КНЯЗЬ СУЗДАЛЬСКИЙ

И не только чёрный люд шёл в Суздальскую землю. Юрий собирал разных мастеровых, где только мог. Князь высоко ценил их труд, а они выполняли его заказы старательно и скоро.

Большие надежды у Юрия были на здателя Петко Станича, которого взял он у свата Владимирка. Петко говорил, что он родом из Сербии, но сам толком не знал где его родина. С детства ходил со своим учителем по Балканам, храмы ставили и в Болгарской, и в Угорской землях. Да, вот пришло время, и скончался его учитель, и судьба повернулась так, что стал Петко наёмником в угорском войске. Послал король Бела своих воинов в помощь к Изяславу в Киев. В одном из боёв на Волынской земле Петко попал в плен к галицкому князю, и стал у него здательствовать.

Прослышал Юрий, что у свата есть здатель-белокаменщик и выпросил его к себе в Суздаль.

- Ты, Петко, будешь у меня жить не хуже иного боярина, коли служить будешь, как велю. Опрежь покажи на что способен, ан паки сват наговорил мне про тебя столько всего мудрёного, но сие лишь разговоры. Ты мне сотвори такой храм, какого ещё не бывало на Руси. Отныне здесь, в Суждале будет моя Русь. А посему и храмы должны быти не такие, как в Киеве. Святая София и Богородичная церковь в Печерах и ныне, и присно будут святынями для каждого православного. В новой же Руси, Суждальской, должны быти новые храмы, иного образа.

Петко слушал и кивал головой в знак согласия.

- Ты что головой трясёшь? Ты меня разумеешь?

- Разумею, княже.

- Ишь, какой! 'Разумею', - передразнил здателя Юрий. - Аз сам себя не разумею, а он разумеет. Яко же ты можешь разуметь то, чего аз не разумею? - смеялся Юрий.

- Разумею, иже храмы должны быть иными, нежели в Киеве.

- Се разумеет кажный дворовый пёс. Ты скажи мне, какие они должны быть! Вот такие? - князь указал на суздальский собор. - Мы не един раз округ него ходим, аз тебе толкую, иже мне не по душе сей храм, прости мя Господи! - Юрий повернулся к Андрею: - И тебе, вижу, не по душе.

Андрей неуверенно пожал плечами, сделал кислую физиономию.

- Сотворить иной образ храма - се не каждому здателю по силе и по разумению. Божественное вдохновение - се хытрость изрядного здателя, вельми умудрённого опытом многотрудным. Не слишком ли ты, отец, много требуешь от Петко? Он пришелец чужеземный, многое пока ещё не разумеет, не ведает наших обычаев...

- Вот-вот, - перебил Юрий сына, - это он и должон уразуметь. Надо отринуться от старых обычаев в здательстве. Не любо мне, ежели грады Залесья похожи на другие грады Руси. Что на Днепре, что на Волге, одни и те же крепости и храмы. Мне нужон новый образ храма. Создадим его с Божьей помощью, а потом и о наших градских крепостях помыслим.

- Не разумею, отец. Обычаи и наши желания не должны быти противу Канона здательского.

- В том вся суть: не отступая от Канона, мы должны создать новый образ храма.

Петко задумчиво смотрел себе под ноги, будто и не слушал. Вдруг очнулся от дум и спросил:

- Князь, какой ты видишь свою Суждальскую Русь? Какая она будет лет эдак через сто?

- Аз её с юнотства вижу и сими руками и сей главой создаю.

- Князь, расскажи мне о Руси, о коей мечтаешь.

Юрий пристально посмотрел на здателя, глаза его сузились, на устах заиграла улыбка.

- Вот ты каков, хытрец-здатель! - помотал головой, встал. - Иди за мной. Ты тоже, Ондрей.

Князь привёл их к Святославу. Тот смотрел на отца, удивлённый неожиданным появлением его с незнакомцем странного вида: одежда не местного происхождения, хотя, казалось бы, суконный опашень ничем не отличался от суздальских. Но шапка из тонкой кожи с плетёной канителью по околышу, опояска из такой же кожи с узорчатыми серебряными накладками и сапоги с короткими голенищами были непривычными для глаза суздалянина. Святослав повидал всяких гостей, даже ромеев, его нельзя было удивить заморскими одеждами, но во внешности незнакомца было что-то особенное, его можно было принять и за православного, и за латинянина по внешнему виду.

- Се Петко, здатель, - представил его Юрий.

Петко ловко смахнул шапку, обнажив лысую голову. Чисто выбритое лицо резко отличало его от окружавших бородачей.

- Сын мой, окромя Суждаля ты нигде не бывал, ано ведаешь всю Русь лепше меня. Поведай, Святослав, какую ты зришь в своём разумении Суждальскую землю, коя будет при моих внуках и правнуках.

- Непристойные моему сану глаголы слышу, - заявил находящийся здесь поп. - Единому Богу ведомо, что будет впереди нас.

- Мы, отче, не кощунствуем, паки хотим уразуметь, какую землю мы оставим нашим детям и внукам. Вон их сколько у меня. Ну, а как они будут жить - се Господь их вразумит, сие нам ведать не дано. Аз хочу сделать отчину лепше, нежели она была при моём отце, а мои дети должны сделать её ещё лепше. Не желаю аз своей отчине судьбы земли Киевской, али Переяславской. На Днепре земли оскудели людьми. То агаряне проклятые придут и грабят, то князья меж собой которуются, а земля и люд чёрный от сего страдают, хиреют земли, вымирает живой мир. Киев не уберёг свои окольные земли. В Суждальской земле аз такого разорения не допущу, пока жив буду.

Петко смотрел на князя и думал: 'А князь-то суждальский не такой простой, как спервоначалу показался. Далеко зрит. У такого господина и руки к делу приложить, зане добро сотворить'.

- Сказывай, Святослав, о чём намедни с тобой беседовали, какую ты видишь Суждальскую Русь.

Святослав понимающе кивал головой. Осмотрелся округ, пристально глянул на нового здателя, как бы выясняя, что тот хочет слушать его. Взял в руки чётки и неспешно, как бывало в старину вели беседы сказители, начал своё повествование:

- Русь Суждальскую вижу светлой, солнцем озарённой. Лечу над землёй отней, яко птица, и зрю много дивных красот: леса бескрайние, земли тучные опольные, озёра великие, чистые реки малые и великие, и среди сей лепоты богзданной градов множество, в коих храмы белые, яко лебеди гордые, а околь градов сёла дивные, а по рубежам сей земли стоят богатыри непобедимые. Населена земля сия дивная людьми прекрасными, боярами честными и смердами боголюбивыми. И над сей землёй в небесах Заступница наша Пресвятая Богородица длани простёрла, осеняя сию землю и людей оных милосердием своим.

Петко стоял, облокотясь о полицу с книгами, лицо его не выражало ничего, ни един мускул не дрогнул, глаза смотрели отрешённо, его мысли были где-то далеко.

- Яко из моромора изваян. Что с тобой? - спросил Андрей, дотронувшись до плеча здателя. Тот слегка покачнулся, но не откликнулся.

