|
|
||
|
Лев ГУНИН БОБРУЙСК историческая монография (окончена в 1985 году) История Беларуси, Литвы, Польши, России, Украины и евреев на примере одного города Анатолию Петровичу ГРИЦКЕВИЧУ, с уважением ** О тех, кто редактировал работу, помог с материалами или внес свой вклад в этот труд, смотрите в конце Послесловия. ВМЕСТО ПРЕДИСЛОВИЯ История в наше время всё чаще становится не просто дисциплиной, изучаемой профессионалами, но и предметом интереса многочисленной публики. Особенно большое значение в последние годы история приобретает как социально-общественное явление в свете борьбы за сохранение культурно-исторического, художественного наследия, памятников истории и культуры. Бобруйск занимает видное место в истории Белоруссии, вплетая заметную нить в гигантскую ткань прошлого белорусского народа, его исторической традиции. Чем дальше от нас уходят времена каменных замков и мощных крепостных стен, времена меча и узорных кружев, тем яснее мы осознаём ту значительность, что приобретает история Белоруссии в рамках общеевропейской истории, тем больше нас захватывает бурное н отнюдь не бледное её (Беларуси) историческое прошлое. Всем известно, что для большинства людей интерес к истории, к прошлому своего родного края - выражается в интересе к прошлому родного города или села. Более подробное, глубокое в точное описание истории Бобруйска, без сомнения, привлечет к себе интерес сотен тысяч бобруйчан. Но и всем остальным, включая тех, кто лишь мельком слышал название этого города, его история, уточненная и дополненная, может оказаться небезынтересной. В нашей монографии история города изложена популярно и рассчитана на широкую читательскую аудиторию, хотя писалась на основе изучения подлинных исторических документов и серьёзных научных трудов. Была сделана попытка не только восстановить "сами" исторические факты, но и показать жизнь и быт людей описываемых нами эпох, реконструировать архитектурный облик того, что было разрушено вследствие драматических событий как достаточно далекого - так и не столь отдаленного прошлого. Все это изложено, по мере возможности, доступно и лаконично. Несколько слов о том, чем наша работа отличается от того, что было уже прежде написано о Бобруйске, этом древнем белорусском городе. Ни одна другая подобная работа о Бобруйске не уделяла равного места всем историческим эпохам, что попытались сделать мы. Особенно кратко и - в ряде случаев - неточно была освещена история города в XVI-XVII (XVIII) веках. Правда, есть - по меньшей мере - два исследования, великолепно освещавшие именно эту эпоху: серьезный труд К. Е. КЕРНАЖЫЦКАГА "АГРАРНАЯ РЭФОРМА У БАБРУЙСКIМ СТАРОСТВЕ I ЭКАНАМIЧНАЕ СТАНОВIШЧА ЯГО НАСЕЛЬНIЦТВА", изданный в Менске (Минске) в 1931 г. , и работа К. И. Гемрецкого "Волочная помера в Бобруйском старостве" ("Наш Край", Љ 12, 1926 год), но обе они касаются более староства, чем города Бобруйска. Монография "Бобруйск" 1965 года издания (Менск, издательство "БЕЛАРУСЬ"), позже неоднократно переиздаваемая, имеет ряд пробелов и неточностей, а, что касается истории XVI-XVII, отчасти XIX веков, сводится к простому перечислению произвольно выхваченных исторических фактов, вне построения прочной связи с (географически, политически) более широкими явлениями, частью которых местные события являлись. В нашей работе есть масса важных сведений, которые отсутствуют в книге "Бобруйск" 1965 года. В той же самой книге почти не было оставлено места для освещения явлений культурной жизни города до 1917 года; явно неполно и тенденциозно, с концептуальной или дилетантской "избирательностью", описывалась экономическая ситуация различных эпох... Есть работы (та же книга 1965 г.), в которых прослеживаются одни мотивы процеживания исторических фактов, в других (Егуда Слуцкий) - как бы "противоположные". Приведем один из примеров. Известно, что 1611-1613 годах в городе и вокруг него происходили волнения. Есть мнение: они были вызваны политикой Бобруйского старосты. Другое мнение: они вспыхнули в результате поборов и - главное - повинностей, которые предшественник Петра Тризны (затеявший широкое амбициозное строительство) возложил на горожан и крестьян. Известно, что особый разряд чиновников - своего рода "сборщики земельных налогов" (посредники между властями и крестьянами) - жестоко обирали последних. Однако, именно на рубеже правления Яна Бояновского и Тризны делается попытка сверху обуздать их произвол. (Необходимо учитывать, что в те времена бунты были совершенно обыкновенным явлением; не существовало ни одного старосты или воеводы, в правление которого не случалось бунтов. Феодальное администрирование принципиально строилось на силе и подавлении, и потому бунты были неизбежны - и не являлись чем-то исключительным). Нет прямых доказательств того, что Петр Тризна был ярым приверженцем силового насаждения католицизма. Сторонник православно-католической унии, он поддерживал УНИАТСКУЮ церковь. Действительно, именно при нем "отцы иезуиты" основательно обосновались в Бобруйске, но это не означает, что Тризна лично их "пригласил". Конечно, воспитанный в религиозных традициях, получивший католическое воспитание, он воспринимал иезуитское присутствие в Бобруйске спокойно, без раздражения. Но задумаемся вот над чем: а если бы он даже был против их присутствия, было ли в его силах тому препятствовать? Отцы иезуиты играли в Беларуси важную роль в посредничестве и гарантии правовых и благотворительных норм, и на этом основании сам Тризна и его семья (его родители и родственники) были тесно связаны с иезуитами. Но из того не выводятся автоматически факты административного притеснения православных братств. Утверждения о том, что Петр Тризна взимал "непомерные поборы на строительство каменного католического собора Петра и Павла" (весьма грандиозного архитектурного проекта) - не подтверждены. Нигде не представлен неоспоримый исторический документ о том, что средства на строительство добывались из налогообложения. Наоборот, есть основания полагать, что они поступали из весьма различных источников (из сумм, собранных "отцами иезуитами", из частных пожертвований, "из сумм, связанных с заложенными имениями", и так далее). "Большая часть этих средств была, очевидно, собрана за пределами Бобруйского староства" (историк-любитель Илья Сововцев). И, наконец, волнения и бунты, охватившие староство, пришлись на самое начало правления Тризны, а потому могли быть в значительной степени связываемы с политикой его предшественника (ниже мы объясним, что и это не так). Поэт и любитель истории Бобруйска, Пинхас Плоткин, историк-любитель Геннадий Эпштейн, изучившие ряд работ об истории города, написанных на идиш, говорили, что о волнениях 1611-1613 годов писалось не как об экономических, а как о политико-идеологических выступлениях. Упоминание о направленных в Бобруйск Зигмунтом (Сигизмундом) III ревизорах "в связи" с событиями 1611-1613 годов - еще более сомнительный прием. Ревизоры были направлены для инвентаризации в связи с передачей в 1939 году староства в качестве приданого королеве Цецилии Ренате, при том сухая и чисто-практическая инвентаризация подвела итог правлению Тризны как весьма положительному. Чаще всего смешиваются в один факт сведения о двух ревизорских комиссиях. Действительно, в 1614 году Зигмунт Четвертый прислал в Бобруйск комиссию для разбора спора старосты с мещанами. Но этот спор не имел прямого отношения к волнениям в волости и в городе, связанных с так называемой Бобруйской Уставой (Волочной померой). Доподлинно известно, что волнения 1611-1613 годов происходили в связи с проведением в Бобруйском старостве так называемой волочной померы. Эта реформа была разработана и назначена королем Сигизмундом (Зигмунтом) III для увеличения поступающих в казну средств, необходимых для ведения войны с Россией. Реформа была названа Бобруйской: потому, что начали ее проводить с Бобруйска, и Бобруйское староство должно было послужить примером проведения волочной померы во всей Rzeczy Pospolitej. Волочная реформа вызвала крайнее недовольство народа. Население оказывало сопротивление королевским ревизорам, инвентаризация земель отвергалась, начались волнения и бунты. Реформа проводилась активно с 1611-го по 1613-й год. Совершенно очевидно, что Бобруйский староста не мог остановить распоряжений верховной власти - и был вынужден с ней сотрудничать в период проведения реформы. Подобные приемы и безапелляционные утверждения используются в одних случаях для того, чтобы 1) умалить негативный (трагический) эффект нарушения (в результате политической и религиозной унии) баланса между православным и католическим элементами Великого Княжества Литовского, 2) наоборот - неправомерно раздуть его, представив национальной катастрофой, 3) исключить целые этнические группы (даже если данный этнос становился демографическим большинством) из истории города, и т. п. Мы включили обширный исторический материал, о каком ничего не говорят те или иные работы. Нами не исключена никакая информация по "концептуальным соображениям". Наша история города вызвана не только академическим интересом к теме, но имеет целью путем привлечения интереса общественности к истории города способствовать сохранению как чисто исторического материала о Бобруйске, его идеального исторического облика, так и его материального исторического наследия. Надеемся, что у тех, кто не был в Бобруйске, наша работа вызовет желание посетить и осмотреть этот город. ** Автор выражает благодарность следующим людям (см. послесловие) *** Главными рецензентами этой работы, внесшими свои изменения, дополнения и замечания, были уважаемые Владимир Поссе и Анатолий Грицкевич. **** - см. послесловие **** - см. послесловие КНИГА ПЕРВАЯ ЧАСТЬ ПЕРВАЯ ГЛАВА ПЕРВАЯ РОЖДЕНИЕ ТЕМЫ У каждого города, как и у темы, есть своё начало. Города вырастают из небольших населенных пунктов, из окружающих их полей, лесов, деревень, рек. Не существует непреодолимой преграды, непреодолимого антагонизма между городскими кварталами - и окружающей город местностью. Города, как и люди, похожи на окружающие их холмы и леса, реки, озера и рощи. Авторская тема Бобруйска родилась из своеобразия близлежащих деревень, из особой красоты светлых местных лесов, из очертаний береговых изгибов Березины. Эта земля издавна населенная и древняя. К середине 1-го тысячелетия на Бобруйщине жили племена так называемой Милоградской культуры; с середины III столетия до н.э. по пятое столетие н. э. тут обитали племена Зарубенецкой культуры (1). В регионе Бобруйска люди жили ещё в каменном веке, начиная с протонеолита; радиоактивный анализ находимых тут каменных орудий не производился. Наиболее древние археологические памятники выявлены на высоком правом (западном) берегу реки Березины (на нем стоит и город Бобруйск), возле деревень Стасевка, Домоново, Вербки. Возле Стасевки работала археологическая экспедиция (2), обнаружившая на площади в 90 кв. м остатки наземного жилища, каменные орудия - наконечники стрел, скребки, резцы, проколки, скобели, части рыболовных и охотничьих снастей, изготовленных примерно за 6 тыс. лет до н.э. Такого же возраста памятники между деревней Доманово - и Хуторком. Остатки восьми городищ - в районах деревень Макаричи, Михалёво, Пересово, Петровичи, Телуша, Продзвин, Щадково, Городище. Возле деревни Щадково производились раскопки под руководством Л. Д. Поболя, доктора исторических наук. Тут были найдены железные топоры, ножи, наконечники стрел, рыболовные крючки, браслеты, перстни, ожерелья, остатки глиняной посуды, печи из камня. Курганы времён Киевской Руси - у деревень Баневка, Барановичи, Бояры, Городчина, Каменка, Лекерта, Макаревичи, Малинники, Маяк, Красная Дубрава, Красный Огород, Обча, Околица, Постреш, Рогоселье, Симгаровичи, Старая Шараевщина, Старинки, Сулива и др. (3) Раскопки показали, что в V-VI веках на реке Березине, чуть выше по течению современного Бобруйска, находилось значительное городище славян. Оно было окружено глубоким рвом и обнесено деревянной стеной. Жители городища занимались в основном рыболовством, охотой, собирательством. Воспроизводящее хозяйство было развито слабее (4). Другой источник указывает, что "в V-VI веках нашей эры на том месте, где позже был основан Бобруйск, существовал небольшой городок балтов с деревянной стеной и укреплениями" (материалы ЦГИА БССР). Именно вторая версия находит свое подтверждение и в других источниках. В одной из древнерусских летописей (5) говорится, что во времена великого киевского князя Владимира (Мономаха; время его нахождения на Киевском престоле - 1113-1125) на месте нынешнего Бобруйска существовала "весь" (деревня), жители которой занимались рыбной ловлей и бобровым промыслом, а по берегам рек Березины и Бобруйки базировались промышленные общины "бобровников" и "рыбников". По описанию видно, что "весь" располагалась в районе нынешнего Бобруйска. Итак, мы видим, что наша тема-город появилась из глубины веков, там зародилась, там стала ощутимой, зримой: там ей дана жизнь. Окружающие местности, как заботливые руки матери, взлелеяли появляющийся город; местная природа, леса, реки и озера, населенные дичью и рыбой, были тем воздухом, которым он дышал. Тысячи безвестных людей, безымянные поколения явились тем постаментом, на котором история стала лепить ступни ног исторической фигуры Бобруйска, а упирались эти ступни в головы десятков закончивших уже своё существование населённых пунктов. ГЛАВА ВТОРАЯ С ЛЕВОГО БЕРЕГА НА ПРАВЫЙ В районе впадения Бобруйки левый берег Березины пологий, с рядом озёр, которые, бывает, в летнее время пересыхают. С него виден высокий правый берег реки, довольно круто вздымающийся кверху. На этом высоком берегу расположен Бобруйск: там, где река Бобруйка впадает в Березину. В районе города река делает небольшой зигзаг, образуя пойму по левому берегу, а ниже по течению, в районе крепости, образует рукава. Вокруг много лесов, а на реке до сих пор (например, в района Бобруйского лесокомбината) есть бобры; их домики можно там увидеть. Леса, богатые дичью, бобры, прекрасный мех которых являлся в древности ценнейшим сырьём, богатые заливные луга, выгодное расположение равнины, на которой стоит город - всё это предрешило его местоположение. Не следует забывать и об идеальных причинах: о невидимых токах, которыми подобные местности притягивают к себе людей. Березина была в те времена шире и полноводней. В окружении могучих лесов, поблескивая гладью вод и маня своим водным простором, она должна была представлять собой изумительное зрелище. Возвышенность, поросшая мощными деревьями, доминирующая над рекой, а на ней - идеально пологая равнина: вот что такое местность, на которой находится Бобруйск. На этой равнине также и особые микроклиматические условия, вследствие которых температура воздуха на ней всегда на несколько градусов выше, чем на окружающей территории. По-видимому, главным источником существования для местного населения стала охота на бобров (6), - шкурки которых издревле чрезвычайно ценились, впоследствии скупались (в основном - купцами из Бреста) и вывозились на Запад. Из бобрового меха шили свои особые шапки и русские бояре; на их шапки шёл и тот мех, что добывался на берегах Березины (7). Вполне понятно, почему первые упоминания о городе Бобруйске говорят о нем как о Бобровске, Бобруесеке, Босрусеке (8). Предположительно название города произошло от названия реки Бобруйки: ведь в стародавние времена чрезвычайно были распространены названия городов по одноименным рекам. Так, Минск (Менск) получил название по реке Мене, Туров по роке Тур, Пинск по реке Пине, Москва - по Москва-реке. Вполне очевидно, что река Бобруйска (корень слова - тот же, что и в слове "бобр"), названная так по имени обитающих в районе города покрытых мехом грызунов (и связанного с их добычей промысла), была известна под тем же именем до появления города и дала название некой (располагавшейся в пределах развившегося из нее (или возникшего позже на ее месте) города) деревне, жители которой занимались охотой на бобров. Время (не только год, но и столетие) первого упоминания Бобруйска как города никем точно не установлено. Скорее всего, город постепенно развился из какого-то села, возможно, из пристани или в связи с постройкой укреплённого замка. Первые письменные упоминания о Бобруйске (Бабруйске) относятся середине ХIV века. Самое раннее из них датировано 1363-м годом (9), временем правления великого князя Литовского Ольгерда (1345-1377). Именно в его владении оказалась территория, на которой стоял город. Ольгерд за время своего княжения расширил территорию Великого княжества Литовского почти вдвое, став одним из самых могущественных правителей Восточной Европы. Для закрепления на новоприобретенных землях Ольгерд придерживался тактики передачи их в руки своих приближенных или родственников. Один из историков Беларуси, А.П. Смородский, пишет, что "великий князь литовский (Ольгерд) .... отдал город Минск (Менск) с людьми, доходами и служебными князьями брату своему Скиргайле. Тогда под властью Скиргайлы, князя Трокского и Минского, сосредоточилась большая часть городов нынешней Минской губернии: Свислочь, Бобруйск, Речица, Игумен, Логойск, Лебедев, Мереч, и др." (10) (Здесь Смородский допустил неточность: Скиргайла - сын, а не брат Ольгерда). Существует грамота 1387 года, в которой говорится об том же (11); об этом упоминал Якубовский, а также М. К. Любавский в книге: "Областное деление и местное самоуправление Литовского русского государства". (М. 1892, стр. 87). С какого же времени входил Бобруйск в состав Великого княжества Литовского? Точную дату назвать нельзя из-за отсутствия точных сведений об основании города. (То есть, нет безапелляционного подтверждения, имел ли Бобруйск к тому моменту статус города (хотя из косвенных источников известно, что имел). По К. И. Шабуне и Ежи Вырозумскому, объединение западнославянских князей с литовскими активно началось еще в XII веке, когда они вели совместные военные действия против немецких рыцарей. Позже (в 1250-х годах) было заключено соглашение и основаны родственные связи между галицко-волынскими князьями - и литовским князем (королем) Миндовгом. С конца 50-х годов XIII века по приглашению полоцкого вече в Полоцке княжил племянник Миндовга Товтивил, участвовавший в походах Александра Невского против крестоносцев и принявший православие. Позже Полоцк добровольно вошел в состав Великого княжества Литовского, став одним из крупнейших городов княжества. Уже при Гедемине важнейшие части земель Беларуси были присоединены к Великому княжеству Литовскому (Вел.кн.Лит). Минское княжество присоединялось к Вел.кн.Лит. во второй половине XIII - первой четверти XIV веков. Известно, что земли Минского княжества вдоль реки Березины вошли в Вел.кн.Лит. к концу этого периода, то есть, Бобруйск стал частью последнего к концу XIII (началу XIV) века (по Дадиомовой и Тарасову - в 1310-е годы). В тот самый период, при Ольгерде, литовско-белорусское государство достигло своего политического расцвета. Княжество успешно вело борьбу против татар и наносило им поражения. Военные действия нередко проходили на территории теперешней Беларуси. В 1506 году под Бобруйском (в 6 пеших милях от города, на реке Усе) литовцы и белорусы, при участии русских, во главе с князем Семионом Михайловичем Олельковичем (один из последних велико-киевских княжеских родов; Олельковичам в разное время принадлежали владения в Бобруйске и части Бобруйского староства), разбили вторгшихся на их земли крымских и аккерманских татар. Это было крупное сражение, в котором татары были разбиты наголову (12). В1508 году Бобруйск упоминается во время войны Великого князя Московского, Василия Ивановича, с польским королём, Зигмунтом (Сигизмундом) Первым, и восстания Михаила Глинского; военные действия по-видимому серьезно затронули город (13). В более позднее время, когда укрепился Тевтонский орден, а в Германии на престоле находились династии Люксембургов и Габсбургов, начались опустошительные набеги немецких и тевтонских рыцарей. И тут литовско-беларуское войско получало поддержку русских, и обедненными усилиями рыцари изгонялись. С крестоносцами воевали и Бобруйские полки (14). Феодальная власть в Великом княжестве Литовском стала формироваться сравнительно поздно, и феодальный гнет был тут гораздо слабее, чем в Польше или в Московии. В основном земля сдавалась в аренду под оброк натурой. Классические черты крепостных приобрела лишь очень малая часть населения, так называемая "челядь невольная", не имевшая земли, жившая во дворах феодалов и обслуживавшая их дворовое хозяйство (15). Даже гораздо позже, когда крепостное право стало тут приобретать более выраженные черты, землевладельцы имели право продавать (приобретать) крестьян только семьями и только вместе с земельными наделами. Иначе говоря, продавалась и покупалась земля ("а не люди"), и вместе с ней во владение феодала переходили жившие на ней крестьяне. Государственным языком в Вел.кн.Лит. был белорусский (беларуски), все официальные документы писалась на нем. К 1588-му году семьи белорусских феодалов составляли свыше одной трети всех семей феодалов в Вел.кн.Лит. - 8-9% всего населения Беларуси (16). Бобруйск являлся в рамках Вел.кн.Лит. центром волости-староства (Минское воеводство с Бобруйском в его составе явилось в дальнейшем одним из образцов более поздней реформы; по административной реформе XVI века ВСЯ территория Вел.кн.