Может, это совсем не зря,
Может, ты изменился так,
Пеплом сделался, не горя,
Что утрачен ценнейший враг.
Надо верных врагов хранить,
Их запас, безусловно, мал,
Вместо леса - остались пни
И не враг впереди - нейтрал.
Вспоминается плач Новеллы Матвеевой о враге честном и благородном, который, нападая, всегда кричит "Защищайся"! Но и больше, куда больше. Халдор Лакснесс, печалуясь, говорил также устами одного мормона, что трудно воевать с шерстью, не убранной в тюки. Что воевать за твое священное учение, за личное кредо приходится непременно - у него сомнений не вызывало.
Когда на душе сгущаются тучи и поистёрся творческий запал, капли датского короля пейте, кавалеры... Или читайте стихи, подобные вот этой парадоксальной оде.
Ведь, собственно, сам автор (авторесса) и ценен по жизни как интеллектуальный и изысканный нонконформист. Плюс большой любитель философической поэзии.
16. Татьяна Воронина. Ушел...
При рождении этого стихотворения моей любимой поэтессы и тёзки я, можно сказать, присутствовала лично. (Во всяком случае, при вскармливании.) Происходило это на одном из конкурсов, посвящённых любви хоминида к хоминиду, я же таких не пропускаю по причине того, что осведомлённость моя в сем деликатном вопросе - чисто теоретическая.
И вот тогда встретилась мне удивительной красоты ритурнель, которая дышит ритмично, как набегающие и уходящие прочь морские волны, шелестит в ушах, будто камыш прибрежных плавней. Смывает отчаяние и боль разлуки, переплавляя их соль в синий коралл поэзии.
Что особенно пленяет мое эстетство - единство образной системы внутри стиха: морской ветер хлопает ставней - как дверью неверный любовник, песчаная коса расплетается будто волосы девушки, платье для неё могут соткать из камышей, и нисходящее к ней к утру странное успокоение похоже на сон рыбы, выброшенной на берег морем. Печальные строки - и всё же благодаря своей исключительной красоте не безысходные.
Надо сказать, что поэт Татьяна вообще отличный, прирожденный. У неё вообще нет плохих строк. Но другие стихи не пришлись мне так по душе и телу - возможно, оттого, что нет в них такого образного единства, может быть, оттого, что их проблематику (как в "Синичьем аэродроме") я преодолела для себя лет этак -дцать (двадцать) назад. А, скорее всего, оттого, что упомянутое стихотворение было первым.
17. Дмитрий Метелица. Ночи города
Тот случай, когда стихи подкупают не столько мастерством и отлаженностью, сколько ароматом свежести. Необыкновенное словоупотребление: осень делает из асфальтового цвета ночи утреннюю зарю, из серой земляной сыпи (осыпи или парши? Неважно, и то, и это верно) цветущие поля, "шлёпот листьев", цветом похож на лисью шкурку, сами листья - на октябрят былых времён (что-то задорное чудится в этом), их лепет - на лепестки, полёт - на паренье мотылька. Цокот капель в водосток оборачивается озорным аллюром Пегаса.
Три капли апельсиновой настойки, растворённых в чистой небесной влаге, закусить ветром с полуночных звёзд... и рысью вдоль по Москве, рысью! Притопывая и прихлопывая копытом в ритме хорея!
И куда мчится гордый конь с крыльями, и где опустит копыта...
Боюсь, что снова в чистый постмодерновый, прозаический конец света, который почему-то считается "Апокалипсисом в стихах", где взрываются снаряды и вещает воинственный патриарх.
Мрачная проза, которая отличается от стихотворения, как ночь ото дня и ядерная зима - от пражской Весны.
Патриарх новоиспечённой Церкви Гнева Господня уничтожает непокорный город и своего кровного сына огненной и стальной дланью. Всё вращается, уходя в вулканическую воронку. И всё-таки...
Мироздание не может провалиться сквозь землю, в трещину, возникшую оттого, что белка врезала орешком по льду. Но отдельный человек, ничтожный с виду, может стать ему поперёк горла... если он человек.
Это даёт миру Дмитрия неплохой шанс выжить...
