|
|
||
Глава 3. | ||
XII - XIII века
КНИГА ПЕРВАЯИз трилогии ПРЕРВАННАЯ ЗАРЯ
КНЯЗЬ СУЗДАЛЬСКИЙ
О Г Л А В Л Е Н И Е
Стоял тихий августовский день. Суздаль жил своим размеренным укладом, который, казалось, ничто не может нарушить. Бурные и тревожные события происходили на юге, и их эхо пока ещё не докатилось до Ростовской земли.
Пятница. Только ленивый не был в этот день на торжище, самом оживлённом месте в городе. Его можно было найти с закрытыми глазами с другого конца города по непрерывному гулу людских голосов и дурманящим, кружащим голову запахам, присущим только торжищу. В воздухе перемешались запахи конского навоза и пота с благовониями греческих умащиваний, привезённых для суздальских красавиц из Царьграда; солоноватый запах рыбного ряда перемешался с неповторимым ароматом берёзовых дров; мясные лавки добавляли ко всему свой особый запах, напоминающий каждому своё. Невелик торг по сравнению с ростовским, но для Суздаля и округи он отсчитывал ритм жизни, как пульс, то учащённо после очередного прихода купцов из Новоторга, то замедленно, едва заметно, в ожидании новых гостей. Благостный край! И земля кормилица! Только не ленись, возделывай! Ныне живущие не помнят, когда сюда ступала нога завоевателя. Многие успели забыть, как четверть века назад выдался неурожайный год и, конечно, голод, недовольство смердов, чем и воспользовались волхвы-язычники. А ноне мирно жужжит суздальское торжище. Все новости в первую очередь были здесь. Новгородские купцы и гости с юга торговали в Ростове, но иногда и в Суздаль заглядывали. Некоторые даже намеревались ставить здесь свои подворья, да ненадёжная крепостица отпугивала их желания.
Мясные, рыбные, житные ряды всегда были полны товарами. С возов продавали дрова, кузнечные поделки, разную глиняную посуду, и вообще всякую всячину.
Сегодня Ермола ничего не вывез на торг, хотя и было у него заготовлено много разных вещей, так нужных в хозяйствах горожанина и селянина. В его сарае лежали жиковины с крюками-навесами для дверей, замки с разными хитростями, топоры, серпы, гвозди... Он делал много разного инструмента для плотников. А однажды вместе с отцом ковал по особому заказу мечи и бердыши для ростовской дружины. Отец знал секрет харалуга и передал свои знания сыну.
Ермола ходил по рядам, вглядывался в разные украшения, но не видел ничего подходящего. Нет, он не собирался что-то покупать, он искал дивное узорочье, затейливый рисунок, как образец для своего нового заказа. Вот стеклянные зелёные наручи и бусы, привезённые из Киева - там много такого добра. Вот кожаные пояса с серебряными и медными пряжками и узорчатыми накладками - тоже не для его интереса. Вот женские височные подвески железные и серебряные - кому что по карману. Всё это поделки местных мастеров. А вот подвески, по виду напоминающие гусиные лапки - это товар мерьских кузнецов. Не нашёл Ермола дивного узорочья, которое бы глаз порадовало. Давно не привозили купцы товар из-за моря, от грек или ещё из какого-нибудь далека.
Ермола был прощён. Марьюшкиного обидчика посадник хотел тогда же наказать, но она упросила не омрачать никому радость от справедливого княжьего суда. Не стал посадник наказывать ни кузнеца, ни обидчика, которому уже и без того досталось от Ермолы. Более того, Ермола получил заказ от посадника! А велел он сделать из серебра женский венец с подвесками-рясками и наручи с узором хитрого плетения. Вот и ходил кузнец, присматривался ко всяким украшениям, так ничего и не найдя подходящего, что порадовало бы его взор. Но он был в отличном настроении, весь светился от счастья - готовился к свадьбе. Посадник вступился за кузнеца и смог уговорить купца выдать за Ермолу свою дочь Марьюшку. Конечно, разве мог кузнец встать вровень с купцом. Но кузнец-то едва ли не богаче купца, да и в милости он теперь у посадника. Трезвый купеческий расчёт взял верх и согласие на свадьбу было дано. При этом и Марьюшка характер показала, настояла на своём: 'Не пойду за Евстафия!' - сказала, как отрезала. Такого и не бывало никогда, чтобы дочь отцу перечила, осмелела девка под покровительством посадника. И склонил её батюшка голову, почесав за ухом: 'Лепше мне быти ближе к посаднику, нежели с ростовским купцом породниться. Так-то будет прибыльней'.
Довольный судьбой, Ермола готов был трудиться день и ночь, оправдывая доверие не кого-нибудь, а самого посадника!
Увлечённый своим делом, он ходил между рядами, спокойно осматривая выложенные на полки товары, как вдруг услышал:
- Верховые борзо скачут! Пыль-то каку подняли! Ужель случилось что?
С торжища далеко просматривалось заречье, а Дмитриев монастырь и дорога возле него были как на ладони.
Ермола приложил руку ко лбу, всматриваясь в даль: к мосту мчались два всадника. Миновали реку и направились вскачь через острожные ворота к княжьему подворью. Как вихрь ворвались они в неторопливую жизнь суздалян.
Тиун дремотными глазами смотрел на соскочивших с коней гонцов - много тут всяких домогаются посадника, будто у него нет других дел, как выслушивать каждого.
- Нет посадника, - тиун смачно зевнул. - С княжичем он в Ростове.
Но узнав, что посыльные от князя Изяслава, и что к Мурому идёт войско черниговского князя, тиун засуетился. Распорядился быстро сменить коней, стал собирать дворовую прислугу, как всегда запропастившуюся куда-то, постоянно причитая:
- Боже милостивый! Царица небесная! Да за что же нас грешных...
Пока меняли коней, посыльные наскоро перекусили, а тиун послал бирюча к старшему боярину Науму Данилычу, сам же отправился к настоятелю отцу Амвросию.
Не прошло и часа, а на торжище уже все знали: Муром в беде, Изяслав просит помощи. Сонное спокойствие суздалян, как рукой сняло. Торг шумел людскими голосами, ржанием лошадей, скрипом телег, люди оживлённо обсуждали тревожную весть.
А в это время, ничего не подозревая, купецкую дочь Марьюшку готовили к свадьбе. Отец едва успевал направо и налево гонять дворовую челядь: припасы надобно готовить, бочки с медами поднимать из погребов, сундуки готовить для приданого - везде нужен его хозяйский глаз.
Марьюшка с увлечением и безмятежным спокойствием у себя в светлице вышивала заморскими шёлковыми нитками воротник рубахи для жениха. Вдруг дверь резко распахнулась. Марьюшка вздрогнула. На пороге с озабоченным, хмурым лицом стоял отец. Он непривычно робко подошёл к дочери, бережно взял в руки вышивку.
- Зело красно твоё рукоделие, шитьё на аксамитовое дело. Рисунок травный хитр вельми. С душой делаешь, знать любишь крепко. Паки, доченька, сие дело оставь. Свадьбу надобе отложить.
Марьюшка вскинула испуганный взгляд на отца: на шутку не похоже, значит что-то случилось. Она насторожилась. Отец, стараясь быть спокойным, говорил, как можно мягче:
- Ворог к Суждалю идёт. Бирючи на торгу огласили. Аз уже серебро по кувшинам рассовал, хоронить ночью буду. Посадника в граде нет, кто и как будет оборонять Суждаль, неведомо.
Марьюшка слушала отца, а глаза её полнились слезами. Нажитое богатство можно в землю спрятать, а как сохранить едва наметившееся счастье её и Ермолы?
Ермола не спешил идти домой. Первое место всем новостям на торгу, но там они моментально обрастают небылицами, и поди, разберись, где правда. Он направился в сторону княжьего подворья в надежде узнать подробности у дворовых слуг. Здесь он уже бывал не раз, и его принимали, как своего.
Изяславовы посыльные в Суздале ночевать не стали, лишь по дороге в погосте, на берегу лесного озера прикорнули немного. Прибыв в Ростов под вечер следующего дня, они буквально валились с ног: ещё бы, четвёртые сутки в седле.
Симоныч внимательно слушал гонцов, и лицо его становилось всё мрачнее. Они рассказали, как Мономах и Святополк принудили черниговского князя к миру, как половцы пожгли предградья Киева, Переяславля, двор княжий на Берестове, Печерский монастырь. Но главная пакость - перевет Олега Святославича. После крестоцелования он обещал набрать воев и вместе с братьями идти на помощь Святополку и Мономаху, но, нарушив клятву, Святославичи двинулись к Мурому изгонять сына Мономаха.
Посаднику передали грамоту. В ней Изяслав благодарил за присланное воинство, но супротив Святославичей этого было мало. Он просил немедля направить к брату в Новгород посыльных. Изяслав сообщал также, что послал гонцов в Переяславль к отцу, но покуда половцы жгут и опустошают сёла и предградья Переяславля и Киева, скоро ждать помощи от отца не приходится.
Симоныч, не смотря на свою молодость, успел побывать с князем Владимиром во многих боевых походах и знал не мало воинских хитростей, но замысел черниговского князя было трудно предугадать. Выгнал он из Смоленска Изяслава, теперь гонит из Мурома, а дальше что?
Боярин отпустил посыльных отдыхать, сам же ушёл в опочивальню, сел у окна в раздумье. Шла вторая неделя Успеньева поста - время ночных всполохов дальних гроз. Этим летом они особенно разгулялись, не давали покоя людям. Кругом небо полыхает, повсюду гремит - словно еженощный шабаш ведьм. Так и просидел он со своими мыслями до рассвета. И только когда над лесом, раскинувшимся за просторной гладью ростовского озера, заалела полоска неба, он поднялся со скамьи и стал собираться в храм к заутрени.