Лит. стала делиться на воеводства, воеводства - на поветы, а те - на волости), входившего в состав Минского воеводства. Это воеводство было о6разовано на Городельском сейме (1413 год) в составе городов Менск (главный город), Бабруйск (второй после Минска (Менска), два местечка будущего Бобруйского уезда Глуск и Свислочь, городки Мозырь, Речица, Горваль, Лоев, Борисов, Игумен (17). "В начале XV века, - сообщается в военной энциклопедии 1910 года, - поселение вокруг Бобруйского замка называлось уже Бой-волостью". К 1454-му году относится упоминание о Бобруйске, делившемся на две части - Виленскую и Трокскую (18). (Вильно (Вильнюс) и Троки (Тракай) - два важнейших исторических города в Литве). (Ряд историков полагает, что строительству в Бобруйске укрепленной крепости (или замка) способствовало нашествие в 1502 (1502 - 1506?) году крымских и аккерманских татар, "заставившее" укрепить город. Вероятно, это ошибочное суждение, так как в нескольких документах замок ("замек") упоминается отдельно, а крепость ("твердзя") - отдельно. Кроме того, известно, что Бобруйский замок существовал до нашествия татар (и, возможно, до появления самого города). Как и город, Бобруйское староство также делилось на две части. В Виленской половине был город Бобруйск (его большая часть) и села Демидковичи, Кольчицы, Брожа, Кобыличи, Макаровичи или Ворсичи, Каучицы (были разделены на две половины) Кузьмичи, Козловичи (Старые и Новые), Горбацевичи, Ляховичи или Петровичи, Тажиловичи, Волосовичи, Клейчтцы, Польковичи, Панюшковичи, Дуброва, и Пабоковичи. В Трокской половине - меньшая часть города Бобруйска, и села Панкратовичи, Тейковичи, Качеричи, Хомичи, Глубоковичи или Дебосна, Павловичи, Дворовиновичи, Михалёво, Плёсы (Первые - и Плесы вторые), Ковалёво, Овсимовичи, Воротынь, Витлин, Покаличи, Паричи, Кнышевичи, Секеричи, Чернина, Лошевичи, Паганцы, Здудичи, Чырковичи, Шатиловичи, Ступище, Жеребцы, Макуличи, а в период волочной померы в состав старостра входили еще и любоничские села Козуличи, Подречье, Морховичи, Власовичи, Белевичи, Сергеевичи, Кострище; к XVII веку в Бобруйском старостве было 53 деревни (19). Одна половина города и староства находилась в округе Виленском, другая - в Трокском; каждая имела своих особых наместников и своих отдельных феодалов (20). Наиболее древний документ о разделе Бобруйского староства 2 части - договор Ягайло со Скиргайло от 1387 г. (21). По справедливому замечанию К. А. Кернажицкого, ко времени волочной померы деление староства на 2 части уже начало стираться (22). Традиция того времени староством называет административную единицу - город с сельскими поселениями, волостью - подчиненные городскому центру сельские местности староства. В 1330-х годах происходил процесс становления единой и сильной Польши, с которой в 1385 году Литовское княжество заключило унию, - после расторжения вновь восстановленную в 1401 году. Таким образом, с 1401 года Бобруйск вошёл в состав ново созданной польско-литовско-беларуской державы, но неверно то, что с этого времени начинается приток польских феодалов, так как тогда польской шляхте запрещено было приобретать земли в Беларуси. Тем временем политическая карта Восточной Европы продолжала меняться. На рубеже XIV и XV веков произошли значительные события, среди которых - три грандиознейшие битвы: битва Великого князя Литовского Витовта с монголо-татарами, способствовавшая победе русского воинства над монголо-татарами, Куликовская битва в 1380 году, в которой принимали участие 7000 тяжеловооруженных литовских воинов, а сыновья Литовского князя Андрей и Дмитрий вместе с Дмитрием Донским руководили этой битвой (23), - и колоссальное сражение под Грюнвальдом, получившее название ГРЮНВАЛЬДСКОЙ БИТВЫ. В этом, пожалуй, наиболее грандиозном сражении всей рыцарской эпохи польско-литовско-беларуское войско нанесло сокрушительное поражение тевтонским рыцарям. Народы Северо-восточной Европы смогли отбить волну завоевателей как в Востока, так и с Запада, но Польша и Великое княжество Литовское, превратившиеся к тому времени в громадное государство "от моря до моря", владевшие Восточным Поморьем на Балтике, Килией и Аккерманом на Черном море, оказались лицом к лицу с Московской Русью, быстро расширяющей свои территории. Соседство двух молодых и экспансивных государств - Речи Посполитой ("объединенного государства" - как стала называться польско-литовская уния) - и Московской Руси должно было неизбежно столкнуть их, и уже в 1500 году между ними вспыхнула война. (В значительной мере вызванная стремлением русских князей и бояр получить доступ к Балтийскому морю). В этой войне Бобруйск играл важную роль как приграничный укрепленный пункт Вел.кн.Лит. (Речи Посполитой) в его борьбе с Россией. Он являлся тем более важным в военном отношении городом, что находился в стратегически выгодном месте, рядом с водной преградой, в месте возможных перемещений вражеских войск, готовый защищать местности, над которыми доминировал. Объединение с Польшей, а также захват и удержание Украины - неожиданно породили религиозные, национально-культурные, и другие противоречия внутри самого Великого княжества Литовского. Феодальный гнет в Польше был значительно сильнее, чем в литовско-белорусском государстве. Это придавало конфликтам и противоречиям характер своего рода освободительной борьбы. (Тем не менее развитие феодальных отношений нельзя считать "односторонним": центральные власти неоднократно "вступались" за крестьян, ограничивая деспотизм феодалов. Так, в 1768 году было принято постановление сейма о смертной казни за убийство крестьянина). Затруднительно решить, можно ли назвать межэтнические и религиозные отношения в Вел.кн.Лит совершенно безоблачными, но для того времени они были достаточно гармоничными (если не уникальными). Союз между литовскими и белорусскими феодалами был скреплен бесчисленными родственными, хозяйственными и военными связями. О внутренней устойчивости и гармоничности литовско-белорусского государства свидетельствуют его успехи в экономической, культурной и военной областях, а также стремительное расширение его территорий. В рамках Речи Посполитой Вел.кн.Лит. уже не оставалось более тем достаточно гармоничным, внутренне устойчивым государственным образованием с самым мягким ("демократичным") в Европе феодальным режимом. Тем не менее, даже после объединения (унии) с Польшей оно все еще имело большой внутренний (социальный, экономический и политический) потенциал, и, если бы не редкое по драматичности стечение неблагоприятных обстоятельств, могло веками оставаться (в рамках Речи Посполитой) одним из самых благополучных и мощных среди европейских государств. Дополнительными факторами, которые ослабили внутреннюю стабильность Речи Посполитой, стали слишком поспешная политика польских королей по интеграции Вел.кн.Лит. в рамках объединенного польско-литовско-белорусского государства (это - несмотря на то, что "вторая" уния была несравнимо мягче первой и оставляла за Вел.кн.Лит. его государственность и административную автономию), форсированное развитие униатской церкви, нарушение центральной польской властью местных белорусских и литовских обычаев и привычек, и резкое социальное расслоение как в селе, так и в городах. Роковую роль в драматичном развитии событий играл также город Могилев (примерно в 110 км на юго-восток от Бобруйска), по трудно объяснимым причинам сильно тяготевший к Украине и России. Ежи Вырозумский (в книге "Historia Polski" (и в лекциях) указывает, что после смерти Яна Ольбрехта и избрания Великого Князя Литовского Александра королем Польши, в Речи Посполитой возникла новая феодальная олигархия, представлявшая более широкие круги шляхты; она сформировала и поддерживала королевский совет. Вырозумский подчеркивает, что одним из главных устремлений этой новой олигархии было ускорение интеграции с Вел.кн.Лит. После того, как король провозгласил (в 1501 году, в городке Мельник; отсюда - название этой новой унии) "привилегию" ("przywilej") - новый устав, по которому персональная власть гарантировалась сенату (он должен был формироваться из богатых феодалов (магнатов), - Великое Княжество Литовское отказалось со своей стороны подтвердить этот документ. Разногласия привели к тому, что в продолжавшейся войне Вел.кн.Лит. с Россией Польша не оказала Княжеству военной помощи. Как для Польши, так и для Вел.кн.Лит. этот фактор сыграл в дальнейшем трагическую роль. В войне с Россией в 1500-1503 годах Вел.кн.Лит. утратило большие и важные для него территории. Росло недовольство политикой центральных властей в среде не только мелких, но и крупных феодалов. Перечисленные причины (и - вместе с ними - целый ряд случайных обстоятельств) привели к полосе бунтов, выступлений, восстаний и мятежей. Наиболее значительным из этих пожаров междоусобной (гражданской) войны было восстание, поднятое в 1507 году князем Михаилом Глинским. Это восстание было поддержано не только феодалами, но и многими городами, что расширило его размах. Глинский был связан с Россией (у него просто не оставалось выбора) и по-видимому получал от нее существенную помощь. Вполне вероятно, что именно под российским нажимом Глинский вынужден был в некоторых случаях называть себя защитником православия и врагом католицизма. В 1508 году войска мятежного князя Глинского атаковали Бобруйск. Город был окружен с трех сторон; имеются сведения, что Глинский выдвинул ультиматум (И. Горелик). На помощь Бобруйску подоспели войска польского короля и Великого Князя Литовского Сигизмунда I Старого. Королевские войска нанесли поражение Михаилу Глинскому; восстание было подавлено. Военной победой проблема не только не была решена, но, наоборот, загнана внутрь. Впереди маячили новые выступления, восстания, бунты. Бурные события конца XIV и начала XV веков - заговор 1481 года Михаила Олельковича, Ивана Гольшанского и Федора Глинского; нашествие татар (1502 (- 1506); война с Россией (1500-1503; фактически она продолжалась и далее); восстание Михаила Глинского - продемонстрировали исключительно важную в военном отношении роль Бобруйска. Город в дальнейшем дополнительно укреплялся, выделялись дополнительные средства на поддержание его обороноспособности, арсенала, связанных с военной обязанностью "служб". Совершенствовалась и инспектировалась подготовка и деятельность отрядов местной самообороны (связанных с традицией на Беларуси городских милиций). Обороноспособность белорусских владельческих ("магнатских") городов в моменты опасности резко увеличивалась за счет существования городских милиций. В своей замечательной (уникальной) книге, "Милиции феодальных городов в Беларуси и Литве в 16-18 веках", А. П. Грицкевич пишет, что традиция этих милиций шла от Киевской Руси и что феодалы Беларуси и Литвы полагались на свои города не только как на укрепленные пункты обороны, но также как на сборные пункты и места дислокации (передислокации) войск. Города Литвы и Беларуси становились в минуту опасности своеобразными военкоматами, куда стекались "резервисты", формировавшие военные гарнизоны и местные войска под командованием служивых бояр. По Грицкевичу, известия о существовании местных милиций в белорусских городах появляются с начала XVI столетия (наверное, все-таки с XV столетия). Организация и правила, по которым действовали эти милиции во владельческих городах, считались обязанностью не государства, а владельца, которому принадлежал город. Он, в свою очередь, организовывал военную службу с помощью богатых горожан и старших членов купеческих гильдий. Точно так же, как в ряде стран в настоящее время, каждый горожанин был обязан принимать участие в учениях, упражняться в борьбе, фехтовании и стрельбе, содержать свое оружие в отличном состоянии, и - в случае опасности - немедленно выступить с оружием в руках на защиту города. Не только от горожан, но даже от гостей ожидалась помощь в защите города. Все вопросы, связанные с городской милицией, решались на заседаниях городского совета. Во время военных действий офицеры и сержанты городских гарнизонов командовали отрядами городской милиции. В больших городах, таких, как тогдашний Слуцк, городская милиция была разбита на сотни, под началом своего командира. Каждая сотня называлась по имени командира. Сотни были разбиты на десятки. В городах, по населению сравнимых с Бобруйском, численность городской милиции обычно не превышала 120-200 (реже до 300 (тут учитываются сведения не только Грицкевича, но и других авторов) человек. В больших городах численность милиции могла достигать двух или даже трех (и более) тысяч человек. Еврейское население как правило автоматически включалось в городскую милицию; это были обычно владельцы домов. Но не только. Из чудом сохранившейся записи еврейского Бобруйского (религиозного (похоронного) братства (очевидно, сделанной в конце 16-го века) известно, что "во время войны" (надо полагать, войн 1500-х годов) в оборону города включались 60 евреев. Вероятно (почему - станет понятно из приводимых далее в нашей работе материалов) кроме домовладельцев-евреев в местную милицию были включены приезжие евреи, гости города - и прочие категории. Еще шире еврейское население включалось в городскую милицию в начале и в середине 17-го века. В Слуцке, к примеру, было три состоящих из евреев отряда городской милиции общей численностью 1246 человек. Оружие стоило весьма дорого. Стоимость одного мушкета доходила до 4-х с половиной злотых (золотых монет). Тем не менее среди оружия горожан имелись мушкеты, пистоли и мечи. Очевидно, обычай ношения оружия и военная выучка приводили к кровавым ссорам, так как Статусом одной из бобруйских купеческих гильдий (материал, собранный сотрудниками Бобруйского городского архива и ЦГИА БССР) строго запрещалось являться на собрания гильдии с каким бы то ни было оружием. Сходные запреты имеются в Статусах слуцких и новогрудских (?) гильдий. К концу 16-го - 17-му веку среди вооружения бобруйской милиции появляются винтовки. Начало мобилизация членов городской милиции обычно отмечалось выстрелом из пушки или боем барабанов. Большая военная роль Бобруйска как укрепленной крепости на границе с Россией повышала его политическое значение. В 1540 году Бобруйск впервые появляется на политической карте Европы, изданной в Базеле. ГЛАВА ТРЕТЬЯ ГОРОД И СТАРОСТВО Бобруйское староство естественной составной частью входило в состав Вел.кн.Лит., являясь типичным его административно-территориальным образованием. Здесь, как и на остальной территории княжества, происходило укрупнение торговых домов, интенсифицировалась торговля, совершенствовалась система ремесленного производства (25). В начале XVII века в пределах городских стен жили две тысячи плательщиков налогов (не считая детей до четырех (иногда более) лет и некоторые другие категории). Бобруйскому староству принадлежало примерно 70 деревень. Крестьяне Бобруйского староства (Бобруйской волости) - как и в других частях Вел.кн.Лит. - делились на "похожих людей" и "непохожих людей". Первые жили на одном месте, выполняя повинности по наследству. Статутом Вел.кн.Лит. крестьянам была запрещена продажа земли без разрешения владельца. Основной массой были "похожие люди"; они передавались от владельца к владельцу по наследству и могли уходить с одного места на другое. Не имели права уходить лишь должники - "закупы".... В 1511 году король Польши и Великий Князь Литовский Зигмунт (Сигизмунд) Первый Старый своей личной грамотой наградил Бобруйск привилегией платить налоги напрямую в государственную казну, минуя казну воеводства. До второй половины XVI века Бобруйское староство являлось владением Великого князя Литовского и числилось в списке его земель (26). Оно было оценено сначала в 16 тыс. коп (одна копа - 60 литовских грошей) (27), а затем в 23 тыс. 500 коп (28). Со второй половины XVI века Бобруйское староство постоянно передавалось в залог за определенную сумму выкупа, пока не было отдано в 1639 году королеве Цецилии Ренате, жене польского короля Владислава IV, в качестве приданого (29). К XV веку Бобруйск принимает черты города не только как административно-замковый центр, но и как центр ремесленно-торговый, таким образом приобретая всю сумму черт города феодальной эпохи (30). Были в облике города также определенные индивидуальные особенности, вызванные бобровым промыслом в окрестностях города, наличием в городе большого по тем временам речного порта, особым географическим положением Бобруйска (31), и тем, что он являлся значительным религиозным центром (32). К этому списку можно добавить и то, что Бобруйск являлся одним из главных таможенных пунктов Вел.кн.Лит. Бобруйская таможня подчинялась Минской - и в той или иной степени контролировалась последней. Она взимала таможенные сборы с тех, кто проезжал через Бобруйск по пути из России в Польшу и Германию (и обратно). Егуда Слуцкий пишет, что в таможенной книге Бреста (Брест-Литовска) 1583 года Бобруйск упоминался (вместе с Оршой, Чечерском и Мстиславлем) как одна из главных таможен на польско-русской границе. (Основным видом товаров, провозившихся через границу, были различные виды диких и домашних животных - и их мясо). Относительно высокую активность проявляли 6обруйские мещане (горожане) в требовании различных прав, а видные чиновники и должностные лица Вел.кн.Лит. и Речи Посполитой, даже польские короли, сравнительно часто направляли в Бобруйск свои грамоты с уставами, касающимися административных и законодательных мер. Иногда от имени горожан к периферийным или центральным властям обращался сам городской войт. С 1550-х годов бобруйским войтом (старостой) был Григорий Фат (33), который излагал просьбы горожан ревизорам короля (34). В связи с изменившийся ситуацией, реформами или в результате требований мещан в Бобруйск посылались грамоты властей. В 1560-х годах были составлены грамоты королевского маршала и старосты Слонимского Григория Воловича и Николая Нарушевича, присланных ревизорами в Бобруйское староство. В одной из этих грамот (1560 года) они снимают с мещан и других жителей Бобруйска все повинности, кроме двух "веш" ("страж"; мера работ-дежурств) в Бобруйском замке и ремонта ворот и стен (35). Тут определены размеры налогов с земельных угодий, с различной сельскохозяйственной продукции, с городской пашни. На стражу Бобруйские мещане должны были выделять по одному человеку каждую неделю - согласно установленному порядку, а Бобруйская стража должна пребывать в Речице или в Мозыре. (По военно-административному делению с 1506 по 1793 Бобруйск относился к Речицкому военному повету Минского воеводства). Определены в этой грамоте также размеры таможенных пошлин и судебных налогов, куничного сбора от свадьбы (если невеста выходит замуж в чужую волость). Тут же сказано и о злоупотреблениях местных властей: "Так как мещане жаловались, что замковые власти безо всяких на то оснований объявив тревогу, загнали всех мещан в крепость, держали их там неделю или больше, а в это время слуги властей мещан били и грабили, а причины на то никакой не было, то власти не должны впредь этого делать.... Для укрепления прав и покоя мещан власти должны прекратить все побои и рукоприкладство, а преступников... наказывать по мере их вины, в соответствии с законом..." (перевод со старобеларуского наш). 4 марта 1561 года была написана грамота короля Августа с дарованием жителям Бобруйска ряда привилегий (36). Давались также и специальные разрешения на постройку храмов. В 1570-х проходила перестройка какого-то более раннего сооружения в "церковь Николая Угодника в Бобруйске" (37 (также и другие источники). Ко времени ее постройки в Бобруйске уже существовало православное братство им. Св. Николая Угодника (38). В 1530-х годах Бобруйск посетил посол Священной Римской Империи Сигизмунд Герберштейн (что явствует косвенно из его книги "Записки о делах Московии", изданной в 1549 году в Вене). Сам факт его посещения Бобруйска может свидетельствовать о далеко идущих миссионерских планах всемирной римско-католической церкви. Сообщает о Бобруйске и книга "Хроника из Сарматии" известного итальянского путешественника и писателя, в то время служившего в Витебске, Алесандро Гваньини, изданная в 1574 году. Гваньини, сам побывавший тут, описывает город и замок. В середине и в конце XVI века Бобруйское староство не принадлежало какому-либо одному лицу; можно говорить только о более или менее крупных владельцах. Земли, принадлежавшие разным лицам, находились в различной взаимозависимости; тем не менее, их объединяли в рамках староства разнородные связи. В 1639 году при передаче староства во владение королеве Цецилии Ренате, был составлен инвентарь Бобруйского староства на основе конституции 1638 года (39). Какие же владельцы и администраторы сменялись в Бобруйском старостве до тех пор, пока староство не получила Цецилия Рената? Владельцев землями Бобруйского староства было примерно пятнадцать. Сначала оно (от нижней границы рассматриваемого периода) находилось во владении Николая Николаевича Радзивилла, воеводы Виленского и канцлера (40), который согласно некоторым данным, выстроил в Бобруйске католический костёл. (Точного подтверждения этому не имеется). Известно, однако, что ни одной крупной католической церкви в Бобруйске до 1569 года не было (41). Семья Радзивиллов (как белорусская и литовская, так и польская ветви её) являлась могущественной династией магнатов. Ома тесно срослась с политико-государственной структурой Вел.кн.Лит. Николай Николаевич Радзивилл, воевода Трокский и Виленский, владелец Бобруйского староства, был представителем самой древней ветви Радзивиллов; он умер в 1522 году. После него крупнейшим владельцем в старостве был Ольбрехт Гаштольд (умер а 1539 году) (42). Гаштольды занимали высокие посты в Вел.кн.Лит. Им принадлежал видный, живописный поселок Трабы с княжеским замком и костёлом. (Гаштольды владели Трабами с 1490 по 1542-й год). Гаштольдам принадлежал и подляшский город Тикотин, а также деревни в Новогрудском воеводстве. Сын Ольбрехта Гаштольда был Трокским воеводой. Он был женат на Барбаре Радзивилл, которая впоследствии стала женой короля Зигмунта Второго Августа. Сын Ольбрехта (Гаштольд) был литовским канцлером с 1522 года, воевал с Москвой (принимал участие и в знаменитом сражении под Оршей). Представитель литовской олигархии. Получил от Карла У титул графа для себя и всего своего рода. (43). Ольбрехт (Альбрахт) Гаштольд отличался жестокостью и непомерными поборами с местного населения. Он был капиталистом на паевых началах и довёл новый налог с крестьян до 200 коп., что в 1540 году привело к жалобам крестьян Великому князю (44). В 1540-х годах Бо6руйским старостой был Ежи Глебович, весьма колоритная фигура (45). Еще один владелец, Самюэль (Самуэль) Пац, муж Петронелли Пацевой, имел отношение к не менее известному роду. Этот род, как и Гаштольды, принадлежал к литовской олигархии. Кристоф Пац (1621-1684) был литовским канцлером (с 1658 года). Пац Доминик Николаевич был смоленским "каштеляном", участвовал в работе Люблинского сейма как сенатор. Каземир Пац был писарем Вел.кн.