Обзор содержания журнала «Войвыв кодзув» за 1957 год
Давно намеревался перелистать старые номера выходящего на коми языке журнала «Войвыв кодзув». Думал начать с 1959-го года, но случай предложил мне подшивку номеров 1957-го года. Что ж, значит, с него и начнём.
Сразу оговорюсь, что большие прозаические вещи — романы с продолжениями (например, «Изьва гызьӧ» Якова Рочева) — я в них пропускал, они давно выпущены отдельными книгами, но остальное многое добросовестно прочитал: все стихи, большинство статей, некоторые небольшие рассказы. О них и смогу сказать.
- - -
Чем интересен оказался тогдашний коми журнал? Например, ещё и тем, что, как оказалось, в те годы в нём печатали не только коми, но и русских поэтов. Прозаических художественных текстов — рассказов или повестей — на русском не было, но стихотворения русских поэтов представлены не так уж и скупо. Из прежде знакомых мне имён это, например, Александр Клейн, Николай Володарский, детский поэт Пантелеймон Образцов.
- - -
Не раз мне попались в этой годовой подшивке и публикации стихов некоего Евсея Евстратова, причём стихотворения вполне себе достойного уровня. Это меня удивило, ведь до этого я даже имени такого у нас не слышал.
И, хоть и не планировал здесь приводить целые стихотворения, одно стихотворение Евсея Евстратова, из 5-го номера, всё-таки предложу здесь целиком. Думается, оно сможет показать сразу две вещи: во-первых, то, что Евсей Евстратов был настоящий поэт с именно поэтическим талантом; а во вторых — то, каким было то время и как оно порой влияло на движение поэтической мысли автора. Думаю, читатель по-настоящему залюбуется, читая первые строфы этого стихотворения и (я имею в виду уже нынешнего читателя, а не тогдашнего) так же, как и я, по-настоящему оторопеет, прочитав заключающие полторы-две строфы этого же стихотворения, особенно последние две строки (в которых, собственно, перечёркивается всё вдохновлявшее поэта в его предыдущих строфах). Попробуем?
Итак, стихотворение Евсея Евстратова целиком, такое чудесное вначале и такое, мягко говоря, странное в концовке (выделения — мои):
БЕЛАЯ НОЧЬ
Да ночь ли это! Всё блаженно спит,
Весь мир земной забылся от волнений.
А солнца диск поднялся и горит,
Он, как дитя, мне щёки теребит —
Я чувствую лучей прикосновенье.
Как блещет ослепительно листва!
Сосна в лучах немного красновата,
И в серебре купается трава.
Как девушка — кудрява и стройна —
Стоит берёза, сном ещё объята.
Безмолвен лес. Немая тишина
Зажала рты неугомонным птицам.
Всё кажется сейчас во власти сна,
Лишь ветерка несмелая волна
Незримо на вершинах шевелится.
Но вот кукушка подаёт сигнал,
Сначала тихо, робко, монотонно.
Там серый рябчик в травке просвистал,
Как дирижёр, открыл пернатых бал,
И ожил мир, лучами окаймлённый.
Всё выше, выше, ярче, горячей
Лучи косые солнца проникают.
Меж стройных сосен и берёз ветвей
Они внизу нащупали ручей
И, словно пальцы, в воду окунают.
Да, вот и утро. Снова день трудов —
Не тягостных, а полных вдохновенья.
Избавившись от рабства и оков,
Народ наш к созиданию готов —
Его упорству не найти сравненья.
Чу! Слышишь пение электропил?
А вот «КТ» на просеку выходит.
Там паровоз платформы подхватил,
Он птиц гудком протяжным оглушил
И лес на стройки родины увозит.
Так же очень показательно и стихотворение Евстратова «Голос сердца» из сдвоенного 10-11-го номера. Целиком его уже приводить не буду, покажу только его последние полторы строфы... Впрочем, нет, лучше уж целиком. Стихотворение хорошее, добротное, а в интернете его не найти, так пусть хотя бы здесь будет. А кому лень читать всё, просто пусть посмотрит на его концовку. Ещё одно стихотворение Евсея Евстратова (все выделения сделаны мной):
ГОЛОС СЕРДЦА
Я родился на цветущем юге,
Деревенька вся в садах моя.
Там всегда звенят по всей округе
Радостные песни соловья.
Снег бывал у нас, как гость нежданный,
Приходил и снова уходил.
Край священный, край ты мой желанный,
Я тебя всем сердцем полюбил.
И не думал, что когда-то в жизни
Я в краю суровом окажусь,
Где-то на окраине Отчизны,
Средь людей, которыми горжусь.
Вместе с ними города я строю,
Вместе с ними счастье создаю.
В их судьбе я тоже что-то стою,
Тем хотя бы, что о них пою.
И когда я в отпуск уезжаю
На далёкий солнечный мой юг,
Север я родной не забываю,
Он в судьбу мою вошёл, как друг.
Будто бы косматые овчины
Над тайгой любимою плывут,
Шерстью задевая за осины,
Волнами дождя вот-вот прольют.
Но мгновенье — и они редеют,
Солнце пробивается сквозь них.
И тайга становится светлее,
Сбросив ношу мрака с плеч своих.
И резвятся бойкие пичуги,
Радуясь весеннему теплу.
Песни их звенят по всей округе,
Как на шумном праздничном балу.
Да, весна! Но снег, я знаю, будет.
А морозам и в июне быть.
Счастлив тот, кто Родину полюбит,
Где б ему ни приходилось жить.
От души тебе желаю, Коми:
Стройся, крепни, силы набирай!
Партии спасибо, что в райкоме
Мне дала путёвку в этот край.
Поразительный оптимизм! Мне кажется, нашему поколению уже недоступный. Ведь взять хоть ту же «партийную путёвку в этот край» (о ней, об этой партийной «путёвке» — можно узнать здесь или здесь). И при всём при том у меня ощущение, что стихотворение написано по-настоящему искренне. А может в нём потому и «спасибо», что в чём-то действительно оказался «средь людей, которыми горжусь»?
Вообще, повторю, странно. Поэт оказался сильный, но теперь его имя у нас нигде в статьях о литературе и литераторах Коми и не вспоминают, при том что других русских поэтов, тоже отсидевших в наших северных лагерях, — всё-таки помнят и как-то ценят (те же, уже упомянутые мной, Николай Володарский или Александр Клейн). А имени Евсея Евстратова мне до этой подшивки вообще нигде не попадалось. Странно даже. (Хотя... мне ли удивляться).
