      - Малая, ты куда спешишь? Посиди с нами, - вдруг предлагает светловолосый и отодвигает свой стул, освобождая мне место у столика.
      Я не верю своему счастью.
      Сажусь, знакомимся. Того, который с хвостиком, зовут Илья. Он кажется самым рассудительным из всей компании. Илья старший брат рыженького Кирюхи. Они не похожи, и на мой недоуменный взгляд Кирюха поясняет, что отец у них один, а мамы разные. Беленького зовут Никита, а темненького Данька. С Кирюхой они друзья и однокурсники. Данька и Никита - самые отчаянные во всем городке. Это их сноуборды взмывают выше всех.
      - Завтра наметет, будет классный фрирайд. - Смеется Никита.
      - Давайте завтра по целине рванем. - Загорается Данька.
      - Не пустят. У них строго. - Предполагает Илья.
      - А кто нас догонит? - Хохочет Данька. - Ксюха! Давай с нами на фрирайд!
      - Да вы что? - Пугаюсь я. Мне стыдно признаваться, что мне по силам пока только самые простые трассы.
      Я сижу между Данькой и Никитой и чувствую себя Золушкой на балу, удостоившейся внимания сразу четырех принцев. Я прихлебываю горячий, сильно пахнущий вином и апельсинами глинтвейн, грызу печенье из коробки и млею от счастья. Глинтвейн греет мое тело изнутри и туманит голову. Я влюблена во всех, особенно в Никиту и Даньку, и не могу решить, кто же нравится мне больше. Илья, кажется, видит мое замешательство и улыбается мне через стол. Никита кладет руку мне на плечо, и сквозь свитер я чувствую, какая она крепкая и горячая. Глинтвейн в моей кружке заканчивается обидно быстро. Я думаю, заказать еще или уже хватит. Я бы взяла еще кружку, но мне может влететь от мамы и от Сергея, если вернусь навеселе.
      - Пойдем, погуляем! - тянет меня за руку Никита.
      Я иду за ним, предвкушая поцелуи на морозе. Но мы идем почему-то не на улицу, а к лестнице на второй этаж. Никита открывает номер своим ключом.
      
      За дверью такая же гостиная, как у нас, только в нее выходят двери не одной, а двух спален. Я целуюсь с Никитой в спальне, по которой разбросаны лыжные костюмы. Его губы тычутся мне в шею, руки шарят под одеждой. Он шумно дышит. Я чувствую его возбуждение и пугаюсь того, что должно сейчас произойти. Со мной еще никогда этого не было. Я прикидываю, смогу ли своими силами освободиться из объятий Никиты, но чертик, который сидит у меня внутри, почему-то не позволяет это сделать.
      
      Кажется, бежать уже поздно. Никита барахтается под одеялом, выпутывая меня из одежды. Я нечаянно касаюсь рукой и ужасаюсь размеру. Почему-то мне казалось, что это должно быть меньше.
      
      Все случается как-то слишком быстро. Никита дергается и затихает, навалившись на меня всем телом. Похоже, я только что стала женщиной. Я прислушиваюсь к себе, пытаясь найти новые ощущения, но почему-то не нахожу. Немного больно, немного неловко. И это все. Не могу понять, почему вокруг этого такой ажиотаж. Я осторожно выползаю из-под Никиты. Наверное, теперь он должен сказать что-то важное.
      - Тебя, небось, родители ищут! - Спохватывается Никита. - Беги скорее.
      Я машинально начинаю шарить по постели. Прикрываясь одеялом, собираю разбросанную одежду.
      - Ты почему не сказала, что у тебя критические дни? - Удивляется Никита.
      Я чувствую себя полнейшей дурой.
      
      Я иду в свой номер. Дверь в спальню закрыта. До меня вдруг доходит, чем там занимаются Сергей с мамой. Меня немного знобит. Я тихонько пробираюсь в душ и стою под горячими струями, пока не становится жарко. Собственное тело кажется мне чужим и незнакомым. Я долго ворочаюсь на своем диване, постепенно осознавая возможные последствия своей глупости.
      
      Утром погода словно извиняется за вчерашнее. На синем небе сияет солнце. Снег искрится и хрустит под ногами. Ратраки урчат, разгребая свежие сугробы и выравнивая трассы. Подъемники работают. Народ в разноцветных лыжных костюмах высыпает на склоны. Я загадываю: если люди-птицы сидят на своем обычном месте, я подойду, храбро скажу "привет" и сяду рядом. Но сноуборд-парк пуст и даже не расчищен от сугробов. Я оглядываюсь по сторонам, выискивая среди катающихся знакомые красно-черные фигурки. Но их нигде не видно.
      
      Справа от трассы, за невысоким гребнем горы, круто уходит вниз пушистая снежная целина, из которой кое-где торчат выступы скал. Вдруг я замечаю, что по ней откуда-то сверху летят две фигурки, вспахивая снег своими сноубордами. Я догадываюсь. Я хочу остановиться и посмотреть, но мои лыжи уже набрали скорость, и моего мастерства не хватает, чтобы затормозить на этом участке. Летящие по склону фигурки скрывает гора.
      
      Спустившись, я снова бегу к подъемнику в надежде увидеть продолжение. Но отчаянных сноубордистов уже не видно. Только чуть ниже, под выступом скалы, если не ошибаюсь, на снегу темнеет что-то похожее на лежащего человека. Солнце слепит глаза, белый снег съедает все краски, и я не могу разглядеть, во что он одет. Кажется, я вижу что-то красное. Никита? Данька? Кирюха? - со страхом гадаю я, скатываясь вниз.
      