У Симоныча не выходила из головы мысль: сколько времени может продержаться в осаде Изяслав? Его беспокоило вероломство Олега. Когда же успело так ожесточиться его сердце? А, впрочем, чему тут удивляться? Всё началось восемнадцать лет назад, когда после смерти отца Олег был выдворен киевским князем Изяславом из Владимира-Волынского. Придя к дяде Всеволоду в Чернигов, он не получил у него поддержки. Что ему оставалось делать? Вот тогда он и начал водить с половцами дружбу и привёл их к Чернигову с силой тяжкой. Под Нежатиной Нивой произошла решительная сеча, и Олег потерпел поражение. Ещё бы! К Всеволоду пришли на помощь его сын Владимир из Смоленска, а из Киева - двоюродный брат Изяслав. Кончилась тогда дружба Олега с Владимиром. А где ещё мог искать помощи Олег, как не у половцев? Но половцы, как всегда, ненадёжны, а на братнюю поддержку Олег не мог рассчитывать: Ярослав был в ту пору ещё слишком молод; Давид, не имея желания и воли отстаивать свои права на отчину, остался на службе у киевского князя; Роман перессорился с половецкими ханами, и те убили его, а затем и Олега схватили и отправили в Царьград, не желая идти с ним против Всеволода, севшего в Киеве после смерти Изяслава под Нежатиной Нивой. Какое сердце не ожесточится после этого?
Многие замечали, что после возвращения Олега от грек, князь Владимир стал относиться к нему мягче, по братски, признал его право и отдал Чернигов. Более того, он старался оправдать в своём понимании отступ Олега от крестоцелования, хотя сделать это было нелегко. Конечно, теперь Олег мог укорять Мономаха в нарушении крестоцелования с Итларем и Китаном. Но то не было злым умыслом, так сложилось не без воли и промысла Божьего, другого выбора не было. Но случилось это в его городе, а потому и ответ держать не боярам, а князю. Однако половцы сами постоянно нарушают клятвы, и каждый знает это.
Симоныч снарядил своих гонцов в Новгород к Мстиславу, послав ему грамотку Изяслава.
После заутрени, прямо в соборе, он накоротке обговорил муромские события с отцом Иаковом.
Посадник уже успел разобраться в отношениях между вятшими мужами Ростова, и понял, что отец Иаков является не только духовным наставником, но и вершителем всех дел среди бояр, одновременно находясь, как бы, в тени влиятельного Буты Лукича.
Отец Иаков принял как должное разговор в соборе и посоветовал посаднику послушать думцев, что и было сделано в сей же день.
- Всем уже ведомо, по какому случаю мы днесь собрались, - начал Симоныч. - Вот и к нам пришло время вступати в стремя, то бишь идти в поход. Подробнее всё поведает гонец от князя Изяслава.
Выслушав гонца, Бута Лукич, как старший боярин, начал говорить первым, задавая тон остальным:
- Аз тако разумею, мужи ростовские, нам и глаголить-то не о чем. Почто днесь муромску котору нам рядить надобно? Князь Изяслав молод, потому и страх в глазах велик. Ежели старший брат поучит молодшего, то от сего токмо польза будет. Не надобно нам встревать меж Изяславом и Олегом. Они мечами не гремят, а токмо гоняют друг друга. Не нам рядить стол муромский.
- Право, князья сами урядятся, и опять меж ними ладно будет, - поддержали тысяцкого бояре.
- Однако Изяслав просит помощи не попусту. Худо ему в Муроме, - пытался увещевать посадник.
- Нешто мы своих воев в Муром не послали?
- Сей отряд малым числом собрали, нешто сие есть помощь добрая? - убеждал Симоныч.
- Ано почто Изяслав бегает из Смоленска в Курск, из Курска в Муром? Сей град не его по праву.
Предчувствовал Симоныч такой исход разговора. За год сидения в Ростове он хорошо узнал каждого из бояр. Характерами они все разные. Есть и общее разумение о своём достоинстве. Но нет в их разумах понятия о княжьей службе. Дремучесть какая-то. Да, считали они, князь, конечно, нужен. А как же без князя. Без князя - земля сирота. Не дай Бог придёт какой-нибудь иноверец с войском, что тогда? У кого помощи просить? А князь - он как отец своим чадам, он защитит. У самого дружины не хватит - братьев кликнет, вуев, сестричей, всю родню. Но князь должен слушать своих передних мужей. Так было со времён великих князей Ярослава и Владимира, так должно быть и впредь.
- Бояре! Не наше дело рядить, какому князю в каком граде сидеть. Наше дело служить князю, - продолжал убеждать думцев Симоныч. - Аз чую беду. Не стал бы Изяслав попусту посылать такую грамотку, а коли прислал, знамо беда в Муроме. Князь Олег ожесточился, забыв Бога. Нам надо выйти с войском в помощь Изяславу, а не на брань, дабы избежать брани. Олег не отступится от Мурома, но, увидав силу Мономашичей, не станет проливать кровь крестианскую. Аз тем временем в Переяславль гонцов отряжу к князю Володимеру, и Мстислав помощь подошлёт.
- Брат брату должен помогать, - вступил в разговор отец Иаков, - паки, днесь нет в сём надобности. Изяславу без одного лета двадесять, испугался он, да и строптив к тому же. Олег Святославич много старше и мудрее его, припугнуть Изяслава хочет. Высадит он его из Мурома и пошлёт к отцу в Переяславль. Зачем из сего беду кликать? Мономашичам со Святославичами надобно рядиться не в поле, а призвать отцов Церкви, да всем вместе и подумать крепко о мире.
В гриднице наступила неловкая тишина. По всему видно, посадник остаётся в одиночестве, не считая его ближних, пришедших с ним в Ростов из Переяславля, но это была невелика сила.
- Ты, боярин, сказал, что послал гонцов в Новгород? - спросил Бута Лукич и, не дожидаясь ответа, продолжил: - Вот подождём, аще Мстиславово воинство подойдёт, тогда вкупе и помыслим како нам быти.
Тем разговор и кончился.
Гонцам неделю до Новгорода добираться, ещё столько же Мстиславу снарядить и прислать войско, и ещё столько же на путь к Мурому, а полки Олеговы уже там.
Ещё раз ростовские бояре дали почувствовать посаднику свою силу. С горькой досадой оставался Симоныч. 'Их добрым словом не пронять. Не будут ростовские мужи ходить под моей волей. А Гюрги ещё так мал', - думал он в горести, гладя белокурую голову Юрия.
На следующий день посадник с княжичем выехали в Суздаль. Суздаляне лучше понимали его и с ними было легче разговаривать, особенно с игуменом Даниилом. Да и тысяцкий, старший боярин Наум Данилыч был человек покладистый, основательный в рассуждениях, с почтением относился и к княжичу, и к посаднику. Отец Амвросий тоже неплохой советчик. Георгий Симоныч поведал им о разговоре с ростовцами.
- Не следует нам с ростовскими мужами разлад творить, иначе котора злая меж нами станет, в земле нашей будет худо всем, - заявил Наум Данилыч. - Ратная сила ноне вся в Ростове, окромя той, кою к Изяславу послали. А у нас что? Два десятка гридей, да твоя сотня.
- Аще како, Гюрги Симоныч, тебе послать в Муром своих позоротаев? - одновременно спросил и посоветовал игумен. - Увидят и услышат всё, и через седмицу будут обратно в Суждале.
- Да, отче, ничего другого не остаётся, как ждать ответа из Новгорода, а за се время послать отряд к Мурому. Когда Мстислав придёт, мы ему и поведаем обо всём.
Тем временем Олег Святославич подошёл к Мурому и послал сказать Изяславу: 'Ты схватил моего посадника, выгнал меня из отцова града, теперь ступай в волость отца своего, в Ростов, мне же отдай мой хлеб'.
Изяслав надеялся на помощь и старался тянуть время. Но шли дни, а полков братних не было видно. Хоть Изяслав и был принят муромлянами, но поддержки от них не было. Ополчения князь так и не смог собрать из-за своенравия муромских мужей.
Утром шестого дня сентября Изяслав поднялся незадолго до рассвета. Потягиваясь, подошёл к окну. На душе погано. Ночь прошла тревожно. Думал-гадал: выйти ли с воинством в поле? Почти не спал, забылся ненадолго и встал в раздумьях, в нерешительности. Пружинистым шагом походил по ложнице, по-молодецки передёрнул плечами, сбрасывая с себя вялость.
- Презорливые псы! - выругался он. - Понуждают открыть врата черниговскому супостату! Днесь прогоню его от стен града, вот тогда покажу муромским нехристям, како князю-христианину надо кланяться Примечания [6].
Уйти с позором, сдав город, Изяслав не мог. Решалась его судьба: либо обретёт свою землю, свою волость, либо... Когда ещё выпадет такой случай, Бог знает. Покуда обратно в Смоленск ему пути нет, то здесь, в Муроме, решил стоять до конца, надеясь на помощь Мстислава. Но надо было выведать, действительно ли велики силы Олега? Может только пугает? Тверда ли его воля заполучить Муром? Ведь пришлось же отдать Святославичам Смоленск. Неужели им этого мало? К переговорам Изяслав не был склонен. Он ждал помощи от брата и отца - вот тогда можно будет поговорить, тогда Олег будет сговорчивей.
В одном исподнем он вышел в сени. Ему захотелось окунуться в свежий предрассветный туман. Но и здесь не нашёл успокоения. Глянул на небо: оно насторожило его. Над полоской жёлто-алого горизонта нависло множество мелких облачков. Не верхние, как обычно бывает днём, а нижние кромки их высвечивались ещё не вышедшим из-за горизонта солнцем, переливались серебристо-перламутровыми красками.