- Оставь его, Ондрей, ему днесь надо быти одному на едине с Богом, - сказал Юрий, и тихо добавил: - Рождается новый здатель и новый образ храма, коего ещё не бывало на Руси.

Несколько дней Петко ходил, не замечая вокруг себя никого. Князь уже начал беспокоиться, не помутила ли ему разум нечистая. Но вот Петко скоро попросил князя на разговор.

- Вижу, созрел плод?

- Може и созрел, ано паки глаголы княжича Святослава не дают мне покоя.

- Жирька! Никого ко мне не пускать, и меня не тревожить! - крикнул князь отроку и, повернувшись к здателю, приготовился слушать.

- Аз запомнил каждое слово из уст княжича Святослава. Запали оне мне глубоко в душу. Много на своём веку исходил земель, но такого никогда и нигде не слыхивал. Велик тот человек, который так о своей земле думает и любит яко мать родную. Воистину сии слова Господь вложил в уста княжича. Се завет всем живущим на земле, рекомой Русью. И храмы на сей земле должны стоять светло-светлые, украсно-украшенные. Завидую аз, ибо сам не ведаю своей родины.

- Ты, Петко, горазд словеса плести изрядно, яко княжич Святослав. Ну, а храмы-то какими видишь?

- Глаголы свои аз сплёл, да они не подъёмны, не донести мне их до тебя, а посему, княже, изволь идти за мною, - Петко низко поклонился и жестом пригласил князя к выходу.

Юрий ничего не понял, начал хмурить брови. Но Петко продолжал, хитровато улыбаясь:

- Изволь, княже, идти в мою кельицу.

Здатель открыл перед князем дверь своей мастерской. Тот шагнул через порог и застыл на месте. Перед ним на подставке стоял храм, высотой как раз до бороды. Белые стены его отражали свет, проникающий через малое оконце и дверь.

Юрий медленно обошёл храм, не отрывая от него взгляда.

- Так вот каковы твои неподъёмные глаголы.

- Сей образец аз покрыл известью. Класть же стены надо из белого камня, как делают греки, болгары, сербы, угры.

Князь молчал.

Петко ожидал поразить князя и потому понял его молчание как недовольство.

- Князь, ты же сам говорил, иже стены будем класть из белого камня.

- Нешто аз отказываюсь от мною сказанного? Разумеется, из камня. В Володимере на берегу Клязьмы его горы лежат. Козьма со своим зятем добро потщились.

- Камень должон быти плотный, белый, и тогда известью не надо затирать стены.

- Всё так. Но ты не уразумел единого. Ты не ведаешь, иже зима здесь бывает не такая, как у тебя на Дунае. Зимы здесь снежные, лютые. А посему образ храма, хоть он и мил глазу моему, но не приемлю.

- Чем же аз не угодил тебе, князь?

- Пойми, Петко, храм твой мне люб. Величаво главу вскинул - тако и надо. Ширину и длину, вкупе с высотой, нашёл отменно. Мне по душе сей образец, таковых ещё не бывало. Но вы, здатели, с Дуная, аль с Днепра, уразуметь не можете, иже Суждальская земля по зиме не ровня южным землям. Были у моего отца здатели из Переяславля, много они каменных храмов сложили, градницу камену поставили и, даже, банное строение из камня сложили, коего не бывало до сего на Руси. А в Суждаль пришли каменный храм ставить, ан ров под основание вскопали вот таков, - Юрий провёл рукой по коленям. - Не ведают они, иже лютой зимой земля здесь глубоко промерзает, а по весне, отогреваясь, дышит, вздымается. Вот она и стала колебать соборный храм, появились трещины в комарах, а потом оне и упали. Лоб на них стоял могучий, то бишь глава, купол тяжёлый. Комары с трещинами не выдержали сей тяжести и рухнули. Пришлось мне новый храм ставить, но получилось не так, как хотелось. Основание же у нового храма заложили гораздо глубже.

- Основание заложим как надо, как скажешь.

- А ты не спеши, слушай дале. Ты видел, какие паперти у суждальского храма? А у твоего храма где они? На Дунае вы делали храмы без папертей, ан здесь зимою в дверные щели снегу много задувает. Посему паперть ставить надо.

- Князь, помилуй, не хотел бы перечить тебе, но...

- Говори, говори, не робей.

- Без папертей храм стройнее. Почто вам, суждальским русичам, паперти, ежели вы зимой в своих домовых церквах молитесь? Яви свою волю поставить храм без папертей. Ежели зело надобно сие, их потом можно приставить к храму особо.

- Мы по великим праздникам и зимою в храмах молимся. А може ты верно говоришь, двери надо научиться плотнее делать. Ладно, будем ставить без папертей, поживём - увидим. Окна же, кои ты придумал, никуда не годятся. Ужель ты не уразумел для чего такие узкие околенки содеяны в суждальском храме?

- Такие окна, как у суждальского храма нигде не делают. Непонятны они мне. Окна делают для света. Какой же свет проходит в щели, шириной в две пяди? И уступов нет, оконницы некуда ставить.

- Козьма лепше бы тебе растолковал, какие нам нужны окна, но его нет ноне в Суждале, так что придётся мне тебя вразумлять. Широкие окна, яко делают в Киеве, Переяславле, Чернигове, здесь не нужны. Чем больше окно, тем больше холода в храме зимою. Мало света? Поставим шандалов сколь надо. Свет в храме нужон, нет спору. Но каменный храм в тяжкую годину не токмо есмь дом Божий, он ещё и убежище для хрестиан от ворога лютого. Когда супостат идёт войною, люди из слобод куда бегут? В окольный град. Когда ворог взял окольный град, куда люди бегут? В укромный град. Когда ворог разоряет укромный град, где спасение людям? В каменном храме. Так вот в такие окна-щели ворог не пролезет. Уразумел? Двери же делаем с железною решёткою и створки обиваем медью. Пока ворог двери вышибет, глядишь, и подмога к осаждённым подоспеет. Во лбу церковном можешь окна делать шире, туда ворог не залезет, к тому ж и лоб будет не так тяжёл. Оконницу, как и раньше, к деревянной перевязи крепим, для сего и закладываем в стены дубовые брёвна-перевязи там, где здателем окна размечены Примечания [29].

- Аз вижу, князь, ты сам изрядный здатель.

- Архиерей меня не посвящал на сие дело, но отец меня с юнотства к здателям да градодельцам приставил. Так сим делом до сих пор и занимаюсь, яко приставник здательских дел - Юрий расплылся в улыбке. - Ну, добро, Петко, не теряй времени, надо вборзе храмы ставить. Условие тебе ведомо: здати храмы будешь во едино время в трёх градах. Паки градов пока ещё нет, но будем их рубить, и заселять поначалу теми же работными людьми. Помощников тебе дам. Есть у меня хытрецы не вельми знатные пока, но архиереем благословлённые. Приставлю их к тебе.

- Аз слышал, ты здателей и других мастеровых в великой чести держишь?