Лит., Михай Пац - Трокским воеводой; не менее важные посты занимали Павел Пац, Петр Пац и Станислав Пац (46). Жене Паца, Петронелли Тризневой Самуэлевой Пацевой, принадлежал Двор Паричский с деревнями Паричи, Кнышевичи, Секеричи, Чернин, Лошевичи, Паганцы, Здудичи, Чырковичи, Шатиловичи, а после смерти её мужа Самюэля ей достались и его любоничские села - Козуличи, Подречье, Сергеевичи, Морховичи, Власовичи, Белевичи, Кострище (47). Другой половиной любоничских сел владели пожизненно Лоренц Матешкевич с женой Мариной Бернацкой; им принадлежало и село Слободко (Слободка), теперь - рядом с современным городом (48). Село Ступище "привилеем" короля было передано ревизору Степану Рагозе, Речицкому земскому писарю и его жене, Войшнаровне. Рагоза получил и земельные участки в Бобруйске. После старосты Яна Бояновского наиболее влиятельный, владетельный и сановный Бобруйский староста, Петр Тризна (Тризна, родственник Петронелли Пацевой, принадлежал к еще одному могущественному роду; он был местным магнатом и одним из высших военноначальников Речи Посполитой), передал Жеребцы и Микуличи другому ревизору - Адаму Шабловскому, и его жене, Кристине Комаровне Шабловской (49). Имел отношение к Бобруйскому староству и Юрий II Юрьевич (Олелькович) - один из последних представителей Великого (великокняжеского - ведущего свое происхождение от престольных князей Киевской Руси) русского рода Олельковичей (? - 09.XI.1578) (см. примечание 50) и наиболее влиятельных феодалов Великого княжества Литовского. До Люблинской унии он был сенатором Вел.кн.Лит., а после унии не попал в число сенаторов общегосударственного сейма Речи Посполитой, что вызывало постоянные споры и стычки между его сторонниками и противниками на польских сеймах. Ущемление влияния Юрия II Юрьевича отражает ущемление власти (в Речи Посполитой) православных феодалов вообще. В этой проблеме берет свое начало одна из причин трагических для Речи Посполитой событий. Юрий Е. Юрьевич был Слуцким князем. Как и его предки, был храбрым воином. На войну в Инфляндии вооружил за свой счет 4000 рыцарей, а в 1564 году сам командовал значительным войском. В 1576 году получил привилей на Бобруйское староство (что означало право взимать таможенные пошлины - и другие правомочия, вступающие силу дарованием специальной королевской грамоты (50-(а)). Село Киселевичи владела пани Зеновичева, воеводица Берестейская (51). Петр Тризна, Бобруйский староста, вместе со своей женой Анной Моссальской, внесший выкуп королевской казне и получивший право пожизненно владеть староством (52), был представителем известного шляхетского рода. Он не был древним, как род Сапег, Олельковичей или Радзивиллов; Тризны происходили от мелкой волковыской сельской шляхты. Члены этого рода хотя и не смогли подняться к кормилу государственной власти, принадлежали к литовской олигархии и занимали почетные и доходные должности. Например, Андрей Тризна был новогрудским городским судьей, а потом трокским ключником. Не менее родовитыми были Моссальские, крупные магнаты. Пётр и Анна внесли не равные суммы за владение староством, и - соответственно - владели не одинаковым числом дворов и деревень (53). Совместно они владели так называемым Брожским двором с рядом сёл и главной усадьбой в Броже. Другой двор, Ольса, до 1622 года, принадлежал пану Миколаю Заршенскому, а после его смерти указом земского подскарбия Кшиштофа Нарушевича имение Ольса перешло Петру Тризне и его жене за определенную сумму (54). Анна имела права только на только на деревни Ольса, Бёрда, Илейчицы, Волосовичи, Польковичи. Самому Петру Тризне в Виленской половине староства принадлежали деревни Демидковичи и Кольчицы, а в Трокской половине - двор яснопольский с деревнями Мышковичи, Тейковичи, Комичи, Глубоковичи, Павловичи, Дворониновичи, Михалево, Плесы (одни и вторые), Ковалево, Овсимовичи, Воротынь, Витлин, Качеричи (55). Интересно, что, по данным А. К. Кернажицкого, всю сумму денег выкупа за Бобруйское староство Петр Тризна занял перед тем, как внести ее в королевскую казну. Принадлежавший Бобруйскому староству так называемый Задубенецкий Остров - с деревнями Овсимовичи, Витлин и Воротин, - был позже по частям заложен разным лицам (56). Также позже три села - Доброва, Понюшковичи и Микуличи - были пожертвованы костёлу им. св. Станислава Костки (57). Наконец, в год кончины Петра Тризны, в 1639 году, староство было передано в качестве приданого королеве Цецилии Ренате (58). Король Зигмунт (Сигизмунд) III прислал тогда в Бобруйск своих ревизоров для инвентаризации всего староства перед этой передачей. В отчете комиссии - этом крайне важном для истории города документе - мы не найдем описания злоупотреблений, подобных описанным документами более ранних ревизий. Инвентаризация показывает, что за годы правления Петра Тризны город и староство сделались стабильней и богаче. К концу XVI века, в 1580-е и 1590-е годы, в Бобруйске возводился ряд новых каменных зданий. Старостой в те годы в Бобруйске был Ян Бояновский, предшественник Петра Тризны (59). В 1580-е годы в Бобруйске возводилась Спасская церковь (60). В 1590-х годах строится Успенская церковь (61). Строительство новых храмов свидетельствует об укреплении городского хозяйства, о росте города, об усилении Бобруйска как центра для близлежащих земель. О том же свидетельствуют и новые льготы, получаемые мещанами, льготы, которых удостаивались в основном лишь жители городов, наделенных так называемым Магдебургским правом. Так, например, к 1590-му году относится грамота предшественника Петра Тризны, старосты Яна Бояновского, - мещанам города с разрешением рубки леса, пастьбы, косьбы - и т.п. - в окрестностях города (62). 8 января 1591 года была написана грамота для Бобруйского староства с разрешением изготавливать разные напитки для собственных нужд и на продажу за подписью Минского старосты Дмитрия Скумина Тышкевича (62) и Брестского воеводы из Логойска Мартина Тышкевича (63). Эта грамота вписана в послание короля Яна III в Янове. Как мы знаем, Бобруйск был в рамках Вел.кн.Лит. центром волости-староства, относившегося по административному делению к Минскому воеводству. Известное влияние на дела Бобруйского староства имело Трокское воеводство с центром в Троках (теперь - Тракай в Литве), городок Речица, города Слуцк и Несвиж - крупные центры тогдашнего государства. Хотя Бобруйск и не был наделен Магдебургским правом, его значение усиливало существование в городе укрепленного замка со рвом и крепости, православных, униатских и католических соборов и церквей, небольшого монастыря, иезуитских учреждений (миссия, школа, и др.), школ при церквях, торговых "крам", речного порта, таможни, арсенала, почтовой службы, кузниц, мельницы, м других важных объектов. (64) Так уж было предопределено историей, что для старобелорусского Бобруйска особенно существенное значение имел период, в течение которого Бобруйским старостой был пан Пётр Тризна; это была эпоха интенсивного развития городского хозяйства, о чем свидетельствуют как требования городских мещан, так и известные нам грамоты. Мир, спокойный, почти не прерываемый войнами, труд - всегда, во все времена, приводили к благоденствию, и, относительно (!) мирный период первой трети XVII века как будто волшебной живой водой заставил распускаться сады и зеленеть поля, воздвигал каменные стены новых красивых зданий, быстрей вертел мельничные жернова и колеса повозок, умножал богатства города и окрестных сёл. Г Л А В А Ч Е Т В Е Р Т А Я КАКИМ БЫЛ БОБРУЙСК В НАЧАЛЕ XVII ВЕКА ЕЩЕ РАЗ О СТАРОСТВЕ Каждая эпоха выдвигает своё понятие красоты. То, что теперь радовало бы глаз, по непонятным причинам когда-то вызывало тоску и уныние. Но мы надеемся, что, как для нас, так и для человека XVII века вид сказочного по живописности города на правом берегу полноводной реки - старого Бобруйска, - с его утопавшими в зелени стенами, красными черепичными крышами-шапками выглядывавших один из-за другого домов, с блестевшими яркой позолотой крестами на высоких башнях или шпилях церквей, с хорошо узнаваемым силуэтом издалека заметной ратуши и - рядом с ней - двух шпилей костёла (или собора) св. Станислава Костки, был бы всегда приятен, вызывал бы восхищение и радость. (Был бы - если бы не злая человеческая воля, уничтожившая его, как древний Карфаген). Город был каменной короной, венчавшей высокий берег реки, рядом с тем местом, где начинаются его рукава. Он был вытянут вдоль реки Березины и весь был обнесен стеной. В длину, в пределах городских стен, от ворот Подольских до Свислочьских, город тянулся на 26 шнуров (шнур - древняя мера длины, равная приблизительно ) (65). Кернажицкий предполагает, что площадь города в пределах городских стен равнялась 96 моргам 10 прутов (приблизительно 64 десятины) (66). До ХVI века город был лишь кое-где укреплен; в отдельных местах на границе города были насыпаны земляные валы (67). Каменной стеной Бобруйск был обнесен в начале XVI века (68). Застройка города была довольно хаотичной; наиболее густо лепились дома вдоль берега реки Березины. Там проходили две-три улочки, на которых возвышались деревянные и каменные дома. Вот как описывают старый Бобруйск времен Великого Княжества Литовского два местных историка и литератора-любителя, Виктор Перелин и Саша Чернин (позволим себе слегка отредактировать этот текст). Фрагменты их описания взяты в кавычки; другие сведения почерпнуты из разных источников (в основном из Кернажицкого). Ниже следуют другие описания; в сравнении друг с другом, они дают более красочную, широкую и разнообразную картину. "Два больших и заметных дома высились вблизи речного порта справа, со стороны реки, возле порта стояло каменное сооружение в виде башни. Выше порта, на высоком берегу, стоял небольшой дворец. По тем временам Бобруйский порт считался крупным и был достопримечательностью города. По реке плыли большие суда и сплавляли лес для отправления бревен к Рижскому порту (67). По направлению к костелу св. Станислава Костки дома стояли не так кучно; в середине города, чуть-чуть левее, находилась дубовая роща. Были в городе и пашни, и небольшие пустыри; за городом, параллельно современной Минской улице, между современными Социалистической и Советской, начинался небольшой овражек, в сторону города заметно сужавшийся и продолжавшийся рвом, а по обе стороны и овражка, и рва, на определенном расстоянии, не было домов. За дубовой рощей виднелось большое строение, принадлежавшее какому-то богатому горожанину - возможно, городское жилище Петра Тризны. На определенном расстоянии от костела снова начиналась более густая застройка; тут, с правой стороны от костёла и площади, стояли наиболее добротные, большие дома, среди которых размещались торговые мастерские и мастерские ремесленников. Ремесленные мастерские располагались и на северо-запад от костёла, там находились лудильщики, плотники, ткачи, кузнецы, гончары, башмачники, булочники и др. ремесленники." Где-то тут была "новая" площадь, учрежденная в 1610-х годах, но ещё почти не застроенная (66). "Другим ремесленным центром был берег реки Бобруйки. И тут снова начиналась более тесная. застройка; помимо домов, тут имелись небольшие участки возделываемой земли, типа огородов. В некоторых домах держали скот." Каждая улица, идущая от центра города, оканчивалась воротами в городской стене; этих ворот было пять: Подольные, Свислочьские, Прудовые, Киселевские и Слуцкие (69). Исключением были двое ворот открывавшихся вблизи небольших переулков (70). Всего в городе, по Кернажицкому, было 16 улиц и переулков (71). (Другие источники упоминают 16 улиц и два переулка либо 21 улицу и переулок). "Парные" ворота и улица, в которую они открывались, были, как правило одноименными. Основные улицы: Подольная или Паречная (которую - вместе с Ильинской можно считать центральными), Бережнинова, Пущаная, Свислочьская, Скобинова, Михны Никановича, Кулешова, Капыльничова, Киселёвская, Прудовая, Кабаровская, Ильинская, Поповская. Подольная и Ильинская улицы проходили вблизи центральной площади города, там, "где виднелись самые высокие здания города". Тут же был рынок с центральной, рыночной площадью. Рынок - площадью 2 морги и 8 прутов имел продолговатую форму; на рынке было 75 крам (лавочек), из которых часть была "крамами бедноватыми". "По периметру площади стояли трёх-, четырёх-, и пятиэтажные каменные дома с черепичными крышами. На площади стояло и здание с башней, типа ратуши или магистрата." Всего на рынке было 15 домов, из них 5 свободных от податей: пана подстаросты, замковый Власовский, дом хоружего - пана Гинбута, костёльный госпиталь (72). Напротив частных домов, на другой стороне площади, находился костёл св. Станислава Костки (73), а поодаль - католическая часовня (74). Известно, что в 1615 году, вероятно, родителями (родственниками) Петра Тризны (есть такая версия), в Бобруйске был выстроен католический костёл (75), а в 1620 году закончено строительство фарного иезуитского собора, который некоторые отождествляют с собором Павла и Петра (76). Одни источники называют дату окончания строительства собора Петра и Павла как 1615, другие - как 1620 год. Может быть, все-таки, речь идет об одном и том же объекте? (см. выше). На рынке находилась также и униатская церковь (77). После 1600 года в Бобруйске были основаны иезуитская миссия и резиденция, школа и коллегия (78), которые находились на (или вблизи) главной площади. Был в Бобруйске (как уже говорилось) и католический госпиталь. Все они размещались в каменных зданиях. Теперь подведем итоги и дадим как бы другой ракурс. Итак, нижней точкой города являлся речной порт. Его местоположение в панораме города слева направо - вдоль правого высокого (западного) берега реки Березины - определялось левее возвышавшегося над ним замка. Левая граница города проходила вдоль реки Бобруйски, в самой нижней точке начинаясь от месте ее впадения в Бобруйску. Правая его граница проходила по впадине между двумя соседними возвышенностями. Весь город был обнесен сначала деревянной, а позже каменной стеной с пятью вышеназванными воротами (в ней). Ворота открывались в главные улица города. Над рекой возвышался Бобруйский замок (занимавший примерно 8 дунамов), окруженный рвом и обнесенный высокими стенами. Замок охранялся круглосуточной регулярной стражей и местной народной милицией. Арсенал замка состоял из пушек, мортир и пятидесяти четырех ружей. Рядом с замком находился дворец и двор правителя - Бобруйского старосты. Некоторые документы упоминают про "крепость" - очевидно, какую-то сильно укрепленную цитадель вблизи речного порта (вероятнее всего в устье реки Бобруйски). Город охватывал замок с трех сторон ("сзади" него). Ближе всего к Подольным воротам города (с юго-западной стороны города) находилась главная городская площадь: такая, как во многих городах Европы средневековья и эпохи Возрождения. Вблизи либо на площади находились иезуитский госпиталь, миссия и школа, а также "дополнительный" дом "отцов иезуитов" (резиденция). На площади стояли: городская ратуша (магистрат), общественное здание с залом собраний, униатская и православная церкви, каменная католическая церковь (костёл) св. Станислава Костки - и другие каменные здания (их подробное описание - ниже). Проходящие вблизи площади улицы формировали соседний с площадью треугольной формы квартал, где находились католический собор Петра и Павла и другие важные объекты. Там же располагалась еще одна - миниатюрная - площадь. Вблизи большой площади проходили улицы Подольная и Ильинская, являвшиеся главными улицами города. Наиболее важные "крамы" располагались на самой площади или вокруг нее - и на двух главных улицах. Этот схематичный рисунок (в самых общих чертах) мы дополним более детальным описанием. (Предваряя возможное недоумение в связи с подобным методом - кружением возле одних и тех же вопросов и деталей описания, возвращением к исходным пунктам, - следует пояснить нашу позицию. Многообразная вариантность описания города начала XVII века в разных источниках и у разных авторов - сама по себе является исторической ценностью. Прослеживая противоречия и заблуждения, сталкивая описания одних и тех же событий, традиций или объектов разными источниками, мы сознательно (подчеркивая расхождения между ними и - иногда - противоположность выводов) приобщаем читателя к волнующей тайне некоторой условности, "нематериальности" истории. Так же, как из под пальцев скульптора, из непроницаемой, бесформенной массы постепенно рождается человеческое лицо, или как находка археолога, очищаемая слой за слоем, постепенно становится тем, чем была тысячи лет назад - так же образ города и его история постепенно проявляются в растворе уточнений и дополнений. И, когда этот образ обретает, наконец, ясность - с фотографической четкостью, неожиданно поступают новые сведения или возникают новые сомнения, расширяется круг новых задач: и на мгновение ставшая четкой фотография снова размывается, становится опять нечеткой, нерезкой. Как нельзя определить, что такое "сейчас" - так же невозможно "полностью восстановить" то, что было триста или четыреста лет назад. Все окружающее, в том числе и история, - это бесчисленные осколки прерываемости и вариантности. Поэтому метод, который нами выбран, выбран не случайно. Мы будем ему следовать и далее). Рядом с главной площадью стоял православный собор, возле какого лежала меньшая площадь. Обе площади были вымощены каменной плиткой. На меньшую площадь выходила церковь св. Николая Угодника, возле которой проходила ул. Ильинская. с церковью св. Ильи. (79) С одной стороны большей площади проходила ул. Ильинская, сравнительно короткая, а со стороны православной (или униатской) церкви - две улицы, застроенные каменными двух- и одноэтажными домами. С остальных сторон площадь была окружена двух-трёхэтажным каменными зданиями; к стороне ратуши прилегала главная улица стародавнего города, на которой стояла еще одна католическая церковь. О том, что в городе были культовые сооружения, изначально строившиеся как униатские свидетельствует ряд источников (80). На возвышенности, примерно в устье реки Бобруйки, стояла крепость, хорошо видная с реки. Существует мнение, что бы на расстоянии, с реки, визуально крепость и замок представлялись одним комплексом сооружений. Раннее описание Бобруйского замка свидетельствует о том, что основным зданием замка был тогда каменный двухэтажный дом со множеством комнат, с зелёными вафельными печами, с трубами над крышей; в нем были окна со стеклами, вправленными в олово, двухмаршевая лестница с первого этажа на второй, погреба, в том числе и для боеприпасов, толстые ставни на окнах (81). Внутри были лавки вдоль стен, сундуки, различная утварь. Тюрьма в замке тоже была каменная, с железными ставнями. Имелись два каменных погреба, помещения (хранилища) для продуктов; за тюрьмой - дом для замкового сторожа. Все замковые помещения были покрыты досками. Более поздние сведения о замке свидетельствуют о значительных перестройках, о возведении новой части замка, и о том, что все строения замка позже были каменными (82). Вначале город, как и замок, был обнесен дубовой стеной (83), которая позже стала каменной (84). Перед стеной был ров (85). Вооружение замка в 1580-е годы: 2 железные пушки (по-видимому, те самые, что "дожили" до 1639 года), 1 железный серпентин (иногда называемый мортирой; в середине следующего века их было уже два; максимальное число - 5), пороховниц - 6, и т.д. В 1620-х годах при пушках находились два пушкаря - Тит Шункевич Кибич и Матюша Лашкович. До 1600-х годов при замке были бондари, плотники, кровельщики, которым выделены были за их службу 5 волок (земельных угодий в волости, т.е. за пределами города). Впоследствии замковые власти отказались от служивых людей и стали нанимать свободных ремесленников. Содержание замка, крепости, дворца старосты (наместника короля), тюрьмы, таможни и прочих объектов военно-административного назначения лежало бременем на местном населении. Население две недели весной и две недели осенью отрабатывало на замок. Для замковых потребностей существовали так называемые служки, бояре, казаки. Они были гонцами - и исполнителями других обязанностей. В 1620-х годах при замке было 4 казака: Сак Чухистый, Фёдор Хатымский, Матвей Волынец, Матей Салецкий, какие имели по одной свободной от податей волоке, а также участки в городе и сады. Их обязанностью было "ездить на своем коне и своей сбруей за чем их пошлют замковые власти", но за 30 миль их имели право посылать не чаще одного раза в год. Замковая стража была уже наёмной. Перейдём теперь к описанию основных улиц, соответственно с цитированной уже работой К. А. Кернажицкого (83), а также пользуясь некоторыми другими источниками. Согласно одним источникам, к 1620-му году в Бобруйске было 410, согласно другим - 460 домов. Начнем описание улицей Подольной, или Паречной. Эта улица имела 70 домов, не считая тех нескольких домиков, которые тут имел двор. Именно эта улица вела к замку с дворцом ("двор") пана старосты. Двором называли в одних случаях замок над рекой, в других - дворец старосты (как считают некоторые - другое строение, но тем или иным образом связанное с замком (или часть замка, называемая дворцом). Двор состоял из огромного дома на "подклетях", где располагались хозяйственные постройки, с крыльцом из двух маршей, со стеклянными окнами, вправленными в олово, вокруг 8 "пивничек" (особых хозяйственных построек, "погребов"). Возле ворот - меньший домик, тоже со стеклянными окнами, рядом - третий погреб, третий домик, при нем - пекарня с двумя печами для выпечки хлеба, тут же - кухня; над Березиной - винокурня с горном для изготовления напитков, с печью для перегонки алкоголя. Согласно источникам - "имеется овин для приготовления "солоду", а винокуренная постройка стоит отдельно над рекой Березиной". Не все дворовые постройки были полностью огорожены забором. На той же улице (Паречной, или Подольной) был замковый гостиный двор с домом, а также дома, принадлежавшие разным привилегированным особам: дом Бобруйского протопопа, маёра (майора), некого Марки Васильевича, и др. Среди них - дома, принадлежавшие: некому Степану Шунковичу, совместно с мечником, Яське и Ефиму Давидовичам, "Казёвой вдове" и Матею Федоровичу. Баражнинова улица имела 17 домов; на этой улице находился второй дом Ильинского попа. Пущаная улица; на ней стояло 14 домов, "почти все - дома каменные". Почти все эти дома - были домами мещан. Свислочьская улица вмещала 17 домов. На этой улице находился каменный дом "отцов иезуитов", занимавший 10 прутов, а также "плебания с гумном и огородом. Так как известно, что иезуитская резиденция была неподалеку от центральной площади, выходит, что Свислочьская улица а одним своим концом то ли упиралась в площадь, то ли проходила рядом с последней. Неподалеку от иезуитской резиденции был замковый сад в 15 прутов, где было множество яблоневых деревьев, груш и вишен, а также "множество привитых черенков". Тут же был сад и Степана Рагозы, уже упоминавшегося, одного из ревизоров, занимавший 8 прутов. Улица Скобичова (или Насенниковича) состояла из 13 домов. Столько же домов было на ул. Михны Никановича. На ул. Кулешова было 38 домов. Улица Ковыльничова - 20 домов. На этой улице находился замковый гостиный двор и особый "сарай" (хранилище) на заезжем дворе. Улица Киселевская имела 13 домов, - и переулок с 14 домами. Прудовая. улица имела 40 домов. Это была вторая по числу домов после Подольной улица. Тут жили весьма состоятельные горожане. На Кабаровской, или Кабатовской, улице было 16 мещанских домов. Улица Казырина - 29 домов; из мещан на ней имели дома Павел и Пархом Супрановичи. Слуцкая улица. - 23 дома; из мещан на ней имели дома Пархом Макович, Пашка Барыкович, Сенька и Фёдер Буцкие. Поповская ул., имела 17 домов; на ней жил богатый пан Непржецкий; из мещан - Иван Матвеевич. А. Кернажицкий, почему-то не указывает о существовании Спасской церкви, которая находилась недалеко от крепости и замка; она была построена в конце ХV или в начале ХVI века; в 1560-х годах была возвращена Владиславом IV православным (91). Есть предположение, что сохранявшаяся до 1960-х годов так называемая Белая церковь - изумительной красоты, - служившая гарнизону царской крепости крепостным храмом, была отреставрированной (перестроенной) одной из древних Бобруйских церквей. В ХVI или в начале ХVII века в Бобруйске были выстроены ещё две православные церкви - Успенская и Илъинская (92). Есть соображения, что эти церкви находились где-то в центральной части города, откуда начинался Слуцкий тракт. Кроме замка, в Бобруйске, как уже было замечено, существовала также каменная крепость, обнесенная стенами, где часть городского насёления укрывалась во время приближения неприятеля (93). Кроме перечисленных культовых зданий, в Бобруйске была ещё и Пречистенская церковь (94). Ряд косвенных указаний свидетельствует о том, что в Бобруйске к тому времени непременно были одна или несколько еврейских синагог (95). Иезуитами был выстроен в городе католический монастырь (96). Особой красотой отличались выстроенное в 1620-х годах здание часовни, а также католический собор Петра и Павла (97). Одежда людей, которых можно было увидеть в Бобруйске начала XVII века была довольно пестрой, что объяснялось близостью Московии, влиянием Украины, местными особенностями, множеством проезжих путешественников. Во многих случаях купцы из Бреста свидетельствуют о большой пестроте одежд людей в Бобруйске (99). Население города занималось ремесленничеством и торговлей; через Бобруйск проходили сплав и скупка леса, части добываемой пушнины, в городе были торговые дома (100), а также дома богатых землевладельцев (101). В Бобруйске, как мы уже знаем, находились миссия, резиденция д другие иезуитские учреждения, православный и католический монастыри (102), ряд церквей, были православные братства (103). В пределах городских стен в Бобруйске примерно к 1640-му году было около 487 домов (может, и больше) (104) , из которых панам, духовенству, правительственной администрации, замку и лицам, освобождённым от налога, принадлежало 27. 