- Лепота! - вздохнул Изяслав. - Аки полки ратные выстроились. Скоро солнце взойдёт и пожрёт сие воинство. А не знамение ли се Божье?
Немного поразмыслив, он всё-таки решился сделать вылазку за стены града, с надеждой, в случае неудачи, тут же вернуться.
По горизонту полыхнули первые лучи солнца. Князь смотрел на восход, лицо спокойное и уверенное. Самонадеянный порыв молодости взял верх. Он направился в горницу, встал перед образом Богородицы на колени.
- Пресвятая Богородица, спаси нас...
Помолившись, подошёл к ложнице, осторожно приподнял покрывало. Перед ним открылись во всей прекрасной наготе нежные телеса молодой жены. Вогнутость талии подчёркнута округлостями ягодиц, плавно переходящих в мягкие лядвии: одна вытянута, другая прижата к выпуклости животика. Пышная напряжённая грудь уткнулась соском в подушку, маня к себе уста мужа.
Он поправил волосы, небрежно раскинувшиеся по румяной ланите. Рука мягко легла на гладкую, нежную кожу плеча, скользнула по спине, по ягодицам. Почувствовал напряжение мышц в своём теле, расслабленность в голове и... отдёрнул руку.
Она лениво разомкнула веки, нежно улыбнулась.
- А-а, что случилось? - прошептали губки-ягодки, ещё не лишившиеся детской припухлости, - Почто поднялся ни свет, ни заря? - она протянула к нему руки, обняла за шею, привлекла к себе, выгнулась в пояснице, почувствовав крепкое объятие мужа.
Изяслав смотрел на неё с тоской и любовью. 'Едва успев обрести счастье, только стал познавать настоящую женскую ласку и - вот тебе! Такие испытания посылает Господь. Гонят меня дядья. От отца и братьев помощи нет. Мир злой и жестокий! Ну, грешен, не по отней воле сел в Муроме. Но, если бы отец помог удержать Смоленск, верно, не пришлось бы ратоваться здесь, у Мурома. Пришёл бы Мстислав или отец на помощь, другой разговор был бы с дядей Олегом. Отдал бы ему Муром, а он вернул бы мне Смоленск. Так или иначе, будет у меня своя земля! Либо голову сложу... Ноне надо крепко потрепать Олега Святославича. А ежели... - оцепенение молниеносно пробежало по телу. - Не может, не должно быть! А как же наше счастье? - он схватил обеими руками головку жены, неистово целуя. - А может не ходить за врата?' - Изяслав слегка отстранился от жены, ему стало не по себе от этой мысли.
- Иду вон из града, нонче будет сеча с дядей. Ни отца, ни Мстислава, видно, не дождусь. Ежели что... Мало ли что случается, сеча есть сеча, ты иди к батюшке в Переяславль, скажешь ему всё, он тебя не оставит. Судьбу же, знамо, не уговорить и не обмануть.
Она ткнулась в подушку и разрыдалась.
А вокруг стен града шло приготовление к очередному приступу.
Неожиданно ворота распахнулись во всю ширь, перекидной мост опустился, из града с криком вылетел отряд копейщиков. За ним также стремительно скакал Изяслав с дружиной.
Осаждавшие растерялись, и стали отступать к своему стану. Зазвенели мечи, полетели со всех сторон стрелы.
Всё более распаляясь, поворачивая коня в самую гущу неприятеля, Изяслав ожесточённо рубил, раскалывал щиты и шоломы. Он знал, что нынешнюю победу можно обрести только примером княжьей храбрости.
Всё складывалось успешно, дерзкая вылазка застала противника врасплох. Олегово воинство долго не могло собраться в боевые порядки, а дружина Изяслава, пользуясь растерянностью противника, стремительно наступала.
Но битва оказалась скоротечной.
О, молодость! Когда бы соединилась твоя безрассудность со зрелостью разума, когда бы храбрость подкрепилась опытом, тогда учащённый стук сердца не устремлял бы душу к концу земной жизни!
Невидимая сила резко откинула голову Изяслава - в горле торчала стрела! Мгновение, пока он осознал, что с ним случилось, показалось вечностью. Повернуть бы время вспять на это мгновение! Всего лишь! Но, увы! Глаза застилал мрак. Нет сил поднять руку и выдернуть стрелу. Сознание уходило в какую-то безмерную темноту.
Дружина, видя гибель князя, сразу же стала разбегаться кто куда. Окрик воеводы уже не мог сдержать бегство.
Печальную весть привезли гонцы в Суздаль. С ними вместе прибыли жалкие остатки Изяславовой дружины.
Движение черниговского князя с войском в Ростовскую землю сильно взволновало суздалян. Казалось, по здравому разумению Олег должен был идти в Рязань. Но, не задерживаясь надолго, он заключил ряд с муромскими мужами, посадил в городе своего брата Ярослава, а пленных ростовцев, белозерцев и суздалян побросал в порубы. Войску дал день на отдых и погребение павших. Попрощался с Изяславом. Тело его со всеми княжескими почестями похоронил в монастырском соборе святого Спаса и, не мешкая, направил полки к Ростову.
Суздаляне собирались отмечать престольный праздник - Рождество Пресвятой Богородицы.
Ермола с утра хлопотал, собирая братчину. Слобожане направили его в помощь старосте. Нужно было распорядиться о покупке яствы, подготовить место для столов, в соборе мирскую свечу поставить. Но праздничного веселия не получалось из-за тревожной вести из Мурома.
А на княжьем подворье свои заботы. Посадник собрал вятших мужей. Выставив вперёд разномастные бороды, они чинно, в напряжении сидели по лавкам в сенях. Симоныч деловито, без окольных речей, начал с главного:
- Через два-три дня, судя по всему, черниговский князь будет здесь. Что будем делать, суждаляне? Что скажешь, тысяцкий?
- У князя Олега половина воинства половцы, вот в чём беда, а оне не идут на войну без корысти. Ежели князь не даст на откуп град, то сёла и погосты будут разорёны. Собрать ополчение мы сможем, но оборонять град при таком острожье - дело пустое. Были б градницы, яко в Ростове, тогда и в обороне можно было б отсидеться.
Послышались голоса:
- Надо заратиться в поле.
- Сил у нас мало, надо уходить в Ростов.
- А како старики, дети, жёны? А скот? С ними
в Ростов не пойдёшь.
- Дома свои бросить на разоренье супостату? Нет! Надо собирать ополчение и выходить в поле.
- Мужи вятшие, - пытался успокоить думцев посадник. - Нет у нас иного выбора, придётся покинуть град. Наум Данилыч право глаголет, иже крепостица суждальска не годна к обороне. Острожная ограда бережёт нас от нощных татей, да от зверя дикого. Добрым воям она не помеха. В граде оставаться - жизнь свою отдать на милость ворога. Биться в поле - сила наша мала, се знамо обречь людей на погибель. Посему оставляем град, и сёла пусть тоже уходят. Надобе забрать скот, жито, и идти в Ростов.
- Обоз со скотом гнать в Ростов нет надобности, - заявил игумен. - Не успеют дойти, как поганые перехватят. В лес надо обозу со стариками, жёнами и детьми уходить. Дружине - идти в Ростов, ополчению с обозом - в лес. Мы с братией останемся в своей обители, будем молить Господа, абы князь-христианин не позволил безверным разорять святые храмы.
- Время нам не дано на долгие раздумья, - решил завершить разговор посадник. - Тебе, Данилыч, надобно собрать всех ополченцев и вывести людей в бор за Нерль. Пусть захватят сколько могут жита, скота, и гонят с собой. Мы же с конной дружиной пойдём в Ростов. Ополчение суждальское будет вас охранять в лесу. Даст Бог, Мстислав пришлёт подмогу, тогда все вместе выйдем на ворога. Как, вятшие мужи, быти по сему? Георгий Симоныч, не смотря на приближающуюся беду, воспрял духом, видя полную поддержку горожан. На следующий день собрали ополчение, призвали всех, кто мог держать топор в руках. Сила, казалось, немалая, но для боя в поле совсем непригодна. Многие вооружены вилами, острогами, ослопами. О кольчугах и шоломах только мечтали. Бараньи кожухи, да шапки треухи - вот и все доспехи. Глядя на эту толпу, посадник сокрушённо качал головой:
- Нешто се воинство? Ермола, ты зришь, сколь дела для тебя? Сколь надо сулиц, рогатин! Да и шоломов не худо бы заготовить.
Симоныч бросал тоскливые взгляды с одного ополченца на другого: 'Доспехи-то нужны, пришла пора, и оне понадобились. Верно в людях говорят: пока гром не грянет - мужик не перекрестится. Но с другой стороны... Как благословенна сия земля и её люди, не ведающие набегов поганых'.
Посадник знал, что черниговский князь не задержится в Суздале более двух дней: отдыхать в пустом городе, тем более с наёмным войском, Олег не будет, не затем сюда идёт.
События же развивались стремительнее, чем ожидали суздаляне.
Ещё не все жители покинули город, ещё не весь скот угнали в лес, едва ополчение ушло в лес за Нерль, как на горизонте за Каменкой появились передовые отряды войска Святославичей. Вскоре показался и княжий стяг.
Войско неспешно располагалось на противоположном берегу,
Плотно окружив Дмитриев монастырь. Начали устанавливать шатры. Прежде, чем штурмовать город, Олег решил выяснить обстановку. Посадник смотрел на ворога с воротной башни и думал: 'Хорошо, что успели разобрать мост и вытащить на берег все лодьи. Хоть Каменка и не преграда для воина, тем более для конного, но толику времени можно выиграть. Сейчас не дни, а часы дороги'.