18. Ирина Клеандрова. Витражи осени
Разная бывает осень. Эта - грустная, хотя, по признанию Ирины, любимое время года, которому посвящено немало строк. Стихи о вернисаже безумных красок, водовороте золота, багрянца и тусклой зелени, который хочется остановить - но не остановишь уже. О загорающихся напоследок яркими красками и вмиг тускнеющих витражах патриархов. И вот уже складывает Кай иглами инея на замёрзшей земле и пожухшей траве слово "Вечность", которое тотчас же тает... Улетает в небо, чтобы просыпаться оттуда уже снежным пухом... Ибо ничто не вечно, даже август - месяц цезарей. Даже октябрь. Даже осень.
Я даю очень вольную интерпретацию: скорее попытку передать одно стихотворение другим, потому что как иначе возможно поступить со стихами о мимолётности и - да, о любви?
Наверное, такова судьба всех нас, женщин: писать о любви, даже когда это называется Светлой Радугой, Тёмной Радугой или радужным Котом. Свивать сонеты в венок, касаться кисточкой бумаги или устраивать у себя на странице Безумное Чаепитие...
Работа мастера. Творения мастера. Многогранность мастера.
19. Евгения Демина. Сухая осень растеряла листья...
Снова осень. Трижды одна и та же - и трижды иная. Не думайте, что я ценю это время года больше прочих трёх - просто оно на дворе, просто я человек летом совершеннолетний, а осенью - ну совершенно осенний. Просто и у Ирины, и у Евгении мне попались именно эти стихи из любимого мной преизобилия.
Возможно, и это о любви - для чего ещё тогда нужно забвенье человеку!
Сухая осень растеряла листья, И набережная покрыта ветром...
Лист падает на лист, И вот в итоге - Дождь хлещет по дождю...
Мост утопает в утреннем тумане. Меня несёт на противоположный берег...
Где всё кружит, петляет сон По выжженным полям...
И если есть Аид, а в нём - мосты и Лета, То это - репетиция забвенья.
На небе одна лишь луна. Но тысячей лун наполняет мой дух роса равнины Миягино.
Как-то странно - вместо анализа захотелось ответно перефразировать японские стихи со сходным и противоположным смыслом. К чему бы это? Разве что ради того, чтобы утешить лирическую героиню? Ведь то, что в её круге понятий означает Стикс и Лету, для меня - Мост и Путь в самое увлекательное приключение на свете.
20. Татьяна Тихонова. Человек в Железной Маске
Прекрасный автор, юный, задумчивый и слегка постмодернистичный. Я знала сей стих ещё миниатюрой - и это было хорошо. В виде стихотворения в прозе - тоже неплохо. Кажется, наиболее уместным мне показалось пребывание в верлибре. Оттого данный философский этюд помещён здесь, посреди стихов.
Нет, Железная Маска - это вовсе не герой Дюма, хотя тайны в нём никак не меньше. Это просто человек наподобие нас всех - хотя сильней и лучше. Никогда не берёт в долг, никогда не показывает другим свою боль, никого не пуская вглубь своей души.
"Я знал, что улыбаться всегда - это его кредо. Он тихо улыбался, когда умерла его мать, смеялся безмолвно, когда умер его отец, но ни разу не изменил своему кредо".
Одни боятся его - думая, что он жесток, что постоянно лжёт и притворяется: "не может ведь его сердце быть больше наших, наши же, как известно, великанские. Значит, держит его за пазухой, как камень, и готов бросить его в кого угодно" (мои слова - расшфровка).
Другие, в их числе герой-рассказчик, понимают суть тихой гордости Маски. И находят в ней радость и утешение.
Волосы под маской седы, лицо покрыто сетью морщин, сердце изранено в битвах. НО зато в непроницаемой металлической улыбке отражается солнце и освещает путь всем вокруг.