- Кто служит верно и добро, тех в милости держу. Честью боярской одарить не могу, се Богом предопределено, кто есмь боярин, а кто смерд, но иной хытрец живёт у меня не хуже боярина. Есть такой в Суждале мой милостник, Михалкой кличут, из простой чади он. При моём отце с переяславскими здателями первый храм здесь ставил. Все хоромы суждальские из-под его топора рублены. Стар он днесь. Тебе, Петко, надобе с ним поговорить, он знает, какой храм князю надобен.

- Где храмы-то ставить велишь? Грады-то где?

- Вборзе туда поедем вместе. Един град здесь, рядом, на Нерли. Не град, а двор тамо мой, ирий для отдохновения. Кидекшей рекут. Там на дворе и храм ставить будешь. Другой град - Переяславль. Озеро там красно вельми, а рыбы да утицы - тьма! Не удержал аз после смерти сына Переяславль южный, вот и буде сей Переяславль-Залесский со своим каменным храмом в память тому Переяславлю. Третий град ставить буду во имя своё среди опольной земли. Нас всех Бог призовёт к себе, ан град Гюргев долго будет стоять в ополье, и имя моё потомки будут долго помнить. Сыны князя Володимера Святославича Борис и Глеб когда-то в Залесье погост поставили, назвав его именем отца своего. Великий князь, верно, и не думал, иже потомки сей погост его именем нарекут. Другой князь киевский Володимер, мой отец, сей погост в град превратил. Ноне наш Володимер называют Залесским, або Клязьменским, в отличие от Володимера на Волынской земле. Тако и моё имя в граде польском останется на века.

Неожиданно на княжий двор на взмыленном коне влетел гонец. Поднялся шум.

Юрий вышел из клети здателя. Гонец соскочил с лошади, снял шапку, пал на колени.

- Князь, булгары Ярославь обложили!

- Ну, вот и сородичи твои объявились. Давненько не приходили, - спокойно молвил Юрий, повернувшись к здателю.

- Не сородичи они мне. Они с Волги пришли, аз - с Дуная. И не болгарин аз, но серб.

Князь засмеялся.

- Без роду ты, без племени, се аз уразумел. Когда тебе надобно - ты болгарин, в другой раз тебе надо буде - ты серб. А може ты грек? Ха-ха! Воеводу ко мне! - крикнул князь отроку, направляясь в свою горницу.

Княжий двор расширялся буквально на глазах. Ограду за последние годы переносили уже который раз. Князь ставил сруб за срубом для своих рукодельников. Изуграфам трёх клетей уже мало, пришлось четвёртую рубить. Мастерская златных дел в двух избах разместилась. Златошвеям пришлось ставить терем со светлицами. Да, что двор! Князь, будучи в походах, не заметил, как Суздаль между Каменкой и Гремячкой сплошь оброс слободами. Юрий уже который раз говорил тысяцкому, чтоб порядок навёл. Дороги всё уже и уже становятся. Ни в Ростов, ни в Кидекшу не проехать, не задев заборника или частокола.

И вот князь собрал своих суздальских ближних мужей.

- Мужи мои лепшие, нет боле моего терпения. Ты, Жирослав Наумыч, тысяцкий, а ряда у тебя нет в граде и околь него. Вспомни отца своего, Наума Данилыча, царствие ему небесное, паки весь днешний град, красу и гордость всего Залесья, мы с ним поставили. Сей град ему в память, да дядьке моему, Гюрги Симонычу, многая ему лета. Ты должон, приняв от них град, сделать его ещё лепше. А у тебя что делается? Посмотри околь. Нешто сие есмь градское устроенье? Тяп-ляп, землянка к домилищу, промеж них заборники кривые. Терема боярские да купецкие, да хоромы всяки стоят, как попало. Полыхнёт огонь и не будет Суждаля. Ты боярина Олафа знаешь?

- Како не знати.

- 'Како не знати', - передразнил его князь. - Знамо, не едину кадь медовухи вместе выпили. Ты поезжай к нему в Московь, посмотри да поучись, как из сельца град лепый встаёт, и каков у него ряд и чин в обустройстве сего града. Он уже крепость почти всю срубил. Тамо у него всё на своём месте.

- Не гневись, княже, недогляд вышел.

- Э-э, - махнул рукой Юрий, - нешто о сём глаголю. Аз хочу слышать от тебя, что ты делать собираешься. Ты должон видеть град, яко здатель видит свой храм в мыслях своих. Он наперёд ведает, каков будет храм. Так, что делать с окольными слободами?

Юрий замолчал в ожидании ответа и, не дождавшись, снова начал выговаривать тысяцкому, а затем вдруг перевёл свои слова-молнии на сына:

- Не разумею тебя, Ондрей, ты-то что молчишь? Ни Киев тебе не люб, ни Переяславль, ни Суждаль. Чего тебе надо? Паки Кучковичи на тебя дурной глаз положили. - У меня своя голова на плечах, - хмурился Андрей.

- Вижу, что голова на месте, токмо ты своего места не можешь найти.

Андрей сверкнул очами. С болью в душе воспринял он эти слова, укор несправедливый, обидный.

- Вы, братья Кучковы, за отца не в ответе, и ведаете о сём издавна. В чести вас держал при своём дворе, ан теперь Ондрею служите, а на меня косые взгляды бросаете, дурные слова на меня шепчете сыну. И не делайте большие очи! Думаете, аз ничего не ведаю? Блазнитесь! Паки зла на вас не держу, покуда Ондрей вами доволен. А ведь мог бы сразу сослать на Сухону, новгородских ушкуйников гонять с моей отчины. Аз к вам с добром, и от вас того же жду.

- Что-то ты, отец, днесь всех отчитываешь, кто под руку попался. Видно, сожженый Ярославль тебе покоя не даёт. Нам бы помыслить об ответном походе на булгар. Приведём полон и заставим их град, ими же сожжённый, внови срубить, - Андрей с воинственным видом смотрел на отца, словно готовый с места идти на булгар.

Юрий посмотрел на сына, улыбнулся чему-то, и уже мягче молвил:

- Булгар наказать надо, ан паки не время сему. Силы наши истощёны походами в Русь. Булгары ведают о сём, потому и осмелели.

Жирослав выбрал момент и вставил своё слово:

- Князь, Гюрги Володимерич, град приведу в порядок, Ты токмо скажи, что сам-то мыслишь?

- Воля моя такова буде: вборзе уеду новые грады ставить и храмы камены закладывать. Тебе же здесь, Жирослав, окольные слободы надобно обнести рвом и сопом, острожные градницы поставить округ. Сделай ров с полунощной стороны, Гремячку пусти в Каменку. Тако окольный град будет воедино с кромным градом защищён.

Суздаль снова оживился. Вся земля Залеская охвачена трудами людей, её населяющих. Каждый имел корысть свою от великих дел. Меньше оставалось пустошей, поля приобретали ухоженный вид, радуя глаз яровыми и озимыми посевами, и отдыхающей под парами землёй. Вокруг градов возникали паутины дорог. По наезженным колеям сновали телеги с камнем, известью. Зимой валили и волокли лес. Летом возили сено, запасали на зиму дрова, а ближе к осени главным на дорогах становился хлеб. Из Суздаля во Владимир теперь ходили не только по Нерли на лодьях, но уплотнялись колеи вдоль по берегу, выпрямлялись в излучинах реки, сокращая путь.