Георгий Симоныч беспокоился о княжиче. Он отправил его рано утром с отрядом гридей в Ростов. Сейчас главное, как можно дольше задержать неприятеля, дать людям уйти и глубже укрыться в лесу, благо дебри за Нерлью есть непролазные. Лес в таких случаях с незапамятных времён всегда служил надёжным укрытием. В лесу войску не развернуться, а смерть поджидает его за каждым кустом.
Всех лучников посадник расположил в предградье вдоль берега Каменки. Они должны были задержать переправу неприятеля. Меткой дружной стрельбой было отбито намерение переправиться наиболее ретивых половцев - первым всегда доставалось больше награбленного.
На ночь суздаляне зажгли большие костры на берегу, дабы не перестрелять во тьме своих, в случае ночного боя.
Утром во вражьем стане поднялось оживление. С гиганьем и гоготом началось растаскивание монастырской ограды. Брёвна тащили к берегу, вязали плоты. Началась переправа, но как-то подозрительно вяло, хотя и шумно всё это выглядело.
Олег не хотел переправлять войско напротив города, где стояла наготове стрелковая оборона. Это значило бы погубить половину своих воев. Поэтому он и велел начать ложную переправу одному из отрядов. Одновременно же послал позоротаев искать удобный брод ниже по течению, за поворотом, где река не просматривалась с градских башен.
Перед этим Олег позвал к себе в шатёр половецких ханов.
- Абы с чернецов сих, - кивнул он головой в сторону рядом стоящего игумена Даниила с братией, - ни един влас не упал! Сия обитель есмь Печерского монастыря подворье. Ваши соплеменники ноне весной сожгли печерский монастырь, - глаза князя гневно сверкнули по лицам половцев, - за сие богопротивное деяние руки надо поотрубать! Своё зажитье вы получите в богатых дворах суждалян, но богомольцев Христовых не трогать! Не то - живота лишу! Олег остался с игуменом наедине.
- Почему, отче, ты мне вчера не дал благословения?
- Олег Святославич, ты руський князь, пошто призвал к нам полки поганых? Князья-христиане в своих распрях сами меж собой должны разбираться, и к миру идти с помощью архиереев и игуменов.
- Твоё дело, отче, молиться Богу за нас, а мы, князья, меж собой сами урядимся. Ты меня укоряешь, иже поганых привёл, а ведаешь ли ты, что Мономах ещё в молодости своей приводил в Русь половецкие полки? А кто крестоцелование нарушил и погубил Итларя и Китана? Так что, отец Даниил, меня не посрамляй, паки скажи, много ль ратников в городе?
Игумен укоризненно покачал головой:
- Нешто подобает игумену быти соглядатаем? Ты, князь, не соромь сан духовный.
- Ты погоди, отче, головой-то мотать. Мне се надобно ведать, абы крови меньше пролить и моих воев, и тех. Изяслав в Муроме не послушал моего вразумления и по горячности столько людей погубил, и сам погиб по своей же неразумности. Умер он у меня на руках. Похоронил его со всеми княжескими почестями, по-христиански. Корсту его положил в церкви святого Спаса. Жалко его, молод был вельми. Жена его, вдовица молодая, покуда у меня осталась. - Помолчав немного, князь продолжил:
- Поди, отче, в град, молви посаднику слово, абы сложил оружие. Не алкаю аз крови. Войско моё своё зажитье получит, а жизней защитников града мне не надо. Отец Даниил решил использовать эту возможность, чтоб оттянуть столкновение. В прибрежных камышах нашли припрятанную и забытую всеми утлую долблёнку. Даниил сел в неё один и переправился через реку.
Симоныч внимательно выслушал игумена и сказал своё слово:
- Разумею, отче, ты не можешь оставить свою братию, посему и не настаиваю идти со мной в Ростов. Передай черниговскому князю: его волость там, на юге, а здесь - земля Мономаха. Сил у нас не мало, но крови не хочу. Вборзе будут полки Мстислава. Переговариваться с черниговским князем - не по мне честь, аз слуга княжий, а княжич вельми млад для сего. Князь идёт сюда из Переяслава, пусть Олег Святославич ждёт его и с ним ведёт переговоры. Прощай, отче, да не оставит тебя и нас Защитница наша Пресвятая Богородица.
Они трижды облобызались, игумен перекрестил Симоныча и отправился обратно.
Князь Олег не поверил игумену. Он знал, что хан Боняк цепко держит Мономаха в Переяславле. Если князь Владимир пойдёт в Ростов, то Переяславская волость будет опустошёна и град выжжен. Нет, Мономаха здесь ждут напрасно, не придёт он. А крестник, даже если вышел из Новгорода, то ещё не скоро здесь будет Примечания [7].
А пока Мономашичи должны заплатить за все обиды, за изгойство.
Прискакали дозорные и сообщили посаднику о переправе Олегова войска ниже по течению Каменки.
- Прошли незаметно по ендовинам.
Олег Святославич увидел, однако, что суздальская дружина отнюдь не готовит боевые заступы и не закрывается в городе, а наоборот, боевым маршем отходит от града с прикрытием из конных лучников.
Отряды черниговского князя бросились за отходящими суздалянами. Завязался бой, но силы были неравны. Олегово войско всё более увеличивалось, вот-вот и суздаляне будут окружены. Вдруг сотням передали волю князя Олега: прекратить погоню.
Воеводы в недоумении смотрели на князя.
- Мы же их голыми руками можем повязать! А ноне они будут наши зажитные отряды губить.
- Нас заманивают в ловушку, - объяснил князь. - Зрите, впереди лес. Кто скажет мне, что там нет засадных полков? Так что, пусть уходят, ано смотрите, воеводы, абы не ударили на нас с тыла, когда в град пойдём.
Вороги увидели Суздаль почти пустым. Жители ушли все разом, угоняя с собой скот, не оставив ничего на прокорм захватчикам. Нечем было кормить лошадей - весь овёс взяли с собой. Даже сено в стогах суздаляне сожгли, а в поле в сентябре не велико раздолье, отавой конь сыт не будет. Осматривая пустой город, Олег с досады крепко выругался. Он понял бесполезность посылки воев по округе в зажитье. Половцы в отчаяниние могут покинуть его, и князь решил не задерживаться в Суздале, а идти в Ростов.
А ростовцы спорили, как надо встретить черниговского князя. Бояре, пользуясь случаем, высказывали посаднику свои требования. Предлагали своё войско не выставлять в поле, в осаде тоже не сидеть, а сдать город, объясняя это тем, что Олег покормится и уйдёт в свои волости. Иначе будет бессмысленное кровопролитие.
- Войско наше невелико, а потому нет смысла греметь мечами. Князья меж собой не могут поделить волости, а гореть будут наши дворы с детьми и жёнами. Не допустим сего! - заявил от имени ростовской чади Бута Лукич.
Посаднику ничего не оставалось, как с малолетним княжичем, со своей малой дружиной идти в лес. За ними потянулись некоторые из ростовцев. Олега встречали у ворот ростовского града с образами и хоругвями, с клиром, пением о спасении, во главе с размахивающим кадилом настоятелем собора. Город сдался на милость победителя.
Олег с дружиной расположился во дворе Буты Лукича. Пустые княжьи хоромы отдал воеводам.
Половецкие наёмники требовали отдать на щит завоёванные земли. Почти во всех поселениях Олег назначил своих посадников, и начал драть нещадно дань с населения, а половецкие полки отправил в зажитье по сёлам.
Стоном людским полнилась земля Ростовская. Завоеватели брали всё. Если находили припрятанное, тут же жестоко наказывали. Грабежи, насилия, казни, привели людей в отчаяние, и они взялись за топоры. О, это была грозная сила! Бута Лукич знал, что её надо направлять, всё равно куда, лишь бы подальше от своего двора, иначе эти топоры пойдут гулять не только по половецким отрядам, но и по боярским имениям. Русич своим топором чудеса творит, людей удивляет красными хоромами. Он и ложку им отстрогает, и колыбель для младенца вытешет, и домовину для похорон выдолбит, но придёт время лихое, загонят мужика в угол, озвереет он, вот тогда топор может сокрушить на своём пути всё, даже то, что им самим создано. Горела ростовская земля под ногами черниговского князя. Он уже подумывал о возвращении в свои отчины, но надо было дождаться прихода брата Ярослава из Новгородской земли, грабившего там сёла.
О крестоцеловании ростовских мужей черниговскому князю не могло быть и речи. Он не мог предъявлять свои права на Ростов, как на Муром или Чернигов. Но не воспользоваться слабостью и разрозненностью сил Мономаха для возмещения ущерба за своё изгойство он тоже не мог. И вот однажды Олег Святославич завёл разговор с Бутой Лукичом и отцом Иаковом: - Аз своё слово сдержал. Вы, ростовцы, не подняли на меня меч, и град не был взят мною на щит. Паки нонче смерды зело потрепали половецкие отряды. Понятно, крестианин не терпит примучивания на своей земле от поганых. Вы здесь непривычные к сему. Но половцы пришли со мной, служат мне, а напы зажитье имают в покорённых землях. Так искони ведётся.
- Напы твои, князь, не в зажитье идут, а зверствуют и насильничают. При сём и вятшие мужи стонут от поганых, - недовольствовал Лукич. В тон ему Иаков добавил:
- Судия Всевышний всем отмерит по достоинству. Наши смерды в Судный День принесут свои грехи, ано поганым не должно топтать землю крестианскую с помощью крестианина же. Ты, князь, православной веры...
