Аннотация: Клюева Варвара, Гаврюченков Юрий Фёдорович, Cнусмумрик, Козырев Олег, Август Вольный Стрелок
ПРИНЦИП ПРОСТОГО ОБЗОРА
Никаких комментариев, никаких оценок. По умолчанию я считаю, что начало говорит о качестве произведения почти все. Читать дальше или не читать - выбор ваш. Я даю только ссылку и примерно одну первую страницу текста (для больших произведений) и несколько первых абзацев (для малых). Каждый простой обзор посвящен одной теме (жанру, форме).
Простой обзор 1 - Приключения
В этом обзоре я привожу произведения, размещенные на Самиздате в жанре Приключения, - несколько самых ранних вещей.
Петербург. Зеленоватая бронза, красноватый гранит и целительный для души простор меж небом и Невой. Но и здесь раскинули щупальца страх и злоба, но и здесь, как и везде, преступники готовы на все ради наживы или спасения собственной шкуры. Однако, строя козни против Варвары и ее друзей, они еще не знают, что есть на свете вещи пострашнее, скажем, наручников или автоматной очереди из-за угла.
Ну, а новые приключения неугомонной компании - верное средство от скуки.
Книга выходила под названиями "Лекарство от хандры" и "Нас разбудят не ангелы" (М.: ОЛМА-ПРЕСС, 2000)
Предуведомление
До сих пор мне приходилось описывать события, в эпицентре которых находилась я сама. Но вот случилось то, что рано или поздно должно было случиться, - судьба развела актеров человеческой комедии по разным подмосткам, и те, кому выпало играть роль на одной сцене, не имели возможности следить за действом на другой.
Что было делать? Разбить повествование на несколько эпизодов, объединенных общим местом действия и изложенных с точки зрения кого-то из участников? Не удалось - от соавторства все отмахнулись. Взять псевдоним и рассказать обо всем будто бы со стороны? Многие так и поступают, но мне это показалось как-то чуднo: допустим, придется написать фразу "Варвара умна и красива" - несомненная правда, но немного неловко.
В конце концов пришлось остановиться на комбинированном варианте: события, в которых мне довелось поучаствовать, описаны мной, прочие же восстановлены близко к тексту по магнитофонным записям устных рассказов остальных персонажей, а для объективности приведены к общему знаменателю, то есть изложены от абстрактного третьего лица.
Что из этого вышло - судить не мне.
В. К.
I
Всяк лечит душевные раны по-своему. Одни щедро дезинфецируют алкоголем, другие умасливают чем-нибудь вкусненьким, третьи глушат боль острыми ощущеними, четвертые предпочитают в качестве лекарства здоровый воздух гор, лесов или морских побережий, пятые исцеляются, отлеживаясь под пушистым пледом с любимой книгой в руках, шестые, напротив, обращаются к трудотерапии. Кто-то ищет утешения в сочувствии окружающих, изливая горечь родным и знакомым, а то и первому встречному; кто-то уходит в себя и занимается самокопанием, а кто-то поднимает себе настроение, срывая злость на подчиненных или упиваясь видом чужих несчастий; ну, а некоторые прибегают к таким радикальным средствам, как крепкая веревка, бритва или пистолет.
Возможно, это покажется кому-то странным, но у меня тоже есть свое лекарство. Почему странным, спросите вы? Дело в том, что большинство моих знакомых полагают, будто у меня не просто толстая, а прямо-таки непробиваемая шкура. По их мнению, проще проткнуть пальцем бетонную стену, чем нанести мне хотя бы пустяковую душевную травму. Что же касается аутотравм, то я никогда не была склонна к саморазрушению.
Ах, как велико искушение представить себя жертвой всеобщего непонимания - этакой ранимой, но гордой душой, прячущей от равнодушного мира скорбные слезы. Единственно природная честность - черт бы ее побрал! - удерживает мою руку от создания этого восхитительного, хотя и несколько неточного автопортрета. Оцените же мои мужество и волю: я отвергаю соблазн.
С самого детства, сколько себя помню, я вышивала на своем знамени девиз: "Независимость". Таково мое кредо, мой образ жизни, моя религия, наконец. Но всякая религия подразумевает жертвоприношения, и моя не исключение. На ее алтарь пришлось бросить такие естественные женские свойства, как сентиментальность, беззащитность и уязвимость, - ведь трудно назвать независимым человека, которого ничего не стоит обидеть или унизить. В конце концов терпеливо наращиваемый мною панцирь обрел прочность брони, оградил душу надежнее, чем створки раковины, скрывающие нежное тельце моллюска. И прошло немало времени, прежде чем я обнаружила все же его слабое место.