В Кидекше полным ходом шло строительство загородного княжьего двора. Здесь торжественно освящали закладку каменного храма.

Петко заметно волновался - ведь храм ставят по его образцу. Правда, князь кое-что потребовал сделать по его разумению, но на то он и хозяин, его воля - закон для здателя.

- Всё-то у нашего князя не так, как у других, - перешёптывались бояре. - Ужель и впрямь хочет стать выше Киева?

- Не-эа, жила тонка с Киевом тягаться.

А князь, не обращая внимания на разные пересуды, весь ушёл в дела градоставления.

- Закладываем храм во имя святых князей мучеников Бориса и Глеба, а лики их ещё не всем хрестианам ведомы. Хочу, владыко, абы ты со мною в Суждаль пошёл к изуграфам. Икону храмовую в Кидекшу им заказал, а оне не ведают как святых князей писать. Заказал и греку Елизару, и нашему Ивану. Паки спорят они зело: кто правильнее разумеет образы святых князей русичей. Ты тоже гречин, ан ведаешь святых Руси. Наставь и благослови изуграфов, паки икона изрядна еси. - Делами, угодными Богу, доля моя служить и денно, и нощно. Едем, князь, к изуграфам.

Изуграфы всполошились. Они привыкли к княжьим посещениям, а вот владыка их не баловал своим вниманием. Когда же епископ бывал у них в мастерских, всегда оставался чем-то недоволен, никого никогда не похвалит.

- Благословен Бог и Отец Господа нашего Иисуса Христа, иже благословил нас во Христе всяким благословением духовным, - осенил крестным знамением всех владыка.

Изуграфы, крестясь, склонились в поклонах.

- Показывайте что содеяли.

Двое послухов в перепачканных красками подрясниках, выволокли из угла заготовки больших храмовых икон. Высотой они чернецам по плечи. Лицевая сторона загрунтована и отглажена лычницей до блеска. С тыльной стороны у каждой иконы по две шпонки, скрепляющие доски шириной по семь вершков.

- Внимайте, изуграфы. На сей доске будете писать храмовую икону, то бишь святых мучеников князей Бориса и Глеба. О святых князьях много можно слышать словес хвалебных, но мало кто ведает какие они в своём обличье. Вот что писал о них епископ Переяславский преосвященный Лазарь, а ещё ранее житие святых описал чернец печерский Нестор. Повесть временных лет тож его творение. Ноне все епископы и князья дополняют сие писание. Так вот, икону пишут по первообразу, паки и список священ будет. Чем ближе список к первообразу, тем больше в нём Божьей силы.

Епископ стал читать писание о мучениках, их жизни и чудесах.

Чтение владыки прервал князь.

- Прости меня, владыко, глаголов витиеватых вельми много, ано у нас днесь не молебен. Изуграфам надобе запомнить образы, а не токмо похвалу святым.

Владыка недовольно сверкнул глазами на Юрия.

- Как тут выбрать что надо? - задумчиво уставился в книгу. - Вот, слушайте: 'Се бо благоверный Борис благога корене сын послушлив отцю бе, телемь бяше красен, высок, лицеем круглом, плечи велице, тонок в чересла, очима добраама, весел лицем, брада мала и ус мал бо бе ещё светяся цесарьскы, крепок телом, всяческы украшен акы цвет в уности своей, в ратех храбр, в советех мудр и разумен при всем и благодать Божия цветяаше на нем'.

Владыка закончил чтение, а Юрий добавил:

- Глеб же князь, тоже красен ликом, аще без бороды есмь, поелику мученическую смерть принял юнотом. Одеяние князя тако: червлёные корзно и ногавицы, опашень оксамитовый с травным узорочьем. В десницах у князей - кресты, в шуицах - мечи.

- Околь образов пишите в клеймах жития, - добавил владыка.

Иван в глубокой задумчивости смотрел на загрунтованную икону.

- Чего не уразумел - спрашивай, - заметил владыка неуверенность Ивана.

- Яка кып в житийных клеймах буде?

- Когда житийные клеймы разметишь, тогда и поговорим о них.

- Когда лики напишете? - спросил Юрий.

- К концу поста закончим лики писать, вапно сохнет девять седмиц, опосля и жития начинать можно.

Довольный взгляд владыки скользил по мастерской. Вдруг лицо его помрачнело, глаза нахмурились, он зычно зарычал:

- Сво-ево-лие! - он смотрел на икону, стоящую наискосок в том же углу, откуда извлекли загрунтованные заготовки.

- Сие есмь нерукотворенный лик Спасов на... - Елизар, не закончив, недоумённо смотрел то на владыку, то на князя, то на икону. Он не понимал, чем недоволен владыка.

Икону подняли с пола, поставили на лавку.

- Еже се вольность? Сыму своё благословение! Отлучу от писания образов! - горячился Нестор.

- Владыко, ты скажи, в чём его грех? - тоже недоумевал Юрий.

- Ты с кого лик святой писал? С воеводы Громилы?! Прости мя Господи. Очи светлы, яко моромор, голубы, яко у воеводы. Ты же грек, изуграф! Ужель тебя в Царствующем граде* учили писать образ Спасов с голубыми очами? Епитимью наложу за писание святых образов своим умыслом!

- Было тако, владыка, ано согласно Писанию.

- Какого Писания? Не морочь мне голову!

- Вот, - Елизар достал с полки толстенную книгу.

Князь взял её в руки, раскрыл, внимательно посмотрел на страницы, полистал, и протянул владыке.

- Не вельми способен аз к чтению грецких буквиц. Дед мой книжник был изрядный, не токмо по-грецки, но и ещё четыре языцев знавал.

- Сын твой, Святослав, книги грецкие не токмо читает, но и на язык русичей перекладывает, а ты, князь, не ведаешь сего, - с укоризной заметил Нестор. - Не мудрено, аз в делах градоставленья повяз, да в походах.

- Храмы ставишь - се дело богоугодное, ано дела твои володимерьски мне ведомы.

- Владыко! Опять котора меж нами станет. Не хочу аз сего, да и не место сим разговорам.