- Ты, отче, погоди меня соромить, - прервал попа князь. - Соромил меня суждальский игумен. Аль запамятовал, кто первый привёл поганых против русичей? Нешто забыл? Не ваш ли князь Володимер, когда Минск и всё в округе уничтожил силою поганых. То-то! Паки, сии соромные слова для князя Володимера приберегите. Днесь умолкнуть вам надобно и терпеть.
- Не гневись, князь, поганые сами возмутили чернь. Ни воеводы, ни сотские не могут удержать смердов в повиновении, - пытался оправдать ростовцев Лукич. - Ежели не можете держать смердов в своей воле, то не могу обещать, иже моё воинство в отместку не запалит Ростов, - вспылил Олег. Боярин и протоиерей переглянулись: угрозу ощутили всем своим нутром. А что делать - не знают.
На дворе стояла тёмная сентябрьская ночь. В тихой глади ростовского озера зловеще поблескивали отражения прибрежных костров, окружённых шатрами воинства черниговского князя.
Вдоль ограды по двору Буты Лукича по огородным зарослям прохаживались сторожевые, охраняя покой князя. Ходили вялыми, заплетающимися ногами после хмельной вечери, с одной только мыслью: скорее бы смена пришла.
Вдруг в одном из углов двора послышалась возня, крик: 'Держи татя!' На шум сбежались отроки с факелами. А случилось вот что. Четверо одетых в драные кожухи бородатых мужиков перебрались поверх бревенчатой ограды внутрь двора. Наверное они прошли бы к хоромам незамеченными, но один из них, спрыгивая с ограды, подвернул ногу и невольно вскрикнул. Тут-то и всполошились стражи. Мужики даже засапожные ножи вытащить не успели, как гриди навалились на них и повязали. В руках у татей, кроме заготовленного факела и огнива с паклей, ничего не нашли.
Под ноги князю бросили четырёх взлохмаченных мужиков.
- Тати се есмь, князь, - ткнул отрок факелом в сторону пойманных.
- Кто такие? - не сдерживая раздражения спросил Лукич.
Мужики стояли на коленях со связанными за спинами руками.
- Подпали им бороды, абы носы-то подняли! Хочу в их звериные морды глянуть.
Мужики шарахнулись от поднесённого к лицам факела.
- Ба-а-а, да се Ерошка-Блуд! - воскликнул Лукич.
Ерошка зло смотрел чуть раскосыми глазами на боярина. Нос репой и широкие скулы выдавали его происхождение из-за волжских земель. Правую бровь рассекал страшный шрам от меча боярского гридя, полученный ещё в давнее время, когда холоп Ерошка ударился в бега от боярского тяжкого бремени. - Ужель своего холопа поймал?
- Который раз убегает и попадается. Плетьми бит нещадно, ухо ему рвали, - боярин посохом отодвинул волосы, падающие на правое ухо Ерошки, и князь увидел остатки рваного уха.
- Бедовый холоп, - заметил князь. - Говори, кто тебя послал на злодеяние?
Ерошка молчал.
- Тут и спрашивать нечего, ясно кто их мог послать, - вставил своё слово Бута Лукич. - С посадником княжьим у нас постоянная пря. Не блюдёт он ростовский стол, живёт в Суждали, а нас, мужей лепших в нечестии держит.
- А княжич как с тобой обходится?
- Что княжич! Он ешшо пешком под лавку ходит, да возгрю на кулак мотает. Млад вельми княжич. Хотел аз его к себе подладить, да дядька его от себя ни на шаг не отпускает. Ежели б не Симоныч, мы бы княжича обласкали, стал бы ручным.
Олег слушал боярина, а сам думал о чём-то своём. Вдруг хлопнул себя по бедру:
- Добро, Лукич, аз тебе помогу. Будут посадник с княжичем сидеть в Ростове, а ты ужо их прибери к своим рукам, у тебя своя тысяща гридей, ты сам себе господин.
Бута Лукич недоумённо посмотрел на князя, пытаясь понять о чём тот толкует.
- Не разумею, что удумал и какая тебе, князь, корысть от сего?
Олег вкрадчиво, в пол-голоса, абы не услышал кто, сказал такое, отчего боярину стало не по себе:
- Вижу, ты немилость от посадника терпишь, а до князя Володимера далеко. Волость Ростовская по праву его отчина, и держать её за собой аз не намерен. Покормлюсь вмале и, как токмо Ярослав вернётся из Новгородской земли, пойду в Муром и Чернигов, а дале буде видно, какова воля Божья. Ежели Мономашичи будут меня примучивать, может случиться и заберу у них Ростов. Вот тогда будет мне нужон свой человек здесь. Надеюсь на тебя, боярин. Будешь мне верен - в долгу не останусь. Ан нонче помогу тебе. Яко пойду в Муром, по пути спалю Суждаль, дабы неповадно было княжичу сидеть в обгорелом граде, а посадника ты обкручивай, как сам знаешь.
Бута Лукич от неожиданности замер. Мысли путались в голове.
- А ну, как дознается о сём князь Володимер?
- Ты что, Лукич, нас двое, никто не слышит. Ужель мне, князю, не веришь? - И то верно. Паки страшное дело - Суждаль палить! Грех-то какой! Православный град! - боярин неистово крестился.
Князь оглянулся по сторонам.
- Се мой грех и моя забота.
Оба вернулись к пойманным татям.
- Скажи, Блуд, кто тебя послал на воспаление боярских хором? - продолжал допытываться князь.
Блуд молчал.
- Сдери с него кожух, да всыпь плетей сколь надо, - сурово крикнул боярин отроку - ему так хотелось, чтобы Блуд назвал имя посадника.
- Не посылал нас никто. Людишки мы вольные, по лесам гулящие... - начал говорить один из пойманных и тут же получил плетью по шее.
- Это тебе, вольному! Абы знал, о чём глаголешь! Беглый ты холоп, а не вольный!
- Ежели б был вольным, то какая тебе корысть от воспаления боярских хором? Всё равно ничем бы не поживился, вишь стража кругом. Отмстить? Непомерно велика цена. Ты же ведаешь, что головой поплатишься. Не верю тебе. Говори, чью волю исполняешь? Почто злодейство творишь? Скажешь - может тогда и голову на плечах сохранишь. Посадник Мономахов вас послал? - Олег уже готов был уговаривать татя, чтоб тот назвал имя посадника.
Но Ерошка молчал.
- Он уже не единый раз в бегах. Не хочет свой долг потщанием в труде искупить, блуждает по лесам, собирает таких же оборванцев. Потому и кличут Блудом. Ан ноне конец твоему блужданию пришёл, - боярин резко надавил палкой в лоб Ерошке с такой силой, что голова откинулась назад, и он упал на спину. - Чего с ними разговаривать, волоките их на конюшню, да кнутами впроводку нещадно, абы шкура с живых слезла.
- Э-э, нет, - возразил князь.- Ты, Лукич, конечно волен со своими холопами делать что хочешь, но, всё-таки, где князь, там и правда должна быти. Сим злодеям мы суд сотворим, може тогда скажут кто их послал. Паки рассвет близок, после заутрени будет казнь прилюдно содеяна, абы зрели, и другим татям неповадно было в ночи с огнищем к боярским хоромам подкрадываться.
Ерошка стоял на коленях с гордо поднятой головой, не проронив ни слова, не прося пощады. Князь и боярин поняли: как бы они ни хотели, а имя он не назовёт. - Зри, боярин, яко со страху онемели твои холопы, ажо язык не в силах повернуть. Видно и впрямь много злодейства сотворили. Мужики пощады не ждали. Услыхав, что казнь будет прилюдной, Ерошка подумал: 'Вот тогда аз своё слово молвлю, може дойдёт до людей какова правда боярская'.
После заутрени, узнав о казни, протопоп заявил:
- Дела мерзкие кровавые творите подале от храма.
С утра весь Ростов собрался посмотреть на казнь.
Ворота боярского двора со скрипом распахнулись, и в них появились ночные тати в окружении гридей с бердышами на плечах. Люди расступились, образовался круг. В середину затолкали пойманных мужиков. Бирюч забрался на телегу, объявил волю князя и боярина:
- Се есмь тати нощные. Схватили их на дворе переднего боярина. Умышляли оне воспаление хором боярских. Се есмь беглы холопы боярина Буты Лукича. Господа Иисуса Христа нашего забыли, а кресты на персях имают. Паки кресты надобно имать не токмо на телесах, ан и в душах. За разбой нощной сии тати могли быть казнёны на месте головничества. Паки, князь и боярин дают им слово молвить, опрежь предстанут перед Богом. Говори своё слово, Ерошка. Бута Лукич боком приблизился к Ерошке и незаметно шепнул:
- Еже назовёшь имя посадника - голову сохранишь.
- А на что мне голова при такой-то жизни, - зыркнул на боярина Ерошка. - Аз своё слово скажу! - Ерошка поклонился людям на четыре стороны. - Аз Бога не забыл, ано ты меня, боярин, заставил злодеянием промышлять. Долго и много ты моей крови пил, потому и в лес бежал от тебя. А тебе всё мало! Из смерда превратил меня в холопа, а из холопа вовсе робичем сделал. Робичей же ты держишь хуже скота. Что мне оставалось? Топор за пояс, да и в лес! - Довольно еси! Говори, бирюч, волю княжью и мою! - закричал со злостью боярин.