Как показывают многочисленные исторические примеры, обрести полную независимость и сохранить при этом человечность под силу только святому отшельнику, да и то не всякому. Будде, Франциску Ассизскому и, быть может, еще нескольким мудрецам это, безусловно, удалось, остальные же случаи представляются мне спорными. Несомненно одно: живя в миру, такого совершенства не достичь. Здесь между независимостью и человечностью существует жесткая обратно пропорциональная связь: чем в большей степени вы обладаете одним качеством, тем в меньшей присуще вам другое, и наоборот.
К тому времени как я открыла этот неприятный закон, выбор передо мной, слава богу, уже не стоял. Интуитивно я уже нашла для себя оптимальное соотношение между двумя столь ценимыми мною качествами. Весь свет, включая самых близких родственников, имеет полное право считать меня бесчувственной и неприступной: не женщина, а каменная стена. Но нашлись несколько человек, ухитрившиеся взять мою крепость без боя, незаметно для меня самой. От этих ниндзя у меня нет заслонов. Ради них я готова поступиться любыми принципами. Их всего пятеро - обожаемая тетка и четверо друзей, - и перед любым из них я практически беззащитна. Только у них и есть возможность причинить мне серьезный моральный ущерб.
Разумеется, они стараются этой возможностью не пользоваться, но иногда... Впрочем, что говорить! Каждый знает, как иной раз трудно удержаться, чтобы не пнуть самого дорогого человека в самое уязвимое место.
Вот в таких случаях я и прибегаю к своему лекарству. На мое счастье, исцеляет оно быстро, надежно и не имеет побочных действий. Правда, подходит не всем. И все же попробуйте: если навалились скопом хандра, меланхолия и ощущение безысходности, если мелькает порой мысль, не покончить ли со всем разом и навсегда, садитесь в поезд и поезжайте в Питер.
Мы провели беспрецедентную для нашего охранного бюро операцию. Двенадцать человек на трёх джипах, вооружённые помповыми дробовиками и нарезными карабинами, высадились у развилки, рассредоточились в цепь и пошли прочёсывать лес в направлении окаянной деревушки. Между нами поддерживалась постоянная радиосвязь. Фирма недавно закупила рации с фурнитурой оперативного ношения -- вставляемым в ухо микрофоном, и прикрепляемым на горло ларингофоном. Мы распределились по номерам и, разбившись на двойки, ринулись прояснять обстановку. В истории с окаянной деревушкой надо было расставить все точки над "i", потому что дело зашло слишком далеко.
Я двигался в паре с Димой Мироновым, зорко поглядывая по сторонам. Позавчера здесь пропали четверо наших, и совсем не хотелось сгинуть неизвестно куда по собственной неосмотрительности. Озираясь, я не забывал смотреть под ноги, ища следы, но рыхлый слой опавшей листвы не сохранял отпечатков подошв. Внезапно справа ударил выстрел дробовика. Эфир взорвался множеством голосов:
-- Всё, закончили базар! -- приказал шеф. -- Тишина в эфире.
Ещё некоторое время слышались непроизвольные вздохи и смешки -- нервное напряжение требовало разрядки.
Начался уклон. На пути возникла низинка, там журчала вода. Мы с Мироновым приблизились. Под ногами показался обрыв глубиной поболее метра. Из глинистого берега торчала коряга -- почерневший, выгнивший кусок когда-то толстого дерева.
Из-под коряги торчал рукав.
-- Я пятый, я пятый, вышел к ручью, вижу одежду, -- доложил я. -- Спускаюсь проверить. Дима, прикрой меня.
По идее, с пулевым карабином выцеливать возможного противника поверх головы напарника было сподручнее мне, а Миронову с помповухой -- идти вперёд, чтобы, в случае чего, шарахнуть в упор зарядом картечи. Но то инструкции и холодный расчёт. По негласной же договорённости, осматривать предмет полагалось тому, кто его нашёл. Я спрыгнул в мокрую глину. Навёл ствол "Сайги" под корягу. Там была обширная промоина, в которой мог уместиться человек. Он там и сидел не так давно -- выдавленная из отпечатков глина ещё не высохла и не начала осыпаться. Учитывая, насколько сырое место у ручья, отпечатки в глине вполне могли быть позавчерашней давности.