Владыка нашёл с помощью Елизара нужную страницу и стал читать:

- 'В наши дни явися человек высокой добродетели, по имени Иисус Христос. Он высокого роста, зело красен, лик благостен, тако иже те, кто видит Его, и восхищаются Им и боятся Его. У него волнистые волосы, почти кудрявые, цвета ореха, блестящие, падающие на плечи, разделённые на две половины, по обычаю нозореев. Чело у Него чистое, гладкое, нет на лице ни пятен, ни складок, нежный румянец на щеках. Нос и рот вельми правильны. Брада окладистая, тоже орехового цвета, но небольшая и раздвоенная. Очи совсем светлые... - владыка запнулся на мгновение, - ... и голубые. - Нестор растерялся, но нашёл в себе силы читать дальше: - В гневе Он страшен, в увещевании - полон любви. Он ясен, но никогда не теряет достоинства. Никто никогда не видел Его смеющимся, но плакал Он часто. Он держится прямо. Его руки и ноги прекрасны. Когда говорит, Он величествен и скромен. Се краснейший из сынов человеческих'. - Лицо владыки к концу чтения побагровело. - Господи Вседержитель! Прости мя за чтение сей ереси! Сие есмь письмо Публия Лентула! Писати лик Господа нашего Иисуса Христа должно лишь по Канону, принятому церковью Премудрости Божьей, а не сказанию греховного проконсула ромейского. Книга сия ересь есмь! Како можно, князь, держать её в своих хоромах? Вот, зри, кто написал сию книгу. Одне еретики, греховное порождение поганьского блуда: Аристотель, Платон... - владыка усердно переворачивал страницы и негодующим голосом продолжал изобличать сочинения древних философов. - Вот какая ересь: Житие Макария Римского! Три инока дошли до места, где небо к земле прилежит! Тьфу! Блуд... - владыка захлёбывался в гневе.

- Владыко, довольно, не воспаляйся, - пробовал успокоить Нестора Юрий. - Пора благословить изуграфов на творение иконы, а о сей книге забудь. Коль она столь греховна, предам её огню.

- Князь! Помилуй! - взвопил Елизар. - Сию книгу князь Ондрей мне дал для перевода. Аз не ведал, иже она греховна есмь. Вернуть сию книгу аз должон князю невредимой.

- Князь Ондрей такой же греховодник, яко же и книга сия. Князь Гюрги, изыми книгу у сына и изничтожь её.

- Нашла коса на камень. Ты, владыко, не гневись на Ондрея, иже к тебе на исповедь не ходит. Он волен выбирать себе духовника, яко ему Бог и совесть велят. И на изуграфов свой гнев не клади. Люди слепы. Все мы по жизни идём, словно во тьме, а книги нам свет раскрывают. Ан коли человек читать способен, знамо тянется к свету, аки мотылёк. Каков наш путь и судьба? Кто ведает? И что нас ждёт в конце земного пути? Токмо Бог ведает. Аже бы ведати где споткнёшься. Поговорю аз с Ондреем. Любы ему философские книги. Но он меня не вельми слушает последнее время. Своеволен стал. Посему и хочу его всегда при себе видеть. Однако ж сорок лет ему исполнилось, а своей земли не обрёл. Се тож надо разумети.

- Горд он зело, посему и грехи, аки тенёты за собою тащит, и люди боятся его...

- Не прав ты, владыко. Сам ведаешь, иже шейная болезнь у него с детства, головы склонить он не может, а посему и характером крут. Ано о сём довольно. Нам, владыко, ехать надобно заутре в Переяславль, освящать закладку храма.

Нестор непонимающе смотрел на князя. Юрий понял его удивление и добавил:

- Не в Русь, на Трубеж, а на Клещино озеро. В память отцова Переяславля сей град наречён мною. Зело любил он свой стольный Переяславль. А на Клещине озере есть ещё ветхий градец Клещин, одне лачуги жалкие, и градом-то назвать нельзя. Вот и ставлю новый град рядом. Наилепшие просторы открываются от града, всё озеро яко на длани, велико оно еси, в несколько вёрст тянется. Рыба там изрядна есть, коей в других местах нигде нет, ряпушкой её рекут. Поедем, отведаешь ряпушки. Берендеев, кои пришли ко мне на службу, всех там поселяю. Не хотят оне кочевать по Степи. Видят, как мои смерды здесь спокойно живут, и сами оратаями становятся, корни-то всё же у них славянские, к земле их тянет.

В Суздаль пришла весть о новом наказанье Божьем новгородцев. Об этом на суздальском торгу мужики спорили между собой.

- Какое же се наказанье Божье, ежели девять Божьих храмов сгорело, и вся торговая сторона.

- За гордыню их и вольнодумство Господь сие наказание им послал, не смотря на то, что престолы во Его имя в сих храмах.

- А наш-то князь удумал в Володимер переезжать со всем двором своим. За какие же грехи такое наказанье суждалянам?

- Да ну-у! Се что же буде? Ужель и Суждаль покинет, яко Ростов когда-то невзлюбил?

- Вот те и ну-у! Не праздно он в Володимере церкву поставил камену, да подворье своё расширил знатно.

- Окститесь, мужики! Яко же он стол свой насиженный покинет? Его суждаляне вскормили. Он же в Кидекше ирий выращивает. Володимер он давно отдал своему старшему - Ондрею. Сколько сыновей ему Бог дал, а земли своей они не обрели, вот князь и ставит град за градом, абы сыновей тамо посадить.

- А у сих сыновей свои сыновья есть, и ещё прибавляются. Се сколько же градов надо? Земли на всех не хватит, и пойдёт меж ними усобица.

- А ты что за князьёв радеешь? Ты свою землю ищи. Они-то свою обрящут, а тебе дадут топор в руки, али рогатину, и пойдёшь землю им добывать вместе с варягами, али половцами, ан, смотришь, и тебя не обидят, дадут холмик на жальнице.

- Ты язык-то придержи, здесь на торгу смотри тиуна княжьего околачиваются, за такие слова язык калёными клещами выдирают.

- Наоборот, чем больше градов, тем лепше жить чёрному люду. Смерду селянину есть куда товар свой привезти и продать, да и градскому смерду тоже дело разное найдётся, потому всегда и кус хлеба в граде можно найти.

- Верно говоришь. Кто бывал в Руси, ведают сколько градов и сёл околь Киева ставлено - не счесть! Потому и нет равных Киеву.

- Ужель князь задумал Киев переклюкать?

- А чем наш князь хуже своего племянника?

- Какой племянник? В Киеве сидит его брат Вячеслав.

- А вместе с ним и Изяслав царствует.

- Како же оне оба на едином столе? Что же это в Руси деется? По два князя на едином столе! Богородица Матерь Божья, Заступница наша, обрати свой взор на землю Руськую, вразуми господ наших...

Мужик не успел закончить своё причитание, как получил по спине плетью. Двое смотрей подхватили его под руки и поволокли к телеге.

- Днесь на княжой псарне будет тебе вразумление от Богородицы, и от князя, и от тиуна его тож. Всё сполна получишь за язык свой поганый. Будешь ещё людей возмущать - ещё получишь. Князь милостиво им землю даёт, а оне пакостники вразумлять князя вздумали. Здесь вам не новгородское вече! Се Суждаль! Кого ешшо вразумить надо?! - обвёл грозным взглядом толпу смотрь.

Князь Юрий позвал к себе на двор Козьму и Тихона.

- Сказывайте, каков в Володимере храм? Вельми затянулось сие дело.

Здатели насупились, молчали.

- Ладно, и без ваших слов всё ведаю. Удивляетесь, что позвал вас без Прохора? А скажите мне, чему вы у него научились?

Здатели уткнулись бородами в свои груди, глядя из-под нахмуренных бровей на князя.

- Посылаю вас в Переяславль наш Залесский, храм там ставить будете. Без Прохора. Поставите?

- Князь, помилуй! - грохнулись они на колени.