360 домов было мещанских, остальные - принадлежали иным социальным категориям (105). И это, и другие указания (106) свидетельствуют о том, что соотношение между проживавшими в городе феодалами с их челядью - и ремесленниками складывалось в пользу последних. Тем самым Бобруйск - как и другие города на территории западной окраины Бывшей Киевской Руси, оказался на гораздо более поздней ступени экономических отношений, чем современные ему города Московского государства. К ХХVI веку именно ремесленно-купеческое сословие представляло собой тут наиболее важный в экономическом отношении контингент. С другой стороны, феодалы часто представляли в своём лице и купцов, так как были тесно связаны деловыми сношениями с "собственно купцами", и производили торговые операции, а купцы и разбогатевшие ремесленники, бывало, в свою очередь, приобретали земельную собственность. Даже в провинции польские и литовско-белорусские феодалы меньше, чем их русские соседи, зависели от труда крепостных крестьян, и феодальный гнет на Беларуси в значительной степени оставался продуктом необходимости содержания военно-административной структуры и бремени военно-оборонных расходов. Противостояние России подстегивало эти расходы, обостряя противоречие между новыми экономическо-социальными отношениями - и старыми, феодальными. Государство, которое находилось на более высоком историческом витке, чем Московия, было способно на мобилизацию ресурсов для военного противостояния только старыми, феодальными, способами, в чем эффективности уступало своему восточному соседу. Обострение социальных и религиозно-этнических противоречий обуславливалось в основном давлением извне. Существуют данные о ремесленниках в Бобруйске в начале XVII века, которые показывают и то, что город, по справедливому замечанию Кернажицкого, был не только укрепленным военным пунктом, но и ремесленно-торговым центром для очень большой округи (107). То есть, не только полностью удовлетворял свои нужды, но и нужды весьма большой территории. В начале ХII века в Бобруйске были мастера (ремесленники): по обработке дерева - Петр Федоров Цесьян (Плотник) (108), Михна Никанович Цесьля (109), Кузьма Бондарь, Карп Андреев Бондарь, Янка Бондарь, Дорожка Бондарь (110), Марк Колеспикович; как видим, их наибольшее количество. Другие ремесленники: Захар Седляр, Януш Гемар Венгерин, Кузьма Слесарь, Воцек Коваль, Богдан Золотарь, Сенька Цирюльник, Антип Хватович Винокур, Иван Алейник, Ёська Пекарь (111) (как видим, "фамилиями" ремесленников являются прозвища по названию их профессии), Яков Бубен, Фалей Скрипач (112), Мечник (без имени) (113). Ремесленники, кроме своего занятия ремесленничеством, занимались и сельским хозяйством. Как и все другие мещане, они имели участки земли в самом городе, либо "мейские волоки" (участки земли за городом, но не на земле волости), или волоки (участки земли в волости), либо сады, либо все перечисленное (или часть) одновременно. Кроме того, горожане владели сеножатями. Наиболее распространенной формой владения сельскохозяйственными угодьями в Бобруйском старостве были "братства", когда несколько друзей, из которых часть могла иметь и родственные связи, совместно владели землей или сеножатью. Статус членства в таких "братствах" или "товариществах" мог колебаться от полноправного совладения до арендаторства (114). Существует множество примеров, когда ремесленники владели садами, сеножатями, волоками (115). Таких хозяев (ремесленников и купцов) в городе было 177; именно в этой группе больше всего было "товарищей" (116). Мещан, имевших волоки, насчитывалось 100 чел. Один из наиболее состоятельных владельцев этой категории - Хама Ломака (117), владевший недвижимостью и землей. Крупными владельцам городской собственности были Пречистенский бобруйский поп Фурс Корниевич, Ильинский поп Павел, протопоп бобруйский (118), а также Герасим Сидорович, пан Непржецкий, ревизор Степан Рагоза, дургие шляхтичи: Ян Гинбуд, хоружий, Иосиф Скорина, Иван Широкий (119), пан Шемберевич. Сильный удар на основе товарищества нанесла волочная помера, расшатавшая полупатриархальные, давние традиции. Среди ремесленников были и такие, которые сельским хозяйством не занимались, а их ремесло было для них единственным источником существования (120). Это довольно большая группа, чуть ли не половина всех городских работников. Староста Пётр Тризна был, по-видимому, самым состоятельным владельцем. Весь город был разбит на участки. Это была административно-фискальное деление для учета налогов, связанное с имущественными отношениями. Каждый владелец мог владеть единолично или совместно с кем-нибудь еще участком городской территории, который стоил, конечно, дороже, чем участок такой же по качеству земли в волости. Участки были разные: как большие, так и маленькие. На одном участке мог стоять один дом, два дома, даже три дома. Уровень развития любого государства выдает качество его дорог (почти всегда). Известно, что из Бобруйска и в Бобруйск вели хорошие дороги. Дорога Рынейская шла из Бобруйска в Путятин (121); очень важными были дороги на Минск (122) и на Слуцк (123); дорога на Слуцк была аккуратно обсажена березами. Видимо, были еще другие неплохие дороги, ведущие из Бобруйска или проходящие через город. О том, что Бобруйск был крупным узлом тогдашних дорог, косвенно свидетельствует забота самих польских королей о регулярности таможенных сборов в Бобруйском таможенном прикоморке Минской таможенной конторы, что видно из приводимых ниже документов. Пошлинные сборы с проезжающих по проходящим через Бобруйск дорогам, особенно с проезжих купцов, хотя и были государственными налогами, должны были составлять не последнюю статью и городского дохода. Часть пошлинных сумм, как мы увидим, оседала в городе нелегально, минуя королевскую казну, а часть опять же так или иначе оставалась тут, полулегальными или легальными способами (один из элементарных и мелких примеров тому - зарплата государственным чиновникам). Статьи дохода мещан, городских властей, войта - и - в его лице - городской общины (так сказать, средства коммунального хозяйства), составляли также доходы от мельниц (одна была на реке Бобруйке (124), порта, от ярмарок, от ремесленничества и перевозок, от торговли, от изготовления напитков, от медо - и пивоварения, от городского сельского хозяйства, от судопроизводства, от сеножатей, "застенков" - и т. д. В XVI - XVII веках в Белоруссии в налог по городам складывался из серебрщизны, большой и малой, ордынзщины, воевщины; налог с духовных и со светских людей - 125). Бралась также десятины от привозной рыбы, померное, кормовое, весовое (от челноков), возовое, потысячное (от привозимой соли), пороговое (от забоя скота), а также воскобойное и подонщина (от бочек) поводное - от лошади и судов (126). В Бобруйском старостве налоги и пошлины, а также способ их оплаты, как правило, перекочевывали из ХVI в XVII век, с небольшими изменениями (127). Земельные налоги были тут сравнительно высоки. В селах Бобруйского староства проживали, в основном, одиночные владельцы небольших участков земли; крепостное право и некоторые другие феодальные особенности были выражены на окраинных землях беларусско-польско-литовского государства слабее. Однако, к началу ХVII века назрели тенденции к усилению крепостничества и укреплению феодальной власти на местах, также к увеличению феодальных повинностей. Одна из причин этому была нами описана выше. Повинности крестьян выросли в Бобруйском старостве к ХVII веку из символических подчас подношений феодалу до размеров значительного материального ярма, тяжело обременявшего крестьянское хозяйство: баранина - два раза в неделю, чинш (оброк деньгами) 12 грошей со двора, дров - десять возов со двора, рожь - одна бочка со двора, один гусь, две куры, двадцать яиц, одна подвода (128). В начале XVI века Бобсруйск становится известным благодаря так называемой Бобруйской уставе, изданной польским королем Зигмунтом III Вазой в 1626 году. Главной целью ее был перевод "служб", которые не были поземельной мерой, а измерялись на "бочку", - на волоки. "Служба" - это фактически семья или товарищество (мы уже писали о товариществах выше); это было фискальное понятие, как в России - "душа", "мир". Таким образом, устава была издана в связи с реформой налогообложения, проведенной Зигмунтом III для учета всех подлежащих налогообложению земель и установления новых размеров платежей. Следовало обмерить все подлежащие налогообложению земли, причем, обмер производился на основе новой для того времени земельной меры - волока. Поэтому этот обмер так и назвали: "волочной померой". Устава Зигмунта III регламентировала срок обмера земель, порядок обмера, устанавливала, кто должен заниматься обмером, и т.д. Бобруйской эта устава была названа потому, что в Бобруйском старостве подобный обмер земель - согласно новой уставе, - был произведен впервые в Речи Посполитой, и до тех пор, пока он не закончился тут, нигде больше не должны были начинать обмера согласно новому порядку. Бобруйское староство должно было, таким образом, явиться примером для проведения волочной померы во всех восточных землях государства. Устава имела весьма большое значение для Польши, Литвы и Белоруссии, явившись важным политическим событием для польско-литовско-белорусского государства. Уставой определялся не только размер налогов, но и порядок землепользования, размер феодальных повинностей, права феодальной администрации. Бо6руйская устава была учреждена (если прав один из авторов - (128) тогда, когда в Бобруйском старостве в самом разгаре были проводимые администрацией староства аграрные преобразования, связанные с развитием и расширением дворцового и фольварочного хозяйства. Рост феодальных фольварков, без сомнения, может служить свидетельством более жестокой и более интенсивной эксплуатации крестьянства феодалами. В период волочной померы фольварки основывали бывший староста Ян Бояновский, и присный (так сказать) - Петр Тризна, переместивший двор в Мышковичи (село в примерно 24-х км от Бобруйска, на другой стороне Березины, в сторону Могилева) и основавший фольварок Ясный Лес; до этого Брожский двор был основан самим воеводой и его женой (129). (Дворы на Бобруйщине возникают с конце XVI века, и строятся в начале XVII века). Паричский двор был, возможно, основан немного раньше. (Но земельные размеры фальварков были тут сравнительно небольшие (130). В новых дворах, основанных уже в период волочной померы, было больше пашни, чем в старых. Так, например, в Брожском дворе, новом, - 15 волок и 3 морги /в волоке 30 морог/, а в Брожском фольварке (основанном раньше - только 8 волок и 10 морог (131). После того, как Бобруйская устава была разработана, король Зигмунт III направил официальное послание Великому Литовскому князю, с указанием о начале проведения аграрной реформы и о начале работ в связи с волочной реформой в Бобруйском старостве. Эта грамота короля была послана тогда, когда в Бобруйском старостве уже были проведены некоторые подготовительные мероприятия. Эти мероприятия вызвали недовольство и сопротивление многих крестьян: они убегали с обмеренных земель, в чем и выражался их протест против волочной померы (132). Правда, "ревизоры и землемеры обычно отступали от волочной уставы, внимательно прислушивались к просьбам населения и по мере возможности старались удовлетворить их" (133). Тем не менее, недовольство населения волочной померой, подрывающей традиции и патриархальные устои, было значительным; в отдельных случаях имели место открытые выступления (134). Но это не умерило решимости провести реформу, и, в связи с уставой, после направления королем грамоты в Вильно, последовало следующее распоряжение Великого князя Литовского (1611 год): " Объявляем, что мы, для увеличения нашей казны... желаем провести волочную померу в Бобруйской волости, и снести вас на волоки..." - Следует перечень назначенных ревизоров и комиссаров. - А бунтовщиков, которые волочной помере для прибыли нашей казны или кое в чем ином сопротивлялись и дали повод для непослушания, те же наши ревизоры должны наказать. Зная об этом, вы, ни в чем не сопротивляясь, должны перемерить земли на волоки, сревизировать все основательно, и порядком сделать для пользы нашего состояния и разрешить все установить, будучи во всем помощниками тех ревизоров наших " (135). Из этого документа неизбежно следует вывод о трудности, с какой проходила помера на землях Бобруйского староства. Образец, призванный быть подготовленным на Бобруйщине, не получился, а король нетерпеливо подгонял сроки проведения волочной померы. Ведь не хотел официально публиковать уставу о волочной помере до тех пор, пока не будет создан образец, пример, то есть, до тех пор, пока не будет произведен обмер в Бобруйском старостве. Одно из последующих посланий короля Зигмунта III от 21 января 1613 года ошмянскому земскому судье Кургану (Корсаку) и инстикгатору Вел.Кн.Лит. Маркачу выдает его нетерпение и раздражение. Зигмунт Третий указывает, что бобруйские подданные не желают отдавать старосте и местным держателям своих налогов, нарушают границы земель и волок, не желают ими пользоваться согласно новому измерению, и предписывает новоназначенным ревизорам отправиться в Бобруйское староство, довести до конца обмер земель и покарать особо недовольных, а других "строго предупредить" (136). Хотя оба получателя королевской грамоты (приказа) вскоре прибыли в Бобруйское староство и "предупредили" местных жителей карательными мерами, волна выступлений против волочной померы продолжала нарастать. Дальнейшее изменение порядка землепользования и, в связи с этим, усиление гнета, - было воспринято крестьянами Бобруйского староства прагматически: они трактовали это как лишение их исконных их прав; и возмущение этим было сильнее страха наказаний. Сопротивление волочной помере выражалось в основном в пассивной форме, но в ряде случаев более резко: уничтожение межевых знаков, недопущение обмера земель; часть населения бежала на юг, в вольные приднепровские и украинские степи, отказываясь селиться на вымеренных волоках (137) Ревизоров, проводивших волочную померу, было довольно много. Около 1614 года Матвей Полубинский, от имени земского подскарбия и писаря Яроша Воловича, и инстикгатор Вел.Кн. Лит. Николай Маркач Пузелевский, были направлены в Бобруйское староство для ускорения мероприятий волочной померы (138). Ранее, в 1611 году, была направлены грамота от подскарбия к скарбовому чиновнику Адаму Шабловскому с назначением последнего в помощь ревизорам (139). 17 марта 1619 года - грамота о назначении того же Адама Шабловского ревизором вместо умершего Корсака (140) - см. выше. Все эти грамоты - опять же - отражают те трудности, с которыми столкнулась волочная помера в Бобруйском старостве. Король Зигмунт Третий направил ряд посланий Бобруйскому старосте Петру Тризне с требованием принятия "решительных мер" - и сурово карать "бунтовщиков" (141). Наше впечатление - что староста немного "менее сурово" "карал бунтовщиков", чем того требовал король. Возможно, что проведение Бобруйской реформы (померы) затянулось на более, чем двадцать лет, еще и потому, что "сотрудничество" бобруйских властей было минимальным. Волочная помера была сопряжена с большими трудностями для властей и закончена гораздо позже намеченного срока - только в 1639 году (142). Что касается сеножатей, то их ревизоры выделяли из волок данного лица (143), но распределение это не было равным. Давали ревизоры и неразработанные участки в разработку (144). Одновременно волочная помера выступала как реформа налогообложения и его порядка, а также размера взимания медовой дани, которая в начале XVII века увеличилась, составив со староства 768 камней и один безмен (6 безменов в одном камне, а в безмене 6 фунтов или около 1000 пудов; 960 пудов - 15.363 kg (145). Что касается новой земельной меры - волоки, - то в ней было 20-25 десятин, однако, ревизоры часто отступали от установленных размеров, увеличивая площадь волоки там, где была плохая земля, и уменьшая там, где земля была самой лучшей (146). За время волочной померы расширялась и укреплялась дворцовая застройка, дворы Брожский, Ольса, Паричский, Яснолесский. Вся дворцовая застройка делилась на 3 части: жильё, фольварочно-хозяйственные помещения, специальные. В Паричах был большой дом со множеством помещений, с зелеными кафельными печами, с трубами, окнами, вправленными в олово, меньшие дома, пекарня, кухня, квасовня, 5 складов, пивница, конюшня с возовой, меньшая конюшня, - все огорожено забором (147). В Ольсе был один большой дом и два меньших (148). В Ясном Лесе (Мышковичах?) был довольно бедный дом, конюшенка и банька (149). На каждую волоку дворцовой пашни Ольса приходилось 19, 5 крестьянских, заселённых - 7, 5. ------- -------- -------- Аграрная реформа по городу Бобруйску была закончена в 1626 году, гораздо раньше, чем по волости (150). В связи с ней были установлены также новые нормы пороха и пуль, а также повинностей для пушкарей (151). Аграрная реформа по городу коснулась не только земельных городских участков, но и загородных. В самом городе было 15 "огородов" (152), от одного до 2-х прутов. Но основные огороды были за чертой города, то есть, за пределами городских стен: за воротами Подольскими над Березиной. Один край огородов тянулся вдоль реки Болонии, другой - по направлению к реке Копань, вытекающей из реки Бобруйски. Были огороды между рекой Копанью и рекой Бобруйской и за воротами Киселевскими и Прудовыми. Огороды окружали весь город, тянулись даже за "плебанией" до того места, где начинались "сельские" волоки. Возле переправы, за рекой Березиной, были еще полевые огороды, до озера Мачулы, всего 286. Были у населения Бобруйска еще и волоки, большинство которых за определенный чинш принадлежало мещанам, а меньшая часть - помещикам и духовенству (153). Приобретение волок мещанами было облегчено тем, что заселенных волок по староству было сравнительно немного: только 41,5 процентов (в 1620-х - 1630-х годах), что объясняется побегами крестьян в ответ на наступление помещичьего хозяйства на их земли, а также уменьшением населения вследствие войны с Московией, так как Бобруйск находился сравнительно близко от границы с Московской Русью (154). Самых больших и основных городских выгонов было 3: один за Березиной, другой - вниз по Березине, на берегу, называемом Салива, а третий - за "плебанией", вверх Березины, возле озера Кривого (155). Возвращаясь к городским участкам, следует подчеркнуть, что каждый участок прилегал к какой-либо улице, за исключением Безносовского переулка по улице Подольной, которым владел некто Адамов (156). Что касается одной из двух мельниц в Бобруйске, то нам известно, что она стояла на реке Бобруйске и прежде принадлежала волости, но крестьяне мало пользовались ей, неохотно ремонтировали плотину, утверждая, что только мещане ездят по ней с возами и тем разрушают ее, поэтому впоследствии мельница стала собственностью города, для его нужд (157). Наконец, для того, чтобы иметь представление об устройстве стародавнего Бобруйска и волости, следует рассмотреть несколько административных должностей. Староста был главным административным лицом староства. Вторым по значению после старосты являлся войт. Войт был выборно-назначаемым лицом. Его выбирали мещане из лиц, которым они доверяли и которые могли бы защитить их высшие интересы. Но одновременно выборную кандидатуру должен был утвердить своим назначением староста. Войт созывал горожан на сходы с ведома феодальной администрации города, следил за правильным взиманием налогов, за порядком в городе, заботился о нуждах города. Помощник войта назывался подвойский. Староста имел право смещать их обоих. Войт и подвойский получали жалованье и суммы из специальных налогов, взимаемых в их пользу, им выделяли и земельные участки. Важной административной должностью был хоружий - начальник замка. В одной из грамот бобруйского старосты Петра Тризны сказано, что ранее, в 1604 году, был дан указ о разрешении бобруйским купцам торговать за пределами Бобруйского староства. Тут же указано, что ходатателями по просьбе мещан были Иван Матвеевич и Трохим Матвеевич Боданы, Антип Григорьевич, Михайло Пархомович, Трохим Пачинский (158). Бобруйским ыойтом в 1610-е годы был Ян Николаевич (159). В 1600-е годы происходила перестройка Спасской церкви (160). В 1615-м году в Бобруйске был выстроен еще один католический костел (161). В тех же, 1610-х годах, закончено было строительство Ильинской церкви (162). Тогда же Ян Завиша, воевода Витебский, Суражский, и т.