21. Андрей Шитяков (Ипи-Ра-Нефер) Легенда о белом ирисе Мегиддо
Автор - боец древнего спецназа и родовитый египтолог. Сам говорит о себе, что является реинкарнацией египтянина эпохи фараона Тути-Мосе или даже ещё более ранней (судя по стилю, пышностью и некоей невнятицей рисунка напоминающему златотканую парчу). Сторонник древней женской эмансипатии - вполне обоснованно (с летописными оригиналами в руках) считает, что знатные женщины при дворе фараонов были отличными воинами, мудрыми советницами и послами при иноземных дворах. Нет числа его переводам с древнеегипетского на русский и обратно, а переводы из Эдгара Аллана По (на русский или коптский? Шучу, однако) заслужили громкое признание. В процессе движения из глуби веков в наше время Ипи-Ра-Нефер претерпел множество реинкарнаций, познакомился с Эль-Хазредом (тем самым, лавкрафтовским?) и подружился с защитниками Пшадского перевала в одну из последних войн двадцатого века. Писал много и много публиковался. И всё же мне более всего по душе у него вот это лаконичное (и даже не очень выверенное) стихотворение со стальным ритмом, которое несётся тяжко и неукротимо, словно древняя колесница, испускающая из себя стрелы. Стихотворение о том, что после битвы неизбежно наступает время для того, чтобы распустился белый цветок мира.
22.Скользящий. Заявление
Все стихи Скользящего По Строкам - как развёртывание одной бесконечной поэмы, завораживающей своим ритмом и устремлённой к бесконечности стремительной строкой. Поэмы об ангелах, до поры до времени соглашающихся побыть людьми, и бесах, которые искусно притворяются ангелами, масках и фантомах. Оттого и здесь мне кажется, что покорный - непокорный слуга, обращающийся под конец в весьма достойного и опасного врага высокопоставленному и денежному подлецу, - не простой киллер и "безликий Джон Доу", а по меньшей мере - восставший из праха мятежный демон.
Удивительна фактура стиха - с приблизительными рифмами и ритмом, который улавливаешь лишь тогда, когда стихи станут частью тебя. Войдут в твою плоть и начнут в тебе разворачиваться. Повторы устойчивого выражения в начале каждого катрена ("Ваш покорный.." и прочее.) Движение образа, в начале достаточно медленное, но к концу убыстряющееся. Магия и волшебство...
А ещё у автора есть цикл стихов о персонажах Последнего Дня, рассказ-притча, подтверждающий то мнение, что лишь у того писателя проза хороша, который умеет сочинять поэзию, а поэты невольно склоняются к тому, чтобы сочинять некую особенную прозу и так много всего, что затрудняюсь даже рекомендовать что-то одно.
23. Мартин Фохт. Бог Благодати
Автор, написав эту небольшую повесть с отчётливым привкусом чего-то шумеро-вавилонского, кажется, затих или вовсе ушёл с Самиздата. Если так, то весьма жаль. Кажется, он начал с того, чем кончила Урсула ле Гуин в "Уходящих из Омеласа". И там, и там благополучие города (страны) зависит от того, что все его беды, все воздаяния за грехи сыплются на одно избранное, одно невинное дитя: только у ле Гуин его прячут в вонючем и душном чулане с гнилыми тряпками и швабрами, а у Мартина возводят на престол в помпезном храме. Однако те же неизбывные страхи и те же язвы постигают "чудище", так же хрупкая человечность мучится под загрубелой коркой, покрытой струпьями.
Только из мира Омеласа люди уходят, не желая и дальше приобщаться к лживому счастью и безмятежности. А герой Мартина, движимый тем же протестом, внедряется в средоточие самого мира. Само его нежелание принять жертву безвинного ребенка (его сына) до основания разрушает малую Вселенную, которая зиждется на лжи, освобождает дитя, дарит жизнь своей возлюбленной и его матери - и возводит на костер самого героя. Потому что жертва миру должна быть добровольной. Потому что за мои личные грехи не Бог, не Царь, не Герой, но лишь я один в ответе. Гордыня? Может быть и так, если следовать всеобщим понятиям. Но - дерзновение. Но - любовь.
24. Виталий Вавикин. Другое племя
Прекрасное фэнтези о противостоянии человека и зверя, возможно, куда более близкое к реальности, чем мы полагаем: ибо человек только тем и занимается от века, что старается словесно оправдать свое главенство над природой.
Оно наводит на не такую уж новую, но шокирующую мысль: зверь - именно зверь - сидит в каждом из нас. Тупой, не поддающийся дрессуре, алчный и агрессивный. Его можно не выкорчевать из души, а лишь убаюкать...