Поэтому хочу оставить ссылку на почти единственный материал, который мне удалось найти в интернете и который может хоть что-то дополнительно рассказать об этом поэте и его жене Марии Ивановне. Это очерк Натальи Савельевой «История длиною в век» из газеты Усть-Вымского района Республики Коми «Вперёд», опубликованная в ноябре 2016 года. Очень советовал бы её прочитать. Ей-богу, не пожалеете, так интересно и по-человечески всё написано.
- - -
Но пойдём по журналу дальше. Нашлось в номерах этого года место также и для двух-трёх критических статей (не путать с критикующими статьями), также написанных на русском языке.
Статью В. Гальперина о романе Анатолия Знаменского «Неиссякаемый пласт» я пропустил. Потому что и сам этот роман никогда не читал. У Знаменского я читал только «Ухтинскую прорву», и то — давно, ещё в юности. Тогда книга мне понравилась, показалась интересной, увлекательной, но вот уже в последние лет десять-пятнадцать давал её прочитать своему другу Сергею Жеребцову, с которым мы ещё с подросткового возраста не пропускали ни одной книги, связанной с жизнью в тайге, и тот отозвался так, что книга чем-то бы и интересная, но чересчур бросающийся в глаза «советский» подход ко всему всё-таки заметно портит общее впечатление.
- - -
Зато неожиданно интересной оказалась для меня статья Николая Володарского «Поговорим о наших стихах» (2/57, с.58), которую я прочитал с удовольствием. Неожиданно — потому, что самого Володарского я как-то и не считал особо сильным поэтом, но вот его рассуждения в статье мне очень понравились, точнее — не сами рассуждения (местами я с ними и не соглашался), а то, как свободно и спокойно он может и хвалить, и при этом же указывать и на какие-то недостатки в том или ином конкретном стихотворении. Вот он говорит о стихотворении Александра Клейна «Тундра», показав строфу из него:
# «Люблю я тундру! Вязкие тропинки,
Пружинистый, извечно влажный мох,
И тонких рельс стальные паутинки,
Бегущие вдоль насыпи дорог».
Достоинство последних двух строк не вызывает сомнения, но первые две — хуже. Ведь и без заявления «люблю я тундру» читатель должен поверить, что тундра полюбилась поэту. Задача поэта не заверять, а показать». #
Интересное замечание. Хоть и признаем, что прямое признание «люблю» — поэту всё-таки не заказано. Мало ли, вдруг он действительно — любит (например, «пышное природы увяданье»). Или вот — сказанное о строфе из того же стихотворения Клейна, рассказывающей о выросшем в тундре городе:
# «И пусть о нём Есенин или Тютчев,
Не зная, не смогли стихов сложить.
Он сам, как стих, просторный и певучий,
Над пробуждённой тундрой будет жить».
Есенин и Тютчев приплетены сюда зря. Почему именно Есенин и Тютчев?» #
Тут я абсолютно согласен с критиком. А от себя добавлю, что последующие две строки мне так же очень не нравятся, особенно третья («Он сам, как стих...» да ещё и — «певучий», и это — про город).
Вообще, я и себя считал чересчур строгим и придирчивым критиком, но, читая статью Николая Володарского, начинаю чувствовать себя прямо-таки либералом. На некоторые моменты, указанные в ней как на недостатки в приведённых там стихах, я всё-таки смотрел бы вполне благодушно и, несмотря на действительно некоторые неправильности или не совсем абсолютно точные выражения, придираться бы не стал. Но в целом сам подход Володарского, его отношение к делу — мне очень симпатичны. Особенно на фоне теперешнего времени, когда, если увидишь статью о чьей-то поэзии, то почти непременно это окажутся одни только славословия без какого-либо действительно внимательного (то есть, в моём понимании, — дружеского) подхода к творческим удачам или не всегда удачам обсуждаемого автора. А «придирчивые» (но ни в коем случае не «злые») замечания Николая Володарского — явно на пользу обсуждаемым в статье авторам — русским поэтам А. Клейну, Е. Смирнову, В. Журавлёву, А. Мурзину, М. Веховой (и это имя мне тоже прежде слышать не доводилось, но самих стихов Веховой я в этой годовой подшивке не видел).
Жаль, очень жаль, что в публикациях последних двадцати-тридцати лет такие статьи мне почти не попадаются, а если и встретится всё-таки критика — то есть настоящая, дельная, могущая пойти на пользу рассматриваемым в ней авторам, то эти авторы от неё лишь впадают в тоску и страшно обижаются. Очень жаль, что таковы стали нынешние нравы. Поэзии это явно не на пользу.
- - -
А вот статья коми писателя Геннадия Фёдорова «Джуджыд идейность да партийность вӧсна» мне понравилась уже куда меньше, хотя и тоже оказалась для меня полезной с точки зрения взгляда на исторические этапы коми литературы.
Очень много русизмов, то есть слов, попросту взятых из русского языка с пришлёпнутыми к ним коми суффиксами-окончаниями. Может, сами темы такие, к которым будничный коми язык ещё не был готов (ведь не было в нём прямых слов «принципиальный», «эпический», «подхалимство», «социалистическая революция» и т.д.), но глаз это, конечно, не радует. Тем более что местами всё-таки видишь: то там, то там вполне можно было использовать и коми выражения, точный смысл сказанного ничуть бы не терялся. От себя же добавлю, что как раз в теперешнее, то есть более позднее время, язык коми публицистики и критики стал куда органичней своей коми природе. А вообще, мне говорили, что в те годы было так, что буквально сверху (от партийных органов) шли указания по возможности больше использовать именно русские слова. В каждом времени свои странности, но на пользу языку тогдашняя тенденция не шла. Тем более что проявлялась она тогда не только в публицистике, но и в стихах, например, что уж особенно печально.
Ну ладно, это о языке статьи. Теперь пару замечаний о содержании. Главное, что знакомство с ним мне показалось достаточно интересным — всё-таки один из штрихов тогдашней литературной жизни (хоть и не всегда радующих, из-за их «идейности» и «партийности»). Вот автор упоминает о том, что в прошлом, 1956-м году, коми литература «обогатилась включением в общий поток» творчества таких поэтов как Виктор Савин, Вениамин Чисталёв, Василий Лыткин, Егор Колегов, которых последние пятнадцать-двадцать лет совсем не печатали, так что они стали даже чем-то новым в коми литературе (притом что трёх из названных авторов уже не было в живых). Однако о том, почему их столько лет не печатали, — как и ожидалось, ничего в статье не сказано.