А курточку я признал сразу -- Игорька Гаранина. Я аккуратно поднял её, повертел. В кармане было что-то тяжёлое, похожее на книгу. Под курткой на земле лежала шариковая ручка.
-- Ну, что видишь, пятый? -- нарушил молчание шеф.
-- Я пятый. Нашёл куртку. Кажется, Игоря Гаранина. Под курткой авторучка, вмята в грунт. В кармане куртки, -- я запустил руку и достал толстенький томик в кожаном переплёте, -- обнаружена записная книжка. -- Я полистал еженедельник. -- Принадлежит Игорю Гаранину. Она вся исписана. Записи идут непрерывно. Потом изучим.
Человеческие судьбы, такие разные, заканчиваются одинаково -- смертью. Но иногда случается, когда убитые потом снова живут. Так произошло с Яном Гетцем, который умер не понарошку и не по-настоящему воскрес. Участь его ужасна, зато посмертное существование выдалось ярким, исключительно богатым на события.
Ян стал жертвой своего друга -- коммерсанта Андрея Конева. Часто люди совершают ошибки, за которые приходится расплачиваться другим. Коневу задолжали. Проще говоря, его кинули, причём внаглую, как последнего лоха. Но проблема была не одна, а в комплексе. Андрей сумел их создать, решив обернуть лежащие мёртвым грузом накопления семьи Бориславских. Бориславские ему доверяли, их дочь Елена вышла за Андрей Конева замуж. Ян хорошо её знал -- они втроём учились в Политехе. Он даже как-то за ней ухаживал, но Лена выбрала делового Андрея, который тогда обзавёлся машиной. Вскоре Конев приобрёл квартиру, но свободных денег у него имелось немного. Они были вложены в бизнес, принося стабильный доход, и, когда возникла потребность в привлечении дополнительных средств, Андрею пришло на ум воспользоваться накоплениями родственников, которые без колебаний передали ему на руки значительную сумму. На которую его и обули.
Проблема с возвратом заключалась в том, что сделка была скрыта от компаньонов. Поэтом, когда выяснилось, что его кинули, Конев не мог попросить помощи у крыши, а был вынужден обратиться к Яну. Институтский товарищ с юных лет занимался каратэ. Продолжалось это увлечение уже лет двенадцать -- ясно, что прибился человек всерьёз и надолго.
-- Здорово ты попал, -- констатировал Ян, небрежно тыча кончиками пальцев в макевару.
Андрей, закончивший плакаться, стоял с покаянным видом. Комната Гетца представляла собой нечто среднее между спортивным залом и буддистским дацаном. После института Ян пошёл работать в охрану. Дежурить сутки через трое было совсем не в напряг, а по деньгам выходило значительно лучше зарплаты младшего научного сотрудника.
-- С Ленкой нехорошо получилось, -- горестно сказал Конев, -- и перед родителями стыдно. Развели-то, в конечном итоге, не меня, а Николая Андреевича.
Николай Андреевич Бориславский был отцом Елены.
-- Ты понимаешь, -- тон Андрея сделался умоляющим, -- что без тебя я пропал?
-- А кто они? -- осведомился Ян о должниках.
-- Да так... Просто люди. Мужики какие-то пробитые.
Судя по тому, как тупо кинули Андрея, "пробитыми мужиками" были мелкие уголовники. Расписка, которую ему выдали, была несерьёзным документом, но хоть какой-то аргумент. "Начнём тереть, а потом посмотрим, кто круче, кто могуче", -- подумал Ян и вслух сказал:
-- Вообще-то я бы заморачиваться не стал, но для тебя...
-- Помоги! -- взмолился Андрей. -- Иначе родня с потрохами сожрёт.
-- Попробовать можно, -- безо всякой охоты согласился Гетц, не любивший влезать в криминальные разборки.
-- Спасибо, выручил, -- у Андрея словно гора с плеч упала. Он знал, что если Ян взялся, то со своей чисто немецкой педантичностью обязательно доведёт дело до конца.
Пока он решал, с чего лучше начать, стемнело. Сумерки, а за ними тьма -- в лесу ночь наступала быстро. Он прошёл в домик, на ощупь достал свечи, разложил на столе. Свечей было пять. Экономить он не хотел, потому что дорожил вдохновением.