      Я снова поднимаюсь. Фигурка все еще лежит на склоне мертвым снегирем. Два человека стоят рядом. Почему они ничего не делают? Не помогают подняться, не пытаются спустить вниз? Страшная догадка бомбой взрывается у меня внутри. Я несусь вниз, спотыкаясь и путаясь в лыжах, падаю, лечу кубарем, зарываюсь лицом в снег, поднимаюсь, спешу дальше, ища глазами, к кому бы обратиться за помощью.
      Я вижу на детской горке Дитмара. Он возит толстую, явно русскую тетку, с усилием втиснутую в дорогой лыжный костюм.
      - Дитмар! - кричу я, - Там! На склоне! Лежит человек! Уже давно! Ему нужна помощь!
      Дитмар бросает свою подопечную и двумя сильными толчками набирает скорость. Я знала, что Дитмар хорошо катается на лыжах, но я не предполагала, что он может делать это с такой скоростью. Дитмар летит, почти не касаясь снега, и в мгновение пропадает из виду. Тетка все еще стоит на лыжах, раскорячив полусогнутые ноги и беспомощно протянув руки в ту сторону, где исчез Дитмар.
      Я мечусь. Я не знаю, что делать. Бросаюсь к подъемнику, но там очередь. Она движется невыносимо медленно. Так же с черепашьей скоростью тащится подъемник. На склоне уже никого нет. Я путаюсь в лыжах. Я спешу вниз.
      Откуда-то возникает стрекот, он перерастает в рев и наполняет всю округу. На площадку возле подъемников садится вертолет, поднимая тучи снежной пыли. Его лопасти постепенно замедляются и повисают. Я бросаю лыжи. Я бегу, никого не видя, и руками расталкиваю попадающиеся на пути препятствия. Наверное, я кричу, потому что препятствия начинают шарахаться от меня. Я подбегаю, скользя в лыжных ботинках по укатанному снегу. Вокруг вертолета толпится народ. Я расталкиваю всех. Складные носилки уже поднимают в открытую дверь вертолета. На них лежит Данька. Голова его запрокинута, на шею надет белый ортопедический воротник. Красный рукав завернут, и в руку воткнута толстая игла капельницы. Я вижу Илью, который стоит рядом с вертолетом, опираясь на разрисованный сноуборд.
      - Илья! Что с Данькой? Он жив? - тормошу я его.
      - Жив, кажется. Шею сломал, - как-то буднично отвечает Илья.
      Я ищу глазами Никиту. Мне хочется обнять его и плакать, уткнувшись ему в плечо. Никиты нигде не видно.
      - Илья! А где Никита?
      - Побежал в гостиницу Данькину страховку искать.
      Тут меня хватает за руку неизвестно откуда взявшийся отчим.
      - Ксюща! Что с тобой? Испугалась? Не смотри туда. Пойдем, пойдем отсюда.
      Рыдания душат меня. Я отбиваюсь, колочу его в грудь, он обхватывает меня, и я отчаянно рыдаю в его объятиях.
      
      Утром они ждут автобус, который увезет их в аэропорт. Их чемоданы и рюкзаки свалены в кучу у входа. Кучу караулит Илья. Я подхожу к нему.
      - Уезжаете? А как же Данька?
      - К нему в среду мама прилетает, - машет рукой Илья.
      Я думаю над его словами. Мне кажется неправильным, что они улетают, а Данька остается.
      Из-за поворота показывается автобус. Подбегает Никита, застегивая на ходу куртку. Я почему-то все еще жду, что он скажет мне что-то важное.
      - Пока, мать! - Хлопает меня по плечу Никита и бежит грузить вещи. Автобус фыркает, и привычный городской запах бензина в чистом горном воздухе кажется особенно мерзким. Наверное, я должна обидеться. Но я не могу. Как можно обижаться на птиц? Они птицы. Они улетают. Я не птица. Я остаюсь.

    11


    Ермакова М.А. Три лица Нарлина   17k   Оценка:4.16*49   "Рассказ" Проза, Фэнтези, Постмодернизм