- Волею князя Олега Святославича и переднего боярина Буты Лукича, головник тать нощный Ерошка, по реклому Блуд, приговаривается к отсечению главы от тела, паки разъединённым бысть тако: главу закопать в землю, тело же бросить в лесу на сжирание вепрям Примечания [8]. Ерошка, услышав эти слова, весь задрожал и закричал что есть мочи:
- Боярин! Будь ты проклят! Зри, чадь ростовская, вот кто хуже всякого татя! Заживо пьёт кровь и этого ему мало! Телеса бренные на съедение вепрям кидает! - Других татей заковать в железо и передать на волю переднего боярина, и буде его воля, како он восхощет, - закончил бирюч. Ерошка метался и бился о землю. Наконец его схватили и поволокли к плахе. Он оттолкнул палача, пытавшегося пригнуть его голову, и сам, перекрестившись на четыре стороны, бережно, будто стеклянный сосуд, положил голову на плаху. Последнее, что он увидел, это холодные глаза палача в прорезях мешка. Палач, широко расставив ноги, примерился, медленно поднял огромный топор и резко опустил его на Ерошкину шею. Толпа ахнула, расступилась, люди замахали руками, творя крестные знамения. Зловещая тишина возлегла над толпой. Не верилось, не сон ли это? - Да-а, гордый народ русичи, не то, что греки, - бурчал, насупясь, Олег. - Человече самого подлого племеньства, да и племеньства-то у него нет никакого, однако ж, голову на плаху положил будто не свою, а царскую.
Олег с дружиной в очередной раз отправился собирать дань по селениям, а в это время на дворе Буты Лукича собрались вятшие мужи Ростова. Возмущались открыто. Часто возникали стихийные нападения на отдельные отряды завоевателей. И простая чадь, и бояре знали одно: так дальше продолжаться не должно, надо собирать ополчение и вместе сростовской дружиной выйти в поле и гнать половецких наёмников вон из Ростовской земли.
Предел терпению настал, когда через весь город волокли повязанного молодшего боярина на расправу к князю за найденные на дворе у него припрятанные запасы жита. Такого позора ростовские мужи терпеть уже не могли и потому собрались к переднему боярину на думу. А вокруг двора боярского собрались люди, готовые по слову думцев выступить вместе с дружиной против поганых, а заодно и черниговского князя просить убраться по добру восвояси. Сознание Олега было опьянёно лёгкой добычей, но распускать войско по сёлам, как это сделали половецкие воеводы, опасался. Он доверял Буте Лукичу, но, в то же время, понимал, что боярин не сможет удержать восставшую чернь. В глазах всё ещё стоял образ лохматого Ерошки-Блуда в ночи с факелом и блеском засапожного ножа в руках.
- Ополчение втайне не соберёшь, - говорил Лукич думцам.
- Узнали ласку черниговского князя! - язвил кто-то из бояр. - Ему хлеб-соль, а он в ответ - горе да слёзы.
- Доколе позор терпеть будем? Молодших бояр, яко холопов плетьми забивают!
- Не может он держать в своей воле поганых, у него ряд с ними положен, - пытался оправдать князя Олега Лукич.
- А коли не может, знамо всех гнать надо с нашей земли! Собирай, Лукич, ополчение, выставляй дружину! Суждаляне умно содеяли, уйдя в лес.
- Э-э-э, не скажи, жизни свои спасли, а дворы? Черниговский князь пока ещё здесь, и никому не ведомо како всё обернётся.
Бута Лукич решил успокоить разгоравшийся спор:
- Мужи вятшие! Бить челом черниговскому князю, се дело пустое. Не усмирит он поганых, они уже и своих воевод не слушают. Покинуть Ростов, яко суждаляне содеяли, мы не можем. Нешто мы свои дворы отдадим на сожжение? Нешто наш стольный град ровня пригороду? В Суждале одни домилища, в землю вросшие, а у нас хоромы красные. А суждальская крепостица супротиву нашей что есмь? Смех, да только! Вот посему и удумал варяг-посадник отдать Суждаль на разорение, где и разорять-то нечего, людей же и всю жизнь в лесу схоронил. Нам же едино остаётся: ждать помощь из Новгорода, вот тогда вместе и погоним поганых, а меж Олегом Святославичем и Мстиславом Володимеричем, Бог даст, замирение будет. Сердце у Мстислава жалостивое, к тому ж крёстный он сын черниговского князя. Мужи вятшие, на том стоит наша дума, и людям, толпящимся у двора, тако и надо молвить наше слово. Иначе пойдут неразумные с вилами против стрел на погибель свою. Пусть расходятся по своим дворам.
Протопоп, осеняя крестным знамением сидящих по лавкам бояр, зычно пробасил:
- Беда сия не токмо от супостата, но от греховных дел наших и помыслов, паки дали свои ядовитые всходы по всей земле Ростовской. Не удержали мы в своих руках посадника с княжичем. Ноне суждаляне вместо нас их привадили. У посадника с княжичем нет своих дворов, их дома тамо, куда князь пошлёт, ноне здесь, заутре там. Наши дома, семьи, очаги, земля, гобино и вся жизнь здесь, в Ростове. Худо мы их защищаем от ворога. Вот и стало быть, мы сидим в своих дворах, кланяясь супостату, а волостели наши, аки волки в лес подались. Воспрянем, братии, в вере Христовой, очистим души свои молитвами к Заступнице нашей. Да изыдет зло прочь!
Бояре разом вскинули руки в крестном знамении.
Помогли они своими молитвами избежать восстания черни или нет, то Богу ведомо. Однако, если бы не скорое пришествие Мстислава, трудно сказать, чем бы всё кончилось.
Черниговский князь получил из Новгорода послание: 'Крёстный, оставь чужие волости и уйди в Муром, аз постараюсь помирить тебя с отцом. Аще ты и убил моего брата, но такова воля Божья - в битвах погибают и цари'.
Незлобивость крестника не увещевала Олега, а наоборот, придала уверенности, и он решил показать Мстиславу свою силу, послав брата Ярослава промышлять вглубь Новгородской земли по реке Медведице.
Читая послание своего крестника, Олег думал: 'Мстислав из своих двадцати лет отроду, десять сидит на новгородском столе, и новгородцы, судя по всему, довольны, вырастив и вскормив 'своего' князя. Ещё бы новгородцам не быть довольными. Ведь по матери Мстислав наследовал кровь английских королей, женат на дочери шведского короля, по отцу наследует кровь византийских императоров, сам не дурён собой, высок, статен, молод, в помыслах своих разумен и твёрд'. Олег поймал себя на мысли, что он завидует своему крестнику. Но зависть его скоро переросла в злобу: 'Пока аз был в изгойстве, Мономашичи наживали себе имение всякое, земли добывали, а посему не грех крестнику и его молодшему братцу поделиться нажитым добром'.
Мстислав, узнав об отрядах Ярослава, промышляющих по Медведице, послал своего воеводу Добрыню Ругайловича перехватать разбойников. Ярослав, испугавшись, бежал к брату, где поднял переполох сообщением о приближении Мстислава с войском.
Перед уходом Олега из Ростова Евстафий пришёл к Лукичу.
- Челом тебе бью о помощи.
Бута Лукич удивлённо посмотрел на молодого купца.
- Дай отряд воев.
Лукич ещё больше удивился.
- Что ещё удумал? - спросил он купца со страхом в глазах.
- Схожу аз с князем черниговским в Суждаль, може Марьюшку...
- Она же от тебя отреклась.
- Бог знает, може она моей помощи ждёт, и что может случиться с Ермолой, время ноне такое - война, - Евстафий многозначительно улыбнулся. - А може ты, Евстафий, верно надумал, - почесал за ухом Лукич. - Надобно отмстить обидчику, а при случае и Марьюшку забрать. Сама не пойдёт - силой увести. Стерпится - слюбится. Токмо... - боярин запнулся, будто опасаясь о чём-то проговориться.
- Что токмо?
- Токмо, целуй крест, иже не будешь вмешиваться в дела князя, что бы тот ни делал, даже если... Одним словом, помыслы Олега Святославича - се дело не твоё. Евстафий, ничего не понимая, хлопал глазами и поддакивал:
- Да, боярин, помыслы князя не моё дело.
- Тогда пойдём к князю договариваться, абы тебя поганые ненароком за ворога не приняли.
Олег с пополненными запасами покинул Ростов, и, помня уговор с Лукичом, не причинил вреда городским жителям.
На пути стоял Суздаль. Сердце черниговского князя обуяла жажда мести суздалянам. Да и слово дал ростовскому переднему боярину. Кроме того, свой человек во вражьем стане всегда нужон, тем паче, когда двоюродные братья и племянники вновь гонят их, Святославичей. Так пусть прежде Мономашичи заплатят сполна. За непокорность жителей, покинувших город, Олег приказал сжечь княжье подворье и все боярские хоромы.
- Князь! Вонми гласу разума! Сыми с сердца своего омразу! - умолял Олега отец Амвросий, выставив вперёд крест. - Твои вои запаляют княжье подворье, а мой двор стоит рядом! Всё сгорит! Побойся Бога!
- Ты, поп, откуда взялся на мою голову? Изыди с глаз моих! - князь уже не мог сдержать гнева. Его с каждым днём всё больше приводила в ярость неопределённость своего бытия и продолжающаяся вражда с Мономахом, которой он хотел бы избежать, но и уступать ни в чём не собирался. - Велик грех, князь, на душу православную берёшь! Вспомни глаголы Священного писания: 'Ибо лучше пострадать за благое дело, нежели за творенье зла. Аще говорим, яко греха не имам - себя обманываем и истины нет в нас'.
Князь чуть смягчился, глядя на жалкий вид протопопа в оборванной рясе. В глазах, полных слёз, то ли от обиды, то ли от дыма, отражались отблески пламени. Борода взлохмачена, копна волос на голове вздыблена.
- Успокойся, отче, храм не тронут, а вот двор...
- Яко же не тронут, ежели мой двор уже пылает, а храм-то рядом!