- Что, не можете? Вот и вижу: ничему не научились. А уговор у меня с Прохором каков был? Встаньте. На вас грех не кладу. Хытрецы вы оба добрые, но здательству надобе учиться много и долго. Прохора же за его нерадение, а особливо за питие беспробудное, гоню без всякой милости обратно в Смоленск. Обещал его вернуть племяннику моему, вот и пусть собирается. Через две седмицы обоз в Галич к свату посылаю, и Прохора с ним отправлю.

Козьма и Тихон ещё не знали, что князь привёз с собой другого здателя, и потому оба в один голос взмолились:

- Князь, нельзя сего ноне делати. Воля твоя, но всё подготовлено для выкладки комар, а без Прохора сие дело не сотворим. Он нам не поведал всей хытрости кладки комар. Здесь хытрость изрядна: на комарах лоб церковный воззидати будем.

- Идите за мной, - велел князь.

Они прошли через весь двор наискосок, направляясь к свежесрубленной избе на высоком подклете. Князь сапогом грохнул по двери.

- Петко! Отворяй князю!

Звякнула щеколда, дверь медленно отворилась, и на пороге, щуря глаза от яркого весеннего солнца, показалась лысая, как куриное яйцо, голова, без бороды, без усов.

- Чур меня! - шарахнулся от двери Козьма, крестя лоб.

Лысина почтительно склонилась перед князем, и незнакомец жестом пригласил к себе в подклет.

- Ты, Козьма, не шарахайся от безбородого, он не латинянин. Се здатель, с Придунайских земель он, но в каком граде родился, сам не ведает. Скитался по многим землям, по монастырям церкви ставил. Сам он не инок, но вельми набожный. По-нашему понимает всё, когда ему надобно, аще не надо - может и не понять.

Паки надо к его носу кулак приставить, тогда всё враз уразумеет, - смеялся князь. - Вы перед ним не вельми кланяйтесь. Все ваши поклоны аз ему сам отбил.

Его дело - учить вас, а ваше дело - всё выжать из него. Пока не поставите храмы в Кидекше, Гюргеве, Переяславе, будете с ним неразлучны. В Володимере заканчивайте храм тоже под его присмотром. После сего вы оба должны быти здателями, не хуже его самого. Сами научитесь - других учить будете. Мне здателей много надо. Сват сказывал, Петко добрый здатель. Вот какие храмы будете ставить. Сыми холстину, - кивнул князь здателю.

Петко поднял холстину, покрывавшую глиняный образец.

Перед Козьмой и Тихоном воссиял во всей красе белостенный храм. Они смотрели на него заворожено, широко раскрыв глаза. А Петко стоял довольный, скрестив руки на груди. Ему льстило, что он мог удивить княжьих мастеров.

- Ты, Петко, нос не задирай высоко. Мои здатели ещё токмо постигают хытрость каменных дел, ано деревянных храмов они срубили предостаточно, да таких, кои тебе будут на загляденье и удивленье. А вот каков ты здатель, узнаем в деле. Образец - се пока ещё не храм. Покажи-ка свой угольник. Петко взял с лавки деревянный угольник и стал пояснять, как им надо пользоваться.

- Се содеяно так, что тёска камня получается прямой и ровной с любого бока, и стены из такого камня будут прямыми и ровными, и шов замеса будет невелик. Раньше, как вижу, камень суждальского храма тесали на глазок.

- Неправда се, - поправил его князь, - угольник таков был, токмо не такой большой, как у тебя, и чинить его часто приходилось. Твой надёжнее, иже медью оклёпан. Камень ноне у нас плотный, и тесать его надо ровно со всех сторон. Два дня даю вам на раздумье, абы сказать мне, сколько и чего надо для ставления храмов.

На юге в это время Изяслав расправлялся с союзником суздальского князя. Не просто было заставить склонить главу галицкого князя, своенравного, хитрого, не соблюдавшего никаких клятв. Много усилий потратил на это Изяслав, но изворотливость Владимирка была неистощима.

Изяслав не мог простить ему один случай. А было это под Дорогобужем, где сидел племянник суздальского князя Владимир Андреевич, союзник Владимирка. Изяслав намеревался выбить его из Дорогобужа и ждал помощи от угороского короля. Сын Изяслава, Мстислав, вёл к отцу войско угров. Владимирко договорился с Владимиром Андреевичем, и тот сделал вид, будто хочет замириться с Мстиславом, а для подкрепления своей якобы доброй воли, послал много бочек вина в подарок. К вечеру Угры напились от пуза, а на рассвете Владимирко с союзником вязали мертвецки пьяных воев тёпленькими. Повязали их голыми руками. Спасся от плена только Мстислав со своей дружиной.

Бог знает, какие ещё пакости готовил Владимирко Изяславу, но неожиданная странная кончина галицкого князя развязала руки Изяславу на западном направлении. Теперь он мог сосредоточить свои усилия на востоке. На его стороне, как и прежде, были Смоленск, Новгород, Рязань, Муром, многочисленное венгерское войско и много тысяч чёрных клобуков.

Юрия сильно потрясла неожиданная смерть Владимирка, случившаяся при загадочных обстоятельствах. Ещё более он огорчился, когда узнал, что его зять Ярослав, сын Владимирка, попал под власть Изяслава. Суздальский князь лишился опоры в Галиче.

Дабы не впасть совсем в отчаяние, Юрий ещё усердней занялся обустройством своей отчины.

Вокруг княжьего двора вплотную друг к другу пристраивались срубы, в коих трудились разные мастеровые с помощниками.

Соперничая с князем, владыка тоже налаживал у себя в Ростове мастерские изуграфов. Но жадная его натура не позволяла широко развернуть дело, как у князя. Суздальские иконописцы готовились встретить князя. Один из них, глядя в оконце, кликнул:

- Идёт! Елизар, встречай князя.

Елизар спокойно положил кисть в крынку с водой, вытер о тряпицу руки, поднялся со скамьи и направился в сени.

- Здрав будь, князь Гюрги Володимерич, - склонился он в поклоне, приглашая жестом войти князя в мастерскую.

Князь последнее время часто и охотно приходил к изуграфам. Елизар был начитанным, склонным к духовным рассуждениям, с ним интересно было беседовать. Елизар был подарен суздальскому князю цареградским василевсом, когда Юрий сидел в Киеве. Изуграф привык уже к тому, что князь приходит с каким-нибудь трудным вопросом, вызывавшим оживлённую беседу. При этом Юрий требовал относится к себе как к равному собеседнику, иначе не получалось откровения и задушевности. Князь отдыхал у изуграфов от повседневных забот. А разговоры бывали часто интересными, особенно, если в них участвовал Святослав, которого и на сей раз тоже принесли на носилках.

Не оставался безучастным и Андрей, когда бывал у отца в Суздале. Он тоже любил такие беседы. С боярами приходится всё о делах, да о делах, а тут можно душу отвести, поспорить, пофилософствовать.

Князья внимательно осматривали законченные писанием иконы.

Юрий смотрел на лик Богоматери и вспоминал, как Елизару досталось от владыки за голубые глаза у Спасителя. - Лик Богоматери тоже по письму проконсула Лентула писал? - улыбаясь, подшучивал Юрий, настраивая всех на непринуждённый разговор.