      
      Ночью над морем разразилась гроза. Пенные валы обрушивались на серую линию пляжа, ломая и сминая ее, лизали жадными языками выложенную разноцветными камнями ленту набережной Греналь. Кованые штанги фонарей стойко выдерживали удары стихии, поливавшей водой и сверху, и снизу, их пузатые банки, в которых давно погасли всегда яркие огоньки, раскачивались, скрипя. Несколько уже валялись внизу, разбитые вдребезги. С утра городскому магистрату предстояла большая уборка и крупные расходы.
      Набережная была городской достопримечательностью. В первой половине дня она имела вполне респектабельный вид, по разноцветным камешкам скакали дети и болонки, матроны считали своим долгом совершить дообеденный променад, выпить чашечку горячего шоколада в одной из многочисленных прибрежных кофеен. Набережная пересекала престижный район Шато, тянулась мимо стоящих на первой линии домов капитанов и суперкарго, разноцветные камешки постепенно сходили на нет, вместо них были положены добротные серые камни, по которым славно цокали подкованные каблуки на сапогах матросов, купцов и посыльных. Одно из ответвлений набережной уходило на широкий пирс, где кипел, вопил и вонял стихийный рыбный рынок.
      К вечеру шумная лента Греналь замирала, словно набиралась сил перед долгой, знойной морской ночью. Редкий пожилой господин с тросточкой прогуливался в это время вдоль моря, вдыхая жадными ноздрями соленый запах воды и другой - не называемый, тревожащий и острый запах запретных развлечений. С наступлением темноты из подворотен, таверн, проемов между домами выскальзывали живописно задрапированные в обноски тени - стройные и не очень. Со стороны порта уже доносился разудалый шум матросских компаний, начавших долгий, полный оценивающих взглядов, животных желаний и грубых развлечений путь по набережной - туда и обратно. Старожилы, точнее старожилки, Греналь занимали свои места под фонарями, расшнуровывали лифы, приспускали с плеч блузки, желая продемонстрировать товар, так сказать "лицом". Они зевали, подволакивали ноги, добираясь до заветных фонарей, кутались в шали, распахивая их в кругах света и выставляя на обозрение матросне и сырому морскому ветру округлости различного качества, формы и привлекательности. Шум пьяных голосов со стороны порта приближался... как из сказки появлялись кареты с задрапированными окнами, белые пальцы в перстнях подманивали понравившуюся тушку и кони негромко цокали по камням набережной, пробираясь между толп гуляющих и жаждущих развлечения мужчин, и тех, кто был всего лишь сосудом для их природных или запретных желаний.
      У фонарей были свои любимицы. Их так и называли - третий, пятый... пятнадцатый. "Вон та блондиночка под шестым...", "Крошка Милочка под девятым", "Оливия... Оливия всегда стоит под четвертым!"
      Оливия всегда стояла под четвертым. Высокая, с сильной, немного угловатой крестьянской фигурой, черноволосая Оливия была уже в годах - но по-прежнему имела сильные губы и лоно, за что ее ценили постоянные клиенты. Громкоголосая, грубоватая, она курила длинную трубку, и даже несмотря на это имела белые крепкие зубы. Жизненная сила и напор еще плескались в ней остатками выпивки, на несколько глотков, не больше, но при взгляде на эту старую опытную шлюху становилось ясно - смерти она продаст свою жизнь задорого.
      Под седьмым обреталась ее сердечная подруга. Дурную кличку Кодэтта ей дал один из прежних любовников, служивший антрепренером в театре. Лебедь - не лебедь, Одетта - не Одетта - бесформенное нечто в копне мелких рыжих кудряшек, с двумя зубами во рту, колышущееся и неприятно пахнущее. Кодэтте в жизни повезло меньше, чем Оливии - и сохранилась к своим годам хуже подруги, и побивали часто, впрочем, тут спасал жир, свисавший необъятными складками - попробуй пробей такую! Но и на нее находились любители, особенно те, кто едва стоял на ногах и дышал перегаром на километры вокруг.
      Одинокой девушке невозможно выжить в Нарлине. Вот почему Оливия и Кодэтта уже давно снимали вместе комнатенку в одном из домов припортового квартала. Треть жизни прошла на продавленных кроватях, стоящих по обоим сторонам колченогого стола. По устному соглашению между подругами клиенты не знали ни этих постелей, ни этого старого, но пахнущего чистотой белья, не грелись у огня маленькой печурки, не пили неплохого вина из оплетенных лозой кувшинов - один из клиентов Оливии был родом из той же провинции, что и она. Приезжая регулярно в Нарлин, обязательно привозил ей пару бутылей. Просто так, не за услуги.
      Жизнь в городе регулярно дорожала. А подруги не становились моложе. Однажды пришло время искать третью - чтобы хватило денег на оплату комнатки, покупку дров на долгую зиму, другие мелкие, но частые расходы. Первую из таких, смешливую шебутную Розали, зарезал в подворотне дружок. Вторая, тихая и всегда грустная Нинон, на третью совместную зиму тихо и печально скончалась от чахотки на руках сердобольной Кодэтты. А третья - еще молодая, хорошенькая блондинка имени не имела, но за солнечную улыбку еще не блеклых губ все звали ее Искрой. Искра горела под третьим фонарем - под приглядом Оливии, учившей товарку уличной жизни. Подруги вместе приходили на работу, но возвращались домой в разное время.
      Обычно, Искра приходила последней. Молоденькая, не испорченная морщинами и шрамами, улыбчивая и приятная в общении с каждым, кто хотел ее, она пользовалась популярностью, как среди матросов, так и среди аристократов, желающих пикантных уличных развлечений. И зарабатывала в последнее время больше каждой из подруг. Зарабатывала и делилась, делая это как-то легко и естественно... В общем, прижилась девчонка в полуподвальной комнатушке на улице Устриц, как кошки приживаются на чердаках, как мыши в подполе...
      Шторм разогнал ночных гуляк и гулящих, в два ночи камни под фонарями были пусты и мокры. И Оливия с Кодэттой, не найдя Искру на привычном месте, поспешили домой, кутаясь в шали из грубой шерсти, похожие то ли на двух взъерошенных птиц, то ли на опаздывающих на работу смертей - одну - худую и длинную, и другую - низкую и толстую.
      - Выспаться хорошо, - коротко заметила Кодэтта и ловко сплюнула желтую от жевательного табака слюну на мостовую. - Завтра пораньше выйдем, да?
      - Да уж... - проворчала Оливия, кутая длинный подбородок в отворот шали, - сегодня все псу под яйца. Авось Искра принесет чего.
      - Слушай, - оживилась Кодэтта, - у нас же кусок окорока есть! И хлебушек...
      - Все бы тебе жрать, колода старая, - беззлобно заметила Оливия. - О смерти пора думать, а ты все туда же - окорок!
      - Чего о ней думать? Сама придет, без приглашения...
      - Знаешь, - Оливия смотрела под ноги, словно ждала - какой из камней мостовой ее обидит, - а я вот приглашу - срок придет.
      - Это как? - подруга даже сбилась с шага.
      - А вот так, - Оливия решительно скинула с черных волос платок и подставила лицо холодному, рывками прыгающему по улице ветру, - не желаю в приюте куском плоти гнить - без разумения и не в памяти. Сама уйду к костлявой, коли немощь почувствую - духовную али телесную.
      - Эвона как... - негромко ответила Кодэтта и больше не слова ни сказала до самого дома.
      
      В утро после шторма было промозгло и сыро. Океан уже не ревел, как ночью, лишь тихонько ворчал, укладываясь в ложе гранитной набережной. Подруги проспали до полудня, выкурили по трубке, расчесали и заплели косы, чтобы не мешались. На завтрак был хлеб с пресловутым окороком и густая бурда из чая и молока. Искра пришла только к обеду. На мгновенье остановилась на пороге, гладя ладошкой старое дерево створки. Прошла внутрь, задумчиво ссыпала в треснувший кувшин весь немалый заработок, выпила воды, не раздеваясь, легла в свою кровать. И моментально уснула.
      Кодэтта с доброй усмешкой накрыла ее одеялом.
      - Умаялась девка. Видать, за нас троих старалась.
      Оливия дотянулась до кувшина и высыпала на стол горсть серебряков.
      - Да... Смотри-ка, клиент состоятельный попался...
      - Перепрячь, деньги-то... - Кодэтта покатала по столешнице белый холодный кругляшок, за который можно было купить жар и глубину глотки или лона. А если кругляшков было много - то и любые жар и глубину, имеющиеся в человеческом теле.
      - А я бы постриг приняла... - протянула тоскливо, и Оливия поняла, что это в продолжение вчерашнего разговора. - Да, вишь ты, ебаться люблю...
      Они обе посмотрели друг на друга и расхохотались, не обращая внимания на спящую девушку. "Вишь ты..." - повторяла Оливия и хлопала себя по острым коленям так, что от юбки летела во все стороны уличная пыль: "Вишь ты...".
      Кодэтта, икая от смеха, встала налить себе воды...
      Искра спала и ничего не слышала. В уголках еще не обесцвеченных пороком губ пряталась робкая улыбка... Улыбка не отсюда...
      