На что ещё похоже "Другое племя"? Вначале на захватывающий мистический триллер: охота людей на чудовищного зверя и охота зверя на людей. Несколько позже оказывается, что это скрытая часть природы одного мальчика - часть, с которой он борется, как любой человек со своим подсознанием, и которая несёт мощный разрушительный заряд. Постепенно этот мальчик, Арман овладевает своим Зверем, находит верного друга, который не боится и Зверя, но...
Вот ещё деталь. Победе над Зверем мешает куда менее экзотическое зверство окружающих. Стремление их решить все вопросы обыкновенным человеческим способом: не можешь понять, не умеешь подчинить, не желаешь договариваться - убей.
Вокруг Армана закипают страсти. Есть люди, которые чувствуют родство с ним, Есть такие, что знают о нём куда больше него самого. Есть такие, как он сам... И есть Прародители.
И тут появляется новая тема: научно-фантастическая. Ученые отыскали генетический материал неких празверей, существ много более устойчивых к окружающей среде, чем хомо сапиенс. Обладающих куда более мощным и гибким разумом. Живущих невероятно долго. И решают с той долей безответственности, которая всегда была свойственна человеку, использовать этот материал для своей прагматической пользы.
И добиваются на первый взгляд лишь того, что внутри новых созданий зверь начинает единоборство с человеческим началом...
А позже - позже ситуация переворачивается вверх дном.
Потому что Звери - то, что мы называем тотемами. Покровители древних племен. Нет, даже больше: те, которым люди начали поклоняться, лишь когда поставили на порог истребления. Но, возможно, культ животных-покровителей так и возник - из подсознательного чувства вины и желания возместить ущерб, уподобившись мифическому предку?
25. Александр Скляр. Знак Зодиака
Что сказать об этой книге помимо того, что никогда до сих пор я не видывала ничего подобного?
И хотела бы членораздельности, да не могу.
Ибо живот мой доотказа забит смехом, а ноги вместе с головой дёргаются от доставленного удовольствия.
Ибо я сразу поверила автору и его незлобивому герою квадратно-гнездового сечения, почуяв в них обоих железную хватку самца.
А потом душа моя, хлебнув молочка от бешеной коровки...
Точнее, вина от брыкливой и вздорной Дионисийской козы...
... умчалась на интимную встречу с бесконечностью.
И дикие самоцветы светил - бирюза и опал, сапфир и изумруд, агат и нефрит - призывно перемигивались и сияли мне вослед...
И оттого последняя грусть моя рассеялась.
И хотя в книге по-прежнему летят во все концы неадекватные адвокаты, разрезанные судьбой пополам близнецы, коты с виртуальной львиной гривой,
и пылкие любовники изображают из себя параллельные прямые, сходящиеся лишь по Первому Правилу Робайят Омара Хайяма,
и неравноправно покачиваются весы справедливости, а рабочий стол единственной в мире праведницы осыпан сверкающим и переливающимся каменьем - опалом, адуляром и сапфиром, инкрустирован синим лазуритом и зелёной яшмой...
и дохлая мышь втуне возлежит на пороге язвенного Скорпиона....
и Стрелец неизменно промахивается по низменной цели, хоть и течёт в его жилах дурманная калмыцкая полынь, а калмыки - лучшие в мире лучники...
и сгнивают все вервия, соединяющие нас с постылой жизнью, а земные иллюзии разбиваются с грохотом многоярусной люстры...
и развеивается, точно прах, всё полученное без усилий, и мигом теряет ценность -
все равно светит нам с небес Самостоятельно Обретённое Откровение - этот вечный Праздник, Который Всегда с Тобой.
Ибо суть человеческого счастья в том, что оно многолико до смешного. Чуден этот мир непревзойдённый. Непревзойдённый своей непредсказуемостью.
Так пускай же подлый и низменный да будет раскручивать колесо Фортуны в свою сторону, а честный и благородный - в свою. И будут вечно соревноваться храбрость с подлостью, отвага с низостью и смелость с трусостью, поочередно побеждая и терпя поражения -
и будет без устали крутиться Великая Рулетка Мироздания, чуток тормозя в местах выпавших человекам жребиев, выбрасывая напёрстки случайных судеб в одну сторону, россыпи и созвездия истинных предназначений - в другую.
Нет, правда. Продеритесь через рифы текста, ограните алмаз бриллиантом или, на худой конец, бутылочной розочкой - и получится очень славное, доброе, весёлое - и притом глубокомысленное чтение!
26.