- Лик Богородицы пишут по-разному, понеже кому в каком образе Она явилась.

- Самый чтимый образ писан апостолом Лукой, ибо он писал лик Богоматери, когда Она была ещё в земной жизни. Днесь сей образ стоит в киоте у святой Софии в Царьграде, - вступил в беседу Святослав.

- Дивлюсь аз на тебя, Святослав, - подхватил Андрей, - ты сидишь у себя в горнице, прикованный болезнью к столцу, а ведаешь больше нашего, побывавших в разных землях.

- Потому ему свет земной раскрывается, иже читает он зело много, и не токмо на языке русичей. А сколько калик разных со всех земель к нему приходят! Каждый инок, пришедший из Печерской обители, всяко побывает у Святослава. О его светлой голове и зрелой мудрости во всех землях молва идёт, - усердно разъяснил Симоныч, покашливая и кряхтя, будто об этом ничего не ведают. - Списки с сего образа мой отец привёз из Царьграда. Днесь один список в Печерах, другой - в Вышгороде. Святость их велика еси, ибо Владычица небесная распростирает заступничество своё земле, обретшей сии образы. Ондрей отбивал поклоны Богородичному образу в Вышгороде, он лепше меня скажет о сём.

Андрей поддакивал, кивая головой, а глаза его были в глубокой задумчивости.

Старый Симоныч не упускал случая вместе с князем посетить придворных изуграфов. Попасть же к ним было не просто. Нужно было заранее назначить время для посещения, ибо писание образов святых считалось божественным одухотворением, шедшим с небес через посвящённых изуграфов. Мешать не мог никто, даже князь. В противном случае образ не получал божественной силы и не мог благодатно воздействовать на молящихся.

- Светолепный лик продолгущ, тако и нос тож, очи зело добры, уста червлёны и благокрасне, всенепорочна красота, персты рук тонкостию источены, благосиянны власы во умеренной долгости. Всё сие апостольской вапницей сотворёно, и ноне многожды писано других икон с того образа, - с усердием говорил Елизар. - Имают ли повторенные образы, то бишь списки, такую же святую божественную силу и благодать, яка есть в первообразе? - спросил Юрий.

- У каждой иконы сила божественного духа разная, тако же, как у разных попов разная сила молитвы. Чем больше изуграф непогрешен, тем сильнее через него идёт богодухновение, передаваемое вапницей на икону. Потому каждый изуграф есмь инок. Святость же образа, сколько бы раз он ни был написан, не уменьшается, а увеличивается.

- Что-то не разумею тебя. Есть первообраз, висящий на стене царьградской Софии, и се есмь самый святой образ - он первый, писан самим апостолом, да ещё при земной жизни Богородицы. Потом с сего образа списана другая икона, а с неё - другая, и так многожды, и чем дальше от первообраза, тем дальше от... - Князь, ты путаешь божественную силу, коей обладает первообраз, и последующие с него списки, со святостью образа, - перебил его Елизар. - Образ сей одинаково свят на любом списке. Представь, абы первообраз, созданный тыщу лет назад, был бы утерян навсегда, и не было бы списков с него. Что было бы?

- Мы бы не ведали образа Богородицы.

- Верно. А как можно молиться Заступнице нашей, ежели мы не ведаем Её образа? Наша молитва ушла бы в пустоту. В неизвестность. Списки же, любые, сделанные много сотен лет назад, или же в се лето, имают равную святость, но силой богодухновенной обладает больше первообраз, равно, как и святые мощи.

- Тако ж и Христов образ, ведом нам не токмо по описанию Лентула, правителя Иудеи, - горячо вступил в разговор Святослав, - но и по первообразу, который сам Христос прислал царю Осроэны Абгару.

- Да, да, - подтвердил игумен, - изуграфы, прежде чем писать лик Господа нашего Иисуса Христа, изучают писание древнего историка Ансельма, и токмо после сего получают благословение.

- Расскажи, брате, се зело занятно, - попросил Андрей.

- Царь Абгар был болен, и лечцы не могли его исцелить. Узнал он, иже в Иерусалиме появился лечец, чудесным образом исцеляющий даже прокажённых. Толпы ходили за сим лечцом, а звали его Иисусом. Абгар послал за ним пригласить его к себе. Иисус отправил с апостолом Фаддеем к Абгару своё послание и отпечатал свой лик на убрусе. Царь свято хранил сей подарок Христа в своих покоях, поскольку был исцелён чудесным образом от болезни. С сего убруса были писаны лики нерукотворного Спаса.

Святослава слушали, затаив дыхание.

Андрей смотрел на брата и думал: 'Кабы ходить мог, первым архиереем стал бы. Епископы гречины считали бы за честь получить от тебя благословение. Эх, брат, тяжёл крест возложил на тебя Господь'. Андрей сначала не мог понять что с ним происходит, откуда взялось равнодушие к нынешней беседе, и, если бы не рассказы Святослава, он бы покинул нонче мастерскую изуграфов. Прежде ему до мелочей всё было интересно видеть и знать, как творят хытрецы залесские. А тут вдруг какой-то туман стоит в голове, не даёт сосредоточиться и вместе со всеми познавать и радоваться, сомневаться и высказывать своё мнение, своё понимание вещей и явлений. Но не таков был характер Андрея, чтобы дать себя поглотить унынию. А виной тому, как он понял, был недавний разговор с ключницей владимирского княжьего двора. Андрей знал, что отец ей доверял все свои помыслы, и всегда находил у неё утешение душе и... телу - об этом Андрей тоже знал. Передавая в своё время град Володимер сыну, Юрий напутствовал своё условие: не прогонять ключницу с княжьего двора. И скоро Андрей уверился в её преданности и честности.

Вернувшись из походов на юг, Андрей не долго был в объятиях семейных радостей. Сначала его насторожило желание Улиты восстановить бывшее отцово подворье в Ростове. А теперь его словно облили из ушата холодными вонючими помоями. Старая ключница доверительно и без витиеватостей сказала как-то ему: 'Смотрю, Ондрей, яко ты крутишься вокруг своей Улиты, и сердце моё не выдерживает. Она без тебя в Ростове блядение вытворяла с боярином Бутой. Все ведают о сём и молчат, боясь твоего гнева. Ты мне яко сын! Не могу молчать ради любого мне отца твоего! А теперь гневайся, сколь пожелаешь, а у меня камень с души свалился'. Андрей будто стал ниже ростом, так его ошарашила ключница. У него в подсознании давно зрело: что-то с Улитой не так. Ласкова, любвеобильна, но что-то изменилось в ней. А что? Вот теперь он всё понял. Андрей обнял ключницу.

- Верный и надёжный ты человек. Что бы аз без тебя делал? Кому бы доверял? Некому. Кругом льстецы двоедушные, даже жена.

Разговор с Улитой он не хотел начинать, пока сам воочию не уверится в её измене, а тогда... А что тогда? Не отдаст же он её на побитие камнями. 'Поживём - увидим', - решил Андрей, готовя себя к неприятностям и большому терпению.