д., староста Гжегож Свентицкий, виленский архидьякон, секретарь Ян Рудомина Дюсютский - были присланы в Бобруйское староство в качестве ревизоров для разбирательства жалоб бобруйских граждан и споров между мещанами и Бобруйским старостой (163). (В настоящее время у автора нет доступа к книге "Собрание древних грамот и актов", в которой можно было бы проверить дату приезда ревизоров. В черновиках автора указано, что они прибыли осенью 1910-го года, без ссылки на источник. Нигде не удалось отыскать указаний на время их отбытия. Возможно, ревизоры приезжали для подготовки проведения Бобруйской волочной померы. Интересно было бы также отыскать выводы комиссии и сведения о результатах ее деятельности). Вскоре, как мы уже знаем, Бобруйское староство привлекло к себе внимание государственных и политических кругов, так как явилось примером проведения волочной померы, что должно было сыграть роль прецедента для других староств и воеводств. 19 февраля 1619 года Бобруйску была дана грамота короля Зигмунта Третьего о закреплении ранее данных прав (164). В 1611 году, как явствует из более поздней грамоты королевы Цецилии Ренаты, бобруйскими мещанами было выиграно дело в королевском асессорском суде о пастбище Влока (или Волока) (165). В 1620 году в Бобруйске был закончен фарный иезуитский костел (по-видимому, собор Петра и Павла) (166). На рубеже веков к Бобруйску было приковано (не соответствовавшее размерам и значению этого городка) внимание польских королей (причем, не только в связи с аграрной реформой): Зигмунта III Вазы и его сына, Владислава IV. Возможно, в том проявились какие-либо личные их интересы, тем более, что впоследствие Бобруйское староство получила жена Владислава, королева Цецилия Рената. Усиленный интерес этих монархов проявился в частоте посылаемых сюда грамот, в том, что в качестве ревизоров ими назначались сюда видные фигуры Вел.Кн.Лит., в даровании бобруйским мещанам некоторых особых прав, в частоте направления сюда ревизоров. Владислав IV, организатор и учредитель создания и обновления "польского" флота (флота Речи Посполитой), проявлял интерес у судоходству по Березине и возможности его использования в военных целях (167). Он был благосклонно расположен к Бобруйскому старосте Петру Тризне (168). Он даже высказывал интерес к строительству в Бобруйске каких-то зданий в стиле барокко (169). К началу семнадцатого века в Бобруйске было уже два православных братства: святого Николая и святого Юрия. Таким образом, мы видим, что на рубеже XVI и XVII веков город Бобруйск и - в меньшей степени - Бобруйское староство интенсивно развивались, укреплялось городское и дворово-фольварочное хозяйство (последнее - за счет наступления на интересы крестьянства), развивались торговля и ремесла. Несмотря на то, что Бобруйск был в то время небольшим городком, он играл весьма заметную роль для сравнительно большой территории, в рамках Минского воеводства, и даже привлекал внимание высшей администрации в Варшаве и в Вильно: в рамках всего Великого княжества Литовского и Речи Посполитой. Не будет абсолютно никаким преувеличением сказать, что этот город имел одинаково важное значение и как укрепленный военный пункт, и как административный и торгово-ремесленный центр, и как значительный центр хозяйственный и религиозный, и как таможенный пункт. ГЛАВА ПЯТАЯ О НЕКОТОРЫХ ФЕОДАЛЬНЫХ ГРАМОТАХ, СВЯЗАННЫХ С БОБРУЙСКОМ XVI и XVII СТОЛЕТИЙ История оказалась беспощадна к древнему городу над Березиной: феодальный белорусский Бобруйск был до основания разрушен в 1810-м году. Поэтому никаких сведений о нем по археологическим данным, путем изучения древних построек и другими подобными способами получить нельзя (171). Осталось также очень мало изображений стародавнего Бобруйска, а к тем, какие существуют, доступ весьма затруднен/ Поэтому - как для восстановления картины внешнего вида города, так и для выяснения важных событий его истории, для реконструкции жизни и быта городского населения в те отдаленные времена - источниками сведений являются старинные грамоты, большинство которых - законодательные акты, документы хозяйственной деятельности, и т.д. Одна из сравнительно ранних грамот, написанная на старобеларуском языке, - письмо короля Стефана Батория князю Юрию II Юрьевичу Олельковичу Слуцкому (таково его полное имя-титул) о передаче прикоморка Минской таможенной коморы в ведение земского подскарбия Вел.Кн.Лит. Лаврина Войны (172). В этом послании король Стефан Баторий, обращаясь к своему адресату, пишет, что Лаврин Война, земский подскарбий, Пинский староста, Олитский и Квасовский господин, зарекомендовал себя хорошо, повсюду исправно взимая пошлины в пользу королевской казны, и король рекомендует его теперь в прикоморок Бобруйский. Юрий II Юрьевич ведал тогда делами Минской коморы (то есть, таможни), к которой относился Бобруйский прикоморок, и король пишет ему, что бобруйский урядник, как стало известно, не только не взимал пошлин согласно установленным новым тарифам (изменения в сборе пошлины, как становится известно из той же грамоты, были введены еще Зигмунтом Августом), но не взимал их также и по-старому, "справу мытную собе своволне привлашчаючы" (то есть, своевольно присваивая себе полномочия взимать таможенные пошлины, как сам полагает, при этом, очевидно, не делясь с королевской казной). Королевская власть, - пишет Стефан Баторий дальше, - не может обращаться с самоуправцами "з ласкою нашою господарскою", и приказывает: довести до сведения подданных, что Бобруйский "прикоморок мытный", относящийся "до коморы меньское", передать в ведение "пана подскарбего земского", осуществить бесперебойное взимание пошлин по старому и новому уставу со всех купеческих товаров, а тех купцов, которые бы не заплатили пошлин, прорываясь силой через таможенные заставы, либо тайно проезжая мимо без оплаты, привлекать к ответственности, конфисковывать их товар, строго следить за неукоснительным соблюдением (выполнением) этого приказа - и "не уступовати" чиновникам в строгом спросе с них за исполнение таможенных функций. Подписан этот документ так: "Писан у Вроцлавку лета божего нароженя 1577 месяца апреля 14 дня. Подпис рук господарское". Этому письму Стефана Батория предшествовала грамота короля Зигмунта, дополненная постановлениями первого; она была написана в 1511 году, 2 октября (173). В ней Зигмунт констатирует неоднократное поступление жалоб из разных городов, в числе которых и Бобруйск, в которых изложены мытарства и лишения горожан, причем, не в связи с военным временем (не только в связи с войной), но в результате издевательства чиновников, находящихся на королевской службе; подданные пишут, что, проходя через их волости с войском, их разоряют и грабят, а больше всего достается народу от королевских писарей. В связи с жалобами принимается решение об изменении порядка поборов в казну. Ровно через сто лет после написания грамоты короля Зигмунта перед верховной властью стояли те же самые проблемы, одной из центральных среди которых дилемма - как достичь равновесия между интересами большинства, и потребностями тех, кто управляет. Это хорошо отражено в грамоте короля Зигмунта Третьего Бобруйскому старосте Петру Тризне от 19 августа 1611 года (174). В общем - косвенно - те же проблемы отражены и в письме Зигмунта Третьего к "панам владельцам" (175). К середине XVI века налоги были не только строго регламентированы, конкретизированы - что позволило восстановить разоренное военными действиями сельское хозяйство приграничных областей, - но и более четко распределены, "раскинуты" между различными видами хозяйственной, социальной, правовой и общественной деятельности. Налоги были более или менее одинаковыми во всех областях государства, но по тем или иным причинам могли в чем-то отличаться, что устанавливалось направленными в данную местность королевскими ревизорами. В одном из писем Яна Третьего В Янове приводится грамота королевы Цецилии Ренаты, а в последней - ревизорская устава с выпиской и закреплением повинностей и платежей 1560 - 1584 годов, которая имеет для истории Бобруйска весьма важное значение (176). Эта устава 1560 года королевских ревизоров: маршала и слонимского старосты Гжегожа Воловича и Николая Нарушевича, Марковского и Мядельского князя, выписанная из казначейских реестров в 1584 году в Вильно минским каштелляном Григорием Воловичем. Устава освобождает мещан и других городских подданных от всех работ и повинностей, кроме двух "страж" в Бобруйском замке, и ремонтных работ (в замке) "по мере необходимости", а также закрепляет обязанность ремонтировать стены и ворота как подданными стороны Виленской, так и Трокской. Тут установлено, что налоги взимаются в период от Михала до Мартина по католическому календарю. Из той же грамоты мы узнаем, что бобруйская стража должна пребывать в Речице или в Мозыре, а на стражу и призыв бобруйские мещане должны отправлять в замок по 1 чел. понедельно в соответствии с установленным порядком, а, если замковый страж будет призван куда-либо для других нужд, заменять его кем-то другим. Устава освобождает как мещан, так и волощан от оброка дровами. Размеры налогов в ней определены следующие (можем сравнить с Бобруйской Уставой (волочной померой): С земель, засеянных рыночной сельзхоз. продукцией, с 23-х прентов (пренты - то же самое, что и пруты, приблизительно 4,5 м): от каждого прента по 7,5 пенязя, от локтя - по белому пенязю. С 348 с половиной прентов зерновых (кроме незасеянных - ?) - по 2,5 пенязя с каждого прента. С 81-й меры городской пашни: с каждой меры по 14 грошей, и 2 литовских, с морговой меры (морг - приблизительно - 56 аров) сеножатей, из расчета 162-х участков: с каждой меры по 1 грошу. С 510 ненавозных садовых полезных: по 1 пенязю. С 15-ти городских усадеб и мер морговых среднего грунта: с каждой меры по 2 гроша и 2 пенязя. С 233-х мер плохого грунта: с каждой меры по грошу и 8 пенязей. Чинш при так называемой "службе полной" ограничен: "за жито 9 грошей, за овес - 6 грошей, в то время как из тех усадебных участков за то овес и за то жито повинностей некоторых никому не должны". На замковую стражу и от мещан, и от волощан - с каждого "дыму" - по 6 пенязей. Юридические налоги: С вины, битой судом, полтина грошей; этот налог делился пополам - и шел половина-наполовину в королевскую казну и местным властям (взимался с проигравшей стороны). Самый большой из судебных налогов (по Городскому Статусу) - 12 грошей: с того, "кто кого примиряет", если обжаловано. "Всякий иной налог" - 10 грошей, из каких 2 трети - в королевскую казну, и одна треть - местным властям. От суда - на власти "от рубля по 5 грошей, то есть, от 10 грошей пол гроша". За визу - 2 гроша ("если не выезжать из города, а, если выезжать, то плата помильная"). Урядному дьяку, "как за запись, так за выпись" (то есть, как за регистрацию, так и за справку) - 1 грош. Священнику за выдачу Евангелия для присяги (в суде) - 1 грош; если не присягнут - пол гроша. Налог на дарственные и завещания от оплаты прентов сельскохозяйственных угодий - с каждого дома по 2 пенязя, а с сада - по 1 пенязю. Куничный сбор от свадьбы с каждой невесты, выходившей замуж в чужую волость - по 12 грошей, из которых на власти 9, и на войта - 2. Устава освобождает мещан от гужевой повинности, приказывает "неводов не тянуть, язов не убивать". С одного морга сеножати - по 1 пенязю. О злоупотреблениях властей, о которых сказано в этой грамоте с обещанием прекратить их, мы уже упоминали в нашей работе, со ссылкой на эту грамоту (стр. 16). * * * Эта ревизорская устава бесценна в глазах исследователя истории Бобруйска. Она дает не только целый ряд важных сведений, но и представление о быте, законах, традициях, обычаях, о хозяйственной деятельности, - словом, о повседневной жизни людей, населявших феодальный Бобруйск, дает представление о взаимоотношениях населения с властями, и, вообще - о системе государственных отношений, сложившихся в такой провинции Речи Посполитой, как Бобруйское староство, косвенно отражает даже внешний облик города, утопавшего в садах, с огородами и пашнями за домами, со строениями конюшен, амбаров, бань, пивоварен, и других хозяйственных построек вокруг каждого дома. Мы узнаем, какую важную роль играл замок с находящейся в нем резиденцией государственных властей, узнаем о повинностях-обязанностях по отношению к замку, включавших ремонтные работы, денежный налог на замковые нужды, несение караульной службы, и другие повинности. (Есть мнение, что с течением времени замок будет играть все меньшую роль в жизни города). Устава является важным источником сведений об экономических отношениях, о финансово-экономической ситуации в городе. Характерно, что в Бобруйске судебные налоги были относительно высоки: с вины от рубля 10 грошей, дьяку за запись - 1 грош. Сравнительный анализ судебных платежей в разных частях Беларуси мог бы, на наш взгляд, привести к определенным выводам. Устава является свидетельством бесчинства и злоупотребления властей, но, вместе с тем, подтверждает наши замечания о специфичности и относительной мягкости общественно-социальных условий в Вел.Кн.Лит. по сравнению с жуткими кошмарами репрессий, издевательств, поразительного беззакония и звериной жестокости в других государствах того времени. У соседей княжества в те времена абсолютно фантастичны были бы разговоры об укреплении прав граждан, о борьбе со злоупотреблениями, не говоря уже хоть о какой-то законности. Одним из основных юридических положений в Речи Посполитой было нечто подобное прецеденту в праве некоторых стран, к примеру, современной Великобритании. Подкрепление справедливости того или иного положения часто основывалось на давности традиций (хотя во многих случаях это была лишь форма, словесная формулировка), на уже на уже имевших (имевшем) место случаях подобного решения в практике судов страны. Наконец, юридические и прочие акты-уставы, несмотря на то, что написаны сухим официальным языком, отражают в некоторой степени индивидуальность писавшего или писавших их. Конечно, не всегда ясно, кто именно составлял тот или иной документ, под чью именно диктовку он писался, если вообще писался под диктовку подписывающего документ лица, а, может быть, просто при его согласии кем-то другим. Несмотря на это, письма Цецилии Ренаты, посылаемые в Бобруйское староство, отражают холодный и расчетливый ум, чистую, "космическую" логичность, при выхолощенности каких бы то ни было эмоций, грамота короля Яна III 1682 года - это автограф крайне озабоченного, даже скорбящего человека, разлившего на страницах документа свою ироническую, но мягкую печаль, снисходительного к стремлениям и житейским, мелочным для него, запросам подданных своего приграничного городка, но воспринимающего их с иронией, даже с усмешкой; цитированная нами выше ревизорская устава 1560 года написана слогом, призванным устрашить простых людей (а, возможно, и мелких чиновников), ввести в трепет, даже если в ней описываются весьма благоприятные для горожан решения; все, что известно нам из написанного бобруйским старостой Петром Тризной (а мы предполагаем, что свои "листы" он либо писал сам, либо сам надиктовывал их), изобличает человека с хозяйственной хваткой, с хитрецой, простого в обращении, весельчака, не чуждого, очевидно, житейским утехам, и снисходительного к чужим слабостям и интересам простолюдинов, в его листах к горожанам нет шляхетского чванства, но зато чувствуется простое и житейски лукавое отношение к людям, а язык грамот Тризны легко понятен и логичен. Для нас имеет большое значение одна из грамот Тризны начального периода его управления городом. Читая ее, чувствуешь, что она написана в период каких-то крупных перемен в старостве, хотя не сразу можно сделать вывод об истинных размерах этих перемен. Грамота эта была написана Тризной 5 июля 1614 года, и обращена к бобруйским мещанам. Язык грамоты настолько своеобразный и отличный от других документов того времени, написанных в Вел.Кн.Лит., что мы не смогли удержаться от соблазна привести отрывок из этой грамоты в нашем переводе с польского (177): "Этим моим письмом довожу до сведения, что приходили ко мне мещане державы моей Бобруйской: войт городской Ян Миколаевич, Михайло Пархомович, Пархом Пачинский и немало других мещан, которые от своего имени и от имени других бобруйских граждан просили и требовали от меня, чтобы я их оставил в согласии с давними обычаями, законами и правами. А прежде всего считают они своей обидой то, что некоторые деревни Бобруйской волости, прилегающие к городу, не дают им свободного доступа в леса, в которых они с давних пор имели право беспрепятственно рубить деревья на строительство и на дрова - на две мили за рекой Березиной, а с этой стороны реки вверх по Березине до реки Волчны, а вниз до реки Продзвихны...." Далее Петр Тризна пишет, что горожане ему показали подлинную грамоту от 4 марта 1561 года Зигмунта-Августа, подтвержденную Владиславым IV, с разрешением рубить деревья на строительство и на дрова. Петр Тризна подтвердил права мещан на доступ в леса, а также разрешил ловлю рыбы на реке Березине и выпас рогатого скота и коней на так называемом "острове" Влосе и в окрестностях прилегающих сел Плоскищи, Столпищи, Демидовичи, Горбацевичи, Побоковичи и Панюшковичи. Рыбную ловлю, согласно грамоте старосты, постановили разрешить король и маршал, староста Слонимский, ревизор Григорий Волович вместе с Николаем Нарушевичем. Он подтвердил еще одну грамоту с разрешением бобруйским мещанам изготавливать напитки от 8 января 1591 года минского старосты Дмитрия Сконима Тышкевича, присовокупляя к ней разрешение продавать напитки. Он разрешает два православных празднества на 3 дня - на св. Николая и на св. Юрия. Той же грамотой он запрещает сельским купчишкам разъезжать по волости и торговать в других волостях, а также запрещает другим лицам у них покупать и продавать им товары для коммерции, а привелегию торговли дает исключительно мещанам, чего те и добивались. Как явствует из этого документа, в начале XVII века были закреплены многие привелегии, дававшиеся Бобруйску до того, но нередко нарушаемые и затираемые впоследствии. Сравнивая грамоту Петра Тризны с подобными грамотами, дававшимися в прошлом как самому Бобруйску, так и другим белорусским городам, нельзя не заметить, что благоприятные для бобруйчан пункты грамоты бобруйского старосты были в значительной мере следствием благорасположения (личного) Тризны; не случайно один из королевских писарей в позже писанном документе (178) говорит, что Петр Тризна управлял бобруйскими мещанами "по-отечески"; это необычное для делового документа признание отражает степень нетривиального подхода старосты к своим подданным. Легко предположить, что дарование особых привелегий бобруйским мещанам, помимо благорасположения, подкреплялось личной выгодой: например, налогообложение крупных городских купцов, а, тем более, проходившей через город торговли, было проще и эффективней наладить, чем налогообложение бесчисленного множества скрытно действовавших мелких купчишек, благополучие которых зависело от того, смогут ли они укрыться от налогов со своей торговлей, тогда как крупные купцы, оперировавшие большими суммами, могли безболезненно отдавать часть своего дохода на налоги, к тому же больше нуждаясь в открытости своей торговли, чем мелкие купцы. Именно из письма бобруйского старосты мы узнаем также, что в Бобруйске, кроме православного братства св. Николая, существовало еще и православное братство св. Юрия. Эти братства были одновременно и благотворительными организациями, учреждали празднества и администрировали их проведение. Из той же грамоты мы узнаем, что ранее, в 1604 году, Петр Тризна выпустил указ о разрешении бобруйским купцам торговать за пределами Бобруйского староства. Одним из уникальных свидетельств той эпохи, представляющих интерес для изучения истории Бобруйска, является завещание бобруйского старосты Петра Тризны (179). Он завещает похоронить его как можно скромнее, с участием духовенства и бедняков, в склепе бобруйской католической церкви (каменного "костела"), рядом с гробом его жены, называемой им "любимой", Софии Волович-Тризна. Он изъявляет желание сохранить этот костел, основанный его родителями для иезуитов, в Бобруйске. Просит, чтобы тела его брата Стефана Тризны, а также дочурки Урсулы, были перенесены в тот же костел из старого и были положены "вместе с родителями и нами". Он завещает на учреждение будущей коллегии иезуитовв Бобруйске свой наследственный фольварок Занки в Волковыстском повете, который был "давно" (более точной даты не указывает) заложен родителями Тризны иезуитам с погашением чинша 3000 злотых, которые распоряжается возвратить иезуитам из других его сумм. Далее он заботится о том, чтобы фольварок перешел в "собственность отцов иезуитов" безо всяких долгов. Другой фольварок, Андреевичи, расположенный также в Волковыстском повете и отданный в залог некому пану Котовичу, должен быть выкуплен из сумм и вещей Тризны. Он распоряжается о том, чтобы, если он не выделит при жизни приданого своей дочери Екатерине, она содержалась бы тогда за счет его имущества до пострижения в монахини (это, видно, было делом