      ***
      Угловатая тень застыла у окна, закрывая и так тусклый свет из грязного стекла. В самой позе чудилась то ли безмолвная угроза, то ли бесконечная тоска.
      - Ну, чего там? - спросил хриплый голос с кровати.
      Кодэтта, зевая, села в постели, пятерней расчесывая спутанную шевелюру.
      - Стоят... - неохотно отозвалась Оливия и пошевелилась впервые за последние два часа.
      - Просто стоят? - уточнила подруга и перестала зевать.
      - Да. Разговаривают.
      - О чем можно разговаривать со шлюхой? - удивилась Кодэтта.
      Встала грузно, потянулась, колыхнув необъятные складки жира.
      - О чем шлюхе разговаривать с прилично одетым господином почти два часа? - глухо ответила Оливия.
      С неожиданной прытью толстуха оказалась рядом, потеснила подругу могучим плечом в несвежей сорочке.
      - Да! - сказала она.
      - Дьявол! - сказала она.
      - Это видно! - воскликнули в один голос обе.
      Посторонились друг от друга, как прокаженная от чумной, уныло поплелись к чайнику.
      Уже и чай был выпит, и сухарики подъедены, когда Кодэтта, наконец, решилась сказать, виновато глядя на Оливию:
      - Жалко девчонку. Может, попробуем объяснить?
      Щека той дернулась, словно дотронулась до острия раскаленного ножа.
      - Поздно, Дэт. Она нас не услышит. В ее ушах поют ангелы его слов...
      Заскрипела входная дверь.
      Искра стояла на пороге, раскачиваясь на ветру, будто пьяная. И лицо казалось светлым и чистым, словно живительная влага святости омыла с него следы порока. Ангелы пели в ее губах, припухших от поцелуев, в тонких, нервных пальцах, в тенях на висках, бились мотыльками в огне лихорадочно расширенных зрачков.
      - Блядь, - сказала, словно выплюнула Оливия. Правда так жгла ей рот, что брызги полетели во все стороны. - Ты блядь, Искра! На кой хрен тебе сдался этот козел?
      Девушка, кажется, ее даже не услышала. Прошла к кровати, вялой рукой бросила на стол кошель с деньгами и упала, как мертвая - милосердный сон укутал в ватные крылья тишины.
      Кодэтта поморщилась, накрыла ее своим одеялом. Высыпала на стол и пересчитала монеты.
      - Кажется, - уныло сказала она, - скоро нам придется искать новую приживалку.
      Оливия не ответила. Она смотрела на спящую Искру, и где-то в глубине зрачков тлел пепел давно сгоревших мотыльков.
      - Я же сказала, она не услышит, - произнесла задумчиво. - Воистину бог жесток: наказывает приличных женщин блядством, а шлюх - любовью.
      - Бог мудр, - покачала головой Кодэтта и принялась набивать первую за утро трубку. - Он дает страждущим тот хлеб, которого им не хватает. Давай не будем торопиться с выводами? Вдруг опомнится?
      - Сама-то веришь в это? - усмехнулась Оливия и, ссыпав часть денег обратно в кошель, засунула его за пазуху, взяла корзину, стоящую у двери. - Я на рынок. Спрячь деньги.
      Кодэтта посмотрела в узкую удаляющуюся спину, раскурила трубку и, подперев двойной подбородок рукой, пробормотала с тоской:
      - Ни хрена я не верю...
      
      ***
      - Значит завтра? - в сотый раз спросила Оливия, словно не веря своим ушам.
      - Завтра! - высокий голос звенел венчальными колокольчиками.
      - И он заберет тебя отсюда... и вы поедете в Эклисс... и он купит таверну, в которой ты станешь хозяйкой?
      - И женой! - вновь зазвенел голос: нежностью... радостью... верой... Да мало ли оттенков в звоне венчальных колоколец?
      - Ебицкая сила! - буркнула Кодэтта. - Ну как тебе объяснить...
      - Никак! - Искра вскочила и подошла к дверям. - Не желаю вас слушать. В нем моя жизнь... Он верит мне и любит меня. А вы... а вы...
      И, расплакавшись, она выскочила за дверь, даже не захватив шали.
      Подруги переглянулись. И отвели глаза с поспешностью нечистых на руку торговцев. И сели спиной друг к другу, одновременно набивая трубки, разжигая огни и наблюдая, как табак медленно истаивает в пепел.
      Так и просидели до вечера. Кончился табак в дешевых кисетах, вышитых для скудной красоты яркой ниткой, погас огонь в печурке, стемнело. Ни одна из подруг не сделала ни движения. Не хотелось шевелиться, собираться, идти медленными тяжелыми шагами на мокрый эшафот набережной Греналь. Переступать дрожащую световую границу круга под фонарем и смотреть на плывущие мимо каловые массы человечества.
      Дверь распахнулась. Искра казалась безумной - так не вязалась светлая улыбка с неосвещенной комнатой, яркий румянец еще молодого лица - с нездорово бледными щеками товарок. Молча, гордо задрав голову, прошествовала к своей кровати и легла, не раздеваясь. Укрылась одеялом с головой. Из-под края его грубой шерсти плеснуло нездешним светом. Совсем скоро ровное дыхание девушки наполнило тишину невыносимым.
      - Невыносимо! - сказала Оливия и, поднявшись, подошла к окну. - Невыносимо видеть ее такой и знать, что будет дальше.
      - Сначала все будет хорошо... - подхватила Кодэтта и откинула одеяло с волшебного лица, даже во сне источающего любовь. - Но как-нибудь он припомнит ей ее прошлое...
      - ... И начнет стыдиться своей жены... - глухо ответила подруга.
      - Запьет, распустит руки... - пробормотала толстуха.
      - И однажды она потеряет ребенка, которого будет носить от него... -
      - А потом он вышвырнет ее на улицу в одном платье, со словами "Возвращайся, откуда пришла, шваль".
      Оливия резко обернулась. Кодэтта так же резко вскинула лицо ей навстречу. Мгновение они смотрели друг на друга дышащими зрачками понимания, а затем первая шагнула вперед, словно пушинку подняв свою тяжелую, до отказа набитую перьями подушку, а вторая нежно обхватила худые плечи Искры, прижимая ее к кровати. Девушка не проснулась. Не проснулась, когда подушка коснулась ее лица... и осталась спящей навсегда, когда все было кончено. Нездешняя улыбка продолжала играть на губах. Мертвые крылышки ангелов, еще светящиеся в темноте почти пустой комнаты...
      
      ***
      - Зря вы поверили шлюхе, благородный господин! - резко произнесла Оливия и захлопнула дверь, прижавшись к ней грудью и щекой.
      Кодэтта, застывшая у окна толстым укором, пошевелилась.
      - Уходит, - произнесла одними губами.
      Когда серый силуэт навсегда растворился в туманах Нарлина, Кодэтта отошла от окна и принялась одеваться. Оливия оттолкнула себя от двери, словно та держала ее силком. На усталом лице прорезалась новая, резкая морщинка. След от раскаленного острия кинжала.
      - Сегодня надо поспрашивать девочек, - сказала она, - насчет приживалки. Авось найдем новенькую на Греналь.
      - Поспрашиваем, - Кодэтта старательно прятала взгляд. В его темных глубинах, в илистых слоях памяти навсегда увязло изображение безжизненного тела, медленно уплывающего по реке - к морю. К вечному покою и свету.
      - Готова, Дэт? - спросила Оливия, которая давно была одета.
      Резко укутала острые плечи черной шалью, острые концы которой повисли крыльями.
      - Готова! - подруга растрепала шевелюру.
      Руку об руку они вышли в вечерние сумерки города двумя смертями - худой и длинной и низкой и толстой. Набережная Греналь встречала их влажными от слез глазами. И на ее каменных губах, почти не обесцвеченных пороком, нежная улыбка играла нездешним звездным светом.
      