А изуграфы и князь продолжали выяснять свои разумения о святости образов. Разговор затягивался, и Юрий спохватился:

- Зело занятно с вами, но меня ещё златокузнец ждёт, заказ мой исполняет, коубец с позолотной наводкой делает.

Кузни всегда ставились в стороне - дело-то с огнём связано, и потому кузни городских ковачей притулились на берегу Каменки, за стенами града. Но у княжьего ковача дело особое, с золотом связано, и потому его кузня расположилась на отшибе княжьего двора.

Старый златокузнец здесь трудился, передавая опыт молодому. Такова была воля князя не только к кузнецу, но ко всем рукодельникам, имевшим за это немалые милости.

Завидя на пороге князя, златокузнецы склонились в поклонах.

- Како живы-здоровы?

- Бог милостив. И тебе, князь, многая лета, - ответил мастер.

- Как мой заказ, готов?

- Готов. Вот он, - мастер снял покрывало с кубка и гордо поднёс его князю.

Кубок переливался отблесками маленьких огоньков на каждой выпуклости, казался невесомым. Высокая ножка заканчивалась внизу круглой подставкой, по которой от центра расходятся кладковыпуклые капли, а между ними расположены ребристые листья. Верх ножки заканчивается большим яблоком, разделённым на восемь гладкокруглых долей. На яблоке закреплена чаша, внутренняя полость которой блестела золотом. Снаружи на полусфере тончайшей гравировкой в круглых клеймах изображены лики Иисуса Христа, Богоматери, Иоанна Предтечи, архангелов и святого Георгия. По краю чаши выгравирован ободок с надписью.

- Лепота! - откровенно восхищался Андрей, неравнодушный к подобным творениям из серебра и золота, тем более, выполненных руками своих мастеров, а не иноземцев.

- Лики вельми тонко содеяны, - добавил Святослав, глядя восхищённо на кубок.

- Се не моё потщание, - тихо ответил мастер. - Мои глаза нольни не видят тонких линий, и резец в руке дрожит. Аз токмо говорил молодшему, как надобно делати, исполнил же всё он, - мастер под локоть взял своего помощника и слегка подтолкнул к князю.

- Что ж, старик, ты сам выбрал себе помощника и ноне, аз вижу, ты доволен им.

- Да, аз доволен своим помощником.

- Паки, аз не доволен. Подай-ка образец, с коего делали сию чашу.

Все замерли. Помощник подошёл к полке, отдёрнул занавеску и взял в руки точно такой же кубок.

- Ставь рядом. Теперь видишь, чем аз недоволен? Сей коубец привезли гости от императора ромейского Фридриха. Видишь, яко он стоит прямо? А твой коубец с кривой ножкой, и сама чаша посажена косо.

Перекос был едва заметен. Старик и молодой мастер склонили головы. Такой разговор не сулил ничего хорошего. Но всё вдруг обернулось самым неожиданным образом.

- Гнев твой, князь, правый, и мы готовы искупить свою вину, - старик виновато смотрел на князя.

- Не гневаюсь аз, и коубец сей принимаю. Токмо дело доведите до конца. Запамятовал аз, как тебя кличут?

- Ермолой, - буркнул молодой.

- О, се ты каков, Ермола. У меня был златокузнец Ермола, помер он лет пятьнадесять назад. Мастер был изрядный, тебе до него ещё далеко, учиться много надо. Ано, вижу, тебе любо сие дело? Идём со мной, покажу, яку память о себе оставил тот Ермола, какие он чудесные творения из серебра и злата исхытрялся делать. Отец твой кто еси?

- Козьма, - глядя искоса, ответил Ермола. - У здателя Прохора он подручный. - О, се дела-а! - князь широко раскрыл глаза. - Гоняла меня судьба в ратях по южным землям, а за это время у Козьмы таков сын вырос! Ведь аз тебя ещё вот таким мальцом знал, - князь опустил ладонь к поясу. - Нет, не подручный твой отец, он суждальский здатель. Аз много лет о своём здателе мечтаю. Се что же получается? Ермола, твой дед - златокузнецом был, отец твой - здатель, а ты пошёл по стопам деда. Лет тебе сколько?

- Два раза по десять.

- Знамо, Катерина, жена Тихона, твоя сестра?

- Тако и есмь. Мне пять лет было, когда дед мой помер.

Князь задумался, глядя в окно. Никто не пытался прервать его молчание. Постоял так немного в тишине, потом мечтательно молвил:

- Боже мой! Суетная наша жизнь, яко сплошное торжище. За заботами не видим, как целая человеческая жизнь пролетает мимо нас. Аз вспомнил тот день, когда мы на моём дворе судили ковача Ермолу за то, что тот увёл к себе девицу Марьюшку в жёны от какого-то купецкого сына. Аз сидел с дядькой на красном крыльце, и мне в ту пору было пять лет. А ноне уже и ковача Ермолы нет на свете, и уже внук продолжает его дело. Вся жизнь яко един миг. А жизнь - вот она! Бери её и отдавай ей себя, и она воздаст добром. Чего лепше? Ты помнишь то время, Симоныч?

- Помню, Гюрги, помню, - старчески проскрипел боярин. - К твоим словам ещё добавлю: у человека в жизни непременно должна быть мечта и вера. Без сего он подобен животной твари. Тако и весь народ должон имати мечту общую, тогда он, народ, непобедим. Молодым трудно уразуметь стариков, ано все в старости приходят к тому, иже каждый человек до конца дней своих ищет смысл жизни и не находит ответа. Каждый приходит к своему вопросу: зачем он живёт на свете? А смысл-то и есть в его вечном поиске. Слава - есмь бессмертие, слава - се память в умах и сердцах потомков, потому человек всегда тянется к славе и благодати. Идёт вечный поиск сих Божьих дарований. Так было до нас, тако есмь, тако будет. Кто идёт к своей цели через познание Бога и приближается к Богу, тот ближе к истине.

- Зело мудрый ты у меня, дядька. Тебе бы записать сии слова.

- Пишу, Гюрги. Завещание пишу всем потомкам, кому не праздно будет прочесть сии глаголы. Паки часто раздумываю, всю нашу жизнь вспоминаю, где мы грехов боле всего наделали. Потомкам нашим в назидание. Захотят нас понять, знамо меньше будут спотыкаться, идя по жизни. Почто им делати те же ошибки, сиречь - грехи? Ведь жизнь так кратка. Вот и надумал аз написать завещание, но не то завещание, кое оставляют детям, деля меж ними озадок, ан паки послание будущим потомкам.

Юрий одобрительно кивал головой, а сам думал: 'Потомки наши, как и мы тоже, пока себе шишек не набьют, твоё назидание читать не будут. Недосуг им в наших грехах копаться'. А вслух добавил:

- Доброе дело задумал, Богу угодное. Пиши, Симоныч. Рано или поздно, но прочтут потомки твоё завещание, и уразумеют как мы жили. У них-то жизнь будет другая. Отец мой написал - мы читаем. Поздно, но читаем. Тако и твоё послание прочтут себе на пользу.

Вернуться на оглавление