Не смог я согласиться с автором и когда он пеняет некоторым молодым поэтам за «грустность» некоторых стихотворений (таких, как, например, стихотворение Владимира Попова «Эн вунӧд»). В статье сказано (перевожу на русский): «Лирика, конечно, нужна, без неё поэзия не будет полнокровной. Но и эти лирические стихотворения — не то, чего ждёт требовательный, взыскательный читатель».
Укоряет он современных ему авторов и за слабое описание нашей северной природы, жизни именно Коми края, как исключение выделяя только стихотворения Геннадия Юшкова и «некоторые стихотворения» Ивана Вавилина. Предлагает учиться этому у Ивана Куратова, Виктора Савина и Михаила Лебедева. Это что до поэзии. В пьесах же — предлагает больше «бичевать бюрократизм, подхалимство, лень» и прочее.
Одно место в статье Г. Фёдорова вызвало во мне благодарный отклик. Это где он говорит, что бывает и так, что критики словно выносят смертный приговор тому или иному произведению, как это случилось с драмой Николая Фролова «Пемыд пармаын». Далее говорится, что А. Вежев в 1949-м году напечатал в журнале «Войвыв кодзув» статью «Неудачнӧй драма», где пришёл к выводу, что драма-де «не отвечает требованиям социалистического реализма». Но ошибочной Фёдоров предлагает считать не драму (хоть и при некоторых её небольших недостатках), а саму ту статью. И за то хоть спасибо. Просто я знаю, насколько трудной оказалась судьба и этой драмы, много раз потом переделываемой Фроловым, и, в итоге, самого её автора, так и не увидевшего её на сцене в том виде, для которого готовил (а готовил, помнится, как либретто для оперы, но после многих вынужденных переделок пришлось ограничиться драмой).
Иногда же в этой статье достаётся и произведениям или авторам «чересчур перехваленным». Тут досталось роману В. Дудинцева «Не хлебом единым». К литературе Коми он отношения не имеет, роман был напечатан в московском журнале «Новый мир», но у нас в республиканской библиотеке прошла было читательская конференция по этому роману, где он оказался оценённым довольно высоко. А в статье Фёдорова ему выносится другой приговор (цитирую, тут можно и не переводить, одни русизмы): «Не хлебом единым» роман оз служит коммунистическӧй воспитание цельяслы...» [оз служит — не служит]. Мало того, достаётся также и Ольге Берггольц и Константину Симонову. Я так полагаю, это вызвано отношением тогдашних партийных властей к «чересчур смелому» на тот период альманаху «День поэзии», который был выпущен в Москве в марте 1956-го года, во время так называемой «хрущёвской оттепели», когда поэты попытались вздохнуть посвободней. Но ощущение свободы оказалось недолгим (почти как в стихотворении Евстратова: «Да, весна! Но снег, я знаю, будет. / А морозам и в июне быть...»). Раз уж даже региональным изданиям пришлось по ним ударить. Такое вот было время.
- - -
Ладно, от оценочных статей перейдём на время к более нейтральным вещам, то есть просто опубликованным в номерах того года произведениям.
Достаточно много внимания уделено переводам на коми с других языков. Из поэзии это стихотворения Николаса Гильена (в переводе Фёдора Щербакова), Мусы Джалиля (в переводе Дмитрия Конюхова) и Джанни Родари (в переводе Геннадия Юшкова). Мне более других понравились переводы Юшкова. Другие меньше, то есть почти никак — то рифмы слабые, то ещё что.
- - -
В 4-м номере понравился рассказ Ивана Коданёва «Баян». В одном месте увидел чью-то чернильную (и частично срезанную, видимо, при позднейшем переплетении подшивки) пометку: «Шуткаыс нелӧсяла[...] и мисьт[...]. Эз ков тай[...] мотивируй[...]». Но я с этой пометкой не согласен. Мне показалось, для данного рассказа в этом месте как раз всё нормально. Место — такое (переведу на русский):
«Дед всё сидел и сидел. Потом когда-то и встал (наверно, вспомнил про [свою] тёплую печку), выпрямил поясницу и низко поклонился людям». Отмечены слова, поданные там в скобках — про «тёплую печь», но мне они показались, повторяю, в данном контексте вполне подходящими. Мне даже жаль, что писатель потом их убрал. (Например, в книге рассказов «Тадзи тшӧктӧ сьӧлӧм», вышедшей в 1959 году, эта авторская ремарка уже исчезла). Ведь именно они и делали этот рассказ более приближенным к жизни. Сам же я под рассказом сделал такую свою пометку: «Бур висьт. Кӧсйыссьӧ вуджӧдны. 13.06.2023».
В 5-м номере рассказ Николая Попова, больше известного у нас под псевдонимом Жугыль, «Морт сьӧлӧм». Понравился. Как-то он немножко и о нас, о некоторых людях уже и нашего времени. Под ним так же оставил свою пометку: «Бур висьт. Колӧ вуджӧдны. 13.06.2023».
- - -
В этом же номере статья литературоведа Анатолия Микушева о пьесах Виктора Савина. Своих пометок на полях не вижу, но помню, что вполне нормальная статья, то есть указывающая как на удачные стороны, так и (может быть) на не всегда удачные. Словом, претензий либо замечаний у меня нет. Надо полагать, что со всеми аргументами в ней я был согласен, а статью счёл интересной и полезной для ознакомления с драматургией Савина.