    (C) Мария ЕМА

    12


    Николаева Г. Подарок Вк-3: Турмалин   14k   "Рассказ" Проза

      Институт гудел басами, заливался женским смехом, разрывался трелями мобильников, шаркал многочисленными ботинками и кокетливо стучал сапожками на высоких каблуках.
      Я сдала куртку в раздевалку, развернулась и... ОППА! Увидела ЕГО. Николаев держал за руку какую-то девчушку, похоже, первокурсницу, и явственно её уламывал. Чего хочет? Впрочем, понятно.... А оно мне надо? Я убедила себя, что мне по барабану и пошла своей дорогой. И тут меня окликнула однокурсница, Света Макарова:
      - Николаева! У тебя есть жетон?
      Ну, и конечно, он тут же меня увидел. Окинул взглядом, оценил. Повернулся к своей пигалице. Ага. Продолжает гнусную агитацию. А мне все равно мимо них надо пройти. Ну, я и иду. Та чего-то прокурлыкала, кудрями кивнула - вот маленькая стерва! и поцокала вдоль по коридору на своих каблучищах. Цок, цок, цок. Только плакаты на стенах подрыгивают.
       А мы оказались с ним рядом и совершенно одни, если не считать шабутной студенческий омут. Ну, я и не выдержала:
      - Романы с малолетками крутишь, Николаев?
      - Тебе-то что за дело до моих романов? - Глаза прищурил, улыбочка легонькая. Да я тебе сейчас...
      - Так девочку жалко...
      - Себя лучше пожалей! - резко ответил Ник и помчался в аудиторию.
       Ах, ты. Ладно. Хорошо. Первую пару меня всю колотило. Да что же это такое-то?! Да пусть хоть с самим дьяволом романы крутит. Что со мною-то сегодня?
      С Сашей Николаевым мы учились в одной школе, почти не замечая друг друга. Ну так, знали и все. А вот когда поступили на один курс да в одну группу, тогда как-то нас закружило, зацепило, поженило и развело. Фамилию я менять назло ему не стала. А прожили мы с Сашкой чуть более полутора лет. Нет, нет! Все было душа в душу. И отношения, и быт, и жили мы отдельно, и насчет детей сразу договорились, что пока их не надо. И родители наши этот брак поощряли.
       Что нас развело? Ревность и измена. Моя ревность. Его измена. Я почувствовала, что сейчас потекут глаза. Вспомнила все. Два года мы уже не муж и жена. Кажется, все решено и все сказано, у него свои романы, у меня свои. Только вот аудитория у нас одна и лекции общие. И деваться от этого ужаса просто совсем некуда.
      "Что ты расклеилась?!" - удивилась я самой себе. Черт! Все же посмотрела в его сторону. Сашка сидел и вертел в руках мобильник. Ага, с-мс своей первокурснице шлет. Ещё и учиться девке мешает. А! Да пошел он со своими девками. Я разозлилась и влилась в лекцию. Потом мы выходили, а он все еще сидел со своим мобильником. Во, блин, стихи, что ли, ей свои посылает?
      Ой, что это? С-мс - мне. Смотрю - три точки. Тьфу, идиот какой-то балуется. Неизвестный номер. Я затолкала мобильник обратно. Фиг тебе, а не ответ.
       Интересно, а на каком факультете эта малолетка учится-то? Да какая мне разница! И вот что за у мужика привычка дурная! Как кого подцепит, так обязательно мне на глаза с этими страхилятинами лезет. Я что, им свечки держать должна?
      Так. Спокойно, Галочка, спокойно. Я совершенно спокойна. У нас сейчас разные аудитории,отдохну от дурака. Ага, опять с-мс. Опять?! О, стихи...
      
       - В вазе высокой молча страдают цветы,
       Плачут, слезинки на столик блестящий роняя...
      
       Это ещё что такое? В голове замелькало, закружилось... Омар Хайям? Нет. Блок? Ага, Маяковский. Роберт Рождественский. Но знакомое, знакомое. Фиг тебе, а не ответ. Хотя нет, понеслись в голове строки, откуда я их знаю, не помню. Ладно, получай поэт гранату:
      
       - Ты позабыл всё. Погибли, разбились мечты.
       В прошлом все то, что безумно цвело в настоящем.
      
       Почти сразу затренькало в ответ. Это кто ж так балуется-то? Номер незнакомый. И тут я вспомнила. Как мы сидели вечером, на улице стоял теплый октябрь, падали листья, Николаев курил и сочинял эти стихи, я рисовала образы: вазу с плачущими цветами, опавшие лепестки с капельками слезинок, два разбитых сердца и длинную, длинную дорогу, на которой стояли, обнявшись, он и она... Если бы знать, что это было началом нашей разлуки.
      Снова с-мс. Вздохнув, я открыла текст:
      
       - Нежные страсти наших безумных ночей
       Болью скользнули навек в невозвратные дали.
      
       Боль у него. Ага. Получай ответ, придурок.
      
       -Бывшее счастье, устав от измены твоей,
       Тихо стекает со щёк грустной радугой капель.
      
       Вот так тебе. Смс-ки он шлет. Пусть своей малолетке посылает. Я ему ещё на следующей лекции такое устрою, за версту меня обходить будет. Поэт хренов.
       Ну, я и устроила. Я так нечаянно все его тетрадочки, учебнички вместе с шапочкой норковой - сбросила влево, мобильник - вправо.
      - Ты в своем уме?
      - Николаев, кончай слать свои идиотские смс-ки. Ты мне мешаешь жить!
      - Не понял? Какие смс-ки?
      - Ник, ты чего придуриваешься? Стишки свои дурацкие шлешь?
      - Я? Тебе? - он рассмеялся. - С ума сошла?
      Ну, я и влепила ему по роже. Он у виска пальцем повертел. У своего. Во, во, дурак и есть. Сверкнул глазами, собрал свои ремки и ушел пятками вперед.
       И катись! Нечего эфир стишками засорять. Придурок. Ещё и номер мобильного поменял когда-то. А, черт с ним, пусть со своей малолеткой делает, что хочет. Ну, да, и сделает. "А тебе- то что? Ревнуешь, что ли?" - съехидничал мозг. И тут же снова затренькало. Смс?!
      