Действительно, двор настоятеля горел, и пламя уже перебросилось на крышу собора.
Всполохи огня появлялись в разных концах города. От безветрия и пасмурной погоды над городом возникла густая пелена дыма. Олег понял: содеянного не остановить. Факельщики мелькали повсюду. Надо было немедля выбираться из города. Со злостью и отчаянием князь кричал воеводе:
- Скачи со своими воями к монастырю. Передай мою волю княжью всем: кто покусится на сию обитель, тому меч мой будет судией. Не убережёшь монастырёк - и тебя живота лишу!
Евстафий с отрядом ростовских дружинников двигался к Ермолиному двору, находившемуся на берегу Каменки. Всё труднее было дышать, дым охватывал весь город и округу. Надо было спешить.
Марьюшку Евстафий не нашёл. Дом её пылал.
Но вот, наконец, и Ермолин двор. Вышибли калитку, ринулись к избе.
- В избе ничего нет, - кричал Евстафий. - Все ушли, а Ермола будет нас дожидаться? Вот токмо с хворым отцом он далеко уйти не мог, може и встретимся? А вы, охреяны, не мешкайте, нечего по углам шарить, здесь нечем поживиться! Запаляйте! Уходить надо!
Если бы знали поджигатели, что за ними следит, высовываясь из-за плетня, сосед Ермолы, не жить бы старику. Но в сумерках ростовцы не заметили его. Ермола предлагал соседу поехать на своей телеге с отцом вместе, но старик отказался.
- Спаси тебя Бог, Ермолушка, не ходок аз ноне, помру по дороге - тебе обуза лишняя. Тут останусь, да и за твоим двором пригляжу. Супостатам с меня нечего взять. Ежели помереть придётся, так всё едино не сегодня заутре помру. Горя от сего никому не будет, один аз на белом свете. А ты ступай, увози отца. На том и расстались.
Старик сквозь слёзы смотрел на горящую избу Ермолы, шептал молитвы в отчаянии от бессилия остановить пожар. От дыма и огня он спустился в свою землянку. Здесь нечему было гореть: крыша дёрном крыта, бревенчатые стены почти все в земле.
Михалка и Пахомий, стоя у остатков монастырской ограды вместе со всей братией, смотрели на пожираемый огнём город. Им не единожды приходилось видеть полыхавшие предградья Переяславля и Киева. Но то было при половецких набегах. А здесь князь-христианин поднял руку на храм Божий!
Как только удалились последние отряды Олегова войска, монахи переправились через реку к горевшему собору, пытаясь хоть как-то остановить огонь. Верх храма рухнул у них на глазах со страшным треском разламывающихся горящих брёвен и вознёсшимся к небу громадным снопом искр. Монахи с трудом подбирались к пламени внутри собора, сквозь одежду жгло тело. Кое-как забросали землёй головешки вокруг храма. Теперь начиналось самое трудное и опасное - сбить пламя упавшей внутрь крыши. Бревенчатые стены начинали тлеть.
Захлёбываясь дымом, Михалка, весь оборванный и прокопченный, рьяно орудовал лопатой, засыпая огонь землёй вокруг себя. Он чувствовал: одежда вот-вот запылает, и то и дело обсыпал землёй одежду.
Мужеством чернецов стены собора были спасены, и это всё, что оставалось от некогда красовавшегося на весь город и всю округу храма! Сто шесть лет гордились суздаляне своим храмом, и вот теперь на его месте торчат чёрные обгорелые бревенчатые стены. Догорала острожная ограда с воротными и угловыми башнями. На месте хором вятших людей один пепел. Теперь Суздаль и пригородом не назовёшь.
Суздальские ополченцы, отправив жён, детей, стариков вглубь леса, заняли оборону по окраинам, устроили засеки со стороны ростовской дороги.
- Отряды половцев по сёлам рыщут, смотрите в оба, - напутствовал Наум Данилыч своим дозорным.
- Здесь, в лесу, оне нам не страшны, но пакости натворить могут, ежели нас врасплох застанут.
Не тревожься, боярин, мы своё дело знаем, - успокаивал Ермола. - Отца и Марьюшку в обиду не дам, тако и другие ополченцы стоять насмерть будут.
Ежели ворога встретим, сразу же гонцов пришлю.
К исходу дня дозорные отряды собирались в условленном месте. Уже хотели развести костры и готовить трапезу, как вдалеке послышалось конское ржание. В один миг все были наготове. Послали людей в дозор. Вернулись скоро и, перебивая друг друга, рассказали о всадниках, числом десятка три, направляющихся в сторону Ростова. Знамён не видно, кто такие - не ведомо, но на половцев не похожи.
Всадники приближались к лесу. Вот уже слышны голоса. Все в доспехах и хорошо вооружены - дружина? Но, чья? Громко разговаривают, дозорных впереди нет, едут без опаски. Странно. Но ясно одно: это не поганые, но и не черниговцы, поскольку их путь должен быть не в Ростов, а к Мурому.
Всадники углубились в лес и остановились перед засекой. Неожиданно перед ними жикнула стрела. Отряд замер - попали в ловушку! Но кто их окружил? Стрелять же по кустам было бессмысленно.
- Кто такие? - послышалось из чащи.
- А вы кто? Суждаляне?
- Мы-то суждаляне, а вы кто?
- А мы ростовцы.
Ермола вышел из-за дерева.
- Се есмь дозорный отряд ростовской дружины? - обрадовался кузнец, осматривая всадников. Вдруг сердце его на мгновение остановилось! Потом забилось, вырываясь из груди! Перед ним на коне, в полных воинских доспехах сидел его соперник Евстафий!
- Вот так встреча! Что же вы делаете в лесу? Направляетесь не в след ворогу, а в Ростов. Откуда идёте? - стараясь скрыть свою растерянность деловито спросил Ермола.
У Евстафия вертелось на уме: 'Вот и встретились! Махнуть бы мечом по этой шее и дело кончено - Марьюшка моя! Но, видно, силы неравны. В зарослях, верно, всё суждальское ополчение сидит. Ноне не до отмщения'.
- Вот, гоняем поганых, кои наши сёла разоряют.
- Так здесь сёла-то не ростовские, а суждальские. - 'Что-то здесь не так, слишком далеко от Ростова блуждают' - подумал Ермола.
- В погоне за неверными увлеклись, вот и очутились здесь, - не растерялся Евстафий.
- Добрые дела ваши. Не серчай на меня Евстафий, ноне мы с тобой в едином деле: из беды наших людей вызволяем. Спешивайтесь. Добро пожаловать к нашей трапезе. Отдохнёте ночь, а заутре дале пойдёте.
Евстафий сухо поблагодарил за приглашение, но отказался, сославшись на поспешание в Ростов.
Бута Лукич, узнав о приближении новгородского войска, возглавляемого самим Мстиславом, выслал навстречу ему своего воеводу с подарками и поклонами. Сам же с протопопом готовил молебен во спасение града. Хотелось угодить князю, смягчить его гнев за встречу Олега Святославича хлебом-солью.
- Не время ноне праздникам, боярин, - сухо заметил Мстислав при встрече. - Вборзе воинство ростовское собирай. Через день выступаем к Суждалю. Ворога с отней земли прогоним, тогда и молебен отслужим.
Новгородские, Белозерские, ростовские, суздальские полки князя Мстислава догоняли Олегово войско.
По пути разбили стан недалеко от погорелого Суздаля. Мстислав вновь послал гонца к Олегу, предлагая одновременно распустить дружины, обещая слушать во всём своего крёстного.
Для своего шатра Мстислав выбрал место на отлогой возвышенности, с которой хорошо был виден весь стан и обугленные остатки Суздаля. Иногда ветер доносил терпкий запах гари.
Тусклым взглядом смотрели в сторону града княжич Юрий и Симоныч.
- Не горюйте, срубите новый Суждаль, - успокаивал их Мстислав. - Не впервой нам пожары зреть приходится. У меня в Новгороде часто бывает, то один конец полыхнёт, то другой. Дворы-то стоят один к другому рядышком. Будешь, Симоныч, новый град рубить, к своему подворью близко ничего не ставь. Се нам урок: Олег запалил княжье подворье, а огонь переметнулся на весь град. Мстислав улыбался, положив ладонь на плечо брата. Он был рад видеть Юрия, хотя и встретились они на пепелище.
А Юрий с восхищением смотрел на богатырскую стать Мстислава, на его мужественное лицо с коротко стриженной бородкой, светлые глаза, нахмуренные брови, на его высокий блестящий шлем, на отблескивающие тёмным воронением чешуйчатые латы, кожаный с золотыми накладками широкий пояс и высокие сапоги с загнутыми носами. Скоро и Юрий будет красоваться перед войском в таких же блестящих доспехах, он тоже будет таким же богатырём, защитником отней земли!
- Здесь будем ждать ответ от крёстного, - заявил Мстислав.
А Олег, видя, что Мстислава силой не одолеть, пошёл на уловку. Он послал ответ с согласием на предложение крестника. Мстислав обрадовался и начал распускать дружину, не смотря на уговоры Симоныча, предлагавшего подождать, когда Олег начнёт первым выполнять обещание.
- Князь не гневайся, послушай совета. Не токмо аз грешный, но многие мужи о сём говорят: встретиться тебе надо с князем черниговским, ряд положить, крест целовать, а после сего и распускать дружину. Поостерёгся бы. Князь Олег не единожды нарушал крестоцелование Святополку и твоему отцу.
- Изгнали его когда-то из своей отчины, вот он с братьями и заратился на нас. Однако он христианин и добрый муж, паки и мой крёстный отец. Не могу на него поднять меч, хоть и погиб мой брат в сече с ним.