- - -
В 6-м номере чья-то пометка подле стихотворения Владимира Попова — на полях карандашом написано: «Размысловлысь гуӧма» [украдено у Размыслова]. Ну не знаю насчёт «украдено», но подчёркнуто место такое: «Локта сэк, дзик локта...» (притом что и само стихотворение молодого поэта называется — «Воклы», точно как и известное фронтовое стихотворение Анания Размыслова). Да, явно авторский (да и редакторский) недогляд, конечно. Никак не могу подумать, что Попов «украл» эти мотивы у своего старшего собрата по перу, но в творческом порыве случаются иногда такие вещи, когда поэт вдохновенно пишет, при этом даже не подозревая, что эти приходящие к нему сейчас строчки или интонации звучат именно потому, что он их когда-то где-то уже слышал (тем более что, вообще-то, такое происходят сплошь и рядом — в поэтическом творчестве это почти обычное явление, которое литературоведы потом называют, например, реминисценцией или ещё как-то). Возможно, автор заметил это лишь позже. Во всяком случае в позднее вышедших авторских книгах Владимира Попова я это стихотворение не встречал. Думается, ему хотелось, чтоб оно перестало существовать. (Поэтому мне досадно, что этот промах тогда ещё только начинающего двадцатитрёхлетнего автора успели-таки «пришпилить к вечности» уже мои, иногда не в меру старательные, современники, оцифровывая давние публикации и выкладывая в интернете всё подряд. Вряд ли это совпадало с волей автора. Да и с моей — тоже, так что и ссылку давать не хочу).
- - -
Теперь сделаю небольшое лирическое отступление сугубо частного характера. Интересно мне было встретить в журнале и рисунки Михаила Безносова. Его, ещё из своего детства, я хорошо помню как коллегу моего отца по работе в Коми книжном издательстве. Одной руки у него не было, но он спокойно рисовал, был художником-иллюстратором. А ещё вспоминаю, как мы с отцом нередко пересекались с ним на Вычегде, когда мы могли плыть на своей моторной лодке, а его моторная лодка вдруг шла нам навстречу. (Лодки были деревянные, не такие быстрые, как сейчас, тянули себе помаленьку, зато с кабинами, в которых были ещё и маленькие печки, так что и над кабиной торчала дымовая труба, напоминая пароход, и всё это вызывало во мне большую мальчишескую радость — всей своей надёжностью и уютностью). А Михал Палыч со своей шкиперской бородкой, стоя за кабинкой у руля, правил одной рукой. Всегда как-то прямо и спокойно стоял.
Надо же, даже журнал, вышедший за два года до моего рождения, как-то всё же и подарил мне какие-то уже мои личные давние воспоминания...
- - -
Внимательно прочитал я и все краткие информационные сообщения из новостей культурной жизни, подаваемые в конце каждого номера. Которые так же показались мне интересными, потому что хорошо показывали эпизоды тогдашней литературного бытования. Так, например, в номере 6-м сообщается о том, что несколько лет назад писатель Василий Юхнин перевёл на коми знаменитую трагедию Шекспира «Отелло» и что в конце мая этого (то есть 1957-го) года она была поставлена на сыктывкарском радио. Опять же вспоминаю, что эту постановку я года два-три назад по радио же и слышал (видимо, она была взята из фондов радио), хоть и, жаль, не целиком. Есть у меня и номер журнала «Арт» за какой-то уже совсем недавний год, где напечатана эта пьеса, точнее этот перевод. Его я ещё не прочитал, так что ничего сказать пока не могу. Но как-то радует, что времена опять же как-то связаны.
Или ещё пример. В прошлом году я брал в библиотеке книгу стихотворений Ивана Вавилина «Менам парма», а тут вижу, как в 7-м же номере как раз сообщается о выходе этой новой книжки. Тоже вот связь времён...
- - -
Что немножко (да и не немножко) удивило в номерах 1957 года, так это то, сколько же в них материалов о Гражданской войне. Куда больше, много больше, чем о лишь двенадцать лет закончившейся Великой Отечественной. Видать, таким образом как-то старались «укрепить идеологию». Нет, я не говорю, что о Гражданской войне вспоминать не надо, но — чтоб настолько больше, чем о другой, куда большей и куда более близкой ещё войне!.. (И ещё не очень понравилось частое упоминание о «белых бандах». Просто дальнейшие откровения истории показали потом, что и красные отряды порой вели себя с местным населением не в меньшей степени именно как банды же).
- - -
Кстати, о Великой Отечественной войне. Собственно, вспоминаю сейчас только три вещи (если, может, в стихах что-то не упускаю из памяти), посвящённые ей в номерах того года.
Это — в 12-м номере — перевод на коми рассказа Михаила Шолохова «Судьба человека», сделанный Георгием Торлоповым. В начале его — не совсем понятный подзаголовок: «Литературный сценарий», написанный вместе с Ю. Лукиным и Ю. Шахмагоновым. Тут я не совсем понял, но и неважно. Сам рассказ на коми — не прочитал; очень уж маленьким, да ещё и узким, шрифтом он напечатан, моим глазам это тяжело.
В этом же номере — рассказ Ивана Симпелева «Старшина Черных». Тоже о войне. Понравился. Не совсем понятно показалось, какое отношение он имеет к Коми (разве что написан на коми), даже фамилия героя — совсем не типичная для наших краёв. Возможно, только из-за этого включён один эпизод, где герой (без особой нужды для сюжета) вдруг вспоминает родное коми село Объячево. Но рассказ, повторяю, понравился. В нём как-то нет специальной сюжетной цельности («завязки», «конфликта», «развязки» и прочего), но именно этим он почему и лёг мне на душу — именно как в жизни: просто какие-то этапы, эпизоды её, и всё тут, и даже без какого-то специально показанного геройства — просто «будничная» работа военных, как оно в жизни и бывает (а люди — настоящие герои и есть). Под рассказом сделал свою пометку: «Хороший рассказ. 17.06.2023».
(А вот информации о Симпелеве как о писателе — найти почти не удалось. Кроме, разве что, сообщений, что он один из зачинателей журнала «Чушканзi», то есть, видимо, журналист).
Третья вещь, связанная с Великой Отечественной войной, — поэма Серафима Попова «Вошлӧм морт». Признаться, я не ждал от поэта чего-то сильного (слишком много доводилось видеть у него... всякого), притом что и поэмы я вообще не люблю читать, но эта поэма мне неожиданно понравилась. Под ней моя отметка: «Хорошо написанная поэма. Мне понравилась и за душу тронула. Интересно, чьи это отметки, оставленные когда-то до меня?.. 14.06.2023».
Отметки, оставленные кем-то на полях (и когда же, интересно?) — явно литературоведческого характера. Ими отмечены «свежие (или не очень) образы», другие разного рода выразительные средства и так далее.