решенным) и поступления в монастырь св. Бенедикта. Другая его дочь, Тереза, должна находиться там, где укажут его опекуны, которые должны воспитывать ее до исполнения ей десяти лет, из сведств имения Полонки, до тех пор, пока другой фольварок, Андреевичи, не поступит во владение. По достижении десятилетнего возраста Тереза должна проживать в том же монастыре св. Бенедикта, где и ее сестра Екатерина. О своих денежных суммах он пишет следующее: "Денежные суммы мои, а прежде всего, сумму, причитающуюся мне от его милости подканцлера коронного пана Оссолинского, по долговой записи на королевщине за Баторин, которую, согласно контракту со мной, поискивает от его милости пана подканцлера его преподобие ксёндз Петр Поплавский, каноник смоленский, настоятель брянский, я завещаю на уплату кредиторам, челяди, а остаток - их милостям иезуитам и дочерям". Далее следует список серебра и драгоценностей, из которых ларец из чистого золота с камнями и жемчугом был отдан на алтарь костела св. Станислава Костки, а к нему Тризна прибавляет еще сто червонных злотых. Он указывает, что документы по делу о споре с неким паном Халецким о так называемом Задубенецком "Острове", принадлежащем Бобруйскому староству, с деревнями Овсимовичи, Витлин, Воротин, - находятся у Романовского и Манчака. Далее Петр Тризна пишет, что 70 бочек высшего сорта поташа и 40 лаштов золы находятся в ведении пана Николая Непржецкого (180) - о котором мы уже упоминали - с сыном, и Павла Романовского. Он просит продать поташ и золу - и от продажи отдать на бобруйский костел иезуитов 3000 злотых, и далее 2000 злотых. Опекунами назначает в завещании Николая Тризну, Александра Моссальского, воеводу Минского, а также своего шурина Александра Воловича. Свидетелями завещания приглашает друзей. Завещание написано в Вильно 21 апреля 1639 года. Этот документ дает нам в руки несколько важных сведений. Во-первых, что касается Петра Тризны лично: обращает на себя внимание то, что в его завещании нет ни единственного упоминания о его второй второй жене, Анне Моссальской. Не будем гадать о причинах. Сам по себе этот факт достаточно красноречив. Тем не менее, назначение вторым опекуном его несовершеннолетних детей Александра Моссальского, родственника Анны, также достаточно красноречиво. Это позволяет сделать окончательный вывод о том, что Анна Моссальская, по-видимому (у нас нет точных сведений) умерла раньше своего мужа. Таким образом, у Петра Тризны не оставалось никаких прямых (жена и дети) совершеннолетних наследников, и это проливает некоторый свет на то, на какой юридической основе Бобруйское староство могло быть передано королем Владиславом Четвертым королеве Цецилии Ренате. Вспомним и о том, что Петр Тризна и Анна Моссальская получили право пожизненно владеть староством, а это значит, что в 1939 году Анны Моссальской уже не было в живых. Первым опекуном Петр Тризна назначил своего брата, Николая Тризну, другим - родственника второй жены, Александра Моссальского, который был одновременно родственником его первой жены, и, таким образом, связан родством с третьим опекуном, шурином Тризны по первой жене, Александром Воловичем. Еще одним важным фактом является то, что католический костел иезуитов, носящий имя св. Станислава Костки, был основан в Бобруйске родителями Петра Тризны. Это позволяет уточнить дату основания этого костёла: не ранее середины XVI века, может быть, чуть позже. Существенным обстоятельством является также и то, что Бобуйском была связана еще жизнь и деятельность родителей Тризны, то есть, он представляет уже не первое поколение связанной с Бобруйском семьи. Еще одно важное указание - что а Бобруйске вместе с церковью ("костелом") иезуитов существовал ещё один, "старый", костел (фраза "в тот же костёл из старого" оставляет сомнения, что оба находятся в одном городе). Известны даты постройки в Бобруйске двух костелов: 1615 и 1620 год (181). Мы предполагали, что костел 1615 года построен родителями Петра Тризны, при этом известно, что он был иезуитским, так что он и был костелом св. Станислава Костки. В таком случае, в городе были три больших каменных католических церкви: "старый" иезуитский костел, построенный родителями Петра Тризны, фарный иезуитский (предположительно - он же костел Станислава Костки), и новейший, собор Петра и Павла, построенный самим Тризной. Существовавшая в Бобруйске долгие годы иезуитская коллегия, как видно из завещания, 6ыла основана на средства Петра Тризны, из стоимости имения Занки. Другие, пока не упомянутые нами, важные грамоты: грамота Зигмунта II Августа Бобруйскому староству - об изменении порядка налогообложения, его же грамота от 4 марта 1565 г., грамота 1566 г. бобруйского старосты Яна Бояновского о правах мещан пользоваться лесами и выгонами для скота, уже упомянутые нами грамоты: одна 1611 года - о споре мещан о иезуитами о выгоне - подтверждающая права мещан, ругая - грамота комиссии, разбиравшей конфликт мещан со старостой-1614 года (182). Все эти грамоты позволяют нам составить довольно четкую и правильную картину забот, проблем и интересов людей того времени в вопросах повседневной жизни, многое говорят об их быте, хозяйственной деятельности, материальных ценностях и социальном неравенстве, о занятиях людей и об их жизненном укладе. Но мы -увы! - не можем "увидеть" их чувств, их духовных стремлений и порывов, ведь книги, картины, архитектура, даже сам город - то есть, все, что передает человеческие чувства, было уничтожено при присоединении Бобруйска к России. Остается лишь то, что укрыто в деловом стиле грамот и уставов. Нам не известно, какая музыка создавалась в Бобруйске времен Речи Посполитой, какие (модные тогда на Беларуси мемуары) писались тут, какие художники творили тут, были ли среди них крупные мастера. Имеются косвенные указания на существование в интерьере костела св. Станислава Костки скульптуры (183), на некую каменную статую в центре города (184), - (в неопубликованных работах некоторых белорусских историков пишется про выстроенный Петром Тризной собор Петра и Павла, о том, что в нем, якобы, было богатое убранство: лепка, расписные стены и потолки, витражи в окнах, резьба по дереву с позолотой, скульптура, и т.п. - в доказательство "расточительности и поборов"), - на картины в некоторых домах Бобруйска (186), на богатую отделку некоторых общественных зданий. Но 1810 год зачеркнул все это одним безумно простым росчерком имперско-бюрократического пера, и в один момент все творческое наследие этого города, и даже он сам - все превратилось в прах.... ГЛАВА ШЕСТАЯ БОБРУЙСКО СТАРОСТВО - КАМЕНЬ В КОРОНЕ КОРОЛЕВЫ Весной 1639 года скончался бывший в течение многих лет бобруйским старостой Пётр Тризна. Староство получила в приданое королева Цецилия Рената. Во времена Петра Тризны случалась и конфликты мещан со старостой, приведшие однажды к настоящему бунту (186), были и периоды мира и даже взаимной симпатии между администрацией и горожанами, имело место дарование многих важных прав мещанам их старостой. Итогом долгого управления староством Петром Тризной стал его относительное благоденствие, умножались богатства города, увеличилось благосостояние его обитателей (187). После смерти Тризны его место занял его родственник Теофилий Тризна. Кем он доводился Петру Тризне, мы не знаем, но предполагаем, что он был близким родственником предыдущего старосты (188). При нем город отстраивался, появлялись новые большие каменные сооружения, имевшие общественное значение, поднимался вопрос о рубке леса на строительство, а, значит, город продолжал развиваться, развивалась его хозяйственная деятельность. В 1630-х годах в Бобруйске побывал ревизор Остафий Кердей, посланный правительством (189). В те же годы ревизорами была учреждена новая площадь, а, скорее, было подтверждено ее учреждение: "Там, где Александрова вдова жила прежде" (190) (о чем мы узнаем из грамоты Владислава IV. В те же годы, при том же короле, некоторые дела Бобруйского староства вел Станислав Нарушевич, королевский писарь (191). 7 декабря 1639 года из Варшавы были посланы 3 грамоты Владислава 1У. Первая - владельцам пожалованных в Бобруйском старостве имений с приказанием им принять участие в строительстве (или достраивании) мещанами каменной стены вокруг города и всячески содействовать им в этом (строительство стены было вызвано 3 причинами: а) тем, что стена вокруг города только в некоторых местах (в частности, со сторона реки Березины) была каменной; б) усилившейся военной угрозой со стороны русского государства и Запорожской Сечи; в) расширением города за пределы бывших городских стен (после 1620-х годов). Вторая грамота касалась позволения, данного Владиславом IV проведения дзух ярмарок в Бобруйске - одной на праздник Трёх Королей, другой - на Зелёные праздники (православный праздник Тризны), каждая на 2 недели со всяческой свободой торговли, купли-продажи, обмена, и т.п. (192) Перед тем, уже 27 июля 1639 г. в Бобруйск была направлена грамота королевы Цецилии Ренаты (193.). Это послание было написано вскоре после кончины старосты Петра Тризны, и такая быстрая реакция показывает, что Бобруйску и староству придавалось большое значение. Через два года после подписанного королевой предыдущего послания, упомянутого нами (между ними посылалось несколько других) в Бобруйска, была направлена еще одна грамота с её подписью - от 23 сентября 1641 г., с закреплением разрешения бобруйским мещанам строительства ранее уже утверждённой ревизорами новой площади (194), Гостиного Двора, здания публичных весов, также строительства на той же площади лавок и балаганов любых размеров и форм (195). С восшествия на трон Владислава IV начался период сравнительно меньшего давления на православие и восстановления некоторых прав его носителей. В этот период усиливается и деятельность православных братств, увеличиваются размеры вноси в их фонды сумм (и сами фонды), растет приток новых членов. К 9 мая 1645 г. относится написанная в Бобруйске, в доме Шемберевича, квитанция православного братства св. Николая в сдаче отчёта, выписанная выбранным от братства членам, для совершения медового канона, православного белорусского обряда (196). Из этой квитанции явствует, что выбранными от братства старостами были: владелец и состоятельный шляхтич Иван Шембревич, еврей Нацка Кипирич, Силкович из деревни Брожа. (В списке евреев, проживавших в Бобруйске в 1640-х и 1650-х годах, который Сергей Абрамович, историк-любитель, составил на основе чисто-еврейских источников, фигурируют евреи с похожими на белорусские именами, и среди этих имен также есть Нацка Кипирич). Поручения братства выполняли некие Савка Чухистый и Ерка. Левонович (о нем нам кое-что известно, в частности, что он владел крупными земельными угодьями). Организаторами при справлении канона должны были быть некие с Матвей Иванович и Стефае Уласович. Свидетелями являлись Григорий Дьякович, Овсей Ольшанник, Ефим Ольшаник (оба брата фигурируют в списке Сергея Абрамовича как евреи), Яцек Выпалонович, Фёдор Журидович, Зарарьяш Остроэский. Оговаривается, какая часть собранных денег пойдёт на покупку церковных свечей н меда, сколько будет выплачено выборным, поручителям, и т. д., сколько причитается за запись новых членов (причём, оговаривается каждый конкретный случай), а также жен и сыновой (о дочерях не упоминается) действительных членов братства, при этом взнос часто брался чисто медом (к примеру, два безмена мёда - и т.д.) В братства вступают не только мещане но и волощане, из сёл Столпищи, Сергеевичи. Один волощанин, Ивашка Окушевич, являлся выборным лицом. Документ этот написан на так называемом старобеларусском языке. В 1650-х г.г. Владиславым 1У был возвращен православным ряд церквей, с том числе и Спасская церковь в Бобруйске. Бобруйск тесно связанный с историей Речи Посполитой, оказался одним из важных звеньев цепочки событий, происходивших в ХVII в. в связи с народным движением на Украине, сыгравшем весьма существенную роль в судьбах Польши, Литвы, Белоруссии - и самой Украины. В описываемый период на Украине, в приднепровских степях, существовала и действовала Запорожская Сечь, нечто вроде освободительной партизанской армии украинцев. Они были несколько многочисленней беларусов, а национальный гнёт на Украине, в отличие от Беларуси, которая в составе Вел.Кн.Лит. добровольно объединилась с Польшей (в результате чего образовалась Речь Посполита) - был достаточно свиреп. Этнически украинцы сильно отличались и от поляков, и от беларусов, и от литовцев. Польский гнет на Украине и соседство с агрессивной иноверческой Турцией вынуждали часть смелых и предприимчивых мужчин бежать в вольные приднепровские степи, где образовалось из них казацкое войско. В числе казаков были и выходцы из Беларуси, в своё время бежавшие в Запорожскую Сечь. К 1620-му году народное движение на Украине стало вызывать серьёзные опасения польско-литовских властей. Подчёркивая освободительный характер движения запорожских казаков, необходимо сказать и об их необыкновенной - даже для того времени - жестокости; особенно жестоки были казацкие атаманы. Запорожцы истребляли нередко целые города, убивая все их население, включая стариков, женщин и детей, сжигали сел, истребляли поголовно все еврейское население, убивали всех неправославных священников, монахов, истязали монахинь, подвергали их насилию и надруганию. Со времени тех далеких эпох прошло достаточно много столетий для того, чтобы относиться к ним с беспристрастностью и рассматривать их во всей их сложности и диалектической противоречивости. Для того, чтобы силы Речи Посполитой не могли наносить крупных ударов с северо-запада, с территории Беларуси, запорожцы выбрали поистине остроумную, хотя и вполне простую, тактику. Они посылали на территорию Белоруссии свои небольшие отряды под началом своих атаманов, которые громили там помещичьи усадьбы и, главное, поднимали местное население на вооруженную борьбу, рассчитывая на то, что беларусы, возмущенные усилившимся закрепощением, окажут им поддержку (конечно, при условии нескольких успешных рейдов). Расчет казаков в целом оказался не столь успешным, как о том пишут некоторые историки, но, все-таки, дал некоторые существенные результаты. В казацкие отряды сбегались беглые крестьяне, горожане, которым грозили неприятности из-за неуплаты долгов либо наказание за ту или иную провинности, бродяги, сторонники православного "освобождения". В 1648 году вспыхнуло восстание в Бобруйске. Этот город оказался среди первых городов, которые казакам удалось захватить благодаря поддержке какой-то части населения. Имущественно-экономическое положение населения города было в целом весьма неплохим; можно предположить, что вооруженное выступление было организовано запорожскими лазутчиками с привлечением какой-то ограниченной группы населения (198). Есть сведения, что к восстанию в городе были причастны группы крестьян, недовольных наступлением фольварочных хозяйств на их земли. В небольших городах небольшую группу горожан можно было подкупить. Конечно, нет никакого сомнения в том, что восстание было инспирировано запорожскими казаками, и явилось началом их дерзкой военной операции. Тут же в городе объявился казацкий атаман Михненко с отрядом запорожских казаков, который возглавил вооруженное столкновение с войсками, посланными на подавление восстания (199). Руководимые атаманом Михненко, восставшие выступили против войска белорусского пана Паца (того самого, что владел любоничскими селами, и жене которого, Пацевой, принадлежали девять деревень староства) и наголову разбили его. Сам Пац попал в плен к восставшим (200). На помощь Пацу (начало 1649 года) были двинуты польско-литовские войска под командованием пана Воловича (Велевича?) и пана Гансвского (1500 солдат), но прибыли они тогда, когда Пац уже был разбит. Когда эти войска приблизились к Бобруйску, после месячной осады они также были разгромлены у стен города: подоспевшими на помощь восставшим казаками полковника Поддубского (или Подрубского) (201). Значительная часть Беларуси была охвачена к тому времени крупными и мелкими очагами восстаний. Города, даже такие большие, как тогдашний Пинск, нередко оказывались а руках восставших (кстати, мятежный Пинск, несмотря на его неприступные укрепления, был взят войсками вышеназванного Воловича (разгромленного у стен Бо6руйска). "Нож в сердце" Вел.Кн.Лит. всадил, по непонятным причинам "про-запорожский" и "про-московский" (эта странная квази-культурная близость Могилева Украине и Московии (а, точнее, ГОРОДУ Москве) - в первом отношении гораздо более ощутимая, чем в Гомеле, самом близком к Украине из крупных белорусских городов, а во втором - чем в самом Подмосковье - этот странный гибрид, сохраняется до сих пор), город Могилев. Именно там запорожская партизанская война распространилась наиболее широко и пустила наиболее глубокие корни. Могилев, как огромная кровавая рана на теле белорусско-литовского государства, настолько ослабил позиции Речи Посполитой в окрестностях Днепра, что Московия вскоре достаточно легко распространилась на эти территории. Несмотря на хитрую тактику, дерзкие вылазки, смелость и бесстрашие, на жестокость, казацкую поруку и временные успехи, украинцы не имели никакого шанса на крупномасштабный успех. В тех исторических условиях они не могли надеяться ни на собственного царя, ни на родину, ни на свое независимое государство. Теснимые с юга Турцией, с севера - беларусами и литовцами, с запада - Польшей, в своей борьбе за национальное освобождение они были обречены. Интуитивное или осознанное ощущение этой обреченности делало их атаки отчаянно яростными, их самих - свирепыми и безжалостными, их борьбу - ожесточенной, а их отношение к населению захватываемых городов и весей - жестоким. Единственным военно-политическим игроком за спиной запорожского казачества в этой ситуации было Московское государство. Оттуда шло снабжение оружием, финансовая поддержка, военные подкрепления. Сотрудничавшие с казаками группы населения в мятежных белорусских городах подкупались на русские деньги. Каждая успешная вылазка против польско-литовско-белорусских войск, каждое успешно поднятое восстание только приближали тот день, когда украинцы попадут в зависимость от Московского государства, не меньшего притеснителя украинского этноса, чем евреи (об этом - ниже), Польша и Великое княжество Литовское. Бобруйск находился достаточно близко от России (от Московской Руси), с которой Речь Посполита фактически беспрерывно находилась в состоянии войны, так что восстание тут имело особое значение. Оно усиливалось специфическим географическим положением города. Стратегическое положение города по отношению к охваченной казацким движением Украине вынуждало воевод Речи Посполитой направить сюда наиболее крупные силы, чтобы во что бы то ни стало овладеть Бобруйском. Противоборство Богдану Хмельницкому и организованным его отрядами восстаниям на территории Беларуси возглавил Януш XI Радзивилл, внук Крстофа Радзивилла Перуна, Виленский воевода и гетман Вел.кн.Лит., командир всех войск Вел.Кн.Лит. - он являлся самым крупным и могущественным магнатом в Княжестве; стремился проводить независимую от Вел.Кн.Лит. внешнюю политику. Получил образование за границей, в Европе; опекал кальвинистов, ориентировался на Гогенцолернов, возглавлял диссидентские (несогласные с Великим князем Литовским) круги, был послом в Англии и Нидерландах. В десятилетия волны восстаний и войны с Богданом Хмельницким многие военные операции проводил по собственной инициативе и собственными силами, и направлял действия более мелких военных сил. Вступив "одной ногой" на Украину для разгрома войска Богдана Хмельницкого, Януш Радзивилл решил сначала обеспечить себе безопасный тыл и разгромить очаги восстаний на Белорусской земле, двинувшись довольно поспешно во главе своих войск - через Слуцк и Мозырь - к Бобруйску (202). Тем временем вооруженное движение тут постепенно расширилось, и могло перерасти в целую войну. Но зимой 1648-1649 г.