Нашарив на столе коробок, вытащил спичку и чиркнул ею. Зародившийся огонёк озарил струйку вонючего дыма. Он зажёг свечу, укрепил в консервной жестянке и опустился на неудобную самодельную скамью.
Обитателя неказистой избёнки звали Игорем. До начала Усиления он работал политическим обозревателем в еженедельнике, после устроился в институт контролёром первого класса. Сидел на вахте и проверял пропуска. От новой должности остался выданный на постоянное ношение "макаров" и чувство крадущихся шагов за спиной. Пистолет сейчас грел ляжку в кармане штанов. Игорь не расставался с ПМом. Оружие и страх близкой опасности были связаны вместе. Теперь это можно было сказать и о вдохновении.
Из внутреннего кармана куртки Игорь достал одноразовую шариковую ручку. Придвинул пачку листков с загнутыми краями, найденных в буфете. Установил свечу так, чтобы жёлтый свет озарял бумагу, снял с ручки колпачок. "Что бы со мной не случилось, -- написал он, -- забывать и прощать зверства режима стало бы большим преступлением, чем собственноручно творить кровавый произвол..." Неровные строчки росли на мятых шероховатых листах. С избушкой ему повезло. Он набрёл на неё случайно. В домике точно не жили зимой, а этим летом въезд в приграничную зону опять запретили. Кто-то здорово разорился, купив здесь дачу. Игорь решил остаться, пока не изложит всего, что накопилось, по привычке требовало выхода, но чего после обыска он боялся даже произнести вслух. Оставлять же письменное свидетельство было верхом неосмотрительности. Но только не теперь. Рубеж законопослушания был перейдён настолько, что задокументированные мысли не повлияют на приговор. Однако смерть была делом будущего, а пока он скрупулёзно переносил на плотные листы свои наблюдения, и никто не мог ему помешать.
"Приходящий к власти молодой и сильный глава ФСБ был притчей во языцех ещё в советские годы. Анекдоты об этом ходили в перестройку и после победы демократии, благо, по-настоящему диссидентское мышление от смены власти не зависит. Всегда находятся люди, которые будут в оппозиции к любому правительству. Они всегда против, в этом смысл их жизни. Одни борются за права потребителей, другие -- за чистоту природы, третьи -- сначала за чистоту своих рядов, а потом с организованной преступностью и, заодно, со всеми неугодными; с теми, кто широко раскрывает рот, кто недоволен, кто против. Их загребают вмести с уголовниками. Так было и так всегда будет, сколько не напоминай о злодеяниях предков. В нашей беспредельной стране свобода не даётся надолго. Зачем она, если народ хочет сильную руку?"
Свеча вдруг стала трещать, а огонёк начал прыгать: вверх-вниз, вверх-вниз. Игорь переждал, пока она утихомирится. Почему-то вспомнился разговор с начальником охраны. Игорь заступил на дежурство в день выдачи аванса. Это был уже третий месяц работы в НИИ. Поднагрузившись (дело было в пятницу), начальник зашёл в караулку. Случилось так, что Игорь был там один. Начкар с контролёром отправились во двор, инструкция требовала отворять ворота вдвоём. Сменившийся с вахты Игорь сидел за пультом и наблюдал по монитору эволюции огромной фуры с прицепом на заваленном институтским хламом внутреннем дворе. Начальник охраны вошёл в пультовую и опустился на продавленный диван.
-- Бдишь? -- начальника звали Владимиром Викторовичем, было ему за пятьдесят.
-- Бдю, -- ответил не утративший в ту пору чувства юмора бывший журналист.
-- Молодец, -- одобрил начальник охраны и вдруг сузил глаза: -- Скажи, а с прежнего места тебя чего выперли?
-- Ну, вряд ли можно сказать, что меня выперли, -- дипломатично отреагировал Игорь. -- Выпереть можно откуда-то. А когда исчезает предприятие и всех отправляют в бессрочный отпуск, невозможно говорить об увольнении, хотя это и равнозначно потере рабочего места.
-- Сложно говоришь, -- признал Владимир Викторович, он был явно себе на уме. -- А как же твоё место исчезло?
-- Я работал в журнале, -- объяснил Игорь. -- Журнал закрыли, помещение отобрали, хотя срок аренды не кончился.