- - -
В каждом номере есть раздел сатиры «Петшӧр», наименее мне интересный (и не очень понятно — зачем он, если отдельно существует специальный сатирический журнал «Чушканзi»). Хотя и в нём отмечаются иногда любопытные штрихи. Например, в 7-м номере есть одно стихотворение (некоего Ионы Сямова — явно что псевдоним) «Молодцова — молодец!», написанное в похвалу хорошей работнице. Забавно. При том, что на соседней странице стихотворение того же автора — совсем не похвальное, а откровенно сатирическое. Причём в обоих случаях в эпиграфах — в виде информации из газетных заметок — указаны точные адресаты того и другого стихотворного опуса. Тоже один из знаков тогдашнего советского времени.
- - -
Также в каждом номере есть раздел стихов для детей, где даются стихотворения как коми, так и русских поэтов. В двух номерах напечатаны стихотворения Пантелеймона Образцова. Этого русского поэта я знаю давно, ещё с детства помню его книгу стихотворений для детей (была в книжном шкафу у отца). Стихотворения — при том что для детей вообще писать трудно — неплохие. Например, в 7-м номере, «На лугу» — вполне себе хорошее, «В огороде» — уже послабее, а третье — «Початок» — и вовсе немного рассмешило. Хотя что бы тут и смешного, ведь в тогдашнее время «по велению партии» даже у нас в Коми пришлось сажать «хрущёвскую» кукурузу, которой здесь было, конечно, чересчур холодновато, и хорошо расти она не могла. Но — приходилось сажать. А поэтам — поощрять на это.
Под стихотворениями Образцова из 12-го номера я также оставил метку «неплохо»).
- - -
В самом конце каждого номера, на третьей странице обложки, всегда даются слова и ноты какой-то песни. Иногда на коми языке, иногда и на русском. На русском — то напрямую тексты русских авторов, а то и — переводы с коми. Например, в песне «Песня взмыла над селом», в 8-м номере, указано: слова В. Попова, перевод с коми — И. Курлат, музыка П. Чисталёва. Интересно (для меня лично) то, что автору слов на ту пору было всего двадцать три года, а на его стихи уже мало что песню написали, так ещё и на русский перевели и опубликовали. Поневоле раззавидуешься.
- - -
В 8-м номере — «Литература да искусство развивайтӧмын главнӧй линия» — перепечатка (в переводе на коми) тогдашней идеологической статьи из газете «Правда», с цитатами из речи первого секретаря ЦК КПСС Хрущёва. Это я читать поленился, вижу только, что там опять много досталось Дудинцеву, создателям некоторых фильмов («Кубанские казаки», например), а также почему-то Маргарите Алигер. Опять же — такие времена были.
- - -
Очень показателен оказался сдвоенный 10-11-й номер, посвящённый сорокалетию со дня Октябрьской революции. На второй странице обложки — портрет Ленина (был его портрет и в 4-м номере). Номер и начинается прямыми поэтическими славословиями в адрес партии — в виде торжественных кантат Серафима Попова и Ивана Вавилина. Ну, кантаты всегда торжественны, такой жанр, так что судить о них не берусь
Опять же, много статей, посвящённых Октябрю и Гражданской войне. Но есть — даже в этом же контексте поданные — и почти «обычные» материалы.
Очень интересной и познавательной показалась статья Георгия Торлопова «Октябрьлӧн ловзьӧдӧм литература». Вспоминая дореволюционную литературу, автор не без сердитости говорит: дескать, дворянский поэт Фет мог написать:
«У чукчей нет Анакреона,
К зырянам Тютчев не придёт...»,
что эти его слова указывают на притеснение малых народов в царское время, когда культурными ценностями могли владеть только они, дворяне, но что тот же Фет не знал, да и знать не хотел, что у коми народа уже тогда был свой «Анакреон» — Иван Куратов. (Знать этого он действительно не мог, впервые стихи Куратова появились в печати много позже, уже только в ХХ веке, после Октябрьской революции. А по этим злополучным строчкам Афанасия Фета кто только из коми поэтов потом не прошёлся, да и до сих поминают).
Поругивает автор и свою же национальную коми интеллигенцию, точнее «буржуазную интеллигенцию» в лице, например, Каллистрата Жакова. Но Каллистрат Жаков после революции и не жил в Коми, а писал, проживая уже за границей. Но досталось кое-кому и из местных же. Так, Торлопов возмущённо пишет (перевожу на русский): «Например, А.А. Чеусов и Батиев говорили, что в Коми — пролетариата нет и никакой пролетарской литературы быть не может. Националистам был дан отпор». Отпор... (Дмитрий Батиев, от себя уже скажу, когда-то, ещё за шестнадцать лет до публикации этой статьи, был просто расстрелян, за свои идеи — убит, убит нашей «самой гуманной на свете», «самой народной» Советской властью, ради её, этой власти, «самых гуманных, самых человеколюбивых» «идей». Так вот тогда «давался отпор»).
Интересным в статье Торлопова показалось некоторое противопоставление двух очень разных по настроению коми поэтов — Василия Елькина и Анания Размыслова, притом с лёгкими упрёками в адрес Размыслова за «лишнюю минорность». Поскольку статья обозревает коми литературу именно по времени, то есть поэтапно, то и касается её проявлений в разные времена. Так, касаясь военного периода, автор об этих двух авторах говорит, что они оба отдали жизнь за Родину.
Показательным мне видится тут же сообщение о том, что вообще за годы войны книги, куда вошли фронтовые стихи, смогли выпустить только два коми поэта — Серафим Попов и Иван Вавилин. (Книжек именно этих двух авторов и посейчас больше всего вижу на полках в библиотеках. Но меня это не радует. Потому что многих других авторов, которых мне хотелось бы найти, — найти оказывается очень трудно). Ещё сообщается, что в годы войны же выходил и сборник стихов Якова Рочева, но сам я знаю его только как прозаика, и стихов его пока не видел, не читал.
Так же характерным видится и то, что автор статьи, совсем недавно говоря о таких авторах, как Виктор Савин и Вениамин Чисталёв, перейдя к периоду войны, их уже не упоминает. Просто исчезли из поля авторского рассказа. И, понятно, о том, что жизнь обоих прервалась в заключении, — уже ни полслова. (Потом такое же повторится и в статье А. Фёдоровой о Чисталёве). Только было отмечено — уже относительно несколько более позднего времени, — что произведения некоторых авторов — тех же Савина и Чисталёва, а ещё Василия Лыткина — были когда-то неверно оценены и на долгий период исчезли из печати, чем сильно была обеднена коми литература. Ну хоть так...