г. Януш Радзивилл со своим многочисленным войском появился у стен города (203). Ситуационные (теряя город, восстание лишалось своей военной и моральной опоры) и тактические (согласно тактике ведения тогдашней войны, на вражеской территории сначала брались штурмом города) обстоятельства указывали на то, что штурм города близок и неизбежен. Приблизившись к Бобруйску, Радзивилл призвал всех находившихся за стенами города сложить оружие - и поклялся своей аристократической честью, что даст укрепившимся в городе казакам свободно уйти в свою страну, никого не казнит и не разорит города, но его условие было встречено издевательскими насмешками и оскорблениями. После подхода подкрепления из Турова, Радзивилл осадил город и начал его штурм. Силы были неравны, но осажденные мужественно сопротивлялись. Януш XI Радзивилл не смог взять его штурмом, и перешел к длительной осаде. За спиной казаков горожане стали вести секретные переговоры с Радзивиллом. В ночь на 21 февраля 1649 года горожане и духовенство тайком от казаков подошли к воротам города и открыли их перед Янушем Радзивиллом (204; также см. 3 Главу истории Бобруйска Егуды Слуцкого). Несмотря на то, что вражеское войско ворвалось в город, казаки все еще оказывали отчаянное сопротивление, было много погибших (205). Однако, Бобруйск был взят. По одним источникам город и замок были преданы огню (206). По другим (заслуживающим большего доверия) Януш Радзивилл приказал "и пальцем не трогать" мирное население города. Он также приказал строго пресекать грабежи. Он даже отдал распоряжение повесить своего собственного слугу, который взял какую-то вещь без разрешения хозяина дома, где Радзивилл остановился на постой. Жестоко расправился Радзивилл с оказавшими сопротивление защитниками города. Полковнику Поддубскому, по свидетельству русского дьяка, Григория Кунакова, сначала удалось убежать в содружестве примерно сотни его людей, а четыреста его человек были схвачены Янушем Радзивиллом - и все убиты. Группа казаков сумела вырваться из окружения и укрепиться в деревянном замке за городом. Когда они увидели, что вражеское войско приближается, они подожгли дом - и все сгорели. Восемьсот человек Януш Радзивилл подверг пыткам и отсек им руки, сто пятьдесят были зарублены, а более, чем сто человек были казнены через посажение на кол. Среди посаженных на кол - попавший к тому времени в руки "ляхов" полковник Поддубский (Подрубский). Жестокость Радзивилла была под стать зверствам самих казацких атаманов. Эта расправа, по приблизительным подсчетам, унесла более тысячи жизней, а около тысячи человек сделала калеками (207). Казни Януша Радзивилла, даже если они и были преувеличены русским дьяком, явились первой письменно подтвержденной расправой, за которой в следующие десятилетия и века последовали другие, и уже эта первая по своим масштабам для такого небольшого для того времени городка, и по своей иррациональной жестокости - потрясает. Следует заострить внимание на этом историческом факте еще и потому, что в последующие годы, десятилетия, столетия Бобруйск становился ареной самых жесточайших, самых диких, многочисленных и масштабных массовых расправ, войн, сражений и кровопролитий, вызывавших отголоски далеко за пределами этого города, и даже за пределами стран, в состав которых он входил. Неоднократно этот город подвергался разрушениям: как его отдельных частей или сооружений, целых комплексов, так и тотальному разрушению, переносу "на другое место". Феодальный Бобруйск был просто стерт с лица земли завоевателями, как Карфаген или Иерусалим. Но он неизменно возрождался, как птица Феникс, из пепла, оставаясь самим собой и сохраняя в себе через все перипетии нечто собственное, изначальное, атмосферу мягкого уюта - оставаясь тем, чем он есть. ГЛАВА СЕДЬМАЯ ПЕРВЫЙ УПАДОК 1650 год явился неким рубежом, неким разделом, перед которым (за 3-4 года) некогда цветущий город, успешно развивавшийся, богатевший, по-своему красивый, с определенными сложившимися традициями, стал катастрофически хиреть, приходить в упадок и терять свое прежнее значение. Это было результатом военных действий. Именно война, злейший враг людей, еще более злостный, чем нищета и болезни, является главным врагом городов. Война и сопутствующая ей оккупация, стирающая бесследно всю предшествующую культуру, классическим примером чего может служить римлянами "запаханный солью" Карфаген (208). Запорожско-казацкое нашествие было всего лишь "разведкой боем" стоящей за ним Московии, после чего началось самое худшее. Когда казацкое восстание начало выдыхаться - и шло к своему неминуемому поражению, Московия поняла, что теперь ее черед, и повела свои собственные армии в наступление на беларуско-литовские земли. Бобруйск в этой ситуации стал еще более важной для Великого Княжества Литовского городом-крепостью. Речь Посполита стремительно теряла огромные территории, вынужденная покинуть исконно-белорусскую Смоленщину, а также приднепровские области. После этих территориальных потерь стратегическое значение Бобруйска стало просто исключительным. Поддержанные наступлением своих тогдашних союзников, запорожские казаки снова начали свои набеги. Эти набеги стали еще более жестокими и беспощадными. После страшного разгрома и огромных потерь, нанесенных им вольско-литовскими воеводами, казаки уже больше не заигрывали с белорусским населением; они сжигали и грабили города и убивали не только евреев, но и белорусское население. После Зборовского мира, временно заключенного между войсками Речи Посполитой и войском под предводительством Богдана Хмельницкого, снова начались военные действия. Под Берестечком войско Богдана Хмельницкого потерпело катастрофическое поражение. Разгром был настолько значительным, что создалась угроза существованию всей казацко-украинской освободительной армии. В 1654 году Хмельницкий, возглавлявший казацкое войско, был вынужден решиться на крайний шаг: объявить о "воссоединении" Украины с Россией. Это решение долго подготавливалось дипломатией российских сановников, которых не устраивали никакие компромиссные решения, не устраивала никакая "частичная" версия присоединения Украины - автономный принцип ее вхождения в состав Московской Руси, - но только полная и безоговорочная "капитуляция": присоединение Украины к Московии в качестве составной и неделимой части территории последней. Московия отказалась от выдвинутого первоначально Хмельницким плана переселения на ее территорию воинов Запорожской Сечи или даже части всего населения Украины, хотя в то время у Московии имелось появилось много "незаселенных" земель: ей нужны были не люди, а территории (216). В случае согласия Московского двора, Хмельницкий планировал бы удовлетворить его первоначальную "просьбу": войну с территории Московии за независимое украинское государство. Но эта просьба была отклонена, и, в конце-концов, выждав удобный момент, когда у Богдана Хмельницкого, в руках которого сосредоточилась большая власть (и он ее стал терять после поражения, а недовольство его правлением усиливалось), не осталось иного выбора, как только заключить безоговорочное и на условиях последней соглашение с Московией, даже не соглашение, но АКТ. Документ о присоединении территории Украины к России был подписал в том же, 1654-м, году. (Конечно, это соглашение было достаточно уникальным и являлось, как сказали бы сейчас, "вопиющим нарушением международного права"). Стремясь закрепиться на захваченных землях, а, если удастся, то еще более расширить свои территории, Московия в том же, 1654-м году, начала войну с Польшей (Речью Посполитой), используя занятые территории, в том числе и территорию Украины, в качестве плацдарма для новых захватов (217). К тому времени в Московском государстве ускорился процесс еще большей консолидации государственной и политической власти, и переноса всего идеологического смысла существования государства на создание и сохранение гигантской империи. Московская Русь превратилась в сильное и могущественное государство, способное вести длительные войны и представляющее собой в военном отношении большую силу. Для украинских казаков, для которых война и романтизм кровавых сражений за десятилетия превратились в насущную внутреннюю потребность и стали стилем их жизни, участие в военных действиях было самоочевидным, составляло стержень их существования само по себе. Когда война между Московией и Речью Посполитой вспыхнула с новой силой, Богдан Хмельницкий послал в помощь России 20 тыс. казаков во главе с полковником (наказным гетманом) Иваном Золотаренко. В марте 1655 года армия Золоторенко появилась под стенами Бобруйска (218). После осады и захвата города воинство Золотаренко разорило город, и все жители города, оставшиеся в нем, были истреблены (219). Затем некоторое время город находился в руках казацкого полковника (221). Подтянула свои силы и русская армия, идя на соединение с армией Золотаренко (222). Но Великое Княжество Литовское, сумев собрать превосходящие силы, оттеснило русские и украинские войска - и отбило город (223). Неправдоподобной представляется версия, помещенная в одной из книг о Бобруйске (224), о том, что "поляки" (имеется в виду белорусско-литовское войско), якобы, разрушили Бобруйский замок, разобрали стену вокруг города, а многие дома предали огню (225). То, что стена вокруг города и бобруйский замок подверглись разрушениям, мы знаем из подлинных исторических документов (227), но разрушены они были не литовско-белорусским войском, но армией Золотаренко. Егуда Слуцкий пишет, что, после захвата Бобруйска, Золотаренко до основания разрушил Бобруйск: "чтобы в будущем он не являлся укрытием для вражеских сил, какие бы собирались и укреплялись бы в нем". Другой источник пишет об этом: "... в начале 1655 года наказной гетман казацкий, Золоторенко, ходил из-под Старого Быхова на Бобруйск, Глуск и Королевскую Слободу, истребив их жителей" (113). Видимо, этот "наезд" имеет в виду и король Ян Третий в своей грамоте (114), где он упоминает о двух разорениях Бобруйска; возможно, было еще одно казацкое разорение города. Другой, московский, "наезд" имел для Бобруйска, видимо, не менее серьезные последствия, иначе ему не было бы придано такого значения - и он не упоминался бы вместе с жестоким казацким. С не менее, чем 410 "дымов" в 1648 году количество домов в Бобруйске сократилось до 170-ти в 1667-м году (115). К 1680-м годам город был окончательно разорен, его значение после всех трагических событий военного времени 1650-х-1670-х годов было потеряно настолько, что король Ян Третий в е з д е называет его уже не "мястэм" (городом), а "мястэчкем" (городком). Московия вскоре была отброшена на Восток, и уже к 1661-му году отступила далеко за Березину. Но обширные территории вокруг Бобруйска обезлюдели, а в Бобруйске осталось менее половины его прежнего населения. В 1680-х годах Бобруйск все еще находился в состоянии упадка, хотя и весьма относительного: ведь он сохранил себя, и продолжал развиваться, о чем свидетельствует грамота короля Яна III В Янове (209), в которой он в частности пишет: "Нам донесена покорная и печальная просьба устами известных Базыля Тарасевича и Даниэля Будки, посланных от городка Бобруйска, чтобы мы им права, нарушенные во время Московского и Казацкого нападений, нашей королевской властью восстановили". Как и предшествующие правители, король заботился о сохранении в Бобруйске свободных рынков; вторым главным вопросом его послания являлся вопрос о разрешении изготовлять напитки для собственных нужд и на продажу, на что дается согласие за подписью короля... Средневековье (которое в Восточной Европе, особенно в Московии, фактически доходило до верхней границы феодализма: до 17-18 веков) было тем историческим периодом, в который возможные для тогдашнего уровня развития техники и науки формы жестокости были доведены почти до предела. Оно унаследовало от антично-рабовладельческих цивилизаций и модернизировало различные приспособления для деформирования человеческой плоти, для пыток и издевательств. Пытки, казни, насилие принимали самые дикие, самые чудовищные по своей дикости формы. При этом следует выделить две стороны жестокости: насилие как самоцель, как средство к уничижению другого и насильственному превосходству (и как следствие психологии садизма), - и с другой стороны - насилие как средство приобретения благ, доходов из нещадной эксплуатации другого человека, других людей, основанной на репрессиях и физических истязаниях для принуждения к этому. Чем более жестока общественная среда, чем более примитивен уровень эксплуататорского общества, тем больший упор в нем делается на первую сторону репрессий и эксплуатации, и, наоборот, чем более развито общество, чем выше его культурный уровень, тем более внешне отчуждена в нем эксплуатация от тех средств, которые при ее помощи добываются, и тем меньше в нем занимает вторая сторона. Надо отметить, что в условиях Вел.Кн.Лит. характерные для крепостничества репрессии принимали более мягкие формы. Такой вывод можно сделать на основе сравнительного изучения документов XVII века существующих историй Литвы и Беларуси - и других феодальных государств Восточной Европы. Тем не менее, крепостное право в Вел.Кн.Лит. - по нами уже описанным причинам - в середине XVII века не только не ослабло, но даже ужесточилось. Прибыль Бобруйского староства в 1676-м году - с города: 16 коп, 7 грошей, 9 и 1/3 пенязи; с сеножатей: 126 коп, 40 грошей, 9 пенязей; с откупов и аренды: 415 коп - показывает большой разрыв между прибылью с города и с сельскохозяйственных угодий, что свидетельствует, с одной стороны - об усилившейся эксплуатации народа, а, с другой - об упадке городского хозяйства (210). Время от времени усиливались отдельные явления, которые можно охарактеризовать как проявление национального гнета. Одним из таких проявлений было наступление на православие и протестанство. Правда, веротерпимость и нападки на некатоликов чередовались в истории страны, однако, резкого поворота в ту или другую сторону так и не наступало. За переход в католичество власти обещали разные блага, не менее настоятельно требуя хотя бы перехода в униаты. Для того, чтобы заставить некатоликов перейти в католическую веру, применялись даже угрозы, даже - в отдельных случаях - сила. Бывали - пусть и редкие - нападения на православные и протестанские храмы и разгромы протестанских и православных церквей (211). На землях восточной окраины княжества, где находился Бобруйск, насильственное окатоличивание и агрессивные акты против некатоликов проявлялись не так резко, но, тем не менее, известные противоречия, все-таки, существовали. Как мы уже замечали, к XVII веку в Бобруйске уже были большие православный и кальвинистский храмы (большой православный храм имелся тут еще в 16 веке), Спасская церковь, православный монастырь, православные братства св. Николая и св. Юрия (112). После окончания войны с Россией власти проявили усиленную заботу о восстановлении разрушенных стены и крепости, а также замка в Босруйске, о чём мы уже сообщали выше (226). То, что стена вокруг города и бобруский замок подверглись разрушениям, мы знаем из подлинных исторических документов (227), только разрушены они были не литовско-белорусским войском (как утверждают некоторые книги (на русском языке) 19 века и советского периода), но армией Золотарвяко. Безоговорочно мы можем согласиться с книгой "Бобруйск" (1965-го года издания) только в одном: в том, что, после разгромов и разорения, разрушений и пожаров, явившихся следствием военных действий, Бобруйск потерял свое прежнее значение. Таким он и вступил в свою последний исторический период в составе тех государств (до 1569 - в Вел.Кн.Лит., с 1569 - в составе Речи Посполитой ), в какие он входил на протяжении более 330 лет до текущего момента. Именно в этот последний период в рамках польско-литовского государства (а истощённые войной Польша и Россия в 1367 г. заключили Андрусовское перемирие, по которому Белоруссия, а в её составе и Бобруйск, закреплялись "за Польшей" - за Речью Посполитой), Бобруйск становится еще более важным религиозным центром. Особенно большими правами тут (как и во многих белорусских землях) пользовались иезуиты. Основанные в Бобруйске иезуитские миссия и резиденция владели большими земельными угодьями, иезуитам, как нам известно, принадлежал костёл св. Станислава Костки; они построили католический монастырь, оказывали известное влияние на администрацию города (228). Бобруйск оставался частью Речи Посполитой до конца ХVIII века, как и другие города и земли центральной и западной части Белоруссии. Тем временем дальнейшая историческая судьба Бобруйска, как и судеб Белоруссии и Литвы в целом, все больше зависела от развития событий в соседнем Московском государстве, в котором происходили в XVI- XVII (и в XVIII) веках колоссальные изменения. История этой страны именно в данные века была в то время одним кровавым кошмаром, выразившимся в самых диких, самых чудовищных и нелепых формах: с массовыми казнями, пытками, разорениями, выселениями; полнейшим, даже для средневековья чрезмерным, беззаконием и вероломством; немыслимыми издевательствами, затронувшими огромные массы людей: практически всё население государства и пограничных районов соседних с ним государств (229). Уже к царствованию Алексея Михайловича наметился ряд особенностей, выделявших Московскую Русь (какая контрастно отличалось от лю6ой другой европейской страны) среди государств как Востока, так и Запада. Но еще более выражено, даже гротескно, эти особенности проявились в царствование Ивана Васильевича (Ивана IV Грозного). При нем Русь стала особым временным заповедником, в котором искусственно (а, может, осознанно?) поддерживалась (по отношению к остальному миру) атмосфера и обстановка предыдущих эпох, как, например, в конце ХVI века - обстановка XIV - XV веков. Звериные расправы, шесть волн (по Карамзину, В. Ключевскому и С. Соловьёву) свирепого террора, унесшего тысячи жизней (5 тысяч казненных упомянуто только в одной "Синодике опальных"), бесчинства, насилия и грабежи, дыбы (царь как присутствовал при пытках, так и сам пытал) - вот тот исторический "ландшафт", на фоне которого разыгрывались подлинные исторические драмы. Жестокости и пытки стали как бы тем охранным "забором", той русской "китайской стеной", которая ограждала особое время внутри Московии от "наружного", "нормального" времени. Разница между тикавшими тут часами - и временем, которое показывали исторические часы за пределами этой фантасмагорической державы, в последующие эпохи неуклонно сокращалась. Это сокращение происходило в значительной степени благодаря дальнейшему включению внешнего мира в пределы будущей Российской Империи. Грозный был маньяком (в припадке гнева он убил даже своего собственного сына Ивана), но безумие, иррациональность были не только отличительными особенностями самого царя, но стали одной из важных особенностей всей системы русского царизма. В отличие от любого другого монарха Европы (в каком-то смысле даже Азии) Иван Грозный не признавал - и поспешил ликвидировать всякие отголоски коллективного правления, даже черты конклава, став невероятно единоличным диктатором страны, с которым никто не разделял власти, ее главным законодателем и единолично принимал любые важные для страны решения. Переписка царя - с Боярской Думой за 1570 г. отражает полное подчинение последней (230). Известный историк В. Г. Гейман замечает, что Дума - только орудие в руках Грозного. Но царь взлелеял и ранние образчики демагогии и фальши, не отступая от словесной формулы "государь приговорил с бояре". Он повел своеобразное наступление на частную собственность, стремился не допускать родовитых и богатых (то есть, потомственную знать) к управлению государством, ограничить частную собственность уставно, и сделать владение "казной", "казнами" исключительно привилегией государства, для чего вместо бояр ввел в думу дьяков-слуг, которые и стали вместо имущей аристократии государственными чиновниками; так царь отделил Имущество от Управленчества, аристократию - от кормила государственной власти, без чего собственность, владельчество в европейском смысле (да и в азиатском наверное) не воспринимаются как таковые. При этом государе страна стала "закрытой зоной", на что указывал е щ е Р. Г. Срынников, изучая оправдательную грамоту опального князя Д. И. Курлятева; границы ее были официально перекрыты для въезда или выезда для кого бы то ни было без разрешения царя. Почти всё это было уникальным и не имело аналогов во всей мировой истории того периода. Неслучайно Грозный отдавал на разграбление опричникам владения самых богатых бояр, а земли последних делил между несколькими мелкими владельцами. При нем возникла опричнина - особый вид кровавого террора, ничем не ограниченного, и опричники - особый разряд людей, не подлежащих действию общей юрисдикции, стоящих вне всяких законов и наделенных почти неограниченным правом (в каких-либо местных рамках) насилия, террора. Этот разряд, однажды появившись на Руси в виде опричников, так больше никогда не исчезал, реинкарнируясь - воплощаясь то в гвардейских офицеров, то в чиновников III Отделения, то в служащих тайной полиции, то в жандармов, то в комиссаров или чекистов. Иван IV Грозный добился также монополии государства на идеологию, роль которой играло в России православие, полностью подчинив "идеологический'' институт страны - церковь - государству. Даже административно. Он бросился монополизировать саму историю, повсюду собирая и изымая исторические документы, нагромождаемые в царском архиве. Он впервые стал использовать хранимые им древние грамоты, хозяйственные и прочие акты, церковные документы - для доказательства своей "правоты" или "законности" своей власти, бесстыдно фальсифицируя факты и сведения в тех случаях, когда считал, что другим они неизвестны. Тайные убийства (историки считают, что и сам Грозный был умерщвлён Годуновым (последний был также отравлен, и сын его, Федор, был убит; малолетний наследник Грозного, Дмитрий, погиб при загадочных обстоятельствах), разгул грабежей, насилия, бесчинств явились наследием Грозного, не иссякая и не останавливаясь ни на минуту. После относительно миролюбивых а гуманных Фёдора с Годуновым на престол взошёл польско-белорусский ставленник, галицкий дворянин Юрий Богданович Отрепьев, Лжедмитрий - I, под именем царя Дмитрия Ивановича. Убивший его боярин Василий Шуйский стал следующим царём, при котором бесчинства приняли форму прямо-таки дикого разгула; насилия, осквернения, пытки, грабежи, глумление, уничтожение имущества и продуктов населения, поджоги, убиение детей на глазах родителей самыми зверскими способами (в том числе и грудных младенцев), последовавший за беспорядками голод, зверские расправы - захлестнули всё. Только вооружённый человек мог выжить и быть хозяином положения (в сообществе с группой других вооружённых лиц) в тех условиях. Банды разбойников "правили" государством. А вскоре мятежное войско Лжедмитрия-II привело в Московский Кремль поляков, которые за два года оккупировали страну; оккупация была прервана сопротивлением (борьбой) народного ополчения под руководством Минина и Пожарского. В итоге невиданных страданий и бед, побывав на грани почти полной потери свой государственности, пережив иностранную интервенцию и оккупацию, Московское государство сумело трансформироваться в более прогрессивное (в культурном, политическом и экономическом отношении) общество, и не только изгнало со своей территории интервентов, но и аннексировало громадные чужие территории. Все это произошло в силу стечения обстоятельств, по неизъяснимой исторической прихотливости, по прихоти изменчивых, как облака на ветреном небе, исторических случайностей. Московское государство расширяло свою территорию в двух основных направлениях: на Запад, за счёт соседней Речи Посполитой, и на восток (юг). Территории, заселённые русские этносом, были к тому времени уже полностью объединены, и расширение происходило за счёт территорий, на которых проживали другие народы. На южных территориях, сравнительно недавно захваченных и присоединённых к России, проживали и соседствовали с ними татары, калмыки, казахи, 6ашкиры, мордва, марийцы, чуваши и другие народы (народности). Основой колониальной политики русского правительства по отношению к ним являлись жестокость, истребление, лишение исконных земель, христианизация и русификация. Власти предприняли грандиозные выселения полуоседлой и оседлой части местного населения из собственных городов, с родных земель, а кочевников лишали пастбищ, коней, имущества. Юг служил для Москвы огромным экономическим и природным резервуаром, из которого она черпала силы для своих дальнейших захватов. Но он был одновременно и потенциальной угрозой царскому режиму, храня, как яйцо смерть сказочного Кащея, его скрытую погибель, питая восстания и выступления, что не раз могли пресечь само существование империи. Ещё