       - Я набираю твой номер и слышу дыханье твое,
       Руки дрожат, силу страсти ночной вспоминая...
      
      Вот козел. Не унимается. Уже страсти мне свои ночные напоминает. Нет, ведь жили как-то два года. Господи, как же мы хорошо жили-то. О, я реву, что ли? Спокойно, Галя, только спокойно. Все прошло, быльём поросло. И чего опять надо ему от меня? "Ага, а кто первым заговорил-то?" - съехидничал снова мой мозг, а рука машинально раскрыла очередное послание в мобильнике:
      
       - Стонет, рыдает разбитое сердце моё.
       Молча любовную рану слезой заживляя...
      
       Достал!!! Сердце у него. Откуда? Уревелся бедный. Спасательный круг ему, что ли, подарить, а то утонет, не получив диплома.
       Когда я узнала, что мой Сашка, мой Ник, мой рыцарь, мне изменяет, я чуть с ума не сошла. Молча собрала все его вещи,выбросила за дверь. Он мне:
      - Ты что? С ума сошла? Что случилось? Объясни.
      - Сам себе объясни! - Не стала я разбираться, где мой милый по ночам гуляет. Впрочем, знала я где и знала с кем. Да и не просто гуляет, а... ладно.
       - Убирайся! Влюбляйся. Наслаждайся. Без моего участия. Все. Переживем, - вот так я сказала и захлопнула дверь. Он звонил, стучал, что-то пытался сказать. Я ушла в комнату, захлопнула дверь, врубила музыку и накрыла голову подушкой. Теперь только она будет ласкать меня ночами, только ей я буду доверять своё горе и радости. Финита ля комедия.
       Опять завопил мобильник. Опять неизвестный номер. Что за день такой!
       - Галя, послушай. Здравствуй, - Роднаева. Подруга добрая, злая разлучница. Надо же, все в одно время. На какого чёрта ты мне сдалась, Роднаева. Поздороваться захотелось? Два года не хотелось, и вдруг...
      - Ну, здравствуй.
      - Мне нужно с тобой поговорить.
      - Говори. Только быстро и самое главное.
       Вот какую она мне ещё гадость скажет? Про кого? Карелин изменил, ну и пошлю подальше. Не женаты. И слава богу. Свободы хотят, пусть гуляют.
      - Галя, это нужно не по телефону, выйди из аудитории. Это очень важно.
       Ой, да я бы тебя, Роднаева ещё лет двадцать не видела, зачем я тебе? Ну ладно, вышла.
      - Галя, я тогда тебе неправду про Николаева...
      - Что?! - Я почувствовала, как сердце остановилось, - неправду? Не поняла...
      - Да не было у нас с ним ничего. Это я с психу тебе наговорила. Они с моим Генкой по вечерам халтурили. Сашка хотел тебе украшения какие-то подарить дорогие, вот Гена ему и помогал. А я узнала и психанула. Для кого-то там по ночам вкалывает, нет, чтобы мне подарить что-нибудь.
      - Так, подожди, то есть у тебя с ним ничего не было?
      - Так я тебе про то и говорю!
      - Ну да, ты сейчас мне про то говоришь, что неправда, а потом скажешь, что про это врешь. Брось, Роднаева. Все прошло, быльем поросло.
      - Галя!!! Он же переживает.
       Мамочки, надо же. Он переживает. Он как-то странно переживает. То с одной, то с другой, вон нынче с малолеткой бедой делится.
      - Всё, Роднаева, закончили мы разговор, было - не было. Сейчас это роли не играет.
      - Галька, ты сумасшедшая! Он же тебя любит!
       Меня аж затрясло от её нахальства:
      - Ты-то с какой бани участвуешь в его любви ко мне?
      - Потому что Николаев наконец-то понял, кто на него накат сделал, ну и достал меня. Я же тогда не думала, что вы из-за этого разойдётесь. Генка меня чуть не убил.
       Ага...Жаль, что не убил, таких душить надо. Ух, стерва же какая. Посмотрела я на неё как на стенку:
      - Вот и катитесь все со своими накатами.
       Развернулась и пошла прочь. Сейчас я все брошу и всему поверю. Хватит уже. Один раз поверили. А этот тоже - понял он. Через два года? Жираф. Сразу объясниться не мог? Так, стоп. Я снова развернулась и подошла к Роднаевой.
      - Значит, неправда, ничего не было? Ну, а про родинки, откуда знаешь? Ты же мне про его родинки, - я чуть не заревела. Убила она меня тогда этими его родинками.
      - А про них мне Генка рассказывал. Они же с Николаевым часто в баню ходили. Ну, вот.
      - Ага, делать Генке твоему нечего, только родинки у мужиков разглядывать. Извращенец.
       Институт все так же гудел, заливался смехом, разрывался трелями, шаркал сапогами и кокетливо стучал каблуками, а у меня в голове звенело, казалось, что я сейчас задохнусь. Жарко стало, как в парилке.
      - Галя, давай мы вас помирим?
      - Да? Это как?
      - Пригласим к себе тебя, Ника. Посидим.
       - Ага, потом полежим. Нет уж. Всё. Как-нибудь вы - без меня.
      Я резко развернулась и пошла в аудиторию, не видя ничего перед собой. Все, без тебя обойдусь, подруга. Бывшая. Как мне плохо. Как мне плохо-то, господи...Я же ей тогда сразу поверила, я же его даже слушать не стала. Саша, Сашенька...
       СМС послать, срочно... Я набрала уже знакомый незнакомый номер:
      
       - Горько похмелие нашей погибшей любви...
       Ты не вернешься ко мне, это я хорошо понимаю.
      
       И тут же в ответ смс:
      
      - Облаком белым растаяла в воздухе ночь.
       Утро пустынное я одиноко встречаю.
      