Опять же мне понравилось, что, как и в прежде уже упомянутой мной статье Г. Фёдорова, Торлопов тоже заступается за драму Николая Фролова «Шыпича» (так потом её автор переименовал свою разгромленную драму «Пемыд пармаын», хотя я точно не помню, какое именно название было раньше, какое позже; знаю только, что в окончательном варианте — после многих мытарств — она стала называться «Парма ловъя»). Заступается и считает интересной и нужной, хоть и признаёт в ней наличие некоторых «больших недостатков», но ведь раньше, — говорит автор статьи, — её вообще оценили было как идейно-вредную (и, добавим от себя, успели дать ей «решительный отпор»).
Впрочем, несколькими абзацами ниже, всё равно достаётся и Фролову (за ту же драму), и многим другим авторам (В. Юхнину, Я. Рочеву, Г. Фёдорову, П. Доронину). Но тут уже не за «неправильную идейность», а лишь за то, что они в своих произведениях берут больше исторически отдалённые времена, нежели день сегодняшний. Читатель, дескать, этим не очень доволен.
Словом, такого рода критические замечания и напутствия.
Сама же статья — для ознакомления — показалась очень интересной и полезной. От себя же добавлю, что хорошо помню Георгия Торлопова. Никогда с ним напрямую не общался, просто много раз видел его, причём не как «писатель писателя», а просто по работе, когда я в республиканской типографии печатал разные газеты, а он приходил подписывать в печать очередной номер коми газеты «Югыд туй». И хочу сказать, что уже само лицо его — обычно очень сосредоточенное и немножко даже строгое — почему-то всегда вызывало во мне уважение к этому в общем-то малознакомому мне в ту пору человеку. Потому я и думаю сейчас, что вся его статья написана не просто «по велению времени» с его определёнными ветрами, а абсолютно честно и искренне. Ну такое вот у меня мнение.
- - -
В том же сдвоенном (10-11) номере ещё одна интересная статья. Ф. Попов (видимо, Фёдор Попов) пишет об уже упомянутой мной выше поэме С. Попова «Вошлӧм морт». Под ней моя отметка: «В концовке, на мой взгляд, придирки излишние (хоть и маленькие). В целом же статья хорошая, верно всё отражает. 16.06.2023».
Более подробно разбирать у меня уже сил что-то нет. Скажу только, что упомянутые мной придирки относятся не к содержанию, а к стиховым формам — рифме и ритму (с этим у Серафима Попова действительно не всегда благополучно, а иногда и очень неблагополучно, но ведь не у одного его — тут уж у кого какой слух).
- - -
Любопытно оказалось прочитать очерковые заметки Якова Рочева «Кор видзӧдлан важ да выль вылас». В них сравниваются «прежние» и «теперешние» (то есть близкие к 1957-му году) времена в Коми. Мне, лично мне (то есть именно в личном плане), показалось очень интересным одно место. Автор приводит запись из своего дневника о своём когдатошнем пребывании в Москве: «...Ветлiм карӧн тӧдмасьны. Бӧр локтiгӧн зэв вылысь кымӧръяс пӧвстысь аддзылiм первӧй аэроплан... Ёна жӧ вылӧ вермӧ кайны! Синнад муртса судзан».
Дело в том, что отмеченное в этой записи очень совпадает с моими, тоже когдатошними, впечатлениями. Мне тоже всегда казалось, что небо в Москве какое-то очень уж высокое (одно стихотворение у меня даже начинается со строчки «Московское небо высокое...»), — очень хорошо помню это своё впечатление. Для сравнения: когда смотрю за Вычегду из нашей Орбиты (район такой в городе), то нередко кажется, что плывущие вдали облака проходят почти на моём же уровне, едва ли и выше. Да и в другую сторону когда смотришь — в сторону леса, — тоже почти такое же впечатление. Наш район, когда-то бывший селом Тентюково, находится на высоком речном берегу, но ведь не до облаков же! А облака словно бы рядом. Вот и кажется мне небо у нас каким-то довольно близким к нам, а в Москве оно виделось очень уж отдалённым. Таковы были мои впечатления от московского неба. Вот и в записи Рочева отмечено то же самое — увидели аэроплан «среди очень высоко идущих облаков». То есть впечатление писателя оказалось точно таким же, как и у меня. Впрочем, гм, ладно, это к литературным делам не относится, просто отвлёкся на своё...
Хотя... ещё раз отвлекусь. И опять — на своё же. В той же статье Якова Рочева приводится небольшой диалог, в котором один человек говорит: скоро, дескать, вдоль Сысолы будем на поезде ездить, уже техника на строительство железной дороги прибывает, а другой ему отвечает, что пока твоё «скоро» настанет, поседеть успеем. Далее автор пишет, что спорить тогда было некогда да и незачем, а я, пишет, верю, что, может, уже через пять-шесть лет мы будем там на поезде пролетать. Вот такой диалог и такие чаяния... А как-то, лет пятнадцать назад, мой друг Сергей Жеребцов позвал съездить посмотреть, много ли уже грибов, куда-то за Лозым (или ещё дальше, точно не помню), говоря про какую-то «насыпь». Я не сразу понял, о чём он говорит. Оказывается, когда-то начинали строить железную дорогу, вот только до «железа» дело не дошло. Зато приготовленная для рельсов насыпь так и идёт на десятки, если не сотни километров. Только уже наверняка мало кто-то знает, что это именно «насыпь для железной дороги», а не просто детали естественного рельефа, ведь там давно всё заросло, и, попадая на такие места, человек видит только обычный лес. Как и я видел в тот раз — просто где-то низина, где-то возвышенность, а что всё это — рукотворное, мне бы и в голову не пришло, если бы товарищ специально не рассказал. Что и понятно — ведь столько десятилетий прошло. (Грибов в тот раз особо ещё не было, да и лес там, честно говоря, не очень что-то понравился, больше мы туда и не ездили). Словом, во время написания очерка железная дорога действительно планировалась и работа над ней уже шла, но так и не была построена. Так что оптимистическое пророчество автора статьи не сбылось.