- Оглянись, князь! Вот деяния сего хрестианина: Суждаль православный в пепелище!
Мстислав с братом Юрием и Симонычем сидели в шатре за трапезой. Новгородский князь пытался успокоить, как ему казалось, неоправданную тревогу Симоныча. Он с нарочито беспечным видом наслаждался парной стерлядью, запивая медовым взварцем. Неизвестно, сколько бы продолжался их спор, как вдруг прискакали дозорные с вестью о приближающихся к Суздалю полках черниговского князя.
Мстислав не на шутку испугался такого вероломства. Но скоро пришёл в себя от растерянности и в два дня вновь собрал дружину, благо, в зажитье были вои недалеко, по окрестным сёлам.
Олегу донесли о роспуске новгородской дружины, но он снова послал позоротаев: ещё раз убедиться - не лишне.
- Знамо, поверил крестник и поддался на уловку, - радовался Олег. - Вот теперь он побежит в свой Новгород.
Но, подойдя к Суздалю, Олег увидел в поле перед сожжённым городом большое Мстиславово войско. Четыре дня стояли они друг против друга.
Мстислав ощущал на себе укоризненный взгляд Симоныча. Он метался и не знал, как ему поступить: то ли снова пересылаться с крёстным, то ли...
Неожиданно на горизонте со стороны ростовской дороги показались несколько всадников. Увидав становище у Суздаля, они остановились.
- Вот и позоротаи черниговского князя, - указывая плетью на горизонт, молвил новгородский воевода Добрыня.
- Ан, что-то здесь не то, - откликнулся Симоныч. - Олеговы позоротаи не стали бы открыто появляться, они бы по ендовинам пробирались, а эти, вишь, топчутся открыто.
- Пошли-ка туда, пусть выяснят: кто такие? - распорядился князь Добрыне.
Воины взяли Мономахов стяг и, не разворачивая его, двинулись к незнакомым всадникам.
Всё Мстиславово становище наблюдало за ними. Появившиеся на горизонте не двигались с места. Вот Мстиславовы воины остановились на расстояние полёта стрелы и начали перекликаться с незнакомцами. Затем, и те и другие, развернули знамёна и бросились навстречу друг другу.
- Что происходит? - недоумевал Мстислав.
Оба отряда соединились воедино и направили лошадей лёгкой рысцой к становищу.
Радости не было предела, когда все увидели два развевающихся Мономаховых знамя. То был передовой отряд переяславского войска, посланного сюда князем Владимиром. Переяславцы сообщили, что полки возглавляет Вячеслав, младший брат Мстислава, но воинство в большинстве своём из половецких наёмников.
- В сём есть промысел Божий, - подметил Добрыня.
Мстислав смотрел на него непонимающе.
- Поганые будут бить поганых по воле руських князей, - разъяснил Добрыня.
Когда дошёл смысл слов Добрыни, все громко расхохотались.
- Се верно. У Олега половцы переяславские, да лукоморские. Отец же нам прислал корсуньских, то бишь наших поганых, так что меж ними нет соуза, - весело отозвался Мстислав Примечания [9]
Олег наблюдал необычное оживление в становище Мстислава и не мог ничего понять, а потому ходил раздражённым. На пятый день противостояния он не выдержал и двинул первым полки навстречу Мстиславу.
Новгородскому князю шёл двадцать первый год. Он уже не единожды водил полки на чудь, гоняя их от Юрьева. Посоветовавшись с Вячеславом и воеводами, решил отдать отцовский стяг и пеший полк половецкому хану Куную и велел скрытно обходить неприятеля справа. Сам взял передовой полк и встал против полка Олега. Полк Вячеслава направил против полка Ярослава. Трубный рёв и тревожные удары бубнов возвестили о начале битвы, нежеланной для Мстислава, но коль скоро крёстный обнажил на своего крестника меч, надо защищаться.
В самый разгар сечи Олег неожиданно увидел заходящее с тыла войско с развёрнутым стягом Мономаха. Ужас охватил его воинов: не весть откуда появился сам Мономах!
Полк Кунуя бросился на разбегающееся в панике войско черниговского князя.
Мстислав не гнался, а спокойно шёл следом за бежавшими Святославичами.
Олег дошёл до Мурома, посадил там Ярослава, с надеждой, что крестник не пойдёт в его волость, сам же направился в Рязань. Но, увлечённый неожиданным успехом, Мстислав захватил Муром, а Ярослав бежал к брату.
Симоныч уговаривал Мстислава не идти в Муром:
- Не след нам идти в волость Святославичей. Изяслав, царствие ему небесное, не имея на то воли отца, занял Муром и нашёл там свою могилу.
- Ты, Симоныч, вот что послушай: аз не алкаю пролития крови. Видишь, Святославичи под напором нашей силы, не обороняясь, не вступая в бой, бегут и бегут. Чем дальше их прогоним, до самого Чернигова, тем легче будет отцу с ними ряд устанавливать, покладистей будут. К тому же, в Муроме гробу Изяслава надо поклониться, да ростовцы и суждаляне тамо в порубах томятся, освободить их надо.
Симоныч смотрел на Мстислава и в душе восхищался им: 'Зело красен ликом и душой добр. Хитр на устроенье войск, яко отец, храбр и ловок, яко пардус. В расправе справедлив. Во гневе его мало кто видел. Вот таким мне надлежит выпестовать Гюргя'. - Аз с тобой, князь. Яко волю явишь - тако и быти по сему. В Муром, так в Муром, в Рязань, так в Рязань.
Муром открыл врата Мстиславу под шествие черноризцев с хоругвями и пением. И попы, и вятшие мужи пытались ульстить князя, дабы зла не творил в отместку за брата. Но Мстислав и не помышлял об этом. Он потребовал немедля освободить всех пленных и направился в храм святого Спаса к гробнице брата. После молебна на княжьем дворе собрал вече, где заключил мир с Муромцами, и через два дня, дав отдохнуть войску, направился в Рязань.
Олег не оказал Мстиславу никакого сопротивления и, покинув город, отправился с братом в Чернигов. Мстислав же пришёл в Рязань и здесь тоже договорился о мире.
Видя озабоченность ростовского посадника о дальнейших отношениях со Святославичами, Мстислав успокоил его: - Вижу твою тревогу. Выкинь из души своей омразу сию. Не пойду аз в Новгород, пока отец со Святославичами не замирится. - Ужель сие достижимо? - усомнился Симоныч.
- В третий раз послал Мстислав своему крёстному: 'Не бегай, но шли к братии с просьбою о мире, не лишат тебя земли; аз пошлю к отцу своему просить за тебя'.
Видя улыбку на лице Симоныча, Мстислав спросил:
- Ты почто, боярин, ухмыляешься? Ужель не веришь, иже в душе крёстного не осталось ничего, окромя злобы? - Дивлюсь безмерному твоему великодушию, князь. Ано есмь доверчивость твоя сверх меры. Лесть по пятам за черниговским князем ходит. Он на словах милостив, а за голенищем нож держит.
Только на третье послание Олег дал ответ. Получив его согласие на мир, Мстислав тотчас написал отцу.
Георгий Симоныч с княжичем Юрием брели вокруг чёрных остатков суздальской крепости. Зловещий грай воронья раздавался над пепелищем. Сердца сжимались от тоски.
За ними угрюмо брёл Наум Данилыч, соборный настоятель, игумен Даниил.
- Чади суждальской надо лесу выделить. Там за Нерлью есть пригодные для порубок выти. На зиму хоть какие-то жилища в землю вкопают, а летом добрые дворы рубить будут, кому как достаток позволит. Паки, корысти не допускать! Слышишь, Данилыч? Прознаю, ежели тиуны или рядовичи мзду берут - накажу зело! Бояре свои займища имают - тамо их дело, пусть сами следят, а с княжьих порубок никакой мзды не брать. Да смотреть надо, абы лес хоромный был не гнилой. Новый Суждаль должон быти не хуже Ростова.
Угрюмость как рукой сняло. Лицо Наума Данилыча озарилось улыбкой.
А Симоныч, увидев тоскливое лицо княжича, спросил:
- Тако ли аз разумею, княжич?
- Знамо, тако, - буркнул не по детски Юрий.
Дядька положил ему руку на плечо:
- Не горюй, Гюрги, будем новый двор в Суждале ставить, большой, аки в Ростове. Нет, лепше! У Ростова не убудет, а нам здесь надо имати двор такой, абы жить было не хуже, чем в Ростове. Токмо на сие дело надо имать волю отца твоего. Отправим-ка ему нашу грамотицу.
Такой разговор порадовал и Наума Данилыча, и игумена Даниила. Только соборный настоятель не радовался, не было у него теперь храма.
- Како с храмом быти? Горожане остались сиротами без Божьего дома. К тому ж и своих домилищ лишились.
- Аз разумею, храм будем рубить новый. Жаль, конечно, старый, его ставил первосвятитель Феодор, но что поделать? А пока на стены горелые крышу положим, главу с крестом утвердим. Зимой же доброго леса заготовим, а летом начнём рубить, и буде новый храм лепше того! - мечтал посадник.
'Мужи довольны, а град в пепелище! - не мог понять Юрий, и хмурость не сходила с его лица. - Вон какой плач доносится с пепелищ, а дядька хорохорится, всё твердит: 'лепше, лепше'. Что-то он зело печётся о суздалянах, а о Ростове и не вспомнил'. Этот грозный год оставит в детской памяти княжича глубокий след и откроет невидимые врата добросердечия в отношениях с суздалянами. А пока он ещё не находит ответа в своём зародыше разума и не может понять почему братья и дядья воюют друг с другом. Ведь все единой веры, все русичи. Что же в их замшелых мозгах происходит?
|