      А вот не свисти. А где малолетка- то твоя? И что я сунулась, дура? Я кинула мобильник в сумку и медленно пошла в аудиторию, О, вот и малолетка, идет мобильник тычет. Смс - шлет. Николаеву. Ну и пусть. Все равно. Не изменить уже ничего. Что я делаю? Господи, вот что я сейчас делаю?! Лихорадочно роюсь в сумке... Где же он, черт возьми, куда девался этот идиотский телефон? Не отдам я Сашку этой малолетке! Не отдам. Отыскав мобильник, я быстро набрала злополучный номер. Сейчас займу. Кажется, на моих губах заиграла злорадная улыбка.
       У малолетки запиликал телефон:
       - Да? - спросила она.
      - Да?- раздалось эхо её голоса в моем телефоне.Что такое?! Малолетка? Мне?! Стихи. Сашкины...
      - Алло, говорите...
       Ага, щас. Я отключилась. Идиотка, тупица, обрадовалась - Николаев мне стихи шлет, вспомнил. Тут ещё эта Роднаева со своими признаниями. Глаза защипало, я поняла, что нужно уйти с лекций, срочно уйти. Остановилась. Подошла к окну, прижалась лбом к стеклу - охладиться, но стало ещё жарче, хотя на улице стояли морозы. Плачут цветы...Откуда у малолетки номер моего мобильника? Плачут цветы... Ладно, так, сейчас мы ей с-мс...
      
       - Слышу я горестный плач пожелтевших цветов.
       Я всё прощу. А он сможет простить? Я не знаю...
      
      Это уже мои строки. Сегодняшние. Ага. Получила. Читает. Маникюром в клаву тычет. О, мне пришло.
      
       - Если в сердцах сохранилась большая любовь,
       Нужно к друг друг стремиться, про все забывая.
      
      Девчонка с улыбкой посмотрела на меня и, помахав рукою, поцокала по коридору. Цок-цок-цок. Вот тебе и малолетка. И что мне теперь делать? Подойти к нему сказать: "Саша, ты меня прости"? Ну не смех ли.
      А он мне ответит: " Какое тебе дело до меня? А не пошла бы ты...", а я скажу: " С тобою, Сашка, пошла бы...", потому что поняла, что все ещё люблю этого дурака, поняла, что верить надо тому, кого любишь. Надо уметь дать им шанс. Я захлюпала носом, институт поплыл влево, я вправо.
      Кто-то вдруг развернул меня, все прокружилось обратно. Да что же это...
      - Ой, мамочки, кто это?!
      Николаев... Сашка сгреб меня своими сильными ручищами и крепко обнял.. Ну, я тебе сейчас, паразит, такое устрою. Я набрала в легкие воздуха и... заревела.
       - Дуреха ты, Галка, какая же ты у меня дурочка...
      Институт все также шумел, а мы стояли посреди коридора и целовались, а потом Сашка сказал:
      - Смотри, что у меня для тебя есть, - и протянул маленькую бархатную коробочку. Я открыла: сережечки, колечко с турмалинами. Зажав в руке эти чудо-вещички, заревела ещё больше.
       - Это ты - дурак, не нужен мне никакой турмалин...Мне нужен ты, Сашка.
      Все, больше тебя не отдам.
      Никому.
      Никогда.

    13


    Мари У.Х. Подарок Вк-3: Заботься о своём муже   10k   "Рассказ" Мистика


    ПОЗАБОТЬСЯ О СВОЁМ МУЖЕ

    (Автор: Мари Уинтерз Хейсен)

    Перевод с англ. Н.Г.Глушенков

       - Моя жена верна мне, несмотря ни на какие трудности, - хвастался Лэнс Армстронг, лучший писатель романов о шпионах. - Я и Ребекка уже в браке почти двадцать пять лет, и, поверьте мне, я и не мог желать более преданную и любящую жену.
       Молодая, симпатичная журналистка улыбнулась и ответила: - Ваша жена, должно быть, замечательная женщина.
       - Это уж точно! Знаете ли, когда мы только поженились, Ребекка работала на двух работах, чтобы содержать нас, и поэтому я мог посвящать все свое время писательскому ремеслу. Она работала пять дней в неделю секретаршей в риэлтовской фирме и шесть вечеров в неделю официанткой в коктейль-баре. Она трудилась долгие часы за маленькую зарплату и скудные чаевые, а большую часть времени ей приходилось увиливать от пьяных посетителей.
       - Итак, у вашей жены не было желания сделать свою собственную карьеру? - спросила журналистка, внезапно заинтересовавшись женой Лэнса больше, чем самим автором.
       - Когда-то Ребекка мечтала стать модельером. Но, когда мы повстречались, она выбрала семью, а не карьеру.
       - Существует много женщин, которые сочетают и то и другое, - ответила журналистка.
       - А зачем ей карьера? - спросил Лэнс. - Я зарабатываю денег больше, чем мы тратим.
       Журналистка решила переменить предмет разговора. - Скажите, мистер Армстронг...
       - Лэнс.
       - Лэнс. В прошлом у вас были проблемы с алкоголем.
       - Да. Я считаю, что это проблема любого писателя: вам приходится проводить так много времени, подписывая книги, делая персональные публичные выступления и посещая писательские и издательские ужины. К сожалению, все это оставляло мало времени, чтобы находиться с семьёй. В действительности Ребекка оставалась одна дома, когда пришло время рожать, ей пришлось позвонить матери, чтобы та отвезла ее в больницу. На мое счастье дома оказалась теща, чтобы помочь во время родов, так как мой издатель не мог найти меня во время, чтобы сообщить о них.
      -- И всё это привело вас к пьянству?
       - Да. Так тяжело ходить по всем этим ужинам и вечеринкам и не пить. Однажды произошло небольшое дорожное происшествие под влиянием алкоголя, и я лишился своих водительских прав. Решение суда, а также моего издателя и жены - я отношусь к анонимным алкоголикам. Последующие месяцы были критичными, но Ребекка помогала мне, и я стал трезвенником.
       - Потом Ребекка родила дочку, Кэйт. После рождения Кейт, я оставался дома почти все вечера и работал над следующим романом. Впервые всё это время мы жили вместе, как настоящая семья. Однако по завершению этой книги, мне снова пришлось встать на путь ее продвижения. Начались бесконечные подписания книг в магазине, телевизионные ток-шоу, радио интервью и публичные выступления. Это было незадолго до того, как я начал снова пить.
       - Вы попали в следующую автомобильную аварию, не так ли? В ней чуть не погибла престарелая женщина, это правда? - журналистка хорошо справлялась со своей работой.
       - Да, - робко ответил Лэнс. - После второго случая меня приговорили к общественным работам и отправили в клинику по реабилитации наркоманов и алкоголиков. И опять, моя дорогая Ребекка постоянно заботилась обо мне на протяжении многих тяжелых недель, чтобы избавить от алкогольной зависимости.
       - Когда я, наконец, поправился я смог написать еще один роман. В это время, когда книга была закончена, Ребекка умоляла меня оставаться дома с ней и детьми. Но что я мог поделать? Книгу не продашь, если не будешь её активно продвигать. Я догадывался, что Ребека почти совсем отказалась жить жизнью матери-одиночки.
       - Успех книги был так важен для вас, что вы рискнули потерять семью?
       - Все, что я делал, я делал для своей семьи. Чем больше книг я писал, тем богаче мы становились. Скоро мы продали наш трехкомнатный дом за городом и переехали в уединенный особняк на холмах, с теннисным кортом и открытым бассейном. Дети ходили в лучшие школы. Когда Кристофер окончил среднюю школу, он уехал в Гарвард, а в последующие годы Кэйт поступила в Массачуссетский технологический институт. Моя семья имела все самое лучшее, что можно было купить за деньги.
       - Что ж, ваши книги действительно хорошо продавались, - заметила журналистка с приступом зависти.
       - Да. Но это происходит, когда все идет хорошо, и преодолеваешь трудности, - с грустью сказал Лэнс, поглядывая на ноги.
       - Однажды вечером, когда я делал пробежку, меня сбила машина, водитель которой скрылся. Это просто чудо, что я остался жив. Но я не горюю. Может я и прикован к этой коляске, но однажды, я встану из нее и снова побегу. Обещаю вам, - засмеялся он.
       - К кому вы относитесь положительно, мистер Армстронг, то есть Лэнс.
       - К Ребекке. Как я уже сказал, я справился с трудными временами в своей жизни, и моя жена помогла мне в этом. Она поможет мне справиться и с этим. После того, как меня сбил автомобиль, я оставался несколько дней в коме. Она была рядом со мной в больнице днем и ночью. Затем в течение длительных месяцев физиотерапии, она помогла мне подняться. Наконец, два месяца назад, мне разрешили вернуться домой. Прикованный к коляске, я еще больше стал зависим от Ребекки. Она такая преданная жена, что наняла экономку заботиться о хозяйстве, чтобы самой оставаться все время со мной и ухаживать.