-- Ты редактором, что ли, был?
-- Корреспондентом. Обзоры писал.
-- Политические? -- судя по тону, подошли к главному.
Игорь кивнул.
-- Закрыли из-за политики?
-- Не знаю, -- Игорь отвёл глаза на монитор, где фургон успешно завершил разворот и парковался у склада. -- Так ничего и не прояснилось. Закрыли и всё. Не нас одних.
-- Смелый ты мужик, -- сообщил начальник охраны, -- но глупый. -- Слушать откровения о себе было неприятно. -- Знаешь, что мне посоветовали, когда ты устраиваться пришёл?
Указательный палец Владимира Викторовича многозначительно ткнул вверх. Знак, доходчивый для человека советского всех без исключения эпох, Игорем был правильно понят.
-- Посоветовали к тебе приглядываться.
Игорь молчал. В такую минуту любые вопросы были бы неуместны.
-- Оружие нам всем на постоянку дают, -- известил начальник. -- Мы теперь добровольные помощники милиции. Тебе первому говорю, цени! А приглядываться к тебе я буду, и не я один. Помни об этом и не болтай.
-- Разумеется, -- поспешно согласился Игорь. -- Никому ни слова!
-- Не только о нашем разговоре, а вообще не трепли языком. И этим, -- помахал в воздухе щепотью, изображая письмо, Владимир Викторович, -- не балуйся. Мне по работе осложнения не нужны. Домашних выше крыши хватает.
Он сурово поглядел Игорю в глаза и поднялся. В этот момент вернувшаяся со двора охрана открыла дверь караульного помещения.
Придорожный гадючник "Кафе" был заполнен по норме: два пробитых дальнобойщика, сизоватого вида шофёр и тощий отморозок в косухе. Они жрали курицу-гриль и пили: дальнобойщики -- квас, криминалитет -- пиво. Неожиданно, как всегда бывает в придорожном "Кафе", дверь звякнула колокольчиком и вошли два господина, либо по жизни неуверенных, либо не успевших оправиться от испуга. Клавдия сразу это приметила. Просёк также и уголовный контингент. Незнакомые прежде люди обменялись быстрыми взглядами, безмолвно столковались о грабеже и уставились на вошедших.
-- Дайте, пожалуйста, две куры и два чая, -- сказал высокий в чёрном кашемировом пальто. Его щуплый друг в курточке опустился на скамью за свободным столом, как будто ноги его не держали.
Высокий достал пухлый бумажник. Это и решило дело не в пользу случайно зашедших в гадючник упитанных коммерческих цыплят. Криминалитет сразу оживился. Отморозок привычным движением вытащил из-за пазухи облезлый ТТ, а сизый шофёр -- выкидуху. Один из дальнобойщиков сунул руку за спину; что-то "на всякий случай" там у него имелось. Трасса -- путь не для слабых. Поэтому трусливой парочке предстояло обеднеть.
Щёлкнула пружина выкидного ножа, высокий замер с бумажником на отлёте. Но лишь на мгновение.
-- Слышь, лопатник сюда пришли, -- успел вытянуть руку тощий отморозок.
Два гулких выстрела, которые может произвести только обрез шестнадцатого калибра, забили тесное "Кафе" вонючим дымим. Отморозка швырнуло в окно, но рама выдержала и он повалился на стол. Второй заряд достался сизому шофёру. Парень в курточке переломил обрез и вытряхнул на пол гильзы. Высокий отбросил бумажник и дёрнул из-под пальто короткий помповик. Дальнобойщики вскочили. В руке у одного был "макаров". Тут же крупная картечь размазала их головы по стене. Передёрнув цевьё, высокий нацелил ствол на Клавдию.
О том, как Сибнад-Океаноход отправился торговать коврами, и заработал кучу денег, не продав ни одного ковра.
Слушайте внимательно, друзья мои, ибо я поведаю вам об одном из бесчисленных приключений великого моряка Сибнада. Не могу не упомянуть сразу, что это было первое приключение, в котором я принимал непосредственное участие.