в самый разгар тирании Ивана IV Грозного крымский хан Девлет-Гирей в 1571 году, в ответ на интервенцию русского воинства в Крыму, совершил опустошительный набег на Русь и сжёг её столицу - Москву. В 1603 г., при Годунове, вспыхнуло грозное восстание Хлопка, в которое влились многие беглецы, что нашли укрытие в южных степях. В рядах отрядов и Лжедмитрия-I, и Лжедмитрия-II сражались против войск империи выходцы из южных украинских степей, польско-украинская и беларуско-литовская шляхта. Отсюда началось и восстание под предводительством Ивана Болотннкова: из южного города Путивля. Болотников держал долгую осаду Москвы, но так и не смог захватить её; однако, был очень близок к победе. Единственное более светлое пятно среди разных царствований - царствование Бориса Годунова, который. вёл миролюбивую политику (хотя и вышел к Балтийскому морю), продлил перемирие с Польшей, объявил амнистию преступникам, снятие недоимок по государственным налогам, врагов своих не убивал, а рассылал по отдалённым областям, вёл очень крупное строительство в Москве, построил или укрепил города Саратов, Царицын, Воронеж, Белгород, Курск; во время эпидемии 1601-1603 годов, уже после смерти сына Грозного - Фёдора, временщиком которого Годунов был, царь приказал: открыть царские амбары и выдавать голодным хлеб. Крепостнических законов он не издавал, а только закрепил юридически (чтобы хоть как-то регулировать крепостнические отношения) те его формы, которые уже бытовали и не могли тогда быть ликвидированы, на что указывают С. Соловьёв, В. Ключевский и С. О. Шмидт. После победы ополчения под руководством Минина и Пожарского (о которой мы уже писали), к власти пришла новая династия - династия Романовых. Именно при этой династии успех в противоборстве между Россией и Речью Посполитой стал склоняться на сторону России. Весной 1654 г. Россия, с согласия Богдана Хмельницкого и его помощников, начала наступление на Польшу и Беларусь - и заняла Украину. Россия отняла у Речи Посполитой Смоленск, черниговские и северские земли, присоединила к себе левобережную Украину. Однако, к тому времени под властью независимого казацкого гетмана Дорошенко на правом берегу Днепра остался Киев. Гетман Дорошенко, выступивший против присоединения Украины к России, перешёл в турецкое подданство, и попросил Турцию защитить Украину от России (выбор между Турцией и Россией долго не мог сделать и сам Хмельницкий), и в 1677 г. 120-тысячная турецкая армия вторглась на Украину поддерживаемая казаками Дорошенко, но была разгромлена, а в 1678 г. было остановлено новое наступление турецких воск, хотя их численность доходила до 200 тысяч. В 1657 г. Хмель (как называли казаки Хмельницкого) внезапно умер, а обстоятельства его смерти, и ситуация, в которой она имела место, дают широкий простор для подозрений и домыслов. В том же, 1б67 г., было заключено Андрусовское перемирие с Россией, о котором уже писалось выше. Таким образом, к России отошли огромные территории, а раздел земель между Речью Посполитой н Россией проходил восточное Бобруйска, так что Бобруйск снова оставался в составе последней приграничным городом. В этот период старобелорусский язык был вытеснен польской письменностью. Все чаще важные документа писались в Великом княжестве Литовском на польском языке, а образованные люди того времени в личной переписке, в литературном творчестве пользовались польским языком, польской письменностью. За этот - последний - период в составе Речи Посполитой в Бобруйске произошли значительные перемены. Во-первых, изменилась социально-этническая структура города. Если раньше население города составляли, в основном, беларусы (в подавляющем большинстве), то теперь значительно возросла численность польского населения; возросла и численность состоятельных польских и литовских чиновников, проживающих в Бобруйске, и усилился административный аппарат (231). Увеличилась и численность еврейского населения (232). Торговля и ремесло не играли более такой роли, как прежде. Бобруйск теперь существовал в основном как небольшой административный центр, причём, всё охотней здесь строили свои городские резиденции помещики и различные мелкие и средней руки собственники. Город в эти сто лет расширялся. К 1730 г. количество домов не только снова достигло 410, но даже возросло, а город, как и прежде, снова вышел за пределы бывших городских стен (233); улица, проходившая мимо одного из костёлов (это современная территория крепости), была вымощена каменными отполированными плитками, как во многих польских городах (234). Вокруг костёлов возводились красивые каменные ограды, было выстроено несколько новых и красивых каменных строений, разбит парк (235). К 1765 г. в Бобруйском старостве было два местечка (одно из них - Паричи - мы уже упоминали выше) с 227 домами и 47 сёл с 5 тыс. 705 домами. Из одного из документов мы узнаем, что к этому времени в Бобруйске и Бобруйском старостве проживало уже 400 евреев, а в самом городе - 657 беларусов - (236). В течение этого столетнего периода в Польше и в России произошли решительные перемены. Касаясь этих перемен, следует подчеркнуть основные различия между Речью Посполитой и российским государством, подытожив то, что мы писали выше. Россия, в отличие от Речи Посполитой, была классической империей, со всеми отсюда вытекающими последствиями. Россия подавляла все жившие на "её" территории, оказавшиеся в сфере ее влияния народы, их обычаи, их язык, вплоть до запрещения национальных музыкальных инструментов (этот запрет был введен в Средней Азии), уничтожая культурные ценности полонённых народов, их искусство, их веру. Если не главной целью, то, по крайней мере оптимально желаемым вариантом была для России полная ассимиляция (иногда проводилось целенаправленное истребление) нерусских, по крайней мере, их тотальная русификация. Угнеталось, подавлялось или открыто запрещалось преподавание в национальных школах на родных языках, разрушались национальные особенности хозяйства (например, знаменитый "лошадиный налог" в Средней Азии, в Поволжье), запрещалось носить национальные одежды и жить по национальным обычаям; даже национальные имена запрещали и навязывали по крещении русские имена; наконец, предпринимались грандиозные переселения (так, в Поволжскую степь сгонялись чуваши, марийцы, татары и мордва), заселение русским этносом районов, из которых были выселены коренные жители; захват русскими колонизаторами плодородных земель в этих районах, уничтожение национальной городской культуры и, связанных с ней, институтов. Польша же (и Литва в унии с ней) - была государством с коллективным управлением. Король был тут выборным; власть не передавалась по наследству. Управлял страной фактически сейм, польский сенат. В Великом княжестве Литовском великокняжеский престол передавался по наследству, но и там центральное значение имел литовский сейм, а также другие органы управления. Так, Д. Бабёнис доказал (237), что сношениями с иностранными государствами ведала исключительно посольская служба княжества, лишь в малой степени контролировавшаяся Великим князем. Речь Посполита была федеральным государством, многонациональным, с равным положением в нем по крайней мере двух народов - польского и литовского, а - фактически - трех: польского, литовского и белорусского. Как таковое государство Речь Посполита существовала довольно длительное время. И поляки, и литовцы, и белорусы сохраняли свой язык, обычаи, вероисповедание, культуру; внутри как польской, так и литовской территории были мало зависимые от центрального руководства инстанции. Следует добавить, что Великое княжество Литовское было единственным государством в истории феодального христианского мира, где евреи имели практически равные права с тремя вышеназванными этносами. Они имели право служить в войске, даже на офицерских должностях, приобретать земельную собственность, и т.п. За убийство еврея полагалось то же наказание, что и за убийство шляхтича. Противоборство между Россией и Речью Посполитой было противоборством не только на основе национально-государственных различий, но это была борьба разных государственных устройств (систем): системы крайнего абсолютизма с ярко выраженным национальным государством под единоличной властью диктатора-царя и жесткой централизацией - и системы, в основе которой заложено коллективное руководство и федеративно-автономный принцип территориального деления. Следует, тем не менее, предостеречь от превратного понимания отличий и особенностей этих двух государств (особенно от восприятия польского коллективного управления как некой формы демократии): и Россия, и Речь Посполита обе были феодальными монархиями, при чем управление страной сеймом не имело "ничего общего" с республиканским правлением или демократией, но являлось жизненным выражением власти феодальной олигархии, власти магнатов. Не следует абсолютизировать и различий между этими двумя государствами. При всей федеративно-униатской структуре Речи Посполитой она имела в себе и ряд ярко выраженных имперских черт, проявлявшихся, например, в национальной политике по отношению к захваченной Украине, в ущемлении прав православного населения, и т.п. Россия, со своей стороны, будучи выражением одной из самых крайних форм жестокой национальной политики, в то же время допускала на своей территории возникновение немецких слобод и других национальных ячеек, принимала (нанимала) иностранных воинов в своё войско Тем не менее два государства весьма различались широтой и степенью своей национальной политики, её формами - и тут никак нельзя не признать, что в этом смысле условия в Вел.кн.Лит. (и даже в целом в Речи Посполитой) были гораздо мягче, чем в России. Нередко даже сама центральная власть принимала решение о защите своих подданных, живущих на национальных окраинах, от местных источников насилия, чего в Россия никогда не было. Жестокости тут были менее масштабны, касались не всех эпох и (или) не всех регионов, были (в отличие от российского варианта) менее последовательны. Что касается подавления религиозной или культурной самобытности меньшинств, то упор тут делался в большей степени не на национальные различия, а на особенности церковно-идеологических институтов, репрессии происходили в большей степени в результате беззаконий, творимых завоевательскими армиями (или карательными войсками), местной администрацией, могущественными владельцами. Противоборство между двумя этими государствами закончилось, однако в пользу России, так как "благожелательность" истории ещё не отступила от абсолюционистских империй. Войны со Швецией, Турцией и Россией закончились для Речи Посполитой катастрофой; самым драматичным итогом была русская интервенция в Польшу в 1717 г., в результате которой русские под угрозой оружия заставили сейм, прозванный за это "немым сеймом", принять невыгодные для страны решения, ограничить численность польского войска 18 тыс., а войско Вел.кн.Лит. 6 тыс. человек, в результате чего Польша и Литва с Белоруссией были частично лишены своей независимости... Кроме влияния в Польше, Россия захватила в начале ХVII в. на северо-западе побережье Финского и Рижского заливов, Карелию, Ингрию, Эстляндию (Эстонию) и Лифляндию (Латвию) с Ригой; на юго-востоке - побережье Каспия с Дербентом и Баку, а в войне с Ираном захватила часть Айзербайдаана, восточной Грузии и Армении, южное побережье Каспийского моря с Астрабадом. Но очередные захваты гигантских территорий, настолько значительные, что соизмеримы разве что с распространением потоков монголо-татарских орд, сами по себе не обеспечивали стабильности. Эти территории надо было ещё удержать, а Россия была странно отсталой страной ("странно отсталой" означает, что при ее самобытной культуре и развитии не имеющей "гостов", "унификации" для совместимости с более прогрессивными в технологическом и экономическом отношении, чем страны Востока, странами Западной Европы) - как в культурном, так и в экономическом отношении: что вполне согласовывалось с обстановкой эпохального заповедника, который представляла собой эта страна по отношению ко всему остальному миру. Постепенное накопление отсталости являлось для России опасным. Это касалось в первую очередь невозможности обеспечить снабжение и перевооружение армии, создание флота. А в России, как известно, более, чем в какой-либо другой стране, именно нужды армии двигали вперёд всё экономическое развитие. Эту опасность, кроющуюся в закостенелой "отсталости" страны, скорее, не понимал, а чувствовал реформатор-государь Пётр I. Он понял, что удержание захваченных территорий и обеспечение новых успешных захватов должно иметь сильную базу - экономическую, политическую, военную; для обеспечения этого нужно было развить культуру, науку, образование, по своему языку и методам совместимые с западноевропейскими стандартами. Именно на эту основную цель - на перевооружение и укрепление армии - и было направлено всё остальное, для чего Пётр как бы расширил войско (армию), раздвинув его до пределов всей страны, окончательно превратив систему общественных отношений в систему армейской муштры и дисциплины. Деятельность Петра I и произошедшие в России изменения вызвали бурное развитие искусства на европейский лад - и науки. Появились выдающиеся имена в науке, как, например, Ломоносов. (В Польше этот взрыв научной мысли произошёл значительно раньше; так в середине ХVI в. протекала деятельность великого Николая Коперника. К ХУI в. относятся расцвет польской литературы и явления польской реформации). Пётр нуждался в людях энергичных, которые были способны порвать с тогдашней моралью и проводить в жизнь его идеи и начинания. Одним из таких помощников был Александр Меньшиков, правая рука Петра. В. О. Ключевский считает, что Меньшиков был сыном придворного конюха. Если знаменитый историк прав, то тогда это еще один пример того, что низкое происхождение этого петровского сподвижника воспринималось в его эпоху весьма естественно. Во времена как Петра I, так и Екатерины II было модным окружать личность крупных государственных деятелей мифами и легендами. Весьма распространённым явлением было создание легенд о низком происхождении того дли иного государственного мужа. Какого бы низкого происхождения Меньшиков ни был, он достиг высот "самых высоких". При Екатерине Меншиков сделался фактическим правителем государства, и от имени императрицы издавал законы, проводил свою внешнюю и внутреннюю политику. Князь А.Д. Меншиков стремился укрепить своё влияние в Белоруссии, в которой он владел имениями недалеко от Орши. С этим было связано и приглашение им в Петербург в 1726 г. тогдашнего бобруйского старосты Яна Сапеги. Последний сам был заинтересован в поездке в Петербург, так как искал поддержки при русском дворе: ведь Ян Салега был фактическим главой оппозиции шляхты и магнатов польскому королю и великому князю литовскому Августу II Саксонскому, который стремился к абсолютной власти в польско-литовской державе - сделал попытки к ограничению воздействия шляхты и магнатов на политику короля - и к установлению сильной монархии. В свою очередь как сам Пётр I, так и его преемница Екатерина не желали и даже боялись возникновения централизирующей силы в польско-литовском государстве, полагая, что это будет способствовать его укреплению, и стремясь этого во что бы то ни стало не допустить. Поэтому Яна Сапегу с радостью приняли дри петербургском дворе, бобруйскому старосте оказали в столице (а к тому времени столица русского государства переместилась по велению Петра в Петербург) блестящий приём. Такой приём оказывали только самым высоким особам. Ян Сапега, видимо, оказался полезным при русском дворе, поэтому на него посыпались благодеяния императрицы и влиятельных русских сановников. Деятельность Яна Салаги в Петербурге описана в брошюре на польском языке под названием "Дневник путешествия из Вильно в Петербург Его Высокой Милости Яна Сапеги, старосты бобруйского, а теперь фельдмаршала русских войск, в период его нахождения в Петербурге". Автор дневника неизвестен, но из текста брошюры становится понятным, что автором был один из придворных белорусского вельможи, графа Яна Сапеги, который постоянно, день за днём, сопровождал старосту. Поэтому и стиль дневника хроникёрский. Автор дневника последовательно описывает места, где граф и его свита останавливались и называет имена и титулы тех особ, которыми его хозяин встречался. Из дневника мы узнаём, что Ян Сапога находился в Петербурге с 19 февраля по 23 сентября 1726 г. Он прибыл в Россию со своим сыном Петром. Меньшиков собирался выдать за сына Сапеги - 23-летнего Петра - свою дочь Марию (потом невесту императора Петра II), но Екатерина, которой понравился молодой, красивый Петр Сапега, сделала его своим фаворитом и женихом своей племянницы, Софьи Скавронской. Екатерина была дочерью простого лифляндского (латышского) крестьянина, а её родственники, Скавронские, проживали в Друе, которая находилась во владении семьи Сапегов. Брошюра о путешествии бобруйского старосты в Петербург ценна не только как интересная страница истории Бобруйска; она связана и с историей Петербурга, являясь одним из самых ценных и одним из наиболее полных источников о раннем периоде истории этого города. Автор дневника составил первое в истории описание Кронштадта и Сестрорецка, описал многих выдающихся исторических деятелей, оставил любопытнейшие страницы о тогдашней русской жизни. На Сапегов посыпался золотой дождь благодеяний императрицы. Ян Сапега получил орден Александра Невского и чин фельдмаршала русской армии, а его сын стал камергером Екатерины I и капитаном гвардейского Семёновского полка. Впоследствии Пётр Сапега женился на племяннице императрицы Софье Скавронской, а его отец получил должность генерал-губернатора Петербургской губернии. Однако, несмотря на свои успехи, отец и сын Сапеги ещё при жизни Петра II уехали назад, в Великое княжество Литовское. Тем временем петербургское государство, его правительство - прямо ли, косвенно ли, - приближало свои границы к тем районам, от которых эти границы некогда были удалены. Говоря о последующих российских захватах, следует упомянуть участие русской армии в Семилетней войне, которое имело место при императрице Елизавете. Русские войска тогда захватили значительную часть Пруссии и в 1760 г. заняли Берлин. 3 для осени 1760 г. над оккупированным русскими войсками Берлином развевалась штандарты российских полков. Только смерть Елизаветы Петровны спасла Пруссию от захвата Россией. Затем непрерывно следовали новые войны: с Турцией, со Швецией, с другими соседями России, войны не освободительные, но часто обставляемые как защита своих рубежей. Как для любой громадной империи, для Российской империи в основе ее захватов лежала мысль о гарантии безопасности - и за счет расширения территорий отдаления опасности от столицы и от жизненно важных объектов, но, после каждого расширения, войны приходилось вести уже за удержание новоприобретенных территорий, а потом захватывать новые, так как за века войн все устройство государства уже подчинилось военным необходимостям, и без войн уже не могло существовать. Как для каждой империи, после того, как она стала громадной, необходимо не допускать усиления ни одной державы, какая была бы способна превратиться во врага, а это значит - вести непрерывные войны за предотвращение появления альтернативной силы, разрушая новые, молодые цивилизации. Если - и такое бывало - какая-либо империя превращалась в такую силу, какой никто в мире уже не мог противостоять, то такая империя падала от своей собственной громадности, от своего собственного веса, загнивая и разрушаясь изнутри. Именно эти стадии имперского разрастастания совершенно четко видны и в истории России... Внутри Россию до основ потрясло грандиозное восстание под предводительством Емельяна Пугачева, "как всегда" (как большинство восстаний; мы уже это отмечали) зародившееся в южных степях, то есть, в пределах поглощённого Россией, но оставшегося всё так же опасным для неё, "ближайшего к России" Востока. Интересно отметить, что Пугачёв был родом из той же станицы Зимовейской, где родились Степан Разин, Кондратий Булавин и другие выдающиеся предводители крестьянских восстаний. Восстанию Пугачёва сопутствовали восстания поволжских народов. В 17Э2 г. Россия направила в Речь Посполиту 100-тысячное войско, которое захватило большую часть страны. Польша и бывшее Великое княжество Литовское стали одной из колоний Российской империи (Пруссия в то же самое время захватила польские города Познань Калиш, Ченстохов, Торн, Данциг). Вскоре в Кракове против русских оккупантов было поднято восстание во главе с Тадеушем Костюшко; русские войска потерпели ряд поражений и были изгнаны из Кракова, из Варшавы и других городов, а в Варшаве было образовано временное польское правительство. В то же время и в Литве также вспыхнуло восстание против оккупировавшей её России. Русские войска были изгнаны из Литвы, а в Вильно было образовано Временное литовское правительство. Но силы были слишком неравны. И воля России к удержанию захваченных территорий во что бы то ни стало - слишком сильна. Несмотря на героическое сопротивление войскам царской России, на чудеса героизма и стойкости, проявленные восставшими поляками и литовцами, царская Россия нанесла им поражение: вследствие ее огромного численного превосходства, превосходства вооружений её войск, таланта и выучке российских полководцев - и превосходства регулярной армии перед армией нерегулярной. Одной из решающих причин поражения восставших явилось вероломное нападение Пруссии, нанесшей польскому восстанию коварный удар в спину. В июне 1794 г. прусским войскам был сдан революционный Краков, а героическую оборону Варшавы сломила русская армия под руководством того самого знаменитого Суворова, который позже прославился за легендарный переход в Альпах, и по проказу которого были истреблены все жители (18 тысяч человек!) предместья Варшавы - Праги, после чего героический город сдался карателям в мундирах царской армии без боя. После расправы с восставшими Россия, Австрия и Пруссия произвели третий раздел Польши. Россия собиралась направить против революционной республики Франции карательное 60-тысячное войско во главе с тем же кровавым Суворовым. Только смерть императрицы (6 ноября 1796 года) помешала этому плану. Но путь до Парижа только затянулся на полтора десятка лет, он русскими войсками в очень скором времени всё же будет пройден. ДАЛЬШЕ |
|