    * * *

       Наступил вечер двадцать пятой годовщины свадьбы. Кристофер и Кэйт уже как неделю приехали домой. Собрались праздновать всей семьей. Однако сегодняшним вечером их было только двое. Ребекка предложила отпраздновать наедине и принесла бутылку дорогого шампанского.
       Когда Лэнс провозгласил тост за последующие двадцать пять лет совместной жизни, Ребекка улыбнулась и снова наполнила бокал. Допивая первый бокал шампанского, Ребекка внимательно смотрела на Лэнса, как тот пил фужер за фужером. Она открыла вторую бутылку, когда первая оказалась пустой. Открыв третью, он предложил ещё один тост. - За тебя, моя дорогая Ребекка: величайшую жену в мире. Ведь ты оставалась со мной, не смотря ни на какие трудности, дорогая?
       Ребекка грустно улыбнулась, кивнула головой и ответила: - За двадцать пять лет, Лэнс. Я помню все те годы, когда поддерживала тебя, а ты собирался писать. Я всегда мечтала о том, как в будущем все будет прекрасно. И затем, ты, наконец, стал преуспевающим писателем. А прекрасные мечты никогда не стали явью. Все эти годы я думала о том, что стоит ли тебе вообще приходить домой. Конечно, нас связывали дети. Они стали моей жизнью, они - единственное, что у меня оставалось. У меня не было карьеры; у меня даже не было мужа. Теперь, когда наши дети стоят на своем пути, мы им больше не нужны. О, я не разочарована в том, что они уехали. Они хорошие дети, и я желаю им полной и счастливой жизни. Но, когда он уехали, я заставила себя пересмотреть свою жизнь.
       Лэнс изумился. Он всегда думал, что Ребекка была счастлива или, по крайней мере, довольна жизнью. Он был так увечен своей жизнью, что не заметил, как жизнь его жены стала одинокой и пустой.
      -- Бекки, с сегодняшнего дня все будет по-другому, я обещаю.
       - Я знаю это, Лэнс. Начиная с сегодняшнего вечера, - решительно сказала она и крепко взялась за поручни его коляски.
       - В твою комнату или мою? - засмеялся Лэнс.
       - Нет, дорогой, - проворковала она. - Я думаю, что мы немного искупаемся. О. Я же забыла. Ведь ты не можешь плавать? - Она толкнула коляску по направлению к патио.
       - Бекки, что ты делаешь?
       - Заканчиваю, что начала несколько месяцев назад. Как ты думаешь, кто был за рулем того автомобиля, который сбил тебя во время пробежки?
       - Ты? Ради Бога, зачем?
       - Ты думаешь, я была слепа ко всем твоим мелким делишкам на протяжении всех этил лет? Разве секретарша в издательстве, директриса этого книжного магазина в Бостоне или та бывшая стриптизерша превратили тебя в писателя детективов, которым ты стал?
       Лэнс побледнел; жена была права. Он не представлял, что она знает обо всех женщинах в его жизни. - Но они для меня ничего не значили, - сказал он, как будто это жалкое объяснение оправдает его.
       - Очевидно, я для тебя ничего не значила. Или недостаточно, чтобы тебе хотелось оставаться со мной дома.
       - Ты же моя жена. Конечно, ты для меня что-то значишь. Бекки, дорогая, ты для меня всё.
       Ребекка не ответила; она едва собралась и всеми своими силами и вытолкнула кресло в бассейн так, что Лэнс оказался на середине, вдали от его краев.
       - Пожалуйста, Бекки, помоги мне, - молил он, безумно размахивая руками.
       - Успокойся, Лэнс. Я раньше заботилась о тебе. Я и сейчас о тебе забочусь. Когда ты утонешь, я поднимусь наверх и усну. Утром экономка обнаружит твое тело, и я разыграю неутешную вдову. Все же знают о твоем пристрастии к питью. Сегодня вечером ты осушил три бутылки шампанского. Врачи будут проводить вскрытие, они проверят твою кровь на алкоголь. Заключение патологоанатома будет о том, что ты погиб в результате несчастного случая. Никто и не будет подозревать, что в этом участвовала я. Как-никак я была отличной женой - ты же сам говорил.
       Лэнс устал, его бездействующие ноги тянули вниз, а руки теряли силы, чтобы удержаться наплаву.
       - Не делай этого. Пожалуйста, Бекки, - слабо сказал он, едва удерживая голову над водой.
       - Не беспокойся, дорогой. Я обещаю, что на похоронах я буду стоять рядом до того момента, пока твое никудышное тело не опустят в могилу.
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
       5
      
      
       1
      
      
      
      

     Ваша оценка:

    Связаться с программистом сайта.

    Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
    О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

    Как попасть в этoт список
    Сайт - "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"