В те давние дни, когда золото в нашей стране ценилось на равне с алмазами (до того как проклятые рыжие гномы завалили рынок дешёвым металлом - сколько я денег на этом потерял, ужас!), а жизнь человеческая ценилась как сейчас золото, Сибнад-Океаноход в который раз остался без гроша. Был он тогда очень молод, и не так знаменит. Я ещё помню время, когда в нашем городе называли его презрительно Сиб-сиб. В детстве он был странноват. И в первое плаванье своё ушел на плоту - и это зимой. Никто и не подумал, что он вернётся. Ну, помянули люди дурачка, и забыли о нём.
А весной он обьявился. На корабле старого пирата Шраха. Привёз голову пирата, и мешок жемчуга. Тут, понятное дело, все кто звали его чокнутым, разом заткнулись, и стали лезть к нему с выгодными предложениями о продаже жемчуга. А Сибнад, хоть и оказался совсем не чокнутым, а героем, в торговле ничего не смыслил. Тогда.
И прогорел бы он на этом жемчуге, если бы не его мамаша Арбелия. Она-то раньше своего отрока и в дом не пускала, а теперь смекнула, что бывший неуч может стать и мореходом, и купцом, а если повезёт, то и пиратом. И встала за него, помогла камушки толкнуть. На вырученные деньги он купил новый корабль. Такой же маленький, но очень качественный, эльфийский. Оставшиеся деньги отдал матери, и уплыл на подень, туда где пролегают гномьи тракты.
Что-то я не о том стал рассказывать. О детстве Сибнада история будет отдельная. Скажу только, что вернулся он нескоро, через три года. С подня пришёл, попутным караваном. При деньгах, но без корабля. Напоролся где-то в море на кракена.
За эти три года Арбелия скончалась от удара. Не могу сказать, что Сибнада это сильно расстроило. Теперь из родных у Сибнада остался только младший брат Симха. С тех пор Сибнад с ним и плавал. Так вот, продолжу я наш рассказ. Вернулся, значит, Сибнад из очередного плаванья без денег, и с дырявым кораблём.
И, чтобы выправить положение, он нанялся к известному изготовителю и торговцу коврами Харвегу, везти сотню отличных ковров на поночь-отзаворнные острова. На предпоследний, четвёртый архипелаг. Племена там живут дикие, но хорошие ковры ценят, посколько острова те каменные, и растут на них исключительно кактусы и колючки. Так что посидеть удобно на этих островах не на чем. Кстати, поэтому острова четвёртого архипелага и называют по сей день - Каменные задницы.
Я тогда был ещё моложе Сибнада. Ему было, кажется двадцать два, а мне двадцать без года. Работал я у Харвега младшим подмастерьем. И как узнал я, что Сибнад наши ковры везёт на острова, шибко мне захотелось с ним отправиться. А то я, Аким, всё жизнь сижу в задрипанном Уре, о котором, если бы не Харвег и его ковры, вообще никто бы не знал. И тут мне рассказали, что Сибнад хочет нанять рабочего на время плаванья. Я догадался зачем, и понял что улыбнулась мне моя путеводная звезда. Сейчас обьясню:
Дело в том, что наши лучшие ковры, сорта "Ю", а Сибнад вёз именно такие, они, как бы это сказать, сырости боятся. Ой. Извините, я вас испугал - молодость вспомнил. Это в те времена они сырости боялись. А теперь мы используем новую краску, и наши ковры покупают даже водяные.
Краткий терминологический словарь перед началом чтения (для тех, кто ни разу не рыбачил):
рыбалка - способ поймать рыбу за счет гибели червяка
вальдшнеп - утка, говорящая по-немецки
озеро - река с одним берегом
динамит - сильная замена червяку
удочка - слабая замена динамиту
рыба - шпрота с головой
живец - мертвец, который выжил
браконьер - любимая дичь лесника
Запись третья: Анаконда.
020 августа 020 часов 038 минут 030 секунд, раннее утро, озеро, три года спустя после таинственного исчезновения в лесу деда Макара
Я сидел на берегу самого большого озера в окрестностях нашей деревни. Ширина его составляла десять метров в высоту, а длинна - сто пятнадцать метров в глубину.
Места у нас заповедные, поэтому кроме браконьеров в воде всегда плавало много рыбы: и щуки, и сомы, и выдры, и пескари, и даже неясыти. Кроме всего прочего у нас водилась анаконда, которую в прошлом году на птичьем рынке всучили под видом ужика нашему колхозному сторожу Степаркяну.
Вокруг стояла кромешная тишина, если не считать, конечно, криков время от времени тонувших браконьеров. Туман стелился над озером. Где-то в вышине ухали вальдшнепы. Чуть ниже успокаивающе пищал космический спутник.