- - -
Но вернёмся к литературным делам. Неоднозначное отношение вызвала статья Анны Фёдоровой о творчестве Вениамина Чисталёва — «Тима Веньлӧн «Олӧм вояс». Опять, как и в статье Г. Фёдорова (они супруги, кстати; оба — уважаемые у нас авторы), слишком много словесных заимствований из русского языка. Ну действительно, не очень-то приятно читать предложения на таком «коми» языке, как, например, здесь: «Природа да мортлӧн душевнӧй мирыс — со основнӧй темаыс сборникын печатайтӧм лирическӧй стихотворениеяслӧн». Тут даже я, знающий коми язык очень слабо, и то написал бы сильно по-другому.
В первом разделе даётся биография поэта. В ней мне показалась одна странность. Сначала сообщается, что он с начальной школы в Помоздине полюбил стихи Пушкина и многие из них знал наизусть, а чуть ниже — о том, как, перейдя во второклассную школу в Деревянске, испытывал большие трудности из-за плохого знания русского языка, и только потом смог хорошо этому языку научиться, прочитав в школьной библиотеке почти все русские книги. Хотя... я-то чему удивляюсь? Сам же в последнее время довольно свободно читаю на коми (и некоторые стихотворения коми авторов так же знаю наизусть), а вот так же свободно общаться на коми в разговорной речи — не могу. Точнее, слушать, воспринимать — могу спокойно, а сходу правильно говорить — нет, для этого требуется очень большое напряжение. Говорят, что это лишь потому, что нет практики, но её — нет, и ничего с этим не поделаешь. Возможно, что-то подобное было и у Чисталёва в отношениях с русским языком.
Огорчили последние слова биографического раздела (переведу на русский): «В.Т. Чисталёв умер в 1939 году. Из-за безвременной кончины многие из творческих замыслов не успел закончить». О том, что, арестованный в 1937-м году, умер он в заключении, в сыктывкарской тюрьме, — не сказано. Да и о том, что при аресте многие бумаги у него были изъяты и оказались исчезнувшими навсегда, — не сказано тоже. Но возможно, что это и самому автору статьи тогда ещё не было хорошо известно, не знаю.
Интересен в этой статье подход к двум разным, притом очень известным, стихотворениям Тима Веня. Очень тёплым, я бы сказал — почти по-матерински тёплым, показалось отношение критика к стихотворению «Менам кывъясӧй». И уже совсем другое — к стихотворению «Ок, эськӧ», тут автору достаётся за мотивы «тоски и неудовлетворённости», за то, что в этом стихотворении «не видно, как молодая страна справляется с великими трудностями и испытаниями». Такие были времена, и таков был подход к поэзии.
Так же пеняется (несильно, впрочем) поэту и за неточные рифмы, повторяющиеся рифмы, за склонность к белым нерифмованным стихам. И тут вот я бы лично совершенно согласен с автором статьи — всё это в стихах Чисталёва мне тоже мешает. Но вот беда — люди, коми йӧз, его стихи — именно такие — почему-то любят. Однажды я даже заговорил об этом с одним из наших кандидатов филологических наук, пожаловался: что ж это, дескать, такое — людям стихи Чисталёва нравятся, а мне — совсем почти не идут. Кандидат со свойственной ей душевной чуткостью и тактом ответила: «Чтобы полюбились стихи Чисталёва, надо быть коми человеком».
Вообще же, статья Фёдоровой показалась мне интересной и — в познавательном плане — очень даже полезной.
- - -
Так же хочется сказать о стихотворной публикации ещё одного русского автора, также встретившейся в этом коми журнале, в 12-м номере. Это два стихотворения Николая Белозёрова. (И тоже — имя, мне прежде незнакомое. Но в данном случае, мне кажется, мы и не имеем дело с поэтом что называется профессиональным, то есть отдающим главную часть своей жизни писательству, — дальше это будет понятно). В них — что можно увидеть уже по названиям «Слава Октябрю» и «За верстаком» — тоже есть слова в адрес партии и революции, но этим словам — именно этого человека — я верю.
...В последние три-четыре года я много раз брался за перевод стихотворения Ивана Куратова «Синтӧм пӧльӧ» о слепом мастере, но чувствовал, что... хочу и — не хочу, что-то мешает. Увы, стихотворению Куратова я так и не смог поверить, и мне мешало чувство, что если я попробую изложить то же самое по-русски, то — вслед за Куратовым — всё-таки немножко совру читателю. Так что, видимо, то стихотворение я никогда и не переведу (есть переводы других авторов, да и ладно). А вот это стихотворение Николая Белозёрова и переводить не надо, оно и так написано по-русски, так что вся ответственность на самом авторе, и я могу спокойно привести его здесь:
ЗА ВЕРСТАКОМ
Слепой стоит за верстаком,
Он ящик мастерит.
Колотит бойко молотком:
Удар — и гвоздь забит.
За первым гвоздиком другой...
И сколько вбил, не счесть.
Кивает мастер головой:
— Видать, сноровка есть!
Готовый ящик под рукой
Увидя, наконец,
Не выдержал мастеровой:
— Ну, парень, молодей!
— Как все, — сказал ему слепой, —
Гляди и не дивись:
С народом вместе, со страной
Я строю коммунизм!
Вот в такого слепого — из этого стихотворения — я верю. Под стихами — редакционная сноска: «Николай Григорьевич Белозёров — слепой с детства. Сейчас он в Сыктывкаре учит слепых в учебно-производственной мастерской».
А мне тут же вспомнился ещё и наш школьный учитель музыки (тогда это называлось уроками пения), когда я учился в младших классах сыктывкарской школы №25 (не той, которая сейчас числится под тем же номером и расположена в Орбите, а восьмилетней школы, бывшей тогда в соседстве с нашим бревенчатым домом по улице Южной; а может, это было, когда я потом уже перешёл в другую, новую тогда, 36-ю школу? — сейчас мне это уже трудно утверждать, слишком хорошо знаю, какие шутки может играть человеческая память). Не помню, как проходили сами уроки, только хорошо помню его самого — как он сидел на стуле со своим баяном. Сидел полубоком, вёл уроки не глядя на нас, потому что был слепой.