Кто-то любит ловить рыбу на червяка, кто-то на динамит, кто-то на Степаркяна, а кто-то на негашеную известь. Я предпочитал ловить рыбу на живца.
Тушки живцов мирно висели у меня на поясе. Я никуда не спешил, поэтому рыба клевала лишь изредка. Приятно ведь просто насладиться процессом!
Насаживая живца на крючок, я высматривал место, где поменьше плавало браконьеров и забрасывал туда удочку. А вот доставать удочку было неудобно, ведь закидывал я ее довольно далеко (с умом ведь кидал). Подгонял я удочку, бросая в воду камушки и динамит.
Примерно это я и проделывал, когда краем глаза заметил, что с горящими от голода глазами, коварно облизываясь, прячась от меня за укрытиями, готовясь в любой момент на меня кинуться и съесть, ко мне дружелюбно кралась анаконда.
Выйдя из парадного, он увидел труп бомжа, плавающий в луже крови. Лицо было рассечено чем-то острым, шея искромсана.. Он заторопился к покойнику, оглядываясь, не едет ли милиция и "Скорая помощь". Окровавленный труп -- это верный кусок колбасы, да не один! Он вытащил фотокамеру и отщёлкал тело в разных ракурсах. Неплохой дополнительный приработок. Можно сказать, что мертвеца ему послало само небо.
Человека, ловившего в видоискатель смерть, звали Алексей Астролягов и был он собственным корреспондентом газеты "Сумеречный взгляд". Обыватели любят и знают эту газету, она продаётся на всех лотках, и даже, если называется иначе, сущность у неё -- одна и та же. "Сумеречный взгляд" был газетой для психов, и делали его извращённые в своём профессионализме люди с больным воображением. Астролягов входил в их компанию на полных правах и являлся самым оплачиваемым корреспондентом. Он был лёгок на подъём, трудолюбив и талантлив в специфическом ремесле сочинителя статей аномальной и криминальной тематики. Кроме того, он был удачлив и добычлив на фотографии, а главный редактор очень ценил эксклюзив.
Алексей лёгким спортивным шагом миновал переулок и выбрался на проспект, весьма оживлённый по случаю тёплой погоды. Над головой весело шумели клёны, а солнце аккуратно прикрылось белыми слоистыми облаками, создавая мягкий, рассеянный, удобный для фотосъёмки свет.
Съёмка была дополнительным куском мяса и, заметив объект, Астролягов этот кусок не упускал. Поэтому всегда был сыт, даже если кусок оказывался таким, что у иного нормального человека обязательно застревал бы в горле.
Скопление людей вокруг застывшего у тротуара "Москвича" Алексей заметил намётанным взглядом и поспешил туда, расчехляя камеру.
В этот счастливый день город преподносил ему сюрприз за сюрпризом. Страшное ДТП должно было войти в сводки криминальной хроники местных СМИ, но без фотографий. Но лишь картинки, по мнению Астролягова, заслуживали здесь внимания. "Москвич" сбил девочку, ехавшую на велосипеде. Капот был смят, на крышке и треснувшем лобовом стекле виднелись красные разводы. Водитель сидел на поребрике, держась за голову, и мелко трясся. Девочку Астролягов углядел не сразу, её отбросило далеко на тротуар, изуродованное тельце заслоняли зеваки.
-- А ну-ка, дайте пройти! Пропустите прессу! Я журналист! -- Алексей растолкал тёток и нацелился на труп. Он вошёл в видоискатель целиком, самую малость прихватив с собою носки чьих-то ботинок. Полыхнул ненужный на открытом воздухе блиц, зажужжал моторчик автоматической перемотки. Алексей сделал страховочный кадр и перенацелился на разбитую машину.
-- Ах ты падла!
По наработанной репортёрской привычке Алексей уклонился не оглядываясь и кулак, пролетев мимо скулы, сильно толкнул в плечо.
-- Сучара!
-- Достали со своими камерами!
-- Дайте ему в морду!
Алексей отпрянул, спасаясь от гнева рыцарей из числа народных масс, и только тогда поднял голову. На него пёр рослый пролетарий в клетчатой рубашке. Ещё не старый, он мог быстро двигаться и обладал решительным характером. Зеваки галдели, требуя покарать наглого журналюгу.