Вот, нашёл сейчас в интернете фотографию с ним — вот точно в такой позе, и даже в таком же костюме (судя по виду, фотография как раз того примерно времени), я его и помню:
Позднее, уже будучи взрослым, я узнал, что он потом стал ещё и известным в Коми композитором-песенником, сочиняя музыку на стихи некоторых коми поэтов. Звали его Иван Михайлович Козлов. Какое-то время уже после окончания школы иногда встречал его на улицах города (он меня — понятно, не «встречал», поэтому не могу сказать «встречались с ним»), видел, как он просто и спокойно ходит со своей палочкой. Так что вот и ещё о каких-то эпизодах моей жизни напомнили мне номера этого давнего журнала. Когда жизнь совершенно оскудевает на какие-то события, поневоле хватаешься за воспоминания — тоже ведь хоть какая-никакая, а жизнь...
- - -
И, тем более раз уж сам упомянул о нём, немножко хочется добавить и об имени Ивана Куратова в рассматриваемых здесь номерах журнала. Отдельных, специально посвящённых ему материалов в этой годовой подшивке нет, но само творчество первого большого коми поэта упоминается не раз. В некоторых статьях «сегодняшним авторам» (то есть авторам 1957-го года) ставятся в пример страстность и энергия куратовских стихов и приводятся строки его стихотворений.
Так, например, было приведено и стихотворение «Велӧдӧмыс тӧдса...», которое всегда подавалось как пример непримиримо антирелигиозного авторского настроения:
Велӧдӧмыс тӧдса,
Сы понда и мустӧм:
Рай пыр сылӧн пӧдса,
Ад ӧтторъя кустӧм!
(Больше целиком приведённых там куратовских стихотворений сейчас не припоминаю). Интересно, что какое-то время назад я тоже готов был воспринимать это стихотворение как антирелигиозное. А потом вдруг оно увиделось немножко под другим углом. Это произошло как-то даже немного странно — буквально в один момент. А случился этот момент, помню, во время чтения книги уже упоминаемой здесь Анны Фёдоровой «И.А. Куратов. Очерк жизни и творчества» (Сыктывкар, 1975).
Помню, как меня удивил тот момент. Глаза и мысль ясно и трезво видели, что, — по прямому тексту если, — автор книги именно что хочет представить поэта «противником церкви», а душа вдруг почувствовала — немножко (или даже не немножко, а совсем) другое. Причём почувствовала это именно благодаря сказанному же в самой книге (а не, допустим, вопреки сказанному).
В моей жизни это был второй случай, когда автор прямо пытается убедить меня в одном, а я — через его же слова (ещё раз повторю — не вопреки словам) — убеждаюсь вдруг совсем в обратном. Вот такие вот чудеса подачи и восприятия порой случаются...
- - -
На последней странице последнего, 12-го, номера — сообщение об итогах конкурса, посвящённого 40-летию Октябрьской революции. Конкурс (видимо, ещё за год этого) был объявлен журналом для молодых авторов. Сообщается, что прислано на этот конкурс всего 117 произведений 58-и авторов. Из них: 30 рассказов и очерков, 81 стихотворение и 6 одноактных пьес. Ознакомившись со всеми этими произведениями, правление Союза писателей Коми АССР и редакция журнала решили:
Дать вторую премию — Владимиру Попову за цикл Октябрьских стихотворений.
Дать третью премию: Альберту Ванееву — за стихотворение «Кык салдат», Прокопию Пунегову — за рассказ «Шефъяс», Владимиру Безносикову — за рассказ «Ӧнисим корсьӧ шоныдiн», Александру Матвееву — за сценку «Мый вӧчӧ Василей».
Все эти произведения были напечатаны в журнале.
Странно только, что о первой премии — не сообщается ничего. Может, редакция вместе с Союзом писателей дали её самим себе, не знаю...
- - -
Ну что ещё можно сказать по этой годовой подшивке? Конечно, мой рассказ очень беглый, моих пометок на страницах журнала куда больше, чем я смог здесь отразить, но вновь всё перелистывать мне уже лень. Вот разве что гляну напоследок на общее оглавление всего, что напечатано за год, — вдруг да ещё проявятся какие-то ассоциации...
Ну вот замечу, например (хоть мельком у меня об этом уже было сказано), что вижу имена ныне очень известных авторов, уже покинувших этот мир, а тогда — бывших совсем ещё молодыми поэтами: Альберт Ванеев, Юрий Васютов, Анатолий Изъюров, Владимир Попов, Алексей Тимушев, Геннадий Юшков. Из поэтов, писавших на русском, — Василий Журавлёв (позднее известный как Журавлёв-Печорский), Валерий Мартынов (он не стал потом известным как поэт, но литературоведом был уважаемым). Так же в этой подшивке встретились и стихотворения коми-пермяцкого поэта Николая Попова, но читать на коми-пермяцком мне оказалось трудно (ударения стоят не так же, как в привычном коми языке, а я не знал, где именно они должны стоять, так что поэтический ритм у меня постоянно разрушался).
- - -
И ещё одно всё-таки придётся отметить (потому что сейчас мы от этого уже отвыкли), как-то не очень меня обрадовавшее — из-за часто возникающего некоего недоумения, что ли. Это — ну очень уж частое, буквально лейтмотивом проходящее в статьях использование слов «тыш», «тышкасьны» в разных их формах. Вроде и понятно, время было такое — такое, что сами эти слова воспринимались уже как самые привычные, но на меня сейчас это постоянно действовало как-то удручающе. Сидела до обречённости неотвязная мысль: «Ну что ж всё «тыш» да «тыш», всё «тышкасьны» да «тышкасьны»? А просто жить-то — они когда-то успевали? Да и хотели ли — просто жить? Просто — жить?..» И эта моя грусть от таких вот мыслей неожиданно выплеснулась таким экспромтом:
Живут всяко-разно народы,
У каждого что-то своё.
Мы — не рождены для свободы,
А лишь для борьбы за неё...
(29.06.2023)
Если кто-то подумает, что я тут пытаюсь ёрничать (как, например, это кинулись делать «новые поэты» в период так называемой «перестройки»), то — нет, никакой ехидной ироничности я тут в себе и близко не чувствую. Нечему тут смеяться. Очевидно, мы действительно такие. Слишком хорошо это чувствую на самом себе в своей, причём даже совершенно частной, жизни... Ладно, не очень весёлые это мысли, не буду здесь о них.
Да и вообще пора когда-то эти заметки и закончить. Есть бы и ещё кое-что интересное в журнале, но так ведь можно продолжать и до бесконечности...
Сыктывкар. 22 июня – 9 июля 2023 г.